Безобразные улицы крутят сонет [Николай Жарченко] (fb2) читать онлайн

Николай Жарченко Безобразные улицы крутят сонет

«Если меня спросят, какой стиль я считаю наилучшим, то я отвечу — тот, на котором можно разговаривать с пятью сотнями людей самых разнообразных профессий, исключая идиотов и сумасшедших, и быть понятым всеми».

— Даниэль Дефо

Глубина, масштаб и тяжкий крест

Когда я впервые увидела Николая Жарченко, меня поразили его взгляд и речь. Глаза небывалой глубины, в которых считывается тоска и горечь. Николай Игоревич может поддержать любой разговор. С ним можно поговорить обо всём, затронуть различные темы и уйти глубоко в обсуждения. Это очень ценно, особенно в наше время, когда некоторые люди не могут связать и нескольких слов.

В России судьба поэта — тяжелый крест, и по-разному их судьбы складываются, чаще трагически, но если поэт и задерживается на этой земле, то его жизнь, как правило, полна драматизма и терзаний. Они из другой глины, у них другая внутренняя структура, они по-иному мыслят и воспринимают окружающий мир, видят красоту там, где мы ее никогда не заподозрим, беда человечества — их собственная беда, их психика, сердце — одна большая рваная рана. И жить рядом с таким человеком, любить такого человека — это счастливый, но очень тяжкий и трудный путь.

Для меня поэзия Н. Жарченко — глоток свежего воздуха, среди различных копий и подделок. На самом деле, когда читаешь его стихи, твой внутренний климат меняется. Николай Жарченко может всего несколькими строчками вбить в ступор и потом от этого отходить можно порой днями. Тончайшая чувствительность сердца поэта, которая, увы, портит жизнь, но дает возможность видеть то, что не дано простому смертному, спрессована в удивительные строки.

Правда

Я видел сожжённых, я видел распятых,

Я видел зарезанных в горло солдат,

Столько огня, матерщинных проклятий —

Правда молчит!.. Говорит автомат.

Правда прибита врагами к кресту,

Там журналисты снимают сюжет,

Но о «распятии» Точками-У —

Тихо скулят: «информации нет».

Где вырастают сырые могилы,

Словно весной полевые цветы,

Будто забыли ныне живые:

Правда — первейшая жертва войны.

Его стих краток, но это лаконичность другого масштаба, из иных сфер. В строчках Н. Жарченко присутствует самое главное — полет, парение, глубина без чего нет ни настоящего искусства, ни тем более поэзии.

Поэзия Николая Жарченко не просто попадает в тебя, а становится твоим личным переживанием.

Софья Поспелова,

редактор издательства «КНИГА»

Post scriptum. Юность

Ты ушла. Когда? Не знаю.

Где черта? Конец — наивность.

Что ты, Юность, вскроешь тайну,

Ту, что в сердце томно билась?

Где стихи, мечты, подруги

И друзья живут бок о бок

Быстрой вспышкой, ведь разлуке

Нужно больше жертв. О, Боги!

Я считал, что жизнь бессмертна,

Будто смерть подарят старым,

Ну, а жизнь сказала: «Тщетно!

Смерть берёт любых задаром».

Я считал: талант — награда.

Но годов охапка вторит:

Нет награды, нет таланта –

Только труд, ученье, опыт.

Мне казалось: год огромен.

Но сейчас года в полёте,

Как бы делают феномен:

Двух минут — двенадцать ждёте.

Я считал: любовь впервые –

Это точно будет долго.

Как же был тогда наивен!

Сколько в ней таилось толку?

Я не знал: проблемы солит

Их создатель, не иначе.

Мне братишка Холден Колфилд

Это вряд ли б растолмачил.

Ты ушла. Когда? Не знаю.

Так спокойно… как в воронке.

Ты ушла. Года считаю

И сижу, курю в сторонке.

Безобразные улицы крутят сонет

Безобразные улицы крутят сонет,

Отдавая глазастым вечерним отливом.

Недопонятый мир, переполненный свет

Разжигаются окнами, стонут лениво.

Безобразные улицы жаждут забвений,

Выводя голосами живущих людей

Замудрённые строчки живых поколений,

Пополняют забывчивость будущих дней.

