Лавандовый вечер [Анна Муллан] (fb2) читать онлайн

Анна Муллан Лавандовый вечер

Посвящается другу.

Ты всегда верила в мои самые безрассудные идеи и мечты.

Верь с такими же светом и силой в свои.

24.06.2022 г.

Если бы не эта история, вы вряд ли бы когда нибудь узнали о городе F.

Маленький, кукольный городишко, окруженный с одной стороны зелеными полями, которые слипались с голубым небом, с другой, забором пушистого леса с круглыми мохнатыми деревьями. Это зеленое ограждение отделяло таинственный городок от остального мира.

Количество жителей города F чуть дотягивало до тысячи. Поэтому в нем было только самое необходимое. А именно:

Один продуктовый магазин.

Одна церковь.

Одна главная улица.

Одна аптека.

Один памятник.

Одна школа.

Одна автобусная станция.

Одна больница.

Один парк.

Никто бы никогда не узнал о городе F, если бы не моя машина, которая утром 11 июня сломалась на пустынном шоссе 22L, на которое, видимо, до меня очень много лет не ступала нога человека.

Вы когда-нибудь случайно разрушали кропотливо собранный пазл? Когда стоишь злой и разочарованный напротив разбросанных в разные стороны кусочков и не знаешь какой схватить первым, чтобы восстановить картинку. Так вот я разрушал. Точнее был тем самым разбитым пазлом, который я создавал по меньшей мере 35 лет. У многих наверное бывают такие периоды, когда разом пропадает всё — работа, любимые люди, вроде как преданные друзья, юношеская вера в свое супер успешное будущее и желание. Желание чего-то желать. Обрастаешь каменным безразличием ко всему и лишаешься ощущения нужности, важности себя на земной карте местности. Убери свою фигурку и на карте ничего не изменится. Тогда остро ощущаешь, что созданный за многие годы пазл тебе не подходит и начинаешь думать, какой новый кусочек необходим для новой картинки. Так вот, такие разочарованные и потерянные как я обычно собирают осколки (я бы даже сказал крошки) надежды, берут машину, распихивают по карманам оставшиеся деньги и отправляются в прекрасное и трепетное НИКУДА! Ведь в темные времена всем очень хочется найти свет. Любым путем. Для меня поиски света — это одиночный побег в неизвестность. Именно поэтому я и оказался в этой безлюдной глуши шоссе 22L.

Мне пришлось оставить свой старенький автомобиль “Касия” на обочине и отправиться на поиски ближайшей заправки или магазина.

Я шел долго. Сначала по шоссе в надежде встретить какую-нибудь машину. От равнодушного сухого солнца асфальт был мягкий как песок и мои ботинки начали единодушно плавиться в такт пеклу. Но несмотря на дьявольскую жару на протяжении всего пути меня подбадривал и даже в какой-то мере освежал вид зеленых полей, которые тянулись вдоль дороги. Они были как изумрудное море, образцово скошенная трава которого, переливалась и рябила от ветра как морская гладь. От поля веяло приятной прохладой и каким-то уютным спокойствием и защитой. Я подумал, что за этим местом должен кто-то ухаживать, и этот кто-то может быть поблизости. В общем, когда моя надежда на встречу с кем-либо на дороге сгорела, как движок на моем “Касия”, я нырнул в одно из зеленых полей.

Так я прошел еще часа 3 по наручным часам, а по ощущениям все 6. Поля конечно были прекрасные, но без признаков человеческой жизни. Ни одного намека на близлежащий город или деревню. Когда солнце уже выполнило все земные дела и оставило на службе холодную белую Луну, мои остатки надежды на помощь испарились. Беспросветная черничная ночь, оглушающая тишина, бескрайнее чертово поле, отекшие ноги, вырывающиеся из ботинок, сломанная машина, оставленная в подарок бродягам, урчащий живот и мой приятель Отчаяние — вот и все итоги уходящего дня!

Я уже хотел повернуть назад, но увидел впереди что-то похожее на столб. Я подошел ближе — это был знак “До города F 5 км”. После знака, который кому-то понадобилась втыкать именно в этом месте, поле обрывалось и начиналась пыльная узкая дорога, которая вела к скоплению маленьких огоньков — городу!

Я никогда не хотел так сильно увидеть человека! А если с ним еще можно будет поговорить — это был бы двойной восторг! Я подумал, какое человек противоречивое существо. Я был в скоплении людей и стремился к уединению, но когда я почувствовал себя единственным человеком на планете, мне захотелось людской близости и теплоты. И так во всем. Слишком — слишком. Я подумал, почему крайность для человека проще достижима? Почему в гармонии нам так сложно существовать? Я оглянулся вокруг: сзади темное травянистое море, наверху ночное небо с включенной на всю полной луной, впереди неизвестный город и в центре этого я и шепот ветра. Нет никого, кто мог бы дать совет, утешить, указать верный путь. Приходится делать самое неудобное и страшное — слушать себя и делать выбор самостоятельно. Мне пришла мысль, что может в крайности для нас прячется истина? Загнанный в самый темный угол, ты, рваный и слепой, начинаешь искать свет на ощупь. Где компас — сердце, а глаза — душа. Так притягиваешься к своему пути внутренним магнитом и поэтому вступаешь на него твердо, точно зная свой дальнейший маршрут. Без лишнего шума и чьей-либо помощи. И вот ты в балансируешь на канате гармонии. А потом… А потом рано или поздно сваливаешься в другую крайность. Все опять по-кругу. Какое же человек противоречивое существо…

Моего лица коснулась теплая капля дождя. Я пробудился от философских мыслей и даже не заметил, как небо затянули темные тучи. С него повалили крупные капли, а потом зарычал гром, угрожая яркими вспышками молний. Я был рад дождю. Я запрокинул голову наверх и закрыл глаза — теплый ливень смывал с меня всю пыль и усталость этого безумного дня. Я немного постоял, а потом начал пробиваться сквозь плотную дождевую стену и даже не заметил как оказался перед выгоревшим щитом, который освещали три вяло мигающие лампочки:

“Добро пожаловать в город F!

Ты такой один!”

— Спасибо, я уже понял… — сказал я и прошел мимо многообещающего знака, а дождь тем временем стих и смыл после себя все звуки, передав место напряженной тишине.

Город F спал. Фонари сонно заливали пустую улицу (и как я писал выше единственную). В окнах одноэтажных домиков не горел свет. Единственный в округе магазин, который я нашел, был закрыт. Не было ни одного праздно шатающегося прохожего. Ни одной мимо проезжающей машины. Ни одного звука. Было слышно только вялое трещание сверчков и чмоканье моих подгорелых ботинок по мокрому от дождя асфальту. Но город не был заброшенным. Всё говорило о том, что за ним ухаживают с особой любовью: дома были ярко раскрашены каждый в свой цвет, рядом припаркованы маленькие машины “жуки”, газоны и кустики причудливо подстрижены в виде разных животных, под ногами лежал новый, идеально ровный асфальт, на котором блестели крупные капли дождя.

Меня одолевало два чувства: страха — полное отсутствие признаков жизни казалось подозрительным, необъяснимым и походило на начало фильма ужасов, и разочарования — я безуспешно протопал весь день, никого не нашел и понимал, что теперь придется топать обратно (от этой мысли ноги завывали от боли). Но я решил обойти весь городок в надежде все-таки найти помощь.

Учитывая все содержимое F, что я перечислил ранее, то прошел город я быстро и минут через 15 уперся в окраину города — парк. В парке (о, неужели!) людей не было тоже. К тому же не было и фонарей — только одинокий луч тускло горел впереди. Я пошел, прости Господи, на свет.

Глаза привыкли к темноте и я мог спокойно идти по тропке, рассматривая очертания рядом растущих деревьев, кустов и цветов. Вообще город был очень зеленым, некоторых видов растений я никогда не видел и не знал, что такие существуют. К тому же вокруг стоял приятный запах — смесь свежескошенной травы, ароматных цветов и сырой земли. Но был и еще один. Чем ближе я подходил к лучу света, тем сильнее до меня доносился очень знакомый аромат. От него по телу растекалось тепло. Он меня успокаивал. Благодаря ему я проникся к этой безлюдной темноте парка и почувствовал себя в безопасности.

Подойдя на достаточное расстояние, я увидел, что луч — это фонарь, который сверху освещает большое, пушистое дерево, похожее на клен. Только вместо зеленый листьев на нем росли фиолетовые цветы. Под деревом стояла деревянная скамейка, на которой (о, неужели!) сидел человек! Я радостно рванул к нему. Этим долгожданным созданием божиим оказался старик. Голова его склонилась к груди, морщинистые руки были собраны на животе, одна нога вальяжно лежала на другой. Тихое похрапывание внесло ясность — старик спит. Я очень хотел схватить его за грудки и растормошить. Но я не решился на столь дерзкий поступок. Тем более я устал и не чувствовал ног. Я громко бухнулся на скамейку рядом со спящим (в надежде этим его разбудить).

По его одежде я понял, что он не бродяга. На старике был темно-серый пиджак в полоску из тонкой шерсти, который вместе с хозяином повидал многое: слегка растянутый, с потертыми рукавами и единственной пуговицей, висевшей на нитке и вот-вот готовой сорваться в небытие. Под пиджаком был свитер (да, в июне) с непонятным фиолетовым узором. Серые брюки в полоску были слегка коротковаты и открывали его высокие фиолетовые носки. На старике были черные ботинки и серая шляпа, спущенная на нос. В общем вид был странный, но опрятный.

Мне не давал покоя этот знакомый запах, который тут был особенно силен. Такой успокаивающий — ему хотелось довериться и унестись мыслями в приятные воспоминания; освежающе-прохладный — в нос словно попадал холодок и будоражил все тело; аромат, который впитал в себя всю душевную теплоту, будто это был запах любимого человека. Это знакомое дыхание полотно висело в воздухе. Я начал вертеться по сторонам, чтобы найти источник, а затем запрокинул голову наверх. Надо мной висели фиолетовые звезды — цветы, которые мелкими, пушистыми гроздьями росли на дереве, которое укрывало сверху нашу скамейку. Фонарь подсвечивал цветы, и они на фоне темно-синего неба горели холодным фиолетовым огнем.

— Да, прекрасное дерево. — услышал я рядом хриплый, сонный голос. Повернув голову я увидел, что старик так же как и я смотрел наверх. — Единственное в своем роде.

— Извините, сэр, я разбудил Вас. — сказал я. — Меня зовут Джон. — я протянул руку, старик медленно оторвал голову от просмотра цветочного неба, быстренько потряс мою ручонку и снова мечтательно запрокинул голову. Меня удивила не его безразличная реакция, а то, как он посмотрел на меня. На его лице были две противоположные эмоции, которые причудливым образом очень ему шли, но другому бы человеку придали вид сумасшедшего. Тут было и удивление, как будто до этого он не спал и разговаривал сам с собой, а я как по волшебству вырос перед ним из под земли со словами “Меня зовут Джон”. Но вместе с тем в глазах старика была озорная искорка, какая-то добрая насмешка, будто он только что разыграл меня и был очень этому рад.

— Сэр, мне нужна помощь. Я ехал по шоссе 22L и моя машина сломалась. Может быть Вы подскажите, где я могу найти механика вашем городе? Или магазин запчастей? Или отель на крайний случай, где можно переночевать?

— А ты знаешь, что это за дерево? — спросил старик, проигнорировав мои вопросы.

— Нет, не знаю. Извините, может Вы все-таки скажите, кто тут может мне помочь?!

