Она состригла себе волосы. Полностью.
— Теперь я буду ходить так.
Аня вошла в зал за десять минут до нового года.
— Зачем, мама? — спросила Наташа.
— А тебе разве не нравиться?
— Нет. Ты как злодейка из фильма.
— В Новый год с новой прической!
На её затылке остался незамеченный клок волос.
— Пойдем, — сказал я. — Дострижемся.
Черные пряди мертвецки валялись на заготовленной газете в ванной. Череп её неидеальный, думал я, проводя электрической бритвой по остаткам волос. Что с ее стороны было неразумно обнажать свои недостатки.
— А мне все равно, что подумают другие, — сквозь зубы процедила Аня.
— Кто спорит- то?
— Зато мы никогда не будем как те, для кого снимают это чертовы передачи.
— Мы и не были.
— Ты просто не замечаешь лимба.
Салют в этом году не был таким ярким, как в прошлом. Это наблюдение озвучила Наташа, я не оспаривал его, полностью доверившись детской памяти.
Мы легли спать, я устроил голову жены у себя на груди. Она заплакала.
***
Увлеченный нарцисс, как это ни парадоксально, способен стать преданным и зависимым человеком. Похвала его упорству выбрасывает в кровь комплекс элементов, сродни недостающим гормонам. Его взгляд загорается от прильнувшей волны закономерного признания.
— Вчера я прочитала книгу, написанную обо мне, — Надин, как я называл ее, смотрела в потолок.
— Я еще не стал писателем, — ответил я, поглаживая ее кудрявые завитки.
— Она про детство. О том, как оно формирует привязанности и страхи.
— Твоя рефлексия самая трогательная.
— Знаешь, недостающий опыт обязательно необходимо проживать. Мне теперь известны инструменты, — она повернулась ко мне. — А еще в последнее время я полюбила чай с чабрецом.
Надин было наплевать на наш статус. В каком- то смысле мы прикасались друг к другу, отделавшись от туманного и сомнительного предрассудка, что после тридцати пылкая необходимость в ком- либо имеет место быть. Проводив меня и заперев дверь на тройной замок, она напоминала себе о том, что я есть в ее жизни, обстоятельство, может быть короткое, скорее даже короткое, способное дать что- то по- настоящему хорошее. Или хотя бы полезное. Мне это подходило.
***
Традиция бытового одиночества, придуманная мною задолго до вступления в брак, носила терапевтический характер. Рентгеновскими лучами она просвечивала внутреннее состояние, сигнализируя о несовершенстве систем и доминант организма.
Призвание помогать людям вступало в жесточайшую конфронтацию с весьма надоевшим вопросом: «А для чего?». После изнурительных смен, где ответственность жидкой магмой расплавляла обыденность, мне требовался покой. Комната, переделанная мной в кабинет, служила анклавом в моем доме. Изначально созданный как интеллектуальное пространство, он стал тихим прибежищем для уединения. Расколотая плоскость данностей собиралась в единую композицию.
Дисциплина подогревала момент моего исчезновения, не позволяя одержимости занять столь уязвимое пространство в голове. Я вынашивал этот голод, тренируя себя, не позволяя размышлениям проникнуть в быт и работу. Только принятие, только молчание и покорность.
В собственном кабинете становился фанатичным потребителем себя самого. Я пил только крепкие напитки и погружался в религиозный экстаз своего таинства.
Как правило, через сутки мое нутро засыпало. Я утягивал нервными окончаниями ящик с собственным эго, и он снова пломбировался и на полтора- два месяца опускался на глубину недосягаемости.
***
— Пусть эта земля будет добра к тебе.
Я не сразу понял, что происходит. Резкий запах чего- то инородного ударил в нос. Я смахнул с лица мягкие влажные комки. Вся постель была в земле, а Аня стояла рядом, держа в руках пустой горшок.
— Что ты делаешь?
— Я пытаюсь вытащить тебя, — Аня села на край кровати и погладила меня по щеке.
— Откуда?
— Оттуда, где ты наедине с собой. Я больше не хочу быть абстракцией.
— Родная, я устаю.
— Ты не должен сдаваться, иначе мы с Наташей останемся одни.
Эти слова напугали меня. Я отправился в ванную. Черт, она поменяла мою зубную щетку. Что еще она сделает? Умывшись, я почувствовал на полотенце запах спирта.
Нельзя срываться, наш мир завязнет в колее. Она не виновата.
— Что у нас на завтрак?
— Каша, — ответила она, поставив тарелку на стол.
— Будь добра, передай ложку.
— Ложкой нельзя.
— Почему?
— Ты еще не готов.
— Знаешь, я поем позже. Мы погуляем с Наташей.
На улице было безлюдно. Оно и понятно — утро после праздников. Двор засыпан мусором от всевозможных фейерверков и хлопушек. На горки Наташа не захотела. Предложила сделать большой круг по району.
— Папа, посмотри, — дочка показала на скамейку. Свернувшись, словно зародыш, на ней лежал мужчина.
Я стал теребить его по плечу, однако он не просыпался. Совсем молодой парень. Лет восемнадцати. Наверное,
Последние комментарии
1 час 50 минут назад
5 часов 58 минут назад
6 часов 15 минут назад
6 часов 35 минут назад
9 часов 17 минут назад
16 часов 40 минут назад