Март [Канила Дозловски] (fb2) читать онлайн

– Адрес отправителя. – работники почты никогда не славились вежливостью.

– Никакого не пишите.

– Нет, нужно, такие правила.

– Какие правила? Я всегда без него отправлял.

– Новые правила, обязательно нужно указывать обратный адрес.

– Ну напишите "улица Иванова дом 5".

– Сами пишите! Я вам что тут секретарь? И вообще, вас много, а я – одна.

Если какая-нибудь история случилась в Москве или Петербурге – для писателя это подарок. Площади, проспекты, бульвары, улицы. Парки, переулки, набережные, каналы. Достопримечательности прошлого и новейшие легендарные места. Такой пейзаж, при должном умении художника, пробудит гордость в коренных жителях, навеет ностальгию приезжающим в гости и, наконец, согреет сердца тем мечтателям, кому только предстоит отправиться в путешествие.

Но эта история произошла ни в одной из двух столиц, а в провинции, вот что затрудняет автору задачу. Хотя небольших провинциальных городов в России достаточно, писать о каждом отдельно нет необходимости – у них много общего. В каждом была советская власть; была и оставила после себя множество улиц по именам особо ею любимых деятелей. Уцелели топонимы и выдающихся личностей империи. Но преобладают всё же абстрактные и более менее всех устраивающие по причине малой конкретности улицы-понятия – Интернациональные, Профсоюзные, Октябрьские, Пионерские, Социалистические и все прочие улицы. В небольшом городе обязательно должен быть памятник войне – то есть победе, даже если военная история этого города весьма туманна. От памятника рукой подать до администрации и какого-нибудь собора или, на худой конец, масштабной церкви важнейшего местного значения. Казалось бы, портрет города вполне универсальный, но начнёшь писать про какой-то конкретный, понимаешь нехитрую уловку Николая Васильевича. Но энновать и тем более зеддовать город мне уже кажется пошловато для нашего века. С сёлами и деревнями в этом смысле проще. Пердяевка, Залесное, Ласточка. Ивановка, Петрово, Сидоровское. Хочешь фантазию напрягай, не хочешь – открой телефонный справочник на любой странице, возьми любую фамилию, и готово село, посёлок, деревня. Всё что угодно, главное сохранять известные приличия. Но эта история случилась и не в селе, не в посёлке или деревне.

Когда станешь писать про небольшой город ещё ненароком можно оскорбить кого-то – "Нет, наш …-ск не такой!" Как будто только Москва и Петербург бывают разные и для каждого свои; а остальные города оставляют впечатления перманентное и универсальное? Однако эта история произошла именно в провинции и нЕчего приукрашивать (или наоборот?) переносом её ещё куда-то. Стоит выбрать точку на карте с настоящим названием, пусть это будет Курск, благо автор бывал несколько раз в этих краях.

Улицы Лениных и Марксов есть. Имеется Гоголя, Радищева – вполне. Военная история присутствует – да ещё какая! Видный был фронт со своими героями, так что памятников тоже достаточно. Парки, скверы, магазины, больницы, школы – всего понемногу в наличии. Парочка Больших университетов красят город в лучшую сторону. Как раз недалеко от одного из них, из отделения почты, когда стрелки на больших часах здания у нулевого километра показывали десять часов утра вышел молодой человек.

Вид у него, прямо скажу, был довольно непривлекательный и даже отталкивающий. Едва ли какая-нибудь симпатичная первокурсница филологического факультета, неспеша опаздывающая на пары, обратила бы на выходящего внимание. Старая профессорша ещё презрительно поморщилась бы и прибавила шагу.

Сильно поношенные коричневые ботинки без шнурков на положенном месте уже не спас бы и толковый сапожник. Пуховик с заплатами на каждом плече сильно потерял в содержимом с момента его создания и уже более походил на плащ. А вот джинсы соответствовали всем канонам этой одежды американских работяг – порвались на правой коленке, сильно обтрепались снизу и были протерты почти до белизны на … ну вы поняли. Молодой человек спускался по ступеням, становился на городскую площадь, а природа тем временем необратимо менялась в сторону весны.

В среднюю полосу России весна вообще приходит неохотно, но особенно это заметно в городах, скованных каменными джунглями.

Молодой человек продолжал свой путь, он свернул за угол здания гостиницы, направляясь от центрального собора вверх по улице вождя мирового пролетариата. Какая же она широкая эта улица для небольшого города! Для столичных и околостоличных жителей эта ширина смешна, но для местных, уж тем более для околокурских-районных жителей, кто никогда не выбирался за пределы своей Пердяевки, улица Ленина сродни Невскому проспекту. Если читателя когда-нибудь нелицеприятный ветер судьбы занесёт в эти края на день-другой, садитесь на автобус под номером 50 у Знаменского собора и отправляетесь по маршруту до конечной станции, не забывая крутить головой по сторонам. Прежде всего посмотрите направо: вы видите величавое серое (пусть серое! но величавое же) здание книжного магазина; посмотрите налево: вы видите главный небольшой местный драматический театр (да небольшой и местный, но главный и такой драматический, что дух захватывает). На протяжении первых метров двухсот по улице Ленина на домах есть даже подражательное подобие лепнины. Однако молодой человек не преодолел этой дистанции, он свернул у одного серого здания на параллельную улицу поменьше, где находилось небольшое заведение с весьма сомнительной репутацией питейного характера. Стоявший за прилавком кавказец отвлёкся от пересчитывания мелочи, когда распахнулась дверь.

– Ааа, здравствуй, дорогой, проходи.

– День добрый.

– Какими ты судьбами, дорогой? – продавец говорил хорошо, но все же с акцентом.

– Да вот, письмо на почте отправлял, решил зайти к тебе. Там какая-то бабка новая, “адрес” – говорит, – “адрес обратный”, вот же заела старая пластинка, а что я ей скажу? И всё в этом духе.

– Так говори мой, если надо.

– Да ладно, обойдётся дура.

На несколько секунд он замолчал, посмотрел в скатерть стола. Заведение и впрямь было небольшое: два стола, придвинутые к стене, находились справа от двери, ещё один располагался в углу. Напротив стоял прилавок с тремя пивными кранами, множеством банок и бутылок в холодильнике позади и всякого рода сверх солёной отравой(читай “закуской”). Окно было всего одно, да и то маленькое и грязноватое, отчего в помещении даже в ясный светлый день было довольно тускло.

– Тимур, – глаза поднялись на собеседника, – покормишь?

Кавказец сразу взволновался, засуетился.

– Ты что, дорогой? С этого ж начинать надо было! Ты погляди на него, сидит скромничает, как девка сахарная. Сейчас, сейчас, дорогой!

Тимур полез в холодильник. На столе в считанные мгновения образовались: тарелка зеленого супа с щедрой ложкой жирной сметаны, две котлеты, почти блестевшие от подсолнечного масла, грубо отломанный кусок черного хлеба, горка драников и сваренное вкрутую яйцо средних размеров. На небольшой тарелочке с цветочным орнаментом белоснежная горка крупной соли.

Ещё через секунду Тимур нырнул под прилавок и вынырнул с бутылкой водки.

Две пятидесяти граммовые рюмки глухо стукнулись, поспособствовав аппетиту обоих. После первой, как известно, не закусывают, но молодой человек, видимо, был столь голоден, что яйцо, два драника и полкотлеты вмиг исчезли со стола. Когда тарелка супа опустела в половину, Тимур наполнил стопки.

– Давай за свободу, дорогой.

“Да куда уж мне ещё” – подумал поедающий второй драник, но ответил:

– Давай.

И они выпили за свободу.

– Можно я у тебя какую-нибудь куртку ненужную возьму? А то моя совсем прохудилась.

– Там в чулане висит что-то. Бери, что хочешь, на здоровье.

Молодой человек встал из-за стола и пошёл в подсобное помещение. Он уже очень давно должен был поменять свой совсем худой пуховик и по сезону, и по его качеству. Вероятно, он и поменял бы, если бы мог. Молодого человека звали Павел, и его незнания адреса отправителя писем объяснялось попросту тем, что такого адреса у него не было. Павел бродяжничал. Время от времени он заходил к своему старому знакомому Тимуру в заведение. Здесь можно было по дружбе и по простосердечному кавказскому гостеприимству бесплатно поесть и взять ненужной старой одежды.

– Я возьму вот это … вроде пальто?

– Да бери, дорогой. Садись ещё выпьем.

– Спасибо, Тимур, я больше не буду. Это в тебя лей хоть из ведра, а мне не очень хорошо усваивается.

– Хорошо. – Тимур убрал тарелки, стопки, поставил бутыль обратно под прилавок. – Кому писал?

– Что?

– Письмо кому отправлял на почте?

– Родителям. Кому ж ещё …

– Это да. Что пишешь?

– Даа… разное – Павел немного задумался потом резко встрепенулся, встал и направился к выходу. – Спасибо, Тимур, ещё раз. Я пойду.

– Куда ты пойдёшь, дорогой?

– Мне там надо … пойти.