— Это лавандовое дерево. — сказал он медленно и поучительно, а затем посмотрел на меня.

— Лавандовое? — я запрокинул голову наверх и действительно, это же были цветки лаванды, как я мог их не узнать! — А, вот что это за знакомый запах! Это лаванда! Точно! Я первый раз вижу, чтобы лаванда росла на дереве.

— Да, лаванда растет на дереве, но только на этом и только здесь. Такое дерево только одно. Оно прекрасно, и ему очень-очень много лет. Люблю так приходить к нему, сидеть, наблюдать, размышлять, вспоминать…

— Сэр, дерево и вправду прекрасное, но не скажите ли Вы, где здесь у вас можно найти механика? Мне нужно вернуться к машине, если она ещё конечно стоит на шоссе…

— Джон, ты разве не заметил, что все спят?

— Ну Вы же не спите!

— Это потому что ты меня разбудил.

— Прекрасно! — я вскочил со скамейки. — И что мне делать? Бред какой-то! Все тут спят! Нельзя что ли какого-то разбудить? Или пробуждение ото сна в этом городе уголовно наказуемо?!

— Смешная шутка. — ответил он серьезно. — Хотя преступление пострашнее, как по мне, это не пробудиться от сна и жить с закрытыми глазами.

— Я очень рад, что дал вам интересный повод для размышления, — сказал я, но подумал, что старик того… — но если серьезно, мне очень нужна помощь! Пожалуйста давайте разбудим какого-нибудь механика, я сварю ему кофе, собственноручно сделаю яичницу, заплачу сколько он запросит, уеду от сюда и вы дальше будете спать мирным сном и никогда меня не увидите!

— Всему свое время, Джон. — сказал он и немного улыбнулся. Именно в этот момент я заметил небольшой шрам на его морщинистом лице. — Садись рядом, отдохни, подыши свежим воздухом нашего города.

— Надышался я воздухом за сегодняшний день! — я бухнулся на скамейку. Мы немного посидели в тишине.

— Кстати, а что Вы тут один делаете ночью?! — спросил я.

— Вспоминаю.

— Что?

— То, что дает силы жить.

— Здоровый юношеский сон?

— У тебя неплохое чувство юмора, Джон для отчаявшегося. — снова улыбнулся старик. Затем он закрыл глаза, набрал в грудь воздуха, на выдохе запрокинул голову наверх к лавандовому дереву.

— Я вспоминаю о любви. — сказал он.

— Неплохо. И часто Вы сюда так приходите посидеть, подумать о любви и поспать в одиночестве?

— Как придется.

— Ясно…

— А как часто ты думаешь о любви, Джон?

— Я? Как придется. — скопировал я манеру его ответа. — Но с каждым разом все реже.

— Это отчего же?

— Не знаю. Как-то так получилось со временем.

— А что такого случилось с твоим временем?

— Ну знаете, иногда по разным причинам, наступает момент, когда внутри тебя щелкает какой-то выключатель, — я продемонстрировал это щелчком пальцев. — и всё угасает. Весь свет и тепло. Сплошная темнота и холод. И в этой среде, знаете, любви как-то совсем нет места. Просто полый костюм человека, болтающийся взад вперед…

— Это я так понимаю ты про себя говоришь? Полый костюм, темнота, выключатель?

— Вроде того.

— Сынок, что могу сказать… Твои дела плохи! — сказал он посмотрев мне в глаза, а потом по-детски запрокинул голову наверх к лавандовому дереву.

— И всё?! Ну спасибо за дельный совет! Если бы Вы были психологом, то число самоубийств ваших пациентов равнялось бы их количеству!

— А ты разве совета у меня просил, Джон? Я думал мы просто разговариваем. Ну, знаешь, как случайно встретившиеся незнакомцы на скамейке. — сказал он с той же озорной искоркой в глазах.

— Да, да..

— Джон, верь в себя и в других — вот и все, что я могу тебе посоветовать.

— Ммм… Спасибо, очень глубоко. Ладно, а что насчет Вас?

— А что я?

— У Вас же наверняка есть какая-то история, которая заставляет Вас сюда приходить, и как Вы говорите о чем-то вспоминать?

— Ну, у каждого есть история. Я не исключение.

— И что это за история? История о первой любви? Счастливом случае? Сложном выборе в жизни? Плохих советах?

— А какую историю ты бы хотел услышать?

— Ну учитывая все обстоятельства сегодняшнего дня, история о счастливом случае была бы кстати.

Старик внимательно посмотрел на меня.

— Хорошо. Поскольку веры в светлое будущее в тебе не больше, чем в подводном камне, я расскажу тебе одну историю.

— Глубоко благодарен! — ответил я, положа руку на сердце.

— Благодарить будешь после. Так вот, это случилось одним теплым июньским вечером. В этот вечер в маленький, парфюмерный магазинчик № 9 зашел Майкл Кор. Это был высокий молодой человек с острыми, словно высеченными из камня чертами лица, с пытливыми темно-зелеными глазами, в которых засела несвойственная для молодой души грусть и с густой вьющейся шапкой темных волос. Вся его осанка, вид и движения были с налетом высокомерности и вот, деловито сложив руки за спину, он важно шагал от одной витрины с парфюмами к другой.

— Добрый вечер, Вам что-нибудь подсказать? — спросила у него блондинка в фиолетовом фартуке.

— Да, знаете, я ищу какой-нибудь особый парфюм… — ответил Майкл, внимательно разглядывая витрины.

— Начало интригует! — ответила девушка. — А что в Вашем понимании особый?

— Чтобы парфюм был такой один. Как я. — ответил Майкл, не обращая внимания на блондинку. Этот ответ нисколько её не смутил. Она улыбнулась, открыла дверцу прилавка, на цыпочках подошла к увлеченному покупателю, который нагнулся к полке с цветочными ароматами, поравнялась с ним и тихо наклонилась, оказавшись под его длинным туловищем.

— Ну тогда мне нужно больше вводных про Вас! — сказала она. Майк опустил голову вниз, увидел под собой блондинку и от неожиданности отскочил.

— Простите не хотела напугать. — засмеялась девушка. — Но соблазн оторвать Вас от чтива был уж очень велик! Не знала, что составы парфюмов настолько захватывающее и увлекательные.

— Я не испугался. — смущенно ответил он. — Простите и меня, я и вправду что-то увлекся.

— Ну так что, какой Вы, извините как Вас зовут?

— Майкл, Майкл Кор.

— Какой Вы, Майкл Кор? Дайте мне краткие вводные о вашей уникальности, и тогда я попробую подобрать аромат.

Большие, круглые, голубые глаза блондинки смеялись. Майкл только в этот момент увидел насколько она хороша. Дело было даже не во внешности, хотя надо признать, девушка была красива: вьющиеся золотые волосы спадали мягкими прядями до плеч, пухлые, розовые губы она кокетливо прикусывала, чистые голубые глаза смотрели сейчас на него и смеялись. Майкл в первый раз видел, чтобы можно было смеяться только одними глазами. Но больше всего его удивил теплый свет. Свет, который исходил от девушки и освещал ее саму и всё вокруг. Он не мог этого понять и объяснить. Майкл просто почувствовал, что ее свет дошел и до него. Внутри стало тепло и спокойно — ощущения, которые давно его не посещали.

— Я читал, что запахи вызывают сильнейшие воспоминания… — заговорил он, оторвавшись от девушки и впился глазами обратно в витрину. — Это называется прустианский эффект, знаете о таком?

— Ну, допустим. — блондинка внимательно следила за Майклом.

— Мне показалось это очень интересным исследованием. Информация о запахах попадает в гиппокамп — это зона мозга, которая формирует ассоциативную память. А амигдале, другая важнейшая часть мозга, обрабатывает чувственные воспоминания и формирует эмоциональную память. Пруст считал, что сильнейшие воспоминания вызываются именно запахами, а не звуком или картинкой. И проведя некоторые свои исследования я вынужден с ним согласиться.

— Вы первый покупатель, который знает, что-то больше меня про запахи. А откуда такие глубокие познания?

— Я учусь на медицинском… — он оторвался от витрины и посмотрел на девушку. — Учился. — он сказал это быстро и сразу отвернулся.

— Понятно. Но не совсем. Что Вы хотите найти в этом магазине?

— Дело в том, что я скоро ухожу на войну. — он опять посмотрел на нее. — У меня есть младшая сестра и кроме меня у нее никого не осталось. Я хочу, чтобы в мое отсутствие что-то особенное напоминало ей о брате. Я вспомнил Пруста и подумал о парфюме … И мне показалось, что это идеальный подарок. Когда сестре будет страшно, грустно или одиноко, она откроет парфюм и почувствует мое присутствие. Я хочу, чтобы это сильнейшие воспоминание было рядом и она всегда могла взять его с собой.

— Знаете, это прекрасная идея, Майкл. — начала блондинка после некоторой паузы. — Только Вы не найдете такой парфюм на этих полках, да и в других магазинах тоже.

— Это почему же?

— Ну, во-первых, парфюмерия — это не медицинская лаборатория! Это если хотите поэзия, понимаете? — сказала она жестикулируя и на щеках выступил румянец. — Даже больше — это поэзия, умноженная на волшебство! Вот что это! А вы говорите о парфюме, как о каком-то опыте или эксперименте. Здесь нужно верить!

— Верить? — усмехнулся Майкл. — Во что?

— В волшебство. В то, что надевая этот аромат, ты становишься особенным. — девушка начала медленно ходить вокруг Майкла, касаясь его своим плечом. — В этом флакончике все ваши секреты. Ваша сила. Ваши желания. Ваши сверхспособности.

— Простите, мы все еще говорим о парфюме?

— Конечно. Просто если не вкладывать во все, что ты делаешь немного волшебства, то в чем смысл? Тогда получается скучная жизнь, в которой все можно объяснить сухими фактами.

— А что Вы имеете против фактов? Факты рождаются из наблюдений. Если бы не они, мы бы до сих пор сидели в каменных пещерах и рисовали буйволов углем.

— Я не умоляю достоинств науки, я лишь хочу сказать, что мечтать и верить, также важно как исследовать и доказывать.

— У вас будет во-вторых? — резко сказал Майкл.

— Во-вторых, — нисколько не смутившись продолжила блондинка. — Вы же такой один, и аромат должен быть единственный в своем роде. Но… — девушка зашла обратно за прилавок.

— Но?

Блондинка сложила руки на стол и по-детски положила на них голову.

— Я могу сделать его сама прямо сейчас. Только при одном условии.

— Каком?

— Вы должны поверить, что этот аромат будет волшебным.

— Пффф… Ерунда! Какое отношение это вообще имеет к моему подарку?

— Ну, если Вы сами не поверите, что парфюм особенный, то почему ваша сестра должна поверить, что этот набор из аромамасел заменит ей любимого брата?

— Большей глупости я не слышал.

— Вы хотите сделать особенный подарок?

— Да, но это какое-то ребячество.

— Просто поверьте, что в этом флакончике весь Вы без остатка. Представьте, что как только его откроет сестра, вся ее грусть и боль уйдет и останется только любовь. Я прошу только поверить. А дальше я все сделаю сама. Что Вам стоит?

— Вы очень странная леди. — улыбнулся он. — Но я хочу посмотреть на итог. Это уже дело принципа. Так сказать научный интерес.

Девушка исчезла под прилавком и начала греметь какими-то стеклянными баночками.

— Скажите, а есть ли у Вас любимый фрукт или десерт? — раздался ее голос из-под прилавка.

