Пётр Олегович [Валерий Александрович Трусов] (fb2) читать онлайн

Валерий Трусов Пётр Олегович

– Здравствуйте, меня зовут Пётр Олегович Мочёнов, – на протяжении вот уже нескольких десятилетий наш герой ежедневно пишет эту фразу в своём толстом пожелтевшем дневнике.

Не любил Пётр Олегович своё так называемое «ФИО», не подходило ему оно от слова совсем. Не верите? Ну тогда смотрите. Мочёнов знал, что «Пётр» переводится с древнегреческого языка, как скала или камень. И какой же Пётр Олегович камень?! Скорее простоватый Петя, Петруша или Петька, но уж точно не Пётр. Не соответствовало это имя застенчивому, скромному и вечно нерешительному Мочёнову. Кстати, на счёт Мочёнова.

Фамилия эта ни капли не смущала Петра Олеговича, чего нельзя было сказать об окружающих. Нет, не думайте, что другие люди стеснялись фамилии Мочёнова, наоборот, они усердно предоставляли эту «привилегию» ему самому. На протяжении всей жизни Петра Олеговича окружающие уязвляли и оскорбляли его человеческое достоинство второсортными шутками и острыми словечками, связанными с его неказистой фамилией. Началось всё, как полагается, с самого рождения. У детей прекрасная фантазия, поэтому в школе эта проблема была остра, как никогда. Не счесть, сколько раз смущался и претерпевал страдания Пётр Олегович от своих менее толерантных сверстников, с невероятным энтузиазмом образовавших от фамилии Мочёнов множество не слишком приятных прозвищ. Да и взрослые коллеги в институте подчас не могли сдержать тупую улыбку, в первый раз услышав фамилию Петра Олеговича. Окончательно Мочёнов разочаровался, когда его жена, Дурова Людмила Юрьевна, отказалась брать его фамилию, оставив свою собственную. Дети тоже не отличились от матери, при рождении взяв её фамилию. Очень уж настаивала на этом Людмила Юрьевна, приводя в аргументы многочисленные истории мужа из детского сада и школы, которые он необдуманно поведал своей жене ещё в самом начале их отношений. Между Мочёновым и Дуровым Пётр Олегович всегда выбирал Дурова, так как обидных прозвищ от этой фамилии чисто лексически было образовать труднее. По крайней мере Пётр Олегович именно так объяснял себе причину, по которой его жена из двух одинаково странных и необычных фамилий выбрала свою. Хотя Петру Олеговичу в глубине своей души было всё равно. Что Дуров, что Мочёнов, сути это не меняет, если имя неподходящее.

Что же насчёт отчества? Тут Пётр Олегович был довольно терпим. Ассоциация в данном вопросе была связана исключительно с его отцом, что, на самом деле, было довольно логично, ведь в слове «отчество» присутствует корень «отч», который произошёл от старого слова отче – отец. Но даже не в этом было дело для Петра Олеговича, хоть он и любил находить везде закономерности и правила. Всё было намного проще. Отец его был слишком спокойным, бездейственным и в какой-то степени даже глупым, хотя юный Пётр Олегович часто ошибочно приписывал излишнюю простоту своего отца не менее излишней мудрости. По факту же его отец был недалёким человеком. Плохих воспоминаний о своём отце у Петра Олеговича не было, равно как и хороших, лишь некий серый образ в своей голове. Поэтому отчество Олегович было вполне себе приемлемым, хоть и не носило для Мочёнова какой-либо окраски или отличительной черты.

Так воспринимал себя Пётр Олегович Мочёнов, каждый раз записывая свои инициалы в дневнике. Со стороны же Пётр Олегович был не просто набором каких-то неуникальных и безликих слов, но настоящей личностью.

Пётр Олегович был уже человеком пожилым, медленно, но, верно, приближавшимся к отметке в восемьдесят лет, правда свой грандиозный юбилей праздновать ему было не с кем. Единственными его спутниками были многочисленные морщины на лице, частая головная боль и целый букет различных старческих и не очень заболеваний, который, судя по своим невиданным масштабам, наверняка стоил целое состояние.

Окружение Петра Олеговича так же нельзя было назвать приятным. Каждый день в своей комнате он находился в неизменной компании некогда мягкой кровати, с годами превратившейся в неудобное, особенно для старика, твёрдое ложе; массивного письменного стола из дуба, держащего на своей крепкой основе десяток различных покосившихся отсеков и ящиков, забитых исписанными бумагами, инструментами и предметами, разложенных по давно забытому порядку, ныне превратившемуся в красивый и по-своему гениальный хаос; разнообразных шкафов, на полках которых стояло огромное количество книг, преимущественно научного содержания, приборы для расчётов и вычислений, дипломы, фоторамки, глобусы, телескоп, некогда наполненный обитателями аквариум и ещё много чего полезного в быту и на научном поприще. Но не стоит забывать и про обратную сторону медали. Из-за такого обилия предметов всё вокруг покрывал толстый слой раздражающей пыли, бороться с которой Пётр Олегович прекратил очень давно, так как слишком уж много вещей приходилось приводить в порядок во время уборки, большая часть из которых всё равно стояла без дела. Мешало ещё и то, что при малейших потугах протереть полки в воздух взлетали будто резко ожившие серые тучи пыли, назойливо лезущие в глаза, рот, нос и прочие не предназначенные для неё места, что быстро охлаждало запал пожилого уборщика. Но зачем жалеть о таких пустяках, если другого жилья у Мочёнова всё равно не было.

