Забери нас [Дарья Шевченко] (fb2) читать онлайн

Дарья Шевченко Забери нас

Посвящается тому, кто вернул меня к жизни

Все персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными людьми является случайным.

Кровь из носа

Наш дом стоял недалеко от выезда из города, в небогатом частном секторе. Сам частный сектор представлял собой довольно унылое зрелище: старые деревянные жилища с древними обитателями. В этом пейзаже встречались и дома, обшитые сайдинг-панелями молочного цвета. В одном из таких жили мы.

На дворе стоял ноябрь. В одной лишь рубашке, джинсах и носках я выскочила во двор, пытаясь оторваться от разъяренного отчима с ножкой от старого стола. Главная цель – перелезть через забор к соседям – старикам, которым примерно 70-80 лет. Как они меня могли защитить – мало волновало. Только казалось, у этих малознакомых мне людей будет безопаснее, чем дома.

Я взбираюсь по мешкам с цементом, чтобы дотянуться до забора и внезапно чувствую резкую тупую боль в затылке, заставляющую меня потерять координацию. Момент – я лежу на холодной ноябрьской земле, покрытой инеем. На секунду я не поняла, что происходит. Голые деревья угрожающе тянули замерзшие ветки к холодному небу. Оно было пустым и серым, как будто в нем увядала сама жизнь. Еще мгновение – и я обнаружила рядом с собой злосчастную ножку стола.

Я услышала его шаги. Он приближался. Невозмутимо и угрожающе. Попытка встать была прервана его ногой на моей груди, прижимающей меня к земле.

– Сучка ты такая, думала, убежишь от меня? – в голосе слышался зверь, рвущийся наружу через человеческую плоть и разум.

– Мне больно…, – еле слышно сказала я без надежды на то, что он отступится. Он надавил сильнее.

– Еще раз попытаешься отключить телефон вне дома – я придушу тебя, тварь. Тебе ясно?

– Ясно, – еле слышно и покорно отвечаю я.

Так и живем.

Я испытываю мощный внутренний протест, когда говорят, что семья – главная ценность в жизни человека. Кажется, домашние насилие в этом случае игнорируется или попадает под формат «бьет значит любит». Что ж, такая логика с натяжкой подходит под главенство семейных ценностей.

Почему мы так живем?

Мать ушла от отца, когда мне было 11, а моему брату – 2, к своему любовнику, с которым они вскоре поженились. Хлопнув дверью, она сказала, что отец на протяжении всего их союза был «рогатым», и что мы – не его дети.

Его терпению можно было только завидовать. Моя мать часто истерит из-за мелочей, плачет, орет. Папа говорил, что «это просто сложный период в жизни», хотя мне казалось, что этот период длится всю ее жизнь.

Отец любил ее, но в какой-то момент устал. На протяжении 2 последних лет жизни орать стали оба, но с разницей в том, что папа срывался на нас лишь несколько раз. В отличие от матери он умел контролировать себя. А те несколько раз… никто не идеален, и это нормально.

Когда мама с папой разошлись, мы переехали к ее любовнику, он же будущий муж, – Стас.

Он никогда не пытался нам с маленьким братом Костиком понравиться. Вел себя не показательно для подрастающего поколения еще с тех пор: выражался крепким словом при нас, пил, курил на наших глазах так, будто бы мы его приятели; нормальным делом было получить неслабый подзатыльник просто за то, что посмотрел на него не так.

Когда Стас скрылся за углом дома, я тихонько поднялась с земли. На животном уровне мне было страшно спровоцировать звуки, на которые он мог отреагировать и вернуться. Но листва не шуршала; она была холодной и мокрой, часть пристала к одежде. Теперь я по-настоящему ощутила суровость промозглого ноября: все тело била неконтролируемая дрожь из-за холода, что вонзился сотнями копий. Попыталась пошевелить пальцами ног, не понимая, в каком состоянии ступни, но я их почти не чувствовала.

Я поплелась домой в надежде, что он не запер дверь. Нередко после подобных инцидентов мне приходилось карабкаться по трубе на 2 этаж в свою комнату через окно. Каково же было мое облегчение, когда она так легко поддалась. Слава богам! Впервые за долгое-долгое время я испытала радость от того, что дома.

В этой доме была на удивление маленькая прихожая. Почти как предбанник. Стены были обиты лакированным деревом и неустанно посылали «привет» из начала 00-ых. Тусклая желтая лампочка не добавляла оптимизма этому интерьеру. Слева располагалась кухня-гостиная в таких же желто-коричневых тонах и оттенках. Мне никогда не нравилось это место.

Мать, как обычно, смотрела отечественные сериалы по телеку. Экран освещал темную «запущенную» комнату: где попало валялись рубашки Стаса, на кофейном столике образовалась горка немытой посуды, а подле матери валялась пустая банка с антидепрессантами. Она принимала их уже лет 10. Поначалу, когда мы жили с отцом, мать обходилась одним курсом раз в год-полтора. После рождения близнецов прием таблеток стал бесконтрольным. Я перестала обращать на это внимание ровно так же, как и она на мою жизнь.

Заметив меня, бредущую неуверенной, пошатывающейся походкой, она перевела на меня невидящий взгляд:

– Э-э, ты чего еле ползешь? И почему ты грязная, как свинья?

– У благоверного своего спроси, который запустился мне ножкой стола в голову.

– А-а-а, – неуверенно произнесла она, – за дело, значит. Нечего телефон отключать в него дома. Если с тобой что-то случится, мы об этом по крайней мере узнаем.

Мне нечего было на это ответить.

Наши телефоны должны быть всегда при нас, но не дома. Дома их использование запрещено и карается в лучшем случаем матюками с ядовитой слюной, которой Стас невзначай плюется, когда орет.

На телефонах установлена программа, позволяющая определять местоположение, прослушивать нас в любое время, удаленно подключаться к системе.

Если мы самостоятельно вне дома отключаем телефон, то первое подозрение – мы что-то замышляем: побег из дома, туки-туки в полицию или что-то незаконное.

Паранойя – страшное дело. Или это такая форма садизма?

Можно подумать, что Стас работник органов, крутой ФСБшник, но нет. Он обычный владелец небольшого бизнеса – сети автосервисов по области, но со связями, где надо. Поэтому, когда я еще зарекалась об обращении в надлежащие органы, он говорил: «Да кто тебе поверит? Кто ты такая? Сопля зеленая, и больше никто. А у меня авторитет. Я позвоню ментам и скажу, что ты сама себя калечишь, депрессия подростковая, сложный период. И они тебя заберут в психушку. Кто кого еще тут застучит…»

Появившись в своей комнате, я застала Костика. Он сидел в узком проеме между стеной и кроватью, подживая колени к груди, погруженный в себя.

– Костян, что ты тут делаешь? Иди к себе давай, мне нужно переодеться и душ.

– Он снова орал на тебя. И бил. Я видел, как он швырнул ножку. Не надо было тебе убегать, – он беззвучно и горько заплакал. Бедный ребенок. Этот тиран искалечил его психику целиком и полностью.

В первые годы жизни Костик был таким жизнерадостным карапузом, а сейчас, когда я смотрю на него, я не верю в это. Не могу. Он стал замкнутым, забитым, мало разговаривал. Стас считает его аутистом. Мать предлагала показать его специалисту, но тот по понятным причинам не давал ей это сделать. Иначе образ благополучной семьи треснет по швам и все говно вывалится наружу, а последствия всплывут в виде «дела» на Стаса.

Я обняла его. Он должен чувствовать любовь, чтобы не очерстветь и окончательно не уйти в себя. Я стараюсь об этом заботиться и провожу с ним каждый день, хотя бы короткое время вместе. Я стараюсь не думать о том, каким он будет, когда вырастит. Потому что знаю ответ и вижу этот образ. Моя задача – минимизировать урон.

– Женя, у тебя снова кровь из носа идет, – подняв голову, пролепетал он, – она капает на меня.

Печальный опыт

Следующий день в школе выдался довольно насыщенным. 8 уроков, 5 из которых – профильные – информатика и математика, затмевают собой вчерашний день. Навалившийся груз усталости и неизбежности огромного домашнего задания заставляют забыть о невзгодах. За это я и люблю школу.

Здесь хорошо.

Но болтать с одноклассниками мне не хотелось. Пустые беседы заставляют глубже погрузиться в размышления о своих проблемах, поэтому я упорно бьюсь над олимпиадной задачей с интегралами, а в наушниках играет трек «Broken Soldier» от The Black Angels.

И в тот момент, когда на горизонте сознания замаячило слабым тусклым светом решение, ко мне подсела Дарина. Оно развеялось как дым.

– Женьк, оцени мем, это прям про нашего историка!

В открытой вкладке заметок был вопрос: «Ты в порядке? Пронесло с отключением телефона?»

–Ха-ха-ха, в его духе, – переворачивая страницу тетради, я пишу: «Нет. Он полчаса орал как резанный, потом взял ножку стола и пошел на меня. Я попыталась убежать к соседям. Не успела. Он запустил мне в голову этой ножкой».

Она подняла на меня свои красивые голубые глаза, полные тревоги.

Я быстро дописала: «Но я в порядке. Затылок немного болит, скоро пройдет. Не переживай».

Так я делилась с Дариной своей историей. Она знала все и молчала как партизан. Я ее об этом однажды попросила.

Первый побой я получила в 12 лет, и это была смачная тяжелая пощечина. Отшатнувшись, я влепилась в угол стены прямо лбом. Тогда Стас меня предупредил, что, если хоть заикнусь Дарине об этом, то об этом пожалеет сама Дарина и ее семья. Ах, да, и я, в первую очередь.

Но у Дарины поистине талант хранить секреты. Во время пустой болтовни мы иногда ведем переписку о «запретном».

