Бухта половины Луны [Евгений Иванов] (fb2) читать онлайн

Глава 1. Нью-Йорк. Начало

Внизу за бортом самолёта в сильном удалении, словно на спутниковой карте, медленно проплывала Калифорния. Вот Сан-Диего раскинулся в синих бухтах. Рядом скатывается с холмов мексиканская Тихуана. Бордовая линия границы протянулась меж ними.

Растерянно озираясь, я повертел головой в надежде обнаружить спинку впередистоящего кресла, котлету в пластиковой упаковке или стюардессу в проходе. Ничего этого не было.

Животный ужас и неподъёмная тяжесть в глубинах пищеварительного тракта цепко держали в глухом ступоре. Я стоял на краю открытого люка турбовинтового DHC-6, который на высоте четырёх с половиной километров трясло и болтало, как пьяного. Еле держащие ватные ноги не слушались. Мне оставалось сделать шаг вперёд, и я не мог заставить себя его сделать.

Сквозь вязь оцепенения в голове промелькнули картинки. Я здесь добровольно? За люком выл адский ветер и зияла бездна. Я попытался вспомнить, как же это вышло, и весь путь бешеной мозаикой промелькнул перед глазами. С чего же всё началось?

Самолёт до Нью-Йорка…

Солнечный луч, преломляющийся в битом стекле вагона, движущегося по эстакаде над закатным городом. Или нет… сначала яркие блики на прозрачных панелях огромного аэропорта. «Визит к партнёрам. На неделю, не больше, сэр!».

– When you’re planning leavin’ America?

– When I will live in America?

Иногда лучше просто улыбаться.

Заходящее солнце тает за окнами нью-йоркской электрички. Поезд в сторону Манхэттена. Над эстакадой в Бруклине взмывают птицы. Внезапный тоннель, грохот.

Рядом в тамбуре, подпирая огромные чемоданы, щебечут студентки из Венгрии. Перед въездом в тоннель открылся вид на город. Всё вызывает в них восторг и радостные предчувствия. Их ждёт страна-загадка.

Ведь где-то на юге простирается солнечная Флорида. Где-то там под вечно синим небосводом парят белоснежные пляжи Пенсаколы. Раздувает медью джазовый Орлеан. За стенами офисов, студий и редакций, за окнами одноэтажных домов и высотных небоскрёбов, за дверьми кофеен и пиццерий – кипит, бурлит неизведанная незнакомая жизнь. «Пятно в Мексиканском заливе! Гольфстрим остывает! Браки лесбиянок – узаконить! Как насчёт тетро-гидро, фолкс?». Язвительный Колберт в «Тайм». Стюарт на кабеле. Травля «Фокс». «Обама теряет авторитет! Железная Марта скоро снова сядет! Линдсей Лохан скоро выйдет!».

Кто знает, что ждёт тебя во всём этом безумии под названием «Большое яблоко»?

Сквозь шум мелодичный голос: «Центральный вокзал». Конечная.

Бросив вещи в отеле, через час я уже озирался по сторонам в восточной части Юнион на углу Бродвея и Четырнадцатой улицы. Встреча с деловым партнёром.

– Привет! Ну, как у вас тут дела?

– Всё лучше и лучше!

Говорят, здесь выживают только оптимисты.

Ночная прогулка. Город не спит. Туристы, толпы бездельников. Рассвет на мосту. Вино. Разговоры. С утра народ несётся на работу. Ранние пташки. Нужно всё успеть! Проверить новости. Детей в школу. Успеть в гольф-клуб на утренний кофе. Засадить деньги клиента на бирже. Смотаться с коллегами на ланч. Завернуть на судебный процесс. Посетить курсы вождения моторной яхты. Наведаться к любовнице. Заглянуть на коктейль-пати. Прошвырнуться по магазинам в поисках нового токарного станка. Покидать мяч с сыном.

Вставать рано, чтобы понять этот город! Ок.

Следующим утром я спустился к Бэттери-Парк, где дают в прокат велосипеды. Остров изрезан велосипедными маршрутами. Вместе с байком дадут и карту дорожек. Удобный способ познакомиться с городом. Что ж, за мной, читатель – давай посмотрим, что тут к чему…

– Главное – соблюдай правила, старик! – подмигнул мне парень за стойкой. – Просто привези мне обратно байк целым!

Я вскочил на педаль. Ловко оттолкнулся. Перемахнул с рюкзаком через раму. И, виляя в толпе, на полном ходу въехал в очередь, ожидавшую посадку на прогулочный паром к Статуе Свободы. Резко затормозив, я в мгновенье ока съехал промежностью на раму. Кто-то из мужчин непроизвольно вскрикнул. Толпа расступилась, образовав круг. Раздались возгласы негодования.

Придерживая велосипед, натужно пытаясь сделать хотя бы один вдох, мелкими перебежками, согнувшись, я спеша посеменил к выходу из парка. Велопрогулка началась!

Глава 2. Нью-Йорк. Вдоль Гудзона

Денёк разогревался. Я не спеша крутил педали по западной кромке острова. Вдоль причалов болтались лодки. Яхты спешили за надутыми парусами. Над пирсами повис мутный запах прокисших водорослей. Гудзон неспешно толкал свои воды в сторону океана.

Тихий океан привёл сюда по льду первых людей. Что-то случилось с ними в дороге. Когда прибыли европейцы, у индейцев не было даже колеса.

Инки, если надо было назначить свидание или сообщить время намечающейся потасовки, просто пальцем указывали в небе, где в этот момент будет солнце.

Майа напророчили конец света, но пропали сами.

Ацтеки любили путешествовать. Их дороги были благоустроены и хорошо охранялись. Можно было отпустить женщин без сопровождения. Курсировали гонцы и почта. В пути можно было отдохнуть, принять пищу и посетить уборную.

Североамериканские индейцы империй не строили. Чероки. Апачи. Гуроны. Красная охра на скулах. Чинуки. Семинолы. Команчи. Дым костра над равниной. Навахо.

Кристобаль Колумб пламенно верил, что до Индии можно добраться быстрее, если плыть на запад через Атлантику. Вопрос был лишь в средствах на экспедицию. Кого интересуют прожекты взбалмошного фантазёра? Нищенская жизнь в стенах испанского монастыря. Аудиенция короля. «Санта-Мария». «Пинта». «Нинья». Сборы в дорогу. Три судна вышли из гавани города Палос-де-ла-Фронтера. Попали в сплошное месиво гнилых водорослей – Саргассово море.

Первый остров в Карибском бассейне. Нагие туземцы. Тела их были покрыты ритуальными узорами. В их простецких жилищах поблёскивали внушительные куски золота. Возле лачуг провисали диковинные гамаки. Они жевали и жгли сухие листья душных кустов.

Наслаждавшийся добытой Индией Колумб туземцев так и окрестил – индейцами.

Вскоре быстроходные галеоны, фрегаты и каравеллы потянулись на новый берег. Потянулись государевы люди разных флагов за золотишком. Круша друг другу черепа, продвигались они вглубь континента, размечая наделы.

Лихие люди потянулись вслед за ними. Прибрежные воды закишели флибустьерами, сбывающими награбленное в новых портах. «Весёлый Роджер» идёт на абордаж! Боже храни «Мэйфлауер»!

Люди в пути рождаются и умирают. Океан забирает тех, кому дальше уже не нужно. Прощальные круги на воде преломляют глубинное свечение атлантической бездны.

Капитан Генри Гудзон первым бросил здесь якорь. Новый Амстердам!

Индейцы быстро сторговали ненужный в хозяйстве островок. Бобровый мех очень нравится бледнолицым спутницам незваных гостей.

Бобры на прилегающих территориях быстро закончились. Бобровые войны уносят мужчин. Род Волка скудеет… Последний из Черепах держит руку единственной Гиены. Они будут бесшумны! Вы догадаетесь о визите только по знакам и трупам. Они просочатся сквозь лес, будто лисы. Нападут неожиданно и исчезнут так же, словно тени.

Центральная тропа. Бродвей. Погонщики ведут скот на водопой. Ветер с Гудзона.

Я расположился передохнуть в кафе на набережной. Свежий ветерок задувал в окна кафетерия. Солнечные искры метались в волнах. Тёплый день.

Телевизор над барной стойкой заканчивал трансляцию баскетбольного матча.

– Засранцы! – жарко прорвало вдруг бородача за соседним столиком. – Ты посмотри, что делают, суки! – он принялся протирать салфеткой жирные от курицы пальцы, бросая взгляды на экран.

Официант принёс мне омлет. Игра сменилась новостями.

Диктор сосредоточенно дождался окончания заставки и, вдохнув, начал. На экране появились расплывчатые снимки:

– Официальные представители НАСА пока отказываются от комментариев! Напомним, информация о сенсационной утечке впервые появилась на лентах информационных агентств вчера поздно ночью. На снимках видны объекты, которые наш источник характеризует, как управляемые и движущиеся с постоянной скоростью в сторону Земли.

Бородач смял салфетку и метнул её баскетбольным приёмом в мусорную корзину.

Бармен сделал погромче. Диктор передал слово взволнованному корреспонденту в Хьюстоне:

– Альтернативные источники подтверждают наличие крайне странных объектов в созвездии Тельца, но пока не решаются дать более точные характеристики. Пульсары нового типа? Вероятно! Эксперты также заявили и о возможных бликах на объективах фиксирующего телескопа.

Репортёр растерянно глянул на здание за спиной и переложил микрофон из руки в руку:

– Параметры движения объектов приводят здесь всех в замешательство. Пресса с утра пестрит безумными прогнозами и предположениями. Реакция Белого дома пока неизвестна. У здания Пентагона с утра собираются пикеты. Мы продолжаем следить за развитием ситуации…

Бородач замер с пивом у рта:

– Какого чёрта долбаным пришельцам здесь надо? Хватает и проклятых поляков. Работу последнее время и так хрен сыщешь!

Кафе тревожно забурлило.

– Это знак! – уверенно обратился ко мне официант. – Это посланцы божие!

Он встревожено посмотрел на свои руки:

– Грядёт Царство небесное, вот увидите!

– Кара небесная! – продолжил нагнетать бородач. – Ангелы ада приближаются, чтобы схватить за яйца проклятых барыг с Уолл-стрит. Страшный суд грядёт, вот что это такое! – он, наконец, отхлебнул и вернулся к еде.

– Страшный суд для тебя настанет, если ты не прекратишь пугать посетителей, Дуг, – бармен переключил канал. – К чёрту это дерьмо!

Я докончил омлёт, расплатился и вышёл.

Миновав толпу туристов и перевалив в районе 90-х улиц через холмы Риверсайд-Парка, я выкатился к кампусу Колумбийского университета. Старые здания кампуса увиты плющом. «Лига плюща». Обсерватория на крыше физического факультета.

Я бросил велик на газон, чтобы сделать пару снимков величественного здания из тёмного кирпича.

Здесь расщепляли атом в рамках «Манхэттенского проекта». Здесь на факультете был открыт дейтерий. Здесь же в подвале собрали первый циклотрон. Энрико Ферми, бежавший с семьёй из фашистской Италии, обрёл здесь пристанище и лабораторию.

Стеклянная дверь пикнула. Из здания вышли двое взлохмаченных в потёртых пиджаках: постарше и помоложе. Помоложе держал в руках большую чашку кофе.

– Ты спектрограммы видел? – он вынул из-за уха карандаш и поболтал им в чашке. – Об этих снимках с утра все телеканалы трубят.

– Я их видел ещё неделю назад, поверь, – ответил тот, что постарше. – НАСА не хочет огласки. Представь, что здесь может начаться.

Перекидываясь короткими фразами, они быстро скрылись за углом.

Я попытался догнать, но они растворились в пестроте студенческого кафетерия. Народ, перекусывая, готовился к лекциям. В углу средь книг и тетрадей томилась парочка в разноцветных кедах.

– Ты меня любишь? – вопрошала курчавая студентка с пёстрыми верёвочными феньками на руках.

– Угу, – не отрывая головы от записей, отвечал кучерявый очкарик в толстом свитере.

– Если они прилетят, ты меня спасёшь? – продолжала допытываться она.

– Господи! Да это, может быть, будет самый счастливый день для всего человечества! – он приподнял, наконец, шевелюру над бумагами. – Что если они несут нам новые знания? Технологии. Лекарство от рака. Доступ в галактический интернет! – он склонил голову над ноутбуком и нажал пару клавиш.

– А что если они летят, чтобы всех убить и высосать наши мозги? – она с тревогой положила подбородочек на кулачки. – Прилетят и направят на нас лучи. И все мы станем делать страшные глупости. Ты станешь целоваться с Бекки Лиз или с Даниэлой.

– Я не стану целоваться с Бекки Лиз. Хотя… – его взгляд слегка затуманился, но он быстро спохватился. – Прекрати! Нам несут свет знаний. Иначе стоило бы вообще тащиться через всю галактику. Власти наверняка в курсе. Всё под контролем.

– Почему они скрывают от нас правду? – она пододвинулась к нему поближе.

Я допил кофе и вернулся на Бродвей.

Солнце зашло за частокол зданий. Серое облако повисло над парком. Все эти тревожные слухи слегка выбивали из колеи.

Пора было посмотреть что-нибудь действительно стоящее.

Глава 3. Нью-Йорк. Центральный парк

– Хийа! – раздалось вдруг где-то сбоку, и мощный удар обрушился на светофорный столб на углу 101-й улицы.

Опустив ногу, шустрый азиат пружинисто присел, выпрыгнул вверх и пнул столб ещё раз.

Не достигнув результатов, он принялся обрабатывать железину ногами и руками, и потом навалился на неё всем телом. Мимо медленно проехал полицейский кэб.

Наконец, загорелся зелёный. Все двинули на другую сторону – ко входу в парк. Азиат бросил разборки со столбом до завтра и, воткнув в уши музыку, потрусил вперёд всех. Спешившись, я вёл велик за руль.

Дорожки Центрального парка кружат и плутают. Вы всё время меняете стороны света, постоянно путая и ошибаясь – с этой стороны Ист-Сайд или это Вест-Сайд?

Бегущих здесь больше, чем просто гуляющих. Сразу же хочется бросить всё и бежать. Впрочем, такое ощущение подстерегает повсюду. Город бежит!

Бегут навстречу. Догоняют и обгоняют. Бегут по мостам. Вдоль набережных. По паркам и авеню. Бегут на юг, север, восток и запад.

Тонус, мышцы и фигура: «Who do you think you are, bitch!». Мышечная память первопроходцев. Человек, шедший перед вами по улице, вдруг отпрыгивает в сторону, повисает на случайной железке в стене, чтобы двадцать раз поднять своё тело. Он сделал это здесь в первый раз, повинуясь инстинкту, или это ритуал по пути на работу?

Любое место без церемоний может стать на пару минут спортзалом. Сплошь и рядом можно обнаружить людей, подпирающих стены, пытающихся сдвинуть столбы, светофоры или колонны на станциях метро. Дай волю, они разломают город в минуту.

Вот кто-то в подземке в восемь утра, словно Мюнхгаузен, вытаскивающий себя за волосы, упираясь ногами в пол, пытается приподнять кресло, на котором сидит. Мартышкин труд, наконец, работает! Клерк повис на поручне в тщетных попытках выдрать его с корнем. Старушка, словно восставший атлант, выкорчёвывает телефонную будку на платформе, уперевшись двумя руками в свод козырька.

В ходу любая свободная минута. Нет времени на ланч – ломай стены в офисе!

На входе в парк огромный чёрный мускулистый гигант, привязав себя крепким жгутом к скамейке, распластавшись над землёй, словно бурлак, с пронзительным шипением последних усилий тщетно пытается тащить её прочь.

Парк между Пятой и Восьмой авеню здесь заложили ещё в середине девятнадцатого века. Население быстро росло. Гулять по кладбищам можно, но страшно. Нужен парк!

Традицию бить парки в центре города завещала Европа. Если уж океан пересекли – должно быть, значит, всё с особым размахом. Утереть нос Старому Свету – извечная национальная потребность.

Когда в начале нового века стали модернизировать – тоннель под парком заложили сразу в проект. Дорога сквозь парк для машин была в проекте тоже. Густой кустарник по всему парку, скрывающий технические коммуникации, был запланирован тогда же. Жителей с территории за компенсацию переселили, а поселения снесли.

Мостки. Лужайки. Аллеи. Искусственные озёра полны живых уток. Замки. Музеи. Зоопарк. Некоторые получают осложнения и бронхит, днями валяясь на траве, в попытках сделать удачный кадр в глубинах парка, где гнездятся сотни видов птиц. Все работы в парке выполняют только волонтёры. Просто выбери прямо на сайте, чем можешь помочь и приходи.

Вопреки киноштампам Центральный парк по статистике самое безопасное место в городе. Впрочем, ночью опасно везде. Любой мегаполис набит психами.

Изъездив глухие тропки и поляны, я заблудился наконец совсем, уперевшись в тихий угол с потемневшим монументом.

С постамента взирал уроженец городка Ном. Застывший лик, окрашенный вековой патиной. Легендарный герой, спасший детей от гибели. Его взгляд был преисполнен мужественной решимости. Не каждый способен возглавить трудную экспедицию в ледяном заполярье и доставить сыворотку для больных в срок. Газеты быстро разнесли драматическую историю, и спасатель проснулся национальным символом. Предприимчивые компании стали тиражировать узнаваемый образ, организовали тур по стране, но когда ажиотаж утих, оказалось, что герой забыт и заброшен, пробивается выступлениями в небольшом театрике и даже временами получает от хозяев заведения раздражённую взбучку.

Возмущенные граждане, узнав об этом, начали сбор денег. Выкупить контракт у жестоких владельцев! Даровать свободу несчастному артисту, имя которого уже знал весь мир. Героя тут же нашли, обогрели и приласкали. Легендарный пёс Балто переехал в Кливленд на тёплую квартирку и полное обеспечение. Непыльная работёнка – творческие встречи с детьми и домохозяйками, волнующие воспоминания о нелёгкой холодной дороге.

Над парком пролетел полицейский вертолёт. Дунул лёгкий ветерок.

Слегка отдохнув, я решил двигать сквозь тенистую аллею к выходу. Хвоя и шишки под ногами. И вдруг:

– Чарли, осторожно! – раздался внезапно возглас, и к переднему колесу упала замусоленная сучковатая палка.

Я резко остановился. Вслед за палкой прямо на моём пути из кустов вдруг возник чёрный пудель с игривой серебристой прядкой на курчавом загривке.

– Чарли, чертёнок! – снова повторился возглас, и из-за поворота на дорожке показался высокий мужчина в элегантном чёрном берете.

Лет он, пожалуй, как я потом пытался вспомнить, был почтенных, но выглядел весьма подтянуто. Острые черты лица стягивала загрубевшая кожа. В уголках рта блуждала лёгкая улыбка. Глаза лучились открытым задором.

«Пальто цвета „виски и дорогие сигары“ на прогулке с псом? Годится, если живёшь в хорошей квартирке у парка… Владелец ирландской вискикурни?» – предположил я. Хотя, может, что-то в нём было вроде и от немца. От него веяло ледяным спокойствием и миллионом долларов.

– Вот ты где, озорник! Набегался?

Он широко улыбнулся и, стащив с левой руки кожаную перчатку, освободил верхнюю пуговицу. На пальце блеснул драгоценный камень. Пудель потребовал взять палку.

– Спасибо, что придержали сорванца! – обратился он ко мне. – Утомил сегодня изрядно.

Заметив скамейку, он стащил вторую перчатку и не спеша сел, отдуваясь.

Я нагнулся, чтобы оказать любезность псу – кинуть палку.

Чарли, недобро фыркнув, посмотрел на меня и наступил на неё. Некоторые собаки чуют во мне нечто кошачье за версту.

Приметив рядом со скамейкой питьевой фонтанчик, я прислонил велосипед, и, припав, начал жадно пить. На тот момент я проехал уже с десяток миль. Тёплая струя не давала отдохновения, но утоляла. Почувствовался даже некий абрикосовый привкус, словно наваждение.

Сбоку легла тень – кто-то принялся шумно хлебать воду в соседнем низком фонтанчике. Скосив взгляд, я оцепенел! Чарли небрежно облокотившись, стоял на задних лапах рядом и, нажав кнопку, лакал воду.

– В цирке, наверное, научился, – легко пояснил незнакомец.

Он достал расчёску и разгладил жёсткие вихры, тронутые сединой.

– Купил его год назад на ярмарке в Провиденсе. Какая стояла погода. Как сейчас!

Чарли удовлетворил свою насущную потребность и снова опустился на четыре лапы, лихо утерев усы.

Из кустов, ведущих к дорожкам, протиснулась на нашу полянку фигурка в велосипедном шлеме и с байком.

Она остановилась и оглядела нас.

Чарли прижал уши и затаился.

Свет упал на лицо под шлемом, когда она повернула голову.

Я не видал ничего красивее никогда, возможно.

Иногда всё происходит слишком быстро.

– Простите, у вас насоса не найдётся? – она кивнула на вялую покрышку и улыбнулась.

Где-то в ветвях певчий соловей толкнул в воздух аккорд. Он достиг меня в полном объёме и цвете. Ударная волна прицельной трели. Гармоника октав. Здесь, и вправду, много птиц.

– Насос? – я растерянно обернулся к фабриканту и снова посмотрел на неё, пытаясь сконцентрироваться на вопросе.

– Да, – она снова улыбнулась.

Хоры, торжественно выводя нежные рулады небесной кантилены, перешли в звенящий мажор. Где-то в тёмной кроне зашелестели ангельские переливы.

Фабрикант с интересом разглядывал деревья. Чарли раздумывал: сбегать ли за палкой ещё разок.

Она сняла шлем.

Непослушный сноп жёстких завихрений расправился и упал с чуть склонённой головы. Она завела волосы за шею. В листве запрыгало солнце.

– Элиза, – протянув руку, просто представилась она.

Я качнулся с протянутой рукой вперёд, и, кажется, не сразу попал в её ладонь.

Луч отразился в её глазах, сверкнув ярким бликом весело.

– Эта камера сводит меня с ума. Мне осталось всего два круга, и я, кажется, потеряла чёртов насос или забыла его дома.

Я протянул насос, глупо улыбаясь.

– В наше время милые девушки не поминали чёрта всуе, вот так вот запросто! – подключившись, задорно расплылся в улыбке ирландец. Или что-то от немца в нём было всё-таки?

– Пара безобидных упоминаний того, что не существует, ещё ни кому не навредили, – весело отмахнулась она. – Пар как-то надо выпускать, верно?

Она присела и выпустила немного воздуха, нажав на золотник.

Я опустился на траву.

Фабрикант принял от циркача палку и метнул её в кусты. Чарли отправился её добывать.

Элиза пристроила насос и принялась качать, отказавшись от мужской помощи.

– Говорят, в Лондоне по городу ходят автобусы, – неожиданно начал тему фабрикант, разглядывая ветви.

– «Возможно, бога нет!» – гласят надписи на бортах, – он заинтересованно обернулся ко мне. – А! Что вы думаете?

Я прислушался: о чём он говорит?

Элиза сжимала в руках насосную трубку и нагнетала воздух парка в лёгкие слабой покрышки. Губы разомкнулись от интенсивного дыхания. Меж ними сверкнули белые искры.

– «Хватит беспокоиться – просто живи!» – каково? – не унимался с озорством незнакомец.

– Согласна на все сто! – рассмеявшись, подхватила Элиза, загоняя воздух в камеру резкими толчками. – На факультете говорят: бог – лишь пучок нейронов в голове. Я не против религии. Если бог – программа, то заповеди – протоколы!

Она послюнявила палец и проверила: нет ли утечки в ниппеле.

– Бог – программа… – задумчиво погрузился ирландец. – Любопытно. Кто же… Что же тогда такое – Диавол? – ещё более задумчиво, словно вглядываясь куда-то внутрь, спросил он.

– Вирус! – изрекла Элиза и, пнув упругое колесо, протянула мне насос обратно.

Я встрепенулся и схватил его из её рук. Попал в этот раз.

Незнакомец посмотрел на нас.

Чарли сплюнул палку на хвойный ковёр и криво оскалился.

Солнце скрылось за деревьями, снова дунул ветерок. Стало темнеть.

Собрав волнистые струи в пучок на затылке, она, склонившись, пристроила их в купель шлема и, выпрямившись, закрепила его на голове. Я видел, как ремешок лёг на её скулу только с одной стороны. Наверное, с другой стороны он лёг так же… Я не видел другой стороны.

– Вы, конечно, слышали об этих странных объектах, о которых кричат с утра все вокруг? – произнёс вдруг ирландец, разглядывая низкие облака.

– В созвездии Тельца? Так это, наверное, администраторы сети. Летят перезагрузить сервера! – залилась весёлым смехом Элиза, регулируя высоту сидения.

– Сервера… – медленно протянул владелец вискикурни и, откинув голову, оглядел верхушки деревьев. Над ними в окнах высотных домов вдоль Пятой авеню отражалось покрасневшее солнце. Проступили робкие звёзды.

– Меркурий в небе. Венера видна. Телец придёт… – стал он что-то бормотать невнятное. – Да-да. Нам предстоят интересные истории, друзья. Что ж, удачи!

Он поднялся и, кивнув нам, не спеша стал удаляться в сторону выхода из парка. Чарли совершенно по-хамски лихо оскалился и, словно бы подмигнув, посеменил следом.

Элиза вскочила на велосипед и, бросив пару слов благодарностей, скрылась в листве, оставив только пронзительный аромат какого-то летучего соединения. Я обессилено остался дышать этим на пустой земле, тревожно вглядываясь в тёмные окна Рокфеллеровского центра на Сорок девятой улице. Над высотками стали собираться тучи. И вроде как-то похолодало.

Глава 4. Нью-Йорк. Мидтаун

– Бамба эре, бамбата! – высунувшись вдруг из жёлтого кэба, заорал на меня иссиня-чёрный мужик.

Слегка опешив, я приготовился за что-нибудь извиниться, но тут сзади раздался не менее громогласный окрик:

– Бумба эре, бангоро! – выкатив белки, истошно орал в ответ абсолютно чёрный водитель соседнего кэба.

Опустив ногу на асфальт и придерживая велосипед, я стоял на светофоре в районе Пятидесятой улицы между двумя жёлтыми машинами со светящимися рекламными коробами на крышах.

Старый, как мир, диалог двух извозчиков в две секунды перерос в потенциальный очаг гражданской войны. Под пулемётным огнём забористых африканских ругательств я стал переживать – как бы кто-нибудь из них не достал ржавый карабин или нож. Кто знает, какие старые болячки эти односельчане прихватили с собой с родины в эмиграцию. Может, жертва узнала палача. Или брат встретил обидчика сестры. А, может, клиента на предыдущем светофоре не поделили?

Клиент присутствовал тут рядом. Он нервически взирал на меня с заднего сидения сквозь приоткрытое стекло первого кэба. Кто знает, что будет происходить дальше? В городе, где у каждого потца в кармане может оказаться пушка – можно ожидать чего угодно. Будешь улыбаться.

Я всем улыбнулся.

Зажёгся зелёный и кэбы двинули по Пятой авеню дальше, а я, пропустив автобус, вынырнул из плотного трафика на Сорок девятую улицу к Рокфеллеровскому центру.

На углу над лотками вздымался аромат прожаренных хот-догов. Гудящая пробка заполняла нестройными звуками переулок. Вечерний туман стелился в районе тридцатых этажей. Не доставало только выкриков разносчиков газет или чистильщиков обуви. Газеты давно уже разносит вай-фай, а обувь чистят автоматы.

Рокфеллеровский центр представляет собой большой комплекс из гряды высотных зданий, у подножья которых замёрз каток.

Строилось всё это в Мидтауне в тридцатые на деньги семьи Рокфеллеров. Потом всё выкупила японская «Мицубиси». Сейчас здесь штаб-квартиры крупнейших корпораций. Аукционный дом «Кристис» держит здесь офис. На крыше Рокфеллер-Плаза гнездится смотровая площадка с видом на город.

В этом же здании располагаются павильоны телестудии «NBC». На вечернее шоу «Saturday Night Live» можно купить билет. Особо рьяные поклонники шоу, которым билет не достался, могут присоединиться к огромной очереди с чёрного хода, и, если будут свободные места, выскочит человек и пропустит несколько счастливчиков. Остальные с шумным вздохом разбредаются по домам и отелям. «Saturday Night Live» идёт в прямом эфире уже более тридцати лет. Это комедийное шоу имеет огромное влияние на умы нации.

В ту избирательную кампанию, когда победил Обама, страну пьянил выбор между возможностью увидеть в Белом Доме первого чернокожего президента или первого вице-президента женщину. Первый кандидат шёл от демократов. Второй от республиканцев. Популярная ведущая Тина Фей сняла на кандидата в вице-президенты Сару Пэйлин серию убийственных пародий, и это назвали одним из наиболее значимых факторов, повлиявших на исход выборов.

Что уж говорить, талантов у Тины Фей множество. И писатель, и популярный комик, и актёр, и продюсер, и сценарист. «NBC» выпустило на экраны комедийный сериал «30 Rock» – о том, как делается «Saturday Night Live». Тина Фей написала сценарий и сыграла саму себя. Сериал получил громадную аудиторию и любовь публики, а также тридцать восемь номинаций «Эмми» и два «Золотых Глобуса».

Название сериала восходит к адресу студии – дом тридцать, Рокфеллер-Плаза. Именно по этому адресу на площади возле катка каждый год наряжают главную рождественскую ёлку. «NBC» транслирует живую картинку включения огней.

Рокфеллер, когда строительство здания уже подходило к концу, для украшения фасада задумал заказать какую-нибудь жизнеутверждающую фреску. Очень ему хотелось, чтобы работу сделал Анри Матисс или Пабло Пикассо, но оба были слишком заняты, чтобы взять заказ.

В итоге на фреску подрядился мексиканский живописец Диего Ривьера.

Прогрессивный автор под впечатлением напористого соцарта, который тоннами пёр в те годы из народившейся молодой Советской Республики, изобразил на фреске московскую первомайскую демонстрацию и Ленина с Троцким во главе.

В центре композиции вполне в духе соцреализма главенствовал Рабочий с пудовыми кулаками. Присутствовали: радужные лучи, космос, трубы и жилистая рука крепко сжимала земной шар. Магнат таким задорным пролетарским оптимизмом остался крайне недоволен. Фреску сначала закрыли брезентом, а потом и вовсе демонтировали. Взамен поставили не менее прогрессивную фигуру гиперболически мускулистого исполина, вздымающего над головой мирный атом.

Оскорблённый до глубины души художник воссоздал злополучную фреску позже на родине, в оперном театре города Мехико.

Обзорная площадка «Top of the Rock» на семидесятом этаже Рокфеллер-Плаза открылась сразу же в тридцать третьем, когда здание было закончено. И вы, наверное, видели эту знаменитую фотографию рабочих, обедающих, словно птицы, на узкой металлической балке над бездной Манхэттена. Фотограф Чарльз Эббет сделал этот снимок за год до окончания строительства, и «Нью-Йорк Херальд Трибьюн» тут же украсила им главную полосу.

Я упёрся лбом в толстое стекло обзорной площадки и попытался разглядеть внизу людей. С высоты двухсот пятидесяти метров машины превратились в медленно ползущие точки. Людей разглядеть без оптики оказалось проблематично.

Панорама впечатляла.

На севере до Гарлема блестели пруды Центрального парка. За Гарлемом пестрел Бронкс. На западе Гудзон подмывал берега Нью-Джерси. Статен-Айленд тонул под жёлтой дымкой в заливе. До горизонта на восток уходил вслед за Бруклином нескончаемый Лонг-Айленд. На юге за частоколом Даунтауна в туманной пелене вздымала над заливом факел Колючая француженка. В центре над всем этим нёс в облачной высоте свой шпиль величественный Эмпайр-стейт-билдинг. После трагедии «близнецов» сто два этажа этого здания вновь на долгое время стали самым высоким небоскрёбом Нью-Йорка.

Впрочем, он всегда и оставался его корневым символом. За элегантный его вид он оказался под номером один в официальном списке лучших американских архитектурных решений. Строился этот исполин на деньги Джона Рокфеллера-младшего. Рядышком стоит Крайслер-билдинг – его легко можно узнать по круто сужающейся верхней части, выполненной на манер дисков автомобиля. Задача стояла – перехватить первенство у семидесятиэтажного Крайслера, и это с лихвой удалось. Ленточку перерезали первого мая тридцать первого года, и Гувер лично нажал кнопку, включив освещение здания. Подвела депрессия. На момент открытия далеко не все помещения были сданы, и здание получило прозвище: «Пустой-стейт-билдинг» («Empty State Building»).

Высокий шпиль было решено использовать, как причальную мачту для дирижаблей. Тем более что красавец «Гинденбург» уже начал совершать трансатлантические полёты с пассажирами на борту из Германии в Америку. Граф Циппелин не жалел средств на развитие нового вида транспорта.

Как и «Титаник», на момент постройки «Гинденбург» стал самым большим и самым комфортабельным дирижаблем в мире. У истории нездоровое чувство юмора. «Гинденбург» стал воздушным «Титаником» на том же самом пути – из Европы в Америку.

Поначалу высший свет по обе стороны океана с восторгом встретил появление «летающих кораблей». И инвесторы, и любители комфортных путешествий связывали с развитием дирижаблесторения весьма далекоидущие планы.

«Гинденбург» сразу же установил рекорд, пройдя над Атлантикой за двое суток. На борту располагался роскошный ресторан с изысканной кухней. Салон с роялем. Смотровая платформа. Из-за ограничений по весу не было только ванн. Вместо ванн предлагался душ. Был также и запрет на открытый огонь. Пассажиры перед посадкой обязаны были сдать спички и зажигалки – всё, что могло дать искру. И не смотря на это всё же под присмотром команды можно было курить в специально отведённой комнате. А над головами в потоках ветра болталось двести тысяч кубометров водорода.

Желая пофорсить перед ньюйоркцами, капитан подвел дирижабль к смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинга, где цеппелин уже поджидали репортеры и публика. Но, поскольку шпиль ещё не был готов к приёму дирижаблей, «Гинденбург» увели швартоваться на соседнюю базу в Нью-Джерси.

Когда техники на земле уже держали верёвки в руках, раздался страшный взрыв, и огромный пузырь с водородом вспыхнул, словно солома. От едкого чёрного дыма стало темно, как ночью. Огонь быстро охватил корму и стал распространяться к носовой части, уничтожая воздушное судно. Пассажиры стали прыгать на землю. Многим удалось спастись. Капитан выжил, но сильно обгорел.

Полёты на водороде моментально запретили. Эмпайр-стейт-билдинг не стал воздушным портом города. А в сорок пятом году он стал первым небоскрёбом, подвергшимся самолётному тарану. Бомбардировщик B-25 «Митчелл» заблудился в густом тумане и врезался в здание в районе восьмидесятого этажа. Один из двигателей пробил башню насквозь и упал на соседнее здание. Другой двигатель свалился в шахту лифта. Пожар потушили за сорок минут. Лифтёр Бетти Оливер упала в шахту лифта и выжила после падения с высоты в семьдесят два этажа!

На этом удивительные истории не закончились. Здание стало Меккой самоубийц, и вокруг обзорной площадки на крыше вскоре была возведена высокая решётка. В семьдесят девятом году находчивая мисс Элвита Адамс решила схитрить и прыгнула из окна восемьдесят шестого этажа. Некоторым не везёт вечно. Порыв сильного ветра подхватил и забросил мисс Адамс на восемьдесят пятый этаж! Такое бывает? Она выжила, отделавшись лишь переломом бедра. Чудны дела твои, Господи!

В холле здания на стене висит панно. На нём изображены семь чудес света. И к ним добавлено восьмое – сам Эмпайр-стейт-билдинг.

В здании семьдесят три лифта, но пятого февраля каждого года лестницы заполняют люди, которым на лифты наплевать. В этот день проходят соревнования по скоростному подъёму. Подняться с первого на последний этаж некоторым удаётся за десять минут. Пожарные и полицейские устраивают междусобойчики и бегут наверх в полной выкладке.

Ночная подсветка верхушки зачастую кодирует какое-нибудь событие.

По цветовой гамме, например, можно узнать какая из спортивных команд Нью-Йорка сегодня играет – гамма повторяет цвета эмблемы команды.

Когда умер Фрэнк Синатра, подсветка была выполнена в синих тонах в память о прозвище певца: «Мистер Голубые глаза». А когда умерла актриса Фэй Рэй, освещение вообще выключили на пятнадцать минут.

В каждом уважающем себя фильме-катастрофе несчастный Эмпайр плавят инопланетными лучами, раскурочивают метеоритами, сносят огромной волной или замораживают льдами. Но в умах жителей планеты Эмпайр прежде всего связан с большой уродливой и по-своему несчастной гориллой, которую всегда в конце фильма детям до рыданий жаль. Фэй Рэй как раз и была той красавицей, к которой Кинг-Конг так нежно прикипел. Именно с ней он взобрался в тридцать третьем году на шпиль башни и потерпел за любовь.

Пожалуй, самый удивительный фильм о башне довелось снять известному фрику Энди Уорхолу. В июле шестьдесят четвёртого, набив ноздри кокаином, он с друзьями заперся на сорок четвёртом этаже небоскрёба Таймс-билдинг. Они установили камеру и одним дублем без единой монтажной склейки в течение восьми часов снимали находящийся напротив Эмпайр.

Позже поклонники пытались делать короткие версии фильма, но автор категорически отказывался признавать такое надругательство над искусством. В полной версии все восемь часов камера неподвижна. В кадре не происходит практически ничего. Опускается ночь. Город зажигает огни. Время от времени в оконном стекле мелькает отражение Уорхола. Разок пролетает самолёт. Сорок лет спустя фильм был признан значимым культурным наследием и был помещён в каталог Библиотеки Конгресса.

Сам Уорхолл считал, что он снял: «Восьмичасовую эрекцию. Самый длинный порнофильм в истории человечества». Поклонники определяли смысл в усмешке автора над монотонной тягучестью современного города, над его обезличенностью.

Спустившись с обзорной площадки вниз и добравшись до Сорок второй улицы, я остановился у массивных дверей Публичной библиотеки.

Сорок вторая улица – главная магистраль Мидтауна. На востоке она начинается у Ист-Ривер и от здания ООН бежит мимо Фонда Форда к зданию Крайслера. Она тянется на запад мимо Центрального вокзала. Минует Публичную библиотеку на углу Пятой авеню. Пересекает Бродвей. Проходит мимо Музея Мадам Тюссо. Оставляет позади многочисленные отели, театры, козырьки мюзик-холлов, стрип-клубы, секс-шопы, порно-кинотеатры и упирается в Гудзон в районе 83-го пирса. Манхэттен – остров. Куда ни пойдёшь, придёшь к воде. В центре этого шёлкового пути сияет Таймс-сквер.

Раньше здесь находился главный офис газеты «Нью-Йорк Таймс». Офис перенесли в специально выстроенный небоскрёб – Таймс-билдинг, а название за местом так и прижилось. Теперь, это самая посещаемая площадь Нью-Йорка, символ города и туристический ориентир.

Стремясь поскорей здесь оказаться, потрясённые гости из Старого Света вместо обещанного сквера и старинной брусчатой пьяцца, каковой полагается быть на центральной площади любого уважающего себя города – обнаруживают лишь небольшой пешеходный участок, затёртый между высотками Бродвеея и Седьмой авеню. Клочки неба днём, свет реклам ночью.

