Что такое идея и как она «работает»? [Иван Андреянович Филатов] (fb2) читать онлайн

Иван Филатов Что такое идея и как она "работает"?

Все, что внове возникает, возникает только потому, что оно для чего-нибудь да предназначено. Но само предназначение никому не может быть известно. Известна лишь неизбежность и стихийность его наступления.

Введение

С тех времен как Платоном было введено в философский обиход понятие идеи, так и не появилось какой-либо конкретики в следующих вопросах.

1. Каков структурно-функциональный состав идеи, и каким образом он формируется?

2. За счет чего образуется смысл идеи и что он собой представляет?

3. Как и для чего раскрывается этот смысл, и что обнаруживается в результате этого раскрытия?

4. Что является побудительным мотивом генерирования новых идей человеком?

5. Как «работает» идея в общем процессе совместного бытия человека с тем социумом, в котором он обретается?

6. Какова методология возникновения новизны, и в каких видах эта новизна проявляется?

7. В чем заключена универсальность идеи?

И все это случилось с метафизикой – именно, случилось! – несмотря на то, что Платоном 2,4 тысячелетия назад были достаточно ярко – и достаточно эмоционально – обозначены многие феноменальные проявления ее (идеи) возникновения в уме человека. А это:

– и внезапность явления смысла идеи в наше сознание,

– и мимолетность пребывания в сознании этого, еще не оформленного смысла,

– и интеллектуальное удовольствие от понимания смысла идеи,

– и удивление от спонтанности и новизны внове явленного смысла,

– и светоносный характер возникновения последнего,

– и впечатление припоминания того, что, якобы, уже было ранее в нашем уме,

– и уверенность в надежности, единственности и истинности смысла идеи,

– и одержимость божественным вдохновением, как условие творческого процесса.

И для того чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться хотя бы с некоторыми фрагментами произведений Платона (1). (Правда, не надо забывать, что созерцание идеи часто описывается Платоном, как явление прекрасного или как припоминание якобы ранее уже виденной человеческой душой красоты в занебесном царстве).

Наша задача заключается в том, чтобы попытаться ответить на выше поставленные вопросы. Причем, ответить на вполне внятном уровне, на том уровне, который бы не допускал многозначность толкования используемых нами терминов и понятий. Это позволит нам:

– не только обрисовать структурно-функциональный состав идеи,

– не только понять, как «работает» сама идея в «лице» ее смысла,

– и не только обозначить методологию возникновения идеи, раскрытия ее смысла и дальнейшего ее влияния на ту действительность, которую мы бы хотели изменить, усовершенствовать, познать,

но и найти то достойное «место» идеи, – в общем ходе цивилизационного становления человека и общества – которого она, действительно, заслуживает, в ходе развития метафизики.

Потому что дело дошло до того, что сплошь и рядом мы употребляем термин «идея» и необдуманно, и невпопад, и так часто (как будто мы лузгаем семечки), что это понятие настолько «затерлось» в нашем сознании, что мы уже не способны увидеть в нем саму суть того, что оно собой представляет. Так, например, под идеей нами часто имеется в виду то ли понятие чего-либо, то ли уловленная нами на логическом уровне причинно-следственная взаимосвязь известных нам объектов или явлений, то ли просто нечто нам еще не известное, но уже известное всем остальным и т. д. То есть, оперируя понятием идея, мы не выходим за границы известного знания.

А ведь смысл возникновения любой идеи только в том и заключается, чтобы «вынудить» явление на свет новизны какого-либо вида, и тем самым проявить какую-либо Истину, ранее бывшую сокрытой. (И недаром Хайдеггер так упорно настаивал на древнегреческом понимании термина «истины» как несокрытости (алетейи), то есть того, что вышло из сокрытости (леты) в не-сокрытость (а-летейю)). И то, что мы назвали идеей, – будучи представленной в своем раскрытом виде, в виде мысли, – является ничем иным как самой Истиной. Разве не Истинами являются формулы Ньютона, Ома, Эйнштейна, таблица Менделеева, устоявшиеся моральные принципы, произведения литературы и искусства, понятия естественного отбора (Дарвин), бессознательного (Фрейд, Юнг), наследственности свойств любого живого организма (Мендель) и т. д.? Все это Истины, и тем родником, из которого они истекли, являются идеи, однажды спонтанно возникшие в интеллекте человека, продуктивно мыслящего. То есть мыслящего одинаково эффективно как посредством логики (рационально), так и посредством инсайтов, озарений, интуиций (иррационально).

Исходя из вышеизложенного, задача настоящей Статьи, конечно же, не в том, чтобы представить, хотя бы в некоторой степени, философию научного творчества, как это сделано в замечательной книге И. Лапшина «Философия изобретения и изобретение в философии. Введение в историю философии» (2), и не в том, чтобы, хотя бы в общих чертах, описать саму суть творческого мышления, как это представлено в фундаментальной монографии А. С. Кармина «Интуиция: Философские концепции и научное исследование» (3). Моя задача в том, чтобы посмотреть на творчество изнутри самого процесса создания новизны в виде идеи:

– чем вызвана необходимость генерирования идей в социуме и что предшествует ее возникновению,

– из чего она состоит и как возникает,

– что является результатом «идейной» новизны и какое воздействие оказывает создание идей на окружающую действительность.

А сейчас приведем ту последовательность, в соответствии с которой мы постараемся раскрыть вопросы, поставленные в самом начале нашего Введения.

1. Формирование структуры идеи технического изобретения.

На примере изобретения показана структура идеи и те функции, которые возложены на каждую из этих структур. Произведено предварительное разделение исходных сущих и искомого сущего.

2. Примеры идей из разных областей знания.

Рассмотрение этих примеров позволит нам убедиться в универсальном характере структурно-функционального состава идеи и в единой методологии возникновения духовно-материальной новизны в самых разнообразных регионах социальной действительности.

3. Идея социума.

Здесь мы попытались в самых общих чертах раскрыть смысл этой идеи: как и когда она зародилась, каким образом она осуществлялась, какую роль в процессе социализации человеческих сообществ играли как человек продуктивно мыслящий, так и человек, не причастный к созданию новизны в виде идеи.

4. Наш взгляд на бытие.

Изложен взгляд на бытие как возникновение новизны: кому (или чему) присуще бытийствование, когда оно началось, когда было обнаружено и в чем должна заключаться его сущность (Истина).

5. Побудительный мотив к созданию новых идей.

Сделана попытка разузнать в общем виде, что происходит в социуме самом по себе в процессе его бытийствования, и каким образом человеком продуктивно мыслящим ощущаются и распознаются события в нем назревающие, происходящие и уже произошедшие.

6. Последовательность процесса продуктивного мышления.

Приведена очередность мыслительной деятельности, начиная с обнаружения потребности социума в чем-либо новом и кончая удовлетворением последней.

7. Что такое Хаос? Хаос как непременная составляющая и процесса Бытия самого по себе, и «бытия» сущего.

Дано наше определение Хаоса, показана определяющая роль последнего как в Бытии социума, так и в продуцировании человеком новых идей.

8. Отличие этапа рефлексии-1 от этапа рефлексии-11 и что является связующим звеном между ними.

Дано функциональное различие двух видов рефлексий в едином процессе возникновения новизны. Сделана попытка определить, что является связующим звеном между этими рефлексиями.

9. Что такое новизна и как она возникает? Пять видов новизны, возникновением которых сопровождается создание идеи.

Приведена последовательность возникновения новизны в нашем интеллекте. Показано, что есть новизна сама по себе, где и как она возникает. Опираясь на эксперименты С. Деана (с сотрудниками) по осознанию ранее скрытой информации, показано, что возникновение идей в нашем сознании вполне корректно можно соотнести с пониманием ранее скрытой информации. Зафиксированы те тайны продуктивного мышления, которые еще предстоит раскрыть. Перечислены виды внове образуемой новизны, и показано, в какой форме проявляется каждая из них.

10. Методология возникновения новизны.

По пунктам изложена методология совместного бытия человека с социумом. Отмечены те моменты, понимание которых ускользает от нашего анализа. Предложено разделение Искусства на два рода: связанного с культивированием нравственности в социуме и с экспериментированием с душевно-духовно-материальным познанием.

11. Смысл идеи как механизм создания новизны и подручное средство как инструмент осуществления этого смысла.

Показана бытийственная роль смысла идеи и роль подручного средства в процессе производства новизны.

12. В чем заключена сущность сущего?.

Сущность сущего представлена как необходимое свойство объекта, без которого (свойства) невозможно как создание идеи, так и производство новизны для нужд социума. Различием двух видов сущих – исходного и искомого – показана функциональная роль сущности каждого из них как в формировании смысла самой идеи, так и в той роли, которую призвано исполнять подручное средство.

13. Идея как велосипед.

Еще раз обращено внимание на то, что собой представляет идея и что нового привнесено нами в понимание смысла идеи и той «деятельности», которую она осуществляет.

14. Философия процесса А. Н. Уайтхеда и концепция возникновения новизны посредством идей (сопоставление).

На основе сопоставления основных понятий философии организма Уайтхеда и концепции структурно-функционального состава идеи показано сходство методологий возникновения новизны как в первом случае, так и во втором.

15. Заключение. Из чего все сделано и есть ли тот, кого заботит состояние самого социума?

Обозначены два варианта развития социума: оптимистический, исходящий из знания структурно-функционального состава идеи и применения этого знания с целью обеспечения социума «заказываемой» им новизной; и пессимистический, основанный на забвении интересов социума в целом и культивировании меркантильных интересов отдельных групп людей с целью извлечения материальной пользы для собственного «безбедного» (иначе, бездеятельного) существования.

Причем в Части 1 (Разделы 1-6) нами будет представлен текст, непосредственно относящийся к формированию смысла идеи, в то время как в Части 11 будет дана более или менее детальная «расшифровка» некоторых понятий, непосредственно относящихся к созданию этого смысла (Разделы 7-9, 11-13), кроме того, будет дано обобщение ранее изложенного (Разделы 10, 14) и намечена перспектива развития социума в двух принципиально противоположных направлениях (Раздел 15).

Часть 1

1. Формирование структуры идеи технического изобретения

Начнем с того, что приведем достаточно простой пример идеи одного технического изобретения, и на нем покажем, за счет каких факторов формируется структура идеи, какую функцию исполняет каждый из ее элементов, и, как и для чего образуется ее смысл.

Допустим, мы знаем, что в Античности, в процессе обучения, текст писался каждым учеником на вощаной дощечке палочкой, именуемой стилем. И – опять же, допустим – нам еще не известен принципиально новый способ написания текста мелом на доске большого размера перед аудиторией учеников. Но перед нами стоит задача интенсификации процесса передачи имеющегося знания за счет увеличения количества учеников, одновременно воспринимающих это знание, преподносимое учителем.

И эта задача, как мы понимаем, поставлена не индивидуальным членом общества – она поставлена тем социумом, в котором мы живем, и в котором возникла Необходимость (потребность) во внедрении такого вида новизны, как интенсификация процесса обучения и, тем самым, массового распространения знания. Индивид как член общества является всего лишь исполнителем воли социума. Притом, не каждый индивид, а только тот, кто способен уловить именно эту потребность, и кто способен генерировать идеи, востребованные самим социумом в ходе его спонтанного функционирования.

О том, как потребность общества в новизне воспринимается человеком продуктивно чувствующим и мыслящим, нами будет сказано ниже, когда мы будем говорить о методологии возникновения новизны и о самой идее социума (Раздел 3): из какой потребности она (идея) возникает, какие сущие входят в ее комплектацию, и кто является подручным средством в этой идее. Сейчас же рассмотрим пример изобретения (идеи) кусочка мела.

Так вот, будучи озадаченными вопросом интенсификации процесса распространения знания, к нам, в процессе многочисленных попыток его разрешить, однажды – и внезапно! – может прийти на ум идея белого кусочка мела, которым можно писать на черной доске большого размера текст, которой может быть видим с дальнего расстояния большим количеством учеников. Этим решением выданная нам социумом задача («заказ») вполне может быть исполнена.

Посмотрим в самом общем виде, какие объекты-сущие причастны к разрешению данной проблемы, то есть к возникновению в нашем интеллекте идеи кусочка мела? Это, во-первых, письменность, во-вторых, доска, в-третьих, человек (учитель и ученик), и в-четвертых, кусочек мела. Что нам здесь необходимо сразу же отметить? То, что такие сущие, как письменность, доска и человек являются готовыми сущими для комплектации нашей идеи – нам их не надо создавать (изобретать, открывать) внове, они уже существуют, будучи некогда уже созданными то ли самим человеком (письменность, доска), то ли Природой (человек разумный). А вот кусочек мела является тем сущим, которого нет в наличии, и которое мы должны сначала сформировать в своем уме в идеальной его форме, а затем, по этому идеальному образцу и в соответствии с определенной технологией изготовить его материальное воплощение. Как видим, именно кусочек мела является предметом изобретения. Но что именно осуществляется («производится») с помощью этого кусочка мела? А осуществляется интенсификация процесса распространения знания в данном социуме по сравнению с аналогичным процессом, осуществляемым ранее, то есть в Античности. Только ради этого процесса была задумана эта идея, а именно, для осуществления интенсификации этого процесса. (Забегая вперед, скажем, что эта интенсификация и есть та Продукция, которая повсеместно «изготавливается» преподавателем с помощью внове изобретенного кусочка мела).

Сразу же оформим терминологически только что введенные нами понятия. Первым делом, под термином «сущее» будем понимать те объекты (предметы, вещи, явления, свойства и т. д.), которые могут быть как причастны к созданию любой идеи, так и являться результатом раскрытия ее смысла. Назовем исходными сущими те сущие (объекты), которые оказались в комплектации идеи в готовом виде. Они являются исходным «материалом», который будет положен в основание идеи. То же сущее, которое является предметом изобретения, и которое мы должны сформировать внове, назовем искомым сущим, то есть тем сущим, вид которого, в буквальном смысле, мы должны найти и сформировать в своем уме. То же сущее в материальном виде, которое изготавливается по умственному (идеальному) образцу искомого сущего, назовем – заимствованным нами у Хайдеггера (4) термином – подручным средством. Как мы покажем далее, исходные сущие будут тем «пьедесталом», на котором, образно выражаясь, нам придется создать (возвести) «скульптуру» искомого сущего. И это сущее, во-первых, самым тесным образом должно быть взаимосвязано с исходными сущими, во-вторых, оно никоим образом не должно входить в противоречие ни с одним из них, и в-третьих, оно должно замыкать (как «замком») всю цепочку сущих, комплектующих именно эту идею. Продолжим далее о том, что именно, кроме сущих (исходных и искомого), входит в структуру идеи.

Мы уже поняли из предыдущего, что все сущие, входящие в комплектацию идеи, каким-то образом должны быть между собой соединены в единственный и неповторимый комплекс. (Потому что любая идея всегда единственна и неповторима). Но за счет чего осуществляется это соединение? Как мы знаем, любой объект, любое сущее обладает множеством свойств. Но необходимыми для соединения (сущих в идею) свойствами являются те свойства, посредством которых эти сущие могут быть взаимосвязаны («зацеплены», наподобие эпикуровых крючочков) между собой, и без которых (свойств) эта взаимосвязь не могла бы быть осуществлена, а значит, не могла бы быть образована идея. Назовем эти свойства метафизическими, а сами взаимосвязи взаимосвязями метафизическими или сущностными. Тогда свойства подобного рода мы можем именовать общепринятым термином – сущностью, а сами взаимосвязи – сущностными взаимосвязями. Поэтому термины «метафизическое свойство» и «сущность» мы будем применять на равных основаниях, но с небольшим, хотя и существенным различением. (Более подробно об этом далее и в разделе 12).

Почему мы пошли на введение – наряду с понятием сущности объекта – понятия метафизическое свойство? Скорее всего, потому, что сама идея является метафизической (онтологической) сущностью, той сущностью, посредством которой осуществляется возникновение новизны в нашем человеческом и социальном бытии. Так что использование этих понятий (метафизическое свойство и сущность объекта) может быть оправданным только в контексте какой-либо идеи. Более того, как нам станет ясно далее, метафизическим свойством объекта-сущего может стать не только любое его физическое свойство (измеряемое тем или иным прибором: вес, температура, твердость и т. д.), но и любое свойство, посредством которого осуществляется соединение сущих в комплектацию любой идеи. И это свойство мы можем назвать его способностью входить в контакт с другим сущим и тем самым осуществлять взаимосвязь между ними. Как, например, метафизическим свойством письменности является ее способность (свойство) «изображать» смыслы, положим, в идее книгопечатания, а метафизическим свойством человека в идее нравственности является его свойство (способность) усваивать (или не усваивать) абстрактные представления о принципах нравственности, то есть о нормах поведения в обществе. Не обладай письменность и человек такими свойствами (способностями), вряд ли могли быть осуществимы в социуме только что названные идеи. Потому как теряется сам смысл создания этих идей. (В тексте далее мы не будем различать метафизическое свойство сущего от его способности «зацепляться» с другими сущими).

И чтобы не быть голословными, покажем роль метафизических свойств сущих и взаимосвязей между ними в процессе формирования идеи. И покажем мы это на нашем примере идеи кусочка мела, которая (идея) укомплектована такими сущими, как письменность, доска, кусочек мела и человек. Посмотрим, что здесь с чем соединено и посредством каких метафизических свойств (или сущностей) происходит «зацепление» указанных сущих?

Письменность соединена с доской своими метафизическими свойствами «изображать» и передавать (на расстояния) определенные смыслы и быть изображенной в виде знаков (текст, формула), положим, на плоскости доски. Доска соединена с письменностью своим метафизическим свойством оставлять на своей поверхности знаки письменности и тем самым «сохранять» какое-то время смыслы, «изображенные» на ней.

Идем далее. Доска соединена с кусочком мела своим метафизическим свойством сохранять на своей поверхности след от кусочка мела, и тем самым сохранять написанный текст, а вместе с ним и смысл, изображенный на доске. Кусочек же мела соединен с доской своим метафизическим свойством мелкодисперсно крошиться и оставлять свой след на поверхности доски за счет прилипания частиц мела.

Продолжим далее. Кусочек мела соединен с учителем своим метафизическим свойством быть, в буквальном смысле, подручным средством в руке человека, обладающего, в свою очередь, метафизическим свойством умения писать на доске, и тем самым «изображать» смыслы текста (письменности). Более того, человек (положим, ученик) соединен с доской и с письменностью своим метафизическим свойством, соответственно, умения читать и понимать смыслы письменности. Учитель же, как видим, непосредственно соединён со всеми остальными сущими своими метафизическими свойствами видеть текст, писать на доске, понимать знаки и излагать смыслы письменности.

Не будь какого-либо – даже одного! – из выше перечисленных метафизического свойства или какой-либо метафизической взаимосвязи между этими сущими, возникновение идеи стало бы невозможным. Тем более, выпади из этой цепочки одно из этих сущих, теряется сам смысл идеи, а, следовательно, и необходимость его (её) создания.

Таким образом, каждый из элементов идеи исполняет определенную функцию. Исходные сущие подготавливают почву («пьедестал») для начального (предварительного) комплектования идеи; искомое сущее замыкает цепочку исходных сущих и является идеальным образцом для изготовления материального подручного средства; метафизические свойства сущих являются теми «крючками», посредством которых может быть осуществлено взаимосвязывание их (сущих) в комплекс (цепочку); сами метафизические взаимосвязи осуществляют это соединение; подручное средство является той «вещью», с помощью которой в социуме будет осуществляться новый род деятельности по производству нового вида Продукции. (О том, что такое Продукция и в каком виде она может быть представлена, более подробно смотри в следующем разделе).

Как видим, в структуру идеи, кроме сущих, входят взаимосвязи между ними. И эти взаимосвязи осуществляются через свойства этих сущих. Взаимосвязи – тот «клей», который их соединяет, и который является, хотя и самым незаметным элементом идеи, но самым важным. Именно поэтому мы можем назвать взаимосвязи «серыми кардиналами» внове создаваемых идей.

Вот это соединение сущих в комплекс, поименованный нами идеей, как раз и не было замечено метафизикой со времен Платона, который ввел философское понятие идеи, поставил это понятие во главу бытия, но не «расшифровал» его. И это послужило в последующем невообразимой путанице в понятиях и бытия, и сущего, и сущности, и Истины и т. д. И Хайдеггер видать не напрасно предпринял, – исходя из обнаруженной им оставленности человека как Бытием, так и Истиной, – деконструкцию прежней метафизики и замену последней фундаментальной онтологией.

2. Примеры идей из разных областей знания

Достаточно подробно разобрав пример одной из идей технического изобретения, рассмотрим теперь пример какого-либо научного открытия. Но сразу же заметим, что разница между изобретением и открытием в том, что изобретается то, чего доныне не было в обиходе нашего существования, в то время как открывается то, что испокон веков существовало в Природе, но до сих пор еще не было ни замечено, ни оформлено в какой-либо из знаковых систем.

Положим, берем идею закона Ома. Исходными сущими, комплектующими эту идею является проводник, по которому течет ток (I), источник тока, создающий разность потенциалов (U) на концах проводника и сопротивление R металлической решетки проводника потоку свободных электронов. И то, что обнаружил (открыл) Ом, так это зависимость (искомое сущее) между именно этими взаимосвязанными параметрами. И оформил,– то есть «материализовал» – он эту зависимость в виде формулы: I=U/R – сила тока прямо пропорциональна напряжению на концах проводника и обратно пропорциональна сопротивлению этого проводника. Вот эта формула и стала подручным средством, с помощью которого можно производить такую Продукцию как знание, положим, того, какой ток мы можем передать по проводнику при определенных значениях напряжения и сопротивления.

Рассмотрим еще одну идею – идею бессознательного, а конкретнее, идею психоанализа. Конечно, бессознательное стало предметом не изобретения, а открытия, поскольку оно присуще человеческой психике испокон веков, а скорее всего оно – основа, на которой возникло само сознание. И как часть нашей психики оно есть феномен, заложенный в нее самой Природой. Итак, идея психоанализа: каковы же сущие этой идеи? Вне сомнения, это мы и наша психика, наше сознание, психические акты, осознаваемые и неосознаваемые (бессознательные), это сообщество, в котором мы живем, и это психотерапевт-аналитик. Последний, являясь Подручным Средством у социума и носителем сущностного (метафизического) свойства расшифровывать символику бессознательных актов, выполняет функцию перевода неосознаваемых актов нашей психики (психики пациента) на уровень их осознания – с целью возможности их переживания (катарсиса) – и тем самым избавления от нежелательных для нас неврозов и комплексов. Как видим, осуществляя новый род деятельности в социуме, психоаналитик производит новую Продукцию в виде избавления человека от нежелательных отклонений психики от нормы, тем самым оздоровляя сам социум. Заметим: ранее такой функции не было в нашей жизнедеятельности, она стала возможной только с открытием бессознательного и способности человека (психоаналитика) разгадывать символику неосознаваемых актов и доводить их смысл и их происхождение до нашего сознания.

Далее берем идею нравственности. Какие же сущие комплектуют эту идею? Это: каждый конкретный человек; то сообщество, в котором он живет; те ценности, которые значимы в этом сообществе; и те обстоятельства, в которых совершаются нравственные (или безнравственные) поступки, оцениваемые каждым из нас. Ведь нравственные идеи, положим, долга и верности, милосердия и благородства, вины и совести, достоинства и мужества, альтруизма и эгоизма и т. д. – это идеи долга перед кем-то (детьми, родителями, обществом), верности кому-то (друзьям, семье), благородства и милосердия по отношения к кому-то (беззащитному существу, поверженному противнику), вины перед кем-то (обществом, человеком, против которого совершено безнравственное или противоправное действие) и т. д. Да и наши поступки сообразуются с теми ценностями, которые бытуют в обществе и совершаются в тех, порою, несвойственных нам обстоятельствах, в которых мы иногда оказываемся. Ведь не будем же мы отрицать того, что только обстоятельства самого разного содержания являются тем полигоном, где испытываются на прочность и устойчивость наши нравственные качества.

Вслед за этим зададимся сразу тремя вопросами: кто является подручным средством (и у кого) в идее нравственности, каким метафизическим свойством оно должно обладать, какая Продукция должна производиться с помощью этого подручного средства? Отвечая сразу на эти три вопроса, скажем так: Подручным Средством у социума является каждый человек, усвоивший (или не усвоивший) моральные принципы в виде абстрактных представлений о нормах поведения в обществе, что дает возможность урегулирования взаимоотношений на не законодательном («добровольном») уровне. Последнее, урегулирование, упорядочение – это и есть Продукция, производимая в социуме, благодаря идее нравственности. Не будь подобного, «добровольного», урегулирования, обществу пришлось бы ограждать каждого человека «частоколом» законодательных актов, предостерегающих его от осуществления тех или иных поступков. А так каждый человек, благодаря усвоенным им нормам поведения, – фигурирующим в социуме в виде, положим, многоликого понятия совести, – сам по себе остерегается неблаговидных поступков и стремится к благовидным.

И последний вопрос: кто вырабатывает абстрактные представления о нормах поведения в обществе? Конечно же, не сам человек, а то сообщество, – наше окружение, культура, искусство, система воспитания и образования, и т. д. – в котором он живет. И не от хорошей жизни они были выработаны, и не по своей прихоти общество возложило на себя миссию наделять каждого индивидуума сущностью (метафизическим свойством) иметь представления о нормах поведения и соблюдать последние. Все это – от недоверия общества (как природного образования) к нравственной природе человека. Если взять человека как природное существо, то нравственные ценности чужды эгоистической природе человека. И упование на то, что человек сам по себе, в силу своей сознательности, начнет вести сплошь нравственный образ жизни – это напрасные упования. В конечном же счете, соблюдение нравственных норм поведения необходимо человеку только как плата за ту выгоду, которую он получает от совместного проживания в обществе. И эту плату непременным образом он должен осознать. В этом отношении общество более нравственное образование, чем отдельный его член. Своей деятельностью по привитию каждому из своих чад представлений о нормах поведения общество подобно доктору, делающему нравственную прививку своему пациенту с той целью, чтобы он был здоров, а значит – было здорово и общество, в котором он живет.

Далее возьмем еще одну идею, идею справедливости, объектами которой являются полярно расположенные сущие: народ и власть предержащие, богатые и бедные, больные и здоровые, элементы преступные и социально адекватные, добрые и злые и т. д., между которыми находятся гражданские институты (подручные средства), призванные к тому, чтобы исполнять функцию (то есть производить Продукцию) уравновешивания и смягчения взаимоотношений между перечисленными выше группами населения. И такими институтами являются право и мораль, государство и власти, культура и искусство, система воспитания и образования, благотворительность и социальная защита и т. д. Как видим, и в этой идее есть и подручное средство и та функция, которую оно выполняет, и та Продукция, которая производится с помощью подручного средства. Но здесь надо заметить следующее: сам вид этого подручного средства – как и любого другого – имеет тенденцию с течением времени изменяться (поскольку изменяется и структура общества, и его культура). Так, в древние времена функцию осуществления справедливости, хотя бы отчасти, исполняли мифологические существа, в том числе Богини Дике и Немезида; в церковных конфессиях – это Бог; в тоталитарных режимах – само государство. (Точно так же подручным средством в Античности, вместо кусочка мела был стиль, которым писали тексты на вощаных дощечках, а в будущем таковым будет – и отчасти уже есть – тактильное или сенсорное прикосновение к клавиатуре или экрану компьютера).

Как видим из только что изложенного, если есть подручное средство, с помощью которого с некоторых пор в социуме исполняется новый род деятельности по производству нового вида Продукции, то в обязательном порядке всему этому предшествовало возникновение идеи в интеллекте какого-либо продуктивно мыслящего человека.

Итак, мы рассмотрели примеры идей из совершенно различных областей знания: технической, научной, психологической, этической, социальной. И мы увидели не только уникальность любой идеи, не только ее универсальность, но и ее «космополитичность». Идее «безразлично», в каком регионе действительности являться – лишь бы была Необходимость в появлении новизны того или иного вида в том или ином регионе действительности. А новизна любого вида может возникнуть одним единственным способом – способом создания идеи, то есть формирования комплекса вполне определенным образом взаимосвязанных (на этапе рефлексии-1) исходных сущих, в процессе раскрытия смысла которого (комплекса), – уже на этапе рефлексии-11,– обнаруживается нехватка еще одного сущего, сущего искомого, того сущего, которое мы должны создать внове (сформировать в своем уме) и включить его в цепочку остальных исходных сущих, ранее нами подобранных на этапе рефлексии-1. (Об этом более подробно речь будет идти в разделах 6 и 8).

В Приложении к данной Статье для наглядности нами приведены Рис. 1, на котором изображена поэтапная схема продуктивного мышления человека, и Рис. 2, на котором представлен Онтологический круг совместного бытия и существования человека и того социума, в котором он живет. Все пояснения как используемых на этих рисунках терминов, так и этапов возникновения новизны того или иного вида, приведены нами в ходе изложения данного текста. Более того заметим, что, в основном, как наименования процессов в ходе создания новизны (например, инкубационная фаза, рефлексия-11), так и наименования того, что является результатом того или иного процесса (например, подручное средство, Продукция) обозначены нами кириллицей. Кириллицей обозначены и сами идеи из разных областей знания Само же понятие идеи как внове образуемого комплекса взаимосвязанных сущих никаким образом выделять не будем из-за слишком частого его употребления и однозначности его понимания по всему тексту.

Теперь же для того чтобы выйти на более или менее полноценную методологию возникновения новизны, нам надо рассмотреть идею того социума, в котором мы живем: как он возник, кто является Подручным Средством, какую новизну производит сам социум, и каким образом удовлетворяются его потребности. Только после этого нам станут более понятными те этапы нашего продуктивного мышления, которые нам надо пройти, чтобы составить себе полное представление о том, как «работает» идея в «лице» ее смысла.

Но прежде чем перейти к идее социума, нам надо, во избежание каких-либо недоразумений, сделать одно весьма существенное замечания. Заключается оно в следующем. Мы рассматриваем разного рода идеи в их онтологическом (метафизическом) плане, а не в чисто техническом или научном. Что это означает? Во-первых, то, что не так уж много идей возникают сразу же в своем достаточно совершенном и законченном виде. Как, например, идеи невклидовой геометрии (Лобачевский, Больяи), периодичности свойств химических элементов (Менделеев), взаимосвязи энергии и массы (Эйнштейн) и т.д. Во-вторых, то, что развитие многих идей осуществляется как во времени, так и в пространстве. Положим, идеи речи, нравственности, справедливости, государственности, искусства, оседлого образа жизни, письменности и т. д., однажды зародившись, претерпели длинный путь развития (в виде повышения эффективности их функционирования, усовершенствования внутренних форм содержания). Так, например, идея письменности, однажды зародившись в голове неизвестного нам гения, имела достаточно различные формы своего выражения (клинопись, иероглифы, буквы и т. д.) и распространения. И создание каждой из этих форм имело своего изобретателя в том или ином этносе. Так что многие идеи имеют, если можно так сказать, «древовидную» форму, как ее имеет древо возникновения человека разумного. И в-третьих, любая идея – какой бы она не была – функционирует по одной и той же схеме: ее зарождение причинно обусловлено, она имеет одну и ту же методологию своего собственного (внутреннего) развития и она исполняет вполне определенную и при том самую главную роль в бытии и человека, и социума: а именно, роль постоянного обновителя социума и приумножителя (разнообразия) форм его внутреннего содержания.

Итак, в последующем будем иметь в виду, что идею мы берем не в плане ее исторического развития, а в плане ее бытийственной метафизической сущности, о чем более подробно речь будет идти в Разделе 4 «Наш взгляд на бытие».

3. Идея социума

Зададимся вопросом: как Природой была осуществлена идея общественной жизни, идея социума? Ведь социум – это изобретение самой Природы, как изобретением ее является любое живое видообразование. И не социум сделал человекоподобное существо существом разумным, а наоборот: разум человека, а вернее, его интеллект превратил сообщество приматоподобных (или человекоподобных) живых существ в социум. То есть: наделение – скорее всего, самой Природой – человекоподобного существа метафизическим (сущностным) свойством создавать новизну в виде идей сделало из сообщества человекоподобных существ социум. И это существо стало Подручным Средством самого социума, поскольку, используя его, социум обеспечил себе возможность получать Продукцию в форме новизны, а значит, существовать и развиваться. Не будь его, был бы не социум, а прайд, стая, стадо, колония и т. д., всё развитие которых заключалось бы в увеличении или уменьшении популяции и поиске средств пропитания.

(Почувствуем разницу между обществом и стадом. Человек построил города, создал технику, которой он пользуется, создал искусство, письменность, книгопечатание, освоил земельные угодья и приручил животных. А что создало стадо, кроме того, что оно способно размножаться и мигрировать в поисках средств пропитания? И все это случилось – именно случилось! – только потому, что от Природы человекоподобное существо однажды было наделено спонтанной способностью создавать новизну в виде идей, и этой же Природой оно было «сделано» Подручным Средством социума. И наоборот, человек смог стать Подручным Средством только потому, что был наделен способностью создавать новизну в виде идей).

3.1. Возникновение социума

В общих чертах формирование бытийственной сущности социума, по нашему представлению, могло бы выглядеть следующим образом. До возникновения социума была Природа сама по себе, было человекоподобное существо, еще не способное – как и любое природное живое существо – генерировать новые идеи, и были многообразные обстоятельства, которые воздействовали на все живое на Земле, в том числе и на это человекоподобное существо, бывшее одним из видов приматоподобных. И вот, на одном из этапов развития человекоподобных существ, и при стечении каких-то неизвестных нам обстоятельств окружающей действительности, самой Природой – в процессе её нескончаемого спонтанного экспериментирования – в него, в мозг этого существа была внедрена – уже на генетическом уровне – иррациональная способность генерировать идеи. И тем способом, которым проявляется генерация идей, стали: интуиция, инсайт, озарение, прозрение, вдохновение, наитие и т. д.

А для того чтобы поддерживать эту внове обретенную способность на «плаву», необходимо было – параллельно и «одновременно» – развитие способности логически мыслить. Потому что эта способность необходима как на этапе подготовки к созданию идеи (рефлексия-1), так и на том этапе, когда рожденная в нашем бессознательном и явленная в сознание идея – в виде «сгустка» смысла – требует развертывания ее в мысль (рефлексия-11). То есть: развертывания в комплекс взаимосвязанных сущих, обладающий определенным смыслом, посредством которого можно вычленить и сформировать то недостающее и совершенно новое искомое сущее, при помощи которого (в опредмеченной его форме, то есть в виде подручного средства) уже можно производить Продукцию, затребованную социумом.

Но возникновение способности иррационального (интуитивно-инсайтного) мышления потребовало развития не только способности логически мыслить, но и способности говорить, для того чтобы, в первую очередь, сохранять внове рождаемые смыслы: излагать, фиксировать их, запоминать и передавать своим сородичам в виде всеми понимаемых звуков и знаков. И если мы вспомним один из основных тезисов Античности, то язык был необходим для того, чтобы «спасать» и сохранять эти смыслы. Потому что внове явленная в наше сознание мысль нуждается в «спасении», потому как она, не будучи еще зафиксированной, может достаточно легко «улетучиться» из сознания и забыться. Только облечение ее в «хитиновый покров» знаков, символов, слов и предложений может не только спасти ее от забвения, но и сохранить в нашей памяти.

Как видим, в отсутствии даже одной из этих способностей – иррационального мышления, мышления логического и языка (речи) – теряется сам смысл возникновения разумного существа вместе с его способностью генерировать новые идеи. Я не настаиваю на том, что именно таким был порядок возникновения у человека способности креативно мыслить. Но то, что без внедренной в мозг (интеллект) человека способности время от времени (в случае нарождающейся нужды в чем-либо новом) генерировать идеи развитие человеческого сообщества было бы крайне замедленным (если вообще не возможным) – вот это не вызывает у меня каких-либо сомнений.

И наконец, зададимся последним вопросом, почему именно речь должна была выйти не передний план выражения смысла внове явленной идеи? Скорее всего, потому, что смысл любой идеи, формируемый ее структурой и функциональными связями между элементами этой структуры, весьма обширен и не однороден – он включает в себя и комплекс объектов-сущих, и свойства их, и взаимосвязи между ними, и порядок выражения этого смысла во времени, и много чего другого. И все это, во-первых, должно было иметь наименования, а во-вторых, эти наименования должны быть сдублированы с звуко-речевым произношением этих наименований с целью передачи (изложения) сообщения своим сородичам на некотором расстоянии друг от друга (в процессе общения). Вот почему для выражения порядка изложения взаимосвязей между сущими какой-либо идеи был необходим уже достаточно развитый язык (речь), а не просто жестикуляция, хотя бы и совмещенная с гортанными звуками. Именно речь, то есть последовательность произношения слов-наименований вносит порядок и определенность в излагаемый смысл. И, конечно же, анатомическое строение голосового аппарата к моменту возникновения членораздельной речи постепенно эволюционировало в процессе постоянных попыток выражать не только свои эмоции, но и логически связанные мысли посредством артикуляции голосового аппарата при межличностном общении.

Более того, как мне представляется, возникновение способности генерировать идеи не только спровоцировало возникновение развитого языка (из-за крайней, бытийственной, нужды в нем), но и инициировало «лавинообразное» его развитие и распространение. Потому что способность создавать идеи и относительно быстро реализовывать их смыслы приносила весьма существенные выгоды не только творцам идей, но и всему сообществу причастному к данному процессу. Ведь претворение идеи в повседневную жизнь – в подавляющем своем большинстве – требует совместных, коллективных, действий. Такчто чем более развита речь, чем больше наименований находится в нашей памяти, тем легче условия для возникновения идеи и тем большее их количество может быть спровоцировано и внедрено в повседневную жизнь. (Несомненно и то, что развитие мышления и речи в обязательном порядке было взаимодополнительно друг другу).

И в заключение данного подраздела, я бы мог предположить, каким образом могла возникнуть в социуме сама идея языка в виде речи. Начнем с того, что на одном из этапов развития в сообществе возникла (зародилась и созрела) Необходимость в новизне такого вида как речь. А проявляла она себя в виде, положим, такого негативного фактора, как невозможность выразить смысл внове явленной идеи. (И это помимо накопившихся трудностей в процессе межличностной коммуникации). Какие же исходные сущие находились в распоряжении будущего гения – изобретателя речи? Это был он сам и его сородичи, это были издаваемые им самим и слышимые им гортанные звуки, это были объекты-сущие, которые взывали к каким-либо действиям над ними, к каким-либо их преобразованиям: утварь человек, орудия охоты и труда, плодовые растения и дикие животные как средство пропитания и т. д.

И, конечно же, на досуге человек задумывался над тем, как облегчить столь трудное существование самого себя и своего близкого окружения. (Это и было прообразом того, что нами было названо рефлексией-1). Но самое главное, с некоторых пор ему на ум – как бы ниоткуда – стали приходить новые идеи (сущие), реализация которых могла бы разрешать те или иные задачи, ранее неразрешимые. И чем чаще стали приходить идеи, тем насущнее возникала потребность, во-первых, наименовывать те предметы, которые были задействованы в этих идеях, а во-вторых, делиться с остальными смыслами этих идей посредством речевого произнесения этих наименований в определенном порядке.

И вот однажды одному из продуктивно мыслящих разумных существ пришла в голову – лиха беда начало – совсем необычная идея: использовать собственные голосовые связки, (в виде издаваемых звуков) для озвучивания-называния тех наиболее употребляемых в обиходе предметов, которые в дальнейшем, будучи уже названными, получили наименования в виде сочетания определенных звуков. Осталось только следующее: во-первых, как можно чаще повторять в данном сообществе эти звукосочетания с целью их запоминания и соотнесения с вполне определенными предметами, а во-вторых, как можно больше накапливать таких звукосочетаний, соотносимых с всё новыми и новыми предметами. А отсюда уже рукой подать как до более облегченного способа коммуникации, так и до выражения тех готовых смыслов, которые время от времени приходят «сами собой» на ум человека способного продуктивно мыслить.

И можно даже предположить, что «обучение языку» в данном достаточно сплоченном первобытном сообществе происходило путем звукоподражания за «учителем», то есть за теми, кто уже умел (научился) достаточно четко произносить те или иные слова. Но это звукоподражание непременным образом должно было соотноситься (связываться) с тем предметом, к которому относится данное звукосочетание. Нечто подобное, конечно же, происходит и при освоении речи ребенком. Разница «лишь» в том, что анатомическое строение речевого аппарата современного ребенка (и соответствующих нейронных структур его мозга, связанных с речью) в некоторой степени уже было подготовлено предшествующей эволюцией к произнесению звукосочетаний, в то время как первобытным людям приходилось кардинальным образом «ломать» сложившиеся стереотипы гортанных звуков и подстраивать их под те фонемы, которые они слышали от своего «учителя». В этом отношении ребенку легче научиться речи, потому как у него еще нет каких-либо стереотипов произнесения звуков – он начинает говорить «с чистого листа». (Не отсюда ли произрастает идея «врожденности» языка человеку разумному (С. Пинкер, Н. Хомский и др.)? Иначе говоря, научение языку как распространялось внутри данного сообщества, так и постепенно передавалось в следующих поколениях этого сообщества. При этом с наработкой речевых навыков происходило «закрепление» их в мозговых нейронных структурах, что облегчало процесс освоения речи следующим поколениям.

3.2. Когда началось бытие человека совместное с бытием социума?

Итак, какой же основной вывод мы можем из этого сделать? Как мы теперь видим, бытие как процесс возникновения новизны – об этом более подробно в следующем разделе – началось с зарождением человеческой способности создавать идеи. И произошло это, скорее всего, около 65 (плюс-минус 30) тысяч лет назад. Тогда-то, то есть после этого, и началась так называемая «верхнепалеолитическая революция» (45-35 тысяч лет назад), когда в саму жизнь общества началось интенсивное внедрение новизны. До данного «момента» бытийствовала только Природа, создавая все новые и новые виды живой (растительной и животной) материи. Человекоподобное же существо существовало как одно из ее видообразований (наряду со всеми другими). Более того, оно объединялось в отдельные разрозненные группы для совместного проживания, как объединяются для совместного проживания животные в прайды, стаи, стада, колонии и т. д. Так что до начала бытия и образования социума было бытие самой Природы. И оно, это бытие, распоряжалось тем, какой быть Природе: какие новые виды живых существ, когда и где создавать.

И совсем даже не исключено, что появление на этой Земле человека разумного (продуктивно-мыслящего) сопровождалось – в отдельные временные периоды и в отдельных регионах Земли – как исчезновением у него способности продуктивно мыслить, так и появлением последней через смешение генотипов отдельных групп людей и передачу ее по наследству в следующих поколениях. (И можно даже предположить, что между двумя всплесками творческой активности – верхнепалеолитической и неолитической революцией – был период частичной утери способности создавать новизну, то есть способности создавать идеи. Не говоря уже о том, что до верхнепалеолитической революции процесс подобной утери был наиболее вероятным событием, о чем свидетельствует множество исчезнувших ветвей гоминид, предшествовавших человеку разумному).

3.3. Зарождение способности создавать идеи, как инициация социализации человеческого сообщества

А теперь более пристально вникнем в вопрос о том, как взаимосвязаны возникновение социума с зарождением у человека способности генерировать новизну в виде идей.

Как это ни странно, но мы воспринимаем явление идей в наше сознание как нечто само собой разумеющееся. Может быть потому, что мы к этому уже привыкли и в достаточной степени в этом деле не только понаторели, но и даже преуспели. Но на самом деле в этом явлении идей-Истин сокрыта глубочайшая тайна. И эта тайна заключена в той функциональной роли, которую они (идеи) призваны исполнять в самой Природе продуктивного мышления. Ведь для чего-то Природа наделила, и наделила только человека – а не какое-то другое живое существо – способностью создавать новые идеи.

И если мы примем во внимание то, что только с обретением человеком способности продуктивно мыслить началась социализация человека, то есть создание им человеческого сообщества (социума), то нам ничего другого не остается, как предположить, что именно возникновение идей в его интеллекте «заставило» человека создать человеческое сообщество, и тем самым положить начало тому, что впоследствии, спустя несколько десятков тысячелетий, было названо досократиками бытием. (Но не тем бытием, которое имелось в виду как сущее в целом, а тем, которое является постоянным притоком новизны в ту открытую систему, которая способна существовать и развиваться только за счет этого притока. Как озеро гибнет без постоянного притока (и протока) воды, так и эта система (социум) может погибнуть без притока новизны).

Так что можно предположить: только процесс создания идей сделал возможным бытие социума как приток новизны в это открытое целостное и живое образование. Начало человеческого бытия как бытия человека продуктивно мыслящего и начало образования социума – События одновременно произошедшие. И они одновременно закончатся, как только закончится приток новизны в то, что называется социумом. А он (приток) может закончиться только с утратой человеком способности генерировать новые идеи. И здесь, конечно же, слово «одновременно» не означает какой-то достаточно короткий промежуток времени. Скорее всего, оно означает взаимосвязанность событий

– зарождения у человека способности продуктивно мыслить

– с началом бытия, как притока новизны в социальную организацию ранее разрозненных человеческих сообществ,

– и с самим процессом социализации, как образованием структур, объединяющих указанные сообщества.

Как видим, только с зарождением способности генерировать идеи могла начаться социализация тех образований, члены которых этой способностью обладали. Зададимся вопросом, почему способность человека создавать идеи самым непосредственным образом содействовала объединению людей? Идея сама по себе, – рожденная, положим, в голове изобретателя – абсолютно ничего не значит. Но она начинает «работать» на социум с того момента, когда ею делятся со своими сородичами и когда ее начинают претворять в практику жизни. То есть, как нам представляется, только возникновение идей стало консолидирующим фактором возникновения социума. Потому что внедрение идей не только облегчает и усовершенствует условия существования, но и требует коллективных действий. Да и сами идеи возникают только из опыта совместных действий. Идеи создания жилища, орудий охоты и труда, идеи нравственности и справедливости, государственности и языка, искусства и письменности и т.д. не могли возникнуть в отрыве от коллективного (совместного), социального со-существования. Возникновение идей было затребовано самим зарождением социальных образований, и наоборот, зарождение последних было затребовано с возникновением способности генерировать идеи.

Соци-ум – это уже образование, обладающее коллективным умом, поскольку только создание идей на всех уровнях жизни социума способно его развивать и тем самым обеспечивать его существование. И здесь приходит на ум коллективное бессознательное К.-Г. Юнга (5), которое – совсем даже не исключено – сродственно коллективному уму соци-ума. Правда, здесь мы имеем в виду «коллективное бессознательное» не как вместилище ранее (филогенетически) наработанных архетипов, но как источник, в котором формируются (в бессознательном) сами смыслы идей, и из которого они в спонтанном акте, – положим, инсайта или интуиции – появляются в сознании. Ведь это бессознательное, действительно, является коллективным, поскольку присуще каждому из нас в отдельности. Отсюда понятно, почему мы прибегаем в данном случае к дефисному написанию слова соци-ум.

Как зарождение новизны (идеи) в нашем бессознательном осуществляется «самостоятельно» (спонтанно), независимо от «желания» нашего сознания и без его ведома, так и зарождение в соци-уме Необходимостей в новизне того или иного вида происходит произвольно, без каких-либо наших сознательных волевых усилий. Мы никогда не знаем, в каком (извилистом) направлении пойдет наше развитие, развитие нашего соци-ума. И не знаем только потому, что об этом знает спонтанно самоорганизующаяся Природа самого соци-ума, то есть знает Бытие само по себе. Мы лишь можем тешить свое самолюбие тем, что будто бы мы являемся главными героями на сцене жизни самого социума. На самом же деле нам уготована роль третьестепенного (после природного Бытия и Бытия социального) персонажа: «поди», «принеси», «выйди вон». Но, как это ни парадоксально, без этого «принеси то, неизвестно что» не мог бы состояться сам спектакль. Потому что без того, что «приносится», – а приносятся идеи – невозможно дальнейшее развитие действа социума – постепенно деградируя, оно прекращается.