Мы не можем говорить об этом даже в самом укромном уголке. В любой момент он может послушать запись телефона или подключиться онлайн.

Убрать телефон подальше и уйти тоже нельзя, он связан с фитнес-трекером на моей руке. Разность локаций будет заметна, а значит, я в очередной раз получу за это.

– Говорят, скоро вашу профильную группу будет вести новый информатик из какой-то IT-компании, – снова переключилась Дарина на «легальное» общение.

– Слышала, глупости какие-то… Насколько нужно быть хреновым специалистом, чтобы на полставки в школу устраиваться.

– Он будет здесь, кажется, только одно полугодие в рамках учебного эксперимента. Его направляет сама компания для «пиара». А школа заинтересована в том, чтобы проверить, сдадим ли мы лучше экзамены, если нас будет обучать «практикующий» специалист.

– Кто это тебе рассказал? – с недоверием подняла я глаза на Дарину.

– Саша Корсакова, которая ведет колонку новостей на школьном сайте. Она все узнает первая.

– А если, мы, наоборот, запорем экзамен, значит, эксперимент провалился, а жизни наши покатятся по наклонной? – саркастически замечаю я.

– Наверное. Для школы мы, ученики, – участники эксперимента. Таких, как мы, было тысячи, и тысячи еще придут учиться. Трудоемко и затратно по времени воспринимать нас как личностей. Понимаешь?

– Еще как.

Урок физкультуры я провела в глубокой задумчивости о возможном побеге. Эта задачу было труднее решить, чем математическую олимпиадную, и последствия ее решения могут быть куда серьезнее.

К слову, на физкультуру я не хожу с 12 лет. Стас заботливо похлопотал о справке, подтверждающей, что я астматик. Но причина была в другом. Если бы учителя и ученики видели мои синяки, родители были бы частыми гостями в кабинете директора и их хлопоты были бы связаны уже с органами опеки. Поэтому Стасу было куда проще достать мне справку, нежели нести ответственность за свои действия.

Вернемся к побегу.

Я совершила только 2 попытки.

Первую – в 13 лет, когда стало очевидно, что мы с Костиком не в сказку попали. Цель была с первого взгляда проста: поехать после школы к отцу, а не домой.

Приехав в свой родной дом – квартиру, в которой я жила с самого рождения и до разрыва родителей – я обомлела, увидев незнакомых людей перед собой. Помню, что хотелось разрыдаться прямо на пороге. Папа переехал неизвестно куда, и я не знала, увижу ли я его когда-нибудь или нет. И тогда я в первый раз для себя поняла, что отец – куда ближе мне, чем мать. Меня не покидало горькое, тягостное ощущение, что я потеряла его навсегда.

В тот день я узнала, что в телефоне установлено специальное ПО, которое отслеживает мое перемещение, «подслушивает», ведет журналирование всех моих действий внутри смартфона.

В тот день я получила закрытый перелом ноги. Как сказал Стас, «чтобы неповадно было».

Вторая попытка побега произошла 2 года назад. Я выбрала в качестве профильных предметов изучения – математику, информатику и физику и делала в них неплохие успехи. Но тут к делу подключился Стас. Ежедневные оскорбления в духе «Ты же баба, какая тебе информатика? Что? Самореализация? Замуж выйдешь, детей рожать будешь – вот тебе самореализация, твое истинное бабье предназначение. И стряпню готовить» не предавали мне веру в человечество и в свое светлое будущее.

Кажется, он считал одного себя выше всего рода женского, раз мог так легко истолковывать предназначение человека.

Однажды он напился. Мне выпало несчастье появиться у него на глазах, и Стасу показалось забавным – кидаться в меня посудой. Одну тарелку я не пропустила, и она разбила мне в кровь локоть. Маленький кусочек керамики было крайне неудобно извлекать пинцетом впоследствии.

Когда я все-таки скрылась с поля его видения, он окончательно рассвирепел и начал кричать: «Юлька, паскуда! Вернись сюда! Вернись, тварь, я тебе все ноги переломаю! Думаешь, самая умная, да? А че нам московским?». Дальше, уже со слов матери, он пытался пойти за мной, но спустя несколько шагов равновесие подвело его, он упал в осколки тарелок, наблевал на себя и отключился.

Я решила, что, если не получилось в первый раз найти отца, нужно бежать к бабушке. «Отключка» Стаса стала идеальным поводом.

Тогда стояла теплая летняя ночь. Я покидала все необходимые вещи в рюкзак, вылезала в окно, аккуратно по сливной трубе перебралась вниз. Со всех ног бросилась бежать в другую часть города.

Сладкий запах свободы вскружил голову. На улицах было тихо. Иногда проезжали редкие машины и появлялись такие же редкие прохожие. Стас говорил, что в городе ночью появляются пьяницы, наркоманы, насильники. Вспоминая об этом, я после коротких передышек вновь переходила на бег. На удивление, я чувствовала себя спокойно. Относительно спокойно. Даже на малоосвещенных улицах было комфортнее, чем в собственной спальне.

Возможно, я бы добралась до бабушки, если бы совершенно не забыла про одну важную деталь – чертов фитнес-трекер.

Примерно на половине пути меня настигла полицейская машина. Я игнорировала ее. Попросту не думала, что меня может разыскивать полиция. Но когда из машины выскочила мать в домашней одежде, вся растрепанная, с опухшим от слез лицом, я опешила. Просто не знала, что дальше делать: попытаться скрыться во дворах или посмотреть, что будет дальше. Пока я раздумывала, она подбежала ко мне. Вела себя она крайне странно: бросилась обниматься, лобызаться. Я впала еще большее оцепенение. В ее глазах мерцали маленькие огонечки безумия, отчаяния и одержимости, с которой она изо дня в день жила со Стасом. Я почувствовала что-то неотвратимое и неизбежное, повисшее как камень на шее.

Она взяла меня за руки, быстро, как припадочная, зашептала:

– Поехали домой, Женечка, умоляю, поехали. Если он узнает, нам с тобой не жить. Давай вернемся как можно скорее. Все будет хорошо, если мы успеем, обещаю. Ну же!

– Ничего не будет хорошо. Я не хочу возвращаться. Неужели ты не понимаешь, то, что он делаем с нами, ненормально? – из глаз прыснули горькие, горячие слезы – отчаяние, которое поглощало все мое самоуважение, превращая в смиренное животное из года в год, – почему ты этого не видишь? Отпустите меня. Я никому ничего не расскажу. Обещаю.

– Мы не можем отпустить тебя, мы же любим тебя! Он оберегает тебя как собственную дочь. Ты просто пока не понимаешь этого, глупенькая.

– Это не любовь! Нельзя унижать, избивать человека, которого любишь. Пожалуйста, отпустите меня. Я уйду к отцу или бабушке, не пропаду.

Услышав последнюю фразу, мать переменилась в лице. Былое отчаяние сменилось на суровость и отвращение.

– Нет, – отрезала она, – быстро в машину.

– Я все расскажу полиции.

– Тебе никто не поверит. Ты – никто, а мы– взрослые люди, и знаем подход к таким же людям. Хоть сейчас все им выкладывай, только ты ничего не получишь взамен. А твою неблагодарность Стас тебе моментально припомнит, уж поверь. Недавно, кстати, он говорил, что неплохо было бы тебя показать психиатру. Странно ты себя ведешь в последнее время. Видишь то, что хочешь видеть.

Этот намек укрепил мое неверие в светлое будущее. Вообще в какое-либо будущее. Временами я сомневаюсь, а точно ли этот человек – моя мать? Родная мать? Обычно принято считать маму самым близким и дорогим человеком на свете. Так нам говорят все и везде: в детском саду, школе, с экранов телевизоров и по другим каналам массмедиа. Это точно не мой случай.

Я подчинилась.

На следующий день, придя из школы, я обнаружила Стаса в своей комнате. Я вновь ощутила то самое неизбежное и неотвратимое. Теперь мне хотелось забиться в угол от этого чувства и молить о пощаде.

– Ты вчера сбежала из дома, вырубив меня тарелкой.

– Нет, я этого не делала, честное слово. Ты сам кидался в меня посудой, а потом упал в осколки. Посмотри камеры, в конце концов!

– Не указывай мне, что делать. Как бы то ни было, ты сбежала из дома. Второй раз. Ты должна уяснить, что так делать нельзя, – он пододвинул ко мне стул, – сядь.

– Зачем?

– Сядь, я сказал! – рявкнул он на меня, – ты живешь в моем доме. Я содержу тебя. Я позволяю тебе существовать на таком уровне, о котором многие, ох, поверь мне, очень многие только мечтают в своих засранных хрущевках. А ты, маленькая тварь, это не ценишь. Нехорошо.

В руке у него был какой-то черный предмет. Я не поняла, что это.

– Наслаждайся.

Вспышка боли от электрического заряда пронзила правую ногу. Мышцы бесконтрольно сокращались, нога не слушалась и билась в адских судорогах. То же самое случилось с левой ногой. На мои душераздирающие крики отозвались только близнецы. Они проснулись от беззаботного дневного сна и подхватили вопли. На время я потеряла контроль над собственным организмом. Обе ноги были разбиты страшными судорогами и казалось, что это длится вечность. Я не хотела, чтобы Костик увидел эту картину, поэтому была благодарна его трусости. Скорее всего, он сидел в своей комнате, в шкафу, беспричинно ожидая своей очереди на такую же порцию мучений.

Я не заметила, как в дверях появилась мать. Она, словно привидение, стояла тихо и отрешенно. Ее левый глаз был опухшим.

Спустя несколько минут все прошло. Я тихо встала, закрыла дверь и, как испуганное животное, легла в постель, с головой укрывшись одеялом. Будто оно могло меня защитить от опасного хищника.

