Его заскучавшая Любовь [Олег Александрович Сабанов] (fb2) читать онлайн

Олег Сабанов Его заскучавшая Любовь

Все предрассудки о доме престарелых развеялись уже через неделю проживания в богоугодном заведении, а через полгода Игорь Сергеевич был глубоко благодарен своему единственному сыну за робкое предложение перебраться сюда. Жить в малогабаритной двушке хрущевского дома вместе с отпрыском и его капризной беременной сожительницей постоянно задыхающемуся бывшему технологу «вредного» литейного цеха автоагрегатного завода становилось все труднее. Поэтому ненавязчивые намеки сына Виталия стать частью коллектива сверстников, обитающих в благоустроенных двухэтажных строениях на окраине города не были восприняты в штыки и даже показались шестидесятисемилетнему пожилому человеку добрыми советами с глубоким житейским смыслом. Тем более следившая за его состоянием здоровья и вечно что-то готовившая на кухоньке супруга два года как умерла, приговорив Игоря Сергеевича к полному одиночеству в своей ветхой конуре, несмотря на вечное присутствие сына Андрея вместе со своей сварливой пассией. С каждым днем хозяин все более ощущал себя помехой, неким поросшим мхом камнем, мешающим побегам молодой жизни свободно зацвести на когда-то выделенном ему государством, как рабочему специалисту автоагрегатного завода, пятачке личной жизни со всеми удобствами. В конце концов он сам попросил Андрея похлопотать о переезде из шумного городского центра на его окраину, чему сын явно обрадовался, сразу же дав понять отцу, что технические затруднения исключены, так как он до мелочей ознакомился с процедурой подобного предприятия, нужные люди надежно подмазаны, а пенсия, которую придется получать в сильно урезанном виде, стократно вернется к нему заботой и уходом персонала числящегося на хорошем счету заведения.

Все бумаги у Игоря Сергеевича были в порядке и в итоге сразу после Пасхи он, если можно так выразиться, отпраздновал свое новоселье за столом чистой светлой комнатки вместе с соседом по ней же и сыном Виталием. В первые дни забота, которой окружили свежеиспеченного жильца, показалась самому ему даже чрезмерной. Молоденькая медсестра то и дело прибегала мерить давление, приносила таблетированные витамины, напоминала регулярно пить негазированную минеральную воду. Постоянно захаживали более солидные женщины и мужчины в приятной бирюзовой спецодежде, чтобы поинтересоваться насчет предрасположенности к аллергии, в очередной раз рассказать о лучших областных специалистах, курирующих всю работу медперсонала интерната, показать копии почетных грамот от министерств и губернского начальства, а также выслушать особые пожелания на будущее. Однако по-настоящему Игоря Сергеевича поразило обилие обучающих программ, развивающих курсов и кружков по интересам в актовом зале и уютной библиотеке, где пожилые люди изучали иностранные языки, овладевали азами компьютерной грамотности, распевали под аккомпанемент синтезатора современные мелодии и пытались синхронно исполнять танцевальные движения. Влившийся в пожилую дружную семью новичок, искренне полагал, что такие условия созданы на земле только для скандинавских сидельцев – наркоторговцев, воров, насильников и убийц, но в очередной раз был посрамлен поговоркой: «Век живи, век учись, а дураком помрешь». Игоря Сергеевича потешали, а иногда и вовсе раздражали нелепые потуги вышедших на покой людей получить навыки новой специальности или повысить свое мастерство, вершина которого по объективным причинам осталась в прошлом, да и вообще напрягать остатки жизненных сил из-за навязанных штампов, что дескать учиться никогда не поздно, внутреннее ощущение молодости торжествует над внешними возрастными изменениями, пределов совершенству нет, а любви все возрасты покорны. Правда в отношении любви он все же делал исключение из всеобщего правила увядания, но только лишь потому, что это чувство было явлением высшего, неземного порядка, в отличие от той же страсти, сообразительности или даже таланта. К тому же оно так и осталось единственным подлинным переживанием всей его жизни, до сих пор напоминающим о себе мучительной болью случайно оброненного в морские глубины сокровища.

В тысяча девятьсот семьдесят втором году вступающий во взрослую жизнь восемнадцатилетний розовощекий Игорек, будучи студентом первого курса машиностроительного техникума, сидел на лавочке неподалеку от своего общежития и, пытаясь казаться солиднее, гордо дымил болгарской сигаретой. Вдруг улицу огласили душераздирающие крики, после чего из-за угла соседнего дома выскочила взлохмаченная девица вслед которой опрометью несся сержант одной из расквартированной в городе части инженерных войск. Не успел Гоша толком опомниться, как визжащая бестия прыгнула ему на колени, с силой обхватила своими руками и, повернув голову на остановившегося в шаге сержанта, заорала:

– Вот и мой недавно освободившийся брат-боксер, про которого я тебе рассказывала в кафе «Снежинка»! И перышко стальное у него с собой имеется, как раз для тебя! – она по-свойски сунула руку глубоко в карман его свободных брюк, потревожив мирно спавший член.

От смятения Игорек выпучил глаза, вскочил вместе с повисшей на нем обезьяной девицей с лавки, сплюнул в сторону дымящуюся сигарету и нечленораздельно рявкнул первый пришедший в голову набор ругательств из любимого фильма:

– Пасть порву! Рога поотшибаю! Петух гамбургский!

– Пусть деньги вернет твоя сестренка, а потом паспорт покажет! Я с малолетками брезгую связываться, – характерным уральским говором зло процедил поддатый сержант инженерных войск.

