Жил-был хам. Речь, конечно, пойдет не о том хаме, который жил в допотопные времена и был сыном Ноя, известного спасителя мира. Тот Хам был с большой буквы и считается, что все последующее хамство пошло от него, хотя, по правде сказать, ничего такого хамского в нашем теперешнем понимании он не сделал. Ну, подумаешь, застукал папу голым и пьяным и рассказал об этом не кому – то постороннему, а своим же братьям. Наш хам, с маленькой буквы, родился и вырос в стране победившего социализма, а дозревал уже в другой стране, победившей социализм и все остальное, хорошее и плохое, что было в прежней. Победасостояла в том, что все в этой стране сильно изменилось, как и обещали победители. Они хотели как лучше, но как именно будет лучше – не знали, поэтому получилось то, что получилось. К примеру, из бесплатной медицины получились сразу две – бесплатная и платная, причем бесплатная стала хуже прежней, а платная – не лучше, но дороже. То же произошло и с высшим образованием, только оно к тому же и потеряло смысл: корочка об образовании стала важней самого образования. Спорт лишился спортсменов крупного телосложения – они стали бандитами. Впоследствии одна их часть погибла в борьбе, другую раскидало по зонам, а третья, из уцелевших, ушла – кто в политику, кто во власть, кто в бизнес. Вместо прежних Советов и Исполкомов появились губернаторы, мэры, думы, сенаты, министерства, департаменты и тому подобное, чтобы править губерниями, округами, волостями и еще чем-то, короче, населением. Милиция была преобразована в полицию, что свидетельствовало о желании приобщиться к общемировым стандартам правопорядка. Но дальше желания дело не пошло и изменение названия к другим существенным изменениям не привело. В политической жизни образовался плюрализм: вместо одной появилось много партий и они спорят друг с другом, обзываются, как дети малые, и ругают правительство. Но при всем том голосуют, как правило, единогласно, а право быть умом, честью и совестью приписывают каждая себе. Продовольственно – шмотковое изобилие, правда, наступило, но не всегда качественное и не всем по карману. Изменилась и структура населения по признаку благосостояния: раньше оно делилось на бедных и блатных (т. е., тех, кто пользовался благами по блату и должности), а теперь на бедных и богатых, ставших владельцами состояний, по причине произошедших в стране событий. При этом состояния достались в первую очередь тем, кто раньше пользовался благами. Со временем и богатых, и бедных стало больше, а общая численность населения почему-то уменьшилась.
Период становления характера нашего персонажа охватил, таким образом, и время застоя (официально именовавшееся эпохой развитого социализма), и время перемен, то – есть, детство, юность, молодость и часть зрелости прошли в предыдущей стране, а остальное – в последующей. Семья Васи (так звали нашего героя) считалась благополучной, так как блага и получки были высокого уровня – папа в прежней стране был номенклатурным работником областного масштаба. Мальчик Вася поначалу рос как все нормальные дети, а учился даже получше других. Школа считалась престижной, с углубленным изучением иностранных языков. Правда, языки Васе давались с трудом, и из всех ему известных предпочтение он отдавал говяжьему, особенно заливному с хреном. От сверстников Вася отличался, может быть, только заносчивостью, но и то в пределах нормы. Это, однако, мешало ему иметь друзей, и даже приятелей у него по этой причине было немного. И все же отношения с одноклассниками сложились ровные, как и с учителями, со всеми, кроме «немки». У «немки» были основания относиться к Васе не столь ровно, и причиной этому послужил один случай. С Васей за одной партой сидел Вова, ученик средний, но с талантом к стихосложению. Однажды Вова получил двойку по немецкому, посчитал это несправедливым и вылил свое негодование на клочке тетрадного листка, сочинив стишок следующего содержания:
Их бина дубина полено бревно
немка скотина немка говно
Вася его прочитал, восхитился талантом автора и решил, что шедевр этот должен дойти до адресата. Он выкрал у Вовы стишок и подкинул его на стол «немке», нарушив тем самым авторское право сочинителя, который не имел намерения его публиковать, а тем более показывать «немке». Обнаружив стишок, «немка» страшно возмутилась и отнесла его в учительскую на экспертизу. Автор был установлен по почерку и вскоре стишок в качестве вещественного доказательства совершенного преступления лег на стол директора. Директор, человек с юмором и тоже по каким-то там причинам недолюбливавший «немку», оценил несомненные литературные достоинства стишка, посмеялся без свидетелей, но Вову с мамой к себе все же вызвал – для выяснения и наказания. Вова на допросе сознался в содеянном, но клялся, божился и давал честное пионерское, что не подкидывал его «немке» и не собирался этого делать. И директор принял соломоново решение: виноват не тот, кто совершил проступок в порыве чувств, а тот, кто исполнил эту подлянку – выкрал и подкинул. Нашлись в классе свидетели, которые охотно сдали Васю. «Немка» согласилась с решением директора, приняла Вовины извинения и с тех пор невзлюбила Васю. Этот факт не слишком его расстроил – немецкий, как и «немку», он и раньше недолюбливал, а в отношениях с одноклассниками тоже мало что изменилось – случившееся на эти отношения не повлияли. Директор в устной форме высказал Васе все, что о нем думал, в надежде на понимание и дальнейшее неповторение – он был большой либерал, хотя в душе считал, что Васю следовало бы выпороть за подлость.
Между тем Васин папа к этому времени довольно резво поднялся по карьерной лестнице, и на какой-то ступеньке его высокий должностной уровень был отмечен персональной черной «Волгой» и личным водителем.
С этого момента Васю как подменили. Когда его первый раз привезли в школу на папиной «Волге», из машины вышел совсем другой мальчик. Своим умом, без помощи Оруэла, которого не читал ни до того, ни после, он понял, что живет в обществе, где все равны, но некоторые равней других. Осознание своей «некоторости» привело к тому, что он стал дерзить учителям, обзывать непотребными словами школьных девочек и обижать физически более слабых одноклассников, чему способствовали хорошее питание, довольно высокий рост и папа, определивший его в боксерскую секцию. В секции он не преуспел, частенько бывал битым и через некоторое время был отчислен за бесперспективностью и отвращение к тренировкам. Однако занятия боксом хоть и оказались кратковременными, но сыграли злую шутку с его характером – он стал еще более заносчивым и высокомерным, за что в классе его невзлюбили, и не только слабые, но и сильные. Однажды, собравшись вместе, они высказали ему все, что о нем думали. В результате возникшей полемики стороны не достигли взаимопонимания, и одноклассники накостыляли Васе по шее и по прочим местам, то – есть, куда попало. Когда же он с фонарем под глазом и в кровавых соплях предстал перед родителями, разразился страшный скандал. На следующий день папа, подкатив к школе на персональном лимузине, явился к директору, волоча за собой пострадавшее чадо и попутно наводя ужас на учителей, находившихся в это время в учительской. Разгневанный чиновник областного уровня – это вам не какой-нибудь пьяный дебошир, которого можно усмирить путем самоуправства или вызвав милицию. Разгневанный чиновник, сынка которого отлупили в школе, не станет разбираться, кто виноват. Он знает, что делать. В результате его визита директору «закатили строгача с занесением» и пригрозили «неполным служебным соответствием». По показаниям пострадавшего установили виновных, после чего мальчика, засветившего в глаз нашему герою, и мальчика, угодившего ему кулаком в нос, перевели в другую школу, в ту, куда как за сто первый километр* ссылали хулиганистых пацанов, а еще зарегистрировали их в детской комнате милиции. Классного руководителя лишили этого почетного звания, всех родителей вызвали на педсовет, подвергнув мощной воспитательной обработке, чтобы те поняли, кого их отпрыскам позволено обижать, а кого – не дай бог.
После всего случившегося наш герой почувствовал свою неуязвимость, а зарождавшееся в нем хамство стало осваивать новые территории. Теперь он хамил не только в своем классе и своим учителям. В сферу специфических проявлений характера нашего героя попали параллельные классы, школьные уборщицы, персонал школьной столовой, завхоз Анна Федоровна, а также замкнутые пространства трамваев и автобусов, в пределах которых доставалось и кондукторам, и пассажирам, особенно пожилым и беременным. Поскольку не все его подвиги оставались безнаказанными, папе порой приходило в голову, что чадо его не такое уж белое и пушистое, а участившаяся необходимость вставать на защиту ущемленной чести и поврежденного достоинства юного хама стала утомлять высокопоставленного родителя. После очередного скандала кто-то накатал соответствующую «телегу» в партком учреждения, где служил папа, и поведение отпрыска стало предметом нелицеприятного для солидного чиновника разбирательства. Этот случай вывел папу из душевного равновесия и он вознамерился выпороть чадо. И выпорол. Однако воспитание поркой как педагогический прием себя не оправдало, зато возымело чисто медицинский эффект – ускоренный метаболизм. И тогда папа, опытным путем убедившись в правоте народной поговорки «не трожь г., вонять не будет», решил раз и навсегда отказаться от силового воспитания. Может, так обойдется. Само собой. С возрастом. Со временем.
А время шло, наш герой, окончив школу, поступил с помощью папы в престижный вуз, где не отличался особым усердием в учебе, зато проявил себя на общественном поприще. Он с энтузиазмом взялся за работу в комсомоле и прошел все уровни – был комсоргом группы, курса, факультета, а к концу обучения в вузе – секретарем комитета комсомола института. Уровни эти дались ему легко, поскольку не было конкурентной среды. Студенты в подавляющем большинстве еще соглашались избирать, но быть избранными – ни в какую. А кто не возражал быть избранным, того и избирали. Высокомерие, волосатая рука папы и выборная должность возвышали его в собственных глазах над теми, кто не имел ни того, ни другого, ни третьего. Возвышали, но только в собственных. Студенты, не имевшие подобных преимуществ, в описываемые времена по этому поводу комплекса неполноценности не испытывали и на высокомерие своего собрата по учебе никакого внимания не обращали, а, попросту говоря, плевать хотели. Обратная реакция была аналогичной. И только отсутствие интереса к нему со стороны особей женского пола Васю расстраивало. Ведь кроме описанных выше преимуществ он был высокого роста, упитанного телосложения и имел правильные, правда, плохо запоминающиеся черты лица. В связи с достигшей расцвета половой зрелостью и наличием перечисленных достоинств он считал себя неотразимым, а упомянутых особей – обязанными это осознавать. Однако фактически имело место злостное неосознание, что взывало к отмщению. Как жизнь, кривоногая, с приветливой улыбкой спрашивал он случайно встретившуюся однокурсницу. И не дождавшись ответа, интересовался, не хочет ли она большой и чистой любви. Потом следовала еще пара гадостей. Получив удовольствие от искареженого услышанным лица жертвы и оглянувшись, нет ли поблизости свидетелей, он удалялся. А обиженная еще долго рыдала в туалете, глядя на свои стройные ножки.