– Хорошо, хорошо. Заходи, как угодно, когда угодно. Двери всегда открыты, ты знаешь.

Павел попрощался, вышел за дверь и пошёл вдоль улицы, куда глаза глядели и вело молодое сердце.

Небо хмурилось. Порывы ветра шелестели объявлениями на остановках, вздымали пластиковые пакеты и прочий мусор в воздух. Кто бы мог подумать (?) пошел дождь. Подумать о таком, видимо, и правда никто не мог, поэтому из немногих пешеходов никто не достал зонтик. Все побежали. Кто-то надеялся переждать стихийное явление под козырьком остановки, другие предпочли больший комфорт и отправились под крыши магазинов и многочисленных кафе. Двое заглянули в городскую библиотеку, однако, скажем для справедливости, что они туда и направлялись, поэтому дождь выступил не провокатором, а лишь катализатором – заставил их прибавить шагу.

Павла непогода застала как раз на Театральной площади разглядывавшего афиши. Почувствовав первые водяные капли у себя на макушке, он решил вернуться к Тимуру. Обогнул памятник Пушкину перед театром и уже начал было спускаться к улице другого классика – Горького. Вдруг, у него на глазах свершилось падение.

Молодая особа с пронзительно голубыми глазами, возраста раннего студенчества тоже была не в восторге от весеннего дождика с ветром. Благо квартира подруги располагалась совсем недалеко от Дворца пионеров, на улице по имени одного классика русской литературы – Горького. Мокрый асфальт коварно может подставить спешащих, тем более когда спешащая в туфлях на каблуке. Всё бы ничего, если бы каблук не был китайский. Так что при одном шаге с тротуара он предательски сломался. Свершилось падение. Девушка, выражаясь отнюдь не фигурально, села в лужу. А точнее упала, рухнула, свалилась на мокрый асфальт, болезненно подвернув ногу и приложив к родной земле колено.

Минута. Две. Три. Пять минут прошло. Никто не обращал внимание, а при попытке подняться девушка только причиняла себе ещё больше боли. Всё отягощалось ещё и тем, что дождь не спешил заканчиваться, а ветер даже усилился.

– Эй!

Она не отреагировала.

– Эээээй! Все нормально? Вам помочь?

– Да я поскользнулась просто. – прозвучал её высокий, даже немного писклявый голос.

– Вы позволите? – он наклонился и аккуратно взял упавшую за талию, – держитесь за меня, – она закинула руку ему на плечо – вот так. Встаём.

Так они доковыляли до лавочки под козырьком серого административного здания. Вода уже в полную силу лилась по улицам, спускалась через водосточные трубы с внушительным напором.

При ближайшем рассмотрении оказалось что нога в щиколотке извернулась таким образом, что даже человек, не имеющий никакого отношения к медицине, заподозрил бы тут неладное.

– Да, беда, – Павел поставил руки в боки и сказал это подобно учителю, который недоволен ответом студента на экзамене. – надо бы скорую вызывать.

После этих слов у девушки сперва начали поблёскивать совсем не дождевые капельки в уголках глаз, ещё через секунду она и вовсе разрыдалась. Павел, увидев все эти эмоции, буквально остолбенел и не знал, куда деться и что предпринять. “Таааак … этого только не хватало! Зачем вообще надо было ввязываться?” – пронеслось у него в голове.

Он присел рядом и только сейчас заметил, что на его новой знакомой не было верхней одежды. И хотя зима уже закончилась, время легких блуз всё же ещё не пришло. Павел снял тимуровское пальто и укрыл им хрупкие плечи. Юная особа перестала дрожать.

– Спасибо. – скромно и тихо, почти шепотом прозвучало.

– У вас телефон есть? Надо скорую вызвать.

– Зачем скорую?! – испуганно спросила девушка.

– Ха! Неужели у вас всё в полном порядке? – он немного удивился и взглядом показал на ненормально извернувшуюся щиколотку.

– Ну … да, пожалуй. Только телефон я дома оставила. – она посмотрела на свою ногу вслед за взглядом Павла. И тут на её лице выразилось ожидаемое сочетание удивления-шока, любопытства и ужаса. Она коротко вздохнула три раза и вновь залилась слезами.

Девушку звали Ира. Будучи студенткой медицинского университета, она достаточно уже насмотрелась вывихов, переломов и смещений, чтобы не удивляться им. Но совсем другое примерить это на себе.

– Так что нам делать тогда?

– А со своего позвонить не можешь? – Ира немного успокоилась и вытерла слёзы. – 112 бесплатный.

– У меня нет телефона.

– Как?

– Вот так. – он несколько секунд помолчал. – Ладно. Сидите здесь, я сейчас добегу до … откуда позвонить можно, в общем. Я мигом, только никуда … – он осёкся.

– Не уходить?!

– Вы поняли. – после этих слов оба немного улыбнулись.

Он встал и побежал. “Никуда, блин, не уходите, – проносилось у Павла в голове, – да уж, ну и идиот.”

Улица Зеленко кончилась очень быстро, Горького и не успела начаться. Он стремительно распахнул дверь, вбежал и чуть не врезался в какого-то мужика. У Тимура было полным полно людей.

Павел попытался найти его взглядом – безуспешно.

– Где Тимур? – спросил он у бородача, сидевшего справа от двери.

– Кто? – ответил явно нетрезвый голос.

– Ясно.

Женщина у прилавка оказалась более полезным информатором:

– Тимурка? А ты чаво хотишь? Он подымить вышел. – не успела она договорить, за Павлом уже захлопнулась дверь. – Передать чаво? – послышалось вслед.

Тимур курил и болтал по телефону на заднем дворе. На лице его эмоция гнева сменялась смехом, после переходила в грусть и возвращалась обратно в гнев. Он экспрессивно размахивал рукой с сигаретой и очень громко выражал свои мысли на, к сожалению, неизвестном автору языке. Пылающая южная кровь во всей своей красе.

– Тимур!

– Аааа, подожди, дорогой, я тут с одним … договорю.

– Это срочно! Послушай!

– Аа! Аа, что? Что случилось? Подожди минуточку, дорогой.

– Твою мать!

– Да что?! Что случилось?

– Там девушка упала … и дождь шел … и нога!

– Что?!

– Дай в скорую позвонить.

Павел прибежал обратно ещё быстрее.

– Я вызвал к остановке, сейчас должна приехать.

– Кто?

– Свадебный кортеж.

– Какой кортеж?! – заволновалась девушка.

– Скорую! Скорую я вызвал, надо же что-то с этим делать. – он снова показал на ногу.

– Да, спасибо. – ответила Ира – Извини, я просто не в себе немного, понимаешь…

К остановке подъехала белая машина с красной полосой на кузове.

– Видимо, к нам. – просто и спокойно заметила она.

– Да а к кому ж ещё? – Павел немного улыбнулся. – Пойду скажу, что мы здесь.

Усатый врач с уставшими красными глазами, который, верно, работал всю ночь, с долей безразличия посмотрел на Иру и спросил:

– Идти не можете?

– Нет.

– Ладно, что-то тучи собираются, – он обратился к Павлу, – давай транспортируй девицу в машину, там опрошу. Всё равно в травму везти.

Павел помог приподняться на одной ноге, но за прошедшее время щиколотка внушительно опухла и любое перемещение стало болезненным.

– Кладите руку мне на плечо. Вокруг головы, вот так, да. Обопритесь как-нибудь.

– Не выходит.

Получалось и вправду так себе.

– Так, вы позволите? – спросил он и тут же взял пострадавшую на руки.

Через минуту врач уже опрашивал её по пунктам своей анкеты внутри машины скорой помощи. Когда опрос с беглым осмотром был окончен, врач ушёл на место рядом с водителем, сказав Павлу:

– Только ты, это … придерживай её, если что, – он немного отвел взгляд – ну, дороги у нас, сам понимаешь.

– Да.

– Вот какой молодец.

Дороги и правда оставляли желать лучшего, и несколько раз в пути Павлу приходилось не просто придерживать, а по-настоящему держать Иру, чтобы не допустить повторного падения. Она всю дорогу молчала. Он тоже не начинал разговор. Ситуация, в целом, казалась абсурдной, но каждый из них в ту конкретную минуту был нужен другому, а поэтому никто не хотел нарушать спонтанно сложившихся правил игры. Ира, понятно, не могла сойти с места без помощи, поэтому в её глазах, не будь девушка шокирована, он должен быть героем-спасителем. А ему что? Шел спокойно по улице, и вдруг свалилось это чудо. Тем более вымок под дождём. Но не всё так, как читатель видит сидя дома (может быть, в читальном зале библиотеки), в комфорте и уюте. Хотя если вы ни с того ни с сего захотите оладьев на кефире, да ещё и с кленовым сиропом, а в холодильнике дома – шаром покати, вы отправитесь в магазин. Вы будете знать, зачем вы туда идёте и что будете делать, когда вернетесь. Зачем Павел покинул Тимура в тот день? Зачем он стоял у театрального крыльца, разглядывал афиши? И знал ли он, что делать и куда возвращаться? Нет, бродяга ходит, чтобы потеряться.

