моему другу Это место до сих пор было ей знакомо. Берёзы, украшенные осенью, вытянулись до самого неба, под ногами шуршит опавшая листва, трескаются ветки. Недавно прошёл дождь, земля сырая, и кожаные ботинки утопают в грязи, оставляя на ней внушительные отпечатки.
От тропинок, которые в прошлом вытоптали здесь жители деревни, не осталось и следа. Всё заросло травой и молодыми деревьями, стало диким, каким было здесь, наверное, до появления человека.
Карина до сих пор помнила это место, она шла по памяти. Несколько шагов в горку, несколько вниз. Шорох листвы, треск хвороста, причмокивание ботинок.
Ей было страшно. Страшно от того, что она шла, и от того, что ей хотелось идти.
В грудь ворвался влажный воздух. Девушка стояла на пригорке, а перед её ногами растянулось поле. Пожухлая трава не была вытоптана копытами коров и сапогами пастуха, а именно таким девушка помнила это место. Всё здесь одичало.
Это было неудивительно, ведь последний житель уехал из деревни в большой город больше 10 лет назад, но Карина была поражена тому, как быстро природа берёт своё.
Она очень долго боялась смотреть вперёд. Девушка отчётливо слышала шум реки, удары воды о большие камни, и не могла решить, нужно ли спускаться. Наконец, Карина засунула руку в карман пальто и нащупала билет на самолёт. Она летела сюда больше 3 часов, ещё столько же ехала на такси из аэропорта. Нужно сделать шаг.
Тем летом они с Сарой часто бегали к реке. По утрам проверяли рыболовные сети дедушки Карины, в обед помогали бабушкам с дойкой коров, вечером играли, сидя на больших валунах, оставшихся здесь, со слов дедушки Сары, ещё со времён Ледникового периода.
«Мамонты здесь шли. Топали!» – дедушка Адам расставляет в стороны свои смуглые руки и качается из стороны в стороны, изображая большое животное.
Карина с Сарой любили слушать эту историю, любили смотреть, как мужчина закатывает глаза, пытаясь припомнить детали.
«Ледник шёл с запада!, – он потирает бороду и улыбается. – Или с юга?».
Они смеются.
Вода в реке тёмная и дикая, и тем летом Карину это не пугало так, как пугает сейчас. Шум воды откликается где-то внутри, ударяясь о грудную клетку страхом, воспоминанием и болью. Словами.
«Мы нашли её шорты, футболку и сандалии на берегу. Её не нашли».
Карина смотрит в маленькое квадратное окошко в заборе, закрытое проволокой, чтобы куры не убегали со двора. На улице суета, волнение, из дома напротив выбегает люди, о чем-то разговаривают. Карина начинает волноваться, детское сердце сжимается от неосознанного понимания.
Через несколько лет учитель русского языка в школе скажет, что «возможно, детство заканчивается, когда ребёнок сталкивается со смертью», и Карина впервые осознает, что это столкновение произошло в тот летний вечер, когда она бросалась ко взрослым с расспросами и встречала снисходительный, ободряющий взгляд. «Всё хорошо, малышка», – скажет бабушка, и Карина замрёт в этом «хорошо» до сегодняшнего дня.
Она следила только за ногами. Правая, левая. Трава прилипает к мокрым ботинкам, вода шумит, правая рука до боли сжимает в кулаке билет на самолёт. «Улететь, чтобы вернуться». Я здесь, я здесь. Сердце, дыхание, шаг.
Девушка остановилась у самой кромки воды, когда под ногами оказался оголённый илистый берег. Дыхание в груди остановилось, мысли собрались в самой воспалённой области мозга – там, где спряталось её детство, с которым не хотелось прощаться.
Только теперь Карина подняла голову и невидящим взглядом уставилась в центр сине-зелёной воды. У неё было столько вопросов к этой стихии, столько просьб, столько проклятий. Она причинила ей боль и почему-то продолжала существовать, жить, бежать, двигаться к видимой цели. Всего этого Каринаи не могла ей простить. Девушка со всей силы размахнулась и пнула камень, лежащий на берегу, но этого оказалось мало, и она принялась пинать ил, который с грязными брызгами стал вылетать из-под её ботинок.
