Как (не)родные [Лада Ражинскас] (fb2) читать онлайн

Оля Продан, Анна Пестерева, Марина Потапова, Регина Тарасова, Михаил Кокин, Оля Узянова, Вика Кравцова, Ольга Каткова, Лада Ражинскас Как (не)родные

Анна Пестерева. «Холодно»

Подношу сигарету ко рту, втягиваю смолы, никотин и угарный газ, выпускаю наружу белый дым. Со мной рядом стоит еще около десятка человек – у всех изо рта идет такой же густой, плотный пар, но курю я одна. Мороз.

Метрах в четырех от меня морг – царство мертвых. Одноэтажное покосившееся здание с деревянными рамами и шатающимися в них стеклами. Они дребезжат от ветра. Окна занавешены плотной белой тканью, где-то просто закрашены краской. Кажется, еще один порыв ветра – стены рухнут, и тот мир окажется здесь. Я вижу, как он прогрызает себе путь наружу: в одном из окон выбито стекло, трещины на стене, похожие на длинные тонкие лапки гигантских насекомых, тянутся от земли к крыше. Интересно наблюдать за теми, кто пришел забирать своих мертвецов. Люди стоят группками, жестикулируют несмело, говорят приглушенно, словно стесняются жить в полную силу.  Взглядом скольжу по рукавам шуб, шапкам, голым, беспомощным шеям и ладоням. Одеты все, и я не исключение, в серо-черное – стоим, как тени на снегу, следы неизвестных зверей: читай нас, лесник, расскажи, кто мы.

В кармане вибрирует телефон: одно за другим пришли три сообщения во «Вконтакте». Открываю свою страницу, на аватарке кудрявая девушка в белом платье обнимает крепкого, высокого мужчину в костюме. Обожаю эту фотографию, у мужа такая же в профиле. Наша переписка из-за одинаковых снимков смотрится так, будто человек разговаривает сам с собой.

Саша пишет, что у него не получится сходить в гости к Звонаревым сегодня, он задержится на работе, в конце грустный смайлик.

– Но мы же договаривались!

– Прости, заказчик зверь, – и эмодзи в виде оранжевого сердечка. Мой любимый цвет.

– Мы должны прийти вдвоем, как семья. Скоро люди будут говорить, что у нас проблемы! Уже во второй раз ты вот так сливаешься!

– Наташа, проект! Я не могу с этим ничего сделать. Пришло много правок, за день нужно переписать все, что делали неделю.

– Что я буду делать там одна? – набираю, но не отправляю. Ладно. Не его вина, что он получил это чертово повышение. Стираю сообщение и вместо него посылаю: – Во сколько вернешься домой?

Значок «Печатает…» держится дольше минуты.

– Постараюсь пораньше. Не знаю пока.

Включаю песню «На сиреневой луне» и ставлю ее на повтор – под нее мы танцевали на свадьбе. Большой зал, кавер-группа, мы в центре круга – я раз двести пересматривала видео. В соцсетях оно собрало больше всего лайков – около трехсот. Так видят нашу семью мои и его бывшие одноклассники, одногруппники и нынешние коллеги. Открываю видео, но не чтобы в очередной раз увидеть наш танец – я ищу один-единственный лайк. Как это мне раньше в голову не приходило проверить? Да, вот он – есть. Тощий мужчина с голым торсом и с шампуром мяса в руке – как можно додуматься поставить такое фото на аватарку? Видел, отметился. Как хорошо, что все эти три года меня это не волновало.

На морозе быстро разряжается телефон, осталось 10 % батареи. Единственное здание поблизости – морг. Дверь, кажется, не закрыта. Пойду попрошу зарядить телефон, шнур у меня есть, не откажут же. Заодно узнаю, когда будут выдавать тело. Дверь поддается не с первого раза, но от энергичного толчка бедром распахивается. У входа стоит стол охранника, а за ним пусто – стул, чашка с засохшим чайным пакетиком, судоку, карандаш. Только человека нет. Пока я озираюсь в нерешительности, из проема напротив выкатывается толстый мужик в униформе. В руке у него куриная ножка, он откусывает, не спеша жует и только потом спрашивает:

– Вы кто? Куда?

– Я бы телефон хотела зарядить. Можно? Мне хотя бы минут двадцать, а то совсем сел.

– Сейчас придумаем что-нибудь.

Мужик долго вытирает руки салфеткой. С отвращением смотрю, как он хватается пальцами за экран смартфона, достаю из сумки шнур и кладу на стол. Все это происходит в гробовом (ха-ха) молчании. Тишину разрывает женский крик. Я вздрагиваю и, кажется, лепечу что-то вроде: «О господи». Охранник молча, неспешно встает и идет вглубь коридора. В руках у него мой смартфон, поэтому я следую за ним. Мы дошли до кабинета с выцветшей табличкой «Гримерная». За ней кто-то захлебывается собственным голосом. Звук нарастает, пока дверь перед нами не открывается и из нее прямо на охранника не вылетает крупная женщина в белом халате. Инстинктивно прижимаюсь к стене – вовремя, иначе бы она сбила меня с ног. Громко-громко шепча: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия», она убегает по коридору, пока не скрывается в одной из комнат.

– Это Марина, – зачем-то представляет ее охранник, как будто это хоть как-то объясняет происходящее.

Заглядываю в проем открытой двери: битый, весь в сеточке трещин кафель на стенах, грязный пол, лампа на потолке. Казенный портал в загробный мир, ГБУ «Рай и ад». А что если и тот самый туннель, в конце которого свет, выложен такой же плиткой?

Охранник машинально крутит мой смартфон в руках, замирает и все-таки заходит внутрь. Следую за ним. Унылая комната, полумрак, ряды железных столов. Не сразу замечаю его – одетый в костюм труп. Глаза стеклянные, синие губы, бледная кожа, заострившийся нос, две верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. Только почему он сидит? Разве в таком положении хоронят? Пока я ищу объяснение странной позе, мертвец ее меняет: наклоняет голову и опирается рукой на колено.

Что? Ч-Т-О? Я застываю на месте, забываю дышать. У меня сейчас работают только глаза, все остальное парализовано. Не вижу, но чувствую справа от себя охранника, который тоже окаменел. Мертвец с щелчком опускает челюсть и после невыносимо долгой паузы обращается ко мне.

– Ну здравствуй.

***

Пока я стою в оцепенении, дверь с шумом захлопывается – резкий звук встряхивает меня, возвращает ощущение тела. Это сбежал охранник, оставив меня один на один с говорящим мертвецом. Припоминаю слова молитвы, которую шептала та женщина, – теперь это не кажется мне такой уж глупой идеей.

Он все еще сидит на железном столе и слепыми, затянутыми белесой пленкой глазами смотрит на меня. С хрустом собирает окоченевшую ладонь в кулак и разжимает обратно. Выглядит жутко. Меня накрывает приступ тошноты, я с трудом справляюсь с собой.

– Ты?

– Я.

– Пришла, значит?

Ощущение тела возвращается, а вместе с ним приходит боль. Кажется, будто кто-то сжимает кулаком желудок и давит, как на тюбик с пастой. Я поднимаю глаза на мертвое лицо и не могу больше сдерживаться. Меня рвет прямо под ноги. Забрызгиваю сапоги, но чувствую себя лучше – кулак, схвативший меня, разжимается.

– Я понимаю, – смотрит на растекающуюся лужу.

Ничего не отвечаю, ищу в карманах бумажные платочки и вытираю рот. Я вижу: ему неловко. Мертвым тоже бывает неловко. Молчу и думаю, как он не похож сейчас на того, каким я его представляла. Аватарка с голым животом и шашлыком в руке – вот кто для меня этот человек. Я залазила на его страницу сотни раз, изучала посты, и все ради теплого чувства собственного превосходства. В друзьях 58 человек, вот фотография на даче за столом с салатами, тазиком мяса и трехлитровой банкой какой-то темной фигни. Перепосты каких-то бредовых текстов про РУСЬ (именно так), СО-ВЕСТЬ (именно так) и НАРОД (капсом, да). Подборка российской попсы на стене и вдруг бац – плейлист скрипичной музыки, где обязательно будет «Мелодия слез», «Мотив для души» или «Просто красивая музыка без слов». А как-то в одном посте у него встретились «Вивальди летняя гроза» и альбом «Самые сливки шансона», где была, например, такая композиция – «Я целовал тебя во снах среди берез». Прослушала ее раз семь, могла бы и больше, если бы скулы не начали болеть от смеха. Следом репост из группы «Я целуюсь лучше, чем готовлю», где публикуют список дорогих и дешевых аналогов лекарств. Снова приступ хохота. Или вот еще фразочка: «Не бегай ни за человеком, ни за трамваем. Всегда придет следующий». Ой, папа, вот тут ты прав. Твоя страница «ВКонтакте» лучше всякой терапии. Смотришь на это все и думаешь: хорошо, что ты нас бросил. Мне тогда было пять.

– Так зачем ты пришла?

Не знаю, что ответить, я не готовилась к разговору. Последний раз мы с тобой общались восемнадцать лет назад, ты мне говорил: «Не закрывай телик» или «Не ори, ничего не слышно». После тоже не задалось. Ты присылал мне телеграммы на дни рождения, в них всегда было одно и то же: «ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ЦЕЛУЮ ОТЕЦ». Меня так бесила эта пропавшая буква «С»: раз в год ты не мог сказать мне даже одного законченного предложения. А еще слал коробки конфет, которые нужно было получать на почте. Каждый раз я обещала себе, что не пойду за ними, и каждый раз шла – я любила конфеты, а мы жили бедно.

Когда училась в институте, ты добавился в друзья во «ВКонтакте» – сам! – и стал отправлять открытки в личку или оставлять на стене. Жирные котики, улыбающиеся цветочки, ангелочки, Христос – все сверкает, и можно теперь не экономить на букве «С»: С Рождеством, С Пасхой, С Новым годом, С днем рождения. Восклицательных знаков на конце – как сосулек на крыше. Когда я смотрела на эти картинки, мне всегда становилось холодно.

– Наташа, скажи что-нибудь!

Меня знобит, кажется, сейчас снова начну блевать. Я стараюсь не смотреть на него, иду к двери и дергаю за ручку, она не поддается.

– Наташа, вернись!

Дергаю сильней, дверь открывается, и я вываливаюсь в коридор. Делаю несколько шагов, опираясь на стену, медленно сползаю на пол и начинаю плакать.

***

Я не только мужу не сказала, что еду сюда. Маме тоже. Она бы стала нервничать. И ревновать. Мама любила меня за двоих, но и этого было мало. Я росла жадной до чувств. В пятом классе влюбилась в учителя физкультуры просто потому, что он говорил, что я хорошо бегаю и смогу участвовать в городских соревнованиях. Меня на них так и не послали, кстати. А я все равно представляла, как первая прорываю ленточку на финише, – я почему-то думала, что там обязательно должна быть красная ленточка, как в фильмах. Наш физрук вручает мне медаль, помогает встать на пьедестал и говорит: «Ты лучшая спортсменка, которую я видел в жизни». Никто не отнимет у меня эту победу, пусть я и прожила ее лишь в своей голове.

Я много чего прожила лишь в своей голове. Зачем я смотрела все эти посты в его соцсетях, ночами, когда уже выключала свет? Я столько речей проговорила про себя – вот отличный шанс произнести хотя бы одну из них. А я не хочу. Размышления прерывает знакомая мелодия звонка – где мой телефон? Охранник унес его с собой, когда сбегал. Поднимаюсь с пола – силы ко мне потихоньку возвращаются, и это радует, – иду под слова «…cause it's another day for you and me in paradise». Я оценила иронию, ага. Телефон лежит на столе охраны, даже поставлен на зарядку – какой, однако, ответственный толстяк: меня бросил, а о смартфоне позаботился. На экране высвечивается «Любимый Муж». Успеваю взять трубку.

– Ну, сколько до тебя дозваниваться? Привет, прости, я быстро. Еду сегодня в срочную командировку в Питер. Ты не кричи! Только сейчас решили, заказчик зверствует, требует презентацию провести вечером. Что-то у них там по срокам…

– Ты не придешь домой?

– Нет, Наташ, не приду, видишь, как все получается.

– Ты так спокойно об этом говоришь?

– Нет, не спокойно. У меня тут сумасшедший дом на работе, давай мы поговорим об этом позже.

– Эта работа разрушит наш брак, если он для тебя что-то значит.

– Послушай, не обязательно каждый день держаться за руку и, не знаю, устраивать эти семейные ужины или ходить в гости… Ну ты понимаешь. Меня не будет пару дней.

– Обязательно, Саша!

Обрываю звонок. Как и в предыдущий раз, охранник выкатывается из того же дверного проема, только без куриной ножки в руке, и от этого мне почему-то становится обидно.

– Я звонил в полицию, – бурчит он обиженно, – рассказал им про воскресшего вашего, они сказали, чтобы я больше не пил. Перезвонил второй раз, орали и обещали составить протокол.

– И это все, что ты можешь?

– А что я? Я нанимался мертвых сторожить, а не это вот все.

– И что теперь делать будешь?

– Сменщика дождусь – будет его забота.

Он собирался закрыть дверь в каморку, когда я спросила:

– Вы разводились?

– Что?

– Разводились когда-нибудь?

– Дважды.

– Почему?

– Разочаровался. Одна плохо готовила, вторая много болтала, – противно смеется.

– А дети?

– Двое. На дачу ко мне летом приезжают. С внуками уже.

– У меня никогда не было дачи.

Охранник что-то отвечает, но я не слушаю. Грызу заусенец и понимаю, что в эту проклятую комнату с железными столами и битым кафелем мне все же придется вернуться.

***

– Я пришла убедиться, что ничего к тебе не чувствую. Получил ответ?

Он сидит в такой же позе, в какой я его и оставила. У меня получилось немного свыкнуться с реальностью, и теперь она почти не пугает. Его тело твердое, угловатое, неестественное – он весь большая нелепая кукла. Может быть, я и смогу произнести ту речь, что репетировала много лет в своей голове.

– Как в фильме «Обыкновенное чудо» с Леоновым? «Я скакала за вами три дня, чтобы сказать, что вы мне безразличны». Я тебе в детстве показывал, помнишь?

– Ты умер, я не собираюсь ничего тебе доказывать.

– Тогда зачем ты пришла?

Пауза затягивается, все те слова, что были тщательно подобраны и натерты до блеска многолетними перекатываниями во рту, рассыпались в разные стороны. Сколько ни готовься, а в жизни все получится по-другому. Пока я думаю, что сказать, он успевает задать еще один вопрос.

– Ты плакала? Я слышал.

(Конечно, я плакала. Кто бы на моем месте не плакал.)

– Нет, тебе показалось.

– Ну ладно. Хочешь что-то спросить?

(Почему ты бросил нас с мамой?)

– Не знаю. Почему ты умер, но все еще жив?

– Я сам хотел бы знать, – мы оба молчим, он снова заговаривает первым: – Еще вопрос? Какой-нибудь, может, есть.

(Ты представляешь, каково это – быть мной? Сидеть и разговаривать с тобой сейчас? Сколько это требует сил, если бы ты знал.)

– Хочешь, чтобы я спросила тебя, почему ты ушел? А ты бы мне исповедался напоследок?

– Мне не в чем исповедоваться, что сделал, то сделал. Мужчины уходят из семьи, на то есть причины. Хотя ты уже взрослая, значит, сама должна понимать.

(Саша последнее время отдаляется. Но это не то же самое. Они с «этим» совсем не похожи.)

– Ты хочешь сказать, что и от меня уйдет муж? Что у вас, у «мужиков», есть какое-то особое право делать все, что захочется? Знаешь что, на сравнивай себя с ним. Это не вина того человека, от которого уходят. Это вина того, кто бросает. Мне нечего стыдиться, я хороший человек, я прекрасная жена, я была отличной дочерью, ты знал бы это, если бы дал мне шанс. Это твоя проблема, что ты ушел, – кажется, я вспомнила заученный текст и почувствовала себя немного уверенней.

– Я видел фотографии со свадьбы, ваш танец. Вы красивая пара. Дай бог, чтобы у вас все сложилось.

(Трудности у нас временные, просто характеры у обоих, притираемся, вот и все.)

– У нас все хорошо. Я в муже уверена.

– Ты выросла умной и красивой. Тебе, конечно, все равно, но я горжусь тобой.

(Он гордится мной.)

– Ты прав, мне все равно.

– Я рассказывал своей жене, ну, новой, – запнулся он. – Рассказывал, что ты закончила университет. Ставил тебя в пример сыну. Он у нас не доучился в ПТУ, и его забрали в армию.

(Я лучшая из его детей.)

– Понятно.

Как получилось, что я снова маленькая девочка, которая не понимает, что происходит? Слишком много всего навалилось, слишком абсурдная встреча. Растерянная, я стою, обхватив себя руками, посередине холодной комнаты. Напротив меня призрак, которого я таскаю с собой уже много-много лет. Пора прожить эту ситуацию один раз и отпустить, но я не знаю как.

– Можешь сказать мне сейчас все, что хочешь, – предлагает.

(Ты плохой человек, ты плохой человек, ты плохой человек.)