***

Обе попытки побега принесли только боль. Никаких результатов.

Всю физкультуру я прокручивала старые воспоминания в голове как фотопленку, на которой запечатлена боль во всех ее проявлениях.

Простят ли мне просто так третий побег, если снова не повезет?

Я не заметила, как закончился урок, и просидела на скамейке запасных минут 15. Не сразу поняла, что ко мне подошел Костик, у которого уже давно окончились занятия. Мысли унесли меня в мрачное прошлое, которое переросло в настоящее. И хотя это так, я была рада, что мои мыли – только мои: их нельзя отследить специальным ПО, контролировать и управлять ими. Они – мое истинное убежище от происходящего вокруг безумия. Мои мысли – мой настоящий дом.

Почти с торжеством я приняла эту идею. И плевать, что уже на 15 минут мы опаздываем домой. А опоздание карается лишением ужина. Плевать. У меня завалялось несколько конфет в шкафу, отдам их Костику. Это не полноценный ужин, но лучше, чем ноющий с голода живот.

На продажу

В пустынном дворе нашего участка стоял незнакомый внедорожник. Костик вцепился в мою руку и остановился.

– Пошли, Костян, неважно кто это. Отсидимся у меня в комнате. Я тебе почитаю что-нибудь, хочешь?

Он жалобно посмотрел на меня и кивнул. Этот взгляд – есть он сам.

Чтобы не задерживаться в прихожей и не привлекать лишнего внимания, мы на пороге расстегнули куртки, развязали шнурки на ботинках, сняли шапки.

В гостиной сидели Стас с матерью, незнакомый мужчина примерно их возраста, около 40 лет, и юноша, мой ровесник, – тучный, неухоженный, с жирными светлыми волосами.

Стас остановил нас.

– Она? – кивнув на меня, обратился подросток к Стасу.

– Да, – отрезал он, не сводя металлический взгляд с меня.

Я смотрела на этот квартет в совершенной растерянности. Как мне расценивать эти короткие фразы, лишенные для меня смысла? За несколько секунд последовавшего за ответом Стаса я успела настроить миллион теорий: они пришли убить меня? Изнасиловать? Увезти в неизвестном направлении? Забрать в рабство? О чем они говорят?

Наверное, мой взгляд выдал меня.

– Что ты так смотришь на наших гостей как с дикого края? Это Сергей и его сын Влад. За Влада ты выйдешь замуж, когда тебе стукнет 18, – спокойно отчеканил Стас, – не всю жизнь мы будем тебя содержать, знаешь ли.

Не было слов. Не было надежды на светлое будущее после этого. Я просто отключилась.

Сознание, чистое и светлое, вернулось ко мне уже в моей комнате. Кто-то заботливо перенес меня, но лучше бы оставили на полу, не прикасаясь к моему телу.

С первого этажа доносился хохот Стаса и Сергея.

Переведя взгляд в другую часть комнаты, я заметила тот самый тучный силуэт и невольно вскрикнула.

– Проснулась, спящая красавица, – слащаво произнес Влад, что объявлен мне «будущим мужем».

Он двинулся в мою сторону, и я неосознанно поддалась от него на другую половину кровати.

– Я уже успел посмотреть на твои прелести. Мне такие нравятся.

– Чертов задрот, пошел прочь отсюда!

Секунда – прыжок пантеры (или разжиревшего тюленя) – и он сверху, крепко зажимает мне рот одной рукой, а другой – растегивает свои штаны. Не спеши, мальчонка! Удар коленом в его промежность пришелся как нельзя кстати. Он с поросячьим визгом повалился на пол, а я стремглав кинулась к взрослым. В детстве всегда казалось, что со взрослыми безопаснее, но здесь мое бессознательное скорее подвело.

На визги Влада уже бежал Стас со своим дружком. Стас схватил меня за руку. От принудительной остановки я шлепнулась на лестницу. Он потянул меня вверх.

– Что ты натворила? – процедил он сквозь зубы.

– Он приставал ко мне! Он хотел меня изнасиловать! Я… я сопротивлялась.

– Через год ты с ним будешь спать в одной койке. Какая тебе разница?

Тут из комнаты с хохотом вышел Сергей:

– А девка-то наша с характером! Ну ничего… Со строптивыми даже интереснее! Да, Влад?

Из комнаты доносилось невнятное бормотание. Подозреваю, что его проклятия.

– Убирайся к себе в комнату и не смей появляться мне на глаза! – скомандовал Стас.

– Там он!

– Влад, пошли с нами, – распорядился Сергей, – оставь пока девочку в покое. Успеешь еще…

Он вышел, прожигая меня взглядом. Сложно было представить жизнь с ним. Практически невозможно после того, как он грубо вторгся в мое пространство и попытался трахнуть. Хороший человек так не поступит.

И тут решение о третьем побеге пришли внезапно, молниеносно; меня буквально осенило. Это самый эффективный способ.

Белый саван

Настал день свадьбы. Моя комната освещена ярким солнечным светом. Августовский ветер колышет тюль. Воздух наполнен свежестью и легкостью. Все как будто сияет вокруг, как хайлайтер на моем лице. Визажист наносит последние штрихи макияжа, и я прошу оставить меня одну на время – хочу собраться с мыслями.

В зеркале я вижу девушку в шикарном белом пышном платье. На шее дерзко сверкает колье. Скоро все закончится… да так, как им и не снилось.

Как можно тише, я двигаю комод к двери, чтобы никто ко мне не зашел просто так.

Теперь я спокойна. Можно начинать.

Из глубин комода, под футболками и джинсами, я нащупываю рукой нож. Большой кухонный нож для разделки мяса.

– День обещает быть чудесным.

Удобно усаживают на кровать, работаю кулачком, чтобы вены выступили наружу.

Вот так-то лучше.

Мгновение – руку пронзает острая и жгучая боль. Порез глубокий. Еще мгновение, пока есть силы, – готово. Из вен на обоих запястьях струится густая темно-бордовая кровь прямо на белое платье.

– Спокойной ночи, мир.

***

Посреди ночи я проснулась в поту, слезах и сильным сердцебиением. Хотелось выть от отчаяния. Сон не принес успокоения, а усугубил тревогу. Радовало только то, что за окном все так же ноябрь. До дня рождения чуть больше полугода. Если не придумаю ничего лучше, то по крайней мере теперь у меня есть красивый план покинуть семейное гнездышко.

Девочка для битья

Если честно, с тех пор как мы живем у Стаса, я ненавижу Новый год. Неизменно они с матерью напиваются и ведут себя либо слишком развязно, либо он принимается нас задирать с Костиком. Этот год не стал исключением. Я не хотела садиться с этими людьми за один стол, как, наверное, и Костик, поэтому предпринимала малоуспешную попытку избежать этого за одним из редких «семейных» ужинов в конце декабря.

– Мама, Стас, позвольте нам с Костей провести Новый год у меня в комнате. Мы что-нибудь поедим, я ему почитаю, и мы ляжем спать до часа.

– Чем тебя не устраивает семейный ужин? – раздраженно спросила мать.

– Вы снова переберете с алкоголем. Дайте нам спокойно провести хотя бы один Новый год. Мы же будем дома, просто в другой комнате.

– Это семейный праздник, а значит, мы соберемся все за одним столом, – заключил Стас.

Я чувствовала, как раздражение и отчаяние росли во мне и переполняли мою маленькую сущность. Я не выдержу.

– «Семейный», – саркастически заметила я, – на один день оставьте нас оба в покое! Мне Костик семья, а вы – два садиста, которым нравится вымещать на нас свои комплексы!

Я не успела закончить последнюю фразу, как почувствовала сожаление о сказанном. Это было типичное «Ой!».

Я посмотрела на лицо Стаса и еще больше пожалела о сказанном; оно налилось краской и готово было взорваться. Я слишком замешкалась и не успела добежать дальше лестницы. Он схватил меня за волосы и поволок в гостиную. Прижав к стенке, он дал мне 2 смачных пощечины.

-Мама, мама! Помоги мне! – попытка не пытка, как говорится.

– Заткнись! – Стас бросил меня на пол. 2 удара его ноги пришлись на мою правую голень. Правило «не бей лежачего» точно не про него.

Мать без особого интереса посмотрела в мою сторону и продолжила резать куриное филе для близнецов, как ни в чем ни бывало. На секунду проскочила мысль, что она – ненужная, покрытая вековой пылью, декорация в моем жизни.

От досады и беспомощности я лежала, прижимала к себе больную ногу и плакала. Он стоял подле меня некоторое время, наслаждался своим триумфом. На лице смешалось злорадство и раздражение.

– Ты жалкая, неблагодарная тварь, – заключил он. На лице я почувствовала его зловонный табачный плевок.

– Мама! Почему ты ничего не сделаешь? Помоги мне, – не унималась я. Но она не реагировала. Ее как будто не было.

– Я ненавижу тебя! Ненавижу вас всех!

– Да ненавидь сколько хочешь, говна кусок, – отозвался Стас, – только не забывай, все, что у тебя есть сейчас, – он обвел рукой пресловутую кухню-гостиную, – это все благодаря мне. И в любой момент, если захочу, я могу отнять и это. Ты же понимаешь, что никому, кроме нас, не нужна? Твоя подружка тебя не примет, ее семья и так сводит концы с концами. Бабка твоя не будет тянуть тебя на ее мизерную пенсию. И куда тогда? А я скажу: будешь жить на улице как дворняга и побираться. А потом сдохнешь от воспаления легких или туберкулеза. Как повезет.

***

Я догадывалась, почему это происходило со мной. В один из дней, когда Стас напился как свинья, многое прояснилось. У него есть старшая сестра Юля. С детства он был ее бледной тенью. Родители неустанно ставили ее в пример, сравнивали их, не понимая, насколько это губительно.

