Исповедь миллионера [Дмитрий Александрович Деулин] (fb2) читать онлайн

Исповедь миллионера

Дмитрий Александрович Деулин

Русский миллионер по имени Ян, живущий в Европе, переживает нелегкие времена. С одной стороны, бизнес, которым он владеет, идет хорошо, но, с другой стороны, душевное состояние оставляет желать лучшего. Чтобы хоть как-то отвлечься от внутренних проблем, главный герой отдает себя полностью работе, однако, даже несмотря на это, уберечь себя от странной череды событий не получается. Каждая новая встреча становится настоящим испытанием на прочность, но только одна роковая встреча становится началом нового этапа жизни, в которой Ян обретает душевное спокойствие и радость этой самой жизни… Но радость длится недолго…

От автора

Что такое жизнь?.. Просто совокупность моментов, происходящих с нами в определенной последовательности, или же это нечто большее – то, что имеет конечный результат и несет определенный смысл? Как понять смысл жизни, не зная, что такое вообще эта жизнь и для чего она нам дана? Эти вечные, измученные не одним веком вопросы всплывают в нашем сознании не реже, чем мысли обо всем остальном. К сожалению, только немногие, задающие подобные вопросы, способны соотнести свою жизнь с жизнью других. Большинство людей привыкли «жить» ради себя, не обращая внимания на проблемы малознакомых или вовсе не знакомых людей. Отчасти этот, как модно сейчас говорить, здоровый эгоизм обусловлен первичными функциями человека, которые зародились еще в первобытном обществе. Безусловно, мы сейчас отличаемся от своих предков по многим критериям, но какое наше главное отличие от них? Улучшенная работа мозга? А может, разум? Или все-таки наличие чувств?..

Данная книга не является пособием по заработку, как может показаться некоторым людям из названия, а уж тем более не является эталоном жизни. Книга рассказывает о тех событиях, которые на первый взгляд кажутся невозможными или неестественными. Однако я надеюсь, что каждый из вас в глубине души поймет тот смысл, который заложен в ней…

Предисловие

За всю свою жизнь я не сделал никому ничего плохого. Да, бывали случаи, когда в бизнесе приходилось выбирать в пользу одного и не в пользу другого, возможно, тот другой и считал меня плохим, но реально ли угодить всем? Я считаю, что нет. Поэтому и старался сохранять нейтралитет ко всем окружающим меня людям, не отдавая предпочтения кому-либо даже из-за симпатии. Холодная голова и рассудительность – залог успеха. Такие строки я мог бы сделать своим девизом, но позже осознал: нельзя всегда быть нейтральным ко всем, иногда приходится делать суровый выбор, а его лучше делать сердцем!

На пике

Я открыл глаза. Утренние лучи женевского солнца слегка пробивались через приоткрытые шторы гостиничного номера, наполняя его светло-розовыми тонами. Противный звук будильника напомнил о том, что пора вставать. Я растянулся на кровати, раскинув руки и ноги в стороны, и постепенно начал возвращаться в реальность, пробуждаясь все больше и больше ото сна. День предстоял тяжелый. Точнее, его первая половина, но морально я был к этому готов. Чего нельзя было сказать о моей команде. Они три месяца напролет, захватывая зачастую и ночи, оттачивали навыки в новой (для моей корпорации) сфере. Грамотные и опытные бизнесмены понимают, как это – работать на износ, да при том еще в новом направлении. Но я, обладая экстрасенсорным предчувствием, был уверен в нашем абсолютном успехе. Хотя брать за «абсолют» то, что зависит от многих внешних факторов, неправильно и по меньшей мере безрассудно, однако только так я и считал… Удивительно, как судьба любит издевательски менять наши планы…

Приведя мысли в порядок, я наконец встал. Затем сделал некое подобие зарядки, больше напоминавшее паралитическое дерганье, и только после облачился в белый махровый халат. Совершив обычные утренние процедуры, я взял телефон и набрал номер своего помощника. Он ответил почти без промедления.

– Алло, Алекс. Доброе утро. Ты где?

– Доброе, Ян. Я уже поднимаюсь, – дрожащий и полусонный голос эхом отозвался в динамике.

– Хорошо. Жду, – немного суровым тоном произнес я и сразу положил трубку.

Спустя четыре минуты помощник уже стоял в дверях номера, держа в руках подготовленный для меня костюм.

Алекс как всегда выглядел идеально. Высокий, худощавый, с прямой осанкой и смазливым лицом – этот парень всегда обращал на себя взгляды окружающих, причем не просто обращал, а делал это очень элегантно. Особенно он выделялся, если надевал свой фирменный костюм от Гуччи. Тогда Алекс без сомнений походил на высокопоставленного чиновника рангом не ниже премьер-министра. А его всегдашняя аккуратная стрижка полубокс гармонично вписывалась в любой стиль одежды. И напоследок, сверхкрутость или понтов (как модно сейчас выражаться) ему придавали блестящие часы марки «Патек Филиппе». Мне иногда казалось, что к каждой важной (или даже не очень) встрече он подходит настолько ответственно, что его можно сравнить с самым заядлым педантичным политиком. Конечно, этот образ жизни является жирным плюсом в бизнесе, но я этого искренне не понимал и уж точно сам не был таким. Во мне толстой струей текла жила безалаберного разгильдяя, придерживающегося консервативных взглядов.

– Проходи, – скомандовал я и кивнул в сторону гостиной, где стоял большой круглый стол. Алекс кивнул в ответ и, повесив костюм на вешалку, направился к столу.

– Я все взял, – опережая мой вопрос, произнес он.

– Хорошо. Тогда сейчас еще раз прогоним все основные моменты. Ты как? Выспался?

– Вроде да. Но не отказался бы от нескольких часов сверху.

– Закончим здесь с делами, и будет тебе отдых. Может, кофе?

Его серые глаза блеснули одобрением, и только затем он кивнул. Я заказал две чашки в номер, и мы активно приступили к очередной прогонке материала. Как говорится, повторение – мать учения. Оно никогда не бывает лишним, особенно если дело касается миллионных контрактов.

– Ну как? Ты готов удивить их? – спросил Алекс, когда мы закончили репетицию.

– Безусловно, – отозвался я.

Хотя и не был уверен в этом до конца. В нашей жизни, которая имеет и так довольно много ответвлений в разных направлениях, быть в чем-то уверенным означает быть крайне не рассудительным человеком. Все мы так или иначе являемся заложниками обстоятельств, которые, увы, иногда сильнее нас. Мы постоянно уверяем себя и других в том, что справимся с той или иной задачей, хотя на деле не имеем и малейшего представления, с какими трудностями, возможно, придется столкнуться. Тем самым мы обманываем друг друга, заявляя заранее о своей маленькой победе. Но самое страшное, что мы действительно верим в себя и свои силы, представляя в своей голове благополучный исход дела, – мы обманываем сами себя, не давая себе отчет в этом. Ложь себе самому… Зачем мы это делаем? Наверное, ответ кроется в наших душах. В том неосязаемом месте, где наши чувства уживаются с собственным «Эго»; в том месте, где любой человек, даже самый неудовлетворительный по меркам социального общества, может найти свое счастье; в том месте, где зарождается любовь.

После того, как мы закончили, Алекс быстро собрал и разложил по папкам все необходимые документы, созвонился с нашими сотрудниками и ушел подготавливать и проверять их, оставив меня в одиночестве. Я неспешно надел костюм, принесенный Алексом, нелепо попозировал в нем перед зеркалом и спустя пятнадцать минут тоже вышел из номера.

В девять сорок пять я и моя команда, в числе которой были Алекс и еще трое топовых менеджеров моей компании, стояли перед шикарным стеклянным зданием корпорации, которая принадлежала нашим швейцарским друзьям. По внешнему виду этой незамысловатой офисной коробки стало сразу понятно, с кем (и с чем) нам придется иметь дело. По мере приближения к входу напряжение в лицах моих подопечных менеджеров нарастало. Они заметно нервничали.

Мы вошли внутрь. Нас сразу окружили четверо охранников со злобными, широкими мордами.

– Милые и приветливые люди, – пошутил Алекс, когда его досматривал один из них.

После мы прошли длинный коридор практически до конца и, свернув налево, вышли к лифтовому холлу. Затем поднялись на двенадцатый этаж, где нас уже встречали как дорогих гостей двое менеджеров в одинаковых дешевых костюмах. Как выяснилось позже, они были вовсе не менеджерами, а лишь прислугами для важных встреч. Близнецы проводили нас в конференц-зал и показали наши места.

Зал представлял собой огромный полукруглый кабинет с овальным, длиной не менее семи метров столом из зеркала. Да-да! Именно зеркало, а не стекло служило рабочей поверхностью. За этим зеркальным изваянием сидели пятеро человек и явно ждали начала встречи, нервно потирая ладони и виски. Алекс с деловитым видом (по его мнению) внимательно осмотрел всех сидящих. Хотя по мне в тот момент он был больше похож на одного из охранников снизу, который с презрением и опаской смотрел на всех окружающих как на потенциальных нарушителей.

– Мистер Радецкий! Ну здравствуйте! – словно соловьиная песнь в моих ушах заиграли звуки незнакомого голоса.

Я обернулся. Передо мной стоял среднего роста с модельной внешностью мужчина лет сорока. Он имел удивительное сходство с известным швейцарским теннисистом Роджером Федерером, отчего я машинально улыбнулся.

– Я сказал что-то смешное? – не понимая моей улыбки, выжал он сквозь зубы.

– Нет. Все хорошо. Просто вы похожи на одного известного человека.

– Ах да. Теннисист… Мне многие говорят об этом. Но уверяю вас… Это чистое совпадение, и не более того. Кстати, прошу прощения… Генри Мейер, – он протянул руку.

– Очень приятно. Теперь мы знакомы вживую, – я протянул ему свою.

– Так не будем терять время впустую. У вас, как я понимаю, ко мне и моим партнерам есть определенное дело. Расскажете?

– Безусловно. И даже покажем, – снова заулыбался я.

Последующие полтора часа моя команда во главе со мной описывала красочную историю о том, как будет всем хорошо от нашего совместного сотрудничества. Насколько не только прибыльно, но и легко будет работать в одной команде.

Вообще все типичные переговоры проходят под одним лозунгом «Любыми путями добиться положительного ответа». Нет какой-то особенной цели у тех или других. Все стараются показать только лучшие качества. Это естественно. Никому не интересно вести дела или объединяться с убыточными и рискованными компаниями. Обычно темную сторону прячут в самые недоступные места. Ее появление происходит уже после заключения сделки. Мы же старались описать и показать свой проект во всех плоскостях, также затрагивая и всевозможные риски.

– Вы продемонстрировали достойный проект. Мы, безусловно, хотим видеть вас своими партнерами, – сказал Генри, когда я закончил излагать общую концепцию.

Во время презентации он так внимательно, словно под гипнозом, слушал мое выступление и всем своим видом выказывал поддержку в мой адрес, что я был волен подумать не только об удачной сделке, но и о возможной настоящей дружбе в перспективе с этим, безусловно, интересным человеком. Нет, не о той, которая бывает у партнеров по бизнесу (я называю такую дружбу – денежная дружба), а другой. Той, когда на выходных мы бы собирались семьями, ездили за город, устраивали барбекю и болтали о всякой ерунде, начиная от спорта и заканчивая политикой. Но это лишь было возможно уже после начала нашего совместного пути. То есть минимум через полгода. Именно такой срок я озвучил швейцарцам для того, чтобы полностью подготовить проект. Их реакция на мое предложение была немного заторможенной, но как бы там ни было, в завершение встречи мы все-таки пожали друг другу руки. А это означало только одно: мы нашли общий язык. В этом была не только моя заслуга, а точнее, не моя вовсе. Умение выбирать команду для свершения своих дел и отличает грамотного и умного руководителя от сотен других, обычных вечно кричащих чурбанов.

Перед тем как покинуть здание, я полюбовался на открывавшуюся из витражного остекления панораму города, даже не подозревая, что мне будет не суждено увидеть это вновь. Позже, я надеюсь, вы поймете, почему моя история начинается именно с этих событий.

Хорошее настроение и свободное время сделали свое дело. Отправив Алекса и клерков в отель, я попросил своего водителя повозить меня по городу. Женева – великолепный город. Окружающая тебя красота завораживает, заставляет затаить дыхание, а через пару секунд вновь вдохнуть этот идеально чистый воздух Альп. В Женеве прекрасно все. Местные жители в дорогих костюмах, шагающие то ли на деловую встречу, то ли просто прогуливаясь, идеально чистые улицы, скверы и парки, наполняющие город зеленью, туристы, глазеющие по сторонам, и даже северный ветер, наполненный ароматом альпийских цветов. Шикарный, деловой, изящный – к городу можно применить много эпитетов, но только в совокупности они смогут описать его по-настоящему. В Женеве царит размеренная и спокойная жизнь. Что еще нужно для счастья? Пожалуй, ничего. Но как бы я ни восхищался этим городом, меня он не манил. Для жизни я выбрал совершенно другое место, не менее роскошное.

Мои апартаменты находились в Монако. Именно туда я и вылетел поздно ночью того же дня на почти частном самолете из Женевы. Под «почти частным» я имею в виду длительную аренду самолета, которую я оформил в одной крупной авиакомпании по совету знакомого. По его утверждению, так было намного выгоднее, если учесть, что в моем графике число перелетов за неделю доходило до двенадцати. Я согласился, но даже не знаю почему. То ли действительно была в этом необходимость, то ли я просто доказывал окружающим свою состоятельность. Хотя и то, и другое под определенным углом можно расценивать как нечто лицемерное, а может, даже мерзкое… Но для некоторых людей это является нормой, а для самых искушенных – стилем жизни. Как раз с одним из таких людей у меня была назначена встреча в холле моего жилого комплекса на следующий день после Швейцарии. Я собирался сделать ему довольно интересное предложение. Но на самом деле для меня эта встреча значила куда больше, чем для этого человека.

Бернард уже ждал в холле, когда я спустился. Его статная невысокая фигура в дорогом костюме от «Бриони» стояла неподалеку от входа, держа под мышкой кейс. Трое охранников стояли почти вплотную к нему, периодически задевая его своими мощными плечами. Для чего нужно было нанимать их, я не понимал, но и не осуждал его. Каждый человек вправе делать то, что ему заблагорассудится, особенно если на это достаточно денег. А их у Бернарда было больше, чем у некоторых людей из списка «Форбс». Но благодаря своему артистизму, махинациям на биржевом рынке и хорошим знакомым, имеющим частные банки, он умудрялся скрывать свои настоящие доходы от всех. Даже от собственной жены. За это в узких кругах его прозвали «Бедный миллиардер». По всем налоговым службам он проходил как не более чем обычный гражданин среднестатистического государства. Но как-то однажды за бокалом виски Бернард похвалился мне своим богатством. В его распоряжении были четыре виллы на лучших морских побережьях, автопарк из двадцати трех машин, частный вертолет, пять элитных квартир в самых богатых городах мира и солидные суммы в различных банках. Как ему удавалось все это выставлять на всеобщее обозрение и в то же время скрывать от государства – непонятно. Ходили слухи, что он является близким родственником первого человека в одной из стран Европы. И именно поэтому не переживает за возможность быть раскрытым. Было это правдой или нет – я не знал, но то, что он мастерски обращался с деньгами, увеличивая их в геометрической прогрессии, было известным фактом.

– Здравствуй, Ян. Давно не виделись.

– Здравствуй, Бернард. Как твои дела? Вижу, все лучше и лучше? – спросил я, кивая на огромных шкафов сбоку от него.

– Это так… Для солидности, – отмахнулся он. – Ты сказал, у тебя какое-то предложение… Оно как всегда стоящее?

– Думаю, тебя заинтересует! Давай присядем…

Мы уселись в мягкие кресла. Друг от друга нас отделял невысокий резной журнальный столик. Именно на него Бернард положил свой коричневый кейс с кодовым замком сбоку.

– Как ты поживаешь? – поинтересовался он.

– Хорошо. Думаю, не так, как ты, но тоже хорошо, – иронично предположил я.

– Ну… знаешь. Это дело случая. Сегодня можно купаться в золоте, а завтра совершенно в другом… – его лицо сморщилось, оголяя возрастные морщины. Они покрывали все его лицо, сразу накидывая еще с десяток лет. Хотя он был старше меня всего на шесть лет.

– Я знаю. Кстати, поэтому и обратился к тебе. Ты наверняка слышал о том, что я со своей компанией мечу в «лидеры».

– Допустим… Мне уже интересно, продолжай, – загорелся Бернард.

– Так вот… Первый этап переговоров прошел успешно. Они, то есть швейцарцы, готовы внедрить мой проект и сделать своим партнером в случае, если все будет работать. Только есть одна задача и как раз только ты можешь мне помочь.

Бернард задумался, запустив руку в густую копну пепельных волос.

– Чем я могу помочь тебе? Мне кажется, ты сейчас обеспечен не хуже меня…

– Да… Но, к сожалению, дело не только в деньгах, но и в их способе получения.

– Правда? И всего-то? Ради этого стоило встречаться? Мог бы по телефону рассказать. Если нужно, я дам тебе столько, сколько нужно.

– Мне не нужны твои деньги. Мне нужны мои… Ты понимаешь, о чем я?

– Давай подробности…

– На разработку проекта нужны деньги. Его концепция довольна интересная, но слишком затратная. Я не смогу сейчас вытащить средства на него из своей компании. Поэтому мне и нужна твоя помощь. Ты ведь стал известен благодаря своему таланту добывать эти ценные бумажки из воздуха… Не так ли?

– Ты прав. Я обладаю этой особенностью, – Бернард засмеялся.

– Ты поможешь мне? – спросил я, наклонившись к нему.

– Ян, ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. Помогу, конечно. Сколько?

– На проект нужно десять миллионов. Сколько нужно тебе, чтобы сделать эту сумму? Желательно чем быстрее, тем лучше.

– Ты же знаешь, что я беру с этого проценты?

Я закивал головой.

– Мне нужен миллион… – медленно проговорил он, а затем задумался. – Но лучше два, ведь мы же друзья… – он вновь засмеялся. – Схему ты знаешь?

– Да. Знаю.

– Хорошо. Тогда жду от тебя звонка, – он приподнялся с кресла и протянул руку.

– Хорошо. На связи, – ответил я и также встал для прощания.

За это я и ценил Бернарда. Его способность быть кратким, но максимально деловым вселяла во всех людей, с кем он имел дела (и в меня в том числе), бешеную уверенность в нем.

Мой план был очень простым. Для разработки проекта требовалось десять миллионов евро. Эта сумма (для прозрачности перед швейцарцами) должна была быть выделена моей компанией, так как именно она являлась разработчиком и последующим первым внедрителем. Но этой суммы попросту не было в свободном плавании. Да и, наверное, вряд ли у кого-либо вообще такое встречается. Все деньги были в акциях, облигациях и подобных системах. Поэтому мне было необходимо передать часть акций компании в доверительное управление для того, чтобы человек (в моем случае Бернард) получил право распоряжаться, а тем самым заработать нужную мне сумму. За это он брал определенный «процент». Но не такой процент, который выходил с удачных сделок. У него была своя такса, и зависела она от сложности выполнения задания. В моем случае он попросил миллион, и то только потому, что считал меня своим другом, в принципе, как и я его.

Как именно ему удавалось делать из копеечных акций многомиллионные суммы, тем более за короткие сроки, я не знал, а вернее, и не хотел знать. Меньше знаешь, крепче спишь – эта поговорка как нельзя лучше подходила в данном случае. Бернард был не просто мастером своего дела, он делал это с любовью. Но иногда я замечал в его взгляде пустоту. Виделись мы с ним не так часто, однако когда это случалось, он был укутан разным настроением, и зачастую оно не излучало радости жизни, а наоборот, было чересчур угнетенным.

У Бернарда, как у каждого богатого человека, своя удивительная история, которая наверняка полна взлетов и падений. И мне казалось, что он попросту устал от вечных весов жизни, которые никогда не балансировали посередине, а постоянно пытались перетянуть каждую из чаш как можно ниже. Он не был исключением – такая игра преследовала всех людей, и не только богатых. Кто-то с легкостью преодолевает все преграды судьбы, доказывая всем, что он лучший в своем деле, кто-то прикладывает много усилий, чтобы удержаться на коне, а кто-то и вовсе падает, разбиваясь о камни несбыточных надежд, так и не найдя в себе силы подняться…

Я, пожалуй, не отношусь ни к одной из этих категорий… Моя история банально проста. Мой дедушка был владельцем крупной фабрики. После чего она перешла по наследству отцу, а он, расширив ее в два раза, передал бразды правления мне, как только почувствовал, что больше не в состоянии следить за ней. Однако мне такая перспектива была не по душе. В жизни всему когда-то наступает конец. Я это знал и как только стал предчувствовать это с фабрикой (а это произошло почти сразу), незамедлительно избавился от нее, продав своим же конкурентам. Отец так и не оценил мой поступок, сославшись на мою неграмотность и отсутствие жилки бизнесмена. Но позже мы узнали о том, что акции проданной мною фабрики упали в несколько раз из-за какой-то аварии на производстве, а спустя еще полгода общая стоимость фабрики опустилась на шестьдесят процентов в связи с мировым кризисом. Это и придало мне уверенности в себе. За последующие несколько лет я постарался наладить контакты с зарубежными инвесторами и привлечь их в свой проект (после кризиса это было тяжело, но реально). Так началась моя история. История, которую я начал творить живо, местами нерассудительно, но зато с огромным оптимизмом и хорошим чутьем. И вот, в свои двадцать девять я уже был очень богатым человеком, которому, к сожалению, приходилось вертеться не всегда честно по отношению к государству и напыщенным эгоистичным мультиличностям, но максимально честно по отношению к обычным людям.

Следующие несколько дней я провел в гордом одиночестве, без работы. Никаких официальных встреч, полное отсутствие ужинов и званых приемов, и даже мои менеджеры совершенно не тревожили по всяким пустяковым вопросам. Безмятежная частичка жизни в полном ее великолепии. Такие дни выпадают не часто, но, когда они случаются, ими действительно стоит воспользоваться для восстановления своих физических и моральных сил. Чем я занимался? Да ничем особенным. Слетал на денек в Прагу к знакомым, посетил казино в Монте-Карло, оставив там круглую сумму, и в конце своего мини-отпуска сходил за покупками. Я не имею в виду посещение продуктовых или иных супермаркетов: как и любому другому неприлично богатому человеку, мне не нужно было тратить свое время и силы на это – для этого существовали рестораны и домработница, однако ее услугами я пользовался не так часто. Для меня «покупки» тогда имели некий другой смысл, чем для обычных граждан. Список купленных мною товаров выглядел примерно так: первым в списке шел спортбайк «Додж» стоимостью девяносто пять тысяч долларов – этот подарок был лично для меня, а вот второй – небольшая вилла в Испании – предназначался уже для моей компании. Там мои подчиненные могли проводить уик-энды вдали от рутинной работы, но не забывая о ней. Веселясь, напиваясь и отрываясь на полную катушку, они таким образом очищали сознание, освобождались от предрассудков и постороннего влияния, отдаваясь полностью самим себе. Такой подход, и не только такой (о котором будет упоминаться позднее), благотворно влияет на коллектив в целом. Они сплачиваются сильнее и становятся друг для друга близкими людьми. Их рабочая активность увеличивается, а количество рабочих идей возрастает. Что может быть лучше для руководителя?

Как ни странно, но сам я не мог похвастаться обильным наличием недвижимости. В моей собственности на тот момент находились только апартаменты, в которых я жил. С чем это было связано, не знаю, но не исключено, что уже в тот период жизни я понимал: куда важнее не как и где жить, а с кем. И тем более я мог позволить себе любую недвижимость, где и когда захочу, поэтому и не переживал. Вы, конечно же, скажете, что я обычный зажравшийся миллионер, но тогда я себя таким не считал. Для меня было нормой, когда сумма на банковском счете увеличивалась каждый день. Это было своеобразным счастьем, да и куда важнее – исполнением моей юношеской мечты, смыслом которой было иметь финансовую независимость, но эта независимость должна была быть заработана своими усилиями. Да черт побери! Любой живущий на Земле мечтает иметь все и не нуждаться ни в чем. Правда, у каждого разные требования и нужды (у многих они слишком завышены).

По истечении чуть больше недели (как и обещал) я заключил сделку с Бернардом, дав ему возможность распоряжаться некоей частью акций. С того момента ему стали принадлежать тридцать процентов акций моей строительной компании, а я в обмен на это получил бы солидную сумму спустя некоторое время. Я видел большие перспективы в общении и ведении дел с Бернардом. Он был мне кем-то вроде друга. Но стал он им еще задолго до нашего совместного дела, а именно тогда, когда я искал первых зарубежных инвесторов для своей компании. Поэтому не стоит объяснять, что я был спокоен на сто десять процентов. Важно лишь то, что еще один механизм в моем двигателе начал работать.

Последующие пару недель (а это до конца июня) я вплотную занялся своим бизнесом. Сделал несколько кадровых перестановок, внедрил пару инновационных систем и вообще старался соответствовать всем представлениям о суровом начальнике. В середине июля у меня намечалась многомиллионная сделка. Мы должны были поглотить одну из убыточных компаний Европы и объединить ее с активно развивающейся моей. Взвалив груз ответственности в виде всевозможных подготовлений на Алекса, я почти с чистой совестью решил навестить старую знакомую. Мы давно не виделись и, с ее слов, она очень соскучилась, разумеется, в пределах дружеских отношений. Да и мне самому хотелось посетить ее.

На тот момент она жила в шикарном городе на западе Австрии – Зальцбурге. Анна (а именно так ее зовут) является зажиточной девушкой. Ее родители (крупные бизнесмены в прошлом) отписали ей солидную сумму, когда под старость лет переезжали на Гавайские острова подальше от суетного мира. С тех пор девушка живет ни в чем себе не отказывая, не занимаясь при этом практически ничем, если не считать легкого увлечения горными лыжами. На тех счетах, которые для нее открыли родители, лежала баснословная сумма. С ее помощью можно было легко обуть, одеть и накормить небольшое государство, причем не один раз. Однако девушка не думала об этом, и уж тем более не думала вложить их в бизнес. Ее полностью устраивала та жизнь, которую ей даровали родители. Взамен она периодически позванивала им и даже пару раз прилетала в гости, но не более того. Я ее не осуждаю, потому что как минимум не имею на это право, а в общих чертах, возможно, даже и понимаю.

Мы с Анной познакомились на одном благотворительном вечере. Я запомнил его в деталях, так как он стал первым серьезным мероприятием в моей миллионерской карьере. Я сразу подружился с девушкой. Хоть она и не была моим идеалом, но все же мало-мальски походила на разумного человека без стереотипов, которые присущи золотым детям, да и не только детям. Дитем я ее и не считал. Она по возрасту опережала меня на три года. И хоть эта разница визуально не замечалась, но я всегда знал и чувствовал ее.

Анна была всегда довольно непредсказуемой и бесшабашной девушкой. Наша договоренность с ней о встрече совсем не означала, что она будет ждать меня дома в назначенное время. Этим она и отличалась от всех остальных. Веселая, задорная, в меру наивная и непунктуальная – она была олицетворением простецкой девушки, которая с легкостью пренебрегла бы походом на светский вечер, выбрав посиделки в узком кругу дома. Так случилось и в очередной раз.

Позвонив в дверь дома Анны, я предполагал, что могу и вовсе не застать ее, несмотря на предварительную договоренность. Но мое чутье подсказывало, что на этот раз все будет хорошо. И оно меня не подвело.

– Привет, Ян! Ну наконец-то! Я тебя заждалась! – завопила Анна, когда открыла мне дверь.

– Здравствуй! Слегка задержался по дороге из аэропорта, – объяснил я. – Прям-таки заждалась?

Она энергично закивала головой. После этого мы обнялись. От нее как всегда исходил приятный сладковато-цитрусовый аромат. Затем мы вошли в дом. Из гостиной сразу послышались голоса, причем их количество было тяжело сосчитать.

– Ты не одна?

– Нет. Ты же знаешь, я не люблю быть в одиночестве. Мои знакомые заехали на обед. Все готово. Ждем только тебя.

Я скептически посмотрел на Анну. Меня совсем не радовала перспектива совместного обеда с ее друзьями. Они, как и сама Анна, были, мягко говоря, увлечены только зелено-синими бумажками в кошельках. И если Анна просто молча тратила и не разглагольствовала на этот счет, то ее друзья были совсем не молчаливы, а наоборот, при каждой новой встрече делились и мерились друг c другом своими пожитками. Слушать мне это было не интересно, а тем более участвовать в этом. Но других тем за обедом или ужином у них попросту не было. Поэтому я и вовсе старался никогда не вступать с ними в близкий контакт. Однако отказать Анне не мог. Она это прекрасно понимала и пользовалась моим безвыходным положением. «Ну не уезжать же в самом деле, – подумал я. – С моей стороны это выглядело бы подло».

– Хорошо. Пойдем на твой обед, – произнес я от безысходности.

И как бы я не отнекивался от разговора за обедом, избежать его у меня не получилось… Первым вопросы стал задавать молодой и слащавый напарник Анны по лыжам.

– Ян, расскажите, чем вы занимаетесь в жизни? – спросил он, хотя явно был в курсе моей деятельности, потому что Анна всегда упоминала обо мне, как только представлялась возможность.

Возможно, она гордилась, что имеет знакомство со мной, а возможно, причина крылась в отсутствии (как и у меня) настоящих друзей в ее окружении, и поэтому таковым она хотела видеть именно меня.

Я натянуто заулыбался лыжнику, став оглядывать черты его лица. Абсолютно неприметный со стороны, он все-таки умудрился оставить мнение о себе в моей голове. А точнее, лишь жалкое подобие этого мнения. Я вкратце рассказал о себе, утаив несколько моментов, которые, на мой взгляд, были не так важны. К слову, Анна знала практически все обо мне и, когда я не рассказал ее знакомым некоторых вещей, она понимающе смотрела на меня, словно сама не хотела, чтобы я распространялся при всех этих людях. А скрывать было что. Анна не раз пыталась соблазнить меня втайне от всех. Она хотела романа со мной не меньше, чем дышать чистым альпийским воздухом. Я, в свою очередь, этого не допускал. У меня, как и многих богатых людей, просто не было времени на длительные романы. Именно так я объяснял Анне невозможность наших отношений, но в эти глупости даже я верил с трудом, а уж она, наверное, и совсем не верила. На тот момент мне в достатке хватало нашей с ней дружбы. Но, правда, случались периоды в жизни, когда я хотел все изменить между нами, однако эти мимолетные наплывы чувств быстро растворялись в пучине каждодневных дел.

Позже к лыжнику присоединились и другие участники обеда. Они по очереди интересовались моими увлечениями и раздавали советы, что и как лучше делать. Я с умным, понимающим лицом делал вид, что все воспринимаю очень серьезно, хотя сам сидел и думал о разных вещах, которые совершенно не имели с разговором ничего общего. Все знакомые Анны были не из бедных семей и пользовались авторитетом в своих кругах. Но для меня они были лишь детьми своих богатых родителей, которые сами в жизни и палец об палец не ударили для достижения чего-либо. По прошествии некоторого времени я поймал себя на мысли, что нахождение в этой компании доставляет мне некий дискомфорт. Обычные безобидные разговоры стали переходить в ту стадию, когда все люди вокруг (не имеющие столько же) считались бедняками и отбросами общества. Анна прекрасно знала, что такое хамское отношение к обычным людям меня очень сильно задевало, и попыталась сменить тему беседы, когда заметила мое сильное напряжение, но было уже поздно. Я загорелся.

– Ян, а ты сегодня улетаешь или как? – спросила Анна, когда я привстал из-за стола.

– Секунду, Анна. Сейчас отвечу и на твой вопрос, но сначала выскажу свою точку зрения, – успокоил ее я. Но от этого она совсем не успокоилась, а наоборот, еще больше напряглась. Также как и напряглись все присутствующие.

– Вы упомянули «простых» людей. А что с ними не так? – спросил я надутого, как колобок, толстощекого еврея, сидевшего напротив.

– Они изгои общества и не достойны хорошей жизни. Не так ли? – он еле-еле вскинул свои толстые, дряблые руки над столом и осмотрел всех присутствующих, будто ожидая одобрения его слов.

– Вы не правы, – ответил я. – Я никогда не делил людей на богатых и бедных. Это неправильно как с точки зрения морали, так и с точки зрения логики. Вот вам простой пример. Есть богатые люди, как вы, например, – я нагло ткнул в него пальцем, показывая всем, что испытываю при этом огромное удовольствие от своего бескультурья, – но есть и еще богаче, такие, как я. А раз я богаче, чем вы, то получается, что вы – бедняк, и такой же изгой для меня.

Толстяк напрягся. На его складчатом лбу выступил пот.

– Конечно, нет. Ведь мы с вами оба богаты. Просто… Вы чуточку богаче. Вот и все, – осторожно произнес он.

– Вот так же и среди всех людей… Все ваши рассуждения меркнут перед моральной стороной вопроса. Как можно унижать людей лишь за то, что им не повезло в жизни так, как вам? Не повезло родиться в семье Рокфеллера или Форда, не повезло выучиться в престижном вузе, так как у родителей не было средств его оплачивать, не повезло встретить богатую вторую половинку… Разве мы вправе осуждать их за это? Разве материальная составляющая важнее душевной? Я вот могу вам сказать, что вы для меня человек такой же, как и миллионы других. И вот теперь думайте… Считаю ли я вас изгоем наряду с ними или же наряду с вами считаю их хорошими людьми…

Я замолчал. Молчали и все остальные. Некоторые даже склонили головы, словно чувствуя за собой вину.

– У простых людей в душе куда больше золота, чем у богача в кармане, – закончил я, обращаясь в воздух, но при этом ко всем сидящим.

После моего монолога остаток вечера прошел под лозунгом тишины (благо просидели мы еще не дольше часа). Проводив гостей, Анна предложила остаться у нее, но я как истинный джентльмен отказался.

– Надеюсь, мы скоро увидимся, – произнесла она, крепко меня обняв.

– Вряд ли. Сейчас будут напряженные месяцы. Вплоть до Нового года.

– Ну, ты хотя бы на мой день рождения приедешь? Не забыл, когда он?

– Помню я. В январе. Приеду, конечно. У меня там должна быть важная сделка, но для тебя время найду, – с этими словами я поцеловал ее в щеку и вышел из дома.

Обещание, данное Анне, я запомнил и даже поставил напоминание в телефон за полгода. Но не всегда наши обещания, данные кому-то, можно осуществить. В жизнь порой вмешиваются такие обстоятельства, которые просто с головой уносят тебя в эпицентр более важных событий. И как бы мы ни старались повлиять на это, не всегда получается совместить два дела. Нам приходиться выбирать. И сделать этот выбор иногда очень тяжело… Но еще тяжелее потом смириться с ним… Спустя пару дней мне тоже пришлось смириться кое с чем…

Бернард, возможно, сам того не подозревая, угодил под колпак властей и при первой же возможности его арестовали. Он хотел провернуть какую-то мутную схему с отмыванием денег (возможно, моих), и его на этом взяли, заблокировав все счета и активы, а соответственно, и ограничив доступ не только к фондовому рынку, а даже ко всем валютным операциям в любых банках. Это означало, что наша с ним договоренность растворилась как клуб выпущенного дыма дорогой сигары, оставив после себя лишь приятное послевкусие. От такой новости я не на шутку разозлился. Нет, не на Бернарда, а на себя. Это ведь я не смог (или не захотел) предвидеть такой плачевный поворот. Моя голова была занята только мыслями о легкой наживе. Этот несомненный факт как нельзя лучше доказывает, что жизнь имеет ступенчатую форму, и стоит на мгновение замечтаться, как ты пропустишь одну ступень на пути к вершине и оступишься, слетев как минимум на две вниз.

Как говорится, расстроенный, но не сломленный, я начал искать другой, более безопасный вариант. И, безусловно, нашел его. Самым простым, но, возможно, не очень честным способом оказалось вложение личных средств в компанию. Такое среди людей моего круга практикуется не часто, но имеет место быть. Подробности излишни и не имеют вовсе никакого значения. Важно одно, что одной проблемой стало меньше, а это очень сильно вселяет уверенность в себе. Поэтому с новыми силами я начал заниматься предстоящими не менее важными переговорами, в случае удачи которых мы бы (под «мы» имеется в виду моя корпорация) выходили совершенно на другой уровень. Уровень, который сулил бы нам прочное место в списке самых-самых.