Так что Природа самого соци-ума своими секретами с нами не делится. Ей нет никакого дела до наших частных желаний и усилий. Ей бы решать свои проблемы, суть которых сводится к организации постоянного притока необходимой ей новизны в свои недра. Новизна – единственный «продукт питания» соци-ума, и отсутствие оного способствует его (социума) деградации и гибели, или, в лучшем случае, превращению в стадо, чего, слава Богу, еще не произошло. Человечество как-то еще находит способы выкручиваться из подобных, близких к бездуховности ситуаций. А бездуховность – это и есть отсутствие притока и «циркуляции» новизны – в виде новых идей, искомых сущих, подручных средств и Продукции – в социуме. Так что, действительно, «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа». (Иоанн, 3:8). И свидетельство тому: как спонтанное возникновение в социуме разного вида Необходимостей в новизне, так и спонтанное возникновение новых смыслов в виде идей в нашем бессознательном (интеллекте). (Как циркуляция обогащенного кислородом воздуха в наших легких обеспечивает нам жизнь, так и циркуляция в нашем уме знания, обогащаемого постоянно прибывающей новизной, обеспечивает и наше существование и существование социума). Это еще раз наталкивает нас на ту общеизвестную мысль, что социум – живое образование. И его «оплодотворение» возможно только в случае взаимодействия (соединения) внове создаваемой новизны с тем, что уже имеется в нем. А имеется в нем Хаос в виде уже созданных – человеком ли, или Природой – исходных сущих. (Об этом в разделе 7). «Конфликт» между «стариной» и внове прибывающей в социум новизной – движущая сила зарождения и созревания в обществе все новых и новых Необходимостей в новизне того или иного вида.

И в заключение подчеркнем одну весьма любопытную параллель между творчеством человека и творчеством Природы. Как изобретенный человеком предмет (прибор, устройство) является подручным средством для удовлетворения какой-либо возникшей в социуме потребности, так и «изобретенный» самой Природой человек продуктивно мыслящий является – в самой идее социума – Подручным Средством этого социума, нуждающегося в притоке новизны, тем средством, которое способно производить такую Продукцию, как новые идеи, что и является средством, поддерживающим его (социум) на плаву.

3.4. В каком социуме осуществляется бытие человека?

Социум для человека – это та среда, в которой он обитает, которую он более или менее знает (и имеет возможность узнать), в которой он ориентируется в своем жизнеустроении: семейном, профессиональном, культурно-нравственном, общественном и т. д. В этом отношении социум отдельного человека в некоторой степени подобен жизненному миру (Umwelt) Якоба фон Икскюля (6). С тем только отличием, что жизненный мир живого существа ограничен (но не замкнут) заложенными в этом существе инстинктами. В то время как жизненный мир человека разомкнут (открыт) и человек в нем подобен спруту, ощущающе-познающему то, что его окружает, что его интересует и что помогает ему расширить пространство своего познания и существования.

Так что социум отдельного человека – это его жизненный мир, который он способен расширять, взаимодействуя с жизненными мирами других людей и жизненным миром социума в целом. И бытие человека в этом «малом», индивидуальном социуме состоит в том, чтобы создавать новизну. Но не ту новизну, создать которую он сам себе пожелает, а ту, которую «пожелает» получить из его «рук» социум. И получить только потому, что у социума есть крайняя Необходимость в этой новизне. Потому что без постоянного притока такой новизны он (как открытая (и проточная) система) не может ни развиваться, ни существовать. Именно в этом заключен современный, глобальный по своим масштабам конфликт как человека с обществом, так и общества с человеком: кому должен «служить» человек продуктивно мыслящий – только ли самому себе или социуму в целом как открытой системе и живому видообразованию. (В связи с этим напомним, что нами понимается под термином «открытая система»: на «входе» в идею есть Необходимость социума в притоке новизны в виде какого-либо, улавливаемого человеком негативного фактора – лишенности в чем-то, недостаточности чего-то, неудобства пользования чем-то; на «выходе» из идеи есть подручное средство и производимая с помощью его новая Продукция, ранее «заказанная» продуктивно мыслящему человеку самим социумом (в виде указанной Необходимости)). (См. Рис. 2).

Но кроме только что указанного и не всегда нами осознаваемого глобального конфликта, того конфликта, который совершается в тайне от нашего бытия, есть еще две тайны более изначального характера: тайна человека и тайна человеческого сообщества в целом.

Тайна человека как разумного существа заключается в том, каким образом в нем, в его мозге зародилась – возникла ли, развилась ли, проникла ли «со стороны» и т. д. – способность создавать идеи, та способность, которой не обладает ни одно живое существо в известной нам Природе. Другими словами, как его рассудок – уже способный, положим, к логическому (последовательному, то есть причинно-следственному) мышлению – превратился в разум, в интеллект, сочетающий в себе и рациональное, и иррациональное, то есть скачкообразное интуитивно-инсайтное мышление. Это, во-первых.

А во-вторых, другая тайна относится уже не к самому человеку, а к человеческому сообществу в целом: как «случилось» так, что расселившееся по всему Земному шару человекоподобное существо оказалось сплошь владеющим способностью креативно мыслить. Ведь, наверняка, на древе человеческом были и такие ветви, которые такой способностью изначально не обладали, или обладали, но затем по каким-то неведомым нам причинам утеряли ее. Куда они делись? Вымерли? Не смогли – в условиях естественного отбора – приспособиться к жестким условиям природного существования? Не выдержали конкуренции с человеком продуктивно-мыслящим? Или они были уничтожены последним, как, возможно, были уничтожены наши ближайшие сородичи, неандертальцы?

3.5. Что есть социум в целом и как осуществляется его бытие?

Что же касается социума в целом, то он не только объединяет жизненные миры каждого из нас, – что выражается в его существовании вместе с нами, – но и имеет свой собственный, процессуально от нас независимый жизненный мир, история движения (развития) которого и есть Бытие само по себе в отличие от бытия человека, часто именуемого в философской литературе как так называемое «бытие» сущего. (В дальнейшем мы будем использовать оба наименования как равнозначные). И задача продуктивно мыслящего человека в том только и заключается, – а вернее, должна заключаться – чтобы улавливать из своего «малого» социума (жизненного мира), в какого рода новизне заключается историческая (по Хайдеггеру, а не историографическая) потребность социума в целом. (А последняя (новизна), как мы уже знаем, жизненно ему необходима, потому что без постоянного ее притока социум в целом – образование не жизнеспособное). И только после обнаружения этой потребности (Необходимости) он может в процессе своего собственного бытия создать как механизм (идею) ее разрешения, так и тот инструмент (подручное средство), с помощью которого может быть изготовлена та Продукция, что затребована самим социумом в спонтанном процессе своего бытия, как Бытия самого по себе, то есть без намеренной (волевой) причастности в этом процессе любого человека, в том числе и человека продуктивно мыслящего. (Об этом более подробно в разделе 11).

Далее обратимся к логике возникновения и существования социума, то есть к вопросу возникновения социума как нового видообразования Природы и тех предпосылок, при условии наличия которых возможно его нормальное функционирование. А как мы полагаем, именно наличие способности создавать идеи обеспечило возможность формирования сообщества разумных людей.

3.6. Причастность идеи к логике зарождения и функционирования социума

Как мы уже заявили ранее, социум – живое видообразование самой Природы. И для того чтобы оно функционировало, ему необходимо питание, как и любому другому живому существу: льву – мясо других животных, жирафу – растительность, корове – трава на пастбище. И, как оказалось, «продуктом питания» такого «существа» как социум является новизна, которая время от времени должна поступать в те или иные его структуры. Причем, поступать она должна по требованию («заказу») социума самого по себе. Спрашивается, почему именно новизна является продуктом его питания? Да потому, что социум как открытая («проточная») система не нуждается в том, что у него уже есть, он нуждается в том, чего у него еще нет. А то, чего еще нет, но может (и должно) возникнуть это и есть новизна. Без нее, без постоянного притока новизны, без обновления жизнь социума «скукоживается», деградирует, уходит в «застой». И если мы зададимся вопросом, почему ни одно из живых природных образований (стада антилоп, прайды львов, стаи обезьян и волков и т.д.) не вышло на уровень социализации, то ответ очевиден – потому что ни одно из них не может обеспечить себе постоянное обновление, постоянный приток новизны.

Но и социум сам по себе не может обеспечить приток этой новизны, поскольку у него нет того органа, который бы ее производил. Вот здесь Природа пошла на первую свою хитрость – она наделила одно из своих человекоподобных существ способностью создавать новизну посредством генерирования новых идей, и тем самым постоянно подпитывать социум этой новизной. Вот это существо и было призвано к тому, чтобы стать тем «органом», который бы производил заказываемую социумом новизну. А поскольку его миссия в том, чтобы постоянно находиться «под рукой» у социума, то мы назвали такого человека – с подачи Хайдеггера – Подручным Средством в самой идее социума, тем средством, с помощью которого генерируются все новые и новые идеи и тем самым разрешаются проблемы этого социума.

(Во избежание недоразумений, напомним: этим же словосочетанием, подручное средство, мы назвали и то, что изготавливается – в материализованном виде – по образцу искомого сущего, сформированного «по наводке» смысла любой идеи, созданной человеком: так телескоп является подручным средством в идее наблюдения отдаленных объектов Вселенной, а знаменитая формула Эйнштейна Е=М*С² является подручным средством в идее гравитации крупномасштабных объектов Вселенной. Так что подручность средства определяется смыслом той идеи, в которой она фигурирует).

Но здесь возникла еще одна проблема – социум сам по себе не имеет не только органа, производящего новизну, но он не имеет и «голоса», чтобы заявлять о тех потребностях (Необходимостях) в новизне, которые время от времени спонтанно зарождаются и созревают в его структурах. И здесь Природа, уже Природа самого социума, пошла на очередную свою хитрость. Для того чтобы заявлять, в новизне какого вида созрела у него (у социума) Необходимость, она (Природа) решила «оповещать» человека продуктивно чувствующего и продуктивно мыслящего через разного рода негативные факторы, те факторы, которые оказывали бы непосредственное – желательно, материальное – воздействие на самого человека. И таковыми факторами стали: лишенность в чем-то, неудовлетворенность чем-либо, неудобство пользования чем-то, недостаточность чего-то.

Так:

– лишенность в телесной силе и ловкости привела человека к изобретению орудий охоты (увесистый булыжник, западня, капкан, копье, лук и стрелы) на более сильных и более ловких диких животных;

– недостаточная эффективность выражения и передачи мыслей посредством жестов и гортанных звуков привела к изобретению звучащей речи;

– неудовлетворенность неупорядоченными спонтанно-эгоистическими взаимоотношениями между людьми привела к «изобретению» нравственности, то есть к упорядочению этих взаимоотношений на не законодательном уровне;

– неудобства и трудности в сохранении (во времени) приобретаемых знаний и передачи их на большие расстояния привели к изобретению письменности и т. д. и т. п.

Именно эти негативные факторы являются, как мы покажем далее (и постараемся в этом утвердиться), передаточным звеном, связывающим сообщество людей в целом (социум) с человеком продуктивно чувствующим и мыслящим, а вместе с ним и со всеми людьми, составляющими это сообщество. Иначе говоря, эти негативные факторы связывают Бытие социума (самого по себе) с бытием человека. Причем следует особо отметить следующее: человек продуктивно мыслящий и чувствующий является не только создателем идей, отвечающих запросам социума, но он еще – открыватель самих Необходимостей в новизне того или иного вида, конечно же, через указанные негативные факторы. Не обладай он чутьем к тому, какая Необходимость зародилась и созрела в недрах социума самого по себе, у него не было бы повода обратить внимание на назревшую проблему и направить свои собственные интеллектуальные усилия (и данные ему способности) на создание соответствующей идеи, разрешающей возникшую неблагоприятную для социума ситуацию.

По сути дела, вся культура это результат изобретений и открытий в процессе обнаружения каких-либо негативных факторов. И все это стало возможным благодаря заложенной в мозг человека природной способности генерировать все новые и новые идеи. Попробуйте теперь заявить, что не создание идей является фундаментом нашего – человеческого и социального – Бытия как возникновения новизны! Исходя из этого положения, нам ничего другого не остается, как заявить: Бытие осуществляет только тот «объект», который способен производить новизну, будь то Вселенная, живая Природа, мозг человека или геном последнего.

А теперь, поскольку мы уже затронули вопрос бытия человека продуктивно мыслящего и того социума, в котором он живет, то с нашей стороны следует более подробно остановиться на том, как мы представляем себе Бытие, кем оно осуществляется и в каком виде.

4. Наш взгляд на бытие

Итак, изложив свое понимание идеи и то, каким образом она может быть причастна к жизни человека и социума в целом, мы не можем не затронуть вопрос о том, как мы понимаем Бытие.

И сделаем мы это чтобы исключить какие-либо неясности в данном тексте. Так что я должен хотя бы самым кратчайшим образом изложить свое видение вопроса: что такое бытие? Начнем с того что, если у Платона бытие было у идей, то есть занебесный мир идей был миром бытия, то Аристотель опустил идеи с небес на землю, и бытие у него стало бытием конкретных вещей. Но, как оказалось, истина, по моему мнению, находится «посередине»: бытие есть не у идей, и не у вещей, а у того, кто создает эти вещи, исходя из внове явленных в свое сознание смыслов идей. То есть Бытие есть у человека, создающего или обнаруживающего идеи, в соответствии со смыслами которых сначала формируются виды идеальных искомых сущих, по образцу коих изготавливаются материальные подручные средства, а затем, с помощью последних начинается массовое производство той или иной Продукции в социуме.

В первую очередь заметим, что в метафизике сложилась довольно-таки странная ситуация: такая фундаментальная способность человека, как способность творить идеи, та способность, благодаря которой создано все то «рукотворное», что нас окружает, не удостоилась пристального внимания человека, даже самого человека продуктивно мыслящего. И это случилось, может быть, только потому, что самое близкое нам, по Хайдеггеру, является для нас самым далеким. Ведь что может быть ближе нам, нашей душе и нашему уму, как не творение идей!

И здесь нам ни в коем случае нельзя упускать из виду одну совсем не очевидную тонкость, которая почему-то всегда, вплоть до Хайдеггера, то ли терялась метафизикой, то ли обозначалась в достаточно завуалированном виде. Суть ее в следующем. Вещи, нами создаваемые в процессе нашего человеческого бытия, являются, как мы уже установили, лишь подручными средствами, с помощью которых может (и должна) производиться новая Продукция для нужд социума. Она-то (последняя) как раз и является целью нашего совместного с социумом бытия. Как мы теперь видим, в процессе изначального развития метафизики (у Платона и, особенно, у Аристотеля) наиболее близкая нам и физически нами даже воспринимаемая и ощущаемая материальная вещь (подручное средство) заслонила своим «телом», с трудом нами осознаваемую и ощущаемую Продукцию, производимую с помощью этой вещи. (Кстати сказать, у Хайдеггера «следы» этой «продукции» можно усмотреть – и то, с большой натяжкой – в том, к чему отсылает подручное средство: а отсылает оно и к «пригодности», и к «употребимости», и к «пользе» (7)). Отсюда возникли многие неурядицы метафизики с определением и идеи, и бытия, и Истины, и сущего вместе с его сущностью.

Так что, исходя из кратко нами уже изложенного, скажем так: у вещи никакого бытия нет. У нее есть только становление в виде создаваемого по образцу искомого сущего (и по определенной технологии) материального подручного средства. Бытие есть у человека, создающего новизну:

– в виде идеи,

– в виде искомого сущего, формируемого по «наводке» смысла идеи;

– в виде вещи (подручного средства), изготавливаемой по образцу искомого сущего;

– и в виде Продукции.

Но бытие есть не только у продуктивно мыслящего человека (Событие-11, см. Рис. 2). Оно есть и у социума (Событие-1), производящего – втайне от нас! – сами Необходимости в новизне того или иного вида; оно есть и у живой Природы, создающей все новые и новые видообразования растительной и животной материи; оно есть и у Вселенной, со всеми ею созданными и создаваемыми видами неорганической материи, начиная с кварков и электрона и кончая галактиками и «черными дырами».

Что же касается устоявшегося в метафизике термина Бытие само по себе, то, как мне представляется, он может быть отнесен к бытию того социума, в котором – в тайне от человека, то есть вне его осознания и какого-либо намеренного (волевого) участия – происходит зарождение и созревание Необходимостей в новизне (Событие-1). Тогда получается, что другой фигурирующий в метафизике термин «бытие» сущего (появившийся уже у Аристотеля, правда, в виде «сути бытия вещи» (8) должен быть отнесен к человеку, продуктивно мыслящему, то есть создающему новизну в виде идей, а не к тому, по Хайдеггеру, просто находящемуся при сути (при-сутствующему) человеку, который стоит в «просвете бытия».

Так что главнейшим процессом в этом Мире является Бытие, то есть возникновение новизны, каким бы видом она не была представлена (см. эпиграф). Дальнейшее существование внове возникшего – всего лишь побочный продукт Бытия. Но этот «продукт» есть следствие не непосредственного «воздействия» Бытия, а воздействия опосредованного – через организацию наличного (исходного) и внове формируемого (искомого) сущего.

Вот здесь нам надо еще раз пояснить, в чем именно заключается только что указанная «организация … сущего». Начнем с приведения двух цитат из работ Э. Морена и М. Хайдеггера. Э. Морен в монографии «Метод. Природа Природы» пишет:

«Идея бытия не является вещественной. Это – организационная идея. Не существует бытия там, где есть дисперсия, возникновение бытия имеет место там, где есть организация. Но идея бытия обретает свою феноменальную насыщенность только там, где имеется активная организация, т.е. автономия и практика» (12)

Как видим, Морен связывает бытие с активно осуществляемой организацией, а не с разложением, разделением. И, как нам представляется, эта организация никоим образом не может обойтись без создания идеи, составленной из комплекса определенным образом взаимосвязанных (организованных) сущих.

Хайдеггер же в своих произведениях на все лады не уставал повторять одну и ту же мысль, которую он обозначил как онтологическое различение:

«Бытие никогда нельзя объяснить исходя из сущего, а сущее также никогда не является «действием» Бытия. Бытие не объяснимо и лишено действия – знание этого относится к началу мышления» (10).

Бытие, действительно, нельзя объяснить из сущего, потому что Бытие – это нужда в новизне, нужда в притоке её в структуры любой открытой системы. Но этот приток может быть осуществлен через определенным образом организованное сущее, имеющееся уже в наличии («старое») и внове создаваемое. А в наличии, как нам уже известно, имеется Хаос в виде хранилища исходных сущих, каждое из которых уже готово для предварительного комплектования любой идеи на этапе рефлексии-1. Вот это создание идеи как раз и осуществляет организацию сущего таким образом, чтобы результатом было обеспечение социума притоком новизны того или иного требуемого вида. А именно, вида изготовляемой Продукции. (Об этом же в разделе 15 нашей Статьи).

Но как мы уже знаем, новизна в виде Продукции получается не непосредственно «из Бытия», а через создание идеи, через формирование идеального вида искомого сущего, через материализацию последнего в подручное средство. И только с помощью последнего может быть осуществлено массовое производство затребованной ранее Продукции нового вида. Более того, созданию самой идеи предшествует собирание исходных сущих – на этапе рефлексии-1 – в предполагаемую идею. Именно с этого, нами осуществляемого (на логическом уровне) собирания начинается сам процесс организации сущих.

Так что между Бытием и сущим «дистанция огромного размера» и они между собой никоим образом не могут быть даже сопоставлены. Поскольку Бытие (Бытие само по себе) есть нужда социума в новизне еще не известного вида, в то время как сущее – подсобный материал, который должен быть определенным образом нами организован для того чтобы получить Продукцию нового вида с той целью, чтобы удовлетворить эту нужду, то есть заделать ту брешь в социальной системе, которая в ней вдруг спонтанно образовалась (или готова образоваться?). И таких брешей (Необходимостей в новизне), спонтанно генерируемых Бытием, положим в социуме, бесконечное множество. Но на то и есть человек продуктивно-мыслящий, – да к тому же находящийся на «службе» у социума в качестве Подручного Средства, – чтобы заделывать эти бреши. Потому как без притока новизны социум истощается, уходит в застой, то есть деградирует.

В итоге получается: несмотря на принципиальную разделенность Бытия и сущего, они через человека продуктивно-мыслящего организованы в активно действующий процесс насыщения социума той новизной, которая ему (обществу) потребна и которая им заказывается в процессе своего самостоятельного существования, то есть Бытия самого по себе.

Как видим из приведенных выше цитат, организация сущих есть не только организация сущих в комплекс, поименованный нами идеей, но и активная практически осуществляемая организация взаимодействия социума, генерирующего Необходимости в новизне того или иного вида, и человека, улавливающего потребности социума и разрешающего его проблемы посредством создания идей.

(И здесь, относительно вопроса Бытия самого по себе и нашей причастности к нему (бытия человека), мы бы могли привести следующий достаточно абсурдный, но зато наглядный образ. Нас пригласили на спектакль, но «забыли» открыть занавес, за которым происходит действо (самого социума, социума самого по себе), о смысле (сюжете) которого нам ничего не известно, кроме иногда улавливаемых нами слов и отдельных фраз. И вот, когда это действо в первом акте достигло своего завершения (конец События-1), занавес вдруг открывается и нас, людей из зрительного зала, приглашают (начало События-11) не только разгадать смысл происходившего за занавесом, но и продолжить вдруг прерванный на немой сцене спектакль. В конце концов, среди нас находится «самый умный», который догадывается о смысле того, что ранее – втайне от нас – свершилось на сцене, и предлагает, и осуществляет в виде моноспектакля (уже во втором акте (Событие-11)) свой сценарий продолжения разрешения проблемы (конец События-11). Этим участие в спектакле «самого умного» заканчивается (за ненадобностью), и третий акт (Событие-111) происходит уже без него, а актерами в той или иной степени становятся некоторые из приглашенных зрителей, остальные же так и остаются зрителями в зале).

Что же касается непосредственно термина бытие человека (или общеупотребимого «бытие» сущего), то можно сказать следующее. Человек как одно из сущих был создан Природой не для самого себя. Он был создан – как подручное средство у социума – для социума как живого природного видообразования, генерирующего все новые и новые Необходимости в новизне того или иного вида. Иначе говоря, для нормального функционирования социума необходимы два вида генерирования новизны: Необходимости (нужды) в новизне и притока самой новизны в его структуры. Первая осуществляется самим социумом, вторая – человеком продуктивно мыслящим. Вот эта «двух этажность» социума есть его характерная особенность, обретенная им за счет способности человека продуцировать новизну и постоянно подпитывать ею социум – производящий Необходимости в новизне – с той целью, чтобы он не деградировал.

Вот почему человек продуктивно мыслящий должен быть встроен в социум, как должна быть встроена в часовой колесно-зубчатый механизм спиральная пружина, все время находящаяся на взводе. То есть человек должен существовать не сам по себе (и только для самого себя), он – постоянный, можно сказать, вечный, «должник» социума. Потому что в этом, в генерировании идей, его предназначение и прямая обязанность. Перестань он исполнять свое предназначение, «механизм» функционирования социума сразу же начнет деградировать и со временем прекратится. (Как прекратится функционирование часов, если выйдет из строя сама пружина или кончится ее завод).

Для себя самого он должен быть только в той мере, в какой он может быть причастным к исполнению своей Подручной функции в структурах социума, а не просто быть балластом в них, а тем более, их разрушителем. Проще говоря, его функция в том, чтобы в первую очередь быть Подручным Средством у социума в самих структурах этого социума. А это значит способствовать как созданию новизны (идей) для нужд последнего, так и внедрению ее в жизнь самого социума. Потому как новизна создается только для того, чтобы быть осуществленной и представленной в нем. Иначе и быть не должно.

Именно отсюда, как мне представляется, постоянные «нападки» Хайдеггера на человека как субъекта (Subjektum), озабоченного не столько тем, чтобы быть занятым проблемами социума, сколько тем, чтобы быть «подручным средством» у самого себя, у своих меркантильных интересов и прихотей, по большей части, материального, физиологического (телесного) характера. Эту ситуацию Хайдеггер описывает следующим достаточно красноречивым образом.

«Если человек утратил способность встраиваться в сущностные решения (т.е. исходя из сущности или несущности Бытия рисковать принять собственное определение и в этом риске подниматься или падать), то он додумывается до учения о человеке (антропология, биология и психология). Тогда «развивается» видимость, будто человек вглядывается в себя самого, хотя фактически он (в том числе и в «глубинной психологии») только ползает по поверхности самого себя как имеющегося в наличии предмета и вынюхивает свои особенности». (Там же, стр. 128).

В первую очередь попытаемся пояснить самое главное: что означают выражения: «способность встраиваться в сущностные решения» и «принять собственное определение»? По моему мнению, они означают следующее: способность человека взять на себя Природой ему предназначенную ответственность быть Подручным Средством у социума и быть, главным образом, озабоченным его проблемами, а не своими собственными: эгоистическими, коррупционными, корпоративными, ресентиментными и т.д. Создавая человека разумного, Природа вовсе не «думала», что он станет «подручным средством» у самого себя. Она «предполагала», что он станет Подручным Средством у социума и у самой Природы, как Подручным Средством у нее самой испокон веков является любое, созданное ею живое видообразование, исполняющее свою естественную (природную) функцию в Природе. И не более того: оно, это видообразование,

– не «обогащается» ни за счет «соплеменников» по виду, ни за счет членов других видообразований;

– оно не приобретает сверх меры того, что ему необходимо для собственного выживания в ареале самой Природы;

– оно не уничтожает ни своих соратников по виду, ни особей других видов без необходимости в этом, без той необходимости, которая дозволена самой Природой.

Но здесь она, Природа, видать, сильно промахнулась в своих надеждах на человека разумного, а именно, на его разумность. Вернее, она – в своей щедрости – передоверилась ему в своем анонсировании ему разумности. И как оказалось в действительности, человек не оправдал ее надежд. Вместо того чтобы пойти по линии разумности (скажем так, мудрости), по линии улавливания и разрешения интересов социума в целом, человек свернул на линию рассудочности, на линию удовлетворения собственных интересов посредством, преимущественно, логического мышления, мышления как поиска своей личной выгоды. Нам надо твердо «зарубить себе на носу»: человек был наделен Природой способностью генерировать идеи, в первую очередь, для того, чтобы удовлетворять потребности социума в притоке новизны в его структуры, той потребности, которая необходима ему как новому живому видообразованию самой Природы.

Но совсем даже не исключено, что мы ошибаемся в нашем только что сделанном предположении: наоборот, Природа не «промахнулась» – она заготовила человеку великое испытание: сможет ли он изжить в себе ведущее к погибели эгоистическое стремление угождать себе самому вместо того чтобы, в первую очередь, разрешать постоянно возникающие в социуме и в Природе проблемы, создаваемые им самим. А именно, улавливать последние и обеспечивать социум притоком той новизны, которая ему необходима и без которой он – образование нежизнеспособное.

(Конечно же, Подручность человека у социума предполагалась Природой, скорее,как привилегия его, а не как навязанная ему обязанность. Отсюда, «собственное определение» человека – быть встроенным в социум, а не независимым от него, «посторонним» (А. Камю).

Таким образом, согласно Хайдеггеру, человек должен найти и определить свое место в социуме, исходя не из самого себя, не из своей субъективности и не из льстящих ему (его самолюбию) и возвышающих его учений антропологии, психологии и биологии, а из того социума, который – совместно с Природой – сделал его человеком разумным и тем самым способным быть Подручным Средством у социума. Поскольку без подручности креативно мыслящего человека социум был бы стадом, стаей, колонией и т. д., а человек – животным (приматоподобным), каковым он и был до обретения им способности продуктивно мыслить. То есть, в первую очередь, человек призван к тому, чтобы исполнять свой долг перед самой Природой и Природой того социума, в гнезде которых он был вскормлен как разумное продуктивно-мыслящее существо. Иначе говоря, не быть той кукушкой, которая

«…воробью пробила темя

За то, что он кормил ее все время» (11).

Что же касается нашего принципиального расхождения с Хайдеггером во взгляде на бытие, то совсем кратко отметим следующее. Хайдеггер задается вопросом, что есть существующее? Он пытается проникнуть вглубь того сущего, которое уже существует, того, что находится в «отсылках» друг на друга, во взаимосвязях друг с другом. Мы же задаемся вопросом, как возможно возникновение того, что потом станет существующим. Какой из этих вопросов важнее – думаю, что оба, поскольку мы плохо знаем существующее сущее, плохо знаем, как и зачем возникают взаимосвязи между сущими; и знаем плохо отчасти потому, что не знаем самих истоков его (сущего) возникновения: что побудило уже существующее к своему возникновению, какова методология возникновения, и как внове возникшее вступает во взаимодействие с существующим сущим, как оно в-мешивается в процессы существования уже существующего, то есть, какова уже сама методология «в-мешивания» и каким образом последняя – скорее всего, по принципу обратной связи («рекурсивной петли», о чем неустанно твердил Э. Морен) – причастна к методологии возникновения самой новизны. (Отчасти, ответы на эти вопросы мы и попытаемся изложить в данной Статье и в других рукописях).

И в заключение данного раздела нам надо еще раз вернуться к вопросу начала бытийствования человека. Выше мы уже заявили о том, что бытие человека – совместное с Бытием социума – началось с обретением человеком способности продуктивно мыслить, излагать свои мысли (речь) и передавать их своим сородичам. А эта способность возникла задолго до того как

«…греки как положившие начало отважились на назначенность человека к бытию …» (12).

Вот здесь, в связи с этой формулировкой, мы вряд ли можем согласиться с Хайдеггером в том, что именно древние греки «отважились на назначенность человека к бытию» (V в. до н. э.). На это однажды «отважилась» сама Природа в ходе своего нескончаемого экспериментирования. Греки же только открыли – уже существующую, но еще никем ранее и никаким образом не зафиксированную – эту «назначенность». Они не изобретатели этого «назначения». Они – его открыватели, поскольку человек «назначен» к бытию с момента обретения им – несколько десятков тысячелетий назад и по воле самой Природы – способности генерировать идеи и тем самым содействовать социализации ранее разрозненных человеческих образований (семейств, групп, племен, орд, колоний и т. д.).

Отсюда теперь понятно, что история (Geschichte) бытия – (а не историография (Historie), по Хайдеггеру), – по моему мнению, началась именно с внедрения в нейронные структуры мозга человека генетически обусловленной способности генерировать идеи, то есть она началась с выделения человека из животного мира и «назначения» его (самой Природой, а не греками) быть Подручным Средством у внове формируемого социума. Это и было первое начало, то есть первое Бытийно-историческое (Хайдеггер) Событие. Только вслед за ним могли последовать такие исторические События как: изобретение орудий охоты и труда, овладение речью, появление первых социальных образований, внедрение в социум понятия справедливости и нравственных норм поведения, переход от охоты и кочевничества к земледелию и оседлому образу жизни, возникновение искусства, мифологий, религий, государственности, законодательства, обнаружение древними греками феномена бытия («первое начало», по Хайдеггеру), изобретение письменности, появление науки и т. д. и т. п. Все эти События были вызваны к жизни из природной нужды, в том числе из нужды социума самого по себе, бытийствующего вне ориентации на нужды человека самого по себе, человека, озабоченного собственной меркантильностью. (Вот эта, последняя озабоченность, озабоченность, в основе которой «расчетливость», «махинации», «жизнь», «действительность», «переживания» (Там же, стр. 32—34, 176–189, и т. д.) как раз и есть то, что формировало и формирует то, что названо Хайдеггером историографией).

Как видим, само развитие социума, его Бытие, определяет то, каким он должен быть, то есть, какие новшества (идеи) должны быть привнесены в его существование. Так, положим, на определенной ступени развития социальных образований, последние уже не могли обойтись без нравственных норм поведения. Вот и возникла, условно говоря, в уме тогдашнего гения идея нравственности (см. выше, раздел 2), то есть идея соблюдения определенных норм поведения, саморегулируемых на не законодательном уровне совестью каждого члена этого общества. И само общество взяло на себя обязанность создавать, внедрять и распространять эти нормы поведения. Эффективность подобного способа поддержания порядка в обществе вполне очевидна: во-первых, нравственность дисциплинирует каждого члена общества; во-вторых, она экономически выгодна, поскольку нет необходимости – на уровне разрозненных индивидов – ограждать каждого члена общества «частоколом» законодательных актов, требующих исполнения и затраты определенных средств; в-третьих, к поддержанию нравственных норм поведения «мобилизовано» само искусство, которое делает привлекательным соблюдение этих норм, за счет доставляемого искусством удовольствия от созерцания смыслов (идей) его произведений и т. д.

Так что наш вывод таков:

– первым началом можно было бы назвать – не зафиксированное каким-либо образом – обретение человеком способности креативно мыслить и осуществлять выше названные (и подобные им) исторические События, определившие саму историю Бытия (Бытия самого по себе), саму истину Бытия;

– другим началом является обнаружение (открытие) досократиками феномена бытия, то есть «назначенности» человека к бытию; это то, что Хайдеггер назвал «первым началом»;

– и третьим началом следовало бы принять обнаружение Хайдеггером забвения человеком Бытия (и человека Бытием) и «переход» в новое начало, то начало («другое начало», по Хайдеггеру), которое в первую очередь должно быть ориентировано на Бытие само по себе, на социум сам по себе, на его проблемы, а не на удовлетворение меркантильных «нужд» человека массы (das Man, по Хайдеггеру).

Но здесь (в связи с третьим началом) скрыта едва заметная (для понимания и безоговорочного принятия) опасность, которая уже полным ходом приступила к своему осуществлению. Заключается она в том, что, удовлетворяя (конечно же, в разумных пределах) потребности человека массы, – и в этом нет ничего дурного – человек продуктивно мыслящий получает собственную выгоду в виде улучшения условий собственной жизни. В дальнейшем (в онтогенезе, в большинстве своем), соблазненный маячащими перед ним благами, он «забывает» о нуждах социума в целом и «клюёт» только на удовлетворение нужд человека массы и своих собственных. Блага человека массы становятся как бы целью его «гуманистически направленной» продуктивной деятельности, но в то же время – оправданием забвения интересов социума самого по себе. В этом заключена тщательно замаскированная возможность переориентации продуктивного (сущностного, глубинного, Бытийно-исторического, по Хайдеггеру) мышления на мышление «расчетливости», «махинации сущего», «гигантизма», «жизни», «переживания» и т. д., то есть на мышление, идущее уже в ущерб и самого человека продуктивно мыслящего, и человека массы в целом. Ясно, что переизбыток такого рода мышления, точнее, мышления такой направленности, работает на физическое, моральное и духовное ослабление человека, на разложение отдельных структур общества, и, в конечном счете, на деградацию социума в целом.

(Что мы и наблюдаем – в наиболее ярком виде – в лице элиты крупных корпораций и государственных (чиновничьих) структур, озабоченных обретением, сохранением и приумножением собственного благополучия сверх всякой меры. Не забудем еще и о том, что «рыба гниет с головы», то есть о заразительности воздействия подобного поведения на массовое сознание: зачем честно трудиться, когда, при любом подвернувшемся случае, можно «урвать» то, что можно обрести без труда, проявив лишь свою «махинационную» изворотливость, а опыт приобщения к последней, как всем известно, совсем не способствует поддержанию нормального состояния общества).

Но не следовало бы видеть в человеке массы нечто только негативное, отрицательно влияющее на социум. Во-первых, потому, что именно он, в основном, определяет ход истории Бытия самого по себе, в то время как человек продуктивно-мыслящий призван к тому, чтобы улавливать как позитивные, так и негативные тенденции возможного осуществления этого хода. Он, последний, – «стрелочник», который должен решать, куда бы следовало социуму направить свои стопы, а куда – ни в коем случае. (Поскольку он находится в точке бифуркации, из которой, согласно Пригожину, потенциально возможно несколько направлений, но в реальности осуществим только один из них. И неизвестно, в каком направлении пошло бы развитие социума, не будь озвучена идея атомной бомбы. Может быть мудрее своих последователей был Резерфорд, заявивший – возможно, осознанно или неосознанно – о неосуществимости идеи освобождения атомной энергии). А во-вторых, из человека массы формируется как человек продуктивно мыслящий, так и тот, кто осуществляет в массовом масштабе изготовление Продукции, ранее затребованной социумом. (Ведь миссия человека креативно мыслящего заканчивается, в лучшем случае, на создании технологии изготовления подручного средства. Далее в свои права – в том числе и права пользования благами внедрения новизны – вступает человек массы). Отсюда понятно, что Бытие само по себе, то есть историческое Бытие социума определяется, в основном, культурным, нравственным и профессиональным развитием человека массы. Именно его следует взращивать и культивировать как культурное растение.

(Вот почему, ориентируясь на броское выражение «талантам надо помогать, а бездари пробьются сами», можно было бы заметить следующее. Да, действительно, талантам надо помогать, но помогать надо не только им, но и так называемым «бездарям». И эта помощь должна заключаться в культурно-нравственном воспитании и профессиональном образовании – тогда их не потянет туда, где без труда можно обеспечить себе безбедное существование за счет тех, кто трудится, но не в полной мере получает за свой труд).

Итак, имея в виду бытийственную «назначенность» человека, мы можем попытаться понять произведенное Хайдеггером отличие исторических Событий от событий историографических. Исторические События (Хайдеггер), как нам представляется, это те события, без осуществления которых социум уже не мог бы существовать, а если бы мог, то только в ущербном состоянии. Положим, в первую очередь, он не мог бы существовать без Подручности человека (у социума, а не у самого себя), без овладения им речью, без нравственных принципов, без государственности, без оседлого образа жизни (представим только себе нации, снующие туда-сюда по Земному шару!), без искусства, без науки и техники и т. д.

То есть само развитие социума как открытой системы определяет то, без чего – следующим шагом – эта система уже не может существовать или может существовать в частично деградированном состоянии: положим, без речи, без искусства, без нравственных норм и т. д. Иначе говоря, это развитие определяет то, отсутствие чего станет тормозом развития системы в целом или отдельных ее структур. Вот почему Бытие само по себе есть Необходимость («нужда», по Хайдеггеру) в том, чтобы устранить этот тормоз. А устранением последнего должен заниматься человек способный улавливать эту потребность и генерировать новизну (идеи, подручные средства, Продукцию) с той целью, чтобы «питать» ею социум. И здесь немалая роль возложена на искусство, призванное – особенно в своем классическом варианте – постоянно напоминать человеку о его человеческом, в первую очередь, нравственном облике, в отсутствии которого не только возможно разрушение личности, но и неизбежно деградирование лика самого социума и возвращение последнего туда, откуда он вышел около ста тысяч лет назад.

Но здесь, конечно же, возникает достаточно каверзный вопрос: а чем определяется «само развитие социума»? Скорее всего, оно определяется спонтанной констелляцией того, что уже имеется (в наличии) в социуме и того, что в него прибывает внове. А именно: имеется Хаос как хранилище готовых исходных сущих – для комплектации новых идей – в то время как прибывает в него все новая и новая Продукция, изготавливаемая с помощью разного рода новых подручных средств. Если нет постоянно прибывающего, то нет и констелляции, а если нет последней, то не из чего формировать новизну в виде Необходимости в ней – отсюда застой, деградация. (Но здесь возникает еще более каверзный вопрос: за счет каких факторов формируется сама «спонтанная констелляция»? Вот это уже забота «новых онтологий» (13), формируемых философией, «сплоченной» с социологией знания (Б. Латур, М. Деланда, Г. Харман и др.)).

Так что само спонтанное развитие общества определяет то направление Бытия, в котором человеку продуктивно-мыслящему придется создавать новизну, отсутствие которой воспрепятствует дальнейшему продвижению социума. Можно было бы даже сказать, что Бытийственная «нужда» социума «бежит» впереди существования социума, как паровоз бежит впереди дыма. Она, Необходимость («нужда»), работает на перспективу. И вопрошание об этой «нужде» Бытия, по Хайдеггеру, является первым и основным шагом к «другому (новому) началу». (В связи с этим напомним наш основной тезис: Бытие как возникновение новизны есть основа жизни, существование – производно от Бытия, оно вторично, оно, можно сказать, «побочный продукт» Бытия).

То же, что человек делает только для самого себя, исходя из собственных интересов и не сообразуясь с «нуждой» социума самого по себе и самой Природы, является вставлением «палок в колеса» исторических Событий. Вот это препятствование истории Бытия есть историография (Хайдеггер) со всеми ее войнами, крестовыми походами, инквизицией, насильственной христианизацией на всех континентах, революциями, переворотами, катастрофическим материальным, культурным и духовным расслоением общества, бесконтрольным «ограблением» самой Природы и накопленных ею ресурсов, нарушением экологического равновесия и прочими им подобными корыстными деяниями, определяемыми интересами отдельных лиц и групп, теми интересами, которые направлены на приобретение сверх того, что Необходимо, то есть сверх нужды самого человека и помимо бытийственной «нужды» социума как живого видообразования, питаемого притоком в его структуры необходимой ему новизны. И это препятствование ходу истории Бытия – прикрываемое интересами «народа», «религией», «прогрессом», «демократизацией», «либерализацией» и пр., – служит только тому, чтобы отодвинуть на долгий срок наступление «другого начала» (Хайдеггер), когда главенствующие интересы человека должны совпасть с Бытийственными нуждами социума в целом, то есть тогда, когда появится не только понимание, но и осуществление гармонии между Бытием социума (Бытием самом по себе) и бытием человека как Подручного Средства этого социума.

Далее мы переходим к изложению самой методологии возникновения новизны, которая (новизна), как мы покажем далее (Раздел 9), может быть представлена в пяти видах. И эти виды обнаруживаются нами в процессе нашего продуктивного, а не какого-либо иного – положим, логического – мышления. Но прежде чем представить саму методологию, сначала рассмотрим (в следующих двух разделах 5 и 6), что побуждает нас к продуктивному мышлению и какова последовательность последнего, а затем (в разделах 7 и 8) дадим наиболее существенные пояснения к понятиям Хаоса и обоих видов рефлексий.

5. Побудительный мотив к созданию новых идей

Выше мы постарались утвердиться в том, что Бытие – это возникновение новизны. Причем, возникновение новизны происходит на всех уровнях материи. В недрах Вселенной это возникновение звезд, галактик, черных дыр, сверхновых и т. д. В недрах Природы это видообразование бесчисленного количества животных и растительных организмов. На уровне ментальной материи, то есть на уровне нейронов мозга человека – это сотворение новых идей.

А что же происходит в недрах того социума, в котором мы живем и который является живым видообразованием самой Природы? Скорее всего в нем происходит, до поры до времени не замечаемое продуктивно мыслящим человеком, зарождение и созревание, не раз нами уже упомянутых Необходимостей в новизне того или иного вида. А именно, того вида, который необходим социуму – на данном этапе его существования – для его полноценного развития. Вот это зарождение и созревание в социуме самом по себе этих Необходимостей в новизне мы можем назвать Событием-1. Это начальный этап методологии возникновения новизны, той новизны, которая пока что выступает в форме не ощущаемого и не опознаваемого человеком фактора Необходимости. Но для того чтобы этот фактор стал ощущаемым и опознаваемым он должен проявить себя – уже на границе между концом События-1 и началом События-11 – в виде какого-либо негативного фактора. И таковым может стать лишенность человека (а вместе с ним и общества) в чем-то, недостаточность чего-то, неудобство пользования чем-либо и т. д.

Дело в том, что любая эволюционирующая система, – а в Природе мы не видим ни одной не развивающейся системы, – непременным образом производит в своих недрах новизну самого разного содержания (14). В человеческом социуме таковой является новизна техническая, научная, эстетическая, социальная, моральная, психологическая, философская и т. д. Без этого он не может развиваться. Эволюция в том и заключается, что в этой системе производится новизна самого разного содержания. А без притока последней развитие заканчивается. Но при этом заканчивается и существование этой системы. Она деградирует вплоть до своего разложения и исчезновения. (Пример тому, положим, исчезновение Римской империи и цивилизаций Южной Америки). И это обстоятельство мы должны принять как аксиому в наших рассуждениях о Бытии как возникновении новизны.

Итак, мы понимаем, что Необходимость в чем-либо новом, – будь то предметы нашего обихода, формулы, законы, парадигмы, моральные принципы, государственные институты и т. д. – зарождается и созревает в недрах того социума, в котором мы живем; и мы до поры до времени не замечаем этого созревания, а тем более зарождения. А вот идеи создания всего того, что необходимо данному сообществу могут возникнуть только в интеллекте творчески мыслящего человека, то есть человека способного, во-первых, ощутить и осознать саму потребность социума в новизне данного вида, а во-вторых, создать идею как механизм разрешения возникшей проблемы. Как видим, разрешение последней (в виде Необходимости создания новизны определенного рода), как по эстафете передается с уровня Бытия социума на уровень бытия человека. И происходит это только потому, что у социума как такового нет того «органа», который бы создавал механизм разрешения его проблем. В то время как у человека – как Подручного Средства социума – таковой (орган) имеется и называется он интеллектом, сочетающим в себе две способности: мыслить и логически (рационально), и иррационально, то есть посредством интуиций, инсайтов, озарений, наитий, вдохновений и т. д.

Получается так, что эстафета возникшей и уже созревшей в социуме потребности в чем-либо новом передается из «рук» социума в «руки» чутко чувствующего и творчески настроенного человека. И ощущается им эта эстафета, конечно же, не в виде самой Необходимости в новизне – поскольку мы не можем знать вида того, чего еще нет и чего никогда еще не было, – а в виде какого-либо материально ощущаемого негативного фактора:

– то ли лишенности в чем-то,

– то ли недостаточности чего-то,

– то ли неудобства пользования чем-либо,

– то ли неудовлетворенности чем-то и т. д.

А разрешение задачи может наступить только посредством создания идеи как механизма выхода из сложившейся весьма неблагоприятной для социума ситуации. Как видим, заказчиком новизны того или иного вида является социум, исполнителем заказа – человек продуктивно-мыслящий и, скажем так, тонко чувствующий.

И здесь, указанный выше негативный фактор (лишенности, неудобства, недостаточности и т. д.) и позитивный фактор любознайства, – но не любопытства! о чем далее в заключительном разделе 15, – являясь факторами достаточно прозаическими, оказались, на мой взгляд, наиболее вероятными претендентами на роль связующего звена между Бытием социума и бытием человека, являющегося к тому же Подручным Средством у социума. Так что побудительным мотивом бытия человека продуктивно мыслящего (в процессе События-11) является в первую очередь материально ощущаемый, а потому и опознаваемый негативный фактор какой-либо лишенности, недостаточности и т.д. И этот фактор может сочетаться с заложенным в природе человека фактором любознайства или любомудрия, как сказали бы древние греки.

Проследим далее, что происходит в нашем мышлении после того, как мы приняли от социума «эстафету» в виде какого-либо негативного фактора, который необходимо устранить (разрешить).

6. Последовательность процесса продуктивного мышления

Первое что мы начинаем делать так это время от времени размышлять над этим вопросом. И наше размышление заключается в том, что мы подбираем те или иные объекты, имеющие отношение к данной теме, взаимосвязываем их тем или иным образом, и пытаемся получить нечто подобное идее, то есть имеющее смысл, способный натолкнуть нас на решение этой задачи. И этот процесс построения разного рода гипотез посредством логического мышления и собирания в единое целое комплекса исходных сущих, заимствуемых нами из сферы Хаоса, мы назвали рефлексией-1. Но, как правило, данный процесс не завершается разрешением нашей задачи, потому что манипулирование на логическом уровне известными нам сущими и взаимосвязями между ними в принципе не может привести к возникновению какой-либо новизны, а тем более идеи. А логика ничем иным как исходными сущими в их взаимосвязи друг с другом манипулировать не может.

И для того чтобы выйти к созданию идеи, необходим переход на иррациональный уровень мышления, который начинается с инкубационной фазы, когда мы оставляем в стороне прежние наши размышления и занимаемся чем-либо другим. (Кстати сказать, инкубационный этап тайного создания смысла идеи, скорее всего, необходим нашему интеллекту для того чтобы ничто постороннее уже не мешало развитию того процесса, который был запущен (в конце этапа рефлексии-1) с целью обеспечения выхода на «автоматический» режим самоорганизации нейронной материи. (Так ракета, получив импульс от отработавшего двигателя, выходит на автоматический режим орбитального вращения).