Хотелось её перекричать, пересилить, но в горле застыли слёзы. Ветер, касаясь мокрого лица, становился холодным, но девушка продолжала плакать, и деревенский пейзаж перед ней покрывался пеленой отчаяния и разочарования.
Должно было стать легче, по крайней мере, Карина отчаянно на это надеялась, но когда слёзы закончились, девушка не заметила ничего, кроме усталости и опустошенности. И человека, который стоял у воды чуть поодаль.
Он заговорил первым, но не обернулся. Так и смотрел прямо перед собой, в самое сердце реки.
– Ты приходишь сюда каждую осень?
Тем летом Сара познакомила Карину со своим старшим братом совершенно случайно. Она оставила подругу в коридоре и забежала к нему в комнату, чтобы попросить подоить коров вместо неё. Из-за двери Карина услышала тяжёлый вздох и приятный мальчишеский голос.
– Опять… Хорошо. Не люблю я это.
– Люблю тебя, – бросила Сара и выбежала в коридор.
Когда они уже бежали по дорожке от дома, Сара обернулась и увидела в окне брата, который провожал их внимательным взглядом.
– Это моя подруга Карина! – крикнула она во всю мощь своего не по-детски сильного голоса, и когда Лука открыл окно, не расслышав её, повторила. – Моя подруга Карина!
Она схватила Карину за запястье и бросилась к калитке.
– Это Лука, мой брат. Бежим, он ещё может передумать. Он у нас такой!
Спустя час, когда они, уже искупавшись, сидели на берегу реки и перекидывали друг другу неспелое яблоко, Карина спросила:
– Какой это «такой»?
Сара поймала яблоко и подняла на подругу свои янтарные глаза.
– Что?
– Ты сказала про своего брата, что он у вас «такой».
– Аа! – девочка вытерла руки о траву и улыбнулась. – Белоручка. Вся эта деревенская жизнь не для него. Огород, сарай… Ты бы видела его лицо, когда он заходит в сарай, чтобы взять у мамы ведро с молоком! Вот такое!
Сара на несколько секунд свела брови, зажмурила глаза и поджала губы, изображая лицо своего старшего брата. А потом стала заливаться звонким смехом, при звуках которого Карина никогда не могла остаться равнодушной.
– Какой же он смешной, – бормотала Сара, когда они уже лежали на траве, заливаясь слезами от смеха. – И как же я его за это люблю.
Тогда Карине показалось, что и она его любит, ведь как может быть иначе.
– Ты приходишь сюда каждую осень?
Когда он обернулся, Карина первым делом узнала эти янтарные глаза миндалевидной формы.
Мужскому лицу они придавали такую же необыкновенность, как и лицу смуглой девочки с вечно румяными щеками.
Было так странно снова смотреть в эти глаза в ожидании озорного огонька, искры эмоции. Но глаза молчали, как и их хозяин.
Река за спиной молодого человека шумела и продолжала жить.
Да.
Карина отвела глаза от шумной воды и только сейчас заметила серый фургон, который стоял возле раскидистой ивы вверх по реке.
– А ты приезжаешь сюда каждую осень?
Он молча кивнул.
– Зачем?
Мужчина молчал, и Карина поняла, что и он хотел задать ей тот же вопрос.
– «То место» не здесь.
Так же внезапно, как появился, Лука решил уйти. Он сделал несколько больших шагов в сторону своего убежища на колёсах и снова остановился. Карина продолжала стоять, и мужчина удивился, почему она на поняла, что ей следует идти за ним.
– Тебе нужно идти за мной.
– Правда?
Лука снова удивился.
«Она всегда была странной».
– «То место» не там.
Пару минут они шли молча, оставляя во влажной траве неуверенную тропинку.
– Я поняла.
– Ты не поняла.
– Поняла.
– Нет.
– Откуда ты знаешь?
– Я не первый год вижу, как ты приходишь не на то место и пинаешь там песок. А потом уходишь, – они прошли мимо ивы. – Всё это время ты даже не пыталась найти «то место». Я видел.
– Значит, ты видел, – хмыкнула Карина и постаралась изобразить негодование, которое больше походило на дикую радость от встречи со знакомым незнакомцем. Ведь, по сути, она ничего про него не знала. – Да откуда ты вообще знаешь, что «то место» не там! Сколько времени прошло!
