Геннадий Николаевич БОЧАРОВ
На этот раз
Геннадий БОЧАРОВ
На этот раз
ОБЪЯСНЕНИЕ ПОЗИЦИИ
Банальней, чем история о добре, может быть только история о счастье. В собственной жизни мы, конечно, желаем себе и того и другого. И надеемся на хороший исход. Но в историях о добре счастливый конец нас не устраивает. Мы ждем чего-то другого. Чего - иной вопрос. И лишь те, кто вершит реальное зло, да еще дети продолжают умиляться историям о добре. Я буду рассказывать о том, что произошло, с оговорками: сомневаясь в простом и принимая на веру действительно сложное. Но само происшествие изложу без изменений.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ УЧАСТНИКОВ
В самолете, по пути из Тбилиси в Москву, я прочитал стихи человека, о котором знал только плохое. Стихи были тоже плохими. Я понимал: мог ошибиться. Но главное было в другом - я не верил этому человеку. Он задавал вопросы: «Кто мы? Откуда? Куда мы идем?» Подобные вопросы задавали себе и другие. Задавали в стихах и в прозе. Но при этом люди не издевались друг над другом. Они не унижали один другого. Простая порядочность не была для них вершиной, к которой можно прийти только через мучительные вопросы человеческого бытия. Он писал: Что было раньше - Добро или зло? Откуда на землю Их занесло? На землю ничего подобного не заносило. Если, конечно, не занесло самого человека. Автор должен был понимать и другое: кто он и куда идет. Стихи, которые я читал в самолете, написаны им в тюрьме. Он - один из участников этой истории. Теперь о том, о ком я знал только хорошее. Он был связан с преступником по долгу службы. После того, что произошло, эта связь стала необязательной. Но она осталась навсегда - такова была сила поступка. Отдавая мне стихи преступника, он сказал: «В них - прозрение». И добавил: «Преступник переродится. Уверен». Я ответил: в таких вещах никогда нельзя быть уверенным. Не пожалеть бы кому-нибудь о том, что было на этот раз сделано.
Итак, два совершенно разных человека. Две линии жизни. По законам жанра рано или поздно они должны были пересечься. И они пересеклись - на голом поле под Пятигорском. Но все началось в Тбилиси.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ
В летнее розовое утро в самом центре зеленого Тбилиси была ограблена квартира отставного полковника КГБ. Хозяин был дома. Но силы старого полковника и молодых грабителей были разными. Полковника скрутили и затолкали в подсобку. Впоследствии один из преступников вспомнит: хозяин говорил о своем больном сердце. Он просил не запирать его, а оставить в комнате. Но безнравственность реагирует только на угрозу. А тут была просьба. Полковника заперли. Правда, при этом оставили три таблетки валидола. Таблетки не помогли: сердце остановилось. Полковника похоронили. Преступники скрылись. Среди вещей, похищенных в квартире, было именное оружие. В УВД Тбилиси была создана оперативно-следственная группа. В нее вошел и инспектор уголовного розыска Роман Гвенцадзе - герой этой истории. Через месяц имена преступников, их адреса и связи были установлены. Признания получены. Рецидивистов - это было их рук дело - арестовали. Но не всех. За несколько часов до операции из Тбилиси исчез Теймураз Батиашвили - главарь банды, он же будущий тюремный стихотворец. С этого момента и начинается классическая история инспектора и уголовника. Тысячи подобных историй описаны в газетах, повестях и даже в романах. Мировой и отечественный кинематограф также переполнен детективными сюжетами. Но конкурировать с жизнью пока не способен никто. У жизни свои тиражи. И свои неожиданные повороты. Финал противоборства, о котором я рассказываю, резко выламывается из привычных рамок.
