Станционный Cмотритель [Георгий Юров] (fb2) читать онлайн

- Станционный Cмотритель 2.29 Мб, 45с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Георгий Юров

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Георгий Юров Станционный Cмотритель

Железнодорожная станция Три Острова представляла собой двухэтажное квадратное здание из белого кирпича советской постройки. На втором этаже разместились служебные помещения, на первом билетная касса, буфет и зал ожидания, с облезлым деревянным полом и исцарапанными сидениями. Хотя на дворе стоял январь две тысячи семнадцатого года, станция выглядела, так же как и в момент постройки пятьдесят лет назад, ни какого тебе метало пластика и кондиционеров. В общем, провинция.

В момент заселения триста лет назад этой территории, переселенцы, толи беглые крепостные, толи просто пришлые увидели в пойме реки (не реки, скажем честно, а речушки, но тогда вероятно вследствие весеннего разлива впечатлившей бедолаг), три маленьких острова и основали здесь свою слободу – Зелёные Долы. До недавнего времени это был продуваемый степными ветрами райцентр, градообразующими предприятиями которого являлись кожевенный и солодовый заводы, а так же мясокомбинат. Но теперь, во времена иные, производство сильно сократилось, хотя и не остановилось полностью, а бывшие рабочие вынуждены искать счастья в других местах, благо проходящий поезд на Москву ходит каждый день.

В конце восьмидесятых в город зачастили любители загадочных явлений, обнаружившие здесь геопатогенную зону, на месте геологического разлома. Эти чудики приезжали сюда несколько раз, жили в палатках рядом со станцией. Днём бродили по округе с проволочными рамками, вечером пили вино и горланили песни под гитару. Потом экспедиции прекратились, может зона стала мене патогенной, а может просто сделалось не до этого.

В порядком обветшавший городишко, цеплявшийся за статус больше по привычке, ходил со станции маршрутный автобус, видавший виды «ПАЗ», в котором летом было нестерпимо жарко, а зимой не выносимо холодно. Но это всё же лучше чем тащиться пешком до центра. Заведовал станцией Нил Климович, высокий сухой мужчина лет пятидесяти, с мефистофельской поседевшей бородкой и печальными глазами на узком лице. Жил он один в частном доме тут же у станции и круг его интересов не выходил дальше неё. Климыч казался со стороны довольно странным дядькой, нелюдимым, малообщительным; носил, по вечерам берет с пёрышком, а на левой стороне груди форменного кителя вместо кармана, была вышита буква «М». Что означало в его трактовке «мастер пассажирских и грузовых перевозок».

Приехал Климыч на эту должность откуда-то издалека четверть века назад, совсем ещё молодым человеком. Был он старообрядцем, или просто не верил в бога, но так или иначе, в местной церкви его не видели ни разу.

– Что за странное имя у тебя? – поначалу допытывались подвыпившие граждане, на что не пьющий станционный смотритель возражал неизменно:

– Почему же странное? Обычное.

– Не-ет. Обычное это Сергей или там Вовка. А ты Нил.

– Наверное, потому что родом я с Нила, – отвечал Климыч, и было не понятно толи он шутит, толи говорит серьёзно. Со временем к нему привыкли, лишь привязалось прозвище, да не одно. Называли за глаза, то Африканцем, то Фараоном, то Египтянином, хотя дальше границ бывшего Союза Нил Климович нигде не был.

Дело близилось к ночи, но кое-какой народец намеревавшийся уехать сегодня, ещё сидел в зале ожидания. Оставалась пригородная электричка в область и ближе к полуночи проходящий дальнего следования, везущий своих пассажиров из столицы в приволжские степи.

– Внимание встречающие, – раздался из громкоговорителя дребезжащий из-за плохой связи женский голос, – скорый поезд вне расписания прибывает на первый путь. Стоянка поезда две минуты.

Одни пассажиры никак не отреагировали на объявление, другие же наоборот, засобирались, поднялись со своих мест, беря в руки поклажу, но пошли почему-то не к платформе, а к платяному шкафу в глубине помещения, с надписью «Служебное».

– Литерный «М», – многозначительно вскинув одну бровь, произнёс Климыч и неторопливо отправился туда же, доставая из наплечной сумки прямоугольный сканер с резиновой ручкой. Открыв дверцу, мужчина отодвинул в сторону мётлы, швабры и оцинкованное ведро с половой тряпкой, взглянув в зачем-то висевшее тут огромное зеркало, занимавшее сверху донизу почти всю заднюю стену. – Прибывает, – заметил он и приступил к проверке проездных документов. Поднося пластмассовые прямоугольники к устройству, он считывал появлявшуюся на маленьком табло информацию и с неизменным благосклонным кивком возвращал владельцу. Тот не пряча билета, проходил сквозь зеркало, вдруг оказавшееся дверью к пирону.

Натужно пыхтя появившийся из ночного мрака поезд из всего четырёх вагонов, вполне обычных, разве что матовые стёкла их окон не были прозрачны, замер на отведённом месте и проводники, открыв дверь тамбура, привычно стали протирать ручки от накопившейся со времени предыдущей остановки грязи. Это были странные люди, вернее лишь один человек, но клонированный четыре раза. Четыре одинаковых мужчины в железнодорожной форме стояли возле каждого вагона, с дежурной улыбкой встречая своих пассажиров, внешний вид которых претерпел за это короткое время кардинальные изменения. Разнополая семья из трёх человек превратилось вдруг в одно нескладное существо с тремя маленькими головами на огромных плечах и если люди в чьём образе они путешествовали, были молчаливы, то рты этого страшилища не закрывались ни на секунду. Три головы о чём-то жарко спорили и что-то доказывали друг другу.

Впрочем, в основном пассажиры оказались гуманоидами, то есть выглядели как люди, только одеты были в одежду из странной материи неожиданного фасона и расцветки. Одним словом туристы. В этот момент в вокзал вбежал запыхавшийся, явно опаздывающий худосочный высокий мужчина лет тридцати; взъерошенными были не только волосы на его непокрытой голове, но и сам отчего-то выглядел именно так. Оглядевшись, он направился к Климычу, но предъявленный им пластмассовый прямоугольник ничего не высветил на экране табло. Бросая нетерпеливые взгляды на стоящий состав, он произнёс громче, чем этого требовали приличия:

– Попробуйте ещё раз. Этого просто не может быть, у меня оформлены все разрешения, – не став спорить смотритель повторил процедуру, но и в этот раз результат оказался прежним. Поезд должен был отправиться через считанные секунды и этот незадачливый гражданин на него не попадал.

– Но ведь это никак не возможно, Мастер. Я должен уехать сегодня, ведь следующий рейс только на весеннее равноденствие. Я просто физически не могу находиться больше в этой дыре! Поверьте, у меня влиятельные друзья и если со мной что-то случится, а уж случиться, как пить дать, у Вас из-за этого будут очень большие неприятности. Да послушайте Вы, каменный истукан, я здесь по очень серьёзному делу. Нельзя этого говорить, но выбора мне не оставили, – теряя терпение, закричал он, а в его щеголеватой наружности присутствовало что-то залихватское, но давно изжитое из современной жизни и подойдя вплотную зашептал на ухо Климовичу, продолжая тревожно следить за стоящим составом.

– Ну, что Вы на это скажете? – торжествующе воскликнул он, отступая на метр, но Мастер лишь отрицательно покачал головой:

– Я говорю, нет.

Близнецы-проводники закрыли площадку и, ожидая отправления, стояли в тамбуре. Видя, что поезд уходит, и он останется здесь ещё на бог знает сколько, безбилетник решился на отчаянный шаг. Прошмыгнув мимо смотрителя, он рванул было в заветную дверь, но с силой врезался о невидимое глазу стекло. Инерция отбросила его назад и сидя на полу с покрасневшей половиной лица он обескураженно пробормотал: – Климыч. Твою мать…

Хотя тут несостоявшийся пассажир мог и ошибиться. Рожала ли вообще женщина этого обрусевшего Харона или он был лишь проявлением воспетой Голливудской сагой Матрицы, сотканной из астральных частиц субстанции лишь внешне похожей на человека. Хранителя пути, рождённого вместе с ним частью его и бывшего здесь безотлучно, лишь менявшего образ. Может быть в другом мире, он выглядел бы трёхглавым, свирепым монстром или мрачным старцем в рубище, но в двадцать первом веке перевозчик между мирами оказался другим.

Сошедшие с поезда существа, проходя через вновь ставшее дверью зеркало, недоумённо разглядывали сидящего на полу мужчину. Несмотря на внешнюю непохожесть там, на пироне, в здании вокзала это были самые обычные, малоинтересные люди, которых каждый день встречаешь в общественном транспорте или в магазинных очередях. Выйдя на улицу, они растворились во мраке позднего вечера, словно перестав существовать.

Состав тронулся. Пыхтя, набирая ход, он разгонялся, уйдя на стрелке в отдельную колею, которая вскоре закончилась предостерегающим знаком из сваренных крест-накрест толстенных уголков, в каком-то десятке метров от кирпичной стены, разрисованной граффити местными сорванцами. В центре рисунок представлял собой цифры и латинские буквы, складывавшиеся в слова, связанные между собой толи китайскими иероглифами, толи кельтскими рунами, внезапно начавшие светится. Чем ближе приближался поезд, тем сильнее становилось сияние, оно уже искрило молниями по направлению к несущемуся составу. И он вдруг тоже изменился, став единым, заострённым впереди целым, наподобие сверкающего копья. Искры тысячи молний впились в летящий экспресс и он, сложившись телескопической удочкой, вошёл в стену, но наружу не вышел, а просто исчез. Как исчезло свечение, серебряные стрелы молний и уже ничего не напоминало о летящем секунду назад поезде. Лишь рыжий бездомный кот у мусорных баков за стеною, как ни в чём не бывало, продолжал вылизывать своё причинное место.

Удостоверившись, что пространственный портал пройден без проблем, Мастер зевнул, показав всё ещё сидящему на полу молодому человеку свои пожелтевшие от дешёвого табака крупные зубы, что означало мол, ничего интересного. Скукотища. Зеркало к этому времени снова стало зеркалом, давно не мытым, пожелтевшим от времени, отражавшее занявшие свои места щётки, швабры и оцинкованное ведро с половой тряпкой.