В приёмном покое отделения травматологии пахло хлоркой и известью, какой обычно и стоит запах в больницах. Павел сидел на железной лавке и смотрел, как Ира проходит все антропометрические процедуры. В его голове не до конца укладывалось всё происходящее вокруг, только утром собирался взять у Лунина денег взаймы и наконец-то уехать домой.

– Пашка, ты? – бодрый голос вдруг вывел его из раздумий.

– Женя! Здравствуй!

Не так много времени назад Павел был довольно частым гостем здесь. Может из-за невезения, а может по причине неоднозначности характера он то поскользнется на какой-то лестнице, то угодит в драку. Полёживая на больничной койке, поневоле станешь общительным человеком. Так он и познакомился с санитаром Женей Липковым.

– Ты опять к нам что ли? Вот же ж кому-то на месте не сидится! И голова, вроде, не дурная…

– Да нет, я в порядке. Ну почти… Вот помогаю, – он указал рукой в открытую дверь кабинета, где доктор расспрашивал пациентку об обстоятельствах её травмы.

– Ух ты! – Женя посмотрел сначала на неё, потом на него, а потом иронически и подмигивая сказал: – Ах какой молодец, везунчик.

– Нет, нет, нет, вот сейчас не надо! Ладно?

– Да я что? – и уже с совсем не скрываемой иронией: – Молодец, говорю, девушке помогаешь.

– Так. Спешу остановить твой поток фантазии.

И он рассказал всю историю, приведшую их сюда. Дождь, плащ, пробежка до телефона, слёзы, скорая. В общем, всё.

Доктор закончил задавать вопросы, помог бедной Ире встать и провёл её к болтающему с санитаром молодому человеку. Она села на железную лавку рядом.

– Ладно, давай, ещё увидимся. Ты всё так же в общаге? Я бы мог заехать на выходных.

– Лучше я к тебе. – ответил Павел.

– О’кей. – Липков улыбнулся Ире. – Всего хорошего, поправляйтесь. – и ушёл вглубь коридора.

– Спасибо. – ответила уже вслед Ира.

В приёмном покое и в коридоре зажегся свет. За окнами потемнело – наступил вечер.

– Что сказали? – спросил Павел.

– Перелом, будут вправлять.

– Но мне надо остаться?

– Не знаю. Нет, наверное. А ты можешь остаться?

– Да, могу.

– Тебя как зовут?

– Павел.

– О, Паша! Классное имя.

– Нет, давай без этого, хорошо?

– Без чего?

– Павел. Вот так.

– Оо! Pardonne-moi monsieur. А по батюшке вас как позволите величать?

– Иронию оценил, но всё-таки давай “Павел”. Просто Павел, если можно.

– Хорошо, Просто Павел. Я – Ира. Никаких пунктиков у меня к этому нет, но, надеюсь, вы будете так любезны обойтись без “Ирки” или “Ирочки”, – в её интонации ещё сохранился оттенок иронии.

– Идёт. Как себя чувствуешь?

– Лучше. Паникую уже меньше, кажется, хотя со стороны виднее.

– Явно меньше.

Из кабинета врача прямо по коридору медсестра провезла на инвалидной коляске мужчину лет сорока. Он был одет в больничную пижаму, нога, рука и голова у него были перебинтованы, лоб обильно выкрашен зеленкой, но даже из под неё виднелся свежий шрам.

– Ничего себе досталось бедному. – произнёс Павел, провожая глазами пациента в коридор.

– Да, не всякий репу собирает…

– Что?

– У меня так бабуля говорила. Это типа – не каждому везёт. Жизнь случается и всё такое, да?

– Да, это точно…

Они помолчали немного, а потом Ира решила прервать неловкую тишину:

– Расскажи что-нибудь.

– Что?

– О себе, например. Чем ты занимаешься и всё такое.

– Ну, знаешь, не просто рассказывать о себе человеку, которого знаешь пару часов.

– Ох, умник. У тебя должно быть не много знакомств. Ладно, давай я начну. Зовут меня Ира, но это ты уже знаешь. Я время от времени бываю в больницах, но правда не в качестве пациента, просто я в меде учусь. Живу у родственников, в Курске уже три года. А ты отсюда?

Павел вздохнул, откинул голову назад так, что затылком ударился о бетонную стену.

– Нет, не совсем … хотя я здесь побольше твоего, лет пять, наверное. Уехал из села учиться, но как-то не заладилось.

– В смысле “не заладилось”?

– Это довольно такая … специфичная история.

– Рассказывай. – ответила она, а в глазах заиграл авантюрный блеск.

Павел посмотрел на неё таким менторским взглядом, который как бы говорил: “вот же делать тебе нечего, что со мной разговариваешь лишь бы время занять.”

– Ладно. Я поступил лет пять … или шесть … да нет, наверное всё-таки пять назад на педагогический, мать так просила – бабка учителем была в селе, мол родовую профессию продолжай. Учился не слабо, да что там надо, с другой стороны? На пары во время приходишь, не прогуливаешь, пишешь всё. Попросят на субботник выйти или с флагом где постоять – пойдёшь, сделаешь. Вот и вся учёба.

– Серьёзно? А труды читать, писать?

– И книжки читать, конечно. Пушкина, Толстоевского и так далее, и тому подобное. Но всё же … Жил я в общежитии, с соседями-друзьями балагурил. Летом домой ездил помогать.

– Так всё вроде хорошо …

– Хорошо? Да до поры до времени. Был у меня один профессор, его все, по правде сказать, не любили, на пересдачи отправлялись целыми группами. Так, знаешь, бывает, когда у человека в жизни кроме работы ничего нет, он её считает самой важной на планете, несмотря ни на что. И если какой-нибудь студентик его предмет знает не без запинки – всё, катастрофа, Рим горит.

Ира слегка посмеялась:

– Ага, знакомо. У нас таких полно.

– Опоздать или не прийти на пару к нему – смертный грех. На лекции не писать минут пять, потому что рука устала, – хуже чем ребенка съесть. Задаёт одно, на семинаре спросит другое; не ответишь – реферат пиши, пожалуйста, страниц на двадцать от руки. И всё в этом духе.

Он вздохнул. По коридору прошли несколько медсестёр.

– Не повезло мне с аппендицитом слечь за месяц до экзамена, потом ещё мать позвонила, говорит, сестра тоже болеет. В общем – черная полоса какая-то. Больница, операция, потом ещё одна, поесть нормально ничего нельзя, голова постоянно болит и кружится. Нервы. День экзамена настал. Я почитал по чужим конспектам, так, в общих чертах, хотя всё понимал, конечно, и рассчитывал на тройку. Зашёл этот … , я ему ответил, что мог, на три балла. А он смотрит у себя: “Что, – говорит, – это вы, молодой человек, ко мне не часто в гости заходили? У вас лично свободное посещение? Мой предмет у вас факультативный?” Я всё объяснил, рассказал, что по уважительной причине, что здоровье подвело; а он мне: “Так за здоровьем следить надо, питаться хорошо, а то по ночам непонятно где шастают, непонятно что едят и на лекции опаздывают. Это хорошо, если только опаздывают, а то вовсе не приходят, потом на экзамене говорят мол болели.” Я слушал его, и так весь на нервах, думаю: “Я что у тебя, сволочь, “отлично” прошу что ли? Нет! Три, жалкую троечку!”, да и не выдержал, вышел из себя.

– И что?

– Что? Оо! Что началось! Деканат, ректорат! Как? Как он посмел?! Доктора наук, профессора на … ? Как можно?! Взрослого человека щегол на … ! Вот так и не сложилось.

– Воу! Подожди, что? Ты препода послал?

– Вроде того. Но я ж говорю – на нервах.

– Прям на экзамене? – она заулыбалась, ещё более оживлённо вступила в разговор. – Офигеть. Аа … если не секрет, что именно ты сказал? Куда?

– В пешеэротическое путешествие, скажем так.

– Ну хотя бы “на” или “в”?

– А я смотрю, тебе эта история очень понравилась.

– Довольно необычно. Ты, можно сказать, воплотил в жизнь потаённую мечту многих студентов.

– Да, и поплатился за это достаточно.

– Как? Рассказывай, что было дальше? Так интересно … – любопытство в глазах Иры принимало какой-то патологический характер, она, казалось, даже забыла, где они находятся и по какой причине.

– Что тут рассказывать? Сама, наверное, догадываешься – ушли меня из универа очень легко и просто. Общежитие, соответственно, тоже пришлось покинуть. – Павел наклонил голову, закрыл лицо руками. – Что делать, ума не приложу … Время от времени удаётся где-нибудь поработать … грузчиком, например. К старым друзьям можно, – он сделал жест указательным и средним пальцами, изображающий кавычки. – “в гости”, на самом деле поесть, в открытую столоваться как-то неудобно …

Улыбка с лица Иры ушла, блеск в глазах стал не таким явным.

– Чего домой не вернёшься?