СЛЕД ВЗЯТ
Теймураз Батиашвили объявился в лермонтовских местах. Роман Гвенцадзе и его коллега выехали туда же, в Пятигорск. Здесь они нашли частный дом, в котором согласно информации продали часть вещей, похищенных в Тбилиси. Хозяйка: «Я купила то, что мне предложили». Это, без сомнения, были вещи полковника. Их, судя по описанию, продавалТеймураз Батиашвили. В десять часов утра он должен был снова появиться здесь. Вероятно, ошибкой Гвенцадзе было то, что он не обратился за помощью к местной милиции. Объяснение: разговор с хозяйкой был в четыре часа утра. Спешная организация засады могла бы преступника отпугнуть. Брать решили сами. Без двадцати минут десять Роман и Нодари Катеашвили заняли свои позиции. Элла - так звали хозяйку дома - сидела за столом в прихожей. Входную дверь оставили открытой. Без десяти десять Роман расстегнул кожаную куртку. Затем кобуру на поясе. Плотный, мощный, он производил впечатление увальня. Но при этом отлично стрелял и боксировал, гонял машину и скакал на лошади. Как истинный грузин, был безмерно добр и сентиментален. В первом классе он влюбился в свою будущую жену и с тех пор если и смотрел на других женщин, то лишь для того, чтобы убедиться, что его жена лучше. Он очень любил сына. И когда приходилось рисковать, не забывал, кто за его спиной. Без пяти десять Роман достал пистолет, взвел курок и дотронулся холодным дулом до подбородка. Идеальный портрет инспектора был нарисовал мне его сослуживцами. Чем Роман был плох, я не узнал. Это ничего бы не добавило к тому, что мы знаем о человеке вообще: плохое есть в каждом - даже в лучшем, а хорошее - в самом плохом. Все решают пропорции. Роман стоял у окна, рядом с входной дверью. Без одной минуты десять он приоткрыл занавеску. Ровно в десять калитка в воротах отворилась. Во двор вошел высокий красивый парень в дубленке. Это был Теймураз Батиашвили. Он шел быстро и уверенно. Так ходят безгрешные люди. Но жизнь - безликая и равнодушная - терпела любого. Терпела она и его - вора, грабителя и взломщика. Так терпят град листья. Так вдоль и поперек перепаханное поле терпит зной. Так терпит речка, пережатая бетоном. Так терпит все. Но не все. Роман дал знак - идет! Батиашвили поднялся на порог. Взялся за ручку двери. - Элла! - властно позвал он. Роман показал рукой: отвечай! Элла молчала - парализовал страх. Батиашвили сошел с крыльца и направился к калитке. Роман оплошал: дал возможность Батиашвили пересечь почти весь двор. Надеялся, тот вернется. Но Батиашвили не вернулся. Роман выскочил из дома. Преступник бросился на улицу. Роман выстрелил в воздух. Вместе с Нодари они побежали к воротам. На улице стояло такси. Батиашвили упал на сиденье, и «Волга» сорвалась с места. На заднем сиденье были еще двое. Колеса и ноги не соперники. Машина уже скрывалась за поворотом, когда бегущий Роман выстрелил: пуля попала в бензобак. Но «Волга» ушла. А они все бежали по дороге.
АВТОР В РОЛИ ПРОКУРОРА
Если бы на судебном процессе, которым завершилась эта история, я был прокурором, я бы, в частности, сказал: - Граждане судьи! Я имею дело только с преступниками. Я знаю: в мирное время никто не пролил столько крови, сколько пролили убийцы, грабители и насильники. Никто не искалечил столько человеческих судеб, сколько преступники. Никто так не издевался над безвинными жертвами - женщинами и мужчинами, как они, преступники. Мы их судим. Но максимум, на что мы можем рассчитывать, что отсидевший не повторит преступления. Что второй частью своей жизни он искупит первую. Это максимум. Я не нахожу для Батиашвили никакого оправдания. Я не вижу ни одного смягчающего вину обстоятельства. Молодость не обстоятельство; Это состояние. Грабеж не ошибка. Это преступление. В двадцать лет неведение очевидного зла преступно так же, как и само зло. Тот, кто предлагает считаться с обстоятельствами, не воюет со злом, а защищает его. Я прокурор. Героев я вижу только в кино. Или в президиуме. А преступников - в жизни. Прямо перед собой. И не от случая к случаю, а каждый день. Из десятилетия в десятилетие. И заключаю: единственное добро - это закон. Он и избавит от зла. Я требую…
ПОГОНЯ