Такова была спальная комната и по совместительству кабинет Петра Олеговича, в котором он проводил большую часть своей старческой жизни. Но не стоит думать, что этим Пётр Олегович и ограничился. Для его учёного ума не хватило было столь узкого пространства. Пётр Олегович вот уже несколько десятилетий жил в большом старом доме. Ещё лет так в пятьдесят Мочёнов и представить себе не мог, что он уедет в какой-то отдельно стоящий заброшенный дом и проведёт в нём всю свою долгую и одинокую старость. Но пути Петра Олеговича неисповедимы.

История этого дома интересна. Некогда давно, ещё до всех Перемен (как их уважительно и задумчиво называл Пётр Олегович, мысленно курсивом выделяя это слово), его прапрапрадед задёшево купил этот уже тогда старый дом. На постоянной основе жить здесь никто не собирался, так как дом располагался слишком далеко от города, одиноко охраняя огромные степные просторы, заросшие холмы и мелкие леса, простирающиеся на десятки километров во все стороны и уходящих далеко за горизонт. Правда место для него действительно было выбрано подходящее: совсем рядом с домом протекала обмельчавшая речка, от степного ветра защищала небольшая лесная посадка, под рукой были десятки гектаров плодородной земли, даже имелся хорошенький колодец. Именно поэтому все предки Петра Олеговича так любили в свободное время уединяться в этом благодатном месте, отдыхая наедине с успокаивающей мать-природой от мирской суеты и выматывающей жизни в бездушном городе. Но так поступали не все. Дед Петра Олеговича полностью забросил этот дом, так как сельская жизнь ему была попросту неинтересна. Да и кто согласится переселиться из уютных условий урбанизированного города в дом, который за такое количество времени без должного ухода превратился в некомфортную для проживания рухлядь посреди поля? Так этот дом постепенно и приходил в упадок.

Узнал о нём Пётр Олегович только тогда, когда его отец скончался на старости лет. В завещании покойника Мочёнов прочёл упоминание этого всеми забытого дома и сначала даже не обратил на него внимание. Лишь через какое-то время, когда в жизни Петра Олеговича случился знаменательный перелом, о котором он никогда не любил вспоминать, Мочёнов переселился в этот дом. Почему он жил тут один? Причина была одна. Перемены. Именно они стали катализатором, из-за которого после целой череды семейных неурядиц Пётр Олегович отправился в имение предков не в гордом, а в вынужденном одиночестве, оставив всю прошлую жизнь позади. Мочёнов провёл в доме лишь самый необходимый ремонт, стараясь оставить здание в первоначальном виде, а также взял все необходимые вещи для своей научной деятельности, которая и составляла всю его жизни последние десятилетия.

Любознательность – сестра таланта. Так любил повторять себе Пётр Олегович, даже не пытаясь найти мать с отцом или выявить какие-либо другие семейные узы, связывающие эти абсолютно разные понятия. Любознательность была присуще Петру Олеговичу с самого раннего детства. Это качество личности, принадлежащее всем и каждому от рождения, в Петре Олеговиче сохранилось до самой глубокой старости. Неважно в каком возрасте: Мочёнов всегда пытался узнать что-то новое, познать этот мир и понять, как он устроен. Но Петру Олеговичу не особо нравилось учиться, ему хотелось открывать и изучать, а не зубрить сухие факты из учебников. Но жизнь была неуклонна и стояла на своём, поэтому сначала она заставила Мочёнова смириться, чтобы позже Пётр Олегович в полной степени смог раскрыть талант. Всё своё детство, отрочество и юность Пётр Олегович провёл в учёбе, отлично окончив школу и поступив в самый престижный университет, из которого он так же выпустился с блеском. Пётр Олегович стал настоящим учёным. Теперь он мог делать то, к чему он столь долго стремился все эти годы: Пётр Олегович мог свободно изучать этот мир. Мочёнов провёл тысячи экспериментов, сделал множество открытий и сильно продвинул науку вперёд. Пётр Олегович стал уважаемым во всём мире учёным, но скромный Мочёнов тяготился своей славой, стараясь как можно реже пользоваться дарами заслуженной популярности. Однако Пётр Олегович был насказано рад. Он исполнил свою мечту, он смог помочь людям, у него получилось стать первооткрывателем, он оставил свой значительный след в истории, но потом…

Пётр Олегович намеренно старался не вспоминать этот период. Сейчас, сидя за письменным столом с дневником в руке и вот уже около получаса размышляя над историей своей жизни, Пётр Олегович снова осознал, что он погрузился в ненужные болезненные воспоминания. Вообще в последние годы такое поведение всё больше и больше становилось присуще Мочёнову. Чем дольше он находился один, чем сильнее он старел, тем глубже он погружался в самого себя и своё прошлое. Это пугало Петра Олеговича, ведь если он окончательно впадёт в забытие, то он больше не будет тем самым Петром Олеговичем, а станет простым стариком, не приносящим пользу никому вокруг, включая себя самого. Для этого на протяжении всех десятилетий, проведённых в одиночестве в этом доме, Мочёнов старался сохранить свою главную черту, тот мотор, который на протяжении восьми десятилетий двигал его навстречу новым открытиям: любознательный запал. И это у него получалось. Так Пётр Олегович выработал целый график, чтобы поддерживать свой организм в строгости и проводить каждый свой день с пользой для себя и науки, что для Мочёнова было, по сути, одним и тем же.

