Аркана [Нура Рид] (fb2) читать онлайн

Нура Рид Аркана

Посвящается

Всем, кто танцует в едином ритме со своими демонами.

Проклятие

Полынь горька на вкус, как яд.

За сумраком в ночи те стоят,

кто может покой мой нарушить.

Во мглу ночную забрать и разрушить.

Один

Черно-Белое

Тук… Тук… Тук…

Я отбивала пальцами ритм капель дождя, которые стучали по окну. Тук… тук-тук… тук-тук-тук… я любила дождь. Свежесть, которую он дарил летом в зной. Аромат земли, что поднимал и вонзал в поры моего тела. Осенний — пах чем-то старинным, продрогшим и осязаемым. Тем, что вот-вот можно потрогать. Прикоснуться ко тьме, которую нёс в себе дождь.

Но как же я обожала грозы. Больше, чем дождь. Они занимали во мне отдельную часть души. Я дышала озоном резким твёрдым ароматом, который будоражил нервы. Я впитывала в себя звук грома он, словно зарождаясь во чреве, разносился по всему небосводу. Он призван был уберечь. Предупредить, ведь за громом всегда следовала его неизменная спутница — гроза. Разрезала небо и когда я была маленькой, представляла богов, восседавших за кромкой небес. Они смотрели на нас и злились. Их ярость выливалась на землю раскатами грома, оглушающими. Слепящей линии молнии.

Лес, окружающий нас, тёмными безмолвными стражами казался. Не теми, что пугают. А теми, что защищают. И я не понимала то ли стволы могучих дубов и елей защищают людей от таинств леса, его опасностей и тьмы, или тех, кто жил будто за кромкой реального мира. Все маленькие девочки представляют себя принцессами. Я нет. Я любила думать по-другому. Словно я та, чьей рукой откроется завеса между реальным миром и магическим. Сложно не верить в сверхъестественное, когда твоя бабушка и мама гадалки. Ну так их называли. Колдуньями. Ведьмами. Чернью.

Я многое слышала. Но знала, в тех прозвищах есть доля правды. Бабушка носила карты в кармане своего платья, как амулет. Она знала их толкование. Умела объяснить то, что видит, но многим не нравилось о чём говорили карты. Так стоило ли приходить за ответами к гадалке, которая обманет? Но люди шли, желая знать, что их ждёт и не всегда ожидания оправдывались. Истина резала заживо, пускала кровь, выхватывала правду ту, к которой готовы лишь единицы.

Силуэт человека вдали казался таким реальным и когда молния ударила рядом с деревом, я вскрикнула. Лишь тень, но я была уверена там кто-то есть. Он стоял на улице под проливным дождём, испытывая волю богов, которые наблюдали за людьми.

— В чём дело?

Протянув руку, я пальцем очертила контур человека, застывшего под деревом. Бабушка Ружа подалась вперёд, пытаясь рассмотреть что-то за проливной стеной дождя, когда молния снова врезалась неподалёку от дерева. Я знала, что завтра пойду искать её след и, если найду, это будет для меня удачей. Я стану рассматривать рисунок, оставленный яростью богов, запечатлею его в памяти, а потом и в своём блокноте.

— Не выходи, — строгим, приказным тоном велела бабушка, прежде чем исчезнуть за дверью.

Я смотрела на человека, который слился со стволом дерева и теперь не могла сказать наверняка, был ли там кто-то или мне просто показалось? Но ведь бабушка всё видела. Свет в комнате погас. Я не боялась темноты, я боялась мыслей, которые приходили с ней. Нещадные, безжалостные, чёрные демоны они разрывали мой юный мозг на клочки, словно свора голодных собак, почуявших кровь. Сны, они всегда были слишком яркими, слишком насыщенными и ужасными.

Всё произошло за считаные секунды, я видела силуэты троих людей, облачённых в непромокаемые плащи, которые направились к дереву. Они обошли ствол несколько раз, но никого не нашли. Судя по звукам, снаружи что-то произошло, но я не понимала. Бабушка велела оставаться на месте так я и поступила, помнила, чем заканчивалось моё непослушание. Бабушка так и не вернулась. Лёжа в кровати, я всё ещё смотрела, как капли дождя постукивают по стеклу. Они словно стучали мне, просили выйти наружу, чтобы я могла принять их обжигающую силу.

Закрыв глаза, я уснула, чувствуя себя в клетке. Мой разум, мой капкан. Каждую ночь сны меняли своё направление и шли той тропой, которая пугала до ужаса. До дрожи по коже. До холодных пальцев ног. Я знала, что брожу по тёмному лесу, укутанному плотным туманом, который был очень живым он не просто касался моей кожи, он обволакивал тело и душил.

Я знала, что проснусь утром с бешено бьющимся сердцем, проглотив крик готовый вырваться изо рта. А бабушка сядет рядом и погладит меня по ногам, приговаривая что-нибудь на её непонятном языке. Она любила петь старинные песни, слов я не понимала, но они успокаивали душу, словно бальзам исцеляющий, заживляли вскрытые разорванные раны на изнанке моего сознания.

Я чувствовала, как те демоны из сна цепляются за меня, не желая отпускать. Во мгле тех пылающих словно адово пламя глаз я застряла. Застопорилась и не могла проснуться. Бесновалась, чувствуя, как по краям сознания колют острые углы, на шее свернулась удавка, но я не могла уйти из своего сознания. Оно крепко когтями, которые ранили, держало меня внутри. Запертая. Не имеющая возможности вырваться. Закричать. Позвать на помощь. Задыхающаяся.

— Мама, — хриплый надрывный крик слетел с губ, когда те глаза поглотили моё сознание.

Сидя на кровати, я держалась за горло, чувствуя тугие канаты верёвки, которой во сне давило на кожу. Всё реально было, то не только моё воображение.

— Тише, Зафира, — во тьме ночной прошептала бабушка Ружа. — Тише, ангел мой.

Она села в изножье кровати и поглаживала меня по ногам. Массировала, в то время как её глаза задавали вопросы. Каждый раз одни и те же.

— Снова тот сон, который не даёт мне спокойно закрывать глаза вечером. Я боюсь утонуть в той другой реальности и не проснуться.

— Пылающие адом глаза, — понимающе кивнула бабушка. — Появилось что-то новое? Ты ведь знаешь это не просто сон, который овладевает твоим сознанием и не выпускает. Это то, что предначертано тебе, Зафира. И не всегда сны сходятся с реальностью.

Бабушка затянула тихую медленную мелодию, которая бальзамом пролилась на моё израненное загнанное страхом сознание. Откинувшись к стене, я слушала её впитывая под кожу те слова и успокаиваясь.

***

Когда первые лучи солнца робко прокрались к нам в фургон, я надела платье, заплела косу и отправилась на поиски своей молнии. Земля так хорошо чувствовалась. Зелень щекотала босые ступни, когда я приблизилась к толстому стволу дерева. Подняв взгляд, увидела листья — дуб. Красивый. Могучий. Древний. Он видел так много историй, которые запечатлел под корой. Впитал в корни. Молчал.

Улыбнувшись своим мыслям, вскарабкалась на дерево, легко переступая с ветки на ветку. Снизу послышался шум, опустив голову я никого не нашла и продолжила свой подъём. Когда точка высоты показалась достаточной вроде опорной вышки, с которой я смогу увидеть всё вокруг, остановилась и осмотрела свысока всю поляну.

Лес он прекрасен был. Величественный могучий и неприступный. Он манил меня, и я всегда шла на тот зов. Как и мама любила одиночество и тишину, спокойствие ветра, бродившего в ветвях деревьев, будто он запутался и не знал, как выбраться. Землю, которую чувствовала кожей глубокой связью. И воронами, которые всегда реагировали на моё появление каким-то задумчивым молчанием. Они не улетали. Не боялись. Я подкармливала их, когда был хлеб и птицы всегда откликались, хотя не должны были. Это пугало и нервировало маму, поэтому я любила бродить в одиночестве по лесу, не боясь его тишины и секретов.

А потом я увидела ту кривую уродливую линию, которая осталась после вчерашней грозы и мои губы разъехались в счастливой улыбке. Быстро спускаясь с дерева, я не услышала голосов, когда мои ноги коснулись земли. Руджеро, Мора и Надаль стояли полукругом и смотрели на меня, скрестив руки на груди. Если бы я была внимательней и задушила возбуждение, бурлящее в груди, не попала к ним в лапы, но в тот момент оказалось уже поздно.

Мне досталось в тот день, как всегда. Они обзывали меня незаконнорождённой и брошенной. Изгоем. Они кидали в меня камни. Они оставляли на моём теле синяки, которые со временем впечатывались так глубоко, будто кожа не могла забыть, хотела помнить и не выкидывать то плохое, что мне принесла моя семья.

***

Я стояла и как заворожённая смотрела на птичку, которая сидела на ветке. Она была так же красива, как и белые цветы на ветвях дерева. Протянула руку и хотела сорвать один цветок, чтобы заправить за ухо, когда меня остановила тёплая ладонь мамы.

— Олеандр очень красивое потому и опасное растение. Коварное — оно своим видом привлекает жертву, а потом убивает её. Сок олеандра весьма ядовит. Так что не сто́ит срывать его цветы, Зафира.

Кивнув, я отпустила руку, когда птичка повертела головой, будто понимала каждое слово мамы её предостережение, вспорхнула и улетела.

— Всё — лекарство и всё — яд, — ласково погладив меня по щеке, произнесла мама. — Но не сто́ит проверять насколько это правда, ведь дело в количестве. Доза решает исход.

Мама потянула меня за руку и когда мы дошли до нужного места, она опустилась на колени, заставив меня последовать её примеру. Её пальцы нежно коснулись цветов, будто мама боялась, что может неосторожно разрушить их. Повредить.

— Амарант можно применять в пищу. Ты спрашивала, что за трава в салате вот она, Зафира. Запоминай целебные свойства трав. Лес наш друг, если ты относишься с благодарностью. Поверь придёшь злой и выльешь всё земле, она примет, но в ответ потребует платы, — мама посмотрела на меня, её губы изогнулись в мягкой улыбке. — Этот цветок называют неувядающим. Он полезен и весьма вкусен. Собери, пожалуйста, листья.

Она оставила меня на коленях и скрылась за толстой непроглядной стеной кустарника. Я отрывала лепестки складывая в подол платья, пока не набрала целую гору. Поднявшись, сжимая свою добычу, направилась по следам мамы.

Босыми ногами наступать на холодную продрогшую ото снега землю больно и обжигающе, но я так любила бродить по лесу босиком. Опора под ногами. Сила. Знания. Всё шло от земли. Она дарила каждому человеку историю истоки наших предков. И я уважала то, что видела. Ценила.

— Красивые, — смотря на поляну, усеянную белыми головками цветов, похожих на одуванчики, сказала я.

Мама сла́бо улыбнулась. Головные боли всё чаще преследовали её. Я видела в глазах мамы пелену и чувствовала тревогу, но она не показывала, как больно. Продолжала водить меня в лес всё дальше и дальше от нашего лагеря. К ночи мы возвращались, но весь день с самого утра проводили среди деревьев, травы, животных, насекомых. Тех, кому принадлежал лес.

— Будь внимательней, — упрекнула она.

Но как я могла быть внимательнее? Как можно оставаться на месте постоянно слушать, когда мне хотелось встать попрыгать? Заставить маму бросить попытки рассказать о травах? Сделать так, чтобы она встала на моё место и играла со мной?

— Это обман. Фасад, за которым сокрыто гораздо большее коварство, Зафира, — ласковым тоном объясняла мама. Я скакала вокруг неё, пока она не поймала меня за руку, чтобы привлечь внимание. Это сложно, когда тебе всего шесть. — Стебли, листья и цветки могут использоваться как лекарство. Болиголов — это красивый убийца. Каждая часть растения ядовита, поэтому нужно быть крайне внимательной, когда собираешь плоды.

Обычно я слушала всё, о чём рассказывала мама. Знала, где цветёт полынь. Её горьковато-солёный аромат казался неприятным, но он почему-то притягивал к себе. Я не могла связать эти две эмоции. Но любила повиноваться тому, что чувствовала. Не тому, что кричал разум. Запрет. Опасность. Тьма.

Я помню, как мама учила меня распознавать травы. О нет, она не показывала хорошие лечебные, она рассказывала о ядовитых растениях. Тех, которые могли свести с ума, покалечить, сделать инвалидом, убить. Показывала полынь и рассказывала о том, что написано в библии:

«Полынь в библии является символом наказаний Господних, олицетворяя безмерную горечь суда Божьего над ослушниками».

Обычно я игнорировала те отчаянные призывы. Но сегодня не хотела быть прилежной ученицей. Мне играть хотелось.

— Скучно, — уныло протянула.

И тогда мама поняла всю тщетность своих попыток. Осознала, что я не собираюсь быть сегодня послушной маленькой девочкой. Медленно встала с колен и посмотрела на меня строгим взглядом, а я знала, видела блеск озорства в её глазах.

— И чем же мы займёмся, непоседа?

— Ты водишь, мама.

Коснувшись её руки, я стремглав понеслась к деревьям. Они самые лучшие спутники для меня и отличное препятствие для мамы. Я так быстро бежала, смеясь во всю мощь своих лёгких и не сразу поняла, что потерялась. Испуг не то, что я испытала. Благоговение. Я одна наедине с лесом. Он представлялся мне чем-то бо́льшим. Грандиозным. Живым.

Я маленькая величина по сравнению с бесконечными деревьями, которые окружили меня. Моё воображение было слишком огромным и глубоким. Я чувствовала, как переговариваются между собой деревья. Шепчут листья друг другу, а ветер носит их слова, передавая другим веткам. А потом я остановилась. Воздух со свистом покинул лёгкие. Тот взгляд он осмысленным показался. Или это лишь моё воображение, которое рисует очень живые картины того, чего не было на самом деле? Ворон он смотрел на меня, сидя на нижней ветке дерева. Мне казалось он что-то говорит, но ведь птицы не умеют разговаривать?

Мои ноги шли не в ту сторону, но я не могла, не хотела останавливаться, когда подкралась ближе. Хотела услышать его шёпот, понимая, насколько всё кажется жутки устрашающим. И волнующим для моего маленького возбуждённого к знаниям и новым впечатлениям мозга.

— Уходи, — прикрыв рот рукой, чтобы не спугнуть ворона своим удивлением, я широко раскрыла глаза, на его приказ. — Кыш.

Отскочив назад, я наткнулась на препятствие и не сдержала крика. Обернувшись, увидела барона, который смотрел на меня весьма грозным и предупреждающим взглядом. Он гневался.

— Ты не должна убегать, Зафира. Иначе можешь потеряться.

Он бросил взгляд на ворона позади и нахмурился, будто на его лицо легла тень, превратившаяся в бурю. Он смотрел за мою спину потом мне в глаза, и я видела ярости круговорот в его глазах. Витки эмоций поднимались, нарастали по спирали, когда он сжал рукой моё плечо и махнул на ворона прогоняя.

— Знаешь, что они предвестники смерти? И ты призываешь их, а Зафира?

Он не ждал ответа, потащив меня вон из леса, и я повиновалась, не смея отказать. Не смея сбежать или воспротивится. Когда барон вывел меня, Руджеро с его компанией уже поджидали. Они бросали на меня ехидные злые взгляды, и я понимала это только начало. Когда барон закончит со мной, примутся другие. Они будут жрать глодать и радоваться.

Закусив губу, я позволила барону вылить всю ярость на бабушку, потому что мама, как всегда, пропадала в лесу даже когда её дочь потерялась, она не собиралась возвращаться.

— Она не должна бродить по лесу и убегать, иначе это не закончиться хорошо, Ружа, — рычал он шёпотом, чтобы не привлекать всеобщее внимание табора. — Если ты отпускаешь её с ней, присматривай, иначе знаешь, чем всё это закончится. Я не тот, кто должен тебе рассказывать. Она говорила с вороном, и тот отвечал ей. Почему, где Зафира, там всегда неприятности? И как далеко это заведёт нас, а Ружа? Она должна остановиться и если ты не поможешь ей, это сделаю я.

Он толкнул меня, а бабушка заботливо приняла в свои объятия, поглаживая по голове и смотря вслед уходящему барону.

— Не зли его больше, ангел мой.

Это всё, что она сказала, и я кивнула, понимая, что не смогу обещать не возвращаться в лес. Мама жила там, а я всегда хотела быть там, где она.

***

Я танцевала в лесу в красивом алом платье с белыми ромашками, ноги босые, волосы заплетены в две косы. Мама вплела в них цветы лилий, которые пахли просто невероятно. Бабушка смотрела на меня и улыбалась, пока мама лежала на траве и смотрела в небо. Она держала руки на животе, будто он болел, но когда я спрашивала всё ли в порядке, она улыбалась вымученной улыбкой и кивала, будто так могла успокоить мои подозрения.

Бабушка Ружа, чтобы отвлечь моё внимание достала из-за спины чёрную бархатную сумочку и махнула, приказав подойти. Я станцевала последний круг после чего подбежала к ней. Ружа усадила меня с другой стороны на плоский камень и протянула ту самую сумочку.

— С днём рождения, Зафира.

Да, сегодня мне исполнилось семь. И я была так счастлива. Развязав ленты, я вскрикнула от радости, увидев карты. Моя личная колода. Каждая девочка в нашей линии в семь лет получала такой подарок. Не просто карты — это традиция передачи знаний и силы новому поколению. И я была этим будущим для бабушки и мамы. И я радовалась. И я так любила подобные дни ничем не обременённые.

— Теперь ты можешь считать себя истинной видящей, Зафира, — скрипучим от кашля голосом проговорила бабушка. Она погладила меня по щеке заправила прядь волос за ухо. — Теперь ты должна понимать, насколько велика твоя ответственность. Не нарушай правила. Не ступай за черту тьмы. Не призывай смерть.

Я сидела рядом с ней заметив, что мама задремала, её грудь тихо вздымалась, но лицо казалось беспокойным. Перебирая карты, я проводила пальцем по их картинам некоторые понимая другие, увидев впервые. Бабушка Ружа научит меня читать то, о чём молчат карты и переводить, тем людям, которые захотят узнать правду.

— Ба, почему мне снится тот дьявол? Почему преследует, не давая отдыхать? Неужели я плохая? — не дав ей ответить, схватила за руку и тут же выпалила. — Это из-за того, что я незаконнорождённая?

— Где ты услышала это? — удивившись спросила Ружа.

— Руджеро обзывал меня теми словами. Они часто так делают. Поэтому ко мне приходит демон?

Бабушка погладила меня по лицу мягко улыбнувшись и достала карты из своей широкой юбки. Она попросила меня коснуться колоды и разложила передо мной пять карт рубашкой вверх. Я смотрела с замирающим сердцем, пока она раскрывала каждую, по очереди обводила пальцем и рассказывала, пока не добралась до последней. Её я запомнила навсегда, потому что слова бабушки выжгли клеймо на моём сознании.

— Как я и говорила, ангел мой, не всё то, что кажется нам реально. Тот демон, предзнаменование твоего будущего. Мужчина, который станет камнем преткновения для твоих знаний и веры. Тот, кто стеной неприступной перейдёт тебе дорогу и повлияет на судьбу. Ваши судьбы тесно связаны, но знай страх это всего лишь мысль в твоей голове. Не сто́ит бояться дьявола лучше заглянуть за изнанку его сознания и тогда раскрыть правду.

Каждое её слово укоренилось во мне, но не помогло избавиться от страха пред тем, что приносит сон. Мы провели на той поляне весь день, и я была счастлива так, как никогда в жизни.

Я спала и видела, как мелкие частицы тьмы, собираясь в единый образ, предстают передо мной в виде чёрного цвета аспида ворона. Огромный. Он взмахнул своими крыльями, и ветер сбил меня с ног. Я упала в грязь, поранив руки об острый камень.

— Вставай, — миллионом голосов просвистел жуткий глас.

И я повиновалась. И я встала. И я больше не принадлежала себе. Я превратилась в марионетку ворона. Делала то, чего он хотел.

— Иди.

И я пошла. К лесу. Туда, куда не должна была заходить. Никогда. Но я повиновалась, потому что не могла противостоять той силе в его голосе. Она вибрировала по моей коже. Цеплялась за руки, которые повисли безвольно по бокам. Вплетала в волосы и тянула. И царапала.

— Смотри.

И я распахнула глаза. И я увидела огромное старинное зеркало, которое стояло посреди леса. Вместо рамы, его оплёл плющ, а внизу вилась полынь. Отражение показало мои глаза, в которых полыхал огонь, потому что та, которая смотрела на меня из зеркала, держала в руках пламя. Я закричала, когда руки опалило. Я заплакала. Я упала на колени…

— Всё в порядке, ангел мой, — шептала бабушка, укачивая меня в своих руках.

Она сидела на земле позади дома прижимая меня к себе и напевала старинную песню, которую каждую ночь прежде пела мама. Но не теперь.

Я не знала, почему мы оказались в лесу. Не могла ничего сказать все ещё чувствуя, как покалывает адский огонь мою кожу. Подняла руки вверх, рассмотрела в лунном свете, но там не осталось и следа от ожогов, которые покрывали мои руки во сне.

А потом я услышала пение. Зловещее. Оно наполнило мою душу чем-то неприятным. То, что хотелось соскоблить изнутри и сжечь. А потом я узрела. Мама стояла посреди круга из камней воздев руки к небу и пела. И песнь её каждое слово жалило меня. Оно сквозь поры проникало внутрь, хотело залезть в кровоток, чтобы осесть в сердце и распространить свою ядовитую песнь по всему моему телу.

В тот вечер я впервые осознала, с мамой что-то происходит. Она казалась отстранённой. Она слишком глубоко и далеко ушла в свою голову. Меньше стала времени проводить со мной. Больше не водила в лес. Не рассказывала о травах. Не смотрела. Не была той, которую я знала.

Два

Безумие

Каждый день понемногу откусывал и сжирал мою маму. Она отдалялась. Она говорила сама с собой. Она смотрела на меня, словно видела впервые. Она уходила и долго пропадала в лесу. Не брала меня с собой, а бабушка не разрешала ходить за мамой. Я не понимала, что происходит? Не могла осознать восьмилетняя девочка, что сделала неправильно, чтобы мама так отдалилась и не принимала в свои объятия. Я грелась в руках бабушки Ружи. Впитывала её тепло словно это последний очаг, жар, который согреет и не покинет. Неизменная константа. Точка опоры.

Сны мои становились все более мрачными. Они наполняли мои лёгкие едким запахом горькой полыни. Туман стелился по земле и сковывал ноги, будто я шла не по твёрдой земле, а по топкому болоту, которое засасывало на дно. Очередная попытка выспаться привела меня в объятия демона с алыми глазами. Они не кровью были наполнены, а огнём. Тем, что пожирает. Обжигает оставляя на коже рваные раны и пузыри.

Сдерживая крик, застрявший в горле села в кровати чувствуя, как участился пульс. Кожа покрылась испариной. Вытирая лоб одеялом, я поняла, что мамы нет. Кровать пустая, одеяло откинуто в сторону.

Поднявшись, провела ладонью по простыне, она холодная была. Значит, мама с большей вероятностью даже не ложилась. Лес. Это единственное место, которое стало её другом и моим врагом, потому что он отбирал у меня самое дорогое.

Накинув халат, я тихо прокралась мимо спящей бабушки и вышла на улицу. Я шла босыми ногами по траве, даже не задумываясь о том, где моя конечная точка, когда нашла маму у озера. Она стояла по пояс в воде, смотрела на луну только не ту, что в небе висела, а ту, что отражалась в озере. Я присела на берегу, сложила руки на коленях, положила на них голову и наблюдала за силуэтом. Её кожа казалась слишком бледной. Нездоровой. Но я понимала, это всё лишь игра моего воображения. Свет луны делал кожу мамы больной. Некрасивой. Волосы касались обнажённой спины, руки висели вдоль тела. Она была похожа на куклу. Потерянную. Забытую всеми. Искажённую.

А потом она прыгнула. Мой визг отчаянный, потерянный, испуганный разбудил всех. Рядом творилось нечто неразумное. Мужчины держали в руках фонари, они окружили меня, а я могла только указывать на озеро и повторять:

— Мама.

Бабушка появилась и обняв меня, кивнула на озеро. Фонари как маяки поставили на берегу, когда несколько мужчин, разрывая воду, бросились в ту чернильную тьму. Я боялась воды. Особенно когда её укрывала ночь. Мне казалось на дне сидят чудовища. И они схватят меня и утащат под воду, как только коснусь поверхности. Как можно не бояться того, чего не видишь?

Её достали. Бледную. Холодную. Дрожащую. И тогда мама посмотрела мне в глаза и мягко улыбнулась. Сморгнув слёзы с глаз, я направилась вслед за ней держа за руку и впитывая эти моменты просветления как цветок, который давно не видел лучей солнца. Бабушка обтёрла тело мамы сухими полотенцами, укутала в одеяло и уложила в кровать. Я в ту ночь спала рядом. Держала согретую мамину ладонь и радовалась тому, что всё в порядке.

— Видения. Туман он реален, — разбудил меня шёпот мамы.

Открыв глаза, я увидела возле нас бабушку. Она приложила палец к губам, приказывая мне молчать, и я кивнула. Мама бормотала на непонятном языке и чем больше она говорила, тем больше хмурилась бабушка Ружа. Она обтирала лицо мамы влажным полотенцем, когда я поняла, что всё далеко не хорошо.

— Она заболела. Нет ничего страшного, ангел мой, — едва слышно проскрипел бабушкин голос. — Приглядывай за ней и будь рядом.

— Призраки, — снова зашептала мама. — Умершие души. Яд.

Мой испуганный взгляд метнулся к бабушке и тогда ей пришлось дать ответ, который она не хотела раскрывать. Несмышлёная ещё тогда я понимала слишком многое, но и упускала столько же.

— Мора особенная, ангел мой. Такая же, как и ты. Она видит гораздо больше, чем это позволено в нашем мире. Когда ты видишь картины из будущего, можешь читать карты, ты пугаешь людей. А страх он порождает насилие. Мора должна была послушать меня и уйти, когда была возможность, но теперь, похоже, слишком поздно.

Бабушка погладила меня по голове и тихо приказала.

— Спи.

Чувствуя, как на глазах проступили слёзы, я отвернулась, проглатывая все вопросы, которые крутились в голове. Бабушка не станет отвечать. Она сказала то, что посчитала нужным, большего мне не добиться я слишком хорошо её знала.

Я плохо спала, мама ворочалась рядом, меня пронзало то жаром то в холод бросало. Я находилась между сном и явью. Слышала шёпот мамин. Её бред. Слова непонятные моему мозгу. Видела, как бабушка Ружа раскинула карты на полу возле маминой кровати думая, что я сплю. Я не видела, как она разложила карты и о чём спрашивала у них, но была уверена, ситуация касается мамы. Она шептала что-то, переворачивая карту за картой. Дверь открылась, бабушка кинула платок на карты и обернулась. Я распахнула глаза, когда она вышла и кинулась на пол. Схватила платок, открыв своему взгляду ту картину, которую нарисовала бабушка на полу. Три карты впечатались в моё сознание. Бросив платок обратно залезла в кровать свернувшись под боком у мамы, перед глазами всплыли три карты, которые не сулили ничего хорошего.

***

Когда мне было двенадцать, мама так часто пропадала в лесу подальше от нашего табора, а я следила за ней переживая, что плохое может случиться. Наблюдала. Слышала шепотки других детей в тех редких случаях, когда бабушка брала меня с собой на прогулку к другим семьям. Она делала это нечасто, и я понимала почему, но боль стрелой осевшая внутри не ослабевала. Они говорили, что я дочь демона. Они говорили, что мама безумная и я пойду по её стопам. Они говорили, что мы не часть семьи.

Положив руки на кору дерева, вдохнула сосновый аромат. Ногами зарылась в мягкую траву и позволила себе ничего не помнить. Ничего не знать. Так проще было проживать день за днём наполненный отчаянием. Безысходностью. Горечью.

Кто-то приближался. Я чётко слышала поступь чужих шагов. Мне было легко определить незнакомца, потому что большинство из них тех, кто называл нас семьёй и тут же отворачивался, носили обувь. Они нас с мамой дикими считали, но я отказывалась в угоду их мнению надевать до жути неудобные башмаки. Это естественно, вот так ногами босыми ступать по земле. Через неё мы черпаем силу. Чувствуем опору. Дышим. Легче так, чем закрывать себя от дара природы.

Жена борона Гили вышла из-за деревьев и направилась прямиком к маме. Они не видели, что я слежу и это хорошо. Я не ожидала увидеть Гили рядом с местной безумной. Мама в это время сидела в позе лотоса на лугу подставив лицо лучам солнца и даже не вздрогнула, когда Гили присела напротив. Она поставила вазу рядом с собой и прикоснулась к маме. Гили что-то говорила, но я не могла разобрать слов, смотрела как они общаются, а потом пьют чай. И это согрело нечто глубоко внутри моей души. И я почувствовала благодарность к ней за то, что она единственная кроме меня и бабушки, заботится о маме.

Меня отвлёк шум. Развернувшись, я направилась к реке. На ветке дерева сидел ворон. Я смотрела на него и понимала, что нужно уходить, но не могла сдвинуться с места, словно мои ноги оплели лианы, не позволяя уйти. С тех пор как барон поймал меня разговаривающую с вороном, я больше не пыталась повторить тот трюк. Не кормила. Не обращала внимания, словно их не существовало. И сейчас, когда наши взгляды встретились, я словно ощутила его вопрос: «Ты снова притворишься, что меня не существует?».

— Конечно, — тихо ответила я и в тот миг почувствовала себя той самой безумной, которая говорит с птицей.

Фыркнув, я развернулась и ушла прочь чувствуя, как его чёрный взгляд преследует меня.

***

Время неумолимо шло вперёд семимильными шагами, разрывая моё полотно жизни на две половины. Словно нити судьбы запутались в одной точке той, откуда нет возврата. И есть только два пути либо следовать тем же маршрутом и смотреть, как угасает жизнь мамы, либо вырезать ту запутанную точку и оказаться на обочине дороги. Сейчас у меня была защита борона. Сейчас у меня была семья хоть они и сторонились меня, но пока я с ними я в безопасности. Мне было всего пятнадцать, и я не могла представить жизни вдали от бабушки и мамы.

Я знала, не стоит злить барона он не тот человек, который окажет мягкий приём, но как остановить мамино безумие? Неужели все так и будут смотреть, как она сходит с ума и ничего не предпримут?

Я пребывала в ужасном состоянии от того, что приходилось видеть. Те изменения, которые наблюдал весь табор в маме, не могли окончиться ничем хорошим. Я видела маму танцующей у костра. Она резала себе руки. Она пела какие-то странные песни. Она разговаривала с деревьями. Потом я видела, как мама приносила жертвоприношение. Убивала животных не для еды, а для своего алтаря. Камень в середине поляны измазанный её кровавыми отпечатками. А потом она совсем перестала выходить из леса. Охотилась с луком и добывала себе пищу сама. Кролики. Птицы. Мелкие грызуны.

Однажды я увидела, как она ест крысу. Мама тогда безумной мне показалась. Взгляд стеклянный. Лицо измазано. Волосы спутаны. Руки дрожат. А она держит в руках зажарившийся труп крысы и ест его. Когда я ушла, меня вырвало.

Бабушка Ружа нашла меня такой разбитой дрожащей ничего не понимающей.

— Ты снова была в лесу. Я велела тебе не заходить за деревья. Не покидать лучей солнца, — прижав меня к себе, ругала она. — То что сейчас происходит безумие, мой ангел. И я никак не могу повлиять на состояние Моры. Она глубоко ушла в своё сознание. То, что она видит искажено, поэтому она отдаляется каждый день. Думает, что живёт в той реальности, которую диктует её сознание.

— Я не хочу терять её, — шмыгнув носом прохрипела.

— Знаю.

И тогда я снова почувствовала себя в безопасности. В тот миг, когда руки бабушки находились вокруг моего тела приживая крепко и неразрывно мне стало легче дышать. Узел в животе он немного ослаб.

— Поднимайся. Я хочу отвести тебя в одно место.

Взяв бабушку под руку, я позволила увести меня подальше от женщины, с безумными глазами, которая была моей мамой. Обойдя наш лагерь, словно мы два воришки скользнули в туннель из деревьев и чем дальше уходили, тем глуше я начинала слышать другие звуки. И это не были мелодии леса, а чего-то другого. Веселье. Да. Я слышала звонкий смех, доносящийся издалека. Звук карусели. Громкий бой и это взбодрило мою кровь.

Когда мы вышли из леса и оказались на поляне, я ахнула, увидев яркие огни.

— Цирк, — недоверчиво выдохнула.

Бабушка кивнула довольная тем, что смогла удивить меня.

— Смелее, — подтолкнув меня вперёд велела она.

Тот вечер на несколько часов стёр всё плохое, что сидело в моей голове. Он заточил демонов за решёткой, и я просто была собой. Никаких грубых мыслей или чёрного шёпота, который постоянно циркулировал во мне как кровь. Он разносил злые трудные мысли, которые поедали меня. Заставляли сомневаться в своём ли я уме? И как долго буду находиться рядом с мамой. Я не была наивной и прекрасно понимала, однажды её нить судьбы оборвётся. Кто-то там на небосводе за горизонтом выше облаком возьмёт ножницы и разрежет нить, которая была жизнью мамы. Мои сны они стали ещё более мрачными. Я держала так часто её хладное тело в своих руках, что уже не понимала, как долго смогу вынести. Видела, как мама отдаляется, её стеклянный взгляд постоянное бормотание, слышала и знала мои сны, предсказывали будущее.

Когда мы вошли в шатёр купив билеты и заняли свои места, я поняла, что влюблена. Меня заворожила девушка, которая ходила по канату туго натянутому под куполом. Как жонглировал молодой человек мячами, а потом и факелами, которые подожгли. Огонь он всегда привлекал меня. Заманивал. Это началось с моих снов, я боялась его так же сильно, как и хотела попасть в тот пламень. Знала, обгорю, но не могла противиться.

А потом в центр вышла девушка с накладной бородой, и все захлопали в ладоши, когда она одетая в красивое платье в пол утянутая корсетом тонкая талия прошлась по арене. Она пела песни и все с таким вниманием наблюдали за ней, словно не могли оторвать своих взглядов.

— Она ведь ненастоящая? — спросила я бабушку.

— Конечно, настоящая, — ответила она, поняв, что я говорю про длинную бороду девушки. — Это странствующий цирк уродов. Они встали неподалёку от нашего лагеря, и я знала, что ты оценишь по достоинству их выступления.

— Это просто невероятно.

Уверена, в тот момент мои глаза блестели ярче звёзд. Я так громко хлопала в ладоши, что кожа заболела, но я наслаждалась каждой минутой, которую провела под куполом.

Уже в темноте мы добирались обратно к нашему лагерю и с моего лица не сходила довольная улыбка. Тот заряд радости, который я получила, он бурлил диким огнём в крови. Бабушка внезапно замерла, когда мы подошли к нашем фургону и я подумала, что нас поймали. Барон наверняка будет очень зол. Выглянув из-за её плеча, я закрыла рот ладонью, чтобы вопль не сорвался с губ и не привлёк к нам ненужного внимания. На двери я увидела кровавый отпечаток, а под ним послание: «УХОДИ».

Бабушка Ружа осмотрела внимательно окружающее нас пространство и надолго её взгляд зацепился за лесную полосу. Деревья словно в ответ взирали на неё молча и как-то по-особенному зловеще. Подтолкнув меня без лишних слов внутрь, она указала на кровать и, я повиновалась, не смея задавать вопросов. Всё веселье, которое только несколько минут назад бурлило в моей крови, улетучилось и меня накрыла тёмная мгла. Демоны вырвались из своей клетки и заплясали на осколках моей боли.

***

Босыми ногами наступать на холодную продрогшую ото снега землю больно и обжигающе, но я так любила бродить по лесу босиком. Казалось, что в такие пасмурные особенно тёмные дни можно сидеть в кровати накрывшись одеялом и рисовать, но после очередного сна, о маме, который разорвал моё сердце, я не могла.

В тот день маму нашли в лесу.

Мёртвую.

Кровь.

Плоть.

Кости.

Словно в прошедшую ночь борьба была не на жизнь, а насмерть. И тогда я заорала. Упала на колени, смотря в её остекленевшие глаза и орала. Внутри у меня разверзлась буря. Она пожирала. Она разрушала. Давила. Заставляла орать словно обезумевшая душа. Та, что потеряла свой ориентир. Та, что никогда не найдёт истоки новой силы.

Сон он непросто предостережением каждую ночь пульсировал в моём сознании. Я ждала этого дня понимая, что так или иначе, мама уйдёт, но не понимала насколько огромная бездна образуется внутри души. Мой шок. Бабушка рядом. Она говорила. Пыталась объяснить произошедшее. Что мама хорошая и это не могла быть её рука.

Я тоже стала много времени проводить в лесу и меня стали называть безумной. Как когда-то маму. На меня показывали пальцем, и я понимала, все в таборе думают, что я последую её примеру. Уйду в лес и стану отшельницей. После её похорон я не разговаривала, всё чаще уходя за полосу света во тьму. Там, где я находилась было озеро, но я не могла пойти и прикоснуться к воде как бы сильно она не звала. Страх он пожирал каждую частичку моей души.

Услышав позади шаги, я не обернулась, понимая, что это может быть только бабушка. Я ждала её слов, но когда их не последовало, застыла. Ещё пара шагов других, когда мне в спину донёсся грубый голос Руджеро. Он как всегда находился со своими друзьями, которые так отчаянно меня ненавидели.

— Погляди, сиротка смотрит на воду, наверное, пытается договориться со своей трусливой душой. Прыгай и не всплывай. Мы даже не станем искать тебя.

Я крепко сжала губы даже не понимая, что мои руки шарят рядом по земле в поисках защиты. Камень. Острый. Он впился в мою ладонь, когда, медленно поднявшись я обернулась, заметив, что они стоят слишком близко.

— Что так и будешь молчать? Не станешь защищать свою безумную мать?

Я сцепила зубы понимая, что смогу впитать всю грязь, которую в меня кинут. Бабушка просила быть тихой и не пытаться бороться иначе это плохо для меня кончится. И я дала слово. И я старалась стать невидимой для всех людей, но Руджеро никогда не отставал. Он всегда находил ко мне дорогу и кидал свои язвительные обидные слова словно ножи.

— Может мы поможем тебе принять правильное решение, а? — спросил Надаль, пока Руджеро делал медленные шаги в мою сторону.

Я крепко сжимала в руке острый камень чувствуя, как что-то липкое пропитывает мою кожу и капает на землю. И тогда в моей голове вновь вспыхнули слова мамы: «Земля всегда принимает плату взамен на то, что отдаёт тебе, Зафира». И тогда моя кровь была платой за то, что я всегда находила приют среди лесной тишины и тумана.

А потом, когда Руджеро насмехаясь бросил:

— Твоя мать была шлюхой…

Мой мозг работал на шаг вперёд, чем я могла представить и осознать. Тело повиновалось приказу, который он отдал, рука поднялась и с размаху я выпустила камень, окроплённый моей кровью прямо в лицо Руджеро. Помню тот миг, когда острый осколок врезался в его правый глаз. Помню вопль, разорвавший мои лёгкие, который слился с криком боли Руджеро. Помню, как развернулась и побежала в единственное место, в котором могла спрятаться.

— Бабушка, — рыдая захлёбываясь слезами, упала на колени и схватила бабушку Ружу за ноги.

— Что случилось? — спрашивая она уже знала ответ, увидев мою окровавленную ладонь.

А потом она сказала то, чего я никогда не должна была слышать. То, чего мой мозг не должен был впитать и сделать единственной целью.

— Ты должна уйти.

Она взяла своими ладонями моё лицо и грустно надтреснуто улыбнулась.

— Цирк. Они сегодня уезжают, и когда последняя повозка тронется, ты должна успеть спрятаться в инвентаре. В одном из сундуков потому что другого пути спрятать тебя не будет, мой ангел.

— Но как же я справлюсь? — в голосе столько страха, который ломал моё сознание. Калечил. Внушал всё самое отвратительно что может случится со мной.

— Ты идеально впишешься не потому, что больна или безумна, а потому, что умеешь то, чего не понимают другие. Раскладывать карты. Смотреть в будущее.

— Но как же мои сны? Они подумают я безумная. Неправильная.

— Ты нормальная просто видишь гораздо больше, чем могут другие. И оттого, что ты правильно толкуешь свои сновидения тебя бояться. Постарайся сглаживать острые углы. Не всегда говори всё, что видишь. Люди любят слышать хорошее, а не то что за поворотом их ждут беды и смерть, — она обняла меня и подняла на ноги. Схватила небольшую холщовую сумку и сложила несколько вещей: мой блокнот, изрисованный тем мужчиной из снов, одежду, колоду карт и протянула мне. — Берегись земель Бакадимора. Не ступай за черту леса, иначе они найдут тебя.

— Но почему?

— Пора, мой ангел. Времени нет. Его уже давно не осталось, но я боялась отпустить тебя. Твой отец жив. И он не один из нас. Он не ром. Здесь тебе небезопасно. Это место не твоя семья. Уходи. И никогда не ищи нас. И не возвращайся, — а потом, после этих злых горьких слов бабушка обняла меня, вложив в мою ладонь амулет. И отпустила. — Запомни, ангел мой, ты всегда в моём сердце.

И тогда я сбежала.

Три

Скиталица

Тихо покачиваясь на лошади, я прикрыла глаза, вспоминая, как после побега спустя два дня меня нашли в одном из огромных сундуков с инвентарём. Без сознания. Меня накормили, напоили и хотели выгнать, но я убедила их, что пригожусь. И когда в первом городе я сидела в небольшой нише в главном шатре, в котором мы с бабушкой смотрели выступление, мои руки дрожали, но я была полна решимости доказать, что смогу быть полезной. Если нет, меня выбросят как ненужного щенка и тогда я останусь совсем одна. Люди видели мои глаза и когда я раскладывала карты, читая их прошлое, очередь ко мне выстроилась приличная. Вори, главный злодей этого цирка, вцепился в меня, понимая, что я золотая жила. И так я жила. Скитаясь с цирком.

— Добро пожаловать в цирк уродов.

Я была впечатлена и в то же время очень задета тем, как Вори назвал своё шоу. Уроды слишком громкое и цепляющее слово. Оно когтями может распороть и болеть внутри. Червивым яблоком отравить сознание и гореть, пока не останется только одно — это слово.

— Смотри внимательно. Учись. Развивайся. И не протестуй, — удерживая меня за плечи, сказал Вори. И я смотрела и увидела всё, что не видела в тот вечер с бабушкой Ружей.

Взрослея, я пугала каждого из них всё больше. Они видели, как чётко и легко я читала чужие судьбы. Как просто говорила о смерти, о гибели, о потере. И они боялись. Только Ясми не страшилась находиться рядом. Спать со мной в тесном пространстве фургона. Делить свою комнату со мной. И я видела, их взгляды, наполненные страхом. Слышала шепотки, но никогда не позволяла больной части меня вырваться и осудить каждого из них. Это только подтвердит насколько они правы, что опасаются. Страшатся той силы, которой не понимают. Я была одной из них тоже странная, но в отличие от уродств их внешнего вида моё уродство затронуло душу. Отравило сознание. И пугало.

Семь лет странствий научили меня многому. Не доверять никому. Не полагаться ни на кого. Не просить. Не ждать поддержки. Одни «не», которые помогали мне оставаться в живых. Я ведь пыталась стать нормальной. Быть той, которая по ночам тихо плачет в подушку, а днём не показывает и намёка на чувства. Внутри разбитая фарфоровая кукла вся в осколках и порезах, но моё лицо всегда выглядело приветливо. На губах улыбка. В глазах мягкость. И я так отчаянно хотела стать нормальной, такой, как все, что этообернулось ножом в спину. Предательством.

Каролина, девочка со светлыми волосами, словно их поцеловало солнце, они золотым каскадом переливались по её плечам. Мы как день и ночь. Светлое и тёмное. Всё, что хорошего было в мире, Каролина собрала в себя. А я впитала мглу беспросветную, тёмную, чернильную.

Мы были ровесницами. Обеим по пятнадцать. У нас было прошлое, которое я оставила позади, чтобы идти дальше. Чтобы дышать. Просыпаться на рассвете. Утопать босыми ногами в мягкости земли. И я вцепилась в неё как упрямая собака зубами и когтями, боясь отступить. Сказать лишнее слово, потому что не хотела терять ту шаткую дружбу, которая протянулась между нами. Но свет и тьма они никогда не соединятся. Так же как день и ночь не могут существовать вместе. Рано или поздно наши дороги должны были столкнуться и разойтись в противоположные стороны.

Однажды я оказалась там, где мне не следовало находиться. Каро и я играли в прятки, я искала её, когда услышала голос Вори. Он говорил с каким-то мужчиной не из нашей труппы. Незнакомец. Высокий. Угрюмый. Он интересовался Каролиной, и тогда я узнала тайну, которая не должна была коснуться моих ушей. С неё всё и началось.

— Эта девочка обогатит тебя, старина, — говорил мужчина, похлопывая Вори по плечу. — Где ты раздобыл её?

— Купил, — без эмоций ответил Вори. Я прикрыла рот ладошкой, когда-то грубое нечестивое слово врезалось в моё сознание. — Семья продала её за хорошую сумму, которую я предложил. Ничего особенного ты ведь знаешь, как проворачиваются подобные сделки.

Развернувшись, я хотела убежать обратно в наш лагерь, когда увидела спину бегущей, словно за ней гнались злые собаки, Каролины. Она слышала. И теперь ей было больно. Пробираясь медленно чтобы дать ей время успокоиться нашла Каролину сидящей на ступеньке возле фургона. Её лицо было красным, слёзы оставили полоски на фарфоровой коже. Я хотела подойти и обнять её, когда Каро вскочила, злобно посмотрев на меня, и ушла, закрыв дверь.

До самого вечера я бродила по лагерю, не понимая, как поступить пока не остановилась возле озера. Да я боялась воды особенно после всего, что произошло с мамой, но также как лес она манила меня. Привлекала. Звала в свои объятия. Я так и не решилась подойти, слишком близко стояла возле дерева, наблюдая за тихой гладью.

— Так это и есть ведьма? Больно она маленькая и ничуть не страшная.

Вздрогнув от их слов, обернулась, заметив мальчишек, из города, которые приходили на представление Каролины каждый вечер. Она стояла рядом с ними скрестив руки на груди и ликовала, когда мальчишки подошли ближе, окружая меня. Страх заструился по позвоночнику, когда они начали выкрикивать то слово.

— Ведьма. Ведьма. Ведьма.

А потом они накинулись, сковали мои руки и ноги и понесли к озеру. Я брыкалась, сопротивлялась, но не смогла вырваться. Поймала взгляд Каролины, которая наблюдала с невозмутимым видом и мне не понадобилось задавать вопрос, я нашла ответ в глубине её сознания. Она не хотела, чтобы я проболталась о том, что услышала. Она была готова запугать меня наказать и заставить замолчать.

Обжигающе холодная вода сомкнулась над моим телом, когда мальчишки раскачали меня и кинули в глубь озёра. Я умела плавать, мама научила меня с самого детства, но в тот миг, когда вода сомкнулась, я забыла, как это поднимать руки, разрывать воду, чтобы вырваться на поверхность. Когда они кинули меня, я открыла глаз и видела, как клубятся пузыри, когда заорала. Внутри у меня всё заледенело. Я ждала, когда моих ног коснутся хладные руки и потянут на дно, словно камень всё глубже опускалась под воду, пока не почувствовала склизкие щупальца.

В тот миг в моём мозгу произошёл взрыв. Я забыла о страхе понимая, что единственное желание жить. Не позволить тому, что на дне забрать меня. Я начала брыкаться размахивать руками, но чем больше сопротивлялась, тем сильнее мои ног увязали в липких лоскутах. Опустив руки, я пыталась выпутаться из верёвок, которыми меня оплело, когда кто-то дёрнул моё тело вверх. Задыхаясь уже не от страха, а от потребности вынырнуть и вдохнуть кислорода наполнить свои горящие лёгкие воздухом, я смогла скинуть те липкие верёвки со своей кожи. Ясми. Это была та девушка, которая всегда приглядывала за мной. Которая впустила меня в свой фургон и позволила находиться рядом. Она откинулась на спину и поплыла к берегу. Помогла мне выйти и прижала к себе, услышав мой сдавленный всхлип.

— Тише, Зафира. Всё уже позади, — шептала она, прижимая мою голову к своей груди. — Это были всего лишь водоросли. Ламинарии они опутали твои ноги.

Тогда я поняла, что бормочу о том, что кто-то тянул меня на дно. Не отпускал.

— Кто это сделал?

— Каролина, — даже не задумываясь выпалила я.

Ясми напряглась, я почувствовала, как её тело превратилось в гранит под моей щекой. И тогда тот барьер, который всегда оберегал меня, позволял делать вид, что я нормальная не вижу страшные сны, не читаю будущее, не смотрю в прошлое, его прорвало. И я рассказала всё. Каждую деталь своего прошлого и того, что произошло сегодня.

— Не так уж много в ней света, Зафира. Снаружи Каролина похожа на солнце, но внутри у неё сидят демоны.

Ясми единственная живая, душа которая впоследствии стала моим пристанищем. Другом. Близким. Самым дорогим. И лес. Он так глубоко пророс своими корнями в моём сердце, что так и остался неизменным спутником моей жизни.

Я перестала бегать за Каролиной. Даже не смотрела в её сторону. Проводила свои дни рядом с Ясми и училась у неё акробатическим номерам. Меня так увлекало всё, что она показывала, что я быстро переняла её мастерство и гибкость. С лёгкостью садилась на шпагат. Крутила своё тело так, как не представляла возможным. Могла с лёгкостью жонглировать шариками. Впитывала всё, чем делились другие, и Вори видел каждый раз, с каким воодушевлением я бралась за работу, вкладывая все силы.

Когда впервые он предложил мне выйти с номером, я так радовалась, что легко отыграла свою роль и получила впервые искренние бодрые аплодисменты. Я так ликовала, когда стоя в центре арены в красивом обтягивающем блестящем костюме, показывала на какие чудеса способно моё тело. Гибкость она словно в моей крови была. Я легко села на шпагат, раскинув руки в стороны, когда почувствовала на себе злой взгляд. Подняв голову, увидела пылающую гневом Каролину. Она ненавидела, что Вори разрешал мне выступать, но, а я наслаждалась каждым мгновением. Не только потому, что мне дико нравилось видеть восхищение и восторг в глазах публики, но отчасти от того, что это злило Каролину. Наша история оказалась слишком запутанной и больной. Я всегда смотрела на неё как на свою подругу. Не соперница. Не незнакомка. Но Каролина показала, насколько может быть опасно доверие.

***

А потом мы остановились в очередном городе, который затянулся петлей на моей шее.

Вори рассказывал о своём плане, но я слушала вполуха. Накручивала локон волос на палец, осматривая всех, кто собрался в главном шатре. Только светало, когда мы пересекли черту этого города. Того самого, о котором я слышала так много легенд. И в который никогда не должна была приезжать. Слова бабушки Ружи треском сквозь запечатанные мысли, припрятанные в дальнем ящике памяти, просочились в меня. Я знала, что всё реально настолько, насколько позволяло моё безумие.

«Там замок, что пожирает души живых. Там лаз в скале, которая стала местом упокоения многих людей. Там мрак. Там ангелы с чёрными крыльями бродят. Там ты не найдёшь ничего кроме смерти. Никогда не переходи черту, иначе они найдут тебя».

До сих пор я позволила себе не помнить позабыть всё, о чём говорила бабушка, но как только мы выехали за черту леса, её слова зазвучали нараспев убийственной песней во мне. Внутри всё трещало, бомбило и призывало оставить позади города с его тёмной историей. Но этот цирк единственная семья, которая у меня когда-либо будет. Я неизвестная девочка. Никому не нужная. Незаконнорождённая. Сирота. Да больно было всегда, но я научилась жить с той пульсирующей тупой агонией, которая колола сердце. Сжимала душу. Выжигала лёгкие. Иногда, чтобы сделать вдох, мне приходилось задохнуться.

Я исследовала лес. Мне неинтересно было знать, что твориться в центре после того, как Вори объявил о том, что здесь мы останемся на неопределённое время. Огромный город. Большие возможности для заработка денег. Он по полной воспользуется этой остановкой, чтобы набить свои карманы до отказа. А мы лишь пешки в его руках. Игрушки, которыми он руководил. Но на это жаловаться было грешно. Никто не станет упрекать Вори за то, что он зарабатывал, выставляя уродства странности и пороки других ради денег. Мы питались за его счёт, жили, дышали и не голодали только потому, что Вори был достаточно внимательным, чтобы рассмотреть потенциал в каждом из нас.

Я любила тишину и таинство леса. А этот огромный величавый и опасный манил, как никогда, прежде. Слова бабушки затихали в моей голове, с каждым шагом становились все тише, и когда я позволила деревьям сомкнуться позади моей спины, его совсем не осталось. Только мои собственные мысли.

— Ты пыталась бабушка. Но как же я могу узнать по-другому, что поджидает меня в этом городе? — шепнула ветру.

Я знала, он унесёт мои слова так далеко, что они достигнут бабушку, где бы она сейчас ни находилась. После того как велела мне не возвращаться я не знала где она. В каком городе они осели? Как далеко разошлись наши дороги? Увидимся ли мы когда-нибудь? Возможно, однажды.

Собирая сухие ветки, я напевала тихую песню, посвящённую маме. Тоска раздирала моё нутро. Подавляла. Резала изнутри. Поедала. И горела внутри до сих пор как тогда в первый раз, когда я увидела остекленевший взгляд мамы. Кровь. Плоть. Кости…

Я разожгла костёр и присела возле горячего пламени, продолжая петь. Так я общалась с ней. Собирала цветы и клала их на каменный алтарь. Я делала это в каждом городе думая, что так мама видит меня. И я чувствовала её присутствие рядом.

— Ты снова наблюдаешь за мной, — повернувшись к чёрному ворону, заметила. — Как поживаешь? Не устал летать за мной из города в город?

Он моргнул. Но взгляда не отвёл. Я знала о воронах очень многое. И понимала тот, что сидел на сухой почерневшей ветке, преследовал какую-то цель. Но была ли я его добычей? Хотел ли он моего падения? Или предупреждал об опасности?

Весь день я провела в лесу. Нашла необычайно красивое озеро. И оно не напугало меня, потому что было кристально прозрачным. Чистое. Видно всё, что лежит на дне. Каждый камешек. Рыбку, которая торопясь скрыться от меня, проплыла глубже в воду. Водоросли, которые опутывали мои ноги, когда, подняв подол платья, я по колено вошла в воду. Её свежесть. Аромат глубины, искрящей хрустально звенящей синевы, он будоражил. Я просто закрыла глаза впитывая силу и спокойствие этого озера, пока не пришлось возвращаться в лагерь.

Вокруг творилось нечто невероятное. Всё, казалось, должно было уже наскучить, но каждый раз, видя, с каким размахом Вори открывал в первый вечер двери в цирк, поражало. Цветные фонари. Высокие красивые шатры. Игры. Сладкая вата. Мороженое. Смех. Улыбки. Праздник. Так, наверное, выглядел карнавал: пёстрые наряды каждого, кто прибыл с труппой. Аромат сладости ванили и предвкушения он окутал наше пристанище. Улыбнувшись, я вошла в свой фургон, надела чёрное платье с красной юбкой в пол, волосы заплела в две косы, на руки одела золотые браслеты почти до самых локтей. Губы накрасила алой помадой и направилась в свой шатёр.

Тьма встретила меня словно давно знакомую родственную душу. Я зажгла свечи, и внутри всё наполнилось ароматом лакрицы полыни и трав, которые собирала в лесу. Дурман от них немного пошатнёт сознание каждого, кто рискнёт сегодня вечером войти в мою обитель. Для эффекта. Для красоты моей силы. Вори не хотел простой раскладки карт. Он сделал из моих знаний и умений настоящее шоу. И я была вынуждена признать, что в своём деле он был отчаянно хорош.

Благодаря травам, которые туманили сознание мои предсказания и действия воспринимали за чистую монету, а не шарлатанство. Я знала, что вижу, но не всегда говорила правду, помня предостережение бабушки. Люди не любят плохие вести. Лучше солгать, чем предостеречь.

В первый вечер я принимала всех желающих, которых было очень много и научилась врать, даже когда видела, что человека ждёт смерть голод позор, потому что люди, не хотели слышать подобное. Тому, кто приносил плохие новости голову с плеч. Я не хотела остаться без головы.

— Вы слышали, Торин пропал?

Две женщины, вошедшие в шатёр, замерли, когда посмотрели мне в глаза. Уверена эффект был невероятным. Они даже вздрогнули, словно столкнулись с нечистой силой. Да иногда меня принимали за ведьму. Были слова и похуже. Меня сторонились, словно демон жил внутри и выдавал себя за красивую молодую девушку.

Раскинув руки в стороны, я указала на стул перед собой.

— Прошу, леди. Присаживайтесь.

Они переглянулись. Та, что с носом, похожим на свиной, сглотнула, но ступила вперёд. Она присела на свободный стул. Её жадный ничего не понимающий взгляд шарил между нами стеклянный шар травы, которые тонкой струйкой дыма тлели в подставке кристаллы фиолетовые и чёрные больше похожие на нечто из потустороннего мира и карты, что лежали по левую руку от меня.

— Расскажите, что привело вас в мой шатёр?

Другая, та что спрашивала об исчезновении Торина, встала за спиной подруги, озираясь по сторонам в поисках духов. Трудно осознать правду, когда у тебя в голове уже сложилась история о том, чего ты даже не понимаешь. Вори постарался на славу. Он сделал из моего шатра нечто невероятное. Не зря меня в спину называли ведьмой, которая служит демону.

Её руки побелели. Глаза расширились. Она вдыхала аромат трав, которые тонкой струйкой дыма вились вверх, закручивая пепельного цвета спирали. И я ждала. Знала, нужно время. Несколько минут для тех, кто пришёл с испугом страхом и осуждением. Несколько минут и тело немного расслабится. Импульс, что транслирует в голове мозг, о котором вопит отчаянно до сорванных связок, поутихнет, и она успокоится.

— Карлота, смелее, — подтолкнув подругу в плечо, шепнула девушка.

Она подняла взгляд на меня и выдержала не больше секунды, когда снова уставилась в пол. Вот оно — осуждение. Она уже возненавидела меня. Её волей управлял страх и незнание. Но всё равно за магией, за тем, чего не понимали, они шли, как думали к ведьме.

— Говорят, вы можете… — начала неуверенно Карлота, не поднимая глаз. Её тело немного расслабилось. — Погадать на любовь?

Мои губы расплылись в улыбке. Да это самое первое зачем приходили дамы: узнать, что предначертано им судьбой. Когда где и как они встретят своего единственного? Верила ли я в подобные глубокие эмоции? Да. Но они не коснулись моей души. Я знала любовь не моя тропа.

Пока раскладывала карты, которые выбрала Карлота, думала о том, что принесёт мне следующий день. Голос бабушки я больше не слышала его. Но понимание опасности укоренилось в душе. Оно маленьким комочком свернулось и дрожало, трепетало, опасаясь, что слова Ружи, правда. И они сбудутся.

Как только девушки удовлетворённые и расслабленные покинули мой шатёр, я спрятала карты в кармане платья и вышла. Хотелось прогуляться по ярмарке, которую устроил Вори и просто насладиться ароматом густых специй, которые вились вокруг. Я видела, как бегали дети, держа в руках воздушных змеев. Как прогуливались неспешно молодые пары, держась за руки. Целуясь. Обнимаясь. Пока не наткнулась на взгляд, пугающий до дрожи.

Стояла я далеко, но знала глаза у него цвета ада. Наверняка он продал душу дьяволу. Взгляд прямиком из ада. Алый. Кровожадный. Беспощадный. И я боялась его, потому что знала. Потому что он тот, кто посещал мои сны. Потому что он тот, кого я рисовала чёрным карандашом в своём блокноте. Мне снились сны о демонах, в чьих глазах полыхает пламя преисподние. И тогда я просыпалась, слыша стук о стекло. Это ворон был. Потом на моём теле. Горечью во рту. Дьяволом в мыслях.

Четыре

Цирк уродов

Линии мягкие. Того самого мужчины с глазами дьявола. Глазами, в которых огонь полыхал, я рисовала так часто. Так много раз, но никогда не могла уловить черты лица. Чётко видела его руки в своих снах. Его профиль. Цвет волос. И глаза, которые горели двумя угольками. Но теперь образ того, кто следил за мной, впечатался в каждую клеточку памяти, и я рисовала его. И я наслаждалась. И я испытывала волнующий страх. Он дрожью пробежал по руке, которая держала карандаш. Он импульсом тока бил по нервам. Он раскалённой лавиной смешался в венах с кровью.

— … Тьма в лесу она реальна. Я слышала легенду о мальчике, которого нашли на озере в ночь Самхейна. Кто-то говорил, что он играл совсем не в детские игры. Разговаривал с дьяволом. Исполнял его приказы.