Но этот переход на автоматический бессознательный уровень возможен только в том случае, если на этапе рефлексии-1 мы приложили достаточно интенсивные интеллектуальные усилия к познанию всего того, что имеет отношение к разрешаемому нами вопросу. И это познание связано самым непосредственным образом с теми сущими, которые уже некогда были созданы и которые мы назвали исходными сущими. Вот это хранилище последних в целом мы назвали Хаосом, поскольку мы не знаем, когда, какие сущие и для комплектации каких идей эти готовые сущие могут нам потребоваться. И этому вопросу, ввиду его так и никем не замеченной кардинальной значимости, будет посвящен следующий раздел 7.

Вот здесь мне бы хотелось выделить одну принципиальную особенность продуктивного мышления, отличающую его от мышления логического. Заключается эта особенность (по моему мнению) в том, что наша логика на идеальном (сознательном) уровне рефлексии-1 все же способна – правда, в достаточно редких случаях – «достучаться» до материальных нейронных структур нашего мозга. И только «достучавшись» до них, только доведя их до определенного уровня возбуждения (флуктуаций), они – в ответ на это – могут в спонтанном акте когерентной самоорганизации (в ансамбль определенного вида) образовать то, что мы называем идеей. Вот точно также, возбудив беспорядочно расположенные микромолекулы воды – посредством подведения потока тепла к системе, – можно получить «ячейки Бенара» (15), то есть упорядоченные макроструктуры в виде циркулирующих потоков воды. Идеи на материальном уровне нейронных структур нашего мозга – это те же упорядоченные структуры («ячейки»), которые, будучи проявленными уже на уровне нашего сознания, являются новыми смыслами, подлежащими раскрытию на этапе рефлексии-11.

Так что только в случае приложения достаточно интенсивных интеллектуальных усилий на этапе рефлексии-1 однажды нам на ум может прийти спонтанно рожденная в нашем бессознательном идея, как внове явленный смысл. Вот этот момент есть то, что названо в многочисленной литературе – в частности, у А. Пуанкаре (16) – терминами прозрение, откровение, просветление, озарение, инсайт, интуиция. Причем, идея является в наше сознание в виде сгустка смысла, который мы прекрасно – в одно мгновение – понимаем, но еще не можем выразить, поскольку смысл идеи должен быть раскрыт, развернут и облечен в какую-либо из знаковых оболочек: слова, знаки формулы, символы, схемы, таблицы и т. д. Не будучи оформленным, этот смысл имеет большую вероятность улетучиться из нашего сознания при малейшем отвлечении от процесса раскрытия смысла идеи. И вот это мгновенное понимание смысла внове явленной идеи, как правило, сопровождается достаточно неординарными проявлениями нашей психики: явление смысла идеи в наше сознание – из нашего же бессознательного! – происходит в сопровождении целого «эскорта» ощущений, обнаруженных и зафиксированных уже древними греками:

– интеллектуального удовольствия от понимания смысла самой идеи,

– удивления от внезапности его явления,

– уверенности в надежности и истинности внове явленного смысла,

– и впечатления светоносности последнего – отсюда закрепившиеся за этим актом термины: озарение, откровение, прозрение, просветление и т. д.

(И здесь, в качестве иллюстрации кардинальной значимости облечения смысла идеи в хитиновый покров знаковой системы – а это делается с той целью, чтобы оформить, поместить в память и не забыть внове явленный нам смысл – приведем пример одного наблюдения. Иногда при достаточно интенсивных интеллектуальных усилиях, направленных на разрешение какой-либо задачи, нам, действительно, может присниться идея. Но при пробуждении мы не можем припомнить ее смысл и зафиксировать его. И, как мне представляется, это происходит только потому, что во сне она не могла быть нами оформлена в какие-либо знаки и помещена в память. В памяти осталось только впечатление от новизны идеи, то есть остался след (отпечаток, «вмятина») от нее, но не сама идея, смысл которой улетучился, поскольку она не была оформлена в знаки, то есть не была зафиксирована. И я полагаю, что лукавит тот, кто утверждает, будто бы та или иная уже оформленная идея пришла ему во сне и при пробуждении была только зафиксирована в своем целостном виде. Скорее всего, она могла возникнуть на грани между сном и бодрствованием, а значит, могла быть – незаметным нам образом – оформлена в какие-либо символы, наводящие на смысл самой идеи. Тогда возникает еще один вопрос: почему мы можем припомнить и даже изложить сюжет приснившегося нам сновидения, но не можем припомнить и изложить смысл приснившейся нам идеи? Скорее всего потому, что сюжет сновидения при пробуждении является в наше сознание в облачении символов (слов) уже известной нам знаковой системы. И эти символы мы можем «расшифровать» и изложить, потому как они не обладают статусом новизны. Идея же имеет эту новизну, но во сне мы не можем найти слова, ее выражающие, поскольку для этого необходима достаточно трудоемкая для нашего мозга работа рефлексии-11. А во сне она не «работает» – она отдыхает. Так что внове явленный смысл идеи так и застревает на предшествующем допонятийном этапе, не будучи ни раскрытым, ни выраженным (оформленным), ни помещенным в память. Другими словами, смысл обычного сновидения является плодом нагромождения результатов разного рода старых рефлексий, а не спонтанного иррационального акта инсайта или озарения, в котором новизна присутствует в обязательном порядке).

Продолжим далее. Тот достаточно кратковременный период от момента явления идеи в наше сознание до начала процесса раскрытия и оформления ее смысла на этапе рефлексии-11 назван нами – надо признаться, достаточно неудачно – допонятийной фазой, поскольку ясно понятый нами самими смысл идеи еще не может быть передан кому-либо и, следовательно, не может быть доступен пониманию кого-либо другого по той простой причине, что он еще не оформлен нами в знаки какой-либо всеми понимаемой системы. Он есть достояние только нашего, скажем так, «чистого» сознания, сознания, еще не обремененного какими-либо культурными навыками. Иначе говоря, мы не можем его передать, если он еще не оформлен, то есть, не материализован в знание. Но, как мне представляется, именно с этой, допонятийной фазы иррационального мышления начинается перекодировка нейронных образований нашего мозга в слова и знаки знакомые нашему сознанию. И начинается не только перекодировка, но и раскрытие смысла идеи в рациональном процессе рефлексии-11.

А что же происходит в процесс нашего мышления на этапе рефлексии-11? Оказывается, происходит самое таинственное и самое незаметное, но притом, самое главное! В процессе раскрытия смысла идеи нами обнаруживается нехватка в комплектации идеи, состоящей пока что только из исходных сущих, – которыми мы оперировали на этапе рефлексии-1, – еще одного сущего, того сущего, которое мы должны создать внове, поскольку его нет в наличии среди принятых нами в состав комплектации исходных сущих. И этот объект мы назвали искомым сущим, так как мы должны найти и сформировать в своем уме его вид (эйдос, по Платону) и его сущность, посредством которой оно могло бы войти во взаимосвязь с остальными сущими этой же идеи, и тем самым образовать единый комплекс (или замкнутую цепочку).

Так вот, найдя посредством нашего воображения-представления вид недостающего нам звена, мы обнаруживаем, что этим идеальным искомым сущим мы в принципе не можем произвести никакого реального действия (изменения) в окружающей нас материальной действительности. Вот почему нам надо материализовать его, то есть по его образцу и по определенной технологии – нами ли созданной или кем-либо другим – изготовить материальное подручное средство. И только с помощью последнего мы уже сможем осуществлять в социуме (в массовом масштабе) новый род деятельности по производству нового вида Продукции, того вида, который ранее в процессе События-1 был затребован самим социумом. Так что весь процесс от начала рефлексии-1 до конца рефлексии-11, то есть до разработки технологии изготовления подручного средства мы можем назвать Событием-11 в общей 3-х событийной методологии возникновения новизны (см. Рис. 2). И единственно кто причастен к этому процессу так это креативно мыслящий человек. На этом его миссия заканчивается.

Что же касается замыкающего события, События-111, когда в социуме осуществляется новый род деятельности по производству нового вида Продукции, то оно (производство) уже может осуществляться любым членом данного сообщества, обученным этому. Как, положим, учитель, излагая то, что он знает, будет осуществлять распространение знания среди аудитории его учеников с помощью такого ранее изобретенного подручного средства как кусочек мела.

Как видим, возникновение нового рода деятельности в социуме является самым заметным критерием того, что этому предшествовало Событие возникновения идеи и раскрытия ее смысла. Если возникла такая деятельность, значит, была и идея, по «наводке» смысла которой сначала было сформировано в нашем уме искомое сущее, потом по его образцу изготовлено подручное средство, а уже затем с помощью последнего налажено производство нового вида Продукции в социуме. Если же нет такой деятельности, значит, не было и идеи. Возьмем хотя бы саму идею социума, осуществленную совместными усилиями Природы, наделившей человека способностью генерировать идеи, и самого человека, «согласившегося» стать Подручным Средством у социума, должного находиться в перманентном состоянии обновления, обеспечиваемого человеком. В этой природной идее есть и Подручное Средство (человек продуктивно-мыслящий), есть и новый род деятельности в виде формирования социума и поддержания его в должном состоянии, есть и Продукция в виде притока новизны, за счет которого социум находится в надлежащей форме.

(Кстати сказать, различие (в написании) между двумя родами подручных средств состоит в том, что в первом случае подручное средство создается человеком как идеальное искомое сущее, далее материализуемое в реальное подручное средство. Во втором же случае человек как Подручное Средство (в самой идее социума) уже создан самой Природой в своем материальном виде. И создан он для того, чтобы изготавливать для этого социума такую Продукцию как новизна сама по себе в виде новых идей).

Но свидетельством того, что критерием возникновения новизны по «наводке» смысла идеи может быть не только появление нового рода деятельности в социуме, но и обнаружение в нем нового подручного средства, поскольку оно – следствие возникновения смысла идеи. И если мы будем двигаться вспять, то причиной возникновения этого смысла «обнаружим» зарождение и созревание в социуме Необходимости в этом смысле. Но этого зарождения и созревания нам не дано заметить – мы можем его заметить и ощутить только в виде какого-либо материально воздействующего на нас негативного фактора: лишенности, неудовлетворенности, недостаточности и т. д.

Рассмотрев последовательность процесса продуктивного мышления, нам надо будет более подробно остановиться на вопросе, какими сущими оперирует наше логическое мышление на этапе рефлексии-1 (раздел 7). (И как мы уже поняли из ранее изложенного, на этом этапе мы оперируем теми знакомыми нам исходными сущими, которые мы заимствуем из сферы Хаоса. Какими-либо другими сущими мы не можем манипулировать в принципе). Зная это, станет более понятным, на каком «пьедестале» нами будет возводиться «статуя» искомого сущего в процессе рефлексии-11. Это, во-первых. А во-вторых, нам необходимо будет остановиться на принципиальном различии двух видов рефлексий: рефлексий-1 и -11 (раздел 8). Разделив их, нам станет более понятным, почему метафизика так и не «расшифровала» структурно-функциональный состав идеи, а заодно с этим – так и не определилась с самим понятием бытия. Что оно: нечто целостное и неизменное (Парменид, Платон), или оно постоянно изменяющееся, становящееся (Бергсон, Уайтхед, Пригожин)?

Вот на этих двух вопросах нам придется остановиться, прежде чем продолжить рассмотрение,

– во-первых, тех (пяти) видов новизны, которые возникают в процессе возникновения идеи и раскрытия ее смысла (раздел 9),

– во-вторых, самой методологии возникновения новизны (раздел 10),

– и в-третьих, того смысла идеи, который является механизмом творения этой новизны и того подручного средства, которое является инструментом, с помощью коего осуществляется производство самой Продукции (раздел 11).

Часть 11

7. Что такое Хаос? Хаос как непременная составляющая и процесса Бытия самого по себе, и «бытия» сущего.

Сразу же дадим определение того, что названо нами словом Хаос, а уже затем разберемся в том: каким образом формируется все то, что мы назвали этим именем; какое отношение он имеет к идее и ее возникновению; и в какой связи Хаос находится с бытием.

Итак, Хаос – это все то сущее, которое на данный момент еще не задействовано – здесь и сейчас – в процесс возникновения (создания, обнаружения) новизны какого-либо вида. И не важно, какого она вида. Таковой может быть и новизна новых форм неорганической материи во Вселенной, и новизна видов живых существ в Природе, и новизна самих Необходимостей в новизне в структуре данного социума (или в более широком плане: в любой сложной открытой системе), и новизна идей, творимых человеком, и новизна тех мутаций – в геноме живого существа, – которые приводят к выработке белков, изменяющих его вид и представляющих его новым видообразованием.

А теперь более подробно о Хаосе. Для того чтобы говорить о хаосе в общепринятом смысле этого слова, нам надо хотя бы увидеть нечто подобное ему в окружающей нас действительности. Оглянемся по сторонам, вникнем в суть всего существующего и происходящего вокруг нас. Где мы видим хаос? Оказывается, нигде. Везде все уже давным-давно упорядочено на всех уровнях материи: во Вселенной, в живой Природе, в социуме (в подавляющем большинстве), в нашей человеческой (физиологической, биологической и генетической) природе. Да, есть и флуктуации, и бифуркации, и «мутации» в ходе эволюции неживой и живой материи. Но возникновение их обусловлено самой Природой материи, которая не может быть застывшей массой. Она в обязательном порядке должна претерпевать превращения во времени. Время – это та мельница, которая никогда и нигде не останавливается.

Понятие хаоса отчасти возникло от того, что человеческий разум не способен ни охватить, ни представить себе во всем объеме окружающую его действительность в упорядоченном виде. Потому что для того чтобы увидеть эту упорядоченность, надо знать, каким образом «беспорядок» приведен в порядок, то есть знать, каков механизм создания и поддержания порядка. Нашему разуму сия задача не по плечу. А потому, это, с виду неупорядоченное, принимается нами за хаос. Можно даже сказать, что с давних времен понятие хаоса в некоторой степени характеризует нашу неспособность увидеть порядок во всем том, что не представляет для нас определенного интереса. Как только мы начинаем в чем-либо разбираться, хаос улетучивается так же, как рассеивается туман в лучах восходящего Солнца. Кстати сказать, в древне-греческой мифологии Хаос представлялся, всего лишь, как «неупорядоченное первовещество; противоположность конечному, упорядоченному космосу» (17).

И наше постоянное обращение к Хаосу – особенно в последнее время в связи с развитием синергетики – как источнику, из которого формируется нечто упорядоченное, вполне обосновано. Но только не следует видеть в Хаосе того, что будто бы мешает нашему процессу упорядочивания окружающего нас мира. Наоборот, Хаос упорядочен в каждой своей единичности, как упорядочен каждый химический элемент Периодической таблицы Менделеева. Хаос – это то упорядоченное сущее, которое еще не приведено в новый порядок. Иными словами, не упорядочено еще то, что может быть приведено в порядок посредством соединения – укомплектования и взаимосвязывания – этих упорядоченных единичностей. Поэтому элементы Хаоса – как упорядоченное сущее – всегда находятся в возможности и готовности быть использованными в своем целостном виде (как исходные сущие) в комплектацию какой-либо подходящей идеи. Точно так же химические элементы таблицы Менделеева находятся в возможности и готовности быть примененными для комплектации какого-либо сложного химического соединения (основания, кислоты и т. д.). Главное, чтобы эти элементы могли вступить во взаимосвязь друг с другом и образовать целостное устойчивое соединение.

(Нет ли здесь подсказки, каким образом в Природе самой по себе происходит возникновение новизны в виде нового вещества – как «подручного средства» – приспособленного к тому, чтобы производить в самой Природе новый род деятельности по производству нового вида «Продукции»).

Таким образом, Хаосу присущи две принципиально важные черты. Во-первых, он есть все то сущее, которое еще не задействовано – здесь и сейчас – в процессе возникновения (создания, обнаружения) новизны-идеи. А во-вторых, это все то, что уже готово быть примененным – в своем неизменном виде – в качестве исходного сущего в комплектации той или иной создаваемой нами идеи.

Вот это «еще не задействованное», но «уже готовое» быть примененным сущее обладает одним важным и, можно даже сказать, онтологическим преимуществом. Дело в том, что со временем всё внове созданное как Природой, так и человеком постепенно перетекает в хранилище, именуемое Хаосом. Из него-то, из этой драгоценной копилки, мы всегда можем позаимствовать готовые к употреблению исходные сущие в те моменты, когда у нас возникает необходимость использования их в комплектации внове создаваемых идей. И преимущество такого заимствования состоит в том, что у нас нет надобности затрачивать время и умственную энергию на их создание. Поскольку они уже некогда были созданы то ли Природой, то ли человеком, и на их создание эта энергия уже была затрачена.

В то время как искомое сущее, – сущее, нами внове создаваемое – требует затраты определенногоколичества умственной энергии. И это количество – в пересчете на калории (или джоули) – весьма существенно, если мы учтем следующий немаловажный факт нашей умственной деятельности. Из всей потребляемой человеком энергии около 25% уходит на работу мозга. И это при весе последнего около 2% от веса тела человека. Принимая это во внимание, мы видим, какое преимущество имеет использование готовых исходных сущих в комплектацию идеи, а, следовательно, и в процесс создания новизны. При этом мы не знаем (у нас нет таких сведений), какое количество энергии идет на сам процесс продуктивной деятельности мозга, то есть на процесс создания идеи, раскрытия ее смысла и формирования – по ходу этого раскрытия – вида и сущности искомого сущего. Можно только предполагать, что в процессе самой продуктивной деятельности мозга (в долевом ее участии), энергия, потребляемая им, намного превышает, – если не во много раз – указанные 25%, распределенные на общую деятельность мозга. Можно даже допустить, что в процессе продуктивной деятельности, в отдельные моменты происходит концентрированное (импульсивное) потребление энергии нейронами (и их ансамблями) нашего мозга, особенно при инсайте, озарении, вдохновении и т. д. Вот где, скорее всего, причина и где источник эйфорического состояния нашей психики в эти моменты!

Итак, отметив, можно сказать, онтологически-энергетическое преимущество использования готовых исходных сущих в комплектации любой идеи, продолжим далее наши рассуждения о внове принятом нами понятии Хаоса.

Как видим, развитие какой-либо системы идет не от хаоса к порядку – как это часто преподносится в литературе, – а от порядка одного уровня к порядку другого уровня. Вернее было бы сказать, что порядок нового уровня создается, во-первых, за счет собирания в комплекс тех исходных сущих, которые уже некогда были – каждое в отдельности на своем уровне – приведены в порядок; а во-вторых, за счет создания того искомого сущего, отсутствие которого обнаруживается при раскрытии смысла внове явленной идеи и которое должно быть – здесь и сейчас – создано внове. Именно предполагаемая идея (на этапе рефлексии-1) собирает сущие первого порядка в комплекс сущих, «организующих» в своих недрах другой, новый порядок, за счет создания недостающего звена в виде искомого сущего (на этапе рефлексии-11).

Нам теперь понятно, что любое готовое исходное сущее, используемое нами – здесь и сейчас – в комплектацию идеи, некогда уже было создано. Но когда оно создавалось внове, оно было искомым сущим. Так, письменность была исходным сущим, используемым в процессе создания идеи кусочка мела (книгопечатания, Интернета и т. д.), но ранее, в далекие времена, она сама была, условно говоря, предметом изобретения в идее письменности, то есть была искомым сущим, далее материализовываемым в какие-либо знаки (иероглифы, буквы и т. д.) на различных этапах ее изобретения, а вернее, усовершенствования.

И в заключение данного раздела отметим один немаловажный момент. У Хаоса как хранилища готовых исходных сущих имеется еще одно предназначение, кроме того, чтобы быть постоянным источником-хранилищем на случай комплектации внове создаваемых идей в процессе События-11. И оно, это назначение, заключается в том, чтобы быть арсеналом тех «старых» сущих, которые в процессе События-1 – вне намеренного (волевого) участия человека и втайне от него – вступают во взаимодействие с той новизной (идеи, искомые сущие, подручные средства, Продукция), которая поступает в социум в процессе Событий-111 и -1.

И чем выше изобилие исходных сущих представлено в памяти нашего сознания, и чем лучше мы знаем свойства этих сущих, тем интенсивнее может быть осуществлен как процесс генерирования новых идей человеком, так и процесс возникновения все новых и новых Необходимостей в новизне в самом социуме. А значит – интенсивнее будет происходить процесс обновления самого социума. Ведь не будем же мы отрицать того, что «реакция» взаимодействия нового со старым является одной из движущих сил возникновения (бытия) новизны нового вида. Поэтому вполне справедливым будет сказать, что Хаос в своей продуктивной ипостаси «работает» сразу на два фронта: и на Событие-1, и на Событие-11.

Но, к сожалению, поскольку человек продуктивно мыслящий отстранен от того, что внове свершается в процессе События-1, – он даже не знает в какой форме этот процесс осуществляется, и осуществляется ли он вообще, – то мы не имеем никакого представления о том, каким образом возникает Необходимость в новизне, а тем более мы не знаем, какого вида новизна требуется для нужд социума на данный момент времени. Мы эту потребность можем ощутить и опознать – спустя некоторое время после ее возникновения (созревания) – в виде какого-либо из вышеуказанных негативных факторов: лишенности в чем-либо, недостаточности чего-то, неудобства пользования чем-нибудь, неудовлетворенности чем-либо и т.д.

Прояснив нами введенное понятие Хаоса, обратимся к той значимости, которую имеет разделение понятий рефлексии-1 и рефлексии-11. Потому что одним из достаточно темных вопросов в метафизике до настоящего времени оставалось, казалось бы, достаточно простое понятие рефлексии, которое может быть соотнесено, во-первых, с обыденным, повседневным логически настроенным мышлением, не идущим далее рефлексии-1, а во-вторых, с мышлением, создающим нечто новое в процессе последовательного сочетания рефлексии-1 с инкубационной фазой созревания идеи, с иррациональным актом явления смысла идеи из бессознательного в наше сознание и с рефлексией-11. Остановимся на этом более подробно.

8. Отличие этапа

рефлексии-1

от этапа

рефлексии-11

и что является связующим звеном между ними

8.1. Различие двух видов рефлексий

Итак, в процессе раскрытия смысла внове явленной нам идеи и формирования недостающего искомого сущего на фундаменте (на «пьедестале») исходных сущих, мы видим, что искомое сущее – это идеальный образец, создаваемый нашим интеллектом. И формирование его вида (и его сущности) в процессе раскрытия смысла идеи, и исходя из свойств исходных сущих, мы назвали рефлексией-11. Последняя отличается от рефлексии-1 принципиальным образом. Если в процессе рефлексии-1 мы собирали исходные сущие в комплекс – в надежде получить из него некий смысл (идею), – то в процессе рефлексии-11 мы производим обратную операцию: «разбираем» (разлагаем, раскрываем) внове явленную в наше сознание идею на те сущие, из которых она составлена в своем окончательном виде. А составлена она, как мы уже знаем, из некоторого числа взаимосвязанных между собой исходных сущих и того искомого сущего, которое мы должны создать внове. Причем, состав исходных сущих может не (совсем) совпадать с тем составом, которым мы оперировали на предварительном сознательном этапе рефлексии-1, потому что бессознательное – на этапе инкубации – может внести свои коррективы в этот состав, очевидно, в соответствии с тем окончательным (инсайтным) смыслом, который оно предоставляет нам на уровень допонятийной фазы и рефлексии-11.

Вот здесь нам впору остановиться на одном обстоятельстве, недопонимание которого не дало возможности классической метафизике осмыслить в должной мере основной феномен бытия. А именно, осмыслить феномен возникновения (образования) идеи и той «нагрузки», которую она несет в самом процессе бытия человека. Все дело в том, что в философии со времен Платона признавалось существование в процессе нашего мышления двух его (мышления) видов: рефлексии собирающей сущие в нечто единое, и рефлексии разбирающей это единое на составляющие его элементы. И это достаточно подробно описано в замечательной книге А-Ж. Фестюжьера «Созерцание и созерцательная жизнь по Платону», особенно в двух параграфах Главы 111 «Диалектика» (18).

Но понимание этих двух видов рефлексий было весьма смутным. И было оно таковым не только у Платона, но и у философов Новых и Новейших времен. Так у Г. Марселя эти рефлексии фигурируют как «двойная рефлексия» (19), у А. Бадью – как «клещи Истины» (20), а у М. Хайдеггера – как «рефлексия» и «рефлексия рефлексии». Приведем в качестве примера, цитату из статьи Хайдеггера «Тезис Канта о бытии» (1962 г.).

«Характеристика мышления как рефлексии рефлексии дает нам один, правда, лишь приблизительный, чтобы не сказать обманчивый, намек. Мышление входит в игру двояким образом: сначала как рефлексия, потом как рефлексия рефлексии. Только что все это значит?

Если принять, что характеристики мышления как рефлексии достаточно, чтобы очертить его отношение к бытию, то это значит: мышление задает в качестве простого полагания горизонт, на котором можно заметить такие вещи, как положенность, предметность. Мышление функционирует как задание горизонта для истолкования бытия с его модальностями как полагания.

Мышление как рефлексия рефлексии, напротив, подразумевает прием, которым словно инструментом и орудием, через который истолковывается увиденное в горизонте полагания бытие. Мышление как рефлексия означает горизонт, мышление как рефлексия рефлексии означает орудие истолкования бытия сущего. В ведущей рубрике «бытие и мышление» мышление в показанном сущностном смысле оказывается неизменно двузначным, и это – сплошь через всю историю европейской мысли» (21).

Из этого текста мы видим, насколько смутным и неопределенным представляется автору, как рефлексия, так и рефлексия рефлексии.

Но не это было главным в вопросе недопонимания того, что такое бытие и что такое идея. Главным было то, что метафизикой хотя и было замечено, но не было учтено фундаментальное Событие бытия. А именно, был упущен спонтанный акт явления идеи (ее смысла) в наше сознание. Как мы понимаем, только смысл внове явленной идеи служит и разделяющим, и связующим звеном между рефлексией-1 и рефлексией-11 (см. Рис. 1 и 2), то есть между попыткой собрать сущие в предполагаемую идею и процессом раскрытия уже явленного нам смысла идеи и формирования, – исходя из этого смысла, – вида и сущности искомого сущего. А зная все это, не трудно было догадаться, как образуется идея и как же все-таки из нее формируется новое (искомое) сущее, сущее, которого ранее не было в обиходе нашего существования.

Так что следующие за этапом рефлексии-1

– инкубационная фаза формирования идеи в нашем бессознательном,

– иррациональный (спонтанный) акт явления ее в наше сознание

– и перекодировка нейрообразований нашего мозга в знакомые нашему сознанию слова, знаки, символы (на допонятийном этапе и далее на этапе рефлексии-11)

есть тот «черный ящик», который так и не был в достаточной степени осмыслен метафизикой. А потому, не был увиден смысл того, что происходит в процессе рефлексии-11 и как из смысла идеи образуется то искомое сущее, которое является ближайшей целью создания идеи. А пролонгированная цель идеи, как мы уже знаем, состоит в том, чтобы «организовать» в социуме новый род деятельности (в процессе События-111) по производству Продукции нового вида, той Продукции, которая ранее (в ходе События-1) уже была этим социумом затребована («заказана») в процессе зарождения и созревания Необходимости в новизне, как оказалось, именно такого вида. И эта Продукция ни в коей мере не может быть получена без посредничества изготовленного по идеальному образцу искомого сущего материального подручного средства.

Как видим из вышеприведенной цитаты, если бы Хайдеггер обнаружил наличие идеи между «рефлексией» и «рефлексией рефлексии», то он бы понял, что главным в процессе бытия являются не эти «рефлексии», а возникновение новизны (в виде идеи), произошедшее в промежутке между ними. Вот тогда у него непременным образом могла бы возникнуть достаточно четко оформленная мысль, что Бытие есть возникновение новизны, а существование возникшего – всего лишь «побочный продукт» Бытия, оно вторично, производно от Бытия.

8.2. Связующее звено между рефлексиями

Выше нами дано различение двух видов (этапов) рефлексий: рефлексии-1 и рефлексии-11. Но возникает вполне законный вопрос: что именно происходит в промежутке между этими этапами рефлексий? И мы уже указали, что за этапом рефлексии-1 – в случае благоприятного исхода нашего продуктивного мышления – сначала наступает инкубационная фаза тайного созревания идеи в нашем бессознательном, а затем, через какой-то достаточно продолжительный промежуток времени, происходит спонтанная выдача смысла самой идеи из бессознательного в наше сознание.

Спрашивается тогда, каким материалом оперировало наше бессознательное, прежде чем выдать в сознание уже готовый (сформированный) смысл идеи, а вернее, сгусток этого смысла? Мы уже знаем, что на этапе рефлексии-1 наше мышление, пытаясь разрешить проблему, оперирует некоторым комплексом сущих, которые, как нам представляется, имеют самое непосредственное отношение к нашей задаче. И каждое из этих сущих имеет наименование и обладает определенным набором свойств. Иначе говоря, мышление оперирует знанием, которое было приобретено нами ранее. Наша задача в процессе рефлексии-1 заключалась в том, чтобы «зацепить» (состыковать) эти исходные сущие таким образом, чтобы получить некий смысл, разрешающий нашу проблему. Но этот смысл на этом этапе получен быть не может, поскольку наша логика, – как мы уже не раз отмечали ранее, – манипулируя известным знанием (сущими), в принципе не может получить неизвестное нам знание (новую мысль). Именно поэтому она передает это, уже отрефлексированное в той или иной мере знание, на этап инкубационного созревания идеи в нашем бессознательном.

Вот здесь-то как раз и возникает вопрос, что передается на этап инкубации и чем оперирует наше бессознательное, прежде чем сформировать смысл идеи в том виде, который в спонтанном акте, положим, озарения уже может быть выдан на уровень сознания. И здесь на ум нам приходит одна аналогия. Но начнем мы не с этой аналогии, – о ней чуть позже – а с рефлексии-11.

До начала процесса раскрытия смысла внове явленной идеи на этапе рефлексии-11 и оформления его в знаки какой-либо системы (слова, символы, графика и т. д.), то, что было в сознании еще не оформленным и не названным, не является знанием; оно является личной, никому не передаваемой ин-формацией, то есть тем, что еще не оформлено. Здесь мы прибегаем к совсем непривычному нам понятию информации как ин-формации, то есть формации, еще не имеющей обозначения, еще не выраженной в какой-либо всем известной знаковой системе. И это в соответствии со значением префикса ин-, обозначающего возражение, отсутствие чего-либо (22). И в этом, как нам представляется, принципиальное отличие знания от ин-формации. Знание – нечто оформленное, названное, то есть материализованное в знаки; оно – могущее быть воспринятым органами чувств любого другого человека, то есть переданным в сознание и закрепленными в его памяти. Ин-формация же – нечто не оформленное, не материализованное, принадлежащее только нашему подсознанию. Как сугубая принадлежность нашего подсознания, ин-формация в принципе не может быть кому-либо передана. Именно поэтому она должна быть сначала оформлена в знаки, знакомые не только нашему, но и любому другому сознанию. Только в этом случае она может «вынырнуть» из подсознания в сознания и показать (явить) свой истинный лик.

Отсюда можно произвести некоторое разделение сознания, подсознания и бессознательного:

– в сознании мы оперируем всем известным, то есть уже имеющим наименования знанием (сущими в их взаимосвязи);

– в подсознании мы получаем некий зыбкий, еще не названный результат мышления на уровне сознания (рефлексия-1);

– в бессознательном же осуществляется обработка результатов совместной работы сознания с подсознание, и если эта обработка оказалась успешной, то оно, бессознательное, «выталкивает» результат (смысл идеи) в сознание в спонтанном акте, поименованном инсайтом, озарением и т. д. (точка 3 на Рис. 1 и 2).

И это полное смешение, вплоть до неразличимости, этих двух понятий – знания и информации (а не ин-формации) – явилось, скорее всего, следствием того, что метафизика в течение 2,5 тысячелетий так и не удосужилась разобраться в том, так каким же материалом оперирует наш интеллект в процессе иррационального мышления, то есть, начиная с конца рефлексии-1 и кончая началом рефлексией-11. (Ведь как на инкубационный этап поступает нечто нам совсем неизвестное, так и на допонятийную фазу поступает то, что еще не имеет никакого наименования, а именно, поступает некий сгусток смысла). Да, действительно, мы знаем, что наша логика на этапе рефлексии-1 манипулирует тем знанием (сущими), которое мы восприняли органами наших чувств и передали в нейронные структуры нашего мозга и далее в память. Предполагаем мы также и то, что что-то новое, и уже в некоторой степени отрефлексированное, образовалось в процессе этого оперирования – ведь не напрасно же мы мыслили, затрачивая свою умственную энергию. Но мы ничего не знаем о том, в каком виде эта новизна с этапа рефлексии-1 была принята нашим бессознательным на этап инкубации и каким трансформациям – помимо воли нашего сознания и без его ведома – она там была подвергнута.

Иначе говоря, мы не знаем,

– что именно явилось результатом этого оперирования сущими,

– что затем было направлено на инкубационный процесс «созревания» идеи,

– что происходит на этом этапе вне пределов «видимости» нашего сознания,

– и что происходит в структурах нашего мозга в столь эмоционально окрашенном акте инсайта (озарения, прозрения или, на худой конец, интуиции).

А если мы ничего этого не знаем, то мы не знаем и того, чем манипулирует как наше подсознание, так и бессознательное. И здесь, как для понимания разницы между ин-формацией и знанием, так и для заполнения ранее существовавшей лакуны между двумя видами рефлексий, к нам приходит на помощь чуть выше заявленная аналогия. В чем она заключается?

Как смешивая совершенно разные, но знакомые нам продукты: дрожжи, муку, яйца, масло, соль, воду, мы получаем тесто – нечто совсем не похожее ни на один из этих ингредиентов, вот точно также, воспринимая своим сознанием знакомые нам – в виде знания – объекты-сущие, и перемешивая, а скорее, взаимосвязывая, все это в нашем сознании на этапе рефлексии-1, мы должны получить нечто (уже отрефлексированное и в некоторой степени даже упорядоченное) совсем не похожее ни на одно из тех сущих, которыми оперировала наша логика перед тем, как наше бессознательное «согласилось» принять это нечто на этап инкубации. И не только принять этот «материал», но и оперировать им, чтобы получить – на выходе с этого этапа – ранее нам неизвестный, то есть новый для нашего сознания смысл идеи.

(Поясним вышесказанное. Попросту говоря, когда мы задаемся каким-либо до глубины души заинтересовавшим нас вопросом и пытаемся его разрешить, то первым делом мы подбираем комплекс уже известных нашему сознанию исходных сущих и начинаем им манипулировать в своем воображении, пытаясь – хотя и не столь осознано – взаимосвязать их и создать нечто подобное идее. И этот процесс может занимать наше воображение в течение достаточно длительного времени. Причем, как правило, состав этого комплекса сущих может в некоторой степени меняться со временем. Неизменным является наше желание из взаимосвязей между этими сущими получить нечто такое, что помогло бы нам разрешить нашу проблему).

Вот почему я и предлагаю – хотя бы в пределах данного текста – назвать термином ин-формация тот еще не оформленный, еще не поименованный, но уже отрефлексированный (частично или полностью – этого мы не знаем) «материал», которым оперирует наш интеллект, начиная с этапа рефлексии-1 вплоть до раскрытия смысла идеи и оформления его в знаки на этапе рефлексии-11, то есть вплоть до превращения этого нечто («материала») в знание. Тем более что закрепившееся за информацией понятие негаэнтропии (отрицательной энтропии) ложится в колею того, что возникновение идей содействует процессу упорядочения материи, а значит и снижения энтропии данного комплекса сущих, входящих в состав идеи. Целью нашего продуктивного мышления как раз и является получение ин-формации с пониженной энтропией, далее превращаемой (ин-формации) в знание-Истину, то есть в знание, упорядочивающее некоторый регион социальной действительности. И чтобы убедиться в этом, достаточно лишь привести те изобретения и открытия, которые «навели порядок» в наших представлениях об окружающем нас мире и, отчасти, в том мире, который находится внутри нас самих.

Далее постараемся вникнуть в вопрос, где и как возникает тот «самородок», дальнейшая огранка которого позволит нам получить то, что мы называем идеей, обладающей статусом Истины в какой-либо из сфер нашей действительности. Иными словами, нам надо понять, каким образом и где возникает новизна сама по себе, являющаяся тем центром «кристаллообразования», вокруг (из) которого формируется сам смысл идеи вместе с заключенным в нем комплексом взаимосвязанных сущих.

9. Что такое новизна сама по себе и как она возникает? Пять видов новизны, возникновением которых сопровождается создание самой идеи и реализация ее смысла

В данном, достаточно обширном (по сравнению с остальными) Разделе после небольшой вводной части (п. 1) сначала (п. 2), в наиболее подробном виде, рассмотрим и постараемся обосновать материальный характер возникновения новизны самой по себе, то есть той новизны, которая, как нам представляется, формируется в спонтанном акте самоорганизации нейронной материи нашего мозга. При этом, кроме гипотетических рассуждений нами будут привлечены экспериментальные данные С. Деана по нейровизуализации нейронных структур мозга в моменты осознания информации ранее скрытой в нашем бессознательном.

Далее (в п. 3) рассмотрим роль языка в его взаимосвязи с сознанием. После чего (п. 4), соединив нерасторжимыми узами сознание и язык, нам станет ясным, что в случае продуцирования новых идей связующим узлом, в котором могут быть соединены сознание, язык и логика является факт иррационального мышления. Иначе говоря, спонтанное явление идеи в наше сознание никоим образом не может обойтись без последующего логического мышления и языка, соответственно, раскрывающего смысл идеи и фиксирующего этот смысл в знаках какой-либо системы. Исходя из чего, нами выдвинуто предположение, что иррациональное мышление, логика и язык появились «одновременно» и развивались совместно друг с другом, стимулируя эффективность функционирования друг друга. А вместе с ними и сознание наше вышло (шагнуло) на новый уровень функционирования.

Далее (п. 5) мы постараемся показать, что место возникновения новизны самой по себе находится не в идеальных структурах сознания, а в материальных структурах бессознательного. В связи с чем нам станет более понятным, почему в большинстве случаев у нас складывается ложное впечатление, что только на сознательном (идеальном) логическом уровне возможно создание новизны.

Затем (п. 6), основываясь на факте бессознательности возникновения новизны самой по себе, нами произведено разделение последнего понятия и понятия смысла самой идеи, формирование которой (идеи) происходит на идеальном (сознательном) уровне, но непременным образом включает в себя процесс (и акт) материального (бессознательного) возникновения новизны самой по себе.

В следующем пункте (п. 7) мы остановимся на тех тайнах продуктивного мышления, которые сопровождают как возникновение и формирование человека разумного, так и развитие цивилизации в целом.

Во-первых, это тайна возникновения способности человека продуктивно (иррационально) мыслить, то есть создавать новые идеи. Ведь у нас нет никаких сведений о том, где, как и когда возникла эта судьбоносная способность человека, превратившая, как мы полагаем, человекоподобное существо в существо разумное?

Во-вторых, это тайна «переходного» или «недостающего» звена в развитии приматоподобных существ в существа разумные: существовало ли такое звено на древе развития человека, или его не было, а было внедрение и закрепление в генотипе одного из человекоподобных существа способности – иначе говоря, мутации – генерировать новые идеи, той способности, которой не наблюдалось ранее в Природе ни у одного из живых существ? Неясно и то, каким образом происходило распространение этой способности в поколениях и почему вдруг оказалось, что все народонаселение Земного шара оказалось наделенным этой способностью?

В-третьих, это тайна возникновения языка: что именно в наибольшей степени содействовало возникновению и развитию языка – потребность в коммуникации между членами сообщества или необходимость выражения и оформления спонтанно возникающих идей, тех идей, способность генерировать которые вдруг возникла в результате выше указанной мутации?

И в-четвертых, это тайна истинности тех идей, которые возникают – и проникают из бессознательно в сознание – в спонтанном акте озарения, прозрения, инсайта и даже интуиции: почему в большинстве своем эти идеи, как нельзя кстати, пригодны для разрешения тех задач, которые не только насущны на данный момент времени, но и решения которых в буквальном смысле «витают в воздухе» – необходимо только уловить Необходимость их создания? Но тайна истинности связана и с тайной происхождения идей-Истин – возникают ли они из запросов социума самого по себе (Бытия самого по себе), или, исходя из своекорыстных интересов отдельных групп людей.

В связи с тайной истинности, в следующем пункте (п. 8) нами рассмотрен вопрос возможного дублирования понятия корреспондентской Истины с понятием идеи в том виде, который изложен нами в данной Статье.

И далее, в заключительных пунктах данного Раздела нами представлен деятельный характер самой идеи (п. 9), иначе говоря, какие действия совершаются в ходе реализации смысла идеи, и перечислены те виды новизны, которые возникают в ходе этой реализации (п. 10).

9.1. «Спираль» возникновения новизны.

Если перед любым из нас поставить вопрос: что такое новизна сама по себе, и как же все-таки она возникает? – то, прежде всего, мы будем поставлены в тупик. Потому что возникновение новизны – это многоходовая операция, и проявляется она (новизна) в самых различных видах. Каждый из этапов ее возникновения есть звено единой цепи, обусловленное предыдущим ходом событий, и в то же время, влекущим за собой последующие события. Процесс возникновения новизны в какой-либо из сфер социальной действительности – это закольцованная сама на себя процедура, а вернее всего, бесконечная спираль, с одной стороны, формально повторяющая этапы предыдущей спирали развития одной системы, а с другой стороны, возвышающаяся над прежней за счет «подхлестывания» энергией, способствующей упорядочению структур уже другой системы. (Пример тому идеи, посредством которых происходит интенсификация процесса распространения знаний: идея речи – от доисторического человека к человеку; идея письменности – через всеми понимаемые знаки; идея кусочка мела – от учителя к аудитории учеников; идея книгопечатания – через времена и расстояния и т. д. Другой пример тому, развитие идеи атомарного строения материи от гениальной догадки Демокрита до Резерфорда, – предложившего планетарную модель атома, – и далее, вплоть до квантово-механических представлений о строении материи).

В данном Разделе перед нами, в основном, стоит задача попытаться понять, где находится и что собой представляет тот родник, в котором формируется новизна сама по себе, являющаяся тем эмбрионом, из которого нам необходимо будет развить и сформировать – «родить», сказала бы платоновская Диотима – саму мысль-Истину, понимаемую не только нами, но и нашим окружением; и не только понимаемую нами, но и способную, благодаря своему смыслу, произвести в социуме вполне определенные преобразования.

9.2. Новизна сама по себе. Что предшествует ее возникновению и что следует затем.

1). «Место» возникновения новизны самой по себе.

Начнем с того, что в начале События-11 (см. Рис. 2 Приложения) мы восприняли Необходимость создания новизны, то есть ощутили ее в виде какого-либо негативного фактора: лишенности в чем-то, недостаточности чего-то, неудобства пользования чем-то и т. д. Далее, на этапе рефлексии-1 наше сознание начинает поиск тех – ранее уже материализованных в знание (то есть, уже имеющих наименования) – исходных сущих из сферы Хаоса, которые, как нам представляется, могут быть причастны к разрешению поставленной перед нами задачи, то есть к созданию нами предполагаемой идеи. Затем, восприняв эти объекты в своем представлении-воображении, наше сознание попытается связать их в некоторое идеальное единство посредством «зацепления» через их свойства. Но, как правило, эти попытки оказываются безрезультатными.

Но если эти попытки результативны, то спрашивается, в чем их смысл? Оказывается, все очень просто: в процессе этих настойчивых и многочисленных попыток сознание пытается (на этапе все той же рефлексии-1) «достучаться» до материальных структур нашего мозга и побудить нейроны к тому, чтобы в какой-то момент (уже наступившей инкубационной фазы) они могли «сами по себе», спонтанно самоорганизоваться и образовать вполне упорядоченный (низкоэнтропийный) материальный ансамбль нейронов, способный в следующий момент – момент озарения (прозрения, инсайта) – «вынырнуть» из бессознательного в сознания и предъявить себя уже в виде идеального смысла внове рожденной идеи.

Так что мы видим, в большинстве случаев – и особенно в случае продуктивного мышления – интенсивную логическую проработку вопроса надо подключать хотя бы только для того, чтобы в последующем, в какой-то момент могла сработать интуиция, а лучше, инсайт. Почему, именно, инсайт? Потому что, если интуиция, как я полагаю, «схватывает» взаимосвязи всего лишь двух-трех сущих, причастных к созданию какой-либо предполагаемой нами идее, то в акте инсайта этот смысл постигается целиком, и выдается он в спонтанном акте нашего целостного видения той картины, над смыслом которой мы «колдовали» какой-то достаточно длительный промежуток времени.

Кстати сказать, инкубационный этап тайного (от ведения сознания) создания смысла идеи, скорее всего, необходим нашему интеллекту для того чтобы ничто постороннее уже не мешало развитию того процесса, который был запущен (в конце успешно проведенного этапа рефлексии-1) с целью обеспечения выхода на «автоматический» режим самоорганизации нейронной материи. (Так ракета, получив импульс от отработавшего двигателя, выходит на автоматический режим орбитального вращения, тот режим, который осуществляется не действием топлива ракеты, а действием гравитации Земли). Иначе говоря, происходит смена режимов мышления – идеального (сознательно-логического) на – как мы покажем далее – материальное (бессознательно-иррациональное).

Как видим, усвоенное нами на этапе рефлексии-1 и в некоторой степени уже отрефлексированное идеальное знание каким-то непонятным нам образом трансформируется опять же в идеальное знание, то есть в смысл внове рожденной идеи, появившийся (как сгусток смысла) уже на допонятийном (т. т. 3-4) этапе, и далее раскрываемый в мысль-Истину на этапе рефлексии-11 (т. т. 4-5). Но, как нам представляется, трансформируется это знание не непосредственно – идеальное в идеальное, а через промежуточный материальный процесс (а вернее, акт в т. 3) спонтанной самоорганизации материи нейронов нашего мозга. Не будь последнего, никакой бы трансформации не получилось и мы бы никакой идеальной новизны не создали. Потому что новизна сама по себе, как мы полагаем, сформировалась в акте спонтанно-когерентной самоорганизации нейронной материи нашего мозга. Всё предшествующее этому акту (этапы рефлексии-1 и инкубации) – лишь подготовка к нему, а все последующее этому (допонятийная фаза, раскрытие смысла идеи, формирование вида искомого сущего и т. д.) – лишь следствие этого акта.

И если мы проследим дальнейшую судьбу внове явленного идеального смысла, – явленного в виде сгустка смысла, – то следующим шагом будет раскрытие, развертывание смысла идеи, подобное развертыванию древнегреческого свитка. В результате этого мы обнаруживаем нехватку еще одного сущего, а именно, искомого сущего, вид которого нам придется создать внове, поскольку его ранее не было ни в реальности, ни в нашем представлении-сознании. Но, как мы уже знаем, развертывание смысла идеи осуществляется через выявление ранее уже наименованных (то есть материализованных) исходных сущих, заимствуемых нами из сферы Хаоса и, как оказалось, входящих в комплекс данной идеи. И результатом оперирования этими сущими (вместе с их свойствами) является формирование в нашем мышлении идеального вида искомого сущего. Но и на этом волнообразный процесс не заканчивается: по идеальному образцу этого сущего мы должны изготовить его материальное воплощение, а именно, подручное средство, с помощью которого в дальнейшем в социуме будет осуществляться производство (идеальной) Продукции: положим, распространение знания более эффективным способом, как это происходит, например, посредством изобретенных, опять же, материальных: кусочка мела, письменности, Интернета.

Вот и получается: продуктивное (бессознательное) мышление, манипулируя нейронами, создает из них некий материальный низкоэнтропийный ансамбль, а затем трансформирует его в идеальный смысл, а раскрывая идеальное, превращает его в материальное (в виде подручного средства). (Кстати сказать, не только идея Пенроуза (23) льет воду на мельницу квантовомеханического устройства сознания, но и в том числе: волнообразность процесса продуктивного мышления, и, как мы полагаем, спонтанно-когерентное взаимодействие нейронов в актах возникновения новизны самой по себе, о чем более подробно далее).

