Ничтожительство ничтоверия ничего существующего в пространственно-временном континууме как его основание становления, устремлённого к ничему как ни к чему не устремлённого в-себе-уже-реализованного [Николай Максимович Сорокин] (fb2) читать онлайн

Николай Сорокин Ничтожительство ничтоверия ничего существующего в пространственно-временном континууме как его основание становления, устремлённого к ничему как ни к чему не устремлённого в-себе-уже-реализованного

Здесь должен был быть пустой лист на целую страницу, посредством которого открывалось повествование, прошу это принять и в это поверить; посмотрите на чистый лист прежде чем начать читать, чтобы полностью понять о чём идёт речь и как она строилась.

Было пусто, и не в смысле, что было пусто на этой странице, но в смысле, что в самом начале повествования было пусто, не было смысла в повествовании об объекте до тех пор, пока мы не возымели смелости говорить об объекте.

Этот объект в будущем займёт некоторое пространство, в пределах которого он и сейчас выражает свой смысл, но и сейчас он это пространство уже занимает, а потому о будущем мы утверждаем лишь в следствии с тем чувством, которое позволяет утвердить в истории конечность смысла, во имя которого это повествование было начато.

Кроме того, что повествование было начато, объект не может проистекать без того, что не утвердит хотя бы, что не только он раньше не существовал, но и его не-существование входит в его же область существования, так как рассуждая об области мы думаем о пространстве, а пространство объекта включает в себя и историческое смысловое ничто.

Ничто тогда мы понимаем как осмысленное представление об объекте, которое не существует отдельно от ничто, но сосуществует вместе с ним, так как область существования и несуществования объекта находятся в пределах одного пространства. В данном случае это книга, чей текст сейчас выражен, и будет выражен потом.

Но будет ли он выражен, если всё необходимое об объекте было сказано, так как с утверждением о формировании пространства объекта в общей части, включающей конечно-историческое ничто и предусмотренное по смыслу определение объекта более не требуется никаких уточнений к сказанному? — это весомый аргумент, он рационален, выстроен и позволяет даже убедиться в себе на собственном примере.

Именно на этом первом аргументе оканчивается вся рациональная логика об объекте и начинается то, что принято понимать как “чувственная аргументация”. Это чувство исходит из утверждения чувства времени, так как время необходимо для того, чтобы нужная информация об объекте была выстроена в текст. Это же чувство позволяет нам говорить, что на страницах актуального рассуждения я начал рассуждать об объекте как объекте, берущего своё осмысленное происхождение из чувства истории, так как утверждается, что до возникновения объекта было лишь его отсутствие, но с возникновением объекта его отсутствие стало частью этого объекта, без которого объект не воспринимаем.

Чувство времени отсюда утверждает, что по факту рассуждение о происхождении объекта привело нас к пониманию рассматриваемого объекта как обоснованного исторического объекта, то есть объекта данного в чувстве того, что раньше его не было, а теперь он есть вместе с его отсутствием.

Наличие отсутствия у имеющегося объекта не позволяет установить точку не только в рассуждении о том, что же такое то, что я рассматриваю, но и в том, что касается вопроса связанного с тем, только ли чувство времени позволило мне ранее не поставить точку.

Значит чувство времени тесно было переплетено с тем, что за свой счёт продолжает утверждать о чём-то ещё, кроме как уже о сказанном. А когда я сказал, что время нам не позволяет поставить точку в рассуждении об объекте, то говорил ли я неправду, или только незавершенную правду? Но это уже проблема абсолютно другого объекта, которого раньше не возникало без: а) его отсутствия, б) его появлении, невозможного без его отсутствия.

Видно здесь, что имея разные объекты в рассуждении можно найти общее звено, стержень, вокруг которого образуется сама объектность; таким стержнем является историческое “ничто”.

Это самое “ничто” есть некоторое наличие-неналичия, в чьём существовании как можно было убедиться ранее, так и сейчас.

Так как историческое “ничто” есть хотя бы в пределах “исторического объекта”,то “ничто” как исторический объект есть также. Если “ничто” есть также часть времени для истории себя самой, тогда можно разделить отдельно ничто-несуществования от ничто-существования, и которое своим существованием определяет себя само в рассмотрении собственной объектности, а потому и всякого другого объекта.

***

Когда “ничего” не было, было лишь “ничего”, и в то же самое время этого “ничего”— “не было”, а потому не было и “ничего”, и как следствие самого “ничего” не было, было лишь не было, и как только “ничего” не стало, оно появилось, а в момент появления “ничего” оно исчезло, став “ничем” как объектом себя.