День, как ни противоречиво это звучало бы, начинался с утра. Вставал Пётр Олегович по привычке рано, примерно в шесть часов. Первые десять минут после пробуждения Мочёнов обычно проводил в полусонных размышлениях. Сотни до конца не сформировавшихся мыслей и идей быстро рождались и умирали в недрах разума Петра Олеговича, каким-то образом помогая его неординарному уму запуститься. После этого Мочёнов протирал своё лицо руками, неуклюже тянулся худой рукой до своих круглых очков, лежащих на захламлённой тумбочке, и медленно, кряхтя и пофыркивая, привставал с кровати.

Очень любил Пётр Олегович в таком положении, сидя на краю постели, смотреть в окно, которое отличалось от всех остальных в этом доме. Но не стоит полагать, что такая исключительность была обусловлена каким-то особенным видом стекла или другими оптическими инновациями. Всё было намного проще: это окно было единственным чистым в доме. Каждую неделю Пётр Олегович старательно протирал это окно, чтобы больше света попадало в его комнату и, в частности, на рабочий стол, дабы экономить горючее в лампах. Дом не особо был богат на окна, да и в других комнатах не требовалось столько света, как в кабинете Петра Олеговича.

Также это окно имело самый красивый вид из всех возможных. Находясь на втором этаже, оно позволяло с высоты увидеть два последних оставшихся рядом с домом дерева: старый клён и пышную плакучую иву, расположившуюся возле речки. Эти два дерева столь сильно нравились Петру Олеговичу, что он использовал любой повод, чтобы хоть разок взглянуть на эти прекрасные творения природы. Клён Мочёнову полюбился очень давно. Ещё в детстве Пётр Олегович наслаждался и восхищался несколькими массивными клёнами, растущими у него во дворе. Их широкие и густые кроны переплетались в единую сеть, являвшуюся своеобразным миром со своими уникальными обитателями, которые подчинялись неким незримым законам. «Эх, детство…» Ива же ассоциировалась у Петра Олеговича с матерью. Она часто говорила, что поскольку она родилась в апреле, во время которого начинается опыление ивы, то это дерево символизирует её. Мочёнов скептически относился к таким ассоциациями, однако биологические циклы ивы действительно совпадали с рождением матери, поэтому Пётр Олегович после таких сравнений всегда деликатно молчал. Но сути это не меняло. Петру Олеговичу до безумия нравился этот вид из окна. Там, за стеклом, был кусочек того старого, прекрасного мира, который так любил Пётр Олегович. Того мира до Перемен…

Тяжело вздыхая после таких неутешительных мыслей, Пётр Олегович окончательно вставал, делал небольшую разминку по заветам докторов и совершал все необходимые для окончательного пробуждения организма вещи. После этого Пётр Олегович был готов к новому дню, который он всегда старался встретить бодрым и позитивным несмотря ни на что. Размеренным шагом, всё больше замедляющимся из года в год, Пётр Олегович выходил из кабинета и попадал в гостиную. Там его ждал самый приятный утренний ритуал – чтение. Мочёнов радостно садился в мягкое, местами порванное кресло, выпивал специально заготовленный со вчерашнего вечера стакан воды и брался за книгу. Гостиная была по совместительству огромной библиотекой Петра Олеговича, которую начал собирать ещё тот самый прапрапрадед, купивший этот дом. Большинство книг имело научное содержание, что сильно нравилось Петру Олеговичу. Разнообразные художественные произведения и романы казались ему простыми выдумками, которые читают те люди, в жизни которых не хватает собственных чувств и эмоций. «В чём смысл читать книгу про чью-то жизнь, если ты сам можешь эту жизнь прожить?» – эта мысль всегда возникала в голове Петра Олеговича при виде различных старых книг про фантастические путешествия, трагическую любовь или выдуманные юмористические истории. Но даже несмотря на содержание рукописей Петру Олеговичу чисто эстетически нравился вид огромной библиотеки с почерневшими продолговатыми и немного закруглёнными окнами и колоссальными древними шкафами, хранившими в себе тысячи произведений, явившихся результатом деятельности человеческого разума на протяжении всей истории рода людского. Пётр Олегович гордился, что он обладает этим сокровенным и огромным источником знаний и опыта, накопленного сотнями поколений. Главным же атрибутом утренней гостиной был специфичный свет. Падая под определённым углом и проходя через большие окна залы, свет приобретал немного желтоватый оттенок и красиво освещал летавшие повсюду пылинки, делая вид библиотеки ещё более уютным и красивым для старческого глаза Петра Олеговича. Тени же, созданные световыми лучами, окончательно дополняли картину, превращая обычное неубранное помещение в эстетически прекрасный объект, будто бы сошедший со страниц старых приключенческих романов, которые так не любил Пётр Олегович.

В очередной раз насладившись красотой своей библиотеки, Пётр Олегович брал в руки книгу и начинал читать при немного затемнённом грязными окнами утреннем свете. Главным спутником такого вида познания был карандаш, которым Мочёнов часто подчёркивал предложения или выделял целые абзацы и фрагменты текста, которые в будущем могли ему пригодиться. Так Мочёнов проводил за чтением около двух часов, отходя от немного мрачноватого и всегда странного утреннего состояния, погружаясь в успокаивающие его разум, по-особенному пахнущие страницы. Всё это продолжалось до того момента, пока громко не пробивали механические часы, эхом разнося по всем комнатам весть о начале нового часа. Задумчиво выслушав извечно повторяющуюся мелодию, Пётр Олегович удовлетворённо откладывал книгу на столик, неспешно вставал и спускался на первый этаж. Наступало время завтрака.