— Что ты имеешь в виду?

Каролина бросила на меня задумчивый взгляд и продолжила.

— Один джентльмен вчера рассказал мне о том, что произошло пять лет назад.

Она задумчиво пожевала губу, но я видела насколько её распирает от знаний, которыми она обладала. Преимущество, так считала Каро. Наверняка она переспала с тем джентльменом, чтобы получить информацию. Мерзко.

— Том, так звали мальчика, ему было одиннадцать. Его кожа бледной была. Глаза выцветшими. Он потерялся в здешних лесах и его искали больше месяца. Так и не нашли, а потом объявили погибшим. Его похоронили на кладбище за старой церковью. Там хоронят всех, кто неподобающим образом простился с жизнью. Гроб пустой опустили в землю, воздали почести и оставили все позади, конечно, кроме его горюющей матери, — её глаза во время всего рассказа так и стреляли в мою сторону. — А потом он просто пришёл домой. Постучал в дверь в полночь через три дня после похорон. Мать его упала в обморок, она ведь уже простилась с сыном и не заметила изменений в его поведении. Он тенью бродил по городу. Мамочки боялись за своих детей и не пускали их играть с Томом. Мальчик, впрочем, и не злился и не переживал из-за отчуждённости горожан. Он ходил в Бакадимор замок в скале и пропадал там целый день. А потом спустя год его нашли в озере. Мёртвым. На его теле нашли три цифры.

Внутри меня что-то оборвалось. Перед глазами тут же замелькали стеклянные глаза мамы. После той ночи, когда её нашли на поляне в жестокой кровавой мясорубке, я не позволяла себе вспоминать. Всегда, когда собирала цветы, разводила костёр и пела ей песни, мама улыбалась мне. Она призрачным невидимым силуэтом следовала за мной, иногда я даже чувствовала её прикосновение на своей коже. Будто она стояла рядом и нежно гладила меня по щеке.

Три цифры.

Число зверя.

666.

Карандаш соскользнул с листа бумаги, прочертив кривую линию по лицу неизвестного мужчины, когда Каро подошла ко мне, а в глазах её вспыхнул злой огонь.

— Этот город как раз откликается с твоей тёмной душой. Как тебе место дьявола, а Зафира?

Я не трогала её только потому, что обещала Ясми вести себя хорошо. Но это не значит, что я не могла ответить на подобное заявление.

— Мои вены полны обжигающей ярости. Моё тело наполнено силой, а магия настолько опасна, что ты можешь пожалеть о своих словах, Каро, — мило пропела я, поднимаясь на ноги.

— Да что ты себе позволяешь? Угрожаешь? — зашипела она, но не стала подходить ближе.

— Это всего лишь предупреждение. Не распускай язык, и все останутся здоровы.

Саша ахнула от моего дерзкого заявления. Эти две особы, как кобры, их языки ядовиты, их клыки жалят больно, но я не позволяла той тьме, которую они распространяли коснуться меня. Они были отличными актрисами и весьма умело пользовались своими гибкими телами. Акробатки. Гимнастки. Невероятные номера, на которые первые месяцы я смотрела с открытым ртом, но их души были темны.

Каро хотела что-то ответить, когда над моей головой каркнул ворон. Не самый подходящий способ появиться, но увидев ужас на лицах девушек, я оскалила зубы.

— Кыш, — шикнула в тот же миг, что и ворон. Да он умел говорить, и я не понимала, где он научился, но это было до жути сюрреалистично. И страшно.

Каролина завизжала и бросилась прочь, вслед ей поспешила Саша. Я знала, они верили в мою колдовскую силу, но это была полная чушь. Я умела раскладывать карты и говорила то, что видела. У меня были весьма реалистичные сны, которые имели своё толкование, и я не раз видела, как они сбывались наяву, но этого никто не знал. Больше во мне ничего магического не было, но не понять это тем, кто верил в то, что хотел.

Почувствовав жгучую пульсацию на затылке, обернулась, заметив тёмный плащ, скрывшийся за деревьями в лесу. Прищурившись, я смотрела в том направлении, пока не поняла, что иду за таинственным человеком, который следил за мной.

Туман в лесу густым был. Он змеёй стелился по земле. Я не видела своих ног, когда вошла в лоно лесной тропы. Шорох. Хруст веток справа. Я последовала за туманом, который спиралями вился вокруг деревьев. Кто-то только недавно прошёл той дорогой. Тишина оглушала. Неслышно было даже мелких животных. Абсолютное безмолвие. Сердце билось в горле, но я боялась не леса, а того, кто следил за мной. Пульс частил в горле всё пересохло, когда позади хрустнула ветка. Оборачиваясь, я готова была вскрикнуть, лёгкие наполнились воздухом, расширились рёбра затрещали, но когда повернулась вокруг своей оси, кроме густого тумана не увидела никого.

Выдохнув, почувствовала, как по спине поползли мурашки. Первое слово — ужас. Да не просто страх. Ужас. Дикий. Бесконтрольный. Первобытный. И когда оборачивалась, я уже знала, что встречу того, кто следил за мной. Мужчина. Дьявол. Тот самый который вчера вечером следил за мной, сейчас стоял в нескольких метрах впереди. На нём не было плаща. Тёмные штаны грубая обувь, измазанная грязью. Водолазка, обтягивающая его тело, чёрная. Лицо острое. Завораживающее. Пугающее.

Дыхание вырвалось хриплым шёпотом. Тело наполнилось ужасом.

— Не следует в одиночестве бродить по этим лесам, — его голос текстурированный многослойный. Глубокий с хрипотцой ударил меня под дых.

Шорох справа заставил резко повернуть голову. Мой ворон сидел на ветке дерева и когда я посмотрела ему в глаза, он гортанно проскрежетал:

— Кыш.

Уже оборачиваясь понимала тот самый пугающий меня, и притягивающий мужчина исчез. Я смотрела на завихрения тумана, который стелился снова по земле и не понимала, отчего сердце бешено бьётся? Из-за исчезновения незнакомца так знакомого мне по снам, в которых преследовал меня? Или из-за опасности, которую он таил?

***

Вечер снова удивил меня светом. Смех. Улыбки. Радость. Всё это наполняло каждый шатёр, который был расположен на огромной территории города. Дети бегали между лавками с сахарной ватой яблоками, облитыми красной глазурью, и смеялись так по-детски весело, что я не сдержала улыбки. А потом почувствовала давящую силу взгляда. Но сколько бы ни рассматривала толпу незнакомых людей, так и не смогла найти источник опасности.

Я наблюдала за выступлением Ясми, как ловко она жонглирует мячами, а публика смотрит с восхищением, сжимая руки в кулаки от волнения. Зрители аплодировали ей, но я каждый раз чувствовала двойственность. Не сама Ясми привлекала народ, а её борода. Люди восхищались или испытывали неприязнь к тем, кто не был похож на них, но любили смотреть. Чудная женщина, которая жонглирует мячами и ходит по канату, вызывала недоумение. К ней не раз подходили с вопросом: настоящая ли борода? Ясми, зная заскоки Вори, позволяла людям подёргать её, чтобы увериться всё реально. И тогда кто-то восхищался, а другие морщились, испытывая отвращение.

А потом я наткнулась на его взгляд. Он стоял на противоположной стороне шатра у другого выхода, но даже через столь большое расстояние я почувствовала взгляд как удар. И снова слова бабушки всплыли в голове, но я подавила их. Безжалостно. Топила в том озере тьмы, которое всегда находилось внутри моего сознания. Бушевало. Поглощало. И только ночью во сне оно брало надо мной верх и выводило всех демонов, разрушая изнутри. Каждую ночь я сражалась сама с собой, видела то, чего не должна была. Слышала чуждое таинственное запретное. Шептала невозможное.

Каролина тенью проскользнула по стене шатра и обвилась словно змея вокруг дьявола, который всё ещё сверлил меня своими загадочными гипнотическими глазами. Я видела, как она пытается привлечь моё внимание. Чувствовала его каменное тело словно не Каро, а я пыталась ладонями через одежду приласкать незнакомца такого высокого красивого как падший ангел, но опасного. Он огонь, а женщины вокруг мотыльки и они с раскрытыми крыльями летели к тому, что манило, влекло своей глубокой едкой опасностью.

Он медленно оторвал свой взгляд от меня и посмотрел на Каро. Всего один взгляд глаза в глаза, и она отступила. Бросила быстрый оценивающий взор по шатру и нашла меня. Её лицо перекосило той самой горькой яростью, которую я так часто читала во время своих выступлений. Каролина прошептала что-то ему на ухо, а после ушла. И я заскрипела зубами, когда он проследовал тем же путём. Смотрела. Не могла оторвать своего взгляда. Ногти впились в ладони от досады на то, что он посмел увлечься Каролиной. Злость. Но больше всех волной, захлестнувшей меня, была лавина обиды. Да я как маленькая девочка, которая решила, что игрушка её, а потом потеряла то, чего даже не имела.

Вечером я сидела возле окна с блокнотом в руках и смотрела на чёткие острые линии его лица на белой бумаге. Моя злость ярко выражалась в каждой линии его лица. А глаза они горели двумя адскими всполохами.

Я представляла, как тайный дьявол, который снился мне каждую ночь, безжалостно врывался в мои сны, терзал сознание, не принадлежал мне. Сейчас он, очевидно, занимался более развратными вещами в объятиях Каролины. И от этого мои челюсти сводило от злости.

Мои сны стали настолько яркими отчаянными болезненными, что просыпалась я в поту, а на губах отчаянный всхлип таился. И когда я смотрела в окно на тёмный лес, он безмолвным криком срывался с языка. Он растворялся в молчаливой комнате. Он проникал сквозь стекло туда в ночь и входил в лесную тьму, которая принимала его в свои объятия.

Я видела того одиннадцатилетнего мальчика Тома, которого нашли в озере. Зловещую ауру дьявола, следившего за мной. Неизвестного, который преследовал меня и задыхалась. Бабушкин голос сплетался с маминым безжизненным слабым, и они пели в моей голове, трещали, рвали сознание.

А потом снова зеркало. Старинное потрескавшееся от времени пугающее отражение меня со свечой в руках. Огонь, который жалил. Опалял, но я не сгорала. Я видела тени духи безмятежные души в том огне, который плясал в отражении, а потом слышала ядовитый наполненный холодной могилой смех своего отражения, пока утренний луч солнца не проникал сквозь окно. Словно только свет мог прогнать ту тьму, которая внутри меня обрастала корнями. Вплеталась в сознание. Искажала мозг.

Лес был моим спасением. Он не пугал. Он радовал. Когда босыми ногами я забралась на дерево и вдохнула аромат земли сырой первобытной грязной, но такой манящей услышала шум крыльев. Мой ворон теперь сидел на соседней ветке и смотрел на меня, не отрывая взгляда. Слишком умным. Слишком понимающим. Он знал то, чего я не ведала. О чём должна только узнать в будущем. И это пугало меня.

И я разговаривала с ним. И купалась в реке и лежала обнажённая на солнышке и пела тихие песни и рвала ядовитые травы. Моя душа успокаивалась среди деревьев. Тайны вековой которую они хранили земли, что пахла сыростью. Я наполнялась тем духом и могла восстановить щиты, которые пали ночью.

Вернувшись к своему фургону, я увидела Каролину, которая беседовала с Вори. Она как-то странно поглядывала в мою сторону и что-то быстро шептала. Я прищурилась, понимая, что Вори ни за что не оставит меня. Слишком большой кусок прибыли шёл именно от меня. Он любил деньги больше всего на свете.

Вори не заметил меня, но Каро, как только закончила, направилась в мою сторону. На её губах играла довольно зловещая самодовольная ухмылка, а слова, когда она выдала очередную порцию новостей, заставили меня покраснеть от ярости.

— Он ведь принял моё приглашение и провёл эту ночь в моей постели. Не думай, что обыграешь меня. Он слишком хорош для кого-то вроде тебя, Зафира. Ты не можешь коснуться его и не запятнать его душу тьмой.

— Неужели действительно веришь, что я могу колдовать? — насупившись сердито выдала я. Она задела за живое. И мне это не нравилось. — А если веришь, почему не боишься?

— Не нужно запугивать меня. Ты не сможешь ничего сделать.

Она торжественно достала из-за выреза платья амулет, похожий на глаз. Точнее, оберег. Я засмеялась. Громко. Отчаянно.

— Надеюсь, когда он тебе пригодится, то сработает, Каро, — сквозь смех вырвалось из меня. — Но прошу не полагайся сильно на эту безделушку, лучше беги.

Я развернулась и хотела уйти, когда в спину мне словно кинжал прилетел. Её слова едкими были, они отравленным шипом в поры въелись.

— Его зовут Атлас. И он мой, Зафира.

Атлас. Первые буквы, которые я написала в своём блокноте. А потом я играла с его именем. Рисовала. Обводила. Зачёркивала. Убивала буквы, превращая первую «А», в чёрный квадрат. А потом мои мысли потекли по наклонной, и рука начала рисовать. Чёткий профиль. Мощный подбородок. Полные губы. Аспидно-чёрные волосы, падающие на лицо и закрывающие глаза.

— Зафира, — тихо позвала Ясми.

Оторвавшись от рисунка, я нахмурилась и быстро захлопнула блокнот. Не желаю говорить. Объяснять тем более. А вопросы в любом случае посыплются как вражеские стрелы.

— Что-то не так? — её строгое лицо стало для меня уже давно родным и привычным. Я честно не представляла Ясми без бороды. Да странно, но не так, как кажется тому, кто не знает её светлой души. — Поговори со мной.

— Я ненавижу говорить, и ты знаешь это, — поморщившись спрыгнула с кровати и поспешила к двери. Да убегаю, но это единственный вариант оставить её вопросы без моих ответов. — Пора принимать желающих заглянуть в будущее.

— Будь осторожна.

— Всегда.

Не оглядываясь, спрыгнула на землю босыми ногами. Вдохнула полную грудь воздуха. Голова закружилась от аромата хвои сосен и сырой земли. Трава приятно ласкала ступни, и я словно пила силу того места. Да здесь странным всё казалось. Запутанным. Мрачным, но то что таила в себе тьма, всегда тянуло меня сильнее.

Мой шатёр самое странное место во всей ярмарке. Чёрные свечи. Хрустальный шар. Веточки травы, развешанные повсюду. Мне нравилась подобная обстановка, а для тех, кто приходил, она казалась пугающей непонятной, но тем не менее тянула жаждущих заглянуть дальше сегодняшнего дня и узнать, что приготовила судьба.

Я любила свои карты. Смотреть в них и раскрывать значение, которое понимала только я, то, о чём просили приходящие, но понимала, не каждый готов принять правду. И как только брала их в руки, во мне всё оживало. Внутри душа волновалась, словно вернулась домой. Это единственный подарок бабушки. Он силу мне придавал. Он моим оплотом был. Так же как амулет, который мама подарила, приказав никогда не снимать.

На меня смотрели как-то по-другому сегодня. С опаской. И это немного нервировало. Но не так, как Атлас. Он наблюдал за мной. Снова. Держался на расстоянии, но не переставал пристально следить. Неприятное покалывание словно мурашки по коже от того пронзительного взгляда. Я избегать его должна. Так и поступала, но то что он следил за мной, добавляло страха. А я не хотела бояться.

Ярмарка работала до полуночи, и всё это время я провела в шатре. Те пару раз, которые выходила, чувствовала взгляд, давящий пронзительный и удушающий. Страх окутал меня, в кокон, который к концу вечера почти превратил в параноика.

Впервые я решила сходить в город. Нет, мне всё ещё было неинтересно, но так я смогу отпустить призрачные мысли. Избавится от преследования Атласа и просто отстранится. Черно-красное платье в пол с тонкими длинными рукавами. Босые ноги. Распущенные чёрные локоны волос я определённо привлекала внимание. Но это последнее, что смущало. Больше нервировали шепотки, которые доносились в спину, когда я шла по главной улице.

«Ведьма», — шептали они. — «Колдунья».

Думала, в детстве пережила все те унижения и впитала броню, которой обросла за последние годы, но это не так оказалось. Их слова попадали в меня, и вся броня трещала по швам. Нырнув в переулок, прислонилась к стене, понимая, почему не любила выходить в город, когда мы гастролировали. Предпочитала лес природу животных именно поэтому они не осуждали. Не превращали меня в ту, которой я не являлась. Это лишь страх. Они не понимали моего дара и осуждали. Боялись того, чего не знали. Не могли объяснить.

Пока я следила из тьмы переулка за прохожими и думала, что стоит вернуться на свою территорию, на противоположной стороне улицы появился Атлас. Как всегда, от его присутствия моё дыхание сбилось комом в горле. Тело напряглось одна половина снова орала «опасность!» другая тосковала по тому, кого знала во снах. А я разрывалась на части изнутри от постоянного противоборства двух половин меня.

Плохая идея в тот момент пришла в голову. Сумасшедшая. Но я последовала за его тенью. Да именно тенью Атлас и стал. Передвигался бесшумно и дьявольски быстро. Он свернул в переулок, я следовала за ним используя баки и стены как укрытие. Сердце чечётку, бешеную отбивало в груди. Мне бы развернуться и бежать далеко, как только смогу, но я вперёд шла.

Ему навстречу вышла девушка. Её тело было укрыто плащом, но то как они обнялись и посмотрели друг другу в глаза, заставило меня испытать злость. И обиду. И горечь. Она обжигающей патокой потекла по горлу и осела в лёгких. Дышать глубоко не получалось. Мешали раздирающие чувства. Противоречивые. Незаконные. Да именно. Я ничего не должна испытывать к тому, кто следил за мной, но душа понимал его. Знала линии подбородка. Силу рук. Аромат кожи. Крепость ладоней.

Я не помнила, как закрыла глаза, чтобы стереть те моменты и когда открыла, передо мной не было никого. Сердце подскочило к горлу. Я сглотнула от страха, что змеёй прокрался по позвоночнику и оплёл шею словно удавка. Одно неправильно движение, и он затянется сильнее. Укусит.

Медленно повернулась и прислонилась к стене готовая сползти вниз благодаря судьбу, что меня не застали за подобным неправильным поступком, когда на моей шее сомкнулась пара рук.

Атлас смотрел на меня с высоты своего роста, и я чувствовала себя маленькой девчонкой, которая пересекла черту. Не послушала маму и вышла ночью на улицу. А ведь меня предупреждали, что во тьме прячутся монстры. Они не просто могут похитить меня. Они погубят. Пленят. Сожрут. Сломают.

— Следить за мной не самое умное решение, — гортанный вязкий голос Атласа пригвоздил меня к стене, словно из неё вырвались лианы и опутали моё тело, чтобы не двигалась. — Бродить по городу в подобное время ещё более глупо.

А потом он выбил почву у меня из-под ног. Склонился ниже и вдохнул аромат моих волос. Я услышала рык или, возможно, стон, который сорвался с его губ. Застыла. Превратилась в статую, у которой сердце вот-вот должно вырваться из груди. Дикий адреналин захлестнул с такой силой, что не держи Атлас свои руки на моей шее, я бы сползла безвольной лужей на грязный асфальт. Дрожь по телу. И пересохшие губы. И учащённое дыхание. Вот что осталось после его ухода.

Пять

Атлас

Нырнув глубоко под воду, где давящая, тишина заложила уши, я ликовала. Вода помогла смыть вчерашнюю ночь. Кошмар. Очередной из многих. Очистить мысли. Переболеть тем мужчиной, который разрушал меня изнутри. Он касался моего сознания, но даже не подозревал, как глубоко его корни проросли внутри. Вот почему я так реагировала, потому что мой мозг не понимал разницы между сном и явью. Не осознавал, что реальный Атлас опасен. Он не тот волнующий вызывающий дрожь по телу мужчина, вторгающийся в мои сновидения. Я понимала это и пыталась обуздать своё тело, которое тянулось к огню, не понимая, как только коснётся пламени, сгорит.

И всё пыталась понять, кто была та девушка, облачённая в тёмный непроницаемый плащ, которая обнимала Атласа? Но единственный ответ, который приходил в моё сознание, бесил. Злил. Обручем злости сворачивался вокруг шеи и давил.

Прошло десять дней и каждый вечер, как только выходила из шатра, натыкалась на взгляд Атласа. Он преследовал меня повсюду, но больше не подходил. Того раза, когда я следила за ним, оказалось достаточно нам обоим.

Лёгкие уже горели, когда я вынырнула на поверхность. Шум неподалёку привлёк моё внимание. Повернувшись, увидела, как качаются тонкие ветви и не от ветра. Середина дня. В лесу сейчас не должно быть никого. Сюда мало кто ходил, но я уверена, за мной следили. И не понимала Атлас это или кто-то другой.

«Не пересекай черту города!» — эхом резонировал голос бабушки внутри меня. Словно она заложила свои приказы, наставления в мою систему. Их не стереть. Не удалить.

С другой стороны, плеск воды. Вдохнув воздух нырнула и поплыла к берегу, когда почувствовала, как что-то тянет вниз. И я захлёбывалась. И я задыхалась. Хотела крикнуть, но вода заливалась в рот и мешала вздохнуть. И меня утягивало всё дальше глубже под воду. Тело тяжелело. Лёгкие горели адски. Прозрачная вода сейчас казалась тёмной, словно кто-то со дна поднял ил, чтобы замутнить всё вокруг. Я дёргалась, словно меня подвесили на верёвках и тянули как марионетку. А потом в момент паники, достигшей критической точки, когда ревела в бездонную пустоту, кричала, позволяя воде сильнее заливаться в гортань, раздирать лёгкие ощутила, как две руки сомкнулись на моих волосах. На секунду показалось, меня пытаются утопить. Я начала сопротивляться с удвоенной силой хоть и думала, что сил нет, когда мои ладони сомкнулись на твёрдой руке. Я провела ногтями по коже того, кто дёргал меня за волосы желание вырваться и всплыть на поверхность, оно удушающим было. Отчаянным. Но я так долго пробыла под водой, что стенки моего сознания начали сужаться. Чёрная мгла по краям, а демоны в голове ликовали, пританцовывая и напевая грязные неправильные слова. Погружаясь в себя, где слова «боль» не существовало, я была уверена, поцарапала того, кто не позволял мне вынырнуть, прежде чем потеряла сознание.

Очнулась на берегу озера, словно в меня вдохнули так необходимый моим изголодавшимся в воздухе лёгким вдох и закашлялась, сплёвывая воду. Грудь сдавило. Рёбра трещали. Огляделась по сторонам, помня панику, давящую изнутри. Глаза горели, как и лёгкие. Воздух хрипло со свистом, врывался через нос и покидал моё тело. Рядом никого не оказалось. Тишина. Прозрачное озеро. Гладкое. Никакой ряби. Ничего что говорило бы о недавнем происшествии. Как будто всё произошло только в моей голове. Но я была уверена, что чувствовала руки, давящие на мою голову. Как отбивалась. Как поцарапала того, кто хотел меня утопить.

Обнажённая я сидела на берегу в полном одиночестве. Мой разум трещал от попытки соединить всё в одну картину, но где-то не хватало ниточек. Всхлипнув, схватила свои ноги, притянула к груди и задрожала. От страха, который склизкими щупальцами свернулся на моей коже. От осознания того, что бабушка не просто так ограждала меня и предупреждала. От того, что не прислушалась к ней и подвергла свою жизнь опасности.

Тихий едва слышный писк заставил меня вскочить. Схватив одежду, накинула платье, собрала мокрые волосы в пучок и подобралась к дереву. Посмотрела наверх, туда откуда доносился писк и не смогла сдержать улыбки. Напряжение, которое не отпускало моё тело, натянуло до предела кожу, немного отпустило. Волна ужаса, когда я находилась в воде, отхлынула, когда я увидела два тёмных, горящих глаза. Котёнок. Он сидел на верхней ветке, смотрел вниз и мяукал. Схватившись за ствол дерева ногами подтянулась и повисла на нижней ветке. Я любила бродить по лесу. Ступать босыми ногами по земле. Зарываться в траву и лазить по деревьям. Вот почему меня боялись в цирке, но Вори закрывал на это глаза. Ясми единственная кто разговаривала со мной. Единственная кто разделила свой фургон с тёмной кровью. Я для них самое плохое что может быть в человеке. И я каждый раз подтверждала их опасения, скрываясь в лесу разговаривая с вороном, который летал за мной, сидел на нашем с Ясми фургоне, разговаривал страшным гортанным голосом, который казался неправильным для птицы, не понимая, что это не я научила его. Они принимали ворона за дьявола.

Ловко перебирая руками, я перебиралась с одной ветки на другую, пока не оказалась рядом с котёнком. Его мех был чёрным и в лучах полуденного солнца казался аспидным. Совсем как волосы Атласа. Протянув руку, позволила малышу понюхать меня и когда, он позволил, погладила. Провела ладонью по мягкому меху, услышав урчание.

— Иди сюда, — шепнула. — Давай же.

Он протянул лапку и коснулся своими мягкими перепонками моей кожи. Без когтей. Хорошо.

— Ты такой красивый.

Присев на соседнюю ветку, я обвила руками шершавый ствол дерева и едва слышно запела песню. Каждое слово оно словно кусочек в моей коже. Тихий. Горестный. Одинокий.

Я не ждала маленький комочек шерсти, но пока пела котёнок спустился и чёрной лужицей растёкся на моих коленях. Абсолютно чёрный. Аспидный. Как Атлас. Тьма. Опасность. И мне не принесёт ничего хорошего, но я не хотела оставлять его на дереве. Спустилась держа котёнка в одной руке и тихо пронесла в фургон. Ясми, если узнает, велит избавиться, а если новость дойдёт до Вори мне конец. Он ультиматум поставит и мне не придётся выбирать между котёнком и своей жизнью. Я не могла остаться одна в этом городе, в который не должна была приезжать. Черту, которого не должна была пересекать.

Накормив котёнка выскользнула из вагончика и направилась к своему шатру. Очередь не была столь явной, и только тут я осознала причину, местные горожане стыдились своих желаний. В отличие от первого вечера, который поразил каждого своим размахом, сейчас они тайком пробирались в мой шатёр, чтобы никто не разузнал, что твой сосед был у девушки, которую все считали ведьмой. Лицемерные вздорные болваны.

Сегодня повторилось всё то же самое. Я словно попала в день сурка, менялась только дневная программа и с каждым днём она становилась всё опаснее. Смертельнее. Жуткая картина. Я чувствовала постоянное напряжение. Я лгала умело, даже не краснела. Я говорила о той судьбе, которую хотели услышать, а не о той, что кому-топридётся взвалить на свои плечи неподъёмную ношу. А кто-то потеряет близкого человека. Кто-то сгорит в своих чувствах в своей любви.

В полночь, когда я уже всё убрала, ко мне в шатёр вошёл он. Дьявол. Никем другим он не мог быть. Атлас долго смотрел на меня застывшую на стуле. А потом сел. И указал кивком головы на карты. Я не хотела ему гадать, но пришлось.

Сделав судорожный вздох, успокоилась насколько позволяло присутствие тёмного ангела, сидевшего напротив меня, и выдохнула. Я должна позволить картам рассказать мне его историю. Я была в ужасе. И я жаждала заглянуть туда, откуда не будет возврата. Перемешав колоду, позволила Атласу выбрать шесть карт, которые лежали рубашкой вверх. После этого рассказала значение каждой из них.

Первая представляла героя, то есть Атласа. За его спиной стояла тайна смерть и боль. Влияние из прошлого оно довлело над его разумом. Давило. Отравляло. Вторая карта препятствие, с которым он столкнулся, враг с мечом за спиной. Он злом наполнен, дикой яростью и жаждой мести. Третья карта вызвала в моей душе шквал необузданных чувств. Я хотела прикрыть рот рукой, чтобы не вскрикнуть от страха, что пронзил душу, но сдержалась. Пальцы сжались на третьей карте, дрожь прошла по окончаниям. Я чувствовала на себе ядерный взгляд Атласа, но проигнорировала, продолжив тихо рассказывать то, что видела. Я лгала. Третья карта она представляла собой совокупность его прошлого и будущего. Такая же карта выпадала мне. И я не желала признавать правду. Не позволяла себе домыслить или пропитаться тьмой, которую несла та карта.

Быстро вскрыла четвёртую и пятую, остановившись на шестой. Его будущее неизвестно, слишком много посторонних судеб вплетено в жизнь этого мужчины с глазами дьявола. У него так много троп, по которым можно пойти, потому я не стала рассказывать о том, что ждёт. Кровь. Да. Там была кровь.

Собрав колоду, хотела убрать карты, но Атлас удержал последнюю и когда заговорил, его голос молнией выстрелил внутри, расколов душу.

— Смерть, — я тяжело сглотнула. — Лгать нечестно. И если ты делаешь это с другими, меня не удастся оболгать. Понимаешь?

Когда наши взгляды столкнулись, как две огромные волны что-то сдавило мои лёгкие. Вздох вырвался судорожный и нервный. Наши глаза встретились. Его лицо оно настолько идеальным было, что мне хотелось провести ладонью по коже. Почувствовать лёгкую щетину на подбородке. Принять в себя тепло его тела, которое сохраниться на моей ладони.

— Эта говорит о соединении. О пророчестве. О том, что прошлое таит в себе ответы, которых ты не понимаешь. Не знаешь, как правильно перевести. Ты знаешь, что должно произойти, но противишься этому.

«А ещё, что наши души связаны», — но я промолчала об этом.

Наши судьбы сплетены воедино. Непросто соприкасаются, они идут по одной прямой. И это пугало. И это завораживало. И я боялась.

— Кто ты?

Я не ждала ответа, когда Атлас поднялся и вместо того, чтобы уйти обошёл стол и склонился над моим стулом. Руки положил по обе стороны от меня, но не касался. Аромат, тот самый глубокий травянистый, он перепутал все мои мысли.

— По большей части демон, — тишина. Его дыхание на моей коже. А потом на выдохе. — Но иногда могу притвориться ангелом.

Его голос загипнотизировал меня. Когда Атлас стал отстранятся я позволила себе, то чего не должна, была схватила его за рукав. Тогда мой взгляд наткнулся на глубокие царапины, очертившие его кожу. Я зашипела как кошка от злости боли и предательства, которые разом взорвались в голове. Но больше всего обескуражило то, что в его глазах я не прочла извинения. Атлас не чувствовал себя виноватым в том, что пытался утопить меня. Я помню, что оставила царапины, когда боролась с тем, кто пытался утопить меня глубоко в воде.

— Это был ты, — едкое обвинение, которое должно было пронзить его стрелой ненависти. Ведь каждое моё слово было пропитано ею. Но всё что сделал Атлас, дёрнул меня к себе. Воздух вышел из лёгких. Кожа зудела от слишком близкого контакта с его телом, а мысли запутались.

Я ненавидела. Меня влекло. Я злилась. Меня волновало.

— А ты не подумала, что я спас тебя?

Ступор. Первая эмоция, заставившая моё тело, вспыхнуть. Щёки залило жаром, когда его глаза обвиняющее смотрели в мои. Подобная мысль не пришла мне в голову. Даже не закралась. Но теперь я посмотрела на ситуацию под другим углом.

— Не пытайся кинуть в меня ложное обвинение и остаться нетронутой. Это веская причина для мести. Необоснованное заявление в том, что я пытался убить тебя.

— Царапины, — выдохнула, пытаясь снова схватить его руку, и поднять ткань кофты, чтобы увидеть ещё раз. Может, мне показалось?

Атлас резко отстранился и направился к выходу. Он просто решил уйти, оставив меня с кучей вопросов.

— Почему ты здесь? Зачем следил за мной?

Он остановился, но не стал оборачиваться.

— Для того чтобы передать приглашение в Бакадимор.

Как только он произнёс последнее слово, меня опалило ледяным холодом. Словно черви зароились под моей кожей. И снова в тот момент вопль, приказ, который наказала бабушка Ружа заставил меня пошатнуться. Опираясь о стол, я села снова в своё кресло. Слабость. Дрожь в руках. А кожа она будто сползти с тела хотела и сбежать. С воплями. В ужасе. Без остановок. Без оглядки просто бежать пока не окажусь за чертой, которую никогда не должна была пересекать.

— Зачем?

Тогда Атлас обернулся. Его впечатляющий рост сейчас угнетал меня. Слишком маленькой я чувствовал себя. Беспомощной. И снова, как и всю свою жизнь одинокой. Он поднял брови как будто спрашивая: «Ты серьёзно?».

Не знала, что ответить. Точнее, понимала, нужно отказаться. Я не могу ступить в Бакадимор. Не смею. Это место не принадлежит мне. Оно убьёт меня. Сожрёт. Поглотит.

Сознание металось, как зверь дикий обезумивший в клетке раскачивало её, пытаясь вырваться на волю, когда я услышала шум. Крики. Атлас тут же вышел, я поспешила следом, но не успела выйти из шатра, врезалась в его спину.

— Не нужно, — пытаясь унять мои попытки выйти, заметил он.

Протиснувшись и полностью проигнорировав его предостережение, я увидела то, к чему была готова. Сны. Они всегда сбывались. И та тьма, что окружила моё сознание, она прорвалась в реальность. Тот котёнок, которого я спасла, сейчас лежал мёртвой безвольной куклой возле моего шатра. И я чувствовала надрыв в душе. Мои барьеры трещали по швам. Всё, что я сшивала с самого детства, каждую потерю, каждую боль, всё расходилось в стороны, прорывая на свободу истинные чувства. Ранимую меня. И я чувствовала слёзы в глазах. Но не сбежала. Сделала то, чего не должна посмотрела в глаза единственного человека, в чьём взгляде не видела страха. И он выдержал мои эмоции. Впитал их в себя. Без осуждения жалости или сочувствия. Сила — вот его ответ. Атлас позволил мне смотреть на него и впитывать ту тайную запретную силу, которая просочилась из его пор и влилась в меня.

Присев рядом с маленьким тельцем котёнка, я подняла его на руки, игнорируя всех, кто собрался вокруг шатра и скрылась в лесу. Шла и шла, чувствуя, как кровь пропитала ткань платья. Как глаза щипало от непролитых слёз. Как тело дрожало. Но я не могла остановиться. Знала, что должна сделать. И сбежать не получится как бы отчаянно не желала сделать именно это. Спрятаться от всего мира. Убежать туда, где меня никто не знает. Изменить свою внешность, чтобы посмотрев на меня, люди не крестились, не шептали обидные слова, которые болью пульсировали на моей коже.

Я знала куда иду на ту самую поляну, которая стала для меня местом силы. Местом, в котором пела песни маме, зажигала костры, рисовала незнакомца, волновавшего мою душу. У меня ничего не было, но я смогла вырыть яму руками. Неглубокую, но маленькому комочку, которого только утром нашла, этого хватит. Уложив котёнка на глубину, засыпала землёй. Из камней выложила защитный символ, который будет оберегать. И услышала свой собственный всхлип похожий на скрип словно железом по асфальту откуда-то издалека. Лес собрал мою боль внутри себя и не позволил ей выйти за пределы деревьев. Никто не услышит, как я стонала, позволив слезам пролиться.

Я смотрела на кровь на своих ладонях, пока Ясми не прижала меня к себе. Тепло её тела успокаивающе действовало. Утешало. Убаюкивало. Она без лишних слов позволила просто размякнуть и держала моё развалившееся на кусочки сознание в своих объятиях. Ясми помогла раздеться и искупаться в озере. Очистить кожу от крови, которая не алыми, а чёрными пятнами казалась в ночной тьме.

— Я принесла платье, Зафира, — расчёсывая мои волосы шептала Ясми. — Ты не должна молчать. Я могу выслушать.

А я сидела, смотрела, как луна создаёт блики на идеальной глади озера и молчала. Понимала, что означает мёртвое животное. Знаки. Сны. Предупреждения. Поднявшись, я позволила рукам Ясми скользнуть по моей спине. Не оборачиваясь, я ушла, замкнувшись в себе. Весь холод голод и отчаяние, которое пожирало меня уже так давно, стали моими неотъемлемыми спутниками душили и взрывались. Моё тело стало силой, которая поглотила тот взрыв.

В ту ночь мой сон был соткан из тьмы. В моей душе зёрна черни, которые и давали подобные всходы. Мрачные. Опаляющие нервы. Сдирающие кожу. Скребущиеся по черепу.

Я знала, что нахожусь во сне. Каждый раз, как только мой мозг отключался, я понимала, что реальность бренного мира оставалась позади. Я спала. И это знание приносило чувство въедливого страха. Понимание, что всё реально не просто сон я чувствовала своё тел, как иду босиком по мягкому мху. Ступни обдавало прохладой земли. Я впитывала в себя силу, что струилась по коже, пока не достигала кромки леса. Стволы плотной стеной стояли. Солдаты, призванные охранять. Я чувствовала, что не должна заходить туда. И хотела остановить своё тело, но во сне всем заправляло сознание. Глубинное. То до чего я не могла коснуться. То, что не могла контролировать. Ужас первобытный застрявший в горле раздирающий лёгкие пульсировал во мне и чем глубже я погружалась в лес, теряясь среди безмолвных стражей деревьев, тем сильнее хотела закричать.

Тут не может расти трава. Тут не живут животные. Это словно оказаться в другом измерении. Свет, который касался деревьев, не проникал дальше. Тени они стеной неприступной стояли по краям. Кусали. Рвали. И когда я вошла в мёртвые земли, меня окутал тот незримый кокон, сотканный из тьмы. Чернильной. Жуткой. Тихой. Разительная перемена. Словно я оказалась на грани миров. Там, позади оглянулась всё ещё светило солнце, но его лучи не могли пройти невидимую черту тьмы. А впереди только тени мрачные и молчаливые. Мёртвые леса.

Ветви деревьев переплелись надо мной в мрачную арку, сквозь которую не проникал ни один лучик света. Я понимала, что это всё нереально, но ужас, от каждого шага, который приближал меня к чёрной дыре в конце тоннеля, сотканного из деревьев, плюща который оплетал всё, чего касался, раздирал меня. Я хотела броситься вон из этого непроглядного места, которое пахло хладной могилой сырой землёй только не той, что я так любила наяву, а той, что кишела червями. Змеи касались мох босых ног, делая со мной каждый шаг вперёд. Пауки лазали по стволам. Я чувствовала, как паутина оплетает моё лицо голые руки плечи, но закричать не могла. А потом я увидела зеркало. В том отражении на земле лежал мёртвый котёнок, которого я похоронила на поляне в лесу, но глаза его сейчас не были стеклянными, они мерцали чернотой. А потом появился огонь и опалил меня. Коснулся каждого участка тела. Я чувствовала, как трещит и лопается кожа. Запах тошнотворный тлетворный и закричала. Беззвучно. Срывая связки.

А потом я увидела его глаза. Взгляд прямиком из ада. Алый. Кровожадный. Беспощадный. И я боялась его зная, что он утащит мою душу на дно.

Шесть

Взрыв

Напротив, меня за круглым столом сидела дама весьма богатая. Это было видно по её прямой осанке. Изысканной одежде. Наманикюренных пальчиков. Губы алые. Глаза хищные. А голос, когда она задала свой вопрос, ударил меня в лёгкие. Я смотрела на неё не понимая, ослышалась или правда услышала о подобной просьбе?

— Зелье. Мне нужно приворотное зелье, — повторила снова Вайолет, когда я так и не ответила на предыдущую просьбу. — Скажите сумму и приступайте к работе.

Её дочь с ангельским личиком сидела напротив, рядом с мамой и смотрела на меня оленьими глазами. Страх. Первое что прочла я там. Тревога. Интерес. И чем дольше я смотрела в её милые наивные глаза, тем больше видела глубины. Её фарфоровая кожа покраснела, когда я не отвела своего взгляда. Она опустила его первая.

— Шарлоте необходимо жениться, но непросто на каком-то мужчине…

— Надо полагать, у вас есть кандидат? — в моём вопросе проскользнули злые нотки, но она сделала вид, будто не заметила моей ярости.

— Назовите сумму, — надавила Вайолет. — Я готова заплатить большие деньги, в которых вы, очевидно, нуждаетесь.

Она обвела своим хищным взглядом окружающее нас пространство и поджала губы. Но когда её глаза зацепились за моё платье, я готова была вскочить и прогнать отсюда весьма некрасиво и грубо.

— Я не занимаюсь подобным мадам, — с трудом сдерживая эмоции, парировала. — Я умею раскладывать карты. Видеть, что предначертано и рассказать, что сулит будущее, но не больше.

Резко словно её кто-то толкнул, Вайолет встала, опрокинув стул. Её глаза пылали злобой и, похоже, отчаянием. Эта дама действительно верила в то, что любовь можно получить с помощью какого-то зелья? Интересно. Но ещё более страшно откуда она получила эту лживую информацию? Кто распустил слух о том, что я могла разлить любовь по склянкам и продать за хорошую сумму? Подобное случалось со мной в прошлом и каждый раз заканчивалось весьма плохо.

Шарлотта вскочила вслед за своей мамой, которая смотрела на меня таким взглядом, словно пыталась убить.

— Шарлатанка. Обманщица, — выпалила Вайолет, утягивая свою дочь за собой.

Как только они покинули шатёр, я готова была сползти вниз со стула, чтобы меня никто не нашёл. Усталость с каждым днём давила всё сильнее. Те долгие годы, когда я путешествовала с гастролями, казались одним большим развлечением. Но теперь здесь я почувствовала разницу. Ощутила тонкую нить, которая клубком сворачивалась в моём животе и, сейчас переступив черту запретного города, она достигла апогея. Готова была взорваться внутри меня, оставив после себя кровавые ошмётки.

Выглянув из шатра, я поняла, нет больше желающих узнать, что уготовила им судьба и решила прогуляться. Моё внимание привлекла лёгкая кривая музыка. Я никогда не любила аттракционы, но здесь без них не обошлось.

Флажки. Красно-белые линии. Глянцевые лошадки. Позолота. Вокруг летит серпантин. Гирлянды мигают, а музыка она потрясает своей мрачной напевной мелодией. Зловещей. Лошади как настоящие с гривами и хвостами, в которые можно зарыться пальцами крепко сжать и держаться, пока кружишься. Карусель издавала не самые приятные звуки. Та мелодия напоминала мне нечто запретное. То, что сидело глубоко внутри меня. Подобная мелодия должна веселить призывать детей, но со мной происходило все наоборот, её звуки тащили нечто тёмное наружу. Там проскальзывали надрывные ноты, затрагивающие нечто живое тёмное спрятанное глубоко внутри.

А дети сидели на тех лошадках и смеялись, пока я смотрела на яркие расписные застывшие во времени макеты и слышала, как тьма струится по земле. Она достигает моих ног. Цепляется. Хватает. Та ситуация била по нервам. Во мне всё ещё сидел крик, который хотел вырваться на волю. Который хотел обрушиться на людей, сотворивших нечто непростительное. Непостижимое. Уродливое. Я жаждала покарать каждого, кто причастен к смерти. Кто позвал её. Пригласил в свою душу. Запятнал. Я хотела стать их палачом. Я хотела мести. Кровавой. И такой же уродливой.

Мои губы скривились в подобие улыбки, когда позади почувствовала мощное присутствие. Его сила словно настроена на определённую частоту в моей душе. Я знала Атласа так долго, а он даже не подозревал какие нити связали наши души.

«Он станет камнем преткновения для твоих убеждений. Он изменит твоё сознание. Заставит по-другому посмотреть на всё, что сокрыто на изнанке твоей души», — бабушка, она каждую минуту всё ещё сидела в моей голове. Предупреждала. Напоминала.

А я не слушала и не слышала.

— Ты передал приглашение так зачем снова преследуешь? — едва слышно вопрос сорвался с моих губ. Ветер услужливо подхватил те слова, показывая, насколько я измучена. Усталость там слышалась и апатия.

Когда он не ответил, я хотела обернуться. Заглянуть снова в ту силу его глаз, которую Атлас позволил мне впитать вчера. Жаждала найти опору и сделать её постоянной. И я хотела, чтобы он стал той опорой. Глупо. Бездумно. Он опасность. Тот, от кого я должна держаться подальше. Тот, кто способен разрушить.

— Думаю, ты не ту нашёл, — после долгого затянувшегося молчания добавила. Кивнула на дальний шатёр, в котором выступала Каро.

Его ответ словно кислота выжег моё дыхание. Лишил воздуха, словно кто-то резко перекрыл кислород.

— Мне ведьма нужна, а не актриса.

А потом его голос сквозь поры вошёл в мой кровоток и кислотой понёсся по венам. Один за другим по нарастающей в голове звучало: «Ведьма. Ведьма. Ведьма».

Ярость лавиной накрыла. Следом догнала следующая волна, которая оказалась более разрушительной чем первая. И так по нарастающей. Я опьянела от своей злости. Она словно хищный зверь раздирала меня острыми когтями изнутри. Вырывала куски мяса и бросала их безжалостно на пол. Но я хотела знать, о чём молчит Атлас?

— Скажи, Зафира, ты сильная, чтобы принять правду? — его голос едкими нотками пролился на меня.

Тихий шорох. Атлас сделал шаг вперёд, и я почти вскрикнула, ощутив опаляющий жар его тела. Хотелось упасть назад, словно я находилась на краю обрыва и не видеть, как далеко мне придётся падать и как больно будет, когда достигну дна. В тот момент я просто пожелала отпустить силу, которую показывала и отдать своё тело разум и мысли в его руки. Я хотела, чтобы Атлас стал моей крепостью. Его тело моим бастионом. Его руки моими нерушимыми стенами. А душа моей опорой.

— Это предупреждение, — хрипло на грани срыва или слёз выдохнула, едва повернув голову. Заметила его лицо рядом со своим плечом, словно Атлас вдыхал аромат моей кожи.

— О чём ты?

— Смерть животного, — он всё ещё не понимал. — Я нашла того котёнка только вчера. Он забрался высоко на дерево, не мог спуститься и мяукал от страха. Я полезла за ним спела песню, пока котёнок не спустился. А потом принесла в свой фургон. Кто-то убил его зная, что я испытаю боль.

Ясми, вот кому я должна была рассказать правду. Она единственный человек, в моей жизни, который не требовал ничего. Ясми никогда не смотрела на меня со страхом. Не осуждала. Не шепталась за моей спиной. Но я раскрыла частичку своей души неизвестному мужчине, который следил за мной. Который пугал. Который был моей тьмой и каждый раз утягивал всё глубже в свою глубину.

Я чувствовала вопрос, который повис между нами: «Почему ты рассказала мне?». Но не услышала его. Атлас давал мне право ответить, но я промолчала. Он не спросил. Я позволила себе не ответить, потому что где-то глубоко внутри понимала, как важно ему услышать моё признание. Атлас молчал о многом, я тоже хотела иметь в своей душе тайны, ответы на которые он может только догадываться, но не знать наверняка.

— Зафира, ты где? — услышала голос Ясми который растворился в следующих действиях Атласа. Он намотал мою косу на свой кулак, а потом прошёлся губами по обнажённой шее.

Ясми вышла к тому месту, где стояла я, когда Атлас скрылся во тьме. Уверена, лес принял его как своё родное дитя и ласково обнял. Обернуться — значит показать ему, как взволновало меня наше противостояние. И я обернулась. И я нашла во тьме глаза, которые наблюдали за мной. И я увидела блеск хищного оскала не улыбки, когда Атлас понял, насколько, меня взволновали его действия.

***

Вода всё ещё притягивала меня как бы не было страшно, но я любила её холодные объятия. Любила чистоту и силу глубины. Но теперь плавала только возле берега, который скрывал меня ото всех, кто мог выйти на поляну. Страх всё ещё сидел где-то под рёбрами и бил по нервам, но я не хотела бояться. Не могла. Как только позволю, тому чувству взять верх оно съест меня.

Смех донёсся издалека счастливой мелодией. На противоположной стороне появилась парочка влюблённых. Парень держал девушку за руку, когда они влетели на поляну. Увидев их лица, я прикрыла рот рукой. Шарлотта та самая девушка, которая только вчера со своей злобной чопорной мамой сидела в моём шатре, похоже нарушала правила, не собираясь привлекать богатого жениха.

Они смеялись. Брызгались водой. А потом парень повалил Шарлоту на землю и поцеловал. Я хотела выйти, понимая, что не могу наблюдать за дальнейшим развитием событий, когда почувствовала дрожь, пронзившую позвоночник. Она скользкой змеёй прошлась по коже, оставляя жгучий след. Атлас стоял за деревом на той стороне небрежно прислонившись к дереву и смотрел на меня. Я прикрыла обнажённую грудь руками, дрожа от пронизывающего взгляда. От холодной воды. От того, что пришлось затаиться. Ноги занемели. Разум рисовал картины, пропуская страх на поверхность, как ко мне пробираются невидимые руки, сотканные из скользких ламинарий готовые утянуть на дно.

Я могла выйти, но замерла под внимательным взглядом Атласа. Меня уже не волновало, что делала парочка молодых людей, только напряжение нить, которая тянулась от того таинственного мужчины, что преследовал меня на каждом шагу, который я делала и моей душой. Моими снами. Тех глубоких опасных моментов, когда мои сны были наполнены его образами. Его силой. Аурой. Тьмой.

Я так замёрзла, что не выдержав решила покинуть прохладу воды. Наплевать, что смотрит. Обнажённая, прикрывая одной рукой грудь другой бёдра, вышла, чувствуя его пробирающий взгляд на своём теле. Схватив одежду спряталась за деревьями и когда оделась, поняла, Атлас уже покинул поляну. Вскользь увидела, что Шарлотта с парнем уже перешли грань дозволенного и тоже сбежала.

Меня немного потряхивало от откровений сегодняшнего дня. От того как всё обернулось. Слишком много вопросов. Загадки. Тайны. Этот город словно обособленное королевство мрака и крови.

— Ты знаешь, как я не люблю сплетни, но Зафира, тебе следует быть осторожней, — смотря мне в глаза с испугом, говорила вечером Ясми. Я почувствовала удар от её слов. Не только я слышала сплетни, но в отличие от других верила в их истинность. — Звуки. Я слышу волков, по ночам, которые воют только к близкой смерти. Я вижу воронов, которые летают над лесом, что обступил стеной неприступной этот город, превратив его в крепость, откуда нет выхода. Вороны они предвестники смерти. Как и вой волков. Он пробирает до дрожи. Мои кости трещат переполненные страхом. Моё сердце стучит сильнее. Моя душа болит, Зафира.

Я смотрела на тот самый лес слышала, скрипучую мелодию ярмарки смех детей разговоры веселье и на фоне этого чистого красивого звука ложился слой тьмы. Туманом змеился из леса, когда заиграла надрывная волынка карусели.

— И не думай, что я не видела, как часто ты уходишь на озеро. Каждый раз всё дальше в лес погружаешься, — она смотрела на меня какое-то мгновение и когда высказала самый сильный страх, я уже знала мысли Ясми, словно прочла то, что крутилось назойливой песней в её разуме. — Боюсь, ты теряешь реальность, позволяешь горячей крови, которая бежит по твоим венам затмить разум. Я верю в твою силу сны и чувства, которые ты испытываешь, потому что знаю твои корни, но не уходи слишком далеко.

— Я не мама. Я не схожу с ума. Просто люблю лес…

— Как любила она…

— Озеро…

— Как и она.

Её грубый голос ложился поверх моих ответов, когда мы обе замолчали.

— Меня пригласили в Бакадимор.

— Откажись, — тут же покачала головой Ясми.

— Почему?

— Снова вопросы мучают да, Зафира? Хочешь не просто откусить небольшой кусочек и насладиться? Так не получится милая. Та правда, которую ты ищешь, она сожрёт тебя. Поглотит. И я боюсь, живой ты не выберешься. Не хочу потерять тебя. Не могу.

— Я знаю свою судьбу, Ясми, — сжав её руки в своих ладонях, упрекнула. — Бабушка давно рассказала, что ждёт меня и смерть не примет меня в свои объятия. Слишком рано.

Её лицо, сомнение. Ясми не подвергала сомнению мои способности. Мои сны. Она знала всё каждую тёмную тайну. Каждую тень в моей душе, потому что некому было больше довериться. И она приняла. Но сейчас в глазах Ясми читалось сомнение. Она не верила, что можно полностью положиться на значение карт и ничего не бояться. Ох, я боялась. Безмерно. Глубоко. Бездонна та дыра, которая подпитывала мои сомнения и гнев, но я не хотела идти другой дорогой. Должна найти правду. Ответ. Он один. И когда я вскрою его, как заражённую рану, возможно, утону в той правде, но не умру.

— Глупой меня считаешь? Думаешь, не вижу, как за тобой следят? Как тебя искушают?

В моих глазах вопрос. Её губы подарили мне уродливый ответ.

— Атлас в переводе с греческого выносливый. Несокрушимый. Он лавиной летит на тебя, и я видела, как вы кружитесь, когда находитесь рядом. Искры летят только это не то, в чём следует сгореть, Зафира. Они опасны те чувства, которые плывут между вами. Они воронка, а ты не птица. Не удастся над головой взвиться расправить крылья и улететь, когда его терпение лопнет и он взорвётся.

Ясми ушла переполненная отчаянием и злостью, а я ещё долго сидела на кровати и смотрела в окно. В голове бродили воспоминания, когда вот так девчонкой я сидела в ночи и видела того, чего не было на самом деле.

Блокнот. Карандаш. Мысли унеслись прочь, оставив образ единственный сильный неприступный. Его имя. Очертания тела. Сила рук. Мощь мышц. Глубина взгляда. Резкий, острый контур губ. Атлас кислота, которая выжигала во мне дыры. Плавила. А потом рядом с тем сильным образом я нарисовала девушку. Её коса была намотана на кулак, пока его губы оставляли след своего поцелуя на её шее.

В тот же вечер меня настигла судьба. Дала сдачу. Заставила споткнуться и упасть. Похоже, пришло время сделать крутой поворот в моей жизни и неважно, что я была против. Я убирала карты, когда вошла ещё одна богатая дама. Она посмотрела на меня презрительным взглядом словно находится здесь перечило самому её существованию. И когда высказала свою просьбу, я поняла, что бумерангом судьба предупреждала меня. Вайолет, не получив того, о чём просила, решила наказать меня. Проучить. И тогда мне бежать бы из того города, лес которого пожирал дома, забирал людей, искажал сознание, но не знала, насколько, масштабная война грядёт.

— Мне нужно самое сильное и мощное приворотное снадобье, — она положила на стол платочек и когда раскрыла, я подавила ярость, застрявшую в горле. Локон волос, кусочек кожи и ноготь. Прекрасный подарок. — Время ограничено. Мне нужен он завтра к вечеру.

— Забавно. Смешная шутка и я посмеялась бы, если не ярость от вашей наглости, — выдавила скрипучим голосом. — Я раскладываю карты и, если вам не хочется узнать превратности судьбы, прошу вас уйти.

Она округлила глаза, и я поверила каждой эмоции, отпечатавшейся у неё на лице. Прекрасная актриса. Потрясающая.

— Но как же? Вы ведь…?

— Я не занимаюсь ничем подобным, — прервав её, обрубила. — Больше того, удивлю вас, даже не знаю, как сделать приворот.

— Но вы же как-то смогли привлечь внимание мужчины? — злобно парировала дамочка. Она поднялась и достала из сумочки пузырёк. — Вот это вчера вы продали моей подруге, а мне, значит, не желаете помочь?

Она уже разошлась, привлекая внимание к моему шатру. Люди заглядывали, внутрь не понимая, что происходит, когда я услышала злобные тихие шепотки: «ведьма». Холод пополз страхом по коже, стелился в душе призрачным туманом, словно сквозь призму я чувствовала всё происходящее, когда появился Вори, а вместе с ним Ясми.

— Она отказывается оказать мне услугу, — повернувшись к Вори, закричала женщина. А потом подошла ближе и прошептала ему что-то на ухо.

Вори посмотрел на пузырёк в её руках, потом медленно повернулся ко мне. Не знаю, что я ожидала увидеть в его глазах, наверное, злость, сомнение, страх, но не блеск. Именно так он выглядел в тот момент, когда понял, что я могла принести ему хорошую прибыль. Вори тогда не выгнал меня, взяв с собой на гастроли. Ясми подошла ко мне и сжала плечо, когда Вори встал напротив, спиной к женщине и выпалил:

— Налей ей воды в пузырёк и продай.

Я видела, как загорелись глаза, он уже подсчитывал выгоду. Внутри я протестовала, но заметив тревожный взгляд Ясми, которая переживала за меня, подчинилась. Налила в склянку воды и продала женщине. Триумф на её лице заставил крепче сжать зубы и промолчать. Как только она ушла, я сбежала. Ушла туда, где не должна находится. Глубоко в лес. Он не пугал. Он принимал меня, как сделал это, когда Атлас скрылся, услышав Ясми. Лес он живой для меня был.

Я шла по тропинке босыми ногами чувствуя, как прохлада земли бьёт мои ступни, заряжает, бодрит. Я шла по новой тропе, потому что слишком сильно злилась. Потому что хотела сбежать. Ото лжи. От слов, которые липли к коже как проказа. Грязь.

Первое правило нельзя, когда сумерки накрывают землю бродить неизвестными тропами и опасно, потому что лес мог затеять игру и увести так далеко, что можно не выбраться. Но в тот вечер чувства взяли надо мной верх. Они опалили меня, заглушили тоненький голосок разума, который вопил остановиться, а я не слушала ещё быстрее, удаляясь от людей. Глубже плотнее погружаясь в неведомый лес. И остановилась только в тот момент, когда моё тело обдало холодом. Да разница была очевидна позади на шаг назад тепло, а впереди хладное дыхание. Но почувствовала я изменение, когда не заметив бревна преграждавшего дорогу, споткнулась, ободрав кожу и упала. Волосы запутались в кривых ветвях дерева, словно удержать хотели. Ветер опалил кожу.

— Тьма, — рванным голосом каркнул ворон.

Я вздрогнула, не ожидая увидеть его. Подняла голову и наткнулась на сумрачное здание. Оно казалось огромным. Дверь открытая пасть. Передо мной монстр, готовый пожирать. Я видела только тёмный безмолвный фасад, который уходил ввысь и скрывал свою вершину-голову в тумане. Поднявшись, отряхнула платье, приближаясь к тому покинутому всеми дому. Вход его оплели толстые лианы и красивые белые цветы. Их аромат сладкий приторный, который вибрировал в носу, привлекал меня всё ближе, пока не осознала, что опустилась на колени и склонилась вниз, ещё глубже вдыхая аромат, который пьянил.

Оторвавшись от земли, я посмотрела на свои руки, которые прижимала к стене, но вместо пальцев из ногтей вились лианы, которые врастали в камень. Сердце колотилось, как молот о рёбра, кода я попыталась вырвать свои руки из стены и упала на задницу. Руки вспотели. На лбу выступила испарина. В горле всё пересохло. Не знаю, как я встала, но поняла, что смотрю на лестницу. Она стояла в самом центре разрушенного дома, который напоминал мне старую церковь. Первые две ступени разрушены, словно кто-то специально пытался снести лестницу. Моя рука на перилах, когда впереди услышала смех. Невесёлый. Не так, как люди смеются. Замогильный. Протяжный. Ужасный. И я пошла за ним.

Поднявшись, оказалась перед большой дырой, которой когда-то было витражное окно. С неба на меня смотрела полная луна, освещая пол, по которому я ступала босыми ногами. Я боялась смотреть вниз, чувствуя, как там внизу по моим ступням скребутся какие-то жуки. Может, пауки. Или кто-то ещё. Посмотреть, значит, сделать то, что было нарисовано в моей голове правдой.

Мне не удалось надолго остаться в том месте, когда заметила белую тень. Я пыталась уловить то видение, словно призрак, дух скитался по этим разрушенным комнатам, но моё человеческое зрение не могло ухватить точный образ. Бабушка. Да именно то слово проплыло в сознании, и я даже не задумалась почему? Пошла за той тенью за жутким скрипучим смехом, пока не оказалась в помещении, похожем на личные покои. В голове туман. По краям сознания бродит та самая призрачная фигура, я всё ещё слышала гулкий смех, когда громкий стук заставил меня подскочить.

Обернувшись, заметила, что дверь закрылась, я вскрикнула, прикрыв ладонью рот, а потом увидела ворона, сидящего на подоконнике. Он держал что-то в клюве и когда я подошла готова была бежать со всех ног, но обернувшись наткнулась на своё отражение. Тогда осознала, что нахожусь в опьянении. Дурман кружил голову, подкидывая те страхи, которые сидели глубже всего. Сон мой пришёл в реальность словно родной гость. Я видела в своём отражении ту девочку так похожую на меня только в глазах огонь полыхал, а ладони её держали огненную сферу. Подняв свои руки, заметила тот же самый шар обжигающего пламени и попыталась скинуть его. Хотела закричать, но ничего не получалось. Мой рот пропал. Его запечатали.

В панике подняла взгляд, увидела своё лицо и изнутри завопила. С моего лица и правда стёрли губы, их просто не было. Ровный участок кожи вместо рта. А позади меня стоял Атлас. Он не касался, но в глазах я видела то же пламя, что всегда во снах. Демон он коснулся моей души и запятнал своей чернильной мглой. Теперь я стала такой же, как он.

