Кто в судьбе рулевой? Отойти от штурвала!
Оборвите надменного времени ход.
Мимолётность пестрящих событий достала:
Дебет, кредит, баланс, смертный бой за доход.
Штурман, сотня чертей! Проложить курс, наметив
Возвратиться в приятные сердцу года!
Посвежеет Земля, колготной бег замедлив,
Окунутся в спокойствие вновь города.
Боцман где разбитной? Наведите порядок,
Пусть фортуны корабль заиграет в огнях,
Лет прошедших седой растворится осадок,
Груз свинцовый часов утопите в морях!
Капитан, протрезвев, путь держите обратно,
Дав команде приказ: «Самый полный назад!»
Я полвека в походе прожил безоглядно,
Рейс повторно пройти буду искренне рад.
Парню стало пятьдесят.
Годы, скучившись, нависли.
Серебром виски блестят,
Озорные бродят мысли:
Поиграть с азартом в мяч
На «коробке» с пацанами,
Броситься за юбкой вскачь,
Шикануть, соря рублями.
Функции разрыв велик:
Кажется герой моложе,
К облысенью не привык,
К огрубевшей дряблой коже,
Хочет прогулять всю ночь,
Соловьём петь в караоке,
Но растёт у сына дочь,
Поздно думать о пороке.
Кажется, позавчера
По двору гонял с рогаткой,
В настоящем – вечера
С внучкой, книгою, тетрадкой.
В помутнении душа
Каламбур не понимает:
Детство плыло не спеша,
Тут же – зрелость отцветает.
В голове сумбур, раздрай:
Пронеслись десятилетья,
Юности кудесил май —
Выросли забот соцветья.
Глубину окрестных луж
Измеряли сапогами —
Ныне импозантный муж,
Редко видится с друзьями.
Не постигнуть ход светил,
Жизнь – запутанные ленты,
Только алфавит зубрил —
А уже кредит, проценты.
Неужели пятьдесят?
Любопытное известье!
Торопливо дни летят.
Ждёт счастливых лет созвездье!
Он – не самый удачный проект.
Зря потратил усилия отче.
Заскучавший угрюмый субъект
Коротает бессонные ночи,
Сомневается, хмурясь, во всём,
Предаётся унынию страстно,
Раздраженья сжигаем огнём, —
Ведь планида к нему безучастна.
Проваляться готов целый день,
Если душат депрессии когти,
Не ходить на работу, раз лень,
Глядя вдаль, обгрызать нервно ногти.
Неприятен себе – это факт,
Отражения антипатичны.
Заключать не стал с фатумом пакт,
Посчитав, что торги неприличны.
Город давит толпой на него,
Угнетает пустой суетою.
Он замшело брюзжит оттого,
Что повенчан с ничтожной судьбою,
Не способен найти компромисс,
Морщит лоб в озлобленье липучем,
Осуждать готов каждую мисс
В приставанье своём невезучем.
Он – бездарный ворчливый субъект,
Горемычным слепил его боже, —
Провалившийся неба проект,
С возмущеньем надменным на роже.
В силках городской суеты
Случается миг озаренья:
Давно искушённым стал ты,
Во взглядах коллег уваженье…
Тревожно шумит в голове,
В висках барабанят тамтамы.
Явились в пророческом сне
Победы, житейские драмы?
Ночами не спится назло,
Не мог возраст так измениться!
Вчера на контрольной везло,
Мечтал перо вырвать жар-птицы,
Боялся шпаны во дворе,
Собраний по пятницам в школе,
Частенько болел в январе,
Хотел играть главные роли…
Допрыгался, братцы, абзац!
Полтинник смеётся глумливо.
Не жизнь – седовласый эрзац,
К закату бегущий ретиво.
Упущен сакральный момент:
Куда подевалось полвека?
«Сумбур поглотил», – аргумент
Безжалостно бьёт человека.
Нереальными выглядят годы,
Похоже, меня околдовали.
Играл в войнушку в тёплом подвале
И не заметил старости всходы.
В памяти пробел, в мозгу затменье,
Пропали сорок лет с киноплёнки.
Помыслов не было о ребёнке —
А внучка робко клянчит варенье:
«Деда, помоги, размажь по булке», —
Я думаю, кого она просит?
Осознаю… И мне крышу сносит,
Будто застрял в теснейшем проулке.
Клаустрофобия. Коченею,
Симпатяга разводит руками:
«Говорю, дед, простыми словами…»
Истуканом торчу перед нею.
Распробовал я жизни вкус,
Изведав юных дней теченье.
И вот произошёл конфуз,
Судьбы циничное глумленье.
Уразумел я, что уже
Не обойду пешком полсвета,
Негоже плавать неглиже,
Кутить по барам до рассвета.
Пора терпимей стать, добрей,
О вечном думать беспрестанно,
Знать увлечения детей,
Пить витамины регулярно,
Сдавать анализы раз в год,
Водить машину аккуратно,
Копать на даче огород.
Забыть о сексе безвозвратно!
Полтинник – каверзный рубеж.
В душе я молод и мятежен:
Желаний радужных – кортеж,
С подругами галантен, нежен.
События текут не так:
Циничней мысли, голос строже,
Вкус пива заменил коньяк,
Змеится сеть морщин по коже,
Ожесточают зеркала,
Не нравится усталость взгляда,
Исчезла мышц крутых скала,
Индифферентен стиль наряда.
Кодирую себя: «Сбегу
С друзьями в гомонящей стае,
Вернусь, извалянный в снегу,
Зайду под вечер к нежной Рае».
Пообтрепались пацаны,
У каждого по две работы.
У Раи, брошенной жены,
Свободны полчаса субботы.
Давно ли сил бурлила рать,
Я весел был, удал и молод?
Теперь боюсь простыть, устать,
Не выхожу из дома в холод.
Не сделал массы важных дел,
Не переспал с полсотней женщин.
Интима близится предел —
Гормонов уровень уменьшен.
Где жизни шоколадный вкус?
Пленяет славных дней свеченье…
Судьба меняет резко курс,
Грядут иные наслажденья!
Небожители в нимбах довольны:
На Земле стало чище, теплей,
Пики гор белозубы и стройны,
Масса разнообразных зверей,
Улучшается климат стабильно,
Флора носит цветущий венок,
Ливни хлещут в пустынях обильно,
Водопадов прозрачен поток,
Синева не обкурена смогом,
Снег искрится, плывут облака,
Населенье не дружит с пороком,
Образованность масс велика.
Экология всюду в фаворе,
Охраняется девственный лес,
Разнотравье пестрит на просторе.
В отношеньях царит политес.
Перешли небожители к чаю,
Рады славной работе своей.
В восхищенье они отмечают —
Беспорядок изжит у людей.
Быстро кончился ролик рекламный,
Снятый раньше, лет эдак за сто.
На экране – загаженный, драный
Шар планеты в вонючих авто.
Слева, справа газуют машины,
В цепких лапах асфальта дома.
Русла рек – облысевшие шины,
Ширь полей – упаковка одна.
Небожители свечи задули,
Снится им Земли светлый удел…
А наш мир, задыхаясь от дури,
Огрубел, отупел, захирел.
Пятьдесят на пятьдесят —
Вероятность иль проценты?
Цифры нагло лебезят,
Вместе с ними шансы, центы.
У меня другой расклад,
Расскажу без канители:
Пятьдесят на пятьдесят —
На супруге я в постели.
Полстолетья – злой удел:
Здесь болит, там нудно ноет,
То мизинец заскрипел,
То подагра беспокоит.
Вроде боевой ещё,
На боку лежу достойно,
Ноет правое плечо,
А живот висит фривольно.
На жену полез – застрял,
Прострелило поясницу,
До рассвета простонал,
Не мечтая насладиться.
Пятьдесят на пятьдесят.
У неё рук онеменье,
Пальцы хрупкие дрожат,
Безотрадно пробужденье.
Возбудился я вчера,
Приобнял, закинул ногу —
В мыслях всплыли доктора:
Не придётся ль звать подмогу?
У меня артрит, артроз,
Не похож на акробата,
Прогрессирует невроз,
Жёстких травм грядёт расплата.
