Байки старого мельника [Александр Сергеевич Яцкевич] (fb2) читать онлайн

Александр Яцкевич Байки старого мельника

Брянск-Смоленск

Скрежет металла… Приглушённый удар… Несколько плавных шагов… Скрип дерева…

Михаил, держа в левой руке стакан крепкого чёрного чая, закреплённый в подстаканнике, в несколько движений избавился от серой, не пропускающей свет шторки, отодвинув её к краю окна. Впрочем, сильно уровень освещения от этого действия не улучшился. Циклично звучали колёса несущегося в даль поезда… Сделав глоток чая, Михаил поставил стакан на небольшой выступ, чем-то напоминающий стол, после чего уставился на бесконечные снежные пейзажи российской глубинки, с невероятной скоростью пролетающие в окне.

Слегка сгорбившись, Михаил правой кистью водил по левому рукаву своего вязаного тёмно-зелёного свитера, вслушиваясь в происходящее в коридоре. Там женщина и мужчина, по догадкам Михаила – жена и муж, о чём-то рьяно спорили, срываясь на крики, но быстро уходя от них, памятуя про остальных пассажиров и бесноватую проводницу, рыскающую по коридорам поезда в поисках тамбурных курильщиков. Типичные семейные разборки: жена отчитывала мужа из-за того, что тот вновь напился в самые дрова. Именно такой вывод сделал Михаил, с минуту внимая их прениям. Михаил не злился, но почему-то эти люди вызывали у него сильное раздражение. Не то что бы своими криками… Вовсе нет. Скорее…

Сняв с верхней полки свою сумку, Михаил изъял из неё потёртую газетку, вместе с которой из сумки выпал крохотный бумажный прямоугольник. Михаил быстро поднял его, будто испугавшись, но его взгляд, защищаемый толстыми очками, вновь померк, когда в своих руках Михаил узрел лишь желтоватую бумажку с большими буквами «Брянск-Смоленск». Скомкав билет, Михаил без толики сомнения бросил его в выдвижную урну. Затем, в очередной раз вкусив горького чая, убедившись, что коридорный конфликт переместился в купе, Михаил раскрыл ранее купленную на вокзале газету.

В газете не было ничего необычного, совершенно банальный набор новостей: восстановление экономики после дефолта, арест крупного чиновника Брянска, рыночные карманники, убийства в Брянске, исчезновения, новые кредитные программы… Рутинное чтение Михаила прервал резкий звук открывшейся двери. Вздрогнув, мужчина поднял глаза: пред ним стояла полноватая женщина лет 50, одетая в дешёвую, но со вкусом подобранную одежду. Волосы её были уложены, окрашены в карий цвет. Было видно, что делала она причёску на скорую руку, не в силах позволить себе нечто большее, но и не разрешая себе обойтись вовсе без неё. В руках женщины была пара крупных сумок, а за спиной виднелся маленький рюкзак. По-видимому – школьный.

– Добрый день, – Михаил, немного погодя, кивнул.

Он и сам не был уверен во времени суток: всё небо было затянуто серой массой то ли туч, то ли облаков. Однако в небесных красках всё ещё преобладали светлые оттенки.

– Здравствуйте! – искренне, но не без видимой усталости, улыбнулась женщина.

Покрутив головой, она перешагнула порог купе и расслабила кисти рук, бросая сумки на пол, параллельно закрывая дверь ногой. Михаил, помедлив, опомнился, смотря на сумки женщины:

– Давайте я, может, помогу?

– Да нет, спасибо, я сама, – тихо лепетала женщина, старательно водружая сумки в багажное отделение.

Михаил, игнорируя слова своей попутчицы, подошёл к ней и одним движением переместил вещи в специальный отсек.

– Спасибо Вам большое, – выдохнула женщина, садясь на противоположное Михаилу место.

Отряхнув руки, Михаил вернулся на своё место, вновь открывая газету.

– А куда Вы едете? – не успев перевести дух, спросила женщина.

– Смоленск, – сухо бросил Михаил, не желая вступать в диалог.

– Я в Великие Луки еду. У меня там тётка, ей уже 75 лет, но женщина такая боевая, что «ух»! – заливалась смехом попутчица. – А как Вас зовут-то?

– Михаил, – всё также стараясь не обращать внимания на попутчицу, вчитывался в газету мужчина.

– У меня сын Ваш тёзка получается! – с потрясающей наивностью воскликнула женщина. – А меня Людмила зовут, можно просто Люда.

Михаил, на секунду подняв глаза, увидел протянутую ему женскую руку. Пожав на удивление очень крепкую кисть Людмилы, мужчина поправил очки и перелистнул очередную страницу.

– А-а… Брянский вестник, – завороженно протянула Люда. – Читала этот выпуск, читала… Вы видели статьи про серийного убийцу?

Михаил понял, что избежать разговора у него не выйдет и посмотрел на соседку, глаза которой пылали каким-то нездоровым азартом. Так смотрит, пожалуй, лев, наблюдающий за ничего не подозревающей жертвой, пасущейся у водопоя.

– Тот, что по России гастролирует? – усмехнулся Михаил.

– О, да! – закивала Людмила. – Вот, позавчера его след заметили в Брянске, – женщина указала пальцем на заголовок статьи из газеты Михаила.

– Я, честно сказать, – отодвигая газету подальше от женщины, говорил Михаил, – не верю в это. Я считаю, что это лишь ход журналистов, которые из ряда примитивных убийств в разных уголках страны, пусть и схожих, создали для читателей один таинственный образ «серийного убийцы». В нашем мире, а тем более в России, любят такие сюжеты… Из фильмов, что ли? – подбирал правильное сравнение мужчина, протирая стёклышки в своих очках.

– Зря Вы так, – сменив улыбку на губах и огонь в глазах чем-то, что невозможно описать, выдохнула Людмила.

– В самом деле, я удивлён, что они не придумали ему какой-нибудь отличительной черты: шляпа, оружие, улика… Помнится, в 94 году так уже делали. И что? Обычные сказки для читателей, не более, – удовлетворённо откинулся назад Михаил, делая глоток уже совсем крепкого и холодного напитка, некогда именуемого чаем. – Превращают новости в басни… Вздор…

Михаил, после продолжительного молчания, посмотрел в окно: белые пейзажи лесов были залиты тьмой – наступил вечер, поздний вечер. Крупные хлопья снега с неумолимой быстротой проносились в окне, гонимые холодным февральским ветром. Как не хотелось идти туда, к нему, но поезд всё ближе и ближе подбирался к Смоленску…

– Знаете, Михаил… А ведь у этого убийцы действительно есть своя особенность, которую Вы не нашли в газетных статьях…

С не малой долей скепсиса, но и не без такой же доли интереса Михаил подался вперёд, желая узнать, что же такого в череде этих убийств обнаружила его попутчица.

– Евгений Хорков, Марат Лерия, Дмитрий Кринский, Андрей Александрович… Все они… Все жертвы – прожигатели своих жизней, – переведя томный и пустой взгляд с окна на соседа, говорила Людмила. – Никто из них не ценил жизнь. Они плевали на людей, стоящих ниже их на ступенях жизни. «Если у тебя больше денег или славы – твоя жизнь дороже других» – вот девиз жизни этих людей!

Михаил, не скрывая удивления, смотрел, как глаза женщины вновь заливаются пламенем.

– И пускай прозвучит цинично… Пускай… Но я считаю, что смерть этих людей не сделала мир хуже. Нет. Их убийца лишь оказал миру услугу… Да, своеобразную, но… Услугу…

– Прожигатели жизни? – задумчиво повторил Михаил.

– Так! – воскликнула Людмила.

– А Олег Сауз? – Михаил взял в руки газету и нашёл фотографию убитого в Брянске мужчины.

– Английский богатей-писатель, интеллигент… Они даже хуже. За чей счёт они живут? А ведь живут такие, как он, хорошо, да не скрывают этого! Живут, плюя на всех и вся!

– А они? – палец Михаила перешёл на фото двух молодых парней, расположенных всё в той же статье.

– Бизнесмены! Да Господи, Михаил, Вы же знаете, как в нашей стране делают бизнесы!

– А она? – указав на фотографию девушки в этой же статье, вопросил Михаил.

– Дочь министра! Вы уж меня простите, но…

Михаил уже даже не слушал то, что говорила Людмила, он всматривался в её глаза. В какой-то момент ему удалось понять, что огонь в них – не пламя радости или восторга. Это пламя боли, которое разгорается за счёт самого себя. Михаил и подумать не мог о такой закономерности, которую преподнесла ему Людмила. Более того – он и сейчас был уверен, что слова этой женщины – лишь плод её воображения. Осознавая это, ему невольно хотелось смеяться… Смеяться и плакать: народ, доведённый до отчаяния, ненавидит и желает худшей доли любому, кто живёт лучше его самого. А видя банальные преступления, он рисует себе мистические сюжеты и закономерности, мня себе какую-то справедливую кару в обычной людской жестокости и их деяниях. И народ нашёл своё отражение в ней – в Людмиле, в простой русской женщине, едущей из Брянска в Великие Луки, везя с собой тонну бесполезных вещей, не имея ничего кроме бесконечных родственников, дешёвых вещей и, возможно, провинциальной квартирки где-то на отшибе их общей родины. Она не желает кому-то смерти и если её одёрнуть на улице с вопросом «Нужно ли убить человека в дорогом костюме и с пачкой денег в кармане» – она скажет, что ни в коем случае этого делать нельзя. Но в кулуарах жизни, на самой обочине России, запершись со своими близкими в полуразрушенной кухоньке, она скажет, что смерть этих людей – дело верное, что гибель этих людей – дело оправданное, что убийство этих людей – дело справедливое…

Поезд, поскрипывая колёсами, приближался к Смоленску… Лес уже переходил в разрушенные и покинутые деревни, где из жильцов остались лишь единичные старики, доживающие тут свою мало кому интересную жизнь.

– Мне пора, – встав, произнёс Михаил.

– Ещё рано, – растерялась Людмила.

– Я подожду в тамбуре, – парировал Михаил, перекинув сумку через плечо и смотря на часы: 23:42. Дело близилось к ночи.

– Прощайте, Михаил, – будто разочаровавшись в чём-то, проронила женщина, недолго бывшая попутчицей мужчины в вязаном свитере.

– Прощайте… Людмила, – Михаил покинул купе.

Громоздкие хлопья снега кружили в воздухе, опадая на растягивающиеся в противоположные стороны рельсы. Людмила сидела у окна, опираясь на стену головой, и, сама того не замечая, провалилась в сон.

Разбудили женщину лишь ранним утром крики в коридоре. Множество голосов сливались в один гомон, в котором было нереально что-то разобрать. Нехотя поднявшись, Людмила побрела к выходу из купе и выглянула в коридор: в метрах пяти от неё, у входа в другое купе, столпились люди. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то говорил по телефону.

Подойдя, Людмила узрела страшную картину: в купе, залитом кровью, лежало два трупа – мужчины и женщины. На полу валялся выпавший из подстаканника стеклянный сосуд, из которого вылилась липкая жидкость, напоминавшая какой-то алкоголь.

Людмила подняла взгляд и только смогла, что упасть на пол, увидев на окне кровавую отрывистую запись «А они?».

Художник

Жутко звучал осенний ветер в грязных от дождей стропилах, и на лбу у художника застыло холодное выражение. Постоянно меняющийся пейзаж луга вынуждал его концентрировать внимание на небе, деревьях, кустах, пока ветер не прекратит гонять листья по земле.

Природа всегда влекла Альбрехта. Именно она помогала ему создавать столь необычные полотна, как «Ночная дорога» и «Луна и дьявол». Но внезапный звук, долетевший до его слуха, заставил его похолодеть. Кто-то окликнул его, повернувшись, парень заметил тень, бегущую по открытому пространству луга. Он наблюдал за ней с таким вниманием, что не сразу понял, откуда исходит звук. Но через секунду до него дошло, что это шумит под ногами трава. Так неестественно, что этот звук никак не мог оказаться работой ветра. Что бы это могло быть? Альбрехт прокручивал в голове всевозможные варианты, он вертелся на месте, стараясь понять, что есть источник этой тени. Однако все было бесполезно. И тут до него дошло. Это был он сам. Его очертания, его движения, его… Альбрехт похолодел. Ему вспомнилась картинка с изображением черной рыбы, которую он нарисовал накануне. Почему? Он сам не мог понять. По лугу бродила тень его самого. Она будто отделилась от своего хозяина и самовольно забегала по земле, появляясь то тут, то там.

Альбрехта мучила обида. Обида из-за того, что даже сама тень ушла от него. Тень – то, что есть неотделимое целое от человека, покинула Альбрехта. Вдруг она застыла на месте и будто повернулась в его сторону. Альбрехт испуганно уставился на нее и застыл. Он знал, что это такое. Это было его сновидение, только в несколько искаженном виде. Будто наркотический трип, которого не было.

Альбрехт завопил на свою собственную тень во все мочи, но та лишь стояла в отдалении, не желая повиноваться своему законному владельцу. Вдруг она исчезла. Альбрехт кинулся за ней, но вокруг была только трава. Вокруг была только трава. Трава…

Альбрехту было так больно, как никогда. Он ощущал себя пустым. Вернувшись к холсту, он ахнул – на его холсте не было ничего, кроме размазанной крови. Его веки стали опускаться, кровь продолжала покрывать холст, на котором позади этой алой краски виднелась… Тень. Всё новыми и новыми слоями ложилась кровь на полотно, а силы покидали Альбрехта. Он ощущал боль во всём своём теле, но не мог от неё избавиться. Пав на колени, он только и мог смотреть, как его рисунок покрывается пятнами крови, как из него постепенно пропадает его собственная кровь… Затем полотно стало пульсировать. Оно пульсировало очень медленно, но со временем этот ритм становился всё быстрее и быстрее. А сам Альбрехт ощутил колкую боль в груди: словно его проткнули раскалённой спицей, и от этого пронзительного, невыносимого страдания он едва не потерял сознание… Его сердце сокращалось всё медленнее и медленнее, и в какой-то момент он понял, что стоит на коленях, а сердце прекращает биться. В это же время темп пульсация на холсте ускорился, а из некогда белого листа вылезла рука и затрясла окровавленной кистью. Альбрехт попытался закрыть лицо, но не смог – в глазах вдруг потемнело, и он упал. Лёжа на спине, он смотрел, как из холста, покрываясь кровью, поднимается его тень. Она, покидая двумерное пространство теней, обрастает мышцами, заливая их кровью, в то время как сам Альбрехт становится их автором, уходящим в них навсегда… Наконец, когда сущность покинула холст окончательно, оставались лишь считанные секунды до того, как тень обратится в истинный образ человека, Альбрехт стал лишь скорчившимся телом, лежащим на спине. Его мышцы настолько исхудали, что их было сложно назвать мышцами, а сердце почти перестало биться, ведь крови в его организме осталось совсем мало… Но Альбрехт был счастлив. Это – его жизнь, и теперь она будет длиться вечно. Альбрехт попробовал сделать лёгкий вдох, но не смог. Его жизнь в его работах. И его работы теперь живы. То, что сошло с холста и есть сам Альбрехт. Перерождённый, мёртвый, живой…

Фея

Однажды маленькая девочка по имени Настя гуляла по лесу. Изредка она вспоминала, что люди зовут эту лесную поляну Жёлтым Холмом и что на поляне близ реки, среди цветов, живёт фея. Об этой фее взрослые говорили редко, а дети, напротив, говорили очень много. Правда, каждый – своё. Такое изобилие детских фантазий проистекало из молчания взрослых. Основная часть девочек считала, что эта фея живёт в каком-то замке, расположенном высоко в горах, которых в здешних окрестностях нет и вовсе. Иногда она снится кому-то из ребят, и он поёт ей песни. Если фее понравится песня ребёнка, то она сделает его богатым и знаменитым. Если не понравится, она просто исчезнет. Более взрослые девочки дополняли историю тем, что исчезнет она вместе с ребёнком, забрав в свой замок. Мальчишки считали, что эта фея живёт где-то далеко в городе. А сюда она прилетает просто отдохнуть на какой-нибудь дачке. И если тот, к кому фея придёт, устроит ей радушный приём, то он сделается в будущем ещё богаче. А вот если человек не оценит доброго отношения феи к себе, а прогневает её чем-нибудь, то фея так напугает его, что он и вовсе пропадёт без вести. Ребята, что постарше – лет 16, говорили, что это вовсе не фея, а вообще кто-то вроде ведьмы. При этом они делали такие выражения лиц, что смотреть на них было страшно. И эта ведьма – само зло. Она слепая, но у неё очень хороший слух. Она бродит по лесам в поисках людей. И если увидишь её – ни в коем случае не вздумай убегать. Ведьма может тебя схватить и сожрать. Нужно встать и не двигаться. Тогда, возможно, она не услышит тебя и пройдёт мимо. И даже тогда ещё лучше постоять на месте несколько минут, чтобы она точно ушла подальше. Ведь её слух настолько хорош, что она способна услышать человека за километр.