– Домой? И что я там скажу? “Извини, мама, не продолжу я родовую профессию, я преподавателя …” , в общем, сама понимаешь. Они же в меня верят, любят нас с сестрой больше всего на свете. Как меня собирали сюда, как провожали всем селом, ты бы знала … Так что нет! Что-нибудь придумаю. А пока остаётся письма писать о том, как у меня всё замечательно, как учиться тяжело, но интересно, какие товарищи дружные, какие учителя мудрые. И всё в этом духе. Если б мог, смеешься что ли, конечно вернулся бы домой.

– Ты же сам говоришь, что они тебя любят. Я думаю, они как-то поймут.

– Поймут, может. – ответил он и подумал: “Ещё бы денег побродяге на билеты до дома где-нибудь взять.”

В кабинет врача тем временем зашел тучный мужчина с кипой рентген-снимков; послышались такие речи:

– Вечер добрый, Владимир Николаич. Я вот фоточки принёс …

– Да, да, давай сюда, Дим …

Врач размашистым движением руки очистил стол от множества бумаг, куда рентгенолог-лаборант и пристроил снимки. Доктор отыскал какой-то один в этой стопке, включил лампу и начал рассматривать.

– А тебе каково учится?

– Знаешь, Павел, не столь просто и радужно, как в ваших рассказах. Биология, химия, анатомия, чтоб её. Ты бы знал, что такое анатомия – это смерть просто. На первой же паре должны говорить так “вы умрёте”.

– Или станете сильнее? – улыбнулся Павел.

– Ха-ха. – ответила Ира с почти каменным лицом. – Вот уж это студентам меда точно не грозит. Но, если что, на латыни можно будет отпевать. Я помню, как дома в школе училась, не жизнь была, а сказка: утром папа довезёт, после уроков с подружками в кино или летом в парки гулять … А сейчас я уже не помню, когда из конспектов голову поднимала. Решила в кои-то веки выходной себе устроить и вот. – она показала взглядом на опухшую ногу.

Они несколько минут снова сидели молча. Павел смотрел то в стену, то на врача, пристально разглядывавшего рентген-снимок. Ира смотрела на Павла, её, уже отошедшую немного от паники начало пугать не то, что она в больнице, а что с ней непонятно какой парень с синдромом меланхолии и сюрными историями из студенчества. И она решила поинтересоваться ещё немного о личности своего, что ни говорите, спасителя:

– Расскажи про твой дом. Может, тебе станет легче, если ты с кем-нибудь поделишься.

“Она не на психолога случаем учится?” – подумал Павел и ответил:

– Что тут рассказывать? Самое обычное село. Есть магазин, школа, клуб-кинотеатр. Рядом речка протекает, мы там все и собираемся обычно: старички рыбу ловят, курят, о болячках своих разговаривают, а мы, когда маленькие были, в догонялки развлекались, когда выросли – в карты. Вообще, все дома стоят между двух больших холмов, и между ними же пролегает дорога к федеральной трассе. По этой дороге к остановке , чтоб в город уехать, километров шесть идти надо. И это хорошо летом, а зимой, по снегу – лучше уж совсем не выходить. Так вот, если к трассе стать спиной, а к самому селу лицом, справа будет один холм видно, а слева – другой, всё как на ладони. Левый особо ничем не примечателен, кроме того, что на нём дикая земляника растёт и груша небольшая. По землянику летом все сельчане ходят, а вот груша плодоносит мало, да и то вяжет, оскомину набъёшь. Её только дед Герман собирает, совсем немного на настойку. Вот правый холм подпоясан внизу речкой, там на самом верху есть футбольное поле небольшое, нам его дед Герман сделал, с воротами, как полагается. А в метрах десяти от него синей оградкой обнесённый стоит памятник тем, кто из села ушёл и не вернулся, когда война была. Там доска с фамилиями, штук пятьдесят, наверное. И моя есть, мать говорила, что это прадед, хотя я не знаю точно. Может и так, может просто однофамилец, у нас полсела одной фамилии. Туда девятого мая каждый год часов в десять утра из городской школы дети приезжают, венки кладут, речи говорят какие-то, пафосно всё очень, знаешь: "за Родину", "защитники", "не забудем"; а вечером я однажды проходил, вижу Герман там, листву убрал вокруг памятника, почисти всё и сидит на лавочке рядом со стопкой, а у самого глаза красные. Мы, ребятня, к нему любили ходить, дед на баяне играл, пел красиво, угощал всех вареньем, но мая до пятнадцатого к его дому лучше было не приближаться – попадёт так, что мало не покажется. – Павел тяжело вздохнул, немного улыбнулся и продолжил. – По правому холму дети раньше любили зимой кататься на санках. Там метров пятьдесят по крутому спуску можно было так разогнаться, что в ушах свистело. Спуск выходил на речку, и было здорово соревноваться, кто дальше прокатится по льду. Пока однажды, уже и не зимой вовсе, а ранней весной один мальчик Макар разогнался и доехал до самой середины реки. Макар победил всех, установил абсолютный рекорд. Макар тогда был самым счастливым ребенком на свете, встал с санок, начал прыгать, махать руками, радоваться. И провалился под лёд. Макар кричал, махал руками, а мы все испугались и не знали, что делать. Макар то появлялся из подо льда, то снова исчезал, пока не умолк совсем. На крик прибежал дед Герман, в валенках и телогрейке бросился в воду, достал Макара, но не успел. Дед Герман простудился, Макара похоронили через два дня, а мы ещё с неделю не могли нормально сидеть за партами в школе и на горку кататься больше никогда не ходили. Вот примерно такой мой дом.

– Интересно. – всё это время Ира слушала с широко раскрытыми глазами и думала: "Фактически, я для него первая встречная, а он мне такие личные истории из детства открывает. Видимо, этому человеку не так часто удаётся с кем-то поговорить по душам, ему хочется поделиться, выговориться, чтобы его услышали, поняли …" – а я, пока ты говорил, вспомнила …

Тут в коридор вышел доктор, он держал в левой руке рентген-снимок. Павел, конечно, медицинского образования не имел, но понять, какая часть тела на рентгене смог – нога, щиколотка, если быть точным. И, так как у кабинета пациентов больше не было, очевидно, врач направлялся к ним, к Ире, если быть точным.

– Что же вы так неаккуратно … – он быстро подсмотрел в бумаги, – … Ирина? Теперь вправлять вашу ножку надо, и полежать придётся. – врач повернулся в сторону своего кабинета и крикнул, – Аня! Давай сюда.

Из кабинета молоденькая медсестра вывезла инвалидную коляску. Ира, опершись о плечо Павла, пересела на неё.

– Вы родственник? – спросил врач. – Позволяется только родственникам.

– Нет. – ответил Павел, слегка замявшись, – Да я думаю, уже и не нужен.

Ира подала ему пальто.

– Спасибо … за помощь … за пальто … да за всё, спасибо, правда. Уж не знаю, чтобы я делала там, на асфальте …

– Да, конечно …

Медсестра увозила новопоступившую пациентку дальше по коридору, Павел смотрел на это всё, держа в руках ещё довольно сырое пальто. Она помахала ему ручкой.

Стоило только Павлу переступить порог теплого помещения больницы, его обдало слегка морозной свежестью ранневесенних вечеров, всё-таки к хорошему, к теплу быстро привыкаешь. Небо было поразительно безоблачно, по улицам разливался холодный лунный свет. Пора было возвращаться … куда? До дома далеко, он за пределами Курска. Возвращаться куда? Куда идти? Вопросы риторические, ответа нет. Поэтому он просто пошёл прямо. Вокруг все спешили, торопились в конце дня к любимым, к семьям, да просто домой. А когда нигде не живешь – некуда торопиться вечером. Павел набрёл на подобие сквера: линейка фонарей, произраставших на месте газона, по обе стороны от них дорожки бетонных плит с лавочками, замыкают с обеих сторон ансамбль тесно посаженные деревья. С одной стороны сквера после деревьев – дорога, с другой – жилые многоэтажки. Павел нашёл наиболее приличную лавочку в сквере, накинул влажное пальто, прилёг, положив под голову руку.

Наступила полноценная ночь.

К сожалению, вынужден признать, что ночью небольшие города куда как лучше, приятнее взору, чем при свете дня.

Но солнце ставит вновь свой трон,

С полночных стран встаёт заря …

У Тимура с утра было уже не так людно. Не было ни души, а он сам сидел за столом у окна и пил чай.

– Здравствуй, Тимур.

– Ааа, вот он где! Ты что вчерась устроил, дорогой? Скорая, потом тебя вызванивают, ищут! Я чуть с ума не сошел.

– Ищут?

– Звонили, паренёк какой-то просил Павла. Я сказал, что тебя нет, спросил, что передать. Он ответил – “от Новикова”, что ты всё поймёшь.

– Новиков … интересно …

– Да ты мне объяснишь что-нибудь, мать…?!

– Да, это Никита, мой сосед бывший. Надо бы перезвонить ему. – Павел встал, подошел к прилавку, указал пальцем на телефон. – Можно?

– Конечно.

Город начинал понемногу просыпаться. За окном проехало несколько машин, проходили школьники с рюкзаками. Небо совсем прояснилось, ветер, ещё вчера трепавший деревья, сошёл на нет. Весна брала своё.

