Здравствуй, земля целинная. Книга третья [Владимир Михайлович Шарик] (fb2) читать онлайн

" Здравствуй, дорогая моя супруга Наташа и сынок Саша!

Привет вам шлет ваш муж и папа с далекой Москвы. Извините меня. что я вам долго не писал. Были на то объективные обстоятельства. Конечно, вы читали в газетах о событиях, которые произошли в конце июня в нашей стране, в результате которых окончательно сошли с правительственной сцены ярые "сталинисты": Молотов, Каганович и Маленков. Мне пришлось в этом непосредственно участвовать, даже немного при этом пострадал, но обо всех подробностях я тебе расскажу Наташа при нашей встрече, которая должна произойти в скором времени и которую я очень жду.

А теперь я тебе, Наташа, скажу самое главное – мне выделяют квартиру в Москве, правда пока это только комната в коммунальной квартире, но все равно у нас будет свой угол в столице, а со временем мне обещают дать квартиру в новом строящемся микрорайоне на Черемушках. Так что готовься к скорому переезду в Москву. Учебу тебе можно будет продолжить здесь в медицинском институте, мне обещают в этом помочь. И тогда наша семья объединится, и мы будем жить вместе, как когда-то мы мечтали в казахстанской степи. Для меня это были самые счастливые времена в моей жизни, не знаю, как показались они тебе, но я хочу, чтобы дальше наша жизнь была такой же замечательной, как и тогда.

Я тоже перешел на другую работу, но в письме не могу сказать тебе чем я занимаюсь, но при встрече я все тебе расскажу. Моя новая работа открывает для меня хорошие перспективы и для тебя они будут неплохими. У тебя будет возможность посещать самые интересные культурные мероприятия в театрах и в кинотеатрах, в дворцах культуры и в парках культуры, где часто происходят встречи со знаменитыми актерами и поэтами. Тебе это будет интересно, при желании ты можешь пойти в Большой театр, куда свободно билетов не достать. На днях я с помощью своих друзей по общежитию перееду в коммунальную квартиру. Они хорошие ребята, даже жаль с ними расставаться, но мне повезло, а они были даже удивлены, почему это мне так быстро дали квартиру, ведь им я тоже не сказал, почему это случилось.

Извини, что письмо у меня получилось несколько сумбурное, но это от нахлынувших на меня чувств.

До скорого свиданья. Поцелуй от меня нашего сынишку и передавай большой привет своей маме от меня.

15 июля 1957 года."

" Здравствуй, дорогой мой муж.

Мы с Сашей были очень рады получить твое письмо. Понимаешь он уже очень много понимает, хотя не все может сказать четко. Вот я ему показывала твое письмо, а он тянул к нему свои маленькие ручки и говорил; "Па-па, па-па". И еще очень внимательно слушал, когда я ему читала твое письмо. Мы очень рады, что у тебя все хорошо, что получил продвижение по службе, а вот за квартиру я не совсем поняла. Вернее, мне не верится, что ты получил комнату в коммунальной квартире. Мама тоже была очень удивлена, как ты смог за такое короткое время получить квартиру в столице, поэтому хотелось бы, чтобы ты поподробнее рассказал об этом.

Конечно, мне очень хочется попасть в Москву, ведь там такая богатая культурная жизнь, там происходит так много важных и интересных событий. Попасть в Большой театр было для меня настоящей мечтой, посмотреть на Уланову на сцене этого театра для меня казалось несбыточной мечтой. Балета вообще в нашем городе нет, и я чувствовала свою ущербность в этом деле, а ты говоришь об этом так просто, что я даже сомневаюсь в твоих словах. Да, мне хочется в Москву, но, когда я подумала о переезде в совершенно чужой мне город, где нет у меня никаких знакомых, родственников. Я не могу представить, как я могу устроиться там со своим маленьким сыном, ведь это очевидно, что в коммунальной квартире у нас не будет тех удобств, как в нашей квартире в Днепропетровске. У меня одна знакомая живет в коммунальной квартире по улице Коцюбинского. У них там общая кухня, туалет на улице, а ванной комнаты вообще нет и они вынуждены ходить в городскую баню по субботам, а в остальные дни умываются в тазике. Если мы еще можем переносить такие неудобства, то для нашего сына такие условия будут неприемлемы. К тому же здесь мне помогает много мама в уходе за Сашей, а на кого я могу положится там, ведь ты будешь все время на работе. Значит, об институте придется мне забыть, а мне хотелось бы, даже я должна закончить институт, чтобы иметь профессию. Я думаю, когда приедешь к нам в отпуск, то тогда мы с тобой обговорим эту тему подробно.

До свиданья."

Привет передает тебе мама, она тоже очень довольна, что у тебя все хорошо."

" Здравствуй, дорогая моя супруга и сынок Саша!

Во-первых, строках своего письма хочу поблагодарить тебя Наташа за твой ответ. хотя мне не совсем понятны твои сомнения насчет переезда в Москву, если на самом деле тебе хочется переселится в нашу замечательную столицу. Уверяю, что твои сомнения напрасны и мы вместе сможем преодолеть все трудности, которые встанут на нашем пути к счастливой семейной жизни. Я сделаю все необходимое, чтобы хорошо устроить нашу жизнь в незнакомом для тебя городе. Поверь мне, что у меня есть для этого все возможности.

Вот только, к большому моему огорчению, я не смогу приехать к вам в гости. Мой отпуск отменяется, так как у нас сейчас очень много работы по подготовке Всемирного Фестиваля Молодежи, который должен произойти в Москве 28 июля – 11 августа этого года. По предварительным подсчетам в нашу столицу приедет более тридцати тысяч человек с более сто стран мира. Таких мероприятий никогда не проводилось в нашей стране. поэтому подготовка идет на высочайшем уровне.

Конечно, для тебя и меня это неприятная новость, что я не смогу приехать к вам, но зато ты сможешь приехать ко мне на время фестиваля. Как говорится, если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к горе. Короче, ты приедешь ко мне в Москву, чтобы посмотреть на этот всемирный праздник. Здесь готовятся такие мероприятия хорошие: концерты знаменитых артистов, демонстрация новых фильмов и встречи с героями этих фильмов, кроме того будут выступать артисты со всего мира. Так что приезжай, посмотреть. Я тебя встречу и проведу тебя в нашу квартиру, чтобы ты смогла оценить те условия, в которых нам придется жить. Поверь, временные трудности, с которыми мы столкнемся в первое время стоят того, чтобы оказаться в Москве. Конечно, нашего сына пока нельзя брать с собой, для него дорога будет тяжелой. Так ты договорись со своей мамой, чтобы она взяла на несколько дней отпуск и поухаживала бы за своим внуком. Я напишу своей маме, и она приедет к ней на помощь.

Решайся на эту поездку, ибо фестивали в нашей стране бывают не часто. И делай это побыстрее. Можно даже приехать не вначале фестиваля, ибо он будет продолжатся две недели. С нетерпением жду твоего ответа и уже готовлю цветы, чтобы встретить тебя на Курском вокзале.

До свидания! "

Марья Васильевна задержалась на работе, так как привезли тяжело больного мужчину, возвращаясь домой она зашла в гастроном, чтобы купить внуку молока и манки для внука, а для себя и Наташи купила докторской колбасы и грамм триста голландского сыра. Солнце уже садилось за горизонт, оставляя на западе кровавое зарево. Жара июльская уже немного спала, и жители города прогуливались по центральному проспекту, жадно вдыхая свежий воздух.

Наташа встретила маму у дверей, взяла у неё сумку.

– Что-то ты сегодня задержалась сегодня на работе?

– Возле тяжелобольного больного пришлось посидеть, пока смена пришла, как там Саша?

– Читает в спальне письмо от папы.

– Умный он у тебя он будет. Весь в маму.

– Папа у него тоже не глупый, – заметила Наташа.

– Что он там пишет. Скоро в гости приедет?

– К сожалению, он в ближайшее время не сможет приехать.

– Почему?

– Работы у него сейчас очень много в связи Международным фестивалем молодежи и студентов, который будет происходить в Москве в конце июля.

– А он какое отношение имеет к этому фестивалю? – удивилась мама.

– Не знаю, какое отношение он к этому имеет, потому что в письме он не рассказывает чем занимается, но пишет, что работу он поменял и доволен нынешней работой.

– Ну, и хорошо, что он продвигается по службе, значит, сможет обеспечивать семью.

– Да, хорошо, – Наташа сказала это как-то неопределенно.

– Ты что-то не договариваешь?

– Мама, понимаешь, он меня приглашает приехать в Москву к нему.

– Как же ты сможешь к нему поехать, Саше ведь трудно будет перенести дорогу. Рано его еще по поездам таскать, пусть немного окрепнет. Придумал тоже твой муж такое дело.

– Мама, понимаешь он меня приглашает приехать в Москву, чтобы я посмотрела на фестиваль, который начнется двадцать восьмого июля. Ведь там будет так много людей с разных стран, будут разные интересные встречи, концерты, спортивные соревнование. У нас в институте так много было желающих поехать, но выбрали всего одну девушку, дочку одного профессора.

– Но что же делать с Сашей?

– Может ты возьмешь отпуск за свой счет на несколько дней и побудешь с Сашей, – глаза Наташи смотрели так умоляюще на свою маму, что сердце её растаяло. Ведь жизнь у её дочери выпала очень тяжелая: война, разруха, безотцовщина – а тут ей выпадает у неё такой случай почувствовать праздник жизни.

– Что ж я попробую договорится с Ольгой Ивановной, она мне должна несколько смен, когда болела у неё дочка. Конечно, это надо будет согласовать с главным врачом, но думаю, что он не будет возражать, если мы договоримся.

– Спасибо, моя мамочка, – Наташа бросилась целовать свою маму, – к тому же из села может приехать Петрова мама, чтобы помочь тебе.

– Если надо будет, то я ей позвоню.

– Хорошо, мама, я завтра поеду на вокзал, чтобы купить билет на поезд.

На вокзале Наташу провожала только Лена, мама с Сашей остались дома, чтобы малыш не расстроился в тот момент, когда мама будет садится в поезд.

– Так где работает сейчас твой муж? – поинтересовалась подруга.

– Я ж тебе говорила, что не знаю. Петя сказал, что это большая государственная тайна, о которой он расскажет при личной встрече.

– Да, я же говорила тебя, что у Петра хорошие перспективы и он очень много добьется в своей жизни. Ведь это надо быть таким шустрым, что и работу в Москве нашел, и квартиру уже получил. Правда, пока что в коммуналке, но ведь должны дать в скором времени квартиру.

– Да. Петя писал, что обещают на Черемушках дать квартиру.

– А вот мой муж никак не добьется перевода в столицу, а за квартиру и говорить нечего.

Объявили посадку в поезд, и толпа нарядно одетых людей пошла к стоящему экспрессу. Возле вагона образовалась очередь к проводнику, который проверял билеты у пассажиров, после чего подсказывал номер купе и места в вагоне.

– Что тебе привезти? – поинтересовалась Наташа у подруги.

– Что себе будешь брать, то и мне возьмешь.

– Ты знаешь, я отстала немного от моды в связи с рождением ребенка, так что подскажи мне, что купить.

– Конечно, купи мне фестивальный платок – это сейчас такая классная вещь. Еще можешь купить мне духи "Может быть", а также губную помаду польскую "Ванда".

– Цвета какого?

– Ярко красную желательно, а можно еще и темноватую для разнообразия.

– Посмотрю.

Подошла очередь Наташи, она протянула свой билет человеку в аккуратной железнодорожной форме мышиного цвета.

– Ваше место 15 в четвертом купе, сказал он.

– Спасибо, – ответила Наташа и прошла в вагон. Из своего купе она на прощание помахала Лене и перрон поплыл перед её глазами.

Наташа не ездила в поездах с того самого момента, когда в составе студенческого отряда ехала в Казахстан. Её охватило необычайное волнение от предвкушения перемен, которые должны произойти в её жизни. Ей очень хотелось встретиться с мужем, увидеть Москву, увидеть комнату, которую получил Петр, но, конечно, её привлекал молодежный фестиваль, который обещал ей много интересных встреч и знакомств.

В Москву поезд прибыл в полдень, светило яркое солнце, с трепетом ступила Наташа на московскую землю. Она влилась в поток пассажиров и пошла к выходу в город, держа в правой руке небольшой чемодан, а на левом плече у неё висела небольшая дамская сумочка. Только она вышла с Курского вокзала, как навстречу ей шагал радостный муж Петр с большим букетом цветов.

– С приездом тебя, – Петя нежно обнял супругу и поцеловал в щеку и вручил букет цветов.

– Спасибо, – у Наташи от волнения перехватило дыхание.

– Как доехала?

– Хорошо. В купе со мной ехала супружеская пара с мальчиком шести лет, которая вела себя очень спокойно.

– Пошли к машине. Сейчас мы поедем с тобой домой, и ты останешься там, а мне надо будет снова поехать на работу. Я едва отпросился у своего начальника, чтобы встретить тебя. Очень у нас сейчас много работы в связи с открытием Фестиваля.

Они подошли к легковой машине, которая стояла на асфальтированной площадке. Петр открыл заднюю дверь, и Наташа легко скользнула в кабину.

– Здравствуйте, – поздоровалась она приветливо с шофером, который сидел на переднем сидении за баранкой. Это был пожилой мужчина, с открытым добродушным лицом и голубизной в глазах.

– Здравствуйте, – ответил мужчина.

– Едем на улицу Горького, – распорядился Петр, усаживаясь рядом с водителем.

Машина тронулась, и Наташа с огромным интересом рассматривала пробегающие мимо дома, транспортные средства, магазины с яркими вывесками. Не забывала окинуть взглядом людей, которые шли по тротуару, оценивая их наряды, прически. Находила, что люди здесь одеваются немного не так как у них в городе, люди держали себя более расковано, в одежде у них была некая изобретательность, что подчеркивало индивидуальность человека. Особенно, изобретательны были в этом женщины: платье в горошек, платье в ярких цветочках, однотонные строгие платья с поясом, подчеркивающем тонкую талию. какие они здесь красавицы, думала она. На фоне их многообразия, нарядное ситцевое платье, которое было надето на Наташу выглядело бледно.

– Так, вы подождите меня, я сейчас проведу супругу в комнату, и мы поедем с вами на объект, – сказал Петр, когда машина остановилась возле высокого кирпичного дома.

Они вошли во двор многоэтажного дома, по лестнице поднялись на площадку третьего этажа и повернули налево, Петр открыл деревянные скрипучие двери, и они вошли в коммунальную квартиру, освещенную тусклым светом маломощной электрической лампочки. Наташа увидела длинный коридор, в котором висела постиранная одежда, простыни, белье. На полу вдоль стены стоял: велосипед, детская коляска, облезлый стул и маленькая скамейка, игрушечная машинка – во общим, картина известная по коммуналке в которой жила подруга Наташи в Днепропетровске. Возле одной из дверей Петр остановился, вставил ключ в замочную скважину и открыл двери.

– Вот наша комната, – с гордостью сказал муж, пропуская её вперед. Наташа осмотрелась. Комната была небольшой, справа стояла железная кровать, покрытая солдатским синим одеялом, слева стояли стол и два стула, рядом стоял небольшой шкаф для одежды.

– Ну, как тебе наше жилье? – Петя с интересом смотрел на супругу, пытаясь понять впечатление, которое произвела на Наташу их комната.

– Нормально, – ответила она, ибо на лучшее она и не рассчитывала получить в столицу. Ленка вон и за такую ей квартиру завидует.

– Располагайся здесь, отдыхай, а я приеду после работы, и мы поедем с тобой в Лужники, чтобы посмотреть на открытие Фестиваля. Можешь нагреть себе на кухне чай, извини, но я больше не могу задержатся.

– Я понимаю, – ответила она, он поцеловал супругу и убежал на улицу. Наташа прежде всего решила немного навести порядок в холостяцком убежище мужа, она даже прихватила с собой разные занавески, салфетки вышитые полотенца.

После работы Петр заехал домой, чтобы переодеться в свой праздничный костюм, и они вместе с Наташей поехали трамваем на Лужники, где должна была происходить церемония открытия Международного фестиваля молодежи и студентов.

Дорогой, пока они ехали на стадион, Наташа с любопытством и восторгом рассматривала украшенный к празднику город. Огромные цветные транспаранты на домах, цветные лозунги поперек улиц, яркие плакаты "За мир и дружбу", гирлянды из разноцветных флажков, вымпела на опорах электропередачи со смеющимися черными, желтыми, белыми рожицами, воздушные шары – все это создавало праздничное настроение. А еще ромашки, везде огромные ромашки – эмблема фестиваля – с разноцветными лепестками, символизирующие все континенты Земли. Эти ромашки в виде значков были на лацканах мужских костюмов и женских блузках. А еще "Голубь Мира" – плакат Пабло Пикассо, созданный гениальным художником специально для фестиваля, смотрел со всех витрин магазинов, проезжающих мимо людей в трамваях, автомашинах и автобусах.

Стадион "Лужники", построенный специально для открытия фестиваля, был заполнен до отказа, вход туда был только по специальном пропуске, её муж был обладателем такого билета, и их безо всяких проблем пропустили на стадион. Там Петя познакомил Наташу со своими товарищами Федором и Семеном, с которыми раньше жил в общежитии. Они пришли на стадион со своими девушками, они были очень приятными и как-то странно произносили слова с буквой "о".

Открытие было грандиозное, великолепное, выступали артисты: цирка, разных театров, эстрады – самодеятельные коллективы, иностранные группы и танцевальные ансамбли. Перед началом концерта по беговой дорожке стадиона прошли делегаты Фестиваля, более тридцати тысяч человек из ста тридцати стран участвовали в этом действии.

Наташа смотрела на юношей и девушек, белых, черных, желтых, которые проходили мимо зрителей и у неё поднималась волна восторга от такого единения всех людей всего мира. После такого действа, думала она, во всем мире должен наступить настоящий мир. Лозунг "Миру – мир" станет реальностью, больше никогда не будет проливаться кровь невинных жертв, не будет бесконечного потока беженцев, рева бомбардировщиков в небе. Она была маленькой девочкой, когда под бомбежками пришлось им эвакуироваться в глубокий тыл, но навсегда она запомнила эти ужасы войны и не хотелось, чтобы они повторились. Мимо проходили; англичане, немцы, французы, американцы и другие – и все они кричали на разных языках: "Миру-мир, нет войне". Если молодежь мира не хочет войны, то кто не будет прислушиваться к их голосу, чтобы оставаться у власти.

Действие на стадионе были грандиозные, но окончание было великолепное, когда над стадионом было выпущено тысячи белых голубей. Стадион замер от восторгов, когда птицы взмыли вверх, символы мира закрыли все небо, и весь стадион разразился бурными аплодисментами. А в эфире звучала песня:

" Если бы парни всей земли

Вместе собраться однажды могли…

Парни, парни, это в наших силах

Землю от пожара уберечь

Мы за мир, за дружбу,

За сердечность встреч…

После окончания праздничного действия на стадионе, Наташа с мужем шли домой своим ходом, взявшись за руки. Навстречу им тоже шло много людей: парами, целыми компаниями, с некоторыми компаниями шел человек с гармонией или аккордеоном, который играл известные любимые мелодии, а остальные дружно подпевали. Незнакомые люди приветствовали друг друга, желали счастья и удачи, некоторые в порыве искренних чувств обнимались, приглашали пристать в их компанию. Наташа никогда не доводилось видеть стольких искренне счастливых людей вместе, которые объедены одним большим желанием – подарить миру настоящий мир. Они искренне верили в то, что так и будет, и им по силах остановить насилие на всей планете.

– Тебе понравилось представление? – спросил Петр свою супругу.

– Очень понравилось. Спасибо, что ты пригласил меня в Москву. Я так счастлива, я столько увидала, сделала столько открытий, познакомилась со столькими людьми. Конечно, я скучаю за нашим сынком, переживаю, как там мама с ним справляется.

– Я думаю, что Марья Васильевна успешно справится с Сашей. Ведь ты и раньше часто оставляла маму одну со внуком, когда уходила на занятия, на экзамены.

– Спустя некоторое время, я каждый вечер возвращалась домой, а сейчас уже двое суток я не вижу с Сашу. Я так соскучилась за ним. Поистине, правду говорят, что настоящее чувство можешь узнать только на расстоянии, при разлуке.

– Не могу не согласится с тобой, потому что в разлуке с тобой, я еще больше люблю тебя. А ты меня любишь?

– Ты замечательный муж и отец, – несколько уклончиво ответила Наташа, конечно, такой ответ не совсем удовлетворил Петра, но он привык к этому, ибо считал, что такова расплата за его грех, который совершил когда-то.

– Наташа, к сожалению, я завтра не смогу с тобой быть на празднике.

– Почему? – огорчение супруги было искренне, что было некоторой компенсацией за прежнее её молчание в ответ на вопрос о любви. В нем была надежда, что когда-то Наташа, если не простит его, то по крайней мере забудет о том насилии, которое свершилось в казахстанской степи.

– Мне надо завтра на службу, наша задача состоит в том, чтобы никто не испортил этот праздник.

– Как же называется твоя служба?

– Это секрет и лучше не спрашивай меня об этом. Так вот, я не смогу быть с тобой, но за тобой зайдут мои друзья, с которыми ты познакомилась на стадионе. С ними и пойдешь знакомится с Москвой. Они хорошие ребята и девушки у них симпатичные. Правда, ведь.

– Да. Мне, особенно, понравилась Нина. Она такая приятная, добродушная.

– Прежде всего пойдите в парк Горького там должен выступать оркестр "Дружба" и молодая певица Эдита Пьеха.

Еще несколько дней Наташа гостила в Москве, хотя Петр был очень занят и только на ночь приходил домой. Вместе с его друзьями она ходила по различным площадкам, на которых выступали приехавшие со всех континентов самодеятельных артистов. Впервые Наташа увидела очаровательные танцы индийских и арабских девушек, услышала песни американских ковбоев и чилийских арендаторов, еще выступление цирковых артистов, особенно, ей понравился один смешной клоун Олег Попов со своими оригинальными номерами, а также понравилась укротительница тигров, которая командовала своими зверями, словно, кошками.

На встрече с артистами в летней площадке на Таганке она была на встрече с хорошо знакомыми по фильмах артистами: Борисом Андреевым, Харитоновым, Кадочниковым и Макаровой. Её новые подружки поводили её по магазинах Москвы, чтобы она смогла купить то, что заказали ей знакомые и близкие люди. Одно только расстраивало Наташу – Петр приходил поздно, уставший и какой-то расстроенный.

На её вопросы он ничего не отвечал, а однажды даже оборвал её речь грубостью.

– Отстань, со своими вопросами.

Она не могла понять, что же случилось, почему муж вдруг так переменился, ведь сначала у них было так хорошо. Неужели она что-то не так сделала или дала повод в чем-то подозревать себя. Но она ведь ни с кем не общалась, кроме его друзей, они вместе проводили свое время, и ни Федору, ни Семену она глазки не строила, тем более, что всегда рядом были их девушки, которых она очень уважала, даже, можно сказать, полюбила, как родных. Правда, она сейчас корила себя за то, что ответила как-то неопределенно, на его вопрос: "Любит ли она его?". С такими сомнениями она лежала рядом с мужем, который тотчас же заснул, только торкнувшись головой подушки. Утром, правда, он извинился за свою невольную грубость – издержки работы, заметил он и пошел из комнаты даже не позавтракав.

Работа у него была действительно нервная и необычная. Как только опускалась ночь над Москвой, он с оперативной группой рыскал по укромным уголкам парков, домов, площадей в поисках любвеобильных пар, которые предавались под открытым небом интимным утехам. В стране не должно было быть этого позорного явления, как любовь за деньги или еще за некоторыми материальными благами. Конечно, иностранца не задерживали, а вот с девушкой, которую заставали за таким позорным занятием шельмовали – ей механической машинкой или просто ножницами вырезали полосу волос на голове, после чего такая девушка могла появляться на людях только в платочке. Девушки просили не делать этого, некоторые с полным серьезом говорили, мол, как я могу отказать представителю угнетенной нации, ведь от этого может возникнуть международный конфликт, но мучители были неумолимы. Петру неприятна была такая миссия, отвращение, которые вызывали такие девицы "легкого поведения" распространялось на всех женщин, в том числе и на свою супругу. И он не мог ничего с этим поделать, потому и было некоторое охлаждение к Наташе, а сказать ей о причине такого отношения он не мог.

Но расставались они очень хорошо, им было очень грустно, за это короткое время они так притерлись друг к другу, что жизнь порознь казалась им уже очень скучной.

Лена пришла в гости к Наташе в тот же вечер, когда она приехала с Москвы.

– Ну, что там делает столица? – обратилась она с порога к Наташе.

– Да, проходи на кухню, потом я тебе все расскажу. Там мама моя с Сашей кушают. Я за ними так соскучилась.

– У меня времени немного, там мой муж ждет.

– Так пригласила бы его тоже в гости.

– Он захотел свежим воздухом подышать, а то все время в институте находится. Пускай дышит чаще и глубже.

– Вот и пускай подышит свежим воздухом, пока мы поговорим.

Не скоро разошлись подруги, ибо впечатлений от поездки у Наташи было много, а Лене все было интересно: на каких мероприятиях была подруга, с кем встречалась, что интересного видела там, как встречались с иностранцами. Конечно, её не могло заинтересовать какие наряды носили девушки других стран, какой косметикой они пользовались, какие прически сейчас у них в моде? Наташа подробно рассказывала об своих впечатлениях, находила, что девушки из-за границы одеваются очень нарядно, модно и разнообразно, поэтому выглядят они очень привлекательно.

– Особенно мне нравились итальянки, у них были все такие красивые прически, и они такие непосредственные, как дети. Мы с ними познакомились на ВДНХа, где был концерт артистов Большого театра. Они так просились к нам в гости прийти. Хотели посмотреть, как мы живем, но я не стала вести в нашу коммуналку.

– Почему? – удивилась Лена.

– Не хотелось, чтобы они были разочарованы тем, как мы живем.

– Тебе не понравилась твоя квартира в Москве?

– Не скажу, что я в восторге от неё, но я понимаю, что с жилой площадью в столице сейчас очень тяжело. Но для нас это пока что вариант. Причем, Петя говорит, что мы будем жить там недолго. Сейчас в Москве возводится новые микрорайоны, в которых мы должны получить квартиру.

– Так, ты будешь перебираться в столицу?

– Пока что мы договорились с ним, что еще на год я останусь в Днепропетровске, пускай Саша подрастет, да и я еще один курс буду учится в нашем институте, а на следующий год переведусь в Москву Петя говорит, что с этим проблем не будет.

– Какой он у тебя молодец. Я всегда говорила, что он далеко пойдет, и тебе ужасно повезло с мужем. Такой молодой и уже орденоносец, к тому же у него есть хороший покровитель.

– Да, он много работает.

– Я пойду, а то меня профессор ждет.

– Да, я тебе купила все что ты заказывала.

– Спасибо, тебе, подруга.

Наташа пошла в комнату и вынесла Лене духи польские "Может быть", несколько тюбиков помады и кремы для рук и лица.

Петр был уязвлен тем, что Наташа еще на год хочет отодвинуть свой переезд в Москву. Он уже надеялся, что семья его наконец-то объединится, они не будут встречаться от случая до случая, их почтовый роман явно затянулся. Отказ Наташи еще раз убедил его, что Наташа полностью его не простила, и не питает к нему настоящих нежных чувств, на которые он рассчитывал.

Короче в своей коммунальной комнате в столице он чувствовал себя очень одиноко, порой задавал себе вопрос, зачем он переехал в эту комнату, лучше бы оставался он в общежитии, где у него была веселая компания, с которой он ходил в парк попить пиво или в ресторан, чтобы культурно отдохнуть, интересно было с Федей и Семеном ходить на футбольные и хоккейные матчи. Теперь иногда они тоже встречались, шли на "Динамо", когда там встречались хозяева со "Спартаком" или ЦСКА, но после расходились по своим норам, не задерживаясь в пивных барах или уютных кафе. Власенко казалось, что в их отношениях присутствует какая-то то ли напряженность, то ли отчужденность, но как бы там не было, а былой искренности в их отношениях не было. Несколько раз они намекали, что им интересуется одна особа женского пола и не против с ним встретится. В принципе, он тоже не против был встретиться со Светланой, с которой его познакомили его друзья, тем более, что супруга его не слишком дарила своей нежностью. Однако, в организации, где он в настоящее время работал, его предупредили, что его поведение должно быть высоко моральным, если он не хочет потерять такую престижную работу. Поэтому Петр после работы шел домой, где скучал в одиночестве. Правда, на работе он обычно задерживался допоздна, и домой приходил только переспать и выпить несколько чашек чая на общей кухне, к тому времени жильцы уже совершили свои вечерние мероприятия и закрывались в своих комнатах лишь изредка выходя по нужде в общий туалет.

Однажды он зашел на кухню попить чая около полуночи и застал там пожилую худощавую женщину совершенно седую с глубоко посаженными темными глазами. Лицо её было все в морщинах, а руки её были настолько худенькие, что казалось это кости, обтянутые бледной кожей.

– Здравствуйте, – поздоровался Петр с женщиной-призраком.

– Добрый вечер, – голос её звучал как-то светло, – я вам не буду мешать?

– Нет, оставайтесь я только попью здесь чай, – сказал Петя и поставил свой чайник на газовую горелку.

Не зная, о чем говорить с пожилой женщиной, он подошел к окну и засмотрелся на ночную жизнь одной из главных улиц столицы – носились по улице легковые автомобили, такси, ходили парочками влюбленные при свете электрических фонарей. Несмотря на сентябрь, погода стояла еще теплая и люди хотели насладится последними погожими днями перед дождями и метелицами. Закипел чай и Власенко налил себе чай, а из холодильника вытянул масло.

– Может и вам налить чая, – спросил он у женщины, которая показалась ему несчастной, и которой хотелось сделать что-нибудь приятное.

– Спасибо, я уже попила, – ответила она.

– А где ваша чашка, я сейчас вам налью чая? – настаивал на своем Петр.

– Я отнесла её в свою комнату.

– Я вам сейчас принесу свой стакан, – сказал он и побежал в свою комнату, чтобы взять стакан. Затем налил в стакан чая, бросил две ложки сахара, а еще намазал масло на кусочек белого хлеба.

– Вот угощайтесь, а то я обижусь, – подвинул он стакан и хлеб к старушке.

– Большое вам спасибо, – женщина протянула свою сухонькую правую руку за стаканом.

После того, как мы попили чай, женщина обратилась к Петру с необычайной просьбой.

– Извините, меня, молодой человек, но, не могли бы вы мне разрешить посмотреть вашу комнату.

– Мне не жалко показать свою комнату, – удивленно ответил он, – но я не понимаю, чем вызван ваш интерес к моей комнате.

– Понимаете, когда-то, очень давно, там была моя спальня. Мне интересно посмотреть на эту комнату, с ней у меня связано мое счастливое детство.

– Хорошо, пройдемте сейчас в мою комнату, только предупреждаю, что у меня там не убрано, я сейчас сам живу, – немного смущаясь заметил Петя.

– Ничего, я на это не буду обращать внимание.

Власенко пошел впереди на правах хозяина, открыл незапертые двери, включил свет, зашел в комнату и пригласил женщину. Она остановилась у дверей, с каким-то трепетом осматривая комнату, стараясь не упустить никакой подробности, глаза её заблестели и, как показалось, Петру в уголках её глаз блеснули слезы. Юноше стало даже немного неудобно от того, что он занял чужую комнату, поэтому ему стало немного по себе и хотелось как-то исправить положение.

– Садитесь, – подвинул он женщине стул.

– Спасибо, – она села на стул, возможно, ей подали вовремя стул, на который она смогла сесть, иначе от слабости и нахлынувших чувств она могла бы свалиться на пол.

– Вас не затруднит, если я посижу здесь некоторое время, – её темные глаза смотрели умоляюще на парня.

– Конечно, сидите сколько хотите. Я пока не буду ложится спать.

Она молча сидела на стуле с блаженным выражением лица, что вызывало у Петра необычайный интерес к этой незнакомке, ему хотелось задать вопросы женщине, чтобы выяснить, когда она здесь жила, но он не решался прервать её состояние.

Они сидели так некоторое время, пока женщина не прервала тишину.

– Я вам кажусь странной? – спросила она.

– Я вас понимаю.

– Я не надеялась уже, что когда-нибудь смогу посетить мою комнату, в которой я провела свое детство.

– Так это было давно? – простодушно спросил парень.

– Очень давно. Это было еще до революции.

– А с кем вы здесь жили?

– Я жила тут с папой и мамой, а еще жил здесь мой брат Александр. Его комната была рядом с моей, там сейчас живет семейная пара, но я боюсь к ним подойти, ибо они очень сварливые люди. Весь этот этаж занимала тогда наша семья.

– Так вы были капиталистами? – Петр был очень удивлен и озадачен, ибо не приходилось ему раньше встречаться с бывшими угнетателями рабочего класса.

– Мы были не совсем капиталистами, папа мой работал известным адвокатом, здесь у него был кабинет, где он принимал своих клиентов.

– Это так странно.

– Я чувствую, что вы неправильно меня поняли? – озабоченно сказала женщина.

– Что вы имеете в виду? – Петр не мог понять о чем говорила эта дивная древняя старушка.

– Вы видите во мне врага Советской власти?

– Почему это я должен видеть в вас врага Советской власти? – парень был искренне удивлен.

– Все думают, что, если наша семья жила в такой большой квартире, то они естественно становились врагами новой власти, которая забрала у них эти квартиры.