С этими мыслями Настя наворачивала круги близ их дачи. Ей это порядком наскучило, и девочка решила проверить старую историю о том, что фею можно позвать к себе. Для этого нужно прийти на поляну возле реки и нарисовать пальцем крест на земле. Это и будет сигналом. Затем нужно её позвать и пообещать показать нечто необыкновенное. Затем перед тобой возникнет свечение и из креста вылетит фея. Тогда нужно показать фее что-то такое, что ты умеешь лучше всего. И если фею это впечатлит – она выполнит любое твоё желание, а если нет – исчезнет, и больше никогда не придёт по твоему зову.

Настя шла к поляне, повторяя про себя стих, который они учили вместе с мамой. Она боялась, что забудет или перепутает слова, и фея обидится на неё. Этого ей хотелось меньше всего. Но вот на горизонте уже показалась поляна. Настя, выйдя на неё, осмотрелась: позади – лес, где вдали виднеются крыши дачных домиков, с левой стороны луг, отделяемый от поляны рекой, а справа – поле, позади которого высился сосновый бор. Шумела вода, пели птички, стрекотали кузнечики… Воодушевившись удачно прочитанным в уме стихом, девочка наклонилась, начертила на земле крестик и, набрав в грудь воздуха, проговорила: "Фея! Фе-е-ея! Приди, я хочу показать тебе что-то! Фе-е-ея!". Уже задыхаясь, Настя продолжала звать духа.

Осматриваясь по сторонам, Настя с досадой и надеждой ожидала фонтана света, из которого выйдет прелестная фея. Она выслушает её стих и подарит ту куклу из магазина, которую родители отказались покупать. Но… увы. Ни фонтана света, ни феи, ни куклы…

Огорчившись в том, что фея не пришла, Настя решила вернуться к даче, посмотреть, быть может кто-то из её друзей уже приехал. Её привлёк звук, возникший где-то в поле, что находилось справа. Где-то там, вдалеке, девочка увидела что-то, чего раньше не было. Силуэт чего-то большого и несоответствующего общему контрасту. Он становился всё больше и больше, медленно приближаясь к девочке. Что-то ещё смущало девчушку, но что – она понять не могла.

Старательно щурясь, девочка пыталась понять, что именно двигается с той стороны поля, но это удавалось с трудом. Всё, что удавалось понять – размеры и контуры. Это было нечто напоминающее человека, но в тоже время им не являющееся. Оно перемещалось на двух ногах, но было покрыто чем-то вроде шерсти, или… Чего-то схожего с ней.

Наконец Настя поняла, что её смутило – звуки. Все звуки – шум реки, пение птиц, бормотание кузнечиков просто исчезли. Растворились, будто по щелчку пальцев. Тем временем существо уже подошло достаточно близко к Насте, чтобы его можно было разглядеть: мощное, почти трёхметровое тело сущности покрывали какие-то коряги и мхи, а из-за спины торчали древесные корни. Лицо было скрыто завесой тины, а ноги были созданы из плюща, обвивавшего крупные камни. Руки, или нечто похожее на руки, были очень громоздкие и состояли из древесных отростков, которые были больше похожи на плоть, покрывшуюся корой. Сквозь завесу тины на лице девочке удавалось разглядеть один желтоватый огонёк, похожий на глаз.

Наконец сущность приблизилась к девочке и склонилась над ней, сохраняя дистанцию в полутора метра. Слегка наклонив то, что больше всего походило на голову, которую от тела не отделяло ничего похожего на шею, будто ожидало чего-то. И Настя ощущала, будто бы она знает, чего ждёт эта махина.

– Топотала, топотала –

Топотиночки стоптала…

Нервничая, Настя закашлялась, но тут же спохватилась, удерживая кашель, заметив, как вздрогнуло существо.

– А ещё потопочу –

Топотапочки стопчу!

Вновь немного помедлила девочка, но продолжила:

– Не пойду я на попятки,

Ведь остались топопятки!

И пойду, пойду опять,

Я на пятках топотать!

Уставив руки в боки, Настя, кажется, вовсе забыла, что перед ней не мама или воспитательница, а огромной неведомое существо, выжидающе смотрящее и ждущее чего-то. Но осознание этого быстро вернулось и руки девочки плавно опустились к земле. Сущность смотрела на девочку своим жёлтым огоньком, напоминающим глаз, и ничего не делало. Лишь смотрело, изредка шевеля головой.

– Скажите, пожалуйста… Я могу вернуться домой? – с опаской прошептала девочка.

Существо поднялось во весь рост, а затем, ещё какое-то время посмотрев на девочку, сделало жест схожий с кивком, затем развернулось и пошло обратно в поле, откуда оно и пришло. Опомнившись, Настя вскочила на ноги и побежала стремглав к даче, боясь даже обернуться. Миновав весьма большую дистанцию за полминуты, девочка вбежала в дом и впилась в объятия ничего не понимающей мамы. Девочка рассказала про случившееся, но, как и следовало ожидать, родители лишь сделали серьёзные лица, а за спиной девочки посмеялись над воображением ребёнка.

Днём Настя, наконец, встретила друзей, пополнив копилку историй о фее ещё одной версией, у которой сразу появилась часть сторонников и даже свидетелей. Вечером, когда все уже разошлись, девочка вернулась домой и поднялась на второй этаж в свою комнату. Там, на кресле, она обнаружила большую куклу, которую выпрашивала у мамы в торговом центре несколько дней назад. Счастью Насти не было предела. Обняв новую игрушку, девочка посмотрела в окно, выходящее на тот самый сосновый бор, в котором виднелся маленький жёлтый огонёчек. Он недолго горел в лесной чаще, а затем исчез в гуще залитых мраком деревьев…

В одной маленькой деревне…

– Ein, zwei, drei! – чётко проговорил СС-овец, после чего послышался громкий выстрел и пожилой мужчина, стоявший лицом к амбару, свалился наземь.

– Дедушка! – маленькая девочка, также стоявшая рядом, хотела броситься к убитому старику, но была удержана мёртвой хваткой матери.

Двое карателей засмеялись, обсуждая что-то на немецком, не понятном советскому человеку, языке.

– Мрази, – лишь прошептал молодой парнишка лет 14, стоявший рядом со своей бабушкой.

– Тише, внучек, тише, – причитала та, опасаясь за жизнь внука.

– Ох, как я надеюсь на Ваню, бабушка… Как я надеюсь на Ваню…

Немцы ушли. Два мертвеца всё лежали в траве, заливая её кровью, ещё можно было спасти умирающего старика, который продолжал подавать признаки жизни. Однако попытаться оказать помощь означало подписать себе смертный приговор. Гестаповец, стоящий неподалёку и следивший за пленниками, заметил, что старик ещё жив и подошёл к нему, сделав добивающий выстрел. Был ли это жест щедрости? Наверно, нет. Но в этих условиях, это можно было считать верхом благородства. Михаил Казимирович не заслуживал такого конца… Как и все здесь.

В это время из дальнего домика раздавались голоса нацистов. Три офицера, обступив привязанного к стулу парня лет 20 старательно выпытывали у того данные о подземных катакомбах. Юноша в ужасе отрицательно качал головой. Фашисты знали, что партизаны наладили систему подземных тоннелей, используя подорванные шахты. Иван – один из них и он наверняка знает, как попасть в эти катакомбы, избегая засад и охранных постов.

– Послушай, мальчишка, – в очередной раз схватил Ивана за шиворот фриц, говоря на ломаном русском, – ты ведь знаешь, что это такое – лагерь смерти? Что есть крематорий?

Иван, делая железное лицо, лишь сверлил немецкого офицера взглядом.

– Отвечай, когда с тобой говорит офицер Великогерманского Рейха, русская мразь! – один из немцев, не выдержав, подошёл к парню и со всей силы ударил того в челюсть.

Иван, сплюнув кровь, не подал и признака боли.

– Ist es nicht wert! – тихо проговорил офицер, стоявший около окна, обладавший, судя по отличительным знакам, наиболее высоким званием из всех этих трёх.

– Ich bitte um Entschuldigung! – извинился перед тем только что чуть не сломавший челюсть Ивана немец.

Начальник этих двоих лишь подошёл к первому, что держал Ивана за шиворот, и что-то прошептал тому на немецком. Они обменялись парой фраз, которые были не доступны Ивану для восприятия. Впрочем, смысл, по всей видимости, был ясен…

– Hör mir zu, junger Mann, – начал третий из офицеров, которого, по-видимому звали Альберт. – Wir sind bereit zu kooperieren. Sie können deutscher Staatsbürger werden. Wir werden alle Probleme lösen. Sie erhalten einen Reisepass, einen Job, ein Zuhause… Ein anständiges Leben. Sie mussen mir nur sagen, wo die Katakomben sind. Ich bin kein Betrüger. Wenn ich verspreche, folge ich durch! – офицер, выпрямившись, посмотрел на первого – Рудольфа, ожидая, чтобы тот перевёл его слова.

Иван смотрел на лицо немца, желая плюнуть прямо сейчас, но он понимал, что это ничего не даст. Лишь спровоцирует Майера, на новую агрессию.

– Тебе повезло, мальчишка, – произнёс Рудольф. – Господин Кох предлагает сделку: ты говоришь нам, где катакомбы партизан, а мы предоставим тебе гражданство Германии. Ты получишь паспорт, работу, дом… В общем, хорошую жизнь – то, что здесь для тебя недостижимая мечта. Господин Кох даёт слово офицера. А его слово весит много, уж поверь, – протерев непонятно откуда взявшееся яблоко, Рудольф надкусил его.

Иван, услышав слова Рудольфа о гражданстве, лишь опустил голову и исказил лицо в жуткой пронзительной улыбке, беззвучно смеясь. Рудольф перевёл взгляд на Коха, но тот лишь поднял руки, словно сдаваясь – мол, делай что хочешь:

– Es ist Zeitverschwendung.

Затем Альберт вернул на голову ранее помещённый на вешалку головной убор с изображением орла и покинул помещение в сопровождении Майера, который, прежде чем выйти, демонстративно шмыгнул носом.

– Иван, Иван… Потерял ты своё счастье, – сев на другой стул прямо напротив юного партизана, произнёс Рудольф.

Парень, не поднимая головы, лишь думал о чём-то. Рудольф ободряюще хлопнул его по плечу.

– И почему вам, русским, так нравится страдать? Мы ведь всё видим, Иван, ты не думай, что мы слепцы. Мы знаем, кто вы. И мы знаем, с кем имеем дело. Вы не боитесь рисковать своей жизнью за власть Кремля, не боитесь идти на смерть с устаревшими винтовками и отсыревшими снарядами против самой мощной в мире армии, но боитесь что-то менять. Вам страшно покидать тот грязный маленький мирок, который построен для вас советами… Ты и твои близкие достойны куда большего, Иван, нежели быть подобно собакам расстрелянными у стены собственного амбара. Как жаль, что ты этого не понимаешь… Или… Не хочешь понимать.

Рудольф поднялся на ноги. Иван продолжал неподвижно сидеть.

– А зачем мне ваше гражданство? Мне плевать: пытаетесь вы меня обмануть или нет… Мне плевать на то, даёт мне слово офицер или обычный предатель – мне дела до этого нет. Но я твёрдо знаю, что победа будет за нами. Иначе и быть не может… А если может, – Иван запнулся, шевеля потрескавшимися, залитыми кровью губами, – то и не зачем мне тогда быть…

– Что же… Если ты всё решил, то пойдём. Мне велено передать тебя группе СС, если ты не заговоришь.

Взяв Ивана в жёсткую хватку, Рудольф повёл его к выходу, где уже ждали несколько карателей, облачённых в чёрные мундиры, но перед самым выходом остановился и вопросил:

– Не передумал?

Иван, вместо ответа, лишь подался вперёд, вытягивая за собой Рудольфа. СС-овцы, отвлёкшись от сигарет, посмотрели на Рудольфа:

– Hat er gesprochen?

Рудольф только с огорчением покачал головой. Несколько мускулистых парней лишь улыбнулись, вырвав Ивана из рук Рудольфа и поведя к амбару, где стояли остальные жители поселения. Ведомый карательным батальоном, Иван на миг обернулся: Рудольф также неподвижно стоял на месте, куря сигарету и смотря на небо. В его глазах даже, кажется, виделись… Слёзы? Такого быть не могло. Иван понял, что ему это лишь почудилось, после чего опустил голову и продолжил идти к "эшафоту".

***

Повсюду шла стрельба, взрывы гранат, авиация то и дело накрывала леса напалмом. Настоящий ад на земле воцарился здесь. Отступающие немцы проходили по той земле, которую считали безвозвратно захваченной несколько лет назад.

Автомобили с командованием срочно эвакуировались из поселения, которое было переработано под особый штаб. Четыре машины быстро ехали по лесным тропам, стараясь не увязнуть в грязи. Внезапный налёт советских истребителей смел все планы – когда четыре истребителя начали пикировать на машины, прячущиеся в лесу, в немецких штабных автобусах началась паника. Два автомобиля были взорваны моментально, один съехал в овраг, похоронив всех в нём находящихся, а четвёртый, отстающий, был лишь частично задет снарядами. Двое немцев успели покинуть его до того, как прогремел оглушительный взрыв.

– Rudolf! – кричал оглушённый немец. – Ich kann… – он не успел договорить, как второй налёт авиации задел и его, обратив человеческое тело в настоящий фарш.

Рудольф, покрытый грязью, поднялся на ноги, видя удаляющиеся к основному театру боевых действий самолёты. Он понимал, что произошло. Части 14-й армии, попав в окружение, начали отступать, по пути сжигая документы и материальные ценности, но не учли позицию танковой дивизии СССР, зашедшей с севера и разбившей 13-ю армию вермахта. Теперь они были в окончательном котле и эта попытка бегства – бессмыслица, затеянная Кохом. Взрывы, грохот и смог, высившийся над лесом, казались ему уже чем-то привычным, более не убивающим, но и не дающим никакой надежды на спасение. Рудольф ещё тогда, когда они потерпели первое поражение, понял, что это – начало конца. Да что уж там! Само начало войны против СССР он воспринял как поражение, но невероятные первоначальные успехи давали толику надежды. Он понимал бессмысленность этой войны и осознавал, что германской армии не хватит надолго, ведь Советский Союз успел бы мобилизовать свои эвакуированные ресурсы до того, как был бы полностью разбит, что и предполагал план фюрера "Барбаросса". То, что он переживал сейчас – финал. Его личный финал его личной истории. Финал его родины – Германии, ещё далёк, но не минуем. В этом у Рудольфа не было никаких сомнений.

Вдруг, опустив глаза с вышины древ, он узрел… Человека. Как бы он не тряс головой, он не мог развеять этот образ, будто он и в самом деле был тут. Перед ним стоял не кто иной, как Иван. Тот самый… Тот самый Иван, которого Рудольф желал спасти, но не сумел убедить в необходимости сделать правильный выбор.

Иван стоял в десяти метрах от Рудольфа с ничего не выражающим лицом. Рудольф же не мог понять, как такое возможно. Неужели его собственный ум держит его в дураках, или пред ним в действительности сам призрак? Но факт оставался фактом: перед ним стоял тот, кого отряды СС убили несколько лет назад за то, что тот не сдал своих товарищей.

– И что теперь? – развёл руки Рудольф, словно в центре этого мира нельзя было найти никого, кроме него.