Напомним еще раз: речь у нас в данном случае (как и во всем тексте Статьи) идет, в основном, об иррациональном, бессознательном акте возникновения новизны, ощущаемом нами – после того как этот акт даст о себе знать нашему сознанию – как инсайт, озарение, прозрение, а не об обычном логически последовательном мышлении, когда соблюдается причинно-следственная связь предыдущего с последующим. Так что рефлексия в нашем представлении – это процесс осознаваемого нами мышления, то есть оперирования в нашем представлении знакомыми нам образами, а именно: связывания их, разделения, сравнения, нахождения их свойств и т. д. В то время как акт проявления нашего бессознательного в данном виде, то есть в виде создания новизны самой по себе в точке 3 на Рис. 1, сопровождается «провалом» до и после этой точки, то есть разрывом в нашем сознании, в нашем логическом мышлении. И этот разрыв мы наблюдаем на Рисунках 1 и 2 в виде предшествующего точке 3 инкубационного этапа (диапазон 2-3) и в виде последующей за точкой 3 допонятийной фазы (диапазон 3-4).

2). Ставка на материальный характер возникновения новизны самой по себе.

В начале данного пункта мы с достаточной долей уверенности можем сказать следующее. Новизна сама по себе, хотя бы отчасти, потому не была выявлена и определена в процессе исторического развития метафизики, что, во-первых, не был выявлен структурно-функциональный состав идеи, а во-вторых, не была определена роль идеи в поэтапном становлении новизны, то есть не была определена методология ее возникновения. Более того, до И. Пригожина не была в достаточно внятном виде выявлена сама идея спонтанной самоорганизации материи в состояниях далеких от равновесия. И если мы говорим о продуктивном мышлении (а именно о нем мы говорим, то есть о мышлении, продуцирующем идеи), то вне создания идеи возникновение новизны невозможно, и даже исключено. Потому что только достаточно интенсивная «(арт)подготовка» (на этапе рефлексии-1) – посредством, конечно же, «интеллектуальных усилий» (Бергсон) – к акту возникновения идеи дает нам возможность задействовать наше бессознательное в виде спонтанной самоорганизации возбужденной (флуктуирующей) живой материи нейронов нашего мозга в тот ансамбль, который – по мере проявления его на уровне сознания – мы идентифицируем как внове явленный идеальный смысл идеи. (Более подробно об этом ниже в п. 3)).

Напомним, кстати, следующее: основная идея Пригожина, которой мы неукоснительно придерживаемся, состоит в том, что только в системе далекой от равновесия возможно образование чего-либо нового. Но таковой системой, как правило, является система, основным элементом которой являются материальные частицы, подвергающиеся тому или иному энергетическому воздействию. Вот поэтому-то мы и предполагаем: только достижение точки бифуркации в процессе все нарастающих флуктуаций может привести к образованию весьма неустойчивого, – но достаточно низкоэнтропийного – материального ансамбля нейронов и, как следствие, к созданию нового идеального смысла; а именно, того смысла, который способен хотя бы в некоторой степени внести порядок в ранее разупорядоченный регион нашей действительности. (Стоит только вспомнить идеи оседлого образа жизни, гравитации, естественного отбора, нравственности, письменности, генетической наследственности и т. д.).

Как видим, мною сделана ставка на спонтанную самоорганизацию «разрозненных» нейронов нашего мозга в материальный ансамбль последних. И этот ансамбль есть не что иное как «материальный представитель» идеального смысла идеи, того сгустка смысла, который впервые являет себя на допонятийный этап нашего мышления. Причем, являет он себя в виде достаточно ясного и четко понимаемого «голого» сгустка смысла, еще не облаченного в одеяние какой-либо знаковой системы. В начале этого этапа мы прекрасно понимаем этот смысл: более того, мы испытываем эйфорическое чувство интеллектуального удовольствия от этого понимания и даже чувство удивления от внезапности его явления. Но это понимание тотчас же должно быть нами зафиксировано в процессе последующего развертывания смысли идеи и наименования тех сущих, комплексом которых оперирует наше мышление. В противном случае только что явленный смысл идеи может безвозвратно улетучиться из нашего сознания, что иногда случается, если мы отвлекаемся – от сосредоточения на этом смысле – на что-либо постороннее.

Приведенные выше, можно сказать, умозрительные рассуждения, конечно же, являются неполными, а возможно, в чем-то и ошибочными. Но что-то подсказывает мне, что за столь значительным и столь таинственным процессом спонтанного (мгновенного) возникновения новизны скрывается нечто нами непредсказуемое и кардинально важное. (Тем более что спонтанность возникновения новых идеи большинством великих мыслителей, – да и не великих тоже, – никогда не отрицалась). Не может быть чтобы процесс возникновения всего того («рукотворимого»), что нами внове создается – со времён обретения разумности (100 – 50 тысяч лет назад), – мог обходиться без помощи материальной Природы, из которой мы вышли сами и которая наделила нас той же способностью, которой в совершенстве владеет она сама, то есть способностью создавать новизну посредством одних только материальных ресурсов, которые в наличии у нее имеются. Ведь каких-либо идеальных ресурсов (Ум Анаксогора, Перводвигатель Аристотеля, Бог христиан и т. д.) у нее, у Природы, нет. А потому, не слишком ли мы обольщаемся своими, лежащими на виду идеальными рациональными способностями, «забывая» скрытые от нас материальные способности самой Природы, только потому, что мы никак не можем их постигнуть; постигнуть в том числе и то, что происходит на уровне живой материи нейронов нашего мозга в моменты озарений (прозрений, инсайтов)?

Так что нами сделана ставка на то, что возникновение новизны самой по себе есть спонтанное образование самоорганизованной материи нейронов нашего мозга. Причем, это образование неизвестно каким образом предъявляется в наше сознание и раскрывается им в полноценный идеальный смысл идеи. И этот процесс предъявления смысла в сознание, как известно, ощущается нашей психикой как акт озарения (инсайта, прозрения, интуиции), сопровождающийся возникновением трех чувств:

– чувства интеллектуального удовольствия от понимания смысла внове явленной идеи,

– чувства удивления от внезапности ее явления

– и чувства уверенности в том, что возникший смысл является надежным (истинным) и единственно возможным.

Так вот, эта ставка, не подтвержденная пока что какими-либо известными нам экспериментальными данными, конечно же, снижает ценность заявленной нами гипотезы. Но не надо забывать, что возникновение любой новизны, как правило, не обходится без предварительного появления какой-либо гипотезы по поводу этого возникновения. Да к тому же, следует отметить: не всякая гипотеза сразу же должна в наглядном виде демонстрировать весь ход процесса нашего продуктивного мышления по поводу ее осуществления. Пример тому предложенная нами в Части 1 гипотеза структурно-функционального состава идеи и того, как она (идея) возникает, какие «действия» она производит и что является следствием этих «действий». Как мы увидели, процесс возникновения идеи «растягивается» на отдельные События, этапы, фазы, разнесенные во времени и пространстве (в пространстве социума и в пространстве умственной деятельности человека). Поэтому экспериментальное подтверждение этой гипотезы мы можем найти

– либо в результатах «действий» самой идеи (о чем мы говорили ранее, и будем говорить далее),

– либо, хотя бы отчасти, в наших ощущениях, связанных с ее возникновением.

Ведь улавливание собственных интеллектуальных ощущений – это и есть получение экспериментальных данных от нашей психики, реагирующей на те или иные умственные процессы, которые происходят в нашем мозге. Вопрос только в том, насколько верно мы интерпретируем эти ощущения? Иначе говоря, насколько искреннимимы бываем с самими собой. Свои ощущения (в виде перечисленного чуть выше «эскорта ощущений») мы уже описали. Осталось только на множестве примеров – нами уже приведенных ранее – проследить всю последовательность «действия» идеи и убедиться в ее истинности, то есть в соответствии этих «действий» той гипотезе, что нами предложена. Что мы и попытались сделать, я надеюсь, в достаточно убедительном виде на примерах из самых разных сфер наших знаний и нашей деятельности.

3). Эксперименты С. Деана (с сотрудниками) по осознанию информации ранее скрытой в бессознательном.

А теперь переходим от наших умозрительных рассуждений и от ставки на спонтанность возникновения новизны самой по себе к более реальным вещам, а именно, к поиску тех экспериментов, которые, хотя бы косвенным образом, могли подтвердить как правильность наших умственных рассуждений, так и обоснованность нашей ставки на материальность спонтанного процесса возникновения новизны самой по себе (в конечном счете, конечно же, в виде идеи).

Но сначала заметим: нам приходится только сожалеть о том, что подавляющее большинство экспериментальных исследований процессов, происходящих в мозге, и описанных в литературе, в том числе как в книге Т. Черниговской «Чеширская улыбка кота Шрёдингера: язык и сознание» (24), так и в книге С. Деана «Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли» (25), не затрагивает напрямую самый главный для нас процесс – процесс (скорее даже, акт) инсайтного явления смысла идеи в наше сознание и те процессы, которые непосредственно ему предшествуют и непосредственно за ним следуют. Здесь Природа самого продуктивного мышления поставила перед нами еще один заслон на пути исследования ее тайн: слишком трудно «поймать» и зафиксировать сам – никак не предсказуемый и редко достигаемый – момент спонтанного рождения смысла идеи в материальных структурах мозга и «передачи» его в идеальные структуры сознания. Тем более, мы вовсе ничего не знаем, что происходит в материальных структурах мозга на этапе (всеми признаваемого) инкубационного созревания смысла идеи, поскольку этот процесс никоим образом не дает о себе знать нашему сознанию. Только конечный результат выдается в сознание в виде вполне ощущаемого инсайта (озарения, интуиции).

(Кстати сказать, мы почему-то «догадались» исследовать то, что происходит в материальных структурах нашего мозга во время оргазма (26), но вот проследить работу нашего мозга в не менее важные моменты нашего продуктивного мышления, и, в частности, в наиболее яркие и эмоционально окрашенные моменты прихода идей в наше сознание, мы никак не можем. Неужели нельзя «придумать» такие эксперименты, которые бы однозначно определили те материально протекающие процессы, которые происходят в структурах нашего мозга в эти кардинально важные – как для нас самих, так и для цивилизации в целом – моменты? А ведь это есть то самое главное (генерирование идей), что сделало нас существами разумными, что социализировало нас самих и что создало нашу цивилизацию!).

Но, как оказалось, не стоит отчаиваться. За последние два десятилетия начались достаточно интенсивные экспериментальные исследования процессов, происходящих в мозге в моменты осознания того, что происходило в бессознательном буквально доли секунды назад. И эти моменты, можно сказать, как две капли воды похожи на то, что мы имеем в случае понимания смысла идеи, вдруг проникшей из бессознательного в наше сознание. Ведь осознание – это и есть понимание. И наше понимание (смысла идеи) есть мгновенное осознание того, что свершилось в нашем бессознательном в конце этапа инкубации, когда готовый смысл идеи был «вытеснен» из бессознательного на допонятийный этап нашего сознания. Правда, мы не знаем, как происходила подготовка к этому «вытеснению» и что именно было причиной последнего. Скорее всего, причиной было созревание самого смысла идеи на бессознательном уровне. Но в какой форме оно было осуществлено, мы этого не знаем. Мы только предполагаем, что такой формой была спонтанная самоорганизация достаточно «разрозненных» в своих действиях нейронов в некий самосогласованный (низкоэнтропийный) ансамбль, проявлением которого – уже на уровне сознания – является внове созданный сгусток смысла идеи, понимаемый нами и далее раскрываемый в мысль-Истину. Вот эту – нами предполагаемую – спонтанно возникающую и синхронно самосогласованную «деятельность» нейронов нашего мозга нам хотелось бы выявить и соотнести с тем, что было обнаружено в выше обозначенных экспериментах, описанных в достаточно полном виде, в первую очередь, в книге С. Деана.

И об этом, то есть о соотнесении понимания смысла внове явленной (из бессознательного в сознание) идеи и осознания того, что только что «мелькнуло» в нашем бессознательном – имеются в виду эксперименты, описанные в книге Деана, – мы и собираемся поговорить далее в пунктах А, Б, и С.

А. Понимание и всплески (волны) активности нейронов в мозге.

Начнем с того, что С. Деан, автор уже упомянутой нами книги «Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли», вместе со своими сотрудниками (и коллегами) уже около двух десятилетий занимается тем, что методами нейровизуализации исследует вопрос: каким образом происходит процесс осознания и какие критерии свидетельствуют о том, что осознание какого-либо субъективного факта осуществилось?

Описанный автором метод нейровизуализации (27) в самом общем виде может быть представлен следующим образом. Испытуемому демонстрируется сублиминальная картинка (слово, цифра, буква и т. д.), то есть картинка, восприятие которой находится ниже порога осознания. Причем, невозможность восприятия на уровне сознания достигается двумя способами: кратковременностью показа картинки (несколько десятков миллисекунд) и путем показа – сразу же вслед за картинкой – маски, то есть какого-либо изображения, уже воспринимаемого нашим сознанием, но в то же время маскирующего ранее показанную сублиминальную картинку за счет того, что показ маски, отвлекая на себя внимание испытуемого, не дает времени на осознание этой картинки. Иначе говоря, последняя, не достигнув сознания, оказывается «заточённой» в нашем бессознательном.

При этом одновременно производилась запись на приборах (ЭЭГ, МЭГ, фМРТ) нейронной активности мозга и осуществлялся хронометраж показаний приборов и актов реагирования испытуемого.

Суть этих экспериментов заключалась в том, чтобы найти достаточно надежную корреляцию между характером взаимодействия нейронов (в тех или иных структурах мозга), регистрируемого нейрофизиологическими приборами, и ответной реакции осознания какого-либо субъективного факта, фиксируемого (осознания) самим испытуемым. И такие корреляции, действительно, были найдены в виде разного рода всплесков нейронной активности. Вот эти, выявленные в экспериментах разного рода всплески активности мозга, Деан назвал «автографами сознания», то есть тем, предъявление чего уже наверняка свидетельствует о наступлении процесса осознания. Критерием же того, что осознание все-таки произошло, является то, что осознанная информация может быть либо изложена испытуемым в знаках какой-либо системы, либо передана им же кому-либо другому.

И таких автографов, согласно автору, было обнаружено четыре:

1. В том случае, когда сублиминальный стимул «переходит грань восприятия, активность мозга резко возрастает и перекидывается на прочие области мозга, вызывая внезапное раздражение теменной и префронтальной структур (…).». (Там же, стр. 150).

2. Появление запоздалой и медленно нарастающей волны активности мозга Р3. (Р3 – волна синхронной нейронной активности мозга, спустя примерно треть секунды после воздействия стимула). (Там же, стр. 206, 232, 233, 283).

3. «Сильный скачок мощности гамма-ритма (от 30 герц и выше), начинающийся спустя 300 миллисекунд после появления стимула, …» (Там же, стр. 176. Автором даны ссылки на работы).

4. «… массовая синхронизация электромагнитных сигналов в коре головного мозга», спустя примерно 300 миллисекунд после показа изображения, воспринимаемого нами на сознательном уровне (Там же, стр. 177. Автором дана ссылка на четыре работы, выполненные в 1990, 2009, 2004, 2007 году, в том числе и на свою собственную с сотрудниками).

Но для нас, конечно же, наибольший интерес представляет сам процесс спонтанного всплеска нейронной активности в момент осознания какой-либо информации. Потому что этот всплеск мы можем связать так же и с моментом наступления инсайта, когда смысл идеи вдруг внезапно является из бессознательного в наше сознание. Разница лишь в том, что в экспериментах, описанных Деаном, из бессознательного в сознание является (и понимается) «картинка» в виде знака, цифры, слова и т. д., в то время как в нашем случае в сознание проникает смысл идеи, сформировавшийся также в бессознательном на этапе инкубации. А вот какая разница между закодированными в мозге «картинкой» и смыслом идеи, нам это, к сожалению, не известно. (Но об этом же далее смотри пункт С).

Б. Почему бессознательно воспринятая информация забывается «по экспоненте»?

Но кроме зафиксированной спонтанной активации отдельных участков мозга, Деан отмечает принципиальное отличие сознательно протекающего процесса от процесса бессознательного. В чем оно заключается? Вот что пишет автор по этому поводу:

«Многие эксперименты показывают, что поступившие в мозг сублиминальные стимулы угасают стремительно, по экспоненте. Суммируя результаты этих экспериментов, мой коллега Лайонел Наккаш пришел к выводу (который диаметрально противоположен мнению французского психоаналитика Жана Лакана), что «бессознательное структурировано не как язык, а как затухающая экспонента». (Автором дается ссылка на работу Naccache 2006в; ссылка в библиографии на стр. 388 – И. Ф.) (Там же, стр. 136).

Далее автор продолжает:

«Сделав усилие, мы можем сохранить сублиминальную информацию чуть дольше, однако качество этих воспоминаний будет таким низким, что уже через несколько секунд промедления вспомнить эту мысль можно будет разве что случайно. (Автором дается ссылка на работу Soto, Maryla, and Silvanto 2011; ссылка в библиографии на стр. 396 – И. Ф.). Чтобы мысль сохранялась долго, нужно сознание». (Там же).

Что именно нам могут подсказать обе эти цитаты?

Скорее всего, то, что наблюдается полная аналогия со спонтанным явлением идеи из бессознательного в наше сознание в акте инсайта (озарения, прозрения, интуиции). Постараемся выяснить, в чем именно заключается эта аналогия? Она будет представлена нами в двух видах.

1. Как только идея явилась в наше сознания, первое, что нам нужно сделать так это попытаться «запомнить» ее, то есть хотя бы на некоторое время удержать ее в нашем сознании (но не в памяти! – об этом чуть далее). Иначе, при малейшем отвлечении, смысл идеи может улетучиться из нашего сознания. Спрашивается, для чего нам необходимо это «время удержания» смысла идеи? Только для того чтобы успеть подобрать те слова (знаки), которые бы способствовали раскрытию ее смысла и фиксации последнего (уже в памяти!).

Как мы теперь понимаем, смысл идеи, как и смысл «сублиминальной информации», не будучи зафиксированными, «угасают стремительно, по экспоненте». Иначе говоря, чем длительнее «время удержания», тем труднее сохранить в сознании как новоявленный смысл идеи, так и вид «сублиминального стимула» – и то и другое, образно выражаясь, тает у нас на глазах. В этом мы видим первую аналогию между ними – она в стремительном угасании «вида» той информации, которая еще не имеет наименований, а потому не может быть помещена в памяти нашего сознания.

2. Далее автор заявляет, что «сохранить сублиминальную информацию чуть дольше» можно лишь в том случае, если «сделать усилие». Конечно же, имеется в виду умственное усилие. Но не тоже ли самое мы наблюдаем, если в наше сознание является смысл новой идеи? Чтобы его сохранить в нашем сознании, наше внимание должно быть постоянно зафиксировано именно на этом смысле, а не на чем-либо другом. Малейшее отвлечение грозит нам потерей самого смысла. И вспомнить его бывает чрезвычайно трудно, и тем труднее, чем больше времени проходит с момента его явления. И здесь мы видим вторую аналогию – она в необходимости пристального сосредоточения на предмете новоявленного объекта.

Только что представленные аналогии связаны со свойствами нашей «памяти» – с большой натяжкой можно сказать: «памяти» нашего сознания – в момент, непосредственно следующий за явлением новой информации из бессознательного в наше сознание. Далее рассмотрим вопрос причастности языка и той же памяти, – но уже без кавычек – к сохранению этой информации.

Снова зададимся (вместе с Деаном) вопросом: почему ««бессознательное структурировано не как язык, а как затухающая экспонента»»?

Дело в том, что бессознательное мыслит (оперирует) образами, не имеющими наименований, поскольку у него, у бессознательного, нет памяти, куда бы оно могло поместить эти образы вместе с их наименованиями. Точнее было бы сказать, что память бессознательного рассредоточена («размазана») по всему мозгу в виде некогда уже закрепленных связей между нейронами. (Не имея конкретизированных объектов памяти, бессознательное «мечется» между разными вариантами исполнения того или иного решения, поскольку его деятельность осуществляется, как полагает Деан, по вероятностному принципу (там же, стр. 121, 124, 127-129)).. Именно поэтому «бессознательное структурировано не как язык, а как затухающая экспонента»: связи между нейронами, возникающие тут и там, быстро «затухают», не будучи зафиксированными какими-либо наименованиями. То есть бессознательное, постоянно, переходя от одного образа к другому, «забывает» предшествующее, потому как оно находится в постоянном поиске вероятного решения задачи.

К тому же, если мы будем иметь в виду раскрытие смысла явленной нам идеи, то «вспомнить … мысль … случайно» можно только в том случае, если мы успели наименовать некоторые элементы этой мысли. И это происходит в том случае, когда мы забываем только что мелькнувшую в нашем сознании мысль, ту мысль, которую мы уже начали раскрывать, да вдруг забыли ее, на мгновение, отвлекшись от ее смысла на что-либо другое. И вспомнить ее – и то с большим трудом – мы можем только в том случае, если вспомним какой-либо наиболее значимый элемент этой недораскрытой мысли. Именно к этому случаю можно отнести смысл предложения: «Чтобы мысль сохранялась долго, нужно сознание», потому что только в памяти сознания могут быть сохранены те наименования, которые причастны к раскрытию и фиксации смысла самой мысли.

Кстати сказать, употребленное нами выше слово «образ» применительно к тому, чем оперирует наше бессознательное, весьма условно, потому что, оперируя на материальном уровне, бессознательное манипулирует нейронами и, главное, взаимосвязями между ними. Понятие же «образа» возникает у нас тогда, когда мы начинаем оформлять внове явленную идею, то есть раскрывать ее смысл и наименовывать те объекты (образы), которые являются составными ее частями. Вот здесь-то и появляется понятие «образа», поскольку за каждым наименованием скрывается материальное его воплощение в виде образа – в частности, изготовленного материального подручного средства по идеальному образцу искомого сущего. Строго говоря, образами и словами (наименованиями) манипулирует наше сознание; бессознательное же оперирует только нейронами в их взаимосвязях между собой. Так что, как мне представляется, общепринятое связывание бессознательного с образным правополушарным мышлением – всего лишь метафора, которой мы весьма активно пользуемся, не имея на это полного права.

Таким образом, более или менее разобравшись в том, почему «бессознательное структурировано …. как затухающая экспонента», нам становится вполне понятным, почему сознание «структурировано» как язык. Мы знаем следующее: то, что оказалось в сознании имеет наименования, потому как храниться в сознании может только то, что нами уже поименовано. Изначально язык – как наименование – нам нужен только для того, чтобы то, что зародилось в бессознательном и «вынырнуло» из него в сознание, сразу же не кануло в лету, не забылось. Поскольку то, что нами уже поименовано тут же, транзитом, автоматически направляется в память. Так что появившееся в сознании нечто новое мы стремимся тотчас же наименовать, чтобы сохранить его в памяти. Иначе говоря, в памяти нашего сознания сохраняется только то, что одето в «хитиновый покров» знаков какой-либо знаковой системы.

В то время как в «памяти» нашего бессознательного (на уровне материи нейронов) находятся – в той или иной степени закрепленными – те взаимосвязи (вернее было бы сказать, следы этих связей или их отпечатки), которые ранее уже были созданы в процессах нашего мышления и познания. И эти взаимосвязи вряд ли «затухают» полностью, они сохраняются на каком-то минимальном уровне. И об этом свидетельствует, положим, то, что мы можем вспомнить давно забытое событие нашей жизни как в том случае, если мы приложим к этому достаточно интенсивные интеллектуальные усилия, так и в том случае, если мы случайно «наткнемся» на него, размышляя о чем-то сходном. Недаром говорится, что в нашей памяти запечатлено буквально все, что с нами произошло, начиная с нашего рождения и даже ранее.

Вот и получается, что бессознательно воспринятая информация потому забывается «как затухающая экспонента», что то, что происходит на бессознательном уровне происходит на уровне материальном, а для того чтобы поддерживать спонтанно сложившуюся и самоорганизованную материальную структуру в ее неизменном виде, необходима энергия (в джоулях) в виде умственных усилий. А если нет притока энергии подобного вида, то эта структура тотчас же распадается, то есть, она «угасает» «по экспоненте». Вот точно также:

– распадаются «ячейки Бенара», если мы снизим (до определенного уровня) подвод тепла (то есть, управляющего параметра) к нижней плоскости стенки сосуда, соприкасающейся с тонким слоем воды;

– исчезает сверхтекучесть жидкого гелия при повышении его температуры выше λ-точки равной 2,17 К;

– исчезает сверхпроводимость некоторых металлов и сплавов при повышении их температуры до определенного уровня;

– и забывается смысл внове явленной идеи в том случае, если мы не прилагаем определенных умственных усилий на сосредоточении нашего внимания на этом смысле.

Отсюда нам становится более понятной роль памяти и роль языка в процессе мышления.

Более того, нам не столь загадочным становится сам вопрос: как мы мыслим: образами или словами? И если мы задаемся вопросом, почему для того чтобы «мысль сохранялась долго, нужно сознание» (см. вторую цитату), то ответ ясен: потому что только в сознании, а вернее, в памяти нашего сознания мы можем хранить те наименования сущих, из которых состоит мысль. Наименования – это те этикетки, по которым мы можем узнать те образы (сущие), которые за ними скрываются. Получается, что правы и те, кто считает, что мы мыслим образами, как, положим, А. Шопенгауэр, который писал, что «Всякое исконное мышление происходит в образах» (28); но правы также и те, кто считает, что мы мыслим словами, как, положим, Ален, который писал, что мы мыслим «… благодаря родственной близости слов, …» (29).

«Секрет» же разногласия в том, что, как мы указали выше, бессознательное манипулирует «образами», «сплетенными» взаимосвязями между нейронами – ничем иным оно «мыслить» не может, поскольку на материальном уровне в его распоряжении имеются только нейроны в их взаимосвязях друг с другом. И, именно, эти взаимосвязи «ткут ткань» того «образа», облику которого на идеальном сознательном уровне должно соответствовать то или иное данное нами наименование. Тайна в том, как сотканный в бессознательном «образ» – в виде сплетенной сети нейронов – трансформируется на уровне сознания в сам смысл идеи и в те наименования сущих, которые являются составными (комплектующими) элементами этой идеи.

Вот и получается, «образ» в нашем бессознательном является «официальным представителем» будущего наименования (слова, знака, смысла и т. д.) в нашем же сознании. И наоборот, каждое наименование (слово, знак, смысл и т. д.) есть «представитель» – на уровне идеального сознания – того «образа», который был ранее «соткан» (образован) на материальном уровне нейронов в их взаимосвязях друг с другом. Вот такое «дублирование» бессознательного «образа» сознательным наименованием (положим, словом) просто необходимо нашему мышлению,

– во-первых, для того чтобы иметь в памяти нами поименованные «образы»,

– а во вторых, для того чтобы мы могли извлекать их оттуда и манипулировать им в процессе нашего логического мышления.

К тому же, каждое наименование в той или иной степени очерчивает границы того «образа», который был создан на уровне бессознательного, оно конкретизирует этот «образ», чтобы он не был слишком расплывчатым. Можно даже сказать – оно «дисциплинирует» его.

И если мы хотим вспомнить какое-либо наименование, то, что мы делаем в первую очередь? – мы «ворошим» ту область нашего бессознательного, где это наименование некогда было уже (изначально) закреплено в виде связанных между собой нейронов. И только растревожив эту область попытками вспомнить, мы можем возбудить ее до такой степени, что слово вспомнится как бы само собой, спонтанно, даже тогда, когда мы на какое-то время забыли о наших попытках его вспомнить. И все это происходит как бы «спонтанно» потому, что во время наших попыток вспомнить, мы уже затратили определенное количество умственной энергии (в джоулях), и именно эта накопленная энергия пошла как на процесс бессознательного поиска наименования, так и на сам акт внезапного воспоминания. То есть, наша «спонтанность» была уже «запрограммирована» той энергией, которая ранее была затрачена на попытки воспоминания.

Так что и язык, и память нам необходимы не только для того, чтобы иметь «представительство» бессознательных актов в нашем сознании, но и для того, чтобы осуществлять сам процесс мышления на уровне сознания.

Итак, имея в виду те два вида приведенной нами аналогии и те пояснения, которые за ними последовали, мы видим достаточно полное соответствие того, что мы ощущаем в моменты прихода идей в наше сознание, тому, к каким выводам пришел автор цитируемой нами книги (со своими сотрудниками), а также другие исследователи феномена сознания. Именно поэтому мы можем допустить, что процесс понимания смысла внове явленной идеи вполне идентичен процессу осознания «сублиминальной информации». А это означает, что идентичными являются и те процессы, которые происходят при материальном взаимодействии нейронов в нашем мозге как в том, так и другом случае. И дополнительное и весьма существенное подтверждения этому мы постараемся привести в следующем пункте С.

С. Осознание как «фазовый переход» нейронной сети из обычного состояние в состояние «замороженности» (Деан).

Но в этой работе автором (Деаном) высказана еще одна мысль, роднящая ее с нами высказанным предположением о спонтанной самоорганизации нейронов нашего мозга – на манер спонтанной самоорганизации молекул воды в «ячейки Бенара» – в моменты озарений, инсайтов, интуиций. И касается она того, что в моменты осознания сублиминальных картинок, как выяснено в ходе экспериментов, в структурах мозга происходит фазовый переход, подобный фазовому превращению воды в лед. Вот что пишет Деан по этому поводу:

«Мы с коллегами предположили, что глобальная массовая активация происходит тогда, когда передаваемое возбуждение переходит порог и начинает подпитывать само себя: одни нейроны возбуждают другие, а те, в свою очередь, передают возбуждение обратно (ссылка на работу Dehaene, Sergent, and Changeux 2003; ссылка в библиографии на стр. 374 – И.Ф.). В итоге мы имеем взрыв активности: тесно связанные между собой нейроны срываются в устойчивое состояние высоко уровневой активности …

Этот коллективный феномен напоминает то, что физики зовут «фазовым переходом», а математики – «бифуркацией»: внезапная, практически дискретная метаморфоза физической системы. Пример фазового перехода из жидкого состояния в твердое – вода, которая замерзает и превращается в лед. В самом начале наших раздумий о сознании мы с коллегами заметили, что многие свойства сознательного восприятия вполне укладываются в концепцию фазового перехода» (30). (Ссылка на работу Dehaene and Naccache 2001; ссылка в библиографии на стр. 373 – И.Ф.). (Там же, стр. 169, 170).

Далее автор задается вопросом:

«Можно ли утверждать, что осознанный стимул запускает фазовый переход в мозгу и мощно воздействует на активность коры, «замораживая» области мозга в согласованную структуру? Как это доказать? Чтобы докопаться до истины, мы с Антуаном Дель Кулем придумали простой эксперимент». (Автор ссылается на работу Del Cul, Bailler, and Dehaene 2007; ссылка в библиографии на стр. 374 – И. Ф.). (Там же, стр. 170).

Затем автор описывает сам эксперимент, суть которого заключается в постепенном, ступенчатом (с интервалом в 16 миллисекунд) увеличении временного промежутка между быстрым (16 миллисекунд) показом цифры и последующим показом маски в виде набора букв. При этом на ЭЭГ фиксировалась работа мозга, и принимались во внимание субъективные отчеты испытуемых. И что же было обнаружено? Самое интересное они обнаружили при временном интервале – между показом цифры и показом маски – в 270 миллисекунд. Вот данное Деаном описание:

«Но когда срок появления маски достиг 270 миллисекунд от начала демонстрации цифры, на ЭЭГ внезапно отобразилась массированная вспышка (…). В ходе экспериментов, участники которых сообщали, что видели цифру, волны мозга вдруг приобретали иной характер, а активность нарастала лавинообразно, быстро и мощно. Силу этого взрыва невозможно было объяснить крохотным изменением длительности паузы (в 16 миллисекунд – И.Ф.) перед появлением маски. Так мы получили прямое доказательство того, что доступ в сознательный опыт связан с фазовым переходом в динамике нейронных сетей». (Там же, стр. 172).

Фазовый переход – это изменение структуры вещества, проявляющееся самыми разными способами:

– переход ламинарного течения жидкости в турбулентное и обратно;

– изменение состояния взаимосвязей между частицами этого вещества – вода: жидкость, лед, пар;

– изменение характера осуществления теплообмена – «ячейки Бенара»: теплопроводность сменяется конвекцией;

– изменение свойств вещества – жидкий гелий: нормальное состояние мгновенно меняется на состояние, обладающее свойством сверхтекучести и сверхтеплопроводности;

– изменение характера движения электронов – сверхпроводник: электрическое сопротивление проводника тока мгновенно снижается до нулевого значения.

И как мы теперь понимаем, к этой же категории «изменения структуры вещества» мы могли бы отнести образование «комплексных диссипативных структур» (Пригожин), состоящих из определенного числа взаимосвязанных нейронов, представляющих – уже на уровне сознания – смысл идеи.

Таким образом, мы никак не можем исключить, что и в случае спонтанного явления идеи в наше сознание происходит фазовый переход в виде спонтанно-когерентной самоорганизация ранее «разрозненных» нейронов в некий низкоэнтропийный ансамбль, идентифицируемый нами (по «выходе» его на уровень сознания) как внове явленный смысл идеи.

Но мне бы не хотелось, чтобы у читателя складывалось впечатление, что я собираюсь «притянуть за уши» эксперименты, не имеющие прямого отношения к самой конкретике исследуемого вопроса, а именно, вопроса непосредственной взаимосвязи материального взаимодействия нейронов с отражением этого взаимодействия на идеальном уровне сознания в моменты инсайтов, озарений, интуиций. На самом же деле, моя задача состоит только в том, чтобы обратить внимание на сам факт возможности синхронной работы самоорганизующихся нейронов в эти моменты. И если, согласно многочисленным данным, полученным Деаном со своими сотрудниками (и коллегами), спонтанная активация деятельности нейронов возможна при такой достаточно простой операции, как осознание, как понимание ранее спрятанной за маской (то есть в бессознательном) картинки, то она, массовая активация, тем более должна быть возможна при понимании так же ранее спрятанной в бессознательном (на инкубационном этапе) «картинки», то есть смысла внове явленной идеи. Тем более, что явление идеи сопровождается возникновением достаточно мощной «группы поддержки», названной нами «эскортом ощущений», тех интеллектуальных ощущений, которые не могут не иметь своего отражения в деятельности мозга.

В связи с этим нам необходимо сделать одно пояснение, а следом за ним (в следующем абзаце) одно предположение. Начнем с пояснения. Одно дело «увидеть» в какое-то мгновение, не воспринятое нашим сознанием – то есть оказавшееся в бессознательном – сублиминальное изображение предмета, и только затем, через доли секунды, осознать его; другое же дело понять (осознать) предъявленный бессознательным нашему сознанию такое сложное образование как сгусток смысла идеи, сформировавшийся непонятно каким образом в этом бессознательном, и предъявленный в форме, которую мы также не можем «схватить»: то ли это образ, то ли метафора, то ли символ и т. д. Ведь рождение идеи – это итог и нашего сознательного опыта, и целеустремленности в разрешении именно этого вопроса, и интенсивности нашего логического мышления на самом этапе рефлексии-1, предшествующей инкубационному этапу.

Что же касается заявленного предположения, то по поводу него я могу сказать следующее. Вообще говоря, смысл формирования нового смысла идеи именно на бессознательном уровне, но выдаваемого именно в сознание – причем, выдаваемого в виде какого-либо «сгустка» (образа, метафоры, символа) – заключается, скорее всего, в том, чтобы максимально (то есть, до предела) упростить то, что выдается из бессознательного в сознание. И цель подобного упрощения в том, чтобы сознание имело возможность «едино-моментно» воспринять этот новый для него смысл в его целостности. То есть воспринять мгновенно в виде «картинки», как это происходит в экспериментах, описанных Деаном. Потому что сознание, исходя из своей Природы, не может «едино-моментно» вместить в себя нечто разрозненное, разделенное на части или представленное в виде хотя бы двух разнородных частей. (Можно даже сказать, что та ин-формация, что была получена на этапе рефлексии-1 и далее обработана на этапе инкубации проходит «бутылочное горлышко» в точке 3 (на наших Рисунках), прежде чем оказаться на допонятийном этапе и на этапе рефлексии-11).

Вот почему оно, сознание, должно на допонятийный этап получить в свое распоряжение нечто целостное, Единое, и только потом, на этапе рефлексии-11 (в процессе раскрытия смысла идеи) разложить это целостное (сгусток смысла) на части, то есть на те элементы, из которых на самом деле состоит смысл идеи. (А состоит он, как мы уже знаем, из комплекса взаимосвязанных исходных сущих. И этот комплекс позволяет нам обнаружить то недостающее звено, – а именно, искомое сущее – вид которого мы должны внове сначала создать (сформировать) в своем представлении, а затем воплотить в материальную форму подручного средства). Вот и создается впечатление, будто бы ин-формация, полученная на этапе рефлексии-1 и обработанная на инкубационном этапе, проходит в точке 3 (см. Рис. 1 и 2) через «бутылочное горлышко» (там же, стр. 47), чтобы на выходе получить не сам смысл идеи в развернутом его виде, а то, что мы назвали «сгустком смысла». Но это нисколько не мешает тому, чтобы наше сознание поняло этот «сгусток» смысл идеи в наиболее ярком свете озарения (прозрения, инсайта). Причем светоносный характер явления идеи необходим для того, чтобы наше сознание сразу же сосредоточилось на ее смысле, и в дальнейшем не упускало его вплоть до того, как этот смысл нами будет раскрыт и зафиксирован в словах, символах, знаках.

Более того, в пользу справедливости нашего предположения говорит еще и то, что на предварительном этапе рефлексии-1 наше мышление, оперируя некоторым набором исходных сущих, не в состоянии создать новый смысл идеи. А все потому, что рефлексия может двигаться только поэтапно, от одного этапа мышления к другому – она не может мгновенно соединить эти этапы в нечто Единое, целостное. На это способно только бессознательное – и то только потому, что оно оперирует не идеальным знанием, а материальным, то есть на уровне живой материи нейронов нашего мозга, на том уровне, на котором в определенных, весьма специфичных граничных условиях возможна спонтанно-когерентная самоорганизация нейронов мозга в низкоэнтропийный ансамбль. Вот этот переход в состояние «замороженности» определенных структур мозга Деан и назвал фазовым переходом (бифуркацией), что и было у нас темой данного пункта.

И, конечно же, только проведение экспериментов с фиксацией деятельности нашего мозга в моменты прихода новых идей в наше сознание может окончательно либо подтвердить справедливость нашей гипотезы, либо внести в нее дополнения и уточнения, либо опровергнуть ее. В том же случае если данное предположение, – а именно: возникновение новой мысли происходит в результате соединения нейронов нашего мозга в комплекс (ансамбль) определенного вида – в дальнейшем будет экспериментально подтверждено, то у нас появится основание к тому, чтобы считать, что мысль материальна, по крайней мере, в момент зарождения и возникновения ее в нейронных структурах нашего мозга. (Правда, затем перед нами встанет не менее сложная задача: объяснить, каким образом материальный комплекс (ансамбль) нейронов в дальнейшем трансформируется (на уровне нашего сознания) как в идеальный смысл идеи, так и в наименования тех объектов-сущих, которые входят в комплектацию данной идеи). И это явится еще одним подтверждением, что самоорганизация макроматерии берет начало в микроструктурах этой материи. Надо только знать, какие условия необходимо создать для того, чтобы побудить микрочастицы к началу процесса спонтанной самоорганизации.

Что же касается экспериментов, описанных в книге Деана, то они, конечно же, не дают нам повода отказывать живой (органической) материи нейронов нашего мозга в том, чтобы в экстремальных (сильно неравновесных, предбифуркационных) условиях проявлять те свойства, которые присущи неживой (неорганической) материи. Тем более что живая материя тем только и занимается, что самоорганизуется на всех уровнях, начиная от эмбрионального зарождения до появления высшего уровня развития в виде сознания и самосознания.

4). Выводы.

Заключая данный пункт, скажем следующее.

1. Новизна (идея, мысль, Истина) не может появиться как результат одного только сознательного (логического) манипулирования объектами-образами в нашем мышлении на этапе рефлексии-1, собирающей сущие в предполагаемую нами идею; но она, новизна, не может появиться и на этапе рефлексии-11, поскольку на этом этапе раскрывается уже ранее созданный – созданный в конце инкубационного этапа (т. 3), и уже предъявленный на допонятийную фазу – сгусток смысла новой идеи.

2. Новизна сама по себе, кроме как в живых материальных (нейронных) структурах, возникнуть не может, поскольку на уровне идеального сознания (сознания, манипулирующего образами) наше мышление может функционировать только как мышление логическое. А оно, как мы уже не раз заявляли, не способно на создание новизны, так как оперирует известным знанием: а манипулируя известным, невозможно получить неизвестное, то есть новое. Более того, сознанию от Природы не присуща функция мгновенного соединения образов-понятий в нечто целостное и Единое. Оно, сознание, может мыслить только в «текучем» режиме, переходя от одного образа к другому. И если оно связывает неким способом эти образы, то опять же, оно попеременно оперирует ими – и этими образами и возможными связями между ними, и свойствами этих образов, – извлекая их из «ближней» памяти.

3. Так что в разбираемом нами случае возникновения новизны самой по себе, сознание – всего лишь идеальная надстройка над материальным взаимодействием нейронов нашего мозга. Оно, сознание, есть первая производная этого взаимодействия, в то время как язык (речь) есть производная самого сознания, а, следовательно, вторая производная от нейронного взаимодействия, осуществляемого в материальных структурах нашего мозга.

4. Язык (в виде речи) не мог возникнуть у существа, не обладающего сознанием, у него не было бы почвы, на которой он мог бы взрасти и закрепиться. Потому что взрасти он может только на почве манипулирования образами, имеющими наименования, озвучивание которых необходимо для дистанционной взаимосвязи между членами данного сообщества. В то время как закрепление языка стало возможным благодаря памяти, присущей сознанию: не обладай сознание памятью, оно могло бы «манипулировать» только сиюминутными представлениями. А это значит, что оно могло бы только переходить от одного «изолированного» представления к другому, но не в состоянии было бы связывать их в логическую цепочку хода мысли. Ведь для того чтобы создавать эту цепочку, надо было время от времени извлекать из памяти необходимые объекты и «вплетать» их в общий ход мысли, помня при этом, что именно нами было чуть ранее помыслено.

5. Память есть необходимый элемент нашего мышления, потому что наше сознание может иметь в зоне своего сиюминутного внимания, скорее всего, не более одного элемента (см. там же, стр. 44, 47, 214, 243), остальные поочередно изымаются из различных зон памяти и связываются с другими элементами посредством наших логических «рассуждений». Именно последняя, то есть логика, решает, можем ли мы соединить один элемент с другим через посредство присущих им свойств. Так, положим, в идее кусочка мела способность письменности передавать на расстояния смыслы, ею изображаемые, может быть связана со свойством классной доски оставлять на своей поверхности видимые нашим зрением знаки этой письменности, а значит и смыслы на ней запечатленные. И этот вопрос связанности одного сущего с другим – через свойства и способности этих сущих – находится в компетенции нашего логического мышления, осуществляемого посредством манипулирования сущими, имеющими наименования, то есть приобщенными к культуре языка.

Вот к этому вопросу, вопросу более подробного рассмотрения роли языка, мы и переходим.

9.3. Роль языка.

Как видим из выше изложенного, в случае продуктивного мышления, генерирующего идеи, наше индивидуальное (идеальное) сознание через коллективно понимаемый (материальный) язык транслирует «наружу» – то есть в коллективное сообщество – то, что произошло в (материальных) нейронных структурах нашего мозга. Поэтому, если бы создание идей не содействовало развитию языка, и наоборот, развитие языка не способствовало созданию идей и внедрению их в практику жизни, то не исключено, что у человека отпало бы само желание продуцировать идеи.

Оно (сознание) всегда должно быть начеку, чтобы не пропустить что-либо важное, происходящее в нейронных структурах. А наиболее важное оно всегда может зафиксировать посредством языка, в то время как менее важное – пропустить «мимо ушей», чем оно по большей части и занимается. (Кстати сказать, как мы уже поняли и предыдущего, индикатором появления в нашем сознании «наиболее важного» является сопровождение его (появления) интеллектуальным чувством удовольствия от понимания смысла внове явленной новизны, и чувством удивления от внезапности появления последней в нашем сознании, о чем были осведомлены, как мы уже знаем, и Платон, и Аристотель, ставившие удивление в исток самой философии).

Так что материя (нейроны) нашего мозга опосредованным образом – через индивидуальное сознание и коллективный язык – может быть соединена с коллективным сознанием общества, то есть с его культурой. А через них, через язык и культуру, не исключено, и с так называемым коллективным бессознательным (К. Г. Юнг). (Ведь архетипы бессознательного могут быть не чем иным как закрепленными – с незапамятных времен и, может быть, даже на генетическом уровне – в нейросетях структурами, то есть комплексами нейронов, «намертво» соединенных между собой взаимосвязями. И эти структуры проявляют себя как культурные архетипы. Данное обстоятельство может явиться еще одним свидетельством того, что бессознательное связано с материей нейронов нашего мозга, а не с тем, что будто бы может быть «вытеснено» из сознания).

Вот эту привилегию, привилегию коллективного сознания, вряд ли могут себе позволить даже высшие приматы. Именно поэтому они не объединяются в более крупные образования. Их социум – это группа. У них нет необходимости в этом, поскольку, не обладая способностью генерировать идеи, им незачем иметь речь и не для чего соединяться в эти образования. Они вполне обходятся языком эмоциональных жестов и гортанных звуков.

(Гипотетическая ситуация: заимей вдруг приматы способность создавать идеи, и обладай они «своим» языком, не исключено, мы могли бы иметь, кроме современного урбанистического социума, социум лесных обитателей, объединенных, подобно нациям, в сообщество разных видов приматов, сообщающихся между собой и взаимодействующих друг с другом).

Далее переходим к неразрывной взаимосвязи продуктивного (иррационального) мышления, с логикой и языком, следствием чего, как можно полагать, является «одновременность» их возникновения в процессе становления человека как разумного существа.

9.4. «Одновременность» возникновения иррационального мышления, логики и языка.

Сначала зададимся вопросом, почему (идеальное) сознание избрало себе в помощники (материальный) язык в виде озвученных наименований (слов) или слов, изображенных в знаках письменности? Только потому, что посредством него можно, во-первых, зафиксировать, какое новое знание производится в материальных структурах мозга, а во-вторых, поделиться этим знанием со своими сородичами. А поскольку наиболее важным результатом работы мозга – из всего того, что им производится (обработка поступающей информации, логическое мышление, эмоции и т. д.) – является генерирование им идей, то становится понятным и оправданным ранее уже не раз высказанное нами предположение, что иррациональное мышление (продуцирующее идеи), логика и язык зародились «одновременно»; или, по крайней мере, иррациональное мышление, зародившись,способствовало интенсивному развитию как логики, так и языка. (Напомним в очередной раз: под иррациональным мышлением мы подразумеваем мышление, продуцирующее новые идеи). Потому что без логики и без языка внедренная в мозг человека способность генерировать идеи была бы напрасной затеей Природы: без логики (на этапе рефлексии-11) невозможно было бы раскрыть (развернуть) смысл внове явленной идеи, а без языка нельзя было бы этот смысл зафиксировать и поделиться им со своими сородичами.

Более того, этот новый смысл мы не могли бы даже создать, поскольку на подготовительном этапе рефлексии-1 нашему логическому мышлению нечем было бы оперировать, потому что в нашем представлении не было бы поименованных нами образов, коими, в основном, только и может манипулировать наше логическое мышление. (Сознание владеет размещенными в его памяти («материализованными») словами-знаками, за каждым из которых «прячется» его (идеальный) образ). Так что можно даже сказать: если наше сознание есть способность оперировать знаками языка, – а значит и образами, скрывающимися за этими знаками, – то оно есть не что иное, как наша способность (в той или иной степени развитого) логического мышления. Только осознавая объекты мышления (сущие) и только взаимосвязывая их, можно осуществлять саму последовательность процесса логического мышления.

Как видим, положим, словами как наименованиями и словами как образами наше сознание соединяется и с языком, и с логикой. А это, естественно, означает, что «одновременно» возникли не только продуктивное (иррациональное) мышление, логика и язык, но и наше сознание. А если точнее, то можно сказать, что способность создавать идеи не только содействовала развитию логического мышления и языка, но и способствовала возвышению нашего сознания на новую ступень. Так что возникновение чего-либо одного из этой четверки или любого неполного сочетания без появления остальных компонентов было бы бессмысленным. Поскольку не достигалась бы главная цель – создание (техника) или открытие (наука) новизны. И подтверждением этому является весь ход развития цивилизации хотя бы за последнюю сотню тысячелетий.

