Дембель давай! [Леон Дэмьен] (fb2) читать онлайн

Привет, ребята! Не удивляйтесь, я каждый свой Опус начинаю с такого приветствия. И много Опусов ты накропал, спросит заинтересованный Читатель? Да нет, немного, повесть «Неглинный Мост» о годах учебы в Институте да мини-повесть «И Хрюкотали Зелюки…» о Розовом Детстве, рассказы, стихи и песни не в счет. И что? Да то, что остались неохваченными два года, что я отдал службе в нашей Великой и Непобедимой Армии, туды ее в качель! И об этом я, наконец, собрался написа́ть. Интересно? Нет, думаю, не всем. Но я все же рискну, время есть, если никто не захочет опубликовать – сам буду иногда перечитывать и вспоминать Молодость. Ведь Память – это главное.

Начнем, как всегда, с моего Батюшки. В августе 83-го он прилетел в отпуск из-за Кордона, узнав, что я бросил Институт после четвертого курса, и дождался, пока я вернулся из Питера от Матушки в начале октября. Тут он начал пылесосить мне мозги, но толку от этого было ноль, ибо отвертеться от Армии уже не было никакой возможности. Но повесток почему-то не было, Батюшка переживал, а я догуливал последние свободные деньки то с Лёликом, то с Джеггером, то с Джульеттой, то с Ледой. В конце концов, он улетел, весь на нервах, а я продолжал ОЖИДАНИЕ. И в один «прекрасный» день раздался телефонный звонок.

– На трубе! – брякнул я по привычке.

– Леон? – вкрадчиво спросила труба голосом «китайского хорька».

– Ну?

– Говорит капитан Китайский Хорек из Военкомата!

– Чтоб тебе яйца дверью прищемило! – хотел сказать я, но врожденная тактичность помешала мне это сделать, и я ответил очень вежливо: Хрен ли?

– А хрен в том, – ответил долбаный капитан, – что мы тебе уже пятую повестку посылаем, а ты – ноль внимания.

– Клянусь всеми кирзовыми сапогами мира, что никаких повесток я не получал!

– Верю! – откликнулся Хорек. – Приезжай послезавтра в Военкомат в кабинет №9 к ТОВАРИЩУ Толстых.

– Чтоб ты родил арбуз, – хотел сказать я, но вежливо положил трубку.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ 1. Не пугайтесь, друзья, у меня еще много будет лирических отступлений в этой Повести, так я решил ее РАЗНООБРАЗИТЬ, отказавшись от привычных разделений на Главы, Части, Серии и т.п.

Итак, весной 77-го (мы тогда заканчивали 10-й класс) ко мне подошел мой одноклассник Су́ра и предложил записаться в ДОСААФ на курсы вождения авто. Идея мне понравилась, мы выбрали день и рванули в Военкомат. И по воле случая зашли как раз в девятый кабинет, где работал с призывниками ТОВАРИЩ Толстых (фамилию которого тогда мы еще не знали). Мы изложили цель нашего визита, на что лейтенант «вежливо» ответил, что мы долбаные перцы и нам торопизза не надо (как говорят в Китае), а надо сначала закончить школу, а потом мы вас сами призовем и т.п. Чтоб тебя трамваем переехало, дружно подумали мы и отвалили. Ну и в сентябре, отгуляв лето и не поступив в Институт, я получил повестку, где мне предлагалось прибыть в кабинет №9 к ТОВАРИЩУ Толстых. Так я узнал фамилию этого Долдона. Ну, прибыл, вошел. Тут ТОВАРИЩ Толстых в вежливости превзошел самого себя. Не глядя на меня и продолжая бакланить по трубе, он ткнул пальцем в стенд на стене. Где я прочитал, что всем призывникам в ОБЯЗАТЕЛЬНОМ порядке нужно отучиться на курсах ДОСААФ. А отказ подобен смерти. Ну, и записался я на водительские курсы.

Ездить приходилось каждый вечер после работы на Кутузовский проспект, тоска там была жуткая, в машинах и моторах я не понимал ни черта, кое-как неделю промаялся, а потом меня послали в колхоз на две недели. Сами понимаете, отказаться я не мог.

Вернувшись, я приехал в ДОСААФ и обнаружил, что из списка группы меня благополучно вычеркнули, а восстановить нельзя, ибо мест нет. Я поехал в Военкомат, где ТОВАРИЩ Толстых грозил мне трибуналом за саботаж, записался в другую группу, но опять добравшись до ДОСААФ, обнаружил, что в списках меня нет, преп уверял, что ничего не знает и посоветовал опять ехать в Военкомат на разборки. А не пошли бы вы все в баню! – сказал я про себя и больше никуда не поехал. И вот что странно: никто и не заметил, что я отшланговал от святой обязанности, и смерть меня не настигла. Позже я был этому только рад, ибо попав в Армию, понял, что водиле служить хуже всех.