Безбилетник ушёл, в надежде уехать на последнем автобусе. Ушла электричка к городу областного значения, лишь пара человек осталась в ожидании московского поезда. Станционный смотритель, Мастер пассажирских и грузовых перевозок закинув голову назад, прикрыв глаза, стоял один на пироне, подставив лицо неясному свету звёзд, и его мефистофельская бородка острым клином впивалась в брюхо низко нависшему над ним зимнему небу. Возможно, он пытался представить, как где-то там, чёрт его знает где, пассажирский экспресс прибывает на вокзал параллельного нам мира.


Часть вторая


В дверь кабинета начальника станции негромко постучали, и внутрь вошла станционная уборщица, Ангелина Семёновна, полная тётка лет сорока пяти, с крупной родинкой под левым глазом на круглом всегда румяном лице. Сейчас раскрасневшееся лицо уборщицы выражало полное смятение, женщина явно сомневалась, но всё-таки сев на предложенный Нилом Климовичем стул решительно выпалила, словно боясь передумать:

– Пришла увольняться или дайте отпуск на месяц, – это было довольно неожиданным, ведь Климыч видел её утром, и ни о чём таком она похоже даже не помышляла. Вообще-то уже много лет они были с Семёновной на ты, но в моменты душевного волнения или ощущения вины появлялось это дистанционное выканье. День начинал приносить сюрпризы, а сюрпризов начальник станции не любил. Сняв крышку с графина, Климыч налил себе половину стакана негазированной минералки, но уборщица схватила его короткими полными пальцами с ярким маникюром и выпила, оставив на ободке окантовку дешёвой помады.

– Так Ангелина, говори, чего у тебя стряслось. Дома что? – глядя не на уборщицу, а на стоящий посреди стола с запылённой столешницей стакан спросил хозяин кабинета.

– Нет, дома всё нормально. Хворая я, чёрте что мерещится. Нервы стали ни к чёрту, дайте отпуск или увольте.

– Да что ты заладила, увольте, увольте! Рассказывай что произошло.

– Ой, боюсь Нил Климыч рассказывать. Вы же меня за чокнутую примите, а я ведь не дура какая-то.

– Да не тяни же! Ты давай рассказывай, а я сам решу, что с тобой делать, у меня ещё дел невпроворот, – теряя терпение, прикрикнул мужчина; честно говоря, дел у него особых не было, но знать об этом уборщице было ни к чему.

– В шкафу хозяйственном зеркало разбилось. Вернее разбили его, – опустив глаза на носки своих резиновых калош, произнесла Ангелина. – Я за шваброй с ведром туда пошла, а оно оттуда как полезет…

– Что оно? – озадаченно спросил начальник станции и уборщица, поняв это по-своему запричитала:

– Зачем я Вам это рассказываю, ведь Вы же мне не поверите…

– Прекратить немедленно! Что там на тебя «полезло»?!

– А я не знаю, может и не полезло, только я видела так же ясно как вот Вас сейчас, что-то или кто-то пытается выйти из зеркала. То вверх ткнётся, то вниз – стекло пузырями, будто кто его выдувает. И вдруг оно, как ринется в середину…, – тут женщина замолчала, наконец, подняв глаза на Климовича.

– И что? – спросил тот после затянувшейся паузы.

– Вылезло. Стекло дулось, дулось и потом лопнуло, будто мыльный пузырь, но абсолютно беззвучно и оттуда появился мужик. Сначала-то он им не был, как и вообще человеком: что-то такое бесформенное, огромное и … – замялась уборщица, подбирая слова.

– Лохматое?

– Нет, с чего Вы взяли? – удивлённо взглянула на начальника станции рассказчица. – Наоборот, мне показалось, что на нём не было, не только шерсти, а и кожи-то.

– Тебе показалось или ты видела?

– Видела, – вздохнула Ангелина Семёновна и вдруг часто задышав, заголосила плаксиво: – Ох, лучше бы мне этого не видеть. Чудище это пока из зеркала вылезало, в мужика превратилось, такого себе невзрачного, росту среднего – алкаш алкашом. Он идёт, а я через него всё вижу, но когда уже до выхода дошёл, ничего видно не стало, мужик как мужик. Ой, Климыч, что же теперь со мною будет? Меня же теперь в дурдом упекут! А мне туда же нельзя, у меня ведь семья, хозяйство. Корова у меня.

– Не реви, Ангелина, я твой начальник и в обиду тебя не дам, а мысли глупые ты из головы выбрось, – Нил, подойдя к уборщице, по-отечески её обнял и та вдруг разрыдалась от пережитого страха и жалости к себе. Начальник станции одной рукой открыл сделанный в форме треугольника кулон, висевший на его груди и сияние зелёного света, вырвавшись оттуда, осветило лицо женщины. Сам он лишь прикрыл глаза, защитных масок Мастер давно не носил, за долгие годы, привыкнув к таким процедурам, не добавлявшим ему здоровья, но и не оказывавших в малых дозах особого вреда.

Досчитав в уме до пяти, Климович закрыл медальон и, внимательно следя за неподвижно сидящей уборщицей, вернулся на своё место. Приходя в себя та вздрогнула, удивлённо заводила глазами по сторонам и наконец, сфокусировала на нём непонимающий взгляд.

– В хозяйственном шкафу разбилось зеркало, и ты пришла рассказать об этом, – проговорил, он и уборщица сказала жалобно: – Ой, что-то мне не хорошо, Климыч, пришла тебе сказать, что зеркало в шкафу со швабрами лопнуло да что-то в глазах потемнело, наверное, погода будет меняться.

– Это на погоду, – согласился с нею хозяин кабинета и добавил, вновь поднимаясь со стула: – С зеркалами такое бывает, лопаются от времени и собственного веса. Пойдём, посмотрим, что там случилось.

Выходя в коридор, Ангелина Семёновна недовольно ворчала: – Климыч, я вот одного понять не могу: на кой чёрт там висит это зеркало? Выбросить его, да и дело с концом.

– Так-то оно так Ангелина, – не согласился с нею Мастер, спускаясь по ступеням на первый этаж, – да только не нам это решать. Здание в федеральном ведении, а шкаф этот не простой, можно сказать, раритет – таких больше не делают. Представляет собой культурную ценность и как всякая редкая вещь охраняется государством. А за зеркало Семёновна не переживай, скоро будет оно как новенькое. Иди лучше к диспетчеру, скажи пусть ко мне зайдёт после смены.

Подойдя к платяному шкафу, начальник станции, открыв дверь, увидел, что зеркало не разбито в привычном понимании, а выдавлено изнутри силуэтом человека небольшого роста. Он с трудом протиснулся изнутри сквозь стекло, и очертание его фигуры предстало взгляду Мастера. Сквозной дыры, однако, не было, там, где не хватало зеркала, виднелась затвердевшая пузырями тёмная масса.

– Дела, – проворчал Климович, сняв с груди кулон. Несколько раз, нажав на бока треугольника, он вновь открыл его, направив луч оранжевого света на застывшую в зеркале человеческую фигуру. Мастер медленно вёл его снизу вверх, и чёрная масса бледнела, в конце концов, начав отражать предметы.

– Ну, так-то лучше, – удовлетворённо сказал начальник станции своему отражению и, вернув медальон на место, вышел на улицу. Была первая половина будничного дня, двадцатиградусные морозы, ещё недавно терзавшие город, отступили, небо затянули облака, угрожая толи пролиться дождём, толи просыпаться снегом. Восточный ветер, как всегда в это время года дул, не переставая откуда-то из бескрайних заволжских равнин, за которыми раскинулась далёкая и загадочная Азия. Оповестив на станции, что идёт по делу в Горисполком и до обеда вряд-ли вернётся, взяв свой походный потёртый на изгибах портфель из кожи неведомого зверя, он, сев на остановке в маршрутный автобус отправился в город.

Дорога была довольно долгой; кончился станционный посёлок и за арочным железнодорожным мостом через сейчас закованную льдом речку Альту начались городские кварталы частных домов Мясокомбината, постепенно добавляя этажности и кучности постройки. В старом городе высотность шла на убыль, остановившись на уровне двух трёх этажей, построенных ещё до войны, (не дошедшей сюда), и до революции, кровавым катком прокатившем по городу, несколько раз переходившему из рук в руки. Городок был купеческим и идеи социальной уравниловки не находили понимания у его жителей.

В каждом советском городе обязательно был какой-нибудь бульвар Гагарина, проспект Космонавтов или улица Терешковой. Идя в ногу со временем, идеология страны перешла от поклонения богу войны к поклонению покорителям космоса. Хотя кто кого покорил, это ещё вопрос. Первый отечественный космонавт мало походил на привычного по американским фильмам астронавта. Утыканный проводами и датчиками он неподвижно полулежал в кресле, с трудом воспринимая происходящее, обделавшись от ужаса и жалости к себе. Об этом не писали газеты: ещё до приземления Юрий Алексеевич стал живой легендой, а посягать на легенду было святотатством. От размышлений отвлёк разговор двух женщин, сидевших по соседству, сам начальник станции занял боковое кресло в конце салона.

– Ты знаешь, – в полголоса начала одна, крашеная блондинка, примерно его возраста, – еду вчера с сыном на машине и вот у центрального рынка стоят на обочине четыре подростка лет по тринадцать с закрытыми глазами. Это я потом только сообразила. День будний, движение оживлённое и внезапно девочка, одна из этих четырёх подала команду, и все они вдруг побеждали через дорогу, прямо перед нашей машиной! Сын еле успел затормозить, хорошо хоть сзади в нас ник-то не врезался. Представляешь, что с детьми делает телевизор и этот чёртов интернет?

Добравшись до центра, Климыч прошёл мимо помпезного здания мэрии, похожего точь в точь на такое же в любом городе бывшего Союза, с круглыми клумбами, не работавшим фонтаном и плакатами с фото передовиков труда, свернув боковой улочкой к Дому быта, где на первом этаже разместился стоматологический кабинет доктора Рогозы. «Быстро, качественно, без боли» – гласил рекламный слоган под фотографией белозубой красотки, демонстрировавшей шикарную голливудскую улыбку. Кто-то закрасил ей два передних зуба чёрным маркером, а под глазом нарисовал огромный синяк. Фотография приобрела разбойничий вид, но видимо доктора это не смущало.

«Хитёр бобёр», – усмехнулся железнодорожник, без стука заходя внутрь. Склонившийся над сидевшим в кресле мужчиной доктор возмущённо взглянул на вошедшего, но узнав тут же заулыбался, и, попросив пациента ни в коем случае не закрывать рот, увлёк станционного смотрителя за собою в маленькую подсобку.