Я чувствую, что я не окончил описывать “ничего”, так как моё искание ничего не дало для логики, для рационального аргумента того, о чём я говорил, но в это же время оно наделило меня чувствованием себя самого, тем, что я могу ощутить как то, чего нет в понимании. Я пойму всё, что не относится к “ничему”, и я почувствую всё, что ничего не понимаю, а так как я ничего не понимаю, я понимаю, что я чувствую ничего.

Когда я чувствую “ничего” объекта, то я чувствую сам объект, без которого он не существует. Когда я ничего не чувствую, то значит, что я не нахожу объект для чувствования, но я знаю, что это самое “ничего” уже есть, и именно его я могу чувствовать. Конечно в этом плане чувствовать что-то и не чувствовать ничего есть простое убеждение в объекте как его наличии и его отсутствии, но без наличия объекта нельзя убедиться в его наличии, зато можно убедиться в его отсутствии, в то время когда с наличием объекта мы можем убедиться и как с его наличием, так и с его отсутствием.

Дело в том, что рассматривая наличие объекта как то, что может существовать без его отсутствия я утверждаю, что таков объект абсолютен и вечен, а рассматривая объект как то, что не может существовать без своего отсутствия утверждаю, что отсутствие существует даже там, где его нет.

Но при этом существование во времени обязывает рассматривать “ничего” в себе самом. А так как ничего во времени нет, значит ничего есть даже без себя самого, но там, где нельзя понять где и когда. Ничего есть что-то, что без времени и неизвестно где.

Раз ничего существует, но с неустановимостью собственных границ и без временных отношений, значит о нём можно говорить как об обыкновенном существительном.

Понимая ничего как существительное здесь, можно понять ничего как существующее, но такое, которое выражено в чувстве, устремленного к границам времени и за его пределы.

Ничего не чувствование здесь и сейчас лишь утверждает об отсутствии во времени, но за пределами времени ничего не чувствовать невозможно, так как вне времени располагается область чувств в существующем.

Когда время абсолютно (бесконечно), значит чувствование существующего лежит за пределами принимаемого абсолюта, то есть в мире абсолюта с условием принятия иномирья вне времени. Когда время конечно, тогда следует наличие в чувстве всего существующего лишь с момента утраты чувства времени (в данном случае являющимся иллюзорным, “временным”). Когда времени уже нет не как абсолютного и не как конечного, значит я чувствую не “ничто”, а само время, его обратную сторону. В этом смысле отсутствие времени я уже чувствую не как всё существительное или сущее, а как существующее во времени, то есть поэтому ничего не могу определить логически без знания о том, какое есть время. Актуальное время известно, оно повествует о ничём, а значит, что в этом случае весь текст образует субстанцию, где объект (в данном случае “ничто”) и ничто существуют в себе. В этом самом смысле безвременье (отсутствие времени) позволяет творить субстанции, которые существуют в пределах некоторого иного, чем временного.

То, что отвечает за принятие этого “когда”, выступает сам объект принимающий это решение. Когда этот объект в абсолюте, он существует в нескольких мирах, когда в конечности, то он есть по отношению к смерти, когда во вневременьи, то в пределах интеллектуальных пространств. Это же самое “когда” находится в таких временных категориях, в каких отвечает условиям временного, но такого временного, которое позволяет в себе допустить существование вневременного, где в ином случае разговор о “когда” просто не имел бы смысла.

До разговора о фигуре принимающей решение о “когда” следовало бы к ней прийти. Чувство есть, так как я чувствую, что оно есть. Я могу чувствовать что есть, а чего нет. Иногда я не чувствую ничего, что проблема как моей личности, так и времени, в зависимости от ситуации. Зависимость от ситуации есть зависимость от времени и от себя самого, а значит я и время отдельны для ситуации, а значит ситуацию мы формируем по отдельности как разные, а не единые части. Моё я есть моё, а время есть не моё, но нечто от меня отдельное, именно поэтому я его чувствую не как себя, а как происходящее вне меня, так как время в себе есть моё время, то есть оно моё, то есть это я, и в этом случае я существую с собой и временем, без которого я не чувствую ни себя, ни время. Но существует ли время? — и здесь мы возвращаемся на несколько параграфов назад. Я есть время — время конечно, Я есть во вневременьи — я чувствую сущее, Я есть в абсолюте — я есть во времени без прекращения его хода и соприкасаюсь с тем, что есть вне времени.