«Владелец синего велосипеда в зелёной куртке, который выронил сложенную пополам бумажку под ноги брюнетки в чёрном свитере и скрылся – может забрать её в зале номер пять на втором этаже». Объявление на дубовой двери Публичной библиотеки держалось на честном слове и готово было вот-вот сорваться от ветра.

Мне удалось удержать его и внимательно перечитать.

Цвет велосипеда совпадал. Куртка тоже. Бумажек у меня по карманам вечно целый ворох, может, что-то и выпало. Определённо, на втором этаже меня ждала встреча с брюнеткой в чёрном свитере! Прищёлкнув байк к столбу, я отправился на поиски таинственной незнакомки.

На втором этаже в зале номер пять под сводами гигантского помещения средь стеллажей и ламп, за тяжёлыми столами с витиеватыми ножками, на старинных стульях восседало человек двести.

Из них, возможно, треть была брюнетками.

И какая-то часть была в чёрных свитерах.

Я решил занять выжидательную позицию и, устроившись в одном из глубоких кресел, раскрыл ноутбук. В залах старинной библиотеки витал информационно-насыщенный вай-фай.

Доставая из рюкзака адаптер, я выронил на пол переходник, который увлёк за собой провода, мышку, зарядное устройство и мелочь из кармашка. Серия гулких звуков заставила некоторых вздрогнуть. Мелочь звонко закатилась за кресло. Я, задержав дыхание, замер. Несколько брюнеток подняли очки и, смерив меня строгими взглядами, качнув головами, вернулись к своим ноутбукам.

Что ж, начало положено неплохое – мне уже удалось привлечь внимание! Обратить на себя взоры. Возможно, автор объявления была среди них. Впрочем, пока никаких доказательств на то не имелось. Книг, как я обратил внимание, ни у кого в библиотеке не было. Все просто пользовали бесплатный вай-фай в академической тишине, украдкой лопая пончики.

– Мертвецкая тишина! – раздалось вдруг негромко справа.

Я повернулся.

– Что может быть приятнее – нарушить благоговейную тишину. Заставить вздрогнуть фарисеев! – обратился ко мне из соседнего кресла мужчина с белым околышем на закрытом чёрной тканью горле.

– Не беспокойтесь за это, – пастор поднял переходник и, собрав мелочь, пересыпал её мне в ладонь, прижимая локтём к коленке свой ноутбук. – Так и Спаситель когда-то устроил сильный шум своим появлением.

Он откинулся на спинку и поводил пальцем по тачпэду.

– Мы не должны прозябать в тишине, – сообщил он, переходя на шёпот, потому что две блондинки и два русых шатена за соседним столом оторвали головы от экранов и посмотрели на нас ещё строже.

Брюнеток среди них не было.

– Тишина губительна, – сдавленно зашептал он снова.

Я успел заметить – одна из брюнеток в очках слева вроде была ничего.

– Нация, состоящая из овец, незамедлительно получает правителей, состоящих из волков. Знаете, кто сказал? – приглушённо вопросил он.

Я неопределённо помотал головой, рассеянно распихивая по рюкзаку провода и девайсы. Всё-таки та брюнетка в очках в чёрной роговой оправе слева, мне показалось, смотрела на меня дольше, чем остальные.

– Неважно! – поспешил он продолжить. – Знайте, даже если сюда заявятся пришельцы… И будь они хоть посланцами дьявола. Мы должны уметь сказать! – он горячо сжал кулак. – Подать голос. Услышать друг друга! – он обратил взор к люстрам, вскинув руку. – И да благословит нас Господь!

Вернув взгляд в нормальную плоскость, он уставился на блондинок рядом с шатенами. Спустя секунду, спохватившись, он захлопнул крышку ноутбука и поднялся. Вслед за ним весь зал вдруг зашумел. Захлопывая лэптопы, все потянулись к выходу. Ровно в пять в абонементных залах отрубается вай-фай, и всё закрывается до следующего утра. Распрощавшись со святым отцом, я принялся просачиваться сквозь толпу, пытаясь взглядом отыскать ту брюнетку в очках в чёрной роговой оправе.

Глава 5. Нью-Йорк. Чайна-таун

Утренняя прохладца щекотала тело.

В майке и шортах я выполз с рюкзачком из отеля, чтобы отстегнуть велик и продолжить исследования.

Байк провёл одинокую ночь на пустом тротуаре, прикованный к проржавленному фонарному столбу. Я присел у колеса, взяв в руки замок. Невдалеке в куче мусора что-то зашевелилось и показалась голова.

Со стороны Маленькой Италии на пригорок на перекрёстке въехал поблёскивающий хромом огромный мусоровоз. Солнце прошлось по металлическим поручням. Сдув пронзительным сигналом с пешеходного перехода мальчишку на скейте, исполин совершил манёвр, повернув в нашу сторону. Двое в перчатках и спецовках, ухватившись за поручни, повисли с двух сторон на закорках. Блестящие яркие нити затанцевали на лобовом стекле.

Голова в куче тряпья беспокойно зашевелилась. Меж коробок показалась пара ног.

Большой палец, торчащий из дырыкрасного вязаного носка, почесал свод голой стопы. На край контейнера, источавшего смрад, села ворона.

Миновав фонарный столб, мусоровоз, ухнув гидравликой, с шумом сел на амортизаторы рядом с переполненным контейнером.

Из коробок высунулась рука и поскребла худую лодыжку под джинсовой рваниной. Затем стала суетливо искать замызганный драный кроссовок.

Мусорщик спрыгнул с подножки возле плесневелых коробок и грязного спальника, в дыре которого уже обе ноги спешно пытались попасть в обувь.

– Сколько же раз говорить… – протянул он, осматриваясь.

Над кучей мусора показалось мятое лицо афро-азиата с жидкой бородёнкой. Красно-жёлто-зелёная шапка размером с дикий улей примялась на голове.

Ворона с интересом подвинулась ближе, прихватив клювом пакет с чипсами из дыры в большом чёрном пластиковом мешке.

Из-за мусоровоза показался второй уборщик.

– Сколько же тебе говорить… – первый стащил перчатки. – Дрыхни, где хочешь, только чтоб к утру я тебя тут не видел!

Светофорная шапка качнулась. Оборванец достал из нагрудного кармана мятую сигарету и воткнул в рот.

– Ты посмотри на него! – присвистнул второй мусорщик. – За кофе не сбегать? – он сложил руки на распирающем спецовку животе и склонил голову набок.

Ворона, бросив чипсы, принялась добывать из мятого картонного пакета попкорн. Я отстегнул велосипед.

Жуя поломанную сигарету и качаясь в попытках разлепить окончательно хотя бы один глаз, Шапка, источая перегар, перевернулся на четвереньки… приподнялся, мотнуло – устоял.

– Ставки делать будем? – первый переложил голову на другой бок и шумно втянул ноздрями воздух, пытаясь сохранять спокойствие.

Ворона, раскидав попкорн, принялась исследовать размер линялого пеньюара в блёклых розочках.

Второй уборщик тронул башмаком мятый газетный ком. Расправил подошвой заголовок:

– За тобой вон уже летят гости, – он пнул ссохшуюся газету в сторону Шапки. Тот уже почти встал.

Заголовок осветило солнце: «Они придут из созвездия Тельца!».

Шапка, сграбастав широким хватом спальник, приподнял его двумя руками и размашисто сунул в корзину из супермаркета, набитую хламьём.

– Надеюсь, чёртовы инопланетяне не будут так мусорить! – первый натянул перчатку и оглядел переполненные контейнеры.

Второй удручённо кивнул, соглашаясь.

Постоялец мусорного отеля, бормоча, тронул свой нехитрый транспорт и заковылял вниз по улице, сплюнув поломанную сигарету под ноги.

Ворона, распираемая гордостью за находку, элегантно красовалась, намотав на голову стильное неглиже.

Я вывел велосипед на проезжую часть и, оттолкнувшись от бордюра, покатил вниз по улице.

Утро воскресного дня сладко потягивалось в окнах, пробуждаясь. Чайна-таун просыпался.

Пожилая китаянка в расшитом золотой нитью красном халате, подняв со скрипом жалюзи, открывала продуктовый магазинчик, зажатый меж архаичных трёхэтажных построек из тёмно-красного кирпича. Ржавые зигзаги пожарных пролётов нависали над тротуарами. Парень на углу возле лавки с бросовой электроникой принялся выгружать из минивэна коробки. Сухой старик в дырявой соломенной панаме орошал водой листья спаржи на лотках у метро. Из окрестных подворотен стекались к станции жители квартала и пропадали в утробе подземки.

Над всем этим витали немыслимые запахи уличных жаровен. На ходу всегда можно перехватить сочных потрошков на тонкой шпажке.

Моё внимание привлекло кафе, над входом которого иероглифы складывались из зелёных стручков фасоли. Неплохо бы и позавтракать наконец.

Внутри на плите вдоль стены в котелках торчали половники. Чаны с едой и закусками на раздаче. Дурманящий пряный аромат. Отвар из акульих плавников. Молочное желе из абрикосов. Лепешки с черемшой и ананасами. Перец, фаршированный мандаринами. Осьминог с ростками бамбука. Разварные трепанги и мидии с сыром. Тефтели из креветок. Тофу и грибы в кунжуте. Всё благоприятствовало лёгкому перекусу! Фруктовый шербет на десерт. Печёные яблоки в карамели. Жареные бананы в сахарной пудре. Пироги с ежевикой и кукурузные печенья. Пирожные. Пышки. Пончики. Мучные рогалики и рисовые бизе. Хрустящие булочки. Диковинные ягоды в сливках. Сладкие соусы и тарталетки с розовым кремом. Умопомрачительные взвары и напитки, названия которых не в состоянии перевести даже хозяин заведения. Всё это возлежало на лотках, дразнило аппетит и за восемь долларов гуртом призывало с лихвой утолить голод. Шведский стол в китайском буфете. Эклектика глобализации.

На подоконнике у широкого окна средь цветов и карликовых сосен молодая китаянка развешивала вдоль карниза красные бумажные фонарики. Я присел неподалёку и оглядел содержимое подноса, не зная с чего начать.

Под потолком в плоском телевизоре мускулистый атлет с квадратной челюстью рекламировал курсы похудания.

Реклама сменилась кулинарной передачей.

Пышный мужчина в поварском фартуке и белом колпаке с эмблемой канала мешал в большой миске листья салата.

– Вы, наверное, уже слышали новости, Пьер? – обратилась к нему ведущая утреннего выпуска. – Что вы обо всём этом думаете?

– Что я действительно думаю, Нэнси? – певуче грассируя французским прононсом, отозвался розовощёкий повар в студии и энергично перемешал пластиковой ложкой содержимое большой прозрачной тарелки.

– Я думаю: а что, чёрт возьми, мы знаем о кухне этих пришельцев, кто бы они ни были! – он добавил майонез, блеснув логотипом.

– Может быть, не так уж и сильно она отличается от нашей. Плоды! Я с удовольствием угостил бы их вот этим лёгким «Сен-жан фин де Клер» с обязательными артишоками! Мы берём немного кунжута и протёртые орехи. Добавляем яичный соус…

За соседним столом китаец в тёмно-синей униформе автобусной компании отхлебнул чай и откинулся на стул, вальяжно свесив руку:

– Что, если они предпочитают мозги жирных французиков? – прокомментировал он и, прихватив из тарелки лепёшку, принялся разглядывать заголившиеся икры официантки на подоконнике.

К ней на помощь полезла вторая официантка. Мест за соседними столиками быстро не осталось. Я уничтожил содержимое подноса и, вернувшись на улицу, отправился в сторону Манхэттенского моста.

Солнце окончательно утвердилось над пригородами за рекой. Понизив скорость на передаче, я стал медленно взбираться на двухкилометровый горбыль. Под ногами на нижнем ярусе прогрохотала электричка. Свежий бриз с залива тонизировал и давал сил. День только начинался.

Глава 6. Нью-Йорк. Бруклин

– Бам! Бам! – раздалось два выстрела, и Доменика подкосило на мостовую.

Лапша в отчаянии выскочил из-за ящиков прямо на Багси и воткнул ему нож в селезёнку!

Да. Так вроде всё и было…

Я мысленно перемотал ещё раз назад и поставил на паузу. Картинка совпадала! Здесь Серджио Леоне и снимал свой шедевр. Арка Манхэттенского моста на западе Бруклина. Пилоны стометровой опоры на просвет.

Леон Моисеефф, уроженец Риги, слушатель Рижского политеха – автор этого проекта. Старый мост весь вибрирует, глотая нижним ярусом четыре ветки метро. Ист-Ривер богата мостами. Фантастический блокбастер не хиляет, если их не разрушить в первую очередь.

А на открытии соседнего Бруклинского моста вдруг паника, слух – мост ненадёжен! Двенадцать человек погибло в давке. Власти, спасая репутацию моста, провели по нему двадцать слонов из местного цирка «Барнум энд Бэйли». Хиляет!

«Я горд

вот этой

стальною милей».

Бедняга Щен был столь погружён в свои губительные чувства, что спутал Гудзон и Ист-Ривер. Не столь важно. Главный герой в итоге бросается с моста.

Говорят, в одной из опор нашёл покой рабочий, свалившийся по пьяни в жидкий бетон.

Острова в бухте: Свобода. Эллис. Говернорс. Торчит одинокий маяк на проходе.

Эйфель был, возможно, эротоманом. Чулок – Парижу. Даму с факелом – в подарок за океан. Американцы в ответ подарили французам точную копию.

Свобода! В детстве в библиотеке – подшивка «Крокодила» за десять лет. Ни одного номера без американской статуи Свободы. В подписях к картинкам она неизменно берётся в кавычки. Тысячи фантасмагорических исполненных ужасом образов «Свободы» сопровождают все выпуски.

Вот зловещая колючка на голове этой отталкивающей истеричной женщины угрожающе нависла над негритянским бедняком, пытающимся спрятать от неё свою перепуганную семью. Кулаки ярости сжимаются от желания защитить их от беспощадной ведьмы. Листаем дальше. Вот своим факелом она поджигает очаг мировой войны и дома простых тружеников села Анголы. Вместо Декларации независимости она нежно прижимает к груди ядерную бомбу, другой рукой безжалостно швыряя в Камбоджу и Вьетнам смертоносные «Першинги» и «Томагавки». Мир горит в пожаре империалистической войны. Вот каменной ступнёю она разбивает в прах на мелкие кусочки: «Права человека»! На её плечах, словно на лошади, восседает пузатый монополист с сигарой. Закусив удила, она издевательски гогочет над непосильно страдающим рабочим классом всего мира! И теперь здесь на берегу Нью-Йоркской бухты довольно сложно избавиться от иррационального лёгкого холодка при виде этой исполинской фигуры – советская пропаганда была крайне убедительна в своих образах.

Остров Эллис в дымке. Первой под звуки фанфар пересекла границу нового иммиграционного центра пятнадцатилетняя ирландка Анни Мур. Официальные поздравления и десять тысяч долларов от властей в подарок. Всем остальным круги ада. Потоки иммигрантов. Депортации. Самоубийства после оглашения решений. Процедура проверки для каждого – до пяти часов. Сначала на второй этаж по длинной лестнице. Запыхавшихся и хромых – домой. А вдруг туберкулёз!

Вша, парша, глаукома? Забракованных метили мелом прямо на одежде. Дальше тест на определение элементарных умственных способностей – сложить из деревянных кусочков кораблик. Некоторым не под силу – ещё тошнит от недельной болтанки. Кишки наружу. Одежда ещё пахнет блевотой. Одиноких женщин – домой! Проституток в Бруклине и так, как грязи.

Далёкий мост Джованни да Верразано на границе с океаном в дымке.

Паром на Статен-Айленд повесил глубокий низкий сигнал над бухтой.

Этот город однажды не дождался «Титаника».

Вместо него печальная «Карпатия» привезла уцелевших постояльцев фешенебельного плавучего отеля. А поначалу после потери связи успокоительные обещания: «Да вы что! Корабль – непотопляем! Просто повреждена рация. Сохраняйте спокойствие. Шлюпок достаточно! „Паризьэн“ и „Вирджиниэн“ навестят их на всякий случай через сутки хода. Готовьте барбекю и танцы на балконе. Не о чём беспокоиться!». Только вот перестраховочная ставка на грузы «Титаника» вдруг лезет вверх до шестидесяти процентов. Радио. Телеграф. Ленты агентств: «Беда! „Олимпик“ подтверждает полное затопление! „Медведи“ успевают на понижение перед тем, как Франклин скажет речь. Финансовой паники не ожидается!».

Говорят, у впередсмотрящего матроса Флита просто не было бинокля – второй помощник забыл ключи от сейфа. А навстречу не просто айсберг – «черныш». Перевёртыш! Верхняя часть, покрытая мутью, не отражает свет. Безлунная ночь. Марка стали корпуса слишком хрупка для такой холодной воды. Чайки над тёмными водами. Венки цветов. Слёзы близких. Чья-то невеста… «Она утонула!».

Из Бруклина вид на Манхэттен. Чайки на набережной крикливо восседают на уходящих под воду, изъеденных солью деревянных тумбах. Шелест тихих всплесков. Бакланы горланят на парапетах. Соль даже в воздухе. Из кафе рядом донеслась музыка. Я двинулся к дверям.

У лотка с хот-догами напротив кафе припарковался полицейский кэб с сине-красной люстрой мигалки.

– Охренеть! – раздалось вдруг со второго этажа над кафе, и мужик в заляпанной майке-алкоголичке высунулся из окна, уперевшись ладонями в подоконник.

Жидкие патлы слипшимися стеблями свесились с полупустого черепа.

– Наконец-то, блять! Сколько вас можно ждать! – заорал он копам. – У меня вода уже в гостиной!

Из кафе на улицу выскочил чёрный непомерно долговязый бармен и тревожно посмотрел вверх:

– Тони, какого хрена! Он что, опять уснул в ванной?

Тони набрал в грудь воздуха:

– Вы там сосиски жрать будете или спасать чёртов дом?

Он задрал голову на третий этаж облезлого строения и снова истошно завопил:

– Ксавьеро, твою мать! Выключи сейчас же воду в ванной, или я поднимусь и прожарю твои яйца на гриле! Санта-Мария, пропал дом! Где вы, суки, бродите, пока я тут погибаю?! – он простёр руки в сторону легавых.

– Заткнись, Тони! – закончил расплачиваться за сосиски первый коп.

Второй коп не спеша выдавил на колбаску горчицу из тюбика:

– Сейчас всё проверим, не дрейфь!

Он откусил смачный кусок и принялся жевать.

– Главное, чтобы это не оказалось твоим очередным «страшным видением», – добавил первый коп. – Ты хорошо спал сегодня? Сколько вчера вылакал, Тони?

– Идите все в жопу! – тряхнув головой, Тони убрался, хлопнув сверху вниз со всей дури облезлый подоконник рамой окна.

Я прислонил велик к размалёванной витрине и зашёл в заведение.

Сквозь мутные окна на широкую деревянную стойку падал, расщепляясь, препарированный свет. Пять пустых столов вдоль стен с пёстрыми картинками. Старый музыкальный автомат в углу. Кубинская кухня.

Пожилой бородатый кубинец за стойкой обернулся в мою сторону и поприветствовал, подняв вверх маленькую бутылку:

– Пивка, приятель? Я угощаю! Тут и потрепаться-то не с кем.

Я отказался:

– Сок есть?

Бармен за стойкой кивнул и налил стакан. Я присел за столик у окна.

– Хорош бухать, Рауль. Ещё и двенадцати нет.

– Иди к чёрту, Рэй. С тобой тут загнёшься от скуки! – кубинец хлебнул и уставился в телевизор. – Оставь этот канал, милая, – попросил он официантку. – Это же Куба, детка. Что там про карнавал? Или хочешь, посмотрим новости про пришельцев?

На экране сексапильные брюнетки торчали попами под сальсу с широкоплечими небритыми мачо в остроносых туфлях. Пальмы трясли ветвями. Маракасы трещали лихо.

Раздался скрип лестницы, и вниз в зал скатился юноша с горячим взором и мокрой головой. Придерживая штаны, он навалился на стойку:

– Что за шум, Рэй? Откуда копы? – отдышавшись, выпалил он, бешено вращая глазами.

Бармен протёр стойку полотенцем и посмотрел на него:

– Послушай, Ксавьеро… Ты просто задолбал! Тони там уже пошёл ко дну, наверное. Всю округу переполошил. Если ещё раз забудешь выключить воду…

Ксавьеро опередил:

– Слушай, этот пердила постоянно долбит меня своей ебанутой музыкой. Тра-ла-ла! Я скоро совсем свихнусь здесь. Моя жизнь нелегка, грёбаный насос! Конечно, тут устанешь. Даже если и заснул на пару секунд. Хули – сразу звонить копам?

Бармен пожал плечами:

– В следующий раз сам позвоню, – он кинул в рот маслину и вытер руки. – Тебе надо бросить курить эту дрянь, сынок. Найди, наконец, нормальную работу! У тебя долгов уже…

– Какого чёрта, Рэй! – Ксавьеро тут же примирительно достал из кармана купюру. – У меня есть проклятая работа! Сделаешь омлетик?

Рэй вынул мятую купюру из протянутой руки и резюмировал:

– Чёртов доллар? Значит так, приятель. Ты должен уже пять двадцаток, – он записал на стене карандашом и бросил его болтаться на верёвке.

Я пригубил сок и открыл карту района.

– Я знаю… Знаю, Рэй! – Ксавьеро натянул блестящую улыбку. – Жизнь – не пикник, гондоны-помидоры, верно? Выжди пару дней, бога ради. Скоро всё будет! – он зацепил упаковку салфеток со стойки и бухнулся за соседний столик.

Я продолжал изучать карту, бросив на него взгляд. Глаза пересеклись. Контакта было не избежать.

– Жалкие паяцы, – пояснил он вполголоса. – Вечно сосут из меня двадцатки. А их, сука, не напасёшься, – погоревал он.

Он взял солонку, салфетки и пересел ко мне:

– Не возражаешь? Знаешь, у меня ведь скоро будут деньги! Мы тогда всем им покажем. Вот увидишь!

Он помолчал, поглядев в телевизор. Брюнетки, качая бёдрами, зажигали на карнавале так, что захотелось туда к ним.

– Деньги? – переспросил я, хлебнув сока.

– Много денег, старичок! – он понизил голос, нагнувшись слегка над столом. – Комитет по Правам Спасения Мира даёт мне субсидию! Всё уже на мази, все договорённости! Мы скоро наделаем немного шуму. Куба либре!

Он оглянулся снова на телек. Официантка переключила на новости. На экране показался слайд с изображением созвездия Тельца. Бегущей строкой замелькали котировки на биржах.

– В прошлом месяце они уже присылали немного, было дело, – поделился он интимно. – Я передал эти деньги сразу боевым боливийцам… Боливийцы перевезли их лесом на границу одним серьёзным колумбийцам, – продолжал он заговорчески. – Но колумбийцы, суки, почти всё потеряли или спиздили… Остальное забрали долбаные сандинисты. Ну, у этих, вообще, с головой не всё в порядке. Лучше не знать… Я вижу, ты парень хороший. Знаешь, мой тебе совет: главное – избегать пуштунов! Это уж ты мне поверь, – он оглянулся с опаской. – Те, что в Дальних горах живут, слыхал? Безумные напрочь… Дикие козы у них там по склонам кругом скачут… – он сделал пальцами козу и увлечённо показал на столе, как скачут козы. – Увидишь пуштуна, беги! Вот тебе мой совет, старик. Точно говорю, уж поверь!

– Да, кстати! – подал голос бармен за стойкой. – А ведь тут вчера к тебе заходили двое. Спрашивали: в каком номере ты живёшь.

Ксавьеро замер, сжав крепко вилку.

– Как они выглядели? – упавшим голосом спросил он, перепугано бледнея.

– Выглядели… Да чёрт его знает. Так на вид – прям, как пуштуны, вроде.

Ксавьеро оцепенел. Раздался звук упавшей на пол вилки.

Бармен, залившись высоким смехом, протянул кулак кубинцу у стойки. Тот стукнул кулаком в ответ, сгибаясь от волн сипящего хохота.

Ксавьеро очнулся и махнул рукой:

– Мудачьё! – выдохнул он, придя в себя. – У тебя, кстати, двадцатки не найдётся? – обратился он ко мне.

Я поискал в кармане купюру и положил на стол.

– Мистер Джексон! Звучит куда уже лучше! – ожил он, сунув бумажку в карман. – Заходи через недельку, отдам и с меня пиво. Ты сам-то откуда?

Я мотнул неопределённо большим пальцем за спину:

– Из даунтауна еду, – пояснил я.

И в этот момент я увидел, как с той стороны витрины на улице какой-то оборванец, замотанный в драный плед, нежно оторвал мой непристёгнутый байк от стекла и, аккуратно ступая, повёл его под уздцы, куда-то под венец вдаль.

Я выскочил на улицу. Догнав фигуру в цветных тряпках, я поравнялся. Фигура вдруг застенчиво изумилась, оглядев велик:

– Святые угодники, да это же не мой велосипед! А где же мой байк? – вибрирующим слегка голоском спросил он осторожно.

Я показ ему возможное направление. Мы расстались друзьями.

Вскочив на велик, я продолжил крутить педали вдоль реки. Бруклин, чёрт возьми, огромен. Промзоны. Продуваемые бризом с океана станции сабвея на столбах. Сады и одноэтажный мир на много миль на восток.

Когда-то здесь в небе над Бруклином случилась крупнейшая авиационная катастрофа. Столкнулись пассажирские «Дуглас» и «Локхид». Обломки сыпались прямо на жилые кварталы. В пожаре сгорела церковь «Огненного Столпа». Название оказалось пророческим! И только Бог знает, какие молитвы посылал небу сэр Эдмунд Хиллари – новозеландский исследователь и альпинист, первым сумевший покорить Эверест. Он умудрился опоздать на рейс и прожил до восьмидесяти восьми лет.

Вскоре за высоким сетчатым забором показалась территория порта – бывшая военно-морская верфь. У причалов сновали жёлтые погрузчики. Над заброшенным сухим доком навис неподвижный ржавый кран. Шум корабельных дизелей иногда перекрывали отрывистые крики. Застоялая гниль морской тины смешивалась с запахом мазута. В двух шагах от забора на небольшом пустыре средь вросшей в траву брошенной техники в маслянистой луже барахтался чумазый селезень. Тоскливый индустриальный пейзаж простирался на несколько квадратных миль.

Обнаружив кем-то заботливо проделанную дыру в заборе, я приковал к сетке велосипед и решил пробраться внутрь, чтобы сфотографировать порт поближе. Протиснувшись в дыру, я стал подниматься на поросший кустами невысокий холм. Миновав кучи мусора у подножья, пробрался сквозь кусты на вершину, прикрытую, словно панамой, широкими хвойными лапами. Надёжное укрытие, можно сделать пару снимков.

Прислонившись спиной к дырявому раскорёженному баку, я отдышался и достал фотоаппарат. Зрелище завораживало. Огромные старые доки. Здесь собирали линкоры: Айова. Миссури. Северная Каролина. На обслуживание заходили авианосцы. Держать секретную базу в центре мегаполиса? Да ведь тут отличный обзор с мостов, по которым всё время снуют толпы туристов. А вдруг кто-нибудь нашпионит, как последний сукин сын – телеоптикой или биноклем! Во время Второй мировой пешеходные дорожки на мостах задрапировали на всякий случай. В шестидесятых в разгар «холодной войны» военные решили убрать отсюда секретные объекты и продали земли городу.

Прицелившись, я навёл объектив на ближний док. Сделать пару снимков. Как бы меня тут не приняли за шпиона.

– Шпионишь? – прошипел вдруг кто-то сбоку.

Вздрогнув, я обернулся. В порту раздался резкий протяжный гудок.

Тревожно вглядываясь, я обнаружил в высокой траве чей-то покачивающийся тёмный силуэт.

Вперёд проступила голова в камуфляжной широкой панаме. Кожаная тесёмка под подбородком туго сдавила кожу. Владелец головы приложил к губам палец:

– Тсс! – прошипел он и поманил меня к себе ближе.

Я пододвинулся, стараясь не делать резких движений.

– Видал? – сипло прошептал он, кивнув в сторону доков.

– Что? – шёпотом не расслышал я, бросив взгляд на огромный чехол с ножом на его поясе.

Армейский камуфляж был заправлен в перепачканные глиной высокие шнурованные ботинки. Воротник пятнистой куртки поднят. Рядом на траве валялся бинокль и полевой планшет.

– Вон там, видишь? – тихо сказал он, показав в сторону порта.

– Где? – ещё тише спросил я.

– Да вон же… Вон! – он стал слегка раздражаться моей тупостью, ткнув пальцем в сторону портового административного здания.

Из здания вышло несколько человек в униформе.

Пройдя десяток метров, они по одному вошли в дверь соседнего строения, над которым скособочилась табличка: «Столовая».

– Видел? – сдавленно зашипел он мне в ухо и, с силой схватив за плечо, притянул к себе. – Видел, а?

– Видел, видел! – испуганно закричал я, опасаясь, что он сломает мне ключицу.

Он убрал руку и, сжав челюсти, посмотрел на здание.

– А это видел? – кивнул он на спутниковые тарелки на крыше. – Я давно за ними наблюдаю… Суки! – продолжил он, обессилено сев в мокрую траву. – Каждый божий день ровно в два часа они выходят из этого здания и заходят туда. Сечёшь? – он посмотрел на меня. – А через час возвращаются обратно. Каждый божий день! – он рубанул рукой. – Ровно в два. Как роботы!

Он достал сигарету и помолчал.

– Ты форму видел? Военная! Только погоны сняли. Маскируются! – он достал зажигалку и помял сигарету. – Затевают что-то уже давно… – он пощёлкал зажигалкой, попытавшись прикурить. – Тарелки эти блядские понаставили.

Так и не прикурив, он перевёл взгляд на доки:

– Космос слушают, – он снова перешёл на сдавленный шёпот. – Дружков своих ждут. По телеку вчера сказали – летят уже, баста! А я ведь давно уже за ними наблюдаю.

В его глазах блеснули грозные огоньки. Оглядев деревья, он пристально посмотрел на меня:

– А? Что скажешь?

– Охранники, наверно? – неуверенно предположил я, прикидывая, есть ли у него пушка. – Обедать ходят? – проанализировал я. – Тарелки – телевизионные, наверное? – я посмотрел снова на здание.

Он поёжился, словно от холода:

– Охранники? – прошептал он напряжённо. – Да эти суки там точно что-то крутят. Климат меняют! Я всё время мёрзну… Или, думаешь, это русские тут напустили морозу?!

– Это вряд ли, – успокоил я.

– Охранники… – пробормотал он, и вдруг схватил меня за грудки. – Так ты с ними заодно, что ли? – просипел он, выкатывая глаза. – Охранники?

Подбираясь к горлу, он сдавил ворот ветровки вокруг моей шеи, и опустил руку, нащупывая чехол на поясе. Я дёрнулся назад. Мы покатились по траве с пригорка вниз.

Толкнув его, я вскочил на ноги и бросился бежать через кусты к дороге.

«К чёрту, в конце концов, эти снимки», – подумал я. – «В следующий раз как-нибудь!» – решительно бросился я к велосипеду.

Вскочив на педаль и не оглядываясь, я припустил в сторону моста.

Достигнув Бэдфорд-авеню, снова выбрался к реке.

Сквозь нагромождения ажурных трапециевидных пролётов тянулся в сторону Манхэттена Вильямсбургский мост.

Свернув в переулок, я зарулил в ближайший «Тако Беллз» и, заказав двойной сэндвич из тортильи, присел у окна, проверяя почту.

В свернутой трубочке оказалось прожаренное мясо и кусочки острых колбасок. Листья кактуса покрывали фасоль и рубленные кислые огурцы. Приправлено всё было сыром и пюре из авокадо с помидорами. Плеснув сверху красноватого жидкого соуса из бутылочки, я всё это надкусил и, сделав пару жевательных движений, задыхаясь, разорвал челюстями рот.

Тысячи иголок впились в нёбо! Дыхание перехватило. Проступили слёзы. Отрывисто дыша, я рыдал над столом, оплакивая бедную печень. За стеклом над горбатым Манхэттеном в лучах полуденного солнца безмятежно серебрился Эмпайр-стейт-билдинг.

Глава 7. Нью-Йорк. Бруклин

К полудню погода разгулялась, ветер сдул облака. Небо над пёстрым Бруклином окончательно прояснилось, оставив кудрявые клочки лишь на горизонте. Проехав пару кварталов, я остановился у заправки, совмещённой с магазином, и зашёл внутрь купить воды. Язык и дёсны до сих пор жгло калёным железом. Дверь на входе пикнула, выдав предупреждающий сигнал.

За прилавком скучал индус в потёртой чалме. Пред ним на прилавке средь лотков с пустяковой снедью стояли шахматы. Похоже, он играл сам с собой, готовясь сделать первый ход. Я прошёлся вдоль рядов.

Дверь снова пикнула, в магазин проник взъерошенный чёрный паренёк. Он быстро приблизился к кассе, держа руку в кармане. Пола плаща оттопырилась. Сквозь натянутую ткань проступила кисть, явно что-то сжимающая. Индус поднял на него глаза. Я присел, осторожно выглядывая из-за полок.

Вошедший резко выхватил руку из кармана и направил её прямо в красную точку на лбу индуса:

– Двадцатку, – завопил он, – разменяешь?!

Он призывно ткнул мятой двадцаткой в сторону лба за прилавком. – Позвонить надо! – чуть сбавил он тон. – Понятно? – завершил он уже не так уверенно.

Индус снова опустил глаза на доску и дотронулся до королевской пешки:

– Маркус, дружок. Что-то тебя давно не было видно. Что стряслось, приятель?

Он сделал первый ход.

– Позвонить надо срочно, – глухо пробормотал Маркус.

Индус огладил бороду и, перевернув доску, стал готовить себя к размышлениям над ответом чёрных.

– Что, снова секретная информация для правительства? Ты снова видел пришельцев? Они за тобой опять следят, верно?

– Никто не следит, – ответил Маркус, опасливо оглянувшись. – Просто позвонить надо.

Индус ответил дебютно с правого фланга чёрной пешкой и снова развернул доску.

– У меня больше нет телефонного автомата, Маркус. Я его выкинул, чтобы ты перестал сюда ходить. Может, одолжить тебе мобильный?

Маркус растерялся.

– Разговор по мобильному могут прослушать.

– Вот именно, Маркус. Подумай об этом. Тебе лучше написать письмо. Могу продать тебе конверт и бумагу.

– Я увижусь с тобой позже, – пробормотал Маркус и, спрятав купюру, быстро вышел.

– Через час вернётся за бумагой, – погладил снова бороду индус, бросив на меня краткий взгляд.

Он двинул белого коня на позицию и перевернул доску.

Я пошёл по рядам, разыскивая воду.

В конце зала у небольшой стойки скучал за экраном монитора кучерявый паренёк в очках на веснушчатом носу. На высоком стуле рядом с ним, сгорбив под тяжестью веса спину, уныло уставился в окно полноватый увалень консультант. На полках стояли диски с фильмами.

– Янкиз снова слили, – прокомментировал веснушчатый новость из ленты и промотал дальше.

– Конечно. Я же поставил на них полтинник! – отозвался увалень.

– Как всё достало, сил нет… – продолжил он вяло. – Сегодня проснулся и не мог вспомнить, где работаю. Мама приготовила суп. Лежал на кровати и вспоминал: мне сегодня на 59-й автобус или на 18-й, как в прошлом году, – бормотал он. – Я работал тогда в салоне связи в Квинсе. Паршивый райончик. Но, зато ехать было близко, – он сунул руку в карман, достал яблоко и надкусил. – Мама хочет, чтобы я пошёл всё-таки в колледж. Доктор говорит – я не должен всё время ей подчиняться. Я же не какой-нибудь там маменькин сынок, знаешь.

Веснушчатый кивнул с пониманием:

– Я своей тоже самое всегда говорю.

Я нашёл воду и стал выбирать негазированную. В зал вошла весьма миловидная блондинка в обтягивающих округлую попку шортах. Парни у прилавка замерли.

Она прошлась вдоль полок:

– Что у вас тут, мальчики, новенького? – сладким голоском пропела она, проводя пальчиком по корешкам коробок.

Веснушчатый отвесил челюсть, вышел из-за стойки, пытаясь что-то сказать, но не сказал. Увалень, мотнув ногой, попытался встать; оступившись, грохнулся на пол, быстро поднялся.

Блондиночка перебирала фильмы:

– Старьё, старьё, старьё. А это что такое? Мило!

Она взяла с полки коробку, закрытую обёрточной бумагой, и кинула на кассу двадцатку:

– Сдачу оставьте!

И, покачивая бёдрами, удалилась.

– Ты видел, что она взяла? Ты видел с какой полки? Это же – порно! – почти одновременно вскрикнули они оба и кинулись, сбивая рекламные картонки, к монитору за стойкой.

– Номер семь… Номер семь… Найдем по базе! Найдём по базе! – они прильнули к экрану.

– Ставлю полтинник, это – «Анал-канал»! – орал увалень.

– Как пить дать! Господи, что за день! – вторил очкарик.

Я взял бутылку воды и отправился к кассе.

Индус атаковал пешку воображаемого противника и развернул доску. К нему из-под книжных полок вынырнул вперёд меня малец с комиксами.

– Привет, Джимми! – сказал парнишка и, кинув комиксы на прилавок, сверху пришпилил ладонью пятёрку, слегка привстав на цыпочки.

Индус взял слона конём и стукнул длинным сучковатым пальцем по кассе. Она звонко выехала.

– Почему ты больше не берёшь тот комикс про Человека-монстра? – спросил он, глянув на обложку.

– Не хочу, – уклончиво открестился парень и стал изучать жвачки. – Я эту, пожалуй, возьму, – он выбрал одну.

– Боишься, верно? – индус стал набирать сдачу.

Парень застыл.

– Не боюсь, – он пожал плечами. – Не твоё дело.

Индус набрал сдачу и позвенел пригоршней.

– А знаешь, что там дальше случится? – понизив вдруг мрачно тон и склонившись над прилавком, уперся он мальчонке прямо в глаза.

Тот их испуганно закрыл, затаив дыхание.

– Человек-монстр там дальше… – индус перешёл на зловещий шёпот.

– Ладно, ладно! – парень вдруг взорвался. – Я возьму чёртов комикс! Я не боюсь, ясно! – прокричал он.

Мальчишка отошёл с пакетом. Я сделал шаг к кассе.

Индус пробил покупку и, положив руку на бороду, приготовился размышлять над тяжёлой позицией на левом фланге. Я тоже пригляделся в поисках выхода для белых. Чёрные явно доминировали на доске.

Глава 8. Нью-Йорк. Квинс

«Хор по воскресеньям. Алкоголики по средам», – гласил рекламный щит у небольшой белой церквушки на углу.

Я притормозил у тротуара и, приковав байк, зашёл внутрь.

Внутри поверх свечного смога повис ровный гул.

– Пусть радость наполнит наши сердца. Ибо Бог есть – радость! Аллилуйя! – раздался высокий возглас со сцены.

– Аллилуйя! – протяжным унисоном отозвался зал.

Над толпой тут и там взметнулись, покачиваясь, руки. Вступила музыка.

Чёрный пастор прочистил связки и продолжил:

– Мы собрали три тысячи на прошлой неделе. И теперь мисс Снайдерс сможет укрыть дом от дождя. Ибо Бог есть – милосердие! Ибо Он есть – щедрость! Аллилуйя!