Со слов Стаса, Юля была во всем лучше него: образцовая ученица, спортсменка с разрядом по легкой атлетике, уверенная в себя, с «подвешенным» языком и незаурядным умом. Стас чуть было вздохнул с облегчением, когда она уехала учиться в Москву, как снова начались упреки в бездарности со стороны их родителей. Он возненавидел ее с новой силой.

Стас открыл свой бизнес не просто так. После школы он учился азам автомеханики у матерых мужиков, от которых несет перегаром за версту, но которые могли устранить проблему любой сложности. Узнав, что Юлю повысили до заместителя коммерческого директора одного крупного банка страны, в Стасе с новой силой вскипела ненависть. Он начал откладывать копейку за копейкой заработанных денег на открытие собственного автосервиса. Спустя полгода он понял, что копить придется долго, а доказать семье, что он не бездарность, хотелось как можно быстрее, – он взял 3 кредита. И казалось бы, здесь должна была закончиться его история на банкротстве и алкоголизме. Но вспыхнула его счастливая звезда.

Его клиенты знали, что лучше, чем Стасян, не починит тачку никто. Это не тот случай, когда ученик превзошел своих учителей – их уже давно жрали черви в их могилах, а клиенты перешли Стасу. Он нанял 3 умельцев и дообучил их тому, что знал сам. Клиенты были довольны, бизнес шел в гору. Через 6 лет сеть автосервисов разрослась до 5 точек по городу и 3 – по области.

Он мог уже успокоиться и начать жить на топливе позитива, а не негатива. Не доказывать, что он лучше своей сестры. Но на горизонте появилась я. И моя беда в том, что я – похожа на нее: темно-русые волосы, серые глаза с холодным отблеском, скулы, заметные сквозь тонкие щеки. Это все мелочи по сравнению с главным сходством – стойкость перед любыми невзгодами, трудностями. И унижениями в моем случае.

Может быть, он хотел меня сломать?

Корни

Новый год прошел без эксцессов. Мы поели, послушали традиционное новогоднее обращение президента. Стас, разумеется, «накачался» и чуть ли не при нас начал приставать к матери. Мы вовремя ушли в комнату под предлогами позднего времени и желания быстрее улечься спать.

На улице стоял настоящий сибирский мороз, не типичный для нашего региона. Дома же был легкий бодрящий холодок, от которого хотелось спастись под теплым пуховым одеялом в мягкой постели. Мы с Костиком так и поступили.

Переодевшись в свои пижамы, мы встретились в моей комнате и улеглись в кровать. Полночи мы проболтали про мультяшных героев, школу и нашу жизнь.

– Женя, когда мы вырастим, сможем встречать Новый год отдельно от мамы и папы?

– Он тебе не папа, я уже говорила. Мама ушла от нашего настоящего папы, когда тебе было 2 года. И да, мы сможем встречать Новый год отдельно, не переживай, – наглая-наглая ложь в духе «все будет хорошо, обязательно!». Зачем я это говорю?

– Но я не помню того, другого папу!

– Я помню. Он нас очень любил, заботился, никогда не бил и не обзывал. Он замечательный. И пусть, нам с тобой дали другие отчества и фамилии, когда мы стали жить со Стасом, но ты на самом деле – Горчаков Константин Алексеевич, а я – Горчакова Евгения Алексеевна.

Из глаз покатились горячие слезы при воспоминании о корнях. Это были теплые, уютные, но такие далекие фрагменты той счастливой жизни, как костер посреди холодного зимнего леса. Я как будто попала в самую бездну одиночества, напоминающую открытый космос. Папы нет. Мама игнорирует меня. Как же больно!

И только сейчас я поняла, что помимо всего, что у нас было, у нас отняли даже имена.

– Как же так? Я же Янбулатов… и не Алексеевич, а Станиславович, – терялся Костя, – а близнецы – точно Янбулатовы?

– Они-то уж точно.

– А отчество у того папы какое?

– Дмитриевич. Горчаков Алексей Дмитриевич.

Костя впал в глубокую задумчивость.

Как же так? Ребенок не помнит своего родного отца, который действительно любил его. Порой жизнь мне кажется чередой несправедливостей. Он называет этого тирана «отцом», а нашего кровного – «тем отцом». Это ведь почти сакральное слово для меня.

– Жень, у тебя снова кровь идет.

99,9% смелости

Каникулы прошли своим чередом. Мы много времени провели с Костиком вместе: играли, читали книжки из списка литературы, занимались и его каникулярными заданиями. Мать либо была все время занята близнецами, либо просмотром ТВ – все как всегда. Не обошлось и без ссор со Стасом: раза 3 он обрушивал свой гнев на брата. И меня не обошел стороной.

Ближе к концу праздников Стас обнаружил пропажу нескольких тысяч из портмоне. Мать гуляла с близнецами, а мы с Костяном играли в «настолку» в моей комнате. Услышав шаги Стаса по лестнице, мое сердце забилось чаще, а брат побледнел. Мы синхронно повернулись в сторону двери, когда он зашел.

Он спросил, где деньги, и судя, по его интонации, гнев начал закипать в самом нутре.

Естественно, ни я, ни Костик, ничего не брали. Мы бы не посмели. Вероятность того, что он переломает нам за это руки, была почти стопроцентная. Да и зачем нам деньги? Нам никуда нельзя ходить с друзьями, а несогласованный поход в торговый центр карается ударом по почкам.

Но, как это часто бывает, Стас встал не с той ноги. Он тряс Костика, задавая ему в лоб один и тот же вопрос: «Где деньги, сученыш?». Менялись только ругательства. Я пыталась всеми силами огородить его, защитить. Легким движением руки Стас отшвырнул меня как брешущую собаку в сторону, и боком я врезалась в угол комода. Было больно, но терпимо. На этот раз я набросилась на Стаса, потому что еще больнее было видеть, как он мучает Костю. Он переключил внимание на меня, я успела крикнуть Костику, чтобы он заперся где-нибудь и ждал мать. Мой умный мальчик так и поступил.

Стас схватил меня за волосы и прижал лицом к стене. Поднял футболку и, казалось, целую вечность лупил по спине ремнем с огромной железной пряжкой. С каждым ударом боль все больше и больше прожигала кожу. Я не знала, куда деться от этого. Попытавшись сбежать, он опрокинул меня на пол и принялся лупить по ногам, животу. Я не могла закрыться от него, он держал мою правую ступню и стоял в стороне. Если бы он сделал крутой рывок, он бы сломал ее.

Наконец, ему это надоело. Он заправил ремень в пояс. С едкой усмешкой посмотрел на меня.

– Какая же ты жалкая.

Плюнув мне в лицо, он сделал 2 завершающих удара в живот и вышел из комнаты. Несмотря на царивший в голове туман, я заметила телефон в его заднем кармане телефон. Смутная надежда на освобождение от мук жизни в этой семье мелькала в голове. Осталось собраться с силами и сделать последний рывок.

Поднявшись и устояв на ногах, я стала чуть увереннее в своем замысле. Я взяла учебник алгебры и тихо поковыляла за Стасом. Сложно оглушить учебником толщиной в 200 страниц, но эффект неожиданности я создала, обрушив его, что было силы, на голову этого амбала. Выхватив телефон из кармана, я ринулась в ванную комнату и заперла дверь изнутри.

Разумеется, на телефоне стоял пароль. Но спасибо производителю за функцию экстренной связи.

– И что ты хочешь сделать? Вызвать ментов?

В это время на другом конце трубки ответили.

– Пожалуйста, приезжайте, меня избивает отчим. Я закрылась в ванной от него. Адрес – Николая Островского, 32.

Я нащупала под ванной молоток и на всякий случай положила его рядом.

– Ты думаешь, тебе это поможет? – в его голосе чувствовалось крайнее спокойствие и уверенность в себе. Мое сердце выпрыгивало из груди от волнения. Этот голос буквально заставлял его разорваться. Я сжала молоток в руках, сама не зная почему.

– Хорошо. Через 15 минут приедет служба спасения. Меня повяжут, дадут срок. Твоя мать не сможет прокормить тебя, Костю, Виталю и Кирилла. Скорее всего, она сойдет с ума, зная ее психическую нестабильность, и либо уедет в дурдом, либо покончит с собой. В таком случае, ты и твои братья попадут в детский дом. И не факт, что в один. А возможно, их всех усыновят, и ты никогда их не увидишь. В том числе, своего любимого братца. Понимаешь? А что дальше? Да, может быть, ты хорошо сдаешь экзамены и поступишь на бюджетное обучение. Ты будешь жить в общаге без гроша. Пойдешь работать на «свободную кассу», где тебе еле будет хватать на жизнь. А может, и в проститутки сразу подашься, там будешь получать побольше. Ты так хочешь? А так будет, и других вариантов нет. Хотя…я могу организовать. К нам часто заезжает Вован, мой приятель со времен 90-х. Недавно я просил его «прессануть» кое-кого… На соседней улице открылись, знаешь, молокососы какие-то. Тоже тачки чинят. Ну вот… больше не чинят. А тебя из-под земли достанет, если попрошу.

Все сказанное Стасом повисло тяжелым грузом на сердце. Я почувствовала обострившуюся тревогу за свое будущее, а вместе с ней и безразличие. Когда я выйду из ванной, он может избить меня, но я ничего не могу сделать, мне же никто не поверит. А если и поверят, меня и мою семью ждет все сказанное Стасом. Или же, когда я выйду из ванной, он может убить меня – спустить тело с лестницы и сказать, что это несчастный случай. Тогда мой отложенный вариант «побега» осуществится несколько раньше.

В любом случае, мне предстоит выйти из ванной. Я столкнусь с ним лицом к лицу, и судьба потеряет свою неопределенность. Тревожность пройдет. Мне станет чуть легче. Легче от того, что я сразу получу свое, а не в туманном будущем.