— Яблочный пирог. — без раздумий ответил он.

— Что Вы выберете — запах свежескошенной травы или аромат бумаги в новой книге?

— Хм… Наверное, второе.

— Соленое море или снежные горы?

— Сложно. Наверное, море.

— Быть или действовать?

— Что? — Майкл поднял руки вверх в недоумении. — Какое это..

— Просто ответьте! — перебил голос.

— Боже… Ну, допустим действовать.

— Удача или любовь?

— А любовь — это разве не удача?

— Вам виднее. — бормотал голос.

— Слушайте, а я точно в парфюмерный магазин зашел? Что-то это как-то странно все… — сказал Майкл, оглядываясь по сторонам.

— Самый любимый цветок или растение?

— Эммм… Я люблю лаванду. У нашего дома много лет растет только она.

Над прилавком появились два серьезных глаза. Девушка посмотрела в глаза Майкла, потом прошлась по нему с головы до ног своими голубыми сканерами и опять исчезла. Майклу стало не по себе и он уже пожалел, что случайно нашел этот магазин, вошел в него и вообще все это затеял. “Лучше бы отправлял письма с фронта как и все!” — подумал он.

— Так, это не то. — бормотала она, дребезжа стеклянными баночками. — Это тоже не подходит…А вот это может быть кстати! Это тоже попробуем. Так, а где у меня тот фиолетовый флакон… Ага! Вот он!

Блондинка встала и положила на витрину коробку с маленькими разноцветными пробирками. Она поставила пустой фиолетовый флакончик перед собой и начала доставать разные пробирки из коробки и по капле вливать их содержимое в флакон. Потом подняла фиолетовый флакончик на уровень своих голубых глаз, потом еще раз посмотрела на Майкла, поставила флакончик и медленно влила в него какой-то ингредиент.

— Ну вот и все! — сказала она. — Ваш уникальный аромат практически готов. Последний ингридиент за Вами.

— Что мне нужно сделать?

— Просто взять его в руки и представить, что Вы вливаете в него свою память и тепло сердца, если последнее, конечно, не охладело от безверия.

— Смешно.

— Я шучу. Верю, что у Вас доброе сердце. Глаза не врут. Странно, что Вы не верите. Держите. — она протянула ему фиолетовый флакончик.

Майкл медленно взял его. Все это представление его раздражало. Он посмотрел на девушку, она с улыбкой кивнула ему. Ее уверенность в том, что она говорила и ее необъяснимый теплый внутренний свет вызывали в нем интерес. Майкл демонстративно защелкнул свои веки и попробовать сделать так, как она сказала. Он представил, что из его сердца по воображаемой трубочке в флакончик вытекает вся его любовь к сестре. Он медленно открыл глаза и странно себя почувствовал. Ему стало легко — будто изнутри вышла сковывающая душу темнота.

— Ну и что, дальше? — спросил он, не подав вида своих внутренних изменений.

— А дальше послушайте аромат, что внутри.

Майкл поднес флакончик к носу и … Оказался в детстве. Он будто наяву увидел, как его мама сажает у дома лаванду, а он рядом поливает саженцы из маленькой леечки. Почувствовал эту смесь из свежей лаванды, теплого солнца, скошеной травы и маминых волос. Ее волосы всегда пахли яблочным пирогом, который она готовила по воскресеньям. Вспомнил зимние вечера, которые он любил проводить за хрустящей новой книжкой. Вспомнил, как учил сестру читать. Он часто ругал ее за то, что она не могла запомнить и произнести букву Р, а она утверждала, что это он не правильно произносит Р. Мама, наблюдая за ними, всегда смеялась, будто смотрела комедию. Увидел, как стоит у гроба матери, который медленно спускался в черную дыру земли. Он тогда держал холодную, липкую от пота ручонку сестры, и сейчас он будто чувствовал тот ее пот на своих ладонях. Услышал шум волн и разговор тёплого морского ветра, тех самых, к которым он с друзьями-студентами сбегал после занятий. Вспомнил день, когда он лежал на траве в саду у дома. Он утопал в аромате лаванды и рисовал свое волшебное будущее: он великий ученый, врач, который борется с системой, делает великие открытия и лечит по-своему уникальному методу наперекор старым устоявшимся правилам. Потом он услышал от сестры “Майкл, тебе письмо”. А потом были страх, злость и отчаянье от криво напечатанных слов, призывающих его на войну.

Он открыл глаза. Перед ним были два бездонных голубых глаза, которые уже не смялись, а с любовью смотрели на него.

— Это… Это… Вы очень странная леди… Как Вы это сделали?

— Ну не только Вы, Майкл такой уникальный. Ну и не только я это сдела. Вам подходит парфюм?

— Совершенно! Я только что вдохнул самые сильные свои воспоминания! Что в этом флаконе?

— Так я Вам и сказала! — ответила блондинка, запечатывая флакон. — С Вас 111 долларов.

Девушка протянула ему флакон. Майкл потянулся за ним и коснулся ее белой руки. Нежность разлилась по его телу теплой волной. Он положил флакон в нагрудный карман пиджака, расплатился и направился к двери.

— А как Вас зовут? — спросил он, обернувшись.

— Ева Спес. — ответила блондинка и ее глаза опять засмеялись. — И кстати, с тем же чувством и мыслями, с какими Вы сейчас держали флакон, чтобы дополнить его последним ингредиентом, отдайте его Вашей сестре.

— Хорошо, спасибо. До свиданья, Ева Спес. Спасибо Вам за волшебство!

— Пожалуйста. А Вам спасибо за уникальную беседу.

На следующий день Майкл вернулся в парфюмерный магазин № 9, но застал там двух незнакомых ему продавщиц. Одна, маленькая, худенькая с двумя косичками, будто только что пришла из школы на подработку, разговаривала с покупателем, другая, тучная женщина в очках с толстыми линзами и в фиолетовом фартуке, который с большим напряжением перетягивал ее талию, тяжело кряхтя протирала витрины.

— Добрый день! — спросил Майкл. — Подскажите пожалуйста, а могу я увидеть Еву?

— Ее сегодня нет. — ответила тучная женщина, не отрываясь от дела.

— А Вы не подскажите, когда она будет?

— Она нам не докладывает.

— Ну она же работает здесь, как Вы можете не знать, когда ее смена в магазине?

Тучная женщина медленно повернулась к Майклу, спустила на нос очки и посмотрела на него как на школяра, который не выполнил домашнее задание и плюсом ко всему разговаривал с соседом по парте во время урока.

— Молодой человек, Ева вообще-то хозяйка этого парфюмерного салона! — слово “салон” она произнесла медленно и строго, явно давая понять, что слово “магазин”, сказанное Майклом, в этих стенах употреблять неуместно. — Ева Спес может появиться в любой момент.

— Хозяйка? — удивленно спросил он, точнее даже задал этот вопрос себе.

— Не просто хозяйка. Он вообще-то, молодой человек, лучший парфюмер в округе! Да что уж там и говорить, во всей стране! Она такая одна!

— Где-то я это уже слышал…

— Конечно слышали! О ней даже писали в газете “World Post”! — влезла в разговор вторая с косичками.

— Этого я не знал. Спасибо за информацию. Не могли бы вы ей кое-что передать? — Майкл протянул маленький сверток бумаги, в котором были веточки лаванды. Обе женщины переглянулись.

— Хорошо передадим. — Тучная продавщица протянула Майку свою руку, пережатую золотыми часами.

— Только осторожнее пожалуйста, там открытка внутри. — Майкл медленно отдал продавщице букетик, сурово посмотрел на нее и вышел из магазина.

Прошло несколько дней. От Евы не было новостей. Майкл несколько раз заходил в парфюмерный магазин, но каждый раз видел там только двух недоброжелательных работниц. Ему уже начало казаться, что встреча с девушкой была сном и блондинки с смеющимися глазами не существует.

Прошло еще пару дней. В тот воскресный вечер стояла невыносимая жара. Горячий, плотный городской воздух душил, и Майкл решил спрятаться от духоты в парке. Он шел под зеленым навесом деревьев и глубоко вдыхал теплый запах зелени и цветов, который успокаивал рваные мысли Майкла, навеянные предстоящей войной и мистической встречей Евой.

Он дошел до окраины парка и увидел вдалеке на скамейке девушку, которая перебирала в коробке маленькие стеклянные колбочки. На ней был короткий голубой жакет, бережно обхватывающий тонкую талию, легкая шелковая юбка, лазурными волнами развевающаяся на ветру. Пышные волосы были убраны в небрежный пучок, поэтому некоторые белые пряди, то нежно закрывали ее светящееся лицо, то открывали его. На нагрудном кармане ее жакета была приколота знакомая ему веточка лаванды. Майкл узнал Еву. Она была прекрасна. Холодная дрожь пробежала его по телу. В виске начала сильно пульсировать вена, а сердце будто выползло в горло и начало неистово биться. Майкл никогда не испытывал подобного волнения, только, наверное, перед экзаменом в университете. Только в этот раз беспокойство было приятным.

— Я вижу мой подарок Вам пригодился. — сказал он, подойдя к Еве и посмотрел на приколотую веточку лаванды.

— О, Майкл, здравствуйте! — ответила Ева. — Да, пригодился. — она поправила веточку на кармашке. — Более того Ваш подарок мне очень понравился, спасибо!

— Очень рад слышать. Кстати, а где Вы пропадали? Я заходил пару раз в Ваш салон, — он многозначительно выделил слово “салон”, боясь, вызвать такую же негативную реакцию у Евы на “магазин” — но Вас там не было.

— Да, я слышала, что вы много раз были в салоне. — она спародировала его произношение. — Я разъезжала по разным городам в поисках новых, необычных ингредиентов для парфюмов. — она кинула взгляд на коробку, лежавшую на коленях. — А то начали появляться разные уникумы требующие уникальных ароматов и нужно соответствовать новому спросу.

— Вы очень клиентоориентированы, это радует. — с улыбкой ответил Майкл, — Удачно съездили? Нашли что-нибудь волшебное?

— А то! Уйма волшебства! Хотите попробовать?

— Хочу. — Он сел рядом. Ева достала из коробки флакончик с желтой крышкой, открыла его и поднесла к носу Майкла.

— Как вам? — спросила она.

— Пахнет навозом.

Она улыбнулась и сделала заметку в блокноте.

— А если вспомнить о Вашем любимом яблочном пироге и затем понюхать?

Майкл попробовал сделать так, как она попросила.

— Нет, все еще навоз, простите… — он отдал Еве флакончик обратно.

Ева засмеялась. Он первый раз услышал ее звонкий, чистый смех, похожий на звон колокольчиков. Она бережно достала другой флакон понюхала его, потом записала что-то в блокнот и аккуратно убрала обратно. Майкл наблюдал. Она совершала этот ритуал с такой осторожностью, любовью и энтузиазмом будто это были не ароматы, а вакцины от всех болезней.

— Оказывается Вы великий парфюмер. — прервал он молчание.

— Во-первых, предлагаю перейти на “ты”, а то чувствую себя престарелой преподавательницей из вашего медицинского университета, а во-вторых не знаю, что там насчет величия, но я просто занимаюсь любимым делом, и поэтому у меня получается творить волшебство.

— Вот как. Скромности тебе не занимать.

— Дело не в скромности. Сотворить чудо может каждый. Если он любит то, что делает и верит в то, что получится в итоге.

— И все? Так просто? Чтобы стать волшебником надо всего лишь любить и верить?