– Я как-то об этом не думал. Я недавно переехал в эту комнату, – словно извиняясь за вероломство сказал парень.

– Я на вас совсем не в обиде. Квартиру у нас давно отобрали. Причем, должна сказать, что я была рада даже, что тогда нас уплотнили, ибо у тысяч граждан не было своего жилья, или ютились они в хлипких бараках. А это было несправедливо. Папа был против такого уплотнения, пытался жаловаться, но я его убедила смирится с таким положением вещей.

– Странно это?

– Что именно?

– Что у вас с папой были такие разные взгляды на жизнь.

– Да, мы с папой часто ссорились по поводу существующей несправедливости, имевшей место при старом буржуазном строе. Я доказывала ему, что монархия, классовое общество должно уступить новому справедливому обществу, где все люди будут равны, где не будет бедных и богатых, но он утверждал, что такого не может быть и приводил примеры из природы, где царит закон верховенства силы. Теперь после того, что произошло со страной после революции, думаю, что, возможно, он был и прав. Но тогда я была молода, у меня было желание, вместе с такими же как я перестроить мир. Впрочем, я вас задерживаю, вы хотите спать.

– Нет, почему же говорите это интересно.

– Интересно видеть представителя эксплуататорского класса в живую, ведь таких сейчас очень мало осталось, – в словах женщины таилась глубокая грусть.

– Я люблю слушать разные истории.

– Что ж тогда слушайте меня. Я Косинская Анна Михайловна, 1897 года рождения. Революционными идеями я увлеклась самим искренним желанием в пятнадцать лет, когда познакомилась с некоторой нелегальной литературой и узнала в каких тяжелых условиях живет наш народ. Мне неприятно был тот факт, что мы в доме используем наемный наших служанок. Мне хотелось извинятся перед ними, когда они перед нами склоняли свои покорные головы, называли "господами" или целовали нам руки. Мне хотелось бросится им в ноги и извинятся за своих несознательных родителей. Понятно, что пропасть между мной и моими родителями становилась все глубже и шире, а в момент, когда на улицах Москвы вспыхнули бои между рабочими отрядами и царскими войсками, я порвала окончательно с ними. Я убежала из дома по пожарной лестнице без теплого пальто и зимних полусапожек, которые закрыл в шкафе мой папа.

– Революция победила, – продолжала Анна Михайловна, – но враги не собирались сдаваться без боя. Сначала я работала секретарем в отделе народной милиции, которая должна была бороться с преступностью, которая в то время захлестнула страну. Мы работали практически круглосуточно, ибо постоянно приходилось выезжать на места преступлений, на вооруженные стычки между враждующими группировками. После того, как я ушла от родителей, то меня поселили в господский дом, который преобразовали в общежитие.

Затем меня перевели в Нижний Новгород, где я должна было внедрится в организацию "За спасения России", которая разрабатывала план захвата власти в городе и расправу с большевиками. Я очаровала там молодого капитана, к сожалению, забыла его фамилию, от него я узнала, где находится штаб этой организации и доложила это местным чекистам, которые и накрыли всех заговорщиков во время их очередного заседания. После этого я возвратилась в Москву, и там решили использовать меня в ином амплуа, поскольку я имела образование, знала несколько языков. Меня послали на Южный фронт в тыл врага, где я вела разведывательную работу по выяснению расположению подразделений белой армии. Для того, чтобы я могла свободно передвигаться по оккупированной территории у меня была легенда, что я ищу своего жениха поручика Касатонова, который в это время сидел в тюрьме ЧК за участие в июльском мятеже. Я ездила по селам и городам занятых противником, записывала количество войск, вооружения, артиллерии и передавала это местным подпольщикам, которые переправляли эту информацию через линию фронта.

Все шло хорошо, я не вызывала никаких подозрений, мне сочувствовали, пытались помочь в моих поисках. Но в Воронеже у меня случился прокол – я там встретила одного офицера, который участвовал в заговоре в Нижнем Новгороде, но избежал ареста, так как в тот день он заболел ангиной и лежал в больнице с высокой температурой. Затем он поехал на юг, где примкнул к армии Деникина. Он случайно встретил меня на железнодорожном вокзале и тотчас же обратился к военному патрулю, чтобы меня арестовали. Я, конечно, возмущалась, говорила, что он ошибается, но он настаивал на своем, к тому же нашел еще одного офицера, который знал меня по Нижнему Новгороду, меня арестовали и поместили в тюрьму контрразведки. Начались бесконечные допросы, с пытками, избиениями до потери сознания. Я не знаю, как я смогла это выдержать эти невыносимые истязание тела и души. Сейчас я себе задаю вопрос, почему я ничего не сказала о своей работе, о своих товарищах. И даю один-единственный верный ответ – у меня была безграничная вера в мое правое дело, ради которого и жизнь не жаль было свою отдать. Поверьте, это не пустые слова, это результат моих зрелых размышлений.

– Я верю вам, – сказал Петр, который был искренно увлечен рассказом женщины.

– Может я вас утомила? Вам завтра рано вставать.

– Нет. Рассказывайте еще.

– Не добившись ничего от меня, эти изверги приговорили меня к расстрелу. Я уже приготовилась к этому последнему этапу в моей жизни. Мысленно простилась с мамой и папой, извинилась у них за то, что я такая неблагополучная дочь и принесла им столько страданий. Конечно, мне было очень жаль, что придется расстаться с жизнью в таком юном возрасте. Ведь практически я еще не жила. Я не испытала еще настоящей любви, я не узнала радости материнства. Не скажу, что я не страдала от этого. Забившись в уголок, я плакала горькими слезами. Я хотелось выплакаться раньше, чтобы мои изверги не увидели моих, слез в тот последний миг, чтобы не уличили меня в малодушии и раскаянии за то, что служила самой светлой идее в мире и умираю за неё ничуть не сожалея.

Однако, события развернулись несколько неожиданно. Ночью меня разбудили и повели на выход, меня сопровождал неизвестный офицер и караульный. "Если бы меня вели на расстрел, то меня бы сопровождало больше солдат, – подумала я, – а это меня, возможно, переводят в другую тюрьму?" Было темно, ни звезды в небе, офицер шел впереди и подсвечивал фонариком. Подошли к выходу, офицер передал какую-то бумажку караульному, тот прочитал её, взял под козырек и открыл ворота. Вышли за пределы тюрьмы, на улице никого. Офицер пошел впереди, мы за ними, прошли метров двести, затем остановились возле какого-то сооружения.

– Идите, вперед, – скомандовал офицер.

– Вы меня расстреляете? – робко спросила я.

– Идите, вперед, там вас ждут, – ответил офицер и осветил человека в военной форме, который стоял у сооружения.

Очертания мужчины мне показалось знакомым, с замиранием сердца я пошла к нему навстречу, он тоже пошел, я услышала его торопливые шаги. Когда он попал под освещение, которое падало из окна здания, я узнала в нем своего брата Александра.

– Саша, – кинулась я ему на плечи.

– Аня, сестричка, – прошептал он и крепко сжал меня в объятиях.

– Откуда ты здесь взялся? – спросила я его.

– Пошли отсюда быстрее, пока день на настал. Потом все расскажу.

В ту же ночь мы пошли на вокзал и сели в первый попавший поезд, который следовал доКисловодска.

После длительного путешествия в августовскую жару в переполненном вагоне мы прибыли в Кисловодск. Город удивил меня, здесь не чувствовалось, что идет война, что решается судьба страны по какому пути развития пойдет Россия. По городских улицам бродили отдыхающие: богатые буржуа с семьями, бравые военные под ручку с роскошными дамами, работали в парке аттракционы и рестораны. Мы с братом тоже предались прелестям мирной жизни, я немного стала возвращаться к нормальной жизни после пережитого.

– Будем считать, что ты заново родилась, – говорил мне Костя, – забудем о всем, что произошло и будем строить новую жизнь.

Я с ним соглашалась, ибо ему была безмерно благодарна за то, что он сделал для меня. Я его расспрашивала о том, откуда он узнал, что я заключена в тюрьму и как ему удалось освободить меня оттуда, но он молчал. Только отнекивался, мол, это его секрет, который не следует разглашать, ибо могут пострадать хорошие люди. Мы ходили в горы, к горным рекам Ольхе и Березовке, посещали памятные места Кисловодска. Сначала мы нашли дом, в котором жил Пушкин во время первого и второго своего посещения Кавказа в 1820, 1822 годах, затем еще познакомились с домом купца, не помню сейчас фамилию, в котором останавливались когда-то Лев Толстой и Михаил Лермонтов.

Мы жили обычной мирной жизнью, хотя мысль о том, что где-то там сейчас идет борьба не на жизнь, а на смерть между белыми и красными, между эксплуататорами и эксплуатируемыми не оставляла меня. А случай, который произошел в одном из ресторанов города тихим августовским вечером, взволновал меня до глубины души. После прогулки по городу мы зашли туда, чтобы попить нарзана, а еще Саша заказал себе вино, а мне мороженое. Зал был полон военных и гражданских, которые напропалую веселились, на эстраде пела жуткая брюнетка о роковой страсти. Вдруг на сцену вышел офицер и сделал объявление.

– Господа офицеры, минутку внимания. Из Москвы пришло важное сообщение. Совершенно Покушение на Ленина. В тяжелом положении его доставили в больницу, его часы сочтены, так же, как и той бандитской власти, которой он руководил. Предлагаю тост за нашу скорейшую победу. Ура! Ура! Ура. – все дружно выпили, запели гимн «Боже, царя храни». Мой брат тоже поддержал этот тост и пел вместе со всеми. В этот момент я его ненавидела.

Домой мы возвращались молча, правда, Саша пытался со мной заговорить, но я ему не отвечала. Уже в квартире он меня спросил:

– Что случилось? Почему ты молчишь? – обеспокоенно спросил он меня.

– Ты не понимаешь? Или делаешь вид, что не понимаешь, что произошло? – ответила я ему резко, едва сдерживая слезы.

– Не понимаю, почему ты настроилась против меня.

– В детстве ты был намного чувствительней. Я помню, как ты принес домой бездомного песика зимой. Мама тебя ругала, а ты стоял на своем.

– Не понимаю, как случай с тем песиком соприкасается с настоящим? – он смотрел на меня непонимающими глазами и это меня раздражало еще больше.

– Я не знаю, какой негодяй совершил покушение на Ленина, но то, как встретили в ресторане эту весть просто возмутительно.

– Что тут возмутительного, если будет покончено с этим агентом немцев, который посеял смуту в нашу страну. Который нарушил всю нашу жизнь, лишил нас нормальной жизни, и тысячи, а может даже миллионы нормальных людей сейчас бродят по своей родной стране, как чужестранцы.

– Этот человек создал новое справедливое общество, он отдал землю крестьянам, ибо они являются настоящими хозяевами земли, которую обрабатывают своим потом и кровью. Заводы и фабрики отдал он рабочим и выгнал фабрикантов, в большинстве своем иностранцев.

– Выгнать-то выгнали, а сами-то довели те заводы до полного разорения, они стоят, рабочие не получают зарплаты и не на что им кормить свои семьи. Земля тоже нормально не обрабатывается и в стране нет хлеба. В Москве, Петербурге люди получают хлеб по карточкам и часами должны стоят в очередях, чтобы отоварится.

– В этом виноваты бывшие хозяева фабрик и заводов, которые развязали гражданскую войну против своего народа. Они одурачили таких, как ты несознательных элементов, и желают вашими руками возвратить свои предприятия.

– Это ты попалась на безответственные лозунги о справедливом обществе, о равенстве, братстве. Какое там может быть братство, если русского мужика не заставлять работать, то он с печи никогда не спустится.

– Ты плохого мнения о простых людях, которые создают все материальные блага в стране, а пользуются этими благами незаслуженно совсем другие.

– Не понимаю, чего тебе не хватало, что тебе не нравилось в то время, когда правил государь? У тебя было все, что ты хотела, ты закончила пансион, училась в институте, но из-за этого переворота не закончила его.

– Много мне чего не нравилось, но прежде всего не нравилось отношения между господами и слугами. Помнишь, как моя мама за малейшую провинность наказывала наших служанок, а они должны были спокойно выносить эти незаслуженные упреки и еще затем целовать ручку своей госпоже. Это было так унизительно, что мне хотелось бежать в комнату наших служанок, падать к ним на колени, целовать руки им и извинятся за поведение своей матери.

– Я знаю, что наша мама была очень строга со своими служанками, но иначе с ними нельзя было поступать, ибо они были не очень старательными в своей работе, они занимались воровством.

– Потому что им платили копейки за их работу.

– Их никто не заставлял работать у нас. Могли бы найти другую работу.

– Так везде их обманывали, платили ничтожную зарплату, потому что все общество было несправедливое и оно должно было поступится новому справедливому обществу, а ты со своими товарищами пытаешься остановить эти преобразования.

Мы еще долго спорили о том, что происходит в России, кто в этом виноват, а кто прав, но каждый из нас остались при своем мнении. Потом я сказала, что я больше не могу оставаться в Кисловодске, и должна ехать в Москву.

– Как ты пересечешь линию фронта?

– Это уже не твоя забота, – ответила я ему грубо, давая понять, что наш диалог закончился.

– Будь благоразумна. В следующий раз мне не удастся тебя вырвать из лап контрразведки, ведь я давал честное офицерское слово, что ты не будешь выступать против нас на стороне этой обреченной шайки немецких шпионов и бандитов с большой дороги.

– Я постараюсь больше не попадаться к вашим костоломам. Извини меня, за то, что из-за меня ты потерял честь офицера.

На следующий день я поехала поездом на Минеральные Воды, чтобы оттуда поехать поближе к линии фронта.

Анна Михайловна закончила свою речь и посмотрела на Петра, который внимательно слушал рассказ женщины.

– Однако уже поздно, а вам завтра на работу, так что закончим этот рассказ.

– Ничего страшного, я могу и не спать. На целине приходилось сутками землю пахать и ничего.

– Если вам будет интересно, то я вам завтра доскажу свою историю, – сказала Анна Михайловна и вышла из комнаты Власенко.

Петр долго еще не мог уснуть под впечатлением рассказа, ему казалось, что он читал интересную книгу о бурных временах революции. Анна Михайловна восхищала его и в то же время удивляла. Почему это она пошла против своего класса? Что не устраивало её в той жизни, когда они были всем обеспечены, успешно закончила учебу в гимназии, родители любили и заботились о ней. Её ждала благополучная сытная жизнь, она могла ездить по курортам и санаториях, как внутри страны, так и заграницей. И все это она променяла на опасную борьбу за свободу и счастье совсем незнакомых ей людей, подвергала постоянно свою жизнь тяжелым испытания, даже могла погибнуть. Какая идея, какая вера двигала этой женщиной – это было для него загадкой и ему очень хотелось её разгадать, понять, примерить к своей жизни. Ведь в его жизни ничего подобного нет.

Вечером, придя домой, он переоделся и постучал в комнату Анны Михайловны.

– Заходите, – прозвучал её спокойный голос.

– Здравствуйте, – сказал Петр и добавил, – я вот вам принес печенье к чаю.

– Это уже лишнее, – в голосе женщины чувствовалась какая-то обида.

– Я из лучших побуждений. Примите, а то я обижусь.

– Хорошо, – сейчас мы вместе попьем чай с вашим печеньем.

После того, как они вместе попили чай и немного поговорили о жизни. Женщина интересовалась откуда приехал Власенко, чем занимался. После того, как Петя рассказал, о том, что его сознательная жизнь началась с поездки на целину. Анна Михайловна одобрила юношу за то, что он участвовал в целинной эпопее, при этом даже награжден орденом, а потом продолжила свой рассказ о своей судьбе.

Мой путь в Москву растянулся на целый месяц, однако возвращение в ряды единомышленников произошло значительно дольше. В отделе внешней разведки ЧКа встретили меня с удивлением и подозрением. Мне не верили, что я вышла из тюрьмы контрразведки так запросто. Мой рассказ о том, как мне был вынесен смертный приговор и, как меня спас родной брат Александр, казался им смешной фантазией, а у меня не было никаких реальных фактов, которые бы доказывали мою стойкость в тюремных застенках. Должна признаться, что мне не нравилось их подозрение, но ничего не могла изменить.

На некоторое время я жила у своих родителей, правда, они сейчас снимали только две комнате, где раньше занимали весь этаж. Мама была очень рада, что я вернулась, рада была получить известие о том, что её сын жив и здоров, а вот с папой мы почти не общались. Он работал сейчас каким-то счетоводом в строительной компании, причем во внеурочное время занимался уборкой улиц и площадей, как в наказание за свое не пролетарское происхождение.

– В конце концов мне это надоело, и я пошла к самому начальнику внешней разведки Осипу Пятницкому и заявила, чтобы меня перестали проверять и перепроверять, а наконец-то вернули меня в ряды сотрудников этого ведомства. Мы с ним были хорошо знакомы по революционных днях в Москве, когда я входила в его боевую пятерку.

– Я тебе прекрасно знаю, и не на минуту не сомневаюсь в твоей преданности революции, ибо хорошо помню, как ты самоотверженно сражалась с противниками новой власти, несмотря на то, что сама принадлежала к эксплуататорскому классу.

– Так в чем же дело? Почему меня не возвращают в штат? Я не могу сидеть сложа руки в такое тяжелое для страны время.

– Понимаешь, дорогая моя Анушка, есть у нас такие твердолобые типы, которые родителям своим не верят. Но я держу тебя в своей обойме, тем более, что очень скоро твои знания иностранных языков очень пригодятся. Между прочим, какие языки иностранные ты знаешь?

– Немецкий, французский и итальянский, немного общаюсь на польском.

– Это очень замечательно. Иди домой и жди от меня вызова. Свободное время используй для того. чтобы усовершенствовать свои знания иностранных языков. Ты сейчас где живешь? У своих родителей?

– Да, – ответила я. Я была заинтригована предложением Пятницкого.

– Какие у тебя с ними отношения?

– С мамой у меня прекрасные отношения, а вот с папой пока натянутые отношения.

– Я немного знаю твоего папу. Он замечательный профессионал своего дела, в скором времени мы его привлечем для создания новой конституции. Мы вам отдадим еще одну комнату на этом этаже, чтобы у твоего отца был рабочий кабинет.

– Я считаю, что нам достаточно и двух комнат, ведь сколько людей еще ютятся в бараках и подвалах.

– Хорошо. Зайди в нашу кладовую и получишь там продовольственный паек, а сегодняшнего дня ты будешь числится в секретном отделе, – он протянул мне записку, и я вышел из кабинета очень довольная и воодушевленная. Мама тоже была довольна тем, что я принесла несколько килограммов пшеничной крупы, килограмм сахара и полкило масла. В тот вечер мы устроили хороший праздничный ужин, правда, папа не прикоснулся к моим продуктам. Я понимала его и не упрекала за это, даже была довольна, что он не критиковал нынешнюю власть.

Я была благоустроена, я снова занималась своим любимым делом, хотя пока что это дело было совсем непонятным. Я с помощь своей мамы занималась совершенствованием мои знаний иностранных языков, а, когда мне уже мне немного надоела моя школа, в то время, как вокруг происходят великие исторические события, то меня в конце февраля пригласил в свой кабинет Пятницкий.

– Проходи, Анна Михайловна, присаживайся, – голос у Иосифа Ароновича был мягкий, можно сказать, даже услужливый, что свидетельствовало о его хорошем настроении.

– Думаю, что наконец-то закончилось мое бездействие, – без предисловий сказала я, мне хотелось побыстрее узнать чем она будет заниматься в ближайшее время.

– Надеюсь, что это время ты не тратила зря?

– Да, я с мамой занималась немецким и французским языком. Есть определенные успехи – у меня появился баварский акцент, а по-французски я говорю, как парижанка.

– А как итальянский у тебя?

– Пока что не занимались.

– Жаль. Надо было начать с итальянского.

– Вы же не подсказали мне. А почему надо мне готовить итальянский? – меня заинтриговал разговор шефа.

– Потом расскажу. В начале марта в Москве соберется учредительное собрание Третьего Интернационала, на котором должно присутствовать представители несколько десятков коммунистических партий Европы, Азии и Америки. На этом собрании будет разработан план по распространении революции на другие страны, чтобы обеспечить победу пролетариата во всем мире. После окончания собрание его участники разъедутся по своих странах, чтобы организовывать там движение в защиту Советского государства – это на первом этапе своей деятельности, а затем переходить к более решительным методам по захвату власти. Мы должны помочь нашим партнерам по борьбе с мировым капитализмом.

Видно было, что Пятницкий давно готовил эту речь, возможно, кто-то из руководителей партии помогал ему в этом деле, ибо говорил он уверенно, четко формулировал задачи предстоящего этапа международной революции и способы его разрешения. Ведь по существу это было вмешательство во внутренние дела иностранных государств, что могло повлечь большие осложнения в международных отношениях, которые на данный момент были очень натянуты.

Анна высказала свои сомнения в правомерности таких действий, но Пятницкий сказал, что все будет делаться в большом секрете, и они поедут туда под другими именами, с новыми паспортами и легендами.

– Так что иди домой, работай с итальянским языком, ибо туда ты поедешь, так как там созрела очень напряженная обстановка, в связи с тем, что фашистская партия Мусоллинни попала в парламент и создают опасную конкуренцию социалистам и коммунистам Италии. Конечно, никому ты не должна ничего рассказывать, а маме скажешь, что тебя послали на Украину для борьбы с Деникином.

– Вы еще не устали от моих разговоров, – вежливо спросила Петра Анна Михайловна, – ведь уже за полночь, а вам завтра на работу.

– Ничего, я не устал. Очень интересно вас слушать. Я, словно, переношусь в то время. Замечательное время, тогда жили настоящие герои, и вы одна из них.

– Это слишком громко сказано, я просто исполняла свой долг. Так вот в начале апреля я с несколькими товарищами по чужим паспортам ехали Италию. Среди нас было два настоящих итальянца Паоло Винчетто и Марио Чезаре, а еще несколько товарищей с Кавказа, которые были очень похожи на итальянцев. Я была единственная женщина, которая должна была работать секретарем и переводчиком. У каждого из нас были сумки или чемоданы, в которых были сделаны тайные карманы, в них были спрятана валюта, золото, брильянты. Эти средства были предназначены для поддержания коммунистической партии Италии, создание новой партийной газеты "Аванте". Старшим у нас был Георгий Иванов, то ли болгарин, то ли серб.

Путь наш со многими пересадками шел через Украину, Молдавию, Румынию, Сербию. Мы добирались туда со множеством приключений, в Румынии нас задержала полиция до выяснения наших личностей. Мы представились беженцами из России, которые бегут от большевиков на Запад. Но нас приняли за нарушителей границ, ибо у нас не было никаких виз. Несколько дней нас продержали в местной полиции, пока Георгий не договорился с начальником таможни, короче дал ему взятку. Решение дать взятку из средств партии мы приняли единогласно с составлением акта списания средств, правда, при подписании документа Марио отказался ставить свою подпись.

Больше месяца мы добирались до Милана, где на конспиративной квартире нас ждал сам Джорде Серрати, секретарь соцпартии. Поскольку Григорий плохо знал итальянский язык, то он взял меня на личную встречу с Серрати, во время которых произошла передача денег и ценностей представителям социалистической партии. Точно я не помню, какие там были ценности, но было много американских долларов и италийских лир.

Первое время у нас сложились хорошие отношения с местными социалистами, мы с ними вместе готовили выпуски газет, посещали собрания на заводах, на фермах, рассказывали там о революции, а России, о том, как сейчас живут рабочие и крестьяне, освобожденные от ига капиталистов и помещиков. Они с интересом слушали представителей далекой страны, победившего социализма. Народ там был очень темпераментный и заводной, достаточно было провести один такой митинг, и слушатели уже были готовы идти против своих эксплуататоров. Но затем у нас стали возникать различные трения с местными социалистами, которые несколько по-другому видели свой путь становлении социалистического государства.

Мы пытались выяснить, почему это происходит, но местные социалисты и анархисты предпочитали не отвечать прямо на этот вопрос, только к нам приехала Анжелика Балабанова она смогла нам разъяснить нам причину наших расхождений. Должна тебе немного рассказать об этой необычайной противоречивой женщине.

Так вот она была выходцем из России, жила в Киеве, но затем из-за расхождений со своими родителями ушла из семьи и уехала за границу, где увлеклась социалистическими идеями, стала одной из организаторов социалистической партии Италии. Одним из способных учеников у неё был Бенито Мусоллини, сначала он был простым журналистом в газете, которым руководила Балабанова, но обычно все статьи за него писала Анжелика, потом она его сделала редактором центральной партийной газеты. Бенито выдвинулся на руководящие должности, благодаря своей решительности, порой его поступки граничили с безумием, но в целом он был последовательным последователем учения своей наставницы. В 1912 году Балабанова познакомила Мусоллини с Лениным и тот заметил, что этот решительный молодой человек имеет хорошие задатки и перспективы, в отличие от других лидеров соцпартии Италии.

Правда, в четырнадцатом году Бенито резко развернул свои политические убеждения на сто восемьдесят градусов, поддержав свое правительство, которое вступило империалистическую мировую войну. Он отказался от интернационализма, теперь в его планы входило воссоздание Великой Италии, возвращение земель, которые захватила Австрия, Франция, Югославия, а также забрать колонии в Африке. Конечно, после такой измены, конечно, между ними произошла большая размолвка и Анжелика уехала в Россию, где назревали большие политические перемены. Потом была революция, большие надежды построить новое справедливое общество в России, но надежды не оправдались, ей не понравился "красный террор", расправа с левыми социалистами-революционерами. Её тоже едва не посадили в тюрьму, но за неё вступился Ленин и разрешил ей уехать снова в Италию, мол, пускай она едет туда, там она будет нам полезней. Так она снова оказалась на Апеннинах, где развернула большую работу по поддержке революции в России.

– Понимаете, вы находитесь в другой стране, – сказала Балабанова при нашей стране, – здесь другие люди, другой менталитет, другой уровень развития гражданского общества, иные производительные силы и другой уровень жизни народа, поэтому нельзя механически переносить революцию в России, на эту страну.

Дальше она еще много говорила об особенностях классовой борьбы в Италии, о местных вождях и ихних целях, которые пока не готовы подымать восстание, а пытаются добиться улучшения жизни рабочих и фермеров путем экономических реформ. На том мы и разошлись. что мы можем вести разъяснительную работу в массах, но призывать к прямому бунту, революции не должны.

Мы продолжали свою работу в Италии, но напряженность там возрастала, в связи с тем, что новая партия Мусоллини набирала силу, так как буржуа и правительство опасались распространению "красной чумы" поддерживали "чернорубашечников". Все чаще между коммунистами и фашистами возникали потасовки во время митингов и собраний. Появились первые жертвы этого противостояния. И в этом противостоянии все чаше победу одерживала партия Мусоллини, ибо его лозунги о восстановление былой мощи Италии, о создании нового государства в границах Римской империи. Людям после поражения в первой мировой войне хотелось реванша и побед. Фашисты любили устраивать массовые парады, праздничные мероприятия с привлечением всех верст населения, чтобы показать, что для достижения своих целей они должны объединится вокруг новоиспеченного "дуче" спасителя нации.

Работать стало тяжело, а после того, как Мусолини организовал 27 октября 1922 года марш тысяч своих единомышленников на Рым и король, чтобы не допустить гражданской войны, отдал пост премьер-министра "дуче", то началась настоящая травля социалистов и коммунистов. Мы встретились снова с Анжеликой Балабановой, которая сказала, чтобы мы сворачивали свою деятельность в Италии, ибо нас могут заключить в тюрьму нас до сих пор не трогали только потому, что она по старой дружбе и сотрудничестве с дуче уговорила его не трогать нас, но он дал нам срок в две недели покинуть в страну.

По дипломатическому каналу мы сообщили в центр о ситуацию и попросили дальнейших указаний. Оттуда пришел приказ перебазироваться нам в Германию, где намечалось важное мероприятие, которое по замыслу руководителей Коминтерна должно было в корне изменить политическую обстановку в Европе. Как послушные солдаты революции мы отправились в Берлин, где должны были встретится с вождями немецкой компартии и поступить в их распоряжение.

К сожалению, в связи с задержкой на границе с Австрией, мы не смогли попасть вовремя на это событие, которое намечалось, как грандиозное восстание рабочих и военных против законной власти в Германии. Мы попали туда уже на грязные разборки между вождями коммунистической партии и представителями Коминтерна в лице Бела Куна и Карла Радека, ибо они в последний момент отменили восстание в Берлине и других больших городах Германии 9 ноября 1923 года, но не сообщили об этом Эрнста Тельмана, который действовал по плану и начал вооруженное восстание в Гамбурге. Понятно, что восставшие потерпели поражение. Таким образом, мы, не задерживаясь в Германии перебрались в Польшу. Но об этом я уже вам расскажу в следующий раз, – закончила свой рассказ Анна Михайловна, – вам надо идти ложится спать, ибо завтра надо идти на работу.

Петр не стал возражать и пошел в свою комнату, но, лежа в постели он еще долго не мог уснуть, думая о героическом пути этой хрупкой женщины.

Мы прибыли в Польшу тоже в разгар классовой борьбы, в бывшей столице Кракове развернулись настоящие боевые действия между полицией и рабочими отрядами, – продолжала свой рассказ Анна Михайловна на следующий день. Только, когда на помощь полиции прибыли войска, тогда они смогли разгромить восставших. Многих участников боевых действий посадили в тюрьму, судили военно-полевым судом к расстрелу. Надежды Коминтерна на то, что в соседних с Россией странах произойдет революция и социалистическое государство не будет находится в окружении врагов, рухнули в один миг. К тому же в стране началась ожесточенная борьба за власть, так как Ленин уже был полностью парализован, не мог ничего говорить, а его соратники делили власть. Сталин объединился с Зиновьевым и Камневым против Троцкого, ибо после Ленина он имел самое большое влияние в партии и стране.

Коммунисты Польши поддержали Троцкого и потому руководство Коминтерна отозвала нашу группу из этой страны, в конце декабря мы возвратились в Москву. На этом мои заграничные путешествия закончились, в стране закончилась гражданская война и я получила назначение работать преподавателем иностранных языков в Институте Коминтерна, где обучались представители коммунистических и рабочих партий с разных стран, которые находились в нашей стране на правах беженцев. Их готовили для дальнейшей подпольной работе в своих странах. Кроме, изучения иностранных языков они изучали различный общественные науки, марксистскую философию, а также военное, подрывное дело, а также радио- и телеграфную связь.

Сначала, конечно, все шло нормально, но потом стали происходить непонятные вещи – некоторым курсантам высказывали недоверие, обвиняли их в отклонении от генеральной политики партии исключали из института это в лучшем случае, а в худшем случае они попадали в ЧКа. Меня удивляли такие преследование этих людей, тем более, что я хорошо знала их как честных и преданных революции людей, единственным их преступлением было отличие их взглядов от Генеральной политики партии, которая взяла курс на полную коллективизацию деревни и всеобщая индустриализация страны. Вначале я пыталась заступится за этих людей, но мне сказали, чтобы я не занималась этим делом, ибо сама можешь попасть в число "врагов народа". Да, и обстановка в институте, стране стала напряженная, люди перестали откровенно высказывать свое мнение, поощрялось всякое стукачество на коллег по работе, соседей по дому. Начались политические преследования против соратников Троцкого, которого обвинили во всех смертных грехах и выслали в Казахстан. Ряд коммунистических партий капиталистических стран высказали недовольство таким решением, ибо видели в нем верного последовательного борца за всемирную революцию и огромную наравне с Ленином заслугу в победе в Гражданской войне и начале мирного строительства. Новая экономическая политика, объявленная партией, предложная Троцким и подержанная Лениным дала положительные результаты, но затем её стали заменять плановой экономикой и сплошной коллективизацией.

Газеты и радио вещали о больших победах в строительстве нового социалистического общества, а цены на продовольственные товары повышались, а скоро вообще с прилавков магазинов пропали некоторые продукты. Тревожные вести приходили из села, где коллективизированные крестьяне откровенно голодали.

– Я не понимаю, – сказала как-то мне на кухне Валентина Сергеева моя подруга еще по революционные события в Москве, – неужели они не видят, что такая политика приводит к краху сельского хозяйства. Нарушаются все принципы демократии, крестьян насильно сгоняют в колхозы, Ленин, когда писал декрет о земле, имел в виду совсем другую организацию сельскохозяйственных кооперативов.

– Изменились объективные условия существования нашей страны. Революционный энтузиазм в Европе спал, нам надеяться на то, что пролетариат капиталистических стран подержит первое в мире социалистическое государство нельзя. Я была там за бугром и знаю какие там настроения у людей, как говорится, своя сорочка ближе к телу. Так что нам надо надеяться только на собственные силы и, если мы не подымем тяжелую индустрию, машиностроению и не электрифицируем страну, то нас раздавят, как маленьких котят.

Потом мы еще много спорили о диалектике природы и о цене на сахар и на продукты первой необходимости, а в конце она сказала:

– Нет, я так дело не оставлю, я буду писать товарищу Сталину, он не знает, что делается в стране, чиновники от него скрывают всю правду о настоящем положении дел в стране.