Как уже было отмечено, учился Вася без энтузиазма, но в основном на четверки, и зачастую не гнушался выклянчиванием этих четверок, ссылаясь на большую общественную нагрузку по комсомольской линии. И ему, как правило, шли навстречу, ибо он мог пожаловаться (а такие факты имели место) на какого-нибудь строптивого преподавателя и декану, и парторгу института, и самому ректору, обвинив строптивца в пристрастном отношении и неуважении к выполняемым им общественным обязанностям. Правда, никто никогда, за исключением, может быть, вышестоящих комсомольских чинов да институтского парторга, не интересовался, из чего состояли эти обязанности. Справедливости ради следует отметить, что на каких-то собраниях, организованных Васей, обсуждали особо отличившихся в студенческих пьянках, результаты рейда по общежитию и еще что-то, например, решения партийных съездов. А вот организацию и исполнение трудовых подвигов студентов на колхозных полях, целине и стройках в свободное от учебы время обеспечивали лидеры неформальные. Наш герой к таковым не относился и в этих подвигах не участвовал по причине резкого ослабления здоровья, подтвержденного соответствующей медицинской справкой, в которой и указывалось, в связи с какой такой болезнью Васе категорически противопоказан общественно-полезный труд на этих самых полях – стройках. По слухам, выдаче справки предшествовал звонок из папиного учреждения (аналогичным образом наш герой по окончании вуза «откосил», как сейчас говорят, от армии – к тому времени в вузах отменили военные кафедры, и выпускникам полагалось отдать воинский долг по укороченному сроку). Однако, несмотря на личное неучастие в колхозно – целинно – строительных мероприятиях, руководящую и воспитательную роль предводителя комсомола Вася исполнял рьяно, обличая тех, кто по разным причинам, неважно каким, их игнорировал. Он устраивал им разнос, используя высокий слог, заимствованный из передовиц центральных газет с добавлением богатого арсенала собственных хамских упражнений. Так же он отделывал и тех, кто замечен был выпившим или пропускал лекции. Всем перечисленным доставалось и в стенной газете, коей Вася был главным редактором. Правда, его газета мало чем отличалась от стены, на которой висела, и ничьего внимания не привлекала – стена и стена, что с нее возьмешь.
А что до хамского поведения, то оно стало более изощренным и в то же время более осторожным, с оглядкой, потому что изменился круг общения, а в этом кругу в случае чего и кулаки были побольше, и фонари могли гореть поярче.
А время шло, но не лечило, и папа тут оказался неправ. Уже заканчивая институт, Вася резво перескочил из комсомола в партию, которая за неимением других претендентов несла на себе тяжелую ношу – быть умом, честью и одновременно совестью той нашей эпохи, оставив без всей этой триады остальных ее современников. Вскоре, правда, выяснится, что тяжесть окажется непосильной – слишком много Вась затесалось в ряды.
Окончив институт, Вася по протекции был «распределен» в одну из контор, подведомственных папиному учреждению, на должность начальника отдела, который занимался то ли экспортом какого-то оборудования, то ли его импортом, и по роду службы имел дела с поставщиками и потребителями этого экспорта-импорта. Перед одними умело заискивал, другие заискивали перед ним. Последним можно было хамить, что Вася и делал, используя богатый опыт. Упустить такую возможность он не мог – привычка превратилась в рефлекс на безответность и беззащитность жертвы. «Вас много, а я один», «подождешь, не барин», «я что, должен всех помнить?», « не нравится – ищи других (покупателей, поставщиков, дураков)», «ну ты дятел», «да пошел ты…» – это малый перечень из служебного лексикона нашего персонажа, не требующий времени и работы мозга. Часто использовались и более изощренные приемы – тут Вася подключал интеллект и глубокомыслие. Не ответить на письмо или ответить не по существу, но строго в рамках упомянутого уже рефлекса; спрятать в условиях договора двоякое толкование, чтобы не отвечать за его неисполнение; тянуть время, не подписывая документ; нарушить сроки оплаты и т. д. и т. п. – все это проделывалось с теми, от которых не исходила опасность получить по морде в широком толковании этого выражения. Особенно доставалось от Васиного рефлекса подчиненным, поэтому надолго в его отделе никто не задерживался. С подчиненными женского пола он общался подчеркнуто вежливо, но было в этом что-то такое, от чего дамы сильно напрягались и даже симпатичные становились некрасивыми. Дело в том, что вежливость длительная Василию Петровичу была некомфортна и в любой момент могла обратиться в полную свою противоположность. Нина Ивановна, говорил он секретарше, будьте любезны, приготовьте мне кофе, пожалуйста. Да шевелись быстрей, черепаха, не видишь – тороплюсь. Смена интонаций была настолько внезапной, что принесенная чашка звякала о блюдце и проливала напиток. После этого вербальная форма общения с секретаршей заканчивалась и начиналась невербальная – начальник кривил губы, закатывал глаза и отворачивался, что должно было означать: Вы свободны, уважаемая Нина Ивановна, большое спасибо. А на самом деле означало: пошла вон, дура.
Когда наступили 90-е, папа, умело используя властный ресурс, быстро разобрался, что сулит поголовная ваучеризация с последующей повальной приватизацией и акционированием. Он через директоров подведомственных предприятий стал скупать ваучеры и акции у работников этих предприятий, обалдевших и обезденежевших от стремительно свершившейся капиталистической революции, и вскоре стал владельцем, а точнее, совладельцем с себе подобными, «заводов, газет, пароходов», с внедрением в богатства земель, морей и рек. Оба, папа и сынок, с пафосом выбросили свои партбилеты, чтобы без всякого ненужного обременения вступить в новую, капиталистическую жизнь. Папа вошел в число учредителей нескольких ООО, наплодил от этих «О» всевозможных «дочек» и «внучек» и стал жить-поживать да добра наживать, потому что еще остались люди, которые не разучились работать и которым было все равно, на кого работать. Шли годы, семейка богатела, все у папы было схвачено, «крыша» надежная, налоговая прикормлена, большие городские и областные чиновники, милицейские начальники и прочие нужные люди почитали за честь быть приглашенными в папин загородный замок по случаю торжественных дат, а также и без этих случаев, а так, попариться в баньке, «принять на грудь» с устатку, а заодно и «порешать вопросы». Бандитский беспредел 90-х Васино семейство не коснулся благодаря широкой папиной спине, а точнее, его «крыше».
Но жизнь – тельняшка. За белой полосой пришла черная – в 98 году умер папа и грянул дефолт. Сынок, с рождения привыкший жить за папой, как за стеной, растерялся. Растерялся сам и растерял то, что нахапал папа, потому что папины подельники по части учреждения всех этих «мамок», «дочек» и «внучек» быстро поняли, что сынок, который толком ничего не знает и не умеет, им и на фик не нужен, и поступили с ним просто по-хамски, то – есть, просто выкинули его из всех учредительных документов, а доли, которые он должен был унаследовать, поделили между собой. Ему бы в суд пойти да отстоять свое, кровное, нажитое непосильным папиным трудом, но он умел только хамить, а в суде это не прокатит. И остался он ни с чем. Замок, машину, катер, гараж, лодочную стоянку и прочее имущество, движимое и недвижимое, пришлось продать, потому что содержать все это было не на что. Выяснилось что личные папины деньги хранились на счетах, оформленных на каких-то дам, очевидно, папиных любовниц – не предполагал он так внезапно уйти из жизни. На вырученные деньги купил Вася «двушку»– «хрущевку» и подержанную «Калину», остаток приберег на черный день. Настоящую цену всей папиной движимости – недвижимости никто не давал – у богатых замки, катера и «мерсы» уже были, а не очень богатым они были не нужны. И разошлось это имущество за бесценок между папиными компаньонами и то только из уважения, как они выразились, к светлой памяти Васиного родителя. Мало того, в своей безграничной щедрости они пошли еще дальше – предложили Васе место вахтера в одном из своих офисов, поскольку прежнее его место работы накрылось медным тазом по причине революционных преобразований. А ведь мы еще забыли сказать, что ко времени, когда черная полоса накрыла нашего героя, он был женат и имел взрослую дочь. Обе, и жена, и дочь, были дамочками амбициозными и к скудному существованию абсолютно неприспособленными. По мере своих дамских сил и мерзопакостного характера они старались, как могли, чтобы Вася понял, какая он жалкая, ничтожная личность, раз им, невинным овечкам, приходится страдать в «хрущевских» хоромах и жить на вахтерскую зарплату.
Все это сильно подкосило Васю. По причине пошатнувшегося здоровья он стал частым посетителем районной поликлиники, а техническое состояние «хрущевки», в которой он проживал с семейством, подробно ознакомило его с системой ЖКХ. Знакомство это навело его на мысль, что упомянутые три буквы вполне могут заменить веками употребляемые на Руси другие три буквы. А еще подержанная «Калина» требовала частых контактов с отечественным автосервисом. Но особенно болезненной для самолюбия стала его вахтерская должность. Когда Вася в первый раз заступил на пост, выяснилось, что постоянными посетителями офиса, где он работал в качестве вахтера, были многие из тех самых поставщиков-покупателей, с которыми ему приходилось контактировать, будучи начальником отдела при папиной организации. Эти люди однажды узнали Васю под вахтерской фуражкой. Среди них оказались и злопамятные. Не стоит перечислять всех слов и выражений в его адрес, которые они позволяли себе, припомнив прежние обиды и унижения – достаточно вспомнить известную частушку, начинающуюся словами: «Мимо дома своей тещи я без шуток не хожу…».
А новая жизнь била ключом, а ключ был в руках у сантехника из жилищно – коммунальной конторы (сокращенно ЖКК). ЖКК было полномочным представителем системы ЖКХ в каждом конкретном доме и его правопреемником по части замены на другие три буквы. С обоими лицами, физическим и юридическим, у Васи сразу не сложились отношения, так как в «хрущевке» все текло, но ничего не изменялось, и это сильно раздражало ее жильцов. Справедливости ради надо сказать, что сантехник изредка являлся со своим ключом по Васиному вызову и что-то там подкручивал, а однажды даже поменял вентиль. Но после его визита все повторялось, то – есть, текло, но не изменялось. И однажды сантехник открыл Васе глаза на этот парадокс. Дело в том, что все, что было в квартире сантехнического, давно прогнило и требовало замены на новое, а новое, в свою очередь, требовало весьма немалых денег, которых у Васи не было. И добрый сантехник посоветовал Васе записаться на прием к начальнику ЖКК (впоследствии выяснилось, что это был такой сантехнический «прикол»). Но Вася тогда про «прикол» не знал и на прием записался. Начальником оказалась дама бальзаковского возраста, крупная, загорелая и жизнерадостная. Встретила она Васю, как блоковская незнакомка, «дыша духами и туманами» воспоминаний о недавних мальдивских приключениях. И поведал ей Вася свою печальную историю с гнилой сантехникой, требующей полной и безоговорочной замены.
Начальница благосклонно выслушала скучного посетителя и сказала, что «щас, прям так сразу, не можем, нет в плане, но при первой возможности в план вас засунем». Куда засунула начальница Васю и засунула ли вообще – неизвестно, но полгода он терпеливо ждал, что вот-вот придут ребята из ЖКК и все ему заменят. А, не дождавшись, снова пришел к начальнице. К этому времени она потеряла загар, жизнерадостность и благосклонность к просителям и, когда Вася напомнил о своей проблеме и ее обещаниях, то ему показалось, что попал он не в кабинет начальницы, а в клетку к голодному тигру. И услышал он что-то до боли знакомое, можно сказать, родное. А было там и «вас много, а я одна», «я что, должна всех помнить», «подождешь, не барин» и т.д и т. п. И ушел Вася от начальницы с тяжелым сердцем, в связи с чем впервые в жизни к нему приехала «Скорая». С этого момента и стал Вася завсегдатаем районной поликлиники. Порядки этого почтенного заведения обогатили его жизненный опыт, поскольку при жизни родителя его пользовали врачи из привилегированного медучреждения. Впрочем, в той жизни Вася болел редко – поводов не было. Первый визит в районную поликлинику Васе запомнился разговором с тетей, сидевшей за окном регистратуры. Когда он объяснил тете, что ему надо попасть на прием к терапевту, от него потребовали полис. Про полис Вася слышал впервые. Пока тетя раздраженно объясняла, что такое медицинский полис и где его взять, собралась очередь, злобная, раздраженная, нетерпеливая, и кто-то из ближайших к Васе очередников произнес ему в затылок: «дятел». Слово это было знакомо ему не из книжки по орнитологии, а как обозначение человека тупого и темного. Вася и сам нередко употреблял «дятла» в прежние светлые времена, когда имел дело с клиентами в своем департаменте по экспорту – импорту под крылышком у папы.