В декабре

Как оказалось, тогда, в декабре,

Сильные волны похожи на брызги,

Айсберг внутри придаёт теплоте

Бо́льшую ценность, а синие диски,

Что озаряют ночной небосвод,

Больше похожи на жалкие дырки.

В том декабре по-другому не мог

Выразить чувства. Мелодией скрипки

Мысли скользили, плясали в тени

В пыльном углу. В переулке Благоева

Я ожидал восходящей зари,

Тихо плывущей в объятия Родины.

Странное утро в конце декабря

Всё на места переставило временем:

Сильные волны и айсберг, моря,

Жизнь — пустота пред твоим появлением.

Великий наблюдатель

По странным лесам, по худым коридорам,

По берегу моря, у подножия скал

Бродила фигура, бесшумно ступая,

По древним руинам, по новым местам.

Пылились могилы, сужался некрополь,

Где-то вдали зарождалась звезда,

Вселенная гасла, дрожала поодаль,

Пока «никогда» превращалось в «всегда».

Сверкали нейроны, нефть полыхала

И люди молились забытым богам,

Фигура плыла, в сиянье металла,

По новым руинам, по древним местам.

Ветер понёс в переулки истории

День монотонно идёт к завершению,

Дети с площадки орут про любовь.

Дождь намочил, к моему сожалению,

Кучу страниц неизвестных стихов.

Ветер понёс в переулки истории

Жёлтую стаю разбухших листов,

Каждый стихами пропитан, которые

Пишет, наверное, чей-нибудь Бог.

Дети, кричите! Любуйтесь цветами!

В ваши пятнадцать хватает забот.

Время ехидное пишет стихами

Ваши признания в мокрый блокнот.

Вечер

Сегодня вечер из шкатулки

Достал охапку тёплых слов,

Упёрся локтем в быль разлуки,

Провёл рукой по книге снов.

Открыл её, мокнул в чернила

Хвосты комет, слова сложил

О том, как ночь его любила,

О том, как он её любил.

Вечная весна

Душно думать. Душно очень.

Где весна моя? Ушла?

Будто бы пришла вновь осень,

Только плавит мозг жара.

Я смотрю в окно из кухни,

Там несут мои года,

Копошатся птицы, мухи –

Не догнать их никогда.

Я поверил, будто юность

Улетела, уплыла,

Я беру в охапку глупость

И кричу: «Верни года!».

Тот, кто нёс их, встал на месте,

Двинул пальцем у виска,

И пропел он будто в песне:

«Тут не осень! Тут — весна!».

Два стакана семечек

Если история выбросит в яму,

В бездну забвений, туда, к остальным,

К тем забулдыгам неряшливым, пьяным,

Что промотали всю жизнь за спиртным,

К тем бедолагам, забытым поэтам,

Чьё естество похоронят в словах,

Хочется верить: каким-нибудь летом

Семечкой стих прорастёт в головах.

Вспомнят меня, удивятся потомки:

«Люди похожи во все времена!»,

И, надевая на плечи котомки,

В вечность свои понесут семена.

Зверь

Зверь, в котором ужас зреет,

Жмётся в угол и рычит.

Каждый был таким вот зверем,

В каждом зверь ужасный спит.

Он проснётся, пустит когти,

Ранит тех, кого любил,

А затем любимых в гости

Будет ждать с последних сил.

Будет ждать, смотреть в окошко,

Но дорога пустотой

Даст понять, что даже кошка

Не придёт к нему домой.

Будет жизнь вокруг крутиться,

Будут люди петь и пить,

Только зверь в своей темнице

Станет жалобно скулить.

Зима

Божья перхоть будет падать

Белой сталью прям в сугроб.

Вот дорога — злая память:

Я шагаю без следов.

Тут зима пришла хозяйкой,

Но снаружи ли она?

С юга птицы, дружной стайкой,

Снег догнали. Где весна?

В куче старой серой пыли,

Мимо грозных, сильных слов

И в плену морозной были

Я шагаю без следов.

Злобный мир

Круглый год одну картину

Вижу я в окне, куря:

Ветки липы, из резины

Крыши, небо, облака,

И влечёт тоской незваной

Злобный мир меня к себе.

Лучше уж топиться в ванной,

Чем уплыть на корабле

В море будней. Жизни хватит

На бутылку, шпроты, хлеб.