От темных с рыжим отливом густых волос девчонки пахло дорогущими и дефицитными по тем порам духами «Красная Москва», под тонкой материей платья и бюстгальтера лихорадочно билось сердце, теплота молодого тела дозревающей самки будоражила кровь ничего не понимающего первокурсника техникума. За те несколько секунд, пока незнакомка, крепко прижавшись всем телом висела на Гоше, обвив его бедра своими сильными ногами, парень пережил проблеск безотчетного, а потому и подлинного счастья. Он не успел толком рассмотреть ее лицо и уж тем более пообщаться со свалившейся как снег на голову барышней, но твердо знал, что прижимается грудью к самому дорогому, чем Судьба может походя одарить. Сержант все время пытался схватить за руку шипящую на него девицу, но Игорек вместе с ней ловко отскакивал в сторону, отчего вся сцена со стороны напоминала нелепый танец. На счастье или беду появился желтый милицейский «уазик», заставивший хмельного воина с воплями угроз и проклятий быстро исчезнуть в зарослях боярышника. Правда стражи порядка так и не вышли из своего яркого внедорожника, а лишь до предела снизили скорость и с минуту пристально наблюдали, как худосочный студент аккуратно отдирает от себя и усаживает на лавочку, прыгнувшую ему в объятия дуру.

– Меня зовут Люба, а моего спасителя как? – весело спросила она, глядя снизу вверх своими большими карими глазами.

– Забыла имя брата, пока я на нарах чалился? – попытался сострить Гоша, вспомнив слова тюремного жаргона.

Девчонка тут же расхохоталась так добродушно, будто ее ротик вовсе не мог исторгать площадную брань, от которой еще минуту назад дрожали окна близлежащих домов. Они разговорились невероятно быстро, причем все произошло настолько естественно, словно в мире сроду не существовало придуманных обществом незримых барьеров между незнакомыми юношами и девушками. Игорьку плохо удавалось следить за полетом спонтанных мыслей своей новой собеседницы, щедро сдобренных подробностями ее отношений с родственниками и подругами, а также их подробными характеристиками, часто нелицеприятными. В сухом остатке он уяснил главное: ей все же исполнилось шестнадцать, она заканчивает школу и живет в доме, где на первом этаже расположился недавно открывшийся универмаг.

– А почему за тобой гнался этот пьяный тип? – вспомнив о причине их знакомства поинтересовался Гоша.

– Я проходила мимо кафе «Снежинка», а он курил у его входа. Увязался, стал приставать, а когда понял, что не на ту нарвался, начал тупо преследовать под предлогом кражи червонца, – не моргнув глазом сообщила Люба с презрением в голосе. – Сам его, поди, потерял или пропил, а догнаться охота, вот и стал зло срывать на тех, кто слабее.

Игорь ни на секунду не поверил в шитую белыми нитками версию девчонки, а много позже, когда они оба были навеселе, Люба, пытаясь сделать ему больно, сама рассказала, как строила глазки сержанту, угощавшему ее в кафе вином. Когда же спиртное подошло к концу, она пригласила военнослужащего к себе в гости для продолжения застолья в более интимной обстановке. Проходя мимо продмага, где по словам Любы работала ее знакомая продавщица, девушка попросила у загулявшего сержанта денег, чтобы якобы взять из-под полы хорошего югославского вина, которого не было на прилавках. Получив заветный червонец из крепких рук воина, аферистка зашла в подсобное помещение магазина и постаралась скрыться от ухажера через служебный выход. Однако техничка, заметив постороннюю, подняла крик, и быстро смекнувший что к чему военный инженер кинулся в погоню за ушлой девицей, намереваясь вернуть свою наличность во что бы то ни стало. Однако тем сентябрьским вечером семьдесят второго года двадцатого века Гошу откровенно радовали вздорные оправдания новой подруги, благодаря которым она, по его мнению, пыталась выставить себя перед ним в лучшем свете. «Значит, я ей тоже приглянулся, раз так старается нанести на себя макияж морали, – думал про себя Игорь, поддакивая и кивая в ответ на все ее нелепые доводы. – Другому бы вообще ничего объяснять не стала».

– Давай встретимся еще, в кино сходим. С тобой так интересно, – без тени лукавства предложил студент собравшейся уходить Любе.

– Можно попробовать, – ухмыльнулась она, оценивая с ног до головы тощего парня своим пронзительным карим взглядом. – Только в кино не зови, скучно следить за чужими страстями. Хочу сама находиться в центре внимания и испытывать самые острые чувства. Ладно, бывай, братишка-уголовник! Как найти меня знаешь! – девчонка махнула рукой и побежала к остановившемуся невдалеке синему троллейбусу.

Постепенно сложилось так, что два или три раза в неделю, иногда в ущерб своим занятиям, взмыленный Игорь прибегал к окончанию последнего урока 10 «б» класса 25 школы, под цепкие взгляды учеников и особенно учениц встречал Любу у главного входа, брал в руки ее тяжелый портфель и медленно исчезал вместе с ней в соседнем квартале новостроек. Во дворах домов улучшенной планировки они замедляли шаг или вовсе останавливались и подолгу рассказывали друг другу накопившиеся за пару дней разлуки сплетни из своего школьно-студенческого бытия. В один из таких дней, остановившись у клумбы с хилыми осенними цветами, девчонка ни с того ни с сего неожиданно дерзко заявила:

– Слушай, а чего ты таскаешься за мной, тратишь свое время, изображаешь галантного кавалера? Под юбку залезть хочешь? Но ты даже поцеловать меня ни разу не попытался! А если бы даже и рыпнулся – получил бы по рогам и потом долго бы лечился! – заключила она свои же дикие догадки.