– Ты плохой человек.

***

Мы молчим и не меняем позы уже несколько минут. По глазам его, затянутым пеленой, непонятно, то ли он смотрит на меня, то ли внутрь себя.

– Мне страшно, – хрипит.

– Мне тоже.

За дверью слышится шорох, и мне хочется выглянуть в коридор, узнать, что там происходит.

– Стой! Что будет, когда заколотят крышку гроба?

Он сейчас не похож на того человека, которым я его себе представляла. Я всегда сравнивала нас в масштабе: я – точка, он – шар, я – единица, он – тысяча, я – кирпич, он – стена. А теперь я вижу, что мы равны, – ему страшно!

– Представь, что я просто зашла в твою комнату и выключила свет, как ты делал в моем детстве.

Он замолкает и впервые закрывает глаза. Больше он их уже не откроет. Что-то меняется в его поведении, он словно костенеет, речь становится невнятней. Господи, он умирает второй раз – незавидная участь. И я должна быть свидетелем. Ты спрашивал, зачем я пришла? Не за этим, если тебе будет от этого легче.

– Я бы хотел быть лучше, чем оказался на самом деле.

(Я бы тоже.)

– Посмертно все хотят.

Он пытается еще что-то сказать, но челюсть заклинивает. Ему приходится несколько раз дернуть ею вниз, прежде чем рот наконец открывается.

– Я знаю, зачем ты пришла. Чтобы выключить свет, когда я лягу спать.

– Ну нет. У тебя своих выключателей полно. Я вообще не планировала идти на похороны. Специально приехала раньше в морг, чтобы не пересекаться с твоими… Ну, с твоей семьей.

Он не возражает. Через несколько минут кажется, что все кончилось, но из горла раздается слабый хрип, который превращается в едва различимые слова.

– П… ги… ечь… ог… е… ле…

– Что? – приходится подойти ближе.

– По. Мо. Гь. Ле. Эчь.

– Господи, помочь тебе лечь? А как? Как ты себе это представляешь? О боже.

Одну руку я кладу ему на бедро, а другой придерживаю за плечо. Он медленно опускается спиной на стол, а мне все сильней приходится давить на ноги. Под ладонями холодное, твердое, как камень, тело. Чувствую отвращение – скоро это закончится, скоро закончится. Наконец, он ложится и замирает. Я делаю шаг назад: руки напряжены, так и держу их параллельно полу, стараюсь не прикасаться к себе. Я смотрю на его лицо – собравшиеся морщины на лбу и у рта – и чувствую жалость.

***

Я мыла руки в туалете минут пятнадцать, это было похоже на навязчивую идею. Из морга удалось улизнуть до приезда его родственников – не хочу с ними разговаривать. Пока жду такси, скуриваю пять сигарет одну за одной.

В машине звоню Саше: когда берет трубку, слышно, что он не в настроении.

– Я просто сказать, чтобы ты спокойно ехал в свою командировку. Она меня бесит, но не хочу из-за нее ругаться.

– Ты правильно сделала, что позвонила.

– Но вещи тебе придется собрать самому, я не скоро вернусь домой.

Панихиду выдерживаю с трудом: душно, в носу свербит от церковных запахов. Когда начинают заколачивать гроб, я подхожу к изголовью и подаюсь чуть вперед. Под звуки вбиваемых гвоздей я шепчу ему слова, которые он когда-то говорил мне перед сном.

– Не бойся, монстров не существует. Пусть тебе приснится то, что ты любишь.

Выхожу из храма на мороз, дым изо рта. Хорошо, даже верхнюю пуговицу застегивать не хочется.

Комментарий психолога Марины Руфановой

Когда слоненок рождается на свет, он многое может сам. Ходить, есть, следовать за стадом. А спустя некоторое время он совсем становится самостоятельным и больше не нуждается в опеке родителей.

Совсем другое дело с людьми. При рождении мы совершенно беспомощные. Родители с младенчества влияют на наши выживаемость, характер, успешность в жизни. Нуждаемость в них остаётся с нами навсегда. И в три года, и в 17 и 64. Нужда лишь меняется с возрастом. Если в раннем детстве забота родителей – это вопрос жизни и смерти, то, взрослея, мы ждем других вещей.

Рассмотрим этот феномен на героине рассказа – молодая девушка, замужем. Несмотря на долгую и, похоже, вынужденную разлуку с отцом, она решается в последний раз увидеться с ним. Несмотря на отстраненный вид, мы понимаем ту острую боль, которую переживает девушка, теряя отца, а вместе с ним и надежду на простые слова: «Ты у меня самая умная и красивая, я горжусь тобой». Спустя годы разлуки, обиды, ярости – потребность в этих словах все еще остается в героине.

В случае если девушка не получает признания отца, она начинает поиски человека, который сможет его заменить, сможет заполнить пустоту. Мы узнаем историю из детства героини, где, воодушевившись словами учителя по физкультуре, она решает стать для него самой-самой. Часто эти поиски продолжаются всю жизнь. В партнерах, начальниках, иногда в собственных детях.

Если родители развелись, прервали связь или занимали роль отстраненного наблюдателя, в душах детей появляется ощущение покинутости и страстное желание хоть как-то угомонить внутреннюю печаль. Что обычно помогает? Принятие! Только не поймите это как мантру. Принятие – это глубокая внутренняя работа, это процесс. Это осознание боли от покинутости, это ярость на родителя, это грусть, что так вышло и ничего не изменить и, как результат, принятие ситуации.

Обычно оно звучит примерно так: «Да, я понимаю и признаю, что мой родитель причинил мне боль. Сейчас я взрослый и могу найти людей, которые будут со мной, будут заботиться, признавать и любить. Жаль, что я не смог_ла получить этого от отца».

Принятие и признание ситуации позволяет с уважением отнестись к своей нужде и остановить неосознанные поиски замены родителя.

Оля Продан. «Надо все проговаривать»

– Сваришь кофе сегодня? – Вера потянулась к окну и отдернула штору, чтобы апрельское солнце помогло проснуться.

– Сварю, куда ж я денусь, – он жмурился и утыкался носом в подушку. – Иди ко мне, – Антон притянул Веру за талию и прижался к теплой спине. – Доброе утро, соня.

– Доброе утро.

Антон боком, нехотя сполз с кровати, как ребенок, которого в зимние семь часов утра поднимают в садик, и пошел на кухню.

– Тебе помочь? – крикнула Вера из спальни.

– Я сам, спасибо!

Вера еще несколько минут покаталась по кровати, помахала ногами и руками, медленно спустилась, накинула халат и подкралась сзади к Антону. Она встала в дверном проеме и недолго наблюдала, как он склонился над печкой. Она видела Антона таким почти каждое утро вот уже пять лет, и каждый день он казался ей красивым и сексуальным: широкие плечи, сильная шея, лохматые волосы. Он был хорош всегда. Не больше и не меньше, чем вчера или год назад. Антон стоял к ней спиной, абсолютно голый.

– Ой, господи. Ты чего тут? Я сам все сварю, – Антон резко повернулся и от неожиданности отшатнулся в сторону.

– Слушай, я тут сказать хотела. Помнишь, мы договаривались быть открытыми?

– Угу.

– Мне кажется, это правильно было, да?

– Угу. Ты это к чему?

– Да так, просто.

– Просто?

– Если честно, мне кажется, я влюбилась.

– В меня?

– В тебя – это давно. А еще кое в кого – недавно.

Антон смотрел ей в глаза, не моргая. На лбу собралась одна жирная вертикальная морщина.

– А кое в кого – это в кого?

– Это же неважно. Прости, не надо было говорить, да?

– То есть ты просто влюбилась?

– Не знаю, просто или не просто, но чувства появились. Понимаешь, они возникли сами собой. Раз – и все! Понимаешь? У тебя же было так?

– Было. С тобой.

– Да, а у меня – с тобой. Но время идет. Помнишь, мы смотрели одно шоу на ютубе? Там психолог объяснял, что на протяжении жизни мы еще будем влюбляться, но это не значит, что нельзя при этом иметь семью. Это не измена.

– Помню.

– И мы тогда обсуждали с тобой эту тему. Договорились, помнишь? Если кто-то из нас влюбится, мы должны проговорить это, чтобы не было недопониманий, чтобы двигаться дальше. Или что-то изменить, если нужно. Помнишь?

– Помню.

– Блять, кофе! – Вера дернулась к шипящей печке. Антон отступил на пару шагов. Она стала прикладывать мокрую тряпку и выжимать ее в раковину. Он стоял молча. – Мог бы помочь.

– Могла бы сказать раньше.

– Ты закрыл его спиной.

– Я не про кофе.

– Не про кофе я тоже не знала раньше. Как я могла знать, что влюбляюсь? И почему ты сейчас так ведешь себя?

– Я веду себя как человек, жена которого влюбилась в другого. По-моему, все логично.

– Нелогично. Мы ведь договорились с тобой. У нас были правила на этот счет: влюбился – расскажи. Это важно для отношений. А теперь я виновата в том, что соблюдаю договоренность и честна с тобой.

Вера протянула руку и достала из сушилки большую кружку. Налила кофе, сделала пару глотков.

– Будешь? – она исподлобья бросила взгляд на Антона, а затем перевела его на турку.

– Буду, – буркнул Антон и потянулся за своей чашкой. Он дышал глубоко и громко, как во сне. И продолжал стоять голым перед Верой, пока она украдкой рассматривала его веснушки на плечах.

– Просто я не ожидал, что это случится. Мы, конечно, договорились, но я же не знал, что… ну, не думал… Думал, вернее, что, возможно, это буду я… То есть как бы это я влюблюсь… если влюблюсь…

– А, то есть ты хотел быть первым? Это что, соревнование?

– Нет, не то чтобы я хотел влюбиться в кого-то другого. Но, честно говоря, думал, если это произойдет, то это буду я.

– С чего вдруг?

– Ну, я мужчина…

– Приехали.

– Я не это имел в виду. Я понимаю. Наверное, понимаю тебя. Но неожиданно как-то, согласись. А давно это у вас?

– Может быть, месяц.

– Ты месяц молчала?

– Не знала, с чего начать. А сегодня полночи не спала, думала, что у нас с тобой завтра годовщина и было бы нечестно говорить тебе в этот день теплые слова и одновременно мысленно возвращаться к другому. Это вранье, получается. Поэтому решила все проговорить сейчас.

– Я понял! Вер, это что, тот очкастый сноб из креативного отдела?

– Тош, неважно, кто это. Я не буду говорить.

– Или этот, как его там, ну, выпендрежник из твоего велоклуба? Он тебя на фотках часто отмечает.

– Я все равно ничего не скажу.

– Ты любишь его?

– Нет, я влюбилась. Но не люблю. Я люблю тебя.

– Но хочешь быть с ним?

– Нет, не хочу я быть с ним.

– А с кем ты хочешь быть?

– С тобой.

– А с ним что?

– А в него просто влюбилась.

– Я не понимаю.

– Я тоже.

– Классно.

Антон пристально смотрел на Веру. Вера виновато косилась в пол.

– И между нами ничего нет. Физического я имею в виду. Ничего не было. Тебя ведь это волнует?

– Волнует. Еще как волнует. Совсем ничего не было?

– Нет.

– Но ты бы хотела?

– Чего хотела?

– Чего-нибудь.

– Нет. Или возможно. Нет. Я не знаю. Но, наверное, все-таки нет. Ведь тогда это измена. А мы с тобой все проговорили в этом вопросе, помнишь? Секс с другими – измена. А влюбленности могут возникать, мы же все люди. Я люблю тебя, ты – меня, но это другое. Помнишь?

– Угу.

– Чувства… их же нельзя контролировать. Я к тому, что мы можем влюбляться в других, даже если мы в браке.

– Мне кажется, когда мы проговаривали это, я был не в адеквате.

– И что теперь?

– Теперь мне кажется, что все это бред. Если ты влюбилась в другого, значит, ты меня не любишь. А что это за семья без любви?

– А ты чувствуешь, что я тебя не люблю?

– Не знаю. Ты сама не своя в последнее время. Я думал, это из-за того, что мы не можем купить собаку.

– При чем тут собака?

– А что еще мне думать? Я же не знал, что у тебя там чувства какие-то, что ты уходить от меня собралась.

– Ты меня не слышишь. Я не собираюсь от тебя уходить. Я просто влюбилась.

– Так, может, тебе будет лучше с ним?

– Ты мой муж. Я хочу быть с тобой.

– А зачем тогда влюбилась?

Вера уставилась на Антона и даже перестала моргать.

– То есть ты серьезно спрашиваешь, зачем я влюбилась?

– Я серьезно спрашиваю. Я вообще сейчас максимально серьезен.

– А говоришь глупые вещи.

– Теперь я еще и глупый?

– Даже продолжать дальше не буду. Хватит. – Вера сделала несколько уверенных широких шагов и оказалась в спальне.

– Нет уж, так не пойдет, мы не закончили. – Антон побежал следом и схватил ее за руку. – Ты со мной или с ним?

– Я не знаю. С тобой! И руку отпусти, я кофе сейчас пролью.

– Ладно. Думаю, нам нужно взять перерыв. – Антон отпустил руку Веры и сел на кровать.

– Ты прав. Тебе на работу, мне тоже. В течение дня оба успокоимся и попробуем еще раз поговорить вечером. Да?

– Не уверен, что буду готов. Может, лучше разъехаться ненадолго?

– Когда люди разъезжаются, они, как правило, расстаются. Это дорога в один конец.

– Так, может, нам пришло время расстаться?

– Так, может, это ты хочешь со мной расстаться, и теперь моя влюбленность тебе помогает прикинуться белым и пушистым?

– Вер, ты дура?

– А что такого? Давай расстанемся, если хочешь. Давай! Чего ты? Возможно, это действительно то, что нам нужно! Как там было – «любовь живет три года»? Срок годности нашей истек позапрошлым летом. А просрочкой можно отравиться.

– Вот и проговорили. Отлично проговорили. Спасибо тебе, любимая. Спасибо твоим этим психологам из ютуба. Это вот такой эффект должен быть от обсуждений проблем в отношениях?

– Видимо, такой, если на другой кое-кто из нас не способен!

– Кое-кто – это я? Может, это тебе стоит себя услышать со стороны? «Я влюбилась в другого!» Мне что тебе ответить? «О, как прекрасно, Верочка! Познакомишь нас? Устроим тройничок? Я так рад за твои, нахрен, чувства?!» – Антон подпрыгнул с кровати и пнул табуретку. Бросил гневный взгляд на Веру, которая стояла, съежившись, у стены и сжимала в руках чашку.

Вера ничего не ответила. Поставила чашку с недопитым кофе на полку с книгами, грустно посмотрела на Антона и вышла из комнаты.

– Вер, ну, прости! Я не знаю, зачем ты мне это рассказала, – Антон облокотился на дверь и стал кричать из спальни Вере вслед.

– Потому что мы договаривались! – Вера возникла перед лицом Антона неожиданно, будто из воздуха, и снова скрылась в другой комнате.

– Мне все равно обидно стало, Вер. Как будто ты другого себе нашла. Я же для тебя все – и то, и это. И нормально же все было. Это из-за меня, да? Вер, из-за меня? Ну прости. Что мне сделать? Я виноват, да? Но я же ничего не делал. Я же для тебя все. Вер! Ну Вер?

Голос Антона отскакивал от смятого постельного белья, от табуретки, от их совместных фотографий из свадебного путешествия по Азии, от трех ноутбуков, разложенных в разных углах комнаты, от большой коробки с кроссовками в коридоре, от одинокой лампочки Ильича без какого-либо обрамления.

– Может, я тоже влюбился, Вер!

– А ты влюбился? – Вера снова возникла из ниоткуда и вытянулась в струнку перед Антоном.

– Нет.

– Не смешно, – отрезала Вера и исчезла за дверью гостиной.

– Но я мог бы! Вот что бы ты тогда делала?

– Я бы поняла тебя! Я пытаюсь объяснить тебе, что мы обещали все проговаривать! Ты бы хотел, чтобы я молчала?

– Я не слышу тебя.

– Я спрашиваю, – Вера высунула голову в коридор, – ты бы хотел ничего не знать?

Антон задумался. Он, голый, наблюдал, как Вера скачет на одной ноге, пытаясь втиснуться в узкие колготки.

– Упадешь сейчас, – Антон подошел к Вере, взял ее под локоть, усадил на кресло. Сам он присел на корточки рядом. – Если бы ты не рассказала, то скрывала бы от меня свои чувства. Было бы только хуже, наверное.

– И плюс мы договорились. Я соблюдаю наши правила.

– А если бы я влюбился, ты бы хотела об этом узнать?

Вера задумалась. Она сидела в колготках и водолазке и смотрела на плечи Антона.

– Хотела бы, наверное. По крайней мере, так было бы честно. Но я бы не хотела, чтобы ты влюбился на стороне.

– Почему?

– Мне кажется, мне было бы больно.

– То есть ты меня понимаешь?

– И да, и нет. Мы ведь вроде как сами себе придумали это правило – рассказать, если влюбимся. А теперь, получается, не знаем, как играть в эту игру.

– Это как когда я участвовал в «Гонке героев». Казалось, что так можно проверить свою силу, способности, а на деле оказалось жутко сложно.