— Нет, не все просто. Сколько людей знают в чем их волшебство и творят поистине чудесные вещи?

— Я не знаю сколько их в численном выражении, но они есть. Возьмем к примеру, великих врачей, которые делают сложнейшие операции и спасают безнадежных больных, ученых, иногда жертвующих своей жизнью ради создания пилюли, которая в будущем спасает тысячи жизней, великих художников, музыкантов и так далее и так далее.

— А остальные? Не великие? Дело в том, что у каждого человека есть свое волшебство внутри. Нет особенных людей. Есть просто тот, кто осознал, кто он. И есть тот, кто заблудился в паутине, сплетенной из чужого мнения и кем-то принятых правил. — Ева поднесла к носу Майкла еще одну пробирку.

— Ммм… Приятно. Будто летом пахнет.

— Неплохо Майкл, мне нравятся твои сравнения.

— А что это?

— Песок с побережья Санта-Розы — там вечное лето. Люблю это место. — Ева опять сделала пометки в блокноте и убрала пробирку в коробку. — А какое уникальное волшебство можешь сделать ты, Майкл?

— Я? Да пожалуй никакое.

— Не скромничай.

— Я не скромничаю. Я наверное те остальные, что в паутине.

— Ну, есть же то, что внутри тебя разжигает огонь, теплом которого очень хочется поделиться с остальными?

— Сейчас во мне нет ничего. Ева, не все такие как ты, находят свой огонь и верят в чудеса.

— Да… Именно поэтому есть война, на которую ты идешь. — Ева впилась в глаза Майкла. Потом молча отвернулась к своей коробке и достала новый флакон.

— Да, иду. Слушай, я не знаю, может и есть это волшебство… — он оборвал себя и огляделся по сторонам. Парк жил своей жизнью: по аллее шел дедушка держа за руку внука, который неуклюже ел сладкую вату, с каждым шагом оставляя часть сахарных облачков на асфальте. На скамейке напротив очень громко целовалась парочка. А вот бежит краснолицый, вспотевший мужчина и размахивает своим кейсом. Может он адвокат, который опаздывает на процесс защитить невиновного? Или хирург, который опаздывает спасти больного? А может он просто украл деньги и бежит от преследователей? “Сколько интересных тайн в незнакомых людях”, — подумал Майкл. — Знаешь, еще недавно я думал, — начал он, — что стану неплохим врачом, нет, я думал, что стану лучшим врачом. Но потом начинается война, и вот через месяц я оставляю все свои мечты, единственное родное существо — мою сестру и уйду на бойню. И знаешь, что самое смешное — меня никто не спросил! Хочу ли я отдавать свою жизнь за чужую идею и чьи-то амбиции? Им наплевать какое волшебство и чудо есть в каждом из нас. Мы как мясное сито, просеивающее пули. И может быть мне и хотелось бы понять кто я и творить с любовью, как ты говоришь, но есть люди, которые делают выбор за нас. Я честно даже не знаю на каком клочке этой планеты можно жить, чтобы самостоятельно делать выбор и жить без страха. Я не знаю вернулись ли я. Я не знаю, придется ли мне убить человека. Не знаю, что я почувствую после того, как все-таки убью. Я не знаю, как будет звучать боль при ранении и как она будет звучать при приближении смерти. Не знаю изменюсь ли я. Не знаю изменятся ли после этого другие люди. Не знаю как я после этого смогу жить среди них, если я лишал их жизни? Не знаю смогу ли потом любить, да и вообще что-то чувствовать? А какой вере в себя и других может идти речь, если война — это безверие помноженное безразличие? Глупо сейчас думать о будущем, своем предназначении и уж каком-то там волшебстве. Ближайшие время человеческое безумие будет определять мой день, а не волшебство.

Ева внимательно слушала Майкла. Ее всегда голубые, смеющиеся глаза стали темно-синими, как неспокойное, штормовое море, из которого вот-вот брызнут соленые брызги волн. Губы были плотно сжаты.

— Знаешь в чем прелесть жизни на этой планете? — через силу начала она. — Ты никогда точно не знаешь, что может случиться с тобой в будущем. Есть много вещей, которых мы не знаем и не можем предугадать. В этом интерес. Человек не властелин, он только игрок, который живет по правилам кем-то уже придуманной игры. Если бы мы знали всё наперед то, как ты мне сказал при первой встрече, остались бы жить в каменных пещерах и рисовали буйволов углем. Человеком всегда движет интерес и привлекает неизведанное. Но среди этой шаткой неопределенности единственное, что мы должны знать наверняка — кто мы. Ты — единственная опора у себя самого. Ты можешь не верить в глобальное потепление, в происхождение человека от обезьяны, в чьи-то теории и оправдания, но верить себе — это обязанность и необходимость. Я знаю, кто я. Я знаю, что от себя ожидать. Я не преподнесу себе сюрпризов. Очень советую тебе, Майкл, понять кто ты и зачем ты здесь. После того, как поймешь произойдет первое волшебство — на твои цели, выбор и решения никто и ничто не сможет повлиять.

В первый раз с Майклом не соглашались и разговаривали так смело и дерзко. Эта хрупкая и на вид легкомысленная блондинка пробуждала в нем бурю разных эмоций — от гнева, до безумной нежности. Сейчас он был как бурлящий чан, в котором клокотали чувства со знаком + и — . Он почувствовал, что есть только один способ понять, какой полюс прав. Он схватил ее затылок двумя руками, притянул к себе и поцеловал ее горячие, нежные губы. И… И такого сильного желания чувствовать в своих руках тепло человека и уберечь его от всех бед на земле у него не возникало никогда. Он не хотел, чтобы этот поцелуй заканчивался, но он разжал руки и немного отпрянул от Евы, боясь, что она ударит его после этой выходки. Но Ева сидела неподвижно, глаза ее были закрыты, а улыбка становилась шире и шире.

— Наконец-то черта деликатного общения пересечена. — сказала она не открывая глаз, — Я жду продолжения.

Он медленно приблизился к ее лицу так, что они чуть касались носами. Он начал рассматривать ее длинные светлые ресницы, ее бледно-розовые румяна на щеках, пухлые розовые губы, которые она кокетливо прикусывала также как при первой встрече. Он утонул руками в ее густых, мягких волосах и поцеловал ее снова.

Время растворилось. Они не заметили как прошел день и наступил темный, прохладный вечер. Все, что для них было важно теперь — тепло, которое разом стало самым родным. Тепло, которое вливало в тело каждого волну радости и спокойствия. Майкл был поражен. В первый раз в жизни он ощутил, что его сердце и мысли способны быть полностью погружены в другого человека. Он испытывал легкость и удовольствие от отдавания всего себя этой сильной и необычной девушке, которая сейчас была рядом. Но потом ему стало страшно. Страшно, что все, что он сейчас испытывает — это только благодаря Еве, а сам по себе он не способен на такие глубокие, искренние, светлые чувства. А может каждому нужен такой человек, который бы расколол внутри другого каменную глыбу и вместо нее поместил живой огонь? А может все это сплошная глупость и эта блондинка затаскивает его в свой розовый мир, разбив его цельные взгляды, лишая его собственного мнения? Может быть. Но тогда почему ему так хорошо?

— Ну вот, а ты говоришь, что в тебе нет никакого волшебства! — прервала его мысли Ева, — ты дольше всех можешь молчать, погрузившись в себя!

В глубокой темноте ночи две фигуры, держась за руки, медленно отдалялись от пустой скамейки и постепенно исчезли в темной зелени парка. Майкл проводил Еву до дома. Это был деревянный одноэтажный домик голубого цвета. Дорожка к входу с двух сторон была устлана пушистыми кустами белых цветов. Это были необычные цветы, какая-то смесь розы и пиона, которые источали свежий, медовый аромат. Входная белая дверь была разрисована маленькими голубыми цветочками. Рядом с ней на столике сушились маленькие баночки и флакончики. Дверь медленно открылась и впустила в темноту дома Еву и Майкла. А в больших окнах так и не зажегся свет.

Теперь они встречались каждый день. Разговаривали обо всем, что важно и неважно совсем, спорили, каждый открывал для себя новые миры, о которых не догадывался раньше, они рисовали будущее, делились прошлым, вместе молчали, уносясь в свои мысли, наблюдали друг за другом, подмечая каждую деталь в движениях, смеялись громко, обнимались долго, улетали высоко и целовались всегда горячо, как будто-то каждый раз — последняя встреча. Так они медленно и осторожно открывали друг другу скрипучие дверцы своей души.

В тот день Майкл стоял напротив парфюмерного магазинчика № 9 и ждал, пока Ева закончит работу. Он не хотел заходить во внутрь. Облокотившись на стену напротив стоящего дома, он любил наблюдать за миром, созданным Евой. Это был фильм, где главной героиней была она, а второстепенными персонажами — гости магазина. Покупатели были разные. Усталые, высокомерные, равнодушные или неуверенные они заходили в ее салон. Потом на “арене” появлялась Ева и начинала творить волшебство. Сначала гости были скованы или равнодушны и казалось, каменную маску с их лица было невозможно снять. Ева долго общалась на едине с каждым. Её искренний интерес к их желаниям и жизни постепенно раскрепощал гостей и помогал освободиться от оков заносчивой деликатности. Ева давала им понюхать разные арома масла и также как для Майкла создавала для них персональные ароматы на основе краткой истории их жизни. И вот из салона выходила не пустая кукла человека, а живое, сияющее, легкое, радостное существо. Это и было волшебством! То, что она делала с людьми. Майкл понял, что дело не в парфюме, а в том, что Ева искренне интересовалась каждым человеком. Она видела в нем неповторимую красоту, загадку и присущий только им огонь. Она верила тому, чтовидела и ощущала. И передавала эту веру людям. Веру в свою уникальность.

Он мог наблюдать за этим фильмом часами. Настолько все, что он видел было необычно и в то же время очень просто. Он не мог понять откуда в этой маленькой, хрупкой, еще юной девушке столько силы, мудрости и любви.

Рабочий день подошел к концу. Ева выпорхнула из магазина и как ребенок бросилась на шею Майкла и тепло поцеловала его. В окне салона появились две фигуры — большая и маленькая. Продавщицы без стеснения уставились на Майкла и Еву, тыкая друг друга в бока и перекидываясь язвительными замечаниями. То, что они были язвительные Майкл понял по искажающейся после каждой фразы мимике.

— Пойдем скорее отсюда, а то твои “шерифы” внушают мне ужас. — сказал Майк.

— Хаха, да они смешные и часто забавляют меня. Но они лучшее в парфюмерном деле.

— А еще они лучшие в презрении!

Они взялись за руки и отправились прочь из маленького города. Они любили где-нибудь заблудиться — в лесной чаще или в диких полях. Так они всегда попадали в новые и интересные места, и каждая прогулка становилась приключением. В этот раз они набрели на кукурузное поле. Острые стрелы стеблей стремительно тянулись к небу, поэтому, войдя в это кукурузное царство Майкл и Ева утонули в зелени и видели только глаза друг друга. Они долго шли молча, пробираясь через кукурузную преграду. Оба жадно прокладывали себе путь, раня руки плотными листьями. Они так быстро и усердно шли, будто бежали в темноте от врага, чтобы вот-вот через несколько шагов достигнуть света и оказаться в безопасности.

— Майкл, я больше не могу. Давай сделаем остановку. — донесся голос Евы.