Сочленения скрипят,
Сухожилия не в норме.
Резких фрикций скромный ряд —
Две недели я не в форме.
В спальне нужен яркий свет —
Дальнозоркость возрастная
Мне мешает рассмотреть
Бюст любимой, не моргая.
Пятьдесят на пятьдесят.
Может, нам уже не надо?
Молотки в висках стучат,
Страсть – обуза, не отрада.
То давленье, то цистит,
Аритмия и отдышка.
Пульс натружено частит:
«Ещё раз, – талдычит, – крышка!»
Пыл скромнее с каждым днём:
Три минуты – это слишком.
Мне спокойней за рулём,
В джипе я – король и шишка.
Бесконечен круг проблем,
Уменьшающих либидо:
Страх, налоговый ярем,
На начальника обида.
Разводил я политес,
Пропотел, устал смертельно.
Пусть жена шипит: «Подлец!» —
Не сумел, уснул бесцельно.
Пятьдесят на пятьдесят.
Развлеченья – наказанье!
Мышцы жалобно гудят,
Недоступно обниманье.
Бзик альковный – трудный спорт,
За него нужна награда.
Непобитый ждёт рекорд
В сексе паралимпиада.
Мы на ложе допоздна
Крепкого здоровья ради
Трудимся. Хрустит спина —
Аккуратней надо сзади.
Пятьдесят на пятьдесят —
Не финал, а промежуток:
Сто на сто достичь, желать,
Мочь в любое время суток —
Замечательный удел!
Я о нём мечтаю, братцы.
Век в постели не предел,
Чтоб любить и восхищаться!
Полностью я не уверен во многом:
В том, что любая тарелка кругла,
Мир захирел и пронизан пороком,
В комнате каждой четыре угла,
Под водной гладью лежит Атлантида,
Есть во Вселенной другая Земля,
Доброй, бескровной бывает коррида,
В спорах всегда правы учителя.
Вовсе не верю гламурным рекламам,
Броским обёрткам, призывным щитам,
Не доверяю гадалкам, шаманам,
Льстиво-елейным хвалебным словам.
Роем пчелиным кружатся сомненья,
Больно вопросы кусают порой.
Не нахожу я простого решенья,
Не ощущаю душевный покой.
Можно любить беззаветно и крепко?
Тестостерона безмерен запас?
Горькая ревность вцепляется едко?
Люди стареют заметней анфас?
От колебаний не спрятаться в доме,
Не убежать, не укрыться впотьмах.
Не переждать затруднения в коме,
Не завалить массой дел впопыхах.
Верность доступна простецким натурам?
Силу всегда провоцирует грех?
Годы приводят к аморфным фигурам?
Лучшее – вихрь сладострастных утех?
В пёстром галопе промчалось полвека,
Скоро экзамен сдавать небесам…
Я не усвоил, в чём суть человека,
Ради чего в этот мир пришёл сам.
Хочу быть двоечником, что символично,
Храбро исправить пятёрку в годах на двойку.
Перепиши мне возраст, господи, лично,
Я заплачу в раю за простой неустойку.
Тридцать лет для небес короче мгновенья.
Ты не знаешь про мелкие числа и цифры.
На меня, искрясь, снизойдёт вдохновенье,
Возвышенные лазурно-звёздные рифмы.
Жадничать тебе нет никакого смысла,
Я раскошелюсь щедро стихами цветными…
Мы, ноги задрав на Луны коромысло,
Будем наслаждаться вечными выходными.
Мой мозг для Создателя – просто машинка,
Строчить на которой легко мемуары.
Творца не волнуют успех, гонорары.
На вечной вертушке я – только пластинка.
Являет Господь прогрессивные мысли.
Порой говорю за него нецензурно.
В минуты подъёма бог пишет гламурно,
Уносит легко в несказанные выси.
Он дёргает струны, я – марионетка.
Творец кукловодит за сценой отлично.
Издав, продаю людям книги цинично,
С автографом, чтобы достигнуть эффекта.
С годами, привыкнув ждать сверху диктовку,
Прошу с нетерпеньем всевышнего слова.
Царит тишина – изнываю сурово,
Транжирю впустую часы на рифмовку.
Я – фраз проводник, изречений динамик,
Транслирую строфы верховные чётко.
Мешают порой пиво пенное, водка,
Ругается утром архангел-охранник.
Пугаюсь глухого затишья бессонно,
Дрожа, просыпаюсь в поту среди ночи…
В слезах умоляю: заоблачный отче,
Останьтесь, пожалуйста, у микрофона.
Упирайся, газуй и лети,
Не старайся ползти осторожно,
Совершай, что другим невозможно,
Пока ты в зоне божьей сети.
В темноте повседневной свети,
Зажигай искры яркого счастья,
Отводи от родимых напасти,
Пока ты в зоне божьей сети.
Жизнь любимых теплом освяти,
Не жалей пыла, точно сквалыга,
Разделяй радость каждого мига,
Пока ты в зоне божьей сети.
Хитроумны земные пути,
Разбираться в них впору веками,
Не утрать свою суть меж делами,
Пока ты в зоне божьей сети.
Ты бесишь меня неземной красотою,
Лишаешь спокойствия, мыслей и сил,
То выглядишь скромной, безгрешной святою,
То ведьмой, которую дьявол растлил.
Нервирует сильно твоя сексуальность.
Ужель завязать чёрным шарфом глаза?
Влеченье бросает из крайности в крайность,
Ты, юбку задрав, мельтешишь, егоза.
Зачем провоцировать даром мужчину,
Носить в вызывающих рюшках бельё?
Не видеться часто ищу я причину.
Надела бы бабкино в дырах старьё!
Разумно и здраво ученье пророка,
Насколько восточные люди мудры!..
Прелестна? Стройна? Ты – исчадье порока!
Живи, не снимая до смерти чадры!
Душит удавкою цепкая ревность,
Жаркая ночь оставляет без сна,
В нервной сети заблудилась степенность,
Гомоном птиц раздражает весна.
Желчные домыслы вряд ли напрасны.
Ты не застряла в конторе, в гостях.
Неадекватны раздумья, ужасны,
Брейк выдают на семейных костях.
Мысли – свирепые грозные волки, —
Клацая гневно клыками, снуют,
Не опасаясь угрозы двустволки,
Уничтожают очаг и уют.
В памяти всплыли прошедшие годы,
Что сохранил пыльный фотоальбом.
Мрачным рельефом вернулись невзгоды.
Бьюсь я о стену морщинистым лбом,
Предвосхищаю, что после развода
Кофты сожгу твои, белый тулуп,
Изобразив, словно это колода,
В лес отнесу изувеченный труп.
В думах я – лютый маньяк, Чикатило.
Застят кроваво сомненья глаза.
Раньше с тобой разобраться претило
Мне воспитанье. Отныне, гюрза,
Ты нашинкована в мелкую стружку,
Вырван, растёрт ядовитейший зуб.
Ни на одну не глядел я подружку,
Спал всегда дома, смешной однолюб,
И заработал мученье лихое —
Переживать, где встречаешься, с кем?
Выпил. Созрело решенье бухое:
Как каннибал злой, обоих вас съем.
Дверь отворилась… Ты с мамой моею?!
Шум, поцелуи: «Привет, дорогой!»
Я обмякаю, смертельно бледнею.
«Ждёшь с нетерпением нас, золотой, —
Фото достал, где мы все молодые?
Вещи развесил? Доел рыбный суп?
Недомогал? Губы сжаты немые.
Чувствуешь плохо – напялил тулуп?
Вижу, скучал, разбирал инструменты,
Переточил топоры и ножи!..
Миленький, наши тебе комплименты,
Ты меня любишь? Скорей докажи!»
Удивительно, странно и необычно:
Ты не заводишь и не притягиваешь больше.
Я могу говорить с тобою дольше и дольше,
При этом кровь не закипает привычно
В венах. В висках не отбивают тамтамы
Весёлые ритмы. Руки справляются с дрожью,
Взгляд не наполнен мучительной слизистой ложью,
Такой, что хочется вывернуть карманы
И показать, что ничего не украла
Ценного. По большой глупости связалась с тобой,
На целый год перестала быть самою собой,
Ночами от одиночества страдала.