Иван лишь слегка наклонил голову, а затем произнёс:

– Я к вам обращаюсь, Рудольф. Что теперь? Теперь мне суждено умереть. Как и Вам…

Рудольф всё понял. Понял, что говорит сам с собой. Иван давно лежит в земле, и тело его разъели черви, а он… А он жив. Жив, хотя уже и не должен. Достав из кобуры пистолет, Рудольф направил его на Ивана и нажал на курок. Раздался тихий хлопок, словно где-то далеко лопнула шина. Рудольф улыбнулся, ощущая, как багряная кровь проступает на его рубашке. Тело Рудольфа подкосилось, и он пал на колени, ощущая, как силы покидают его. Затем тело немца бессильно обмякло, и он упал в грязь. Мертвый Иван смотрел на него сверху и губы его шевелились, словно он пытался что-то сказать. Но вместо этого изо рта Рудольфа вырвался ещё один тихий хлопок, и тот перестал что-либо понимать. Грохот советской техники становился всё ближе: войска вермахта сдались, позволив тем самым захлопнуть образовавшийся котёл. Очередная победа советской армии, очередная победа, очередная…

Таинственный подвал

Григорий, освещая себе путь фонариком, осторожно опускался в подпол своего дома. Он купил этот домик 5 лет назад, но только сейчас по чистой случайности обнаружил спуск в этот ему доселе неизвестный подвал. Уже миновало ступенек 20, но лестница и не думала заканчиваться. Свет снаружи мерк и Григорий, спускающийся в подвал, оставался один со своим фонариком против гнетущего мрака. Тогда, нащупав на стене холодную металлическую скобу, он прислонил к стене фонарь, а сам опустился вниз и уселся на ступеньку, обняв колени руками. Григорий был подвержен перепаду настроений и на него могли находить панические атаки. Вот и сейчас он сидел так, накрыв лицо руками и стараясь не думать о том, что впереди его ждет неизвестность. Сколько может продолжаться этот спуск? Быть может это какой-то старый советский бункер, заброшенный с ещё тех времён? Если так, то стоит ли так рисковать, спускаясь в него? Может, стоит вызвать специальных людей? Ведь очевидно, что это не просто подвал для хранения старой мебели и зимних заготовок. Это вполне настоящий бункер, где может находиться всё, что угодно. Но Григорий, преодолев эмоциональный всплеск, встал, взял фонарь и начал спускаться вниз.

30, 50, 60 ступеней… Свет уже померк позади Григория, и ему оставалось лишь надеяться на свой фонарик, который служил ему верой и правдой более 7 лет. С собой у мужчины был запас батареек и запасная лампочка. Наконец привычная картина бесконечно идущих вниз ступеней сменилась. В тёмном спуске Григорий узрел нечто такое, от чего он буквально застыл на месте. Рядом с ним, в двух шагах, стоял человек. Не понимая, как реагировать, Григорий отпрыгнул, как бы сев на ступеньки. Его фонарик на секунду упустил из вида человека, а затем, когда луч света вновь осветил спуск – никого на ступеньках не было. Сердце ускоренно билось, Григорий, вскочив, решил немедленно покинуть подвал, но обернувшись, он увидел лишь голую стену. Будто бы позади него просто возвели стенку. Он ощущал, как паника вновь подкрадывается к нему. Опасаясь новой атаки, он заглотил пару таблеток и развернулся, осознавая, что у него нет иного выхода, как продолжить спуск. Хотя Григорий и сомневался в реальности происходящего с ним – не подчиняться правилам этой реальности было невозможно, так как оставаться на месте было куда невыносимее, нежели спускаться.

Мокрыми глазами Григорий водил по обшарпанным стенам, надеясь зацепить хоть что-то, но этого сделать не удавалось: всё было серым, затхлым, холодным. И вновь ужас парализовал Григория: тот, кто стоял за его спиной, абсолютно точно наблюдал за его действиями. Да, Григорий понятия не имел, был кто-то позади него или нет. Он уже давно не оборачивался. Да и не хотел. Но он ощущал, как за ним наблюдают. С этим чувством он шёл дальше с минуту, но, не выдержав, обернулся. Однако ничего, кроме бесконечных ступеней не попало в его глаза. Хотелось кричать, но крик застрял в горле. Только тогда он почувствовал, как это бывает, когда ты впадаешь в состояние полной беспомощности. Когда ты – ничто, когда от тебя не зависит абсолютно ничего. Ты – лишь игрушка, играющая по чужим правилам, и ты не в силах их изменить, ведь всё, что ты волен решать – остаться на месте и умереть, или продолжать бесконечное путешествие во мрак.

Бредя вниз, Григорий, наконец, углядел во мраке то, что желал увидеть, ещё только начиная своё путешествие в подвал – дверь. Внизу он увидел самую настоящую железную дверь. Чуть ли не падая со ступенек, Григорий соскочил вниз, к ней. На ней висел огромный амбарный замок, который запирал проход в подземную комнату. Обезумев, Григорий стал голыми руками ломать замок. Это оказалось непросто. Его руки были слишком толстыми для того, чтобы взломать замок, но сильные, повреждающие кисти, удары всё же давали плоды. Наконец замок поддался, и Григорий распахнул дверь. Перед ним была небольшая комнатка с бетонным полом. В ней пахло сырой штукатуркой и чем-то ещё, неприятным и отвратительным. Сделав шаг внутрь, Григорий опустился на пол и, уткнувшись лицом в колени, зарыдал. Ему было так плохо, так противно от всего происходящего, что он уже просто хотел умереть. Но он не мог. Он чувствовал, что это не конец. Он чувствовал, что если он захочет – он победит эту дрянную игру, пусть и по её правилам. Ведь смог он разрушить тот замок, что наверху бы показался ему непоколебимым. Лишь веря, он сумеет победить.

Преодолев очередную атаку, Григорий кое-как встал на ноги и поднял голову. Комната была крохотной. Такой крохотной, что даже коморка в гараже Григория казалась банкетным залом. Вертясь, Григорий водил фонариком по стенам, стараясь выцепить что-то необычное. И ему это, наконец, удалось: на одной из стен был прибит маленький болтик, прочно вмурованный в стену. Григорий аккуратно взялся за него указательным и большим пальцем и тихо изъял из стены.

Какое-то время ничего не было слышно, но затем та стена, из которой Григорий изъял маленький предмет, рассыпалась, обращаясь в прах. Взору Григория предстал большой зал, который состоял из множества колонн и освещался вмонтированными в стены иконами. От них шло тусклое красное свечение. Григорий ахнул, а затем вошёл в зал. В конце он увидел пьедестал, на котором лежал толстый фолиант – книга. Григорий чувствовал, что предмет на алтаре смотрит на него, и двинулся вперёд, осторожно переставляя ноги, словно по раскалённой поверхности, готовый в любую секунду отпрыгнуть. Вдруг из тёмного угла рядом с пьедесталом послышался грохот и рёв. Григорий замер и стал всматриваться. Из мрака вышло нечто длинное и волосатое, рычащее и невообразимо мерзкое. Оно, издавая низкий утробный звук, медленно приближалось к Григорию, протягивая к нему покрытые струпьями и пигментными пятнами руки. Пятясь, Григорий обошёл существо добрался до алтаря прежде, чем оно сумело схватить его, закрыв фолиант. Раздался новый рёв. Существо, впав в бешенство, бросилось на алтарь, но было сметено столбом воздуха, возникшим из пустоты рядом с Григорием.

Григорий уже не сомневался в реальности происходящего, он пошёл вперёд. Существо, едва передвигая конечности, последовало за ним, но рухнуло и больше не двигалось. Григорий, прежде чем двинуться дальше, обернулся: иконы, встроенные в стены, смотрели на него чёрными глазницами. Это зрелище настолько его потрясло, что он едва не потерял сознание. Лики святых, подменённые гримасами ненависти, смотрели на Григория, будто желая уничтожить его. Спасаясь от подступающей паники, Григорий отвернул голову и пошёл вперёд.

Следующим помещением был коридор. Прямой коридор, хорошо освещаемый факелами. Настолько хорошо, что нужды в фонарики у Григория более не было. Он шёл вперёд по коридору, осматривая стены, на которых были всевозможные полотна. В них он узнавал… Себя? Да. Это определённо был он. Это была его жизнь: вот он, только родившийся, на руках матери, вот он лежит в коляске… Вот он прогуливается по пустынному парку, разглядывая облака… Григорий помнил этот парк и облака. Помнил дуновения ветра, помнил голоса родителей… Вот он идёт в детский сад… Вот он с первыми друзьями бежит по тротуару… Затем школа: первые драки, первые мальчики и девочки, первые попытки любви… Институт, неудачная работа, отношения… Вся жизнь. Григорий, рассматривая картины, не заметил, как дошёл до самого конца. Пред ним, на последнем полотне, был он сам, шагающий в этот жуткий подпол… Отвернув голову от картины, он увидел… Гроб. Перед ним стоял самый настоящий гроб, изысканно украшенный, рядом с которым стояла рамочка и стопка водки, накрытая ломтиком хлеба. Раньше бы Григорий, возможно, и испугался бы. Он завопил, упал, схватился бы за голову, выпил очередную таблетку. Сейчас же он знал. Он не надеялся, он знал: всё будет так, как он того хочет. Всё будет так, как он сделает. Он поднял руку, в которой сжимал фонарь, направив на гроб, и отрицательно покачал головой. Разрывая пространство, поминальные атрибуты, трясясь, улетели куда-то вдаль. Куда-то, где их не представлялось возможности разглядеть. А коридор впереди Григория заполнился новыми, пока ещё серыми полотнами. Григорий хотел смеяться, но только смотрел на длинный коридор и улыбался. Улыбался он и тогда, когда шёл назад. Шёл по коридору, по залу, в котором уже не было ни чудовища, ни жутких икон, ни алтаря с фолиантом. Он улыбался, минуя крохотную комнатку с разрушенной стеной. Он усмехался и тогда, когда бежал вверх по лестнице. А ещё шире он улыбнулся тогда, когда увидел свет. Ни факелов, ни фонариков… Свет. Солнечный, такой родной, близкий… Свет жизни.

Григорий, выйдя из подвала, закрепил фонарик на поясе, отключив его. А затем, потянувшись, с улыбкой оглядел свой сад: его многоцветный беспорядок вызвал в нём какую-то неведомую прежде нежность. Он подумал, что завтра же будет сажать розы. А может тюльпаны? Это ему ещё предстояло решить. Обернувшись, он только и смог засмеяться: ничего. Ни намёка на подвал за его спиной уже не было. Да и был ли какой-то подвал? Нет… Не было. Был лишь Григорий, его сад, его жизнь…

Записка выжившего

"Добрый день. Хотя, сейчас, скорее, вечер. Я понятия не имею, зачем я пишу это, но хочется верить, что не все ещё сошли с ума в этом мире. Хочется верить, что не я один сохранил рассудок и человеческий облик. Четырнадцать дней я не покидал стен своей квартиры до сегодняшней ночи. Порой она казалась мне самым одиноким местом на свете, а порой – самым огромным пространством. Смешно, не правда ли? Но я пишу всё это, чтобы хоть что-то сделать, спасти и вас. Ведь я знаю: они там, снаружи… Ждут меня. Но ничего. Я тоже жду их. И я готов к встрече. Более того – я сам жду этой встречи! Но обо всём по порядку…

Меня зовут – Денис Николаевич Федько. Мне 27 лет. Я живу… А впрочем, к чему всё это? Разве имеет хоть какое-то значение, что я делаю и кто я такой, когда привычный мир, окружавший меня все эти 27 лет, просто рассыпался?

Я не знаю, когда всё началось. Я не знаю, как это произошло. Я понятия не имею, что именно произошло и что явилось причиной этого. На самом деле, и не хочу знать. Я же помню лишь тот день, когда я обратил на это внимание. Это был обычный вторник, декабрь… Я работаю с 9 часов утра до 5 часов вечера. В тот день я ушёл с работы раньше, ибо мы выпили с коллегами, и мне не хотелось оставаться более, по дороге зайдя в магазин, где приобрёл несколько бутылок пива, мечтая о горячей ванне, но в этот день в метро меня вдруг потрясло одно обстоятельство. Я как обычно зашёл в третий вагон и облокотился на заднюю дверь, которая не открывается на этой линии, поставив пакет с пивом под ногами так, чтобы он не упал. Только я начал готовиться к монотонной десятиминутной тряске, как в полураспахнутую дверь вагона залетел человек, облачённый в серого вида пальто до самых ступней и цилиндрическую приплюснутую шляпу. В самом деле, он выглядел будто не из нашего времени. Я старался не смотреть на него, но у меня это плохо получалось: в его облике было что-то такое, что буквально заставляло меня возвращать взгляд вновь и вновь. Так старомоден был его вид, так таинственен… Дело было даже не в одежде. Всё же на какое-то время мне удалось отвлечься и не смотреть наэтого пассажира.

Когда я вновь посмотрел на него – его взгляд был направлен прямо на меня. Это обстоятельство парализовало меня – и больше ничего. Такого я не испытывал ни разу. Но вместо того, чтобы быстро перевести взгляд в другую сторону и, тем самым, окончательно вернуть себе обычное состояние, я также всматривался в него. Наконец он стал приближаться ко мне. Это не на шутку напугало меня.

А люди будто и не замечали этого странного человека: все по прежнему читали свои книги, говорили по телефону, просто рассматривали рекламные афиши. Им было плевать на этого человека, который заставлял меня дрожать от неопределённости происходящего.

Когда до него осталось не больше метра, я протянул руку в его направлении и неловко провёл ею в воздухе, будто желая таким образом остановить его приближение. Однако вышло не очень: незнакомец словно бы и не заметил этого жеста, продолжая идти в мою сторону. Когда он подошёл достаточно близко, чтобы я мог разглядеть его глаза, меня поразила одна вещь – желтоватые зрачки, окружённые тёмными кругами. Будто бы ненастоящие, из какого-то фильма про вампиров…

Я искал помощи у людей рядом, но не мог отвести от него глаз. Окружающие всё также не обращали на нас внимания – люди жили своей жизнью, не замечая ничего вокруг. А может, они просто не подавала виду?

Он кивнул мне головой – как своему, как к себе принадлежащему – и произнёс:

– И я был таким же, понимаешь? И я был… И я… Я…

В это время поезд остановился, двери открылись. Почувствовав способность двигаться, я решил действовать: не обращая внимания на взгляды окружающих, сделал шаг вперёд и схватил незнакомца за отвороты пальто, толкнув его на пол, после чего быстрым прыжком покинул поезд. Однако я не сумел устоять на ногах и рухнул в тот момент, когда покинул вагон. Лёжа, я обернулся, смотря на закрывающиеся двери: за стеклом я видел его лицо. Его лицо было железным, не выражало эмоций, но я ощущал в этом лике усмешку. Он смеялся надо мной, не подавая виду. Двери закрылись, и поезд покинул станцию вместе с незнакомцем.

Я, отойдя от шока, вскочил на ноги и медленно направился к выходу. Мой дом находится сразу у выхода из метро. Поэтому я, покинув подземные лабиринты метрополитена, стараясь не отрывать взгляда от земли, миновал самые долгие в моей жизни 30 метров и открыл дверь собственного подъезда.

Лишь сейчас, поднимаясь на четвёртый этаж, на котором располагалась моя квартира, я вспомнил про пакет, оставленный мною в вагоне метро. Злоба охватила меня, я уже собирался развернуться и направиться к ближайшему магазину, когда в окно подъезда я увидел… Его. Этот же мужчина стоял в моём дворе и смотрел прямо на меня. Я точно узнал его. Тот же плащ, та же шляпа… То же каменное, ничего не выражающее лицо… Я опешил, но через секунду, вздрогнув, поспешил скорее оказаться в своём жилище.