Качнула бас-гитара. Бухнула бочка. Стрельнул трелью малый барабан. Вступила ритм-секция… И тут пошёл-пошёл качать зажигательный грув! Нога моя непроизвольно притопнула. Подхватили духовые. Вторая нога скакнула, я огляделся вокруг.

– И даже если из глубин вселенной к нам прилетят Чёрные братья – мы окажем им помощь! – вскинул пастор вверх обе руки. – Ибо Он есть – Любовь!

Всё пришло в движение, затанцевало.

– Аллилуйя! – взорвалось всё вокруг.

Весь зал зашёлся в танце. Рядом со мной, загребая локтями и ритмично покачиваясь, двигала бёдрами полноватая чёрная дама. Вокруг скакали её дети. Вздымали руки в такте и все родственники. Я обратил внимание, что уже давно вместе со всеми пустился в пляс. Все вокруг дружно отбивали ладони и яростно топтали пол. Пастор на сцене задавал фигуры. Под прокопчённым потолком витала душа чёрного человека! Густой спиричуэлс без остатка захватил пространство, не давая устоять на месте. Все вскочили, обнимаясь. Святая дискотека вступила в полную мощь.

Пастор спрыгнул в зал и пошёл по рядам.

– Ты больше не будешь бояться! – закричал он и возложил длань на блестящий лоб худого паренька.

Его успели подхватить сзади, уложив ничком.

– Ты больше не будешь огорчать свою маму! – шлёпнул пастор длинными пальцами здоровенного детину по курчавым вихрам.

Его уложили на пол рядом. Потрясённая мать вскинула платок к глазам.

– Ты больше не будешь пить! – стукнул пастор меня по лбу, проходя мимо.

Меня подкосило от ужаса. Успели подхватить, уложили рядом.

«Как я теперь буду снимать эту епитимью, если нужно будет выпить?» – встревожено волновался я, испуская блаженный дух на паркете.

– Аллилуйя! – утирала рядом глаза сердобольная старушка.

Руки в зале взметнулись на финальной коде, всё потонуло в криках радости. Плотность счастья на квадратный метр достигла пика! Вибрирующий саксофон выскочил из шквала звуков и жизнеутверждающе протяжной нотой завершил зажигательную службу.

Все потянулись к выходу, минуя ведёрки для пожертвований, стараясь не наступить на бедняка на парапете.

Ошеломлённый я присел на ступеньки рядом, когда всё вокруг немного рассосалось.

– Господи, благослови Америку! – удовлетворённо пробормотал бродяга, тряхнув мелочью и мятыми купюрами в жестяной миске.

Вытянув из лохмотной запазухи замусоленную распустившуюся розой сигару, он не спеша раскурил её и, откинувшись на ступенях, выпустил дым. Я тоже откинулся на расслабоне и оглядел окрестности.

Над рекой раздался гудок.

Баржа черепашьим ходом тащила лес вверх по течению. Мальчишки на велосипедах носились вдоль пришибленных домишек. Низко пролетели чайки.

Вдоль Бронкс-Ривер тянулся по берегу жёлто-белый нескончаемый химический товарняк. На проводах расселись, словно по нотам, воробьи. Из дверей соседнего жилища доносился аромат воскресного варева. На траве у дома старичок чинил газонокосилку. Возле нас лениво припал на бочок облезлый пёс.

– Благодать! – выдув кольцо дыма, изрёк оборванец на ступеньках.

– Каждому своё, – старичок глянув на нас, оторвался на секунду от газонокосилки.

– Лично я на небеса не тороплюсь, – продолжил бродяга философски. – Чёртов пастор всё время рассказывает, какие ужасы ждут в аду. А про удовольствия рая он что-то помалкивает, а? – поделился он, ожидая ответа.

Старичок промолчал. Я сидел, просто отдыхая после бурного дансинга.

– Какие там развлечения-то предстоят? Нельзя ли поподробней? – оскалился оборванец. – Женщины? Вино? – он сощурился, сделав затяжку. – Может, покер с друзьями на зелёной террасе в окружении эльфов? Проклятье, все наслаждения, о которых мне известно – связаны с грехом! Чем мы там будем, вообще, заниматься? Опять небось вкалывать, знаю я эти штучки. Уж лучше я свалю к чертям отсюда с грёбаными пришельцами!

Он сунул купюры в карман и ссыпал в ладонь мелочь из миски.

Чайка села на край вывески. Пёс понюхал воздух и, грузно поднявшись, куда-то направился. Я вернулся к велосипеду и покатил вдоль заляпанного краской забора дальше – в Квинс.

Квинс простирается от топких плавунов Ист-Ривер на севере, до песчаных берегов Атлантики на юге. Сверху нависает бывший мэр – аэропорт Ла-Гардия. Снизу бывший президент – аэропорт Джей-Эф-Кэй. Вдоль берега на сервере припрятались в бухтах многочисленные яхт-клубы и пристани. На юге – дюны и топи. Поросшие осокой уходят под воду протяжённые пляжи Рокуэя.

Квинс по численности населения уступает лишь Лос-Анджелесу, Чикаго и… Бруклину. Жителей в протяжённых разлинованных кварталах-блоках набито, как сельдей в бочке. Кладбища и промзоны. За горизонт уходят крыши Флашинга, Бэй-Сайда и Джамейки.

По берегам Ист-Ривер сплошь и рядом торчат мрачноватые многоэтажные коробки из тёмно-красного кирпича – социальные постройки двадцатых годов. Таких доходных домов начала прошлого века полно и на Манхэттене, и на Брайтоне. Эти высотные монстры наводили неизменный ужас на советских эмигрантов: «Ехали-ехали… И на тебе – приехали! Да тут пострашней, чем в Северном Бутово!». Неприкаянный Эдичка проживал в одном из таких домов в центре Манхэттена: «Несчастье и неудача незримо витают над нашим отелем. За то время, что я живу, две пожилые женщины выбросились из окна».

Квинс пронизан нитями железнодорожных путей. Здесь раскинулось огромных размеров депо «Амтрака» – Саннисайд-Ярд. Пока пересекаешь нагромождение конструкций и столбов, торчащих средь путаницы ветвящегося полотна – в голове сами собой начинают проигрываться тяжёлые индустриальные треки. Ветка, ведущая в Монтэк. На электричке до конечной – часа четыре ходу. А там – Красный маяк средь дюн в тупичке Лонг-Айленда. Одноэтажные бунгало.

Эти бунгало когда-то решили проблему дешёвого жилья. Там в Монтэке их впервые и возвели в рекламных целях. Никсон привозил эти дома в Москву на выставку в Сокольниках. На выставке собрали в натуральную величину одноэтажный коттедж и объявили, что этот дом может позволить себе в Америке каждый рабочий! Хрущёв такого стерпеть не мог. Дебаты вспыхнули прямо на кухне выставочного домика. Никсон демонстрировал диковинные штучки: стиральную и посудомоечную машины. Газонокосилку. Туфли на шпильках. «Пепси-колу». Он показывал фотографии забитых полок супермаркетов и Кадиллаки с открытым верхом. Уязвлённый Хрущёв с ядовитым сарказмом отвечал: «А нету ли у вас агрегата, который ещё и еду в рот кладёт и проталкивает?». Никсон вытянул из Хрущёва обещание продемонстрировать запись «Кухонных дебатов» на советском телевидении. Хрущёв обещание выполнил, но плёнку поставили ночью. За океаном же после трансляции кухонных прений эти картонные домишки стали расходиться, как горячие пирожки. Страну наводнили дома серии «Лейжурама». Одноэтажный мир. Простые конструкции. «А ты бежишь за своей мечтой?» – вопрошали плакаты повcюду.

У моста Квинсборо пути, сходясь, ныряют в тоннель под рекой – на Манхэттен, к вокзалу Пеннстейшн. Каждую весну на одну ночь движение в этом тоннеле для транспорта закрывается – по тоннелю из Бруклина шествуют слоны старейшего цирка «Барнум энд Бэйли». Выйдя на поверхность в Мидтауне, слоны, степенно шагая сквозь высотные джунгли, доходят до 34-й улицы и сквозь широкие ворота, как к себе домой, проходят в Мэдисон-сквер-гарден на ежегодный цирковой фестиваль. «Добро пожаловать на величайшее шоу на Земле!».

Опоры моста в его середине опускаются на пятачок острова Рузвельта, посреди реки. На остров можно спуститься на лифте. Здесь раскинулся тихий зелёный уголок. Автомобильное движение на острове почти везде запрещено. Квартиры здесь только сдаются в аренду – купить нельзя. На Манхеттен в Ист-Сайд ведёт канатная дорога.

В северной части острова ранее находился госпиталь-изолятор для больных оспой. Их свозили сюда умирать. Больницу эту строили заключённые находившейся здесь же исправительной тюрьмы. В одном из корпусов больницы располагалась женская лечебница для душевнобольных. В конце девятнадцатого века журналистка Нелли Блай, симулировав сумасшествие, проникла в больницу и написала серию разоблачительных статей о жестоком обращении с пациентами.

Эта же бойкая девица вознамерилась однажды совершить кругосветное путешествие и побить рекорд Филеаса Фогга, героя романа Жюля Верна «Вокруг света за восемьдесят дней». Спонсировал вояж сам бог журналистики, родоначальник жанра «жёлтой прессы» – венгр Джозеф Пулитцер, в газете которого Нелли работала. Поездка Нелли Бэй удалась во славу. Она обогнула земной шар за семьдесят два дня обычными пассажирскими средствами: через Нью-Йорк, Лондон, Париж, Сингапур, Гонконг и Сан-Франциско. Жюль Верн был в восторге. Отправил поздравительную телеграмму. Продажи романа подскочили в разы!

Теперь здесь на острове остались только руины старого госпиталя и тюрьмы, ставшие паломническими для многочисленных сталкеров. Ночью развалины мистически подсвечиваются прожекторами.

Поднявшись по западной кромке Квинса до парка Астория, я нашёл въезд на следующий мост и, чувствуя, как наливаются свинцом икры, стал взбираться на высоченный километровый Трайборо-бридж.

Высокое солнце стало напекать голову. Майка намокла. Добравшись до середины моста, я бросил велосипед и, тяжело дыша, сел на приступок. Было легче прыгнуть вниз, чем заставить себя ехать дальше. Впереди до горизонта простирался мрачноватый Бронкс.

Глава 9. Нью-Йорк. Бронкс

Въезд в Южный Бронкс с востока открывает вид на ржавые промзоны. Ангары и трубы. Цилиндры газохранилищ. Заборы и колючка. Царство отчуждённого мира. Утилитарная действительность, один взгляд на которую вгоняет в тоскливую депрессию. Живому тут не место. За сетчатым высоченным забором под кранами на плацу снуёт юркий погрузчик. Тяжёлые металлические звуки пронзают округу. Гудок нервирует птиц, стая в небе внезапно меняет направление, отшатнувшись. Железо вопит и стонет под ножом циркулярной пилы, летят снопы искр. Ворота всасывают протяжённый товарняк вагон за вагоном. Бездонная утроба переварит всё и не поперхнётся. Заслоняя горизонт, торчат рядком грязноватые краснокирпичные высотки с чёрными лестницами на облупленных боках. Тягучие машинные запахи воспаряют над маслянистыми лужами. Закатное солнце поблёскивает в мутноватых радужных разводах. Бронкс!

Я скатился с моста под эстакаду, въехал в квартал и через пару улиц въехал передним колесом в бурный селевой поток. Велосипедповело. Неудержавшись, я оторвал ступню от педали и, завалившись набок, погрузил ногу в грязную лужу по щиколотку. Уличный мусор, несомый с пригорка пенным прибоем, образовал вокруг утонувшего кроссовка водоворотики. Я сощурился, но солнце, бьющее сквозь листву, слепило, и ничего толком невозможно было разглядеть. На вершине небольшого холма виднелись силуэты и несколько машин. Одна из них вроде перегородила проезд. Слив песок и жижу из кроссовка, я повёл велосипед вдоль тротуара по улице вверх.

Через пару десятков метров взору открылась картина произошедшего. Старый латаный Шеви, въехав на тротуар, воткнулся в пожарный гидрант, из которого бурно хлестало. Рядом с гидрантом на бордюре, бросив голову меж рук, обречённо сидел бедолага в рваной линялой бейсболке. Вокруг припарковалась пара полицейских машин, собрались зеваки. Возле копов, неприязненно поглядывая на беднягу, выставив вперёд ногу, возвышалась грудастая блондинка с огромным задом. «Господи, боже!» – повторяла она. Офицер ставил стойки и протягивал жёлтую полосатую ленту, огораживая место происшествия.

Тип в бейсболке поднял голову и оглядел толпу:

– Всё… пиздец! – в отчаянье пробормотал он, еле шевеля языком, и снова бросил голову меж коленей.

Стало ясно, что он мертвецки пьян.

– Ремонтная бригада будет с минуты на минуту, мэм, – успокоил блондинку старший по званию.

– Господи. Да что же это такое! – нервно взывала она.

Вот так история! Я присмотрелся к чуваку. Такие вещи всегда волнуют. Вот сидит он здесь на улице под дубками, дышит вольным воздухом, а ведь через несколько минут его жизнь изменится коренным образом. Нацепят браслеты, отвезут в участок, откатают пальчики, наденут рыжую робу, скуют ноги и поведут шажками в зал судебных заседаний. Суд будет быстрым. Кто бы сомневался. Езда в пьяном виде, авария, порча имущества… Свободу ему теперь доведётся увидеть нескоро. Впаяют по полной! Но… как же христианское милосердие? Вроде никого не зацепил. Прислонив велосипед к дереву, я присел рядом. Хоть кто-то должен выразить сочувствие бедняге под взорами осуждающей толпы. С каждым дерьмо случается. Я оглядел его согбенную спину. Осторожно положил на неё руку, и разок осторожно хлопнул, слегка погладив. Он тяжело поднял голову и посмотрел на меня:

– Как думаешь, господь читает мой фейсбук?

Глаза его наполнились влагой.

– Теперь-то уж прочитает точно, – успокоил я миролюбиво.

Ком подступил к горлу. Я оглядел толпу. Как мало сочувствия в этом жестоком мире к падшим.

– У тебя двадцатки не найдётся? – голос его дрогнул.

– Конечно!

Я пошарил по карманам и вложил в его руку купюру. Может, купит сигарет или сладостей в тюремном ларьке.

– Да как же это возможно? – продолжала паниковать блондинка.

Офицер снова подошёл к ней:

– Успокойтесь, мэм. Ничего страшного. Сейчас придёт эвакуатор, ваша страховка покроет всё.

– Не понимаю, как такое могло произойти?! – она закрыла лицо руками. – Обычно я всегда внимательна к тому, что происходит на дороге, но он просто свалился мне под колёса прямо с тротуара. Ведь здесь же нет пешеходного перехода!

– Никто не пострадал, мэм. Возьмите себя в руки. Мы вызовем скорую! – заверил коп.

Я обернулся на пьянчугу. Он, почуяв неладное, спешно сунул двадцатку в карман и, еле поднявшись, поковылял через дорогу к магазину с надписью:

«Вино. Ликёры!» – завершая, видимо, прерванный блондинкой маршрут. Я вернулся к велосипеду и, обогнув ограждения, продолжил путь, размышляя о превратностях судьбы. «От сумы, да от тюрьмы не зарекайся!» – крутилось в голове.

От дерьма не застрахован никто в этом призрачном мире. Персонал бесплатных отелей на острове Рикерс каждый день принимает новых постояльцев. Тюряга эта хорошо видна с восточных берегов Бронкса. Главный тюремный комплекс Нью-Йорка всегда готов обеспечить полный пансион отдыхающим. На островке раскинулось не меньше десятка тюрем и следственных изоляторов. Этот кампус – самый крупный «курорт» мира. Закон в стране работает неотвратимо, как чёртов Армагеддон. Заехать туда на месяцок можно даже за неоплаченный штраф, судья будет неумолим. Тупак Шакур посвятил этому лагерю не одну песню. Знаменитые сидельцы написали множество мемуаров. Свидетельствуют, что с наличными многие неплохо существуют – охрана проведёт в камеру проститутку, в спортзале всегда в ходу кокс, работает тотализатор. Рассказывают, одному из заключённых пришлось, спасаясь от охраны, ссыпать запасы наркоты в котёл с супом – торчал весь блок.

Южный Бронкс всегда исправно поставлял курортников на эти галеры. В семидесятых копы, которым приходилось соваться в кварталы, слыли героями. Район почитали чем-то вроде зоны в «Сталкере». Ближайший полицейский участок получил прозвище «Форт Апачи». В конце семидесятых на волне финансового кризиса лэндлорды, надеясь на страховку, стали попросту жечь дома. Эпидемия поджогов охватила Южный Бронкс. Во время мировой серии «Нью-Йорк Янкиз» телевизионный вертолёт, облетая стадион, вместо игры стал транслировать пожары, ведущий заорал: «Бронкс в огне!». Фраза моментально стала мэмом. Со временем выгоревшие высотки оккупировали уличные банды, наркоманы и сквоттеры.

Я катил, озираясь, по заброшенным кварталам. Вскоре оказался на пустыре. За продавленной металлической сеткой громоздилась многоэтажная свалка ржавого автостарья. К ней примыкали грязноватые лачужки и автомастерские. Возле гаражей кучковалось человек пять в глубоких капюшонах. Из штанов вываливались тощие зады.

– Который час, брат? – окликнул меня голос.

От стены отделилась фигура. Щёлкнув передачей, я на всякий случай ускорился. С крыши на мостовую перед колесом упал камень. На следующем перекрёстке в глубине трущоб показалась губастая голова в чёрной косынке. Паренёк вытащил руку из кармана и, медленно проведя длинным пальцем по торсу, приподнял майку. На голом теле показалась рукоятка ствола. Я не стал выяснять – охраняет ли ганмэн наркосделку или просто куражится, и, проскочив неспокойный участок, повернул на юг. Навалились сумерки. Предстояло найти мост в Северный Гарлем. Может, хоть там будет поспокойней.

Глава 10. Нью-Йорк. Гарлем. Даунтаун

У входа в парк Маркуса Гарви, раскинув ноги на одеяле, пьяно прислонился к ограде чернокожий босяк в грязноватой потёртой джинсе. Он что-то умиротворённо бурчал под нос, похлопывая себя по карманам, и время от времени взрывался кратко песней. Коробка с медяками стояла промеж ног. Две коробки побольше были сдвинуты в сторону, похоже, он тут и ночевал. Заметив меня, он усилил интонации, обретя слушателя. Я заехал в калитку, пропустив группу на роликах и, приковав велик к фонарю, огляделся.

«Довольно мирная атмосфера», – успокоил я себя, не обнаружив за пять минут хождения по дорожкам ни одного белого.

На пятачке курчавые седые старички играли в шахматы. На турниках, поблёскивая голыми чёрными торсами, трудились подкачанные ребята. Большая тусовка гоняла мяч на баскетбольной площадке. Десяток лоботрясов кучковалось в центре, заняв все скамьи. Пар сто глаз настороженно следили за моими перемещениями, пытаясь понять в чём подвох – а я всего лишь хотел сделать пару снимков. Хотя рука как-то и не поднималась под тяжёлыми взорами. Стараясь выглядеть спокойно, я беззаботно насвистывал популярную мелодию, делая вид, что любуюсь клумбами и пригорками. На повороте меня взглядом остановил приземистый крепыш в белой майке до колен. Из-под надбровных дуг блеснули белки:

– Ищешь чего, брат?

– Выход, – поспешил я оглядеться в поисках выхода.

– У меня есть для тебя выход! – тут же успокоил он и показал рукой двинувшимся от скамеек братьям, что разберётся с ситуацией.

В мгновенье ока у меня в руке оказался целлофановый пакетик.

– Что это? – настороженно поинтересовался я.

– Целебный чай с Гавайских островов, – отрекомендовал он. – Полтинник – и ты сразу обретёшь выход, брат!

– У меня есть только двадцать, – решил я не отказываться от экзотического сувенира, чтобы не расстраивать незнакомца.

«Заварю в отеле чай», – решил я и, поискав по карманам, достал двадцатку.

– Двадцать долларов? – недоумённо повертел он купюру в руках.

Я радостно кивнул.

– Долбаных двадцать долларов? – стал он слегка заводиться, покачивая обширным лбом.

Я решил, что лучше будет попросить чай в отеле на рецепшен и испуганно сунул ему пакетик обратно.

– Проклятая двадцатка за такой пакет? – он перешёл на возмущённый фальцет. – Да ты что, брат, хочешь ниггу кинуть? – повысил он голос ещё на пару тонов, двадцатку, впрочем, из рук не выпуская. Я попрощался с ней и поспешил рассеянно к выходу.

– Да ты что, сука, собрался ниггу наебать, блядский ты сын?! – раздался сорвавшийся крик.

Улепётывая, я заметил, как он в полном расстройстве опустился на колени и стал бить широкой ладонью в землю:

– Да я тут, может, с утра стою, а ты ниггу кинуть хочешь, падла? – раздавалось уже на весь парк.

Ретируясь, я всем видом выказывал, что тут недоразумение, бытовой конфликт между старыми друзьями на почве интереса к чайным культурам. Народ на лавочках провожал меня предельно возмущенными взглядами – кинуть ниггу в центре Гарлема, это вам не хрен собачий! Кем надо, в конце концов, быть!

Добравшись до фонаря, я отстегнул байк с проколотой шиной и, торопясь, повёл его в сторону калитки. Проколотое колесо телепалось, подпрыгивая металлическим ободом на камнях. Оборванец у выхода, заприметив меня, обрадовался, решив, что я одумался и вернулся дослушать концерт. Я снова воздержался и через два квартала наткнулся на веломастерскую.

– Двадцать долларов: новая камера и работа, – не спеша оценил труды чернокожий мастер в комбинезоне. – Погуляйте минут двадцать, мистер, – предложил он.

Отстояв на кассе, я занял место у окна в Макдональдсе напротив.

– Сто раз тебе говорил: не суй нос в мои дела! – ссорилась парочка за соседним столом. Нервный паренёк с золотым блестящим ртом отчитывал подругу с дредами.

В зале средь чернокожей тусовки попадались редкие мексиканские лица. Мой бледный мухомор, мне показалось, настораживал завсегдатаев. На столе завибрировал стакан, где-то неглубоко под землёй прошёл поезд сабвея вдоль Лексингтон-авеню.

– Будешь сосать у проклятых инопланетян, если я тебя брошу! – распалялся златозубый, продолжая поучать подружку. – Ты в курсе, что их сюда летит уже целая орава? По телеку с утра только и трубят об этом, все мозги выпотрошили.

У стены, положив голову на руки, дремал пьяный. С улицы шумно забежали детишки. С кухни тянуло жирными ароматами. Через стекло я видел, как происходит починка байка. Умелец насадил велик на держатель, снял колесо, намотал новую камеру, закрыл шиной, накачал.

– Всё готово, мистер! – похлопал он по сидению, когда я вернулся. – Прокатный велик из Бэттери-парка, – узнал он эмблему. – Будьте осторожны, сэр – в Даунтауне сегодня неспокойно, – заботливо предупредил он. – Хиппи-недоумки снова буянят в районе Уолл-стрит. Говорят, сегодня их разгонят! – приободрил он напоследок.

Я вырулил на набережную Ист-Ривер и покатил по течению вниз в сторону Даунтауна. Пора было сдать велик и вернуться в отель. Меня ждал ночной перелёт домой через океан, этнографическая поездка подходила к завершению.

За рекой мелькали пинкфлойдовские трубы и промзоны. У 15-го пирса сразу за Бруклинским мостом я вдруг уткнулся в возбуждённый людской поток. Густой караван лился откуда-то из глубин Мэйден-лейн, а с набережной обратно протекал такой же. Бурный круговорот сопровождался гулом и бурлением речей.

Я повернул и, достигнув с потоком Бродвея, упёрся в каменный мешок Зукотти-парка. Это и был улей этого пчелиного транспорта. Весь периметр был усеян палатками и спальниками, всё было запружено разноцветным людом. Под густыми ветвями царил страшный гомон. Кто-то вопил в мегафон, кто-то срывал глотку без него.

На всех углах орали, призывая присоединиться, выразить позицию, тут же подписать и направить петицию; тот час же телеграфировать прямо в Белый дом – лично президенту; или скорее сесть в кружок под деревьями – слушать лекцию о катастрофическом финансовом положении и узнать имена виновных в кризисе! Нижний Манхэттен сошёл с ума. Я приковал байк и побрёл шататься средь толпы.

Народ кучковался повсюду группами, везде проистекали бурные споры и обсуждения. Намитинговавшиеся отдыхали тут же под листвой вповалку прямо на картонных плакатах, коих повсюду было разбросано во множестве. Красная краска на мятых картонках призывала остановить войну против собственного народа. Отовсюду, смешиваясь, разносилась стихийная музыка, гремели там-тамы, гудели дудки, в углу со звоном прыгали кришнаиты. На импровизированной сцене паренёк с гитарой хрипел о нечистотах большого города и гнетущем одиночестве душ, затерянных в бетонных джунглях.

Неподалёку под низким брезентовым тентом, на раскиданных на асфальте подстилках расположилась небольшая группа.

– Нас девяносто девять процентов! – жарко убеждал лидер группы с белой повязкой на руке.

Прислушавшись, я присоединился. Кто-то протянул бутылку в пакете и кручёную сигаретку. Я хлебнул, пару раз затянулся и передал дальше.

Слева от подвязанного пригорюнилась, обхватив колени, миловидная шатенка в чёрном пуловере с высоким горлом; джинсы тесно сидели на худых ногах. Справа, подперев рукой щеку, развалился, словно тюлень, плотный увалень. Рядом с ним перебирали мятые бумажки две близняшки в одинаковых краповых кеппи. Рядом со мной подавленно ссутулился белобрысый очкарик. Несмотря на горячий тон подвязанного и общий ажиотаж, было видно, что кризис их в целом пугает своей неопределённостью. Повисла пауза.

– Какого чёрта они ведут против нас войну, а? Нас девяносто девять процентов! – начал опять подвязанный. – А их – всего один процент!

Близняшки встрепенулись. Пуловер тоже оживился.

– Что толку. С них всё, как с гуся вода! – развязано заметил увалень. – Не сегодня завтра весь этот дикий кампус разгонят. Копы уже смотрят на нас, как волки. Ждут команду, чтобы рвать. Меня сегодня остановили прямо на Юнион и попросили вывернуть карманы. Где вы про такое слышали пару месяцев назад, я вас спрашиваю?

– Мэр, сказал: мы имеем право собираться и выражать свои мысли, – обхватила колени шатенка в пуловере. – Я видела его речь по телеку. Он сказал: у нас должно быть место. Мы имеем право! – она посмотрела на подвязанного и потом на свои туфельки.

– Девяносто девять процентов! – хлопнул тот себя по бицепсу, взметнув вверх кулак.

– Девяносто девять процентов шансов, что ночевать мы будем в кутузке! – остудил увалень.

Белобрысый вздрогнул, поправил очки и подобрал под себя глубже ноги в белых носках. Кроссовки аккуратно стояли рядом на подстилке.

– Я слышал, сегодня могут лагерь к чертям разогнать, – продолжил толстяк. – Они начнут атаку, вот увидишь! Мы им поперёк горла уже, они на всё пойдут… Господи, как бы я хотел сейчас оказаться, где-нибудь в Калифорнии на берегу океана в одном из этих милых домиков на холмах.

– Бывал я, положим, в Сан-Франциско, – подхватил подвязанный, поглядывая на рисунок на груди пуловера. – Ветер на холмах кости выдувает. А в домиках этих фанерных, натурально, полы скрипят так, что соседу, под тобой живущему, ты враг уже только фактом своего существования. Спустя пару лет совместного жития, он вздрагивает от каждого твоего шага. Уж поверь, какие там драмы разворачиваются.

– Я видел на открытках, – продолжал тюлень, погружённый в свои мысли, – домики на склонах, – он повёл рукой в воздухе, – утопают в зелени…

– В пять утра в этой зелени просыпаются и начинают орать чёртовы птицы! – дожимал подвязанный. – Этот город набит невыспавшимися неврастениками.

– Почему бы и не вставать с птицами? – мечтательно продолжал тюлень. – Надо просто раньше ложиться. Я бы там быстро сбросил вес, бегая по холмам.

– Инопланетяне и так скоро всех выпотрошат! – не унимался бицепс.

– Да прекратите вы, наконец! – не выдержал очкарик. – Время на исходе. Нервы на пределе. Мы должны подписать какую-нибудь ещё петицию. Сколько мы ещё будем это терпеть!

– Петицию! – хором отозвались близняшки.

– Ты подпишешь с нами петицию? – сладко обратилась ко мне та, что была слева.

– Мы отправим её в Верхнюю палату, – добавила та, что справа.

Я радостно кивнул – с ними бы я точно подписал пару петиций.

– И в Нижнюю! – согласно возбудился очкарик.

– И в Нижнюю… – задумчиво протянул подвязанный, разглядывая джинсы пуловера. Она положила руку на плотно обтянутую синей тканью ногу.

Тюлень вдруг резко приподнялся. Очкарик схватил кроссовки и привстал тоже. Послышался гул и шум. Крики!

– Началось! – закричали тут же повсюду. – Разгоняют!

В воздух проник запах газа. Полыхнули файеры. Распространился дым. Все повалили в сторону пирсов. Где-то вспыхнули столкновения. Послышались вопли.

– Задерживают! – заорал кто-то.

– Позор! – доносилось отовсюду.

Мегафонный голос металлически-монотонно призывал немедленно разойтись и покинуть лагерь.

Я понял, что пора выбираться и, вскочив, вместе со всеми ринулся куда-то в гущу толпы. Последнее, что я помню – пуловер за руку с подвязанным впереди меня… и истошный крик очкарика, которому отдавили ногу. Или нет? Хотя да, верно…

«Верно…» – вдруг эхом отзвучало по всем закоулкам шелестящей головы и высоко истончилось, исчезнув. Перед глазами всё плыло. Я получил удар или сам во что-то воткнулся головой?

Эхо наполнило тревогой гулкие патрубки мозговых извилин: «Наверное…» – снова вспыхнуло оно, странно как-то по дороге видоизменившись.

«Нужно куда-то идти или ехать. Я ведь куда-то ехал…» – попытался я хоть что-то вспомнить. Надо мной проплыла голова. Прохожий обернулся.

«Я сказал это вслух?» – взметнулся я испуганно.

Молодая парочка отшатнулась и ускорила шаг. Уже совсем стемнело. Я сидел в одиночестве на тротуаре.

Продавец сосисок спешно закрыл торговлю, собрал тележку и быстро потолкал её куда-то вбок, пропав из виду. Куда-то мимо пробежали люди. Снова крики!

«Что за нервная обстановка?» – я судорожно огляделся.

«Хотя, зачем куда-то ехать?» – навязчиво посетила снова тревожная мысль: «Может, я уже приехал… Я же куда-то собирался приехать? Наверное, я сюда и хотел приехать, вот на эту улицу», – силился я сфокусироваться, пытаясь узнать улицу и вспомнить, куда я, вообще, ехал.

«Куда я, кстати, вообще, ехал?» – думал я, старясь сконцентрироваться на этой мысли. Я, наверное, потерял очки – вывески слегка расплывались. Поднёс руку к переносице: «Нет, переносица чуть левее. Пустая!» – точно, потерял очки. Хотя нет, вот они – под ногами.

«Куда же я, в самом деле, приехал?» – продолжал я оглядываться, совсем запутавшись окончательно.

– Да ты, чувак, видать, совсем приехал! – протянул кто-то, выглянув вдруг на меня из тумана.

Над его головой возгорелся ореол фонаря. Простоволосое иконическое лицо в полумраке. Я огляделся – как быстро стемнело… Он протянул мне из тумана руку.

Поднявшись, я двинул искать велик. Через минут двадцать я уже стоял у причалов Бэттери-парка. В толпе мелькнул знакомый велосипедный шлем: «Элиза!».

Она, заметив меня, остановилась тоже.

– Центральный парк… Как же! Я тебя помню. Спасибо за насос! – она улыбнулась.

Я замер не в силах оторваться. Её улыбка завораживала.

Она, видно, заметила моё состояние и задержалась, заинтересовавшись.

– Слушай… мы сегодня уезжаем на океан. Далеко. Там будем месяца три. Большая тусовка. Большой дом, кэмпинг, места всем хватит. Будут выставки и фестивали. Я напишу тебе адрес и телефон.

Она расправила клочок бумаги на парапете и карандашом быстро написала. Я машинально убрал в карман. Она засмеялась и, вскочив на велосипед, пропала в толпе гуляющих.

С залива дунул ветерок. Я постоял пару минут, потом, спохватившись, дёрнул из кармана бумажку. Она, зацепившись за молнию, разорвалась пополам; спустя секунду я хватал в воздухе оторвавшуюся половину, и провожал её взглядом, пока она не пропала в темноте над водой. Со стороны Статен-Айленда раздался гудок парома, полыхнуло лучом прожектора. Я расправил то, что осталось, там было начертано: «… bay. 101, 3^rd st.» – и четыре последние цифры телефона.

«Какая удача…» – я опустился на скамейку: «Она будет на океане в заливе без названия. На улице, которая есть в каждом городе. На каком хоть берегу?».

Я повертел бумажку и снова сунул в карман, но она жгла и там.

Добравшись до отеля, я свалился и спал час, как убитый.

За десять минут до полуночи с чемоданом спустился на рецепшен.

Предстояло вызвать такси и добраться до аэропорта. Китаец в униформе заканчивал процедуру, отмечая моё выселение. Я вышел во внутренний дворик, где располагалась стоянка прокатной компании. Ночи наступили свежие. Похолодало.

Я стоял, пребывая в лёгкой прострации. На стоянке под фонарём блестел одинокий серебристый кроссовер.

Рядом за приоткрытой дверью в гараже раздавались глухие голоса:

– Говорю тебе, маячок на неё поставят только завтра. Под задним сидением товара на триста кусков. Завтра наш человек доставит её к твоему дому, и ты перегонишь её через всю страну на тот берег. Сейчас придёт китаец с ключами. Он всё оформит на тебя. Всё сам проверишь. Пойдём, покажу остальной багаж.

«Показалось? Что они там несут?» – не мог я никак выйти из состояния острой тоски.

На пороге очутился китаец, сменивший в полночь того, что оформлял моё выселение. Он прикатил чемодан и протянул ключи:

– Я всё оформил на вас, сэр, как мне передали. Подпишите вот здесь. Мы воспользуемся вашей кредиткой.

Я глянул в бумаги, там везде стояла моя фамилия и номер моей карты. Возможно, китаец ошибся, перепутав меня с тем, кто забронировал эту тачку на завтра.

«Доеду до аэропорта и сдам машину в прокатную компанию. Завтра она снова будет в распоряжении отеля», – решил я и быстро подписал все бумаги.

Через пару минут я уже выруливал из ворот на улицу в Ист-Виллидж. Дальнейшее помню, как в тумане.

Вместо шоссе, ведущего на восток на мост в Бруклин и в аэропорт, я вдруг оказался перед тоннелем Линкольна, который ведёт на запад в Джерси.

Выскочив на другой стороне Гудзона, я остановился на обочине у светофора, пытаясь осознать, что происходит.

«… bay. 101, 3^rd st.» – вспомнил я.

«Сколько в этой стране бухт? Что, если поехать по берегу, проверяя каждый городок, в названии которого есть: „… bay“. Проверить в каждом улицу номер три, дом номер 101. В отель позвонить, предупредить насчёт машины – найдут на завтра другую…».

Вдалеке светила огнями заправка. Я включил радио. В эфир, стуча низами, вкатил гипнотизирующий даб. За открытыми окнами чернели промзоны Нью-Джерси. Где-то в темноте на тысячи миль на запад простирались североамериканские штаты. Четыре часовых пояса. И полная неопределённость.

Зажёгся зелёный. Сердце пропустило удар.

Я сделал погромче. И нажал на газ.

Глава 11. Нью-Йорк – Атлантик-Сити – Кейп-Мэй

– Омлет с ветчиной и сыром?

Чернокожая официантка в форменной синей рубашке достала блокнот и оправила разноцветный фартук.

– Яблочный пай с черничным джемом и стакан апельсинового сока, верно? – повторила она мой заказ.

Я кивнул.

Вдоль стены у раковин и жаркой плиты лихо управлялись две худощавые белые старушки. Бойкий персонал, вовсю улыбаясь, задавал оптимистичное утреннее настроение.

Я протёр глаза, пытаясь окончательно проснуться.

За стеклом на парковке «Ваффель Хауз», бликуя в утреннем солнце, стояла малышка «Тутси» – кроссовер, который я так внезапно увёл из отеля. Утренний звонок разрешил все вопросы: «Нет проблем, сэр. Здесь два джентльмена интересовались вашим маршрутом, они хотели бы забрать из багажника оставшиеся случайно вещи».

Вещей в багажнике никаких не оказалось, я пообещал связаться с прокатной компанией, если что-то обнаружу.

В кафе на соседнем диванчике у окна девушка в потёртой кожаной косухе отхлебнула кофе и, достав телефон, принялась нажимать кнопки. Музыкальный аппарат в углу в ожидании квотеров скучал, переливаясь огнями.

Ночью я проехал насквозь Нью-Джерси, запарковался и, откинув задние сидения, отрубился прямо в машине. Утром оказалось, что я стою под окнами «Ваффель Хауз».

Официантка принесла омлет. Девушка на соседнем диванчике набрала номер:

– Простите, могу я перенести собеседование на три часа? Спасибо!

О, этот акцент легко узнать! Эту острую сексуальность и бэби-фейс ни с чем не спутаешь. Русская чувиха на задворках Нью-Джерси! Я представился. Она тоже перешла на русский.

– Правда?! Тоже в Атлантик-Сити направляешься? Меня Кира зовут. Подбросишь? На собеседование в казино еду.

Она взяла чашку и пересела ко мне, расположившись на диванчике напротив.

Мы быстро познакомились и через двадцать минут, загрузившись в машину, вырулили на хайвэй.

Итак, первым пунктом в маршруте был Атлантик-Сити. Оттуда вниз на юг вдоль берега. Кира пила кофе из большого закрытого стакана и быстро щебетала. Очень скоро я узнал о ней многое.

Двадцать пять лет. Из Питера. Педагогический институт. Ночные смены в казино, пока их не закрыли. Персонал казино по всей стране почти весь состоял из студентов, аспирантов и кандидатов наук. На собеседовании нужно показать хорошие математические навыки. В уме нужно быстро перемножать трёхзначные числа.

В Америке казино существуют почти двести лет, объясняла она, и персонал здесь спокойно работает до пенсии. В американских казино сплошь и рядом за игровыми столами стоят весьма почтенные и пожилые крупье: натурально старички и старушки. Закон и профсоюзы защищают их. После того как казино в российских городах в один день были закрыты – из России в игровые страны потянулся поток крупье-беженцев. Кира была одним из них. Крупье устремились в Европу, Эмираты, на круизные корабли Карибского бассейна, в Лас-Вегас и Атлантик-Сити.

Кира выправила документы и по программе «Work&Travel» отправилась за океан. Отработав две смены в летнем лагере, она подкопила деньжат и, сняв комнатку в Бруклине, стала размышлять о дальнейших этапах жизненного пути. Тут на беду ей попался – он! Красивый, вальяжный, подающий надежды рок-музыкант из Братиславы. Длинноволосый повеса и наркоман. Он жил на третьем этаже ветхого дома. Она переехала к нему. По вечерам они выползали на тёплую крышу и пили вино, разглядывая огни даунтауна. Очень быстро он спустил все её деньги на кокаин и, бросив хату, свалил куда-то на юг. А она через старых знакомых устроилась в стрип-клуб в Квинсе. Спать она с клиентами не соглашалась и в итоге вылила коктейль за шиворот агрессивному итальянцу. Охрана успела оттащить рассвирепевшего мафиозо, но из клуба её попёрли. И вот она ехала в Атлантик-Сити на собеседование в казино.