Это сработала химия, наверно,
Сексуальная между женщиной и мужчиной.
Не знаю, что стало архисерьёзной причиной,
Изменилась линия жизни безмерно.
Катализатор, бурная реакция
Мгновенная, я в твоих объятиях страстная,
Всегда была к наслажденьям небезучастная.
Сложилась абсурдная ситуация.
Иссякли реагенты, давление вниз
Пошло резко. Стали друг другу не интересны.
Амурные сцены сначала были чудесны,
Потом мы отказались выходить на бис.
Горячка в постели была скоротечна,
На моих бледных щеках остались соль и вода…
Я вспоминаю тебя по вечерам иногда
В страхе, что любая влюблённость конечна.
Воля сжата в мощнейший кулак,
Тело гибко – упругая плеть.
Я – Эрота покорный батрак —
Бесконечно способен терпеть,
Напряжённо ждать в гулкой ночи,
Если сутками ты не звонишь.
Так в палатах дежурят врачи,
Обнимая прохладную тишь.
Я бороться готов за любовь,
Разрывая препоны разлук,
Ощущать, как беснуется кровь,
Усмирять сердца бешеный стук,
За интимные чувства в бою
Биться с самым коварным врагом,
На параде в блестящем строю,
Воскрешать милый образ тайком.
Уноситься могу в небеса,
Воспарять вдохновенно без крыл,
Бескорыстно творить чудеса,
Пока страсти огонь не остыл,
Грозным селем извергнуться вниз,
Возраженья сметая в кювет,
Припадать в восхищении ниц,
Не прося о заботе в ответ.
Я работать готов не брюзжа,
Сил шальных беспределен запас.
Мне для счастья нужна госпожа,
Блеск желанья заносчивых глаз.
Припадаю к стопам твоим лбом,
Обожать приспособлен, терпеть,
Урождённый покорным рабом.
Ни к чему тебе хлёсткая плеть!
Город усталый – большая больница,
Комнаты зданий – палаты.
У пациентов печальные лица,
Люди кочуют куда-то.
Тонкой полоскою сомкнуты губы,
Взгляды угрюмы и хмуры.
Сильно коптят длинношеие трубы,
Кашляют в небе амуры.
Не улыбаются граждане всуе,
Верно, терзают их хвори.
Не восхваляют врачей: «Аллилуйя!» —
Корчатся кисло от боли.
Толпы – направо, потоки – налево,
Заняты все коридоры.
В трещинах плит зеленеют несмело
Редкие пятнышки флоры.
Кончились старые добрые сказки,
Воздух пропитан бензином.
Розданы всем кислородные маски,
Жизнь отдаёт формалином.
Тучей нависли рабочие будни,
Мрачно, не видно просвета.
Мышцы слабеют, тела – мегастудни,
Минимум иммунитета.
В городе – муки, сомненья, смятенье,
От главврача ждут подмоги.
У кабинета висит объявленье:
«Все канем в Лету в итоге».
Прячемся, на свиданье скрываем взгляды,
Словно украли бесценное друг у друга,
Мы плодим электрические разряды,
Вздрагиваем и мелко дрожим от испуга.
Хочется оправдаться, что мы не воры,
Вывернуть отношений пустые карманы:
Смотрите, в запас не награблены горы.
Ползают сомнений рыжие тараканы.
Расходились покорно, без сцен кровавых,
Не дошло до вредительства и суицида.
Вместо улыбок – со значеньем, лукавых —
В душах пеплом упрёков осела обида.
Не было изощрённых ревнивых взломов,
Мы разбазарили благодушие сами.
Интимные стены без грубых проломов
Пали. Их не заделать прощений листами.
Без толку судьбу шантажировать дерзко,
Не получится выбить из неё ни цента.
Любви капитал улетучился резко,
Остались десятые доли процента.
Теперь мы стараемся видеться редко —
Два жулика, попавших в пустую квартиру…
Друзья окрестили достаточно метко:
Остолопы, сгубившие счастья Пальмиру.
Красиво проститься – большое искусство.
Нормально расстаться – извечно проблема.
Возможно ль остаться – дурачит дилемма, —
Друг друга простив без упрёков, занудства?
Изящно проститься умеет не каждый.
Эффектно расстаться – бравада, отвага.
В амурных делах не помощница шпага.
Вдруг пламя воскреснет из углей однажды?
Пикантно проститься – смешная наука.
Роскошно расстаться – крутое уменье.
Нет курсов, где можно пройти обученье.
«Что было бы, если…» – смятенье и мука.
Галантно проститься – прекрасная тема.
Законно расстаться – достойные мысли.
Зачем вместе жить, коль эмоции скисли,
Сгодится возврата резервная схема?
Фиктивно проститься, конечно, нет прока.
Смиренно расстаться – благие желанья.
Найти злоключениям всем оправданья
И броситься в самую гущу порока?
Проститься желательно с совестью чистой.
Спокойно расстаться всегда я согласен…
Но избранный путь оказался опасен,
Лицо синяками играет цветисто.
Не смейся. Обидеть художника может любой.
Попробуй, страдая, творить вдохновенно и страстно.
Ты сразу поймёшь: жить в таком напряженье опасно,
И выберешь путь – растранжиривать годы – другой.
Не стоит показывать пальцем, глумиться. Поэт
Чувствителен к резким словам и общественным мненьям.
Сгорает мгновенно, подобно хорошим поленьям,
Нечасто ему достаётся элитный «Моэт».
Без сплетен нельзя обойтись, но подумай о том,
Что делаться будет в душе беспокойного аса?
Он станет болеть и чураться. Идей светлых масса
Завянет, политая дерзким напрасным враньём.
Творец многогранен, он – хрупкий хрустальный бокал.
В нём борются, бродят, клокочут десятки сомнений.
Отшельник, изгой, не боится терновых лишений
В настырном стремленье создать неземной идеал.
У мастера выбора нет, экспрессивный комок —
Всегда он взведён беспокойной пружиной врождённой,
Изжив злую ревность, обиды и снова влюблённый,
Что больше не будет писать, даст напрасный зарок.
Надеешься тайно: в депрессии я изнываю,
Горючие слёзы текут в тишине по ночам?
Поверь, я подобна мажорному резвому маю,
Роман, осквернённый тобой, удалила к чертям.
Мечтать о взаимности, друг мой, смешно и наивно.
Не ты пуп земли, не один в этом мире живёшь.
О бывшем сожителе думать, пойми, регрессивно.
Ты замок построил, но в нём цвела наглая ложь.
Настырно желаешь поставить меня на колени,
Чтоб я приползла и молила: «Прости и прими!»
На лестнице наших симпатий прогнили ступени.
Довольно! Тебе отдала свои лучшие дни.
Кредит феерических чувств ты потратил бездарно.
Нахально считал: я – твоя персональная вещь,
А сам строил планы с другой за спиною коварно,
О браке законном не вёл долгожданную речь.
Не думай, что я прозябаю картонной вдовою,
Курс акций любовных моих постоянно высок…
Уверена, ты обанкротился прошлой весною,
Пусти одиночества пулю в свой глупый висок!
Ты думаешь, просто – с надрывом, заклято любить?
Сквозь годы нестись, зная, что тормоза отказали?
Тесниться в запутанном, полном интриг сериале,
Терять, находить и свивать судьбоносную нить?
Слова не даются легко, в них щемящая боль,
Вулкана душевного неостудимая лава.
Считаешь: влеченье – подарок, сомненья – отрава?
Тогда ты – глупец, не способный постичь жизни соль.
Несладко творить? Прокисать в сотни раз тяжелей!
Нейроны гудят, вены ревность вскрывает тупая…
Я искренне буду писать, хорошо сознавая —
Страдания станут со временем только сильней.
Какой ты чудной и нелепый с щетиной колючей!
Забыл, что шикарные женщины ценят успех?
Худой, бесталанный, печальный, такой невезучий,
Во мне вызываешь иронию, искренний смех.