Я пыталась отговорить её от такого опрометчивого шага, но она была очень упрямая, это я знала еще с тех времен, когда она была на баррикадах, как смело она ходила в казачьи казармы, чтобы сагитировать служивых не выступать против рабочих. Написала она письмо все-таки, а где-то через месяц она пропала. Все подумали, что она поехала в село к своим родственникам и никто её не разыскивал. А потом пришли и за мной люди в форме, сделали шмон в квартире, нашли книгу Льва Троцкого об Октябрьской революции, сказали, что я читаю запрещенную литературу и забрали меня на Лубянку. Ну, какая же это запрещенная литература, возражала я им, ведь это государственное издание, по ней мы студентов в институте учили, но меня никто не слушал. Так я оказалась в тюрьме. Потом я узнала, что и моя подруга Валентина Сергеева тоже сидит в тюрьме за организацию подполья по свержению правительства СССР.

– Как же так получилось? – удивился Петр Власенко, – ведь вы боролись за Советскую власть, вас едва белые не расстреляли, а сделали вас преступником и врагом народа.

– Сама до сих пор не знаю, почему так случилось, – Анна Михайловна тяжело вздохнула.

Меня отвезли в уголовную тюрьму на Таганке. Камера, в которую меня поместили, являла собой настоящий интернационал: русские, украинцы, белорусы, евреи, немцы, венгры. французы и англичанка – восемнадцать женщин помещались в камере, рассчитанной на трех человек.

В первую ночь я лежала на голом полу у параши, подложив одну половину драпового платья под голову и накрывшись другой. В голову лезли всякие мысли, но в одном я была уверена, что это чудовищная несправедливость и завтра меня вызовут к следователю, объявят, что я не виновна, извинятся и отпустят домой. Я была не виновна перед Советской страной, перед своей партией, всю свою сознательную жизнь я посвятила борьбе за новую социалистическую родину.

Несколько дней меня не вызывали к следователю, я просила конвоира, чтобы он отвел меня к нему, но тот ответил, что не надо торопится, что меня вызовут, когда надо. Полная неизвестность тяготила меня.

Но вот наконец-то меня вызвали к следователю, это был молодой подтянутый человек, в форме. Я надеялась, что это должен был профессионал своего дела, который хорошо разберется в этом недоразумении, а тут этот юноша. Это разочаровало меня, но еще больше меня разочаровало, что он отказался выслушать меня, а стал задавать мне самые разнообразные и непонятные вопросы из моей жизни. Причем, даже вспомнил о том времени, когда я была схвачена белой контрразведкой и приговорена к смертной казни.

– Так почему же вас не расстреляли? – равнодушным голосом спросил он.

– Меня освободил мой брат, я не знаю каким образом ему это удалось.

– Может вас завербовала белогвардейская разведка и потому вас отпустили, чтобы вы затем вредили нашей стране?

– Никто меня не завербовал. Они от меня ничего не добились. Потому и решили расстрелять.

– Но не расстреляли ведь.

– Я ж говорила, что брат ночью вызволил меня из тюрьмы.

– А кто был ваш брат?

– Он служил в белой армии.

– Так у вас, значит, есть родственник среди наших врагов?

– Тогда вся страна разделилась на белых и красных.

– Вы встречались позже со своим братом?

– Нет. Я не знаю его судьбу, он не давал о себе знать ни мне, ни моим родителям.

– Вы троцкиста?

– Нет.

– Но почему же вы держали у себя книгу Льва Троцкого?

– Я не знала, что она запрещена. До последнего времени в институте я обучала по ней студентов института Коминтерна.

– Вы знакомы с Валентиной Сергеевой?

– Да.

– Вы знали. что она занималась подрывной деятельностью против Советской власти?

– Нет. Я не знала, что она занимается подрывной деятельностью. Наоборот, она человек преданный делу революции.

– А вот она дала показания, что она занималась подрывной деятельностью против власти, что она сколотила группу единомышленников, которая хотела убить Народного комиссара Ворошилова и захватить власть.

– Ничего подобного я не собиралась делать.

– А вот у нас есть другие данные, – и он подробно пересказал наши разговоры с Валентиной на кухне.

– Но здесь ведь нет никакого криминала, – возразила я.

– Для вас нет, а для нас есть. Так что сознайтесь в том, что вы вели подпольную пропаганду против власти. Тем самым, вы выполните свой долг перед страной и партией в разоблачении врагов революции.

– Но я знакома с этими людьми и считаю, что это люди кристальной честности и они не могут быть врагами народа.

– Вот и вы, старый, проверенный солдат революции поверили в слащавые речи этих извращенцев, которые поступают вопреки решениям партии и организовывают подполье, чтобы свернуть нынешнее правительство и привести к власти ставленников мирового капитализма.

– Но я не могу поверить.

– Идите, посидите в камеру и подумайте в чем заключается ваш долг перед революцией.

Меня отвели в камеру, где у меня постепенно рассеялась моя вера в свою непогрешимость, вера в то, что скоро весь обман откроется, и меня выпустят на свободу. Рядом со мной сидели такие женщины, которые попали в тюрьму по недоразумению. Выслушивая их истории, я все больше убеждалась в том, что происходит величайшая несправедливость – в стране происходят вещи, которые должны уничтожить все завоевания революции, что человека лишают всякой свободы, и даже малейшее инакомыслие грозит тюремным сроком.

На следующий допрос меня вызвали через неделю. За столом сидел тот же следователь в новенькой военной форме.

– Так вы уже сделали правильный выбор, – задал вопрос он.

– Я сделала свой выбор еще тогда. когда вы в коротких штанишках бегали, – ответила я, видно, ответ мой ей не понравился.

– Что ж перейдем к фактам. Вам знаком профессор Неделин?

– Конечно, это очень образованный и культурный человек, профессионал своего дела.

– А вот давеча, во время лекции он вдруг позволил себе острить, когда погас свет, что жить стало лучше, жить стало веселее.

– Но ведь так сказал наш вождь Сталин – возразила я.

– А с какой иронией было это сказано. Вы считаете так допустимо говорить, клеветать на нашу действительность.

– У него не было задней мысли на этот случай.

– Вот здесь вы заблуждаетесь. Это клевета на наших руководителей, на нашу страну. Тем что вы не донесли на профессора, за его такие высказывания, доказывает о том, что вы заодно с такими вот врагами революции.

– Нет, я не думаю, что они враги.

– А скажите, что случилось с супругой товарища Сталина Надеждой Алилуевой.

– Она умерла от сердечного приступа.

– Верно вы говорите, а вот в вашем институте ходят слухи, что она покончила с собой выстрелом из нагана.

– Не знаю я таких подробностей.

– Вы уверены в этом? – следователь посмотрел мне прямо в глаза, и я не выдержала этот пронзительный взгляд, отвела свои глаза.

– Да.

– А у меня есть вод свидетельство, что вы были в кабинете, когда один из присутствующих сказал, что Алилуева застрелилась.

– Не помню я этот случай.

– А я вот напомню, – сказал он и назвал номер кабинета, и кто присутствовал в том кабинете, тогда я вспомнила этот случай, и я подумала, кто же это мог написать донос, перебирая в памяти участников разговора.

По окончании допроса следователь потребовал от меня подписать протокол допроса, но я отказалась это делать, ибо я не могла клеветать на честных людей и считать их врагами революции. Это разозлило его, он сказал, что я пожалею об этом и отправил меня в камеру.

В камере я не могла прийти в себя от обвинений в мою сторону, а еще больше меня поразило то обстоятельство, что кто-то из нашего окружения был откровенным стукачом, иначе б откуда следователь мог знать о профессоре Неделине, который с иронией сказал роковые слова вождя: "Жить стало лучше, жить стало веселей". Где сейчас замечательный ученый и доброжелательный человек профессор, вина которого заключалась в небрежно оброненном слове. Я вспоминала всех тогда присутствующих людей, оценивала их моральные качества, но все они были вполне порядочные честные люди, с которыми шли бок о бок в борьбе несколько лет. Кто же мог клеветать на профессора, которого все мы любили и уважали? Я не могла найти ответ на свой вопрос и поэтому обратилась к к своей хорошо знакомой женщине, которая работала до того секретарем обкома партии.

– Нечего здесь удивляться, система проверяет людей на вшивость, у кого слабые нервишки, кто трусить за свою шкуру, тот и бежит в органы, чтобы первой доложить о факте инакомыслия, остальные уже становятся преступниками не доносившие о врагах революции статья 58 пункт 12. Воистину, язык мой – враг мой.

Но, если бы я знала о такой статье, то смогла бы сама первой побежать в милицию, чтобы рассказывать о неправильных высказываниях своих хороших знакомых, думала я, и отвечала, что не смогла бы поступать так подло. Как случилось, думала я, что мы строили самое справедливое свободное общество в мире, а оказалось, что в нас подавляются всякие свободы, даже за выражения своих чувств и мыслей можно надолго сесть в тюрьму. Люди стали очень подлыми, жестокими, а удел честных порядочных людей, которые посвятили свою жизнь борьбе за идеалы революции, стала тюрьма, политические преследования. За что же я тогда боролась – этот вопрос сверлил мой мозг, но я ни с кем не хотела делится своими подозрениями, опасаясь, что меня обвинят во всех смертных грехах. Мне легче было сидеть в белогвардейской тюрьме, где объявили мне смертный приговор, ибо я была уверена, что умираю за светлую веру в лучшее будущее, но за что я сейчас буду умирать. Сразу или в долгих скитаниях по тюрьмам. я была на грани того, чтобы покончить с собой от отчаяния, от этих назойливых вопросов. Между прочим, в нашей камере был случай самоубийства молодой девушки, которая работала журналисткой в газете, она так хотела добиться справедливости в отношении одного очень честного ветерана революции, участника гражданской войны. Она писала письма Сталину, но не получала ответа, после потери веры он решила покончить жизнь самоубийством, повесилась на собственном чулке.

Я удержалась от этого только потому, что хотелось довести свою невиновность.

– Как же так получилось, что таких заслуженных людей бросали в тюрьму, – удивленно спросил Петр, он был задет такой несправедливостью по отношению к этой женщине и той журналистке, ведь его наивная душа полагала, что он живет в самом лучшем государстве, что наказывали действительно врагов страны, а тут открывались такие ужасные истории.

– Было так. Но до сих пор я так и не поняла почему так происходило, – тихо ответила Анна Михайловна, – Впрочем, уже поздно, пора нам расходится.

Много было непонятного для Петра Власенко из рассказов ветерана революции Анны Михайловны. Женщина, которая заслуживала на почет и уважение за её беззаветное служение делу революции, уйди из зажиточной жизни, чтобы сделать справедливое распределение всех благ в стране, перессорившись из-за этого со своей буржуазной семьей, получила за это презрение и тюрьму. Почему так произошло и кто был неправ в этом случае? Ему хотелось узнать всю правду от этой седой худощавой женщины с глубоко несчастным взглядом, поэтому после работы он спешил в тесную комнатку бывшей хозяйке всего дома.

– Я принес вам немного масла и колбасы, – сказал он, войдя в комнатку Анны Михайловны.

– Ну, что вы тратитесь на меня. У меня есть пенсия, спасибо, правительству, что назначило мне пенсию, как ветерану революцию.

– Я рад за вас, но это так сказать благодарность от молодого поколения.

– После того, как я не подписала протокол допроса мой следователь очень разозлился. Он начал кричать на меня, что я не сознательный человек, что я не хочу бороться к нашим врагам, которые хотят уничтожить первое в мире социалистическое государство. Допросы стали продолжатся по несколько часов. Следователи уставали и меняли друг друга, а мне не давали сна, добиваясь чистосердечного признания. В конце концов мне это надоело, даже не так. Мне стало жаль этих рядовых работников органов, которые исполняя чей-то нелепый приказ, тратили на меня столько времени, которые из-за моего упорства стали злыми, грубыми, некультурными, их речь была наполнена криком и матом, поэтому я согласилась подписать протокол со своим дополнением. Они согласились с этим, и я подписала свой приговор с примечанием, что на меня морально давили. Скоро состоялся суд и мне дали десять лет по статье 58, пункт 11, 12.

Мне предстояло проделать нелегкий путь на Дальний Восток в холодных вагонах, в которых обычно перевозили скот. В вагоне было устроено стеллажи в два этажа справа и слева от дверей, а посредине вагона стояла буржуйка, которую мы постоянно топили, чтобы совсем не замерзнуть, ибо был конец ноября, а тем более, мы ехали в Сибирь, где в это время было еще холоднее. Дрова мы собирали на станциях, где мы стояли по несколько часов, а то и дней.

В вагоне нас было около тридцати женщин, все политические, правда, попадались там и совсем безграмотные женщины. Помню, пожилую сельскую женщину, которую посадили из-за сына, объявленного врагом народа. тоскливо было ехать в этом вагоне, постоянно роздавался то тут, то там чей-то стон, а то и горький плач. Рядом со мной лежала рано поседевшая женщина, она постоянно всхлипывала, отвернувшись к стене.

– Что с тобой? – спрашивала я её, но она молчала, но потом призналась: "Понимаешь, я получила письмо от дочери, она ходит в девятый класс. Так вот она хочет стать комсомолкой, но спрашивает меня, правда, ли я враг народа или нет. Если ты честный советский человек, то тебя неправильно обвинили вовредительстве, и я не поступлю тогда в комсомол, иначе, я стану членов Союза Молодежи, чтобы быть на передовой борьбы с империализмом и их пособниками, и искупить, тем самым, твою вину. Что я должна ей ответить?" Женщина смотрела прямо на меня тоскливым взглядом загнанной жертвы. Вопрос был, конечно, не простой. Если дочь не вступит в комсомол, то ей будет закрыт путь к получению знаний, любимой работе, счастливому замужеству, но признаться в том, чего не делала эта женщина, и, тем самым, вызвать праведный гнев у дочери на мать, которая не желала строить новое счастливое богатое общество.

– Мне пришлось уговорить женщину написать дочери письмо с признанием своей подрывной деятельности против социалистического государства. На одной из очередных остановок она написала письмо, и мы упросили одного из конвоиров бросить письмо в почтовый ящик. Среди наших конвоиров попадались неплохие люди, они совсем не видели в нас врагов революции.

Наш состав нес нас все дальше и дальше от Москвы, каждая из нас с грустью думали о своем родном доме, вернутся куда у них не было никакой надежды. По дороге к нам подсаживали новых заключенных и уже набилось человек шестьдесят. Приходилось нам теснится, зато вагон больше согревался человеческим теплом, что было большим плюсом, ибо мы уже ехали по заснеженным просторам Сибири. Когда-то сюда высылали только страшных уголовников, неисправимых злодеев, а теперь ехали хрупкие, нежные женщины, когда-то жены декабристов поехали за своими мужьями, и о них тогда слагали поэмы, а кто о нас напишет что-либо подобное.

Однажды от большой тряски, ибо путь была здесь очень плохая, слетел замок с двери, дверь вагона распахнулась во всю ширь. Холодный воздух ворвался в нашу теплушку, но мы не замечали этого, ибо мы, как зачарованные смотрели на бескрайнюю белую степь. Там свобода, стоит только сделать шаг и можно покончить со своим заключением, но никто из нас не решился сделать этот шаг, ибо куда ты могла пойти, если у тебя не было паспорта, средств к существованию. Поэтому все стали кричать: "Конвой, закройте дверь." Мы боялись, что они подумают, что мы сами открыли двери, чтобы бежать, а за это светил еще один срок. Перегон был длинный, и наш вагон порядочно остыл от сибирского ветра и мороза.

Больше месяца мы добирались до Магаданского лагеря. Нас приняли там хорошо, ибо мы выглядели очень истощенными и ободранными. Первые три дня не работали. В лагере было преимущество перед тюрьмой, ибо мы свободно ходили по огражденной территории, дышали свежим воздухом, видели солнце и звезды на небе. Вам, кажется, это мелочь, но без этого нельзя чувствовать себя настоящим человеком.

Потом нам предложили выйти на работу. Наша бригада состояла из восемнадцати человек, в ней было: два профессора, одна писательница, две пианистки, одна балерина, шесть партработников – все горожане с атрофированными мускулами, но с большим желанием физическим трудом доказать, что они честные советские люди.

Сначала нам дали участок, где планировали строить новый барак, чтобы мы вырыли траншею под фундамент, но замерзлая земля никак не поддавалась нам, пришлось раскладывать костры, прогревать землю, а потом копать яму. Со временем начальство поняло, что это дело безнадежное и нас послали валить лес. Мы работали вдвоем с Оксаной Пушкаревой, нам надо было сделать норму 8 кубометров леса на двоих. Если мы её выполняли, то получали по 600 грамм хлеба, если не выполняли, то получали только 400 грамм хлеба, поэтому мы с последних сил старались выполнить эту норму. Кроме того, выполнившим норму на лесоповале раз в месяц давали дополнительно один килограмм хлеба.

Об этом хлебе мы мечтали весь месяц. Сколько радости было, когда по итогам месяца ты попадал в список избранных! Какой вкусный был этот хлеб!

Всю зиму я была на лесоповале, а весной меня перевели работать в тепличное хозяйство. Да, это, кажется, чудом, но у нас в поясе вечной мерзлоты были построены теплицы для выращивания овощей, ибо цингой болели поголовно все заключенные. Вот в этом забытом богом уголке оказалась научный работник сельскохозяйственной академии Полякова Елена Васильевна, которая занялась организацией тепличного хозяйства, начальство поддержало эту идею, ибо и они страдали от отсутствия свежих овощей. Специальная бригада построила теплицу с паровым отоплением, а Елена Васильевна выписала из академии семена различных овощных культур, которые адаптированы до низких температур.

Мне раньше не приходилось раньше заниматься сельским трудом и не имела никакого понятия как что делать. Сначала не все получалось, иные заключенные, которые были из деревень, насмехались надо мной и подобными мне работницами, но вскоре я познала премудрости крестьянской работы, и она мне доставляла истинное наслаждение, ибо тут я занималась настоящей творческой деятельностью, как писал Енгельс: "Труд превратил обезьяну в человека". Да, именно, трудясь в нашей теплице на капустной грядке, я снова почувствовала себя человеком. С какой радостью я бежала по утрам в теплицу, чтобы увидеть, как подросла капуста.

В начале июня, когда морозы спали мы стали высаживать рассаду капусты на огород, а на ночь накрывали эти ростки матами. Потом мы ухаживали за капустной грядкой, убирали бурьян, поливали из ведер, удобряли суперфосфатом, и растение отвечала на нашу заботу – росла не по дням, а по часам. Тем более, что летом у нас практически целые сутки светило солнце. Правда, был неприятный инцидент в нашей бригаде, когда одна из заключенных стала есть маленькие зародки капусты, которые только начали появляться на капусте. Мы стали стыдить её, мол, что ж ты делаешь, ведь зародыши должны вырасти до больших размеров, чтобы тогда употреблять в пищу. Она стала отговаривать, что эту капусту будут есть только начальство, а нам не достанется. Мы её исключили из бригады и порядок был восстановлен.

В конце августа мы собирали большие головы капусты, таких голов я даже в Москве не видела. Так ответила на нашу заботу этот овощ, к нам стали приезжать делегации с других заключений, чтобы узнать, как это мы смогли вырастить такой урожай на вечной мерзлоте. А у нас была решена проблема с цингой, ведь другие бригады выращивали лук, чеснок даже огурцы и помидоры. Мы были довольны, что смогли вырастить хороший урожай, ведь мало кто верил, что у нас что-то получится. Жизнь продолжалась, только в ней изменялись приоритеты, иные вещи приносили настоящую радость и уверенность в завтрашнем дне, без этого я не выжила бы на Колыме.

– Все начало обустраиваться, но тут началась война, хотя об этом нам никто не говорил, а газеты, журналы мы не получали. Однако мы стали замечать некоторые изменения, которые происходили в нашем лагере: сначала нам врезали пайку хлеба с 600 граммов на 500, затем стали исчезать некоторые вольнонаемные работники лагеря, а затем и наши конвоиры, и их начальники. Нам говорили, что их перевели в другой лагерь, но замены никакой не было, и мы практически оставались без охраны, но куда нам было бежать, когда на сотни километров не было ни одной живой души. Позднее, некоторым из нас стала просочатся информация, что фашистская Германия напала на нашу страну и идут тяжелые оборонительные бои. Враг захватил Киев, приближается к Москве и взял в кольцо Ленинград. Сердце у нас сжималось от таких вестей, хотелось помочь стране в такую тяжелую минуту. Не верилось даже, что враг так быстро продвигается по нашей стране, ведь нас всегда уверяли, что враг будет разбит на его территории.

Когда же нам официально объявили, что началась война с немцами, это случилось в начале августа, то многие из заключенных изъявили желание пойти на фронт, чтобы сражаться с жестоким и вероломным врагом, но наш начальник лагеря сказал, что он передаст наши пожелания куда следует и потом доложит результат. Мы с нетерпением ждали этого результата, ибо скажу, откровенно, практически все политзаключенные имели искреннее желание помочь стране и восстановить свое честное имя. Это среди уголовников находились люди, которые радовались успехам немецкой армии, и говорили, что скоро большевикам и их власти придет конец. Мы осуждали такие настроения, иногда такие перепалки заканчивались потасовками.

Долго не приходил ответ на наше желание идти служить Родине с оружием в руках, но, когда он пришел, то он нас расстроил, ибо политическим заключенным не разрешили идти на фронт, а вот уголовникам, которым предлагалось кровью смыть свои преступления, разрешалось по собственному желанию идти на войну. И некоторые из них записались добровольцами идти на фронт. Мы были в недоумении, почему нам не доверяет власть ведь многие из нас в Гражданскую войну воевали на стороне красных, некоторые имели правительственные награды. Но ничего не поделаешь, пришлось нам подчинится, а условия у нас стали еще тяжелее, мало того, что пайку хлеба врезали, так и готовить нам пищу стали намного хуже, практически исчезли из рациона: мясо, масло, различные жиры – а работать надо было по-прежнему.

Война была далеко от нас, но сердцем мы были там, ибо искренне переживали за то, что там происходило, и мы чувствовали себя виноватыми перед страной за свои проступки, хотя и не понимали в чем же заключаются наши проступки. Мы очень переживали за наших родственников, у которых жизнь круто поменялась в связи с приближением фронта, некоторых из них находились на оккупированной территории. Наша жизнь в суровых холодных условиях выглядела предпочтительный перед людьми, которых коснулась война. На редких политических занятиях нам рассказывали о зверствах, которые совершали гитлеровцы на нашей земле, а мы в этом случае чувствовали себя беглецами, которые оставили родные края и близких людей в большой опасности. Многие из нас писали письма Сталину, Калинину и другим деятелям государства, чтобы нас взяли в ополчение, чтобы мы могли оказывать поддержку нашей армии в борьбе с фашизмом. Но в ответ мы ничего не получали, что было еще обидней, ибо мы не чувствовали гражданами своей страны.

Тем не менее время шло, срок мой истек и передо мной должны были открыться лагерные ворота, но, связи с войной, мне продлили заключение до окончания войны. Мои надежды на свободу, на то, что я наконец-то поеду на материк, возможно, даже подключусь к борьбе с врагом, не сбылись. Это так тяжело получить такое известие и начать по-новому отсчет время своего заключение, причем, неизвестно было, когда закончиться война. Будь она проклята эта война. Такое решение правительства коснулось не только меня, но и несколько десятков других заключенных в нашем лагере. Было даже несколько случаев суицида с такими заключенными, которые не смогли перенести продолжение тюремного заключения. они не смогли перестроится на новый срок, я же переборола себя и находила отраду в физическом труде, работала до истощения и тем самым забывала о том, как несправедливо со мной поступили.

Война все же закончилась, и спустя несколько месяцев после победы меня освободили, правда, мне не было разрешено жить в Москве и Ленинграде, еще в столицах союзных республик, а также в полсотни больших городов страны. Но я все равно была рада, что возвращаюсь на материк свободным человеком. Путь домой был долгий – сначала я почти месяц плыла на корабле, потом ехала с пересадками на нескольких поездах, пока не добралась до Владимира, где мне разрешено было поселится.

Конечно, первым делом, я явилась в райотдел милиции, где я отметилась, и должна была каждую неделю приходить, чтобы меня отметили. Мне там прочитали целую лекцию, что я должна делать и чего не должна делать, а что нет. О чем должна была расписаться в их журнале.

Первым делом для меня было найти работу, ведь надо было добывать средства для пропитания, но это оказалось не так просто, ибо куда бы я не обращалась, то получала вежливый отказ. Я была просто в отчаянии, не знала, что мне делать, собиралась поехать в какую-то деревню, где нужны рабочие руки и не обращают внимание на судимости. Но помог случай – я встретила профессора Верховцева, который читал в институте Коминтерна историю Российского государства. Мы зашли в уютное кафе, где заказали пельмени и горячий чай. От его я узнала много интересного о том, что делается в нашей стране.

Он рассказал, что Коминтерн больше не существует, его распустили после встречи в Тегеране в 1943 году Сталина Рузвельта и Черчелля.

– Говорят, что это Черчелль настоял на том, чтобы Коммунистический интернационал прекратил свое существование, иначе они не откроют с Америкой Второй фронт против фашистской Германии. – Сказал профессор, а затем добавил, – он боялся, что СССР, благодаря этой организации, имеет широкую агентурную сеть в Европе и по всем мире.

– И чем же вы сейчас занимаетесь? – спросила я у него.

– Преподаю историю в местном педагогическом институте. Сюда я переехал еще до войны, когда начались аресты руководителей института Коминтерна. Может, потому я и избежал ареста, а вы чем занимаетесь? – спросил он меня.

– Ничем, – ответила я и вкратце рассказала о моих мытарствах, профессор слушал меня внимательно и сочувствовал тяжелым перипетиям моей жизни. В конце моего рассказа я увидела даже, как из уголков его глаз скатились скупые слезы, при этом он повторял: "Как это может быть. В двадцатом веке и средневековые порядки, мы знали, что творится в стране что-то плохое, но никогда не могли предположить, что все так ужасно происходит.

Он взял мою руку, чтобы передать через такое прикосновение свое глубочайшее сочувствие.

– А чем же думаете заниматься дальше?

– Прежде всего мне надо найти работу.

– Разве у нас сейчас нет работы, когда катастрофически не хватает людей со знанием иностранных языков. сколько языков вы знаете?

– До того, как меня посадили в тюрьму я свободно общалась на; французском, немецком, английском и итальянском языках – только меня никто-никуда не берет, в связи с судимостью, тем более по 58 статье.

– Но это ведь несправедливо, у вас же такие заслуги перед Советской властью.

– об этом уже забыли.

– Я напомню.

– Не надо, а то у вас будут неприятности.

– Уже не те времена, я добьюсь. чтобы приняли вас на работу.

– Буду вам очень благодарна.

На этом мы расстались, а через две недели он пришел ко мне с виноватым видом, что меня принимают на работу только уборщицей, но я ему была за это очень благодарна и мы с ними сели пить чай.

– Не понимаю, – заметил Петр, который с интересом слушал рассказ бывшей революционерки и бывшей заключенной Анны Михайловны.

– Что ж тут непонятно?

– Вы такая заслуженная, умная женщина и вдруг будете работать уборщицей в институте.

– Меня с трудом и на эту должность взяли. Это только благодаря профессору Верховцеву я получила эту работу, и должна признаться, что я была довольна этой работой. Я снова была среди людей, мне приходилось сталкиваться со студентами, которые были очень целеустремленными, культурными и патриотическими людьми. Я была рада, что в нашей стране живет такое хорошее поколение. Мне становилось легко на душе от того, что я участвовала в создании нового общества свободы и равноправия. Здесь никто не изгибался в три погибели перед высоким начальством, между студентами существовала большая дружба и товарищества. Убирая в читальном зале, я видела, как студенты собирались разом за одним столом и разбирали сложные вопросы высшей математики или сопромата. Я училась в институте при царе и у нас не было таких искренних взаимоотношений между студентами. Мне даже становилось не жаль тех лет, которые я провела в лагерях, ради такой общности людей стоило и пострадать, хотя и безвинно.

Однажды я услышала, как группа девушек собрались за одним столом и делали перевод какой-то статьи из французской газеты "Фигаро". Конечно французский язык они знали плохо, и потому постоянно заглядывали в словарь, чтобы перевести неизвестное слово. Но в французском языке, впрочем, как и во многих других языках, есть слова, которые имеет несколько значений, поэтому перевод у них получался корявый и смысл статьи терял свое значение. Я извинилась и попросилась помочь им, студентки с удивлением посмотрели на женщину с тряпкой, но дали мне газету. Я стала читать французскую газету и тотчас делала перевод, девушки только успевали записывать за мной перевод статьи. За полчаса я перевела им статью, они очень благодарили меня за это, а сами побежали смотреть новый фильм "Девушка без адреса" с Рыбниковым в главной роли. Я с радостью смотрела вслед убегающим счастливым студенткам, ибо в том, что они живут так сейчас есть маленькая доля и моей политической деятельности. Значит, жила я не зря на этом свете. После девушки еще несколько раз приходили ко мне, чтобы я делала переводы и не только с французского языка, а и из немецкого, английского. В благодарность они мне преподносили: сладкие булочки, шоколадки, однажды даже баночку черной икры – я отказывалась от их подношений, но они были так настойчивы, чтобы я взяла это, и я брала, ибо они были так тогда счастливо, с чистой совестью бежали в театр, кинотеатр или стадион. Так и мне хотелось побежать туда вместе с ними, но года мои лучшие ушли на борьбу за их счастье.

В это самое время Павел Николаевич бомбил своими обращениями в ЦК КПСС, В Верховный Совет, Прокуратуру СССР, чтобы изменили мне несправедливый приговор и разрешил жить в любом городе Советского Союза. Об этом я ничего не знала, сама я не писала никаких апелляций – зачем утруждать эти органы, думала я, у них и без меня много работы. Так вот на все запросы Верховцева приходил один и тот же ответ, что я получила свой срок заслуженно и никакого снисхождения, как враг народа, я не заслуживаю. только после смерти Сталина мое дело двинулось с места.

– Медленно-медленно прояснялась обстановка в стране после смерти Сталина, открывались новые обстоятельства репрессий в стране. Совсем неожидан был арест Берии верного "ленинца", скорый суд над ним без привлечения гласности, а затем и расстрел за сотрудничество с вражескими разведками. После этого все в стране ждали перемен, но многих пугали эти перемены, ибо боялись, что станет в стране только хуже, ведь с именем Сталина связывались все победы социализма: в войне, в создании промышленного потенциала страны и успехи колхозного крестьянства.

Только в 1954 начали снимать "вечную ссылку" и выдавать паспорта , но с пометкой о судимости и в конце года я смогла выехать в Москву, хлопотать о реабилитации. Я очень тепло рассталась с профессором Верховцевым, поблагодарив его за участие в моей судьбе. Должна признаться, что среди прежних моих знакомых по работе, по дому, он единственный помог мне в тяжелую минуту, другие отвернулись от меня, избегали встреч со мной. На железнодорожный вокзал меня провожала группа студенток, которым я помогала в изучении иностранных языков. Они так искренне сожалели, что я уезжаю в Москву, это вызвало у меня слезы, я так давно не видела искренних нежных чувств, честно сказать, мне и самой жаль было расставаться с этими красивыми душевными существами, но мне надо ехать в столицу, чтобы восстановить свое доброе имя.

Для подачи заявления о реабилитации требовали справки со всех мест, где я была, а для этого надо было время. Но я наконец-то собрала все необходимые справки и у меня приняли заявление о реабилитации. Мое дело вел прокурор Петряков, солидный мужчина с холодным блеском глаз, который каждый раз, когда я прождав несколько часов в очереди, говорил металлическим голосом: "Ваше дело еще на пересмотре. У нас сейчас много работы". Я пыталась уговорить его, чтобы они поспешили, но он был неумолим.

Так тянулось до самого Двадцатого партийного съезда дело стало продвигаться быстрее, буквально, через пару недель мне позвонил прокурор и сообщил, что я должна прийти в Верховный суд забрать справку о реабилитации. Когда я пришла за справкой в канцелярию, то там собрались около тридцати человек. Вызывали по очереди, время шло очень медленно, когда назвали мою фамилию, то мое сердце затрепетало. Я зашла в кабинет, где сидели несколько человек, а впереди стояла высокая седая женщина.

– Косинска Анна Михайловна, – спросила она меня.

– Да.

– Поздравляю вас с тем, что ваше дело пересмотрено и вы реабилитированы. – Она вручила мне справку и подвела меня к столу, где я расписалась в журнале о получении справки.

Я взяла в руку справку, которые дрожали и у меня, на глазах стояли слезы, а женщина, которая вручила мне справку провела меня к двери.

Анна Михайловна взяла со шкафа альбом фотографий, раскрыла его и достала оттуда свернутый вдвое стандартный листок.

– Вот эта справка, которая снова сделала меня полноправной гражданкой нашей страны, она протянула драгоценный документ Петру Власенку.

Парень взял в руки справку, внимательно прочитал строгие казенные слова, и стало как-то обидно, что итог всей жизнь этой славной женщины подвела эта бумажка. Никто не извинился перед ней за ошибку, никто не понес наказания за те ужасные перегибы, которые были допущены к ней и тысячам таких как она.

– А семья у вас была? – только спросил Петр.

– Муж был, но его арестовали еще раньше, чем меня за связь с троцкистами. Сначала я ходила в наркомат внутренних дел, чтобы узнать его судьбу, но мне никто ничего не прояснил, а потом и меня арестовали. Так что ничего я не знаю о нем, пытаюсь сейчас узнать, но мне говорят, что его дело находится в архиве, который не рассекречен пока что. Детей у нас не было, так как я все время была в разъездах, и муж тоже в командировках находился. Вот так осталась я одна. Хорошо, хоть поселили меня в этой комнате, я упросила управдома. Ведь, когда-то наша семья жила в этом доме, занимала весь этот этаж. Было пять комнат. Моя спальня, моего брата, папы и мамы спальня, кабинет папы, он был адвокатом и гостиная.