– Или как с дипломом. Я столько лет потратила на учебу, а когда вышла из университета, не поняла, что мне делать с этой бумажкой.

– А ты собираешься его разлюбить?

– Я не могу этого знать. Но это не значит, что мы расстаемся с тобой.

– Будем жить в веселом треугольнике?

– Это не треугольник, это другое. Я сейчас на работу опоздаю.

Вера встала с кресла, натянула джинсы. Антон сидел на корточках в той же позе, у кресла, смотрел, как она одевается. Вера погладила Антона по голове.

– Давай отложим до вечера?

– Угу. Некоторые даже убивают из-за ревности, кстати.

– Ты меня убить решил, что ли?

– Нет, это я так, просто.

Антон поднялся и пошел в ванную. Вера отвернулась к косметическому столику, бросила взгляд в зеркальное отражение, пригладила волосы.

– Антон? Антон, ты чего там?

Вера отклонилась в сторону прохода и попыталась разглядеть Антона в ванной, но тянуться пришлось далеко. Она сделала еще шаг назад, зацепилась ногой за ковер и шлепнулась на попу, умудрившись прихватить за собой пластиковый стульчик.

– Вера! Мой медведь уклюжий! – Антон выскочил из ванной на грохот и кинулся поднимать Веру одной рукой. Другой он держал маникюрные ножницы. – Ковер этот давно убрать пора. Неудобный и безвкусный, как и вся новая серия «Икеи».

– А ты чего там?

– Я? Ногти пошел подстричь.

– Сейчас? Ногти?

– Это успокаивает. У тебя свои медитации, у меня свои.

Антон помог Вере подняться и прижал ее к себе.

– Извини, что голенький.

– Дурак, – улыбнулась Вера и положила голову на Антона.

– А ты сейчас о нем думаешь?

– Нет. Но ты спросил, и теперь подумала.

– Только я не хочу, чтобы ты с ним на свидания ходила. Это тогда отношения уже, получается. Мы же не про это договаривались?

– Нет, мы договаривались только про влюбленность, как про чувство. А что дальше делать, мы не обсуждали.

– Мне кажется, я теперь буду думать про вас вместе.

– А ты не думай. Ты же мне доверяешь?

Вера отстранилась от Антона и пошла в коридор обуваться. Антон пошел за ней.

– Я тебе доверяю. Я ему не доверяю. Что нам теперь делать с твоей влюбленностью?

– Не знаю.

– А психологи что говорят?

– Они говорят только про то, что все нужно проговаривать. Но я не слышала, чтобы кто-то давал советы, что делать дальше. Психологи же не дают советов.

– Но у нас с тобой как? Все хорошо? Или тебя что-то не устраивает?

– Я тебя люблю. Ну, может быть, я бы хотела, чтобы ты больше интересовался тем, что у меня происходит. Знаешь, сходил бы хоть раз со мной в велоклуб.

– Ты же знаешь, что я не люблю велосипеды.

– Один разок.

– Допустим.

Вера обулась, надела пальто и замоталась в шарф на три оборота.

– То есть все-таки тот, из велоклуба?

– Я пойду, – Вера взяла сумку и вышла на лестничную площадку.

– Вер! – голый Антон высунулся из квартиры. – Так а мне что делать?

– В смысле?

– Ты мне тут все утро рассказывала, что влюбилась. Что мне сейчас делать?

– Сходи на работу, – Вера прыгнула в лифт. – Я тебя люблю. Мы обязательно что-нибудь придумаем!

Комментарий психолога, гештальт-терапевта Виктории Ашихминой

В название рассказа вынесена хорошая, на первый взгляд, идея. Это же отношения мечты – те, в которых можно доверяться, открываться, ничего не таить от партнера. Не случайно герои обнажаются друг перед другом кто как способен – Антон телесно, Вера – душевно. Но по ходу чтения мы можем убедиться в том, что ситуация в паре складывается как антитезис заголовку – нет, не надо проговаривать всё! Проговаривать с партнером стоит то, что напрямую касается партнера и отношений с ним. И для этого важно подбирать хорошую форму – такую, которая работает на ясный, свободный и безопасный контакт, а не добавляет напряжения, тревоги из-за непроясненности ситуации и страха за потерю отношений.

Рассказ иллюстрирует, какую форму может принимать накопившееся в отношениях напряжение и недовольство. Это форма пассивной агрессии. Героиня рассказа Вера описывается как очень живая и подвижная: она то и дело «возникает из ниоткуда», «неожиданно, будто из воздуха» – словом, спонтанна и вполне способна на сумасбродства вроде внезапной влюбленности. Но именно ей трудно говорить о своих чувствах и потребностях напрямую, она теряет свою живость там, где необходимо вступать в конфронтацию, отстаивая свои интересы. Там, где у человека есть внутренний запрет на прямую агрессию, появляется пассивная. Она выражается в виде недомолвок, двойных посланий, предлагающих второму человеку угадать, что от него требуется, и отказе прояснять информацию. Иногда дело доходит и до аутоагрессии: человек телесно отыгрывает переживание, которое не выражает словами, и через то получает внимание и заботу другого (как в эпизоде, где Вера падает в комнате). Все формы пассивной агрессии работают, к сожалению, только на ухудшение отношений.

Агрессии в паре не избежать, так как это естественная и совершенно необходимая нам энергия для движения к желанному. Проявлять агрессию вовсе не означает ругаться, драться и причинять боль. Напротив, здоровая агрессия помогает говорить о своих потребностях и желаниях прямо и четко. Ближе к концу рассказа Вере удается сформулировать свое послание к мужу: «Я бы хотела, чтобы ты больше интересовался тем, что у меня происходит». До этого момента ей удавалось привлекать его внимание то туманными и провокационными заявлениями, то неловким падением. Про чувства Антона, кстати, мы понимаем из рассказа гораздо больше: он демонстрирует обескураженность, злость, обиду и проявляет их заметнее и честнее. То, что Вера уклончиво отвечает на его вопросы о влюбленности, порождает в нем большую тревогу за будущее их отношений. С одной стороны, это маркер ценности отношений с Верой, а с другой – отличная почва для катастрофизации ситуации и для потери доверия (а также для полного отвращения к велоклубу). Рассказ заканчивается в точке напряжения, подобной подвешенному кофе – неизвестно, кто, когда и какую чашку должен испить, чтобы ситуация завершилась. Возможно, история Веры и Антона была бы совсем другой, если началась со слов «Помнишь, мы договаривались быть открытыми? Мы живем вместе, но мне так тебя не хватает…».

Рекомендация психолога:

Стоит помнить, что не всякое внутреннее движение нашей души должно быть предъявлено вовне близким людям. Как бы нам этого ни хотелось, партнеры не обязаны и зачастую не способны безусловно принимать нас со всем багажом нашего личного опыта и переживаний. Выдержать, понять, переработать и бережно отзеркалить наши эмоции способны или очень хорошие родители, или психотерапевты. Партнеры не являются ни теми, ни другими. К тому же каждому человеку жизненно необходима некоторая сфера исключительной интимности, куда нет доступа даже самым близким: личный шкафчик, собственное хобби, тайное чувство. Это не значит, что нельзя делиться чем-то с любимым человеком. Это значит, что сначала стоит подумать, чего мы от него в итоге хотим, когда выбираем поделиться.

Важно развивать в себе чувствительность и интерес к собственному внутреннему миру: как мы переживаем разный спектр чувств, где и как эти чувства размещаются в нашем теле, как мы их распознаем и выражаем, как останавливаем себя в их проявлении или как их усиливаем. Запрет на выражение раздражения, отвращения и обиды лишь копит напряжение в паре и приводит к куда более крупному конфликту.

Форма выражения наших переживаний и желаний – важна. Это очень тонкое искусство – как говорить о важном для себя, учитывая другого человека, особенности его восприятия, личной истории и готовности к контакту. Самым верным помощником в этом служат «Я-сообщения». Например, не «ты меня бесишь своим поведением», а «когда ты делаешь вот так, я чувствую раздражение, потому что…».

Марина Потапова. «Искусство дипломатии»

По правде говоря, Соня терпеть не могла праздники. В эти дни было принято собираться всей семьей, и особенно остро ощущалось то, что мама и папа уже не вместе. К тому же расстались они не совсем по-человечески, а как, скажем, бойцовые петухи после изнурительной схватки. Родственники не знали подробностей, но вели себя доброжелательно, как воспитанные люди, и старались не задавать лишних вопросов. Соня тоже быстро поняла, что если держать язык за зубами, то можно даже насладиться картиной всеобщего благополучия. Но праздники! На праздники нельзя было терять бдительность.

Взять, например, встречи у бабушки на Пасху. Бабушка, папина мама, всегда была верующей женщиной и очень трепетно относилась к этому празднику. Все близкие непременно должны были собраться у нее, обмениваться раскрашенными яйцами, пить чай с куличами. Папа приезжал со своей новой женой и двухгодовалым сыном, Соня тоже обязательно приходила, хотя и не считала себя верующей. Было шумно, весело, после обеда папа с семьей уходили в комнату смотреть телевизор, а Соня оставалась с бабушкой на кухне, чтобы помочь ей убрать посуду. И вот уже не первый год между ними происходил один и тот же разговор:

– Сонечка, а мама твоя ни за что на меня обиду не держит? Я ей опять звонила поздравить, а она трубку не взяла и даже не перезвонила.

– Баб, ну ты чего! Конечно, нет! – без заминки отвечала Соня. – Ты же знаешь, она риелтор, у нее ненормированный рабочий график, ей много звонят.

– Ну да, ну да… А на папу твоего она не обижена? Что он так быстро себе новую жену нашел?

«Баб, ау! Он ушел от мамы к этой женщине. Конечно, она обижена! Она даже знать ничего не хочет про папину новую семью», – подумала Соня, но вместо этого сказала:

– Бабуль, все хорошо, не переживай, пожалуйста. Они же уже четыре года как в разводе! Она себе тоже парня нашла.

Пока у мамы не появился парень, Соня даже боялась упоминать при ней о папиной новой семье. Теперь маме стало как будто все равно. Но вот папа при упоминании маминого парня сразу напрягался, как будто никак не мог привыкнуть, что у мамы кто-то есть. Хорошо, что сейчас он был в другой комнате.

– Ну слава тебе господи! А то у меня уж сердце заболело, – бабушка перекрестилась и что-то пробормотала себе под нос, а Соня включила самый сильный напор воды и стала мыть посуду.

В общем, Соня терпеть не могла праздники, кроме одного – ее дня рождения в конце июня, ей как раз исполнялось шестнадцать. К этому времени у старшего брата Сани уже заканчивалась сессия, он брал на работе отпуск и возвращался из Москвы с подарками, чтобы со всеми повидаться и, конечно же, поздравить сестру. Он приехал как раз к ее дню рождения, и после насыщенного праздника они сидели вдвоем ночью на кухне и болтали, когда Саша ее вдруг огорошил:

– Соня, я женюсь!

– Что? На Оле? Когда?

– Да! Хотим сыграть свадьбу в начале сентября, когда еще тепло.

Соню просто распирало от вопросов, она сразу спросила про то, как было сделано предложение, в Москве ли будет свадьба, какой бюджет, выбран ли уже стиль торжества, но Саня только отмахнулся:

– Оля приедет через пару дней, все у нее и узнаешь. Я хочу ее познакомить с семьей.

Соня представила себе, как знакомства Оли с родственниками проходят одно за другим: сначала ее познакомят с мамой иее парнем, ведь она же у них остановится, потом с папой, его новой семьей и бабушкой по папе, потом надо будет заехать к дедушке по маме… Да, кажется, упростить эту схему и собрать всех в одном помещении не получится.

– Погоди. Ты всех-всех хочешь собрать на свадьбе?

– Ну кого всех? Друзья там, родственники, конечно, будут.

– И папину новую семью?

– Конечно.

– А как же мама? – Соня схватилась за голову, вскочила и закружила по кухне. – А как же бабушка с дедушкой? – она приглушила голос, чтобы не разбудить маму в ее комнате. – Ох, дедушка же ничего не знает! Мама ему только-только сказала, что они развелись! А тут папин сын еще этот…

Саша, насупившись, нервно размешивал сахар в чае. Соня застыла у окна и, округлив глаза от ужаса, смотрела куда-то вдаль и бормотала: «Какой кошмар! Какой кошмар! Нет, этого нельзя допустить». Саша зло брякнул ложкой по столу и громко сказал:

– Мне теперь, что ли, вообще жениться нельзя? Из-за того, что в этой семье все заврались?

Соня шикнула, села рядом с ним и быстро зашептала:

– Сань, ну ты чего? Ты же знаешь, у бабушки проблемы с сердцем, а дедушке почти восемьдесят лет. Может, еще немного подождешь? Вы с Олей всего три года вместе, куда вам спешить! – Соня лихорадочно соображала. – Или, может, вы просто распишетесь и свадьбу справлять не будете? Она приедет, познакомится, вы всем объясните, что вы бедные студенты и распишетесь без торжества.

– Сонь, хватит. У тебя какие-то надуманные проблемы! Пора рассказать всем правду, пусть научатся с ней жить.

Соня долго не могла уснуть. Воображение рисовало ей картины, как бабушку увозят со свадьбы на скорой, потому что мама в красках ей рассказала, как папа ушел от нее к другой женщине, а дедушка стреляет в него из своего охотничьего ружья. Она вспомнила бесконечные скандалы последних лет брака родителей, когда было страшно возвращаться домой из школы. Тогда она просиживала бесконечные вечера у подружек, пока их родители не начинали вежливо намекать, что ей пора уйти. В последние годы мир царил только благодаря маленькой лжи и умалчиваниям тут и там, а также благодаря недюжинным дипломатическим способностям Сони, которые у нее появились, пока она пыталась вынырнуть из того болота семейных страстей, где, по несчастью, оказалась. Ей казалось, Саня этого не понимал, ведь он как раз тогда поступал в вуз в другой город и думал только об этом. Он целые дни проводил у репетиторов или занимаясь с друзьями, а через год и вовсе переехал в Москву. Откуда ему было знать, через что ей пришлось пройти?

Вот, скажем, шашлыки на майские. Папа уступил маме право первой вывезти Соню на шашлыки, но когда наступила его очередь, было видно, что они с новой женой очень, очень стараются Соне угодить. Соня ценила мирное время и знала, как это было важно папе, поэтому принимала эти старания с напускным радушием и дружелюбием. Но потом, сидя вечером с мамой на кухне, она говорила ровно то, что нужно было услышать маме: «Они, конечно, очень старались, но у вас мясо получилось гораздо вкусней!» Хотя Соня не очень любила шашлыки и считала, что в них есть что-то первобытное: все эти мужские пляски над огнем с нанизанными на металлические прутья кусками розового мяса. Но кого это волновало, если в итоге майские праздники проходили без ссор и лишней драмы? В этой сложной постановке у каждого своя роль, и Соня видела своей задачей поддержание хрупкого равновесия. Поэтому она даже подумала, что свадьбу нужно расстроить. При таком раскладе она состояться не могла.

На следующий день она еще пыталась убедить брата отложить свадьбу, но он не хотел с ней разговаривать и делал вид, что ему пишут по работе, всякий раз, когда она поднимала эту тему. И все же Соня случайно услышала, как он уговаривал маму сказать дедушке про папину новую семью и сына. А отцу он пытался объяснить по телефону, что нужно что-то придумать, чтобы мама и его новая жена не испортили свадьбу скандалом. Может, папа мог бы прийти один? Но мама говорила что-то вроде: «Я сама разберусь со стариком», а папа просто переводил разговор на другую тему. Соня видела, как брата все это тяготило, и чувствовала, что он близок к тому, чтобы самому всем все рассказать. Поэтому она решила взять ситуацию в свои руки.

– Нужно, чтобы твоя Оля не застала семейную драму. Так что мы сами все расскажем, поехали. Начнем с бабушки, она больше знает, – объявила она Сане, и он, поразмыслив, согласился.

Бабушка была очень рада их видеть и напекла постных пирожков (она как раз держала очередной пост).

– Бабуль, мы должны тебе сказать правду про маму и папу, – начал Саша.

Бабушка наливала чай в чашки, и ее руки дрогнули. Соня выпалила, опережая брата:

– Это как раз на тему, почему папа и мама сейчас плохо общаются. Помнишь, ты у меня спрашивала? Просто, понимаешь, папа после развода стал встречаться с маминой подругой, и мама очень обиделась.

Саня поперхнулся чаем и закашлял, а Соня пнула его ногой под столом и сделала круглые глаза.

– Понимаешь, они вроде расстались мирно, а тут такой подвох, поэтому мама с папой сейчас не очень ладят. По-хорошему, лучше папе одному прийти на Санькину свадьбу. Может, ты сможешь ему это объяснить? К тебе он точно прислушается. Только аккуратно, папе больно вспоминать ту историю.

Саня молча смотрел на Соню круглыми глазами. Едва они вышли от бабушки, он на нее накинулся:

– Ты с ума сошла? Что за чушь ты придумала?

– Погоди, вот увидишь, бабушка поговорит с папой, так еще и свадьба мирно пройдет! Поехали к дедушке.