– 20 лет и 35 дней, – не раздумывая, сказал молодой мужчина и остановился.
Карина замерла. Перед ней была всё та же река, но в этом месте она была шире и шумела громче, ударяясь о крупные камни и расходясь мелкими волнами с белой пеной. Ещё вверх по реке в воду упирались две широкие опоры моста, окружённые небольшими островками, поросшими травой.
– Мост… я совсем про него забыла.
– Здесь на дне глубокая яма, – Лука указал прямо перед собой. – Я плавал, видел её.
Это была та же самая река, что и ниже по течению, но именно здесь было «то самое место», и у Карины не было вопроса, почему. Она это чувствовала.
Когда оказываешься на «том самом месте», всё твоё существо говорит тебе об этом и не может не говорить. Сердце начинает биться чаще, мозг отчаянно пытается отказаться от ощущения безвозвратности и черноты, витающих в воздухе, а тело поддаётся, тело помнит.
Сначала у Карины задрожали колени, а потом мышцы наполнились мелкой дрожью. Она подняла на Луку совершенно беспомощный взгляд, и тогда он вложил в её руку камень – большой, холодный, отрезвляющий.
– Давай, – это было самое уверенное его слово за весь их недолгий разговор.
И Карина размахнулась. Рука разрезала воздух, вдруг вспомнив уроки физкультуры на школьном дворе, и камень разорвал влажный осенний воздух на мелкие кусочки воспоминаний. Он преодолел метры пожухлой травы и на огромной скорости упал в воду.
Гром. Тишина.
Я здесь, Сара. Я здесь.
От кружки вверх поднимался пар, и Карина посмотрела сквозь него на молодого мужчину. Лука пил чай мелкими глотками и осторожно, будто бы боясь громких звуков, поставил чашку на столик.
– Больше всего не люблю это время года.
Карина кивнула.
– Помню первую осень после лета, когда её не стало. Тихая была такая, онемевшая, оглушённая. Всё, что мне говорили, будто бы сначало проходило через миллиард лет, скукоживалось, выцветало и только потом долетало до меня эхом. Вся моя жизнь стала эхом того лета. Ты спрашиваешь, как я.
Карина обхватила кружку двумя руками и снова кивнула. Она не могла вспомнить, спрашивала ли об этом, но он продолжал.
– Посмотри, – он показал в маленькое окошко фургона, – я каждую осень приезжаю сюда – на это место рядом с камнем, где родители нашли её одежду. Первые годы приезжал на автобусе – сбегал с последних уроков и тратил все карманные деньги на билет, потом приезжал на машине и оставался до первых холодов, теперь вот купил фургон, чтобы было не так холодно. Я обживаюсь здесь, пускаю корни на этом месте, а ты спрашиваешь, как я.
– Я слышала, что у тебя были отношения.
– «Были» по той же причине. Я хотел быть здесь, а не там.
– Ты говорил с ней об этом? Говорил, что это место для тебя много значит.
В осенних сумерках поле выглядело особенно одиноко, и Лука издал звук больше похожий на стон, чем на смех.
В фургоне уютно. Над кухонным гарнитуром горит ряд маленьких лампочек, чайник и кастрюля бросают тень на столешницу. Лука снова отпил чай и тихо поставил чашку на стол.
Мария подвинула тонкую перегородку, которая в фургоне отделяла спальню от гостиной, и присела на диван.
– Это просто фанера, покрытая тканью, – её голос звучал радостно, и от этого Луке стало особенно грустно. – Ты купил этот фургон, чтобы ездить туда?
Даже название этого места Мария произносила слишком спокойно, а Лука очень хотел, чтобы ей было больно.
– Да, – холодно бросил он.
– Хорошо.
По-осеннему разноцветные ветви берёз во дворе дома, где они с Марией уже полгода снимали квартиру, унизительно весело пританцовывали. Они откликались с рыжими волосами девушки, дразнили Луку, напоминая что-то особенно дорогое, а теперь забытое. Радость.
На миг он забыл, как дышать, и наполнился гневом, за который, он знал, ему придётся расплачиваться.
– В этом нет ничего хорошего! Ничего! Ничего хорошего! – он резко встал с дивана и пол под ним скрипнул. – Я еду туда не потому, что там хорошо! Сколько раз можно это говорить!