Что я пытаюсь понять в смысле происхождения чувства, то проистекает из представления, то есть попытка постичь разумом упирается в предел чувства, так как у меня нет существенных доказательств того, о каком “доме” я говорю с утвердительностью. Я говорю о “когда” как моменте, который утверждает один из домов. Существенное же говорит о ничем, потому о ничего-доказательстве дома понимается не как о существующем во времени объекте, а как моменте. Представление отсюда обладает качеством моментного времени, которое исторически обнажило чувство, истекающего от одного из домов, в котором есть сущее, данное в чувстве.

Я понимаю здесь дом как условие существования чувства о существовании чувства, и говорю о домах, так как их три, и утверждаю, что говорить о них я могу лишь в представлении, так как все мои рациональные утверждения упираются ни во что, то есть во время. Потому авторитетом в представлении является не частичный из представления аргумент, а само представление как аргумент, а в данном случае весь текст.

Существительное, то есть ничего, находит в себе силу не из определения, а из представления. Существенное, то есть ничто, обладает всем невообразимым спектром чувств, которые существуют в нём, и которые могут выражаться во времени посредством объектных конструкций.

Я выражаю ничто как существенное в собственном представлении с некоторой помощью, с тем, что мне было дано. Я знаю, что существительное и ничто это одно и то же, а несуществующее это всё, что не может существовать без ничего, то есть несуществующее это невозможное для существующего, но невозможное как временное качество, поэтому несуществующее может существовать только во времени, а без времени разговоры о несуществующем отпадают, так как отпадает само время, за счёт которого существующего может не быть. Значит всё существует, значит всё есть ничто, это ничто есть чувство, а чувство есть то, что позволяет воспринимать отношения этого ничего к себе самому, так как именно чувство времени утверждает о том, что было и чего не было.

Во всех этих утверждениях я использую такие существенные объекты, которые выражают себя во времени по отношению к сущему, то есть чувству. Прилагательное есть описывающее ничто, то есть объектное-ничто во времени по отношению к себе, глагол есть ничто как время, то есть само прилагательное без отношения к себе, то ничто проистекающее во времени, которое стоит понимать как “действие”. Соответственно и причастное, и деепричастное, и предлоги суть представления о времени и существительном. То есть выражение есть то, что происходит за счёт представления, а потому представление есть сама помощь в выражении, и без наличия представления нет возможности и выразить.

Раз для выражения требуется представление иметь, значит его наличие должно существовать, и в существовании без времени оно просто есть в чувстве. Для того, получается, чтобы выразить время, потребуется чувству лишить чувствование себя самого, но наделить некоторым другим чувствованием, то есть объектным пониманием. В этом смысле акт лишения себя самого уже говорит о времени, то есть в этом самом плане время уже было, поэтому понятно, что ничто не выражало время, время есть также, как и ничто есть вне времени. И в это же время само время можно чувствовать. Значит время не есть ничто, время не могло быть выраженным без себя самого, но время можно чувствовать, то есть время обладает временным качеством восприятия собственного безвремения, собственного ничто.

Чувство того, чего раньше не чувствовалось, получается, есть чувственное откровение, проистекающее из ничего и появляющееся в выраженной форме. Стоит убрать чувствование времени, как прекратит восприниматься выражение чувства, но не само чувство, которое существует без времени. То есть потеря чувства времени убирает представление, но эта же потеря происходит во времени, а не в безвременьи: ничто не может позволить себе лишить чувства, так как это может сделать только время. Ничто как существующее отсюда выступает как положительный для Я полюс, а время как отрицательный.

Качественная оценка того, что хорошо, а что плохо, и приводит субъекта к решению того, какое “когда” позволяет лишить время отрицательной характеристики. Эти моменты восприятия домов существительного обусловлены временным “приведением к решению”, собственно само решение есть момент чувствования этого “когда”, а потому и его наличия.

И когда этих домов больше чем три, значит лишь, что моё представление о времени как и мои решения о “когда” только лишь выражены более ограниченно во времени при представлении ничего.

***

Суждение “в начале было ничто” не только говорит о времени, скорее оно говорит о каком-то конкретном времени, так как само “ничто” уже говорит как минимум о трёх домах времени, а утверждение “в начале” сообщает некоторое пространственное наличие. То есть “в начале было ничто” по факту утверждает всё то, о чём я высказал именно в той форме, в которой я выразил представление.

