Валентина [Елена Александровна Дарвина] (fb2) читать онлайн

ПЕРВАЯ ВОЛНА

Валентина грезила большой жизнью. Хотя и не совсем осознавала, что такое эта самое «большая жизнь». Но об этом часто упоминала тётя. И некто по имени созвучным со словом «мыло» выбился в люди. Что, кажется, было тем же самым.

Валентине между семью и восемью годами. Так себе возраст. Когда с маленькими водиться уже зазорно, а у ребят постарше недоступные интересы.

Море манило гладкими серыми замшевыми камнями, блестящими водорослями и густой пеной, как от шампуня. Море не пугало. Шипя рассерженной кошкой, настойчиво ластилось к ногам девочки. Присев на корточки, наклонила лицо над водой. Так иные всматриваются в книги, силясь разгадать этот мир и познать его сокровенные тайны. Зачерпнула полные ладони пены, случайно прихватив длинную полоску морской травы. Зелёные волосы подданной вод, что неумолимо стремилась на берег. Даже теперь. После заката. Небо хмурилось, ещё сдерживая скупые слёзы отца, что только что потерял дочь. Трава была мокрой и скользкой. Пахла солью и вольным ветром.

– Фу! Гадость.

Девочка сжала кулаки. Русалочка вернулась к отцу. Первичный бульон. Все мы оттуда. Начало эволюции и всё такое.

– Сам ты гадость, – тонкие губы поджаты, чуть подалась вперед, лоб нахмурен. Лишь глаза сверкают любопытством. Кто это? Кто это сказал? Кто этот незнакомый мальчик? Веснушки пятнами от краски, лягушачья улыбка. И в руках – не драный, а ещё чистенький новый футбольный мяч. Белая майка, кофта на молнии, куртка на зависть ребятам.

Обида не поддается логике. Валентина не знает пока слова «логика». Зато «гадость» зацепилась за руку. Повисла зеленой лентой.

Белая как облако майка. Больше нет. Сам виноват.

И – бежать. Бегом. С оглядкой – догонит? Ноги в песке увязают, но под кожей бушует пожар. Вот она – её Большая Жизнь.

На лице мальчишки – соль и вольный ветер. Крупный песок скрежещет по зубам. Воздух холодит мокрые пятна на грязной майке.

– Стой! А ну стой, гадина!

Мяч сиротливо глядел вдаль. Он Пятница без Робинзона. Его Робинзон бежит за юной кельпи, что хохоча, уводит его за собой всё дальше и дальше.

Юные демоны слишком самоуверенны и наивны. Они как дети, что несутся по берегу, играя в древнюю как мир игру. Охотник и Жертва. Они не смотрят под ноги, считая, что весь мир у их ног. Но вот один камень и ты уже не Охотник, а маленькая девочка, что споткнулась и расшибла ладони в кровь. На носу песок. Платье-тряпка. Шарф в жёлто-зелёную полоску трепещет флагом проигравшего. Всхлипы как признание. В невиновности и жестокости мира.

Робинзон замер. Его занесло на этот берег приливной волной. Он здесь чужак. Исследователь. Новенький, что толком не знает правил игры.

– Ох! – крики чаек возмущенно вторят этому олицетворению беспокойства в красном пальто. Совсем не море. Ровный макияж, волосы потрёпаны обиженным ветром. Каблуки для идеальных тротуаров. Стекло и пластик. Засушливость лета, золото осени. Нежная мелодия. Сумочка: помада, духи, зеркало. Кому нужно, если есть море? Как же её это раздражает! Этот дурацкий город, этот летевший под откос год. Да кому он нужен!

– Это всё твоя вина! – отточенные жесты театра: поднять, отряхнуть, бросить реплику, вытереть слезы – кружево платка. Непременно зло. Уколоть. Задеть за живое. Ранить. Пустить кровь.

– Это не я бросил дочь на два года и шлялся вдали от дома! – защита.

– У меня были гастроли! – выпад, удар, – Никто не просил тебя строить из себя заботливого папашу. Что ты ей можешь дать? У тебя ни работы, ни дома!