Заперев дверь на все возможные и невозможные замки, я зашторил все окна, отключил домофон и включил телевизор на полную громкость, чтобы тот заглушил мою панику и, чего я боялся больше всего – возможных стуков в дверь. Я достал из-под стола стеклянную бутылку и, ударив крышкой по краю тумбочки, открыл её. Сделав несколько глотков алкоголя, я схватился за затылок. Стало немного легче. Об этом типе в метро я искренне хотел забыть. И у меня это частично получалось, пока я не вспоминал его образ в моём дворе. Если бы я тогда не увидел его… Я мог объяснить всё, всё понять и дать логическое заключение, но это… Чёрт подери, как он догнал меня, как он узнал, где я живу, как… Как… Весь последующий вечер я смешивал в своём мозгу страх, алкоголь и какие-то дешёвые российские сериалы, идущие по моему ящику. Я сам не помню, как отключился.

Проснулся я от телефонного звонка. Было ещё темно, но не настолько, чтобы я мог рассчитывать на то, что не опоздаю на работу. Я нашарил в кармане мобильный и услышал голос моего коллеги – Антона:

– Денис, привет! У нас проверка внеплановая, ты где?

Я был не в состоянии что-либо говорить, поэтому только и смог, что пробубнеть:

– Меня не будет… Я заболел.

Я повесил трубку и, кое-как попадая пальцами по кнопкам, дублировал сказанное Антону в нашей с ним переписке. Наши проверки – дело обычное и обыденное. Придёт пара солидно одетых мужичка с пузами, им покажут сделанные для таких случаев приборы, а затем они, благополучно получив информацию для отчёта перед уже своим начальством, уедут на машинах в сто раз дороже всего нашего корпуса. Смешно. Однако смеяться мне не хотелось: я всё ещё помнил события вчерашнего дня, как бы я ни старался утопить их в алкоголе. Мне стало нехорошо. Я вышел в туалет и долго, очень долго умывался. Более-менее я смог прийти в себя лишь через пару часов. Идти сегодня на работу смысла не было, но и других занятий у меня было не много.

Я включил телевизор и проверил мои запасы пива: три стеклянные бутылки светлого и одна двухлитровая бутылка тёмного… Вчерашнее подкрепление так и не подоспело, поэтому я не был доволен этим набором. Я решил выйти в магазин, тем более что у меня был абсолютно пустой холодильник, если не учитывать нескольких отвратительных консерв, которые я оставил там несколько лет назад специально, чтобы хоть чем-то наполнить пустующую полку. В мои планы не входило питаться всякой дрянью.

Покинув мой дом, я направился к маленькому магазинчику "Санторини", расположившемуся на углу соседнего дома. В самом деле, ничего общего со знаменитым островом любви это место не имело: здесь торговали не первой свежести едой и второсортным алкоголем, а не товарами искусства и духовной ценности. Но название было красивым, что и привлекало клиентов. Мне же он был приятен лишь своим расположением.

Подобно церковному колоколу прогремел колокольчик над дверью, когда я вошёл внутрь. Продавщица, пожилая тётка с выбритыми бровями, оторвалась от журнала с голыми мальчиками на обложке и улыбнулась мне во все свои немногочисленные зубы:

– Чего, молодой человек? Бутылочку пива? Мартини? Шампанское?..

Да… Эти слова меня задели. Видимо, меня стали узнавать местные продавцы. Репутация алкоголика накладывает на человека определенный отпечаток. Но мне было обиднее всего обзавестись ею, ведь я таковым не являлся. Я улыбнулся и отрицательно покачал головой, давая понять, что ничего из упомянутого в данный момент мне не надо.

– А что же тогда? – спросила продавщица, наморщив лоб.

Я подошёл к прилавку и заказал необходимый мне набор провианта: макароны, гречка, овсянка, хлеб… Я взял также десяток яиц и, если мне не изменяет память, банку шпрот. Я старался не смотреть на стеллаж за женщиной, на котором так маняще расположились наливные полулитровые бутылочки.

– Больше ничего? – на всякий случай переспросила продавщица, будто бы ощущая мои колебания.

– И… И дайте ещё две литровые бутылки…

– Эти? – она, повернувшись к полкам с алкоголем, указала своим погрызенным длинным ногтем на нужную мне марку.

Я пораженчески кивнул. Да, в какой-то степени это было поражение: эта женщина смогла угадать, что мне было нужно. Ну и пусть. Кто она, в конце концов, такая, чтобы я из-за этого переживал? Да и, забегая наперёд, вскоре меня вовсе перестало волновать – что думает обо мне продавщица местной лавчушки.

Я вышел из магазина и двинулся к переходу, который отделял этот магазин от моего дома. Повиновавшись моргающему красному человечку, который стёр своим появлением зелёного, я остановился перед проезжей частью и стал следить за проезжающими мимо машинами. Внезапно что-то заставило меня повернуть голову налево. Мельком я заметил пожилого мужчину, идущего мне навстречу. Он был без головного убора и в ярко-оранжевой куртке – в цвет крыши моего дома. Это был наш дворник – Николай Семёнович, кажется, его звали. Он остановился в метрах пяти от меня и, опёршись на свою помощницу – метлу, стал смотреть куда-то мне за спину. Я обернулся, но ничего, кроме бесконечных машин, разбавляемых трамваем и парой фур, я не увидел. Вновь повернувшись, я понял, что Николай Семёнович смотрит не мне за спину. Он смотрит на меня. Мне стало неуютно. Я нахмурился, а затем, обдумав происходящее, решил заговорить с ним:

– Здравствуйте, Николай Семёнович…

Он молчал. Лишь стоял, сгорбившись и положа обе руки на конец метёлки. Я старался разорвать зрительный контакт, но не мог: он как будто гипнотизировал меня, подчиняя своей воле. Мне становилось не просто не по себе, на меня начинал находить страх, хотелось уйти, убежать, исчезнуть… Но я не мог.

– С Вами всё хорошо? – моё горло пересохло и от того голос мой стал тише и каким-то сдавленным, будто кто-то держал меня за глотку.

Но вместо ответа Николай Семёнович издал какой-то сдавленный писк. Уголки его губ зашевелились и он, медленно моргнув, прохрипел своим глубоким старческим голосом:

– Осень пришла… Осень…

В это мгновение боковым зрением я увидел что-то, что вывело меня из транса. Красный свет сменился зелёным, и это переменило предмет моего внимания, освободив из объятий паралича. Я сорвался с места и побежал, стараясь не смотреть на старого дворника, который, как я был уверен, провожал меня, не сводя глаз. Минуя переход, я совсем не заметил идущую мне навстречу девушку и столкнулся с ней на полном ходу. Мы упали и я, опомнившись, вскочил, подал ей руку, дабы помочь, но когда она протянула мне свою ладонь, с ужасом осознал, что вместо хрупкой ручки сжимаю в своих пальцах набрякшую студенистую кисть трупа. Холодную, мертвецки бледную, до ужаса костлявую… Я перевёл взгляд на её лицо: оно было очень худым, а глаза… Они были один в один, как у того человека, который явился ко мне вчера в метро, а после чудесным образом очутился внутри моего двора. Я понял также, что и у Николая Семёновича глаза были одинаковы с этой девочкой: жёлтые, с чёрными кругами… В последний момент я успел одёрнуть руку. Отпрянув от живого мертвеца, я ринулся к своему подъезду, судорожно набирая на домофоне код. Перед тем, как захлопнуть тяжёлую дверь, я ещё раз посмотрел на улицу: ни Николай Семёнович, ни мёртвая девушка не гнались за мной. Они были там же, где и ранее: Николай, держа в руках лишь свою метлу, стоял на тротуаре и смотрел прямо на меня, а девушка продолжала сидеть на переходе… Её голова вывернулась чуть ли не на 180 градусов, чтобы она могла смотреть на меня. Чудом избежав нового паралича, я закрыл дверь и бросился наверх. Я не смотрел в окна, ибо я точно знал, что там увижу: мужчину в сером пальто и шляпе, стоящего близ небольшой горки в моём дворе. Я не мог этого знать, но знал. Это была моя аксиома. Никак я не мог этого доказать, но я точно знал, что это так.

Я влетел в квартиру, захлопнув дверь за собой, упал на пол и начал блевать. Я чувствовал себя отвратительно. На этот раз мои покупки были при мне, что было важнее всего, ибо покидать свой дом в ближайшее время я точно не планировал – кто знает, где они поджидают меня.

Как вы могли догадаться, моих покупок не хватило бы надолго. Я это понимал. Два дня я не появлялся на работе, не отвечая на звонки коллег. Начальству же было плевать на моё отсутствие, я знал это, мне также было плевать на него. Но мои запасы подходили к концу, и я решил попросить моего брата привести мне еду, сославшись на то, что я сломал ногу и не могу сделать этого сам. Я позвонил ему утром, и мы договорились, что вечером он привезёт мне большой запас круп, макарон и прочих долго хранящихся продуктов. Также я попросил его купить мне ящик пива. Я очень не хотел вскрывать мой тайник, который располагался в комоде на чёрный день. Может, это он и был, но я хотел отсрочить этот момент.

Весь день я провёл за поглощением остатков моего алкоголя, зная, что брат привезёт ещё. Глупейшие телешоу с каждым глотком казались мне чуть менее тупыми и чуть более забавными. В 8 часов раздался звонок в домофон и я открыл, удостоверившись, что со мной говорил брат. Предварительно перевязав ногу и взяв из шкафа костыли, я вышел в подъезд, слушая подымающиеся шаги брата. Я завидел его, когда он подымался уже на мою клетку: он нес на плече две большие сумки. И в этот миг я осознал, что просить его принести еды было верхом глупости. Когда он оказался совсем близко – я увидел его лицо. Его глаза были идентичны тем, что я видел у проклятого призрака из метро! Бог ты мой! Вы не представляете, как же я испугался, ведь вот он – прямо передо мной, надвигается! Я едва успел запереть дверь, как он ударил в неё с другой стороны. Он, издавая странные звуки, стучал в дверь. Я не решался посмотреть в глазок. Я дрожал от страха, сидя под дверью, стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь его внимания. Я будто бы думал, что он забудет о моём существовании, уйдёт… И мои молитвы были услышаны. Звуки стихли через некоторое время, но через сколько точно – я сказать не мог. Для меня прошла целая вечность. Я с опаской подкрался к балкону, дабы удостовериться, что машины брата нет на парковке. И, поверьте, лучше бы я этого не делал: под моим окном ходили люди. Они все шли в разные стороны, где-то рядом с соседним домом играли дети, близ аллеи из тополей стоял трижды проклятый мною Николай Семёнович… Все они смотрели на меня. Все! Все, чёрт побери, смотрели прямо на меня! Я… Я не знаю, как описать мои переживания. Я был в ужасе, но на этот раз не скован. Я закрыл балкон и вновь, зашторив все окна, ушёл к телевизору, понимая, что у меня нет ни должного запаса еды, ни единой капли алкоголя.

Я долго сидел на диване, вздрагивая от каждого шороха и пытаясь не думать о том, что сейчас происходит снаружи. Когда я думал об этом, мне становилось ещё хуже, потому что в моей голове, как заезженная пластинка, крутились одни и те же кадры… Одни и те же глаза… В конце концов, я понял, что моя жизнь дороже всяких других вещей, что я не готов покидать свою квартиру ни в коем случае – я сломал нижнюю дверцу комода и узрел несколько десятков бутылок так желаемого мною сейчас напитка – того, который сможет убить мой разум. Того, который уничтожит мой страх и поможет уйти от жутких воспоминаний.

Так, тот, кто это читает, я провёл много дней. А если быть точным – 14. Я разделил мою еду на небольшие порции, дабы не умереть с голоду. Но основную часть времени я пил. Пил, не контролируя себя. Пил, ибо это была единственная возможность избавиться от голода и страха. Или хотя бы заглушить их. Иногда я слышал, как в мою квартиру ломились, стучали, кричали что-то неясное. Я старался вести себя как можно тише, чтобы они решили, что я уже умер, и так мне удавалось отпугнуть их на пару дней, но они возвращались… Но всё когда-либо кончается. Одним вечером я просто понял, что у меня нет ни одной бутылки вина, ни одной банки пива, ни одной капли водки… Ничего. Еда кончилась ещё день назад. Я съел даже те мерзкие, испорченные консервы, лежавшие в моём холодильнике. Теперь он был пуст полностью… Совсем, абсолютно, окончательно…

Я понимал, что теперь я не имею иного выхода – либо покинуть квартиру, либо умереть от истощения через неделю. Хотя, без алкоголя я скорее умру от разрыва сердца, ведь страх всегда подкатывал ко мне по утрам, когда процент спирта во мне падал до минимума. Я осторожно выглянул из кухонного окна. Этого я не делал уже более двух недель, и увидеть что-то кроме стен собственной квартиры было невероятным счастьем. Вопреки моим ожиданиям, всё, что предстало моему взору – пустая ночная улочка, освещаемая лишь одинокими фонарями и луной. Я обдумал ситуацию и понял, что сейчас у меня есть шанс. Я решил ограбить тот жалкий магазинчик "Санторини", пока эти существа не вышли на охоту. Видимо, ночью они спят подобно людям и потому именно это время суток может стать подходящим для перемещения вне моей крепости – квартиры.

Одевшись, я вышел из дома, опасаясь всего. Я боялся, что сейчас из-за поворота выйдет человек с жёлтыми зрачками, обрамлёнными чёрными кругами, и я впаду в ступор. Это сильно пугало меня, но этого не происходило. Я миновал переход, и подобрался к месту моего назначения. Я решил действовать тихо, ведь если кто-то из них есть неподалёку – они тут же явятся по мою душу, услышав громкие звуки. Сняв стеклянную часть двери, я проник внутрь. Это было легче, чем ожидалось. Я прошёл к полке с алкоголем и стал складывать бутылки в рюкзак, попутно хватая пачки с макаронами и рисом. Сколько времени заняло моё предприятие – мне неизвестно, но когда я закончил и обернулся – я увидел продавщицу. Вернее то, что от неё осталось. Во тьме светились лишь два жёлтых глаза, а всё её тело было каким-то неестественным и казалось мне хуже даже самых жутких монстров из фильмов. Я попросту обезумел. Мне так надоело бояться… Мне так надоело страдать… Она зарычала и издала страшный вой. Я, схватив с полки нож, предназначенный для вскрытия коробок, кинулся на неё, метя в то место, где у людей находилось сердце. Куда нужно бить подобных ей я понятия не имел. Когда я вонзил лезвие, она зарычала и вонзила мне в лицо свои длинные когти, когда-то бывшие лишь ноготками с ужасным маникюром. Она несколько раз дернула лапой, оставляя на моей коже глубокие раны. Я ощутил сильную боль, но гнев был сильнее. Я выместил на этом создании гнев за всё то, что я пережил… Всё то, что я испытал… Я не знаю, сколько я нанёс ударов этому созданию, но вскоре оно превратилось в окровавленное месиво, из которого торчал мой нож. Я ещё раз глубоко вздохнул, отчего из моих глаз потекли слезы, и нанёс два последних удара, выколов глаза этой твари. Я взял их с собой. Я был так рад… Счастлив, потому что мне удалось уничтожить одно из них. Сокрушить зверя, играя уже по своим правилам.

Я вернулся домой и принялся утолять жажду алкоголя и пищи. Это больше походило на праздник, чем на траур. Я ощутил свою силу. Я понял, что не являюсь жертвой. Что это не охота. Это война, в которой победит сильнейший. И они, стараясь воздействовать на мой разум, не учитывают, что я могу воздействовать на их тела.

На этом я заканчиваю моё сообщение. Этой ночью я отправлюсь на дачу, где у меня имеется дробовик, топор и прочие оружия, которыми смогу дать бой сущности, заполонившей этот мир. Если вы читаете это и ваш разум не порабощён заразой – боритесь! Мне тоже было страшно! Я тоже был уверен, что охота идёт на меня, что мы по сравнению с этими существами – ничто! Что они Боги, способные сотворить с нами всё! Но это не так! Они – такие же смертные, как и мы. Они тоже способны ошибаться. Они тоже допускают ошибки. Я видел, как они ошиблись. Я использовал их ошибки. Я призываю всех представителей рода людского сражаться! Только сражаясь, мы сможем вернуть власть людей на Земле, изгнав проклятых сущностей. К победе! Во имя человечества! К победе! К победе!"

***

– Что скажешь, Андрей?

– Чушь какая-то! – следователь оторвал взгляд от бумаг.