– Хорошо, – Мария выставила ладони перед собой в жесте, который должен успокаивать. – Я не знала, что для тебя это так важно. Ты не говорил.
– Да что ты вообще знаешь, – презрительно бросил Лука.
– Я не любил её, чтобы хотеть с ней говорить, – Карина сидела перед ним, но он боялся на неё смотреть, произнося эти слова. Женщины – источники радости, которую он не заслуживает.
– Ты ни с кем об этом не говорил?
– Ни с кем, кто её не знал.
– И кто же её знал?
– Мама, отец и дед.
– Надеюсь…
Опередив её вопрос, Лука отрицательно покачал головой. Он не чувствовал себя виноватым за молчание, и ему очень не хотелось лишний раз поднимать это вопрос к своей совести. Ведь давно уже стало ясно кто и кому должен открывать душу. Никто никому ничего не должен.
– Я тебе ничего не должна, Лука, – голос пожилой женщины надорвался где-то посередине его имени.
Она смотрела на сына, который стоял в дверном проёме, и старалась его рассмотреть, изучить, но ничего не выходило. Зрение давно стало таким плохим, что даже очки не выручали.
Она вытерла мокрые руки о халат и почти произнесла «Подойди, я хочу тебя обнять», а потом вспомнила, что он это не любит. Она вообще уже очень давно не знала, что он любит.
– Ты должна была меня выслушать, – холодно бросил он и ушёл.
Наира попыталась ухватиться взглядом за его широкую спину, обтянутую подростковым свитером в клеточку, но глаза снова её подвели. Снова и снова.
Женщина повернулась к окну позади и тихо постучала, чтобы человек, который всё это время курил на балконе, её заметил.
– Ушёл, – через плечо бросил седой мужчина, выглянув во двор. – Смотрит на меня из окна своей тарахтелки, ждёт чего-то. Чего хотел?
Наира закрыла за мужем балконную дверь и снова вернулась к раковине.
– Хотел поговорить.
– Опять?
– Опять, – женщина провела губкой по тарелке, стараясь унять дрожь в голосе. – А я не могу. До сих пор.
– Ну и не надо, значит. Что за дело – говорить об этом.
Наира почти произнесла «Я бы хотела», а потом вспомнила, что он это не любит, и промолчала.
Вода стекала в слив раковины, и женщина вспомнила, как сын рассказывал ей, что в Америке вода закручивается в противоположную сторону. А если бы река была в Америке, вдруг Сара бы не утонула?
– Никому? – за окном быстро темнело, и Карина подумала, как бы успеть на автобус до города, если такси снова откажется сюда приезжать.
– Никому, кто хотел бы послушать.
Умение слушать досталось Карине от отца, и стало тем наследством, которое он оставил ей, когда ушёл. Говорят, что это не понимание чего-либо уходит, а уходит непонимание. Так и было у Карины: она родилась, чтобы избавляться и избавлять от непонимания.
Она понимала детей, которые задирали её в школе, понимала маму, которая уставала до крика, понимала тех, кто искал в ней только недостатки и злость. Она для всего находила верные слова, всех могла оправдать и простить. Кроме себя, потому что любовь к себе не досталась ей в наследство, а доставалась осознанным трудом с того самого дня и по настоящий.
– Ты хотела бы послушать?
Лука прекрасно знал, что это нечестно. Сидеть напротив и почти выпрашивать быть выслушанным, но на четвёртом десятке ему было уже не до стыда.
– Да, конечно, – она опять посмотрела в маленькое окошко фургона и только сейчас заметила, что на самом деле уже давно не торопится на автобус.
На поле опускалась ночь, и Карина вспомнила ту ночь. Тогда над деревней разносился громкий мужской плач, а сегодня от деревни почти ничего не осталось, кроме, наверное, тех самых слёз. Они звучали, они будут звучать.