На АЗС стояло пять-шесть машин. Среди них - знакомое такси. Но без пассажиров. Роман распахнул дверцу. На заднем сиденье лежала чья-то курчавая голова. Парик! Он выругался и сгреб парик за патлы. С пистолетом в правой руке и париком в левой Роман торопливо осмотрел другие машины. Люди от него шарахались. Кроме одного: владелец «Жигулей» предложил помощь. Роман и Нодари тут же сели в машину: «За город. По этой дороге!» - бросил Роман. Через два километра выскочили к развилке. Куда? Налево? Направо? Судьбу человека определяют не годы, а секунды. По крайней мере, нередко ее обновляют. - Направо! - сказал Роман. На обочине дороги стояла брошенная машина. Над зарослями камыша мелькали три головы. Преступники убегали по узкой тропе вдоль речки. - Что с тобой? - спросил Роман, открывая дверцу. Нодари тяжело и часто дышал: «Сердце». Бывает. Роман выпрыгнул из «Жигулей». Он побежал прыжками, набирая скорость. В эти секунды он был только сыщиком, инспектором. Обычные человеческие состояния - опасения, злость, нерешительность - не томили его и не отягощали. Он преследовал - как и много раз до этого. Тропа было узкой и влажной. Расстояние сокращалось быстро. Впереди раздались выстрелы: стреляли, оборачиваясь и не целясь. Внезапно один из убегающих остановился и пошел навстречу Роману. «Не стреляй! - закричал он. - Я сдаюсь!» Роман понял: спектакль. Сдаться предложили тому, за кем не числилось ничего серьезного. За это время постараются укрыться понадежней. Ничего не поделаешь: приходилось возвращаться к машине, где был беспомощный, но вооруженный Нодари. Прихватив запасную обойму для ТТ, Роман побежал назад через камыши. И тут же подвернул ногу: боль была жгучей - от ступни до бедра. Нр он удержался. Тропа и камыши кончились. Увидел: место - хуже некуда. Голое перепаханное поле, впереди два нежилых коттеджа. Перед домами каменные заборы. Преступники укрылись за ними. А он оказался на открытой площадке: целься и стреляй. Спрятаться негде. Нужно двигаться. Ежесекундно. Можно, правда, вернуться в камыши - тоже выход. Роман шагнул вправо - выстрел прозвучал из-за правого забора. Роман уклонился, выстрелил в ответ. Второй выстрел раздался слева. Значит, они притаились за разными заборами. «Правый» явно нервничал - расстрелял запас пуль моментально. «Левый» молчал. За ним - Батиашвили. Роман понимал - стреляет он лучше. И точно: пуля Батиашвили распорола рукав куртки. Роман прыгнул в сторону, едва не упав от боли - подвернутая нога попала на земляной ком. Батиашвили мог стрелять, по существу, в упор…
АВТОР В РОЛИ АДВОКАТА
Если бы на судебном процессе, которым завершилась эта история, я был адвокатом Батиашвили, я бы, в частности, сказал: - Граждане судьи! Батиашвили и его сообщникам нет оправдания. Но я взываю к вашей человеческой мудрости. К вашим общественным инстинктам. Я хочу сказать, что вину Батиашвили все же смягчают некоторые обстоятельства. Требование прокурора не считаться с обстоятельствами негуманно. Раньше речи в защиту молодых преступников я начинал словами: к сожалению, юноша не знал своего отца. Он не знал своей матери. Он рано остался один. Теперь я все чаще говорю иначе. Я говорю: к сожалению, юноша знал своего отца и знал свою мать. Он знал их дела и знал их слова. Он видел их на людях и дома. Он знал их желания и их устремления. Но что же это были за желания? И что это были за устремления? К добру? То, что он видел дома, он видел, конечно, и на улице. Этого оказалось достаточно, чтобы получить ущербное и порочное представление о нашем мире. Второе. Батиашвили имел все. При минимуме культуры и максимуме энергии иметь все означает только одно: не иметь ничего. Но думать при этом, что ты живешь в раю. Это ощущение взрослого обывателя. Но молодого обывателя тянет еще и в ад. Потянуло и Батиашвили. Он пришел к тем, кто его принял. Молодому человеку предложили дело. Дело было рискованным. Но оно открывало новые, поразительные возможности - иметь не просто все, а иметь больше всех. Граждане судьи! Мы знаем: механизм ненасытности - худший из наших внутренних механизмов. Но работает, как самозаводящиеся часы-автомат. Хочешь выжить, остаться человеком - сыпни в механизм песка. Механизм застопорится. Или сломается вообще. Этого не знал Батиашвили. Он его смазывал. Он смазывал, поэтому что видел: смазывают почти все. Чего же мы хотим? Батиашвили - преступник. Он виноват. Но часть его вины нам надо взять на себя. Пусть это будет первый пример справедливости. Второй - за ним самим. Надежды живут даже у могил - поверим древним. В заключение личный, не адвокатский вопрос. Как и все в природе, критерии добра непостоянны. Они меняются. С чем же сравнивать? На что рассчитывать? На совершенство? Но совершенства достичь нельзя - его можно только объявить. Можно, конечно, равняться на добро, которое было, так сказать, достигнуто вчера. То есть на лучшее добро. Но лучше добра, которое ты познал лично - неважно, вчера или сегодня, - не бывает. Как же быть? Может быть, прокурор прав: закон - это добро. Но критерий добра все же зло. Нет?