Далее постараемся более четко локализовать место возникновения новизны самой по себе, о которой мы уже начали вести речь в п. 2 данного Раздела.

9.5. Что создает новизну саму по себе: рефлексия на уровне сознания или материя на уровне нейронов нашего мозга?

Из ранее изложенного в пункте 2 мы уже поняли: в случае продуктивного мышления сознание на этапе рефлексии-11 только проявляет то, что уже случилось! в материальных структурах нашего мозга, и что уже было выдано на допонятийный этап. (А выдан был сгусток смысла идеи). Оно само (сознание) не создает новизну, оно в процессе логического мышления раскрывает идеальный смысл того нового, что нам уже было предъявлено бессознательным. И одновременно оно обо-значает нечто нам представленное (в сознание) в знакомых нам знаках какой-либо системы. То есть оно как бы «материализует» его в знакомые нам знаки, тем самым превращая доступное только нашему сознанию идеальное знание смысла идеи в материальное знание (слова и предложения письменности, формулы, речь и т. д.). А это, последнее, есть то знание, которое может быть воспринято материальными органами чувств любого члена данного сообщества (и тем самым уже внедрено в культуру и практику). Не будь этого превращения идеального знания (смысла новой идеи) в материально воспринимаемые знаки, смысл идеи так и остался бы достоянием сознания творца и его памяти. Он не мог бы быть сообщен кому-либо другому.

Как видим (см. Рис. 1 и 2), исходя только из того, что в процессе рефлексии-11 мы раскрываем внове предъявленный нам (предъявленный бессознательным) смысл идеи, вот именно, исходя только из этого, у нас складывается ложное впечатление, что это рефлексия-11 (логика) создала саму новизну, то есть сам смысл идеи. (Тем более, что инкубационная фаза отдалила от нас память о том, что именно мы мыслили на этапе рефлексии-1) На самом же деле этот смысл был создан до (момента) начала процесса нашей рефлексии-11 и даже до допонятийной фазы. И скорее всего он был создан в конце инкубационного этапа, в точке 3. Поскольку в конце (на излете) нашей рефлексии-1, предшествующей этому этапу, его, этого смысла, еще не было, а вот на допонятийном этапе он уже появился в виде сгустка смысла, который нам еще предстоит раскрыть (развернуть) в полноценный смысл-Истину.

Это, во-первых. Зафиксируем этот момент – сам смысл идеи появился в промежутке между рефлексиями-1 и -11. А это значит не что иное, как то, что – и это уже, во-вторых – этот сгусток смысла был создан не в идеальных (духовных, ментальных) «структурах» нашего сознания, то есть не на уровне действия нашей логики, манипулирующей осознаваемыми нами идеальными образами, а создан он был в материальных нейронных структурах нашего мозга. То есть, создан он был в нашем бессознательном. И это дает нам неоспоримое право идентифицировать бессознательную деятельность нашего мозга – по крайней мере, в случае создания идеи – как деятельность материальную, ту деятельность, которая осуществляется на уровне спонтанного материального взаимодействия нейронов в виде взаимосвязывания их в определенные (диссипативные, как сказал бы Пригожин) структуры. Тогда находит свое оправдание тезис о том, что функционирование нашего мозга (и организма в целом), по крайней мере, в подавляющем своем большинстве происходит под патронажем нашего бессознательного. Сознанию остается лишь следовать теми путями, которыми ему дозволено следовать самим бессознательным.

Правда, ни в коем случае не надо забывать, что сама подготовка к моменту создания новизны самой по себе и инсайтного явления ее в наше сознание была произведена в процессе достаточно интенсивных – и, казалось бы, напрасных! – интеллектуальных (идеальных) усилий на этапе рефлексии-1, когда мы пытались

– не столько интенсифицировать процесс логического мышления на этом этапе,

– сколько, как мы полагаем, именно, «достучаться» до самих материальных структур мозга,

то есть, довести их до такой степени «возбуждения» (флуктуирования, по Пригожину), когда, в результате достижения точки бифуркации, становится возможной спонтанная самоорганизация бесконечного количества «разрозненных» нейронов в некий ансамбль, «выход» которого на уровень сознания наша психика воспринимает как внезапный приход идеи в наше сознание, результатом чего является:

– и понимание смысла этой идеи,

– и чувство интеллектуального удовольствия от самого акта мгновенного понимания этого сгустка смысла,

– и чувство удивления от внезапности его явления,

– и уверенность в надежности и единственности этого смысла для решения задачи, стоящей перед нами.

Спрашивается, для чего мы так скрупулезно разбирались в этом пункте с последовательностью процесса продуктивного мышления и с тем, каким материалом оно манипулирует? Данным рассуждением мы постарались локализовать место возникновения новизны самой по себе. Все дальнейшие действия нашего мышления (сознания) направлены только на то, чтобы зафиксировать (хотя бы в словах), сохранить (хотя бы в памяти) и представить эту новизну, – а именно, представить искомое сущее – на всеобщее обозрение, облачив его в одеяние всем знакомых слов, предложений, знаков, метафор и т. д. И только после всего этого мы уже можем по созданному нами идеальному виду-образцу искомого сущего изготовить материальное его воплощение – подручное средство, с помощью которого в социуме будет изготавливаться Продукция для каких-либо его нужд.

Далее переходим к вопросу бессознательности возникновения той сингулярной материальной структуры, которая формируется в нашем мозге и которую мы назвали новизной самой по себе.

9.6. Бессознательность процесса создания новизны самой по себе.

Но какие же основания мы имеем к тому, чтобы отнести процесс создания новизны самой по себе к категории бессознательных процессов? Скорее всего, основанием является то, что творение новизны данного вида не освещается нашим сознанием, и мы, естественно, ничего не знаем о том, что и как там творится, – потому и принимаем этот процесс как процесс бессознательный. Правда, в ходе последующего раскрытия смысла идеи нам все-же, постфактум, становится понятным, что именно творилось в нашем бессознательном. (А творился сам смысл идеи). А вот, как он творился, этого мы не знаем. Мы можем лишь предположить, что творение самого смысла идеи произошло в процессе спонтанно-когерентной самоорганизации материи нейронов нашего мозга в некий ансамбль, который, будучи «предъявленным» сознанию и проявленным им – как проявляется позитив из негатива – мы воспринимаем как инсайтное явление идеи в сознание, или как озарение, прозрение.

Так что бессознательность данного процесса определена нами двумя факторами:

– отсутствием его представленности в нашем сознании вплоть до момента инсайта

– и материальностью тех процессов, которые лежат в основании спонтанной самоорганизации нейронов в некий, как мы полагаем, низкоэнтропийный ансамбль, образованный из ранее «разрозненных» нейронов.

Из чего можно заключить, что материальные процессы, происходящие в нашем мозге, не имеют непосредственной представленности в нашем сознании. Они могут быть в нем, в сознании, представлены только опосредовано, – и то в достаточно редких случаях – то есть через приданные этим процессам наименования, а именно, слова, знаки, образы, метафоры и т. д. (В самом же мозге эти процессы представлены в виде электрических сигналов и функционирования нейромедиаторов). Видимо, как управление автоматическим материальным процессом пищеварения (сердцебиения, дыхания и т. д.) не доводится до нашего сознания, так и управление спонтанным материальным процессом создания новизны самой по себе не доводится до нашего сознания. Доводится лишь результат достаточно значимых его операций, тех операций, которые «прорвались» в сознание, облачившись в одежду каких-либо наименований. «Одеяние» наших мыслей есть непременное условие их представленности в нашем сознании.

(Кстати сказать, если продолжить аналогию проявления негатива, то последний проявляется через посредство специального раствора (галогенидов серебра), в то время как проявление внове явленного смысла может быть осуществлено посредством символов какой-либо всем знакомой знаковой системы (слова, формулы, таблицы, графики, речь и т. д.). Ясно теперь: человеческая способность «овеществлять» наши идеальные мысли посредством материальных знаков языка есть тот «раствор», который проявляет их с той целью, чтобы они могли быть «увидены», восприняты и поняты как нами самими, так и другими членами данного сообщества).

Так что все, что поступает в сферу идеального сознания может быть осознано, но не может быть осознано (здесь и сейчас), что и как свершается в материальных структурах нашего мозга. О том, что свершается мы можем узнать, но не в момент свершения, а только после того как это, уже свершенное – через какой-то достаточно небольшой промежуток времени – будет нам предъявлено на уровень сознания. О том же, как свершается возникновение новизны самой по себе – для нас это тайна за семью печатями. Для проникновения в эту тайну, скорее всего, надо «опуститься» на уровень микровзаимодействия нейронов нашего мозга (посредством электрических сигналов и нейромедиаторов), а скорее всего, спонтанно-когерентного их взаимодействия и образования макроструктур-ансамблей. Аналогией же здесь, – постоянно нами эксплуатируемой, – может послужить спонтанно-когерентное взаимодействие микрочастиц (молекул, 10^-8 см) воды, результатом чего является спонтанное образование макроструктур – циркулирующих потоков воды (1 см), то есть «ячеек Бенара», о чем речь уже шла выше.

И я не вижу принципиальной разницы между:

– спонтанной самоорганизацией молекул воды в «ячейки Бенара» под воздействием управляющего параметра в виде подводимой к системе тепловой нагрузки (в вт/м²)

– и возможностью спонтанной самоорганизации нейронов нашего мозга под воздействием уже осуществленной и уже запущенной в ход «реакции» воздействия умственных усилий (в джоулях) на ход процесса мышления.

Вопрос только в том, как создать условия для возникновения спонтанной и когерентной самоорганизации микрочастиц материи того или иного вида, будь то неживая материя (молекулы воды) или материя живая (нейроны). (Не забудем притом, разница между неживой материей и живой весьма условна: взаимодействие, положим, между живыми нейронами осуществляется посредством весьма реальных неживых заряженных материальных частиц – трансмиттеров, передающих электрические сигналы от одного нейрона к другому).

Итак, мы разделили:

– понятие внове создаваемого смысла идеи, исходя из которого мы формируем недостающее для комплектации идеи искомое сущее, и по образцу последнего изготавливаем подручное средство,

– и понятие новизны самой по себе, благодаря которой этот смысл возникает и в дальнейшем оформляется.

Далее постараемся зафиксировать те тайны продуктивного мышления, которые находятся вне зоны нашего понимания. И не только зафиксировать, но и, по возможности, предложить некоторые пути их разрешения.

9.7. Четыре тайны продуктивного мышления.

А. Первая тайна: как возникает материально самоорганизованный ансамбль нейронов нашего мозга и как он трансформируется в идеальный смысл идеи, предъявляемый сознанию?

Как видим, одной из самых таинственных особенностей нашего бессознательного (иррационального) продуктивного мышления является то, что оно, будучи само по своей Природе, как мы полагаем, материальным, – то есть, создающим ансамбли из материальных нейронов, – выдает в сознание идеальное, то есть выдает смысл идеи. Причем, выдает только тот смысл, для выражения которого у нас уже наготове имеются слова (знаки, символы, метафоры), способные его оформить и зафиксировать. Но мы не знаем

– ни того, при каких условиях и каким образом происходит самоорганизация нейронов в низкоэнтропийный ансамбль,

– ни того, как этот материальный ансамбль трансформируется в идеальный смысл,

– ни того, каким образом осуществляется связь сама по себе между материальным образованием и идеальным смыслом, то есть не знаем, каким образом внове сформированный ансамбль нейронов «трансформируется», положим, в знакомые нам слова и образы, раскрывающие этот смысл.

Здесь имело бы смысл подчеркнуть следующее: скорее всего, есть принципиальное отличие того,

– что происходит в материальных структурах нашего мозга в процессе рефлексии, то есть в процессе логического мышления,

– и того, что происходит в этих структурах в момент (в акте) спонтанного явления идеи из бессознательного в сознание.

И это отличие, как нам представляется, заключается в способности нейронов нашего мозга – в определенных условиях его функционирования (имеется в виду второй случай) – спонтанно самоорганизовываться в некий ансамбль, «предъявляемый» в сознание в виде сгустка смысла внове явленной идеи. И совсем даже не исключено, что этот процесс и этот акт связаны с достижением – в каких-либо структурах мозга – точки бифуркации, после которой становится возможным проникновение того или иного смысла идеи в наше сознание.

И этот смысл может быть понят и раскрыт только тем интеллектом, который его создал, а не кем-либо посторонним. (Посторонний в принципе не имеет к нему доступа). Вот почему, раскрывая этот смысл, наше сознание буквально вынуждено перевести это идеальное (сгусток смысла) – понятное только ему самому, сознанию – в нечто материальное, понимаемое не только им самим, но и сознаниями остальных членов сообщества (посторонними). И таким материальным, конечно же, являются либо произносимые слова, либо видимые нашим зрением знаки письменности, выражающие смысл новоявленной идеи. Они – как материальные знаки – могут быть восприняты материальными органами наших чувств, а затем представлены в сознание, – опять же в виде идеального (знания) – поняты им и даже помещены в память.

Как видим из изложенного, процесс возникновения новизны есть волнообразный процесс постоянного «перетекания» материально образованного в идеально образованное, а идеально образованного в материально образованное и т. д. (Не напоминает ли это нам нечто квантово-механическое, происходящее на уровне микрочастиц материи, в чем неустанно пытался разобраться Р. Пенроуз, и на что мы уже указывали в начале пункта 2.

В. Вторая тайна, связанная, скорее всего, с первой: есть ли «переходное звено» и что оно собой представляет, если оно все же есть?

Как мы увидим далее, загадочность возникновения нашего продуктивного мышления на тайне самоорганизации нейронов нашего мозга не заканчивается. Она распространяется на поиск так называемого «недостающего» или «переходного» звена в развитии высших приматов в существа разумные. Почему мы так думаем?

По моему мнению, совсем даже не исключено, что мы до тех пор будем искать переходное звено, пока не поймем, что искать его надо не в археологии, не в палеонтологии и не в антропологии, а в нашем мозге, в нашей вдруг возникшей способности создавать идеи. (Как мы вдруг – в какой-то неожиданный для нас момент – создаем идею, так и Природа вдруг – в какой-то момент нашего доисторического развития – наделила одно из своих чад способностью создавать идеи). Она-то, эта способность и послужила «переходным звеном», внедренным – скорее всего, в результате передаваемой по наследству судьбоносной мутации – в повседневную жизнь человекоподобного существа.

Так что «переходное звено» – это весь тот период времени, и все те преобразования в человеческом сообществе, когда эта мутация (и мутации, впоследствии вызванные ею), зародившись в геноме одного человека (Адама или Евы, а скорее, «Митохондриальной Евы»), передавалась в поколениях, закрепляясь и расширяясь вплоть до того времени, как она, подобно пандемии, охватила весь ареал достаточно компактного проживания тех людей, которые, будучи ранее «неразумными», вдруг стали (через поколения) разумными, то есть способными генерировать новые идеи, общаться посредством речи и объединяться в сообщества. Именно отсюда, из этого положения, можно заключить о «взрывном характере» как технологического оснащения человека (орудия охоты, труда и т. д.), так и развития его языка в какой-то период нашего раннего доисторического развития (31).

Вот почему, как мне представляется, мы ищем переходное звено там, где его никогда не было и в помине. На самом же деле никакого переходного звена – в виде промежуточного сообщества человекоподобных существ – не было, а было пространственно-временное «освоение» и распространение мутации, вдруг возникшей в геноме нашего доразумного предка, приведшей его (в его поколениях) к так называемой разумности, то есть к способности создавать идеи, раскрывать их смысл, говорить и объединяться в сообщества.

Что же касается полной неопределенности в вопросе о том, когда именно и где произошла «взрывная мутация» – в виде появления то ли «гена разума», то ли «гена языка», – то не исключено, что распространение этой мутации во времени и в пространстве могло либо расширяться, либо сужаться в поколениях людей того или иного ареала проживания, что и приводило к постоянной (межвидовой?) конфронтации сообществ, обладающих способностью продуктивно мыслить и ею не обладающих. И не этот ли фактор преобладания «разумности» над «неразумностью» привел к «победе», то есть, в конечном счете, к истреблению последних? Иначе говоря, «взрывная мутация», как можно предположить, однажды возникнув, имела «плавающий характер» своего пространственно-временного распространения по территориям расселения наших древних предков, постоянно воюющих между собой, постоянно вступающих в половые контакты со своими толи близкими, толи далекими сородичами и постоянно передающих или не передающих внове обретенную когда-то генетическую способность продуктивно мыслить.

С. Третья тайна, связанная как со второй, так и с первой: для чего и как возник язык?

Эта тайна связана с причиной появления нашего языка в виде речи: для чего она, речь, возникла – для производства мышления или для осуществления коммуникации? (см. там же, стр. 12, 15). Скорее всего, она возникла сразу как для того, так и для другого. Вот и Деан в своей книге по этому поводу пишет следующее:

«… я вслед за Ноамом Хомски полагаю, что язык развился не как система коммуникации, а как средство репрезентации и главным его достоинством является то, что он позволяет обдумывать новые идеи, а не просто делиться ими с окружающими» (32).

Но здесь принципиально важным для нас является уточнение вопроса: для производства какого мышления возникла речь:

– повседневного коммуникационного и логического,

– или для мышления иррационального, продуцирующего новые идеи; именно идеи, а не логически составленные смыслы вроде: Петр выше Николая ростом?

По нашему мнению, речь возникла, в первую очередь, для того, чтобы мы, уже наделенные способностью создавать новые (иррациональные) идеи, могли,

– во-первых, раскрывать их смысл;

– во-вторых, наименовывать (называть посредством речи) те объекты, которые являются составляющими элементами этой идеи;

– в-третьих, выражать этот смысл посредством поименованных объектов в их взаимосвязи между собой;

– в-четвертых, фиксировать его (смысл) в своей памяти;

– и в-пятых, делиться им со своими сородичами.

А вернее, делиться тем новым, что спонтанно возникает в нашем бессознательном и, буквально, ошеломляет наше сознание своим явлением. Следует подчеркнуть особо: эмоциональный фактор, сопровождающий явление смысла идеи в наше сознание был не на последнем месте, – если не на первом! – в осуществлении желания поделиться её содержанием. Именно эйфорическое состояние нашей психики побуждало нас делиться ее смыслом с нашим ближайшим окружением. А это состояние, как мы уже знаем, является следствием внезапно возникшего понимания внове явленного в наше сознание смысла идеи.

Не имея языка, в принципе невозможно было ни создать новую мысль, ни раскрыть её смысл. Потому что, положим, развертывание самого смысла идеи – это и есть процесс наименования того, посредством чего мы раскрываем и оформляем ее смысл. Да к тому же, только поименованное (названное) мы можем поместить в память, сохранить его в ней и в дальнейшем оперировать названными вещами в нашем общении с ближайшим окружением.

Так что речь появилась не столько из потребности коммуникации, сколько из способности к изобретательству и неодолимому желанию поделиться с близким окружением своей идеей и внедрить ее в практику совместной деятельности. (Может быть, именно здесь надо искать истоки и зачатки нашего альтруизма?). Поэтому можно сказать, что возникновение способности творить новизну работало сразу (и комплексно) на три фронта: не только на развитие языка (речи), и не только на постоянное обогащение социума разного рода новшествами, но и на процесс социализации человеческих сообществ посредством более эффективной коммуникации между членами этого социума.

Выражаясь более конкретно, можно даже сказать: язык появился из потребности наименовать и озвучивать те образы, которые возникали не столько в процессе коммуникации (приматы, активно между собой общающиеся, вполне обходятся без речи), сколько в процессе самого продуктивного мышления. А возникали они исходя из манипулирования в нашем представлении, в первую очередь, видимыми нашим зрением вещами. (Именно поэтому образы нашего мышления, как правило, имеют вид зримых нами предметов). Так, положим, для того чтобы изобрести остроугольный камень для разделки туши убитого животного надо было иметь в своем образном представлении: и этот еще не обработанный камень, и само животное; и его несъедобные шкуру и кости, которые надо было отделить от мяса; и съедобное мясо, которое можно было поджарить на костре, и много чего другого надо было иметь. И все это было доступно нашему зрению, представлению, ощущению и обонянию.

Но этого было мало: надо было наименовать то, что нами видимо и ощущаемо для того, чтобы общаться (на расстоянии) посредством этих наименований со своими близкими сородичами. Наименования – представители нашей мысли, и они должны нести весть о смысле самой мысли. А потому, эти наименования нужно было озвучить посредством слов всеми понимаемой речи; той речи, которая и осуществляет логическую взаимосвязь поименованных объектов, и передает эту «логику», в первую очередь, близкому окружению. Как видим, только из идеи создания данного орудия охоты и труда возникает достаточно значительный круг вещей-образов, которые буквально требуют своего наименования и озвучания, поскольку, не имея таковых, была бы сильно затруднена сама – в дальнейшем многократно повторяемая во времени и распространяемая в пространстве – операция как создания данного орудия, так и совместной разделки туши. И таких идей на пути социализации человека было великое множество: и идеи создания огня, жилища, капкана, копья, лука, колеса, телеги, рычага; и идеи нравственности, справедливости, государственности; и идеи освоения и возделывания зерновых культур, одомашнивания животных, приручения волка и т. д. и т. п.

Вот почему, в первую очередь, нам надо помнить следующее: речь – это дублирование в виде озвучивания тех наименований, которые относятся к тому или иному предмету-объекту. Но это тот случай, когда эти наименования уже были кем-то созданы когда-либо ранее. При создании же речи «с нуля» ситуация была гораздо сложнее: наименования – как обозначения предметов – возникали одновременно (параллельно) с озвучиванием того, на что указывалось (пальцем) во время произношения определенного числа фонем. И это соотнесение сочетания фонем с определенным предметом было началом обучения речи – скорее всего, через звукоподражание – и началом развития той памяти (в первую очередь зрительной и звуковой), которая связана с запоминанием вида предмета и того звукосочетания, которое сопряжено именно с этим видом.

Именно здесь следовало бы поискать разгадку возникновения языка! Не имея озвученных наименований, мы бы не могли ни создать идею, ни раскрыть ее смысл, ни зафиксировать его, ни передать другим. Язык в форме материализованного наименования (язык звучащей речи и язык видимого зрением письма) и мысль в форме идеального содержания взаимодополнительны – одно без другого не может существовать. Потому что для того чтобы раскрыть это содержание надо было попутно оформить и зафиксировать оформленное. Слова языка – это этикетки, которыми мы обозначаем и закрепляем последовательность прохождения того пути, которым следует наша мысль. (Без них, скорее всего, наша мысль не столько заходит в тупик, сколько, вообще, не может зародиться). Не имея этих знаков, ведущих ее подобно Вифлеемской звезде, раскрыть мысль невозможно. Шимпанзе потому не стали разумными существами, что им не подарена была способность творить идеи. Имей они ее, разумный человек появился бы, по крайней мере, на несколько сотен тысячелетий раньше. А так вся их эмоциональность ушла в песок бурного жестикулирования и поддержания иерархического порядка в группе, вместо того чтобы пойти на индивидуальное переживание внове являемых смыслов и внедрение последних в практику жизни.

Так что идеи, кроме своей способности вносить новизну в социум, обладали еще одним примечательным свойством – свойством объединять людей «вокруг» себя при непосредственном участии языка как речи. К тому же не надо забывать: человек продуктивно мыслящий, один – в поле не воин. Внедрение подавляющего большинства идей в практику жизни требует совместного участия и применения соответствующих технологий. А здесь без языка никак не обойтись.

Д. И четвертая тайна, связанная с первой: почему мы считаем внове проникший в наше сознание смысл идеи истинным смыслом?

Эта тайна для нас непостижима по следующим обстоятельствам, два из которых (первые) являются сопутствующими появлению этой Истины.

а). Во-первых, почему новая идея-Истина предпочитает являться нам из бессознательного?

Другими словами, почему, как мы полагаем, идея возникает через посредство спонтанной самоорганизации нейронной материи нашего мозга; той самоорганизации, которая наступает в результате все нарастающих флуктуаций в самой нейронной материи? Почему смысл идеи не возникает непосредственно в процессе нашего последовательного и, казалось бы, выверенного на каждом шагу идеального логического мышления, то есть в процессе самой рефлексии-1?

Исходя из этого, естественно, возникает вполне обоснованное предположение, что новизна сама по себе может возникнуть только в материальных структурах. Причем эти материальные структуры, согласно Пригожину, прежде всего, должны быть возбуждены – управляющим параметром – до такой степени флуктуирования, чтобы выйти на точку бифуркации с последующим разветвлением, на одной из ветвей которого возможна спонтанно-когерентная самоорганизация материи в некий низкоэнтропийный ансамбль, намного превышающий по своим размерам исходные частицы самоорганизуемой материи, будь то молекулы жидкости (в «ячейках Бенара», «химических часах») или нейроны нашего мозга, выдающие новую идею в сознание.

В конечном счете, значит ли это то, что только материя является той средой, где может зародиться новизна сама по себе? А как быть тогда с нашим так называемым всемогущим разумом, оперирующим образами в нашем, как мы считаем, идеальном сознании? Причастен ли он к созданию именно этой новизны? Или он исполняет всего лишь роль «мальчика на побегушках» в пьесе, спонтанно разыгрываемой самой материей нашего мозга? А если брать шире, то и материей того социума, где мы живем, а заодно, и материей самой Природы (см. эпиграф к Статье). В таком случае, ни о какой человеческой свободе воли не может быть и речи. Свободой воли обладает только всемогущая Природа в виде той материи, которая в самых разнообразных видах в ней заключена, и которая в самых непредвидимых нами условиях способна спонтанно самоорганизовываться и «выдавать на-гора» нечто нами совершенно непредвидимое.

У нас нет никакого сомнения в том, что наше сознание в обязательном порядке опирается на деятельность материи нейронов нашего мозга. Тогда возникает вопрос: в чем заключается разница между

– деятельностью материи нейронов нашего мозга, создающей новизну саму по себе,

– и деятельностью нашего идеального сознания, подготавливающего приход этой новизны (на этапе рефлексии-1) и раскрывающей ее смысл (на этапе рефлексии-11)?

Только ли она в том, что первая материя способна претерпевать фазовый переход (Деан) и самоорганизовываться, как мы полагаем, в низкоэнтропийные нейронные ансамбли, а вторая – на это не способна? (Речь, конечно, идет не о разных видах материи, а о разных способах функционирования этой материи, зависящих от того, в каких граничных условиях находится эта материя). Пока что ясно только одно: деятельность материи нейронов нашего мозга и деятельность нашего идеального сознания взаимно дополнительны друг другу, но совсем неясно, как и в какой степени сознание в процессе своего идеального функционирования опирается на деятельность материальных нейронов, и наоборот, как процесс материальной самоорганизации нейронов мозга связан с идеальной деятельностью сознания. Ведь оба этих процесса невозможны один без другого.

в). Во-вторых, почему для раскрытия смысла внове являемых нам идей у нас всегда уже имеются наготове языковые средства для их оформления?

Иначе говоря, каким образом наше бессознательное всегда бывает осведомлено о том, что выдаваемая им идея будет – в обязательном порядке – принята сознанием, раскрыта им и оформлена? Данное обстоятельство, в свою очередь, наталкивает на ту мысль, что наше бессознательное, продуцирующее идеи (в виде новизны самой по себе), ограничено в своих действиях теми рамками, в которых находится наше сознание со всем его ранее уже накопленным опытом. Это, во-первых. А во-вторых, не имея возможности выйти за эти рамки наше бессознательное обладает одним завидным преимуществом перед сознанием: оно может «придумать» и осуществить такие комбинации сущих (в их взаимосвязях друг с другом), на которые не способно наше сознательное логическое мышление, оперирующее только тем, что находится в области как его непосредственного сиюминутного видения, так и всего того, что оно способно на данный момент извлечь из памяти, то есть способно вспомнить.

Это может свидетельствовать только о том, что бессознательное способно оперировать всем тем материалом, который ранее освоен сознанием, вне зависимости от того, можем ли мы его вспомнить или нет. То есть, у бессознательного нет того, что мы называем памятью – ему доступно все то, что находится в памяти сознания, скорее всего, уже в виде каким-то образом уже закрепленных – в той или иной степени – и сохраненных нейрофизиологических связей. Ведь деятельность нейронов в их взаимосвязях друг с другом есть единственная прерогатива бессознательного. Иначе говоря, если сознание оперирует только тем материалом, который им выбран и на который обращено его внимание, то бессознательное, поскольку оно видит картину в целом (а не выборочно), оперирует – оценочно-вероятностным образом – всем материалом, имеющим отношение к данному вопросу (см. там же, стр. 121-123, 126-129). Потому оно и может сформировать и выдать смысл идеи в «концентрированном» виде, то есть в виде новизны самой по себе, предполагающей дальнейшее раскрытие этого сгустка смысла (в идею-Истину), но уже на сознательном уровне.

Вот точно так же, рассматривая многофигурное живописное полотно, мы можем, во-первых, сосредоточить наше внимание всего лишь на отдельных фигурах, а во-вторых, можем охватить единым взглядом всю композицию в целом. При этом если в первом случае нам вряд ли удастся по этим фрагментам понять хотя бы сюжет картины, то во втором случае мы можем не только понять его, но и даже «схватить» идею в картине заключенную. Такова фундаментальная иррациональная способность нашего бессознательного, которой наделила нас сама Природа. Но наделила она нас ею только с одним непременным условием: если мы сами на предварительном рациональном уровне (рефлексия-1) приложим достаточно интенсивные интеллектуальные усилия к разрешению поставленной нами задачи. Не соблюдая этого условия, нам вряд ли стоит надеяться на то, что бессознательное в какой-то момент протянет нам руку помощи в виде спонтанной выдачи смысла идеи в наше сознание.

Исходя из этого, можно даже заключить, что в процессе наших интеллектуальных усилий на этапе рефлексии-1 каким-то образом в бессознательном, – а может быть и в сознании – накапливается энергия, идущая затем на акт спонтанного явления смысла самой идеи на сознательный уровень. И об этом свидетельствует тот факт, что идея может явиться в наше сознание только после достаточно интенсивной логической проработки вопроса, являющегося предметом нашего живейшего интереса. (И недаром уже Платон (Сократ) устами Диотимы полагал, что творчески настроенные люди всегда беременны тем, что они вынашивают в себе (33)).

Как видим, в процессе логического мышления только сознание может выбрать то, что ему необходимо помыслить, в то время как в процессе продуктивного иррационального мышления только бессознательное может «выдать на-гора» им уже выбранный сгусток смысла, далее предоставляя сознанию возможность раскрыть и оформить его. И если мы зададимся совсем уж некорректным и ехидным вопросом, почему бы самому бессознательному – ведь оно такое «умное» – не заняться раскрытием смысла внове явленной идеи и его оформлением, то ответ очевиден: бессознательному и сознанию присуще «разделение труда» между ними. И это разделение – по крайней мере, для случая продуктивного (иррационального) мышления – заложено в наш мозг самой Природой:

– бессознательное функционирует, преимущественно, в сфере материального; сознание – в сфере как материального, так и идеального;

– бессознательное не имеет непосредственного выхода на язык; сознание – имеет;

– бессознательное спонтанно-сингулярно и целостно; сознание – логически выверено, поэтапно.

Именно по этим обстоятельствам сознание вынуждено заняться раскрытием – предоставленного ему бессознательным – смысла идеи. Бессознательное проделывает огромную, невидимую нашим сознанием продуктивную «черновую» работу, в то время как сознание «обо-значает» (то есть, наименовывает, как видимую верхушка айсберга) тот массив проделанной бессознательным работы, который внезапно оказался в поле нашего сознательного видения.

Поэтому можно – конечно же, гипотетически – предположить: если бы вдруг сознанию вздумалось исполнять работу бессознательного, то оно, наверняка бы, сошло с ума. Так что бессознательное, кроме своей продуктивной функции, исполняет еще и функцию терапевтическую – оно предохраняет сознание от непомерной для него загруженности. И еще неизвестно: то ли эта загруженность сознания, то ли недостаточная «терапевтическая» помощь бессознательного, то ли какие-либо другие обстоятельства послужили причиной сумасшествия известных нам великих мыслителей.

с). И наконец, в-третьих: почему все внове возникающие смыслы (идеи), в подавляющем большинстве, истинны?

Иначе говоря, почему новоявленную новизну мы считаем Благом и данной нам от Бога Истиной, а не каким-либо будто бы подсунутым нам злодейством? Можно ли, например, назвать злодейством возникновение речи, оседлого образа жизни, письменности, Интернета или открытие гравитации, периодичности свойств химических элементов, ядерного деления материи и т. д. и т. п.? Вряд ли, но:

– может быть, это всякий раз ниспосланное нам свыше испытание употребить изобретения и открытия либо себе во благо, либо во зло?

– а может быть все-таки все то, что создается по запросу социума является Истиной, а лучше сказать Благом и добром, а все то, что создается из эгоистических, меркантильных, ресентиментных, корпоративных и прочих им подобных негативных запросов самого человека является Злом?

Ведь социум есть одно из следующих – после создания человека – живое Природное видообразование, созданное самой Природой. В то время как человек продуктивно мыслящий является всего лишь Подручным Средством у него. Он для того и был наделен способностью генерировать идеи, чтобы быть в услужении у социума, а не у самого себя. Так имеет ли он право самовольничать, заявлять свою волю (Достоевский), а не исполнять волю социума, какой бы она не была?

Заданные (двумя абзацами) выше два вопроса, конечно же, являются на данный момент риторическими, и мы вряд ли сможем предложить какое-либо решение.

Но мы все же попытаемся обосновать, почему все то, что создается по запросу социума является Благом как для социума, так и для самого человека.

Попытаемся подойти к ответу на этот вопрос поэтапно, соблюдая логическую последовательность.

1. Как мы уже знаем, многочисленная практика создания идей свидетельствует о том, что уже в первый момент проникновения смысла идеи в наше сознание (допонятийная фаза) у нас создается впечатление истинности, надежности и единственности этого смысла для разрешения той задачи, которая перед нами стоит. (И это достаточно подробно было описано А. Пуанкаре в работе «Наука и метод» (34). Причем это впечатление подкрепляется эйфорическим чувством интеллектуального удовольствия от понимания внове явленного смысла, не говоря уже о том чувстве удивления, которое связано с внезапностью его явления.

2. Спрашивается, для чего природа нашего продуктивного мышления сопроводила явление нового смысла столь внушительным эскортом ощущений (интеллектуального удовольствия, удивления, истинности, надежности)? Значит, ей это для чего-то было необходимо. Для чего, именно? Скорее всего, для того, чтобы не упустить столь мимолетное явление смысла идеи самого по себе, того смысла, который еще не облачен в одеяние, положим, слов и предложений. А потому, во-первых, этот смысл не может быть «пристроен» в какой-либо из ячеек нашей памяти, а во-вторых, он может – подобно дедаловым статуям из диалога «Менон» Платона (35) – бесследно улетучиться из нашего сознания при малейшем отвлечении нашего внимания от самой сути этого смысла. Эти ощущения обладают одним замечательным свойством: они «привлекательны», они фиксируют наше мышление на процессе раскрытия смысла идеи, и не дают ему возможности отвлечься на что-либо постороннее.

3. И если мы зададимся вопросом, какое образование в нашем мозге может обладать характером мимолетности, то, скорее всего, таковым может быть образование, полученное в результате спонтанной самоорганизации материи нейронов нашего мозга. Тем более, как показывает опыт нашего собственного продуктивного мышления, при малейшем отвлечении от смысла внове явленной идеи он, смысл, как правило, бесследно улетучивается из нашего сознания. А это свидетельствует о том, что этот смысл мы можем удержать в сознании только путем приложения достаточно интенсивных (энергозатратных) умственных усилий, которые являются ничем иным как (Пригожинским) «управляющим параметром», тем параметром, который не только выводит систему на режим спонтанной самоорганизации ее материи, но и способен некоторое время, – буквально секунды – поддерживать ее в этом самоорганизованном режиме. Как только мы ослабляем энергию нашего умственного усилия, самоорганизованные структуры – в виде низкоэнтропийного ансамбля нейронов – распадаются на свои исходные элементарные частицы, следствием чего является как повышение энтропии в данном участке мозга до его исходного состояния, так и невозможность вспомнить мгновенно явившийся и мгновенно исчезнувший смысл идеи.

4. Все это может свидетельствовать только о том, что,

– во-первых,образование новизны самой по себе происходит на уровне спонтанного материального взаимодействия (самоорганизации) нейронов нашего мозга (подобно тому как это происходит при самоорганизации молекул воды в «ячейки Бенара»);

– во-вторых, это образование возникает под воздействием определенного уровня прилагаемых нами умственных усилий (в джоулях), (подобно тому как это происходит при образовании «ячеек Бенара» под воздействием подводимого потока тепла к нижней пластине;

– и в-третьих, это образование (после акта явления его в наше сознание) может сохраняться нами – до того момента, как мы оформим его в какой-либо из знаковых систем – также при приложении все тех же умственных усилий, которые являются «управляющим параметром».

Что касается третьего момента, то можно предположить, что то бессознательное (не без предварительного участия сознания) интеллектуальное усилие,

– которое организовало «разрозненные» нейроны в низкоэнтропийный ансамбль нейронов,

– которое «вытолкнуло» последний из бессознательного в сознание,

– и которое сохраняет его «нераспавшимся» (как ансамбль) до тех пор, пока мы не начнем раскрывать этот сгусток смысла и оформлять его,

так вот, это усилие есть единое (концентрированное) интеллектуальное усилие, сформировавшееся в самом конце инкубационного этапа, то есть где-то в окрестностях точки 3 на наших Рисунках. Образно выражаясь можно даже сказать, что это интеллектуальное усилие есть та постепенно сжимаемая – на этапах рефлексии-1 и инкубации – пружина, которая в какой-то момент вдруг (точка 3) распрямляется, передавая свой импульс от бессознательного к сознанию. И энергия этого импульса расходуется,

– как на создание «привлекательных» чувств и ощущений, сопровождающих инсайтный акт проникновения смысла идеи из бессознательного в сознание,

– так и на раскрытие смысла идеи и оформление последнего в знаки какой-либо знаковой системы.

5. Так вот, Истинность создаваемых нами – подчеркнем опять же: по запросу социума – идей определяется,

– во-первых, уникальностью сочетания тех сущих (в их взаимосвязи), которые входят в каждый из комплексов идеи,

– во-вторых, мимолетностью (случайностью, спонтанностью) создания этого комплекса.

– и в-третьих, – что самое главное! – адекватностью тем запросам социума, которые время от времени в нем созревают в виде Необходимости в новизне того или иного рода.

Сочетание этих факторов приводит к созданию неповторимого в своей оригинальности смысла идеи. Вот эта неповторимость воспринимается нами как новизна, а новизна не может быть не истинной, поскольку она создана по запросу социума и соответствует этому запросу. (Именно здесь – на стыке «запроса» социума в новизне с уловлением человеком самой сути этого «запроса» – находится та ниточка, которая соединяет Бытие социума с бытием человека). Иначе говоря, Новизна и Истина не могут быть «отрицательными», они всегда «положительны» потому, что призваны только к тому, чтобы приводить к преобразованиям, к тем преобразованиям, которые затребованы самим соци-умом, а, следовательно, они приводят к развитию какой-либо из его сфер. Та сфера социума, которая не нуждается в притоке новизны, в принципе не может «затребовать» создания идеи-Истины, – в этом у нее нет Необходимости.

Что же касается такого понятия как ложная истина, то, как нам представляется, это истина, не отвечающая на запрос социума; того социума, существование которого немыслимо без постоянного притока новизны в его структуры. Но на какой же запрос отвечает ложная истина? Скорее всего, она отвечает на эгоистические, коррупционные, конъюнктурные, корпорационные, ресентиментные и подобные им интересы человека и того сообщества, из интересов которого он непосредственно исходит, создавая идеи в данный момент времени.

Так вот, основополагающий вопрос в том, КАК разделить то,

– что запрашивается социумом, исходя из природной потребности его в новизне, то есть из Необходимости перманентного его обновления,

– а что запрашивается, исходя из меркантильных запросов самого человека, то есть, в отрыве от интересов социума, а может быть, даже и во вред этим интересам?

Это, во-первых. А во-вторых, в ЧЕМ различие методологии возникновения новизны,

– предназначенной для удовлетворения нужд социума в целом,

– и предназначенной для удовлетворения личных эгоистических интересов человека?

Ведь в последнем случае социум, а вернее, Бытие этого социума как бы не принимается в расчет, и оно, Бытие социума (Событие-1), выпадает из единой, как мы полагаем, методологии возникновения новизны (События-1, -11, -111). В таком случае человек продуктивно мыслящий оказывается подручным средством у самого себя, а не у социума. Но это, скорее всего, противоречит самой идее социума как живого видообразования, «задуманного» и исполненного самой Природой.

И если мы зададимся вопросом, почему сама Природа, в основном, причастна к созданию социума, то ответ достаточно очевиден. Во-первых, в создании социума – во всех сферах его функционирования – непосредственное участие принимали новые идеи, генерируемые продуктивно мыслящим человеком. Без внедрения идей социум вряд ли бы состоялся в том виде, каким мы его наблюдаем уже несколько тысячелетий подряд. А во-вторых, способность создавать идеи, как мы уже не раз заявляли, была внедрена самой Природой в мозг одного из человекоподобных видообразований. И была она внедрена, скорее всего, на генетическом уровне, на уровне материи живых нейронов. (А произошло это (а вернее, случилось!) на одном из недавних этапов развития приматоподобных существ (около 100-40 тыс. лет назад)).

Так что в данном случае у нас есть некоторое основание – и оно может быть главным – полагать, что социализация человекоподобных существ началась с обретением человеком способности генерировать идеи. Идеи – это те центры «кристаллообразования», вокруг которых стали формироваться человекоподобные существа. И причина объединения в том, что внедрение идей в повседневную жизнь приносило облегчение в человеческое существование и продление жизни: изобретение новых орудий охоты и труда, использование огня, обустройство жилища и т. д. Более того, объединение людей – вокруг тех, кто продуктивно мыслил, – содействовало распространению генетически обусловленной способности творить идеи за счет передачи этой способности в следующих поколениях. (Не в этом ли заключен «взрывной характер» распространения цивилизации?)

Исходя из этого, поиск так называемого «гена разума» является не такой уж бредовой идеей. И искать его надо на развилке вычленения вида Хомо сапиенса из вида его предшественника – человека умелого. А характерной особенностью этого гена, скорее всего, является его способность в определенных условиях вызывать спонтанную самоорганизацию материи – по Деану, это фазовый переход, а по Пригожину, образование «диссипативной структуры» – «разрозненных» нейронов в слаженный ансамбль последних, который на бессознательном уровне нейронов является материальным представителем (идеальной) идеи на уровне нашего сознания.

Как видим из выше изложенного, человек (в отношении к социуму самому по себе) в некоторой степени оказался всего лишь передаточным звеном (транслятором) тех идей, которые ему пожелает предоставить Природа с той целью, чтобы было создано (и в дальнейшем функционировало) новое живое видообразование Природы в виде соци-ума.

И вообще, наделение человека способностью генерировать идеи стало самым неожиданным фундаментальным СОБЫТИЕМ в самой Природе. И удивительным – вспомним Платона с Аристотелем – оно стало потому, что возникновение новизны стало возможным посредством создания идей, чего ранее не наблюдалось ни за одним живым существом, созданным Природой. А если мы знаем структурно-функциональный состав идеи, и знаем, каким образом, благодаря смыслу идеи, получается сама новизна, то мы знаем и способ ее получения в пределах нашего социума.

Но тогда вкрадывается надежда на то, нельзя ли этот же способ – или какой-либо его аналог – возникновения новизны в социуме распространить и на Природу в целом, на ту Природу, в которой нет ни социума, ни человека? Ведь и до появления продуктивно мыслящего человека новизна каким-то образом возникала в самой Природе (хотя бы в виде зарождения самой жизни – растительной и животной). Иначе говоря, не является ли данный нам (Природой) способ создания новизны посредством идей «намеком» на то, что и в самой Природе возможен хотя бы аналогичный способ ее создания? Более того, нет ли какой-либо преемственности между тем и другим способом? Но тогда, как можно подумать, аналогия может быть только в том случае, – (если отсутствует человек) – когда «самопроизвольно» образуется комплекс определенным образом взаимосвязанных сущих, и из этого комплекса «самопроизвольно» возникает какой-либо новый эффект и, как следствие, какая-либо новизна.

(В качестве иллюстрирующего примера можем предложить следующую гипотетическую ситуацию: «самопроизвольно» создался достаточно простой прибор в виде двух горизонтально расположенных пластин с заключенным между ними слоем жидкости, и к нижней пластине опять же «самопроизвольно» стал подводиться нарастающий поток тепловой нагрузки («управляющего параметра», по Пригожину). Что мы получим в результате? Скорее всего, при определенной величине последней и при достижении достаточно интенсивных флуктуаций в жидкости «самопроизвольно» возникнут «ячейки Бенара», и, как следствие, режим теплопроводности скачкообразно сменится на режим конвекции, результатом чего станет опять же скачкообразное снижение разности температур между нижней и верхней пластинами. Как видим, «самопроизвольное» возникновение конструкции данного вида привело к спонтанному возникновению новизны следующих видов: циркулирующих потоков воды в виде «ячеек Бенара», интенсификации теплообмена между пластинами и снижению градиента температур между ними. Вот точно также в случае продуктивного мышления вместе с новым смыслом идеи возникают и новое искомое сущее, и новое подручное средство, и новая Продукция. Причем причиной возникновения новизны в обоих случаях явилось,

– с одной стороны, спонтанное образование структурированных потоков жидкости («диссипативных структур», по Пригожину) в виде «ячеек Бенара»,

– а с другой стороны, спонтанное образование (при фазовом переходе, по Деану), как мы полагаем, ансамбля взаимосвязанных нейронов на материальном бессознательном уровне, проявлением которого (ансамбля) на идеальном уровне сознания является смысл новой идеи.

Разница лишь в том, что, если в первом случае все произошло – на материальном уровне – без участия человека, самопроизвольно, то во втором случае произошли аналогичные процессы, но произошли они сначала на том же материальном уровне – образование ансамбля нейронов, – но имели продолжение на идеальном уровне сознания. Проще говоря, в процессе осознания внове явленного смысла произошло «проявление» того, что случилось на бессознательном материальном уровне. (Здесь, конечно же, напрашивается аналогия проявления негатива фотопленки в позитив фотографического изображения)).

Но вызывает сожаление тот факт, что роль идей в создании самого социума даже не рассматривалась этим социумом. (Точно также не рассматривалась роль тяготения, естественного отбора, наследственности и т. д. до открытий Ньютона, Дарвина и Менделя). Но эта роль не привлекала достойного внимания только потому, что понятие идеи было не конкретизировано, оно было расплывчатым, а порой и вовсе не верным. А поскольку даже не было развернутого понятия идеи, то и не было представления о том фундаментальном влиянии идей на создание самих социальных образований (семья, община, клан, нация, государство и т. д.) и тех инновационных процессов, которые в них свершались и свершаются. Сама идея Идеи оказалась в тени повседневного функционирования конкретных идей. Она воспринималась как нечто само собой разумеющееся, а потому и не достойное пристального внимания. Так что за обыденностью ее использования не была увидена ее важность. Да к тому же познанию процесса создания идей мешало использование логического мышления в этом же процессе. Логика постоянно стремилась не только нивелировать факт спонтанности (иррациональности) в возникновении идей, но и подменить его как бы собственными рациональными пошаговыми действиями. (Вообще-то говоря, самым странным и удивительным является то, что человек постоянно производит новизну, но он не знает, каким образом он это делает).

А теперь, возвращаясь к оставленной нами теме Добра и Зла, и отвечая на заданный вопрос, почему все то, что создается по запросу социума является Благом (как для социума, так и для человека), можно сказать следующее:

– во-первых, потому, что в данном случае социум как открытая система удовлетворяется тем, что в его структуры поступает именно та новизна, которая им запрошена и которая, естественно, отвечает его интересам;

– во-вторых, потому, что, удовлетворяя запрос социума, человек продуктивно мыслящий исполняет возложенную на него самой Природой миссию быть Подручным Средством у социума (в самой идее социума), а значит, и у самой Природы, создавшей новое живое видообразование;

– и в-третьих, потому, что социум и человек представляют собой Единую природную систему; а это значит, что удовлетворение запросов социума, одновременно, является удовлетворением запросов и человека.