К чему панихидные нюни: «Припомни, мы вместе…»?
Зачем отошедшие дни каждый раз воскрешать?
Давай, расскажи о соблазне, поруганной чести!
Почаще со мной надо было ложиться в кровать!
Постой, отдышись! Поздновато, дружок, суетиться.
Возврат невозможен, изъят ты из сердца давно.
Достойных мужчин берегут. Доедай, стынет пицца.
Прощай, мне пора, допивай, чтоб не хныкать, вино.
Я думаю, больше нет смысла встречаться с тобою.
Побитого пса вожаком не впускают домой…
Пришло пресыщенье скупой инфантильной игрою.
Ступай, сделай что-нибудь с горькой судьбой и собой!
Плодятся люди на земле,
Спешим к десятку миллиардов.
Асфальт с бетоном – на коне,
Свободна в джунглях сотня ярдов
Нетронутых пилой лесов,
Плотины перекрыли реки,
Не слышно птичьих голосов,
Заботы с топливом навеки.
Куда мигрантов расселить?
Пригодной очень мало суши.
Создатель смог вопрос решить
Про дополнительные души?
Рост городов во много раз,
Распространяемся без меры.
Детей штампуем на заказ,
Презрев основы всякой веры.
Где взять в достатке новых душ?
Запасники не бесконечны.
Мир современный неуклюж,
Земные годы скоротечны.
На группу душу выдают,
На сорок индивидов – штука.
Хотеньям личностным – каюк,
Царит глобальная порука.
С «соседями» я не знаком,
Но «коммуналка» на пределе:
Днём накатил слезливый ком,
Идеи разом потемнели.
Пришла печаль, хотя весна
Прельщала свежими цветами,
Две ночи пролежал без сна,
Соря плаксивыми стихами.
Был у кого-то нервный шок,
Собрат мой горевал названный,
Его обидел злобный рок,
Или заел быт балаганный.
Потосковали мы светло
С десятком грустных постояльцев,
Деля сердечное тепло,
Считали радости на пальцах.
Живём с одною мы душой.
Она во мне – читаю книги,
Возьмёт на время выходной —
Сую под нос прохожим фиги.
Для творчества душа нужна,
Чтобы рассеять летаргию.
Постель приятна с ней, нежна,
В разлуке я подвержен змию.
Горит в глазах манящий свет —
В тех, где душа гостит сегодня.
Готов я дать любой обет,
Ждать возвращенья благородно.
Она возникнет, облетев
Телесный округ коммунальный,
Поможет сочинять согрев,
Забот похерит список сальный.
Душа почаще приходить
Ко мне вдруг стала между делом.
Я размечтался, что прельстить
Её смог мускулистым телом.
Но, оказалось, всё не так:
Погиб один из «коммуналки».
Круг сузился, а я, чудак,
Работать дольше стал в читалке.
Не за горами мой черёд,
Надеюсь, в должный час не струшу…
Последний, кто из нас уйдёт,
Вернёт на склад пустую душу.
В пробках смердящих город медленно сходит с ума,
Звонит что есть силы со всех своих колоколен.
Жизнь моя – жалкий атом, даже не кучка дерьма.
Я урбанизмом подавлен, бескрыл и безволен.
Город стонет утробно, с башен стальных голосит,
Плодит беспрестанно сумятицу тусклых будней.
Я – взведённый курок, детонатор и динамит,
С гигантизмом и суетой борец безрассудный.
Город болящий в плену у сирен неотложек,
Помощи просит: «Очнитесь, снимите с креста же!»
Ему панацеи довольно несколько ложек,
Пророка святого, доброго бога со стажем.
Он – мизантроп, безнадёжно отравлен бензином,
Субтильный чахоточный, кашляет дымом из труб,
Среднее нечто меж кладбищем и магазином.
Но я всей душою привязан к нему, однолюб.
Пока не случилось сказать слово «мы»,
Дистанцию держим упорно,
Надменны, строптивы, морально сильны,
Симпатии прячем притворно.
Гордыня тебе не даёт сделать шаг,
Шипит: «То не женское дело.
Мужчина – коварный и опытный враг,
Ему не душа важна – тело».
Я резко тушуюсь при встрече любой —
Ты кажешься мне неприступной,
Хотя совершаю походы порой
По местности труднодоступной.
В общенье мудрёного нет ничего —
Собрать силы и объясниться.
Фортуной бесчувственной предрешено
Поблизости быть и томиться.
Бессмысленной гонкой заполнены дни,
Тягучей резиной – недели.
Продрогнув, понуро кружимся в тени,
На чуждой теплу карусели.
Там – ты, рядом – я, нет единого – нас,
Есть разных молекул частицы…
Без страсти огонь постепенно угас.
Союз без огня не родится.
На порезы души сыплю соль я
Горькой памяти, подлых измен,
Примирившись с щемящею болью,
Не прошу лучшей доли взамен.
Укрываю, припудрив, ушибы,
Не хочу выставлять напоказ
Синяки заскорузлой обиды,
Прячу взгляд, не снимаюсь анфас.
Не гипсую судьбы переломы,
Бесполезно лечить – не сбылось.
Вероломного рока препоны
Оставляю на русский «авось».
Если тело горит в лихорадке,
Я микстуру не пью сладких слов,
Сотрясаясь в нервозном припадке,
Запираюсь во тьме на засов.
Не способна помочь неотложка,
Когда волк злобно воет в груди.
Стильный облик – из глянца обложка —
Декорирует раны внутри.
На надрывы души сыплю соль я,
Пусть болезненных точек не счесть…
Измождённый навязанной ролью,
Замышляю жестокую месть.
Мою вилку вынули из твоей сети,
Я обесточен, счастья лишён подпитки.
Не помогают креплёные напитки,
Тара пустая гулко звенит у двери.
Чугунным ядром в черепе бьётся мигрень.
Пульс отдаёт в висках барабанной дробью.
Мир за окном я матерю исподлобья.
В мусор отправлен выданный мне бюллетень.
Скомканы нервы – клубки полусонных змей,
Мощности нет, поиск вести напрасно.
Вес убывает крайне небезопасно:
Пара недель – я буду субтильный пигмей.
Плохо совсем, пропал наших душ симбиоз.
Голос осип, стал отвратительней, глуше.
Рот разеваю жалкой рыбой на суше,
Списанный с судна на берег горе-матрос.
Не нахожу на месте привычных вещей,
Боюсь темноты, слышу гораздо хуже.
Кран не закрыл, паркет покрывают лужи,
Справиться с техникой с каждым днём тяжелей.
Прячусь в углу с утра до вечерней зари,
Судьба без энергии тлеет убого…
Ты искрилась в ночи, от света взрывного
Всюду лопались лампочки и фонари.
Любовь не заводит, не торкает и не влечёт.
Время похоже на жвачку, тянущуюся изо рта.
Вокруг приплясывает бездарность, царит пустота,
Нет мимолётных побед, чтобы поставить в зачёт.
Среда раздражает, нервирует и достаёт.
Мой перезрелый возраст переходит в седую старость.
Существовать на земле остаётся самую малость,
Но тянет на мягкий диван, а не в гордый полёт.
Забыть о грехах? Расстаться с обид желчной сворой?
Вопросы летят горохом из дырок худого мешка.
Силы уходят, удачных задумок не больше вершка.
«За мной?!» – вздрагиваю, заслышав сирену скорой.
Он – эпизод предыстории длинной
Маленьких флиртов и крупных романов,
Веское слово из песни былинной,
Центр сплетения лжи и обманов.
В праведной жизни метрессы – мгновенье,
Сочная мякоть заморского плода,
Самое сладкое грехопаденье,
Взлёт, что влюблённым дарует природа.
Редкостный кадр с её киноплёнок,
Пряного счастья злопамятный снимок,
Прежде безумно желанный котёнок,
Брошенный ночью без лишних ужимок.
Немощный отзвук заглушенной страсти,
Гулкое эхо иссякшего чувства,
Ветер, смешавший козырные масти,
Новая школа в альковном искусстве.