Соня бы не удивилась, если бы Саня после такого отказался куда-либо с ней ехать, поэтому заранее сообщила дедушке, что приедет одна. Но Саня поехал с ней. Они сидели с дедушкой перед телевизором, когда Соня вдруг заявила:

– Дедушка, помнишь, ты спрашивал у меня, не нашел ли папа себе кого-нибудь после развода? Представляешь, он решил жениться на матери-одиночке! У нее уже есть двухлетний сын от другого мужчины.

– Ничего себе! В кои-то веки поступил как порядочный мужик.

Соня весело подмигнула Сане, но брат сидел с таким усталым видом, что никак не отреагировал.

– В общем, дед, если папа придет на Сашину свадьбу с ребенком, не удивляйся, мы тебя предупредили.

По дороге домой Соня торжествовала:

– Видишь, сейчас все отлично устроим, и твоя свадьба пройдет и-де-аль-но! Я сама буду следить, чтобы они там между собой не разговаривали.

На следующий день приехала Оля, познакомилась с мамой и ее парнем, а потом Саша повез ее знакомиться с отцом и его семьей. Соня от скуки увязалась за ними, а когда они вернулись домой, то обнаружили сидящих на кухне бабушку по папе и дедушку по маме, к которым они еще только планировали визит. У бабушки было заплаканное лицо, а дедушка нервно вышагивал по кухне. Мамы не было дома, и Соня с Сашей поняли, что что-то произошло. Соня решила пойти в атаку:

– Что вы здесь делаете?

– Что мы здесь делаем? – ответил дедушка злым голосом. – Я попросил вашу мать меня привезти, чтоб познакомиться с невесткой. Мать пошла за тортом, я ее жду, а тут как раз моя сватья приходит! Тоже, видите ли, не терпелось ей познакомиться. Столько лет ее не видел! Нам точно было о чем поговорить.

– Сонечка, Сашенька, вы же правду хотели мне рассказать, а не рассказали, – бабушка вытирала платком мокрое от слез лицо. – Это же не с маминой подругой отец после развода стал жить, правда? Папа ушел от мамы к этой женщине?

– Называй вещи своими именами! Не ушел он от нее просто так. Небось, все нервы истрепал ей любовницей! Говорил я вашей матери, что нельзя ей было за него замуж выходить! Теперь на матери-одиночке он жениться решил, ну конечно же! Ничего получше не придумали? Жаль, что внуки у меня оказались лживыми трусами, как и их родители! – Дедушка с размаху бросил чашку, и она разлетелась осколками по полу. Он увидел Олю, испуганно спрятавшуюся за Сашей, и продолжил: – Не связывайся с ними, Оленька, они того не стоят! И парня получше себе найдешь!

– Дед!

Но дедушка оттолкнул Сашу и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Саша увел расплакавшуюся Олю в комнату, чтобы успокоить. Соне тоже хотелось спрятаться, но она боялась оставить бабушку одну: как бы у той чего-нибудь с сердцем не случилось. В прихожей опять хлопнула дверь. Пришла мама. Бабушка вскочила, пошла к ней навстречу, схватила ее за руки и начала рыдать сильнее прежнего, не в силах ничего объяснить. Ничего не понимающая мама позвала дедушку, а Соня ей робко отвечала, что дедушка разозлился и ушел. Мама быстро поняла, в чем дело, и начала кричать на Сашу и Соню – кричать, что они зря полезли не в свое дело, что они с папой сами бы смогли все объяснить старикам («Пять лет молчали, а тут вдруг объяснили бы?!» – Саша тоже срывался на крик), что ради свадьбы никто бы не стал устраивать скандалов и все могли бы вести себя прилично. Бабушка продолжала хватать маму за руки и что-то говорить всхлипывающим голосом, а мама все ругалась, как будто боялась остановиться и услышать, что ей говорят.

Соня не понимала, как так все произошло. Вот только что все кричали, а вот мама с бабушкой уже сидят в обнимку на диване и плачут. Она смотрела в окно, как Саша тащил два чемодана в сторону остановки, а Оля едва за ним поспевала.

Саша уехал и больше не отвечал на ее сообщения и звонки. Все лето Соня старалась лишний раз не показываться маме на глаза и уж тем более не разговаривала ни с папой, ни с бабушкой, ни с дедом. Как-то в сентябре, залипая в телефон после школы, она наткнулась в ленте инстаграма на фотографии Саши и Оли. Они стояли в загсе в окружении маленькой группы людей (видимо, семья Оли, решила про себя Соня), красивые и счастливые.

Когда родители узнали, что Саша все же женился и не позвал их на свадьбу, они долго сидели на кухне и перемывали кости ему и Оле. А потом и бабушка с дедушкой приехали, и все даже перекинулись парой реплик с маминым парнем, когда он зашел на кухню за чаем. Только папиной новой жены не было: она осталась дома укладывать сына. Никто не ругался, все только вспоминали Сашу, какой он устроил хаос, а потом уехал и не позвал никого на свадьбу. Соня нашла для всех фотографии торжества во Вконтакте, подливала чай и молчала от удивления. Она с напряжением ждала, когда все опять начнут выяснять отношения и оскорблять друг друга, но этого так и не произошло. Только чай и обсуждение Сашиной свадьбы.

Через пару дней ей позвонил Саша. Сказал, что провисел на телефоне несколько часов, потому что все хотели поздравить его и Олю, а дедушка перед ними даже извинился. Они хорошо поболтали, обсудили свадьбу, родственников, брат звал поступать в Москву, обещал даже помочь с жильем. И тогда Соня подумала, что хорошо бы ей тоже поступить в столичный вуз, на какие-нибудь международные отношения. В конце концов, она бы с удовольствием выучилась, скажем, на дипломата. Не закапывать же такой талант в землю.

Комментарий психолога Марины Руфановой

Семья – это большой организм, где каждый человек берёт на себя определенные функции. С первого взгляда это незаметно, но если присмотреться, можно увидеть, какую роль выполняет каждый член семьи.

Например, в семье Сони много напряжения, которое словно электричество пощелкивает то тут, то там. Сонина функция быть громоотводом – чувствовать, что вызовет накал в отношениях и постараться его сгладить. Мы видим, как ловко девушка научилась ловить молнии и брать напряжение на себя, как здорово она подбирает слова для утешения других и как легко может скрыть оголенный нерв своим внимательным подходом. Талант!

Теперь давайте взглянем на процессы со стороны психологии. Соне шестнадцать лет. Несмотря на всю ловкость в общении, она не любит праздники. Семейные сборища для неё – работа. Роль громоотвода для юной психики слишком велика. Мы можем узнать у Сони про каждого взрослого, а что мы знаем про нее? И знает ли она сама хоть что-то о себе?

Когда ребенок решает спасать семью, он бросает себя. Он занимается чужими состояниями, чужим благополучием. Это непосильная ноша, которая часто вызывает тревожность, комплекс вины, а иногда доводит до депрессии.

Важно отметить один парадокс. Несмотря на все старания Сони – приглядеть за бабушкой, обмануть деда, подобрать слова для мамы – члены семьи не становятся ближе. Мнимое спокойствие не приносит облегчения. Этой семье помогает правда. После временного накала людям удается смириться и сблизиться.

А Соне предстоит большая работа над умением налаживать связи между людьми, но без вреда себе.

Регина Тарасова. «Куда они теряются»

Говорят, люди тонут молча. Особенно дети. Было же много случаев. Ребенок тонул в двух шагах от матери и даже не пикал. А почему? Воздуха не хватало? Предсмертный ужас сковал? Он ту статью до конца не дочитал, так что точно сказать бы не смог.

Он-то кричал. Полный рот воды. Погружался, всплывал и снова кричал. Мир крутился. Верх и низ менялись местами, но всюду была вода. Он звал брата. Звал так долго, что перестал различать, чье имя кричит – его или свое собственное.

По большому счету, разницы не было.

***

Они появились на свет в один день, с разницей в полчаса. Это были самые одинокие полчаса в его жизни (он шел первым). Потом рядом с ним в люльку положили брата, и с тех пор они никогда не расставались.

Их даже прозвали Левый и Правый.

В детстве они много времени проводили у экрана. Им нравились фильмы про близнецов (до трех лет Левый думал, что у каждого человека в мире есть свой близнец, как у него, а когда узнал правду, горько плакал от жалости к остальному человечеству). В фильмах всегда был добрый и злой близнец, и в играх они становились злым близнецом по очереди.

Когда у Левого выпал первый молочный зуб, он закатил истерику: они с Правым перестали быть неотличимыми – достаточно улыбнуться. Отец прикрепил зуб к шнурку и повесил Левому на шею. «Теперь полный комплект». А через пару дней первый зуб выпал и у Правого.

Молочные зубы они складывали в гладкую миску возле зеркала, чтобы потом смастерить ожерелья (они играли в папуасов). На правах старшего Левый потом заполучил и сохранил обе нитки. Их зубы вперемешку, одинаковые, как тусклые речные камни.

Мама и папа развелись, когда Левый и Правый начали ходить в школу. Левому было жалко родителей, как все остальное безблизнецовое человечество. Все люди разводились, расставались, каждый был одиноким. Левый обещал Правому, что с ними это не случится. Они тогда много времени проводили у бабушки. В ее доме пахло цветочными саше, на потолке в спальне были пятна от взорвавшихся банок с вареньем. Лежа на диване «валетиком», Левый и Правый придумывали этим пятнам зловещие биографии.

В доме не было игрушек, они привозили свои: новенькие самолеты от матери, упругие звонкие мячи от отца – бесконечная череда подношений, чтобы доказать, что «ничего не изменится», хотя изменилось все. Бабушка разрешала им брать/играть/ломать все в доме. Кроме того, что было самым желанным.

На верхней полке шкафа, за стеклом, жил Ной и его животные. Маленькие, плохо разукрашенные фигурки. Антилопы и леопарды, павлины и крокодилы, сам Ной и его семейство. Стоило бабушке отлучиться, Левый и Правый играли в ковчег. Они бесконечно перемещали Ноя и зверинец с одного стула на другой, из коробки на окно, определяли, кто достоин выплыть, а кого придется оставить за бортом (на правах старшего Левый всегда выбирал первым).

Бабушка читала им Ветхий Завет вместо сказки на ночь. Нашествие саранчи, кровавый дождь, убитые младенцы, жертвоприношения и Всемирный потоп на сладкое. Они обожали эти истории! Ной был их любимцем. Куда круче любого супергероя. По всем канонам жанра, он спас мир, но если Супермен сражался с разовым злодеем, то Ной в их представлении победил Бога.

Братья бесконечно обсуждали, кто бы попал в их ковчег. Мать и отец или мать и бабушка? Учительница или воспитатель? Соседи из дома справа или слева? Правила игры были очень простыми: каждой твари по паре.

Однажды Правый заметил, что у Ноя трое детей и жена. Кого пришлось оставить? Тогда они узнали, что для Ноя правила игры были другими. У него в ковчеге была кабина люкс, куда вмещалось все семейство.

Левый считал, что это справедливо. Правый спорил. Почему дети Ноя должны выжить, а детеныши жирафа утонуть?

– Так и построил бы жираф свой собственный ковчег, – отвечал Левый.

Уже в старших классах Левый узнал другую версию этой истории. В ней Ной начал строить ковчег задолго до потопа, и его жена решила, что он просто спятил. Когда разверзлись хляби небесные и все такое, Ной запрыгнул в свой ковчег, а ее не пустил. Это Левому не понравилось. На Ноя совсем не похоже. Левому даже потом долго снился кошмар, в котором жена Ноя стоит на берегу, среди жирафов, протягивает руки и кричит что-то на древнебиблейском.

Когда пришло их время взрослеть, Правый начал чудить. Сперва отстриг себе челку портновскими ножницами, потом проколол нос (пришлось и Левому для симметрии проделать то же самое). Правый больше не хотел быть близнецом. Он хотел быть кем-то другим.

Это было тяжелое время для них обоих.

Тогда они бесконечно спорили обо всем на свете. Левый хотел поговорить, Правый – слушать музыку. Левый предлагал вместе поехать к морю, Правый заявлял, что любит горы. Левый хотел почитать вслух, Правый гасил свет. Левый относился к этому снисходительно, на правах старшего. И совсем по-взрослому притворялся, что ничего никогда не изменится.

Когда умерла Бабушка, никто из них не плакал. Фигурки Ноя и зверинца где-то потерялись при разделе имущества. А может, отправились с бабушкой в большое плавание.

Правый верил в реинкарнацию, Левый думал, что после смерти будет только черная пустота. Если Левому что-то не удавалось, он говорил: «Я плохо старался». А Правый говорил: «Мир несправедлив».

Но мир был справедлив. Каждый получал по заслугам. И не получал что-то тоже по заслугам.

Мир был большим ковчегом, со строгим фейс-контролем на входе (и никак не понять, а кто вышибала? Ангелы карающие и прочие библейские подкроватные монстры остались в памяти только как детские сказки).

Левый окончил университет и нашел себе работу (ужасную, потом просто плохую, получше и, наконец, снова ужасную, но за которую хорошо платили). Он встретил девушку на кулинарных курсах, куда записался, чтобы не проводить время в тишине съемной квартиры. Они ходили на свидания, придумывали друг другу дурацкие прозвища, занимались сексом (ужасным, потом плохим, потом получше, потом перешли на Нетфликс-марафоны: это доставляло примерно столько же удовольствия, но не приходилось покупать презервативы). Их свадьба была неизбежной, и Левый не стал сопротивляться потоку, что нес его к счастливой старости.

В это время Правый связался с писателями, отправился в далекую страну – работать за кукурузу и спальное место, вернулся с татуировкой на всю спину, свел ее, влип в мутную историю с деньгами, побрился налысо, вступил в секту, разочаровался во всех религиях, триповал. Он отправлял Левому открытки каждый месяц, на них писал левой рукой кривые трогательные заметки. Ответить ему было нельзя: не было обратного адреса. Левый надеялся на какую-нибудь мифическую ментальную связь, как в тех байках, где близнецы чувствуют боль друг друга, но ничего он не чувствовал. Однажды только увидел сон, в котором был башней, одиноким небоскребом, и пытался отыскать взглядом брата, но вокруг был только черный дым. Левый проснулся в слезах. Когда жена потянулась обнять его, отвернулся. Она бы никогда не поняла его, и не было в мире таких слов, чтобы объяснить.

В конце концов Правый вернулся домой и поселился на чердаке в родительском доме. Его лицо заострилось и стало незнакомым. Говорил он в основном всякую ерунду про то, что все сделаны из звездной пыли и в пыль однажды обернутся.

– Ты не должен расстраиваться, даже если в следующей жизни мы будем разными, – сказал Правый брату. – Кем бы мы ни стали в итоге, мы сделаны из одного материала и будем парой. Этого не изменить, как бы сильно я ни пытался.

«Он, кажется, наркоман», – сказала Левому жена.

Потом наступил конец света.

Левый думал об этом и не мог не заметить иронии. Если первый конец света произошел из-за метеорита, который обратил всех динозавров в лед, а второй конец света пришел как Божья кара, то третий случился из-за аэрозольных баллончиков.

Дожди шли все чаще, три континента полностью ушли под воду, а те, что остались на плаву, медленно тонули. Дома становились все выше, рыбы все наглее. Конечно, Левый купил шлюпку – их все называли скорлупками за внешний вид. Они купили с женой двухместную, хватило только на эконом, без фильтра воздуха и других приблуд. Пришлось влезть в кредит, но продавец сказал: «Если будет ребенок, сможете обменять на трехместную с небольшой доплатой». Это была хорошая сделка.

В то утро, когда начался Второй Всемирный потоп, Левый проснулся от старого кошмара с жирафами. Он открыл окно, и вода хлынула через подоконник. Небо раскачивалось над горизонтом так, что у Левого началась морская болезнь.

Он не думал ни о чем, когда вскакивал в свою скорлупку. Жена кричала ему что-то, но он не оглянулся.

Он плыл по улицам, полным белых скорлупок. Здесь были семейные и одиночные, люкс и эконом, дизайнерские и стандартные (все они сталкивались с треском и уходили под воду). Правый сидел на крыше их родительского дома. Вода промочила его носки.

Он бы никогда в жизни не мог позволить себе скорлупку. Не с его кредитной историей.

Они оба очутились внутри, и Левый задраил все люки. Вода швыряла их вверх и вниз, трясла и крутила, и они в своем яйце сплетались и вжимались друг в друга так крепко, что перестали различать, где Левый, где Правый. Будто вернулись в то теплое место, где ждали рождения.

– Чем бы все ни кончилось, мы попробуем заново в другой раз, – сказал Правый.

– Не вздумай утонуть, тупица, – сказал Левый. На правах старшего он мог запрещать.

Их скорлупка раскололась на две части, и оба они ушли под воду.

***

Левый звал снова и снова, но Правый не откликался. Его не было на воде, и под водой тоже, а мир вокруг раскрутился с такой силой, что можно было различить жужжание.

В какой-то момент Левый устал барахтаться и опустился на дно, а в следующую секунду вся вода вдруг схлынула, словно ее никогда не было.

Вдалеке появился свет и заслонил все небо.