Я открыла дверь. Он стоял передо мной. Неожиданно для себя я упала на колени и неистово молила его о прощении, целовала ноги, руки, просила не причинять мне боль. Это безумие вкупе со страхом. Тягостная субстанция в моей маленькой душе.

Он стоял неподвижно и будто наслаждался этим действием. Внезапно я почувствовала на макушке его ладонь. Большим пальцем он слегка поглаживал волосы. Я остановилась и с замиранием сердца ждала, что будет дальше. Такой жест «нежности» был первым за все время, что я его знала.

Я подняла глаза и заметила его эрекцию. Это было видно даже через джинсы. Его член приподнят к верху. Опешив, я поддалась назад. Время как будто остановилось.

Он смотрел на меня. В этом взгляде не было прежней жесткости, злости, насмешки. Он был спокоен и безмятежен, как море во время штиля. Он как будто приманивал меня, давал понять, что не причинит мне зла.

– Что ты от меня хочешь? – внезапно для себя спросила я.

– Подойди ближе.

Не знаю, как долго я продолжала смотреть на него. Конечности окаменели под страхом неизвестности.

– Ко мне! – резко скомандовал он.

От неожиданности по телу пробежала дрожь. Не вставая на ноги, на четвереньках я приблизилась к нему. Он приподнял мою голову и потрепал ее, словно я дворовая псина:

– Хорошая девочка.

В какой-то момент раздался звонок в дверь. Я не могла сдвинуться с места. Внутри все будто умерло от нетривиальности происходящего. По спине бежали холодные капельки пота. Я чувствовала каждую из них.

Он вышел открыть дверь.

Это были сотрудники полиции. Я притаилась за углом лестницы, затаив и без того прерывистое дыхание. Я заметила дрожь в руках, которую никак не могла унять.

Они представились, но не успели задать ни одного вопроса, как Стас перехватил инициативу:

– Понимаете ли, – на удивление вежливо начал Стас, – дочка моя рассталась с парнем. Ну, первая любовь, нежный возраст… вы же знаете. Я пытался ее успокоить, поговорить с ней, а она взяла и заперлась в ванной. Сами посудите: что может сделать подросток в таком состоянии? Бог знает что. А я переживаю за нее, начал стучать, даже дверь хотел выбить. Ну, боюсь я за нее. А она давай в полицию звонить. Неприятная ситуация, получилась, конечно. Но я с ней поговорил через дверь, она вроде успокоилась, вышла.

Судя по реакции полицейских, они были удовлетворены объяснением. Они перебрасывались со Стасом ничего не значащими фразами про «трудный возраст», современную молодежь и их «мелкие» проблемы. В конце концов, Стас предложил им «компенсировать ложный вызов», и они благополучно разошлись.

Привет из прошлого

Инцидент был исчерпан. Стас как будто забыл все, что было. Он игнорировал меня в последние дни школьных каникул. Почти как мать. Я была этим довольна, большего мне и не надо.

Я предвкушала первый учебный день – в школе спокойно, безопасно. И здесь моя Дарина. Каждые наши «немые» разговоры – как волшебная отдушина, после них становится чуть легче.

Я беззвучно рассказала ей, что случилось. Она так же беззвучно меня обняла, и я расплакалась на ее тонком плече. Конечно же, беззвучно. Это мой стиль жизни, «беззвучно».

Он не позволит мне оставить хотя бы самый малозаметный след в жизни. Ни он, ни мой будущий муж-уродец.

Я взяла карандаш:

– Не знаю, что делать. Я хочу умереть. И я сделаю это летом.

Она смотрела на меня долго и строго.

Прозвенел звонок. Дарина училась в гуманитарном классе, она собралась идти к себе на уроки.

– Так, я пошла. А ты – порви их всех. Мама любит меня поучать тому, что нужно быть наглее и нахальнее, ничего не бояться, особенно, когда хуже уже и некуда. Так что, забей на свою нерешенную задачу, – тут она подмигнула, – и иди на пролом. Даже если ваш новый учитель будет кидаться в тебя вонючими тряпками для доски. Гни свою линию.

Куда ее гнуть, если ты сбит с толку?

Прошло минут 10 от звонка, а учителя все не было. Я думала о словах Дарины. Ее уверенность и реалии моей жизни сильно диссонировали. Как воплотить то, во что ты не веришь? В чем тебя раз за разом переубеждали?

Мои желания и страх действительности столкнулись в голове, образуя парадокс: я не хочу жить в этой семье, но куда идти? Возможно, Стас был прав. Меня нигде не ждут. Разве что, на «панели». Но хочу ли я такой жизни? Между двух зол выбирают меньшее, и что из этих двух вариантов меньшее зло?

Размышления прервал мужчина, зашедший в класс. На вид ему было лет 45. Он был несколько полным, но это не бросалось в глаза из-за высокого роста. Спокойно приветствуя нас, он проходился глазами по рядам, исследуя интеллект на наших лицах. Его взгляд, как и он сам, замер, заметив меня.

Это был наш новый учитель. Это был мой папа.

Забери нас

Жадно впиваясь в него глазами, я быстро поднесла к губам указательный палец и замотала головой. Он меня понял.

Да, возможно, это паранойя, и Стас не прослушивает нас с Костей ежедневно. Но я чувствовала себя канатоходцем над бездонным ущельем: одно неловкое движение – и я пропала. Что бы сделал Стас, если узнал? Пугающая темная неизвестность моего расстроенного сознания вместо внятного ответа.

Отец умел мастерски держать себя в руках. Он не выдавал удивление и волнение. Он рассказал о себе, почему и для каких целей он здесь. Все то же самое, о чем говорила Дарина. Иногда он задерживал свой взгляд на мне. Я же не сводила глаз с него. Я была зачарована этим чудом наяву. Он слегка поправился, на лице появились легкие морщины. Но в целом, он такой же, каким я его запомнила в 11 лет. Он – мой папа.

– Так, класс, теперь выполним небольшой тест. Каждый самостоятельно, в силу своих знаний или незнаний, должен его сделать. Тест– не на оценку, поэтому убедительная просьба – не списывать. Мне нужно увидеть уровень ваших реальных знаний. Обещаю не ругаться и тапками не бросаться.

Его тон был спокойный и уверенный, такой же, как в моем детстве, когда он объяснял задачи из учебника математики или жизненные истины. Этот тон всегда позволял чувствовать себя в безопасности, защищенной от всех невзгод. Он умиротворял бушующее волнение, осушивал слезы. Я вспомнила, как это, когда тебя любят и берегут.

Отец раздал нам тесты и вернулся за учительский стол. В силу своих новых обязанностей ему пришлось наблюдать, чтобы никто не списывал с телефонов. Но из раза в раз его взгляд возвращался ко мне. Печальный, тревожный и пронзительный. Я не могла и думать о дурацком тесте.

Не сразу, но ко мне пришла мысль о спасении. Она казалась такой робкой, застенчивой и одновременно фантастической. Эта мысль росла и ширилась в моей голове. Это мой шанс изменить наши с Костиком жизни.

Близился конец урока, а мой тест был все такой же пустой. Я не могла даже вчитаться в задания и осмыслить их, поэтому расставила ответы наобум. В свободном угле карандашом написала: «Оставь меня после уроков под предлогом результата тестов. Обязательно под этим предлогом».

Пока я несла тест, лист бумаги в моих руках трясся как на ветру. Дрожь не унималась, а даже усилилась по мере моего приближения к учительскому столу. Сердце выпрыгивало из груди и, казалось, что время замедлилось. Я положила лист прямо перед ним, чтобы он прочел запись. Отец сразу заметил ее, перевернул тест и отложил в сторону от остальных.

Он посмотрел на меня. От этого взгляда к горлу подкатил ком. На стол упало несколько соленых капель. Я пыталась сдерживать слезы, из-за чего лицо было красным и напряженным. Щеки горели, пробегали небольшие судороги. Так рядом. Так близко.

Я вернулась на место. Внезапно меня осенило: что делать с прослушкой?! Да, он оставит меня, чтобы «обсудить результаты теста». Я расскажу, что со мной случилось. Но ведь это все пишется! В любой момент может услышать Стас! Как быть? Отключить телефон? Он увидит, что зарядка была полная и скажет, что я мелкая лгунья. Может быть, случайно отключился? Но в это он еще больше не поверит, и я снова буду убегать от него на мороз. А может…

Тут прозвенел звонок. Все внутри поледенело. «Злоебучая прослушка…» – только вертелось в голове.

– Сдаем тесты, ребята. Увидимся завтра с вами на занятиях. Ах, да, Янбулатова Евгения кто у нас?

– Я, – голос сорвался на фальцет.

– Задержись ненадолго, у меня есть к тебе вопросы по твоему тесту.

Все разошлись быстро. Большая перемена – время идти на завтрак. Во время урока была настоящая желудочная «симфония». Все это время я качалась на стуле в ожидании, когда все разойдутся. И тут меня вновь осенило. Пришло чудесное, но до глупости простое решение.

Совершенно «случайно» телефон шлепнулся прямо под ножку стула. Ох, вот это неожиданность!

– Ой! – нарочито громко вырвалось у меня и, что есть силы, я опустила ножку стула на телефон. И не раз. Я поднимала и приземляла ее. Под весом моего измученного домашней тиранией тела и под воздействием поступательной силы он хрустел и деформировался.

Подняв глаза, я увидела, что отец успел закрыть дверь класса и с удивлением смотрел на меня. Я позволила слезам прыснуть фонтанами и бросилась к нему.

– Папа!

Мгновение, и я попала в теплые уютные объятия отца, которые напомнили мне о детстве. И вот, я снова дома. Я снова там, где меня любят. Там, где нет страха и паранойи. Там, где хорошо.