– Я не плакал, – тихо начал Лука. – Мне было 11. Я понял, что случилось что-то страшное, когда дед не пришёл домой ночевать. Он сидел на дороге и плакал. Всю ночь. Я не спал, смотрел в окно, слушал и так хотел подойти и спросить, что с ним, но боялся. Сейчас я надеюсь, что в ту ночь дед выплакал все слёзы за себя и за меня тоже. Родители уходили и возвращались. Я ухаживал за животными и всегда держал суп горячим на плите, чтобы отцу с матерью было что поесть. Они почти со мной не разговаривали. Скупое «привет», «пока». Теперь я понимаю, что они, скорее всего, знали, что дед мне всё объяснит. Так и было. Это ведь он рассказал, что Сару нашли вниз по течению. У него тряслись руки, и пламя в растопленной печи дрожало позади его сутулой спины. Он не переставал дрожать до самой своей смерти. Ты удивлена, – Лука посмотрел на девушку и ухмыльнулся. – А во мне это не вызвало никаких чувств, кроме чувства несправедливости. Почему кто-то уходит в 110, а кто-то – в 6?
Карина кивнула.
– Потом были похороны, холодная земля в кулаке, глухой удар. Я больше не видел её после того утра, когда она убежала на реку. Это мама с отцом прощались с ней в соседней комнате несколько дней, а я боялся туда заходить, боялся, что заплачу и больше не остановлюсь. Я не плакал, когда плакали все, даже те, кто не знал её по-настоящему. Даже сейчас, – он вскинул голову, и его волосы упали на плечи, – слёз нет, потому что мужчины не плачут.
– Все имеют право на слёзы.
– Даже когда я себя заставляю, я не могу заплакать. Все эти годы я приезжаю сюда, чтобы отпустить боль, но ничего не получается. Психотерапевт посоветовал мне найти «гавань в душе», куда я могу прятаться от этой боли, какое-нибудь тёплое воспоминание. А всё тёплое в моей жизни закончилось вместе с Сарой. Она была моей гаванью. И я никак не заставлю себя заплакать, чтобы её отпустить. У тебя ведь получилось?
Карина подняла на Луку глаза, в которых стояли слёзы, и прикусила губу. Он смотрел на неё с таким явным обвинением, что ей резко захотелось уйти, чтобы больше никогда не видеть в этих янтарный глазах унизительный вопрос «Да как ты могла?».
– С того дня я плачу по любому поводу, – Карина видела, что он принял вызов, и не верил ей. – Я каждый день её вспоминаю. Не знаю, специально ли или нарочно, но я воссоздаю ту боль и потерю, чтобы почувствовать, что я живая, что я умею любить, дружить, ценить, потому что именно она меня этому научила. Она и её уход.
– Во всём ищешь хорошее? – буркнул Лука.
– Спустя 20 лет, да. Пора.
– Но её это не вернёт.
– Её и это не вернёт, – Карина положила руку на стену фургона, и тут же поняла, что сказала что-то ужасное.
Лука замер. Он почти не дышал, и лишь пальцы, которыми он обхватил кружку, побелели от напряжения.
– Все мне это говорят, – отчеканил он.
– Извини. Я понимаю, что ты чувствуешь…
– Все говорят, что это её не вернёт.
– Я лишь хочу, чтобы тебе стало легче, чтобы…
– Я и не хочу её возвращать, потому что знаю, что это невозможно! – он поднялся и подошёл к двери фургона. – Уходи!
В фургон проник свежий воздух, пропитанный осенними запахами, нетронутой травой, мокрым камнем.
Карина медленно поднялась.
– Я лишь хочу дать ей понять, что я про неё не забыл, хочу думать про неё и думать, пока боль не покинет меня, ведь всё когда-нибудь заканчивается. Хочу жить здесь, нырять в холодную реку, пока не почувствую запахи, вкусы, пока не увижу ярко-оранжевый закат! Хочу однажды перестать чувствовать эту боль и снова начать жить! Как вы все не понимаете, как сильно я этого хочу!
Карина подошла ближе и заглянула ему в глаза.
– Я понимаю, я тебя понимаю, послушай. Слова даются мне с трудом, но чувства… Чувства я понимаю очень хорошо.
– Нет, – покачал он головой.
– Да.
– Нет, ты даже приходила не на то место.