Покинув ни с чем очередь в регистратуру, Вася понял, что приобрел еще одну неприятность – повышенное давление. Но урок не прошел даром – в следующий раз он пришел в поликлинику, имея на руках полис, медицинскую карту, талончик, где было указано время приема у терапевта – 17 часов 12 минут, и букет для терапевта из двух цветочков: болей в сердце и гипертонию. Придя в назначенное время, Вася застал очередь, но не обратил на нее внимание – ведь ему через две минуты надлежало попасть к терапевту. Однако очередники, человек семь или больше, в назначенное время его к терапевту не пустили и объяснили, что попасть к врачу можно только в порядке живой очереди, а не по талону. А живая она потому, что у терапевта норма – 12 минут на больного, и уложиться в эту норму невозможно, поскольку она, эта норма, такая же объективная, как средняя температура по госпиталю. Поэтому сейчас к врачу пойдет не Вася, а тот, у кого в талончике написано 16 часов 12 минут. Следующим будет тоже не Вася, а тот, у кого талончик на 16 часов 24 минуты т. д. Наш герой, прикинув, что ему до приема у врача никак не меньше часа, отправился выяснять, кто придумал эти 12 минут. Но ни главного врача, ни замов на месте не оказалось, а прочий персонал, попадавшийся ему в коридорах, разговаривать на эту тему расположен не был. И только какая-то медсестра поведала ему все, что сама знала про загадочные 12 минут. Оказалось, что это нормативное время, за которое врач должен принять больного и назначить ему лечение. Норма эта рассчитана как среднестатистическая и пришла откуда – то сверху, то ли из губернского министерства здравоохранения, то ли – бери выше – из федерального. А поскольку пациенты – народ, как на подбор, тупой и медлительный, то врачи в эту норму никак уложиться не могут. Отсюда и живая очередь. Сестра, правда, напустила туману, высказав одну странную мысль: норма хоть и спущена сверху, из министерства здравоохранения, но не прошла согласования в министерстве здравого смысла. Вскоре, однако, выяснилось, что медсестра не совсем права – врач при желании в норму может уложиться, и Вася убедился в этом на собственном печальном опыте. Вернувшись в свою очередь, он увидел там новые лица – прежние не выдержали испытания ожиданием. И какая – то новая старушка объявила ему, что «его тут не стояло» и он, как выразилась старушка, теперь крайний. Васе захотелось сдаться и уйти, но он почувствовал, как поднялось давление и заболело сердце. С такими симптомами самый момент показаться врачу, подумал Вася и решил дождаться своей очереди. А когда дождался, рассказал, на что жалуется, разделся, кашлял – не кашлял, дышал – не дышал, был обследован стетоскопом и тонометром и врач заполнил медицинскую карту, выяснилось, что время, отведенное Васе Министерством здравоохранения, истекло, и ему было предложено прийти в другой раз. Он не сразу понял, что его выпроваживают из кабинета врача без всяких рекомендаций и рецептов. А когда понял, что – то щелкнуло в его мозгу, голову окутал какой-то мутный туман, и вместо того, чтобы спокойно уйти, как это сделали предыдущие терпельцы, он стал орать что-то несвязное, из чего ясно слышалось только «хамы», «дятлы», «12 минут», «у меня талон » и почему- то «сантехника» и «Мальдивы». «Скорая» приехала быстро, два санитара ловко накинули на Васю халатик с длинными рукавами, зафиксировали и увезли.
Домой он вернулся через месяц, бледный, мрачный и задумчивый. За это время семейное его положение претерпело существенные изменения. Жена устроилась торговать овощами на рынке и так приглянулась хозяину овощной палатки, добродушному толстому азербайджанцу, что тот взял ее к себе на полное обеспечение и совместное проживание. Дочь подалась в проститутки и ее карьера на этом поприще оказалась весьма успешной – природный талант к выбранной профессии обеспечивал приличный заработок. Она больше не нуждалась в «хрущевской» площади и крохах от вахтерского зарплаты. Вася не слишком расстроился от таких семейных катаклизмов – баба с воза – кобыле легче, а две – и подавно. Правда, оставалась еще старушка – мать, но после смерти мужа она уехала в деревню к родственникам и потребностью во внимании к себе Васю не обременяла. Она и до смерти мужа была его бледной тенью, и Вася воспринимал ее точно так же, как и папаша, т. е. никак. После «психушки» он снова стал ходить на свою работу – сутки на посту, трое – дома. Папины компаньоны узнали о Васиной болезни, но к чести своей, чтя память папаши, с работы не уволили. А старые знакомцы – клиенты к прежним своим пошлостям добавили новую: проходя мимо его поста, взяли за правило крутить у виска пальцем, испытывая злорадное наслаждение местью.
В дополнение ко всем перечисленным невзгодам Васю периодически посещали воспоминания о прежней роскошной жизни за папиной спиной, которые резко контрастировали с убогим настоящим и ничего хорошего не сулившим будущим. Как-то раз ему даже захотелось напиться с горя, однако и тут ему не повезло: проходя мимо магазина и пошарив в кармане, он обнаружил, что на хорошую водку денег не хватает, а дешевую покупать не рискнул. Но однажды луч света проник в темные коридоры Васиного существования и в окружающем сумраке возник перед ним оазис надежды. Вася припомнил, как года за три до папиной кончины в их замок пришел какой-то чиновник из губернского правительства и попросил взаймы довольно большую сумму в американских рублях. Папа дал чиновнику эту сумму под расписку, усиленную клятвенно-честным словом заемщика возвратить деньги на папиных условиях. Условия были такие: заём выдается на один год, после чего незамедлительно и безоговорочно возвращается. Чиновник, однако, займа не вернул – ни через год, ни позже. И вот вспомнил Вася эту историю и бросился искать в папиных бумагах расписку. И нашел он эту расписку. И явился с ней к чиновнику в надежде получить денежки папы, и даже сумку с собой взял – вдруг должник захочет рассчитаться наличными. Чиновник встретил Васю приветливо, расписку признал, а про честное слово не вспомнил. Оно и понятно, честное слово – субстанция нематериальная, как тот «привет», который в известном мультике удав через слона передает попугаю. А деловой человек и большой чиновник ни в какие «честные слова» не верит, даже в свои. Денег Вася не получил – ни наличных, ни по «безналу», и на то были свои причины. Должник объяснил Васе, что столько валюты, сколько он занял у Васиного папы, у него нет, а в рублях – и подавно, так как за то время, которое длилась его долговая кабала, курс вырос в несколько раз, и ни в какую сумку эти деньги теперь не полезут. Да и вообще, продолжал должник, забыв про недавнюю свою приветливость, о чем мы с тобой тут базарим? Что ты мне тут батон крошишь? Ты кто такой? Папу я знал, а тебя, фраера мелкого, – нет. Ты про срок исковой давности слыхал? Так вот, он истек, столько лет прошло, и теперь нет ни заемщика, ни заимодавца. Так что нет у тебя, Вася, законного права этот долг требовать. А посему пошел вон, Вася, а то охрану вызову. Герой наш взялся было доказывать, что он не «кто такой», а прямой наследник, но тут пришел «охрана» в виде двухметрового амбала, который вытолкал Васю из кабинета, а когда тот упал, поднял его за шиворот и направил тело по стрелке «Выход». Шел Вася по стрелке вдоль коридора с множеством кабинетов, прижимая к груди пустую сумку, и вдруг почувствовал, как на голову его опускается уже знакомый мутный туман. Ему стало страшно, но вместо «караул» или, скажем, «помогите», он заорал: «Хамы!». Потом: «Дятлы!». И уже в голову полезло «воры», «срок вам, а не давность», затем затуманенной голове почему-то вспомнилось «вас тут не стояло», «Мальдивы», «сантехника», «12 минут». Но тут одна за другой стали открываться двери кабинетов и показались заинтересованные лица их обитателей, услышавших Васины вопли. И Вася понял, что если сейчас не вынырнет из накрывшего его тумана, то приедут бравые ребята со своим халатиком. Это ему удалось, туман рассеялся, после «дятлов» продолжения не последовало, и двери кабинетов стали закрываться.
Возвращаясь домой, Вася купил бутылку дешевой водки и распил ее в своем дворе, конкретно под детским грибочком, с каким-то бомжом, у которого в кармане оказался бумажный стаканчик и конфетка «соевый батончик». Вася поведал новому знакомцу про срок давности, курс доллара, тяжелую свою вахтерскую долю и даже всплакнул у него на груди, вспомнив папу и светлые времена. Потом они стали прощаться, бомж сказал: «ты, ето, если што, обращайся», а Вася подарил ему свою сумку. Наутро он пришел на работу с полным набором неприятностей во всем организме – следствием выпитой дешевой водки, равнодушно выслушал гадости от проходящих мимо него старых неприятелей, кое-как отстоял свою смену и вернулся домой, опустошенный и разбитый. Оазис надежды оказался миражом.
Но жизнь, какая ни есть, продолжалась. Приходилось регулярно являться на работу, сутки через трое, воевать с ЖКК, постоянно терпя поражение; посещать поликлинику, как того требовало пошатнувшееся здоровье, но уже в качестве опытного стояльца в очередях; ездить в общественном транспорте из-за частых простоев «Калины» в ремонте; ходить на рынок и в магазины. Иногда в его убогой квартирке в целях удовлетворения мужских потребностей появлялись какие-то серенькие женщины неопределенного возраста. Он притерпелся к постоянным глупым укусам бывших клиентов – мстителей и уже не сжимал кулаки, припоминая боксерские навыки. Вася понимал, что эти ребята – просто щенки в сравнении с ним по части хамства, но отвечать им на уровне своего былого мастерства уже не мог. Он давно открыл для себя, что хамить больше не может, и не потому, что не хочет, а потому, что небезопасно – могут набить лицо. Притупилось и чувство ненависти к бессмысленному и беспощадному жилищно – коммунальному беспределу, нормативно зарегламентированной сухости хранителей народного здоровья, озлобленности пациентов, хамству рыночно – магазинного жулья, продающего (а точнее, по современному, впаривающего) некачественную или просроченную еду, паленное питье, а товары хорошего качества – по несуразно завышенным ценам. Привык Вася к передвижению на своей старенькой «Калине» по городским колдобинам, условно именуемым проезжей частью, с риском провалиться под асфальт, как под лед, дням жестянщика, ледопадом с крыш и др. Все это автодорожное и ледовое шоу, включая «др.», происходило из года в год с тупым однообразием и действующей властью объяснялось бездарностью предыдущей, плохим щебнем, неправильной погодой и скудным финансированием.