Ворон вспорхнул, привлекая моё внимание и когда опустился на раму зеркала, я в очередной раз хотела закричать, но не получилось. На моём лице всё ещё не было губ. Ворон держал в клюве окровавленный кусок плоти, которая могла принадлежать человеку. Тогда я развернулась и направилась к выходу, но чем сильнее бежала, тем дальше становилась дверь. Я словно попала в лабиринт, который удлинялся, не желая выпускать меня на свободу. Дом хотел оставить моё тело себе. Я его пища. Я, душа которой он будет питаться, чтобы сохранить себя.

Семь

Бакадимор

Не думала, что очнусь. Как только сознание врезалось в меня молотом, сбивающим дыхание, хотела вскочить от страха, что лился по нервам. Не самое приятное пробуждение, но я рада была, что очнулась. Голова гудела, будто кто-то хорошенько треснул меня накануне вечера и заставил выпить песок с водой. Но не это заставило страх лавиной накрыть сознание, а взгляд дьявола, который сидел рядом, удерживая моё тело в своих объятиях словно в тисках.

Я смотрела на него как кролик. Жертва, оказавшаяся в силках. Ловушка его тело. Руки стальной канат. Взгляд металлический словно по моей коже прошлись острым лезвием. Я всё ещё находилась в старой церкви, которая вчера ночью стала для меня ужасным откровением. Бабушка Ружа я видела её образ. Печальные глаза словно она разочаровалась во мне. В моих поступках и это болью терзало изнутри. Что-то треснуло во мне, сломалось гораздо больнее, чем рёбра. Там внутри надрыв.

Я чувствовала, как желание к Атласу подавляет страх. Как нестерпимая потребность коснуться его попробовать вкус алых идеальных губ взрывается во мне, унося все страхи в глубину сознания. Тишина абсолютная. Только наши взгляды его руки на моей талии. Я не в силах сопротивляться позволила огромному телу Атласа согреть меня. Чувствовала твёрдость его мышц. Жалящий взгляд. Замерла, а он хрипло на выдохе:

— Зафира.

Слова мягкие. Мужчина нет. Я напряглась готовая бежать или, наоборот, готовая обернуться и вкусить губы, когда Атлас сильнее сжал свои руки вокруг моей талии. Наверное, секс с ним будет подобен урагану, который вполне возможно, просто разрушит меня. Но я не могла не думать о том каково находиться в его объятиях. Позволить сильным рукам бродить по моему телу. Целовать погружаться в меня на всю длину, чтобы наши тела слились в нечто единое. Целое.

— Боишься, — голос сталью коснулся меня, но то не вопрос был.

Атлас знал, что я в ужасе. Что моё сознание словно раздвоилось. Одна половина приняла сторону страха. Другая — заинтересованной казалась. Так же как пугал он манил. Меня что-то тянуло к нему. Что-то что я не в силах объяснить и преодолеть тот барьер.

Рука Атласа мягкой лаской прошлась по моим волосам. А шёпот, который проник в уши заставил тело дико дрожать, и я не знала насколько глубоко моё желание сбежать и насколько глубока потребность остаться. Проглотить его вдох. Стать его выдохом на моих губах.

— Страх всего лишь мысль в твоей голове. Но ты ведь знаешь, что он не без основания? Твоё сознание кричит: я опасен. А ты понимаешь, Зафира?

Моё имя на его губах заставило всё внутри перегореть и воспламениться с новой силой. Та часть, которая орала диким криком срывала связки: «опасность!», сгорела дотла. Не осталось больше ничего, кроме того глубокого голоса, которым он произнёс моё имя. Думала я в тот момент только об одном каков вкус его губ? Как он будет чувствоваться на моей коже? Горечью полыни или сладостью розы? И я знала ответ на свой вопрос, его поцелуй горький, словно яд будет, но мне он понравится…

Периферийным зрением заметила призрачный силуэт и это испортило момент. Это разорвало магнетический первобытный контакт наших тел. Я смотрела на длинный коридор, по которому вчера пыталась бежать и достигнуть двери и не могла понять, что произошло? Почему вчерашний вечер не укладывался в голове? Неужели я, как и мама начала сходить с ума? Лес? Животные? Моя сила возросла или я действительно позволила сознанию менять реальность? Возможно, именно этого боялась Ясми? Того, что я потеряю себя в том безумии, которое впитывала с самого рождения?

По телу поползли мурашки, когда я оторвалась от цепких рук Атласа и направилась за тем призрачным силуэтом, который скрылся в конце коридора. Я слышала позади осторожные шаги Атласа, но не стала оборачиваться. Если бы он был тем, кто хотел моей смерти я бы не очнулась. Не открыла глаза. Не позволила рассвету пробудить моё тело.

Коридор заканчивался, открывая огромную комнату с обвалившимися фресками святых. Крест стоял у стены старый уродливый, но не это привлекло моё внимание, а цветы, которые лежали на полу возле креста.

— Аяваска вызывает галлюцинации. Некоторые называют её лиана духов. Другие лиана мёртвых, — перехватив мою руку, произнёс Атлас. — Токсин, который содержится в стеблях дурманит, разрушает сознание. Погружает в те страхи, которые прячутся в самой глубине души и вытаскивает их на поверхность.

Он усилил хватку, когда я хотела вырвать руку и приказал мне в ухо:

— Посмотри на меня, Зафира.

Прикрыв глаза выдохнула и обернулась, позволив магнетическим волнам, которые возникали каждый раз, как только Атлас появлялся рядом овладеть моим телом. Одержимость. Я была одержима им. Самой мыслью о том каково это — окунуться в силу мощь и тьму Атласа. Он один вопрос. Его личность, загадка. Тайна которую я не раскрою, если он не захочет. Атлас не хотел.

— Что произошло вчера? — его голос гранит, который рушился на меня, впивался в кожу и саднил. Его глаза омуты тьмы.

Я молчала, понимая, что рассказать о бабушке, которую видела, как сейчас вижу его, не вариант. Первое и единственное что он подумает, я больна. Безумна.

— Твои руки в крови. Не лги мне, — не получив ответа бесстрастно выпалил Атлас. Он поднёс мои ладони к лицу и посмотрел на меня глубже. — Расскажи правду, я приму всё. Не утаивай, Зафира, ты ничего не понимаешь. Даже не подозреваешь, какая история связывает этот город и его жителей. Тебе не справится в одиночку.

Я всё ещё смотрела на ладони, пытаясь вспомнить, что случилось после того, как потеряла сознание. Ни одна мысль не хотела приходить на помощь. Я безжалостно рвала своё сознание скребла внутри, но ничего не вспомнила.

— Так расскажи мне, — попросила Атласа. — Я хочу знать правду. И я смогу справиться.

Мне показалось, я услышала недовольное рычание, которое вибрировало в его горле, но не сдалась. Не стала снова откровенничать. Теперь его очередь. Одна тайна моя. Одна его.

Атлас схватил меня за руку и потянул в сторону лестницы. Я не хотела подниматься наверх. Не могла снова видеть то зеркало образ, в котором пугал до дрожи. До мороза по коже. Когда он толкнул дверь, я услышала скрип петель. Понимала, что не должна возвращаться сюда, но, когда увидела кровь, словно кто-то рисовал кровавую картину, онемела. Пентаграмма красными линиями на полу. Символ зла. Той страшной убивающей силы, которая не могла коснуться меня. Никто никогда не должен совершать подобное. А в центре жертва тот самый ворон, сидевший на подоконнике. Я узнала его, по перьям, которые отливали серебром. Дефект что подарила его образу природа. И теперь понимала вопрос Атласа.

Подняв руки, посмотрела на пол потом на ладони, на которых запеклась кровь животного и всхлипнула. Слёзы? Их не было. У меня изнутри всё рвалось на части, пульсировало адски, а изо рта доносились всхлипы. Рванные. Хриплые. Приглушённые. И когда я готова была закричать, Атлас перекрыл своим телом алтарь, вжал мою голову в своё плечо, впитывая сильным телом мой крик. Я вопила. Изнутри вытаскивала всё, что болело всё, что кричало от ужаса и Атлас забирал те чувства. Перемалывал в себе, но меня не отпускал. Я поняла, что бью его по спине кулаками, а он не пытается остановить. Сжав в руках его кофту с силой, стиснула зубы и, развернувшись, готова была встретить своё отражение в устрашающей поверхности зеркала, которого не оказалось в комнате.

— Здесь зеркало стояло. Я видела себя в нём, — сорвалось шёпотом с губ.

Атлас ничего не сказал, взял меня за руку и потянул к выходу. Я позволила ему вести моё одеревеневшее тело. Когда мы покинули стены старой разрушенной церкви, я позволила ароматам леса наполнить мои лёгкие. Кислород казался сладким на языке. Приторный вкус, от которого блевать хотелось. Я так радовалась свежести воздуха тихим звукам леса ветра, что шелестом проходил по деревьям передавая их слова другим и не заметила, какой тропой ведёт меня Атлас. Когда мы вышли из леса, я готова была развернуться и бежать обратно. Но другая половина, которую манила загадочная крепость Бакадимор замок в скале рвалась вперёд.

— Приглашение твоё никто не отменял, — похолодев заметил Атлас, когда я замерла у кромки леса, не желая двигаться вперёд. Не хотела уступать ни одной стороне. — Ты должна уважать желания того, кому принадлежит город. Он ждёт тебя, Зафира.

— Почему? Зачем ты делаешь это?

— Что? — резко металлом вонзился его вопрос в меня.

— Преследуешь на каждом шагу. Когда ты рядом происходят странные опасные пугающие вещи, и я являюсь их главной целью. Ты хочешь причинить мне вред? Напугать?Уже сделал это, отпусти.

Его адский смех вызывал ужас и желание одновременно. Аспидно-чёрные волосы будто сама тьма коснулась его сейчас на рассвете, казались опутаны чернильной мглой. Вязкий гортанный голос, чтобы каждый, кто услышит хоть слово, сорвавшееся с его алых губ, был одурманен. Заколдован. Пленён. Он демон. Атлас наверняка продал душу дьяволу ради подобной сногсшибательно-головокружительной внешности. Не бывает столь красивых людей. Без изъянов. Без тайн. Уверена, если вскрыть его душу, мир захлебнётся во тьме, которую таит идеальный мужчина. Каждый секрет, который он оберегает кропотливо, складывая всё в себя, пустил ядовитые корни в его венах. Затопил сознание жутью. Но он хранит. Безмолвный. Глухой к вопросам других.

Я задохнулась тогда от нового образа. Словно выйдя из леса и оказавшись здесь, возле Бакадимора, Атлас скинул призрачную маску, показывая мне истинное лицо. И оно пугало. И тянуло. Манило. Я чувствовала страх. Я слышала шёпот в ушах неразборчивый, но сладкий он призывал поверить. Отдать свою историю в его руки. Отдать своё сознание его душе. Но я помнила Атласа его образ в своих снах и знала, к чему приведёт моё падение. Я разобьюсь. Я исчезну.

— У тебя нет выбора, Зафира. Подумай, ведь я мог отнести тебя сюда, пока ты находилась без сознания, и никто никогда бы не нашёл твоих следов, — от слов его меня пронзило очередной стрелой страха. Атлас протянул руку. — Есть шанс сделать это добровольно. Но если желаешь поиграть, я попринимаю вызов.

Он вскинул брови, но руки не отпустил. Ждал. Я заметила, как напряглось его тело. Если сорвусь с места в лес, он догонит. Атлас читал мои мысли по глазам, когда его губы разъехались в понимающей улыбке. Он испытал превосходство, когда я вложила свою ладонь в его руку.

В тот момент я плавилась изнутри от несправедливости злости и тока идущего от его ладони к моей. Я словно не его кожу чувствовала, а оголённый провод. Жар. Боль. Дикость. Я хотела возразить. Воспротивиться. Сказать, что это не победа. Я не сдалась. Моя крепость всё ещё стоит и не пала, но в тот момент, когда открыла рот, Атлас пронзил меня своим взглядом, который приказывал молчать. Который оплетал мои нервы, сжимал тисками железными, сдавливал грудь. Он понял, о чём я хотела сказать и дал ответ, от которого я прикусила внутреннюю сторону щеки. Молчать. Не возражать.

Если думала, что вчера была напугана, то теперь всё зашло гораздо глубже. Как только мы пресекли кованые железные ворота, моя кожа попыталась сползти с тела, словно меня облепила склизкая жижа. Токсичная. Она въедалась в мои поры с каждым шагом всё глубже. Грязь. Страх. Тьма. Всё это и являл собой Бакадимор. Крепость с тайной. Деревья здесь казались мёртвыми замершими во времени в том моменте угасания. Сухие. Корявые. Уродливые.

Я крепче сжала ладонь Атласа понимая, что нуждаюсь в той силе, которую он готов подарить. Не смотрела ему в глаза зная, что снова увижу там его довольство моей слабостью. Но самое зловещее — это тишина.

— Пугает да, Зафира? — его шёпот паутиной стелился вокруг меня. — Вил узнал, что в городе появилась гадалка и захотел увидеть тебя.

Интересно. Его слова то, что Атлас назвал меня именно гадалкой не ведьмой не колдуньей, а гадалкой насторожило ещё, больше.

— Вил владелец этого монстра?

Атлас бросил на меня взгляд оценивающий задумчивый, словно я задала правильный вопрос, которого он не ожидал услышать. Он остановился возле входной двери, но прежде чем открыть её взял меня за подбородок двумя пальцами, заставив смотреть ему в глаза.

— Отвечай, если он спросит. Не добавляй ничего лишнего и хорошо, если ты не станешь углубляться в его прошлое.

— Он ведь хочет, чтобы я разложила карты? — непонимание явно сквозило в моём полушёпоте.

Его пальцы сильнее сжали мой подбородок. Кожа в том месте пульсировала от лёгкой боли, и я готова была вырваться из захвата, как только Атлас пересечёт черту.

— Солги, — его голос как змей искуситель грубым приказом влился в моё сознание. — Ты хорошо натренировалась на городских простаках, которые охотно верили твоим лживым предсказаниям.

Атлас толкнул дверь, больше ничего не добавив и я задохнулась от горечи, которой был наполнен воздух. Тот густой аромат наполнил лёгкие. Проник глубоко под рёбра. Осел внутри. Я закашлялась. Атлас закрыл мой рот ладонью и прижал к своей груди. Я глазами вращала, как безумная, пытаясь понять, что произошло, но вокруг, как и на улице за дверью стояла мёртвая тишина. Она звоном в моих ушах оглушала.

И у меня мурашки по коже. И страх в венах. И я не хотела быть там, но сбежать не могла, Атлас с самого начала дал понять не выйдет. Он отвёл меня к раковине и стоял позади как безмолвный страж. Я отмывала кровь с рук чувствуя, как слёзы скопились в душе, но не позволила им пролиться. Розовые потоки воды стекали по белому мрамору, когда я безжалостно захлопнула дверь своего сознания с теми жуткими картинами. Стёрла пентаграмму. Алтарь. Кровь.

Атлас повёл меня по дому тихий мрачный острый. Он словно другой человек. Тот, кто правит всем вокруг. Тот, кто повелевает. Император. Да. Это слово пульсировало в сознании. Билось вместе с сердцем о рёбра.

— В одиночку передвигаться по дому запрещено, — голос глухой едкой сталью ударил меня. — Иначе твои прогулки с призраками, что прячутся в этих стенах, могут окончиться очень плохо.

Заметив картину, висевшую на одной из стен, я остановилась. Нечто знакомое было в чертах лица мужчины, который гордо восседал на красном бархатном кресле. Я оказалась спиной к Атласу, когда его дыхание опалило кожу, словно огонь он поднёс ко мне. И его губы на моём пульсе. И его зубы на моей шее. И мурашки по моей коже. И желание пульсирующей волной в крови затопило меня. И он вжал своё тело в моё. И я распалась на мелкие кусочки. А потом его ладонь остановилась на том месте, где у меня был знак — чёрное солнце. Бабушка нанесла его слева на боку для защиты и велела скрывать ото всех. Две окружности, которые пересекали двенадцать лучей, похожих на молнии.

Я чувствовала, как его указательный палец вырисовывает каждую линию, которая скрывалась под тканью платья. И это заставило меня задохнуться. А потом Атлас прочертил каждую линию из двенадцати. Он точно знал о том, что за символ оберегал моё сознание и я перестала дышать, когда Атлас шепнул свою правду в моё ухо:

— Чёрное солнце весьма сильный оберег. Его мощь защитит тебя от тьмы. От того, кто хочет причинить боль.

Атлас отстранился, отпустив меня подарив возможность снова дышать, и пошёл дальше, бросив подозрительный взгляд на портрет. Но если бы не наблюдала за ним, не заметила, как он скользнул своим острым взглядом по моему лицу. Тогда мысль, опасная в голове возникла, но я не позволила оформиться ей в слова. Не хотела, чтобы она обрела форму. Чтобы билась внутри моего сознания назойливой нарастающей паранойей.

А потом я сидела за столом мрачная атмосфера тихий хозяин, который даже не взглянул на меня, и женщина, что смотрела добрыми глазами. Пока все молча принимали свою пищу, я смотрела в одну точку снова и снова чувствуя горький аромат трав. Он повсюду витал в воздухе. Он в стенах этого дома был. В мебели старой и выцветшей. Серость. Мурашки по коже. Жути нагоняло молчание, только звон столовых приборов слышен был. Он бил мне по нервам. Я чувствовала на себе взгляд Атласа. Напряжение между нами, казалось вот-вот взорвётся и осядет ядовитым облаком на всех, кто сидел за столом. Когда наши взгляды пересекались, я почувствовала себя обнажённой. Казалось, Атлас знает меня. Видит насквозь. Словно не он в моих снах являлся тенью, магнитом, притяжением, а я в его.

Я молчала. Я ничего не ела. Не притронулась к напиткам. Ждала. Затаила дыхание, чтобы не чувствовать, как горечь входит в мой нос, оседает пылью в горле, а потом достигает лёгких и жжёт. Как только все закончили, я почувствовала свой вдох, что замер где-то в горле комом. Женщина ушла, оставив меня с двумя мужчинами. Слуги убрали со стола и когда голос Атласа долетел до меня, разбив тот призрачный кокон спокойствия, которым оплела себя, я вздрогнула.

— Вил просит тебя погадать ему.

Вытерев потные ладони о платье, я заметила, как Атлас поднялся, приказав мне рукой, следовать за ним. Он подошёл в безмолвному мужчине и отодвинул стул справа. Ноги дрожали, как и руки, когда я опустилась на место. А потом вспомнила, что при мне не было карт. Это отчасти помогло выдохнуть. Нет карт, нет предсказаний. Но я не учла того, что Атлас подготовился. Он отлично знал, что делает.

Протянул руку, в которой лежала колода. Не просто новых нет это те самые карты, которые подарила мне бабушка Ружа. Холодок пробежал по позвоночнику призывая оглянуться и найти ответ в глазах Атласа, но я сдержалась. Прикусила губу, чтобы не сказать лишнего и тогда готова была вскочить и бежать да только руки Атласа на моих плечах не позволили. Приковали к стулу.

Вил смотрел на меня мутными глазами, словно в зрачок ему ввели белое вещество. Его лицо испещрено морщинами глубокими древними. Его губы тонкой линией пересекали лицо сухие потрескавшиеся. Руки застыли в одном положении, крепко вцепившись в подлокотники кресла. Волосы седые. Я представляла себе мужчину лет пятидесяти мрачного загадочного, но не старика. Он угасал. Он был таким же, как земля и дом — пустым. Безжизненным. Словно нечто высосало саму душу сущность из его тела.

Грубые руки на моих плечах заставили оторваться от лица старика и сосредоточится на моих руках. Я хотела огрызнуться зашипеть как кошка на Атласа и умчаться со всех ног подальше из этого мёртвого дома, но не могла. Он не отпустит и если я попробую сбежать догонит, заставит остаться и сделать, то чего хотел он.

Без лишних слов я протянула колоду Вилу, чтобы он коснулся карт. Выбрал те, которые были его, чтобы я могла рассказать. Ответить на вопросы. И когда я раскрывала их одну за другой, моё дыхание прерывалось. Я уже не чувствовала стальной захват Атласа, потому что в моей голове билась какая-то сильная чёрная мысль из прошлого. Она словно птица хотела выпорхнуть на волю и дать мне правду горькую ту, которая накормит моих демонов. Удовлетворит жаждущую часть меня ту, которая искала ответы. Но я не могла понять. Не знала, не понимала, как открыть ту клеть и впустить в своё сознание истину.

Расклад из пяти карт перед моими глазами. Первая отображала состояние того, кто спрашивал — Вил. Она имела наибольший вес, с ней нужно было увязать остальные значения карт. Старший аркан «Повешенный» он вспыхнул в моём сознании. Я видела подобную раскладку карт, но не могла поверить. Нельзя разложить два одинаковых сеанса разным людям. И я никогда не гадала для подобных мрачных таинственных личностей, но могла поклясться, что видела уже подобный набор карт.

— Роль жертвы, — шёпотом с губ сползло и упало между мной и Вилом. — Ваша роль опасна и непоколебима. Я не могу сказать, кто стоит в прошлым тот, кто причастен, умышленно сделал подобное, но карты говорят о власти. Силе. Безумие.

Подняв взгляд, я встретила его мутные глаза и сглотнула, решив выпалить всё одним разом. Не желала больше оставаться там, где сам воздух душил меня.

— Беспринципный. Вы мыслите нестандартно и действуете только в своих интересах разрушающе для окружающих. Вы власть. Вы страх. Вы сила, с которой каждый должен мириться признавать и покоряться. А ещё эмоциональная нестабильность.

БЕЗУМИЕ. Да Вил выглядел именно таким и это напомнило мне частые уходы мамы в лес. Её нездоровую любовь к воде. Её манию оставаться одной избегать людей, и позволить сознанию диктовать иные правила. Она верила, что её мир другой. Не такой, как наш. Позволила себе упасть в могилу сознания из которой она не смогла выбраться.

Мои руки похолодели. По спине пополз змеёй холод такой ледяной и разрушительный, что мне хотелось свернуться и превратится в невидимку. Спрятаться от зла, что пропитало стены и коснулось меня. Чем больше я оставалась в этом доме, тем хуже себя чувствовала.

В могильной тишине я собрала карты и положила их в карман юбки. Потом поднялась. Атлас больше не удерживал меня, пригвождая к стулу, и я не стала спрашивать разрешения. Развернулась и пошла прочь, помня, где выход. Я больше не могла оставаться в том доме. Бакадимор — это монстр и он жрал меня так же, как церковь. Земля та, на которой стоял замок, она распространяла свою плесень дальше и затронула те места, которых не должна была касаться. Медленно то, что пропитало замок болью и уродством отравляло живую землю, заражало, питалось её цветом и дыханием ветра, превращая в унылую мёртвую почву, в которой ни растёт трава, ни цветут деревья, ни живут животные.

— Ты плохо слушала, когда я сказал, что в одиночку никто не ходит по замку.

Восемь

Библиотека

Ещё немного и я могла потерять сознание. После всей правды, которая въелась в мои лёгкие вместе с тем удушающим отравляющим ароматом трав привёл моё тело в полный дисбаланс. Я готова была уйти, когда Атлас преградил дорогу.

— Опасно в столь поздний час одной возвращаться домой. Дорога длинная, а ты не знаешь эти места.

— Не нуждаюсь в помощи, — мой голос туманом наполнен. Надломом. Потрескивающим диким напряжением. Страхом. Пропитан болью этого места, словно дом высасывал из меня душу, пока я находилась в его стенах. Мне нужно покинуть это место. Земля, на которой я находилась, она не казалась чем-то правильным и хорошим. Это место зло, которое витало в воздухе, отравляя всё к чему прикасалось.

Я отвернулась от него почувствовав, что начинаю сходить с ума. Глаза Атласа сейчас в них пламя вспыхнуло, и оно, казалось, реальней моих снов. Толкнув дверь, вывалилась на улицу, но если думала, свежий воздух станет моим утешением, снимет воспаление на коже, охладит лёгкие, которые горели, то ошиблась. Стало ещё хуже. На задворках сознания снова увидела призрачный силуэт, только не уверена, кто это был женщина или мужчина? Деревья казались при лунном свете корявыми руками, что росли из земли и хотели схватить жертву, которая пройдёт мимо ничего не подозревая. Я бежала так быстро, как только могла. Я чувствовала, как цепляются корявые уродливые ветви за мои волосы, пытаются оттянуть платье, остановить, замедлить и рвалась ещё сильнее.

Крик сорвался с губ или то писк был, когда на дереве увидела змею. Она смотрела на меня гипнотическим взглядом. А там у самых корней пауки и они казались огромными. С чёрными ногами и глазницами, наполненными дёгтем. Сферы их глаз светились чернильной мглой. Зажав рот рукой быстрее побежала, заметив кованные железные ворота. Толкнула и не позволила себе остановиться. Оглядываться тоже. Вперёд. Подальше от опасности. От страха. От боли. От трупного сладковато-кислого аромата, который вызывал тошноту.

Дорога в город, по которой можно было пройти только одна, но я не хотела столкнуться с её жителями. Они могут сделать много того, к чему я не готова. Ещё одна битва, в которой я проиграю. Нет. Свернула к лесу, позволив босым ногам, утопать в земле. Здесь она чистая была. Не запятнанная. Пахла жизнью. Силой. Мощью.

Я всё ещё находилась под глубокой дымкой наркотика, который вчера вдохнула и не сразу поняла, что бегу, продираясь сквозь лес. Остановившись чувствуя, как грудь разрывает от боли, прислонилась к дереву, ощущая его жизненную силу. Здесь жизнь всё ещё казалась красивой и яркой, но вскоре всё изменится и это страшило меня больше всего.

Лес помог очистить мысли. Развеять туман от того зловещего места. Бакадимор — замок в скале. Он держал в себе так много тайн кровавых которые терзали мою душу. И в тот момент я вспомнила глаза на портрете. Они красивыми были. И знакомыми. Но я снова отмела прочь ту мысль. Нет. Это невозможно. Мама никогда не покидала семью. Не нарушала правила. Не переступала границу закона. Она любила. Она обнимала. Она не могла скрывать так много тьмы в своём сознании.

«Но так ли это, Зафира?», — трескающимся, словно змея, прошипел внутри голос.

Почему Атлас привёл меня угрожая? Какую роль он исполняет во всём этом спектакле? Мою голову внутри разрывало от вопросов. Тайн, которые скрывали те места. Я перескакивала через поваленные деревья, когда что-то врезалось мне в спину. Я находилась уже совсем близко к нашему лагерю, когда произошло очередное нападение.

Ещё один камень, да я чётко почувствовала, как его осколок впился в кожу распоров ткань платья. Упала, вскрикнув, когда боль пронзила тело. Обернулась, заметив вспышку света. Кто-то преследовал меня. Проигнорировав боль, что пульсацией сумасшедшей вспыхнула на коже, вскочила и сделала пару шагов, когда увидела камень, лежащий под ногами. А на нём кровь. Моя кровь. Закусила губу, услышав треск веток, а потом вздрогнула, когда из-за дерева вышел он.

Первая мысль это сделал Атлас. Но я не могла спросить. А он не спешил ответить. Мои глаза метали вопросы, словно острые молнии, его рикошетом отскакивали. Не попадали в цель. Атлас знал круговорот моих мыслей. Он читал каждое слово в моём сознании, но молчал. Не отвечал. Не пытался объяснить своё присутствие. Или опровергнуть вину, которая пульсировала во мне. Он ничего из этого не сделал, поступив на триста шестьдесят градусов, наоборот, протянул руку, и я взяла её. И тогда поняла, что в тот самый момент заключила сделку с дьяволом.

В тишине, прерываемой лёгким гулом ветра, который подталкивал нас в спины, мы прошли оставшееся расстояние до фургона. Атлас всё ещё сжимал мою руку и это не волновало меня в той степени, в которой должно было. Не пугало. А стоило. Он не тот, с кем мне следует ходить. Не тот, к кому я могла привязаться и утонуть, потому что Атлас потопит. Он огромный корабль, перед которым я не смогу устоять. Погребёт меня под себя и не выпустит, пока не разрушит. Не сломает. Не услышит последний хрип мольбу, сорвавшуюся с моего языка.

А потом он отпустил, и я потеряла тепло. И я задохнулась, задержала на мгновение воздух в лёгких, будто только так могла остановить время и вернуть назад тот миг, когда наши ладони были сцеплены в прочный замок, а потом толкнула дверь и направилась к зеркалу. Обернувшись, я заметила кровь на спине. Рана болела, щипала, но я не могла её обработать, просто не дотянусь. Нашла на верхней полке бинт, смочила в тёплой воде, но ничего не получилось. Вода попала на рану, я зашипела. Тогда Атлас вошёл, заполняя собой маленькое пространство. Выкачивая весь воздух. Заставляя меня дрожать, и я уже не понимала от чего: была ли то ярость что сжигала мои вены? Или страх, который лился в кровотоке, заставляя сердце биться быстрее?

Забрал из моих рук ткань и принялся очищать рану, прежде опустив моё платье вниз. Заметив злой оскал на его губах, я схватила ткань спереди, чтобы не остаться обнажённой. Закусила губу, пытаясь не задать вопрос. Не сорваться. Не молить о правде, которой он определённо владел.

Тишина связала нас густой вязкой тьмой. Его прикосновения к моей коже жалили, словно как только Атлас дотрагивался, изнутри меня тянуло нечто запретное. Сильное. Покалывание. Чувство, название которому я не знала. Не хотела давать.

Я позволила ему поймать мой взгляд в зеркале и тут же пожалела. В его глазах вспыхнуло пламя то самое которое всегда там видела. Пламя, которое сожрёт меня. Раздавит и я ничего не смогу сделать.

— Я же предупреждал. Опасно бродить по землям, которые принадлежат замку.

Он прочёл недоумение непонимание в моих глазах. Губы сжаты. Скулы ходят ходуном. Рука, которой обрабатывал рану, сильнее прижала ткань к коже, и я зашипела сквозь зубы и это понравилось ему. Боль. Моя реакция. Его давление. Безумный круговорот.

— Зачем преследуешь меня? Почему постоянно следишь?

Атлас склонился и нагло так посмотрев мне в глаза, коснулся губами мурашек на моей коже. В тот момент я почувствовала себя обнажённой. Вспомнила его взгляд, когда Атлас наблюдал за мной, пока пряталась в воде, прикрывая обнажённую грудь ладонями. Сейчас всё казалось глубже и откровеннее.

— Потому что ты вторглась на мою территорию, Зафира, — его слова тот тон, который Атлас выбрал, они резонировали по коже, бегали по мне, пока не вошли в сознание и не осели глубоко под моими чувствами. — Потому что, ты опасна.

Его рука на моём плече сильнее придавила рану, но я только стиснула зубы, встретив пламенный взгляд.

— Бакадимор огромен и тот лес в котором ты так любишь бродить, принадлежит замку. И озеро. И старая заброшенная церковь. Всё, Зафира.

Каждый раз, когда он произносил моё имя, я воспламенялась и сгорала как птица. Обжигающе. Невыносимо.

— Какая же роль принадлежит тебе?

Атлас дёрнул меня за волосы заставив принять его взгляд, в зеркале опаляющий нервы, заставляющий дрожать лёгкие гореть, а сердце я слышала с каким ритмом оно гудело в груди.

— Ты видишь слишком многое, Зафира. И задаёшь правильные вопросы, на которые я не дам ответов, — голос вязкий как смола окутывал наши тела, сплетая вместе, и я вырваться должна сбежать, но приросла к полу. Атлас своим взглядом велел стоять на месте. Не двигаться. И я подчинилась. — Ты не готова принять правду. Слишком рано.

Его слова покрыты тайной. Взгляд жалил, бросая мне вызов, Атлас хотел, чтобы я ответила. Запротестовала. Доказала, что он неправ. Но я не понимала, насколько, глубоко готова глотнуть то, о чём прошу? Атлас прочёл каждую мысль в моих глазах. Его губы не дрогнули, но я заметила, как язык выскользнул и провёл по мягкой плоти моей кожи. Стон зародился в горле. Стон чистой жажды и какого-то необъяснимого дикого голода. Стон, которому я не позволила сорваться с языка. Я проглотила его. Но Атлас всё равно увидел это. Он прищурил глаза и когда отступил, меня обдало холодом. Потерять тепло его тела угрозу в глазах обещание в прикосновениях — мука.

Я позволила его образу в зеркале раствориться. Отпустила. Не просила о большем и когда дверь закрылась, увидела каким стало моё лицо. Алый румянец на груди. Налитые кровью губы. А глаза… Ох, чёрт мои глаза они пылали теми эмоциями, которым я позволила осесть во мне, когда Атлас прикоснулся. Когда он заговорил. Когда угрожал. Когда провёл своими губами, целуя мурашки на моей коже.

***

Я стояла под тугими струями воды, сложив руки в молитвенном жесте. Вода била под кожу ногтей покалывала, пощипывала. Мои мысли переключились на что-то неважное. На то с какой скоростью вода врезается в кожу. Какие эмоции я испытываю, когда чувствую, как плоть медленно отделяется от ногтевой пластины. Всё это нереально и лишь в моей голове, но я могла почувствовать обжигающую боль, которая появлялась в кончиках пальцев и распространялась дальше. Мой мозг не только моя крепость, но и моя тюрьма и когда я отпускала барьер, он вытворял очень странные вещи. Иногда я чувствовала будто не одна в своём теле. Словно делю себя с кем-то ещё, но понять наверняка не могла.

Вот почему слова Ясми так глубоко бездонно укоренились внутри: «Ты не должна ходить в лес и оставаться одна. Ты погубишь себя. Не иди той тропой, которой пошла твоя мама. Это приведёт тебя к концу, Зафира».

Во мне зрели те же корни, что проросли в маме со временем. Я ведь помнила, как всё начиналось — легко. Непринуждённо. Я даже не замечала её холодных пустых взглядов. Отрешённости. Пока поздно не стало.

Маленький клочок бумаги ждал меня на подушке. Записка. Всего одно предложение красивым каллиграфическим почерком. Каждая буква она словно была вырисована, что заворожило, и я не сразу погрузилась в то единственное предложение. Провела пальцем по каждой завитушке, представив руку, которая могла выводить подобные буквы. Тонкие. Изящные. Сильные.

«В библиотеке, что стоит возле леса, может быть много интересных дневников о прошлом этого города и его грехах».

У меня было три часа до того, как придётся снова играть роль местной ведьмы для тех, кто хотел заглянуть в будущее, но порицал мои способности. Тех, кто не ведал, о чём говорят мои знания. Если бы горожане только представили, на что способны мои сны они точно разложили костёр и сожгли меня заживо. Как салемскую ведьму. Как проклятую. Ту, что заключила сделку с дьяволом.

Чёрное платье с зелёными цветами в пол с развевающейся юбкой босые ноги коса длинная достающая до поясницы, а в глазах хмурый подозрительный взгляд. Я не верила этому городу. Не доверяла жителям. Боялась замка в скале. Мёртвых земель. А бабушкино предупреждение всё ещё клокотало внутри, раздирая меня на части. На куски. Но выбор уже давно сделан. Назад пути нет. Остаётся только ждать, когда Вори решит, что выжал из этого города всё, что можно и двинуться дальше. Я думала об этом и понимала, как больно уезжать будет. Не потому, что привыкла к городу. А потому что единственный человек с чёрными как смоль волосами зацепил мою душу, и я не представляла, как смогу уйти. Я могла признаться себе, что готова раствориться в другом человеке. Я помнила силу его взгляда. Мощь его мышц. Атлас тёмный мрачный он цеплял всё чёрное, что сидело в моей душе. Его тьма общалась с моей. Те стороны нашей души, которые запятнаны были чернью, они не просто по касательной прошли, они зацепились друг за друга и держались. И каждый раз, когда Атлас находился рядом, он не просто волновал, он взрывал меня изнутри. Плавил кости, разъедал, как кислота мышцы. Что-то в его взгляде будоражило меня. Что-то, что я раньше никогда не видела, не чувствовала. Что-то по чему я дико буду скучать.

Я шла со стороны леса чувствуя, как туман, который словно искусный змей укрывал землю и касался ног, преследует меня. Как трава щекотала ступни, а холодная земля обжигала голую кожу.

Толкнув дверь небольшой библиотеки, я услышала звон колокольчика над головой. Туман он со мной вошёл в тихое пространство старого дома. Здесь пахло бумагой старыми книгами и пылью. Приглушённый свет и много свечей, стоящих на столах. Мрачная обстановка она взволновала меня. Я любила свечи тишину и старые вещи. Они хранили в себе историю прошлого, которое могло быть весьма загадочным и коварным.

Казалось, я единственная кто находился внутри. Прошла вперёд, коснувшись пальцами полок с книгами. История. Романы. Детективы. А я искала нечто запретное. Секцию, которая будет спрятана в глубине этого мрачного тайного места. Ту, которую читать нельзя. Опасно. Чревато последствиями. Тихий шорох привлёк моё внимание. Присев увидела между книгами старушку, которая сидела за столом и спала. Да. Она тихо посапывала, держа в руках книгу, которая вот-вот упадёт с колен и удариться о пол.

Тихо ступая босыми ногами, я приблизилась к ней и хотела забрать книгу, когда всё внутри похолодело от страха. Тот момент. Порыв ледяной дрожи, он взялся из пустоты, но я почувствовала, как спина покрылась ледяными капельками пота, словно кто-то хотел причинить мне боль. Отвела взгляд, боясь увидеть того, кто стоит позади, когда рука старушки схватила меня за запястье. Нервы лопнули. Я вскрикнула и тут же прижала ладонь к губам, когда её глаза распахнулись и посмотрели в мои. Рот исказился в беззубой ужасной дикой улыбке, от которой страх свирепой змеёй полз по позвоночнику, оборачиваясь вокруг рёбер, сжимая сильнее так, что я кажется услышала их треск.

— Агата, отпусти девушку, — послышался позади спокойный уверенный голос. Я боялась обернуться, потому что не знала, чего ждать от старушки, которая с такой силой сжимала моё запястье, что уверена останутся синяки.

— Агата, — сталью пролился голос позади.

Старушка выпустила мою руку и зашипела словно змея, которая злилась, что потеряла свою добычу. Она ближе подтянула ту книгу, словно боялась, что кто-то может забрать её.

— Не стоит бояться, но советую не трогать книгу, — когда я посмотрела на девушку со стальным голосом, она улыбнулась, но в глазах её читалось настороженность. — Меня зовут Рошин. Вы хотели что-то определённое почитать?

Я выдохнула, позволив себе расслабиться плечи так напряглись, что мне казалось, их свело от страха, который свернулся той самой змеёй под рёбрами и мешал дышать. Давил. Больно делал.

— Зафира, — выдохнула. Эта девушка она казалась слишком молодой. И слишком красивой. Чёрные локоны волос кудрями спускались по плечам и груди. Глаза как у лани большие миндалевидные, но их цвет я не могла определить наверняка. Тоненькая худенькая изящная она казалась фарфоровой куколкой. — Мне интересно узнать историю вашего города. И замка.

Взгляд Рошин на секунду сверкнул, но я не могла сказать точно какие эмоции то были — подозрение? Или, быть может, злорадство? Коварство?

— Не думала, что ведьмы ходят по библиотекам и интересуются историей города, — протянула она сладким голосом.

— Не ведьма, — едким наполненным злости тоном прервала я.

Она прищурилась и смотрела, словно хотела вскрыть меня и вытащить на белый свет все мысли, которое хранил мой мозг. Долгое мгновение. Наши взгляды два воина, которые не хотели, не могли сдаться. Теперь я поняла, как обманчива может быть внешность то с каком металлом звучал её голос то с какой силой непреодолимой смотрела она на меня, показало, что Рошин фарфоровая кукла которую не так легко сломать. Я выдержала тот взгляд и не знаю, что произошло, но губы девушки дёрнулись в улыбке, взгляд немного смягчился и Рошин кивнула, словно принимала мою угрозу и одобряла то, как я была против, чтобы меня называли ведьмой. Это понравилось мне. Легло в душу как некий новый пласт, но я не знала, что конкретно всё это означает.

У меня никогда не было друзей. В детстве все только дразнили. А сейчас осталась Ясми, как и Вори, который обожал меня за то, какие деньги я приносила. Никого. Моя семья в прошлом я даже не знала где они, что стало с бабушкой, поэтому сейчас в тот момент почувствовала какой-то больной удар в солнечное сплетение. Он воздух вышиб из лёгких. Он неожиданным был. Сбивающим с ног.

— Почему замок?

Пожевав губу, я решила ответить полуправду. Вывалить все свои чувства без того, чтобы не подтвердить её первое мнение обо мне казалось опасным.

— Я была там и мне показалась интересна его история. Прошлое, которое хранят стены, может оказаться весьма интригующей историей. Я хочу её знать.

Казалось, мой ответ её устроил. Рошин повернулась, пригласив следовать за ней. Как и думала та полка оказалась запретной секцией и находилась в самом конце многочисленных стеллажей с одинокими книгами, покрытыми пылью.

— Здесь не так много, но все истории, наполнены событиями, которые происходил в городе много лет назад, — показав несколько полок, заметила Рошин. — Должна предупредить, страницы тех книг могут шокировать.

Тогда я не осознала в полной мере её комментарий. И это обернулось тем, что я нырнула в пучину боли потери и крови, в которую не хотела входить. Которой не должна была касаться. Которой не могла захлебнуться. Но я глотала каждую строчку словно это единственное, что спасёт меня от той дикой агонии, которая пульсировала в венах. Которая заставляла сердце биться в груди с перебоями, а потом рухнуть.

Мои пальцы с лёгкостью скользили по старинным корешкам книг. Я решила начать сначала. С самой первой строчки. С самого первого убийства. Бледная потрёпанная обложка. Затёртая. Многие касались её своими руками, чтобы впитать в себя историю того зловещего города. И я не стала исключением. Я стала продолжением. Человеком, который станет очередным хранителем истории, что наполнена тайной, которая заставляет душу дрожать от страха. Глаза наполнится слезами, а губы от силы слов покрыться корочкой оттого, как интенсивно я их кусала.

Старое кресло, пахшее плесенью, окутало меня пылью, но тишина, которая окружала, оседала, не давила, она сгущалась во что-то материальное и жуткое. И до того как я открыла книгу перевернула первую страницу, у меня ещё была возможность отступить. Оставить свою жажду знаний истории того, что случилось почему те земли мёртвые? Почему здесь так много тайн, но я перевернула мягкую обложку и упала в тот самый мучительный круговорот.

Девять

Церковь

«За всё время существования этого города и замка в скале, который был тут с самого начала, никто не знает, как он появился. Кто смог вырубить лаз в прочном камне и как смог возвести подобную крепость. Замок был изначально, а вокруг него уже начал разрастаться город. Он никогда не привлекал особого внимания, всегда держался в тени, но жители знали историю, тайну, которую хранила здешняя земля. Убийства они стали началом разрушения. Тем, что отправило жителей по тёмной тропе, и они не пытались выбраться просто потому, что не знали, как. Город никого не отпускал. Он словно цепями привязывал те души, которые хоть раз ступали на эту проклятую землю.

Первое происшествие произошло ровно двести лет назад, когда жестоко была убита молодая девушка. Убийца не был найден. Сто лет назад пропала пятнадцатилетняя девушка, тело которой нашли в глубине леса обвитое плющом. Убийца так и не был найден. С периодичностью в несколько лет пропадали люди, которых не находили. В участке имелись записи о каждом, кто пропал, но дела так и остались нераскрытыми. Никаких свидетелей. Никаких улик. Доказательств. Никто не понимал, какой тропой идти и где искать. Те происшествия, трагедии оставили отпечаток на городе и его жителях.

Многие слышали про туннели, которые располагались в Бакадиморе. Рассказывали, что в них можно было попасть одним единственным способом из замка, но никто не мог ступить на ту землю без приглашения её владельца. А они, считая себя владыками окружающих земель никогда не приглашали никого из горожан на свою землю. Возможно то сказки небылицы, которые рассказывали люди, но были те отчаянные смельчаки, решившие прокрасться в замок, и найти потайной лаз. Никто не вернулся. Никого не нашли.

Этот город окутал мрак и тайна. Происходили странные невозможные вещи. Далёкий лес разрастался со страшной скоростью. Он будто поглощал город в то время, как Бакадимор управлял каждым его шагом. А всё потому, что этот город живой. В нём чёрная душа, которая жаждет жертв, криков, агонии. Этот город имел своё лицо страшное сделанное из камня и настолько тёмное, что та вязкая мгла она не просто касалась каждого человека, она отмечала его как свою жертву. Добычу, за которой впоследствии охотилось. Здесь чувствовалась своя угнетающая убивающая позитивные мысли и улыбки энергетика. Недоступная человеку разрушительная сила, которая поглощала живые души.

Город воспринимал людей, как единую массу, которой мог питаться. Которую мог заманить в тёмные мрачные места и спокойно наслаждаться тем, как человек пытается выбраться. Переступив черту города, ты уже не сможешь вернуться назад. Ты окажешься в мире города. В его реалии. В его ужасе. Скрытая сущность города её легко почувствовать не только глазами, её можно услышать в том, как каркают вороны грозно, хрипло, словно на последнем надрыве. Как воют волки. Как колышется ветер, который скрипит по коже, будто боль хочет причинить. Или предупредить, но мало кто мог услышать предостережение. Да если и поймут, не станут говорить они промолчат. Город не позволит всем знать правду. Он словно ласковый родитель убаюкивает своих горожан, а если кто-то выбивается из системы, слышит заунывное предупреждение ветра или читает знаки, наказывает. Забирает. Стирает со своих улиц и наслаждается порядком.

Вольное порождение, которое никто не сможет объяснить. Рассказать. Объединить других против него, чтобы больше ни одна душа не могла зайти на эту территорию и прирасти к земле. Позволить городу окутать корнями душу и остаться в этой реальности навсегда. Будто если городу нравится поведение жителей, он молчит. Никого не забирает. Довольствуется тишиной питаясь только чувствами, которые люди копят в своих душах, но если городу не нравится развитие сюжета, он забирает людей, чистит улицы от ненужных нарушителей и стирает память о них. Те дела, которые так и не раскрыли покрываются пылью на полках, в участке про них знают, но те знания так далеко в подсознании, что дела просто лежат, напоминая, что когда-то те люди воспротивились и были потеряны».

Мурашки бежали по коже, а внутри что-то зловещее поселилось после того, как я впустила в своё сознание историю этого города. Я ненавидела каждое слово, строчку, предложение, потому что те буквы были впитаны моим мозгом, а услужливое воображение уже рисовало картины прошлого. Кровавого. Тошнотворного. И я болела теми воспоминаниями. Захлопнув книгу, вскочила на ноги, но не смогла уйти. Хотела понимать больше. Ненавидела себя за это, но не могла не узнать. Мало мне было яда, что хранили мёртвые земли. Я жаждала захлебнуться.

Указательным пальцем проводила по корешкам книг, но так и не нашла ни одной, которая бы рассказала о старой заброшенной церкви, в которой я потеряла сознание. Церковь, которая камнем поселилась в моём животе и тьмой засела в мыслях. Я всё ещё помнила кровавую картину пентаграмму число зверя. Каждое изображение всё чётко отпечаталось в сознании.

Постукивая пальцами по деревянному столу, я ждала Рошин, потому что узнать о церкви от других источников не представлялось возможным. Она казалась хорошей. Да именно так. Хорошая. Не злая. Не презирающая. Я спорила с собой и уже почти убедила, что не нуждаюсь в истории, которая, несомненно, будет такой же пугающей и мрачной как история города, когда развернулась и услышала стальной голос, ударивший мне в спину:

— Могу я помочь?

— Нет. Спасибо, — обернувшись ответила, но заметив прищуренный взгляд и вскинутые брови Рошин, закусила губу.

— Мне показалось, ты хотела о чём-то спросить, — она поставила локти на стойку, положила на ладони подбородок, призывая к ответу. — Смелее. Я не кусаюсь. Агата всё ещё спит. Больше здесь никогда нет, так что…

Её предложение повисло в воздухе, и тогда иррациональная часть меня толкнула изнутри, призывая ответить. Получить то, чего жаждал мой мозг.

— Заброшенная церковь та, что в лесу, её истории нигде нет.

— Как ты узнала о ней? — последовал незамедлительный вопрос. В её глазах недоверие. Поза немного напряжённая. Но я решила рассказать часть правды. Снова.

— Гуляла по лесу и наткнулась на разрушенное здание. Люблю подобные тихие покинутые всеми места, поэтому решила пройтись по заброшенным коридорам. Словно человек давно не ступал туда, но стены они определённо хранили в себе знания прошлых столетий. Видели так много что мне хотелось прикосновением прочесть те истории. Понять, что привело к сегодняшнему дню, — закусив губу я решила сделать ещё один шаг. Опасно с моей стороны доверять тем, кого не знала, но я так устала от одиночества. Кроме Ясми у меня никогда не было никого. И я боялась, что однажды останусь одна, потому так отчаянно цеплялась за предложение чего-то светлого от Рошин. — А потом я нашла цветок. Он пах так сладко, что я не сдержалась и долго сидела на разрушенных ступенях, вдыхая его аромат. После…

— Потеряла сознание, — когда я запнулась, вспомнив о своём пробуждении, внезапно голос Рошин расколол кокон моих мыслей. — Очнулась спустя двенадцать часов и не понимала, что произошло.

В её словах не было вопроса, но я всё же кивнула. Я рассказала о потере сознания и жажде знать историю, что хранила земля, но умолчала о мужчине, который на утро смотрел в мои глаза. Который касался меня, прожигая кожу опаляя заражая теми вязкими чувствами, которые полыхали словно необузданная стихия внутри меня.

— Хочу понять, какую тайну скрывают стены той церкви.

— Это не подведёт тебя к разгадке, — мрачным тоном парировала Рошин.

Она вышла ко мне и направилась в то место, которое я облюбовала. Села в одно из кресел, предлагая свободное. Её взгляд обратился к окну, за которым стоял неприступной стеной лес. Иногда мне казалось он подступает ближе, словно хочет поглотить этот город. Сделать нецивилизованным и мрачным таким каким являлся сам. Первобытным. Необузданным.

— Проклятие, — едва слышный шёпот коснулся меня в темноте. Лёгкое колыхание свечи добавляло теней, которые бродили по стенам, пытаясь коснуться меня.

— О чём ты?

— Проклятие старой ведьмы историю которого я знаю только потому, что услышала от местных горожан. Я приехала в этот город десять лет назад и до сих пор не смогла разгадать таинственные исчезновения людей. Ты даже не представляешь, как часто это случается особенно с теми, кто приезжает к нам погостить.

По мере того как Рошин рассказывала свою историю, я слышала, как стучат капли дождя по крыше. Чем больше нарастало напряжение в её рассказе, тем сильнее давила тяжесть дождя. Капли словно железные маленькие шары капали с неба, барабаня по крыше.

— Чего ты добиваешься, Рошин? — чувствуя, как по позвоночнику тонкой змеёй ползёт страх, спросила. — К чему твоя исповедь?

— Предостережение, — был её простой ответ. — Ты ведь не просто так ищешь ответы из прошлого? Я не жду правды, но хочу предупредить, здесь нечто гораздо большее, чем история. В каждой из них, тех, что ты прочла, есть правда. И она намного больше, чем ты можешь вообразить, Зафира.

Её взгляд, когда Рошин наконец замолчала, меня опалил. Она смотрела так, словно видела гораздо глубже. Будто подняла мою кожу, пробралась в кости и смогла узнать, насколько безумной была моя жизнь. Кого я потеряла. Как тосковала. По кому томилась. Тряхнув головой, я поняла, что и правда не найду ответы, узнав историю прошлого. Это только ещё больше отдалит меня от правды. Все те жуткие предания и истории они казались слишком кровавыми и ужасными, чтобы быть правдой. Уверена тот, кто писал все книги про город и замок Бакадимор позволили своему воображению взять верх, чтобы напугать впечатлительных читателей. И я напугана была. И я страшилась снова оказаться на мёртвых землях Бакадимора.

Казалось, дождь сечёт как острый нож, когда я вышла на крыльцо. Позади осталась только мрачная горькая история одна из многих которая объединяла этот город. Его земли. Его молчание и неправильность. Вот тогда я и вспомнила слова Атласа о том, что всё в этом городе принадлежит замку. Бакадимор пожирал, заражал своей тьмой каждый уголок, а лес подступал ближе, разрастался, пытаясь противостоять яду, который шёл из замка.

Дождь въедался в мою кожу. Он оседал во мне. Пытался пробраться внутрь словно живой разумный организм, и я разрешила своему мозгу сделать это. Представить словно та небесная вода, которая от гнева сильнейшей ярости богов исходит на землю, омоет моё тело. Проникнет внутрь за изнанку души туда, где сокрыты моиистины правила и секреты. Позволит смыть огонь, пылающий в крови, смрад зловонный, которым наполнились ноздри тяжёлый комок, засевший в гортани. Он рвал меня изнутри. Резал нежную плоть. А я позволяла, не пытаясь проглотить. Знала, если позволю, всё внутри сгорит и больнее будет ещё больше. Невыносимо. На пределе.

И я позволила мыслям о другом мужчине пронзить тьму от историй, которые поглотил мой мозг, словно голодный зверь впитал в себя, изменив навсегда что-то внутри души. Словно скользнул своим чёрным щупальцем вокруг сердца. Запятнал. Оставил невидимый, но я чувствовала тот след. Атлас. Его имя скользнуло по мне грубыми руками стальным тоном и мрачной решимостью во взгляде. Обернулось внутри и пульсировало. Я не видела его сегодня. Не чувствовала и это задевало незримые струны в моей душе. Это знание задело зацепило за что-то живое, потянуло, заскрежетало внутри, отдалось пульсацией.

Я позволила грязи под ногами хлюпать. Платье промокло, как и волосы. Мне нравилось это. Дождь лил стеной непроглядной. Такой сильный. Болью по коже стучал. Но я наслаждалась пустыми улицами в городе. Молчанием. Шумом бесперебойным стихийной природы. Я дышала свежестью. Едва уловимым ароматом смолы ёлок и сырой земли. Он кружил голову. Дурманил. И когда я добралась до своего фургона, почувствовала его присутствие. Он следил за мной. Провожал. Зачем? Я не обернулась. Не позволила понять, что чувствую его. Только потому, что он ждал.

Лёгкая улыбка изогнула губы, когда я толкнула дверь и вошла внутрь. Тихо передвигаясь, чтобы не разбудить Ясми скинула мокрое платье, накинув на плечи халат, волосы завернула в полотенце. Легла в кровать, позволив создать вакуум тепла, но не могла оторвать своего взгляда от окна.

Дождь нарастал по экспоненте, а потом начал убывать. Медленно. Тихо. Словно шёпот. Ночью я смотрела на луну. На то, как приближается лес, будто живой организм, он разрастался с такой скоростью, словно хотел поглотить этот город, тогда я услышала тихий писк. Скулёж, а потом поняла, что это был плач женщины, который терзал мою душу.

Я не задала ни единого вопроса, позволив ей плакать. Ясми так много держала внутри, что иногда я боялась за неё. За её душевное равновесие больше чем за своё предполагаемое безумие. Понимала гены ненормальной матери в моей крови в моём ДНК, но Ясми она другая.

— Я устала быть посмешищем, — всхлип хриплый на грани срыва. Закусив губу, я откинула одеяло, позволив полотенцу остаться на подушке прилегла рядом с ней и прижала к себе. — Устала оттого, что надо мной всегда смеются. Потешаются. Обижают. Я так устала, Зафира.

Я укачивала её в своих объятиях, расчёсывая пальцами густые волосы. Всхлипывания терзали. Они тягучей смолой капали прямо в мои поры, просачивались в кровоток и проходили через сердце, оседая на дне. Отравляя. Причиняя боль. А потом она сказала то, к чему я была не готова.

— Я хочу сбежать и больше никогда не возвращаться в это место. Я хочу обрезать свою бороду. Сделать всё, чтобы быть похожей на обычную девушку, которую не примут за урода, — всхлип сотряс мою грудь, сдавил рёбра, когда я закусила губу сильнее, прижимая её тело к себе. — Меня ведь ни разу не целовали. Не любили. Не смотрели таким взглядом словно я весь мир для кого-то.

Я чувствовала, как по моим щекам текут слёзы. Я оплакивала всю боль вместе с Ясми. Слушала её хриплый надорванный смех. Он горький был. Противный. Он когтями прошёлся по моей груди, словно хотел распороть грудную клетку, выпустить кишки и смотреть, как я задыхаюсь от агонии. Луна сместилась на небосклоне, пока Ясми тихо засыпала в моих руках, а я всё смотрела, как по небу плывут облака, не понимая, как исправить всё? Как позволить ей обрести то, о чём она просила?

Десять

Озеро

Для меня сны уже давно стали неотъемлемой частью жизнь. Не просто сон, а намного больше и глубже. Каждый из них были сотканы тьмой. Чернильной мглой, которая бурлила в моей крови безумием. Во снах я приходила, оказываясь в тех местах, которых не знала. В которых не должна была появляться. Видела настоящие события, разговаривала с реальными людьми. Злыми. Страшными. Опасными. Играла с огнём, который обжигал кожу и просыпаясь в реальности, я ещё долго чувствовала отголоски той агонии.

Сегодня моя голова словно чугун. Туман. Реальность так тесно переплелась с теми ночными видениями, которые этот город усиливал во сто крат, что орать хотелось, пока связки не порву. Выть одинокой волчицей, которая потеряла часть своей души. Мой страх полз всё выше, оплетая тугими корнями все внутренности. Страх, что я близка к тому краю, на котором находилась мама, когда решила сделать последний шаг и сигануть в пропасть. Уверена, она знала, что упадёт. Понимала внизу земля твёрдая, но принимающая. Мама чётко осознавала свои шаги и хотела этого — разбиться. Заглушить голоса в голове. Освободится.

Мне казалось, чем больше я читаю о прошлом, тем глубже ухожу в тёмный омут страха. Тревожное чувство не покидало меня ни на секунду и когда услышала хлопок, сердце замерло в груди. Живот напрягся, а по венам огненной выжигающей волной пронёсся страх. Пульс колотился в горле, когда я отложила книгу и поднялась на ноги.

Я знала, что здесь бывает только Рошин и та старушка Агата, оберегающая старую книгу на её коленях, но всё равно впустила страх позволив просочится сквозь поры. Медленно, тихо ступая по старым половицам, вышла в проход удивившись, когда увидела пустое кресло. Слишком зловеще, казалось, словно кто-то накинул на это место той самой жути или то были истории, которыми казалась переполнена моя душа? Те жуткие мистические рассказы жителей города о многочисленных смертях. О старом кладбище. О потайных тоннелях в горе, в которые можно попасть только из крепости Бакадимор. Я напиталась тьмой тех историй, и теперь всё казалось слишком зловещим.

Слова застряли в горле. Язык прилип к нёбу. Я не могла выдавить ни слова в этой сгустившейся въедливой тишине. Она ненормальной казалась. Так не бывает. Абсолютное затмение. Чувства обострились, а в голове затанцевали демоны по моим нервам. Они били. Рвали. Дёргали. И я понимала, ещё немного закричу. Только так могла выпустить на волю своё безумие и не свихнуться. Не позволить тем демонам шептать в моей голове мерзкие грязные вещи.

Остановившись у пустого стула, я увидела книгу, которую так рьяно охраняла Агата. Склонилась и взяла её в руки. Страницы старые. Бумага пожелтевшая. От неё пахло плесенью и сыростью и мне чёрт возьми понравился тот аромат. Он подлинный был. Он историю в себе хранил. И я хотела её увидеть. Поглотить так же, как сделала с остальными книгами из запретной секции, которая была, но её никто не касался, словно открой они книгу, и все демоны, сидевшие в ней, вырваться на волю. Хотя может, это я неосторожно вела себя и выпустила беду?

Открыв книгу, я увидела красивый почерк. Не книга. Дневник. В моём горле свербел запах плесени сырой и землистый, когда первые строчки коснулись моего сознания. Глаза так быстро впитывали в себя те отрывки, что я задохнулась, когда на моей руке сомкнулась рука.

Крик вырвался из горла. Тот самый который так долго сидел внутри. Книга выпала из рук, ударившись о пол. Обернувшись, я увидела Агату с открытым ртом. Она словно тоже кричала, но из её горла не доносилось ни звука. У неё не было зубов, как и языка. Вот почему я не услышала никакого крика кроме скрипучего гнева. Ей не понравилось, что я взяла книгу. Коснулась. Открыла. Прочла.

Сердце билось в груди так отчаянно, что мне стало не хватать воздуха. Я попыталась отнять свою руку, но Агата держала сильно словно стальные тиски. Свободной рукой я разжала её пальцы и вырвалась. Она смотрела на меня с такой ненавистью и гневом, что мне было плохо. Развернувшись, я выбежала, толкнув по дороге Рошин вошедшую в дом. Лес — вот моё спасение. Ноги несли меня прямо туда как бы я не сопротивлялась. Я бежала на пределе своих сил и возможностей. Мозг просто отдал команду, которую тело тут же исполнило. Прислонившись к стволу дерева, я полной грудью вдыхала аромат земли и листьев травы под ногами и цветов. Закрыла глаза чувствуя, как кружится голова так быстро и отчаянно. Я сползла по стволу, чувствуя грубую кору, опустила голову между ног, когда услышала хруст веток.