– Думаешь, косит под дурачка? – с сомнением спросил Сергей, откинувшись на спинку стула.

– Не знаю… – Андрей подошёл к аквариуму и пару раз ударил по стеклу указательным пальцем. – Что мы вообще имеем? Какой-то психопат Федько приехал в торговый центр и перебил сотни человек, выколов у них глаза, оправдывая это тем, что они все – не люди, а проклятые каким-то мудаком в пальто призраки? Да к тому же он сам признался в ещё нескольких убийствах!

Андрей вернулся к креслу и сел, обхватив голову руками.

– То, что ему светит пожизненное – понятно. Вот только… – сделал глоток кофе Сергей. – В тюрьме или дурке?

С трудом можно было понять, как у человека могли начаться такие галлюцинации. Все опрошенные свидетели и знакомые говорили, что он вёл себя странно. Коллеги сказали, что он уже очень давно не появлялся на работе, родственники – что заперся у себя в квартире и не выходил, соседи рассказывали, что в его квартире невероятно громко работал телевизор, а когда приходили жаловаться – не открывал, но звук пропадал на несколько дней… Местные работники – таксисты, дворники рассказывали, что Федько вёл себя очень странно, будто наркоман. Ходил, оглядывался, боялся чего-то что ли.

– Знаешь, Андрей… Я думаю, это обычный маньяк. Прочитай ещё раз это письмо. Очевидно, что это всего лишь попытка снять с себя вину. Чтобы мы решили, что он душевно больной или просто алкаш. Только вряд ли из-за алкоголя могут пойти такие глюки, – сказал Сергей. – Я, конечно, не психиатр, но именно так я считаю.

– Психиатр с ним сейчас работает, – произнёс Андрей. – Нам потом расскажут, что он выяснил. В любом случае, пускай с местом его пребывания разбирается судья. Это не в нашей юрисдикции.

Телефон в кабинете полицейских зазвонил. Они переглянулись. Сергей потянулся за трубкой и поднёс её к уху.

– Да? – медленно произнёс он. – Так точно… Да… – Сергей долго молчал, напряжённо слушая то, что ему говорили по телефону, после чего сухо проговорил: – Я понял… Благодарю…

Андрей пытливо смотрел в сторону Сергея, положа руки на колени.

– Денис Николаевич Федько… Он… Покончил с собой, – растерялся Сергей.

Андрей ничего не сказал. Перед ним был недописанный отчёт без пары строчек и подписи, на который он пристально смотрел. Сергей тоже молчал.

– Знаешь, Андрей, думаю, мы засиделись, – Сергей показал на настенные часы, которые говорили, что смена полицейских закончилась уже как 2 минуты. – Пойдём, мы с парнями из отдела договорились сходить в боулинг. Ты помнишь?

– Да, помню, – ответил Андрей. – Иди. Встретимся в холле.

Сергей, помедлив, вышел из кабинета. В коридоре послышались удаляющиеся шаги. Андрей встал, подошёл к двери, в которую недавно вышел Сергей, и, взяв с вешалки шляпу и серое пальто, выключил свет. Во мраке покидаемого следователем кабинета сверкнули два жёлтых глаза…

Встреча в лесу

Михаил Семёнович – лесничий вот уже 20 лет. Он не молод, но природа даёт дополнительные силы, как моральные, так и физические, позволяя тому оставаться на плаву и выполнять свою работу изо дня в день. Однако сейчас, бродя по туманному утреннему лесу, Михаил Семёнович явно был в ступоре: он знал лес как свои пять пальцев, облазив его вдоль и поперёк, но сегодня что-то пошло не так. Он бродил по лесу уже несколько часов, но ничего знакомого всё никак не попадалось ему на глаза – всё было как обычно: сыро и тихо, за исключением того, что всё окружение было не знакомо Михаилу Семёновичу. Видимо, он заплутал, когда пошёл вслед за оленёнком, угадившим в браконьерский капкан: мужики из соседнего села расставляют их на лосей и медведей. Чёртовы охотники, которые постоянно игнорируют правила отведённой для них зоны и выходят за её пределы. Михаил, быть может, и сам угождал бы в эти ловушки, но его опыт давал надёжную защиту. Оленёнок был ранен не сильно и Михаил Семёнович сумел помочь ему за несколько минут, перевязав перебитую лапу, после чего тот резво ускакал в ещё более глубокую чащу, что давало понять о хорошем самочувствии зверька. А вот у самого лесника были проблемы: этот лес огромен, и просто идти в одну сторону – это значит идти в никуда. Михаил уже понял, что это занятие по своей природе совершенно бесцельно. Так этот лес устроен.

Вдруг он услышал шум – кто-то шёл навстречу. Это приободрило Михаила, но в то же время, он был настороже, ведь встретить человека в этом лесу – весьма сложная задача. Да к тому же, видимо, сейчас он забрёл в глубокую чащу. Если и он – лесник с 20-летним опытом смог заплутать здесь, кто тогда, чёрт побери, идёт ему на встречу?

Сняв ружьё с предохранителя, Михаил двинулся навстречу. Через пару шагов впереди замаячил силуэт. Михаил остановился, взял ружьё наизготовку и стал ждать. Фигура приблизилась, и Михаил разглядел в тумане силуэт молодого мужчины. В руках у него был фонарь. Слегка опустив ружьё и выдохнув, что не наткнулся на медведя или того хуже, Михаил вышел из своего укрытия и окликнул парня:

– Эй, мужик! Ты чего здесь делаешь? Заблудился?

Однако парень, держа в руках керосиновую лампу, не ответил. С опаской приблизившись к незнакомцу, Михаил увидел, что тот одет по-зимнему – в тёплые спортивные брюки и куртку. Что это могло значить? Какой чудак – в июльское тёплое утро облачаться как в сибирскую вылазку! Всё это сеяло в Михаиле Семёновиче сомнения. Но больше всего смущало поведение парня: он никак не реагировал на лесника, а лишь медленно двигался вперёд.

Догнав парня, Михаил посмотрел на его лицо: оно показалось ему знакомым. Он определённо не встречал этого паренька. В этом почему-то у Михаила Семёновича не было сомнений, но от него веяло чем-то столь знакомым и родным, что мужчине захотелось доверить ему свою жизнь. С этими чувствами он побрёл вслед за незнакомцем. Долгой была эта прогулка, или всё же короткой, Михаил Семёнович не знал. Он вообще с трудом осознавал происходящее. Он лишь шёл, стараясь не выронить ружьё, которое стоило бы тащить на себе, причём тащил его за ручку, словно ребёнок, влачащий за собой любимую игрушку.

В один момент всё переменилось. Столь близкий по духу и столь знакомый паренёк зашёл за дерево и свет от его лапы померк – он испарился, будто никогда и не существовал, а Михаил Семёнович остался один на один с собой. Отойдя от транса и оглядевшись, лесник понял, что он набрёл на знакомые места: вот несколько поваленных стволов с сорванной корой, вот мох, вдавленный в тропку, вот острый камень. Тут же, конечно, он увидел свою кочку, на которой он любил посидеть, чтобы подумать или перевести дух. Всё было здесь. Далее ему не составило проблемы вернуться к своей хижине, в нескольких десятках метров от которой звучали голоса, шумело пламя, трещали поленья в костре… Одним словом, бурлила жизнь дачников. Михаил Семёнович был рад, что сумел найти путь до дома, но в то же время он был озадачен: что же всё-таки случилось? Кто был этот парень, с которым он повстречался, который неожиданно возник у него на пути и пропал так же неожиданно, как и появился, выведя на верную дорогу? Ответа леснику найти не удалось. Но он ощущал, что так и должно было быть. Что это не было случайностью, которая происходит один раз в сто лет. Так случилось, потому что именно так должно было случиться. Именно так и никак иначе…

Подвальные узники

Звук капающей краски с одинаковой частотой разносился по подвальным коридорам. Хотя, стоит признать, этот звук лучше душераздирающих криков, которые слышались тут буквально минут 20 назад, но затем стихли. Сырое помещение, которое находилось чуть ниже уровня земли, пропахло полиролью для дерева, растворителем и горелым мясом, а в некоторых местах – еще и чем-то приторно-сладким, как будто на кафельный пол пролили духи и теперь они медленно испаряются. Вот только испаряться им было некуда, и подземные стены неволей пропитались этой вонью, когда-то бывшей ароматом.

Даниэль, издав характерный стон, открыл глаза. Его пробудили не столько звуки или запахи, сколько осознание того, что он до сих пор жив. Этого, как подсказывало его не до конца пробудившееся нутро, быть не могло. Даниэль осмотрелся, но ничего кроме серых каменных стен, торчащей из них арматуры, остатков краски, покрытых бурыми пятнами разводов и остатков луж крови, не увидел. Такой пейзаж не сильно радовал, но вдохновлял на то, чтобы поскорее покинуть это место. Или попытаться покинуть.

Даниэль попробовал встать, но он быстро понял, что сделать это будет проблематично – на его ногах были закреплены массивные кандалы. Такое положение дел вселяло нешуточную тревогу, и он принялся размышлять о том, как избавиться от тяжеловесных оков. Его размышления и попытки разорвать цепь прервал голос:

– Не утруждай себя напрасно, – сказал некто с правой стороны, кого Даниэль не видел. – Тебе не удастся этого сделать… Сиди смирно и жди своей участи.

– Кто ты? – с надеждой в голосе спросил Даниэль.

Он находился на углу какого-то коридора и понимал, что человек, говоривший с ним, расположен на этом же углу, но с другой стороны.

– А это имеет какое-то значение? – с иронией проговорил незнакомец. – Я такой же, как и ты, прикованный к цепи узник этого подвала. Поверь, я уже понял, что лучше нам просто ждать. Сопротивляться – глупо и безрассудно.

– Да что тут происходит, чёрт подери? – воскликнул Даниэль, в очередной раз дёрнув цепь.

Его голос эхом разнёсся по коридору и Даниэль сам не заметил, как громко закричал. Однако его ошибочно громкий голос привлёк кого-то третьего. В конце коридора послышался тяжёлый металлический лязг, за которым последовали громкие отчётливые шаги, приближающиеся к узникам. Через несколько секунд в дальнем конце прохода возник силуэт. Освещение было слабым, и Даниэль с трудом мог понять, кто движется к нему. Шаги были тяжёлыми и уверенными, их размеренная поступь разносилась по всему подвалу, заставляя кровь стыть в жилах. Когда человек оказался на расстоянии десяти-пятнадцати метров, парень смог его рассмотреть: это был мускулистый мужчина, одетый в какие-то грязные лохмотья, на его ногах были надеты странные громоздкие резиновые сапоги, а лицо скрывала уродливая маска из мятой ткани с вырезами для глаз и рта. Но больше всего Даниэля пугал другой атрибут костюма этого человека – огромный ржавый тесак, покрытый кровью. Он волочил его за собой, видимо, не в силах удержать в руках, настолько он был тяжёлый. В то же время было очевидно, что он с лёгкостью сумеет орудовать им, если вдруг захочет напасть. Это и пугало Даниэля.

– Кто там идёт? – внезапно спросил голос человека из-за поворота, с которым у Даниэля состоялась непродолжительная беседа.

– Какой-то мужик с тесаком! – хрипел напуганный парень.

– Заткнись и всё. Сиди тихо и он тебя не тронет. Если хочешь закончить это всё – продолжай ёрзать и молиться, – дал краткую инструкцию человек, после чего смолк.

Монстроподобный мужчина уже совсем близко подошёл к Даниэлю, и он смог учуять странный запах лекарств, исходящий от него. Даниэль ожидал вони, запаха крови или ржавчины, но не свежих медицинских препаратов, которые ранее он обонял в их институтской лаборатории. Этот запах не был неприятным, скорее даже наоборот, и в нём чудилось что-то среднее между запахом хлорки и моря. Стараясь не дышать, испуганный парень, поджав колени, замер на месте. Тот мужчина, издавая жуткие стоны, подошёл к нему и на время замер. Даниэль смотрел прямо в его лицо, а тот лишь тяжело дышал, издавая при этом хриплые булькающие звуки. Даниэль понял, что у человека, стоящего перед ним, нет глаз. Они были вырваны, и из век его сочилась бордовая жидкость, успевшая зачерстветь на ткани его маски. Наконец он, как будто очнувшись, продолжил движение, пройдя мимо Даниэля.

Когда огромный топор волочился мимо ног трясущегося парня, тот неволей одёрнул их, что вызвало звон цепи. В этот миг человек замер и резко повернулся к Даниэлю. Он одним движением перебросил тесак себе за спину и встал в позу, из которой он, казалось, вот-вот нанёс бы фатальный для Даниэля удар. Однако в этот миг что-то прозвучало за спиной этого урода. Это были будто бы удары камней о такие же камни. Как бы то ни было странно, но он немедленно обернулся и, нарушив недолгую тишину, рассёк воздух, ударяя тесаком по камню, где никого не было. Человек, тяжело дыша, начал медленно пятиться, постепенно стихая. А затем он, развернувшись, направился туда, откуда пришёл.

Даниэль долго сидел неподвижно, опасаясь, что чудовищного вида маньяк вернётся, но этого не происходило.

– Было бы неплохо сказать "спасибо", – вдруг проговорил хриплый голос из-за угла. – Или я зря спас твою шкуру?

Камни, которые отвлекли чудовище, были брошены незнакомцем из-за угла – это стало очевидно для Даниэля. Парень лишь смог прошептать:

– Спасибо…

Вновь подвал погрузился в безмолвие, нарушаемое каплями краски, сочащимися из обрубленных непонятно зачем труб. Даниэль ясно почувствовал, как цепь на его ноге дёрнулась и будто бы натянулась. Это значило только одно – она не прикована к стене. Осмотрев сдерживающую его конструкцию, он понял, что цепь уходит куда-то вглубь стены. Взявшись за выступающую с его стороны часть, он резко дёрнул её на себя. Это действие вызвало сдавленный крик то ли боли, то ли неожиданности со стороны его коллеги-узника:

– Ты что творишь? – прошипел он. – Чего дёргаешь? Я же ноги переломаю…

Мозг Даниэля заработал в ускоренном режиме, и он быстро придумал план, предварительно убедившись в том, что прикованная к их ногам цепь ржавая и крайне старая.

– Послушай, мы можем выбраться! – ликующе зашептал он. – Мне кажется, я знаю, как снять оковы! Это одна старая цепь. Мы сможем её сломать. Нужно двигать её туда-сюда и эти ржавые звенья порвутся.

– Говори тише, – в голосе незнакомца проскользнули нотки надежды, которую он, кажется, давно потерял, – ибо этот чувак может вернуться, а больше у меня под боком камней нет. Кстати об этом: как ты собрался заглушить звук скрежета?

– Никак. Надо действовать быстро, – ответил Даниэль. – Он очень медленно двигается со своим тесаком, мы успеем!

– Ладно, чёрт с тобой, – после недолгой паузы выдохнул человек, всё ещё находившийся в невидимости для Даниэля. – Готов?

– Да, – кивнул Даниэль, берясь двумя руками за цепь. – Поехали!

Словно двойной пилой, они водили цепь из стороны в сторону, миллиметр за миллиметром стирая её ржавые звенья, которые, соприкасаясь с камнем, издавали громкие и отвратительные звуки. Прошло около минуты, но оковы всё не желали спадать. Вскоре произошло то, чего так боялись парни: в дальнем конце коридора, куда не так давно ушёл окровавленный мясник, послышался скрежет уже знакомого тесака, волочимого по земле.

– Давай же, давай! – бормотал себе под нос Даниэль. – Ах, чёрт… Ну же… Давай же, давай…

В темноте помещения вновь показался мощный силуэт высокого душегуба, который целенаправленно приближался к Даниэлю. На этот раз он двигался чуть более решительно, видимо, понимая, где находится его жертва. Когда грядущая смерть была на расстоянии десяти метров, почерневшая цепь издала вкрадчивый звон, и тянувший её на себя Даниэль упал на спину. Завидев приближающегося палача, парень вскочил и стал удаляться к повороту, но обрубок цепи с кандалами на его ногах застрял в стенной выемке, не желая отмежёвываться от неё. Яростно Даниэль дёргал ногами, но ржавая цепь продолжала бездушно звенеть, торча из каменной стены.