– Да, хорошо, Никит. – Тимуру было слышно только одну сторону разговора, но и так было понятно, что Павел снова уходит куда-то. – Давай тогда на остановке у книжного, хорошо? … Мы туда поедем, да? Только, понимаешь … у меня сейчас даже не проезд не будет … Да, буду благодарен, спасибо. Пока.

– И что? – спросил Тимур со вполне справедливым выражением лица волнующегося друга или даже родителя.

– Да, это Никита.

– Я про него от тебя раньше ничего и не слышал.

– Там не так много чего рассказывать. Когда я ещё в общежитии квартировался, он был моим соседом. Парень со своими странностями, конечно, но толковый, мы подружились, можно сказать. Он на физмате учился, да и сейчас учится, успевает в точных науках так себе. Литфак по нём плачет, честно говоря. Хм … – Павел немного усмехнулся, – при встрече он всегда говорит “бонжур”, официанта где-нибудь зовёт не иначе как “гарсон”, когда истории какие-то рассказывает, всегда так витиевато начинает “в бытность моего весёлого, но полного потрясений крестьянского детства…” и всё в этом духе. Такой вот лингвистический гурман.

– Ясно. – Тимур звонко отхлебнул чай из кружки. – А сейчас он чего звонил-то?

– Да не знаю. Сказал, есть какое-то дело, предложил встретиться, он на учёбе ещё, недалеко здесь. Никита постоянно в какие-то движения втягивается, – пока Павел растекался мыслью по древу, Тимур уже достал на стол сливочное масло, небольшую тарелочку творога и мятные пряники, налил своему собеседнику чаю. – помню, когда я ещё с ним жил, он забегает в комнату весь взвитый, как ураган, кровать неубранную сверху пледом застелил, мусор со стола смел рукой и говорит мне: “у нас тут в гостях три девушки и всего четыреста рублей, дружище, придумай что-нибудь.”, и последние мятые деньги отдаёт. А что ж было делать? Надо как-то выкручиваться, на нас всех и поесть и … сам понимаешь.

– Ага. – Тимур преобразился отеческой улыбкой.

– Хотя по части денег Никита тот ещё умелец и хитрец. – продолжал Павел, попутно уминая пряники, – Так что встретиться с ним, конечно, надо, какую-нибудь работу может дать. Мы когда на первом курсе были, он знаешь, что выдумал? Иду я домой после пар, он меня встречает “Дружище, – говорит, – пошли денег заработаем”, сам в майке какой-то, чуть ли не в банном халате. Я, естественно, не против, мы поехали обратно к университету. Зашли в архив, я стою у двери, Никита туда что-то решать пошел. Минут через пять меня позвал, мы зашли, а там комната бумаг, вот от пола до потолка, представляешь? "Выносим, – говорит, – там у заднего входа Газель стоит, вот всю эту макулатуру надо туда переправить." Мы вынесли – курсовые, дипломы, чертежи и прочая гранитная пыль науки. Он в кабину сел и уехал. Через час вернулся, снова Газель набили бумагой. Раз шесть съездил, на следующее утро мне деньги приносит. Я естественно недоумеваю. как?! откуда? А идея очень простая оказалась: Никита, когда в архиве работал, узнал, что у них макулатуры собралось выше крыши – обычное дело. Любой другой пропустил бы мимо ушей, но только не Новиков, у него сразу в голове сработало: кило – 8 рублей. Договорился с архивом, а те и рады, что этот мусор от них вывезут ещё и бесплатно, нашёл где-то транспорт, меня привлёк. Вот так, на пустом месте казалось бы. Видимо, бедность в детстве оставляет такой отпечаток – голова просто заточена под постоянный поиск способов достать денег. Мне вот это не дано, а ему дано, понимаешь? Так легко и изящно, без лишних раздумий …

– Это не литфак по нём плачет, а эконом.

– Да, может. Ладно, спасибо, Тимур. Я побежал, там Никита уже пришел, наверное. Ждать меня будет, ещё обидится.

– Так что ты мне вчера устроил тут, я дождусь от тебя узнать?!

– Ой, давай я приду и всё расскажу, просто он там правда ждать меня будет, нехорошо. Не волнуйся, всё в порядке и даже лучше.

– Хорошо, дорогой. Только осторожно там, не ввяжись ни во что. О родителях подумай.

На последних словах Тимура Павел уже стоял в дверном проёме, почти на улице, но что-то дёрнуло внутри, он остановился. Несколько секунд смотрел себе под ноги, потом повернулся к Тимуру, сказал едва слышно "спасибо" и вышел.

На улице Павла снова встретил прохладный и недружественный ветер ранней весны. Молодое крепкое тело почти не чувствовало последствий ночи, проведённой на деревянной скамье под влажным пальто. Если на вашу долю когда-нибудь выпадет бродяжничать, лучше бы это пришлось делать в молодости. И не только из-за большой физической выносливости и крепкого здоровья в этот короткий, но прекрасный миг жизни; но что важнее – в молодости человек ещё способен хранить романтический оптимизм, подчас граничащий с безумием. В затридцать или засорок лет одна только мысль о том, что неизвестно, где придётся спать этой ночью и откуда есть, приводит в смятение и панический ужас. Молодого человека, бывшего обладателя студенческого билета и пропуска в общежитие, такие мысли не гложат. Он мечтает, грезит. Есть друзья, которые накормят, а кто сыт – тот не беден. Некуда торопиться, всё пустое, за чем гонится в семь утра офисный планктон, его не волнует. Весь мир ему открыл свои объятья, жизнь древнегреческого философа – только руку протяни. И вот теперь молодой и полный надежд человек мчит мерным упругим шагом на встречу со своим другом, в тайном ожидании какой-нибудь новой его авантюры.

Тем временем из-за угла здания книжного магазина выглянул светловолосый нагловатого вида студент. При обычном раскладе дня он сейчас должен был сидеть в университете уже вторую пару по начертательной геометрии. Но обычный распорядок чего бы то ни было Новиков не принимал всей душой. Вместо лекции и семинара, на которых ему были непонятны многие слова, он уже успел: разбить будильник, уронив его на пол, в попытке выключить, обжечь верхнее нёбо утренним кофе, разбудить девушку, у которой остановился прошлой ночью, поругаться и послать к дьяволу консьержку, выпить две таблетки цитрамона, съесть тёплую кулебяку с капустой из центрального магазина и наступить в лужу. Сейчас же он приближался ко входу в книжный магазин, ветер раздул полы его пальто, Павел издалека заметил знакомый силуэт. Лица обоих сразу же окрасились улыбкой радости встречи.

– Пашка! Бонжур, дружище! – Новиков буквально налетел на Павла и чуть не свалил с ног своим объятием. – Ахах, сколько ж мы не виделись? Как ты?

– Порядком.

– Выглядишь … –Новиков сдал полшага назад, осмотрел друга в полный рос.т – мягко говоря, так себе, пардоне муа за прямоту.

– Уж не то что вы, monsieur. – сказал Павел, передразнивая.

Оба они говорили довольно громко, а тут и вовсе рассмеялись в голос, чем сильно привлекали взгляды всех прохожих.

– Сдаётся мне, сегодня рабочий день, а значит ты должен быть на учёбе, друг мой …

– Ох, Пашка … давай не будем о грустном, суета сует, томленье душ. Поехали лучше к реальным вещам.

– Да, кстати о реальных вещах, ты мне что-то хотел рассказать? Зачем звал?

– Неужели я не могу дорогого друга просто так позвать, потому что мы сто лет и сто вёсен не виделись?

– Ой, давай уже, – нарочито иронично произнёс Павел – рассказывай.

– Не здесь. – Новиков развернулся и прищурился, высматривая приближающийся автобус. – С тех пор как ты нас покинул, в универе, конечно, мало что изменилось, а я вот снял квартирку. Тут недалеко, так что приглашаю в гости. И не вздумай отказываться. Там всё объясню. Вот наш подъезжает. – он махнул рукой в сторону нового зеленого автобуса.

– Здорово. Только … эммм … как бы сказать, если ты мне на проезд займёшь, буду премного благодарен. У меня сейчас в карманах русское поле.

– Да, конечно. – Новиков улыбнулся и сказал, пока они поднимались в автобус. – с тех пор … мало что изменилось.

Общественный транспорт, логично пустующий утром буднего дня, помчал друзей прямо по улице Ленина, оставил позади драматический театр, преодолел перекрёсток, слева мелькнула церковь в синем цвете, справа торговый центр с большими рубленными красными буквами, потом ещё один и ещё один. Внутри сидела старушка-кондуктор, она уткнулась в свои бухгалтерские подсчёты и даже не заметила новых пассажиров. Рядом с дверьми дедок в дряхлом пиджаке и с костылём всё поглядывал на часы "Победа" с кожаным ремешком, при этом сильно нервничал. Куда это он мог опаздывать в столь ранний час, в столь позднем возрасте? Никуда не спешил парнишка, сидящий у окна и выводивший на слое пыли пальцем "Саша". Он был самым радостным пассажиром автобуса, потому что тяжёлый рюкзак Саше сегодня в школе не пригодился. У него поднялась температура, и учительница невероятно осчастливила Сашу, отправив его домой.