— Агата причинила тебе боль? Что произошло, Зафира?

Сглотнув я встретила взгляд Рошин не зная, что сказать. По сути, ничего не произошло и всё же было нечто настолько неуловимое тёмной тенью скользнувшее по коже и свернувшееся под рёбрами. Но я не понимала, как высказать то чувство. Как объяснить?

Рошин подошла ближе и опустилась возле меня на колени. Она взяла мои руки, дрожащие в свои, и зажала между своими ладонями. Спокойствие струилось из её глаз и проникало в меня.

— Не стоит лгать, я ведь знаю Агату и несмотря на то, что она старая дряхлая душа всё ещё может причинить боль. Единственное почему она могла так отреагировать…

— Книга, — тут же вспомнила я. Рошин кивнула и прищурилась, ожидая от меня правды. — Я услышала какой-то звук, он привлёк внимание. Вышла в комнату, но её кресло было пусто. Я увидела на сиденье ту книгу, которую Агата оберегала и решила посмотреть, когда она схватила меня за руку. Она не причинила мне боли…

— Но напугала, — выдохнула Рошин. Её глаза в них так много знания было, что мне стало неуютно. — Пойдём.

Она поднялась, потянув меня за собой. Поднявшись, я отряхнула листья с платья.

— Куда?

— На ярмарку, — улыбнулась она, показав две ямочки на щеках.

Я только кивнула, понимая, что хочу отвлечься. Забыть. Развеять туман страха, который всё ещё сидел внутри и давил. Рошин не отпускала мою руку, думала сбегу, пока мы шли в направлении города. Главная улица. Молчаливые упрекающие взгляды, на которые Рошин плевала. Она словно не видела других, когда мы появились. Я сделала тоже самое, потому что посмотреть было на что. По обоим сторонам от улицы тянулись всевозможные палатки с красивыми ужасными и невероятными украшениями.

— Все готовятся к Самхейну.

Да я видела паутину черепа пауков и много оранжевых тыкв. Всё смотрелось так красиво, что я просто упала в ту ауру, предвкушая основной праздник. Некоторые продавали вкусные сладости, Рошин купила нам два яблока в красной глазури. Сладкая вата. Выпечка, сладости, напитки. Мне нравилась атмосфера. То с какой настойчивостью другие смотрели нам в спины, не заговаривая, тогда я и заметила, что Рошин горожане тоже игнорируют. Как это часто случалось со мной. Я посмотрела на неё другими глазами, но не заметила каких-то отклонений.

— Почему никто не разговаривает с тобой? — спросила. — Если я тому виной не стоит так жертвовать, Рошин. Ты и так сделала для меня очень многое.

Она сжала мою руку в своей ладони и когда заговорила, я уловила в голосе надлом. Он заполнен болью был. И отрешённостью. Пустотой.

— Они болваны вот и всё. Думают я ведьма хоть и не гадаю как ты, но моя кожа и цвет волос так похожий на твой пугает людей. Поэтому библиотека мой дом. То место, которое я люблю и оберегаю. Мало кто решается туда приходить ещё меньше тех, кто жаждет изучать историю города.

Им нравиться, что всё тихо. Они слишком суеверные и думают, что тот, кто тревожит прошлое, обязательно разбудит нечто более злое и опасное.

Я кивнула, принимая её ответ, и осознала, что девушка права. Я тоже думала об этом тревожить похороненные знания не самое лучшее решение, но теперь уже слишком поздно отступать. Мы отчаянно веселились, рассматривая окружающие украшения к празднику. Между нами протянулось то, что можно назвать дружбой. Так как всегда я была одна, не знала, что это может стать моей привязанностью. Рошин оставила меня сказав, что встретит у лавки с тыквами и я согласилась привлечённая вниманием к мужчине. Атлас. Это был он. Мне казалось, если он находился рядом, я всегда это чувствовала покалыванием по коже. Дрожью по позвоночнику. Быстрым сердцебиением. Жаждой в горле.

Я была заворожена тем моментом. Атлас в белой тунике и чёрных брюках выглядел не просто прекрасно. Его образ впитал в себя всё самое откровенное развратное и притягивал внимание. Я замечала, как смотрят на него девушки, но он игнорировал каждую. Даже меня. И это больно кольнуло внутри. Заставило туго натянуться нить, которую я выдумала. Я решила, что он дьявол. Потом спаситель. Снова дьявол, пытающийся утопить меня. И снова спаситель. С Атласом у меня были эмоциональные качели. Меня кидало из крайности в крайность. В тот момент, когда он развернулся и направился вдоль торговых палаток к лесу, я поняла, что не смогу удержаться.

И тогда я позволила телу победить, ведь разум хотел того же. Атлас скрылся за деревьями свернув на тропинку, и я не должна была следовать за ним, но не смогла укротить жажду, узнать куда он ушёл. Лес встретил меня тишиной и тенью. Постепенно чем глубже я погружалась в его чащу, тем дальше оставались голоса людей. Звуки ярмарки веселья и песен. Той тропой которой ходил Атлас, я шла впервые. Тропинка казалась нехоженой заросшей травой, но я чётко знала, что он прошёл здесь. Похоже, лес у нас в крови. Он также болен прогулками в тихих ничем не осквернённых местах. Здесь воздух казался чище. Слаще. Дурманил голову.

Озеро. Его конечный пункт, озеро. Не то, в котором я любила плавать. Оно скрывалось за утёсом. Камыши словно ограждение окружали берег. Я видела даже кувшинки. Тишина. Уединённость. Здесь хорошо оказалось. Я спряталась за большим стволом дуба, прижалась ладонями к грубой коре и выглянула.

В тот момент, когда он потянул белоснежную ткань туники, я должна была сделать множество вещей и первая из них развернуться и уйти. Не смотреть. Не позволять своей развратной стороне той, что хотела насладиться его телом увидеть каков он без рубашки взять верх. Но я позволила. А потом не смогла остановиться. Не хотела закрывать глаза и не видеть.

Мышцы на груди перекатывались от его движений. Сила его тела она снесла меня с ног. Выбила дыхание. И я услышала, как участились мои вдохи и выдохи. Быстрые. В такт пульсу, который бил по нервам со скоростью сто двадцать ударов в минуту.

Атлас двигался так плавно и грациозно словно пантера. Опасный. Хищный. Грубый. Я прикусила язык не в силах оторваться. Когда он потянул вниз штаны, облизнула пересохшие губы. Подобная красота твёрдость и уверенность пьянящая смесь. Мой голод иного рода тот, который я каждый раз испытывала в присутствии Атласа, взорвался внутри. Превратил мысли в кашу. Тело в воск. Напряжение в каждой точке. Стон боли страсти или нужды засевший в груди там, где лёгкие вбирали в себя воздух и отдавали через горло рот сквозь зубы, сомкнутые с такой силой, что больно стало, опалял внутренности. Сжигал.

Я смотрела, как перекатываются мышцы на его руках. С какой силой Атлас расставил ноги. И единственная мысль в тот момент как бы он ощущался, если бы возвышался надо мной? Нависал? Вжимал своё огромное тугое тело в моё? Его руки на моих бёдрах ласковые будут или сожмут с силой? Почувствую ли я боль, которая, словно наркотик взорвётся афродизиаком внутри, зальёт живот и будет капать словно огонь на мою распалённую кожу? Атлас стоял ко мне вполоборота и когда он остался совершенно обнажённым, я закусила губу. Его задница. Упругая и такая привлекательная наверняка будет чувствоваться под моими руками восхитительно.

Атлас вошёл в воду и поплыл. Движения ровные сильные словно весь мир принадлежит ему. Уверена так и было. Никто не в силах укротить дикое животное посадить на цепь и кормить с руки. Он откусит её и не станет сожалеть. Я смотрела не в силах оторваться, чувствуя тепло, затопившее мою сердцевину. В животе всё замирало, словно я качалась на высоких качелях. То чувство свободного падения оно разъедало вены.

Атлас нырнул, а я затаила дыхание. Первая мысль: бежать, пока он не видит. Здравая мысль, которая не повлияла на моё тело. Ноги вросли в землю, а руки стали одним единым со стволом дуба, за которым я пряталась. Когда Атлас вышел из воды обнажённый и такой пугающе красивый я застонала в кулак. Капельки воды стекали по его телу, и я готова была слизать каждую из них словно я путник так давно страждущий в поисках того, что утолит первобытный голод, который копился годами.

Идеальный. Скульптурный. Выточенный. Мышцы перекатывались под кожей от каждого движения. Ноги длинные сильные ступали по земле уверенно, когда Атлас вдруг замер и посмотрел в мою сторону. В тот момент возбуждение дикое вперемежку со страхом окатило мои внутренности. Обожгло. Я прижалась к стволу чувствуя, как сердце колотится внутри от страха. Оттого, что он мог поймать меня. Стыд затопил кожу, опаляя жаром. Грудь покрылась алыми пятнами, когда я подумала, что случится, если Атлас всё-таки узнает насколько мои мысли уродливы и нечестивы?

А потом я готова была провалиться сквозь землю, когда, медленно не спеша выглянула из-за ствола дерева. Пульс подскочил к горлу, когда тёмный пронзительный взгляд Атлас встретился с моим. Он ждал, когда я выгляну, а потом произошло то, чего не ожидала.

— Выходи, Зафира.

Я страх, который рвёт на части. Я кровь, которая станет платой той истины, что хранит моё прошлое. Я дикая жажда, которую невозможно утолить, не пав перед дьяволом. Я желание, которое погасить можно только испив источник, отравленный злом. Моё тело полностью оказалось во власти того момента.

Я не знала насколько сильно Атлас зол, но когда направилась к нему, смотрела только в глаза. Не понимаю, что хотела прочесть в глубине, ведь душа Атласа всегда была сокрыта от меня. Я никогда не могла понять кто он демон, который жаждет крови или защитник что оберегает свою добычу?

Я позволила своим глазам скользнуть всего на миг по его груди, ведь до этого Атлас всё время стоял ко мне спиной и задохнулась. Тело пробила дрожь. Сознание затопил страх. Я видела перед собой его тёмный образ, который так часто преследовал меня во снах. Так долго. С того самого мгновения, как впервые бабушка Ружа раскинула карты на мою судьбу и сказала, что в моей жизни много тайн много тех дорог, которые приведут в неизвестность. И одной из этих троп был Атлас. Мужчина, о котором я ничего не знала. Мужчина, хранивший так много тайн за своей душой. И это пугало. И это притягивало словно магнит сильно беспощадно и так невыносимо близко.

«Он станет камнем преткновения для твоих убеждений», — говорила бабушка Ружа.

И теперь, когда я увидела знак на его груди, прямо на сердце символ, идентичный моему, забыла, как дышать. Атлас не пытался рассказать, почему на его коже тот же самый оберег что имелся у меня на теле? Он молчал, ожидая, когда я задам первый вопрос. Вопрос, точнее, сотни вопросов затопили меня изнутри и готовы были слететь с языка, но я понимала, Атлас не ответит ни на один из них. Если только не сочтёт, что это выгодно для него. Уверена правда которую хранят наши символы, не является для него выгодой. Это мне хотелось узнать, почему два совершенно незнакомых человека имеют одинаковые символы на коже?

Медленно я подняла свой взгляд и тогда увидела на миг, которого хватило жажду. Тот самый голод, которым было наполнено моё тело. Его рука сковала мой подбородок. Его взгляд заставил моё тело окаменеть. Его кожа ужалила горячими всполохами, в тех местах которых он касался. И я готова была задрожать. И распасться на части. И сгореть, и позволить его тёмным молчаливым глазам увидеть каждый из тех этапов самоуничтожения.

— Твои глаза зелёные, но когда идёт дождь, их затягивает синевой, — его голос коснулся меня сталью. Пролился на меня болью. А потом Атлас прохрипел. — Ещё один повод любить дожди.

Одиннадцать

Падение

Атлас смотрел на меня. Глаза. Нос. Губы. Потом в обратном порядке. А затем снова вниз. И замер на губах. Я видела, как билась жилка у него на висках. Как он дышал тяжело и чувствовала, что дрожу. От надежды. От ожидания.

— Понравилось то, что увидела? — голос хриплыми нотками наполнен был. Он прокатился по мне сбивающей волной. Мои щёки запылали, а глаза замерцали от негодования. — Или ты не настолько смелая чтобы признать правду, Зафира?

Я сомкнула губы в тонкую линию, потому что готова была ответить злобно зашипеть на него, а лучше покусать за каждое горькое слово, которое капало в мою грудь обжигающей яростью.

— Думаешь это игра, в которой тебе достанется главный приз? — стальным обручем голос Атласа обернулся вокруг моего горла и сжал.

Я поперхнулась, когда аромат чистого тела и мятной травы заполнил мой нос, проник внутрь со вздохом и зациркулировал в крови.

Тот тёмный момент, секрет, который хранило его сознание, треснул во мне пониманием. Атлас смотрел так, словно хотел утолить свой голод, но он не ожидал увидеть в ответ мою реакцию. Правда. Да я показала ему своё желание и тогда всё между нами рухнуло. Как будто воздух кто-то перекрыл. Мой мир пал в тот момент, когда он сделал один единственный шаг, который впечатал его тело в моё неподвижное. Застывшее.

А потом губы клеймом запечатали мои. Грубый стон завибрировал в его груди. Вопль безумия зародился в моей голове, когда язык Атласа словно змея коварный искуситель скользнул в рот. Ужалил. Испил меня. Искусил. И я глотала поцелуй, наполненный ядом. И я готова была принять каждый его дар. Каждое касание. Словно не руками погладил мои плечи, а изнутри коснулся души. Откровенной. Той стороны, которая в одиночестве сгорала день за днём.

Атлас пожирал мои губы, будто хотел испить до дна. Высосать досуха. Утолить свою жажду, но я знала, чем больше он берёт, тем больше растёт в нём желание. Во мне оно нарастало с пугающей интенсивностью. Распирало изнутри. Кажется, мы заражали друг друга дикой потребностью и едким желанием. Наш поцелуй он горьким был. И мне нравился привкус густой тьмы, который окутывал наши тела.

Тягучая боль, которая зарождалась внизу живота, импульсами тока била по нервам. Затрагивала каждое окончание. Кожа будто изнутри плавилась. По телу мурашки. В горле застрял стон.

Его руки на моём платье. Атлас кусал мои губы, пока пальцами расстёгивал пуговицы на груди. Он толкнул меня к дереву, прижал своим обнажённым телом и прочертил языком дорожку по голой коже груди. Мои соски пульсировали. Я так хотела, чтобы он оттянул край ткани и поцеловал грудь. Втянул в рот сосок. Лизнул. Это желание так явно нарисовало в моей голове картинку, что я не сдержалась.

— Прошу.

Выгнулась ему навстречу.

— Ещё, — хрипло шепнул Атлас.

Я свела ноги вместе пытаясь унять пульсацию в крови давление под кожей и не смогла сдержать стон, когда его рот оказался так опасно близко к моей груди.

— Покажи мне, — наблюдая за его действиями, протянула. — Мне хочется почувствовать твои губы на моей груди.

Его улыбка, когда Атлас поднял голову, она такой искушающей была. Я хотела её выпить. Проглотить. Оставить в своём теле как живое доказательство нашего безумия. Его рука прошла по моему бедру, а другая рванула разрез платья. Атлас не собирался потакать моим желаниям. Он брал то, чего жаждало его тело. Лёгкий ветерок прошёлся по коже, когда горячий рот сомкнулся на моём пульсирующем соске. Я выгнулась и протяжно застонала. Его имя молитвой вырвалось изо рта. Тело моё выгнулось дугой, когда Атлас потянул зубами кожу. Мои руки в его волосах. Я потянула сильно.

Тогда он отстранился. Просто замер. Лицо серьёзное. Смотрел на меня, словно впервые видел. Сглотнул. Его адамово яблоко дрогнуло. Я проследила за ним, медленно спустилась вниз по обнажённой груди и покраснела, когда увидела возбуждённый член.

Я потянулась к нему за поцелуем. И когда наши губы сошлись в точке соприкосновения, он отстранился. Аромат индольной хвои и чего-то сырого похожего на запах земли после дождя окутал моё лицо. Задержался в носу. Проник в рот, и я проглотила тот аромат. Распахнула глаза и снова потянулась. Атлас дразнил. Позволял вдохнуть его аромат и отстранялся едва, касаясь своими губами моих. И это невероятно злило меня. И заводило. И заставляло желать большего. Атлас развернул меня, снова толкнув к дереву. Его руки на моих плечах мягко потянули ткань платья. Его губы на моей шее. Рукава скользнули с рук, и платье повисло вокруг моей талии. Обнажённая я прижималась к неровной шероховатой коре дерева, пока губы Атласа едва касаясь прошлись по моему позвоночнику. Стон вырвался из меня. Он был наполнен голодом. Потребностью. Отчаянием. Жаждой чего-то большего.

Атлас прикусил мочку моего ушка. Провёл языком по краю и вязким голосом, который словно смолой пролился в меня и приковал к этому мужчине, выдохнул:

— Ещё.

По моему телу словно импульс тока прошёл от его просьбы-приказа. Прикусив губу, застонала, когда его ладони легли на мою грудь. Нежно сжали. Ущипнули соски. Атлас вжался в мою юбку. Через плотную ткань платья я чувствовала его желание. И это едва не сбило меня с ног.

— Мне так горячо, — гортанно надломлено ответила.

— Где? — адски глубоко и бездонно.

Я хотела обернуться и заглянуть ему в глаза, но Атлас сильнее прижал меня свои телом. А потом медленно потёрся о моё дрожащее тело.

— Хочу, чтобы ты поднял мою юбку… — пискнула.

— Ещё, Зафира.

— И коснулся между бёдер.

Его губы стали танцевать по моему позвоночнику. Мурашки бежали по коже. Я чувствовала себя сумасшедшей. Все эмоции обострились, в голове сумбур кавардак ничего нет. Только одно единственное слово.

— Какое?

Когда его вопрос долетел до моего затуманенного сознания, я снова не сдержалась.

— Больше.

Тихий хохот тот самый который вызывал в моём теле ужас и желание одновременно вспыхнул внутри. Атлас прикусил поясницу, сидя передо мной на корточках. Я почувствовала, как его горячие ладони скользнули по моим ногам вверх. Он закинул ткань юбки на мою талию, заставив тело прогнуться под нужным ему углом. Я кусала губы позволяя стонам срываться с языка, пока не почувствовала, как дрожат ноги. Его язык лизнул ткань моих трусиков прямо посередине между ног. И я заскулила как жадный ненасытный щенок. Его ладони на моей попке. Атлас раздвинул мои ноги шире и снова лизнул. Медленно. Чувственно. На грани.

— Ты мокрая. И жаждущая.

Вместо ответа, я позволила его имени в который раз сорваться с моего языка. И это прозвучало как молитва. Протяжная. Колдовская. Да я заклинала его в тот момент продолжить игру и показать, от чего я так отчаянно пульсирую и готова взорваться изнутри.

Атлас отодвинул ткань в сторону и оставил влажную дорожку своим языком на моём лоне. Он сжал мою попку в своих руках. Я выгнулась навстречу его губам жалящему языку и позволила сделать то, о чём просила сама. Его палец кружил вокруг моего клитора, пока язык ласкал влажные складки. Его стон в тот момент соединился с моим, и я подумала, что рухну. Атлас поднялся, дёрнул меня к себе, поднял руки, прижав их к дереву. Взгляд глаза в глаза. Магнетизм дикий. И в тот момент в его глазах я утонула. Его большой палец на моих губах.

— Открой, — зловеще протянул.

Когда я исполнила его желание, которое стало и моим лизнула подушечку большого пальца. Атлас закинул мои ноги на свои бёдра. Юбка кольцом собралась на моей талии, когда я почувствовала обжигающую мужественность между своих бёдер.

— Моё притяжение к тебе тяжёлое словно взрыв атомной бомбы.

А потом я почувствовала его в себе. В тот момент, когда наши тела соединились, я поняла, что это не простое притяжение. С самого первого взгляда между нами образовалось нечто глубокое. И чем больше времени проходило, тем больше рос тот дикий голодный ком. А теперь мы пили друг друга. Атлас укусил меня за язык, когда его член полностью вошёл в моё тело. Мой крик он выпил и проглотил. Моя кровь на кончике языка стала нашим поцелуем.

Своеобразным кровавым ритуалом. Связью которую ни один из нас не понимал и не стремился признавать, но наши тела понимали лучше разума.

Внутри у меня всё пульсировало. Я чувствовала, как сжимаюсь вокруг его члена. И мне нравились те стоны рычащие мрачные глубокие которые вплетались в наш поцелуй.

Он пожирал своими глазами. Он вкушал мою кожу губами. Он кусал меня зубами. Он пил меня. Он вошёл в моё тело. Он трахал меня. Он обернул меня собой. Своим ароматом. Своей силой. Укрыл своим крылом. А потом украл каждый мой вздох, который стал его выдохом.

То, как Атлас входил в моё тело горячило кровь. Внутри всё вскипело. Его поцелуи в губы казались слишком глубокими, но я принимала всё. Каждый толчок. И отвечала своим телом. Стонами что беспорядочным потоком срывались в пустоту потом в его рот. Атлас стирал их своими губами. Он пировал на моём теле, но опять, как и прежде чем больше брал, тем больше нуждался.

— От тебя у меня лихорадка. Ты отравила меня собой и чем больше я беру, тем сильнее нуждаюсь, — сорванным шёпотом упал его голос между нами.

Стон прокатился по моему горлу и вырвался наружу. Я закусила губу, когда мой позвоночник напрягся, словно кто-то послал по нему электричество, которое покалывающей силой разливалось во мне, проникало в каждую пору, со вздохом осело в лёгких, а потом взорвалось, когда дошло до эпицентра. Туда где соединились наши тела. Туда, куда так быстро и отчаянно вбивался Атлас. Туда где я горела. Плавилась.

Я позволила ему проглотить мой стон, наполненный обжигающей силой. Боль. Жажда. Голод. Страсть. Во мне смешалось всё, когда Атлас ущипнул меня за клитор, толкнув с крутого обрыва в пучину нирваны. Тело взорвалось. Перед глазами замерцали точки. Дыхание вырывалось судорожно и неравномерно словно я сбилась с ритма. Сердце колотилось в горле, а лёгкие брали воздуха больше чем могли вместить.

Атлас вышел из меня и кончил на мои бёдра. Горячая сперма потекла по коже словно отпечаток. Клеймо, которым он пометил моё тело. Его территория. Его добыча. Его трофей.

Одна его рука свернулась змеёй на моей шее сжимая достаточно сильно, чтобы привлечь внимание. Другая сжала пальцами подбородок. Распахнув глаза, я была поймана его горящим безумием взглядом. Сглотнула, пытаясь вернуть контроль своему телу.

— Не лги мне больше, Зафира. Твоё безумие чернота, которая запятнала твоё прошлое, идентична моему. Они танцуют в одном ритме.

А потом он отпустил. А потом повернулся и направился к своей одежде. Я чувствовала какую-то мглу, которая нависла надо мной, пока лихорадочно поправляла своё платье. А потом я сделала шаг и чуть не упала. Между ног всё ныло. Бёдра горели. Я чувствовала его внутри себя, хотя Атлас находился уже далеко. И я знала, что, проснувшись завтра снова буду ощущать его в себе. То с какой интенсивностью он трахал меня. Как часто и глубоко его член входил в моё тело.

Распрямив плечи, потому что он смотрел, я развернулась и направилась прочь. Подальше от него. От того безумия, которое хищник пробудил во мне. Оно словно монстр дремало внутри похоронено где-то глубоко в самых недрах моей души, а теперь Атлас пробудил его ото сна, и я не знала насколько это хорошо?

***

Снова слушать слёзы Ясми, казалось, слишком для моего шаткого сознания. Я знала куда иду, всегда понимала какой тропой, осознавала, что демоны, сидящие внутри никуда не уйдут и будут откусывать от меня по кусочку каждый день, как это происходило с мамой, но теперь все те грани были разрушены. Стёрты. Та самая неизвестная тропа привела меня к воротам, закрытым на замок, и я не понимала, как его открыть.

Почему у мужчины что снился мне столько лет на груди под бьющимся сердцем нанесён знак? Совпадение слишком нереально звучало, когда сознание подкидывало подсказки. Но ни одна не казалась истиной. Атлас знал то, чего не понимала я. Но с какой целью он скрывал правду? Добиться своего — вот ответ, который пульсировал в голове. Он как нечто живое и поедающее меня изнутри грызло разрушало и саднило.

Всю дорогу, как только скрылась из виду, я оборачивалась. Ждала, когда Атлас появится, остановит, окликнет, но понимала этому не бывать. Он злодей. Не тот, кто спасёт. Не тот, кто стеной встанет и не позволит мне разрушиться, но не могла остановиться и всё равно оглядывалась.

Каждый раз как появлялся, Атлас исчезал, не оставляя никаких следов. Его дом — это какое-то мистическое тайное место, в котором Атлас, очевидно, прятался, но я не представляла, где его искать? Как найти того, кто был самой тенью? Кто научился прятаться на виду? Его друг — лес. И тьма. И ночь. А я блуждала с закрытыми глазами, не представляя какую тропу выбрать.

Моё тело ломило ещё пару дней после того любовного опыта с атласом. Моя кожа горела от жажды, скучала по его прикосновениям. Мой мозг сомневался в правильности того поступка, но каждая остальная клеточка в теле болела по одному мужчине. Томилась. Огнём полыхала. Его вкус он разлился по моей трахее и каждый раз, когда я вдыхала, аромат горькой полыни пропитывал моё сознание. И единственное разумное решение держаться подальше. Позволить атласу уйти и больше не сталкиваться, а если и произойдёт это, то бежать. Но я знала это в моей голове. Как только настанет очередная встреча, я не смогу уйти и сжечь мосты. Меня безвозвратно тянуло к Атласу, и я не мгла не хотела сопротивляться.

Незаметно прокравшись в фургон, я взяла любимый блокнот и спряталась за своим шатром. Сидела на траве, среди мирры, которая росла по краям и рисовала его обнажённое тело. Моя рука казалась грубой, когда выводила линии. Штрихи. Прочерки. Он самый опасный зверь и я хотела его приручить. Обуздать. Не сломить, а сделать моим союзником. Тем, кого только я смогу укротить успокоить, если он будет зол и напряжён. Я хотела стать той, к которой он придёт независимо от погоды в его душе. Смерч там будет, разрушающий ураган, цунами или полный штиль.

Тот рисунок отличался. Едва заметно не каждый сможет узреть чем, но я видела насколько чувственным он вышел. Я вложила в него не страх, который всегда был внутри, когда Атлас снился мне, а гораздо более глубокие и опасные чувства. Те, которых не должно было быть. Те, которые погубят меня. Подведут к пропасти, толкнут в пасть ко льву и поглотят.

— Зафира.

Услышав грубый прокуренный голос Вори, я захлопнула блокнот и спрятала в кармане юбки, когда он вышел ко мне. Тут же его взгляд сузился, Вори всегда относился ко мне с некой отстранённостью. Опаской. Он не боялся, я никогда не видела в глазах страха, но и других чувств не могла прочесть.

— Мне нужно, чтобы сегодня ты выступила вместо Каролины.

— Что произошло?

— Она не здорова. Лёгкий жар ничего особенного, но я не могу так рисковать.

— Уверена она не в восторге от подобной идеи, — лукаво ухмыльнувшись спросила я, не надеясь услышать ответ.

Я не стала предлагать свою помощь прекрасно понимая, Каролина не подпустит меня к себе. Не позволит помочь. Она скорее метнёт нож и попадёт в цель только бы я не подходила близко. Не смела коснуться её кожи.

Кивнув, я направилась в самый большой шатёр туда, где была сцена. Переоделась в костюм, позволила зачесать мои волосы и свернуть их на затылке в пучок. Лицо укрывала яркая пёстрая маска и я понимала, меня никто не узнает. Никто не посмеет подумать плохо отвернуться, и это пьянило. То чувство, будто я могу хоть на несколько часов стать нормальной.

Адреналин кипел во мне. Пульсировал в крови бешеным потоком, когда объявили номер. Ясми сжала мою руку, чмокнула в щеку и пожелала удачи. Я пила возбуждение, которое лилось из зала словно по жёлобу и стекалось в центр арены. Я заряжалась ахами и вздохами каждого человека, который присутствовал сегодня внутри шатра. Моё тело растягивалось, гнулось и это доставляло удовольствие каждую секунду.

Когда я стояла в центре раскинув руки в стороны, тело пульсировало в такт аплодисментам. Я была в красивом алом купальнике, который обтягивал тело, когда люди вставали со своих мест и громко свистели, одаривая моё выступление радостью и восторгом, в тот момент я наслаждалась. Потом мне будет горько и обидно от того, что я настолько жалкая, но в миг триумфа я напитывалась радостью и ликованием толпы. Они принимали меня. Не видели странной гадалки. В их глазах не было осуждения и страха. В их мыслях не крутились запретные слова, которые я так ненавидела. Сейчас я была для них артистом красивым невероятным и это пьянило. Поклонившись, убежала.

— Это было потрясающе, Зафира, — обнимая меня, прошептала Ясми.

— Согласен. Ты превзошла саму себя, — похвалил Вори.

Он никогда не благодарил, не откровенничал, держа свои секреты так близко к душе, что никто не знал его истории. Откуда он? Как оказался с таким сборищем и почему? Я хотела несколько раз разложить на него карты, но меня всегда что-то останавливало. Не знаю, какой именно порог, но никогда не переступала черту.

Я смотрела вслед уходящему Вори и жевала губу, чувствуя некий провал. Я всегда так ощущала себя рядом с ним. Неуютно. Немного отстранённо и странно. Всегда напряжена. Всегда готова убежать, будто Вори кобра и я должна оставаться настороже, когда наши тропы пересекались.

Моя улыбка не сходила с лица весь вечер и когда я оказалась в фургоне, она увяла. Осела на дне моего живота разъедающей кислотой. Белый цветок, а рядом записка.

«Ты намного больше, Зафира. Гораздо лучше и темнее, чем они могут понять. Но я видел, как ты впитывала их радость. Как наслаждалась тем состоянием будто ты нормальная обычная девушка, которая не несёт в себе чёрное клеймо тьмы. Не притворяйся. И не жди, что я приму твою ложь она слишком горькая для нас обоих».

Первое слово — Атлас. Это его цветок за моё выступление. Его слова, которые кислотой разъедали моё нутро и пожаром горели в лёгких, но я сохранила тот цветок между листами блокнота, как и записку с его почерком.

Двенадцать

Самхейн

Снова лес. Снова туман. Но теперь поменялись декорации. Приехав в этот город, черту которого не должна была пересекать, я сорвала защитный механизм в моей голове. Позволила новым образам затопить сознание. Проникнуть тёмными мрачными историями под кожу. А теперь во снах моя душа металась как загнанная истеричка. Стенала. Молилась. Бесновалась.

Пока я шла по грязной тропинке, вокруг моих ног роились змеи. Шипение их словно ядовитый токсин проникало внутрь, касалось кожи. В верхушках деревьев вороны летали, я шла вперёд по ледяной земле, пока не увидела зеркало. Моё отражение один в один, но глаза в них полыхал огонь. Я знала насколько реален каждый мой сон и верила в их истинность. Похоже, связав себя с Атласом, я переступила ту самую черту между светом и тьмой. Я видела себя на блестящей поверхности зеркала только то не я была вовсе. Та девушка с такими же чертами лица как у меня держала в руке огненный шар. И он горел в моей ладони. Я чувствовала, как кожу опаляет едкий жар. И испытывала физическую боль, потому и верила, что мои сны реальны. Я спала, моё сознание находилось на той тонкой грани, которую другие и называли ведьмоством, но это нечто другое. Более глубокое. Это не зло. И не добро. Это сила. Мои способности видеть те вещи, которые не открывались другим людям.

Распахнув глаза резко села в кровати, когда сила огня проникла сквозь кожу и коснулась костей. Боль фантомная пульсировала в правой руке, в которой моё отражение держало огненный шар. Скинув одеяло надела платье и вышла из фургона с распущенными волосами в предрассветные сумерки. Ясми спала, она немного успокоилась после той истерики и больше не предлагала уйти. Сейчас я не знала насколько во мне сильно то желание найти правду. Откопать нечто такое червивое и гнилое отчего я с воплями сбегу. И больше никогда не захочу возвращаться.

Трава ещё зелёная была, когда я обошла фургон, обратив свой взгляд к туманному лесу. Все спали, не слышно было никого только природу, которая окружала нас. Тот покой мёртвая тишина она успокаивала. Казалась самым реальным, что есть в моей жизни. Листья золотым каскадом постепенно укрывали землю. Туман змеёй лился по дороге. Оседал на домах. Касался людей, но те не как деревья застывали, позволив вязкой прохладной пелене, окутать их люди они стремительно прорывались вперёд. Разрывали кокон смога, не желая оставаться на месте. Не желая превращаться в нечто неподвижное мрачное пугающее.

Но я не пошла туда, куда тянула меня душа. Куда прокладывал дорогу сон. Во мне сплелись в тугой канат страх и жажда выяснить насколько глубоко готова зайти, чтобы узнать истину? Сегодня День Всех Святых, и я буду веселиться. И танцевать вокруг костра. И меня не станут называть ведьмой. Не будут косо смотреть. Сторонится. Я смогу в этот день скинуть все свои запреты и насладиться истинным состоянием души.

И я знала, что сегодня в канун Дня Всех Святых пойду к озеру, встану на колени около алтаря и произнесу молитву. Повешу фонарь на свой фургон, чтобы показать светлым душам путь и отогнать демонов, которые могут преследовать их. Возложу на молчаливый холодный кусок камня незабудки, которые любила мама. Задам ей свой вопрос и, возможно, получу ответ. Расскажу, как тоскую, скучаю, как истерит гноится внутри душа ото всех страхов. Они словно монстры сидят во мне и съедают по кусочку каждый день. Я не знала насколько глубока та дыра и не ведала сколь много дней мне осталось? Как много смогу выдержать я, прежде чем сойду с ума и окончательно уйду в себя? Не смогу отличить реальность от фантомных призраков, которыми наполнено моё нутро?

Ответ смогу узнать, только когда это произойдёт, но боюсь в тот момент, мне будет уже наплевать. Я перейду черту, которой так боюсь. Позволю демонам взять верх и заполнить моё сознание кровавыми картинами. Я причиню боль. Я смогу ранить. И убить. И это ничего не тронет внутри меня. Моя душа не станет плакать по утерянному, потому что перестанет помнить. Сотрёт всё, что было "до" и останется в той реальности, которую нарисуют демоны.

Мне нравилась ярмарка, но без Рошин я не хотела туда идти. Трусиха? Определённо. Но здесь в этом городе впервые я поняла мне не всё равно, что думают другие. Мне больно от их косых, а порой пристальных взглядов. Я задыхалась от многочисленных обвинений. И меня очень печалило то, что они приходили в мой шатёр затем, чтобы узнать судьбу, а потом делали вид, что не знают. Осуждают. Не признают.

Тяжёлая атмосфера нарастала по экспоненте. Нечто раздирающее душу холодом засевшее под кожу кружило над городом. Проносилось по городским улочкам. Толкало. Било в спину. Ставило на колени.

То, что мы видели с Рошин на утренней ярмарке теперь стало таким пугающим и мистическим. Тюки сена под деревом, на ветке которого висело чучело человека. Фонари в виде тыкв с разными лицами.Паутина.

Заколдованная атмосфера. Шатры. Костюмы. Маски. И это так будоражило кровь. И я от нетерпения приплясывала возле Ясми. Она пойдёт со мной, скрывая свою бороду под платком, которым покрыла лицо оставив только глаза и их интенсивность поражала. Ясми была очень красивой девушкой, но из-за бороды, которую она считала уродством, не позволяла никому приближаться. Сама отпугивала, кусалась словно злобная собака. И я понимала, Ясми боялась подпустить слишком близко, а потом обжечься. Похоже, мне уже поздно я подпустила Атласа настолько близко, что даже страшно.

Когда наступил вечер, зажгли костры. Дети бегали вокруг одетые в костюмы, взрослые надевали маски, чтобы как-то скрыть своё истинное лицо и не быть узнанными. Я надела белоснежное платье, плотная ткань прилегала к телу, вырез был квадратным и чертовски смелым, но надев к тому платью маску, перетянутую блестящей тканью, поняла, что меня не так легко узнать. Только если выдаст чёрная копна волос. Ясми помогла решить проблему, заплела мои волосы и собрала в высокую причёску. Она вставила в неё белые перья, изменив мою привычную внешность. И в тот момент, когда я посмотрела в зеркало, подумала только:

«Узнает ли меня Атлас?».

Глупо надеется на любые мысли о нём. Глупо связывать воедино наши души, потому что он не сказал ничего. Не давал обещаний. Не клялся в преданности. Я просто зависла на нём. Свет клином сошёлся в его душе. В тех, пугающих пламенем глазах. В его аспидно-чёрных волосах. Его тела. То, как моё пульсировало, стоило Атласу оказаться рядом. Я не верила, что это просто химия. Слишком много совпадений. Он так давно мне снился. Мой блокнот был изрисован его чертами лица рук линий тела. У него на груди был тот же защитный знак, что и у меня, но я всё равно не позволяла себе думать о том, что возможно.

Ясми рассказывала о том, что придумала новые движения в своей программе держа меня за локоть, пока мы неспешно прогуливались по праздничным улицам города.

— Я хочу всё знать! — воскликнула она и потянула меня в сторону.

— Что ты делаешь? — усмехнувшись спросила.

— Не хочешь узнать имя суженного? — вскинув брови спросила она.

Я хотела ответить, когда увидела высокую бочку, наполненную водой. Рядом стояла женщина в возрасте и кидала в воду кожуру от фруктов, из которых складывалась первая буква имени мужчины, предназначенного судьбой. Это глупо, и я не должна была потакать прихоти Ясми, но так и сделала. Больше всего злило то, что я знала, какую букву желала увидеть.

Ясми подошла, кинула в банку оплату и почти утонула в той бочке, ожидая, когда из кожуры сложится буква. Я застыла позади неё, вспомнив о той ночи откровений, когда Ясми ненавидела себя. Оплакивала свою внешность. А потом увидела букву «Р». Ясми завизжала и обернувшись схватила меня в объятия.

— Всё-таки он где-то существует, Зафира, — шепнула мне на ухо.

Я сильно сомневалась в достоверности подобного развлечения, но не стала спорить. Тоже кинула в банку деньги, когда женщина внимательно обследовала мой наряд своим взглядом. Он цеплял как корявые старые крючковатые руки. И задевая кожу, оставлял воспаление раны.

Она схватила алое яблоко и начиная с хвостика сняла с него почти всю кожуру, которая с плеском ушла под воду, а потом ещё один маленький кусочек. В тот миг, когда отпустила мой взгляд, я почувствовала, как по коже поползли пауки. Это означало, что мне грозит опасность. Страх. Неприятное чувство дезориентации. А потом то, о чём я думала, сложилось в букву.

Ясми схватила меня за руку уводя дальше, туда, где разожгли костры, а я всё ещё не могла взять те знания, которые получила. «А». Там была буква «А». Изломанная кожура яблока алого цвета и маленького кусочка, который сделал буку «Л» буквой «А». В сознании пульсировала та картинка и я не могла сосредоточиться, когда Ясми вскочила и стала танцевать вместе с другими. Они образовали своеобразный хоровод, и держась за руки, ходили вокруг костра.

Я видела так много людей и в каждом искала глаза цвета ада. Смотрела на волосы, на рост, но ни в одном мужчине не почувствовала отклика. Я уже привыкла к тому, что Атлас цеплял меня на каком-то глубоком уровне. Чувствовала его присутствие словно его тёмная аура и горький запах полыни сворачивались вокруг моего тела плотным коконом, который душил и убаюкивал.

Ясми, увидев меня всё ещё сидящей возле костра и наблюдающей за тем, как пламя пожирает хворост, схватила за руку и потянула в круг. Тогда я позволила мыслям о мужчине, который перевернул всё внутри меня, заклеймил и ушёл покинуть тело. Мне стоило отпустить. Если стану держать, Атлас никогда не вернётся. Глупо, но так я затмила ту картину с буквой «А» и позволила веселью праздника наполнить моё нутро.

Сегодня вечером чувствовалась так же, как в день выступления. Меня не знали и принимали. Я для каждого человека здесь была просто девушкой без карт, без сил, которые пугали. Но теперь я не забывалась слова Атласа, которые он написал, оставив вместе с цветком, они настойчиво пульсировали в крови.

Я танцевала с молодым парнем вокруг костра и мои губы были раскрыты в сладкой улыбке. Так долго я не чувствовала себя настолько свободной и счастливой. Я оказалась права, меня никто не узнал. Или не хотели узнавать. Да и всё равно. Когда парень остановился и подхватил меня под руку, я запнулась на миг, когда мой взгляд прошёл по касательной через огонь на ту сторону. Вспышка в его глазах, когда взгляд Атласа упал на мои руки, сплетённые с другим парнем, кусал. Но то оказался всего лишь миг, когда я продолжила движение. Обернувшись уже не нашла Атласа. Там, где секунду назад стоял высокий великолепный мужчина, зияла пустота.

— Благодарю за танец, — поклонившись мне заметил парень.

Я улыбнулась ему, теперь уже не чувствуя счастливого момента. Взгляд Атласа убийственный едкий выдернул меня из того мира, в который я позволила себе погрузиться. Напомнил о суровой невыносимой реальности. Отступив в сторону и прислонившись к стволу дерева, наблюдала за тем, как парочки танцуют вокруг костра так же, как я делала это минуту назад и, они даже не подозревали, что там, позади ждёт тьма. А потом я почувствовала, как моё тело напряглось. Сильно. Интенсивно. Химия острая пряная с ароматом яда наполнила лёгкие от его взгляда.

Медленно скользнула по костюму своим взглядом, чтобы вспомнить, как дышать. Чтобы не задохнуться от чувств, которые Атлас впервые позволил увидеть в его глазах. Чёрные брюки, высокие сапоги, алая рубашка и плащ. На глазах чёрная маска, которая сделала его внешность ещё более пугающей. Мрачной. Притягивающей. И тут в моей голове всплыла та бочка, наполненная водой, и алая кожура от яблока, которая сложилась в букву «А».

Атлас остановился, только когда носки наших ног поравнялись. Я не думала, что он сделает нечто подобное, поэтому потеряла свои мысли, как только его губы остановились напротив моих. Касание. Почти поцелуй. Когда его голос проник в меня, разрезая стальными нотками.

— Это тело принадлежит мне.

Я открыла рот, чтобы ответить, и он сделал выпад. Схватил зубами нижнюю губу и прокусил. Я хотела вскрикнуть от боли, прострелившей кожу, когда его рот запечатал мой. Он просто прижался своими губами к моим, приказывая молчать. И тогда я поняла, Атлас наказывал меня за тот танец. И это должно было взбесить. Заставить отстраниться. Злится на него за подобное поведение. Перевернуть все мысли в моей голове в обратную сторону прямо пропорциональную тому, что я чувствовала всегда, но этого не произошло. Моя орбита сдвинулась вот только не от него, а ещё ближе к нему.

Наши тела все ещё находились на расстоянии, и только в том месте, где Атлас запечатал губы своим жёстким ртом, моя кожа полыхала. Горела. А потом по телу прошла волна не боли и ярости, а удовольствия. Атлас отстранился, лизнул мою губу, собрав на свой язык капельки крови. А потом он сомкнул губы и прикрыл глаза, пробуя меня на вкус.

— Ты принадлежишь мне, Зафира, — тягучим стальным тоном пролился на меня.

— С каких пор? — прищурив глаза и пытаясь вернуть своё дыхание, спросила.

— С тех самых как ты пришла на поляну и шпионила за мной. С тех пор как ты наслаждалась моим обнажённым телом, не пытаясь уйти. С тех пор как я трахнул тебя возле древа.

Зашипев от его откровений, я отстранилась и быстро прошла мимо, заставив себя не оборачиваться. Губа дико пульсировала в так моих шагов в такт бешеному биению сердца, но я не смогла удержаться и пососала её, пробуя его губы на вкус. Горькая улыбка скользнула по губам, когда моё тело пульсацией ответило на ту дерзость. Остановилась только когда увидела чучело человека, который висел на дереве с петлей на шее. Лес и так казался слишком мрачным, но та картина она заставила меня отступить. Позади него стояли стоги сена, а на них тыквы с вырезанными в них злобными лицами. Свечи горели в их глазах и это заставило меня испытать страх.

Развернувшись, я наткнулась на твёрдую грудь. Подняв взгляд, сглотнула, когда увидела коричневый мешок на голове мужчины. Алой помадой была нарисована улыбка. А глаза как те, что рисуют дети на асфальте белый круг и чёрный зрачок внутри. Я хотела обойти его, но когда делала шаг в сторону, он повторял мои движения. Это начало нервировать.

— Я могу вам чем-то помочь? — сцепив зубы от злости, спросила.

Он кивнул и бросил взгляд на старый амбар, стоящий на том конце дороги. Сглотнув пепел в горле от страха, который мелкими осколками впился в стенки гортани, сделала шаг вперёд. Неизвестный пристроился рядом словно конвоир и повёл меня туда, куда хотел. Все звуки яркий смех, песни, разговоры, зазывания продавцов, которые пихали детям сладкую вату карамельные яблоки на палочке, потеряли всякий смысл, в моей голове словно кто-то убавил громкость. И вместо окружающих звуков я слышала шум крови, что ревел в мозгу. Под черепом. Бился. Завывал словно безутешный странник.

— С такими, как ты, раньше поступали правильно, сжигали на костре, — скрестив руки на груди, промолвила женщина, выходя из амбара. Она кивнула неизвестному, который стеной встал позади меня, перекрывая любые выходы для побега. Дрожь прокатилась волнами страха по телу. — Это я и предлагаю. Огонь очистит твою душу.

Как только, наш цирк уродов приехал в этот город, всё поехало прямиком в ад. Костёр сатана уже разжёг, и я чувствовала, как моих голых ступней касается пламя. Оно кусало, обжигало и заставляло извиваться словно я та самая змея, которая побывала в раю и позволила Еве соблазниться яблоком греха.

— Отпусти меня, — спокойным тоном приказала, радуясь тому, что голос не дрогнул.

— Это было бы слишком просто, ты не думаешь, ведьма? Хватит отравлять наш город своим присутствием. Ты достаточно наделала и должна понести наказание.

— На костре? — ехидно усмехнувшись спросила. — Не думаешь, что ты берёшь на себя слишком много?

Она зашипела и сделала шаг ко мне. Я чувствовала неизвестного, который всё ещё стеной неприступной стоял позади, потому не стала отступать. Некуда. К тому же это покажет ей мой страх. А я не жертва, которую так легко запугать и обнажить.

— Кто-то давно уже должен был сделать это. Ты не имеешь права сеять раздор и хаос в нашем городе. Не имеешь права разлучать семьи и делать то, за что тебе платят.

— О чём ты? Конкретика не помешала бы.

Это разозлило её.

— Из-за тебя от Эрни ушёл муж. Дочь, миссис Торн, сбежала с мальчишкой, который ниже её по рождению. Эмма отравилась…

— Серьёзно? И где же я так наследила?

Она снова зашипела, словно я ядовитый змей, которого нужно запугать. Это не действовало, но её это не волновало. Она находилась на своей волне.

— Твои склянки. Приворотные зелья. Твоя сила разрушает судьбы и за это нужно платить, — не заметив на моём лице никаких признаков страха, женщина вскинула руку и хотела меня ударить, залепить пощёчину, но я перехватила её.

— Знаешь, этот взгляд стеклянных глаз? Жалкий. Грустный, — зло бросила. — У тебя именно такой. Потерянный. Ведь ты даже не понимаешь того, что происходит и валишь всех собак на меня.

Женщина отвернулась, словно я ударила её, но мне не было стыдно. Они не имели права поступать так со мной. Сердце колотилось о рёбра от страха, но я проглатывала его тошнотворный вкус, не желая признавать, что готова сдаться. Всегда буду бороться, но сделать это в одиночку гораздо труднее, когда тебя превосходят числом. Я не ожидала следующего шага, когда женщина выпрямилась, поднесла руку к своему лицу, раскрыла ладонь и сильно дунула. Какая-то пыль полетела с её руки прямо мне в лицо. Отпустив её, я склонилась, отряхивая кожу, но уже тогда понимала, чтобы она не кинула в меня, я уже вдохнула ту пыль. Она уже неслась в моей крови, оседая в лёгких. Заставляя меняться.

Выпрямившись, я бросила на неё злой взгляд, отметив на губах довольную ликующую улыбку. Похоже, мне стоит найти Ясми и попросить её не отпускать меня. Отвести домой и проследить, чтобы ничего не натворила. Я делал шаг столкнувшись с ней нос к носу и грубо бросила.

— Я продала только одну склянку, и та была наполнена водой. Всё потому что кто-то распустил слух о том, что я делаю приворотные зелья и прочую атрибутику. Но это не про меня. Я только раскладываю карты и пользуюсь той силой, которую унаследовала от своих предков.

Оттолкнув её резко ушла в бок и побежала. Туда где были люди. Туда где меня спасут. Не позволят отвести на костёр за грехи, которых я не совершала. Я столкнулась с девушкой и почувствовала боль в боку. Она схватила меня за руки и зашептала:

— Зверолов он близко. Скоро каждый будет носить в себе имя зверя.

— Что? — спросила я, мой голос треснул, когда девушка оглянулась и вскрикнула.

Я проследила за её взглядом и наткнулась на глаза дьявола. Всё внутри покрылось коркой льда. Девушка сорвалась с места и побежала, скрывшись в толпе, а я всё ещё наблюдала за Атласом, который не сводил с меня своего острого проницательного взгляда. Он видел того неизвестного. Он видел, как меня тащили к пустому амбару. Он знал и ничего не сделал. Это больно кольнуло внутри.

Развернувшись, я отыскала глазами Ясми и направилась к ней, чувствуя взгляд сверливший спину. Он так больно пульсировал, что я ускорила шаги, стараясь не оглядываться. Не хотела видеть Атласа, который позволил увести меня и напугать. Не хотела видеть того мужчину с мешком на голове и устрашающим рисунком лица. Я хотела окунуться в родные объятия Ясми.

— Что-то случилось? — спросила она, когда я смогла добраться и схватить её за руку. — Зафира, ты пугаешь меня. Скажи.

— Мне помощь нужна, — язык тяжёлым ярмом во рту чувствовался, когда я смогла наконец произнести те слова.

Ясми кивнула серьёзная и сосредоточенная. Она повела меня к дереву, прислонила, удерживая, а мне казалось вокруг всё двоится. Песни слишком громкими были, свет резал глаза. Мне не стоило оставаться, когда я подняла голову, то открыла рот готовая закричать. Глаза каждого, кто танцевал вокруг костра, полыхали огнём. Их лица изменились под масками и казались усохшими. Словно кожу натянули на скелет, вставили сферы в глазницы и отпустили бродить по улицам города и пугать людей.

Я закрыла глаза отрезая себя от всего, что происходило. Чувствовала руки Ясми на своём теле, но не слышала голос, он пропадал, не касаясь моих ушей. Всё кружилось вокруг, когда я почувствовала, что встала. Опустив взгляд в землю, открыла глаза, сложила руку козырьком, чтобы отрезать себя от того ада, который творился на главной улице вокруг костра и попыталась идти, но понимала, мои ноги утопают в вязкой земле. Она не плотной была, скорее пустой.

Единственное, что вывело меня из того сумасбродного дикого состояния, боль. Ясми так напугалась моим состоянием, что не выдержала и ущипнула за руку. Боль прострелила нечто затуманенное в мозгу. Вскинув голову, я увидела её лицо, стараясь не замечать пылающих пламенем глаз.

— Пойдём. Я рядом, Зафира. Пойдём со мной.

Кивнув, я позволила её рукам удерживать меня и вести прочь от тех злых отвратительных людей, которые сотворили со мной нечто непозволительное. Мой мозг изменился. Он казался искривлённым. Уродливым. И я не понимала, как остановить всё это. Мне казалось деревья не просто стоят на краю обочины, в них спрятаны души. Призраки ходили по улицам города, и я видела их едва уловимые фигуры. Женские. Мужские. Детские. Их блики развевались на ветру, казались сумрачными потерянными фигурами, которые не могли, не имели права покинуть этот город.

Те книги, которые я проглотила, их слова, истории, вплелись тесно в моё сознание, теперь я видела каждую погибшую душу. Тот наркотик, который вдохнула в амбаре, он изменил моё сознание. Искривил. Грань между явью и сном размылась, непросто истончилась, она порвалась и всё, что сидело и гнило в моей голове, теперь вырвалось на улицы города.

Я почувствовала рядом холодок и обернувшись увидела, как под руку меня ведёт призрак. Правую руку всё ещё держала Ясми, но по левую нечто холодное ледяное и мерзкое стояло. То, что оставляло свои следы на моей коже. И я хотела закричать вырваться и сбежать, но не смогла. Перед глазами скользнула фигура. Тоненькая талия длинные волосы призрачным фантомом стелились по плечам, но её лицо заставило меня захлопнуть дверь в сознание. Не знаю, прошептала ли я или прокричала, когда отключилась. Последнее слово:

— Мама.

Тринадцать

Смерть

В предрассветных сумерках меньше всего ожидаешь увидеть труп. Я поднесла руку к губам, когда увидела девушку. Мёртвую. В лесу. Тело обвито плющом. На лице лианы, которые обернулись и вокруг шеи. Повсюду горький аромат полыни. Крови. Страха.

Моя голова казалась огромной и неподъёмной. Открыв глаза и повернув голову, я увидела то, к чему была не готова. Вчерашний вечер стёрт из памяти, словно кто-то прошёлся ластиком. Смерть уродлива. Жестока. И непоколебима. Моё сознание медленно возвращалось с отпуска, пытаясь вспомнить всё. Связать воедино разбросанные расколотые части головоломки, но выходило не очень. Как танцуя у костра, прогуливаясь по улицам праздничного города, я оказалась в лесу с мёртвой девушкой? Что произошло? Где моя тропа прервалась и свернула не туда?

Я присела, убрала траву, провела пальцем по маске, закрывающей половину лица и тогда вспомнила. Это та самая девушка, которая схватила меня стальной хваткой и говорила какой-то бред о зверолове. Та девушка, которая, увидев Атласа, закричала и скрылась в толпе горожан. А теперь она мёртвой куклой лежала на земле.

Тихий хруст веток заставил меня вскочить на ноги. Сердце почти выскочило из груди, застряв в горле, но я проглотила то чувство вместе с убийственным пульсом, а потом побежала. Я понимала последствия. Если меня обнаружат около её мёртвого тела, костра долго ждать не придётся. В этом зловещем мистическом городе все слишком верили в то, что ведьмы существуют, и каждая несёт в себе зло.

Ноги кололо от острых веток и камешков, которые врезались в мягкую плоть, но я не сбавляла скорости проклиная себя за то, что пошла в лес. Я почти вылетела на поляну, когда меня схватили в жёсткие стальные силки. А потом его глаза дьявольские впились в мои. Пригвоздили к земле. И я позволила, потому что не была уверена, что справлюсь сама.

Атлас не задал ни единого вопроса. Безмолвные глаза и молчаливые губы. Но я понимала, если не расскажу, и кто-то выяснит, что я была там у трупа девушки, мне не выжить. Не уверена, но кажется, за мной кто-то следил.

— В лесу девушка, — мой голос едва слышен, словно самая сокровенная тайна, которую никто никогда не должен узнать. Облизнула пересохшие губы, Атлас проследил за моим взглядом. — Мёртвая.

Последнее слово упало между нами. У меня было столько вопросов, но он не позволил задать ни одного.

— Иди к себе.

Атлас больше ничего не добавил, позволив лесу поглотить его большую фигуру. И когда я вошла в фургон, даже не представляла, чем обернётся новый день.

Я задержала вдох в лёгких. Сердце билось, будто задыхалось. Внутри что-то давило, словно кто-то положил на меня тяжёлый камень, а я пыталась встать с ним и идти. Ничего не вышло. Я обрушилась. Толкнула дверь на выдохе, сдерживая крик готовый сорваться с губ. Крик, который зародился ещё там возле хладного трупа девушки, которая верила в число зверя. Девушки, которая коснулась меня своим безумием. Девушки, которую нашла я.

— Ты с кем-то гуляла, Зафира? — сонно пробормотала в подушку Ясми.

— Танцевала у костра, — пискнула сдавленным полушёпотом.

Она что-то проворчала, и я почувствовала, как из глаз скатились две слезинки. Скинув одежду, затолкала её подальше в комод, спрятала руки в одеяле, чтобы не видеть пятен холодной смерти, которой коснулась совсем недавно. Накрыла голову одеялом и зажмурилась крепко до боли, пока перед глазами не заплясали точки.

В голове словно призраки бродили мысли. Наверное, Атлас уже нашёл тело девушки и привлёк внимание местных. Я не представляла, как он будет объяснять всё? Что скажет? Откроет ли тайну того, что это я нашла её труп и сообщила ему? Придут ли за мной, чтобы наказать?

Я кусала губы в кровь. Сжимала руки в кулаки, но тьма беспощадно давила и врывалась в моё сознание. Не понимала, как вести себя, если в нашу дверь всё же постучатся и потребуют от меня ответов? Я не помнила, как оказалась на той поляне. Последнее, что зафиксировал мозг как я направляюсь к лесу, который всегда жил внутри меня, манил, искушал, а потом в сознании сплошные дыры. И я чётко помнила момент, когда дымка рассеялась. Тьма, что обернула собой моё сознание, просто исчезла, а я осталась одна в неизвестной части леса.

Чем больше и настойчивее я ковырялась в тех дырах, которыми было изрешечено сознание, тем больше картин всплывало. А потом я увидела всё. Начало. Середину. Конец. Точнее, продолжение. Мужчина с мешком на голове. Женщина, кидающая в меня обвинения, в которых я невиновна. Пыль в лицо, что я вдохнула, после того момента сознание раздвоилось. Оно стало не совсем нормальным. Реальность ускользала от меня. Расплывчато я смогла вспомнить, что видела взгляд Атласа и снова почувствовала обиду и дикую злость. Он допустил подобное, мог повлиять на исход защитить, но дьявол не тот, кто оберегает. Он скорее, наоборот, искушает, манит и толкает в яму, а после пожирает.

Ясми. Я искала её и помнила, как коснулась, как она пообещала отвести меня домой и оставаться рядом. Неужели этого не было? Вдруг всё это нарисовало моё сознание? А дальше провал. Пустоты, которые уверена, никогда не смогу восполнить. Почему я потеряла сознание? Как всё вывернулось наизнанку настолько удушающую, что мне больно было дышать?

Когда в комнату всё-таки постучали, я почувствовала, как наливаюсь свинцом. Мои конечности отяжелели. Руки дрожали так сильно, словно я находилась в припадке. Снова стук. Я вздрогнула. Ещё один удар.

Ясми заворчала, скидывая одеяло, и направилась к двери. Я слышала её тихую поступь затаив дыхание, замерев, словно меня вовсе не существует. Свернулась калачиком, отвернулась к стене, всё ещё скрывая своё лицо под завесой одеяла. Я слышала, как открылась дверь. Уловила обрывки разговора, который отдельными фразами пробрался под одеяло, а потом влез в моё сознание. И ждала. И дрожала. И застыла. А потом снова ждала.

Дверь закрылась. Шаги в обратном направлении. Шаги, которые застыли возле моей кровати. Не её. Я закусила губу чувствуя, как горячее дыхание опаляет кожу.

— Просыпайся, Зафира, — погладив меня по спине тихо приказала Ясми. — Вставай же.

Она сорвала с меня одеяло и прищурилась, заметив раскрасневшееся лицо. Я дрожала внутри, но сделала всё, чтобы скрыть любые эмоции из глаз. Потянулась нарочито медленно, чтобы выиграть время, потёрла глаза и посмотрела на неё зная, что моё лицо, абсолютно ничего не выражает. Полное отсутствие.

— Нас вызывает Вори. Сейчас же. Одевайся и поторапливайся. Он не любит ждать.

Я вскочила, понимая, как от сердца отлегло то странное давящее чувство беспомощности и гнилого страха. Надела свежее платье волосы заплела в две косы и вместе с Ясми направилась к фургону Вори. Там собралась вся наша компания. Когда подошли последние приглашённые, он не стал ждать с ходу заявив:

— Новости мало приятные. Точнее, убийственные, — скривив губы в ухмылке от своей шутки грубым басом, заявил Вори. — Все вы наверняка видели мужчину, висевшего на дереве, и уверен каждый, подумал, что это чучело, но вот проблема в том, что тот мужчина был живым. Кто-то убил его и ради забавы повесил на дерево разумно предположив никто и не подумает, что это настоящий человек.