Оторопевшему Гоше, много читавшему о тургеневских девушках и любившему целомудренный советский кинематограф, внезапно померещилась зеленая физиономия фантомаса. В тот миг, он был абсолютно уверен, что после слов Любы его лицо стало походить на героя французского триллера. Игорек, конечно, догадывался о глубоко сокрытом под масками приличия взбалмошном характере подруги, но, чтобы она вот так вот запросто проговорила вслух все свои мысли о нем, да еще в нарочито дерзкой манере – представить не мог. К тому же она частенько кичилась своей активностью в первичке ВЛКСМ!

– Откуда в тебе столько пошлости и почему ты уверена в моих мерзких намерениях? – робко произнес Гоша, вглядываясь в ее надменную улыбку. – Я хочу нормальной дружбы с перспективой близких отношений и скрывать этого не собираюсь. Но только чтобы как у людей все было! Пойми! Тебе хотя бы школу надо закончить, а мне начать деньги зарабатывать!

– Ты дурак? – спокойно произнесла она, привычно осмотрев студента с ног до головы, словно диковинную зверушку. – Мне совсем неохота повторять тоскливый путь своих предков, которые боялись быть самими собой и ежедневно подстраивались под стадо! Я желаю быть рядом с тем, кто привносит в мою жизнь частицу безумия, хаоса и новизны! Когда ты стал встречать меня после уроков, я первое время просто кайфовала от того, что оказалась в центре грязных сплетен, насмешек и порицаний. Но острое ощущение скоро приелось, а нового и необычного от тебя, похоже, уже не дождаться.

Уязвленный Игорек, которого ненормальная девка, как выяснилось, использовала в качестве венчика для взбивания своих ощущений, выпалил в сердцах:

– Откуда такая уверенность? Ты меня еще плохо знаешь!

Люба будто только и ждала, когда спокойный и рассудительный парень взорвется вулканом эмоций.

– Ух ты, а я уже, грешным делом, записала тебя в тюфяки! Что ж, давай тогда пересечемся сегодня вечером, как подобает молодым людям, вдохнем полной грудью вольный воздух улиц и придумаем что-нибудь этакое! – с последними словами она прищурила блеснувшие глаза и многозначительно улыбнулась, отчего у бедного юноши раздраженный гнев сменился тайным вожделением.

Они встретились невдалеке от ее школы, когда в сгустившихся сумерках плавно разгорались желтые фонари. Во время неспешной прогулки Игорь, стараясь походить на актеров зарубежных вестернов, вел себя неестественно-вальяжно, дымя душистыми сигаретами и постоянно вплетая в свою речь новомодные жаргонизмы. Однако вскоре Люба потащила его к знакомым школьным дверям, которые были до сих пор не заперты из-за обилия в учебном заведении вечерних кружков и дополнительных занятий. Удивленный Гоша послушно плелся рядом с ней, боясь задавать лишние вопросы, и открыл рот лишь тогда, когда их поглотили лабиринты темных коридоров и рекреаций:

– Зачем мы здесь? Хочешь мне свою парту показать или котлеты из столовки стащить?

– По субботам параллельный 10 «а» устраивает так называемое «классное чаепитие». Им директор лично разрешил тусоваться в актовом зале до одиннадцати вечера, как отличникам, победителям олимпиад и квнщикам. А остальные, видимо, рожей не вышли, – Люба презрительно хмыкнула. – Сначала будут новую программу разучивать, потом пирожные с чаем уплетать, а в завершение, как обычно, танцы-шманцы-обжиманцы.

– Ну и пусть отдыхают, тебе что за печаль? – искренне изумился Игорь.

– Зазнались вконец. Ходят, как особая каста, нас из «б», «в», «г» совсем не замечают. Надо их проучить немного.

С этими словами она достала из своей сумочки большой латунный ключ-бабочку и легонько постучала им о пластиковые перила лестничного пролета.

– Поймают нас, – понял ее задумку проницательный Гоша. – К тому же они сильно не расстроятся, если посидят в своем тесном кругу чуть дольше положенного.

– Поглядим, – коротко ответила юная авантюристка. – Осталось лишь дождаться семи вечера, когда в школе останемся только мы и зазнайки из 10 «а».

Из-за присутствия Любы темная теснота под лестницей показалась Игорьку уютнейшим местом в мире. Полчаса пролетели незаметно. Было слышно, как последние учащиеся покидают редкие освещенные классные аудитории. Наконец воцарилась полная тишина и непроглядный мрак. Девушка выбралась из укрытия и пошла по коридору на тусклый свет рекреации у главных школьных дверей, где с одной стороны располагался актовый зал, а с другой – спортивный. Гоша с замиранием сердца семенил следом, втайне надеясь, что Люба все-таки одумается и просто покинет учебное заведение. Однако она вскоре уже стояла у неплотно прикрытых дверей актового зала из щели между которыми струился яркий свет и доносилось веселое разноголосье. В этот момент неожиданно громко зазвучали танцевальные ритмы, заставившие находившегося рядом Игоря вздрогнуть. Недолго думая, девушка плотно захлопнула дверь и сразу же затворила замок тремя оборотами своего ключа. Похоже, находившиеся внутри большого актового зала ребята ничего не заметили из-за вовлеченности в свои заботы и громкой музыки.

– Все, валим! – потянул ее за руку Гоша.

– Уже обсикался? – засмеялась Люба. – У них ведь есть свой, такой же ключ, но я сделаю его бесполезным!