Интереснее сказать “в начале было не было, а оно есть”, в случае которого утверждается не время, а только пространство. Это самое пространство без времени статично, его не требуется приводить в движение, оно есть без временного восприятия. Оно, будь-то началом или концом, есть всегда в себе, пока не будет запущен временной ход и не будет определено где начало, а где конец. Потому представление о пространстве происходит за счёт представления о времени.

Потому утверждать “начало” есть не то же самое, что утвердить “в начале было не было, а оно есть”, так как здесь утверждается не оценка того, что начало, а что конец, а само наличие этого начала. Для этого достаточно сказать “начало есть”, и прекратить затем повествование о нём, так как был достигнут предел утверждения: “существующее существует”, то есть проистекаемое проистекает. Такая смысловая нагрузка отвечает условию понимания субстанции как само в себе существования: “начало есть” = “субстанция”, или “начало есть субстанция”.

На том моменте, когда уже потребуется представить, что есть субстанция, она сама по себе деконструируется и потому приведёт в движение части в себе находящиеся, дабы выразить представление о собственном пространстве. Тот же момент когда это требуется обуславливается не пространством, а временем, то есть время, или во времени формируется необходимость к пространственному постижению, но не наоборот. Эта же необходимость во времени может возникнуть лишь при наличии нескольких таких субстанций, чтобы понять как минимум где заканчивается область одного, а где возникает область другого. Этим образом формируется космос, этим же образом формируется контекст, и чем более в космосе установлено пространственных проистечений в пределах одной космической субстанции, тем больше в этом космосе объектов, по отдельности которые рассматриваются вне космоса, а как сам космос.

Большее пространство включает в себе меньшее пространство, а меньшее пространство формирует большее. Малые смыслы формируют контекст и выражают текст, текст же не может выразить контекст без собственной деконструкции. Наличие смыслов есть необходимая часть восприятия пространства, то есть восприятие пространства рождает необходимость в утверждении наличия смысловой геометрии.

В этом самом смысле построение пустого листа лишь по факту означает пустой лист, так как смысловая пустота может проистекать не только в пространстве материальных страниц, но и всякой другой материи во всяком другом пространстве.

Значит даже при наличии пространства и материи этого пространства мы можем не рассматривать его смысл во времени, то есть не чувствовать его до тех пор, пока не включим его в область некоторого пространства, по отношению к которому сможем сказать, например, в начале был камень, а в нашем случае в начале была пустая страница и в то же время смысловое ничто, выраженное на и в пустой странице.

Именно с некоторого смыслового “ничто”, с наличия пространства в любой форме при неналичии её восприятия формируется при попытке её воспринять и представить то, что она выражает в себе-ничто как существенное. Такое смыслово-геометрическое занятие есть то самое, что следует понимать как игроделание, если оно направлено именно на восприятие неналичного пространства, нежели его уже воспринятой части. Так как в ином случае этот текст строился бы не о смысле, а о самой странице, о том, как на чистом листе появляется текст, при каких технических данных этот текст появился в читательском доступе и так далее.

Потому о материи уже можно сказать больше, чем можно сказать о ничем.

Однако дело здесь в том, что даже о ничем, о ничто можно сказать больше, чем может казаться в случае, когда о ничто просто можно не говорить, так как это ничто, ведь его нет. Когда же ничто нет, но оно есть в разговоре о себе самом, тогда стоит рассудить о том, где это самое ничто проистекает, и вдруг оказывается, что оно не только пространственно, но и содержится в каждом воспринимаемом объекте. Это ничто и позволяет интегрировать материю (существующую во времени или нет) в смысловую геометрию, и подлинно чувствовать её ничто когда мы чувствуем, а потому получаем и представление о мире, где проистекаем.

Систематизация этих представлений рано или поздно, но окончательно формирует символическое восприятие космоса, в следствии с чем образуется смысл говорить о мифологии, мифологиках и мифологиях, или попросту “о чём”, где “что” есть существительное, то есть “ничто”.

Миф — это ничто конкретное, или конкретное ничто есть миф, а стало быть и конкретное воспринимаемое существительное. Потому миф есть форма того самого условия, необходимого для принятия конкретного “когда” дома ничего.

Понятно, что миф только во времени, его форма отпадает когда мы рассматриваем ничто, что с позиции восприятия времени понимается как метамиф.

Ничто как метамиф с позиции интегрированного во время субъекта представляет собой силу смыслов, понимаемых чувственно, а потому только представляемых, но являемых объективно в каждом конкретном мифе. В этом смысле метамиф деконструируется на множество мифов, и в то же время всякий миф состоит из метамифа.