Шёпот зловещий, словно змей пронёсся по шатру. Все смотрели на Вори, испуг читался на их лицах. Во мне нарастало нечто тёмное громкое и глубокое. Та девушка, которую я видела, закрывая глаза на внутренней стороне век пеплом жгучим, легла на мою душу. Я ожидала услышать о её смерти. О своей причастности. Моя кожа покрылась потом, похолодела, сердце бешенный ритм в груди отбивало. Вытерев вспотевшие ладони о юбку, сглотнула, понимая, какой ужас в тот момент читался на моём лице. Дикий. Всеобъемлющий. Бесконтрольный.

— План следующий. Заканчиваем наше шоу и уезжаем, — у меня в горле замер ком. Я сглотнуть его не могла от слов Вори. — Три дня. У нас есть три дня, так что постарайтесь отработать каждый из них.

В тот момент Вори поймал мой взгляд и там мелькнуло нечто такое мрачное покрытое смолой. То, что обернулось вокруг меня и сдавило. Прилипло словно вязкая тьма и пожирало. Я отвернулась, позволив Ясми взять меня под локоть и увести из шатра, но делая каждый шаг прочь чувствовала на своей спине взгляд Вори. Он по позвоночнику хладной змеёй скользил и спиралью тугой вокруг шеи сворачивался.

— Не могу поверить.

— Что? — вытряхнув себя из оцепенения, спросила.

— Он провисел там всю ночь, и никто даже не догадывался, что это живой человек, — Ясми подняла на меня взгляд. Сжала губы. — Мёртвый. Мы должны уйти. Это не шутка, Зафира.

Я читала в её глазах страх. Дикий ужас. То же самое испытывала, но уйти?

— Ты ведь слышала, Вори сказал, что мы уедем через три дня. Не переживай, время быстро пройдёт…

Она схватила меня за локоть и больно сжала, когда я отвернулась, намереваясь пойти дальше. Фургон. Я хотела закрыться в нём забраться под одеяло и укутаться в его тепло в надежде, что оно поможет отогреть дикую стужу в душе.

— Ты ведь не собираешься уезжать с нами, да? — её вопрос выбил почву у меня из-под ног. Её вопрос уничтожил нечто тайное и больное внутри меня то, что тянуло и рвало на куски. Не ответив, я попыталась вырвать руку, когда в спину мне прилетел очередной грубый жуткий вопрос. — Где ты была вчера? Не хороводы вокруг костра водила. Где, Зафира?

Прикрыв глаза, увидела тот кукольный образ смерти. Фарфоровую кожу стеклянный взгляд в небо и лианы, которые обернулись удавкой вокруг шеи.

— Я правду сказала, — шёпот, надломленный вышел изо рта.

— Что происходит? — не сдавалась Ясми.

Повернувшись, столкнулась с ней взглядом.

— Ты больно мне делаешь, — голос шипел словно змеиный.

Ясми отпустила стальной захват, поджала губы и развернувшись ушла. Боль. Я намеренно причинила ей боль, чтобы освободиться. Привыкла жить одиночкой и сейчас, когда Атлас столкнул во мне две половины, не понимала куда идти. Этот город он каждый день забирал от меня кусочек разума. Я чувствовала себя ненормальной. Психичкой. Неуравновешенной. Сумасшедшей. Здесь сказки обретали руки и голос. Тот самый искушающий пробирающий до дрожи в костях зловещий голос, который вопил в моём разуме.

И сейчас я пыталась сбежать так далеко, как только смогу. Но внутри знала истину, лес не отпустит. Это откликнулось чем-то до боли знакомым, но я прогнала прочь те мысли. Тени гнались за мной. Цеплялись за ноги, когда я вбежала в фургон, прыгнула в постель и завернулась в тёплый кокон своего одеяла.

На коленях блокнот. В руках карандаш. А на листе, рисунок, который я не должна была рисовать. Череда рисунков что мозг хотел вытолкнуть стереть из сознания и только переложив свои глубинные дикие мысли на бумагу мне легче стало. Я рисовала того неизвестного мужчину в мешке из-под картофеля с размазанной красной помадой имитация рта и глазами как у нарисованных детьми рисунков. И единственная мысль, не дающая покоя, Атлас видел, как меня увели. Он понимал, что я не добровольно пошла той тропой в амбар, но не пришёл. Не вмешался. Не спас. И это надрывом в душе сидело. Гнилой раной. Я его боялась. Я его ненавидела. Я его желала. Я болела им. Грезила. И меня ломало.

После рисовала ту девушку только без маски с полынью на лице. Смерть конечна, но многие не понимали, когда играли, находясь над пропастью. Я всё ещё чувствовала горький запах крови на своих руках. Тошнотворный аромат смерти, который прилип к моему телу, въелся в кожу, проник в самую глубину души, так невероятно далеко забрался, что внутри чувствовала себя ледяной. Немного безумной.

Линии мягкие смазанные. Но взгляд тот самый в небеса он ранил. Проникал в душу и цеплял потаённые страхи. Неужели я и правда безумна? А что если это я убила её? Дрожь дикая по телу. Холод. Озноб. Руки трясутся. Сжала голову ладонями, пытаясь заглушить голоса, что трезвонили бес перебоя в черепе. А потом сдавила до боли карандаш и превратила мёртвое пугающее лицо девушки в чёрное пятно, зачеркнув карандашом.

И ещё тот поцелуй, который не являлся поцелуем и до сих пор жёг кожу на губах. Его губы на рисунке казались искушавшим грехом. Я поймала себя на том, что провожу пальцами по контуру карандаша. Желание двоякое вычеркнуть нашу страсть, которую впитал в себя лес изнутри. Выкинуть. И впитать ещё глубже. На таком уровне, что ничем нельзя будет удалить Атласа из моих клеток.

Смахнула волосы со лба, руки зудели от желания разорвать те рисунки, превратить в пепел, сжечь и по ветру развеять. Я не должна была рисовать ни один из них, но как только линии вылились на бумагу и стали чем-то более реальным живым тем, что запомнили мои глаза, тем, чем мучилась, душа тем, что сходило с ума, задаваясь одним и тем же вопросом: насколько я безумна? А потом был другой вопрос, который цеплял меня за живое, который болью пульсировал под кожей: стану ли я настолько неуправляемой безумной, как была мама?

Я никогда не позволяла себе вспоминать её дикие жуткие выходки те песни завывания словно не голосом человека она мелодии в ночи ревела. Они были какими-то эфирными злобными мурашками по коже. Пульсировали огнём в костях, но в тот момент словно защитный барьер испарился, и тогда я поняла, это бабушка оплела мои мысли правдой, которую могла принять маленькая девчонка не беспощадной истиной, а настоящей реальностью.

Я всхлипнула и зарылась лицом под подушку, сжимая в кулаках одеяло. Мне так хотелось орать дико до одури до хрипоты в горле, но я лишь до боли закусила губу и пролежала так до самого рассвета. Тело затекло, когда я начала шевелиться. Посмотрев на кровать, заметила, что Ясми так и не пришла. В одиночестве, в тишине, в пустоте, которая окружила меня давила со всех сторон, поднялась скинула одеяло снова заперла те дикие жуткие мысли в своей голове. Заплела косу, как это делала мама, вплетая мне в волосы маленькие белые ромашки. Надела чистое платье, спрятав свой блокнот с рисунками к той одежде, которая всё ещё пахла смертью.

Я надеялась, что новый день принесёт новое начало, но в глубине души знала, этого не произойдёт. Не смогу избавиться от своего прошлого. Не смогу найти ответ, если буду бояться. Если страх, который сидел внутри и сжимал мою грудную клетку не преодолеть. Поэтому я вышла. Поэтому посмотрела в новый день. Поэтому позволила солнцу коснуться моего тела, но до души там, где царил холод, тепло так и не дошло. А потом я пошла в единственное место, которое могла маленький небольшой домик с книгами историей о городе, который вытягивал из меня жизнь.

В городе после вчерашнего празднества тишина повисла. Угнетающая. И удушающая. Дышать тяжело было. Туман казался неестественным, он взвесью висел в воздухе. Подняв руку, я смогла коснуться той призрачной дымки, которая закрутилась вокруг пальцев спиралью. Соскользнула. Взвилась вверх. Смешалась с основной массой и исчезла. Пепел от костров развевал ветер, поднимая серую смесь и разнося по всему городу. Рассыпая по земле.

Мне не нравилось ступать по земле, усеянной пеплом. Он холодом под кожу проникал. Он жёг. Разъедал клетки. Смертью пахло, когда ветер принёс аромат горькой полыни из леса. Я бросила взгляд на главную площадь костёр, у которого танцевала с мужчиной. Дерева, у которого Атлас клеймом своих зубов запечатлел мои губы. Амбар…

Запнулась. Схватила голову руками, мне до сих пор казалось, что всё нереально. Возможно, я уже давно в своём сознание заперта и всё это происходит только в моей голове? Неужели в реальности далёкой и тёмной я давно обезумела?

Покачав отрицательно головой, я поспешила тропой, которую знала так хорошо. Одинокий дом. Тишина. Рошин у прилавка. Увидев меня, она закусила губу, а в глазах вспыхнуло нечто похожее на злость. Не уверена в том, что могла чётко проследить её чувства.

— Слышала о том, что произошло?

— Вори собрал нас и всё рассказал, — кивнула. — Это кажется таким пугающим и смертоносным.

— Я предупреждала, Зафира. Бакадимор зверь, который съедает души людей. Питается их сущностью, чтобы распространять своё зло повсюду.

Слова Рошин ещё долго пульсировали огнём под кожей. Я не читала и так была сыта по горло мрачными больными историями. Сидела в кресле у окна и смотрела в лес. Он мой друг. Тот, кто всегда принимал, как бы плохо не было. Знал мои улыбки. Смех. Видел слёзы. Принимал агонию души, когда рыдала не в силах вынести своих чувств. А теперь гряда деревьев, что взирали на меня в ответ, пустотой отдавалась. Ныла. И тянула.

Посыпал частый дождь. Залегли туманы. Лес сужался опасным кольцом вокруг города. Душил. Я ощущала на кончике языка изменения. Неизбежные. Злые. Мрачные. Они преследовали меня каждый шаг. И чем быстрее я шла, тем сильнее цеплялся за мои ноги густой туман. Я ничего не слышно о той девушке которую нашла. Не видела Атласа. И это странно. Это червивыми мыслями роилось во мне. Это отравляло мои внутренности. Это болело под рёбрами. Это тянуло в животе.

Попытки выяснить что-то о той девушке не увенчались успехом. Я всё гадала, что произошло в ночь Самхейна? Неужели мои руки сделали так, чтобы та ночь стала для неё последней? Холод и дрожь по телу пробежали от подобных мыслей.

Атлас. Сколько бы я ни бродила по затихшему городу, не видела его. Идти в лес боялась. Страх сидел под кожей, руководил мной и как только бросала взгляд на сумрак, сени от деревьев по позвоночнику, лёд ожигающей плетью бил.

Снова фургон. Ясми на своей кровати спиной ко мне. Всё ещё обижена моим поведением. И я хотела извиниться. И признать, что боюсь до ора в горле до спазмов в животе, когда заметила на своей подушке выцветший лист бумаги. Провела рукой во красивым витиеватым буквам, перевернула и наткнулась на знак тот самый который был выбит на моих рёбрах. Чёрное солнце. Две окружности, которые пересекали двенадцать лучей, похожих на молнии, а в центре имя, которое ударило прямым касанием по сердцу. Прочертило корявую уродливую линию на внутренностях. И я вспыхнула. Голова взорвала.

Мора.

Мама.

Мои глаза тут же выхватили первые строчки. Вот откуда началась новая глава. Та, что открыла правду, которую я отчаянно искала. По которой томилась.

«Я всегда чувствовала тьму, что шла из земли. Мои босые ноги ступали по траве, которая умирала. Ссохшаяся. Она ранила кожу, поэтому мне приходилось надевать туфли. Поранив ступни, я видела, как земля впитывала мою кровь, словно голодный монстр. С каждым днём мои сны становились всё более опасными. Яркими. Они кусали меня. Били. И вырваться из оков тех монстров, которыми набита моя голова с каждым разом всё труднее. Они не отпускали. Не желали отдавать добычу.

Моя душа болела, но я не могла оставить Вила. Он единственный, кто поддерживал меня. Наши чувства были неправильными с самой первой встречи, но они пламенем тугим связали нас. Опутали. Заколдовали. Я не должна была ступать за ту грань и нарушать правила, поэтому теперь бежать было некуда. Бакадимор убьёт меня однажды. Безумие распространялось с каждым часом всё больше. Поражало органы, потом, однажды, доберётся до мозга захватит, откроет клеть с монстрами, и дьявол нашепчет мне свои коварные планы. В его руках я буду марионеткой».

Мои руки дрожали, когда я снова и снова читала те строки, а потом долго сидела и смотрела на чёрное солнце. Теперь знание, которым я не хотела обладать, застряло в горле комом. Проглотить, значить принять правду, и я сделала это. Вкусила то жалящее горькое чувство, которого так отчаянно искала моя душа.

Четырнадцать

Мертвая земля

Бакадимор. Всё, что в голове билось словно запертая птица в клетке. На репите. Снова и снова. И снова. Бакадимор. Замок в скале. Бакадимор — тот самый пожирающий души дом, который держал в себе тайны, пропитанные кровью.

Мёртвая земля, на которую я вернулась добровольно, холодом отдавала. Безликостью. И пугающей тишиной. Каждая строчка, написанная на том листке, горела под моей кожей, пульсировала по венам, разъедала словно червивое яблоко и гнила. И болела. И саднила. Тишина снова поразила меня. Ударила по барабанным перепонкам. Тело дрожало, чувствуя беду словно я в лихорадке. Каждый шаг давался с трудом, словно я по вязкому болоту шла. Смола земли затягивала меня, чтобы оставить тут, сожрать поглотить и убить.

Я понимала поход в логово смерти не закончится хорошо, но всё равно пошла, не смея больше убегать. Мне отчаянно до дрожи нужно было оказаться за стенами устрашающего дома, в котором души вопили о свободе, а живые были похожи на мертвецов. И я знала, куда пойду, но не представляла, как попасть внутрь. Постучать в дверь? И что тогда? Что сказать?

«Можно пройтись по вашему дому и посмотреть правда ли то, что моя мама жила здесь? Бродила по тёмным мрачным коридорам этого монстра, а потом сбежала? Где остальной дневник, ведь у меня был вырванный лист?».

Бред.

«Сумасшедшая», — скаля зубы смеялось нечто злобное едкое внутри меня. И это словно молот ударило по лёгким. Дыхание застряло в горле от боли. От слова, которое я всегда гнала от себя. То самое слово что рисовала в блокноте и зачёркивала, но никогда не произносила вслух. Оно касалось мамы. Оно убило её. Оно гнилым корнем во мне проросло, и я не желала признавать его существование.

Сейчас, когда я шла сквозь занавес мрачных деревьев без Атласа, страх ползал по коже словно сотни маленьких пауков. Он почти парализовал ноги, не хотели двигаться вперёд, мозг вопил о том, что там опасно и я не должна приближаться к дому по сотням причин, главной из которых было наказание бабушки, но я упорно шагала вперёд, видя цель, которой хотела достичь. Дверь она оказалась открытой, словно меня ждали. Новая волна страха скользкого и неприятного до ужаса била по нервам, когда я переступила порог, добровольно оказавшись на мёртвой земле, где в тени, скрывались мрачные сущности, а ветер выл голосами жертв, которых поглотил этот монстр Бакадимор.

Сглотнув в горле тугой ком, бросила взгляд на огромную столовую, в которой мы ужинали, образы вспышками закружились в голове. Тот аромат трав и горечи, похожей на полынь, закружил в голове, проник в нос, осел в гортани и давил. Кашлять хотелось. Я давилась тем жутким зловонным смардом, но проглотила и направилась к лестнице помня, как Атлас вёл меня по тихому тёмному дому. Ступени уходили высоко вверх. Половицы скрипели. Тени бегали по стенам и всё это жгучей смолой оборачивалось вокруг тела. Хотелось развернуться и сбежать. Закричать от ужаса, что таился в стенах дома. Сколько боли слёз и горечи они впитали в себя? Сколько видели убийств? Уверена, они пропитаны были кровью и криками. Болью. Агонией.

Воздух жёг лёгкие, кислотой капал и душил, когда я остановилась в коридоре напротив того портрета. В прошлый раз он вызвал во мне притяжение. Я чувствовала это, потому и застыла тогда, всматриваясь в черты лица. Его глаза в них печаль затаилась, губы сжаты в тонкую линию руки в кулаки. Тот, кто рисовал этот портрет, передал точные чувства, которые в тот момент испытывал мужчина.

Я пыталась сопоставить то, что вычитала с тем, кто смотрел на меня с огромного портрета и не смогла. Мужчина, Вал которому я гадала, которому принадлежал город, как-то был связан с мамой. Немыслимо. Невозможно. Но теперь я понимала постоянное бегство мамы. Её любовь к лесу она отсюда пришла. Этот лес, про который бабушка Ружа говорила, он и меня манил, завлекал, и я не хотела покидать его. Но как они встретились? Что могло связать девушку, постоянно странствующую по миру и мужчину с голубой кровью?

Я протянула руку вперёд, смотря на синие венки под кожей и понимая каковы последствия подобных тайн. Смертельные. Они жалили меня ядом, который пульсировал в венах.

Шорох. Тихий. Едва заметный. Повернувшись, я знала, что никого не найду. Пустота. Коридор мрачный безмолвный словно все, кто находился в доме, покинули его. Жители не зря держались подальше от земель Бакадимора. Они не заходили за черту, где земля мёртвая почерневшая гнилая. А я пришла за правдой, которая обернётся моей болью. Переломами в рёбрах. Застрявшим ором в горле.

Шорох за спиной словно кто-то когтями провёл по стене. Скрежет. Неприятный. Заставляющий с шумом втянуть воздух в лёгкие. И как только я обернулась, мне в лицо попала пыль. Дымка тех ядовитых трав, которые витали в воздухе. Голова кружилась, когда я поняла откуда те звуки. Тот шорох вовсе не показался мне. Это были пауки. Чёрные. Мерзкие. И их так много в том углу находилось словно войско, состоящее из тысяч маленьких чёрных солдат.

Шёпот прошелестел по коридору, сужаясь и проникая в мои уши. Я смотрела, как они выползают из своего тёмного укрытия и хотела спрятаться. Мерзкие. Агрессивные. «Паучья порча». Тенёта она повсюду была, вот только я не замечала. Бросив взгляд вдаль прижала руку ко рту, только теперь осознав, насколько глупа была и самонадеянна, гонясь за правдой, которая похоронит меня.

Чучела. Там повсюду были следы животных. Озлобленные. Пойманные в момент смерти. Кто-то оборвал их жизни ради развлечения. Забавы. И я ненавидела это так сильно, что не смогла сдержать всхлипа, который изнутри кровавым криком рвался.

Каждый шаг — ошибка. Каждый вздох, с которымв мои лёгкие попадал ядовитый запах трав — ошибка. Каждый взгляд мёртвых животных, которые смотрели на меня осуждающе — ошибка. Дрожь по рукам. Мне казалось внутри у меня ползали те самые пауки, которых я оставила на портрете и кусали, и болели, и пульсировали.

Голова волка. Лисы. Медведя. Лося. Кабана. Они все смотрели словно живые, а не мёртвые были, и я кричать, орать во всё горло хотела от боли, которая там поселилась. Я видела, читала в их застывших глазах панику боль и обречённость. И давилась слезами, пока не наткнулась на уродливую картину, от которой у меня скрутило живот. Женщина та самая которая на ужине мило со мной общалась и дарила лживые улыбки, стояла возле головы медведя, ласково касаясь его морды ладонями, а потом высунула язык и провела им по его оскаленным зубам. А потом посмотрела на меня. И злобно ухмыльнулась довольная моей реакцией на её гнусное поведение.

И когда я почувствовала тьму, что за спиной ко мне подползла, обхватила и душила, сорвалась с места, вот только не успела спуститься по лестнице, как меня за руку схватили чьи-то холодные просто ледяные пальцы. Вскрикнув, попыталась вырваться, когда поняла, что это бесполезно. Сердце в страхе билось, горло опухло, когда медленно я обернулась и наткнулась, на тусклый взгляд того мужчины.

— Ты должна уйти и больше никогда не возвращаться, — его голос он хриплый безжизненный и мёртвый. Я чувствовала, как внутренности мои сводит судорогой. — Уходи из города.

Обернувшись, я увидела пустой коридор словно той женщины и не было. Моё воображение. Больное. Сумасшедшее. То словно оно снова и снова вспыхивало в голове и пульсировало. Стоило один единственный раз позволить ему войти в моё сознание и больше я никогда не смогу от него избавиться. Мне хотелось пасть на колени руками залезть к себе в голову и вынуть его оттуда. Стереть и никогда не знать. Но я понимала, то слово всегда буду помнить. Знать. Повторять. Оно на репите в моём искажённом сознании. Лёгкий рывок его руки вернул моё внимание к мужчине.

— Вы знаете, кто я? — шёпотом прохрипела все ещё чувствуя, как крепко его ладонь сжимает мою кожу.

Он поднял голову, словно хотел увидеть меня, но не мог, пелена застилала глаза и кивнул. Его кожа сухая, холодная, губы потрескавшиеся, а глаза пеленой покрыты, словно он слеп.

— Я ждал тебя. Всегда знал, что придёшь. Это твоя земля и она зовёт тебя, девочка. Но ты должна сопротивляться. Те души, которые бродят по пустынным холлам, они съедят тебя. Не нужно играть со смертью.

— О чём вы говорите?

Он прикрыл глаза, словно даже простой разговор болью являлся. Я склонилась, достала листок, который нашла на подушке и показала ему.

— Вы знали мою маму? Откуда? Что произошло?

— Мора, — как-то надломлено и коряво произнёс Вил её имя. Мне показалось, его губы разъехались в небольшой улыбке, но кожа была настолько стянута, что могла разойтись. Он остановился, распахнул глаза и уже по-новому посмотрел на меня, будто впервые видел. — Бакадимор твоя земля, Зафира.

Его слова казались мне бредом.

— Я не понимаю…

— Тогда доверься своим чувствам. Знаю, что ты сильная, какой была твоя мама и сможешь отличить правду ото лжи. Мы любили друг друга. Ты наше дитя, Зафира.

Его слова будто пощёчина. Я отшатнулась, но Вил всё ещё сжимал мою руку и не отпустил. Отец. Нереально. Он не тот, кто должен стоять за моим рождением. Слова бабушки вновь адским громом в моей голове прозвучали. Её предостережения не ступать на эту землю. Не искать. Но я пошла против тех предостережений, не понимая, что найдя ответ, я разрушусь.

— Бакадимор построен в скале, его выточили из камня нерушимого крепкого, но в нём слишком много тайн и секретов. Все души, которые погибли в этих стенах, похоронены на кладбище и попасть туда можно только по тоннелю, сокрытому в самом замке.

— Зачем вы говорите мне это?

— Ты должна… — он не закончил, словно его кто-то ударил. Хватка на моём запястье усилилась. Его тело выпрямилось, и кажется, разум покинул голову. Он смотрел на меня, не пытаясь больше увидеть. Глаза стеклянные словно Вил больше не был хозяином своего тела и разума.

И тогда я почувствовала это. Силу. Злобную. Смертельную. Мёртвую. Ту, что пропитала стены и землю вокруг. А потом из дальней комнаты вышла женщина. Та самая, которая облизывала злобную пасть мёртвого медведя, теперь смотрела, словно видела впервые. Её взгляд он прожигал даже на таком расстоянии. А потом голос словно хлыст разрезал воздух.

— Отпусти её.

Вил, всё ещё удерживал меня, и я тогда не могла подумать, чем обернётся наша встреча. Если бы знала, не пришла. Но я не ведала глубины его безумия.

— Отпусти её, — команда ни больше ни меньше.

Он не стал ничего спрашивать. Я только почувствовала, как воздух вышел из лёгких. Как спёрло дыхание, а бабочки в животе от свободного падения превратились в кладбище боли и страха. Лестница казалась слишком высокой. Я чувствовала каждый удар, когда ступени своими жёсткими острыми краями оставляли на мне раны. Калечили. Ломали. И та агония она словно новый эпицентр взрывалась изнутри, соединяясь в общую паутину боли с другими точками на теле.

Я свернулась калачиком, когда поняла, что моё падение с высоты закончилось. Каждая мышца ныла. Кости стонали. Кровь ледяными нитями под кожей билась, а сердце? Оно молча плакало. Беззвучно. Тихо. Пытаясь пошевелиться, застонала. Бросила взгляд наверх, где всё ещё в кресле сидел мой отец, а за его спиной словно смерть стояла женщина, которая отравляла всё вокруг.

Я понимала, что мне нужно встать и уйти. Осознание словно пойманная птица билось в груди и хотело вырваться. Её глаза ад. Её рука на плече отца, который безразлично пустым взглядом смотрел вперёд, мертвенно-бледной казалась. Вил, даже не понимал, что произошло. Марионетка. Вот то самое слово. В её руках он марионетка. Кукла, которой она играет. Но зачем? Почему? Что произошло здесь в этих мрачных каменных стенах?

И я встала через силу, потому что остаться, значит, погибнуть. Это было чётко прописано в моём сознании. Закусив до боли до крови губу, которая кислым металлом пролилась на язык в гортань, сжимая себя изо всех сил, направилась к двери не оглядываясь. Знала, что нельзя. Понимала где-то внутри в глубине сознания, что не смогу выбраться, если снова загляну в те адские глаза. Слёзы горькие и обжигающие капали по щекам, на руки которыми я так сильно отчаянно сжимала себя, что всё внутри пульсировало. Я не знала насколько опасным было то падение, потому что внутри всё болело. Каждая мышца, косточка. Кожа натянулась, словно лопнуть хотела. В голове пульсировало, будто по мне били молотом, а рёбра стонали каждый раз, когда я делала шаг. И тогда я поняла, она позволила мне выбраться. Уйти. Разрешила. Отпустила. Страх едкими щупальцами оплёл мои нервы, потому что это означало, что всё только начинается. Не конец. Начало игры, в которой правила я не понимала. Не знала, почему всё обернулось кровавыми сценами и адской агонией?

Вернуться на ярмарку в сумерках, когда вечер в самом разгаре я не могла. Прийти к себе в трейлер тоже. Ясми увидит меня. Она поймёт, что я лгала. И тогда я поняла, куда хочу пойти. Единственное место, которое позволила себе тихо называть пристанищем. Дом? У меня его никогда не было. С тех пор как мама, окровавленная лежала на моих руках, у меня никогда не было дома. И я не понимала этого, пока не оказалась возле старой библиотеки на окраине города.

Толкнула дверь и тихо застонала, когда та открылась. Вошла и привалилась к стене. Я хотела спрятаться в самом конце на кресле свернуться словно комочек и отдохнуть. Позволить телу восстановиться, когда из-за полки вышла Рошин. Её глаза в тот момент, когда увидела меня, казалось, расширились больше чем возможно. Шок. Чёрт, не зря я скрывалась в тени деревьев, пока пробиралась к моему тайному убежищу.

— Что произошло? Где ты была?

Качнув головой, крепче сжала свои рёбра, чтобы не ныли и хрипло шепнула, чувствуя, как кожа на губах пульсирует и рвётся после того, как я так отчаянно сжимала её зубами.

— Я просто хотела спрятаться. Можно мне…

Рошин прищурилась, подозрения копошились в её голове и отражались в глазах. В тот миг внутри у меня всё рухнуло. Надорвалось. Но потом девушка сделала несколько шагов, схватила меня и повела не к креслу, о котором я так мечтала, а дальше. Толкнула дверь, и мы оказались в небольшой комнате. Одна кровать два кресла небольшой столик и никаких окон. Убежище.

— Останься здесь. И не стоит возражать, Зафира, я не позволю уйти.

Она помогла мне опуститься на кровать, и я снова закусила губу, но стон чистой агонии всё же сорвался с языка, когда боль прорезала словно острый клинок мои рёбра. Кажется, я отключилась, потому что, когда открыла глаза, Рошин сидела напротив, и нежно обтирала мои ладони. Держала в руках и пыталась смыть грязь с костяшек. Наши взгляды столкнулись словно две бушующие стихии. Она не спрашивала, а я не пыталась объяснить. И тогда меня пронзило болью, потому что никто никогда просто так не делал для меня ничего. Абсолютно. Но Рошин стёрла тот барьер, за который я никого не пускала. Друг. Это слово снова и снова пульсировало в голове. Разливалось по венам, когда я опустила взгляд заметив, что она тугим бинтом перебинтовала мои рёбра.

— Хорошие новости переломов нет, — она бросила тряпку в таз и кивнула на кровать. — Спи.

Приказ её заставил закрыть глаза, чтобы не позволить слезам снова накрыть меня. Легла, свернулась поджав колени к груди, и почувствовала тёплый кокон, окутавший моё тело, когда Рошин накрыла одеялом и в тот миг под хриплые звуки боли, которой пульсировало тело, провалилась в сон.

Беспокойство внутри сидело. Пауки преследовали меня, касались своими мерзкими лапами, ползали по телу и жалили. Я кричала внутри своего сознания понимая, что это один из тех вещих снов, которые всегда болели внутри меня, когда я вроде сплю, но понимаю, что всё реально. Что я снова перед Бакадимором. По моим босым ногам, которые утопали в холодной чёрной сырой земле, ползли пауки. А я стояла там и смотрела на замок, который полыхал ярче солнца. Пламя окутало его со всех сторон и камень ведь не должен гореть, но он озарял всё вокруг. Огонь карающий, как в Библии, он поедал всё мёртвое и гнилое. Забирал те умершие души и дарил им освобождение.

С бьющимся в горле пульсом я застонала и распахнула глаза. Тело пульсировало, словно меня лихорадило. Рёбра ныли. Губы болели. Я чувствовала себя разбитой. И покинутой. Дыхание рваными толчками вырывалось из груди в тихое пространство, когда почувствовала на себе чей-то взгляд. Страх парализовал. Казалось, если обернусь, передо мной окажется одно из тех чудовищ, которых в детстве всегда боялась. Но снова закрыть глаза и погрузиться в кошмар не могла тот монстр, который сидел со мной в одной комнате, сожрёт меня, пока я буду спать. А потом я нашла его. Того, кто вызывал внутри меня огонь. Тот, кто бил по нервам. Тот чьё имя запечатано глубоко в моём сознании. Вкус его поцелуя горел на языке. Аромат саднил в лёгких.

Колючий. Резкий. Грубый. Именно таким и был его взгляд. Он полыхал радугой яростных чувств, которые стреляли по мне словно пули. И я принимала их в своё израненное уставшее тело и хрипела, пытаясь встать. Я не понимала, как он нашёл меня? Зачем искал? Почему вообще пришёл? Но в тот момент почувствовала, как внутри надорвалась тугая нить. Я хотела доверять ему. Хотела, чтобы Атлас стал моей силой. Поглотил тьму, которая окружила меня. Забрал мои воспоминания, от которых я задыхалась.

И тогда я сделала то, чего не ожидал никто из нас. Поднялась, прошла несколько шагов и села к нему на колени. Руками обвила торс, вцепившись ноготками в мягкую ткань кофты. Носом уткнулась в тёплое местечко между плечом и шеей. И выдохнула, чувствуя его тело. Гранит. Статуя. Он не ожидал от меня подобного, и я сжалась, ожидая, когда Атлас прогонит. Велит встать и никогда больше не прикасаться к нему. Он молчал. Не обнимал, но позволил мне впитать его тепло и отдать свою боль.

Тишина спасительным коконом окутала наши тела. Моё дыхание замедлилось его кожа аромат полыни горькой, но такой завораживающей дурманил сознание, и я расслабилась, чувствуя, как оттаивает его тело. Не гранит больше, но и не расслабленное. Но пока Атлас позволял мне сидеть у него на коленях, я не стану спрашивать. Задать вопрос — значит нарушить хрупкое перемирие, которое заключили наши тела. Я не могла. Не хотела. Так отчаянно нуждалась в нём.

Тепло постепенно проникало под моё платье. Распространялось по коже. Я дышала им, вдыхала аромат мятной хвои и горькой полыни и выдыхала холод, который бродил под кожей, в венах пульсировал словно плесень, покрывая мои внутренности ядом. Прикрыла глаза и не заметила, как провалилась в новый сон, но он не стал одним из тех ужасных сновидений. Он покой подарил. И я понимала причину этого. И знала, что никогда не смогу наслаждаться подобными моментами. Тот раз он был единственный между нами.

Тенёта — паучья паутина, а также паутинка, на которой разлетаются молодые паучки.

Пятнадцать

Опасные игры

Я проснулась, лёжа на кровати в одиночестве. В тот миг показалось, что вчерашний вечер, когда Атлас позволил обнять его и уснуть окружённой его теплом всего лишь моя фантазия, но самая лучшая. А потом я ощутила на себе аромат его тела и спрятала улыбку, готовую сорваться с губ. Закрыла лицо руками и от этого движения всё запульсировало. Больно стало во сто крат больше чем было вчера. Всё ныло, и я понимала, моё тело выглядит не лучшим образом. Медленно села, опираясь на руку, повязка позволяла двигаться, туго сжимая рёбра. Поднявшись, прошлась по комнате, когда наткнулась на своё отражение в зеркале. Губы искусаны в кровь. На лице пара синяков тени залегли под глазами, но опустив взгляд ниже почувствовала тошноту в горле. Живот скрутило, шея плечи уверена и то, что скрыто за тканью платья всё было в синяках. Они чёрными пятнами покрывали кожу.

Подняла руку, прикоснулась надавила, словно хотела точно удостовериться, что мне не кажется это. А после позволила теням, что гонялись за мной наполнить голову и вспышками воспоминаний напомнить обо всём, что произошло. И самое яркое не больное не жалящее то, где я сидела на коленях у Атласа, наполняя свои лёгкие глубоким ароматом, забирая его тепло. Услышав позади скрип двери, даже не обернулась, чувствуя опаляющий взгляд Атласа на своей спине. Он не в глаза смотрел, а на чёрные синяки, усеявшие мою кожу.

Прикрыв глаза, обернулась и когда наши взгляды столкнулись, я проглотила ком в горле. Чувствовала, что после вчерашней ночи ничего не изменится, но надежда словно коварная змея своими бархатными чешуйками свернулась вокруг сердца и в тот миг, когда прочла пустоту в его глазах, стену, которую всегда видела там на дне мрачной души, змея вокруг сердца сжалась сильнее.

— Та девушка… что произошло?

Он молчал, очевидно, ожидая, когда я задам свой вопрос. И я спросила. Не то что вертелось на языке мрачное и больное тот вопрос я проглотила и позволила тугими узлами скрутиться в животе. Время расставить всё по местам придёт только не сейчас. Не сегодня. Мои раны глубоки, а сердце орёт, словно не в силах остановиться от боли, пульсирующей в кровотоке. Не сегодня.

Его глаза в тот момент вспыхнули мрачной решимостью. Атлас знал, я задала не тот вопрос, который горел огнём в горле и скривил губы, решив подыграть. Он испытывал меня. Провоцировал. Искушал.

— Ничего.

— Что ты сказал?

— Ты слышала, Зафира.

Я прищурилась. Сердце подскочило к горлу и загрохотало, пульсируя по стенкам гортани.

— Что ты сделал?

Атлас скрестил руки на груди, прислонился к стене, все ещё пронзая меня тем самым глубоким испытывающим взглядом. Когда его губы показали зубы оскал злой и мрачный, я поняла та правда, которая достигнет моих ушей, разобьёт. Но ведь я задала вопрос хоть и не тот, который хотела, поэтому Атлас решил сказать правду, чтобы посмотреть насколько я сильная. Смогу ли справится?

— Отнёс тело в дальний лес туда, куда не ходят люди, выкопал яму и похоронил, накрыв камнями, чтобы дикие звери не откопали.

Его взгляд, вызов. Там столько вопросов роилось, но ещё больше тайн. Я сглотнула. Не в моей ситуации бросать камни и упрекать, но я думала, он сообщит служителям закона, утаив моё имя. Чёрт, а я лицемерка. Сука. Несправедливо корить его за подобный поступок, когда даже не знала, я ли убила ту девушку?

— Ты убила её?

В голосе Атласа холод. В глазах нет осуждения только желание выяснить правду. Я до боли сжала кулаки.

— Не знаю.

Он вскинул брови, не ожидая правды.

— Что произошло? Не утаивай ничего и начни сначала. Попробуй вспомнить.

— Ты не спас меня.

Я не хотела этого говорить. То обвинение, которое горечью крутилось в моей голове, вспыхнуло и когда я произнесла те слова, они пролегли между нами непонятными скрученными тёмными чувствами. Я знала, что испытываю к нему. Да тяга, которая была у меня внутри, постоянно горела, манила, скручивала внутренности, она была бесконтрольной. Она была глубже, чем привязанность, громче, чем самый звонкий крик, больнее, чем пульсировало моё тело.

Атлас прищурился, я заметила, как его руки напряглись адамово яблоко, дрогнуло вены на шее, вздулись, словно он крепко сжимал зубы, чтобы не вылить на меня свою злость. Чувства, которые постоянно сдерживал. А мне хотелось этого. Я мечтала, чтобы Атлас взорвался, выпустил на волю те эмоции, которые постоянно скрывал, подавлял, которые не хотел, чтобы я видела, потому что он ещё больше боялся привязанности чем я.

— Ты следил за мной. Видел того мужчину с мешком, на голове, который увёл меня в амбар. И знаешь, они действительно приготовили костёр, — мой голос сорвался, словно кто-то надрезал голосовые связки, а потом хрипом поцарапал горло. — Скажи, как далеко ты готов был зайти?

Его молчание разрезало мои внутренности. Клином в голову вошло. Сжав руки в кулаки, вспыхнула, словно тот самый чёртов пожар, который каждую ночь снился мне.

— Как далеко, Атлас?

В тот момент, когда мои слова врезались в его грудь, он сорвался. Три шага, и я прижата к стене. Атлас склонился, прижав меня своим лбом. Тело его стеной стало для меня которую не сдвинуть. И смотрел как орёл, у которого в когтистых лапах добыча. Жадно. Хищно. Будто он голоден до безумия. До костей в теле. До спазмов в горле. И также сильно безвозвратно зол.

— Они всего лишь запугивают, — голос прокатился по мне хриплым желанием. Хлестнул словно жгучая пощёчина гневом. Та двойственность в словах и эмоциях она на колени меня поставила и, если бы не его тело я оказалась на полу. — Не понимают, что ты лживая обманщица, играющая с их сознанием. Не ведают, о чём молчат твои глаза и какую ложь произносят губы.

В тот миг Атлас провёл большим пальцем по моим губам. Надавил. Крошечные иглы боли прострелили кожу, я всё ещё чувствовала мягкую боль после того, как жевала губы, пытаясь сдержать крики, что словно злобные тени роились в сознании. Атлас ел меня глазами, его палец всё сильнее давил, пока я не разомкнула губы и не впустила в рот.

— Соси, — приказ звоном ударил по мне.

Его лоб вжался в мой ещё сильнее, но я проигнорировала вызов в глазах Атласа. Мне хотелось толкнуть его. Ударить. Обнять. Прижаться к теплу тела. В тот момент меня изнутри разрывало от противоречивых чувств. И это делал он. Каждым своим действием. Взглядом. Словом. Притягивал к себе, потом толкал. А я каждый раз брала и брала, позволяя своей душе привязываться, зная, как это отчаянно опасно.

А потом я сжала зубы, желая причинить ему боль. Заставить почувствовать то, что пульсировало во мне. Я хотела залечить свои раны. Хотела скинуть те оковы, которыми были сплетены мои мысли и сжала ещё сильнее. Рык. Животный. Гортанный. Он вибрировал по мне, когда рука Атласа впилась в моё горло. Чем сильнее я сжимала зубы вокруг его пальца, тем сильнее он стискивал мою шею. Наши взгляды вели свою собственную битву, которую кто-то должен был прекратить, но я не хотела сдаваться. Дыхание рваными хрипами толкалось в гортань, пока мои зубы на его коже, словно тиски, смыкались.

А потом я отпустила. Резко. Быстро. Толкнула его почувствовав, как сильная рука отпустила горло, присела и ушла от того порочного замкнутого круга его рук. Закашлялась, хватаясь за рёбра, которые пульсировали в такт моим судорожным вздохам. Обернулась и увидела искру довольства триумфа победы, которой наполнились его глаза.

Атлас развернулся и вышел, оставив меня задыхающейся и злой. Слова гнева рвались из горла. Я хотела сорвать их с языка и кинуть в него словно то острые клинки, которые войдут в его тело, изрежут заставят пасть на колени и болеть, и тянуть, и гореть. И тогда я возвышусь над ним и получу то, чего жажду так отчаянно — его эмоций. Чистой ничем не прикрытой привязанности. Знанием хотела наполнится моя душа, что он не бросит. Не отпустит. Возьмёт за руку и проведёт по тому тернистому пути, который я для себя вырыла.

Упав на колени у кровати, положила голову на одеяло, всхлипнула, чувствуя, как глаза жжёт, но не позволила слезам пролиться. Сжала руки в кулаки решив бороться, пока не падёт последняя стена.

***

Тело моё нуждалось в отдыхе и Рошин не прогоняла. Я знала, осталось всего два дня, и мы уедем, потому каждый час, каждую минуту смотрела на дверь, ожидая увидеть Атласа, но после тех откровений, которые он снова вытянул из меня, не видела. Я задыхалась, по ночам вопила в подушку, била кулаками и просыпалась от острой боли в теле, но его всё ещё не было.

— Поговори со мной, — голос Рошин, которая присела на подоконник, когда я читала книгу, прорезал шум крови, пульсирующей в голове. — Что произошло, Зафира?

— Судьба настигла меня и решила наказать за прошлые ошибки, — эта правда горькой на вкус казалась, и она ранила.

Когда я посмотрела на Рошин и не увидела осуждения в её глазах последняя крепость моя пала. Я доверяла ей. Теперь больше чем Ясми которая всегда рядом находилась и поддерживала только потому, что Рошин знала эту тьму. Она внутри неё жила. Такая же, как моя. Она говорила на одном языке и это меня тянуло открыть хоть кому-то правду, которой я захлёбывалась.

— Моя мама она немного странной была. Я часто видела, как она уходит в лес и гуляет там. Бродит по тропинкам. Прижимается в объятиях к деревьям, словно силу у них черпает. Она всегда любила бродить по земле босиком и мне это тоже нравится. Чувствовать под ногами прохладу земли ощущать её сырость тёмный масляной аромат и позволять телу впитывать те чувства, — на моих губах призрачная улыбка бродила. В мыслях вспыхивали её образы моменты улыбки прикосновения. В душе всё болело и не от синяков, а от потери. — Она учила меня собирать травы. Видеть то, чего не могли другие и признавать, что есть нечто большее чем суеверие злоба и вражда. А потом я нашла её у алтаря. Она мёртвая лежала на холодной земле рядом тело животного всё в крови, а её глаза стеклянные и больные смотрели в небеса.

Сглотнула, сомкнула пальцы пытаясь не развалится на части, от правды, которая иголками впивалась в кожу.

— А потом я сбежала и путешествовала с бродячим цирком зарабатывая деньги, пока не приехала в ваш город.

— Здесь всё вывернуто наизнанку. Ложь может быть правдой. Зло оказаться добром, — ответила Рошин, спрыгивая с подоконника.

— Мне не нужно было ходить в Бакадимор одной, — шепнула, признавая истину. Глаза Рошин расширились, когда правда долетела до её разума. — В моей голове скопилось так много вопросов и тайн, которые не давали покоя. Знаю тот, кто ищет ответы, никогда не найдёт ничего хорошего. Скорее выроет себе яму, в которой и умрёт. Я хотела задать вопросы и узнать, что произошло. Мне требовалось удостовериться…

— В чём?

Сглотнув я открыла рот, пытаясь вытолкнуть то самое слово на букву «С», но не смогла. Открывала и закрывала рот словно рыба, выброшенная на берег. Оно застряло в гортани, и я не могла соскоблить его и сказать то, что уже давно подозревала. Признать, значит, с головой окунуться в пучину безумия. Ступить за тот самый край, когда больше ничего не будет сдерживать меня. Я не могла. Не хотела. Ни тогда, когда рядом не будет никого, кто сможет помочь мне выбраться. Того, кто возьмёт мою руку, сожмёт и не позволит провалиться в себя. Я не могла стать такой же, как мама бродить бездумно по лесу, совершать жертвоприношения танцевать петь непонятные песни.

Рошин погладила меня по щеке, когда я провалилась в своё сознание. В её глазах понимание сплелось с чем-то очень похожим на принятие или доверие. Тем, что заставило меня выдохнуть от облегчения.

— Я пойду на ярмарку тебе что-нибудь нужно, Зафира?

Покачав головой, я ещё долго смотрела в окно наблюдая за тем как ветер играет с листьями деревьев. Стучит в окно. Но не хотела снова идти в лес. После того, как Бакадимор почти поглотил меня, я не желала выбираться за пределы этого дома. Страх всё ещё сидел внутри и разрастался всё сильнее. А потом взяла в руки книгу историю о любви предательстве и боли и окунулась в неё, чтобы вытолкнуть те мрачные червивые мысли. Мне хотелось хоть на несколько часов потерять себя. Не быть собой, не слышать тех голосов, не чувствовать двояко, не пытаться думать.

Подняв взгляд от книги, которую читала, столкнулась с мраком в глазах Атласа. Там на глубине плескалось нечто тёмное: чернота, боль, которой был пропитан его взгляд. Он бил по нервам. Он заставил пульс подскочить в горле.

Мне стало интересно, как долго Атлас стоял, прислонившись к полке, и наблюдал за мной? Но ещё более интересный вопрос, будоражащий, заставляющий меня покрыться мурашками, зачем он делал это?

Но в тот момент в его глазах я заметила какую-то слабость. Грусть. Я не знала точно, что было в том взгляде, но то как Атлас смотрел на меня, заставляя дрожать всё в животе, сжиматься в единый комочек нервов от его открытого впервые взгляда, болью в сердце полыхало. Я сглотнула комок нервов, застрявший в горле понимая, что не нужно играть в его игры. Не нужно отвечать на провокацию вызов в его взгляде. Атлас думал, я не смогу этого сделать, но на самом деле он просто провоцировал меня, чтобы доказать самому себе, что может играть моими чувствами.

То, что началось в ночь откровений моё обвинение, его палец на моих губах между моими зубами теперь вылилось в нечто большее. То отчего я задыхалась. Атлас оторвался от полки и медленно словно кот, преследующий добычу, приблизился ко мне. Книга лежала на моих коленях, руки с силой держали подлокотники старого кресла, когда он встал, возвышаясь надо мной. Грозный. Яростный. Непобедимый. Скала. Неприступная крепость. Атлас схватил меня за волосы, потянул назад, чтобы смотрела на него.

— Полыхай, Зафира, — текстурированный голос. Один тон ложился на другой. Грубый. Глубокий. Хриплый. Гипнотический.

Нечто влажное свернулось у меня между бёдрами. Полыхнуло. Мрак, которым было пропитано каждое слово, его взгляд, все вместе сплелось в тугой канат под рёбрами и тогда я поняла, что могу ответить. Быть с ним на равных. Показать, насколько, он ошибается. Я могу дать ему намного больше показать, что способна выдержать ту тьму в душе Атласа, которая так сильно укоренилась в глубине мрачных глаз.

Взяв пояс его штанов, я медленно, не позволяя дрожи в руках выдать своё напряжение и волнение расстегнула кожаный ремень и услышала, как с шипением он хватает ртом воздух. Его хватка в моих волосах стала ещё жёстче, но Атлас не пытался отстранить меня, как делал это прежде. Сейчас он был открыт насколько вообще может быть открыт к моим прикосновениям. К тому, что я могла предложить забрать часть боли впитать его эмоции в себя. Именно в тот момент разделить чувства Атласа и позволить ему эту небольшую передышку, но я знала, что завтра, как только солнце коснётся горизонта, всё закончится. То, что было сегодня ночью, останется в прошлом и никогда он больше не позволит потерять своё неприступное каменное лицо, которое показывал остальному миру.

Плевать было что случится завтра, меня волновало именно сегодня, ведь он никогда никому не открывался. Даже мне. Это впервые, когда я могла прочесть в глазах Атласа хоть что-то кроме ярости вызова и превосходства. Сейчас он был уязвлён и позволил мне находиться рядом. В тот момент я знала, что пожалею завтра о том, что сделаю, но остановить себя не смогла, потому что меня всегда тянуло к Атласу дикое необузданное первобытное чувство, что я его. Что, когда мы вместе можем противостоять всему миру, убить всех прикрыть друг другу спину, но сказать об этом, значит, вонзить в своё сердце нож и когда я буду уходить, Атлас догонит и вонзит нож мне в спину. Поэтому я всегда держала те странные чувства в себе никогда не говорила этого вслух, ведь произнести — значит признать, что это правда я действительно верю в то, что он мой, а это не так. Атлас никогда не будет принадлежать мне. Весь мир принадлежит ему, но он никогда не будет никому принадлежать ни месту, ни человеку. Его сердце чёрное там поселилась мгла смерть и разрушение. Атлас никогда не сможет почувствовать тягу ко мне, но об этом я могу пожалеть завтра не сегодня.

Я потянула молнию, не ожидая, что он не носит нижнее бельё. Прекрасный обнажённый с рельефным прессом Атлас вызывал во мне жгучее желание. Я задыхалась от страсти волной, накрывшей меня, когда стянула брюки. Медленно подняла руку и провела пальцами по его длине едва касаясь. Он был чертовски возбуждён, я видела каждую венку на члене. Щёлкнув языком по головке, услышала стон протяжный грудной который новой волной возбуждения окатил меня. Казалось, я тону только от осознания того насколько Атлас открыт сейчас передо мной. Обнажённый. Ранимый. Возбуждённый.

Взяв его рукой у основания, открыла рот и позволила головке скользнуть внутрь. Я никогда прежде не пробовала мужчину подобным образом. Никогда не хотела. Никогда не думала, но с ним все мои «никогда» улетучились. Просто исчезли. Атлас как ураган сметал все мои запреты и правила.

Сосущий чмокающий звук был на удивление эротичным, когда я позволила его рукам вести меня в этом диком танце. Атлас намотал волосы на кулак, управляя моими движениями. Он заставлял брать его глубоко, трахал мой рот с силой яростью и безудержным желанием. На моих глазах выступили слёзы, когда головка его члена коснулась задней стенки горла. Я задыхалась от того насколько он толстый и длинный помогая себе рукой, потому что взять полностью в рот не смогла. Я нежно массировала его яйца, слыша рычание, которое срывалось с его губ. Атлас трахал мой рот быстро горячо дико, и я возбуждалась от этого. От каждого действия от его солоноватого вкуса от бархатистой кожи, которая скользила по моему языку. Медленно. Быстро. Эротично.

Слёзы катились по щекам от интенсивности движений. Слюни капали на подбородок, но сейчас ничего не имело значения только его член на моих губах. Горячо. Мне было так горячо, казалось ещё мгновение, и я воспламенюсь. Я чувствовала влагу на своих бёдрах. Слышала стук пульса в ушах, пока Атлас ускорялся.

— Зафира, — его тон въедливый. Он разлился по моим венам, потянул нервные окончания.

Секунда. У меня была единственная секунда прежде чем я втянула его глубоко в себя, сжала в руке яйца и услышала хриплый полу-стон полу-рык, когда первая струя спермы выстрелила в горло. Застонав от его вкуса солоновато-сладкого, я сосала, вырывая из него стоны удовольствия. Атлас шипел от тех откровенных действий, заполняя мой рот горячим семенем.

Медленно подняла голову, поймав затуманенный взгляд. Атлас схватил мой подбородок больно сжимая. Большим пальцем провёл по нижней губе, заставляя открыть рот. После чего тут же засунул свои пальцы, растирая сперму по моим губам. Наверное, в тот момент я выглядела как профессиональная шлюха на щеках слезы на губах белые капли спермы на подбородке слюни, а в глазах дикая неукротимая похоть. Волосы растрепались, будто я только что проснулась. Кожу на голове немного саднило от того насколько сильно Атлас сжимал меня, с какой интенсивностью трахал мой рот.

Между нами цепкая связь, которая не позволяла мне опустить взгляд. Я знала позднее, когда Атлас отпустит, как делал прежде, появлялся, волновал, поджигал меня изнутри, а потом уходил, почувствую стыд. Я позволю воде смыть с моего тела аромат его кожи. Позволю времени запутать следы, но душа она всегда будет помнить, как и сознание, которое долбилось о череп, требуя его признания.

В тот момент взгляд Атласа открытым был, и он позволил мне прочесть свои мысли. Как делал часто со мной. И я задохнулась. И стон застрял в моём горле. И живот свело судорогой от истины. Я дала понять, что принимаю, какая бы история ни осталась там, позади за его плечами. Возьму всё, что Атлас готов дать и потребую больше. Его палец по моим губам скользил, когда Атлас склонился и лизнул кожу. Он не закрывал глаза, и я заметила там на глубине души тёмное удовольствие. Наш тихий безмолвный обмен чувствами удивил его и порадовал. В этой битве не было проигравших и это заставило тёмный цветок с шипами внутри моего сердца, распустится и оплести паутиной каждую нить, что соединяла наши тропы. Те моменты, бабушкино предсказание, мои шаги всё это привело меня к мужчине, который станет единственной силой для моей души.

Шестнадцать

Грешница

Молчание между нами прервал звук открывающейся двери. Скрип несмазанных петель. Я не ожидала того, что сделал Атлас в тот момент. Не могла представить, каким клеймом его действия отразятся на моей душе. Какой огромный чертовски большой отпечаток оставят там, где под рёбрами грохотало сердце. Он привёл свою одежду в порядок, а потом склонился и облизал мои губы в грубом развратном смысле, не закрывая глаз. Позволив мне прочесть довольство и принятие с его стороны. Между нами протянулась тонкая нить слюны, когда Атлас языком слизал её и нагло мне ухмыльнулся. А потом отошёл в сторону будто только что не кончил мне в рот.

Мне хотелось прикрыть своё лицо руками, когда увидела Рошин. Поправить волосы, которые растрепались. Умыть лицо не потому, что стыдилась того, что сделала, а потому, что знала, Рошин поймёт, чем мы с Атласом занимались в её доме. И это вызывало грызущее чувство вины. Я знала, мои щёки полыхают алыми пятнами и всё ещё ощущала вкус его спермы на своём языке. Мне казалось, что на лице остались следы нашей страсти, но я не могла поднять руку и проверить. Это бы подтвердило, что мы делали.

Я бросила быстрый взгляд в сторону Атласа и когда заметила на его губах улыбку, почти поперхнулась. Такой не видела никогда. Она детской была, словно он наслаждался моей неловкостью и хотел посмотреть, как долго я выдержу, прежде чем сбегу. Наглый. Привлекательный. Вкусный. Чёрт. Не туда. Мои мысли пошли совсем не туда.

А потом я заметила какими взглядами обменялись Рошин и Атлас. Они словно говорили только без слов. В полной тишине. И это посеяло во мне новые корни. Подозрение. Они определённо знали друг друга, и это не казалось чем-то хорошим.

— Иди в комнату и разденься. Я обработаю твои раны, Зафира.

Голос командный не терпящий возражений. Я посмотрела на Атласа и заметила едва различимый кивок. Он тоже хотел, чтобы я послушалась и ушла. Что ж, как только мы снова окажемся наедине я потребую ответов.

Поднявшись, скрылась в комнате, прикрыв дверь. Был момент, когда я хотела остаться спрятаться и подслушать, но не позволила тем мыслям отравить моё сознание. Не стоит всё накалять. Уверена, они не скажут друг другу ничего важного понимая, что их могут услышать.

Выполнив просьбу Рошин скинула платье и начала разматывать тугую повязку, которая стягивала рёбра, когда по спине поползли мурашки. И не от страха, а от взгляда, которым меня гипнотизировал Атлас.

Он не позволил обернуться. Подошёл, положил ладони на мои плечи и выдохнул:

— Ещё раз ослушаешься меня и будешь наказана. Поверь, Зафира, я не играю, — его голос сочился ядом и силой, которая больно ударила меня под дых. — Я предупреждал, чтобы не ступала в Бакадимор одна, но ты ослушалась, и посмотри, к чему это привело.

Он развернул меня к себе, опустил взгляд, вырвал из моих окаменевших рук повязку и оголил. А потом его челюсти крепко сжались. Пока глаза выхватывали все каждую рану порез синяк и впитывали в его сознание. Я прикрыла грудь руками чувствуя злость, которая клокотала в нём. Мне хотелось отвернуться спрятаться, чтобы Атлас не видел меня такой изуродованной, но он не позволил. Схватил меня двумя пальцами за подбородок и заставил впитать его тьму. Злость. Ярость и гнев. Они вошли в моё тело и царили там, сея хаос.

— Кто? — единственный вопрос, который резанул мои уши.

— Ты злишься? — едва слышно вместо ответа спросила.

Атлас нахмурился, его глаза полыхнули недовольные тем, что я проигнорировала вопрос.

— Я в бешенстве, — рык, прокатившийся по мне разрушительной волной. — В ярости.

— Почему? — этот вопрос ещё тише словно я боялась услышать ответ.

— Потому что ты моя.

Я закусила губу, когда его пальцы на моём подбородке сжались чуть сильнее. Не причиняя боли, но привлекая внимание. Напоминая, что я так и не ответила на вопрос.

— Что связывает тебя с замком? — всё ещё не желая сдаваться, спросила. — Кто для тебя Вил?

— А для тебя кто, Зафира? — его голос не позволил мне определить тон.

Я не смогла прочесть, злился ли Атлас или намеренно пытался толкнуть меня в бездну.

— Отец, — на выдохе.

Глаза Атласа в тот момент загорелись. Всего на мгновение. Одно краткое мимолётное мгновение, но я не моргнула и увидела его эмоции. В тот момент наши планеты сошли с орбит и столкнулись. В тот момент он получил от меня нечто, что позволило Атласу поменять свои намерения. Переписать историю игры.

— Кто? — с нажимом и каким-то не своим тоном снова спросил Атлас. — Больше спрашивать не стану.

И тогда я промолчала. Не потому, что хотела испытать его, а потому что не знала, как далеко готов зайти Атлас. И окажется ли он на моей стороне или выберет другую? Он сказал: «потому что ты моя». Те слова они резонировали во мне. Боролись с другими более глубинными дикими чувствами, и я не могла примирить их между собой. Тогда он отпустил. И ушёл, не сказав больше ни слова.

Я знала это последняя ночь, прежде чем мы уедем и всё больше чувствовала, что не смогу. Должна покинуть этот город, разрезать невидимые путы леса, который корнями пророс в меня, но не могла. Нечто скользкое гнилое и мрачное держало меня. Оно не позволит уйти, пока я не расплачусь за грехи, которых не совершала.

Рошин, которая вошла после Атласа, не сказала ни слова. Она молча пережёвывала свои вопросы ни на один из которых я не готова была отвечать. В полной тишине обработала мои раны. И когда туго затягивала повязку на рёбрах, я зашипела. Подняла глаза, встретившись с её осуждающим взглядом в зеркале.

— Скажи это, — мрачно кинула.

Она понимала, о чём я говорю. А я не знала, то ли специально прошу её нарушить хрупкое доверие, которое сплелось между нами, то ли устала ото лжи и обмана и хочу напиться не ядовитой лжи, а исцелить свой разум правдой. Она закусила губу и покачала головой.

— Вы знакомы?

— Мы живём в одном городе. Конечно, знакомы, — фыркнула Рошин. — А тебе лучше уехать. Поверь. Не нужно топить себя в том мёртвом болоте, Зафира.

— Откуда ты знаешь?

— Все в городе знают, что эта ночь последняя. Ваш цирк уедет и тебе лучше присоединиться к своим.

Прикусив язык от злости, я развернулась, когда Рошин завязала повязку. Схватила платье, влезла в него, намереваясь убежать. Да именно убежать от всего, что кусало меня за пятки, вонзая острые клыки в кожу. Прорезало сухожилия, вызывая в душе очередную волну яростных чувств. Её рука остановила меня. Заставила обернуться и встретить замкнутый взгляд. Тот самый который я так часто видела в глазах Атласа.

— Он захочет спасти тебя и погибнет сам, и я не могу этого допустить.

— Ты любишь его? — задыхаясь от боли, что резала мои внутренности, выдохнула.

— В каком-то смысле, — уклончиво ответила Рошин. — Уходи не потому, что я прошу, а потому что по-другому вы оба погибните. Бакадимор плохое жуткое место, которое забирает людей и любые воспоминания о них. Не ввязывайся в это, Зафира.

— Иначе что?

Рошин подошла и погладила меня по щеке. Мягко. Нежно. С заботой. Это всё резонировало внутри и разрывало меня на кусочки.

— Иначе мне придётся вмешаться и повлиять на его выбор.

