Слова беспомощной девочки [Оксана Швалова] (fb2) читать онлайн

- Слова беспомощной девочки 1.32 Мб, 85с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Оксана Швалова

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Декламация № 1

Странно, как время меняет значения слов

неделя – не делать

день

ничего не делать

теперь —

семь дней делать всё


этимология

в эти слоги

сложные

ложное

значение вло́жила


вначалебылосло́вошное

брошено

и я

тоже на

софе́

как софист

в со́фте

мягкая

тявкаю

на этимологию

моих смыслов

многих


опять

мне четырнадцать

и я говорю —

«лучше бы меня в этом мире не было»

что значит —

лучше меня в этом мире не было

никого

такого, как я

израненного жизни ножами

в ножнах

и вынутыми из ножен

умноженными

на гордость


а теперь —

мне двадцать два

и я говорю —

«лучше бы меня в этом мире не было»

что значит —

если бы меня в этом мире не было

всем было бы лучше

и мне

хоть гореть в огне

хоть страдать от камней

стать на тон темней

от теней

поглощающих каждый из двадцати одного грамма моей души1

всё равно

всем было бы удобней

без меня


чуть меньше неловкости

глупости

меньше овец пасти

оберегая от волчьей пасти

пастырю


напастей

у брата меньше —

он один в семье

все квартиры его

и от сестры непутёвой

не надо ждать три года обещанного

сестра уже забыла

а ты помнишь в точности, как всё было

и всё ещё обижен

а теперь —

ты один в семье

хоть уже есть своя семья

а нашей

и нет давно

меня нет – семьи нет

и маме не надо

терпеть папины побои

словесные

не лестные

«честно —

я всегда тебя стеснялся

разгонялся

а ты не давала разбиться

а я так хотел

(говорила – дети

нет, ребёнок)

но он уже взрослый

своя семья

пора разводиться

я так устал биться

с этой жизнью

я так устал»

и мама

не злится, что пьяный

просто меняет планы

«умрёт – и ладно

без комментариев»

у папы авария

а она уходит

живёт счастли́во

без нервных срывов

но только совсем одна


я с вами я здесь папа мама

пусть будет всё меньше граммов

весить моя душа

пусть её поглощают

тени мыслей моих

она будет большая

она будет большая

пока вы остаётесь в живых


Запись № 1

Для чего люди в семьях рожают второго ребёнка? «Заводят», как говорят. Её мама как-то, когда она была маленькая, рассказала ей:

– Чтобы твоему старшему брату не было скучно.

Когда она стала старше, ответ тоже повзрослел:

– Чтобы, когда нас с папой не станет, вы были друг у друга.

Ему – семь, тебе – полгода.

Он поёт тебе колыбельные и качает на руках.

Ему – девять, тебе – три.

Он случайно прищемляет дверью твой палец. Ты кричишь от боли, но мама быстро тебя успокаивает, и ты молча, полными слёз глазами наблюдаешь, как она раскатывает тесто для пирога. Через какое-то время ноготь чернеет и отваливается, но тебе скорее интересно, чем страшно.

Ему – одиннадцать, тебе – пять.

Он не даёт тебе играть в ВАШ Денди. Он даже не даёт смотреть, как кидается ящиками в железных бульдогов с огромными челюстями в «Чип и Дейле»2 по очереди с друзьями (потому что джойстик один). Перед твоим носом захлопывается дверь его комнаты. А когда он в школе, все дискеты спрятаны. Ты читаешь книги.

Ему – двенадцать, тебе – шесть.

Ты знаешь наизусть ВСЕ песни ВСЕХ его любимых групп, ведь они круглосуточно орут на всю квартиру из слабеньких колонок его магнитофона, у которого сломана кнопка перемотки. «Тёща моя – злая свинья!»3 – скандируешь ты. Мама в ужасе гремит кастрюлями на кухне. А когда брату не хочется слушать какую-то песню, он отдаёт тебе кассету и вооружает карандашом, и ты счастливо перекручиваешь плёнку с одной катушки на другую.

Ему – двенадцать, тебе – шесть целых восемь двенадцатых.

Новый год. Ты выучила новое слово «миллениум», хоть и не совсем понимаешь, что это. По телевизору, как обычно, президент произносит воодушевляющую речь, а в конце, после курантов, – Кремль, снегопад и самый красивый фейерверк, который ты когда-либо видела. Пусть и по телевизору. В это же время из окна квартиры вдалеке виден местный, поселковый фейерверк. Твой брат с ухмылкой кричит тебе:

– Смотри, московский салют даже из нашего окна видно!

Ты с открытым ртом смотришь то на экран телевизора, то на улицу, и не чувствуешь подвоха.

Ему – четырнадцать, тебе – восемь.

Он находит твой дневник на замочке, в котором ты писала о мальчике из параллельного класса. Находит и ключ от замочка. Он оставляет тебе сообщение прямо там. «Как можно быть такой глупой, сестрёнка, он совсем на тебя не смотрит, ему просто нужно было, чтобы ты сделала за него примеры по математике. И вообще, сходи-ка сделай мне бутерброд, Дикий ангел4». Он несколько лет дразнил тебя «диким ангелом», потому что это был твой любимый сериал. Ты бросаешь вести дневник.

Ему – шестнадцать, тебе – десять.

Вы шумно дерётесь из-за того, чья очередь идти в магазин за покупками. В итоге вы оба в знак протеста укладываетесь на пол. Мама, ни слова не сказав, берёт пакет и уходит сама. А на следующий день брат уезжает в университет в Томск.

Ему – семнадцать, тебе – одиннадцать.

Теперь ты почти круглый год единственный ребёнок в семье, брат приезжает разве что на праздники. Ты занимаешь комнату брата: она больше, в ней компьютер и удобный диван, а не скрипящая от малейшего движения кровать, которую покупали ещё брату, когда ему – три. Только ешь ты теперь в основном то, что приносит мама с работы (она нянечка в твоём детском саду), потому что за учёбу брата нужно много платить, а работы в посёлке нет. Зато, когда брат приезжает, он привозит тебе много новой интересной музыки. В том числе собственного сочинения.

Ему – восемнадцать, тебе – двенадцать.

Папа продаёт машину, чтобы заплатить за учёбу брата, и в твоей жизни теперь появляется новый ритуал: каждую пятницу встречать отца на автобусной станции в 20:30 (он в будни живёт и работает в городе, в двух часах езды от посёлка). Хотя нет, не каждую пятницу. Но в какую-то пятницу он приезжает вместе с твоим братом, и тебе приходится переехать обратно в свою комнату. Брат с тобой почти не разговаривает. Он ни с кем почти не разговаривает. А буквально через месяц летом вы идёте на рынок, где местная гопота отбирает у твоего брата деньги. И ты, и он молча идёте домой. А осенью брат уезжает вместе с папой в город, в университет.

Ему – двадцать, тебе – четырнадцать.

Несколько лет вы с мамой живете одной семьей, папа с братом – другой. Не только по будням, но иногда и на выходных. На вопрос от папы, сколько оставить денег на неделю, мама отвечает «ничего не надо». И вы существуете на ее зарплату нянечки. Тебя дразнят в школе за то, как ты одеваешься, а брат приезжает то с новыми часами, то в классной кожаной куртке. Через время папа все же решается на полноценный переезд семьи, и ты идёшь в новую школу. Ты узнаешь, что такое городская жизнь, а ещё что такое клопы в съёмных квартирах. И снова живёшь с братом в одной комнате, как будто ему снова – десять, тебе – четыре.

Ему – двадцать один, тебе – пятнадцать.

Ты не забыла про День матери и купила цветы, сказав, что это от вас с братом. Через неделю брат моет полы за тебя, но жалуется маме, что вместо уборки ты гуляла с подругами. Мама тебя ругает, и ты уходишь из дома. Недалеко, на качели во двор. На полчаса.

Ему – двадцать два, тебе – шестнадцать.

Он, наконец, окончил университет и работает то охранником в магазине, то диспетчером в службе доставки еды. Папа взял квартиру в ипотеку, но теперь вы живёте не вдвоём, а вчетвером в одной комнате – зато в новом доме, постройкой которого руководил папа, когда каким-то образом стал работать не геологом, а начальником отдела капитального строительства. Квартира записана на тебя. Ты спишь на полу, лицом к кирпичной стене. А по вечерам ты с братом ездишь в центр города на репетиционную базу, в подвал какого-то полуразвалившегося завода: он играет на ударных, ты на синтезаторе, у вас своя музыкальная группа. Вернее, у него музыкальная группа, а ты в ней, потому что это ему удобно. Ты не чувствуешь себя способной писать музыку, но брат заставляет тебя просиживать за компьютером в специальной программе по нескольку часов.

Ему – двадцать три, тебе – семнадцать.

Ты, видимо, так и не научилась ничего прятать, потому что брат требует у тебя написать текст на твою музыку вместо его девушки-вокалистки, мол, стихи же у тебя неплохие. Ты не пишешь, потому что она втайне от брата сказала, что писать будет сама. Когда терпение брата лопается, он кричит, что на тебя нельзя положиться, что ты слишком пассивна, что это невозможно терпеть, и выгоняет тебя из группы, вокалистка его поддерживает. У тебя случается первая и последняя в жизни истерика с криками и заливающими лицо слезами – больше ты не принимаешь ничего так близко к сердцу. Да и музыка у меня выходила не первого сорта. Хлопает дверь – брат уходит к девушке. Мама и папа на работе. На балконе весна и можно наблюдать за монотонным движением прохожих.

Ему – двадцать четыре, тебе – восемнадцать.

Вы почти не разговариваете. Он приводит новую девушку, на год младше тебя, в вашу однокомнатную. Жить. А ты оканчиваешь школу и уезжаешь в Томск на учёбу.

Ему – неизвестно сколько, тебе – неизвестно сколько минус шесть с половиной.

Ты находишь папин паспорт и узнаёшь, что у него есть ещё сын, Дмитрий. На одиннадцать лет старше тебя. Ты спрашиваешь у брата, знает ли он что-нибудь про этого Дмитрия, брат отмахивается. Видимо, и ему это неинтересно, и тебя он призывает в этом не копаться.

Ему – неизвестно сколько (но больше), тебе – неизвестно сколько (но больше) минус шесть с половиной.

Ты узнаёшь, что ты, оказывается, и у мамы не второй ребёнок. Ты находишь мамину медицинскую карту, где написано: «беременностей – 5, родов – 3». Мама рассказывает тебе про старшую сестру, которая родилась раньше тебя на восемь лет. Её звали Алёнушка, и она умерла, когда ей не было и трёх.

В твоём маленьком мозгу медленно, но верно рождается мысль: если бы она была жива, меня не нужно было бы «заводить». У родителей были бы уже взрослые дети и им, почти пенсионерам, не пришлось бы работать на то, чтобы растить и меня. И эта мысль оказывается очень назойливой.

Но теперь ей надо в универ.


Меняя город, ты меняешь себя – так Я. думала. Её страхи – оставить за гаражами в тёмном безлюдном переулке, её нелюдимость – бросить в раскалённую толпу, её застенчивость – измазать помадной краской. Когда Я. сказала себе, что в новое место нужно брать только самое лучшее, она не знала, что это слова наивной беспомощной девочки. Я. купила новый чемодан и нагрузила его книгами, досадно забыв про зубную щётку и тёплые перчатки. Я. решила, что поступать ей можно только в Томск и только на филологический, на что родители молча за её спиной пожимали плечами. Она верила, что её выбор однозначен и правилен, и не оставила себе возможностей для отступления. Предусмотрительно оставив желудок пустым в тот день, она взяла билет на рейс 600э до Томска, с папиной помощью загрузила тяжёлые сумки в багажный отсек, еле-еле со злостью на маму утрамбовала в ногах пакеты с «самыми мягкими в магазине» подушкой и одеялом и уверенно замахала в окошко всем провожающим, вдыхая душный запах одеколона мужчины слева.

Её имя – Я.


Декламация № 2

Во всём виноват город

в нём

полмиллиона людей

чужих

какой-то плюёт на асфальт

мужик

шалав у машины его

кружит

дюжина

одна из них

(любая)

рушить решила семью

суженых

тут же

обезоружила

жену неуклюжую

муж

объелся её груш

набрал надюш

раскрыл настежь

двери для насть

готов настил

ничего не упустил

кажется

туш победителю

туш


дружба

услужлива:

лужайки – нужным

обыкновенным ужам – лужи

во всеоружии

па́лят в чужие рожи

вырываясь наверх

и наружу

мне – хуже

обслужат

(кушай)

сегодня на ужин

ужас:


они и такими лучше меня

и последний маньяк

потушивший души маяк

и слепой слизняк

выползающий на сквозняк

в стужу

городов не меняя

меняешься так и сяк

но всё наперекосяк

всяко

получено много знаков

о том

что нужно в Томск

в блокноте пустом

писать по-другому

стать незнакомой

самой себе

а потом

воздух глотая ртом

стать одной из них —

чужих для себя самих.


Запись № 2

Я. всегда знала, что будет учиться в Томске. Её семья связана с этим городом.

Папа поехал учиться в Томский политехнический из провинциального городишка (такого, какой в старых книжках называется город N.) со школьными друзьями. Всю ночь перед вступительными они «знакомились с городом», поэтому утром, не протрезвев, он недобрал до поступления два балла. Но остался там, работал, а на следующий год уже знал город (и себя) достаточно для того, чтобы поступать без гудящей головы. С самого детства Я. знала от папы, что только в Томске можно прожить лучшие годы своей жизни. Хоть истории о студенчестве с её годами становились всё страшнее (для неё) и веселее (для него). Ведь когда твоей дочери семь лет, ты рассказываешь про страшный экзамен по камням, который боялась сдавать вся группа. Хотя, казалось бы, экзамен очень прост: нужно всего лишь вытянуть из коробки не глядя камень и рассказать про него всё, что сможешь. Но если завалишь – геологом не будешь никогда. Да, тогда отсеялось чуть ли не десять человек. А сведения о метаморфических породах, диабазе, алевролите всплывают в голове и по сей день, особенно когда не нужно. Другое дело, когда твоей дочери восемнадцать и сегодня она нашла себя в списках зачисленных в Томский государственный. Тогда ты рассказываешь, всё же чуть запинаясь, о том, как однажды, разгрузив с друзьями со старшего курса вагоны, вы вскладчину купили «ведро» портвейна и прогуляли в общаге всю ночь. А утром ты вышел покурить на площадку, где незамедлительно был пойман не выспавшимся раздражённым старостой этажа. После наскоро проведённого собрания было решено выгнать тебя из общежития для устрашения остальных. Напившись на отложенные со стипендии деньги, ты вечером того же дня врываешься на этаж и громишь что ни попадя. И попадаешь на трое суток в КПЗ. А оставшееся время учёбы снимаешь комнату у какой-то сумасшедшей старушки, которая, специально установив для тебя отдельный холодильник, перекладывала туда свои творог и морковку, а потом устраивала скандалы (хорошо хоть из института не попёрли).

Мама тоже училась в Томске. Более того, она и родилась в Томской области. Можно даже сказать, что она наполовину – коренной житель этих болот: её папа (дедушка Я.) по национальности селькуп. Поэтому и маме Я., и ей достались узкие чёрные глаза в наследство (но не азиатские, это очень важно: глаза у монголоидов ещё меньше и с нависающим верхним веком, а внутренние уголки глаз опущены – у Я. с мамой глаза просто маленькие). Хоть мама и повторяла ей, когда та крутилась у зеркала в подростковом возрасте, что глаза вполне красивые и стесняться нечего, она всё равно стеснялась. Мама училась на швею в тот же период времени, что и отец на геолога (но на три года меньше). А встретились они гораздо позже и не в Томске. И у мамы сумасшедших историй не было. Только про то, как под окнами училища её ждали с букетами парни, причём по обговорённой заранее очереди. Она всех отвергала и наслаждалась жизнью.

Брат тоже говорил о Томске только хорошее, хоть и прожил в этом городе меньше года. В шестнадцать лет он почувствовал себя свободным от надзора родителей, от поселковых пацанов, которые дразнили и били его, потому что он не курил по подворотням, как они, а предпочитал бренчать дома на отцовской гитаре. Может, он почувствовал себя слишком свободным, и, уехав учиться, не уделял должного внимания своей успеваемости. Но он никогда не сомневался, что то время пошло ему на пользу.

Я. же в пути утратила уверенность в правильности своего выбора. Особенно этому поспособствовал запах туалетной воды соседа, всё сильнее и сильнее вызывая у неё рвотные рефлексы. Проблемы с удержанием содержимого желудка в себе во время путешествий начались в раннем детстве. Пик проблемы – в возрасте пяти лет. Восьмичасовая тряска в автобусе по просёлочной дороге от Томска до провинциального городишка, оттуда на кукурузнике5 два часа до бабушки. Ей хоть и было мучительно, но детскую пытливость никуда не деть: и в тот год Я. узнала от мамы, что такое «вестибулярный аппарат» и почему можно продолжать блевать, даже если желудок у тебя уже давно совершенно пуст. С того времени и родилась привычка не есть перед автобусом. Лучше быть голодной, чем опозориться и украсить своим завтраком весь салон. Даже если тебя давно уже совсем не тошнит в пути.

Но от этого запаха тошнило бы и без автобусной тряски – до приторности сладкого, будто на соседнем сидении пару лет назад сдохла кошка или произошла утечка ядовитого газа. Я., чтобы эти пять часов рядом с ним прошли быстрее, думала: может, когда-то у него была черепно-мозговая и он потерял обоняние. И теперь выливает каждое утро на себя полфлакончика духов, чтоб уж наверняка. Или этот запах – лидер топ-5 ароматов в каком-нибудь глянцевом журнале, от которых женщины сходят с ума. С чем Я. сейчас точно не могла поспорить. Во время получасовой стоянки она выскочила на воздух. Ненависть к миру поутихла и размышления стали менее агрессивными. Может, этот запах неприятен только мне. Индивидуальная непереносимость каких-нибудь бобов то́нка или австралийского лайма. Или это духи с какими-то неправильными феромонами. А может, это какой-то жутко дорогой брендовый аромат и таким образом он акцентирует своё финансовое благосостояние. Хотя лучше было б сэкономить на духах и накопить на автомобиль, а не раздражать людей в автобусах. А может, раздражают не духи, а мужик. Интересно, сколько стоит более-менее приличный автомобиль в одеколоновом эквиваленте? Пусть будет Hyundai Solaris, папа говорил, что хочет такую, стоит примерно 550 000 рублей. Флакончик духов (в голове всплыла реклама Aqua Fahrenheit от Christian Dior – аромат для мужчин, склонных к риску, а это явно про нашего друга) стоит примерно 1500 рублей. Получается, Hyundai стоит 366, 6 флакончиков Dior. А это примерно 75 * 366,6 = 27 495 мл. 27 с половиной литров духов. Меня сейчас стошнит.

Я. всегда любила сидеть одна. А самое обидное – через проход было свободное сидение. Можно было пересесть. Но Я. не смогла.

И из-за какого-то мелочной ситуации с этим дурацким запахом Я. приехала в Томск жутко растерянной и злой. С огромными сумками, на вокзале, в один из последних жарких дней лета… Она была твёрдо настроена на жизнь в общаге. Нужно побороть себя, свои страхи, свою замкнутость… какой ты студент, если не жил вчетвером на двенадцать квадратных метрах с общим душем в подвале? Вызвать такси или спрашивать в маршрутке, а едет ли она до площади Южной, показалось почему-то более сложным, чем пешком с сумками пройти полтора километра.

Постояв, переминаясь с ноги на ногу у входа в общежитие (именно для того, чтобы отдохнуть, никак иначе, проговаривая в голове раз за разом «здравствуйте, я на заселение»), Я. тряхнула свежеостриженными волосами и с трудом протиснулась в двери.

– Здравствуйте, я на заселение.

– Тебе в конец коридора.