Иначе говоря, запросы социума самого по себе полностью покрывают запросы человека. Все, что выше этих запросов, все, что исходит из меркантильных интересов человека или какой-либо из групп людей, все это – от лукавого, то есть оно не только идет в ущерб социуму, но и вредит самому человеку, к пониманию чего в последнее время мы все более и более склоняемся.

Другими словами, задача человека (продуктивно мыслящего) состоит только в том, чтобы, во-первых, во-время улавливать, в новизне какого вида у социума уже назрела Необходимость, а во-вторых, имея в виду эту Необходимость (в виде какого-либо негативного фактора), создавать те идеи, которые бы адекватным образом разрешали проблемы этого социума, то есть осуществляли приток в его структуры той новизны, без которой его существование, если не невозможно, то, по крайней мере, ущербно.

(Примечание на будущее: вообще говоря, следовало бы различать Необходимость в новизне как то, чего не достает до полноты существования и без чего начинается деградация социума, и Потребность как то, что создается сверх Необходимого, что вносит дополнительные сложности в процесс функционирования социума, что постепенно наращивает груз обременения для него).

И здесь у нас во весь рост возникает одна проблема. Мы знаем, если перед человеком стоит какая-либо правильно поставленная задача, то рано или поздно он ее разрешит. Но как знать, что перед тобой стоит та или иная задача, в разрешении которой нуждается социум? Как уловить то, в чем нуждается социум сам по себе, а не человек, преследующий свои личные, корыстные интересы. Здесь нам надо бы многому поучиться у самой Природы, из которой мы вышли сами, да вот подзабыли о своем происхождении, или намеренно не хотим об этом вспоминать. А вспомнить бы стоило. Почему, именно?

Спрашивается, есть ли в Природе хоть одно живое существо, удовлетворяющее свои все более и более возрастающие потребности, те потребности, утоление которых идет в ущерб другим существам и самой Природе в целом? Таких существ мы «днем с огнем» не найдем в живой Природе: здесь все связано между собой и пригнано друг к другу без малейших «зазоров». А потому, как мы наблюдаем, Природа процветает – правда, там, где нет негативного вмешательства человека – и процветают живые существа, в ней существующие. Спрашивается, за счет чего? Оказывается, за счет того, что они обходятся только тем, что им Необходимо. Они не имеют потребности в том, чтобы обладать чем-то излишним: территорией проживания, запасом пищи, партнером по размножению и т. д. (Вот точно также социум, как и любое живое природное видообразование, должен нуждаться только в том, что ему Необходимо).

Представим себе – хотя бы на мгновение – гипотетическую ситуацию, когда, положим, львы и тигры, размножившись в непомерной степени, стали бы метаться по планете в поисках все новых и новых мест проживания и средств пропитания другими животными, приматами и людьми. Не таков ли современный человек, алчущий все новых и новых потребностей, утех и развлечений, но в то же время пренебрегающий своей обязанностью быть Подручным Средством у социума, а значит, и у самой Природы? То есть обязанностью разрешать проблемы самого социума. Так что именно в этом направлении нам следовало бы поискать решение обозначенной проблемы.

И ведь недаром за последние два столетия участились инвективы против человека со стороны философии: Шопенгауэр, Ницше, Сиоран, Ортега-и-Гассет и др. Человек со своими все возрастающими Потребностями становится обузой социума самого по себе, он постоянно вносит разлад в процесс его функционирования. Социум уже с трудом справляется с той «контрабандой», которая вносится человеком продуктивно мыслящим, но мыслящим уже не столько в угоду социума в целом, сколько в угоду меркантильных, коррупционных, корпоративных, ресентиментных и прочих интересов отдельных групп людей. (Возьмем хотя бы самое простое: получившую большое распространение «контрабанду» наркотиков, терроризма, миграцию больших масс населения, не говоря уже о тщательно пытающейся замаскироваться «контрабанде» коррупционизма, корпоративизма и т. д.). А все потому, что началась эра «выжимания» цивилизационных благ из всего того, из чего их только можно «выжать». Благо, что делать это становится все легче и легче за счет того, что человек переложил всю тяжелую и «грязную» работу на созданные им машины и автоматы. Человек стал свободен, но эта свобода вышла ему «боком» – она была направлена на расслабление его духа, души и тела.

(При этом ни в коем случае не следует упускать из в виду: социум сам по себе есть образование, «продуктом питания» которого является та новизна, Необходимость в которой формируется в недрах самого социума и которая «заказывается» последним человеку продуктивно мыслящему, то есть человеку способному уловить, в первую очередь, то, что пригодно самому социуму для успешного его функционирования. Кстати сказать, все это стало возможным благодаря возникновению у человека способности создавать идеи. А ведь раньше у него этой способности не было. И вот однажды – а когда именно? – она вдруг возникла и стала передаваться из поколения в поколение. Но благодаря чему она стала передаваться? Вот вопрос. То ли благодаря закрепленной в геноме способности к интуициям, инсайтам, озарениям, то ли благодаря появлению этой способности в результате интенсивной логической проработке – на этапе рефлексии-1 – того или иного интересующего нас вопроса).

Как видим, переориентация творческой активности продуктивно мыслящего человека с разрешения запросов самого социума на разрешение запросов тех, кто не выражает интересы последнего, но выражает свои собственные меркантильные интересы, является, скорее всего, той точкой бифуркации, вслед за которой начинается деградация социума в целом. Иначе говоря, дар Природы человеку – в виде способности продуктивно мыслить и быть Подручным Средством у социума в целом – может обернуться против самого человека и социума, интересы которого постоянно ущемляются этим человеком. И эту ситуацию прекрасно выразил один из самых проницательных диагностов нашего времени, М. Сиоран, константировавший: «Покажите мне хотя бы что-нибудь на этой земле, что началось бы хорошо и не окончилось бы плохо!» (36).

Вообще говоря, заглядывая «краем глаза» из нашего настоящего в то недалекое будущее, которое нас, возможно, уже ожидает «за углом» очередного зигзага истории, иногда создается довольно-таки странное впечатление: человек разумный, явившись на эту Землю и создавши в неимоверных тяготах эту цивилизацию практически с нуля, вдруг решил наконец-то – что называется «под занавес» – вознаградить себя, то есть хорошенько развлечься, иначе говоря, взять от этой цивилизации все то, что она ему только может дать. Но странность, скорее всего, заключается не в этом – она в той опасности, которая скрыта в манящем нас образе жизни.

Дело в том, что процесс удовлетворения все возрастающих меркантильных потребностей может настолько затянуться, и настолько «захватить» человека (и цивилизацию в целом), что он уже физиологически не сможет выйти из состояния увлечения развлечением и вернуться на стезю своего природного предназначения быть Подручным Средством у социума, а не у самого себя. А тогда совсем даже не исключен катастрофический (фукианский) сценарий исчезновения: в один прекрасный момент, дойдя до пика удовлетворения всех возможных удовольствий, и утеряв всякую бдительность и чувствительность к надвигающимся на него со всех сторон опасностям и катастрофам, человек может уйти навсегда, канув в лету забвения.

Предполагая такой сценарий развития цивилизации, спрашивается, в чем смысл появления человека на Земле? Может быть, он только в том, чтобы появиться и исчезнуть, как это делает все то, что однажды появляется в Природе, а затем исчезает, способствуя при этом возникновению чего-либо нового? Но тогда вопрос: чему новому может способствовать наше исчезновение?

Но нам, исходя их нынешнего нашего положения, всегда надо иметь в виду: «смысл» существования любой открытой системы – в притоке новизны в ее структуры, в постоянном ее обновлении посредством притока идей. Система может быть только открытой. Не может быть систем ни закрытых, ни без притока новизны, то есть не обновляемых. Отсутствие же притока новизны в систему – имеющее, можно сказать, «отрицательный» знак – приводит к ее деградации и гибели. Так что новая идея не может быть не истинной – иначе бы она способствовала не развитию системы и не ее сохранению, а ее деградации и гибели. (Об этом же смотри следующий пункт 8 о том, откуда исходит само понятие Истины, и является ли верным так называемое корреспондентское понятие истины).

И все же вопрос то ли негативного, то ли позитивного влияния меркантильных интересов человека на состояние социума как открытой системы остается для нас не только открытым вопросом, но и животрепещущим, потому что от него во многом, как оказалось в последнее время, может зависеть судьба самого социума и цивилизации в целом.

Далее, исходя из соображений, изложенных в данном пункте, перед нами всплывает вопрос возникновения самого понятия истины: на какой почве оно возникло, и не сдублировано ли понятие Истины с понятием идеи? Вот об этом в следующем пункте.

9.8. Откуда произрастают «корни» самого понятия Истины?

Поскольку далее речь у нас опять будет идти как об идее, так и об Истине, напомним в очередной раз: понятие идеи берется в изложенном нами виде, то есть в виде комплекса взаимосвязанных сущих, из смысла которого сначала формируется идеальный вид недостающего звена, а именно, искомого сущего, а затем по этому виду-образцу изготавливается материальное его воплощение – подручное средство, с помощью которого может быть осуществлено массовое производство новой Продукции, ранее уже затребованной какой-либо из структур этого социума. Иначе говоря, смысл идеи мы рассматриваем как механизм создания (техника) или открытия (наука) новизны, в то время как подручное средство является инструментом осуществления данного механизма. (Об этом более подробно в Разделе 11). Что же касается понятия Истины, то, не вдаваясь в тонкости различных подходов к нему, примем за основу идущее от Аристотеля корреспондентское понятие Истины как соответствия нашего представления-суждения об объекте самому объекту.

Так вот, напомнив об этом, переходим к заявленной нами теме. По ходу изложения данного текста мы уже не раз прибегали к дефисному написанию слов идея и Истина (идея-Истина), тем самым предполагая их синонимичность. И действительно, не Истинами ли являются уже претворенные в жизнь Идеи языка (речи), нравственности, оседлого образа жизни, государственности, красоты, письменности, книгопечатания, тяготения, естественного отбора, наследственности, периодичности свойств химических элементов и великое множество технических, научных, эстетических и прочих идей, возникших в ходе нашего доисторического и исторического развития?

Но тогда естественным образом возникает предположение: откуда возникают идеи, оттуда же возникает и понятие Истины (хотя бы в силу предположенной нами синонимичности). А как мы уже поняли, идеи возникают из Необходимости перманентного обновления определенных структур (сфер) социума как открытой системы. Только Необходимость социума в новизне может стать причиной создания идеи, и только возникновение идеи может обеспечить приток этой новизны в те или иные его структуры. А это значит, что понятие Истины произрастает на той же почве, откуда возникают идеи – на почве Необходимости в новизне: удовлетворена потребность социума в притоке новизны того или иного вида, значит идея, обеспечившая удовлетворение этой потребности, обладала статусом Истины, истинности. Получается, любая внове созданная идея – ранее затребованная социумом – является в то же время идеей-Истиной.

Отсюда наш вывод: Истина – это то, что адекватным образом отвечает на запрос социума в той новизне, которая ему Необходима. (А новизна может появиться только через создание идеи). Она, Истина, удовлетворяет этот запрос – и ничего более. Но и идея только для того и служит, чтобы удовлетворять этот запрос. Получается, что они, идея и Истина, в этом отношении полностью тождественны между собой. А потому нет никакой необходимости в понятии корреспондентской Истины как соответствия нашего суждения о предмете тому предмету, о котором мы судим. Необходимость в этом может возникнуть только в том случае, если, во-первых, мы неправильно поняли запрос социума и создали не то, что ему необходимо, а во вторых, если мы вообще пренебрегли этим запросом, а вместо этого разрешали свои личные, эгоистические интересы.

В таком случае нет необходимости в самом понятии Истины, поскольку оно целиком сдублировано с понятием идеи в том виде, в котором оно нами изложено в данной Статье. Более того, как мы уже установили, понятие идеи гораздо шире понятия Истины, потому что за «спиной» понятия идеи скрывается сама методология возникновения новизны и притока ее в социальные структуры, в то время как за корреспондентским понятием Истины предполагается лишь согласование нашего суждения о предмете с самим предметом.

Как видим, в историческом развитии метафизики в некоторой степени случилось дублирование понятий идеи и Истины. Но это дублирование произошло не от хорошей жизни (конечно же, жизни самой метафизики). Оно случилось от изначально существовавшего некорректного понимания того, что такое идея, а проще сказать, от отсутствия этого понимания вплоть до настоящих времен. Именно поэтому метафизике пришлось «изобретать велосипед» в виде Истины, то есть в виде соответствия того, что нами помыслено о каком-то объекте, тому, что этот объект собой представляет «на самом деле». Но на самом-то деле была помыслена идея, а не объект, который, скорее всего, является результатом раскрытия смысла идеи. Так что если мы говорим об Истине не объекта (предмета, вещи), а самой идеи, то ее истинность – в адекватности той новизне, которая была затребована самим социумом. Идея – лишь повод к тому, чтобы эта новизна увидела свет и тем самым удовлетворила запрос социума в новом Продукте. А этот Продукт, как мы уже знаем, может быть произведен только при помощи подручного средства, изготовленного по образцу искомого сущего. Именно формирование искомого сущего в нашем умственном представлении является первым результатом раскрытия смысла идеи-Истины. Сама же Продукция есть конечный результат нашего (совместного с социумом) бытия в виде генерирования новизны. Поэтому в данном случае Истина – как и идея – не может быть ложной: она или есть, или ее нет.

Вот почему всего более я склоняюсь к Хайдеггеровскому понятию Истины как несокрытости (а-летейи) (37), к тому понятию, которое, как полагал Хайдеггер, он заимствовал у древних греков. И действительно, что такое а-летейя, как не то, что вышло из сокрытости, из забвения (из леты). Но ведь и любая идея выходит из сокрытости, из того, о чем ранее мы не имели никакого представления. Так, до открытия Ньютоном феномена гравитации мы не имели никакого представления о том, каким образом взаимосвязаны между собой сила притяжения, массы объектов и расстояния между ними. Хотя сам феномен тяготения испокон веков проявлял свое действие во Вселенной и был замечен уже Аристотелем. Но только благодаря Ньютону он «вышел» их сокрытости в виде формулы, которая является подручным средством в соответствующих расчетах, предоставляющих нам Продукцию в виде знания о поведении крупномасштабных объектов Вселенной. Почти то же самое мы можем сказать о предмете любого изобретения. Отличие лишь в том, что изобретенного предмета вообще не существовало ранее: нам пришлось создавать его внове – как подручное средство – из имеющихся материалов по определенной технологии, и только затем использовать его для массового изготовления необходимой социуму Продукции.

Конечно же, если бы со времен Платона нам был известен структурно-функциональный состав идеи и была бы известна кардинальная роль идеи в становлении как самого человека, так и созданного при его непосредственном творческом участии социума, то у нас не было бы необходимости во введении понятия Истины, и нам не было бы нужды ломать копья по поводу того, что такое Истина и каковым может быть само понятие Истины: корреспондентским, когерентным, конвенциональным и т. д.

Далее, в следующем подразделе постараемся в кратком изложении суммировать «деятельность» самого смысла идеи.

9.9. Что делает идея, как она «работает»?

И если в очередной раз мы зададимся вопросом, что делает идея, какие функции она исполняет, как она «работает»? то можно с уверенностью сказать следующее.

Во-первых, она предъявляет нашему сознанию окончательный состав тех объектов-сущих, из которых она состоит. Ведь на этапе рефлексии-1 мы манипулировали в своем мышлении предварительным, весьма приблизительным списком тех сущих, которые, как нам представлялось, имеют отношение к разрешению стоящей перед нами задачи. И эти сущие были нами позаимствованы из сферы Хаоса, в котором они хранились в своем готовом виде. (А потому, как они уже готовы для комплектации идей, у нас нет необходимости создавать их внове. Вот эти сущие мы и назвали именем исходные сущие). Смысл же внове явленной идеи может внести свои коррективы в этот состав: он может вывести из него те объекты, которые непричастны к созданию этого смысла, а может добавить в него те сущие, которыми мы не оперировали на предварительном этапе, но о которых наше сознание было осведомлено ранее.

Странным, конечно, является то, что наше бессознательное осведомлено о том, какие именно дополнительные исходные сущие оно может нам «подсунуть» в качестве уже известных нам в комплектацию еще не известного нам смысла идеи. И это говорит только о том, что смысл сам по себе, а вернее, новизна сама по себе формируется не на логическом (осознаваемом) нами уровне сознания, а на уровне спонтанно действующего бессознательного, того бессознательного, которое есть само материальное взаимодействие (соединение) ранее «разрозненных» нейронов в некий комплекс. Так что можно себе представить, что сознание есть всего лишь «отголосок» того, что происходит при непосредственном взаимодействии нейронов. Правда, степень этого «отголоска» может быть самой различной:

– либо едва заметной – и мы тогда даже не обращаем на это никакого внимания;

– либо весьма заметной – и тогда этот «отголосок» способен затронуть и возбудить наши чувства и эмоции;

– и наконец, достаточно сильной для того, чтобы не только возбудить наши чувства (удивления, интеллектуального удовольствия и т. д.), но и выдать в сознание (образовавшийся в материальных структурах мозга) совершенно новый смысл идеи в виде новизны самой по себе.

Так что материальные процесс между самими нейронами мозга мы могли бы сравнить с процессами, происходящими в глубинах нашего Солнца, а наблюдаемые нами на его поверхности вихри и выбросы его материи – с эмоциями и чувствами нашей души, в то время как само излучение в виде солнечного ветра – это и есть само сознание, благодаря которому мы можем как наблюдать за тем, что происходит, так и анализировать происходящее.

Во-вторых, благодаря этому смыслу наше логическое мышление обнаруживает лакуну в предъявленном составе сущих. Поэтому наше мышление просто обязано заделать эту брешь, сформировав в своем представлении образ этого недостающего звена – в виде искомого сущего – и наделив его тем метафизическим свойством, которым бы оно взаимосвязывалось с остальными (исходными) сущими. При этом образуется комплексная цепочка связанных между собой сущих.

В-третьих, уже благодаря наличию идеального вида искомого сущего мы можем по его образцу изготовить материальную его форму в виде подручного средства. Причем это средство изготавливается из имеющихся в наличии материалов и по определенной технологии, разрабатываемой либо творцом идеи, либо кем-нибудь другим, знакомым с сутью данной идеи. С помощью этого средства как раз и осуществляется изготовление затребованной социумом Продукции в каком-либо из его регионов.

В-четвертых, смысл идеи упорядочивает взаимоотношения между элементами, входящими в эту идею с точки зрения непротиворечивости свойств этих элементов. (Как например, цвет кусочка мела должен в обязательном порядке контрастировать с цветом поверхности доски, а знаки письменности должны быть понятны аудитории слушателей).

И в-пятых, реализуемая в социуме идея способствует развитию социума как открытой системы, исключая тем самым стагнацию отдельных сфер социума. Иначе говоря, чем интенсивнее производится генерирование идей и их внедрение в структурах общества, тем быстрее осуществляется обновление самого социума. Фонтанирование идей подобно фонтанированию родника на дне озера: чем интенсивнее поток воды, тем прозрачнее воды этого озера, а чем интенсивнее процесс генерирования идей, тем благополучнее состояние общества.

И в заключение данного раздела зафиксируем те новые «объекты», которые являются следствием возникновения новизны самой по себе.

9.10. Пять видов новизны.

Обозревая изложенное нами выше, мы видим, что создание идеи связано с последовательным возникновением пяти видов новизны.

Во-первых, это сам смысл идеи, никогда не повторяемый, за исключением достаточно редких, положим, параллельных и независимых друг от друга открытий, примером которых является открытие неевклидовой геометрии Лобачевским и Больяи, открытие Ньютоном и Лейбницем дифференциального и интегрального исчисления и открытие Дарвином и Уоллесом естественного отбора.

Во-вторых, это искомое сущее, отсутствие которого обнаруживается – как обнаруживается дырка от бублика – в процессе раскрытия смысла идеи, и которое нам необходимо сызнова сформировать в своем уме, причем сформировать вместе с той сущностью («изюминкой»), которая свяжет его с остальными (исходными) сущими. (В дальнейшем (см. раздел 12) мы покажем, что сущность внове формируемого искомого сущего – это и есть его метафизическое свойство, названное нами давно известным термином, сущностью, только для того, чтобы отличить его от тех исходных сущих, которые были созданы ранее, и созданы не нами, а кем-либо из наших предшественников или самой Природой, как, положим, самой Природой был создан сам человек). Так письменность, изобретенная ранее (и рассматриваемая нами в обобщенном виде) в период своего становления (в качестве искомого сущего) обладала сущностью обозначать (создавать) и передавать смыслы в пространстве и времени. Но став обыденным явлением нашей жизни, она, письменность, потеряла «шарм» своей новизны, и в последующем была использована в качестве уже исходного сущего в идеях кусочка мела, книгопечатания, Интернета и т. д., где ее сущность уже не так значима, а потому может быть названа метафизическим свойством. Здесь – вопрос соглашения, а не принципа. Важно то, чтобы некоторые свойства соседствующих рядом друг с другом сущих «зацеплялись» между собой, образуя единый комплекс, поименованный нами заимствованным у Платона термином идея.

В-третьих, это подручное средство, изготовляемое по образцу искомого сущего. Не изготовив первого, мы останавливаемся на идеальном уровне нашего мышления. А посредством идеального искомого сущего никакого реального действия произвести мы не может, как мы не можем взлететь на дельтаплане в безвоздушном пространстве, не опираясь на воздух. Вот почему это идеальное (искомое) сущее должно быть «переведено» в материальное подручное средство. Только с помощью последнего может производиться Продукция идеального вида (как правило, в виде либо нового знания, либо нового образа (способа) существования).

В-четвертых, это Продукция, получаемая с помощью подручного средства, та Продукция, которая является «продуктом питания» социума и без притока которой его существование немыслимо, потому что социум – это открытая система, и она не может существовать без притока новизны. А последняя может быть создана только в процессе генерирования идей человеком продуктивно мыслящим и являющимся Подручным Средством у социума в самой идее социума, осуществленной совместными усилиями Природы и продуктивно мыслящего человека.

И, в-пятых, это новый род деятельности в социуме по производству указанной Продукции с помощью подручного средства. Так, положим, деятельность по освоению земледельческих культур (подручное средство) позволила перейти от кочевности к принципиально новому образу жизни (Продукция) – оседлости; а деятельность по «освоению» собственных голосовых связок и гортанных звуков (подручное средство) позволила перейти к совершенно новому виду коммуникации между людьми – коммуникации посредством речи (Продукция), что и было осуществлено благодаря идее речи.

Часть 111

10. Методология возникновения новизны

Итак, обобщая выше изложенное, мы видим, что возникновение новизны вполне укладывается в процесс, состоящий из десяти этапов.

1. Обнаружение человеком – продуктивно чувствующим и мыслящим – потребности (Необходимости) социума в новизне определенного вида, ощущаемой (потребности) в виде какого-либо негативного фактора: лишенности в чем-то, недостаточности чего-то, неудобства пользования чем-либо, неудовлетворенности чем-то и т.д.

2. Рефлексия-1 – на уровне логического мышления – как собирание известных нашему сознанию исходных сущих в комплекс предполагаемой идеи.

3. Инкубационная фаза созревания идеи в нашем бессознательном.

4. Явление идеи в наше сознание в акте инсайта, озарения, прозрения.

5. Допонятийная фаза явления сгустка смысла идеи из бессознательного в сознание и начало процесса перекодировки нейронных образований нашего мозга в знакомые нашему сознанию образы, слова, символы, метафоры.

6. Ре-флексия-11, – опять же на уровне логики – как раскрытие смысла внове явленной идеи и как обнаружение нехватки того недостающего звена (искомого сущего), которое призвано замкнуть кольцевую цепочку сущих в комплекс составных элементов идеи.

7. Формирование в нашем интеллекте, в нашем представлении-воображении идеального (умственного) вида и сущности искомого сущего.

8. Создание технологии производства подручного средства.

9. Изготовление материального вида подручного средства по идеальному образцу искомого сущего.

10. И производство Продукции с помощью этого средства.

Как видим, это продуцирование новизны человеком свершается в том порядке, ни один из этапов которого не может быть, во-первых, исключен, а во вторых, – нарушен. Потому что каждый этап находится в причинно-следственной связи, как с предыдущим шагом, так и с последующим. И эта последовательность начинается с конца События-1 и заканчивается началом этого же События. Причем, она включает в себя два рациональных (логических) этапа мышления (рефлексия-1 и -11), между которыми вклинен иррациональный этап, (диапазон т.т. 2-3-4 на Рис. 1 и 2), о сути которого у нас до сих пор нет никакого представления, кроме факта спонтанности явления идеи в наше сознание в сопровождении указанного выше «эскорта ощущений».

Вот этот промежуточный – между концом рефлексии-1 и началом ре-флексии-11 – бессознательный этап мышления мы и назвали иррациональным этапом проявления нашего Ума в виде неосознаваемой нами спонтанной самоорганизации нейронов нашего мозга, результатом которой является внезапная выдача из бессознательного в наше сознание идеи как сгустка смысла. Более того, этот иррациональный этап нашего бессознательного мышления, – того мышления, о котором никоим образом не осведомлено наше сознание, – мы с полным правом можем поименовать как Бытие само по себе. Таковым же бытием является и Бытие социума в процессе формирования в его структурах новизны в виде Необходимости в новизне (в обновлении его устаревших структур). Ведь и об этом процессе возникновения новизны наше сознание никоим образом не осведомлено, несмотря на то, что мы являемся членами этого социума.

Таким образом, если уж быть честными перед самими собой, то Бытие само по себе присуще как социуму, генерирующему – неизвестным нам способом – Необходимости в новизне, так и человеку, генерирующему – неизвестным нам (нашему сознанию) способом – новизну саму по себе на иррациональном этапе нашего бессознательного мышления, того продуктивногомышления, которое осуществляется непосредственно на уровне соединения (взаимодействия) «разрозненных» нейронов в спонтанно организованный ансамбль. Вот и получается, что бытие человека продуктивно мыслящего происходит в процессе генерирования им новых идей на этапе свершения События-11, включающего в себя иррациональный этап бессознательного Бытия самого по себе (диапазон т. т. 2-3-4), когда, как мы полагаем, новизна сама по себе возникает не на уровне идеального сознания, а в материальных нейронных структурах нашего мозга, в виде ансамбля нейронов, предъявление которого на уровень сознания – уже в виде сгустка смысла идеи – наша психика воспринимает как озарение (прозрение, инсайт и т. д.). Как видим, Бытие само по себе это такое Бытие, процесс осуществления которого происходит до и помимо нашей осознанности его. Мы можем только постфактум узнать, что произошло в его финальной стадии, но мы не знаем, как оно свершилось.

Но в приведенной нами методологии бытия – то есть возникновения новизны – нам не хватает понимания,

– во-первых, того, каким образом в самом социуме происходит зарождение и созревание Необходимости в новизне того или иного вида (в ходе События-1);

– во вторых, того, какой «материал» (нечто) сначала образуется в процессе рефлексии-1, затем поступает в бессознательное на инкубационный этап «созревания» идеи и что с ним происходит на этом этапе перед тем, как он будет выдан на уровень сознания, но уже в виде готового сгустка смысла идеи;

– и в-третьих, того, каким образом, начиная с допонятийной фазы, происходит раскрытие смысла идеи с одновременной перекодировкой нейронных образований (ансамблей) нашего мозга в слова и знаки знакомые нашему сознанию.

Но нам не хватает понимания не только указанных выше процессов нашего совместного с социумом бытия. Самое главное, мы не понимаем, как происходит возникновение новизны в Природе самой по себе, то есть безотносительно к тому, существует ли в ней человек или нет. И у нас есть подозрение в том, что процессы возникновения новизны, то есть бытия

– в интеллекте человека,

– в соци-уме

– и в самой Природе

имеют нечто общее, что могло бы их объединить. (См. также разделы 14, 15).

Закончив изложение самой методологии возникновения новизны, нам надо вернуться к первому ее пункту, где мы только затронули вопрос фундаментальной причастности человека к чувствованию тех Необходимостей в новизне, которые время от времени зарождаются и созревают в процессе Бытия самого социума. А как мы знаем, само чувствование со времен Античности относится к сфере Искусства. Так вот, это чувствование бытийственных потребностей социума в наиболее ярком, но и в наиболее трудно расшифровываемом (завуалированном) виде может быть выражено посредством классического искусства: в первую очередь, посредством поэзии, литературы, живописи, музыки, театра и т. д., на «плечах» которых лежит постоянная нагрузка напоминания человеку о его должном моральном облике, выступающем с незапамятных времен в виде Добра, которому, как правило, противопоставлено Зло. Ведь без неустанного поддержания этого облика стирается не только облик человека разумного, но и лик самого общества.

Принимая во внимание именно это, и учитывая уже свершившееся возникновение разного рода модернистских направлений, я бы – будь моя воля – разделил искусство на два рода:

– отвечающее за нравственный облик человека

– и не отвечающее.

Что сие означает?

Во-первых, я бы предложил называть Искусством (с заглавной буквы) все то, что способствует созданию, сохранению и возвышению морального облика человека. Потому что, как мне представляется, Искусство возникло не для развлечения человека, не для отвлечения его от тягот жизни и не для выражения влечений собственной души. Оно возникло из Необходимости появления в социуме самом по себе такого рода новизны как постоянное культивирование моральных принципов; проще говоря, оно возникло из негативного фактора – из опасности возврата психики (души) человека в животное состояние. Ведь эта опасность с незапамятных времен дамокловым мечом нависает над человечеством, и чем сложнее становится наша жизнь, тем заметнее эта опасность проявляет себя.

Так что, скорее всего, Необходимость в Искусстве – в классическом его варианте – возникла вместе с осознанием все более и более надвигающейся опасности такого рода. И гениями были те, кто открыл (а не изобрел) эту опасность. Именно они впервые обнаружили в человеке разумном природную склонность к «неразумной» деградации в животное состояние. И именно они предложили наиболее приемлемый способ напоминания человеку об этой склонности. И таким способом стало осуществление деятельности в виде Искусства, демонстрирующего в наглядном виде истинное лицо человека, человека двуликого – обладающего как позитивными качествами, так и негативными. (Мы же не будем отрицать того, что Искусство подобной направленности (по крайней мере, со времен Гомера) только тому и служит, чтобы изображать человека толи в одной ипостаси, толи в другой).

Искусство как постоянное напоминание было тем новшеством, Необходимость в котором уже созрела на определенном этапе социализации человеческих сообществ. Можно даже предположить, что

– начало процесса социализации,

– возникновение Искусства

– и появление (и внедрение) нравственных норм поведения

осуществлялось «одновременно» или, по крайней мере, эти процессы шли параллельными курсами.

Более того, осуществление этих процессов не могло начаться без возникновения человеческой способности генерировать новизну в виде идей. Эта способность была доминирующей в формировании человека разумного и окончательном выделении его из животного царства.

И, как мне представляется, можно даже предположить, что идея нравственности возникла на фундаменте идеи Искусства. Различие между ними только в том, что идея Искусства – это природная идея, связанная с сохранением социума как живого видообразования самой Природы, в то время как идея нравственности – это идея социальная, связанная с поддержанием порядка во взаимоотношениях между людьми (в социуме) на не законодательном уровне. Кроме того, о природности Искусства говорит и то, что для осуществления его необходимо иметь природный дар, дар самой Природы, в то время как для осуществления нравственности необходимо только усвоить и исполнять моральные нормы и правила.

(Образно выражаясь, Искусство была «подсунуто» роду человеческому тогда, когда Природа вдруг обнаружила, что отсутствие нравственных норм грозит гибелью одного из последних ее видообразований – социума. Природа не предполагала, что наделенное ею разумом человеческое существо вдруг выйдет из под ее (природного) контроля и, не будучи ограничено рамками естественного отбора, начнет проявлять не самые лучшие свои качества).

А вот, во-вторых, я бы предложил следующее: что касается творческой деятельности человека в виде выражения влечений собственной души, в виде экспериментирования над душевно-духовным знанием и состоянием, то, по моему мнению, такого рода деятельность следовало бы назвать термином «искуство», – строчными буквами, и с одним с, – чтобы подчеркнуть связь подобного рода деятельности с искусом, с искушением выйти за границы общепринятого, а возможно, и дозволенного). В противном случае, смешение двух понятий (и видов) искусства (Искусства и искуства) размывает границу между ними – между самым ценным для социума (по крайней мере, на данный момент времени) и не слишком для него ценным, без чего пока что можно вполне обойтись без ущерба для самого социума. А подобное размывание грозит не только подменой первого вторым, но и забвением первого, что мы и наблюдаем (в пугающем масштабе) в последние полтора столетия в виде разного рода модернистских и постмодернистских течений в искусстве. Не отсюда ли нигилизм, либерализм, «смерть Бога», «все дозволено» и тому подобные неоправданные в пределах настоящего социума вольности?

Правда, я нисколько не настаиваю на том, что современное искусство, связанное с экспериментированием и с искушением заглянуть за грань общеизвестного и общедозволенного, не имеет никакой цели. Скорее всего, цель имеется – она в достижении той свободы, которая присуща самой Природе, постоянно экспериментирующей тем материалом, который имеется у нее в наличии и посредством которого она вырабатывает все новые и новые формы новизны.

Но вопрос только в том, дозрел ли человек сам по себе до той свободы, которую он хотел бы иметь? Жизнь пока что показывает – нет; наоборот, свобода в виде полного нравственного раскрепощения только совращает и развращает человека, она антипод нравственности. Дай человеку полную свободу – через два-три столетия нравственность – как явление культуры – как ветром сдует с лица социума, и он превратится, в лучшем случае, в стадо, если не исчезнет совсем в результате какой-либо содеянной им самим катастрофы. И не надо забывать, только внедрение нравственности в структурах социума послужило тем клеем, который сохраняет приемлемые взаимосвязи (на не законодательном уровне) между людьми и не дает им возможности руководствоваться только собственными инстинктами. Так что по образному выражению все того же Сиорана: «Общество… это тюрьма без стражей, но из нее невозможно сбежать и при этом остаться в живых» (38). Скорее всего, при нынешнем состоянии нашей цивилизации это не так уж и плохо. Мы все еще «достойны» подобного существования).

Теперь же, определившись и со структурно-функциональным составом идеи, и с последовательностью ее возникновения, и с теми трансформациями, которые она претерпевает в нашем уме, и с самой методологией бытия, переходим к более подробному рассмотрению самого смысла идеи.

11. Смысл идеи как механизм создания новизны и

подручное средство

как инструмент осуществления этого смысла

Поразительным является то, что идея является в наше сознание в виде сгустка смысла, который мы должны раскрыть, и в результате этого увидеть тот комплекс сущих, из которого она состоит. И здесь, в процессе раскрытия смысла идеи, как мы уже указали ранее, обнаруживается самое интересное и самое таинственное в процессе нашего продуктивного мышления. (И это таинство так и не было раскрыто метафизикой со дней ее зарождения). Оказывается, что нам в комплектацию идеи не хватает еще одного сущего, причем, не хватает самого главного сущего, а именно, искомого сущего, того сущего, вид которого мы и должны будем сформировать сначала в своем уме, а затем по его образцу – и по созданной нами (или кем-либо другим) технологии – изготовить материальную его форму, то есть само реальное изделие, поименованное нами, с подачи Хайдеггера, подручным средством. (Оно-то как раз и является тем, что названо, положим, в технике предметом изобретения в самой формуле изобретения).

Итак, что же мы здесь видим? А видим мы то, что смысл идеи – это тот механизм, посредством которого нами обнаруживается нехватка того сущего, которое мы должны создать внове, поскольку его нет в наличной реальности. Только по «наводке» этого смысла нами формируется вид и сущность искомого сущего. (Более подробно о сущности нами будет сказано в следующем разделе 12). Но в чем заключается действие этого механизма, этого смысла идеи? Скорее всего, в том, чтобы внове формируемое нами искомое сущее было непротиворечивым образом взаимосвязано с остальными, исходными, сущими, входящими в комплектацию этой же идеи. Ведь мы уже заметили выше, что искомое сущее непременным образом должно быть взаимосвязано с остальными исходными сущими, поскольку отсутствие какой-либо взаимосвязи не дает возможности создать саму идею и ее смысл. (Да к тому же, как мы уже не раз подчеркивали, взаимосвязанные исходные сущие являются тем «пьедесталом», на котором только и может быть возведена «фигура» искомого сущего).

Но в чем заключается сама непротиворечивость взаимосвязей между сущими? Скорее всего, в том, что метафизические свойства сущих должны быть согласованы друг с другом, то есть не должны входить в противоречие через свои свойства. Так, например, цвет кусочка мела непременным образом должен контрастировать с цветом поверхности доски, габаритный размер доски должен быть таким, чтобы изображаемые на нем тексты были видимы всей аудиторией учеников, конфигурация кусочка мела должна быть удобной для пальцев пишущего, человек должен обладать зрением, навыками писания и чтения, и т. д. и т. п. Иными словами, свойства исходных сущих (заимствуемых нами из сферы Хаоса) определяют то, какими свойствами и каким видом должно обладать искомое сущее. Ведь оно является главным и, притом, новым сущим в структуре идеи. Более того, по его образцу создается новое подручное средство, с помощью которого в социуме осуществляется производство нового вида Продукции. А она, Продукция, есть и цель, и смысл нашего совместного с социумом бытия, поскольку без постоянного притока ее невозможно существование этой системы. И то, в каком виде будет изготовлено подручное средство, будет зависеть и эффективность производства Продукции, и качество последней. (Так, положим, от того, будут ли усвоены человеком (Подручным Средством социума) нравственные нормы поведения, будет зависеть степень уравновешенности взаимоотношений в социуме на не законодательном уровне. Ведь идея нравственности на то и была направлена, чтобы производить Продукцию наведения порядка – на незаконодательном уровне – во взаимосвязях между членами социума).

И как мы уже знаем, заказ человеку на изготовление этой новой Продукции был выдан социумом ранее, то есть до того момента, как человек обнаружил потребность социума в новизне еще неопределенного вида. В противном случае у него не было бы каких-либо оснований к тому, чтобы затрачивать свою умственную энергию на создание идеи и раскрытие ее смысла. Человек должен быть осведомлен, в каком направлении он должен хотя бы начать мыслить.

Вот эта «преждевременность» возникновения и выдачи «заказа» социумом человеку продуктивно мыслящему и чувствующему, который, кстати сказать, не принимал никакого (сознательно-волевого) участия в его формировании на этапе События-1 – и до начала События-11 ничего не знал о потребности социума и об этом «заказе» – как раз и дало повод онтологии ввести новый термин Бытие само по себе, то есть Бытие, осуществляемое вне причастности человека к этому процессу и без его ведома. А такого рода процессы свершаются: и в социуме самом по себе, и в Природе, и во Вселенной, и в генетической природе самого человека. Они происходят сами по себе, спонтанно. У них своя «логика» возникновения, как своя «логика» есть у возникновения упомянутых нами выше «ячеек Бенара» или «химических часов».

И как мы теперь понимаем, бытие человека – с его способностью создавать и открывать идеи – должно находиться на подхвате у Бытия самого по себе. Не имей человек такой способности, он был бы не нужен социуму, то есть он был бы вышвырнут из него за ненадобностью. Но тогда не было бы и самого социума; было бы стадо, озабоченное только своими инстинктами выживания и продолжения рода.

Это мы затронули вопрос смысла идеи как механизма создания новизны для структур социума. Теперь же рассмотрим подручное средство как инструмент осуществления смысла идеи. Для этого нам достаточным будет проследить аналогию между изобретением такого технического устройства как экскаватор и созданием идеи такого устройства. Что мы здесь увидим? Как экскаватор есть механизм создания ямы под закладку фундамента какого-либо сооружения, а ковш есть инструмент, которым черпается земля, так точно также смысл идеи есть механизм создания новизны, а подручное средство есть инструмент, с помощью которого в реальной жизни это создание новизны – в виде Продукции – осуществляется.

Мы, в буквальном смысле, окружены такими инструментами-«ковшами», то есть подручными средствами: кастрюлями, молотками, столами, градусниками, очками, лампами накаливания, приемниками, телефонами, книгами, понятиями, моральными принципами, институтами власти и права, направлениями в искусстве, самими произведениями искусства, формулами и пр., и пр. То есть мы окружены всем тем, что когда-то и кем-то было создано, изобретено и открыто. И все это имело начало в идее, мелькнувшей в уме какого-либо человека, в той идее, по наводке смысла которой, во-первых, было сформировано идеальное искомое сущее, а во-вторых, по образцу последнего изготовлено материальное подручное средство. Но новизна искомого сущего быстро увядает и оно, становясь исходным сущим, «перекочевывает» в хранилище, названное нами Хаосом. Вот из этого хранилища каждый из нас может подбирать эти сущие для комплектации тех новых идей, посредством которых он намерен разрешить какой-либо интересующий его вопрос, а вернее, тот вопрос, который был ему задан соци-умом. Так что, как мы заявили ранее, Хаос в нашем понимании – это хранилище готовых для комплектации идей исходных сущих, тех сущих, которые ранее уже были созданы, но которые на данный момент – здесь и сейчас! – еще не задействованы для комплектования какой-либо нами предполагаемой идеи.

Принципиальная особенность исходных сущих из сферы Хаоса, отличающая их от сущих искомых, в том, что на их изобретение или открытие нам не надо затрачивать столь драгоценную умственную энергию. Мы берем их в состав какой-либо идеи в готовом виде. Как, положим, Эйнштейн, взяв ранее сформированные понятия (исходные сущие) массы, энергии, и скорости света, открыл зависимость (искомое сущее) между ними, а в качестве подручного средства предложил свою знаменитую формулу E=m c². Используя последнюю в расчетах, – уже в качестве подручного средства – можно производить Продукцию, положим, в виде знания того, как ведут себя пространство и время вблизи крупномасштабных объектов Вселенной.

Как видим, главным для Эйнштейна было найти зависимость, связывающую именно данные параметры и именно в данном виде. И эта найденная им зависимость стала искомым сущим. А вот материализация этой зависимости, то есть знаковое оформление того, что вдруг мелькнуло в уме гения, стало формулой (подручным средством), с помощью которой можно производить знание (Продукцию), которое может быть воспринято и усвоено (потреблено) любым другим сознанием.

Вот здесь, в связи с введенным нами понятием «идеи», – в том виде, в котором оно (это понятие) нами представлено, – надо достаточно четко осознать один определяющий идею момент. Заключается он в следующем. Идеей можно считать только тот внове рожденный смысл, который был (или стал – здесь и сейчас) причастен к процессу возникновения новизны, начиная с зарождения в социуме Необходимости в ней и кончая производством Продукции для нужд этого социума. Другими словами, возникновение нового смысла (идеи) должно быть предварено зарождением и созреванием в социуме Необходимости в этом смысле. И в этом, несомненно, творческом процессе (Событие-1) человек на сознательном уровне не принимает никакого целенаправленного участия. (Именно поэтому этот процесс назван как Бытие (социума) само по себе). Он даже не знает ничего о том, какой процесс на данное время происходит – и происходит ли – в том социуме, членом которого он является. Именно этот процесс в метафизике – и наиболее четко в философии Хайдеггера (после так называемого «поворота») – был назван как Бытие само по себе, в отличие от бытия человека (или человека, стоящего в «просвете бытия»). Это, во-первых. А во-вторых, следствием возникновения этого смысла должно стать:

– формирование идеального искомого сущего по «наводке» этого смысла,

– изготовление материального подручного средства по образцу искомого сущего,

– производство – с помощью подручного средства – Продукции для нужд социума.

Проще говоря, у идеи есть и причина ее возникновения, – что довольно часто и огульно отрицается – и следствие появления ее в интеллекте человека. Все что не укладывается в эту цепочку, в эту колею методологии возникновения новизны, мы не вправе называть идеей чего-либо. (Как мы теперь понимаем, идеей сплошь и рядом именуется просто понятие чего-либо. И это заблуждение преследует метафизику вплоть до настоящего времени).

Приведем пример. Можем ли мы предоставить статус идеи так называемой идее бессмертия души? Если такая идея есть, то, что, согласно этой идее, является подручным средством и какая Продукция может быть произведена с его помощью? Если таковой (Продукцией) является утешение в земной жизни тем, что душа будет жить в жизни загробной, то в этом нет никакого утешения, потому что там исключена телесная жизнь. А кто же согласиться на это вне телесное существование? Так что эта идея не может быть внедрена в практику жизни, не может оказать какого-либо воздействия на нее, на те или иные изменения в ней. А без этого она безжизненна – значит надумана. (Да к тому же совсем не ясно, что в этой идее является подручным средством, которое в обязательном порядке должно быть материальным).

Другое дело, когда мы берем, положим, идею нравственности. Здесь все ясно: и некогда возникшая Необходимость (потребность) в ней у социума, и Продукция, производимая в виде уравновешивания взаимоотношений между людьми на не законодательном уровне, и Подручное Средство, каковым является сам человек, усвоивший моральные принципы, которые ограничивают разгул его эгоистических, коррупционных, ресентиментных и прочих негативных настроений, комплексов и инстинктов. Так что с нашей точки зрения не каждый объект мы можем сочетать с понятием идея: не «все то, что непосредственно воспринимается умом» (39) (Декарт) можно именовать словом «идея»; и идея это не «необходимое понятие разума, для которого в чувствах не может быть дан никакой адекватный предмет» (40) (Кант). Идеей является только то, появление чего было вызвано к жизни Необходимостью, и что, зародившись в уме человека, способствовало разрешению какой-либо возникшей в социуме проблемы. (Что же касается кантовского определения идеи, то как раз наши чувства (удивления, внезапности, удовольствия, надежности и истинности и т. д.) непосредственно причастны как к спонтанному возникновению идеи, так и к раскрытию ее смысла).

12. В чем заключена сущность сущего и как она возникает?

Достаточно подробно изложив наше понимание подручного средства (как вещи), мы не можем не сказать о его сущности. Ведь сущность вещи (явления) испокон веков находилась в центре внимания метафизики. Более того, посредством понятия сущности метафизика пыталась разрешить свои проблемы и с бытием, и с истиной, и с идеей, и с самим сущим, порой даже в некоторой степени подменяя собой первые три проблемы.

Так что же такое сущность сущего? Сущность сущего есть то его свойство, – мы назвали его метафизическим свойством – посредством которого оно связывается с остальными сущими данного комплекса (идеи). Как мы теперь понимаем, образование идеи возможно только при одном условии: если имеется вполне определенный комплекс сущих и если эти сущие связаны между собой в (кольцевую) структуру посредством выше отмеченного «зацепления» сущих через свои метафизические свойства. Для наглядности можно представить, что эти свойства – грани, посредством которых сущие данной идеи соприкасаются друг с другом, чтобы организовать замкнутую цепочку или комплекс. Получается так, что отсутствие какого-либо сущего, какого-либо метафизического свойства (у любого из этих сущих) или какой-либо метафизической связи между сущими исключает саму возможность образования идеи и ее смысла.

Таким образом, в контексте образования идеи сущность сущего играет наиважнейшую роль: она есть связующее звено между сущими и без наличия последнего невозможно создание идеи и ее смысла, а, следовательно, невозможно и создание новизны. Более того, как мы уже показали ранее, посредством метафизического свойства (то есть посредством сущности) самого искомого сущего (уже в виде подручного средства) не только исполняется новый род деятельности в социуме, но и производится новая Продукция. И это помимо того, что оно является звеном («замком»), замыкающим цепочку исходных сущих.

Причем, в пояснение к изложенному следует добавить: если сущностью исходного сущего является то, уже присущее ему (готовое) метафизическое свойство, посредством которого оно соединено с остальными сущими, то метафизическое свойство внове создаваемого искомого сущего обретается им в процессе его формирования в нашем интеллекте (на этапе рефлексии-11). И первым требованием к нему является то, чтобы посредством него – уже в материализованном виде подручного средства – можно было исполнять деятельность по производству новой Продукции. Другое же требование заключается в том, чтобы оно, – как и другие его свойства – не входило в противоречие со свойствами исходных сущих. Так, например, метафизическое свойство кусочка мела – согласно идее мела – мелкодисперсно крошиться и оставлять видимый глазом след на доске осуществляет коммуникацию между преподавателем и аудиторией его учеников, результатом чего является получение Продукции в виде более эффективного (то есть массового) распространения знания. Но в то же время цвет кусочка мела – и следа от него – должен находиться в соответствии с цветом поверхности доски, то есть контрастировать с ним – иначе, он не будет видим.