Она развернулась и вышла, оставив меня с той горящей правдой. О, да я определённо уловила главное. Суть её угрозы. Рошин поставит Атласа перед выбором я или она и он, очевидно, выберет её. Значит, те отношения, которые есть между ними гораздо глубже и мрачнее, чем я думала. Чёрт, а я ведь уже представила его в моём сердце. Позволил душе поверить. Разуму отпустить тревоги и каким бы замкнутым ни был Атлас, я чувствовала, что могу довериться ему. Но теперь не понимала, где ошиблась? Почему позволила предчувствию обмануть меня? Попала в ловушку и теперь не знала, как из неё выбраться.

Обратная дорога в наш лагерь казалась долгой. Босыми ногами, ступая по холодной земле, чувствовала мрачную тучу, нависшую надо мной, она словно птица окутала меня своими крыльями и приковала к себе. Скрываясь между деревьев, я слышала в голове его признание «потому что ты моя», а потом другое «люблю его» которое выворачивало меня изнутри. Рошин откровенно прогнала меня. Пригрозила. Призналась, что между ней и Атласом есть непросто дружба нечто гораздо глубокое. То, что я думала есть только у меня. Всё ошибка. Обман. Снова. Ложь она везде. В каждом слове. В каждом действие.

Мне казалось я приняла решение, когда вошла в трейлер. В тот миг почувствовала себя оторванной ото всех, кого знала. Кто занимал важное место в моих мыслях. Преданной. Покинутой. Одинокой. Я собирала вещи намереваясь уехать, потому что остаться — значит разбить свою душу на мелкие осколки. Он не звал за собой. Он не говорил о себе. Не предлагал остаться. Он просто пользовался тем, что я предлагала. И отпускал.

Сжав губу между зубами, пожевала её вновь чувствуя, как кожа трескается. Я знала, что рано или поздно мне снова придётся столкнуться с реальностью. Вернуться из тех грёз, которыми я оплела своё сознание. И когда Ясми вошла, все барьеры рухнули. Ложь, которой я себя окружила, капала с меня словно плесень. И горько, и ядовито было внутри меня.

— Правильное решение, Зафира, — бросиводобрительный взгляд на мои чемоданы, кивнула Ясми. — Я помогу тебе собраться и буду рядом, чтобы не произошло.

Кивнув, я отвернулась, скрывая от неё свои эмоции. Ясми о чём-то болтала, словно я не отсутствовала три дня и собирала вещи. Мой мозг плыл по течению боли и гнева, когда я услышала стук. Дверь открылась, и я увидела Сашу. Она смотрела на меня дикими глазами и пыталась что-то сказать.

— Каролина пропала.

— Что? — в унисон произнесли мы с Ясми.

Саша развернулась и убежала. Мы переглянулись и последовали за ней заметив, что девушка скрылась в шатре. Подошли, откинули полог и увидели всю нашу труппу во главе с Вори. Он бросил на меня быстрый недовольный взгляд и сжал губы.

— Все собрались, тогда я начну. Времени слишком мало. Каролина пропала.

В тот миг я вспомнила слова бабушки Ружи: «Лес не отпустит. Не позволит сбежать. Уехать. Уйти. Ты не спрячешься от его тьмы, Зафира».

Из меня словно выкачали весь воздух. А потом несколько голов повернулись ко мне и то, что прочла в их глазах, заставило сжать руки в кулаки.

— Мы обыскали все, но нигде не нашли её. Никто не видел. Никто не знает, где она, — он бросал на меня быстрые украдкой взгляды, и я чувствовала обвинение, которое горит на языке у каждого, кто находился в том шатре. Из огня да в полымя. Именно так и кидала меня жизнь.

— Неужели её никто не видел?

— Не может быть. Каролина вчера выступала в шатре, — сказала Марта её подруга, которая ни на секунду не оставляла Каролину в покое. А потом её взгляд обратился в мою сторону. — Если только ты не знаешь где она, Зафира?

— Меня не было три дня…

— Вот и я про тоже, — нагло поддакнула Марта. — У вас с ней давняя неприязнь друг к другу.

Её явное обвинение повисло зловонной тугой паутиной под куполом шатра, пока Вори снова не взял слово.

— Последний раз её видели вчера на выступлении. Каролина не выглядела взволнованной или обеспокоенной, когда уходила с мужчиной в алой рубашке и чёрном плаще. На нём была маска. Больше ничего неизвестно.

В тот момент я могла бы поклясться, что упала. И боль от падения пронзила каждое нервное окончание. И я застонала, схватившись за живот, когда внешность мужчины, которую описал Вори, вспыхнула в моём сознании яркой картиной.

— Сегодня я каждому из вас поручаю приступить к поискам. Ещё раз пройти по всем улицам. Опросить жителей. Мы вместе сможем сделать гораздо больше, чем горожане. Те не начнут шевелиться, пока не станет поздно.

Я слышала шёпот других. Чувствовала, как их сердца сжались от грязной правды. Я слышала, как что-то внутри меня сломалось. И вопила в сознании, крепко сцепив зубы. Ясми схватила меня за руку и вывела из шатра. Она крепко сжимала меня за локоть и вела к городу, чтобы выполнить поручение Вори.

— Грязная шлюха, наверное, забавляется с тем мужчиной, а мы должны её искать, — ворчала Ясми, прекрасна зная, что Каролина сводила с ума своей красотой мужчин и проделывала невероятные трюки.

А мои мысли были наполнены тревогой. Я помнила алую рубашку, которую надевал Атлас в ночь Самхейна. Его чёрный плащ и маску. Как он мог быть со мной, а потом уйти к другой? Всё внутри давило неудержимым потоком и мне вырваться хотелось. Сбежать. И вылить лесу всю горечь, которая скопилась под рёбрами. Ясми остановилась у первого дома и постучала. Нам не спешили ответить. Я заметила шорох в окне и увидела чьё-то лицо. Ясми снова постучала, но нам так и не открыли. Время позднее. Сумерки уже накрыли город, из леса выползал туман, что змеёй струился вокруг лодыжек. Я бы тоже не открыла дверь незваным чужакам.

— Эй, мы просто хотели узнать, вы не видели Каролину, девушку-гимнастку из цирка? Мы её ищем, — прокричала Ясми.

Я снова заметила шевеление шторки, но ответа мы так и не получили. История повторилась с другими домами мимо которых мы проходили. Ясми злилась всё больше, а я словно впала в ступор. Онемение.

Пару часов мы терроризировали всех жителей, но не нашли ни одного ответа. Под утро вернулись лагерь. Ясми легла спать, а я чувствовала, как в черепе нарастает давление. И сделала то, чего так давно себе не позволяла. Достала карты и разложила их уже тогда зная, чем обернётся моя попытка заглянуть в будущее.

Смерть.

Конец.

Безумие.

И мрак.

И огонь, который полыхал до самых небес. И тогда меня будто пронзила вспышка — мой сон. Тот самый который не прекращался с самого детства. Там, где я стояла напротив зеркала и держала в руках огонь. Там, где смотрела на полыхающий Бакадимор.

«Сжечь».

Громкий скрипящий шёпот внутри меня, который когтями полоснул по коже.

«Сжечь».

И перед глазами замок Бакадимор. Мне казалось я чувствовала запах дыма, который щипал в носу. Чувствовала жар опаляющий кожу, словно слишком близко стояла к огню и могла сгореть. А потом я закричала, когда в голове что-то взорвалось. Не просто боль. Нет. То была агония, которая раздирало меня по кусочку. Жрала и пировала.

Я не хотела рисовать. Не хотела думать, но всё же я рисовала, чтобы не позволить мыслям диким хороводом кружится в голове. Жёсткие линии. Углы. Решительный несговорчивый мрачный именно таким и был человек, которого я снова и снова рисовала. Колючий взгляд острый подбородок и мрак. Он из ада того самого который снился мне, что в голове бродил диким хороводом. Воронка, в которую меня так отчаянно засасывало, и я не знала, как остановить её бешеный дикий круговорот.

А потом это слово снова и снова, и снова. То самое, которое каждый день прорастало во мне, пускало корни, заражало. То самое которое мой рот не мог произнести, но сознание постоянно прокручивало, жужжало и давило. СУМАШЕДШАЯ. Исписана первая страница вторая, третья и каждое слово перечёркнуто. Я не хотела признавать, что мозг прав и я давно ступила за грань сумасшествия. Давно пересекла черту, за которой столько лет находилась мама пока не вернулась из леса. И боялась. И дрожала. И холодела от ужаса, что покончу так же.

Я чувствовала, что похищение Каролины всего лишь способ задержать нас в этом городе. Не отпустить. Ведь мы не бросим. Будем искать, пока не найдём. Я смотрела в окно встречая рассвет и надеялась, что сегодня мы уедем. Сердце рвалось на куски от пожирающей боли, душа металась словно загнанная в клетку перепуганная лань, а тело дрожало, но я знала по-другому мне не выжить. Не выбраться из этого города. Я не могу остаться как бы сильно моё тело ни протестовало против этого.

Мой взгляд постоянно падал на колоду карт. Тех самых которые подарила бабушка Ружа и руки немели от боли. Предчувствие. Злое. Мрачное. Оно витало вокруг моего тела пытаясь проникнуть в сознание и больно ужалить, укусить так, что я не смогу восстановиться. И я знала к чему моя душа словно безумная стенается внутри — ожиданию. Плохие новости я ждала их. И представляла ту девушку, которая бормотала что-то о зверолове и числе тринадцать только не её лицо мёртвыми глазами взирало в небеса, а Каролины. Её лицо было увито плющом и ядовитой полынью. Её лицо мертвенно бледное укоряло меня в смерти.

Сжав до боли в руке карандаш, почувствовала, как из глаз сорвались слёзы и капнули на те непереносимые жестокие слова, которые я зачеркнула так легко на бумаге, но не могла стереть из головы. И когда раздался едва слышный стук в дверь, я ждала. Ясми проснулась и открыла её, впустив внутрь Вори. Единственный взгляд и я поняла, Каролину нашли.

Семнадцать

Отвергнутая

Отвергнутая. Да я чувствовала себя именно такой, когда медленно шла по проходу, чувствуя на своей спине жалящие взгляды. Они словно клинки острыми лезвиями вспарывали кожу, впивались в кости и саднили. Каролина. Её нашли мёртвой в лесу. Мои глаза были сухими руки потными. В горле сухо и больно сглатывать. Грудь ныла и тянула на дно моих мыслей, которые жужжали бешеным круговоротом. Жители города сидели здесь вместе с нашим цирком и каждый бросил на меня свой взгляд. Острый. Осуждающий. И каждый думал смогу ли я войти в церковь? Пропустит ли Бог такую пропащую душу, как я? Ведь они считали я ведьма, значит меня обязательно поразит карающий поядающий огонь Божий, как только коснусь священной земли. В тот момент хотелось словно маленькая девчонка показать им язык и сбежать, но Вори не позволит. Он велел мне прийти, и только теперь я осознала почему. Чтобы доказать каждому я тоже человек, а не дьявол.

Глубже всего я чувствовала на себе ЕГО взгляд. Атлас. Он был здесь. И когда обернувшись наши взгляды столкнулись, словно две каменные стены, я почувствовала внутри, словно что-то сдвинулось. Проглотила ком в горле на его вопрос в глазах. Он провоцировал меня. Спрашивал взглядом насколько я смелая? И я понимала, когда делала шаг навстречу достаточно для того, чтобы показать городу свою привязанность. Губы Атласа в тот момент оскал, но я не успела сделать ещё один шаг, почувствовав на локте чью-то ладонь.

Рошин притянула меня в свои объятия отворачивая от Атласа и шепнула:

— Прими мои соболезнования.

Чувствуя в горле ком, я кивнула, пытаясь вырваться, но она не позволила. Сплела наши руки и потянула за собой. Мы сели на скамью в самом дальнем углу, и я начала понимать её игру. Рошин предупреждала, что не допустит моей связи с Атласом, и она сдержала слово. Когда он глазами предложил сделать тот шаг, и я приняла его, она вмешалась, не позволив другим узнать, что мы связаны. И я до сих пор задавалась вопросом кто она? Какая между ними связь? Неужели когда-то любовники и теперь Рошин хотела вернуть его?

— Весьма самонадеянно с его стороны предлагать тебе публично заявить о своей привязанности, — Рошин смотрела вперёд, поэтому я не сразу поняла её слова. — А с твоей стороны согласится на подобное. Это ловушка. Ты пострадаешь, Зафира.

Я вырвала свою руку из её ладони и тихо возразила:

— Но это совсем не твоё дело, Рошин.

— Ой ли? Когда все узнают, это коснётся и меня.

— Почему? — тут же спросила я. — Что вас связывает?

На мгновение она застыла от моего вопроса. Я чётко проследила тот момент, когда Рошин приняла решение, которое обожгло мои лёгкие, заставив чувствовать на языке прогоркший вкус палёной кожи. Рошин томно улыбнулась, облизала губы подтверждая мою теорию об их интимной связи и словно кошка промурлыкала.

— Атлас всегда был моим и, если ты думаешь, что небольшая интрижка это изменит, ошибаешься, — она склонилась ниже и прямо мне на ушко словно змей шепнула. — Поверь, ты не первая, кого он трахает у озера. Это заводит, что тебя могут увидеть не так ли?

Я застыла в то мгновение. Меня просто парализовало. Два варианта либо Рошин следила за нами, либо Атлас сам рассказал. И от последнего меня затошнило. Я представлять не хотела, но воображение уже нарисовало картину, которая иголками колола кожу. Потерев друг о друга руки, я вытерла вспотевшие ладони о ткань платья, все ещё ощущая на себе въедливый взгляд Атласа, но слова грязные гнилые те, что бросила Рошин, словно гордилась тем, что причиняет мне боль, они пульсировали набатом, били в голове. И тогда я не выдержала и сорвалась. Вскочила, проигнорировав присутствие каждого человека, который пришёл почтить память Каролины и выбежала из церкви, словно за мной гнались демоны. В реальности так и обстояло дело, я чувствовала запах серы и гнили, который заполнил нос и проник в лёгкие. Я сглатывала его отчаянно моргая, чтобы слёзы не скапливались в глазах. И, кажется, даже, что кожу покалывало от когтей, которыми те демоны из моей головы цеплялись, заставляя остановиться. Замереть. Не позволить тьме поглотить моё сознание.

Не желала плакать о том, чего не хотела понимать. Принять правду, ту самую которую скормила мне Рошин, значит перечеркнуть все чувства и заявления, которые мы с Атласом уже сделали. Значит, вырвать его предложение, которое прозвучало в глазах вопросом. И я хотела, могла, готова была ответить объявить себя его, но судьба снова сделала поворот. Очередной, но не последний.

— Зафира.

Моё имя прилетело словно стрела и вонзилось в кожу, раздирая её по волокнам. Разделяя. Садня и мучая меня.

— Стой.

Я побежала. Атлас позволил выиграть только потому, что видел мой путь. Траекторию, которую выбрала. И когда ветви деревьев сомкнулись над головой, его руки сжали меня в объятиях и прижали к твёрдому стальному телу.

— Хорошая попытка.

И я сорвалась в тот момент. Усталость. Боль. Потеря. Всё тугим комом в животе сидело и вылилось хриплым надрывом.

— Я всего лишь твоя игрушка. Очередная девушка проездом в мрачном городе. Отличное развлечение, которое не несёт никакой ответственности. Не нужно лживых обещаний. Не стоит…

Его рука накрыла мой рот жёстко. До боли. Одна на талии стальным канатом. Другая на губах. Он заткнул меня, а потом склонился и в самое ушко горячо прохрипел.

— Кто скормил тебе эту ложь, Зафира? — меня жидким огнём опалило по венам. — У тебя есть одна попытка, когда я уберу ладонь.

Мне хотелось в тот момент укусить его. Спросить, что будет, если не отвечу? Посмотреть, как далеко он готов зайти в своей лжи и наказать меня? Но когда ладонь медленно сползла на моё обнажённое горло, пульс участился от страха, смешанного с похотью. Адреналин пульсировал по венам, бил изнутри, когда я открыла рот и призналась.

— Рошин ясно дала понять, что ты любишь трахать девушек у озера.

Его грубый смех вызвал дрожь по телу. Мурашки на коже.

— Так вот каким путём она решила пойти, а я всё гадал. Ложь и ты знаешь это, но позволила себе поверить. Почему? — его голос лестью лился на меня, но я чувствовала сдерживаемую силу гнева, который клокотал в душе Атласа. Он сдерживал себя и мне показалось это интересным. — Не потому ли что сегодня уезжаешь и ничего не сказала мне? Сбежать хотела, да? Не выйдет. Ты моя, Зафира, как бы тебе не хотелось думать обратное. Ты Моя. МОЯ.

Его рука на моей шее сжалась сильнее, а потом Атлас отпустил и толкнул меня, прижав своим телом к толстому стволу дерева. Его пальцы поймали мой подбородок, заставляя смотреть в глаза, наполненные мрачной решимостью и чем-то похожим на разочарование. Или боль?

Я не знала наверняка, ведь Атлас так редко позволял мне увидеть прочесть его чувства.

— Я зол на тебя, потому что ты сбежала. Точнее, попробовала, но ничего не вышло. Бежать от зверя опасно он в погоню бросится и когда поймает, а он поймает не сомневайся ни на секунду, Зафира, разорвёт. Больнее будет, нежели ты добровольно придёшь к нему в лапы.

Я тогда похожа была на загнанную в ловушку лань. От его слов в горле всё пересохло, в животе летали бабочки, порхая крыльями и заставляя меня трепетать. Те слова они в самую душу упали, и я знала их ничем никогда оттуда не выскоблить.

— Рошин лжёт, и я должен признать насколько её ложь коварна, ведь ты поверила, но не знаешь, кем мы приходимся друг другу…

Он не успел договорить, замерев словно камень. Статуя. Иногда мне казалось Атлас не совсем человек так остро чувствовать опасность или угрозу и каменеть, вбирая внутрь и пряча свои чувства, не может обычный человек.

— Здравствуй, Атлас.

Голос грубый смолянистый такой тьмой прорастёт изнутри и вырвется воплем, разрывая гортань. Атлас отошёл, когда я увидела возле деревьев у дороги мужчину под стать тому, который словно камень застыл рядом. Чем больше я смотрела, тем сильнее колотилось сердце. Пульс не желал замедляться, я чувствовала волны напряжения и угрозы, что исходили от незнакомца, который до жути был похож на Атласа. Телосложение, рост, черты лица, острые углы мрачный замкнутый взгляд и эти губы. Чёрт. Невозможно.

Я услышала чёткий звук, как зубы бьются друг о друга. Потом скрип. Перевела взгляд на Атласа заметив, как ходят желваки. Адамово яблоко дрогнуло, когда он сглотнул, но всё ещё был похож больше на статую чем живого дышащего человека.

— Прошлое всегда имеет свойство настигать. Не думаешь? — снова этот голос, словно пропитанный смолой, затягивал, заставляя нервы дрожать от ужаса. — Мы так давно не виделись.

— Уходи, — чёткий приказ, который предназначался мне. Я поняла это потому как сдвинулось тело Атласа в мою сторону, будто он защитить хотел укрыть и никогда не позволять тому мужчине смотреть на меня. — Сейчас.

Незнакомец внимательно слишком чётко отслеживал интонацию, с которой выдавал приказы Атлас и мои движения. Я не противилась, понимая, что здесь происходит гораздо большее, чем могла понять или объяснить. Неподвластное мне. Неизвестное. Поэтому я ушла, не переставая оглядываться пока не вышла из леса к нашему лагерю. Я понимала, сегодня ночью никто не уедет, но Вори не отступит и завтра с рассветом мы должны тронуться в путь. Слишком много слёз печали и горечи этот город принёс нашему цирку. А начиналось всё с весёлых улыбок загадок и тайн, которые не должны были обернуться подобной катастрофой.

Ясми сидела на скамье и смотрела, как гаснут огни лагеря, когда я опустилась рядом. Не было больше той непринуждённой атмосферы. Не слышался смех детей. Карусель, которая отдавала для меня горечью и чем-то мрачным не кружилась, огни погасли, сделав её ещё более унылой и устрашающей. Мне сейчас не хватало компании, но идти к Рошин после того столкновения в церкви не могла. Не имеет смысла. Я верила Атласу, его слова они въелись в мою кожу, но меня беспокоила та встреча с незнакомцем из прошлого. Что-то было не так. Но мне нужно увидеть Атласа, чтобы знать, как поступить? Завтра я могу отправиться с теми, кто долгую часть моей жизни были неотъемлемой семьёй со своими оговорками и извращённой любовью, но они были. А остаться здесь в неизвестности среди леса, медленно пожирающего город и более зловещего замка в одиночестве? Атлас он постоянно исчезал. Он хранил в душе так много тайн, которые не станет раскрывать.

Казалось, город не отпускает меня, задерживает, чтобы я не смогла уйти. Не смогла переступить больше черту и не вернуться… или я просто сумасшедшая настолько, что выдумала то, чего на самом деле не было?

Ясми не сказала ни слова, взяв меня за руку и крепко сжав. Я ответила на её боль своей агонией и позволила тишине стелится туманом пеплом и сажей между нами. Казалось, мы цеплялись друг за друга в тот момент. Тела наши обменивались остатками силы, которая была на исходе. Я позволила её пальцам вобрать в себя моё отчаяние выбор, который должна сделать и страх укоренившейся глубоко в животе. Страх, что Атласу грозит опасность. Но ещё более отчаянный он не вернётся. Ни ночью. Ни на рассвете. И тогда я просто уеду, став его воспоминанием.

— Пойдём. Нужно отдохнуть, — голос Ясми треснул и надломился.

Она прижала наши сцепленные ладони к груди и направилась к трейлеру. Я легла рядом с ней и гладила по спине отдавая всё, что могла. Ясми уснула тихо всхлипывая, когда я услышала скрип несмазанных петель, что открывали дверь. Бросив взгляд в ту сторону, выдохнула, заметив большой высокий силуэт Атласа. Он никогда не заходил внутрь. Никогда не приходил вот так открыто, словно имел на это право. Атлас сел на мою кровать откинувшись к стене и смотрел на меня, позволив мгле заполнить тесное пространство.

Медленно я отстранилась от Ясми и села напротив Атласа. Его взгляд задел каждое моё нервное окончание, потом медленно пополз по кровати и застыл на подушке. Блокнот. Старые страницы, потрёпанные от моих постоянных притязаний. Атлас быстро вскинул руку, в тот момент я подорвалась с кровати, но он оказался быстрее. Я даже не успела ничего сказать, как он открыл первую страницу бросив на меня поверх блокнота быстрый взгляд. Не уверена, что увидела там, но то были чувства. Да. Неизвестные. Глубокие. Токсичные эмоции, которые он всегда скрывал от меня.

Первая страница я знала, что он видит сейчас. Себя. Тогда это были нечёткие смазанные линии его лица в профиль. Никогда не видела его прямого взгляда всегда только боком, потому и рисовала Атласа в профиль. Он снился мне не раз и когда я видела его, всегда чувствовала то странное опустошающее чувство утраты. Бабушка сказала мне рисовать свои сны, чтобы не держать те эмоции, которые бушевали внутри на листке бумаги, и я начала изображать линии его лица с каждым разом всё жёстче и резче. Глубокие. Острые. Сильные. Именно такими и были линии. А глаза да тот первый взгляд, полыхающий алым огнём, который всегда во сне смотрел на меня и пробирал до костей. Атлас листал мой блокнот, а напряжение росло сильное словно ещё мгновение, и всё вокруг взорвётся. И тот взрыв заденет каждого из нас. Поранит. Разорвёт молчаливую паутину тишины.

— Ты не сумасшедшая, — тон мрачный каменный и въедливый пронзил меня.

Атлас закрыл блокнот, положил на кровать, а поверх свою ладонь словно не хотел отпускать. Медленно поднял голову, встретив мой взгляд.

— Ты ничего не знаешь обо мне, — хрипом по горлу.

— Ты не сумасшедшая, — снова повторил, будто хотел, чтобы от его признания я обрела веру.

Он сказал главное, что отравляло мой мозг, но не сказал про то, что в моём блокноте были его рисунки. Первые из них можно и не угадать в тех образах Атласа, но последующие каждый в профиль его острые линии подбородка, пылающие адовым пламенем глаза, но были и те, когда мы только приехали в Бакадимор. Наша первая встреча. Поцелуй. Страсть на поляне. Его взгляд. И теперь каждый мой образ, который запечатлевала на бумаге, он смотрел прямо. И в каждой линии можно было увидеть Атласа.

Это знание оно распределилось между нами. Засело в каждом из нас. У меня это была отчаянная потребность нужда в нём доказательство того, что я видела Атласа ещё задолго до того, как мы встретились. Его глаза задавали вопросы. Я готова была ответить, если он поступит так же.

— Я вижу вопрос в твоих глазах, — его голос, всё ещё текстурированный мрачными нотками и бархатом, он горел во мне. Поджигал. И не позволял расслабиться.

— Твой вопрос мой ответ, — шёпот сорвался с губ опасный и ожидающий.

Атлас вскинул брови. Я оглянулась убедиться, что Ясми всё ещё спит. Если она очнётся и увидит нас вдвоём, сорвётся. Я знала она на грани. Тонкой и опасной которая может стать последней точкой. Между нами. Между ней и миром. Между её надеждами.

— Отвечу, как только ты ответишь…

— Откуда у тебя тот оберег? Чёрное солнце, что ты знаешь о нём? — перебила я, встав с кровати и подойдя к нему.

Атлас раздвинул ноги, позволив мне встать так близко, как захочу. И я выбрала самую близкую точку. Наши тела соприкасались, и даже через слои одежды я чувствовала, как он жжёт меня. Как кожа покрывается мурашками, от волнения руки вспотели, а голос дрожал. Подняв ладонь, хотела прикоснуться к тому месту, где был изображён символ, но остановилась. Сжала в кулак и опустила по бокам от тела. Мой взгляд чётко смотрел на Атласа, и тогда он скривил губы, играя со мной.

Наша перепалка взглядов, та борьба она была проиграна мной до того, как началась. Я понимала, раскроет он свою часть правды только после того, как это сделаю я. Не раньше. Если промолчу, он поступит так же. Если снова спрошу, в ответ получу молчание.

— Ты мой сон каждую ночь. Видение, которого я всегда боялась. От которого бежала. Меня пугал твой взгляд пламенный. Огонь, что отражался в зрачках, он обжигал, но твоё присутствие всегда несло силу. Когда я потерялась в своих страхах, бабушка Ружа велела мне рисовать их. Тогда я и начала изливать на бумагу образ мужчины, который преследовал меня из ночи в ночь. Каждый сон ты был в нём, Атлас, — чем больше я говорила, тем глубже становился мой тон. Там столько эмоций намешалось, что даже я захлёбывалась от их интенсивности. — Когда увидела тебя впервые, испугалась. Старалась избегать…

— Но всё же пошла за мной на озеро. Шпионила, — с каждым словом тон его становился ниже и опаснее. — Значит, не только страх сидел в тебе, Зафира?

Закусив губу, я склонилась и лизнула его. Зарылась пальцами в волосы и потянула, заметив, как потемнел взгляд. Чёрные полусферы, мрак, ад и пустота. И всё это жрало меня с каждым движением.

— Страх первое и самое грубое чувство, которое я испытывала к тебе. Опасность вот кем ты был для меня. Бабушка предупреждала, что в своей жизни на одной из троп я встречу сопротивление. Того, кто заставит меня выбрать другую дорогу и свернуть с пути, — шептала ему в губы и каждое моё слово падало в его душу и запечаталось там. Внутри. Глубже, чем я могла желать. — Ты был моим видением. Болью в мыслях. Ожогом в сознании.

Атлас дышал в мои губы, и я пила то горячее дыхание. Оно въедливыми нотами скользило по мне. Я читала столько мыслей в его глазах и задыхалась. Атласу нравились мои слова. Он вдыхал каждую букву, глотал и оставлял, зашивал в сознание, чтобы оставить там навсегда. Мои губы изогнулись в мягкой улыбке.

— До сих пор ты вызываешь во мне мысли, которых я боюсь. Поднимешь чувства, о которых давно забыла, похоронила и запретила себе вспоминать. Это пугает. Это завораживает, Атлас.

Чем сильнее я сжимала кулаки в его волосах, тем гуще между нами висело напряжение. Я выпрямилась, смотря на него с высоты своего роста. Атлас поднял голову, все ещё сидя на кровати, и зверь метнулся в его взгляде. Моя душа сжалась от чувств молотым коктейлем перемешавшихся внутри. Замерла. Затаила дыхание. Ждала.

— Я знал тебя, — удар под дых. — Всегда.

Мне не пришлось спрашивать, когда его гортанный вязкий голос оплёл моё сознание очередной паутиной, только ложь ли то была?

— Я ждал тебя. Долго. И не думал, что эта связь как терновник опутает наши души. Свяжет сердца. И подчинит разумы, — его руки по моим ногам вниз. Его губы напротив моего живота. Обжигающее тепло ладоней по голым ногам. Жгучий ядерный поцелуй в живот, когда он прижался своими губами к ткани платья. Атлас поднял взгляд, все ещё целуя меня. — Знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь, Зафира. То, чего страшишься. О чём мечтаешь. И что любишь.

Я заворожена оказалась тем моментом. Откровение глубокое и больное. Токсичное пульсирующее агонией. Выжигающее воздух из лёгких и туманящее разум.

— О чём ты говоришь?

Атлас отстранился вновь, откинувшись к стене, он всё ещё не отвёл глаз, позволив мне видеть каждую эмоцию. И я словно голодный странник пожирала то, что читала в тёмных глубинах.

— Мне десять было, когда рядом с нашим городом остановился табор. Та ночь изменила мою жизнь непросто на две разные судьбы, она перевернулась. То, что я считал добром стало злом. То, во что верил, обратило меня против моей семьи.

Его слова каждое из них плетьми стискивали мою душу изнутри. Ломали. Безжалостно. И так отчаянно что я всхлипнула, закусив губу. Атлас поймал мой взгляд и что-то в тот момент промелькнуло там за пеленой его гнева грубости и мрака. Нечто вязкое, но оно протянуло свои когти и вцепилось в меня безжалостной хваткой.

— Я всегда знал, что однажды встречу тебя. Знал только место, но не момент, когда это случится, — он взял мою ладонь, раскрыл и провёл пальцем по линиям на коже. — Многое можно узнать от человека, если умела пользоваться словами. Обладать той незримой нитью убеждения. Манипулировать туманить сознание и добиваться всего, чего пожелаешь. Моим сознание так долго играли, что теперь оно уродливо. Исковеркано. Я по обычаю играл с братом в догонялки, когда меня остановила добрая улыбка той женщины. После той встречи я и нанёс символ защиты. Точнее, меня заставили.

— Кто? — шёпотом тихим, выдыхая тот вопрос, знала ответ и это вибрировало во мне.

— Ружа, — его ответ упал в мою душу и запечатался на её дне. — Она та самая гадалка, которая схватила за руку и велела сесть напротив неё, когда я бегал в лесу. А потом она заглянула в мои глаза и рассказала про тебя. Девушку, которую однажды я встречу. Девушку, которая станет…

— Камнем преткновения для твоей веры, — закончила вместе с ним.

Внутри у меня прозвучал раскат грома. Глубокий взгляд Атласа в тот момент склеил все разбросанные до этого момента картины в единое полотно. И чем больше я смотрела на него, тем больше страшилась.

— В тот самый первый раз. Как только встретились наши взгляды, всё было решено, и ты знаешь это. Чувствуешь. Соприкосновение наших душ. Притяжение. Тяга непреодолимая.

Всхлип готов был сорваться соскользнуть гремучей змеёй из горла, когда губы Атласа накрыли мои. Он дёрнул, и я упала в его объятия, позволив сожрать мою боль, которая бомбила изнутри. Атлас сначала выпил моё дыхание, властвуя своим языком вторгаясь жёстко отчаянно и грубо, а потом сосал мою губу ожидая, когда моё успокоится и перестанет трястись.

— На рассвете Вори уезжает с цирком, — шепнула ему в грудь.

Боялась заглянуть в глаза. Не знала наверняка что увижу там. Прочту ли обещание или уверенность в том, что мне нужно остаться здесь. А потом земля ушла у меня из-под ног, когда Атлас отстранился, оттолкнув, поставил на ноги и поднялся. Его тон он адской болью задел меня, перемешал все чувства в голове и сбросил вниз с того самого высокого обрыва, и я летела. И я падала и орала, как ненормальная только всё это происходило в моей голове.

— Уезжай.

Он развернулся и покинул трейлер, забрав с собой весь воздух. Я задыхалась. Я орала внутри себя, но там стояла как статуя, теперь понимая, как Атлас проделывал подобное. Сильные пожирающие эмоции они способны сделать из тебя гранит. Превратить в камень, чтобы не чувствовать. Оттолкнуть все эмоции, которые словно цунами водоворотом тугим затягивали на дно, топили, убивали и жгли.

Восемнадцать

Страх

Теперь я понимала, почему не сошла с ума, когда нашла маму мёртвой. Её хладный труп всё ещё чётко сидел в моём сознании, но в тот момент, когда произошла та трагедия, я подавила в себе страх и боль. Запретила эмоциям мешать. Блокировала любые чувства, которые могли всплыть во мне, которые словно петарды взрывались изнутри, и каждая новая била больнее и на том месте кровавое месиво образовалось. Чтобы избежать этого, чтобы не потерять себя я поставила блок.

Также поступила и в тот момент, когда Атлас приказом гравийным велел уезжать. Рассвет он коснулся меня пробуждая, но мозг был пуст. Не осталось ничего. Никаких эмоций, но я всё же ощущала зловонный запах едкой боли, что огнём металась в душе. Те чувства они бродили под кожей словно вражеское войско и кололи. Мне хотелось чесать кожу, чтобы вырвать их соскоблить из тела вынуть из сознания, но я не могла. Если откроюсь, позволю надежде, что взорвалась будто бомба огромная и безобразная снова взять главенство у того вражеского войска сломаюсь. И я понимала, это станет последней каплей в моём море безумия. Тогда я точно стану той самой СУМАСШЕДШЕЙ, которую всегда боялась увидеть во взгляде, когда смотрела на своё лицо.

Ясми суетилась, рядом собираясь в путь, а я только исполняла её приказы, не позволив себе думать. Тот шаг он снова кинул меня в кипящий котёл агонии, в котором я варилась заживо и не могла восстановиться.

— Ну почему ты такая рассеянная, Зафира? — ворчала Ясми, когда я в очередной раз переиначила её наказание. — Что происходит? Ну же девочка поговори со мной.

Я отвернулась, зажмурив глаза, и в тот момент осознала, что внутри меня рушились барьеры. Всё чем я была, кого знала в себе, оборачивалось пеплом.

— Мне нужно прогуляться, — хрипло так надрывно, что пришлось взять себя в руки, буквально сжав до боли живот, который свело судорогой. — Десять минут, Ясми, и я вернусь.

Она подошла и провела руками по плечам, а мне зашипеть хотелось в тот момент. Огрызнуться на неё. Велеть не трогать меня. Прикосновения они причиняли физическую боль. Закусив губу, я ждала, понимая, что иначе Ясми пойдёт со мной, а я не могла. Не хотела. Нуждалась в чём-то грубом сыром с запахом земли.

— Конечно, — мягко. Ясми чувствовала во мне изменения. Она понимала гораздо больше, чем позволяла мне видеть. — Только не задерживайся. Все уже готовы.

Кивнув, направилась в единственное место, которое могло стать моим бальзамом. Место, в котором я чувствовала себя живой.

«В его руках также было».

«Прочь», — завопила изнутри, разрывая в клочья те предыдущие слова.

Земля она должна была остудить ярость, пылающую в венах. Замедлить разрушение внутри моей души. Но этого не произошло тогда я и побежала. Ветки хлестали по лицу, слёзы текли по щекам во рту металл от крови губы в мясо, а внутри всё глубже и громче засел крик, который готов был вырваться наружу и заглушить все остальные звуки. И тогда я споткнулась, зацепившись о корень упала на колени и заорала, выпустив так давно сдерживаемый вопль. Он раздирал горло изнутри. Рёбра трещали от силы, с которой моя боль выливалась наружу. Кругом всё стихло, когда я заметила впереди ту полуразрушенную церковь, что печалью для меня обернулась.

«Не сдавайся, — шёпот коснулся моего сознания. — В твоих венах сила».

Ветер унёс те призрачные слова, впиваясь в каменные стены церкви. Лёгкий едва уловимый силуэт, так напоминающий бабушку Ружу, скользнул по коридору. Маня. Зовя за собой. И я снова пошла.

— Бабушка, — шептала, вытирая рукавом слезы. — Я так скучаю.

Когда выдохнула, словно признание те слова, поняла, как поступить. Я больше не стану прятаться. Найду свой табор, чтобы увидеть бабушку обнять и вдохнуть аромат её волос. Она травами пахла. Ромашкой больше чем крапивой, которую так любила заваривать. И я хотела пропитаться теми ароматами утопить в них свою печаль и сознание.

А потом я нашла то, чего не искала. Болиголов. Та самая трава, которую мама любила. Опасная. На острие ножа. Её нужно использовать правильно, иначе можно отравиться. Присев рядом с цветами хотела склониться и вдохнуть их ядовитый аромат, когда по спине прокатилась волна страха. Он липким казался и удушающим. В тот миг осознала если обернусь, увижу чудовище, наблюдающее за мной. Тело напряглось. Спина выпрямилась, словно по ней хлыстом прошли. На лбу выступила испарина. Я закусила губу, провела пальцами по верхушкам цветов, пока моё сознание металось внутри и вопило, предупреждая об опасности.

— Слишком рискованно играть со смертью, девочка.

Этот голос я не забуду грубый необработанный словно алмаз, который добыли в пещере, но никто не хотел придать ему лоска. Он острыми углами резал. Он впивался в мозг и переворачивал изнутри.

— Вы брат Атласа? — не оборачиваясь всё ещё завороженная болиголовом, спросила.

— Слишком проницательна маленькая ведьма, — то как он произнёс слово «ведьма» не ранило. Не било изнутри болью. Уже нет. После сегодняшней ночи меня уже не трогало подобное обвинение. — Бродить по лесу в одиночестве среди хищников не самое лучшее решение. Глупое. А ты непохожа на дурочку. Так что привело тебя сюда?

Незаметно собрав листки болиголова, я поднялась, пряча их в кармане длинной юбки. Скрестила руки на груди, встретив взгляд мрачных глаз.

— Это не ваше дело, — тихо, но твёрдо отрезала. Его глаза зажглись, и это не понравилось мне. — Впрочем, мне пора.

Сказав те слова, я понимала, он не выпустит меня. Очевидно, этот мужчина следил за мной и не для того, чтобы просто отпустить. План. У него он был. И это пугало ещё больше.

Сжимая до одури руки в кулаки, я не двигалась с места понимая, как это неразумно. Злить зверя не самый лучший способ сбежать, но это не значит, что я не попытаюсь.

— И всё же ты не пытаешься уйти…

— Вы не позволите, — перебила.

— Не глупа, — снова прохрипел он. — Ты со мной пойдёшь.

— С какой целью?

Я не спросила куда, потому что это неважно. Мне нужно понимать, чего он хочет от меня. Я никто. Я сегодня уезжаю. Почему он следил за мной и собирался забрать с собой?

— Атлант, нам пора.

Услышала новый мужской голос, когда из-за спины Атланта вышел ещё один мужчина. Неужели их на конвейере делают под копирку? Высокий широкий в плечах и устрашающий. Его лицо не просто вселяло ужас, оно завораживало так же, как и пугало. Глаза нефритовым оттенком полыхнули, когда наши взгляды встретились. Борода скрывала шрам, который тянулся по правой стороне лица, словно его обожгло огнём. Кожа неровная шероховатая и такая неидеальная.

— Неужели ты не свяжешь её? — тот голос, который всего секунду назад был простым и гортанным теперь звучал грубо и больно. Он ядом был наполнен.

Два хищника. Голодных. Объятых пламенем ненависти, и я в одиночестве. Не самый лучший расклад, точнее вовсе хреновый. Мне не выбраться и каждый это понимал. В глазах Атланта полыхало довольство, он чётко отслеживал мои мысли и читал их, испытывая злобную радость от того, что загнал меня в ловушку.

— Сама пойдёшь или хочешь поиграть?

Желание воспротивится показать, что у меня тоже есть клыки и когти я умею царапаться, сильным было, оно ударило меня и обожгло, но я проглотила ту дикую волну протеста. Не сейчас. Мне не выбраться я здраво оценивала свои шансы, и попытка сбежать обернётся только яростью, которая может принесёт мне только боль.

В тот момент, когда не сдвинулась с места, прочла разочарование в глазах Атланта. Он ожидал от меня протеста. Бунта. Но я сбросила все его ожидания в канаву. Вот оно. Хищник в замешательстве, когда ты идёшь не тем курсом, который он проложил уже в своём сознании. Я подавила оскал, не желая злить его, но внутренне ликовала.

Атлант медленно подошёл ко мне, надвигаясь словно скала. Запугивал. Ожидал увидеть в моих глазах страх, но я стояла, не сделав ни шага назад. Пришлось поднять голову, чтобы не прерывать зрительный контакт, который он установил. Хотел подавить. Показать, кто тут главный. Но самое важное жаждал словно хищник почуять страх. Тот, который парализовал конечности. Который выделялся из пор кислым гнилым ароматом. Тошнотворно-сладким. Но не получил ничего.

— Теперь я вижу, почему он так привязался к тебе. Но знай, только глупый будет демонстрировать своё упрямство перед более сильным хищником. Это на будущее. Не провоцируй меня, девочка.

Густой аромат заполнил мои лёгкие, когда наши тела коснулись друг друга. Неправильно. Всё слишком вывернуто наизнанку. Будто я находилась на правильной хорошей стороне, а теперь в аду. Всё чёрное. Уродливое и больное.

В тот момент, когда голова перестала думать, я услышала ржание лошадей. Атлант схватил меня за локоть и потянул за собой. Пришлось идти быстро, иначе я бы упала, такие широкие шаги он делал. Мы вышли из старой церкви, позади мою спину яростью опалял тот мужчина со шрамом. Он не просто ненавидел, его чувства они за гранью находились. Бездонная пропасть яда и жгучего гнева словно я была виновна в чём-то.

Атлант цепко держал мою ладонь в своём стальном захвате, а впереди всадник на лошади, чей взгляд нельзя было прочесть. Закрытый. Злой. Он держал под уздцы двух лошадей. Атлант потянул меня к чёрной гнедой. Статная опасная и невероятно красивая она взбрыкнула, когда он забрал поводья и посмотрел на меня.

Не сказав ни слова, сузил глаза и взобрался на лошадь, у которой не было седла, всё ещё не отпуская моей руки. А потом резко дёрнул силой своих мышц, притягивая к себе.

— Нас ждёт долгая дорога, так что не стоит задерживаться.

Мужчина со шрамом скрылся в лесу, тогда как со мной остался Атлант и тот гигант молчаливый и злой. А я прокручивала в голове те слова осознавая, что Атлас искать не станет, но Ясми она не позволит Вори уехать, когда поймёт, что я пропала.

Атлант дёрнул сильнее, и я повисла, оторвавшись от земли, пока он не поднял меня. Пришлось перекинуть ногу через лошадь. Я думала, он посадит меня спереди, но удостоилась места позади.

— Держись, — единственное слово грозой прострелило меня.

Проигнорировать приказ было ошибкой. Очередной из многих которые я допустила. Упрямая поплатилась за это, когда Атлант позволил коню встать на дыбы. Я падала, пытаясь схватить его за плечи, но всё, что цепляла пустой воздух. Рука Атланта в последний момент схватила меня за ладонь, плечо прострелило резкой болью. Он кинул на меня дикий взгляд. Предупреждающий молчать о боли. Прикрыв глаза и закусив до боли губу, схватила его и, мы поехали. Не тронулись, не спеша, а помчались рысью, словно за нами дьявол гнался. Хотя я сомневалась, ведь дьявол сидел рядом.

Тело ломило. Когда ночью мы остановились в укромном месте, словно его специально сделали, чтобы прятаться, я думала, что умру. Зубами скрипела. Стояла возле лошади не в силах отойти, ноги ныли, дрожали и болели чертовски сильно. Просто адски. Если отпущу, то упаду не вариант. Потому стояла, чувствуя, как в мою сторону кидают злые взгляды и терпела.

Понадобилось больше десяти минут, когда поняла, что ноги не сводит судорогой. Первый шаг он самым ломающим был. Ноги дрогнули, колени подогнулись, но я не упала. Гордо распрямила спину, и медленно заглушая крики, сидящие словно огненные демоны в горле, двинулась к лесу. Деревья, как только их могучие стволы скрыли меня, я позволила себе прислониться к твёрдой шершавой коре и сползти на сырую землю. Зарылась ладонями в почву, чувствуя мох и аромат жимолости, немного прогоркий гнилой, но свежий. Он живой настоящий был, и я наслаждалась им.

— Если думаешь о том, как сбежать плохая идея, но я могу предложить одну дорогу, — раздался над головой голос Атланта.

Я так увлеклась своими чувствами той болью, что под кожей пульсировала и даже не заметила опасности. Напряглась, когда он сделал шаг вперёд. Вжалась в дерево чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

— Прямо за теми деревьями течёт небольшая река, если спустишься по ней вниз, окажешься в старой деревеньке. Подумай вдруг ты хитрее и сильнее меня?

Его насмешка заставила меня сжать кулаки и промолчать. Проглотить вопль протеста, готовый сорваться с губ. Я проигнорировала присутствие Атланта, всё ещё наслаждаясь передышкой. После встала, не оглядываясь и пошла к ручью. Умыла лицо свежей водой. И поняла, что меня преследуют те слова. Мысль вырваться сбежать и найти помощь слишком привлекательной казалась, но я не могла позволить себе подобный трюк. Атлант мог солгать наверняка так и поступил. Но если то правда я могу навредить жителям деревни попросив о помощи.

Тогда в моей голове вспыхнула та тропа, которая спасением обернётся. Играть в прятки в детстве я не любила да и не с кем было, но сейчас те правила сработают отлично. Я перебралась на ту сторону реки пытаясь не оглядываться, Атлант слишком самонадеян и глуп, он даже не думает, что я посмею ослушаться и уйти. Его гордыня станет моим спасением. Подавив дрожь в теле, я кинулась к деревьям, перебралась через колючие кусты, пригнувшись начала спускаться вниз.

Если Атлант солгал, в чём яначала сомневаться стоило попытаться спрятаться в лесу. Я не знала, как долго смогу убегать, но позабочусь о себе. Я так много времени провела среди молчаливых деревьев с мамой и бабушкой, что не боялась остаться одна. Погоня вот что пугало, Атлант не отступит и не позволит мне уйти, пока не отыщет. Значит, я должна спрятаться так хорошо, что он не сможет отыскать.

Спустившись вниз по ручью, как и говорил Атлант, я заметила небольшие постройки домов. Но мой план состоял не в том, чтобы постучать в дверь, как он заботливо предложил, а найти такое место, в котором спрятаться можно и переждать бурю. Сомневалась, что Атлант отступит, но попробовать стоило. Возможно, он подумает, что я сбежала и отпустит? Маловероятна. Но я не могла просто отступить.

Небольшой амбар возле одного из домов стал моей точкой игры. Сердце в горле билось, когда я бежала от деревьев к тому амбару. Кожа вспотела, дыхание рваными хрипами из груди вырывалось. Достигнув двери, я испустила радостный вздох заметив, что нет замка. Толкнула и оказалась темноте. Свет луны проникал сквозь щели в стенах и его хватило, чтобы найти то самое укромное место. Тюки сена, а за ними находилась небольшая ниша. Я схватила один из них, устроилась в углублении и накрыла своё тело словно щитом. Теперь оставалось ждать.

Я слушала тихий шелест ветра, который бродил по амбару, искала в каждом звуке шаги моих преследователей и чувствовал, как одна за другой нервы немного расслабляются. Прикрыв глаза, выпустила глубокий вздох, который скопился осколками внутри, чувствуя тяжесть сена, которым было укрыто моё тело. Я понимала, прятаться долгое время не получится, тело затечёт, я перестану чувствовать конечности, но другого укрытия просто не было.

— Раз. Два. Три. Я ищу тебя. Смотри, — те слова тёмными нотами на меня ложились. По телу страх бродил как сотня пауков мерзкий и больной. Казалось, по мне действительно кто-то ползает голова правая нога, щека, шея, но я не могла пошевелиться.

Та считалочка словно взрыв заставило меня замереть. Я не слышала шагов. Скрипа петель на двери. Я ничего не поняла, пока не оказалось слишком поздно. И только теперь осознала, Атлант выверил каждый шаг. Он понимал, какой дорогой я пойду. Какую выберу тропу. И, очевидно, для него я нашла пристанище в амбаре. Он знал каждый мой шаг, будто мог заглянуть вперёд и предугадать каждый последующий шаг. От тех мыслей жуткий холод пробрался под кожу и холодными иглами колол изнутри.

Дыхание Атланта совсем рядом.

— Ну же, девочка, выходи. Я сдаюсь.

Мне казалось стук сердца словно бой часов слышен везде. Тот звук и выдаст меня. Тело предало разум загнался и как ненормальный прокручивал в голове страшные картины. Руки вспотели, но я ещё сильнее сжала их в кулаки, чувствуя боль от ногтей.

Его шаги я не слышала. Движения призрачные. В тот миг вспомнила, как двигался Атлас, сливаясь с тенями. Его никогда не видела, чувствовала, Атлант таким же оказался слишком непредсказуемым и сильным. Моя игра всего лишь потеха для него. Небольшое развлечение, которое я устроила. Именно так и должна была развиваться ситуация, следуя логике Атланта и я повелась на ту уловку.

Крик застрял в горле, когда кто-то откинул в сторону тюк сена, раскрыв моё пристанище. Показав миру место, в котором я надеялась укрыться от охотника. Он всегда найдёт. Никогда не отступит. А я просто обманывала себя, надеясь спрятаться.

Мужчина дёрнул меня за волосы, удерживая на коленях перед Атлантом. И единственное что могла сделать это просить. Люди стояли в амбаре, смотря на меня круглыми от страха глазами, и я обратилась к ним, не осознавая, насколько ничтожны мои попытки достучатся до их разума.

— Прошу, помогите. Этот мужчина удерживает меня силой…

Громкий словно бетон хохот Атланта заставил меня проглотить остальные слова.

— Наивная маленькая ведьма, — он поцокал, словно я непослушный ребёнок, присел напротив меня на корточки, а я опустила глаза, смотря на его обувь. — Посмотри.

Я проигнорировала. Мужичина дёрнул меня за волосы, я вскрикнула и распахнула глаза. Атлант взял меня за подбородок и тихо шепнул.

— Ты одна среди нас. Никто не придёт на помощь. Никто не защитит. Они знают насколько осквернена твоя душа, девочка. Не проси. Не моли. Ты ничего не получишь.

Пощёчина загорелась на коже, когда Атлант поднялся и направился прочь. Он больше не сказал ни слова этого и не требовалось, все повиновались его приказам, не оспаривая, не пытаясь воспротивится. Мужчина поднял меня, и удерживая за локоть, потащил за своим предводителем. Охотник он нашёл свою добычу и теперь ликовал, пробуя напитываясь своим триумфом.

***

Мы ехали бесконечно долго, но всю дорогу я молчала как, впрочем, и мужчины. Они слишком опасны и яростны, чтобы попробовать сбежать. Но я попыталась. Дважды. И каждая новая попытка обернулась для меня болью. Как и предполагала.

Первый раз, когда Атлант сам указал дорогу и я почти достигла цели. Почувствовала вкус свободы. Он теплом пах летом и ромашками. Но Атлант успел перехватить меня и наказал. Второй раз произошёл ночью, когда я думала, оба мужчины спали. Могла поклясться, что проверила насколько глубоко они погрузились в свои грёзы, даже пошумела немного, но когда попыталась скрыться в ночи, Атлант снова настиг. Он напугал меня так, что я до сих пор чувствовала страх жёсткой цепкой хваткой свернувшийся на шее.

Больше суток мы ехали на лошадях, и я имею в виду не просто скакали, а мчались галопом, словно за нами была погоня. В моих мыслях постоянно бродил словно потерянный путник Атлас. Его глаза каждый раз, как только я отключалась, вспыхивали в сознании. Губы мягко прикасались к моей шее. Руки бережливо лелеяли в его стальных объятиях, которые не тисками стали для меня, а необходимостью. Его присутствие как воздух и чем дальше Атлант увозил меня, тем больше мне нужен был кислород. Лёгкие будто не напитывались достаточно тем, что получали и требовали большего, а душа… она болела. Адски. Надрывно ныла словно безутешное дитя, оставшееся без любимого человека.

Когда начали появляться домики, разбросанные то тут, то там я почувствовала, как спина одеревенела. Некоторые жители выходили на улицу и при виде меня кривили рты скалясь. В их глазах полыхала чистая ничем не разбавленная ненависть.

Остановив лошадь на главной площади, Атлант не церемонясь сдёрнул меня на пол жёстко и так невероятно быстро, что я не успела сгруппироваться. Болью отдалась в теле каждая косточка, когда земля стала моим дном. Удар он вышиб дух из лёгких. Атлант не дал времени подняться, грубо схватил за плечо и вздёрнул вверх. А потом быстро потащил вперёд.

Маленький домик. Двое мужчин на входе, которые скалились словно злые бешеные псы при виде нас, а жители казались мне монстрами. И они боялись нас. Или меня? Какого чёрта тут происходило?

— Пусть начинают приготовления. К заходу солнца всё должно быть готово, — грубо бросил Атлант, вталкивая меня в проём открытой двери.

Сырой запах колол нос, скрёбся по стенкам горла, когда я услышала позади закрывающуюся дверь. Обернулась.

— Что за приготовления? Чего ты хочешь?

Он оскалился как волк.

— Тебе понравится. Подожди немного.

Страх пополз по коже омерзительным заражающим льдом. Мне плохо стало от знания, которым полыхал взгляд Атланта. Они так похожи были с Атласом. Но в Атланте чувствовалось зло. Настоящее. Чёрное. Неподдельное. И от этого ещё хуже становилось. Тогда я догадалась, чего он хочет. Осознание врезалось в меня, словно наковальня придавило к полу и удерживало на месте, пока я пыталась сопротивляться.

— Он не придёт.

— О, ты недооцениваешь привязанность Атласа.

«Уходи», — рычал в сознании тёмный мрачный пустой голос. Он холодком ползал внутри моей души и болел.

— Нет, это ты не понимаешь, — отрезала, чувствуя, как внутри полыхает от боли душа. — Он велел мне уезжать. Думает, что я далеко от Бакадимора.

Тогда Атлант засмеялся. И тот смех грубый словно песком наполненный скрипел у меня на коже.

— Значит, он намного умнее, чем я думал.

Его слова нелогичны. Лишены всякого смысла. Атлас приказал мне уехать, не сказав больше ничего на прощание. Просто ушёл даже не оглянувшись. Возможно, наигрался и решил вернуться к Рошин?

Атлант видел вопрос в моих глазах. И то с какой лёгкостью мог прочесть мои мысли пугало. Так не должно происходить. Я не могу открыть ему, насколько глубоко его брат пророс во мне. Корнями в мыслях. Железными прутьями в душе. Сталью в сердце.

— Знаешь, почему Атлас велел тебе уезжать? Потому что так он думал сможет обезопасить тебя. Знал, какую игру я придумал и захотел убрать тебя, чтобы никто не смог манипулировать его жизнью. Но я давно покушаюсь на его судьбу. Пришло время платить долги.

Во мне надломилась тонкая струна, которая слезой выкатилась по щеке. Я промолчала, отказываясь верить. Надежда и так оставила внутри меня огромный, разорванный по краям рубец, который так агонизировал, будто из меня кусок мяса вырвали.

— Ты ведь не знаешь, да? — кружась надо мной как коршун рычал Атлант. Он склонил голову, будто прислушиваясь к чему-то потаённому тому, чего не понимала я. — Историю его прошлого знаешь?

Я только откинулась на стуле и посмотрела ему в глаза. Молчание стало тем ответом, в котором он нуждался.

— Атлас не настолько силён, чтобы раскрыть свою тёмную душу.

Что-то было в его голосе тайна, которая разорвёт меня изнутри. И я не хотела знать. Не желала слышать, но понимала, Атлант заставит. Он прислонился к стене, в полутемной комнатке, которая и была всем домом. Взгляд одиноко блуждал вокруг по мрачным стенам, которые тронуло время. Почерневшее дерево местами гнилое. Покосившиеся стены изломанная мебель — это место оно только сейчас врезалось в меня жутью. Тем самым страхом, который ползал по коже словно полчища пауков как это было на землях Бакадимора. Мне хотелось провести руками по коже и соскрести всех тех тварей с себя, а потом затоптать ногами, но я не двинулась с места, чувствуя нависшую угрозу.

— Ты ведь не глупа, да, Зафира, и понимаешь, Атлас не так хорош, как кажется. Да, он красив, более чем должен, но душа его черна. Если вскрыть его вены, кровь не алой будет, а чёрной. Ты одержима им и, возможно, даже не понимаешь почему, а я расскажу. Ты ведь ведьма и должна чувствовать его истинную сущность. Не душу человека, а дьявола.

Не хотела верить его словам, но они откликались с тем, что помнил мозг. Я видела адский пылающий взгляд Атласа так много раз каждую ночь и теперь каждое слово Атланта откликалось внутри меня правдой. Жуткой откровенной истиной.

Мрак. Боль. Плесень. Каждая наша встреча слишком. На грани. Чувства накалены до предела. Атлас тот, кто оказался рядом, когда меня топили, он был и убийцей, и спасителем. Он тот, кто следил за мной. Преследовал. Тот, кто привёл в замок Бакадимор, который готов был сожрать меня.

«Ты одержима им», — его слова пульсировали в голове в такт сердцу. Они словно вирус неслись по венам, заглядывая в каждую частичку моей души.

— Вы так похожи, — едва слышный шёпот прозвучал как обвинение.

Атлант поджал губы и сомкнул руки в кулаки. Похоже, я нашла то, что злило его. Волновало. И это привлекло моё внимание. Слишком соблазнительно попробовать ступить дальше. Шаг. Ещё один и я возможно найду то, за что можно зацепиться и спастись.

— Похожи, потому что братья по крови.

Вот подтверждение того, о чём думала я. Голос Атланта гортанный и звучный он опалил меня, задел нервы и поджарил. Я не хотела, не могла смотреть на него, но он не позволил отвести взгляд. Заставил взглянуть в глаза и внимать каждому слову, которое готов был сбросить на меня словно бомбу.

— Наша история длиною в жизнь. Из детства, но я перейду сразу к сути. Когда Атласу было тринадцать, он совершил самое гнусное и уродливое действие в своей жизни. Тот поступок перевернул его душу, наполнил злом и отравил. Ты даже представить не можешь, вообразить, хоть на секунду кто скрывается за маской красивого лица. Его внешность, фальшивка. Обман. Камуфляж и ты попалась, словно кролик в силки только до сих пор не представляешь последствия своих чувств. Тянуться к нему опасно. Он не просто искалечит болью наполнит, он убьёт. Тебя ждёт только могила, Зафира.

И снова в моей голове вспышками проносились те моменты, когда я была близка к смерти. Одурманена. Когда Атлас ловил меня в самые неожиданные моменты. Та ночь в заброшенной церкви. Пробуждение я очнулась, почувствовав его рядом. Он всегда появлялся, когда я не ожидала и именно в те критические моменты, в которые думала, что это конец. Когда плохо было. И я тянулась из раза в раз к нему, к его душе к тем взглядам вопросам и немым ответам в глубине бездонных чёрных глаз.

— Не думаю, что тебе даруют жизнь, даже когда поймают Атласа, но ты по крайней мере можешь исповедаться в своих грехах. Он убийца. Он враг. Он предатель. И каждое новое его клеймо не ложь. Ты знаешь, что я правду говорю, Зафира. Убийство карается церковью, но то, что сделал Атлас погубив невинную душу, не может никак получить искупление, — грубым и стальным тоном пролился на меня голос Атланта. Он оттолкнулся от стены и подошёл к двери. Обернулся и губы его снова разъехались в оскале. Мне казалось это его интерпретация улыбки. Злая. Чёрствая. Хищная. — За братоубийство и предательство Атлас должен быть пленён и наказан, как того требуют наши правила. Как того хочет церковь. А ты приманка, и как только окажешься на костре, начнётся наш спектакль.

А потом дверь закрылась, но я не услышала того звука. В голове вокруг словно вакуум тишины и я не могла позволить ему треснуть. Лопнуть будто пузырь тогда те демоны слова, которые Атлант бросил, выходя, они достигнут моего тела, врежутся в плоть, проникнут в вены и заразят чёрной ложью.

Девятнадцать

Костёр

Костёр. Они приготовили для меня костёр. Я для них ведьмой была. Той, что не место среди праведных жителей. И Атлант вовсе не шутил, не солгал ни единым словом. В моей голове лихорадочным потом крутились слова те, что прозвучали в этих стенах. Братоубийство.