– А брат где ваш брат сейчас?

– Я не знаю ничего о его судьбе, после того как он меня вызволил из тюрьмы белогвардейской о его судьбе я ничего не знаю. Обращалась тоже в архивы, но никаких известий о нем там не было. Так что одна совсем одна.

Власенко было очень жаль эту женщину, но он никак не мог помочь ей, от этого ему стало неудобно, поэтому решил, что лучше будет уйти.

– Извините, но мне завтра на работу, а уже поздно, так что мне надо уходить.

– Конечно, идите, я ведь понимаю, только я вам скажу, чтобы вы не очень рассказывали о том, что слышали от меня. С меня такую подписку брали, и я никому ничего не говорила, а вот вам рассказала. Надо же было с кем-нибудь поделится, это такой камень на душе.

– Я понимаю вас. Никому ничего не расскажу, но только я попрошу вас, если у вас будут какие-нибудь проблемы, то всегда обращайтесь ко мне. Я всегда помогу вам. Может что исправить вам или тяжелое что-нибудь доставить, то всегда обращайтесь ко мне. Это мне в тягость не будет.

– Спасибо. Пока что у меня все нормально, но буду знать к кому можно будет обратится.

Накануне праздника Великой Октябрьской революции в гости к Петру пришел его бывший коллега по работе в Мосгорсвете майор в отставке Кривошеев Павел Семенович. Они поздоровались, Петя пригласил гостя в комнату.

– Хорошо устроился, – сказал Семенович, сказал он, окинув взглядом комнату, где стояла радиола, гардероб с большим зеркалом, широкая кровать, круглый дубовый стол и кожаное кресло.

– Как могу устраиваю свой холостяцкий быт, – ответил парень.

– А почему же жену не привозишь сюда?

– Да, она учится в медицинском институте, к тому же сынок маленький.

– Сколько же ему лет?

– Второй год пошел.

– Можно уже перевозить не маленький. Понимаешь, супруги должны всегда друг друга держатся, чтобы постель не остывала, а то, если остынет, то тогда ничто не удержит от развода.

– Да, я ей разрешил еще на один год остаться возле мамки, а потом сюда перевезу. Может, к тому времени уже квартиру получу.

– Вот с квартирой-то не очень надейся. Мне вон обещали, но до сих пор не дали, хотя у меня семья, двое детишек и в одной комнате теснимся.

– А чего же ты молчишь, я пошел куда надо и все вопросы были бы решены.

– Не хотел беспокоить. Слушай, что мы с тобой сразу о делах заговорили. У тебя закуска есть?

– Конечно, есть. На кухне в холодильнике.

– Так неси сюда. Сейчас будем праздновать юбилей революции, – Кривошеев вытянул из кармана бутылку водки "Московской".

– Конечно, отпразднуем. Я мигом сейчас схожу на кухню, – сказал Петр и вышел из комнаты.

Кривошеев сел возле радиолы, включил её и начал настраивать на волну, пока не выбрал концерт, где пела Клавдия Шульженко.

– Хорошее дело радиола, включил музыку и слушаешь, словно, ты в зрительном зале находишься, – заметил он, когда Петя вошел в комнату. – У меня вот не получается пока купить.

– Радиола – это хорошо, а я вот телевизор хочу купить. Вот это будет вещь.

– Тебе хорошо, тебе не надо на семью работать, копишь себе деньги и покупаешь что хочешь.

Власенко быстро порезал хлеб, колбасу, открыл банку черной икры, которой намазал бутерброды и пригласил гостя к столу.

Первый тост подняли за праздник Октября, Кривошеев держал слово.

– Вот ты молодой, ты не застал тех времен, когда нас за людей не считали. Представляешь, я только за еду пас у местного куркуля коров. И что я видел, кем я был. Читать даже не мог. А тут революция, панов прогнали. людьми почувствовали. Трудно было, но выстояли. А сейчас я вот закончил рабфак, работаю контроллером, уважаемый человек. Комнату мне дали, небольшую, но это не жизнь в бараке, где зимой вода замерзала в комнате. Может квартиру скоро получу, еще лучше будет.

– Получишь, получишь, я вот пойду к нужным людям и все вмиг разрешится. Напрасно ты мне раньше не говорил.

– Пью за революцию и за товарища Сталина, хотя сейчас все его гудят, но он был верный ленинец и во как страна поднялась.

– Поддерживаю тебя, – они чокнулись стаканами и выпили водку, а потом стали закусывать.

– Я хоть и младше тебя, но мне тоже досталось. Не было у нашей мамки ни кола, ни двора, приходилось под чистым небом спать, а зимой нас с братишкой мама в стогу соломы прятала, но сейчас и у мамы есть хата в селе и у меня комната в столице.

Душевный разговор затянулся у мужчин до полуночи, а так, как трамваи уже не ходили, то Семенович остался ночевать у Власенко. Петя положил гостя на кровать, а сам лег на полу.

"Здравствуйте, дорогие мои супруга Наташа и сынок Саша.

С наилучшими к вам пожеланиями ваш муж и отец. В первых строках своего письма хочу сообщить вам, что я жив и здоров чего и вам желаю. Прошли праздники вполне благополучно, хотя мы ожидали различные неприятностей во время массовых гуляний, но все прошло гладко и достойно – люди веселились целыми семьями, гуляли в парках, на площадях, слушали выступления артистов, но пьяных и дебоширов было совсем немного, которых мы тотчас изолировали от общества. После окончания празднеств нам вынесли благодарность и дали один день выходного, поскольку мы дежурили практически круглосуточно.

У меня есть новость, с одной стороны она хорошая, а с другой не очень, но я думаю, что ты примешь её спокойно. Понимаешь, меня переводят в другую структуру, и эта перемена работы можно считать настоящим повышением по службе. Только, в связи с тем, что я получаю новую должность, то меня посылают на курсы повышения квалификации на три месяца. Понятное дело, что на Новый год я не смогу приехать к вам в гости, так что извините меня. Я очень хочу вас увидеть, мне здесь бывает очень одиноко и грустно сидеть одному в моей комнате, когда вокруг идет жизнь, гуляют люди, ходят в кино или театр. Мне очень хочется повести нашего маленького Сашу в цирк на Цветном бульваре, чтобы он посмотрел там дрессированных медведей, собачек, а еще очень смешного клоуна Карандаша.

Вторая новость будет тебе приятная, ибо я буду теперь по долгу службы выезжать за границу в командировки. Подробнее, о том, чем я буду заниматься расскажу при нашей встрече, которая все же состоится в конце зимы думаю. Мне обещали после окончания курсов предоставить отпуск. Ты должна понимать, что, если я буду выезжать за границу, то у меня появятся хорошая возможность привозить оттуда хорошие импортные товары. Я знаю некоторых ребят, которые ездят за границу, то они и их жены одеты с таким шиком, что министры так не одеваются. К тому же у меня будет повышена зарплата и ни в чем вы с Сашей не будете нуждаться. Скорее бы вы только переезжали в Москву, чтобы зажили мы настоящей дружной семьей, а то на самом деле наши счастливые дни мы можем пересчитать на пальцах одной руки, а хочется большего.

Передавай привет маме, я думаю, что со временем, когда мы получим квартиру, то и её заберем к себе. Я думаю, что она согласится, она же любит ходить по выставках, по театрах. Мою то маму не уговоришь переехать, ибо она не может расстаться со своими курочками да коровами, к тому же надо за моим меньшим братом смотреть, а то он очень шустрый растет без отцовского внимания.

На этом буду заканчивать свое письмо. Обнимаю и целую вас крепко.

До свиданья. Ваш муж и отец Петр.

Пришлось Петру вновь сесть за парты, но в этот раз это была не школа, а серьезные курсы, на которых лекции читали заслуженные профессора, профессионалы своего дела. Тяжело приходилось ему, имея неполных пять классов общеобразовательной школы и несколько лет вечернего образования. Приходилось много работать с грамматикой, ибо грозились отчислить за неуспеваемость. Кроме русского языка приходилось учить еще и иностранный. Петя выбрал немецкий, поскольку, живя в Казахстане он общался там с немцами и немного выучил их язык. Кроме того, они изучали еще политэкономию, занимались танцами и учились этикету за столом и в обществе.

– Вы будете представлять Советский Союз за границей и потому должны выглядеть и держать себя соответственно, – сказал преподаватель по марксистской этике профессор Киндимов. – Мы первое в мире социалистическое государство и во всем мы должны быть образцом для подражания. Вы должны всегда видеть себя со стороны, контролировать каждый свой шаг, каждое движение, каждое слово – прежде чем что-либо сказать вы должны семь раз подумать, а, если не знаете или не уверены в чем-то, то лучше промолчать. Недаром ведь в народе говорят – надо семь раз отмерить, а раз отрезать. Еще было военное дело, на котором маститый полковник, вся грудь в орденах рассказывал о различных видах оружия советского и иностранного производства. Еще он повел всех курсантов в музей, где показывал это оружие, а еще показывал разные экземпляры шпионской техники. От записывающей аппаратуры до оружия в виде авторучек и фотоаппаратов, различные виды отравляющих веществ и мин, которые управляются радиосигналами.

– Вы видите, как ненавидят нас империалисты, к каким ухищрениям прибегают они только, что б уничтожить нашу страну. Так что находясь за границей будьте внимательны, не входите в контакт с незнакомыми людьми, особенно, бывшими нашими согражданами, которые втираются к вам в доверие, а затем заставляют вас работать на иностранные разведки.

И полковник стал приводить случаи, которые происходили с различными нашими сотрудниками, которые были завербованы иностранными разведками и становились изменниками родины.

– Учтите, что за такое преступление у нас применяется исключительная мера пресечения – расстрел, – заключил преподаватель. От его слов учебный класс наполнился зловещей тишиной, каждого пронзил невольный страх.

Они жили в общежитии, по два человека в комнате. С ним жил Николай Пузырев, его ровесник, худощавый светловолосый парень с голубыми глазами, но с ним не получилось никаких дружеских отношений. Просто спали вместе в одной комнате, а разговоров между собой практически не вели, опасаясь сказать что-то лишнее. Все время Власенко чувствовал, что за ним кто-то смотрит и слушает, так что держал язык за зубами, хотя раньше любил побалагурить с приятелями и знакомыми.

В конце февраля Петр после окончания курсов Петер приехал в Днепропетровск, чтобы встретится со своей семьей. Он привез щедрые подарки для сына и супруги, а маме Марье Васильевне привез настоящий оренбуржский платок, вещь очень теплая, к тому же очень модная в последнее время. Сынок Саша сначала с некоторой опаской смотрел на Петю из-за маминой юбки, но когда отец вытянул из чемодана самосвал с заводной пружиной и пустил его на пол, то мальчик с радостью схватил игрушку в руки и стал играть с папой.

Вечером в гости пришла подруга Наташи и крестная Саши Лена вместе с мужем Андреем Григорьевичем. Лена сразу стала рассматривать косметику и различную галантерею, которую привез Петр своей супруге, высказывая каждый раз восторги от увиденной вещи.

– Да, столица это и значит столица, – заметила Лена с восторгом.

– Лена, ну, зачем ты снова бросаешь камушки в мой адрес, – взмолился профессор Кобец.

– Ничего я не бросаю. Мне просто радуюсь этим вещам, которые у нас можно купить только у спекулянтов.

– Я читаю между строк. Ты недовольна тем, что меня не переводят в институт в Москву, но такие дела быстро не делаются. Я сделал свои работы по генетике кукурузы, для этого мне пришлось много работать с иностранными журналами, материал очень интересный получился.

– Почему же нет до сих пор нет ответа?

– Лена, это же не мое личное пожелание. В последнее время правительство и лично Никита Сергеевич очень много уделяет внимания этой культуре. Очень перспективная культура, которая даже ценней пшеницы. Ибо от пшеницы мы имеем только зерно и грубые корма, а кукуруза дает в три раза выше урожай, к тому же зеленая масса, силос, обеспечивает на целую зиму кормами великую рогатую скотину. Если у нас до последнего времени было только пять процентов площадей занято под кукурузу, то в США под кукурузой тридцать пять процентов пашни. К сожалению, у нас закрытый город и из него не посылают ученых за границу, тогда как с других институтов, занимающих данным вопросов, посылают за границу. Вот недавно мой приятель из Курского сельскохозяйственного института, с которым вместе учились, ездил в Англию. Там очень хорошо поставлен вопрос силосования зеленой массы кукурузы.

– А что же такого секретного делается в вашем городе? – поинтересовался Петр.

– Не знаю, что, но что-то сверхсекретное на заводе "Южмаш". Там такие проверки персонала, такая секретность, что работники из цеха в цех не могут ходить без пропусков. Еще, когда что-то испытывают на заводе, то вся земля дрожит и стекла из окон выпадают. Вероятно, из-за такой секретности и не дают мне перевод из Днепропетровска в столицу.

Власенко слушал рассказ этого мужчины с проседью в волосах, который не может ничего добиться, несмотря на свои заслуги и ему стало немного жаль его. А может им двигало несколько другое чувство – блеснуть перед Леной и другими своей значимостью.

– Я попробую переговорить с некоторыми людьми, которые помогут вам перебраться в столицу только квартиру будете искать себе сами.

– Конечно, мы найдем там квартире, – радостно вскрикнула Лена и захлопала в ладоши, – я даже согласна жить даже в бараке лишь бы жить в Москве.

– Буду очень благодарен, – сдержано сказал профессор.

Зашла в комнату Марья Васильевна и пригласила в гостиную, где был накрыт роскошный стол из продуктов, которые привез Петр, тут была и черная икра, и красная рыба, и балык, и швейцарский сыр, армянский коньяк и французское вино Бордо.

Гости ушли за полночь, Сашу положили спать, а Наташа пошла на кухню мыть посуду, Петр пошел за ней, сел на табуретку у окна и наблюдал за супругой. Она была так красива в домашнем ситцевом халате с хвостиком собранным сзади тугим узлом. Как он мечтал об этом мгновении. Только сейчас он полностью сознавал, что Наташа его жена, приют его желаний, свершения всех его немыслимых грез. Разве он мог предположить, получив первое письмо от девушки, которая писала по поручении комсомольской организации, что они будут вместе. Между ними была пропасть, и он смог преодолеть её, хотя методы были не совсем честные, но победителей не судят.

– Как у тебя дела в институте? – спросил Петр.

– Нормально, главное, что сессию сдала без хвостов. Я даже не надеялась, что смогу это сделать. Конечно, пришлось поработать и днем, и ночью. Спасибо, маме – Она мне очень помогла, сидела все время с Сашей, когда я занималась.

– Ты говорила о том, что собираешься перевестись в Москву?

– Пока не говорила еще.

– Надо бы уже сообщить об этом и начать оформлять документы, а то могут появится некоторые обстоятельства из-за которых могут задержать перевод.

– А меня примут там?

– Об этом можешь не беспокоится, там все решается.

– Как легко у тебя все получается. Мне даже не верится, что так и будет. Еще и Лене пообещал.

– Уверяю тебе, что все так и будет, потому что…

Петр хотел рассказать о том какие у него покровители и чем они ему обязаны. Ведь благодаря тому, что он со своим приятелем Кривошеевым майором в отставке, смог прорваться через оцепление, выставленное оппозиционерами вокруг столицы, к маршалу Жукову на полигон, чтобы сообщить новость, что Хрущева хотят сместить с поста Первого секретаря ЦК КПСС. Тогда появление Жукова на заседании Президиума изменило ход событий, и оппозиционеры были побеждены. Хрущев отстоял свой пост и стал единовластным хозяином в стране, сохранил свой пост и Брежнев, с которым Власенко познакомился на целине и поддерживал с ним добрые отношения, благодаря которому он так быстро смог продвинутся по карьерной лестнице. Очень хотелось Петру рассказать всю подноготную историю, чтобы еще больше поразить Наташу и вызвать к себе еще больше уважения и, возможно, любви, но он воздержался.

– … потому что у меня есть хорошие и влиятельные люди, которые помогают мне.

– Хотелось бы мне посмотреть на них, – в шутку заметила Наташа.

– Может когда-то и познакомишься с ними, если переедешь в Москву.

Они еще долго говорили на кухне о житейских вопросах, но и здесь Власенко не до конца был откровенен, ибо о том где он сейчас он работает и чем будет заниматься просто сказал, что он будет выезжать в командировки за границу.

Первая поездка Петра Власенко была в Германскую Демократическую Республику в составе концертной группой, которая должна была концерты для советских солдат, которые служили в этой стране. Со смешанными чувствами ехал туда парень. Он еще помнил, как хозяйничали они у них в селе, когда захватили их землю. Разве можно было забыть, как расстреляли семью Петраковских – учительницу математики Елизавету Петровну и ее дочь Зою за то, что их отец был командир партизанского отряда.

Много было неприятных воспоминаний, хотя он был тогда еще совсем маленьким, а вот теперь они оказываются нашими друзьями. Инструктор КГБ, который давал им напутствия перед отправкой, особенно, делал упор на тот факт, что мы сейчас союзники по борьбе с империалистической Европой и, следовательно, надо относится к гражданам этой страны крайне дружелюбно и строго выполнять все положения внутреннего расписания военных частей, где предстояло давать концерты. Кроме того, в их обязанности входило следить за артистами, чтобы они без разрешения коменданта военного городка не отлучались в город, вели себя прилично, не пили, не дебоширили.

Германия его удивила, несмотря, что прошла война, везде было чистенько, убрано, домики стояли аккуратные, как на картинке, а в озерах плавали белые лебеди. Из одного военного городка в другой их перевозили на автобусах в сопровождении автоматчиков, которые ехали сзади на грузовых автомобилях. Дороги были асфальтированные, а вдоль дороги росли яблони, груши, абрикосы, но нас предупредили, чтобы мы не останавливались возле деревьев, хотя на них росли еще совсем маленькие завязи плодов. Гастроли прошли успешно и к старшему группы подошли две девушки, исполнительницы народных песен, и попросились выйти в город, чтобы сделать некоторые покупки. Николай Павлович Звягинцев мой непосредственный начальник, мужчина лет тридцати с правильными чертами лица и с небольшой проседью на темных волосах. сначала не давал согласия, до девушки были настойчивы.

– Ну, как ты думаешь, – спросил он у Власенко, – разрешить им.

Петя был, конечно, пленен красотой девушек.

– Думаю, что можно разрешить, они вели себя примерно так что заслуживают.

– Что ж иди к коменданту, пускай выписывает пропуск, а вы, – обратился он к девушкам, – составьте список тех, кто будет идти.

Комендант без особого сопротивления подписал нам пропуск и выделил еще двух солдат, которые должны были сопровождать нас в городе Магдебурге. Конечно, город был образцовый, в магазинах от товаров полки ломились, продукты тоже были самые разнообразные, даже мандарины и лимоны были. На те марки, которые мне выдали, я купил Наташе красивый шерстяной свитер, капроновые чулки, а для Саши я купил заводной паровоз и вязанный костюм. В военный городок мы возвращались поздно, немцы относились к нам добродушно, в магазинах продавцы обслуживали нас с улыбкой, хотя нам трудно было общаться с ними, так как запас немецких слов был очень ограничен.

В конце мая Петр собирался поехать Днепропетровск, чтобы поздравить сына с днем рождения – Саше исполнялось два года, но неожиданно планы его изменились, так как из-за заболевшего товарища его посылали курировать международную велогонку Винница – Сандомир. Это соревнование проходило по территории двух стран, сначала спортсмены ехали по территории Украины, а затем переезжали через границу и соревновались на польской земле. Эта велогонка была устроена в честь полковника Героя Советского Союза Василия Скобенко, который освобождая этотгород сумел обходным маневром сохранить Сандомир от полного уничтожения. Спустя некоторое время полковник Скобенко погиб при освобождении Польши.

Пришлось Власенко отложить в сторону подарки, которые он приготовил для новорожденного и своей супруги и ехать в Винницу, чтобы разобраться с участниками предстоящего заезда, как с украинской стороны, так и с польской. Он ознакомился с личными делами всех спортсменов, никаких вопросов к ним не возникали: все комсомольцы, учились в различных учебных заведениях или работали на местных предприятиях. С родителями тоже был порядок, за границей родственников не было. Обо всем этом он доложил в Москву, оттуда дали разрешение на старт эстафеты.

Велогонка происходила нормально, в городах, которые они проезжали встречали их с хлебом солью, устраивали встречи с ветеранами войны, по вечерам у костра распевали патриотические песни. Проехали Хмельницкий, Тернополь, Львов без всяких происшествий, пересекли границу и в Перемишле случился первый инцидент – на старт не вышел один участник гонки, представитель украинской стороны. Старт, конечно, отменили, Власенко по очереди вызывал украинских гонщиков, надеясь получить от них какую-нибудь информацию о пропавшем спортсмене, в столицу пока не сообщал, хотел сам разобраться с этим нарушением. Однако, никто из опрошенных не смог рассказать о пропавшем велосипедисте. Пришлось обратиться к местным полицейским, привлекли к розыску и солдаты советского гарнизона, которые стояли в городе.

Благодаря внимательным гражданам удалось найти беглеца – оказалось он решил остаться со знакомой девушкой, которая была переселена из Украины в Польшу по акции "Висла". Конечно, парня отстранили от соревнований и отправили назад в Украину под охраной, а велогонка поехала дальше уже до самого Сандомира без происшествий.

Но все же закатали Власенко выговор без занесения в личное дело за инцидент на велогонке Винница-Сандомир с украинским гонщиком, хотя Петр и возражал, что вины его не было в этом случае. но судьи были неумолимы, мол, не досмотрел за своими подопечными, проспал побег велогонщика. Из-за этого его пока отстранили от новых поездок за границу. Очень был расстроен таким положением дел, не привык он, чтобы его обвиняли в халатности, в недобросовестном отношении к своим обязанностям, поэтому решил показать характер и заявил:

– Раз такое дело, то дайте мне отпуск, чтобы я пришел в себя, ведь я свой отпуск за прошлый год не полностью использовал.

В отделе кадров на удивление Власенко отнеслись к его заявлению доброжелательно, и предоставили отпуск на две недели. Он стал собирать вещи, заказал билет на Днепропетровск, ибо надо было ехать самому туда, чтобы продвигать дело о переезде супруги к нему в столицу. В последнем письме Наташа как-то осторожно замечала, что не следует им спешить с переездом в Москву. Конечно, это не сама супруга думает так, это её мама настраивает свою дочь против такого поспешного решения. Марья Васильевна об этом говорила, когда он зимой приезжал в гости. Теперь Петр был настроен агрессивно, ибо надоело ему самому в столице дни и ночи коротать.

В первый день приезда Петя не стал заводить разговор на столь животрепещущую тему, решил не портить настроения теще, к тому же пришла подруга Лена сама без своего профессора и не хотелось показывать, что у них в семье есть конфликт. Он и для Лены привез из Польши некоторую косметику, целебные маски и краску для волос.

– А как же наш вопрос о переводе мужа в столицу? – спросила она и тут пришлось признаться Пете, что у него не было времени подойти к нужному человеку, но он помнит о своем обещании и сдержит его.

На следующий день он поехал в село к маме. Нина Федоровна была очень рада приезду сына, она очень гордилась ним – ведь он работает и живет в самой Москве, общается со знаменитыми людьми. Вечером собрались в доме мамы соседи и знакомые – всем хотелось увидеть столичного франта, поговорить с ним о политике и экономике. Вечер удался на славу, давно Петр не был в такой простой искренней компании, которые не старались блеснуть своими нарядами, возможностями, драгоценностями. Давно не слышал родной речи в далеком краю, иногда он ходил на рынок, где торговали выходцы с Украины, чтобы послушать родную речь.

На следующий день он поспешил в Днепропетровск, хотя мать просила его остаться еще хоть на денек, но Петя сказал, что у него очень короткий отпуск, а надо провернуть важные дела. Мама передала для своего внука вязанные шерстяные носки, а наложила в сумку свежих фруктов из своего сада и молоко, сливки, сало и кусок мяса, который выписала в конторе колхоза.

Отпуск прошел быстро и все было так хорошо, что он не решался даже начинать самый важный разговор, но накануне отъезда Петр все же начал разговор, они поужинали пловом, который приготовил он, как научился это делать в Казахстане, затем пили индийский чай, а Саша в это время играл паровозом.

– Наташа, так как же мы решим с переездом в столицу, – задал Власенко вопрос прямо в лоб, супруга посмотрела на маму, заметила тень неудовольствия на её лице.

– Понимаешь, не все получается так как мы задумали, – начала супруга неуверенно.

– Что не получается? – в голосе мужа чувствовалось раздражение.

– В институте трудности с переводом появились.

Это отчасти было правдой, потому как в институте не хотелось отпускать такую перспективную студентку.

– Почему ты мне это не сказала. Я б переговорил с нужными людьми, и они бы тебя отпустить.

– Я не хочу уходить с института со скандалом.

– Не будет никакого скандала. Это я тебе гарантирую.

– Петя, ну как вы уедете в Москву с маленьким сынком?

– Там проблем не будет, мы его определим в детский садик. Я уже договорился с директором этого заведения.

– Но вы там будете жить в коммунальной квартире безо всяких удобств.

– У нас там многие так живут. К тому же я должен скоро получить квартиру.

– Вот когда получишь квартиру, тогда пускай они и переедут к тебе.

– Но как вы не понимаете, что пока они не переедут ко мне, то я квартиру не получу.

Разговор затянулся до полуночи и пришли к решению, что в Москву поедет только Наташа, а Саша останется с бабушкой, пока не получат они квартиру в столице.

Возвратившись в Москву, Петр в первую очередь зашел в гости к бывшей заключенной.

– Здравствуйте, Анна Михайловне.

– Здравствуй, Петя, – женщина отложила в сторону книгу, которую читал., – Давненько тебя не видела.

– Я ездил в Днепропетровск к своей семье. А вам вот привез черешни.

Петр положил на стол перед хозяйкой пакет с ягодами.

– Что это ты выдумал?

– Мне так хотелось сделать вам приятное.

– Я б могла и на рынке купить.

– Зачем покупать, если я нарвал их в саду у мамы. На рынке черешня уже не вкусная, ибо её срывают неспелой, а она в дороге доходит.

– Большое тебе спасибо. Но тогда присаживайся, я сейчас чай заварю. Посидим вместе, а то ко мне никто не заходит.

– Я никуда не спешу, так что с удовольствием посижу с вами.

Женщина пошла на кухню, захватив чайник, а Власенко присел к столу, осмотрелся вокруг, в комнате не произошло никаких перемен. Все та же обстановка, но его вниманию привлекла фотография, которая стояла на этажерке. Он подошел и взял эту фотографию, на которой была запечатлена счастливая семья: представительный мужчина в темном костюме, рядом женщина в длинном широком платье. Возле мамы стоял молодой человек в форме юнкера, а возле отца стояла юная девушка с русыми волосами, заплетенными в косу. От снимка веяло спокойствием и довольством. В который раз Власенко задавал себе вопрос, почему Анна Михайловна отказалась от сытной жизни и вступила на путь борьбы со старым строем, практически со своими родителями, ибо они олицетворяли собой буржуазное общество.

– Это наша семья, – сказала Анна Михайловна, входя в комнату, с дымящимся чайником.

– Я так и понял. Вы здесь такая молоденькая и симпатичная.

– Когда это было. За мной тогда князь Панин. Завидная партия, но я выбрала другой путь.

– Анна Михайловна, а вы не жалеете, что связали свою жизнь с революцией?

Женщина поставила чайник на стол, присела на стул, задумалась, выдержав паузу сказала:

– Несмотря на то, что со мной произошли такие неприятные вещи, но я не сожалею, что выбрала такой путь.

Женщина взяла чашки из шкафа, налила чай, подвинула чашку к Петру.

– Сахар ложи себе сколько хочешь.

Я бросил две чайные ложки сахара в свою чашку, но пока не пил, потому как чай был еще горячий.

– Рассказывай, как там люди живут в Днепропетровске. Приходилось мне там бывать по партийному поручению, правда, тогда он назывался Екатеринослав. Красивый город, особенно, мне нравилась набережная.

– Сейчас он стал еще красивей. много построено высотных домов и еще строятся.

– Да, сейчас много идет строек, у нас в Москве я видела тоже новые дома возводятся. Это хорошо, значит, правительство думает о своем народе.

До самой полночи сидел Петя в гостях у Анны Михайловны, было как-то уютно и просто в этой комнате.

– Очень хорошо, Петя, что ты прибыл, – сказал Осипов своему подчиненному, – наметилась не запланированная поездка Первого секретаря, а свободных сотрудников нет, поэтому ты собирайся в поездку.

– Куда? – поинтересовался Власенко.

– Это пока секрет. Да, у тебя право на ношение оружия есть?

– Пока нет. Сказали, что после сдачи нормативов выпишут.

– Это плохо, но что-то придумаем. Иди, собирайся в дорогу, а завтра с вещами к 15 часам прибудешь сюда. Вид должен быть представительным. пристойный костюм у тебя есть?

– Имеется. В прошлом году купил.

– Вот и замечательно. До встречи завтра. Только не опаздывать.

Петр, конечно, прибыл немного раньше трех часов. В кабинете Осипова было уже много сотрудников – все в костюмах при галстуках. Раньше ни с кем из них ему не приходилось встречаться. Ровно в пятнадцать ноль-ноль зашел Осипов, все дружно встали, чтобы приветствовать начальника. Николай Алексеевич сначала поинтересовался все ли здоровы и все ли готовы к выполнению ответственного задания, а потом рассказал куда и кого они будут сопровождать. Оказалось, что они едут в Китай и сопровождают самого Никиту Сергеевича Хрущева.

Они летели во втором самолете. Над Китаем летели ночью, было темно, изредка светились какие-то населенные пункты, но вдруг, показалось много огней, словно, специально их кто-то запалил для встречи высоких гостей. Один из сотрудников, который сидел рядом с Петром заметил весело:

– Что это они нас встречают такими фейерверками?

– Не обольщайся, дружище. Огни разложены не нашу честь. Это работают крохотные металлургические заводы в коммунах, которые выплавляют чугун, – ответил мужчина, который сидел рядом. Видно ему приходилось раньше быть в Китае, и он знаком с теми порядками.

– Разве такое возможно? – удивился парень.

– В Китае все возможно, так что ничему не удивляйся.

Действительно в этой стране было очень много чего удивительного. В глаза бросалась удивительная бедность населения, особенно, деревенского. Домов в поселениях настоящих было очень мало, в основном, стояли деревянные или бамбуковые хижины. Основным транспортом были рикши и велосипеды, изредка проезжали трофейные японские и американские автомашины, но попадались и наши газоны и ЗИСы, тракторы "Беларусь" и ДТ-74. Впервые Петр увидел, как выращивается рис.

Переговоры длились несколько дней, из китайских руководителей Власенко узнал только Мао Дзе Дуна. Китайцы радушно встречали своих гостей, называли их "старшими братьями", и внимательно выслушивали замечания от Хрущева. Однажды встреча между руководителями стран проходила в бассейне, непонятно почему такая причуда пришла в голову Мао, но так странно было наблюдать, как Хрущев в больших семейных трусах окунался в воде бассейне, а затем, о чем-то серьезно говорил с "великим кормчим".

Петр, конечно, не знал настолько успешны были переговоры, но однажды он услышал, как Хрущев сказал Министру обороны СССР Малиновскому; "Они требуют, чтобы мы им дали атомное оружие. Какое ваше мнение?" Малиновский отрицательно помахал головой. Прощание с делегацией Советского Союза была более чем прохладная, на церемонии отсутствовал Мао Дзе Дун, хотя китайцы улыбались и кланялись сильно прогнувшись. Правда, присутствовала большая группа советских специалистов, которые работали на строительстве заводов и фабрик по советских проектах.

По приезду из Китая на Петра ждало от Наташи письмо, он его тотчас открыл и прочитал, но содержание послания не очень понравился парню, ибо супруга в нем писала, что не получается у неё в скорости переехать в столицу. Она это аргументировала тем, что Саша еще маленький, часто болеет, потому нельзя его пока вести в Москву, где они будут только вдвоем, к тому же условия в коммунальной квартире не соответствуют нормальным условиям для ребенка. Еще она писала, что Власенко по долгу службы часто ездит в командировке и Наташа останется одна с ребенком, а вдруг он заболеет, то что она будет делать.

Расстроился очень стало ему от такого письма, одиноко стало быть одному среди четырех стен. Ведь очень он надеялся, что в скором времени эта комната наполнится детским смехом и женской теплотой, и вниманием. Поэтому он решил пойти к Анне Михайловне, два одиночества как-то согревали друг друга. Петя взял пачку зеленого чая, которую привез из Китая и пошел к соседке.

– Проходите, проходите, – позвала его Анна Михайловна, – Давненько вас не видно было.

– В командировке был, вот вам чая привез, – парень передал ей пачку чая.

– Что вы мне подарки все приносите, мне даже неудобно как-то, – сказала она несколько в смятении.

– Извините, это мне все время неудобно перед вами. Ведь это, благодаря вам и таким как вы революционерам, мы сейчас стали так хорошо жить. Мы перед вами в вечном долгу. Вы должны были за все ваши дела получить от страны всякие благодеяния, а вам пришлось столько страдать по недоразумению. Я, когда вспоминаю о вас, то чувствую себя виноватым и хочется сделать для вас что-то хорошее.

– Вы уж слишком меня возвышаете меня, но за чай спасибо. Мне, нет, все нашей семье когда-то нравился этот чай, но сейчас его не достать. Где это вы его взяли.