Еду Пётр Олегович давно готовил себе сам. Пускай плохо и неумело, но другого выбора особо не было. Газ в этот дом никогда не проводился, как и электричество, поэтому приготовление пищи происходило только при помощи дров, спичек и разведённого ими огня. Благо в доме была старая печь с функционирующим дымоходом, поэтому данный вопрос Пётр Олегович решал спокойно. Рацион же Мочёнова давно был скуден и состоял в основном из овощей, фруктов и ягод, выращиваемых самим Петром Олеговичем. Да, у него была другая еда в запасе, но он предпочитал экономить драгоценное мясо, рыбу и прочие труднодоступные продукты, открывая их только по праздникам или при очень сильном желании. Кстати, на счёт выращивания.

Ботаника – любимая наука Петра Олеговича, можно сказать, его жизнь. Главная заслуга Мочёнов как раз и состояла в создании нового селекционного отбора путём генетического модифицирования растений. Но за сложными терминами скрывалась простая практическая то ли изюминка, то ли финик: с помощью науки можно было повысить урожайность и выносливость любого растения. Пётр Олегович при переезде в этот старый дом прихватил с собой множество своих биологических творений, над которыми он проводил опыты все эти десятилетия. Благодаря своим изысканиям Мочёнов на протяжении всего времени пребывания в этом особняке смог обеспечить себя необходимой едой, получаемой с маленького огородика, расположившегося неподалёку от дома. Но хоть растения и были неприхотливыми, однако за ними всё равно требовался уход, на который Петру Олеговичу нужно было тратить своё время и силы несмотря на то, что и первое, и второе быстрыми темпами покидало стареющего учёного.

Заботы Петра Олеговича не заканчивалась приготовлением еды. Довольно много времени в день приходилось тратить на выполнения различных бытовых обязанностей: это и мойка посуды, и набирание воды из постепенно мелеющего колодца, и какая-никакая уборка по дому, и стирка с глажкой своей старой профессорской одежды, а именно коричневых брюк, чёрных туфлей, горчичной рубашки и вязаной жилетки с повторяющимся рисунком соединяющихся вертикальных ромбов. Даже протирание своих круглых очков отнимало немного, но всё-таки времени у Петра Олеговича. А ведь таких дел за день было у Мочёнова сотни, если не тысячи. Однако, довольно умело и ловко организуя свою жизнь, приученный к работе по графику Пётр Петрович всегда до обеда успевал поделать основные дела по дому, чтобы после непродолжительного дневного сна и чтения приступить к главнейшей части своей жизни, к научной деятельности.

Работал Пётр Олегович на третьем этаже, который занимал огромное пространство под обширной крышей дома. При переезде Мочёнов застал верхний этаж полностью заставленным разнообразными коробками, старыми ненужными вещами, бытовым мусором и прочим бесполезным для Петра Олеговича хламом. Именно над третьим этажом Мочёнов работал больше всего, сразу разглядев в нём потенциал научной лаборатории. Места на этом этаже было предостаточно, помещение было вполне освещённым, да и изолировано оно было лучше всего от оставшейся части дома. Именно поэтому Пётр Олегович разместил тут свою лабораторию, которая больше походила на полноценный исследовательский центр.

Охраняла вход на третий этаж дверь, на которой висел единственный в доме замок. Зайдя внутрь, абстрактный гость сразу же впадал в благоговейный ступор перед столь величественным и прекрасным оплотом науки в этом на первый взгляд неказистом доме. По крайней мере именно так Пётр Олегович представлял себя реакцию абстрактного гостя. Примерно одну треть всей комнаты занимала огромная химическая лаборатория, состоящая из большого количества колб, ёмкостей, стаканов, пробирок и трубок различного размера, плотности, толщины, объёма и десятка других важных только Петру Олеговичу характеристик. Основная химическая установка стояла на нескольких соединённых друг с другом столов ближе к краю помещения, вокруг которой под косым потолком у стен были разбросаны другие рабочие места с химическим оборудованием и упорядоченными ящиками со всеми необходимыми реактивами, жидкостями, минералами и солями.

В другой, правой части длинной комнаты располагалась ботаническая лаборатория Петра Олеговича. В ней на огромных стеллажах стояли сотни растений и грибов, террариумы с некоторыми примитивными животными и даже десятки сосудов и капсул с бактериями и вирусами всех возможных видов. Всё находилось в лаборатории у Мочёнова в строгом порядке и по возможности в чистоте. Да так, что примерно половина всех ресурсов в доме уходила именно для нужд этого помещения.

В центре располагалась физическая лаборатория и главный узел всех трёх частей этого этажа. Тут стояло множество электрических, магнитных, световых, инфракрасных и прочих установок для проведения всевозможных опытов и манипуляций во благо науки. Правда большинство из этих аппаратов давно перестали работать, так как батареи, необходимые для их функционирования, сели, а другого источника энергии в забытом всеми доме не было. Однако Пётр Олегович оставил неработающие установки на своих местах и не ради какой-то практической цели, а так, для эстетической красоты и создания «научной» атмосферы. На столах и в ящиках также находились сотни физических приборов, материалов и рукописей на все случаи жизни. В центре же этажа стояло ровно три доски, три стола и три стула – по одному на каждую лабораторию. Но в центре Пётр Олегович ловко и профессионально соединял воедино все полученные знания, кооперировал, совмещал и перекомбинировал всю информацию для решения какой-либо научной задачи.