На самом деле это очень тяжелый труд – быть постоянно в тонусе. Бизнесмен моего уровня каждый день испытывает ощущение тревоги. Сидишь, словно на пороховой бочке, и надеешься, что с твоим капиталом не случится ничего плохого, а случиться это может по вине кого угодно. Бизнес – это всегда риск. Вы, наверное, слышали поговорку про риск и шампанское? Так вот, она не совсем верна. В моем случае после оправданного риска нужно заливаться не шампанским, а как минимум коньяком. Со стороны всегда кажется, что у того или иного миллионера в жизни все гладко, но это только на первый взгляд. Проблемы возникают у всех и, наверное, так и должно быть. Трудности закаляют нас и выковывают прочную личность. Но порой, понимая, что я делаю и зачем, все же задаю себе риторический вопрос: «А зачем мне это нужно?». У меня уже есть все, о чем я мечтал. Так почему бы это все не оставить? Знаете, к какому ответу я прихожу (он всегда один и тот же)? Страх пустоты – вот то, что является ключевым звеном в выборе между «оставить все и уйти» и «я должен продолжать». Этот страх преследует всех людей независимо от их уровня жизни или религии. Некоторые из читающих эти строки назовут это бредом и скажут, что все совершенно не так. Но давайте на секунду задумаемся, что будет, если все ваши цели и мечты в один момент испарятся, без права вернуться к вам? У вас не будет абсолютно ничего. Вся прежняя жизнь потеряет смысл или как минимум право на логическое существование. Пламя внутри нас перестанет сначала подогревать, а затем и вовсе потухнет, оставляя лишь темноту вокруг. Темнота и пустота – жизнь без цели. А разве может жизнь без цели считаться жизнью?

Вот и получается, что страх пустоты – одно из самых страшных состояний для людей. Что думают люди про мои мысли – я не знаю. Но это действительно так, просто некоторые этого не осознают.

Вы думаете, что вся моя книга построена на обычных житейских рассуждениях, и в ней нет никакой изюминки, которая должна быть присуща произведениям моего жанра? И что в ней нет и не будет ничего достойного для прочтения, да и нового вы вряд ли найдете? Я вас уверяю, нельзя написать книгу, которая полностью будет увлекать от корки до корки. Даже реальная жизнь местами совсем не увлекательна, а зачастую однообразна…

Вельтшмерц

Ночь накануне переговоров с немцами выдалась бессонной. Сначала позднее совещание со своими менеджерами, затем заучивание нужного текста, отчего я так и не заметил, как наступило утро. Ровно в 8.00 за мной заехал Алекс и мы направились в аэропорт. Встреча должна была состояться в Дюссельдорфе. Этот город, находящийся на западе страны, безусловно, является одним из ведущих центров экономического развития страны. В Дюссельдорфе сосредоточено огромное количество как национальных компаний и банков, так и транснациональных. Теперь вы понимаете, что нам светило при удачном раскладе, и какие возможности открывались. И вот на протяжении нескольких часов мы отстаивали свое право на сотрудничество, однако палки в колеса ставила практически половина всего совета директоров. Я догадывался, что это своего рода проверка на прочность, поэтому мы оборонялись наступлением как могли. В конце всего этого мероприятия наши немецкие товарищи улыбались и кивали несколько минут (видимо, очень понравилась презентация). А это само по себе было уже очень хорошо, значит, восемьдесят процентов было пройдено, оставалось лишь проползти еще двадцать. Однако оказалось, это куда сложнее, чем представлялось изначально. Как я узнал позднее, мы были не единственными претендентами на золотое место.

Дальнейшие споры и длительные поиски компромиссов в течение последующих сорока восьми часов не увенчались успехом. Моя перспективная телекоммуникационная компания потерпела полное фиаско в борьбе с не менее многообещающей компанией из Азии. Тогда они оказались сильнее нас. Уже после я немало размышлял на эту тему и пытался понять, почему место под солнцем заслужили азиаты. В тот период жизни я не смог ответить на данный вопрос.

Но, как говорится, все приходит с опытом, а значит, и ответ рано или поздно я должен был найти. По крайней мере, я в это искренне верил.

Середина месяца выдалась очень спокойной, даже чересчур. Медленно плывя по течению реки под названием «жизнь», я решал возникающие проблемы в бизнесе, посещал различного рода мероприятия и, знаете, слегка полюбил это дело (раньше терпеть не мог это сборище псевдохороших и порядочных людей). Оказывается, если отбросить все предрассудки и найти среди всех гостей хотя бы одного относительно неплохого собеседника, то вечер становится вполне сносным.

Вообще говорят, что человек такая скотина, какая привыкает и приспосабливается ко всему. Не знаю, можно ли верить этому суждению, но все в жизни имеет смысл, каким бы странным он не казался. Смысл имеют даже те события, которые кажутся внезапными и неожиданными. Иногда они обрушиваются как снежный ком на голову, настолько неожиданно, что не успеваешь даже понять, что с тобой произошло. Пока соображаешь, уже весь мир в твоей голове переворачивается, и то, что когда-то казалось главным, становится второстепенным, и наоборот. Это не означает что-то плохое или хорошее, это просто происходит, и нужно принять это как есть. Раньше я расстраивался, когда что-то шло не так, не по задуманному мной сценарию. Пытался все исправить до исходного состояния. Только сейчас (когда пишу эти строки) я понял: нужно радоваться каждому событию, происходящему в жизни, ведь оно происходит не просто так, и вконце концов (рано или поздно) все становится хорошо.

Как раз одно из таких непредсказуемых событий произошло со мной на очередном благотворительном вечере. Он был организован в честь какого-то важного врача, спасшего жизни многих людей. Я помню тот вечер, словно это произошло вчера. Видимо, так сильно меня потрясла та встреча. Но обо всем по порядку.

Я вошел в шикарный зал одной из частных галерей Монако. К слову, находилась она в Монте-Карло, что уже само по себе считалось очень престижным. Длинный зал был заполнен людьми процентов на восемьдесят. Все они были поделены на небольшие компании, в каждой из которых что-то бурно обсуждали. Официанты, разносившие закуски и шампанское, с необычайной ловкостью протискивались через эти островки людей. Кстати, я считаю, что на всех мероприятиях алкоголь разносят только с одной целью. Гости должны быть максимально расслаблены и тем самым более лояльно относиться к своим сбережениям и не жалеть их на благо других. Вдалеке, возле запасного выхода, на сценообразном подиуме шли последние приготовления к началу.

Я осмотрелся. Не найдя ни одного знакомого лица (с которым можно было бы перекинуться парой слов), я направился к центральной части галереи. Увидеть, так сказать, шедевры, выставленные на показ очередным магнатом для признания другими его хорошего вкуса. Мой взор еще при входе упал на странную картину, находившуюся почти в самом углу галереи, возле двери, ведущей к уборной. Издалека полотно показалось обычным, ничем не примечательным, однако, подойдя ближе, я убедился, что это не так. Картина не была похожа на все остальные. Она олицетворяла жизнь, которой присуща сложная система выживания. Наверное, поэтому изображенное на ней действие так заколдовало меня, что я впал в некий ступор на несколько минут. Я настолько проникся к ней, что все искусство, которое видел до этого, сместилось на второй план, а она заняла почетное первое место в моем сердце.

– Это моя любимая! Ее автор Поль Гоген, – голос, зазвучавший сзади, вернул меня в реальность.

Я повернулся, и в ту же секунду мои глаза округлились. Передо мной стоял тот самый азиат, корпорация которого обошла мою на прямой дистанции, вырвавшись на первое место и завоевав «мировое господство». Его простые узковатые глазки смотрели на меня снизу вверх (в нем было не больше ста шестидесяти сантиметров). Не в силах что-то ответить, я стал осматривать его. Обычные джинсы и кардиган (средней ценовой категории) были совершенно безвкусными и смотрелись, мягко говоря, не стильно.

– Она называется «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?». Я извиняюсь, возможно, вы меня неправильно понимаете, но я всего лишь хотел уточнить этот факт, – он указал пальцем на картину.

Я стоял молча, лишь изредка хлопая глазами. В тот момент я был совершенно шокирован. Но как оказалось позже, это было только началом моих удивлений.

– Я не большой поклонник живописи. Вечер добрый, кстати! – кивнув, я протянул руку.

– Добрый! Меня зовут Наронг! А вас Ян? Наслышан о вас. Ваше рвение в делах бизнеса заставляет вами восхищаться, – он произнес это так, словно издевался надо мной.

Я сразу постарался перевести разговор в другое русло, так как не имел ни малейшего желания разговаривать о бизнесе с человеком, чья компания обставила мою.

– Да, это я. Спасибо за восхищение, но сегодня мой мозг не настроен на конструктивный диалог о бизнесе, – я пожал плечами.

– Я и сам здесь не за этим. Кстати, эта картина – копия. Настоящая хранится в другом музее, – заверил меня Наронг с видом истинного ценителя.

– Снова спасибо. Буду знать это. Так что вы тут делаете? – совсем бестактно поинтересовался я.

– Наверное, то же, что и вы! – ответил он, не заметив моей невежливости. Хотя, возможно, и заметил, но не подал виду.

Мы не успели поговорить и пары минут, как подбежал его слуга или помощник и что-то прошептал на ухо Наронгу. Улыбка на его лице сменилась задумчивостью. Он посмотрел на меня, а после попросил прощения и уведомил о том, что у него появились срочные дела. Я как истинный бизнесмен выразил свое понимание и сказал, что ему совершенно не за что извиняться.

– Как-нибудь еще свидимся, – произнес я и вновь протянул руку.

– Безусловно! Я надеюсь, вы не против посетить мою резиденцию в ближайшее время? Я буду очень рад вас видеть в ней, – Наронг снова расплылся в улыбке и добавил: – Думаю, нам есть о чем поговорить.

– Вы правы! Мой помощник свяжется с вашим для уточнения встречи, – с некой ноткой официальности сказал я и гордый собой направился в противоположную сторону от своего собеседника.

Тогда я не знал, почему поступил так бескультурно. Наверное, был зол на этого азиата. Хотя, с другой стороны, в бизнесе, как и в самой жизни, нельзя быть злым на кого-то, в своих неудачах виноват только ты сам. И я это прекрасно понимал, но все-таки не мог смириться. Оставшийся вечер я провел за столом в углу галереи в гордом одиночестве. Не желая думать ни о чем, я просто пил шампанское.

Следующий день я провел дома. Вдалеке от работы, суеты и вообще каких либо дел. У каждого человека случается такое. Когда руки опущены и нет сил пошевелить даже одним пальцем. Когда лежишь на диване и кажется, что все тело словно парализованное, и ты не можешь, а главное – не хочешь с этим бороться. Такое состояние можно было бы назвать кризисом среднего возраста, если бы не тот факт, что мне до него оставалось порядка десяти лет. По мне, это была лишь мимолетная слабость, связанная со злоупотреблением алкоголем накануне. Сейчас, конечно, я понимаю, что дело было не в этом.

Вечером того же дня мне позвонил Алекс и поинтересовался, все ли хорошо (я еще утром пожаловался ему на плохое самочувствие). Мы обсудили несколько вопросов, связанных с бизнесом, а затем поболтали еще несколько минут обо всякой ерунде. Не могу сказать, что мы были хорошими друзьями, но такой уж я человек. Я всегда старался максимально просто общаться со всеми своими подчиненными. Возможно, поэтому все сотрудники называли меня по имени и никогда не терялись при виде меня, а просто продолжали выполнять свои функции. Будь проще, и люди к тебе потянутся (а еще будут сами выполнять поставленные задачи без напоминаний). Это правило было, есть и, наверное, будет одним из самых главных правил в моей жизни.

На следующий день меня ждал неприятный сюрприз. Стоит ли говорить, что он был связан с моей компанией? Несколько запланированных встреч были отменены и перенесены на следующий месяц, а это означало, что выгода от подписания контрактов тоже переносится на неопределенный срок. Расстроенный, я сидел в своем кабинете и размышлял о судьбе. Я, конечно, мог бы поехать домой или отправиться куда-нибудь развеяться, но разве это выход из сложившейся ситуации? Конечно, нет. Все проблемы нужно решать, а не откладывать на потом и в долгий ящик, который вскоре наполнится до таких размеров, что его просто невозможно будет закрыть, и тогда придется разгребать все и сразу.

Меня такая перспектива совсем не радовала, поэтому я битый час уже сидел и что-то писал, о чем-то думал. Пустые чашки из-под кофе (который поддерживал мою энергию) заполнили все свободное пространство на столе, но я не сдавался. Часы на компьютере показывали двадцать две минуты одиннадцатого. В офисе уже давно никого не было, только охранник периодически поднимался на этаж и сквозь стеклянные стены проверял, на месте ли я еще. Как и когда уснул – не помню. Да это и неважно, тем более что я не раз оставался с ночевкой в офисе, так хотя бы можно было скрашивать свои одинокие ночи работой. Знакомый, но еще не до конца голос разбудил меня. Я приподнял голову со стола. Кабинет был освещен естественным светом, а значит, уже наступило утро, и я проспал всю ночь сидя. В дверях стоял Алекс. Его идеально отутюженный голубой костюм я не перепутал бы ни с каким другим. Он держал в руках кипу бумаг и улыбался.

– Ян, это документы по той сделке в Эмиратах.

– Да? Доброе утро, Алекс. Проходи.

Он прошел к креслу и сел в него. Я же, наоборот, встал и направился к шкафу, чтобы посмотреть на свою физиономию в зеркало. Алекс, видя эту картину, ухмыльнулся и попытался съязвить:

– Вид у тебя слегка помятый!

– Спасибо. Я догадался.

–В отражении на меня уставился совсем не знакомый человек. Глаза у него были красные, а лицо все мятое и опухшее, одним словом,– алкоголик (хоть таким я и не являлся). Сказывалось неблаготворное влияние работы, отсутствие свободного времени и правильного питания. Да и откуда всему этому взяться, если я и сам не хотел так жить. Говорят, в этом мире можно купить все, кроме здоровья, однако богатые люди считают, что и его можно обновить, если заплатить приличную сумму. Я как раз был из таких. Попытки разгладить лицо руками не привели к успеху, и, выпив стакан воды, я сел обратно в кресло.

– Так что там по сделке?

– Вот смотри. Если нужно что-то подкорректировать, скажи, – Алекс протянул мне бумаги.

Я бегло их просмотрел. Так и не найдя, а точнее, не видя ошибок, подписал документы.

– Кстати, мне звонил помощник того мистера, как его зовут-то… А… Наронг! Он спрашивал, когда ты сможешь посетить их с неофициальным визитом.

Я был в легком недоумении от такой спешки этого азиата. Что ему вообще может быть нужно? Это был хороший вопрос, и тогда он интересовал меня не меньше, чем то, как получить максимальную прибыль за минимально короткий срок (чтобы восстановить понесенные убытки). Как оказалось позже, эти два вопроса были связаны между собой. Я попросил Алекса ответить согласием на приглашение и назначить встречу на середину месяца.

Нельзя сказать, что эта встреча была мне нужна, просто я такой человек: если меня приглашали куда-то или просили о чем-либо – отказать не мог. Наверное, эта чрезмерная доброта не всегда хороша, но как можно жить без нее – для меня непонятно. Тем более я мог позволить себе помогать людям как материально, так и другими благами, которыми располагал. К сожалению, не все моего уровня солидарны со мной. Некоторые (хотя, наверное, многие) считают свое благосостояние чем-то высшим. Помощь чужим, малознакомым людям несоизмерима, по их мнению, с усилиями, которые они приложили, чтобы заработать свои миллионы. На самом деле это страшно.

Мы постепенно возвращаемся к первоистокам, когда древние люди жили по тем же принципам, что и мы сейчас: важна только своя стая. Не знаю, можно ли в наше время это считать деградацией? А может, наоборот, таким образом мы плавно перетекаем в высшее общество? Так куда мы все идем со своими принципами и псевдозаконами жизни? Такой вопрос нередко можно увидеть или услышать в различных средствах массовой информации. И вот вам парадокс: чем больше наше (ваше или еще чье-либо) правительство пытается урегулировать ситуацию в стране, тем хуже становится жить. С этим фактом, я думаю, спорить не будет как богатый, так и среднестатистический человек. Откровенно говоря, пока я был, так сказать, недосягаем для обычной рутинной жизни, мне не было дела до всей этой политики. В конце концов, у каждого человека свое видение жизни, в том числе и у государевых служащих. Они видят свою и чужие жизни под таким углом, так пусть это останется на их совести. Поэтому я стараюсь придерживаться нейтральной стороны этой проблемы и в любых диалогах пытаюсь переводить разговор в другое русло.

***

Всю последующую неделю я то и дело занимался налаживанием новых связей, которые в перспективе должны были помочь с реализацией намеченного на следующий год плана. Длительные и не очень перелеты, частые встречи, званые ужины в кругу не совсем приятных людей невероятно выматывали. Причем как в физическом плане, так и в духовном. Не каждый человек способен выслушивать бредовые мысли других людей, а уж тем более когда эти самые мысли противоречат всем моральным устоям, которые сформированы в современном мире. Но в силу своего положения мне приходилось встречать и выслушивать таких философов и даже пытаться вести с ними переговоры. Но, к сожалению (или к счастью), все назначенные встречи не увенчались успехом. Я так и не смог найти общий язык ни с кем из списка, а точнее, мы не смогли достигнуть общего знаменателя. В любых делах, не только в бизнесе, крайне важно слышать человека и понимать его. Когда вы находитесь на одной волне, то очень легко можно добиваться поставленных целей, конечно, если только этого захотеть.

За все проведенные встречи, длившиеся в общей сложности восемь дней, я скинул порядка пяти килограммов. Это было серьезно, если учесть, что в принципе питался как положено. Но все это осталось позади, как только мы (Алекс, секретарь Джулия и еще несколько менеджеров), отчасти спонтанно, прибыли в шикарный город – Осло.

Его не было в моем списке, однако тем и славится хороший миллионер, что может менять свои планы, не упуская любые возможности. Этот норвежский город является эталоном своей страны. Именно он занимает самую высокую ступень по многим показателям в сфере финансов. Этому способствует наличие в нем большого количества портовых компаний, страховых фондов, а также компаний, занимающих значительный сектор промышленности по добыче нефти и газа.

Однако в Осло я прибыл ради конкретной цели. Точнее, двух целей. В этом городе находилась компания моего старого приятеля, с которым я и должен был встретиться. Но сказать, что я прилетел только ради деловой встречи, было бы неправдой. Помимо рабочей стороны вопроса мне была интересна и другая сторона этого города – туристическая. Будучи еще на заре становления своей первой компании, я познакомился с одним человеком. Он уже тогда сманивал меня в этот город и всячески восхвалял его в своих рассказах, впрочем, как и всю страну в целом. Он так изумленно говорил о пребывании в Норвегии, что я дал себе обещание посетить эту страну с целью туризма. «Так почему бы не совместить приятное с полезным? – думал я. – Хуже от этого мне точно не будет».

И вот в назначенное время я и моя команда въехали в район Гамле-Осло, где в одном из бизнес-центров нас уже ждали. Портье встретил нас возле входа и попросил следовать за ним, а я в свою очередь стал бегло разглядывать архитектуру здания. Как я узнал впоследствии, район, в котором мы находились, имел причудливое название «Штрихкод» и отчасти считался достопримечательностью самого города. Так, можно сказать, с деловой встречи началось (само того не подозревая) мое знакомство с этим поистине удивительным городом, который, безусловно, оставил во мне свой отпечаток благодаря одному событию.

И вот спустя несколько часов, проведенных в небе, и уже почти час на земле я наконец-то присел в мягкое кожаное кресло. В зале помимо моей команды находилось еще порядка шести человек, и постепенно это число увеличивалось. Все они выглядели напряженно (что было очень странно само по себе).

Роберт, глава крупной компании Норвегии, вошел в зал последним. Увидев меня, он целенаправленно устремился в мою сторону и на протяжении всего пути (от двери до моего кресла) неистово улыбался.

– Здравствуй, Ян! Долго ты ехал, однако, – произнес он, подойдя ко мне.

В это время я уже встал с мягкого кресла и, выслушав его приветствие с некой долей недовольства в голосе, протянул руку.

– Здравствуй, Роберт. Ты же понимаешь, столько дел, на все и всех просто не хватает времени. Но в свое оправдание могу сказать, что этой встречи я ждал не меньше твоего, – преувеличил я.

Конечно, это было легкой ложью, но признаваться в этом, безусловно, я не стал.

– Ну и хорошо. Я не могу тебе не верить. Начнем тогда? – Роберт поправил ярко-красный галстук и с выправкой явного военного направился к своему месту.

Раздав еще пару указаний своим подчиненным, он взял в руку стакан воды, выпил его залпом и начал говорить. Причем говорить стал много и по делу. За всю встречу я услышал немало полезной информации, которая очень тесно была переплетена с фактами, касающимися моего, и не только, бизнеса. Яркая презентация, куча цифр, гармонично вписывающихся в общий контекст встречи, произвели на меня такое впечатление, что я с полной уверенностью мог сказать – это будет стоящая конвергенция.

По окончании встречи мы подписали все бумаги и отправились отмечать это событие в ресторан.

Потеряв счет времени, я наслаждался безмятежным вечером в приятной компании впервые за долгое время. Интересные собеседники и практически отсутствие светских бесед создавали благоприятную обстановку, в которой можно было оставаться собой и не переживать за неправильно сказанное слово. Не могу утверждать про всю Норвегию, но Осло точно навсегда остался где-то внутри меня. Мне стало понятно, почему люди, негативно настроенные к туристической Норвегии, меняли свое мнение, проведя хотя бы один день на этой земле.

– Ян, я хочу тебя познакомить кое с кем, – Роберт отвлек меня от размышлений, когда я стоял на балконе второго этажа, наслаждаясь летним прохладным вечером.

Я не сразу обернулся, но по стуку каблуков было понятно, что рядом с ним находится девушка. Так и было. Роберт стоял в метре от меня, когда я все-таки развернулся, а девушка – чуть поодаль от него. Она казалась невысокой даже на огромных каблуках. Каштанового цвета волосы длиной до плеч слегка развевались по ветру. Одета девушка была явно не по-норвежски. Черное шелковое платье в пол и летние туфли точно не согревали, отчего на теле виднелись мурашки. В ту минуту меня обуяло странное чувство. Мне показалось, что мы с ней знакомы. «Бред. Я не могу ее знать, – думал я. – Неужели с кем-то путаю?»

– Это Виктория. Моя помощница, – на ломаном русском произнес Роберт (даже это было удивительно, учитывая, что его знание русского было такое же, как и мое – норвежского, то есть сводилось к нулю).

«Виктория… – подумал я. – Та самая Виктория!» Теперь у меня не осталось сомнений. Передо мной стояла моя первая и, возможно, единственная любовь. По ее виду я понял, что она тоже меня узнала, но не подала внешних признаков.

– Не помощница, а руководитель целого отдела, – произнесла девушка, игриво улыбаясь при этом.

– Ян. Очень приятно, – я улыбнулся в ответ. – Я вас не видел на сделке.

– Это и неудивительно, меня там не было. Я была занята более важными делами, – произнесла она, делая вид, что общается с незнакомым человеком.

– Неужели? Что может быть важнее переговоров своего начальника? – я скорчил гримасу удивления.

Виктория уже хотела ответить, но в разговор вмешался Роберт (на этот раз по-английски):

– Виктория занимается большую часть времени благотворительностью, но думаю, она сама об этом расскажет, если захочет, а я вас оставлю, – с этими словами он покинул балкон.

Виктория стояла молча, смотря на меня. Я делал то же самое. Я смотрел в ее серо-зеленые глаза и медленно тонул в них, словно «Титаник» посреди бескрайнего холодного моря. В голове всплыла та неожиданно упущенная возможность обыкновенного человеческого счастья. Я профукал его, и виной тому стали какие-то необъяснимые процессы в моей голове. Тогда счастье для меня казалось чем-то иным и точно не имело отношения к любви. Но любовь была. Она была взаимной и, наверное, крепкой. Однако судьба раскидала нас с Викторией по разным континентам. А я повел себя как последний дурак и трус и вместо того, чтобы бороться за любовь, просто попытался забыть все то, что нас когда-то связывало. Но у судьбы свои игры, и мы следуем ее правилам, не вправе отказаться от них.

– И как тебе только не холодно в таком наряде? – с усмешкой спросил я.

– Я сегодня не планировала находиться на улице, тем более в такую погоду. Это просто плохое стечение обстоятельств, – легко произнесла она и мягко, слегка наклонив голову, улыбнулась.

От этого во мне что-то щелкнуло. Я испытал чувство, которое, как думал, было безвозвратно утрачено. Это была еще не любовь, но что-то похожее на нее.

– Я уже догадался об этом!

– Какой ты догадливый, Ян.

– Как твои дела, Виктория? Давно мы не виделись…

– Да… С тех пор как… Ну ты и сам знаешь.

– Да, знаю. Так как дела? – настаивал я.

– Хорошо. Вот видишь, – она кивнула головой в сторону зала, – теперь работаю здесь, то есть у Роберта.

– Ты всегда отличалась редкой способностью выбирать себе самые интересные должности, – засмеялся я.

Она попыталась снова улыбнуться, но порыв ветра сдул с нее это желание, наградив новой порцией пупырышек на коже. По одному ее виду было понятно: она замерзла, но, видимо, стеснялась об этом сказать. Я решил, что будет куда удобнее продолжить разговор внутри, но Виктория так не считала.

– Виктория, может, пройдем в зал? А то ты так совсем замерзнешь…

– О, спасибо, конечно, Ян, но… – повисла пауза, – мне пора в отель. Завтра к девяти утра мне надо быть в аэропорту. Лечу в Нью-Йорк, – уточнила Виктория.

Я понимающе кивнул и без лишних расспросов, как истинный джентльмен, вызвался проводить до такси.

– Снова спасибо, я дойду пешком. Здесь пять минут ходьбы, – скромно произнесла она.

– Так тем более. Я не могу отпустить тебя, Виктория, в такой поздний час одну…

Моя настойчивость все же пересилила скромность девушки, и спустя три минуты мы уже вышли из вестибюля ресторана на улицу. Не знаю, сколько мы шли молча, но мне это время показалось целой вечностью. Тем временем погода испортилась окончательно. Порывы ветра в некоторые моменты достигали такой силы, что вывески на ближайших магазинах грозили оторваться и отправиться в воздушное путешествие. Я снял свой пиджак и без лишних слов накинул его на хрупкие плечи Виктории. Она вздрогнула (видимо, от неожиданности), но после этого посмотрела мне в глаза и улыбнулась. Ее серо-зеленые глаза при лунном свете казались еще больше, чем были на самом деле. Я был настолько обворожен ее красотой, что не заметил, как мы остановились. Неожиданно для самого себя я взял ее руку в свою. Ощущая холодные кончики ее пальцев, инстинктивно сжал руку сильнее, пытаясь таким образом согреть, но не рассчитал силу, и Виктория нарушила нашу тишину:

– Я надеюсь, ты не хочешь, чтобы я закричала?

– Что? А… Прости. Я не специально, – шепотом произнес я.

– Надеюсь, – Виктория быстро улыбнулась и сменила выражение лица на более спокойное.

На мгновение мне показалось, что мы понимаем друг друга без слов. Она стояла и молча смотрела на меня, но в ее глазах я читал какой-то текст. В моих, видимо, Виктория тоже что-то читала. Так мы простояли какое-то время, пока она не опустила голову, давая понять, что уже устала.

– Мы почти пришли. Вот отель, – голос Виктории будто оборвал тонкую нить, которая натянулась между нами, и я вернулся в реальность.

– Да? Это хорошо, – слукавил я.

Мы сделали еще несколько шагов и подошли вплотную к ступенькам, которые вели к небольшому зданию, чей фасад украшали сотни огней.

– Ну… пока! Приятно было увидеться спустя такое долгое время! – она коснулась моего плеча.

– Мы еще увидимся? – спросил я.

– Не знаю. Время покажет.

– Вот мой номер, – я протянул свою визитку. – Можешь звонить в любое время, даже ночью.

Виктория засмеялась.

– Хорошо, но я обычно сплю по ночам. Пока!

– Спокойной ночи! – монотонно произнес я.

Во мне тлела последняя надежда, что она поймет или заметит мою грусть. Но снова, увы, такое случается, видимо, только в сказках. Виктория пожала одним плечом и, не говоря ни слова, направилась к дверям. Я проводил ее взглядом, махнув на прощание, и зашагал назад.

В ту новую первую встречу я снова влюбился в нее как мальчишка. Сердце бешено колотилось и просило добавки в виде того чувства, которое было испытано ранее. Голова затуманилась, а руки и ноги стали ватными. Химические соединения, вырабатываемые в моей голове, действовали на меня как морфин, введенный внутрь:– расплывались по всему телу приятным теплом, оказывая эйфорическое действие.

В Осло я планировал пробыть еще несколько дней и даже составил план посещений различных мест. Поэтому на следующий день мои менеджеры благополучно вылетели в Монако для дальнейшей работы по подписанному контракту, а мы с Алексом продолжили знакомство со скандинавской жизнью. За пару дней пребывания в Осло мы посетили множество музеев, причем каждый из них был по-своему удивителен и неповторим. Хотя лично для меня объекты культуры не являются главным критерием при знакомстве с новыми городами. Выйти на центральную площадь, присесть на лавочку, понаблюдать за толпами людей, пройтись по узким нетуристическим улочкам, насладиться ночными красотами города с высоты – это по-настоящему личное знакомство. Я так увлекся этим городом, пытаясь прочувствовать каждый его сантиметр, заглянуть в каждый уголок, что практически забыл о приближающемся путешествии в Юго-Восточную Азию. Об этом событии мне напомнил телефон с заметкой, когда мы ужинали с Алексом и Робертом в ресторане.

– Прошу прощения, это мой, – я вытащил пищащий телефон, отключил уведомление и положил его рядом с собой.

– Не правда ли, шикарный город, Ян? – Роберт перевел взгляд с моего телефона на меня, при этом загадочно улыбаясь.

– Город и вправду мне понравился. При первой возможности хочу посетить другие места Норвегии. Думаю, они будут не менее интересны.

– Возможно. Но я сейчас не только об этом, Ян… – Роберт выдержал паузу, отчего стал выглядеть еще более загадочным.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное, мой друг? – не выдержав, поинтересовался я.

– Конечно. Я имею в виду Викторию. Мне кажется, она тебе понравилась. Не так ли?

Вопрос Роберта поставил меня в тупик. С одной стороны, это была истинная правда, а с другой – я никогда раньше не выносил свои отношения на публику, и поэтому мне было тяжело признаться ему в этом. А тем более я не собирался делиться с ним подробностями нашего с Викторией прошлого. Он о нем не знал, и знать ему не следовало. Сила воли и мужское самообладание все-таки взяли верх над скромностью и, выдержав секундную паузу, я ответил:

– Да, ты прав. Виктория и впрямь хорошая девушка.

– Ты только будь аккуратен. Я тоже как-то подкатывал к ней, но она отказала мне.

– Так ведь ты женат, – уточнил я.

Роберт лишь ухмыльнулся. Создавалось такое ощущение, что его это совсем не смущало, а даже, наоборот, еще больше раззадоривало.

– Слушай, Ян. Я очень ценю тебя как делового человека и друга. И не мне тебе объяснять, что нужно брать от жизни все. А тем более у меня есть не только такое желание, но еще и большие возможности.

– Ты, конечно, прав. Это не мое дело. И по поводу Виктории я тебя услышал. Но, скорее всего, я не лучший вариант пары для нее, – я развел руками и тяжело вздохнул.

Таким образом я поставил точку в этом разговоре и остаток вечера мы провели, разговаривая обо всем, кроме девушек.

***

Последующие двое суток я провел в режиме нон-стоп по схеме: аэропорт – дом – аэропорт.

Спустя долгое пребывание в небе мы с Алексом наконец-то ступили на тайскую землю. Погода была более чем благоприятная. Яркое палящее солнце спряталось за пушистые облака, оставив лишь напоминание о себе в виде редких лучей, а летний зной смягчался приятным морским бризом. Но даже эти благоприятные условия не позволили нам остаться в своих пиджаках при выходе из самолета, так как температура и дождевые испарения от земли накладывались друг на друга, создавая влажность в таком объеме, что волосы на голове моментально становились мокрыми, не говоря о других частях тела. Осмотревшись, мы с Алексом хотели уже тронуться к терминалу, как ниоткуда на нас свалился приятный подарок.

Мой, так сказать, друг Наронг, видимо, решил удивить нас еще с самого прилета,– уже в аэропорту. К трапу, с которого мы спустились, подъехал кортеж из трех черно-белых машин, заказанный им. Таким знаком внимания, наверное, он давал понять, что мы долгожданные гости на его территории. К его резиденции нас доставили быстро и с ветерком. За эту непродолжительную поездку я даже толком не сумел рассмотреть виды за окном. Хотя они, даже мелькая и проносясь мимо, казались очень разнообразными и как минимум стоящими моего внимания. Уже спустя двадцать минут мы въехали на прилегающую к дому огромную парковку. Я и Алекс вышли из автомобиля. Первым, что бросилось в глаза, была сплошь окруженная зеленью территория. Даже каменный фасад этого трехэтажного дома, а точнее, дворца (по-другому его не назвать) был переплетен разными растениями, причем это смотрелось настолько изящно, что я невольно ахнул от увиденного. На крыше и по углам дворца просматривались статуи неведомых животных, скорее всего, вымышленных. Все окна, которые попали в поле моего зрения, были обрамлены каким-то цветным металлом, а возможно, даже золотом.

Но главное удивление ждало нас внутри. Поднявшись на десять ступеней из голубого мрамора мы оказались перед огромной входной дверью, сделанной скорее всего из массива сандалового дерева, потому как его аромат ощущался достаточно сильно. Не успел я нажать на звонок, как огромная дверь, скрипнув петлями, распахнулась и перед нами оказался Наронг. Его внешний вид, мягко говоря, удивил. На ногах были незастегнутые сандалии, на бедрах висели потертые джинсовые шорты, а на торсе – закатанная по локти рубаха. В руках он держал мокрую половую тряпку.

– Здравствуйте. Проходите, проходите. Я практически закончил, – Наронг сделал шаг назад и раскинул рукой.

В знак согласия я кивнул и, как говорится, на цыпочках прошел внутрь. Алекс последовал моему примеру. Мы вошли в просторный зал, посередине которого стояла высокая статуя, судя по всему, слепленная из гипса. Все помещение, несмотря на его большие размеры, было ярко освещено большой многогранной люстрой, висевшей под потолком. Стены украшали десятки картин разных размеров, развешенных в определенном порядке от меньшей к большей. На полу расстилался персидский ковер, чья окаемка была прошита золотыми нитями. По углам зала стояли кресла из крокодиловой кожи. Но все это убранство просто меркло по сравнению с тем, что находилось в дальнем углу гостиной. За толстым стеклом (по всей видимости, пуленепробиваемым) стояли книги, посуда, монеты антикварного характера.

– Это моя личная коллекция! Самая младшая вещь в этом шкафу датируется тысяча девятьсот пятым годом, – голос Наронга заставил меня обернуться.

– Интересно, – произнес я, – наверное, это все собиралось не один год?

– Намного дольше, чем вы можете представить. Я закончил свою работу. Мы можем присесть. А помощник пусть пока посмотрит дом.

Я с недоумением посмотрел на тайца. Такой поворот событий для меня был полной неожиданностью.

– Не пугайтесь. Дело в том, что я хотел бы поговорить один на один.

Я посмотрел на Алекса. Он понял меня без слов и с явным нежеланием двинулся в сторону второго этажа, неуклюже перебирая ногами.

– Не волнуйтесь за него. Ему не будет скучно, – заверил Наронг и продолжил: – Ян, как вы считаете, зачем я пригласил вас в гости?

Я ожидал чего угодно, но только не такого вопроса. Замешкавшись на пару секунд и не найдя, что ответить, мне ничего не оставалось, как пожать лишь плечами. Мы просидели молча около минуты, после чего я все-таки решился заговорить:

– Честно сказать, я немного в замешательстве. Ведь это вы пригласили меня. Значит, вам и карты в руки. Но судя по всему, это не просто дружеские посиделки. Тем более что наше недолгое знакомство нельзя назвать дружбой. И поэтому… – я не успел продолжить мысль, как собеседник, смотревший до этого куда-то вглубь меня, перебил самым наглым образом:

– А разве дружба измеряется временем?

Я сделал гримасу непонимания на лице. Это был уже второй вопрос за последний час, который ставил меня в тупик. Но в этот раз таец не стал долго молчать, тем самым избавив меня от придумывания необоснованного ответа.

– Что именно вам понравилось в моей коллекции? – он указал на стеклянный шкаф.

– С чего вы взяли, что мне понравилось что-то определенное?

– У каждого из нас есть вкусы и предпочтения. Так что?

– Книги. Я тяготею к книгам! – восторженно ответил я.

– Ах, книги. Это похвально.

– А можно задать бестактный вопрос? – с наглым видом я посмотрел на Наронга и, получив одобрение кивком, произнес:

– Сколько сил и средств понадобилось, чтобы собрать такую внушительную коллекцию?

– Если подсчитать, то суммарно сил и времени на весь этот антиквариат потрачено очень много. Однако средств практически не затрачено.

– Это как?

– Все то, что вы видите за стеклом, передавалось по наследству на протяжении нескольких столетий.

Сказать, что услышанное меня удивило, это не сказать ничего. Я снова посмотрел на стеклянный шкаф. Затем встал и подошел к нему вплотную. Тот факт, что передо мной находились семейные реликвии, просто будоражил мое воображение. «Как это вообще возможно? – думал я, – неужели это все правда?» Ответ не заставил себя долго ждать. Снова увидев на моем лице непонимание с частичкой удивления, Наронг засмеялся, отчего его и до того узкие глаза практически закрылись.