Конец коридора.

– Здравствуйте, я на заселение.

Она заполнила договор, получила временный пропуск. Как всегда, всё оказалось не так уж страшно, как она думала. Однако – когда-нибудь обязательно всё пойдёт не так. Так что страх беспочвенным назвать нельзя.

– Тебе на шестой этаж, комната 263.

Шестой этаж. Три сумки. И боязнь лифтов. Я, конечно, молодая и сильная, но руки уже отваливаются.

На лестнице Я. встретила трёх парней. Но сделала вид, что не заметила их. Они поступили точно так же. Обычное дело.

Комната 263. Две девочки.

– Привет, я Оля. Третий курс.

– Я Кристина, второй! Ещё будет Настя.

– Привет… – Я. изо всех сил постаралась улыбнуться.

– Тут картошка, мы сейчас уберём.

Для Я. всё, что происходило в общежитии, напоминало сумасшедший дом. Девочки, к счастью, обе ночи до первого сентября уходили в какие-то другие комнаты, и Я. с ними не разговаривала. Но зато Я. была в курсе всего происходящего в секции и на кухне, голос по ночам никто не понижал. А картошку они так и не убрали.

Тридцать первого августа Я. получила сообщение в социальной сети от подруги детства, Юли, из посёлка. Она была в списке друзей Я., но они никогда не переписывались.

«Салют! Увидела у тебя в графе «образование» Томский государственный – я тоже туда поступила, на эконом! Последний день перед учёбой – не хочешь встретиться? Я, честно говоря, ищу себе соседку. Я сняла квартиру, но одна не потяну. Ты где живёшь, в общаге? Давай встретимся, я тебе всё расскажу».

Я. не стала договариваться о встрече – просто спросила, когда и куда нужно перевозить вещи.

Самое главное место в доме, по рассуждениям Я., – ванная комната. Современный человек должен иметь доступ к воде и унитазу в любую секунду, иначе о каком техническом прогрессе может идти речь. Соответственно, и ванная, и туалет не только должны быть, но и должны быть чистыми. Почему? Потому что сложно ощущать себя чистым в грязной ванной. При переезде с родителями в новую квартиру ремонт был сделан в первую очередь там, хотя мама мечтала о многофункциональной кухне. И вышел уголок уединения, долгое время единственное место в доме с полностью законченной отделкой. Кухню мама получила через четыре года, и сразу после этого там стали жить брат и его новая пассия. Кухня действительно многофункциональная.

В общежитии один туалет на секцию. В нём три кабинки, двери заканчиваются на уровне груди. Унитазы в лучших традициях общественных туалетов. То есть их нет – есть дырки в полу. Душ в подвале. И там нет дверей вообще. Моё тело уже не мой храм. Но это не самое страшное. Самое страшное – по вторникам душ не работает. То есть я каким-то образом должна эволюционировать до самоочищения? Или мыться в кубовой, где четыре раковины, и в любой момент могут зайти, в том числе мальчики.

Нет. Наличие личного пространства, времени, которое ты проводишь наедине с собой, жизненно необходимо, чтобы не сойти с ума. Пускай в комнате четыре девушки (а значит, там не только девушки, но и неисчислимое количество вещей), пускай вы всегда будете капать друг другу на мозги по поводу очереди на уборку и оставленных посреди комнаты туфлей или трусов, но должно же быть место, в котором можно хоть на несколько минут от этого спрятаться? Я. поставила себе неутешительный диагноз: до суицидальных попыток в таком окружении ей удалось бы прожить два месяца. В лучшем случае – три, если девочки будут часто уходить ночевать к парням, а очереди в кубовую из желающих успеть к первой паре будут не очень длинные. А это Я. ещё забыла про тараканов и клопов.

И да, Я. любила драматизировать.

Мама знала, что так и будет. Первое, что она сказала, когда Я. самонадеянно выразила желание жить в общаге и не тратить деньги родителей на съёмные жилища, – «если кто-нибудь из одногруппниц будет искать соседку – не стесняйся, иди жить с ней». Брат учился платно, да ещё и снимал квартиру, не работая, – у него совесть не болела. Я. же хотела максимально выказать своё неудовольствие по поводу сидения на шее у мамы и папы в течение следующих пяти лет. ТОЧНО пяти – потому что менять университеты, как брат, она никогда и ни за что не станет. А ещё потому, что мама взяла с неё слово даже не пытаться искать работу во время учёбы. Так что она поступила на бюджет и паковала тапочки для общажного душа («ни в коем случае не ходи там босиком, мало ли какой грибок подцепишь»).

И вот теперь, при первой же возможности, Я. убегала за комфортом. Хотя нет, убегала за жизнью, элементарными человеческими потребностями! Это не какие-то буржуйские замашки, откуда они у меня. Можно просто считать, что я учусь платно, по деньгам выходит примерно одинаково. К тому же, папа оформляет бумаги в налоговую на компенсацию по ипотеке. Просто получится, что этих денег как будто и не было. Зато у меня будет ванная в любое удобное мне время. В тот же день Я. перевезла вещи к Юле. С мыслью о том, что в общаге на самом деле всё не так плохо. Люди же живут.

Драматизировать было уже незачем.

Сложно начинать общение с незнакомыми людьми. Сомневаешься: нравишься ли ты им, хочется ли им вообще после рассказа весёлой истории слушать твоё сбивчивое «а у меня примерно так же было два … нет, три … погоди, это было в десятом классе, значит, мне было … гхм… семнадцать… или…». Я. всегда предпочитала слушать. Очень удобно – людям нравятся, что они вызывают такой интерес у собеседника (особенно если не забываешь регулярно кивать головой, а в ключевые моменты удивлённо расширять глаза), и тебе не нужно открывать рот. Поэтому, наверное, в школе с ней почти никто не общался, но если нужно было поделиться по секрету, всегда звали её. И ей не было обидно. Не бывает обидно, когда наблюдаешь, как твою одноклассницу хвалит учительница за то, что она опрятно и скромно одевается («вы же, девушка, расхаживаете с фиолетовыми волосами и в огромных страшных ботинках, как не стыдно»), а ты еле сдерживаешь смех, ведь эта «скромница» пару месяцев назад в красках рассказывала тебе, как лишалась девственности с тридцатилетним мужиком.

Общение же с людьми после многолетнего перерыва становится ещё более сложным. Предполагается, что вы друг друга знаете, и неловкости быть не должно. Но:

Подводит память. Я. почти не помнила Юлю, хотя когда-то называла её лучшей подругой. Да, они сидели за одной партой – первой, из-за плохого зрения обеих – три года. Да, они вместе впервые встречались с мальчиками из соседнего посёлка (они тоже были друзья, всем было по тринадцать, максимум, до чего доходило дело – прогулки за ручку). Да, у неё дома было караоке, редкость в те времена. И почему-то стойко отложилось в памяти, с какой интонацией Юля говорила «что?», когда переспрашивала: немного повышая голос в конце, как будто с претензией. На этом воспоминания оканчиваются. Кстати, как оказалось, интонация не изменилась.

Подводят привычки Я. Слушать в ситуации «знакомства заново» довольно сложно. Да, если первой радостно (значит, чуть громче обычного и с приподнятыми бровями) спросить «как жила-то всё это время?», можно отсрочить акт своего говорения минут на десять (зависит от насыщенности жизни собеседника), но потом-то тебе придётся рассказывать о себе. А это – одно из самых неприятных занятий по мнению Я. Когда разговор требует оглянуться на свою жизнь, попытаться сформулировать себя максимально компактно и завернуть в фантик, сразу осознаёшь, что конфета из тебя никакая. Я. закончила школу с двумя четвёрками? – ну не на медаль же. Я. сдала все ЕГЭ не меньше, чем на девяносто баллов, а русский язык так вообще на сотню? – просто повезло / это ты хвастаешься / это ты пытаешься казаться умной. Я. закончила музыкальную школу и даже выступала в группе? – да, прямо гениальный музыкант, где ж твои три платиновых альбома. Я. пишу стихи и даже победила в областном конкурсе? – а кто не пишет. Выходит, мне совсем нечего про себя рассказать, что было бы интересно другим. Но молчать нельзя, это же твоя подруга, хоть и бывшая, тебе ещё с ней жить. Итог: неуверенное в себе чмо по шкале неловкости, где низший результат – «вы восхитительны», высший – «неуверенное в себе чмо». Я. всегда была настроена на получение самых высоких оценок.

К счастью, Юля очень любит рассказывать о себе и вообще разговаривать. Всё, что нужно было делать Я., – оперативно придумывать вопросы на основе её историй, чтобы не переключать внимание на себя. В случае ступора спрашивать, куда можно поставить или положить ту или иную вещь. Но до вечера способы избегания разговора исчерпаются. А Интернет (можно предложить посмотреть фильм) придут подключать только завтра.

Юля тактично предложила сходить в газетный ларёк за картами. И вечером учила Я. играть в «Сто одно». Они писали на бумажке результаты в две графы: «Ю» и «Я». В конце первой игры Я. начиркала что-то на листе с результатами, а Юля безошибочно определила, что это батон. С тех пор проигравший всегда должен был рисовать батон – это стало их маленькой традицией.

Не зря вторым высшим Юля выберет психфак.

В ночь перед первым сентября и грандиозным знакомством с людьми, которых в ближайшие пять лет ей предстояло видеть регулярно, она думала о том, как ей хочется домой. Насколько было бы легче, если бы она осталась. Она поступила очень эгоистично – не захотела жить впятером в однокомнатной. Но это же не единственная причина. Зачем-то же она скрыла от родителей, что подавала документы и в местный вуз на переводчика. Оттуда неоднократно звонили и звали нести оригиналы, говорили, что зачислят как целевика, – видимо, им чем-то выгодно, чтобы у них учились стобалльники. Но она хотела пожить отдельно. Жизнь в другом городе за счёт родителей вряд ли можно назвать самостоятельной, это она понимала. Но действительно хотелось самостоятельности. Новый город – новая жизнь. Новая Я.


Декламация № 3

Молчание

мне докучает

поэтому

буду кричать

до кучи


внутренний голос

отлично обучен

кричать

чтобы стало лучше


глушить изнуряющие уколы

крепчать

когда требует случай


…молчать

и осипшим внутренним голосом

ещё

уколов канючить.


Запись № 3

На следующий же день она убедилась, что это не так. Всё в принципе шло своим чередом. Не так, как хотелось, но так, как должно было быть. Первокурсники собирались в фойе у концертного зала, и в такой толпе сложно было даже дышать, не то, чтобы разговаривать. Я. не смогла найти никого из своей группы. Или из филологов. Или из тех трёх девушек, с которыми она познакомилась в общаге – их-то она хотя бы в лицо знала.

Хотя с чего бы им быть на мероприятиях для первокурсников.

Юля ушла к экономистам. Я почувствовала себя брошенной. Она понимала, что Юля её не бросала, по большому счёту, она вообще не обязана была оберегать Я. от других в течение всего действа. Юля и так слишком много для неё сделала – они доехали до университета вместе, Юля даже, притворившись филологом, перезнакомилась со многими, правда, так и не наткнувшись на «себе подобных». Но Я. не унималась.

Ей – семь.

Первый класс. Почти все друзья из садика оказались в её классе, в 1«А». Да, в посёлке всего одна школа, но в параллели было ещё три буквы, по двадцать человек в каждой. Глеб, Ваня, Стас и Леся. Их компания.

Кстати, странно, что в глубоком детстве у неё были друзья-мальчики. Вернее, не так. Странно, что друзей-мальчиков было больше. Наверное, когда тебе так мало лет, ты не задумываешься о том, что ты – это ОНА, а он – это ОН. Хотя на выпускном в детском саду, когда в актовом зале за столами сидели уже родители и уже с алкоголем, а не с соком, дети на площадке рядом играли в «поцелуи». То есть если ты догнал жертву, ты можешь её поцеловать. Ваня, например, чаще догонял Лесю. А Глеб носился за Я. И тогда никто ничего не стеснялся, наверное. Никто не боялся сделать что-то не так. В этом возрасте ты не думаешь о том, что могло бы понравиться другим. Ты думаешь о том, что могло бы понравиться тебе, и делаешь это.

Так вот. Ей – семь.

И первые полгода учёбы она почти каждый день слышала голос Глеба или Стаса под балконом. «Выходи гулять!!!» Потом через день. Потом реже. Но вот середина четвёртой четверти. Весна. Один из первых действительно тёплых дней. Она решает выйти погулять одна. На «Дракошу» – площадку, где два больших зелёных дракона держат в зубах качели, в трёх минутах ходьбы от её дома. И она видит там Глеба, Ваню, Стаса и Лесю – мальчики дрались за право раскачивать Лесю. Конечно же, Я. убежала. И так, чтобы они не заметили. Потом в школе она подошла к Лесе и спросила, почему они теперь не зовут её с собой (в этой ситуации подойти к девочке оказалось легче). Та ответила, что Я. сама виновата.

– Помнишь, мы звали тебя гулять перед Новым годом? Ты сказала, что тебе надо делать домашку по математике. Потом ты не пришла на день рождения к Ване, потому что не успела прочитать книгу по внеклассному чтению. То ты природоведение делаешь, то ещё что-то. Ты – ботаник.

Последнюю фразу она сказала спокойно и оттого очень обидно. И потом говорила её всё время до конца начальной школы, в коридоре на перемене, пока учительница не видит. Правда, с другой, издевательской, интонацией. А уже на такое откровенное желание кольнуть Я. не реагировала.

Ей – десять.

Уже три года она общается с Настей, одноклассницей, которая ещё и живёт с ней в одном доме. С понедельника по пятницу они ходят вместе в школу, по выходным гуляют во дворе. Уроки делают тоже вместе, по очереди гостя друг у друга. Семья Насти гораздо богаче, поэтому у неё дома Я видит один из первых DVD-проигрывателей, узнаёт, как есть палочками, удивляется, что плёнку в фотоаппарате можно не экономить и запечатлевать всё подряд. Главное развлечение в доме у Я. – фортепиано. Я пошла в музыкальную школу с первого класса. Настя со второго – в танцевальную (как и почти все остальные девочки в классе Я.), но это в одном здании; они встречались там, если время занятий совпадало. Я учила подругу играть «Собачий вальс», Настя же использовала фортепиано как хореографический станок (с закрытой крышкой, конечно), закидывая на неё ноги. Ещё она показывала Я. основные позиции в балете. Самой интересной всегда была первая – кто дольше сможет сохранять равновесие. Поначалу они были на равных, потом Настя стала побеждать.

Когда Настя уезжала к бабушке в соседнюю деревню, они подолгу висели на телефоне, тогда ещё домашнем. У Насти был беспроводной, поэтому она бегала во время разговоров. У Я. – с проводом на тумбочке в коридоре. Но рядом всегда лежали листочки с ручкой (мама часто обсуждала рецепты с тётей Олей по телефону), поэтому Я. тоже не скучала, изрисовывая за разговор чуть ли не целую тетрадь в восемнадцать листов. Каждые полчаса их прерывали. Чтобы дозвониться снова, нужно было набрать 25-1-11, сказать тётеньке в трубку номер Настиной бабушки и ждать, пока она ответит. Очень смешно было, если в этот же самый момент та тоже перезванивала, и у обеих в трубке были короткие гудки. Вот так во время разговора с подругой Я. сочинила своё первое стихотворение. Просто так чиркать на листе стало скучно, к тому же Настя отвлеклась на что-то, и получилось две строчки. Но дописывали стишок они вместе. Долго, старательно, так что трубка была потная от ладошки и ухо чесалось. Там определённо было что-то про двух подружек-хохотушек. Этот стишок Я. потом спрятала куда-то, чтобы никто не нашёл. И не нашла.

А в один из дней рожденья Насти у Я. не было денег. И, искренне веря словам, что книга – лучший подарок, она подарила ей книгу. Не новую, но очень ей дорогую: первую часть «Гарри Поттера». «Гарри Поттер и философский камень». Она прочитала её раз на двадцать, читала перед сном, так что маме приходилось насильно её отбирать и выключать свет. Я. даже уже точно знала, что, отобрав книгу и дошагав до двери в комнату, мама обернётся и с укором скажет: «нужно беречь глазки, а то потом придётся носить очки». И щёлкнет выключателем.

Очки действительно пришлось носить. Мама уверяла, что они очень идут Я.

И вот, ей – десять.

Настя позвонила и сказала, что они больше не лучшие подруги. Я. помнит слёзы. Помнит долгий разговор. Помнит, что трубка снова была мокрая, но смеяться было уже не над чем. А вот вспомнить причину разрыва никак не получалось.

Почему так произошло. Чем я тебе не угодила. Я не променяла тебя на книги – я наоборот ими с тобой делилась. Я всегда звала тебя, когда мне жутко хотелось построить шалаш из одеял или поиграть в куклы. Ты всегда играла моей лучшей барби. И мой единственный кен всегда был твоим.

А на следующий же день в школе Настя обнимала Таню и называла её лучшей подругой. Конечно же, она не видела, что Я. смотрит. Но Я. понимала, что Таня тоже ходит на танцы и у её мамы свой магазин одежды. Им вместе веселей.

Ей – двенадцать.

Начальная школа позади. Настя уехала в какой-то далёкий город уже давно. Я. посадили на первую парту второго ряда с девочкой, которая тоже плохо видит, хоть очков и не носит. С Лидой. Она раньше училась в параллельном классе, но теперь они подруги. Ещё они дружат с Катей и Леной. Ходят вместе на дискотеки. Сначала ей не нравилась такая музыка. Но постепенно она поняла и её. Так было и с музыкой брата: когда он привозил ей новенькое из Томска и восторженно показывал каких-нибудь Cradle of Filth6 или Dimmu Borgir7, она поначалу ужасалась. А через неделю слушала только их (и, естественно, только те песни, которые показал брат). Девочки включали для Я. Многоточие8 и Бьянку9. Под них можно танцевать и ни о чём не думать. Сама она, конечно, тоже находила музыку. Она любила Evanescence10 и Linkin Park11. Брат привёз ей диски просто так, без восторженных комментариев, среди всего прочего. И их она прослушала полностью, все треки. Сама. Кстати, благодаря им Я. была лучшей в классе по английскому языку. Начинаешь понимать, как произносить те или иные слова и звуки, если постоянно их слушаешь.

И с Лидой никаких проблем не было. Они часто оставались друг у друга с ночёвкой. Лида научила Я. раскручивать вафельные трубочки, а не есть их просто так. У них было соревнование, кто раскрутит сильнее, аккуратно, чтобы не поломать. Я. рассказала ей всё про месячные (у Лиды их ещё не было). Да, они частенько ссорились, причин Я. снова не помнит. Но совершенно точно мириться первой всегда шла Я. Это ведь несложно. Попросить прощения, даже если не виноват или не понимаешь, за что извиняешься. Зато потом можно общаться, как раньше. Стерпеть парочку уколов типа «ты снова всё не так сделала», «ты была неправа» и забыть о произошедшем. Забывать она умеет.

А однажды поздно вечером Лида позвонила и позвала Я. ночевать к себе. Сказала, что родители уехали. В трубке громко играла музыка. Я. взяла с собой большую шоколадку, которую припасла примерно для такого случая, пижаму с мишками и отправилась к ней. У Лиды уже было много гостей. Девочки из класса, мальчики в основном старшие, класса из восьмого, их Я. даже не знала, но было ясно, что у Лиды они не впервые. Они пили пиво и играли в «бутылочку». Лида, Катя и Лена встретили растерянную Я. и отвели на кухню. «Что ж ты даже глаза не накрасила?», «мы хотим тебя с Пашей познакомить, тем самым, который тебе нравится». Я. очень тихо несколько раз произнесла: «Я не пью». Девочки не слушали и тычками вели её в зал, откуда доносились громкие голоса и смех. Там Я. села в стороне и просто наблюдала. На любые предложения молча отрицательно качала головой. Иногда посмеивалась со всеми. Она понимала, что мешает им. Такой человек на вечеринке явно не добавляет веселья. Но домой идти по темноте было страшно. И не хотелось ничего объяснять родителям. Они-то думали, что Я. с Лидой просто смотрят телевизор. Я. тоже думала, что так будет, но веселиться Лиде нравилось по-другому – гулять вдвоём ей всегда было неинтересно, она звала кого-нибудь ещё, постоянно жаловалась Я. на глупость родителей, а Я. пыталась её переубеждать. В конце вечера Лида обнимала Пашу. Утром Я. ушла оттуда первая.