– Здесь. Выходим.

Павел и Новиков вышли на остановке. С безоблачного неба солнце било прямо в глаза, светофор отсчитывал тридцать шесть секунд, за спинами друзей тянулась бесконечная белая стена.

– Этот дом? – спросил Павел, показав на убогую пятиэтажку, когда они пересекли дорогу.

– Нет. – ответил Новиков.

– Вот тот? – он указал на другую, стоящую сразу после предыдущей.

– Всё ещё нет, экстрасенс. Но уже близко, за ним. Третий подъезд. Только давай в магазин зайдём, у меня сигареты закончились.

Они зашли в магазин на первом этаже Никитиного дома. Новиков купил три сигареты, одну закурил сразу, ещё две положил в пустую пачку во внутреннем кармане своего пальто.

– Вот здорово же было поселиться в доме, где в магазине продают сигареты поштучно. Это я понимаю, всё для людей и с пользой для бизнеса. – он поднял указательный палец вверх, словно только что совершил какое-то открытие или сделал важнейшее замечание. – Ответь мне, Паша.

– Да …

– Почему продают сигареты по одной, но не продают по одному презервативу?

– Быть может, мой дорогой друг, если ты хочешь купить всего один презерватив, стоит задуматься, стоит ли тебе вообще тратить на это деньги или оставить на дорогу домой.

Оба они громко и звонко засмеялись.

– Хорош. – резюмировал Новиков.

И смеялись они всю дорогу на третий этаж серой неприглядной пятиэтажки, и пока заходили в квартиру, и даже всё ещё немного внутри, пока разувались.

– Падай на диван, дружище.

Павел присел на зелёный диван без покрывала в углу комнаты. И только сейчас его мышцы и кости прочувствовали, что значит мягкая поверхность, от которой они уже давно отвыкли. Не имея в крови ни капли спиртного, не выкурив ни одной сигареты, Павел, можно сказать, опьянел от этого комфорта, откинул голову на спинку дивана, больше не имея желания использовать шейный отдел позвоночника. В этот момент Новиков мог бы предложить бывшему соседу построить новую финансовую пирамиду или убить человека – всё что угодно, лишь бы не покидать это райское пространство в течении ещё нескольких минут. Но он копошился на кухне.

– Так, вот. – Новиков поставил на стол кружку. – Тебе без сахара, если я правильно всё помню. К чаю ничего не предлагаю, у меня в холодильнике мышь повесилась. Я дома особо не питаюсь.

– Всё верно, спасибо. А теперь давай рассказывай, по какому поводу мне такая честь. Не томи.

– Хорошо. С самого начала. – он отхлебнул немного чая. – Во времена, по случаю совпавшие с твоим уходом из университета, обстоятельствами которого ты, кстати, со мной так и не поделился, ну да лано, шифруйся сколь угодно; вот в те времена у меня как раз возобновилась проблема известного нам обоим характера, – он сделал жест пальцами, как бы пожимая купюры. – та, что так часто мучит людей нашего возраста и положения. Тогда было принято соломоново решение, отодвинуть никогда не вселявшую в меня особого энтузиазма учёбу на второй план и сконцентрироваться непосредственно на заработке материальных благ. – Новиков снова звонко отхлебнул из кружки. – Благо мой новый сосед по комнате работал в риелторском агентстве, куда и меня пригласил, заманив весьма убедительными гонорарами.

– Если такие приличные гонорары, почему ж он тогда в общежитии предпочёл остановиться? Мазохист?

– Не, там он что-то родителям очень много отправлял, потом начал в картишки поигрывать, я его уже давно не видел, откровенно говоря. Ну да не в том суть. Работа у меня была довольно непыльная – клиенты приходили со своими запросами, хотели купить или снять себе жильё в наших краях, а я должен был по картотеке подыскать что-нибудь подходящее. Вот и всё.

– Звучит неплохо.

– Согласен, неплохо. На первый взгляд, конечно. Только горбатиться всё равно приходилось, чтоб эти идиотам зажравшимся очередной загородный дом или трехкомнатная квартира в центре понравилась. Знаешь, я на этой работе так в мире разочаровался. Вот почему так – количество и качество мозгов в голове человека обратно пропорционально сумме на его банковском счету?

– Что ж, мой друг, ты открыл третий вечный вопрос, после "откуда берётся пыль?" и "куда уходят деньги7"

– Возможно, возможно. Скорее всего, так и есть. Но я не о том. Эти богачи приносили мне свои запросы, в которых помимо прочего писали, сколько человек там будут жить, будут ли дети, в какие дни они хотят жить в этих домах, в какое время они на работе и много чего ещё. – он наклонился к Павлу и перешёл на шёпот. – Ты понимаешь, Паша, я пока для одного квартирку подберу, узнаю, про него столько. Начиная от распорядка дня, заканчивая тем, что он эту квартиру снимает, чтоб в тайне от жены спокойно с ещё одной видеться. Ага? И вот со всеми этими картами в руках, думаешь можно просто на зарплате сидеть?

– Ты это к чему? – Павел изрядно насторожился.

– У тебя никогда не возникало обострённого чувства несправедливости, когда из окна трамвая смотришь на черный Крузер с затонированными в ноль стёклами. Не знаю, как у других, у меня не складывается впечатление о его водителе, как о высокоморальном достойном человеке. Может это что-то крестьянско-пролетарское во мне сидит, но просто хочется взять своё от этого. От них же особо не убудет. Они себя и работой не утруждают, баб водят в съёмные квартиры, а с риелтором, который им эти квартиры находит, обращаются как с крепостным скотом. Хочется своего просто взять, понимаешь, Пашка?

– Нет, Никит. Не понимаю.

– Очень просто. Я знаю, в какие дни и в какое время у одного такого в квартире никого нет. Я же располагаю дубликатами ключей и знаю, где выключается сигнализация. Они там всегда хранят немного денег, может ценного чего, ну просто, чтоб дома жена не спрашивала "а чьи это серёжки?". Заходим, берём, совсем немного, он даже и не заметит, для него там копейки. Заберём своё и уходим. Очень просто.

– Сдаётся мне, за такое “просто” совсем не просто придётся отбывать потом.

– Паш, – Новиков посмотрел исподлобья. – посмотри на меня. Я перед тобой. Не в камере, а у себя дома. Не в полосатой одёжке совсем. Хотя по твоей логике уже должен был. Ан нет! В прошлом месяце гараж купил, знаешь ли.

– Погоди. Ты что уже брал что-то?

– Только своё, дружище. И как я и говорил, он и не заметил. Потом пришёл ко мне через пару дней, я так об… испугался, короче, а он говорит, ещё одну квартиру надо бы найти. И так сказал мне что-то вроде "малец" или "мальчуган", а я помню смотрел,улыбался, но про себя думал "ты мне, скотина, и за мальца и за мальчугана сверхурочные отстегнёшь". Сейчас у меня на примете есть один домик, скорее даже дача. Старикан один снимает, появляется там только по выходным. Сторож у них один на все дома, штук двести, Да и тот бухает. Заедем рано-рано утром, пока дачников нет, сделаем дело, через час нас уже там нет. Всё чинно, чётко, как швейцарские часы.

– Я … не знаю, Никит, всё это звучит как-то … – Павел поставил локоть на подлокотник, закрыл рот ладонью и тяжело вздохнул. – Знаешь, Никит, я ещё на первом курсе понял, что до этого дойдёт когда-нибудь. Когда отцу дома рассказывал про тот случай с макулатурой, он мне так и сказал "только не ввяжись с ним во что-нибудь".

– Паша! Ты думаешь, я это от хорошей жизни делаю?! Ты понимаешь вообще, кто мы? Мы – низы. Что я сделаю в своей деревне? Женюсь на какой-нибудь Машке да буду трактор водить до конца жизни. Потом с седой полулысой башкой скажу "ну, баб-Марфа помирать пора", лягу на перину, руки крестом положу и всё? Нет уж, мон ами! Я оттуда уехал, чтобы здесь добиться, да как и ты, я думаю. Приехал, а на меня и тут смотрят, как на говно, работы даже нормальной не дают. Я б ещё понял в Москве, но даже здесь! А уж что в Москве тогда будет?! Я же тебе не сирот предлагаю обирать, нет. Эти зажравшиеся, они уже за своими деньгами, как их забирают не замечают.

– В Москве? Да я, Никит, больше Петербург люблю.

– И когда ты в нём думаешь, окажешься? Если денег нет, даже к матери с отцом до дома не съездить? Паш, сколько ты ещё собираешься где попало столоваться да письма предкам отсылать?

– А ты откуда знаешь? – лицо Павла выдавало волнение.

– Откуда ж? Поговорил с этим твоим, Артуром.

– С Тимуром?