Не зови меня на паперть,

Злобный мир, закрой-ка склеп.

Знаешь, Лисица

1

Знаешь, Лисица,

Эта ночь так сияет

И светом струится,

И жаль далеко ты,

Лисица,

И не видишь такой красоты.

Знаешь, Лисица,

Дни как резина –

Неделя всего,

Но как до зимы.

Скорей бы, Лисица,

Чаю свариться,

А мне бы потрогать

Руки твои.

2

Знаешь, Лисица,

Мне сегодня не спится,

От чего — не пойму.

Душа, как теплица:

В ней цветочные лица

Отходят ко сну.

Знаешь, Лисица,

Мне сегодня не спится

От того, как тебя я люблю.

Знаешь, Лисица,

Без тебя тут темница.

Наверно, оттого и не сплю.

3

Знаешь, лисица,

От чего мне не спится,

От чего я верчусь, как в бреду?

Где-то летит зари колесница,

А я, как и прежде, не сплю.

Знаешь, лисица,

Мне сегодня не спится,

Ночь меня к чёрту слала.

Сердце моё пока будет биться,

Я звёзды гашу, чтоб ты поспала.

Истина в вине

День, облачившись в пальто, собирая пожитки, уходит к другим.

Вспыхнул закат волосами стареющих женщин, штурмующих кассу в Магните.

Я — Галахад, отыскавший Грааль в выцветающих ценниках вин,

Словно поехавший, в старом домашнем отцовском прикиде.

Мысли, вскипая, трещат, как поленья в искрящем костре,

Небо протухло десятками тысяч сверкающих луз.

В древней инструкции сказано: «истина только в вине»;

Стоило б сноску подставить: «вина — отвратительный груз».

Круговорот

Утро придёт, несомненно, придёт.

Солнце сожжёт сетчатку зарёй,

Утро тягучее, будто бы мёд,

Каждую крепость сравняет с землёй.

Ночка погаснет ушедшей войной.

Каждый убитый за дёшево

Вместе с рассветом вернётся домой

Памятью, злом перекошенной.

И обелиски покроют поля –

Всадники прошлого ужаса.

Будут убийства, случится война –

Люди без горя не учатся.

Кубань

Я люблю тебя, Кубань.

Как люблю? Необъяснимо.

Пять перстов — сухая длань

Угол неба тянет мимо…

Мимо поля, мимо стога,

И людей свободных, края.

Чья рука? Наверно, Бога.

Он хранит тебя, родная.

Колыбельная (песня)

Лисицы в лесах шепчутся вдоволь,

Лисят прогоняя поспать.

Деревья молчат, и даже поле

Снегом укрылось опять.

Звёзды на небе тоже уснули,

Луна постелила постель.

Уснули косули, и у сверчков

На часик уменьшилась трель.

Спит зимний ветер,

весенние грозы, летнее солнце, цветы –

Спит всё на свете:

Утро и вечер.

Усни, наконец же, и ты.

Вот уже ночь в лобик целует

Уснувших в панельках людей,

Что с ними будет, кто с ними будет –

Утро всегда мудреней.

Что с ними будет, кто с ними будет,

Что будет у них впереди?

Утро рассудит, утро разбудит,

А ты поскорее усни.

Мой бог

Мой бог таскает обноски

Или заячьи уши надевает в халате на голое тело

И позабыв про все документы и сноски

Творит очень страшное дело.

Он словами кидает об землю,

Да так, что разлетаются искры

И разжигают огонь вселенной,

А так же пожарами жизни.

Он дружит со странной компанией –

С проповедником и филателистом.

Кто-то из них начальник компартии,

Кто-то пропитан либерализмом.

У них на троих одна квартира,

И спят они, как виноградная горсть,

А от сурового внешнего мира

Их отделяет лишь лобная кость.

Мой бог способен творить что угодно,

Мой бог — это вера и сущность всего,

Мысли его светлы и свободны,

Но я больше не верю в него.

Морфий

Будут тучи, будет небо,

Будет солнце, высота,

И стихи пролезут хлебом

Словно в поле, а глаза

Тёплым морем вспенят души,

Ведь стихи — из сердца вон.

Будут люди тихо слушать:

«Ночь. Булгаков. Морфий. Сон».