После этого случая Я. стала замечать, что Лида слишком часто отказывается от совместных прогулок, ссылаясь на танцы. Мол, много тренировок, готовимся к соревнованиям. Но другие девочки с танцевалки почему-то на эти занятия не ходили, и Я. перестала докучать Лиде. А в школе Я., стоя в уголке в коридоре, слышала, как Лида делится впечатлениями от прогулок с Пашей.

Иметь дело с другими людьми не так просто. С другими – значит, с теми, которые не Я. И трудно понять, что нужно в себе изменить, чтобы никого больше не терять. Быть веселее. Раскованнее. Смелее. Я. пыталась не бояться, вести себя так, как они. Но смутно понимала, что это неправильно – притворяться, чтобы не быть одной.

Однажды после дискотеки, примерно в десять часов вечера, Я., Лида и Катя решили пройтись по посёлку. В закутке, рядом с торговым центром, Я. на неровном асфальте чуть не упала, да так, что отломился каблук. Они стояли, Я., наклонясь, пыталась как-то починить любимые туфли. К ним подошли два явно нетрезвых парняи шуточками попытались посадить к себе в машину. Один обнял Я. сзади и что-то хрипел ей в ухо. Девочки смеялись, и Я. даже на секунду подумала, что Лида и Катя не против поехать «на шашлыки». Я. прокричала парню в лицо, что «нам нужно домой» и чуть ли не бегом устремилась в сторону школы, где было больше фонарей и всегда ночевал охранник. Парни за ними не последовали, а девочки потом уверяли Я., что ни за что бы никуда не поехали, что просто хотели повеселиться. А Я. бурчала себе под нос, что убежала из-за сломанного каблука. И почувствовала невероятное облегчение, когда добралась до дома.

Наверное, поэтому Я. стала общаться с Юлей. И – странно – Я. ничего не помнит об их дружбе. Ничего странного, просто мы подходили друг другу. Обе предпочитали чтение ночным прогулкам, обе носили очки. Рядом с ней можно было часами сидеть, не разговаривая, за учебником. Не было неловкого молчания. Не было и ссор – кажется, что ничего не было, будто ты не с другим человеком время проводишь, а одна, но при этом тебе не одиноко. Только Юля умудрялась как-то дружить и с теми девочками. Она тоже ходила на танцы. И никто не выгонял её из компании. Когда Я. было четырнадцать, и она переехала в город, они особо не прощались.

Ей – четырнадцать.

И ситуация во многом напоминает сегодняшнюю. Так что можно даже подумать, что, раз опыт вливания в новые коллективы уже есть (и было это уже в достаточно сознательном возрасте), то всё должно быть не так страшно.

Не так страшно неловко, не обрывай предложения.

Да, новая школа, новый класс, 8 «А». Мальчиков в классе гораздо больше, чем было в посёлке – в посёлке было всего двое. Я. немного волновалась, сидя в кабинете биологии первого сентября. Одна, потому что пришла раньше всех. Потом в класс зашли две девочки, Наташа и Поля. Я. сразу заметила железную цепь, висящую у Наташи на брюках. Они тоже новенькие, вместе из другой городской школы, перешли в эту гимназию, потому что смогли сдать вступительные экзамены. Я. растерянно подумала, что никаких вступительных не сдавала, даже ни с кем не разговаривала, когда летом они с папой ходили в эту школу. Папа просто посидел с директором в кабинете, пока Я. была в коридоре, и её взяли. Но девочкам Я., конечно же, этого не сказала. Они сели в другом конце класса. Потом пришла Саша, высокая, кудрявая. Красивая. Тоже новенькая, тоже из города. Подсела к девочкам, и они стали обсуждать музыку. Саша через весь кабинет спросила у Я.:

– Эй! Ты что слушаешь?

Я. захотелось произвести впечатление, поэтому она назвала самую «тяжёлую» из всех ей знакомых групп, гордо полагая, что они о ней даже не слышали:

– Dimmu Borgir.

Саша покивала:

– О, уважаю. Иди к нам.

Сама Саша была поклонницей «Кино»12. Наташа заявила, что она панк. Поля призналась, что любит Tokio Hotel13. Я. ответила, что ненавидит эту группу. Кстати, почему, – она так и не поняла. Одно время ей даже нравилась песня «Rette mich»14, но в основном Я. была равнодушна к «Токийцам». Хотелось, наверное, выделиться, подчеркнуть, что Я. слишком хороша, чтобы вестись на популярных смазливых мальчиков. Я. и Полина принялись спорить – так и подружились.

И в этот раз всё получилось по-другому. Если все предыдущие подруги хотели изменить Я. под себя, теперь Поля менялась под её влиянием. Я приехала в город, будучи уже готом. Носила тяжёлые ботинки, длинное чёрное пальто. Мама даже разрешила пойти в парикмахерскую и сделать необычную причёску – часть волос она обстригла коротко и покрасила в красный, а волосы на затылке остались длинными, но стали фиолетовыми. Неформалов в гимназии до этого не было, а четыре новые девочки слушали рок. В классе их возненавидели, а они всегда держались вместе, и с форменными классическими костюмами носили кеды, ногти, конечно же, красили в чёрный. Полина внешне поначалу выбивалась – с длинными русыми волосами, светлыми глазами. После месяца общения с Я. она обкорналась под мальчика и вместо Билла Каулитца15 мечтала встретиться, как и Я., с Вилле Вало16. Они писали друг другу длинные письма, запечатывали их в белые конверты и подсовывали в учебники. На дни рождения дарили красные розы, перевязанные чёрной атласной лентой. Когда появился Интернет, обменивались мрачными картинками. Я. показала Поле группу Otto Dix17, любовь к которой длилась у обеих очень долго. И первый их концерт был именно этой группы, в 2008-м, когда «Диксы» были ещё совсем неизвестными. Я. заразила весёлую и жизнерадостную Полю меланхолией и модной тогда любовью к смерти. Может быть, поэтому Поля часто затевала ссоры с Я. Они учились вместе четыре года, четыре года сидели за одной партой. Но весь десятый класс не разговаривали. Потом по инициативе Поли помирились, но минуты молчания, прежде лёгкие, стали неловкими и давящими. Всё, что помнит Я. об их прерывистых отношениях – вечные обвинения. Поля строчила ей письма о том, что боготворит Я., пойдёт за ней на край света, всегда будет рядом в трудной ситуации, а когда у Я. всё наладится – со стороны будет наблюдать за её улыбкой. «Но почему же ты ни во что не ставишь меня, – писала она. – После наших ссор переступаешь через мой труп и ведёшь себя, как будто ничего и не было». А Я. никогда не могла добраться до сути Поли. Каждый раз, когда Я. просила подробнее рассказать, например, почему Поле сейчас грустно, та переводила разговор или прямо просила не доставать. И Я. никогда не могла понять, что она сделала не так, чем обидела. Они мечтали вместе переехать в Санкт-Петербург, как и большинство девочек в их возрасте. Сидели на остановке рядом со школой, пропускали свои маршрутки, выстраивая общее будущее. Только Я. после этого ехала домой и искала варианты поступления в своем городе, а Поля действительно узнавала, каков проходной балл в СПбГУ. Если Я. всегда была открыта миру (хоть и не шла с ним на контакт первой), то Поля нигде и никогда не снимала маску презрения. Даже когда была с Я. Но Я. не была против. Я. посвящала ей стихи.



О, моя мудрая подруга,


Направь свой взор на бездну дней,


Что ждут тебя за этим кругом,


Что будут чуточку взрослей,


Всего на год, ведь год – немного,


Но для души твоей живой


Тобой избранная дорога


Не станет узкою тропой.


Я рядом, если пожелаешь,


Навеки предана тебе,


Твоя подруга, как ты знаешь,


Опора в жизни и в судьбе.


Ты так прекрасна – ангел с неба,


Цветок на свежести утра,


Загадочна – недаром Дева…


Эт сетера, эт сетера.

И что вообще можно было сделать не так? Почему так происходит?

Я. устала задаваться этим вопросом. Она просто решила, что все её отношения так и будут заканчиваться. И нет, она не строила иллюзий по поводу того, кто в этом виноват. Она точно знала, что причина в ней. Как говорится, один раз – случайность, два – совпадение, три – уже закономерность. Четыре – неопровержимое свидетельство того, что с тобой что-то не так, правда, что – понять сложно.

Но потом Я. нашла записку от Поли. Когда готовила школьные учебники на продажу, после выпускного, нашла между страницами, в конверте, как раньше. И, судя по всему, эта записка отвечала на вопрос Я.

потому что ты…


ты буквальная.


ты любишь делать вид что ничего не понимаешь а я как дура продолжаю тебя идеализировать!


ты зациклена на том что все плохо конечно.

ты молчишь, всегда молчишь как меня это достало.


неинициативная. ааааа.


извини но терпение лопается тоже.


приятно было пообщаться18

Я. помнит, как спорила с ней по поводу своего молчания. Помнит, как выкрикивала ей в лицо, что «каждый раз, когда я говорю, ты либо затыкаешь меня, либо игнорируешь». Зачем вообще говорить в таком случае.

Молчать удобнее. Не говоришь – не жалеешь о сказанном. О том, что было сказано не так. О том, что должно было быть сказано на самом деле. Для других людей была официальная версия молчания: если спрашивали, Я. говорила, что «чем меньше скажешь, тем больше услышишь». Поэтому она смотрелась умной, когда как в голове у неё не было ни одной мысли.

И Я. ехала в Томск менять это. Быть веселее. Раскованнее. Смелее. Уже не для других, а для себя. Но оказалась в группе, состоящей из четырёх человек, на периферии филологического. Со всеми, но снова одна.

Всё, что Я. помнит о знакомстве с группой, – специальную игру для запоминания имён, в принципе, бесполезную, когда вас всего четверо. Но для Я. она была бесполезной в первую очередь из-за того, что никакие игры не помогают ей запоминать имена. На первую букву своего имени ты должен придумать прилагательное, описывающее тебя. «Интересный», «античная», «анти-аккуратная», «обычная». «Интересный» – Игорь, Я. боялась его, чувствовала себя совсем ребёнком по сравнению с ним. «Античная» – это Анна, тридцатилетняя «вечная студентка», тургеневская девушка. С учёбы её каждый день забирал папа. Я. очень боялась, что станет такой, как она. «Анти-аккуратная» – это Аля. Александра. Которая сказала, что все зовут её Фродо19 – и для этого имени было слово «фантастическая». Я., как поклонница Толкина20, даже не успела подумать о том, что дала себе слово больше не разговаривать, и спросила:

– Почему Фродо?

– Меня так в школе называли. Это из-за Кольца Всевластия21, вот оно, – она слегка отодвинула ворот рубашки и показала кольцо на цепочке.

– А почему не Саурон22? – логичный вопрос человеку в длинном чёрном кардигане.

– Сказали, ростом не вышел. Да и глазок многовато. Хотя, учитывая, что я маленький и толстенький, надо сказать спасибо, что не Гимли23.

Они посмеялись.

Потом оказалось, что для того, чтобы быть Гимли, у Фродо слишком мало самомнения. Но достаточно для того, чтобы обладать Кольцом Всевластия. Стоит ли говорить, что Фродо стала старостой их группы и часто договаривалась с преподавателями или старостами других групп за всех. Хоть и всего на два года. Дальше старостой пришлось стать Я. Часто она простаивала у деканата по нескольку часов, пытаясь заставить себя зайти и попросить ту или иную бумажку. А за год до окончания учёбы Я. осталась в группе одна.

Непонятно, нравится мне это или нет.


Декламация № 4

Точка невозврата

возвращается

ломанной линией

когда я к своей плоскости

прилагаю наклонную

и по ней перехожу

в другую такую же плоскость

с такой же точкой


сомнения мнений

сосуществуют

со мнением основным

безусловным

со слов словарей

беспрекословным


(условно)

допустим что мы поголовно

распущены

любую упущенную возможность

попустительски

сплющиваем

плющом окутываем

путами

путаем

по пути

в попутчики

выбираем людей

колючих

ключами вспученными

уключинами

и весло выпадает

включает

клочки

закоулочки

крючки

нот

звуков

криков истомы

брошенных в топку

утопленников

втоптанных

в списков топы —

красота

да и только


в общем я хотела сказать

(возвращаясь к невозврату)

что врата / ворота / вращения / повороты

(сворачиваюсь)

рады

оставаться на одной точке

рождать ассоциации / созвучия поточные

исписывать собой клетчатые листочки

лишь бы не давать мне добраться до следующей точки.


Запись № 4

Я. пожалела о решении переехать в Томск через неделю. Причины были таковы:

Ей не понравился город. Вернее, та часть города, которая мелькала перед глазами в окне автобуса по пути в университет и обратно. Томск, конечно, очень красивый. Но не такой волшебный, как в рассказах папы или брата. Он не был дружелюбным, открытым или ярко-молодёжным. Точно такой же город с точно такими же людьми. «Синдром завышенных ожиданий», как говорит Юля;

Часть жизни между маршрутками была дружелюбной, открытой и ярко-молодёжной, но в больших филологических группах. Я. всегда чувствовала себя так, будто не покидала ту детскую вечеринку у Лиды. Когда к ней обращались, Я. улыбалась и отвечала, но в остальное время она наблюдала со стороны. Как была «белой вороной», так и осталась. Смена города не дала толчок изменению стратегии поведения;

Принцип «чем меньше группа, тем она сплочённее», не сработал. В пределах их маленькой компании умудрились собраться настолько разные люди, что предполагать командный дух было бы глупо. Школа жизни – как на последнем этапе какого-нибудь состязания, когда каждый член группы начинает выступать уже сам за себя в борьбе за кубок победителя. Стая «белых ворон». Этого Я. и хотела, наверное, но страх брать на себя ответственность и обращать на своё мнение и свои нужды внимание других сковывал по рукам и ногам. Чтобы получить пластиковую карту для начисления стипендии, Я. два дня слонялась у дверей университетского отделения банка и не могла себя заставить туда зайти. Другие ходили группами или отдавали паспорта старосте, чтобы тот оформил за всех. А в её группе стипендию получала только Я.;

Самостоятельная жизнь в другом городе – дело довольно затратное. Я. не могла прекратить вспоминать, как жили они с мамой, когда брат уехал учиться. А теперь все силы родителей брошены на то, чтобы сделать жизнь Я. лучше. А Я. даже не могла ничего сделать в ответ, не могла принять это, как должное, потому что не привыкла к такому. Все всегда было для брата. Поэтому сейчас она могла только уверять по телефону, что хорошо кушает, интересно проводит время на парах и не ссорится с Юлей. Главное – делать «весёлый» голос, а в случае неудачи на вопрос «чего такая грустная?» отвечать «да нет, просто задумалась» и добавлять недостающую каплю энтузиазма в дальнейший разговор. Вообще Я. честный человек и ненавидит говорить неправду, но это своё поведение она враньём не считала – чем меньше мама за неё переживает, тем лучше;

Я. не чувствовала, что выбрала правильный путь. Казалось, она выбирала как будто бы назло всем. Или себе. Мама, когда Я. была на третьем курсе, сказала, что была категорически против выбора профессии Я. На удивлённое «что ж ты мне три года назад об этом не сказала?!», мама призналась, что боялась сказать. «Это должен быть твой выбор». Брат в шестнадцать лет выбрал стать программистом, папа долго его отговаривал, а потом всё же помогал всем – но его отчислили. Так что следующий университет и следующую профессию ему выбирал папа. «Ты должен быть мужчиной и суметь содержать будущую семью», – так брат стал юристом, довольно успешным, кстати, и не пожалевшим о выборе отца. Когда через неделю после выпускного Я. пришла к родителям с вопросом, что ей делать дальше, папа сказал, что девочка может выбрать всё, что ей захочется, но когда Я. выразила желание стать геологом, как он, тот рассмеялся. «Нужно выбирать то, что сможешь осилить. Вряд ли тебе придутся по душе полевые работы. К тому же – потом у тебя появится семья и будет уже не до профессии».

И теперь бросить всё Я. не могла. Не было альтернатив, чего-то, что она хотела бы делать всю жизнь. Она уже выбрала себе занятие жизни. Я. не могла никого разочаровать.

Думая об этом, она всё время путалась. Даже составление списков уже не помогало. Приходилось выписывать всё подряд, не пытаясь привести противоречивые мысли к одному основанию:

«Я не хочу разочаровать семью, потому что они в меня верят / потому что они считают, что, сделав выбор, нельзя поворачивать назад / потому что они не принимают провалов / потому что они уверены, что поиски себя, метания – это пустая трата времени / потому что они думают, что человек, бросивший университет, упускает возможность найти потом хорошую работу… (поставим пока многоточие)

ИЛИ

Я не хочу разочаровывать себя, потому что хочу быть лучше брата и не повторять его судьбу / потому что хочу в принципе быть лучше тех, кто, поступив в университет, не заканчивает его / потому что боюсь неопределённости, которая будет мешать комфортной жизни / потому что чувствую, что, бросив, буду об этом жалеть / потому что чем я вообще занимаюсь ХВАТИТ НЫТЬ СУКА ВСЁ У ТЕБЯ В ЖИЗНИ ХОРОШО».


Декламация № 5

Я буду шептать

шептать твоё имя

(курсив)

максимально тихо

в такси

после «спрайта» с «хаски»

уже без сил

напрягая связки

сквозь сон

надавив на клаксон

излучая ксенон

из таксичных фар-

фор. мак-

сим-сим – отворяется дверца

я хлопаю

сердцем

по инерции

с интервалом

в терцию


я буду мечтать твоё

и моё

имена

максимально глупо

табак сигарет «максим»

изучая

(в такси?)

под лупой

оксанасмаксимом

смеётся

жмурится

токсичен

ортотоксичен

оксид

сигарет «максим»


я буду кричать

кричать твоё имя

макси… (резкий вдох)

мально долго

опять

буду употре

блять!

аксиому любви

не забыв съязвить


я буду (не буду) скучать

не кричать

мыслить имя

невозмутимо

и не сильный финал

а так… было и стало

я не то чтоб устала

я слишком мала

или чувствую слишком мало

на неровной дороге

выпав из губ

сигарета «максим»

сломалась


мы приехали, шеф

мы собрали все кочки

останавливай счётчик

и сдачу оставь себе.


Запись № 5

Как вообще люди общаются? Я. задавала себе этот вопрос почти каждую ночь. Тогда, когда обычно, пытаясь уснуть, прокручиваешь в голове события сегодняшнего дня, своё прошлое, своё желаемое будущее. Людей невозможно понять. Никаких причинно-следственных связей в их поступках. И свои-то поступки порой абсолютно беспочвенны.

Я. поняла дружбу благодаря Юле и Але. Взрослые дружеские отношения. Ты уже не подстраиваешь другого человека под себя, или наоборот, не пытаешься измениться ему в угоду. Ты просто хорошо проводишь с ним время, делишься чувствами и мыслями, но не влияешь на его свободу. Аля увлекалась оккультизмом и тренировала интерпретацию раскладов карт Таро24 на Я. Юля, поступив на второе высшее, тренировалась на Я. проводить психологическое консультирование по разным методикам, взахлёб рассказывая про окна Овертона25 и НЛП26. И Я. поддерживала их во всём. Они в свою очередь поддерживали Я. в её занятиях танцами. Жёстко регламентированная импровизация – если бы можно было общаться на языке ATS27 в жизни. Чувство общности без единого слова – Я. не задерживалась в раздевалке поболтать после тренировок, но была частью группы, наверное, как никогда в жизни. С женщинами, чьих имён она не помнила, но чьи малейшие движения в танце улавливала сразу же. Хоть и чувствовала себя в этой группе совсем ребёнком – почти все были её старше, поэтому считали необходимым указывать Я. на её ошибки после станцовок и объяснять, как выполняется движение, хотя Я. прекрасно знала это и без них. Правда, некоторые, наоборот, подходили с улыбкой:

– Классно сегодня было. С тобой танцуешь, будто с метрономом.