Итак, поехал я опять к дорогому ТОВАРИЩУ Толстых. Ну, не буду описывать подробно всю бодягу, связанную с призывом, медкомиссией и прочее, те, кто служили, все это хорошо знают, а остальным неинтересно. В конце концов, мне назначили день, когда я должен был явиться с вещами. Одного не могу понять: какой идиот придумал, что собираться нужно в шесть часов утра? Какой в этом глубокий смысл?

На Проводы я позвал всего двух человек: Маэстро и Джульетту. Маэстро притащил с собой кассетник и заявил, что не уйдет, пока не запишет все мои песни. Ну, на все ему бы и недели не хватило, но до четырех утра одну кассету мы дружно напели. Самое прикольное, что мой школьный друг в целях экономии пленки делал запись на второй скорости, благо на кассетнике была такая функция, но к моему возвращению уникальный аппарат благополучно накрылся, а второго такого еще не придумали – в результате, ту кассету мы так никогда и не прослушали, хотя она до сих пор где-то у Маэстро валяется. Смех! Под утро гости разошлись, а я отрубился и… конечно же, проспал! Ради проформы я все-таки добрался до ДК Раменки, где было назначено, но никого, естественно, не застал. И поехал – нет, не в Военкомат, а домой – отсыпаться. И только на следующий день двинул в гости к ТОВАРИЩУ. Когда до него дошло, о чем я ему толкую, он сначала потерял дар речи, а потом разразился такими проклятиями, что чуть потолок не рухнул. Запугав меня всеми трибуналами мира, он выписал мне новую повестку, и через день я опять подъехал к родному ДК, на этот раз вовремя, ибо по второму разу «провожаться» не хотелось. Все загрузились в автобус, поехали и… приехали в Военкомат! Ну, не кретинизм ли? И сидели там целый день до отбытия на КСП.

Опять же не хочу подробно рассказывать о дальнейших мытарствах, путешествиях на поездах (по 12 человек в купе), пересадках, пересылках, ночевках вповалку на полу, отсеивании призывников – в итоге нас осталось человек 5-6. И оказались мы на месте будущей службы через три дня в два часа ночи. В казарме нас встретил дежурный старший сержант, и встретил весьма приветливо, ибо тоже оказался москвичом. Он собрал под расписку все деньги и ценные вещи (сказав, что ночью обязательно придут Деды с целью прибарахлиться), «гражданку» и рюкзаки мы сложили в каптерке и отправились спать. Надо сказать, что в шесть часов нас не подняли, дали проспаться. И тут выяснилось, что занесло нас аж на Украину в городок Лугины. Началось знакомство. Командовали Карантином уже упомянутый москвич по прозвищу Рыжий, еще один русский (кажется, из Свердловска) Муром, и украинцы «страшный сержант дядя Сэл», два сержанта, имен которых я не помню, «вечный» дежурный Бадида и «вечный» дневальный рядовой Руснак. Все они отслужили год, то есть были Черпаками. И мы, москвичи – Андрон, Черк, Шишкин, Птица, Питон и я – оказались в компании украинцев. Как известно, «москалей нигде не любят», но в те времена открытого антагонизма еще не было, и относились к нам лишь немного с иронией (ну, например, когда я не понимал поначалу, что иногда «размовляют» сослуживцы, то мне говорили: А, да, ты же не русский…) Ведь эти хохлы действительно считают себя «исконными русскими», а мы для них – кацапы. Смех!

Что касается Карантина, то благодаря Рыжему, который был старшим, отношения сложились почти дружеские. А уж когда они узнали, что я недоучившийся студент, что старше их всех на 3-4 года, что 4 года занимался карате, что умею рисовать, играть на гитаре, петь да еще сочиняю песни – то я получил полный респект и уважение. Кстати, насчет «мародеров» Рыжий оказался прав: когда утром мы зашли в каптерку, то не обнаружили там ничего, кроме того, что сдали под расписку. Лично у меня остались ключи от квартиры, деньги и электробритва. А вот фирменный двухлезвийный станок, привезенный Батюшкой из-за Кордона (у нас тогда еще таких не продавали), который даже в Военкомате не отобрали, кто-то навинтил, зараза.

Так началась моя Служба. На второй или третий день среди ночи меня разбудил Рыжий для того чтобы… выпить со всей компанией «командиров»! Кроме меня такой «чести» удостоился только Черк, да и то потому, что тоже был неплохим каратистом, и каждый день мы с ним устраивали показательные спарринги. В одну руку мне сунули кружку самогона, в другую – гитару, я хрястнул, уже хорошенький Рыжий затолкал мне в рот полную ложку куриных костей в качестве закуски, я их выплюнул и вдарил по струнам. И понеслось! Как говориться, как начнешь Службу, так ее и закончишь.

До обеда мы либо сидели на занятиях по военной подготовке, либо все шли на строевую, а меня запирали в каптерке, где я не спеша оформлял дембельские альбомы всем желающим. После обеда мы рассаживались в Ленинской Комнате (сидеть в казарме даже на табуретках было стремно, так как в любой момент мог заявиться с проверкой какой-нибудь офицер) и делали вид, что изучаем учебники, а на самом деле бакланили и кемарили. Ну а вечером уже сидели в казарме, пели песни (кроме меня, инструментом владели Рыжий, Муром и Стас, а Крот пел под баян, который он не поленился взять с собой на Службу), курили и т.п. По субботам устраивали генуборку, а вечером и ночью ВНЕДРЯЛИ, пользуясь отсутствием офицеров и Хомута (так Сэл называл нашего прапорщика). Короче, веселились как могли.