Робинзон брошен, покинут. Кельпи ускакала со стаей. Оставив жертву с желанием догнать, узнать, что было бы если?

Валентина не любит криков. Её раздражают чайки. Они только и могут, что противно орать ни о чём. Вроде бы и слова, а вроде и нет. Куда интереснее иное: красная машина в цвет платья, дым сигарет, зажатых меж тонких пальцев. Их кончики словно обмакнули в золото. У Валентины такие же тонкие ладони. Пока без краски. У мужчины рядом густая борода и запах рыбы. Мама зовёт его «папой». Валентина тоже. Хотя совсем не понимает, что именно должно обозначать это слово. Может это как актер, или рыбак.

У Валентины есть тётя. Тётя – это вкусное варенье, новые игрушки и книжки с картинками. Это сказки на ночь и поцелуй перед сном. У тёти нежные руки и кусачий ремень. Ещё она обещала научить Валентину печь имбирное печенье и варить пунш. И так обязательно будет. Ведь тётя обещала.

Чайки не замолкали. Их крики были слышны даже в коттедже. Валентине казалось, что они доносятся не только сквозь наглухо запертое окно, но и из соседней комнаты.

Когда Валентина читает сказку о русалочке, тётя морщится. Она говорит, что «эта хвостатая распушилась павлином, словно и не от моря камушек». Когда-то прекрасная дева попала в сети рыбака и осталась в его доме и сердце. Но она мечтала о суше. Его же дом – море. Русалочка умеет любить, но её царство не здесь. У неё есть нож и шанс вернуться к отцу. Её выбор – карьера и принц пустыни.

У Валентины давно нет кукол. Просто они так похожи на людей.

Каждый вечер, если они проводили его дома, был временем кино. Валентине нравились мультфильмы и передачи про животных. Тётя выбирала комедии – итальянские, Рори Маккана или Сэма Хьюэна.

– Люди фильмы смотрят, чтобы восполнить то, чего им не хватает в жизни. Лично мне: чувства юмора и красавчика в постели.

У Валентины не было домашнего зверька, чтобы сидел пушистым комком на коленях и никогда – друзей.

Когда тебя садят за стол уже после ужина вместо того, чтобы отправить в комнату или к телевизору это хуже чаек. Я так вам скажу – ЭТО КУДА ХУЖЕ ЧАЕК. Женщина-мама. Мужчина-папа. Дети постарше взяли в свою команду, но правил игры не пояснили. «Играй» – сказали они. «Играй» – кричат обозленно. И тебе где-то между семью и восемью. И это дурацкий возраст. И ты топчешься на месте. Смотришь круглыми от удивления глазами. Тётя смотрит кино. Одна. Телевизор манит обрывками фраз. «Куда захочешь» и «Вперёд! К звёздам!».

– Вот видишь до чего ты её довел!

Валентины на самом деле нет. Она подменыш. Ночью пришли пикси. Фейри. Брауни. Кто угодно. Забрали девочку из мягкой постели и утащили в свой холм за городом. Они знали, что она видела их нору. Она знает, где они живут. И она сама сказала им, где живёт – чтобы пришли. Забрали. Утащили. Спрятали.

Она живёт на свете уже тысячу лет. Её манит «Песнь моря». И «Помогите, я рыба!».

Почему ей надо быть Валентиной? Она не умеет.

– Не кричи на меня при ребёнке!

Наглые чайки. Они бросаются на тебя среди праздника. Отбирают леденец-сахарную вату-сэндвич. Зло зыркают на тебя со всех сторон – нет ли ещё чем с тебя поживиться? Валентина с трех лет знает: от чаек спасёт тётя. Подбежать, взять за руку липкой от страха ладошкой. Дядя Вил, что торгует сырами, не меньше чаек боится тётю. И каждый раз, глядя вслед от чего-то потеет и вытирает пот со лба.

– Чисто под шторм попал.

Валентина любит и тётю, и шторм на море. Потому утром их остается двое.