С этими словами она сунула в широкую горизонтальную замочную скважину трех или пятикопеечную желтую монету, а затем, для полного закрепления результата, еще и двушку. Потом придвинула к дверям стоявший рядом стул, взгромоздилась на него и на самом верху высоких темных дверей жирно вывела бранное слово их трех больших букв, а пониже подписала «зазнайки».

– А теперь пошли в спортзал! – скомандовала она, спрыгивая на пол и стряхивая мел с испачканных рук.

Боясь показаться трусом в глазах столь отважной девчонки, Игорь решил не перечить и послушно пересек с ней украшенную по стенам ленинскими цитатами рекреацию, остановившись у абсолютно таких же высоких дверей с белой табличкой «Спортивный зал». Поначалу парень не поверил, что в ход пойдет тот же большой латунный ключ-бабочка, но через несколько секунд с его помощью двери волшебным образом отворились и Гоша вдохнул ни с чем не сравнимый настой из пота, резины, кожи и брезента. В первые мгновения нахождения в зале он совсем ничего не мог разглядеть, лишь только слышал, как ругавшаяся про себя Люба долго возилась с замком, который так легко впустил их, но никак не хотел закрываться. Наконец прозвучало три характерных ритмичных щелчка, и Игорь с волнением осознал, что он оказался с Любой запертым в огромном темном зале, то есть впервые по-настоящему наедине.

– Можешь для начала размяться, – иронично сказала она и звук ее голоса утонул в глубине большого помещения.

– Для начала чего? – с тревогой спросил парень, но ответа не получил.

Когда его зрение помаленьку привыкло к густому мраку, чуть разбавленному падающим сквозь высокие окна фонарным светом, в пространстве сначала материализовалось гимнастическое бревно, напоминающее миниатюрный мост между двумя возвышенностями, потом спящими скакунами выросли спортивные кони и козлы, а прямоугольная морда баскетбольного щита со спутанной бородой-сеткой, казалось, отдыхала от нокаутирующих ударов тяжелого мяча.

Обойдя зал по периметру, Люба с воплем удовольствия плюхнулась на небрежно сложенные в углу гимнастические маты.

– Обождем чутка! Скоро в туалет захотят и начнут суетиться! Прыгай рядом, в ногах правды нет, – она постучала ладошкой по спортивному матрасу рядом с собой.

Гоша на секунду растерялся от такого заманчивого предложения, но вспомнив о своем статусе «мачо», который необходимо неустанно подтверждать, выполнил указание.

– Можно закурить? – спросил он, артистично доставая большим и указательным пальцами пачку из нагрудного кармана куртки.

– Не советую. Засекут по запаху и накроют нас здесь, тепленьких. А так в спортзал никто не сунется, – ответила Люба и приподнялась на локтях.

Игорь отправил пачку обратно в карман и уже собрался рассказать смешную историю из своей школьной жизни, как почувствовал ее указательный палец на своих губах.

– Засуетились, похоже!

И точно: вместо музыки за дверями спортзала теперь различался приглушенный гомон и неровные частые удары о деревянную поверхность. Поначалу шум накатывал волнообразно, то становясь довольно громким, то совсем стихая, но минут через десять кто-то истошно завопил и гул сделался монотонным. В этот момент Люба вдруг бросилась в объятия раздираемого тревожными предчувствиями парня и прямо здесь, на горке из матов, овладела им. Именно она им, а не наоборот, ибо не ожидавший такой яростной атаки Игорек просто капитулировал перед своей юношеской природой, а девчонку явно возбуждала острая ситуация на грани допустимого, в которую они попали, и инициатива оказалась полностью в ее руках, губах, ногах и языке.

После того вечера они стали страстными половыми партнерами, вот только ни разу их близость не случилась, в так сказать, подходящей тому обстановке, хотя Гоша часто оставался один в своей общежитской комнатушке, а Люба жила в трехкомнатной квартире величественного сталинского дома с родителями, которых видела только рано утром и поздно вечером. Однако чувственный порыв, больше похожий на пожар, случался с ней где угодно, но только не на мягкой постели в изолированной комнате. Люба предпочитала крыши домов, пустынные пляжи, лестничные пролеты, заброшенные строения, застрявшие лифты, задние ряды кинотеатров – иными словами все то необычное, где чувствовался волнующий аромат риска. Причем тогда, в первой половине семидесятых годов, с их строгим моральным и уголовным кодексом в отношении порочащих благостную советскую картинку элементов, опасность была более чем реальной.

– Только так я ощущаю себя живой и настоящей, —не раз признавалась она или просто размышляла вслух. – Я чувствую опасность, значит, определенно существую! А секс лишь необходимое условие, инструмент, позволяющий поймать это кайфовое состояние. В противном случае он превращается в гнусное спаривание двух потных тел для тиражирования себе подобных.

Игорь постепенно привыкал к ее экзотическим выкрутасам, а временами даже проникался их извращенной прелестью. По правде говоря, ему и деваться-то было некуда. Парень уже не представлял себя с какой-нибудь другой девушкой и в то же время прекрасно понимал, что Люба легко помашет ему ручкой, если он вдруг взъерепенится и попробует изменить ее правила. Осознавать себя заложником еще не окончившей школу девчонки Гоше было столь же мучительно стыдно, сколько по-мазохистки приятно.