С выпивкой у нас был полный порядок. С трех сторон в/ч окружал частный сектор (т.е. деревянные деревенские дома), где практически у каждой хозяйки можно было купить дешевый самогон. Мы называли его Карбидкой, ибо для повышения градуса ушлые умельцы добавляли в него карбид. Так же недалеко находился магазин, который местные почему-то окрестили Крупчаткой или Зеленой Хаткой. Надо отметить, что он всегда был закрыт, но продавщица жила рядом, весь товар держала у себя дома и торговала круглосуточно. Лафа! И ходить туда солдатам было не стремно (дыр в заборе хватало), ибо офицеры затаривались напитками прямо в полковом Чипке (Буфет – армейский жаргон). Наши из «особо приближенных», куда кроме меня входили Черк и три друга по жизни Крот, Стас и Вицин, протоптали туда дорожку в первый же месяц, да и я вскоре пошел на разведку вместе с Питоном. Самым популярным напитком населения (кроме Карбидки, конечно) была бормотуха под названием Золотая Осень. Поллитровка которой стоила 1 рубль 28 копеек. Дешево и сердито. Правда, на солдатскую Зряплату в 7 рублей особо не разгуляешься, но… выбирать не приходилось.

Недели через две я начал подумывать о том, как бы претворить в жизнь свой План под названием «Как бы устроиться на тепленькое местечко в этой долбанной Армии, чтобы служить, но Службы не знать». С этой целью я подвалил к Мурому, которого считал своим коллегой, ибо он в своем городе успел закончить Архитектурный институт. Ну что ж, – сказал Муром, – пошли в Клуб. И мы пошли, а точнее, побежали, ибо шинели одевать ломало, а на улице уже было холодно.

Надо сказать, что Клуб в нашей части был шикарный, скорее, даже не клуб, а ГДО, ибо других частей в Лугинах не было. Он вмещал в себя кучу помещений: кинозал, художественная мастерская, бильярдная, помещение для хранения музыкального Аппарата, репетиционная, библиотека, кинобудка и т.п. Начальником Клуба был майор Щербина, на удивление не Долдон, а весьма либеральный человек с музыкальным слухом. Он пригрел под своим крылышком двух самых Главных Шлангов Полка: киномеханика и Айнарса. Киномеханик Будайчик жил и ночевал прямо в просторной кинобудке на втором этаже, крутил кино по субботам-воскресеньям и больше ничего не делал. Днем он слонялся по Клубу и выполнял какую-либо мелочевку, на подхвате. Объяснить статус Айнарса я затрудняюсь. Официально он числился балетмейстером (он 17 лет занимался балетом) в школе танцев, обосновавшейся в Клубе, куда должна была ходить местная молодежь. А надо сказать, что вход для гражданских в ГДО был свободным. Но молодежь, ребята 13-16 лет на танцы ходить не захотели, а вот просто потусоваться, поиграть на Аппарате и в бильярд – это пожалуйста. И Айнарс их как бы курировал. То есть не делал ничего. Во устроился! Два художника тоже не жаловались на жизнь, но ночевали они в своих подразделениях, да и работа была не всегда.

В то первое посещение Клуба я поговорил с майором, за пять минут нарисовал портрет Мурома, а когда он попросил меня что-либо написа́ть… Тут-то я и понял, чем художник отличается от шрифтовика. Хотите верьте, хотите нет, но в нашем Архитектурном Институте нас учили рисовать, чертить, проектировать, лепить, живописа́ть, но совсем не учили писа́ть плакатным пером. Даже шрифты не изучали. Поэтому ничего этого я не умел. Ей-богу, в тот день я впервые взял в руки плакатное перо! Видя мои затруднение, поднаторевшие местные шрифтовики (не художники!) меня немного просветили, но… Посмотрев на мои каракули, майор только усмехнулся, но его так поразил нарисованный мной портрет, что он разрешил мне приходить в Клуб в любое время, помогать, учиться, тренироваться и т.п. и пообещал, что будет рассматривать мою кандидатуру в первую очередь. И с тех пор я действительно, пользуясь «привилегиями», почти каждый день находил время, чтобы покрутиться в Клубе, помочь, поиграть на Аппарате и на бильярде с местными и т.п. А групп там существовало аж целых две, они играли на танцах тогдашние хиты типа «Крутится Волчок» и т.д. Я с ними и с Айнарсом быстро скорешился. Но, как вы увидите позже, это мне не помогло.