Так Вася, по роду службы имея после суток дежурства трое на отдых и размышления, пришел к неутешительному для себя выводу: привычка к хамству сменилась привычкой его терпеть. Но это был вывод, касающийся его лично и той окружающей среды, с которой он непосредственно соприкасался. Неустанные умственные упражнения, коим способствовало изобилие свободного времени, расширяли горизонты познания в столь близкой ему области. Лежа на диване и глядя в телевизор, он открывал для себя новые, ранее незнакомые ему виды хамства, к примеру, всевозможные политические ток-шоу. На этих «токах» наши бились с инакомыслящими. Наших представляли бойцы из числа депутатов, политологов, давно вещающих на центральных каналах, отставных политиков 90-х, арабов, как давно прижившихся в России, так и вновь прибывших, журналистов, из которых особенно выделялся агрессивностью и командным голосом редактор одного военного журнала, ученые из разных политических академий и центров по изучению чего-то глобального. Инакомыслие пытались озвучить какие-то блеклые ребята из украинской Рады, маленький кривоносый американец, наши доморощенные либералы из непроходных партий, и несколько храбрых защитников независимости Польши и стран Балтии. Стоило кому-то из противостоящего лагеря заговорить, как тут же поднимался шум, наших было больше, кричали они громче, и в этом им помогала своими аплодисментами публика из любителей, без которой шоу – не шоу (очевидно, их имел ввиду известный наш телеведущий, говоря о «политических гурманах»). К тому же шоумэн умело манипулировал микрофоном, и если неприятель повышал голос, чтобы быть услышанным, ему это никогда не удавалось. Шоу вначале велось по одному из ведущих наших каналов, потом этой идее позавидовали другие – чего не сделаешь ради гонки за рейтингом. Но ни один из последователей ничего нового не придумал. И отличить одно шоу от другого можно было только по лицам ведущих. Особенно блистал остроумием, самодовольством и ладно сидящим костюмчиком известный ток – боец с певучептичьей фамилией. О нем стоит сказать чуть подробнее. В нашем с Васей городе он в середине «нулевых» прославился тем, что с треском провалил кампанию своей партии по выборам нового мэра. Прибыл он к нам во главе большой московской команды, чтобы агитировать за нужного москвичам кандидата. Боец этот сослужил плохую службу своим однопартийцам, потому что не удосужился узнать, кого прочит в мэры – очень уж спешил выполнить волю своей партии. А город проголосовал за другого кандидата. И не потому что так хотел другого, а потому, что так не хотел московского ставленника, того, за которого рвал глотку и блистал остроумием известный заезжий агитатор. Каков наглец, удивлялись горожане, слушая московского словоблуда, не знает человека, а в мэры его нам сует. Просто хамство какое-то. К слову сказать, несостоявшегося мэра одно время долго искала прокуратура, но так и не нашла. Он нашелся сам, на одном из местных каналов завел себе сайт, теперь предлагает помощь населению в решении проблем и просит обращаться к нему с жалобами. За какие такие дела искала его прокуратура, населению не объяснили. Как и то, за что искать перестала. Ну чем не разновидность освещаемого нами понятия? А про звездного завсегдатая телеэкрана Вася узнал, что он закончил какой-то технический вуз и некоторое время работал учителем в одной из московских школ. На этом поприще себя никак не проявил, зато испытал чувство глубокого неудовлетворения зарплатой и покинул школу в связи с переходом на другую работу – сверкать на голубом экране. Новая работа и кормила сытней, и одевала приличней, и популярностью не обделила. И обязывала служить боссам. Однажды (это Вася тоже узнал из интернета) молодой учитель из какого-то горного аула пожаловался нашему премьеру на маленькую зарплату. Тот посоветовал ему найти другую, более высокооплачиваемую работу. От души посоветовал, из сочувствия, по доброте душевной. Ведь в горном ауле работы – завались, хошь – овец паси, хошь – стреляй, если выберешь в кого. А детей учить – дело неблагодарное в материальном смысле. Прочитав про это, Вася решил, что премьеру по роду службы на благо макроэкономики и по причине большой занятости думать, что говоришь своим небогатым соотечественникам, некогда да и незачем, свои ведь не обидятся, а если и обидятся, то негромко и на кухне. А вот звездный шоумен обиделся за премьера, которому учитель посмел пожаловаться, и посчитал жалобщика нахалом. С какой радости, возмутился он, учитель должен получать больше, чем получает, он же не банкир какой и не телеведущий. Да и кто идет в учителя, спрашивает звезда экрана? Да всякий сброд, отвечает звезда экрана. Хама Васю от такого хамства передернуло. Нищий учитель – позор страны, утверждал Чехов, и не потому, что сброд, а потому, что нищий. И Вася решил, что звезду эту надо гнать с экрана. Поганой метлой. Но решение Васино никто не услышал, подумаешь, какой-то Вася, – самого Ленина не услышали, когда он призывал поднять учителя на недосягаемую высоту. Как в Тунисе. Про Тунис Вася знал, отдыхал там как-то, в папины времена, по турпутевке. Гид рассказывал, что в Тунисе учитель – высокочтимая и она из самых высокооплачиваемых профессий. Но у нас не Тунис, где пляжи, маслины да пустыня. У нас денег нет.
Однако вернемся к нашим баранам. Чему сильно удивлялся Вася, так это тому, что инакомыслящие, которым во время шоу не давали рта открыть (вернее, рот открыть давали, но не давали микрофона), все равно в них участвовали. Им бы возмутиться таким хамством и отказаться быть посмешищем, но, как говорят, не тут-то было. Они регулярно приходили и даже что-то пытались кричать без микрофона, но их засмеивали и захлопывали – публике их попытки высказаться были неинтересны – не для того пришла. Это навело Васю на мысль, что наши оппоненты своим участием в шоу преследовали цель вполне себе меркантильную – очевидно, канал платил им за роль мальчиков для битья.
Телевидение стало для Васи просто кладезем информации, касающейся интересующего его предмета. Выяснилось, что эшелоны власти разного уровня тоже в этом плане оказались не без греха. Как – то по местному каналу показывали сюжет, где губернатор призывает электорат явиться на выборы, предвидя, что явка будет низкой, поскольку никаких предпосылок для высокой в подопечной ему губернии не было. А тут еще время выборов пришлось на сезон сбора дачного урожая. Обычно граждане в большинстве своем из двух вариантов – пойти на выборы или поехать на дачу – выбирали последний. Желая переломить ситуацию в пользу первого, губернатор в своей пламенной агитационной речи обратился к британскому опыту – кто-то из подчиненных подсунул ему уместное для данного случая (как, очевидно, им показалось) высказывание, якобы принадлежащее Черчиллю – ведь Черчилль всегда был у нас в авторитете – за морские конвои, карикатурный облик и остроумие. Суть высказывания состояла в том, что если гражданин не пришел на выборы, то он и не вправе требовать от власти исполнения ею своих обязанностей. Вася был хамом, но не был дураком, и не поверил ушам и глазам своим, а проще говоря, офигел от услышанного, и не потому, что стоял перед дилеммой – идти на выборы, или не идти – он не ходил на выборы с тех пор, как избавился от партбилета. Офигел Вася от другого: как могли Черчилль с нашим губернатором сказать такое большинству граждан? И Вася решил – Черчилль сказать такого точно не мог. Неужели он не понял бы, что упомянутые граждане пойдут на ответные санкции –перестанут подчиняться власти и не станут платить налоги, уведя свои доходы в такую беспросветную тень, что тень прежняя покажется солнечным полднем. А в этом случае власти все равно, кто голосовал, кто нет. Просто ее не станет – не хватит денег на содержание. А тогда беда, анархия, и каменный век. И Вася подумал: какой хам этот наш губернатор, знает, что не накажут, вот и ляпнул, решив, что цель оправдывает даже негодные средства.
Продолжая дотошно вглядываться в телевизионные комиксы, Вася пришел к выводу, что хамство, как грипп, способно приобретать разные формы и лечению не подлежит, потому что никто никогда не пытался этого делать. В равной степени оно приживается как в гуще народа, так и среди его слуг. Слуги интересовали Васю в том плане, что их бурная законотворческая деятельность на благо этой гущи резко контрастировала с результатами: благо все время застревало на подступах к гуще, не проникая в нее. Что только не делали думские депутаты: придумали формулу, по которой каждый мог сам себе рассчитать пенсию; увеличивали эти пенсии с учетом инфляции; повышали уровень минимальной заработной платы; принимали решения по росту зарплаты учителей и врачей; придумывали наказания за несвоевременную выплату зарплаты… В общем, старались слуги народа как могли. И все было бы замечательно, если бы:
1. пенсии не были бы такими мизерными, как их не считай: по формуле или по-прежнему;
2. зарплаты учителей и врачей увеличивались бы не в законе, а в кармане;
3.на все про все были бы источники, или, проще говоря, деньги.
А главная беда и большое хамство, считал Вася, как раз в том и состояло, что источников на все не хватало, и думцы это знали. Знали, что источником всех обещаний был бюджет, а бюджет – это план, а план – не факт. А фактом было то, что бюджет, то есть план, был тришкин кафтан. И если хватало увеличить пенсии, чтобы их не сжирала инфляция, то возросшую по закону зарплату врачам и учителям кафтан уже не прикрывал. Так что пенсии оставались хоть и хорошие, но маленькие, как выразился устами своего героя один замечательный наш юморист; зарплата врачам – учителям хоть и возросшая, но только обещанная. Повышение минимального уровня зарплаты вообще никого не интересовало, потому что на этот уровень прожить нельзя, повышай – не повышай. А вот если, утверждали по телевизору ученые головы из Академии наук и прочие продвинутые, слезть с нефтяной иглы, да экспортировать высокие технологии, да повысить производительность труда, да чтоб рост ее опережал рост зарплаты, не допуская при этом беспрецедентно наглого несоответствия между зарплатой начальства и остальных работников; да прибыль (почему-то именуемая «чистой») от несуразных и никаким рынком не регулируемых цен шла не в оффшоры, не на дивиденды собственникам для покрытия их неотложных нужд (приобретение и содержание яхт, заграничной жилплощади и прочего благосостояния), а на развитие производства и увеличение рабочих мест; да весь импорт заместить, чтобы не зависеть от соединенных штатов Европы и Америки, да расходы сократить, да не наступать на старые советские грабли и не давать банановым странам миллиарды взаймы, потому что они их еще ни разу не возвращали по причине разноцветных революций и частой смены вождей, когда заемщик – вождь пророссийской ориентации, а следующий за ним эту ориентацию меняет на западную и уже ничего никому не должен; да заставить их вернуть многолетние долги; да не воровать бюджетных денег. Тогда, как выразился 4 – летний внук одного Васиного знакомого, «всего на всех будет хватит». И еще ученые головы что-то такое постоянно говорили про малый бизнес, который, если.., то…, тогда вообще… Другие умные сетовали на то, что нет стабильности. Вот была бы стабильность, тогда совсем другое дело. А были еще и сомневающиеся, мол, зря мы помогаем экономике потенциального противника, покупая его облигации – наложит санкции, и плакали наши денежки. Лучше инвестировать эти средства в свою промышленность – так и надежнее, и … А впрочем, хрен редьки не слаще, если свои же их и разворуют. А пока в верхах думали над тем, кто возьмется за все вышеперечисленное, низы бухали и травились суррогатом, врачи уходили в массажисты и таксисты, или переучивались на бухгалтеров, а учителя пропивали глобусы. Вася, конечно, сгущал краски в своих размышлениях – были и светлые моменты: по телеку показывали и семью врача, которому дали квартиру в деревне; и сельского учителя, которому выделили участок земли для прокорма семьи; и счастливых старичков-пенсионеров – один радовался, что выиграл миллион, другой делился со страной тем, как он удачно вложил в такой – то банк свои сбережения и ему обещали 20 % годовых; третий просто светился от счастья, рассказывая, как он втирает в себя «лошадиную силу». «Во втирает!»– удивлялся Вася и даже заржал от увиденного. Радовался он и за поющих старушек из Бураново, прославивших свою деревню, а заодно и страну, на весь мир. Правда, потом старушек выперли из проекта под предлогом преклонного возраста и набрали других старушек, помоложе. А прежние вернулись к своим огородам, курам и козам, и без денег, потому что гонорары свои отдали на строительство храма. И тут хамство, подумал Вася, как у нас без него. Вообще телек был неистощим по этой части. Доставалось от него, и здорово доставалось, нашей культурной элите – она и высокомерная, и хамящая, и матерящаяся, и бухающая, ворующая авторство у товарищей по цеху, бросающая на произвол судьбы своих одряхлевших коллег, кичащаяся своими замками и апартаментами, жадная до денег и жалкая до слез, проливаемых после их утраты; рождающая монстров, пугающих с экрана своим рыком бывших жен и публику, и обзаводящаяся детьми непонятным простому народу способом. А уж про оборотней в погонах и говорить нечего, каждый день смотри и восхищайся героями – одиночками, которые просто изнемогают в борьбе на два фронта – с мафией и оборотнями. Замахнулся Вася в своих рассуждениях на любимую тему и на Государство, которому все равно, с какой зарплаты брать налоги – с непомерно высокой высокого начальства или с нищенской остального населения. Тут бы профсоюзам возмутиться, но они инфантильны и бессловесны, очевидно, боятся, как бы их не заподозрили в разжигании революционных настроений.