Майкл свалил стебли кукурузы к земле и вытоптал им островок для отдыха. Ева сразу легла на землю и поманила Майкла рукой. Они легли щека к щеке, а их тела как единая стрелка компаса, смотрели в разные стороны. Они молча уставились в небо, по которому тяжело плелись темно-серые тучи. Какие-то мрачные картины рисовали облака. Майкл увидел небесную голову с огромным кричащим от ужаса ртом, а вот две руки, которые ветер медленно отцеплял друг от друга, а вот облако в виде совы с большими распахнутыми крыльями, которое постепенно превращалось в бесформенный клочок облачной ваты. Эти объемные картинки постепенно затягивались единым темно-синим полотном. Незаметно оборвались все звуки вокруг: ни птиц, ни ветра, ни чего не было слышно. Только вдалеке послышался рваный, глухой шепот грома.

— Предвестник перемен. — сказала Ева.

— Кто?

— Гром, слышишь? Мне с детства казалось, что гром всё терпит. По долгу молчит. Что он впитывает всю боль земли. А потом, когда молчать становится невыносимо, выпускает раскаты человеческих молитв, просьб, слез, мук и омывает всю землю слезами, смывая все плохое. Так он дает начало новому кругу человеческих переживаний.

— А я думал, что это давление на пути молнии повышается из-за нагревания воздуха током и при удалении от разряда молнии, гром просто вырождается в звуковую волну. А тут оказывается молитвы…

Ева повернула голову на Майкла, посмотрела на него и отвернулась обратно.

— Ты невыносим… — с улыбкой сказала она.

— Ну это же правда!

— Почему тебе так сложно поверить в то, что отличается от общепринятых теорий?

— Я верю только в то, что могу проверить или научно доказать. Вот например, сегодня я действительно видел волшебство. Я своими глазами увидел, как ты преображала людей. Заходили к тебе сотрудники похоронного бюро, а выходили счастливые дети, которым только что купили заветную игрушку.

Ева ничего не ответила. Она сосредоточенно смотрела в небо и кажется о чем-то думала. Майкл понял это по ее сжатым губам, которые меняли положение с каждой новой мыслью.

— Давай посадим лавандовое дерево? — вдруг сказала она.

— Я конечно, не силен в ботанике, но на сколько я знаю, лаванда — это кустарник?

— А у нас будет дерево! Мы вместе с тобой сотворим волшебство.

— А почему именно лавандовое дерево?

— Лаванда — это твоя удача. Она с детства с тобой. Это твой запах. Это ты. И я хочу, чтобы ты сильно поверил во что-то! Ты должен будешь вернуться с войны и увидеть, что дерево действительно выросло, увидеть чудо, которое ты сотворил, увидеть плоды своей веры.

Внутри Майкла все органы сжались в комок. Ему захотелось завыть. Он повернулся к Еве, обхватил ее голову руками, прижал к себе и поцеловал ее горячий лоб.

— Я должен буду вернуться, чтобы увидеть тебя, Ева.

— Хорошо, ты должен будешь вернуться, чтобы увидеть нас.

— Я не могу обещать такого чуда. Но я сделаю всё… Всё, что смогу…

— Просто поверь.

На их лица начали падать теплые капли дождя. Майкл и Ева свернулись калачиком и прижались друг к другу. Они лежали на кукурузном островке, окруженные забором высоких зеленых стеблей, а дождь омывал все поле и этих двоих слезами, давая начало новому кругу человеческих переживаний. Предвестник перемен — гром, тем временем, перешел с шепота на крик.

На следующий день они пришли в парк к скамейке, на которой недавно встретились. За ней они выкопали ямку и положили в нее семена лаванды. Ева достала из сумочки маленький флакончик и вылила его содержимое в ямку.

— Что в нем? — спросил Майкл.

— Так я тебе и сказала. — в ее больших голубых глазах появился уже родной смех.

— Не могу представить, как из этого может вырасти дерево. — сказал Майкл, прикрывая семена землей.

— Вырастет! Да еще какое! Все возможно, Майкл, если в это верить. И к тому же, должно же существовать хоть одно лавандовое дерево на этой Земле?

— Да, и правда… Почему бы ему и не быть.

Каждый вечер они приходили в парк к своему “чуду”. Поливали, удобряли, выдирали быстро растущие сорняки. Сидели на земле и молча смотрели на них, каждый думая о своем. Когда становилось прохладно перебрались на скамейку и разговаривали до рассвета.

— Чем ты будешь заниматься, когда я уйду? — спросил однажды Майкл, прижимая Еву к груди.

— Растить наше дерево и заниматься своим делом как и раньше, только упорнее. В темные времена люди больше нуждаются в обычных радостях.

— Ты думаешь во время войны люди будут больше нуждаться в твоем дорогом парфюме?

— Мне кажется люди будут нуждаться в приятных воспоминаниях. Воспоминания — это все, что остается у человека от его “вчера”. Хорошие ли воспоминания или плохие, они все пробуждают в человеке чувства, а пока человек чувствует, он живет. И как ты мне сказал при первой встрече, запах — лучше всего пробуждает к жизни.

— Повезло тем людям, которые встречаются у тебя на пути.

— Это почему?

— Мне иногда кажется, что тебя сюда кто-то послал с другой планеты, чтобы вложить людям в голову простые-сложные истины.

— Значит, ты везунчик?

— Определенно! Самый счастливый человек на этой планете!

— Да, с этим я полностью согласна.

— Подожди! Неужели это случилось?

— Что?

Майкл вскочил со скамейки.

— Дамы и господа! — громко заговорил Майкл обращаясь к прохожим, — В это невозможно поверить! Но сегодня произошло настоящее чудо! Ева Спес, вот эта мила девушка, — Майкл остановил мимо проходящего школьника и указал рукой на Еву. — Красивая, да? — спросил он у школьника, тот кивнул, — Так, вот бесприцедентный случай, Ева Спес впервый раз со мной согласилась! Представляете, согласилась!

Школьник посмотрел на Майкла как на сумасшедшего, вырвался из его рук и побежал не оглядываясь. Ева тем временем заливалась от смеха. Опять эти звонкие колокольчики…

— Браво! Браво! — захлопала она, а Майкл низко ей поклонился. — Могу сказать в ответ, что неужели это случилось, и ты смешно шутишь! Неужели ты наконец выбрался из своей скорлупы.

— Значит, мы оказываем сильное влияние друг на друга. — Майкл улыбнулся и посмотрел на Еву. Затем его улыбка начала медленно исчезать с лица. Он обошел скамейку и подошел к их лавандовому саженцу. Ева встала рядом с ним и двумя руками обхватила его большую руку.

— Ты боишься уходить? — тихо спросила она.

— Нет, я не боюсь. Точнее я не боюсь смерти. Я боюсь времени. Времени, которое я упущу и возможно, которого у меня больше не будет. А еще у меня теперь есть, что терять. — Майкл прижал к себе Еву. — Я боюсь, что больше не почувствую твой запах и не почувствую твое тепло.

Ева подняла голову и впилась своими огромными голубыми глазами в Майкла и его словно током ударило. Затем Ева достала из своего кармана веточку лаванды.

— Это один из цветков, что ты тогда принес для меня в салон. Я прошу тебя, носи его всегда с собой! Главное, поверь, что эта веточка — частичка меня, которая убережет тебя от любой опасности. Поверь в ее силу! Ее запах будет приятным воспоминанием о нашем знакомстве и о нашем волшебстве — лавандовом дереве. Веточка будет напоминать, что тебе есть ради чего возвращаться. — Ева вложила веточку в карман его пиджака и поцеловала Майкла еще сильнее. Он обнял ее. Он не понимал, за что он заслужил такое счастье? Он не сделал в жизни ничего выдающегося, полезного и великого. Эта девушка, которую он сейчас прижимал к сердцу была не из этого мира и времени. Она сковырнула в нем что-то. Он чувствовал, что какие-то новые семена начали прорастать в нем. Ему нравились эти изменения и ощущения. Он, черт возьми, даже начал верить, что это лавандовое дерево действительно вырастет!

У всего есть конец. Их конец приблизился безжалостно быстро. Так пролетел месяц. Самый странный и удивительный в жизни Майкла. Он ушел. Ева и сестра провожали его. Сестра задыхалась от слез. Она прижимала подаренный парфюм к своей груди и крепко держала Майкла за рукав пиджака, не давая ему войти в поезд.

Ева стояла на перроне рядом и от нее исходили те же свет и тепло, которые поразили Майкла при первой встрече в салоне. Она не плакала. Она была спокойна. Она смеялась своими голубыми глазами.

Майкл подошел ко входу в вагон и вступил на первую ступеньку, чтобы возможно навсегда исчезнуть. Ева подошла к нему, встала на цыпочки, нежно улыбнулась, аккуратно провела холодной рукой по его щеке и поцеловала его губы.

“Любя, побеждай.” — прошептала она и отошла.

Майкл ехал в душном, набитом испуганными душами поезде, который нес их на войну, отсчитывая удары обреченных сердец: тутух-тутух, тутух-тутух, тутух-тутух… Мимо проносились зеленые поля, слипающиеся с голубым небом, на котором были навешаны причудливые кусочки облачной ваты, пролетали стайки птиц, и куда-то неслись, извиваясь, полоски рек. В природе царил мир. Будто и не было войны, смерти и скорби.

Облокотившись головой на пыльное окно поезда, Майкл сделал дикое открытие. Он много раз представлял эту минуту — как трогается поезд и тяжело кряхтя отъезжает от вокзала. Он был уверен, что ему будет больно, страшно и тоскливо. Но сейчас Майкл чувствовал себя спокойно и уверенно. Нежность Евы, ее смеющиеся глаза и теплота любви, с которыми она его провожала, вселили в Майкла надежду. Надежду на то, что все будет хорошо.

Уже потом, на войне, каждый раз когда силы покидали его, Майкл вспоминал именно эти ее глаза цвета радости и любви. Он еще раз удивился мудрости этой маленькой женщины. В самый тяжелый для нее момент, она не плакала, хотя он знал, что ей больно. Она не думала о себе. Она думала о нем. Она подарила ему свою прощальную улыбку, поцелуй и веру, которые сопровождали его каждый день. Он понял, что именно таким должно быть прощание. Не слезы, а любовь. Любое прощание — на короткий срок, неопределенный или прощание навсегда должно быть радостным. Ведь на обратном конце будут нести с собой то, чем тебя наградили напоследок — горе или надежду.

Майкл не обращал никакого внимания на тех, кто был с ним в вагоне и на их разговоры. Он гонял в голове фразу “Любя, побеждай”. Он не мог до конца понять смысла, сказанного Евой. Вроде бы это просто, но как применимо к войне? Это ещё ему предстояло узнать.

Майкл ушел на войну военным врачом. За годы войны выстрелы и взрывы стали для него обычным звуком — как шум ветра. Он привык к крови на своих руках. К тому, что только что сидевший с ним человек, говоривший о планах на жизнь, через час с отрубленными ногами молил о смерти. Он привык к слезам мужчин, которые лежали на госпитальных койках. Он привык к их молитвам. К молитвам о жизни или о смерти. Он привык к крикам боли и стонам. Он привык слышать хлюпанье человеческого мяса и хруст костей. Привык держать засаленные фотографии любимых, которые ему показывали живые или навсегда отдавали мертвые. Он привык закрывать потухшие глаза. Глаза, которые только что по-своему видели этот мир.

Война не изменила Майкла. Не напугала. Не зародила в нем злость и ненависть. Она разочаровала его. Он видел ее итог в госпитале — разбитые куски волшебства.

