Абсурдные хроники [Валерий Хаагенти] (fb2) читать постранично, страница - 2

Политику могут пришить, — зашептал Некрасов, озираясь по сторонам. — Не забывайте, что уши Бенкендорфа повсюду, а Дубельта тем паче везде.

Писатели малость опешили. Хотя, если начистоту и без обсценной лексики, то попросту кардинально обескуражились.

— Все же об охоте необходимо правдиво писать, — немного погодя произнес Тургенев, рассматривая картину Перова. — Однако, позвольте откланяться, господа. И ушел.

— Пожалуй, тоже пойду. Освежу сигару в курительной, авось и осенит голову какая идея, — сказал Гончаров.

Евгения, собравшись духом, уже хотела обратиться к Некрасову и расспросить о Ленском.

— Да что ты знаешь об охоте, хлыщ французский, — злобно пробормотал ей в лицо Некрасов, после чего резко повернулся спиной.

— Не в себе он. И терпеть не может Тургенева, — догадалась девушка. — Странно, а с виду приличный человек.

Пожав плечами, она двинулась дальше.

В карточной зале Пушкин, Гоголь и подающий надежды студент Достоевский до самозабвения резались в новомодную французскую игру Vingt-et-Un.

— Тройка, семерка, туз, — шепнула Гоголю проходящая мимо старая графиня Голицына.

Гоголь, стараясь заглушить подсказку, стал публично-усиленно шмыгать своим крупным носом.

— Ведьма знает, ведьма не соврет, — подумал Пушкин, смуро покосившись на старуху, и дежурным пером что-то быстро черкнул на манжете.

Достоевский безмятежно сдавал, поглядывая на своего сокурсника Раскольникова. Тот за соседним столом молча точил топор на братьев Карамазовых, в упор не замечая Смердякова с петлей на шее, который буквально изнемогал от безуспешных попыток оказать ему посильную помощь.

Тем временем Гоголь взял банк.

— Это вам не шашечки двигать, господа. Здесь карту очком чувствовать надо! — довольным голосом произнес Гоголь, не подозревая, что тем самым дал название этой игре в дальнейшей славной русской истории. Его слова заглушили выкрики Карамазовых, вновь затеявших спор о наследстве, боге и истине.

Раскольников ядовито плюнул в сторону Карамазовых и устремился вслед за старухой Голицыной, едва не сбив мимоходом Евгению.

Онегина, волнуясь и теряя остатки девичьей гордости, обратилась к присутствующим.

— Господа, вы случайно не видели Ленского? Владимира Ленского никто не встречал?

Все повернулись в ее сторону. Но никто не ответил. Господа откровенно любовались ее красотой. Пока наконец, самый озорной и пьяненький среди всех, Дмитрий Карамазов не сказал ей, что видел Ленского возле псарни.

— Благодарю Вас, сударь, — ответила Евгения и поспешила к выходу.

— Какая красота и благородная стать, чистая Аграфена Купальница, — прошептал ей вслед Дмитрий.

— Однако опять карта не прет, господа. Навещу супругу, пожалуй, — внезапно заявил Пушкин и, встав из-за стола, зашагал к дверям в бальную залу.

Невольная зависть присутствующих черной пеленой окутала фигуру поэта.

Следуя темной аллеей к псарне, Евгения услышала знакомый голос и шорох в кустах.

Обогнув кустарник, она вышла на небольшую полянку. В наступивших сумерках на укромной лужайке Ленский забавлялся с Татьяной.

Увидев Онегину, Ленский поднялся с колен и поспешил ей навстречу.

— Ева… э… Евгения Алексевна, извините. Я так увлекся Татьяной, — смущенно произнес он.

— Слава Богу, я нашла Вас, — сказала Евгения, безуспешно стараясь скрыть свою радость.

Татьяна, поднявшись с земли, отряхнулась и, грациозно ступая, подошла к Ленскому.

— Согласитесь, верно красавица? — спросил он, поглаживая нежно ей голову.

— Ваша правда. Татьяна та еще сука, — отозвалась Евгения. — Соседа нашего, помещика Ларина в Тригорском.

Услышав свою фамилию, московская сторожевая навострила уши и завиляла хвостом. Затем поняв, что играть с ней больше не будут, собака затрусила в сторону псарни.

— Не знала, что Вы так дружите с животными. Это крайне премилая в людях черта.

— На следующий год собираюсь поступить в Императорскую Медико-Хирургическую академию, — застенчиво ответил Ленский.

— Одначе еще сомневаюсь с окончательным выбором. В Геттинген тоже влечет, — добавил он.

Небеса напрочь стемнели. Многие звезды, устлавшие бархатную темноту небосвода, с интересом наблюдали за юной парой, пытаясь ободряюще им подмигивать. А влюбленные неспешно бродили по парку при полной луне. И говорили, и говорили, и говорили.

Теплая июльская ночь, нахлынувшая упоительным ароматом трав и цветов, сморила их лишь под утро. Они целомудренно заснули под большой плодовитой яблоней, слегка соприкоснувшись головами.

Змей-совратитель, зарывшийся в кроне дерева с яблоком искушения, некоторое время разочарованно поглядывал на новоявленных Адама и Еву. Затем зевнул и свернулся калачиком.

— Опять дежавю, — озадаченно сказал Бог, рассматривая спящих Онегину, Ленского и прочий праздный народ, — опять закончилось только этим.

— Что за наваждение? Что я делаю не так? Не понимаю. Ладно, завтра переиграю по