Одетый в рваные лохмотья человек подошёл максимально близко и, замерев, быстрым рывком перебросил через себя тесак, описав в воздухе дугу. Огромный топор с тяжёлым стуком упал у ног лежащего Даниэля, уйдя на несколько сантиметров вглубь пола. Слепой убийца, видимо, нанёс удар по месту, откуда исходили звуки – по цепи, которая, дёргаясь в воздухе, звенела подобно колокольчикам. Осознав произошедшее, Даниэль не стал испытывать судьбу и бросился за поворот. За ним он обнаружил пустующую выемку в стене – его товарищ был освобождён, но поблизости его не было. Даниэль бросился бежать по коридору, вполоборота смотря назад. Впав в ярость, чудовищного вида человек ускорился и помчался за Даниэлем, будто позабыв о тяжести своего оружия, которое теперь, казалось, не весило и грамма. Оковы на ногах всё ещё замедляли парня, и Даниэль понимал, что расстояние между ним и палачом сокращается, а коридор лишь уходил в бесконечность… Вдоль стен стояли какие-то столы и койки, но они были никчемны, и их нельзя было использовать ни как оружие, ни как баррикаду, чтобы остановить тварь. Одну из кроватей Даниэль попытался поставить на пути урода, но тот одним ударом переломил её на две части и ещё быстрее пошёл вперёд.

– Эй! Сюда! – прокричал кто-то впереди.

Это был тот самый человек, вместе с которым Даниэль ломал цепь. Он выглядывал из одного кабинета. Даниэль, в попытках уйти от убийцы, дёргал ручки всевозможных дверей, но они не поддавались. Его компаньону, видимо, повезло больше. Когда человек был совсем близко, чтобы нанести удар, Даниэль забежал в комнату, упав на пол, а его знакомый быстро захлопнул дверь, повернув ключ несколько раз.

– Быстрее! – закричал он, беря Даниэля за локоть.

Он подвёл парня к большому станку и, забросив его ноги на это устройство, принялся спиливать кандалы. В это время они услышали, как огромный тесак прорубил насквозь деревянную дверь кабинета, но всё ещё не создал должного отверстия, чтобы убийца сумел проникнуть внутрь. Второй удар прозвучал тогда, когда первая из оков спала с ноги Даниэля. Оставалась вторая. Дверь уже больше напоминала часть пня, который остался после поваленного торнадо дерева. Однако палач, учащённо и сдавленно дыша, всё ещё не заходил внутрь, а переносил топор себе за спину, готовясь к последнему удару. Кандалы громогласно спали буквально за секунду до того, как некогда прямоугольный предмет мебели обратился в жалкие щепки. Убийца, проникнув в кабинет, вставал прямо на них, игнорируя впившиеся в его ноги обрубки.

Чудовище стояло на месте, вслушиваясь в наступившую тишину. Оно не могло определить, где находятся его жертвы, но оно точно знало, что они внутри, что они совсем рядом. Плавно мотая головой, человек в окровавленных лохмотьях прошёл вглубь помещения, встав посреди кабинета, продолжая издавать тяжёлые хриплые звуки. Вдруг, разрезав длившуюся тишину, он взялся за тесак двумя руками и быстрым движением прокрутил вокруг себя, разрезая абсолютно всё пространство его окружавшее. После этого действа, тесак с грохотом опустился наземь, а человек, продолжая жутко дышать, опустил голову.

Даниэль, следуя за товарищем, вслушивался в звуки погрома, доносящиеся из кабинета ими только что покинутого. Когда они убедились, что всё стихло и угроза, пусть и временно, миновала, Даниэль произнёс:

– Я думал, что всё уже кончено…

– Я так думал ещё до того, как ты очнулся… Я – Мартин, – протянув порезанную руку, проговорил новый знакомый Даниэля. – Как тебя звать?

– Меня зовут Даниэль, – пожав крепкую кисть Мартина, выдохнул парень. – Как ты здесь оказался?

– Мне кажется, также, как и ты, – Мартин сел на корточки у стены, протирая тыльной стороной кисти свой потный лоб.

Даниэль прикусил нижнюю губу, вспоминая, как всё это случилось… Всё было очень смутно. Он возвращался к семье с работы… Вот он стоит на остановке, вот заходит в автобус, вот он идёт по парку… Всё очень походило на правду, но всё-таки было как-то нелогично. Он вспоминал совершенно обычные вещи. Его обычный день. Так в какой же момент всё рухнуло и он очнулся в этом ужасном месте, которое можно было представить только в какой-нибудь хоррор-игре или того хуже?

– Эй, чего завис? – несколько раз щёлкнул пальцами Мартин перед лицом Даниэля, который уже полминуты пялился в одну точку на стене. – Пошли. Надо идти, пока тот красавец не вернулся…

Даниэль и Мартин двинулись вперёд. Коридор, по которому они шли, казался очень длинным. Был ли у него конец? Где? Ответ они нашли довольно быстро, выйдя на настоящий перекрёсток – перед ними было три ответвления точно таких же каменных стен, уставленных поломанными коробками, стульями и прочим хламом.

– Ну что, испытаем судьбу? – сделал шаг к центру развилки Мартин.

– Стой. Ты слышишь? – напряжённо спросил Даниэль. – Слышишь этот звон?… Что это такое?

Мартин, повернувшись к озадаченному Даниэлю, прислушался. Потом посмотрел в левый "туннель" и кивнул. С дальнего конца коридора действительно доносился странный звук, схожий со звоном цепей, от которых им давеча удалось избавиться.

– Похоже, тут есть ещё пленники, – Даниэль начал идти к источнику звука, дабы помочь такой же жертве, как и они, но был остановлен Мартином.

– Погоди, – прошептал тот. – Прислушайся. Слышишь?

Звон становился более отчётливым, и к нему добавлялись какие-то новые звуки.

– Это не звон цепи… – прошептал Мартин. – Это колокольчик…

В ту же секунду Мартин, толкнув Даниэля, прыгнул за ближайший деревянный шкаф, белая краска на котором облупилась, и он стал напоминать могильную плиту. Даниэль, лёжа вместе с Мартином, мог видеть происходящее на развилке через трещину в этом предмете мебели: под беспорядочный звон колокольчика, из темноты, под слабое освещение лампочки, выбежало нечто. Это была женщина… Когда-то. Сейчас же её волосы были местами вырваны, на голове появились глубокие раны, на которых виднелись засохшая кровь и гной, обнажённая кожа была вся изрезана и из-под неё торчали острые лезвия, суставы рук и ног, кажется, были сломаны, вывернуты в другие стороны. Вся её шея и сгибы локтей были в следах от уколов. Она двигалась быстро, от чего закреплённый на её шее металлический ошейник трясся. На этом "украшении" и был закреплён обманувший узников колокольчик. Такие же наблюдались во многих местах её тела: уши, пупок, колени, груди… Она походила на клоуна с цирковой арены, костюм которого также увешан всевозможными звенящими предметами, создавая образ весельчака. Но от этого зрелища веяло ужасом и безумием, нежели какой-то радостью.

Женщина, видимо, не заметила их и, пробежав мимо, остановилась на развилке, ломая свои покалеченные суставы, дабы сменить направление бега – она побежала прямо в зеркальную от парней сторону.

Мартину повезло не видеть этого зрелища, а вот Даниэль был испуган до смерти. Мартин, поняв, что звуки стихли, жестами стал спрашивать у Даниэля, что там происходит и можно ли уже выходить из их укрытия. Тот кивнул, и они вернулись ближе к перекрёстку.

– Что это было? – спросил Мартин.

Даниэль не нашёл в себе сил описать то, что он увидел. Судя по лицу, он едва не падал в обморок. Единственное, в чём они теперь были уверены, так это в том, что продвигаться следует в правое ответвление, так как идти туда, откуда выбежал этот мутант, а тем более туда, куда он ушёл – желания не было.

Идя по ещё хуже освещаемому коридору, они скоро услышали стоны. Эти звуки, отражаясь от стен, постепенно усиливались, как если бы к их источнику добавлялся всё новый и новый ток воздуха. Даниэль и Мартин, переглянувшись, стали медленно двигаться вперёд, готовые в любой момент развернуться и ринуться бежать.

Вопреки их ожиданиям, это был человек, прикованный к стене подобно им. Он был серьёзно ранен: на его груди и спине были страшные кровоподтёки. Глаза у него были зажмурены, и он громко стонал. Зрелище было отвратительным и парни стали приближаться к человеку, дабы оказать ему хоть какую-то помощь. Они вновь вышли к перекрёстку, человек располагался в правом ответвлении на углу у дальней стены. Когда Мартин был в шаге от того, чтобы выйти на саму развилку, Даниэль одёрнул его. Повернувшись, опешивший Мартин увидел в глазах товарища неподдельный страх. Не успел он ничего спросить, как парень с нечеловеческой силой оттянул его назад.

Из правого коридора, в котором лежал бедолага, доносились звуки волочащегося по камню металла. Парни уже знали, что это… Скрывшись за развалившейся кроватью, они увидели, как окровавленный человек в халате, таща за собой огромный тесак, подошёл к стонущему узнику. Один резкий удар, и… Страдания этого мужчины были оборваны. Огромных размеров палач ещё недолго постоял на месте, после чего, развернувшись, направилсяобратно – во мрак коридоров этого проклятого подвала.

Даниэль и Мартин решили идти прямо, пройдя мимо расчленённого на две части пожилого мужчины лет 40-50. Возраст определялся с трудом, ведь весь он был забрызган собственной кровью, а лицо заросло колкой щетиной. Стараясь не смотреть на него, парни вышли к какой-то полуоткрытой двери, от которой шла тонкая полоска синего цвета.

Приоткрыв её, им открылся вид на просторную комнату. Видимо, это была медицинская палата: шесть коек – три слева и три справа, несколько капельниц и стол с большим компьютером, располагавшийся в левом дальнем углу. Единственными выходами из этой комнаты была та дверь, через которую её сейчас осматривали Мартин с Даниэлем, а также запертая идентичная этой дверца с прямо противоположной стороны. На койках возлегали укрытые белыми простынями трупы. Когда парни вошли вовнутрь, им ещё несколько секунд приходилось привыкать к столь яркому синему свету. После слабых коридорных лампочек этот свет казался им чем-то наравне с солнцем.

Осматривая лежавших на койках людей, ребята ужасались: у большинства лица были изуродованы, а сами они – превращены в уродцев, как будто лихорадкой или каким-то иным недугом.

– Кошмар, – еле слышно прошептал Мартин.

Вдруг, человек, лежавший на дальней койке с левой стороны палаты, вздрогнул, издав громкий хриплый кашель. Это был молодой парень, который разительно отличался от всех тех трупов, которые лежали с ним в одном помещении. Он также был изувечен, но чем-то всё-таки ещё сохранял человеческий вид. Неожиданный кашель этого парня чуть было не вызвал у Мартина и Даниэля сердечный приступ. Они, отойдя от ужаса, приблизились к нему.

– Кто ты?

Парень, видимо, сдерживая слёзы, что-то безостановочно шептал себе под нос, шевеля губами. На его щеке была большая родинка, которая приобрела неестественно чёрный оттенок.

– Что с тобой случилось, кто ты? – повторил Даниэль. – Ты нас слышишь?

Парень лихорадочно переводил взгляд с Даниэля на Мартина, и наоборот, но наконец остановился на Даниэле, зафиксировавшись на его глазах.

– Я Дмитрий Лаун. Я… Меня схватил этот… Доктор Клоу… Как вы? Как вы освободились? Как? – он плакал и не мог найти в себе силы заговорить внятно.

– Мы… Кто такой этот доктор Клоу?

Парень непонимающе посмотрел на парней, а затем, попытавшись прийти в себя, произнёс:

– Те таблетки… На столе, – он кивком головы указал на массивный стол, располагавшийся рядом с компьютером. – Выпейте их. Они помогут вам… Всп… – парень закашлялся, – вспомнить…

Даниэль и Мартин переглянулись, заметив на столе небольшой белый пузырёк, до половины наполненный такими же таблетками. Даниэль с недоверием взял его в руки, но никаких опознавательных знаков им обнаружено не было.

– Что думаешь? – Мартин с интересом глядел на парня, наблюдая, как тот дрожащими руками пытается открыть резную пробку на бутылке.

– Я попробую, – решился на риск Даниэль.

– Ты уверен? – Мартин посмотрел на него с сомнением.

– Это антидот… – прошептал лежавший на койке парнишка, родинка на лице которого, казалось, стала ещё более чёрной, а кожа, наоборот, приобрела желтоватый оттенок. – Я не знаю, как он работает, но он убьёт в вас то, что стёрло вашу память.

В тот момент, когда он закончил говорить, пробка слетела с пузырька, и Даниэль изъял одну маленькую белую капсулу.

– Даниэль… – начал было Мартин, но тот решительно сунул капсулу в рот и сглотнул.

В помещении повисло молчание, нарушаемое только исходящим от компьютера гулом и треском лампочек. Мартин с тревогой следил за движениями губ и рук Даниэля, пока тот, наконец, не заговорил:

– Я… Ничего не чувствую. Что-то странное…

Он прервался, ибо со стороны второй двери, ведущей из этой палаты, послышались аккуратные шаги. Парни в панике перебежали к койкам, стоявшим рядом, и спрятались прямо под ними. Свисавшие простыни скрывали их настолько хорошо, что вошедший ничего не заметил. В палате оказался низкого роста человек. Он был одет в потёртый грязный халат, когда-то именуемый "медицинским", а его голова была покрыта седыми патлами, из-под которых сверкали маленькие чёрные глазки.

Он молча прошёл к столу, взяв с него какой-то шприц. Он небрежно окунул его в спирт, и через секунду его глаза уставились на лежащего на койке парня.

– Нет, прошу, пожалуйста! Не надо! Прошу, пожалуйста! Нет!

Парень хрипло кричал, когда человек в халате набирал в шприц его кровь, а затем вводил какую-то инъекцию в правую руку. Она была ярко жёлтого цвета. Он в третий раз вколол парню укол, будто бы недовольный предыдущими двумя, и парень, под монотонный писк стоящего рядом аппарата, затих. Его глаза закрылись. Парни не видели, что происходит в палате, ведь простыни, скрывающие их от зашедшего, имели и обратное свойство. А любопытство в данном случае не сумело пересилить страх. Лишь когда всё более-менее стихло, Мартин отодвинул часть своего покрывала и сумел разглядеть только запачканный белый халат этого человека, который всё через ту же дверь, покинул помещение.

Выйдя из укрытия, они подбежали к лежавшему на койке парню. Его веки были закрыты, и они поняли, что он мёртв. Его тело и лицо приобрели тёмно-жёлтый оттенок. Теперь он также походил на всех тех уродцев, лежавших рядом. Внезапно они услышали рычание позади себя. Повернувшись, они увидели, что один из лежавших ранее трупов ожил. Это был мужчина неопределённого возраста, небольшого роста, худой и лысый. У него было две красных точки на груди. Всё его туловище было изрезано, а из некоторых участков тела торчали куски металла.

Вскрикнув, парни ринулись к той двери, через которую ушёл человек во врачебном костюме, ведь путь, которым они добрались сюда, был перекрыт существом. Тем временем, мужчина, хрустя костьми, стал приближаться к парням. Они едва успели захлопнуть металлическую дверь, когда с той стороны послышался глухой удар и протяжный хрип. В нём было столько ненависти и обиды, что у парней по спине пробежали мурашки. Они закрыли дверь специальным засовом, после чего, убедившись в его надёжности, переглянулись.

– Ты как? – Мартин вспомнил про таблетки, выпитые Даниэлем.

– Очень странно. Я начинаю вспоминать… Я… Вернулся домой, и… Человек. Это был тот, о ком говорил этот парень. Доктор Клоу. Он сидел в моём кресле, а я… Ничего не помню. Всё как в тумане, – обрывисто толковал свои воспоминания Даниэль.

Оставаться на месте было плохой идеей, ведь судя по доносящимся с той стороны звукам – к низенькому мужчине присоединился кто-то ещё, и дверь могла пасть в любой момент. Парни осмотрелись: они стояли в таком же коридоре, какой покинули, войдя в синеватую палату. Это обстоятельство действовало на нервы. Радовало лишь то, что освещение здесь было получше, а на земле было заметно меньше крови.