– Вижу, у вас много вопросов! Давайте, я постараюсь ответить на них. К этому моменту он уже перестал смеяться и, слегка поерзав в кресле, начал рассказывать.

– Ян, видите ли, моя династия не всегда была богата. Мои давние предки – чистокровные тайцы. Однако из-за большого влияния Китая и Индии коренные тайцы жили не очень хорошо. По крайней мере, мои предки точно, но, однако, считались умными людьми. Поэтому и стали собирать разный хлам в надежде на то, что его можно будет обменять на свою жизнь, когда вновь появятся колонизаторы. Так это и стало традицией в каждом поколении. Оказывается, если абсолютно любую вещь сохранить хотя бы на век, она становится уже большой ценностью. Но знаете, что я считаю главным достижением своих предков?

Я покачал головой.

– Память и уважение. На протяжении долгой истории никто из династии даже не подумал продать или обменять ту или иную вещь. Семья – это главное в жизни, и никакие деньги не должны заменить ее.

– Мне показалось, что он тяжело вздохнул, после чего замолчал, уткнувшись взглядом куда-то в пол.

В тот день он вообще много и честно (как мне показалось) рассказывал о своей семье, о бизнесе и планах на будущее. Рассказывал о своих привычках, в частности об уборке дома в одиночку (хотя запросто мог бы доверить это дело горничным). Рассказывал, как пишет картины и развешивает их на стенах в определенной последовательности. Но больше всего меня поразил его рассказ об обычной жизни.

Сидя за ужином узким кругом (я, Алекс, Наронг и его помощник), я затронул тему неравенства в обществе. Не то чтобы эта тема симпатизировала или была крайне важна для меня. Просто так получилось. Наронг очень внимательно слушал и, когда я закончил делиться своими мыслями, произнес:

– Ян, ваши переживания, к сожалению, пусты.

– Прошу прощения?! – с выражением полного непонимания на лице я посмотрел на тайца, сидящего напротив.

Он же, наоборот, отвел взгляд куда-то в сторону. Затем покачал головой, прошептав что-то на родном языке и, выдохнув, произнес:

– Мир устроен совсем не так, как вы думаете. И наличие несправедливости в нем не означает, что он плохой. Это лишь свидетельствует о том, что каждый из нас не способен примерить на себе беды других. Если бы такая возможность была, поверьте, неравенство в обществе свелось бы к нулю.

Наронг перевел взгляд на меня и добавил:

– Не так ли?

Очевидно, он ожидал услышать ответ из моих уст, но Алекс, сидевший до этого момента молча, вмешался в диалог раньше:

– Не исключено. Но как жаль, что это невозможно!

– Ну почему же, еще как возможно! – улыбнувшись во все тридцать два зуба, произнес тот.

Затем встал из-за стола, попросив прощения за свое бескультурье, и подошел к камину, который находился в другом конце гостиной. Затем он начал рассказывать свою невероятную историю жизни. И чем больше он рассказывал, тем сильнее я удивлялся этому человеку.

– Знаете, я не всегда был богат и в то же время никогда не был беден. Я читаю на ваших лицах непонимание. Это естественно. Так вот, – Наронг выдержал паузу, окинув нас взглядом, – я научился зарабатывать свои первые деньги еще в юности. Не то чтобы я нуждался в них, просто мне нравилось чувствовать самостоятельность. Понимаете? Все в детстве мечтают стать поскорее взрослыми. Я не был исключением. И вот спустя много лет я богатый и состоятельный. Для кого-то эти слова – синонимы, но я так не считаю. Слово «состоятельный» можно отнести к круглой сумме на счете, а вот «богатый» – это наличие наполненности души. Но чтобы стать богатым душевно, мне пришлось стать бедным физически, – он присел в кресло.

Затем достал сигару, подкурил ее и начал более подробно рассказывать свою историю. Жизнь этого человека настолько удивительна и в то же время невозможна, что у меня даже закралась доля сомнения относительно его правдивости, но за столом я так и не решился о чем-либо спрашивать Наронга.

Так как наш самолет был только на следующий день, нам выделили спальни, и после ужина мы разошлись по ним. В запасе у меня была целая ночь, чтобы как следует выспаться. Но, увы, этого сделать мне не удалось. На протяжении нескольких часов я ворочался как самый заядлый кофеман после шести (а может, и восьми) чашек черного напитка. Бессонница ворвалась в мое сознание. Я лежал и думал обо всем, что случилось за день, начиная с прилета и заканчивая ужином. Мне никак не давали покоя мысли об удивительном рассказе добродушного тайца. Неужели он рассказал чистую правду? Даже если это было и так, то все равно в моей голове царило полное непонимание его действий. Я взял в руки телефон и посмотрел время. Цифры на экране были неутешительными. До подъема оставалось около часа. Поняв, что пытаться заснуть уже глупо, я решил прогуляться до балкона и насладиться предрассветной красотой. Как оказалось, не спалось не мне одному. Наронг стоял с чашкой какого-то напитка и смотрел куда-то вдаль.

– Не спится? – я произнес как можно тише, чтобы не напугать его.

– Я всегда просыпаюсь так рано. Привычка. Это очень полезное дело – вырабатывать в себе то, что изначально не считается возможным. Очень помогает в жизни.

– Да. Я слышал об этом. Правда, у меня не так много хороших привычек, но и плохих практически нет, – уточнил я.

– Хорошо или плохо – это все вопрос относительности, – Наронг повернулся ко мне и протянул свою чашку.

Я хлебнул. Горьковато-приторный напиток сразу обжег мое горло. Странное послевкусие заставило слегка сморщиться.

– Вот и мне никогда не нравился этот чай, но привычка берет свое, – он заулыбался.

Я посмотрел на него, как сын смотрит на отца в моменты, когда первый нуждается в помощи и поддержке. Чего именно я хотел, спросите вы? Не знаю, возможно, услышать еще какие-нибудь прописные истины, которые знают и повторяют изо дня в день все… Но только Наронгу удавалось это делать настолько уверенно, что ему хотелось верить безоговорочно. Мы встретили рассвет молча, но по вдумчивому выражению лица я предположил, как он перебирает в голове свою жизнь, чтобы найти подходящую тему для новой беседы со мной. И я оказался прав. Спустя еще несколько минут тихое щебетание птиц заглушил высокий голос Наронга.

– Ян, а вы никогда не задумывались о том, что проживаете не свою жизнь? Словно где-то в глубине души хотели быть не тем, кем являетесь сейчас. И вся эта ваша жизнь – сплошная иллюзия и неправда, а настоящий вы совсем не такой и жить должны совсем не так, – его глаза, прищуренные до этого, округлились.

Я поинтересовался, почему у него возник такой вопрос. Он сослался на обыкновенное воображение и игру разума. Я, естественно, в это не поверил, но честного ответа так и не услышал, правда, и сам не ответил на его вопрос.

– Наронг, зачем вы пригласили меня к себе?

– Я надеюсь, это был риторический вопрос, – он засмеялся.

– К сожалению, нет! Я до сих пор не понимаю истинность ваших намерений.

– Очень жаль, – он вновь посмотрел вдаль.

– Что именно вам жаль?

– Мне, как и всем людям, жаль потраченного впустую времени. Наверное, мы с вами слишком рано встретились, раз вы, Ян, не можете уловить то, что я преподношу вам. Когда-нибудь вы это поймете. По крайней мере, я на это искренне надеюсь. А вам желаю не опускать руки при неудачах, ведь именно они и помогают нам. И если вы действительно тот, за кого я вас принимаю, то этих неудач в будущем у вас будет не так уж и много.

– Я сам на это очень надеюсь.

– Главное, помните, мистер Радецкий, страдание – это лишь иллюзия. Оно не должно нами обожествляться. Если страдание возведено в культ, если оно вызывает в вас к себе почтение, то вам никогда от него не избавиться! – этими словами он закончил свой короткий, но, безусловно, важный урок для меня.

Солнце уже достаточно поднялось над горизонтом и, попрощавшись с Наронгом, я отправился собираться. Он же так и остался стоять на балконе, всматриваясь куда-то вдаль, наверное, пытался разглядеть там жизнь, о которой говорил мне.

Честно сказать, я до конца так и не понял, какую цель он преследовал, пригласив меня в гости. И вряд ли уже когда об этом узнаю, но на мгновение мне показалось, что это был жест дружбы. По словам самого Наронга, несмотря на многочисленные знакомства и огромное ближайшее окружение, он не мог похвастаться обилием друзей, а точнее, их практически у него не было. Может, во мне он пытался увидеть достойного друга? Или увидел… Этот вопрос я снова оставил без ответа.

Забегая вперед, скажу, что на момент написания книги с Наронгом мы больше не встречались. Лишь периодически созванивались, и то ограничивались недолгими шаблонными разговорами. Но его умные слова преследовали меня на каждом углу моей жизни – они, как молитва для верующего, вспоминались и проговаривались каждый раз, когда становилось невыносимо, морально больно и просто не по себе от этой непредсказуемой жизни.

***

Вернувшись в Монако, я продолжил активно заниматься своим бизнесом. Деловые переговоры и встречи, которых за последнее время было очень много, я обходил стороной, уделяя больше внимания компании и сотрудникам в частности. Как всегда, хорошего руководителя от обычного отличает умение вовремя заметить просадку оборотов и начать принимать какие-то меры. Хотя для меня бизнес, в первую очередь, – это любимое дело. А точнее, его можно назвать хобби. Хобби, которое приносит не только духовное удовлетворение, но и приятным бонусом еще и материальное. Ну а как по-другому можно назвать дело, которое нравится и из-за которого ты готов не спать сутками? Оно мне нравилось с самого его зарождения и, как следствие, давалось очень легко. Наверное, поэтому я достиг такой большой вершины. И под «вершиной» я имею в виду не высокий уровень достатка, а нечто иное. То, что есть в каждом из нас, но то, на что люди зачастую не обращают внимания – «суть нравственности». Точнее, ее мельчайшие частички, которые присутствуют в каждом человеке еще с самого его начала, но благодаря стороннемувлиянию очень быстро забываются, растворяясь в туманности своего «Эго».

Так вот, моя компания процветала, хоть и с некоторыми погрешностями, но они были настолько условны, что я попросту не обращал на них внимания. К концу месяца мои аналитики спрогнозировали неплохой рост акций на следующий месяц, и это не могло меня не радовать. Однако в душе засел стойкий осадок какой-то тревоги. А так как моя интуиция никогда не подводила, я ждал плохих новостей. Не то чтобы я сидел в своем пентхаусе возле окна с бокалом виски и ждал чего-то. Нет, конечно. Но события в начале августа дали понять, что месяц будет не из легких.

Утром третьего числа меня разбудил телефонный звонок от Алекса. Второй раз в жизни я слышал его таким взволнованным. Первый был, когда наши акции резко упали на фоне нестабильной политической ситуации. И это было очень серьезно, так как мы понесли тогда серьезные убытки, смешавшиеся с потерей половины всех клиентов. Поэтому по пути в офис я готовился услышать худшие новости.

В дверях у входа меня уже ждал Алекс. Мы поздоровались и вошли внутрь. Было тихо. Причем настолько, что наши шаги эхом разносились на пару этажей вверх. Все двери были закрыты, в коридорах стояли разного рода коробки с документацией. Сквозь стеклянные перегородки кабинетов виднелись включенные компьютеры и ноутбуки. Незнающий человек мог бы подумать, что в офисе творится анархия. На самом деле это было не так. Просто для своих сотрудников я делал всякие поблажки. На мой взгляд, результативная работа заключается в чувстве свободы, отсутствии, так сказать, рамок и ограничений. Поэтому все сотрудники приходили на работу тогда, когда считали нужным, и делали в своих кабинетах то, что хотели. Такой подход только набирает популярность, но его эффективность уже доказана не одним примером. Но сейчас не об этом.

Мы с Алексом прошли в мой кабинет. Его мышцы лица были напряжены все до одной. И от этого мне стало жутко.

– Рассказывай, – я уставился на него.

– Ян, ты же знаешь, что мы возлагали большие надежды на «Социал Дженерейшен». Так вот, вчера они выступили с официальным заявлением о том, что их компания обанкротились.

Эта новость заставила меня вжаться в кресло. Мы действительно возлагали большие надежды на эту крупную компанию, и ее крах не только подпортил наши планы, но и оставил без крупной суммы. Такие ситуации случаются нечасто, и обычно я могу их предвидеть и как-то повлиять, но из-за плотного графика у меня попросту не было времени на это. На момент, когда я пишу эти строки, деньги уже перестали быть для меня чем-то важным, но в той старой жизни они были ее неотъемлемой частью. И поэтому такая печальная весть не обошла стороной мое психологическое состояние.

Я очень хорошо запомнил тот день, то утро, тот час, когда узнал эту новость. Помню, как просидел тогда в кабинете весь день, отключив все средства связи, изолировавшись от всех. Где-то в глубине души я даже почувствовал, как что-то растворяется, будто часть меня просто исчезает бесследно. С этого момента моя жизнь стала кардинально меняться. Нет, мой бизнес не пошел под откос и, даже наоборот, благодаря моей команде удалось заработать еще больше, чем потеряли. Дело было во мне самом. Я стал чувствовать себя отрешенным от всего мира. Все вокруг стало чуждо, словно душа наконец проснулась и поняла, что находится не в своем теле. И эта жизнь принадлежит не мне. Знакомые рассуждения? Вот и я сразу вспомнил слова Наронга. Как бы там ни было, жизнь продолжалась. Я ездил по городам и странам, общался с людьми, подписывал важные контракты и старался не оставаться один на долгое время. Но с наступлением осени чувство одиночества стало переходить все границы. Меня перестали спасать всякого рода мероприятия с большим скоплением людей, каждодневный флирт с разными особами и даже алкоголь, к которому я успел пристраститься, уже не мог смыть поганое чувство внутри меня. Дни и недели слились в одном сплошном потоке информации. Я перестал обращать внимание на то, что когда-то мне было важным. Из-за этого страдал и мой бизнес. Перестав руководить командой и контролировать весь процесс, я практически пускал его под откос и, чтобы хоть как-то спасти любимое дело всей жизни, я передал управление Алексу. Что на меня нашло тогда, я и сам не понимал. Возможно, я просто устал от любимого, но все же однообразного и примитивного занятия в виде получения денег. Такой процесс разрушает все, не отвечающие за умственную деятельность, клетки головного мозга. И не только их. А еще притупляет все имеющиеся чувства, кроме одного – чувства собственного достоинства, которое начинает зашкаливать в определенные периоды жизни. На мой взгляд, это действительно страшно для обычного, по меркам биологии, человека.

Это совсем не означало, что я потерял голову от больших денег, съехал с катушек, как многие миллионеры, начав употреблять все, что льется и нюхается. Нет. Просто мое мировоззрение повернулось на сто восемьдесят градусов. В современном мире мое состояние можно было описать одним емким, но очень правильным словом – нигилизм. Этот термин как нельзя лучше подходил для меня в тот тяжелый период жизни. Алекс даже хотел нанять психотерапевта, боясь, что я совсем угасну. Но первая и единственная встреча закончилась, так и не успев начаться, из-за того что девица, называемая «психотерапевт», больше походила на низкую барышню с такими же низкими моральными устоями, чем на дипломированного и опытного специалиста. Вообще все переживания Алекса относительно меня стали переходить все разумные пределы, несмотря на то, что по сути были высосаны из пальца, но отчасти я его понимал, поэтому сильно и не противился. Возможно, именно из-за настойчивости Алекса я смог пересмотреть некоторые свои принципы.

Началось все с того, что в середине ноября он позвонил мне и попросил встречи. Я сказал, что нахожусь дома безвылазно уже трое суток и планирую это продолжать, поэтому он может приехать в любое время. И, конечно же, уже спустя несколько часов мы пили кофе, сидя на открытом балконе.

– Ты так и планируешь быть изгоем до конца жизни? – поставив чашку на стол, начал Алекс.

– Изгоем? Нет, конечно, просто… – я задумался.

Просто что? Что я должен был ответить ему, чтобы он поверил, что это лишь временное помутнение рассудка, а не потеря смысла жизни, как было на самом деле.

– Просто что? – не унимался он.

Я пожал плечами и сделал вид, что у меня нет ответа. Это было намного проще, чем пытаться объяснить все то, что я переживал тогда. На самом деле я ценил Алекса и как помощника, и как друга, но, согласитесь, бывают вещи, о которых нельзя рассказать даже самым близким людям. Они просто хранятся где-то в глубине души. Та же ситуация была и у меня. Но Алекс явно не хотел бросать меня, как ему казалось, в трудной ситуации.

– Слушай, я знаю, ты скептически относишься ко всему такому… – он решил зайти издалека, – но, мне кажется, тебе будет не лишним развеяться. Посетить что-нибудь или кого-нибудь.

– На что ты намекаешь? – поинтересовался я. Хотя по его глазам понял сразу, что он не просто намекал, а уже подходил к конкретному предложению.

– У тебя намечена важная встреча на двадцать второе число. Извини, но я не хотел раньше времени тебе сообщать, – он вскинул брови в ожидании моей реакции.

Это было неожиданно, если учесть тот факт, что раньше Алекс не позволял себе такой самодеятельности. В обычном формате своей жизни я бы непременно разозлился, но в тот момент просто не мог этого сделать. Видимо, он понимал это, поэтому и воспользовался таким удобным случаем.

– Алекс, что еще за встреча? И с какой стати я вообще должен с кем-то встречаться? Все рабочие моменты ведь сейчас на тебе.

– Точнее, это не встреча, а мероприятие. И ты там будешь в качестве важного гостя.

– Да какого… Может, я не хочу. Ты не думал об этом? – эти слова вырвались из моих уст с такой злобой, что я сам невольно вздрогнул.

Он посмотрел на меня, как смотрят маленькие дети в моменты, когда их ругают за какую-то шалость. Мне стало неловко за такой поступок и, чтобы хоть как-то сгладить свою вину, я приподнялся и хлопнул Алекса по плечу, улыбнувшись при этом. Он с опаской в очередной раз посмотрел на меня. Затем сделал глоток кофе (видимо, чтобы смочить горло), тяжело вздохнул и встал из-за стола.

– Знаешь, Ян, – он подошел к кованому ограждению балкона, – я всегда делал то, что говорил мне ты. Ни разу не ослушался и не засомневался в чем-то. Потому что я знал – ты умный и рассудительный человек. Таких, как ты, немного, точнее, с таким складом ума, как у тебя. И если ты говорил что-то, то я всегда прислушивался. И поверь, может, мы вместе и не так долго в одном бизнесе, но я изучил тебя. Не только как начальника или партнера, а как друга. Ты сам знаешь, у меня не много друзей, в принципе, как и у тебя или других людей. Это роскошь, которая доступна лишь единицам. Дружба не измеряется в годах, деньгах или статусе. Она не нуждается в прилагательном «настоящая». Если она есть – она просто есть. И совсем не обязательно, что дружба должна познаваться чем-то. Ее нужно чувствовать в душе, так же как и любовь. Многие люди не знают об этом и поэтому приписывают ей разные роли в своих жизнях. Это неправильно. Любовь и дружба не играют главных или второстепенных ролей. Любовь и дружба в спектакле «Жизнь» являются частью сюжета, а люди в нем – актеры. Декорации в виде денег, славы и статуса можно менять, но люди так и останутся людьми на сцене. В современном мире, со своими принципами и устоями, мы не хотим менять или убирать эти декорации, иначе останется пустая сцена и лишь люди на ней. А такой спектакль зрителям, то есть другим людям, совсем не интересен…

Такие философские рассуждения я слышал от Алекса впервые. А может, это были и вовсе не рассуждения, а обычный крик души, которым он пытался докричаться до меня. И, возможно, отчасти у него это получилось. После этого разговора он поспешил уехать, сославшись на деловую встречу.

Я же так и остался сидеть на балконе, наслаждаясь осенней погодой Монако. Она отличается от погоды хотя бы той же России. С утра прошел небольшой дождь, а днем установилась комфортная для этого времени года погода: солнечная, теплая, с легким ветерком, чье дуновение освежает. Лично мне она очень симпатична в этом плане. Разбросанные маленькими кучками мысли становятся по местам в голове, когда ее так освежает этот природный процесс. Видимо, и в тот день он мне очень помог.

Зайдя в уборную, я посмотрел на себя в зеркало. Впалые глаза, синяки под ними, недельная щетина – в общем, зрелище так себе. Почему я? И даже если я, то зачем? Зачем мне все эти испытания? И можно ли вообще назвать это испытаниями? Не уверен. Когда проблемы не связаны с внешними факторами, а лишь относятся к внутренним переживаниям, то в таком случае будет уместнее сказать – внутренняя борьба. Борьба с самим собой за право остаться тем, кем являешься. А с другой стороны… Что плохого в переменах? Разве они приносят только разочарование? Я не нашел пока этому подтверждение или опровержение. У каждой медали две стороны, и они равноценны. Ближе к вечеру того же дня я закончил приводить себя в порядок. И отшельник, смотревший до этого на меня, вновь сменился на молодого парня. Я заказал ужин домой. Включил всю аппаратуру, которая помогает поддерживать связь с внешним миром. Написал короткое СМС Алексу: «Я согласен. Пришли подробности». Посмотрел несколько телепередач на плазме и с чувством не зря прожитого дня уснул.

На следующее утро я поднялся довольно рано, причем сам – без будильника. Выпил почти залпом две чашки свежесваренного кофе и отправился в небольшое путешествие по просторам моей Родины. Для кого-то Родина – это место, где он родился. Я так не считаю. Лично для меня – это место, где комфортно жить. И в этом месте не обязаны выситься бетонно-стеклянные башни, в которых кипит жизнь мировой экономики, или, напротив, не обязана быть медленная и размеренная жизнь на фоне моря со своими чарующими и успокаивающими волнами. Все это не является основными критериями выбора места жительства. Каждый ищет место себе по душе. И место, и человека… Душа подсказывает, где и как ей было бы комфортно существовать. Это и является, на мой взгляд, главным критерием при выборе не только места, но и всего остального тоже.

Моя душа полюбила Монако как раз не за фешенебельность. Это маленькое княжество с его резким рельефом в виде скал удостоено вымышленного звания «герой». И это действительно так. Ведь каким-то чудесным образом Монако удалось спастись от того, чтобы не раствориться в землях Франции. Я обожаю эту крошечную страну за ее сумасшедшие виды. Они будоражат воображение и не могут уже оставить в покое. Всегда, когда мне становилось грустно или одиноко, я отправлялся в путешествие по своим излюбленным маршрутам. Извилистые дороги, изящно переплетенные со скалами, вычурные здания, громоздившиеся одно на другом, зеленые парки, имеющие самую разную растительность, которая плавно перетекала на плотные застройки, виды, открывающиеся с верхушек скал, на которых стоят районы княжества, – все это как-то по-особенному вдохновляло меня. К вечеру уставший, но довольный, я вернулся домой. На телефоне, который оставил дома, было несколько пропущенных звонков, два из которых принадлежали Алексу. Он хотел встретиться со мной тем же вечером в нашем офисе, чтобы обсудить детали, касающиеся предстоящего мероприятия, но я был настолько вымотан, что не выдержал бы еще и часа вне дома и поэтому уговорил его прислать подробности на почту. Сам же налил себе выпить и вышел на балкон.

Вечер был довольно прохладный, но ясный. Ни единого облачка на небе и миллионы звезд как на ладони. На причале десятки пришвартованных катеров слегка покачивались от набегавших волн. Плавно переводя с них взгляд вдаль, я потерял границы горизонта и темно-синее море слилось с небом такого же оттенка. Казалось, что звезды плывут по морю, а их мерцание только усиливало это ощущение. Морской бриз обдувал мое лицо, моментами настолько сильно, что становилось тяжело вздохнуть, но я этого уже не замечал. Я задумался. Мне в голову закралась мысль о важности всех событий, которые происходят с нами. Действительно ли они предопределены или все-таки случайны? Я хотел понять это на своем примере. В голове стали прокручиваться, словно на кассете, события последних месяцев, то вперед, то назад – к началу. Удачные сделки, подписанные договора, расширение бизнеса, разнообразные переговоры, встреча с Викторией, дружеский визит к Наронгу, мое непонятное состояние… Связано ли это между собой? Есть ли вообще смысл во всех наших поступках и действиях? Если есть, то зависит ли разнообразие их свершений от конечной цели? Поменялась ли бы она, если в определенные моменты жизни мы поступили бы по-другому? К ответу в ту ночь я так и не пришел, хотя упорно пытался его достичь практически до утра.

***

Венеция… Это удивительное место заслуживает поистине самых лестных отзывов. Неповторимый, атмосферный город,– воспетый известными поэтами. Он никогда не перестраивался и поэтому сохранил свой средневековой вид. Даже возвращаясь сюда не один раз, каждый может найти и узнать что-то новое для себя. Венеция – излюбленный город всех романтиков. Не зря по многим рейтингам он занимает лидирующие позиции. Но лично для меня этот город со всеми красотами его каналов, прелестями достопримечательностей не является чем-то невообразимым. Его тщеславие так и доносится из каждого уголка улиц, им пропитаны дома, сваи и деревянные пешеходные дорожки и даже песнопения, доносящиеся с гондол, лишь отдаленно напоминают привычные романтические мотивы, которые были присущи им до нашего века. Шум и гам, не утихающие ни на секунду из-за большого наплыва туристов, тем более не пробуждали романтики. Я был в Венеции неоднократно и, прибыв сюда в очередной раз, даже не мог подумать, что мое мнение об этом городе изменится так резко и молниеносно благодаря лишь одной встрече.

В назначенный день – двадцать второго ноября (с подачи Алекса) я приземлился в аэропорту Марко Поло. Я был приглашен на благотворительный вечер, а так как организацией моего визита занимался Алекс, подробностями меня не баловали. Да мне это было и не нужно. К сожалению, статус обязывал меня посещать так или иначе мероприятия подобного рода. В какой-то мере я смирился с этим и даже иногда находил это занятие забавным. Главное – найти правильную компанию. Я надеялся поступить так и в этот раз, а если компания не нашлась бы, то провел бы вечер в гордом одиночестве, где-нибудь на террасе с бокалом вина или шампанского.

Мне был забронирован номер в отеле «Гритти Пелэс», куда я и прибыл прямиком из аэропорта. Времени на изучение и осмотр самого отеля у меня не было, да это и не требовалось. У всех венецианских отелей класса люкс был стандартный набор качеств: великолепные росписи, мозаики и витражи, выполненные лучшими мастерами, мраморная отделка, мебель ручной работы, изысканная живопись. Все это придавало им особый шик, без которого у многих, кроме их удачного расположения, не было бы ничего. Недавние размышления Алекса о декорациях и людях идеально подходили для данного случая.

У меня оставалось порядка пяти часов, чтобы привести себя в порядок, одеться и прибыть в назначенное место. К слову о месте, отель «Гритти» был выбран совсем не случайно, и не потому, что ему приписывали статус лакшери. Просто он находился в непосредственной близости от палаццо, в который я был приглашен.

Шикарный обед, поданный мне в номер, пришелся как нельзя кстати. В самолете я приглушил голод лишь малосъедобными закусками и оттого испытывал общее недомогание, а возможно, это моя интуиция таким образом предупреждала меня о приближающемся вечере. Еще одним немаловажным моментом было то, что сразу после обеда мне доставили смокинг. Я привез его с собой и заранее отдал на ресепшне для отутюживания. Такая услуга часто практиковалась в отелях и пользовалась популярностью. Я закончил последние приготовления и вышел из номера. Часы на руке показывали 18.12. Чуть меньше часа оставалось до начала вечера. На улице, а точнее, на воде меня уже ждала гондола. Многие отели и палаццо в Венеции имели обычно два входа: с суши и с воды. Это было довольно интересным и удобным решением. Но я решил пренебречь комфортом в компании чудаковатого мужика в шляпе и пошел пешком. Тем более погода была на моей стороне: мелкий дождь закончился, так и не успев начаться, а небольшие тучи и вовсе разошлись, оголив ясное темное небо.

По узким улочкам прогуливались толпы людей. Среди них с легкостью можно было отличить здешнего от туриста. Последние отличались чрезмерным манерным поведением, так и норовили потрогать и сфотографировать каждый камушек, окружающий их. Хотя в глазах людей я и сам, наверное, мало чем отличался от туриста, так как город знал плохо и поэтому следовал по проложенному навигатором маршруту, то и дело останавливаясь и лупясь в телефон. Спустя минут пятнадцать я добрался до причала, поймал водное такси и пересек на нем Гранд-канал, оказавшись тем самым перед нужным мне палаццо. У входа меня встретил портье и уточнил несколько моментов. Затем я прошел внутрь. Небольшой темный холл, в котором я оказался, плавно переходил в освещенный не одной дюжиной ламп зал. Несколько винтовых лестниц, расположенных в разных частях зала, вели на второй этаж. Просторный и светлый зал в теплых тонах был наполовину заполнен людьми. Они мельтешили из угла в угол как муравьи, при этом громко разговаривая и смеясь. Каждый так и старался с присущей ему гордостью поделиться с другими своими историями и достижениями, при этом хаотично жестикулируя руками. «И это высший свет общества», – подумал я, пробираясь в самый центр зала, прилагая при этом немало усилий, чтобы протиснуться и даже пару раз удержать равновесие от возникающих столкновений. Когда я почти достиг цели, меня остановила рука, упавшая на мое плечо. В одно движение я развернулся, чтобы высказать негодование от этого, но успел лишь открыть рот. Передо мной стоял Роберт (тот самый, из Осло) в компании молодой девицы, которая явно не была похожа на его жену.

– Ну здравствуй, Ян! – он протянул мне руку, – как ты? Слышал, ты отошел от дел, правда?

– Здравствуй, Роберт. Не верь всему, что говорят. Это совсем не так, – соврал я.

Несмотря на то, что мы с Робертом были не только партнерами по бизнесу, но и хорошими знакомыми, он не являлся тем человеком, с которым я бы хотел обсуждать свои проблемы.

– Какими судьбами здесь? Давно прилетел? Ты один или в компании? – он заваливал меня вопросами быстрее, чем я успевал понять их суть.

– Я по приглашению, наверное, как и большинство присутствующих здесь.

– Ян, ты ведь не большинство. Я тебя знаю… – он замолчал, но по его тону и мимике можно было без раздумий понять, о чем он думает. «Я знаю, что тебе все это чуждо. Так зачем ты здесь?»

– Кстати, познакомься, это Мила, – видимо, заметив мое напряжение, Роберт сменил тему.

Я посмотрел на девушку и небрежно кивнул ей в знак приветствия. Ее и до того широкая улыбка, с которой она стояла все это время, стала еще шире, отчего мне захотелось рассмеяться, но все-таки сдержался. «Умом эта девица явно не блещет», – подумал я.

– Ян, может, выпьем? За встречу, так сказать.

– Роберт, извини, но я должен найти одного человека. Обещал ему кое-что, – соврал я, сделав это уже во второй раз.

И чтобы хоть как-то сгладить положение, хлопнул его по плечу и добавил:

– Не переживай! Вечер длинный.

Затем я двинулся в правую от них сторону. Он что-то еще крикнул мне вслед, но я уже достаточно отдалился от них и ничего не разобрал. Нет, я, конечно, мог бы остаться и поболтать, а возможно, и выпить с Робертом, но мое смурное настроение было категорически против этой затеи. В тот вечер мне нужна была совсем не такая компания. Описав полукруг, я наконец-то вышел к центру зала. Ровно посередине стояли фужеры с шампанским. Взяв один бокал, я стал осматриваться. Зал практически полностью заполнился людьми, но шума стало меньше – все ждали начала мероприятия. Приметив ближайшую лестницу, ведущую на второй этаж, я двинулся в ее сторону, решив, что наблюдать со стороны куда проще, чем быть в гуще событий.

Второй этаж был немноголюден. Лишь несколько человек из обслуги, метавшихся то вниз, то обратно вверх по лестнице, и человек пять гостей, которые с деловитым видом наблюдали за происходящим внизу, стоя возле балюстрады. Я решил последовать их примеру. Облокотившись на перила ограждения, я закрыл глаза. Все эти шум, гам, суета одномоментно растворились. На их место пришли воспоминания. Самые значимые события жизни, которые произошли со мной, накладывались одно на другое. Я задумался. «Кем бы я был, если не мои миллионы? Каким человеком? Добрым или злым? Счастливым или несчастным? А может, мне и вовсе не уготовано другой жизни, кроме той, в которую облачен сейчас… Или наоборот, это лишь одна из ступеней на пути к вершине под названием “счастье”, – думал я. – И какое оно, это счастье? Если деньги не имеют ничего общего с ним, то что имеет? Жалко, что у “счастья” нет оригинальной формулы. Так бы подставил свои значения, и все! Решил пример – стал счастливым!»

Мои размышления заходили все глубже и глубже до тех пор, пока и вовсе не развеялись так же неожиданно, как и нахлынули. Глаза открылись. Рядом со мной уже никого не было. Я остался один на этаже. Внизу все присутствующие внимательно слушали лицитатора.

Он рассказывал про лоты, собираясь начать торги по ним. Я начал вникать в его слова только на моменте о пожертвовании всех вырученных средств детским хосписам. По моей щеке неожиданно скатилась слеза. Думаю, каждый из людей хоть раз слышал, что это за учреждение. По самой структуре это место уже вызывает страх. В нем находятся люди, которые по сути уже мертвы. Это лишь вопрос времени. Хоспис – последнее пристанище для смертельно больного. Такое место пропитано запахом приближающейся смерти. Каково жить там, а точнее, доживать (или даже досуществовывать)? Как это – знать, что ты медленно приближаешься к неизбежному? Все это приводило в еще больший ужас от понимания того, что речь идет именно о детях. Меня захватило чувство жалости, сопровождавшееся дрожью во всем теле.

Стук молотка разорвал темную пелену небытия перед глазами. Следующим лотом, по словам мужчины во фраке, были карманные часы, выпущенные в двадцатые годы прошлого столетия и принадлежавшие какому-то уважаемому человеку. Главной их особенностью было наличие механизма «репетир». Как я узнал позднее,– это приспособление в часах, посредством которого при нажатии на пружину отбивается показываемое ими время. Репетир является дополнительным устройством часового механизма, которое позволяет часам мелодичным боем разной тональности сообщать о текущем времени. Из разных концов зала полетели предложения с круглыми суммами.

Восемь, двадцать, восемьдесят, сто двадцать и даже сто восемьдесят тысяч евро – эти суммы вылетали из уст людей с такой легкостью и непринужденностью, словно они были лишь цифрами, которые ничего не значат. С одной стороны, так и было. Все материальные составляющие становятся мелочью по сравнению с целой человеческой жизнью, а особенно, когда это жизнь ребенка. Я смотрел на происходящее внизу сквозь густой туман печали и не знал, что делать. Он не рассеивался, а наоборот, становился все плотнее.

– Двести пятьдесят! – вырвалось из меня.

Все присутствующие подняли свои головы, начав шептаться. На этот раз я более громко уточнил, что хочу приобрести часы за двести пятьдесят тысяч евро. По залу разлилась волна удивленных вздохов. Естественно, никто не решился предложить больше (эта была самая крупная сумма за историю того вечера) и звук ударяющегося молотка эхом разнесся на все палаццо.

Когда официальная часть вечера подходила к концу, я, закончив с оформлением всех нужных документов, стал неспешно продвигаться в сторону выхода. Сказать, что вечер не удался, я не мог, но и откладывать его в свою копилку памяти тоже не собирался. Таких вечеров в моей жизни было много, и каждый из них повторял предыдущий.

Выйдя на улицу со стороны пристани, я осмотрелся. Гранд-канал в ночи казался намного шире, чем был на самом деле. Фасады зданий разных эпох смотрелись еще величественнее при смешении лунного и искусственного света. Пустые гондолы, припаркованные по разным сторонам канала и уходящие в беспросветную даль, практически не двигались. Они словно замерли в таком положении, в котором их оставили хозяева.

В руках я держал те самые часы. Нажал на кнопку, и они стали издавать звуки разной тональности. Количество звуков сошлось со временем на циферблате – десять часов пять минут. Я так увлекся этим произведением, что не сразу услышал, как кто-то подошел ко мне сзади.

– Хорошее приобретение! – прошептал женский, до боли знакомый голос.

Мне хватило и доли секунды, чтобы определить – кто у меня за спиной. Я обернулся. Мои предположения оправдались. Это была Виктория. Ее шикарная улыбка даже при отсутствии освещения была ослепительна. На ней было серое до колен платье, которое придавало ее миниатюрной фигуре еще более точеный вид, а поверх него накинут большой махровый платок. Но больше всего мне запомнилась ее прическа. Аккуратные кудри слегка прикрывали одну щеку и от ветра иногда покачивались и растягивались.

– Я бы сказал, хорошее вложение! – уточнил я, даже забыв о таких простых правилах этикета, как приветствие.