– Мастер, у меня же все документы в порядке, и с въездом, и с разрешением на работу, – заискивающе зашептал он, но Климович сухо ответил:

– Я не поэтому вопросу.

– Не поэтому? А по какому тогда? Неужели зубы? – удивился врач, добавив уже обычным голосом.

– Сегодня утром кто-то проник сквозь портал. Ты что-то слышал об этом?

– И, да и нет, – ответил доктор, беспомощно разведя руками. Мастер не видел его уже месяца три и за это время Николай Николаевич заметно изменился, похудев почти вдвое. От него прежнего осталась лишь половина, а белый халат висел мешком. – Я ждал чего-то подобного, ждал и очень боялся. Уже дней десять я вижу знамения, предвещающие огромную беду…

– Доктор, давай ближе к теме: что у тебя там за видения, – оборвал зарождающуюся истерику Климович; вообще-то Рогоза был мужик с характером и чтобы так его напугать должны были быть веские основания.

– Вот, полюбуйтесь, – уже спокойнее произнёс Николай Николаевич, доставая из ящика стола две газеты, местную и областную. Найдя обведённую красным карандашом заметку в «Городском вестнике» начальник станции прочёл, держа газету почти на расстоянии вытянутой руки:

«Страшная трагедия произошла вчера на жил массиве Радужный. Молодая женщина вытолкнула из окна седьмого этажа свою годовалую дочь, двух котов, а потом выпрыгнула сама. Прибывшим по вызову медикам, к сожалению никого спасти не удалось».

– Коты то тут причём? – спросил Нил Климович, ища такой же красный кружок во второй газете, на что доктор возразил, удивлённо взглянув на него: – А кто сказал, что это были коты?

«…В начале текущего года интернет сообщества пропагандирующие суициды запустили игру. Её суть по выражению создателей – «Познание через самоуничтожение». Игра называется «Беги или умри». К сожалению, в нашей области есть уже её первые жертвы. Как убедились журналисты издания, в интернете можно найти сотни групп смерти, которые легко вычислить по ключевым словам и хэштегам «Синие киты», «Тихий дом», «Млечный путь» и т.п.»

– Это и есть твои знамения? – положив газеты на столик, с трудом поместившийся в маленькой подсобке Смотритель пытался осмыслить происходящее.

– Нет, Мастер, это информационный вирус. Семя, дающее отравленные всходы, а тот, кто прибыл нелегалом – жнец, что должен собрать урожай.

– Но как это укладывается во времени: игра появилась ещё в начале года, а «жнец» прибыл только сегодня утром? – Рогоза лишь пожал плечами и тяжело вздохнув, проворчал: – Не знаю. Могу лишь предположить, что время не мёртвая субстанция. Из-за незаконного проникновения в галактику временная матрица дала сбой – вначале она растянулась, и в этот отрезок вошло всё, что написано в газетах, потом сжалась – и тут появился наш незваный гость. Вот как-то так.

Доктор замолчал, молчал станционный смотритель, и в наступившей тишине послышалась тихая возня в кабинете.

– Иван Михайлович, не прикрывайте рта – я всё вижу! – рявкнул врач, срывая злость на ни в чём неповинном пациенте.

– Неужели всё это из-за разлома? Будь он неладен! – в сердцах ругнулся Климович, на что Рогоза ответил вопросом на вопрос: – А из-за чего ещё? Мы сотни лет жили бок о бок друг с другом, а теперь мирное сосуществование может быть нарушено. Говорят, что и Президент наш тоже уже не человек – его заменили после первой каденции, – произнёс вдруг доктор, пытливо глядя на собеседника, аккуратно обойдя слово «убийство». – Честно говоря, он мне даже симпатичен, не смотря на грехи молодости. Ну, шпионил, по долгу службы за этими немцами, потом «пилил» бюджет Ленинграда вместе с Собчаком, но из коррупционера среднего звена, такого себе Питерского Януковича, смог стать серьёзным мировым лидером. За один Крым ему простят половину проступков.

– Считаешь, его для этого «заменили»?

– Не знаю, болтают люди разное. Такие места как наше по своему младоумию человечество издревле считает вместилищем древнейшей мудрости, точкой соприкосновения земного и небесного, воспользоваться которым могут лишь избранные. Только ищет их, почему-то, на краю света.

– А на самом деле это обыкновенные ворота в другое измерение, по которому к нам прибывают такие как ты, – заметил начальник станции. – А ведь всё чуть было не вышло из под контроля.

– Вы про этих чудаков с проволочными рамками? Честно говоря, мне их по-человечески жаль: кто в психушке с неизлечимым диагнозом, а большинства так и в живых уже нет.

– Сами виноваты, не будут лезть, куда не нужно. Видел, что с твоей рекламой сделали? – меняя тему, спросил Климович.

– Видел, – вздохнул Рогоза, протянув почти с нежностью: – Вот поймаю их и спущу шкуру.

Вероятно там, на его родине это было в порядке вещей, а единственным наказанием для признанного виновным являлась мучительная смерть. Может быть, поэтому доктор и оказался здесь. Честно говоря, старик, никогда не задумывался каков он на самом деле, этот располагающий к себе зубной врач, пытающийся мерить человеческими мерками. Или что стало с настоящим Рогозой, в чьём теле сейчас обитает инопланетянин? Да его это собственно и не касалось.

– Так что же мне делать со всем этим? – спросил он напоследок, задав, по сути, риторический вопрос.

– Откуда я знаю? Вы Смотритель, Вам и решать, – отвёл печальные глаза Николай Николаевич, и вдруг схватив себя за отвисшую кожу подбородка, с силой дёрнул вниз. Оторванный кусок ставшей ему большой человеческой кожи он со злостью швырнул в мусорное ведро. Рана на месте разрыва не кровоточила, как можно было предположить, а лишь запенилась, словно обработанная перекисью водорода. Доктор вытер шею рукавом халата и глухо бросил в след уходящему гостю: – Разберись с этим Мастер, а то от меня скоро совсем ничего не останется.

Зайдя ещё в три места, ожидая пока загорится зелёный сигнал светофора, Нил Климович смотрел на сидящего у выхода из подземного перехода слепого музыканта, ветерана какой-то войны, с посечённым осколками лицом. Сидя на раскладном стульчике в камуфлированных штанах и бушлате, из под которого выглядывала порядком засаленная тельняшка тот играл на гитаре. Но пел песню не о войне, а что-то из новых веяний:

…взявшись за руки вдвоём

Мы войдём в наш тихий дом

Поборов страх высоты –

Только я и только ты.

А над нами, а над нами

Плывут синие киты

С васильковыми глазами.

Перед музыкантом на куске картона лежала солдатская шапка, в которую прохожие, не останавливаясь, изредка бросали мелочёвку. Блаженны нищие, но видя их каждый раз, начальник станции испытывал душевную неловкость. Он досадовал на себя, когда брезгливо совал несколько рублей в протянутую заскорузлую ладонь и злился, когда не давал ничего. Опустив руки в карманы форменной куртки, Климович искал мелочь, но были только крупные купюры; так ничего и, не дав, он пошёл дальше.

У общественного туалета в городском саду, пустовавшего в это время года, его внимание привлёк неистовый собачий лай. Подойдя ближе, он увидел, как с десяток окрестных дворняжек облаивают забредшего на их территорию крупного лохматого пса, сидевшего на задних лапах между двумя входами, построенными под прямым углом друг к другу. Пёс был явно болен, с расплывшейся шарообразной формой тела, но никак не напуган и в его облике читалась скорее озадаченность, чем страх.

Что-то в виде этого собачьего эндоморфа показалось Смотрителю подозрительным; он слишком долго находился в контакте с разными цивилизациями, чтобы не прислушиваться к внутреннему голосу. Мужичина остановился, разглядывая эту с виду самую обычную псину, но чем дольше смотрел на неё, тем больше убеждался в правоте своих подозрений. Достав из внутреннего кармана с виду обычные солнцезащитные очки, Климыч одел их, и всё встало на свои места. Сердце билось и в такт его по собачей шерсти бежали пульсирующие электромагнитные разряды. Под кожей дворняги проступали контуры чужого тела, сжатого посредством трансформации при переходе портала.

Вообще-то такого не должно было быть, энергии разлома в магнитной коре Земли обычно хватало для того чтобы чувствовать себя в порядке, но сейчас что-то явно пошло не так, кто-то черпал из разлома энергию для каких-то своих, явно недружественных целей. Об этом свидетельствовали состояние доктора Рогозы и внешний вид этого замаскированного под собаку пришельца. Дворняги наседали и, потеряв терпение, используя остатки ресурса, существо вдруг предстало в своём привычном виде, хотя у Мастера уже не было сомнений в его истиной сути. Эндоморф, внезапно растеряв свой непритязательный собачий вид, стал увеличиваться в объёмах, пока не стал размером с взрослого быка, только стоящего на задних лапах. Вместо копыт у него были лапы с острыми когтями, а вместо коровьей головы, вытянутая морда существа отдалённо напоминавшего гигантскую гиену. На теле инопланетной твари не было шерсти – то был комок мышц, смертельное оружие, жестокий безжалостный убийца, рожденный в далёкой галактике, но в силу неведомых обстоятельств оказавшийся в Зелёных Долах в виде обычной бездомной псины.

Собаки, заметив перерождение, всей сворой бросились наутёк, а их истеричный лай был слышен теперь на расстоянии в несколько кварталов. Климович всё ещё разглядывал существо, когда оно, разогнав надоевших дворняг, обратило на него внимание. Их разделяло несколько десятков метров, но для этого монстра преодолеть их было делом считанных мгновений.

– Мой бедный маленький монстр, – произнёс Смотритель, чтобы инопланетянин привык к его голосу, делая шаг вперёд. – Что же так напугало тебя и что вообще происходит?