ПОЕДИНОК
Голова Батиашвили снова появилась над забором. Пуля тут же ударила в землю - Роман едва успел ответить. Новая пуля - пятая - просвистела над правым плечом. В нагане семь пуль. После первого выстрела Роман подумал: «Шесть - мои». После второго. «Пять - мои». Теперь, после пятого: «Две - мои». Боль в ноге становилась невыносимой. Боль - главная проблема. Наверное, сиюминутная, мгновенная смерть и продолжительная боль никогда не сравняются. Разные масштабы: смерть едва заметна, а боль едва обозрима. «Две - мои». Он стремительно переместился. Начинался дождь. Роман не смотрел на часы. Ничего не должно отвлекать. Время скользило по кругу. Мир сузился до нескольких метров. Перед глазами - каменный забор. За забором - преступник. Вот и весь мир. Он должен поймать преступника. Он должен его обезвредить и передать в руки правосудия. Это главное, что он должен сделать. И на все другое ему было наплевать. Но им все больше овладевали обычные человеческие эмоции: ярость, ненависть, жажда мести. Его расстреливали в упор. Его гоняли, как зайца по голому полю. За каменным забором был не просто преступник - враг общества. Это был уже и его личный смертельный враг. «Две - мои». Правую руку с пистолетом Роман не опускал ни на секунду. Низко пригнувшись - ближе и ближе к забору. Ближе к своему возможному убийце. Чтобы отомстить. Чтобы уничтожить. Чтобы уничтожить лично. Голова Батиашвили мелькнула над забором. Роман, прыгая, упал. Пуля прошла рядом со щекой - он почувствовал ледяной ожог. Шестая! «Одна - моя». Острая боль в ноге лишила его последней осторожности. Он бросился к забору. В этот момент и раздался седьмой выстрел. Мимо? Он бежал. Значит, мимо. Он ничего не ощутил. Значит, мимо. В него не попали - наверняка мимо! Конец? Он добежал до края забора. Выскочил на внутреннюю площадку, поросшую бурьяном. Замер как вкопанный: Батиашвили лежал лицом в грязь в канаве. Рука с наганом торчала, как коряга. «Убил сообщник? - подумал Роман. - Пристрелил и сбежал?» Но сообщник сбежал раньше. Роман крикнул: - Брось наган! Рука Батиашвили разжалась. Живой. Роман прыгнул. Он вдавил врага в грязь. Ему было все равно - ранен тот или только притворялся. Пристрели его - и расплатишься за все! Возьми его голову за патлы и разбей ее о землю! В кармане еще восемь пуль - целая обойма для ТТ. Всади их все в него - твое право: он выстрелил первым и расстреливал потом тебя в упор… - Кто тебя? - спросил он, задыхаясь от ярости. - Дружок? - Сам, - прохрипел Батиашвили. - Зачем? - Все равно бы прикончили… - С чего взял? - спросил Роман, ослабляя хватку. - Я знал, что полковник умер. - А то, что ты хотел прикончить меня, не в счет? Батиашвили не ответил. Он застонал и закрыл глаза. И Роман почувствовал, что сжимает живую тряпку. Ему стало не по себе. Он поднялся, постоял над поверженным и жалким врагом. Затем распахнул дубленку и рубашку Батиашвили. Рана была открытой, а кровотечение, похоже, внутренним. Худая шея не держит головы. Жажда возмездия угасала. Все уходило - оставалась только усталость. А потом ушла и усталость. Осталась пустота. - Пристрели меня, - прохрипел Батиашвили. - Дерьмо, - сказал Роман, ненавидя весь мир. - Дерьмо.