Со временем, сидя у телевизора, Вася стал проявлять такую целенаправленную изощренность, что научился распознавать свою тему в вопросах, ранее недоступных его пониманию. Внимательно прислушиваясь к рассуждениям тружеников экономического блока в правительстве, к их радостям, огорчениям и спорам, он понял, что этих ребят интересуют, в основном, проблемы макроэкономики, а микроэкономика им, обывательски выражаясь, до лампочки. Чтобы понять, что это за экономики такие, макро и микро, Вася не поленился залезть в интернет. Отбросив лишнее, он уразумел, что макроэкономика контролирует показатели по стране в целом, а микроэкономика – по отдельности: по заводам, фабрикам, строительным организациям, аграрным предприятиям и прочей мелочи, составляющей хозяйство страны. Показатели по стране у Васи ассоциировались со средней температурой по больнице, но в том-то и разница, что Вася – вахтер, а экономический блок – высоколобое начальство. И не понять было вахтеру, чему радовались высоколобые, когда однажды сообщили народу, президенту и всему миру, что мы достигли дна и вскоре должны начать всплывать. То есть, сначала пошли ко дну, потом оказались на дне, а теперь скоро того и гляди всплывем. Прям не страна, а подводная лодка, «сарказничал» Вася. А уж как радовался блок, когда сообщал, до какой низости может дойти инфляция. В целом по стране, разумеется. Частенько бывая на рынке, Вася никак не мог разделить с блоком эту радость, потому что знал, как резко скакнули цены в прошлом году, и в этом ниже не стали, а наоборот, продолжают расти, правда, не так быстро. Покупатели в отместку снизили свой покупательский спрос в надежде понизить тем самым цены. Однако предприниматели на это не пошли, зато на Васином рынке мясных и рыбных рядов стало гораздо меньше. Тогда покупатели стали больше есть гороху и фасоли. Продавцы тоже не дремали и подняли цены на бобовые, чтобы растительный белок, которым продвинутое население пыталось заменить животный, медом не казался. В конечном счете население всегда оказывалось в проигрыше – как в анекдоте про жука и страуса. А поскольку успехи в макроэкономике на улучшении жизни населения не отразились, рассуждал Вася, то радость «макрушников» (так он называл макроэкономистов) наш ученый расценил как одно из направлений изучаемого им понятия. Успехи, конечно, были – тут нам сильно помогли санкции – западные и наши, ответные. Особенно подросли ВПК и сельхозпроизводители. С помощью подросшего ВПК армия стала еще успешнее долбить террористов, а сельхозпроизводители вспомнили, что когда-то сами умели выращивать картошку и помидоры, и яблок с грушами да ягодами своих девать некуда было, и принялись все это производить, воспользовавшись отсутствием конкурентов, благо, ценовая база за счет курса валюты была комфортной. А когда к этой базе еще и свой навар присовокупили, то производители оказались в шоколаде, а потребители – в чем и раньше были. А уж про бензин писали – писали… Нефть во всем мире дешевеет – наш бензин дорожает, нефть дорожает – наш бензин тоже, но уже по другой причине. Вася негодовал – ведь знали ребята из блока, что макроуспехи мало чем помогли населению, а все равно радовались. Ему даже как-то сон приснился, будто призвал к себе Господь главного по финансам, ну не совсем призвал, а чисто для беседы, с последующим возвратом, как бы в командировку. И говорит ему Господь: «А объясни-ка мне, любезный, чему ты там, в своей макроэкономике, радуешься, если народ меня о помощи молит, цены, мол, богопротивные, мироеды кругом, ЖКХ обирает, медицина не лечит, дороги плохие, зарплата не растет, а водка дорожает». А главный по финансам нагло так свое твердит, мол, как не радоваться – дна достигли, всплывать начали, опять же инфляция снижается, ВВП с ВНП выросли на 0 целых сколько-то десятых. «А народу-то что с того?» – вопрошает Господь. А темный он, народ, в макроэкономике не разбирается, бойко отвечает финансовый начальник. Возмутился тут Всевышний – радуется, видишь ли, когда народ в печали. Просто хамство бессовестное. И прогнал он от себя нечестивца, да еще кары небесные обещал наслать. Какие конкретно – Вася так и не узнал, потому что проснулся. А вскоре по телеку сообщили, что поперли с должности главного нашего финансиста – взятки брал, оказывается, не хватало, видать, зарплаты, на рынке – то вон че с ценами. Он, конечно, вины не признавал, мол, не брал и хватало. Но они подъехали, показали аспиду! Супротив полиции он ничего не смог. Вывели болезного, руки ему – за спину… И дальше все по Высоцкому.
Если не принимать во внимание неприличную, хоть и безобидную по нашим понятиям шалость Ноева сынка, хамство, по мнению писателя С. Довлатова, про которое Вася где-то слышал, есть понятие сугубо российское и на иностранные языки не переводимое. Хамсто и хамы российские были темами творчества Радищева и Гоголя, Салтыкова – Щедрина и Мережковского, Чехова и Зощенко и других, менее известных, но не менее осведомленных в описываемом предмете людей. Поэтому довольно неожиданным для Васи откровением стало то, что в респектабельной, ухоженной, богатой, демократической, культурной, благовоспитанной и толерантной Европе хамство тоже живет и процветает, да еще в весьма уродливой форме. Поводом к такому его выводу стала показанная по телеку история с одним французским то ли сатирическим, то ли юмористическим журнальчиком. Ребята из этого журнальчика, не ведая, что творят, но, возможно, для увеличения тиража, нарисовали карикатуру на мусульманского пророка, чем оскорбили чувства верующих. А верующие возьми да ответь на оскорбление очередями из «калашей». Шутники погибли, 13 человек; Европа выстроилась в миллионную демонстрацию в защиту свободы слова и оскорблений, а во главе демонстрации шли опечаленные главы государств – членов и не членов Евросоюза. Похоронив одних шутников и чувствуя поддержку, журнальчик сомкнул ряды, чтобы новые мастера смеха из этих рядов продолжали дело погибших. Они и продолжили – нарисовали карикатуру на утонувшего у европейских берегов сирийского ребенка, а потом с присущим им юмором изобразили взорванный в небе над Египтом российский самолет с разлетающимися из него туристами. Видать, уверены были, что за насмешку над мертвым сирийским мальчиком и погибшими гражданами России никто их не расстреляет. И действительно, не нашлось охотников замарать руки. Не было в связи с этим и демонстраций в защиту европейских ценностей, как не было их в защиту тысяч гибнущих европейцев в Донбассе, азиатов в Азии и африканцев в Африке. Вот где простор для французского юмора! Только куда он делся, когда взрывали людей на парижском стадионе и давили тяжелым грузовиком в Ницце. Если бы нашелся в России идиот, пожелавший сделать из этого комикс, «психушка» узнала бы в нем своего пациента. И встретила бы как родного.
Так размышлял Вася, собственными мозгами открывая для себя понятие двойных стандартов и, между прочим, проводя аналогию этого понятия с интересующим его предметом. Наблюдая, коллекционируя и анализируя, Вася все больше поражался его масштабам и горизонтам, его многоликости и многоуровневости – от бытовых проявлений до..... И тут Васиному удивлению не хватало точек, а величайший из хамов шекспировский Ричард Третий, считавший себя орлом на вершине кедра, был просто мелкой птичкой по сравнению с этим многоточием. Наш герой, сам того не замечая, в какой-то момент так увлекся изучением предмета своего пристального интереса, что возомнил себя аспирантом, работающим над увлекательной темой кандидатской диссертации. Откуда-то из глубин его школьной памяти однажды всплыл и застрял в мозгу эпиграф к «Путешествию из Петербурга в Москву», знаменитому произведению известного писателя и философа А. Н. Радищева, диссидента времен правления Екатерины Второй: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», что означало в переводе (это Вася вычитал из интернета) «чудовище тучное, гнусное, стозевное и лающее». Такого урода писатель посчитал символом крепостного права. Но что такое крепостное право как не грандиозное хамство? И что есть хамство, как не «чудище обло, озорно и т.д.»? Однако применить чужой эпиграф к своим рассуждениям еще не означало дать всеобъемлющее понятие о предмете исследования. Вася где-то прочитал, какое большое значение в науке придается точным формулировкам. Такое большое, что за лучшие достижения в этой области даже платят. Не беря на себя смелость определить, что же это такое – хамство, Вася решил ознакомиться с современными научными трудами, посвященными изучаемому предмету. И ознакомился. Сразу с двумя. Первый назывался: «Оскорбление как иллокутивный лингвокультурныйконцепт», а второй- «Деструктивное общение в когнитивн о- дискурсивном аспекте». Васе импонировало то, что труды эти были представлены в виде компендиума и проливали свет на признаки инвенции, диспозиции иэлокуции их строя. Он также безоговорочно одобрял и когнитивные действия авторов. Однако, несмотря на почтительное отношение к названиям трудов и терминам, читать сами труды и вникать в суть терминов наш герой не рискнул, объективно оценив свои умственные возможности. Поэтому знакомство с упомянутыми трудами началось и закончилось сразу после прочтения их названий. Потерпев неудачу в изучении научных подходов к формулировке понятия о дорогой его сердцу теме, Вася решил довериться собственным мозгам и вот что у него получилось: «Хамство – это такое явление человеческой природы, при котором один субъект отношений выражает другому субъекту или другим субъектам вербально, невербально или используя оба способа, а также и в письменном виде свое презрение либо превосходство в злобной, надменной, грубой или издевательски вежливой форме, оскорбляя и унижая человеческое достоинство открыто или завуалированно, например, с помощью вранья, угрожающих намеков, невыполнимых обещаний, а также ответов на вопросы или жалобы, ничего общего с существом этих вопросов или жалоб не имеющих, заведомо убедившись или будучи уверенным при этом в полной своей безнаказанности.».
Полюбовавшись на плод своих умственных упражнений, Вася счел его хоть и немного корявым, но в целом отвечающим его представлениям об изучаемом предмете. Понравилось ему и то, как он использовал иностранные слова «вербальный» и «невербальный», о значении которых недавно узнал из интернета. Вася даже испытал гордость от осознания того, как он, начав с себя, простого маленького хама, достиг понимания масштабов этого явления, примерив на себе, каково быть его жертвой. Ведь лежа на диване, он часто размышлял о коллизиях и перипетиях своей неудавшейся жизни, о тех светлых временах, когда сам еще был хамом, и той произошедшей с ним печальной эволюции, превратившей привычку к хамству в привычку это хамство терпеть. Однако вывод о привычке терпеть нарушал и без того неустойчивое душевное равновесие нашего героя.