Но все течет, все меняется. Школу она вскоре окончила, причем с хорошими отметками и с первого раза поступила в местный университет на факультет культуры и искусств, выбрав направление музеологии и охраны объектов культурного и природного наследия. С началом ее студенческой жизни их встречи свелись к минимуму, отчего, правда, сделались еще ярче, насыщеннее, живее, очистившись от шелухи много раз пересказанных друг другу историй. Долгие же паузы между свиданиями интеллектуально развитый Игорь научился смаковать, находя образ любимого человека в поэтических строках, красивых мелодиях, схожих с Любиными жестах и походках незнакомых девушек.

Время летело неудержимым табуном дней, недель, месяцев, и весной тысяча девятьсот семьдесят четвертого года окончивший техникум Гоша получил повестку из комиссариата. Вследствие возникшей путаницы у военных, которые в свою очередь обвиняли работников городского почтового отделения, на сборы Игорю давалось всего ничего. Сразу же сообщивший Любе по телефону срочную новость парень, в ответ услышал ее жалобные стенания по поводу круглосуточной занятости из-за завалов с зачетами.

– Ну хоть к военкомату сможешь прийти в день отправки!? – раздраженно бросил в трубку взбешенный Гоша.

– Не ори на меня! – жестко осадила она парня. – Постараюсь быть. В каком часу…

Но договорить девушка не успела, потому что задетый за живое Игорек бросил трубку. «Как же так! – думал он, ломая одну мокрую спичку за другой в попытке закурить. – Думаешь об этой шалаве днями и ночами, поэзией, музыкой, литературой вдохновляешься, во снах видишь, а потом выясняется, что она час своего времени уделить твоим проводам не желает! Стерва!».

Когда солнечным днем начала мая после построения у облвоенкомата новобранцев рассадили по стареньким автобусам львовского завода, на обочине перед ними затормозила вишневая Ява 350. Отлепившаяся от крепко держащего руль парня девушка в желтой кожаной курточке и синем шлеме принялась бегать вдоль пыльных окон белых ЛАЗов, пока не увидела бритую голову своего Гоши. Он подался лицом к стеклу, и Люба, приложив ухоженные пальцы к своим губам, коснулась того места, где за пыльным окном незаметно подрагивали его уста. Сидевшие в одном с Игорьком автобусе парни протяжно и громко выдохнули.

– Хоть бы шлем сняла что ли! – шутливо пробасил веснушчатый жердяй.

– Некогда ей снимать-одевать! Там гонщик уже заждался, как бы по газам не дал! Ищи потом другого такого, с новой Явой! – съязвил не до конца протрезвевший после бурных проводов толстяк и все, кроме Гоши, дружно заржали.

В армию она к нему ни разу не приехала, хотя служил он не так далеко от дома по меркам СССР. Но это он как-то мог понять, возмущало другое – Игорь ни разу не получил весточки от своей возлюбленной, хотя сам писал ей с завидной регулярностью. Причем до самой демобилизации весной семьдесят шестого в его посланиях не нашлось бы и строчки обиды или осуждения, которые он держал при себе, не доверяя бумаге. Вернувшись в город младшим сержантом, он, как человек уравновешенный и рассудительный, не бросился сразу выискивать девушку и вскоре понял, что поступил верно. Через одного общего знакомого, которого Гоша как-бы случайно встретил у заводской общаги, ему стало известно, что Любовь уж год как замужем за избалованным сынком местного партработника и вот-вот должна родить ребенка. Горькую обиду на судьбу, порождающую жалость к себе, Игорь заливать вином не стал, не понаслышке зная, к чему со временем может привести подобный способ развеяться. Вместо поиска собутыльников по несчастью, он днями входил в рабочий ритм только что построенного предприятия, оттачивал свои профессиональные навыки, а свободные вечера и выходные проводил в компаниях заводских приятелей, не забывая о новинках литературы и кино, к которым всегда испытывал слабость. На одном из сеансов французской комедийной ленты в кинотеатре «Авангард» молодой интересный свободный человек познакомился с библиотекарем Ритой. Само собой разумеется, общий язык со столь начитанной и миловидной девушкой, которая также оказалась вольна, был найден моментально. Вскоре он стал завсегдатаем читального зала библиотеки при Дворце Молодежи, где и работала эрудированная Маргарита – комсомолка, спортсменка, лапочка. А через пару месяцев, благодаря почерпнутому новой знакомой из умных книг искусству обольщения, успевшее поднадоесть Гоше холостяцкое прозябание вылилось в их широкую веселую свадьбу, которой было мало места на земле и в небесах.

Жизнь у молодых заладилась сразу: никаких серьезных разногласий и скандалов, каждый на хорошем счету у своего начальства, пусть скудный, как у большинства советских людей, но зато стабильный достаток, уют в доме и полное взаимопонимание. В декабре семьдесят восьмого года Рита подарила своему мужу маленького Витальку, который вдохнул новый сокровенный смысл в их общее существование, став объектом восхищенного обожания и радужных надежд супругов.

Прекрасный и уравновешенный ход жизни продолжался до Дня Советской Армии и Военно-Морского флота семьдесят девятого года, когда начальник цеха, относившийся к Игорю почти как к сыну, позвал его к себе в кабинет и указал глазами на снятую телефонную трубку.

– Какая-то женщина по срочному вопросу, – сказал он шепотом и тут же испарился.

Перед тем, как прислонить к уху запечатанный в красную пластмассу динамик, Игорь вдруг ощутил давно забытое сердечное волнение подростка с дрожью в коленях.

– Алло, с кем имею честь говорить? – произнес он стандартную фразу в провонявшую табачным дымом трубку.

– Привет, Игорек! – сквозь треск помех послышался знакомый голос Любы. – Есть у тебя пара минут для меня?