Я не могла соединить все нити в единую. Ту, которая правдой развернётся, а не ложью, что циркулировала по моим венам. Но каждая новая попытка обрывалась, как только представляла Атласа с кинжалом, а у его ног хладное тело брата. В горле жгло, словно кто-то засунул туда железный прут. Глаза щипало. Кожа покрылась пеплом страха в ожидании, когда меня призовут. Когда привяжут к столбу, а под ногами подожгут хворост.

Как моё путешествие с бродячим цирком могло обернуться подобным образом? Как всё зашло так глубоко, что я не видела выхода? Потерялась. Разбилась. Ослепла.

Ожидание самое плохое что может быть. Время в подобные моменты не просто тянулось, оно словно останавливалось, позволив тебе думать обо всём на свете. О том, как начиналась жизнь. Первые осознанные воспоминания. Мамины улыбки. Бабушкины тёплые объятия. Песни. Прикосновения. Аромат леса особенно после дождя, когда земля имеет острый ярко выраженный запах прелости и свежести. Чего-то могучего чистого и таинственного.

Когда меня вывели из дома под конвоем, я представляла, словно иду по тропинке в лесу. Земля приятно ласкала ступни. Солнечные лучи касались кожи, а в носу свербел аромат зелени свежести и какой-то загадки. Тайны, которую я смогу разгадать.

А потом мою кожу обдало жаром огня. Жители этой праведной деревни стояли вокруг шеста, к которому меня вели и держали в руках факелы. Это ведь дом Атласа. Какого чёрта произошло там в прошлом? Какие тайны сокрыла и похоронила его душа? И снова то слово «братоубийство». Я тряхнула головой, хотела выкинуть те обжигающие буквы, которые складывались в слоги и оборачивались в душе туманными змеями, но не могла. Чем больше пыталась, тем настойчивее оно звучало. А потом завопило.

Я слышала шепотки. Видела, как матери укрывают своих детей, когда я смотрела в их сторону. Сглотнула тугой ком, когда меня подвели к огромному деревянному столбу, зарытому в землю. Сдержала крик агонии, пока мои руки и ноги привязывали, а внутри визжала, почувствовав аромат костра. Да он прекрасен был. Казался гордым неприступным и властным. Огонь поядающий. Бог так наказывал грешников и церковь любила использовать стихию огня для того, чтобы показать другим любое отличие от действительности, которую предлагала церковь, и ты будешь сожжён. Безжалостно. Без права на освобождение.

Позволить себе задуматься о том, как подо мной трескается и горит огненное пламя — значит сломаться, поэтому я вдыхала древесный аромат дерева. Слышала треск коры, когда огонь занялся нижним рядом хвороста. Стояла с закрытыми глазами игнорируя всех этих сумасшедших жителей и их теперь уже не шепотки, а крики.

— Ведьма, — скандировали они. С каждым разом их голоса становились сильнее. Глубже. Злее.

— Огонь изгонит злых демонов, — услышала я новый грубый голос, но глаза не стала открывать.

А потом услышала песнопения. Растяжные. Почти заунывные. И моя душа стеналась внутри от этих звуков. Я чувствовала, как по щекам потекли слёзы. Ощущала, как жар огня подступает всё ближе к моим голым ступням и пыталась сдержаться изо всех сил, чтобы не завопить. Чтобы не сорваться и не молить об освобождении. Чтобы не пасть перед этими людьми в надежде на спасение. Они не дадут мне искупление, считая чёрной мою душу. Ведьмы они все ещё вызывали страх у тех, кто не ведал, что ведьм злых тех, которые посылают заклятия, готовят зелья, не существует. Я просто отличалась от них. Кожа не молочно-белая, а загорелая на солнышке. Волосы чёрные длинные. Губы алые. Взгляд, пронизывающий до самых костей.

Я слышала в тех словах молитву. Они верили, что бог придёт и спасёт меня. Заберёт мою душу, исцелит и простит все грехи. Открыв глаза, я обвела взглядом этот кошмарный хоровод людей, которые вскинули руки к небу, как и глаза и ждали ответа. Тогда я столкнулась с глазами мальчика, который смотрел на меня не мигая. Он просто стоял возле матери держась за её юбку и смотрел, как пламя поднимается вверх, облизывая своим жаром мою кожу. Слеза скатилась по щеке, и он увидел её, а потом прикрыл глаза, но не отвернулся, потому что не мог. С самого детства их учили ненавидеть. Бояться. Уничтожать. Но не отворачиваться, потому он прикрыл глаза, увидев слезу на моём лице.

Жар стал настолько глубоким, что я сорвалась. Завыла, как ненормальная, потому что сил сдерживать свои вопли крики боли и страха больше не могла. Слишком много. Вызывающе. Безгранично. Так больно что я не могла справиться со своими чувствами. Они лавиной одна за другой накрывали меня, изнутри заставляя сопротивляться. И я пыталась вырваться, понимая, насколько ничтожны те действия. Руки так крепко были связаны, что мне не удастся, даже если начну колдовать, чего каждый здесь житель ждал, это не поможет.

— Я люблю тебя, Атлас, — шепнула ветру, зная, что то кровавое признание, так глубоко сидящее внутри моей души, поглотит лес. Там в чаще среди деревьев и озёр мои слова будут бальзамом. Лес будет помнить о том, как глубоко я была привязана к одному мужчине.

Мне казалось пение затянулось, когда почувствовала на своих ногах мягкие руки. Прикусила губу до боли, чтобы снова не закричать. Дым наполнял лёгкие, когда я поняла, что ноги свободны. Следующие запястья. Лезвие прошлось по коже, и я закусила губу от колющей боли по запястьям. Но рана от острия ножа ни в какое сравнение не шла с огнём, который пожирал сухие ветви, быстро пробираясь к моему телу.

А потом сквозь гул голосов и треск огня услышала шёпот.

— Беги в лес, что позади нас и не останавливайся. Они будут преследовать люди собаки ищейки, но ты должна уйти как можно дальше.

Голос Рошин. Почему она здесь? Почему рискует?

Все вопросы что вертелись в голове, сейчас не имели никакого смысла. Я чувствовала жар пламени, поедающего хворост. И молилась. И кричала изнутри, раздирая себя в клочья. Ощущала, как по щекам текут слёзы. А потом развернулась, обнаружив кругом пламя, словно столп высоко взметнулся и развернувшись прыгнула через огонь в направлении леса. Рошин я мельком взглянула на неё, когда девушка заняла моё место у столба и готова была остановиться, но её взгляд велел подчиниться приказу. Он говорил, нет. Стой. Не смей. И я побежала, понимая она заняла моё место, чтобы не вызывать подозрений. Жители даже не заметили подмены, поглощённые песнями, а дым стал хорошей завесой.

Я слышала голоса людей, но не оглядывалась. Понимала, что не должна, не имею право оставлять Рошин там на костре, не должна позволить ей сгореть за меня, но не могла остановиться. Она спасла меня. Но почему? Зачем?

Мне казалось, что ноги уже не могут двигаться так отчаянно и долго я убегала. Желание остановиться и выдохнуть настолько диким и первобытным было, что я почти поддалась, но когда услышала лай собак, поняла, времени нет. Бежать я была больше не в силах. Дерево. Высокое. Зелёное. И я забралась на него, сдирая кожу на ногах и руках. Всё тело пульсировало. Саднило, пока я не забралась так высоко, как только могла, чтобы меня никто не нашёл. Не увидел. Не потребовал вернуться и позволить огню сожрать моё тело и душу.

Сначала я отсчитывала минуты, пока рядом сновали собаки. Они лаяли, искали и пару раз даже кружили под деревом, но я замерла словно статуя и не двигалась. Не могла позволить, чтобы жертва Рошин оказалась напрасной. Она не должна была приходить. Я не должна была сбегать. Но теперь я тут, а она…

Я закрыла рот рукой, чтобы сдержать вопль, готовый сорваться и полететь вниз. Он бы ударился о землю и обнаружил меня для тех, кто искал. Дрожь по телу. Всё внутри замерло. Конечности занемели, я так долго сидела на ветке неподвижная статуя, что, казалось, спуститься не смогу. В горле пересохло, но я не двигалась, боясь обнаружить себя.

Не сразу поняла, что меня зовут. Не крик. Не зов. Но тихий шёпот. На грани истерики. Хриплый и немного искажённый. Отлепив своё тело от ветки, почувствовала, что от боли слёзы навернулись на глаза и как могла, тихо спустилась ниже, увидев через ветви дерева девушку. Рошин. Это она была. Искала меня. Живая. Но как? Какого чёрта вообще происходило?

И тут на миг прострелила опасная мысль, я в своей голове схожу с ума. Возможно, в реальности сплю, а здесь в своём сознании позволила сумасшествию взять бразды правления и отдала все свои мысли тем неправильным искажённым словам, которым не должна была поддаваться? Но больно было не так, как во сне, а наяву. Всё реально. Кожа пульсировала. Ступни горели от огня, который коснулся меня. Пометил. Покарал. Не сон. Всё взаправду.

Тело каменное. Мышцы на пределе. Нервы натянуты как стальные канаты ещё мгновение, и я лопну от разрывающих чувств. Эмоций. Знаний, которыми наполнили мою голову. Тихий треск ветки заставил меня замереть. Не двигаясь опустила глаза вниз, Рошин подняла голову. Наши взгляды схлестнулись. Она улыбнулась, одобряя мою уловку, и поманила вниз. Медленно отцепив свои руки, которые стальным захватом цеплялись за ветви дерева, начала спускаться, чувствуя, как по телу разливается едкая лава. Кожа саднила, ступни болели, всё казалось на пределе, когда достигла земли и поднялась, встретившись глазами с Рошин.

Её взгляд закрытый. Глаза сощурены. Губы поджаты. Моё тело била мелкая дрожь и Рошин видела это. Как бисеринки пота собрались на лбу и на верхней губе. Мой немного безумный затравленный взгляд. И боль. Она агонизировала словно вулкан внутри меня. Её взгляд закрытый, а в моём миллион вопросов круговоротом блуждающий в сознании. Рошин проигнорировала каждый из них. Она не стала меня жалеть. Не подала виду, что понимает, просто развернулась, не сказав ни слова, и направилась вглубь лесной чащи.

— Куда мы идём? — голос хрипловатый надломленный.

— К Атласу, — не оборачиваясь кинула Рошин.

Его имя оно выбито на моей душе кровавыми буквами. Его оплели шипы и каждый раз, когда я думала о нём, больно было. И я пылала. И горела. И плавилась. Неправильные чувства для неправильной меня.

Всё скрутилось внутри тугим комом, который тяжестью в животе сидел. Я старалась не отставать и шипела всякий раз, когда наступала голой ступнёй на холодную землю. Кожа словно натянулась, мне хотелось в тот момент окунуться с головой в воду и смыть с себя жалящий пепельный аромат костра. Вонь, едкую от дыма и те голоса, которые напевали злой мотив, пытаясь изгнать из меня демонов. Освободить мою душу. Глупцы.

— Почему ты здесь? Почему спасла? — продираясь сквозь заросли кустарника, спросила.

Между нами такая натянутая тугая нить лжи, что мне хотелось надрезать её. Тишина, а потом гортанно:

— Я его сестра.

Я споткнулась от этого признания. Сестра? И тут после признания всё встало на места.

— Хотела узнать тебя. Ты видела нас с Атласом той ночью, когда следила за ним. Должна была убедиться, что ты не одна из тех девушек, которых влечёт к нему из-за опасности и тьмы.

— Ты проверяла.

— Ага.

В мою голову врезалась правда опаляющей сжигающей нитью. Я вспомнила все те разы, когда Рошин пыталась подружиться со мной. Пригласила в свою библиотеку. Давала книги, которые я сама бы не нашла. Подпитывала мою любознательность новыми кровавыми чёрными историями. А потом, когда поняла, что Атлас следит за мной, когда увидела нас в её доме. Рошин предупреждала держаться подальше. Притворялась. Лгала. А потом то признание она его любовница, чтобы я поверила, и я впитала каждое слово, которое ложью слой за слоем ложилось, опутывая мою душу.

— Ты лгунья, — выдохнула. — Это был хороший план убрать меня с дороги сказав, что ты самая большая любовь Атласа, а я всего лишь развлечение.

Рошин остановилась и обернулась ко мне. Её взгляд полыхал какими-то опасными эмоциями. Там предостережение было. И когда её глубокий голос задел меня, коснулся моих ушей, достиг разума, я готова была упасть на колени.

— Последний раз, когда он позволил себе привязаться к девушке, её сожгли на костре.

В моём горле ком. Я поперхнулась и горько закашлялась, представив, нет, не могла представить каково это — быть заживо сожжённой на костре? Боль не просто выворачивала наизнанку, она опаляла нервы, она так едки жгла, что казалось, будто я проглотила лаву, которая обжигала мои внутренности, превращая их в пепел. Да я была близка к подобному развитию событий и, если бы не Рошин, узнала каково это — быть заживо сожжённой на костре.

Она прочла всю мою боль и каждую эмоцию. Рошин поджала губы, а потом кинула в меня очередной пламенный валун, который врезался внутрь моей души и расколол её.

— Он видел её мучения. Атласа привязали к столбу прямо напротив, когда поджигали сухой хворост. Она не кричала, только плакала. Её солёные слёзы он впитывал в себя, позволив каждой частичке боли, которая постепенно охватывала тело прожигать его нервы, — в её глазах неприкрытая неутолённая агония. И нечто такое тёмное то, чем всегда пугал меня взгляд Атласа пламень огня. Адский. Кровавый. Жаждущий отмщения. — Я не хотела, чтобы ему пришлось дважды видеть, как смерть пожирает ту, что пленила его мысли. Атлас не заслуживает подобного, чтобы ты не услышала от них. Каждое слово, которое ты проглотила, позволила пропитать твои мысли — ложь. Они умелые манипуляторы, так что если ты охладела, остыла к нему и не сможешь принять, не иди за мной.

Я сжала руки в кулаки, пока в голове крутились слова Атланта «братоубийца». И каждый раз тот ядовитый больной голос нарастал на октаву выше, пока не заорал в моей голове. Но я не двинулась с места.

— Он просил привести тебя, но если сомневаешься не ходи. Я не позволю причинить боль. Атлас не должен видеть страх в твоих глазах. Или сомнения. Или ты ему веришь или нет. Третьего варианта не будет, Зафира.

— Он убил брата? — на вызов в глазах Рошин, спросила. В моём тоне не было гнева обвинения. Он не сочился презрением или ненавистью. Мне просто нужен был ответ.

— Да, — ядовито и горько прозвучало то признание.

Прикрыв глаза, прислонилась к стволу дерева, позволив себе небольшую передышку. Мне нужна пауза момент, который я всегда упускала. Рошин она проверяла меня и не говорила, разрешив образам кровавым и смертельным наполнить моё сознание. И я позволила себе в тот миг пережить каждую эмоцию, облиться той кровью в удушающем захвате реальности, который тугим кольцом стягивал грудную клетку. Рошин опустилась рядом со мной и молчала. Ждала. Думала, я встану и сбегу, чтобы не встретиться с Атласом, и какая-то часть меня, и я не знала насколько она велика готова была поступить подобным образом. Вскочить завопить от раздирающих больных мыслей и сбежать. Но другая она властвовала. Давила. И рвала изнутри болью, потому что сбежав, я больше никогда не смогу вернуться.

— Мы всегда жили обособленно от других. Нашу семью отец пытался изолировать от влияния других людей. Их мнений. Он не позволял нам выходить в деревню общаться с другими детьми дружить, ходить на праздники. Мы словно изгои на окраине жизни. Над нами смеялись и тогда отец решил стать тем самым мессией избавителем, чтобы показать другим жизнь намного проще и сложнее в каком-то смысле. Наша деревня поддалась на его манипуляции. Поверила в его речи. И приняла его правила. Он проповедовал о зле, которое сидит в каждом из нас. О том, что среди нас ходят ведьмы и крадут наши души и поверь он был весьма красноречив в своих рассказах. Даже не раз обманывал горожан показывая, что ведьмы реально существуют, — её голос дрогнул на этих словах. А я всё ещё смотрела внутрь себя, не позволив глазам открываться. — Они даже не подозревали, как он медленно отравлял каждый разум. Завладевал их верой и нёс свою ту, в которую верил сам. Шаг за шагом он захватил всю деревню и стал главой. Тоталитарное общество. Полное подчинение правилам. Если ты оступился, тебя наказывали. Если ты сбегал, тебя выслеживали и жестоко расправлялись. Если ты вставал против его власти, от тебя избавлялись. Чтобы сохранить абсолютную власть, он отрезал нас от остального мира. Он делал всё, чтобы оставаться мессией для своего народа, запугивал, манипулировал, шантажировал, подавлял.

Её рассказ был похож на какую-то большую огромную нелепость. Ложь. Кошмар. Я пыталась сплести нити в единое целое, но никак не могла уложить в голове то, о чём говорила Рошин.

— Он был одержим идеей найти изловить и освободить каждую душу, которой коснулось зло. Ведьм, за которыми он охотился, сжигал на костре, пока остальные собирались в круг и пели песни, освобождая душу, — её голос прерывался каждое слово наполнено злом болью и едкой местью. Ярость пылала в её венах. И я чувствовала, как злость Рошин растёт словно огромный монстр, готовый поглотить всё вокруг. — У нас был чёткий распорядок дня, определённая форма одежды правила сотни правил, которым должны подчиняться все. Каждый. И за неповиновением следовало наказание.

Я услышала её тяжёлый вздох, а на выдохе скрип зубов. Среди тьмы леса незапятнанного злом, казалось так спокойно, но та история, которая теперь витала вокруг нас чудовищной огромной правдой давила. Жгла нервы. Подавляла сознание и болела где-то глубоко там, где трескались рёбра и сердце билось, пропуская удары.

— Атлант сказал, что они братья…

Горький на грани истерики смешок заставил меня заткнуться и прикусить язык. Я ни хрена не знала и не имела права делать какие-то выводы. Рошин сказала, Атлант лгал, но про самое главное сказал правду. Чему мне верить? И я знала, та бьющаяся в истерике мысль, она подавит все остальные, потому что вопила громче всех: «Атлас! Верь ему!».

— Атласу тринадцать было, когда в деревню привели десятилетнюю девочку. Её волосы были огненными глаза зелёными как самая сочная трава на лугу, кожа бледной молочной. Красивая. Невероятная словно куколка фарфоровая. — я открыла глаза и посмотрела на Рошин. Она сидела рядом и смотрела в ночное небо, ловя звёзды. А я впитывала её слова, записывая на подкорку своего сознания. Дорога только началась, и она тяжёлой невероятно тернистой казалась. Если я пройду, не уверена, что выживу. — Адам держал её за волосы, пока по её щекам текли горькие слёзы, но она не молила. Не просила пощадить. Даже когда Адам рассказал, как они сожгли её дом и все, кто в нём находился.

Я задохнулась. Вздох застрял в горле и не проходил дальше в лёгкие.

— Он тогда посмотрел на Атласа и велел убить девчонку. Прямой приказ от одного из сильнейших воинов отца. Адам был вторым сыном после Атланта. И он хотел, чтобы Атлас последовал по его стопам. В тринадцать они проводили инициал посвящения, убивая ведьм, которых одобрял отец. Атлас отказался. Он понимал в каком обществе живёт и всегда старался держаться подальше от того, что происходило. Однажды попытался спасти невинную душу, но поплатился за это жестоко. Отец не щадил никого. Адам схватил Атласа и повёл в лес вместе с девочкой. Я не знала вернутся ли они, и очень боялась, но ослушаться отца не имела права. Он был слишком изобретателен в своих наказаниях. Атлас не вернулся. Никто не вернулся. Когда отец послал по их следу Атланта, тот нашёл окровавленное тело Адама и принёс его домой, а Атлас и та девочка пропали. Они просто растворились словно призраки.

— Он убил брата, чтобы спасти её, — прохрипела не своим каким-то грубым трескающимся голосом.

Лёгкие внутри сдавило, и я закашлялась, пытаясь наладить дыхание, которое чувствовалось с перебоями.

— Он спас тебя. Рискнул своей жизнью. Думаешь, почему мне так легко удалось прокрасться к тебе и освободить? А?

Я смотрела на неё и не могла поверить, что он пришёл. Атлант оказался прав, это раздирало меня на мелкие кусочки и больно было так, что хотелось кричать. Я ждала его, но поверила тем словам, которые Атлас произнёс в нашу последнюю встречу. Не дождавшись ответа, Рошин взяла меня за руку и сжала.

— Он отвлёк внимание на себя, чтобы я могла спасти тебя. И ты даже не представляешь насколько каждый шаг был опасен. Ты не ведаешь кто те люди…

— Они ваша семья, — хрипло прошептала.

Её смех, когда Рошин отпустила мою руку, ранил словно осколок стекла.

— Семья не пытается уничтожить свою кровь. Семья не объявляет о награде за голову своего родственника. Семья оберегать и защищать должна, а мы с Атласом никогда этого не знали. Так что не нужно мне рассказывать кто они. Всего лишь фанатики, преданные своему предводителю, который их обманывал всю жизнь.

Я знала, что всё равно пойду за ней, даже если Рошин велит остаться. Буду искать бродить, пока не найду Атласа. Я не понимала, как проглотить тот клубок сплетённых лживых змей, которые роились в голове, но я не отступлю. Не потому, что он пришёл за мной, рискуя не только своей жизнью, но и сестры, а потому что мои чувства были намного больше и темнее, чем вся та ложь. Моё признание, которое услышал ветер, оно пульсировало по гортани и сидело на языке готовое снова выйти стать ещё более живым и реальным.

— Отведи меня к нему.

Рошин поднялась и подала мне руку. Когда я поравнялась с ней взглядом, то поняла, что её ладонь мёртвой хваткой сомкнулась на моей. Она больно делала. Я сжала зубы и ждала, понимая, что Рошин пытается запугать. Сделать так, чтобы не ходила к Атласу.

— Если ты отвернёшься от него или причинишь боль, я найду тебя, Зафира, поверь. И накажу.

Я дала ей возможность прочесть ответ в своих глазах. Рошин развернулась и повела меня дальше, пока мы не вышли на небольшую поляну, где потрескивал костёр. Огонь он отзывался во мне болью и трепещущим страхом. Первое самое непредсказуемое я хотела потушить, загасить, сбежать, но не позволила ногам сдвинуться с места.

Атлас сидел возле костра. Он не смотрел на меня, но посмотрел на Рошин. Между ними немой диалог после чего девушка кивнула и недовольно поджала губы.

— Скоро вернусь, — всё, что она сказала, развернулась и ушла, оставив после себя горький осадок.

Я стояла там не в силах собрать воедино всё, что пыталось разбежаться в стороны. Ждала его взгляда. Его слова. Действия. Но Атлас словно скала застыл как сгорбленный старик и смотрел на огонь, пожирающий сухие ветви. В тот момент хотелось подойти и прижаться к нему, но трогать раненное животное опасно. Он не просто укусит, он сдавит шею, пока не услышит хруст ломающихся костей. Пока не увидит в глазах последние капли жизни и не поймёт, что выиграл.

Двадцать

Вскрывая прошлое

Мягкие шаги. Плавные движения. Тишина. Я шла, пытаясь не спровоцировать и не спустить тугую нить, которая натянулась между нами. С того момента, как Атлас велел уезжать, я возненавидела. Я позволила дикой привязанности одержимости этим дьявольским мужчиной превратиться в пепел и гнить во мне. Подпитывала ярость к нему. Взращивала ненависть. Пыталась обернуть каждое его прикосновение признание слово в чёрное ядовитое марево, которым заполняла голову и теперь понимала, чем обернётся для меня подобный шаг.

Атлас не дрогнул ни единым мускулом, когда я села по ту сторону костра. Огонь разделял наши тела. И я знала, выбрала расстояние намеренно, чтобы не прикоснуться к нему. Атлас слишком дикий неприрученный и опасный. Я не могла представить его реакцию на своё прикосновение. Вторгнуться в его личное пространство казалось хреновой идеей. Отвратительной. И я услышала свой разум. И позволила на этот раз взять верх. Хотя всё тело и душа стремились сесть по ту сторону. Чтобы его глаза, когда Атлас оторвёт свой взгляд от огня, пожирающего всё, чего касалось, не горел адским пламенем.

И в тот миг, когда наши взгляды схлестнулись меня будто, кинуло в огромную бездонную яму. Мой кошмар. Тот самый который видела каждую ночь. Атлас, смотрящий на меня, а в его глазах пылающий огонь. Я выпала из реальности и увидела чреду событий, которые не должны были стать частью меня. Моей судьбы. Будущего.

Огонь он благословен богом. Он забирает всё, чего коснётся, но также очищает. Он ад. Он чистильщик. После огня земля восстановиться и возродится. Мёртвая земля молила о помощи. Просила даровать ей покой.

Всхлипнув, я зажала рот рукой, когда поняла, что всё ещё смотрю как завороженная в пылающие глаза Атласа. Он прищурился, но не понимал того, что произошло, а я не собиралась рассказывать. Всё каждая картина останется в моей обожжённой душе, пока я не поставлю последнюю точку. Пока не сделаю то, ради чего пришла в Бакадимор.

Казалось, взгляд Атласа задел каждый уголок моего тела. Он видел мои ссадины. Царапины. Ожоги, где огонь коснулся кожи. И хмурился. Его рот сжимался в линию, а я всё молчала. Ждала от него первого слова. Знала долго продержаться не смогу, Атлас не позволит. Он главный и каждый из нас это осознавал. Мне пришлось сдаться первой. Нарушить молчание. Разорвать тихий потрескивающий напряжением кокон. Запустить ту нить, которая свернётся на шее и задушит.

— Как ты узнал, что я не уехала? — в моём голосе боль и агония, потому что всё ещё чувствовала надлом там, где его тихие жестокие слова коснулись души.

— Следил, — хрипом вырвалось.

Голос Атласа врезался в меня острой стрелой и сломал. Всхлип. Стон. Агония. Всё каждый звук слились воедино и вылетели из моего горла, которое саднило. Молчание разлилось между нами, как туман плотное вязкое. Он читал каждую мысль в моих глазах. Понимал, я всё знаю. Атлас молчал. Ждал. А я просто смотрела.

Какое бы прошлое не было, я приняла его. Ту историю, рассказанную тихим шёпотом Рошин. Ту историю, от которой изнутри по мне ползали пауки так неправильно уродливо и жутко.

— Их вера знания принципы глубоко укоренились во мне, и я пошёл против всего, что знал, вычеркнул своё прошлое, проглотил свою жизнь, съел себя тем, кем был наивным маленьким мальчиком доверчивым любящим. Знал, у меня нет обратной дороги назад. Её вообще не существовало, — его голос гранит. Скребущий по моим нервам. Его взгляд прожигающий во мне дыры. Внутри скопилось так много боли, что выть хотелось, но я не отвела глаза позволив увидеть Атласу, он не пугает меня. — Адам был жестоким и повиновался любым приказам отца. После его смерти Атлант полностью занял ту нишу и теперь он охотится и мечтает, жаждет отомстить. Убить невинную девочку, которую приняли за ведьму только потому, что её глаза были зелены, а волосы огненным пламенем струились по ветру несправедливо. Неправильно. Вся жизнь в то время один сплошной обман. Там зло творилось и я пропитан им. Моя кровь, яд. Моя внешность, камуфляж. Мой голос способен загипнотизировать. Я отлично умею манипулировать. И правдиво лгать.

Я верила каждому его признанию. Голос Атланта звучал в моей голове. Он ложился повтором на слова Атласа и скручивал мои лёгкие.

— Остановись, — шёпотом гортанным.

Он прищурил глаза.

— Почему? Ты ведь боишься. Выбрала ту сторону, не мою. Почему я должен остановиться?

— Потому что не боюсь, — смело встретила его наступление. — Знаю, что ты делаешь, пытаешься меня напугать. Сделать так, чтобы сбежала, но этого не будет. Ты не сможешь спровадить меня. Пытался ведь, ничего не вышло.

Глаза Атласа полыхнули, словно гром в небе грохнул. Боль. Да мучительная. Отравляющая. Бездонная. Она коснулась не только меня, но и его души словно шипы выстрелила изнутри, оставив кровоточащие раны. То, что сделал, отпустив меня грубо и безжалостно причинило ему боль.

— Стоило попробовать пока не разберусь с Атлантом, — грубо выдохнул. В тот миг мне казалось Атлас хотел подняться перепрыгнуть через костёр схватить меня и сковать взглядом. Но он не стал этого делать. Уверена было несколько причин, и самая главная не хотел меня напугать. Боялся потерять. — Неужели ты думала, я вот так легко смогу отпустить? Я же сказал ты моя. Каждая твоя мысль, твоё безумие, твоё тело всё принадлежит мне. Смирись. Прими. Впусти в своё сознание, отрави теми признаниями душу, потому что я не отступлю. Тебе не сбежать, Зафира. Я поймаю.

Я видела, как пульсируют вены на его шее. Как дрогнуло адамово яблоко. Как в глазах метались загнанные чувства.

— Не смей больше решать за меня, — прошипела словно дикая кошка. — Я за тебя. С тобой. За тобой. Не пытайся без объяснений больше уйти или прогнать. Причинишь боль, я отвечу взаимностью, Атлас. Позволю тебе испить этот яд до дна тот самый которым ты так заботливо поишь меня. Вместе будем страдать.

Вместо гнева, на его лице появилась улыбка. Такая мрачная и самодовольная. Мой ответ, как всегда порадовал его душу. Каждый раз, когда он провоцировал, я позволяла своим чувствам взять верх ипроизносила те признания. Он читал между строк и понимал насколько я обезумела мыслью о нём. О том, чтобы рядом быть.

— Что произошло, когда ты спас её?

Тот вопрос должен был прозвучать. Уверена, Атлас ждал его. Не хотел. Не желал слышать открывать дверь в прошлое, а словам выползать с языка и падать в костёр между нами, но я хотела знать. Насколько глубока была между ними связь? И как далеко могу зайти я, чтобы вытеснить её и наполнить его собой?

— Сделал единственное что мог, скрылся. Замёл все следы и нашёл ей убежище. Место, в котором Ариадна сможет просто жить и отпустить ужас произошедшего. Я вину чувствовал за всё, что случилось. За то, что она потеряла семью, потому что мой отец ненормальный псих. И хотел подарить спокойствие, — а потом его слова превратились в жидкий гнев которой впитывался в моё тело. — Я не любил её от этого ещё больнее. Она пострадала просто потому, что я захотел быть кому-то нужным. Важным. Умирать не в одиночку, а чтобы меня кто-нибудь до боли до треска в костях прижимал к себе. Она умерла за моё желание, Зафира.

Я смотрела на него вбирала боль, чувствовала каждый вздох хрип. Ту глубокую злость и агонию, которая истерила в его душе. Смотрела в глаза, в которых отражалось пламя костра и понимала, что по моим щекам текут слёзы. Я оплакивала то, что Атлас потерял. То чувство одиночества, из-за которого пошёл дальше и позволил себе привязаться к кому-то. Ту боль, которая червивым плодом сидела в его душе и заражала каждый день.

Атлас оторвал свой взгляд и посмотрел мне за спину. Оглянувшись, я увидела Рошин. Она стояла возле дерева и держала под уздцы двух лошадей. Похоже, пришло время вернуться туда, откуда всё началось для меня. Туда где жизнь теряла свои силы, отдавая все больше энергии пожирающей смерти. Серость. Плен. Туман они жрали каждую клеточку леса и города.

Там во мгле ночной я стану светом. Тем самым ярким пламенем в ночи. Там я сожгу все сокрытые секреты и помогу. Стану сжигающим началом жизни танцуя на пепелище смерти.

— Значит, мы вернёмся назад, — не вопрос, но я всё же ждала подтверждения.

Атлас кивнул и направился к сестре. Чёрт я просто была не готова обработать всю ту информацию и проглотить. И позволить ей распространится в моей голове осесть и упорядочиться.

Атлас резво запрыгнул на лошадь, Рошин последовала его примеру, когда он посмотрел в мою сторону и выгнул брови. Подавив рычание, направилась к нему, подала руку и позволила помочь. Атлас посадил меня впереди, его руки стальным канатом тепло грели моё измученное уставшее тело. Я как кошка нежилась в его объятиях, когда в полном молчании они тронули лошадей и отправились в путь.

— Почему?

Он понял мой простой вопрос и шепнул на ушко.

— Потому что там всё, чего так опасается и ненавидит мой отец.

И правда, там тьма. Там зло бродит по улицам. Им тянет из леса, и оно цепляется за каждого жителя и заражает. На всех метка злобы, боли и подавления. А потом я позволила своему телу то, чего не могла сделать у костра расслабиться. Впитать тепло мужского тела. Позволить Атласу в очередной раз стать моей стеной опорой той, что не позволит упасть и развалится.

Его губы возле моего ушка. Его язык по коже. Объятия вокруг моего тела сильные. Я позволила рукам пройтись по его бёдрам чувствуя, как Атлас напрягся. Тихий рык сорвался с губ и проник в меня. Обжёг похотью.

— Спи, — велел хрипловатым грубым голосом.

Подарив тьме улыбку, я позволила глазам закрыться, чувствуя, как сознание ускользает. Слишком много всего произошло. Моё тело поле боя ссадины, синяки, раны и мне нужен отдых тем более я понимала всё ещё впереди. Это только первый акт. Начало спектакля, который закончится только смертью и болью.

Нечто мрачное давило на моё сознание. Тьма бродила во мне цепляя отдельные страшные жуткие моменты и толкала их на поверхность. Чтобы не забывала, как смотрела за мамой. Наблюдала за тем, как медленно та сходит с ума, совершая немыслимые ненормальные поступки. Как нашла её мёртвое хладное тело. Как страдала. Как плакала. Как болела. И все те моменты, когда мне плохо было. Когда души коснулась чёрная метка смерти, оставляя новые раны. Они в рубцы со временем превращались и так ныли, что порой я кричала, когда купалась в озере. Вада принимала мою боль. Топила в себе, опуская на самое дно. Хоронила там, где никто никогда не услышит. Не найдёт. Не раскопает.

А потом я упала. С лошади. Рошин соскочила с коня и кинулась к нам. Я не совсем понимала, что произошло, когда позади услышала стон. Стряхнув остатки тумана, которым было окутано сознание, поднялась, когда Рошин подлетела к Атласу. Тот лежал на земле с закрытыми глазами. Его тело лихорадило. На лбу выступила испарина. Я присела рядом, пока она руками искала что-то на его теле. И я поняла. Провела ладонью по шее, спустилась к груди и когда прошлась по плечам, он застонал.

— Правое, — шепнула.

Рошин кивнула и оголила кожу. Рана не выглядела страшной, скорее похожа на глубокий порез. А потом она наклонилась и потянула воздух рядом с раной. Пальцем коснулась беловатой сукровицы, лизнула и выругалась.

— Стрела отравлена была, она по касательной прошла, но яд проник в кровоток, — Рошин злобно рыкнула. — Идиот. Молчал всё это время.

Моё сердце в тот момент сжалось словно маленький комочек, а потом взорвалось. Пульс зачастил, когда щеку обжёг удар ладони.

— Соберись и не смей впадать в истерику.

Сжав зубы, я проглотила вопль, готовый вырваться изо рта. Я выпила тот яд боль и крик отпустила, не позволив мыслям загнаться и утопить меня в горечи. Сейчас не время я нужна Атласу должна помочь Рошин и разрушить зло, которое отравляет землю.

— Помоги мне закинуть его на лошадь.

Не с первого раза у нас получилось проделать этот фокус и когда Атлас оказался на лошади словно мешок безвольный и молчаливый я выдохнула. Стёрла пот со лба, взяла лошадь и повела вслед за Рошин. Я не чувствовала ног, как и своего тела, но не остановилась ни на секунду, продолжая идти. К рассвету мы дошли до края леса и когда вышли, позволив деревьям остаться позади, я поняла, что Рошин привела нас к небольшому домику, затерянному между кустов терновника. Всё вокруг из шипов острое и опасное, но это вызвало во мне улыбку. Вымученную. И нездоровую, но всё же я не позволила ни единой мысли змеёй свернуться вокруг шеи и задушить. Атлас выберется. Он сила. Мощь. Он тот, кто не сдастся и не примет яд.

— Ваше убежище? — спросила, когда мы остановились возле домика.

Безмолвный одинокий, но уютный он стоял и ждал, когда в него вернётся жизнь. Разговоры эмоции улыбки.

— Ты видишь слишком многое, Зафира. Да так и есть наше убежище. Место, которое никому не известно.

— Я услышала в твоих словах предупреждение, Рошин.

— Не собираюсь притворяться, что безоговорочно доверяю. Ты неизвестная величина, которую раскроет только время и поступки. Я не верю словам, Зафира. Только то, что ты делаешь, покажет насколько я могу доверять, — какое-то мгновение она смотрела на меня будто хотела запечатать своё предупреждение на подкорке моего сознания, потом выдохнула, когда Атлас снова простонал. — А теперь самое сложное. Нужно перенести его в дом.

Моё тело застонало протестующе, но я не поддалась на его уговоры. Отдых мне нужен отдых. Я так бесконечно устала, но сейчас нужна Атласу. Каждую минуту яд распространялся в его венах, по кровотоку бежал и мог стоить жизни. Я нужна ему. И теперь я стану стеной, которая впитает в себя всю боль и отчаяние и не даст ему уйти. Сдаться.

Уложив Атласа в дальней комнате, мы сняли с него рубашку, и я увидела, как кожа покраснела в том месте, где рана была. Веточки вен словно синие реки ярко выделялись на бледной коже. Его лицо в испарине, тело дрожало, а рана казалась слишком опасной. Не той царапиной, которой я увидела её впервые.

— Оботри его и обработай рану, — велела Рошин.

Она принесла таз с водой и хотела уйти, когда я поймала её за руку.

— Мне нужно в лес сходить и найти травы, которые помогут ему. Их отвар будет держать Атласа в бессознательном состоянии, чтобы дать время лекарству подействовать и телу быстрее исцелится.

Она не сразу согласилась, и я понимала, если Рошин скажет нет, я всё равно найду способ сварить отвар и поить им Атласа. Я не могла потерять его. Ни сейчас. Ни в будущем. Он нужен мне. Он моя стена, и лишившись его, я паду.

— Сделай как я сказала, а потом можешь сварить отвар, — в её глазах прозвучало предостережение.

Я прочла каждую строчку понимая, что Рошин боится так же, как я остаться одной. Потерять того, кто рядом был и оберегал. Рошин ушла, оставив после себя горький привкус на языке. Смочив полотенце, я обтёрла его лицо потом плечи пытаясь мягкой и нежной быть возле раны. Атлас забормотал нечто невнятное словно на другом языке. Я закусила губу понимая, что яд, может уже сделал своё дело и осталось только ждать, когда сердце откажется больше стучать. Делать удары. Лёгкие вбирать воздух…

— Нет, — всхлипнула, закусив до боли губу. — Не смей.

Склонилась и провела губами по его губам.

— Не отказывайся от жизни. Делай вдох как бы тяжело не было. Заставляй своё сердце биться как бы больно ни становилось. Я рядом, Атлас, и ты не смеешь отступать назад.

Выполнив всё, о чём просила Рошин я направилась в лес, пытаясь отдать тишине лесной деревьям, что лёгким ветром шелестели в кронах свою нестерпимую гноящуюся боль. Она слова адово пламя сидела внутри, болела и агонизировала. Собрала травы, которые понадобятся и вернулась, не желая уходить надолго. Отвар был горький неприятный, но у него нет выбора. Атлас без сознания в своём мире ядовитых грёз потому не сможет отказаться. Придётся повиноваться моим приказам и как только станет достаточно сильным, тогда даст отпор. Я надеялась, не хотела думать по-другому, что этот момент обязательно настанет. Тот, когда Атлас велит мне вылить горький отвар и больше не давать ему.

Рошин держала голову, пока я вливала отвар из трав в горло Атласа. Она смотрела на него силясь казаться стойкой, но как и я чувствовала чёрное назойливое слово. То, которое я никогда не произнесу даже в мыслях. Как только мы закончили, я привалилась к стене посматривая, как грудь Атласа медленно вздымается и опадает. Рошин поймала мой взгляд и кивнула на дверь.

— Позади дома есть тропинка, она приведёт тебя прямо к озеру. Вода прохладная, но тебе стоит искупаться и обработать раны.

— Что на счёт Атланта? Он ведь не сдастся.

— Он зол сейчас, но ты права. Охота продолжится, пока не достигнет своей цели.

Рошин бросила взгляд на Атласа, и я осознала, возможно желание Атланта было ближе, чем он думал. Нет! Не позволю демону шептать неправильные гнилые мысли. Заражать мой разум и диктовать свои условия.

— Он сможет, — грубо, через ком в горле, бросила. — Атлас не сдастся. Он не тот, кто отступает.

Рошин внимательно посмотрела на меня, не ожидая услышать те слова. Она всё ещё думала, что между нами всего лишь страсть, но это всегда было только одной из сторон которой мы коснулись. Чувства, оплетающие словно лозы, оказались гораздо глубже и опаснее.

— У нас ещё есть время. Я посижу с ним. Иди.

Вода казалась холоднее, чем я представляла, но выбора не было и мне плевать стало. Хотелось с головой погрузиться, что я и сделала. Нырнула в самую пучину тёмного озера и заорала, позволив воде проникнуть в гортань, пройтись по трахее и заболеть внутри меня жалящей болью. Всплыла на поверхность и снова опустила лицо в воду, чтобы похоронить очередной крик, разрывающий мои внутренности.

Мне потребовалось много времени, чтобы излить гноящуюся часть души. Ту, что безмерно страдала и страшилась последствий. Надев платье, пропахшее костром, я скривилась и направилась обратно. Каждый шаг отдавался пустотой. Я кричала так глубоко и бездонно, что казалось, не смогу больше говорить. Мне и не хотелось. Тишина спокойствие и опустошённость вот что внутри меня сидело. Тело усталое. Мысли, загнанные словно стадо лошадей.

Вернувшись в безмолвный дом, нашла Рошин у кровати Атласа.

— Дыхание слабое, как и пульс, — её голос дрогнул в тот момент, но я услышала слабость, которую она так отчаянно пыталась скрыть. — Он не может умереть.

Прикрыв глаза, я почувствовала, как холод сковывает меня, но не позволила её словам проникнуть в сознание. Не взяла. Не проглотила. Оттолкнула и выкинула. Не разрешу. Атлас не посмеет оставить нас. Тех, кто в нём так отчаянно нуждался. И я безжалостно задушила тоненький голос, наполненный тьмой, который говорил иное.

Видеть, как тело Атласа отчаянно до судорог сражается с ядом всё равно что окунуться в то же состояние боли. Океан лавина безумств, которые я испытывала, наблюдая каждую минуту за его состоянием. Рошин позволила мне занять место у кровати. Смотреть. Наблюдать. Поить горьким отваром. Трогать и шептать адски тихим надломленным голосом, который хрипел от переполнявших чувств от комка в горле слёз в глазах и боли в душе признания. Чистые. Откровенные. Наглые. Да я перешла грань, но не могла остановиться, когда тихо ему приказывала вернуться. Обещала открыть своё сердце и позволить ему узнать о тех бездонных чувствах. Искушала поцелуями. Ласками. Пообещала выполнить его желание сделать всё, что он захочет, о чём попросит.

— Хочешь услышать о том, что здесь? — спросила, положив его ладонь на своё сердце. — Тебе ведь нравится, когда я обнажаю чувства, так слушай, Атлас.

Я крепче прижала его ладонь к себе, смотрела на чёткую линию скул подбородка нахмуренные брови. Я знала, что после, когда немого тоска отступит, возьму листок и карандаш, а потом серым по белому буду рисовать его вот такого мирного и тихого. Тени бродил по его лицу словно ласковая рука любовницы. Касались. Притягивали и я отгоняла их боясь, что те призрачные пятна тьмы могут забрать Атласа. Переманить на другою сторону. Ту где нас с Рошин не будет.

— Я хочу тебя. Голодаю по тебе. Жажду испить твои губы, проглотить вдох, чтобы наполнить свои лёгкие воздухом, — а потом на грани. — Люблю тебя.

В тот миг, когда слова покинули мой рот, я замерла. Застыла, словно изваяние будто в этот миг Атлас должен был очнуться и принять мои чувства. Впустить в свои глаза тьму, что плескалась на их дне и поглотить. И я готова была утонуть с головой, чтобы никогда не возвращаться. Но между нами протянулась нить молчания и пугающей дикой тишины. Она колола рёбра и жгла нервы.

Атлас бормотал нечто невнятное, я не всегда понимала слова, но когда слышала обрывки хриплых фраз, в мою душу впивался очередной осколок, который резал безжалостно и так кроваво.

Следующие несколько дней слились в единое длинное полотно времени. Оно тянулось безжалостно долго и так отчаянно надрывно. Во мне все чувства клубком ядовитых змей засели. Сплелись. Сцепились в нечто неразрывное и больное. То, что пульсировало, разгоняло по венам адские чувства.

Я сидела на берегу его озера зная, что мы не так далеко от Бакадимора. И чувствовала, словно меня тянет туда. Зов. Притяжение. Неправильное. Искажённое. Но я помнила, что должна сделать. Это словно кто-то записал на подкорку моего сознания, просто время ещё не пришло, чтобы я вспомнила и могла найти решение. Но теперь тот кровавый безжалостный ответ сидел внутри моей головы и нещадно ныл. Болел. Пульсировал. Требовал сделать то, что должна.

Глаза красные будто в них песок закинули от бессонницы. Я все те дни провела рядом с Атласом, поила горьким отваром, чтобы оставлять его в бессознательном состоянии и позволить телу исцелиться. Таких моментов, когда я подскакивала, едва прикрыв глаза, и подлетала к нему, было несчётное количество. Подносила дрожащую руку к его носу, чтобы почувствовать дыхание и когда этого не происходило, клала ладонь на сердце. Кожа в поту горячая и в те моменты мне казалось Атлас шептал моё имя. Но я могла ошибаться из-за своего сознания неправильного. Вывернутого наизнанку.

Услышав тихие шаги, обернулась заметив Рошин которая вышла из-за деревьев и подошла ко мне. Она скинула лёгкие тапочки и опустила ноги в воду. Я напряглась готовая бежать к Атласу, но она остановила, прикоснувшись к моей руке.

— Он спит.

Между нами скопилось так много недосказанного, что я задыхалась. Глотала извечные вопросы ответы, на которые никогда не получу. Тишина между нами среди звуков живого леса натянутым канатом, который в любой момент готов был лопнуть. Я не знала, когда это произойдёт и не хотела думать, что сегодня. Сейчас. Слишком много. Больше чум могу вынести. Пережить и проглотить, чтобы не подавиться.

— После того как Атлас исчез, многое изменилось в нашем обществе. Отец стал более жестоким, он подозревал всех даже своих детей. Мы с Атлантом остались вдвоём, но если Атлас всегда оберегал меня, прятал и не позволял видеть ужасы, на которые способен отец, то Атлант полностью растворился в зле. Оно стало главным знаком в его жизни. Он позволил отцу навязать свою волю и верил в каждое его слово. А я… — она горько усмехнулась, проведя ногой в воде. Небольшие волны тронули мои ступни, когда голос Рошин стальным канатом вокруг лёгких обернулся. Я задыхалась от каждого ядовитого шипа, которое из её рта в меня вонзалось. — Я допустила ошибку, когда напомнила имя Атласа. А потом вторую, когда ушла в лес, чтобы разговаривать с ним, потому что скучала. Не знала, увижу ли когда-нибудь. Отец приготовил для меня определённую роль, и я должна была подчиниться, но отказалась. Всё, что отец не мог контролировать, он убивал. Всё, что не мог объяснить, удалял из своей жизни и общества. Если чувствовал угрозу, что кто-то может раскрыть секреты, что за стенами той закрытой общины есть реальный нормальный мир, он стирал их и никогда не думал дважды, прежде чем спустить курок. Тогда меня объявили ведьмой. Можешь представить, что было дальше?

Её рассказ разъедал моё нутро словно кислота. Я закусила губу понимая, что Рошин испытала. Она была на моём месте. На костре. Но выжила.

— Атлас он вернулся за мной, когда я была готова умереть. Я не кричала, но внутри всё рвалось и орало так словно меня облили кипятком. Мои ноги испытали на себе огонь. Его следы навсегда остались на моей коже.

И тут впервые я увидела её ступни. Кожа на них казалась шероховатой неровной. Зарубцевалась так, что никогда уже не будет прежней. Уродливая. Неправильная. Обожжённая огнём. Заклеймённая.

Тишина играла между нами, словно пыталась дать время, чтобы мы могли перегруппироваться и найти ответы на громкие больные вопросы. Те, что коснулись нашей души. Оставили свои отпечатки, которые не заживали. Их пепел распространялся изнутри всё дальше, чем глубже мы уходили в прошлое и позволяли, тем картинам владеть нашим сознанием.

— Когда он спас меня, я узнала, что за пределами нашей общины есть невероятный огромный мир и что вся моя жизнь была построена на лжи. Знаешь боль не то слово, которым можно описать мои чувства. То словно гнилая яма. Сырая. Пахнущая смрадом. Кислотой, которая обжигает до сих пор изнутри.

Слова? Их оказалось недостаточно в той истории, которой поделилась Рошин. Склонившись, я положила голову на её плечо, понимая, это лучшее, что могу предложить. Моё прикосновение. Поддержку молчаливую, но такую правильную. И она приняла мой ответ, не пытаясь больше говорить. Я понимала насколько глубоки раны в каждом из нас. Как далеко укоренились, разрослись корни боли и предательства внутри души. Оплели каждый кровеносный сосуд и стягивались все сильнее. Они заскорузлыми казались, но до сих пор я не понимала этого.

Двадцать один

Зависимость

Я смотрела на листок перед глазами пытаясь понять, что именно так привлекло моё внимание. Бабушка Ружа говорила рисовать того дьявола, что снился мне по ночам, преследовал, не давал покоя, чтобы найти ответы и со временем я научилась смотреть глубже. Находить линии черты спирали, которые объясняли некоторые вещи. Не пугали, а приносили какую-то разгадку. Я не рисовала Атланта ту деревню с безжалостными фанатиками костёр, потому что не хотела заглядывать туда, но Атлас его линии с каждым новым рисунком становились все мягче. Настолько глубоко он царил в моей душе, господствовал в мыслях, что я больше не могла рисовать грубые острые углы, хотя взгляд всё ещё таил так много секретов и тьмы.

Чёрное солнце. Именно оно привлекло внимание. Сегодня я впервые нарисовала его и теперь не могла понять, почему мой взгляд зацепился за тёмную окружность и не хотел отпускать.

Провела пальцем по каждой линии. По двенадцати лучам что расходились в стороны, когда услышала тихий протяжный стон, словно болью пролился. Вскинув глаза, почувствовала, как всё внутри сдавило, стянуло, но в ответ глаза Атласа не распахнулись. Не поглотили меня.

Поднялась, потянулась словно кошка, чувствуя, как закостенело тело, как сплелись мышцы, а потом скользнула на кровать рядом с Атласом. Несколько долгих секунд всматривалась в черты его лица, но не видела никаких изменений. Равномерное дыхание. Тёплая кожа, но всё ещё без сознания. Я радоваться должна, что прошло уже несколько дней и Атлас всё ещё дышал. По крайней мере, ему не становилось хуже, но мне большего хотелось. Не просто знать, а быть уверенной, что он выйдет победителем. Не склонится перед той стрелой, которая пустила яд в его кровоток.

Его грудь была обнажена и тогда мой взгляд снова зацепился. Остановился на солнце выбитом чёрной краской на коже. Я провела пальцем по тому символу оберегу и на губах улыбка промелькнула. Бабушка Ружа сделала его в тот же день, когда подарила мою первую колоду карт. Она рассказала мне историю, которую я помнила до сих пор.

«Чёрное солнце — символ сакральный оберегающий того, кто чтит память своих предков. Это круг с заключёнными в него двенадцатью рунами. Он выжжет из души ложь, указывая верный путь. Ту тропу, которая всегда приведёт к свету. Чёрное солнце — это наша связь с предками. Ты расширишь свой энергетический спектр благодаря связи, со своими корнями, которые уходят очень глубоко в прошлое, мой ангел.

Но будь осторожна, как у всего есть оборотная сторона — если ты не будешь чтить наших предков, потеряешь веру, чёрное солнце выжжет твою душу дотла. Этот символ дарит великую силу и знания, но возлагает большую ответственность.

Присмотрись внимательно и ты увидишь, что на самом деле солнца два. Одно белое его мы видим каждый день на небосводе, а второе чёрное сокрытое солнце духовного просветления. Наши предки верили, что этот символ не только хранит и защищает, но и является одной из основ бессмертия и перерождения души».

Такой символ был у бабушки и мамы. Я видела их на тех же местах, что и мой. И гордилась принадлежностью к прошлому и возможности нести это знание в будущее. По губам скользнула грустная вымученная улыбка ведь в тот миг, когда бабушка рассказала историю этого символа, я верила каждой своей частичкой то правда. А после смерти мамы чувствовала её присутствие, потому что она была моим прошлым и навсегда останется в моей душе пусть и не живой оболочкой, но духовной. Её голос, в ветре, который касается ласково моей кожи. Её прикосновения в воде, когда я купалась. Она обнимала меня. Спасала. Предупреждала.

Я водила пальцем по символу на коже Атласа чувствуя себя в ловушке, готова была молить его проснуться, может встряхнуть, заставить вынырнуть из омута ядовитых грёз, когда почувствовала его присутствие. Подняв взгляд, увидела глаза Атласа. Их заволокло дымкой от лекарств и снотворного, которым мы с Рошин поили, чтобы дать телу восстановиться. Всхлип вырвался с губ словно не в силах сдержать свои эмоции. Он надломленным казался и таким опустошённым.

— Ещё раз вольёшь в меня тот горький отвар я оттрахаю тебя так сильно, что ты ходить не сможешь, Зафира.

Прикусив губу, я поняла, что в моих глазах слёзы стоят. Его голос немного надломленный, но уже не тусклый. Атлас он как серная кислота выжигал меня изнутри. Ядерный. Непобедимый. Несгибаемый. Он постоянная мысль в моей голове. Он пульс в моём теле. Он кровь в моих венах. Он мучение. Он улыбка.

Я искала его с тех пор, как начал сниться. Рисовала на бумаге. Боялась. Желала. Ненавидела. И была так зависима. Сумасшедшая из-за него. В моих лёгких нехватка воздуха если его нет рядом. И я задыхаюсь, когда Атлас слишком близко. Иногда мне казалось, что я могу раствориться и стать частью его сознания. Пропитаться им. Загнать свою душу в его, чтобы никогда не расставаться. Да моя зависимость Атласом была на грани психоза. Чего-то нереального. Того, что не должно быть между мужчиной и женщиной. Это слишком для нас обоих. Но всё дело в том, что в его глазах я видела тоже самое. Отклик. Жажду дикую первобытную, с которой бороться значить пройти через боль. Я хотела удовлетворить свою потребность в нём. Чувствовать его кожу на своей. Его губы на моих. Слышать слова. Знать, что позади меня мужчина скала непробиваемая и, чтобы не произошло, я могу опереться на ту скалу и не упасть.

— Слёзы в твоих глазах надрывом звучат во мне, — прокатился резкий голос по мне словно раскат грома. Хриплый, но сильный. Такой, что я всхлипнула, положив руку на его сердце.

Атлас проследил за моей ладонью, а потом встретился взглядом. Там пламя полыхало. Там столько эмоций плескалось, и я растворилась в каждой. И я позволила своей душе истерить внутри, потому что так долго сдерживала вопли мольбы и страха, что сил сопротивляться больше не было. Я истончилась. Не могла больше выносить всё, что заточила внутри, чтобы силой стать для Атласа. Подпитывать его. Не позволить покинуть меня. Только не он. Атлас тот, кто полностью и бесповоротно завладел мной. Всей. Целиком. И как бы ни сопротивлялся я не отпущу. Не смогу. Свихнусь, если наши дороги снова разойдутся.

— Твоё присутствие как тонкий аромат яда, которым пропитались мои вены. Я каждый день ощущал его на себе. Он оседал в гортани, и я глотал его, а тот ядерный отвар, который вы вливали в меня, он разрушал твой аромат и приходилось каждый раз начинать сначала. Напитываться тобой, — хрипом диким по мне его слова. — Я твоя броня, Зафира.

Он не был злым, но грубыми. Необработанными. Резким. По краям он касался меня теми острыми линиями и ранил. И мои раны кровоточили. И саднили. И я кайфовала от каждой. Потому что вновь чувствовала. Потому что снова могла дышать полной грудью. Наполнить до отказа свои лёгкие и выдохнуть, понимая, что он не исчезнет как мама.

— Так долго, Атлас, — в моём тоне сейчас слышалась нужда. Мольба. Боль. Так много агонии что пульсировала под кожей. Излиться на него хотела за те бесконечные часы, когда он слабым и слишком тихим выглядел. — Чёрт возьми, ты не должен больше поступать так. Не можешь.

Его взгляд полыхнул по мне. Ранил. Задел.

— Я слишком сильный, чтобы упасть и не встать, — был простой ответ.

Атлас читал мою боль в глазах. Чувствовал в прикосновениях, которые я не могла остановить и впитывал. Грубо. Ядовито. И он наслаждался той тягой, которая давила на меня. Кайфовал оттого, насколько я привязалась к нему. Насколько обезумела. И мне бы бояться. Замкнуться. Перестать показывать свою бесконечную тягу, но дело в том, что его глаза отдавали столько же сколько брали. Бесконечный водоворот. Его прикосновение, когда ладонь сжала моё бедро, я задохнулась. Когда другой рукой Атлас схватил мою шею и притянул к себе. Когда его губы по касательной прошлись по моим. Каждая моя эмоция откликалась в нём. Я давала, он брал. А потом происходило наоборот. Атлас отдавал, а я впитывала и глотала, и дико голодала, потому что хотела ещё. Большего. Всего.

Высунув язык лизнула сухие потрескавшиеся губы и застонала, когда давление на шее усилилось. Ладонь Атласа она горячим клеймом на коже пульсировала. Я чувствовала тягу желание и яркую ядерную похоть. Его зубы на моей нижней губе. Его рык в моих ушах. Мой стон в тишине комнаты, когда дверь открылась. Атлас не отстранился. Не оттолкнул меня, чего я ожидала. Распахнув глаза увидела насмешку в его глубине и сжала губы. Атлас хотел, чтобы Рошин увидела нас такими. Как я склоняюсь к нему словно он бог, перед которым я не в силах устоять. Чтобы она поняла всё гораздо глубже и сильнее. Не разорвать. Не разлучить. Мы связаны так глубоко, что я не могла порой дышать без боли.

Атлас медленно отпустил мою шею, я отстранилась, все ещё находясь под гипнозом его глаз. Чувствовала Рошин которая впитывала наши образы. Видела всё то откровение и ощутила на щеках румянец. Атлас тоже заметил и оскалился, словно наслаждался моими загнанными истеричными чувствами. Я ущипнула его за бедро и услышала рык, когда поднялась. До того как он успел схватить меня за руку и притянуть к себе.

— Вижу тебе лучше, — не вопрос и не упрёк, но что-то было в её словах горькое то, что потянуло тугую нить внутри меня.

Подняв голову, я встретила взгляд Рошин и не отвела своего. Мне не стыдно за то, что я чувствую. Атлас именно поэтому не оттолкнул, ему было всё равно. Он просто чувствовал. И хотел показать, что я не должна бояться переживать или стыдиться.

Рошин спрятала улыбку, когда увидела, прочла то знание в моих глазах и подошла к брату. Она потрогала его лоб, посмотрела рану: кожа красноватая всё ещё воспалённая, затягивалась. Самое важное яд, который циркулировал в венах, теперь не казался таким опасным.

Рошин отстранилась, и я заметила, как её губы дрожат. Да сильная, но Атлас для неё такая же слабость как для меня. Он её точка опоры. Он её маяк. Якорь. Рошин склонилась, зарывшись пальцами в его волосы. Её лоб коснулся его, пока она смотрела в глаза брату. Немой диалог. Без слов. То, что казалось мне таким глубоким и связывающим теперь пришлось наблюдать. Но я не ревновала. Знала, Рошин нужна ему не меньше чем я. Так долго они были вдвоём. Присматривали, оберегали и сражались. И я принимала их борьбу. И восхищалась силой, которой они оба обладали.

***

Я не должна была приходить на его поляну. Не должна была купаться в его озере. Не там, где Атлас соединил наши тела, заставляя меня каждый день, чувствовать тяжесть его мышц грубость проникновений. Но я пришла. Именно потому, что это было его место. Отдалённое. Уединённое. И я плавала, позволив воде смывать боль от ссадин ушибов и синяков. И я позволила телу ныть от нагрузки, когда нырнула вглубь, цепляясь за воду, словно хотела достать до дна. Лёгкие горели, когда вынырнула и обвела поляну внимательным взглядом. Деревья стояли кругом, создавая впечатление стены. Неприступной которая охраняла это место. Я вышла и легла на покрывало, утопая в запахе горькой полыни и мирры, которая стелилась ковром по земле.