– Папа, папочка, я так скучала! Мне так тебя не хватало!

– Женечка, я и не знал, что… Господи, я так рад, что ты здесь! Я и не надеялся тебя больше увидеть. Но ты здесь, Женя, ты здесь! Как же я рад тебя видеть.

Я разрыдалась еще сильнее. Помню странное чувство из детства, когда я переживала неудачу или не могла самостоятельно справить с проблемой. Папа приходил мне на помощь. Оглядываясь назад, на ту, казалось бы, неразрешимую проблему, я начинала плакать еще сильнее, несмотря на то, что все стало хорошо.

То же самое я испытывала сейчас. Папа пытался меня успокоить, но эмоции, что так долго копились, хлынули наружу. Дамба, сдерживающая их, прорвалась. В ней сейчас не было нужды.

Не осознавая происходящее, я подняла глаза на отца:

– Папа, забери нас!

Его лицо приобрело еще более обеспокоенное выражение с тенью замешательства. Он не мог найти, что ответить мне. Я видела это. Его можно понять: когда ты впервые за 6 лет видишь своего ребенка, который сразу же просит забрать его, мало кто сразу скажет однозначное «да».

Я решила выложить все разом.

– Папа, он бьет нас, он ненавидит меня. Это Стас, наш отчим. Просто посмотри на меня. Я отошла и подняла рубашку до бюстгалтера, оголив худой живот. Он был разноцветным – какие-то синяки были свежие, какие-то уже заживали. Я хотела убедить его в своих словам, и я увидела, что он мне верит. В его глазах бушевал ужас от увиденного, заискрилась ненависть.

– Еще на ногах есть синяки. Свежие. Пару дней назад он избил нас с Костиком.

Он молча смотрел сквозь меня. На секунду мне стало страшно. А вдруг это все бессмысленно? Кому захочется брать на себя такую проблему? Связываться с этим тираном…

– Папа?

– Как долго это продолжается? – сухо спросил он. Я не знаю, как реагировать на этот тон.

– Почти 5 лет.

– Кто еще знает об этом?

– Мало кто. Мама, разумеется, знает. Еще Дарина… моя подруга. Я боялась об этом рассказывать. Он постоянно угрожает мне. Я боюсь расправы.

– Почему ты не обратилась в полицию?

– Я обратилась не так давно, несколько дней назад. Но ничего им не рассказала. Стас убедил меня, что жизнь превратится в сущий ад без того, что у меня есть сейчас.

Папа молчал и смотрел куда-то в сторону. В голове царило паранойидальное опасение: что, если он не сможет помочь нам? Хуже того, а если об этом разговоре узнает Стас? Тогда мне точно не жить. Он посадит меня на домашнее обучение, сломав мне шею. Сбросит с лестницы и скажет, что «бедняжка сама расшиблась». Или отвезет к ближайшей речке, привяжет к ногам булыжники и отправит к праотцам. Может быть, и вовсе не нужно было заводить весь этот разговор?

– Я специально разбила телефон. В нем стоит «прослушка». А фитнес-трекер фиксирует местоположение.

– Этот выродок не зря боится за свою шкуру…

– Именно. Он боится, что мы кому-нибудь проболтаемся о том, что происходит дома. «Туки-туки». Сегодня он уехал в командировку, в область. Послезавтра должен вернуться. Я уверена, что он будет слушать то, что происходило эти дни в школе. Или скажет это сделать матери.

Отец ходил из одного конца класса в другой, размышляя. Мне было боязно прерывать эти размышления. Я старалась даже не дышать. Не знаю почему. Казалось, один случайный звук – и он снова уйдет из моей жизни, на этот раз навсегда.

Но тут он остановился:

– Я забираю вас с Костей к себе, – решил отец, – а сейчас мы поедем в травмпункт, снимать побои. Подтяну туда дядю Мишу. Помнишь его? Брат мой старший. Он теперь «большая шишка» в областной прокуратуре. Пришьет так, что мало не покажется. Откроем дело на этого ублюдка, не откладывая в долгий ящик.

– А если он узнает? Мне и так сегодня достанется за разбитый телефон… Но если он узнает, что я «застучала» его, он просто убьет меня, и все. Откупится от кого надо и…

– Нет, ты не поняла. Я вас сегодня же забираю к себе. Никто вас больше и пальцем не тронет, не переживай. Я не отпущу тебя туда, к этому отмороженному, после услышанного и увиденного. А мать-то куда смотрит? Как она допускает это?

– Я не знаю. Наверное, любит его. Хотя ей тоже иногда «прилетает». Может быть, еще дело в таблетках? После родов она пьет антидепрессанты пачками… Ах! Еще ведь близнецы! А что будет с ними? У них со Стасом появились дети. Им сейчас по 4 года.

– Их он тоже бьет?

– Нет, наоборот, их очень любит. Но… мы не сможем их забрать?

Отец задумался. Он явно не хотел в один день пополнить семью квартетом детей.

– Обожди с близнецами, сейчас с вами нужно сперва разобраться. Сейчас позвоню дяде Мише, а ты пока собери «железо» телефона.

Я не помнила себя от счастья.

Восстание из мертвых

Мы ехали в больницу в новенькой Audi Q3 с просторным бежевом кожаным салоном. Видимо, отец действительно не из бедности пошел работать в школу. На заднем сиденье я заметила детское кресло. Неизвестные значения приобретали ясность.

Заметив, что я косо поглядываю на это кресло, отец ввел меня в курс дела:

– Я женат. У нас есть сын, Пашка. 3 года исполнилось месяц назад. Он очень похож на тебя в детстве, такой задорный и настырный хохотун. Но все это тебя не должно даже настораживать. Катя примет вас, она чудесная женщина!

– А если, мы окажемся лишними? Ты представляешь, какой у нее будет шок? Ты с ней даже не говорил об этом.

– Вы – мои дети. Я обещаю, что вам будет у нас комфортно. Она вас примет. Как доедем, позвоню ей обязательно, за это не волнуйся. Дядя Миша, кстати, мчит на всех парах к травмпункту. Без очереди примут.

Травмпункт находился на центральной улице города. Здесь я бывала крайне редко после переезда к Стасу. Вокруг здания царила неоднородная архитектура: новостройки оттеняли старые «сталинки» и «брежневки», а вишенкой на торте были деревянные полуразрушенные, но жилые, дореволюционные дома. Что ж, центр города ничуть не изменился.

На подходе к дверям больницы отца окликнул мужчина. Он был ниже отца, но по ширине не уступал ему. На голове проступала седина. Ему было слегка за 50 лет. Добродушное выражение лица излучало радость, а глаза сияли.

Я тут же бросилась к нему:

– Дядя Миша!

– Женька! Женечка! Боже, какая большая-то стала! Давно не виделись, а? Господи, Женька, я думал, что не увижу тебя больше…

Последняя фраза не прошла мимо. Десятки раз проносилась в сознании. Что же это значит? Они похоронили меня в своих жизнях? Не надеялись на мое чудесное возвращение?

Папа заметил, что мои мысли улетели далеко отсюда вместе со мной. Когда дядя Миша убежал «поторопить очередь», отец заметил:

– Ты не принимай его слова близко к сердцу. Эмоциональным он становится с годами. Иногда сказанет такое, что хоть стой, хоть падай.

Через пару минут дядя вышел из кабинета травматолога:

– Женя, ты следующая. Ничего не бойся, ему нужно осмотреть тебя и зафиксировать все синяки. Мы тут тебя будем ждать. И помни, – добавил он, – теперь ты под надежной защитой.

– Ладно. Папа, позвони ей. Не забудь, пожалуйста.

Он кивнул, отошел от нас на несколько метров, набрал номер. Возможно, он не хотел, чтобы я услышала этот разговор, ведь он вполне мог смутить меня, если все пойдет не по плану.

Отец попросил ее приехать в травмпункт. Долго ему пришлось убеждать, что с ним все хорошо, он жив, здоров.

В это время из кабинета вышел врач и позвал меня. Я перечислила все жалобы, указала места, на которые приходились удары. Он осмотрел меня, сделал записи и отпустил, велев позвать дядю. Я даже удивилась, насколько это было быстро.

Выйдя из кабинета, я передала все дяде и направилась к отцу. Он все так же стоял в стороне, погрузившись в мысли.

– Пап? Врач осмотрел и отпустил меня. У него сейчас дядя Миша.

– Вот и славно. Пошли на улицу. Сейчас Катя приедет. Посидишь немного в машине?

– Да, конечно. В школу мы не поедем?

– Не до школы сегодня. Поедем в полицию, подавать заявление на этого урода. Дядя Миша поможет его написать как надо. Потом к тебе домой за самыми необходимыми вещами и Костиком. Подумай пока, что нужно взять.

Он посадил меня в машину, завел ее, чтобы включить обогреватель, а сам отошел к воротам главного входа. В течение минут 10 он ходил из стороны в сторону, нервно разбрасывал ногами снег на тропинке. Я бы тоже волновалась, если бы готовила новость о внезапном пополнении семейного гнездышка 2 детьми.

Подъехало такси. Из машины вышла девушка невысокого роста. У нее было красивое серьезное лицо с ближневосточными нотками. Завидев отца, она быстро направилась к нему. Мое любопытство не дало мне усидеть на месте, и я тихонько выбралась из машины. Подошла чуть ближе, укрывшись за здоровенным Land Cruiser 200.

Несмотря на все уговоры отца, она была взволнована:

– Что ты здесь делаешь? С тобой все в порядке?