Русалочка исчезла из их жизни. С рыбаком. Или без.

ВТОРАЯ ВОЛНА

Валентина задаёт вопросы. Ей давно не пять. Уже за вдвое больше. У неё есть тётя – строгая? хорошая? пушистая кошка – что говорит? почему не ест овощи? Комната полна неисполненных мечт и желаний. На столе и стульях развалилась школа. Школа тоже задаёт вопросы: выучила? знаешь? Сколько стоит фунт гороха, если правильный ответ два с половиной, девять или три?

На столе – история Греции, карта Атлантиды, забытые страны. Мелочи жизни: деревянный маяк, бусы из раковин, фотографии на деревянных прищепках, картон порезан на части.

Математика и мифы. Глобус и точка опоры. Пифагор. Открытые окна в мир.

Первая любовь накрывает с головой. Даже если не ты. Если тебя. Ластится у ног пушистым котёнком. Жмуриться от яркого солнца и фырчит, встопорщив усы. Что тебе Рим? Ты сам – Рим!

У соседа слева зелёные глаза и отколот верхний передний зуб.

Он пират и у него полная комната сокровищ – зелёная бутылка с корабликом, жестяная банка с ракушками, моток бечёвки, почти целая коробка карандашей, клык Жука – верного пса и товарища. Белая шерстяная нитка – он подарил её девочке с хвостиком и хмурым взглядом. Боадицея. На худом запястье нитка обернулась три раза. Он сам завязал – на удачу в боях. Прасутаг, впервые вошедший в Рим. Шептал заклинанием: «ты сильна как шторм на море».

Справа – окно. Можно смотреть на далёкое близкое небо. Оно в цвет её глаз. И они сияют, окрылённые властью над тобой. Ты сам связал своё сердце и отдал конец нитей. Молчи. Неси портфель. Дари камни. Обласканные морем кусочки стекла. Цветные миры – зелёные, розовые, красные. Миры понарошку.

– «Любить» это хорошо? – вопросы для ответа, – Почему люди любят и не любят?

У тёти хмурый взгляд. Она шторм на море. Море умеет любить? Оно ласкает, манит, интригует, мучает, убивает и зовет вернуться. Кого любит море? Всех. Никого. Почему мальчик дарит медузу – они противные! Мальчики? Медузы! У меня есть секрет, хочешь? Хочу.

Сокровище навек: раковина с каплей росы, белая шерстяная нитка. У всех девочек есть сокровища.

– Вот меня любит одноклассник, кошка и ты, а тебя? Я и кошка! У тебя есть мальчик?

Давно прошедшая легенда: Зигфрид и Кримхильда. Рыцарь с жестяной банкой и принцесса с разбитым носом. Друзья детства. Так по канону. Лирика и проза.

– Был.

Боадицея. Юная дева, опороченная жизнью.

У Валентины есть вопрос – где найти ответы?

Стала старше. Умножь года на полтора. Время переменчиво как погода.

– У меня тоже – был.

Теперь её мир – конструкция из кубов и цилиндров. Башенка из камней. Одна секунда и соскользнёшь – строй заново. Строй. Или не играй вовсе.

– Ты говорила, что у Кальях-Варе вместо сердца осколки льда. Неужели ей больно также?

Боадицея на эшафоте. Латы сорваны. Броня осталась в будуаре. Плачет. Моя маленькая девочка…

– Держись, – утонувший утопающему. Брошенный бросаемому, – Держись, Валентина.

Большие девочки печалятся дождём. Даже когда за окном солнечная буря.

***

Чем старше – тем холоднее мир. Реальность страшна и пугающа. Так зачем она? Придумай историю и живи. Живи счастливо.

Под одеялом прячься от проблем. За твоим окном – бушует лес. Голые ветви роняют тени на твою кровать, извиваются змеями по стенам, ползут по твоим вещам. Их липкие тонкие и узловатые ладони повсюду.

Чем младше – тем спокойнее. Ты под одеялом, а значит под защитой.