Пришелец молчал, если он и понял, о чём говорил Климыч, то не подал виду, лишь холодными, полными злобы глазами глядел на приближающегося человека. Из приоткрытой пасти, издавая стрекочущий звук, выскакивал с равными интервалами похожий на змеиный раздвоенный язык. Капала тёмно-зелёная вязкая на вид слюна и там где она касалась земли, снег таял, обнажая тёмные клочья почвы, а в свете загоревшихся фонарей блестели смертоносные клыки. Являясь представителем земной администрации, Мастер не боялся нападения…

А зря. Тварь, затаившаяся в углу исписанного похабными словечками сортира, прыгнула, едва заметным движением оттолкнувшись от земли, но это было подобно выстрелу пушечного ядра. Самоуверенность едва не стало причиной смерти Смотрителя, он запоздало успел метнуть в монстра сверхпрочную сеть, из слюны кровожадного паука планеты далёких созвездий, подаренной ему на память одной командировочной. Встречный удар сети сбил скорость и тело, оплетённое нитями, не уступающими по прочности стали рухнуло к ногам Нила.

– Именем закона Пяти галактик приказываю тебе подчиниться моей власти, ты будешь передан в галактическую полицию и экстрадирован на родину, с запретом пребывания на Земле в течение ста двадцати лет. Назови себя и свой порядковый номер на любом языке межгалактического союза, – показывая букву «М» на нагрудном кармане пиджака произнёс он положенную по статуту тираду, но сеть лишь разозлила пришельца. Двумя мощными ударами подобных бритвам когтей передних маленьких лап тот распорол нити, которые с трудом можно было разрезать болгаркой, и снова бросился на Смотрителя.

Огромные клыки были на расстоянии нескольких десятков сантиметров от Климыча, когда тот инстинктивно падая на спину, успел выстрелить в пришельца иглой с парализующей жидкостью. Приспособление имело три типа действия: минимального, среднего и рассчитанного на максимум. Сейчас оно стояло на третьей позиции и могло с лёгкостью на денёк отправить в глубокий сон даже мамонта. Уже по инерции похожие на большие ножи когти прошли в миллиметрах от лица начальника Станции и, прокатившись по грязному снегу, он едва успел отпрянуть от рухнувшей на то место где только что лежал туши.

Зверь оказался парализован, но не был в беспамятстве, налитыми кровью глазами он, не мигая смотрел на противника; вероятно кровь у этих существ была синего цвета, потому что белки его глаз сделались голубыми. Открыв потайную секцию своего саквояжа, Мастер достал ампулу инопланетного нейролептика и прибор для инъекций, способный пробить не то что толстую шкуру, а даже стальной лист. Введя тройную дозу и ожидая, пока средство подействует, Климович стоял в стороне, глядя как монстр начинает уменьшаться в размерах, вновь превращаясь в неуклюжего пса. Самое время было закурить, ведь только что, он запросто мог стать ужином этой твари, но когда Смотритель прибыл на эту работу, табак ещё не получил распространения, а потом стало уже поздно менять привычки. По крайней мере, Климычу так казалось.

За это время он умирал не меньше дюжины раз; в зависимости от эпохи его хоронили с почестями, или просто бросали тело в братскую могилу, но всякий раз Мастер восставал из мёртвых, чтобы снова вернуться к своим обязанностям. Земля была лишь колонией, одной из многих разбросанных во Вселенной. И зародили жизнь на ней конечно не боги, а учёные, сотворив человека, с одним маленьким «но». Никто не делал его «по своему образу и подобию», доктор космической станции взял за образец населявшее планету человекообразное существо, добавив в его организм недостающих хромосом из собственного тела, дабы создание могло оценивать ситуацию. Человека создали не венцом природы, а способным примитивно мыслить животным, для того лишь, что бы он работал за своего творца. Строил дороги, космодромы и обсерватории – не пилотам же заниматься этим.

Земля уникальна, но не только тем, что обитаема, а ещё и богатством своих недр. Залежи полезных ископаемых внутри неё привлекли сюда инопланетный разум – Господа Бога, имя которого его земным созданиям запрещено «упоминать всуе». Планета на отшибе Галактики не более чем огромный карьер с залежами месторождений всей таблицы Менделеева и всё, что есть сегодня на ней – горы, пустыни, моря и реки – лишь результаты этой безжалостной добычи, с запредельными объёмами выработки, не более пяти процентов, которой использовалось на Земле. Например, для строительства египетских пирамид, которые не вырубали из камня, а заливали бетоном на месте.

Люди рождаются и умирают, появляются и исчезают цивилизации, возникают и рушатся Империи – лишь одно остаётся неизменным: Божьи жернова мелют медленно, но зато без остановки.

Мельница Богов очень хороша,

Мельница Богов мелет не спеша;

Крутится размеренно колесо –

Будет перемолото абсолютно всё.

Такой была первая заповедь Моисея, высеченная им на рубиновой скрижали прежде других. Боги не могли управлять всем здесь сами, создав посредников между собой и остальными людьми – Богом избранный народ. Иудаизм и производные от него религии не что иное, как система управления планетой, то бишь карьером, за процент. Когда работники начинают понимать существующее положение вещей – как было с Эдемом и Вселенским потопом – небожителям приходится устраивать реставрацию системы, путём войн и разрыва поколений.

На долгое время, (по земным меркам), о колонии забыли, а когда воздухоплаватели появились здесь вновь, Земля оказалась ввергнута в череду жесточайших сражений. Человечество расплодилось за минувшее тысячелетие, а поскольку первые люди обладали завидным долголетием и изобретательностью в средствах уничтожения себе подобных, война стала единственной возможностью сократить население. Битвы велись в воздухе, на земле и воде. Миллионные армии сходились в грандиозных баталиях и чтобы остановить эту вакханалию смерти, Создателям пришлось пойти на крайние меры.

Климович не знал точно, как население Земли было обнулено тогда на самом деле, посредством потопа или смертельной эпидемии, не коснувшихся лишь избранных. Но факт остаётся фактом: люди, которых выбрали для продолжения рода, были подвергнуты серьёзной переделке. Теперь их жизнь протекала в течение лишь одного века, а не многих как ранее и мозг уже использовал свой объём только на десять процентов. Аборигены, оказавшиеся в ареале второго пришествия стали использовать мифы о сотворении мира как собственную религию, основанную на поклонении творцу. Но как водится с существами невежественными, изрядно напутали в своих писаниях. Всё дело лишь в том, что не было никакой «богом избранности», как не было и богов. А вот те первые люди из неудавшегося эксперимента, они были, хоть до наших дней дожили единицы. Такие, как Климович.

За сотни прожитых жизней с ним случалось разное, но сожрать, пожалуй, пытались впервые. Вообще-то все прибывающие на Станцию являлись существами законопослушными, и в их интересах было вести себя в рамках установленных правил, но сейчас произошло нечто, чего Смотритель не мог объяснить. Монстр вряд ли появился легально. Кто-то его привёз и бросил здесь, либо он сбежал из прилетавшего военного корабля. Насколько Климыч знал, этих прирождённых убийц с Линерии, не обладающих большим интеллектом, использовали вместо боевых скакунов, контролируемых посредством телепатических способностей седока. Получается, хозяин зачем-то провёл его сквозь портал, дав новый образ?

Впрочем, воевали «Боги» не только с созданным им человеком, но и между собой; последнее обнуление цивилизации несколько сот лет назад произошло как раз по этой причине. Грандиозная битва за жизненно важные ресурсы случилась на ближних подступах к Солнечной системе, но эха взрывов ядерных реакторов кораблей хватило, чтобы смертельный удар прошёлся по Земле волною пожаров и разрушений, погрузив планету в «годы без лета».

Последствия атомной войны были чудовищными: небо затянуло плотной пеленой поднявшегося вверх пепла, такой плотной, что через неё не проникал солнечный свет. Землю и реки почти полностью сковало льдом; планета едва не сойдя с орбиты на время замерла, а потом всё же продолжила вращение, изрядно замедлив его. Днями, неделями, месяцами с неба то, замедляясь, то усиливаясь, валил снег вперемешку с грязью и остатками частиц всего, что сгорело. Человечество было обречено на медленную мучительную смерть от голода, ведь запасов провизии не хватало, да и доставить её, куда бы то ни было, по бездорожью в кромешном мраке оказалось практически невозможно.

Люди ели домашних и диких животных, потом друг друга и когда тучи наконец рассеялись, выжили лишь те кому несказанно повезло и кто очень того хотел. Но радовались они рано, ведь за мраком пришёл мор. Оттаявшие тела мертвецов – горы трупов, которые некому было хоронить, разлагались, зловонием своим, привлекая падальщиков, устраивавших пиршество на их останках. Чума свирепствовала, кося уцелевших и уберечься от неё было нельзя. Ведь не было врачей, больниц или места где можно было укрыться от неё.

Климыч и немногие из выживших бродили по пустым городам, пытаясь раздуть пламя жизни из слабой искры. Носители древних знаний оказались мертвы, и ему приходилось передавать их крохи тем, кто был способен принять их. Так вновь появилась периодическая таблица Менделева, паровозы – железную дорогу для которых приходилось откапывать, а не строить в многометровом слое грязи, оставшемся после таяния снегов – и проводную связь.

А спустя недолгое время опустевшие города заполонили новые жители, хлынувшие на освободившиеся места с окраин необъятных просторов России, как оказалось не так критически пострадавших, как центр. Кто босиком, кто в лаптях, они ходили по бетонному полотну дорог и брусчатке улиц, потрясённо разглядывая величественные сооружения, доставшиеся им по наследству от прежних жителей, без всякого смущения занимая их жилища.

Глядя на эту хлынувшую словно из ниоткуда орду, Климыч догадывался о её происхождении – все они были клоны одного единственного человека, ну максиму десяти, которых небожители спешно штамповали лишь для того, чтобы не прекращалось вращение колеса. Если создатели вымирающей цивилизации были статными, как правило, светловолосыми и светлоглазыми людьми, чей рост редко был ниже двух метров даже для женщин, то новые обитатели этих мест оказались среднего роста, лица их были скуласты, глаза зачастую раскосы, а тела густо заросли чёрным волосом.

Уцелевшие аборигены казались среди них настоящими гигантами, мало похожими на вновь прибывших внешностью и складом ума. Это и язык, на котором они разговаривали, делало их непохожими на остальных и потому их прозвали иностранцами, доверяя как наиболее образованным среди всех работы по обустройству жизни. Переселенцы принесли с собой свою религию, перестраивая похожие на ротонду храмы исконных жителей с четырьмя входами на разные стороны света и островерхими шпилями в привычные, им церкви с алтарём и иконостасом, украшая крестами и достраивая куполами, трапезными, звонницами.