Он разочаровался в законах, правилах, моралях, обещаниях, теориях, на которых держался этот мир. Он не понимал, почему никто не хочет принимать тот факт, что война не приносит никому победы. Потому что вознаграждение за убийство себе подобного всегда приносит в дальнейшем свои разрушительные плоды. Имя которым — беспредельная жажда, порождающая глухую засуху. Он не понимал, почему никто не хочет принимать тот факт, что на войне нет правых и виноватых — все участники — воры, которые крадут самое священное — жизнь. Жизнь, которая является сердцем Земли, ее мотором. Мотором, который создали миллиарды лет назад. Миллиарды лет он совершенствовался сам, чтобы появились мы — люди. И вот в огромных земляных канавах, наскоро набитых человеческими трупами, Майкл видел как древний мотор планеты Земля ржавеет. Вот-вот и такими темпами мотор заглохнет навсегда. И это победа? Кому она будет нужна в безлюдной засухе?

Он не разочаровался только в одном — в вере. Вера двигала людьми. Вера в спасение, вера в жизнь, вера в удачу, вера во встречу с родными, да даже в ту самую победу. Если бы глобальная вера человечества была направлена в развитие любви и волшебства, что есть в каждом, то не было этого кровавого месива из разрушенных человеческих мечт. Он видел, что именно вера была спутником человека до последнего вздоха.

Сержант Керри Спарк заработал огнестрельное ранение в грудь. Этот 40 летний красивый мужчина, лежа на больничной койке и истекая кровью, верил, что вернется домой и достроит свою галерею.

— Знаете, я художник. — шептал он Майклу, который обрабатывал рану. — Я начал строить маленькую галерею. Мне нравится наблюдать, как люди смотрят на мои картины. Они уносятся в свои воспоминания. Они проживают заново знакомую им боль или радость, — он сильно закашлял и продолжил с свистом в легких, — внутри у них происходит целый шторм из эмоций и они преображаются. Они отходят от картин другими. Это настоящее волшебство…

У Майкла что-то екнуло внутри. Он оторвался от груди сержанта и посмотрел в его глаза. Они неподвижно смотрели вверх. Они больше никогда не увидят, как карандашный набросок превращается в разноцветный мир, как кисть плывет по холсту, они не увидят галерею с происходящим в ней волшебством. Вера в то, что он вернется к своей тихой жизни и будет творить, была с сержантом до самого конца и возможно она продлила ему жизнь, хоть и ненамного.

Еще одно удивительное открытие произошло с Майклом. В первые месяцы он часто слышал разговоры солдат, которые радостно делились количеством убитых после каждой операции и изощренностью, изобретательностью этих убийств. Один из разговоров Майкл услышал в столовой.

— А у меня сегодня только 5… — разочарованно дополнил разговор 20 летний прыщавый парнишка по имени Дэрил. Он сказал это как-то стыдясь, боясь не оправдать надежд перед старшими.

— Гребаный хиляк, тебе надо было остаться дома со своей гребаной мамочкой и готовить вместе с ней гребаные тыквенные пироги! — сказал Лесли Сайленс, одновременно хлебая свой водяной суп, часть которого стекала с его рта на стол. Его замечание вызвало одобрительный смех окружающих. Лесли был коренастым рыжим мужчиной с круглым, красным лицом, которое всегда было мокрое от пота, у него была рыжая щетина и маленькие поросячьи глазки. Он всегда разговаривал грубо и так, будто был пьян. Это был самый жестокий и противный человек, которого когда-либо встречал Майкл.

— А у меня 15 из автомата и ещё 5 в рукопашном. — кинул Итан (фамилии Майкл не знал), тощий, высокий мужчина, с бледной даже, серой кожей, будто он всю жизнь проработал под землей, добывая уголь. — Один, сучара, правда, ударил меня сзади по голове прикладом, и я уже подумал, что мне конец. Но кто-то из наших прострел ему руку и я выиграл немного времени. Быстро встал и вонзил этому уроду нож в грудь.

— Ууууууу! — разнеслись одобрительные возгласы.

— У меня наверное человек 20. Каждого изрешетил, так что живого места не осталось. — сказал маленький человечек с прилизанными волосами и с идеально ровным пробором посередине головы. Имени его Майкл не знал. — А вообще кровищи сегодня было… Этим тварям сегодня досталось!

— У меня к вам гребаные придурки, вопрос, — спросил Лесли, сплюнув огромную струю слюны на пол и вытерев остатки с губ рукавом, — вы на войну приехали или в гребаный лагерь? — Вам, что жалко патронов на этих гребаных ублюдков? Или может быть вы мне скажете, что вам их жалко? Почему так мало?

— Э, а ты чего тут выступаешь? — спросил кто-то из толпы, — У тебя у самого сколько было?

— 50 гребаных тварей. — ответил Лесли с вызовом, — одному я отрезал язык, потому что он много говорил, одному оторвал руки, которые стреляли по нашим, а голову одного насадил на его ружье как на кол, потому что слышал как этот гребаный, кричал своим гребаным, что посадят нас всех на кол. — в столовой повисла тишина. — Так что не надо мне тут. Вы на гребаной войне. Тут нет правил. Тут никого не жалеют. Нечего беречь свои гребаные патроны на этих гребаных сукиных детей!

Через месяц Лесли Сайленс лежал перед Майклом на койке без ног и с огнестрельным ранением в животе. Майкл ненавидел этого человека и с ужасом для себя осознал, что был даже в какой-то степени рад тому, что Лесли постигла кара.

— Ради всего гребаного святого, помоги мне док! — стонал Лесли. Майкл знал, что Лесли можно спасти. Ранение было не опасным — органы были не задеты, но Лесли быстро терял кровь. Еще немного и он умрет от ее потери. У Майкла промелькнула мысль потянуть время, которое не сыграет в пользу Лесли и этот зверь больше никогда не сможет никого лишить жизни.

— Док, у меня жена. — стонал Сайленс, — Черт возьми, представляешь док, лежа у тебя тут я понял насколько сильно ее люблю. Даже ее гребаную матушку готов буду терпеть, только бы еще раз увидеть Нелли.

“Любя, побеждай”. Майкл вдруг услышал в голове шепот Евы. Он посмотрел на Лесли и понял, что даже этот жестокий, мерзкий человек может любить. Майкл не знал, что произошло в его жизни, и что сделало его таким, каким он стал. Майкл увидел перед собой ржавый моторчик, который вот-вот перестанет работать. Майкл не имел права решать — выключить этот мотор или нет.

“Любя, побеждай”. Майкла будто ударило током и он понял истинный смысл этих слов. Удивительно, но вопреки военной логике личная победа Майкла на войне заключалась в спасении жизней… Спасать — может это и было его волшебством? Майкл отбросил все личные чувства к Лесли и увидел в этом человеке жизнь, способную любить и делать кого-то счастливым. Жизнь, которая появилась здесь не руками Майкла, и не руками Майкла она должна закончиться. Он решил забыть о себе и сделать все возможное, чтобы спасти этого человека.

Лесли Сайленс выжил. Его отправили в отставку. Ходить он конечно не сможет больше никогда, но зато увидит свою Нелли и возможно сам спасет чью-то жизнь.

Война шла. При всей дикости и мерзости происходящего, единственное что согревало сердце — это мысли о Еве. Ее уверенности, свете, теплоте и ее безграничной любви. Мысли об их будущем. Мысли об их дереве. Об их чуде. Все это выстраивало перед Майклом железобетонный мост, по которому он уверенно шагал во время войны. Веточка лаванды, подаренная ею, всегда лежала в его нагрудном кармане.

Ева всегда писала ему. Она никогда не говорила о том, что ей грустно, страшно или одиноко. Ее письма всегда были кратки, но полны безграничного детского оптимизма:

“ Мой любимый теоретик,

Знаешь, мне пришла в голову прекрасная идея! А что, если когда ты вернешься, то построишь в нашем городке клинику, где ты будешь лечить людей? Ну и, конечно, иногда докучать им своими нравоучениями.

Дело в том, что наша больница пришла в упадок. Лучшие врачи ушли на войну — лечить стало некому, мужчин в городе практически не осталось — некому ее ремонтировать. Она разваливается на глазах!

В общем, поразмысли об этой идее.

Люблю,

Твоя Ева”

“Мой любитель фактов и наблюдений,

Сегодня после работы я решила прогулятся до нашего кукурузного поля. По пути мне попался очень милый участок, и я подумала, что было бы здорово построить на нем наш с тобой дом. Раскинули бы там сад, завели двух собак и двух кошек, и наши дети таскали бы их за хвосты.

У меня все хорошо. Много работаю на благо волшебства.

Люблю тебя,

Твоя Ева”

“Любимый,

Заходила к твоей сестре — флакончик с твоим парфюмом она носит на шее как медальон. С ней все хорошо. Сказала, что собирается поехать в соседний город К учиться на врача (это единственный работающий в округе университет). Хочет как и ты помогать людям.

Уезжает через 3 дня. Я ее провожу до города К, не беспокойся. Поверь, что у нее все получится и мысленно обними.

А я мысленно обнимаю тебя и целую.

Твоя Ева.”

“ Мой уникальный Майкл,

Хочу сообщить тебе радостную новость! В нашем парке появилось маленькое лавандовое дерево! Поздравляю — ты сотворил настоящее волшебство!

Оно быстро и уверенно растет, значит наша любовь и твоя вера крепчают. Неужели сердце великого теоретика появилась трещинка — вера в чудо? (улыбаюсь и радуюсь своей маленькой победе). К твоему приезду дерево станет больше и еще прекраснее, хотя и сейчас оно невероятно красиво.

В общем, ждем тебя с чудом.

Тепло обнимаю и горячо целую.

И напоминаю, что ты такой один…

Твоя Ева.”

Он убрал это письмо обратно в конверт и вместе с ним всю свою усталость. Он долго сидел неподвижно и смотрел как тонкий дымок медленно как змей, вылезает из его жестяной кружки c кофе. Пар проделывал то плавные, то резкие движения постоянно меняя форму. Он завораживал и немного вводил в транс. После того как танцы кофейного дыма прекратились, Майкл очнулся и начал хлопать себя по халату. Он засунул руку в внутренний карман рубашки и вытащил потрепанную веточку лаванды и с облегчением выдохнул. Цветков на ней уже практически не осталось, и Майкл поднес к носу сухую потрепанную палочку. Он закрыл глаза, вдохнул кажется последние остатки лавандового аромата и очутился перед большим лавандовым деревом. Под фиолетовой крышей лавандовых ветвей стояла Ева. Она смотрела на Майкла большими голубыми смеющимися глазами. Он подошел к ней и обнял хрупкое, любимое тело. Он почувствовал родной аромат золотистых волос. Почувствовал те же волнение, радость и теплоту в своем теле, когда в первый раз обнял ее. Вокруг них висел плотный, свежий запах лаванды. И какое-то теплое сияние исходило от двух стоящих в обнимку фигур. Майкл оторвался от Евы, но увидел, что вместо нее он держит в руках светящийся силуэт. Майкл отпрянул от него, но силуэт стал подходить ближе и ближе, заполняя пространство вокруг таким же свечением. Сияние стало жарким и начало обжигать кожу и Майкл побежал от него прочь. Он бежал быстро, но желтый, горячий свет догонял. Пламенные руки огня хватали Майкла за ноги, сжигая края брюк, ему стало трудно бежать и трудно дышать. Он минул парк парк, огненный свет немного отстал и Майкл побежал из города в сторону кукурузного поля. Майкл продирался сквозь острые кукурузные стебли, которые резали до крови руки и щеки. Он слышал позади хруст и треск — огонь беспощадно пожирал кукурузу. Майкл оказался посреди вытапного им недавно островка, на котором они когда-то лежали с Евой и слушали гром. Огонь тем временем настиг Майкла и зажал в плотное кольцо. Кольцо сужалось и когда оно подошло вплотную к Майклу, он в ужасе проснулся. Ему некогда было подумать о том, что он сейчас увидел во сне, потому что перед ним сейчас действительно бушевал пожар. Майкл сидел за столом, который облепил пляшущий огонь. Госпиталь горел. Он услышал треск дерева, грохот разваливающейся мебели, крики и взрывы на улице. Налет.