***

Божьи руки взяли Левого, скрутили и выжали до капельки, встряхнули, прицепили к веревке.

Божий голос прогремел:

– Зай, ты не видел мой второй носок? И куда они вечно теряются… А, да вот он.

Комментарий психолога, гештальт-терапевта Виктории Ашихминой

Перед нами архетипичная по своей сути история мира, состоящего из бинарного кода – есть верх и низ, лево и право, хорошее и плохое, брат и брат. Мы знаем множество космогонических мифов о близнецах, и в этом рассказе тоже встречаемся и с историей двух братьев-близнецов, и знаменующим конец света потопом, и с чудесной авторской иронией в конце рассказа про новое воплощение этой парочки.

Опыт близнецов уникален: в их жизни есть значимый другой (и это не родитель), свидетель бытия, верный спутник и человек с таким же лицом. При этом становление личности у близнецов происходит довольно своеобразно, друг об друга, а не об окружающий мир и других людей. Они могут объединяться в свою отдельную вселенную куда больше никому нет доступа, и до подросткового возраста находиться в слиянии, жить одну жизнь на двоих. Многие, включая родителей, так и воспринимают близнецовую парочку – как совершенно одинаковых. Мы замечаем это в рассказе Регины: в восприятии одного из близнецов между ними «разницы не было». Но оба брата разные, и с каждым годом они обнаруживают все больше различий в своем устройстве и потребностях. Трогательная попытка сохранить неотличимость друг от друга сменяется навязчивым желанием стать непохожими. Правый бунтует и через это пытается присвоить себе право на уникальность. Его открытие «мы сделаны из одного материала и будем парой. Этого не изменить, как бы сильно я ни пытался» – это, похоже, то, что одновременно и разочаровало его, и примирило с уникальной связью с братом.

Во взрослом возрасте оба брата находят в себе силы выйти из слияния. Левый образует другую пару, с женой, а Правый ищет себя в различных практиках. Каждому удается пожить собственной отдельной жизнью. Но в финале герои рассказа снова оказываются в слиянии – таком же единоутробном, как и в самом начале жизни.

Рекомендации психолога:

1. Если у вас родились близнецы, то лучшее, что вы можете сделать – это видеть и признавать в них отдельные и уникальные личности. Одинаковые наряды, прически и занятия – это, скорее, развлечение для взрослых, чем польза для детей.

2. Для близнецов типично принимать на себя предложенную родителями роль старшего и младшего, где старший должен брать на себя больше инициативы и ответственности (и кредитная история у него часто получше). Не стоит задавать и поддерживать этот искусственный расклад сил – во что-то больше вкладываться может тот, у кого на данный момент больше ресурсов и желания.

3. Если вы – из близнецовой пары, то ваша задача – сохранять баланс между близостью и автономностью друг с другом. И помнить, что уровень вашего взаимопонимания с близнецом – уникален и получить от других людей такого же, скорее всего, невозможно.

Михаил Кокин. «А дома митинг»

Вчера мне пришло такое письмо:

«Уважаемые преподаватели и сотрудники Университета!

Участие в несанкционированном митинге влечет ответственность в соответствии с действующим законодательством Российской Федерации.

Вы можете быть доставлены сотрудниками полиции для пресечения преступлений и административных правонарушений в подразделения полиции, и Вас могут задержать до выяснения обстоятельств Вашего участия в несогласованном митинге и подвергнуть административной или даже уголовной ответственности, то есть огромному штрафу или лишению свободы…»

Сразу написала Сашке во вконтакте:

– Саша, срочно прочитай!

– Знаю это, да.

– И что?

– И ничего.

А дальше там про поджоги, погромы, увечья. Не знаю, что будет, если Сашка там у себя в Москве попадется. А если его посадят? Мой сын – в тюрьме. Подумать страшно. Переехал в столицу, связался непонятно с кем и теперь, вместо того чтобы нормально работать, ходит на митинги, пишет всякую ерунду. Даже девушку нашел себе под стать. Ленка эта… Не могу на его инстаграм смотреть.

– Леша, позвони своему сыну, пожалуйста. Его посадят, ты его вытаскивать будешь?

– Что? Не слышу, Кать!

– Из туалета выйди и услышишь. Сыну позвони. Твой сын на митинг завтра собрался…

Звонит. Алло, ну что ты там опять мать огорчаешь. Куда собрался? Давай там без происшествий чтобы. Бла-бла-бла. Мямлит. Дай трубку!

– Сашенька, не ходи никуда, ты же видишь, что происходит!..

Гудки… Ну зачем он так? Я ведь о нем думаю, его оберегаю. Почему он сразу обижается? Что ни скажу – в штыки. Он с детства такой упрямый. Ляжет в лужу посередине дороги и лежит в своем голубом комбинезончике – руки в стороны. И говорит: никуда дальше не пойду. И все, не поднимешь.

***

– Саша. Надо спать уже!

– Мам, утро вечера мудренее.

– А вообще, подумай о вашей собаке. Что случись – кто за ней ухаживать будет?

– С ней есть кому посидеть.

***

Не могу спать. Леш, поговори со мной. М-м-м-м. Бурчит. Все, захрапел. А утром на работу уйдет. На работу… одно название. Сидит в своей приемной в телефоне. Книги читает! (Книгами он свои детективы называет.) Когда встретились в первый раз, я думала, что он будущий следователь, что он этим увлечен, что хочет что-то изменить. Годы идут, а он все лейтенант, знай себе с бумажками возится… Но чуть что – он про свою важность, про связи. На меня и на детей ему плевать. Помню, когда Таня родилась, я еще верила, что все наладится… Но все осталось, как было, ничего не изменилось. Пишу это и понимаю, что мы даже ни разу не поговорили об этом. Ни-ког-да. Совсем не говорили. Просто жили. Просто работали. Просто садились за стол. Просто так.

***

– Доброе утро, дети!!! <3 <3 <3

Пожалуйста, не ходите. Поберегите себя и нас. Власти озверели.

– Доброе утро.

– Слушаю сейчас «Серебряный дождь». Все только говорят о митинге, а сами идти не собираются! Все организаторы находятся далеко!! За границей.

***

Я что, хотела в этом университете работать? Да хер там был. Не хотела. Надо было: дети же, потом квартиру дали по соцнайму. Уволишься – отберут. Как тридцать лет назад начала работать, так и все. Преподаю историю агротехникам, а они спят на парах. Зачем им вообще эта история? Они же отличить православия от католицизма не могут!

***

– Саша я с тобой, я тебя люблю очень и оооочень волнуюсь.

– Спасибо, мамуль. Не переживай.

***

А ведь я рисовать любила в детстве. Не бросила даже тогда, когда меня с левши на правшу переучивали. И потом я рисовала… Да только кому это надо? Леше моему? Ему точно не нужно. Боре, может, и нужно было. Но он уехал. А я, дура, осталась. Родился Сашка сначала, потом Таня. Думала… а что думала? Мечтала о чем-то вроде. Или нет, не помню уже. Вот муж, вот дети, вот свой дом маленький. Знай себе обустраивай – скатерть новая, белая, полки деревянные на кухне, камин, обязательно камин.

***

– Я ведь буду за вас волноваться…

– Не волнуйся.

Но я должна. Я всю жизнь кому-то что-то должна… А что бунтовать? Так последнее потеряешь. Хотела ли я бросить Лешу? Да, конечно, хотела. Хотела ли уехать с Борей? Хотела, наверное. Борис Петрович. Каллиграфический почерк, галантность, вежливость, такт. Знает французский. Принципиальный холостяк, друг семьи. Я к нему в Москву однажды приехала, в ресторане попробовала акулу, а потом меня тошнило полдня. От него так пахло приятно, он за собой следил. Не то что Леша. Он себя забросил. Когда это произошло, почему? Куда делись стихи и песни под окном? Неожиданные подарки? Почему все сложилось так, как сложилось? Были мы счастливы? Не знаю. Наверное, не были.

***

– Не лезьте на рожон. С властью не шутят, а с нашей особенно

***

Смотрю на свои фотографии, думаю, какая же я была красивая. Русые волосы, голубые глаза, истфак МГУ. Элита! Помню, в общежитии нам товарищ из Азербайджана привез ящик местного вина. А второй, дагестанец, принес арбузов чуть ли не десять штук. Веселились! Где они все сейчас? Таир – главред «Ведомостей», Шурик – в посольстве. А я уехала по распределению. И осталась.

***

– Саша, где вы?..

***

– Я слушала «Серебряный дождь». Там задерживают…

***

Сашка мне недавно перевел семьдесят тысяч. Говорит: мам, вот тебе на ремонт – что ты там хотела? Двери новые, на кухню что-то… А я ведь действительно чего-то хотела… А пятьдесят тысяч все лежат. Двери не поставила, полки не поменяла. А зачем все это? Для кого? Квартира не наша, Леше плевать, дети в Москве. Кому это надо, кроме меня? И надо ли это мне?..

Пропущенный вызов…

Пропущенный вызов…

Пропущенный вызов…

Пропущенный вызов…

Пропущенный вызов…

Пропущенный вызов…

Пропущенный вызов…

Пропущенный вызов…

Да что же это такое?! Надо срочно позвонить Танечке. Таня? А где Саша? Он трубку не берет! Что? Не знаешь, где он?? Как все может быть нормально, если они с Леной на митинге?! Если что, они бы уже написали? Но почему он тогда трубку не берет? Почему?! Хоть бы раз о родителях подумал! Леша! Леша, напиши своим в Москву, пусть, не знаю, пробьют его по базе. Почему не можешь? Это никакие не пустяки! Твой сын сейчас неизвестно где, не берет трубку, на сообщения не отвечает. А ты сидишь со своим сраным детективом! МОЛОДЕЦ!..

***

– Саша, послушай, я ведь тебя люблю, я хочу, чтобы ты был здоров и счастлив. Больше ничего не хочу. Лишь бы вы с Леной приезжали почаще. И чтобы ты Таню поддерживал. У нее сейчас сложный период, у нее скоро закончится пятый курс. Она переживает. У нее с отношениями проблемы. Погуляй с ней, поддержи.

***

– Саша!

***

Да кто ж так поздно. Леша, откроешь? Ладно, я сама, лежи. Если снова соседи сверху, я им все выскажу, психопаты.

***

– Привет, мам!

Комментарий психолога Алёны Пряник

Героиня рассказа переживает кризисный этап в жизни, который касается сразу нескольких сфер. Во-первых, в супружеских отношениях начались трудности. Или иначе – кризис «опустевшего гнезда». Дети выросли и покинули семью, героиня вдруг осталась наедине с супругом, который кажется отстраненным, равнодушным, чужим. Она не находит опору и внутри себя – вспоминает, что когда-то давно была увлечена интересными делами и людьми, могла бы реализовать себя иначе, но, увы, жизнь сложилась по-другому, замужество и дети стали основным ориентиром. Именно поэтому сейчас есть чувство растерянности, ведь дети уехали, а брак превратился в формальность. Героине стоит познакомиться заново с супругом. «Опустевшее гнездо» ставит мужа и жену лицом друг к другу, заставляет обратить внимание на круг интересов и увлечения партнера, сопоставить их, найти новые точки соприкосновения.

Во-вторых, героине сложно адаптироваться к новой социальной роли – «уже не мать, еще не бабушка». Много свободного времени и энергии она тратит не на себя, а на переживания о детях, особенно о сыне. В ее глазах он подвергает себя опасности, угрожает ее моральному благополучию. Думаю, на самом деле она гордится его смелостью и решительностью, ведь это как раз те качества, которые она в течение жизни растеряла.

В-третьих, героиня продолжает оставаться в эмоциональном слиянии с детьми. Хотя ее процесс и кажется односторонним, это все же мешает протеканию «здоровой» сепарации. Могу предположить, что в ее результате она столкнется с экзистенциальной тревогой, невольно будет задавать себе трудные вопросы. Кто я? Что я люблю? Чего я хочу? В чем смысл моей жизни? Ответы, как правило, не приходят сразу, требуют времени, моральных усилий, большой внутренней работы. Видимо, от нее как раз героиня и «закрывается» таким способом.

Оля Узянова. «К бабушке»

Поле, лес, озеро. Еще одно поле, потом река и снова лес. Варя смотрела в большое окно своего СВ, поезд слегка покачивало, и она ощущала себя словно в колыбели.

Варе повезло: она оказалась одна в комнате своего вагона и, таким образом, очень удачно избежала пустых и неудобных разговоров с попутчиком.

Варя возвращалась в родной город, где ее не было семь лет. Из-за пандемии Варю перевели на удаленную работу, и, решив сэкономить на съеме квартиры в Москве, она отправлялась обратно в небольшой городок Мариинский Посад, или, как его называли местные, просто Марпосад.

Поезд Москва – Чебоксары прибыл ровно в 7:15 утра. Выйдя из вагона, Варя глубоко вздохнула: креозотный запах шпал перемешался с влагой утренней росы – запах путешествий. Сегодня Варя путешествовала в прошлое.

Варя поймала первое попавшееся такси, десятку, и села в него.

– Куда едемь? – спросил таксист Варю. Лицо его было смуглым и уставшим, под ногтями грязь, а в салоне пахло машинным маслом. Но деваться некуда, вряд ли у нее получится достать что получше, это уже не Москва, это – Россия.

– В Марпосад.

– О-о-о, – протянул таксист. – А что заплатишь, а?

– Держи, – Варя протянула таксисту купюру в тысячу рублей. – Остальное в конце пути.

– Договорились. Откуда такая будешь? Из Москвы, чай, к родственникам приехала-а? – у таксиста был характерный для этой местности говор. Он сильно выделял окончания, придавая каждому вопросу еще более вопросительное звучание.

– Да, навестить места, о которых подзабыла.

– а-Кто в Посаде-то живет у тебя-а?

Варя задумалась. А потом ответила:

– Бабушка.

– О, бабушка – дело святое. Моя померла уж давно, любила меня она, и я ее любил. Можно сказать, она меня одна и воспитала. Русского не знала совсем, только по-чувашски с ней можно было говорить, смешная была.

– Угу, – кивнула Варя. Она не хотела продолжать разговор с таксистом, от запаха машинного масла ее начало укачивать, и лучшей стратегией в такой ситуации было просто продолжить смотреть в окно и не говорить.

Два часа дороги прошли относительно спокойно, не считая резкой манеры вождения таксиста. Довез он Варю точно по адресу, и все бы хорошо, только после двух часов испытаний вестибулярного аппарата Варя не до конца могла осознать, где она находится. Ее не было здесь семь лет. Она ожидала, что за это время здесь все поменялось, но нет. Город словно застрял в прошлом, и, кажется, на дороге под ногами валялась та же грязь, что и семь лет назад.

Она вышла из машины и глубоко вздохнула. Выдохнула – долго, протяжно. Снова вдох.

– О да, чем дальше от Москвы, тем свободнее воздух, – подумала Варя. Ей полегчало, и она направилась к небольшому многоквартирному дому с тремя этажами. Поднявшись на второй этаж, Варя нажала на дверной звонок.

Дзинь. Дзинь. Дзинь-дзинь.

Приближающиеся шаги.

Три поворота замка, цепочка. Скрип открывающейся двери.

– Варюшка, котик!

– Бабуля, привет!

– Ба! А ты прям с поезда, что ли?

– Да, в такси и сразу к тебе.

– Давай, чего как не своя, проходи. Голодная?

– Чуточку, меня укачало немного.

– А, ну начнем с чайка. А потом запеканочку. А я еще щи из кислой капусты сварила, будешь?

– Попозже, бабуль.

Странное чувство радости и отчужденности одновременно наполнило Варю. Она была рада снова увидеть бабушку, но внутри, в области солнечного сплетения, что-то сжималось.

Она прошла на кухню, улыбнулась. Все было ровно так, как в детстве. Кухня семидесятых годов белого цвета (Варя усмехнулась про себя: за такой минимализм сегодня некоторые готовы платить очень приличные деньги), небольшой квадратный столик со скатертью-клеенкой поверх, на столе обязательно сахарница и мед. И конфетки. Было тихо, и только небольшой холодильник потрескивал, как бы ворча на то, что он уже сорок лет выполняет одну и ту же работу. На стене календарь с отрывными листами. Он остановился на четвертом сентября, хотя сегодня был апрель.

Бабушка заварила чай – фарфоровый чайник, чашки, блюдца. Долька лимона. Она села за стол, улыбнулась.

– Как у тебя дела, дорогая? Я так тебя давно не видела, как ты там, в Москве своей? Небось, раздолье там для тебя: много места, пространства, жизни!

– Да, наверное. Сейчас город словно вымер, никого нет – все по домам, а по городу ездят только скорые. Очень грустно и страшно. Но, бабуль, на самом деле мне сложно сейчас говорить просто так. Я хотела посоветоваться. Точнее, узнать твое мнение.

Бабушка отхлебнула чай, немного причмокнула и взглянула на Варю, тем самым дав ей понять, что она готова к разговору.

– Как ты думаешь, мне правда пора замуж? Мне правда пора заводить семью и детей?

– Ба! Ну ты б заранее предупредила, что прям с порога да на такие темы, – улыбнулась бабушка. – Детка, а ты сама как считаешь?