На третьем этаже от того дряхлого и вечно уставшего Петра Олеговича не оставалось ни следа. Теперь это был не восьмидесятилетний старик, а заслуженный профессор, наиопытнейший учёный, отличный генетик, профессиональный химик и просто неординарная и до умопомрачения любопытная личность. Таков был Пётр Олегович, когда он по-настоящему жил, когда он занимался наукой. Бодро перебегая с места на место, внимательно анализируя полученные результаты, быстро и ловко записывая итоги своих опытов и подводя результат своей работы, Мочёнов будто вновь становился тем молодым и энергичным парнем, в свои неполные тридцать лет хотевшим открыть и познать всё, что только можно, желавшим наукой покорить этот мир. Работая на сокровенном третьем этаже, Пётр Олегович терял всякое ориентирование во времени, с головой погружался во всё больше и больше увлекавшую его работу, тараторил и бубнил что-то себе под нос, производя очередные вычисления или поэтапно выполняя различные опыты. Так Мочёнов занимался наукой до самой ночи, лишь после третьего звонка заведённого будильника неохотно прекращая свою работу. Никогда Петру Олеговичу не хотелось заканчивать, однако питать иллюзии о своей сохранившейся «молодой энергичности» уже не стоило. Восемьдесят лет – это не шутки, скорее недосказанный анекдот, пока так и не дошедший до своей кульминации, но уже успевший отрастить приличную бороду.

После очередного смирения над своей физической слабостью Пётр Олегович тщательно наводил порядок в лаборатории, придавая этому действию наиважнейшее значение. Беспорядок некритичен везде, кроме науки, потому что наука – это и есть порядок. Утешая себя такими мыслями, Мочёнов складывал последние исписанные бумаги в стол, промывал использованное химическое оборудование и, прежде чем закрыть дверь на тяжёлый замок, с нежной улыбкой оглядывал всё помещение, составлявшее главную радость в жизни Петра Олеговича. С некой тоской спускаясь с третьего этажа по скрипучей лестнице и держась за поручни, на которых давно облупился слой краски и защитное покрытие, Пётр Олегович умственно приготовлял себя к концу дня. Немного перекусив на кухне, Мочёнов набирал стакан воды и снова, в последний раз за день, поднимался по лестнице на второй этаж. Там Пётр Олегович ставил стакан на столик в гостиной с надеждой, что завтрашним утром он снова сядет в удобное кресло для чтения. После этого Мочёнов заходил в свою комнату.

Кабинет. Пётр Олегович медленно закрывал входную дверь, подходил к письменному столу и, немного улыбнувшись, смотрел на вечерний вид за окном. Клён и ива приобретали какой-то сказочный вид: зелёные листья, освещённые красными предзакатными лучами заходящего солнца, превращались в пёструю картину, умело написанную то ли маслом, то ли акварелью с применением различных оттенков коричневого, жёлтого и багровых цветов; разросшиеся ветви немного колыхались от свежего вечернего ветерка; тени от лучей света, падающих под небольшим углом, придавали невиданную объёмность каждой мелкой детали и незначительной части того прекрасного вида природы за окном. Насладившись необыкновенной красотой, Пётр Олегович вдруг осознавал то, насколько сильно он устал. Эта перемена происходила именно в этот миг, изо дня в день, но каждый раз она была для Петра Олеговича неожиданной и пугающей. Всё его изнеможённое старческое тело неуклюже двигалось к стулу в надежде поскорее достичь заветное место отдыха. Пара шагов, и Пётр Олегович наконец-то садится. Вся усталость, накопленная за день, волной накрывала Мочёнов: каждая часть тела ныла, мышцы стонали, суставы скрипели, голова болела. Просидев в таком состоянии несколько минут, Пётр Олегович постепенно отходил от усталости, понимая, что его день ещё не закончен. Мочёнов брал себя в руки, придвигал свой стул вместе с собой до стола, доставал из ящика карандаш и открывал свой дневник.

Дневник – отражение человека. В нём хранятся все самые сокровенные мысли автора, его тайные чувства, воспоминания, идеи, желания, грехи, сожаления – всё, что представляет из себя человек. Понятно, что эти характеристики зависят от того, кто ведёт тот самый дневник. Может различаться качество записей: от простого перечисления сделанного за день, до глубокого анализа и аналитики проведённого времени; возможны колебания в записях: от ежедневных и детальных, до выборочных, описывающих наиважнейшие моменты; и так далее. В случае с Петром Олеговичем его дневник действительно был полным отражением автора. Мочёнов детально описывал сделанное за день, добавляя ко всему написанному свои размышления и делая выводы. «Учёный человек учёный во всём», – так любил говорить наставник Петра Олеговича в университете. «Эх, университет…» Мочёнов вновь погружался в свою память и отыскивал там лучшие моменты своей студенческой жизни. Положив карандаш и отодвинувшись от стола, Пётр Олегович приступал к одновременно и любимому, и ненавистному делу: вспоминать.