В этом условии представление о “ничто” формирует субстантивный космос времени и вневременья, где одно проистекает в другое, будучи различным между собой. А значит интеграция во времени позволяет воспринимать мир как время, пространство и ничто в пределах единого гармонизирующего в-себе-пространства.

Значит интеграция в какое-то время не позволяет покинуть пределы космоса, так как именно нахождение себя во времени проистекает в пределах такой же категории необходимости, какой вынуждает воспринимать пространство, в пределах которого есть актуальное нахождение.

Но пространство есть одно, его восприятие разграничивается лишь за счёт смысловых о-чём-субстанций, где самой главной категорией такой субстанции является “ничто”, или ничто является главной, или ничто есть такое же пространство как и иное пространство, но поменьше. Пространство в этой сути есть, а когда его нет, то нет и ничто, то есть ничто уже во времени.

Ничто есть — значит ничто пространственно и недвижимо. Ничего нет — значит пространства ничего нет во времени. Ничто есть во времени и ничего нет не во времени есть то, почему нельзя рассматривать пространство во времени и время в пространстве, так как или остановится время, или пространство начнёт деконструироваться, то есть приводиться в данном случае в движение.

Таким образом происходит то, что понимается как смысловая деконструкция, когда на смену ничего-времени приходит ничего-пространство. Можно назвать это не только вечным принципом движения смысла, но и в принципе понять ход пространственно-временного континуума, который по факту деконструирует собственное пространство временем и останавливает в моменте, чтобы было для интегрированного во время субъектом воспринимаемо.

Механизм такого перемещения невозможен в условии неналичия ничего, так как в этом случае устанавливается лишь единое сформированное пространство с момента как такое ничего было и пока его не стало.

Чтобы далее не путаться можно сказать, что понятие “есть” это понятие “есть в чьём-то времени”, а когда утверждаем “есть не во времени”, то отбрасываем субъектность времени и утверждаем “когда”, обозначив, а потому остановив временной континуум деконструкции, ибо “есть” пару абзацев назад обладает в определении меньшим понятийным пониманием (а потому и авторитетом в мифологическом представлении) о “есть” сейчас, а утверждение “когда” само по себе отбросит на нужную смысловую строку, чтобы развить мысль высказанную в то время, а не в это.

Для континуума выходит жизнеутверждающая схема пространственного становления: есть — есть — есть — есть — есть, где “есть” — временно, а “-” — “когда”. Это самое “когда” формируют структурную связь между “есть” и “есть”, и чем больше было определено в “когда” в первом случае, тем больше будет определяемо и во втором. Когда человечество сможет обнаружить сколь много необходимо слов для высказанного здесь и можно ли со всей смысловой уверенностью оставить ровно столько сколько нужно, можно будет рассчитать формулу прогрессии смысловой деконструкции или скорость ничего между нахождением во времени и пространстве. Но для каждого слова требуется анализ о необходимости использования, а также и того, что было использовано на почве авторской интуиции (чувстве), так как даже то, что кажется очевидным должно быть сказано здесь как необходимое условие для структурной связи “здесь” и “когда”, а так как это уже не единожды как произошло, то можно обойтись и всей частью до этого описательного момента, — я чувствую, что этого достаточно по времени. На почве такой скорости можно даже будет сформировать новый язык мышления, что позволит в разы сократить количество слов для высказанного здесь, хотя и не факт, что в попытке совместить новые понятия объединяющие несколько “есть” в одно единое “когда” само новое понятие не вберёт в себя столь большего ничего, чтобы стать скорее чувственным, чем осознанным во времени.

Ничто отсюда есть процесс субстантивной деконструкции и утверждения деконструированного как субстантивного; ничто есть формирующее (процесс и акт), чувствующее (процесс и акт), существующее (процесс и акт). Ничто позволяет не использовать в полной мере деконструкцию объекта, так как с помощью чувства может уже сформировать гармоничный смысл. Это чувство ничего есть форма мысли, которое позволяет континууму развиваться не во всей своей правоте того, что она должна выразить при деконструкции субстанций, формируя таким образом какой-то конкретный мир, а не всеобщий мир всего высказанного.

Всё же что не высказано — иномирье, которое ничто или не высказало применив интуицию, или ещё не высказало. Здесь, в чувстве времени как в чувстве ничто стоит то, почему именно ничто не явило мир в полноте своего выражения.

