Молитва Иванова [Орина Ивановна Картаева] (fb2) читать постранично

Орина Картаева Молитва Иванова

Иванов проснулся, как всегда, задолго до сигнала будильника. Полежал, шевеля пальцами ног, потягиваясь и зевая. Очень не хотелось вылезать из-под одеяла. По потолку пробежал жиденький свет фар и опять стало темно. Придумать, что ли, болячку себе какую, с тоской подумал он. Что-нибудь такое, на денек-другой, не больше.

Он прислушался к себе. Ну, суставы поднывают. Это возраст уже, наверно. Брюхо не болит, урчит только, поесть надо. Покашлял внимательно. Нет, здоров без докторов. Ладно, вставать надо. Нехотя вытянул руку из-под одеяла, включил свет. Почесываясь, нашарил босыми ногами тапки. Крякнув, встал и натянул халат.

Посмотрел на пустую клетку с поилкой, кормушкой, зеркальцем и крохотным колокольчиком на стенке маленького домика. Ничего, сказал он себе, куплю когда-нибудь парочку животин. Элитных, с длинной шерсткой на голове. Будет детям развлечение. Будущим детям, добавил угрюмо и, щелкнув по клетке пальцем, вздохнул. Колокольчик отозвался нежным звоном.

Шаркая, Иванов прошел в кухню, открыл холодильник и уставился в его нутро. Закрыл. Поставил на конфорку чайник, достал и открыл пакеты с готовыми завтраками, выложил их на тарелки и сунул тарелки в микроволновку. Поплелся в ванную, умылся, зубы почистил кое-как, больше для порядка.

Когда вышел из ванны, обнаружил, что отец уже сидит за столом.

— Опять опаздываешь, — невнятно сказал отец. Дикция после инсульта у него так себе была, но бодрости духа отец не утратил.

— Ничего, успею, — ответил Иванов.

— И бурдой опять отца поишь, нет бы хорошего кофе купить.

— Папа, нельзя вам. А цикорий для печени полезный, — сдерживаясь, ответил Иванов.

— Ты за мою печень не беспокойся, — сварливо прошамкал отец, — экономишь на мне.

Иванов хотел ответить, мол, печень у вас папа, что надо, с этим не поспоришь. Но примирительно ответил:

— С аванса хороший кофе куплю.

— С аваааанса, — протянул отец, — какие там у тебя авансы… На пенсию мою живем.

Иванов промолчал, играя желваками. Сдержался.

— Куда деньги тратишь, я спрашиваю, если семьи нет? Ладно бы на детей тратил, так нет же у тебя детей. И не будет, — поджал губы отец. Мимика у него восстанавливается, отметил про себя Иванов. Это хорошо.

— Будут, не переживайте.

— Да где там… На тебя и не смотрит никто. Приличной девушке зачем такой.

— Ну, на вас же мама посмотрела, — скривившись, выдал Иванов и, прикусив язык, чертыхнулся про себя.

— Ах ты! Да я! Да ты… — закудахтал отец, — Нашел с кем равняться!

— Папа, пожалуйста, успокойтесь — через зубы прошипел Иванов, стиснув в руке чашку. Горячая чашка обжигала руку, но боль отвлекала, помогала сдерживаться.

— Что «папа»? Я в твои годы уже четверых поднимал, на ноги ставил, я четырежды папа, а ты… Онанист сопливый! — каркнул отец.

И тут Иванов взорвался. Грохнул кулаком по столу. Подпрыгнули на столе чашки, тарелки, и отец подпрыгнул на стуле.

— Ох! В глазах потемнело что-то… — притворно застонал отец, кося на Иванова покрасневшим слезящимся глазом, прикрыв лицо растопыренной пятерней.

— Простите, папа, я случайно, — пробормотал Иванов.

— А то я не видел. Конечно, случайно, — со старческой слезой сказал отец.

— Простите. Я вытру сейчас.

— Аппетит пропал… Выведи меня на балкон. А то сам не дойду, упаду.

— Сейчас, — кивнул Иванов, шуруя тряпкой по столу, вытирая разлившийся цикорий.

И подумал про себя: а кто вас обратно с балкона в комнату поведет, когда я на работу уйду? Врете, папа, сами дойдете. Неделю назад вон за шкаликом на антресоль залезли. Ничего, справились, не упали со стремянки. И со шкаликом справились, открыли. Левая рука еще плохо слушается, так вы одной правой и зубами обошлись… Черт, сдерживаться надо, больной ведь он, старый.

Устроив отца на балконе в кресле-качалке, подоткнул его со всех сторон пледом и аккуратно закрыл дверь. Проверил, легко ли открывается, не дай бог захлопнется, заперев отца на балконе. Дверь открывалась и закрывалась легко.

Иванов позавтракал, не чувствуя вкуса, как сено пожевал. Оделся, посмотрел на себя в зеркало и, тяжело вздохнув, вышел из квартиры.

Машину он прогрел заранее, но в салоне все равно было зябко. Посидел немного, подождал, пока муть на стекле истает, лобовуха прогреется. Поискал какую-нибудь волну на радио, чтобы не сильно раздражала идиотски-радостной болтовней и бодрыми песенками, не нашел, выключил. Глянув на часы, тронулся, включил автопилот и, вырулив на трассу, незряче стал смотреть вперед. Тридцать минут до работы, чтоб ее… Может, поближе к дому что найти? Найдешь, как же. Ждут тебя, не дождутся. Возрастной ценз, чтоб его.

Ничего не радовало, ничегошеньки. Серое, низкое небо. Тучи еще немного — и лягут холодными тяжелыми тушами на трассу. Чахлые, свалявшиеся в войлок кустики по обочинам, серые в сумерках, сливались на скорости в грязную ленту. В городе тоже ничего глаз не радует. Сыро, тускло, каменно,