В век интернета не обязательно лететь за тысячи километров, что бы увидеть другой континент, достаточно просто включить компьютер и Климыч с усмешкой смотрел на последствия безжалостной выработки, когда происходила выемка грунта и всех полезных ископаемых на глубину нескольких километров, которые называли теперь Национальными парками. Все эти впечатляющие воображение каньоны, идущие отрогами горы, озёра и моря были не чем иным, как следствием варварской добычи земных недр, но для других целей планета «Богами» и не рассматривалась. Что потом будет со строительной площадкой и работавшими на ней людьми их мало интересовало. Да и какие это собственно люди? Так, человекоподобное нечто.

***

Сделав ошейник и поводок из срезанной бельевой верёвки, Климович в компании едва передвигающего ноги нескладного «двортерьера» остановил такси, и сев на заднее сидение отправился на работу. На сегодняшний день приключений было достаточно.

При станции появился новый пёс; жил он на заднем дворе в отдельном вольере и казался всем каким-то странным. Он никогда не лаял, не пытался приласкаться, не проявлял радости при кормёжке или агрессии при виде других собак, обходивших вольер стороной. Лишь задрав морду, часами смотрел на небо, и было во взгляде его, что-то напоминающее человеческую тоску. Начальник станции сам кормил псину да иногда выводил погулять. А весною она вдруг пропала, как-то сбежала, а может быть сдохла. Куда делась собака, ник-то не знал, вольер сломали и вскоре о ней забыли даже те, кто иногда проходил здесь мимо.

***

На крыше многоэтажного дома стояли дети-подростки, мальчик и девочка. Уже стемнело, и снизу их не было видно. Обычная для юности мода унисекс делала их не различимыми: синие джинсы, короткие пуховики и вязаные шапочки с помпоном. Они стояли на парапете, закрыв глаза, и будто пуповина общего чрева связывал их воедино провод наушников. Левый был у мальчика, правый удевочки. Порывы пронизывающего мартовского ветра больно хлестали и раскачивали, хватая за полы одежд, но эта странная пара стояла неподвижно, не замечая ни холода, ни тридцатиметровой пропасти под ногами. Словно было им уже всё равно.

Спустя непродолжительное время девочка смотала наушники на мобильный телефон и, положив в карман куртки, сняла её, аккуратно сложив у парапета. Мальчик, молча повторил её действия, встав рядом на краю десятиэтажной башни. Взяв за руку, девочка ощутила, как дрожит его тело, слышала, как мелко стучат зубы. Внешне она была спокойна лишь предательская слеза, выскочив из-под ресниц, побежала по бледной коже. Ей было жаль так глупо заканчивать то, что толком даже не началось. Жаль было смешную кошку, любившую спать у её изголовья и всегда провожавшую её и встречавшую из школы…

Девочка отогнала прочь эти мысли, ведь решение было принято, и ничего изменить уже было нельзя.

– На три, – сказала она, мальчик согласно кивнул, и так же держа друг друга за руки, они сделали шаг…

Март – апрель 2017

г. Киев

Часть третья


Дувший весь этот день ветер внезапно стих, словно кто-то неведомый, но всемогущий закрыл заслонку в огромной трубе. Дикие пескары, прекратив щипать траву застыли, тревожно пытаясь чуткими ноздрями уловить дуновение ветра, глядя на небо своими выпуклыми удивлёнными глазами.

А с небом и впрямь творилось что-то неладное. Там, где только что было солнце, появилось тёмное пятно, сразу сделав день ночью. Пятно не увеличивалось, оно лишь приближалось к земле, словно в небе образовалась дыра, втягивающая в себя всё, что было на её пути. Если воздух вокруг был неподвижен, то внутри чёрного тоннеля, идущего под углом сверху вниз, бушевала буря. Там искрили молнии, раскаты грома, раз за разом становились всё ближе и пескары, сорвавшись с места, испуганно понеслись по равнине огромными прыжками, сминая высокую траву, всё дальше отдаляясь от этого странного места.

Достигнув земли, луч упёрся в неё и стал расширяться, делаясь всё толще; растрачивая свою черноту, он становился серым, как сумерки перед наступлением ночи. Внезапно вновь засияло солнце, тьма начала рассеиваться, лишь в самом низу оставаясь по-прежнему иссиня-чёрной, но вот развеялась и она, оставив на земле покачивающийся из стороны в сторону искрящийся конус. Он был огромен, по матовой тёмной поверхности бежали искры, конус качался, напоминая собой, маятник и когда всё же остановился вновь подул ветер, сменившись с обычного в это время года юго-восточного на северный.

***

Свет жёлтого карлика проходя сквозь атмосферу Линерии, принимал светло синий цвет и всё на планете, включая воду, растения и пигментацию кожи аборигенов имело нежно голубой оттенок. Армия Аркерона готовилась к битве с дикими существами, словно из ниоткуда появившихся в здешних местах. Верховные, доверили Велиару несмотря на молодость, командовать легионами Армоджара, возвысив до генеральского чина, но молодой генерал не прятался за спины своих солдат. Он был в авангарде ощетинившегося клинками синекожего войска. В синем шерстяном плаще поверх прочного кожаного панциря и позолоченном шлеме с пышным ярким плюмажем на под стать собственной огромной комплекции морлоне, в предвкушении кровавой битвы грозно щёлкавшего смертоносными клыками. В каждой из четырёх рук седока было по закругляющемуся к острию мечу. Морлон был давно объезжен, вместе они прошли не одно сражение и оба – всадник и его скакун – могли видеть глазами друг друга.

Раздался утробный звук сигнального рога, это значило, орда диких тварей переправилась через неширокую мелкую речку, в воде которой было так много железа, что казалась она красной. Безымянная река была последней преградой между двух враждующих сил, и теперь сбросив плащ, опустив клинки вниз Велиар смотрел, как приближается к стоящим на холме боевым порядкам аркеронцев стена неистово визжащих существ. Линерийцы называли их «каргоранами»; неизвестно могли ли они мыслить или лютая ярость и ненависть ко всему живому заполняла собою их сознание. Даже самый крупный каргон, был меньше среднего морлона, не говоря уже о том гиганте, на спине которого восседал Велиар. Но это был сгусток лютой злобы и дьявольской живучести. Проткнуть каргорана мечом, было мало, нужно было разрубить его на части. Эти твари казались бесчувственными к боли и не ведали страха.

Всё началось около года назад. Чужаки пришли из Ваалийской пустоши, на крайнем севере Империи, за которой, насколько знал Велиар, не было ничего живого. Но каргораны, что на линерийском означает «твари» или «бездушные существа», пришли именно оттуда. Сбиваясь в стаи, словно прощупывая оборону Аркерона, они нападали на приграничные поселения, которые особо не охранялись, по причине того что грозить с той стороны было некому. Бездушные существа поражали своей жестокостью – они уничтожали всё живое, будь то морлоны, линерийцы или их домашний скот, а потом до прихода солдат исчезали в пустоши.

Так продолжалось довольно долго. Каргораны нападали то здесь, то там по всей границе с пустошью, кровавыми укусами изматывая армию, с которой по-прежнему не вступали в битву. Эскадроны линерийской гвардии гонялись за ними, по тронутой чёрным инеем земле и когда удавалось настичь неистовых тварей, то, не смотря на приказ брать живьём, безжалостно уничтожали всех в отместку за отнятые жизни соплеменников.

Велиар, принимавший непосредственное участие в таких экспедициях многих из них отправил на тот свет. Ему начинало казаться, что злобные пришельцы узнают его, словно имеют единую память, передающуюся от павших живым – по крайней мере, теперь они избегали сражаться с ним в одиночку, но когда выпадал случай, всегда нападали сворой, словно старались лишить аркеронцев их военачальника. Вскоре подвернувшийся случай подтвердил догадку.

Одну особь удалось всё же пленить. Непохожие ни на одно из живых существ Линерии каргораны появились внезапно. Никто о них ничего не знал, даже то, как они рождаются на свет, есть ли среди них самцы и самки или все они одного пола. Этот монстр был явно одним из вожаков; отбив от стаи его накрыли прочной сетью и, надев приготовленный ошейник на толстой цепи, привели к Велиару. Пожалуй, то был первый каргон которого взяли в плен. Теперь посадив в клетку, чудовище отвезут в Армоджар, где тамошние светила науки прольют свет на его естество, а заодно попытаются выяснить причину агрессии.

Пленник вёл себя на удивление тихо, казалось, он был не просто спокоен, а читалось в его поведении некое пренебрежение к победителям, словно это не он был в плену. Во время боя каргораны рвали врагов клыками, острыми, как ножи когтями и шипом на конце хвоста. У них были среднего размера ноги и длинная шея. Шерсти не было, как и у всех на Линерии, а удивительно прочная кожа шла пятнами тёмно-серого и почти чёрного цвета.

Мельком взглянув на него, командир эскадрона прошёл мимо, вдруг услышав, как кто-то зовёт его:

– Ве-ли-ар…, – ему показалось, он ослышался, но тихий зов повторился, только не в эфире, а внутри его головы. Во всяком случае, никто из солдат его не звал. Генерал остановился и, подойдя к пленнику, удивлённо спросил, к всеобщему недоумению: – Ты знаешь линерийский? – тот молчал, лишь в голове снова раздалось напевно уже уверенней: – Велиар…

Он узнал этот голос, голос Пии, одной из многих дев Верховных, богоподобных существ, олицетворявших собой не просто аркеронскую власть, а саму жизнь. Их было двенадцать, у каждого было своё место за столом совета, но под масками, что носили Владыки, нельзя было увидеть лиц. Всё в Аркероне так или иначе происходило с одобрения Верховных. Они объявляли начало сезона уборки урожая или посева зерна, они контролировали численность населения, решали, кому уйти за Синие Холмы и ник-то не мог родить ребёнка, даже просто заключить брак, если на это не будет получено согласие Совета. Они знали обо всём, что происходит в стране и казалось, даже солнце не могло подняться над горизонтом без их разрешения. Ник-то никогда не слышал их голоса, ник-то не знал, как общаются они между собой. Когда совещание заканчивалось, главный Вестник зачитывал с кафедры Совета принятое решение, и потом оно уже расходилось при помощи птиц и гонцов по Империи.

Стать девой Верховных по желанию было нельзя. То была огромная привилегия и великое бремя. Дева, вошедшая в святилище Совета, назад уже не возвращалась, она умирала для родных и близких, но честь связать свою судьбу с судьбой двенадцати божеств была слишком велика и родичи, провожая навсегда, зная, что больше никогда её не увидят, считали, что она вознеслась на небо в огненной колеснице.