Воспоминаниям Пётр Олегович отводил немалое количество времени в день. Чаще всего он вспоминал своё прошлое во время однообразного труда или выполнения бытовых обязанностей, но вечером Пётр Олегович совсем по-другому относился к этому делу. Каждый день, открыв свой дневник, Мочёнов с головой погружался в прошлое. И не надо думать, что глубина такого погружения не испугала бы даже шестилетнего ребёнка. Нет! Пётр Олегович погружался на самое дно. Он не ограничивался воспоминаниями за день, неделю или месяц. Мочёнов полностью уходил в себя, вспоминая своё детство, юность, молодость, зрелость и постепенное старение до нынешнего момента. Пётр Олегович вспоминал всё… всё, что хранил его одинокий ум…

Однако память человеческая неточна и избирательна. Людям свойственно забывать всё плохое, оставляя лишь добрые и приятные воспоминания. Пётр Олегович не был исключением. Картины хорошего прошлого сразу оживали и приукрашались в его голове. Но «хорошее» у Мочёнова было своё. В это понятие он не относил свою семью, хоть с ней у него и было связано столько воспоминаний (преимущественно либо плохих, либо серых и скучных), или о других бытовых мелочах и событиях. Почти всё, что было связано у Петра Олеговича с другими людьми, не воспринималось им, как «хорошее». В семье он родился обычной, ничем не примечательной. Отец, мать, брат, да и сам Мочёнов не выделялись из однообразной толпы городских жителей провинциального городка, беспечно волочащих свои жизни без особых забот, устремлений и целей. Брак особо не отличался по атмосфере. Женился Пётр Олегович, чтобы жениться. Завёл детей, чтобы завести детей. Жил в браке, чтобы жить в браке. Именно поэтому вся семейная жизнь, что с родителями, что с женой, слились в памяти Петра Олеговича в один-два пресных дня, сплошную массу серости, унылости и ненужных обязанностей.

«Хорошее» для Петра Олеговича – это работа. С научной деятельностью у него были связаны все самые лучшие годы его жизни, все свои силы Мочёнов отдавал этому делу. Его непрекращающаяся учёба, сотни бессонных ночей, проведённых за учебниками и тетрадями, постоянные лекции, опыты, работа – всё это было для Петра Олеговича по-настоящему ценными, уютными и прекрасными моментами в его долгой жизни. Пётр Олегович с радостью вспоминал минуты своих знаменательных открытий, к которым он усердно шёл много лет, с улыбкой на лице понимал, что он принёс пользу всему человечеству, внёс свой вклад в бесконечный цикл развития людей! Но потом…

После всех радостных воспоминаний, Пётр Олегович неизменно приходил к тому, что вечно не давало ему покоя, что изменило его жизнь окончательно и бесповоротно. Он вспоминал про Перемены. Те самые Перемены с большой буквы, которые Пётр Олегович произносил в своей голове с искренним страхом, трепетом и одновременно с уважением. Мочёнов не любил вспоминать про Перемены, ведь каждый раз, приходя к ним снова и снова, Пётр Олегович заново осознавал, что вся его жизнь – это всего лишь фальшивка… Пётр Олегович делался серьёзным, быстро от испуга опять брал свой дневник и, чтобы убежать от своих тяжёлых мыслей, записывал неизменное «Здравствуйте, меня зовут Пётр Олегович Мочёнов». Чаще всего после того, как Пётр Олегович делал эту запись, ему хотелось убежать, скрыться, развеять то представление о мире, которое до сих пор, даже после стольких лет, казалось ему ненастоящим, невозможным. Обычно Мочёнов погружался в свой дневник, чтобы хоть ненадолго уйти от ненавистной реальности, но в этот раз Пётр Олегович наконец-то снова решился бросить вызов этому миру. Мочёнов быстро встал со своего места, насколько это мог восьмидесятилетний старик, спустился на первый этаж и распахнул дверь, ведущую на улицу!

Петра Олеговича озарили вечерние лучи солнца. Он вышел на крыльцо и увидел это… полностью изменившийся мир. Мир, в котором жил Пётр Олегович Мочёнов… Эта небольшая лужайка, маленький огородик, одинокий клён и ива – всё, что осталось от некогда величественного мира природы. Теперь же Петра Олеговича окружали постройки, постройки, и ещё раз постройки – бездушные механизмы, сотворённые такими же бездушными механизмами, созданными из-за халатности людей, из-за их желания тоже стать бездушными… из-за людей, которых уже не осталось в этом мире.

Таков был мир Петра Олеговича.

Массивный клён и его вечно печальная спутница ива, как и всегда, стояли рядом друг с другом. Зелёная трава и листва на маленьких кустиках развевались на ветру. Красные от закатных лучей солнца облака лениво ползли по лазурному небу. А на фоне всего этого стояли колоссальные сооружения – лучший образец гения человечества, а точнее его создания – искусственного общего интеллекта. Постройки поражали своими безумными размерами и сложностью. Насколько Пётр Олегович был умным, однако он давно уже перестал понимать их предназначение.

Пётр Олегович с глубочайшей грустью и тоской вновь убедился, что тот самый ненавистный ему мир – это не сон и не его больные фантазии, это реальность. Вся его энергия, его персональное единоличное восстание быстро заглохло и закончилось трагичным падением Петра Олеговича на траву. Теперь, когда он был полностью раздавлен этим миром, он снова почувствовал себя абсолютно беспомощным, абсолютно одиноким. Пётр Олегович тяжело и неуклюже упал на землю, широко раскинув свои старческие руки и ноги, устремив в голубое небо свой печальный взор.