От того, что ее манера речи за столько лет осталась в точности такой же, как при их последнем общении перед уходом в армию, Гоше сделалось не по себе. Женитьба на Рите, появление Виталика и собственное становление в качестве главы семейства ему на мгновение показались эпизодами яркого мимолетного сновидения, растаявшего при первых звуках голоса из прошлого.

– Как ты меня нашла? – задал Гоша первый пришедший в голову вопрос.

– Главное, что у меня возникло такое желание, а технический момент не столь важен, – резонно заметила она. – Слышала, у тебя прекрасная жена и сынишка.

– Ты тоже не одинока, насколько мне известно, – сухо сказал Игорь, с ощущением нереальности происходящего.

– Я полгода как развелась. Теперь мы с дочкой, Маришкой, вдвоем живем в собственной квартире, – нарочито весело сообщила она, после чего в трубке воцарилась потрескивающая тишина.

Поначалу Гоша пропустил мимо ушей озвученную информацию, но запоздавшее осмысление того, что сводившая его с ума Люба, прекрасная в своем необузданном, диком нраве, сама ищет общения с ним, да еще смиренно признается, по сути, в одиночестве – чего ранее не могло быть в принципе, заставило сердце парня затрепетать. Ко всему тому его охватил ужас из-за полной неспособности противостоять чарующей интонации на другом конце провода, а сама мысль о том, что она вновь сможет, если захочет, повелевать его чувствами и разумом сбивала дыхание.

– Ты еще молода, встретишь другого спутника жизни, – наконец нашелся, что сказать Игорь, хотя фраза прозвучала отвратительно, как любая банальщина.

– Фу, дорогой! Когда ты успел стать таким скучным? Если хочешь знать – от женихов у меня отбоя нет, хоть завтра под венец! – засмеялась она с волнующей хрипотцой, отчего Гоше стало очевидно ее нетрезвое состояние.

Он вспомнил, как звонкий, почти детский хохот Любы волшебным образом делался именно таким уже после второго глотка вина.

– Рад за тебя. А мне-то зачем звонишь? На приключения потянуло? – начиная раздражаться, сказал Игорь.

– Приключений мне тоже хватает. Если честно, я просто хочу увидеть тебя, поболтать, вспомнить наши бурные комсомольские дни и ночи. Все же между нами было что-то особенное, чего мне с другими испытать больше не пришлось.

Теперь она говорила, проглатывая окончания слов, отчего создавалось впечатление, что девушка вот-вот разрыдается. Гоша ни разу не прервал ее длинный и сумбурный монолог о предательстве бывшего благоверного, строившего из себя джентльмена, о коварных подругах, открыто радующихся ее несчастьям, и в целом о черной полосе в жизни, которой не видно конца и края. Рассказ Любы походил на крик о помощи, только Игорь понятия не имел, при чем здесь он, однако и оставаться безучастным к ее боли тоже не мог.

– Успокойся, все наладится. Я около пяти выхожу с проходной, где нам удобнее встретиться? – сдался он, когда рассказчица умолкла.

– Дуй прямо ко мне, мы же не чужие люди! Тебе известно – в кинотеатре сидеть я не любитель, а поход в ресторан, боюсь, закончится дебошем.

Не давая Гоше опомниться, она несколько раз продиктовала свой адрес и сразу положила трубку, сказав напоследок: «Жду!».

Перед окончанием смены Игорь попросил своего приятеля обеспечить ему, в случае чего, алиби для жены, а по дороге к Любиному дому купил красивую бутылку венгерского полусладкого вина «Токай» и коробку заварной пастилы. Без четверти шесть она открыла ему дверь в вечернем бежевом платье и пригласила пройти в просторный, освещенный высоким торшером зал однокомнатной квартиры, центр которого украшал накрытый стол. Поверх тарелочек со шпротами, салатом и бутербродами, словно в насмешку над купленным вином, гордо возвышалась бутылка пятизвездочного армянского коньяка. Все то время, пока Гоша раздевался, мыл руки и усаживался к столу, у него не хватало духа проронить единого слова и взглянуть хозяйке в лицо, и лишь когда они расположились друг напротив друга молодой человек отметил для себя некоторые изменения ее облика. Нетронутые краской темные непокорные волосы с рыжим отливом теперь были тщательно уложены по последней моде, а в ее озорных карих глазах, всегда смотревших на мир с усмешкой, появился оттенок усталого равнодушия, граничащего с недоверчивостью.

– Налей даме бокал импортного вина, а сам угощайся отечественным коньячком, – игриво сказала она, рассматривая своего гостя. – Страшно подумать: последний раз мы виделись, когда ты уходил в армию! Давай выпьем за наконец-то свершившуюся встречу!

Игорю в ответ захотелось напомнить, что, по-видимому, она не особо к ней стремилась и была занята более важными делами, раз оставила столько его писем с места службы без ответа, однако он решил не ворошить прошлое и сделал так, как предложила хозяйка.

– А где же твоя дочка? – осторожно спросил Гоша, опрокинув залпом рюмку благородного напитка.

– У папаши гостит. Свекровь его постоянно науськивает, мол нельзя Маришку со мной оставлять, когда такое дело! – она кивнула на свой осушенный до дна бокал. – Ты давай, закусывай, не стесняйся.

Проголодавшийся и немного осмелевший от спиртного Игорь принялся уплетать разнообразные закуски, дивясь тому, откуда у Любы на столе дефицитные шпроты, сырокопченая колбаса, швейцарский сыр, консервированная горбуша.