Будут слушать, плакать будут,

Кожей впитывать слова

И поверят, как в Иуду:

«Мать печалей — тишина».

Наша жизнь — переулки и квартиры

Наша жизнь — переулки и квартиры,

Солнце и обиды горьких дней.

В ней мы все — ожившие Шекспиры,

Авторы трагедий наших в ней.

Довольно жить в замшелых, серых буднях,

Довольно миновать свои огни!

Пусть свет тебя скорей разбудит,

Недаром ведь горят костры!

Довольно жариться в коробках из бетона,

Вдохни прохладный воздух голубой.

На миг представь, что стены из картона

И начинай-ка думать головой!

Нервно

Нервы — шальная гармонь.

В зелени жаркого лета

Плавится серая нега

Общего целого в ноль.

И растянулись меха,

Вырвалась злая тревога

Жалкой мелодией Бога –

Выдумкой, мифом греха.

Нервы — шальная гармонь,

А гармонист невесомый

Кнопочкой давит особой,

Мысли кидая в огонь.

О ките и обидах

Этим утром, за домами,

Вместо солнца, где восток,

Кит плывёт. Смотри: дворами

Тень бежит. Какой восторг!

Он плывёт и смотрит в окна,

Но увидит ли чего?

Там народ угрюмый, сонно,

Пылью дышит на стекло.

Эта пыль внутри хранится –

Пыль обид. Чего ж скрывать?

Каждый день её частица

Спать ложится на кровать,

На работу едет тоже,

Завтрак жарит у плиты,

И считает непохожей

На других — себя, увы.

Если пыль осядет в окнах –

Вряд ли вас увидит кит.

Лучше уж дышать свободно,

Чем давиться от обид.

Образ прошлых дней

Снова ставлю чайник ночью,

Жду рассвет унылый, тусклый.

Небо жёлтый месяц точит

И плетёт тоску по-русски.

Из гостей сидит на кухне

Только образ старых дней.

Он расплылся весь и пухнет,

Смотрит, будто я злодей.

У него всегда есть правда

И сегодня на заре

Он сказал: «молчать бы надо –

Меньше скажут о тебе».

Потухшим

Вижу я: сияет небо,

Тухнут люди — пусто им.

Мысли их остывшим пеплом

Кроют ночь, рождая дым.

Сонный город дышит дымом,

Плачет светом фонарей,

Слёзы дарит тем унылым,

Что потухли без идей.

Правда

Я видел сожжённых, я видел распятых,

Я видел зарезанных в горло солдат,

Столько огня, матерщинных проклятий –

Правда молчит!.. Говорит автомат.

Правда прибита врагами к кресту,

Там журналисты снимают сюжет,

Но о «распятии» Точками-У –

Тихо скулят: «информации нет».

Где вырастают сырые могилы,

Словно весной полевые цветы,

Будто забыли ныне живые:

Правда — первейшая жертва войны.

Рассвет

Рассвет лизнёт устало окна,

Чай поднимет плотный пар,

Очков твоих намочит стёкла.

Пей его, не засыпай.

Пока на кухне будет утро,

Пока горит сердец пожар,

Смотри в глаза мои, подруга,

Твои сияют, как квазар.

Родителям

Золотой приоткроется купол

Таинственных, сказочных троп.

Я много чего перепутал,

Я много к чему не готов.

В суете позабытых фрагментов

Мне память рисует одно:

Становился ребёнок поэтом –

Почти что разбился об дно.

Миновали наивные грозы,

Уменьшилась детская драма,

В душе расцветают мимозы –

За них благодарствую, мама.

Закалился характер упрямый,

Да так, что не виден конец!

Говорить не устану я прямо:

За это спасибо, отец.

Сестре

Вспыхнет солнце на рассвете.

Ты увидишь много раз,

Как краснеет что-то в небе,

Проходя миллионы фаз.

Так и жизнь — кружит, танцует,

Плачет, радует, грустит

То среди великих су́ет,

То среди больших молитв.

Пусть октябрь строчки эти

В память бросит далеко.

Вспыхнет солнце на рассвете,

Остальное — всё равно.