Еще через неделю ко мне подошел Рыжий и попросил зайти в каптерку. Иду. Захожу и вижу: сидит крепкий плотненький майор и буравит меня проницательным взглядом. Садись, говорит. И поясняет, что зовут его майор Юрчук, что он занимает должность Начальника Артиллерии (я забыл упомянуть, что Полк наш был Танковым, но Артдивизион и другие подразделения в нем, конечно же, существовали), и что ему нужен ПЕРСОНАЛЬНЫЙ шрифтовик в Штабе. Этот штрык изучил все личные дела новоприбывших, вычитал, что я – архитектор-недоучка, и решил, что лучше меня кандидатуры ему не найти. Под ложечкой у меня засосало. Конечно, неплохо быть писарем в теплом Штабе, но в теплом Клубе-то гораздо лучше. И я стал отбрыкиваться, объясняя, что шрифтам нас не учили, что пишу я как курица лапой, для примера кое-как что-то накарябал, но он только усмехнулся, сказал «Ну-ну» и отчалил. И через некоторое время я узнал, что уже прикреплен к его взводу, и с целью знакомства с личным составом был приглашен на третий этаж, где квартировался Артдивизион (Карантин находился на первом). Я был представлен капитану Дереку и прапорщику Жуху, а также двум сержантам – Ермилу и Федосу. Взвод назывался весьма оригинально – ВУНА (то есть Взвод Управления Начальника Артиллерии), к нему был прикреплен БРДМ, где Федос был водителем, а Ермил – командиром. А я числился наводчиком. И еще двое механиков в то время учились в Учебке. Так что наш Взвод был самым малочисленным, но несмотря на это, в Столовой у нас был свой отдельный столик! Но об этом – позже, пока я еще бил баклуши в Карантине и тусовался в Клубе, не теряя надежды.

Еще через неделю случилась тревога. Это только в старых военных фильмах показывают, что тревога бывает внезапной, на самом деле все об этом знали за несколько дней, а так же было известно, что все «карантинщики» тоже не отвертятся, а разойдутся по своим подразделениям и уедут на зимние Лагеря на две недели. Мне такая перспектива совсем не улыбалась, и я решил проблему просто. Подошел в Сэлу (который был совсем не «страшным», а нормальным парнем) и тихо так сказал: Сэл, оставь меня дневальным. Не вопрос, – ответил он. И в назначенный час среди ночи все сорвались и умчались, а мы – Рыжий, Сэл, я и второй дневальный Черк – закрыли дверь на швабру и легли досыпать. А под утро почему-то вернулся Птица – его и поставили на тумбочку, а мы с Черком две недели отсыпались. Смех!

В какой-то момент меня заприметил наш лейтенант-комсомолец. Для начала он поручил мне сделать стенгазету, а потом предложил выступить на торжественном Полковом смотре от Карантина. Пришлось составлять речь, а потом на смотре залезать на трибуну и толкать ее, во попал. А один раз в Клубе случилось собрание по поводу приезда проверяющего генерала, так Щербина взял да и выдвинул меня в Президиум. Делать нечего, я сел рядом с генералом, а он – уже старенький и сухонький как Суворов – начал потихоньку меня расспрашивать о Службе, о житье-бытье, называя меня «сынком», я ему тоже отвечал просто, не по Уставу, при этом чуть не падая под стол – так спать вдруг захотелось, как назло. Но на этом моя «общественная» деятельность и закончилась.

В конце декабря мы приняли присягу и разошлись «по местам Службы». Итак, я попал в ВУНА, наши пять коек стояли справа в самом углу, рядом соседился Взвод Управления Артдивизиона, костяк которого составляли черпаки-молдаване со смешными фамилиями: Балан, Додон, Луц и т.п. и пара Дедов – к ним попал Питон. Андрон и пять-шесть украинцев примкнули к другому взводу. А остальные Москвичи расползлись кто куда, так что видеться мы стали редко.

Служба моя протекала так. Вставать приходилось в шесть, тут уж никуда не денешься, Ермил и Федос, естественно, спали, я быстренько подметал наши 10 квадратных метров и кемарил на табуретке до завтрака. Салабонов дежурный выгонял на зарядку, но меня не трогали, ибо наш Взвод существовал сам по себе. Из столовой я приносил пайки своим ленивым Дедам (для чая они мне выделили флягу) и отваливал в Штаб. Отдельного кабинета у Начальника всей Артиллерии почему-то не было, вместе с ним сидели майор Сухоруков и его секретутка Оля. Впрочем, господа офицеры своим присутствием нас не баловали, и сидел я целыми днями, корябая пером да болтая с Олей, попутно осваивая украинский язык. Первую неделю я «тренировался», то есть писал всё, что в голову взбредет по мето́де Юрчука, осваивая плакатное перо. Это были эдакие философские эссе об Армии, Службе и об отношении ко всему этому, Юрчук эти заметки читал, хмыкал и прятал. И научился-таки, чтоб ему повылазило! И пошла-поехала писанина. Конечно, это не в наряды ходить и не в парке мерзнуть, у меня был свой ключ от кабинета, в теплой Гоге (туалет – жарг.) можно было курить и не отдавать честь хоть самому Командиру Полка; в столовую я ходил не строем, а сам по себе, а при малейшем свободном «окне» сбегал в Клуб. А вечером спокойно занимался своими делами: вёл дневник, писа́л письма, стихи, тексты песен и наброски к повести «Неглинный Мост». На развод я ЗАБИЛ, и приходил в казарму далеко за полночь, когда все уже откричали «Дембель давай!», выключили Ящик и угомонились, чтобы спокойно лечь спать. Не высыпался, понятное дело, но после обеда всегда можно было покемарить, сидя за столом. Так что жить было можно, но я продолжал мечтать о Клубе.