Солнышко несмелыми лучами ласкало кожу, касаясь обнажённой груди. Соски заострились от холода. Ветерок лёгкой прохладой пробегал по обнажённой коже. Поднялась накинув на своё тело полотенце и застыла, почувствовав, как тело опалило жаром. Чистой ничем не разбавленной похотью. А потом сделала то, чего не должна была. Уронила мягкую ткань, обнажая своё тело, а потом выгнулась как кошка гибкая высокая грациозная. Шипение, донёсшееся позади, новый удар по моему либидо. Жар между бёдер вспыхнул и тут же запульсировал томительной тяжестью в животе. Лоно сократилось словно ещё немного, и я кончу от одного его взгляда. Присутствия. Оттого, что Атлас, единственный мужчина, который вызывал в моём теле подобный отклик.

Его тело, гранит позади меня. Грубая ткань одежды причиняла дискомфорт голой спине, когда ладони Атласа накрыли мою грудь. Большим и указательным пальцем он сжал сосок, а губами нашёл жилку на шее и потянул. Стон вырвался из горла, прокатился вниз по животу и пульсацией, бешеной охватил лоно.

Я задыхалась от того насколько близко его тело находилось ко мне. Насколько правильно и хорошо Атлас чувствовался позади. Его возбуждённый член упирался в мою попку. Я выгнулась, позволив губам путешествовать по моей шее. Покусывать кожу, отчего мои нервы натянулись до предела.

— Мои губы горят после твоих поцелуев, — покусывание. — Моё тело жаждет твоих прикосновений, — его ладони горячим клеймом сжали грудь. — Мой мозг дико до одури скучает по тебе.

Его голос он словно гранит хриплый глубокий и травмирующий. До боли, которая свернулась в животе. До ломоты в костях. Его слова заполняли меня изнутри.

— Думала, ты спишь.

— Всё ещё слежу за тобой, — откровенно прошептал Атлас.

Он надавил своим телом заставляя подчиниться и уложил на плед. Развернувшись, я смотрела как Атлас навис надо мной высокий гордый и такой родной, что мне больно стало, когда внутри проплыли те совсем недавние картины его обессиленного тела. Лихорадки, которая била его. И как с ума сходила. Как шептала ему на ухо о своих чувствах. А он молчал. Как злилась за то молчание. Как отчаялась. Как видела слёзы в глазах Рошин. Она плакала у меня на коленях, и я стала для его сестры тем самым резервуаром, в котором она нуждалась.

Атлас поднял руки и скинул рубашку, оголив стройный торс. Его мышцы перекатывались под кожей и мне хотелось провести по ним руками ноготками прочертить те линии пресса и косые мышцы живота, которые уходили в брюки. Затем последовали штаны, и я задохнулась, когда Атлас голый так откровенно смотрел мне в глаза, что стонать хотелось от жажды. Похоти. Горячей и невыносимой.

Атлас лёг позади, прикусил плечо, сжал грудь, и я выдохнула его имя словно клятву. Его руки оставляли ожоги на моей коже. Жар тела позади опалял меня и заставлял выгибаться в его руках. Сила. Мощь. Неприступная опора именно таким он чувствовался. А ещё этот аромат мирры и полыни. Горький первобытный сильный и волнующий.

Ладонь Атласа прошлась по моему животу, палец кружил вокруг пупка, заставляя меня дрожать. А потом он накрыл своей большой ладонью моё лоно.

— Моя. Каждая частичка твоего тела принадлежит мне, Зафира, — тот голос словно рычащий беспрекословный приказ вибрировал по позвоночнику.

Его рука раздвинула мои бёдра, а палец кружил вокруг клитора распаляя. Дыхание с перебоями. Тело в испарине от жара его тела и манипуляций ладоней.

Губами по коже. Зубами до дрожи. Языком успокаивал после укусов, когда погрузил в меня один палец. Стон чистой агонии вырвался изо рта. Я откинулась назад, пытаясь получить то мимолётное нереальное блаженство, которое взрывалось внутри. Атлас застонал, почувствовав, насколько я влажная и это стало спусковым крючком.

— Терпи, — грубо и хрипло его приказ прокатился по моему телу. — Не кончай.

— Не могу. Слишком близко, — глубинно прохрипела.

Атлас укусил меня и сжал ладонью лоно. Он вышел из меня, оставив пустой и пульсирующей. На грани. Я так близко стояла на краю пропасти, а он отступил. В тот миг готова была закричать, чувствуя, как пылают нервы. Как натягивается кожа от неудовлетворённости.

— Я хочу тебя трахнуть. Кончить в тебя, чтобы пометить своим запахом оставить на тебе метку, которую каждый поймёт и не посмеет коснуться того, что принадлежит навечно мне.

— О чём ты? — стоном пролилось изо рта.

Он в тот миг дьяволом выглядел: на губах откровенная улыбка, глаза блестят.

— Ты ведь обещала выполнить любое моё желание.

Прищурившись, я читала в его глазах вызов. В голове крутилась только одна мысль — наслаждение, но после откровенных слов Атласа я немного остыла. И в тот миг откровения в наших глазах осознала всё, что шептала, пока Атлас находился в бреду, он слышал.

— Жалеешь, что призналась, как глубоко я проник в твои мысли? — шепнул искушающе.

Я не ответила, тогда Атлас схватил меня за подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.

— Ответь. Жалеешь?

Какое-то чувство скользнуло в его тоне. Надежда? Или он боялся услышать, что я лгала?

Моё молчание Атлас расценил как отказ повиноваться. Его рука змеёй обернулась вокруг шеи. Атлас заставил меня смотреть ему в глаза, когда кончик его члена вошёл в меня растягивая. Заполняя до крайности. Так рядом почти на грани. Но он не двигался. Замер. Дразнил. Наказывал за то, что я не ответила.

— Я чувствую, как ты сжимаешься вокруг меня готовая кончить, Зафира.

Всхлип умоляющий сорвался с губ. Атлас выпил его, все ещё ожидая от меня признания. И тогда я распалась на частицы.

— Не думала, что однажды кто-то настолько сильно заберётся мне в голову и больно будет от осознания, что однажды я могу потерять этого человека. Мои чувства к тебе глубокими корнями оплели внутренности и когда я думала, что потеряю тебя, Атлас, с ума сходила, — прикусила его за губу и услышала стон протяжный глубокий, а потом на выдохе. — Люблю тебя.

Атлас углубил поцелуй и вошёл на всю длину. Наши стоны слились воедино. Я поглощала его, он пил меня. Это, казалось, мне настолько откровенным, что я не могла сдержаться. Отвечала на его движения своими. Пыталась взять больше. Всё. Но Атлас не спешил. Он делал всё неторопливо. Наши тела были прижаты друг к другу, но сейчас совсем под другим углом. Мы лежали на боку. Атлас положил свою руку на землю и повернул мою голову. Моя нога была закинута на его бедро. Его член похоронен глубоко во мне. Его рука на моей шее. Губы на губах. Зубы на языке. Он смотрел на меня медленно двигаясь, и я была заворожена. Тем как любили друг друга наши тела. Как тосковали. Как приветствовали. Как сейчас Атлас смотрел на меня, будто только моё наслаждение имело значение. Он вышел, оставив внутри только головку, а потом толкнулся внутрь. Я ахнула, выгнувшись на траве, и увидела блеск в его глазах. Ему дико понравилось это. Моя реакция. То, как я не могла оторвать своего взгляда от его глаз.

Рука Атласа на моей шее сжалась чуть сильнее. Зубы сомкнулись на нижней губе. Потянули. Я захныкала, когда он остановился глубоко во мне. Неподвижный. Пульсирующий. Тогда я сжала внутренние стенки и услышала шипение, сорвавшееся с его губ. Атлас отстранился и прищурился.

— Поиграть хочешь, Зафира? — склонился медленно, прислонившись своим лбом к моему. Заглянул в глаза. Глубоко. — А ты выдержишь?

И тогда я снова сжала внутренние стенки. Атлас злобно зарычал, сжал рукой моё бедро. Укусил за шею. Я опустила руку к тому месту, где были соединены наши тела и погладила его основание. В тот момент Атлас замер. Тело позади меня напряглось. Застыло. Я чувствовала, как он вздрогнул. Выгнулась в его руках и сильнее сжала основание члена. Мне нравилось чувствовать своей ладонью то место, где соединились наши тела. Было в этом что-то грязное развратное и настолько чувственное, что казалось, в тот момент я приручила его дикую душу. Ту сторону, тьму которая всегда плясала в глазах, чувствовалась в неконтролируемой убийственной улыбке.

— Атлас, — на выдохе прозвучало его имя. Снова молитва.

Он мой тёмный ангел воплоти. Тот кто-либо поможет перейти через пропасть и преодолеть все страхи тайны и обмануть смерть. Либо мы оба сиганём с утёса, и я не стану ни о чём сожалеть.

А потом Атлас поймал мой взгляд своим свирепым тайным и каким-то надрывным и медленно сантиметр за сантиметром стал выходить, позволив моим пальцам, скользить по его плоти. Тот момент он казался ещё более интимным, чем всё, что мы делали прежде. Атлас пил мой взгляд своими глазами. Скользил внутри между моими пальцами и откровенно наслаждался каждым мгновением. Медленно вышел из моего тела и тогда я поймала в ладонь его член. Он откинул голову назад. Сцепил зубы, глаза прикрыл и стон чистой агонии сорвался с языка. Я провела ладонью по его основанию, а потом направила головку в своё лоно. И то с каким мучением Атлас вновь скользнул в меня стало отправной точкой. Туда, откуда нет возврата.

Его губы на моих. Его язык властвует. Разрывает. Огонь разжигает. Пожар. Пламя, которое непримиримой стихией бушевало во мне. Его движения быстрые. Гладкие. И грубые. Я позволила испить его губам мой стон. А потом проглотить вопль, когда Атлас ворвался в меня, заставив кончить. Всё внутри пульсировало и сжималось от его толчков. Пока я кончала, Атлас не переставал двигаться. Я пила его рычание и стоны чувствуя, как ладони обжигают мою грудь. Сжимают соски. Как его зубы поймали мою губу и потянули. Как рот скользнул по шее и прикусил плечо. Как Атлас напрягся, крепко сжав меня в объятиях. Как его сперма наполнила меня изнутри. Это, казалось, слишком горячо. Слишком ядерно. За пределами нормальности. Дозволенного. И того, что я могла вынести.

— Ты прикосновения, которые преследуют меня по ночам. Ты жажда, которая раздирает горло. Опаляет нервы. Ты грех, который я не в силах искупить, но и отказаться от которого не смогу. Ты боль, что свернулась тяжестью свинца в животе, — его рука в моих волосах. Атлас схватил локон и потянул, заставив смотреть вверх на него. — Мне трудно засыпать без тебя. Мои мысли полны тобой. Моё тело хранит в своих порах аромат твоей кожи. Горьковато-травянистый запах волос. Обжигающий губы поцелуй, после которого я чувствую твоё дыхание на моём языке.

Каждое его слово, направленное на меня жалящий яд. И я добровольно глотала и наполняла своё сознание той силой, которой делился Атлас. Это его признание. Оно вышибло из меня воздух, которого так не хватало. Оно заставило меня сжаться, всё ещё чувствуя внутри пульсирующий член. Я была полна им. Его телом. Его спермой. Его словами. И это связало меня так сильно крепко, что я сдалась. Атлас снова схватил мои губы и запечатал поцелуем. Пил словно я вода, а он никогда не пробовал прозрачную жидкость. Изголодался.

— Одержима тобой словно ненормальная. Не могу дышать, когда ты не рядом. Не хочу, чтобы ты уходил. Ты мой.

Моё последнее признание заставило его губы показать улыбку. Не радостную. А победную. Немного злую и грубую. Она запала мне прямо в душу. И осколками разбилась изнутри.

Двадцать два

Истина

Сны должны оставаться снами, а не реальными предсказаниями того, что должно произойти. Я не хотела находиться в том аду, который видела, чувствовала внутри себя, но не могла проснуться. Очередной сон наяву, когда я понимала всё, что происходит со мной реально, но не могла вырываться, словно кто-то удерживал меня здесь насильно. Сковал так, что внутри металась в страхе в агонии душа. Я чувствовала себя живой и не могла воспротивиться сознанию, которое руководило каждым моим шагом. Словно я всё делала по сценарию и ничего не могла с собой поделать. Страх он едким и хладным кольцом свернулся внутри. По краям сознания плавали какие-то картины, но я не могла дотянуться до них. Сейчас шла сквозь лес, чувствуя мёртвый разъедающий нутро запах гнили. И знала, что меня ждёт впереди ещё до того, как вышла из леса.

Мёртвая земля. Бакадимор.

И я шла к нему добровольно в моём мире грёз, хотя внутри всё вопило, протестовало против подобного решения. После того как отец столкнул меня с лестницы, я не хотела возвращаться. Не могла. Испытывать судьбу на удачу снова глупо. В третий раз уверена та женщина, она добьётся своего, и я наконец упаду в могилу. Почему она так ненавидит меня? Что произошло двадцать лет назад, когда мама жила в этом замке? Почему сбежала?

На миг, выхватив те вопросы, поняла, что ответы так и останутся для меня загадкой. Никто не раскроет правду.

Погода не просто бушевала. Она рвала. Ревела. И я оказалась в её центре. И меня на части раздирало. И меня агонией пронзало. Деревья стонали от силы ветра, ветви трещали, когда я вышла из леса, погрузив ноги в чёрную сырую землю. Мои ступни болели от каждого шага. Мои глаза горели, когда перед собой увидела алое зарево. Пламя оно разъедало Бакадимор, разрывало на части, пытаясь стереть с лица земли. Выжечь этот адов замок, чтобы восстановить мёртвую землю. Зло, что проникло в почву заразило каждое дерево, убило всё живое на многие километры вокруг, должно быть изгнано. И я стану той, кто-либо погибнет, пытаясь спасти, воскресить мёртвое пространство либо смогу сделать то, что должна.

А потом я увидела Атласа. Он стоял рядом со мной, тихо выйдя из леса и в тот миг, когда бросил взгляд на полыхающий замок, в его глазах стояло адово пламя. То самое которое я так много раз видела, когда он снился мне. То, чего боялась. Из-за него считала Атласа дьяволом. Но всё оказалось куда запутаннее.

«Не всегда всё, что ты видишь, является реальным. Просто ты не сможешь истолковать правильно свои видения, пока не придёт время увидеть истину. Только тогда поймёшь, что зло может обернуться твоей силой и спасением», — говорила бабушка Ружа, когда я жаловалась на мужчину с глазами, наполненными пламенем из ада.

Я помнила, как описывала ей внешность Атласа. Как рисовала его в блокноте, и бабушка смотрела на меня сощуренными глазами, словно что-то знала. Словно ей было открыто гораздо больше истины, которой не обладала я.

А потом услышала вой. Ор. Жуткий вопль, поднимающийся к небесам. Он раздирал меня в клочья. Кровь стыла в венах. Сердце отказывалось стучать. Я разрушалась. Что-то происходило, но я не могла заглянуть дальше этого момента, после которого всё рассыпалось.

Задыхаясь от боли жгучей и такой разъедающей, я распахнула глаза чувствуя, как меня прижимает к кровати сильное тело. Наши глаза схлестнулись. В его вопрос. Важный. В моих паника. Страх. Моё решение неправильное и только теперь я понимала, что стоит вылить на него правду. Ту истину, в которой Атлас нуждался. Без него я не смогу пройти то, что уготовано. То, что возложила на меня судьба.

— Ты готова рассказать мне? — в его голосе не было сна, но так много неразгаданных тайных чувств. И одно из них отогрело нечто ледяное во мне. Атлас боялся за меня.

— В тот момент, когда мы встретились на поляне и между нами вспыхнуло пламя огня, я осознала впервые, что должна сделать.

Атлас отстранился и сел в ногах, всё ещё не разрывая своего взгляда. Его ладонь легла на мою ногу и сжала. Тепло запульсировало в том месте, пока я выталкивала на поверхность всё, что пыталась похоронить.

— Бакадимор таит в себе столько загадок и тьмы, что это заражает землю. Ты сам видел мёртвую почву, деревья иссохли, звери их там вообще нет. Запах горьких ядовитых трав. В его стенах зло и смерть идут рука об руку, и я должна стать тем, кто положит начало излечению, — его рука на моей ступне сжалась. Указательным пальцем Атлас провёл по голым ногам, заставив меня зашипеть. — Тот сон я видела его много раз, как и тебя. Только раньше, когда время ещё не пришло, он казался просто загадкой. Я бродила по лесу, чувствуя голыми ступнями холод. А потом натыкалась на зеркало, в котором отражалась другая я. Более злобная и решительная. В её ладонях всегда было пламя. Самое первое — это свеча. После, сгусток огня в ладони, но я не держала его в руках, хотя чувствовала жар. Слышала, как шипит плавится кожа, когда её улыбка ядовитой стрелой вонзалась в меня, а потом просыпалась. И с каждым годом тот сон становился глубже. Появлялись определённые моменты и разгадки, но окончательно я поняла на поляне, когда смотрела через костёр в твои глаза.

— И что же ты должна сделать?

В его вопросе сплелось всё, но самое опасное это злоба. Атлас не позволит пойти на этот шаг. Он понимал Бакадимор это могила, и вряд ли я смогу из неё выбраться.

Напряжение дикое циркулировало от него ко мне и обратно. Я открыла рот, но слова так и не вышли. Атлас приподнял брови. Его ладонь с силой сжала мою ногу. Внутри меня потянулась ядовитая хмельная змея, которая всегда вылезала, стоило воспоминаниям вернуться. Я молчала Атлас тоже. Он ждал. Не станет повторять свой вопрос дважды, это я понимала. Дикость полыхнула по мне в его глазах, словно острое лезвие разрезало кожу и зажглось огнём. Противостояние. Да мы словно два огромных войска он полководец в своём я там, где была моя сторона и каждый сражался за своё мнение и мысли. Это жрало меня изнутри, когда слова вышли скрипучими и ядовитыми словно я хотела вынуть их из своего сознания и втолкнуть в его. Чтобы он задохнулся. Пал на колени от истины, которой требовал от меня.

— Сжечь всё дотла. Чтобы камня на камне не осталось. Воскресить землю можно только после того, как убьёшь зло. Усеешь почву пеплом и позволишь ей возродится в огне.

Я знала на что похоже моё признание на безумство его отца, который верил, что ведьмы реальны и сжигал их на костре. Я верила, огонь он может быть не только карающим наказывающим, но и спасением. Он очистит землю. Возродит. Но тогда в тот миг в глазах Атласа настолько сильный вихрь боли закружился. Он считал меня предательницей. Врагом. С моих губ сорвалась горькая усмешка.

— Вот значит, как ты думаешь? — шёпот резкий и давящий.

Атлас закрыл глаза пытаясь скрыть от меня свои чувства, но я видела ту первую мысль в его голове, которая маленькой искоркой была, но теперь могла разжечь внутри него целое пламя. Боль прострелила между рёбер, мне так одиноко стало в тот момент, что завыть хотелось, свернувшись в тугой комочек плоти.

Я хотела отстраниться вырваться из его рук, но Атлас не позволил сильнее, сжимая мою ногу.

— Не лги. Я прочла всё в твоих глазах…

— И что же, Зафира? — всё ещё несмотря на меня, гортанно прозвучал он. — Что конкретно ты прочла?

— Ты меня врагом считаешь. Думаешь, я предала. Но не ведаешь истины. Не можешь понять, что огонь он не только карает, но и восстанавливает. Он может причинить боль, но вернёт земле покой и подарит новую жизнь.

Отвернуться нужно. Скрыться. Убежать. Каждое новое слово внутри бомбило и выстреливало настолько отчаянно глубоко и бездонно, что я закусила кожу на кулаке. В тот момент Атлас распахнул глаза, но я отвернулась. Уставилась в стену, пытаясь понять, как теперь идти дальше. Без него это не имело смысла.

Атлас сдавил мою ступню. Я не отреагировала. Тогда его ладонь поднялась выше к икре, но я всё ещё не могла заставить себя встретить тот взгляд. Он жалил острее клинки. И разжигал во мне протест. Я ведь не враг. А потом его тело накрыло моё как в тот миг, когда я проснулась. Вздох неверия вырвался изнутри, когда Атлас взял моё лицо в ладони, заставляя смотреть на него.

— Открой глаза, — грубый приказ.

Я помотала головой. Атлас замер. Его дыхание теплом овевало мою кожу, и я вдыхала так отчаянно глубоко и до дрожи, что не могла насытится. Горьковатый вкус полыни осел на языке, и я смаковала каждое мгновение нашей близости.

— Пожалуйста, — голос тот разорвал тишину в моих венах.

Распахнула глаза, когда Атлас поймал мой взгляд, склонился ближе так, что наши лбы, коснулись друг друга.

— Что если это ложь? Уловка, которой ты поддалась и позволила себе поверить? Что если всё окажется куда более кровавым и страшным ты выдержишь, Зафира? — его тон рокотал по мне, вливался в распахнутые губы и оседал едким дымом на стенках гортани. — Ты готова заплатить за свой шаг? За то во что веришь?

Его вопросы стали тем самым антидотом, в котором я нуждалась, чтобы понять да готова. Мои сны не просто реальны это видения, от которых я не могла, не имела права отмахнуться. Это моя кровь, а я не могу заставить себя предать то, что течёт в моих венах.

— Бакадимор давно уже мёртв. Твой отец тоже. Ты ведь даже не ведаешь, во что ввязываешься, верно? — он оторвался от меня, но всё ещё сжимал лицо ладонями. — Изольда она и есть настоящая ведьма. Не знаю насколько глубока та сила, которой она обладает, но то, что творила эта женщина всегда было злом. Она пыталась опоить меня. Отравить. Сделать её гонцом, палачом, дьяволом, но я знал ту игру. Оставаясь здесь в Бакадиморе, я обеспечил нам с сестрой неприкосновенность от отца и его охотников, но чем больше оставался, тем глубже укоренилось во мне одно: каждый, кто живёт здесь рано или поздно станет едой Бакадимора. Жертвой, которую тот возьмёт, раздавит и сожрёт. Лес он разрастается, пожирает город с каждым днём всё дальше и когда придёт время всё то зло скверна, которая окружает нас взорвётся, чтобы усеять своим пеплом всё живое.

Я ждала, когда его слова взорвутся во мне страхом. Пылью пройдутся по сердцу, но не могла позволить этому произойти. Именно из-за подобного развития событий я должна нанести удар первой. И какие бы последствия меня не ждали, какую бы цену не пришлось заплатить, она окажется меньше чем будущее, которое описал Атлас.

— Мы уехать должны. Сбежать…

Он замолчал, словно кто-то потянул его язык, заставляя заткнуться. Оттолкнулся от меня и отвернулся. А потом взбесился. Стул, который стоял рядом, полетел в стену и рассыпался сломанными досками. Нечто тонкое давно сдерживаемое во мне дрогнуло и надорвалось.

— Но ты всё решила и не пойдёшь за мной, — шипение словно он был ранен мои выбором. — Я тоже прекрасно умею читать правду в твоих глазах, Зафира.

Всё, казалось, слишком.

— Ты просил правду, и я дала её тебе. А теперь что? Решил сбежать, чтобы что? — разозлилась я. — Кто я для тебя, Атлас?

Вскочив с кровати, подошла к нему чувствуя, как под его кожей лопаются мышцы словно Атлас, пытался задушить в себе весь гнев и ярость. Положила ладонь на его спину и услышала рык раненного животного. Он готов был сбежать только от того, насколько близко я позволила себе подойти. И мне бы в тот момент испугаться хищника, который стоял ко мне спиной, но я отчаянная была. Слишком нуждающаяся в нём. В его понимании и поддержке.

Атлас резко развернулся и схватил меня за шею. Два шага, и я прижата к грубой необработанной древесине. Аромат ярости полыхнул от него ко мне, когда Атлас коленом заставил мои ноги раздвинуться, а потом его другая ладонь легла на моё бедро и сжала до боли. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не зашипеть, ведь именно подобной реакции он добивался.

— Ты для меня всё, Зафира. Каждая гребаная минута. Каждый вздох. И выдох. Ты моё дыхание. Моя боль, свернувшаяся в лёгких и грохочущая в сердце. Ты грех. Палач. Моя зависимость, — с каждым словом его эмоции нарастали, набирая темп, и спускались по экспоненте, достигая пика. Той самой точки невозврата, с которой всё взорвётся и полетит в ад. — Но этого слишком мало не так ли? Ты всё равно пойдёшь. Всё равно попытаешься сделать то, что сказала и не услышишь меня.

Если Атлас ожидал моей капитуляции, то ошибся. Страха в глазах тоже не прочёл и зарычал от безвыходности.

— Твой номер не удался, Атлас, — хрипом вырвалось.

Горло пульсировало от силы, с которой он сжимал его, приковав меня к стене.

Моя ладонь легла на сердце, которое било о мою кожу словно молот. А другая сковала его шею в том месте, где бешено пульсировала яремная вена. Атлас сглотнул, по моей руке прошлось его адамово яблоко, когда я зеркально скопировала позу. Но не сжимала сильно лишь немного, чтобы дать понять, я не собираюсь идти одна и прошу его о поддержке. И когда тот смысл дошёл до его сознания, Атлас чертыхнулся и отступил.

— Упрямая и чертовски глупая, — шептал мне в губы.

— Яростный хищник которого я никогда не смогу приручить, но он всегда будет на моей стороне, — вернула ему.

А потом его рот обжёг меня. Грозой в небе полыхнул. Громом в моём теле раздался. Расколол молнией. Атлас запечатал нашу сделку поцелуем, поклялся стать тем, кто будет идти за мной до конца.

Тихий скрип половиц. Едва слышный вздох. Не оборачиваясь, я понимала, кто стоит позади. Атлас отстранился и когда бросил взгляд на Рошин, его губы сжались. И вот оно снова его холодное лицо. Оболочка, сотканная изо льда и стали.

Повернувшись, встретила взгляд Рошин.

— Как близко? — голос Атласа прошёлся по мне словно сотня пауков заразный скрипучий и дьявольски яростный.

— Несколько часов, — ответила Рошин, а потом её взгляд снова скользнул по мне и это не было хорошо. Нечто скользкое и ядовитое усеяло мои поры и мешало дышать. Каждый вздох он хрипом вылетал из горла. — Атлант не уйдёт в сторону. Не в этот раз.

То обвинение было. И оно направлено из глаз Рошин из её ядовитых сочащихся яростью слов на меня. Атлас сжал моё плечо, но я всё ещё смотрела на его сестру. Его ладонь на моей коже горела, когда Атлас сильнее сдавил, привлекая внимание. Отпустив взгляд Рошин, я посмотрела на него прищурившись.

— Почему он охотится за тобой?

Губы Атласа в злом оскале на меня.

— Потому что верит каждому слову отца. Потому что я сбежал. Потому что оставил его на милость нашего родителя и забрал Рошин. Потому что Атлант каждой клеточкой своего тела и мозга ненавидит. И я не преувеличиваю, когда говорю о его чувствах, — Атлас бросил взгляд на Рошин, и там вспыхнула боль и нечто такое тёмное, что ещё раз доказывало насколько он опасен. Хищник. Яростный. Затаившийся в тени. И готовый защищать, когда нападут враги, он порвёт каждого, пока не победит или умрёт. — Я допустил ошибку, когда вернулся за Рошин и спас её, а потом забрал с собой. Атлант принял это как предательство. Он ожидал от меня борьбы за него, и я должен был сражаться, но чем больше дней проходило, тем сильнее влияние отца распространялось на него. Понимаешь, Зафира, в чём дело наш отец не просто профессиональный манипулятор, он отлично умеет пользоваться травами, которыми опаивает Атланта и всех своих ближайших воинов. Они легко поддаются на его слова. Верят словно он самая последняя истина и больше не может быть другой правды. Думаешь такой сильный человек, как Атлант просто пошёл за ним? Нет и отец это понимает, но Атлант не верил и до сих пор не верит нам.

— В его голове такая неразбериха и каждая мысль ложь, которой он живёт, — шёпотом раздирающим лёгкие продолжила Рошин. — Атлант с самого детства верил словам отца. Он видел в нём владыку спасителя и карателя. Избавителя, но каждый раз, когда мы пытались с ним разговаривать Атлант, вёл себя агрессивно. Словно на подобные темы, в которые он не верил, которые не знал лично не слышал от отца, у него стояло табу, и он пресекал любые наши попытки вразумить и показать истину.

И теперь он охотиться, чтобы поставить точку.

— Мы должны вернуться в Бакадимор, — тут же вспыхнула в моей голове мысль и Атлас прекрасно видел её последствия. — Ты сам выбрал этот город, чтобы избежать встречи с семьёй так почему теперь тебе не кажется это хорошей идеей?

— Серьёзно? Ты сейчас серьёзно, Зафира?

Он начал наступать на меня, игнорируя присутствие сестры, которая внимательно наблюдала. Мне показалось в тот момент, когда Атлас прижал меня своим телом к стене, Рошин сжала губы, а в глазах её полыхнул страх. Ох, чёрт, нет. Неужели она действительно боялась его? Бросив взгляд на Атласа, я понимала, почему его глаза почернели, а на губах виднелся оскал. Ноздри раздувались словно он так отчаянно и глубоко злился, что это заставляло его тело дрожать.

— Бакадимор единственное место, в которое даже Атлант не пойдёт, — нейтральным лишённым всяких эмоций голосом сказала Рошин. Атлас застыл напротив меня. Склонил голову, чтобы наши взгляды находились на дно уровне, проигнорировав слова сестры. — Она права. Мы должны…

— Тихо, — ледяным дыханием опалило меня то слово. Нет, не слово. Приказ. Чёткий. Грубый. Токсичный.

— Я не боюсь, и ты знаешь это, Атлас. Чувствуешь. Моё тело не дрожит в глазах не прочесть страха, — моя ладонь легла на его щеку, большой палец прошёлся по нижней губе, когда я поднялась на цыпочки и пососала его губу наплевав на Рошин и её присутствие. Мне нужен контакт с его телом и разумом. И по тому, как напрягся рядом Атлас, я добилась своего. — Мы сделаем это вместе и вместе выйдем из той чёрной воронки.

Битва. Яростная. На грани безумия между нами. Его разум говорил, что мой план наше спасение, но душа требовала иного. Спрятать. Переждать бурю. Нет времени. Я чувствовала это на кончиках своих пальцев. На своей коже. В сознании. Больше нет времени прятаться, играть в прятки и скрываться. Пришёл момент вскрыть все карты и покончить со всем. Конец. Он близок и моё единственное желание, чтобы для нас он стал не концом, а началом чего-то нового.

Двадцать три

Конец?

Дорога, по которой мы ехали на лошадях, протянулась через лес. Атлас позади меня был молчалив, но его руки, постоянно касающиеся моих бёдер, говорили о чувствах, которые я впитывала своей кожей. Глотала, ощущая нереальный адреналин, бушующий в венах. Впереди Бакадимор мёртвая земля позади охотники, преследующие нас и желающие добраться до Атласа. Наказать. Причинить боль. Убить.

Инстинктивно я вжалась в тело Атласа и прикрыла глаза. Дрожь по коже руки трясутся, но я понимала, что не могу пойти против своей крови. Каждое мгновение меня вело в эту точку, и я должна была довериться своим сновидениям. Сделать то, чего требовала кровь. Моё прошлое. Память тех, кого я знала.

— Назад поворачивать слишком поздно, — чувствуя моё смятение, прошептал на ухо Атлас.

Он укрыл меня своим плащом теснее, прижимаясь бёдрами ко мне. И я выдохнула нервы, скопившиеся в теле.

— Боюсь, что вы с Рошин пострадаете.

— Мы в любом случае в ловушке, Зафира. Атлант не остановится, пока не поднимет мою голову над собой как флаг. Я его трофей, — я вздрогнула от суровости его тона чувствуя, как кожа хочет сползти с тела от страха, который вселили слова Атласа. — Не уверен, что мы выбрали правильную дорогу, но теперь отступать поздно. Мы сделали шаг и назад не сможет отступить.

— О чём ты говоришь?

— Атлант не повернёт назад. Не остановится перед мёртвыми землями Бакадимора. У него есть цель и все препятствия, которые он может встретить ничто. Он пойдёт за мной до самого конца.

Я слышала в его словах продолжение, которое не хотела знать, но оно уже распустилось коварным клубком. Один из них умрёт. Атлант не отступит, пока не добьётся своего он хотел смерти. Атлас либо должен убить своего брата, либо погибнуть сам.

— Два варианта слишком мало, — горячим шёпотом скользнула по его губам.

Провела рукой по его щеке, привлекая внимание. Атлас опустил подбородок, поймав мой взгляд. Девчонкой я боялась его до судорог в теле и теперь понимала почему из-за силы. Мощи в его глазах. Той глубокой несгибаемой воли. Он решил выйти победителем, но я знала, Атлас не признается, это трещиной в душе засядет. Надломом. И долго гореть будет, а потом пульсировать время от времени. Он не может убить своего брата. Дважды войти в одну и ту же реку и не пострадать невозможно.

— У меня есть план. Я не могу позволить те снова идти той тропой. Ты остаточно напился яда потерь и не должен вновь заставлять свою душу страдать.

От моих слов Атлас прикрыл глаза. Он наблюдал за мной из полуопущенных век, пока я рисовала пальцем узоры на его губах. Ночь стала свидетелем той тёмной нежности между нами. Ветер впитал в себя истину, которой я делилась, захлёбываясь словами. Рошин не могла нас слышать, она пыталась понять, как далеко Атлант и когда вернулась, не принесла хороших вестей.

— Как ты и думал, Атлант не отступит. Он нагоняет нас.

Атлас кивнул и подстегнул лошадь вперёд. Он проглотил мои слова, но так и не дал своего ответа. Я должна была заставить его дать клятву зная, что Атлас не посмеет её нарушить, но что-то помешало. Предостережение. Шестое чувство. Не знаю наверняка и я не стала больше требовать ответов.

Ветви деревьев переплетались над нами и получалась тёмная прохладная галерея, в которую лишь изредка словно луч карманного фонарика пробивался солнечный свет. Я чувствовала вонь гниения. Земля разлагалась от смерти, которой была заражена от зла и болела. И стонала. И горела.

Тут не росла трава, тут не жили животные. Мёртвые леса. Это словно оказаться в другом измерении. Свет, который касался деревьев, не проникал дальше. Тени они стеной неприступной стояли по краям. Кусали. Рвали. И когда мы оставили лошадей и ступили на мёртвую землю, нас окутал тот незримый кокон, сотканный из тьмы. Чернильной. Жуткой. Тихой. Разительная перемена. Словно мы оказались на грани миров. Там, позади оглянулась всё ещё светило солнце, но его лучи не могли пройти невидимую черту тьмы. А впереди только тени мрачные и молчаливые.

Когда я шла по выжженной сухой земле слова мамы, которые я прочитала на той бумажке пульсирование в голове. О том, как она изранила свои ступни, как кровь упала на землю, та впитала её словно голодный жуткий зверь. Я чувствовала рядом с собой Атласа, он был молчаливым тёмным, от него вибрациями исходила угроза и я знала, если что-то пойдёт не так, он будет моей стеной. Заслонит от бури, даже если сам пострадает.

Не представляла, что мы найдём, когда придём в Бакадимор? Не понимала, как разрушить его стены? Как сделать так, чтобы всё это ушло, сгинуло в земле? Камень он вечен и сжечь Бакадимор, как делала это во сне, не получится. Тогда в голове всплыло всего одно слово — изнутри. Да выжечь его можно изнутри.

Я дрожала от силы ветра, который бил в спину, словно подталкивал вперёд. Атлас толкнул дверь и вошёл внутрь. Запах трав ударил в нос, закружил голову, но я готова была к этому. Выпустила воздух сквозь зубы понимая, что здесь стало ещё более мрачнее. Тишина оглушала. Света нигде не было. Полутёмный холл пустая бездонная лестница и мрак. Моё сознание играло в игры, подкидывая картинки, которых не должно было быть. Как тени метались по стенам, пытаясь добраться до нас, схватить и утащить. Как призрачные силуэты метались по углам и кровавым смехом хохотали. В ушах звон, когда я почувствовал, как щеку обожгло ударом. Открыв глаза, поняла, что привалилась к стене, сидя на полу. Рошин с Атласом сидели напротив и смотрели на меня словно на незнакомку. В глазах Атласа я успела увидеть намёк на страх. Паника. Боль. Его чувства метались как звери в клетке. Били его душу изнутри и это заставило меня почувствовать тепло. Внутри словно маленький огонёк разожглись те опасные чувства, которыми я бесконечно была поглощена и могли взорваться в любой момент.

Приложив ладонь к щеке, почувствовала, как кожа пульсирует.

— Похоже, ты немного свихнулась, — пожав плечами, заметила объяснила Рошин. — Я вернула тебя назад. Скажи спасибо.

— Уверена? — рыкнула я. — Мне кажется, ты перестаралась.

— Может, немного, но ни о чём не жалею.

Её губы разъехались в усмешке. Рошин протянула руку, и мы поднялись. Атлас последовал за нами, но когда я двинулась к лестнице чётко зная, куда следует идти, его руки сковали меня железными оковами. Крепко. Сильно. Немного больно. А потом его нос прошёлся по моей шее. Его губы следовали по коже, заражая меня каким-то огнём. Испорченным. Извращённым. Тем, который я так любила. По которому с ума сходила.

— Больше не смей отключаться. Не смей уходить в свою голову, я достану, где бы ты ни была, Зафира, — его голос меня ударил.

В тех местах которых касался, кожу саднило, но я прижалась к телу Атласа и тихо пообещала:

— Больше подобного не повторится. Я с тобой до конца. И даже дальше, Атлас.

Его зубы прочертили по моей коже, оставив пульсирующий след. Атлас сжал меня и отпустил. Втроём мы пробирались вперёд, и я чувствовал, как кожу охватывает страх. Он липкими нотами по коже змеился. Он казался настоящим такой который можно потрогать вдохнуть проглотить. Рошин остановилась так резко, что я налетела на неё. Вышла из-за спины и закрыла рот готовая закричать. Развернувшись, хотела сбежать и уткнулась в стальное тело Атласа. Его плечо стало моим щитом, в который я закричала. Его руки моим спасением. Картинка мёртвого тела, по которому ползают чёрные пауки, чёткой перед глазами стояла. Яркая в тёмных тонах. Насыщенная чёрным.

— Вил, — прошептала Рошин.

Я почувствовал, как кивнул Атлас. Отстранилась, глубоко вздохнула и снова увидела мёртвого мужчину, который оказался моим отцом. Прошлое так много яда в себе хранило которое я пила глотала, чувствуя, что скоро переполнюсь и взорвусь. Чёрные пауки они не показались мне. Словно полчища воинов они облепили тело Вила уверена не просто так. Всё вокруг декорации даже смерть Вила. Пение заунывное кровавое уродливое полилось по коридору.

— Изольда, — кивнул вперёд Атлас.

Я пошла, понимая, что должна найти дневник мамы, история которую она писала, должна была пролить свет на те моменты, которых я не понимала. Но получить его можно только у ведьмы, которая жаждет моей смерти. Сознание продолжало играть злые шутки, периферийным зрением я видела мелькавшие призрачные силуэты, но они не трогали меня. Проплавали меня, а в спину мне доносился их едва слышный шёпот. Он словно когтями изнутри ранил.

«Спаси. Освободи. Убей. Присоединяйся».

В тот миг, когда те шепотки слились в моей голове в единый гул, я схватила голову руками и раскрыла рот в крике, но из него ничего не вышло. Я словно лишилась голоса. Горло свело от ужаса, когда я остановилась перед открытыми дверьми, ведущими в столовую. Изольда колдовала. Она была так занята, что даже не подняла взгляд, когда я остановилась напротив, словно это она привела меня сюда. Я хотела оглянуться по сторонам, но понимала уже тогда Рошин и Атлас не рядом. Их просто не было. Исчезли. Потерялись. Сбежали.

Последнее слово больно било, но я понимала это ложь. Атлас не оставил бы меня.

— Глупая, он оставил, — возразила Изольда на мои мысли.

Я снова хотела ответить, но изо рта не вышло ни звука.

— Ты пришла разрушить то, что я так долго создавала, поддерживала, убивала, ничего не выйдет. Атлас встретит свою смерть сегодня от руки брата. Их битва будет долгой кровавой и окончится смертью. Атлант возьмёт голову в качестве трофея и оставит от Атласа только историю. Рошин тоже суждено понести наказание. Скоро она встретит свою судьбу дорогу, которая кровавыми осколками будет ранить, а ты… — в тот миг Изольда подняла взгляд, и я задохнулась. Тьма — вот её глаза. Белого зрачка не видно только чёрную непоколебимую тьму. — Тебя ждёт могила дочь Вила. Осталась только ты одна.

Чёрное солнце на моей коже пульсировала всё сильнее, когда Изольда снова запела. Она что-то делала, на столе перед ней лежала чёрная скатерть, а в ней какие-то травы и склянки. Ещё карты. И маленькая книжечка, которая запала мне в душу. Я могла надеяться, что это мамин дневник. И я хотела его. И жаждала сделать всё, чтобы схватить его и сбежать.

Яростный хохот разнёсся по столовой. Изольда подняла взгляд, отряхнула руки, подняла книжку и направилась ко мне. Я статуя не в силах контролировать своё тело. Не в силах выразить ни одну мысль.

— Это то, чего ты так жаждешь, и я открою правду, твоя мама вела дневник, в котором описано слишком многое. Её прошлое. Встреча с твоим отцом. Любовь, которая убивает. Она не должна была приходить сюда. Не должна была носить в своём чреве незаконнорождённое дитя. И теперь ты поплатишься за ошибки, совершённые твоими родителями. Последняя из рода.

В моей голове крутились вопросы, но я ни один не могла задать. И вспомнила тот сон, где увидела себя в зеркале без губ. Чистая кожа. И страх, поедающий душу.

Мой мозг вопил о том, что здесь небезопасно. Страх окутывал липким коконом, когда я почувствовала крохотные касания по своей коже, будто кто-то иголками тыкал. Я не могла опустить голову, чтобы увидеть, всё ещё находясь под каким-то гимнастическим маревом и тогда Изольда снова услышала мои мысли. Прочла мои страхи. Обнажила мою душу.

— О, не переживай, по тебе просто ползут пауки. Ты ведь знаешь, что означают пауки? Они предвестники. Те, кто несут в себе тьму порчу и страх, и ты чувствуешь, как их крошечные ножки бегут по твоей коже. И ты будешь ощущать их в своих волосах, как они ползают по твоему черепу, как пытаются проникнуть под кожу пробраться в тебя и ничего не сможешь с этим сделать.

Внутри я восстала против её слов. Хотелось непросто вырваться из невидимых рук соскоблить со своей кожи мерзкие ножки пауков. На мои бесполезные попытки сопротивляться Изольда зло захохотала.

— Не стоит, ты не сможешь выйти из моего контроля. Я слишком умна. Я просчитала всё до самых мельчайших деталей. Я так долго ждала тебя. Знала, однажды ты всё равно не сможешь сопротивляться и ступишь за черту, города, который съест тебя. Города, который день за днём пожрал всё вокруг.

Казалось, ей нравиться сопротивление. Она наслаждалась тем, насколько я беспомощна и одинока.

«Атлас, где же ты?».

Окна дребезжали, будто кто-то снаружи пытался выбить стекло.

Тот миг, когда наши взгляды встретились, я утонула в её глазах — тёмных полусферах. Скользкий страх он не просто проникал в мой мозг, он окутал моё сердце, сжал в кулак душу и надавил. Чем больше она смотрела в мои глаза, тем больше возмущалась. А потом я услышала где-то в глубине своего сознания тихий мамин голос. Он успокаивал. Пел мне ту самую песню, которую она последний раз пела сидя у кровати, укладывая меня спать.

Корявый шёпот перекрыл голос, по которому я так скучала. Он словно гвоздём по металлу водил и его целью была я. Задеть меня сожрать сделать так, чтобы я отдала свою душу, этой ведьме, которая была согласна только на моё поражение. Не знаю, насколько глубоко я ушла в своё сознание, голос Атласа велел мне не зарываться в своё прошлое, не позволять мозгу руководить, не отдавать вожжи тем демонам, которые сидели внутри меня, но я отдала, позволила сорваться с цепи, открыла ту дверь, и они рванули в разные стороны по закоулкам моих воспоминаний. И тогда меня поглотила тьма.

Я видела так много и в то же время ничего, находилась одна в пустой тьме. Висела в воздухе, словно марионетка и перед моим взором проносились воспоминания. Я видела, всё: помнила мамины улыбки, её сладкий глубокий смех, а потом те картины будто кто-то стирал быстрым движением руки по щелчку пальцев. Я уже видела, как безумная она бродит по лесу, поёт песни, призывая зло, пуская в свою душу тех самых демонов, готовых сорвать оковы добра и завладеть каждым кусочком света, который был в ней.

Я чувствовала, как моё тело трясётся. Слышала шёпот пауков, которые ползали по моей голове, ощущала, когда они пытались зарыться в мои волосы, словно слова Изольды были правдой. Пауки хотели проникнуть мне под кожу, забраться под кости, задавить, попробовать заразить тьмой. Они пробрались под мою одежду. Я чувствовала их на своей коже, на рёбрах, на спине, на животе по рукам ногам по лицу. Как они ползали в моих ушах и это было мерзко.

Мне бежать хотелось от страха боли и обиды. Оттого, что не могла ничего сделать, но я всё ещё находилась во тьме, в которую меня погрузило безумие мои демоны. А потом я увидела то, что должно было произойти историю, которую хранила Изольда. Я видела, чего она добивается, чего хочет, прочла о чём, говорят её глаза. Я видела ту церковь. Видела, как она разрушилась и почему. Узрела души, что бродят по замку не упокоенные мятежные, и понимала, кто виновен в их исчезновениях. В том, что они так и не нашли свой дом даже на том краю смерти.

Истошный вопль, в котором я просто утонула, он кровавыми пальцами прошёлся по коже. Разорвал сухожилия. Проник в поры. Я открыла глаза и в тот миг то мгновение, прежде чем меня поглотила тьма, увидела Изольду, объятую огнём. Я видела, как она горит. Одежда полыхает вокруг, словно ореол. Я чувствовала запах жжёной кожи отвратительный густым вязким дымом смолой окутавший гортань и чувствовала, как страх, который пробирал меня всё это время, отступает. Как сознание медленно погружается в себя, а потом отключается. Ничего не помнила, ничего не знала и это было хорошо.

***

Кажется, я очнулась. Подняла руку коснувшись кожи и увидела два красных пятна. Из носа шла кровь. Не понимаю, находилась ли я в сознании там глубоко, где заперты мои демоны или наяву? Изнанка моего сумасшествия она разорвалась, сковала меня внутри и взрывом выкинула наружу.

Не уверена, где находилась точка опоры. Якорь, за который могла схватиться и не уйти с головой на дно. Я не хотела тонуть, но чувствовала тяжесть в теле, которая невозвратно тянула вниз.

Выдохнуть. Мне следует принять эту передышку и восстановить своё сознание. Оно кололо. Болело. И пульсировало. Я не совсем понимала, закончилась ли та встреча или Изольда до сих пор мучает меня? Как можно понять реален ли ты или всё выдумка? Где та тонкая грань, которую я перешла? Стёрла, словно могла легко и беспрепятственно вернуться назад.

Атлас.

Его имя плавало в каждом уголке моего сознания. Его глаза теперь уже не пылающие адовым пламенем, а полуночные, красивые, мои, смотрели осуждающе. Его улыбка. Прикосновения рук. А потом тихий на грани срыва приказ:

«Возьми мою руку. Прими мою силу. Полыхай, Зафира. Я всё равно не отпущу тебя. Не позволю бродить по тропинкам памяти. Открой глаза и вернись».

В ответ крикнуть хотелось:

«Я здесь! Слышу тебя. Тоскую. Молю взять меня за руку и не отпускать, но помнила мои губы немые».

Я стояла возле колодца и заглядывала в его глубину, а на дне звезды видела. И я среди тех звёзд мерцала бликами рябью по зеркальной глади. Передо мной всё утопало во мраке. В глубине колодца светила луна и я ждала какого-то знака. Слова. Действия. Но меня окружала только тишина.

«О чём плачет ива?», — послышался из глубины безликий глас.

И снова я хотела ответить, попыталась открыть рот, но ничего не почувствовала.

«Тебя звёзды зовут, Зафира. Откликнись на их зов, иначе опоздаешь».

«Куда?», — вертелось в голове и тогда снова я услышала вопрос.

Он из глубины поднимался вверх и ударял в лицо. Кожу покалывало от тихого безучастного голоса.

«Полуночные маки на вкус так горьки, но целебны. Ты готова принять их в своё тело?».

Чем больше я смотрела, тем глубже утопала в голосах, что резонировали в голове. Они хотели разорвать меня на кусочки. Каждый жаждал получить ответ, а я не могла даже рот открыть. Не получалось.

Временами я слышала голос Атласа, наполненный нотками мольбы. Он никогда не просил, всегда приказывал, но там сплеталась не только сталь его тона, а надлом. И я виновна была, но оставляла каждое его слово без ответа. Атлас приказывал мне очнуться, вернуться, прийти в себя, найти ту дорогу, которая приведёт к нему. Отогнать демонов, запереть их обратно в клетке, в которой они сидели и тогда я поняла, что могу сделать.

Мне не пришлось убивать тьму, что бродила в душе, отгоняя, загоняя меня всё дальше в глубину сознания. Я представила большую клеть из прочного титана, а потом заточила в неё каждого демона, который вырвался на свободу и разгуливал, заражая, отравляя меня. Они бесновались. Смотрели на меня дикими недоверчивыми глазами. Их уродливые тела искажались, словно я смотрела на них через искривлённую поверхность.

Открыв глаза, наткнулась на очень злой и сердитый взгляд. Погрузившись глубоко в своё сознание, я сильно напугала Атласа. Он держал меня на коленях, прижимая к себе крепко до треска в костях, а теперь, когда наши взгляды столкнулись, замер. С его губ сорвался дикий надтреснутый вздох. Он облегчением прокатился по мне.

— Ты снова позволила себе уйти далеко в сознание, — хриплым злым голосом произнёс Атлас.

Я пыталась объяснить, пыталась оправдаться, сказать, что слышала его грубые беспрекословные приказы, но он не позволил. Поцелуй обжёг губы. Он кусал мою кожу. Пытался причинить боль показывая, как было больно одиноко ему, какую безысходность он испытал, когда я лежала без сознания живая, но без души. В моих глазах не было света, в теле не было понимания. Я позволила своим демонам забрать меня слишком глубоко и его поцелуй он лился на меня страхом, обидой, злостью, горем. Я впитывала каждую эмоцию позволив Атласу выместить на мне все чувства. Я принимала и отдавала столько же, сосала его язык, кусала губы, зарывалась пальцами в волосы, пока не услышала рычание.

— Больше никогда не поступай так со мной. И не смей геройствовать. Одна попытка… у тебя была всего одна попытка и ты провалила её.

— Прости.

Я взяла его лицо в ладони, поглаживая впалые скулы. Большой палец прочертил контур губ. Я пила его дыхание, наслаждалась дикостью взгляда и не могла отстраниться, вжимаясь всё глубже в его тело. Мне не пришлось задавать вопросы, Атлас облизнул мои губы и заговорил, не отстраняясь.

— Мы покинули Бакадимор…

— Изольда. Я видела её полыхающей в пламени.

— Так и было, а после этого ты потеряла сознание. Не уверен, как это произошло, когда я добрался до тебя, она стояла на коленях, протянув к тебе руки. Бакадимор разрушен. Выжжен изнутри.

Вот как я должна была поступить. Камень вечен, его не разрушить, только время может постепенно снести то строение, но земля всё равно будет хранить очертания, помнить. Но теперь я понимала, земля могла излечится. Почва со временем наполнится полезными свойствами, звери вернуться, деревья вырастут. Когда природа возьмёт верх и поглотит камень обратив его зелёным щитом, никто больше не попадёт в ловушку тьмы.

— Атлант?

Атлас сузил глаза на мой вопрос, но всё же кивнул и тогда я поняла, что моё предложение, он принял его. Позволил поверить, теперь самое сложное, придётся убедить его брата в том, что мир не только чёрный. Что люди носят в душе свет и не все девушки с отличительными знаками на коже ведьмы.

Атлас склонился ко мне, коснувшись моего лба своим. Он не отпускал мой взгляд, словно не мог насытится. Изголодался так сильно и отчаянно, что в душе всё ныло и тянуло от боли. Я понимала те чувства. Знала, потому что сама прошла той тропой, а теперь Атлас хлебнул из горького озера, которое топило его чувства внутри. Которое бушевало, пытаясь вырваться на волю, выйти из берегов и разрушить всё вокруг.

Его рука в моих волосах на затылке, потянула, причиняя боль, а голос хриплыми нотами по телу скользнул.

— Ты обещала больше не уходить в свою голову и не открывать запертую дверь с демонами, но нарушила обещание, Зафира.

Я чувствовала надлом. Атлас хотел что-то добавить какое-то откровение, которое вонзилось бы в меня отравленной стрелой, но не успел. Я услышала рёв, а после дверь распахнулась и в комнату вошла Рошин. Увидев, в какой мы позе как тесно и сильно, и отчаянно Атлас прижимает моё тело к себе, она кивнула и подошла ближе. Я видела, как нехотя Атлас отстранился, стреляя по мне своей яростью, смешанной с болью, когда Рошин обняла меня. Аромат хвойного леса и синевы, словно глубокое озеро наполнил мой нос, и я смогла выдохнуть, не осознавая до того момента, что Атлас забрал моё дыхание. Его эмоции лавиной обрушились на меня и готовы были поглотить.

— Он слишком сильно углубился в состояние одиночества, — шёпотом коснулось моего сознания. Рошин обнимала, а сама пыталась предупредить. Я помнила её страх, когда Атлас приказывал, но понимала, сама не боюсь. Он не причинит мне боли. Не предаст. Не бросит. Он скорее умрёт, чем отпустит меня. — Не провоцируй голодного зверя, Зафира. Лучше покорись и он остынет.

Рошин отстранилась и провела ладонями по моему лицу как бы спрашивая: «всё ли со мной в порядке?». Я мягко улыбнулась и губами прошептала «да».

— Оставлю вас, — тихим тоном прошептала Рошин и ушла, бросив долгий взгляд на Атласа, который сверлил меня своими глазами.

Сглотнув я подняла голову, чувствуя, как внутри всё ломается крушится и осыпается, усеивая мою душу рваными ранами. Его взгляд бил меня больно и так отчаянно, что пришлось сглотнуть огромный ком, застрявший в горле.

— Слышала твой голос, гналась за тем чувством защищённости и тепла, которое дарил ты, Атлас, — откровение легко скользнуло с губ.

Его глаза вспыхнули протестом.

— Я уже поверил тебе…

— И я вернулась с твоей рукой в моей ладони.

Откинув одеяло, я поднялась и направилась к нему. Его глаза хищным огнём полыхали, пока я не остановилась, коснувшись рукой его сердца. На скулах ходили желваки, злость. Ярость, которую не потушить. Я рисковала, но не боялась. Какие бы чувства Атлас не показал я всё впитаю, проглочу и приму.

— Ты моя стена. Ты опора. Ты замок, в котором я всегда буду в безопасности, Атлас.

Мои слова нерушимы. Они звоном колокола во мне вибрировали. Я знала, каждое признание наполняло душу Атласа силой. Они укрепляли его веру в моё притяжение. Я не собираюсь сбегать или углубляться в своё сознание.

Открыв глаза, я заметила тучи, надвигающиеся на нас, и почувствовала укол. Голос мрачный и корявый вспыхнул в голове, когда слова ведьмы вонзились в моё сознание корявыми когтями. Впереди лежала тропа неизведанная и я не понимала до конца, как мы выйдем на свет?

Нечто чёрное мрачное витало рядом. Я помнила предостережение Изольды по поводу Рошин и Атласа и крепче прижала его к себе. Сердце отбивало бешеный ритм, потому что я знала, каждое моё чувство, что тьмой стреляло внутри — правда. Нечто грядёт и нам придётся столкнуться с мглой, что кружила над головой

КОНЕЦ

Рошин

— Рошин, — взывал ночной голос, пропитанный смолой. Она вязкая была и липкая. Она сковывала моё тело, скрепляла мысли в единый неразрывный клубок. А потом взрывалась.

Дыхание хрипом изо рта. Лёгкие горят, словно кто-то накрыл моё лицо подушкой в попытке задушить. Я оглядывалась по сторонам, пытаясь найти ответ, но кроме тишины моей комнаты, ничего не слышала. Стук в окно принёс ещё больше диких чувств. Страх лавиной накрыл меня. Воздух покинул лёгкие, когда окно распахнулось, ударившись о стену. Стекло не выдержало и разбилось на осколки, которые усеяли пол. Крик сорвался с губ, и я не смогла его остановить. Пульс в ушах грохотал, когда дверь открылась и вошёлАтлас. Его глаза полыхали буйными чувствами защитника. Кровь охотника билась пульсировала в его венах, и мы оба знали об этом. Атлас слишком хорошо научился заглушать тот голос, который велел выслеживать, калечить, пытать. Он научился заглушать тот кривой уродливый глас. Но он всё ещё сидел внутри его души.

— Снова плохой сон?

Я смогла только кивнуть не уверенная, как объяснить то, что со мной происходило. Тот, кто звал меня по имени, казался не просто голосом из сна, он недалёкий был, а реальный. Звучный. Кровавый. Горький.

— Пойдём, ляжешь с Зафирой…

— Нет, — едва слышно прокаркала. Голос резал слух. Царапал гортань.

Сглотнув я схватила покрывало и сбросила на пол. Другое обернула вокруг рамы без стекла и подошла к Атласу.

— Возвращайся к ней. Со мной всё будет в порядке. Скоро рассвет за день ты сможешь починить всё.

Он погладил меня по щеке, оставил поцелуй на лбу и кивнув, ушёл.

Я сидела в кровати схватив себя за колени, обнимая, словно распадалась на части и смотрела на ткань, которая трепетала от порывов ветра. Голос с моим именем всё ещё пульсировал в венах. В ушах звоном стучал. Выл, словно дикий голодный глас. Я задрожала, понимая, что уснуть не смогу всё смотрела на осколки на полу и видела своё отражение разбитое, искалеченное.

Погладила ноги, прошлась по ступням и скривилась. Кожа шероховатая, неровная и уродливая. Я ненавидела ходить босиком, разуваться, но с Зафирой это казалось слишком легко. Она всё ещё вызывала у меня опасения, но я видела безумство и одержимость этих двоих. Атлас, он так изменился. Погрузился слишком глубоко в ту игру, которую затеял с девушкой, приехавшей с бродячим цирком. Я знала его изначальный план, который должен был обернуться совсем по-другому. Но где-то на пути Атлас поглотил эмоции девушки, заразился её телом, а потом пустил в мысли, и я была благодарна за то, что он обрёл с ней, но чувствовала внутри тягучую пустоту. Она звоном скандировала. Она болела и ныла.

Сумрачные тени бродили за окном, когда я не выдержала этого безмолвия. Накинув на плечи одеяло, вышла из комнаты тихо, чтобы не разбудить Атласа и Зафиру. Знала, на какие половицы не следует наступать, чтобы не скрипели. Немного прижала дверь, чтобы петли не ныли и вышла. Обошла наш небольшой дом в поисках какого-то секрета. Хотела найти ответ. Склонилась над своим разбитым окном, внимательно оглядывая землю, встала на колени разводя руками зелёную траву и нащупал камень. Не уверена, почему решила, что окна не сами разбились от ветра, но эта мысль настойчивым набатом засела в голове.

Услышав шорох, я подумала, что это Атлас. Обернулась с улыбкой, понимая, что он наверняка услышал, как я кралась по дому, но увидев лицо мужчины, хотела закричать, когда его рука накрыла мои губы. Я так бурно дышала и когда осознала, что тряпка, прижимающаяся к моему рту, пропитана травами, кислым ароматом, который свербел в носу, перестала дышать.

— Это не поможет. Ты уже попала в ловушку, Рошин.

Тот голос подобно грому расколол моё сознание. Мужчина схватил меня на руки и понёс прочь от дома. Я не могла вырваться, видя, что мы с каждым шагом всё дальше удаляемся от безопасного места. От Атласа. Моё сознание металось загнанным зверем в клетке, но я ничего не могла сделать, тело непослушным мешком в руках предателя казалось.

Он закинул меня на лошадь и те последние слова они разорвали изнанку моего мироздания.

— Приготовься, дорога будет долгой и весьма болезненной для тебя. Пришло время платить за свои грехи. Ты ведь понимаешь, что смерть невинной девушки на твоих руках?

Меня опалило огнем от его вопроса. И прежде чем тьма затянула меня в пустоту, я поняла, вряд ли открою глаза и увижу свет.