Санек [Мулька Пулькович Морковный] (fb2) читать постранично, страница - 2

— А. Нет, не узнал. Не сказали.

— А вот я узнал. В интернете пишут, что срок износа обычной тротуарной плитки равняется примерно десяти годам. Она рассчитана на двадцать пять циклов замораживания и оттаивания. В наших широтах, где зимой случаются постоянные оттепели, это и будет около десяти лет. Может, даже меньше.

— Как?

— Вот так.

— Десять лет?

— Десять лет. Ну что, когда долг вернёшь?

— Какой такой долг?

— Пять тысяч, на которые мы спорили.

Саня скорчил разочарованную задумчивость и недовольно хмыкнул.

— Ага, как же! Крохобор! Фигу тебе с маслом! Пять тыщ. Ищи дурака за три далека, — заявил Саня, примерив маску оскорбленной гордости, и откланялся. Должно быть, испугался. Мало ли, вдруг и правда денег потребую. После этого случая он ещё две недели не появлялся в нашем торговом центре.

Саня отличный старик. Должно быть, он был бы замечательным дедом, если б не воровал алкоголь в магазинах и соизволил бы в своё время обзавестись женой и детьми. Я часто представлял, как он нянчится с внуками, учит их играм своей молодости, смешно выругивается, сдерживая мат перед детьми, рассказывает небылицы, выдавая их за чистую правду. Внуки будут любить его всей душой. Они будут приезжать к нему с улыбками на лицах. А потом, когда внуки подрастут и узнают, что их дедушка нередко напивается в усмерть и нещадно колотит их бабушку за любую мнимую провинность, придуманную уже после первых ударов, они перестанут видеть в нем любимого дедушку. Они отвернутся от него с отвращением. Пожалуй, хорошо, что у него нет ни жены, ни внуков, ни детей. Уверен, появись у него дом, он бы меньше чем за год его пропил и вернулся бы в ботанический сад. А может, умер бы от алкогольного отравления. Он хорош лишь в своей среде, в своей незавидной роли бомжа, и хорош лишь для меня, которому просиживать штаны на работе бывает так невыносимо скучно.

Спустя две недели я снова увидел Саню. Это было уже поздним вечером, когда людей в ТЦ становилось все меньше, а нестерпимое желание работников закрыть свои магазины и поскорее убраться домой возрастало с каждой минутой. Я пошел в туалет и по пути увидел сгорбленного старика, стоящего у стены и заряжающего планшет. Вокруг него стояли несколько под завязку набитых пакетов и сильно поношенный портфель. Старик стоял, всем весом опершись на стену, и было видно, что иначе он бы не смог удержаться на ногах. Это был Саня. Сперва я его не узнал. На нем не было ни панамы, ни очков, которые создавали его хорошо узнаваемый стиль. Вместо потёртых джинсов, собравших на себе пятна всех бордюров в округе, на нем были новенькие черные штаны, туго обтягивающие его тощую фигуру, по которой было видно, что, выбирая между обедом и выпивкой, он неизменно выбирал второе и компот. Лицо у Сани было измученным и потухшим. Образ бойкого, вечно веселого пьяницы слез с его лица, как осенние листья с деревьев. В мутных глазах читалось глубокое несчастье. Казалось, он вот-вот рухнет замертво.

— Привет, как дела?

Саня поднял на меня взгляд, и было видно, что это далось ему с большим трудом. Он посмотрел на меня, как на чужого, в глазах не было и намека на узнавание. Помолчав, он спросил:

— Дашь сто рублей?

— Нет, извини, — сказал я, ни на секунду не помедлив с ответом.

Саня уронил голову на грудь, его тело ещё сильнее скукожилось.

То ли от неловкости, то ли от чувства брезгливости я поспешил уйти подальше от страдающего трезвостью Сани.

Вскоре после этого я уволился и переехал. Саню я больше не видел.