– Говорю же! Я могу ошибаться в словах, в местах, в воспоминаниях, потому что когда её не стало, мне было 6! Тоже 6! Думаешь, я никогда не спрашивала себя, почему это так несправедливо, что кто-то в 6 уходит, а кто-то остаётся?! Да я смотреть на эту реку не могу, чувствовать этот запах, но она, – Карина вышла из фургона и наступила на влажную траву. Лука, подсвеченный светом, смотрел на неё сверху вниз, держа дверь открытой. – Она научила меня быть, оставаться, любить, потому что в любой момент жизни может возникнуть водоворот, который заберёт то, что я люблю. Поэтому я буду любить и жить так сильно, как только могу! Жить!
Карина бросила ненавистный взгляд на реку и быстрым шагом направилась к темноте леса, за которым виднелись редкие фонари. Кто-то смотрел ей в спину. Те же янтарные глаза, другие.
Лука опустился на жёсткий диван. По полу фургона гулял холодный воздух, дверь осталась открытой, и мужчина посмотрел вокруг. Он переводил взгляд с окна в гостевой части, на окно в кухне, на выцветшие шторы, на кухонный гарнитур. Что-то чувствовалось, что-то было очень близко.
Парень достал из кармана телефон, нашёл на рабочем столе иконку «Инстаграма»* и зашёл в профиль под свои именем. Аккаунт Карины частенько выпадал ему в предложенных, но он не особо обращал на него внимание. Все эти социальные сети Лука считал бесчувственными площадками для рекламщиков.
200 публикаций, 12 тысяч подписчиков. В профиле Карины Лука заметил старую фотографию их деревни: пыльная дорога, маленькие домики, высокие деревянные скамьи, куда женщины по утрам выставляли вёдра с молоком для машины от молокозавода.
Лука нажал на фотографию и не с первого раза попал на клавишу «Показать текст полностью».
«Однажды я решила, что я плохой друг. Мои приоритеты, выстроенные годами, сложно сломать, я молчалива и с большим трудом преодолеваю детские установки, доверяя своё. Я жадничаю и боюсь. Не мало раз было больно, и легче всего списывать всё на это. Я знаю.И не буду. Не могу извиняться за то, кто я есть. Ведь я такая. Люблю слушать и точно умею услышать. Впитываю музыку, смех, слезинку и несу всё это в себе. Умею беречь. Умею защищать от нападок. Переступаю через свою грусть и радуюсь радости. Я ценю человека без ярлыка. «Лучший» он друг или просто.Но мне важно знать, что я могу быть свободна в своих чувствах, что мои смех и слёзы тоже будут услышаны без нарочных стараний с обеих сторон. Мне дороги вопросы искренние, прямые и душевные. Мне приятно отвечать, размышлять, доставать из глубины задетое, болезненное и радостное.И я меняюсь вместе с тем, как ещё продолжает развиваться мой головной мозг, но есть то, что будет всегда. Та я, которой горжусь и которой верю.Мне было 6 лет, когда я подружилась с Сарой. В деревне у бабушки, в беседке, которую так умело построил дед возле яблонь. И будто кто-то одарил меня той маленькой девочкой, которая жила в доме напротив. Я ведь тоже была малышкой, а почувствовала, что это дар. Мы были знакомы недолго, я не помню, как именно мы встретились. Но помню, как она улыбалась, как перебегала улицу, как заливалась смехом, как любила свою семью. И я хочу оставить это здесь как напоминание.Сейчас меня 26, а ей всё так же 6. И я до сих пор с неспокойным сердцем смотрю на дом, в котором она жила, на камень у реки, которая стала для неё опасной. Ругаю. Скучаю.И вдруг то, что я решила, что я плохой друг, становится такой ерундой. Ведь благодаря ей я знаю, что храню в сердце, и как умею любить, улыбаться, веселиться и дружить. Как умею грустить и помнить, как умею принимать дары. Так что берегите подаренное, ведь и вы самый лучший дар для кого-то.Я обнимаю и благодарю каждого». Под текстом было 25 комментариев со словами благодарности. Лука протёр экран, чтобы прочитать мелкие буквы, и понял, что дело не в телефоне. Он поднял голову, дотронулся рукой до щеки и понял, что плачет. Слёзы медленные, непривычные, оставляли на щеках влажные дорожки отпущения. Тучи разошлись, и на самом горизонте Лука увидел догорающий оранжевый закат. Свой первый закат за 20 лет.
Начался дождь. Карина стояла на одинокой деревенской остановке с прохудившейся крышей и смотрела вдаль в ожидании автобуса.