Соне

Соня! Мне б увидеть мир,

Как способна видеть ты,

Хоть разочек: как сапфир

Каждый камень, как цветы

Ветки, что с концом упали,

В лужах — звёзды, и с полями

Шёпот ветра, как стихами

Слушать, и в тоске-печали

Помнить радость. Но, увы,

Где сапфиры — вижу камни,

Вижу ветки, где цветы,

Вместо ветра — я стихами

С полем говорю на «ты».

Старой подруге

Знаешь, Илона, спустя километры,

Мимо прожитых свирепых годов,

Память-подружку окутали ветры

Из Армавирских забытых дворов.

Встала она, посмотрела на небо.

«Неба такого нигде не видать!

Юностью пахнет», — подружка пропела,

В облако прыгнула, словно в кровать.

С облака лучше, наверное, видно

Тот полигон, потонувший в траве,

Горы с дольменами, первое пиво,

Музыку Битлз, стихи в голове.

Ладно, Илона, метафоры к черту.

Годы плывут, неизменно плывут,

Выровняй мачту! Надеюсь до порта

Нам далеко. Не вдавайся в маршрут.

Сон

Сегодня снился синий май.

Среди зелёных, пышных крон

Виднелся неба тонкий край –

Шершавый, весом в тыщу тонн.

Забытый май вскипал грозой,

Мочил кого-то без зонта.

Смотрю: стоит поэт немой,

Поодаль — дамы без лица.

В далёком мае, из обид,

Безликим (из "последних" сил),

Поэт напишет, как любить,

Хотя ни разу не любил.

Ты красива, как Россия

Ты красива, как Россия,

Как берёзы, как метель,

Как покой и как стихия,

Как январь и как апрель.

Ты красива, как Россия…

Глаз твоих янтарь горит,

Словно факел в ночке синей,

Словно Солнце шло в зенит.

И, наверно, отблеск карий,

Чище вдоха пред грозой,

По волнам меня, как камень,

Каждый день несёт домой.

Тюрьма сознания

Груду поломанных мечт

Я перестроил в тюрьму.

Где-то пробоина-течь,

Где — я и сам не пойму.

Тёмные воды надежд

Мне не дают убежать.

Где же пробоина-течь?

Как бы её залатать?

В сотни железных дверей

Бьются полсотни меня –

Тонут, кричат: «Поскорей!

Каждая дверь, как стена!»

Хватит терзать мою голову

Хватит терзать мою голову,

Хватит дышать мне в затылок! –

Хочется высказать прошлому,

Оно не примет посылок.

Хватит наступать мне на пятки,

Хватит писать мои книги!

Хочу сыграть с тобой в прятки,

Дай сдержать мне интригу.

Чёрная плесень

Чёрная плесень стихов –

Вязкая, скользкая жижа,

Сколько потратила слов,

Сколько придумала жизней?

Чёрная плесень стихов

Пачкает стены подъездов,

Пачкает крыши домов,

В ранах кипит и порезах.

Чёрная плесень стихов

Едет в скрипучих колясках,

В венах детей и отцов,

В склепах, законах, обрядах.

Родина смотрит из рвов

Взглядом, заплывшим со страху,

И чёрную плесень стихов

Лепит на язвы, как вату.

Эй, Голубое-бескрайнее

Эй, Голубое-бескрайнее,

Дай получить мне ответы!

Нынче честна́я компания:

Утро, рассвет, сигареты.

Только они молчаливы –

Душат своей красотой.

Если б они и могли бы

Выразить, кто я такой,

То, Голубое-бескрайнее,

Строк твоего безразличия

Мне бы хватило — преданием

Пусть остаётся величие.

Я был готов молчать

Я был готов молчать

И тихой поступью идти

Туда, где не найдёт печаль,

Туда, где только я и ты.

Я был готов молчать,

Но ты молчать же не умела.

На моих устах — печать,

В твоих глазах — Dum spiro, spero.

И я надеюсь, и дышу,

Пока подвластны силы, время,

Пока свирепую вражду

Мы затаили тёплым пеплом.

И вот, глотая крепкий чай,

В кругу привычных серых дел,

Я так люблю сидеть, молчать,

Но тишина — не твой удел.

Я иду среди материй

Я иду среди материй

Тёмных, светлых и пустых,

Мимо смерти, вдоль рождений,

По следам машин, копыт.

И навстречу мне возникли

В нише таинств и пустот

В две шеренги, как полипы,

Люди, а точнее, сброд.