Однажды в ДО зашел приехавший с проверкой генерал со свитой – а я с местными шары катаю! Вот была картинка! Генерал оказался с юмором, обошлось. Чтобы как-то закрепиться, я пытался собрать свою группу, но… Я-то умел играть на всех инструментах, а найти остальных музыкантов было нереально. Зато принял участие в концерте самодеятельности, спел пару песен.

Деды мои относились ко мне более чем лояльно, ибо Ермил был родом из Электростали, а Федос – просто компанейским парнем без заморочек. Так что х/б я не стирал, кровати не застилал и не ровнял, «подъем-отбой» не делал, парадным шагом не ходил, ремень до упора не затягивал, крючок не застегивал (даже в Штабе), а делал только то, что ПОЛОЖЕНО: следил за чистой и порядком в тумбочках, приносил еду из столовой да иногда ходил в Чипок. Полученные посылки дружно проедали вместе, забравшись в нутро БРДМа, и выпивали тоже частенько в «точках» и на природе (это уже ближе к весне). Эти шланги тоже Службы не знали, на разводы, в парк и наряды никогда не ходили, да и в казарме не сидели, а целыми днями тусовались в гараже у Жуха в ДОСах или где-то ходили по своим делам. А Жух с Дереком в казарме и не появлялись, только буха́ли в том же гараже. Один раз пофигист Жух даже нелегально отпустил Федоса домой на недельку, а Юрчуку сказал, что он сидит на Губе.

На Новый Год все, естественно, собрались ВНЕДРЯТЬ, и Федос прогнал меня из казармы, дабы под ногами не болтался. Понятное дело, я прямиком двинул в Карантин, где собрались все Наши под присмотром Сэла. Еды было навалом, и я просидел всю ночь за столом, смотря местный Голубой Огонек. Такого тоскливого Нового Года у меня еще не бывало!

А вот как я отметил 23 февраля. Был выходной, все командиры нажирались по домам, я поскучал до обеда в казарме, а потом подумал: А гори оно все огнем! И пошел на Крупчатку, денег хватило на одну Осень, плавленый сырок, пачку Ватры (самые дешевые сигареты без фильтра по 16 копеек – другого мы себе позволить не могли) и четвертинку черного хлеба. А потом двинул в Штаб, где скучал один дежурный лейтенант и маялся один часовой у флага. Честь я нагло не отдал ни тому, ни другому, а прямиком протопал в свой кабинет. Там заперся и начал писа́ть письмо Джульетте, попивая вино и покуривая. Кайф! Но и смех тоже.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ 2. Почему-то вспомнилось, как я встречал Новый-82-Год – один из лучших Праздников до Зоны. В тот вечер мы собрались в Старом Редискино в коммуналке у Редиски в составе: я, Джеггер, Иов, Редиска и Леда. Редискина Матушка куда-то слиняла, и мы могли спокойно веселиться, правда, только в одной комнате. Естественно, Нового Года дожидаться мы не стали (да кому он нужен-то, этот дурацкий Праздник: главное – выпить) и начали ВНЕДРЯТЬ, и просидели до утра. На следующий день проснулись около одиннадцати, как положено с сушняком и головной болью. Первого числа магазины работали, но очереди были жуткие, так что вставать и бежать на мороз нас как-то ломало. Но тут раздался стук в дверь, и на пороге появился сосед Редиски, знатный алкаш по имени Женя. Мы разговорились, то-се, он сказал, что у него все схвачено, и предложил сбегать в маг. Пошел я как самый стойкий. До мага было 10 минут ходу, но очередь, действительно, была нехилая. Однако Женя зашел с черного хода, разгрузил пару ящиков и взял несколько бутылок портвейна. Мы вернулись и продолжали пить уже вместе, хотя Редиска была не очень довольна (понятное дело, сорокалетний алкан приставал к 22-тидвухлетней симпатяге), через некоторое время пришел такой ломовой кайф, что я прилег на раскладушку с сигаретой, зарылся в три одеяла и не заметил, как эта раскладушка провалилась до самого пола – а мне все стало по барабану. Так мы кутили еще три дня, вот это был Праздник. Ведь главное – не выпить, а вовремя похмелиться, такое было наше Кредо.