– Да, милая, не волнуйся. Мне нужно тебе кое-что рассказать. В школе я встретил свою дочь. Ей…

– Женю? Она жива? Ты же говорил, что она погибла…

– Выслушай меня. Она жива. Видимо, моя бывшая теща наврала мне. Когда я увидел Женю, думал, что померещилось… Но это оказалась она! Она узнала меня! Я не стал говорить ей про этот обман, не хотел травмировать. Так, подожди… Это не главное…

Дальше я не слышала диалога, была зрителем немого представления. Отец горячо что-то рассказывал Кате, ее живая мимика отражала всю палитру неподдельно честных эмоций: ужас, ступор, удивление, оцепенение, сострадание, жалость.

В это время я отключилась от внимания их диалога и пыталась сопоставить факт моего бытия и лженебытия за последние 6 лет.

Завидев, что отец направился к машине, я услышала, как он зовет меня. Неожиданно для него я появилась из-за ближайшего джипа.

– Пап, я все слышала… Как они могли похоронить меня? Вот так… Заживо… Они же – моя семья.

– Они – выродки, – он был в бешенстве. Повысив голос, он увидел, как я инстинктивно вздрогнула всем телом.

– Боже… что они наделали. Что я наделал… Я не должен был отпускать вас!

Он поддался своему горькому отчаянию, и я обняла его. Вся моя любовь теплыми волнами окутала меня. Это было как чудесное перевоплощение, или даже преображение. Волшебный прилив сил, самой жизненной энергии. Никогда я не чувствовала ничего подобного.

– Папа, я не могу передать, как я счастлива, что ты рядом. Я так хочу наслаждаться жизнью и так долго ждала этого момента, чтобы почувствовать себя свободной от тотального контроля и постоянных унижений. Я дышу, пап! Я чувствую, как легкие наполняются чистым свежим воздухом. Я и не мечтала о таком.

– Еще немного, Женечка, еще чуть-чуть, и ты забудешь обо всем. Осталось немного.

– Я как будто заново родилась, знаете ли!

Катя улыбнулась мне своей доброй искренней улыбкой. Ее сердце открылось мне с этой улыбкой.

Из больницы вышел дядя Миша.

– А, Катюха! Здорово-здорово. Вы уже успели познакомиться, я вижу? Женек, держи справку, с ней сейчас поедем писать заявление на этого твоего… «отчима», с позволения сказать. А это, – дядя протянул еще одну бумажку, – направление на томографию мозга. Нужно будет завтра сделать. В случае чего и результаты МРТ приложим. А пока хватит справки.

Мы выдвинулись в ближайшее отделение полиции. По дороге мы обсудили план дальнейшего действия. Я должна была как можно скорее собрать свои вещи, помочь собраться Костику и вернуться в машину отца. Стаса не было дома, а значит, задача более чем выполнима. По его душу, как сказал дядя Миша, придут позже, когда он вернется в город, чтобы не спугнуть и не искать потом по всей нашей большой стране. Что сделает мать, когда заметит наше бегство? Позвонит Стасу. Он примчится в тот же день. Но есть доля вероятности, что раньше всего он пришлет своих верных дружков. На этот случай дядя обещался договориться о нескольких ОМОНовцах. Так, на всякий случай… А дальше мы едем в квартиру отца, прямо к ужину, который уже уехала готовить Катя на нашу большую семью. Папа рассказывал, что у них с Катей четырехкомнатная квартира в центре города. Гостевую комнату они отдадут мне, а Костика поселят вместе Пашей, их общим сыном. Мы обсудили, что нужно докупить в наши комнаты для комфортной жизни. Я уже представляла как мы большой дружной семьей ходим по Икее и выбираем мебель с дурацкими названиями. Эти простые радости не казались такими ценными тогда, когда я была маленькой. Условия жизни меняют взгляды даже на обыденности.

По дороге в отделение я уже чувствовала абсолютную уверенность в том, что делаю. Меня поддерживали, перспективы обещали комфортную жизнь и вообще какое-либо будущее. Вспомнив о своем решении уйти из жизни в день свадьбы, я с облегчением поставила на нем крест и воображаемый штамп с надписью «НЕАКТУАЛЬНО».

Но по прибытии в отделении полиции уверенность странным образом начала улетучиваться. Я писала заявление дрожащей рукой и думала: «А что, если он избежит наказания? А что, если он начнет мстить? Даже если его посадят в тюрьму, он когда-нибудь оттуда выйдет. В таком случае, он может найти нас с Костиком и…»

– Женьк, ты чего призадумалась? – вывел меня из ступора дядя Миша.

– Меня пугает один момент: что, если он начнет мстить мне и Костику? Это возможно?

– Такие как он, сами всех боятся. Не волнуйся, он будет у нас будет на контроле. Это несложно.

Я продолжила писать дальше. Так уж и быть, дядя Миша. Я хочу тебе верить.

Ветер перемен

На улице я вздохнула полной грудью. Середина января была необычайно теплой. Снег таял, под ногами появлялись лужи; дул свежий теплый ветер. Я закрыла глаза и прислушилась к миру вокруг: пели птицы, неспеша проносились машины и разбрызгивали густую дорожную «кашу», под ногами прохожих хрустел таявший снег, откуда-то доносился задорный крик детей. Мир жил, и я теперь живу вместе с ним.

Заявление было написано. Моя старая жизнь уносится с этим по-весеннему теплым ветром, очищая этот мир от скверны.

Мы с отцом направились домой. Сложно было отвыкнуть называть это место домом, в конце концов, я прожила там, пусть и не лучшую, но треть жизни на тот момент. Но это место не заслуживает называться моим домом. Да, там меня кормили, поили, размещали 6 лет. Но разве это не базовая обязанность людей, в чьей семье есть ребенок? Почему этим зачастую так любят попрекать «неблагодарных» детей? Черт возьми, иногда мне интересно, каково расти в детдоме. Я не могу утверждать, но складывается ощущение, что так же, как и здесь, «дома»: дают пропитание, кров, имеет место травля. Так за что мне быть благодарной матери и Стасу?

Осколки

Если бы мы были в сказочной вселенной, то над моим домой стояли черные туч, гремел дом, а сам он представлял собой ужасающий особняк со статуями гаргулий.

Но это был обычной дом, как и тысячи других. Случайный прохожий и не подумал бы, что творится внутри.

Я испытывала смешанные чувства. С одной стороны, я чувствовала, что конец угнетения близок, осталось совсем чуть-чуть до конца марафона. С другой, в эти несколько часов, проведенных с отцом, я заглянула в свободную жизнь. Я снова ощутила, что меня любят. Мне было страшно, тревожно возвращаться даже на миг обратно, как будто это болото, полное насилия, могло затянуть меня обратно, уже безвозвратно.

Я медлила. Папа молчал. Сзади нас стоял фургон с нарядом дяди Миши. Внезапно зазвонил телефон отца.

– Лёх, дай трубку Жене, – послышался голос дяди Миши.

– Алло?

– Жень, слушай внимательно. Нам нужно знать, что ты в безопасности и самим не «засветиться» лишний раз. Поэтому бери телефон отца с собой в дом. Я буду звонить тебе каждые 3 минуты. Ты должна отвечать «порядок» и махать рукой в окно, выходящее на улицу. Поняла? Обязательно такой порядок действий. Если ты не отвечаешь или не машешь, мы заходим. Женя, ты все запомнила?

Я утвердительно ответила, и дядя Миша положил трубку.

– Чем быстрее соберусь, тем скорее все закончится, – отстегнула я ремень безопасности, – скоро вернусь.

Отец кивнул, и я вышла.

Зайдя домой, я бросилась в свою комнату. У лестницы стояла мать, бледнее прежнего.

– Ты где была?

– Я…я в школе задержалась. Готовили внеклассный проект по информатике. Где Костик?

– Наверху. Почему твой телефон снова выключен? – чуть дрожащим голосом поинтересовалась она.

– Я… я случайно разбила его. А откуда ты знаешь?

– Стас поручил мне следить за сигналом на время командировки.

Может быть, она опять перебрала с таблетками? Или отъезд Стаса на нее так повлиял…

Прежде всего, я начала со своих вещей. Закинула в большую спортивную сумку белье, одежду, учебники, тетради – все то, что может мне пригодиться в ближайшие несколько дней, а за остальным вернемся после ареста Стаса. За это время дядя Миша сделал 2 звонка, и я повторяла наш условленный ритуал.

Собравшись, я направилась в комнату Кости. Он тихо содрогался от рыданий на кровати. Я попыталась привести его в чувства, но он продолжал плакать. Неужели ему так за меня досталось от матери?

– Костя, слушай. Мы уезжаем отсюда сейчас же. Я сложу твои вещи сама. Сиди тихо и не плачь. Все будет хорошо, обещаю. Мы уедем к папе, там нам будет лучше, чем здесь.

Я собирала его вещи, а он продолжал рыдать. Продолжал звонить дядя Миша. Звонки, плачь Кости отвлекали меня, действовали на нервы. Было сложно сориентироваться в его вещах, так еще приходилось отвечать на звонки, бегать к окну, погружаться в паранойю относительно причин его плача.

Я сложила все, что показалось мне нужным, постоянно напоминая себе о том, что за всеми вещами мы вернемся чуть позже.

– Костя, сейчас делай все, что я тебе скажу. За это я целый час буду читать тебе на ночь. Давай руку, пошли.

Тут зазвонил телефон, и я чертыхнулась.

– Порядок. Мы собрались и спускаемся. Сейчас будем.

Я взяла сумки с вещами и потащила за руку Костика. Из-за спешки на лестнице я молила всех богов, чтобы кто-то из нас не спотыкнулся и не покатился кубарем вниз, ломая все, что можно.

Когда мы ее преодолели и взяли курс на прихожую случилось то, чего мы больше всего не ожидали.

– Далеко собрались? – раздался голос Стаса. Он стоял прямо перед нами, преграждая путь.