Виктория этого, видимо, не заметила и продолжила:

– Ну знаешь, Ян… – она сделала шаг ко мне. – Не все так рассуждают.

– К сожалению или к счастью, мне нет дела до других.

Я хотел сделать шаг навстречу Виктории, но вовремя остановился, подумав, что этот маленький шажок нас слишком сильно сблизит.

– Я догадалась. И это, наверное, к сожалению… – с грустью сказала она.

– Я рад тебя видеть! Как твои дела? Что тут делаешь? – я решил, что самое время сменить тему обо мне.

– Ты же знаешь, что я не могу пропустить такое мероприятие. Для меня это важно. Важно по-настоящему. А вот то, что я встретила тебя, – это неожиданно!

– Для меня это в какой-то степени тоже неожиданно. Хотя… Это становится традицией – встречаться так внезапно. Мой образ жизни и статус обязывают посещать это все, – я кивнул на здание за ее спиной.

– Ты выглядишь не так, как в нашу последнюю встречу, – подметила Виктория.

– Что изменилось? Наверное… костюм? – я попытался пошутить, но отсутствие улыбки на ее лице и серьезность взгляда говорили о том, что шутка была неудачной.

– Устал. Очень вымотан в последнее время, – в очередной (уже который раз) соврал я.

Нет, Виктории я соврал впервые, но в этот момент поймал себя на мысли о том, что в последнее время очень часто стал этим увлекаться. Возможно, причина крылась в моем психоэмоциональном состоянии – неспособности признаться людям (да и себе в том числе), что у меня есть какие-то серьезные проблемы.

– Это заметно. Может, тебе стоит отдохнуть?

– Да, пожалуй, стоит. Я как раз обдумывал, где это лучше получится. Вернусь домой и активно займусь поисками, – я улыбнулся.

Тогда мне эти слова казались лишь словами, но позже я и правда занялся поиском. Поиском себя.

– Это хорошо. У меня тоже намечаются поиски, – она рассмеялась.

– Какие, если не секрет?

– Я выхожу замуж в начале декабря, вся эта возня предсвадебная… Ух, как подумаю, аж в дрожь бросает!

От ее слов меня тоже бросило в дрожь. Они словно сковали все мое тело, не давая пошевелиться или открыть рот. Внешне я выглядел совсем обычно, но внутри меня все бурлило, закипало и просилось наружу. Весь мир, имеющий до этого в остатке хоть какие-то краски, и вовсе превратился в черно-белое немое кино. Причем кино было короткометражное и по его окончании, после титров, наступала бы бесконечная рябь. Виктория была единственным лучиком света, к которому я стремился в этой кромешной тьме. Я словно был привязан к ней невидимой нитью, и она иногда дергала меня, напоминая о том, что на другом конце мое счастье и нужно идти к нему, не останавливаясь. Я тайно был влюблен в нее. Но она об этом так и не узнала ни в тот вечер, ни позже, и вообще, скорее всего, не узнает уже никогда. Как поступить в ситуации, когда ты любишь, но выбор пал не на тебя? Верным решением станет оставить этого человека и пожелать ему всего самого наилучшего. А самому надеяться на то, что агония чувств будет короткой и не продлится слишком долго, чтобы не разорвать и до того потрескавшееся сердце.

– Это хорошая новость! Поздравляю тебя! – и снова, и снова врал я.

– Спасибо! Мне очень приятно. Ян, ты хороший человек. Я это вижу, и все у тебя будет хорошо!

– Да, я знаю. Непременно все будет хорошо, – я опустил глаза. В голове стоял неимоверный гул, и с каждым новым ее словом он усиливался.

– Ты замерзла. Тебе пора внутрь, – взглянув на ее зяблый вид, заключил я.

– Да, мне пора! Было приятно увидеться, – она протянула мне руку.

Я пожал ее, а затем кивнул, так и не произнеся ни единого слова. И улыбнувшись на прощание, грациозной походкой Виктория полетела обратно в здание. Я так и остался, как статуя, стоять на деревянном причале. Это был худший вечер на тот момент. Я проклинал все и вся за такой ублюдский подарок судьбы. Себя в первую очередь. За то, что изначально согласился на это мероприятие, впоследствии вытекшее в новую депрессивную реакцию организма.

Если кто-нибудь из вас испытывал когда-либо чувство любви, то вы должны понимать меня. Многие путают любовь и влюбленность. Для меня это разные состояния. Влюбленность можно испытывать ко многому в нашем мире, и это рано или поздно заканчивается. Любовь же перерастает из влюбленности только один раз в жизни. Она этим и отличается, что способна открыть душу и залезть внутрь нее, в то время как влюбленность оседает лишь поверх души. Так со временем можно определить, что ты испытывал к человеку.

– Жизнь – странная штука! – на ломаном русском произнес человек, появившийся из ниоткуда.

Я, недоумевая, посмотрел на него. Он стоял возле одной из припаркованных гондол. На нем была чудная шляпа и рабочий костюм гондольера. На вид ему было далеко за пятьдесят. Все его лицо покрывали морщины, а под носом пушились густые усы.

– Простите… – сказал я тоже на русском.

– Я Гарет. Я работаю здесь, – он показал на лодку. – Я случайно стал свидетелем вашего разговора с дамой. Простите меня, – поднеся руку к сердцу, он поклонился.

– Не вижу в этом ничего зазорного. Вы же не виноваты в том, что здесь ваше место работы, – я пожал плечами и уже собирался уходить, но Гарет остановил меня.

– Знаете, это не конец жизни! – настойчиво продолжал он. – Жизнь и вправду странная штука, но она справедлива, несмотря на то, что многие так не считают.

– Где же в ней справедливость, Гарет? – не выдержал я.

– Посмотрите на это под другим углом. Вам кажется, что жизнь стремительно катится вниз, а ваши мечты разбиваются о камни несбыточных надежд, но, может быть, это не так… Вдруг все с точностью до наоборот? Возможно, это путь в новый этап жизни – лучшей жизни, которой предшествует слепая непросвещенность. Ничто не проходит бесследно, и об этом стоит помнить, хранить в сердце и не забывать, но не пользоваться. Просто знайте, наша жизнь не должна быть идеальной…

В чем-то я был с ним согласен. Мысли Гарета отчасти повторяли мои, но с той разницей, что я сомневался в них, чего нельзя было сказать о нем. Кто он такой, и откуда знает русский, меня совершенно не волновало. В его лице за несколько минут я смог разглядеть мудрость, которую не увидишь даже в самом знакомом человеке за несколько лет общения. Она была настолько проста и банальна, что от этого казалась самой сложной мудростью на свете.

Незнакомец так же неожиданно растворился в водах канала вместе со своей лодкой, как и появился. Я провел на причале еще с полчаса, размышляя обо всем по чуть-чуть, после чего отправился в свой отель.

***

Вернувшись в Монако, я не спешил возвращаться к делам. Бизнес хорошо шел и без моего участия под чутким контролем Алекса. Его исполнительность и пунктуальность были на страже нашего общего дела, поэтому я оставался спокоен. По крайней мере, за бизнес. Да и что плохого в том, что я сделал себе отпуск, пусть и не такой радужный, каким он представлялся, но все-таки отдых (хотя бы от людей, чье каждодневное нахождение вблизи невероятно коробило меня). Однако внутренним спокойствием похвастаться не мог.

До рождества оставался месяц, и в его преддверии я отбросил свое плохое настроение и занялся подготовкой к празднику. Хотя подготовкой это было сложно назвать. Когда у тебя нет никого, с кем можно провести этот праздник, он является таковым лишь на словах.

Но и в этот раз ко мне на помощь пришел Алекс. В честь Рождества он организовывал закрытый ужин от моего имени (за что ему непременно достанется), на который были приглашены только «лучшие из лучших» и «богатейшие из богатейших». Меня, конечно, такая аристократичная компания не радовала. Нет, я не мизантроп, и к людям отношусь ничуть не хуже, чем все остальные, но с одной поправкой: общество себе подобных не характерно для меня. Приобретая финансовую независимость и значимость, многие теряют свои человеческие качества, хотя состоят все из той же крови и плоти.

Четыре недели пролетели как один день. И вот мне предстояло провести вечер в компании элиты, находящейся не на последних строчках «Форбс». В ресторан с Алексом мы прибыли раньше других и, пока официанты занимались последними приготовлениями, я принялся осматривать банкетный зал и прилегающие к нему помещения. В этот вечер двери ресторана были открыты только исключительно для нас и наших гостей. Алекс решил, что так проще: снять целый ресторан с прилегающей к нему территорией на целый вечер, чем ютиться с кем-то по соседству. Такие званые ужины организуют большинство богатых людей. Это своего рода традиция. Так они показывают окружающим свою «крутость» и «превосходство» над другими. Огромные деньги тратятся на развлекательные программы, в которых известные певцы, актеры, музыканты ублажают своими умениями приглашенных гостей, чтобы им не приходилось скучать.

Пока Алекс встречал именитых гостей, я делал вид занятого человека, чтобы не выходить в свет и не приветствовать каждого отдельно. Как показывает жизненный опыт, эту процедуру проще провести, когда уже все в сборе.

– Ян, все собрались и ждут только тебя, – торопливо произнес Алекс, зайдя на кухню, на которой я мило беседовал с поварами.

– Хорошо. Уже иду, – с гордостью в голосе откликнулся я.

На удивление в зале было тихо. Десять человек переговаривались между собой шепотом, используя жесты для большего понимания. Я подошел к столу. Шевеления тут же прекратились и десять пар глаз устремились на меня.

– Вечер добрый! Простите за задержку, были неотложные дела, – я изобразил одышку.

Все понимающе закивали. Этот трюк срабатывал всегда и был своего рода универсальным оружием для подобных случаев. Находившиеся со мной за одним столом были ничуть не ниже, а некоторые даже и выше рангом, чем я, но в тот вечер меня это не смущало, и уж тем более не доставляло дискомфорта, поэтому я мог позволить себе такие выходки. Мы общались на равных, а в чем-то я даже выигрывал у своих собеседников.

– Ян, какие планы на будущий год? – неторопливо донеслось с другого конца стола.

Это был Джон. Один из немногих простых мультимиллионеров. Свое состояние он сколотил на одежде для среднего класса. На вид ему было далеко за пятьдесят, хотя на самом деле это было не так.

– Я так далеко еще не думал, Джон.

– Далеко? Через пять дней конец года уже, – его лицо покрылось морщинами от появившейся улыбки.

– Не мне тебе рассказывать, что за эти дни можно еще многое успеть! – парировал я.

– Да, но мне кажется, что у таких людей, как мы с тобой, планы должны строиться далеко вперед, не так ли?

– Так, но для меня на первом месте все-таки стоит качество исполнения, нежели его количество.

– Что ты этим хочешь сказать?

Теперь все без исключения смотрели на меня и ждали ответа.

– Ничего сверхъестественного. Просто я так рассуждаю. Возможно, глуп еще, – я улыбнулся.

Джон нахмурил брови, словно не понимая шутки, но после рассмеялся так громко, что сидящие рядом дернулись. Этот диалог стал отправной точкой на вечере, так как после него все присутствующие явно осмелели и начали задавать свои вопросы в надежде получить мои ответы. Откуда или почему их охватил такой дикий интерес – я не понимал. Они один за одним стали задавать если не глупые, то чудаковатые вопросы. Я старался отвечать максимально кратко, давая понять, что это не дружеская беседа.

– Ян, скажите, а вы занимаетесь благотворительностью? – очередь дошла до молоденькой рыжей девушки, которая явно была сопроводительницей одного из гостей.

– Да, – ответ прозвучал также резко, как и все остальные.

– Это очень интересно. Может, расскажете?

Я знал, что этот вопрос носит в себе не информационный характер. В высших кругах принято мериться всем, что только можно измерить, а это касается практически всего. Меня это ужасно раздражало в людях, и на такие вопросы я обычно отвечал агрессией. Алекс это прекрасно знал, поэтому ответил за меня:

– Ян тратит большие суммы на пожертвования, но не ради уважения со стороны окружающих.

– Спасибо, Алекс. Я благодарен тебе за подробное информирование.

Его глаза наполнились улыбкой. Я впервые за последние несколько месяцев похвалил Алекса прилюдно. И за это мне стало стыдно. Все возложенные на него обязанности он выполнял идеально, не требуя ничего взамен, а я даже не благодарил его, считая это нормой.

– А ради чего вы это делаете, мистер Радецкий?

Я посмотрел на девушку, задавшую вопрос. Вернее было бы сказать, женщину. По синим кругам под глазами и отсутствию макияжа я не смог определить ее примерный возраст, но он точно переваливал за тридцать, однако ее голос можно было сравнить с голосом еще не сформировавшегося девочки-подростка.

– Сугубо личный интерес… Простите…

– Эмилия. Меня зовут Эмилия.

– Эмилия. Очень приятно.

– Вы так и не ответили. Что за интерес? – не успокаивалась она.

– Я же говорю,– личный, – настаивал я.

Мне совершенно не хотелось объяснять малознакомой даме, а тем более в многолюдном окружении, почему я готов не жалеть времени и средств на благие дела. Хотя если быть честным, такого ответа у меня просто не было, а размышлять и пытаться найти его я считал бесполезной тратой времени.

– Личный… Ну хорошо, – недовольно бросила Эмилия.

– Спасибо за понимание, – поблагодарил я в надежде на ее молчание. Но спустя секунду она вновь продолжила:

– Мистер Радецкий, если для вас главным критерием в помощи людям является не похвала и зависть друзей, так почему вы просто пересылаете эти деньги, которые заработали, кстати, сомнительным образом, на счета клиник, больниц или фондов «вслепую»?

– Что вы имеете в виду? Каким еще сомнительным образом? – разгорался я. Ее вопросы действовали на меня как мулета на быка.

– Почему вы не следите за тем, куда именно уходят деньги? Может быть, вам все равно? Почему вы, перечисляя их в «неизвестность», считаете, что выполнили долг перед теми людьми, на чье лечение они якобы пойдут? Или все же в вас присутствует скрытая надежда на похвалу друзей и других людей? Может… вы обманываете сами себя?

Что это был за допрос, я не знал и не понимал, почему она так рьяно набросилась именно на меня. Ее мотивы остались непонятны.

– К чему вы ведете? – Джон прервал череду вопросов Эмилии. Она встрепенулась, устремив свой соколиный взор на него, и продолжила уже более мягко:

– Я работаю в одном из центров паллиативной медицины. Это детский центр и, поверьте, я знаю, о чем говорю.

Меня бросило в дрожь. Инстинктивно я сжал памятные часы, находившиеся в кармане брюк.

– Вы считаете, что за ширмой ваших денег нет другой жизни? Думаете о своей жизни как о главном достоянии и о том, как сделать это достояние еще слаще… Но мир – это не только узкий круг вашей вседозволенности. Мир намного больше, и в нем, увы, не все такое розовое…

Ее выступление было недолгим, но объективным. Все гости сидели, склонив смиренно головы, и молчали. На их лицах читалась грусть, разбавленная страхом. Для них рождество было безвозвратно украдено Гринчем, чью роль сыграла (причем очень хорошо) Эмилия. Она медленно села, больше так и не произнеся ни единого слова за весь оставшийся вечер.

Среди всех участников вечера Эмилия выделялась своей молчаливостью, но в ее глазах бушевал целый ураган эмоций. Она была на взводе, и это прекрасно читалось по ней. Пообщаться в тот вечер нам больше не удалось, да и вряд ли я тогда этого хотел. Даже обычное прощание, котороесвойственно всем званым ужинам в конце вечера, с ней я проигнорировал, сославшись на какой-то более важный разговор с другим человеком. Она ушла самая первая, скромно, молча и так ни разу не обернувшись назад. Я смотрел вслед, провожая ее светлый силуэт в ночь, и размышлял о том, кто она и как оказалась в этом месте.

– Алекс, разузнай про эту Эмилию все, что сможешь. Мне нужна информация. И откуда она вообще взялась в ресторане? – начал я, когда мы сели в авто.

– Она была в списке приглашенных, Ян. Скорее всего, Джулия ее пригласила, но почему и как – не знаю. Более подробную информацию дам завтра, – ответил он, заводя двигатель.

– Хорошо. И вот еще что…

Алекс вцепился в руль, видимо, ожидая новых неутешительных указаний.

– С Рождеством тебя! И… спасибо за работу по организации этого вечера.

– И тебя с Рождеством, Ян. Вечер был бы удачнее, если прошел бы менее напряженно, – с расслаблением произнес Алекс.

– Нет. Все хорошо. Все было правильно и по делу.

Я не стал рассказывать ему о том, что Эмилия меня будто вдохновила своей речью, а может, и не только ей. Она разожгла во мне некую энергию к действию, которая до этого только угасала с каждым днем. Мое дыхание стало намного легче оттого, что тогда я начал понимать – я такой не один.

На следующий день я приехал в офис. Он был пуст. Как вам уже известно, моя система работы отличается от остальных, поэтому и мои клерки уходили на заслуженные новогодние каникулы за день до Рождества, а выходили, когда считали нужным. Обычно это было после пятого января.

Я приехал в офис не для того, чтобы поглазеть на своих сотрудников и уж точно не для контроля. Моя цель была другой. Я приехал за подарком. За самым важным и самым бесценным подарком, который только мог получать каждое Рождество – подарком от родителей.

Я прошел в свой кабинет, открыл сейф, достал сверток и начал его распечатывать. Я старался это делать максимально аккуратно, чтобы не порвать обертку, так как с обратной ее стороны были написаны теплые слова с поздравлениями. Эти сокровенные, написанные от всего сердца слова всегда грели мне душу в конце года. Это было своеобразной подпиткой, даже если настроение близилось к нулю. Хотя это и не удивительно. Ведь кто еще, как не близкие люди, может заставить тебя улыбаться? Кто еще может сделать так, чтобы ты поверил в себя, в свои силы, лишь услышав несколько напутствующих слов? Безусловно, только те, кто нам дорог, способны делать нам самые важные и нужные подарки – дарить часть себя. Все мы дарим частичку себя тому, кого считаем самым дорогим человеком на свете. Тому, кто нас вдохновляет на жизнь. Мы не просто отдаем часть своей души, мы обмениваемся, тем самым получая взамен часть другой души. И благодаря этому обмену мы и становимся с кем-то родственными душами…

У нас случайным образом завелась традиция, по которой на Рождество мои родители дарили мне какой-нибудь символический подарок, а из-за редких встреч с ними (они жили не так далеко от меня, но почти круглосуточные дела в бизнесе не давали возможности проводить у них столько времени, сколько мне хотелось) я забирал его еще задолго до праздника (как только прилетал навещать их) и клал в сейф, а распечатывал только с наступлением праздника. Обычно это была какая-то статуэтка или что-то вроде того. На этот раз мне достался ангелок в бронзовом напылении. Я подошел к стеллажу, на котором стояли подарки за предыдущие годы, и поставил его рядом. Почему я хранил их на работе? Все просто: она была для меня вторым домом. В офисе я проводил большую часть своего времени, а квартира считалась лишь ночным пристанищем, и то не всегда. Но так было раньше…

Жизни свойственно меняться, а точнее, нам свойственно меняться в этой жизни. Мы постоянно это делаем под влиянием каких-либо факторов. Я не исключение. События, которые стали происходить со мной после посещения Швейцарии, поначалу я расценивал как нечто случайное. Однако уже позже, сидя на огромном камне в окружении своих мыслей и проводя анализ своей жизни, я понял, что все происходит не случайно. Каждый наш поступок имеет последействие. Последействие, которое еще очень долго преследует нас. Любое наше действие не заканчивается (как думают многие) после его свершения. Это часть выбора… Вся наша жизнь состоит из выбора. Мы постоянно совершаем его, не задумываясь о том, какие последствия могут быть. В этом плане мы мыслим лишь поверхностно. Мы можем только гадать, что принесет нам то или иное действие. Может, счастье? А может, горе? Однако мы всегда совершаем выбор, не колеблясь, стоит ли вообще его делать. Так почему? Наверное, потому, что во всех нас есть надежда. Надежда на то, что жизнь изменится именно в лучшую сторону…

Когда я вышел из офиса, позвонил Алекс. Мы договорились о встрече у меня через два часа. Так и произошло. Но за это время я успел заехать в свой любимый кофейный бутик и прикупить несколько видов кофе, в том числе свой любимый – «Блек Айвори». Гурман, сидящий внутри меня, просто обожал свежесваренный кофе без сахара и сливок, причем я никогда не доверял варку кофе постороннему человеку. Он всегда варился лично мною. Только так я мог ощущать его истинный аромат и по-настоящему наслаждаться им, погружаясь словно в транс.

– Надеюсь, новости хорошие? – я как раз доваривал кофе, когда вошел Алекс.

– Тебе решать, – громко отрезал он, проходя в гостиную.

– Присаживайся, я для двоих сделал, – я указал на стол, возле которого он остановился.

Несмотря на день и большие панорамные окна, света в гостиной было недостаточно из-за пасмурной погоды. Поставив чашки на стол, я направился за пультом от люстры, а когда вернулся обратно, на столе уже лежала желтая папка.

– Я выяснил все, – Алекс хлопнул рукой по папке.

– Рассказывай, не тормози, – торопил я.

Он открыл папку, перевернул один лист и, взяв всю папку в левую руку, поправил голосовые связки покашливанием. В этот момент он был похож на школьника, который собирается читать выразительно стихотворение, но никак не может заставить себя начать.

– Эмилия Шульц. Филантроп. Тридцать восемь лет. Живет в Гамбурге, – монотонно, без интонации начал Алекс. – Ее муж, Генрих Шульц – один из богатейших людей Германии, погиб три года назад в авиакатастрофе, а спустя год ушла из жизни ее семилетняя дочь Мария. Сейчас Эмилия занимается благотворительностью и работает в одном из детских хосписов все в том же Гамбурге. Она там кто-то вроде волонтера.

Я остановил Алекса, забрав папку с информацией себе. Затем начал внимательно с самого начала перечитывать. Все это время он сидел молча, потягивая горячий кофе без сливок и сахара. Мы закончили почти одновременно: с характерным звоном он поставил пустую чашку на стол, а через секунду я положил папку туда же. Смочив горло глотком остывшего кофе и выдержав паузу, я произнес:

– Начинай готовиться! После Нового года мы летим в Германию!

– Как скажешь, Ян! И, кстати, у меня есть еще кое-что…

– Что?

– Новость…

– Давай не сегодня.

– Это касается Виктории.

– Что? Откуда ты знаешь…

– Не важно… Так вот, тебе интересно?

– Говори!

– Свадьба Виктории не удалась, – ехидно произнес Алекс.

«Неужели из-за меня?» – было первое, о чем я подумал в тот момент. На меня нахлынули смешанные эмоции. С одной стороны, стало жалко Викторию, но с другой – я был отчасти рад этой новости. Она вселила в меня надежду, что я все-таки снова могу быть с ней и на сей раз никуда ее не отпущу. Ради нее я был готов бросить все! Бросить абсолютно все и примчаться стремглав по первому ее зову…

Отречение

Германия… Я не был поклонником этой страны. Неудавшаяся сделка в Дюссельдорфе оставила во мне неприятный осадок касаемо Германии в целом. А если учесть тот факт, что немцы вплотную конкурировали с моими партнерами из Швейцарии и грозились вытолкнуть их с рынка еще до того, как я бы стал их партнером, то мой настрой относительно этой страны был крайне негативным.

Но не бизнес привел меня в начале нового года в Германию. Поэтому, оставив все разногласия и недовольства в небе, я благополучно приземлился в аэропорту Гамбурга. Этот город встретил меня не очень радушно. За окном самолета стояла серая дождливая погода, а капитан корабля после посадки объявил о несчастных двух градусах тепла за бортом. Ужасная, мерзкая погода, от которой вечно хочется спать… Но после спуска по трапу это желание вмиг растворилось. Дождь, чьи капли с неимоверной силой ударяли в лицо из-за порывов ветра, стал значительно сильнее. В считанные секунды мое пальто приобрело непотребную форму – превратилось в некое подобие половой тряпки, которую забыли выжать перед применением, а шикарные лакированные туфли промокли, как только я ступил на асфальт, угодив в лужу. Все это состояние подкреплялось отсутствием автомобиля, который был заказан заранее, но почему-то не явился в назначенное время.

Промокший до нитки, я не спеша и аккуратно зашагал к терминалу, испытывая неприятные ощущения от прикосновения одежды к телу. Я прилетел один, так как у Алекса были важные дела, касаемые моего бизнеса (и отчасти его тоже), что создавало некие неудобства, так как обо всем договаривался он. Зайдя в терминал и быстро пройдя контроль, я расположился сбоку от стоек получения багажа и достал телефон. Неудивительно, что, находясь во внутреннем кармане пальто, он, так же как и все остальное, был мокрым. Протереть его не было возможности, ничего сухого у меня не оказалось. Мокрой рукой я набрал номер, который дал мне Алекс. Гудки в трубке были отчетливо слышны, но поднимать ее, по-видимому, никто не собирался.

Не на шутку разозлившись, я положил телефон в карман и зашагал в сторону сотрудника службы охраны. Он стоял возле входа, пристально осматривая все происходящее вокруг. Подойдя почти вплотную, я уточнил, понимает ли он английский язык, на что он небрежно приподнял одну бровь и непонимающе замотал головой. «Идеальнее сюжет не придумаешь», – подумал я и снова достал телефон. В нем был установлен переводчик для разных случаев жизни, и я им периодически пользовался в чужих странах, где знание английского и немного французского не помогали. Набрав текст, я перевел его на немецкий и дал телефон охраннику. Он тупил в него с полминуты, хотя я написал всего одно предложение с просьбой помочь найти англоговорящего сотрудника. Затем он дернулся и поднял указательный палец вверх, издав непонятный звук вроде «Ейиах!» (может, это было что-то вроде: «Эврика!»?), небрежно схватил меня под руку и повел вглубь аэропорта. Напоследок я вновь посмотрел на улицу в надежде увидеть свою трансферную машину. Ее не было.

Мы дошли до какого-то закоулка и, завернув в него, остановились перед единственной дверью. Жестом охранник показал, чтобы я оставался на месте, а сам, стукнув один раз, вошел в нее. Его не было порядка пяти минут, и вся эта ситуация меня сильно раздражала. Конечно, я могу уйти, поймать такси и благополучно уехать, но не факт, что таксист с легкостью поймет меня, да и организационные вопросы хотелось решить сразу, не откладывая на потом, в надежде, что все само прояснится. Дверь приоткрылась и довольная рожица все того же охранника позвала меня внутрь.

Это был небольшой кабинет с одним столом и двумя стульями, похожий на приемную, а слева от меня находилась еще одна дверь. Девушка, сидевшая за столом, что-то буркнула по-немецки и указала на дверь. Я вошел в нее. Второй кабинет был не намного, но все-таки больше. Невысокий мужчина в дешевом костюме и очках стоял в углу у шкафа. Он что-то искал или перебирал в нем.

– Проходите, – скомандовал он.

Я сделал два шага и остановился:

– Здравствуйте. Мне нужна помощь. Мой автомобиль почему-то не прибыл, и я хотел выяснить, что случилось, а еще хотел бы уточнить…

Я не закончил, но очкарик перебил меня, сказав что-то по-немецки. А затем перешел на английский:

– Да, конечно, мы вам поможем, – саркастически бросил он.

– Хотелось бы в это верить, – зло произнес я.

Мужчина подошел к двери и открыл ее со словами:

– Подождите меня. Я скоро вернусь.

Прошло минут двадцать с того времени, как он вышел, но, судя по всему, это был не предел. У меня завибрировал телефон. Звонили с номера, на который я не смог дозвониться. Голос в телефоне долго извинялся, просил о прощении, а в конце сказал, что уже ждет меня у входа в аэропорт. Я поднялся, вышел из кабинета и, не говоря ни слова, покинул приемную.

Именно так – долго, мокро и обидно – началось мое знакомство с Гамбургом. Первым, кто бросилось в глаза при выходе из терминала, был молодой парень, рьяно размахивающий руками возле представительского авто черного цвета марки «Мерседес». Я неспешно, собрав всю волю в кулак, чтобы не наброситься на парнишку, направился к нему.

– Здравствуйте, мистер Радецкий, – часто дыша, прощебетал он.

– Здравствуйте, а вы…

– Я ваш водитель и гид на все время пребывания в Гамбурге. Меня зовут Абелард, – он замолчал, уставившись на меня в ожидании чего-то.

– Ну хорошо. Только мое пребывание будет недолгим здесь.

– Ох, не зарекайтесь. Ох, не надо, – он открыл дверь машины.

Если бы тогда я только знал, насколько он будет прав. Мы сели в машину. Абелард переключил коробку в режим «драйв», и машина плавно тронулась, постепенно отдаляясь от аэропорта все дальше по направлению в город.

– Куда мы сейчас, мистер Радецкий? – Абелард посмотрел в зеркало заднего вида, поправив его так, чтобы я полностью отражался в нем.

– Вот, – я протянул ему бумажку с указанием адреса, где работала Эмилия.

Он взял ее и, сбавив скорость, стал рассматривать. Его реакцию нельзя было предугадать. Лицо Абеларда начало меняться, как окрас хамелеона в моменты, когда он испытывает страх. Вместе с цветом лица стала меняться и мимика. В первые секунды он скорчил удивленное беспокойство, а после сменил его на сухое огорчение. Его пухлые, но острые губы не переставали шептать то ли нужный адрес, то ли молитву, а зеленые глаза приобрели зеркальность – из них вот-вот должны были потечь слезы. Абелард был из тех людей, которые очень ответственно подходили к своей работе и не задавали лишних вопросов. Просто выполняли порученное им дело с невозмутимым лицом. Но тогда, глядя на Абеларда, я четко понимал, что он не может не поинтересоваться у меня подробностями, но его растерянность и, как следствие, скованность, мешали ему задать вопрос.

– Нам долго до этого места? – я решил начать первым.

– Ну-у… нет. Не так долго, – он попытался улыбнуться, повернувшись ко мне, но когда это у него не вышло, сразу отвернулся назад.

– Мистер Радецкий, простите меня, но… зачем вам по этому адресу? – он выдохнул. Теперь он был похож на маленького котенка, который нашкодил и ждал часа расплаты.

– Меня там ждут, – ляпнул я, сам не зная зачем.

Это была неправда. Меня там никто не ждал. Истинность моих намерений была не ясна даже мне. Зачем и почему я направлялся в то место? Какая была цель? В ту минуту я этого не знал, но сейчас понимаю наверняка, что все-таки судьба управляет нами и наставляет на путь, даже если мы этого не ведаем. Она ведет нас порой самыми непонятными, непроходимыми и даже опасными маршрутами к цели, но мы упорно сопротивляемся. Ищем более легкие пути, а иногда и вовсе останавливаемся на полдороге, так и не узнав, что нас ждало на финише. Нет, в итоге все мы получим то, что нам уготовано. Просто кто-то получит это намного раньше, и лишь потому, что поплыл по течению, сдавшись на милость матушке-судьбе, а не против нее.

Машина остановилась на светофоре. Я открыл окно и стал глазеть по сторонам. Дождь уже закончился и пустынные, мокрые улицы стали постепенно наполняться людьми. Все они куда-то бежали, обгоняя друг друга. Мужчины, женщины, дети, старики. Кто-то в причудливой шляпе, кто-то с кейсом, а кто-то с портфелем, кто-то в светлом пальто, а кто-то вообще в пуховике. Все такие разные и в то же время такие одинаковые.

– До пункта назначения минут двадцать, – донеслось до меня.

– Да, хорошо.

– Вы не хотите перекусить? Может, сначала в кафе или ресторан, мистер Радецкий?

– Нет, спасибо, Абелард. Чуть позже.

– Как скажете, – Абелард сделал жест, похожий на воинское приветствие.

Он не замолкал на протяжении оставшейся дороги. Сначала долго и нудно извинялся за казус в аэропорту, а когда запас извинений иссяк, перешел на различные смешные, по его мнению, истории. Поначалу я подумал, что это такая фишка – развлекать пассажира, но позже понял, в чем дело. Постепенно высотные здания стали уменьшаться в размерах и редеть. По мере их исчезновения стала чаще проглядываться зелень. Мы отдалялись от центра города и направлялись куда-то прочь от этой депрессивной утренней суеты в сторону леса. Один поворот, несколько перестроений, второй поворот и мы остановились.

– Мы на месте, мистер Радецкий, – с гордостью и уважением, которые подобают только уважаемой знати, произнес Абелард.

– Спасибо. Жди меня здесь, – сухо и без эмоций скомандовал я.

– А-а-а… – он повернулся ко мне, когда я открыл дверь.

– Что?

– Можно последний вопрос?

– Ну давай, – я прикрыл дверь назад.

– Мистер Радецкий, здесь находится кто-то из близких? Ребенок? – еле-еле выжал он.

Мне казалось, я смотрел на него настолько пристально, что даже не моргал целую минуту. Его узкие, рыжеватые, как волосы, брови поднимались и опускались, словно он играл в какую-то хитрую игру или хотел таким образом что-то донести до меня, но я не понимал, что именно. Абелард дышал настолько часто, что поначалу мне казалось, он и вовсе задыхается от нехватки кислорода. Каждый его вздох сопровождался неким хрипловатым стоном. Ему явно было некомфортно в том положении, в котором он находился.

– Да нет же! – воскликнул я, – у меня там никого нет.

– Нет? А как же… Ой, простите меня, мистер Радецкий… Ради всего святого! Просто я…

– Я понимаю. Не оправдывайся, – мне пришлось его перебить во избежание новой порции извинений.

На этот раз я вышел из машины и резко захлопнул дверь. Но отойдя на несколько метров, снова услышал этот звук. Абелард вышел следом за мной, однако так и остался стоять возле машины. Я зашагал по узкой дорожке, ведущей к калитке. Именно за этой невысокой кованой дверью начиналась территория хосписа. За забором показалась большая благоустроенная территория с садом и детскими площадками – несмотря на пасмурную погоду и слякоть, все выглядело достаточно чисто и ухоженно. Коснувшись дверцы забора, со спины я уловил на себе взгляд Абеларда и повернулся к нему. Он все также стоял возле машины и что-то шептал. Мне стало не по себе. Я толкнул калитку от себя и вошел во двор.

Было тихо. Я направился в сторону здания, которое больше напоминало большой дом. Рядом с ним стояли небольшие пристройки – домики поменьше. У самой входной двери я услышал немецкую речь, она доносилась сбоку. Женщина и мужчина торопливо шли в моем направлении и что-то говорили, обращаясь ко мне. Я их не понимал, поэтому пожимал плечами и пытался на пальцах донести цель своего приезда. В ответ на мои действия они стали тараторить еще эмоциональнее и без остановки. Мужчина старался отпихнуть меня подальше от двери. Когда он в очередной раз сталкивал меня на лужайку, я услышал голос Абеларда. Он говорил по-немецки. Мужчина тут же отпрянул, а женщина, вскинув руки, замолчала и заулыбалась.

– Вам без моей помощи не обойтись, – нагло произнес Абелард, жестом руки приглашая пройти внутрь.

– Возможно… – засомневался я.

Внутри было уютно и тихо. Мужчина и женщина скрылись за углом коридора, а мы с Абелардом стали рассматривать окружающее нас убранство. Гостиная средних размеров имела прямоугольную форму с нишей в стене, в которой располагалось фортепиано, а над ним висела картина с изображением лилий на воде. По сторонам стояли небольшие кресла багрового оттенка, а по стенам размещались двух- и трехместные диванчики того же цвета. На стеллажах в углах красовалась большая коллекция книг разных тематических принадлежностей, а напротив них, у стеклянных дверей, был круглый кожаный диван. Я сразу подметил, что все цвета гостиной подобраны идеально. Багровая мебель, желтые стены, светлый паркетный пол. Все идеально сочеталось и радовало глаз. Закончив с осмотром, я обратился к Абеларду:

– Что ты сказал этим людям?

– Ничего такого. Они работают здесь. И… тут чужаков не любят, поэтому я сказал, что ты меценат и хочешь проспонсировать их хоспис, но для начала хотел бы осмотреться здесь.

– Ну ты и мастер, – удивился я.

– Что-то не так? – заволновался Абелард.

– Нет, все так. Ты молодец. Они вернутся?

Он закивал.

– Ты можешь спросить у них, где найти Эмилию? Эмилию Шульц.

Он снова закивал. В этот момент в гостиную вошла женщина, уже без мужчины. Абелард задал ей какой-то вопрос. Женщина запротестовала и начала вновь размахивать руками. Ей явно не понравилось то, что спросил паренек. Это было понятно по ее интонации. Но после трехминутного диалога она успокоилась. Задала череду вопросов моему шоферу и, получив ответы, вышла из дома.

– Что это было? – спросил я, когда входная дверь захлопнулась.

– Она сказала, что не вправе распространять информацию о сотрудниках, но я уговорил ее. У Эмилии сегодня выходной. Она будет завтра и сейчас нам стоит уехать. Нам все равно не дадут ее домашний адрес.

– Да. Приедем завтра, – процедил я. Даже если бы нам дали домашний адрес Эмилии, я ни за что не решился бы поехать к ней домой. Это было бы верхом глупости, которую совершать мне не хотелось.