– Хорошо живешь! Спецпаек, наверняка, получаешь? – спросил захмелевший Гоша, после очередной рюмки пятизвездочного.

– Ты знаешь, мне и правда грех жаловаться, ведь мир не без добрых людей. Я им помогаю, они мне…

Игорь уже собирался узнать, чем же она им таким помогает, но хозяйка встала из-за стола и повлекла его за собой к книжным полкам, где в красивых толстых обложках стояли тома Дюма, Мопассана, Сервантеса, а рядом на журнальном столике лежали диковинные для того времени оригинальные альбомы мегапопулярных в Советском Союзе АББА, Бони М, Джо Дассена.

– Ничего себе! Это я удачно зашел! – попытался пошутить Игорек. – Коллекционируешь шведские, западногерманские и французские диски?

– Я их просто слушаю. Давай, кстати, разомнемся!

Люба поставила на проигрыватель пластинку Бони М и ритмично задвигалась под зажигательного «Распутина». Разгоряченный коньяком Игорь сразу же поддержал ее порыв, и они танцевали вдвоем, оглушенные модными шлягерами минут десять-пятнадцать, пока настойчивая трель дверного звонка не заставили Любу выключить звук и скрыться в прихожей. Гоша был уверен, что пожаловали разгневанные топотом и громкой музыкой соседи снизу, потому спокойно махнул коньяка и стал дожидаться ее в комнате. Однако неожиданно в нее ворвался брюнет лет тридцати – лощеный тип в светло-коричневой дубленке с ровным боковым пробором набриолиненных волос и аккуратными бакенбардами.

– Вот этот колхозник твой единственный настоящий друг!? – завизжал он гнусавым тенорком, выпучив свои большие глаза на Игорька. – Ему же даже до директора бани не дослужиться!

Вцепившаяся сзади в дубленку Люба, всеми силами пыталась оттащить его обратно в прихожую, но лощеный твердо стоял рядом со столом, покачиваясь в такт ее потугам.

– По-моему хозяйка не желает вас видеть, – спокойно произнес Гоша, нарочито медленно вставая со стула.

После трехсот граммов коньяка под хорошую закуску он неосознанно искал выход играющей в молодом теле энергии, чувствовал невозмутимость самурая перед схваткой и в самой глубине своей натуры был рад появлению наглеца. Отвлекши его внимание якобы случайно уроненной на пол зажигалкой, Игорь потянулся за ней и неожиданно мощно вдарил лощеному под дых сначала правой рукой и сразу же добавил левой. Пока скрючившийся в три погибели наглец, брызгая слюной, выдавливал из себя трехэтажные ругательства, Гоша заломил ему руки и, подгоняя пинками, выволок из квартиры, где отправил в свободное падение по лестничному пролету.

– Твой коллега с кафедры музеологии? – шутливо поинтересовался Игорь, возвращаясь к столу.

Вместо ответа Люба поставила пластинку Джо Дассена, нашла композицию «Индейское лето» и максимально прибавила звук колонок. По ее вспыхнувшим карим глазам и осторожным движениям почуявшей добычу хищницы, Гоша безошибочно определил тот замешанный на риске со страстью кураж, которым она обжигала его во время их безумных встреч. «Горбатого могила исправит» – мелькнуло у него в голове, когда хозяйка, высоко задрав полы платья, села ему на колени и впилась влажным поцелуем в его пропахшие табаком уста.

Проснулся Игорь от потрескивания вращающейся пластинки, исчерпавшей набор звуковых дорожек с музыкальными композициями. В медовом свете непогашенного торшера стрелки часов на стене некоторое время казались ничего не значащими полосками, но начинающий работать в режиме бодрствования мозг вскоре выдал информацию о почти двух часах пополуночи. Обнаружив себя лежащим на разложенной тахте рядом с обнаженной хозяйкой, Гоша сразу смекнул, что порядком задержался в гостях. Осторожно встав, он долго искал свой брючный ремень и штопанные носки, а когда обнаружил их в хрустальной вазе на телевизоре, стал спешно собираться домой.

– Я познакомилась с инженером, работающим на «Мосфильме» и, возможно, скоро переберусь в столицу, – вдруг сказала Люба, казавшаяся спящей без задних ног.

Вздрогнувший от неожиданности Игорь, поначалу не понял, как стоит реагировать на ее заявление.

– Что ж, в среде известных режиссеров, сценаристов и актеров скучать точно не придется, – наконец отозвался он.

– Твои слова да Богу в уши, – загадочно прошептала она и грустно вздохнула.

Перед тем как уйти, Гоша записал Любе номер недавно установленного в их с Маргаритой квартире телефона и с нескольких попыток заучил ее собственный.

– Все лучше, чем через начальника цеха связь держать. А если жена подойдет, просто бросай трубку. Такси вызывать не буду, так доберусь, – сказал он, обнял гостеприимную хозяйку и выйдя за порог ее квартиры, захлопнул обитую дерматином дверь.

До его дома было четыре остановки на автобусе, но общественный транспорт уже не ходил, потому Игорек решил срезать расстояние знакомыми дворами. Однако едва ему удалось отойти от подъезда Любы, как дорогу Гоше перегородила высокая мужская фигура в темной бесформенной куртке со сложенными на груди руками.

– Угости сигареткой, старичок! – добродушно пробасил стоявший на пути незнакомец.

Дабы не нарываться в столь поздний час, Гоша принялся судорожно искать свою пачку, похлопывая себя по карманам.

– У Любочки оставил? – раздался знакомый гнусавый тенорок за спиной.