У Валентины есть одеяло, но нет чувства защиты. Она потеряла его там же, на берегу моря. Под плеск моря. Под назойливые крики чаек. Под стук капель по плечам и распахнутой настежь куртке.

– Я просто… Мне нужно больше свободы? Не знаю как объяснить.

Куртка настежь. Продувает сквозь и навылет.

– Надеюсь ты поймешь.

Фейри без крыльев, пикси без дома, Кальях-Варе без сил. Громкий плеск по ногам бьёт пощечиной.

И – бежать. Бегом. Без оглядки – догонит? Ноги в песке увязают, но под кожей бушует пожар.

Пожар на лице и морская соль. Море всегда солёно на вкус.

Плачь, девочка. Твои глаза – камни, омытые и отполированные до блеска волнами. Прекрасны. Сияют. Плачь, девочка, сегодня День твоих слёз.

Раны на сердце как мазки краски на холсте. Кто захочет взять обезличенный холст? Никто.

ТРЕТЬЯ ВОЛНА

Воспоминания. Их порождает мелочь – город, фотография, засохший цветок меж страниц – «Не забывай, сестренка!».

Тебе было десять. Вы с сестрой ближе створок устрицы. Не разомкнешь. Ваш секрет только ваш. Можно закрыться на чердаке и играть. Примерять мамину фату. Быть принцессами. Русалочкой сошедшей на берег. Морские девы, поднявшиеся со дна и с любопытством заглядывающие в окна. У сестры совсем нет чувства юмора. Её не тянет выйти на берег. Она – воительница уличных битв. У тебя – чудный голос и мечта стать актрисой.

Ты – сказка. Она – легенда. Русалочка и Боадицея. Вы растёте вместе и врозь.

На Самайн вы поёте у костра и море вам рукоплещет. Вы танцуете, держась за руки. Подол платья развевается, открывая стройные ножки. Всё – продумано. Красная ткань, белая кожа. Ты знаешь о себе всё и даже больше. Весь мир у твоих ног и он – сцена!

Огонь полыхает в твоих волосах. Трепещет на алых губах. Вы уже взрослые и мама разрешила вам самим приготовить пунш на праздник.

Твоя сестра раскрывает тайну. И тебя это коробит. Она бросает тебя! Бросает совсем как отец ради чьих-то зелёных глаз и белой фаты.

Море шепчет «Не прощай…».

Ты обижена – «не прощу!». И навсегда отрекаешься от моря.

Ты веришь, что навсегда. Каждый раз.

Собирать вещи всё равно, что собирать камни. Гнейс, габбро – обязательно. Серая галька – скромно и много. Умело обтёсанное стекло – искусственно. Редко. Надо брать.

Кошка по прошлой жизни. Миска и хозяин подождут. Тебе нужно за пределы домашних угодий. Там ещё ничейная территория. Пометь – «твоя».

Чемодан на колесиках. Как твоё имя. Пламя. Багрянец. Шорох под ногами.

Ветер швыряет иголки по коже. Ударяет плетью. Обманщик. Ветреный твой ухажер.

Кошка всегда уходит уверенно. Грациозно. Чуть подёргивая хвостом. «Довольны? Довели! Ухожу» – не забыть хлопнуть дверью. Так, чтобы подмостки дрожали, а зрители впечатлились. Завернуть за угол. Застыв в движении обернуться. Проверить – видели же? И раздражённо фыркнуть.

Подхватив настроение, ветер сердитым отцом зашуршал по пустой улице.

***

– Разве ты – мама?

Ветер хлестко бьет по щеке. Наотмашь. С замахом.

– Валентина…

Жалобно мяукает кошка. Пристыженно. Хороша и раскаянна. Не прощена.

– Кто ты мне?

Глаза в глаза. Взгляд мимо.

Дочь и мать. Сестра и тётя. Шорох волн. Стол как поле битвы. Пустая война. Кружки-солдаты.

Что делать, если обида так глубоко, что не достать? Валентине не 10. Всё помножено на два. Две сестры. Две женщины. Две мамы.