Я перевела взгляд на мать. Она стояла, не шевелясь и как будто не дыша, на том же месте:

– Я…я же сказала, что следила за сигналом.

Я попыталась обойти Стаса, сжав руку Костика еще крепче.

– Пропусти.

– Думала сбежать? Дура ты набитая, телефон-то зачем разбила? Думала, я не знаю?

Он обсыпал меня ругательствами, которые я слышала уже не одну сотню раз в этом доме. В конце концов, он достал электрошокер. Тот самый. Живот пронзили острые удары тока. Я извивалась как уж на сковородке. Боль затмила собой все. Я не чувствовала серию крепких ударов ногой по ребрам, после которых что-то хрустнуло. Тело страдало от новых и новых болевых импульсов. Он крепко приложил мою голову к кафелю прихожей. В глазах помутнело, но сознание не покидало меня, хотя мне очень этого хотелось.

Внезапно зазвонил телефон. 3 минуты. Я кричала Костику, чтобы он убегал на улицу. Казалось, будто он в другой вселенной и не слышит меня. Стоял на месте как вкопанный, с ужасом наблюдая за нами. Стас прервал акт избиения.

– Что это за телефон?

– Не твоего ума дела, ущербный выродок. Гори в аду.

Он поднял мою голову и ударил кулаком в челюсть. Рот наполнялся кровь. Ее металлический привкус разливался теплой волной.

– Еще раз повторяю, тварь, что это за телефон?

Накопив силы на невербальный ответ, я плюнула на его лицо густой кровавой слюной. Он опешил от такой невиданной дерзости. Я хрипло засмеялась. В глазах плыло. Все вокруг смешалось красками безумия.

Я получила коленом в промежность. На этот раз тупая боль пронзила тело до груди. Стас потянул меня за волосы вверх, мне пришлось подчиниться и встать на ноги. С размаху он бросил меня к противоположной стене. В падении я задела фарфоровую вазу и упала на нее. Из-под меня вытекала густая лужица крови. Острые осколки вонзились в плоть, а он надвигался на меня. События сменяли друг друга с бешеной скоростью как старой пленке.

Но в какой-то момент он остановился. Сзади на него бросился мой маленький Костик. Он хватал Стаса за ноги, видимо, в расчете, что тот упадет. Безуспешно он пытался опрокинуть Стаса, но тот тряс ногой, как будто сбивая грязь с обуви. После чего образовалась короткая, но роковая борьба. Стас схватил Костю за воротник и отбросил от себя, не глядя. Не глядя…

Через мгновение Костик неподвижно лежал возле угла, об который не раз ударялась и я. Его русые волосы приобретали алый оттенок. Под головой образовалась лужица крови.

Прежде чем понять, что произошло, меня вырвало. Рвота перемешивалась с кровью. Это зрелище накладывалось с живой картиной раскроенной головы, и я не могла остановиться, даже когда в дело пошла горькая желчь.

Наконец, придя в себя, я стала слышать крик матери, увидела Стаса, склоненного над телом Кости. Как будто открылось второе дыхание. Под руку попался стул, и я размахом обрушила его на спину Стаса. От неожиданности он взвизгнул, как испуганная скотина. Мы поменялись ролями. На этот раз я била его в промежность, ребра, живот, что было силы, извергая все то, что накопилось во мне за годы жизни в этой семье. Я кричала, материла его самой скверной. Изо рта летели брызги крови вперемешку с кусочками непереваренного завтрака. Мой взгляд падал на ужасающую картину детской безвременной смерти и той самой красной лужицы. Это питало мою ненависть еще большей силой. Обида за себя маячила была где-то за горизонтом по сравнению с тем, что он сделал с самым родным для меня человеком. В какой-то момент все начало исчезать из поля моего зрения, даже Стас. Я перестала слышать свой крик. Все затмило отчаяние, которое сочилось густой как кровь жижей, затягивая мой разум все глубже и глубже.

Я и не заметила, как Стас обрушил несколько ударов на меня, превратившихся потом в отвратительные гематомы. Я не чувствовала боли, как будто меня «зарядили» мощнейшей анестезией. Я не слышала, что происходило, но фрагментарно помню, что случилось дальше.

В дом вломился ОМОН в составе 5 человек. Трое из них сразу же оттащили от меня Стаса, а двое – как в ступоре замерли от увиденного. Где-то раздался мощный крик дяди Миши, и один из них схватил мать, а второй – вылетел из дома. За дверью прихожей раздавались громкие голоса. Видимо, дядя не хотел, чтобы папа увидел эту отвратительную картину. Отец буквально ворвался в комнату, но на мгновение остолбенел. Он переводил взгляд с Костика на меня, с меня – на Костика.

В какой-то момент он оказался рядом со мной. Из раза в раз я повторяла, что Стас убил Костю, как будто пыталась ему внушить неочевидное. ОМОНовец зажимал мою кровоточащую в боку рану. Все смешалось как в бреду: отец, мой мертвый брат, ОМОН, врачи в белых халатах, странная качка, ощущение боли и избавления, агонии и эйфории, ненависти и ликования.

Я отключилась.

Эпилог

Эта история случилась 5 лет назад, но мне уже намного лучше. Мой психотерапевт это подтверждает.

Долгое время я провела в «отключке». Мое психическое состояние было крайне нестабильным. Приходя в себя в больничной палате, я хотела забыться тяжелым сном. Я кричала, билась в истерике, вспоминая о том, что больше у меня нет брата. Неизменно в палату прибегал врач с дозой успокоительного. Большую часть времени я прибывала во сне. Врач настоял на психиатрическом лечении.

На второй месяц пребывания в лечебнице «душевного покоя» лечащий врач сказал, что мне становится лучше. Внутри меня была пустота, которая представлялась мне бесконечно огромной черной дырой. Она засасывала внутрь все эмоции без исключения. Я не могла больше ни плакать, ни смеяться, ни эмоционально реагировать на беседы. Чем же меня таким кололи и кормили ежедневно? Мне это было абсолютно все равно и неинтересно. Возможно, это равнодушие помогло мне справиться с горечью от потери.

Несколько раз в неделю меня навещали папа и Катя. В основном мы сидели молча. Я не хотела ни о чем говорить, не реагировала на их разговор, в который они поначалу безуспешно хотели меня втянуть. В какой-то момент эти встречи стали проходит в немом формате – мы просто сидели обнявшись. От этого внутри загорался еле заметный огонек тепла. Я цеплялась за него как за спасательный круг в надежде вернуть жизнь.

Мое выздоровление затянулось на несколько месяцев, и за это время мне стало действительно лучше. В мае я бросила все силы на подготовку к государственным экзаменам. Большую часть вечеров я проводила за учебниками и демо-тестами. Однозначно, и это вернуло меня к жизни.

С моей новой семьей мы проводили много времени вместе. Мы подружились с Катей, и со временем я начала называть ее мамой. Помимо воспитания моего новоиспеченного брата Паши, она ведет популярный кулинарный YouTube-канал и зарабатывает на рекламе известных брендов довольно прилично. Работы мечты: в офис ездить к 9.00 не надо, занимаешься приятным для желудков домочадцев делом, а что самое главное – ей это нравилось. Возможно, из-за этого она излучает такой сногсшибательный позитив.

Я же, наверстав пропущенный материал и сдав довольно средне госэкзамены, поступила в университет по направлению информатики и вычислительной техники. Пару месяцев мне сложно было привыкнуть к тому, что теперь меня никто не подслушивает и нет запретных тем для живого общения. Но в конце концов, «посвят» расставил все на свои места. После нескольких шотов водки я наконец-то сказала себе: «У тебя адекватная и любящая семья. Расслабься!». Мои одногруппники разглядели во мне потенциал «зажигалки» на тусовках, и на утро я обнаружила 2 десятка новых друзей во «ВКонтакте».

Что же случилось с моей прежней семье? Мама сошла с ума. В прямом смысле слова. Смерть Костика расшатало ее и без того неустойчивую психику, и она оказалась в «психушке». Раз в полгода я стабильно навещаю ее, но она не реагирует на меня. Как будто меня нет. Лишь однажды она посмотрела на меня и тихо произнесла: «Прости меня». Я не смогла ей ничего ответить и выбежала из палаты.

Близнецов усыновила двоюродная сестра матери. Они с мужем почти 15 лет пытались безуспешно завести детей, и судьба преподнесла такой чудесный подарок. Хотя мне кажется, что для близнецов – это большая удача. Я навещаю их каждые 2 недели и своими глазами вижу, что в этой семье царит здоровая атмосфера любви, понимания и уважения. Да, они вырастут не со своими биологическими родителями, но разве это так важно? Я вспоминаю, как Стас говорил о том, что они будут делать с такими, как я, когда вырастут. Подобного рода ценности не сделали бы их здоровыми членами общества.

А что до Стаса… ему дали срок 15 лет. После года, проведенного в тюрьме, он повесился на дверной ручке. Такова была официальная версия…

Мы по нему не плакали.

К сожалению, эта была не единственная смерть. И в жизни нашей семье случилось несчастье. Год назад погиб папа. Он возвращался домой из области, и в его машину врезалась здоровенная фура. На опознании был только дядя Миша. Выйдя к нам, он сказал, что мы не должны никогда этого видеть. Коллегиально мы решили кремировать тело отца.

Так я потеряла отца, проведя с ним всего 4 года. Но каждый проведенный с ним день был на вес золота, потому что я знаю, что приходится испытывать ребенку из неблагополучной семьи. И каждый день я наслаждалась атмосферой любви в моей новой семье, как человек, сбежавший из города в лоно природы, вдыхающий легкий чистый воздух отравленными легкими.

Благодаря семье я снова стала нормальным членом общества.

Я снова могу жить.

Оглавление

Эпилог