Он – блеклый призрак её сновидений,
Не насладившийся кратким величьем…
Но заработал, без всяких сомнений,
Красный диплом за интимность с отличьем.
Я себя вижу спутником дивной планеты.
Воплощеньем стремлений могла бы стать ты.
Уподоблюсь воодушевлённой ракете,
По орбите вращаясь хмельной красоты.
Познавать буду стильный рельеф и приметы,
Импульс блага пускать, облетая тебя,
Позабыв колготные занятья, заветы,
Делать милого профиля снимки, шутя.
Запорхаю лимонною бабочкой мая,
Приближая к высокой груди объектив.
Диафрагма хрустеть станет, часто моргая,
Капитально стоять из карбона штатив.
Начерчу карту-схему роскошного тела,
Изучая подробно его всякий час.
Уясню – ты вчера на кило похудела,
Проворочалась ночью, вздыхаешь сейчас.
Каждый волос, узрев, опишу педантично —
На курчавой головке, на мягком лобке,
Ногти и маникюр, им идущий отлично,
Небольшой бугорок на овальном пупке.
Я создам аппарат опускаемый смело,
Адресую его, безусловно, тебе.
Заскользит он легко, возьмёт пробы умело,
Щекоча нежно пятку, пойдёт по ноге.
Подниматься старательно будет он выше,
И давления датчики взвоют во мне,
Затрепещут тревожно антенны на крыше,
Разразится тайфун на приборной шкале.
А достигнув прелестного мягкого лона,
Аппарат окунётся в глубины твои…
Возрастёт резко уровень тестостерона
У счастливого спутника лучшей земли!
Пора переписывать нашу историю,
Разбавив упрямые факты враньём,
Выдумывать яркую фантасмагорию,
Кормить ею сплетниц седых день за днём.
Ты можешь сжигать письма в нервной агонии,
Хотя электронные плохо горят,
Стирать фотографии в той директории,
Где собран событий задорный отряд.
Ты хлоркою дел в силах выбелить в памяти
Последний медово-хмельной поцелуй.
Исчезнут мгновенья волшебные в замети,
Тепло от объятий. В сердцах наколдуй
Забвение полное, бурю пустынную,
Забыл обо мне чтобы каждый нейрон…
Я сам заглушил тебя – песню интимную, —
Сломав пополам наших душ камертон.
Представляю, как будто цвести станет вечно
Мир подлунный, желанья, сплетённые с ним,
И стараюсь не думать, что жизнь скоротечна,
Отдана в ощущенья влюблённым двоим.
Возрождаюсь с тобою и вновь погибаю,
Разругавшись серьёзно, целую в бреду.
Утопаю в любви, интерес воскрешаю,
К завершенью в восторженных чувствах бреду.
Часть прошедшего блекла, другая бедова.
Подгадать бы финал на излёте мечты…
Благосклонна судьба, иногда бестолкова,
Пусть я первым уйду, но останешься ты.
Я стану обязательно умней,
Наполнюсь грузом опыта до края,
Просуществую скромно, не страдая,
Напитки выбирая похмельней.
В грядущем толстый скаредный набоб,
Бесспорно, облысею очень быстро.
Добьюсь успешно должности министра.
В шарпейных складках мой предстанет лоб.
Дополнят образ крупные очки,
Моднейший тонкий галстук красно-синий,
Растает чёткость прежде стройных линий,
Появятся давления скачки.
Предусмотрев расходы наперёд,
Спланирую семейный тихий отдых.
Век проведу, забыв о буйных годах,
Покину мир беззлобно в свой черёд.
Для искушений недоступный, я
Индифферентен буду с женским полом,
Не обернётся лёгкий флирт проколом,
Сомненья не изгложут зря меня.
Побрезговал, твой шарм не оценил,
Спустил взаимность, словно за рулеткой,
С шикарной шоколадною конфеткой
Не проявил в постели должный пыл.
Исчезнет рой назойливых обид,
Смирюсь с судьбой страдальчески убогой.
Ты будешь вспоминаться недотрогой,
Отмучает преследующий стыд,
Что расставанье было впопыхах,
Себя вёл идиотски осторожно.
Не возбудится в сумерках тревожно
Частящий пульс, утопленный в стихах.
Я стану, разумеется, мудрей.
Коварный бес в ребро не постучится,
Грудная клетка сломана. Жар-птица —
Ты в круге, где изящнее, теплей,
Носима нежно на руках другим —
Любовь необходима в грубой жизни…
Я одиноко продвигаюсь к тризне,
Твой образ пропадает – белый дым.
Говоришь, будто пробуешь слова на вес,
На ладони подбрасывая аккуратно,
Разводишь из бесполезных фраз политес,
Выражаешься замысловато, невнятно.
Мы избегаем упорно опасных тем,
Диалоги ведём о капризах погоды.
Нам не хочется больше свербящих проблем.
Рассуждаем беспечно о странностях моды.
Хоть до подиума нет особенных дел —
Одеваюсь машинально во что попало, —
Комплексую серьёзно – я не охладел,
Объясняюсь с тобой обречённо, устало.
Каждое случайное свидание – ляп,
Нервные пляски предсмертного хоровода.
Душит невысказанных откровений кляп…
Ты одна – животворный глоток кислорода.
Я могу слагать басни в стихах,
Издаваться, печататься в прозе,
Размышлять о далёких мирах,
Рыться вилами в свежем навозе.
Перемешаны хобби и труд:
Сочиняю, ворочая камни,
Восхищая, сонетыцветут,
Ремонтирую старые ставни.
Тяжелей всего в жизни с тобой:
Бурный секс, потом грубая ссора.
Одарила нелёгкой судьбой —
Восхищенья, терзанья позора.
Временами я – раненый зверь:
Посмотрела ты молча и хмуро,
Подбоченясь, захлопнула дверь,
Заклинания шепчешь понуро.
Когда ты улыбаешься мне,
Блещет праздник и залпы салюта.
Разгораюсь гирляндой во тьме,
В пропасть прыгаю без парашюта.
Распаляешь интригами страсть,
Полнокровную жгучую ревность,
То готова в объятья упасть,
То вцепиться в волос пышных медность.
Нет спокойствия мне на земле,
Завестись ты способна стервозно.
Промелькнула в ночи на метле…
Очевидно – проблема серьёзна!
Я сдаю ощущенья в архив,
Отправляю увядшие чувства.
Можно их получить, запросив,
Вспомнить дерзкие юные буйства.
Осязанья покоятся там,
Упакованы ровно по полкам,
По эпохам, событьям, годам,
Все помечены маркером с толком.
Обожаю обширный спецхран —
Он способен вернуть впечатленья,
Словно бабушкин пыльный чулан,
Возвращает былые мгновенья.
Прожитое – сыпучий песок,
Его держит настырная память.
Уберечь быль – не нужен замок,
Благотворная клейкая камедь.
Есть в хранилище скрытая дверь,
Не притронулся к ней я ни разу.
Прикоснуться опасно, поверь,
Будто тайна скрывает заразу.
В том запаснике всё о тебе:
С фотографий красуешься старых,
Неподвластны коварной судьбе,
Дремлют письма в пометках лукавых.
Открывать страшно дальнюю дверь —
Мрачный ящик коварной Пандоры.
В нём я – брошенный раненый зверь,
Безнадёжно лишённый опоры.
Там твой запах, с кислинкою вкус,
Многочисленных связей победность,
Мой дебютный жестокий искус,
Щёк небритых слезливая бледность.
Ощущения прячу в тайник,
Так не хочется к ним возвращаться,
Много лет раболепно привык
Пресмыкаться, просить, извиняться.
Кладовая набита с лихвой,
Бьют эмоции бурные в стены…
Надо вытравить злой кислотой
Тень твоей смертоносной измены.
Окончен роман. Разломан он и раскурочен.
Чувства с уличной пылью свалены в грязный кювет.
Расстались смиренно, без ядовитых пощёчин,
Впору при встрече скромно бросить друг другу: «Привет!»
Преданность пошло заляпана ханжеской краской.
Покрыл обожанье претензий надуманных слой.
Дыры в приязни затёрты цементной замазкой.