– Ну с Тимуром. Тоже мне нашёл дружочка. Надо серьёзными делами заниматься, Паша! Бизнесом там …

Павел поднялся, как током ударенный, с дивана. Новиков даже подумал, что облился горячим чаем, но нет. Павел посмотрел сверху вниз на развалившегося в кресле Никиту.

– Бизнесом?! Да каким к чёрту бизнесом?! Седьмого марта у твоей тётки на базе цветы брать, а потом восьмого продавать эти сраные тюльпаны по цене героина?! Этим бизнесом?

– А ты зря тогда отказался, я, кстати, неплохо заработал.

– Неплохо заработал. Я бы это понял, если тебе есть нечего, если у тебя семья, жена и двое детей, а ты мне сытый, с жильём это предлагаешь?!

– Да. И я сытый и с жильём именно благодаря таким вот предложениям.

Павел уселся на диван, он уткнулся взглядом в пол и болтал ногой.

– Паша, – снова начал Новиков, – я тебе честно скажу, я хотел, чтоб ты со мной постоянно работал. Но я отказываюсь от этой затеи. Один раз. Зашли, вышли. Я продолжу заниматься своими делами, ты сможешь поехать домой к родителям, даже ещё на ремонт останется. Никто ничего от этой авантюры не потеряет, понимаешь? А сколько пользы …

Павел сидел в смятении. Он и правда ожидал, что Новиков однажды дойдёт до чего-то подобного, но не верил до конца. Даже когда наши ожидания подтверждаются, мы почему-то всё равно удивляемся, где-то глубоко внутри мы самим себе не верим. В зависимости от отношения к предвосхищаемому это неверие называют оптимизмом или пессимизмом.

Теплый чай пробудил голод. В животе заурчало, завыли хорошо знакомые киты.

– Ладно. – прозвучало очень очень тихо.

– Что? – переспросил Новиков.

– Я согласен. Только один раз и больше мы никогда к этому не вернёмся, по крайней мене я. – Павел посмотрел на друга уверенным взглядом. – Когда?

–Завтра утром, часов в пять. В четыре выезжаем, я за рулём. А сейчас … – он широко и протяжно зевнул, успев прикрыть рот в самый последний момент. – не знаю как ты, я всю ночь не спал почти. А выспаться надо хорошенько, чтоб голова была свежей. Если угодно, диван в твоём распоряжении. Вот там ванна, на кухне – что найдёшь, хотя вряд ли, но милости просим. А я на боковую.

Новиков вылез из кресла, которое уже приняло его форму, вышел в дальнюю комнату по коридору и захлопнул дверь. Минут через десять уже был слышен храп.

Павел зашел на кухню, налил себе ещё чаю, отыскал в шкафу поистине реликтовые печенья, в холодильнике завалялась банка шпрот и незакрытый на тарелке кусочек масла.

В ванне можно был только стоять, ибо лечь в неё было чревато разодранной спиной от облупившегося дна. Зелёный диван оказался раскладным, внутри Павел нашёл плед и подушку. Они были настолько пыльные, будто лежали там со времен падения Рима, но жаловаться не приходилось, этот инстинкт у бывшего студента атрофировался уже давно. Плотные шторы не пускали ни лучика солнечного света в квартиру-обитель дневного сна.

– Да вставай же ты! Пора уже, красавица, проснись! – Новиков тряс его так сильно, что диван ходил из стороны в сторону, сбивая ковёр, но Павел и не думал отходить ото сна. – Вот же послал бог соучастника-соню. Вставай, тебе говорят! – он крепко взялся одной рукой за плед, другой за подушку и резко дёрнул их из под своего друга.

– А? – хрипло прозвучало, Павел даже не открыл слипшиеся глаза.

– Б! Тоже витамин. Поднимайся, пора!

Павел поднялся нехотя, растрепал волосы, которые, будучи перед сном мокрые после душа, легли как попало.

– У тебя пять минут, одеться и все дела. Там в шкафу подыщи себе водолазку какую-нибудь, в прихожей – кроссовки.

После его слов сон сошел на нет бысто, Павел вспомнил, на что подписался, адреналин от этой мысли помог управиться со сборами даже меньше чем в пять минут. Ещё через мгновение они сидели в машине, ночь пока держала свои рубежи.

– Так, пока едем, рассказываю правила. Это дача, так что возможно придётся перемахнуть через забор, но я в тебя верю. В доме никакого беспорядка, после нашего ухода всё должно остаться на своих местах, кроме того, что мы забираем. – дорога была пустая, никаких больше машин, ни людей. Город спал. Один за другим скоро сменялись фонари. – Теперь насчёт содержимого, деньги – да, ценности, в принципе, тоже да, но не очень большие. Если увидишь бриллиантовое колье белого золота, лучше не надо. Можно обратить внимание на какой-нибудь DVD или вроде того. Картины, редкие книги – это всё не наша ноша, не знаю, как ты, я на таких рынках связей не имею. Управимся где-то за час, потом через пару недель заходи в гости, получай своё. И бон вояж, матушке с батюшкой привет! Да что ты такой угрюмый, не выспался что ли? Держи хвост пистолетом, дружище, уже скоро начинаем. Приехали.

Всю дорогу, пока Новиков давал свои ценные указания, Павел смотрел то на небо, то ему в глаза. Предрассветное мартовское небо погружало в спокойствие, в мысли о вечных жизненных перипетиях, о красоте этого мира при всей его несправедливости. Глаза Новикова блестели азартом игры, где всё поставлено на кон, смешанным с безумием бойца, идущего в атаку.

– О, и прыгать не придётся, наше счастье, калиточка открыта. – он легко открыл ржавую черную калитку, подошел к двери, достал из кармана ключ и отворил её. – Ого, неплохо.

За невзрачностью и кособокостью дачного домика скрывался весьма внушиетльный интерьер. Несколько лакированных шкафов, огромный стол, диван и два кресла из одного ансамбля справа и слева от камина, громадный телевизор, фортепиано, портрет в полный рост – только то, что бросалось в глаза с первого взгляда.

– Ты посмотри по этим шкафам, я пошёл на кухню, эти умники вечно прячут заначки где-нибудь под раковиной или в серванте. Потом сами про них забывают, а мы-то помним. – Новиков удалился на кухню.

Павел открыл шкаф, внутри на вешалках висели несколько рубашек, пиджаков и брюк очень ретроградского покроя и, на удивление, одно маленькое черное платье. В самом низу под тряпками попалась на глаза белая коробка из под туфель. Павел аккуратно приоткрыл её и обнаружил всё то, что так образно предвосхищал Никита. Четыре пары серёг, золотое кольцо с камнем, записная книжка и ровные совсем новые купюры. Сразу вспомнился совет-приказ Новикова – всё брать нельзя, совсем немного. Павел отсчитал трясущимися руками несколько купюр, сунул их в карман – одного этого было уже достаточно, но он прихватил и серьги. Под телевизором лежала бутылка коньяка, опустошенная наполовину. Павел только прикоснулся к ней, вернулся Новиков.

– Ну как? – Павел вздрогнул и отшатнулся от телевизора, как от оголённого провода. – Ахахах, напугал? Извини. Нашел чего?

– Вот. – Павел протянул серьги. – Ещё тут завалялся коньяк. Полбутылки.

– "Коньяк. Полбутылки. Одна штука" – передразнивал Новиков, взяв коробку с серьгами. – Ты как будто опись составляешь, не дай бог, конечно. Ладно, и у меня там кое-что есть. Не под раковиной, а в кухонном столе заначка, чуть-чуть не угадал. Ещё хрусталь возьмём из серванта и пожалуй вот это платьишко. – Он достал вместе с вешалкой из шкафа. – Ничего такое, для девки своей купил, наверное. А пиджаки – дерьмо.

Когда Новиков заглянул в шкаф, Павел весь облился холодным потом. Коробка стояла внизу, прикрытая каким-то куском ткани. Бывший студент молился, чтоб его друг не заметил этот сундук с сокровищами, тогда, он был уверен, масштабы разорения возрастут до небес. Но вдруг внимание привлёк портрет. На нём художник явно комплиментарно изобразил мужчину в двубортном пиджаке с книгой. Уж очень знакомый казался Павлу нос картошкой и короткие волосы с проседью.

– Это же … – лицо Павла озарилось ужасом. – Твою мать.

Студенческие воспоминания были глубоко похоронены в головном мозгу бывшего студента, но профессора, ставшего причиной изгнания его из университета, а вместе с тем и приговорившего к скитаниям, Павел узнал.

– Вот урод, скажи? – Новиков отвлёкся от шкафа. – Я уже давненько за ним наблюдаю.

– Да? А кто он вообще, не знаешь?

– Учитель там какой-то.

– И у учителя такой дом?

– У него сын большой человек. Из тех больших людей, величина чьего состояния легко объясняется узостью моральных принципов. Он папе и дом обеспечил и … ну защиту.

– Защиту?

– А ты думаешь это его жены платьишко и серьги? Учитель время от времени любит приглашать к себе учениц на пересдачу. Чаю выпить, поговорить о вечном, посидеть у него на коленках …

– Да ты серьёзно что ли?