– Это у нас на предприятии выдают такой чай, как сухой паек, – соврал Власенко, ибо нельзя ему было говорить, где он работает и где бывает.

Потом он пили чай с ватрушками, говорили о последних событиях в стране, о том, что она восстановлена во всех правах и ей назначили персональную премию, как ветерану революции.

– Справедливость торжествует, – заметил Петя.

– А, вы вот сегодня что-то не в настроении, – заметила Анна Михайловна.

– Да, письмо пришло мне не совсем приятное пришло из дома.

– В чем же дело заключается, – высказала искреннее сочувствие женщина.

Петр рассказал о том, что ждал на осень свою супругу с ребенком в столицу, и, что они сговорились с Наташей, что она пока приедет одна, оставив сына на бабушку, но теперь меняет свое мнение. Женщина стала расспрашивать парня всякие подробности этого дела, высказывала сожаление и высказывала предположение как лучше поступить в этом случае.

– А почему вы маму не заберете сюда?

– Так у нас же только одна комната, тесно нам будет, к тому же она еще и работает, пенсию надо заработать.

– Да, сложное положение. Сейчас очень сложно в столице с жильем.

– Мне обещают квартиру в новом микрорайоне, но надо, чтобы жена со мной жила и приписана была, тогда можно на что-то надеяться.

– Но вы, Петя не отчаиваетесь, может, что-то удастся для вас сделать, – успокоила парня Анна Михайловна, когда они расставались.

На следующий день Петр решил позвонить в Днепропетровск своей супруге, чтобы выяснить все обстоятельства изменения разработанного вместе плана. Сначала к телефону подошла Марья Васильевна. Ему не очень хотелось говорить с тещей, ибо считал, что именно она нашептала своей дочери такое решение, но старался подавить в себе антипатии, чтобы получился спокойный, умный, доверительный разговор.

– Здравствуйте, Марья Васильевна.

– Здравствуй, Петя, – голос женщины был уверенный и спокойный, из чего парень сделал вывод, что теща ждала и хорошо подготовлена к этому разговору, и его аргументы разбиты будут железной женской логикой.

– Как ваше здоровье?

– Спасибо, все хорошо. Немножко горло было, видно, от того, что я холодное молоко выпила. Жара была неимоверная, так захотелось выпить из холодильника, иначе жажду невозможно было унять.

– Поберегите себя, Марья Васильевна, а то это же так неприятно болеть летом.

– Да, теперь не пью уже молоко из холодильника.

– А Наташа дома?

– Да.

– Позовите её к телефону.

– А о чем ты с ней хочешь говорить?

– Просто хочется с ней поговорить.

– Петя, ты не умеешь лгать.

– Почему?

– Я чувствую это. Ты получил от неё письмо и потому решил поговорить.

– Да.

– Наташа не сможет тебе пояснить, почему она не сможет переехать сейчас к тебе. Давай лучше я тебе все изложу.

– Я знаю, что вы хотите мне сказать, поэтому мне хотелось бы поговорить с моей женой, – Петр сделал ударение на последнем слове.

– Вы еще молоды и еще не представляете, какие препятствия возникнуть у вас, если вы начнете жить самостоятельно, одни в чужом городе.

– Приезжайте и вы тогда в Москву, чтобы мы не были одни, – резко выпалил Власенко, желая опровергнуть все доводы практического разума зрелой женщины. Она на время даже не могла ничего сказать зятю в ответ, и, воспользовавшись, таким перерывом, Петр повел дальше наступление.

– Понимаете, если Наташа сейчас не приедет, не пропишется Москве, то мне не дадут в квартиру, и мне тогда надо будет покидать столицу и ехать в Днепропетровск. Чем я буду там заниматься, тогда как сейчас у меня очень хорошая работа и есть перспективы.

– Но, если Наташа побудет еще годик в Днепропетровске, а потом приедет.

– Потом может обстановка поменяться.

Конечно, Марья Васильевна не могла понять, что имел в виду Петр под изменчивой обстановкой. Тем не менее, на верхушке власти бывают самые разные метаморфозы – вчера ты был во власти, а неосторожный шаг и все летит в тарарам, покровитель исчезает со сцены и никому ты уже не нужен.

– Петя, но я хочу, чтобы у вас все было очень хорошо.

– я знаю, Марья Васильевна, потому и прошу подумайте хорошо, а сейчас позовите мне Наташу.

С супругой Петр тоже вел разъяснительную работу по переезду в столицу, описывал все плюсы столичной жизни для них и минусы провинциальной жизни.

– Подумай, Наташа, до сентября еще есть время. Здесь нам будет лучше. К тому же я очень соскучился за вами.

Вечером, в комнату Власенко постучали.

– Заходите.

Вошла Анна Михайловна, с подносом в правой руке.

– Вот я решила угостить вас яблочным пирогом, а то вы только угощаете меня.

– Спасибо. Анна Михайловна, значит. Сейчас будем пить чай.

За чаем женщина спросила, почему это не застать было дома хозяина, на что Петя сказал, что было много работы, встречал спортсменов из Болгарии, которые участвовали в соревнованиях на приз газеты "Правда", так как соревнования заканчивались поздно, то и он приходил поздно домой, а иногда даже приходилось в спортивной гостинице ночевать.

– А как же вы решили с переездом вашей супруги? – поинтересовалась Анна Михайловна.

– Пока никак, – в голосе Пети звучала грусть и некая безнадежность.

– Почему же так?

– Сам не знаю. Возможно, потому что у нас сложные взаимоотношения.

– В чем же они заключаются?

– Мы с ней немного разные люди. Она умная, образованная, начитанная, культурная женщина, а я недоучка – пять классов закончил, а потом война, причем, в сельской школе учился. Заочное обучение не в счет.

– Так она не любит вас?

– Я не уверен в этом. Вот потому она не хочет ехать ко мне. Если б любила, то сразу б приехала. А я её очень люблю, я для неё на все готов. Если б не она, то я б не добился тех успехов в жизни, я б не переехал в Москву, но она ничего этого не замечает. Вот такие у нас дела.

– Петр, по-моему, вы неправ. Она не потому не переезжает в Москву, что не любит тебя, а потому, что не хочет подвергать опасности своего сына. Должна вам заметить, что материнский инстинкт у женщин стоит на первом месте. А здесь вам с ребенком будет непросто, тем более, что у вас работа связана с командировками и разъездами, а Наташа хочет закончить свое образование, тем более, что вы сами говорили, что она девушка умная, способная к наукам, что она будет делать без образования. Пойдет дворником работать. Вы же этого не хочешь?

– Нет. Не хочу.

– Тогда должны понимать её.

– Я все это понимаю, но ведь она может переехать пока одна.

– А там останутся бабушка с внуком. Бабушке одной с внуком тоже будет не легко, тем более, что она работает.

– Значит, нет выхода из положения.

– Выход есть. Приглашайте свою бабушку в Москву и будет она вам помогать, пока ваш сын подрастет. Работу она здесь найдет. Она ведь врачом работает.

– Работу она может найти, но она не хочет стеснять нас в коммунальной комнате. – Конечно, с жильем у нас тяжело, но я бы могла предложить пожить пока ей у меня, пока вы квартиру получите.

– Но она же вас стеснить.

– Ничего подобного. Я привыкла к тесноте. В тюрьме нас селили по тридцать человек в такой вот комнате. Мне даже не будет так скучно, а то не с кем мне и поговорить.

– Интересное предложение, – парень оживился, – я вот переговорю со своими. Спасибо, Анна Михайловна.

На следующий день, не откладывая в долгий ящик, Петр позвонил в Днепропетровск, чтобы сообщить последние новости.

– Наташа, нам предлагается последний вариант, надо решатся, иначе не вижу я как мы можем соединиться в семью.

– Петя, я разве против того, чтобы переехать к тебе, но мама ведь права.

– Ты только маму и слушаешь, а надо уже своим умом жить, – парень все более распалялся, речь переставала быть связанной.

– Что ты мне хотел сказать? – девушка расстроилась от нелепых обвинений в её адрес, хотелось скорее закончить разговор.

– Понимаешь, я говорил с нашей соседкой. Помнишь, я тебе говорил об Анне Михайловне.

– Помню.

– Так вот. Она согласна принять к себе на квартиру твою маму. Ведь это будет хорошо. Мы будем вместе, и это будет недолго, пока получим квартиру.

– Не знаю. Согласится ли мама.

– Ты её убеди. Короче, я завтра тебе позвоню, и ты должна дать мне ответ. Решайтесь, ведь это столица, и мама твоя не пожалеет, что переедет сюда.

У Наташи был тяжелый разговор с мамой, были убеждения, были слезы, были угрозы, что она возьмет сама Сашу и уедет к мужу.

– Понимаешь, мама, он мой муж и отец моего сына, поэтому мы наконец-то зажить нормальной жизнью. А то я сама не понимаю – мужняя я жена или не мужняя, – при этих словах девушка расплакалась.

– Ну, что ты мне душу рвешь? Неужели ты думаешь, что я тебе добра не желаю.

– Мама, все это я понимаю, но ты пойми и меня.

Мама сомневалась в возможности такого переезда, как она сможет сжиться с неизвестной женщиной в одной комнате. тем более, что она сидела в заключении.

– Мама, оказывается, что у нас полстраны сидело по тюрьмах и ссылках, а Петя говорит, что она очень хорошая женщина, которую уже реабилитированы.

В конце концов удалось уговорить маму на отчаянный поступок, и они начали сборы. Конечно, больше было проблем у Наташи с переводом в Московский медицинский институт, тут пришлось и Петру побегать по инстанциям, чтобы супруге дали перевод.

Третьего сентября Власенко ждал свою семью на Курском железнодорожном вокзале, шеф даже дал ему "Победу", чтобы в комфорте довез Петя свою семью на постоянное место жительства. Но поезд задерживался на полчаса, и Петя переживал, уж не случилось ли что с ними в дороге. Медленно тянулось время тревожного ожидания, но вот объявили о прибытии поезда "Днепропетровск-Москва" на пятый путь, куда и поспешил он. Сердце его учащенно забилось, ему не верилось, что сейчас он обнимет свою жену и сына, аж пока не увидел выходящими из третьего вагона. Он кинулся, обнял, а затем побежал искать носильщика, чтобы помог нести вещи к машине.

У Петра Власенко началась новая жизнь. Конечно, было много суеты, встреч с нужными людьми, походы в разные кабинеты, пока удалось устроить ребенка в садик и перевести супругу в столичный медицинский институт, но зато в его жизни появился смысл и цель в жизни. Теперь он с радостью бежал домой, где его ждала супруга с маленьким сыном. Теперь он не забегал в пивную, чтобы выпить пару бокалов пива со своими друзьями, не привлекали его уже и спортивные мероприятия, и посещение кинотеатров и концертов. Так радостно было слышать нежный лепет Саши, он уже начинал произносить первые слова, среди них было и слово папа. Держа на руках малыша, он обменивался с Наташей о своих впечатлениях о прошедшем дне, о планах на завтра. Он не понимал, как он мог раньше жить без своей семьи, без встречи всех членов семьи за столом вечером и прогулки перед сном по улицах и парках столицы.

К ним присоединялась и соседка Анна Михайловна, она стала почти что членом их семьи. С Марьей Васильевной они подружились очень и так как вечером Наташина мама была свободна от забот о внуке, то они часто посещали театры столицы. Потом за столом они обменивались впечатлениями от пьес Зорина и Чехова, Симонова и Гоголя.

К сожалению, у Наташи не было возможности ходить в театры, ибо ей усиленно приходилось заниматься в институте, тем более, что ей необходимо было доздать несколько предметов. В таких случаях Петя брал на руки Сашу и шел он во двор, чтобы не мешать маме готовится к занятиям. Сентябрь в столице был сухой и теплый. Во дворе собирались много жильцов дома, некоторых гуляли с маленькими детьми, и Саша быстро находил с ними общий язык.

– Да, жаль, Наташа, что ты не пошла с нами на спектакль, – говорила Марья Васильевна за ужином, – какие замечательные актеры играют, даже можно сказать они живут на сцене. Царев, вообще. бесподобный.

– Мама, ты же знаешь, что мне приходится много заниматься. Вот сдам свои хвосты тогда, может, и пойду с вами в театр. Мне тоже так хочется туда попасть. А то Лена все спрашивает, в какой я театр уже ходила, а мне нечего ей ответить.

– А куда ж мы Сашу оставим, – забеспокоилась теща.

– О, за это можете не волноваться, я останусь с Сашей, я не большой любитель театра, конечно, если я буду свободен.

– Да, у тебя часто бывают командировки, – заметила мама.

– Что поделаешь, такая у меня работа. Зато, я вон какие вещи из-за границы могу привозить. Скоро вот во Францию буду ехать, так что готовьте заказы.

– Нам, главное, чтобы у тебя там все хорошо было, а то обстановка такая напряженная сейчас в мире, – с робостью промолвила Наташа, она очень переживала, когда муж уезжал в новую поездку.

– Все нормально у меня будет, Наташа, нас встречают всегда достойно и добродушно. Я встречаюсь там за границей со всякими людьми и вижу, что они не хотят войны. А Наташа дома тоже не будет скучать, я думаю купить на днях телевизор, и она сможет смотреть все спектакли и фильмы, не выходя из дома.

– Да, это же очень дорого, – сказала Марья Васильевна.

– Ничего. Куплю телевизор, а машину потом куплю.

Он был доволен тем, что сделал такой выбор, ибо хотел сделать для своей супруги все, чтобы она была счастлива, и никогда не сожалела, что вышла за него замуж.

Утром всех сотрудников отдела собрали в Ленинской комнате. Все происходило так сумбурно, ибо заранее никто не говорил об общем собрании личного состава. Все с тревогой посматривали друг на друга, пытаясь выяснить причину такого ажиотажа. Спустя некоторое время вошел полковник Осипов, а с ним человек в гражданском, но по-видимому очень важная птица, потому как их шеф подобострастно заглядывал в лицо незнакомца.

– Встать, смирно, товарищ…– стал докладывать дежурный, но Николай Алексеевич дал знак, чтобы официальная часть закончилась и все сели.

После некоторой паузы, во время который шеф тихо говорил о чем-то с незнакомцем, потом Осипов встал и начал говорить, при этом сильно волнуясь.

– Так у нас возникла чрезвычайная ситуация – один из наших сотрудников перешел границу и очутился в ФРГ, где попросил политическое убежище. Дальше вам подробную информацию даст сотрудник КГБ.

Незнакомец встал обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, от которого у Власенко пробежали мурашки по коже побежали, не хотелось ему один на один остаться с этим человеком.

– Значит, мы имеем негативный факт, – начал кегебист, – не доглядели вы своего товарища. Впрочем, какой он теперь вам товарищ. Он настоящая сволочь и предатель. Недоглядели вы этого подонка, а оказывается, что проверки тщательной не производили, а там была интересная биография. Его отец оказывается был священником, а мать была дочерью богатого куркуля. Понятное дело, что яблоко от яблони недалеко падает. А вы вот столько времени были вместе с ним, и не смогли или, что хуже, не пожелали доложить куда надо, о подозрительном поведении этого негодяя. А я уверен, что такие сигналы были, и мы еще выясним, кто скрыл от вашего непосредственного начальника и от соответствующих органов странное поведение беглеца.

Он еще много говорил о священном долге каждого советского гражданина выявлять изменников Родины и докладывать это органам безопастности, но Петр был рад. что по долгу службы ему не приходилось пересекаться с этим беглецом, поступок которого он не мог понять. Он даже не мог предположить, что в голове советского человека может возникнуть мысль сбежать за границу. Как можно сбежать с советской страны – страны победившего социализма, где так много делается для простых людей, где нет господ и рабов, где он может жить так как ему хочется. как можно оставить свою землю, своих близких и родных людей. Ведь у него, по всей вероятности, есть мама и отец, братья и сестры. Так может поступить только выживший из ума человек.

– Будьте бдительны, – заключил свой доклад сотрудник КГБ, – враг не дремлет. О всяком подозрительном поступке каждого из вас сразу же докладывайте по инстанции.

– После выступил Осипов и сообщил, что после этого побега будет произведена по-новому тщательная проверка каждого сотрудника. Всякие выезды за границу будут прекращены до окончания проверок.

– Петр Григорьевич, вот с твоей матерью все понятно, сначала батрачила на кулаков, а потом в колхозе работала дояркой, но вот с отцом пока ничего не ясно, – задал вопрос полковник Осипов своему подчиненному в ходе проверки на лояльность власти.

– Но я же говорил вам, что я не знаю своего отца.

– Не знаешь или не хочешь признаться, что твой отец наш классовый враг.

– Не знаю, мама никогда не говорила мне, а я и не расспрашивал её.

– А надо было бы расспросить, а то будет история, как с этим треклятым беглецом. Он тоже говорил, что не знал своего отца, а когда глубже копнули, то оказалось, что у него есть отец и служит священником.

– Можете копать сколько хотите, но происхождение у меня самое пролетарское, и довелось мне горя хлебнуть, когда нас выселили из хаты и нам пришлось ночевать в стоге соломы зимой. Мама делала в стогу нору и заталкивала нас туда, а дырку закрывала своим большим шерстяным платком. Потом и школу пришлось бросить, потому что в двенадцать лет пошел работать, чтобы иметь кусок хлеба.

– Ну, хватит. Не пытайся нас разжалобить. Будем считать, что с твоей родословной разобрались, а вот о родословной твоей супруги мы ничего не знаем.

– Николай Алексеевич, но какое отношения ко мне имеет семья моей супруги?

– Самое непосредственное. Так что рассказывай.

– Да, собственно говоря, я точно не знаю родственников своей жены. Знаю, что мама работала детским врачом.

– А кто её родители, видно, были буржуями раз выучили дочь.

– Я не знаю. Я не интересовался их биографиями.

– А надо бы было проявить бдительность. Кто был отец вашей жены?

– Точно, не знаю, но, кажется он был офицером и погиб в первый год войны.

– Ничего мы не знаем, – полковник был явно недоволен ответами своего подчиненного, – все тебе только кажется и ничего точно не знаешь. Поэтому пока не предоставишь справки на социальное положение родственников своей супруги, то от работы ты будешь отстранен.

– Но где я могу сейчас взять такие справки, тем более, что мама Наташи сейчас живет с нами.

– Ничего не знаю. Позовите следующего, – скомандовал шеф. давая понять, что аудиенция закончилась.

Домой Петр явился в расстроенных чувствах, Наташа это сразу заметила и стала расспрашивать мужа о причинах плохого настроения, – но он не хотел свои проблемы вешать на хлипкие плечи супруги. Он даже думал уйти из этой организации и возвратиться работать контроллером.

Пришла мама Наташи вместе с внуком с прогулки, у неё было хорошее настроение.

– Да, хорошо в столице жить. Тут люди живут такой насыщенной культурной жизнью. Вот на завтра Анна Михайловна взяла билеты в театр там будет идти спектакль по пьесе Лавренева "Сорок первый". Я фильм видела, замечательный фильм, а вот теперь посмотрим спектакль. Вы ведь будете завтра дома, чтобы забрать с садика Сашу.

– Да, мама, у меня завтра всего три лекции и никакой практики.

– Хорошо. Одно только плохо.

– Я тебя не поняла мама.

– Говорю, что не можем мы попасть в Большой театр, билетов нет, а так бы хотелось увидеть Галину Уланову.

– Так почему же ты молчишь, Петя ведь может достать билеты в Большой театр. Он мне как-то предлагал, но у меня было такое напряженное время в институте, что я отказалась. Петя, почему ты молчишь? Ведь ты можешь достать билеты в большой театр.

– Ничего я не могу достать, – как-то обреченно ответил он.

– Но ты же хотел мне когда-то сделать такой сюрприз.

– Это было давно, – сказал муж, чтобы от него отстали, но Наташа насела на его, а тут еще мама помогла, что пришлось ему рассказать о той проблеме, которая возникла на работе.

– Не знаю, я что и делать, – закончил Петр, после чего возникла мучительная пауза.

– Значит, так. Спектакль отменяется, я завтра еду в Днепропетровск. Не переживай, зятек, я тебе предоставлю эти справки. У меня нечего скрывать мою родословную, она тоже пролетарская.

Через неделю Марья Васильевна приехала из Днепропетровска и привезла все необходимые справки.

– Вот посмотрите на мою родословную, никто из моих родственников не принадлежал к к буржуазии, – женщина выложила на стол все документы на стол, как только она приехала с вокзала, разделась и выпила воды из холодильника, в поезде стояла жара и духота.

– Марья Васильевна, это не мой каприз собирать документы, а вы говорите с такой претензией, словно, это мне захотелось послать в Днепропетровск. Это моему начальству стукнуло в голову собирать данные на родственников.

– Хорошо, не будем выяснять, кто был инициатором этого дела. Вот, смотри, это справка моего папы, он работал в паровозном депо мастером по эксплуатации, а это справка с работы моей мамы – она работала в железнодорожной больнице медсестрой. Ты удовлетворен?

– Да, я удовлетворен. Не знаю, как на это посмотрит мой шеф.

– Думаю, что вопросов больше не будет?

– А родители папы Наташи кем работали?

– У него не было родителей. Он был беспризорником, а потом воспитывался в детском доме. Я привезла оттуда справку.

– Спасибо, я завтра же повезу справки на работу.

Осипов был доволен теми справками, которые привез Власенко, после тщательной проверки.

– Вот это молодец ты Петя быстро смотался, другие не так быстро справились с этим заданием.

– Это не я, а моя теща постаралась.

– Это не важно, кто собирал документы. Главное, что ты вовремя сделал эти документы, а теперь мы можем тебя задействовать в деле, ибо у нас сейчас напряженка с кадрами, в связи с проверками. Иди и собирайся на днях будешь вылетать с большой делегацией.

– Куда?

– Пока это секрет.

Поездка под секретом была всего один день, а на следующее утро Осипов собрал своих сотрудников в Ленинской комнате, чтобы еще раз напутствие дать перед командировкой и дать дополнительные инструкции.

– Так в этот раз вы едете с деятелями культуры во Францию. Я не скажу, что это дружественная к нам страна так что держать себя надо очень дисциплинировано, да и за нашими работниками культуры будьте внимательны, ибо у них есть вывихи в голове. Еще много говорил Николай Алексеевич о кознях, которые устраивают зарубежные спецслужбы для наших граждан, поэтому надо ограждать их от общения с французами.

Дома поездку во Францию Петра восприняли с удовлетворением, Марья Васильевна заказала тональные кремы от морщин, а Наташа заказала какие-нибудь вещи от Диора или Версаче.

На следующий день Петр постучал в двери комнаты Анны Михайловны.

– Там открыто, заходите, – услышал голос старушки.

– Здравствуйте, Анна Михайловна.

– Здравствуй, Петя. Что-то давно ты ко мне не заходил.

– Да, работы много. К тому же видно мы вам уже достаточно надоели.

– Ты, о чем это.

– Ну, вот подселили к вам нашу маму и не думаем забирать.

– Что ты, Петя, я наоборот так довольна, что сейчас у меня живет Марья Васильевна. Должна сказать, что тебе крупно повезло с тещей. Замечательная женщина.

– Да. вы правы. Если б не она, то мы с Наташей не смогли бы жить вместе. Были неприятные обстоятельства, но Марья Васильевна убедила дочь выйти за меня замуж. Я рад, что вы нашли с ней общий язык.

– И не только общий язык, но и вкусы у нас одинаковые. Кстати, может чай сделать. Да, посидим, как прежде.

– Извините, но я не могу долго у вас задерживаться, я собираюсь в командировку.

– Куда?

– На этот раз еду во Францию с делегацией культурных работников.

– Франция хорошая страна, мне приходилось там бывать, но, к сожалению, только проездом из Италии в Германию.

– Я к вам по делу зашел вообще-то.

– Какому?

– Вы же французский язык хорошо знаете?

– Да.

– Не могли бы вы мне несколько фраз написать на французском языке, которые я б смогла использовать в общении с французами. Самые простые, например, как пройти на улицу или где находится музей или магазин.

– Конечно, мне нетрудно будет сделать, притом я смогу с тобой поработать над произношением.

– Буду очень благодарен вам. Можете, мне сделать заказ, что мне привезти для вас из Франции.

– Ничего мне не надо, я уже не в том возрасте, когда прибегают к помощи косметики, чтобы выглядеть хорошо. У нас в совете ветеранов есть магазин, в котором я могу купить все необходимое. Спасибо, тебе Петя. Ты чуткий парень, я молюсь за тебя, чтобы у тебя все было хорошо. Признаюсь, тебе, что ты мне за сына приходишься, ибо своих детей у меня не было, так как судьба у меня была очень тяжелая.

– Я завтра зайду к вам, чтобы мы немного поработали над моим французским.

– Хорошо, Петя. Я все сделаю в лучшем виде.

– С меня тогда будут билеты в Большой театр на балет с Галиной Улановой.

– Вот за это буду тебе очень благодарна, ибо прямо стыдно становится – коренная москвичка, а в театр большой не могу попасть, уже очередь ночью стояла, а билетов все равно не досталось.

Париж удивил Петра своим многообразием, множеством различных магазинов, кафе вдоль тротуара, где сидят беспечные парижане и весело о чем-то говорят на непонятном, но красивом языке. Невольно взгляд парня останавливался на какой-то красотке, одетой как королева с бокалом вина и сигаретой в другой руке. У них в стране такое невозможно было даже представить, а здесь люди так раскованы, ходят в обнимку, целуются прямо на тротуаре или танцуют под мотив песни, который доносится из ближайшего кафе.

Конечно, привезли их и к Ейфелевой башне, монументальное сооружение в центре Парижа, возле которого толпилась толпы экскурсантов. Петр с восторгом смотрел на это сооружение и думал – вот, если бы его приятели из родного села увидели где он сейчас находится, то, вероятно, от зависти бы умерли. Вот чего смог добиться простой сельский парень. Правда, ему вспомнился один неприятный конфликт, который произошел на целине у него с бригадиром из-за того, что тот не захотел работать сверхурочно.

– Чего это я должен работать, как раб, я жить нормально хочу, – сказал он и пошел переодеваться.

– Там же хлеб пропадает, – пытался остановить его Петр.

– Это твой хлеб, а мы должны пахать на твои ордена и заметки хвалебные в газете.

Сейчас Власенко было даже немного не по себе, ибо отчасти тот бригадир был прав, именно, благодаря труду всей его бригады, он добился таких замечательных результатов и, в конце концов оказался здесь в Париже. Но угрызения совести недолго беспокоили парня, вскоре они перебрались к Триумфальной арке, и он вместе с другимивосхищался величественным сооружением и полководцем Наполеоном, слушая рассказ экскурсовода об истории создания монумента.

Все было хорошо, вот только не находил момента Петр, чтобы пойти в какой-нибудь магазин и купить там красивую юбку для своей супруги, такую же юбку в которой была Бриджит Бордо в фильме, название которого забыл. Но красавица актриса навсегда вошла в его память, а, особенно, её пышная юбка колоколом. Он хотел, чтобы и у его Наташи была эта юбка. Но, к сожалению, они постоянно перемещались по городу из одного офиса в другой, что никак Петр не мог найти свободную минуту, чтобы отлучится в город. Случай предоставился, когда нашу делегацию пригласили на какой-то торжественный обед в большой зал, украшенный флагами Советского Союза и Франции – людей там было множество, Петр немного отстал от своей группы, а затем вообще пошел на выход. По его подсчетам у него было пару часов свободы, ибо пока провозгласят все здравицы и тосты, да пока насытятся все участники собрание хорошим обедом с обилием прекрасного французского вина, то он сможет купить платье для супруги.

Правда, чтобы найти такой магазин, то ему пришлось сделать немалый круг, общение с местными жителями давалось ему очень с трудом, словарный запас Власенко был очень беден, а француженки никак не могли понять, что же нужно этому чужестранному парню. Наконец-то он нашел такой магазин, в котором висело множество разной одежды, в том числе и то, которое он хотел купить. На мигах и странных звуках, лишь отдаленно напоминавших французский язык он рассказал, что он хочет купить. Девушка-продавщица мило улыбнулась, выписала чек, но сумма там оказалась очень большая. Таких денег у него не было, он сначала растерялся, но потом попросил отложить платье – он что-нибудь придумает.

Петр вышел из магазина в растерянности, что же ему делать в чужом городе, среди незнакомых людей. На кого он может надеяться, к кому может обратиться за помощью. Вокруг столько красивых хороших людей, но он не может обратится со своей просьбой из-за того, что не знает французского языка. Пойти сейчас к своим и попросить у кого-нибудь из них одолжить франки, но этот вариант не подходит, ибо каждый хочет купить для своих родных и близких какой-то подарок из самого Парижа. Может просто отказаться от покупки платья для Наташи, а купить какую-нибудь безделушку. Нет, об этом не может быть и речи, он должен купить своей супруге такое платье, иначе он себя не будет уважать.

Он посмотрел на часы, чтобы узнать время, и вдруг его осенило: "А, если продать часы, ребята говорили, советские часы тут ценятся. Конечно, можно попробовать, только кому же он может предложить свои часы. Он пошел по улице, рассматривая в толпе возможных покупателей, но, к сожалению, он не знал даже как обратиться к человеку, такой вариант они не рассматривали с Анной Михайловной. Его внимание привлек небольшой полненький мужчина, который стоял у киоска по продаже газет и журналов.

– Мсье, – начал Петр, но дальше не знал, что сказать, а французик что-то залепетал на своем языке, что его едва остановил парень и стал показывать на часы, – покупай часы "Победа", отличные часы.

Французик внимательно посмотрел на часы, послушал их ход и отпустил рука Петра, помотав головой. Власенко отошел от киоска, раздумывая что же дальше предпринять, вдруг к нему подошел пожилой мужчина, но с хорошей выправкой отставного офицера.

– Молодой человек, – обратился он на русском языке к парню, от чего Петр даже вздрогнул, – у вас есть какая-то проблема.

– Нет. У меня все нормально, – Власенко вспомнил, что говорили о коварстве заграничных спецслужб и потому решил не вступать в контакт с иностранцем, который даже говорил хорошо по-русски.

– Можно посмотреть ваши часы?

– Зачем они вам?

– Я хочу купить эти часы, как воспоминание о моей бывшей Родине, – мужчина изобразил искреннюю грусть.

– А вы разве из России?

– Да. Только обстоятельства так сложились.

– В армии Власова служили?

– Нет. Я участвовал в французском сопротивлении.

– Правда?

– Я бывший офицер русской армии, и знаю, что такое честь офицера.

– Извините, что я подумал так.

– Ничего. Так вы продадите мне свои часы?

– А сколько вы за них мне дадите франков.

– Не знаю. А сколько вам надо?

Петр рассказал о своей проблеме, о том, что хотел купить платье для своей супруги, но у него не хватило наличности.

– Что ж пошли в магазин, и там решим сколько тебе я должен заплатить за часы.

– Ох, я вас так своей проблемой загрузил, а у вас должно быть есть свои дела.

– Ничего. Я никуда не спешу.

– Тогда поторопимся. Вас как зовут?

– Петр, – сказал парень, а затем добавил для солидности, – Григорьевич. А вас как зовут?

– Александр Михайлович, – ответил мужчина и они пожали руки, – очень приятно.

– И мне тоже, – ответил парень на рукопожатие, ему, действительно, было приятно встретить здесь на чужой земле человека, который говорит на русском языке, причем он очень приятный и добрый мужчина, который согласился ему помочь в таком деликатном и нужном деле.

Они быстрыми шагами направились к магазину Петр хорошо запомнил дорогу туда, к тому же отошел он от этого места совсем недалеко, через пять минут они уже были в том бутике, и в руках Власенко оказалась такая драгоценная покупка, а на правой руке мужчины наручные часы "Победа"

– Что ж это дело, как принято у нас на Руси, надо обмыть, – заметил Александр Михайлович.

– Да, я бы с удовольствием, но мне надо спешить в ресторан, а то сейчас закончится торжественный обед и тогда заметят, что я отсутствую.

– Мы только по стаканчику вина пропустим вот в этом кафе, настаивал мужчина. Он был очень хороший и добрый этот бывший русский подданный, что Петя не мог отказать ему в таком пустяке, с его стороны это было бы не порядочно.

– Хорошо, зайдем в кафе, но только на минутку, чтобы выпить по рюмке вина, – вино здешнее парню очень понравилось, поэтому решил не отказать и себе в удовольствии выпить рюмку хорошего алкогольного напитка.

Они зашли в кафе и его спутник заказал бутылочку красного "Бордо".

– Только поторопитесь, – попросил он официанта, – а то мой напарник спешит. Петр окинул взглядом небольшое уютное помещение, в котором сидело несколько посетителей и мирно попивали разные напитки и вели неторопливые разговоры.

Вскоре официант принес вино и разлил по рюмкам.

– За нашу встречу, – поднял бокал Александр Михайлович.

– За встречу. Мне очень повезло, что я встретил вас здесь. Теперь моя Наташа будет носить такое же платье, как и актриса Брижит Бардо.

Они выпили.

– А вы знаете какой каламбур получился – мы пьем вино "Бордо" за платье, которое носит актриса Бардо.

– Да, тонко замечено. Я как-то и не замечал этого каламбура. Вот что значит свежий глаз. Давайте еще по рюмке вина выпьем. Как вам нравится вино?

– Хорошее вино, но мне пора идти. Спасибо, вам большое.

– Еще рюмочку выпьем. я думаю, что ваши тоже там быстро не закончат торжественный обед, где вино льется рекой.

– Хорошо, еще одну рюмку из-за моего большого уважения к вам.