По дороге в город Абелард молчал. Только у самого центра он спросил о дальнейших действиях. Я сказал, что нужно зарегистрироваться в отеле, а после отправиться на обед, хотя время уже близилось к вечеру. Так и произошло. Я расположился в отеле, отведал местную кухню в ресторане и, посмотрев из окна машины на основные достопримечательности центра, вернулся в «дом на одну ночь» для ночевки. Абеларда я отправил домой, с указанием быть утром без опозданий, а сам начал развлекаться с телеканалами на чудном языке.

На следующий день в девять утра мы уже катили по городу в направлении хосписа. Позавтракать толком не получилось, поэтому я довольствовался бутербродами и свежим кофе в машине, балансируя им на грани проливания. Абелард фоном рассказывал о себе, о городе и еще о чем-то, не претендуя на поддержание беседы с моей стороны. Я был и не против. Он один из немногих людей, которые мне были симпатичны в плане здоровой мысли. Его оптимистический, не испорченный внешними факторами взгляд на жизнь говорил о скромности, но при этом в нем была некая доля амбиций. И если наставить Абеларда на истинный путь, то из него мог бы вырасти хороший бизнесмен с коммунистическими взглядами.

Погода в этот день была к нам благосклонна. Солнце проглядывалось за свинцовыми тучами и мало-помалу грело город, а ветер едва доносился тихим шепотом и был почти неощутим. Мы остановились на том же месте, что и вчера. На территории за забором были люди разных возрастов, в том числе и несколько детей. Мы с Абелардом (без него я не мог пойти, так как он выполнял важную роль – роль переводчика) начали медленное движение к дому, ощущая на себе взгляды мужчин, женщин и детей. Последние с особым интересом рассматривали нас. Для них мы были двумя чужестранцами, так внезапно появившимися на их земле и разговаривавшими на совершенно незнакомом языке.

– Неожиданно! – женский голос отвлек меня от детей.

Прямо передо мной из ниоткуда выросла Эмилия. Я узнал ее не сразу. Кругов под глазами не было, и большие, цвета лазурного моря глаза смотрели на меня, сияя. Аккуратные черты лица выделялись благодаря нанесенному макияжу, рыжие волосы были собраны в пучок на затылке.

– Да. Неожиданно. Здравствуйте, Эмилия, – произнес я.

Абелард поздоровался тоже, и поняв, что я больше не нуждаюсь в переводчике, направился к машине.

– Мистер Радецкий, что вас привело сюда? – она смотрела мне прямо в глаза, ожидая ответа. Но как обычно бывает в самые нужные моменты, ответа у меня не было. Действительно, зачем я приехал в это место? Почему мне так нужна была эта встреча? Я не знал. Я смотрел в глаза Эмилии и пытался найти в них ответ. Но как назло она часто моргала и тем самым мешала это сделать.

– Я не знаю. Точнее, знаю… Просто вы, Эмилия, тот человек… В общем, вы все правильно тогда сказали.

– Я сказала так, потому что это правда, а не потому, что так правильно. В современном мире понятия «правдивость» и «правильность» не имеют ничего общего. Так зачем вы здесь, Ян?

– Я хочу сделать пожертвование вашему учреждению, – соврал я.

Нет, отчасти это было правдой, и я бы не остался равнодушным к детям.

– Многие хотят. Давайте мы с вами немного прогуляемся, – предложила она.

Я согласился, и мы зашагали по лужайке в сторону сада.

– Я сейчас вам объясню всю ситуацию на примере. Вот смотрите, – Эмилия указала на здание сбоку от нас, – этот дом предназначен для детей, скажем так, которые поймут, что такое смысл жизни, раньше нас с вами. Мы помогаем им подойти к этому процессу максимально легко. Однако мы помогаем не только детям легче подойти к концу своей жизни, но и помогаем пережить это их родителям как в моральном, так и физическом плане. Родителям приходится куда хуже, на мой взгляд, чем самим детям. Но это лишь мое субъективное мнение. Итак… Одновременно мы можем разместить в хосписе до пятнадцати семей – это ребенок и его родители. Некоторые находятся здесь периодически, некоторые уже переехали сюда насовсем. Те дети, которые здесь живут постоянно, – она замолчала на секунду и подняла голову к небу, – они… им осталось совсем недолго.

– Я не понимаю, к чему вы клоните, Эмилия.

– Один день полного проживания здесь обходится почти в девятьсот евро. Государственный бюджет покрывает лишь малую часть затрат – не более десяти процентов. Для некоторых родителей это очень большая сумма. Да и будем честны, не все находящиеся здесь дети имеют родителей. У кого-то их нет, но у большинства они есть, просто дети им стали ненужными. Таким детям требуется повышенное внимание, однако нашего персонала не хватает на всех.

– Я это понимаю. И если речь идет только о сумме, то я…

– Нет, дело не только в деньгах, – перебила Эмилия. – Дело в другом…

И она рассказала мне все в подробностях. О том, что они устраивают день открытых дверей в мае, когда люди могут приехать и провести здесь целый день, познакомиться с хосписом поближе. Рассказала также и о том, чем увлечены и как проводят здесь время дети и их родители. Мы очень долго гуляли, и все это время она рассказывала, рассказывала и рассказывала, а я все больше проникался к этому месту пониманием и состраданием. И не только к месту… Наша многочасовая прогулка по территории и за ее пределами закончилась там, где и началась.

– Я надеюсь, вы услышали меня, мистер Радецкий.

– Не сомневайтесь, Эмилия.

– Я рада, что потраченное мною время не прошло впустую, – она уже собиралась уходить, но я ее остановил.

– Эмилия, а вы можете провести для меня экскурсию?

– По дому? – встревожилась она.

– Ну да. Мне очень интересно.

– У нас там дети, да и мы не водим экскурсии, кроме одного дня в мае.

– Пожалуйста, – настаивал я. Она замешкалась и растерялась. На ее лице появились «гневные» морщины от того, что она нахмурила брови.

– Ну хорошо. Но только недолго, – сдалась Эмилия.

Я улыбнулся, выразив тем самым понимание.

Сам дом мне был неинтересен. Для меня он не представлял никакой ценности. Единственное, что действительно было в нем важно, так это дети, живущие там. Но и с ними встречи я не ждал. Не знаю, может, потому, что был морально не настроен видеть их лица, и, глядя на всю эту беспомощность, осознавая неизбежность их скорой смерти, я бы не выдержал такого давящего на психику натиска. Так почему я сам предложил пройти в дом? Повторюсь, невидимые нити судьбы управляют нами как марионетками и ведут нас к конечной цели, даже если мы этого не понимаем или не хотим понимать. Скорее всего, так и было. Какая-то неведомая сила тащила меня туда, но для чего – я не понимал. Возможно, в этом отчасти была виновата и Эмилия. Ее манера заставлять человека думать, что он безнадежно потерян в современном обществе как личность, действовала на меня сильнее любой мотивации. Мне хотелось идти за ней, куда бы она не направлялась, лишь бы не потерять ее – своего единомышленника и не остаться одному в этом мире, который так и хочет поглотить тебя своим лживым высоким обществом.

Мы зашли внутрь. Уже знакомая обстановка гостиной не заставила меня остановить свое внимание на ней, так что не останавливаясь я проследовал за Эмилией дальше по коридору. По правую сторону от меня находились закрытые двери (судя по всему, за ними и жили маленькие обитатели этого дома), а по левую – панорамное остекление стены длиной во весь коридор, которое визуально связывало помещение и сад в единую композицию.

– Располагайтесь, мистер Радецкий, – сказала Эмилия, когда мы вошли в кабинет, больше похожий на комнату. В нем были кровать, телевизор, шкаф и весь присущий жилой комнате набор для уюта. Единственным отличием кабинета от комнаты был компьютерный стол, на котором, помимо самого компьютера, горкой были навалены бумаги и канцелярские предметы. Я прошел к нему и сел на низкий шатающийся красный стул. В тот момент в моей голове промелькнула мысль о том, что вся мебель в доме имеет один цвет – красный – и отличается лишь оттенками.

– Это не похоже на экскурсию, – съязвил я.

– Безусловно. Все, что я могла показать, уже показала. В спальни к детям нельзя – у них послеобеденный сон, – шепотом произнесла Эмилия, как бы подтверждая сказанное.

Я не был раздосадован этим, так как не планировал расхаживать по комнатам детей. Она сидела напротив и внимательно следила за моими действиями. А со стороны они могли показаться странными. Сначала я осмотрел кабинет, потом осмотрел с ног до головы Эмилию и только после выдохнул, издав протяжный звук, напоминающий стон. Руки мои были сложены на коленях, а пальцами я стучал по ним как по клавишам пианино, представляя себя в роли мирового виртуоза.

– Мистер Радецкий, чем я еще могу вам помочь? – наклонившись ко мне, спросила Эмилия.

Этим вопросом она попала в десятку. Тогда я был уверен в том, что только эта рыжеволосая чудачка способна понять меня. И только ей я мог рассказать правду, томившуюся во мне. Вылить на нее свои проблемы и постараться вместе их решить. Только ей я мог довериться в вопросах личных переживаний и просить помощи. Собравшись с мыслями, я расставил по полочкам все возможные вопросы, придумав им нелепые обоснования, и изрек:

– Вы мне симпатичны, Эмилия. Конечно, как друг и товарищ. Я помогу вам всем, чем смогу. Это все, что я хотел сказать.

– Спасибо большое. Только помощь нужна не мне, а нам! Точнее, детям, а вообще мы будем только рады и не откажемся от любой поддержки.

Эмилия взяла платок со стола и поднесла его к левому глазу, проведя по нему. Я слез не видел, но чувствовал: она плачет, и слезы эти говорили о том, что таких помощников, как я, хоспис видел не часто. Мне стало обидно за это. В мире (да и даже в одной Германии) находится огромное количество обеспеченных людей, которым не составило бы труда помогать таким домам. И какой-то несчастный один процент от годовой прибыли мог стать счастьем для кого-то, а если даже и не счастьем, так хотя бы облегчением на последних минутах жизни. Но, увы, такая тяжелая миссия легла на плечи хрупкой, осиротевшей во всех смыслах женщины. Я просто молчал. Молчала и она. Мои глаза не встречались с ее, я смотрел куда угодно, но только не ей в глаза.

– Мне пора. Подробности по нашему разговору скиньте на мою личную почту, – я протянул свою визитку.

– До свидания, мистер Радецкий.

– До встречи… Эмилия.

Я ни разу не назвал ее по фамилии и тем более не употреблял обращений «фрейлейн» или «фрау», потому что не знал, как правильно. Приходилось бескультурно, но зато, не напоминая об утрате, обходиться одним именем.

Я вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Меня внезапно охватило уже знакомое чувство. На меня кто-то смотрел. Я повернулся. И оказался прав. Из-за угла выглядывал маленький мальчик. Точнее, видно было только его голову. Когда он понял, что я заметил его, мальчуган показался полностью.

На вид ему было не больше девяти лет, но более точно я определить не мог. Выглядел он очень плохо. Его голова, формой напоминавшая яйцо, была полностью лысая и белая, темные глаза посажены глубоко в глазницы, а губы представляли собой две тонкие нити розовато-бледного оттенка. Лицо мальчишки также отдавало бледностью, а сам он был настолько худым, что через майку четко выделялись ключичные кости. Но в целом, как ни странно, его лицо мне показалось знакомым, хотя я не мог понять, где и когда видел его. В этот момент из кабинета вышла Эмилия. Увидев нас, смотревших друг на друга, она сначала грозно посмотрела на мальчишку, а затем и на меня, но только уже с презрением.

– Виктор, что ты тут делаешь? У тебя сейчас должен быть сон… – сказала она по-английски.

Я удивился. Я и представить не мог, что в немецком хосписе находятся не только дети-граждане государства, но и дети-иностранцы.

– Я… я услышал, как вы разговаривали… – слабым, хрипящим голосом произнес мальчик. – А вообще я шел в туалет, – его глаза забегали.

– Хорошо. Отправляйся к себе. Скоро будем полдничать, – подойдя к нему, Эмилия погладила его лысую голову.

Она сделала это с такой любовью, которая присуща только матери по отношению к своему ребенку, и в ту же секунду я понял: Эмилия любит всех живущих в доме детей до беспамятства, и ей все равно, что они не родные по крови, главное – они родные по душе. Мальчишка пятился назад, не отрывая своих темных глаз от меня до тех пор, пока не скрылся за углом. Только после этого я смог нормально вздохнуть и восстановить учащенное дыхание. Эта встреча подействовала на меня сильнее чего бы то ни было на свете. Алкоголь, сигареты, наркотики и даже любовь не могли сравниться с тем чувством, которое наполняло меня в тот момент. Ему нет названия и оно неописуемо. Это ядреная смесь любви с уважением, пониманием, тревогой, переживанием и еще Бог знает с чем.

– Ян, что с вами? – Эмилия сдвинула брови.

– Нет. Ничего…

– Чему вы так удивились?

Видимо, уж очень явным было выражение моего лица, что она так легко смогла определить правильную эмоцию.

– Этот мальчик… Как вы сказали?

– Виктор…

– Виктор… Он показался мне… Такое ощущение, что я видел его где-то, но не могу понять, так это или нет.

– Это не имеет значения…

– А если где-то видел в действительности, то где именно? – не слыша Эмилию, продолжал я.

– Дорогой Ян, это не имеет смысла. Где бы вы не видели Виктора и кем бы он вам ни приходился, это не важно.

– Почему?

– Потому что он, как и все здесь, неизлечимо болен. Этот мальчишка… – она замолчала.

– Что?

– Виктору остался месяц, может, чуть больше…

Я машинально посмотрел в сторону, где недавно стоял мальчик. Меня, словно вихрем, закружили мысли о жизни и смерти. Если судьба есть и она ведет нас к цели, то почему так подло поступает по отношению к некоторым? Почему вездесущий Бог не помогает тяжело и неизлечимо больным людям? Почему эта кара настигает маленьких детей? В чем они провинились? Тогда мне было проще думать о том, что все-таки не Всевышний вершит наши судьбы, а все плохое в жизни – лишь обычное стечение обстоятельств, которое нельзя предугадать или исправить. Ведь если допустить Его существование, то получается, он и не такой уж спаситель, каким Его нарекают, и это злило.

– Эмилия, я бы хотел помочь этому мальчику, – отойдя от размышлений, пробормотал я.

– Вы и так сделаете свой вклад. Этого достаточно, – выдохнула она.

– Нет. Вы не поняли. Я хочу отдельно помочь Виктору. Что я могу сделать для него?

Эмилия посмотрела по сторонам. Затем подошла ко мне почти вплотную.

– Ян, если вы хотите помочь Виктору, то лучшее, что вы можете сделать для него – находиться рядом. Этот мальчик здесь совершенно один. У него нет родителей. Они отказались от него. Ему было бы приятно общение с новым человеком, – уточнила она.

– Как это? Я не совсем понимаю вас, – я посмотрел прямо в ее лазурные глаза.

– У нас не хватает работников для каждого ребенка. Волонтеры не могут постоянно быть с детьми, им нужно заниматься и другими делами, поэтому если вы хотите помочь, то лучший способ – стать, хотя бы на время, одним из нас! – Эмилия произнесла это очень гордо и без стеснений.

Я понимал, что хоспис нуждается в волонтерах не меньше, чем в деньгах. Не все люди могут наблюдать, а тем более ухаживать и быть рядом с маленькими людьми, чьи жизни постепенно увядают. Это тяжелый труд. Не менее тяжелый, чем владение и управление большой корпорацией и активами, а возможно, и тяжелее. Я не задумываясь принял, как считал, единственное верное решение. Такие вещи, как мне кажется, даже не подлежат обсуждению и не требуют долгих размышлений. Когда дело касается помощи, не может быть никаких «но» и «если». И все-таки это согласие стать волонтером (хоть и на время) заставило меня задуматься. Для кого я это делаю? Для того мальчишки или для себя? Кому это принесет больше пользы и принесет ли вообще?

Эмилия снова пригласила меня к себе в кабинет. На этот раз с конкретной целью. Она дала мне бланки, которые следовало заполнить, и прочитала краткий курс для работника хосписа. Больше формальность, чем необходимость, но закон один для всех. Так как круг моих обязанностей был довольно узким – всего один ребенок (да и в них входили: наблюдение и удовлетворение минимальных потребностей без какой-либо медицинской помощи), мне для ознакомления досталась лишь небольшая доля всего того талмуда, которая необходима для краткого введения.

После почти часового инструктажа я вышел на улицу. Меня все еще ждал Абелард и, судя по его скучающему виду, порядком подустал от этого занятия. Остаток дня пролетел очень быстро. Сначала мы заехали в бутик с одеждой и я наконец-то сменил свой двухдневный костюм на новую, более удобную одежду: кроссовки, светлые джинсы, футболку и спортивную куртку белесого цвета. В смене моего гардероба была заслуга и Эмилии. Это она посоветовала сменить его на так называемый практичный вариант. Да и самому, если честно, надоело ходить как роботу.

Сразу из магазина мы отправились в ресторан, где вместе с Абелардом (после целого дня воздержания от пищи) насладились прекрасным ужином. За время ужина я еще ближе узнал этого рыжего паренька. Он рассказывал о себе и своих родителях, делился переживаниями касаемо последних событий и старался всячески меня развлечь. Одной из характерных черт его характера было отсутствие явного интереса к моей персоне. Он не допытывал меня относительно моей жизни, бизнеса и других личных проблем. Мне это нравилось. Так он выглядел настоящим. Я даже призадумался о том, чтобы взять его с собой в Монако – в свою офисную команду. Но говорить за ужином об этом не стал. Счел, что ему слишком рано было знать о моих мыслях насчет него.

День первый

На следующее утро я приехал на работу даже раньше положенного. У дверей меня никто не встречал и не бежал за мной сломя голову. Кто-то из персонала подтягивался так же, как и я, к дому, кто-то (из ночной смены) занимался делами внутри и на территории. Никто из них не обращал на меня никакого внимания, а значит уже были осведомлены, что в их коллективе пополнение. Простившись со мной взглядом, Абелард неспешно тронулся в сторону города. Я отпустил его по личным делам, так как его нахождение возле хосписа было необязательно, договорившись при этом, что по первому звонку он пулей мчится ко мне. Я вошел в дом. В нем, как всегда, царила тихая и умиротворенная атмосфера. Меня поражал тот факт, что при всей специфике этого дома он совершенно не вызывал негативных эмоций, в нем никогда не пахло смертью, а наоборот, его стены настраивали на радость, в них хотелось жить. Я прошел в гостиную и расположился на одном из диванов. Мимо меня мельтешили сотрудники, дети. Кого-то везли в кресле, кто-то шел сам, но очень медленно. Я сидел и ждал. Ждал момента, когда наконец-то познакомлюсь с Виктором – маленьким проказником (так его окрестила Эмилия). Честно сказать, я слабо представлял, что от меня будет требоваться, и поэтому сильно нервничал. Но по прошествии десяти минут напряжение и страх неизбежности стали отступать.

Я взглянул на все это с другой стороны. Для всех сотрудников все эти дети являются лишь работой. Пусть кто-то делает эту работу из лучших побуждений. Пусть им не все равно и они переживают больше моего, но… это их работа. Они погружены в нее с головой, и как бы лицемерно ни звучало, но места в хосписе никогда не пустуют, а значит, люди просто делают свою работу независимо от того, кто перед ними. Я не знал, правильно понимаю это или нет, но осуждать людей с железными нервами и мягким сердцем точно не имел права.

– Доброе утро! – звонкий детский голосок зазвучал в моих ушах.

– Виктор! Доброе утро! Меня зовут Ян! – я широко и честно улыбнулся.

Почему-то все мое тело стала наполнять радость. Я буквально стал светиться от счастья, что официально познакомился с этим пареньком.

– Я хочу стать твоим другом. Ты не возражаешь? – и протянул Виктору руку.

Он улыбнулся, насколько это было для него возможным, и протянул мне свою. Она была маленькой, сухой и вдобавок ко всему очень холодной. Я только слегка обвил его руку своими пальцами, чтобы не причинить боль. Он еще раз улыбнулся, а точнее, сделал попытку.

– Ну что, рассказывай, какие у вас тут порядки? Ты ведь наверняка все знаешь, – тихо и очень медленно произнес я.

– Да! Знаю, – ответил Виктор.

Хотя я и сам все знал. В подробности режима меня посвятила Эмилия и дала четкие указания на разные случаи. Поэтому мальчик не мог поведать мне чего-то нового, но таким образом я старался максимально сблизиться с ним и попытаться войти в его узкий круг друзей. Так, по крайней мере, посоветовала поступить Эмилия, чтобы Виктор мог полностью доверять мне и делать то, о чем я просил бы его. Нередко дети, узнавшие о своей скорой смерти, закрываются в себе, абстрагируются от внешнего мира и начинают считать себя одинокими. Этого нельзя допускать. Так их организм еще быстрее исчерпывает свои ресурсы, не получая поддержки извне.

– Сейчас у нас прошли процедуры, а теперь свободное время. После обеда – сон. Потом снова процедуры и свободное время. А потом ужин… – перечислял Виктор.

– Хорошо. У тебя сейчас свободное время, а можем мы пойти погулять?

– Недолго можно, совсем чуть-чуть. Так говорят старшие.

– Я надеюсь, нам разрешат чуть подольше. Ты не против?

Он замотал головой, а после скомандовал:

– Мне нужно одеться. Пошли.

Взяв за руку, Виктор повел меня к себе в комнату. Он шел очень медленнои как бы прихрамывая. Смотря на Виктора сзади, я видел, что его ножки были такими же тонкими, как и ручки. Тем не менее он шагал очень уверенно, крепко держа меня за руку, но при этом старался сжимать еще сильнее. Я даже смог прочувствовать его слабое сердцебиение, которое ощущалось через лучевую артерию.

Каждая комната в хосписе предназначалась только для одного ребенка с родителями. Все они были однотипны: детская кроватка, тумбочка, шкаф, кровать побольше, небольшой телевизор, и обязательным атрибутом являлся цветок, стоявший на подоконнике. Комната Виктора ничем не отличалась от других за маленьким исключением: на его окне стоял не цветок, а кактус. Поначалу я был удивлен этим, но позже Эмилия мне объяснила, что так захотел сам мальчик.

Мы потихоньку стали одеваться. Виктор показывал вещи в шкафу, которые следует достать, а я очень аккуратно пытался их надеть на него. Как я успел заметить, гардероб был довольно скудным. В шкафу, помимо взятых из него кофты, брюк, куртки и шапки, остались лишь одни штаны и серая рубашка. Я поинтересовался у Виктора, почему у него так мало одежды, на что он пожал плечами. Я пообещал привезти ему новую одежду. Дело было вовсе не в ее количестве, а в том, что она не совсем подходила по размеру и была прилично поношенной.

Погода оставалась сносной с момента моего первого приезда в хоспис. Пасмурные облака целыми днями гуляли по небу, но так и не собирались в дождевые или снежные тучи. Солнце пусть и редко, но все же показывалось на глаза. Ветер был переменным, в основном усиливался к ночи, а с утра становился практически неощутимым.

Мы вышли во двор. Поток свежего воздуха сразу ударил в лицо. Я посмотрел на Виктора. Он старался глотать своим ртом каждое новое дуновение ветра, закрывая при этом глаза и приподнимая голову к небу. Мы так простояли не меньше пятнадцати минут, пока он наслаждался этим занятием. У меня и мысли не возникло оторвать его от этого, несомненно, важного дела. Пока я наблюдал за ним, ритм моего сердца, подобно ливанскому народному танцу, чередовался от быстрого к умеренному.

– Хорошая погода, не правда ли? – изрек Виктор, закончив, как выяснилось позже, свой каждодневный ритуал.

– Наверное, – усомнился я.

– Почему «наверное»? Посмотри, как светло! – он отпустил мою руку и сделал оборот вокруг своей оси.

– Светло, но ведь погода бывает и другой. Ты знаешь другую погоду?

– Какую другую?

– Ну… ту, когда солнце светит ярко и излучает тепло.

– Да, я знаю такую. Но она бывает только летом.

– В основном да.

– Так зачем говорить сейчас о том, что будет не скоро?

Я задумался. Этот вопрос прозвучал так же неожиданно, как и все, что происходило со мной в последнее время. Я посмотрел на Виктора. Его бледное лицо было вдумчивым, а темные глаза вопросительно смотрели. Мой мозг пытался собрать хоть какой-нибудь ответ и предоставить его мальчику, но несколько провальных попыток заставили меня закончить это бессмысленное занятие.

– Виктор, я считаю, что это личное дело каждого. Если кто-то хочет говорить об этом, то пусть говорит.

– А если этот кто-то говорит о том, что будет не скоро, получается, он живет тем «не скоро», хотя лучше ему было бы жить «сейчас», – он снова взял меня за руку.

– Знаешь, нельзя говорить обо всех, как об одном. Все люди разные. С разными привычками и манерами, – я внимательно посмотрел на него, ожидая новый, не менее философский вопрос.

– Если все люди разные, то почему они делают все одно и то же каждый день?

– О чем ты, Виктор?

– Все просыпаются в одно время, все ходят на работу, все увлекаются одними и теми же вещами…

– Ну… так заведено в мире. У всех должно быть занятие по душе, должна быть работа. У некоторых людей они совпадают. В этом нет ничего плохого.

Виктор сделал маленький шаг вперед, затем еще один. Я последовал за ним. Мы сначала ступили на тротуарную дорожку, но сразу же повернули на лужайку. Его маленькие ножки в кроссовках утопали в непонятной массе из снега, воды и желто-зеленой травы. Каждый новый шаг оставлял новый слой грязи на подошве, отчего через несколько шагов Виктору стало тяжело идти.

– А кем так заведено? – он остановился прямо посередине лужи.

Я незаметно подтянул его ближе к себе на более сухое место.

– Так заведено более старыми и мудрыми людьми, – ответил я.

Хотя этот ответ я не считал правильным, но надеялся, что он не является ложью.

– А что будет, если не делать, как заведено? – Виктор снова зашагал прямо, а соответственно, и я за ним.

Чтобы ответить на этот вопрос, мне потребовалось чуть больше времени на обдумывание. Как объяснить маленькому ребенку, что жизнь состоит не только из «хорошо» и «плохо»? В ней нет определенного шаблона, при нарушении которого тебя будут ругать. Все намного серьезнее. Если не следовать за обществом, а выбрать свою стезю, то это может аукнуться разными последствиями, такими как принятие обществом тебя как личности либо, наоборот, изгнание из того же общества. И никогда не знаешь, какое решение примет оно в следующий раз.

– Я думаю, в этом нет ничего плохого, если ты уверен в себе и своих действиях, – выкрутился я.

– Уверен в действиях? А как это узнать?

– Когда ты знаешь, что все, что ты делаешь, принесет пользу не только тебе одному, но и еще кому-то.

Теперь задумался Виктор. Мой ответ его явно заинтересовал как возможность найти в нем новый вопрос. И этот вопрос незамедлительно прозвучал, как только был придуман:

– А кому должна быть польза?

– Хотя бы близким людям, – впопыхах сказал я.

Мальчик приподнял опущенную голову и щурясь посмотрел на меня. Только в ту секунду до меня дошло, что я не должен был говорить про близких.

– Виктор, но это совсем не главное, – я решил перевести тему.

– А что главное?

– Главное – быть собой. И не походить на других, – на этой фразе мы развернулись и пошли к дому.

До самой комнаты Виктор молчал, то ли обдумывал все сказанное, то ли просто устал от длительной и умной беседы. На этом мой первый рабочий день завершился. В правилах, которые мне дала Эмилия, было четко прописано, что волонтер, то есть я, имеет право лишь постепенно (ото дня ко дню) увеличивать совместное времяпрепровождение с пациентом, то есть с ребенком. Для чего это было сделано, я понимал слабо. Возможно, таким образом ребенок постепенно привыкал к новому человеку, не получая сильного эмоционального напряжения. А возможно, это было сделано для самих сотрудников по той же причине. Но как бы ни было, правила есть правила. Я позвонил Абеларду, а затем вышел в сад, дожидаясь его приезда. На глаза мне попалась узкая тропинка, ведущая вглубь леса к небольшому забору. За ним вдоль таких же узких дорожек лежали камни разной формы. Я хотел подойти ближе, но звук приближающейся машины заставил повернуть назад.

– Ты быстро, – сказал я, садясь на заднее сиденье.

– Я был неподалеку, мистер Радецкий, – ответил Абелард с довольным видом.

– Поехали тогда!

– Как скажете, мистер Радецкий.

– И вот что еще, Абелард… Перестань называть меня так. Просто Ян. Хорошо?

– Хорошо, – он нажал на педаль газа.

День второй

Второе рабочее утро началось очень напряженно. Несмотря на отлаженный режим дня, который я установил для себя на время пребывания в Германии, утренние часы заставили меня немного понервничать. Полчаса я просто выкинул из своей жизни, находясь в ужасной пробке. Вообще Гамбург по количеству заторов на дорогах является лидером Германии и занимает почетное первое место в рейтинге. Жаль, что об этом я узнал от Абеларда как раз в тот момент, когда мы неспешно подкатились к впередистоящему грузовику, за которым виднелась вереница машин. Так мы простояли пятнадцать минут, не продвинувшись ни на сантиметр. Но надо отдать должное моему водителю: как только появился просвет между длинными рядами этого сплошного нагромождения из железа и пластика, чьи огни тянулись на сотни метров вперед, он юркнул в соседний ряд, совершив затем пару опасных, но оправданных маневров, и выскочил на более свободную дорогу. И, нарушая правила движения не в первый раз, мы помчались прочь от этого адского смешения людей и машин, двигавшихся за город.

К уже знакомому забору мы подъехали ровно в девять утра. Я вышел из машины, прихватив с собой большой черный пакет. В нем была новая одежда для Виктора, которую я купил вчера вечером в одном из детских магазинов неподалеку от моего отеля. Абелард снова оставил меня без присмотра и умчался куда-то в город, как я и велел ему. А я потопал по родной тропинке к дому. На пути мне встретились те самые мужчина и женщина, знакомство с которыми произошло не в лучшей форме. В этот раз они приветливо улыбнулись и что-то произнесли по-немецки. Я кивнул в ответ и распростерся в широкой, пусть и натянутой улыбке. Дом, как всегда, действовал на меня успокаивающе. Была в его стенах какая-то добрая энергия. Я прошел в гостиную и сел на тот же диван, что и вчера. Первой, кого я встретил в доме, оказалась Эмилия. Она выглядела потрясающе. На ее не худом, но фигуристом теле было желтое платье в красный горошек. Рыжие волосы, собранные в хвост, аккуратно свисали на одно плечо. А серые туфли на высоком каблуке идеально гармонировали с остальными атрибутами. Мы поздоровались, перекинулись парой слов. Она, разузнав, как я себя чувствую, разрешила пройти в комнату к Виктору, так как его процедуры уже закончились.

Я постучался в дверь бежевого цвета с цифрой семь. Под этим номером значилась комната Виктора. Тихий тонкий голосок отозвался сразу же. Я открыл дверь, выставив вперед руку с пакетом, а затем вошел сам. Счастливые глаза Виктора было видно издалека. Он сидел на кровати в предвкушении моих подарков и еле сдерживался, чтобы не вскочить за ними. Я поздоровался с ним рукопожатием. Его рука показалась мне крепче, чем вчера. Он подвинулся на край кровати, освободив место для меня, и свесил ноги.

– Как ты себя чувствуешь, Виктор? – я присел рядом.

– Хорошо, – отозвался он, делая непонятные движения руками.

Наверное, так Виктор выражал свое хорошее настроение, потому что я нередко становился свидетелем этого действия. Вообще этот маленький, но взрослый мальчик был большой загадкой для меня. Его привычки, служившие своеобразным ритуалом, постепенно начинали мне нравиться, и я стал испытывать удовольствие при их наблюдении.

То, с какой легкостью Виктор совершал те или иные странные поступки, надо было видеть, а еще лучше чувствовать. Своих повадок он не стеснялся, словно ему было все равно на находящихся рядом людей – в те моменты он уходил в себя.

– Будешь смотреть, что я тебе принес? – заинтриговывал его я.

– Да, да, да! Буду!

– Ну, хорошо. Тогда вот, смотри! – я открыл пакет.

Виктор залез в него с головой и рассмеялся. Спустя какое-то время он вытащил голову и, не переставая смеяться, засунул в пакет свою руку. Первым, что он достал,– стала кофта нежно-синего цвета. Она не отличалась яркостью или броскостью, однако продавцы (через моего переводчика Абеларда) заверили меня в ее качестве и удобстве. Это было главным. Второй вытащенной вещью оказались брюки свободного покроя, но при этом достаточно плотные и теплые. Еще в пакете было несколько футболок, но их мальчик доставать не стал. Смотря на эти вещи, он был крайне удивлен и взволнован, но постепенно его глаза стали наполняться радостью. Уже через минуту он весь светился от счастья. Заметив, как я пристально наблюдаю за ним, он стыдливо отвел глаза.

– Что такое, Виктор?

– Ничего.

Его дрожь в голосе говорила об обратном.

– Тебе не нравится? Цвет или что-то еще?

– Нет, нет! Все нравится, – запротестовал он, – просто… мне редко дарят подарки.

– Это не подарки, Виктор. Вещи нельзя называть подарками. Это знак внимания, – успокаивал я.

– А почему это не подарки? – Виктор посмотрел на меня красными глазами.

– Не знаю. По крайней мере, так думаю я.

– А ты правильно думаешь? – он нахмурился.

– Не знаю.

– Почему ты не знаешь? Ты же взрослый, а взрослые должны все знать. Ты просто не хочешь знать.

Его детской логике можно было только позавидовать. Если бы все рассуждали как Виктор, в нашем мире стало бы меньше непонимания и больше простоты – того, чего зачастую не хватает нам всем.

– Да, тут ты прав, – согласился я.

– Ну вот! – расцвел он.

– Так мы будем собирать на прогулку или нет?

– Будем! Будем! Давай!

Я помог ему надеть новые брюки, футболку, свитер и куртку, но застегивать не стал, чтобы раньше времени мальчик не спарился. Уже в гостиной он сам надел шапку и застегнулся.

На улице (после своего ритуала) Виктор попросил меня прогуляться с ним за территорию хосписа. Отказать я не мог, хотя это и было нарушением режима. Мой слабый статус волонтера не позволял далеко отходить от дома с ребенком во избежание неприятных ситуаций. Я это понимал. Но когда на тебя смотрит со щенячьим, умоляющим видом маленький больной мальчик, отказать не получается.

Мы вышли за забор. Погода не переставала удивлять: рано утром прошел небольшой снег, но под гнетом золотых лучей солнца белые следы постепенно таяли.

– А где ты работаешь? – полюбопытствовал Виктор, когда мы в очередной раз остановились, чтобы он смог перевести дух.

– Я владею большой компанией, – руками я изобразил нечто похожее на шар для большей убедительности.

– Это как?

– Ну у меня есть много помощников, и все мы делаем одно дело, а я поправляю их и иногда учу чему-то новому.

– Ты похож на учителя в школе… Они тоже учат.

– Да, что-то вроде учителя, только для взрослых.

– Мне нравилось учиться. Правда… сейчас я не хожу в школу. Это плохо?

– Тебе разрешено не ходить. На тебя не будут ругаться из-за этого, – я старался очень обдуманно отвечать на вопросы Виктора, дабы не сказать чего лишнего.

– Ясно, – он дернул меня за руку.

Это означало, что пора начинать движение. Его шаги были мелкими и осторожными. Он словно прощупывал почву, перед тем как наступить на нее всем весом. Дальше мы пошли молча. Я очень хотел расспросить его о прежней жизни. О том, чем он занимался, где и кто его родители, где жил, в конце концов. Но эта информация из его уст мне была недоступна. Правила (да и сама Эмилия) строго-настрого запрещали задавать подобные вопросы, чтобы не травмировать осиротевшего ребенка. Поэтому мы просто гуляли и наслаждались, по словам Виктора, прекрасной погодой. Несколько раз он задавал мне сложные вопросы, ответы на которые приходилось тщательно обдумывать, а два раза и вовсе я оставил его без них, ограничившись поверхностными доводами. Виктор был таким же ребенком, как и все другие. Ничуть не хуже или лучше. От других детей его отличала только неизлечимая болезнь, а значит, он имел такое же право на детство в полном объеме, как и здоровые дети, пускай и короткое.

Есть выражение: «Пока твой разум не станет, как разум ребенка», на мой взгляд, оно имеет место быть, и оно справедливо. Маленькие дети просто познают новый мир вокруг и радуются всему. Они еще не научились выносить оценки тому, что их окружает. Дети не делят мир на категории и подкатегории, запихивая в них свои наблюдения и переживания. Их разум чист. Они просто живут и познают мир, не вынося какого-то определенного смысла. Чем дольше продлится такое состояние, тем лучше. Виктор не исключение. Я старался не загружать его тем, что для него было неважным.