Не успел он повернуться, как лощеный со всего маха врезал Игорю между глаз. Удар получился смазанным, даже каким-то детским, что позволило Гоше без промедления ответить коротким тычком в его гладко выбритый подбородок, отчего лощеный отскочил на два шага назад и закрыл нижнюю половину лица ладонями. Собираясь свалить его с ног, Игорек подошел ближе к исходящему кровавой слюной пижону, но именно в этот самый момент получил нокаутирующий удар кастетом в затылок.

Последующие три месяца Гоша провел в больницах, поликлиниках и заводском профилактории, пока полностью не восстановился от последствий перелома затылочной кости и ушиба головного мозга. Маргарита ежедневно навещала своего мужа, как только он был переведен из отделения интенсивной терапии в обычную палату. Сам же Игорек, пока шел на поправку, все время надеялся увидеть в стационаре Любу, но она не появлялась. Временами его охватывало такое же чувство одиночества и тоски, через которое он прошел во время армейской службы, когда вечерами писал свои длинные, откровенные письма, заранее зная, что реакции на них не будет. Однако после выписки жизнь постепенно вошла в уже проторенную колею и для Гоши весь мир опять свелся к сыну Виталику, жене Рите и рабочему графику с его постоянно растущими обязательствами по перевыполнению пятилетнего плана.

В двадцатых числах июня тысяча девятьсот восьмидесятого года Игорь, прогуливаясь с сыном, встретил подругу Любы и узнал от нее, что их общая знакомая уже более полугода живет в центре Москвы с неким Робертом Константиновичем, который ради нее ушел из семьи. А месяцем позже – глубоким вечером двадцать восьмого июля в квартире Гоши телефон взорвался частыми междугородними звонками. Был самый разгар Олимпиады и хозяину, чтобы подойти к аппарату, пришлось оторваться от голубого экрана, где вся сетка вещания заполнилась трансляциями со спортивных площадок.

– Здравствуй, дорогой! – послышался в трубке знакомый голос Любы, и сердце Игоря моментально сменило размеренный ход на бешеный ритм.

– Привет, как жизнь молодая? – ответил он, пытаясь выровнять дыхание.

– Бьет ключом, иногда очень больно бьет. Знаешь, а я как раз хотела попросить прощения за ту боль, которую тебе причинила. Ведь ты лучшее, что было в моей жизни.

Ее сдавленная потухшая интонация, с которой она это произнесла, буквально сочилась горечью, отчего у Гоши подкатил ком к горлу.

– Ну, Люба! Что за настрой! У вас же в столице Олимпиада – праздник тела и души! – ободряюще провозгласил Игорь, совершенно забыв о стоявшей в двух шагах от него Маргарите.

– Здесь всегда праздник. Правда сегодня мы с Робертом были на похоронах Высоцкого, а потом как ни в чем не бывало поехали в ресторан, продолжать праздновать, – сообщила она, перекрикивая зазвучавшую музыку и то ли расплакалась, то ли рассмеялась.

Услышав ее истеричные слова, Гоша подумал, что она бредит и сразу вспомнил многочисленные россказни про допившихся до белой горячки. К тому же весть о кончине популярнейшего актера и исполнителя собственных песен, который казался живее всех живых, звучала из ее уст в высшей степени фантастично.

– Люб, послушай. Тебе нужно притормозить, лечь в больницу, почистить кровь, подлечить нервы. Неужели этот твой Роберт ничего не видит! – Игорь сам не заметил, как перешел на крик, пугая и без того оробевшую жену. – Он рядом? Дай ему трубку, слышишь, позови его!

– Уже поздно. Ложись спать, дорогой. Ты всегда был примерным мальчиком, а я негодной девчонкой, поэтому давным-давно, когда жизнь казалась ярче, насыщеннее и интереснее, мы были идеальным сочетанием. Верь мне, я говорю правду, ведь Любовь не может врать, – сказала она и в трубке зазвучали короткие гудки.

Несколько последующих дней Гоша ходил как в воду опущенный со смутным предчувствием беды, а когда подтвердилась информация о смерти поэта он и вовсе сник. К чести жены, Рита не пыталась побольнее уязвить своего супруга, хотя ей было нестерпимо тяжело принять, что Игорь по-прежнему неравнодушен к своей подруге юности. В первых числах сентября Гоша вновь услышал короткие звонки междугородней связи, но подходить к телефону долго не решался, словно аппарат был пропитан опасным ядом.

– Внимательно слушаю, – глухо произнес он, уступив настойчивости звонившего.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, вас беспокоит Роберт Константинович, – раздался в трубке приятный мужской голос с еле заметным прибалтийским акцентом. – С прискорбием сообщаю вам о смерти Любови Ивановны. Незадолго до своей кончины, она выразила желание, чтобы вас сразу известили. Прощание и кремация завтра, так что можете успеть…

– К сожалению, меня там не будет, – прервал его на полуслове похолодевшийГоша. – Скажите только, почему вы ей не помогли?

– Ей уже никто помочь был не в силах, потому что Любови Ивановне стало скучно жить. Я бы сказал, смертельно скучно, – уточнил он, вежливо попрощался и положил трубку.

Годы сгладили остроту боли, осадили бушевавшие когда-то страсти, вычистили из памяти о прошлых перипетиях все самое невыносимое. Теперь, полностью обжившись в светлом доме престарелых, Игорь Сергеевич чувствовал себя счастливым пожилым человеком, у которого в жизни была семья, достойная работа и такая отважная, обжигающая, но очень хрупкая и романтичная девчонка по имени Любовь.