– Скоплю денег и поступлю в художественный колледж. Мужа найду с фермой и телятами. Всё впереди! – болтала Кира. Она не была похожа на человека, способного унывать.

До города оставалось миль двадцать. Мы ехали по просёлочным дорогам. Где-то рядом дышал океан. Впереди вдруг показалась небольшая пробка. На рекламном щите в тумане мелькали отблески полицейской мигалки. Встречные машины сгрудились вдоль высокой обочины. С холмов нависали плакучие ивы. Дорога была перекрыта жёлтой лентой. Офицер указал к краю, и мы притормозили, прижавшись к пригорку.

Заглушив машину, я вышел. Кира вышла с другой стороны. Из своих машин вышли почти все. Никто не мог спокойно оставаться внутри автомобилей – столь необычайная картина открывалась взору. От неё пробирало холодком. На несколько сот метров дорога была усеяна телами птиц.

За нами припарковался ржавый трейлер, из него выпрыгнул долговязый мужик в красной бейсболке. Я подошёл к группе возле офицера. Он протирал лоб платком:

– Чертовщина какая-то… Мы получили сигнал минут двадцать назад. Здесь, похоже, случился какой-то аномальный птицепад, – он оглядел дорогу. – Они все мертвы! Очевидцы говорят: птицы падали прямо с неба. Бам-бам! Прямо под колёса. Прямо на крыши! На юге штата зафиксировали ещё два таких случая. Не знаю, что и думать.

К нему подошёл напарник. Он в растерянности заломил шляпу с круглыми полями и упёр руки в пояс, оглядывая место происшествия:

– Дрозды. Сотни дроздов! Какого чёрта с ними тут приключилось?

Рядом стоявший мужчина из соседнего пикапа медленно поглаживал профессорского вида седую бородку:

– По радио передают: на заливе наблюдали массовый мор какой-то мелкой рыбёшки. Рыба выбрасывается на берег.

– И как вы это объясняете? – обернулся к нему полицейский.

Из-за его плеча, с ужасом разглядывая птиц, выглядывал водитель трейлера.

– Всё это странно, конечно, – помолчав, произнёс бородач. – Я слышал, птицы могут реагировать на волны сотовой связи. Но, рыбы? – он пожал плечами. – Нефтяное пятно из Мексиканского залива, говорят, распространилось уже до наших берегов. Кто знает…

– Это всё проклятые пришельцы! – надсадно зашипел вдруг водитель трейлера. – Какого чёрта им здесь надо? Скоро и мы все передохнем прямо в своих домах!

– Я прошу пройти всех в свои машины, – поспешил остановить панику старший по званию. – Дорога сейчас будет свободна.

Подъехавшая санитарная служба быстро сдвинула чёрные тушки на обочину, и полицейские открыли дорогу. Вереница машин медленно поползла мимо жуткого зрелища, освещаемого всполохами полицейских огней. Эксперты в перчатках собирали тела в полиэтиленовые пакеты.

Мы медленно проехали мимо водителя трейлера. Он провожал пристальным взглядом каждый автомобиль. Я прибавил газу.

– Мы все сдохнем! – раздался его крик где-то сзади.

– Жуть, – помолчав, произнесла Кира, когда мы прилично отъехали.

Поёживаясь, она поёрзала в кресле и укуталась пледом. Через десять минут посреди равнины вдоль берега выросли высотные отели Атлантик-Сити. Мы въехали в город, и я высадил Киру возле служебного входа в казино «Тадж-Махал». Попрощавшись, она оставила номер телефона и упорхнула.

Я высунулся из машины и оглядел помпезное здание. В строительство «Трамп-Махала», как его все окрестили, Дональд Трамп вложил миллиард. В кризис конца 80-х он не смог погашать займы, взятые на строительство. Кредиторы понимали, что если они обанкротят Трампа, то потеряют всё. Ему дали возможность выкрутиться. Трампу это стоило половину акций развлекательного комплекса.

Оставив машину на парковке, я прошёл меж плотно стоящих зданий и вышел на набережную.

Вдоль берега протянулся старинный дощатый променад, хорошо известный по сериалу «Boardwalk». В одноимённом концертном зале «Boardwalk Hall» находится самый большой орган в мире. Широкие пляжи усеяны ракушкой, крикливо расхаживают чайки. Они глядят в океан, словно ожидая из Европы корабли, набитые рыбой. В 20-е такие корабли под грузом вяленой рыбы везли в Новый Свет запретный алкоголь. Америку мучила жажда. Рос и процветал бизнес бутлегеров. Боссы кланов облюбовали Атлантик-Сити, через который они сбывали контрабандное пойло и отмывали деньги.

А сейчас без страха можно пропустить стаканчик-другой. В шезлонгах на берегу после порции двойного скотча дремлют пенсионеры. Отоспавшись, они поднимаются обратно в игровые залы. На многочисленных этажах раскинулись огромные поля слот-машин. Рулетка, покер, блэкджек – всего вдоволь, чтобы пощекотать нервишки.

От стола блэкджека со ставками в десять центов отделилась пожилая дама с сумочкой. Я занял освободившееся место.

Только что сменился крупье. Инспектор с блокнотом в руках проверял количество фишек в слотах. Крупье вытащил из «шуза» все колоды и принялся тасовать. Игроки за столом, пользуясь перерывом, подводили баланс и вели посторонние разговоры. Фиолетовая старушка потягивала коктейль. Рядом сидел её дедушка.

На нем был синий свитер, спину он держал по-армейски прямо. Рядом со мной перебирал фишки нервный лысеватый мужичок лет пятидесяти. Я среди них был неприлично молод.

– Сил уже нет слушать всю эту лабуду про инопланетян, – произнёс лысеватый. – Что они там себе думают эти телевизионщики. Раздули опять сенсацию из прыща.

– Хотят отвлечь нас от проблем армии во Вьетнаме, – охотно откликнулся военный дедушка.

– В Ираке, – заботливо поправила фиолетовая леди.

– Какая разница, – беззаботно отвечал дедушка. – Это же очевидно! Хотят урезать под шумок финансирование.

Лысеватый оживился:

– А вдруг, и правда, прилетят. Бац – и спускаются на землю!

– Войска их встретят во всеоружии, – уверенно заметил дед.

– А, может, они миролюбивые… Может, это туристы? – продолжал развивать тему лысый.

Крупье закончил тасовать, дал подрезать фиолетовой старушке, и, зарядив колоду, провёл рукой по сукну:

– Ваши ставки, пожалуйста!

В глубине зала раздалась трель игрового автомата, кто-то сорвал куш.

Это воодушевляло. Рисковать, так рисковать!

Я бросил на стол купюру, и, получив взамен столбик фишек, сделал ставку в десять центов. Что уж там мелочиться. Пора было зажечь банчок!

Все сделали примерно такие же ставки. Лысый в задумчивости кинул на бокс целый доллар. Он явно тут садил по крупному.

– А что, если они азартны? – не унимался он, продолжая мысль.

Крупье сдал мне двадцать два и забрал карты вместе со ставкой. Я начал уходить в минус. Все сделали новые ставки. Я снова рискнул даймом.

– Вдруг они, вообще, выиграли нас в покер у того, кто нас создал? И летят получить по векселю. Или, может, это такая галактическая охота. Стрельба по движущимся мишеням на удалённом загоне. Может, нас для этого и выращивали, как кабанов в охотничьем угодье? – продолжал он.

Крупье спросил меня: нужна ли карта? Я согласился, получил десятку к двенадцати и у меня снова забрали ставку. Убытки росли, как снежный ком.

– Представьте: трах-бабах! Всюду дым! Люди бегают, пытаются укрыться. А они пуляют с прогулочного крейсера лазером. Бац! И вместо человека – дымок!

Крупье положил себе двадцать, и я снова потерял деньги. Лысый явно приносил неудачу своим трёпом, а сам поднимал чёртов доллар с каждой раздачи. Я спустил уже почти всё, что наменял.

– Господи, Иисусе! – промолвила фиолетовая старушка, делая новую ставку. – Какие ужасы вы рисуете. Они, должно быть, летят с благотворительной миссией. Это армия спасения, не иначе.

– Неприятностей не нужно ждать. Нужно быть к ним готовыми! – бодро изрёк военный дед и увеличил свою ставку вдвое. Выигрывали все, кроме меня.

Крупье положил себе «блэкджек», и я отправился с пустыми карманами на улицу.

– Сэр, я вижу, вы добрый человек! – бросился ко мне какой-то оборванец.

Может быть, его постигла такая же неудача когда-то. Мне было нечем ему подать, наличные закончились. Говорят, в Вегасе некоторые смышлёные попрошайки уже принимают карточки, разгуливая по улицам с мобильными терминалами.

Проигрыш жёг руку. Я не мог смириться с неудачей, и, решив, что сегодня мне всё-таки должно повезти, взял на ближайшей заправке лотерейный билет на кассе.

Сев у окна, я задумался. Две вороны на проводах подсказали зачеркнуть цифру два. Пять человек на светофоре заставили зачеркнуть цифру пять. Девять посетителей кафе дали следующий номер. Тут я увидел ценник в двенадцать долларов на прилавке и зачеркнул номер двенадцать. «Номер семнадцать!» – прокричал повар, выкладывая на поднос готовую пиццу – я зачеркнул номер семнадцать. «Двадцать четыре часа в сутки», – гласила реклама над кассой, и последний номер был готов.

Кассир пробил мой билет. Оставалось теперь только дождаться субботнего розыгрыша и можно тащить миллион в банк.

Наконец, расслабившись и основательно перекусив, я прикинул дальнейший маршрут по карте. Навигатор подсказывал, что впереди ждёт Делавэрский залив. Залив этот разделяет штаты Нью-Джерси и Делавэр. Пересечь его можно только на пароме. На часах было пять часов пополудни. Расписание на сайте паромной компании гласило, что последний паром с Кейп-Мэй уходит через сорок минут. Эх, почему я не догадался посмотреть расписание раньше? Бросив ужин, я помчался к машине.

Есть призрачный шанс сделать пятьдесят миль за полчаса. И ведь нужно ещё время, чтобы купить билет и загрузиться на корабль. Застревать в шесть вечера на берегу с этой стороны не было никакого смысла. Добравшись до другого берега, я буду ехать до полуночи и успею сделать сегодня ещё миль триста.

Каждая секунда теперь дорога! Я вырулил на трассу и начал страшную гонку на выживание. Но она сразу же закончилась на первом же светофоре. Увы, на Кейп-Мэй не ведут многополосные шоссе и интерстейты. Вдоль берега сквозь нескончаемые курортные городки пролегает старый провинциальный хайвэй, набитый перекрёстками. Через каждые пятьсот метров я останавливался на светофоре и нервно пожирал глазами секундомер. С дворов домов, празднично украшенных к Хэллоуину, зверски хохоча, глазели зомби и вурдалаки. Сама смерть с косой провожала пристальным взглядом. Под её взором лихачить не хотелось.

Чуть увеличивая скорость между городками, я рывками продвигался, а минуты всё таяли. Когда я въехал на пристань, на паром уже перекидывали швартовы. Под закатным солнцем он не спеша удалялся от берега, оставляя за собой бурный кильватерный след. Береговая рында пробила прощальные склянки. Порт закрывался до утра.

Ничего не оставалось делать, как искать ночлег. Проехав вдоль берега, я остановился на краю большого угодья. За бревенчатым забором хозяин жарил мясо на гриле. Он явно готовился встретить закат с бокалом вина и сочным куском. Догадавшись, что я собираюсь здесь остановиться на постой, он открыл ворота и разрешил запарковаться внутри на огороженной территории. Вдали на холме виднелся дом.

Знакомясь, мы пригубили вина. Хозяин оказался потомком набожных ирландских квакеров. Его прадед прибыл сюда с семьёй, и всё что у них было – было на них надето. Дед его уже покупал здесь земли, а отец удачно приумножил капитал. Сам он жил всегда здесь, занимаясь хозяйством, что осталось по наследству. Но детей удержать не смог. Дочь укатила в Нью-Йорк.

– Вы знаете, что подарили ей на день рождения подружки в университете? – жаловался он откровенно. – Операцию по увеличению груди. Мне этого не понять! Я всегда жил здесь в провинции. Мне здесь нравится.

Покончив с вином и стейком, он пожелал доброй ночи и направился вверх по склону в дом. Я досмотрел закат, запивая вином. Выключил радио и под стрекотание цикад развалился на задних сидениях. Первый паром уходил в шесть утра. Ночной прибой шевелил камни. Над заливом разливалась молочная мгла.

Глава 12. Кейп-Мэй – Льюис

– Половина шестого утра, и мы приветствуем вас на волне «Кей-Дабью-Ди». Привет всем ранним пташкам! – включилось в машине радио.

Я, похоже, отлежал руку. Пальцы покалывало.

– Нас ждёт ветреный денёк, большой шторм приближается. Скорость ветра на южном побережье Нью-Джерси будет достигать…

Я пошевелил головой, глаза не открывались.

Такая рань. Ещё пять минуток… пять минуточек.

Первый рейс парома через полчаса. Я приподнял голову, глаза с трудом разлепились. В туманной дымке над заливом с криком пронеслась стайка чаек. Небо над океаном слегка просветлилось, скоро рассвет.

Я опустил голову… ещё пять минуток.

Снова навалилась тёмная пелена, веки сомкнулись, приятная нега разлилась по суставам. Я опять задышал глубоко и ровно. Радио пискнуло, встрял шумный треск, словно сменилась станция, и следом вдруг раздался негромкий монотонный голос: «Пульс в норме. Быстрая фаза на исходе, завершение гибернации. Минута до начала трансляции. Мы продолжаем следить за ситуацией. Пробуждение плановое. Напоминаем номер подписки: “ Бромал. Два-восемь-два. Жуоз. Кафобег». А теперь слово ведущим шоу в студии…».

Тут же под стрекочущий барабанный бой лихо вступил ликующий тенорок: «Приветствуем вас, друзья, снова на Игре! Благодарим всех, кто следил за каналом всю ночь. Бегущий вновь не поскупился на красочные сновидения. В прошлую ночь численность канала увеличилась на три миллиона Смотрящих. Приобретайте базовую подписку! Мы приветствуем новых зрителей из скопления Геркулеса, привет также и Поясу Ориона! С прискорбием сообщаем: произошёл незначительный отток зрителей из Магелланова облака из-за вспышки протеста местных фундаменталистов. И мы потеряли игроков из Большого Пса – они вернутся к нам, как только будут сняты межгалактические санкции. Гимн Игре! Да здравствует Цинь-император! Мир кластерам! Жертвуйте на новый защитный коллайдер! И мы напоминаем: ставки на Игру принимаются в любое время. Итак, интрига трансляции сегодня – протянет ли Бегущий ещё один день? Двойные ставки! Шторм и крушение судна – повышенные вероятности, коэффициенты растут! Прямой эфир вот-вот начнётся. Высококачественная бинокулярная стереотрансляция прямиком из зрительной коры объекта. Земной мир глазами Бегущего! Группа игроков-счастливчиков, участвующих в сафари, уже приближается со стороны созвездия Тельца. Бросайте ваших скучных Бегунков и присоединяйтесь к нашему каналу. Внимание! Техники рекомендуют усилить импульс пробуждения, чтобы избежать несовпадения вероятностей из-за опоздания на паромную переправу. Покупайте обзорные галактические туры в окрестность Кошачьего глаза! Тишина в студии! Пять, четыре, три…».

Я дёрнулся, словно от электрического удара, и открыл глаза.

Похоже, отлежал руку. Колючие искры побежали нервными токами по затёкшей руке, в пальцах закололо: «Проспал? Опоздал!» – я глянул в панике на часы: «Нет. Всё в порядке. Есть ещё время!».

Перелез на переднее сидение и включил зажигание. Тут же врубилось и забубнило радио:

– Половина шестого утра, и мы приветствуем вас на волне «Кей-Дабью-Ди». Привет всем ранним пташкам! Нас ждёт ветреный денёк, большой шторм приближается. Скорость ветра на южном побережье Нью-Джерси будет достигать…

В туманной дымке над заливом пронеслась с криком стайка чаек. Тяжёлые тучи провисли над горизонтом. Кажется, и правда, надвигается серьёзный шторм.

Я вырулил на дорогу и через десять минут затормозил перед вывеской: «Кассы».

Сразу прямо за мной с визгом пристроился высокий внедорожник с открытым кузовом. Из него вывалился здоровяк в джинсовке и рыжих сапогах. Надувшееся пузо покрывала растянутая чёрная майка: череп, кривые буквы, адский огонь.

Дверьскрипнула, внутри в пустом зале у кассы получала билеты супружеская парочка пенсионного возраста. У ограничительной стойки, переминаясь, одиноко торчал щуплый вихрастый паренёк. В два шага я оказался за ним. Пузатый, спустя пару секунд, пристроился за мной.

– Следующий паром в полдень, – отдышался он. – Какого хрена они там копаются!

Кассирша с широчайшей улыбкой раскрыла буклет, демонстрируя пенсионерам виды: «Путь до Льюиса по заливу занимает час. К вашим услугам удобные кресла на верхней палубе и бар».

– Удобные кресла и бар, – сипло зашипел пузатый, склонившись к моему уху. – И гальюн рядом. Волна будет баллов пять – все проблюёмся! Слыхали? С океана шторм идёт неслабый, – он прочистил горло. – Нельзя ли там побыстрей! – хрипло крикнул он внезапно в сторону кассы. – Десять минут до отхода!

Кассирша стрельнула разящим взглядом и мягким тоном продолжила ознакомление с условиями туристического маршрута. Старичок задал вопрос о расположении медпункта, она принялась искать его на схеме.

– Медпункт, – снова взорвался шёпотом мне над ухом пузатый. – На том берегу скорая их доставит в госпиталь, если обоих волной не смоет. Сидели бы лучше дома, – он хрустнул пальцами. – Да сколько, наконец, можно! – завопил он вдруг опять на кассу. – У меня дел на том берегу по горло. Блядский паром сейчас уйдёт!

Старички встрепенулись и глянули в широкое окно. Огромное старой постройки судно величаво громоздилось, примкнув разинутой кормой к пирсу. Поток машин тихим ходом втекал в утробу. Рассветные блики мерцали по всему борту в широких стёклах. Раздался протяжный гудок.

– Есть ещё время, вроде, – робко успокоил вихрастый паренёк, стоявший впереди меня.

– Да… Вагон времени, – махнул рукой пузатый и посмотрел в потолок, сложив руки на животе. – Разнесу всю контору к херам собачьим, если опоздаю! – завопил он через секунду.

Кассирша вздрогнула. За стойкой слева от кассы показалась сонная голова чёрного бугая. Охранник, дремавший всё это время на лавке, поднялся и в развалку направился к нам.

– Я прошу вас успокоиться, сэр! – быстро приблизился он. – Вы находитесь на территории муниципальной собственности.

– Есть ещё время, все успеем, – мирно улыбнулся вихрастый.

– Я сказал: успокойтесь, сэр! – повысил тон охранник, оборачиваясь к нему.

– Я ведь спокоен, – опешил вихрастый, – я просто хотел сказать… – он вскинул в жестикуляции руки.

Охранник дёрнулся. Блеснул электрошок. Раздался треск. Вихрастый затрясся на полу в конвульсивных корчах. Через пару секунд боров в униформе уже ловко тащил его в наручниках в подсобку, вызывая подмогу по рации.

– И всыпьте ему там хорошенько, – проорал пузатый вслед.

– Минус один. Теперь точно успеем, – шепнул он мне на ухо.

Пенсионеры, получив билеты, торопливо засеменили на посадку.

Я вынул двадцатку и шагнул к освободившейся кассе.

Через три минуты, предъявив билет, я уже въезжал во чрево парома.

Отправились по расписанию. Оставив машину на нижней палубе, я поднялся по крутым лестницам наверх.

Солнце уже приподнялось над водным горизонтом и осветило акваторию. Над солнечным диском повисли тёмные высокие тучи. Задул резкий холодный напитанный солью ветер. Бакланы, надрывая глотки, бесновались на узком пяточке у маяка на выходе из бухты. На открытой воде судно стало протяжно качать. Повсюду замелькали белые барашки, с гребней полетела рваная пена. В свинцовых лохмотьях над Атлантикой полыхнула молния, громыхнуло. Держась за стены, я побрёл искать бар.

На третьей палубе за панорамным стеклом на креслах вокруг низких столиков расселось несколько человек. Бармен крутился возле кофе-машины. Я потянул вниз ручку и толкнул дверь в салон.

С кресла возле окна мне махнул пузатый в джинсовке. Я махнул в ответ. Рядом с ним, пристроив на коленях ноутбук, сидел вихрастый:

– Меня отпустили. Я им сразу сказал, что это недоразумение, – махнул он мне тоже.

Я кивнул. С другой стороны столика расположилась супружеская чета пенсионеров со схемой парома. Спиной к бару в глубоком кресле листал газету клерк в пиджаке.

Я примостился в свободное кресло рядом. Подошла официантка, все заказали: кто чай, кто кофе. Я попросил побольше сливок.

По телеку на стене на широком экране шла бейсбольная трансляция. Под стол нырнул рыжий кот и спокойно там улёгся среди ног.

– А вот и юнга, – обрадовалась старушка, оторвавшись от схемы парома. – Какая прелесть, – заглянула она под столик.

Старичок тоже умилился. Кот проигнорировал.

– На всех сайтах эти новости про неопознанные движущиеся объекты в созвездии Тельца, – сообщил вихрастый, кивнув на экран ноутбука. – Вы что-нибудь слышали об этом? – обратился он к пузатому.

Тот приложил к губам палец:

– Тшш… – беспрекословно призвал он. – Третий иннинг!

Все глянули на экран телевизора.

Питчер на зелёном поле подвигал плечом, примеряясь. Скрутился. Приподнял согнутую ногу. Замер. И вдруг резко махнул, ловко закрутив мяч. Бьющий с битой даже не шелохнулся. Мяч просвистел и воткнулся кетчеру ниже щитка прямо в область мошонки. Стадион выдохнул. Старушка ахнула.

– Ха-ха! – взорвало пузатого. – Прямо, как Линн Райн в семьдесят первом против Рейнджеров! – он хлопнул по подлокотнику. – Вы это видели?!

Кетчер бухнулся на колени. Судья, сидевший за ним, вскочил и развёл руки.

– Фолболл, конечно же! – вскинул ладонь вихрастый.

– Что?! Какого хрена? Какой фолболл может быть на третьем страйке? О чём они там думают? Он даст им сегодня играть или нет? – заорал пузатый.

Собрание загудело, обсуждая проблему прохлаждавшегося на газоне кетчера.

Официантка принесла кофе и сливки, я потянулся за сахаром. Клерк расстегнул пиджак, перевернул лист и тряхнул газетные полосы, расправляя их:

– Объём национального долга уже до конца этого года может достичь суммы в четырнадцать триллионов долларов, – зачитал он вслух.

Все тут же отвлеклись от телевизора.

– Четырнадцать триллионов! – изумился вихрастый.

– Займут чуток ещё для ровного счёта, – мрачно заверил пузатый.

– А вот это любопытно, истинный бог… – продолжил читать пиджак. – Аналитики рекомендуют Нижней палате закрыть торги на биржах в связи с паникой, вызванной сообщениями о возможном контакте с внеземным разумом. Индексы падали всю сессию перед уикендом.

– У пришельцев и займут ещё пару триллионов, – пузатый взял свою кружку. – Раз уж мы должны всему миру, почему бы не задолжать ещё и галактике? Полагаю, мы могли бы впарить им немного акций.

Кот под столом укрыл нос хвостом и задремал. Я допил кофе.

Снова полыхнуло и прогремело.

В стёкла ударил косой дождь. Всё обозреваемое водное пространство покрылось крупными пупырышками от падающих крупных капель. Небо заволокло. Посудину качать стало заметно сильнее. Все притихли.

– Меня сейчас вытошнит, – сообщил пузатый.

Молния ярко расчертила сумрак за стёклом. С жутким треском загремело, забабахало раскатами где-то совсем близко.

– Говорят, в сорок третьем в этих водах исчез военный эсминец, – заговорил вдруг пенсионер. – Я тогда служил на «Аризоне». Мы стояли на базе в Норфолке.

– Я слышал: Эйнштейн по заданию правительства проверял на этом эсминце свою Единую теорию поля, – оживился вихрастый. – Корабль опутали проводами, как магнитную катушку. Чтобы сделать его невидимым для магнитных мин. Филадельфийский эксперимент. Пропавший корабль. Телепортация!

– Грязные штучки правительства, – проворчал пузатый. – Они и с бюджетом так же могут – раз и нет, как будто и не было!

– Погода и циркулирующие в жёлтой прессе слухи об инопланетном вторжении не повлияют на дату запуска шаттла «Дискавери», сообщает управляющий НАСА Чарльз Болден, – продолжал обзор прессы чувак с газетой. – Старт космического челнока состоится через три дня на мысе Канаверал штат Флорида, как это и было запланировано ранее.

Я прислушался. По моим расчётам через три дня я там как раз и должен быть.

– Должен же кто-нибудь встретить гостей в космосе, – кивнул пузатый. – Какие, интересно, у них котировки на золото? Надо успеть толкнуть им акции раньше китайцев.

Все принялись обсуждать утренние котировки.

Качка убаюкивала, я задремал.

Мне стало сниться, что в судно ударила молния, и мы телепортировались на пять лет в будущее, все попутчики из бара исчезли, от клерка осталась только газета на столике. Заголовок гласил: «Война с пришельцами закончилась полной оккупацией планеты! Вступайте в ряды ополчения! Земля наша!». За окном сверкнула молния, раздался оглушающий раскат. Из-под стола вышел кот и, обратившись ко мне взором, треснувшим тенорком произнёс: «Мы продолжим трансляцию сразу после пробуждения Бегущего! Оставайтесь с нами!».

Глава 13. Льюис – Норфолк – Джексонвилл

– Третья улица?

Кассир на заправке глянул на клочок бумаги с обрывком адреса.

– На юг вдоль залива – там есть Третья улица, – сказал он. – Здесь до черта бухт, сынок: Шип-Бэй. Брод-Бэй. Линкхор-Бэй. Тебе что нужно?

Он пробил за бензин и фрукты и глянул на меня:

– Кого-то ищешь?

Я описал внешность. Это погрузило его на какое-то время в меланхоличную задумчивость:

– На Атлантик-авеню на берегу есть церковь рядом с библиотекой… Там какая-то коммуна каждый день собирается всю неделю. Полно бездельников из Нью-Йорка и Филадельфии. И Третья улица там рядом.

Он протянул мне чек и карту, я расписался и забрал пакет.

– На юг вдоль океана, – напутствовал он, когда я толкнул плечом стеклянную дверь.

Заправившись, я сверился с навигатором и направился к берегу сквозь центр Норфолка.

Я добрался сюда из Льюиса часа за четыре. Шоссе номер 13, ведущее от порта на юг, кратко пересекает Делавэр, Мэриленд и Вирджинию по полуострову, который так и нарекли: Делмарва – по именам трёх штатов.

С полуострова через обширный Чесапикский залив на другой берег Вирджинии ведёт мост длиной в двадцать пять миль, опирающийся на насыпные островки. Конструкция моста весьма оригинальна. В центре залива вместо того чтобы увеличить высоту пролётов для прохода судов, мост ныряет под воду в тоннель, пропуская суда над собой. Вынырнув с другой стороны фарватера, мост упирается в Норфолк, в бухтах которого раскинулась старая военно-морская база. Город, как и водится в таких случаях, полон ведущих охоту девиц, стремящихся сюда со всего штата на учёбу в местные колледжи.

В водах Чесапикского залива повсеместно добывают сельдь, крабов, устриц и качают сланцевый газ. Акватория полна посудин любых размеров: от яхт и катерков, до эсминцев. С высоты эстакад и развязок взору открываются стада жирафоподобных портовых кранов. Вдоль протяжённых пирсов притулились громадные туши авианосцев.

Добравшись до побережья Вирджиния-Бич, я покатил вдоль океана на юг.

В районе Третьей улицы возле здания небольшой деревянной церквушки прямо на газоне, на скамейках, выставленных рядками, расселась публика. Я припарковался и вышел. Дама оратор на небольшом деревянном помосте вела службу, время от времени поправляя микрофон. Рядом на пляже под навесами стояли приготовленные столы. Волонтёры суетились, выкладывая бесплатный обеденный провиант: салаты, сэндвичи, закуски, лёгкий алкоголь.

Я пересёк дощатый прогулочный променад и очутился рядом с пустыми столами под вывеской: «Добро пожаловать на ежегодное собрание Клуба Анонимных Лайкоголиков. Оставь тревоги, всяк сюда входящий!».

Под вывеской, откинувшись на спинку шезлонга, прикрыв глаза руками, сидел элегантного вида гражданин с утончёнными чертами лица. Рукава белой рубашки закатались, обнажив запястья. Уловив моё приближение, он сделал ладонью козырёк от солнца и, вскользь оглядев меня, приветливо пригласил:

– Присаживайтесь, милейший. Собрание сейчас закончится, и мы все славно перекусим.

– Пожалуйста, отключите мобильный телефон, – бросил мне набегу волонтёр, распорядитель банкета. В обеих руках у него были упаковки салфеток, он распределял их по столам.

– С этим здесь строго, – улыбнувшись, подтвердил молодой человек. – Мы приезжаем сюда каждый год, чтобы разорвать путы проклятых социальных сетей. Отдохнуть и побыть вместе. С такими же обречёнными и зависимыми бедолагами. Вы ведь здесь для этого?

Я кивнул и, скорей достав, отключил телефон. Пряные ароматы стейков, сэндвичей и пиццы дьявольски возбуждали аппетит.

– Так я и думал, – махнул ладонью молодой человек. – Тогда милости просим. Скоро подадут горячее.

Он оторвал ладонь ото лба, опустив руку; кисть повисла над песком. Внезапно раздался цокот когтей, по доске к нему подбежала маленькая чёрная такса и, уткнувшись острым носиком, лизнула длинные красивые пальцы.

Я присел в шезлонг рядом и тоже игриво протянул руку к пёсику. Собачка, чуть повернувшись в мою сторону, оскалилась и глухо зарычала. Рука моя застыла в воздухе.

– Не обращайте внимания, – успокоил сосед и, положив руку на её блестящую голову, примиряюще потрепал загривок. – Она не очень любит людей. И котов… – добавил он, помолчав.

Председательствующий оратор на сцене заканчивала душеспасительный спич:

– И мы будем каждый день бороться с этим страшным и разрушающим искушением – облаять и забанить комментатора, кем бы он ни был. И да поможет нам всевышний набраться сил и терпения. Дабы не очерствели наши души. И дабы не прошли мы на улице мимо страждущего. Или, не приведи господь, мимо несчастного котёнка! И да пребудет мир и благоденствие в наших сердцах. Аминь! – закончила она.

– Аминь! – разнеслось над поляной во всеобщем выдохе, и все, шумно вставая, потянулись к столам.

Я положил себе салатика и откинулся с тарелкой, подцепив вилкой ещё и ко всему маринованный гриб. Всё выглядело чрезвычайно аппетитно и пахло ароматнейше.

Народ потихоньку рассаживался. В торец нашего длинного стола села оратор-председатель. К ней, расположившись слева и справа, присоединилась супружеская пара: статные муж с женой в майках с логотипом клуба. Рядом с ними, набрав в тарелки тушёных по-мексикански острых потрошков, присел пожилой джентльмен. Против него приземлился с полной тарелкой юноша, по всей видимости внук. Напротив меня сел мужик в курортной цветастой рубахе. Рядом с ним бросил кости мрачноватый усач с обветренной загрубевшей кожей.

Все налегли на закуски.

– Я счастлив быть здесь, – заметил муж, положив себе спаржи. – Боже, как не хочется возвращаться в Нью-Йорк. – Этот город меня убивает. Годами ты выстраиваешь отношения. По пути на работу у меня было кафе, в которое я заходил по утрам. Фитнес-зал, который я посещал в обеденный перерыв. Друзья, знакомые. Любимые магазинчики. Я прикармливал птиц в соседнем парке. А теперь после смены работы, всё это осталось на другой ветке метро! – он покачал головой. – Какие там сегодня новости, не слышали?

Молодой человек в белой рубашке достал из сумки небольшой коротковолновой радиоприёмник и настроил на новостную волну. Председатель нахмурилась.

– Радио можно! Можно… – взволновалась истосковавшаяся по новостям публика.

– Оно не интерактивное, – раздались голоса.

– Мы никого не сможем забанить, – согласился муж.

– Никого не откомментируем, – добавила жена.

Председатель нехотя кивнула, махнув рукой.

Закончился рекламный ролик, отыграл тревожный джингл, в эфире зазвучал напористый голос ведущего:

– Мы продолжаем выпуск новостей. Старт корабля «Дискавери», который состоится через несколько дней на мысе Канаверал, знаменует начало закрытия программы эксплуатации шаттлов.

Все прислушались.

– За двадцать пять лет работы «Дискавери» совершил тридцать восемь космических полётов, – продолжал диктор. – На этот раз в его последнюю миссию входит доставка на Международную космическую станцию грузов и гуманоидного робота. Независимые эксперты полагают, что значительное сокращение финансирования космической программы приведёт…

– Давно пора посылать туда одних роботов, – не удержался, сидевший напротив меня тип в цветастой рубахе. – К чему все эти риски.

– Позвольте прокомментировать, – вмешался муж, но осёкся под тяжёлым взглядом председателя и супруги.

– Хотел бы я это ретвитнуть, – вцепился зубами в сочный кусок внук.

Сидящий напротив него дед глянул осуждающе.

– Они откладывают пуск уже второй раз, – вступил усатый, хлебнув вина. – Чёрт бы меня побрал, если бы я согласился сесть в самолёт, в котором обнаружилось столько неполадок, – он поставил бокал и потянулся за мясным рулетиком.

– Мой «Бьюик» пятьдесят второго года латаный-перелатаный до сих пор бегает на славу, – не сдержался дед. – Главное – правильный уход!

– Правильный уход – это, когда я баню и выкорчёвываю непрошенных выскочек с ненужными мнениями, которых никто не спрашивал, – вскипел усач. – Бешенство прямо охватывает от всяких умников. Так бы и забанил! – он разломил куриную ногу, надувая щёки.

Все зашумели. Председатель постучала ложечкой по стакану, успокаивая комьюнити. Принесли фрукты. Я налил себе воды.

– Аналитики связывают рост цен на топливо со слухами о движении неопознанных объектов в созвездии Тельца, – продолжал голос в радиоприёмнике.

– Бензин за три месяца вырос на пятьдесят центов, – горячо кивнул муж.

– Сколько живу, столько он растёт в цене, – отозвался и тут дед. – С пятидесятых годов чёртов бензин вырос в сорок раз!

– Саддам – вот, кто в гробу переворачивается, – вставил тип в цветастой рубахе. – Мы раскурочили весь проклятый Душманистан, а нефть только дорожает. Чудеса!

– Говорят, через пару лет она может резко упасть в цене, – встрял внук. – Я слышал прогнозы специалистов. Саудовская Аравия в любой момент может обрушить рынок.

– Боже… Это нужно немедленно расшарить на самую широкую аудиторию! – внезапно жарко взволновалась жена.

– Лайк! – поддержал цветастый, обгладывая бёдрышко.

Все опять заговорили одновременно, комментируя этот факт.

– Выключите это немедленно! – громогласно призвала председатель. – А не то я сама всех тут забаню!

Народ вокруг стал подниматься и потихоньку перебираться к расставленным на отдельных столах напиткам.

Цветастый напротив меня раскрыл сэндвич и стал поливать его соусом:

– Лет десять назад я работал в Канзасе на одном местном телеканале, – глянул он на меня, когда мы остались за столом одни.

– Так вот был там у нас один дешёвый сериальчик. Сопли, слюни – всё в таком духе. Сплошное дерьмо! – он откусил и принялся жевать, роняя листья салата. – Зрители поначалу возмущались. Писали письма. А потом рейтинги стали потихоньку расти. Ясно? Они втянулись!

Он постучал себя по грудной клетке, слегка поперхнувшись.

– Если кого-то кормить дерьмом достаточно долго – оно прочно входит в обмен веществ! Глядишь, и без дерьма человек уже не может, – пробубнил он с набитым ртом. – Как только близятся выборы – так сразу же у нас появляются враги в Али-бабастане или гости из космоса, это как пить дать!

На скатерть села муха, он её отогнал.

– Говорю вам это, как сотрудник одной очень влиятельной структуры, – доверительно сообщил он, прожевав и запив «Колой».

– Мы уже давно контролируем мир, – понизил он голос и слегка наклонился ко мне.

Я подался вперёд тоже.

– Мы контролируем и ЦРУ, – прошептал он.

Я решил не противоречить. Говорят, с шизофрениками это может оказаться опасным.

– Мы контролируем в этой стране каждый чих, – продолжил он сипло. – Поверьте. Энергетика? Шоу-бизнес? Голливуд? Мы держим за яйца любого. Стрижём даже госбюджет. Мы обложили всех!

Он достал визитку и протянул мне:

– Рэнди Бойл. Страховой агент. Страхуем всё: от сарая на заднем дворе, до правительственных депозитов. Любой контракт, груз, нефтяной танкер или электростанция… производство процессоров, жизнь и здоровье – всё должно быть застраховано. Мы доим в этой стране каждую корову!

Он подобрал с большой тарелки чизбургер и впился в него.

– Если заинтересуетесь, оформим всё быстро. Страховку на случай болезни, увечий или смерти. Движимое и недвижимое имущество. Возьмёте полный пакет, выйдет хорошая скидка!

Я взял китайское печенье с тарелки. Раскрошил и вытащил бумажку с предсказанием.

«Чтобы успеть – не нужно торопиться!» – гласила надпись.

Я поднялся и, угостив полоской бекона плутавшую под ногами таксу, махнул на прощание её хозяину. Он счастливо смеялся с бокалом в руке в окружении дам.

– Можем застраховать даже от похищения пришельцами. Просто позвоните Рэнди! – донеслось мне вслед, когда я направился к парковке.

«… bay. 101, 3^rd st.» – сверился я с бумажкой.

На Третьей улице по адресу 101 обнаружилась пустая прачечная с двумя рядами стиральных машин и сушилок. Это был явно не тот «…бэй».

Через пять минут я вырулил на хайвэй, ведущий вдоль океана дальше на юг и включил круиз-контроль.

Миновав Северную и Южную Каролину, к вечеру следующего дня я уже катил по благословенной Джорджии. В окна заливалась приятная прохлада. В эфире звучал меланхоличный южный блюз.

Вдоль дорог потянулись широколапые дубы, просторные угодья и фермы. С кукурузных полей надувал терпкий навозный дух. Заметно потеплело. Вернулось лето.

На западе высились голубые отроги Аппалачей. Где-то там притаились отряды гуронов. На зелёных склонах под роем мух лениво разгуливали на солнцепёке стада тучных коров. Стали появляться длинноногие сабаловые пальмы и крахмальные дома в плантаторском стиле.

Любопытно наблюдать, как мельчайшие городки рекламируют себя на трассе, зазывая свернуть и оценить достопримечательности: отобедать, заправиться – потратить пару баксов.