– Понимаешь, я очень счастлива в отношениях. Была. Мы поссорились с Димой, потому что я непонятно зачем надавила на него. – Варя замолчала. Глаза налились слезами.

– Расскажи мне, – сочувственно сказала бабушка, положив свою руку поверх руки Вари. Тепло и нежность окутали ее, и Варя продолжила:

– Моя подруга вышла замуж. Недавно мы встретились в баре, она рассказывала, как замужем хорошо. Что она никогда не задумывалась, а теперь приобрела статус замужней, стала ощущать себя достойнее, защищеннее. Ты знаешь, бабуль, я так до конца и не поняла всей ее радости, мне тогда это все показалось искусственным, словно она мне это рассказывает и убеждает в первую очередь себя. Я такая глупая!

– Ну-ну, доченька, не плачь. Что случилось? Что ты сделала?

– Понимаешь, мы с Димой вместе уже восемь лет, три года живем вместе… Да ты знаешь все. И мне почему-то стало так обидно! Другие девочки выходят замуж, друзья женятся, а я одна просто с Димой. И, бабуль, меня это раньше никогда не волновало. Но тут почему-то… я взяла… взяла… – Слезы не давали Варе сделать вдох, все ее попытки продолжить свой рассказ заканчивались громкими всхлипами.

– Обожди, доченька, сделай глоточек чая.

– Я сделала глупость. Мне так стало обидно, что у меня по-другому.

– Что ты сделала?

– Глупость.

– Послушай, я не буду это вытягивать из тебя, но ты сама сказала, что ты здесь за советом, доченька. Я здесь и никуда не ухожу. Расскажи тогда, когда будешь готова.

Варя направила взгляд в окно. Снег уже оттаял, и лесной пояс вдалеке начинал зеленеть. На подоконнике уже стояла рассада – по крошечным росткам еще сложно было определить, что высаживает бабушка, но наверняка это были перцы, огурцы и помидоры. Варя почувствовала запах свежесорванных томатов с куста в огороде бабушки, таких вкусных, сочных, красных. Она любила в детстве трогать руками все эти листики, плоды, волосинки на стебельках куста с помидорами, а потом подносить пальцы к носу и вдыхать этот особенный запах.

– Он пришел с работы домой, и я ему сразу выпалила. Сказала ему, что он не заботится обо мне, не хочет жениться, ничего не хочет, пользуется мной, а потом бросит, когда надоем. Но, знаешь, бабуль, что самое страшное? То, что это все неправда. А правда в том, что Дима обо мне заботится так, как никто. Он всегда внимательный, всегда чуткий, всегда любящий. А я выпалила… А правда в том, что я не хочу замуж! Я была очень счастлива там, где я была. Я начала давить на него зачем-то, что хочу завести семью, детей. А на его вопрос, готова ли я, не ответила ничего. Потому что самое ужасное, бабуль, я не готова ни к семье, ни к детям. Мне так хорошо было быть собой. И просто быть с ним. Но сделала абсолютную глупость. Мы поссорились, и я уехала.

– Дорогая моя… Понимаешь, мы, женщины, иногда творим глупости. Хорошая новость: мужчины это понимают. И со временем тоже отходят. Я прожила долгую жизнь, дочурка. И поверь мне, семья – это не всегда то, что написано в документах. Государства меняются, законы переписываются. Но семья – это больше, чем штамп в паспорте. Сейчас я это понимаю, в том числе благодаря тебе. Ты такая счастливая была все эти годы, я чувствовала своим сердцем, что ты не одна в этой Москве, что у тебя все хорошо, что ты счастлива, что вы с Димой создали свою семью вне штампов, условий.

– Ты так говоришь современно, бабуль.

– Верчусь, как могу, – улыбнулась бабушка. Она достала конфетку «Васильки», начала разворачивать ее, хрустя фантиком, а потом поднесла ко рту и откусила половину. – Хочешь?

– Нет, бабуль, я не ем сладкое, – ответила Варя.

– И даже мед от Пал Иваныча?

Варя задумалась. «Да черт возьми, мир катится в тартарары, пойду вместе с ним!»

– А мед, пожалуй, буду! – улыбнулась Варя. Она зачерпнула ложкой мед – золотой, кремовый, сладкий, ароматный. Он теплом разошелся внутри, так приятно и нежно, Варя немного расслабилась.

– Мы с тобой никогда не говорили о важном, я все была маленькой, ничего не понимала, да и говорить со мной, наверное, было бессмысленно. Чего я могла понять в том возрасте? И вот сейчас я разрушаю свою жизнь.

– Дорогая моя, а что твое сердцеговорит?

– Я любила и люблю, и сердце сейчас разрывается. Дима ведь сказал мне, что хочет семью, но пока рано. Он сказал, что пока не готов взять на себя все обязанности и привязать меня к себе. Он сказал, что ему намного спокойнее от понимания, что я свободна принимать свои собственные решения, а он пока встает на ноги, зарабатывает. Он сказал, что для него женитьба – это ответственность, которую он еще не готов принять.

– И что ты сказала ему, родная?

– Сказала, что, если он так считает, значит, не любит меня.

– Да, доча, ответила ты ему, как героиня сериала со второго канала.

– Бабуль. А почему мы вообще должны жениться?

– Ты правда от меня хочешь узнать ответ?

– Да.

– Дорогая моя, правда в том, что я сама не знаю. У меня было два мужа. И я до сих пор не знаю, любила ли я кого из них. Беда ведь в том, сладкая моя, что тогда я не могла себе позволить делать то, что хочу. Я забеременела, и надо было выйти замуж. Мой первый муж, Вася, не хотел детей, но я заставила его. Сказала, что, если не женишься, всей деревне расскажу, что ты за кабель. Сейчас это, может, и смешно звучит, но тогда все было очень серьезно. Да и второго мужа я тоже заставила жениться, потому что уже неудобно перед людьми было: у нас вроде как роман, цалуемся, а не женаты. А у вас все по-другому, ты можешь быть свободной, делать, что хочешь. Ты сама себя загоняешь в клетку.

– Ты так рассуждаешь современно, бабуль.

– Золотая моя. Ваша проблема в том, что вы слишком много думаете. А вы не думайте. Хотите жить вместе – живите вместе, хотите жениться – женитесь. Хотите разойтись – расходитесь. Тут тайн нет. Главное, не слушай ты никого, родная. Даже меня не слушай, я старая уже, растворилась я в пространстве. А вы здесь и сейчас, вот и живите так, как хотите, правил нет и не будет, правила – они в голове.

Варя отпила немного чая. Вкусный и свежий, с чабрецом и лимоном, бабушкин чай. Варя взглянула в окно: небо серело, собирался дождь.

– Бабуль, я хочу спросить, почему у вас с дедом были такие отношения, почему он уехал в деревню, почему он ушел в себя?

Бабушка опустила взгляд. Вены на ее руках стали выступать еще сильнее, она сжала чашку. Ее взгляд устремился в окно. Варя почувствовала, что задала страшный вопрос, на который не получит ответа. Она попыталась сменить тему.

– Мне плохо, – продолжила Варя, – я читаю новости, и мне плохо от несправедливости происходящего. В моменты, когда я вижу и ощущаю отсутствие справедливости, я вспоминаю тебя. Мама рассказывала мне, как ты в молодости подходила к вашему фамильному дому, который отобрали у семьи в революцию и сделали из него клуб, и как ты хотела поджечь его. Я все пытаюсь понять, что ты ощущала тогда? Это было то же чувство несправедливости и ненависти, что горит во мне сейчас? И, намного важнее, я хочу понять, почему ты этого не сделала? Я не думаю, что ты испугалась последствий. Мне хочется верить, что ты остановилась, чтобы не множить ненависть.

– Самое страшное, я не знаю ответа до сих пор, – ответила бабушка. – Сейчас я просто осознаю, что если бы я подожгла свой родовой дом тогда, то, скорее всего, не разговаривала бы с тобой сейчас. Семья намного важнее ненависти и личной мести, я это знаю. Но я чувствую, моя родная, я чувствую твою злость. Ты ищешь путь, но не можешь найти.

– Мне кажется, что вокруг меня ложь, – начала Варя. Она подняла глаза на бабушку. Ее морщинистое лицо светилось любовью к внучке. «Бесценный взгляд», – подумала Варя. Взгляд понимания и абсолютного доверия. – Мне кажется, все мои мысли очень глупые, бабуль. Я все чаще и чаще задумываюсь про то, в каких условиях росла и жила ты, все твое поколение. Мама рассказывает, что во время войны вы голодали и ели лебеду. Но я спрошу тебя о другом: как вы проживали каждый день? Что вы чувствовали, о чем думали? Вы боялись умереть? Вы думали об этом? У меня столько вопросов, но ни одного ответа.

– Варюшка, ты же знаешь, у меня тоже их нет.

– Я знаю, бабуль. Я не представляю, каково это – каждый день на протяжении четырех лет засыпать в страхе, что утром можно не проснуться. Я понимаю, ты была еще подростком, но почему-то я уверена, что ты уже все понимала. Как обычно бывает, дети понимают мир намного лучше взрослых. Ты помнишь свою маму в эти годы? Мама рассказывает, что она оставляла вас одних со стаканом киселя, который вы выпивали, а маленькой крошке ничего не оставалось, и она умерла. И мама мне говорит, что ты не любишь вспоминать эту историю, но я все равно спрашиваю тебя, бабуль. Потому что это жизнь, а я хочу понимать, что в жизни бывает всякое, и даже самое страшное.

Бабушка молчала. В этот момент Варе показалось, что они вдвоем в темном туннеле, где с каждым вопросом Вари бабушка все больше отдаляется от нее.

– Постой, прошу. У меня депрессия. Говорят, это частая болезнь для моего поколения. Но ирония в том, бабуль, что мое поколение живет лучше всех предыдущих. У моего поколения есть все, но почему-то мы несчастны. И вроде бы внешне у меня все хорошо, я улыбаюсь, но внутри я тону и задыхаюсь.

Я могу пойти и купить себе практически все, что захочу. Я не думаю о том, что я буду есть, мой холодильник всегда полон еды. Но почему-то мой мозг играет со мной, и, видя благополучие внешнее, он, словно для баланса, создает неблагополучие внутри. У меня есть любовь, но я разрушаю ее.

– Ты просто человек, моя дорогая. Нам всем свойственны сомнения, страхи. Мы бежим от счастья, это наше проклятье. Я страдала десять лет жизни с первым мужем, хотя каждый день могла принять решение уйти от него. Я оправдывалась, что у меня ребенок и что я нахожусь в браке ради него. Чушь все это была! Я просто трусила взять ответственность за свою жизнь на себя! А ты не бойся, слышишь? Не бойся брать ответственность за себя! Неважно, замужем ты или нет! Важно то, кого ты называешь своей семьей. А все эти бумажки – сегодня они есть, завтра они истлели от времени! А ты остаешься, понимаешь? Ты остаешься!

– А ты осталась?

– Я всегда с тобой в твоих мыслях. Если ты захочешь, – как только бабушка это произнесла, в квартире стало тихо.

Варя посмотрела в стакан с чаем. От него перестал исходить теплый пар, долька лимона слегка потемнела.

– Ты когда-нибудь любила меня? – спросила Варю бабушка.

Это было последней каплей. Ноги ослабли, позвоночник перестал держать тело, слезы потекли по щекам.

– Я не знаю, бабуль. Я точно помню, что мне было неприятно к тебе подходить, потому что у тебя всегда пахло старостью и таблетками. Я боялась твоих поцелуев, не хотела, чтобы ты меня обнимала. Я не чувствовала твоей любви. Мне кажется, у меня не было шанса любить тебя: я помню тебя после инсульта, когда левая часть тела плохо поддавалась контролю. Я запомнила тебя больным человеком, который постоянно пил таблетки и конфликтовал с мамой по любому поводу. Жизнь просто не дала нам с тобой шанса поговорить так, как мы говорим сейчас. Только разговор этот происходит в моей голове. Бабушка и внучка. Я бы очень хотела себе эту чистую, неосязаемую и красивую связь. Но я понимаю, что ее у меня уже никогда не будет. Прости меня. Я все еще не могу себе простить той глупости. Мы знали, что ты уходишь, что тебе осталось недолго. Но я не хотела присутствовать при этом и оставила маму одну в квартире с тобой, уехав по делам. Когда я вернулась, ты уже ушла. Я не изменю уже этого, бабуль. Мне грустно осознавать, что сегодня тебе могло бы быть восемьдесят восемь лет.

Но, пожалуйста, знай: я была очень глупа и эгоистична. Остаться тогда было бы проявлением мужества, а я струсила. Прости меня, прости. Я подвела тогда тебя, себя, маму. Потому что именно в тот момент мы могли бы быть семьей.

Бабушка плакала. Варя заметила, что ее облик стал прозрачнее, легче, она уже не чувствовала тепло ее руки, бабушка уходила из сознания Вари.

– Ты не виновата. Ты просто была маленькая, моя хорошая, а мне просто не повезло со здоровьем. Такая жизнь, она жестокая, а где-то очень справедливая. Я всегда буду частью тебя, твоей семьей. Ты всегда сможешь обратиться ко мне, и я всегда рядом. Ты это знаешь.

– Бабуль…

– Не оглядывайся в прошлое, родная. Смотри вперед. И не бери пример с других, ты непременно заберешь чужие ошибки. А тебе, вон, и своих достаточно. Семья там, где тебе хорошо и тепло. Не застревай здесь.

Варя сидела и смотрела на пустой стул напротив, где совсем недавно сидела бабушка. Слезы катились по щекам, чай остыл.

Подоконник был пуст, а за окном начался дождь.

Утерев слезы рукавом, Варя поднялась со стула, огляделась прощальным взглядом, а потом смелым шагом вышла из квартиры.

– Куда едемь? – спросил таксист Варю.

– Домой. К семье.

Комментарий психолога, гештальт-терапевта Виктории Ашихминой

Это история про наследство! Не про недвижимость в маленьком городке, которой можно воспользоваться, чтобы переждать трудные времена, а про семейные сценарии, передающиеся через поколения. Про то, с каким багажом опыта, накопленного старшими членами семьи, нужно обходиться младшим. И то, как всё это интегрировать в собственный опыт, тоже непростой.

Героиня рассказа Варя обращается к образу своей бабушки в поисках ответов на вопрос, как принято в их семье строить личные отношения и что делать ей в ее ситуации. Но ответ получить невозможно, потому что бабушка уже скончалась, оставив после себя множество непроясненных событий. Вместо ответов на вопросы, Варя получает серию интроектов. Интроекты – это послания значимых взрослых, социальные установки и нормы, которые мы усваиваем и которым следуем для того, чтобы вливаться в сообщество. Они могут быть устаревшими и достаточно вредными, например, как эти патриархальные и обобщающие фразы бабушки: «Мы, женщины, иногда творим глупости. Хорошая новость: мужчины это понимают». Но могут быть полезными и важными: «Не бери пример с других».

История жизни бабушки очень тяжелая: потеря фамильного дома, война, голодная смерть младшей сестры, два брака не по любви, а из вынужденности, уход мужа – все это, по сути, сплошная череда утрат. В условиях ее жизни совершенно невозможно было сформировать надежную и длительную привязанность к любимым людям и даже местам. Верный способ выжить после такого количества травматичных событий – это частью себя окаменеть, заморозиться, словом, стать нечувствительной к своему ужасу и горю, невозможность говорить о них, перерабатывая травму. Мы можем представить, как эта окаменевшая часть передается другим членам семьи, словно сверток из рук в руки. Ее внучка Варя, выросшая в более стабильной среде, обнаруживает в себе это наследство: «Это было то же чувство несправедливости и ненависти, что горит во мне сейчас?». Кстати, депрессия, которую упоминает Варя —это тоже результат травмы близости, это способ жить в невозможности контакта с другими людьми. В ней всегда обнаруживается «тоска по дому» – по тому месту, где было хорошо, где вкусно пахнет помидорками и наливают вкусный чай.

Ещё одно «эхо» травмы – это импульсивность героини рассказа, высокая скорость, с которой она «влетает» в сложные переживания. Психологи называют ситуации по типу «горит сарай – гори и хата» пограничными. Высокочувствительные и импульсивные люди с тревожно-амбивалентным или дезорганизованным типом привязанности склонны создавать сложные ситуации даже там, где было стабильно и безопасно. В их опыте стабильность несет в себе угрозу, потому что переживается как затишье перед бурей, и поэтому непереносима. Что-то подобное можно увидеть в истории длительных отношений Вари с ее молодым человеком, которые она готова стремительно разорвать, поддавшись тревоге.

В Варе мы можем заметить некоторое высокомерие: ее раздражает разговор с любопытным и неопрятным таксистом, радует отсутствие попутчиков в поезде. Но высокомерие, каким бы ни казалось со стороны неприятным, является очень важным маркером перехода человека к новому этапу взросления. Оно означает, что в определенном жизненном контексте мы что-то уже переросли, стали больше, сильнее и ресурснее. Это маркер новых потребностей и возможностей. Нашей героине тесно в маленьком городке, тесно в навязанных социумом формах отношений. Внутренний диалог Вари с образом бабушки – это в том числе попытка легализовать свое состояние и найти новые решения для себя. Ее обратный путь в Москву – это дорога надежды.