А душа новоявленного исследователя требовала дальнейших изысканий и раскопок и в том числе ответа на вопросы «кто виноват» и «что делать». Первый вопрос был самый легкий, и Вася быстро с ним справился. Ответ напрашивался сам собой и звучал так: а хрен его знает. Ну не Ноев же сынок. И на тот момент это был самый правильный из всех возможных вариантов. Искать другие варианты было такой геометрической прогрессией, головной болью и геморроем, что ни математику, ни врачу, ни всей Академии наук не стоило за это браться. Вопрос «что делать» тоже оказался для Васи на редкость простым. Ответ на него вытекал из жизненного опыта нашего ученого и изобретенной им формулировки. Он состоял всего лишь из одного слова, и слово это было «наказывать». Сложнее было ответить на вопрос: а как именно наказывать. Васин опыт показывал, что, когда хамишь, то надлежит быть уверенным в безнаказанности. Это не считая бездумного и светлого школьного периода, когда мелкое Васино хамство наказывалось лишь изредка и никаких воспитательных последствий не имело, даже папина порка, которая как карательная мера – помните? – потерпела сокрушительное фиаско. Поняв, что вопрос «как наказывать» завел в тупик, Вася сделал паузу в своих изысканиях, посчитав, что «война план покажет». Воевать он, конечно, не собирался, но человек предполагает, а Бог располагает.
Однажды Василий пришел на работу, привел себя в надлежащее служебное состояние, одев фуражку и сев за свой рабочий столик, и приготовился к обычному суточному бдению. В это время появился один из его постоянных неприятелей, сказал привычное «трудишься, клоун?», покрутил пальцем у виска, и собрался пройти мимо Васиного поста. И тут случилось то, чего никто не мог ожидать от давно уже сникшего и безответного Васи. Он встал из-за своего столика и, преградив путь старому знакомому, попросил предъявить документ – так было предписано одним из пунктов служебной инструкции вахтера, которого давно уже никто не соблюдал по отношению к постоянным посетителям. Противник потерял дар речи – настолько неожиданным и нелепым было требование. Когда Вася повторил вопрос, то в ответ услышал вполне банальный набор слов и выражений, из которых мы можем повторить только вполне ожидаемое и цензурное «да пошел ты, дятел, с дуба, что ли рухнул? Моча в голову? Псих недолеченый!». После этого агрессивный посетитель попытался оттолкнуть должностное лицо. Внезапно Вася отступил на шаг, принял боксерскую стойку и нанес грубияну удар прямой левой в нос, а потом правой – в челюсть. Джеб с хуком получились на заглядение. Противник оказался на полу с разбитым носом и изумленными глазами. Если бы тренер, у которого Вася в школьные годы некоторое время занимался боксом, увидел бы эти удары, то пожалел, что рано выгнал его из секции, и уж наверняка был бы доволен, что ученик кое-что из тренерских установок не забыл. Случайные свидетели происшествия разделились на две группы: одни стали вызывать полицию, а другие обсуждали увиденное – ведь нокдаун получился как у Тайсона. Когда прибыла полиция, два добрых молодца с дубинками, то увидела такую картину: пострадавший с разбитым носом сидел на вахтерском стуле и утирал кровь, а Вася стоял рядом и заботливо подавал ему салфетки из аптечки. Разговаривали они между собой вполне миролюбиво, но о чем шел разговор – никто не слышал, да и некому было слушать – свидетели разошлись по своим делам. Добры молодцы сразу вычислили пострадавшую сторону – профессионалы, как никак, и пытались выяснить, что же произошло. Но пострадавший занимался своим носом и на вопросы не отвечал. Тогда они обратились к вахтеру как к должностному лицу, призванному обеспечить пропускной режим и порядок на вверенной ему территории, простиравшейся от входа в офис до вахтерского столика. И Вася им объяснил, что между ним и потерпевшим произошло деструктивное общение в когнитивно – дискурсивном аспекте, но вначале имел место иллокутивный лингвокультурный концепт, а то, что налицо признаки инвенции, диспозиции и элокуции, то это вызвано совместными когнитивными действиями сторон. В настоящее время сторонами достигнут компедиум. Полицейские все это выслушали, переглянулись, пожали плечами, но показания вахтера сочли достаточными, чтобы не возбуждать дело, ибо говорил он убедительно и без единой запинки, к тому же пострадавший показаний не давал, а свидетелей происшествия не было. Вызов порешили считать ложным, иначе был бы «висяк». Перед тем, как сесть в полицейский УАЗик, один из стражей порядка покрутил пальцем у виска. Осталось неясным, кому этот жест был адресован.
С тех пор прежние мстители в корне изменили свое отношение к Васе, проходя мимо, здоровались и даже иногда спрашивали, как дела. А он сделал вывод, что формулировка работает. Одержав первую победу, наш герой задумался о большем. Он становился борцом. Но впереди его ждала СИСТЕМА, а ее кулаком не исправишь, поскольку состоит она из многих систем и подсистем – на всех никаких кулаков не хватит.
Как мы знаем, в сферу специфических научных интересов нашего персонажа входили и ЖКХ, и дорожно-транспортное безобразие, и политика с ее аборигенами, и органы – законодательные, исполнительные, внутренние и компетентные, и СМИ, и культура, и образование, и торговля, ну ты понял, дорогой читатель, – речь идет о хамстве как сопутствующем элементе жизнедеятельности СИСТЕМЫ. Но здравоохранение, а, конкретнее, его бесплатная подсистема, было наиболее болезненным объектом Васиного внимания.
Однажды шел он по улице, споткнулся о кочку на тротуаре, упал и больно ударился коленом. Колено отекло, отек несколько дней не спадал, и кто-то из банных знакомых – а Вася раз в неделю ходил в общественную баню – увидел Васино отекшее колено и сказал, что это может быть бурсит, а с бурситом не шутят, а идут к хирургу, причем быстро. И Вася пошел, но быстро попасть к хирургу не получилось, потому что «попасть к хирургу» означало пройти цепочку «регистратура – талон – очередь – терапевт – направление в другую поликлинику, где есть хирург, – регистратура другой поликлиники – назначение времени приема – очередь – прием». Пройдя цепочку, Вася на пятый день попал на прием. Хирург осмотрел колено, подтвердил банный диагноз, прописал согревающие компрессы или электрогрелку, обозвал Васю «тундрой» за то, что тот не знал, что такое «электрогрелка», и велел прийти через три дня. Легко сказать – через три дня, подумал Вася, ведь надо снова пройти всю цепочку, а какую дату приема назначит теперь регистратура – только ей известно. Но на пятый день Вася все же попал к хирургу. Тот, осмотрев колено, констатировал отсутствие улучшений от предписанных согреваний, длинной иглой ловко проколол отек и выкачал из него жидкость. Вася поблагодарил врача и ушел, довольный, что вся процедура уложилась в установленный норматив, а то бы снова – цепочка. Колено вскоре зажило, но осадок остался – от того, что на лечение ушло 12 минут, а на цепочку- 10 дней.
Однако история с Васиным коленом оказалось мелочью по сравнению с другими историями, которых он наслушался, сидя в очередях – ведь кроме поликлиник существовали еще и больницы, и скорая помощь. Истории с участием этих учреждений были совсем другого рода, но стороны отношений – все те же: пациент и система. В связи с одной такой историей Вася даже припомнил, что врач дает клятву Гиппократа, главный постулат которой – «не навреди». Не все, правда, дают, а из давших далеко не все ее помнят – это Вася выяснил при непосредственном общении со знакомой медичкой, одной из тех дам, которые изредка посещали Васю в интимных целях. Да и была ли вообще такая клятва, точно никто не знает – Гиппократ жил за несколько веков до нашей эры. А вот пациенты точно никаких клятв не дают, зато могут дать по физиономии – врачу, медсестре, водителю «скорой помощи», который эту помощь привез по вызову пациента. Все это безобразие освещало телевидение. И еще много чего подобного оно освещало. Поразил Васю такой сюжет: нетрезвый больной нахамил медсестре, та пожаловалась дежурному врачу, а врач как на грех оказался еще и бывшим боксером. И вот врезал врач – боксер больному по пьяной роже, чтоб впредь хамить было неповадно, да так врезал, что тот сразу и одновременно перестал и болеть, и хамить, поскольку тут же и помер. Вот такое совпадение. В общем, больного схоронили, а врача посадили. Эта история, правда, не вписывалась в Васину формулировку, тут уже какой-то Достоевский получается – преступление и наказание. Но сначала было хамство. И Вася пообещал себе внести дополнение в формулировку, касающееся особых случаев.
Личный Васин опыт взаимоотношений с подсистемой «бесплатная медицина» открыл для него еще один аспект: подсистема мстит за свою бесплатность. Этому открытию предшествовали два события. Первое произошло, когда после осмотра у него были выявлены проблемы с сердцем и врач выписал ему направление на ЭКГ, а второе – когда анализ Васиной мочи показал наличие в ней белка, после чего он был направлен для прохождения УЗИ. ЭКГ ему сделали на 10-й день, а результат вручили попозже, на 3-й день. УЗИ он ждал три месяца, потом ждать перестал. Васе эти сроки объяснили большой очередью, а сам Вася – местью за бесплатность. Информированные товарищи по несчастью рассказали ему, что исследований, требующих более сложного оборудования, тоже долго ждут. Терпеливые и запасливые по части здоровья – дожидаются, а нетерпеливые делают это за плату и без всякой очереди. Но были и такие, которые, посчитав, что над ними издеваются, больше уже никуда не обращались, дай им бог здоровья. А знакомая Васина медичка объяснила, что в тяжелых случаях делают все быстро. Таким образом, выход есть – надо только дождаться тяжелого случая. А еще информированные сообщали, что так же долго приходится ждать консультаций специалистов. Вася убедился в этом на своем личном варикозе. Попал он на прием к специалисту через полтора месяца после того, как получил направление на консультацию, явившись строго в назначенный срок и выстояв ненормированную очередь; ему велели спустить штаны, чтоб убедиться в варикозе, а через десять секунд был вынесен вердикт из четырех слов, считайте: левая подождет, правую – оперировать. После этого Васю выперли из кабинета, потому что пришло время другого консультанта, по другой какой-то болезни, и этот другой, едва поздоровавшись с первым, выпроводил его из кабинета сразу вслед за Васей – нового консультанта ждала новая очередь. Наш герой обалдел от такой стремительности – он-то думал, что врач выслушает его жалобы, даст рекомендации, пропишет таблетки, пошлет на УЗИ сосудов, расскажет про компрессионное белье, массаж, лечебную физкультуру и правильное питание. А тут сразу – операция. И Вася решил, что все это не к добру, что бесплатная операция – дело темное, непредсказуемое, тут и навредить могут. А так, в целом, на систему – подсистему обижаться грех, ведь она свою задачу выполнила- и проконсультировала бесплатно, и лечение предложила. А что больной откажется от предлагаемого варианта, так это его, больного, дело. После визита к специалисту Вася шел домой, вспоминая все известные ему матерные слова и выражения и не замечая, что произносит их вслух. Ну хам, что с него возьмешь.