Любой маломальский исторический эпизод делается предметом культа: «Здесь в 1864 году стояли войска Конфедерации и генерал Роберт Ли жарил на костре свежее мясо. Загляните на лучшее на всём восточном побережье барбекю!».

Будьте уверены – там окажется и музей, и обзорная площадка, и реконструкция исторического костра. И небольшой театрик будет проводить костюмированную инсценировку, предлагая в финале отведать сочное барбекю.

Мелькнул вдруг щит: «Самый большой антикварный город на всём Юге!».

Я решил свернуть и ознакомиться.

Одноэтажный даунтаун крохотного городка оказался набит антикварными магазинами, каждый размером с ангар. Внутри не оказалось редких картин или столов с позолоченными ножками и баснословными ценами. Вместо этого там обнаружился всякий любой хлам, скопившийся за пару столетий, из числа того, что могут обнаружить американские внуки под кроватью американской бабушки.

Можно бродить бесконечно среди развалов всевозможного старья. Пожелтевшие книги и старые газеты, атласы, растрёпанные журналы, виниловые пластинки, открытки начала века, голливудские киноплакаты всех времён из местного кинотеатрика. Дубовая скамейка, скрипучая колыбель, ржавый гнутый гвоздь, треснувший таз, почерневший утюг, автомат по продаже «Кока-колы», сама «Кока-кола» выпуска тридцатых годов в нетронутых пыльных бутылках. Вариации музыкальных автоматов всех годов, открывашки и брелки, ходики с провисшими гирями, наручные часы, покосившийся шкаф, кривые табуретки. Газолиновая колонка двадцатых годов, дырявые штиблеты, всякий хлам и мусор, любая мелочь, заколки, ножницы, булавки, серп и проржавевшая коса, прогнивший красный бакен с набережной.

Я взял с полки коробку с открытками. Вот где настоящая кладезь!

Все открытки были подписаны. Все они были когда-то и кем-то отправлены, и содержали штампы и печати почтовых отделений. Одни были исписаны убористо указаниями о ведении хозяйства – кто-то высылал наставления домашним, забежав на почту в далёкой Индии, находясь там по делам мануфактуры. В других шли перечисления увиденных красот. Кто-то отправлял весточку с европейского фронта. Кто-то поздравлял родителей с рождеством. Кто-то хвастался отличной погодой на курорте, кто-то писал романтичные стихи возлюбленной. Мелькали сотни городов, адресов и имён. Я уселся на пол, разглядывая картинки и подписи.

За стойками послышалось какое-то шуршание.

– Мы проделали такой путь, чтобы её найти! – раздался хриплый голос. – В завещании говорится: место, где спрятан пистолет Вашингтона, указано на открытке с тамплиерским знаком. И теперь, когда она уже была у нас в руках, ты не помнишь, куда поставил чёртову коробку? Жёлтая такая, дьявол тебя разбери! – сокрушался голос не на шутку.

– Да не помню я, Иезус Мария! Тут миллион коробок. Может, продавец унёс обратно? – тонко зашептал в отчаянии второй голосок.

– Живо за ним! – приказал хриплый.

Я выглянул из-за полок. Вдоль стены в сторону дальней кассы суетливо удалялась парочка: высокий худой и низкий толстый. Глянув на коробку, я обнаружил, что она жёлтого цвета. Сбоку чёрным маркером была выведена цена: двадцать долларов.

Бросив на прилавок двадцатку, я выбежал к машине, и, вырулив обратно на хайвэй, помчал вперёд на юг. Знак тамплиеров, пистолет Вашингтона – мысли путались. Речь могла идти об исторической сенсации ценой в аукционные миллионы! Заскочив в придорожный магазинчик, я купил лупу и, добравшись до ближайшего мотеля, вывалил содержимое коробки на кровать.

Глава 14. Джексонвилл – Майами

Во сне человек превращается в идиота, каждому известно.

Во сне веришь всему, что видишь, не в состоянии отнестись к происходящему хоть сколь-нибудь критически. Нападает какая-то слабоумная слепота.

Идёшь, к примеру, по улице – стайка гусей вдруг переходит дорогу. Последний из них как-то странно прихрамывает, и кроме него ты уже ничего не замечаешь вокруг. Забегаешь внезапно вслед за ним в дом, а внутри огромный зал, набитый народом. Люди с коктейлями в руках шумят, ожидая чего-то, и вдруг все поворачиваются – это потому что ты стоишь в центре абсолютно голый под светом ламп в полнейшей тишине, и у ног твоих ящик, набитый песком. Сидя на полу, ты шаришь в нём руками, доставая из бездонной коробки: куклу без глаз, карту без масти, треснувшую оправу, подсвечник, бусы, разбитое зеркало… И сварливый голос Главного тамплиера протяжным эхом пульсирует из покорёженных динамиков над предвечным пустым ледяным пространством: «Пип-пип-пип!».

«Пип… пип… пип…» – всё настойчивей тревожит он.

«Пип! Пип! Пип!» – узнаёшь ты, наконец, сигнал будильника.

Я открыл глаза и отбросил одеяло, пытаясь вспомнить, где нахожусь.

Поднялся. Умылся.

Сгрёб вещи с тумбочки в рюкзак. Открыл дверь, вышел на парковку и сунул ключ в замок зажигания.

Машина не завелась.

Из магазина напротив показался тип с телевизором в руках. Он суетливо перебежал на другую сторону и скрылся за аптекой.

Я вышел на улицу.

Всюду раздавались крики и звон витрин. Царил жуткий кавардак.

Толпы мародёров вычищали магазины.

Огромная тётка, пробивая локтями дорогу, волокла из разбомбленного минимаркета микроволновку. Куча тряпок шлейфом тянулась за ней. На перекрёстке в хаосе столкнувшихся машин метались люди. На капоте мужик с двустволкой палил в воздух.

– У меня машина не заводится! Что происходит? – проорал я ему.

– Повсюду нет электричества! Даже в аккумуляторах! – закричал он в ответ. – Нет связи. Телек и радио молчат. Телефоны не работают. Час назад город накрыла какая-то медуза. Нас атакуют!

Я посмотрел вверх. От прозрачного купола в небе отделилась каплеобразная субстанция, словно плюнули, и, прочертив в небе косой след, взорвалась в паре кварталов неподалёку. Там стал расстилаться белёсый дымок и послышался жуткий вынимающий душу глухой стон сотен людей.

– Дева Мария! Это конец! – прокричал мужик и выстрелил в небо, там сверкнула рикошетная искорка.

– Это полный: «Пип-пип-пип!» – заверещал он в ужасе.

«Пип… пип… пип…» – тревожно нарастало отовсюду.

«Пип! Пип! Пип!» – узнал я, наконец, сигнал будильника.

Открыл глаза и отбросил одеяло. Сквозь жалюзи пробивалось солнце.

Поднялся. Умылся.

Сгрёб вещи с тумбочки в рюкзак. Открыл дверь, вышел на парковку и сунул ключ в замок зажигания.

Машина не завелась.

Похоже, я забыл выключить салонный свет на ночь. Аккумулятор сел. Доброе утро!

На соседнем парковочном месте стоял старенький «Ниссан». Водителя внутри не было. Поодаль одиноко торчал хромированный «Харлей».

Я перешёл дорогу и толкнул дверь магазина.

Над головой звякнул колокольчик. Продавец на стремянке под потолком бросил короткий взгляд и продолжил ковыряться в проводке. Карманы джинсовой безрукавки оттопыривались по бокам. На пухлом лице обильно курчавилась рыжая борода. «Харлей» был, видимо, его.

– Вы случайно не знаете владельца синего «Ниссана», там во дворе? – обратился я к нему.

Продавец достал из кармана ножик и принялся счищать с проводов изоляцию. Пройдясь меж рядов с чипсами, я повернул к стойкам с кофе, глянул на журналы и, оказавшись под стремянкой, чуть громче повторил свой вопрос.

Бородач не спеша покрутил провода, положил ножик обратно в карман, отряхнул руки и, оглядев зал, заорал:

– Ей, парни! Кто на синем «Ниссане»? Вас тут какой-то хрен разыскивает!

Я живо порыскал головой между проходами. Магазин был абсолютно пуст.

– Ты видишь здесь хоть одного чёртового японца? – он свесил бороду, глянув на меня, и снова вернулся к проводке.

Я почесал затылок, не зная, как реагировать.

– Где у вас тут туалет? – спросил я.

– На втором этаже, – бросил бородач. – Лифт там, – указал он на широкую дверь в закутке и продолжил заправлять провода под потолочную панель.

Я поспешил к двери и, отворив её, уставился на пожелтевший толчок.

– Здесь же нет лифта… – вспомнил я, что магазин одноэтажный.

– А ты срать пришёл или на лифте кататься? – ворча, он стал спускаться вниз.

То ли настроение у него с утра не заладилось, то ли он так его себе поднимал.

– Синее ржавое корыто принадлежит долговязой стерве из пончиков, – наконец, смилостивился он.

В глубине магазина за стеклянной дверью, которая открывала проход в кафе, витали умопомрачительные ароматы. К хорошо прожаренному кофе там подавали аппетитные пышные пончики, обсыпанные сахарной пудрой, которые тут же и пекли. На раздаче суетилась длиннорукая владелица «Ниссана».

– Тебе нужен джек-старт? – задумалась она, услышав о проблеме. – У меня нет проводов. Мой парень может привезти, он тут близко, если на работу ещё не уехал.

Через пять минут на старом раритетном «Мустанге» прикатил лохматый мужик, инженер с соседней авиабазы. Достав крокодильчики, он впился малышке «Тутси» в металлические сосцы. Красотку пронзили импульсы страсти. Бешеный жеребец нагнетал её своими токами. Между ними явно пробежала искра.

Ожив, крошка выехала на трассу. «Мустанг», нежно постанывая, проводил нас до выезда из Джексонвилла.

Вдоль пыльного шоссе потянулись сельские заборы. Средь жёлтых полей навстречу взору разворачивались просторы изумрудной Флориды. Подворья готовились к Хэллоуину. Повсюду торчали пустые глазницы черепов.

На переднем сидении громоздилась коробка с открытками. Я перерыл ночью всё и не нашёл ничего, похожего на карту с кладом, или как там это должно было выглядеть.

Сотни картинок: пухлые девочки с лентами в песочных панамах, Санта-Клаус с оленями, колёсный пароход на Миссисипи, набережная с пальмами. Эйфелева башня, пески пустыни Атакама, высотки Нью-Йорка, рыбацкие лодки в Новом Орлеане. Сотни почерков, обращений. И имена, имена, имена.

Поначалу мне чудился скрытый символ в каждом изображении.

Потом я стал обращать внимание на почтовые марки.

Затем стал изучать адреса типографий.

И, наконец, отрубился без сил.

Всю ночь меня терзали тревожные сны, и гуси перебегали дорогу.

С ума сойдёшь или превратишься в параноика, пытаясь узреть знаки там, где их, может, и нет вовсе.

Кто знает, может быть, я взял вовсе не ту коробку. Или, может, не правильно истолковал информацию. Можно полжизни потратить в поисках призрачного подтверждения иллюзий, свихнуться окончательно, и доказывай потом, что не верблюд.

Одногорбый верблюд как раз косил на меня глазом с одной из открыток, лежащих сверху. Реклама сигарет «Кэмел» двадцатых годов. Тогда под этой маркой продавался турецкий табак. На пачках изображали пустыню и пирамиды.

Что-то было не так в этой картинке…

Я присмотрелся.

Пирамида, которая обычно стоит сбоку в районе верблюжьего хвоста – на этой рекламе была выведена крупно по центру.

Она располагалась на заднем фоне сразу за верблюдом. И прямо над ней парило жёлтое солнце. Солнце никогда на упаковках «Кэмел» не изображали…

Малышка «Тутси», взвизгнув, застыла на обочине.

Мимо, засылая клаксонные проклятия, просвистел огромный трейлер.

Я сидел, словно громом поражённый. Солнце над пирамидой!

Треугольник символизирует христианскую Троицу.

Всевидящее око над треугольником – знак тамплиеров.

Масонский символ, такой же, как на долларе!

Я перевернул открытку. Под известным стишком «Янки Дудль» стояла размашистая подпись отправителя: «Сего дня: 4 июля 1915 года. Юлиус Винсент. 1707 Филлмор-стрит. Сан-Франциско». Внизу стоял размашистый чернильный вензель: «ЮВ».

Я призадумался – 4 июля, День независимости… Что, если это ключ?

Сан-Франциско… Разгадка видимо крылась в адресе. Сан-Франциско набит старыми домами викторианской эпохи. Не исключено, что в подвале дома номер 1707 по Филлмор-стрит пылится старый сундук. Пистолет Вашингтона мог быть там!

Я проверил гуглокарту – такой дом в Сан-Франциско существовал! Стоял там целый и невредимый. Я доберусь туда, объехав страну по океану и по южной границе!

Пытаясь унять азартное биение сердца, я откинулся на подголовник.

Манящее будущее проступило в полной красе под блеском алмазов. Ранчо в Майами, замок в Испании или пентхауз в Москве – я не мог решить сразу! Нужно всё продумать. Правильно распорядиться миллионами! Тропические острова. Элиза… Бирюзовое сияние брильянтов сменялось ярко-красными всполохами рубинов. Огни сверкали, приближаясь… Вспышки повторялись снова и снова. Я блаженно нежился в розовых облаках. От меня пахло деньгами. Я источал флюиды богатства! Вскоре я обратил внимание, что бирюза и рубины источаются где-то уже совсем поблизости… – они слепили прямо из зеркала заднего вида! Там бешено прыгали сине-красные огни полицейской мигалки.

В окно постучали:

– У вас всё в порядке, сэр? – надо мной склонилась голова в фуражке. – Здесь нельзя делать остановку.

Придя в себя, я кинул открытку в бардачок, вырулил на полосу и за пару часов докатил до небольшого городка Титусвилл на Мысе Канаверал.

Титусвилл протянулся вдоль поросшей илом Индиана-Ривер, и тихим городком он перестаёт быть каждый раз, когда в восточной части мыса прямо возле кромки океана вырастает ракета с шаттлом на закорках.

На площадке «39А» торчал рыжий топливный бак, на котором сидел челнок «Дискавери» и с ним два белоснежных твёрдотопливных ускорителя. Гигантская клешня высотной фермы прочно держала нос топливного бака под своим колпаком. Широкий рукав с площадки лифта тянулся в кабину. По нему проходят внутрь астронавты.

С этой площадки когда-то стартовал шаттл «Колумбия». А с соседней «39B» ушёл в небо «Челленджер». Оба шаттла погибли. Расследование показало, что в обоих случаях взрыв разрушил корпус корабля, но кабина оставалась целой, и экипажи, падая вниз, оставались живы. На «Колумбии» были зафиксированы движения рычагов на приборной панели в течение минуты после потери связи. В кабине «Челленджера» кислород поступал в скафандры во всё время падения. Прикованные к креслам, они глубоко дышали под воздействием нахлынувшего адреналина.

Городок кипел от туристического нашествия. Старт должен был состояться вечером. Округу наводнили кемперы. Все парковки были забиты. Экскурсионные автобусы партиями подвозили школьников. На зелёных склонах с видом на пусковой стол в шезлонгах расположились зеваки. Кафе делали десятикратную выручку.

Возле веб-камер с видом на шаттл прыгали подростки, передавая онлайн-приветы. Фотолюбители, установив штативы, тестировали картинку объективами размером с ведро. Все обменивались мнениями: как лучше снимать активную фазу – огненный столб из сопел и клубящийся вокруг них дым. Кругом сновали репортёры. Повсюду кипела бурная жизнь.

Припарковавшись, я отправился бродить вокруг, выбирая место. На соседней поляне ведущий федерального канала брал интервью у чудаковатого очкарика. Тот торопливо выдавал эксклюзив:

– Я был на связи с нашими коллегами из Китая и России. Исследовательские группы сообщают, что объекты в созвездии Тельца реальны. Они существуют! Это, безусловно – управляемые инопланетные корабли! Русские находятся в контакте с ними с помощью мощных антенн в Сибири. Правительство скрывает информацию! Война миров неизбежна! Истерия неминуема! Наш канал в Твиттере…

Рядом возле группы людей в хипповых одеяниях ораторствовал длинноволосый высокий блондин с тесёмкой на лбу:

– Галактическое правительство посылает дипломатов для установления дружественного контакта. Разумная жизнь существует! Мы не одиноки во вселенной. Мир галактике! Мы подарим им наши цветы и песни…

Подле другой группы на пивном ящике потрясал гитарой мужик в белых клешах с узнаваемым чёрным хохолком и бакенбардами:

– Секретная обсерватория ЦРУ в Мексике зафиксировала серию сигналов, направленных в сторону Земли. После расшифровки оказалось, что это песня Элвиса: «Я буду дома на рождество». Элвис летит к нам! Координаты корабля Элвиса в режиме онлайн на моей странице в Фейсбуке…

По тропинкам бродил заросший мужичок с диким взглядом. На нём висели плакаты, испещрённые математическими выкладками. Он объяснял каждому, кого удавалось поймать, что по его расчётам траектория вооружённых ядерными зарядами космических болидов пересечётся с орбитой Земли через месяц. Трагедии не избежать. В кружку он собирал пожертвования на строительство подземного бункера.

Возле информационных щитов был растянут плакат: «Исторический день. Последний полёт шаттла Дискавери».

Я нашёл свободное раскладное кресло возле группы кемперов.

Народ раскинулся на шезлонгах вокруг импровизированного бивуака с видом на площадку. На гриле, томясь, доходило проперчённое мясо. На горизонте над стартовым комплексом в синем мареве кружила парочка белых альбатросов. Они играли в догонялки над ракетой, то опускаясь к ней, то взмывая вверх. Ветерок колыхал округлые шапки деревьев у самой кромки океана. Неподалёку от пусковой фермы над зарослями сахарного тростника торчала марсианская тренога белой водокачки. Припекало.

Пожилая парочка у столов расчехлила бинокли, проверяя технику. Студент в футболке с перечёркнутым символом НАСА и плакатом «Они уже близко!» потягивал пивко. Рядом со мной толстяк в пёстрых шортах в ожидании пуска листал деловой журнал:

– Около семисот тысяч домов будет конфисковано судебными приставами в этом году в пользу банков. Рынок недвижимости до сих пор не оправился от последствий кризиса, – зачитал он вслух.

– Будь проклята «Фанни Мэй»! – откликнулся пенсионер. – Я потерял чёртову уйму денег с ними.

Супруга кивнула, подтверждая его слова.

Студент хлебнул пива и, поставив бутылку на землю, откинулся в кресле, прикрыв глаза на солнце.

Тяжело вздохнув, толстяк расстроено бросил журнал на стол.

– Говорят, НАСА не подтверждает никаких движущихся объектов. Вы что-нибудь об этом слышали? – обратился он к парочке с биноклями.

– Вирусный маркетинг, не более, уверяю вас, – охотно прокомментировал пенсионер. – Я отработал в рекламе сорок лет. Держу пари – через пару недель всплывут снимки, на которых объекты будут походить на бутылки «Кока-колы» или что-нибудь в этом роде.

Он достал шахматы:

– Партейку?

Толстяк кивнул.

Они расставили фигуры и разыграли цвет.

Студент открыл глаза и придвинулся, заинтересовавшись игрой. Я пододвинулся тоже. Игра пошла сразу быстро. Толстяк попытался сходу пожертвовать пешку, пенсионер в ответ разыграл контргамбит, погрузив противника в тяжелейшие раздумья.

Студент достал из холодного ящика ещё пива.

– А если окажется, что это, действительно, отряд пришельцев? – предположил он, сделав глоток, и откинулся снова в кресле. – Готов поставить двадцатку – они летят, чтобы разобрать к чертям Адронный коллайдер. Чтобы не допустить аннигиляции вселенной. Галактический суд нам за него ещё и штраф того гляди выставит. Конфискуют! А иначе схлопнется всё обратно в долбаный вакуум.

Толстяк содрогнулся и, сделав ход, достал тоже пива.

– Жутковато, – хорошо глотнув, протянул он задумчиво. – Вдруг это, и правда, первый контакт. Что, если на вселенском рынке рухнули акции, и сюда летят судебные приставы забрать наш дом за долги Создателя? Голова от всего пухнет уже.

– Просто хотят продать побольше «Колы», – махнул рукой пенсионер и объявил шах.

Толстяк погрузился в размышления над ответом.

Всех отвлёк крик подростка, бегущего от веб-камер:

– Пуск снова переносят на несколько дней! Что-то с топливным баком. Только что передали в новостях!

Над поляной прокатился общий горестный выдох. Не все могли позволить себе оставаться здесь столько времени.

Разочарованная публика потянулась к машинам.

– Хьюстон, у нас проблемы, – вздохнул толстяк, – мне завтра на работу.

– Чем дольше мы тут торчим, тем больше они продают рекламных пауз, – резюмировал пенсионер и, взяв ладью, снова объявил шах.

Он с супругой, похоже, мог себе позволить оставаться тут до победного.

– Сдаюсь, – махнул толстяк.

Я поднялся и побрёл к парковке вместе с остальными. Мечта увидеть пуск шаттла уступила перспективе отыскать пыльный сундучок на Филлмор-стрит. Нужно успеть проверить тот дом!

Вырулив на трассу, я покатил дальше по плоским зелёным равнинам.

Вдоль дорог потянулась кишащая москитами заболоченная сельва. Кровососущие гнусы всех видов очень скоро усеяли лопнувшими тушками всё лобовое стекло.

В жёлтой дымке заблестели озёра. Солнце на западе медленно скатывалось в тростниковые болота. Пробравшись захолустными грунтовыми тропами мимо озерца Окичоба, я вернулся на побережье, выскочив к курортному городку Форт-Лодердейл в сорока милях от Майами.

Не в силах пропустить закат, я бросил машину и вышел на берег.

Голые ступни утонули в белоснежном песке.

Я растянулся на берегу под пальмами в жарких душных рыжихсумерках. Накатом шумел прибой. Над горизонтом мелькнула падающая звёзда. Где-то на веранде зазвенела гитара. Донеслось тихое пение. Забренчали кастаньеты. Ветерок донёс аромат пинаколады. Печальный голос нежно выводил «Гуантанамеру». Я закрыл глаза и провалился в зыбкую дремоту.

Глава 15. Майами – Нэйплс

– Какой мудак поставил сюда коробки? – раздалось откуда-то сверху.

Донёсся грохот пустых бутылок и проклятья упавшего тела.

– Ты сам сюда их и поставил, – усмиряюще пропел голосок.

– Знаю!

Солнце из иллюминатора било по закрытым глазам. Иной раз просыпаешься за секунду до будильника. Бывает ведь такое, верно? Раздаётся сигнал, а ты уже вроде и не спишь. Проснулся на мгновение раньше… или это только так кажется?

Раздался сигнал, а я уже вроде и не спал… или это всё-таки голоса разбудили?

Шум на палубе стих. Я пошевелился, в ногах с тумбочки с шумом повалились пивные банки. Лодку качнуло. Кишки сжались, вестибулярный аппарат тревожно напомнил о вчерашнем выпитом. Я приоткрыл глаза и посмотрел в просвет – там виднелись две пары ног. Откинулся на подушку, глаза слиплись обратно.

Вернуться в сон. Задержаться ненадолго в дымке сновидения. Я задышал опять глубоко. Снилось ведь что-то приятное. Попытался вспомнить, что снилось. Не смог. Уже улетучилось, словно кто-то вытолкнул наружу, захлопнув дверь. Рассыпался от громких стуков хрупкий мирок. Разлетелся на осколки. Белое безмолвие. Постепенно вновь зарождаешься из него. Выскальзываешь, окончательно пробуждаясь. Приобретаешь трёхмерные очертания. Нанизываешь на себя реальность. Вываливаешься в бренный мир, в котором всё громче стучат двери и гремят голоса:

– Паола, детка, сделай завтрак!

Захлопали крышки ящиков. Я разлепил глаза снова. Дощатую переборку, усеянную грудастыми блондинками, освещало утреннее солнце. Со старых обложек шведского «Плейбоя» игриво пялились красотки. В Майами я прибыл заполночь.

«Океанский лайнер – белоснежный красавец примет на борт постояльцев. Оплата посуточно!» – снабдил меня телефоном Крейгз-лист.

Фотографии отсутствовали, но цена устраивала. Через десять минут я уже подкатил к причалам Саут-Бич. Марина ярко освещалась фонарями. У пирсов яхт-клуба встретил заросший щетиной швед:

– Все тут зовут меня Свен. Вообще-то, я – Свендсон.

Он тут же посулил мне столбняк и обморок от одного только вида «белоснежного красавца», не преминув заодно поинтересоваться и задатком. Мясистый сизый нос выдавал в нём преданного любителя пивных пинт и чего покрепче.

Он махнул рукой, и мы двинули. Вдоль пирса с двух сторон плотно теснились околицей прогулочные катера и фешенебельные яхты.

– В самом конце, – горделиво хвастанул он, ткнув пальцем.

Я с восторгом оценил. Двухпалубный великан с широкой косой кормой и антеннами. Шик и роскошь. Оно того стоило!

Но рядом с ним мы почему-то не остановились и, сделав пару шагов, обнаружили сразу за ним погружённого во тьму сутуловатого убогого пигмея.

Меня охватил лёгкий ступор и нерешительность возле подгнившей доски, перекинутой на борт ржавой архаичной посудины. Гнилое корыто с деревянной надстройкой жалобно поскрипывало на измочаленных кранцах, словно при последнем издыхании. Швартовые концы, казалось, удерживали «океанский лайнер» от моментального затопления.

Свен с энтузиазмом пихнул в бок:

– Пропустим по стаканчику. Скоро Хэллоуин!

Я с опаской ступил на трап.

Впрочем, после небольшой экскурсии по всем помещениям, оказалось, что всё не так уж и плохо. Жить здесь вполне было можно. Мотор старый волк наверняка уже давно продал на запчасти, но кухонька с фильтром для воды была. Был и душ с гальюном. Имелся генератор, рабочие аккумуляторы, розетки. Стиральная машинка. Холодильник. Микроволновка. Старый голландский двухмачтовый мотосейлер был неплохо оснащён. Хоть завтра в кругосветку. Автопилот в кокпите. Рация. Навигатор. Поблёскивал латунный секстант.

На столе тут же появилась выпивка и закуска. Из глубины кают доносилось сдавленное похрапывание. «Главное – не разбудить Паолу!». Мы перешли на полушёпот.

После пары рюмок выяснилось, что швед полжизни отходил механиком на контейнеровозах под флагом родного отечества. Вышел на пенсию, продал дом в Гетеборге и перебрался через Атлантику на тропический юг. Сбылась мечта – гипсокартонный домик с патио недалеко от пляжа. Остальное вложил в этот лихой крейсер. В каюте посапывала пуэрториканка, которую он подобрал на Барбадосе. Через час я отправился спать, оставив его с недопитой бутылкой.

И вот с утра пораньше скрипели двери и шумели голоса.

Один из них вдруг зашёлся в сухом кашле. Звук был немного странный. Второй голос вдруг захлебнулся и подхватил тоже. Они по очереди стали кашлять, отхаркивая, и потом оба жутко проблевались. Сразу после этого они стали кашлять гораздо сильнее и чаще. Это было удивительно. Как будто кто-то включил монотонный технорейв. Я насторожился – что за дискотека?

Звук стал нарастать, а такты повторяться чаще. Господи, неужели это всё-таки двигатель… Мы взлетим на воздух?!

Всё вокруг содрогнулось и завибрировало. Движок, застонав, чахоточно прочистил глотку и занялся в полную силу. Вся посудина задрожала и заходила ходуном, с полки посыпались инструменты. Я бросился наверх.

Мы уже не были привязаны. На корме со швартовыми в руках возвышалась коренастая мулатка. Из недр лодки раздавался адский грохот. Натужно дёрнулся гребной винт. Пока я сквозь нагромождение ящиков выбирался, мы уже стали удаляться от берега. Труба плевалась чёрным дымком. Пузырился пенный кильватер. На мостике под дырявым ветхим тентом, перекладывая потемневшие балясины треснувшего штурвала, гоготал старина Свендсон:

– Держи штаны, Робинзон! Мы отправляемся на рыбалку. Паола, тащи напитки!

Я припомнил сочившиеся влагой балки в нижнем трюме и тоскливо поглядел на удалявшийся берег. Какая может быть рыбалка? Вся рыба бросится наутёк в радиусе пары миль при нашем приближении.

Паола оказалась короткостриженной покладистой сеньоритой неопределённого возраста с татуированными плечами. Она сварила кофе, наколола лёд в ящик с пивом, и принялась готовить снасти и наживку.

На выходе из бухты болтался знак: «Конец всех ограничений по скорости». Покачивались ржавые покрытые потемневшей ракушкой бакены. В разводах птичьего помёта торчали из воды набухшие деревянные сваи. На них, вяло покрикивая, топтались тёмные крачки. Сонно поводя клювом, в сторонке одиноко дремал бурый пеликан.

На открытой воде сразу занялся крепкий ветерок. Кэп, заложив лево руля, взял курс на север вдоль банок Майами-Бич. Поднимаясь на ветер, пошли вдоль пляжей Сёрф-Сайд и Санни-Айлс. Стало припекать.

Под скрип такелажа Свен, словно лозоходец, вынюхивал фартовое местечко. Наконец, его проняла внезапная чуйка и, схватив спиннинги, мы начали охоту. У всех, кроме меня, пошёл бурный поклёв. Скоро в пластиковых тазах появилась кое-какая рыбёшка. Чайки, взволнованно горланя, со всех сторон заторопились к месту нашей дислокации.

Через полчаса в двух метрах от кормы под натянутым спиннингом Паолы взбило пену какое-то морское чудовище. Она принялась крутить катушку что есть сил, подтаскивая монстра поближе. Чудище металось, зигзагами пересекая след винта. Свен хищнически затаился и ткнул длинным гарпуном, когда туша замелькала уже совсем рядом. Разметая брызги, они втащили на палубу бьющего хвостом бледно-голубого полосатого тунца.

Я сосредоточенно выжидал свой шанс, продёргивая леску, но из морских глубин не спешили появляться ни груперы, ни локусы, и голубая макрель не шла на мой зов. Утолив азартную страсть, Свен повернул обратно. Паола поволокла улов на кухню.

Слепящие солнечные блики прыгали на волнах. Пассат стих. На горизонте пару раз промелькнула стайка дельфинов. Над головой повисла девственно-чистая синяя гуашь.

На входе в залив происходило бурное движение. В океан шли гоночные яхты. Сновали прогулочные шверботы. Оглашая акваторию трубным зовом, катил на выход круизный лайнер. На палубах толпились отдыхающие. Одномоторная Цесна тянула в небе над пляжами жёлтый хвост: «Дебби, выходи за меня!».

– Танго-Папа-Виски! – орал Свен в рацию чей-то позывной. – Смотри не утопи девочек, сукин сын! – подзадоривал он. – К вечеру обещают сильный шторм!

Наконец, мы подошли к причалу. Произошла сцена прощания, сопровождаемая похлопываниями, обниманиями и обоюдными обещаниями непременно писать и обязательно звонить. Подхватив рюкзак, я побрёл к парковке. Болтанка не прекратилась сразу. Асфальт под ногами то угрожающе поднимался, то норовил пнуть сзади. Скособочась, я семенил то одним, то другим боком, пока, наконец, не забрался в машину.

Майами-Бич бурлил праздными толпами. Вдоль Оушен-стрит сновали многочисленные отдыхающие. В даунтауне, несмотря на дикую жару, из офисов выскакивали люди в свитерах под горло – весь день они морозились под ледяными кондиционерами. Покружив средь набережных, я вырулил из города и направился на юг, в сторону цепочки Флорида-Кис.

Шоссе номер один – хайвэй над океаном протянулся косой дугой сквозь лазоревые рифы на юг. Замелькали растрёпанные влажные коралловые островки: Айламорада. Матекамба. Шугар-Лаф.

Наконец, дорога упёрлась в тихий портовый городок. Я вышел на набережную. Ки-Вест. Дальше ехать некуда. Бросив машину, отправился бесцельно слоняться по острову.

В порту торчали исполинские лайнеры. Вдоль отмелей сновали катера и джеты. На открытой веранде играл кубинский оркестрик. В шезлонгах нежились тела. Ароматы пряных стейков витали повсюду. Пора было перекусить.

«Грязный Джо» – любимый бар старины Хэма был почти пуст. В углу хохотала компания студенток. Все дружно поздравляли с чем-то брюнетку с золотой короной.

В конце длинной стойки здоровяк с пивным забродившим пузиком, обмахивая себя веером из разноцветных лотерейных билетов, сосредоточенно пялился в телевизор под потолком. Бармен, намывая стаканы, тоже поглядывал на экран. Прошла реклама, началось лотерейное шоу.

Я присел, кивнув, и, достав свой билет, расправил его на барной стойке.

– Три. Восемь. Пятнадцать. Двадцать два… – помпезно зачитывала выигравшие номера сочившаяся счастьем блондинка с пышным начёсом. – Поздравляем всех, кто угадал номера в этой серии!

Это были не мы. Всё мимо! Миллион не достался мне и в этот раз. Пузатый откинулся на стуле:

– Конечно! Сегодня ведь у меня годовщина свадьбы. Разве может в такой день повезти!

Бармен открыл бутылку пива и толкнул её по стойке прямо в руку юбиляру:

– От заведения! А где супруга?

– Я же говорю: разве может в такой день повезти. Проклятая свадьба была самой большой ошибкой в моей жизни! Мы уже давно в разводе.

Он разорвал билеты и сделал глоток.

Бармен протёр стойку и принялся развешивать бокалы.

Блондинку на экране сменила картинка из зала «Мандалай-Бей» в Вегасе. Ведущий подхватил спустившийся сверху микрофон и, драматически раскатывая имена, объявил боксёров. Над рингом вспыхнул свет. Шоу-тайм!

В синем углу грозно пробрасывал руки маленький скуластый ирландец. В красном углу устрашающе подпрыгивал резкий мексиканец. Лёгкий вес.

– Жми левой, Мигель! Я поставил две сотни на этого парня! – хлебнул здоровяк, кивнув на мексиканца. – Эти ребята знают толк в боксе.

Звякнул гонг, бойцы сошлись. После небольшой разведки началась жёсткая рубка. К пятому раунду из рассечённой брови ирландца по набухшим под глазами синякам засочились струйки крови.

– Что я говорил, а! Чёрт, если прилетят инопланетяне, я бы поставил этого парня защищать честь галактики! Давай, прикончи его, Мигель!

Брякнул гонг. Ирландец рухнул на табуретку в углу. Через полминуты на ринг вылетело окровавленное полотенце. Судья развёл руки – бой окончен!

Отгремела реклама: «Соседи уже купили матрас „Сны Шахрезады“! А вы?!». Задетая за живое парочка на экране бросилась к машине.

Начались новости: «Старт челнока „Дискавери“ вновь отложен на неделю. Крупный шторм приближается к восточным берегам Флориды. Городские власти предупреждают о возможных затоплениях и повреждениях линий электропередач. Мэр призвал население оставаться в домах. Служба спасения рекомендует…».

Оркестрик в дальнем зале, настроив инструменты, грянул модную: «Мы делаем трикки с моей малышкой». Студентки кинулись танцевать. Мой взгляд невольно приковался к имениннице – жгучей брюнетке с мелькавшей чёлкой. Лицо её светилось, корона из золотой фольги на голове чуть съехала на бок, мелькала юбка-колокольчик. Тему сменил фокстрот: «У моей девочки сердце бьётся!». Я не мог оторвать глаз от королевы. Доиграв, бэнд объявил перерыв.

Я вышел на улицу. Пора было двигать дальше. Запрячь кибитку. Подняться вдоль Мексиканского залива на север. И, повернув в сторону Алабамы, отправиться под скрип колёс на Дикий запад – к другому океану. Успеть бы убраться с востока до появления шторма.

Погода стала портиться на глазах. Набежал обещанный грозовой фронт. Тихо шурша резиной, я пилил под мрачнеющим небом обратно в Майами. Ржавое солнце просеивалось из-под глубоких свинцовых туч. По верхней кромке высоких кучевых облаков искрились золотые закатные полосы.

На островках дрожали в порывах ветра шапки мангровых зарослей. Наконец, показался материк. В равнину на полуострове ударила молния, раздались оглушающие щелчки грома. В лобовое стекло стали бить капли размером с виноградину, но солнце не скрылось. Грибной шторм! Я въехал в город вместе с обрушившимся на него тропическим ураганом. Радио разразилось пугающими сводками: «Торнадо крушит северные кварталы. Пожарные расчёты выехали в район аэропорта!».

Задуло вдруг, как в аэродинамической трубе. Шквальный ветер взмёл городской мусор и понёс вихрем вдоль улиц. Рекламные щиты затрещали вдоль дорог. На выезде в сторону Эверглейдс сразу образовалась гигантская пробка. В потоках трафика замелькали полицейские огни, началась череда мелких аварий. Через полтора часа ливень утих так же внезапно, как и начался.

Стихли порывы ветра. Стена дождя двинула на юг, я отправился дальше на запад.

Под покровом лунной ночи я катил по заболоченным низинам. Парк Эверглейдс протянулся на девяносто миль, он занимает весь южный носок полуострова Флорида. По пресным тропическим зарослям тухлых болот здесь катают туристов на плоскодонках с пропеллером – аэроботах. В илистых мутных водах царствуют аллигаторы. Говорят, их популяция достигает миллиона особей. Несмотря на большой вес, эти твари развивают бешеную скорость – до сорока пяти километров в час. В основном они охотятся на небольших животных – таких они перекусывают и жуют сразу. Но временами лакомятся и любопытными туристами. Крупную жертву они тащат под воду, чтобы она там задохнулась, и оставляют её под корягой – подгнивать до аппетитной кондиции.

Не боятся их только бравые семинолы, селящиеся на болотах. Племя это здесь обосновалось ещё до прихода испанцев. А в тридцатых годах девятнадцатого века вышел закон – переселить всех индейцев вглубь материка, в резервации Оклахомы. Большая часть племени подчинилась. Однако маленькая группа семинол, возглавляемая молодым Оцеолой, подняла мятеж и вступила в схватку. Армия измучилась, пытаясь покорить эти отряды, и, в конце концов, бросила попытки, потеряв полторы тысячи убитыми. Флоридские семинолы не сдались, это единственное индейское племя, так и не подписавшее мирного договора с правительством.

Их оставили в покое и разрешили селиться на болотах. Они и сейчас здесь ведут хозяйство, содержат питомники и придорожные забегаловки. Вдоль дороги как раз мелькнул щит, и показалась укрытая буком хибарка – индейский ресторанчик.

Запарковавшись, я занял столик и уставился в окно, за которым сиял гигантский лунный диск. Он светил холодно и ровно. И вдруг, словно под действием галлюциногенов, я увидел, как его поверхность пришла в еле заметное движение. Будто проступили очертания исполинского лица. Море Дождей тёмным фингалом плыло под глазом измождённого лунолицего семинола. Цепочки кратеров задвигались, образуя морщины. Горные хребты превратились в тонкий рот. Он зашевелился, погружая в транс: «Пить. Пить. Пить…».

Я похолодел и обернулся. Возле стола стоял широкоплечий индеец, это его лицо отражалось в стекле:

– Я говорю, что пить будете, сэр?

Я заказал бобы с кукурузными лепёшками и лимонад из корней какого-то кустарника. Он принёс стакан охлаждённой мутной жижи и тарелку с яством.

– У нас есть номера на заднем дворе. Вы можете переночевать здесь, если не решитесь ехать в это время дальше.

Я помолчал, раздумывая.