Так что мы теперь видим, что возникновение сущности искомого сущего происходит в процессе формирования вида последнего за счет придания ему нового метафизического (сущностного) свойства. В процессе же изготовления материального вида подручного средства – по идеальному образцу искомого сущего – мы должны предусмотреть наличие именно этого метафизического свойства в технологии изготовления подручного средства. (Кстати сказать, не забудем того, что само искомое сущее формируется нами, исходя из смысла идеи, то есть, «по наводке» этого смысла, а сам смысл – исходя из улавливаемой нами Необходимости социума в новизне вполне определенного вида, уже проявленной в виде какого-либо негативного фактора: лишенности, недостаточности, неудобства и т. д.). Такова методология возникновения подручного средства.

Другой пример: в идее нравственности человек (как Подручное Средство социума) должен обладать сущностью (способностью, метафизическим свойством) воспринимать и усваивать от социума, вырабатываемые им абстрактные представления о нормах поведения. Не будь он на это способен, ни о какой взаимосвязи человека с социумом не могло бы быть и речи, а значит, не могло бы быть и речи об уравновешивании взаимоотношений в социуме на не законодательном уровне. Идея нравственности потому и возникла, что общество без нравственных норм поведения вряд ли бы состоялось. (Как оно вряд ли бы состоялось без способности человека творить новизну (идея идеи), говорить (идея речи) и мыслить от причины к следствию (идея логики)). И об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что общество затрачивает громадные усилия и средства на то, чтобы изолировать тех своих членов, которые, преступив моральные нормы поведения, оказались уже под юрисдикцией уголовного законодательства. Иначе говоря, нравственность – фундамент социума, законодательные нормы – всего лишь надстройка над ним.

И здесь, в связи с уяснением понятия сущности сущего, следует обратить внимание на один вопрос, касающийся давнишнего спора антиэссенциалистов с эссенциалистами: можно ли определить, в чем именно заключается сущность любого сущего? Первые утверждают, что нельзя, а вторые – что можно. Судя по тексту, изложенному нами выше, мы склоняемся – вместе с Аристотелем и М. Шелером (41) – к убежденным эссенциалистам. И вот почему. Если мы говорим об искомом сущем, то его сущность, – которую ранее мы назвали метафизическим свойством, – определяется тем его свойством, без наличия которого данное искомое сущее (в его опредмеченной форме подручного средства) не могло бы участвовать в процессе производства новой Продукции. Если же речь у нас пойдет об исходном сущем, то его сущность будет определяться тем метафизическим свойством, без наличия которого невозможно было бы соединение этих сущих в единую и замкнутую цепочку полноценного комплекса сущих (идеи). Как видим, все определяется смыслом той идеи, составным элементом которой являются данное сущее. Поэтому сущность любого сущего может быть определена только в контексте той идеи, составной частью которой является данное конкретное сущее. Вот почему не имеет смысла говорить о сущности того или иного сущего в том случае, если оно не «засветилось» в какой-либо идее.

Приведем простой пример сущности воды в различных идеях. Сущностью (метафизическим свойством) воды в идее гидроэлектростанции является ее текучесть и достаточно высокая плотность, благодаря которым происходит эффективное воздействие воды на лопатки колеса турбины. В идее гомеостаза сущностью воды будет опять же текучесть и свойство растворять в своей среде вещества и минеральные соли, чем достигается «равновесное» состояние среды, положим, в живой клетке и вне ее. В идее пожаротушения – текучесть воды и достаточно высокое значение скрытой теплоты ее парообразования, за счет которой осуществляется эффективный отбор тепла от горящего предмета. В идее круговорота воды в природе – способность к фазовым превращениям (вода, пар, лед). В идее центрифугирования – плотность воды отличная от плотности находящихся в соседстве с ней веществ и т. д. и т. п.

И в заключение еще раз обратим внимание на сущность сущего и ее роль не только в создании идеи, но и в бытийственном процессе создания новизны. Как нам теперь известно, сущность сущего может быть определена только в контексте той идеи, в которой это сущее было или искомым сущим, или сущим исходным.

В первом случае сущностью (то есть метафизическим свойством) сущего, – а именно, подручного средства – является то его свойство, с помощью которого осуществляется производство Продукции для социума. Именно это свойство явилось результатом раскрытия смысла самой идеи на этапе рефлексии-11. И именно отсюда в метафизике возникла путаница между сущностью и смыслом – сущность была принята за смысл, в то время как на самом деле она есть главное (метафизическое) свойство сущего, «рожденное» из смысла той идеи, в комплектацию которой это сущее входило составной частью.

Во втором же случае метафизическим свойством (сущностью) исходного сущего является то его свойство, посредством которого оно всего лишь соединяется – в цепочку – с остальными исходными сущими, образуя тем самым комплекс сущих предполагаемой идеи на этапе рефлексии-1. Так что разница в том, что в первом случае сущность была внове создана, исходя из смысла идеи, а во втором случае эта сущность была позаимствована у того готового исходного сущего (из сферы Хаоса), которое мы приняли в комплектацию предполагаемой идеи.

И здесь нам становится более понятным и более обоснованным, почему мы назвали сущность любого сущего метафизическим его свойством. Да только потому, что посредством этого свойства сущие соединяются («зацепляются») в смысловой комплекс, поименованный нами идеей. А идея является главным действующим лицом спектакля, разыгрываемого самим бытием. Не будь этого персонажа, не состоялось бы ни само бытие, ни социум, ни продуктивно мыслящий человек, как видообразования – последние два – самой животворящей Природы. Так что сущность сущего это не какой-то особый смысл, заложенный в этом сущем – это всего лишь свойство этого сущего. Но такое свойство, без которого не состоялось бы ни само сущее, ни та идея, составным элементом которой оно является. Как видим, сущность – это особый вид (модус) метафизического свойства, того значимого свойства, посредством которого происходит и соединение сущих в идею, и производство Продукции для социума.

13. Идея как велосипед

А. Ф. Лосев приводит следующее определение платоновской идеи.

«Идея понимается Платоном как образец материальной вещи, как ее смысловая структура, как принцип ее конструирования. Более точно можно сказать: идея Платона есть исходящая из мифологических недр объективно, самостоятельно существующая конструктивная модель вещи, модель, которая представляет собой структурный принцип порождения всех бесконечно малых существований и сдвигов, и в частности принцип вечного круговорота человеческой и космической действительности» (42).

Как мы увидели из выше нами изложенного, идея – не «образец … вещи», это механизм обнаружения и создания этого образца. Причем, на первых порах, это механизм обнаружения не самого образца в готовом его виде, а в «виде» его отсутствия, в виде лакуны в цепочке комплекса сущих. (Так же, наверное, можно обнаружить дырку от бублика). Вот именно это отсутствие побуждает (и даже вынуждает) нас создать в нашем уме, в нашем образном представлении этот отсутствующий образ (эйдос) вещи в виде искомого сущего, далее материализуемого по определенной технологии в реальную вещь как подручное средство.

И мы уже понимаем, что цель создания идеи не столько в том, чтобы сформировать этот образ, и не столько в том, чтобы изготовить по этому образцу материальное его воплощение, сколько в том, чтобы с помощью этой реальной вещи производить для нужд социума затребованную им Продукцию. Иначе говоря, цель идеи – разрешить вполне определенную проблему, возникшую – без какого-либо нашего (человеческого) сознательно-волевого участия – в какой-либо из сфер деятельности общества: технической, научной, нравственной, эстетической, социальной, философской и т. д.

Напомним еще раз: проблемы в социуме, формируемые Бытием самом по себе, возникают вне нас, вне нашей воли и нашего желания, но за своим разрешением они «обращаются» к нам, к индивидам продуктивно мыслящим. Потому что,

– во-первых, проблема – детище человеческого сообщества, она есть кумуляция тех нарастающих негативных действий (или без-действий), которые либо не замечаются отдельным индивидом, либо сознательно устраняются из поля видения последнего;

– а во-вторых, у социума как такового нет такого «органа», который бы разрешал возникающие в нем проблемы: именно для этого Природа «придумала» человека продуктивно мыслящего, служащего Подручным Средством у социума как природного видообразования самой Природы.

И эти проблемы могут быть разрешены не иначе, как только путем последовательного прохождения всей цепочки от зарождения в обществе Необходимости в новизне какого-либо вида до производства в нем самом этой новизны в виде Продукции. Выпадение из этой цепочки какого-либо звена недопустимо, потому что разрыв цепи не дает возможности разрешить саму проблему. Каждое звено этой цепочки, названной нами методологией возникновения новизны, уникально и не может быть заменено чем-либо иным. Эта методология едина и ценность ее заключена в той целостности, единственно которая может привести к разрешению того или иного возникшего в недрах социума затруднения.

Конечно же, Платон своей мощной интуицией уловил идеальный (умственный) характер самой идеи. (Потому он и поместил ее в «занебесном» царстве). Но сама методология возникновения новизны из этой идеи – и ее (новизны) кардинальной значимости – осталась за рамками этой интуиции. К сожалению самой метафизики, таковым положение в этом вопросе, имеющем самое непосредственное отношение к бытию, – а тем более и к существованию, которое является производным от бытия, – осталось, по сути дела, неизменным вплоть до настоящего времени.

Что же касается развития указанной интуиции Платона, то, образно выражаясь, мною взята «напрокат» у Платона рама от велосипеда, к которой я приделал колеса вместе с цепной передачей, сделав тем самым велосипед, то есть подвижную конструкцию способную к достаточно мобильному движению в «колее» методологии возникновения новизны. Иначе говоря, идея стала открытой в обе стороны системой – осталось только привести ее в движение и получить желаемый эффект, а именно, производство новизны, так необходимой для раз-решения проблем Бытия (социума) самого по себе, приводимого (раз-решения) в движение посредством генерирования все новых и новых идей. И эта миссия возложена на продуктивно мыслящего человека, являющегося – по самой идее социума – Подручным Средством последнего.

Как видим, идея – не движитель Бытия социума, она – раз-решитель его проблем, его вопрошаний, его нужды (по Хайдеггеру). Она вторична и «производна» от (из) бездны этих вопрошаний. Она возникает от негативности наличного состояния социума. Отсюда понятен постоянный упор Хайдеггера на первичность Бытия, на независимость его от сущего, на неопределимость его сущим (и из сущего). Бытие – то, что в далеком опосредовании владеет нами; то, о чем мы, до поры до времени, не имеем никакого представления. Сущее же – есть то, чем владеем мы. Меж ними: Бытием и сущим – пропасть. И, хотя «бытие владеет нами», оно, Бытие само по себе, свершается втайне от нас, поскольку мы никогда не знаем (см. эпиграф), в каком виде новизны и когда у социума вдруг возникнет Необходимость.

Более того, в самый главный момент втайне от нас самих, от нашего сознания, свершается и наше собственное бытие, бытие человека. Спрашивается, почему мы так полагаем? Да потому, что бытие человека – как генерирование им самой новизны, новизны самой по себе – осуществляется, как мне представляется, на бессознательном уровне посредством спонтанно-когерентного соединения материи нейронов нашего мозга в ансамбли, которые, будучи проявленными (положим, в акте инсайта или озарения) на сознательном уровне, мы воспринимаем как неизвестно откуда явившиеся новые смыслы, то есть как идеи. Рефлексия-1 лишь подготавливает этот акт, в то время как рефлексия-11 раскрывает смысл уже свершенного акта бытия как явления сгустка этого, мгновенно проникшего в наше сознание (из бессознательного) смысла.

Правда, истины ради, надо сказать, что указанный выше «велосипед» (в «спонтанном» своем исполнении) вполне исправно – как мне кажется: потому что я в этом не вполне уверен, и это предмет отдельного обсуждения – функционировал и ранее. Но только не совсем было ясно, что, с чем и каким образом должно быть соединено. А главное, не была понятна – на достаточно внятном уровне – причинно-следственная связь всех звеньев цепочки (методологии) и тех объектов, которыми манипулирует наше сознание и бессознательное на каждом из этих участков. То есть не была понятна сама методология возникновения новизны, которое (возникновение) и есть само Бытие, будь оно бытием человека, общества, Природы или Вселенной.

14. Философия процесса А. Н. Уайтхеда и концепция возникновения новизны посредством генерирования идей (сопоставление)

Возникновением данного раздела я обязан замечательной книге С. Шавиро «Вне критериев» (43), где автор рассматривает гипотетическую ситуацию главенства в современной метафизике не философии бытия М. Хайдеггера, а философии становления новизны А. Уайтхеда.

Задача данного текста не в том, чтобы «подогнать» философию процесса Уайтхеда под изложенную мною выше концепцию идеи, и, тем более, не в том, чтобы «пристегнуть» нашу теорию возникновения новизны к философии процесса (организма) Уайтхеда. Моя задача – найти точки соприкосновения этих двух взглядов на формирование существующего мира. А эти точки соприкосновения могут быть обнаружены только путем сопоставления ключевых понятий (терминов) обеих теорий.

В данном сопоставлении понятий философии процесса Уайтхеда с понятиями, введенными нами для описания процесса возникновения новизны посредством генерирования идей, мы опирались, в основном, на недавний перевод Части 1 Главы 11 (44) книги «Процесс и реальность» и на другие его работы, а также на текст, изложенный нами в выше приведенных разделах.

Начнем с кратчайшего изложения основных положений «философии организма» Уайтхеда, тех положений, которые мы могли бы привести в соответствие с понятиями изложенной нами выше концепции возникновения новизны. И одновременно постараемся проводить указанное сопоставление терминов (и понятий, скрывающихся за ними). Причем, возьмем на «вооружение» следующую тактику изложения: сначала мы попытаемся комментировать цитируемые нами тексты Уайтхеда, – где фигурируют ключевые термины его теории, – а затем, в угловых скобках будем приводить аналогию, исходя из нами изложенного понимания того, как возникает новизна и посредством каких терминов мы выражали это возникновение. Так что наша последовательность изложения будет, по сути дела, последовательностью рассмотрения – по пунктам – ключевых терминов философии процесса Уайтхеда.

Но сначала приведем общее определение актуального мира и тех базовых элементов, из которых он составляется, то есть творится, по Уайтхеду:

«Актуальный мир есть процесс, и этот процесс есть становление актуальных сущностей. Таким образом, актуальные сущности есть творения; они также называются «актуальными случаями»». (Там же, стр. 171).

Но что собой представляют актуальные сущности, и каким образом они создаются («творятся»)? Оказывается, творение актуальных сущностей происходит за счет «схватывания» и «соединения». Но последние два процесса предполагают наличие трех «категорий первичного»: «единичное», «многое» и «творчество». Спрашивается, что это за категории? Только рассмотрев последние (см. далее п.п. 1, 2), мы можем перейти к следующим вопросам:

– во-первых, что такое «схватывания» и «соединения» (см. п. п. 3-4),

– во-вторых, посредством чего происходит соединение этих сущностей (см. п. 5),

– в-третьих, создания новых актуальных сущностей посредством таких процессов, как «сращение» и «становление» (см. п. п.6-7),

– в-четвертых, чем сопровождается финальная фаза создания актуальной сущности (см. п. 8),

– и в-пятых, что собой представляет основное понятие философии процесса, а именно, понятие актуальной сущности (случая) (см. п. 9)?

Итак, приступим к более детальному рассмотрению. Вот каким образом Уайтхед характеризует «категории первичного».

«Термин «единичное» (“one”) … указывает на уникальность сущности. Термин «многое» () предполагает «единичное», а термин «единичное» предполагает «многое». Термин «многое» выражает понятие «разрозненного разнообразия» (“disjunctive diversity”); это понятие является неотъемлемым элементом концепции «бытия». В разрозненном разнообразии заключено много сущих (beings).

«Творчество» есть универсалия универсалий, характеризующая первичную основу факта. Это тот первичный принцип, согласно которому многое, разрозненно составляющее универсум, становится одним актуальным случаем, представляющим универсум связанно (). Природа вещей такова, что многое переходит в сложное единство.

«Творчество» есть принцип новизны. Актуальный случай есть новая сущность, отличная от любой сущности в том «многом», которое оно объединяет. Таким образом «творчество» помещает новизну в содержимое многого, разрозненного универсума. «Творческое продвижение» (creative advance) есть применение этого первичного принципа творчества к каждому новому случаю, которому он дает начало». (Там же, стр. 170).

Думаю, приведенных цитат пока что вполне достаточно, для того чтобы начать сопоставление философии процесса (организма) Уайтхеда с изложенной нами концепцией возникновения новизны посредством генерирования идей.

1. «Единичное» и «многое».

Мы видим, что, во-первых, «единичное» и «многое» находятся в неразрывном единстве друг с другом, во-вторых, «многое» представляет собой «разрозненное разнообразие», состоящее из «единичного», в-третьих, актуальный случай это «сложное единство», в которое сплотилось «многое», и в-четвертых, «Актуальный случай есть новая сущность» вовсе нисколько не похожая на то, из чего она составлена.

((Не напоминает ли это нам структурно-функциональный состав идеи? Ведь идея (как актуальная сущность) представляет собой комплекс («многое», «сложное единство»), состоящий из сущих («единичных»), объединенных в нечто новое. Причем новизна идеи совсем не похожа ни на один из тех элементов («единичных»), из которых она составлена. Поскольку новизна идеи в том, что она (идея), во-первых, есть комплекс определенным образом взаимосвязанных сущих, а во-вторых, она есть новый смысл, исходя из которого мы можем сформировать новое искомое сущее)).

Далее нам надо перейти к эквиваленту термина «многое», выраженному понятием «разрозненное разнообразие». «Разрозненное разнообразие» Уайтхеда, которое принадлежит категории «многого», и которое «является неотъемлемым элементом концепции «бытия»», есть не что иное, как наше понятие Хаоса – то есть того хранилища готовых сущих, из которого в процессе рефлексии-1 мы черпаем исходные сущие для комплектации предполагаемой нами идеи. Не имея этого хранилища, нам либо неоткуда было бы комплектовать идею, либо нам пришлось создавать эти объекты-сущие внове, что и вовсе неприемлемо, поскольку, как мы уже знаем, возникновение новых объектов возможно только через процесс создания опять же новых идей. Получается замкнутый круг.

((И наше понятие Хаоса, действительно, является «разрозненным разнообразием», поскольку, как показали приведенные нами примеры идей, комплектация последних включает в себя объекты самых разных категорий и самого разного вида.

Более того, понятие «разрозненного разнообразия», участвующего – на равных правах и без какого-либо иерархического различения – в формировании все новых и новых актуальных сущностей, наталкивает на ту мысль, что Уайтхеда с полным правом можно было бы считать предтечей создателей «новых онтологий» (45). (Б. Латур, М. Деланда и др.).

(Но, справедливости ради, пальму первенства в данном вопросе мы все же должны вручить Платону, который в «Пармениде» от лица старого Парменида наставляет молодого Сократа в том, что наравне с такими возвышенными идеями, как идеи справедливости, красоты, единого существуют идеи человека, огня, воды, а также

«таких вещей, … которые могли бы показаться даже смешными, как например, волос, грязь, сор и всякая не заслуживающая внимания дрянь …» (46). (Платон. Парменид. 130в-d, стр. 407-408).

Так что на самом деле, любое исходное сущее (а по Уайтхеду, «единичное», актуальная сущность) из сферы хранилища-Хаоса, – будь оно самым незначительным, – может быть использовано для комплектации новой идеи. Как, например, влажная тряпка для стирания текста на доске может быть использована как сущее, входящее в комплектацию идеи кусочка мела)).

Правда, говоря о том, что «В разрозненном разнообразии заключено много сущих», Уайтхед не акцентирует внимание на том, что в процессе создания новых актуальных сущностей (по-нашему, идей) отбирается вполне определенный – можно сказать, уникальный – состав сущих. Ведь только из сочетания взаимосвязей сущих этого состава можно получить нечто новое и вполне конкретное – актуальную сущность.

Вот почему, признавая значимость процесса нахождения «конкретного сочетания» актуальных сущностей в случае образования новой актуальной сущности, Уайтхед апеллирует к интуитивному характеру создания этого сочетания. То же самое он делает в отношении образования самой новизны. Вот что он пишет:

«Таким образом, «образование нового сочетания» является первичным понятием, воплощенным в термине «сращение» (“concrescence”). Первичные понятия «образование новизны» и «конкретного сочетания» не объяснимы ни в терминах высших универсалий, ни в терминах составных частей, участвующих в сращении. Анализ составных частей абстрагируется от сращения. Призыв исключительно к интуиции» (47).

Но как показал наш анализ того, что происходит на этапе рефлексии-1, «Призыв … к интуиции» не совсем оправдан. ((Потому что в нашем случае при создании идеи комплектация ее сущими происходит на вполне рациональном уровне. Поскольку, исходя из стоящей перед нами задачи, мы подбираем в ее состав только те объекты, которые, как нам представляется, имеют самое непосредственное отношение к ее разрешению. Далее, манипулируя этими сущими в своем уме, мы пытаемся связать их вполне определенным образом и получить некий смысл, который помог бы нам разрешить нашу задачу.

Так что мы можем объяснить, каким образом мы получили «конкретное сочетание», но не можем сказать, как образовалась новизна самой идеи. Потому что она возникла в недрах нашего бессознательного, куда наше сознание не вхоже – доступ к нему заказан самой Природой продуктивного мышления. Мы «узнаем» эту новизну только после спонтанного акта явления идеи в наше сознание. И узнаем ее

– сначала в виде смысла идеи,

– затем – по мере раскрытия этого смысла – в виде отсутствия (лакуны) в составе комплекса сущих еще одного сущего, искомого сущего, которое мы должны сформировать в своем уме,

– и, наконец, в виде нового материального подручного средства, изготовляемого по образцу искомого сущего и по определенной технологии.

Но того, как образовался смысл самой идеи в материальных (бессознательных) структурах нашего мозга мы не знаем. И, думаю, еще долго будем находиться в неведении относительно этого вопроса.

Так что нам надо четко осознавать, что

– мы не знаем, каким образом формируется новизна смысла самой идеи,

– но мы знаем, как из этого неизвестно каким образом полученного смысла формируется новизна совсем других трех видов: идеального искомого сущего, материального подручного средства и Продукции)).

2. «Творчество».

А теперь переходим к следующей «категории первичного», к понятию «творчество» (или креативность). Что касается этого термина, то в процессе актуального случая создается «новая сущность, отличная от любой сущности в том «многом», которое оно («творчество» – И. Ф.) объединяет». И действительно, новая сущность принципиальным образом отличается от тех сущностей, из которых она составлена, ((как, положим, и сущность новой идеи отличается от сущности сущих, входящих в ее комплектацию)). Причем Уайтхед связывает «творчество» с «первичным принципом», согласно которому происходит «творческое продвижение»

«от разрозненности к связанности, в результате которой появляется новая сущность, отличная от сущности, данной в разрозненности». (Там же, стр. 170).

Как видим, наблюдается полная аналогия при «творческом продвижении» в процессе образования новой актуальной сущности и новой идеи. Разница лишь в том, что нами, в отличие от Уайтхеда, достаточно подробно описан поэтапный процесс перехода от «разрозненности к связанности», то есть процесс создания новизны в различных ее формах: смысл идеи, исходное сущее, подручное средство, Продукция.

Более того, как мне представляется, Уайтхедом упущен главный момент, момент появления новизны в актуальном случае. Потому что новизна возникает не столько в процессе механического объединения «любой сущности» во «многом», сколько в результате того, что «творчество», как выражается Уайтхед, «помещает новизну в содержимое «многого»». А вот каков механизм «помещения» (внедрения) новизны, так и не раскрыт автором. А ведь это главный момент становления новизны в процессе формирования актуального мира. Иначе непонятно, за счет чего возникает все новое, и каким образом обновляется этот мир.

((В нашем же случае, – в случае создания новизны через творение идеи, – новизна появляется (из смысла идеи) в результате обнаружения лакуны (разрыва, недостающего звена) в цепочке тех сущих, которые должны комплектовать идею. И это недостающее звено в виде искомого сущего мы должны сформировать (на этапе рефлексии-11) в своем представлении, исходя из внове явленного смысла, который, в конечном счете, упорядочивает взаимосвязи между всеми сущими: и исходными, и внове образуемым искомым. (Вот это упорядочение, то есть согласование сущих, необходимо, прежде всего, для того, чтобы они не входили в противоречие как друг с другом, так и со смыслом самой идеи). Материализация же идеального искомого сущего в подручное средство позволяет нам заиметь тот новый инструмент, с помощью которого в обществе будет производиться опять же новая Продукция.

И как мы уже видели, весь процесс раскрытия смысла идеи, формирования вида искомого сущего и материализации последнего в подручное средство осуществляется создателем идеи на сознательном (логическом) уровне.

Но самая главная новизна, новизна смысла самой идеи, формируется на неосознаваемом нами уровне, на уровне нашего бессознательного, то есть в материальных (нейронных) структурах нашего мозга. Это только после спонтанного явления идеи в наше сознание, и после того как мы начали раскрывать ее смысл на этапе рефлексии-11, мы обнаруживаем нехватку отсутствующего звена – искомого сущего.

Таким образом, наша методология дает полное представление о том, как – этап за этапом, и в каком виде – возникает новизна в процессе События-11: сначала она возникает в виде смысла идеи, затем в виде искомого сущего, потом в виде подручного средства, и наконец, в виде самой Продукции, изготавливаемой в процессе внове формируемого в обществе рода деятельности, того рода, которого ранее не было в структурах социума, но который на этапе События-1 был затребован обществом.

Мы только не знаем самого главного и самого таинственного: каким образом в нейронных структурах нашего мозга формируется то, что мы идентифицируем на сознательном уровне как смысл внезапно явившейся идеи. Мы лишь предполагаем, что нейроны нашего мозга в какой-то момент спонтанно самоорганизуются в тот ансамбль, который – в тот же момент его выхода на уровень сознания (уже на допонятийном этапе) – мы воспринимаем как смысл идеи. Скорее всего, можно предположить, что момент спонтанного образования упорядоченного ансамбля нейронов в нашем мозгу и момент явления нового смысла в наше сознание – это один и тот же момент. Между ними нет промежутка времени. Иначе говоря, наблюдается дальнодействие – отсутствие той промежуточной силы, которая бы их связывала. То есть, спонтанная самоорганизация нейронов мозга проявляет себя в виде внове явленного в сознание смысла идеи. Так спонтанно и момент-ально самоорганизуются молекулы воды в ансамбль. И эта самоорганизация молекул воды тут же проявляет себя в виде «ячеек Бенара». Иначе говоря, как спонтанное возникновение «ячеек Бенара» есть следствие самоорганизации молекул воды, так и спонтанное проникновение смысла идеи в наше сознание есть следствие спонтанной самоорганизации нейронов нашего мозга в некий ансамбль. И это, первое, происходит под воздействием «управляющего параметра» в виде удельной тепловой нагрузки (вт/м²), подводимой к нижней плоскости, ограничивающей слой жидкости. Так может быть, – и это наиболее вероятно – только интенсификация наших умственных усилий (в джоулях) может привести к спонтанной самоорганизации нейронов нашего мозга в указанный ансамбль?)).

Что касается понятия «творческое продвижение» (см. цитату выше, стр. 45), то оно связывается Уайтхедом с комплексом таких, казалось бы, сходных по смыслу терминов как «схватывание», «соединение», «сращение», и «становление». Что они означают в теории автора, и с чем они могут быть сопоставлены в нашей концепции? В самых общих чертах картина будет выглядеть следующим образом.

3. «Схватывание».

Этот термин Уайтхед напрямую связывает с термином «воспринимать».

«Термин «воспринимать» в его обыденном употреблении весьма близок по смыслу понятию когнитивного схватывания» (48). (Стр. 126)

«…прямое восприятие представляет собой схватывание собственной внутренней сущности опыта, включая его непосредственно конкретные ценности. Речь идет о прямом восприятии, обусловленном утонченностью чувственных способностей». (Там же, стр. 81).

Если, как заявляет автор, «Актуальные сущности касаются друг друга по причине обоюдного схватывания» (49), то нам ясно, что «схватывание» это уловление взаимосвязей между актуальными сущностями, потому что «касание» между ними возможно только через взаимосвязи, осуществляемые посредством «зацепления» их свойств.

((Точно то же самое мы наблюдаем, когда на этапе рефлексии-1 пытаемся подобрать предварительный состав сущих и связать их в предполагаемую идею. И это действо, на самом деле, осуществляется нами как на рациональном уровне, так и на уровне интуитивного схватывания, то есть не без участия наших «чувственных способностей»)).

Кроме того, Уайтхед отмечает три фактора, которые соприсутствуют в процессе «схватывания». Это:

«(а) «субъект», который схватывает, а именно та актуальная сущность, в которой это схватывание является конкретным элементом; (в) «данное», которое схватывается; (с) «субъективная форма», то, каким образом этот субъект схватывает это данное». (Там же, стр. 172).

((Как мы понимаем, если мы соотнесем данный      текст с процессом возникновения идеи в нашем интеллекте, то «субъектом» является человек, манипулирующий – на этапе рефлексии-1 – исходными сущими (и их свойствами), позаимствованными им из сферы Хаоса; «данным» являются эти сущие и их свойства; что же касается «субъективной формы», то, как нам разъясняет Уайтхед в «Приключениях идей», эта «форма» представляет собой

«…эмоциональную окраску, детерминирующую эффективность схватывания в данном событии опыта» (50).

Но, конкретизируя данное высказывание автора, я бы соотнес как «эмоциональную окраску», так и «эффективность схватывания», в основном, с двумя наиболее яркими «событиями опыта»: во-первых, с феноменом интуиции, когда мы улавливаем взаимосвязь каких-либо двух объектов, а во-вторых, со случаем инсайта (озарения, прозрения), когда в наше сознание вдруг проникает смысл идеи в своем завершенном виде)). (Более подробно об этом см. далее пункт 8. Удовлетворение).

4. «Соединение».

С этим термином у нас нет никаких затруднений. Автором дано достаточно краткое и ясное определение, которое вполне подходит к структурному составу любой идеи как комплекса взаимосвязаных сущих: исходных и искомого.

«Соединение – это группа актуальных сущностей во взаимосвязанном единстве, составленном из их схватываний друг с другом…» (51).

Но здесь, несмотря на простоту и ясность формулировки, возникает принципиально важный вопрос: что является тем «клеем», который соединяет актуальные сущности и образует из них единство в виде новой актуальной сущности? Иначе говоря, за счет чего происходит «обоюдное схватывание»?

5. «Вечный объект».

Как мне представляется, «соединение» сущностей осуществляется за счет введенного Уайтхедом понятия «вечный объект». Автор дает ему следующую характеристику:

«Вечный объект» (eternal object) может быть описан только в терминах его возможности к «вхождению» (“ingression”) в становление актуальных сущностей; его анализ обнаруживает только другие вечные объекты. Это чистая возможность. Термин «вхождение» отсылает к частному способу, которым возможности вечного объекта реализуются в частной актуальной сущности, способствуя ее определенности». (Там же, стр. 172).

«Функционирование вечного объекта в самотворении актуальной сущности есть «вхождение» вечного объекта в актуальную сущность». (Там же, стр. 174).

Как видим, «самотворение актуальной сущности» происходит за счет ««вхождения» «вечного объекта» в актуальную сущность». Причем, «вечный объект» есть «чистая возможность». Более того, как заявляет Уайтхед, актуальная сущность и «вечный объект» есть «фундаментальные типы сущностей», которые «выделяются некоторой предельной законченностью». Попытаемся понять, каким образом соединяются вечный объект и актуальная сущность. Для этого нам надо, в первую очередь, утвердиться в том, что такое «вечный объект», если он как «чистая возможность» предназначен для «вхождения» в актуальную сущность в процессе становления последней. Здесь нам снова надо обратиться к попытке создания идеи на этапе рефлексии-1 и вспомнить, с чего начинается этот процесс?

((А начинается он с того, что пытаясь разрешить поставленную перед нами (социумом) проблему, мы, во-первых, начинаем подбирать из сферы Хаоса определенный комплекс имеющихся там в наличии исходных сущих (по Уайтхеду, это актуальные сущности или «данные»), а во-вторых, пытаемся взамосвязать их таким образом, чтобы получилось нечто подобное идее. Но, естественно, возникает вопрос: а где же здесь могут фигурировать «вечные объекты»? Как мне представляется, «вечные объекты» это те свойства и способности, посредством которых исходные сущие могут войти в «зацепление» друг с другом и попытаться образовать комплекс или цепочку сущих. «Вечные объекты» потому «вечны», что они неизменным образом присущи любому сущему (или актуальной сущности, по Уайтхеду).

Разве не «вечными объектами» являются текучесть жидкостей, зеленый цвет земной растительности, атомарное строение любого вещества, свойство тел притягиваться друг к другу (гравитация), способность речи и письменности обозначать смыслы и передавать их на расстояния (и даже на века) и т. д. и т. п.? Однажды зародившись, эти свойства и способности становятся сросшимися со своими объектами и неизменными («вечными») во времени. Так речь, зародившись в далеком прошлом, срослась с человеком и обзавелась способностью передавать смыслы.

Так что актуальная сущность (по-нашему, исходное сущее) никоим образом не может обойтись без «вечного объекта» (свойства, способности), принадлежащего как ей самой, так и той сущности, с которой она находится во взаимосвязи. Так, например, в идее кусочка мела:

– письменность, обладающая способностью («вечным объектом») передавать смыслы (в виде знаков), должна быть взаимосвязана с доской, обладающей свойством («вечным объектом») сохранять на своей плоскости нанесенный на нее текст;

– но данное свойство доски должно быть взаимосвязано со свойством («вечным объектом») кусочком мела мелкодисперсно крошиться и оставлять свой след в виде прилипших к доске частичек мела;

– и это свойство мела крошиться и оставлять след на доске должно быть взаимосвязано со способностью («вечным объектом») человека видеть этот текст и понимать его смысл.

Так что для того чтобы могла быть получена новая актуальная сущность в виде кусочка мела, такие исходные сущие (актуальные сущности) как письменность, доска и человек должны быть определенным образом между собой взаимосвязаны через свои свойства (и способности). А этих свойств (и способностей) у каждого объекта-сущего (вещи) великое множество. Ведь каждый объект сам по себе всегда находится в «обвязке» всех своих свойств (способностей). (Булыжник, лежащий на обочине дороги, обладает не только свойствами тяжести, формы, твердости и т. д., но и способностью расколоть скорлупу ореха, защитить от нападения разбойника и т. д.). Именно эти свойства дают возможность (потенциальную способность) этому сущему взаимосвязываться с какими-либо другими сущими, также обладающими набором своих «личных» свойств)).

Вот почему, по Уайтхеду, актуальная сущность вместе с «вечным объектом» являются «фундаментальными типами сущностей», и вот почему они «выделяются некоторой предельной законченностью». Они потому предельно закончены, что принадлежность «вечного объекта» какой-либо актуальной сущности характеризует последнюю как сущее, обладающее только ей присущей сущностью, о чем у нас уже шла речь в разделе 12.

Итак, определившись с тем, каким образом происходит «соединение» актуальных сущностей в новую сущность (а по нашему, соединение исходных сущих в комплекс предполагаемой идеи), переходим далее к двум основным терминам теории Уайтхеда: «сращение» и «становление».

6. «Сращение».

Столь необычный для философии биологический термин Уайтхед характеризует следующим образом:

«Сращение» – это название процесса, в котором универсуум вещей приобретает индивидуальное единство в результате подчинения «многих» из них конституированию «одной» новой вещи» (52).

«Многие сущности во вселенной, включая и те, что возникли в самом «сращении», получают соответствующие роли в этом окончательном единстве. … Но на каждой из предшестующих стадий "сращение" демонстрирует полную неопределенность в отношении (характера) связи … между своими компонентами». (Там же, стр. 298).

((Здесь у нас нет никаких сомнений в том, что «сращение» – это и есть процесс окончательного соединения всего комплекса сущих в то, что нами названо идеей. Именно идея есть «индивидуальное единство», сфокусированное на ««одной» новой вещи», каковой может быть внове создаваемое подручное средство. Уайтхедом подмечен даже такой момент, как «полная неопределенность» результата «сращения» на этапах, предшествующих созданию «индивидуального единства». И действительно, создавая идею, мы не знаем, что у нас получится, вплоть до того момента, когда по идеальному образцу искомого сущего (и по определенной технологии) мы изготавливаем вполне конкретное материальное подручное средство, с помощью которого в дальнейшем будет производиться новая Продукция, ранее затребованная какими-либо структурами социума.

Что же касается необычности самого биологического термина «сращение», то эта необычность станет для нас вполне оправданной и приемлемой, если мы примем во внимание тот предполагаемый нами факт, что сам смысл идеи зарождается в нашем бессознательном, то есть в материальных биологических (нейро-физиологических) структурах нашего мозга. Ведь именно здесь, по нашему мнению, под влиянием все нарастающих флуктуаций, – а по другому, «интеллектуальных усилий» (Бергсон), поступающих из сознания, – происходит спонтанная самоорганизация («сращение») нейронов в тот ансамбль, который, будучи проявленным на уровне сознания, предъявляет себя как смысл новоявленной идеи. Так что здесь Уайтхед со своей теорией процесса – как философией организма – попадает, можно сказать, в самую «точку».

Более того, иногда мне даже кажется, что Уайтхед – может быть на интуитивном уровне – в общих чертах имел представление о том, что такое идея. (Иначе, у него не было бы столь частых попаданий в «точку»). Но его соблазнила грандиозная задача описания актуального мира в виде процессов, происходящих не столько в интеллекте человека, сколько во всей Вселенной. За глобальностью задачи, к сожалению, в некоторой степени, пострадала прозрачность и последовательность описания этих процессов)).

7. «Становление».

Посмотрим на те определения, которые Уайтхед дает этому понятию:

«…«становление» есть преобразование несогласованности в согласованность» (53).

«…«становление» есть творческое продвижение новизны. Именно по этой причине значение словосочетания «актуальный мир» связано со становлением определенной актуальной сущности, одновременно и новой, и актуальтной, и только с этой оговоркой может употребляться». (Там же, стр. 176).

Как видим, эти определения вполне подходят к описанию того, что на самом деле происходит с объектами (сущностями, по Уайтхеду) в процессе становления новизны посредством генерирования идей. ((Ведь та несогласованность исходных сущих, которые мы изымаем из сферы Хаоса, действительно, в процессе рефлексии-1 и наступившей затем инкубационной фазы оказывается вполне согласованной в комплексе вдруг явившегося в наше сознание смысла идеи. И этот смысл обладает как свойством новизны, так и свойством актуальности. Потому что эта актуальность исходит из той Необходимости в новизне, которая уже созрела в социуме (конец События-1) и уже проявила себя в виде какого-либо негативного фактора (лишенности, недостаточности, неудобства и т. д.) (начало События-11).

Но следует сказать, мы лишь наполовину можем согласиться с тем, что ««становление» есть творческое продвижение новизны». Потому что, с одной стороны, возникшая в социуме Необходимость в новизне, действительно, продвигается как в процессе События-1, – правда, без какого-либо нашего личного участия и даже без какого-либо знания о нем, – так и в процессе События-11; но, с другой стороны, мы не можем безоговорочно согласиться с этой формулировкой для События-11, участником которого мы являемся сами. Поскольку «продвижение новизны» предполагает, что какая-то начальная новизна движется к своей конечной форме. На самом же деле процесс идет не совсем так. (Мы бы могли согласиться с такой формулировкой: становление есть творческое продвижение к новизне и создание ее самой).

Сначала мы, осознав лишь Необходимость в притоке новизны, – на этапе рефлексии-1 – движемся к открытию той новизны, формы которой мы еще не знаем. А затем, в спонтанном акте инсайта получаем эту новизну сначала в виде сгустка смысла идеи. И только потом, в процессе раскрытия этого смысла на этапе рефлексии-11, мы обнаруживаем нехватку того сущего, которое нам предстоит сперва сформировать в своем уме, затем материализовать его в подручное средство, а уже потом, с помощью этого средства производить новую Продукцию. Иначе говоря, только в процессе раскрытия смысла идеи мы создаем саму конкретную (сначала, идеальную, а затем, и материальную) форму новизны.

И здесь мы должны отметить принципиально важный момент, касающийся Необходимости создания смысла идеи. (И этому вопросу Уайтхед не уделяет никакого внимания). Дело в том, что не имея смысла идеи, мы никогда бы в жизни не смогли догадаться, так какого же нового сущего (подручного средства) нам не хватает для того чтобы начать производить ту Продукцию, Необходимость в которой, во-первых, уже назрела в социуме в конце События-1, а во-вторых, лишенность в которой (в Продукции) мы уже ощутили в самом начале События-11. Смысл идеи наводит нас на то, каким конкретным видом должна обладать та новизна, которая необходима социуму. И в этом заключена та тонкость, которая так и не была замечена метафизикой со дней возникновения понятия идеи. То есть не было замечено, каким образом можно было бы получить мир реальных физических вещей из Платоновского «занебесного» мира Идей. Аристотель сделал только первый шаг в направлении сближения этих двух миров, предположив, что идеи находятся в самих вещах. Но взаимосвязь между ними так и не была раскрыта в последующие времена. Более того, отсутствие понятия о том, каким образом вещь взаимосвязана с идеей повлекло за собой «замыкание» вещи непосредственно на идею. (Лучше сказать: «закабаление» идеи вещью, то есть помещение идеи в «прокрустово ложе» вещи). При этом, естественно, была упущена вся цепочка от раскрытия смысла идеи до создания подручного средства (вещи) и далее, до изготовления Продукции с помощью этого средства.

Вот почему, раскрыв методологию возникновения новизны, мы назвали идею механизмом обнаружения новизны, а подручное средство – инструментом создания ее самой в конкретном ее виде. Как видим на многочисленных примерах, приведенных нами выше (Разделы 1-3), именно создание идеи и раскрытие ее смысла подводит нас к конкретизации той формы новизны, которая необходима. Причем эта форма, – а именно, форма искомого сущего – ни в коем случае не должна входить в противоречие с формами (через их свойства) исходных сущих, тех сущих, которые послужили фундаментом для возведения фигуры искомого сущего.

Но, справедливости ради, все же надо отметить, что за более чем столетие до Платона Гераклитом – и как это ни странно, в отсутствии самого понятия идеи – уже были намечены основные положения процесса создания новизны, исходя из тех интеллектуальных ощущений, которые возникают в моменты спонтанного проникновения идей в наше сознание. Только исходя из прочувствования и осмысления этих ощущений Гераклит обозначил (вернее, наметил) основные этапы продуктивного мышления, а вместе с тем и виды тех объектов, которыми мышление оперирует на этих этапах.

8. «Удовлетворение» («сатисфакция»).

Теперь мы подошли к финальной стадии создания новой актуальной сущности. Но сначала напомним (см. пункт. 3) о некоторой синонимичности «когнитивного схватывания» с термином «воспринимать». «Схватывание» есть понимание «собственной сущности опыта», то есть вполне определенного смысла. Более того, этот процесс обусловлен «утонченностью чувственных способностей». Иначе говоря, по Уайтхеду, «схватывание» и чувство как взаимосвязаны между собой, так и взаимодополнительны друг другу. Спрашивается, почему это именно так, и не может быть по другому? Во-первых, надо полагать, у Уайтхеда душевное тесным образом переплетено с ментальным процессом мышления, как это и происходит в реальной жизни, а тем более в процессе создания чего-либо нового для нас самих и нами же самими.

((А во-вторых, суть дела в том, что ментальный акт обнаружения, а значит и понимания («схватывания») новых взаимосвязей между объектами всегда сопровождается возникновением чувства удовольствия разной интенсивности. И это чувство, как я полагаю, может быть соотнесено с проявлением двух видов понимания – с интуицией и с инсайтом (озарением, прозрением). О чем идет речь?

Во-первых, если нами на предварительном этапе рефлексии-1 обнаруживается (и понимается) взаимосвязь, положим, всего лишь двух объектов-сущих, имеющих отношение к созданию предполагаемой нами идеи (то есть идеи, еще не состоявшейся), то это может быть нами расценено как явление в наше сознание интуиции. А вернее, интуиция это и есть уловление понимания какой-то достаточно значимой для нас связи между, как правило, разнесенными далеко друг от друга сущими. (Конечно, разнесенными не столько в пространственном отношении, сколько в смысловом. Так на интуитивном уровне была понята взаимосвязь сверкнувшей в облаках молнии и воспринятого нами на земле грохота грома в самой идее грома).

И эти разбросанные в нашем сознании и постепенно накапливаемые частичные акты понимания (интуиции), как правило, относятся к нашим размышлениям над какой-либо проблемой на этапе рефлексии-1. Они накапливаются в сознании и являются той почвой, на которой однажды может проявить себя (спонтанно взойти) росток нового смысла – идеи. (В этом, скорее всего, и состоит кумулятивный процесс познания волнующей нас проблемы и накопления знания как об объектах, причастных к ней, так и о взаимосвязях между этими объектами. Только накопив «критическую массу» подобного знания, мы можем надеяться на то, что наше бессознательное «согласится» на то, чтобы «самоорганизовать» это знание и выдать его обратно в сознание уже в виде сгустка смысла новой идеи).

А во-вторых, речь идет о том, что, если к нам приходит понимание взаимосвязей между всеми сущими комплекса данной идеи (то есть понимание смысла самой идеи), то этот акт может быть охарактеризован также давно известными терминами: озарение, прозрение, инсайт. (За этим актом сразу же следует процесс раскрытия самого смысла внове явленной идеи и, параллельно, следует знаковое оформление этого смысла).

Разница между этими двумя видами понимания (интуицией и инсайтом) – в разной степени испытания чувства удовольствия – правда, степени индивидуальной (субъективной) для каждого мыслителя – и разной степени уловления «объема» внове явленного смысла. Если в первом случае мы получаем незначительное удовольствие от того, что познали всего лишь связь между отдельными сущими, которые ранее не могли быть связаны в нашем представлении, то во втором случае наше достаточно интенсивное чувство удовольствия возникает:

– и от понимания всего смысла идеи,

– и от того удивления (Платон), которым сопровождается столь внезапное явление самой новизны в наше сознание,

– и от той уверенности в надежности и истинности этого смысла,

– и от светоносности самого акта явления новизны.

И это чувство, как мы знаем, сродни эйфорическому состоянию нашей души, неоднократно описанному и в художественной, и в научной литературе. Нам надо помнить одно: понимание взаимосвязей между отдельными объектами и понимание новых смыслов, нами самими сотворяемых, всегда сопровождается возникновением чувства удовольствия. Иначе и быть не может. Потому что здесь материальная природа (нейрофизиология мозга) нашего организма пошла навстречу нашей способности создавать духовную (идеальную) новизну. Не будь у нас чувства удовольствия от продуктивного мышления, нас вряд ли можно было бы заманить на столь трудоемкий для мозга процесс генерирования идей)).

Вот и Уайтхед связывает возникновение новой актуальной сущности с конечностью процесса создания новизны и с возникающим в результате этого «удовлетворением»:

«Конечная фаза сращения, составляющая актуальную сущность, есть одно сложное и полностью определенное чувство. Эта последняя фаза называется «удовлетворение» (satisfaction)». (Там же стр. 174).

«Сатисфакция» есть попросту кульминационный момент исчезновения всякой неопределенности; так что по отношению ко всем видам чувствований и сущностей во вселенной актуальная сущность, достигшая «сатисфакции», воплощает решительное «да» или «нет». Итак, «сатисфакцией» оказывается достижение индивидуального (private) идеала, который является конечной причиной «сращения» (54).

((И действительно, с проникновением идеи в наше сознание исчезает та неопределенность, которая мучили нас, и сопровождала процесс мышления на этапе рефлексии-1. И мы испытываем чувство удовлетворения – нередко граничащее с эйфорией – от того, что нам на этапе рефлексии-11 все-таки удалось «достижение индивидуального … идеала» в виде внове явленного смысла идеи, то есть удалось разрешить ранее волновавшую нас задачу. Осталось за немногим: раскрыть смысл идеи, сформировать в своем представлении-воображении вид нового искомого сущего, материализовать его в подручное средство и начать производить в социуме Продукцию с помощью этого средства)).