Как я уже упоминал, Черпаки и Деды меня не трогали, но командиры не любили и при малейшей возможности пытались засунуть в наряд. Стоило Юрчуку куда-нибудь отлучиться или просто ослабить контроль – я шлепал на кухню. Надо отметить, что за полгода я побывал всего в четырех нарядах: два в карауле и два на кухне. А еще два раза с кухни меня вытаскивал подоспевший начальник. Вообще, Юрчук был парень оригинальный. Было ему 32 года, но выглядел он старше, и выпить был тоже не дурак, и иногда притаскивал в кабинет пару пузырей сухого и угощал Олю, а меня в это время отсылал курить, давая свои хорошие сигареты. То, что я не застегивал крючок и верхнюю пуговицу, не затягивал ремень и разговаривал с ним так, как будто мы сидим на завалинке и попиваем пиво словно два кореша, ему даже нравилось. О ВУНА он говорил так: У меня самый лучший взвод в Полку, правда, есть в нем парочка моральных уродов… Под «уродами» он подразумевал Ермила и Федоса, которых гнобил при малейшей возможности. Получается, что «самым лучшим взводом» был я один! Самое смешное, что Айнарс первоначально тоже был приписан к ВУНА, но поскольку постоянно сбегал в Клуб, то Шеф его перевел в Химвзвод. Он сам мне об этом рассказывал с усмешкой, забыв, очевидно, что Айнарс на самый раздолбаный взвод в Полку клал с прибором и кайфовал в Клубе. Замполиту Полка по прозвищу Индеец почему-то не нравилось, что я сижу в Штабе, но Юрчук меня постоянно отмазывал. И в отпуск он меня обещал отпустить ближе к лету, но… не получилось, а почему, вы узнаете позже. В принципе, под его крылышком было неплохо, но в Клубе, конечно же, было бы гораздо шикарней. В конце весны художники ушли на Дембель, и Щербина взял нового шрифтовика, Черпака из нашего же Дивизиона по фамилии Лило. Весь Полк с завистью наблюдал, как он шел в ДО через плац с матрацем под мышкой – койку, надо полагать, майор ему обеспечил. До сих пор жалею, что не попал на это хлебное место, полтора года катался бы как сыр в масле, играл на бильярде и Аппарате и т.п., но… тогда вряд ли бы вы читали эту Повесть, ибо писа́ть просто было бы не о чем. А пока Служба шла своим чередом.

В конце февраля к нам прибыли два водителя-механика, отучившиеся в Учебке. Звали их Вахан и Рудик. Они плавно влились в нашу компанию, я как «старожил» взял над ними шефство, переложил на них почетную обязанность доставки еды и уборки территории, и продолжал заполнять для шефа планшетки. Когда пришел срок, нас торжественно «посвятили в Мамонты», но все было сделано с юмором.

А в марте мы все поехали в зимние Лагеря. Тут уж было не отвертеться, ибо учения проводил сам Юрчук. Правда, мы с Ермилом и Федосом прибыли на несколько дней позже на машине как короли, и привезли с собой целый прицеп дров, предусмотрительно наколотых Ермилом и Федосом за два месяца в гараже у Жуха. Поставили палатку, сделали нары, примостили печку, все чин-чинарем, и началось веселье. Днем все УЧЕБИЛИСЬ (что они там делали, понятия не имею), Деды пилили и кололи новые дрова, а я сидел в палатке Шефа и топил печь по его приказу (за что Федос ругал меня немилосердно, лишний расход дров), и ночью тоже, так что когда я спал – непонятно. Один раз в палатку заглянул самый главный Генерал со свитой, увидел меня и спросил: Ты кто? Памятуя историю с бильярдом, я бодро отрапортовал: Личный секретарь майора Юрчука! Генерал заколдобился и отвалил. Юрчук потом долго смеялся. Один раз мне все это надоело, я дождался, когда все уехали, закинул в печку дров под завязку, лег на нары, навалил на себя все одеяла и шинели и с кайфом придавил «массу». Вернувшийся вечером Шеф ошизел от холода, но ничего сказать не успел, ибо у него прихватило сердце, я быстро натопил, он согрелся и уснул. Ермил и Федос долго смеялись. Через две недели мы поехали в Часть на БРДМе, и тут я замерз как СОБАКА, ибо Юрчук не придумал ничего лучше, чем вылезти в открытый люк с целью наблюдения за колонной. Зато в казарме я залез на верхнюю кровать (очень кстати отключили электричество) прямо в шинели, шапке и сапогах, и смачно придавил. Самое смешное, что именно в этот день мне исполнилось 24 года. Вот это День Рождения получился! Такого Праздника у меня еще не было. Конечно, в ближайшую субботу мы всем кагалом закупили Дринка и закуси и неплохо оттянулись на природе, отметили.

Еще один раз весь Полк уехал на сборы, но на этот раз я остался. И дежурный Замполит тут же припахал меня в качестве курьера при Штабе. И целыми днями я бегал по казармам, созывая народ в наряды, но все оставшиеся абреки тут же дружно «заболели» и пришлось мне самому идти в караул. Вот уроды!

В апреле мы опять выехали куда-то на стройку. Почему-то с нами не было Дедов (наверное, они уже дембельнулись) и Вахана с Рудиком, но зато был Андрон, с которым мы к тому времени скорешились. И еще мы сблизились с Баланом, качком-культуристом, каждый вечер ходили с ним в самоволку, в кино, на танцы и т.п.