– Признаться честно, мистер, странные вещи тут происходят на болотах последнее время, – мрачно продолжил он.

– Уж не появилась ли там собака Баскервилей? – отшутился я.

– Клянусь, вы не стали бы так говорить, если бы видели, что тут творилось вчера на дороге ночью.

– А что творилось вчера на дороге ночью? – спросил я осторожно.

– Пчёлы, – тихо сказал он, склонившись.

– Пчёлы? – я слегка пригнулся тоже.

– Огромный рой пчёл! Словно из тысячи ульев. В ста метрах отсюда они облепили фонарный столб и сотворили под лампой такую светящуюся бороду. Она доставала чуть ли не до земли, истинный бог! Такого никогда не видал.

Он глянул в тёмноту за окном.

– Утром их нашли мёртвыми на поляне за Чёрной Топью. Целая гора дохлых пчёл! Сколько живу, таких чудес не бывало…

Бормоча, он отправился в подсобку.

Я не знал чего бояться больше – странных пчёл или ночёвки на постоялом дворе у свихнувшегося индейца. Решив пробиваться на запад, я вернулся в машину и, озираясь, гнал по тёмной трассе до самого Нейплса.

Остановившись под развесистыми дубами на берегу, я стал приготовляться ко сну. В стекло ударила какая-то мошка. Потом ещё одна. И ещё одна побольше, размером с саранчу. Через минуту твари бились во все окна на салонный свет, облепив машину со всех сторон.

Вырубив свет, я затих, опасаясь, что гремучие змеи проберутся внутрь, как только я засну. На заднее стекло, пересекая лунный отсвет, спустился с ветки мохнатый птицеед. Где-то наверху в ветвях заухал филин. В листве прошелестел ветерок. Душный воздух прилип к телу. Я тяжело дышал, проваливаясь в зыбкий сон. До рассвета оставалось совсем чуть-чуть.

Глава 16. Нэйплс – Таллахасси

В портовом курортном городке пирс, упирающийся в центральную улицу – главное сосредоточение жизни. Прогуляться, продефилировать, обсудить новости. Торчат вдоль пристани рыбаки с удочками. Носятся с водяными пистолетами детишки. Держась за руки, по набережной прогуливаются парочки. Отдыхающие медитативно прохаживаются до конца и обратно, лениво убивая время до ланча.

Под деревянным настилом шумит монотонный прибой. Белый пляж усеян телами. На песке в ожидании туристов торчат лодчонки и катамараны. Нагретый воздух парит над головами. Многочисленные кафе и ресторанчики приманивают дразнящими запахами. Берег и прилегающие тенистые улочки заполняет густое томное желе благого ничегонеделания. Курорт!

Я спустился с пирса, перевалил невысокие поросшие осокой дюны и вышёл к берегу. Благодать!

В тёплом песке утопали ноги. Солнце нагревало плечи. Бросил вещи под куст и, разбежавшись, воткнулся в волну. Красота!

Нейплс – самый южный городок на западном побережье Флориды.

Западный берег разительно отличается от восточного, насколько Атлантика, вообще, отличается от вод Мексиканского залива. На западе теплее. Сказка!

Тёплые лазурные волны. Молочный пологий берег. Сделал два шага и сразу, как в ванной. Песчаные косы и отмели – можно проплыть чуть вперёд от берега и нащупать ногами дно.

Я нежился в тихих волнах. Вдоль берега по склонам тянется частокол гнутых пальм. Проносясь над ветвями, орут бакланы. Над водой, словно береговая охрана, внимательно поводя острыми длинными клювами, парят белогрудые олуши. Завидя зазевавшуюся рыбёшку или кальмара, они пикируют в волны и взлетают обратно с добычей. Поживиться в тропических водах есть чем. В береговых зарослях полно крабов, а вокруг мангровых корней растут устрицы. В мелких бухтах ходят косяками розовые креветки. В тёплых водах обитает макрель, чёрная кефаль, скаты, электрические угри, медузы да омары. На это дивное гастрономическое изобилие к берегам частенько наведываются акулы.

Но не только акулы бороздят местные воды в поисках добычи. Вооружившись эхолотами и металлоискателями, сканируют донный песок на мелких лодках и яхтах многочисленные искатели сокровищ.

Самый удачливый из них – знаменитый Мел Фишер. Он основал компанию по поиску сокровищ и под свои безумные идеи нашёл инвесторов. Впрочем, идеи были не такими уж и безумными – когда-то в здешних водах во всю сновали испанские галеоны, гружёные золотом. И, конечно, часть судов тонула из-за ураганов и нападений пиратов.

Фишер был одержим идеей найти «Нуэстра де Аточа». Она вышла осенью 1622 года из порта Гавана на Кубе, чтобы доставить в родную Испанию золотые слитки, оружие и драгоценности. Внезапно поднялся сильный шторм. Перегруженный корабль наскочил на коралловые рифы у берегов Флориды. Точное место крушения никто не знал. Фишер раскопал в архивах Севильи, что испанцы уже пытались достать ценный груз ещё в семнадцатом веке. Испанский двор, потеряв караван, попал в крайне тяжелое финансовое положение. Деньги срочно нужны были королю на Тринадцатилетнюю войну. В записях были примерные координаты.

Про сокровища со временем позабыли, решив, что они пропали под слоем донного песка теперь уже навсегда, пока на отмелях не появился с современным снаряжением Фишер.

Он обследовал сто двадцать тысяч квадратных миль, но ничего кроме консервных банок найти не смог. Фишер использовал собственное хитроумное изобретение. Его аквалангисты цепляли вокруг гребного винта длинные сужающиеся металлические конусы. Когда магнитомеры давали сигнал, гребной винт включали на полную и проходили над подозрительным участком. Винт гнал воду по металлическим конусам и с силой разметал песок на дне. Это приспособление буквально вырывало целые ямы. После того как муть оседала, аквалангисты спускались с металлоискателями и смотрели: не блеснёт ли где-нибудь золотишко?

Фишер убил на поиски пять лет, пока, наконец, вдруг не обнаружил в песчаных отложениях бронзовую пушку и три золотых слитка под ней. Это был триумф! Штат Флорида тут же заявил свои права на всё, что найдёт команда Фишера. В итоге было достигнуто соглашение, что штату достанется двадцать процентов.

Исследовав дно, Фишер поднял на поверхность сокровищ на сумму в четыреста пятьдесят миллионов долларов. Но, видно, кто-то очень зорко охранял могилу. Фишер заплатил страшную цену за свою удачу. В один из подъёмов погиб его сын, Дирк, и жена сына, Анхель. Духи забрали свою долю. Власти объявили территориальные воды Флориды федеральным заповедником и навсегда запретили кладоискателям потрошить затонувшие суда. По оценкам, ещё порядка ста миллионов до сих пор покоится на «Аточе». И таких судов во Флоридском заливе немало…

«Эх, если бы можно было снарядить тайную экспедицию», – поневоле задумался я, прохлаждаясь в тёплых водах.

Решив позже обдумать всё детально, разнеженный я вышел на берег и, запекая ноги в песке, добежал до кустов. Следом увязалась любопытная собака.

Я отжал шорты и бросил их в кусты к вещам.

Схватив полотенце, я дружески кивнул псу, и принялся бодро растирать спину и грудь. В глазах тут же потемнело от тысячи уколов! Побережье огласил дикий вопль! Собака перепугано заскулила и отбежала, поджав хвост.

Отдыхающие в шезлонгах подняли головы.

Развернув полотенце, я обнаружил, что оно всё усеяно жуткого вида колючкой. Репей, по сравнению с ней, просто василёк душистый! Прибрежная осока была покрыта зарослями низкорослого сорняка с жутко цепкой дрянью. Эта сволочь, при попытке вытащить её из ткани, прочно впивается в пальцы и стряхнуть её уже невозможно. Страшно матерясь, вы пытаетесь снять её с пальцев левой руки, но она тут же оказывается на пальцах правой, раздирая кожу в кровь.

Я потратил минут десять, чтобы вычистить полотенце, используя многократно сложенный носовой платок, но эта зараза прокалывала кожу и сквозь платок.

Измучившись, я, наконец, очистил ткань от страшной напасти, потянулся за шортами и застонал. Майка, шорты, носки, кроссовки – всё было усеяно проклятой колючкой. Я опустился на песок. Вдалеке на подстилке целовалась загорелая парочка. Задул лёгкий тёплый ветерок. Собака легла рядом и стала встревожено наблюдать за мной.

«Что, если через ранки я получу заражение крови?».

Я посмотрел на песок. Картинка стала как-то расплываться.

«Блядская колючка ядовита?».

Стало жарко, солнце вышло в зенит. Или это стала подниматься температура?

Я растянулся в забытьи, отстранённо наблюдая за облаками.

По телу пошёл жар.

«Тропическая малярия или жёлтая лихорадка?» – гадал я, отрывисто дыша.

Заныла печень. Начался озноб. Стало подташнивать. Появились мелкие судороги.

«Я слишком далеко заехал… я должен добраться до дома!».

Я поднялся и голый в бреду побрёл в сторону парковки. Сел в машину. Выехал на дорогу и въехал на полном ходу в столб. Полиция прибыла моментально. Суд состоялся сразу же. Стукнув молотком, судья объявила три месяца заключения за порчу городского имущества и штраф за появление на публике в неприличном виде. Меня подхватили и отвели в камеру. Я лежал на койке, отстранённо наблюдая за облаками… Под ними вдалеке на подстилке целовалась загорелая парочка. Собака подняла морду и залаяла. Очнувшись от страшного видения, я поднялся, прикрылся полотенцем и, сверкая голым задом, потрусил на парковку.

На парковке белёсая старушка закрывала свой выцветший Шевроле.

Глянув на мои ягодицы и расцарапанную в кровь спину, она отшатнулась и стремглав поспешила прочь – вызвать полицию, не иначе!

Я быстро переоделся, вырулил на дорогу и отправился в сторону Сарасоты.

К Сарасоте нить прибрежного шоссе тянется через кипарисовые болота, где в мутной воде изредка виднеются панцири гигантских черепах.

Дорога пробегает по узким мосткам. Перемахивает многочисленные островки и парки. Под зелёными дубами в спокойном уединении нежатся курортные комьюнити – тихие мини-городки. Местный климат обожают зажиточные пенсионеры.

Промелькнули Бонита-Спрингс и Порт-Шарлотт. Остался позади Кейп-Корал – городок, отстроенный на искусственных каналах. Общая протяжённость каналов здесь достигает порядка четырёхсот миль. Это больше, чем в любом другом городе мира, включая Венецию.

И вот, наконец, показалась Сарасота с её белоснежным пляжем Сиеста-Бич. С полями для гольфа. Теннисными кортами. Ресторанчиками. Бассейнами и мулатками в белых бикини.

Здесь на набережной стоит огромная скульптура – копия сценки знаменитой фотографии «День победы на Таймс-сквер». Моряк страстно целует медсестру.

Сразу за Сарасотой, за разводными мостами, в тенистых бухтах лежал благословенный Санкт-Петербург.

Вот я и добрался до берегов Мойки и Фонтанки!

Но Мойки и Фонтанки здесь не оказалось.

Не было тут ни Эрмитажа, ни Александрийского столпа. Тропическое солнце отражалось в тёплых каналах. Вдохновлённый творением Петра, этот городок в 1892 году основал Питер Деменс. Или Пётр Алексеевич Дементьев, проще говоря. И чудный, надо сказать, у Петра Алексеевича получился городок.

Петр Алексеевич Дементьев, уроженец Тверской области, председатель земской управы и предводитель дворянства, оказался на американском континенте вследствие гонений со стороны властей, как лицо несогласное и, следовательно, к пребыванию в стране крайне нежелательное.

Ходили слухи, что Петр Алексеевич активно участвовал в политической жизни народовольцев, которые, стремясь принудить правительство к демократическим реформам, выбрали в качестве метода борьбы тотальный террор. После убийства народовольцами в Санкт-Петербурге Александра II, Дементьев был вынужден покинуть страну – императорский двор активизировал работу Центров по борьбе с экстремизмом.

Добравшись до Флориды, Дементьев стал заниматься железнодорожными подрядами и лесозаготовками. Он решил проложить железнодорожную линию от Сент-Джонса к Мексиканскому заливу. Ветка пересекала Флориду с востока на запад. Одно из поселений возле дороги он назвал Одессой, а когда добрался до берега залива, построил железнодорожную станцию, гостиницу и морской пирс. Новый, окружённый островками город, он нарёк – Санкт-Петербургом.

Налюбовавшись пляжами острова Сокровищ и заливами Мадейра-Бич, я въехал в самую гущу одноэтажного Петербурга.

Где, как не на родимой землице простирнуть шмотьишко, решил я и припарковался возле прачечной. За стеклянной витриной чернели в два яруса гигантские иллюминаторы стиральных автоматов. Кидай четвертаки и ставь нужное тебе время постирушек.

Внутри орали чернокожие детишки, обширная мамаша гладила бельё. Студентка в ожидании сушки листала учебники. Я забросил всё, что у меня было. Выставил программу. И отправился бродить по пушкинским местам.

У дощатого забора под ветвями плюща с рыжей тыквой на коленях сидел босой чёрный дед.

«Сегодня Хэллоуин!» – вспомнил я.

– Вы не подскажите, где тут можно найти ближайший магазинчик? Лимонаду купить, типа того? – обратился я к нему.

– На еде не должно быть логотипов, сынок!

Он шлёпнул ладонью по тыкве и обнажил белоснежный рот:

– Воды можно набрать здесь, – махнул он на питьевой фонтанчик у стены.

Я вволю напился и, пройдя дворами, вышел на улицу.

Курортная набережная бурлила туристами. Бойко расходились хот-доги и пончики.

В конце длинного деревянного пирса восседали ленивые пеликаны. Опустив клювы, они вальяжно разглядывали суетливый окружающий мир.

«Открой для себя мир с Фокс-Трэвел!» – гласила красочная вывеска над входом в одноэтажное здание на набережной.

Я решил заглянуть в турагентство и разведать – не продают ли здесь туры из Санкт-Петербурга… в Санкт-Петербург?

Внутри в кондиционированной прохладе обитали две дамы – молоденькая и постарше. Та, что постарше, взобравшись на стремянку, поливала цветы на стене. Молоденькая сидела за экраном компьютера.

Обстановочка внутри офиса не вызывала каких-либо положительных эмоций в смысле репутационных рекомендаций и прочего. Начать с того, что вся комната была опутана пыльной паутиной. Кругом валялся мусор, рваная бумага и какие-то окровавленные бинты. На стойке лежала чья-то челюсть. В углу стояла ободранная метла, а сама молоденькая консультантка была натурально ведьмой – лохматая с ввалившимися чёрными глазами и кровоподтёками изо рта. Хэллоуин!

Опасаясь, что она меня заколдует или испепелит, я взял со стола журнал и присел.

– Да что вы! Правда? – искренне удивилась она, узнав, что на другом конце мира есть город с таким же названием. – Никогда не слышала!

Зато она слышала про столицу:

– А правда, говорят: прямо на Ред-Сквер есть музей с мумией? Я по телеку видела. Господи, как я боюсь мумий! Видела одну в музее в Нью-Йорке, когда были там с классом на рождество. Жуть! После этого даже на фильм «Мумия» не пошла! А вы, правда, прямо из Нью-Йорка на машине? У нас здесь так скучно, – щебетала она, стирая ваткой лак с ногтей.

Та, что постарше, закончив с цветами, поправила перед зеркалом чёлку и, присев за рабочее место, сделала радио погромче. Там доиграла музыка и начались краткие новости: «Конгресс одобрил в первом чтении закон о запрете кормления крокодилов тушканчиками… Комитет по содействию возражает против роспуска Комитета по роспускам… Фестиваль огурца в Иллинойсе открылся костюмированной охотой на ведьм… Штормовое предупреждение в Алабаме… Неопознанные объекты в созвездии Тельца движутся с увеличивающейся скоростью…».

– Кошмар какой! – ассистентка бросила ватку и взяла лак. – Я жутко нервничаю из-за всех этих известий о пришельцах и начинаю есть на ночь. Что, если они прилетят, а там все мёртвые! Может, это инопланетяне отправили урны с прахом в последний путь. Избавились от своих мумий, послав их нам.

– Чего тут пугаться? – снисходительно улыбнулась старшая коллега. – Это наверняка летят туристы. Что мы здесь туристов не видели? Покажем им здешние места. Они дадут нам карты новых маршрутов. «Фокс-Трэвел» начнёт продавать новые туры. Только представь – галактические круизы… Спирали Андромеды! Сафари в зарослях Пандоры! Если они разумные, можно будет наладить торговлю и обмен. Мы в Америке, милая!

Радио продолжало: «В эфире любопытные факты! Бывший владелец цветочного магазина отправился в кругосветное путешествие со своим котом, после того как его престарелый питомец перестал видеть на один глаз. „Я решил показать ему мир, пока он не ослеп окончательно“, – сообщил он репортёрам. – „Мы уже посетили Рим, Лондон, Венецию, Мехико и Сингапур“…».

– У проклятого кота жизнь интересней, чем у меня, – расстроено вздохнула молоденькая, накладывая чёрный лак.

Я полистал рекламные буклеты с Патагонией и островами Кука, и отправился обратно в прачечную.

Достав вещи, я понял, что кроме майки, шорт и трусов – теперь каждая тряпка была усеяна зловредной колючкой. Я совершенно о ней забыл.

Свернув большой ком, я отправил его в корзину у выхода, и, покружив по району, завернул к небольшому магазинчику с вывеской: «Всё по 99 центов!».

Здесь можно приодеться и забить дом всей необходимой утварью – 99 центов за любой предмет. Я набил багажник майками, водой, фруктами и всякой абсолютно ненужной в дороге дребеденью, за которой рука сама тянется вдруг купить, видя такую цену.

Вырулив на набережную, я въехал на Ганди-бридж, ведущий в соседнюю Тампу.

Ганди-бридж простирается на четыре мили над заливом и соединяет Петербург с Тампой. А было времечко, когда моста не существовало. Города соединила первая в мире коммерческая авиалиния.

В 1914 году между городками был произведен первый в мире коммерческий полет через залив Тампа и обратно. Компания называлась: «Авиалиния воздушных лодок». Пилотом был большой энтузиаст авиации, Тони Джаннус.

Одноместный билет в оба конца разыграли на аукционе и право первого полёта выкупил мэр Санкт-Петербурга.

Первого пассажира в воздух поднял биплан-этажерка с мотором, укреплённым сзади. Он взлетал с воды и садился на воду, а летел над заливом на высоте не выше человеческого роста. Теперь, это событие почитают рождением гражданской авиации, а награда имени Тони Джаннуса ежегодно достаётся лучшим работникам авиакомпаний.

В Санкт-Петербурге после этого прижилось популярное местечко для встреч – «Место посадки Джаннуса», на набережной в центре.

Авиакомпания успела сделать почти двести вылетов, но через десять лет была безжалостно разорена новым мостом. Появился мост Ганди-бридж – стало возможно автомобильное сообщение, и полёты в Тампу прекратились.

Проехав Тампа-Бэй по мосту, я отыскал на полуострове Третью улицу и остановился у дома номер 101. Неказистый белый домик оказался частной ветеринарной клиникой. Это был снова не тот «…бэй».

Повернув в сторону центра, я покатил по улицам, разглядывая городок.

Журнал «Форбс» поставил Тампу в пятёрку самых комфортных курортных городов мира. А престижный детский журнал дал зоопарку Тампы первое место среди лучших зоопарков для семейного отдыха. Я решил заглянуть.

Здесь, и вправду, словно погружаешься в волшебный мир, по которому можно бродить часами. Под присмотром служителей детям позволено с рук кормить животных.

На одной из аллей я увидел, как резвый карапуз лет двух, вдруг споткнувшись, упал в мутную травяную лужу и принялся копаться в глинистой грязи. Папаша на скамейке, увлёкшись, листал газету. Я бросился на помощь, дабы привлечь внимание отца, чтобы не произошло чего… но, тот лишь индифферентно отмахнулся:

– Да видел я, – перелистнул он страницу. – Всё без толку! Такой же олух, как и вся его драгоценная родня со стороны мамаши, – он поправил очки. – Вот вчера, допустим, говорю ему: «Джеймс, прошу тебя, немедленно прекрати мазать краской диван…» – бесполезно! Не понимает ни черта. Хлопает глазами и мажет. Боюсь, мы не находим с ним общего языка. Сомневаюсь, что он, вообще, понимает английский.

Папаша сложил газету пополам и, вытянув ноги, углубился в статью. Малец в луже намазывал себе на живот комья глины.

Побродив по обширным пространствам зоопарка, я решил оценить местный уровень образования. Тампа славится своими университетами. Их здесь порядка двадцати. Студенческое житиё-бытиё на курорте привлекает толпы абитуриентов.

Кампус Университета Тампы вольготно раскинулся на берегу Хиллзборо-Ривер, в двух шагах от бирюзового залива. Под тенистыми вязами на Риверсайд, среди дорожек, между библиотекой и общагами торчит монументальный гранитный камень.

«Уж не этот ли гранит науки грызут студенты?» – подошёл я поинтересоваться.

Оказалось, камень с дарственной надписью – подарок университету от Роджера Бэбсона в память о «Лаборатории Антигравитации», которую он основал здесь в сорок восьмом году и долгое время спонсировал.

Бэбсон был видным экономистом. «Всё, что происходит в экономике, подобно второму закону Ньютона – результат противодействия на какие-либо другие внешние воздействия», – считал Бэбсон.

Он стал крупнейшим биржевым аналитиком и в тридцатых прославился тем, что публично предсказал крах 1929 года. С детства он стремился стать предпринимателем. Он зарабатывал свои первые пенни в Цирке Барнума, поднося воду слонам и помогая продавать овощи с тележки своего деда. «Я понял ещё тогда – перепродажа может приносить большую прибыль, но лучше всего иметь собственное дело – производство».

В детстве в семье Бэбсона произошло несчастье – в реке утонула сестра. Взрослые объяснили: всё дело в гравитации. Она тащит вниз любого на этой планете. И Бэбсон возненавидел гравитацию! Он объявил ей войну, решив освободить человечество от её цепких пут. Он разработал целую концепцию и изложил её в своей книге «Гравитация – враг номер один». В книге он мечтал о создании антигравитационного изолятора, который избавил бы авиацию от катастроф, а пешеходов от усталости. Он основал фонд и стал выделять деньги на исследования, привлекая специалистов, в числе которых были и Игорь Сикорский, изобретатель вертолёта; и Стивен Хокинг, теоретик в области космологии и квантовой гравитации.

Получить деньги фонда было не так-то просто. Не каждый учёный мог отважиться заявить, что ведёт работы по изучению антигравитации без того, чтобы не нарваться на насмешки со стороны коллег.

Студенты постоянно перетаскивали антигравитационный монумент по кампусу, то, зарывая его, то водружая возле кабинета попечительского совета. В конце концов, камень нашёл гравитационный покой, став местом паломнических коронаций физиков. Над получившими докторскую степень по космологии совершался ритуальный обряд. Виновник торжества становился перед антигравитационным камнем на колени, и ему на голову сбрасывали яблоко, являя собой таким образом, торжество гравитации, которую, как известно, Ньютон открыл, предаваясь размышлениям под деревом.

По иронии судьбы деньги фонда после смерти Бэбсона стали с успехом использовать для исследований в области гравитации. А большой бизнес руками инженеров поставил гравитацию на службу Индустрии адреналина. Здесь в Тампе в парке развлечений «Буш Гарденс» появился первый в штатах аттракцион серии «дайв-машина».

Я сел в этот роллер-костер, не представляя, что, вообще, он собой являет – его конструкция не была видна за деревьями.

Рядом сел парень с подружкой. Платформочка с тремя рядами кресел не имела пола. Под ногами зияла пустота. Гидравлика шумно выдохнула. Стукнули механизмы. Конструкция дёрнулась и поползла. Под стрекотание шестерёнок автоматический подъёмник под углом в сорок пять градусов затащил вереницу перепуганных людей на высоту тридцатиэтажного дома и, запрокинув несчастных над пропастью, замер.

Где-то внизу пролетели птички.

На широких лугах паслись крохотные буйволы.

Друг за другом бесшумно бежали микроскопические антилопы.

Шумы из парка сюда не доносились.

Осознав, на что подписались, вокруг истошно заорали женщины.

Многих парализовало. Бойфренд что-то сдавленно истерически выкрикнул. Его голос сорвался. Щёлкнули затворы автоматических фотокамер, фиксируя искажённые лица.

С леденящим душу щёлчком адская машинка сбросила тормоза, и вся ватага, визжа пред ликом смерти, свалилась в пропасть.

Под оглушительные крики железяка, набитая орущими от ужаса людьми, упала вертикально вниз и, выйдя затем в мёртвую петлю, провалилась вновь с почти такой же высоты.

Накручивая спирали на спусках, народ под пятикратной перегрузкой во всё горло обречённо источал флюиды паники, заглушая металлический грохот. А внизу всё росла и ширилась очередь простофиль, считавших, что там наверху на карусельке орут изнеженные дамочки.

Бойфренд, пошатываясь, вынимал из кресла мертвецки-бледную подружку. Она, еле разжимая губы, проклинала его за то, что он умудрился её на это уговорить, и пыталась стукнуть его окостеневшей рукой, пока вторую её руку он отдирал от поручня.

От очереди отделился очкарик с худенькой подружкой: «Как это было?» – волнуясь, спросил он.

Широкоплечий, наконец, с трудом оторвал свою онемевшую гёрлфренд от кресла и, подхватив её за безжизненную талию, выставил другую руку вперёд, подняв большой палец вверх.

Очкарик облегчённо кивнул подружке: «Видишь – всё в порядке. Можно ехать!».

Адреналин в парках выкачивают из зевак массой способов, эксплуатируя гравитацию. Есть роллер-костеры, использующие инерцию – разгон-торможение. Есть те, в которых используется свободное падение – чистое «G». Есть и невесомость, возникающая на вершине параболической дуги. Некоторые аппараты создают вращение по оси, проходящей сквозь грудную клетку в районе сердца, сдабривая всё это перегрузками. Физики и медики тщательно просчитывают все эффекты, чтобы вызвать наибольший всплеск натуральных веществ. Ускорение свободного падения и электричество – вот и всё, что нужно, чтобы разгонять по венам природную наркоту. Чистый кайф, доступный даже детям. Если ты, конечно, достаёшь головой до планки!

Знал лиНикола Тесла, какое диковинное применение найдёт его детище – электричество? В Америке Теслу боготворят. Сам же Тесла был подвержен не менее сильному наркотику – игре. На третьем курсе университета он, влекомый страшным азартом, постоянно проигрывал деньги в карты. Всё закончилось лишь после крупного проигрыша, когда его матери пришлось залезть в долги, чтобы рассчитаться. Никогда не знаешь, каким боком повернётся судьба.

Чтобы узнать, как оно всё повернётся, гуляя по парку, я свернул к расписному шатру с вывеской: «Узнай свою судьбу у Эсмеральды!».

Внутри в цыганских платках щелкала орешки гадалка.

– Ты умрёшь… – произнесла она, глянув на мою руку и, отвернувшись, астматично закашлялась.

– Ты умрёшь нескоро! – прокашлявшись, закончила она фразу.

– Ты проживёшь долгую-долгую жизнь! Кольцо Соломона. Ветви Оленя… Ветви Оленя? – замолчав, она подняла очки и приблизила близорукие глаза к ладони.

– Ветви Оленя… – повторила она, отвесив челюсть, и потрясённо посмотрела на меня.

Я выдернул руку, бросил в корзинку двадцатку, и спешно пошёл по аллее прочь. Не удержавшись, я оглянулся и увидел, что она вышла на дорожку, и ошеломлённо смотрит мне вслед.

«К чёрту эти гадания», – решил я и, развернувшись, застыл на месте от кошмарного зрелища!

Ледяной ужас сковал движения. Прямо на меня пёр человек, которого ударили ножом в горло!

Нож торчал в ране. Кровь струилась прямо на рубашку.

Рядом в окровавленных бинтах, поддерживая его за руку, шествовала женщина с абсолютно белым лицом. Между ними хищно прыгал ребёнок-зомби! Парк закрывался на шабаш-вечеринку. Наступала ночь Хэллоуина!

Где лучше всего встретить Хэллоуин? Конечно же, на кладбище!

Через двадцать минут я въехал на дорожки городского кладбища на окраине Тампы.

Ни парки, ни площади, ни вокзалы, на которых толкутся туристы, не дадут полной картины истории города. Кладбища – лучше всего характеризуют местность и обитателей.

На американское кладбище зачастую можно въехать прямо на автомобиле.

Широкие дорожки пролегают среди надгробий и монументов. На пересечениях аллей стоят точно такие же указатели, как на перекрёстках в городе. Город мёртвых пересекают стриты и авеню. Улицы имеют названия, а могилы номера. В заболоченных южных штатах захоронения обычно размещают в склепах над поверхностью. Хочешь узнать страну – посети кладбище в провинции.

Покинув скорбный мир, одолеваемый тревожными мыслями, борясь со сном, я катил по ночным лесам в сторону Таллахасси. И вдруг на дорогу в свет огней выскочил олень!

Засвистев тормозами, малышка «Тутси» сделала дугу и выскочила на встречную полосу, едва не воткнувшись в застывшую от неожиданности фигуру, увенчанную витиеватыми рогами. На пол повалился навигатор, посыпались мелкие предметы. В лучах фар блестели зрачки оленя. Он широко раздувал ноздри.

Выйдя из ступора и махнув ветвистыми кривулями, он в два прыжка исчез в темноте. «Ветви Оленя!» – вздрогнув, услышал я скрипучий голос Эсмеральды.

Вдалеке показались огни встречного дальнобойщика, раздался резкий гудок. Я вернулся со встречной полосы на свою и медленно поехал под слепящие огни ему навстречу.

Глава 17. Таллахасси – Пенсакола

– Ещё по рюмочке! – раздался над ухом оглушительный крик.

Истошно хрипели колонки. Я с трудом оторвал от стола голову.

Она трещала, словно лежала всё это время под прессом.

Покачиваясь на скамье и сощуриваясь, я старался сфокусироваться. В тумане световых пятен маячили фигуры, гремела музыка, какой-то мужик орал мне в ухо.

Вокруг царил жуткий бедлам. Звенели бутылки. Бурлила шумная потасовка в углу. Напротив меня истерически хохотала круглолицая девица. На сцене лупили барабаны. Били по ушам тарелки. Писклявый кларнет выпиливал соло. Разнузданно и громогласно рубил раздолбайский джаз.

Я отрубился, должно быть, всего на пять минут. И если пять минут назад я был просто пьян в стельку, то теперь сознание уже придавил тяжёлый бодун. Лобные доли болезненно вибрировали. Сухой рот слипся. Разжав губы, я вдохнул кислые запахи пивных испарений. Снял с коленки лист салата, покрытый желтоватыми пятнами майонеза, и попытался вспомнить, где нахожусь и как сюда попал. А ведь день начинался довольно неплохо.

Я проснулся утром на парковке для дальнобойщиков в десяти милях от Таллахасси. Сквозь сон я почувствовал, как кто-то крепко сжимает мою левую руку. Это была моя правая рука.

Очевидно, я перестал чувствовать левую руку. Я ощущал её рецепторами правой. Это вносило некоторую неразбериху. Ещё не открыв глаза, я стал путать руки, данные в ощущениях. Я попытался пошевелить левой рукой, но пошевелилась правая. Удивившись, я приподнял голову и посмотрел на руки.

Голова под утро слегка свешивалась с лежащих ничком задних кресел и потому немного шумела от прилива крови. Внезапно левую руку стали пронзать мириады швейных иголок. К ней стала возвращаться жизнь. Рождение сопровождалось муками, как и полагается. Наконец, я получил свою руку обратно, дотянулся до воды и сделал глоток из бутылки.

На заправке шумно гоготали дальнобойщики. Хлопали двери огромных трейлеров. Малышка «Тутси», словно болонка в клетке со львами, скромно ютилась, прижатая огромными тушами на краю загона.

Сначала одна исполинская громадина, стоявшая по соседству, чихнула трубой и затарахтела. Затем другая, плюнув сизым дымком, утробно заурчала. Взревели остальные, и, выстраиваясь в очередь, стадо хромированных бизонов потянулось на водопой.

Свесив ноги с края открытого багажника, я сонно наблюдал за пиршеством дизельных хищников, чистил зубы и полоскал рот, сплёвывая на траву.

Залившись, прайд по одному потянулся к выезду на трассу и, взяв курс на запад, покатил, растянувшись колонной. На часах было семь утра. Закрыв багажник, я последовал за ними.

Через десять минут на горизонте вырос частокол даунтауна. В центре возле белоснежного Капитолия на газонах вдоль дороги кучковались активисты с красно-синими плакатами: «Голосуй за Стива Грина!». В столице штата шла активная предвыборная гонка. Выборы представителей штата в конгресс должны были состояться через неделю. Демократы заняли все тротуары и, вздымая транспаранты со звёздами и ослами, приветствовали каждую проезжавшую мимо перекрёстка машину. Сторонники Грина опускали стёкла и сигналили в ответ.

Припарковавшись напротив сборища, я толкнул стеклянную дверь соседнего кафе.

Посетителей было уже довольно много. Государственные служащие из правительственных зданий в центре и менеджеры ближайших офисов заправлялись завтраками перед началом трудового дня. Стоял ровный гул. Телек подкидывал свежие темы в утреннем выпуске: «Рейтинги непредсказуемо скачут! Блумберг прогнозирует схватку! Скандал в мэрии замять не удастся! В НАСА заявили, что объекты в созвездии Тельца, возможно, являются всего лишь оптической иллюзией, созданной гравитационным линзированием. Однако независимые эксперты полагают, что НАСА утаивает информацию. Скорость движения неопознанных объектов по оценкам наблюдателей составляет…».

Пустых столиков почти не осталось. Лавируя, я доплыл до широкого окна и плюхнулся на свободное место к клерку в белой рубашке. Официантка принесла простецкое меню. За соседним столом молодой парень в зелёной бейсболке поглощал омлет с беконом. Напротив него потягивал сок сухопарый морщинистый дед в ковбойской шляпе. За стеклом на лужайке активисты трясли плакатами и беззвучно скандировали.

– Я слышал, неплохой парень этот Стив, – обратился к деду молодой, глянув на митинг на улице.

– В гробу я видал грёбаного Стива и всю эту ораву, – мрачно отозвался дед, открывая соус. – Проклятые крикуны довели страну до кризиса.

– Преступность растёт, – согласился молодой, уплетая омлет. – Вы слыхали? Говорят, в округе появился «вежливый грабитель»! Заходит в маске в магазин, достаёт пистолет и с тысячей извинений просит открыть кассу. «Не будете ли вы так любезны…». Пока продавец выгребает наличные, жалуется ему, что всё дорожает, работы нет, а семью кормить нужно!

– Проклятье! Если у меня нет работы, я иду её искать, а не беру в руки пушку! – заметил клерк.

Мне принесли заказ. Я попытался укусить гигантский сэндвич с индейкой.

– А что вы хотели? – отозвался дед. – Демократы у власти! Сначала эти ослы-горлопаны грабят, повышая налоги. Потом дай им денег на продолжение войны, которую они клялись закончить. Дай им на социальные эксперименты. Налог на налог. Комиссию за перечисление комиссии. И когда ты остаёшься без штанов, они отдают всё это Голдман Саксу и Джиппи Моргану, чтобы вытащить их зады из долговой ямы! Конечно, парень берёт пушку и пытается добыть себе на кусок хлеба. И у него, по крайней мере, есть чёртовы манеры! Если бы магазин грабили чёрные – наделали бы они дырок в продавце, будьте уверены.

– Эй! Это расизм, милейший, полегче! – клерк встрепенулся.

Из-под белой рубашки у него выглядывал ворот белой майки.

Повисла напряжённая пауза. Я огляделся – чёрных в кафе не было.

– Я слышал, на той неделе на окраине двое грабили ювелирный магазин, – прервал паузу молодой. – Ювелир стал открывать под дулом пистолета сейф. А в сейфе лежал автоматический кольт. Одного он пристрелил, второго ранил. Отважно, да?

– Старый добрый Юг! – удовлетворённо кивнул дед. – И эти голодранцы всё ещё хотят отменить Вторую поправку!

– Вторая поправка дала право на оружие ополченцам для защиты страны в борьбе за независимость, – парировал белорубашечник. – Теперь она, конечно же, должна быть отменена. Хватит с нас убийств в этой стране.

Дед отмахнулся и стал лить в кофе молоко из кувшинчика.

Клерк достал из кармана брюк портмоне, вытащил двадцатку, и, расправив её на столе, ткнул пальцем в мёртвого президента на бумажке:

– Эндрю Джексон, основатель демократической партии, думаю, со мной бы согласился! – он встал и направился к выходу.

С купюры на нас укоризненно смотрел худолицый седой джентльмен с широкими волнистыми вихрами.

Разгорячённый дед достал пятёрку и хлопнул её на стол:

– Спросите лучше мистера Линкольна! – заорал он вслед. – Я посмотрю на всех вас, когда сюда заявятся чёртовы инопланетяне с пулемётами!

Они с молодым поднялись и отправились в другие двери. С купюры, хитро прищурившись, глядел им вослед первый президент-республиканец с окладистой бородкой.

Я прикончил сэндвич, запил «Колой» и, порывшись по карманам, выудил доллар. На меня взирал сам отец-основатель североамериканского государства. Его голову обрамляло седое курчавое каре. О чём можно было спросить Джорджа Вашингтона? Это был первый президент, который отказался баллотироваться на пост в третий раз. Удалившись на покой, он тихо выращивал в своем садике марихуану, из-за пристрастия к которой потерял все зубы. Все важнейшие решения он принимал, как следует упоровшись для верности. В годы президентства у него оставался один единственный зуб. Тогдашние доктора-умельцы сделали ему зубные протезы из костей слона и бегемота.

Допив «Колу», я оставил доллар на столе и вернулся к машине.

Покружив по кампусу местного университета, я выехал из города сквозь зажиточные пригороды на южных окраинах и отправился в сторону побережья.

Берег Бэй-Каунти на западе Флориды славится своими пляжами – белоснежными, словно засыпанными сахарным песком.

Вдоль берегов тянутся труднопроходимые кустарники кладиума. У этой осоки, прозванной «травой-пилой», невероятно острый край листа. Он запросто ранит мягкие ткани животных и режет в кровь кожу человека.

На берегу одного из притоков болотистой Апалачиколы, впадающей в залив недалеко от Панама-Сити, я чуть не наступил на жуткой формы мёртвое существо. Под тёмно-зелёным панцирем скукожилось десять мохнатых клешней. Всё венчал острый меч-хвост. Существо оказалось хелицеровым мечехвостом. Его жрали черви. Чужой! Они уже прилетели? Что-то навроде подобного существа прилепилось на лицо бедняги астронавта в известном фильме.

Я промыл его тушку и положил чудовище на торпеду под лобовое стекло. Оно долго воняло, просыхая под тропическим солнцем. Я готов был терпеть ради науки. Мною двигал биологический интерес. Засушить и изучить тварь! Я надеялся, эта штука не оживёт ночью и не вцепится мне в физиономию.

Ах, Панама-городок! Добравшись до берега, я нырнул в тёплые воды. Запрокинув голову, я смотрел в небо, болтаясь на волнах. Красотища!

Что, чёрт возьми, я делаю не так?