Как он пришёл к такому? Пётр Олегович многократно задавал себе этот вопрос, постоянно находя один и тот же ответ, который никогда не удовлетворял его. Началось всё ещё очень, очень давно. Ещё задолго до рождения Мочёнова. При дедушке Петра Олеговчиа учёные активно стали работать над технологией переноса человеческого сознания на электронные носители. Сначала они смогли достичь лишь полного копирования личности человека, однако позже учёные соединили искусственный интеллект с полученным сознанием людей. Пиком же их работы стала возможность сохранение и поддержания человеческого мозга в рабочем состоянии, да ещё и с подключением к другим сознаниям. Тем самым была создана огромная сеть человеческих личностей, которые могли постоянно развиваться и делиться друг с другом полученным опытом. Люди смогли сделать то, к чему они стремились всё время своего существования: люди обрели бессмертие. Человечество вышло на новый уровень, уровень полного единства всех людских сознаний. Человечество получило шанс объединиться раз и навсегда. Так говорили разработчики этого проекта, которые получали всё больше и больше денег от спонсоров, вкладывая их в улучшение проекта и его реализацию.

«А почему бы и нет?» – так подумали многие люди, увидевшие явные плюсы и прогрессивность этого проекта. Перенос сознания, да ещё и с возможностью при желании сохранить своё органическое тело и мозг, объединение с другими людьми, отсутствие потребностей и траты времени на физическое существование. Сначала проект носил исключительно ограниченный характер, так как позволить участие в нём могли лишь по-настоящему богатые люди, однако со временем, к моменту рождения Петра Олеговича, эта технология стала общедоступной. Сотни тысяч людей по всему миру за минимальную сумму стали переносить своё сознание. Проект общего интеллекта рос с каждой секундой. Общее сознание, созданное на основе миллионов людей, генерировало и разрабатывало невероятно полезные и выгодные для всех идеи и предложения во всех сферах жизни общества. Весь мир увидел, насколько данный проект лучше всего, что было создано человечеством ранее. Постепенно количество людей, не согласившихся переносить своё сознание, становилось всё меньше и меньше. Уже целые страны полностью переходили под управление искусственного человеческого интеллекта, с отрывом побеждавшего на выборах других кандидатов. Все видели преимущество общего сознания над любой силой на планете. Понятно, что для многих влиятельных людей такой проект был конкурентом, многие страны стали против общего сознания, обвинив его создателей в антигуманизме и нарушении международных договорённостей по правам человека. Однако общий интеллект был слишком силён и универсален, давно лишившись какого-либо контроля со стороны своих разработчиков, добровольно перенесших в него своё сознание. Со временем на планете оставалось всё меньше и меньше «живых» людей. Именно в такое время и жил Пётр Олегович Мочёнов.

Мочёнов старался не обращать внимание на искусственный общий интеллект, считая его лишь копией, подделкой настоящего человеческого общества. Как человек может жить без физического тела? Как можно жить без возможности эстетически насладиться природой? Как можно жить без возможности радоваться мелочам? Как можно жить без самого себя? Петра Олеговича пугала перспектива потерять себя и стать лишь мелкой частью того великого нечто, которым являлось общее сознание. Потеря тела, потеря индивидуальности, потеря себя и замена чуждой тебе копией или сохранение своего тела в каком-то амёбном состоянии – на это Пётр Олегович никак не мог согласиться. Он осознавал преимущество, полезность и даже отчасти правильность такого подхода, но Мочёнов не был готов пойти на это.

Тогда-то и случились те самые Перемены. Любое сопротивление искусственному человеческому интеллекту стало бесполезным. Общее сознание стало главенствовать на планете. Именно тогда оставшиеся страны более быстрыми темпами стали передавать управление общечеловеческому проекту, а каждый желающий уже без каких-либо затрат мог добровольно перенести своё сознание. Общий разум победил и стал новым этапом человеческого развития, как ранее и пророчили его разработчики. И вот, однажды вся семья Петра Олеговича тоже решила сделаться частью этого великого нечто. Но Мочёнов уверенно стоял на своём! Впервые в жизни Пётр Олегович осмелился возразить кому-то! Он отказался становиться частью бездушного интеллекта, как это бездумно сделали миллиарды людей. Пётр Олегович не хотел потерять себя.

Каждый день вся семья пыталась переубедить Мочёнова, однако Пётр Олегович не хотел уступать. Крики, брань, просьбы, мольбы – обе стороны перепробовали все методы переубеждения. Но каждый остался при своём мнении. В один из дней Пётр Олегович, как всегда, проснулся в своей квартире и заметил, что в доме что-то не так. За ночь произошла какая-то разительная перемена, которую Мочёнов всё никак не мог осознать. В квартире воцарилась тишина. Та самая тишина, которая будет сопровождать Петра Олеговича все следующие десятки лет. Рано утром вся семья Петра Олеговича собрала всё необходимое, оставила прощальные видеосообщения и без отца ушла в центр по переносу сознания. Так Пётр Олегович навсегда остался в полном одиночестве.

Пётр Олегович привстал с травы. На его глазах были слёзы. Как тогда, поняв безысходность и предрешённость своей судьбы, Мочёнов перестал сдерживать себя. По старческим щекам Петра Олеговича потекли горькие слёзы отчаяния и жгучей тоски, разрезавшие сухое лицо Мочёнова безудержными влажными потоками. Печаль, столько лет хранившаяся в душе этого пожилого старика, наконец-то выплеснулась наружу, показав всему миру то, насколько оскорбительно этот самый мир отнёсся к Мочёнову. Но мир продолжал хладнокровно молчать… Пётр Олегович снял свои очки и закрыл лицо чёрствыми ладонями. От кого пытался скрыть свои слёзы Пётр Олегович? От клёна и ивы? От заходящего солнца? От голубого неба с облаками? От этих строений, окружающих его? Пётр Олегович пытался скрыть их от самого себя. Стерев все слёзы рукавом своей изношенной рубашки, Мочёнов покрасневшими глазами стал всматриваться в сооружения, построенные когда-то, как ему казалось, давно.