Пройдя с десяток метров, они оказались на развилке: прямой коридор прерывался и уходил вправо и влево. Однако вопрос о том, в какую сторону идти, быстро отпал – с левой стороны прозвучали хрипы, а вместе с ними показалась женщина. Вернее то, что от неё осталось: её тело было разрублено на две части по поясу, она, опираясь на руки, волокла за собой выпадавшие внутренности, усердно и, на удивление, быстро продвигаясь к обомлевшим узникам.

– Даниэль! – позвал Мартин, когда она была уже достаточно близко. – Бежим!

Они бросились в правый коридор, который был весьма узким и часто менял направления, поэтому они очень скоро запутались и, вновь оказавшись на развилке, осознавая близость обрубленного трупа девушки, совершили невероятную глупость – побежали в две разные стороны.

Даниэль, проклиная всё вокруг услышал, как чудовище выбрало идти именно за ним. Вернее будет сказать, ползти. Через несколько метров она настигла его, уцепившись за ногу, но Даниэль сумел вырваться из её железных тисков и продолжить бег, петляя по коридорам. Но случилось то, чего так боялся парень – пробегая очередной коридор, он выбежал на голую стену. Тупик. Чавканье и всхлипывания доносились за его спиной. Он приготовился умирать, видя, как под мигающим светом лампочки, к нему двигается уродливое воплощение смерти.

Девушка остановилась, принюхиваясь, а затем клацнула челюстями в метре от Даниэля. Стало ясно, что она собирается с ним сделать. Кроме того, он слышал, как нечто ещё двигается в их сторону, что ненадолго переманило внимание живого мертвеца, из-за чего Даниэль решился на отчаянный шаг – с максимально доступного ему разбега ударил девушку ногой в лицо. Та издала утробный звук, от которого Даниэль почувствовал почти физическую боль, и отлетела в сторону. Однако коридор был так узок, что он не сумел бы перескочить её. Но эта ситуация дала понять, что не всё ещё решено. Раздался шорох – кто-то двигался по коридору за её спиной. Если Даниэль и хотел выжить, то ему нужно было разобраться с этой тварью до того, как к ней прибудет подмога. Схватив лежавшую рядом доску, он с размаху ударил ею девушку, но та, распахнув рот, вгрызлась в кусок дерева, не давая сделать новый удар. Даниэль усердно заработал доской, стараясь освободить её из пасти чудовища, но тщетно – зубастые жвала всё глубже впивались в доску, пока она не разломалась на две части, а челюсть девушки не сомкнулась, издав громкий хруст.

Даниэль отпрянул, поняв, что ничего похожего на оружие поблизости более нет. В этот момент звуки в коридоре стали уже совсем близко и из темноты выбежал Мартин, держа в руках металлическую острую балку. Он с размаху вонзил её в спину девушки, прижав её к земле.

– Чего встал-то? – завопил Мартин. – Помогай! Валим отсюда!

Даниэль, оббежав ползучую тварь, нанёс несколько ударов ей по лицу. Мартин, продолжая кромсать тело чудовища, также стал отдаляться. Наконец, пробив балкой череп этого отдалённо напоминавшего человека существа, Мартин и Даниэль бросились бежать. Всё тело Даниэля было забрызгано кровью. То же самое описание было применимо и к Мартину. Запыхавшись, они остановились перевести дух.

– Спасибо… В который раз уже мне жизнь спасаешь, – сказал Даниэль, тяжело дыша.

– Да ладно, пустяки, – сказал Мартин, сплёвывая кровью на пол. – Давай-ка лучше думать, как быть дальше.

Бесконечные коридоры, похожие друг на друга как две капли воды, начинали сводить с ума. Надо было искать выход наружу. Даниэль, первым приняв решение, начал двигаться к видневшимся вдалеке бликам света. Мартин последовал за ним.

– Ну что, вспомнил что-нибудь? – спросил Мартин, когда они приблизились к концу коридора, где была металлическая дверь, в которой отражался свет от лампочки.

Даниэль, бесцельно глядя вперёд, только пожал плечами. Парень подошёл к двери, взялся за ручку и дёрнул её. Дверь, как это не было удивительно, поддалась. В этот же миг они услышали во мраке коридоров какой-то звук. Тяжёлый металлический удар. Будто бы машину сбросили с высоты в несколько десятком метров. Звук был очень далёк, судя по эху, но проверять его источник желания не было.

Осторожно зайдя внутрь, парни очутились в просторной комнате с четырьмя металлическими столами. Стол ближайшего к ним был пуст, а на остальных трёх были массы бумаг, рисунков, графиков. Один был полностью заставлен каким-то медицинским хламьём, шприцами, растворами. Света в помещении хватало, так что Даниэль и Мартин вновь были вынуждены щуриться. В помещении была ещё одна дверь, располагавшаяся спереди.

Стараясь не шуметь, они приблизились к столам, рассматривая их содержимое. Разложенные по кучам бумаги, диаграммы, листочки, записи, канцелярские принадлежности и пара толстых папок… Всё это выглядело слишком неряшливо, чтобы быть результатом работы учёного – скорее это могло быть лабораторной утварью безумца.

Вдруг вторая дверь, на которую иногда поглядывал Даниэль, открылась. В комнату суетливо вошёл седовласый пожилой мужчина низкого роста. Он был одет в грязный медицинский халат. Стало очевидно – это тот самый человек из палаты с синеватым освещением.

– Вы! Как вы… – он смотрел на парней с нескрываемым удивлением.

– Доктор Клоу? – недоверчиво повернул голову на бок Мартин.

Человек в халате, переводя взгляд с одного парня на другого, что-то обдумывал, будто бы взвешивая в уме все за и против. Наконец он выдохнул и ответил:

– Так. Вы помните, как оказались здесь? – он тут же задал встречный вопрос.

Мартин растерянно покачал головой, а Даниэль лишь едва заметно повторил этот жест. Он всё ещё смутно помнил этого человека и как он связан с происходящими в его жизни событиями.

– Нам нужно… Нужно выбираться отсюда, – проговорил седовласый мужчина, и на его лице появились озабоченность и одновременно лёгкая нервозность.

– Как? – непонимающе спросил Мартин. – Что здесь вообще происходит? Что всё это значит?

В подвале слышался какой-то гул, что-то схожее с шумом ветра, или…

– У меня нет времени всё вам объяснять. Будет достаточно заметить, что всё пошло не так, как я рассчитывал… – суетился человек, наворачивая по комнате круги.

В коридоре послышались шаркающие шаги, перерастающие в медленный бег.

– Это ещё что? – спросил Даниэль. – Вы слышите?

Доктор Клоу подошёл к двери и, выглянув, тут же закрыл её, нажимая на синюю кнопку рядом. Множество механических засовов со свистом влетели в пазы, запирая дверь для находящегося снаружи.

– Нужно подождать, – пробормотал доктор.

Даниэль, будто выйдя из астрала, подошёл к Клоу.

– Вы… Я… – проговорил он, будто борясь с оцепенением. – Вспомнил… Вы были в моей квартире… Вы…

Клоу будто опомнился, его лицо побледнело, и он сделал шаг назад, затем другой – теперь его спина находилась у двери, перекрывавшей путь к дальнейшему отступлению.

Даниэль вспомнил, как он пришёл домой и обнаружил обездвиженную жену на полу. Её тело было усыпано следами от уколов. В этот миг и он сам пал без сознания от какого-то газа или… Затем он очнулся связанным и имел беседу с тем человеком, который стоял сейчас перед ним. С человеком, погубившим его жену во имя какого-то безумного эксперимента…

Даниэль, обезумев, схватил доктора за горло и прорычал:

– Ты, ублюдок… – Даниэль подавлял попытки Клоу освободиться, – Ты…

Удар кулаком в челюсть обрушился на доктора, из-за чего его очки вдребезги разлетелись, а изо рта выпало несколько полусгнивших зуба. Второй удар в скулу прервал жалкие потуги доктора защититься от рассвирепевшего парня. Затем Даниэль схватил доктора за халат и подтянул к себе.

– Зачем? Зачем ты сделал это? – вопил Даниэль, не слыша, казалось, ломящегося к ним из коридора существа.

Мартин не вмешивался. Он лишь пристально вглядывался в происходящее, понимая, что действие таблеток, выпитых Даниэлем, наконец, наступило.

– Я… Я прошу, не…

Слова доктора прервались новым ударом, пришедшимся в живот. Клоу простонал что-то нечленораздельное и, скорчившись, обмяк в хватке Даниэля, всё ещё будучи в сознании.

– Отвечай! – заорал Даниэль. – Зачем ты сделал это? Отвечай немедленно!

Осознавая ситуацию своим потускневшим разумом, Клоу понял, что молить о пощаде бессмысленно. Просто отвечать на вопросы, которые начали его в конце концов утомлять, оказалось удобнее – и Клоу ответил:

– Люси… Моя жена… Она умерла несколько лет назад. Рак. Я так… Я так любил её, Боже… Боже, я… Я лишь хотел вернуть её. Я забальзамировал её тело… Я сохранил его, – его глаза стали мокрыми от подступивших слёз. – Оно здесь, в холодильнике. Я стал искать способ воскресить… Воскресить мою девочку, но… Я не получил разрешения. Я не мог экспериментировать с людьми… А сразу после животных перейти к ней… Я не мог так рисковать! Я решил, что разрешение мне не требуется и стал сам похищать людей… Я искал нужный концентрат моего вещества. И у меня начало получаться. Они воскресали! Они…

Даниэль замахнулся для нового удара, но понял, что он может просто повергнуть Клоу в вечный сон и тогда они с Мартином останутся одни в этом подвале без понятия о том, как же выбраться.

– Я хотел лишь спасти мою деточку… Мою маленькую Люси… Мою любимую Люси… Я… Простите… Я…

– Что это за твари здесь бродят? – наконец произнёс Мартин, прервав рассказ Клоу, который стал перетекать в некий бред.

Доктор всхлипнул и, сдавленно простонав, проговорил:

– Вещество… Оказалось, его свойства изменяются от внешних факторов и условий… От времени… Всё вышло из-под контроля и все те, кто ранее помогал мне сторожить подопытных… Они… Они обезумели и стали… Стали против меня. Я заперся тут и стал искать способ вернуть их под свой контроль, но всё тщетно. А чтобы уйти отсюда, нужен ключ. Он лежит в картотеке, прямо на столе.

В этот момент Мартин протянул ладонь, в которой лежал крупный металлический ключ. Глаза доктора вспыхнули вновь:

– Да! Да! Это он! Да! Мы можем… Там! Там выход! Нужно три ключа! Это последний! – доктор достал из кармана два ключа, связанных какими-то верёвками между собой.

Мартин взял их. Было видно, что Клоу не в себе. Его глаза горели нездоровым пламенем, а сухие губы лишь повторяли отголоски сказанных ранее фраз.

Парни переглянулись. Мартин увидел в глазах Даниэля немой вопрос, но ничего не ответил, а лишь развёл руками, как бы отдавая тому право выбора и ушёл к двери, которую указал Клоу.

Некто за дверью перестал ломиться и звуки шагов стали медленно отдаляться. Даниэль, сглотнув, продолжая держать доктора за халат, посмотрел в его наполненные безумием, страхом и скорбью глаза. Клоу ничего не сказал, а лишь помотал головой из стороны в сторону. Его рот тихо дёргался, будто он желал что-то сказать, но не мог. Даниэль сдавленно вздохнул и положил пальцы на синюю кнопку. Клоу широко раскрыл глаза и интенсивно закачал головой, умоляюще смотря на Даниэля. Тот, нажав кнопку, которая в тот же миг открыла дверь, ударом колена вытолкнул доктора в коридор. В полутьме длинного помещения Даниэль узрел отдалявшуюся фигуру, которая в тот же момент повернулась: что-то ранее бывшее человеком, широко улыбнувшись, двинулось в сторону Клоу, издавая звуки ломающихся костей. Тело существа было покрыто шрамами, а на лице виднелась большая, чёрная, как смоль, родинка. Крик Клоу заполнил подвал, когда Даниэль вновь нажал кнопку. Ужасной боли крик звучал за дверью, разбавляемый лишь звуками рвущейся плоти. Даниэль, отвернувшись от двери, сел на стол и долго смотрел в одну точку перед собой. Когда он поднял голову, перед ним стоял Мартин. Позади него виднелась открытая дверь. За ней была комната, в которой можно было рассмотреть ещё одну открытую дверь, ведущую на длинную лестницу. Она шла наверх и была залита ярким солнечным светом.

Уже через несколько минут Мартин и Даниэль стояли во внутреннем дворике какого-то заброшенного госпиталя. Пение птиц, солнечный свет и весеннее настроение, перемешавшись с переживаниями минувших часов, наполнили душу Даниэля лёгкой пустотой. Это была уже двадцать шестая в его жизни весна. Никогда он ещё не чувствовал себя так умиротворённо. Ему не было плохо, ему не было хорошо… Он не страдал, но он и не радовался… Всё, что он ощущал – пустота. Он чувствовал, что внутри него не осталось ни одной детали, которая бы могла её покоробить. Эта наполненность всепоглощающей свободой, являвшейся одновременно пустотой, была тем единственным, что имело смысл в его жизни.

Мартин же, напротив, был полон неопределённости. Хотя на лице его сияла улыбка. Он был невероятно рад вновь увидеть солнечный свет, с которым прощался, будучи в подземелье, множество раз.

Стоя здесь они, должно быть, казались парой самых жизнерадостных и самых несчастных людей в мире. В самом деле, мог ли кто-нибудь подумать, что всё обернётся так? Впереди им ещё предстояло помочь тем, кто остался внутри подвала. Для этого нужно было рассказать людям о случившемся. Но это ещё случится, а события шли своим чередом. Даниэль, протянув руку Мартину, спросил:

– А сколько сейчас времени?

– Не знаю… – сказал Мартин улыбаясь.

Не понятно почему, но этот ответ показался и Даниэлю до боли забавным. Настолько забавным, что они вместе рассмеялись, удаляясь в сторону цивилизации, покидая старинный госпиталь.

Стуки из-за стены

Сейчас мне 34 года. Я состоятельный человек, работаю инженером, веду трезвый образ жизни, никогда не привлекался к уголовной ответственности, не состоял на учёте в психдиспансерах и не посещал психологов… Однако вот уже более десяти лет меня терзают воспоминания о случае, который произошёл со мной, когда мне было 6 лет… Я не могу дать этому логического объяснения. Не могу, потому что его нет. Всё, что мне остаётся – ссылаться на детскую фантазию, но это чушь – я точно знаю себя. Я человек аналитического склада ума, и с самого детства не отличался развитой фантазией и воображением. В моём шкафу не жили монстры, а под кроватью не ютился бабайка. Я никогда не боялся скрывающихся в темноте тварей и не плакал из-за призраков в лесу. Моё сердце не билось быстрее из-за шорохов среди ночи, а клоуны вызывали у меня лишь скупую усмешку. Однако то, о чём я хочу вам поведать, ставит меня в тупик уже слишком долго. Я рассказывал об этом родителям, друзьям, знакомым, но никто не может истолковать произошедшее с логической точки зрения. Все их ответы, как и было сказано ранее, ограничиваются тем, что я был маленьким и придумал себе то, чего нет. Вы скажете то же самое. Ну и пусть. Я больше не могу держать это в своей голове…

Произошло это весной 1992 года. Я, будучи ребёнком, не ходил в детский сад. Обстановка в стране была паршивой, отпускать ребёнка одного от дома до садика и обратно было не лучшей идеей, а родители, являясь занятыми людьми, не могли себе позволить провожать меня. Именно поэтому время я проводил с бабушкой, которая из-за болезни ног не могла работать и сидела дома. Дедушка же, как и родители, не мог себе этого позволить, поэтому днём его дома не было. Таким образом, все, кто был в доме днём – я и постоянно пребывавшая в кресле бабушка.