Зачем живу в грязном суетливом муравейнике, над которым девять месяцев царит зима. Почему не живу средь пальм и белых пляжей? Не гуляю перед обедом по песчаному берегу. Не сижу на закате с бокалом рислинга в кафе возле пирса. И прекрасная мулатка не для меня по вечерам поёт нежный соул.

«Не бойтесь совершенства. Вы его не достигните!» – говорил Сальвадор Дали.

Воистину, идеальный мир не существует! На краю курортного городка над многочисленными трубами клубился белый пар химического предприятия.

Бумажная фабрика стоит прямо на карьерах с белым песочком, который удачно используется в производстве. В огромных чанах здесь варят щепу, а когда ветер дует с залива, жители близлежащих поселений угорают от невероятно вонючего запаха целлюлозного производства. В отходные открытые резервуары, источая сероводородные испарения, стекается бурая пена.

Я вернулся в машину и отправился на поиски подъездов к фабрике. Пересёк железнодорожные пути, пропустив длинный состав с древесиной, въезжающий на территорию завода, и подрулил к проходной, за которой виднелись громады металлических труб и резервуаров.

Как только я нацелил телескопический объектив на громадные конструкции, из будки вышел охранник: «Здесь химическое предприятие. Съёмка объектов запрещена! Распоряжение из-за угрозы терроризма».

Он пообещал вызвать полицию, и он бы это сделал, так что мне пришлось проехать вдоль забора и, заглушив мотор, спрятаться под ветвями деревьев. Я снова достал фотоаппарат, стараясь выглядеть обычно, чтобы не привлекать внимание снайперов, и сделал пару снимков.

Совсем недавно поблизости в водах Мексиканского залива после аварии на буровой установке три месяца из донной скважины сифонила нефтяная струя, отравляя всё вокруг. Был введён запрет на рыбную ловлю. На берег выбрасывало рыб и птиц, полностью покрытых слоем нефти.

У дощатого пирса в центре города ржавый рыболовный сейнер сушил сети.

На палубе покрытые с головы до ног чешуёй два старика сидели и сортировали улов, бросая в одни вёдра креветок, а в другие мелкую рыбёшку. Над ними, нервно покрикивая, кружила стая чаек. Пеликаны, суетливо толкаясь в воде, окружили лодку со всех сторон.

Один из старичков время от времени вставал и проходился по палубе шваброй без тряпки на голой палке. Собирая палкой требуху и мелочь в одну кучу, он скидывал всё это в воду сквозь отверстие в палубе. Пеликаны, разевая мешки, накидывались на халявные лакомства, создавая жуткую давку. Стоял страшный гомон. Пока старик орудовал шваброй, чайки налетали и воровали всё, что успевали схватить. Из-под брезента, под которым ожидала сортировки следующая порция улова, осторожно бочком выползали крабы и бросались за борт. Всюду кипела и боролась за существование жизнь.

На причале большой чёрный мужик в намокшем комбинезоне, покрытом слоем чешуи, принимал с борта вёдра, ставил их на тележку и отвозил под навес. Там он высыпал содержимое вёдер в огромный чан, из которого креветки порциями валились в большой ковш, прикреплённый к весам. Взвесив, он наклонял ковш и рассыпал креветок по ящикам. Загребая лопатой, он засыпал в ящики лёд и складировал их возле стены. Водила, подхватив, кидал ящики в открытый фургон и развозил по магазинам и кафе. Отпробовать креветки, приготовленные пятьюдесятью способами, можно было прямо здесь в кафе на пирсе. Подкрепившись наскоро дарами моря, я вырулил на шоссе, пролегающее вдоль залива, и отправился в сторону Пенсаколы.

Дорога по небольшим мосткам перепрыгнула на длинный барьерный остров.

Песчаные острова тянутся вдоль берега на много миль и составляют довольно протяжённые цепочки.

Я медленно катил по островку Санта-Роза. Слева в солнечных бликах блестел залив. Справа тянулись домишки и небольшие магазинчики. Во всём чувствовалось спокойное курортное умиротворение. Люди с полотенцами перебегали дорогу в сторону пляжей. В открытых кафе на набережных сидели компании. Старичок с голым торсом бежал вдоль берега, за ним трусил рыжий пёс. Под брезентовыми навесами стояли ряды скутеров. Ветер полоскал пёстрые флаги у сёрф-магазинов.

Через пару миль в пустынном местечке на берегу вырос доисторический деревянный бар. Над входом громоздилась потемневшая резная надпись: «Старый попугай». С веранды на втором этаже к пляжу спускалась скрипучая лестница. Внутри бойкий официантик разносил лобстеров и креветок. На стенах висели черно-белые фотографии побережья и этого бара: пятьдесят, сто лет назад. Столы, стулья, ставни на окнах, двери – всё было старое, исконное, не тронутое никаким современным ремонтом. Бар сохранял своё девственное естество, был таким же, как при открытии.

Я вышел под навес на веранду и сел в ободранное деревянное кресло. По креслу стояло слева и справа.

В кресле слева от меня скуластый бородач в жилетке на голое тело, закинув ноги на скамейку, пригубил пиво и, смахнув с губ пену, поставил кружку на низкий стол. У кресла, положив голову меж лап, лежал мордой на досках вислоухий сеттер. Рыжие уши ниспадали на дубовый настил.

Справа в кресле, поджав ноги и укрывшись пледом, с молочным коктейлем в руке, читала книжку миловидная брюнетка. Белая кошка пришла на веранду и, сев поодаль, стала смотреть на берег. Сеттер встревожено приподнял бровь и повёл ухом.

На берегу, на пустом пляже, прижавшись плечами, сидела одинокая парочка.

На юго-востоке стали собираться грозовые тучи. Небо над водой потемнело.

Ветер стал вздымать песчаные вихри у подножья горбатых дюн. По склону дюн на частоколах заграждающих укреплений трепыхались длинные усы осоки. Полоскалась на ветру забытая кем-то косынка.

Мне принесли суп с креветками и сухарями. Сверкнуло. Раздался первый удар грома. Тёмные дождевые полосы сверху донизу опутали рваные солнечные просветы на горизонте. Водная пелена стеной пошла в нашу сторону.

Бородач сделал глоток.

– Сейчас сыпанёт! – заключил он, оглядывая небо.

Из-под туч крепко дунуло. Резким порывом захлопнуло ставни на окнах. Кошка нырнула к брюнетке под кресло и, сложив лапы под пушистой грудкой, сонно сощурилась. Парочка у воды легла на песок и, укутавшись чёрным полотенцем, принялась целоваться.

Снова полыхнуло, раздался протяжный грохот.

– Милое зрелище, – кивнул бородач на парочку, приглашая разделить его философское настроение. – Адам и Ева в райском саду под гневом небес.

Он помолчал.

– Не стоило Адаму есть это яблоко… Господь должен был Еву одну выгнать из рая! – обратился он к нам. – Зачем она, вообще, сорвала то, что брать было нельзя?

– Женщины любопытнее мужчин, – перелистнув страницу, бросила брюнетка и улыбнулась, не поворачиваясь.

Я принялся с аппетитом хлебать суп.

– Это смотря в чём, – парировал бородатый. – Пока мужчины исследуют земли и открывают новые физические законы, женщины озабочены лишь тем, что надеть на вечеринку!

– Разве не женщины посылают мужчин исследовать земли, чтобы привезти оттуда добычу? Новые законы разве не для того нужны, чтобы обогревать семейное гнёздышко?

– Бросьте. Женщины легкомысленны. Как можно было поддаться на уговоры Змея?

– Просто Змей был мужчиной… К сожалению, женщины склонны верить мужчинам поначалу, – вздохнула брюнетка и, положив книгу на колени, посмотрела на берег, дав нам возможность полюбоваться привлекательным профилем.

– Э-э… Что вы делаете сегодня вечером? – заворожено приподнялся бородач. – Может, поужинаем вместе?

Пёс приподнял голову и удивлённо посмотрел на хозяина.

В его мудрых глазах читалось: «Старик, не было никакого яблока! Очнись. Яблоко, это метафора. Настоящий фрукт был у Евы пониже пупка. Это и погубило Адама. Будь на чеку, друг!».

Вздохнув, он с неодобрением посмотрел на кошку, и снова положил морду на доски. Кошка фыркнула и, свернувшись, накрыла хвостом нос. Брюнетка, улыбаясь, смотрела на грозу.

Я поболтал в пустой тарелке ложкой. Допил кофе. И отправился дальше.

Истерия природы нарастала. В лобовое стекло стали бить крупные капли. Потом хлынуло. Сверкнула молния, гром разломился прямо над головой.

Что может быть лучше купания в грозу!

Я заехал на прибрежный песок в совершенно пустынном месте. Пляжные строения исчезли из виду. Шквальный ветер колол тело острой песчаной позёмкой. Поднялась сильная волна. Порывы бросали в лицо пену. Я зашёл в воду. Штормовой прибой тут же свалил меня с ног и потащил от берега. Через полчаса изнуряющей борьбы мне всё-таки удалось выплыть обратно.

Обессиленный я выполз на берег в трёх сотнях метров от того места, где стояла машина. Сандалии засыпало песком. Майку куда-то унесло безвозвратно. Шорты удалось найти в кустах, в двадцати шагах. Машина тут же завязла в мокром песке. Ливень усиливался. Я светил в навалившиеся сумерки фарами и, повиснув на руле, таращился вперёд сквозь мелькающие дворники. Потоки воды искажали и без того близкую к нулю видимость. Наконец, вдалеке показались огни, и через десять минут меня вытащил из песка чувак в старом фургоне с лонгбордом на крыше. Отблагодарив его апельсинами, я покатил дальше. Вскоре за мостом на горизонте показалась Пенсакола.

Глава 18. Пенсакола – Новый Орлеан

– Мотня драная! Ещё раз тебя увижу с ним – кривульки выдерну!

На заправке, похоже, назревал конфликт. Из двух машин, стоявших друг против друга, высунулись две чёрные девицы.

Парковку огласила дискуссия, начавшаяся, видимо, ещё в кафе:

– Насри себе в руку, милая! Твоя жирная жопа ему уже не интересна! – адресно раздалось из левой тачки.

– Разорву тебе зад, сучка, если ещё раз появишься здесь! – парировали из правой тачки.

В обеих машинах опустились передние стёкла. Показались чёрные бритые головы мужской половины собрания. В бой вошла тяжёлая артиллерия:

– Оу-воу, детка! Присмотри за выражениями, стерва шизанутая! – донеслось слева.

– Ты как мою сестру назвал, черномазый? – уточнили справа.

Я не стал дожидаться развития событий и, захлопнув крышку бензобака, вырулил на трассу.

Проскочил Пенсаколу насквозь, поглядывая на город из окон. Бухта Бутчерлен, Эскембия-Бэй, Виндс-Бэй – всё не то. Снова не тот «… бэй».

Потянулись вдоль дороги обширные кукурузные поля. Через двадцать миль на обочине показалась прорешёченная пулями табличка штата Алабама: «Добро пожаловать в Сердце Юга!».

Местные реднеки, похоже, лихо развлекаются, простреливая дорожные указатели на полном ходу. Пара рваных отверстий размером с бычий глаз красноречиво свидетельствовала, что кроме пистолетов здесь в ход идут и крупнокалиберные винчестеры. Под табличкой гнил дохлый опоссум.

Я свернул на просёлочную дорогу и покатил вглубь штата. Радиоэфир наполнили звуки дребезжащего кантри.

Кривая паутина грунтовых троп стала петлять по равнинным низменностям. Вдоль берегов мутных речушек парили белоголовые орланы. Средь хлопковых полей меж раскидистых вязов торчали разрозненные деревушки. Где-то здесь, вероятно, и жил Форрест Гамп.

Я обогнал школьный жёлтый автобус, вздымавший пыль меж удалённых ферм.

В пятьдесят пятом году в Алабаме с автобусов началось гражданское сопротивление чернокожих. Швея Роза Паркс в столице штата, городке Монтгомери, отказалась уступить место белому и была арестована. На беду консервативной Алабамы в этом же городке в небольшой баптистской церкви служил молодой священник. Он поднял собратьев на акцию гражданского неповиновения, объявив бойкот автобусным линиям. Мир узнал Мартина Лютера Кинга.

Всё чернокожее население города в один момент перестало ездить на автобусах. Акция получила название: «Ходьба во имя свободы» и длилась больше года. Все стали ходить пешком на любые расстояния.

Для автобусных компаний это оказалось полной неожиданностью. Их выручка процентов на семьдесят состояла из билетов, которые покупали чернокожие. Власти в ответ стали давить на движение. Консервативный юг не мог смириться. Стали применять антибойкотный закон и подвергать аресту активных членов. Активистам стали поступать угрозы от Ку-клукс-клана. В дом Кинга забросили бомбу. Пока, наконец, федеральный суд не признал сегрегацию в автобусах, противоречащей конституции.

А ведь ещё совсем недавно юг сотрясали Суды Линча. Они настолько вошли в обиход, что их практиковали и судьи, и мэры небольших городков, и шерифы. На место линчевания собиралась публика, являлись фотографы, устраивались целые шоу. В моду вошли открытки с изображением повешенных. Рядом на фоне висельников, улыбаясь, позировали праздношатающиеся субъекты. Посылались открытки родственникам: «Мама, это я слева!». Бывали случаи, когда оправданного судом чернокожего бедолагу на выходе из здания суда встречала несогласная с вердиктом толпа и волокла беднягу к ближайшему дереву.

С Кингом рассчитались спустя десятилетие на митинге в Мемфисе: «Я был на вершине горы. Мои очи узрели величие Господа!». Кто-то выстрелил, когда он стоял на балконе своего мотеля, готовясь к шествию. Пуля прошла через гортань и застряла в плече. Через час он умер в госпитале.

В ответ чернокожие бунты охватили всю страну. Восстания возглавила «Чёрная пантера». В Вашингтоне морпехи установили пулемёты прямо на ступенях Капитолия. Пехотные дивизии оцепили Белый дом. Толпа громила город. Убийцу Кинга поймали спустя два месяца в лондонском Хитроу. Им оказался Джеймс Эрл Рэй, беглый заключенный тюрьмы штата Миссури. Он пытался улететь в Южную Африку по поддельному паспорту. По совету адвоката Рэй добровольно признал вину и избежал смертной казни, получив девяносто девять лет тюрьмы.

Просвистел за окном небольшой портовый городок Мобил в устье Алабама-Ривер. Бухта Бонсекор, Чакалучи-Бэй – не то, всё не то. Не тот «… бэй»!

Промелькнул, прижатый к заливу аппендикс штата Миссисипи с прибрежным городком Билокси.

Вскоре я пересёк границу Луизианы.

На территории этого штата находится самая грозная тюрьма Америки – «Ангола».

В её стенах Хадди Ледбелли записал свою версию популярного блюза «Полуночный экспресс». На кого ночью упадёт свет его фар, того скоро отпустят. Отсюда, впрочем, почти никто не выходит. «Ангола» специализируется на пожизненных и смертниках.

Ожидающие электрического стула годами томятся в одиночках, покидая камеру лишь на час в сутки для прогулки. Прогулка представляет собой хождение под надзором вперёд-назад по узкому коридору. Пожизненные вкалывают на кукурузных угодьях по двенадцать часов в пыли под выжигающим солнцем, так чтоб к концу дня не оставалось сил – от изнурённых меньше хлопот. Охрана с винтовками на лошадях контролирует поле по периметру. Всё, как двести лет назад. Работа на плантациях – часть наказания.

С одной стороны «Анголу» окружает излучина Миссисипи, с другой стороны подпирает озеро. Поймы кишат аллигаторами. Огромная территория огорожена высоченными металлическими заборами с пятью рядами рулонов бритвенных лезвий. Торчат снайперы на вышках. Почти все осуждённые, которые попадают сюда, умирают в стенах тюрьмы, просто переезжая на тюремное кладбище. Бежать отсюда за последние тридцать лет никому не удавалось.

Америка умеет удивить иной раз до оторопи. В «Анголе» реализовались самые лихие идеи фантастов – реалити-шоу с обречёнными «бегущими». Раз в полгода, помолясь в местной часовенке, пожизненные выходят на огороженное поле, засыпанное опилками. Терять им нечего, зато можно подзаработать немного деньжат или заполучить травму, чтобы откосить от работы на плантациях. Словно гладиаторы, они выходят на середину большой арены, и охрана выпускает из загона разъярённых быков. Вокруг сидят тысячи зрителей. Начинается пляска смерти. Быки, бывает, ломают зазевавшимся беднягам рёбра, крушат челюсти, пробивают копытами головы; протыкают рогами внутренние органы, калечат и убивают. Люди приезжают на представления со всей страны, приходят семьями. Билеты на шоу расхватывают в первый день продажи.

На одном из пригорков отрылся изумительный вид на обширные просторные поля. Я притормозил с краю и опустил стекло. Свежий воздух. Цветущие запахи. Потянуло в сон. Всегда в дороге полезно прикорнуть минут хотя бы двадцать, если ты весь день за рулём. Я перебрался на пассажирское сидение и, откинув кресло, растянулся. Сразу же навалилась приятная дремота. Лёгкая музыка навевала воздушные видения.

Со стороны поля внезапно послышались утробные звуки, раздалось протяжное мычание. Приподняв голову, я обнаружил внизу стадо.

Не дадут уснуть! Я открыл дверь и вышел на обочину, чтобы спокойно отлить.

Прямо под склоном грунтовой сельской дороги, за деревянной оградкой паслось огромное коровье стадо.

Ветерок надувал с поля обволакивающий аромат свежего навоза. Пахли сочные травы. Колосилась вдали кукуруза. Красота! Во всём чувствовался порядок и добросовестный труд. Стадо, заприметив меня, повернуло морды и начало кучковаться возле ограды, с изумлением разглядывая необычайную картину – пришельца, орошавшего склон. Кто-то снова громогласно замычал. Все грозно подхватили. Быки двинулись в мою сторону.

В ту же секунду на траву под моими ногами упала чёрная тень. Пару секунд я мочился на тёмный силуэт чьей-то головы. Затем поток иссяк, я повернулся и застыл. Прямо на меня, сжимая квадратную челюсть, уставился здоровенный двухметровый коп с шерифским значком и рацией на груди. Его машина стояла сразу за моей.

Я поперхнулся, пытаясь что-нибудь выдавить, но толком не знал с чего начать.

– Э-э… Сэр… – протянул я, широчайше улыбаясь.

Он прервал, подняв руку. И показал глазами, что аппарат пора убрать в штаны.

Я быстро повиновался.

– Сэр, я просто… – снова попытался я объясниться.

Он опять резко поднял руку и перевёл взгляд в поле.

Не спеша он окинул взором холмы. Стадо.

– Неплохой денёк, не правда ли? – выдохнул он задумчиво. – Какой вид!

Мы помолчали, потрясаясь видом. Я в полном согласии солидарно покачал головой.

– Я знаю людей, которые содержат эту ферму, – продолжил он после паузы. – Они трудились здесь поколениями…

Он помолчал снова и опять медленно выдохнул, пытаясь держать себя в руках.

– А вот ты, что за хрен собачий? – добавил он, не поворачиваясь. – Покажи-ка мне свои права, сынок.

Я быстро достал пластиковую карточку из кармана и протянул, бормоча что-то вроде:

– Просто турист… Ничего больше… Со всем уважением. Прекрасный штат. Такая красота!

Он глянул на меня и снова перевёл взгляд на стадо.

Головы внизу глухо замычали, подтверждая обвинительное заключение.

Я приналёг:

– С громадным уважением. Чудесные виды. Гостеприимство. Племенное потомство. Крупнорогатый скот. Милые создания!

– Тряс тут перед ними членом? – процедил он, окидывая взглядом округу. – Каким же надо быть извращенцем, господи боже! У себя дома ты тоже мочишься, где попало?

Он медленно подошёл ко мне и посмотрел сверху вниз, прямо в глаза.

– Ты что-нибудь употреблял сегодня, дружок? – вкрадчиво спросил он.

Я помотал головой, не разжимая рта.

Он положил на капот планшет и выписал штрафной листок. Когда он исчез за холмом, я уставился на бумажку: «Явиться в суд для решения». И адрес.

Добравшись до здания суда в соседней деревеньке, я остановился перед хлипкой двухэтажной постройкой начала века и зашёл внутрь. Дождавшись очереди, встал перед барьерчиком в зале. Сверху поскрипывали лопасти деревянного вентилятора.

Судья в чёрной мантии полистала бумажки, изучила листок и посмотрела на меня, изменившись лицом. Я нервно сглотнул – только самоубийца мог умудриться обоссать частные угодья на глазах у шерифа. Воображение рисовало панические картины.

– Ваша честь! – начал я уверенным тоном линию защиты. – Со всем уважением… Прекрасный штат. Рогатый скот. Мочевой пузырь. Экстренная необходимость. Опасность для здоровья. Безопасность движения. Раскаяние. Снисхождение. Милость к падшим. Никаких сомнений. Ради всего святого! – взмолился я в крайнем душевном волнении.

Она сняла очки. Потёрла переносицу. Нацепила очки обратно. И посмотрела на меня, сжав губы.

Схватив молоток, она треснула им со всего маху по подставке, и суд огласил громогласный окрик:

– Кастрация!

Мощное эхо прокатилось под сводами старинного зала и холодком отозвалось где-то в области мошонки. Я встревожено обернулся: «Что она сказала? Вы слышали?».

Ожидавшие своей очереди на лавках лениво рассматривали стены. Алкоголик у прохода равнодушно посмотрел на свои ногти. Чёрный паренёк не вынимал из ушей наушники. Девица в рваной майке оскалилась, обнажив тёмный беззубый рот.

– Простите, вы сказали: «Кастрация»? – холодея, я попытался прояснить положение.

– Я сказала: «Наша нация!» – произнесла она, грозно нависая сверху. – Наша нация… Наш народ! Осваивал эти земли. Растил скот. И прокладывал дороги в надежде, что воспользоваться плодами трудов сможет каждый. Каждый, кто проявит необходимое уважение к нашим ценностям, правилам и законам. Мы всего лишь требуем их соблюдать!

Она набрала в лёгкие воздух, переводя дух, и выпрямилась.

Грозно мелькнул молоток:

– На первый раз – предупреждение! – бухнула она молотом по наковальне. – Следующий!

Я облегчённо выдохнул. «Ангола» и электрический стул мне сегодня не грозили.

Вернувшись в машину, я осторожно тронулся и поспешил вырулить обратно на трассу.

Через пару часов эфир заполнили радиостанции Нового Орлеана.

Ритмично покатил лихой джаз. Я приближался к городу. Впереди показалось озеро и мост, ведущий в восточные пригороды. Я решил хлебнуть кофе на заправке.

– Издалека едешь? – поинтересовался продавец на кассе.

– Навещал братишку в «Анголе», – соврал я, небрежно облокотившись на прилавок. – У вас тут оружие есть? – добавил я зачем-то.

Продавец не повёл бровью, заправляя в аппарат ленту:

– Оружие продают за мостом. Уж не знаю, что там с твоим братишкой, а у нас тут преступность выше раз в десять, чем по всем остальным штатам. Так что пушка здесь есть у каждого… И у меня тоже! – намекнул он, дескать, без глупостей тут.

Я и не собирался грабить его сегодня. Нужно сначала заехать в город. Навести кое-какие справки. Выяснить у людей, что за репутация у этого хмыря. «Поговорим позже», – решил я и отправился на мост.

Мост этот длиной в двадцать три мили пересекает озеро Пончартрейн с севера на юг. И это второй в мире по длине мост, пролегающий над водой.

Под мелькающей чередой фонарей я не спеша пересекал водную гладь. Вечерний бриз продувал салон насквозь, занося запахи с залива. За мостом, погружаясь в ночь, сиял огнями огромный город. Город-джаз. Историки спорят теперь – откуда пошло прозвище «дикси» для этих земель? Земля Дикси. Диксиленд.

По одной из версий раньше на десятидолларовых купюрах, которые печатались в Луизиане вместе с английским: «Ten», – стояло и французское: «Dix». Когда такая купюра попадала к янкам на север, они говорили: «О! Да это деньги с юга. Из Диксиленда».

Город здесь основали ещё испанцы, но потом захватили французы. При Наполеоне в дельте реки проживало уже порядка десяти тысяч. Уже тогда из них половину составляли африканские невольники. Очень скоро город стали называть Парижем Нового Света.

Орлеан стал воротами Среднего Запада, принимая грузы и отправляя их вверх по Миссисипи. У причалов выросли колёсные пароходы. К портам со всей страны потянулись железные дороги. Тёплый климат. Плодородные земли. Сразу прилипло прозвище: «Беззаботный городок». Публика с удовольствием предавалась здесь танцам и развлечениям. Перед началом Великого поста по улицам стали ходить ряженные, провожая последний день, когда ещё можно было лопать вволю на Марди Гра – «Жирный вторник», карнавал, аналог Масленицы.

В начале двадцатого столетия здесь в бедняцких кварталах родился чёрный паренёк. С детства он работал, развозил уголь и продавал газеты. Мать одна без отца не справлялась. Его приютила еврейская семья. Он частенько оставался у них ночевать. Мисс Карнофски, добрая иммигрантка из Литвы, пела ему еврейские и русские колыбельные. Она же, заметив в парне музыкальный талант, дала ему денег на покупку первой трубы. Он начал выступать с друзьями на улицах, играл на барабанах, пел. И загремел в тюрьму, за то, что украл у полицейского пистолет и палил в воздух. В тюряге его тут же записали в местный оркестрик. Освободившись, он стал играть в профессиональных ансамблях и начал самостоятельную карьеру, записав множество легендарных произведений. Теперь в этом городе международный аэропорт носит его имя – Аэропорт Луи Армстронга.

Всё началось с кекуока. Кейк-уолк – лепёшка за походку. Рабы развлекали себя на плантациях, соревнуясь в вертлявой походке с ведром на голове. В качестве приза полагалась кукурузная лепёшка. Со временем это превратилось в смешной танец. Чернокожие пародировали своих хозяев на танцплощадках, дёргаясь в нелепых движениях. Хозяева новый танец оценили по достоинству, показав его на выставке в Париже.

Европу тут же захватила модная волна. Дамы и кавалеры глупо дёргались под музыку в кафешантанах и дансингах Старого Света. Возникли танцевальные кружки, где кекуоку обучали молодых повес. Танец шествовал по континентам, порождая новые стили: регтайм, фокстрот, свинг и чарльстон. Из кекуока музыкальные фигуры заимствовали Дебюсси и Стравинский. А Новый Орлеан всё бурлил новыми идеями. Джазовые оркестры стали популярны на прогулочных теплоходиках, ходивших в уикенды по Миссисипи. В одном из таких оркестров Армстронг встретился со своей будущей женой, первой джазовой пианисткой Лил Хардин.

Росли, как на дрожжах, новые биг-бэнды. Зазвучали новые имена: Бенни Гудмен, Гленн Миллер, Дюк Эллингтон, Каунт Бэйси.

Модная музыка хлынула в Нью-Йорк, захватывая лучшие площадки. Трещали от наплыва посетителей Коттон-Клаб и Карнеги-Холл. А промоутеры вытаскивали всё новые и новые таланты, блестящих фронтмэнов: Лестера Янга, Нат Кинг Кола, Коулмена Хоукинса.

Возможно, музыканты, штурмовавшие Нью-Йорк, и дали ему это прозвище – «Большое Яблоко». Говорят, у них в ходу была поговорочка: «На дереве успеха куча яблок, но если тебе удалось завоевать Нью-Йорк – ты сорвал самое большое!».

Яблоки сыпались, как из рога изобилия. Появились фронтирующие молодчики, двигающие вальяжный бибоп в противовес мейнстриму. Майлз Дейвис изобретал кул-джаз. На джазовых сценах эпатировали клубную публику Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи. Экстравагантные костюмы и нелепые шляпы сопровождали ночные джем-сейшены. На одной из вечеринок танцор упал на трубу Гиллеспи и погнул её. Диззи понравилось, как труба стала звучать, и, с тех пор, он играл только на ней, раздувая, словно меха, свои шарообразные щёки.

Город-легенда приближался. Ведущий на радио зачитал музыкальные новости и врубил Колтрейна. Съезжая с моста, я предвкушал особую ночь.

Глава 19. Новый Орлеан. Рю-Бурбон

Въехав в город, я стал нарезать круги вдоль каналов, разглядывая толпы туристов.

Запарковавшись у тротура в центре, вышел и наткнулся на чернокожего паренька с саксофоном возле раскрытого кофра. Он выдавал что-то, видимо, очень своё с местным неповторимым колоритом. Музон был, что надо.

Я кинул купюру и, достав клочок бумажки, показал ему обрывок адреса.

– Третья улица на заливе? – он просиял. – Есть такая! Там большой дом, народ тусуется из художественного колледжа всё время. Они сегодня устраивают вечеринку во Французском квартале. Я буду там играть. Можешь заехать к ним. Скажи, что хочешь посмотреть сакс. Мой старый саксофон у них валяется. Позвоню им, чтоб они взяли тебя с собой. Ты сам откуда? Посмотришь, как у нас всё тут устроено, – он улыбнулся. – Меня зовут Ральф. Увидимся!

Я вернулся в машину и покатил, ликуя, на Третью улицу.

Такая удача, чёрт возьми! Всё сходится. Дом Элизы!

Музыканты! Вечеринка во Французском квартале! Сердце Нового Орлеана!

Что ещё нужно для угарного отжига в этом городе!

Наконец, я остановился у двухэтажного дома с широкой верандой.

Поднявшись по ступенькам, постучал. Через минуту дверь скрипнула. Показалась взлохмаченная голова, перепачканная краской.

– Копов на хвосте нет? – спросила голова.

Я обернулся.

– Не оборачивайся, – приказала голова.

Я застыл на месте.

– Так что тебе нужно, брат? – строго поторопила голова.

Я открыл рот и услышал:

– Ты тот чувак, который должен забрать труп?

Я опешил. Челюсть слегка отвисла.

Дверь скрипуче отворилась, на пороге показался лохматый тип в заляпанном краской комбинезоне. Он согнулся пополам и стал надсадно ржать, хлопая ладонью в дверной косяк.

Отхохотавшись, он вытер глаз и протянул руку:

– Том Брендсон. Я знаю, тебе нужен саксофон Ральфа. Он звонил. Давай, проходи!

Закрыв дверь, он пересёк комнату, открыл холодильник и, вынув пиво, кинул его мне:

– Машину можешь бросить здесь. На Бурбон поедем в минивэне Патрика.

Я открыл банку и огляделся.

В центре комнаты громоздился продавленный диван. У окна торчал мольберт. Все стены были увешаны коллажами и размалёванными холстами. Возле комбика на подставках покоились гитары. В углу торчала барабанная установка. Царил жуткий бардак. Я прикинул, что здесь живёт довольно много народу.

Том вышел и вернулся через минуту со свёртком в руках.

Я развернул. Там был старый дряхлый саксофон, видавший все виды. Пары клавиш не хватало. Я поднёс мундштук к губам и дунул. Раздался душераздирающий писк. Будто сто котов сели на яйца и взвыли.

– А ты знаешь толк в этом деле! – хлопнул меня по плечу Том. – Пошли, познакомлю с народом.

На заднем дворе возле небольшого бассейна в шезлонгах с пивом в руках сидели двое одинаковых с лица – светловолосые близнецы. «Шведы: Ларс и Ульрих», – представил Том.

У стола под навесом нарезала овощи и хлеб девчонка в коротких облипнувших шортах. «Милена из Сербии».

Долговязый парень шевелил барбекю лопаткой. «Патрик. Ониз Парижа».

На ступеньках бородатый очкарик склонился над длинным бонгом. «Пол из Денвера».

Оторвавшись от бонга, Пол долго держал дыхание, потом выдохнул:

– Ништяк!

Я присел рядом. Из магнитофона под гулкий бит доносился ровный речитатив.

Пол протянул колбу. Припав к трубе, я сделал несколько глубоких вдохов.

Наступила тишина. Все посмотрели на меня. Или так показалось?

Я запрокинул голову и посмотрел в небо.

Ветерок шевельнул волосы. По телу пробежали мурашки. Я шумно выдохнул.

Речь окружающих сразу стала трудно различима. Смысл стал как-то расходиться со словами.

– Ты угандошил папашу Буйвола? – внезапно обратился ко мне Патрик.

– Он ронял в кустах часы на поляне в среду вечером, – крикнул в мою сторону Ульрих. Или это был Ларс?

– А-ха-ха! – откинувшись назад, громко захохотала Милена.

Пол смотрел на меня, разинув рот, не мигая.

– Да ты привет! – грозно склонился надо мной Том.

Он протянул костлявые пальцы к моему горлу. Я в ужасе отшатнулся.

Том протянул руки и взял у меня бонг и зажигалку.

Постепенно всё стало приходить в норму. Появились звуки. Фразы снова стали складно собираться в предложения. Какого чёрта эту гидропонику делают такой сильной!

Расслабившись, я торчал на ступеньках, пытаясь удержать мелькавшие мысли. Они проносились моментально, не задерживаясь, и вскоре ни одной не осталось.

Совершенно очистившись от пустых переживаний, я бездумно таращился по сторонам.

– На факультет привезли новые холодильники для лаборатории, – глотнув пива, сообщил Ларс. Или это был Ульрих?

Патрик перевернул мясо.

– Перспективное дело, – откликнулся бородатый Пол. – Вам надо исследовать криогенную заморозку, парни. Нужно срочно патентовать технологии. Представь: в пятнадцать лет ты сдаёшь сперму на хранение. Потом всю дорогу куришь, бухаешь и смолишь дурь. А когда встречаешь любимую-единственную, достаёшь из холодильника свои гены с девственно-чистыми хромосомами, и вы делаете здорового ребёнка!

– Я – за! – поддержала Милена. – Секс всё опаснее и опаснее в наше время. Такой стресс.

– Так все превратятся в роботов, – качая головой, отозвался Патрик.

Том откинул голову в кресле:

– Вот прилетят инопланетяне и накинутся на наших женщин, – предположил он, поглядывая на Милену. – Интересно, как они размножаются? У них должно быть улётное порно.

– А, может, наоборот – может быть, это им нужна помощь, – сказала Милена, поправляя в зеркальце чёлку. – Может, они терпят бедствие.

– Точно, – согласился Пол. – Потерпели крушение и не могут уйти в подпространство. Или… им просто нужна наша нефть. Захватят наши города. Вздёрнут на дереве президента. Поставят здесь пару скважин. Создадут рабочие места.

– А если это какие-нибудь нацисты? – заинтересовался Ульрих. Или это был Ларс? – Устроят тут концлагерь. Новые порядки. Может, это сторонники чистой галактики. Зачищают космос от низших форм жизни.

– Вряд ли, – покачал головой Патрик. – Благоразумие должно побеждать в головах мыслящих. Может, они и сами пострадали от насилия. Может, это беженцы?

– Все беженцы стекаются в Америку, – согласилась Милена.

Она стала накладывать мясо в пластиковые тарелки.

Мы перекусили, допили пиво, и, загрузившись в минивэн, под грохот динамиков покатили по ночным улицам. За руль сел непьющий Патрик. Проехали даунтаун и выгрузились на углу Канал-стрит и Рю-Бурбон.

Вокруг катили толпы туристов.

Гости города и командировочные, вскинув фотоаппараты, с азартом вращали головами. Вся улица была равномерно запружена пёстро одетой публикой.

На балконах вторых этажей шумели вечеринки, гремела музыка.

То здесь, то там разносились крики пьяных компаний. Из дверей баров вываливали группы людей и шли дальше. Вместо них в двери затекали новые порции праздношатающихся толп.

По всей улице из бара в бар происходил бешеный круговорот зевак, жаждущих развлечений. На сколько хватало глаз на узкой улочке бары шли чередой один за другим, сменяясь лавками и борделями. У стрип-клубов выгибались мулатки в блестящих платьицах, не прикрывающих и пятую точку.

Из каждого бара орала живая музыка. У некоторых баров двери были нараспашку и не закрывались никогда. В популярных местах народ не помещался и танцевал у входа прямо на улице. Вино и текила лились рекой. Из открытых жаровен валили ароматные запахи мяса и умопомрачительной выпечки. Ресторанчики с французской кухней сменялись карибскими и кубинскими.

На углу чёрный барабанщик стучал по тому, что нашёл с утра на свалке. Вокруг него полукругом стояли пластиковые вёдра и консервные банки. В пяти метрах от него мужик на ребристой стиральной доске лабал нехитрый мотивчик. Ему аккомпанировал чувак на ручной пиле со смычком. Поодаль в пёстрых перьях тряслись индейцы. Бурбон-стрит кипела и кишела жизнью.

– Терпеть не могу это место, – поёжилась Милена.

– Не дрейфь, старушка! – обхватил её за плечо Пол. – Мы приобщаемся к таинству. Это великая ночь греха и покаяния! Этот город располагает к тому, чтобы нажраться как следует! Нас ждёт чистый звук. Мы будем постигать высшие материи!

– И кадрить пьяных девиц! – подхватил Том. – А вот и они! – крикнул он и помахал рукой в сторону шумной компании.

Ларс и Ульрих тоже взметнули руки. Слева был Ларс, справа Ульрих. Или наоборот?

К нам подгребли две стройные девчушки в коротких платьях со слегка уже мутными глазами – одна повыше и одна пониже. Они принялись пьяно щебетать и обниматься со всеми, счастливо улыбаясь. Я тоже прижал к себе каждую по очереди, поглаживая по голым спинам. Такой, видно, тут ритуал.

Одна из них повисла на Ларсе. Другая на Ульрихе. Но, присмотревшись, они неуверенно поменялись. Вслед за ними к нам подошло ещё человек пять, и всей гурьбой мы двинули к месту.

В переулке Святого Петра возле прогнившей двери двухэтажной халупы змеилась протяжённая очередь. Презервешйн-Холл – этот дом специально не ремонтировали уже лет пятьдесят, оставив как есть былой дух. Самому дому уже больше двухсот лет. По вечерам там играют старый новоорлеанский джаз. В этом клубе играли лучшие джазовые музыканты всех времён. Там не танцуют и не продают алкоголь. Все сидят на полу и просто слушают музыку.

У нас, похоже, на сегодня была программа попроще.

Мы завалились в двери, над которыми развевались ямайские флаги. Внутри уже шёл полный отрыв. Собралась большая общая компания. Все друг друга знали.

Нас встретили криками приветствия. Через пять минут я уже опрокидывал текилу возле барной стойки, слушая факультетские сплетни в кругу пяти девиц и двух амбалов с литыми мышцами.

Переходя от тусовки к тусовке, я каждый раз опрокидывал стопарик, пока, наконец, не нашёл Тома и свою компанию.

Ульрих сидел со стеклянными глазами возле початой бутылки финской водки. Или это был Ларс? Милена танцевала у сцены.

На сцене чувак с козлиной бородкой протяжно дул в рыжий тромбон. Ему вторили кларнет и труба. Лысый на ударных пинал колотушкой бас-бочку, мягко оглаживая щёточками малый барабан. На клавишах кучерявый тип в берете, мелькая костяшками, бегал по всем октавам, пульсируя резвыми триолями. Пилила скрипка. Я увидел Ральфа с альт-саксофоном и помахал.

Толпа у сцены ревела от восторга. Веселье было в разгаре.

На столе был полный порядок в смысле выпивки: бурбон, виски, калифорнийское, бургундское. Кто-то притащил эльзасский рислинг и гавайский ром. В больших тазах пучеглазились гигантские красные луизианские раки.

Я присел на скамью и махнул с Ларсом водки. Или это был Ульрих?

Протянув руку, я подобрал с тарелки китайскую печеньку и развернул, разломив: «Слушайте каждого. Идеи приходят отовсюду!».