Хочется выть в ночи, гудеть безотрадной трубой.
Разбиты сердца, планиды в мельчайших осколках.
Обидная фраза – струится пурпурная кровь.
Переговоры построены на недомолвках.
Тревожность, хандра слегка дёргает правую бровь.
Сгорели химеры. На пепелище пустынно.
Не видно стремлений, не слышно возвышенных слов.
Смешаны грустные мысли с золою рутинно.
Взаимность былая – обугленный жалкий остов.
Верность пылится с обрывком верёвки на шее,
Подёрнуты плесенью благопристойные дни.
Воспоминанья болтаются дрябло на рее.
Нервирует помощь знакомых, друзей и родни.
Лимфа сочится, порезы души не зажили,
Фантомные боли предательски давят на грудь…
Я утопил клад любви в повседневности иле,
С трудом убеждаю себя, что познал жизни суть.
Мы быстро стали взрослыми людьми,
Не видимся в осиротевшем парке.
Заботы разнородные семьи,
Служебные проблемы и запарки
Нас захватили мёртвою петлёй.
Любой диагноз неблагоприятный.
На дачах нудно возимся с землёй,
Имеем скидки и проезд бесплатный.
О юном братстве думать недосуг,
Припоминать безоблачное время.
Начальник сумасбродный и супруг
Несут тревог стесняющее бремя.
Забыты преферанс и домино,
Скрипим, но покупаем тренажёры.
Диван сменил театры и кино,
Вес набираем, сонные обжоры.
Живём мы рядом, вроде в двух шагах,
Но меркнут в памяти веснушчатые лица,
На встречу не летим на всех парах,
Желанья нет под вечер созвониться.
Есть ощущенье, что в живых один
Остался я на острове тоскливом…
Друзья ушли, стирает едкий дым
Их силуэты в небе сиротливом.
Всегда будь предельно стоек,
Ловя хмельную весну.
Дописывать жизнь не стоит,
Зачёркивать ни к чему.
Рвать отношения глупо,
Вернуть непросто потом.
Цветут влечения скупо
Под одиноким зонтом.
Любовь отталкивать страшно,
Возможно – последний шанс.
Пусть в спальне лазоревой страстно
Эрота пестрит пасьянс.
Смерть торопить мало смысла,
В Лету успеем нырнуть.
Бледной Луны коромысло
Зовёт в долгожданный путь.
Ладья – юноликий месяц —
Тонет, рождается вновь,
Светила мерцают, свесясь,
В ночи будоражат кровь.
В небе солнце ехидное щурится,
Гладя ласково протуберанец.
Духотою наполнены улицы,
С тополей летит пух-оборванец.
Отошла желтизна одуванчиков —
С их головок парят парашюты.
Люди пьют из бумажных стаканчиков,
У реки жадно ищут приюта.
Облака бегут овцами ватными,
Пастухом-ветром дружно гонимы.
Эмпирей манит красками знатными.
О прохладе мечтания мнимы.
Перегрелись дороги, а марево,
Над размякшим асфальтом маяча,
Производит иллюзию варева,
Силуэты автобусов пряча.
Город стонет, утробно распаренный,
Покрасневший и больше похожий
На пирог, летним днём пережаренный,
Начинённый толпою прохожих.
Мы вальяжно лежим в дрёме, сонные,
На щеках расцветает румянец.
Ты – светило моё утомлённое,
Я – твой жаждущий протуберанец.
Солнце бьётся в оранжевом нимбе,
Будто обруч, вращает его
В баснословном причудливом ритме,
Дребезжит и блестит оттого,
Что гуляет июльская плазма,
Бурно всплески эмоций плодя.
Я в соку, не дошёл до маразма,
Несравненную алчу тебя.
Ускользнула под утро ты тайно,
Не приняв мою пылкую страсть.
Необутой умчалась нахально,
Чтобы тут же бесследно пропасть.
Солнце бесится, хлещет лучами,
Город взят им в крутой оборот.
У меня скудный скарб за плечами,
Заливает глаза едкий пот.
Я ищу тебя, жар проклинаю,
Тополиный исследую пух.
В детектива настырно играю,
Обратившись в нюх, зренье и слух.
Лето маревом ставит препоны,
Накаляет асфальт и кирпич.
Я, презрев нареканья, законы,
Стал ловцом, ты – желанная дичь.
Изнываю от душного зноя,
Ослабевший без капли дождя,
Ночью с псами бездомными вою,
У метро карауля тебя.
Небо выцвело, тучи пропали,
От жары разбрелись облака.
Но меня пекло сгубит едва ли,
Я добьюсь тебя наверняка.
Развернёт осень луж эпопею,
Ливни с градом рекой захлестнут…
Ты вернёшься, продрогнув. Согрею,
Хотя ждать – утомительный труд.
Лето готовит из городов яичницы,
На дорогах машины жарятся и скворчат.
С книгами на скамейках сидят отличницы,
Сессия, времени нет написать слово в чат.
Светило – жёлтая газовая конфорка,
Горит и варит белые дома вкрутую.
У травы в садах высохла мягкая чёлка,
Озеленение парков идёт впустую.
Я мечтаю фривольно, без учебных забот,
Забыв об экзаменах, пресных занятиях,
Одежды отринуть и, словно яйцо пашот,
Томиться в твоих, моё солнце, объятиях.
Ты всем говоришь, что со мной не знакома,
Стихов, посвящённых тебе, не читала.
В роскошной пижаме лежишь одна дома,
Стан гибкий лелеет покров одеяла.
Зачем тушеваться, чураться наивно?
Азартное лето лукавит лучами…
Пора нам стать ближе, общаться интимно —
В июле духовность крепчает ночами!
Он – холерический и разбитной,
Заводится с пол-оборота.
Ей симпатичен уют и покой,
Её кумир в музыке – Нино Рота.
Внутри у него – страстей ураган,
Аффекта шальное цунами.
Подруга вишнёвый курит кальян,
Может часы проводить за стихами.
Он закипает, как злой самовар,
При самой простой неудаче.
А девушка пьёт травяной отвар,
Цветы обожает сажать на даче.
Храбрец по карнизу ходит босой,
Страховку считает ненужной.
Зазноба смущает его порой
Точкой зрения законопослушной.
Герой восклицает, глядя кино,
Смех слышат за стенкой соседи.
Она считает, горланить грешно,
Предрасположена к тихой беседе.
Любовник взрывается – динамит,
Опасен, летящая бомба, —
Она способна его усмирить,
Неторопливо, без тени апломба.
Он загореться способен в момент —
Стихийное бедствие, пламя.
Но слов её ледяной аргумент
Спускает лютости алое знамя.
Партнёр иногда несёт сущий вздор,
Пытаясь казаться умнее.
Она – живой постоянный укор,
Практичней в жизни, намного мудрее.
Герой улететь мечтает тайком
К чужим интересным планетам.
Подруга – ангел-хранитель с крестом…
Сторож с незаряженным пистолетом.
Кумачовые лозунги кратки
По-весеннему: мир, труд и май.
Полагаю, ты в полном порядке,
Вечерами меня вспоминай.
Летом флага российского праздник,
Стяг трёхцветный парит над страной.
Жизнь ласкает тебя или дразнит?
Помнишь встречи, плеск волн за кормой?
На Покров было сухо, бесснежно,
Ветер рвал облака на куски.
Показалось, ночами ты нежно
Воскрешаешь любовь, без тоски.
Круг замкнулся белёсой порошей,
Зимний город – большой горностай…
Я в судьбе твоей – злой, нехороший,
Но ты всё же меня вспоминай.
Май пленяет пахучей травою,
Расстелив в небе звёзд яркий плед.
Удивляешь меня худобою,
Не прошло даром дело диет.
Апельсином оранжевым солнце
Распаляет дремотный июль.
Ты гораздо стройнее, чем Бейонсе,
Истощала от горьких пилюль.
Осень – рыжий патлатый работник
Урожай собирает в полях.
У тебя – физкультура, субботник,
Уменьшается вес на глазах.
Закружила зима канителью,
Завалили столицу снега…
Унесло стан субтильный с метелью —
Стала ты нереально легка!!!