Я. было приятно это слышать. И она всё чаще и чаще находила в себе силы выходить в лидеры.

Я. выбрала ATS ещё и потому, что видела в нём настоящую женственность. Тело – это средство не соблазнения, а самовыражения. Уверенные в себе женщины танцуют вместе для самих себя. Я. чувствовала свою женскую суть как нечто ценное и не зазорное только там.

Не-дружеские отношения сложнее. Начать просто общаться можно из-за общих интересов. В отношениях же с мужчинами нужно вести себя как женщина, флиртовать и не бояться физической близости.

Я. никогда не любила физических контактов. Затронув кого-нибудь случайно, она всегда извинялась, будто ударила. Мужчины в знак приветствия жмут руки, девушки целуются или обнимаются. Обнимать Я. могла только мама. Остальные люди вызывают неловкость или недоверие. Для комфортного общения, считала Я., необходимо личное пространство. Если люди во время разговора подходили к ней ближе, чем на расстояние вытянутой руки, она не могла собраться с мыслями и отвечала невпопад. У этого двоякое обоснование, и полярность причин всегда вызывала у Я. недоумение:

Нелюбовь к своему телу. Как и большинство девочек, Я. видела в себе только недостатки и полагала, что люди, подходя ближе или прикасаясь, будут чувствовать отвращение или презрение;

Отношение к своему нелюбимому телу как к храму. Никто в семье Я. не мыл руки чаще, чем она. Никто так внимательно не относился к своему физическому состоянию, хоть и не с точки зрения идеального здоровья для как можно более долгой жизни, а, скорее, для комфортного существования здесь и сейчас. Она не выносила врачей и пила таблетки только в самом крайнем случае – если организму плохо, нужно терпеть, а таблетки вполне могут и навредить. Считая алкоголь и сигареты замечательными источниками лёгкого общения и социализации, Я., тем не менее, не могла ни пить, ни курить, как ни пыталась (хотя смогла курить с перерывами целый год, считаю это достижением). Подобные вещества ослабляют контроль, меняют ощущения, а это очень неприятно. Всё, что меняет привычное состояние организма, неприятно.

Для Я. привычно быть закрытой. Мама рассказывала, что, когда Я. было четыре и к ним домой приходили гости, Я. пряталась за кресло. Хотя никто, из гостей или из семьи, не мучил её. Она пряталась, потому что так было удобней, наверное. Она не подбегала, как сумасшедшая, к тёте Марине или дяде Гене триста раз за вечер, каждый раз с новой игрушкой, для их одобрения или восхищения. Она как играла, так продолжала играть, в своём тихом уголке, куда ни тётя Марина, ни дядя Гена со своими одобрениями и восхищениями проникнуть не могли. Да и игрушек у неё было не так много, но была магнитная азбука, поэтому составление слов было её любимой игрой. К-А-К-Т-У-С. Р-О-З-А. К-Р-А-П-И-В-А. Сплошная ботаника.

Когда все её сверстницы в возрасте где-то двенадцати лет стали обращать внимание на мальчиков, Я. не спешила повторять за ними. Они шептались по углам, хихикали, стреляли глазками, а Я., чтобы никто ничего у неё не спрашивал, выдумала свою симпатию к Паше. Он вёл все школьные праздники, был на два года старше, как подобает, и был недоступен, так что девочки не стали приставать к Я., понимая, что её «любовь» может быть только безответной. Когда Я. было тринадцать, они с Юлей познакомились на дискотеке с мальчиками из соседней деревни и встречались с ними пару раз. Юля очень серьёзно подошла к делу – сразу стала воспитывать своего насчёт курения. Я. от своего шарахалась – и да, его звали Серёжа. Ужасное имя. Когда он брал Я. за руку, та терпела. Когда он обнимал Я., та терпела. Но быстро поняла, что терпение – это не то чувство, которое девушка должна испытывать в подобной ситуации.

Я. стала готом28. Самая удобная позиция – ты всем своим видом показываешь окружающим, что тебя лучше не трогать. Закутываешься в длинный чёрный шарф, опускаешь голову и идёшь. Теперь ты невидимка. На этот же период пришёлся пик подростковых проблем с кожей. Ни у кого из её знакомых сверстников ничего подобного не было, и Я. часто чувствовала себя прокажённой. Захочешь тут обращать на себя внимание. А когда проблемы ушли, Я. продолжала оставаться в тени по инерции. Или просто потому, что начала уже получать некоторое удовольствие от жалости к себе и от своего особенного положения среди других, таких весёлых и таких одинаковых.

Идти, уткнув взгляд в землю, можно бесконечно. Я. было девятнадцать, когда ей пришлось поднять голову и оглянуться вокруг. Последнюю пару в универе отменили, и Я. отправилась домой раньше. Открыла дверь своим ключом и обнаружила Юлю с каким-то парнем, на том самом диване, на котором Юля и Я. спали. Это было очень унизительно, причём не для Юли (что её застали в самый разгар веселья), а для Я. (что Юля ничего не рассказывала, мол, рано тебе ещё знать – хотя была младше Я. на год). Всё это казалось противным и неправильным. Юля с парнем смеялись, а Я. пулей вылетела из квартиры и часа два гуляла вокруг дома, игнорируя непрерывно звонящий телефон. Действительно, хоть Юля и скрывала свои любовные похождения, они у неё были, – и это нормально. Большинство девочек с учёбы встречали парни. У многих подруг по социальным сетям в графе «семейное положение» было указано «влюблена». А некоторые бывшие одноклассницы Я. даже уже обзавелись детьми.

Я. привыкла додумывать за других. Сама не понимая, она помогала им считать её ровно такой, какой они «должны» её считать, а именно:

неинтересной

безобразной

смешной

неумелой

испуганной

глупой

в конечном счёте, не стоящей никакого внимания

И, может, Я. считала прикосновения неприятными, потому что думала, что они неприятны другим.

Ей – двадцать один.

Их группу совместили с группой историков на философии. Среди них был Максим – парень, который всегда сидел, поджав под себя левую ногу. Он был старостой, и Я. обменялась с ним контактами, чтобы держать друг друга в курсе по домашним заданиям. Оказалось, у них много общего – хорошая база для общения – вкусы в музыке, сериалах. Они переписывались, делились интересными постами в интернете. В виртуальном дружеском общении гораздо легче забыть, что разговариваешь с парнем. Ты сидишь в одиночестве перед экраном и можешь сказать что угодно, не задумываясь, как отреагирует другой (ты ведь не видишь его, и кажется, что его и нет вовсе), или наоборот, у тебя есть время хорошенько обдумать свою реплику. Встретиться впервые вдвоём они решили в кино, выяснив, что им обоим интересен «Дракула»29. Максим посчитал фильм довольно правдоподобным («насколько правдоподобным может быть фильм про вампиров»), Я. же нашла его слишком сентиментальным («Дракула должен вселять ужас, а не сюсюкаться с любовью всей своей жизни»). Когда дело дошло до физических контактов, Я. подумала – почему бы и нет, мне пора начать. Она больше не терпела прикосновения – ей было интересно, каково это. Она, как могла, старалась не думать за Максима. Ощущение неправильности прошло, ну а неловкость – классическая составляющая отношений на начальном этапе, здесь Я. была абсолютно нормальной. Им постоянно мешали её очки, например, пока Я. не поняла, что без них ей гораздо комфортнее. В обычной жизни ей необходимо было видеть всё чётко, а здесь плохое зрение помогает не опираться на визуальный ряд, отдаваясь ощущениям.

Привычное состояние её организма и жизни круто поменялось. Но это не было неприятно. Она перестала контролировать себя, это пугало её, но в конце насыщенного дня, когда трижды успеваешь поссориться и помириться, Я. чувствовала, что такое полноценная жизнь. Что она не отличается от других, не лишает себя добровольно такой большой части жизни. Ей тоже было, что рассказать во время девчачьих посиделок с Юлей и Алей. Я. нарисовала себе в голове образ Максима, а всё то, что не совпадало с ним, вызывало ссоры – у него, Я. была уверена, всё обстояло так же. Когда Максим узнал, что он у Я. – первый, в нём как будто что-то щёлкнуло, и он начал ухаживать в три раза сильнее. Может, хотел впечатлить Я., выступая в роли «гуру» отношений, может, действительно считал, что если девушка – девственница в двадцать один, значит, она бережёт свой «цветок» для кого-то особенного. Хоть в других ситуациях Я. ненавидела конфликты и предпочитала стерпеть, здесь казалось, что всё, что ниже отметки «полное взаимопонимание», не является отношениями. Ну или применим пресловутое слово: «любовью». Ссоры, как потом Я. поняла, все были об одном: на каждый комплимент Я. отшучивалась, после первого букета цветов выдала теорию о том, что подобные знаки внимания всё только усложняют, на любые попытки построить общие планы на будущее говорила «зачем, вдруг мы завтра расстанемся». Любые проявления нежности Я. считала издевательством. А Максим считал, что встречается с кем угодно, но не с девушкой.

Последний их разговор произошёл где-то через три месяца после первого:

– Я просто хочу сделать тебя счастливой.

– С какого ты вообще должен делать меня счастливой? Ты мне ничего не должен. И я тебе ничего не должна.

С Максимом Я. не научилась общаться с людьми – она как была слушателем и наблюдателем, так и осталась, она даже не была знакома с его друзьями. С Максимом Я. не научилась чувствовать себя уверенно – ей постоянно казалось, что она недостаточно хороша для него, а своим поведением он пытается убедить себя в обратном. С Максимом Я. не научилась любить своё тело – наоборот, чем больше он проявлял желания, тем более недоверчиво к этому относилась Я., часто язвя по этому поводу, из чего он делал вывод, что это он как-то не так прикасается к ней. Максим говорил какие-то клишированные фразы про её холодное сердце. Я. не могла не согласиться.

А Макс женился через полгода после расставания с Я.


Декламация № 6

Вместо неба мир кончился

потолком


потолкуем

о будущем:

«трое внуков сейчас не потом»

не объяснив толком

кем могу быть (и буду!) ещё

не маткой же только

«женой верной мужу опорой

да тяжело порой

мы с мамой боролись за лучшую жизнь

и мы за семью горой»


а мама наедине

мне

шепчет:

«не посвящай свою жизнь мужчине

не верь ни одной его громкой причине

зачем он выпил

почему опоздал

ударит хоть раз —

уходи сразу

слушай не сердце

слушай разум

учись работай

будь независима

не становись

такой

как мама»


а я

я совсем не хочу выбирать

мама и папа

что между вами?

тридцатилетнее повествование

от страсти к любви

к недопониманию

ячейки общества образованию

и вновь – к разочарованию


не знаю

что́ между вами

но знаю

что между вами – я


не стану как мама

не буду, как говорит отец


и кто сказал, что небо – это конец?


Запись № 6

Все мамины знакомые – коллеги по работе ли, подруги молодости – при виде Я. восклицали, что она – копия мамы. Но, увидев папу Я., резко меняли своё мнение – у неё были его прямой нос и маленький подбородок. Мама периодически причитала, что никто из её детей на неё не похож, только глаза у Я. были мамины. И больше ничего общего.

Мама была третьим ребёнком в семье, самой младшей, и единственной дочерью. Она родилась и выросла в деревне, среди болот. Её мама почти круглые сутки работала поваром, а папы не стало довольно рано (мама никогда не рассказывала Я., как он умер). Поэтому домашнее хозяйство было на ней. И воспитывала она себя сама. А с двумя старшими братьями не забалуешь, и она росла «пацанкой», подруг у неё было немного, всё больше друзья.

Мама рассказывала Я., как несколько раз в год ей приходилось почти вслепую идти от больницы домой – у неё стало падать зрение, и приходилось ходить к окулисту и закапывать в глаза специальные капли. Из-за них на некоторое время она переставала видеть вообще и наощупь шла через полдеревни. Никто её никуда не водил.

Это мама говорила, когда Я. в детстве отказывалась ходить к окулисту одна. А к нему нужно было ходить довольно часто. Глаза действительно были мамины.

Мама была счастлива, когда, закончив школу, уехала из деревни в Томск, учиться. Она узнавала большой мир, была очень общительной, душой компании. Но Томск для неё был не таким, как для папы Я., – то есть местом лучшей жизни. Она не привязывалась к месту, ей было хорошо везде, где было, куда пойти повеселиться. Закончив учёбу, мама уехала работать в Омск («невелика разница, всего-то буква»), на швейную фабрику «Лидер», жила с тётей, копила деньги и каждый год ездила в отпуск «на моря», «дикарём» с подругами. И, как правило, оставляла недельку в конце на то, чтобы навестить маму.

И это, по её словам, было самое счастливое время её жизни. Она была предоставлена самой себе. Сама шила себе наряды (которые потом носила тётя Оля, дочь маминого брата, и была самой модной среди одноклассниц, как потом говорила). Сама себя обеспечивала и ни перед кем не отчитывалась. Она была гордой. И знала себе цену.

Маме – двадцать три.

Во время одного из отпусков она приехала домой в деревню и со школьными друзьями пошла на дискотеку. Там на медленный танец её пригласил парень, явно не местный – всех местных мама знала. Высокий, с красивыми руками. Когда музыка закончилась, он подарил ей конфету «Мишка косолапый» – это были самые вкусные конфеты в стране, соответственно, достать их было непросто. Мама поделилась конфетой с друзьями (надкусывали по чуть-чуть) – и на все остальные медленные танцы они отдавали маму только этому парню. Каждый раз она возвращалась с конфетой. Так мама с папой и познакомились.

После танцев он вызвался проводить её домой, а на улице, как назло, хлестал дождь. Мама была в босоножках на очень высоких каблуках, ей было жалко топить их в огромной луже, на которую они наткнулись по пути, и она попросила понести её. Он, замявшись, отказал.

– Тогда пока, – бросила мама и показательно направилась через самую середину «водоёма».

В следующий раз папа встретился с мамой только через год.

Папе – двадцать три.

Он закончил обучение в Томском политехническом с отличием. Его позвали на работу в крупную томскую компанию, но он только развелся из-за измен жены и хотел уехать. И уехал – попробовать себя «в поле». Работал помощником бригадира на нефтеразработке. Недалеко от маминой деревни. Он был верховым на скважине: когда нужно было вытаскивать или затаскивать трубу, два человека тащили её снизу, а он стоял у верхнего края трубы, на вышке, и один толкал её в нишу. Он рассказывал, как баюкал руки по ночам и не мог уснуть от боли. А потом признавался, что рассказывал об этом только Я. И никто больше не знает.

Между вахтами папа жил в общежитии именно в маминой деревне, и там часто ходил на дискотеки. Однажды он обратил внимание на красивую и очень загорелую девушку (как будто только с пляжа) – на фоне остальных она выделялась, к тому же, он её ещё здесь не видел. После танца он подарил ей конфету – из запасов, которые прислала его мама (она работала врачом, и ей часто в благодарность приносили что-то подобное). «Шоколадке – шоколадная конфетка». По пути к её дому, когда она попросила перенести её через лужу, он побоялся, что уронит, – руки в тот день болели не меньше обычного. И она ушла.

Через год мама изменила порядок путешествий (так в этот раз было удобней) и отправилась сначала домой. Папе об этом тут же доложили – вся деревня знала, что он о ней спрашивал, поэтому каждый счёл своим долгом сообщить о её приезде. Мама, конечно же, тоже об этом узнала, от тех же людей. Неделю они гуляли, пели песни под папину гитару. Мама позвала его с собой в Ялту. У него как раз заканчивалась вахта, он планировал поехать к своей маме. А в итоге увидел море в первый и пока единственный раз в своей жизни.

Для мамы это тоже была пока последняя поездка «на моря». Она узнала, что беременна, когда они уже были у папиной мамы, в Белово. Там они и остались.

Папиной маме мама не понравилась. Она была «слишком дерзкой для девушки без высшего образования». Она была недостойна папы, не то, что его первая жена. И об этом маме не давали забывать.

Уже потом, слушая мамины рассказы про бабушку, которую Я. помнит только в гробу посреди зала (а на кладбище её не взяли, ей – четыре), Я. понимала, что любая женщина была бы «недостойна» папы и мама зря принимала это так близко к сердцу. Скорее всего, бабушка то же самое говорила папиной первой жене. Ведь папа – единственный сын бабушки и единственный любимый её человек. Папиного отца не стало довольно рано (папа никогда не рассказывал Я., как он умер), а других родственников нет. Я. сделала этот вывод потому, что на праздники мама всегда звонила братьям в деревню и тёте в Омск, а папа никому не звонил. И папе никто не звонил. Правда, на похоронах бабушки были какие-то женщины, папа называл их «тётя Катя» и «тётя Маша». Они едва ли обменялись парой фраз.

Им – двадцать четыре.

Первой родилась Алёнушка. И тогда это была, наверное, счастливая семья. Бабушка не любила её так, как души не чаяла в папином сыне Дмитрии (который, кстати, не его сын). Но это была внучка, и бабушка приостыла. Папа любил дочку, потому что всегда хотел именно дочку, и с работы сразу бежал домой. Мама, как и свойственно впервые родившей женщине, расцвела. Три года спокойной семейной жизни – как в рекламе йогуртов для завтрака. А потом Алёнушка заболела. Сначала была температура, девочке стало трудно дышать. Чуть позже появилась сыпь. Это была корь30.

Мама и папа хоронили её вместе с любимой игрушкой. Я. тайком смотрела старые фотографии и видела Алёнушку. Маленькую девочку в маленьком гробу. С Чебурашкой. Папа обнимает маму, мама склонилась над ней. Они спокойны.

Мама долго чувствовала себя виноватой. А может, и до сих пор чувствует. Но тогда, когда было очень больно, мама обвиняла бабушку. Как она, врач, могла не увидеть сразу, что что-то идёт не так? Она видела и не сказала. Она хотела, чтобы Алёнушка умерла, и папа бросил маму. Бабушка, в свою очередь, возобновила нападки. Мама – плохая мать и плохая хозяйка. Как она, мать, могла не увидеть сразу, что что-то идёт не так? Она не увидела, потому что не следила. «Тебе нельзя рожать детей». Но мама уже родила сына, ещё когда Алёнушка была жива. Ему всего пара месяцев.

Им – двадцать семь.

Папин университетский друг позвал его работать к себе, в геолого-разведочную партию, на другом конце области. Они оставили бабушку и могилку дочери. Теперь и маму интересовало место, в котором она будет жить. Главное, чтобы оно было подальше от прошлого.

В следующий раз они навестили могилку Алёнушки через двадцать пять лет. Поехали мама, папа и Я. Они долго искали её, среди заросших участков и полуразрушенных плит. На маму было страшно смотреть. Она боялась, что не найдёт, но нашла. На памятнике с трудом можно было различить имя и годы жизни. Они прибрались и покрасили оградку, в синий цвет. А на памятнике была звёздочка, мама сказала, что раньше она была белой с красным. Такой она и стала после нашего приезда.

