Никогда не быть такой, как мама [Елена Сумина] (fb2) читать постранично

Мама стоит перед зеркалом. Ее лицо превратилось в распухшее месиво. Она стоит и давит прыщи. С каждым днем их все больше и больше. Ее кожа стала напоминать кратерную поверхность Марса, такую же огненную. Даже утром, после ночи спокойного сна. Она не может остановиться. Бабушка пытается связать ей руки, чтобы она не прикасалась к своему лицу, но мама вырывается, прячется в ванной, и там все начинается заново.

Я дотрагиваюсь до своего лица и замираю. Мне хочется повторить то, что я наблюдала сотни раз. Пальцы сдавливают кожу, и на поверхность выходит белая жидкость. Жжение захватывает все большие участки лица. Кому-то может показаться, что я долго гуляла на морозе – красные распухшие щеки, нос как неспелая слива. Но нет тебе черных точек, нет тебе прыщей, да и нетронутого участка лица тоже нет.

Набираю лосьон на ватный диск. Прикасаюсь к лицу и ощущаю, как по нему проходят электрические разряды: от носа к скулам, по лбу, подбородку. Останавливаюсь. Пытаюсь осмыслить, что я сделала. Прошедшие минуты кто-то другой управлял моим сознанием, мои руки были мне неподвластны.

Никогда не быть такой, как мама.

Мама боится воды, но любит море. Она делает два шага от берега и останавливается. Вода достает ей до колен. Она стоит и смотрит вдаль. Наклоняется, набирает воды в ладони и умывает лицо, потом льет воду на плечи, размазывает, словно это целебный раствор, по рукам и бедрам. Пытается достать до спины и натирает участки, до которых добралась ее нетренированная рука.

Когда ей предлагают научиться плавать, она говорит, что слишком стара для этого. Она стоит и с вожделением смотрит на воду.

Я плыву. Папины руки крепко держат меня под животом.

– Ты видела, как лягушка плавает?

Мы ловим лягушку, от которой потом появляется бородавка на руке, и запускаем ее в озеро. Лягушка лежит неподвижно, делает вид, что умерла.  Но чувствуя, что опасность миновала, она начинает усиленно работать лапками и быстро уходит в мутную воду. Я больше ее не вижу. Но я поняла принцип.

Я снова на животе. Папа делает вид, что держит меня. Собрать, развести, собрать, развести. Я концентрируюсь на движениях рук, я чувствую, как они напряжены. Я могу плыть только на них. Папа впервые отпускает меня. Я плыву, плыву.

Я с разбегу прыгаю животом на воду и начинаю работать руками. Я прокручиваюсь в воде, как дельфин, я показываю друзьям, как плывет собака за мячиком, я делаю кувырок и держась руками за дно, машу ногами, передавая приветы всем, кто на берегу. Я лежу на спине. Щурюсь. Солнце.

 Никогда не быть такой, как мама.

Мама возвращается с работы. У нее три пакета со сладостями: вафли с шоколадной прослойкой, что хрустят и тают, напитавшись моей слюной, зефир в шоколаде, исчезающий в тот же вечер, осенний вальс – конфеты, напоминающие гору, на вершине которой зарыт клад – целый лесной орех. Завтра же конфеты будут развернуты и лишены орехов.

Мама садится пить чай. Она не любит ужинать. Она пьет только черный чай или кофе с молоком. Она никогда не говорит «латте» или «капучино», говорит именно «кофе с молоком».  В трех красивых плетеных корзинках лежат сладости. Мама кладет конфету в рот и закрывает глаза. Свет на кухне выключен, и никто не решается туда войти. Это мамина тайная вечеря.

Я завершаю ужин. Мой организм настроен на медово-ванильный вкус. Ему всегда хочется завершить принятие пищи куском торта. Я открываю коробку с тортом «Наполеон», достаю суповую ложку и врезаюсь ей в нежные слои, пропитанные масляным кремом. Я блюю в туалете наполеоном, который съела целиком.

Проходя мимо кондитерских, я отвожу глаза – меня все еще мутит при виде тортов. Я больше не ем сладкого. Совсем.

Никогда не быть такой, как мама.

Мама разговаривает с мужчинами тоненьким голосом маленькой девочки. Она хихикает, надувает губки, смущенно опускает глаза. Она резко отстраняется, когда мужчина обнимает ее в публичных местах. Слегка касается пальцами его руки и объясняет, что здесь люди. Она проявляет нежность и ласку только под покровом ночи и только в комнате. Тогда ничто не стесняет ее. Она превращается в податливую гибкую кошечку.

Она хрупкая и тонкая, и мужчины носят ее на руках. Она подстригла свои длинные смоляные волосы и с короткой стрижкой стала похожа на озорного мальчишку.

Вагон метро набит замученными работой людьми. Мы стоим близко, соприкасаясь телами, – так, что я чувствую его дыхание, – мы дышим в такт. Я провожу рукой по спине любимого, обнимаю его за талию и кладу голову ему на плечо. Он гладит меня по волосам, целует глаза, щеки, нос, добирается до губ и, проводя по ним языком, кусает за верхнюю. Я смотрю на него, не отводя взгляда: изучаю, любуюсь.

Мы занимаемся любовью на кухонном столе, на комнатном ковре, на лестничной площадке в подъезде. Он наматывает себе на палец мои длинные кудрявые волосы,