Рекомендации психолога:

У монгольских народов принято знать имена семи поколений своих предков.Эта удивительная традиция позволяет черпать силы из истории выживания рода. Вообще-то, это важное обнаружение: раз я есть, значит, к этому приложили усилие десятки, сотни человек, и я могу опираться на их опыт, их мудрые или ошибочные выборы и решения, делая собственные – в чем-то похожие, а в чем-то совершенно иные. Построение генеалогического дерева, а также создание генограммы с помощью семейного системного психотерапевта поможет узнать много нового и важного про себя и свое место в истории семьи.

Для того чтобы честно пережить и освободиться от сложных чувств по отношению к тем членам семьи, с которыми уже невозможен разговор, можно использовать письменные практики. Горевать, жаловаться и злиться, говорить о своей любви и благодарности таким образом особенно целительно. Потому что слова на бумаге превращаются из фантазии в нашей голове в физически воплощенную реальность – как если бы и правда были сказаны.

Если интересно углубиться в тему семейных сценариев, то рекомендую книги М. Уоллина «Это началось не с тебя» и А. Шутценбергер «Синдром предков».

Вика Кравцова. «Шланги»

Женя выжала тряпку в ведро и выпрямилась. Ее новая, только отремонтированная квартира преображалась с каждой минутой. Чтобы Женя успела переехать до конца январских, собирать мебель и отмывать пыль пришлось всем семейным десантом.

– Антош, подсоедини в ванной раковину, – ее парень почти закончил заниматься установкой шкафа.

– Будет сделано! О, блин, а шлангов-то нет.

– Тут на остановке строительный. Может, сходишь, а?

Антон улыбнулся и пошел одеваться. И хотя начал было бормотать под нос что-то про погоду, закончил тем, что для своего дома всегда рад постараться.

Женя посмотрела ему вслед, удивившись тому, как быстро он стал называть дом, на который заработала она, своим. Но тут же, чтобы не распаляться, придумала Антону оправдание: как человек военный, он привык считать своим домом любое жилье, даже временное. Поэтому наверняка его слова были не наглостью, а скорее следствием привычки и наивным заблуждением человека, который никогда и не планировал зарабатывать на собственную квартиру. Он давно шел по колее, которая, верил, приведет его и к жилью, и к неплохой пенсии. Продержаться на службе оставалось всего-то лет пятнадцать.

Женя поежилась.

Три года назад под впечатлением от отпуска она начала учить итальянский. Два раза в неделю уроки уносили ее в другой мир – бесконечно далекий от военных городков, по которым всю жизнь скитается добрый рукастый Антон. Пару лет назад он начал нерешительно закидывать удочки насчет создания семьи: «Командир говорит, что не подпишет мой перевод в город. Якобы личная жизнь не аргумент. Женись, говорит, привези ее сюда, говорит, и служи, как все. Жильем обеспечим». Он разводил руками и смотрел куда-то под ноги.

По сравнению с подобными перспективами красочный буклет про образование для взрослых в Италии выглядел гораздо соблазнительнее. И вместо заявления в загс Женя подала документы в вуз. Да, она могла бы учиться в России: для аналитиков и тут миллион вариантов. Но ей было важно влиять на свою жизнь самой, а не следовать чужим курсом.

Было слышно, как в спальне передвигают стремянку: мама со Светой вешали шторы. Женя вошла в обуюченную комнату. Мама еще со времен заводских общежитий умела создавать ощущение дома для всей семьи в любом месте. Женя была против штор из родительских запасов, но мама оставалась непреклонна: «Ты со своей работой доберешься до магазина лет через десять, пусть эти пока повесят – подходят ведь».

Пришлось признать ее правоту. Собственная квартира для Жени была вехой, достижением, мерилом свободы, инвестицией, в конце концов. Но не пресловутым домашним очагом. Она не собиралась вязать ажурные салфетки и подбирать подушки к покрывалам. Вот из мамы офицерская жена вышла бы на зависть: разъезды по всей стране, вечная необходимость создавать уют, обеды в судочках…

Женя запахнула кофту поглубже.

Внезапно в комнате материализовался папа и разом сгреб своих девчонок в охапку. Переглянулся с мамой.

– Вот видишь, какой у нас ребенок получился: еще тридцати нет, а уже со своим жильем. Я всегда говорил, дети – наше лучшее вложение.

Высшее образование Женя получила на родительские деньги: малость не дотянула по баллам. Отец и раздумывать не стал – сказал, если продать машину, хватит на два года обучения, а к третьему курсу они с матерью еще подкопят.

Через три года после института Женя сама заработала семье на новую машину. Отец хвастался друзьям по гаражу: «Вложенное вернулось за девять лет, а еще же стакан воды в старости – вот и проценты набегут».

И вот теперь, получив письмо о том, что ее берут в la Sapienza (и даже со стипендией!), Женя поняла, что стакан воды откладывается. Вернее, не так. Стакан будет. Его принесет Света. Пока Женя пропадает на работе, старшая сестра встает в шесть утра, чтобы успеть онлайн записать родителей к терапевту, – они же совсем не поспевают за этими технологиями. После работы ездит в аптеку за их лекарствами по рецепту – быстрее купить, но как объяснить, почему тратишь деньги на то, что положено бесплатно?

В заботе о других женщины ее семьи находили удовольствие. Им грело душу чувство исполненного долга.

– Антош, папа закончил со шкафами на кухне. Там тоже можно раковину подключать.

– Ой, а у меня шлангов нет.

– Ты же час назад ходил за ними в магазин.

– Так в ванной я уже все сделал. А про кухню ты не говорила.

– Ну а подумать на два шага вперед и купить все сразу нельзя было?

Женя снова начала закипать, и только присутствие родственников спасло Антона от неприятного разговора. Ну нельзя быть таким непроходимым солдафоном, совершенно не думая наперед и подчиняясь только приказам. Как же ей надоело постоянно думать за двоих! И вообще, пусть катится к себе в часть вместе со своими шлангами. Она хочет сама управлять своей жизнью, а не ждать годами, когда мужу дадут очередное звание. И уж точно она не готова смириться с тем, что вот это – ее потолок.

Женя промолчала. В конце концов, Антон весь день работал. По-настоящему, как для себя, как для своего дома, которому искренне хотел быть хорошим хозяином.

Проходя мимо, мама как бы между делом шепнула: «Миллионы женщин в нашей стране были бы счастливы иметь такого мужа».

Действительно, откладывать разговор о свадьбе становится уже неприлично. Нужно либо жениться, либо расходиться. И уехать в другую страну – хороший вариант. Он невыездной, быстрее отболит.

Мама закончила накрывать стол к обеду и громко пожалела, что Антон так не вовремя ушел в магазин.

За чаем Женя наконец-то собралась с духом и спросила:

– Света, а ты с сыном не хочешь пожить здесь, а не у родителей?

– А почему ты спрашиваешь? Мы же вам с Антоном мешать будем.

– Ближайшие пару лет за квартирой должен кто-то присматривать. Я тут решила поехать учиться за границу. Тебе же нравится этот район?

Воздух сгустился. Родные пытались подобрать слова.

Отец оттаял первым и, обращаясь к жене, сказал: «Ну я же говорил, что покупка квартиры нашу стрекозу не угомонит!» Его распирало от гордости.

Света от души поздравила сестру и ушла мыть люстру в своей новой спальне. Мама принялась суетливо выяснять, как же так, давно ли все это стало известно. Отец подробностями не интересовался и только размахивал кулаком – дескать, знай наших.

А с порога Жене в глаза смотрел занесенный снегом Антон с пакетом из строительного. Он понимал: пока его не было, произошло нечто, что он уже не сможет изменить.

***

Спокойным и уверенным шагом он зашел в кабинет командира. Положил рапорт на стол.

– Опять про перевод, Ромео?

– Никак нет, товарищ полковник. Прошу разрешить поступление в Академию.

Комментарий психолога Алёны Пряник

В этой истории звучит идея самореализации, приправленная долей здорового нарциссизма героини. Главная героиня Женя ставит цели и смело идет к ним, шаг за шагом, при этом получая удовольствие от процесса.

Строчка, которая греет душу: «Но ей было важно влиять на свою жизнь самой, а не следовать чужим курсом». Вот! То самое авторство жизни, готовность нести ответственность за нее. Это крайне важные составляющее счастливой, полной, «вкусной» жизни. Такие люди, как Женя, нечасто обращаются к психологам за помощью, именно потому, что хорошо себя чувствуют, знают куда направляются, поддерживают себя в трудные моменты.

Более того, своим примером Женя меняет жизни близких людей, в частности, Антона. Его состояние полярно – зависимый от чужого мнения, ведомый, в чем-то даже ограниченный. Он вдруг меняет свое представление о мире и своих возможностях в нем. Пространство осознавания расширяется благодаря Жене, и он начинает свой путь внутренней трансформации.

Ольга Каткова. «Friends’ chats»

Про родителей

– Тань! Человек не должен жить один.

– Еду в Смоленск, снимать буду. Чего ты там? Совсем тебе плохо?

– Накрыло так накрыло. И очень жалко себя((

– Блииин(

– Ты за рулем, одна?

– Да я еще не выехала даже. Собираюсь. Вообще, уже как-то поздно, скоро стемнеет. Ну а чего же, мама к тебе не может приехать? Посидеть с тобой, пока ты умираешь. Жестко – болеть! Как ты вообще умудрилась?

– На ватрушках перекаталась, наверное. Я вообще не могу припомнить, когда я так болела. Сегодня я проснулась с температурой 37,8, и знаешь, это в сто раз лучше, чем 39. И да, попросила маму с папой приехать и привезти мне продукты и лекарства. Позор! У меня магазин и аптека прям напротив подъезда. И вот я взрослая, самостоятельная, эмансипированная женщина прошу приехать ко мне престарелых родителей с лекарствами. Они, конечно, сразу подорвались.

***

– Капец, я так адски заболела! Температура под миллион градусов. Круто мне будет ехать в Москву из Смоленска. Снимать очень прикольно было! Я столько дерьма наснимала.

– О, теперь ты… это грипп какой-то. Сбивай температуру и езжай не спеша… или болей неделю в Смоленске.

– Не, не вариант.

– В творческом запале дымила морозной ночью из окошка и простыла, да?

– Типа того… Болеть прям ненавижу! Хуже меня больной нет в мире человека! Пиздец, я как мужик прям, не могу пережить эту горячку достойно.

– Ой, ладно. Я просила приехать родителей из Троицка, потому что не могу сама дойти до аптеки.

– Больных надо спасать.

– Куда поедешь болеть?

– К маме)

Про быт

– Танюх… Я сегодня чуть не умерла… Ты прикинь, я оказалась заперта в ванной! В собственной ванной. Заело ручку. Масштаб моей паники огромный. Я из этой ванной ломилась, как зверь. У меня до сих пор руки дрожат и колени. Я понимаю теперь людей, которые боятся замкнутых пространств. И главное, я пошла даже без телефона!

– Бля, жееееесть… Я всегда боюсь таких штук. Как ты освободилась?

– Я остервенело дергала эту ручку, и она в итоге вообще выпала. Но там внутри был штырь, и я догадалась его подтянуть к себе, надеть обратно ручку, и дверь открылась. Притом по-издевательски легко открылась.

– Треш!

– Да не то слово… Когда я сначала не смогла ее открыть, я подумала: нет, такое не могло со мной случиться. Поэтому я решила, что высушу волосы, сделаю вид, что ничего подозрительного не было, и открою эту дверь. Я высушила волосы, нанесла на себя всевозможные крема и подошла к двери… и она не открылась!!! Я решила, что выбью ее ногой, но только ушибла ногу. Плечом тоже больно. Прилив адреналина адский – пот на лбу, начинаешь задыхаться. Я, в общем, к чему – помнишь, ты говорила, что дверь в ванную у тебя не закрывается? Черт с ней! Не чини! И ходи по квартире с телефоном. Так я хотя бы смогу тебя спасти, возможно)))

– А это все потому, что человек не должен жить один, как ты говоришь)))

– Повод задуматься про серьезные отношения, да?

– Уже!

Про поездку в Питер

– Звонила? Я пропустила, сорри.

– Да ниче-ниче, просто выходила курить и набрала… У меня тут какой-то лютый треш( Так неприятно, зачем я это все затеяла? Поехала бы в Питер просто одним днем на съемку и все! Теперь у меня тут тачка, Дима, который со мной не разговаривает и вообще не идет ни на какой контакт, просто жесть, как это все неприятно(((

– Что у вас там?

– Он всю дорогу вел себя как мудак, а теперь, когда я сказала, что с ним некомфортно, он даже отказался со мной в одной постели спать. Короче, походу, я привезла его в Питер, и Питер сказал: «Нет, Таня, не то» )))) Такой ахинеи у меня в жизни не было – а ты знаешь, у меня большой опыт!

– Блин. Тяжелый, походу, у Димы характер. А чего он хочет?

– Он психует, орет, разговаривает грубо, задает кучу дурацких вопросов – я игнорировала его всю дорогу, это 10 часов ада в тачке!!! Когда я начинаю объяснять, что с ним некомфортно, и он меня обижает, и что я так грубо с ним не разговариваю, он обижается в обратку!!! «Тебе со мной некруто? Ну давай тогда прям сейчас расстанемся, зачем это все?» Но это не самое ужасное – самое ужасное то, что он вообще не хочет мириться!!!

– Может, он хочет больше внимания с твоей стороны? Чтоб ты к нему прям так вся подстраивалась и была ласковой?

– Знаешь, как бы мы ни ругались с Лешей, мы всегда могли обняться и успокоиться. Потом мы, конечно, еще раз бы пересрались, но никому было не в падлу попросить прощения или просто взять за руку. А тут – это просто труба. Ебаный пиздец!

– Возьми его за руку.

– Я беру!!!

– За член.

– Это ничего не меняет.

У нас две раздельные кровати, которые он решил «сегодня» не сдвигать, потому что «каждый должен нести ответственность за свои слова»))))

Какую, блядь, ответственность! Я вообще ничего не сделала не так в этот раз – а уж я-то люблю себя погнобить))

– А с чего началось вообще?

– Он психанул на меня утром за то, что мы встали в пробку до Новой Риги, мол, «как так ты ее не заметила, когда ехала ко мне в Звенигород, наверняка она уже была».

– Не продолжай)) все понятно((

– Ага. Зато теперь я не одна) Зато у меня семья и серьезные отношения.

– Ладно. Ложись спать. Что тут скажешь…

– Ну да… спокойной ночи!

Про переходы Китай-города

– Я развернулась на Китай-городе и еду к дедушке. Меня прям порвало, что он уже умирает, а я вечно по какой-то фигне мотаюсь, надо рядом побыть.

– Что-то случилось, или ты просто повернула назад и все?

– Ну вообще у него уже неделю давление 200, и, наверно, это уже все, финишная прямая.

– Переколбасило тебя, Танюх ((( Съезди, конечно, не лишнее.

– И че-то он снился мне прям так отчетливо. Короче, плюнула я на все.

– Я поняла. Правильно. Езжай.

– Вообще, стремно этого ждать, конечно. Вроде как бы все правильно, но ждать – ужасно страшно. Ха-ха! Но прикол в том, что вышла-то я на Китай-городе и, не задумываясь, перешла на другую сторону платформы)) И сидела сопливилась – и только что очнулась на Академической! Которая, блядь, вообще другая ветка)))

– До меня прям доехала, молодец)) Заходи в гости!

– Зато я перестала плакать и теперь просто ржу. Блин, я вообще далеко уехала!!! Но я вернулась на Китай-город – и на этот раз перешла платформу, и села в поезд – и оказалось, что я еду, сука, в обратном направлении ))) Так что я вышла и снова вернулась на Китай-город)) черт бы побрал этот Китай-город!

– Может, это знак, что тебе что-то нужно на Китай-городе?

– Может, это знак того, что нужно ехать на эту вечеринку, потому что там меня ждет моя судьба? Потому что я со всеми договорилась, что буду там, а потом передумала? Потому что меня, может быть, наконец позовут работать в кино, куда я долго пробиваюсь? Нет. Ну какая бы я была на этой вечеринке? В соплях вся и мыслях, а что вот если сейчас он умрет там совсем один в этой больнице, а я была у него в воскресенье, и то мельком. Нет, когда там припирает, надо себе верить. Потом доеду до выставки, тем более круглый стол я и так пропустила.

– Надо верить, Тань, конечно. Всегда.

Про работу

– Тань, привет! Что ты, как ты? Освоилась на новом месте?

– В упадке. Я никого не знаю и на этой удаленке, видимо, никогда не узнаю. Я сегодня говорила с одной коллегой – она говорит: ну ты напиши в общий чатик, что очень хочешь со всеми познакомиться, пусть зовут тебя на вылазки в офис. Я так улыбнулась искренне. Нужно быть совсем не мной, чтобы такое написать, еще и в чатик. Хотя надо подумать, конечно. Но это вообще не я.