Мы сделали два больших круга по лесу и благополучно вернулись на территорию хосписа. Наше отсутствие осталось незамеченным (так думал я). Прогулка заняла около двух с половиной часов – как раз до обеда. Переодев Виктора, я проводил его в столовую, а сам зашел к Эмилии.

– Как успехи? – протяжно произнесла она, не отрываясь от заполнения бумаг.

– Хорошо. Прогресс налицо, – засмеялся я.

– У кого? У тебя или Виктора?

– У обоих.

– Я рада. Только ты смотри аккуратнее с ним. Никаких резких движений и тому подобного.

– Как скажете, Эмилия. Буду стараться, – играючи ответил я.

– Мистер Ян… вы делаете доброе дело, но только не забывайте о нашем уговоре. Вы единственный, кому разрешено присматривать за конкретным ребенком. Не подведите. И не нарушайте правил, пожалуйста! – она произнесла это так, словно это было последнее предупреждение, но конкретного ничего не сказала.

Перед обеденным сном я зашел попрощаться с Виктором. Он уже лежал в кровати.

– Ты завтра придешь?

– Конечно. Куда же я денусь.

– Хорошо. Я буду ждать. С тобой весело, – он улыбнулся и закрыл глаза.

Я посидел еще десять минут и, убедившись, что мальчик уснул, тихо вышел из комнаты и набрал номер Абеларда.

День третий

– Тук-тук! – я приоткрыл дверь под номером семь и заглянул внутрь.

Виктор лежал в кровати, укрывшись одеялом с головой. В моей же голове при виде такой картины промелькнула нехорошая мысль, но быстро отступила, когда из-под плотного синего куска ткани показались его глаза. Они выглядели хуже, чем обычно: печальные и усталые, залитые слезами, а тяжелые веки то и дело самопроизвольно закрывались. Состояние Виктора явно ухудшилось. Даже сквозь одеяло я смог разглядеть, как его трясло.

– Привет, – почти беззвучно произнес Виктор.

– Привет! Как ты? – риторически поинтересовался я, понимая, что мальчик не сможет долго рассказывать о своем самочувствии.

В ответ он едва смог пожать плечами и неразборчиво пробормотал:

– Сегодня мне не разрешат пойти на улицу.

– Я знаю. Но ничего… мы еще наверстаем с тобой, – приободряя, подмигнул я. – Ты отдыхай сегодня!

– Только не уходи, – он вытащил свою руку из-под одеяла и схватился за мою.

Она была холоднее, чем всегда. Я невольно вздрогнул. Меня окутал страх. Страх приближающейся смерти. Им постепенно пропитывались стены, стол, кровать, одежда – все, что находилось в комнате.

– Не уйду, не переживай! – я склонил свою голову к нему.

Он пытался поднять свою, но все попытки были безуспешны. На висках от усилий даже проступали вены от сильного напряжения. Со стороны вся эта картина выглядела ужасающей. Я – здоровый, богатый, молодой парень – сижу, склонившись, над маленьким, щуплым умирающим мальчиком и абсолютно ничего не могу поделать. Да… ирония судьбы наглядно. Хотя какая это ирония? Это простая несправедливость…

– А ты прочитаешь мне сказку? – Виктор посмотрел на меня жалобными глазами.

Они были стеклянными. От этого на моих стали тоже наворачиваться слезы.

– Да… прочитаю! – неуверенно ответил я и тут же стал осматривать стол и полки на предмет книг со сказками. Их нигде не было.

– А у тебя есть книжка со сказками?

Виктор мотнул головой.

– Хорошо. Тогда поступим так, – я подсел чуть ближе, – я расскажу тебе историю из жизни, но она очень похожа на сказку. Согласен?

Мальчик улыбнулся. Конечно же, я не знал никакой истории из жизни, и мне приходилось придумывать ее по ходу рассказа. Но в любом случае это было лучше, нежели бы я сказал правду и просто сидел бы молча, наблюдая за полуспящим ребенком. На протяжении сорока минут я собирал в кучу и старался соединить общим смыслом нарезки своей и чужих жизней. Естественно, мой рассказ был сказкой – иначе его не назвать. В нем добро побеждало зло, все герои были добрыми, краски – яркими, а мораль всей истории – очень поучительной. Одним словом, то, чего не бывает в реальной жизни. Или бывает, но крайне редко. Почти в финале рассказа Виктор уснул. Я все равно продолжал рассказывать (точнее, придумывал и озвучивал) до конца вымышленную историю, боясь, что в любой момент он может проснуться, но этого не случилось. Затем я тихо поднялся с кровати и сел рядом с мальчиком на стул, который стоял возле стола. Моя ответственность в работе не позволяла мне уйти, оставив его одного, хоть и спящего.

Мой взор стал хаотично бродить по комнате, ища, за что можно зацепиться. Все пространство комнаты было хорошо скомпоновано. Все только самое нужное, все то, что необходимо для ребенка на непростом, последнем этапе жизни. Небольшое количество игрушек, минимум электроники, обилие разнообразных книг (для чего – непонятно), которые явно не читаются и лишь являются пылесборниками на полках. Вся мебель расставлена если не по фэн-шую, то точно с определенной последовательностью. Единственное место, где царит беспорядок, так это на столе. На нем уживались старые газеты, какие-то рукописные тексты, написанные не ребенком, карандаши, фломастеры, альбомы для рисования и даже атлас, на котором красным цветом были отмечены точки – города. Я хотел уже взять его и рассмотреть поближе, но внезапно дверь приоткрылась и в комнату заглянула Эмилия. Посмотрев на спящего мальчика, а затем на меня, она глазами пригласила выйти в коридор. Я, будто послушный кот, которому указывают его место, опустил голову и направился к двери.

– Мистер Радецкий, вы можете возвращаться домой. Ваша помощь… больше не потребуется, – ошарашила она меня.

– Что? Почему? Как? – я перебирал все вопросы, которые можно было применить в данном случае.

– Виктору стало хуже и, скорее всего, непоправимо хуже. Теперь он будет под постоянным наблюдением врачей.

– Как? Нет, ему просто сегодня плохо, завтра будет лучше. Точно! – я, как полоумный, не хотел мириться с истиной.

Во мне теплилась надежда на благополучный исход. Возможно, только это отчасти помогает нам всем. Мы до последнего верим в чудо, не желая принимать жестокую правду жизни. Надеемся, что наши молитвы будут услышаны хоть какими-нибудь богами. Когда наступает точка невозврата, все мы выстраиваемся в одну очередь в надежде быть спасенными сами или спасти своих близких. Праведник или грешник, христианин или буддист, верующий или атеист – все.

– Я буду рядом до конца! И сделаю все, что от меня зависит, – с этими словами я оставил Эмилию и направился к выходу.

Этим же вечером

– Алло, Алекс. Здравствуй!

– Здравствуй, Ян. Как твоя командировка?

– Слегка затянулась, но не суть. Мне нужна помощь!

– Амм… конечно. Только… ты нам нужен здесь. У нас скоро важный контракт. Ты же помнишь?

– Пока подождет. Слушай меня внимательно. Мне нужны лучшие врачи в области онкологии и их оборудование. Это нужно в ближайшие два дня.

– Но как я…

– Слушай до конца. Все они со своим оборудованием должны прилететь в Гамбург спецрейсом. Неважно, сколько это будет стоить. Деньги не главное! Понял?

– Да, но контракт…

– Выполняй!

– Хорошо.

День четвертый

Очередное утро в Гамбурге выдалось не только для меня, но и для всех жителей города крайне неудачным из-за пасмурной погоды. Хотя ее нельзя было назвать просто пасмурной, скорее она была отвратительной. Только таким прилагательным можно описать то, что я видел из окна своего номера, пока собирался, совершая утренние процедуры. Ледяной дождь вперемешку со снегом, помноженный на сильный ветер, действовал на людей по ту сторону стекла как самая сильная мотивация, заставляя их ускорять свой ход, а иногда даже переходить на бег, лишь бы поскорее уйти из-под шквального огня изо льда. Вся эта картина за окном, а уж тем более чье-то нахождение в эпицентре этой непогоды представлялись мне как некое испытание, которое мы все должны проходить раз в год. «Все ли мы проходим через испытания? У всех ли есть такой пунктик в карме? Или у кого-то они отсутствуют, так и не давая повода понять, насколько дорога нам наша жизнь? – думал я. – А может, все это просто стечение определенных процессов? Может, дело совсем не в карме, а в чем-то другом?» Все эти бредовые мысли, образовавшиеся в моей голове, затянули и запутали меня в свои сети, не выпуская до тех пор, пока звонок Абеларда не разорвал их.

В 9:00 я подошел к уже знакомой калитке. За несколько дней пребывания в хосписе она была настолько изучена мной, что я уже знал, на каком моменте при открытии она издает протяжный скрипящий писк. Открыв ее и насладившись пробирающим до дрожи звуком, я зашагал по изведанной тропе по направлению к дому. На территории несколько таких же волонтеров, как я, прогуливались по мокрым и грязным лужайкам и деловито наводили на них порядок. Вид у этих людей был явно уставшим. Возможно, это ночная смена дослуживала последние рабочие часы. Дневная смена обычно приходила к семи утра. С этого времени ночные сдавали свои полномочия и собирались по домам либо иногда оставались на уборку территории. Такие правила были заведены почти с самого основания хосписа, а произошло это аж четырнадцать лет назад.

Я не был близко знаком с другими волонтерами и врачами. Наоборот, я старался избегать какого-либо контакта с ними. При виде меня в их лицах читались злоба и презрение, хотя это сопровождалось улыбкой и приветствием. Не знаю, почему они так невзлюбили меня, но не исключаю того, что причиной могла стать моя индивидуальность, которая выделялась среди всех работников хосписа. Я приходил на работу позже и уходил раньше, чем все. Я был закреплен только за одним ребенком, и в моем графике не было уборки по дому и на его территории. Однако и денег за свою работу я не получал, а наоборот, был готов сам дать сколько потребовалось бы. Мое желание помочь зародилось на добровольных началах и не требовало какого-то стимула.

В доме меня уже ждала Эмилия. Она, как всегда в последнее время, выглядела хорошо. Рыжие волосы, собранные в хвостик, серый свитер с закрытым горлом, строгие синие брюки и пурпурные туфли – все это придавало ей определенный шарм. Чего нельзя было сказать обо мне. Все та же одежда, причем не стиранная пару дней, все та же короткая прическа. Мы были полной противоположностью друг другу.

– Утро доброе, мистер Радецкий!

– Я бы не сказал, что оно очень доброе. Но все же да! Доброе утро, Эмилия.

– Вы могли бы сегодня не приезжать.

– Почему?

– Виктору ничуть не лучше. Он спит. Ему нужен покой. И лучше… если его не будет никто нарушать.

– Я понимаю, но могу я хотя бы увидеть его? Буквально минуту.

Мне было важно просто увидеть мальчика и мысленно поздороваться с ним. Этого, за неимением лучшего, было бы достаточно. Я обещал ему быть рядом и не мог нарушить свое слово.

– Минуту можно, – разрешила Эмилия и с жалостью улыбнулась.

– Я быстро. А потом… – я намеренно выдержал паузу. – Мне хотелось бы обсудить с вами кое-что.

– Конечно. Вы знаете, где меня искать.

Я, едва дыша, приоткрыл дверь. Виктор лежал на спине и через раз посапывал. На голове у него была марлевая повязка. По горло он был укрыт теплым одеялом, и лишь одна правая рука лежала поверх. Возле него стояла большая капельница, и от нее прямо в руку тянулась длинная тонкая трубка с иглой на конце, которая протыкала маленькую бледно-зеленоватую вену прямо на сгибе локтя. Раствор, которым был наполнен сосуд, мелкими нечастыми каплями поступал в мальчика. Что это было, я не знал, но догадывался: именно эта прозрачная жидкость помогает Виктору поддерживать в нем жизнь.

– Здравствуй, Виктор, – шепотом произнес я.

Ответа, конечно, не последовало, да я и не надеялся. Я знал, что он меня слышит, а значит, не будет чувствовать себя одиноким. Для любого человека одиночество – прямой путь в никуда. Оно как болото засасывает тебя в свою трясину, не давая возможности выбраться в одиночку. Чем глубже ты погружаешься, тем меньше шансов на спасение. Некоторые считают одиночество полезным. Говорят, это ступень на пути к духовному росту, но это не так. Оно лишь загримировано под силу и независимость. На самом деле в этом состоянии нет ничего хорошего. Испытывая одиночество, вы никогда не будете счастливы. Одинокий человек со временем теряет самого себя как личность, не получая общения и поддержки от других. Детское же одиночество помножено на два, а может, даже и три. Это страшно.

Я вышел и закрыл за собой дверь. В моем сознании всплывали разные картинки из детства. Я попытался сопоставить их с жизнью Виктора и сравнить. Но сравнению они не подлежали. Ни одну здоровую человеческую жизнь нельзя сравнить с жизнью больного ребенка. Какой бы плохой, нищей, безобразной и тяжелой она ни была – она есть.

В кабинете Эмилии не оказалось, и я отправился на поиски. У меня был ряд вопросов, связанных с Виктором и его состоянием, – я хотел предложить помощь. Точнее, помощь была уже в пути. Утром мне позвонил Алекс и сообщил хорошую новость. Он нашел троих хороших (выдающихся, чьи фамилии не разглашаются в целях конфиденциальности) врачей, и они с необходимым оборудованием уже собирались вылететь в Гамбург. Теперь оставалось дело за малым – уговорить Эмилию принять эту помощь.

Почему я это все делал? До того момента, как я познакомился с Эмилией и Виктором, моя жизнь была затянута серой пеленой бренного существования. Каждый мой день был похож на предыдущий с некоторыми лишь изменениями. Такая жизнь совсем не представляла ценности. И, говоря это, я не имею в виду ценность качества жизни. В моем понимании ценность жизни ощущается только через поступки. Добрые, безвозмездные поступки, которые человек может совершать, даже не имея денег или власти. Только пережив все события в Гамбурге, я стал понимать, о чем в нашу первую (не очень удачную) встречу говорила Эмилия. В моменты, когда я находился рядом с ней и Виктором, моя жизнь приобретала краски. Пусть и временно, но я мог наслаждаться простыми радостями. Я полюбил их как самых родных мне людей. Безусловно, мои вклад и помощь хоспису были не только ради них, но они стали тем самым начальным звеном, ради которых я все это начал. Это не описать словами – те чувства и эмоции – они бурлят как лава в душе, выбрасываются на сердце и навсегда застывают на нем в виде камня. Этот камень является и плохим, и хорошим воспоминанием одновременно в различных ситуациях.

– Эмилия! – негромко произнес я, когда она спускалась по лестнице.

Она обернулась и, заметив меня, сменила свой маршрут, направившись ко мне.

– Да, мистер Радецкий. У вас какие-то вопросы?

– Не совсем. Скорее это просьба, граничащая с предложением.

– Вот как! Ну хорошо. Излагайте. Я вся во внимании.

Я посмотрел в окно. Погода на улице была не лучшей для прогулок, но и в доме мне говорить не хотелось.

– Может, мы прогуляемся с вами?

– У меня мало времени, мистер Радецкий. Еще нужно отчеты заполнить и отправить, поэтому…

– Я не отниму у вас много времени. Это касается как раз хосписа.

Услышав о хосписе, она размякла и податливо закивала головой:

– Хорошо. Подождите меня здесь, я скоро.

Эмилия снова поднялась по лестнице и скрылась за углом. Я подошел к входной двери и стал рассматривать территорию на предмет людей. Никого не было, и это мне показалось хорошим знаком. Я не имел желания прогуливаться по территории с Эмилией в окружении других работников. Они сочли бы это за неуважение к тому месту, в котором мы находились, потому что подумали бы о явно не дружеской прогулке. Но в мое оправдание могу уточнить, что просьба о прогулке носила даже и не дружеский характер, а деловой. Однако объяснять это всем работникам мне не хотелось. В хосписе я был чужаком, который незаконно стал одним из них, поэтому их отношение ко мне было не совсем дружеским, а значит, и конструктивного диалога (которого за все проведенное время в хосписе так и не случилось) явно не вышло бы.

Эмилия спустилась через несколько минут в верхней одежде. На ней был своего рода плащ, но, судя по объему, с какой-то подкладкой. В руке она держала зонт-трость. Передав его мне, она первая вышла на улицу. Мокрый, противный, мелкий снег заставил меня открыть зонт и расположить его над головой Эмилии.

– Так вот… – начал я. – Я попросил своего помощника найти лучших врачей для вашего хосписа.

– Зачем? – удивилась моя спутница.

– Скажем, для консультации и обмена опытом.

– Вы с ума сошли, мистер Радецкий? Кто вас просил? – она нахмурились, изобразив недовольство.

Эмилия всегда смотрела на меня с ноткой презрения, но в этот раз ее взгляд был как никогда устрашающим.

– Успокойтесь, Эмилия. Что плохого в этом? Я хочу лишь помочь. Максимально помочь. В таких поступках я выражаю свою помощь. Это нормально.

– Вы не понимаете. Мы и так существуем по большей части на пожертвования. Что подумают люди, помогающие нам, когда узнают, на что идут их деньги? На обмен опытом. Это ужасно… Мистер Радецкий!

– Вы, возможно, меня не так поняли. Все расходы с меня. Я оплачиваю все. Их работу, оборудование и так далее. Считайте это подарком от меня вам, – я улыбнулся.

Эмилия замедлила шаг и стала пристально всматриваться в мои глаза. Во мне присутствовало ощущение, что она хотела рассмотреть в них какую-то деталь, которую я скрывал от нее. И была права.

– Зачем вам это?

– Если честно, то ради Виктора… и вас, – признался я.

Она резко остановилась. Ее глаза наливались еще большей злостью.

– Меня? Что за бред?

– Вы, возможно, снова меня не так поняли. Я лишь хотел сказать, что очень вдохновлен вашим поступком, вашими действиями. Вы бросили все ради детей, чьи судьбы уже предрешены. Это заслуживает уважения. Если бы не вы, я бы не решился на такой отважный шаг… – чем больше я говорил правды, тем легче мне становилось. Словно с моих плеч спадал один за другим тяжкий груз ответственности за мою скрытую правду.

– Это теперь мой мир, – выдохнула она. – Без мужа, а после и без ребенка в моей жизни все стало серым и мрачным.

Из покрасневших глаз Эмилии начали скатываться крупные горошины слез. Такой я ее не видел никогда. Сильная и боевая до этого женщина стала размокать от воспоминаний. Строгая, прямая осанка округлилась, руки стали ватными, свисая вдоль туловища. А лицо… лицо потеряло прежнюю форму, и даже макияж не помогал скрывать недостатки и возраст. Эмилия поникла.

– Эмилия, вы извините. Я не хотел…

– Все нормально. Страдание не должно обожествляться нами, – произнесла она.

Эта фраза была для меня очень знакомой, и мне не пришлось даже тратить время на то, чтобы вспомнить, где я ее слышал.

– Вы сейчас напомнили мне моего друга. Он также говорил про страдания.

Эмилия в ответ промолчала и лишь, ухватив меня под руку, в которой я держал зонт, потянула за собой. Мы зашагали дальше.

– Допустим, я согласна. Что от меня требуется? Я здесь не самая главная, и мое слово не последнее.

– Это и неважно. Я думаю, проблем не будет. Это даже пойдет на пользу вашему хоспису. От вас ничего не требуется. Я все беру на себя, – гордо произнес я.

– Хорошо, мистер Радецкий. Ваша взяла.

Ее ладонь скользнула по моей руке вверх и выхватила одним движением зонт. В это время снег уже закончился и Эмилия, сложив его, направилась к дому. Я остался один на распутье двух дорог, одна из которых вела к выходу с территории. Набрав в грудь побольше воздуха, я задумался. Предстояло совершить еще немало дел.

День пятый

Утро началось с суматохи и неразберихи. Самолет с врачами и оборудованием приземлился раньше назначенного времени, от чего мои планы и планы Абеларда пришлось корректировать на ходу – в автомобиле, меняя направление. И вместо хосписа мы развернулись в аэропорт. Так как Абелард исполнял лишь обязанности водителя и гида, я не мог привлекать его к другой работе, а значит, в отсутствие Алекса координировать и решать все пришлось самому. По дороге в аэропорт Финкенвердер мой телефон обрывали десятки незнакомых номеров, в половине из которых слышалась немецкая речь. Поэтому, если в динамике я слышал «Гутен таг» или «Морген», трубку передавал Абеларду. В то утро он выступал в роли переводчика.

Как только мы прибыли в аэропорт, я испытал удивление. По дороге мой водитель-переводчик объяснил, что Финкенвердер – необычный аэропорт. Его официальный статус – специальный, то есть он не предназначался для внутренних или тем более международных перевозок. По большей части на его территории дислоцировалась база какой-то авиакомпании. Но специальным юридическим и частным лицам иногда разрешалось совершать посадки на их полосы, разумеется, за бешеные деньги.

– Вы потратили на это баснословную сумму, мистер Радецкий! – произнес Абелард, когда мы остановились прямо у трапа самолета «Эйрбас 319».

– Я догадался, – шутливо ответил я.

Возле самолета помимо нашего «Мерседеса» в рядок уже стояли четыре черных микроавтобуса той же марки. В них полным ходом шла погрузка оборудования из самолета. По крайней мере, так думал я, глядя на большие, средние и маленькие деревянные коробки. Рядом с двумя таможенниками, которые увлеченно проверяли документы, стояли трое мужчин в одинаковых плащах. Двое из них были просто огромны – ростом не ниже двух метров, а ширину их плеч можно было сравнить только с одной из больших деревянных коробок, запихиваемой грузчиками в салон авто. Третий на фоне этих громил казался маленьким гномом, хотя по комплекции был не меньше меня.

– Гутен таг! – мягким тоном произнес один из таможенников, когда мы с Абелардом подошли к толпе.

Я посмотрел на своего водителя. Он понял меня без слов и тут же вступил в диалог на немецком. Я отвернулся и, задрав голову, посмотрел на одного из тройки. Он уже смотрел на меня.

– Вы, видимо, мистер Радецкий? – суровым басом спросил он.

– Здравствуйте. Да. Меня зовут Ян. Это из-за меня вы здесь, – я по очереди посмотрел на каждого.

– Очень приятно, Ян. Меня зовут Джозеф. Это Билл, – он указал на себе подобного здоровяка. – А это Оливер, – тыльная сторона его правой ладони коснулась плеча низкого соседа.

– Очень приятно. Я смотрю, погрузка завершена. Может, тогда выдвинемся на место? – с присущим мне командирским тоном предложил я.

Вся тройка одновременно закивала головами.

Мы расселись по машинам. Джозефа я посадил в свой автомобиль, и мы тронулись первые, указывая путь остальным. Из разговора я понял, что Джозеф является своего рода главным в их тройке. Это и неудивительно. Его огромный нос, широкий лоб и большие скулы говорили о том, что он был рожден для командования другими. Еще в машине я заметил армейскую выправку этого громилы. И был прав. Раньше, по словам самого Джозефа, он служил военным доктором, но был комиссован из-за ранения. Сменив квалификацию, стал успешным врачом в области онкологии. На вид ему было не больше сорока, хотя сам он признался, что год назад разменял шестой десяток. Меня это поразило в нем больше всего. Его физическая форма, лицо и кожа не выдавали возраст своего хозяина, наоборот, они подчеркивали непревзойденное преимущество его перед ровесниками.

За разговорами дорога пролетела незаметно. Мы подъехали к хоспису за час до обеда. Пока грузчики выгружали оборудование из машин, я собрал всех троих врачей вокруг себя. Моей задачей, как мне казалось, было наставить этих, без сомнения, одних из лучших в медицине людей на правильный лад. Найти с ними общий язык и попытаться вместе продлить жизнь не только Виктора, но и остальных жителей хосписа.

– Мы постараемся сделать максимально возможное для них, – обнадежил меня Джозеф.

Я верил ему. И не потому, что он говорил умные слова или имел огромный опыт за такими же огромными плечами. Нет. Просто в его глазах я увидел надежду. Она пылала таким ярким пламенем, что усомниться было нельзя.

Закончив разгрузку ящиков из машин, рабочие приступили к их переносу в дом. Толпа зевак ошеломленно наблюдала за происходящим. Кто-то стоял в доме, уткнувшись носом в окна, кто-то смотрел на нас с улицы, изображая уборку территории (бесцельно орудуя инвентарем). Спустя полчаса интенсивных мельтешений все оборудование было в доме, а деревянные коробки благополучно сгрузились в один микроавтобус.

Всю аппаратуру разместили в свободном кабинете на первом этаже, тем самым превратив его в небольшой, но очень функциональный медицинский центр. Пока Билл и Оливер занимались настройкой, а Джозеф разговаривал с персоналом, я наблюдал за происходящим, сидя в гостиной. Их слаженная работа толкала меня на мысль о том, что они являются звеньями одной цепи – цепи помощи и надежды. С момента нашего знакомства дикое переживание во мне стало сменяться спокойствием. Будто они были не обычными врачами, а всесильными шаманами-лекарями, способными вылечить от любого недуга. Я представил, как эти трое, облаченные в длинные шаманские балахоны с бубном в руках, отплясывают возле костра в пещере и издают протяжные стоны. Эта картина меня развеселила. Я засмеялся вслух.

– Я вижу, у вас хорошее настроение, мистер Радецкий, – констатировала вошедшая в дом Эмилия.

– Есть такое. Я полон радости и надежд.

– Вы уже все подготовили? – она осмотрелась.

– Они заканчивают настройку. Скоро все будет сделано, – отчитался я.

– Как мальчик? Вы заходили к нему?

Я опустил голову. Ширма хорошего настроения резко отдернулась и оголила суровую реальность. К Виктору меня не пустил Джозеф, сославшись на подготовительные мероприятия, поэтому я и коротал время в гостиной, дожидаясь какого-то результата.

– Нет. Мне не разрешили, – с грустью ответил я.

– Вы сами это затеяли, Ян, – бросила Эмилия.

Она тогда впервые назвала меня по имени. Моя шея вытянулась навстречу ей, глаза округлились, а осанка выпрямилась. Я запомнил этот момент очень хорошо. Во мне зародилось упование на то, что наши чисто деловые отношения наконец-то переступили барьер официальности и стали на шаг ближе к финишу – дружбе. У Эмилии не было настоящих друзей, так же как и у меня, и у Наронга, и у многих других людей. Это читалось в глазах, действиях, манере поведения. Дружба, как вид отношений, основана на принципах честности и общих интересов. Чтобы заручиться с кем-то дружбой, вы должны сходиться с ним в совместной и добровольной деятельности. В такой деятельности, при которой вам друг от друга не нужно будет ничего, кроме взаимопонимания и поддержки. В окружении Эмилии (да и моем тоже) таких людей практически не имелось. С ней было тяжело сойтись, ведь все, что ее интересовало в последнее время, – это дети. Причем дети, у которых не было шанса на взрослую жизнь. Она тонула в этом омуте смерти с головой, и вряд ли нашелся хотя бы один человек, готовый делать это вместе с ней.

– У нас все готово! – басистый голос содрогнул тишину. В дверях гостиной стоял Джозеф.

Я одобрительно кивнул, а затем встал.

– Джозеф, я верю в вас!

Он подошел ко мне и положил огромную ладонь на мое плечо:

– Ян, мы постараемся сделать максимально возможное!

Его слова стали утешением для меня, но все же какая-то частичка переживания все-таки таилась глубоко во мне. В моей голове еще давно прочно засел стереотип о том, что все врачи (не считая платной медицины) пренебрегают своими обязанностями. Множество поставленных ими диагнозов являются ложными, а назначенное лечение – фикцией. Это и неудивительно. В мире, в котором каждый день только до обеда умирает порядка восьмидесяти тысяч человек, качество жизни и медицины оставляет желать лучшего.

В тот день моя помощь больше не требовалась и, выйдя на улицу, я позвонил Абеларду с просьбой отвезти меня в отель. Но в душе я совсем не хотел покидать хоспис. Егоатмосфера действовала на меня хоть и угнетающе, но лечебно. В таком месте начинаешь переосмыслять свои жизненные принципы. Как жаль, что я не обзавелся друзьями в юности. Считал, что заполучив деньги и славу, они сами начнут находить меня. А когда так и случилось, понял, это вовсе не друзья. Смешно, не правда ли? Как жаль, что я не обзавелся семьей. Парадоксально… но я думал, завести семью проще в достатке, чем в бедности. На деле оказалось совсем иначе:– обрести искреннюю любовь в достатке куда сложнее, чем в бедности. Если бы у меня был выбор между простой человеческой любовью и богатством, я не задумываясь выбрал бы любовь. Как жаль… что ее нельзя купить даже за все мои деньги…

День шестой

Утром из отеля я вышел раньше обычного. Абелард еще не подъехал, а возвращаться в номер уже не хотелось. Поэтому я решил пройтись вдоль оживленной суматошной улицы. Конечно, судить Гамбург по нескольким улицам и горстке людей считалось бы безумием, но так как у меня не было ни времени, ни желания исследовать его, то другого выбора мне не оставалось.

Район, в котором находился мой отель, был довольно тихим, эту информацию мне поведал Абелард в один из наших разговоров, когда я стал сетовать на то, что по ночам бывает тяжело заснуть. И если ночью можно считать, что улица, куда выходят окна моего номера, тихая и спокойная (с чем я бы поспорил), то утром она представляет собой нескончаемый поток серых, однотипных людей и длинные зигзагообразные пробки, расходящиеся во все направления города. С утра люди очень осторожно и с нежеланием смотрят на тебя (по крайней мере, на меня), будь то водитель или просто прохожий. Если кто-то задержался на светофоре или у магазина, он обязательно ощупает тебя глазами с головы до пят. За недельное нахождение в этом городе я никак не мог привыкнуть к его жизни. Она кардинально не отличалась от жизни в других городах, но какая-то своя изюминка все же не давала мне обжиться в нем.

За семь дней с момента приезда я не брал в руки бритву, поэтому мой внешний вид оставлял желать лучшего и действовал на местных, видимо, очень удручающе. Костюм из шкафа я так больше и не достал и ходил в том, что приобрел в магазине. Вещи были удобные и практичные, но в совокупности с небритостью мой внешний вид больше напоминал уличного уборщика мусора. Это было намеренное решение, и я нисколько не стыдился этого, выходя на улицу, а напротив, старался улыбаться.

К хоспису мы подъехали, как всегда, без опозданий. Уже знакомая картина бросилась в глаза, как только я вышел из автомобиля. Несколько человек занимались уборкой территории, а в витражных окнах просматривались движения медсестер и детей. Рутинная обыденность господствовала над детским царством.

Открыв дверь в дом, я слегка испугался. Меня встречала целая делегация во главе с Эмилией. В общей сложности человек восемь на разных языках пытались перекричать друг друга и что-то донести до меня. Восемь пар рук и ног переплетались в разномастной мешанине и, опережая мысли в головах, создавали картину странного танца. Опешив от такого натиска, я машинально попятился назад, но уперся в закрытую дверь. Их лица выражали разные эмоции, но основной посыл проглядывался четко:– они радовались чему-то. И этой радостью явно хотели поделиться со мной.

– Доброе утро, мистер Радецкий, – Эмилия оторвалась от толпы и подошла ко мне, протянув руку.

– Утро доброе! Что здесь происходит?

– Вас встречаем, – ее лицо лучилось в бурном неиссякаемом потоке счастья. Такими лица становятся только от самой лучшей и важной новости.

– Зачем меня встречать?

– Вы почти герой. Мы вам очень благодарны, – смело заявила она.

– Да что случилось? – запас моего терпения стал понемногу выгорать.

В эту секунду толпа замолчала, прекратив какие-либо движения. Отдуваться за всех пришлось Эмилии:

– Ян, вы извините меня за то, что я сомневалась в наших намерениях. Вы и правда хороший человек.

Она хотела сделать еще полшага ко мне, но, оглянувшись на своих подчиненных, умерила свой пыл и только легонько провела рукой по моей. Меня не на шутку заинтриговала эта ситуация, однако чувство закипания превышало любой интерес. Я обошел толпу со стороны и лицемерно улыбнулся им напоследок. Тогда ни они, ни их благодарности меня совершенно не волновали. Все, что было связано не с Виктором, я ставил на второй план. Этот мальчишка сделал в моем сердце большую дыру, которая не зажила до сих пор. Он въелся в меня с первого дня нашего знакомства. Даже иногда казался родным по крови человеком. Это ощущение настолько плотно укоренилось во мне, что я не представлял уже жизнь без него. Никогда бы не подумал, что к незнакомому человеку (пусть и ребенку) можно испытывать такое сильное чувство – чувство ответственности за него, словно он был мне родным сыном.

Я подошел к двери, за которой расположился целый функциональный центр, и постучал два раза. Получив одобрение басистого голоса, открыл ее. Светлый кабинет, бывший до этого обычной комнатой, ослепил меня своим ярким светом. Несколько ламп накаливания и другие разновидности осветительных приборов располагались в каждом углу комнаты, в том числе и над кроватью, на которой лежал Виктор. Возле него на стуле сидел Джозеф в белом халате и пристально наблюдал за мной. Я кивнул ему и, получив тот же жест в ответ, медленно направился к кровати, попутно разглядывая приборы в комнате. Посередине стоял большой, размером с холодильник, серый аппарат с небольшим цветным монитором, на котором моргали и переключались какие-то показатели. По бокам висели разного размера и формы маски и трубки, а также несколько белых жидкостей в мягкой упаковке. От аппарата отходили десятки проводов и трубок к прибору поменьше. Он занимал почетное место на столе сразу за спинкой кровати. От него исходили частые звуки. В это время мальчик уже открыл глаза и пристально смотрел на меня. Я улыбнулся ему.

– Привет, Виктор. Ну как ты?

– Хорошо, – слабым, но веселым голосом произнес он.

– Здравствуй, Ян, – Джозеф встал со стула.

– Здравствуй! Что скажешь? Как самочувствие мальчика? – я начал пытать его.

– Давай выйдем, – сказал он сухим тоном.

Я еще раз посмотрел на Виктора и улыбнулся. Мальчик повторил мои действия. Когда Джозеф и я вышли в коридор, толпа уже разошлась. Мы были одни.

– Слушай… Ян, мы провели с мальчиком необходимые процедуры. Мы почти двенадцать часов наблюдали за ним. Прости… – в его голосе звучало отчаяние и сопереживание.

– Что значит «прости»? Я не понимаю, Джозеф. Как? – я стал захлебываться воздухом.

– Да пойми ты… Мы сделали все, что могли. Но мальчик неизлечимо болен, и ты это знаешь. Ему осталась неделя, думаю, не больше, – глаза Джозефа наполнились слезами.

Впрочем, так же как и мои. Я сглатывал образовывавшиеся один за другим комки в горле и молчал. С виду этого не было заметно. На деле внутри меня диким криком разрывалась душа или еще что-то. Она просила Бога услышать меня и дать хотя бы чуточку больше времени для этого маленького паренька. Если вы когда-нибудь присутствовали на опере, то прекрасно понимаете, как мой внутренний голос кричал и просил о пощаде. Я оперся спиной об стену и съехал вниз, оказавшись на полу. Джозеф что-то спрашивал у меня, пытался поднять, привести в чувство, но я не реагировал. Мутная забвенная тишина сменилась громким плачем внутри. «Что я наделал? За что?» – изредка проносилось в голове. Время остановилось и злосчастные стрелки часов, где бы они ни были, перестали тикать для меня. Мир замер. Как и я сам. Замер в ожидании чуда и стал ждать. Ждать, надеяться, верить, но увы… Мой случай не подходит под рассказы некоторых людей. Небеса не разошлись и не выпустили белый луч света, ангелы не снизошли и не послали милость Божью. Увы…

– Все в порядке? Как вы себя чувствуете? – знакомый голос пробудил меня.

Я уже сидел в гостиной, а надо мной склонилась Эмилия и чем-то размахивала. Джозеф стоял поодаль от нее и наблюдал за происходящим. В руках он держал шприц.

– Да, сейчас несомненно лучше, – я приподнялся с места, но голова еще кружилась, и поэтому я тут же снова опустился.

– Это хорошо. Мы испугались за вас, Ян, – Эмилия указала на себя и Джозефа.

– Часто с вами такое? – спросил он.

– Нет. Впервые. Видимо, перенервничал… – оправдывался я.

– Вы помните, о чем мы разговаривали?

Передо мной всплыл образ Виктора. Его больные, но добрые глаза копьем впились в мое сердце. В ушах послышалось отдаленное эхо его смеха.

– Виктор… Как он сейчас?

– Сейчас уже лучше, но это временно, ты же понимаешь? – вопросительно посмотрел на меня Джозеф.

Я кивнул головой, показывая, что понимаю. Но на деле совсем не хотел мириться с тем фактом, что мне скоро предстояло прощаться с Виктором. Это угнетало и грызло меня изнутри. Проблема крылась не только в мальчике.