Остановившись напротив каргона, Велиар смотрел в его пустые глаза, отчего-то ощущая себя неуютно. Ему казалось, кто-то или что-то мерзкими холодными пальцами роется в его голове, перерывая ворох воспоминаний. Он стоял так, застыв и воины, бросив дела, удивлённо глядели на него, не понимая причины происходящего.

– У тебя кровь, командир, – услышал он голос Нострума, старого друга, не раз спасавшего жизнь во время опасных стычек с каргоранами. Возглас вывел генерала из оцепенения; взглянув в отражение шлема, что держал в одной из рук, он увидел тёмно синюю струйку крови, бегущую из левой ноздри. Гигант с недоумением посмотрел на каргона, но глаза его больше не были мёртвыми, в них искрилась целая гамма почти понимаемых чувств, от презрения до скрытого превосходства. Но что в них точно отсутствовало, так это страх.

Монстр больше не пытался заговорить с Велиаром, похоже, он узнал от него всё что хотел. Внезапно его без того длинная шея вытянулась настолько, что казалось сейчас оторвётся голова. С угрожающим свистом ощетинившись боевым шипом, взвился хвост каргарона, полоснув острым костяным отростком по угодливо подставленному горлу. Брызнула зеленая кровь, перерезанное горло забулькало пузырьками воздуха и чудовище, забившись на земле в конвульсиях, испустило дух.

***

Это было полгода назад. Теперь ситуация изменилась, причём настолько что речь шла уже не о локальных успехах одной из сторон, а о противостоянии рас. Чужаки больше не прятались; собрав разрозненные орды в один кулак, они наносили удар за ударом по обороне Аркерона, не просто захватывая куски территории, но превращая её в безжизненную чёрную пустыню. Что-то случилось с природой; теперь обжигающий кожу холодом ветер дул всё время с севера, превращая ранее плодородные земли в обледенелую пустошь, не пригодную для обитания. Сгрузив пожитки на запряжённые сердарами подводы, линерийцы уходили с обжитых мест на юг, туда, куда ещё не добралась Ваалийская пустошь, и где можно было прокормиться.

Травоядные сердары были размером с морлона. У них были четыре заканчивающихся костяным наростом мощных ноги, две головы на длинной шее и мясистый тянущийся по земле хвост. Одной головой сердар пил воду, другой срывал листву с невысоких деревьев или щипал траву. Когда пищи не было, какое-то время он мог существовать за счёт накопленного в хвосте жира.

Ещё буквально вчера многолюдные поселения пустели, а о некогда кипевшей здесь жизни напоминали в спешке забытые или просто брошенные вещи. За полгода территория Империи сократилась на треть, чего не было никогда за тысячи лет её существования. Аркеронцы роптали, обвиняя Совет в своих бедах, в неспособности справится с дикой ордой. Желая разбить каргоранов в решающей битве Верховные собрали огромную армию, поставив в строй всех, кто был способен держать оружие. Лазутчики докладывали о движущихся к Красной речке несметных полчищах врагов, и именно на её берегу решено было дать главное сражение этой войны.

***

Звук сигнального рога вернул задумавшегося Велиара в реальность. Он думал о Пие, о том, что если покончит с тварями, то сможет изменить правила. Спасителю Империи, за которым непобедимые легионы Верховные отказать не смогут. Что станет, если битва будет проиграна, он старался не думать. Победа или смерть – по-другому будущего у них с Пией не было. Как, впрочем, и у всего Аркерона. Навалившаяся напасть была общей бедой линерийцев, но удельные властители соседних земель пока не видели общей картины, а только лишь возможность достижения сиюминутных целей устранения опасного конкурента в борьбе за территорию и ресурсы, надеясь, что судьба Армоджара каким-то образом минует их.

Восседавшие на морлонах легионы и ощетинившаяся копьями пехота из ополчения стояли полукругом на краю, возвышавшегося над рекою высокого крутого холма. Это была выгодная позиция, но стратегия битвы совсем не интересовала чудовищ, всё что им, казалось, было нужно это рвать острыми, как лезвия зубами линерийскую плоть, даже ценой собственной жизни.

Стоя на вершине холма Велиар смотрел, как переправляются на левый берег всё новые и новые орды каргаронов. Их вид был ужасен, а число несметно. Острые когти кромсали почву при беге, поднимая пыль, и казалось от этого, что синяя туча застилает небо от края до края горизонта, наползая туманом на приготовившихся к битве солдат. Поменялась не только каргоранская стратегия ведения войны, но и сам их внешний вид. Толи это были новые существа, толи видоизменились прежние: теперь кровожадные твари в случае надобности могли вставать на задние лапы и, удерживая равновесия опорой на хвост, сражались стоя. Они явно учились у линерийцев, и это не могло не настораживать генерала. Кто-то или что-то направило их сюда неведомо откуда, и этот кто-то руководил их действиями.

Сдерживая каргонов щитами, пехота колола незащищённые доспехами тела длинными копьями, стараясь сбросить вниз, но те не считались с потерями и на смену убитому тут же приходили новые твари. Когда на копьях нанизывалось по нескольку мёртвых туш, древко ломалось или копьё приходилось бросать, тогда в ход шли мечи, секиры и длинные ножи из линерийской стали, что были прочны и практически не тупились.

Костяк армии Велиара составлял Седьмой Несгибаемый легион. Именно он, усиленный копейщиками, во главе со своим прежним командиром стоял на главном направлении удара, держа строй, тогда как фланги войска постепенно вдавливались назад. Правый берег был крут, генерал не видел, что происходило за ним, но именно оттуда валили всё новые и новые орды каргаронов.

– Командир, нужно отступать! Легионы пали. Все кроме Седьмого, пехота рассеяна! – услышал он голос Нострума. Верный друг был прав, эта битва была проиграна, оставалось лишь победить в войне.

– Труби наступление! – хрипло прорычал он, втыкая четыре закруглённых клинка в пасти наседающих на него тварей. – Пусть все кто ещё может двигаться, идут за мной!

– Наступаем?! Куда?! – воскликнул Нострум, отбиваясь от наседающих на них существ. Впрочем, каргароны не столько старались разорвать их, сколько отрезать от остальных. – Услышь меня, командир, у тебя больше нет армии, только остатки Седьмого…

Выхватив из чехла на седле сигнальный рог, Велиар протрубил в него прерывисто несколько раз, что было сигналом атаки и морлоны привыкшие к ним ринулись вперёд, сметая с пути каргаронов. Сколько их было, оставшихся в живых и последовавших за своим командиром, Велиар не знал, но даже если б он остался один, всё равно не отказался бы от безумного плана, пронзившего его молнией в самый разгар битвы. То, что сейчас происходило, не было обычными приграничными стычками, это было переселением, когда одна раса поглощает другую, подстраивая под себя ранее обжитую территорию. И нужно было положить этому конец.

Если в начале чужаки практически не оказывали сопротивления, занятые истреблением спасающихся аркеронцев, то по мере приближения к реке оно делалось всё более ожесточённым. Велиар первым на своём морлоне, густо покрытом кровью врагов, взобрался на другой берег и от увиденной картины его дух перехватило.

Между рекой и линией горизонта в небо уходил гигантский чёрный смерч. Он был неподвижен, огромной медленно вращающейся воронкой упирался в небо, словно не давая ему упасть, а оттуда где остриё касалось почерневшей земли, из его чрева появлялись всё новые и новые враги.

– Генерал! – окликнул его один из солдат, указывая окровавленным мечом в направлении не замеченного раньше предмета, похожего на огромное чёрное яйцо. Вновь появившиеся каргароны больше не стремились на поле боя, а спешили к нему, заслоняя его своими телами. Если и было что-то, что направляло их сюда, то «яйцо» имело к этому самое непосредственное отношение. Подгоняемый силой мысли, морлон рванул к нему даже раньше, чем линериец успел это приказать. Обернувшись, Велиар увидел, что будто повинуясь неслышному зову, прозвучавшему одновременно во всех головах, бездушные существа застыли на мгновение, а потом словно забыв обо всём, бросились к переправе.

Времени не было. Морлон, вытянув стрелой хвост, переваливаясь из стороны в сторону, мчался изо всех своих сил, мощно отталкиваясь от земли задними ногами. Гигант прижался к его огромной голове, стараясь успеть к яйцу, прежде каргонов. Они оказались там почти одновременно. Уцелевшие солдаты держали оборону, окружив чёртово «яйцо», Велиар же, словно застыв, стоял напротив, держа наизготовку свои мечи. Внутри огромного овала пульсировала инородная жизнь, она была не доброй и не злой, она была иной – просто те, кто послал Велиара, не знали об этом.

Генерал смотрел, как по гладкой, вблизи почти прозрачной коже бегут серебряные искры, складываясь в неведомые ему символы. Существо, силой своего разума вызвавшее этот исход пыталось заговорить с ним, но воин, не в силах понять их только смотрел на искрящуюся пульсацию, и тогда в его голове вновь прозвучало так знакомо: – Ве-ли-ар…

– Командир, приди в себя! – затряс его за плечо появившийся рядом Нострум. – Убей эту тварь или остальные сожрут нас сейчас!

Натиск каргаронов с каждой секундой становился всё сильнее, они просто кишели вокруг, не считаясь с потерями, и оставшимся в живых легионерам с огромным трудом удавалось сдерживать их натиск. «Убей!», «убей!» – эхом пронеслось в голове и он, не в силах прогнать наваждение, продолжал стоять неподвижно, глядя на сходящиеся лепестками отростки в верхней части овала, до которой едва мог дотянуться.

Лепестки раскрылись; внутренняя их часть была густо усыпана мелкими треугольными зубками, они шевелились, они манили его, начав казаться почти безобидными. Кто-то другой был смертельно опасен, кто-то другой заслуживал смерти. Время текло, гибли последовавшие за ним воины, всё ближе слышалось щёлканье острых зубов – казалось смерть уже неминуема и тогда Нострум, встав ногами на седло, оттолкнулся от крупа своего морлона и в прыжке вонзил копьё в чрево мерзкого существа. «Яйцо» сжало товарища в смертельных объятьях, он слышал хруст костей, чавканье раздираемой плоти, ощутил, как кровь, брызнув фонтаном, густо залила лицо. Велиар пытался помочь ему, только Нострум был уже мёртв, но смерть его, одна из многих тысяч за сегодняшний день привела генерала в чувство. Сбросив оцепенение, он с яростью рубил ненавистное нечто, ослабившее безжалостную хватку своего разума и пусть с трудом, но всё же смог распороть его матовый панцирь, раз, за разом вонзая внутрь клинки.