Сына мама оберегала очень сильно. В новой квартире в посёлке было холодно, и она укутывала его с головы до пят. Но он всё равно часто болел. Мама никак не могла понять, что она опять делает не так. Папа цитировал то, что говорила ему его мама, когда он каждую неделю ходил на телеграф звонить ей. Брат долго не разговаривал, не мог фокусироваться на одном деле, что тоже очень беспокоило маму. Папа отдалялся, и вообще не очень много времени уделял сыну, зарабатывая деньги на его обеспечение. Но на самом деле – часто пропадая неизвестно где. Ведь от матери он уехал не только из-за смерти дочери, но и из-за обвинений на работе. Спас человеку жизнь, нарушив все предписания. Где справедливость в этом мире. Почему начальники – всегда звери самовлюбленные.

Папа хотел по примеру друга открыть своё дело и быть сам себе начальником . Мама была категорически против. По ряду причин, а именно:

Начало девяностых, лихое время. Однажды папу сильно избили. Случилось это прямо под окнами их дома. Был поздний вечер, мама то и дело выбегала на балкон посмотреть, не идёт ли он. И увидела, как четверо мужиков пинают кого-то ногами. Мама сразу поняла, кого, и закричала с балкона, что звонит в милицию. Когда она выбежала на улицу, там был только папа. Он пробыл в больнице две недели с переломами трёх рёбер и сотрясением мозга.

Для того чтобы открыть своё дело, нужно обзавестись знакомствами. А это значит задерживаться после работы и обсуждать дела. Конечно же, выпивая. А у папы нет чувства меры в этом вопросе. Практически все ссоры, происходившие в семье, случались наутро после попойки. Объяснять что-то пьяному человеку ночью, когда он только пришёл и ничего не соображает, бесполезно. А утром отец отрицал, что был в таком уж неадеквате, мол, мама наговаривает. А разбитые вазы и порванные рубашки – не доказательство. Я. с братом в эти разборки не лезли. Мама их не впутывала, когда они были маленькие.

Самая главная причина, как думает Я.: мама боялась неизвестности. Средняя зарплата, средняя работа, успех которой зависит не только от тебя, привязывают человека к такой же средней жизни и средней семье. Добейся папа успеха, он непременно ушёл бы к другой, более молодой и необременённой грузом прошлого, чувством вины и двумя маленькими детьми. И – самое главное – он ушёл бы от контроля, который был главным маминым вкладом в его жизнь. Или, как сказала мама, ушёл бы к «более достойной, но менее сильной». Это вполне предсказуемо. А мама хотела,чтобы у обоих её детей была нормальная жизнь и возможность получить высшее образование. Сама она обеспечить этого не могла, работая нянечкой в детском саду, да и то, попала она туда по протекции тёти Оли, которая работала там воспитательницей. Но мама всегда внушала Я. и брату, что наличие высшего образования – тот критерий, по которому нужно выбирать себе людей в близкое окружение. Слова бабушки, видимо, действительно её задели. К тому же, «если будете хорошо учиться, не придётся тряпку крутить».

Как только Я. начала подрастать, мама всё больше и больше стала рассказывать ей о своих переживаниях и чувствах. Когда папа где-нибудь задерживался, она говорила, что он наверняка пьёт. Чаще всего она была права, а если не была, это злило её ещё больше. Она всегда в чём-то его подозревала. Когда отец переехал в город и пять дней в неделю жил отдельно от них, логично было предположить, что у него были другие женщины. Не было постоянной любовницы, конечно, к которой он мог бы уйти (на это требовалось слишком много денег и времени), но случайные «шлюхи» – да. Так говорила ей мама, когда отец не отвечал на звонки. Мама подчёркивала, что будет оставаться с папой только до того момента, когда Я. получит высшее образование. «А дальше – пусть хоть загнётся». Только мама могла останавливать папу.

Им – сорок два.

Папа был в командировке, в Алтайском крае. Случилось землетрясение, большая редкость для Сибири, его отголоски дошли даже до их посёлка, так что ночевали мама и Я. одетые. Эпицентр землетрясения был в Рубцовке – а отец был именно там. И телефон, конечно же, был отключен. Тогда мама впервые призналась Я., что курит. Она сказала:

– Я сейчас пойду покурю на кухню, а ты полежи здесь. Набери ещё раз папу.

Всё было хорошо, он ответил на следующий день, сказав, что просто не было связи. А через месяц они объявили Я., что разводятся.

Брат тогда был в Томске, Я. казалось, что это его не особо касается. Папа не приезжал из города месяц, мама много курила. Я. думала, что те слова, которые люди произносят во время заключения брака, – самое большое лицемерие. Клятвы ничего не значат. В лучшем случае, ты веришь в них, только когда их произносишь. «В болезни и в здравии, в радости и в горе». Но нигде не сказано «в быту», «в самой обычной жизни, в которой ничего не происходит».

Когда папа приехал, он радостно позвал Я. в магазин – «мы с мамой помирились, будем отмечать». Мама не казалась особо счастливой, и Я. не знала, что об этом думать. Только чувствовала себя виноватой и ничего не сказала ни маме, ни папе.

А мама всегда потом говорила не делать так, как она.


Декламация № 7

гражданский производственный брак

забрал

с собой рабочий

на всякий случай

дефект незаметен

две части вместе

в месте разрыва

честно стачал

«так просто задумано было сначала»

но как же —

кажется

жена

несча́стлива

муж

встревожен

несчастлив

тоже

брак —

в эксплуатации будь осторожен


очень

непрочные

нитки

к тому же

формы частей

несовместимы

впрочем

брак оказался прочен

во благо детей —

замечательный стимул

пример

как старательно

невозмутимо

играть надрываясь

в семью дружную

в окруженьи

надежд разрушенных

притворяясь

что так и нужно


дети

теперь

ваша очередь

стачаться

изначально

обречёнными строчками

(как здесь)

где каждый стежок

(стишок)

никудышен

слышишь

дышать

свободнее

(четверостишьям)

без ткани

потрескавшейся

по швам


а вам —

бракованным —

отец-рабочий

настрочит

сколько угодно строчек

соединяя два одиночества

в нечто такое

что между прочим

принято называть

семьёй.


Запись № 7

Я. всегда была ближе к маме. Уехав в университет, маме она звонила каждый день, а папе – только если мама не брала трубку. В её голове «позвонить маме» – значит «позвонить родителям». Всё то, что Я. расскажет ей, мама потом перескажет ему. Как потом оказалось, всё было не так, и отец из-за этого обижался, поэтому Я. стала звонить каждому по очереди.

Но подобное разделение в семьях с разнополыми детьми – обычное дело. То есть: сын больше привязан к отцу, а дочь – к матери. Только мама может научить быть женщиной, только папа может научить быть мужчиной. Но дочери отец необходим как образец мужчины, сыну мать – как образец женщины. И в этом плане наличие обоих родителей действительно необходимо, даже если один из них присутствует в твоей жизни гораздо сильнее, чем другой.

Папа научил брата Я. быть мужчиной. Я. не знала, как (ведь она не мужчина), но это было видно. Когда брат был маленьким, а папа был слишком занят своей жизнью и не уделял ему должного внимания, его дразнили сверстники и клеили ему на одежду прокладки. И только когда брат вернулся из Томска и стал жить с отцом вдвоём – тогда в нём что-то поменялось. Брат стал отлично учиться, встречаться с девушками, играть с друзьями в музыкальных группах. Он получился трудоголиком, женился на красавице, они вместе открыли свою юридическую консультацию. Брат, как говорит папа, вышел лучше него. Выше него, сильнее. Сдержаннее. И умнее – в тридцать лет у него больше мозгов, чем было у папы в его возрасте. Таким и должен быть мужчина.

Но мама по-женски видит в таком поведении недостатки. Её сын пробьётся везде, это правда. Потому что он эгоист. Мама говорила Я., что он не упускает возможности упрекнуть их в том, что взятая в ипотеку квартира записана на Я. и будет принадлежать ей. Для драматизма он часто называл себя «бомжом». А потом и вовсе перестал разговаривать с Я., хоть отец и уверял, что «у девочки должна быть своя квартира, а мужчина сам себе на неё заработает». Что брат и сделал – сумел заработать на квартиру всего за три года. Не без помощи родителей, конечно. Тёща подарила ему на свадьбу восемьсот тысяч. Брат сказал, что ждёт той же суммы от мамы с папой. Им пришлось продать четырёхкомнатную квартиру в посёлке – ту квартиру, в которой Я. и брат выросли и в которую родители планировали переехать на пенсии, – и купить однокомнатную там же, отдав вырученные деньги сыну. Но брат даже после этого не стал разговаривать с Я. У него была своя насыщенная жизнь, в которой молчаливой сестре не было места.

Мама же не пыталась научить Я. быть женщиной.

Когда мама с папой стали семьёй, они переехали от прошлого. Вернее, у папы остались старые друзья – просто потому, что они волею судеб оказались в городе или неподалёку, и папа мог ездить встречаться с ними. Все мамины подруги были далеко, а сама она была привязана к дому. Заводить новых в посёлке у мамы не было времени. Она общалась с коллегами по работе, по пустякам, не изливая душу. Все, кому она могла высказаться, – это тётя Оля (дочь брата, которая переехала в посёлок следом за мамой) и подрастающая Я. Но и в том, и в другом случае маме нельзя было быть слабой. Тётя Оля младше на десять лет, её мать умерла рано, и выполнять эту роль отчасти стала мама Я. У тёти Оли тоже была нелёгкая жизнь – муж часто бил её, как всякий слабый мужчина, пытающийся доказать себе обратное. Однажды ночью Я. услышала, лёжа в постели, плач в прихожей. Тётя Оля убежала из дома к маме. Босиком по снегу. Наверное, мама не могла жаловаться ей на свою жизнь. Папа никогда не поднимал руку на маму. Если ему хотелось ударить, он бил в стену. Я. помнит две вмятины по обоям в спальне родителей. Высказываться же Я. мама могла очень ограниченно, в конце концов, речь идёт о её папе.

Но часто мама просто не могла сдерживаться. А может, ей казалось, что если Я. будет знать об их с папой жизни, она не наступит на мамины грабли. А может, у мамы не было по этому поводу иллюзий, и она рассказывала, чтобы как раз научить Я. быть женщиной.

Но в те моменты, когда мама ждала, что Я. поддержит её, заступится за неё во время их с папой ссоры, Я. молчала. Мама воспринимала это как предательство, наверное, хоть и не могла долго держать обиду на дочь. Мамы не должны рассказывать дочерям о проблемах. Я. воспринимала папу как папу, а не как мужа. И оценивать его могла только с позиции «плохой отец», а не «плохой муж». А плохим отцом папа не был. Хоть мама и говорила, что забирать Я. из роддома он не приходил, что, когда Я. делала первые шаги (в свой день рожденья, когда исполнился ровно год), его не было рядом. Но чем старше становилась Я., тем старше становился и папа. Когда Я. была в последних классах школы, он уже почти не пил и возвращался всегда вовремя. Он говорил, что ему гораздо интереснее объяснять Я. геометрию и рассказывать, как из сгнивших растений через миллионы лет получаются алмазы, чем скитаться где-то в сомнительных компаниях. Он уже не порывался стать бизнесменом – его интересовала стабильность, позволяющая оплачивать кредиты и воспитывать детей. И, наверное, это одно из приятных последствий того, что ты – поздний ребёнок.

А ещё, становясь старше, Я. не могла считать маму только жертвой сложившейся ситуации. Я. начала видеть, что мама тоже была виновата. Она настолько погрязла в подозрениях и ревности, что вообще перестала слушать папу. Папа, как и мама, нашёл слушателя в Я. Дочери жаловаться легче, чем сыну. Если мама на папины рассказы отмахивалась, повторяя «свою работу оставь на работе», то Я. никогда не затыкала ему рот. И папа говорил о том, что занимает не ту должность, которую мог бы занимать, что делает работу за других, но это не ценят, что все его придумки и изощрения, помогающие выполнить планы на 150 %, присваивает начальство, вплоть до оформления патентов.

– Что его слушать, он считает себя самым умным, – пожимала плечами мама, проходя мимо их маленьких посиделок.

О своей работе мама никогда не говорила – переехав в город, она бегала по больницам из-за гипертонии31 и внезапно нашла работу в лечебном центре. Там она работала в физиотерапевтическом отделении – делала душ Шарко, скипидарные ванны, подводные массажи. Как оказалось, на работе и у неё были проблемы – девочки-коллеги не воспринимали её всерьёз, постоянно напоминая, что она недостаточно компетентна – они же оканчивали курсы медсестёр или массажисток. Центр, однако, был довольно крупным, – и мама общалась с девочками из регистратуры, тоже «некомпетентными».

Папа и Я. любили разговаривать на балконе. В новой квартире в городе балкон был полностью из стекла, всё казалось неустойчивым. Однажды Я. призналась папе, что боится стоять на балконе, боится смотреть вниз, но при этом её ужасно туда тянет. А папа рассказал, что, когда он строил этот дом, между блоками лежала доска, которая называется плаха, и только по ней можно было перемещаться по стройке. На высоте семи этажей это делать сложно. Папа вспоминал, что всё время повторял себе: «не смотри вниз». Но не потому, что боялся упасть. А потому, что боялся своего желания прыгнуть.

Папа говорил Я., что у него в этом мире нет ничего, кроме «тебя, твоего брата и твоей мамы». И что он живёт только ради них. И Я. снова не знала, что чувствовать – благодарность или вину.

Когда подруги Я. стали рожать детей, мама с папой стали относиться к ней, как к взрослой. Мама просила внучку – для себя:

– Роди мне внучку, я буду с ней нянчиться, а ты будешь дальше делать то, что хочешь.

Папа не просил внуков, но всегда повторял, если речь заходила о будущем Я.:

Вот выйдешь замуж, а там всё сразу станет ясно;

Не ставь себе таких долгосрочных карьерных целей – тебе ещё детей рожать.

Никто из них не сомневался, что у Я. будет семья, как будто муж и дети сами собой прилагаются к женщине. Они не слушали протестов Я. и заявлений о нелюбви к детям, ни когда ей было четырнадцать, ни когда ей стало двадцать два. Их не настораживало, что Я. не брала на руки «детёнышей» родных и знакомых, предпочитая наблюдать со стороны. Их не настораживало, что Я. не рассказывала им о своих отношениях, не пропадала по ночам, не знакомила их со своими парнями, не упоминала в разговорах о лицах мужского пола. Не было даже слёз маме в подушку о безответной любви в юношестве. Не было того «серьёзного» разговора, который происходят в семьях, когда родители узнают о первых отношениях своих чад.

И потом – однажды мама пожаловалась Я. на брата. Он рассказывал ей о концертах в криминальных районах города (там аренда площадки дешевле) и ночных прогулках с друзьями. А она «предпочла бы об этом не знать», чтобы спокойно спать по ночам, а не бесконечно ждать смс со словами «мама, я дома». Я. услышала маму и делала так, как она просила. Родители не узнали ни о первых отношениях Я., ни о последующих. Сначала Я. не знала, как им об этом сказать. А потом решила, что рассказывать и не нужно. Как будто эти отношения настолько важны. Совесть иногда кусала Я., и она задумывалась, почему ей так сложно поделиться с ними – ведь такими вещами девочки делятся (в первую очередь, с мамами, конечно). Но:

Насколько близкими не казались Я. их отношения с мамой, они не знали друг друга до конца. Мама и дочь вообще не должны вести себя как подружки, но сюда добавлялась и закрытость их обоих. Свои проблемы и переживания они обе старались держать при себе, хоть и не всегда получалось. Мама не читала ни одного стихотворения Я. И никогда не просила.

Какая-то часть Я. так и хотела оставаться в глазах родителей маленькой девочкой. Если ты врёшь себе о том, что не взрослеешь, ты и родителей считаешь молодыми. Как только ты вступаешь в серьёзные отношения, у твоих родителей появляется новая роль – потенциальных дедушки и бабушки. Только в их глазах, конечно, – ведь ты и не собираешься рожать детей. Но всё же внезапно понимаешь, что они уже прошли очень долгий путь.

Я. не хотела изменений в общении с ними – ведь они начали бы всё больше говорить о Я. во множественном числе («а что вы там решили со свадьбой?»), всё больше говорить о Я. как о должной («веди хозяйство», «следи за внешним видом», «ищи такую работу, на которой можно будет уйти в декрет»).

К тому же, о таких отношениях, какие были у Я., вообще не принято сообщать родителям.

После расставания с Максимом Я. поняла, чего она точно не хочет. Она не станет, как мама. Она не будет, как говорит отец. Все эти чувства и ситуации, их рождающие, слишком сложны и неприятны для неё. Ревность переплетается с жалостью к себе и отношением к человеку как к собственности. Чрезмерная забота кажется проявлением чувства вины и страха остаться одному. Мама научила Я. видеть подвох в каждом слове и обещании, направленных от мужчины в её адрес. Всё это произносится только для собственной выгоды – нам нужно привязать другого человека к себе, заставить его сделать то, что нам хочется, оградить от других, мешающих «соединению двух половинок». Я. не чувствовала в себе способность разобраться в таких сложных переплетениях. И не произносила слово «любовь» без едкой колкости:

То ли из-за боязни не соответствовать образам тех девушек, которых хочет видеть рядом с собой мужчина по мнению учёных / психологов / некомпетентных журналистов глянцевых изданий;

То ли из-за чувства фальши всех тех слов и действий, значения которых извратили Интернет и масс-медиа;

То ли из-за недоверия миру, чувства самосохранения и любви к комфорту и контролю;

То ли из-за того, что просто не могла понять значение слова «любовь».

Я. всегда звонила маме в половине седьмого вечера. Докладывала, что произошло за день, что она ела, с кем встретилась. Но разговор всегда начинался так: «привет, я дома». А после того, как разговор заканчивался, Я. была вольна идти куда захочет – мама ясно дала понять, что именно так и нужно поступать, избегая лишней нервотрёпки. Все подробности местонахождения Я. знала Юля, чтобы было ясно, где искать, если вдруг что. Примерно раз или два в месяц Я. отправлялась получать свои комфортные отношения. Как правило, это были клубы или бары. Главное – вести себя и выглядеть сообразно ситуации. Макияж – не слишком яркий, но ярче обычного; платье – не длинное, но и не вызывающее; каблуки – не слишком высокие, чтобы не оказаться выше «избранника». Вообще здесь следует соблюдать меру – сыграть на всё согласную стерву Я. всё равно бы не смогла, но быть такой, как днём, значило остаться ни с чем – многие знакомые Я. признавались, что боялись её первое время, уж слишком серьёзное выражение лица она сохраняет, даже во время разговора. Нужно обозначить, что ты женщина, – большего полупьяным мужчинам и не нужно. Безусловно, есть парни, кто целенаправленно ищет себе нечто длинноногое и блондинистое, но Я. очевидно была не из таких. Другим парням было достаточно того, что девушка не слишком страшная и идёт на контакт. Таких Я. и искала.

Почти все «избранники», завязывая разговор, высказывали предположение, что отношениями на одну ночь Я. пытается отвлечься от болезненного разрыва с молодым человеком. Это действительно самое удобное оправдание – так они убеждали себя, что проводят время не с последней шлюхой (мужчинам неприятно осознавать, что у девушки до него было много таких, как он, а возможно, лучше, чем он). Тем самым они акцентировали внимание на том, что будет всего лишь случайный секс, и девушка не примется потом бегать за ним или обвинять в том, что он ей «воспользовался».

Важно, чтобы оба дали друг другу понять, что это честная сделка. Я. не нужно было соответствовать каким-то представлениям и стандартам «хорошей девушки» (нужны были только ярко накрашенные губы и пуш-ап), а на слова, которые вызывают иронию («ты красивая» – ага, убеждай себя в этом, давай), можно не реагировать, в конце концов, продлятся они не дольше нескольких часов. Со своей стороны, и парень получает, что хотел. Согласную и ни на что не претендующую девушку. Честный обмен. Я. чувствовала себя совсем не как с Максимом – она не стеснялась своего тела, потому что понимала, что её партнёру всё равно. Ей даже не приходилось прибегать к фокусу со снятием очков – в клубы Я. ходила в линзах, иначе создавалось бы впечатление «слишком умной и, соответственно, недоступной». Я., по большому счёту, тоже было всё равно, с кем – тогда не возникает неловкости и неуверенности в себе.