Валентина зовёт её «в красном» и «она». Валентина уже не маленькая девочка.

– Так кто ты мне?

– Твоя мама. Если позволишь.

Свет машин прыгает по стенам. На лицах – игра теней. Неоновый грим. Так чужд и неестественен. Тебе мерещится хвостатая тень за столом. Рыжая осень шуршит листвой под окном. Тебя тоже две. Простить-не прощать. Сказать-не сказать. Грустить-отпустить. Забыть-понять.

Выбор есть всегда. Во всём. В твоей голове – сотни сценариев. В её – и того больше.

Хочешь, чтобы поступили по-твоему – напиши и раздай сценарии. Порви и выбрось. Кто на сцене – не тебе выбирать. Ты не знаешь конца этой пьесы. Играй без суфлеров. От твоей игры зависит многое. Заплачешь – драма. Обратишь всё в шутку – комедия.

– А если нет?

Причинишь боль? Уколешь так, чтобы за живое? Или впустишь холод между вами?

– Тебе решать.

Выбирай. Ты же помнишь об этом? Пора выбирать.

Валентина становится взрослой. Так говорит тётя. Так сказала «она». Взрослые всегда делают правильный выбор, правда? В детстве они всегда представали умными. Ответственные. Мудрые. Авторитеты. Нельзя спорить. И хватит. Выросла? Повзрослела. Принимай решения.

Выбор есть всегда. Так чего хочешь ты? Маятник качается в сторону. В одну. В другую. Обратно. Ре-шай. Ре. Шай. Вы. Би. Рай.

– Я… Не знаю. Можешь остаться, – маятник качнулся и замер в нерешительности. Как понять, правилен ли твой выбор? Разве можно сказать точно, что повлечёт за собой твой поступок? Твоё слово? Что теперь сулит тебе будущее – ураган или же тёплый дождик?

– Я не буду возражать.

Валентина поводит плечами. Расправляет плечи.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи, дорогая.

Мирный договор подписан. Полководец бежит с поля битвы. Кружки-солдаты брошены и забыты. Ответственность тяжестью плаща обвивает плечи, душит горло. Развязать бы завязки…. Ослабить бы узел…. Жаль, что это лишь её воображение.

Валентина поднимается по лестнице. Двадцать шагов до комнаты. Что потом? На последнем шаге окно бросает свет на девушку. Девушка бросает тень. Тень на стене. Плащ развевается.

День твоего рождения. Поздравляю. Что значит быть взрослой?

Сон не идёт в гости. Он забыл про тебя и щебечет с подружкой-зимой.

Что значит быть взрослой? Вопрос. Снова и снова вопрос. У взрослых есть ответы на все вопросы. Не знаешь – не взрослая. Знаешь – всё равно не взрослая.

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛНА

Валентине двадцать пять.

Валентина знает, что такое боль. Предательство любимого. Брошена дважды. Трижды и повторно оставлена. Зачем? – новые вопросы. Без ответа. Опять. И навсегда.

Её жизнь – морская пена. Взбита и разрознена по волнам. Её чувства – пена. И вокруг уже давно – другое. И то же.

Море всегда манило гладкими серыми замшевыми камнями, блестящими водорослями. Море не пугает. Шипя рассерженной кошкой, настойчиво ластится к ногам. Присев на корточки, наклонила лицо над водой. Силясь разгадать этот мир и познать его сокровенные тайны. Зачерпнула полные ладони пены, случайно прихватив длинную полоску морской травы. Зелёные волосы подданной вод, что неумолимо стремилась на берег. Даже теперь. После заката. Небо хмурится, едва сдерживая слёзы дочери. Трава мокрая и скользкая. В ветре – соль и печаль.

Под ногами песок и галька – несказанные слова, что тяжестью опадают на дно. «Прощаю». «Люблю». «Мама». «Мне вас не хватает».

Одинокий ребенок плачет тихо. Точно язычник среди христиан. Его мир – песчаный замок на берегу. Красивый, тяжёлый. Смыт весенней грозой. Такой беспощадно-весёлой.