Я всегда в побужденьях был скромен,
Не желал приобщаться к казне,
Хотя мир искушений огромен,
Преспокойно стоял в стороне.
Принимал я решенья любые,
Не надеясь на громкий успех,
Одевался в наряды чудные,
Вызывал гомерический смех,
С гопотой не общался цинично,
Презирал восхваленья рабов,
Вёл достойно себя и прилично,
Не нарушил моральных основ.
Умолял повстречать музу только,
Разглядеть в городской суете,
Чтобы не было больно и горько
Сохраняемой в тайне мечте.
Наконец небеса дали бонус:
Я в толпе дивный профиль узрел.
Поднимался мой жизненный тонус
От слияния аур и тел.
Вскоре пафос обрёл злую форму,
Дни сменялись в кошмарном бреду —
Нимфоманка считала за норму
Адюльтер. Я в ревнивом аду
Полыхал. В безысходности даже
Искушать меня стал суицид.
Мысли путались – мерзостней, гаже
И черней, чем в ночи антрацит.
Но всевышний вмешался, спасибо!
Отсушил. Я душою воспрял…
Заводное в расцвете либидо
Бог в резервную базу скачал.
Сковородкою солнце распластано,
Можно блинчики жарить на нём.
Сверху льётся тепло – распоясано,
Орошает сограждан огнём.
Знатный банщик, лучищами яркими
Нас светило по спинам сечёт.
Дни шарами катаются жаркими,
Май сдаёт лету знойный зачёт.
В небе синем ни облачка белого,
Растекается аквамарин.
Испарились следы ливня смелого,
Суховей вольно правит один.
Защитились витрины маркизами,
Ослепляют порой зеркала.
Удивляет природа сюрпризами,
Обжигая прохожих тела.
Ты в кровати лежишь обнажённая,
Поцелуи ловя сквозняка.
Солнце дышит в окно возбуждённое
И завидует, наверняка.
Оно пышет, а ты прохлаждаешься,
После ласк томно смежив глаза…
Неужели опять домогаешься,
Озорная моя егоза?!
Небо жидкою бирюзой
По карнизам стекает с крыш.
В будуаре легко с тобой —
С безмятежной улыбкой сидишь.
Солнце льёт потоки с лихвой
Из ведра, где кипит жара.
Я готов общаться с тобой
Без косметики, прямо с утра.
Грозный ливень шумит стеной,
Кулаками стучит в окно.
Из бокалов любви с тобой
Пью, смеясь, колдовское вино.
Ветер свеж, увлечён игрой,
Облака у него – мячи.
Восхищённо дышу тобой,
Посылая навстречу лучи.
Ночь прельщает алмазной звездой,
Месяц палевый дивно зацвёл…
Я поклялся, что буду с тобой,
Жаль, пока даже след не нашёл!
Солнце печёт. Мне стоит обриться наголо,
Резко расстаться с шапкой роскошных волос,
Переписать эскиз неудачный набело,
Ошеломить красотою чувственных поз.
Солнце в зените. Сила его весомая,
В студии жарко, с пылью играют лучи.
Первой разделась натурщица малознакомая,
Мне не пришлось подбирать настырно ключи.
Солнце, спасибо, помощь твоя уместная —
В холод мои накопленья дошли б до нуля…
Я написал в два счёта тело прелестное
И сэкономил, не заплатив ни рубля.
Твоё имя летает за мною,
Заглушая клаксоны машин.
Если форточку ночью открою,
Оно смогом вползает седым,
В гулких пробках преследует часто,
В освещённых туннелях метро,
За рулём отвлекает опасно,
В клубе пить не даёт «Куантро»,
Улыбается с броских плакатов
И слетает с губ злых продавщиц,
Может блеск давать в сотню каратов,
Плесневеть средь дешёвых вещиц.
В телевизоре, в блоке рекламы,
Отдыхая в далёком краю,
Я, случайно листая программы,
Первым делом о нём узнаю.
Его дети зубрят в средней школе,
Им на стройке трамбуют бетон.
Отче наш, подскажи мне, доколе
Буду слышать прошедшего стон?
Твоё имя бессменно со мною,
Догоняет, не видит преград…
Я постыдно скрываюсь и вою,
Понимаю, как выглядит ад.
Супруга сказала, что он слишком толст,
Растратил амурный пикантный запал,
До Пасхи держать предстоит строгий пост,
Вес сбросить и формы вернуть идеал.
Кряхтя, посещал с тренажёрами зал,
Он мышцы в поту безуспешно качал.
Жене набивать туже стал кошелёк —
Улыбка сменила ехидный упрёк.
В алой шапке, может быть, в беретке,
Девушка спала на остановке,
Прислонясь к накрашенной соседке,
В шумной неуютной обстановке.
Два бомжа сидели у помойки,
Разделив остатки четвертинки.
Парень после дружеской попойки
Ковырялся в области ширинки.
Барышня проснулась от смущенья —
Николай следил за ней открыто.
Не взяла конфету. Угощенье
Предложил бездомный деловито.
Застеснялась скромная девица.
Он взял курс, пошёл на приступ резко.
Разыграть хотелось с нею в лицах —
«Даст – не даст» – вопрос свербящий дерзко.
Не готовя пламенные речи,
Положился на винтаж наряда:
Шляпа, трость, кашне. При близкой встрече
Будет очарована наяда.
Он прочтёт ей пару строчек Рильке,
Несколько цитат из Пруста кстати,
И, распив «Кампари» полбутылки,
Станет упражняться на кровати.
«Ты прелестна, море обаянья, —
Николай вещал подобострастно, —
Свежесть утра, дивное сиянье,
В ярко-красной шапочке прекрасна.
Я, голуба, нежный волк безгрешный,
Съем тебя, как в сказке говорится,
Или в неге, любящий, потешный,
Потчевать нагую буду пиццей».
Цыпочка с надменною повадкой
Сплюнула, расслабленно зевнула,
Томный взгляд потупила украдкой,
Внятно угрожающе шепнула:
«Золотой, – съязвила, – «модный» дядя,
Ты не волк и не охотник даже,
В стареньком задрипанном наряде
Проститутки деревенской гаже.
Очень хочешь ты меня, похоже,
До груди съесть? До пупка? Пониже?!
У тебя клеймо «маньяк» на роже.
Вульвою не подавись, смотри же…»
Пролетело чудное мгновенье,
Укатил троллейбус с грубой пери.
Он, осмыслив предостереженье,
Час ходил, ушам своим не веря.
Не читает больше на ночь сказки —
В сердце унижения осколок.
К старой деве навострил салазки,
Записался в клуб «Кому за сорок».
Бок о бок с тобой расцветают сиренью
Мужчин, вожделеющих тела, улыбки.
Ты, не допуская малейшей ошибки,
Сменяешь их гонор тяжёлой мигренью.
От сальностей не обжигает обида,
Со всеми общаешься просто, спокойно,
Поскольку нет мачо, кто вышел достойно
Из боя с твоим легендарным либидо.
Я готов проявить небывалую,
Запредельную, дерзкую прыть
И тебя, безнадёжно отсталую,
На поруки забрав, объяснить:
Про романский стиль, раннюю готику,
Из чего производят капрон…
Ты сдала на отлично эротику?
За интим дали красный диплом?!
Пока не страдаете вы от одышки,
Ещё не висит на желаньях замок,
Лелейте дам пухленьких без передышки,
Спускайте почаще интимный курок.
Пусть вас не смущают румяные пышки,
В них плещется бурный, лукавый порок.
Они добросовестно бреют подмышки,
У каждой, как бархатный персик, лобок.
Вечером поздним, окончив попойку,
Ехали, громко болтая, в метро.
Вдруг я заметил: товарищ стал в стойку,
Резко схватившись за ворот пальто.
Я проследил за радаром нахальным.
Скромно сидела от нас в стороне
Дева с таким аппаратом оральным,
Что не привидится даже во сне.
Щёки – как будто из пуха подушки,
Вздутые губы – нежнейший коралл,
С крупными серьгами милые ушки,
Пышная грудь выше всяких похвал,
На подбородке интимная ямка,
Скулы высокие, брови вразлёт.