ПУТЬ К СЕБЕ
Ноябрьское небо было холодным и низким. Моросил дождь. Орали вороны. Роман засунул наган Батиашвили за пояс, а свой ТТ вложил в кобуру. Осмотрелся. Один. Батиашвили потерял сознание. Один. Никто не сделает за человека человеческого. Роман склонился к раненому. Взял за одну руку - плеть плетью, за вторую. Взвалил на плечи. «Утряс», приладил безвольное длинное тело и медленно, осторожно, словно по бревну, двинулся вдоль каменного забора. Миновал забор. Заваливаясь на больную ногу, рыча от боли, вышел на пахоту - место их схватки. С удивлением увидел: поле, по которому он метался, большое. Первый привал сделал на тропе. Он свалил Батиашвили на мокрые кочки, сам сел рядом. Ступня распухла. Он расшнуровал ботинок. Батиашвили стонал, иногда приходил в сознание. Один раз даже попросил сигарету. Роман не дал - «обойдешься!». С двух сторон тропы поднимались густые камыши. Роман пожалел об открытом поле. Там бы их могли увидеть. И помочь. Он поднялся и взвалил Батиашвили на плечи. Плечи были что надо - настоящая платформа. Когда Роману было столько же, сколько подонку, которого он волочил на себе, он работал электросварщиком. Работал, учился в институте и содержал семью. А для этого нужно было иметь здоровье. Думал, не хватит. Но хватило. Второй привал он сделал через полчаса. На этот раз он снял ботинок, проковылял к речке и опустил ногу в ледяную чистую воду. Так бы и сидел. Один. Смыл грязь и пот с лица, вернулся с водой на тропу. Батиашвили лежал без движения. Плеснул водой в бледное, пустое лицо. «Еще умрешь», - проговорил он, скривившись. По-настоящему жалко ему было сейчас только себя. Первого подонка в своей жизни он встретил, пожалуй, рановато - в четыре года. Им был водитель самосвала. Взяв с бабушки Романа деньги за двадцать километров горного пути, шофер свалил их, словно гравий, на середине дороги. Включил рычаг, и они полетели вниз - бабушка и он, четырехлетний Роман. Объяснилось все просто: другой человек, встретившийся им, предложил шоферу больше - за кирпичи. Давняя история. Но забыть трудно: открыла счет подонкам. Теперь он со счета сбился. Он взвалил Батиашвили на плечи. Тропа была бесконечна. Бесконечная, бесконечная, бесконечная тропа… Однажды упали, как братья. «Потерпи, друг, - чуть было не сказал Роман, - уже недолго». Вместо этого он сплюнул.
ПОСЛЕДНИЙ АКТ
В больницу ввалились как были: в грязи, в крови, с оружием. Нодари сделали укол от сердца. Он остался с тем, который сдался самостоятельно, - ждал приезда местной милиции. Роман - с Батиашвили. Через час после начала операции хирург разогнул спину. Стянул марлевую повязку. - Дела ни к черту. - Умрет? - Роман с огорчением почувствовал, что уже переживает за бандита. - Мы делаем все, что можем, - сказал хирург. - Но консервант не помогает. Нужна свежая донорская кровь. Будем посылать в городскую больницу. Успеем - спасем. У нас нет первой группы. - У меня первая группа, - сказал Роман. - Хорошо, - сказал хирург. - И что? - Берите, - просто сказал Роман. - А вы были донором? - спросил хирург. - Нет. Хирург хотел что-то сказать, но только кивнул. Роман лежал на каталке, рядом с операционным столом. Комья грязи на брюках, оружие за поясом, чудовищные ботинки веселили молодую медсестру. - Начали, - сказала она. Роман ничего не чувствовал. Кровь брали и кровь отдавали. Но бодрствовал он недолго: 600 граммов стали пределом. - А на вид бык, - сказала медсестра. Это было последнее, что он услышал. Сознание его оставило. А вечером он уже ехал в Тбилиси на доклад к министру. «Все относительно, - думал он философски. - Увернуться от пули и тут же потерять шестьсот граммов собственной крови». В палате преступника была установлена охрана - до выздоровления. И до суда.