– Это все стресс. Я, когда перешла работать на свою нынешнюю работу, месяца три не понимала, что происходит. Я тогда еще так проблематично ушла с прошлого места. Помню, как я поехала в Калининград: я сидела в самолете и плакала, просто так. А когда приземлились, меня просто тошнило в туалете. Работу я нашла в феврале, а переезжала уже в марте. И все равно ревела – и так бывает.

– Если честно, мне в глубине души даже насрать, складывается коммуникация или нет, увижу я когда-нибудь этих людей или нет. Я просто боюсь, что меня уволят. Да, это такой детский страх! И я останусь без денег, и мне придется искать работу, а все, кто ищут сейчас, говорят, что Жопа.

Самое важное, что эта работа на удаленке дает мне возможность уехать жить на юг. И я пиздец как боюсь, что уеду, а потом меня уволят, и мне надо будет вернуться и опять что-то искать.

И не топлю за то, что мне нужно выйти и со всеми познакомиться, – мне лучше иметь возможность уехать из Москвы куда-то в тепло, куда-то на юг. И если честно, работать мне пока неинтересно совсем. Но, вообще, как будто мне в целом сейчас работать неинтересно, что бы там ни было. Ладно, это я расстроенная просто. Пойду прилягу или съем что-нибудь. Я кусочек депрессии! Обними меня и ничего не отвечай.

– Оооуууу! Я тебя, конечно, обнимаю!

Про утро в курортном городе

– Я утром вышла из дома, дошла до Пятерочки. Погода, наконец, наладилась, солнце. И вот я по этим ступенькам красивым вниз спустилась – зелень вообще везде, прям как на Бали. У Пятерочки какая-то пьяная девушка была – во вторник в 10 утра, прикинь! Прохожие ей помочь старались, а она ну совсем пьяная. Вообще не понимает, где она и куда ей надо))) Вот оно утро в курортном городе. Короче, вышла я из магазина со своим шампунем, стою на этих ступеньках, закурила и думаю: хочу домой, хочу в Москву))

– ???

– Да, знаю, машину перегнала, квартиру сняла, закрыла гештальт – переехала в любимый город. Но вы все уехали, а я тут первый день одна, и вообще не знаю, что делать.

– Ты не одна, мы на связи. И ты можешь уехать в любой момент. Машину мы твою обратно перегоним, даже я на это готова, только в три дня!

– Да, меня успокаивает мысль, что я могу уехать в любой момент.

– Поэтому пока ты можешь остаться)

– Я вот думаю, может, опять снимать начать. Был же ВГИК, и Разбежкина была. И идеи, мне кажется, у меня есть. А работа – я как будто там все и так успеваю. И, кажется, меня пока никто не увольняет даже…

– Ну! Здравая мысль. Вообще не понимаю, почему ты рассталась с доккино… Короче, без фильма в Мск не приезжай) Шутка!

Про другую реальность

– Привет!

– Привет.

– Это я. Не пугайся.

– Я вижу. А что ты тут делаешь? Я что, тоже умерла?

– Нет, не пугайся. Пока не умерла. Умерла я. И продралась в твой сон. Ты же видишь, я пишу тебе в Вотсап. Его уже лет 40 как нет. Его помнят только такие старперы, как мы.

– Классно. То есть завтра этих записей не будет?

– Ну нет, конечно. Не тормози. Это все только сон. Я и так ненадолго. Просто соскучилась.

– Как тебе там?

– Почти так же, как здесь. На самом деле все не очень существенно меняется. Ты живешь, как и жил, только видишь и живых, и мертвых. Кстати, привет тебе от твоего деда. Помнишь, как ты каталась к нему на Китай-городе?

– Даааа, точно. Ты это сказала, и я это помню, как будто это вчера было. Кстати, платформы перестроили, и теперь уже так не запутаешься.

– Слушай, это еще при мне было. Меня нет всего 4 года)))) Кстати, поехать тогда к нему, а не на вечеринку была правильная идея. Правда, твоя карьера в кино могла начаться чуть раньше, но в итоге ты ничего не упустила.

– Какая вечеринка?.. Помню только, я тогда приехала к нему, взяла телефон и просто снимала его руки. И он вдруг взял мою руку, поднес к губам и поцеловал, вообще неожиданно. Столько драматургии в кадре… Я не помню, что было вчера, а вот это помню… Это было когда? Лет 40 назад?

– Уже больше, старая ты клюшка. Когда умрешь, память поправится. По опыту говорю! Что еще тебе рассказать… Знаешь, живые люди так боятся увидеть что-то не поддающееся логическому объяснению, им так сильно нужны объективные причины для всего на свете, что в итоге они не видят почти ничего. Ну ты поймешь, когда окажешься в этой реальности. Есть вот эта байка, что душа куда-то улетает и потом 100500 лет сидит где-нибудь, чтобы переродиться. Брехня. Все души здесь. Просто живые не могут видеть мертвых, это же так нелогично))) По крайней мере, 99% живых не могут. А мы все здесь. Родители всегда рядом с детьми. Мои до сих пор даже здесь готовы метнуться в аптеку. Такие смешные.

– Клаааасссс. А чем ты там занимаешься? Работаешь?

– У тебя совсем память отшибло. Я при жизни-то не работала последние лет 20. Нет, слушай, работа для живых. Тут тебе не до этого будет. Помнишь, как ты переживала тогда в 2021, когда на работу новую вышла в период удаленки? Какие напрасные переживания))

– В 2021? А сейчас какой? Нет, не помню. Я же всегда фильмы снимала. Ты видела мой последний? Недавно вышел… Тебе надо посмотреть. Я его придумала, когда переехала из Москвы на юг.

– Конечно, я его видела, еще задолго до другой реальности) Ты уже много лет не снимаешь. Совсем ты, конечно, ничего не помнишь. Но ничего, ничего… Кстати, здесь ты можешь продолжить заниматься тем, чем занималась. Но это необязательно – можно просто созерцать и иногда кошмарить живых друзей и родственников, правда, это нечасто дают делать. К сожалению, надо соблюдать границу между живым и мертвым мирами, хотя ее почти и нет. Что мне не очень нравится, здесь уже ни с кем новым не познакомишься. Ты продолжаешь жить с теми связями, которые появились у тебя раньше. С другой стороны, вот вспомни своего Димку питерского? Помнишь ту поездку на машине? И зачем такие знакомства?.. Нет, здесь уже нет случайных – только свои. С одними я ужинаю сегодня, за другими присматриваю. Человеку может казаться, что он один, но на самом деле он никогда не один. Ну неважно, не буду выдавать все секреты. Собственно, я что пришла? Пойдешь сегодня в ванную, дверью сильно не хлопай))) Иначе ты там долго можешь просидеть, прям как я когда-то. А ты без сигареты без своей доведешь себя в ванной до второго инсульта))) Мне отсюда видно все прошлое и немного будущее)) Умереть в ванной из-за закрытой двери так себе затея))) Прости) Потом будет возможность получше у тебя. Не благодари.

– Ладно. Главное до утра не забыть об этом.

– Не забудешь. До встречи!

Комментарий психолога Алёны Пряник

Это рассказ про поддержку, дружбу и то, как важно делиться переживаниями с близкими. Почему это важно? Выражение переживаний терапевтично само по себе – оно избавляет от одиночества и дает возможность контейнировать сложные чувства.

Авторка показывает близкие взаимоотношения между подругами. Опыт дружбы очень важен, так как, в каком-то смысле, это наш первый опыт отношений вне семьи. Умение дружить отражает и возможные варианты поведения с партнером. В рассказе девушки кажутся искренними друг с другом, поддерживающими. Чувствовать 100% принятие себя кем-то другим крайне ценно для каждого.

В рассказе также поднимаются тема жизни и смерти, с ней появляются маленькие и большие смыслы. По структуре он в некоторой степени напоминает психологическую технику «Линия жизни», когда жизнь клиента рассматривается в трех плоскостях: прошлом, настоящем и будущем времени. Героине снится сон «из будущего». Оттуда все выглядит иначе, видны по-настоящему значимые моменты, события, люди. Побыть в своем хоть и иллюзорном будущем важно, чтобы взглянуть на себя со стороны, увидеть свой путь в более широком формате. Это позволяет оценить происходящее с позиции наблюдателя и внести соответствующие коррективы.

В тексте звучит и экзистенциальное переживание. А что дальше? После смерти. Фантазии на эту тему снижают внутреннюю тревогу, дают надежду и опору. Чувствуется, что для автора важна связанность с близкими и «до», и «после»

Лада Ражинскас. «Путь»

Лишь на минуту я почувствовала удовлетворение – наблюдая за тем, как летит из окна одежда Германа. Я выбросила ее с разорванными клочками надежд.

На повторе звучало: «Я недостаточно хороша», и что-то неистовое, дикое начинало просыпаться внутри и придавать сил. Как сейчас помню его слова:

– Э, ты чем гладила мои рубашки?! Ты вообще нормальная?

Где твоя голова потерялась?

Что за помои ты сварила? Ты пробовала?!

– Что?! Нормальная ли я? Помои?! Вот сейчас суп станет вкуснее, дружище!

Я схватила непочатую банку с солью и бухнула в кастрюлю целиком.

Дома недостаточно чисто?! Ха!

Я начала в бешенстве сбрасывать с полок вещи, топтать и мять их…

Потом распотрошила шкаф и добралась до ненавистных накрахмаленных рубашек. За спиной услышала оглушительное рявканье: Герман угрожал, что вызовет мне психбригаду.

В этот момент – получив в свой адрес очередную порцию оскорблений – я наконец проснулась: вдруг в сознании что-то щелкнуло и развернуло его на 360 градусов. Морок в моей голове рассеялся.

Остался лишь терпкий металлический привкус во рту, словно я отравилась. Годы тщетных попыток наладить отношения обесцветили мою жизнь.

Мои старания быть идеальной всегда подвергались жесткой критике и обесценивались.

В тот вечер колокольчик в моей голове звенел снова и снова: «Очнись, девочка! Остаться с ним – билет в один конец».

Живот словно вторил этому звону болезненными сокращениями, напоминающими схватки. Тошнило. В груди резкое жжение. Сердцебиение пульсировало в ушах – не хватало воздуха. Мое тело давно не могло справиться с тем, что происходило у меня в жизни.

«Опять вызывать скорую?! Что за цирк? Они уже наизусть знают наш адрес». Надеясь, что станет легче, я с трудом накапала в чашку успокоительное: тремор нужно было унять. Вскоре показалось, что боль отпустила, но я будто перестала существовать.

Дольше терпеть это было невыносимо – сработал инстинкт самосохранения.

Мое измученное тело подошло к кладовой, достало чемодан и собрало вещи, не слыша криков Германа. Перед тем как уйти, я окинула взглядом разгромленную комнату, где позволяла уничтожать себя. Вскользь посмотрела и на него, горланившего посреди этого развала. На этот раз я ни о чем не жалела.

Тело наполнилось пустотой. Агония последних лет была завершена.

Я возвращалась в родительский дом и думала, что же удерживало меня столько лет с этим человеком.

Настолько мы разные. Почему я так долго терпела этот ад?

Мы познакомились, пережидая дождь под одной крышей.

Герман был вдвое старше меня и очаровал сразу. Похожий на Аполлона, он чем-то напоминал отца… Глядя на его высокие скулы, крепкий подбородок и маленький шрам у густых бровей, я чувствовала себя в безопасности. Герман смотрел на меня прищурившись, не моргая.

Мы встречались около года и съехались в день моего шестнадцатилетия, когда мама забыла меня поздравить.

У нее давно была своя жизнь, новый брак, ребенок. Там не осталось места для меня.

С ним же я чувствовала себя любимой – видимой. У меня наконец-то появилась семья.

Я светилась счастьем, когда он водил меня в парк аттракционов.

Крепко сжимая его теплую шершавую руку, я ела абрикосовое мороженое в вафельном рожке и расплывалась в улыбке, щурясь от лучей весеннего солнца. Замерзнув, я любила уткнуться носом в его шею и вдыхать родной запах. Запах, возвращающий меня в детство.

Когда я была маленькой, папа часто носил меня на руках. А я, обняв его за шею, сидела у него на коленях и чувствовала блаженство. Волна безмятежности разливалась по всему телу. Это было счастье!

Счастье – быть любимой дочерью своего папы.

Но все когда-нибудь заканчивается.

Помню день, когда закончилось мое детство.

Родители долго выясняли отношения, громко крича друг на друга. Барабанные перепонки дребезжали от воплей – меня сковывал страх. Я, восьмилетняя, спряталась в шкафу, руками обняв колени. От напряжения сжимала кулачки так сильно, что на ладошках остались следы от ногтей. Ждала, когда же они прекратят: казалось, это мучение длилось вечно. В какой-то момент меня захватило ощущение, что виновница скандала – это я. Судорожно вспоминая, что же я сделала не так, я будто провалилась в яму, из которой было уже не выбраться.

Наконец наступила тишина. Он ушел. Я подбежала в слезах к окну и глядела ему вслед, словно прощаясь. Запечатлевала в памяти быстро удаляющуюся фигуру. Папа исчез, и внутри проросла безысходная, щемящая тоска и ощущение покинутости. Именно это переживание я несла почти всю свою жизнь. Слишком тяжелый груз, от которого я не раз пыталась освободиться.

Пройдя долгий путь в психотерапии, я смогла расколоть этот валун и сбросить его с уставшей спины. Выйдя на улицу после консультации, я вдохнула свежий весенний воздух, расправила плечи и каждой клеткой ощутила день моего второго рождения: в пятьдесят два года я впервые спокойна по-настоящему. Не чувствую себя брошенной, не тревожусь.

Смакую легкость и пьянящую внутреннюю свободу.

Процесс перерождения прерывает вибрирующий телефон.

– Эх, как не вовремя! – с легким раздражением произношу я, лениво расстегивая молнию.

На экране – отец. Настойчивый звонок впервые за много лет. Может, что-то случилось?

– Слушаю тебя, папа.

– Доченька, здравствуй! Ты сейчас свободна? Хочу с тобой поговорить.

Комментарий психолога Марины Руфановой

Иногда наши переживания превращаются в физические боли. Например, вам предстоит сложный разговор, вы в тревоге. Хоп, и желудок дал сбой. Или вы поругались с кем-то, а потом почувствовали сильную головную боль. Так вышло и с героиней рассказа. Она многое чувствует через тело. Часто переживания такой силы, что приходится вызывать скорую помощь. Почему так бывает? Причина в том, что нас не учат в детстве замечать и осознавать свои чувства. Часто их просто запрещают. Так много «не плачь», «не кричи», «не смейся». А потом к двадцати годам какой-то орган точно не выдерживает. Мы знакомимся с героиней в период кризиса. То, как раньше была устроена жизнь, ей уже не подходит. Ни скорые, ни злые слова от партнера. Достаточно этого. Она выбирает разорвать этот круг. И выбирает себя. Такая свобода позволяет ей увидеть свою нужду в теплых, хороших отношениях, восстановить в памяти теплыемоменты с отцом и веру в то, что с ней нельзя так плохо поступать.

Я недостаточно хороша. Откуда берется эта фраза в головах людей? Не может же она появится там само собой! Её «кладут» туда родители. Своим обесценивание чувств и достижений ребенка, угрозами, путаниями или игнорированием. Родители героини вложили это понимание с детства. Когда отец, такой любимый и важный человек, ушел, не объяснив ничего ребенку. Когда мать отстранилась и вовремя не поговорила. Родилось это «недостаточно». Дети очень хотят любви. А когда ее не получают, начинают винить себя, потому что злость на родителя смерти подобна. Они бы меня любили, если бы я… Хорошо училась, убиралась в квартире, вела себя тихо. С таким объяснением любви дети превращаются во взрослых – ищут партнеров, похожих на мам и пап, чтобы заслужить, чтобы сделать достаточно, игнорируя себя. Героиня нашла взрослого мужчину, так сладко напоминающего отца и начала стараться. Но снова отвержение. Наша психика стремится к повторению сильного эмоционального опыта. Так формируется феномен зависимости от отвержения. Да, больно, но так знакомо… Что делать? Задача каждого взрослого, который столкнулся с нелюбовью в детстве взрастить её к себе. Замечать, когда отношения напоминают родительские и вовремя из них уходить, замечать к себе хорошее отношение – и оставаться с людьми. И если это потребуется, обратиться за помощью.

Оглавление

Анна Пестерева. «Холодно»

  Комментарий психолога Марины Руфановой

Оля Продан. «Надо все проговаривать»

  Комментарий психолога, гештальт-терапевта Виктории Ашихминой

Марина Потапова. «Искусство дипломатии»

  Комментарий психолога Марины Руфановой

Регина Тарасова. «Куда они теряются»

  Комментарий психолога, гештальт-терапевта Виктории Ашихминой

Михаил Кокин. «А дома митинг»

  Комментарий психолога Алёны Пряник

Оля Узянова. «К бабушке»

  Комментарий психолога, гештальт-терапевта Виктории Ашихминой

Вика Кравцова. «Шланги»

  Комментарий психолога Алёны Пряник

Ольга Каткова. «Friends’ chats»

  Комментарий психолога Алёны Пряник

Лада Ражинскас. «Путь»

  Комментарий психолога Марины Руфановой