А ради чего Я. это делала?

Ради того, чтобы почувствовать себя взрослой. Даже больше – чтобы почувствовать себя частью взрослого мира. Когда ты много лет идёшь, не замечая других и стараясь остаться незамеченной, в какой-то момент начинаешь понимать, что многое упускаешь. У неё перед глазами всплывало лицо Юли, когда Я. застукала её с парнем. И Я. стремилась к тому, чтобы относиться к жизни так же легко, как она;

Ради того, чтобы осознать себя частью других и в тоже время отделить себя от других. Опять же, когда ты много лет идёшь, опустив голову, ты находишься в каком-то вакууме, своём ограниченном пространстве, как «мальчик в пузыре»32. Походами в такие непривлекательные для Я. места она заставляла себя увидеть, что есть другие люди, подпустить их к себе настолько близко, насколько возможно. И со временем Я. надеялась научиться видеть других уже в повседневном общении;

Ради того, чтобы показать миру свой цинизм. Да, мир, ты лживый и колючий, другие верят тебе и страдают, а я вот она, живая и невредимая, и ничего ты с этим сделать не можешь. Я. не понимала, однако, почему на следующее утро она чувствовала себя паршиво;

В конце концов, ради секса. Ради прикосновений. Ради того, чтобы, как это ни парадоксально, почувствовать себя желанной (понимая, что на её месте сейчас в принципе могла бы оказаться любая другая).

Безусловно, были ночи, когда Я. уходила в одиночестве, были парни, которые наутро желали продолжить знакомство, но им Я. отказывала – узнавать друг друга такими, какие они есть на самом деле, значило снова сомневаться, снова бояться не соответствовать, снова не верить.

Правда, получать удовольствие от секса удавалось не всегда – мешало несвежее постельное бельё в их квартирах. Вместо всего Я. думала, как же они до сих пор не поняли, что погружение собственного тела в благоухающую только что расправленную постель – вот истинное удовольствие.


Декламация № 8/1

Очередное полуобморочное состояние

выражать…

Вы – рожать?

Нет, закреплять петлю на люстре, забыв

наполнить кормушку синичную за окном.

Странно, но я всегда хотела броситься под автобус.

Мне больше ничего уже не хочется, особенно жить =

перерабатывать продукты переработки переработанных продуктов,

производить давно деформированные действия / мысли / чувства…

Я думаю над словом «вторичность» —

над ним думали до меня.

Я переворачиваю крышку кастрюли, чтобы стекла вода —

вода стекает с тысяч крышек вокруг.

Я вдыхаю воздух с примесью оксидов азота и углерода,

кубометры его оседают в миллионах (умноженных на два) лёгких.

Я сгибаю колено, давая импульс для перемещения собственного тела на сорок сантиметров вперёд —

чужих шагов и коленей – миллиарды.

Воду, которую я сейчас пью, когда-то пил динозавр.

Сбежать от этого можно только нажав на кнопку вызова.

Звоню маме.

Мама:

«Отец пьяный.

Понедельник».

(неделя / по неделям / не де́лим / не дели́м)

«Он даже не позвонил узнать о моём походе к онкологу.

Грудь прокололи для анализа, вот, вокруг теперь синяк.

Врач сказала, что в этом месяце отняли уже три груди

Среди работниц моего лечебного центра».

(сколько всего женщин – и три без одной груди – в процентах?)

«Надеюсь, пройду по страховке.

Да, доча, очень болит.

А он завалился спать.

Всю жизнь от меня носился

не любил

не слушал

не понимал

а как теперь он будет относиться

Да, доча, очень болит.

А твой брат ничего об этом не знает».


Мама

мама…

Слушаю.

Молчу.

Я не знаю, как тебя утешить, мама.

Я не знаю, как тебя утешить,

мама.

Мама.

Я очень тебя люблю.

Когда умирала твоя мама,

я молчала.

Слушала и молчала.

Я не знала, как тебя утешить, мама.

Я не знаю, как тебя утешить,

мама:

«Всё ещё обойдётся, анализ скажет, что всё хорошо».

(до чего ж банально)

Кладу трубку.

Я брошусь под тот автобус, который тебя увезёт.

А сейчас – покормлю синиц.


Запись № 8/1

Маме – пятьдесят шесть.

У неё диагностировали рак.

Так не должно было случиться. Никто не застрахован от энцефалита, сифилиса там или туберкулёза. Как тогда, когда папе – пятьдесят три, и после обязательного медосмотра с работы у него подозревали туберкулёз. И это было хоть и страшно, но не внезапно – для человека, который курит сорок три года (сорок два с половиной – когда ему было двадцать лет, он на спор бросил на полгода и выиграл гитару фирмы Martin33). Тогда, чтобы поставить окончательный диагноз, ему нужно было пить специальные препараты до повторного исследования. Он бросил пить и курить на два месяца. После очередной флюорографии и анализа слюны диагноз не подтвердился. А папа сказал Я. во время их очередной посиделки на балконе:

– Я здоров, потому что я сказал себе, что я здоров. Повторяй себе это каждый день – и никогда не заболеешь. Мне ещё тебя доучить нужно.

Услышать диагноз «рак» было очень страшно. Казалось, что всё это какая-то нелепая шутка – жуткие истории и статистики есть только в Интернете, но никак не в настоящих семьях. Никак не в семье Я. Все ведь знают, что рак – наследственное заболевание, а рак молочной железы – классическое наследственное заболевание, вызываемое генами BRCA1[en] (№ NM_007294 в базе данных GenBank) и BRCA2[en] (№ NM_007294 в GenBank). По наследству передаётся не рак, конечно, а предрасположенность к нему. Но ни у одного из маминых кровных родственников рака не было. Мама винила работу: она проводила процедуры аппаратами, которые по идее ничего вредного не излучают, но «механическое давление было регулярным». Так написано в её истории болезни – мама правша и часто опиралась для удобства правой грудью о ванны, когда водила по телу пациента массажным шлангом с насадками разной величины.

Как сказали в больнице, маме очень повезло, что она так быстро отреагировала на боли и посетила специалиста. В онкологическом центре уверили, что ей достаточно будет сделать надсечку и удалить отдельно опухоль, а не всю молочную железу. Операцию назначили на начало июля.

Я. в это время была в Томске. Мама рассказывала о раздражительных врачах, о длинных очередях («неужели в нашем городишке так много больных раком»), о том, что не хочет никому говорить о своей болезни. Знали только папа и Я. Папа снова стал больше пить, а Я. готовилась к сессии – маме не с кем было нормально поговорить. Да и что тут можно было сказать. А как сообщить новость сыну, мама не знала – рак груди казался слишком интимно-женским.

Я. совсем не плакала и не пыталась всеми силами выразить, что она чувствует. Она и не знала толком, что чувствует; всё, что она знала, – «я ничего не могу поделать с тем, что происходит, и поэтому я неестественно спокойна». В голове всплывали слова Максима о её «холодном сердце». Казалось, что она недостаточно сильно переживает, и все те громкие слова о том, что «я живу только ради своих родителей», выходит, наиграны. Если бы я действительно любила маму так, как говорю, я бы вела себя по-другому. И чувство вины (снова и снова) побеждало чувство страха за мамину жизнь. Когда Юля спрашивала, почему Я. ходит какая-то пришибленная, Я. отмахивалась. Мама не хочет, чтобы другие знали. Правда, вместо подготовки к экзаменам Я. шерстила Интернет, пытаясь узнать больше о карциномах, меланомах и саркомах34.

Когда вводишь в поисковую строку запрос «рак молочной железы», а она продолжает за тебя «…второй степени сколько осталось жить», очень сложно сохранить оптимистический настрой, и для успокоения приходится судорожно читать на женских форумах истории счастливо победивших рак уже три, семь или пятнадцать лет назад, без рецидивов. А никакой более-менее полезной информации ты не находишь: там либо страшные слова типа «мастэктомия по Маддену» (и неясно, чем она отличается от «мастэктомии по Холстеду»), либо «вопросы этиологии рака молочной железы в настоящее время исследованы недостаточно».

В эту сессию Я. впервые в жизни не сдала экзамен и осталась на пересдачу. И переживала по этому поводу, кажется, даже сильнее, чем от болезни мамы. Мама в их разговорах чаще успокаивала Я. насчёт учёбы, чем говорила о собственном состоянии, Я. отмахивалась от её вопросов о количестве выученных билетов. Я. не могла понять, что ей делать: говорить с мамой о болезни или делать вид, что ничего не происходит. Я. не хотела причинять маме боль сказанными невпопад словами – и позволяла ей вести разговор. В остальное время Я. бесцельно бродила по городу с абсолютно пустой головой. Дома она смотрела фильмы по многу раз, просмотрев до конца и перематывая к началу («Жизнь прекрасна»35, «Истинные ценности»36). Пересдавала экзамен с каменным лицом, не обдумывая ответы – как бы сейчас это не закончилось, я всё равно поеду домой на шестичасовом автобусе. Получила пятёрку.

Я. оказалась в городе за три дня до маминой операции. Мама попросила Я. позвонить брату:

– Отвези маму в понедельник в онкологию, у неё обнаружили рак груди, кладут на операцию.

В трубке секунд десять было молчание.

– Да, конечно, не вопрос. Я сейчас приеду.

Все эти три дня они избегали разговоров о предстоящем. Только в последний вечер, собирая сумку, мама подошла к Я. В руках у неё была шкатулка, куда она складывает золотые украшения.

– Держи, я хочу, чтобы они достались тебе. Все мои вещи можно будет отдать в церковь. И следи, чтобы, когда отец приведёт сюда другую женщину, он не вписал её в эту квартиру. Ты в итоге останешься на улице, а я этого не хочу.

Я. только смогла промямлить что-то типа «да брось, всё нормально будет».

– Люди умирают от рака, не надо делать вид, что этого не случается. Я просто хочу, чтобы ты не боялась забирать то, что твоё. Будь смелой. А то они тебя выгонят, а ты и слова поперёк не скажешь.

Да, не скажу.

Я. никогда не видела смысла в ссорах и скандалах. Они требуют так много сил, так много уверенности в том, что ты можешь забрасывать другого человека колкостями и при этом быть абсолютно правым. Даже если Я. и потеряла бы крышу над головой, она сохранила бы чувство себя. Да я никогда и не считала себя владелицей этой квартиры. И вообще к чёрту квартиры, почему мы о них говорим? Сейчас так надо сказать что-то важное.

В понедельник рано утром брат приехал за мамой, Я. поехала с ними. В нужный кабинет уже стояла большая очередь, будто они сюда ещё ночью пришли, а ведь приём больных начинался только через полчаса. Я. увидела нескольких женщин с обвязанными платком головами и впалыми щеками, явно ложащихся в стационар не впервые. Брат всё время выбегал на улицу с разговорами по работе, Я. стояла рядом с мамой и не знала, что сказать. На лице, наверное, у неё всё было написано, потому что мама вдруг принялась успокаивать Я. Когда мама попросила купить попить, Я. с облегчением выбежала на улицу. Ближайший магазин оказался в десяти минутах ходьбы. Я. купила три бутылочки воды, на всякий случай. Когда Я. вернулась, она обнаружила брата и маму уже сидящих (людей стало меньше, места освободились) и смеющихся. У брата получилось развеселить маму. Он рассказывал курьёзные случаи с работы, например, как однажды истец принёс банку с говном, которое якобы нашёл у своей входной двери, и утверждал, что ответчик (управляющая компания) таким образом ему угрожает.

– То есть этот мужик не поленился собрать какахи (скорее всего, какой-нибудь собаки) и переть их через полгорода! Судья там сдерживался, как мог, чтобы не заржать. А вот ответчик просто валялся.

После долгой очереди, в которой обсуждались последние новости садов и огородов, маму отправили на третий этаж. Я. с братом несли сумки. Там их встретила медсестра, которая должна измерять давление и распределять по палатам. У мамы было 150 на 90. Пока она доставала из сумки «Капотен»37, девушка предложила ей выбрать врача. По фамилии. И добавила таким же равнодушным голосом:

– Самойленко лучше не выбирайте. У него практика всего два года.

Я. и брат поцеловали маму и смотрели, как сестра провожает её по длинному коридору в палату. Мама не оборачивалась. Потом в полном молчании брат подвёз Я. до дома, а сам отправился в суд. Я. ещё приехала к маме в тот день, вечером, вместе с папой.

В день операции Я. проводила папу на работу и до прихода брата смотрела короткие видео в Интернете, смешные и грустные. От смешных Я. смеялась, от грустных плакала. И думала, что вот уже несколько лет плачет только при просмотре чего-то – социальной рекламы или исполнения песен. В жизни плакать нет ни времени, ни осознанности (мол, да, вот сейчас мне хочется плакать: просто так, потому что грустно или больно, или не просто так, потому что случилось плохое). А когда смотришь или слушаешь что-то, вызывающее слёзы, можно бездумно реветь. И становится легче.

В тот день Я. несколько раз смотрела мультик про киви38, слушала Анну Герман39 и песню «Реквием» на стихи Цветаевой в разных исполнениях. Вечером брат заехал за Я., потом за отцом, и они отправились к маме, где им сказали, что проблема оказалась серьёзнее и ей сделали расширенную подмышечно-грудинную мастэктомию. По-русски: отняли грудь и вырезали все примыкающие к ней лимфоузлы. Мама ещё не проснулась от наркоза, откуда-то из-под белых одеял в районе её правой руки выходил шланг, по которому вытекала желтоватая жидкость с красными сгустками.

Папа в тот вечер напился. Я. ему не мешала. Только думала – что теперь будет с мамой, когда она узнает, что операция закончилась не так, как предполагалось.

Я. тщетно пыталась подобрать слова, которые скажет маме на следующий день, когда она уже отойдёт от наркоза. Лучшее, что нашла Я., – «главное, что всё уже позади». Но Я. не знала тогда, что позади такое никогда не остаётся.


Декламация № 8/2

Чего я хочу от жизни?

Я хочу от жизни:

счастья

любви

красоты

дружбы

добра

мира…

… во всём мире.

Чушь.

Собачья.

О!

Хочу собаку.

Забрать из приюта,

голодную,

грязную.

Я – её мир,

она – мой.

Но как же мы будем жить?

Я – с девяти до шести

в будни на работе,

по выходным – в постели.

Она – с девяти до шести

в квартирной тесноте,

грызёт моё кресло.

Я – её мир,

она – мой,

и мы ненавидим друг друга.


Зачем такой мир

во всём мире,

который заканчивается глазком

на входной двери?


Хочу не знать

про железнодорожников,

водящих поезда

от узла к узлу —

не от города к городу,

не от запада к востоку.

Во всём мире нет

работы страшнее,

но это ли не жизнь

каждого?


Каждого взгляда

не боюсь,

каждого нового человека

приветствую,

каждого дня чувствую

пользу.

Чувствую

тысячи химических реакций,

происходящих в моей голове

в секунду.

Чувствую чудо,

что дышу

благодаря хлорофиллам в листьях моего фикуса.

Не боюсь?

Приветствую?

Чувствую?


Нет.


Смотрю «Время»:

«боевики в Афганистане присягнули на верность новому лидеру «Талибана». После того, как мулла Ахтар Мансур был убит на днях в ходе атаки с беспилотника, приемником стал его бывший заместитель Ахундзада. Видео мероприятия принятия присяги новому лидеру талибов было показано афганским телеканалом Ариана-ТВ».

Листаю ленту новостей:

«Ольга Бузова рассказала, какую одежду на ней любит её муж». «10 фактов о разводе Путина». «Американка бросила работу, чтобы кормить грудью 36-летнего бойфренда». «Прохор Шаляпин шокирует пикантным фото в ванне и заставляет поклонников пристально разглядывать его ниже пояса».

Чего я хочу от жизни?

Я хочу от жизни:

НЕ ЧУВСТВОВАТЬ СВОЮ БЕСПОМОЩНОСТЬ.


Запись № 8/2

Я. ездила к маме каждый день. В первую очередь Я. привезла ей крем для рук – мама не взяла его с собой в больницу, хотя, сколько Я. себя помнит, тюбик чего-нибудь увлажняющего и без запаха всегда стоял у маминой прикроватной тумбочки. И Я. всегда дарила их маме на 8 марта или Новый год, если не могла придумать что-то другое, – зная, что мама точно будет ими пользоваться.

Я. скрывала от мамы, если папа по вечерам выпивал, – Я. очень не хотела, чтобы мама нервничала. Но мама точно знала, когда Я. говорила правду, а когда врала. Одно дело – просто недоговаривать, другое – каждый день отвечать на вопрос «отец трезвый?». Мама устало опускала голову и говорила:

– Чуть я за порог – он сразу за своё. Нельзя мне из дома уходить.

И тут же в тысячный раз напоминала Я. не забывать гладить папе рубашку на работу, повторяла, что еду ему надо немного пересаливать, как он любит. Я. делала всё, как мама скажет. Это самое малое, что было в силах Я., и она чувствовала радость – что способна хоть на что-то.

Только однажды, на вторую неделю пребывания мамы в онкологии, Я. осмелилась сказать отцу, что всё это вполне можно пережить и без бутылки, подгадав вечер, когда он был трезвым, чтобы до него лучше дошло. Папа ответил:

– Доча, ты такая молодая, впереди у тебя ещё целый мир. Твой брат устроился, с семьёй, не пропадёт, глядишь, скоро уже и детей рожать начнут. А у меня осталась только твоя мама. И всю жизнь была только она, пусть я и вёл себя иногда, как последний придурок. И знаешь, это она будет меня хоронить, а не я её.

Я. тогда заплакала. Ей казалось, что она наконец-то плачет от происходящего вокруг, от слов папы. А потом Я. поняла, что плакала от обиды. Будто папа сказал, что ей мама не так дорога.

Я. очень хотела забирать маму из больницы с цветами. Папа посмеялся – не из роддома же забираем.

В выписке было написано, что, по результатам анализов взятых тканей, метостаз у мамы не наблюдается. А значит, никакая химиотерапия не нужна. Мама радовалась, что врачи хоть волосы ей на голове оставили, а то лысая женщина, да ещё и без груди – скорбное зрелище. Учитывая, что мама может петь, как Пугачёва, получилась бы лысая певица. Господин Смит щёлкает языком. Действительно, абсурд.

Мама продолжала ездить в больницу через день, чтобы откачивать скапливающуюся лимфу. Я. обрабатывала маме швы, меняла повязки и бегала за ней по дому, отбирая грязные кружки и метёлки для пыли. Чтобы заглушить в себе чувство вины за то, что Я. не сумела успокоить маму до операции, она старалась изо всех сил развеселить маму, но они с Я. почему-то могли разговаривать только серьёзно.

Мама рассказывала о женщинах, с которыми познакомилась в маммологическом отделении. Там были совсем молодые, ровесницы Я., были восьмидесятилетние старухи, в которых женского уже ничего не осталось, а рак груди всё же появился. Некоторым делали надсечки и отпускали, а через полгода они возвращались уже на полноценную мастэктомию. Мама не жалела, что у неё отняли грудь сразу. Лучше так, чем потом ещё раз мучиться. Но говорила это она не очень уверенно – в отделении лежали женщины уже без одной груди, с раком второй. Мама, как и все пациенты диспансера, посещала психолога, но относилась к этому скептически. Зато вместе с папой стала ходить в церковь (папа ходил каждое воскресенье последние лет семь – церковь была прямо под окнами, голубая, светлая). Я. никогда в неё не заходила, только иногда ждала родителей у входа и слушала колокола – в пять вечера, каждый день. Чтобы туда идти, нужно быть уверенной. Я уверенной не была.