После ухода семьи осознание своего полного одиночества далось Петру Олеговичу нелегко. Ещё несколько месяцев Мочёнов бесцельно бродил по своей квартире, осматривал спальню жены и детей, бездумно брал вещи, связанные у него с какими-то моментами в их совместной жизни, доставал из закоулков старинные запылившиеся семейные альбомы, рыдал над фотографиями своих близких и родных, которых он никогда больше не сможет увидеть. Мочёнову некому было продавать уже никому не нужное физическое имущество, поэтому Пётр Олегович собрал всё необходимое, раздобыл в постепенно пустеющих магазинах еду и отправился в тот самый старинный семейный дом, который прямо сейчас находился за спиной Петра Олеговича.

Может стоило согласиться?

Этот вопрос извечно мучал Мочёнова. Ведь жизнь Петра Олеговича могла пойти совсем другим путём, согласись он стать частью этого общечеловеческого интеллекта. Может его нежелание объединить сознание с другими людьми – это лишь инстинктивная боязнь перед чем-то новым и неизученным; жалкий, примитивный и постыдный страх неизведанного? Тогда все попытки «борьбы» Петра Олеговича бесполезны, а вся его жизнь – это ненужный атавизм, тупиковая эволюционная ветвь, которой суждено сломаться, так и не дав отростков. И этот перелом – это смерть последнего человека… смерть Петра Олеговича. Да и что это такая за «борьба»? Всё, что сделал Мочёнов – это лишь убежал от реальности, попытался скрыться от всего мира в этой глуши. Пётр Олегович каждое утро просыпается, читает, работает в поте лица, занимается до ночи наукой, но какой в этом смысл? Разве Пётр Олегович сможет совершить какое-то открытие? Разве пригодятся его знания хоть кому-то помимо него? Кто запомнит его? Кому он может передать своё наследие? Ради кого он живёт? Зачем? И что может противопоставить этот мелкий старик против общечеловеческого интеллекта, которому подвластна вся планета? Пётр Олегович ежедневно, ежесекундно задавал себе эти вопросы, ответы на которые он боялся искать.

Мочёнов успокоился. Солнце почти зашло, а он всё так же измученно сидит на траве и тоскливо смотрит на живущие своей жизнью строения, выполняющие какую-то скрытую, неведомую для Мочёнова функцию. Вот, что представляет из себя Пётр Олегович Мочёнов. Одинокий восьмидесятилетний старик, сидящий на маленьком островке старого мира в окружении великого и всеобъемлющего нечто, в окружении тех самых Перемен. Маленький газон, два неразлучных дерева, скромный огородик, почти обмельчавший колодец и почерневший от старости дом – вот весь мир, в котором несколько десятков лет живёт Пётр Олегович. Почему его дом ещё не снесли? Почему люди, хоть и в другом виде, до сих пор не уничтожили этот скромный закуток старого миропорядка? Пётр Олегович точно не знал. Может его дом сделали крохотным заповедником, а его самого неким экспонатом; может за него заступилась его семья или его сохранили, как отдельную свободную для выбора ячейку общества. Но был более простой ответ. Про Петра Олеговича просто забыли. Никому не нужен дряхлый старик и его не менее дряхлый дом. Но всё-таки… у Петра Олеговича был выбор, который оставался у него до сих пор.

Мочёнов вышел из странного оцепенения раздумий и вновь устремил свой взгляд на окружающие его строения. Пётр Олегович неуверенно встал и, покачиваясь, пошёл навстречу своему врагу, навстречу этому миру. Может этого ждал от него общечеловеческий разум? Может он ждал, пока Мочёнов не одумается и не присоединиться к нему? Он явно дал ему шанс. И не только сейчас, а на протяжении всех этих долгих десятилетий. В голове Петра Олеговича бушевала буря эмоций: страх перед неизведанным, стыд за недоверие, любовь к своей семье, гордость за свою стойкость, но самое главное – горечь одиночества. Вот там! За этими «дверями»! Осталось только подняться, зайти в эти каскады различных сооружений,построенных по рациональному и логичному плану общими трудами всего человечества! Там его семья! Там все люди, без которых вся его жизнь пуста и не нужна даже ему самому! Один шаг! Но Пётр Олегович стоит…

Старая дверь с ржавыми петлями в очередной раз привычно скрипнула. Пётр Олегович, разбитый и подавленный, вошёл в свою тёмную комнату и сел на стул, сильно понурив голову. Едкая, вечно нарастающая грусть и отчаяние, разъедавшие Мочёнова изнутри, окончательно поглотили его душу. Пётр Олегович сдался. Придвинувшись к столу, он в последний раз написал что-то в своём дневнике и с копившейся всю жизнь усталостью лёг на свою твёрдую кровать. С неописуемой тоской и с тяжестью на сердце Пётр Олегович уснул глубоким сном, так и оставив открытым свой дневник, на пожелтевших страницах которого было написано: «Здравствуйте, меня зовут Пётр Олегович Мочёнов… когда-то звали…»