Натиск мерзких тварей заметно ослаб и воины, вымещая на неведомом монстре свою злобу, весь пережитый за день страх и боль за погибшую армию Акрерона неистово кололи, рубили, резали его и вскоре от жестокого существа остались лишь покрытые чёрной слизью ошмётки. Смерч исчез, каргароны жалобно скуля, в ужасе разбегались в разные стороны по равнине и уцелевшие солдаты, немногие из огромной аркеронской армии, прекратившей в этот день своё существование, с ненавистью убивали всех, кого могли настичь.

Войне конец. Положив легионы, Велиар уничтожил врага и теперь смотрел опустошённо, на то место где совсем недавно чёрное облако рождало орды пришельцев. По грубо скроенному лицу его текли слёзы, слишком глубоко было потрясение того, что он смог сегодня пережить. И он смотрел, смотрел на пустошь, не желая, чтобы кто-то увидел их и, боясь взглянуть в глаза чудом выживших солдат погибшей армии. Великой армии Аркерона.

Внезапно он ощутил дуновение ветра, приведшее его в трепет. Весь этот год ветер дул с севера, он дул и дул из Ваалийской пустоши, превращая плодородные земли в безжизненную пустыню и вот сейчас, впервые за долгое время наконец-то подул с юга.

***

После битвы на Красной речке прошло два месяца. Всё это время Велиар с остатками армии продолжал находиться на границе с пустыней, что не так быстро, но всё же неудержимо всё дальше отодвигалась на север. То там, то тут на черной земле появлялись синие кляксы плодородной почвы. Постепенно она приобретёт прежний вид и ленирийцы вновь обоснуются здесь, за теми, кто уже вернулся из вынужденной отлучки. Аркеронцы обживали брошенные жилища, на улицах поселений ещё не стало многолюдно, но рано или поздно всё обязательно будет как прежде. По крайней мере, так надеялся Велиар.

Тот, кто погубил свою армию, не ждал триумфа, в этой компании нельзя было разбогатеть, ведь каргароны не имели богатств, как и вообще чего-то материального, да и война эта шла на собственной территории. И всё же возвращение в Армоджар было неминуемо. Верховные хотели, чтобы легионы, не так давно ушедшие из столицы в блеске славы воинских побед, были хотя бы похожи на армию, внушающую верноподданнический трепет. А эта толпа израненных, измождённых людей могла вызвать лишь только сочувствие, жалостливую брезгливость, но никак не восторженную гордость. И потому они ждали, чтобы ветераны хоть немного оправились от ранений и пришли в себя, постепенно доукомплектовывая войско спешно набранными рекрутами. Что будет с ним, генерал не знал, во всяком случае, он сделал всё что мог, уничтожив угрозу, хотя и не таким представлял свой путь домой.

Из остатков читавшего мысли существа Велиар сделал нагрудный панцирь, бывший на удивление тонким, лёгким и прочным, к тому же из-за своей прозрачности оказавшийся совсем незаметным. Всех павших похоронили, насыпав над ними огромный курган, такой высокий, что он выглядел настоящей горой. Обглоданные сородичами кости каргаронов белели на равнине, жутким напоминанием о минувших событиях.

Рассеянные по пустоши, некогда внушающие ужас существа, предоставленные теперь собственной судьбе, пытались как-то приспособиться к местным условиям. Сбиваясь в стаи, они нападали на одиноких стурлов, крупных травоядных с мощным сальным горбом за загривком, загнутыми спиралью рогами идущих на сигнальные горны и подёрнутыми поволокой огромными глазами, делавшими их вид сонным. Или пескаров, травоядных средних размеров обраставших за год длинным голубоватым волосом, из которых ткали прочную тонкую нить, дававших кроме нежирного мяса вполне приличное на вкус молоко. Как и у стурлов, у пескаров было шесть тонких ног, среднего размера и голова на длинной шее с казавшимися удивлёнными выпуклыми огромными глазами, увенчанная маленькими острыми рожками. Чем дольше жил пескар, тем больше рогов отрастало на его голове.

Вслед за южным ветром и вновь появившейся травой на равнины вернулась бежавшая отсюда живность, что становилась добычей уцелевших в побоище пришельцев. Впрочем, не брезговали они и мясом сородичей. Были, однако, и те, что жили теперь среди аркеронцев, став вполне ручными. Но это было уже новое поколение, родившееся на Линерии. Новые хозяева, отрубив хвост с боевым шипом, оставляли себе не слишком крупных и злобных особей, приспосабливая к роли домашних животных.

Но вот, прискакавший из Армоджара Вестник, развернув свиток, прочёл о том, что Велиару и остаткам его легионов следовало возвращаться. Как и все в Аркероне генерал не умел читать знаки, нанесённые на выделанную специальным способом кожу пескара, это был удел Вестников, державшейся особняком касты посредников между Верховными и остальными жителями Империи. Несколько дней ушло на сборы и потом ещё декаду аркеронская армия походным маршем добирались до столицы.

Линерия в переводе с одного из местных диалектов означало «синяя почва», что лишь отчасти соответствовало действительности. Если на севере из-за обилия голубого цвета в грунте земля казалась синей пустыней, то дальше и особенно на юге, где из-за тепла и обильных дождей редкий лес превращался в настоящие тропические джунгли, доминировала вся гамма цветового спектра буйством красок, расцветок и форм.

Вернувшиеся в свои дома линерийцы радостно встречали избавителей от неминуемой гибели, ведь каргароны не брали пленных. Но чем ближе было к столице, тем меньше жителей вываливало на улицы встретить их, как и скромнее было ликование. Победа в войне считалась само собой разумеющимся для аркеронцев, тем более что противостояла им не армия в привычном понимании этого слова, а стаи диких животных. Легионы, пожалуй, кроме Седьмого были укомплектованы жителями южных провинций, и когда войско дошло сюда их встретили уже не крики радости, а поминальный вой близких погибших солдат. Их родственники желали знать, почему так вышло что все они погибли, а Велиар не получил даже серьёзных ран. И хотя генерал не знал в чем себя упрекнуть, ему было тяжело глядеть им в глаза.

Седьмой Легион состоял из жителей окраинных земель, лишь недавно присоединённых к Империи. В основном леруаны, заметно отличавшиеся по внешнему виду от коренных аркеронцев; это были четырёхрукие гиганты, со странным строением черепа – глаза и нос с огромными ноздрями дававших мощный приток воздуха к лёгким у них были впереди, а широкий рот с мощными челюстями сзади. Но эта непохожесть, нужда доказывать каждый день преданность новой родине делало их верными солдатами, пожалуй, даже более преданными Владыкам, чем сами местные жители.

Окраины Армоджара они достигли на десятый день пути. Столицу тысячу лет уже не брали в осаду, она разрослась за это время и мощных крепостных стен по периметру, давно не стало за ненадобностью. В этом был не столько вызов, сколько понимание собственной мощи: Аркерон стал могучей державой, и соседи предпочитали ладить с ним, нежели воевать.

И всё же ограда была, но не неприступная, с утыканным кольями глубоким рвом, уходящими до небес стенами с бойницами сторожевых башен. А скорее символическая в два линерийских роста, отсекающая непрошеных гостей из всякого сброда и диких животных (зачастую отнюдь не безобидных), проникающих в поисках еды. У огромного города было с десяток ворот и, хотя ближе всего им было до Северных, остатки легионов сделали крюк, потеряв полдня, чтобы пройти через триумфальную арку главного въезда.

Столица была поделена на двенадцать густозаселённых дискриптов, застроенных прямоугольниками двух и трёх этажных домов из дерева и речного камня, за которые отвечали двенадцать Субпрефектов, над которыми стоял главный Префект. Болотистые низины левого берега за сотни лет добычи изрыли бездонными шурфами копателей железной руды, каменного угля и полудрагоценного зеленоватого металла, из которого чеканили мелкую монету; утыкали каменными трубами железо плавилен. Аркеронцы делились на отличавшиеся по внешнему виду касты и те, кто был из гильдий рабочих профессий – невысокие, коренастые одноглазые леприарии – не подлежал призыву на военную службу, но именно из их доходов платились налоги на содержание армии.

На местных рынках продавались фрукты и овощи, мясо и рыба, а в септах – начальной, средней и старшей – обучали правилам поведения, азам истории и почитания Богов, которых олицетворяли собой Владыки. Другой религии, кроме поклонения Верховным здесь не было, а что и появлялось, тут же оказывалось под запретом, объявляясь ересью. Аркеронцы были крупными существами, и срок беременности у них составлял чуть меньше одного линерийского года. В Армоджаре не было кладбищ. Того, кто умер внезапно, сжигали в специальном приспособлении, а прах развеивали над полноводной Ленорой, главной водной артерией Аркерона. Те же, на ком была печать смерти – больные, слишком старые или просто уставшие от жизни – уходили за Синие Холмы и там, в бескрайней каменной пустыне ожидали свой смертный час, без права на возвращение.

Триумфа не получилось. Радостные овации раз за разом прорезали крики из толпы:

– Генерал, где твоя армия?! – Велиар держа шлем с ярким плюмажем одной из рук молча ехал на морлоне, не подавая виду, что выкрики как то досаждают ему. Морлон любил такие моменты и важно нёс своего седока, тяжело ступая задними ногами на лапах с четырьмя перепончатыми пальцами, виляя в такт движения мощным хвостом. Передними короткими лапами, больше похожими на шестипалые когтистые руки, он обычно хватал добычу, а потом разрывал торчащими из пасти с тяжёлой нижней челюстью клыками.

***

Резиденцией Владык была Сфера на самой высокой точке города, что была заметна из любой его части. Считалось, раз каждый может видеть обитель Верховных, то и Верховные видят каждого. Ник-то не замечал, чтобы они когда-то покидали её или входили внутрь – двенадцать богоподобных недремлющих существ, всегда были там как символ постоянства и благополучия Армоджара. Линерийцы жили с уверенностью в том, что когда падёт Сфера, придёт конец и всему Аркерону.