Про дороги, ЖКХ, торговлю и прочее жизнеобеспечение Вася тоже нагляделся и наслушался, да и личный печальный опыт показывал – хамство всюду являло себя во всей своей многоликости. Самое удивительное, по мнению нашего героя, состояло в том, что хамящая сторона в рамках системы никогда и нигде, простонародно выражаясь, не получала по морде, а получали по морде инициативные граждане, пытавшиеся противостоять хамству, видя безучастность системы. Исключением из правил оказались случаи, когда хамство стало куролесить в самолетах, объединившись с пьянством. Поскольку такого рода объединение несло в себе угрозу жизни и самочувствию граждан, Дума придумала специальный наказующий документ, гарантирующий виновникам большие штрафы, бесполетную зону и лесоповал. Но почему Дума не додумалась до этого раньше, сказать сложно. Ускорение этой теме придало то, что самые умные из думцев догадались о грозящей им опасности, и не столько снизу, от страдающих граждан, сколько с самого верху, от главнокомандующего всеми системами страны (для дальнейшего употребления этого звания в целях нашего опуса введем аббревиатуру – ГКС). Иными словами, дальнейшее бездействие могло стать наказуемым. А бездействие власти, знающей, к каким печальным последствиям это может привести, согласно Васиной формулировки, есть один из видов изучаемого им предмета. Таким образом, формулировка доказывала свою универсальность, и это радовало нашего героя. Кроме того, из Васиных последующих размышлений следовало, что размышления предыдущие, касающиеся того, кто виноват, были не вполне корректны, поскольку зло зарождалось в глубинах систем, составляющих СИСТЕМУ, а, значит, виновными следует считать их. Но Вася, вообразив себя ученым, не мог не понимать, что умные выводы еще не тянут ни на какую степень, ни на кандидатскую, ни на докторскую, пока не будут предложены обществу действенные способы борьбы со злом. Правда, ничего нового в голову не приходило, и он решил действовать испытанным методом – написать «телегу» ГКСу, и в первую очередь на Минздрав. Старый российский прием, рассчитанный на то, что вот приедет барин… Но Вася изменил поговорку, продолжив ее на свой лад: барин пусть накажет.
В «телеге» Вася изложил все, в чем убеждался на личном опыте и о чем слышал от других, узнавал из СМИ и что наблюдал со стороны, делая упор на то, что весь излагаемый негатив есть хамство по отношению системы к человеку, и наоборот, но уже в качестве ответной меры. Писал Вася об идиотских нормативах, об очередях, об убитом времени на ожидание медицинской помощи, не сопоставимом с временем, потраченным на саму помощь, о всеобщем и полном взаимном неуважении системы и пациентов, о мстительности системы вследствие ее бесплатности, о плохо скрываемой неприязни к пожилым больным (а что вы хотите, возраст), о лечении без цели излечения… «Телега» заканчивалась выводом: бюджетные денежки тратятся на содержание системы здравоохранения, а не на само здравоохранение, то есть, на страждущее население мало что остается, отсюда и весь негатив и взаимное безнаказанное хамство. И это только в родном Васином городе. А что, если и в других не лучше, вопрошал Вася. Однако вслед за суровым выводом следовало жалкое заимствование из старой советской песенки: «что-то с этим делать надо, надо что-то предпринять». Оно и содержало намек, мол, придумай что-нибудь, ты же можешь, ты же Главный. Накажи!
Ответ пришел быстро, в строгом соответствии с установленным регламентом, ровно через месяц. В ответе автору «телеги» выражалась признательность за активную гражданскую позицию и интерес, проявленный к проблемам здравоохранения, и сообщалось:
1.В соответствии со статьей такой-то Конституции каждый российский гражданин имеет право на охрану здоровья и медицинскую помощь.
2.Законом таким-то № __ от__ предусмотрено, что доступность и качество медицинской помощи обеспечивается предоставлением гарантированного объема этой помощи;
3.Программой государственных гарантий бесплатной медицинской помощи предусмотрено, что отказ в оказании помощи и взимании платы за нее не допускается. Программа ежегодно утверждается Правительством;
4.Программа гарантий формируется с учетом порядка оказания медицинской помощи и на основе стандартов этой помощи, а также с учетом половых и возрастных особенностей состава населения, уровня и структуры заболеваний, основанных на данных медицинской статистики.
В заключение Васю уверили, что в настоящее время созданы все условия, обеспечивающие доступность и качество бесплатной медицинской помощи «путем ее представления». Васю обрадовало то, что других путей не предлагалось. Наверно, чтобы не заблудиться, не дай бог. А то как в сказке: «пойдешь налево», «пойдешь направо»…
Удивленный канцелярской аккуратностью, четким стилем и грамматической безукоризненностью ответа при полном игнорировании существа проблемы, Вася вспомнил себя прежнего, возглавлявшего отдел по оборудованию под крылышком папы. Но так нагло обойти в ответе смысл изложенного даже он, признанный хам, себе не позволял. Хотел было Вася продолжить свою борьбу в эпистолярном жанре – «телегировать» про губернские дороги и ЖКХ, но передумал, решив, что ответы будут аналогичными, его поблагодарят за активную гражданскую позицию и сообщат, что в настоящее время все условия созданы. И даже укажут, каким именно путем они созданы. Он понял что жаловаться на системы бессмысленно – сквозь джунгли, сита и барьеры, окружающие Главнокомандующего, никаким «телегам» не пробиться. И, может быть, это и правильно – некогда заниматься мелочами, они отвлекают от главного – мочить террористов, обустраивать Заполярье, создавать многополярье, укреплять оборону и оберегать тигров с журавлями. И много еще чего, не менее важного, делать. А что касается борьбы с хамством, этим накопителем негатива в отношениях между системами и населением, этой мусорной свалкой в неположенном месте, так до него пока руки не доходят – телемосты не в счет, тут требуются более масштабные средства. Свою лепту вносят и наши невероятные пространства. Это ж пока наказующая длань дотянется до ее глубинок и окраин! Сделав такой вывод, поначалу наш герой сильно расстроился. Но руки не опустил и на себя их не наложил, а, наоборот, осознал, что верхи недопонимают глубины проблемы, и не видят смысла в нее погружаться, а низы пока все это терпят. Страх перед этим «пока» заставил Васю пойти на экстренные меры – его осенила идея выступить с законодательной инициативой. Он решил, что никакой «телегой» беду не одолеть – тут нужна сила закона. И сел наш борец за стол и начал писать закон, вернее, законопроект, с недвусмысленным названием «Закон о хамстве». Писал неделю. Васин законопроект был построен на основных постулатах его «формулировки» и выдержан в строгом соответствии с указаниями по написанию законов – тут тебе и преамбула, и разделы, и главы, и части, и пункты с подпунктами, в общем, закон как закон – не придерешься.
Поводом к такому поступку послужил один случай. Было это в глубоко застойные времена, когда развитой социализм уже построили и остановились, чтобы решить, что строить дальше. Сидели как-то юный Вася с папой перед телевизором, чай пили (папа – пиво). А по телевизору выступал какой-то американец. Как он тогда попал на наш советский телеэкран – Вася уже не помнил. Говорил иностранный гость хоть и с акцентом, но вполне понятно – что- то такое про советско-американскую дружбу, хвалил наши просторы и богатства, наших людей – какие они талантливые да умные, мол, у них таких нет. Зато у нас, говорил американец, законы умные, они, законы, должны править страной. «Складно излагает, собака, учись, Вася»– сказал папа, то ли цитируя незабвенного Остапа Бендера, то ли сам сформулировал. Наш герой понял, что папе понравилось про законы. Этот случай и этого американца он и вспомнил, когда идея написать законопроект пришла ему в голову.
Свое творение, замурованное во флэшку, он отнес к недавно избранному депутату, записавшись на прием и терпеливо высидев очередь. Депутат оказался молодой и доброжелательный, с открытым и честным лицом, как в советских фильмах. Честное лицо слуги народа вначале слегка насторожило многоопытного Васю – такие лица хорошо смотрятся и на законченных мерзавцах. Однако слуга выслушал нашего героя, как ему показалось, с интересом, и обещал в ближайшее время открыть флэшку. Он согласился с мнением Васи о вреде хамства в нашей жизни, поблагодарил за активную гражданскую позицию и уверил его, что идея достойна обрести форму законодательной инициативы путем ее представления в федеральную Думу от лица губернской. Васю, правда, насторожило то, что про позицию и путь он уже слышал. Но не придал этому значения, с легкостью согласившись на смену лиц в авторском праве, и уходил от депутата счастливый – ведь если Дума примет к рассмотрению Васино творение и увидит оно свет в виде Закона, то любая система станет наказуемой за свое безразличие и свои безобразия на всех уровнях и многоточиях изучаемого явления. И некоторые идеи в головах законотворцев уже стали появляться – Вася, например, слышал об идее запрета мата, несмотря на протесты общественности. Но это идея зловредная, глупая и глубоко непатриотичная, да и с точки зрения изучаемого предмета, рассуждал Вася, мат, как правило, есть следствие, а не причина хамства. И Конституционный суд в случае чего поддержит протестующих и выступит против такого запрета – там ведь тоже свои сидят, плоть от плоти. А депутат сказал, что обязательно пригласит Васю, как только… Остального Вася не расслышал – дверь за ним закрылась быстрее продолжения. А может быть его и не было, продолжения.
Вскоре после разговора с депутатом Вася несколько часов просидел у телевизора – шла очередная ежегодная встреча ГКСа с населением страны по «телемосту». Население с энтузиазмом и с потрохами выдавало СИСТЕМУ и все ее безобразия, ГКС удивлялся, возмущался, интересовался деталями и высказывал мнение, а начальство тех систем – подсистем, которых это касалось, тут же обещало принять решительные меры по устранению и недопущению впредь, правильно понимая, что мнение – это и закон, и приказ. Страх наказания в виде увольнения с поста был очевидным и паническим, что позволяло принимать указанные меры незамедлительно. И Вася своими обывательски – провинциальными мозгами понял, что ГКС – не зря ГКС: чем ждать, когда население соберется на площадях, подстрекаемое провокаторами вроде Подвального, лучше собрать это население у телевизоров и публично высечь губернаторов и прочее начальство за бездушие и хамство. И еще Вася понял, что его «телега», да, наверно, и другие, не только его, увязают в тенетах и болотах СИСТЕМЫ, где и копятся в немыслимых количествах с отметками о принятии к исполнению и исполнении в виде полученного им ответа. Очевидно, зная это, ГКС через телемост идет в народ за правдой, потому что не доверяет ни губернаторам, ни руководству многочисленных систем – подсистем, которые регулярно с экрана, при всем честном народе, но без оппонентов, докладывают ему о своих громадных достижениях в виде процентов роста, снижения, опережения, улучшения и освоения. А по «мосту» докладывает население, и тут никакого снижения – опережения, одни безобразия и хамство. Но Васе не давала покоя одна крамольная мысль: каждый год «мосты» все масштабнее, а жалоб меньше не становится. С одной стороны, «умом Россию не понять», а с другой – что тут непонятного: СИСТЕМА борется за свою независимость. И от своего Главнокомандующего тоже. И даже общественный фронт, созданный по инициативе ГКСа для борьбы с властью на стороне населения, не помогает, вернее, помогает, но мало, потому что недостаточно властен .
Но почему надо бороться с властью с помощью «мостов» и «фронтов», властью, избранной самим населением и назначенной самим ГКСом, почему не работают те самые «умные законы», о которых когда – то упомянул американец, и строгое исполнение которых позволило бы обойтись без мостов и фронтов – на это у Васи было два варианта ответа: либо законы не все умные, либо они, как в старой поговорке, «что дышло», то- есть, слишком умные, чтобы кому-то отвечать за последствия. Тут бы взять да наказать депутатов за брак в работе, но нельзя – неприкасаемые, сами себя обезопасили от подобных неприятностей. В отношении же своего детища наивный Вася был, возможно, недостаточно критичен и полагал, что сила его закона поможет избавить страну от хамства, а ГКСу – облегчить ручное управление, как усилитель руля в автомобиле. И вообще перейти на автоматическое, правда, не сразу. И тогда не надо никаких «мостов»– нарушил закон – не жди «моста», а сразу получай по морде. Автоматически. Чтоб неповадно было. И для этого всего – то и надо было, чтобы закон не был «дышлом». И чтобы перед ним все были равны. И чтоб не было тех, кто равней других.