Валентина не видит моря.

Красное пальто и теплые руки. Чайки и Робинзон. Цветная галька. В термосе рядом – пунш. Как жалкая попытка вернуть. Её, их. Обеих и чтобы рядом. Как было. Не как стало.

Валентины на самом деле нет. Она подменыш. Её забрали пикси. Фейри. Брауни. Кто угодно. Утащили за холм. На старое кладбище. Вырыли две могилы. Спрятали под землёй. Зарыли. Закопали. Обложили камнями. Подписали красиво «В память о мамах. Русалочка и Боадицея».

Пошутили после. Оставили дух бродить по мокрой гальке и песку.

Она знает – она живёт на свете уже тысячу лет.

Почему ей надо быть Валентиной? Она не умеет. Не хочет!

Шторм на море. Крики чаек резки и громки. Как раскаты. Как росчерки света в клубах черноты.

Тяжёлые капли прорезают небо. Вбиваются в землю и прогоняют пикси. Фейри. Брауни. Омывают лицо маленькой девочки, что так любит море. Нежно ласкают пряди волос. Шепчут. Убаюкивают.

– Спасибо, – печальная Боадицея качает головой. Ты видишь гордость в её глазах? Пока нет….

Что есть мечты? Что есть Большая Жизнь? Никто не замечает жизни, пока она не заканчивается.

– Прости…. Мама, – когда наступает «поздно»? Русалочка обиженно вильнула хвостом на прощание. Её подарок – жемчужина на память и галька. Не потеряй того что есть. Не забывай. Отныне нет.

Время. Да что мы знаем о тебе? Ничего и больше! Ты вечно-быстротечно-немыслимо-несущественно-важно. То сковываешь льдом, то утекаешь водой сквозь раскрытые веером пальцы. Равнодушно-безжалостно-нежно-добродушно смотришь на маленьких человечков, что играют самих себя. И проигрывают. Глупые. Безнадёжные. Жалкие.

Валентина плачет. Её смех прорывается сквозь тучи.

Валентине двадцать пять.

Она знает, что такое вечность. Не обнять, не простить, не сказать столько нужных слов. Вечность – когда не услышат. Не спросят как прошёл день или что хочешь на ужин. Не ответят на сотню глупых вопросов. Вечность – когда ласковые руки не вытрут твоих слёз, а щемящий сердце голос не расскажет как всё будет хорошо. Вечность – когда больше некого обнять. И горечь от того – тоже вечна.

Никто не замечает жизни пока она не заканчивается.

Валентина давно живёт Большой Жизнью. Её волосы рвёт грозный ветер. Неумелые руки отца. На ней и у ног – дары. Мамин чемодан – потрёпанный ржавый компаньон. На запястье белая шерстяная нить – тётин талисман на счастье.

Ты слышишь как поют ветра в холмах? Послушай.

Послушай…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Меня никогда не видело море. Не шумело в моих ушах потоком крови. Не билось пульсом в подставленное волнам тело. Не резало до боли острыми солеными брызгами пятен в глазах. Моё море тоскует без меня и не знает, что есть Я.

Оно волнуется беспрестанно и плачет. Оно бушует и затихает, обессиленно касаясь краем гальки.

Я тоскую по морю. Я знаю его силу и соль. Оно всегда было и есть во мне… Оно накатывает приливной волной из глубин. Из глубин моего Я. И вырывается наружу, прожигая себе путь сквозь ресницы.

Море не знает кто я. Мы близнецы, разлученные в детстве. Мистически связанные и – делимые. Точно делимые. Иначе, почему оно – там, я – здесь.

Четыре волны из бесконечной череды волн. Четыре вдоха, каждый из которых – вечность.

Иногда мне кажется, что я и есть море.

Оглавление

ПЕРВАЯ ВОЛНА

ВТОРАЯ ВОЛНА

ТРЕТЬЯ ВОЛНА

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛНА

ПОСЛЕСЛОВИЕ