За всю свою жизнь я был не раз брошен разными людьми. Те, кого я считал дорогими и, возможно, близкими людьми, попросту оказывались заложниками своих алчных душ. Я каждый раз давал себе новое обещание не заводить таких знакомств или стараться рубить их на корню, но вера в добрых и порядочных никогда не покидала меня. Поэтому я снова и снова наступал на одни и те же грабли. А как только на моем пути оказывались достойные люди, какая-то неведомая сила отбирала их у меня. Бернард, Наронг, Виктория —были для меня больше, чем просто знакомые. Но судьба сыграла со мной злую шутку, отделив и их от меня по разным причинам. Следующим в очереди (повторить это со мной) стоял Виктор, только он должен был сделать это в более жестокой форме.

Я попросил оставить нас наедине до вечера и не беспокоить. Он спал, но я все равно сел рядом и ждал его пробуждения.

– Ну как ты, дружище? – спросил я, когда Виктор открыл глаза.

– Нормально. А почему я не в своей комнате? Мне там нравилось больше, – он сердито свел брови.

– Так нужно. Пока тебе придется полежать здесь, но не очень долго. Скоро ты вернешься к себе.

– А ты будешь со мной?

– Да. И сегодня, и завтра буду с тобой. И послезавтра. Я буду с тобой до… – я замолчал, вовремя опомнившись, – буду все время рядом.

– Я рад. Я соскучился по тебе, – уточнил он, натягивая одеяло на глаза от явного смущения.

Я улыбнулся. Больше мне ничего не оставалось. Я пообещал мальчику постоянно находиться рядом и не мог не выполнить обещание. А значит, вне зависимости от того, хотел я или нет, но всю свою жизнь я положил в глубокий ящик под названием— «Второстепенное».

– А мы гулять больше не будем?

– С чего ты взял? – вопросом на вопрос ответил я.

– Мне так кажется. Мне нельзя много ходить. Так сказал высокий дядька, – он скорчил гримасу отчаяния, перемешивающегося с обидой.

– Сегодня, может быть, нельзя, а завтра будет можно. Не переживай, – я пытался успокоить Виктора.

Во мне не было уверенности в том, что мальчику действительно разрешат прогулки на территории, и поэтому я отчасти соврал ему. Но, как мне казалось, это была ложь во благо. Его состояние было плохим, но еще куда хуже был настрой парня, и я не мог позволить себе расстраивать его еще больше.

– Хорошо. Я тебе верю, – улыбнулся он.

Для меня эти слова стали ножом по сердцу. Виктор доверял мне, однако я не знал почему. Мы были знакомы всего несколько дней, и если моя привязанность к мальчику была оправдана сочувствием и жалостью, то с его стороны отношение ко мне было непонятно. До меня с ним куда больше и дольше времени проводили другие волонтеры и медсестры. Логично было предположить, что симпатией ему стоило проникнуться именно к ним, но не ко мне. В действительности же его маленькое сердечко утопало в море любви только в моем присутствии. В этом я убедился тем же вечером.

После того как прошла обязательная программа дня в виде обеда, полуденного сна и процедур, наступил вечер. Я все это время был рядом и помогал по мере необходимости персоналу не только с Виктором, но и с некоторыми другими детьми. Джозеф разрешил Виктору перебраться в спальню на одну ночь, а возможно, с улучшением здоровья (вернее, с временным отступлением неизбежности) остаться там насовсем. На его место в обитель Гиппократа сразу поселили другого ребенка – девочку лет пятнадцати с не менее ужасающей болезнью, судя по ее виду. Я не возражал. В конце концов, это была моя инициатива подарить оборудование хоспису, а значит, предназначалось оно для всех.

– Чем мы будем заниматься? – спросил Виктор, когда я помог ему расположиться на знакомой кровати.

– Чем хочешь?

– Не знаю.

За окном темнота поглотила все вокруг. Моросивший на протяжении всего дня дождь усилился. Он с динамичным звуком, похожим на стук палочек по барабану, отбивал ритм, походящий на тяжелый рок. Ветер то усиливался, то снова стихал и делал это через равные промежутки времени, отчего напоминал завывание сирены пожарной машины.

– Хочешь, расскажу тебе какую-нибудь историю? – предложил я.

– Какую? Как в прошлый раз? Сказку? – расстроился Виктор.

– Ну… нет. Почему же? Что-то из своей жизни… Правду…

Мальчик задумался. Его губы стали шептать какие-то слова, но я не разбирал, что именно. Так несколько заклинаний спустя он наконец ответил:

– Хорошо. Только… Я хочу знать, как это – быть богатым…

Мой рот приоткрылся от удивления, а брови согнулись в форму подковы.

– Кто тебе об этом сказал?

– Все говорят об этом. Я слышал разговор медсестер. Говорили про Яна. Он богатый, добрый и щедрый. А Ян здесь только ты. Вот я и подумал…

– Какой ты смышленый… А ты знаешь немецкий язык? – удивился я.

Все медсестры и волонтеры были коренными немцами и даже если говорили по-английски, то делали это при необходимости, а между собой всегда разговаривали на родном языке.

– Да! Я ведь учился и жил тут! – гордо задрав нос, похвастался Виктор.

Я не стал расспрашивать подробности, так как помнил об уговоре с Эмилией, но этот факт подстегнул меня запомнить его и при первой же возможности как следует расспросить о нем у нее.

– Ну хорошо. Что ты хочешь знать?

– Чем ты занимаешься? Часто ли летаешь? И как много сладкого ешь? Наверное, очень много… Я бы хотел быть похожим на тебя…

Я рассмеялся. Этот смех был не над мальчиком. Он лился из души и означал радость и счастье от того, что я имею честь быть знакомым с таким поистине удивительным человеком.

– Мы с тобой уже обсуждали, чем я занимаюсь. По поводу полетов… Да, летаю часто. А вот сладкого ем не больше, чем все взрослые.

– Как? Ты не ешь много сладостей? Почему?

– Наверное, просто не хочу.

– Я вот всегда хочу, но у меня нет много денег, чтобы купить их, – разочарованно фыркнул он.

– Если хочешь, я привезу тебе много-много сладостей завтра.

– Правда? Ты не обманываешь? – его глаза загорелись пламенем надежды.

– Правда. Обещаю.

– Только… не уходи сегодня. Пожалуйста! Побудь со мной, пока я не усну.

– Хорошо. А почему именно так?

– Я… давно не засыпал с кем-то рядом. Последний раз с мамой, и то давно… Мне скучно одному… – Виктор повернулся на бок к стене.

Но даже в тусклом свете ночника я увидел, как краснеют его глаза. Я пожалел миллион раз, что спросил о таком. Внутри мое сердце рвала когтями моя совесть и делала это очень жестоко; так, что самому пришлось убирать соленые капли от губ.

– У меня для тебя подарок, кстати, – я положил правую руку на плечо мальчика, а левой стал шариться в кармане джинсов.

– Какой? – монотонно отозвался он.

– Смотри! – я достал карманные часы с аукциона, которые всегда носил с собой.

Виктор повернулся ко мне и, увидев часы в моей руке, сразу же схватил их, внимательно приступив к осмотру.

– Они необычные.

– А какие?

– Они звучат! Слушай! – я вдавил на них кнопку сбоку.

Они сразу отозвались звуками. От услышанного мальчик пришел в такое восхищение, какое нельзя описать словами. В этот момент, глядя на него, я наконец-то понял, что значит быть по-настоящему счастливым. Счастье – безденежно. Оно не имеет к финансам совершенно никакого отношения и поэтому так необъяснимо далеко от нас. Мы не можем достигнуть его, потому что думаем о нем как о какой-то новой покупке. Счастье – это моменты радости и гармонии внутри себя. Оно достигается лишь в том случае, если ты готов поверить в него, как маленький ребенок, отбросив все стеснения.

«Как символично… – подумал я, – благотворительные часы служат подарком для ребенка из хосписа».

– Это правда мне?

– Да. Они твои.

– Здорово! Они прям как в «Таинственном острове».

– Где? – не понял я.

– «Таинственный остров» – есть такая книга у Жюль Верна, – пояснил Виктор.

– О-о-о… Ты любишь Жюль Верна?

– Не совсем. Просто мне нравится. Мне иногда читают его рассказы, точнее, читали…

– Ясно. И что же именно тебе нравится?

– Нравится, какой он выдумщик! – захихикал мальчик.

– Интересно…

– Да. А ты можешь мне почитать?

– Могу. Почему бы нет.

Я взглянул на часы, лежавшие рядом с Виктором. Было уже поздно. Вечернее время пролетело так издевательски быстро, как только может пролетать в самые важные и нужные моменты. Моменты наслаждения и радости.

– Что тебе читали в последний раз?

– Путешествие читали. «Путешествие к центру Земли», – чуть ли не криком ответил Виктор.

– Хорошо. Так где же книга? – я встал с кровати и начал шарить глазами по всем переплетам на полках.

– На столе, – подсказал он.

В груде заваленных бумаг, рисунков и каких-то текстов я откопал книгу. Ее твердый переплет был изрядно потерт, но внутри страницы выглядели свежими. Я открыл нужную страницу с закладкой. Виктор указал место, с которого следовало начать. И, набрав в грудь побольше воздуха перед столь ответственным занятием, я начал читать:

– Дядюшка недолго посидел на месте. Он схватил факел, принялся разглядывать земные пласты и, казалось, старался определить по их расположению и составу, где мы находимся…

Виктор перелег в более удобное положение и стал посапывать. Я, не отрываясь от чтения, подвинулся к стене и уперся об нее спиной. Затем мальчик несколько раз глубоко вздохнул и положил свою руку на меня, будто обнимая. Сколько по времени я читал, не знаю, но спустя пять страниц почувствовал, как мальчик уснул. Его голова несколько раз дернулась, а посапывание стало сильнее. Я продолжал читать. Меня и самого стал уносить в свое царство Морфей, и делал это очень настойчиво. Так, с Виктором на коленях, я и уснул. Очень сладко, беззаботно, не думая о каких-либо проблемах.

День седьмой

Ночью я аккуратно освободился из его объятий, чтобы не разбудить Виктора, и, уложив его в кровать, вышел из комнаты и занял уже привычное место в гостиной. Диван был маленьким и ужасно неудобным. Мое тело никак не хотело принимать нужное положение для сна, а точнее, не могло его найти. Все-таки спустя полчаса копаний и верчения, поджав ноги и скрестив руки на груди, я смог уснуть на боку. Хоть и не сразу.

Утром я проснулся в том же положении, в котором и заснул (видимо, это была единственная поза, в которой можно было спать). Еще с вечера мной было отправлено сообщение Абеларду о том, что в восемь утра он должен быть у хосписа, но мой подъем произошел гораздо раньше. Сонная тишина стояла во всем доме. Работники, а тем более дети еще не проснулись, и лишь дежурная медсестра подавала признаки жизни, время от времени вскидывая голову в полудреме по сторонам. Ночной дождь за окном прекратился, но туман, окутавший все сплошь и рядом, не давал возможности рассмотреть погоду. Я очень осторожно и по возможности тихо проследовал в уборную.

Холодные струи воды привели меня в чувство. Мысли в тяжелой голове стали раскладываться по полочкам, а тело возвращалось в тонус. Правда, от голода это не помогало. Последний раз, когда в мой желудок попала пища, было утро накануне. Поэтому на первое место в воображаемом списке дел на день я поставил посещение какого-либо заведения с едой, а уже после заняться покупками сладкого и другими делами.

Я всегда старался планировать свой день с утра. Такая привычка зародилась у меня еще с детства и, как показывала практика, была совершенно не вредной, а даже очень полезной. И даже находясь в столь непривычном для себя амплуа, я решил не отходить от старой привычки. Закончив утренние процедуры, совмещенные с планированием ближайших задач, я вышел из уборной. Меня инстинктивно потянуло в комнату под номером семь. Я знал, что Виктор еще спит, но хотел просто увидеть его и мысленно пожелать доброго утра. У его двери я увидел Джозефа. Он стоял, немного приоткрыв ее, и наблюдал за мальчиком. Я подошел чуть ближе и хотел рукой дотронуться до него, чтобы голосом случайно не разбудить мальчика. Джозеф заметил меня раньше и, не говоря ни слова, отодвинулся, освобождая мне место в первом ряду у двери. Я кивнул в знак благодарности, а затем просунул голову в комнату.

Виктор лежал на спине, полностью укрытый одеялом. Его грудная клетка вздымалась очень часто, но не высоко. Рот был слегка приоткрыт, а на лысой голове проступала испарина. Я улыбнулся. Этот мальчишка напоминал мне одного известного французского актера. Схожие черты лица и лысая голова делали его молодой копией старого актера. Я задумался, кем бы мог стать Виктор, став он взрослым. Мог бы стать актером или медийной личностью. Или наоборот, избрал бы себе судьбу тихого среднестатистического, но счастливого человека. Эти размышления заводили меня в густую, непролазную чащу несбыточных надежд. Я начал представлять то, чему никогда не суждено случиться: первая девушка, жена, счастливый брак, дети, радости жизни. И от этого моя улыбка сменилась презрением. Нет, не к мальчику, а ко всему на свете, что могло быть причастно к его болезни. Я закрыл дверь. Джозеф все еще стоял рядом и наблюдал за мной. Мы молча прошли в гостиную и только тогда я заговорил первым:

– Док, почему вы не спите?

– Я делал обход своих пациентов. Когда они спят, легче понять их состояние. Не все любят говорить правду о своем здоровье. А так все предельно ясно.

– Вы молодец. Большой специалист своего дела.

– Все мы специалисты своего дела. Главное, – он поднял правую руку и выставил указательный палец, – чтобы это дело было любимым.

Он улыбнулся с такой добротой, которая априори не доступна некоторым людям. Тогда, сам не подозревая того, он ответил на главный вопрос, мучавший меня с момента нашего знакомства. Для чего они приехали в хоспис? На помощь неизлечимо больным детям? Или ради огромных денег, которые им заплатили за эту поездку? Ответ для меня стал очевиден.

– Я знаю, о чем ты подумал, Ян, – Джозеф поменялся в лице. Теперь оно выражало вопросительный интерес. – А вот почему ты здесь?

Как он догадался, о чем я думал, для меня так и осталось загадкой. Возможно, мое лицо настолько простое, что по нему можно понимать мои мысли, а может быть, сказывался многолетний опыт Джозефа в общении с пациентами.

– Хороший вопрос. Но… ответа дать на него я пока не могу.

– Понимаю тебя. Ты обязательно найдешь ответ, – с этими словами он направился на второй этаж.

А я, постояв несколько минут обездвиженно, вышел из дома.

Туман на улице не рассеялся, но видимость улучшилась. В парящем скоплении воды я смог разглядеть калитку и, взяв ее как ориентир, неуверенно зашагал по мокрой лужистой дорожке. Картина утра выглядела мрачной. Грязная листва под ногами и на лужайках больше напоминала вспаханную землю, а голые деревья зловеще нависали рогатистыми ветками над головой. Птиц слышно не было. Только ветер тоскливо завывал, одиноко разгуливая по окраинам. Зима… Таковы ее условия и от них никуда не деться. Я думал не о себе, а о тех детях, находившихся в доме за моей спиной. Некоторые из них, в том числе и Виктор, лишены возможности увидеть очередную весну, а тем более лето. Последнее, что им суждено запомнить, – серые монотонные будни. От этого меня бросило в дрожь.

Вдали показался свет фар. Я взглянул на часы. До восьми оставалось еще двадцать четыре минуты.

– Что-то ты рано, – сказал я, когда «Мерседес» остановился и из него вышел Абелард.

– В моем случае лучше раньше, чем позже, – пояснил он.

Мы обменялись рукопожатием.

– Какой план действий на сегодня? – с подлинным любопытством поинтересовался мой гид-водитель и поправил темно-синий галстук.

– Сначала куда-нибудь перекусить, затем нужно заскочить в отель, а после в магазин со сладостями.

Без лишних слов Абелард открыл дверь авто, и я также молча сел внутрь. Почти на подъезде к городу у меня зазвонил телефон. Звонивший номер не был записан в моей телефонной книге, и я сначала подумал, что это Алекс. Но подняв трубку, искренне удивился.

– Алло, – я начал разговор.

– Здравствуй, Ян. Это Виктория…

– О, неожиданно. Здравствуй! Что-то случилось?

– Здравствуй! Ну… не совсем… Точнее, да. Мне нужна твоя помощь…

– Что именно? И почему я?

– Ты единственный из моих знакомых, кто может помочь, – Виктория тяжело выдохнула в трубку.

– А как же муж? – зачем-то спросил я.

– У нас не случилось свадьбы… Мы… разошлись…

– Прости, я не знал! – соврал я.

Но что мне еще оставалось? Не мог же я сказать правду о том, что мне это было известно и я даже радовался такому событию. Это было бы очень подло по отношению к Виктории и к себе самому.

– Ничего. Так вот, ты сможешь помочь?

– Что от меня требуется?

– Я открываю галерею. Она довольно своеобразна и… я хотела, чтобы ты присутствовал на открытии и сказал речь.

На секунду я задумался. «Сказать речь. Какую речь? Какая галерея?», – пронеслось в голове.

– Да, конечно, я могу. Скажи когда.

– Послезавтра, сможешь?

Я снова задумался. На этот раз молчание в трубке длилось дольше предыдущего.

– Виктория, послушай… Я сейчас занят. Даже не знаю, сколько это продлится по времени, но послезавтра точно не смогу. Мне жаль! Тебе придется найти другого человека.

– Вот как. Понятно, Ян. Ты извини меня, что я так нагло позвонила и попросила помощи. Просто больше не к кому было обратиться… Но хорошо, я постараюсь найти кого-то еще, – едва слышно произнесла Виктория.

– Спасибо за понимание!

– Хорошо, Ян. Тогда… извини еще раз и спасибо, что выслушал. Пока…

– Если что, на связи! – не успел я договорить, как она закончила вызов.

Несколько минут я сидел неподвижно и, все еще держа в руке телефон, думал о звонке. «Виктория… Почему? – подумал я. Почему именно сейчас? Сейчас я не могу!»

Пробки в городе заставили нас корректировать планы и вместо хорошего ресторана с лучшим обслуживанием пришлось выбрать небольшое кафе, но, как оказалось, оно было ничуть не хуже даже некоторых ресторанов. До отеля я и вовсе побрел пешком, не доехав пару поворотов. Так оказалось куда быстрее. Одним словом, —пробки – те немногочисленные ситуации, на которые мы не можем повлиять, оставаясь заложниками собственного же комфорта под названием «автомобиль».

К магазину со сладостями мы подъехали почти перед обедом. Оставив машину на другой стороне улицы (о чем потом сильно пожалели), мы с Абелардом устремили наши тела к небольшому, но, по его словам, самому лучшему магазину, пробираясь и протискиваясь между рядами машин. Его известность и расположение (на главной шопинг-улице города) подразумевали большое скопление людей. Об этом я был так же предупрежден Абелардом и настраивал себя на худшее. С десяток человек толпились перед входом и засматривались на витрину, за которой виднелись разновидности сладостей. Я протиснулся вслед за своим уже теперь гидом-переводчиком внутрь.

Магазинчик был небольшим, но и не маленьким. По стенам и в центре стояли шкафы с открытыми полками. На них размещались все возможные и невозможные конфеты, шоколад, пряники, печенье, цветные драже, сладкие палочки и многое другое сладкое счастье для детей, да и взрослых. Абелард оставил меня рассматривать разнообразие ассортимента, а сам направился к кассе на поиски сотрудников. В столпотворении людей их тяжело было отличить от обычных покупателей. Не успел я дойти и до середины стеллажа, любуясь разноформатными конфетами, как приятный женский голос оторвал меня от этого занятия:

– Здравствуйте! – по-английски, но с немецким акцентом произнесла девушка.

Рядом с ней стоял довольный Абелард. Доволен он был, скорее всего, тем, что нашел англоговорящего сотрудника и ему не придется выступать снова в роли переводчика.

– День добрый! – произнес я. – Нам нужно много-много сладкого. И вкусного!

– Да, конечно! Что именно вы хотите? Или вам помочь с выбором? – по слогам проговаривала девушка.

На это у нее ушло не меньше половины минуты.

– Да. Помогите, пожалуйста. Я буду вам очень признателен. Подберите нам… шесть… или семь, хотя нет. Давайте лучше десять вот таких коробок, – я указал на картонные коробки в углу.

Размером они были со среднюю микроволновую печь. Глаза у девушки широко открылись вместе со ртом. Такого количества сладкого в их магазине, видимо, еще не покупали. Что ж, я стал первым, и мне это льстило. Мы с Абелардом не вдавались в подробности, что именно она складывала в коробки, но с каждой наполненной коробкой девушка начинала шептать о том, как будет вкусно тем, для кого они предназначаются. Повода не верить ей у нас не было. Оплатив весь заказ, мы начали таскать по одной коробке в машину. Места хватило как раз под завязку. Довольные совершенной покупкой, мы отправились обратно в хоспис.

У детей как раз начался обеденный сон, и у нас было достаточно времени, чтобы разобрать и подготовить подарки для каждого. Вместе с Виктором в тот момент в хосписе находилось десять детей. Двое из них были на временном содержании (это когда ребенок неизлечимо болен, но в состоянии прожить еще достаточно времени, он получает помощь и поддержку в течение месяца, после чего снова возвращается домой), шестеро находились в хосписе со своими родителями, которые попеременно сменялись, давая возможность отдохнуть друг другу, и двое детей были одни – это Виктор и еще одна девочка.

Увидев нас с коробками в руках, Джозеф, Билл и Оливер вызвались помочь. Чуть позже к нам присоединилась и Эмилия. Все коробки были распечатаны и поровну разделены на десять одинаковых частей. Их оставили в гостиной дожидаться детей, когда те проснутся и смогут разбавить свою горькую жизнь сладкой помощью. Сам же я вышел на улицу, чтобы проветриться. Последние несколько дней мой сон был прерывистым. Я порядком устал от недосыпа, и головокружения были тому подтверждением. Мои легкие стали прогонять через себя большое количество воздуха, глаза закрылись. Виктор – это он подсадил меня, сам того не ведая, на этот ритуал.

– Ты молодец.

– Что? – я обернулся.

Эмилия стояла позади меня.

– Спасибо тебе за все, что ты делаешь для нас.

– Брось, не стоит благодарности. Зачем же нужны деньги, если не можешь ими помогать другим?

– Дело совершенно не в деньгах… И даже не в их количестве. Хоть ты и пытаешься по старой привычке все делать с их помощью, но я тебе благодарна не за это. Каждый из нас, делая тот или иной выбор, несет ответственность за его исполнение. Ты должен понять… понять то, о чем я тогда, в нашу первую встречу, тебе сказала.

– Спасибо. Но…

– Тебе нужно отдохнуть, – она провела рукой по моей щеке. – Ты выглядишь неважно. Отдохни сегодня, а завтра возвращайся.

Я не мог ослушаться так же, как и послушать ее. В моих руках, как мне казалось, была детская жизнь. Я не мог просто так оставить Виктора и уехать отдыхать. Хотя физические силы действительно истощались.

– У меня к тебе вопрос, Эмилия.

– Да-да. Спрашивай, конечно.

– Что там за забором? – я показал на маленькую ухоженную территорию с камнями в глубине леса. Эмилия поколебалась минуту прежде, чем ответить:

– Это память. У нас есть две традиции. Это одна из них.

– Память? Традиции? Что это значит?

– Доступ за то ограждение разрешен только родителям умерших детей. Это своеобразный сад памяти. Каждый камень обозначает душу умершего ребенка.

Я посмотрел еще раз в сторону сада. Десятки камней были уложены вдоль спиральной тропинки. У меня сковало дыхание. Эмилия уже вошла в дом, когда я отошел от увиденного и представленного, но дверь еще не успела закрыться, и мой вопрос, словно молния, влетел в открытую дверь:

– А что за вторая традиция?

– Открывать окно в спальне ребенка, когда он «уходит», давая душе возможность вылететь на свободу, – медленно, скрипя зубами, произнесла она и закрыла дверь.

Я машинально осмотрел все окна первого и второго этажа, выходящие на мою сторону. Все они были закрыты. Окно Виктора выходило на другую сторону. Смирившись со своим положением, я согласился с Эмилией и зашагал к машине. Благо, Абелард еще не уехал, словно чувствовал, что нужно подождать меня.

Всю дорогу до отеля я думал о ритуале, который совершил, и о мальчике. Его вечерние слова вырыли яму в моей душе, обосновавшись там, как в окопе: «Я бы хотел быть похож на тебя».

День восьмой

Как бы ни была тяжела наша судьба, от нее нельзя уйти. Ее нельзя продать, обменять или купить более лучшую, как товар в магазине. С ней нужно смириться и приложить максимум усилий, чтобы, несмотря на нее, жизнь была яркой и интересной. Ведь в конце запомнится не то, сколько денег вы заработали вчера или неделю назад, насколько дорогие были ваши машина, дом, часы и другие предметы, демонстрирующие пафос, и точно не то, сколько денег вы проели в дорогом ресторане, временно принося себе гастрономическое удовлетворение. По-настоящему важные вещи мы зачастую не замечаем и, как следствие, не ценим, потому что проносимся мимо них в погоне за ложным счастьем, которое диктует нам современное общество. Мы стали его заложниками. Почему так? Неужели эволюция человеческого вида закончена?

Я размышлял над этими вопросами, сидя на заднем сиденье люксового «Мерседеса», медленно двигаясь по запруженному центру города. Абелард то и дело вертел головой по сторонам, пытаясь найти лазейку в тесном, почти канатном, переплетении машин. Иногда он посматривал на меня и тогда начинал улыбаться во все тридцать два зуба. Причина его улыбки мне была понятна. Еще с вечера я попросил менеджера отеля прислать с утра в номер парикмахера (некоторые отели предоставляют такие услуги). А когда он явился утром, моя просьба о стрижке показалась ему странной, но не выполнить ее он не мог. Зачем я это сделал, я не знал. Но из моей головы не выходила фраза, сказанная Виктором. Она крутилась в ней, словно мельница, подгоняемая ветром стыда.

– Странное решение, но тебе идет, – сказал Абелард, в очередной раз посмотрев на меня.

– Я и сам не знаю зачем, но думаю, так надо.

Он посмотрел на меня настолько серьезно, как только мог. Что выражал его взгляд, оставалось загадкой, но я и несильно хотел это знать.

В хосписе меня встретили не менее удивленными взглядами. Все до одного, завидев мою необычность, открывали рты, округляли глаза, а некоторые даже тыкали пальцем. Мне было все равно. Личное мнение людей – это ничто иное как выражение их точки зрения. Оно не может быть полностью объективно, а значит, грош цена такой оценки действительности. Личное мнение заканчивается там, где начинаются факты. А значит, наше с вами мнение не больше, чем выдумка или фантазия.

Когда я зашел в дом и посмотрел на часы, завтрак уже закончился, а процедуры только начались. Поначалу я расположился в гостиной. От вчерашних подарков в ней не осталось и следа. Я сел на облюбованный мной диван и представил лица детей: радостные (насколько это возможно), беззаботные, отвлеченные от своих проблем хотя бы на час, они с предвкушением открывают большие коробки, наполняя смехом весь дом, затем делятся этими конфетами со всеми окружающими. Во всем доме плещется детская радость, которая вымывает из толщ стен чувство смерти. Я бы так и просидел до обеда, представляя такую картину, если бы не голос Виктора, зазвучавший в моей голове.

– Привет. А ты почему тут сидишь?

– О, Виктор, здравствуй! Я тут тебя жду. Ты уже освободился?

– Да, – он провел всей пятерней по носу. – Я уже освободился.

– Хорошо. Как тебе мой подарок?

Он заулыбался и расцвел. Его бледное лицо начало краснеть, отчего получился естественный цвет кожи.

– Понравился, – закричал мальчик так громко, что эхо донеслось до второго этажа.

Всем понравился. Всем детям. Мы и взрослых угощали. Им тоже понравилось.

Я засмеялся вместе с Виктором. Он подошел ко мне и сел рядом.

– Но ты обещал, что привезешь только мне сладости. А ты привез не только мне…

Я слегка приобнял его, облокотив к себе.

– Это было бы несправедливо, Виктор. Я не мог привезти только тебе, другие дети расстроились бы. И тебе пришлось бы делиться своими конфетами со всеми. Как бы, возможно, ты этого не хотел.

Он поднял голову и посмотрел на меня.

– Я поделился бы, мне не жалко.

– Не сомневаюсь. Ты молодец. Порядочный мальчик.

– А почему у тебя на голове тоже нет волос, как у меня?

– Я подстригся.

– Зачем?

– Ну знаешь… так захотелось, – бросил я в надежде, что он не будет акцентировать на этом внимание.

– Ясно. А мне разрешили погулять. Сказали, когда ты приедешь, мы может выйти на

улицу.

– Ну вот, видишь. Я же говорил, что тебе разрешат.

– Только в кресле. Без него нельзя.

– В чем? – не понял я.

– Пошли, – Виктор взял меня за руку, и мы пошли в его комнату.

В ней возле кровати стояло кресло-каталка. Оно выглядело не так, как я обычно его представлял. Деревянная (по всей видимости) спинка, обшитая кожей, была изогнута, сверху находился подголовник. Сиденье также было не плоским. Его странная закругленная форма плавно перетекала в ручки. Подставка под ноги находилась под неестественным углом, но имела регулировки по высоте и наклону. Четыре колеса, два из которых были большими и находились сзади и два поменьше – спереди, имели внушительные по толщине размеры шин. Сзади и под сиденьем имелись разные механизмы для настройки кресла.

Я помог Виктору одеться и следом за ним вышел из комнаты, катя перед собой кресло (спустя уже немало времени я так и не смог свыкнуться с названием «каталка», поэтому называю и описываю просто как «кресло»). На улицу Виктор вышел сам, но после я сразу усадил его в кресло. Привязывать страховками не стал, так как не видел в них необходимости. И, медленно толкая кресло перед собой, мы начали прогулку. Мальчик уже по традиции закрыл глаза и стал ртом ловить воздух, не произнося ни слова. Так, лишь под звуки природы, мы выехали за пределы территории дома. Дорога под ногами была сырой и грязной, но ровной. Местами виднелась грунтовка, но в основном не очень широкой полосой шла длинная асфальтированная дорожка, расходившаяся на пересечении в разных направлениях. Я выбрал то, которое вело по дуге к дому с другой стороны. По правую сторону от нас сквозь стволы деревьев просматривались дома, находящиеся неподалеку. Левее виднелся угол хосписа. Я шел, катил кресло и одновременно с этими занятиями думал о нас. Я знал, что рано или поздно наши судьбы с Виктором разойдутся. Но я настолько сильно привязался к нему, что надеялся – это произойдет не скоро, вопреки всем прогнозам Джозефа.

– А ты сегодня останешься? – спросил Виктор, когда по его просьбе мы остановились.

– Ты хочешь, чтобы я остался?

– Да. Только не как до этого. Чтобы не сбегал, – пригрозил он.

– Хорошо, как скажешь! Сегодня останусь с тобой, – подтвердил я.

Суровость выражение на лице мальчика сменилось улыбкой. Мы вновь начали движение вперед. Пасмурная, но сухая погода стала портиться, принося ветром маленькие капельки дождя. То ли дождевые, то ли снежные тучи темно-синего цвета стали обволакивать и до того серое небо. Я развернул кресло и более быстрыми шагами направился назад к дому, чтобы противные холодные осадки не застали нас врасплох. Асфальт был не идеально ровным и чистым. Стараясь не наехать на кочку или не угодить в грязную лужу, я объезжал их, ловко маневрируя из стороны в сторону. Виктору это развлечение пришлось по вкусу. С каждым новым маневром он все сильнее заливался звонким, слегка хриплым смехом, который доносился откуда-то из глубины его души.

На протяжении всей прогулки мы с ним практически не разговаривали. Он был погружен в свои мысли, а я не навязывался, боясь отвлечь его, и тоже думал о своем. Но когда мы неслись навстречу ветру, и капли с неба попадали в наши открытые от смеха рты, до меня дошло, что нам не обязательно было разговаривать о всякой ерунде. Одно нахождение рядом друг с другом давало больше, чем сотни сказанные слов. Это внутреннее ощущение наполненности души от невидимой связи пересиливало необходимость в примитивном общении.

Дождь усилился. Добраться до дома сухими нам не удалось. Я и Виктор промокли до нитки. Перед самым входом я замешкался с креслом, и на это ушло несколько секунд драгоценного по тем меркам времени. Наконец справившись с ним, я открыл дверь и мы вошли в дом. Мальчик стоял не двигаясь. По его лицу стекали капли оставшегося на нем дождя. Одежда превратилась в однотонную, единую массу тряпок, набухшую от воды. Но даже при таком дискомфорте Виктор улыбался. Он был рад тому, что чувствует себя живым. Он был рад тому, что ему пока еще доступны простые человеческие радости, которые мы с вами игнорируем, считая чем-то плохим и отвратительным.

Я бы никогда не подумал, если бы не познакомился с Виктором, что маленький ребенок может чему-то научить взрослого. Но это так. Мальчик научил меня радоваться всему, что нас окружает. Радоваться простым вещам. Кто-то скажет, что детям свойственно такое поведение, ведь они все изучают и учатся. А разве мы, взрослые, все знаем? Неужели нам нечего изучать и не с чем знакомиться? В мире много всего того, чего мы не знаем… А может, не хотим знать? Может, нам проще жить в своем построенном мире, где слово «нет» употребляется в три раза чаще, чем «да»? Может… Нам легче промолчать, чем выразить искреннее чувство радости громким смехом, ведь нас примут за ненормальных, потому что во взрослом мире не принято так по-детски выражать свои эмоции. Озлобленность, враждебность, гневность – все эти черные качества мы проявляем каждый день. Союзничество, дружелюбие, сочувствие – такие качества мы откладываем в далекий ящик и достаем только в редких случаях, а иногда и вовсе забываем об их существовании. Сила в наше время не ассоциируется с добротой, она ассоциируется со злостью и страхом. Многочисленные войны научили (а точнее, заставили) нас думать так. И это очень печально. Ведь разубедить теперь нас очень сложно.

Вечером, освободившись от оков обязательных каждодневных процедур, Виктор попросил меня продолжить чтение книги. По его поведению я понимал, что она увлекает мальчика не меньше, чем реальная жизнь. Было в Викторе что-то такое, что отличало его от обычного слушателя. Скорее всего, он не просто слушал, а слышал и, более того, представлял то, о чем я читал. Особенно заметно это было перед самым сном, когда Виктор уже наполовину проваливался в него, но ещеслышал меня фоном. Тогда его тонкие пальчики начинали крючиться в разные фигуры, а маленькие синие губы начинали шевелиться, будто что-то шептали.

Я читал с перерывами на обсуждения. Виктор внимательно слушал и активно делился своими мыслями на счет услышанного. Между нами образовалась своего рода гармония, которая возникает у отца с сыном, когда их семейные обязанности переплетаются. Первый дополняет второго, и наоборот. На мой взгляд, это очень важно в воспитании. Но судить я не имею права. Меня ведь нельзя было назвать полноценным отцом. Хотя я вообще не был никаким отцом. Однако Виктор зажег во мне свечу ответственности. Ту, которая возникает за человека, как только он становится тебе близким по душе или по крови. Это и послужило новым этапом моей жизни. Только ответственность за кого-то (а не за себя) делает из тебя по-настоящему рассудительного и мудрого взрослого человека.

Время за книгой пролетало невообразимо быстро. Легкие сумерки сменились густой темнотой. Ее черные краски разрисовали все углы комнаты. Лишь слабый свет ночника из последних сил отбивался, пытаясь оттеснить ее как можно дальше. Я прекратил чтение, когда во рту полностью пересохло, а буквы перед глазами стали танцевать румбу. Виктор еще не спал. Его маленькие озадаченные глазки смотрели на меня вопросительно. Он что-то хотел сказать или спросить, но стеснялся.

– Тебе нравится книга? – спросил я первым.

– Да. Она интересная. Но вот знаешь, ты читаешь иногда слишком непонятно.

– Это как?

– Ну… без выражения. В школах учат читать с выражением, – констатировал он.

– Я стараюсь. Но я редко читал художественные книги. Опыт небольшой. Обещаю исправить это упущение, – засмеялся я.

Виктор тоже одобрительно улыбнулся, а затем спросил:

– А тебе нравится книга?

– Я не очень люблю выдумки. А вообще Жюль Верн хороший писатель.

– Это не выдумки! – запротестовал мальчик. – Это правда.

– Ну… может быть, – чувствуя нарастающее напряжение, я решил согласиться во избежание конфликта.

– Я могу даже доказать! Это легко!

– Как же? – удивился я.

– Место, которое описывается в книге, правда существует. Мне рассказывали… – Виктор пытался упорно доказать мне существование места, описанного в романе.

Я поначалу не верил ему, думая, что воображение мальчика слишком разбушевавшееся. Но как оказалось позже, он был прав.

– Такой остров есть. Только я название выговорить не могу, – с досадой, но не отступая, проговорил Виктор. – У меня была мечта даже. Я хотел вырасти, стать большим и богатым и сразу отправиться туда в путешествие.

– Это хорошая мечта, Виктор, – подтвердил я.