– Они ходят здесь раз в день.
Мужской голос раздался за её спиной, и девушка испуганно замерла.
– Это я.
Карина медленно обернулась и увидела знакомую фигуру в окружении жёлтого света фар. Лука стоял, опустив голову, и Карина почувствовала, как у неё внутри разливается тепло. Она видела это в его позе, чувствовала, как он прощает себя прямо сейчас.
– Ты теперь мой любимый блогер, – виновато бросил он земле под ногами.
Карина мягко улыбнулась и подошла ближе.
– Всё хорошо, Лука, всё хорошо.
На его щеках остались следы от слёз, и он неуверенно переступил с ноги на ногу.
– Я могу тебя отвезти, мне как раз нужно в город.
– Хорошо, – понимающе кивнула девушка.
Они ехали в тишине, и только шум двигателя и свет фар разбивали темноту ночной трассы на «до» и «после». Слова бывают лишними. Карина знала это наверняка, поэтому просто сидела на пассажирском сиденье и смотрела в окно, изредка опуская взгляд на кисть Луки, которая лежала на рычаге коробки передач.
Иногда кисть напрягалась, с силой переключала скорость, и это были механические проявления человека, прямо сейчас очень пристально обращённого внутрь себя.
Что он там видел? О чём прямо сейчас себя спрашивал? На что, наконец, нашёл ответы?
– Тебе нужно писать, Карина. Не заканчивай с этим, хорошо?
– Хорошо.
– Если человеку и нужен человек, то такой, кто умеет показывать, что он рядом несмотря ни на что. Мы должны это уметь.
Он медленно убрал руку с коробки передач, прикоснулся к ладони Карины и крепко её сжал.
– Спасибо.
Девушка закусила губу, часто закивала и отвернулась к окну, чтобы сделать незаметными свои слёзы.
На трассе стало больше машин, и на горизонте показался город. Карина смотрела в окно на пустынные осенние поля с почерневшими от влаги стогами сена и думала о Саре.
Река была виновата, что забрала её, но Карина высказала это ей ещё в первый свой приезд 5 лет назад. Всё остальное время она приезжала сюда ради него.
Машину у реки девушка заметила сразу, она сразу поняла, кто её хозяин. Автомобиль всегда стоял возле того самого места, и Карина каждый раз боялась к нему подойти, поэтому просто брала камень и ненавистно кидала в реку. Девушка винила её в смерти Сары и в том, что река не может отпустить его – парня, невидящими глазами смотрящего вглубь дикой воды. Каждый раз Карина боялась, что этот раз станет последним, что однажды Лука решит остаться с этой тёмной водой навсегда, что так и не сможет её пересилить.
И сегодня этот страх был особенно сильным.
Она торопила таксиста, безмолвно торопила пилота самолёта и необоснованно расслабленных стюардесс. Она чувствовала, что именно сегодня её слова будут особенно бессмысленными, что пора действовать, что-то говорить, а не только писать в блог.
И именно сегодня Лука решил, наконец, подойти к ней.
Он тоже устал. Устал молчать о самой болезненной части своей жизни – о жизни без сестры, о жизни без маленькой хрупкой девочки, которая научила его быть сильным, научила быть старшим, научила быть собой.
Все эти 20 лет он, как слепой новорождённый щенок, пытался уткнуться в чьё-нибудь тепло, чтобы забыться, чтобы вспомнить, что такое защита. А на деле – стоял посреди безлюдного выцветшего поля и добровольно подставлял себя холодному ветру. Лука пытался себя наказать, а потом начинал ненавидеть всех вокруг за то, что никто его не жалеет. И это был бег по кругу, выход из которого он видел только один. Если бы не Карина.
В этот вечер река шумела без слушателей. И только ветер гонял по осеннему полю смятый листок бумаги со словами «Простите, но я устал».
Всегда есть выход, всегда есть человек.
Всё будет хорошо.
*В 2022 году Инстаграм признали экстремистской организацией и запретили деятельность на территории РФ.
Последние комментарии
2 минут 50 секунд назад
16 часов 6 минут назад
1 день 58 минут назад
1 день 1 час назад
3 дней 7 часов назад
3 дней 11 часов назад