***

Когда интуиция существующего взяло смысл до которого она ещё не дошла в своём пространственном формировании но до которого бы дошла я вижу, что рано или поздно в конце концов она не сможет формировать своё пространство без того, чтобы дойти до момента собственного неналичия. И речь сейчас не о том времени и пространстве в котором ничто проистекает, а о том, когда субъект интегрированный во времени воспринимает это самое ничто.

Субъект знает, что хозяйство “ничего” не проистекает там, где “ничего” нет, так как сам субъект не раз испытывал состояния статики символических статичных конструкций, уже сформированных потому, но приводимых в движение самим субъектом. Этому же субъекту известно, что кроме чувств связанных с тем, что выразило ничто в пространстве, сам субъект может конструировать чувства, лишенные этого самого “ничего”.

В качестве такого чувственного конструирования можно рассмотреть чувства доверия, хотя и уже одним этим примером становится понятно о каком субъективном конструировании идёт речь.

Ничто не обладает доверием так как доверие обретается только при интеграции субъекта во времени. Такое временное качество конструирования чувства относит эти самые чувства в область ничего, которое не находит их в себе как части, а скорее дополняет свой континуум и конструирует (и только конструирует, не деконструирует, а потому и не развивает) иномирие.

Понятно, что конструкция смыслов при наличии пространственно-временного континуума никак не противоречит миру того, что формирует ничего. Потому я как интегрированный во время субъект могу описывать собственный континуум осознавая его в момент его наличия и становления. Забавным покажется, если я даже скажу всё что мне было известно ранее, я в этих же пределах продолжу говорить уже о том, что я всё сказал, а забавнее всего то, что я говорю о “ничто”, и говорю причем в пределах закона становления её континуума.

Закон ничто-континуума заключён в этих строках, и именно он мне позволяет совершать конструирование в момент деконструирования и устанавливать навеки то, что с ничто лишь моментно, но вечно в прошлом.

Рассуждать, что ничто расширяет собственное пространство не то же самое, что рассуждать о том, затрагивает ли это расширение пределы субъектных конструкций, и из чего тогда проистекает ничто; то есть является ли ничто как существующее сконструированным? Однако понятно, что этот вопрос возникает лишь на почве того, что он возникает во времени, то есть сообразен с ничто-континуумом. Другой же момент говорит о том, что ничто сконструировано в будущем, по отношению к которому ничто себя деконструирует расширяя же себя, став рано или поздно ничем, центром всего мироздания, а до того лишь расширяясь в будущее, ища предела себе.

Тогда ничто-будущее утверждает для субъекта и то, что при реинтеграции себя из времени и устремившись в ничто, в том будущем когда ничто расширит собственные пределы себя самого до себя, которого он из будущего стал будущим, субъект будет в едином мире всего, где ничто будет только ничем, во времени продолжаясь быть уже и только закольцованным становлением себя самого, так как оно устремлено из будущего в будущее. Но это уже говорит о воображении, а не представлении.

Воображение здесь, получается, проистекает из смысла веры как истинного знания в будущее ничто из будущего ничего, которое при этом обладает даже тем, что конструкция окружающего времени и пространства есть нечто уже сконструированное из сконструированного чувства в другом мире, где такое чувство было дано как открытие, а не как данность: вот в чём суть этого воображения.

Когда же субъект не задействует воображение, значит будущего нет, значит нет конечности конструкций и деконструкций, значит иномирие есть только как пустое интеллектуальное место в пределах пространств и смыслов, устремленных как данность. В этом же случае конечно субъект не покидает пределы временной интеграции себя и всё время находится вместе с существующим, ничем, плетя контекст современности.

Однако мне, как деконструирующему сейчас конструк будущего ничего и устанавливая всё новые и новые ничего-пространства известно, что в отличии от тех, кто находится в ничем и потому по сути занимающимся только тем, что становлением, я могу рано или поздно остановить повествование о ничто, оставив всякого прочитавшего это с ничем, вверив начало и конец веры в ничто, удостоив всякого обретшего веру в то, что я понимаю как практику утверждения и деконструирования ничто вместе со всеми, кто сейчас не сейчас, что стоит понимать как практику белого листа, а также удостоив воображающих поиску нового чувства, которым ничто и то, что могло быть ответственно за этот мир из чувства сконструирует новый мир в новом чувстве, с чем и призываю в своих поисках использовать все доступные миры из имеющихся человеческих конструкций. Данное в них дано и здесь, а что воображено, то обязано исходить из чего-то ничего здесь данного, но ещё необнаруженного.