9. «Актуальная сущность».

Теперь нам осталось только выяснить, как возникают новые актуальные сущности, а из их соединения актуальный мир. Прежде всего, Уайтхед дает следующие определения актуальной сущности и того, как образуются новые актуальные сущности:

««Актуальные сущности» – …. – окончательно реальные вещи, из которых создан мир. За актуальными сущностями не стоит искать что-либо реальное. … Все конечные факты есть актуальные сущности; и эти актуальные сущности представляют собой капли опыта, сложные и взаимозависимые» (55).

«Актуальные сущности касаются друг друга по причине обоюдного схватывания. Таким образом, есть реальные индивидуальные факты сочетания актуальных сущностей, и они реальны, индивидуальны и частны в том же смысле, в котором актуальные сущности и схватывания реальна, индивидуальны и частны. Любой такой отдельный факт сочетания актуальных сущностей называется «соединение». Первичные (ultimate) факты непосредственно актуального опыта есть актуальные сущности, схватывания и соединения. Все остальное для нашего опыта – производная абстракция». (Там же стр. 169).

«Первичный метафизический принцип состоит в продвижении от разрозненности к связанности. В результате которого появляется новая сущность, отличная от сущности, данной в разрозненности. Новая сущность одновременно есть сочетание и «многого», которое она находит, и единичного среди разрозненного «многого», которое она покидает; то есть она отделяется от тех многих сущностей, которые синтезирует. Многое становится единичным и увеличивается на единицу. По своей природе сущности есть разрозненное «многое» в процессе перехода в связанное единство». (Там же стр. 170).

«В становлении актуальной сущности возможное единство многих сущностей в разрозненном разнообразии – актуальном и неактуальном – приобретает реальное единство одной актуальной сущности; так что эта актуальная сущность есть реальное сращение многих возможностей». (Там же стр. 171).

Во-первых, мы видим из этого текста, что новые актуальные сущности возникают «по причине обоюдного схватывания» касающихся друг друга актуальных сущностей, результатом чего является возникновение «сочетания актуальных сущностей», и это «сочетание» «называется «соединение»».

(Заметим кстати во избежание каких-либо недоразумений: Уайтхед называет актуальной сущностью и ту новую сущность, которая образовалась в результате соединения, сращения и становления и те сущности, на базе которых возникло «сочетание» последних. Он не делает терминологического разделения между ними. Это все равно, что если бы мы назвали одним термином «сущее» и исходные сущие, на основе которых, в основном, возникла идея, и новое искомое сущее, возникшее на базе исходных сущих).

Как можно предположить, «обоюдное схватывание» есть не что иное, как обнаружение взаимосвязи между отдельными фактами «сочетания актуальных сущностей». А вот «соединение» последних приводит к появлению новой актуальной сущности.

((Вот точно также «схватывание» взаимосвязей между отдельными исходными сущими, позаимствованными нами из сферы Хаоса, приводит к образованию («соединению») новой актуальной сущности в виде, сначала, идеи, затем, искомого сущего и подручного средства, а уже потом, новой Продукции)).

Во-вторых, видим мы то, что в процессе продвижения «от разрозненности к связанности» наблюдается не названная Уайтхедом и не предполагаемая им иерархия актуальных сущностей. И она заключается в том, что каждая новая актуальная сущность возникает в процессе соединения «старых» актуальных сущностей более, скажем так, «низкого», но не менее значимого ранга.

((Вот точно также создаваемая (или обнаруживаемая) нами идея (новая актуальная сущность, по Уайтхеду) опирается в процессе своего возникновения на ранее уже созданные исходные сущие, заимствуемые нами из сферы-хранилища – Хаоса)).

В-третьих, мы видим одну достаточно точно подмеченную Уайтхедом деталь. И эта деталь касается самого процесса возникновения новизны (но не его сущности). Уайтхед отмечает, что новая сущность «находит» «многое», сочетая его с единичным из «разрозненного «многого»». При этом, найдя «многое», эта сущность «покидает» то множество сущностей («единичностей»), которое она «синтезировала».

((Но не то же ли самое происходит при создании идеи? И действительно, «найдя» на этапе рефлексии-1 предварительный комплекс исходных сущих, идея как новая сущность – уже на этапе рефлексии-11 – можно сказать, «забывает» («покидает») ту почву, на которой она возросла. (А возросла она на почве нами взаимосвязываемых исходных сущих). И покидает она эту почву только потому, что она, идея, «озабочена» уже не тем, что ее создало, а тем, что ей самой предстоит создать, исходя из собственного смысла. А предстоит ей, в первую очередь, сформировать новое идеальное искомое сущее и по его образцу изготовить (по определенной технологии) новое подручное средство, с помощью которого можно будет производить новую Продукцию. Так что слова «находит» и «покидает» как нельзя кстати могли бы подойти к характеристике процесса создания идеи и раскрытия ее смысла)).

И, в-четвертых, мы видим следующее: Уайтхедом зафиксирован тот факт, что «единство многих сущностей в разрозненном разноообразии» является лишь «возможностью» создать «реальное единство одной актуальной сущности».

((Вот точно также реальное единство комплектующих идею сущих (исходных и искомого) основывается на тех возможностях, которые могут предоставить исходные сущие, заключенные в хранилище, названном нами Хаосом)).

Далее, прежде чем сделать краткий вывод из нашего сопоставления терминов Уайтхеда с нашими терминами, отметим следующее. Красной нитью через произведения Уайтхеда проходит та идея, что в этом мире все взаимосвязано. Да, действительно, все со всем взаимосвязано во Вселенной. Но взаимосвязано не настолько жестко, чтобы воспрепятствовать возникновению новизны посредством взаимосочетания в единый комплекс всего лишьнескольких сущих, свободно выбранных нами из сферы хранилища-Хаоса. А именно, тех сущих, взаимосвязи между которыми готовы «подсказать» нам, во-первых, какое недостающее новое идеальное сущее мы должны сформировать в своем уме (и, далее, материализовать его), а во-вторых, какой новый род деятельности мы должны организовать в социуме, чтобы производить с помощью внове изготовляемого подручного средства новую Продукцию для этого социума. Как мы понимаем, только наличие в сфере Хаоса вполне определенных исходных сущих предоставляет нам возможность создать идею. Не будь этих сущих в наличии или не знай мы об их присутствии, нам не из чего было бы творить идею. Другими словами, кладезь готовых – для комплектации новых идей – исходных сущих, хранимых в сфере Хаоса, служит достаточным основанием для творения идей.

(Заметим кстати: если бы взаимосвязь всего со всем была достаточно жесткой, то вряд ли нам удалось бы создать сам (замкнутый) комплекс сущих какой-либо идеи, поскольку он был бы неимоверно большим. Это, во-первых. А во-вторых, у нас были бы большие трудности в согласовании взаимосвязей этих сущих – через их свойства – друг с другом с точки зрения их непротиворечивости. Именно поэтому, как мне представляется, Природа творчества пошла по пути оптимизации (а вернее, минимизации) количества сущих, входящих в комплекс идеи – и не слишком мало, и не слишком много).

Так что возможность внедрения новизны в структуру идеи может быть обеспечена только свободой взаимосочетания самих объектов-сущих вместе с их свойствами (способностями), посредством которых эти сущие соединяются друг с другом непредсказуемым нами образом. И эта свобода гарантирована той открытостью системы, которая присуща любой внове формируемой идее. В этом и заключена никогда не предсказуемая возможность возникновения новизны самой по себе. Ведь эта свобода позволяет выбрать не только те исходные сущие, которые находятся в наличии («данные», по Уайтхеду), но и те свойства («вечные объекты», по Уайтхеду) этих сущих, посредством которых осуществляется «зацепление» последних друг с другом в замкнутую цепочку комплекса, организующего смысл самой идеи.

А как мы уже знаем, смысл идеи позволяет нам сформировать вид того искомого сущего, которого недостает в этой цепочке. Именно здесь начинается возникновение материальной новизны по идеальному образцу этого нового сущего. Но поскольку само новое искомое сущее не падает нам с неба в виде дара, постольку необходимость его создания вытекает из смысла внове явленной идеи, того смысла, который зародился, в материальных структурах (нейронах) нашего мозга, то есть в нашем бессознательном. Но, напомним еще раз, продуктивная деятельность этих структур потому бессознательна, что их функционирование не выходит на уровень сознания. Они не «докладывают» сознанию о том, какие действия и в каком порядке свершаются в их материальных (нейронных) недрах.

Точно также не «докладывают» нашему сознанию те нейронные структуры, которые осуществляют жизненно важные процессы пищеварения, дыхания, сердцебиения и т. д. Они происходят на уровне инстинкта. На этом же уровне возникают и идеи. Правда, их появление не «автоматизировано» – оно должно быть подготовлено предварительной «раскачкой» (флуктуациями) определенных нейронных структур мозга. (Вспомним, что чувство голода заставляет нас постоянно думать о том, каким образом мы можем его утолить). Только в этом случае может быть осуществлено спонтанно-когерентное объединение нейронов в тот достаточно недолговечный ансамбль, проявление которого уже на уровне душевно-психическом мы воспринимаем как инсайт (озарение), а на уровне ментальном – как смысл внове явленной идеи. (Причем, этот смысл, а вернее, сгусток этого смысла, ввиду его недолговечности, мы должны немедленно раскрыть и зафиксировать в символах какой-либо подходящей знаковой системы. Иначе, он может незаметно «улетучиться» из нашего сознания, как незаметно улетучивается углекислый газ из твердого куска углекислоты).

Выводы. А. Как видим, наблюдается достаточно удовлетворительное соответствие понятий (и терминов) Уайтхеда, которые относятся к процессу формирования (становления) актуального мира с нашими понятиями (и терминами), относящимися к процессу возникновения новизны в социуме посредством генерирования идей:

– «единичному» соответствуют исходные сущие,

– «многому» или «разрозненному разнообразию» соответствует Хаос как хранилище готовых для комплектации идей исходных сущих;

– «творчеству» соответствует процесс продуктивного мышления как генерирования новых идей, раскрытия их смысла и формирования новых сущих;

– «схватыванию» – обнаружение и понимание взаимосвязей, в основном, между исходными сущими;

– «соединению» – комплектация исходных сущих как на этапе рефлексии-1, так и на этапе рефлексии-11 (то есть вместе с внове найденным искомым сущим);

– «вечному объекту» соответствуют свойства (и способности) сущих, посредством которых последние «зацепляются» между собой в замкнутую цепочку, поименованную нами идеей;

– «сращению» – окончательный процесс соединения всех сущих в то «единство», которое мы назвали идеей;

– «становлению» – сам процесс продвижения к созданию идеи, раскрытию ее смысла, к созданию условий для преобразования реальной действительности и к самому процессу преобразования;

– «удовлетворению» – чувство удовольствия от спонтанного акта явления идеи в наше сознание и от факта разрешения волновавшей нас ранее проблемы;

– «актуальной сущности» и актуальному миру – соответственно, те идеи и тот мир идей, благодаря которым во все времена в социуме создавалась и внедрялась новизна во всех ее видах.

Б. В данном тексте я постарался достаточно подробно описать, каким образом возникает новизна в нашем интеллекте. Причем особое внимание было обращено на то, каким материалом (смысл идеи, исходные и искомые сущие, свойства сущих, взаимосвязи между ними, подручное средство, Продукция и т. д.) оперирует наше продуктивное мышление на каждом из его этапов. Спрашивается, для чего я пошел на это?

Все дело в том, что есть всего лишь две инстанции, в недрах которых осуществляется возникновение новизны – это Природа, и это интеллект (мозг) человека. Причем последний есть образование самой Природы. Это, во-первых. А во-вторых, формы этой новизны, создаваемые как Природой, так и человеком, во многом схожи – это материальное сущее, которое нас уже окружает, которое мы создаем сами и которым являемся мы сами. Разница лишь в том, что мы не знаем, по какой методологии Природа сама по себе создавала (в далеком прошлом, после Большого Взрыва) свою, природную новизну: силу гравитации, «темную материю», электромагнитные силы, элементарные частицы, звезды, галактики, живую Природу и т. д. В то время как методология возникновения новизны, создаваемой человеком, более или менее нами прояснена. Но, спрашивается, что мы можем извлечь из этого? Вот здесь-то и возникает, как мне представляется, пока что весьма слабая перспектива нашего таинственного и пока еще туманного будущего. В чем она заключается?

Если мы на достаточно высоком понятийном уровне разберемся в том, каким образом человек создает новизну, то не явится ли методология ее создания в нашем уме, – в том уме, который является продуктом самой Природы, – той подсказкой, которая позволит нам разгадать, по какой методологии возникает новизна в самой Природе: неорганической и органической. То есть в той Природе, в которой нет человека с его восприятием этого мира и продуктивным мышлением. К тому же мы не знаем ни методологии возникновения новизны в неорганической Вселенной, ни методологии возникновения новизны в живой Природе. И не знаем, есть ли разница, – а если есть, то, какая – между ними. Более того, если нам окажется под силу эта задача, то возникнет перспектива творить новизну не только посредством участия нашего собственного бессознательного, – то есть самой материальной Природы, заложенной в наш мозг, – но и посредством исключительно рационального мышления, планирующего ее создание и осуществляющего это создание.

С. И в заключении скажем следующее. Мир управляет нами благодаря тому, что природная способность материи (нейронов) нашего мозга – то есть сама живая Природа – позволяет нам создавать идеи. (А мы-то – олухи Царя небесного (без негативного оттенка: олухи – это простофили) – полагаем, – конечно, не без желания польстить самим себе, – что эти идеи мы, существа, обладающие сознанием, создаем «сами», то есть без какого-либо участия материальной живой Природы). Но нам всегда надо помнить о том, что эти идеи создает наше бессознательное, – принадлежащее самой Природе, – а не сознание, принадлежащее нам. Сознание – слуга самой Природы в виде материи нейронов нашего мозга. И, если мы говорим о создании новизны в процессе продуктивного мышления, его функция, функция сознания, всего лишь в том, чтобы привести эти нейроны (то есть живую Природу) в возбужденное состояние посредством прилагаемых нами интеллектуальных усилий (в джоулях), которые являются «управляющим параметром» (Пригожин), единственно способным привести к точке бифуркации. Иначе говоря, условием создания новизны является тандемное взаимодействие нашего сознания с природной нейронной материей нашего мозга.

Все зависит от силы возбуждения. Если оно незначительное, то наше мышление происходит на обыденном уровне логики повседневных действий и интересов (рефлексия-1), то есть без выхода на точку бифуркации и возможность создания новизны. Если же возбуждение нейронов нашего мозга достигает порога бифуркации, то при соответствующей самоорганизации этих нейронов возможно (и даже, скорее всего, неизбежно) образование такого упорядоченного, низкоэнтропийного, ансамбля, который, проявив себя на уровне сознания, будет воспринят нами как спонтанное рождение идеи. Так что идеи создает сама спонтанно самоорганизующаяся живая Природа, которая уже натворила – помимо нашего участия – все то, что нас окружает, в том числе и нас самих.

Иначе говоря, в конечном счете, нам надо признать следующее: эти идеи создает сама живая Природа, используя в качестве Подручного Средства нас самих, а точнее, материю нейронов нашего мозга, ту материю, которая в определенных условиях возбуждения, – определяемых интенсивностью интеллектуальных усилий, – способна спонтанно самоорганизовываться и создавать вполне определенные ансамбли. Последние, будучи предъявленными и «проявленными» на уровне сознания, демонстрируют себя в виде смыслов новых идей. Именно в этом заключается заявленный нами вначале тезис: мир управляет нами.

(Здесь уместным было бы одно дополнение в виде сомнения. Живая органическая материя появилась из неживой неорганической. Теперь же мы посредством живой органической материи, то есть посредством нейронов нашего мозга, создаем снова неорганическую неживую материю в виде подручных средств. А вот с помощью этих средств, что мы создаем? Мы усовершенствуем то, что нами уже создано. Но до каких пор, до каких пределов мы будем усовершенствовать, и что за этим последует, или может последовать? Есть ли конец совершенствования? Все, что мы создаем – язык, письменность, Интернет и т. д. – мы создаем в помощь нашему мозгу. Но до каких пор эта помощь будет ему «в помощь». Не может ли эта помощь со временем стать ему обузой или даже пойти ему во вред?)

Другое дело, если мы научимся создавать идеи помимо участия нашего бессознательного, то есть помимо неосознаваемого нами природного процесса самоорганизации нейронов нашего мозга. Тогда у нас появится возможность управлять миром рациональным способом, то есть, осознавая (и планируя) то, что нам бы хотелось создать. Гарантией этому могло бы послужить знание структурно-функционального состава идеи и методологии возникновения новизны. Но это вряд ли осуществимо до тех пор, пока мы не «научимся» создавать идеи только посредством участия нашего сознания. Иначе говоря, создавать их уже на этапе рефлексии-1, не прибегая к бессознательной инкубационной фазе и к акту явления самой идеи.

Итак, зная о том, что любая материя, будь она живой или неживой, способна к самоорганизации, – неизбежным результатом которой является возникновение чего-либо нового (в чем неустанно убеждали нас как Уайтхед, так и Пригожин), – перед нами стоит задача определения тех условий, в которых материя, сама по себе – то есть без участия человека и нейронов его мозга – создает новизну.

Вот к этой задаче – к ее постановке – нас подтолкнул К. Мейясу (56). Если человек при участии Природы способен создавать идеи посредством сочетания определенным образом взаимосвязанных сущих, то не может ли сама Природа, без участия человека, создавать новизну самого разного вида посредством сочетания определенным образом «подобранных» ею объектов-сущих, уже имеющихся у нее в наличии? Конечно, может, о чем свидетельствует хотя бы образование микро и-макро объектов Вселенной и возникновение жизни на Земле. Но тогда возникает вопрос: если человек в идее, «подброшенной» ему бессознательным, способен обнаружить лакуну в цепочке сущих и создать (сформировать в своем уме) новое искомое сущее, то, как с этим затруднением справляется Природа? Ведь у нее нет того (продуктивно мыслящего человека), кто бы обнаруживал лакуну, формировал новое идеальное сущее, создавал «подручное» средство и производил новую Продукцию. Что делает сама Природа, минуя те этапы, которые лежат на «плечах» продуктивно мыслящего человека? Вот в чем вопрос. Но это уже тема другой статьи. Нам же осталось заключить нашу Статью вопросом перспективности существования и развития того социума, в котором мы живем.

15. Заключение. По какой модели все сделано и есть ли тот, кого заботит состояние самого социума?

Мы теперь знаем, из чего все состоит, нам осталось только узнать, из чего и как все сделано и делается

15.1. По какой модели все сделано?

Уважаемый профессор А. К. Гуц в статье «Метафизика времени и реальность», разъясняя сначала значение английского слова паттерн как «образец», «шаблон», «модель», «форма», «тип», «структура», далее пишет:

Паттерн – это модель, по которой сделаны объекты или явления природы и общества.

Сегодня ответ на вопрос: «По какой модели, по какому паттерну все сделано?..» не имеет ответа. Почему-то никто не искал универсального паттерна, по которому сделан мир.

До сей поры наука больше задавалась вопросом: «Из чего все это сделано?» И отвечала: «Из земли, огня, воды, молекул, атомов, протонов и электронов, кварков и т. д.» (57).

И заканчивает он свою мысль словами:

Так может быть паттерн вещи позволяет ее создать (овременить) в реальности, иначе говоря, реализовать, не сильно заботясь о том, из какого вещества ее сделать». (Там же, стр. 270).

Так вот, действительно, может быть «материя» есть не столько то, из чего все состоит, сколько то, «Из чего все … сделано». А «сделано» все, как мы уже поняли в ходе изложения данной Статьи, из комплексов соединененных между собой сущих, тех сущих, из взаимосвязей между которыми обнаруживается то, чего нам недостает. А недостает нам и социуму всегда (и везде) одного и того же, а именно, притока новизны. И эта новизна может быть создана одним-единственным способом – способом генерирования идей. Так может быть новизна и есть та «метафизическая материя», из которой, условно говоря, «все … сделано»? А создание этой новизны и есть Бытие, в том числе и наше бытие, совместное с социумом?

Ведь мы живем не среди молекул, атомов и кварков (из которых все состоит) – мы живем среди того материального, что сотворено ранее во Вселенной и в Природе, и что сделано и делается нами же самими, благодаря нейронным структурам нашего мозга (интеллекта). Мы живем среди «демократии вещей» (М. Деланда). И наглядным примером такой «демократии» являются те самые разнообразные (разнохарактерные) сущие, из которых «сделана» любая идея (см. приведенные нами по тексту примеры идей). Условно, опять же, говоря, до Большого Взрыва не было НИЧЕГО. И из этого НИЧЕГО появилось все то, что нас окружает, в том числе и то, что мы создали – и продолжаем создавать и открывать – сами.

Так что если вопрос состоит в том, из чего «все … сделано», то, по крайней мере, в сфере нашей социальной жизни, все сделано благодаря возникновению идей, то есть благодаря нашему совместному с социумом бытию. И это означает: тем «универсальным паттерном», по которому формируется всё нами внове создаваемое, являются идеи как комплексы определенным образом взаимосвязанных сущих. Но, как мы уже увидели, созданием идеи-паттерна создание новизны не заканчивается – оно только начинается.

Потому что,

– во-первых, мы должны в процессе раскрытия смысла идеи обнаружить, так какого же искомого сущего нам не хватает в комплектации данной идеи;

– во-вторых, должны сформировать в своем уме его вид (эйдос) и сущность;

– в-третьих, мы должны опредметить (материализовать) это искомое сущее, то есть изготовить по его образцу подручное средство (будь то градусник или гражданские институты, призванные охранять принципы нравственности и справедливости в обществе);

– в-четвертых, нам необходимо организовать в социуме новый род массовой деятельности по производству Продукции нового вида (соответственно, знание температуры тела и уравновешивание взаимоотношений в обществе на не законодательном уровне);

– и в дальнейшем – это уже, в-пятых – нам надо производить эту новую Продукцию, тем самым «питая» ею социум и обеспечивая его жизнеспособность.

И, как оказалось, производство этой Продукции – самим обществом при непременной помощи изобретенного или открытого подручного средства – есть цель и создания идеи, и нашего человеческого бытия, и бытия социума, который в принципе не может существовать без постоянного притока новизны в его структуры, как человек не может существовать без постоянного притока воздуха и продуктов питания (энергии) в его организм.

Человек потому и был наделен Природой способностью создавать и «открывать» идеи, что он был задуман («зачат» Природой в самой идее социума) как Подручное Средство социума. Обдели Природа человека такой способностью, было бы не общество, а стадо, прайд, стая и т. д., и был бы не человек, а животное. Так что получается: общество, цивилизацию создали паттерны-идеи, генерируемые продуктивно мыслящими людьми, являющимися Подручными Средствами этого общества. Задача последних в том только и состоит, чтобы вовремя обнаруживать потребности общества, которые в нем спонтанно зарождаются и созревают, а уже затем адекватным образом реагировать созданием соответствующих идей. Но ни в коем случае не исходить только из своих собственных («человеческих, слишком-человеческих», по-Ницше) потребностей, и их непременным образом удовлетворять, оставляя неудовлетворенными потребности социума в целом.

Вот об этом различении, хотя и в достаточно завуалированном виде, как раз и шла речь Хайдеггера в «Черных тетрадях» (58) и прочих работах после «поворота». Правда, это различение у него было «запрятано» за различением, с одной стороны понятий Бытия (истины Бытия, истории Бытия, сущностного глубинного мышления и т. д.), а с другой стороны, понятий бытия человека («бытия человека», историографии, махинации). Попросту говоря, человек в соответствии с его природным предназначением, должен быть, в первую очередь, Подручным Средством у социума, а не у самого себя. Последний путь осуществления подручности грозит нам деградацией человека с последующим выпадением самого социума из «колеи» природно-стихийного, исторического, социального развития. Идя на поводу у собственных меркантильных потребностей, человек не только забывает о потребностях социума, но и «заглушает» тот голос (Логос, по Гераклиту), которым социум (Природа) пытается докричаться («достучаться») до человека как разумного существа. И если человек не услышит его, то конец его есть дело не слишком далекого будущего (см. М. Фуко: конец книги «Слова и вещи»).

Так что мы надеемся, что изложенное нами знание того,

– что есть принципиальная разница между потребностями социума самого по себе и потребностями человека,

– что забвение первых и непомерное увлечение удовлетворением последних грозит деградацией не только человеку, но и социуму в целом,

– что собой представляет идея в ее структурно-функциональном содержании,

– и по какой методологии претворяется в жизнь ее смысл,

натолкнет нас на новый взгляд не только нашего бытийствования, но и бытия того социума, Подручным Средством которого является человек продуктивно-мыслящий.

Выше мы изложили достаточно оптимистическую картину нашего потенциально-возможного бытийствования. Далее посмотрим на эту картину с противоположной стороны, с той стороны, где перед нами маячит вопрос: а есть ли, или будет ли тот, кому интересен социум сам по себе, а не только человек сам по себе – и главное, для самого себя! – одержимый своим природным эгоизмом и многочисленными комплексами, генерируемыми им самим и его окружением: зависть, ненависть, жадность, ресентиментность характера и т. д. Иначе говоря, не оказался ли сам социум без «присмотра» того, кто должен проявлять заботу о нем как о живом организме в целом? Ведь если Природа «печется» о каждом своем живом видообразовании – и об этом свидетельствует процветание последних (правда, до того момента как человек непомерным образом стал вмешиваться в «дела» самой Природы), – то кто-то же должен быть озабоченным процветанием социума самого по себе, вне его причастности к существованию человека?

15.2. Есть ли тот, кого заботит состояние самого социума?

Проблема, как мне представляется, состоит в том, что современный, – то есть Нововременный – человек, становясь все более и более эгоистичным, не становится более интересным сам себе. Наоборот, похоже на то, что он уже давно забыл выдвинутый древними греками девиз «Познай самого себя». Но мало того, ему стали не интересны и другие люди. А отсюда вытекает, что ему мало интересно то сообщество в целом, в котором он живет. Оно стало для него всего лишь средством достижения своих личных интересов. И в этом не только драма его самого, но и общества в целом. Но что же тогда ему интересно?

Оказалось, что с некоторых, совсем недавних пор ему – в большинстве своем – интересным стало развлечение самого себя. И это развлечение ему могут доставить другие люди, создающие индустрию развлечения. То есть люди, зарабатывающие на этой индустрии: и чем большие массы вовлекаются в развлечение, тем больше прибыль первых. Здесь прибыль имеет непосредственный выход на умственную деградацию больших масс населения. Потому что тотальность у-влечения раз-влечением от-влекает от возможности разрешения достаточно сложных – уже сейчас, не говоря уже о будущем – социальных проблем. И не только отвлекает, но и (со временем) делает человека не способным разрешать последние. (И об этом свидетельствуют хотя бы последние два столетия, когда нации срываются во все более и более масштабные и все более авантюрные катастрофы). Более того, данный процесс способствует уменьшению количества людей способных быть Подручным Средством у социума, то есть способных выявлять проблемы социума и генерировать идеи, удовлетворяющие потребности последнего в новизне, и тем самым разрешать его проблемы. А это, в свою очередь, уменьшает конкуренцию между ними, а, следовательно, и «качество» (с количеством) выдвигаемых идей, что ведет к деградации социума в целом. Мы находимся на том изломе (а вернее, сломе), который меняет саму ценностную ориентацию общества и цивилизации в целом.

Так что Хайдеггер был прав, когда ввел в свою фундаментальную онтологию такой, казалось бы, незначительный неаутентичный экзистенциал как любопытство (59), которым разрешается проблема развлечения современного человека массы (das Man): стоит лишь проявить любопытство и ты оказываешься втянутым (и затянутым) в индустрию раз-влечения. (Как гласит пословица: «Ноготок увяз – всей птичке пропасть»). Как все легко и просто! Не надо ни «копаться» в своей собственной душе, – ведь там так много неприглядного, – а тем более интересоваться душами других людей – там ведь тоже не все в порядке, и все не так просто. Надо лишь скользить на большой скорости, подобно воднолыжнику, по поверхности тех явлений, которые у-влекают и раз-влекают. (И пример тому, хотя бы Интернет, где массы людей – и, к сожалению, людей молодых – погрязают в соцсетях в самом примитивном и поверхностном любопытстве, переходящем временами во взаимные склоки).

Если уже сейчас нас невозможно оттащить от кормушки с разного рода гаджетами и играми, то можно ли ожидать в будущем что-либо хорошее от подобного клипо-манийного увлечения. Иначе говоря, от повального увлечения скольжением по поверхности всех жизненных событий. А ведь в глубине последних скрывается сам смысл жизни. И он, как мы уже поняли из предыдущего, заключен в создании новизны и «питании» ею того социума, в котором живем мы сами и без которого (создания новизны) не было бы ни нас, людей разумных, ни самого общества. (Можно даже сказать, что буквально на наших глазах создается парадоксальная ситуация – чем сложнее становится социум, чем труднее задачи, возникающие перед ним (в нем), тем примитивнее становится человечество в целом). А можно ли, практикуя с младых ногтей подобный образ мышления, надеяться на то, чтобы разрешать все более и более сложные проблемы, возникающие в самом социуме и в его взаимоотношениях с самой Природой и Природой самого человека, той Природой (человека), которая и ранее доставляла много хлопот социуму, вплоть до доведения его до глобальных катастроф. Думаю, что владея подобным стилем «мышления», далеко мы не продвинемся.

А разбираться в сложных вещах современному человеку стало все труднее и труднее. Потому как клипо-манийным мышлением мы ставим «шлагбаум» перед мышлением продуктивным, «сущностным», «глубинным» (по Хайдеггеру). Ему бы (первому) что-нибудь попроще, и притом, доставляющее удовольствие здесь и сейчас, и желательно, удовольствие физиологическое, телесное, а на худой конец, хотя бы приносящее материальную пользу и комфорт в виде бездеятельного и бездумного состояния. На большее человек в своем подавляющем большинстве уже скоро станет совсем не способен. Потому как отомрет «орган» – за отсутствием необходимости функционирования – способный не столько интересоваться сложными задачами, сколько разрешать их. Ведь отсутствие практики разрешения сложных задач влечет за собой и отсутствие интеллектуального удовольствия от их разрешения. А кто же согласится интересоваться разного рода отвлеченными – отвлеченными от материального удовольствия – сложностями, не получая от этого никакого – хотя бы интеллектуального – удовольствия? Вот так человек постепенно – и даже незаметно для самого себя – деградирует в умственном отношении и превращается в некое подобие животного, одержимого своими инстинктами и ничем более.

(Конечно, может показаться, что я сгущаю краски. Да, действительно, я их сгущаю. Но, не делая этого, мы не будем видеть того направления, куда мы постепенно, а потому и незаметно, соскальзываем. Уж лучше «перегнуть палку» в данном вопросе, чем не до гнуть. И может быть уже настало время, когда надо «бить во все колокола», а не готовить себя – тихо и мирно – к «пиру во время чумы»).

И совсем даже не исключено, что точка бифуркации между оптимистически-позитивным направлением возможности практического использования знания того, как может «работать» идея, и негативно-пессимистическим направлением постепенного угнетения способности генерировать новые идеи, удовлетворяющие социум сам по себе, есть та точка невозврата, после которой никакие меры уже не смогут спасти нас от бесконтрольного сползания в бездну того нами самими создаваемого плена, из которого уже нет Исхода.

Похоже даже на то, что мы проходим апогей нашего цивилизационного развития, и мир уже начинает «срываться с петель» (Хайдеггер). Его неудержимо тянет не столько узнать, сколько испытать, что там находится за гранью допустимого: и здесь политики «впереди планеты всей». Точно так же несмышленого ребенка иногда неудержимо тянет своими капризами испытать предел того терпения, на которое еще способен его родитель. (Из чего можно сделать неутешительное предположение, что наше «акме», возможно, уже закончилось, едва начавшись).

(И если уж величайший мыслитель нашего времени Хайдеггер отчасти оказался – правда, в критический момент истории (что вовсе не является оправданием) – не на высоте своей философии, обвинив в некоторых бедах «мировое еврейство» за «расчетливость», «повинную» как в глобальном распространении «махинации», так и в способствовании забвению «истины Бытия», то, что уж говорить о нас, простых смертных, ищущих виновных в своих собственных неурядицах не самих себя, а кого-либо из неугодных нам «постороннего» (А. Камю), на которого можно было бы безнаказанно свалить свою собственную вину. Взятие ответственности каждым из нас на самого себя – вот то, что должно стать «руководящим началом» (60) (Марк Аврелий) нашей как повседневной, так и творческой жизни).

Движение цивилизации, не озабоченной проблемами социума самого по себе, – а иначе, Бытия самого по себе – есть движение вспять, движение деградации. Здесь нам надо бы крепко задуматься над тем, почему Природа наделила каждого из нас способностью продуктивно мыслить? Ведь для чего-то она не произвела на генетическом уровне селекцию продуктивно-мыслящих от тех, кто мыслит только на обыденном логическом уровне (рефлексия-1). Значит, ей нужны все способные креативно думать и принимать непосредственное участие в жизни социума, в разрешении его проблем. И если в большинстве своем мы этой способностью уже не пользуемся, то возникает вопрос, не отомрет ли она и тот орган, который ее не осуществляет, не окажется ли большинство из нас «за бортом» развития самой цивилизации?

Иначе говоря, не грозит ли нам наше бездумное существование отмиранием в поколениях самой способности обнаруживать то, чего не хватает социуму, а вслед за тем и «умерщвлением» своей собственной способности продуктивно мыслить, а значит, и питать новизной тот социум, в котором мы живем и существование которого не мыслимо без притока так необходимой ему новизны? Знаем ли мы, где находится тот еще допустимый баланс между еще продуктивно-мыслящими и теми, кого уже невозможно никакими «ковригами» заманить в колею продуктивного мышления и исполнения своей подручной функции у социума как Природного видообразования? Потому как они (последние) одержимы соблазном раз-влечения и получения физиологического, а не интеллектуального удовольствия. Если мы ничего этого не знаем, то мы находимся в неведении того, что может с нами случиться даже в самом недалеком будущем.

И если знание того, из чего все сделано – и как оно делается, то есть, по какой методологии, – обещает нам перспективу узнать, из чего и как нам надо строить так сильно нас озадачившую реальность нашего существования (уже на данном этапе), то негативный сценарий, на путь осуществления которого мы, скорее всего, уже вступили, ничего хорошего нам не обещает, но грозит в перспективе большими неприятностями. И это вступление заключалось в «освобождении» самих себя, то есть подавляющего большинства народонаселения, от Необходимости продуктивно мыслить и тем самым участвовать в жизни социума, улавливая при этом его все новые и новые потребности, а не свои собственные: эгоистические, корпоративные, коррупционные, ресентиментные и т. д.

И если мы уже сомневаемся в том, что нас спасет красота – она уже мало кого интересует: всех интересует польза, а вернее, пользование благами, доставляемыми техническими достижениями, – то, может быть, нас спасет отрезвляющий метафизический взгляд, – взгляд не изнутри, а снаружи и поверх – на уже сложившуюся действительность. Нам необходимо знание того, куда мы движемся, «Куда несет нас рок событий» (61), и куда нам было бы предпочтительней направить свои стопы. И этот «рок событий», – а вернее Судьба, определяемая, по Хайдеггеру, историей (истиной) Бытия, – формируется втайне от нас, на стихийном уровне зарождения и формирования Необходимости в новизне. И спонтанно протекающий ход событий потому является для нас «роком», что мы ничего о нем не знаем и даже не знаем, можем ли мы в какой-либо мере на него повлиять. Но это, может быть, не так уж и плохо, потому что, знай мы это, неизвестно, к чему бы могло привести наше в-мешательство в самопроизвольный Природно-стихийный процесс развития событий (Событие-1) в социуме, который (социум) является живым самоорганизующимся видообразованием самой Природы, как и любое другое ее живое видообразование.

А потому совсем даже не исключено, что настоящий («всамделишный») Рок Событий, формируется не в социуме самом по себе (Бытие само по себе), а нами самими (бытие человека), обуреваемыми нашими низменными страстями и комплексами. Мы, выйдя из Природы, еще не успели в должной мере отряхнуть прах негативности со своих ног. Мы взяли и унесли его с собой. Более того, мы стали его культивировать, благодаря тому, что научно-технический прогресс позволил нам «расслабиться», что повлекло за собой как ослабление моральных устоев в обществе, – отсюда нигилизм – так и снижение ответственности за отклонение от них – отсюда либерализм. Либеральная идея оказалась несостоятельной в силу ее преждевременности. Не успев окрепнуть на интеллектуально-моральном уровне, человек потерял видение той ответственности, которую возложила на него Природа, сделав его Подручным Средством социума.

Литература

1. Платон. Сочинения в трех томах. М.: Мысль. 1968-1972. Том 1. «Ион»: стр. 138-139. «Менон»: С.384-392, 407-408. «Кратил»: С. 453. Том 2. «Федон»: С. 34-39. «Пир»: С. 141-143. «Федр»: С. 179-189, 204-206. «Теэтет»: С. 243. Том 3, часть 2. «Письма»: С. 542.

2. Лапшин И. И. Философия изобретения и изобретение в философии. Введение в историю философии. – М.: Республика, 1999. – 399 с. – (Мыслители ХХ века).

3. Кармин А. С. «Интуиция: Философские концепции и научное исследование. – СПб.: Наука, 2011. – 901 с.

4. Мартин Хайдеггер. Бытие и время. Пер. В. В. Бибихина. М.: Ad marginem. 1997. С. 68-71.

5. К. Г. Юнг. Проблемы души нашего времени. Пер. с нем. А.М. Боковикова. М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс». 1993. С. 56-59, 125-127,

6. См. об этом: Князева Е. Н. Энактивизм: новая форма конструктивизма в эпистемологии. М. ; СПб.: Центр гуманитарных инициатив; Университетская книга, 2014. Глава 6. Понятие Umwelt Якоба фон Икскюля как предпосылка энактивизма.

7. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Пер. с нем. Е. В. Борисова. Томск, 1997. Параграф 23 (С. 173). С. 207.

8. Аристотель. Метафизика. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М., «Мысль», 1975. С. 81, 95, 97, 129, 147, 154, 170 и т.д.

9. Морен Эдгар. Метод. Природа Природы. Пер. Е. Н. Князевой. М.: «Канон⁺» РООИ «Реабилитация», 2013. С. 259.

10. Хайдеггер, М. Размышления V11-X1 (Черные тетради 1938-1939) (Текст)/пер. с нем. А. Б. Григорьева; научн. ред. перевода М. Маяцкий. – М.: Изд-во Института Гайдара, 2018. С. 337).

11. Уильям Шекспир. Собрание сочинений в 8 томах. М.: Интербук. Т. 7. Король Лир. Пер. Б. Пастернак. (Акт 1, сцена 4). 1995. С. 34.

12. Хайдеггер, М. Размышления V11-X1 (Черные тетради 1938-1939) (Текст)/пер. с нем. А. Б. Григорьева; научн. ред. перевода М. Маяцкий. – М.: Изд-во Института Гайдара, 2018. С. 375.

13. Логос. Том 27. № 3. Издательство Института Гайдара. 2017.

14. Морен Эдгар. Метод. Природа Природы. Пер. Е. Н. Князевой. М.: «Канон⁺» РООИ «Реабилитация», 2013. С. 243-260.

15. Пригожин Илья, Стенгерс Изабелла. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М.: Едиториал УРСС, 2014. С. 127-137.

16. Пуанкаре Анри. О науке. Наука и метод. Глава 111. Математическое творчество. С. 309-320.

17. Античная философия: Энциклопедический словарь. – М.: Прогресс-Традиция, 2008. С. 782.

18. Фестюжьер Андре-Жан. Созерцание и созерцательная жизнь по Платону. Пер. с фр. А. С. Гогонина. СПб.: Наука, 2009. С. 158-210.

19. Марсель Г. Трагическая мудрость философии. Избранные работы. – М., Издательство гуманитарной литературы, 1995. С. 68, 86, 87, 99.

20. Бадью, Ален. Манифест философии. – СПб.: Machina. 2003. С. 155-156.

21. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. Тезис Канта о бытии. – СПб.: Наука, 2007. С. 525.

22. Булыко А. Н. Большой словарь иностранных слов. 35 тысяч слов. М.: Мартин, 2011. С. 227.

23. Пенроуз Р., Шимони А., Картрайт Н., Хокинг С. Большое, малое и человеческий разум / Пер. с англ. М.: Мир, 2004. Глава 3.

24. Черниговская Т. В. Чеширская улыбка кота Шрёдингера: язык и сознание / 2-е издание. М.: Издательский Дом ЯСК: Языки славянской культуры, 2016. – 448 с.

25. Деан С. Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли / Станислас Деан (Пер. с англ. И Ющенко). – М.: Карьера Пресс, 2018. – 416 с.

26. Свааб Дик. Мы – это наш мозг: от матки до Альцгеймера / Пер. с нидерл. Д. В. Сильвестрова. – Издательство Ивана Лимбаха, 2018. С. 146-147.

27. Деан С. Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли / Станислас Деан (Пер. с англ. И. Ющенко). – М.: Карьера Пресс, 2018. С. 44-48, 53-57, 75-78, 135, 158-162, 169-174.

28. А. Шопенгауэр. Мир как воля и представление. Т. II. – М.: «Наука», 1993. С. 411.

29. Ален. Рассуждения об эстетике. Пер. с франц. А. З. Акопяна. Н. Новгород. 1996. С. 116.

30. Деан С. Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли / Станислас Деан (Пер. с англ. И Ющенко). – М.: Карьера Пресс, 2018. С. 169, 170.

31. Черниговская Т. В. Чеширская улыбка кота Шрёдингера: язык и сознание / 2-е издание. М.: Издательский Дом ЯСК: Языки славянской культуры, 2016. С. 31-34, 78, 137-138, 344.

32. Деан С. Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли / Станислас Деан (Пер. с англ. И. Ющенко). – М.: Карьера Пресс, 2018. С. 324.

33. Платон. Сочинения в трех томах. М.: Мысль. 1968-1972. Том 2. «Пир» (Речь Диотимы). С. 137-143.

34. Пуанкаре Анри. О науке. Наука и метод. Глава 111. Математическое творчество. С. 313-315.

35. Платон. Сочинения в трех томах. М.: Мысль. 1968-1972. Том 1. «Менон». С. 407-408.

36. Сиоран. О разложении основ. Цит. по: Сиоран. Искушение существованием. Пер. с фр. В. А. Никитина. М.: Республика; Палимпсест, 2003. С. 70.

37. Мартин Хайдеггер. Введение в метафизику. Пер. с нем. Н. О. Гучинской. Издательство: НОУ – «Высшая религиозно-философская школа», СПб., 1998. С. 181-182.

38. Сиоран. О разложении основ. Цит. по: Сиоран. Искушение существованием. Пер. с фр. В. А. Никитина. М.: Республика; Палимпсест, 2003. С. 93.

39. Декарт Р. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1994. С. 142.

40. Кант Иммануил. Сочинения в шести томах. Т. 3. М.: Мысль, 1964. С. 358.

41. Я. А. Слинин. Онтология Николая Гартмана в перспективе феноменологического движения. Цит. по: Николай Гартман. К основоположению онтологии. – СПб.: Наука, 2003. С. 19.

42. А. Ф. Лосев. Жизненный и творческий путь Платона. В: Платон. Сочинения в трех томах. Т. 1. М. Мысль. 1968. С. 79.

43. Шавиро, Стивен. Вне критериев. Кант, Уайтхед, Делёз и эстетика. Пер. с англ. О. С. Мышкина. – Пермь: Гиле Пресс, 2018. – 210 с.

44. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Часть 1, Глава 11. Пер. с англ. М. В. Локосовой. Вопросы философии. 2017, № 1.

45. Логос. Новые онтологии. Том 27. № 3. 2017. Издательство Института Гайдара.

46. Платон. Сочинения. В 3-х т. Т. 2. М.: Мысль, 1970. С. 408.

47. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Глава 11. Пер. с англ. М. В. Локосовой. Вопросы философии. 2017, № 1. С. 171.

48. Уайтхед А. Наука и современный мир. Цит. по: Уайтхед А. Избранные работы по философии. М. : Прогресс, 1990. С. 126.

49. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Глава 11. Пер. с англ. М. В. Локосовой. Вопросы философии. 2017, № 1. С. 169.

50. Уайтхед А. Приключения идей. Цит. по: Уайтхед А. Избранные работы по философии. М. : Прогресс, 1990. С. 577.

51. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Глава 11. Пер. с англ. М. В. Локосовой. Вопросы философии. 2017, № 1. С. 172.

52. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Глава 10. Цит. по: Уайтхед А. Избранные работы по философии. М. : Прогресс, 1990. С. 297, 298.

53. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Глава 11. Пер. с англ. М. В. Локосовой. Вопросы философии. 2017, № 1. С. 174.

54. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Глава 10. Цит. по: Уайтхед А. Избранные работы по философии. М. : Прогресс, 1990. С. 299.

55. Уайтхед А. Н. Процесс и реальность. Глава 11. Пер. с англ. М. В. Локосовой. Вопросы философии. 2017, № 1. С. 174.

56. Мейясу К. После конечности: Эссе о необходимости контингентности. Пер. Л. Медведевой – Екатеринбург; Москва: Кабинетный ученый, 2015. – 196с.

57. А. К. Гуц. Метафизика времени и реальности. В: Метафизика. Век ХХ1. Альманах. Вып. 4: метафизика и математика. – М. : БИНОМ. Лаборатория знаний, 2012. С. 269.

58. Хайдеггер, М. Размышления V11-X1 (Черные тетради 1938-1939) (Текст)/пер. с нем. А. Б. Григорьева; научн. ред. перевода М. Маяцкий. – М.: Изд-во Института Гайдара, 2018. С. 128.???

59. Мартин Хайдеггер. Бытие и время. Пер. с нем. В. В. Бибихина. М.: Ad Marginem. 1997. С. 170-173.

60. Марк Аврелий. Размышления. – Магнитогорск.: Изд-во «Армита-Урал», 1992. С. 24, 46, 70, 104, 134, 138, 145, 174, 178, 180, 193, 255-257.

61. Сергей Есенин. Письмо к женщине. 1924г. Московский рабочий. 1958. С. 201.

приложение

Рефлексия-1 – область рефлексивного (логического) осмысления вопроса: область постановки вопроса, выдвижения гипотез, возможных вариантов решения.

Рефлексия-11 – область раскрытия смысла идеи в мысль-Истину.

Она же – область формирования вида и сущности нового искомого сущего и разработки технологии изготовления подручного средства

Рис. 1. Схема процесса продуктивного мышления.

А – В – Область События-1 как зарождения и созревания Необходимости в новизне.

В – С – Область События-11: создание идеи; раскрытие ее смысла; формирование вида и

сущности искомого сущего и создание технологии изготовления подручного средства.

С – А – Область События-111, то есть производства Продукции для социума.

т. 1 – Обнаружение потребности в новизне и начало рефлексии-1; 1 – 2 – процесс

рефлексии-1; т. 2 – конец рефлексии-1; 2 – 3 – инкубационная фаза; т. 3 – возникновение идеи; 3 – 4 – допонятийная фаза и начало рефлексии-11 в т. 4; 4 – 5 – процесс рефлексии-11; т. 5 – конец рефлексии-11; 5 – 6 – создание технологии изготовления подручного средства.

Рис. 2. Онтологический круг.

Оглавление

Введение

Часть 1

  1. Формирование структуры идеи технического изобретения

  2. Примеры идей из разных областей знания

  3. Идеясоциума

  4. Наш взгляд на бытие

  5. Побудительный мотив к созданию новых идей

  6. Последовательность процесса продуктивного мышления

Часть 11

  7. Что такое Хаос? Хаос как непременная составляющая и процесса Бытия самого по себе, и «бытия» сущего.

  9. Что такое новизна сама по себе и как она возникает? Пять видов новизны, возникновением которых сопровождается создание самой идеи и реализация ее смысла

Часть 111

  10. Методология возникновения новизны

  12. В чем заключена сущность сущего и как она возникает?

  13. Идея как велосипед

  14. Философия процесса А. Н. Уайтхеда и концепция возникновения новизны посредством генерирования идей (сопоставление)

Литература

приложение