Вспоминаю такой эпизод. В один из дней к Балану приехали родичи из Молдавии. За КПП его не выпустили, но разрешили посидеть рядом, ну и я присоседился. Естественно, они привезли кучу жратвы и огромную бутыль домашнего вина. А молдавское вино – это особая статья, пьется легко как сок, а кайф дает убойный, но не сразу. Мы нагрузились под завязку и добрели до казармы. А меня пытался доставать один абрек по имени Малай, и заметив наше состояние, тут же ко мне прицепился. Тут уж я лясы точить не стал, а просто двинул ему пару раз, но этот трус и слабак тут же заорал: На помощь! Убивают! – и в коридор высыпала толпа его черных земляков и двинулась было ко мне (вообще-то я с ними жил мирно, но тут был готов всех положить), но я сумел протолкаться к выходу и выскочить на воздух для большего простору; и в этот момент на крыльцо вылетел голый по пояс Балан, встал в позу Арнольда на Чемпионате Мира и гаркнул: Кто на Леона?! Всё. Народ притих и тихонечко уполз в казарму. Больше эксцессов не было. Смех! Но и кайф одновременно.

После этого мы порулили в город, мечтая посмотреть фильм «Легенда о княгине Ольге», но спьяну перепутали автобусы, долго ездили туда-сюда, потом еще пешком бродили, пока не стемнело, и вернулись назад несолоно хлебавши. На следующий день опять собрались, но тут меня словно предчувствие кольнуло, и я не пошел, а за Баланом увязался Малай, они пошли на танцы – там-то их Патруль и повязал!

Один раз ко мне подошел Харьковский Бандит (из Наших, он с Андроном служил) и попросил помочь ему в одном деле: он собрался купить гитару, но так как играть не умел, то хотел прихватить меня для консультации. Меня упрашивать было не надо, и мы двинули. Несколько раз нам встречались офицеры, но Бандит так убедительно врал, что нас послал командир, что вопросов не возникало. Идем. И через 10 минут видим на углу цистерну с разливным пивом и нехилую очередь. Пивка? – спросил я. Не вопрос! – Бандит состроил жалостливую рожу, подошел сбоку к пожилой продавщице и с придыханием, как Доронина, просипел: Мама, налей, пожалуйста, две кружки пива! Ну, солдат всегда любили и жалели, и свое пиво мы получили. Гитару тоже купили, да и вина добавили, вечером со смаком выпили на лужайке за казармой. Вот так мы отдохнули.

А вернувшись в Полк, были сражены наповал новостью: Полк расформировывают! За раздолбайство! Такого в истории Армии, наверное, еще не бывало. И стали сослуживцы потихоньку расползаться как тараканы по разным Частям. Я тут же побежал к Щербине, но он сказал: Извини, поезд ушел, я очень хотел взять тебя к себе, но… скажи спасибо Юрчуку. А когда уходящий на Дембель Айнарс сообщил мне, что он планировал «поставить» меня на свое место – тут я совсем загрустил. Но поделать ничего не мог, продолжая толкаться в Штабе, хотя работы практически не было. Юрчук пытался меня оставить, но вместо того, чтобы плотно проследить за процессом, куда-то уматал, а Дереку с Жухом все было по барабану, они продолжали бухать в гараже как крокодилы. К середине мая большинство личного состава разъехалось, а я еще держался, но пришел и мой черед. В один далеко не прекрасный день ЛИЧНО за мной приехал майор Дрогайцев: какой-то важный генерал прознал, что в Лугинах есть писарь и отдал приказ о моем переводе. И поехал я в город Коростень. И сразу – в Строевую Часть, начальником которой и был Дрогайцев, заполнять военные билеты на Дембелей и документы на вновь прибывающих Салабонов. Писанины, действительно, было невпроворот. Кроме меня и майора в кабинете сидели его секретутка и Дед Жигал, «главный писарь» Полка, который с наплывом работы явно не справлялся.

Так началась моя Служба на новом месте. Официально я был «приписан» к Батарее Управления (БУ), которая обосновалась на втором этаже вместе с Батареей Звуковой Разведки (БЗР) и Ремротой. Самое смешное, что в БУ для меня не нашлось койки, и ночевал я на половине БЗР вместе с Жигалом. День проходил так: после подъема я шел в Штаб, где кемарил за столом, после завтрака – работа, после обеда мы с Жигалом часик спали около Штаба за бугорком (тепло, загорали), потом опять работа, после ужина – тоже, на развод мы ЗАБИЛИ, часов в 10 Жигал уходил, а я оставался «подчищать хвосты». Ну, и о личном творчестве, конечно, не забывал. Кстати, в столовую мы ходили вдвоем с Жигалом, наплевав на все построения. А в казарму возвращаться раньше полуночи не было смысла – все равно уснуть бы не дали. Некоторые Черпаки пытались на меня наехать и вытащить на развод и поверку, но Жигал их послал со свистом. И вообще, он был нормальным парнем и обращался со мной как с равным. Но это же и сыграло с ним злую шутку, но об этом – позже.