В один из тёплых дней, через полторы недели после выписки, Я. предложила съездить в центр города, прогуляться в парке (это любимое мамино времяпрепровождение). Но во время прогулки как-то очень быстро сгустились тучи, и они попали под дождь.

На следующее утро папа уехал в командировку на два дня, а вечером у мамы поднялась температура под сорок и давление 170 на 110. Дома не было жаропонижающего, скорая не приезжала уже третий час, звонить брату за помощью мама запретила («у него сегодня важный суд»), а оставить маму дома одну и бежать в аптеку Я. боялась. Мама успокаивала, что всё сейчас пройдёт, а Я. чувствовала себя маленькой девочкой. Насколько было бы легче, если бы Я. смогла ослушаться маму и позвонить брату, или спросить у соседки что-нибудь от температуры, но она не могла. Беспомощность нахлынула с новой силой, даже в такой критический момент я не смогла взять себя в руки.

Когда приехала скорая, мама уже смеялась, что к людям пенсионного возраста можно вообще не приезжать. Пока врач проводил осмотр, его ассистентка спрашивала у Я. мамины паспортные данные и наличие у неё хронических заболеваний. Я. сказала, что у мамы недавно была операция. Мама перестала улыбаться. Врач сказал показать шов – он был налит кровью и, как почти шёпотом сказала мама, горел.

Из-за желания Я. сделать, как лучше, маме пришлось ещё месяц пить противовоспалительные. Когда Я. меняла ей повязку, видела гной. И снова не понимала, как ей себя вести, чтобы всё было как надо.

Я. предпочла самоустраниться – не разговаривала с мамой, не предлагала больше никаких прогулок. Только готовила и убирала – в этом Я. не чувствовала беспомощность. Мама молчала – наверное, ей тоже хотелось не произносить ни слова о болезни, страхе и бессилии. Мама занималась цветами на балконе.

К концу лета врачи сказали ей, что курс химиотерапии крайне необходим. Причём в одной из справок было написано, что у мамы была вторая стадия, а в другой – третья. Конвейер.

До конца года мама раз в месяц ходила на «жёлтую» капельницу. Это щадящий курс, как ей объяснили. Волосы сильно выпадать не будут.

После первой капельницы в конце августа мама чувствовала себя нормально, жаловалась только на вкус железа во рту, но химиотерапия – вещь накопительная, поэтому с каждым приёмом (их всего четыре) самочувствие должно было ухудшаться. В сентябре Я. уехала в Томск. Несколько дней в конце каждого месяца до ноября включительно мама с Я. не разговаривала.

Когда Я. приехала на Новый год, обнаружила маму сильно похудевшей и с очень короткой стрижкой. Она попросила Я. покрасить её хной – «девочки в больнице сказали, что волосы так быстрее восстановятся». Я. напряжённо прокрашивала пряди, но с облегчением не обнаружила ни одной плеши – волосы были просто очень жёсткие и ломкие, но почти в том же количестве. Папа не пил все эти пять месяцев, и они с мамой со смехом обменивались колкостями.

– Я просила маленький пакетик майонеза купить, чего ты эту банку огромнуюпритащил? Куда я его дену? Вон, доча, родственник твой всегда чего побольше хапает.

– А мне для родной жёнушки майонеза не жалко. Чего ты, не найдёшь, что обмазать?

Когда мама, папа и Я. сели за праздничный стол, папа стал говорить тост, в котором он подводил итоги уходящего года, как он делает каждый раз. Услышав, что год «был хорошим», мама засмеялась.

– Это ты о том, что машину себе новую купил, что ипотеку доплатил. Да, наверное, для тебя год был хороший. А для меня он был ужасным. Наконец-то он кончился.

Казалось, что и свет в комнате потускнел. Папа лихорадочно стал оправдываться, что имел в виду другое, мама качала головой. Я. понимала, что папа хотел сказать, – он хотел сказать, что закончилось-то всё в итоге хорошо. Просто у него не получилось. Папа пристыженно замолчал, Я. не знала, как вернуть праздничное настроение.

Ситуацию спас заглянувший на пять минут брат. Подняв бокал, он произнёс:

– Хоть год был и паршивый, мам, – ты победила. Так что вот тебе чёрный пояс, – и он достал из пакета с подарками настоящий чёрный пояс для дзюдоистов.

Мама не снимала его весь вечер.


Декламация № 9

Живём мы, а всё хорошее

почему-то проходит мимо


вот он – в рамке счастливый снимок


…а помнишь только, как брат

гундел непереносимо

строил рожи и говорил

что не любит

фотографироваться


…а помнишь только, как мама

набрав, наконец, килограммы

после болезни

боялась

что получится

некрасивой


…а помнишь только, как на отца

свет ложился неправильно без конца

и фотограф —

«совсем пацан»

и платить

за такое —

несправедливость


…а помнишь только – стояла ты

улыбалась, а чувствовала —

стыд

(словно незаслуженно тут стоит)

и улыбка какая-то

лживая


а следует лучше помнить, что

этот снимок в итоге запечатлел

оставляя подробности не у дел —

что ЖИВАЯ

что жизнь их совсем ЖИВАЯ

та самая, что происходит сейчас

вечно лучшего ожидая

о хороших оценках переживая

то калечась, то заживая


Запись № 9

Им – тридцать три.

После двух абортов мама всё-таки решается рожать ещё раз, пока не стало слишком поздно. Она очень хотела дочку. Или папа хотел?

Последний месяц беременности она провела в горизонтальном положении, в больнице на сохранении. Наконец, она просыпается от наркоза после кесарева сечения40. Медсестра, помогая ей поправить одеяло, говорит:

– А девочка-то у вас – дурочка будет.

Врачи посёлка после консилиума пришли к выводу, что у Я. – водянка головного мозга41. Основание: непропорционально большая голова. Родителям сказали через некоторое время ехать в город делать операцию, но готовиться к тому, что она не поможет. И что растить таких детей – мучение, от которого вполне можно отказаться. Папа пропал. Забирал маму и Я. из роддома брат и тётя Оля, которая, кстати, через несколько лет сама родит «такого» ребёнка.

Первые дни после выписки Я. кричала без остановки, почти не спала и не ела. Приходившие врачи говорили, что это из-за внутричерепного давления. У мамы в голове звучало «тебе нельзя рожать детей», и она корила себя, что посмела не поверить в это, а теперь перед ней лежит кричащий от боли ребёнок, и она не знает, как ему помочь.

Папа вернулся через три дня трезвый со свидетельством о рождении, в котором было написано имя Я., выбранное им. Он рассказывал, что хотел записать днём рождения Я. не 29-е число, а 28-е – такое же, как у него и у брата Я. Тогда получилось бы, что только мама в семье осталась с другой датой рождения – 13-го числа. Но в последний момент решил, что мама бы этого не одобрила. Он отправил её спать, а сам принялся баюкать ребёнка.

В следующие полгода в семье установился режим, полностью подчинённый настроению Я. Папа не пил, а брат выяснил, что если перед глазами Я. появляются его часы Montana42 (которые папа достал ему на день рожденья) и если они ещё и пищат, она перестаёт плакать. А мама начала сомневаться в компетентности местных врачей.

В тот день, когда родители привезли Я. в город для «прохождения обследования и получения направлений на шунтирование»43 (так написал поселковый педиатр в истории болезни), приём вёл московский профессор, приехавший в город на несколько дней. Он специализировался на генетических заболеваниях, но мама настояла на том, чтобы попасть к нему.

Профессор взял Я., поводил у неё перед глазами блестящей ручкой (Я. с интересом выхватила её из его рук) и повернулся к папе.

– Посмотри на свою жену.

– Ну.

– А теперь на дочь.

– Ага.

– Вот тебе и генетика.

У мамы тоже довольно большая голова.

На прощанье он пожал ручку Я. и сказал:

– Глаза как у Алёнушки Васнецова44.

Мама почувствовала, как разливается тепло по телу. Алёнушка. Теперь она уверена, что всё будет делать правильно.

Когда они вернулись, мама устроила в больнице такой скандал, что, кажется, весь посёлок слышал. Она поняла, что лучшая стратегия воспитания детей – расслабиться.

В холодной квартире мама не закутывала Я. в три шубы, как когда-то брата, – и Я. никогда не болела. Мама не заставляла Я. учить буквы, как когда-то брата, – и Я. начала бегло читать в четыре. Мама не наказывала Я. криком и лишением телевизора за проступки, как когда-то брата, – и Я. не делала глупостей, просто боясь увидеть в маминых глазах разочарование.

Я. часто замечала его, когда мама смотрела на папу. Каждый раз, когда он возвращался домой не вовремя или не в том состоянии, – разочарование. Но и немного облегчение и жалость – что мама потом отрицала.

Папа таким образом убегал от проблем. Так ему легче. Но он не убегал от них насовсем, а всегда возвращался с необходимым решением. Я. помнит, когда шла с ним рядом из магазина или от вокзала домой, как он бормотал что-то себе под нос или разводил руками, держа при этом Я. за ладошку. Он не умеет выключать на работе семью, а в семье – работу. Поэтому плохо спит по ночам.

Мама не верила ему. И научила Я. видеть во всём подвох. Любое проявление внимания или доброты не может быть беспочвенным. И хорошо, если человек, проявляющий заботу, получит только повышение самооценки, но чаще всего тебе потом приходится расплачиваться за неё тем или иным способом. Брак – это именно такой случай, как говорила мама. За пару букетов цветов в начале приходится расплачиваться всю жизнь.

Но так мама говорила только в плохие моменты.

Мама сосредоточилась в воспитании Я. на одном, самом важном по её мнению, аспекте.

– Доча, запомни: никто не посмеет говорить о тебе пренебрежительно, не уважать тебя, если ты будешь хорошо учиться.

И Я. не знала, что нужно уметь нравиться. Она знала, что нужно уметь перемножать сложные числа в уме.

Мама практически не пользовалась косметикой – только слегка подводила глаза. Другие девочки могли подарить мамам на праздники помады или бижутерию. Я. всегда ломала голову, что дарить. Мама красила волосы – отшучиваясь, что и не помнит, какой у неё настоящий цвет. Я. начала экспериментировать с цветами в двенадцать лет.

Мама не учила Я. готовить. Если Я. вызывалась помочь почистить картошку или нашинковать лук, мама отказывалась, говоря, что «это будет слишком долго». Но Я. не запрещалось наблюдать и расспрашивать, поэтому быть хозяйкой Я. научилась сама.

У мамы не было красивой одежды или обуви на высоком каблуке – мама всегда говорила, что всё это ей ни к чему, «не на работу же расфуфыренной ходить», и Я. стеснялась попросить у родителей денег на новую юбку («одеваешься, как старушка», – шептали девочки в классе).

Ей – восемнадцать.

У Я. случился первый приступ менструальной боли. Когда Я. была подростком, единственное, что её беспокоило по поводу месячных, – опасность протечь, особенно на физкультуре (говорить физруку причину, по которой не можешь заниматься, казалось очень стыдным). А в то лето впервые Я. почувствовала боль, без причины, просто потому что так решил организм (врач сказала, что всё в порядке). Мама, всегда говорившая, что пить таблетки нужно очень осторожно (и Я., даже когда болела, принимала лекарство редко), дала ей обезболивающее и призналась, что бо́льшую часть этих дней прожила на анальгетиках.

После этого мама стала следить, хоть и отдалённо, за тем, как Я. одевается, как ведёт себя. Я. страдала от плохой кожи с двенадцати лет и стеснялась обратить внимание родителей на это (насколько это важная проблема? у меня же ничего не болит, кроме лица) – мама нашла для неё лучшего дерматолога в городе. Через год Я. вылечилась, но так и не перестала прятать лицо за волосами. Мама настояла на том, чтобы купить Я. дорогую шубу – «ты ведь учишься в университете, а ходишь в потёртых ботинках и пуховике, разве так можно». Шубу Я. ни разу не надела.

Мама рассказывала Я., как выглядела в её годы, – выщипывала себе брови в тоненькую ниточку, делала «химию»45 (не подозревая, что в зрелом возрасте её ждёт ещё одна, и она тоже будет связана с волосами), носила брюки «бананы» и была невероятно счастлива, когда в какой-то свой отпуск отхватила настоящие турецкие джинсы, которые потом донашивала тётя Оля. Мама думала, что этими историями пробудит в Я. женственность. Но Я. уже сформировала мнение о себе, и оно было далеко не лестным. Спохватившись, мама с папой стали пытаться делать Я. комплименты, не связанные с её достижениями в учёбе. Но они не знают, какой должна быть девушка сегодня.

Я. просто не входит в число тех, сегодняшних, девушек. А «те девушки» делятся на два вида:

Внешне привлекательные. Как бы они себя не вели, они будут обнаруживать на себе любопытные взгляды. И со стороны мужчин, и со стороны женщин. Среди знакомых Я. таких не было (общаться с ними Я. было просто неприятно), но примеры их можно найти повсюду и всегда, в каждом рекламном ролике, на каждой странице косметических каталогов, в которых Я. заказывала обязательный прикроватный крем для рук, как у мамы. И все они выглядели не так, как Я.;

Так называемые «интересные» девушки. Они могут быть не самыми красивыми, но всегда найдут, что сказать, увлекая собеседника, и как раз совсем не умными речами – а просто всякими весёлыми глупостями, позволяющими как можно быстрее преодолеть чувство неловкости первых минут знакомства. Юля и Аля были такими. Они за словом в карман не лезли и не боялись быть странными или нелепыми. Я. сняла с себя чёрные плащи и огромные ботинки, лишь бы люди перестали оборачиваться и смеяться.

Есть, конечно, те девушки, которым повезло вдвойне. Я. же вообще не любила привлекать к себе лишнее внимание и, в свою очередь, не обращала внимания на окружающих. Отчего же, интересно, я так одинока?

Легко отталкивать людей и объяснять это своей интровертной природой, начитавшись книжек по психологии. Но очень нелегко:

Сочетать неуверенность в себе с завышенным самомнением. Я не общаюсь с людьми, потому что считаю себя для них неинтересной. У фразы двойное дно – Я. неинтересна для них, или Я. неинтересна для них. Ты одновременно и непонятый всеми «лишний человек», и реально не вызывающее ни у кого желания общаться молчаливое чмо. Получается, ты и сама ничего особо не делаешь, чтобы изменить ситуацию, и других сильно не обвиняешь в том, что так в твоей жизни выходит, а неудобства из-за неопределённости испытываешь;

Поверить в то, что ты можешь вести себя как девушка. Ей казалось, что флиртовать, строить глазки, красиво наклоняться за упавшей ручкой и соблазнительно отбрасывать волосы – это выдуманные обществом приёмы, такие же лживые, как и то, к чему они приводят (к любви, если кто не понял). Практически в КАЖДОМ выпуске КАЖДОГО женского журнала можно встретить статьи с названиями «10 способов влюбить его в себя», «Как привлечь успешного мужчину». Тут же чередуются заметки по бодипозитиву46 и советы по достижению «идеального тела». Ты не можешь привязать себя ни к чему из описанного. И поскорее отталкиваешь от себя людей, чтобы они не заметили.

Мама корила Я. за такие рассуждения. Когда, как не сейчас, нужно брать от жизни всё и не считаться с мнением других? Людям по большому счёту плевать. Даже если ты будешь идти по улице с осыпавшимися на щёки тенями, или вообще в твоей пижаме с пандами, распевая оперные арии, – люди, может, ткнут пальцем, но забудут о твоём существовании через несколько минут. К тому же, мнение какого-то там человека не так уж важно – ты живёшь, как тебе нравится. Это потом ты выйдешь замуж, семья будет забирать всё твоё время и силы, муж будет что-то тебе запрещать – и с его мнением придётся считаться, а иногда и вовсе беспрекословно делать всё так, как он скажет. Он мужчина, его задача – кормить семью и принимать важные решения, твоя задача – обеспечить ему тыл и (всё-таки) сделать так, чтобы свои обязанности он выполнял хорошо.

Как только мама оправилась после химиотерапии, они с Я. пошли в супермаркет недалеко от дома. У Я. внезапно обострились менструальные боли, хотя дома, лёжа в кровати, казалось, что в этом месяце уже всё прошло. Я. смотрела на маму и думала, что вот идут две женщины – одна молодая, согнувшись напополам над тележкой, другая, трижды рожавшая, с протезом в бюстгальтере, с десятилетней миомой матки, которая может, если не следить, привести к операции, с рассказами о менопаузе, с сомнениями, может ли она теперь считаться женщиной, но с мечтой о внуках («У тёти Оли уже вон две внучки, а я с вами и не доживу – один карьерист, женат на карьеристке, другая детей не любит»). Начало женского пути и почти его финал, со всеми последствиями.

Мама записала Я. к маммологу и взяла с неё обещание проверяться каждые полгода.

– Запомни, доча: мужику не нужна больная женщина, особенно когда они молоды и в перспективе станут родителями. Нужно беречься сейчас, чтобы потом суметь выдержать всё, что … нужно будет выдержать.


Декламация № 10

Фантасмагория

последней

агонии

на агоре

на горе́ —

го́ре! —

лежит человек

смотрит в небо —

видит фигу

смотрит на дуб —

видит фигу

смотрит на сына —

видит фигу

смотрит в будущее Империи —

видит фигу


закрыть книгу

(врёт, всё врёт)

как дети малые

тянем в рот

буквы-смыслы

(аффтар жжот!)

автор – урод

диктует урок

смотреть в небо

а сам

пишет тома

три тысячи страниц

пятьсот персонажей

а за ними

неба и не было

никогда

не было

пейзажа


быдло

посему

живёт лучше

пейзаж у них чёткий:

окно, деревья

пьяный бьётся в чечётке

отбивает на льду

ритм и ягодицы


а благородные девицы

вроде меня

видят окно, деревья

составленными из букв

как в

м

а

т

р

и

ц

е


какая таблетка?

синяя / красная

всё равно

реальность говорит книгой

в книге – реальности призрак

один признак:

человек – скелет человека

душа – диалектика души

дерево без листьев

окно без рамы


а небо тем временем

не обременено

бременем

человеческого племени

лепящего пельмени

которых требуют сердца47

чувствуем перемены

только после бегущей строки новостей

где если и есть окна, деревья

то только взорванные

вырванные

с корнем

взрывной волной

все разбегаются

а с неба осколками

оседающей пылью

когда-то бывшие былью

сыпятся

литеры


Запись № 10

Заглянув в соседний хозяйственный за лампочкой, Я. купила себе выключатель – самый дешёвый, BC16-133 Хит.

Ей надоело трястись от страха по полчаса, прежде чем звонить в доставку еды или в регистратуру больницы, надоело прокручивать в голове снова и снова неловкие моменты её жизни пятилетней давности. Она вспоминала, как какая-то девушка (Я. не могла сообразить, при каких обстоятельствах это было) подошла и сказала, что ей нравится её причёска. А Я. не нашлась, что ответить! Вернее, она смотрела на эту девушку и очень хотела похвалить её цвет волос (медно-рыжий с каштановыми переливами), но не могла выдавить ни звука. Выключатель решал все проблемы. Всё, что нужно сделать – взять его в руки, сосредоточиться на негативных мыслях или на мешающем сейчас страхе и … просто щёлкнуть. Мысли и страхи вскоре возвращаются, но в эти несколько минут без них Я. успевала сделать или сказать то, что нужно.

Она окружала себя внешним комфортом, думая, что это поможет ей достигнуть и внутреннего.

Особый порядок действий и некие ритуалы действительно помогают держать себя в руках. Я. не может почувствовать себя пришедшей домой, если не переоденется в домашнюю одежду, не разберёт сумку, не смоет макияж и не заплетёт волосы. Юля может даже спать лечь накрашенной, для Я. это дикость.

Я. не может начать готовить, если есть грязная посуда. Юля может готовить в недомытой кастрюле, просто её сполоснув.

Я. меняет полотенца и пижамы строго по расписанию и в определённом порядке. Юля может комбинировать верх одной пижамы с низом другой, или поменять только что-то одно, если испачкала. Её полотенцем пользуется и её парень тоже, что для Я. совершенно невозможно.