– Мразь она и в Африке мразь, дружище. Я же тебе ещё раз говорю, мы не сирот обираем. Всё, кажется.

Новиков пошёл к двери, ещё раз окинул взглядом помещение, потом развернулся к Павлу и сказал:

– Тебе если ещё что надо посмотреть, давай только быстро. Я пока на улице покурю. И по коням.

Павел стоял посреди комнаты перед злосчастным портретом. Лицо с холста было обращено в книгу и немного улыбалось. Павлу показалось, что он насмехается над ним. “Вот вы, бедный несчастный. Остались без крова, без дома, да? Скучаешь по мамочке, да? Ну скучай, скучай, а у меня всё вот как хорошо, знаешь ли? Хотя ты знаешь, сам же всё видел.” Несчастный молодой человек медленно отходил спиной короткими шажками от картины, клонясь назад. Если бы не спинка кресла, он тотчас упал. За спиной была кухня, Павел проследовал туда. В окне над газовой плитой из-за занавески было видно Новикова, потягивавшего никотиновый дым. Павел наклонился над плитой, задёрнул занавески, опустил левую руку к плите. Из нижней левой конфорки, тихо посвистывая, полилася пропано-бутановая смесь. Вслед за ней и все остальные конфорки зазвучали в унисон. Входная дверь захлопнулась.

– Едем?

– Всё закончил?

– Ага.

– Ничего нового не нашёл?

– Неа.

Рассветало. Дороги и тротуары всё ещё были пустые. Они благополучно вернулись на машине обратно в квартиру Новикова.

– Знаешь, Никит …

– Чего?

– Я, наверное, пойду. – сказал Павел, пока его соучастник искал ключи у подъездной двери.

– Да чего ты? Пошли, хоть отпразднуем. У нас ещё полбутылки коньяка есть, по твоей заслуге.

– Не, я ещё … ну мне там ещё надо в одно место зайти …

“пип-пип” – дал о себе знать домофон.

– Ох, вас не поймешь. Хорошо, заходи через недельку. А вообще, я тебе лучше позвоню.

Соприкосновение магнитов замка железной двери раздало гул на безлюдную улицу.

Непросто было спасть всю неделю бывшему студенту. Мысли в голове носились одного плана “а если узнают?”, “надо всё рассказать хотя бы Новикову”, “там окно, кажется, было открыто, так что может ничего и не будет”, “когда в дом заходишь, сразу же пахнет, просто окна откроют и всё”, “газовики должны у себя там увидеть, сколько на счётчиках набегает, приедут, увидят, всё образуется”. Возникали даже идеи вернуться туда и самому всё исправить, а может и совсем в полицию сдаться. А погода тем временем портилась день ото дня.

– И завтра опять дождь будет, передают. – тезисно повторил Тимур услышанное по радио, манипулируя антенной приёмника. – Из-за этой погоды проклятой даже новости послушать не получается.

– Да, да. – откликнулся Павел, стучавший пальцами по столу.

– Ты какой-то нервный последнее время, дорогой.

Не успел он договорить, как его перебил звонящий телефон. Павел буквально подпрыгнул на стуле

– Кто это?! – воскликнул он.

– Тише ты. Я откуда знаю? – Тимур отошел от приёмника и снял трубку. С другой стороны провода отрывисто прозвучали два слова.

– Да, он как раз здесь.

– Меня?

– Новиков.

Павел бросился из-за стола к телефону, чуть не снёс с ног Тимура. Ошеломлённый, он списал это на преследующую его гостя последнее время нервозность и не стал углубляться, а предпочёл выйти покурить.

– Паш, ты свободен сейчас. – хрипло звучал голос в трубке.

– Да! – звонко вырвалось у Павла. – К тебе ехать или ещё куда?

– Оу, полегче, дружище, не кричи. Да, давай ко мне. Я б заехал за тобой, только сейчас … ну не за рулём.

– Нет, нет! Ты что?! Я еду!

– Давай, не торо … пип … пип … пип … пип …

Выбегающий из заведения человек образовывал за собой сильный воздушный поток, ошеломивший курящего у входа Тимура.

– Ты куда? – крикнул вслед.

– Я … скоро буду … – ответил убегающий, не оборачиваясь.

Порывы ветра усилились и, когда дом Новикова оказался в обозримом удалении от Павла, руки и лицо бегущего обветрились и покраснели, замерзли уши, зубы стучали, через раз попадая друг на друга. Но увиденное при приближении заставило сбавить скорость.

У подъезда стояли две машины. Отечественная и иномарка. Вдоль кузова обеих тянулись синие полосы с белыми буквами, крыши были коронованы мигалками. Двери отечественного автомобиля были распахнуты, рядом стоял человек в штатском и двое в форме. Они расспрашивали о чём-то старушку в синем халате и тапочках. В иномарке, на заднем сидении, с пустым взглядом и уткнувшись лбом в стекло, сидел Новиков.

Сердце готово было выпрыгнуть из груди, уши заложило, был слышен пульс. Первая логичная реакция – бежать, куда глаза глядят, но Павел не побежал. Он очень медленно развернулся в другую сторону улицы. Потные ладони хотелось вытереть об штаны, но руки, как окаменевшие были в карманах. Через пятьдесят метров левая рука нащупала хоть мятые, но ещё новые несколько купюр.

Наверное, режиссёры криминальных фильмов вместе с писателями детективного жанра в своём стремлении к максимальному реализму сильно усложнили работу следователей в поимке преступника. Даже рядовой читатель понимает, что нужно обеспечить себе алиби и не возвращаться на место преступления. Поднаторевшие литературоведы имеют достаточно познаний в способах убийства, а также никогда и нигде не станут светить свои документы, при желании скрыться. Благо, что в междугородних автобусах, курсирующих от города Курска, из бумажек с картинками требуются только деньги, чтобы уехать. Через меньше часа после того, как оставил подъезд Новикова, Павел уже сидел в автобусе, спешно направляющемся в соседний Орёл. После Орла был городок ещё меньше, но уже ближе к дому. Спустя вдобавок две пересадки, бывший студент вернулся домой.

–

В обеденной зале стоял накрытый стол: жареное мясо, три вида салатов, букет зелени, кусочек к кусочку ровно порезанный ароматный хлеб, шпроты в масле, супница, как планеты солнечной системы вокруг светила, окружали большую тарелку варёной картошки в тающем масле, с которой поднимался пар.

Справа от стола, у стены располагался комод. На комоде – множество рамок с фотографиями. На одной из них был седовласый дедушка со строгим видом и черной неширокой лентой в углу.

Дверь отворилась, в прихожую вошел мужчина с широкими плечьми и пятидневной щетиной.

– Папа, папа пришел! – замельтешили вокруг мальчик и девочка лет пяти.

– Вы ж мои … – он погладил каждого по голове, растрепав волосы.

– Паша, ну наконец-то. Мы уже без тебя обедать собирались. – сказала вышедшая из кухни женщина в фартуке.

– Слышали, что мама сказала? Руки мыть и обедать.

– Я первый с папой обедать!

– Нет, я первая, а ты маленький, – лепетали дети.

– Садись иди за стол. – повторила она спокойным тоном.

Семейство собралось за обеденным столом.

– Ты сам-то руки помыл? – спросила женщина в фартуке.

– Ага.

– Нога. Помой иди. Ой! А что это у тебя на руке?

– Да так, ерунда, – ответил мужчина, пережевывая картофель, и спрятал перевязанную носовым платком руку под стол. – пилой порезался. Царапина.

– Царапина, не царапина, а к фельдшеру сходи, пусть посмотрит.

– Эта баба Ася – старуха слепая. Она уже могилу свою видит яснее, чем своих пациентов.

– Так она уже недели три как на пенсию ушла, – влилась в разговор сидящая за столом старушка, – Там молоденькую прислали какуй-то. Только опосля инштитута, видно. Она мне давление вчерась мерила. Правда, Пашутка, сходи, а то может ещё заразу какую подцепишь.

– Хорошо, мам, схожу.

После обеда мужчина встал из-за стола, вытер руки и вышел из дома. Солнце светило ясно, штиль не волновал верхи деревьев у фельдшерского пункта.

– Что ж вы так неаккуратно? – спросила молодой врач, бережно бинтовавшая раненую руку.

– Да там … пилой так взялся.

– Впредь будьте осторожнее, – сказала она, закончив бинтовать, садясь за свой стол. – Сейчас вам ещё мазь выпишу …

Мужчина сидел на пациентском стуле и внимательно всматривался в казавшееся знакомым лицо врача. Тут из под тоненькой оправы очков блеснули пронзительно голубые глаза.

– Ира?

– Ирина Михайловна, если позволите. Или хотя бы просто Ирина. – сказала она, не отрываясь от письма. – Вот этой мазью, когда ранка подзатянется. И перевязывайте по мере износки бинта. Позовите следующего, если там есть кто.

Мужчина вышел из фельдшерского пункта. Сунул руки в карманы и зашагал в сторону своего дома. В потную ладонь левой руки впивались меж пальцев набившиеся в карман древесные опилки.