Сказ про умницу Милолицу [Екатерина Анатольевна Горбунова] (fb2) читать постранично

Екатерина Горбунова Сказ про умницу Милолицу

Нынче чудо-юдо, лихо огнедыщее, трехглавое, совсем с катушек съехало и прислало письмо гербовое с требованием ежегодную красавицу, положенную на жертвоприношение, за то, что свято блюдется сохранность прилегающих и собственно царских территорий, заменить на умницу.

Ну, отдать первую красавицу — еще куда ни шло. Этих красавиц, хоть пруд пруди, в каждом дворе штук по семь статных, фигуристых и волооких. Выступают себе, как павы, косы в обхват толщиной с кулак богатырский на грудь девичью перекидывают и томно поглядывают, видел ли кто. А вот с умницами — напряженка, надо сказать. Их не просто мало, их на перечет. Каждая записана в тайной царской книге, зашифрована секретным шифром и хранится, пуще сокровища какого. И строго-настрого всякой умнице наказано свой ум до поры до времени не показывать и при добрых людях не проявлять. Почему? Потому как это государственное достояние, а оное огласки не подлежит, а то, как налетят вороги, да предложат умнице-разумнице немыслимые условия, и пойдет в царстве-государстве полный разлад.

И как же в таких условиях определить, кого надобно на Черную гору вести и к Жертвенному дубу привязывать? Тут по старинке не получится действовать: клич пускать, да только ждать, пока девки друг друга будут калечить за право называться самой прекрасной. Если ж она умница, то соображать должна, что так просто от лап чудо-юдовых не убежит. А загадки загадывать, чтоб потом посчитать, кто больше отгадал — значит, наказ царский о секретности не соблюсти, предать огласке, так сказать, тайные сведения.

И так, и эдак нехорошо. И так, и эдак — против воли. Если не царя-батюшки, значит, лиха трехголового. И еще вопрос, кого ослушаться себе выгоднее, при здравом размышлении обоих — себе дороже.

Но пока староста размышлял, да голову ломал, пока советовался, то тайком, то при дверях открытых, за городские ворота вышла неприметная на вид девчонка. Так себе странница, за плечами — котомка жиденькая, на плечах кофтейка заштопанная, волос на голове на тощенькую косицу едва хватило, сарафанчик — не иначе из позапрошловековой коллекции, до последней нитки нафталином пропах, чуни на ногах, правда, крепкие, добротные, такие чтоб мозоли не натерли, и чтоб тепло было. И пошла девчонка прямо на Черную гору, села у Жертвенного дуба, достала из котомки огурец и грызть стала. Хорошо так грызла, хрустко, будто и не боялась вовсе, что пожалует сейчас чудо-юдо и заставит ответ держать. После огурца пирожок пожевала. После пирожка — яблочко наливное. Опустела котомка. Отряхнула ее девица, распустила завязки, да и свернула аккуратно, уголок к уголку, словно приберегла для случая.

Тем временем небо потемнело, то ли гроза собралась, то ли что. Ветви Жертвенного дуба почти до земли от ветра склонились, трава-мурава полегла. Но девица, ничего, не испугалась, свернулась клубочком, прямо там, где сидела, и глазки прикрыла, будто спать собралась.

— И чего разлеглась тут? — раздался рык около странницы.

Глядь, а перед ней стоит лихо. И никакое не трехглавое. Да, и размером чуть больше телки-трехлетки. Из тонких ноздрей дымок струится, но это может и не от пожара внутреннего, а от холода, морозно к вечеру стало. За спиной два крыла свернуто. Пузико гладкое, только не шерстка на нем, как у котенка, а чешуйки серебристые, все одна к одной. Хорошее такое чудо-юдо, совсем и не страшное даже.

— Ты ж просил умницу? — поднялась девица на ноги и глянула с хитрецой.

— Ну, да.

— Вот она я — и есть. Ты как меня предпочитаешь есть: в вареном, жареном, или сыром виде?

— С чего ты взяла, что я тебя есть буду? — оскорбилось чудо-юдо и скептически присмотрелось к девице. — Я вообще людей не ем. Ну, их. Яда в вас много.

— И то верно. Так зачем тогда я тебе? И все красавицы каждногодичные?

— А вот если умница, сама и рассуди, — предложило лихо, демонстративно отвернувшись в сторону.

— Для начала давай определимся, какого ты возраста, — начала рассуждать жертва. — Если ты — молодец, а девиц не ел, значит, брал их для услады. Только они ж тупенькие, только и умеют, что очами стрелять, да телесами крутить — это надоедает, рано или поздно. А уж коль все вместе соберутся, вообще туши свет, наверняка, хоть из родного дома беги. Если ты старец — значит, чтобы пробудить в себе силушку молодецкую, но там выводы к тому же стекаются.

— Так, — прервало рассуждения чудо-юдо, — неправильно начала! Для начала надо определиться, какого я пола!

— Ого! — аж присвистнула девица. — Ты до сих пор не определилось что ли? Это ж у нас уже лет пятьдесят живешь, а ведь и до этого где-то жить должно было, а все понять не можешь, мальчик ты или девочка?

— Со всем я определилась! — прорычало лихо, выпуская густой такой дымок из пасти. — И нечего меня возрастом попрекать. Это у вас — до восьмидесяти лет редко кто доживает, а у нас в эти годы только зубы мудрости прорезываются.

— Хорошо-хорошо, — согласилась