Велиар посещал её однажды, но Сфера вновь поразила его своим величием и грандиозностью постройки. Издалека казалось, огромный синий шар висит в воздухе, на самом деле он прочно стоял на высоком постаменте из редкого и потому дорогого стекла, прозрачного, но крепкого как камень. Сюда вёл почти неразличимый стеклянный мост и, ступая по нему, создавалось впечатление, что гость Верховных, паря в воздухе возносится на небо. Сферу возвели на окружённом рекой острове, она была огромна, то был целый комплекс всевозможных зал, комнат, помещений находящихся на разных уровнях этого удивительного сооружения. Впрочем, ник-то доподлинно не знал о том, что там, в середине; пожалуй, кроме Вестников, но те умели хранить чужие тайны. После службы Владыкам было два пути – уйти за Синие Холмы или пройти процедуру стирания памяти. Не теряя основных навыков, бывший посредник помнил кто он, но всё что касалось его пребывания в Сфере, десятки лет жизни, безжалостно стирались, словно их никогда и не было.

Морлон остался у входа на мост, который охраняла стража, подчиняющаяся городскому Префекту. Регалии и заслуги входящих не производили на них впечатления – ведь они служили тому, кто был над добром и злом, по другую его сторону. Когда Велиар вошёл в главную залу Верховные ожидали его, а может быть, так казалось потому, что они всегда были здесь.

Живые божества сидели за образовывавшими круг кафедрами, внутри которого стоял генерал. Владыки были точной копией друг друга, одетые в тёмно-синие балахоны с накинутым на голову капюшоном и голубой маске, с изображением линерийского лица, но без прорезей для рта и глаз. Все они говорили одним голосом, голосом Вестника, которого не было в зале.

– Ты вернулся, – сказал один из них, похоже, тот, что сидел напротив и по бесстрастному тону генерал не смог понять, чего в нём больше радости или сожаления.

– Я вернулся с победой. Принёс долгожданный мир в Аркерон.

– Ты вернулся, – раздалось за его спиной. – Но где твоя армия? Ты увёл за собой десять тысяч храбрецов, лучших воинов Армоджара, а вернулся с жалкими сотнями. Твоя победа равна поражению, ведь ты оставил Империю без защиты – больше некому защитить нас от вторжения – а твоё имя стало отныне символом бездумного размена. Линерийцы будут звать бойню на Красной речке Велиаровой победой.

Генерал обернулся на голос и ответил сурово: – Моя армия осталась в синей пустоши севера. А кто как будет называть теперь эту битву мне всё равно. Я не прятался за чужие спины, и могу сказать только добрые слова о тех, что сложили головы в борьбе со злом, природа которого так и осталась, мне не ясна. Я видел, как огромный смерч открыл дорогу из другой земли, из другого мира, – поправил себя Велиар, – и эти существа, каргароны, отнюдь не злобные по своей природе, сыпались оттуда как град с небес…

– Эти добрейшие существа уничтожили треть Империи и всю твою армию, – перебил его голос.

– Не они, – тут же парировал воин, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. – Их делало такими нечто, похожее на огромное яйцо. Оно превращало их в безжалостных монстров, не знающих страха и боли, оно же меняло климат, заставляя пустыню двигаться на юг.

– Но где же этот самый опасный противник? Он сбежал, спрятался, или смерч забрал его в другой мир? – слова, произнесённые вновь за его спиной звучали по-прежнему бесстрастно, но Велиар ощутил в них скрытую издёвку. Похоже, Владыки не верили ему.

– Мы уничтожили его, рубили мечами до тех пор, пока от него остались лишь мелкие куски, а из самого крупного я сделал себе панцирь, – говоря, он машинально выхватил из ножен своё оружие, но не это встревожило Верховных.

– Ты привёз в Армоджар дьявола умеющего повелевать мирами и двигать пустоши, а потом притащил его сюда?! – Велиару показалось, этот больше похожий на возмущённый крик вопрос прозвучал одновременно из всех закрытых маской ртов, приведя Владык в смятение. Он понял свою оплошность и потому воинственно ответил: – Я уничтожил его, разрубил вот этими клинками, взяв на память о победе лишь малую часть.

– Ты погубил армию, оставив Аркерон беззащитным, ты уничтожил монстра и теперь мы не знаем, как себя защитить в случае появление нового, но принёс сюда его часть, открыв ему наши планы, практически предав нас. Что же ты хочешь за это?

– Я уничтожил одного монстра, уничтожу и следующих, уверен они больше не сунуться…

– Ник-то не знает этого, – перебил его голос прозвучавший прямо напротив. – Вероятно, это была лишь разведка. Такое могучее существо способно открыть небеса где угодно и кого угодно заставить быть новыми каргаронами. Чего же ты хочешь от нас, Велиар? – поощряюще спросил голос, став почти дружелюбным и генерал сказал, о самом своём сокровенном желании:

– Я хочу, чтобы мне вернули Пию, аркеронку которую вы взяли себе в услужение. Я хочу сделать её своей женой.

– Ты хочешь слишком многого, – теперь голос звучал откуда-то сверху и, хотя он был по-прежнему бесстрастен Велиару казалось Верховные смеются над ним, зная наперёд, чего он попросит. Только так мог звучать раскатистый издевательский смех. – Ты показал себя никчёмным стратегом и недальновидным существом, уничтожив армию и открыв врагу наши планы, но даже этого тебе кажется мало. Ты посягаешь на основы, подвергаешь сомнению цельность мироустройства, желая отнять у бога богово – то, что принесено ему в виде сакральной жертвы.

– Но она, Пия, вряд ли была согласна на это, её принудили стать служительницей Сферы и если мои солдаты сложили головы ради продолжения жизни на Аркероне, то ради чего Пия пожертвовала своей? Вы упрекаете меня во всех грехах, но именно я и мои легионы, в большинстве своём оставшиеся у Красной речки сохранили придуманные вами жестокие правила и я требую, да, да требую по праву победителя каргаронов сделать в них исключение и вернуть мне Пию. А иначе…, – что будет иначе, Велиар не сказал, но смертоносные клинки в его руках были красноречивей любых слов. Ему казалось он снова там, в безжизненной пустоши у безымянной реки, в самом разгаре сражения, ему казалось, он слышит грозный рёв морлона, что прорывается к нему на помощь, устилая стеклянный мост кусками тел стражников. Но его грозный вид и гневные фразы, никогда ранее вероятно не звучавшие в этих стенах за складывавшиеся в тысячелетия века не произвели впечатления на Верховных. Или те имели девять жизней или попросту не воспринимали Велиара в серьёз.

Всё было зря и Пия так и останется до скончания дней во власти этих бездушных существ, узурпировавших власть в Аркероне. Разве в праве кто-то решать за линерийца его судьбу? Действуя скорее инстинктами, а не разумом, неожиданно быстро для своей огромной комплекции Велиар, сунув меч в ножны, оказался рядом с одним из существ. Ему надоел этот маскарад, он привык смотреть в глаза своим врагам и потому хотел видеть их лица, но пальцы прошли тело насквозь. Жалобно стукнувшись об пол, упала маска, рука запуталась в балахоне, казалось это не вещь, а живое злобное существо, пытающееся остановить нечестивца сорвавшего покров с самой большой тайны Аркерона. И тогда Велиар в ярости принялся рубить мечами, пустую одежду, но когда клинки разрезали ткань, он услышал вдруг женский стон, стон женщины, которую только что пронзил своим оружием. Внезапно балахон стал наполняться содержимым, под тканью теперь отчётливо вырисовалось линерийское тело, и когда генерал поднял закрывающий голову капюшон, то увидел Пию.

Вдруг он ощутил капли дождя. Не было Сферы, он один стоял на пустом острове посредине реки, держа в руках тело убитой им любимой женщины. Подняв голову к небу чтобы не видеть мёртвое лицо, он закричал и дождь, становясь всё сильнее, срываясь с неба, падал на него крупными синими каплями крови.

***

Его обвиняли в убийстве Девы Верховных, в неумелом командовании легионами, приведших к их гибели, но главным образом в мятеже. Как государственного преступника Велиара держали отдельно от всех в подвалах Сферы, вероятно выжидая, когда под слоем обычных забот сгладится воспоминание о его роли в победе.

Суд был быстрым. Велиар понимал, за всё что он сделал его не оставят в живых, но то как решили поступить с ним Верховные удивило. Его не казнят, не отправят за Синие Холмы на верную смерть…

– Учитывая прежние заслуги…, Отцами Нации приговаривается…, к изгнанию…, – донеслись до него слова Вестника, читавшего на площади собравшимся горожанам приговор Владык. Изгой. Даже если бы он захотел вернуться на Линерию, дорогу сюда уже не найти. Верховные со свойственным им иезуитским цинизмом поступили с ним гуманно и одновременно чудовищно жестоко. У его рода не будет продолжения, а у него могилы, где станут собираться ветераны и возможные последователи. Память о нём оборвётся сегодня, в его последний день на Линерии.

Ему казалось, это только легенда, о Колесе Судьбы, что своим вращением открывает дорогу в неизведанное, досужий вымысел. Но вот он стоял на скалистом речном обрыве и привезённая ради этого из другого конца империи одноглазая колдунья, нет, не читала заклинание, просто смотрела, прищурив единственный глаз, как сгущается воздух, становясь таким плотным, что в нём уже угадывались очертания вращающегося колеса. Оно ещё было маленьким, совсем незаметным, но приближалось с каждым мгновением, становясь всё больше и больше, пока не заслонило собой небо.

Велиар инстинктивно сделал шаг назад, наткнувшись спиной на лезвие копья. Остриё всё сильнее входило в его плоть, по нему стекали капли крови, но превозмогая боль, он стоял, глядя на вращающийся прямо перед собой плотный как камень воздух. И тогда, опальный генерал, оттолкнувшись от берега, прыгнул внутрь всё сильнее сгущающейся материи, надеясь покончить с собой и со всем этим ужасом. Он думал, сейчас упадёт вниз, на устланный валунами берег, но вместо этого его подхватило, как подхватывает течение упавший лист и понесло, понесло, навсегда вырывая из прежней жизни.

Последнее что он услышал, был яростный крик морлона, крик отчаянья и ярости. Верный друг, раскидав собравшихся на берегу зевак, успев увидеть его прыжок, последовал за ним. Колесо ещё вертелось какое-то время, а потом исчезло, словно его никогда не было, унося память о том, кто пожертвовал всем ради своей любви.


Март – апрель 2021

Севастополь. Крым. Россия.