Мужчина разлил вино по бокалам, и они выпили, только в этот раз после выпитого у Петра перед глазами все поплыло, он потерял сознание и не видел, как подошел еще один мужчина – они взяли его под руки, вывели из кафе и посадили в автомобиль, который стоял у обочины.

Петр с трудом открыл глаза, ужасно болела голова, он ничего не мог понять, как он очутился в этой комнате. Она была не слишком большой, но уютной. В левом углу возле балконной двери стояла большая кровать, а справа стоял большой письменный стол, на котором лежало письменный прибор, несколько папок и книги. Возле стола стоял большой обитый кожею стул, а в углу за стулом располагалась этажерка с книгами на верхней полке и разными бумагами на двух нижних полках. Возле кровати стоял массивный расписанный разными узорами комод, а дальше висело на стене большое зеркало, а под ним была полочка, на которой лежали различные туалетные принадлежности.

За своей спиной он услышал какое-то движение, повернул голову и перед ним открылась необычайная картина – рядом с ним лежала совсем голая женщина с большой грудью и толстыми бедрами.

– Где я? Что это такое? – с удивлением и страхом вскрикнул он.

– Вы очнулись, молодой человек. Хорошо, а то мы опасались за вашу жизнь, так страстно вы предавались любовным утехам. Ничего удивительного, наша Катарина большая искусница в этом деле, – Александр Михайлович погладил по щеке жрицу любви.

– Вы можете объяснить, что случилось? – Власенко был очень взволнован, почему он оказался в этом месте и, как вернутся ему к своей делегации.

– А вы разве не помните, что с вами случилось?

– Парень немного не рассчитал своих сил, вино сильно ударило ему в голову, – неизвестно откуда появился другой мужчина невысокий плотный с небольшой бородкой и злыми глазами.

– Мне надо немедленно ехать к своим.

– Мы сейчас тебя отвезем туда, но от вас надо составить небольшой протокол, о том, что вы занимались развратными действиями с этой женщиной, – сказал мужчина со злыми глазами.

– Какой еще протокол. Я ничего не сделал, я совсем не знаю эту женщину.

– Факты говорят совсем о другом. Мы это даже зафиксировали на пленку и фотографии передадим в ваше посольство – пусть полюбуются там, чем занимаются их граждане в нашей стране.

– не надо ничего передавать. Александр Николаевич, скажите, что мы были с вами вместе в кафе и ничем не занимались.

– К сожалению, я не удержал вас от проступка. Вам, Петруша, очень понравилась эта женщина и вы пригласили её в кабинет.

– Я ничего не понимаю, что происходит, но мне не верится, что я мог этим заниматься. Девушка. скажите, что ничего не было между нами.

– Ой, ля, ля, – только пролепетала девица и затараторила что-то на французском языке.

– Боже мой. Боже мой. Что же будет теперь. Отвезите меня в гостиницу, я вам заплачу. не надо составлять никакой протокол.

– Хорошо, мы не будем составлять протокола, но от вас тогда требуется подписать одну бумагу.

– Какую бумагу, – в отчаянии вскрикнул Петр.

– Очень простую бумажку о желании вас сотрудничать с нами, – ответил мужчина со злыми глазами.

– Вы что это выдумали! Какое может быть сотрудничество с вашей организацией?

– Пойми, Петя, – добавил Александр Михайлович, – тебе не надо будет заниматься какими-нибудь диверсиями или разведывательными операциями, Ты будешь нам сообщать просто некоторую совсем не секретную информацию.

– Я ничего не буду вам сообщать и требую, чтобы меня отвезли в наше посольство, если вы не хотите иметь неприятности за то, что незаконно задержали меня.

– Мы сейчас тебя отвезем в посольство, но передадим туда и фотографии, где вы насилуете гражданку Франции и её заявление о насилии над ней. Согласны с этим?

– Нет. Я с ней ничего не делал. Это вы все подстроили.

– Факты упрямая вещь, – говорит сердитый мужик и сует фотографии, где Петр голый лежит в обнимку с голой девушкой, – поверь, за такие дела тебя по головке не погладят.

– Соглашайся на сотрудничество с нами, и тогда никто ничего не узнает.

– Я не понимаю, какую информацию я могу вам передавать? Чего вы ко мне пристали?

– Я ж тоже тебе говорю, что ты не будешь сообщать никакой государственной тайны, а просто будешь давать нам самую обыденную информацию. Например, чем любят заниматься в свободное время руководители вашей страны, какие у них взаимоотношения друг с другом или как часто обращается к врачам глава вашего правительства, от чего он лечится.

– Но я ведь не состою в их охране, не приближен к ним.

– Ты общаешься с другими сотрудниками КГБ, которые входят в охрану первых лиц страны. Заведи с ними знакомство, приглашай их в рестораны, угощай водкой, коньком – алкоголь хорошо развязывает язык. Деньги на эти мероприятия мы будем тебе выделять, к тому же каждое твое сообщение будет оплачено, в зависимости от его ценности, – давал инструкцию мужчина со злыми глазами.

Власенко думал, в какую неприятную ситуацию попал он по своей неопытности, зачем он доверился этому бывшему белогвардейскому офицеру, теперь у него совсем нет выхода из этого затруднительного положения. От безвыходности болела голова. Неужели от сделается шпионом, который будет работать против своей страны, а его родные и близкие станут его врагами.

– Ты чего молчишь? – тормошил его бывший офицер русской армии.

– Я думаю, – зло ответил ему Петр.

– Быстрей думай, а то твоя делегация может уехать на родину, – добавил другой похититель.

– Я не могу быстро думать. Тут, можно сказать, вся моя жизнь решается.

– Что ж вы тут решайте, – обратился злой мужик к своему напарнику, а я девушку отвезу, время идет, а время деньги.

– Хорошо, – ответил Александр Михайлович.

Сердитый мужчина подождал пока девица оденется, которая делала это неспешно, видно, она была недовольна, как прошло это рандеву – она так и не поняла зачем эти двое мужчин устроили этот фарс, но ей за это уплатили деньги и у неё не было претензий. На прощание она послала воздушный поцелуй молодому симпатичному человеку, желая поддержать его, ибо внутренне понимала, что юноша попал в нелепую ситуацию, а она невольно стала виновницей его неприятностей.

– Ну, что вы решили? – спросил бывший офицер у Власенко, когда парочка скрылась за дверью.

– Как вам не стыдно! Вы обманули меня, – высказал свою претензию Петр.

– О чем вы?

– Об чести русского офицера. Вы опозорили это высокое звание.

– Не вам судить об этом.

– Почему это?

– Потому что. Потому что, как это вы говорите – это классовая борьба. Здесь нет никакой морали и чести, когда-то вы бесцеремонно ворвались в наш дом, выселили мою семью оттуда и отправили скитаться нас по всему миру.

– Я не выселял вас из дома.

– Вы не выселяли, но выселяли такие как вы, поэтому не ждите от меня пощады. Я буду мстить вам за это, пока мне будет позволять мое здоровье.

– Ничего у вас не получится, фашисты вон получили сполна, и вы тоже получите. Вы, наверно, тоже поддерживали немцев, когда они шли завоевывать нашу страну.

– Нет. С немцами я принципиально не сотрудничал.

– Я вам не верю.

– Я с ними воевал в первую мировую войну и во вторую мировую войну тоже воевал в рядах французского сопротивления.

– Верится с трудом.

– Напрасно. У меня есть награды от правительства Франции, меня сам де Голь награждал медалью за мужество, проявленное в борьбе с фашистами.

– Но французы были наши союзники, поэтому я не понимаю, почему вы ведете подрывную деятельность против нас.

– Я уже сказал, что буду мстить большевикам за то зло, которое они мне причинили. Вы член партии коммунистов?

– Да.

– Почему вы вступили в партию?

– Захотели сделать карьеру?

– Возможно, потому что родился в глухом селе, у нас даже дома своего не было, и мы спасли в стоге сена зимой.

– Не пытайтесь меня разжалобить, а лучше согласитесь работать с нами, – Александр Михайлович смягчил тон своего голоса, чтобы уговорить Петра, – ведь об этом никто не узнает. И от вас надо будет совсем незначительная информация.

– Я не буду изменником своей страны.

– Не понимаю я вас.

– Вы, о чем?

– Неужели вас все устраивает в вашей стране? У вас происходили такие репрессии, у вас не было и сейчас нет настоящей свободы. За вас решают кучка функционеров от партии, которым плевать на народ.

– Все у нас нормально. Мне нечего обижаться на свою страну. У меня сейчас нормальная работа, у меня есть квартира в Москве и скоро должен получить настоящую квартиру в новом микрорайоне.

– Я вижу, что большевистская пропаганда вас одурачила и вы не имеете своего мнения, а говорите цитатами из газет. Однако, когда мы предоставим эти фотографии вашему посольству, то вы все потеряете. Мало того, вас отправят в Сибирь или на урановые рудники, и вы больше не увидите свою семью. Даю вам еще пять минут на раздумье, а потом заговорим по-другому.

– Я сразу вам отвечу – ничего писать не буду, – резко ответил Петр.

– Петя, вы еще молодой, вы не знаете жизни и потому не можете объективно оценивать существующую действительность. А она такова, что у нас много больше преимуществ перед вашим социалистическим строем. Да, у вас равенство, но это равенство одинаково бедных людей, тогда как у нас каждый человек может достичь большего богатства, соответственно, своим духовным и физическим способностям.

– У нас тоже можно добиться хорошего положения, если трудиться добросовестно и честно.

– Да, я вижу, что тебя трудно переубедить.

– Тогда отпустите меня, и я не буду жаловаться на вас.

– Молодой человек, вы не представляете куда вы попали. Сейчас я веду с вами просто ознакомительную беседу, но у нас имеются и другие методы, не очень цивилизованные, но очень действенные. Поверьте, и не такие крепкие люди, как вы, не выдерживали таких пыток.

– Конечно, у фашистов вы научились разным изуверствам, но я крепкий орешек.

– Вы сами будете виноваты в ваших несчастьях, если не согласитесь сотрудничать с нами. Садитесь за письменный стол и начните хоть что-то писать, а то скоро приедет бывший штабс-капитан, то вам будет несладко, между прочим, он действительно сотрудничал с фашистами, служил во армии Власова.

– Странное дело.

– Что за странность?

– Если вы были в рядах французского сопротивления, то вы были же противниками изменникам Родины власовцам.

– Теперь нас объединила ненависть к большевикам и любовь к России.

– Странная у вас любовь.

– Может быть. Вам этого не понять, молодой человек.

– Конечно. Я никогда никого не предавал и честью своей дорожу.

– Хватит вам морали нам читать, иди садись к столу.

– Можно мне хоть одеться.

– Когда подпишешь соглашения, тогда и оденешься. Садись, нечего стеснятся, здесь женщин нет.

Петр поднимается с кровати и направляется к столу, Александр Михайлович передает ему образец соглашения.

– Вот познакомьтесь и подпишитесь. Если какое-то выражение вам не понравится, то мы постараемся внести изменения. Да, и напишите в какой валюте вы бы хотели получать свои премиальные: в рублях, в долларах или франках. Конечно, я бы советовал вам получать деньги в долларах, ибо сейчас это самая надежная валюта и их принимают во всех странах Европы.

Петр делал вид, что изучает документ, а на самом деле думал, как бы ему попробовать сбежать отсюда. С этим старикашкой он может легко справиться. Он посмотрел на стол, где стояла увесистая чернильница, не менее увесистый прибор для промокания чернила. Можно подозвать его к столу, как будто для того, чтобы разъяснил какое-то положение соглашения, а потом нанести удар по голове. Правда, неизвестно, есть ли какая-то охрана снаружи или можно будет выйти в окно. Только неизвестно на каком этаже находятся они. Вдруг Власенко заметил одну фотографию на столе, это был групповой снимок, сделанный еще до революции – на нем были изображены взрослые мужчины и женщина, а рядом с ними девушка и юноша. Где-то он встреча такую фотографию.

– Что это у вас за фотография? – спросил Петр у Александра Михайловича.

– Зачем вам это знать? – удивился тот.

– Понимаете, похожую фотографию я встречал в одном месте, в комнате одной пожилой женщины.

– Какой женщины? – глаза у отставного военного загорелись.

– У моей соседки по коммунальной квартире Анны Михайловны.

– А как её фамилия? – в сильном возбуждении спросил мужчина, он подошел к столу.

– Косинская Анна Михайловна, – Власенко был сильно удивлен такой резкой реакции мужчины, можно сказать, что она его напугала.

– Что вы с ней сделали? – он приблизил свое лицо прямо к лицу парня, чтобы смотреть прямо в глаза.

– Ничего я с ней не делал, просто вечерами мы с ней пили чай и говорили, собственно говоря, говорила она – рассказывала о своей жизни.

– Вы её допрашивали?

– Нет. Мы с ней просто общались.

– Но этого не может быть?

– Почему этого не может быть?

– Потому что, по моим сведениям, Косинскую Анну Михайловну сослали в Сибирь, где она погибла.

– Во-первых, её сослали на Колыму на десять лет, а во-вторых она жива, как я говорил, мы жили с ней по-соседски, в коммунальной квартире. Между прочим, она говорила, что раннее она здесь жила со своими родителями и братом Сашей. Правда, они тогда занимали весь этаж, а сейчас только одну комнату имеет.

– Этот дом находится на улице Тверской?

– Этот дом находится на улице Горького.

– Это сейчас эта улица называется улицей Горького, а раньше она называлась Тверская.

– Возможно, я не вникал в историю улицу.

– Но этого не может быть, – Александр был очень возбужден.

– Почему?

– Потому, что Анна Михайловна Косинская моя родная сестра.

– Такого не может быть, – теперь пришло время удивляться Власенко, – так вы и есть её брат Александр.

– Вот именно. Я просто потрясен. Я считал, что её уже давно нет на свете, а вы такое говорите. Вы не обманываете меня?

– Какой смысл мне вас обманывать?

– Хотите сыграть на моих чувствах, чтобы я отпустил вас, потому и придумали эту историю.

– Но откуда я бы знал, что Анна Михайловна, когда-то жила в доме на улице Тверской? Что у неё есть брат Александр, который когда-то спас её от расстрела в деникинской контрразведке.

– Вы и это знаете?

– Конечно. Я ж говорю, что она мне подробно рассказывала всю свою жизнь.

– Почему это она рассказывала о своей жизни совсем незнакомому человеку.

– Я думаю потому, что она была очень одинокая, а ей очень хотелось рассказать о своей жизни, очень тяжелой жизни.

– Я не понимаю, почему мою сестру посадили в тюрьму на десять лет? Почему она заслужила такое наказание от власти, за которую она боролась всю свою жизнь? – Александр Михайлович выразил свое искреннее непонимание.

– Я тоже ничего не понимаю, я родился в другое время и знаю о тех временах только понаслышке.

– Но расскажите, как живет сейчас, моя сестра?

– Я бы не сказал, что она живет хорошо, но она сейчас довольна своей жизнью. У неё есть комната, ей назначили пенсию ветерана революции, восстановили в партии. Она встречается с молодежью, студентами, учениками школ, на которых рассказывает о войне и гражданской войне.

– А о своем заключении в тюрьму она не рассказывает? – с иронией заметил Косинский.

– Нет. Об этом времени она никому не рассказывает, – ответил Власенко, -к тому же у неё, как мне кажется, нет никакой обиды на Советскую власть.

– Святая натура. Она всегда такая была. Помню, как она, будучи маленькой просила извинения у нашей служанки за то, что наша мама её выругала за какую-то неловкость. Молодой человек, вы впервые вызвали у меня сожаление о том, что я не могу возвратиться в Россию.

– Почему вы не можете поехать, ведь столько времени прошло.

– Только я пересеку границу СССР меня КГБ арестует, ведь я не святой и много сделал плохих дел против существующего строя. Спец службы хорошо меня знают, я сжег за собой все мосты.

– А, если бы сестра ваша приехала бы к вам? Как вы к этому бы отнеслись?

– Как бы я отнеся к этому делу? Вы еще спрашиваете? Я был бы безумно рад? Но неужели это возможно, – с изумлением и удивлением сказал бывший офицер Белой гвардии.

– Я не могу вас на сто процентов гарантировать такой приезд вашей сестры во Францию, но процентов на пятьдесят я могу попробовать помочь вам в этом.

– Неужели вы сможете посодействовать поездке моей сестры сюда?

– Да, у меня есть возможность помочь вам в этом, – как утопающий хватается за соломинку, так Петр пытался убедить Косинского, что его надо освободить из этого заточения, хотя говорил намеками, не называя имен и деталей дела. Он чувствовал, что заинтересовал Александра Михайловича в том, чтобы спасти его.

– Вы не обманываете меня?

– Я даю свое слово, и оно покрепче, чем ваше офицерское слово, – последние слова сильно задели самолюбие Косинского, но сейчас тому было не до мелких разборок.

– Хорошо. Я верю вам. Однако же, что же нам сделать, чтобы вы вышли на свободу?

– Откройте двери, и я пойду в свою гостиницу, где меня уже ищут, и мне придется объясняться где я был.

– Как же я вас отпущу? А что скажут мои соратники? Мне не поздоровится, могут и к стенке поставить.

– Скажите, что я убежал.

– Хорош же я буду охранник, который отпустил заключенного.

– Давайте я вас свяжу, а вы скажите, что я вас ударил вот этим прибором, и вы потеряли сознание.

После долгих колебаний пришли к такому мнению, что Петр свяжет его руки электрическим удлинителем, а в рот засунет полотенце из ванны, при этом Косинский рассказал, как ему лучше добраться до гостиницы, где остановилась советская делегация.

Власенко осторожно опустился по лестнице вниз, спокойно прошел мимо консьержки, которая что-то пыталась ему сказать на французском языке, но он махнул ей в ответ головой и открыл дверь, чтобы выйти на улицу, где нос в нос столкнулся с бывшим власовцем. От неожиданности оба на мгновение застыли на месте, первым пришло самообладание к Петру, он сделал шаг вправо и спустился со ступенек на улицу, и кинулся бежать куда глаза глядят, разминаясь с проходящими мимо людьми, преследователь кинулся бежать за ним, Власенко слышал за собой тяжелое дыхание мужчины. На террасах возле кафе прямо на тротуарах сидели парижане, пили вино и кофе, не обращая никакого внимания на бегущих.

Было жарко, пот лил ручьем, заливал глаза, силы оставляли Петю, ноги становились ватными, но он делал чрезвычайное усилие своей воли, чтобы убежать от преследователя. Возможно, у него было преимущество над преследователем в молодости, в том, что он привык заниматься физическим трудом, ибо он чувствовал, что преследователь отстает от него, уже не слышал топот его ног и частого дыхания. не уменьшая темп своего бега, он неожиданно свернул в узкий переулок и забежал в небольшой дворик и спрятался за лестничной площадкой, ведущей на второй этаж дома. Затаив дыхание, он просидел там довольно длительное время, а убедившись, что преследователь отстал от него, он вышел из своего укрытия и осторожно вышел на улицу, где было много людей и легко было затеряться между ними. Только теперь у него возникла другая проблема – он попал совсем незнакомый ему район Парижа и маршрут, который подсказал ему Александр Михайлович теперь уже не подходил ему, а спросить у кого-нибудь, как добраться до гостиницы, он не мог, так как не знал французский язык. Он вытянул из брюк листок, на котором Анной Михайловной было написано несколько фраз по-французски, но, к сожалению, нужной фразы там не было, а попытки заговорить с французами не дали никакого результата.

Впрочем, результат был тот, что его заметил один полицай и подошел к Власенко, он попытался выяснить личность подозрительного иностранца, но у него ничего не получилось, и он отвел его в участок. Правда, и в участке не смогли переговорить с Петром, поэтому вызвали из префектуры русского переводчика.

Власенко сидел в участке в ожидании своей очереди, когда же офицер, который сидел за столом решит его судьбу, но тот, кажется, забыл о его существовании. Сначала он о чем-то говорил с полицейским, который сидел рядом, делая какие-то записи в журнале, затем к его столу подвели экстравагантную девицу, в коротенькой юбочке и черных чулках. Она была чем-то расстроена, кричала на офицера, который сидел за столом, но тот никак не реагировал на её крик, а потом полицейский, который сидел рядом, взял девицу под руку, и стал выводить её из кабинета.

Петр представил, что его сейчас возьмут под руки, и выведут в неизвестном направлении – никто из делегации не будет знать, где он находится, подумают, что он дезертировал и перебежал на чужую сторону. Какой позор! Нет. Надо что-то предпринимать, надо требовать, чтобы его отправили в гостиницу. Он попытался встать со стула, но его задержал полицейский, который сидел рядом, что-то по-своему пробормотал, но Петя ничего не понял из его слов и по-прежнему пытался пройти к офицеру, ибо только он может решить его судьбу. Полицейский применил силу и посадил на стул, а сам стал перед ним, чтобы Петр не предпринимал больше своих попыток прорваться к столу. Парень посмотрел злобно на того полицейского, у него появилось даже желание врезать ему в морду, но он сдержал себя, помня инструкции, которые давал ему Осипов на занятиях в школе КГБ. Он успокоился, полицейский, видя, что подопечный его ведет себя спокойно, сел на свой стул. Потянулись мучительные минуты ожидания, нервы были на пределы, в который раз он еще раз жалел, что доверился отставному офицеру.

Вдруг двери кабинета распахнулись, и в кабинет ворвался бывший власовец, он тотчас же бросился к Власенко, а за ним следовал Александр Михайлович.

– Ага, попался, от нас не сбежишь, – схватил он за воротник пиджака Пети и стал трясти его, но к нему обратился офицер, мужчина бросил парня и пошел к столу, они там стали говорить о чем-то между собой по-французски.

Тем временем, Александр Михайлович подбежал к Власенко и тоже стал его трясти:

– Ты меня едва не задушил, мальчишка, – прокричал он и ударил парня по лицу, но затем близко приблизил свое лице к Пете и прошептал ему на ухо: "Ты отсюда не уходи ни в коем случае. Я позвонил твоим в гостиницу, они должны приехать".

Тем временем "сердитый мужчина", после переговоров вернулся к Петру, взял его за правую руку, сказал;

– Пошли со мной.

– Никуда я не пойду, – в голосе парня чувствовалась уверенность в своей правоте, – я требую, чтобы ко мне позвали работника нашего посольства.

– Никто тебя здесь не послушает, я сказал французам, что ты сбежал с сумасшедшего дома, поэтому мы должны вернуть тебя назад. Если не хочешь, чтобы мы хорошо с тобой вели, не сопротивляйся. Александр Михайлович, берите его под руку и повели из участка.

– Василий Алексеевич, у нас могут быть неприятности из-за насилия над гражданином Советского Союза.

– Не рассуждать, – крикнул тот на подчиненного.

– Никуда я с вами не пойду, я требую, чтобы меня отправили в наше посольство, иначе я за себя не ручаюсь, – Власенко вырвал руку из рук власовца, порвал на себе сорочку и стал биться головой об стенку. Полицейский вместе с Василием пытались остановить парня. В этот момент в кабинет следователя вошла женщина, она подошла к офицеру полиции, который сидел за столом и представилась.

– Патриция Верне. Переводчик из префектуры. Меня направили к вам. Где тот русский, с которым я должна работать.

– Очень приятно, мадемуазель.

– Так, где русский.

– Его забирают вот эти граждане, – махнул он на гражданских лиц, – они утверждают, что он сбежал из сумасшедшего дома.

– Почему он в таком виде? – спросила она у офицера.

– Он буйно помешанный, потому и ведет себя неадекватно, – встрял в разговор бывший власовец.

– Я хочу с ним говорить, – обратилась девушка к офицеру.

– Говорите, – безразлично ответил тот.

Переводчица подошла к Петру и обратилась к нему на русском языке:

– Как вас зовут? – Власенко, когда услышал родную речь, очень обрадовался и бойко ответил.

– Меня зовут Петр, а фамилия моя Власенко.

– Что вы делаете в Париже?

– Я приехал сюда в составе советской делегации, которая прибыла на Всемирный Совет борцов за мир.

– А почему вы оказались в участке?

– Понимаете, я пошел купить платье для своей супруги, такое же, как было у Бриджит Бардо в кино, а на меня напали эти двое и затащили в какой-то кабинет и требовали, чтобы я сотрудничал с ними.

– Это правда? – обратилась Патриция к Василию Алексеевичу.

– Не надо спешить с выводами. Я сейчас позвоню одному человеку, пускай он решит, что нам делать.

Девушка некоторое время колебалась с ответом, тогда дала согласие на звонок.

Бывший власовец набрал номер телефона, потом некоторое время вел какие-то переговоры с невидимым человеком, затем позвал к телефону Патрицию. Девушка взяла трубку и начала уверенно объяснять суть дела, но со временем уверенность у неё таяла, и в конце она разочарованно положила трубку на рычаги телефона и сказала офицеру.

– Он сбежал с психушки, пускай эти работники забирают его.

Переводчица, опустив глаза покинула помещение, ибо понимала, что она не может противостоять тем людям, которые находились по другую сторону телефонного разговора – это представители всесильных спецслужб, которые стоят над законом, над демократией, над существующим порядком вещей. Конечно, тому русскому парню, которому она симпатизировала будет несладко, но она ничем ему не может помочь, как это нечестно, как это несправедливо. Она думала, что живет в демократической стране, где царит порядок и справедливость, но оказалось, что это не так. Ей хотелось плакать от беспомощности, от того, что растоптали её мировоззрение, но она с трудом сдерживала свои слезы, чтобы эти подонки не видели её слез.

Только за девушкой захлопнулась дверь, как Василий Алексеевич схватил Власенко за горло и прижал парня к стенке.

– Ну, ты понял с кем ты имеешь дело, слизняк! Ты от нас никогда не уйдешь, мы тебя достанем везде, так что подписывай с соглашение на сотрудничество с нами, иначе тебе конец.

Петр в знак отрицания помахал только головой.

– Слушай, Петр, не делай глупости. Пойми, что дни большевиков уже сочтены. В Америке уже двести самолетов Б-52 с атомными бомбами на борту готовы вылететь на боевое задание, чтобы разбомбить самые большие города Советского Союза. Ты видел, что было в Хиросиме и Нагасаки, так вот такое же будет уничтожение у вас только в еще больших масштабах. После чего страны НАТО зайдут на эту территорию, чтобы установить там демократию. Так что глупо оставаться там, соглашайся работать на нас, и со временем ты сможешь перебраться в Западную Европу или Америку, это уже ты сам сможешь сделать свой выбор. Тебе будет обеспечена хорошая сытная жизнь, у тебя будет вилла, личный автомобиль у тебя и у твоей супруги.

– Я требую вас отправить меня в советское посольство.

– Ах, ты. гаденыш, получай тупая скотина, – "власовец" нанес Петру сильнейший удар в солнечное сплетение, от которого у парня помутилось в голове, – не хочешь добровольно идти, то мы тебя силой заберем. Александр Михайлович, что вы стоите, как засватанный, бери его под руки и повели в машину.

Косинский послушно взял Власенко под руки, хотя он упирался, за что получил еще один сильнейший удар в солнечное сплетение, от чего Петр стал терять сознание, и он уже не видел ничего практически, как туман промелькнули перед ним несколько лиц в гражданской одежде. Это были представители советского посольства во главе с Александром Корнийчуком известным советским драматургом, который представлял Советский Союз на Всемирном Совете мира, который в это время проходил в Париже. С ними были видные деятели Франции, которые подошли к офицеру. сидевшему за столом, и стали разъяснять ему суть происходящего. Их речь была убедительна настолько, что Власенка тотчас отпустили, и его под руки увели два работники посольства в автобус, который стоял под полицейским участком.

В автобусе Петр стал приходить в себя, открыл глаза, увидел вокруг себя незнакомых людей.

– Куда меня везут? – взволнованно спросил парень.

– Вам не стоит волноваться, мы едем в нашу гостиницу, – Власенко поднял вверх глаза и только тут сзади себя он увидел Александра Корнийчука, руководителя их миссии на всемирном Совете Мира.

– Со мной такое произошло, что даже не верится, что я снова среди своих.

– Это хорошо, что мы нашли вас, – сказал Корнейчук и пересел на свободное место, чтобы находится напротив юноши, ибо дорогой в гостиницу, ему надо было обговорить некоторые моменты происшествия с одним из членов делегации, за которого он чувствовал личную ответственность. – Расскажите, что с вами произошло?

Вопрос был вполне законен, его ждал Власенко, но отвечать пока он на него не мог, так как надо было хорошо продумать свой ответ, чтобы облегчить свою участь, ибо предполагал, что сейчас против него могут быть выдвинуты самые ужасные обвинения, вплоть до измены Родины. Александр Евдокимович внимательно следил за парнем и, как тонкий психолог, понимал, какая борьба происходит внутри этого молодого человека.

– Говорите только правду, это останется между нами, – Петр пока раздумывал над своим ответом, – я даю вам честное слово. Я умею держать слово, вы ведь знаете меня.

– Конечно, знаю. Мы видели вас с супругой, в театре, когда смотрели ваш спектакль "Калиновый гай". Вы тогда сидели в правительственной ложе, а в конце спектакля вышли на сцену, ибо зал требовал автора на сцену.

– Был такой грех, – с добросердечной улыбкой сказал знаменитый драматург, – а вы откуда родом?

– С Украины, с Днепропетровской области.

– О, так мы земляки. Я слышу у вас южно-украинский говор такой теплый, тягучий. Я с киевской области родом.

Такая открытость знаменитого человека, очень понравилась Петру и вызвала полное доверие к старшему товарищу и руководителю группы.

– Понимаете, мне захотелось сделать для своей супруги хороший подарок. Мы с ней смотрели как-то фильм с Брижит Бардо, на ней было такое замечательное платье и моя Наташа сказала: "Я б хотела надеть тоже такое платье". Мне захотелось сделать такой подарок, ибо признаюсь, что я очень виноват перед ней, и мне так хотелось реабилитировать себя перед ней. – Петр замолчал, раздумывая, надо ли рассказывать всю подноготною их отношений с любимой женщиной, ибо это касается только их двоих.

– Говорите, – мягко заметил Корнейчук, – а мы решим, тогда как с вами поступить.

– Понимаете, там в Казахстане, когда мы были на целине, – начал Петя.

– Вы были на целине? – несколько удивился маэстро.

– Да, я поехал туда добровольцем осваивать целину, работал там больше трех лет, меня даже наградили орденом Трудового Красного Знамени.

– Так вы настоящий герой, – в словах драматурга чувствовалось искреннее восхищение.

– У нас с Наташей произошла встреча в трамвае, когда я ехал на целину, затем она написала мне от имени комсомольской организации, но для меня эти письма были значительно больше. Я полюбил её всем сердцем, я не мыслил своей жизни без неё. Затем, она летом в составе студенческого отряда приехала ко мне на целину. Она была очень романтической девушкой, поэтому и захотелось увидеть чужие дали. Все было так хорошо, я был очень счастлив, но пришло время прощания. Она не любила меня, просто питала ко мне дружеские чувства, и я подумал, что, если она уедет сейчас просто так, то я потеряю её навсегда.

Власенко снова остановился, посмотрел внимательно на Александра Евдокимовича, словно, спрашивая, продолжать ему свою речь, тот ничего не ответил, но по внимательному выражению лица драматурга он понял, что его слушают с интересом.

– Да, я поступил, как эгоист. Сам до сих пор, не знаю, как это случилось, но все произошло так неожиданно, – Петру было тяжело сделать такое признание, но он понимал, что это надо сделать, чтобы поняли его проступок и простили. – После этого Наташа тяжело переживала, не хотела со мной общаться, уехала домой с целины, на письма мои не отвечала. Она не простила меня даже после того, как узнала, что стала беременной от меня. Прошло немало времени, прежде чем, я и её мама уговорили Наташу расписаться со мной, но мы по-прежнему не жили вместе, еще прошел год моих неимоверных усилий, чтобы заслужить прощения у моей жены. Сейчас у нас жизнь наладилась, но я все равно чувствую себя виноватым перед супругой и при каждом удобном случае, хочу сгладить свою вину.

Петр умолк, ожидая реакции от слушателя.

– Да, история, – задумчиво ответил Корнийчук, – настоящая драма для сцены. Может, когда-то и использую в своих произведениях её, а то о целине я еще ничего не писал, но наши люди там совершили настоящий подвиг.

– Да, хотелось бы посмотреть фильм о целине, не просто там было.

– Я, думаю, что скоро должен появится такой фильм, – заметил драматург не без основания, ибо ходил слух, что скоро должен выйти фильм "Бровкин на целине", и спросил, – Но как же вы очутились в полицейском участке?

Петр рассказал, как познакомился с соотечественником, как он обманом захватил его в плен со своим подельником и требовал у него подписать соглашение на сотрудничество с их разведкой.

– Но удалось бежать из их убежища, но затем меня полицай задержал и привел в участок. Правда, французы почему-то решили вернуть меня нашим соотечественникам, хорошо, что вы появились здесь и освободили из заключения.

Власенко все рассказал, как было, правда, он не сказал, что Александр Михайлович, бывший офицер белой гвардии, был братом его соседки по коммунальной квартире. Тем не менее, емуповерил знаменитый драматург и теперь он раздумывал, как же найти выход из создавшего положения, ибо случай был неординарный, но, если рассказать так как было, то парня могут сильно наказать, невзирая на его заслуги и орден за доблестный труд.

– Значит, поступим следующим образом. Вы не будете рассказывать о своих похождениях, а скажите, что случайно отбились от группы, а потом заблудились и попали в полицейский участок. Понятно.

– Понятно.

– Только постарайтесь больше не попадать в глупые положения.