Дышать стало тяжело. Горячий дым обжигал легкие. Нужно было выбираться. Закрыв нос рукавом, Майкл в один прыжок оказался у двери, к счастью, она поддалась и открылась. За дверью был длинный коридор из огня. Огонь вырос до потолка плотным щитом и не было ни щелочки, в которую можно было ворваться и пробежать.

— Ну вот он и конец… — подумал Майкл и вспомнил голубые глаза Евы. Майкл представил как ей сообщают новость о его гибели и закричал от боли и злости.

— Помогите! — крикнул он. — Кто-нибудь на помощь!

Ответа не было. Он понял, что в этом крыле госпиталя он сейчас один.

“ И напоминаю, что ты такой один…” — вспомнил он последнюю строчку письма, которое прочел от Евы. В этот момент в нем очнулась несокрушимая железная вера в то, что он выживет любой ценой. Внутри включилась кнопка под названием “жажда жизни”. Он понял, что просто обязан выйти живым из госпиталя. Ему есть ради кого этого сделать.

На него волной нахлынула злость, которая накопилась за все годы его жизни. Он таким же прыжком вернулся к огромному железному столу, на котором уснул, схватил его одной рукой как перышко. Майкл закрылся столом как щитом и побежал на врага — ревущее пламя, пожирающее коридор.

Он кричал. Кричал от злости. И бежал вперед. Бежал вслепую, пока стол не достигнет препятствия. Пламя отрывало по кускам кожу на его пальцах, которыми он держал “щит”. Кожу на щеке, которой он прижался к раскаленному железу стола, он уже не чувствовал. Он не дышал — задержал дыхание, чтобы не глотать дым.

Его железный щит уперся во что-то твердое. Майкл выглянул из-за него и понял, что он пробежал коридор и уперся в стену. Он закрыл нос рукавом и оглянулся. Вокруг был огонь и висел плотный дым. Сзади он услышал, как рухнули стены — похоже коридор, по-которому он только что бежал. Он увидел вдалеке мигающий красный свет — служебный выход. Всего каких-то 20 шагов и он спасен!

Майкл также прикрылся столом и побежал к служебному выходу, отсчитывая каждый шаг. 12, 13, 14, 15…

— Помогите! — услышал Майкл. Крик доносился из ординаторской. — Кто-нибудь! Ну Пожалуйста! — женский дикий ор прерывался на слезы. Майкл выглянул из-под стола — 5 шагов до красного огонька служебного выхода. Чтобы попасть в ординаторскую ему нужно было вернуться обратно примерно на 6 шагов, туда, где как карточный домик складываются стены.

“И напоминаю, что ты такой один…”

Опять всплыли перед глазами строчки из письма. Он почувствовал огонь теперь не на своей коже, а у себя в груди. В нем зажглось неистовое желание помочь женщине как бы рискованно это не было. В нем зажглось его волшебство. Он схватил стол и побежал обратно. Добежав до ординаторской он выбил дверь столом. На полу лежала без сознания Марта — медсестра.

Одной рукой он закрывался от огня железным столом, который был размером с Майкла, в другой держал бездыханную Марту. Он мчался вперед. Он добежал до красного мигающего огонька, скинул стол и ногой начал толкать дверь служебного выхода. Но на этот раз дверь не поддалась.

“И напоминаю, что ты такой один…” — в голове звучал голос Евы. Майкл начал задыхаться от дыма и ощущал, что силы его на исходе, еще минута и ему конец.

И напоминаю, что ты такой один…

Ты такой один…

Такой один…

Майкл собрал последние силы, еще раз толкнул ногой дверь и она распахнулась. Он сделал шаг вперед и рухнул на землю, держа в руках Марту.

Три года войны, казалось, не повлияли на городок, в котором жили Майкл и Ева. Остались те же заботы, те же аккуратные дома и магазины, идеально подстриженные газоны, та же размеренная тихая жизнь и те же лица. Хотя нет, мужских лиц все же стало меньше. На том же месте стоял и работал парфюмерный магазинчик № 9, разросся парк, а бескрайние изумрудные поля по-прежнему были заполнены высокой кукурузой. Только два дома были пустыми — дом Майкла и Евы. В них давно не появлялись хозяева.

В этот день в город вошел человек. Он шел по городу медленно, шаркая ногами, смотрел в землю, не поднимая головы. На нем были легкий пиджак, рубашка, брюки и ботинки, покрытые коричневой пылью. Прохожие оборачивались на чужака. Что-то странное было в его лице. На нем были вырезаны уродливые шрамы и отпечаталась нечеловеческая усталость. Человек этот явно не потерялся, он уверенно шаркал в нужном ему направлении.

Мужчина подошел к парфюмерному магазину № 9. Он встал напротив, долго не решаясь войти. Он потянулся к ручке двери, схватил ее и медленно, с усилием, открыл.

— Здравствуйте, чем могу помочь? — спросила посетителя тучная женщина в фиолетовом фартуке. В магазине она была одна.

— Здравствуйте, Вы не могли бы сказать, где я могу найти Еву Спес?

— А зачем Вам? — настороженно спросила женщина.

— Затем, чтобы взять ее в жены.

У женщины округлились глаза, уголки рта задрожали.

— Майкл? — спросила она, закрывая рот руками? — Ты жив?

— Да, жив.

— Так долго от тебя не было никаких известий! — она кинулась его обнимать. — Боже, что с твоим лицом стало? Столько шрамов!

— Немного поджарилось. А где Ева?

— Ох, Майкл… — женщина изменилась в лице. От этой перемены сердце у Майкла забилось как бешеное. — Никто не знает где она! Два с половиной месяца нет никаких известий. Ну, ты же знаешь, уедет она куда-нибудь за своими новыми ингредиентами и никогда не знаешь, когда вернется. Да, только в этот раз она вообще не сказала ничего. Просто в один день исчезла и все.

У Майкла онемели ноги, голова закружилась, в глазах замигали темные пятна. Он бы упал на пол, если бы его не подхватила продавщица. Он был еще слаб. Около месяца он пролежал в госпитале и чудом выжил. Но помимо шрамов на лице, появился еще один — на сердце. Медсестра Марта, которую он вытащил из горящего госпиталя не выжила. Этого он не мог себе этого простить, хоть и сделал все, что мог. Многие на войне умирали на его руках, но эта потерянная жизнь маленькой женщины, почему то врезалась лезвием в его сердце и оставила там след. И сейчас он не хотел, чтобы на его сердце появился еще один, самый большой шрам.

Майкл пришел в себя, поблагодарил продавщицу и вышел из салона.

— Наверное, я первый человек, который вышел из этого места разочарованным. — подумал Майкл и пошел к дому Евы. Белых цветов (смеси розы и пиона) не было, вместо них торчали голые, тонкие жалкие ветки. Краска на фасаде облупилась, окна покрылись пылью, а нарисованные цветы на двери исчезли. Дом был пуст. Перед Майклом была унылая картина, от которой ему стало не по себе. Он пошел в парк.

Как только он встал на тропу, которая вела к их скамейке, его сердце выползло в горло и начало отстукивать беспокойный ритм. Он шел к их месту, как на голгофу. Он очень хотел, но очень боялся увидеть их место, поэтому шел не отрывая взгляда от земли. Вдруг сейчас он увидит Еву? А вдруг нет? А вдруг там не будет никакого дерева, и все это окажется детской выдумкой? А вдруг будет! И какое?

Майкл дошел до нужного места, с которого можно было увидеть всё. Он оторвал глаза от земли. Вот она… Их пустая скамейка. Чуть позади от нее стояло тонкое деревце, которое раскинуло длинные изящные ветви, покрытые пушистыми фиолетовыми цветами.

Его ноги приросли к земле. Он не мог двигаться. Его затошнило. Майкл начал тихо плакать, машинально закрывая обгорелыми руками рот. Ноги подкосило и он упал на колени, стоя теперь перед лавандовым деревом как перед святыней. Перед ним было волшебство, в которое он не хотел верить. Перед ним росла любовь двух людей, которая обрела вещественную форму. Перед ним сияла фиолетовыми цветами вера.

Он медленно встал. Чем ближе он подходил к дереву, тем сильнее до него доносился теплый, нежный, родной лавандовый аромат и тем спокойнее ему становилось. Он медленно провел рукой по шершавому стволу, наклонил ветку и вдохнул аромат.

— Пожалуйста приди ко мне, родная. — подумал Майкл. Он сел на скамейку и начал ждать. Решил, что будет сидеть до тех пор, пока Ева не вернется к их чуду.

Луна сменила солнце. В парке стало темно, пусто и тихо. Майкл лег на скамейку и уставился в ночное небо. Над ним висели фиолетовые звезды лаванды, смешанные с белоснежными звездами вселенной. Плотный и успокаивающий аромат цветов усыпил его и унес в беспокойные сны.

Проснулся он от толчка.

— Эй, вставай!

Майкл открыл глаза и увидел бородатого дворника с метлой.

— Еще бродяг нам тут не хватало! Давай пшоооол вон отсюда!

— Я не бродяга. Я врач.

— А я дворник! И мне нужно убираться! — он начал мести метлой по ногам Майкла. — Эт что ж у нас врачи теперь в парках на скамейках ночуют?

— Так приятель, иди и мети в другом месте! А я отсюда никуда не уйду, ты меня понял? — сказал Майкл спокойным, но стальным голосом.

— Я буду мести там, где хочу! Указывают мне тут врачи! Я вот сейчас пойду за полисменом! Мы таких врачей как ты, каждый день пачками выгоняем! — он бросил угрожающий взгляд на Майкла и ворча ушел, опираясь на метлу как на трость.

Майкл огляделся. Оранжевое солнце постепенно снимало темное одеяло ночи с зелени и парк просыпался. Начали появлятся люди, окутанные своими заботами и делами. Утро сменилось жарким, солнечным днем, а затем пришло розовое солнце вечера. Впереди среди беззаботно гуляющих людей Майкл увидел худенькую, маленькую фигуру. Она была одета в простое серое платье, а голова покрыта фиолетовым платком. Фигура отличалась от остальных прохожих тем, что двигалась особенно медленно и как-то устало.

Майкл вскочил на скамейку и посмотрел на фигуру. Она заметила его, остановилась, а затем рванула к нему. Майкл побежал навстречу. Он схватил Еву, прижал к себе и начал кружить. Кружил до тех пор пока Ева не подняла свои бледно-голубые глаза, которые до краев были наполнены слезами.

— Наконец-то… — дрожащими губами сказала Ева.

— Наконец-то. — Майкл бережно взял в свои ладони голову Евы и также бережно поцеловал, боялся, что это сон или мираж, который исчезнет из его рук. Они стояли в обнимку не говоря ни слова. Мимо них проходили люди и текли минуты. Но эти двое не замечали ничего. Они просто хотели ощущать друг друга.