На нашей территории располагалось еще две или три Части, помимо нашей. Столовая, Чипок с Пекарней и Клуб у нас были «свои», а вот плац был общий, а Штаб находился в здании казармы, занимая половину первого этажа. Это вам не Лугины! Зато дыр в заборе было полно, а с тыльной стороны Клуба его не было вообще, и через луг можно было пройти в Санчасть. Там же недалеко находился одинокий магазинчик, который мы прозвали Луговой. На противоположной от нашей казармы стороне располагался огромный ГДО, выходящий фасадом в город (т.е. через него тоже можно было пройти «на волю», к примеру, этим путем ходил на Почту наш почтальон Павлючок). По Уикэндам я тоже сидел в Штабе (все равно в казарме кроме генуборки делать было нечего), ибо работы было невпроворот, но через 2-3 недели аврал поутих, я освоился и начал захаживать в Луговой, а потом славно загорать на отдаленной полянке, попивая портвейн или пиво. Один раз я зашел в магазин, взял пивка и вдруг вижу через витрину: подъезжает «газик», оттуда вылезают три офицера и направляются к крыльцу. Что делать? Не растерявшись, я проскользнул в подсобку через прилавок (продавщица понимающе улыбнулась), выскочил через служебный вход и тихонько убежал в лесок. Бывали ситуации и поинтересней, но об этом – позже.

Поскольку ночевал я на территории БЗР, то с БУшными Мамонтами как-то не сошелся, а в Разведке мне достались сослуживцы: Длинный, Архип, Моисей, Ильяс, Вася (единственный «москвич» из нашего призыва), Хлеборез и Бейгель. Каптерщиком был Черпак Кук, который хранил в каптерке самогон, «гражданку», дембельские альбомы, гитару и пускал туда всех, кому не лень в любое время дня и ночи. В БУ «командирили» старлей Жуйборода и прапор Гус, а в БЗР – тоже старлей Борисов и старшина Алкаш. До утреннего развода и после ужина в казарме они не появлялись, порядок держали Деды-сержанты, утром выгоняя Салабонов на зарядку, а вечерами посылая их за яблоками через забор (там стояли деревянные дома прапоров с огородами) – и все валялись на травке около казармы, бакланя, покуривая и похрустывая спелыми фруктами. Один раз за яблоками полезли я и Хлеборез, нарвали два мешка, а на обратном пути спрыгнули с забора… прямо под ноги Жуйбороды! Немая сцена. Так этот гад не поленился отвести нас в Штаб к дежурному, там сидели еще два майора, они нас пожурили, яблоки отобрали (небось, сами слопали, крокодилы!) и отпустили. Смех!

Все считают, что офицеры – это примитивные Долдоны, очколовы, подхалимы и кретины, живущие по Уставу, у которых в голове всего одна извилина, да и то – прямая. Действительно, ну какой идиот добровольно пойдет в военное училище? Только продолжатель «династии» или тупой двоечник, не способный поступить в нормальный ВУЗ. А в Армию-то лучше идти не рядовым, а лейтенантом. Только учиться на этого лейтенанта – все равно, что в Армии служить, а потом всю оставшуюся жизнь тебя дрючат все, кому не лень, начальников над головой – выше крыши, а поорать да покомандовать все любят. И вся радость – Устав, казарма да бесконечные Наряды, и в любой момент среди ночи поднять могут по тревоге или ЧП. Но бывают и приятные исключения. Пример тому – мой начальник Дрогайцев. Он был абсолютным пофигистом, в кабинете появлялся время от времени, любил выпить в рабочее время и общался с нами на «вась-вась». Жигал вообще называл его по имени-отчеству. И в отпуск он обещал отпустить меня ближе к осени. Но тут случилось ЧП.

Месяца через два Полк уехал в Лагеря. Комбат (так мы за глаза называли Борисова) попытался и меня загрузить, но Шеф меня отмазал и пользуясь случаем впал в запой, так что сидели мы в кабинете вдвоем с Жигалом, но больше загорали за бугорком, ибо работы было немного. Через пару дней начались заморочки, ибо оставленные для Нарядов абреки, конечно же, резко «заболели», и меня назначили временным почтальоном. Дело было не пыльное, днем сходить на Почту, разобрать газеты и письма и разнести по точкам. И тут я получаю телеграмму на свое имя: «Буду проездом (сегодняшнее число) во столько-то, поезд такой-то, вагон такой-то, жду. Миша». Я смотрю на часы – а поезд уже ушел полчаса назад! Надо ли объяснять, как я расстроился! Позже в письме Миша мне отписал, что он ездил в командировку через Коростень, он в купе все приготовил – закусь, выпивку – а я не пришел! Вот обидно-то было! Хоть бы на час раньше эту телеграмму получить, до вокзала от нашей в/ч было минут 15 пешком. Но… не срослось. Но главное не в этом.

А в том, что из нашей казармы в Лагерь уехали все и заперли дверь, а оставшихся (в том чисте и нас с Жигалом) ночевать определили в другую батарею. Но Жигалу такой расклад не понравился, он выпросил у Кука ключи от входной двери, и мы с ним ночевали в нашей казарме вдвоем как короли. И спали, конечно, чуть не до полудня. Это нас и сгубило.

Продолжение следует…