Сначала его слова показались мне лишь словами, но позже я уловил их суть. Фраза «была мечта» перевернула еще раз все и до того перевернутое во мне. Будучи маленьким мальчиком снаружи и умным, сильным внутри, он понимал безысходность своего положения, но не отступал. Боролся в воображаемой битве, каждую секунду отвоевывая себе еще один вздох, увеличивая время на жизнь. Его предрешенная война все равно была искусна и тактически удивительна, чем могла бы вызвать подлинное восхищение даже самых выдающихся полководцев.

Наша беседа Виктора сморила, и он уснул. Я же, просидев еще какое-то время, покинул его комнату и отправился на свое место в гостиной.

День девятый

Утром я проснулся от того, что мой телефон неугомонно вибрировал в кармане джинсов. Я с нежеланием достал его и, увидев на экране имя Алекса, с таким же нежеланием взял трубку.

– Ты почему так рано, Алекс? Что-то случилось?

– Здравствуй, Ян. Случилось вообще-то. У нас завтра важная встреча со швейцарцами. Я надеюсь, ты помнишь? Когда прилетишь?

– Алекс, послушай. Я не смогу ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра быть на встрече. Так складываются обстоятельства, что мне пока никак не уехать.

– Что ты говоришь такое? Какие обстоятельства, Ян, очнись. Ты должен быть на встрече, без тебя она не состоится.

– Это и к лучшему. Отложи ее пока. Заяви официально, что я заболел и вынужден лечиться. На неопределенный срок, пожалуйста.

– Да что с тобой? Что случилось? Что происходит? Ян, мы готовили этот чертов проект полгода. Сраных полгода. Ты не можешь сейчас резко заболеть. Это абсурд.

– Могу… К сожалению, могу…

– Послушай, ты сам грезил этим контрактом как ненормальный. Через столько пришлось пройти, такие деньги были потрачены! Что сейчас не так? Почему ты поменял свое решение?

– Я не поменял его. Просто отложил… До лучших времен.

– Они не будут ждать тебя, пока ты изволишь явиться к ним. Если не сейчас, то это будет провал. Вспомни, ты сам говорил, что этот контракт даст возможность подняться нам на вершину самой высокой горы. Это наш шанс вырваться в лидеры на мировом рынке, заручившись хорошими партнерами. Нельзя облажаться!

– Я помню, что говорил. Но… наша жизнь состоит не только из прямой дороги. В ней есть ответвления и перекрестки. Так иногда случается, Алекс. Попроси их понять меня и перенеси встречу.

В трубке повисло молчание. Только странные звуки, издаваемые Алексом, с эхом доносились до меня. Он что-то говорил про себя, обрывки фраз и слов слетали с его губ.

– Хорошо, Ян. Как знаешь. Но я не могу гарантировать, что они согласятся. Когда ты вернешься?

– Скоро, Алекс. Наверное, это случится скоро…

Насытившись молчанием друг друга, он первый положил трубку. Я встал с дивана. Моя спина нещадно болела. Каждое движение доставалось с нестерпимой болью, которая сопровождалась хрустом в позвоночнике. Боль пронзала не только спину, но и тонкой полоской жгла правую ногу. Я попытался потянуться. От этого сотни горячих игл проткнули всю талию. Собрав всю силу и волю в кулак, я выпрямился. Телефон снова отозвался. На этот раз на нем мигало напоминание. Я открыл его и прочитал: «День рождения Анны! Главное – не забудь». Как раз это я и сделал. Забыл про праздник своей подруги, которой обещал быть обязательно. Но теперь меня это волновало не больше, чем контракт. Может, это и было эгоистично с моей стороны, но поступить по-другому, то есть бросить Виктора и улететь праздновать день рождения, я не мог и не хотел…

Утренние процедуры и ходьба растопили скованность в теле. Мои спина и ноги вновь ощутили эластичность, а постоянная резкая боль сменилась периодичной. Я ожил. Вместе со мной ожил и дом. Медсестры и волонтеры начали свою работу, сдав ночную смену. Возле лестницы я встретил Оливера и перекинулся с ним парой слов. Им предстояло провести в хосписе еще четыре дня, после чего, по условиям контракта, троица должна была вернуться к своей непосредственной работе. Причем каждый в свою клинику – по отдельности друг от друга.

– Знаешь, Ян, мне бы не хотелось разлучаться с этими ребятами. Джозеф и Билл – классные спецы. Я буду скучать по ним, – признался Оливер в конце нашего разговора.

Ему явно, как и Джозефу с Биллом, была по душе такая работа. А возможно, они и вовсе не считали ее работой. Того рвения, с которым эти ребята выполняли свой долг, я не видел прежде ни у кого. Настолько отдаваться работе, быть погруженным в нее с головой невозможно, если только она не приносит тебе какое-то удовлетворение. Спасение жизни (или ее облегчение) – тяжелый труд. Наверное, самый тяжелый из всех. Ведь на их плечи падает груз ответственности не только за физическое состояние пациента, но и психологическое.

После разговора с Оливером я встретил еще несколько знакомых мне людей. Мы также мило пообщались и, зарядившись позитивной энергией друг от друга, разошлись по своим делам. К этому времени стрелки на часах уже переваливали за девять утра. Я направился в спальню Виктора, чтобы по сложившейся традиции начать его утро с прогулки. Он уже сидел во всеоружии и ждал меня. Мне показалось, что мальчик выглядит немного хуже, чем до этого, но его настрой опровергал мои доводы.

– Привет! – громко воскликнул он.

– Доброе утро. Ты сегодня необычайно веселый. Есть повод? – я подошел ближе и сел на кровать, протянув ему руку.

– Ну конечно. Мне сегодня исполнилось девять лет! – торжественно заявил Виктор.

– Как? У тебя день рождения? А почему ты раньше не сказал мне об этом? – запереживал я.

– Я забыл. Мне сегодня утром одна медсестра сказала, когда я на процедуры ходил.

– Но у меня нет подарка для тебя. Я не знал.

– Ну и ладно. Завтра привезешь! – засмеялся мальчик.

– Хорошо. Как скажешь, – согласился я и начал одевать Виктора.

Он кивнул головой и стал покорно мне подчиняться. Когда сборы были завершены, мы вышли из комнаты. Он шел сбоку от меня, держась своей крошечной ручкой за мой карман джинсов, а я катил кресло. В дверях мы столкнулись с Эмилией. Она только приехала. Ее плащ был в мелкую крапинку от дождя, а с открытого зонта стекали капли. На уложенных, но влажных и слегка растрепавшихся волосах также присутствовали следы мелкой мороси. Но даже при всем этом пасмурном и сером состоянии она выглядела хорошо. Ото дня ко дню ее внешний вид доказывал мне, что свою работу она не только любила, но и уважала. Эмилия с легкостью могла пойти на какое-то мероприятие без макияжа или в повседневной одежде, однако в рабочее время она выглядела безупречно. Ее в хосписе за спиной в шутку, конечно же, называли «Девушка наоборот».

– Доброе утро! – поприветствовала нас Эмилия.

– Доброе, – отозвались мы с Виктором почти в один голос.

– На улице не лучшая погода для прогулок, – предупредила она.

– Мы ненадолго. Только подышим свежим воздухом, – ответил я.

– Сегодня можно было бы и воздержаться от этого занятия, – настаивала Эмилия.

Ее глаза расширились. В них, а после и на лице, я прочел недовольство от непокорства. Впрочем, этим презрительным взглядом она удостаивала меня куда чаще, чем любым другим.

– И все-таки мы прогуляемся, – заключил я и неуклюже улыбнулся.

Она тоже улыбнулась, хотя назвать улыбкой то, что появилось на ее лице, было нельзя. Скорее, это был скрытый протест: она выдвинула губы вперед с легким поднятием уголков рта. Но мое решение не поменялось. Я пропустил мальчика первым и задом шагнул сразу за ним, волоча кресло через порог и по ступенькам. Что-то фыркнув нам вслед, она закрыла дверь.

Я посадил Виктора в кресло и укрыл пледом, взятым из комнаты. Мальчик был одет по-зимнему (по меркам Германии), и дополнительная накидка больше служила для защиты от дождя, нежели для теплоты. Я прекрасно понимал, что из-за мелкого, но все же дождя долго гулять мы не сможем. Прекращаться он не собирался. Это стало сразу понятно, когда я заметил надвигающуюся со стороны центра на нас огромную перистую черную тучу. Она захватила мое внимание, в то время как Виктор уже вовсю производил свой ритуал. Я, не отрываясь, наблюдал за тем, как пышная вата, облитая чернилами, спокойно плыла по небу под звуки шмыгающего носа Виктора. Капли дождя непривычно стучали по моей голове, делясь и разнося брызги во все стороны. Я положил руки на плечи мальчика и закрыл глаза. Мое сердце забилось быстрее.

Каждый новый день, проведенный с Виктором, вселял в меня надежду. Надежду на то, что у меня, как и у каждого из нас, есть сердце. И я не про физическую составляющую того насоса с клапанами внутри нас. Оно также является источником любви и жизни, помимо его привычной функции. Говорят, нужно выбирать сердцем и человека, и место, и все остальное. А как быть, когда приходится выбирать между человеком и местом? Что в приоритете? И разве можно вообще выбрать что-то?

Я стоял и думал об утреннем разговоре с Алексом. Он был прав от начала и до конца. Это была моя идея контракта со швейцарцами. Я начал подготовку, я был инициатором промежуточной встречи тогда, полгода назад, и это моя команда билась днями и ночами на протяжении шести месяцев над проектом, чтобы я как владелец огромной корпорации не ударил в грязь лицом на двухчасовых (может, трехчасовых) переговорах. Своим поведением я подставлял и предавал не только своих сотрудников, но и представителей из Женевы. Десятки человек потратили свое время на меня впустую. Их ожидания и надежды не подтвердились. Имел ли я право так поступать с ними? В меня закрался червь сомнения.

Все мы имеем право выбора. Но где гарантия, что сделанный выбор правильный и мы не будем терзать себя позднее за него? Это относится к ситуации, когда приходится выбирать между двумя равноправными вещами. Можно лишь попытаться найти компромисс. Но так или иначе, даже он не будет удовлетворять всем условиям задачи. Люди всегда стоят перед выбором, начиная от имени своему ребенку и заканчивая выбором места на кладбище. Та тропа, которую мы выбираем, и есть одна цельная дорога судьбы. И поэтому, какой бы тяжелый выбор в жизни мы ни сделали, нужно верить, что он правильный, ибо он совершенный.

– Ты не замерз? – спросил я Виктора, почувствовав его шевеления.

– Нет. На улице хорошо! – отозвался он тихим детским голоском.

– Так что ты хочешь на день рождения? Какой подарок?

– Я не знаю, – Виктор приподнял плечи, а затем сморщился, надув губы.

– Ну же что-то ты желаешь? Есть какое-то желание?

– Это есть… Я хочу на тот остров из книги. В путешествие!

– Ну… к сожалению, я не смогу исполнить это желание. Оно… как бы тебе сказать… слишком серьезное, – я пытался правильно сформулировать предложение, но так и не смог.

– Почему? Хотя я и не рассчитывал сейчас… Думал, когда вырасту, тогда и поеду туда. Наверное, там красиво… – Виктор задумался.

Его губы, как мне показалось, начали бессвязно шевелиться.

– Сейчас ты болен. Тебе нужно лечиться, – вымолвил я и посмотрел на мальчика.

Он поверил мне. Об этом говорили наивный детский взгляд и улыбка, которая одобрительно повисла на его лице.

– Тогда вот мое желание! – пролепетал с ниспадающей улыбкой Виктор. – Я хочу, чтобы ты выполнил мое желание. Чтобы ты отправился в то место.

– Я? Что мне там делать?

– Как что? Наслаждаться природой и сравнивать.

– Что сравнивать?

– Ну как что? Похоже настоящее место на место в книге или нет…

– Ах, вот что. Я не уверен, но… хорошо. Я постараюсь.

– Не-ет! Пообещай мне! Пообещай! – кричал Виктор.

Он делал это так громко, что его было слышно даже в доме. Люди стали любопытно выглядывать в окна и наблюдать за нами.

– Хорошо, – вздохнул я. – Обещаю! Я сделаю это, но только ради тебя! Слышишь?

– Ура! А когда там побудешь, приезжай ко мне. Покажешь фотки. Только не забудь снимать! Хорошо? Я буду самым счастливым! А потом… ну, попозже мы вместе там побываем, да?

– Как скажешь! Обязательно побываем! – я почувствовал, как по моей щеке стекает большая капля. Это был не дождь.

Виктор неспешно, но самостоятельно встал и обнял меня. Со стороны это казалось странно, потому что его роста хватало, только чтобы обнять мои ноги, но все же он их обнимал. Прижавшись головой к моему бедру, мальчик медленно покачивался из стороны в сторону. Моросивший дождь сменился мелкими крупинками снега. Он устилал нас своими снежинками, пытаясь сохранить их, но они сразу таяли, оставляя на нашей коже мелкие ручейки воды. Мы стояли молча. Стояли обнявшись. В тот момент я почувствовал облегчение, перемешанное со страхом. Этот коктейль обжигал мое горло, мои внутренности и пьянил меня. Моя интуиция подсказывала мне, что эти настоящие объятия последние в моей жизни. Она меня никогда не подводила раньше. Но я мечтал, желал и молил Бога, чтобы она хоть раз ошиблась.

Погода испортилась окончательно, и мы поторопились вернуться в дом. До обеда у нас оставалось еще достаточно времени, и Виктор решил провести его с пользой.

– Так, давай садись вот сюда, – мальчик указал на место возле окна.

Я послушно взял стул и, поставив его у окна, сел на него. Он, взяв со стола альбомный лист и три карандаша, сел в кресло прямо передо мной. Об увлечении Виктора мне было известно. Он любил рисовать все и вся. Подтверждением тому служили десятки рисунков, разложенных на столе, тумбочке, подоконнике, поверх книг на полках и даже свернутые листы в углах кровати. В основном на них были изображены природа и дома. Конечно, говорить о качестве не стоило, ведь мальчик только-только начинал осваивать это искусство, но задатки, несомненно, присутствовали.

– Получается? – спросил я, наблюдая за тем, как Виктор пыхтит над листом бумаги.

– Да… – отвлеченно ответил он.

Его лицо было напряжено. Нижняя скула чуть сдвинулась в сторону, рот был приоткрыт, а кончик языка высовывался наружу. Эта картина меня умиляла. Я сидел, не двигаясь, стараясь даже дышать через раз, чтобы не сбить юного художника. Единственное, что у меня не получалось, так это оставаться серьезным. Моя улыбка не сходила с лица, вопреки всем просьбам Виктора сделать умное выражение. Выступая в роли натурщика и смотря на то, как трудится мальчик, я почему-то вспомнил изречение Пабло Пикассо: «Каждый ребенок – художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста». В этот момент улыбка с моего лица пропала.

– Ну… Улыбайся! Ты чего?! Я уже начал тебя улыбающимся рисовать, – завозмущался Виктор.

– Да-да. Хорошо! Я отвлекся.

В дверь постучали, а затем ее открыла одна из медсестер. Она что-то сказала мальчику по-немецки и, ответив ей, он раздосадованно покачал головой.

– Наступило время обеда, – сказал он мне, когда девушка вышла.

– Хорошо. Пойдем, я тебя провожу.

– А как же портрет?

– Ну, после сна и процедур доделаем!

– Нет! Не нужно, – передумал Виктор. – Я без тебя нарисую тебя. Я знаю как. Это будет подарок тебе от меня. А ты мне завтра привезешь подарок для меня. Да?

– Как скажешь, – я поводил рукой по его лысой голове (хотел бы я написать, что потрепал его по голове, но это будет не совсем правдой).

После обеда Виктор практически сразу уснул. Я вышел на улицу. Ни снега, ни дождя уже не было, но большие лужи напоминали об их недавнем присутствии. Свежий, холодный воздух обдувал мою лысину. В руках я держал телефон и решал, как быть дальше. Куча вопросов, нарочно оставленных без ответов, крутились в моей голове.

– Это правильное решение, – голос Эмилии отвлек меня от раздумий.

– Какое решение? О чем вы? – повернувшись к ней, спросил я.

– Поехать в отель, отдохнуть. Вам нужно выбрать еще подарок для мальчика, вы же знаете, что у него день рождения?

– Знаю. Но о подарке я хотел позаботиться завтра. Точнее, его привезли бы сюда. Мой водитель справился бы с этим заданием, – ответил я, оставив совет про отель без внимания.

– У вас это получится лучше, Ян.

– Эмилия, почему вы так и норовите прогнать меня?

– Вам так кажется. А вот мне не кажется, я уверена, что вы морально устали, да и физически тоже, честно говоря. Я знаю, какой это труд, поэтому и советую вам отдохнуть сегодня полдня… И помыться вам, Ян, тоже не мешает.

– Спасибо за откровенность. Чтобы я делал без вас…

Эмилия посмотрела мне в глаза и задержала свой взгляд.

– Без меня вы бы так и сидели в своем золотом, но фальшивом мире, в котором нет места чувствам…

День десятый

Ночь выдалась бессонной. Сначала, до трех часов, я любовался светлым потолком гостиничного номера, лежа на нерасправленной кровати, а затем до семи утра разгонял разные дурные мысли в голове при помощи ветра, выходя периодически на балкон. Как ни странно, спать мне так и не захотелось. Да и как уснуть, когда кровь в жилах бурлила, словно лава, готовая извергнуться из жерла вулкана, а сердце колотилось так, будто запертая в клетке птица пыталась вырваться наружу? Ко всему этому добавлялся тремор рук – нездоровое состояние для вполне здорового, трезвого человека. Его происхождение я объяснить не мог. Хотя и объяснять было некому. Сам я считал это легкой простудой, полученной в результате недосыпа и плохой погоды за окном.

Из отеля мое бренное тело вышло не раньше и не позже нужного времени. С собой я прихватил три бумажные салфетки для носа, в котором начинали появляться следы насморка. На улице возле отеля меня уже ждал «Мерседес». Рухнув на сиденье, я дал отмашку Абеларду, и мы помчались за подарком Виктору, как я и обещал. Всю дорогу до магазина я молчал. Мой рыжий друг что-то рассказывал, пытаясь вовлечь в разговор, но я не поддался. Слишком уж неважным было самочувствие. Он это тоже заметил (наверное, поэтому хотел растормошить меня).

– Неважно выглядишь, Ян, – заметил Абелард, глядя на меня, когда мы остановились на светофоре.

– Что-то нездоровится мне. Простудился, наверное.

– Да, непривыкшему человеку тяжело поначалу в Гамбурге зимой. Погода тут не айс. Блин, хотя наоборот, айс!

– Абелард, слушай, – начал я, пытаясь смягчить начало фразы, – я родом из России. Поверь, там настоящие зимы, а тут так…

– Несерьезные? – засмеялся он.

– Вроде того.

– Понятно. Хорошо, что я не живу в России… – он задумался. – С другой стороны, мне было бы интересно посмотреть на нее.

– Посмотри. Не пожалеешь, – иронично ответил я.

– Вот мы и приехали. Вот этот магазин.

Абелард уже хотел выйти из автомобиля, но я остановил его, взявшись рукой за плечо.

– Послушай. Что-то мне совсем нехорошо. Можешь сам купить подарок?

– Что? Как? Я… я не знаю, что нужно… – заикаясь, он начал отнекиваться.

– Посоветуйся с персоналом. Пусть подскажут. Вот держи! – я протянул ему банковскую карту. Он нехотя взял ее и, покрутив в руке, положил в карман брюк.

– Какой ПИН-код?

– Четыре, восемь, шесть, два… Спасибо тебе!

– Мне не сложно, – с этими словами он вышел и закрыл дверь.

Я остался в одиночестве, наблюдая через тонированные стекла, как по улицам торопятся в разных направлениях люди – такие разные, но, по сути, такие одинаковые. Внешне мы все индивидуальны. У каждого из нас свой цвет глаз, своя форма носа или лица в целом. Все мы имеем разный характер и говорим на разных языках. Но если поставить нас в одну линию, выстроить целую шеренгу разных людей, то чем в действительности мы отличаемся? Мы можем стать похожими, на кого захотим. Поменять цвет волос, вставить линзы, изменить форму лица и тела, выучить другой язык. Даже менталитет целых стран меняется под влиянием или давлением более могущественных держав. Что говорить тогда о внешних качествах человека, которые легко меняются. Индивидуальность, неповторимость, уникальность – в наше время эти термины уходят в небытие. Мы хотим быть похожи на своих кумиров, меняясь, преобразовываясь, но забывая со временем себя. Мы чтим то, что по факту является фикцией, и не задумываемся, какие последствия нас могут ожидать. Нас всех загоняют под одну гребенку, стимулируя тем, что мы – высокоразвитое общество. А это так?

С появлением гаджетов наша жизнь поменялась. Компьютеры, смартфоны, планшеты – без них мы уже не представляем свои жизни. Мы думаем, что они облегчают жизненные процессы и помогают нам. Я всегда задавался одним вопросом, и он постоянно всплывает в моей голове: «А как же тогда жили люди в Средние века? Мучились?» Наверное, нет. По крайней мере, я так не думаю. Логично, конечно, что современный мир не может без современных технологий, и они, безусловно, упрощают нам жизнь. Это естественное развитие, и без этого никак. Но… какой ценой?

Мы закапываемся в технологиях, погружаясь все больше в виртуальную реальность. Мы забываем, что мы – люди, так же, как забываем о своих главных функциях: «любить», «чтить», «прощать»… Эти простые глаголы мы заменили новыми: «лайкать», «хейтить», «чикинить»… Мы сами превращаемся в гаджет. Модный крутой гаджет, у которого вместо сердца материнская плата. Кто-то скажет, что это банальная и заезженная тема для обсуждений. Но это и вовсе тема не для обсуждений, а для размышлений. Для размышлений о том, кто мы на самом деле и для чего живем.

В дверях магазина появился Абелард. В руке он нес большой квадратный пакет.

– Вот, купил, – произнес он, открывая дверь машины.

– Хорошо. Спасибо тебе за помощь.

– Да ладно. Пустяки. Подарок, кстати, должен понравиться мальчику.

– А что там? – я указал на пакет.

– Там целый город! – усмехнувшись, Абелард завел двигатель.

Мы тронулись. Всю дорогу я не сводил глаз с этого рыжего паренька. В душе я был благодарен ему за все, что он сделал для меня. Его роль обычного водителя несколько расширилась, но претензий или возражений никогда не поступало. Мне хотелось верить, что дело было не в деньгах (которые я по-любому заплатил бы ему поверх оговоренной в контракте суммы), а в чем-то другом. Он не производил впечатления алчного человека, а даже наоборот. Как только речь заходила о деньгах, он старался менять тему разговора.

Возможно, его подстегивало что-то другое. Была другая причина, по которой он так просто соглашался исполнять дополнительные обязанности. Однажды, уже после Гамбурга, Абелард признался мне, что всегда хотел большего, чем просто возить людей. У него была мечта заняться чем-то по-настоящему важным и интересным. Поэтому он и возил богатых людей, прислушиваясь к ним и перенимая их опыт, поведение и манеры общения.

С приближением к конечной точке маршрута мой озноб усиливался. Скорее всего, температура была достаточно высокой, так как я испытывал сильный жар во всем теле, не говоря уже о пылающей голове. Три салфетки были давно использованы, и приходилось шмыгать носом без возможности дышать. Мы повернули вглубь леса. Нам оставалось сделать еще один поворот до финишной прямой, но я попросил Абеларда остановить машину раньше.

– Я выйду здесь. Дойду пешком.

– Хорошо, Ян. Как скажешь. Что делать мне?

– Не знаю. Езжай домой как обычно. Если что – позвоню.

– Ок, – он кивнул и улыбнулся мне.

Я зашагал по знакомой тропинке. Именно по ней мы прогуливались с Виктором. Каждый ее сантиметр, каждый камень и каждая травинка казалась мне знакомой. Даже погода повторялась. Своей лысиной я ощущал, как мелкие капли дождя начинали танцевать вальс. Где-то вдалеке, сквозь ветки деревьев, проглядывалось солнце. Маленький, блеклый, желтый диск будто играл в прятки, то скрываясь за тучи, то снова появляясь.

Я наконец дошел до бокового забора, у которого тоже имелась калитка. Она не запиралась на замок, как и все остальные. Толкнув ее от себя, я прошел на территорию хосписа. От калитки шла узкая, местами размытая, грунтовая тропа.

В тот день я решил удивить Виктора. Он как обычно ждал меня в своей комнате и надеялся, что я вот-вот зайду в дверь. Но в моей голове созрел план получше. Я хотел незаметно поставить на его окно пакет с подарком, а затем войти через дверь и попросить посмотреть на окно. Я уже представлял реакцию мальчика: сначала удивление, потом смех и в конце искренняя радость. Буквально чувствовал на себе, как он обнимает меня, прижимаясь своим ухом к моей ноге.

Я еле плелся под дождем, с температурой и ознобом в теле, однако улыбался как самый здоровый и счастливый человек, предвкушая радость Виктора… Но сюрприз не удался…

Подойдя ближе к дому, я нашел нужное мне окно. При взгляде на него в ту же секунду мои руки ослабли и онемели. Пакет с подарком, предназначавшийся Виктору на день рождения, выскользнул из руки. Сердце стало биться еще сильнее, чем ночью. Голова закружилась, и я упал на колени, а из глаз стали сочиться слезы. Окно в его спальне было открыто. Не знаю, сколько я так простоял на коленях и как потом оказался в доме. Сознание затуманилось. Серая рябь вибрировала перед глазами или даже внутри них. По вискам стучал молоток, загоняя внутрь огромные гвозди. Мир вокруг стал сужаться до каких-то крошечных размеров. Это необъяснимо. Просто все, кто меня окружали в тот момент в доме, были за толстым стеклом безразличия. Я не слышал их, даже если бы и хотел слышать. Они остались где-то в другом, параллельном мире, в котором есть место любви, доброте, заботе. Мне же выпала участь погрузиться в пустоту, в которой, кроме темноты, ничего не было. Она заполонила все вокруг. Лишь еле различимый луч света вдалеке слабо поблескивал, меняя цвета от холодных тонов к теплым. Я пытался уловить это сияние, и непроглядная тьма была хорошим помощником в этом. Непонимание происходящего не пугало меня. Наоборот, я чувствовал себя спокойным и нужным этому месту. Все проблемы остались где-то за чертой той реальности. Впервые за долгое время я почувствовал свободу. Как ни странно, она выражалась не в свободе действий или отсутствии обязанностей перед кем-то, а в чем-то более духовном.

Через мгновение свет начал разгораться и делал это до тех пор, пока не стал слишком ярким для восприятия глаз. Я прищурился, а затем и вовсе закрыл их. Попытки отвернуться тоже не привели к успеху. Свет уже заполнил все пространство, сменив «ночь» на «день». Очень яркие вспышки резали даже через закрытые веки, но наряду с такими неудобствами я ощущал умиротворение и спокойствие. Пустое сознание сменилось кадрами прожитой жизни. Словно в диафильме, стали пролистываться самые яркие и запоминающиеся моменты. Цветные картинки пролетали слишком быстро, но я пытался поймать каждую. Счастливые детские дни рождения… первая любовь… первые сделки… Виктор… и еще море воспоминаний, связанных с ним, словно забирались из одного ящика и перекладывались в другой, намного меньше первого, но более важный.

Я задумался: «Стоя на краю жизни и смотря в пропасть смерти, каждый из людей стремится что-то оставить после себя. Но что это? Что можно оставить, если ты – лишь человек, а все вещи вокруг имеют срок службы? Наверное, только воспоминания о себе в памяти близких людей… Но как быть, если рано или поздно и твои близкие покинут земной мир?

Больше никто тебя не вспомнит. Никто не скажет, каким ты был, что любил и какие преследовал цели. Память о тебе растворится, как клуб дыма в воздухе. И все…

Но что, если… наше сознание находится вне нас, а мозг – лишь способ передачи информации, но никак не создатель этой информации? Что тогда? Получается, даже после смерти мы все равно существуем. Но какой от этого толк, если мы не можем делать что-либо? Может быть, тогда имеет место перерождение? Возможно, совершенно другой человек, другой пол или вовсе другой вид. Даже возможно, не на этой планете и не в этой галактике… Но такая теория имеет место быть, а значит, Виктор живет. Пусть не здесь и не сейчас, но все же живет!»

Чем дальше меня заносили мысли о существовании, тем больше расплывалась та реальность, в которой я находился. Белый свет начал сжиматься в одну точку, а после совсем исчез. Вновь воцарилась кромешная темнота…

Я очнулся уже в комнате Виктора. По ней из-за открытого окна гулял холодный ветер. Кровать была заправлена, а все вещи аккуратно сложены. Бардак, царивший до этого на столе, сменился порядком. Все листы бумаги одной стопкой лежали на краю и придавливались сверху знакомой книгой Жюля Верна. Только один лист лежал на середине стола, а поверх него лежали карманные часы, подаренные мною Виктору. Я взял лист и сел на кровать. Мальчик все же закончил мой портрет, а точнее, свой детский рисунок. От меня реального на нем было не так много. Неточный, неровный, с некоторыми непохожестями, он передавал лишь основную суть моего лица, но это не главное. Главное – то, что рисунок был сделан с любовью. Его энергетика кружила мне голову.

– Виктор хотел, чтобы ты забрал это себе. Он старался успеть, – в дверях появилась Эмилия. – Забери, пожалуйста. Это подарок тебе от него…

Я ничего не ответил ей. Только сидел и смотрел, как она с грустью в глазах сопереживает мне. Хотя в этом я и не нуждался. Постороннее переживание за меня было неуместно в данной, залитой горем ситуации. Да-да, именно постороннее. На духовном уровне мы с Эмилией так и не смогли подружиться или не успели. Но факт оставался фактом.

«Мир рухнул» – это устойчивое выражение люди привыкли применять почти ко всем случаям в жизни, когда разочаровываются в ней по какой-либо причине. Но оно как нельзя лучше (на сто десять процентов) описывает только одно состояние. Состояние потери… Когда мы теряем близкого и любимого человека, мир вокруг перестает существовать в привычных реалиях. Он, как карточный домик, рушится, оставляя те же карты на столе, но уже в хаотичном смешении. Через какое-то время мы пытаемся заново построить этот домик, дрожащими руками нагромождая друг на друга комплектующие, но понимаем, что осадок от разрушения не растворится никогда.

Две недели спустя

Черный «Мерседес» крался по грунтовой извилистой дороге, преодолевая один поворот за другим. Из-за мелких вкраплений разных пород камней в дорожной тропе шины авто издавали гул, сравнимый с гулом самолета на взлетно-посадочной полосе. На фоне тусклого серого пейзажа автомобиль представительского класса казался яркой мерцающей звездой на темном небосводе. От густого тумана, окутавшего все на несколько километров, не спасали даже противотуманные огни этой звезды. Вдоль грунтово-каменной дороги тонким слоем поверх желтой травы стелился махровый ковер из снега. Водитель и пассажир на заднем сиденье вглядывались в серую пустоту за окном, пытаясь уловить хоть какой-нибудь вид. Они были напряжены. Их лица застыли в ожидании чего-то, проявляя наружу все мимические морщины. Туман местами рассеивался, оголяя здешние виды. Тогда открывался поистине божественный, но слегка пугающий вид: различные термальные источники, испускающие со своей поверхности клубы пара, причудливые лавовые образования, поверх которых прорастали мхи различной формы, редкие виды растений, извивающиеся и нависающие друг над другом, а вдалеке, по левую сторону от автомобиля, свои отблески отбрасывало бескрайнее море.

Как и любой другой национальный парк из тысячи существующих в мире, парк «Снайфедльсйекюдль» представляет собой совокупность природных уникальных объектов, но за одним исключением. Свою популярность он приобрел благодаря знаменитому писателю – фантасту Жюлю Верну. Поэтому в парк постоянно съезжаются туристы из разных стран, отчего его нельзя назвать одиноким пристанищем для духовного умиротворения. Однако важный пассажир на заднем сиденье автомобиля думал по-другому. Этого человека не заботила природная красота или очередная галочка в списке посещенных мест. Он просто выполнял данное обещание и надеялся, что сможет быть прощен за свой проступок. Автомобиль резко остановился.

– Наверное, здесь, – произнес водитель.

– Хорошо, – ответил пассажир.

Он вышел из машины и глубоко вдохнул местный воздух. Его легкие сразу наполнились густым кислородом, от которого закружилась голова. Это ощущение пьянило, освобождая парня от крепких оков уныния, сопровождавшего его долгое время. Вытащив из кармана джинсов часы и свернутый лист бумаги, молодой человек осмотрелся. Вокруг было спокойно и тихо. На целый километр ни одной живой души, кроме него и водителя. Этот факт заставил его улыбнуться. Он двинулся навстречу большому камню, лежавшему неподалеку, рядом с которым находилось кустарниковое дерево, своими ветками напоминавшее рога лося. Под ногами слышался треск засохшей травы, хотя порывы ветра искажали звук и разносили его на несколько метров в разные стороны. Уже у самого камня молодой человек обернулся и посмотрел на «Мерседес». Затем тяжело вздохнул и, не оглядываясь назад, прислонился к большой холодной глыбе.

Этим парнем был я. А водитель в машине, наблюдавший за моими действиями, – Абелард. Я забрал его с собой, предложив хорошую работу, а он не отказался, сославшись на свою давнюю мечту. Только пройдя через все события в Гамбурге, я понял, что у меня, наконец, появился настоящий друг, причем он искренне был уверен в том же. Но не только это я понял за десять дней настоящей жизни.

Передо мной словно открылась дверь в какую-то истинную жизнь, и я шагнул в нее не раздумывая. Там, за ней, мои мысли стали чище и светлее, а поступки еще добрее. Ведь только пережив что-то серьезное, то, после чего наше мировоззрение меняется, мы снимаем розовые очки с глаз и корону с головы, возвращая себя к земной жизни. Неизвестно, сколько нам как человечеству в целом отведено времени. Мы только можем догадываться и предполагать, ссылаясь на какие-то данные. Однако по отдельности у нас слишком короткий срок для обсуждения этого. Каждый из нас должен понимать, что на его долю выделено не так много времени, чтобы разглагольствовать о бытии. Мы должны думать в первую очередь о своих близких. О том, как сделать их жизнь лучше и ярче. Мы должны развивать современное общество или хотя бы пытаться это делать. И я совсем не о высоких технологиях и модернизациях, я о морали. Почему-то иногда люди забывают, как это – «думать с моральной точки зрения». А может, уже совсем забыли… Может, поэтому в нашем современном обществе все только и делают, что борются за выживание? За право быть сильнейшим на вершине горы…

В памяти всплыла картина, выставленная на благотворительном вечере в Монако, с которой меня познакомил Наронг: «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?». На первые два вопроса ответы очевидны, по крайней мере, со слов ученых. А вот третий вопрос интересный… Общество, которое мы сами и создавали на протяжении многих веков, нас же и погубит. Рано или поздно в нем не останется каких-то норм и правил, способствующих нормальному развитию. Тогда и настанет час «икс».

Сколько я просидел в тишине и молчании на камне, не помню. Помню только улыбку Абеларда, который подошел ко мне со стаканом горячего кофе. Обычный, черный, быстрорастворимый, практически без сахара в пластиковом стакане, он показался настолько вкусным, словно был сварен лично мною или в одной из лучших кофеен Парижа или Вены. Рыжий друг сел рядом. Мы обменялись теплыми взглядами, после чего он сказал:

– Знаешь, Ян, мы живем ради таких моментов – это моменты силы.

– Да, я понимаю, о чем ты, – ответил я, улыбаясь.

Я действительно понимал, о чем он говорит. Моменты скрытой силы наступают тогда, когда ты осознаешь всю глубину потери близкого тебе человека. Как бы аморально это ни звучало, но так и есть. Только потеряв кого-то или что-то, мы становимся сильнее, хотя со стороны можем этого не замечать. Рано или поздно процесс переживания или волнения превратится в освобождение.

Абелард достал фотоаппарат и передал мне. Я со слезами на глазах начал делать снимки местности, как требовал того Виктор… Я вспомнил нашу первую встречу. Она не была случайной. Ничто не бывает случайно. Случайности, если вы не верите в судьбу, можно объяснить другой формулировкой. Они происходят по зову Вселенной, когда того требует ситуация. Все мы связаны какой-то одной невидимой нитью. Все… и навсегда…

Порой Бог посылает нам чудовищные испытания, и кажется, что сил справиться с ними нет. Мы начинаем проклинать все и вся, считая, что были незаслуженно «награждены» таким подарком. Но ничего в жизни не бывает просто так. Те ужасные испытания, преподносимые нам, есть не что иное, как шанс. Шанс понять и исправить свою, а возможно, и чужую жизнь. Поменять ее в лучшую сторону и больше никогда не возвращаться к старой, потрепанной страданиями жизни. А помогают нам в этом как раз те шрамы на душе, дарованные для вечной памяти…

Оглавление

От автора

Предисловие

На пике

Вельтшмерц

Отречение

День первый

День второй

День третий

Этим же вечером

День четвертый

День пятый

День шестой

День седьмой

День восьмой

День девятый

День десятый

Две недели спустя