— Что с твоим лицом? — Ева провела холодными пальцами по шрамам Майкла.

— Пожар в госпитале. Я уснул. Уснул в горящей закрытой комнате. Если бы не ты, то я наверное не выжил.

— Я?

— Да, мне снилась ты. Ты стала большим горячим светом и побежала на меня. Ты заставила меня проснуться.

Ева осторожно начала целовать шрамы на его лице.

— Как ты выбрался?

— Тоже благодаря тебе. Я просто в один миг поверил, что выживу. Выживу ради тебя.

Ева посмотрела на Майкла и на глазах у нее заблестели слезы. Она поджала губы и улыбнувшись спросила:

— А как тебе наше лавандовое дерево?

— Оно волшебно, Ева, другого слова я не могу подобрать.

Они взялись за руки и пошли к лавандовому чуду. Встав под фиолетовыми ветвями, через которые сочилось вечернее розовое солнце, они подняли головы вверх, зажмуря глаза, и начали громко вдыхать яркий аромат. С каждым выдохом они будто отпускали всю усталость, тревогу и страхи. Теперь они чувствовали себя в безопасности. Они были рядом под своим волшебным лавандовым куполом. Вдруг Ева схватилась за лоб, пошатнулась и как кукла, которую бросил кукловод начала валиться с ног, но Майкл успел подхватить ее. Он усадил ее на скамейку. Лицо Евы было серым и блестело от холодного пота, а ярко голубые глаза стали стеклянными, из них исчезла вся прежняя радость.

— Что происходит? — спросил Майкл.

— Ничего. Я просто немного простыла, небольшая слабость, поэтому очень устала за день. А тут такой эмоциональный всплеск в виде тебя.

— А куда ты пропала? В салоне сказали, что тебя не было два с половиной месяца в городе.

— Я ездила за новыми маслами. Из-за войны на поиск новых ингредиентов уходит много времени, ничего теперь не найти.

— Ты выглядишь не совсем как просто простывший и уставший человек.

— Говорю тебе, я просто немного устала. Все хорошо. Лучше обними меня и давай разговаривать. Долго-долго и обо всем, что произошло за это время с тобой и мной.

Он обхватил ее горячее, немного дрожащее тело и начал укачивать как маленького ребенка.

— Прекрасное дерево… — шептала она, — Оно такое только одно, представляешь? Будет расти и крепнуть вместе с нами, а потом и с нашими детьми. Прекрасное дерево. Прекрасный лавандовый вечер. Наш вечер.

— Ева Спес умерла через месяц. — продолжал старик. — От пневмонии. Оказалась, что она уезжала на два месяца на обследование, где врачи пытались сделать все, что в их силах. Но к сожалению, не смогли.

— А как пережил это Майкл? Что стало с ним? — спросил я, совсем забыв об усталости, своей машине и вообще о месте, в котором нахожусь.

— Ничто так не заживляет боль, Джо, как время. — ответил старик. — Это единственное лекарство от душевных ран, хоть и самое медленно действующее. Но любовь… Потерянная любовь. Тут даже могущественное время безвластно. Она никуда не исчезает. Она просто прячется в самом потайном уголке сердца и вживляется в это укрытие, раз и навсегда меняя человека. Так и произошло с Майклом, он любил Еву всю оставшуюся жизнь, но уже не был прежним.

— Это очень печальная, но прекрасная история… — прошептал я. — Подождите, этот Майк, это же Вы?!

— А как бы ты хотел?

— Ну конечно, чтобы это были Вы!

— Ну раз ты так хочешь, пусть будет по-твоему. С твоего позволения я немного вздремну, слишком долго я болтал, устал. Тебе тоже советую, скоро проснется город и ты сможешь найти помощь.

Мы так и сделали. Вытянули ноги, запрокинули головы вверх к фиолетовым гроздьям лаванды и молча уставились на них. Мои мысли беспорядочно бились в голове. Я переваривал все то, что сейчас услышал. Я не мог понять, что чувствую — радость или грусть. Но было то странное, в чем я был уверен — внутри меня что-то сгорело. Какая-та старая частичка меня.

Я повернул голову — старик уснул. Голова его склонилась к груди, морщинистые руки были собраны на животе и медленно поднимались то вверх то вниз, одна нога вальяжно лежала на другой. Тихое похрапывание внесло ясность — старик точно спит. Освежающий, терпкий, приятный запах лаванды усыпил и меня. Я провалился в тяжелый сон. Мне ничего не снилось. Я ничего не слышал. Я ничего не ощущал. Проснулся от того, что кто-то дергал мою ногу.

— Эй! Просыпайся! — говорил голос.

Я открыл глаза и увидел перед собой красное круглое лицо с усами. Это был дворник. Я посмотрел по сторонам — в парке было безлюдно и моя скамейка была пуста.

— А, вы не видели старика? Он тут со мной сидел. — спросил я у дворника.

— Никого я не видел! Ты тут один сидишь и мешаешь мне своими огромными ножищами, подметать. Давай, вставай! — поторопил он меня метлой.

Я встал в растерянности. Начал глазами искать старика. Но в этом парке очевидно были только я и недовольный дворник. Я не мог понять, чего еще не хватает в этом пейзаже помимо моего вчерашнего соседа. Я посмотрел на дерево, стоящее позади скамейки и не поверил своим глазам — оно было пустым! Никаких фиолетовых цветов! Только длинные голые ветви. Я подбежал к дереву, начал осматривать землю у корней — земля была пуста, никакого намека на опавшие цветы.

— Простите, — обратился я к дворнику, — но еще вчера на дереве росла лаванда! Как такое возможно, что сейчас нет ни одного цветка?

— Ты, малец, пьяный что-ли? Какая тебе лаванда на деревьях! Пустое это дерево всегда было!

— Как?

— Да вот так! Ты вообще в школе-то учился? Лаванду он на дереве видел! А я вот знаешь, че видел, Христа! Вооооон там по озеру нашему вчера ходил! — он метлой указал на пруд неподалеку. — Что за дураки эта молодежь! Иди давай отсюда! — дворник начал тыкать меня своей метлой.

Я побежал. Не потому, что испугался метлы, а потому что меня гнал страх. Я не мог понять, что произошло этой ночью. И вообще, куда я попал. Я на мгновение подумал, что сошел с ума. Потом появилась новая версия — может вчера на жаре у меня расплавился мозг, и я в беспамятстве пришел сюда?

Я вышел из парка и немного успокоился, когда увидел обычных людей, идущих по делам, проезжающие машины, открытые магазины — нормальную городскую жизнь. Я нашел механика. Рассказал, что случилось с моей “Касией”. Он взял необходимые инструменты и мы поехали к моему авто. К счастью “Касия” одиноко стояла на дороге целая и невредимая. Механик поднял капот и начал возиться с двигателем.

— Сэр, скажите пожалуйста, а Вы знаете такого Майкла Кора? Он живет в вашем городе. — спросил я у механика.

— Парень, я знаю всех в нашем городке. У нас людей-то раз-два, а вот такого не слыхал, не из наших значит. — говорил он не отрываясь от дела.

— Странно…

— Хотя знаешь, был такой, да ток он помер давно.

Холодные мурашки побежали по моей спине.

— А тебе зачем? — спросил механик, высунувшись из под капота.

— Да так, просто. А почему Вы о нем знаете?

— Да история одна с ним связана интересная. Все о ней в нашем городе знают. Кор — врач хороший был. Больницу видел нашу? — я кивнул. — Да к это он построил. Человек конечно с большой буквы. Но самое интересное там с его женой связано.

— С женой? — удивился я.

— Да, с женой. Чего ты так удивляешься? Ева ее звали. Простудилась она кроче говоря летом от дождя и померла. Но до этого дерево посадила лавандовое, и оно действительно выросло и расцвело! Ты когда нибудь дерево лавандовое видал?

— Не видал… — ответил я.

— То-то же. А оно было. Говорят, красивое было невероятно и запах лаванды на весь парк стоял. Многие сейчас конечно не верят в эту сказку, а я верю, что было оно дерево это. Ведь стоит на его месте у нас в парке дерево какое-то. Только я за всю свою жизнь ни разу не видел, чтобы оно цвело. Голое всегда.

— А что с Майклом стало?

— Дак после ее смерти он больницу нашу и построил. Поговаривают, что он с ума от горя сошел. Сидел, говорят, каждый вечер ждал жену на скамейке под этим лавандовым деревом.

— А дальше что?

— Да не знаю что. Это ж история столетней давности. Всё, готово! — он хлопнул капотом моей “Касии”.

Я ехал по шоссе 22 L и думал о том, что со мной произошло. Случайно ли моя машина сломалась именно здесь? Был ли мой разговор состариком реальным или это всего лишь яркий сон поджарившегося на солнце человека? Почему именно я услышал эту историю? И, главное, зачем?

Внутри было ощущение, что все произошедшее было правдой. Наверное впервые за долгое время мне сильно захотелось во что-то поверить. Поверить в этот сказочный бред, который почему-то именно сейчас пришел в мою жизнь. Поверить в то, что я тоже достоин волшебства! Для него мне не нужно быть особенным, мне нужно просто быть знакомым с собой.

Да в этот лавандовый вечер со стариком, кем бы он не был, ко мне вернулась вера. Она еще конечно слабый, хрупкий, уязвимый зародыш, но даже он помогает мне тверже и уверенней стоять на земле, ведь мне теперь есть на что опереться.

Я думал о Еве и Майкле. О том, что сила их веры сотворила чудо! Которое до сих пор направляет на путь такие заблудшие души, как моя. И это чудо не лавандовое дерево. Это любовь. Любовь, которая через время, пространство и все законы логики проникает в сердца разных людей и оставляет там свой теплый след.

Я поверил в новую, до этого неизвестную мне силу любви. Любви, которая делает тебя бессмертным. Любви, которая помогает творить чудеса. Любви, которая открывает уникальное волшебство внутри. Любви, благодаря которой эта планета еще вертится.

Я не знаю куда еду, не знаю, что буду делать дальше, не знаю кем буду. Но я точно знаю, что нашел первые кусочки пазла, с которых начну собирать свою новую картинку.

Я подумал, что у каждого в жизни должен быть такой лавандовый вечер, чтобы осознать, что ты такой один, чтобы найти свое волшебство и новый кусочек пазла. Поэтому, поздравляю — ваш лавандовый вечер случился только что…

P. S И конечно, любя, побеждай.

Вика

Помни, что ты такая одна. Никогда прекращай искать свое волшебство и верить чудеса.

Думая о тебе, твоем внутреннем свете, который освещает путь даже окружающем людям, я впервые за два года написала рассказ — от и до. И в этом твоя заслуга. Даже того не подозревая, ты стала мощным источником вдохновения для своего друга. Спасибо тебе за это! А теперь подумай, сколько людей еще вдохновляются тобой и скольких ты можешь вдохновить на свершения. Это ли не волшебство?

Ты намного удивительнее и сильнее, чем думаешь. Просто не переставай верить. Верить в себя и свои мечты, какими бы сказочными они не были. Будь открыта, ведь как сказал старик, “страшнее не пробудиться ото сна и всю жизнь прожить с закрытыми глазами”.

Ну и конечно, верь в любовь. Она часто уходит на второй план, отдавая первенство разуму и логике. Но любовь мощнее, чем любое лекарство и оружие. Это то, единственное, что дает нам силы жить и творить. Любовь творит чудеса, правда. Нужно лишь только поверить.

С любовью,

Аня