Сколько их? Не видно края.

Знаю: цепь стоит в ларёк.

Я пополнил эту стаю

И дождался свой черёд.

За окошком в шесть мизинцев

Встретил взглядом без зрачков,

Но зато в огромных линзах,

Страж времён, хранитель снов.

Я спросил: "По чем эпоха?"

Он ответил: "Две войны".

— Это вроде как-то много.

— Ну, не хочешь — не бери.

Есть чуток ковидной гнили.

— Мне бы правды граммов пять…

— Правды нет. Её купили.

Мнений много. Будешь брать?

Четверостишия

***

За толстым дымом сигарет,

Я вижу, будто воду в дождь:

Не за горами наш рассвет,

Но лишь начало взя́ла ночь.

***

Моя любовь к тебе домчится вьюгой, –

Вьюгой слов, цветов горой.

Она пришла зимой угрюмой,

И расцвела, как сад весной.

***

Я бродил и мечтал,

Истину кроя, как рванные брюки,

Плавя её, как металл,

Путая книги, страницы и буквы.

***

Как в свои семнадцать лет,

Во дворах туманных,

Снова вижу рыжий след,

Прячу дни в карманы.

***

Всё необъёмное, ненастоящее,

Город картонный, но тронешь — бетон.

Льётся бездумная ночь уходящая.

Уши пронзает язвительный звон.

***

Оправдание лени сидит в голове.

Оббивая порожки зелёной воды,

Большерукая гадость несёт по реке

Воспалённую память в забытых сады.

***

Мне весна милее в сердце,

Чем весна в моём окне.

Лучше, друже, сердцем греться,

Чем озябнуть в октябре.

***

Посмотреть бы в родное окошко

Молодыми глазами, и в раз

Ощутить то же самое солнце –

Золотой беззаботный каркас.

Несколько слов от автора

В начале своего творческого пути, я, как и большинство самоучек, писал откровенно слабые, неритмичные, безразмерные стишочки, набивая их самыми избитыми клише, неосознанно копируя кумиров. В начале 2019 года вышел мой дебютный сборник «Memento!», в котором, спустя время, я разочаровался. Тогда я ещё не знал, что поэзия — не просто так называется искусством, что стихотворение — это не просто зарифмованные строчки, а чёткая структура со своими правилами и нюансами. Я начал учиться писать стихи и учусь до сих пор. Сейчас, вспоминая «Memento!», часто в шутку говорю, что это памятник моему юношескому максимализму.

В мае 2022 года я начал вести небольшой Telegram-канал «Два стакана семечек» (https://t.me/poetryofsemki), куда выкладывал и выкладываю до сих пор свои стихи. «Два стакана семечек» вдохнул вторую жизнь в моё творчество. Я обрёл маленькую, но значительную для меня самого аудиторию и стал получать ценные отклики. В том же месяце появилась идея сборника «Безобразные улицы крутят сонет». В него вошли более тридцати пяти стихотворений, написанных в период с 2019 по 2022 годы.

Всё это время рядом со мной были люди: семья, друзья и приятели. Я искренне хочу поблагодарить всех, кто поддерживает меня, а в особенности моих родителей Наталью Васильевну и Игоря Николаевича, мою дорогую супругу Елизавету, а также хочу отдельно выделить мою хорошую подругу Софью Поспелову, которая внесла большой вклад в мой творческий путь. Огромное спасибо всем, кто меня поддерживал.

Оглавление

Глубина, масштаб и тяжкий крест

Post scriptum. Юность

Безобразные улицы крутят сонет

В декабре

Великий наблюдатель

Ветер понёс в переулки истории

Вечер

Вечная весна

Два стакана семечек

Зверь

Зима

Злобный мир

Знаешь, Лисица

Истина в вине

Круговорот

Кубань

Колыбельная (песня)

Мой бог

Морфий

Наша жизнь — переулки и квартиры

Нервно

О ките и обидах

Образ прошлых дней

Потухшим

Правда

Рассвет

Родителям

Сестре

Соне

Старой подруге

Сон

Ты красива, как Россия

Тюрьма сознания

Хватит терзать мою голову

Чёрная плесень

Эй, Голубое-бескрайнее

Я был готов молчать

Я иду среди материй

Четверостишия

Несколько слов от автора