Мне, по понятным причинам, было скучно, и я размышлял о том, как я поеду летом на дачу к своим друзьям, как я в следующем году отправляюсь в первый класс школы. Я пытался представить себе, каким будет это время. Я даже сочинил в своей голове первый день школы, который впоследствии был моим идеалом, но разбился о первое же первое сентября. Как иронично… Но стоит вернуться к теме. Мне уже исполнилось шесть лет, я хотел бы погулять с друзьями, но их просто не было, да и родители не разрешали покидать квартиру без их ведома. В общем, время я проводил за учебниками и чтением, и жизнь моя тогда текла вполне мирно и нудно, пока однажды не случилось нечто.

Я читал, кажется, грамматику для дошкольников, ещё советских времён, когда услышал три несколько робких, но отчётливых стука. Сначала я не понял, откуда они доносятся и, не найдя этого источника, вернулся к зубрёжке нудных правил. Но не прошло и пяти минут, как я услышал те же стуки, однако чуть более длительные, совсем близко. Мне сразу стало ясно, что этот звук доносится не от соседей снизу или сверху. Он доносится из-за стены, располагавшейся позади дивана, на котором я сидел. Обернувшись, я с максимально серьёзным видом (из всех мне доступных на тот момент) стал изучать стену и звуки. Я осмотрел комнату и сделал вывод, что по ту сторону находится не наша квартира. То бишь стучали из соседской. Я, понятное дело, не знал, кто живёт в этой квартире, ведь откуда это мог знать шестилетний мальчик?

Пока я думал об этом, звук повторился. Три стука, прозвучавшие уже более уверенно, как будто человек за стеной окончательно избавился от всяких сомнений. Я постучал три раза, стараясь понять, смогу ли вызвать какую-то ответную реакцию. В тот же момент, как я оторвал руку от стены, за ней вновь послышались стуки. Три быстрых, почти слитных стука предшествовали трём длительным, которые резко оборвались. Я, немного волнуясь, с интересом всматривался в потёртые обои, ожидая, что произойдёт что-то ещё, но звук не повторялся. Не дождавшись повтора стуков, я решил действовать сам. Я подошёл к стене и прислушался. Постучал, словно просился в гости, раз, другой, третий. Но ответа более не было.

О да, более прожжённые жизнью читатели уже поняли, что же произошло. Три коротких, три длинных и вновь три коротких стука следовали из-за стены. Иногда с перерывом в несколько дней этот звук доносился из-за стены. Я уже думал о том, что это нечто не в соседней квартире, а в самой стене. Но отгонял эти мысли из-за того, что понимал абсурдность этих предположений. В один день я узнал о том, что называется "Азбукой Морзе" и всем, что с ней связано. Да, действительно, из-за стены кто-то подавал сигнал. Сигнал "СОС", кто-то просил о помощи. Как только я это понял, я помчался к отцу и рассказал ему обо всём. Он выслушал меня и, вместо того, чтобы посмеяться над детскими сказками и подыграть, либо же, наоборот, вызвать полицию, лишь помрачнел и сказал мне, чтобы я меньше фантазировал. Никаких звуков из-за стены не исходит, и исходить не может. Я вернулся в растерянности в комнату. А на следующий день отец сказал, что теперь я поменяюсь комнатой с бабушкой и дедушкой.

Я не получал ответов на мои вопросы, а заходить в комнату бабушки и дедушки мне воспрещалось. Лишь когда мне исполнилось 16 лет, я осмелился спросить отца, в чём было дело, почему он так отреагировал. Он долго думал, прежде чем рассказать мне. Оказалось, что в квартире рядом жил мужчина, который был психически больным и похищал молодых девушек. Он удерживал их в своей квартире, насиловал, а затем убивал, съедая их мясо. Его вычислили именно из-за его каннибальских наклонностей. Один раз он, под воздействием наркотиков, отключился, когда готовил очередную бедную девушку. Газ из плиты поступал в квартиру и спавший маньяк не успел ничего сделать – он умер во сне. Нашли его по вызову соседки, когда она почувствовала запах газа. Взломав квартиру, его нашли рядом с разделанным на куски человеческим телом. Следователи закрыли много дел, которые считались «глухарями», списав их на него. Думается, приписали тогда ему и лишних дел. Удобно же. А квартиру ещё долго пытались сдать, но этого сделать так и не удалось – так и простояла до 1998 года, пока дом не снесли.

Таким образом, я понял, что одна из девушек, пользуясь азбукой Морзе, отправила мне предупреждение, просила о помощи. Разумеется, я спросил у отца, почему, в таком случае, он не вызвал полицию раньше, не отреагировал на мои слова, а лишь переселил меня в другую комнату. Именно ответ отца является тем, что не даёт мне покоя. Я никогда не ставил под сомнение логичность окружающего меня мира. Но именно то, что он мне сказал, стало причиной моих сомнений в отсутствии сверхъестественного. Он сказал, что псих-душегуб был найден мёртвым за полгода до моих словах о стуках из-за стены.

Каждой ночью в этом баре

– …Тогда он услышал, как что-то нарушило тишину ночного леса. Ведь по сути, что может ей мешать? Шум ветра, вой волков… Но это…

Матвей сидел у окна, которое было покрыто толстым слоем грязи, и в пол-уха слушал говорившего что-то человека. Трактир «Два пальца Джоу» располагался на отшибе ни то, что города, но и цивилизации. Завсегдатаи этой забегаловки – местные фермеры и случайные путники, которым нужен привал в их путешествии. И если они и выбирают это место – лишь по незнанию, либо из-за сильнейшего чувства усталости, ибо ночь в этом трактире пусть и дешева до неприличия, до него же она и отвратна. Ведь в любой момент может начаться потасовка, пьяный дебош или ещё чего похуже.

– …Когда он приблизился к месту, где, по его ощущениям, находился источник звука…

Сейчас же обошлось без драк и мордобоев. Пока. Человек в ковбойской шляпе и пальто с дыркой на плече, вещал, стоя у барной стойки, а все присутствующие внимали его словам, уважительно подняв головы. В самом деле: нечто подобное просто невообразимая редкость, рассказчика не перебивали, не оскорбляли и даже не пытались застрелить. Такая удача сравни, если бы в этот момент сюда бы зашёл с визитом сам Леонардо да Винчи, что, как не сложно догадаться, маловероятно, ввиду его полного отсутствия в здешних краях и в мире в целом. Матвея эта мысль позабавила. Его красная рубашка выцвела и теперь напоминала, скорее, бордового цвета кофту, но его это не сильно заботило.

– …И когда тот подошёл достаточно близко… – человек с дыркой в пальто сделал паузу, приглашая своих слушателей как следует вслушаться в его слова, и многие приготовились внимать. – А-а-а! – вдруг вскрикнул он, желая напугать слушателей.

По трактиру прокатились испуганные восклицания, но было понятно, что причиной этой реакции был не столько неожиданный возглас повествователя, сколько из неоткуда появившийся в его руках револьвер, в ту же секунду извергший несколько пуль, пронзивших потолок. Трактирщик, казалось, такому действу совсем не удивился. Наверное, он всё-таки привык к выходкам своих посетителей, поэтому заменил потолок на более стойкий, так что пули застревали в нём, и не тревожили дремавших наверху постояльцев. Ну, разве что только звуком. Матвей же всерьёз испугался оглушительных выстрелов, чуть не подавившись пивом.

Через секунду крики удивления и испуга сменились одобрительным гулом, выпивохи за столиками стали неистово хохотать, как бы одобряя выходку своего собутыльника. Байк – так звали мужчину, захохотал тоже, убрал револьвер в кобуру и плюхнулся на пустующий стул, который жалобно заскрипел под его тяжестью. Матвея этот звук заставил скривить странную гримасу. Он будто проникся той болью, которую ощутил этот предмет мебели.

– Эт ещё что! – задорно выкрикнул Майк, сидевший в обнимку с бутылкой джина. – Вот недавно был у меня случай, слушайте. Иду я как-то по Поклоровому бульвару, вижу – человек на снегу лежит, револьвер в руке. А рядом с ним ещё несколько красных шапок и разбитый графин лежат. Я подошёл поближе – точно, пьяный. Спрашиваю: что за хренотень тут происходит? А он мне: "А я, братуха, не знаю. Сам вот только подошёл!".

Трактир вновь залился смехом. Майк чувствовал в этом веселье небывалое единение всех собравшихся, чего так часто не хватало этому месту. То же самое думалось и Матвею, но он не ощущал себя причастным к ним. Да и думалось ему это скорее в том ключе, что это лишь ежесекундная слабость и уже скоро кто-нибудь вновь накостыляет другому за то, что тот повёл себя не по-мужски, "не свой" в этой стране или просто давно не получал…

Все эти размышления, ровно, как и радостные пьяные крики, прервал звук распахнувшихся дверей. Несколько секунд в зале стояла тишина, после чего на пороге появился господин, одетый в тёмно-зелёный плащ до пят с вышивкой из золота на груди. Он был высок и худощав, его скулы и орлиный нос делали его схожим с теми воинами, о которых сложено множество легенд, но всё же он был не воином, а бароном, если судить по дорогой, усеянной бриллиантами, заколке в его каштановых волосах. Весь его наряд был очень изыскан, но сильно выбивалась цепь на шее, обрамлённая крупными жемчужинами, часть из которых попросту отсутствовала, а сама она служила креплением для небольших часов, стрелки которых, кажется, уже перестали двигаться.

Зайди так кто другой, да ещё и одетый в подобном стиле – и на его лице неизбежно появилась бы пара синяков, а вся дорогая мишура в ту же секунду потерялась в толпе подпитых гостей. Но господин в зелёном плаще, не обращая внимания на окружающую его обстановку, прошёл к столу, взял стул, поставил его рядом с тем местом, где обычно произносят свои речи "ораторы", и сел. Матвей с недоумением смотрел на собравшихся и дивился их покорности и смиренной выдержке. Все они безмолвно сидели и ждали, казалось, что же скажет господин в зелёном плаще. Человек на стуле закряхтел, что-то неразборчиво пробормотал трактирщику, который в тот же миг оказался рядом с ним, принял из его рук стакан с пивом и поставил на стол, после чего произнёс:

– Вижу, всем уже весело, – голос у него был странный – сиплый, совсем не такой, каким следовало бы обладать барону или графу. – Я приготовил для вас новую историю… – мужчина сделал глоток из стакана и улыбнулся, обводя взглядом присутствующих.

Его взор на секунду задержался на Матвее, и в этот миг в глазах человека проскользнула толика… Недоверия? Матвей не смог точно понять, ведь его больше завораживало другое: как одно появление этого человека сумело так быстро обратить толпу пьяниц в группу внимательных слушателей? Даже не было слышно звука чокающихся кружек. Единственными таковыми были кружка в руках неизвестного человека и самого Матвея, который, впрочем, быстро смекнул повременить с употреблением алкоголя, ведь любое движение вызывало либо скрип, либо звон, как бы выдававший присутствие самого Матвея. Тот и сам не знал почему, но ему не хотелось этого делать.

– История эта произошла в нашем королевстве относительно недавно, – человек положил свою руку, украшенную массивным золотым перстнем, на стол, начав перебирать пальцами по нему, как бы отыгрывая какую-то мелодию. – На Севере, близ Карлова пролива, есть небольшая деревушка… Только никто и не знает, что это на самом деле за деревня и когда она появилась, даже ее название никто не помнит, включая самих жителей. В той деревне есть домик у реки, в котором тамошний люд проводит свой досуг по вечерам. Собираются они в нём, не смотря на свои раздоры и невзгоды, откладывая усобицы и вражду, люди той деревни собираются вместе, дабы веселиться и петь песни, пусть даже порой и грустные, часто о своей заброшенной земле, о том, что любят и что хотели бы любить больше всего на свете… И вот однажды туда приходит странник, назвавшийся святым Анкой… Анка – это означает "свет", так стали звать его местные. Они были удивлены его визиту, ведь последним гостем там был отряд солдат, во время войны совершавший манёвр в тех лесах. Но было это давно и, казалось, будто бы в другой жизни. А Анка был здесь, живой. Местные накормили путника, напоили, и стали слушать его рассказы о чудном мире, где он жил прежде. Анка говорил так красиво и складно, что очень скоро все поверили ему, и стали слушать со всем возможным вниманием. Но наступил вечер и жители повели его в то единственное место, которое приносило им по истине детскую радость – к реке, где было всегда светло и мирно, где располагался тот самый домик, тот самый… – человек в зелёном плаще сделал очередной глоток, в его взгляде появилась мечтательность, в которой не читался окрас – злой или же добрый, простая мечтательность. – Анка спросил: "Что вас радует в этом доме?". И все наперебой стали говорить Анке свои истории. Они говорили и говорили, желая передать всё то, что связывало каждого из них с этим ветхим домишко. Анка слушал их внимательно. Каждый говорил что-то своё. Кто-то говорил про чудный эль и мёд, кто-то твердил про неописуемую красоту реки, кому-то до боли хотелось поболтать о бабах, а один мужичок говорил, что лучше на этом свете места нет, чем этот древний домик. При этом он даже не объяснил свою позицию. Он был в этом убеждён до глубины души и ему не требовались никакие пояснения.

Матвей слушал слова этого человека и уже не до конца понимал, что же именно происходит вокруг. Позабыв об алкоголе и драках, все сидевшие тут внимали словам человека в тёмно-зелёном плаще, который продолжал свой рассказ:

– И они, казалось, могли вечно говорить про этот дом, но странник вдруг сказал то, что заставило этих людей замолкнуть и обратить всё своё внимание на Анку: "По вашим словам, это восхитительный дом, он идеален и нет в нём изъянов… Но я скажу вам одну вещь – дом такой прекрасный и всё же он как могила. Посудите сами: в этом доме давно уже никто не живёт, и он кажется вечным." Он долго говорил свои речи. Порой казалось, что смысла в них нет, но это было не так. И люди послушали Анку, они стали его вечными слушателями. И теперь по вечерам они стекались сюда, но не было уже тех, кто радовался его словам – только вечные слушатели, которые являлись таковыми из-за ничем не подкреплённого чувства долга.

Матвей уже начинал было думать, что он сходит с ума, либо это давно сделал тот человек, который сейчас сидел в этом помещении. Между тем, Матвей вновь уловил кроткий взгляд "барона" на себе, отчего ему стало неуютно до мозга костей. Он встал и быстро направился к выходу, но путь для него был преграждён группой мужчин, которые с пустыми глазами смотрели на вещавшего мужчину. Они не были агрессивны, они лишь заграждали выход, но было очевидно – пройти Матвею они не дадут.

– Вот и сейчас… Я гляжу, у вас пополнение? – мужчина рутинно кивнул головой на дрыхнущего за дальним столиком выпивоху с серыми волосами, а затем таким же жестом указал на Матвея, из-за чего тот почувствовал себя на секунду насекомым, которое можно прихлопнуть ладонью. – Вот и у меня… – человек поднял часы, висевшие на его груди, стрелки которых в тот же миг ожили, а сам циферблат засиял бирюзовым цветом, но почти сразу потух. – Ещё одна… Ещё одна история для ещё одних людей…

Так странно. В один момент, когда циферблат на часах человека вновь поблёк, а стрелки застыли, будто заледеневшие, у Матвея на груди стало так спокойно и легко… Нет, это не была лёгкость, принесённая радостной вестью. Скорее, "опустошающая" лёгкость, за которой приходит покой. Матвея больше не волновало происходящее вокруг, он не задавал самому себе вопросов, которые казались очевидными несколько минут назад.

Человек же в тёмно-зелёном пальто встал, обвёл взглядом помещение и с толикой грусти на лице направился к выходу. Люди, преграждавшие ранее путь Матвею, расступились, будто море перед Моисеем, позволяя мужчине покинуть стены трактира. А Матвей, провожая его взглядом, лишь упал на близстоящий стул, понимая, что теперь его не волнует ничего. Он просто хочет провести здесь всё оставшееся ему время, надеясь, что этот человек вернётся. Вернётся и расскажет ему и всем остальным новые, необыкновенные истории…

Оглавление

Брянск-Смоленск

Художник

Фея

В одной маленькой деревне…

Таинственный подвал

Записка выжившего

Встреча в лесу

Подвальные узники

Стуки из-за стены

Каждой ночью в этом баре