АВТОР В РОЛИ ПОДСУДИМОГО
Если бы на судебном процессе, которым завершилась эта история, подсудимым Батиашвили был я, то в своем последнем слове после приговора я бы, в частности, сказал: - Граждане судьи! В больнице в Пятигорске, где я лежал после операции, я увидел однажды перед глазами то поле, где мы стреляли - я и инспектор. Я - опять за забором, а он - как на ладони. Целюсь - стреляю. Целюсь - стреляю. Мажу. Но вот - попал. Вижу: инспектор согнулся и закачался. А потом упал. Значит, я его убил. Выхожу из-за забора. Иду через пахоту. Подошел и увидел - только ранил, не убил. Он еще живой. Но теперь я могу его быстро прикончить. И никто ничего не узнает - мы одни. Он и я. У меня наган и еще много патронов. Но я не стреляю. Я прячу свой наган, поднимаю инспектора - я ведь здоровый парень - и взваливаю на плечи. Мы тащимся с ним через паханое поле? Потом через камыши. Тропа узкая и скользкая, и мы падаем. Но я встаю - я ведь здоровый парень - и поднимаю его. Потом, в больнице, само собой, оперируют не меня, а его. А я сижу рядом. Кончается кровь, и врачи говорят: инспектор умрет, операцию делать бесполезно. Нужна свежая кровь. Я ложусь на соседний стол. И даю свою кровь - я ведь здоровый парень. Инспектор спасен. И спас его я - преступник. У меня, граждане судьи, все.
Ничего подобного в жизни произойти не могло - величайшей в истории криминалистики сенсации дождаться не удастся. Ранить Романа преступник, конечно, мог. Убить - мог. Но спасти - нет. Не мог. Убив, он бы ушел. Ранив - ушел. Ушел бы и не оглянулся. Такова природа зла - не оглядываться на совершенное. От последнего слова на суде Батиашвили отказался. Видимо, приберегал слова для стихов. Может быть, и для тех, которые я читал в самолете. Там он пытался найти смысл жизни. В принципе это неплохо. Отказывать преступнику в подобных поисках - значит, высокомерно оставлять это право только за собой. А оно - у каждого. Значит, и у него.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Тем, кто ждал драматического финала, сообщаю: Теймураз Батиашвили, как и его сообщники, получил 15 лет тюрьмы. Еще несколько человек отторжены от нормальной жизни. Они отбывают срок. Это не только их личная драма. Подобные драмы никогда не бывают только личными. Тем, кто ждет счастливого финала, сообщаю: за задержание Батиашвили и его банды Роман Гвенцадзе награжден боевым орденом Красной Звезды. Об этом узнали многие. А о том, что случилось на голом поле под Пятигорском и после, в больнице - единицы. Роман Гвенцадзе - начальник Управления внутренних дел города Тбилиси.
* * *
Я не знаю, смог бы поступить так, как поступил Роман Гвенцадзе. Не знаю, как бы повел себя в подобной ситуации. Надеюсь, ради того, чтобы выглядеть получше, и вы не станете торопиться с ответом. Но я знаю другое: Роман поступил естественно. Если бы у высоких гуманистических идеалов не было таких вот простых и естественных опор в реальной жизни, они бы давно развеялись в прах.
Геннадий Николаевич БОЧАРОВ
Начал трудовой путь в Донбассе и Казахстане. Работал проходчиком, монтажником, строителем. В течение семнадцати лет был специальным корреспондентом, а затем обозревателем «Комсомольской правды». В качестве спецкора побывал в Англии, США, Анголе, Панаме, Мексике, ФРГ, Афганистане, Колумбии и многих других странах мира. Г. Бочаров - автор пятнадцати книг. Лауреат премии Ленинского комсомола, премии Союза журналистов СССР, премии имени Мих. Кольцова, а также премии Московской организации Союза журналистов СССР имени В. Гиляровского. Награжден орденами Красной Звезды и «Знак Почета». В настоящее время работает обозревателем «Литературной газеты».
Последние комментарии
1 час 45 минут назад
7 часов 30 минут назад
8 часов 37 минут назад
9 часов 35 минут назад
9 часов 49 минут назад
18 часов 59 минут назад