Наверняка она не лесбиянка.
С ней бы пойти в многодневный поход!
Друг возбудился. «Ты видел, какая? —
Он прокричал, скинув водочный гнёт, —
Чудо с небес, красота неземная!
Слушай, она ведь кому-то даёт!!!»
Я засмущался: грешно и постыдно
Даму унизить, хотя не со зла.
На остановке она безобидно
Нам улыбнулась и произнесла,
Прежде чем выйти походкой летящей:
«Хочешь узнать, кто имеет меня?!
Наглый, ленивый, налево смотрящий,
Как твой нетрезвый приятель, свинья».
Двери закрылись, перрон удалился,
Канул в толпе незнакомки наряд…
Катастрофично наш мир заблудился!
С кем и зачем раскрасавицы спят?!
Хочет он отношений высоких,
Чтобы пламень аффекта не гас,
Душ слиянья, познаний глубоких,
Соблазнительно-лакомых фраз,
Чтоб изысканных их, яснооких,
Уносил в поднебесье Пегас…
Пока грезится вечный Парнас,
Тащит музу в постель третий раз.
Город устало дымится в июле,
Напоминая поджаренный блин.
Клерк, развалившись на офисном стуле,
В душной конторе колдует один,
В пятницу, маясь от скучной работы,
Галстук ослабил, потом воротник,
Предвосхищая беспечность субботы,
В сладких мечтах в выходные проник.
Видит себя на шезлонге у речки,
Солнце его согревает, любя.
Он выдувает лениво колечки,
Сочную зелень рукой теребя.
Марево душит. Снимает одежду,
Между лопатками чувствует пот.
Бронзовым стать он лелеет надежду,
На солнцепёке лежит – жирный кот.
Смежились веки – жара уморила.
Скинув отважно носки и трусы,
В воду нырнул, зачерпнул со дна ила,
Соорудил накладные усы.
Так прохлаждался легко и свободно,
Небу подставив живот и крестец…
Радость сменил не совсем благородно
Грозною тучей нависший конец.
Из райских грёз его вывел начальник —
Клерк обнажённый сидел за столом,
Не остудив ярко-красный паяльник,
Ловко ворочал им, будто веслом.
Шеф не одобрил такого «уикенда»,
Шею набычил, прищурил глаза.
Перечеркнув даже тень хеппи-энда,
В офисе грянула злая гроза.
Вылетел клерк моментально с работы:
Голый, молчком, закусив удила…
В жарких объятьях желанной субботы
Город покинул в чём мать родила!
Кровь барабанит надсадно в висках,
Близится приступ тяжёлой мигрени.
Я тебя жажду. На первых порах
Сутки имел бы, не ведая лени:
В ванной, босую и на каблуках,
До алых ссадин стирая колени.
Лишь обессилев, счастливые тени,
Мы бы парили в лазоревых снах.
Бывает, у дамы шикарна фигура,
Порою вульгарный пестрит макияж,
Красавица в стразах – полнейшая дура,
Похожа худышка на бледный мираж,
Толстушка – широкая слишком натура,
У третьей не бюст, а халтурный муляж.
Но все для мужчин они – супер-богини,
Когда надевают на пляже бикини.
Он недоволен июльской сиестой,
Вялый, лежит в жарком липком поту,
А предназначен для роли чудесной:
Самаритянин с зонтом на посту.
В ливни спасает от драм горожанок —
Тех, кто оставили где-то свой зонт,
В дождь эскортирует он пуританок,
Скрыв под улыбкой продуманный понт.
В пик снегопадов, грозу, непогоду
Носит герой «Три слона» раскладной,
Не позволяет продрогнуть народу
В будни унылые и в выходной.
Видит до нитки промокшую деву
В платье, прилипшем к высокой груди, —
Смело берёт её под руку слева,
Зонт вынимает, и пара в пути.
Понатерпевшись беды от стихии,
Женщины льнут в восхищенье к нему.
Обогревает, читает стихи и
В местном ларьке им берёт шаурму.
Сервис удобен, балдеют гражданки —
От топ-моделей до сущих страшил.
Любят беседовать с ним лесбиянки.
Много жеманниц герой ублажил,
Переимев в своём тихом квартале
Официанток, кассирш и врачей.
Вдовы ему по три раза давали,
Зонт оставляя в шкафу средь вещей.
Осень и зиму живёт он чудесно,
Переходя из кровати в постель.
Тучи и град помогают прелестно,
Двери в альков открывает метель.
Портит секс знойное терпкое лето,
Он прозябает скупым бобылём.
Не составляет на ложе дуэта,
Анахронизм с бесполезным зонтом.
Ждёт, гром опутает землю сетями,
Хмари затянут седой пеленой,
Барышни станут дрожать под дождями,
Снова он будет желанный герой!
Не путай опыт и привычку,
Меж ними явный есть контраст.
Кто знанья впитывать горазд,
Найдёт к любой мадам отмычку,
Стараясь, точно он – гимнаст.
Но, если лишь по расписанью
Интим с женой, то ты – балласт,
Кроватный бесполезный пласт.
Довольно скоро к увяданью
Придёшь. Никто тебе не даст.
Есть много профессий, увы, незанятных,
Встречается масса ремёсел тяжёлых,
А хочется будней шутливых, приятных,
Партнёрш обнажённых, беспечных, весёлых.
Готов он на ложе работать для дамы,
Дарить наслажденье, лечить лаской нервы.
Рассеются скорбные женские драмы,
Он радость раздаст с каждой капелькой спермы.
Не думай, что женщины, словно мужчины,
Мечтают отправиться быстро в кровать.
У психики дамской другие пружины,
Не могут они без тепла отдавать
Свою благосклонность, задор, яйцеклетку.
Желаешь иметь с наслажденьем соседку —
Создай доставляющий радость уют.
Лишь в нём темпераментно девы дают.
В летний полдень на жаркой опушке,
В окруженье дурманящих трав,
От любви васильковой устав,
Под страдание сонной кукушки,
У заброшенной старой избушки,
Пребывая в лазурных мечтах,
Спал с улыбкою я на губах
На груди твоей – лучшей подушке.
Я храпел? Неправда, дорогая,
Старый дворник шкаф тащил к себе.
Веселясь, соседка озорная
Поиграть решила на трубе.
Не сморкался в пальцы, что ты, право!
У меня заложенности нет.
Молодая местная шалава
Ухажёру делала минет.
Я стонал, ворочался? Опять ты!
Наговоры, наглое враньё!
Простыня с подушкой не измяты,
В тумбочке пижамное бельё.
Я, уикенд с коллегами встречая,
Веселился в клубе до зари,
А тебе советую, родная:
Телевизор на ночь не смотри!
Весь эфир – сплошные детективы,
После них тревога и раздрай,
Сны плохи, невроза рецидивы…
Лучше ты эротику читай!
Я худощав и несуразен,
Не принц, в работе не ленив,
В стремлениях однообразен,
Экстравагантен и спесив.
Все помыслы мои о сексе,
Куда ни гляну, всюду он,
В любом скрывается рефлексе,
Спокоен я или взбешён.
Он в телевизоре, в рекламе,
На перетяжках вдоль дорог,
В почтовом интернетном спаме,
Маячит в сотнях женских ног,
То шелестит призывно юбкой,
То цокает на каблуках,
В глазах синеет незабудкой,
Блестит помадой на губах.
Любой банан – Эрота символ,
А персик… ясно и без слов,
Секс для меня – кумир и идол,
Основа мировых основ.
Жизнь видится мне искажённой —
Наполнен вожделеньем взгляд.
Самозабвенный, увлечённый,
Всегда желаньем я объят:
В яслях, саду, начальной школе
Прекрасно знал, кого хочу.
Чтоб не было сомнений боле,
Схожу к известному врачу.
С печатью выдаст доктор справку:
Я не маньяк – легкобольной,
Иду стабильно на поправку,
Бзик изживётся сам собой.
Последние комментарии
5 часов 10 минут назад
5 часов 13 минут назад
2 дней 11 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 18 часов назад