Рассуждая на эти глубокомысленные темы, Вася порой испытывал большое желание поделиться с кем-нибудь своими идеями. Но друзей среди соседей по «хрущевке» он не нашел, а на работе и не искал. Единственным его собеседником оставался знакомый бомж, которому он однажды подарил сумку, наполненную неоплаченным долгом. У бомжа было звериное чутье на выпивку, и он возникал на пути у Васи всякий раз, когда у того возникало желание излить душу. Бомж был первым, не считая депутата, кому он рассказал о своем законопроекте, и даже зачитал из него отдельные фрагменты – с недавних пор распечатанный экземпляр дорогого его сердцу документа Вася постоянно носил с собой. Поскольку одной бутылки на это не хватило, бомж был послан за второй, которую вскоре и доставил под грибок в целости и сохранности, преодолев соблазн распить ее со встречными коллегами. Когда чтение было закончено, бомж заплакал и сказал: «Я в восхищении». Как на балу у Воланда. Однако, отплакавшись, он вдруг заявил, что законопроект слишком хорош, чтобы быть принятым Думой. Вася потребовал объяснения, и оно последовало. «Ты, Вася, хоть и малый – не дурак, но и дурак немалый, – сказал бомж, – ну прикинь, кто сидит в Думе? Одна половина – хамы, а другой это по фигу. Начнется обсуждение – начнутся конфликты, а они начнутся, век воли не видать. Оно, конечно, интересно было бы посмотреть, как Худяковский Озимой макияжиспортит, справоросы с единоросами начнут бодаться, а зюгофилы всем им про Сталина напомнят. А начнутся конфликты – пойдут и компроматы. И станет это все достоянием гласности. А гласность у нас, сам знаешь, вещь небескорыстная. Глядишь, кого надо невинности лишат, то есть, я хотел сказать, неприкосновенности, а кого не надо – больше никогда не переизберут. Так что, Вася, конфликты в Думе из-за твоего законопроекта никому не выгодны – депутатам есть что терять. Сам посуди, зарплата хорошая, все по белому, квартиры, машины, помощники, соцпакет опять же, загранкомандировки, неприкосновенность на всякий случай. Да еще, говорят, кто-то и откаты имеет за проталкивание нужных поправок в принимаемые законы. Короче, Вася, хороший у тебя законопроект получился, но в первом чтении его не примут, а второго не будет, скажут – неактуально, тут тигры в Китай эмигрировали, журавли из загранки не все вернулись, и с матом что-то делать надо. Да еще эти санкции. А пока не поздно, давай-ка я за третьей сбегаю, а там, глядишь, что-нибудь и придумаем». И Вася согласился, потому что его знакомый был не просто бомж, а бывший преподаватель марксизма-ленинизма, человек умный и образованный, но спившийся по причине глубоких переживаний из-за невостребованности его предмета после победы капитализма над социализмом. Несмотря на эти печальные обстоятельства его жизни, бомж наш (по паспорту Сергей Николаевич, по кличке «марксист») оставался активным любителем и уважаемым в среде своего нынешнего обитания комментатором политических новостей, которые до него доносила древняя «Спидола» 1965г. выпуска, найденная когда-то на помойке. Несмотря на возраст, работала она вполне сносно, и «марксист» был всегда в курсе мировых и внутрироссийских событий, о которых судил здраво, оригинально и убедительно. Когда был выпивши.
А законопроект и впрямь был хорош. Чего только не было в его главах, частях и пунктах. К примеру, там был пункт о повсеместном распространении Васиной формулировки на все уровни власти, слои населения, возрастные категории, места обитания, с размещением ее текста на стенах зданий школ, вузов, учреждений, общественных туалетов, заводских корпусов и других поверхностях и пространствах, где обитают наши люди, включая космос. Малой авиации вменялось в обязанность сбрасывать листовки с Васиной формулировкой в глухих и труднодоступных деревнях, хуторах, аулах, поселениях и зонах с приложением официальных разъяснений о вреде хамства. Целая глава была посвящена искоренению хамства во властных структурах. Так, при принятии на работу кандидат на должность предупреждался о недопущении хамских проявлений при работе с населением, а также в отношениях между сотрудниками, как по вертикали, так и по горизонтали. Когда такое все же случалось, в первый раз от провинившегося надлежало потребовать в письменном виде заверение в осознании содеянного и раскаянии, и сопровождалось это лишением премии и недопуском к очередному корпоративу. Второй случай предусматривал понижение в должности с соответствующей корректировкой должностного оклада, а третий грозил увольнением с записью в трудовой книжке «Уволен за хамство». Для этой цели проект предлагал ввести в Трудовой кодекс пункт об увольнении по причине хамского поведения с запретом в течение трех лет занимать руководящие должности. Отдельный пункт касался депутатов всех уровней, который предписывал даже снятие неприкосновенности в случаях систематического нарушения Закона. Для надлежащего и систематического контроля за исполнением Закона учреждались специальные отделы по борьбе с хамством, сотрудники которых подчинялись канцелярии при полномочном представителе ГКСа по соответствующему федеральному округу и там же получали зарплату. Сотрудникам этим надлежало в случае поступления соответствующего сигнала выезжать на место нарушения для установления факта и наказания. В пояснительной записке к своему проекту Вася написал, что содержание новой структуры окупится повышением эффективности работы учреждений в результате искоренения хамства. Законопроект вводил новшества и в Правила дорожного движения. Вводился новый знак – «Дорожный хам», с одновременным ограничением скорости движения: в городе – не выше 50, на магистралях – 70 км/час. Каждый хамский факт, а также нарушение скоростного режима карался штрафом в сумме от 5 до 10 тыс. руб. Для повышения наказующего эффекта инспектору разрешалось устанавливать сумму по собственному уразумению с занесением факта нарушения в компьютерную базу данных и брать ее наличными с последующей передачей в полицейский «общак». Для большего воспитательного эффекта новый знак вручался в областном ГИБДД в торжественной обстановке с участием руководства ГИБДД и общественности, в том числе школьной, а депутатам знак вручался на заседании Думы.
И так далее, и тому подобное, во всех аспектах Васиной формулировки. В целом, как сказал подобревший после третьей бутылки «марксист», документ получился всеобъемлющий, продуманный как юридически, так и по части механизма исполнения. Ему бы только до Думы добраться, а там, глядишь… Но Вася так и не узнал, что имел ввиду «марксист», потому что после «глядишь» раздался храп. Ободренный похвалой «марксиста», Вася посчитал, что предыдущий скепсис бомжа по поводу судьбы законопроекта был вызван некомфортным его состоянием между второй и третьей бутылками. Покинул Вася спящего друга усталый, но довольный. Так шли дни, Вася жил в оптимистическом ожидании – что скажет депутат, ознакомившись с его законопроектом. Месяц ждал, два ждал, а на третий снова записался на прием. Депутат принял Васю приветливо и сказал: «да, да, да, помню, помню, помню, как же, как же, как же, законопроект «О хамстве». Хороший закон, как же, как же как же, помню, помню, помню, да, да, да. Только вот беда, дел невпроворот, а флэшка куда-то запропастилась. Будьте добры, продублируйте мне еще раз. К следующей сессии обязательно… пущу по комитетам… обсудим в кулуарах… Хороший закон, Василий Петрович». Последняя фраза была произнесена с интонацией актера Алексея Петренко в сценке, где он играет пьяного, которого не пускают домой. И Вася отправился снимать новую копию своего детища.
Через три месяца после вручения новой флэшки он снова пришел к депутату. Этот третий прием оказался точной копией второго и герой наш очень огорчился: похоже было, что бомж по кличке «марксист» ошибся – Васин законопроект не то, что Думу – депутата не преодолеет. А огорченного Васю «марксист» чувствовал за версту и возник перед ним, как конек-горбунок перед Иванушкой – дурачком, как лист перед травой, как старик Хоттабыч из бутылки, и тут же предложил свои услуги. И после первой, не закусывая, поведал Вася бомжу про третью встречу с депутатом. Что тут случилось с интеллигентным, тихоголосым, не склонным к агрессии, сколько бы не выпил, «марксистом»– ни в сказке сказать, ни пером описать! Он вдруг вышел из себя и из пределов «грибка» и стал орать что-то такое про «низы не хотят, верхи не могут», затем в порядке очередности: «Россия беременна революцией», «коммунизм – есть!», «Советская власть плюс!», «электрификация- Чубайс!», «Дума- отстой!», потом- чуть тише: «Долой самодержавие!». Тут и на Васю накатило и он поддержал друга, припомнив забытое: «хамы!», «дятлы!», «хлявщики!», затем пошло новенькое: «макрушники!», «лишить их невинности!», и уже совсем революционное: «В очередь, в очередь, сукины дети!». А «марксист» надрывался: «Землю – крестьянам! Фабрики – рабочим! Даешь диктатуру пролетариата! Все на борьбу с американским империализмом! Долой противоречия между трудом и капиталом!
Подвалы не отапливаются, чердаки не убираются!» Игравшие неподалеку детишки прекратили свои игры и собрались вокруг орущих, глядя на них круглыми чистыми глазами. Заволновались пасущие их бабушки, зашумели блюстители дворового порядка, из окон стали выглядывать любопытствующие и завистники, все ждали мата, но мата не было, одни лозунги. И все равно кто-то позвонил в полицию.
В полиции уже другие любопытствующие, ничего при этом не понимая, могли слышать вопли разъяренных приятелей. Когда же они угомонились, в чем им немного помогли сотрудники райотдела, и стали давать показания, то вскоре были выпущены под клятвенное заверение никогда больше не использовать детские грибочки в противоправных целях распития спиртных напитков и устройства несанкционированных митингов. А молодой полицейский, недавний выпускник юридического университета, которому довелось распутывать это дело и принимать решение об освобождении странных смутьянов из под стражи, после того, как узнал, из-за чего разгорелся сыр-бор, даже заинтересовался Васиным законопроектом и тот пообещал принести флэшку. Чем черт не шутит, подумал Вася, вдруг депутатом станет, хоть и полицейский. А вскоре эта история получила продолжение и даже стала – извините за штамп – достоянием гласности. Скажем прямо, мы не знаем, что такое «достояние гласности», почему у гласности должно быть достояние и должно ли оно у нее быть, но то, что гласность может расколоть общество на согласных и несогласных – это нашим людям известно, и история с Васей и его приятелем – бомжом стала тому еще одним подтверждением. Дело в том, что молодой полицейский рассказал о ней своей подруге, журналистке местной газеты «Полный абзац», и та написала статью о Васином законопроекте и его злоключениях. И тут нельзя обойтись без еще одного штампа – статья вызвала бурный интерес читателей газеты. Прочитали статью и в Думе. Депутату с честным лицом думская фракция его партии то ли на вид поставила, то ли закатила «строгача с занесением» за преступное равнодушие к активной гражданской позиции избирателя и потребовала наметить пути к устранению и недопущению впредь. С критикой депутат согласился и наметить пути обещал. Вскоре после этого Васе позвонил помощник депутата и от его имени попросил еще раз принести флэшку. Вася ответил, что этих флэшек у депутата три штуки и четвертую нести он не намерен. После этого одна из них отыскалась и губернская Дума рассмотрела законопроект. Депутаты вначале посмеялись, потом переругались – хамы между собой, а «пофигисты» с хамами, а потом все – же решили отправить документ в Думу государственную под видом законодательной инициативы. Для прикола, говорили меж собой в кулуарах наши. В ГД рассмотрение документа немедленно отложили на осень. А Вася с «марксистом» после этой истории крепко подружились и стали встречаться чаще. Прямо скажем, регулярно.
Последние комментарии
3 часов 19 минут назад
9 часов 4 минут назад
10 часов 11 минут назад
11 часов 8 минут назад
11 часов 23 минут назад
20 часов 33 минут назад