Юля смеялась, глядя на поведение Я., мол, скоро перед тем, как сесть ужинать, мы будем плясать с бубном вокруг тарелок три круга по часовой, три круга против часовой стрелки, потом обязательно сбрызгивать вилки кровью девственницы, собранной в пятые лунные сутки, и только потом есть.

Но Я. знала, что порядок в таких обыденных вещах создаёт порядок в жизни. Когда вокруг манипулирование и хаос, ложь, давление морали / общественного мнения / глянца – на то, какой ты должна быть, немного уверенности не помешает. Я. точно знает, что, если сегодня среда, значит, она будет протирать всю свою технику специальными салфетками. И это осознание успокаивает. Салфетки в жизни значат даже больше, чем некоторые люди. В её жизни салфеток было больше, чем брата.

Комфортно, когда никто не обращает на тебя внимания, и не приходится открывать рот, заранее зная, что скажешь глупость или что-то такое, что всё равно не стоит говорить / не важно / не выражает то, что ты хотела. А чаще всего ты и не знаешь, что хочешь выразить. Легче молчать.

Комфортно, когда ты не обращаешь ни на кого внимания. Тогда ты остаёшься с миром как будто наедине, и не нужно бояться, что кто-нибудь ворвётся и будет см. на абзац выше.

Но смотря, как Юля и бывшие одноклассницы, с которыми удалось сохранить связь, живут полной жизнью, добиваются своих целей, уезжают за границу и накапливают опыт, Я. понимает, что долго так выживать не сможет. Прежде чем обустраивать себе удобную, мягкую, но при этом непробиваемую скорлупу, нужно убедиться, что ты сам себя в этой скорлупе не замучаешь до смерти.

Ритуалы помогают не допускать беспорядка. Но беспорядок уже есть, и от него не избавиться висящим на шкафу расписанием смены пододеяльников. Сидя в кресле на «идеальной» подушке, которую Я. искала по трём магазинам (размер 40x35, наполнитель – бамбуковое волокно, расцветка – не слишком светлая, чтобы не маралась, не слишком тёмная, чтобы не было грустно на неё смотреть, не слишком яркая, чтобы не бросалась в глаза, в общем – светло-коричневая с бежевыми разводами), она чувствовала беспокойство, хотя причин для этого не было.

Она щёлкала выключателем, но BC16-133 Хит перестал справляться. Себя выключить не получается.

Она пробовала писать об этом, но начинала беспокоиться уже по поводу того, что слова просто не приходят в голову, или приходят не те:

Держи ноги в тепле

голову в холоде

рот на замке.

Эм…

Держи ноги в тепле

голову в холоде…

… и …

…и заработаешь менингит, блин.

В голове постоянно крутились диагнозы. «Кризис старшекурсника», «нервное расстройство», «депрессивное состояние». Когда Я., повинуясь случайному порыву, однажды включила и выключила свет в комнате четыре раза подряд, неторопливо, тщательно, и после почувствовала неожиданное успокоение, то тут же испугалась – может быть ОКР48, а это уже психиатрия.

Что могло быть причиной беспокойства?

Хорошо, а как это состояние можно изменить?

Беда. Когда ж с моей яхты отпали первые две буквы, а я не заметила?


Декламация № 11

Терпким запахом пота

разит от слова «потом»

в голове то ли штиль

то ли шторм

то ли штурм

мозгового

бло́кшива49


паршиво

меня не сшили


я иду по дорожке кривой

в гору

всё время в гору

но выше не поднимаюсь


стараюсь

(нужно стараться)

стать бесконечно большой

в этом маленьком

душном

мирке

но я, кажется, путаю мерки


все их вообще-то путают

(и Меркели ваши,

и Путины)

плутают

ловят попутки

в погоне за чем-нибудь путным

правда, сиюминутным

(например, за словами)


смеюсь, но вообще —

восхищаюсь вами

кто может

всю жизнь не срываясь

биться

в конвульсиях компульсивных50 амбиций

чтобы всего всегда было мало

но – выше не подниматься


а думать, что поднимаешься


(нет, ничего ты не понимаешь

мы – нескончаемая процессия

шествуем по конвейеру

группами мрём под прессом


нам остаётся один вариант —

наслаждаться процессом).


Запись № 11

Ей – двадцать три.

Я. совершенно нечего сказать.

Она всё ещё не понимает, что с ней не так или что можно сделать, чтобы измениться. Списки с такими названиями пустуют. Нет даже предположений.

Ясно одно. Родители в её возрасте были совсем другими. Наверное, они не сомневались так сильно, как Я. Не были настолько неумелыми, как Я. Не боялись так беспричинно, как Я.

Хотя сейчас Я. причин для страха хватает.

Перед тобой вроде весь мир. Да, он настроен враждебно (не только к тебе, так что с этим можно смириться). Но на его завоевание нет никаких сил. Я. всегда была слишком тихой.

Тихие люди тоже вполне себе живут, и без дурацких выключателей.

Я. хотела пойти по пути наименьшего сопротивления и жить с родителями. Но мама сказала, что не хочет жить с Я. Они собираются вернуться в посёлок на пенсию, а квартиру предоставить дочери.

Я. понимала, зачем мама так говорит, хоть было очень обидно. Ускоренно обучить плавать можно: надо только бросить человека в воду и дать ему выплыть самому, находясь, правда, по близости – на всякий случай. Так папа учил Я. плавать. Родители решили пойти по проверенной схеме. В конце концов, у них тоже есть своя жизнь. Может, вырастив, наконец, детей и выплатив кредиты, они снова останутся наедине и смогут слушать друг друга. Или не смогут – но будут вместе, потому что по-другому, считай, и не жили. В любом случае, они не разойдутся – мама уже давным-давно не повторяла «как только ты получишь высшее образование…». Чем не пример идеального брака, если критерием идеальности считать его продолжительность. Целую жизнь прожить бок о бок с другим человеком. Наверное, силы для покорения мира тогда умножаются в два раза. Это как на приставке в режиме «командной игры» – вдвоём и «плюшек» больше соберёшь, и босса быстрее победишь, и не так страшно проигрывать.

Страхи есть всегда. Во время учёбы Я. боялась пропустить пару, не сдать, не закончить. А чего бояться теперь?

Быть одной.

Одиночество – и комфорт, и дискомфорт.

Одиночество


Снаружи

Внутри


Плюсы

Минусы

Плюсы

Минусы


Ты предоставлен сам себе, не надо отчитываться ни перед кем;

Куча свободного времени, которое тратишь на себя;

Можно организовать своё пространство по-своему, никакого чужого беспорядка (наконец-то!)

Семейный бюджет – это мой бюджет;

Домашние дела – только мои, а не мои + чьи-то ещё.

Страх столкнуться с проблемами взрослого мира в одиночку (как платить за квартиру? что делать, если трубу прорвало?..);

Куда же и без детских страхов (придётся ночевать одной; а если мне станет плохо, и никто не поможет);

Семейный бюджет – это мой бюджет: вряд ли я буду зарабатывать достаточно даже для средних запросов.


Никакого недоверия и вечных сомнений, выматывающих нервы;

Нет неуверенности в себе и своём праве связать жизнь с другим и требовать от него что-то (никто никому ничего не должен – максимум отрицаний);

Твой шаткий порядок в голове никто не нарушает;

К твоим проблемам не прибавляются чужие;

Эмоциональные ресурсы сохранены, и можно тратиться на хобби и работу.

Нет кого-то близкого, к кому можно обратиться за помощью в любое время по любому, даже самому глупому поводу;

Некому остановить тебя, если дело заходит слишком далеко (не превращай свою жизнь в один сплошной ритуал);

Не с кем разделить хорошее и плохое.

________________

Всё в этом столбике могут делать друзья, но у них свои жизни, их сложно отвлекать.


Плюсов определённо больше. Но важно не количество. Один только страх противостоять миру в одиночку по силе превосходит все десять пунктов плюсов. Когда сидишь на идеального размера подушке и не можешь пошевелиться, сверля взглядом телефон (потому что нужно позвонить в управляющую компанию подать показания счётчиков), внешний комфорт не кажется такой уж важной жизненной составляющей.

Чтобы не быть одной, вполне можно притворяться, и в этом нет ничего плохого. Двенадцатилетняя Я. не согласилась бы.

Конфетно-букетный период, вызывающие смех комплименты и клятвы можно пережить, они будут длиться недолго. Неловкие прикосновения тоже вскоре станут рутинными и безобидными. А слушать Я., в отличие от мамы, умела. Может, у меня больше шансов на счастливый брак.

Я. не питает иллюзий по поводу крепких отношений и идеальных пар. Даже в самом любящем союзе есть одиночество (может, одиночество вдвоём даже страшнее обычного, но и это можно пережить). Оно будет. Но только в плохие моменты.

О хороших моментах Я. знает, хоть и редко о них вспоминает, фокусируясь на негативе по примеру новостных лент.

Я. помнит, как папа дарил маме её любимые китайские астры – пушистые, без жёлтой сердцевины. На каждый день рожденья, без исключения.

– Хоть раз в год, – ворчала мама и прятала лицо в лепестках.

Я. помнит, как папа любую просьбу мамы исполнял втройне, особенно когда ей было плохо. Он помогал маме с Я., когда все думали, что у неё водянка, и грудью бы кормил, если б мог. Он, когда у мамы стало скакать давление, бегал за ней и заставлял принимать таблетки строго по расписанию. Он во время маминой химиотерапии скупал арбузы чуть ли не грузовиками, потому что только их мама могла есть первое время после процедур.

Мама в хорошие моменты, как любая хозяйка, готовила папе его любимые блюда. Забавно, но в этом плане у них классическая семья: мама варит борщи («так, как никто в мире!»), папа зарабатывает деньги. Она провожала его на работу каждое утро. Мама никогда не спала, пока папа собирается, разве только когда он очень провинился вечером. Эти утренние проводы были хорошими моментами, Я. помнит, что иногда просыпалась от будильника тоже (особенно когда жили в однокомнатной) и тихонько слушала, как они обсуждают планы на выходные или спорят, где лучше покупать мясо на праздники. Они разговаривали всегда полушёпотом и оттого особенно мирно.

Из молодых и смелых швеи и геолога они превратились в инвалида и ветерана труда.

Я. не знает, как получится у неё. Не знает, будет ли вправду делать не так, как родители, или не всё так, как они. Это зависит не только от неё, как, в принципе, почти всё в жизни.

Я. знает, что не всему можно найти причину, не всё можно уместить в список или стихотворение. На многие события и чувства может быть только один ответ: так получилось.

И Я., какой бы пессимисткой ни была, надеется, что у неё – всё получится. Главное – никаких детей, они слишком внушаемы и чувствительны. Мне ли не знать, я всё ещё ребёнок.


Декламация № 12

Беспомощная девочка

отдастся в хорошие руки.

Спокойная, чистоплотная.

Шёрстка чёрная.

К лотку приучена.

Примечания

1

Согласно результатам опытов, проведённых в 1906 г. Дунканом Макдугаллом, душа весит 21 грамм.

(обратно)

2

Chip and Dale Rescue Rangers – видеоигра по мотивам мультсериала «Чип и Дейл спешат на помощь», выпущенная Capcom для консоли NES в 1990 году.

(обратно)

3

Сектор Газа – «Тёща».

(обратно)

4

«Дикий ангел» – аргентинский сериал, транслировавшийся в России в 1999 году.

(обратно)

5

Кукурузник – разговорное название советских самолётов сельскохозяйственной авиации, бипланов типа Ан-2.

(обратно)

6

Cradle of Filth (с англ. – «Колыбель порока») – английская рок-группа, основанная Дэни Филтом в 1991 г. Стиль группы эволюционировал из блэк-метала к готик-металу и симфоническому блэк-металу.

(обратно)

7

Dimmu Borgir (с исл.  «Тёмная крепость») – норвежская группа, играющая в жанре симфонический блэк-метал, образованная в 1993 году.

(обратно)

8

Многоточие – российская рэп-группа из Москвы, существовавшая с 1998 года по 2007 год, является одной из самых известных рэп-групп России.

(обратно)

9

Бьянка – белорусская и российская R&B-исполнительница.

(обратно)

10

Evanescence (с англ. —«Исчезновение») – американская рок-группа, основанная в 1995 году вокалисткой Эми Ли и гитаристом Беном Муди. Стиль – альтернативный рок, готик-рок.

(обратно)

11

Linkin Park – американская альтернативная рок-группа, основанная в 1996 году.

(обратно)

12

Кино – одна из самых популярных советских рок-групп 1980-х годов. Лидером, автором практически всех текстов и музыки неизменно оставался Виктор Цой, после смерти которого коллектив прекратил существование.

(обратно)

13

Tokio Hotel – немецкая синти-поп и поп-рок группа, образованная в 2001 году в Магдебурге. Фанаты группы год за годом одерживают победу в таких номинациях как «Лучшие фанаты» и «Самая большая фан-армия».

(обратно)

14

«Rette mich» – песня группы Tokio Hotel из дебютного альбома «Schrei» 2005 года, благодаря которой они и стали знамениты в России.

(обратно)

15

Билл Каулитц (нем. Bill Kaulitz) – вокалист немецкой группы Tokio Hotel.

(обратно)

16

Вилле Вало (фин. Ville Valo) – финский музыкант, певец, композитор, фронтмен готик-рок группы HIM.

(обратно)

17

Otto Dix – российская дарквэйв группа, основанная в 2004 году. Названа в честь немецкого художника-экспрессиониста Отто Дикса.

(обратно)

18

Орфография и пунктуация Поли сохранены.

(обратно)

19

Фродо Бэггинс – хоббит, один из главных героев романа «Властелин Колец» Джона Р. Р. Толкина.

(обратно)

20

Джон Рональд Руэл Толкин (1892 – 1973) – английский писатель, лингвист, поэт, филолог, профессор Оксфордского университета. Наиболее известен как автор классических произведений «высокого фэнтези»: «Хоббит, или Туда и обратно», «Властелин колец» и «Сильмариллион».

(обратно)

21

Кольцо Всевластия – в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина главное кольцо, которое правит и повелевает другими Кольцами власти.

(обратно)

22

Саурон – в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина величайший враг Свободных народов Средиземья на протяжении Второй и Третьей эпох.

(обратно)

23

Гимли – гном, один из главных персонажей романа «Властелин колец» Джона Р. Р. Толкина, член Братства Кольца.

(обратно)

24

Карты Таро – система символов, колода из 78 карт, появившаяся предположительно в Средневековье в XIV—XVI веке, в наши дни используется преимущественно для гадания. Таро имеют сложное истолкование с точки зрения астрологии, оккультизма и алхимии.

(обратно)

25

Окно Овертона – рамки допустимого с точки зрения общественной морали спектра мнений в публичных высказываниях.

(обратно)

26

Нейролингвистическое программирование (НЛП) – направление в психотерапии и практической психологии, не признаваемое академическим сообществом, основано на технике моделирования (копирования) вербального и невербального поведения людей, добившихся успеха в какой-либо области, и наборе связей между формами речи, движением глаз, тела и памятью.

(обратно)

27

American Tribal Style – это система танцевальной импровизации, созданная Каролиной Нериккио и её коллективом FatChanceBellyDance. Стилистику можно охарактеризовать как смесь египетского танца живота, традиционных индийских танцев и фламенко. Исполняется в группах с постоянно меняющимся лидером, подающим ключи для движений остальным танцующим.

(обратно)

28

Готы – субкультура, зародившаяся в конце 70-х годов XX века в Великобритании на базе панк-движения. Основными составляющими являются готическая мода (преобладание чёрного цвета в одежде) и готическая музыка (готик-рок, дарквейв, дэт-рок).

(обратно)

29

«Дракула» – дебютный фильм режиссёра Гари Шора 2014 года по сценарию Мэтта Сазамы и Берка Шарплесса, рассказывающий историю происхождения Дракулы. В главной роли – Люк Эванс.

(обратно)

30

Корь (лат. Morbilli) – острое инфекционное вирусное заболевание. Остаётся одной из основных причин смерти среди детей раннего возраста во всём мире.

(обратно)

31

Артериальная гипертензия (АГ, гипертония) – стойкое повышение артериального давления от 140/90 мм рт. ст. и выше.

(обратно)

32

Дэвид Филлип Веттер (англ. David Phillip Vetter; 21 сентября 1971 – 22 февраля 1984) – мальчик, страдавший от редкого генетического заболевания, ныне определяемого как тяжёлый комбинированный иммунодефицит. С рождения был вынужден жить в абсолютно стерильной среде. Известен как «мальчик в пузыре».

(обратно)

33

«The Martin Guitar Company» – компания по производству гитар, основанная в США в 1839 году.

(обратно)

34

Виды злокачественных опухолей.

(обратно)

35

«Жизнь прекрасна», также известен как «У меня рак» (англ. 50 / 50) – трагикомедийный фильм режиссёра Джонатана Ливайна с участием Джозефа Гордон-Левитта и Сета Рогена. Премьера фильма в США прошла 30 сентября 2011 года.

(обратно)

36

«Истинные ценности» (англ. One True Thing) – драматический фильм режиссёра Карла Франклина с Мерил Стрип в главной роли, премьера которого в США состоялась 18 сентября 1998 года.

(обратно)

37

Капотен – препарат, назначаемый при гипертонической болезни.

(обратно)

38

«Киви!» (англ. «Kiwi) – короткометражный анимационный мультфильм, созданный в 2006 году Дони Пермеди, Музыкальное сопровождение – Тим Кассел.

(обратно)

39

Анна Виктория Герман (1936 – 1982) – советская певица, звезда эстрады 1960-х – начала 1980-х годов.

(обратно)

40

Кесарево сечение (лат. caesarea «королевский» и sectio «разрез») – родоразрешающая операция, при которой новорождённый извлекается через разрез на матке.

(обратно)

41

Гидроцефалия (от др.-греч. ὕδωρ – вода и κεφαλή – голова), водянка головного мозга – заболевание, характеризующееся избыточным скоплением цереброспинальной жидкости в желудочковой системе головного мозга. Это может привести к смерти, грубым неврологическим расстройствам, снижению интеллектуальных способностей.

(обратно)

42

Популярные в СССР в конце 80-х – начале 90-х импортные электронные часы, в которых было встроено несколько мелодий для будильника.

(обратно)

43

С 50-х годов XX века стандартным методом лечения любой формы гидроцефалии была шунтирующая операция для восстановления движения ликворной жидкости.

(обратно)

44

«Алёнушка» – картина Виктора Васнецова, написанная в 1881 году. Хранится в Государственной Третьяковской галерее.

(обратно)

45

Химическая завивка.

(обратно)

46

Бодипозитив – движение, направленное на принятие собственного тела и разрушение негативных стереотипов общества по отношению к людям, чья внешность отличается от общепринятого стандарта.

(обратно)

47

«Ослышка» в песне группы Кино «Перемен»

(обратно)

48

Обсессивно-компульсивное расстройство (от лат. obsessio – «одержимость идеей» и лат. compulsio – «принуждение») (ОКРневроз навязчивых состояний) – психическое расстройство. При ОКР у больного непроизвольно появляются навязчивые, мешающие или пугающие мысли (так называемые обсессии). Он постоянно и безуспешно пытается избавиться от вызванной мыслями тревоги с помощью столь же навязчивых и утомительных действий (компульсий), чаще всего выполненных определённое количество раз.

(обратно)

49

Блокшив – старое, несамоходное судно, оставленное в гавани для помещения на нём лазарета, тюрьмы, склада или других служб. В качестве блокшива могут использоваться корабли самых разных классов, за исключением только самых малых судов.

(обратно)

50

Компульсия (англ. compulsive – «навязчивый», «принудительный») – синдром, представляющий собой периодически, через произвольные промежутки времени, возникающее навязчивое поведение.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***