– Я больше ни на шаг не отойду от своих.

– Посмотри. моя дорогая супруга, что я привез тебе из самого Парижа, – вытянул из дорожной сумки Петр свой подарок, так ему хотелось предоставить для Наташи с такими усилиями и превратностями добытый сувенир.

– Что ты еще там придумал? – супруга была даже смущена от подарка, а еще больше от того, что муж думал о ней в далекой Франции.

– Вот ты просила мне привезти платье, которое было на Брижитт Бардо в кино, которое мы вместе с тобой смотрели.

– Да, что я просила у тебя, – еще больше смутилась Наташа от такого необычного подарка, – да, когда я тебя об этом просила?

– Не просила, но заметила там после фильма: "Вот мне бы такое платье". Как я после таких слов отказать в такой маленькой просьбе моей любимой самой красивой супруге.

– Спасибо, мой дорогой, – Наташа нежно поцеловала его в щечку, и, как заметил, Петя это был самый нежный и искренний поцелуй, причем, впервые она назвала его такими желанными словами: "Мой дорогой", – за это можно было жизнь положить, и вмиг забыл он о тех скитаниях, которые пришлось ему пережить при покупке платья.

– Красивое платье, – заметила мама, когда Наташа развернула платье, – одень его, чтобы мы посмотрели, как платье будет сидеть на тебе.

– Мама, я потом надену, мне надо сейчас курсовую делать.

– Успеешь сделать свою курсовую, одень платье, не томи нас.

– Одень, Наташа, платье. Хочется знать угадал ли я с твоим размером.

– Хорошо, я сейчас одену, только выйду в спальню.

– А теперь подойти ты ко мне, Саша, посмотри, какую машину я тебе привез, – при этих словах отец вытянул из сумки красивую грузовую машину и протянул его сыну, который до этого времени держался за бабушкину юбку, но, увидев, такой замечательный подарок, протянул руки и пошел к Петру. Глаза у него загорелись, губки шептали какие-то непонятные слова, когда взял он в руки свой подарок.

Зашла Наташа в новом платье, которое было ей как раз впору, хорошо подчеркивало её стройную фигуру.

– Какая ты красавица в этом платье, – с восторгом заметила Марья Васильевна.

– Да, ты красивей в этом платье, чем Брижит Бардо, – добавил её муж, он не мог оторвать взгляд от своей супруги, – в ближайшей выходной мы пойдем с тобой в театр, и ты наденешь это платье. Я уверен, что все женщины в театре лопнут от зависти, когда увидят тебя в этом платье.

– Некогда мне сейчас ходить в театры, к занятиям надо готовиться, да и надо с Сашей посидеть дома, а то все время нашим сыном мама занимается.

– Посижу еще со своим внуком, ничего не случится со мной. Тем более, сейчас с успехом идет новая пьеса Леонида Зорина.

– А где сейчас, Анна Михайловна? – спросил Петр, – надо её попросить оценить твое платье. она в этом хорошо разбирается.

– Её сейчас нет дома, на днях её забрала скорая помощь, – ответила Марья Васильевна.

– Почему забрали?

– Ей плохо стало, сознание теряла. Видно, жара на неё подействовала.

– А куда её отвезли?

– В нашу районную больницу. Ей уже стало лучше, я её уже проведывала в больницу. Условия там тоже хорошие, как ветерану революции ей отвели отдельную палату.

– Мне надо к ней поехать, – засуетился Петя, – мне очень надо её проведать.

– Почему ты так спешишь, Петя, даже не поел, – заметила Наташа.

– Мне очень нужно с ней встретится, она это должна знать.

– Что знать? – спросила Марья Васильевна.

– Это я вам потом расскажу, – парень встал со стула и направился к выходу, – а в какой палате лежит?

– Она лежит в семнадцатой палате, – ответила теща и посмотрела на ходики, которые висели на стене, – но тебя туда никто не пропустит сейчас.

– Почему? – Петр остановился и вопросительно посмотрел на Марью Васильевну.

– Потому что сейчас полвосьмого, а в больнице вход в больницу посетителям с пяти часов вечера до семи часов.

Огорченный Власенко вернулся в комнату и сел на стул.

– Жаль, что она заболела, – сказал он.

– А что ты хотел ей сказать? – спросила Наташа, но муж не сразу ответил, видно, он раздумывал над своим ответом.

– Наташа, извини меня, но пока что я не буду тебе говорить об этом. Не подумайте, что я не доверяю вам, – Петя посмотрел на супругу на тещу, – но пока что лучше я ничего не буду говорить вам, но я уверяю вас, что эта новость для Анны Михайловны будет очень приятна. Давайте будем ужинать, а завтра мы с вами, Марья Васильевна пойдем в больницу.

Женщины быстро накрыли стол, а Петр тем временем играл с сыном новой заводной машиной. Мальчик, как завороженный, когда заводная машина бегала самостоятельно по комнате, он радостный бегал за ней, пытаясь догнать её. За ужином женщины пытались расспросить Петра о его впечатлениях от Франции, как там живут люди, но он говорил об этом сдержанно, ибо на инструктаже им говорили, чтобы они поменьше болтали о загранице, чтобы не будоражить умы людей, ведь разница между их странами была очевидна.

– А ты на Эйфелевой башне был? – поинтересовалась Наташа.

– На самой башне не был, но рядом мы ходили. У нас был жесткий график, и такие экскурсии не были предусмотрены.

Ответ видно немного разочаровал Наташу и, чтобы добавить весу в глазах супруги Петя добавил.

– Но зато я во Франции хорошо познакомился с драматургом Александром Корнийчуком, – похвастался он.

– Это с тем Корнийчуком, который написал пьесы "Гибель эскадры" и "Платон Кречет".

– Да. А еще он написал комедию "В степях Украины", которую мы смотрели в кинотеатре.

Петр стал подробно рассказывать о своем знакомстве с драматургом, о чем они говорили между собой, правда, он ничего не сказал о том, в каком месте они познакомились, и какова была роль знаменитого человека, в том, что о его скитаниях и приключениях не стало известно высшему начальству, что грозило бы большими неприятностями для Власенко.

– Он даже мне свой номер телефона дал. Сказал, что я могу звонить в любое время, он будет рад видеть своего земляка.

На следующий день Петр с Анной Михайловной поехали в больницу, чтобы проведать свою соседку по квартире. Утро было прохладное, по улицам ездили машины, которые смывали грязь с асфальта. После их проезда воздух очищался, создавалось впечатление, что прохожие находились на морской набережной. Они пришли немного рано, в больнице еще длился обход врачей, они сели на лавочку, которая стояла под высоким кленом. Стоял конец августа, а листья на деревьях от жары стали желтеть и устилать землю мягким ковром.

– Марья Васильевна, вы не будете сердится на меня, если я вас попрошу об одном одолжении?

– Нет. Говори, что я должна сделать.

– Я попрошу вас оставить нас вдвоем наедине с Анной Михайловной, спустя некоторое время, после того, как мы зайдем в её палату.

Конечно, теще в некоторое степени было обидно и непонятно, какие это тайны у её зятя с этой женщиной, но возражать она не стала, ибо Петр был для неё авторитетом. Если вначале ей было даже стыдно перед своими знакомыми за то, что у её красавицы дочери такой незавидный жених, который не имел даже среднего образования, то теперь она даже восхищалась им.

– Хорошо, Петр Григорьевич, как вам будет угодно, все же в голосе её звучали некие издевательские нотки, что заметил парень.

– Марья Васильевна, это никак не касается нашей семьи, но очень важно для Анны Михайловны, но, если кто-то посторонний узнает о том, что я ей скажу, то у меня будут большие неприятности.

– Петя, но я ведь тебе говорю, что я оставлю вас наедине.

Обход закончился, и они прошли в палату к Анне Михайловне. Она еще лежала в кровати, когда посетители вошли в комнату. Это была просторная палата, стены были побелены, паркетный пол начищен до блеска, в ней пахло медикаментами и специфическим больничным духом.

– Здравствуй, Анна Михайловна, – сказала Марья Васильевна, а следом за ней и Петр.

– Здравствуйте, мои дорогие соседи. Не ждала я вас так рано и вот встречаю вас в постели.

– Ничего мы недолго у тебя побудем. Как твои дела, подруга?

– Я уже здорова, чувствую себя хорошо. Прошу выписать меня из больницы, но врач еще хочет меня подержать в больнице. Петя, открой форточку, а то здесь так душно, медсестра всегда закрывает форточку, чтобы не было сквозняков.

Парень пошел к окну и открыл форточку.

– Как ездил во Францию? Помогли мои занятия из французского языка?

– Нормально прошла поездка во Францию, был в Париже возле Эйфелевой башни.

– Так, я пойду, а вы пока поговорите с Петром.

– Ты почему спешишь так, Маша?

– Мне надо пойти в магазин за продуктами.

Женщина вышла и закрыла за собой двери.

– Анна Михайловна, я надеюсь, что нас никто не подслушивает?

– Кому мы нужны, мы уже давно ушли в запас и нами никто не интересуется.

– Я должен сказать вам очень важную новость, но вы никому об этом не должны говорить.

– Какую новость?

– Очень важную для вас новость.

– Хорошо, я клянусь, что никто не узнает о том, что ты мне скажешь.

Петр подсел поближе к Анне Васильевне.

– Анна Михайловна, вы умеете сдерживать свои чувства в ответственные моменты? – прошептал Петр.

– В этом можешь не сомневаться, Петя, мне приходилось бывать в самых экстремальных ситуациях, даже белогвардейские контрразведчики не могли добиться от меня чистосердечного признания в шпионской деятельности, – игриво ответила женщина, хотя ситуация и таинственность парня начинала интриговать её.

– У меня особенный случай, сердце ваше не подкачает?

– Петя, ну, что ты меня проверяешь. Я ж тебе сказала, что у меня все нормально со здоровьем.

– Боюсь, что моя новость вас сильно взволнует.

– Меня не сильно взволновал приговор нашего суда, спокойно я восприняла весть об моем освобождении, а затем еще и реабилитации. Так что меня ничто не может вывести из себя. Говори же скорее, чем хочешь меня удивить.

– Хорошо, я вас предупредил, подготовил к очень приятной новости.

– Говори же не томи, – едва не кричала Анна Михайловна.

– А говорили, что вас невозможно вывести из себя.

– Так ты ж здесь разыгрываешь какую-то историю. словно, на сцене театра. Или говори, или …

– Анна Михайловна ваш брат Александр жив, – выпалил одним духом Петр.

На мгновение у женщины отобрало речь, от неожиданной радостной вести её буквально парализовало.

– Анна Михайловна, с вами все в порядке, – Петр взял её за руку, пощупал пульс, сердце билось часто и очень сильно.

– Откуда ты знаешь об этом? – в сильном волнении спросила женщина.

– Я видел его.

– Где ты его видел?

– В Париже. Мы случайно встретились.

Власенко вкратце пересказал историю встречи с Александром Косинским, о том, как они встретились, как он помог ему выбрать и купить платье для Наташи, как он был потом у него на квартире, и увидел семейную фотографию, где они были сняты вместе со своими родителями.

– Такую же фотографию, я видел и у вас в комнате, Анна Васильевна. только после этого он представился и подтвердил, что он является её старшим братом, который эмигрировал за границу после гражданской войны. Правда, Петр не рассказал не все, что происходило там в Париже, не сказал, чем на самом деле занимается там сейчас её брат. Говорил только самое приятное для ушей Анны Михайловны, и она ловила каждое слово парня.

– А почему же он не хочет вернутся на Родину? – спросила она.

– Он боится, что у него будут неприятности из-за того, что он воевал на стороне "белых" в гражданскую войну.

– Но у нас же объявляли амнистию всем участникам гражданской войны. Многие ведь вернулись.

– Не знаю почему он не возвращается. Может у него есть какие-нибудь причины.

– У него есть там семья?

– Не видел я в его квартире никого, но квартира у него хорошая, мебель кожаная стоит, картины разные на стенах висят.

– Так, я только выйду из больницы, то сразу же пойду в Министерство Иностранных Дел, у меня там есть хорошие знакомые, чтобы они помогли мне с возвращением брата в Россию.

– По-моему, вам пока не следует спешить с этим делом. Неизвестно, как к этому отнесутся наши власти, какие на Александра имеются материалы в наших архивах.

– Но как же мне увидеть моего братика?

– Пока что напишите ему письмо, чтобы узнать, как Александр отнесется к этому.

– Но куда же я напишу?

– Напишите на Почтамт в Париже письмо до востребования, на имя Жан Лафар, и свое имя измените, чтобы Александр тоже ответил вам не на домашний адрес, а на Почтамт до востребования.

Власенко передал листок, где был записан адрес и новое имя брата.

– Я буду идти домой, а то меня мама там ждет. выздоравливайте.

– С такой новостью я быстро поправлюсь.

– До свиданья, Анна Михайловна.

– До свиданья, Петя. Спасибо, за такую новость, – бодро ответила женщина.

– Вы знаете, Марья Васильевна, что Наташа едва не сорвала спектакль в театре, – как бы в шутку сказал Петя.

– Что там случилось еще такое? – с волнением спросила мама.

– Понимаете, все женщины, да и мужчины в зале вместо того, чтобы смотреть на сцену во время представления смотрели на вашу прекрасную дочь.

– Не верь ему, мама, это он все преувеличивает, спектакль люди смотрели очень внимательно, а по окончании были длительные аплодисменты и несколько раз вызывали артистов на "бис", – успокоила мама дочь.

– Да, это они твоему наряду аплодировали, и не хотели, чтобы Наташа уходила из зала в том платье, которое я привез из Парижа. Некоторые даже подходили к Наташе, чтобы пощупать платье.

– Петя, ты меня просто в краску загонишь.

– Разве не правда?

– Ну, подошла одна девушка в антракте и поинтересовалась, где я купила платье. Когда я сказала, что это платье привез мне муж из Парижа, то она сделала большие глаза и побежала к своим подругам.

– А они затем весь второй акт обсуждали твой наряд, мешая, тем самым, работать артистам на сцене, ибо их соседи тоже подключились к обсуждению подруг. К ним даже подошла работница театра и попросила не мешать работе артистов.

– Петр прав платье очень хорошо сидит на тебе, ты в нем выглядишь просто великолепно.

– Да, я даже немножко завидую себе, что у меня такая красивая супруга, я рядом с тобой просто замарашкой выгляжу, – Петр решил проверить реакцию своей жены.

– Петя, ты тоже выглядишь достойно, на тебя тоже девицы бросают свои взгляды, а, если бы еще свои награды надел, то они все бы у твоих ног были, – Наташа не лукавила, а говорила со всей искренностью, с некоторого времени она стала относится к своему мужу с нежностью, большим уважением, даже с восхищением. Конечно, он не был тот принц из её мечты, но он был надежный, верный, любящий мужчина, который готов сделать для неё все чего она пожелает и даже то, что она не пожелает, то есть не выскажет желание вслух, но он исполнит. Что еще нужно для того, чтобы женщина была счастлива.

За ужином Наташа с удовольствием рассказывала о впечатлениях, которые у неё остались от спектакля. Очень ей понравилась главная героиня профессор Снежинская, которая работала над проблемой генетики, развивая передовые идеи этой науки, в отличии от последователей академика Лысенко.

– А мне понравился вот тот парень испанец, – поддержал жену Петр.

– Его звали Рамон.

– Да, Рамон, боевой парень. Главное, хочет возвращаться в Испанию, чтобы освободить страну от диктатора Франко. Я очень доволен, что пошел в театр. Надо почаще ходить, а то все времени нет у меня, задерживаюсь на работе, то Наташа сидит со своими конспектами.

– Да, Наташа, много занимается, а надо время и для отдыха находит.

– Вот до сдам все хвосты, тогда будет больше свободного времени. Здесь в институте более жестокие требования, чем были в нашем институте.

– И ты жалеешь, что переехала сюда? – задал провокационный вопрос Петр.

– Нет, не жалею. Уже привыкаю к новой жизни.

– А скоро и вовсе переменится наша жизнь, когда получим квартиру.

– Когда это будет? – засомневалась Марья Васильевна.

– Будет, будет. Нашей организации выделяют квартиры вне очереди, – с некоторым хвастовством заметил Власенко.

– Если б так было.

– Будет и не сомневайтесь.

Марья Васильевна посмотрела на парня оценивающе, да твоим словам, зятек, можно верить, а я когда-то в этом сомневалась, с некоторой укоризной себе заметила она.

В выходной Никита Сергеевич отдыхал на государственной даче в Петрово-Дальнем, которую ему предоставили как государственному деятелю. Ему нравилось здесь находится, подальше от городской суеты и ежедневных забот, треволнений. По утру он шел прежде всего шел на свой земельный участок, где он выращивал помидоры, огурцы, картофель и прочие сельскохозяйственные продукты. Но в последнее время его больше всего интересовала одна культура – кукуруза. Он отвел на даче специально для этой культуры участок, где весной посадил семена этой культуры, предварительно замочив на сутки. Затем он сам лично занимался прополкой, уборкой сорняка, иногда поливал, когда долго не было дождя. Ему хотелось доказать всем, что кукурузу в СССР можно высаживать везде, добиваясь хороших результатов. А кукуруза – это многоцелевая культура из неё можно печь хлеб и прочие мучные изделия, её можно отправлять для откорма великого рогатого скота, свиней и птицы. Ведь, тем самым, решается продовольственная программа по увеличению производства мяса, молока, яиц. Ведь недаром в США под кукурузу занято сорок процентов пропашных территорий, тогда, как в Советском Союзе под это отводится только пять процентов от всех полей. Вот оно, где собака зарыта, и капиталисты в три раза больше вырабатывают мяса на душу населения.

Никита Сергеевич подошел к кукурузному полю, прошел между рядами растений, которые ему были по плечу, погладил их широкие листочки, и остался доволен результатом – теперь он привезет сюда всех членов Президиума ЦК КПСС и покажет, что и в средней полосе можно выращивать кукурузу. Хотя, зачем им доказывать, они итак смотрят ему в рот и исполняют его волю, никто не смеет возражать ему, если не хотят оказаться в роли тех оппозиционеров: Молотов, где-то в Монголии прозябает, Маленков в Казахстане на электростанции директором работает. Да, он так боролся с "культом личности", что незаметно сам упал в эту крайность, иногда ему супруга Нина говорила, что не прислушиваешься к мнению товарищей, а он только отмахивался, пошли они подальше со своими советами, сам знаю, что мне делать.

В обед к нему приехал зять Аджубей Алексей Иванович женатый на его дочери Раде. Он работал главным редактором газеты "Известия" – небывалый взлет в карьере от простого спортивного журналиста до главного редактора Центрального издательства. Недаром в стране ходила поговорка: "Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей". Сначала они говорили на общие темы, о погоде, о видах на урожай в Казахстане, но Хрущев понимал, что "околоРадский жук" (так его звали за глаза сослуживцы) приехал не просто так, поэтому задал напрямую вопрос:

– Ты по какому делу приехал Алексей? Я ж вижу, что ты не просто так уехал от городской суеты, не нравится тебе деревенская жизнь.

– Понимаете, Никита Сергеевич, этим летом будет чемпионат мира по футболу.

– Знаю я это дело. Двадцать два бугая на поле за одним мячом гоняют, а вот, если бы им тяпки дать, то больше пользы было бы, – Хрущев не был большим приверженцем этой игры, в отличии от других государственных мужей.

– Никита Сергеевич, футбол – это очень распространенная в мире игра, миллионы людей болеют за этот спорт.

– Ну, и пусть болеют на свое здоровье, у меня своих забот полный рот, некогда мне на тех зевак смотреть.

– Никита Сергеевич, но это же престиж страны, если наша сборная победит на этом чемпионате, – пытался убедить своего тестя Аджубей.

– Ничего они не выиграют, только страну осрамлять.

– Конечно, могут не выиграть, поскольку лучшего нападающего страны, а может и мира хотят в тюрьму посадить.

– Что это еще за новость, почему не знаю.

– Потому что органы наши хотят скрыть этот факт от общественности.

– Что за безобразие. Сейчас буду звонить министру, как фамилия того футболиста?

– Эдуард Стрельцов.

– Стрельцов, – Никита Сергеевич задумался, – знакомая фамилия.

– Он знаменитый футболист, забил шведам три гола и награжден орденом Знак Почета, за победу наших футболистов на олимпиаде в Мельбурне.

– Нет. Его фамилия мне знакома по иному случаю.

– Может быть. У него там были некоторые трения с законом.

– Ах, вот что. Звездная болезнь. Надо искоренить это явление из нашей жизни.

– Может быть, немного есть у него "звездная болезнь", но у него талант необычайный. К вам на прием просятся Гавриил Качалин и Никита Симонян.

– Кто это такие? – с недоумением спросил Первый секретарь ЦК КПСС, чем вызвал искреннее удивление у Аджубея – как можно не знать таких людей!?

– Гавриил Качалин старший тренер сборной СССР по футболу, а Симонян капитан команды.

– Зачем они хотят встретиться со мной?

– Просить за Стрельцова. Ведь без него мы не можем рассчитывать на победу.

– Неужели от игры одного игрока может зависеть вся команда.

– Но это же Стрельцов, Паганини на поле. Его уже в Европе заметили, предлагают большие деньги, причем, в валюте.

– Еще Европы нам не хватает здесь. Достаточно венгра Пушкаша, который сбежал из страны в Испанию.

– Стрельцов не убежит, он наш.

– Хорошо, попробую разобраться.

Хрущев поднял трубку прямого телефона и сказал:

– Соедините меня с Серовым. Иван Александрович, доброе утро… Тебе знакомо дело футболиста Стрельцова?.. Что бы завтра предоставил все материалы на него.

Никита Сергеевич положил трубку на место.

– Завтра я ознакомлюсь с делом этого футболиста, а затем назначу встречу этим товарищам. Вечно ты, Алексей, ты подсовываешь мне скандальные дела.

– Никита Сергеевич, но это же престиж нашей страны, всего мирового коммунистического движения, ведь до настоящего времени чемпионами становились только представители капиталистических стран.

Хрущев принял представителей сборной команды по футболу, после того, как познакомился с делом Стрельцова. Никита Сергевич пригласил просителей сесть за большой дубовый стол, покрытый зеленым бархатом, они чувствовали себя очень неуютно под пронзительным взглядом хозяина кабинета.

– Так что вы хотите мне сказать, дорогие гости? – с некоторой иронией обратился Хрущев к ним.

– У нас сейчас ответственный момент наступил для нашей команды – последние тренировки перед выездом в Мельбурн. Перед этим мы должны провести несколько товарищеских матчей, чтобы определится с составом, – начал издалека Качалин.

– Переходите прямо к делу, – поторопил его Хрущев, чем смутил старшего тренера команды.

– Понимаете, у нас Эдуард Стрельцов, основной игрок нападения нашей сборной. С ним связаны все наши надежды на получение медалей, желательно самой высшей пробы, а его собираются судить…

– За что его собираются судить?

– Там какая-то непонятная история с девушкой получилась…

– Да, очень некрасивая история. Говорите прямо – отвратительная история, ибо он изнасиловал нашу советскую девушку, комсомолку.

– Он этого не делал, – попытался поддержать тренера капитан сборной Никита Симонян.

– Откуда вы это знаете?

– Он мне сам сказал.

– А вот есть протокол, есть экспертиза, которые говорят совсем о другом. К тому же, оказывается, что это не первый случай, когда ваш разлюбезный Эдик нарушал закон. В январе он в метро избил постового милиционера, еще избил соседку, побил ей окна, еще участвовал в нескольких драках за что были приводы в участок. Я удивляюсь, почему до сих пор он гулял на воле, видно вы старались и выгораживали его.

– Было дело, ведь все мы были молодые и имели некоторые грешки.

– У нас не было грешков, ибо мы за Советскую власть дрались.

– Никита Сергеевич, но, может, есть возможность не судить строго Стрельцова, ведь это испортит всю его карьеру, тем более, что девушка готова забрать заявление.

– Уговорили её, – Хрущев пронзил тренера своими маленькими прищуренными глазами.

– Никита Сергеевич, у нас появляется возможность стать чемпионами мира. Это же будет такой престиж для страны, но это только в том случае, когда Стрельцов останется в команде. Поверьте, мне, это исключительный талант.

– Вы хотите сказать, что для него должно быть исключение?

– Мы его накажем, есть другие варианты.

– А, по-моему, вариантов нет. Закон один для всех. Что ж это получается, если преступление сделает какой-нибудь слесарь, то мы его накажем со всей строгостью закона, а, когда талантливый футболист нарушит закон, то его не будем наказывать.

– Никита Сергеевич, – заговорил капитан команды Симонян. – вся команда просит вас…

– Нет. Закон одинаков для всех. Пусть суд решает степень вины вашего футболиста, – Хрущев встал, ибо принял непростое, но единственно правильное по его понятиях решение, давая тем самым понять, что аудиенция закончилась.

Примечание. Стрельцова осудили на 12 лет, отсидел он пять лет, но еще три года не разрешали выступать в высшей лиге, и только после того, как написали письмо из автозавода Лихачева Брежневу, в то время он был Председателем Верховного Совета, то Леонид Ильич со словами: "…если слесаря посадят, а потом он выйдет на свободу, то он может работать слесарем, то почему же футболист не может играть после тюрьмы…" – возвратил его в московское "Торпедо" и в сборную страны.

А сборная по футболу не выиграла ничего на чемпионате, проиграв в четвертьфинале шведам 2-0, годом раньше они разгромили шведов в товарищеском мачте 6-0, Стрельцов тогда забил три мяча.

Только Анна Михайловна вышла из больницы так она развила бурную деятельность для того, чтобы добиться поездки во Францию для встречи с братом Александром. Прежде всего она пошла в комитет ветеранов революции, который находился в в Музее революции на ул. Тверской. Однако ей там не смогли ничем помочь, ибо организация была сугубо общественная и никакими полномочиями в плане выдачи виз за границу не имели. Они посоветовали обратится ей к директору Музея революции.

Она записалась на прием к директору музея Толстихиной Анастасии Иннокентьевне, хотя ей сразу отказывали в такой аудиенции, считая, что её просьба носит сугубо частный характер.

Косинская зашла в приемную директора музея, представилась секретарше женщине лет тридцати пяти, в строгом костюме и аккуратной прической.

– Сейчас я узнаю, сможет ли вас принять Анастасия Иннокентьевна, – сухо ответила секретарша и сурово посмотрела на просительницу, мол, ходят тут всякие, работать мешают. Она взяла со стола какие-то бумаги и вошла в кабинет начальницы. Анна Михайловна с трепетом и надеждой смотрела на эту высокую дубовую дверь, на тесненную металлическую табличку на ней, словно, от этого зависит вся её будущая жизнь, возможно, тогда в зале суда, который выносил ей суровый приговор, она меньше волновалась.

Вышла секретарша и те же безразличным ровным голосом сказала:

– Анастасия Иннокентьевна сейчас занята, подождите.

Последние слова прозвучали, как приговор, что она здесь нежелательный посетитель, поэтому эта аудиенция ничего не даст. Косинской стало даже плохо, она единственного боялась, что сейчас ей станет плохо, она потеряет сознание и её заберет отсюда скорая помощь, и прощай её надежда встретится с братом.

– Можно у вас воды выпить? – попросила она робко у секретарши, та налила из графина воды, который стоял на тумбочке, и поднесла её посетительнице.

– Спасибо, – поблагодарила её Анна Михайловна, и запила водой таблетку аспирина.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила секретарша, – может вызвать врача?

– Спасибо. Со мной все нормально. Извините, что я вам приношу беспокойство, – сказала Косинская, а сама подумала, что напрасно она предполагала, что секретарша черствая женщина и мысленно извинилась перед ней.

– Вы мне не мешаете. Я привыкла работать при посетителях.

– Я только выписалась из больницы, мне бы, конечно, лучше дома посидеть, но дела появились очень срочные.

– Вы из бывших …, – секретарша не добавила слово "заключенных", ибо это подразумевалось, и так.

– Это видно.

– Сейчас в городе очень много появилось амнистированных, они выделяются среди массы людей, некоторые даже ходят в телогрейках, даже не верится, что у нас столько людей были в тюрьмах и лагерях.

– Да, много людей пострадало, – ответила Косинская, и перевела разговор на другую тему, опасаясь, что в этом может быть какая-то провокация. – А Москва сильно расстроилась за последнее время.

– Да, строятся целые микрорайоны новые, где раньше были пустыри.

Позвонил телефон, секретарша подняла трубку, ответила "Да" – положила трубку на место и сказала:

– Пройдите в кабинет. Анастасия Иннокентьевна вас ждет.

Анна Михайловна вошла в кабинет директора Музея революции – это была просторная комната, посредине стояли два стола буквой "Т", покрытые зеленым бархатом, справа висели большие часы, а слева стоял большой шкаф, набитый книгами и документами. прямо на стене висел портрет Ленина, а рядом, вероятно, висел другой портрет, ибо место было не выгоревшее.

– Значит, сняли портрет Сталина, – подумала Косинская, и эта новость её оставила раньше. Когда она на Колыме была, то несомненно, её радовало бы такое отношение к вождю народов, но сейчас, после того, как она возвратилась на "большую землю", то отношение к Сталину у неё изменилось. За то время, когда она отсутствовала, то произошли такие перемены, словно, она прибыла совсем в другую страна. Дело в том, что было построены новые дома, открылись новые магазины и различные дома быта, столовые и кафе, изменились люди, которые теперь встречались ей на улицах столицы. Они были хорошо. можно даже сказать со вкусом одеты, причесаны, побриты, лишь изредка встретишь бородатого дядька в потрепанном полушубке. Люди взаимно вежливы, Приветливы, уступают место в транспорте, ходят в кино и театры. Ведь раньше туда ходили только обеспеченные люди, а рабочим, служащим туда был вход закрыт, их удел был только грязный кабак. В свободное время они семьями прогуливаются в парках, участвуют в соревнованиях на спортивных площадках и плавательных бассейнах. Бесплатная медицина и бесплатное обучение в школах и в разных учебных заведениях, восьмичасовой рабочий день.

Не за эти все блага для всех людей боролась она всю свою сознательную жизнь, и вот такое общество построено, пускай в нем есть еще некоторые недостатки, но это поправимо, но это же совсем не то, что было при царизме, когда одна часть общества жила за счет угнетения другой бесправной части общества. Конечно, она не могла подсоединится к хору песнопений во славу вождя, но и хулить его не могла, ибо благодаря его воле, способностям так поднялась страна.

– Здравствуйте, – обратилась к ней женщина, которая сидела за столом. Это была простая на вид женщина, которая специально одевалась так, чтобы ничем не выделятся из массы людей: строгий костюм, белая блузка с черным тонким галстуком, волосы собраны сзади в узелок.

– Здравствуйте, – ответила Анна Михайловна.

– Кто вы такая и с чем пожаловали? – лицо у неё было доброе, а в серых глазах светился огонек соучастия к просителю.

Косинская назвала свою фамилию и имя, а затем кратко рассказала о себе.

– Очень хорошо, что вы пришли, я наслышана о вас, встречала ваше имя в некоторых документах и хотелось встретится с вами, чтобы вы поделились воспоминаниями о вашей борьбе в революцию и гражданскую войну. Ваши рассказы будут полезны для подрастающего поколения. У нас есть здесь квалифицированные работники, которые помогут вам оформить ваши воспоминания совершенно бесплатно.

Такой поворот дела несколько озадачил даже Косинскую, она даже не думала, что её воспоминания могут представлять для кого-то интерес, а сюда она шла совсем с другой целью, сугубо личной, а она всегда общественное ставила выше личного, поэтому ей даже было неудобно говорить о причине своего прихода. Однако, желание видеть своего брата, единственного живого родного человека, который остался у неё перевесил все остальные факторы.

– Анастасия Иннокентьевна, конечно, я буду работать над своими воспоминаниями, но я пришла к вам по другой причине.

– Какой?

– Вы б не могли мне помочь поехать за границу?

– Извините, как вас зовут? – директорша нервно заерзала на стуле.

– Анна Михайловна Косинская.

– Так вот, дорогая Анна Михайловна, я не понимаю почему вы обратились с таким вопросом ко мне. Визами и поездками за границу занимается министерство иностранных дел или туристические организации нашей страны. Вам надо обратится туда.

– Я обращалась туда, но мне сказали, что они выдают визы только людям, которые выезжают за границу в составе различных делегаций или людям, которые выезжают туда в командировки от промышленных предприятий или от научно-исследовательских институтов. А я ведь нигде сейчас не работаю и никакой научной деятельностью не занимаюсь. Думаю, что вы знаете, где я находилась последние десять лет.

– Да, я в курсе. Меня ведь тоже арестовывали, но не нашли в моих действиях состава преступления. А вот мужу моему меньше повезло – его арестовали и больше я о нем не имела никакой информации.

– Но ведь ваши сотрудники на различные мероприятия тоже выезжают за границу.

– Но вы ведь не наш сотрудник, и, к сожалению, у нас штат укомплектован полностью. Так что ничем не могу вам помочь.

– Очень жаль, – с грустью промолвила Косинская, – я так надеялась.

– А почему вы хотите поехать за границу?

– Мне б хотелось поехать во Францию, чтобы посетить могилы моих родителей, они похоронены на русском кладбище на околице Парижа, – Анна Михайловна не стала раскрывать истинную причину своей поездки. – К тому же в свое время я работала по линии Коминтерна за границей и хотелось бы увидится с ними после стольких лет разлуки.

– А где вы работали?

– В основном в Италии, но немного была и во Франции, а в Германии была, когда там произошло восстание рабочих в Гамбурге под руководством Ернста Тельмана. Я лично была с ним знакома. К сожалению, фашисты убили его в тюрьме.

– А еще с кем вы были знакомы?

– С Анжеликой Балабановой общались, хотя у нас с ней были некие трения по поводу участия представителей Коминтерна в рабочем движении Италии. Но зато мы хорошо сработались с Пальмиро Тольятти.

– Так вы лично знакомы с Пальмиро Тольятти?

– Да.

– Он же сейчас Председатель компартии Италии, с ним у нас тоже налажены хорошие контакты.

– Так какое отношение имеет ко мне? – с напуском грусти промолвила Косинская.

– Очень даже имеет. Вы можете написать письмо лично Тольятти и попросить его позвать вас в Италию на какое-нибудь мероприятие. Например, там каждый год проходит праздник газеты "Унита".

– Вы полагаете, что это поможет? – неуверенно ответила Анна Михайловна.

– Я не совсем уверена, но надо попробовать. Я знаю, что некоторые ветераны революции выезжали на подобные мероприятия.

– Но куда мне можно написать.

– Я сейчас найду нужный вам адрес, – Анастасия Иннокентьевна стала рыться в ящичках своего стола, открывая то одну записную книжку, то другую или какую-нибудь визитку просматривая.

В начале осени Наташа получила от своей подруги Лены письмо, в котором она рассказывала о новостях в Днепропетровске, о том, как поживает некогда ей родной медицинский институт и некоторые подробности личной супружеской жизни. Для Наташи такие письма связывали с её родным городом, в котором прожила почти двадцать счастливых лет, несмотря на то, что часть этой жизни приходилась на годы войны.

– Лена прислала письмо, – сообщила она новость за ужином своему мужу, он, обычно, ел сам, поскольку приходил поздно домой после работы. сын уже в это время спал. Его Петр видел и мог погулять только в выходные.

– Что ж она пишет там? – поинтересовался Петр.

– Пишет, что получила права на вождение автомобиля и теперь её муж берет с собой на всякие мероприятия, ибо ему приходиться там выпивать, и Лена везет его домой. Еще пишет, что ездили вдвоем с Андреем Григорьевичем в Крым на машине, ей так понравилось такое путешествие.

– Ничего мы тоже скоро сможем поехать на своей машине, – заметил муж, ибо ему показалось, что супруга немного завидует подруге.

– Не знаю. Я может быть даже б не смогла управлять автомобилем, тем более, если там интенсивное движение.

– Между прочим, она собирается приехать к нам в гости.

– Будем рады, пускай приезжает.

– Только у неё есть небольшая просьба.

– Какая?

– Она хочет попасть в Большой театр на балет с участием Галины Улановой, она прочитала какую-то статью в журнале об успешных гастролях театра в Англии в 1956 году, и ей так захотелось посмотреть её воочию.

– Что ж это несложно сделать. Ты посмотри, когда будут идти в театре спектакли с Улановой, а я затем закажу билеты.

– Это так здорово будет, Лена будет такая счастливая. Спасибо.

– Хорошему человеку всегда приятно сделать доброе дело.

На "Жизель" Лена пошла с Наташей вдвоем, её муж не смог отпросится с работы, а Петр, как всегда задержался на работе.

– Это что-то невероятное, – сказала по окончанию спектакля Лена, который она смотрела, не отрываясь от сцены, – она парила над землей. У неё танец доведен до совершенства. Я была в Киеве, в Одессе, но такого танца я нигде, и никогда не видела. Знаешь, я тебе даже немного завидую, что у тебя есть возможность видеть такое чудо. Ведь здесь не только Уланова блистает, но и вся труппа на высоте.

– Я не часто хожу.

– Почему? Я бы ходила на все представления, получаешь такой заряд духовной пищи, словно, пообщался с высшими существами.

– Понимаешь, у меня сейчас много работы, приходится сдавать некоторые дисциплины, которые я не проходила в нашем институте, дома маленький ребенок, к тому же мне немного стыдно.

– Почему?

– Яне знаю, почему у нас есть такая привилегия иметь возможность идти в любой театр без проблем, тогда, как другие люди не могут попасть в Большой или другой известный театр.

– Что Петя не хочет для тебя брать билеты?

– Он мне никогда ни в чем не отказывал, но мне самой неудобно.

– Послушай, дорогая, неудобно спать на потолке, потому что одеяло спадает, неудобно брюки через голову одевать, а все остальное можно делать безо всяких там стеснений. Между прочим, как теперь у тебя с ним отношения?

– В каком смысле?

– Ты его простила за то его насилие.

– Мне сейчас кажется, что и не было тогда насилия, и я его очень уважаю, а может даже и люблю.

В воскресенье Наташа с Петром провожали свою гостью на Курский вокзал. Сашу оставили с бабушкой, ибо на улице стола прохладная дождливая погода. До вокзала ехали на троллейбусе, в салоне было немного людей и они заняли свободные места, Петя держал в правой руке чемодан Лены, куда та сложила все свои покупки в столице, в основном это была косметика из магазинов "Ванда" и "София", которой запаслась она не только для себя, но и для своих подруг.

Женщины вели между собой неторопливый разговор, а Власенко смотрел в окно троллейбуса, по которому стекали дождливый потоки, люди на тротуарах прятались под зонтиками. Знакомая дорога на вокзал вызвала у него непонятное щемящее чувство, возможно, то была тоска по родных краях, ведь давненько он там не бывал, а оттуда приходят странные новости. Мама пишет, что людей заставляли сдавать великий рогатый скот государству из своего двора, мотивируя это тем, что крестьян хотят освободить от лишних домашних забот для того, чтобы он свое свободное время использовал для своего гармоничного развития. Все это выглядело очень странно, ибо в подсобном хозяйстве у крестьянина всегда были: коровы, свиньи, куры, гуси и прочая живность – это было дополнительным заработкам для колхозников, которые на свои трудодни просто не смогли бы выжить. Со двора мамы увели молодую телку, о которой она очень жалела, но, правда, оставили корову и бычка.

На Курском вокзале было много народа, им пришлось ждать, когдаподали на платформу состав "Москва – Днепропетровск".

– Спасибо, за гостеприимство, – сказала она Наташе, а затем пожав руку Петру добавила, – а тебе спасибо за билеты, от спектакля я получила огромнейшее удовольствие.

– Я твой должник, – ответил мужчина, крепко пожав ей руку.

– Но кое-что ты еще не выполнил, – хитро посмотрев на него заметила девушка.

– Ты, о чем? – с недоумением спросил Петя.

– Ты как-то говорил, что посодействуешь, чтобы моего мужа перевели в столичный институт.

– Ах. ты об этом. Я помню и сдержу свое обещание, просто не получается встретится с нужными людьми. Так что не волнуйся, я не забыл о твоей просьбе.

Лена села в вагон, и спустя некоторое время состав тронулся, оставив на перроне супругов. Несмотря на дождь у Наташи было прекрасное настроение.

– Может не будем ехать домой?

– Почему?

– Хочется по Москве немного погулять, у нас не часто выпадает такая возможность.

– Согласен. Может ты хочешь в ресторан какой-то зайти.

– Дождь немного прекратился, давай просто так пройдемся.

– Не возражаю, – ответил муж и они пошли в направлении центра. Наташа взяла Петра под руку, весь облик её светился от счастья, словно, говорил: "Смотрите, я иду со своим мужем, он самый лучший мужчина на земле". Так они шли среди толпы людей, которые куда-то спешили или тоже прогуливались на улице. Вдруг Лена заметила яркую рекламу на стене кинотеатра "Девушка без адреса" и ей захотелось пойти на этот кинофильм, тем более, что подруги расхваливали этот фильм и своего любимца Николая Рыбникова.

– Конечно, пойдем, – ответил муж и они завернули к кассе кинотеатра, возле которой выстроилась немалая очередь. Они взяли билеты на ближайший сеанс и зашли в уютный зал, где Петя купил ей и себе мороженое "Пломбир". Все было так необычно. так романтично, ведь у них практически не было букетно-шоколадного периода ухаживаний, если только не считать месяца, проведенного на целине. Фильм очень понравился Наташе, судьба главной героини в чем-то была похожа на судьбу её, ибо она тоже приехала в Москву в поисках счастья. Чувствуя себя на вершине блаженства, она положила свою голову на крепкое плечо Петра, и продолжала так смотреть фильм, а супруг только сильнее прижал её к себе.

– Тебе нравится кино? – спросил Петр.

– Да, недаром хвалили фильм мои подруги.

– Ты права, – сказал он и поцеловал её в щечку.

– Не надо здесь же люди, – пристыдила мужа Наташа.

– Пускай видят и завидуют нам, – ответил он и хотел добавить: "Помнишь, я тебе там на целине говорил, что мы будем жить в Москве и вот мы сейчас смотрим фильм в московском кинотеатре", – но он решил не напоминать ей о Казахстане, возможно, её такие воспоминания могут не понравится, то была мрачная полоса в их жизни. Впрочем, если бы он тогда не взял её силой, то они бы расстались навсегда, а Наташа осталась бы только девушкой, которая выполняя комсомольское поручение, завела переписку с парнем, осваивающим целину. Она была для него богиней, а он был просто передовой механизатор широкого профиля, она играла на пианино, училась в институте, а он закончил только начальную школу и играл на трубе в сельском духовом оркестре. Кажется, у них не было никаких точек соприкосновения, поэтому он и боялся тогда на целине, что она уедет и забудет о нем. Тогда подруга Лена подсказала ему, как должен вести себя настоящий мужчина.

– Не теряй момент, – сказала она, шампанское вдарило в голову и печаль расставания придало решимости.

Как давно уже это было, и через какие испытания пришлось пройти им прежде чем пришли к согласию, а теперь счастливые сидели в кинотеатре, наблюдая, как другие люди ищут свое счастье.

Кино закончилось, в зале зажгли свет, возбужденные люди, обговаривая подробности фильма, Наташа взяла Петра под руку, прижалась к нему крепко и сказала.

– Какой прекрасный сегодня день.

– Согласен, прекрасный день. И мы его сегодня продолжим.

– Каким образом, – Наташа посмотрела в глаза своего мужа.

– Мы пойдем сейчас в ресторан.

– Но нас же ждет дома Саша.

– Ему с бабушкой тоже хорошо.

– Но мне на завтра надо сделать реферат по физиологии человека.

– Сделаешь потом, ты ведь у меня отличница.

Они зашли в ресторан на набережной Москвы-реки, Петр заказал котлету по-киевски, жареную картошку, салат из свежих помидор и бутылку "Портвейна". Играли музыканты, танцевали пары, бегали по залу официанты – это было так необычно для Наташи.

– Давай, выпьем с тобой за то, чтобы у нас всегда было хорошо, – сказал Петр, налив в бокалы вина.

– А мы не будем пьяными? – забеспокоилась супруга.

– От такого вина ты не будешь пьяная, а даже, если и будешь пьяная, то я тебя на руках донесу домой.

– Хорошо, – улыбнулась Наташа, она верила каждому ему слову, ибо он все выполнял, что обещал.

Они выпили, закусили, потом Петр налил еще в фужеры вина. После выпитого у Наташи немного закружилась голова, все стало таким прекрасным: люди, музыканты, зал. Зазвучала мелодия "Подмосковных вечеров" Петр пригласил супругу на танец, и они закружились в танце по залу.

– Мы с тобой так давно танцевали, – сказала она.

– Да, давно. Жаль, мы потеряли так много времени.

– Тогда на целине мы танцевали под граммофон и аккордеон. Так романтично было.

– Да, – ответил с облегчением Петр, ибо для неё целина не были уже неприятным воспоминанием.

Больше месяца пришлось Анне Михайловне ждать ответа из Италии, она уже потеряла надежду, но однажды она в своем почтовом ящике обнаружила открытку, в которой сообщалось, что ей необходимо явится здание ЦК КПСС на Старой Площади, в кабинет начальника Политуправления лагерей МВС СССР. Встреча была назначена на завтра на 14,30.

Первым делом она забежала в квартиру Петра Власенко, но комната была закрыта. Тогда она пошла на кухню, и застала там Марью Васильевну, она занималась выпечкой пирогов с яблоками.

– Маша, – по-свойски обратилась Косинская к подруге, – заканчивай печь свои пироги, и пошли в мою комнату.

– Что за такая поспешность? Подожди немного, мне осталось совсем немного теста, которое надо использовать, а то оно испортится.

– Хорошо, даю тебе полчаса. Успеешь.

– Да.

– Значит, жду тебя через полчаса в своей комнате.

– Хорошо.

Анна Михайловна вошла в свою комнату, открыла свой шифоньер, и стала доставать оттуда свои платья. Их было не так и много, по очереди она вытягивала их из шифоньера, тщательно рассматривала их, а затем клала их на свою кровать. Когда она все одеяния выложила на кровать, то села на стул и стала рассматривать свое богатство – оно её совсем не радовало, ибо мода на эти вещи давно прошла. За этим занятием застала её Марья Васильевна.

– Что это ты разложила свои платья, – поинтересовалась она, – на базар хочешь отнести?

– В принципе, ты права этим вещам место в музее.

– Но вот это платье, в котором ты ходила в театр. Оно прилично выглядит.

– Для театра оно может и хорошо, но для похода в центральный орган партии оно вряд ли подойдет.

– Что же делать?

– Вот и я думаю, что делать? Прямо голова кругом идет. Никогда у меня не было проблемой, что одеть? Мещанство какое-то.

– Но ты же была всегда выше этого.

– Да. Всегда моя одежда была простой, демократической, чтобы не выделятся из массы, но вот сейчас хочется показать, что я не сломлена, что я полна сил и энергии, что я в конце концов Женщина.

– Может посмотришь мои платья?

– Не стоит. Я прекрасно знаю твой гардероб. Надо идти в магазин, чтобы купить новое платье. Вот только я боюсь – хватит ли у меня денег.

– Так у меня есть некоторые сбережения, я тебе одолжу.

– Спасибо. Что ж собираемся, пойдем покупать мне новое платье.

Поход за новым оказался очень длительным, они прошли несколько магазинов, которые находились поблизости, но показанные модели не впечатляли, Анна Михайловна очень придирчиво рассматривала каждое новое платье, то ей не нравилась модель платья, то не подходил материал или некоторые мелочи – слишком большой воротник или лишняя складка на платье. Пришлось ехать аж в центр города, где в ГУМе, на втором этаже нашли подходящее платье. В универмаге было много покупателей и пришлось выстоять большие очереди сначала в примерочную, а затем и в кассу, но зато домой они ехали усталые, но довольные. Анна Михайловна торжественно несла в своей руке пакет, обвязанный бечевкой, теперь она может предстать перед высокими чинами в достойном одеянии.

В назначенное время Анна Михайловна вошла в здание ЦК КПСС, её встретил дежурный офицер, спросил её фамилию и куда она направляется. Женщина рассказала о цели её посещения и протянула открытку-приглашение. Подтянутый, широкоплечий офицер прочитал открытку, посмотрел в журнал и сказал:

– Проходите, вас ждут, – взял под козырек.

– Спасибо, – поблагодарила Анна Михайловна с трепетом в душе шла по мягкой ковровой дорожке зеленого цвета. С этой встречей она связывала свои самые сокровенные надежды и желания. Она не верила в бога, но сейчас она молилась на него, просила у него чуда, но первое впечатление от встречи с чиновником у неё закрались подозрения, что поездка не состоится.

– Откуда вы знаете Пальмиро Тольятти?

– Мы с ним вместе работали в Коминтерне, а затем и в Италии еще до того, как Муссолини захватил там власть.

Чиновник с недоумением посмотрел на женщину, ему не верилось, что такая хрупкая женщина могла участвовать в революционной борьбе.

– Чем же вы тогда занималась там? – Косинскую начинал раздражать этот мужчина.

– Я давала когда-то расписку, что не буду рассказывать, о чем мы там занимались за границей, ибо это может привести к международному конфликту.

Анна Михайловна не шутила, а говорила правду, ибо, если бы об их деятельности узнали в Италии, то, даже несмотря на то, что прошло столько лет, их бы обвинили в террористической деятельности и вмешательством во внутривенные дела другой страны.

– Вы понимаете, что с такой статьей, как у вас мы не имеем права выпускать за границу, но так как за вас просит Тольятти, человек уважаемый в нашей стране, то мы разрешим ваш выезд за границу. Однако, я предупреждаю, чтобы вывели себя достойно, не встречались с лицами, которые работают против нас, не давали никаких интервью без согласия наших консулов, не вывозить советские рубли за границу. Вам все понятно.

– Да.

– Тогда пройдите в кабинет, который занимается выдачей виз и оформлением проездных документов. Там же вам поменяют наши деньги на валюту.

Пол дня пришлось ей потратить еще на то, чтобы оформить все документы и проездные билеты, она ехала в Италию с пересадкой в Берлине. Потом она пошла на Белорусский вокзал, чтобы уточнить время отправления поезда из Москвы, а затем узнала в какое время она выедет из Берлина, и в котором часу будет проезжать Париж. Это необходимо было знать, для того, чтобы сообщить брату Александру, когда она будет в Париже.

Анна Михайловна последнее время жила встречей с братом, с которым они расстались почти тридцать лет назад. Она помнила эту встречу до малейших подробностей – тюрьма контрразведки белогвардейцев, она ждет исполнения приговора военного трибунала – расстрел. Ночью за ней приходит поручик и солдат с винтовкой.

– Косинская на выход.

При тусклом свете керосинки она окинула взглядом камеру, где сидело несколько арестованных женщин, словно прощаясь с ними и смело направилась к выходу. На улице стояла паршивая осенняя погода, под ногами скользкая грязь, тяжело давались последние шаги в этой жизни. Впереди вырисовалась фигура военного в накидке, значит, это произойдет здесь, решила она. Но поручик сказал:

– Идите, вы свободны, – они развернулись и пошли, а военный в накидке подошел к ней и обратился к ней.

– Наташа, это ты? – видно, в контрразведке поработали над ней и её трудно было узнать.

– Да, Саша, – тихо молвила она, ибо узнала брата и слезы градом покатились из её глаз. Брат, как мог успокаивал её, но потом их пути снова разошлись, и ей все это время хотелось узнать, как же удалось ему освободить её то ли он заплатил за это большие деньги, то ли удалось убедить, что она невиновна. Больше их пути не пересекалась.

И вот она едет в Париж, но поезд идет так медленно, он раз за разом останавливается на больших и маленьких станциях, меняются пассажиры в её купе, но она мало обращает внимание на их, она живет предстоящей встречей. Париж встретил её дождем и прохладной погодой, мимо пробегают одинаковые аккуратные дома, деревья высокие, но еще покрытые зеленью, в Москве листва уже облетела, затем появились технические станционные строения и наконец поезд остановился, и пассажиры двинулись к выходу, Анна Михайловна тоже последовала за ними. Вышла на перрон, мимо пробегали спешащие по делам люди, а она подошла к лавочке и остановилась, ожидая пока пройдет эта толпа суетливых граждан, но вот толпа рассеялась, и она увидела одиноко стоящего мужчину, который внимательно рассматривал проходящих мимо людей. Некая догадка пронзила её и она направилась к этому мужчине и чем ближе она к нему подходила тем больше в ней росла уверенность, что это и есть её брат.

– Саша, – сказала она, когда совсем приблизилась к нему, он повернул к ней свою голову и кинулся в объятия своей сестры.

– Аннушка, родная моя. Как я рад, что снова увидел тебя.

– Я тоже очень рада. Ведь я уже не надеялась увидеть тебя, хотя обращалась в разные архивы, но след твой затерялся после того, как ты покинул Москву.

– Я тоже пытался узнать что-нибудь о твоей судьбе, обращался в ваше посольство, но там мне отказали в выдаче информации о тебе. Предложили мне написать в Москву, на центральный архив. Я написал туда, но мне не ответили.

– Но, как ты познакомился с Петей.

– Каким Петей? – с недоумением спросил брат.

– С которым вы покупали платье для его жены.

– Ах, ты имеешь в виду того парня из советской делегации.

– Да. Это ведь он мне дал твой адрес.

– Я потом тебе расскажу о нем, а сейчас поехали ко мне домой, – Александр Михайлович взял чемодан сестры, и они пошли на выход в город.

– Так сейчас твои вещи отвезем на мою квартиру, а затем пойдем в ресторан перекусить что-нибудь.

– А нельзя ли у тебя перекусить, мне хочется побыть с тобой вдвоем, чтобы никто не мешал.

– Но у меня ничего не приготовлено и холодильник пустой.

– Разве у вас магазинов нет, чтобы скупится.

– Есть. Хорошо сделаем как ты хочешь, ты моя гостья.

Они зашли в какой-то магазин, где полки были завалены самими различными продуктами, от их обилия у Анны Михайловны глаза разбежались. Её брат тем временем взял балык, сыр, вина, ватрушки еще каких-то консервов и они сели в такси, который быстро привез их к многоэтажному дому.

– Вот я здесь живу, арендую меблированную квартиру. Конечно, тебе может не все понравится в моем холостяцком жилье.

Лифтом поднялись на седьмой этаж, вышли на довольно-таки просторную площадку, на окне стояли комнатные цветы.

– Красивые у вас цветы, кто за цветами ухаживает? – поинтересовалась она.

– Да это соседка моя занимается, старушка лет под восемьдесят. Подержи свой чемодан, я сейчас квартиру открою, – брат вытащил из брюк ключ от квартиры и открыл двери. – Проходи.

Сестра прошла в квартиру и стала придирчиво осматривать жилище брата, которое было выдержано в спартанском духе: большая кровать посредине комнаты, справа шифоньер, рядом стол и кресло, слева шкаф с книгами и телевизором, на стенах развешаны разные картины.

– Пошли на кухню, сейчас будем готовить себе еду. Нарезали колбасу, сыр, открыли рыбные консервы, из холодильника Саша вытянул помидоры, огурцы, открыл вино.

– Садись, Анушка, к столу, что имею тем и угощу, раз не захотела в ресторан пойти, – Александр Михайлович пригласил к столу и разлил вино в бокалы. После того, как они поели, вдоволь поговорили о том, что было, в какие передряги они попадали в своей жизни, что пришлось пережить, вспомнили о своих родителях, которые ушли из жизни так рано.

– Давай, сестренка, выпьем за то, чтобы дальше у нас была без проблем, чтобы больше мы не теряли друг друга из вида, встречались мы хоть иногда.

– В этот раз тебе надо приехать ко мне в гости, посмотреть, как я живу. Неужели тебя не тянет на Родину?

Александр задумался, не хотелось ему огорчать сестру своим ответом, подбирал слова, чтобы его речь не была слишком жесткой.

– Хочется мне поехать, Аня, в Россию, особенно, посмотреть наш дом, квартиру, но одного желания мало, есть некоторые обстоятельства, которые мешают такой поездке.

– Саша, у нас уже всем объявили амнистию.

– Боюсь, что мне амнистии не будет, и давай больше на эту тему не говорить.

– Хорошо, не будем, – с тяжелым сердцем согласилась сестра.

После некоторой паузы Саша спросил:

– Так куда мы поедем сначала?

– На кладбище Пьер-Лашес, на могилы коммунаров хочу цветы возложить.

– Я так и думал, что ты туда сначала пойдешь. Вечная ты моя революционерка.

– Да, Париж очень красивый город и очень много там интересных мест, – в голосе Анны Михайловны звучало восхищение от впечатлений, полученных от посещения столицы Франции.

– Расскажи мне подробно о Париже, ведь я туда вряд ли поеду, – попросила Марья Васильевна свою подругу.

– Конечно, самый лучший вид открывается на Париж с Эйфелевой башни, – начала Косинская, отхлебнув с чашки кофе, которое привезла с Франции, – город как на ладони открывается с верхней площадки. Трубы от каминов, кованные балконы и мансарды – главные достопримечательности города и ровненькие, словно, под линеечку улочки, которые сбегаются к Триумфальной арке.

– А не страшно тебе было, ведь башня высокая, я высоты боюсь.

– Я тоже боюсь, но там все ограждено, так что совсем не страшно было там находится. Я фотографировала там, вот отдам пленки в лабораторию, то там мне сделают фотографии, потом покажу.

– А вкусное кофе во Франции, у нас не такое.

– Саша мне лучшее покупал.

– А как вы встретились с ним, ты сразу узнала его?

– Нет. Не сразу узнала, ведь прошло почти тридцать лет, он очень изменился. Он первый признал меня, а потом, когда я немного присмотрелась к нему, то нашла знакомые черты: глаза, нос прямой, улыбка та же, а лицо стало более мужественное и, несмотря на возраст, выглядит он еще хорошо.

– А фотографию ты его привезла? – у женщины всегда имеется интерес к противоположному полу.

– Вот, когда сделают снимки, тогда увидишь.

– А где ж еще видела?

– Конечно, в первую очередь пошли мы на кладбище Пер-Лашез к месту, где расстреляли последних защитников революции сто семьдесят одного человека, там стела так и называется "Стена коммунаров". Саша купил в магазины красные розы, и я возложила их к подножью памятника. Там в этом году похоронили Марселя Кашена, мы с ним были немного знакомы по работе в Коминтерне. Еще мы были возле могилы Бальзака, она недалеко от "Стены коммунаров", на его могиле стоял бронзовый бюст, хороший бюст, и на нем он смотрится немного мужественней, чем изображают его у нас.

– Я так любила читать Бальзака, практически все его произведения перечитала, а некоторые, как "Шагреневая кожа", "Отец Горио", "Нищета и блеск куртизанок", то дважды даже. Какой талант, хотелось бы поклонится ему, поблагодарить за мгновения счастья, подаренные им своим творчеством. Но я отвлекла тебя расскажи еще про Париж.

– Конечно были мы в Пантеоне, поклонились могилам Вольтера, Руссо, Дидро, а в госпиталь ветеранов специально ездили, чтобы посмотреть могилу Наполеона, а вечером мы ходили в зал "Олимпия", где пела Эдит Пиаф. Какой у неё замечательный голос, прямо до дрожи пробирает.

– Но это же видно очень дорого? – забеспокоилась Марья Васильевна.

– Я ему тоже говорила, что это дорого, что может не стоит, а он не слушал меня. Водил по всяким ресторанам и ночным барам, я там такого насмотрелась, даже поссорилась с Сашей. Он обозвал меня "пуританкой", но это же ни в какие ворота не идет, женщины выступают в чем мать родила.

– Неужели. Разве такое возможно.

– я ему то же самое говорила, а он мне ответил, что мы отстали от жизни. Мы немного с ним даже немного поспорили после этого.

– Очень серьезно?

– Нет. вскоре и помирились. Он меня еще агитировал, чтобы я осталась во Франции, ноя отказалась.

Еще до полуночи сидели женщины, распивая кофе и делясь впечатлениями от увиденного и услышанного.

В середине декабря Власенко позвали в отдел кадров, он с недоумением подумал, почему это его вызывают, ведь у него не было никаких промахов по работе. Он зашел в кабинет, где за большим письменным столом сидела начальник отдела кадров Вера Никифоровна женщина средних лет, слегка полноватая, с короткой стрижкой и голубыми красивыми глазами.

– Здравствуйте, Вера Никифоровна, – Петя изобразил улыбку на лице.

– Здравствуй, Петя, – женщина относилась к парню с симпатией.

– Зачем вызывали, я, кажется, ничего не нарушал.

– В отдел кадров ты всегда идешь, как нашкодивший школьник?

– Извините, но почему-то с отделом кадров связаны лишь такие воспоминания.

– Но в этот раз тебя вызвали для приятного известия, – красивые глаза кадровика весело блеснули.

– Не томите меня, обрадуйте меня.

– Конечно, обрадую. Тебе выделили двухкомнатную квартиру на Черемушках.

– Не может быть. Вера Никифоровна, вы не шутите?

– Разве такими вещами можно шутить. Тебе приходилось бывать в том районе.

– Несколько раз приходилось там проезжать. Видел, что там идет большая стройка, несколько новых домов уже были выстроены, и несколько домов еще строились.

– Значит, езжайте сейчас в строительное управление, там вам выдадут ордер на квартиру и ключи от входных дверей.

– С меня шоколадка за такую приятную новость, а как туда добраться? Я ведь ездил туда на автомобиле и дороги совсем не запомнил.

– Сейчас посмотрю, – Вера Никифоровна открыла справочник, который лежал у неё на столе, начала его листать, ища нужную страницу, – так тебе сейчас надо поехать на метро Добрынинскую, а затем сесть на автобус номер 41 или 121 и ехать до Большой Черемушкинской улиц, там найдете здание строительного управления, найдете там инженера по распределению квартир и там тебе вручат ордер и ключи. Паспорт у тебя здесь?

– А удостоверение подходит?

– Нет. Надо иметь при себе паспорт.

– Придется заехать домой и взять паспорт.

– Только езжай побыстрее, а то в управлении может и рабочий день закончится.

– Я мигом проскочу, возьму такси.

– Иди. Хотя стой, я ж забыла дать тебе справку, что ты работаешь в нашей организации.

Она стала перебирать свои папки, бумаги на столе.

– Я её приготовила заранее и едва не забыла. Вот был бы номер – женщина никак не могла отыскать справку, и у Петра сердце усиленно забилось от волнения, вдруг справка потерялась и тогда надо ждать пока новую напишут, но тут раздался радостный крик женщины. – Нашла, лежала в папке, которую я передаю начальнику на подпись повторно. Держи.

– Спасибо, – парень схватил справку и пошел к выходу, забежал в раздевалку, чтобы одеть пальто и вышел на улицу, чтобы поймать такси.

Дома он застал только Марью Васильевну, которая готовила на кухне обед.

– Мама, а где мой паспорт?

– На верхней полки этажерки он лежит. А зачем тебе паспорт?

– Я еду получать ордер на квартиру, – сказал Петр.

– Что-о-о, – от удивления рот открыла теща и нож упал у неё из руки.

– Ордер получаю.

– Где? – только спросила она.

– На Черемушки еду.

– Так я с тобой поеду.

– Но вы же борщ варите.

– Потом доварю, – сказала женщина и отключила газовую плиту, – я сейчас быстро соберусь.

Наташа пришла домой поздно и была немало удивлена, когда мамы не застала дома, неужели она так поздно пошла за Сашей в детский садик, но она всегда в такое время была дома. Она включила свет, разулась и прошла в комнате. На столе она увидела записку, где маминой рукой было написано: "Наташа, я поехала по делу, если не вернусь, то пойди в садик за Сашей". Она посмотрела на часы, они показывали без пяти шесть, от этого она пришла в ужас, ведь скоро садик закроют, а она до сих пор не забрала сына и куда могла пропасть мама, ведь она ничего не говорила, что куда-то пойдет.

Она быстро оделась, одела сапожки и побежала на улицу, где уже было совсем темно и начал падать снег. В комнате, где была группа Саши, горел свет у неё отлегло от сердца, что группа еще не закрылась и не придется искать сына по всем садике.

– Извините меня, я думала, что мама заберет Сашу, а она куда-то срочно уехала, – обратилась смущенная Наташа к воспитательнице Надежде Григорьевна.

– Ничего страшного мы с Сашей сказку читали.

– Спасибо, вам большое. Саша, иди ко мне, будем одеваться.

Мальчик молча подошел к маме и прижался к ней, а на глазах слезы выступили.

– Саша, ты чего?

– Он расстроился, что всех забрали, а за ним не пришли.

Наташа стала уговаривать Сашу, успокаивала его, обещала купить ему сладкую конфетку, а тем временем одела его и еще раз поблагодарив Надежду Григорьевну пошла на улицу, конечно, по дороге домой они зашли в магазин, и она купила шоколадный батончик сыну, как и обещала. После чего сынишка совсем успокоился и в хорошем настроении шел домой. Они зашли в комнату, но мама так и не появилась в квартире, что дало повод для еще большего беспокойства за её судьбу, может у неё случился какой-то припадок и её забрала скорая помощь. Оставив одного в комнате Сашу, она пошла в комнату Анны Михайловны, у которой спросила, не знает ли куда делась мама, но та ответила, что ничего не знает об таинственном исчезновении Марьи Васильевны. Когда же Наташа пошла на кухню и увидела на газовой плите свою эмалированную кастрюлю с недоваренным борщом, то её беспокойство стало еще большим, но что делать дальше она не знала, то ли в милицию идти, то ли по больницам звонить. Решила подождать мужа, а потом уже предпринимать какие-то действия.

К счастью, через полчаса явилась мама в прекрасном настроении, а с ней пришел и Петр. Наташа, конечно, набросилась на маму.

– Мама, где это ты была? Почему это Сашу не забрала из садика, мне так неудобно было перед Надеждой Григорьевной. Хорошо, что она была в это время, а, если бы Ольга Николаевна была, то знаешь какую бы она устроила по этому поводу.

– А ты угадай, где я была? – без всякого зазрения совести в добром расположении говорит Марья Васильевна.

– Мама, ну, что ты мне за загадки загадываешь, – дочь даже возмутилась.

– А ты попробуй все-таки угадать, – встрял в разговор и муж.

– Да, что это за заговор против меня, – возмутилась Наташа, – что это вы задумали?

– Так отгадай все-таки. Подумай, где мы могли быть – спросил Петр.

– Так вы вдвоем были там? – удивилась Наташа.

– Да, – подтвердила мама.

– Тогда я ничего не понимаю.

Тут Петр вытягивает из кармана какие-то ключи и машет перед её глазами.

– А тогда скажи, что это такое, – интриговал больше жену муж, и тут догадка пронзила Наташу.

– Неужели это ключи?..

– Да, это ключи от нашей новой квартиры, мы их получили сейчас в управлении с мамой.