Какой-то чувак слева тут же сел мне на уши. Это был однокурсник Милены из Будапешта.

– Америка выжимает каждого досуха! – перекрикивал он музыку. – Если у тебя дом и машина – будь уверен: у твоего соседа дом будет выше, а машин будет две. Ты всегда имеешь меньше, чем кто-то. Постоянное чувство вины, что мог бы иметь больше. Соседи – вот самая мощная мотивация в этой стране!

Я кивнул и пьяно повернулся вправо. Там сидел окосевший Том.

– Мы все живем в горящем доме, – философски заметил он. – Пожарные не помогут. И нет никакого запасного выхода. Нам остается лишь наблюдать из окна второго этажа, как горит первый. Не я сказал! – он скромно поднял руки. – Теннесси Уильямс. Жизнь – это пожар. Её нужно прожить с достоинством!

– Знаешь, как умереть с достоинством? – сквозь шум прокричал Пол, сидевший напротив. – Сожми в руках достоинство и помирай спокойно! А-ха-ха!

– Месье, же ву при, водкю! – закричал вдруг непьющий Патрик.

Ларс и Ульрих налили всем водки, и мы вздрогнули. Хорошо пить со шведами. Мне уже было всё равно, кто из них кто. Рядом с Полом приземлилась круглолицая девица. Она беспрестанно хохотала, постоянно повторяя: «О, мой бог!».

Печальной поступью стал прокрадываться контрабас. Саксофон залился трелями, вибрируя нежным тремоло на верхней «фа». Латунь бликовала в лучах софитов. К микрофону вышел чёрный толстяк. Над головами разлился хриплый блюз. Пары слились в медленном танце. Через пять минут всё вновь взорвалось в бешеном ритме, в движении, в пульсирующих тактах. Всё забурлило и зашлось, зашаталось.

В углу завязалась какая-то потасовка. Всё поплыло у меня перед глазами.

– Ещё по рюмочке! – раздался над ухом оглушительный крик.

Истошно хрипели колонки. Я с трудом оторвал от стола голову.

Она трещала, словно лежала всё это время под прессом.

Покачиваясь на скамье и сощуриваясь, я старался сфокусироваться. В тумане световых пятен маячили фигуры, гремела музыка, какой-то мужик орал мне в ухо.

Вокруг царил жуткий бедлам. Звенели бутылки. Бурлила шумная потасовка в углу. Напротив меня истерически хохотала круглолицая девица. На сцене лупили барабаны. Били по ушам тарелки. Писклявый кларнет выпиливал соло. Разнузданно и громогласно рубил раздолбайский джаз.

Я отрубился, должно быть, всего на пять минут. И если пять минут назад я был просто пьян в стельку, то теперь сознание уже придавил тяжёлый бодун. Лобные доли болезненно вибрировали. Сухой рот слипся. Разжав губы, я вдохнул кислые запахи пивных испарений. Снял с коленки лист салата, покрытый желтоватыми пятнами майонеза. И, пошатываясь, вышел на воздух.

Неоновые огни над дверьми баров бросали отблески на тёмные стёкла. Компания тащила пьяного. Вдалеке мелькала полицейская мигалка. Начал моросить слабый дождь. В небе сквозь туман просвечивала мутная Луна. На горизонте меж домов уже занялась заря. Я смахнул с лица капли и побрёл по улице вниз.

Глава 20. Новый Орлеан – Хьюстон

Блестящий купол крытого стадиона освещало полуденное солнце.

Над ним в чистом небе резвилась стайка птиц.

Я поднял объектив, чтобы сделать пару снимков, и кто-то хрипло сказал:

– Эй!

Я повернул голову, но никого не увидел.

– Эй, мистер!

Я повернулся в другую сторону.

Возле мусорного контейнера из картонной коробки скалился жёлтым ртом лохматый бродяга. Я не заметил его, когда парковался.

– Сигаретки не найдётся?

Он потёр пальцами грудь.

– А ведь там, где вы стоите, плавали лодки. Вы ведь здесь за этим, верно?

Похоже, он занимал хлебное местечко. Сюда приезжают туристы, чтобы сфотографировать «Супердом».

Сигарет у меня не было.

В машине лежал пластиковый бокс, набитый жратвой из китайского буфета.

Приняв подношение, он удовлетворённо кивнул:

– Храни вас бог!

Он открыл коробку, сверху лежала китайская печенька.

Он разломил её и зачитал вслух:

– Богатство придёт к вам на этой неделе!

Он выудил из кармана обмылок сигары и прикурил.

– А ведь я там был, – кивнул он на стадион, затянувшись. – Внутри тогда был. «Катрина», жирная сука, раздавила город своим толстым задом!

Я присел на бордюр рядом, чтобы просмотреть отснятые кадры.

Глянув на машину, он пожевал кончик сигары и сплюнул:

– Когда-то и у меня была машина, сэр. Так вот. И дом был…

Он сощурился, глядя в небо:

– Машина моя тю-тю… уплыла куда-то. А дом сгорел!

Он подобрал под себя ноги.

Я навёл камеру и щёлкнул его:

– Для блога.

– Да у меня тоже блог есть, – он кивнул на ноутбук, торчащий из спальника. – Никто не лайкает.

– Так вы, значит, видели «Катрину»? – я заинтересовался свидетельством очевидца. – И как это было?

– Это было нахрен дерьмово! – он покачал головой. – Вы когда-нибудь труп видели? – он глянул на меня.

Я промолчал.

– В те дни я видел их сотни, – он махнул сигарой. – Они просто плавали тут везде в дерьме по улицам.

Он оглядел улицу.

– В натуральном дерьме из канализаций. Всё вытекло из сорванных труб. Вонь стояла просто жуткая!

Мимо проехал полицейский фургон, он проводил его взглядом.

– Три дня по телеку трещали, что идёт ураган. Категория «три». «Нет повода для беспокойства!». А потом вдруг бах: он уже категория «пять»! Высшая! «Всем срочно эвакуироваться!». Я подумал: какого чёрта… Каждый год здесь ураганы и ничего такого не случается. Особо не наездишься туда-сюда. Я жил в Девятом районе, – он ткнул тлеющей сигарой на восток.

Я кивнул. Про Девятый район я слышал, что он пострадал больше всего.

– Чёртов район залило по самые крыши. Над водой летали доски. Ветер выл, как из преисподней. Когда к вечеру всё стихло, мы спустились и поплыли, ухватившись за покрышки. Потом встали и пошли. Воды было по грудь! Повсюду бродили люди. По соседней улице брела семья. У отца на шее сидела маленькая девочка. Он таращился по сторонам, и куда только хватало взгляда – везде была вода! Потом приплыл человек на лодке и забрал нас. Военные появились только через три дня и начали палить в тех, кто залез в магазины. А что нам было жрать?

Он почесал шевелюру.

– Дом мой сгорел, пока я торчал на этом проклятом стадионе. Народу внутрь набилось жуть. Ночью как бабахнуло! Кусок крыши оторвало. Все обосрались… А когда всё закончилось, от моего дома одни головешки остались.

Он прикурил потухшую сигару.

– Знаете, что сказала страховая компания? Дом пострадал от пожара, а не от наводнения. Вот так! Страховка не полагается… Пожар не стихийное бедствие! Ясно? А разве пожар не от наводнения случился, а? Так и не заплатили, суки! Вот так, сэр… Живёшь себе и вдруг, бац! В один день вместо района, в котором ты вырос – повсюду лишь грязное вонючее болото. Этот город проклят!

Он выпустил дымок облачком, запрокинув голову.

– Если хотите снять стадион сверху, езжайте в даунтаун. С верхних этажей отличный вид, – напутствовал он.

Он втёр сигару в асфальт, превратив её в пучок лохмотьев, и принялся копаться в шмотках.

Объехав стадион по кругу, я отправился в центр.

Инвесторы дыры на крыше стадиона давно залатали. Здесь по-прежнему проводят футбольные матчи. А свои жилища каждый восстанавливал, как мог.

Страховые компании после «Катрины», действительно, стали хитрить, заявляя, что дома, пострадавшие от пожара, не попадают под действие пункта о стихийном бедствии. Дескать, огонь – не стихийное бедствие. Мало ли – может, владелец сам поджог устроил.

На самом же деле, ураган срывал газовые трубы, что привёло к массовым пожарам. Первый этаж стоял под водой, а второй горел – такое происходило повсюду в затопленных районах.

Новый Орлеан, и правда, словно проклятый, погружается под воду каждые пятьдесят лет уже трижды за свою историю. Впрочем, на то есть причины. Город лежит ниже уровня моря, как бы на дне тарелки, и по её краям стоят защитные сооружения. Низину окружают озёра, залив и дельта Миссисипи. «Катрина» разрушила дамбы, и вода моментально хлынула на улицы.

Большинство пострадавших пережили моменты крайнего удивления, перечитав после урагана страховые контракты. Почти все они не покрывали затопление. У страховых компаний богатый опыт работы на местном рынке. Защитные дамбы построили сразу же, как город был заложен, но за последние триста лет его затапливало неоднократно.

Низовья Миссисипи приманивают ураганы с завидным постоянством. Все ураганы Мексиканского залива, пройдя морем, скатываются с атмосферных холмов в устье реки, обрушивая всю свою мощь на несчастный город.

В шестьдесят пятом дамбу сорвал ураган «Бэтси». Злополучный Девятый район затопило полностью. Было решено строить новые современные дамбы. Спустя полвека «Катрина» разнесла в щепки эти самые дамбы, которые не ремонтировались со времён постройки, и Девятый район снова оказался под водой.

Когда синоптики сообщили, что «Катрина» набрала вес до пятой категории, власти быстро смекнули, что город уйдёт под воду. С буровых вышек в заливе вывезли рабочих. В городе была объявлена обязательная эвакуация.

Мэр, однако, город не покинул, заехав в опустевший высотный отель в даунтауне.

Он, словно капитан тонущего судна, глушил коньяк и наблюдал катаклизм сверху, созерцая гибель вверенного ему мегаполиса. Огромный город, будто корабль, получивший пробоину, шёл ко дну.

Уехать, естественно, смогли не все. На выезде на много миль растянулись огромные пробки. Дорога из города занимала около десяти часов. Некоторые полицейские улепётывали вперёд всех, посадив семьи в служебные машины и включив мигалки. Уехало более миллиона человек. Но не у всех были машины и средства для переезда. Порядка тридцати тысяч пришли к воротам «Супердома».

Всех, кто приходил, досматривали, чтобы не допустить проникновения внутрь оружия, алкоголя или наркотиков. Но, наркоманы всё, что им нужно было, пронесли и прятались в переходах на верхних ярусах. Было внутри и оружие. Стадион на несколько дней стал закрытым мини-городом, со всеми присущими городу проблемами. Какие только слухи не циркулировали по ярусам среди перепуганных граждан. Говорили, что есть места, где могут ограбить или убить. Поговаривали, что где-то в туалетах вооружённые люди насилуют женщин. На глазах у всех мужчина покончил жизнь самоубийством.

За день перед тем как ураган обрушился на побережье, всё уже было понятно. Шансов у города не было. Рыбаки вывели лодки в залив. Закрылись аэропорты, автобусные станции, вокзал. Все подстанции выключили электричество. В городе застряло множество туристов, им тоже пришлось искать укрытие в «Супердоме».

Горожане, у кого дома были каменные и крепкие – оставались дома. На стадион пошли в основном владельцы фанерных домиков, в которых самая крепкая часть – лестница. Лестницы потом и торчали повсюду в разрушенных кварталах.

Стадион специально проектировали так, чтобы он выдерживал ураганы. Но, когда ночью ураган достиг пика, с крыши с ужасным скрежетом стало срывать куски кровли. Ноев ковчег попал в эпицентр бури.

Люди внутри не спали, слушая новости из карманных радиоприёмников. Орали напуганные дети. Сквозь брешь в крыше на футбольное поле стала заливаться вода. Вода проникла в лифтовые шахты и переходы. Народ стал перебираться на верхние ярусы. К середине дня всё было кончено. «Катрина» ушла. Впрочем, всё только начиналось. Настоящие испытания для оставшихся были впереди.

Вертолёты федеральных телеканалов стали совершать облёты города. Открылась ужасная картина. Более восьмидесяти процентов города было затоплено полностью. Стала проясняться хронология событий.

Ураган сначала пробил бреши в дамбе, заграждавшей канал Индастриал на востоке. Пройдя сквозь город, столб урагана стал выдавливать воду из озера в каналы на севере. Дамбы на каналах сорвало. В прибрежных районах затопило все маленькие городки. Повсюду люди подавали сигналы бедствия с крыш своих домов.

Погибло около полутора тысяч. Трупы плавали повсюду. Спасатели первое время их просто отталкивали, пробиваясь к живым, ждущим помощи. Наводнение вымыло с кладбищ гробы из могил. На складах в отключённых холодильниках гнила еда. Повсюду из сорванных коммуникаций наружу вылились нечистоты. Стоял страшный смрад.

Сразу возникла угроза эпидемий, вспышек холеры и тифа. В одном из районов рухнул многоквартирный дом с жильцами. На трупах людей, плавающих повсюду, искали спасения полчища обезумевших крыс и красных муравьев. Начались утечки газа и химикатов. Вспыхнули пожары. Вокруг царил сущий ад.

В затопленные дома стали проникать мародёры. Некоторые домовладельцы остались и охраняли свои дома. Начались частые перестрелки. В центре между бандами разразилась настоящая война за бутики и ювелирные лавки. Банды быстро вооружились, захватив опустевшие оружейные магазины. На руках оказалось всё что угодно, вплоть до пулемётов. Через несколько дней в город вошли войска, получившие приказ стрелять на поражение. Что они и стали делать, стреляя в людей, которые забрались в супермаркеты в поисках еды.

Из «Супердома» народ вывалил на прилежащие пандусы. Все улицы в округе были затоплены. Выяснилось, что вода и питание закончились. Медикаментов нет. Людей охватили голод и жажда. Младенцы умирали на руках. Стариков свалили инфаркты. Началась паника, ругань и дичайшие кровопролитные стычки. И только на седьмой день к окраинам города подошли автобусы, которые вывезли пострадавших в Хьюстон на такой же стадион.

Пора и мне было отправляться в Хьюстон. Напоследок я решил перекусить и таки найти место в центре, чтобы, и правда, снять город сверху. Запарковавшись возле офисного небоскрёба, я купил в соседнем кафе пиццу и с коробкой вошёл в холл первого этажа.

Дорогу к лифтам преградили турникеты. Секретарша на рецепшн кивнула мне и, нажав кнопку селектора, соединилась с кем-то:

– Доставка пиццы, Сэнди. В этот раз они что-то быстро.

Она махнула мне:

– Вы из «Пицца Хат»? Сорок восьмой этаж.

Турникет мигнул зелёным огоньком, я прошёл и вызвал лифт.

Группа клерков вышла на сорок седьмом, двери закрылись. Я остался в кабине один. Через пару секунд двери раскрылись на сорок восьмом этаже, и я шагнул вперёд.

Из-за стеклянной стойки вышла миловидная шатенка:

– А вы сегодня быстро!

Молоденькая секретарша соответствовала этажу. Её волнистые волосы были убраны в аккуратный пучок. Идеально выглаженный тёмно-синий костюм обрамляла белоснежная рубашка, несколько пуговиц были расстёгнуты у загорелого горла. На шее блестела дорогая цепочка. Её прямая спина отражалась в широком зеркале, занимавшем всю стену от пола до потолка. Стройная талия переходила в плотную юбку, тесно сжимавшую бёдра. Юбка почти покрывала колени. Стройные голени в бежевом капроне венчали узкие лодыжки в воздушных босоножках. Я загляделся.

Напротив её босоножек на дорогом паласе я увидел в зеркале грязные пальцы, торчавшие из перевязанных бечёвкой сандалий. Разводы ссохшейся глины налипли на ногах. Над содранными коленями топорщились карманы перепачканных илом шорт. Над мятой майкой торчала лохматая голова. Небритая физиономия с удивлением взирала на меня из зеркала. В руках покоилась коробка с пиццей, на шее болталась камера с телескопическим объективом. Я присмотрелся повнимательнее и провёл рукой по щеке. Пора что ли побриться?

Она оглядела меня и, протянув руку, неуверенно приняла коробку.

Я объяснил – заменяю иногда напарника, сколько ношу к вам пиццу, всё мечтаю взглянуть на город сверху.

Она открыла коробку и немного успокоилась. Оглядев меня ещё раз, кивнула:

– О`кей. Пока никого нет!

Мы прошли в огромный застеклённый кабинет с панорамным видом. Вокруг длинного овального стола пустовали мягкие кожаные кресла. Во главе стола у стены возвышался высокий массивный трон.

– Совет директоров, – шепнула она. – У тебя есть десять минут. Возьми кусок пиццы, мне одной тут всё равно много будет.

Она положила кусок на тарелку и вышла.

Я плюхнулся в главное кресло и, закинув ноги на стол, откусил. Пицца с грибами и перцем была восхитительна.

Вид из окна открывался потрясающий. На севере виднелись крыши Французского квартала и района Тримэй. Зеленели парки и обширные скверы. Каналы и мосты виднелись на юге. Колёсные пароходы стояли у причалов. Чайки внизу носились над эстакадами.

Из дальней стеклянной двери в кабинет просочился набриолиненный чувак в строгом пиджаке и галстуке.

Увидав меня, он застыл:

– Добрый день… Так вы и есть тот новый владелец компании, которого сегодня должны представить на Совете директоров?

– Пришёл пораньше, – объяснил я, жуя гриб.

– Рад… Очень рад! – засуетился набриолиненный. – Может быть, будут какие-нибудь первые распоряжения?

– Прибавьте зарплату секретарше! – сказал я, и он, выхватив записную книжку, пропал, пятясь задом.

Я докончил пиццу и, спустившись к парковке, отправился на выезд из города.

За окном промелькнуло укрытое магнолиями кладбище.

Сложенные из кирпичей склепы были покрыты несколькими слоями побелки. Видно было, что местами от сырости побелка кусками отваливается, и на это место накладывают новый слой. Из-за заболоченности почвы все могилы здесь представляют собой надземные саркофаги. Гроб с усопшим вставляется в переднее отверстие такого склепа, и оно закладывается кирпичами. Когда умирает ещё один член семьи, к склепу пристраивают этаж сверху и туда помещают второй гроб. В итоге может получиться строение в несколько этажей.

Вскоре за мостом показался Батон-Руж. Въезд на мост венчала табличка: «Миссисипи».

Одна из величайших рек мира по протяжённости. Она бежит от Канады сюда на юг через десять штатов. Наполеон продал американцам земли от Канады до Мексиканского залива по дешёвке – нужны были срочно деньги на войну в Европе.

Покупка была котом в мешке. Чётких границ территория не имела. Что на ней располагалось – было загадкой. Поначалу американские картографы даже не знали о существовании Скалистых Гор на западе. Было решено снарядить экспедицию и найти путь к Тихому океану. Экспедиция Льюиса и Кларка стартовала из Сент-Луиса. Они отправились вверх по одному из притоков – широкой Миссури. Льюис и Кларк в пути составляли карты и вели дневниковые записи, которые потом с успехом были изданы.

«Чем чёрт не шутит!» – подумал я и решил тоже вести дневник поездки.

Съехав за мостом к берегу, я достал ноутбук и открыл текстовый редактор.

«Gjkysq gbpltw…» – записал я первую мысль.

Не та раскладка! Пока переключал раскладку, мысль улетучилась. Других ярких литературных идей в голову не приходило, и я решил пока отложить мемуары.

День перевалил за половину. С Миссисипи тянуло речным илом. Надувала приятная прохлада. У пристани загудел пассажирский пароход. Портовые краны грузили лес на плоскую баржу.

Я вернулся на дорогу и покатил дальше.

Вдоль берега раскинулся городок Батон-Руж, столица штата Луизиана.

Территория эта до прихода французов была густо заселена индейцами.

Французские моряки, поднявшись по Миссисипи, увидали кипарисы, украшенные, словно рождественские ёлки, окровавленными головами на палках. Индейцы таким образом помечали границы владений, разделённых между племенами. Французы так и прозвали это место: «батон руж» – «красная палка».

Городок напичкан заводами и фабриками. Показались гигантские строения нефтеперерабатывающего завода «Exxon Mobil». Два десятка труб коптили небо, производя нескончаемую гряду грязных серых облаков.

Сразу за городом вода заблестела в кустах слева и справа от дороги, а сама дорога вбежала на узкий бетонный мост, лежащий на высоких сваях и протянувшийся на тридцать миль вперёд. Сваи ровными рядами уходили за горизонт. Начались болотистые топи бассейна реки Ачафалайя.

Воды здесь настолько богаты питательными веществами, что многочисленные виды водорослей плодятся в бешеном темпе и пожирают весь кислород, обрекая на гибель другие виды подводной флоры и фауны.

В бурой жиже по краям дороги торчали облезлые болотные кипарисы. Мелькал частокол голых кедров. Склонившиеся над водой ивы оплакивали свои нелёгкие судьбы. Длинные петли дикого вьюна овивали их гнутые стволы. Средь хаотичного бурелома, поросшего мхом, в цветущих протоках виднелись заросли белых лотосов и кувшинок. По дрейфующим средь трясины тонким веткам грациозно переступали длинноклювые ибисы. Дорога перебегала на жиденькие заросшие колючим кустарником островки и снова поднималась на бетонные сваи.

Промелькнул небольшой городок Лафайет. Стало темнеть.

Закончилась, наконец, низина. Просохли болота. Дорога пошла в гору. Потянулась степная равнина – я пересёк границу Техаса.

Радиоэфир быстро наполнился звонким банджо. Гортанные голоса назидательно выводили романтические истории, исполненные духом патриотизма и любви к окружающей природе.

Вдоль дорог меж просторных ранчо сплошь и рядом стали появляться плакаты, на которых белозубые красавцы с квадратными челюстями, в джинсе и белых шляпах, сложив руки на груди, с прищуром улыбались, призывая выгодно вкладывать, надёжно страховать, дёшево покупать, мягко спать, вкусно есть и быстро лечиться!

Через пару часов на горизонте показался сияющий огнями высотный пупырь Хьюстона. Шоссе без единого светофора провело через весь город и выплюнуло вместе с потоком на съезд прямо в даунтаун.

Глава 21. Хьюстон. Плейофф

Бесчисленная толпа со всех сторон втекала в двери огромного стадиона в центре.

«Хьюстон Рокетс» против «Новоорлеанских Хорнетс»!

Превосходное событие для этнографических исследований на местности.

С трудом найдя парковку, я присоединился к потоку.

– Дешёвые билеты! Самые дешёвые билеты! – на тротуаре прыгал чёрный паренёк в косынке.

Я протянул двадцатку.

Западная конференция. Бескомпромиссный плей-офф! Жители болеют за любимую команду против приезжих выскочек. Что ещё нужно для знакомства с городом!

Внутри в холле первого этажа на вращающемся постаменте возвышался перевязанный подарочной лентой внедорожник.

Симпатичные девочки в коротких юбочках и футболках с логотипом автомобильной компании, заманчиво улыбаясь, зазывали принять участие в лотерее. Одна из них с планшетом и карандашом в руке подплыла ко мне, и я сразу почувствовал, что мне должна улыбнуться удача. Надо было просто вместе заполнить анкету.

Умиляясь, она быстро водила карандашиком, пока мы не добрались до номера социального страхования. Возникла неловкая пауза. Я увидел, как свет в её глазах гаснет. Она постучала карандашиком по губам. Не растерявшись, я назвал величину популяции африканских антилоп:

– Обычно, я помню номер наизусть, – добавил я.

– Ещё две цифры, – подсказала она.

– Ах, да! – вспомнил я, и назвал размер её груди и номер сектора над входом в зал.

Потеряв ко мне интерес, она тут же переметнулась к другому счастливчику. Фортуна вновь ускользала от меня.

Из зала донёсся мощный гул, и стала стихать музыка. Публика шумно потянулась внутрь. Я вошёл на балкон своего яруса и, заприметив внизу свободные места, спустился прямо к площадке, уверенно кивая билетёрам в проходах.

Раздался свисток, и два долговязых амбала выпрыгнули вверх в борьбе за мяч.

Зал откликнулся дружным криком. Началась игра.

Я присел внизу на краю прохода возле немолодой супружеской пары. Сзади, попивая «Колу», жевали бурито трое чернокожих подростков в цепях и банданах. В нижнем ряду мужик с блестящей лысиной изучал на планшете таблицу ставок.

Десять человек на площадке стали бегать, перекидывая друг другу мяч под шум трибун и скрип кроссовок по паркету. Двадцать тысяч зрителей бурлили и вскипали, отзываясь на каждую атаку.

Баскетбол идеальный спорт для шоу-бизнеса. Побежали туда – гол! Побежали обратно – снова гол! Счёт с двух сторон стал быстро расти.

«Хьюстон Рокетс», удачно перехватив мяч, мгновенно перешли в наступление. Зал громогласно поддержал. Пас принял долговязый азиат. Сделав пару шагов, он дёрнул защитника в одну сторону, сам прыгнул в другую и с полуразворота отскоком от щита отправил мяч в корзину. Публика зашлась в восторге.

Раздались популярные аккорды одного из налипших на уши хитов. Короткий перерыв.

Из подтрибунных помещений выскочили девочки с блестящими букетами. Присели на одно колено, склонив головы. И вскочили в зажигательном танце. Самую лёгкую подхватил здоровяк. Взметнув вверх, он ловко закрутил её и подхватил возле пола.

Пока шёл танец, периметр быстро оббежали полотёры с широкими щётками. Уборщики поползли на коленях под кольцо, вытирая пятна пота.

Раздался свисток, и площадка снова задвигалась.

Каждый удачный проход гостей сопровождался недовольным гулом и грозным: «Бу-у-у…». В то время как каждая атака «Рокетс» встречалась оглушительными радостными криками. Команды вели разведку боем и прикидывались из трёхочковой зоны, совершая дальние броски.

Я потихоньку стал заражаться всеобщим ажиотажем, следя за комбинациями сторон. За воротами каждой команды на клубных трибунах сидели группы поддержки. Они лупили пластиковыми палками, создавая гулкий шум. Напряжение нарастало. Под сводами комплекса, заражая всех, пульсировал колючий адреналин.

Разыгрывающие «Рокетс», побросав мяч в центре, нашли лазейку и перевели игру на правый фланг. Нападающий рванул в дриблинг, закрывая мяч корпусом, перебрасывая его под ногами и переводя за спиной. Огромный чёрный амбал метнулся в открывшуюся прореху, принял мяч, переложил его, находясь в воздухе, из правой руки в левую, и крюком из-под щита заложил в корзину, повиснув на кольце. Публика бесновалась.

Гости стали фолить, страхуя проходы в обороне и блокируя атакующих. Начались частые замены. В быстрых перерывах на площадку вываливали аниматоры, разыгрывая комические сценки и закидывая в зал бесплатные футболки.

По всему периметру над трибунами побежала электронная строка: «Ракеты, вперёд!».

Под тёмным потолком в центре зала гигантская гроздь, слепленная из полукруглых плазменных панелей, транслировала острые моменты. Показалось крупным планом лицо нападающего «Рокетс», Луиса Скола. Примеряясь, он готовился выполнить штрафной удар. Команды заняли позиции под кольцом для подбора. Зал замер.

Скола набрал в грудь воздуха, подпрыгнул и, подкручивая мяч кистью, отправил его точно в корзину. Стадион взорвался. Накал достиг предела! Я вскочил, преисполненный солидарности, и заорал во всё горло вместе со всеми:

– Да! Да! Давай!

Супружеская пара отшатнулась. Лысый обернулся. Чёрный парень, вздрогнув, пролил «Колу» на штаны. Взметнув руки, я обернулся по сторонам, полагая, что настал самый удачный момент кого-нибудь обнять в радостном порыве, но вип-ложа недоумённо безмолвствовала.

Никто не вскакивал и не кричал.

Все мирно сидели, поглощая напитки и попкорн.

Я шлёпнулся в кресло и присмотрелся: никто не орал и не вставал с мест.

Большинство людей, вообще, не смогло бы резко встать или вскинуть руки – им не позволил бы это сделать лишний вес и гамбургеры в руках. По рядам ходили разносчики сэндвичей и чипсов. Все тихо жевали, лишь иногда делая: «Бу-у-у!» или «О-о-о!». Всё остальное было лишь спецэффектами, которые на ходу вставлял звукорежиссёр. По всему периметру более полутысячи динамиков и сабвуферов создавали шумовые эффекты, откликаясь на каждую ситуацию на площадке.

Прозвучала сирена, и народ потянулся занимать очереди к лоткам с едой.

Прихватив салат и бокал красного, я отправился к диванным пуфикам возле винного бистро. Широкие панели транслировали статистику подборов и подач. Через минуту рядом приземлились мои соседи по ложе – супружеская пара с соседних кресел. Приветливо кивнув, они сели ближе.

– Как вам игра? – поспешил я первым наладить дружеский контакт на тот случай, если меня придут выводить из ложи контролёры. Нужны были свидетели и алиби.

– Игра отличная! – охотно откликнулся супруг. – Кстати, дорогая, какой там счёт?

– Кажется… М-м… не обратила внимания. Вроде, кто-то выигрывал, – спохватилась она.

– Мы долго не виделись, – пояснил мужчина. – Эмма работает на восточном берегу, а я смог найти работу только на западном. Вот и прилетаем сюда, в центр страны, чтобы повидаться. Меня зовут Карл, – он протянул руку. – Хороший город! Я думаю, мы переберёмся сюда, если всё сложится удачно, – он положил ладонь на запястье супруги. Она кивнула.

Мы поболтали немного и отправились обратно в зал. Я успел купить по дороге ароматный хот-дог, нашпигованный огурцами и ещё один пластиковый бокал красного.

Внизу на площадке азартно танцевала группа бибоев. Между ними бегал медвежонок Клатч – талисман «Хьюстон Рокетс». Это из-за него город получил прозвище «Клатч-Сити».

Режиссёр эфира развлекался, выхватывая парочки из зала и выводя картинку на огромный экран под куполом стадиона. Кто попал туда, должен на глазах у всего зала поцеловаться. Камера уткнулась в моих соседей. Карл всплеснул руками. Эмма зарделась. Зал с умилением наблюдал, как они смущённо целуются. Их гигантские изображения сопровождала романтичная музыка. Рядом с плечом Карла на экране моя гигантская рука платком вытирала винное пятно с груди и снимала огурцы с майки. Лица моего видно не было, поэтому я пододвинулся к Карлу поближе и передал привет всему залу.

– О, боже! Боже! – запричитал Карл, обнаружив горчицу с сосиской на моих коленях, пустой бокал вина под ногами, мокрые шорты и огурцы на шее. – Ах, я такой неловкий! Позвольте купить вам ещё одну порцию!

На ещё одну порцию у меня не хватило бы платка, и потому я отказался.

Я махнул рукой:

– Какие дела, Карл, дружище! Любовь – вот что важно! У меня таких маек полный багажник!

А на экране в это время события развивались стремительно. Камера остановилась на парочке молодых людей – два парня на верхнем ярусе. По правилам игры им нужно было целоваться на глазах у честного народа. Тот что повыше встал и, состряпав всем рожу, снял с себя майку. На его груди открылась надпись: «Хьюстон сольёт!». Группа поддержки гостей! Коварные новоорлеанцы! В ту же секунду в кадре показался Клатч. Повалив парня на пол, он стал пинать его и прыгать на нём в отместку за наглость. Зал одобрительно загудел. Вступила музыка. Шоу продолжалось!

Через пару минут началась третья четверть. Команды поменялись корзинами. Голы сыпались один за другим. Я не успевал следить за счётом. Наконец, всё закончилось. Наши выиграли! Народ, радостно бурля, потянулся на выход. Я подождал, пока зал опустеет, и сделал пару снимков.

Рабочие забрались на щиты и стали отвинчивать камеры, направленные на корзины. Баскетбольную площадку за несколько часов разберут, уложат покрытие, поставят бортики, зальют лёд, и всё будет готово к хоккейному матчу. А следующей ночью лёд растопят, сольют и поставят сцену для концерта. Зал успевает делать деньги на всём.

Я вышел на парковку. Она опустела. Все разъехались по домам. Меня не ждал семейный ужин в уютном доме с просторной лужайкой. И пиво с друзьями у телевизора за просмотром субботнего шоу мне не светило сегодня. И свидание в ресторанчике при свечах не было запланировано в этом городе.

Я нашёл мотель, разделся, выключил свет и лёг.

Полоски жалюзи освещала Луна. По стене ползли, переламываясь под потолком, длинные отсветы. Наполняя комнату красно-синими отблесками, пронёсся и затих полицейский патруль. Вслед за ним проорала и стихла пожарная сирена.

«Где я… кто я… куда и зачем еду? Где мой дом? На той стороне земного шара? Это где-то внизу?».

Проваливаясь вниз, в темноту, я видел астронавта в скафандре на поверхности Луны. Он подпрыгивал, слегка зависая над пыльным грунтом. Рядом трепетал на космическом ветру флаг. За тонированным стеклом не было видно лица.

Приблизившись, я узнал лицо Карла.

– Позвольте купить вам ещё одну порцию! – заботливо улыбаясь, мелодично пропел он.

В его руках появился гигантский хот-дог. Он стал лить на него горчицу, и она заполнила всё вокруг. Разгребая тягучие волны, я стал тонуть в жёлтом горчичном океане и, смирившись, пошёл ко дну. Всю ночь за тонкой стенкой бормотал телевизор, и кто-то тихо напевал.

Глава 22. Хьюстон. НАСА

На парковке Космического центра с утра было пустынно.

В утренние часы посетителей в Центре имени Линдона Джонсона совсем немного. В просторных залах небольшая группка ожидала колёсный поезд, курсирующий по закрытой территории. Поезд ходит каждые полчаса. Есть время, чтобы привести себя в порядок. Я был перепачкан рыжей глиной после визита в соседний городок на берегу залива. Галвестон-Бэй, Тринити-Бэй – и здесь не тот «… бэй».

Илистые грязищи возле берега едва отпустили малышку «Тутси». Чуть не увязла в мутном болоте, провалившись колесом в утробно-чмокнувшую жижу. Всё побережье в пятидесяти милях от Хьюстона возле Галвестона покрыто топкими болотцами.

В туалете, слава богу, было пусто. Сняв майку, я решил ополоснуться прямо здесь и приступил. В туалетной кабинке раздался шум спускаемой воды. К раковинам, застёгивая на мешковатых штанах ремень, вышел мужик пенсионного возраста с толстой пунцовой шеей и красными наливными щеками.

На его майке красовался полосатый флаг штата Джорджия и название какого-то провинциального городка – со всей страны приезжают люди на экскурсию в НАСА. Он с недовольным удивлением покосился на водные процедуры.

– В центре необходимо поддерживать стерильность, – объяснился я, плеснув воды на грудь, и взял мыло. – Они не хотят, чтобы земная флора попала на Титан и отравила местные океаны, – пояснил я, намыливая шею. – На входе тщательно проверяют всех, чтобы избежать космических катаклизмов.

Он поднял брови и набрал в ладони побольше мыла. Мы принялись сосредоточенно, словно хирурги, намывать руки.

– Какого чёрта им нужно на Титане… Экономика и так еле дышит! – пробормотал он.

Закончив, мы отправились в зал.

К краснощёкому подплыла дама примерно такого же возраста. Похоже, они приехали вместе. Он стал ей что-то говорить, и она тут же отправилась в дамскую комнату, удивлённо рассматривая руки.

Я прошёлся по залу.

Повсюду сновали бойскауты в галстуках и шортах. Рослый преподаватель в такой же форме: белых носочках и высоких ботинках, поднял руку и звонким голосом сделал объявление. Подошли вагончики, пора было загружаться для поездки на территорию Космического центра.

Ровным рядком на досмотр под рамку выстроилась небольшая очередь. Краснощёкий с супругой вытянули вперёд намытые руки. Охранник оглядел протянутые ладони, недоумённо глянул на напарника и, махнув палкой металлоискателя, пропустил парочку за черту.

Все расположились в открытых вагончиках. Ко мне на свободное место забрался чрезмерно пухлый бойскаут-карапуз летсеми в синем галстуке и с рыжими вихрами. Позади нас сели две монашки в сопровождении святого отца. Спереди плюхнулась на сидения молодая парочка – курчавый студент принялся тискать смазливую блондинку в коротких шортах и что-то нашёптывать ей на ухо. Она восклицала: «Неужели! Правда?» – и заразительно смеялась. Бойскауты быстро заполнили все остальные места, производя бурный гвалт. Преподаватель, стоя в проходе, пересчитывал их, постоянно сбиваясь. Карапуз достал шоколадный батончик.

Поездок тронулся и экскурсовод, настроив микрофон, начал рассказ: «История НАСА… Речь Кеннеди. Борьба за космос. Проигрыш Советскому Союзу. Отставание… Мы идём на Луну! Лунная гонка!» – речь плавно струилась, пока мы проезжали мимо громадных ангаров.

– Было принято решение о строительстве корабля, состоявшего из двух частей: командного и лунного модулей, – сообщил гид. – Двум модулям предстояло осуществлять стыковку и расстыковку на лунной орбите.

Курчавый на переднем сидении выпрямил указательный палец и медленно втиснул его в кулак:

– Главное было обеспечить точное прицеливание, – шёпотом сообщил он блондинке.

– Неужели! Правда? – удивилась она.

– И плавное расхождение, – добавил он, вынимая палец. – Я покажу тебе позже, – заверил он.

– Какие огромные конструкции, – отвлёк внимание монашек пастор, указав на гигантские спутниковые радары слежения.

Монашки подняли фотоаппараты и сделали снимки.

– Немаловажное значение имела экономия средств, – продолжал экскурсовод. – Пустые топливные баки разгонного блока падали в пустыню. Их подбирали и отправляли на завод, где рабочие кувалдами вручную выпрямляли их, чтобы использовать в следующем запуске.

– Ничто не заменит рук человека, венца творения божьего, – заметил пастор.

Вагончики остановились возле павильона, посвящённого Лунной программе, и все шумно двинули ко входу вслед за гидом.

Внутри в огромном ангаре лежала на боку ракета «Сатурн-5». Это она выводила все «Аполлоны» на орбиту для дальнейшего старта к Луне. Вдоль зала размещались стенды, посвящённые каждому из «Аполлонов». На снимках астронавты прыгали по поверхности Луны на фоне звёздного флага.

– Искусная фоторетушь, – шепнул краснощёкий жене. – Всё это снималось в пустынях Нью-Мексико. Сейчас-то это всё уже хорошо известно, поверь мне. Мы никогда не были на Луне, – он печально окинул зал взглядом. – Всё это – часть Великих американских развлечений. Всё в этой стране – шоу! Помнишь, мы были в Музее динозавров? Это тоже самое. Аттракционы для бойскаутов!

Они прошли вперёд, рассматривая макеты.

Бойскауты, задрав головы, заворожено таращились на огромные сопла двигателей и конструкции посадочных модулей. Вдоль стен висели фотографии экипажей каждой лунной экспедиции.

Всех привлёк стенд одного из «Аполлонов». В колонках по периметру зала тихо раздались аккорды Синатры: «Отправь меня на Луну». Экскурсовод начал рассказ. Я иногда включался в поток информации, разглядывая на стендах краткие описания.

– На третьи сутки зрители вновь прильнули к экранам кинескопов. В ночь на Рождество экипаж корабля «Аполлон-8» показал поверхность спутника и восход Земли. Они были первыми в истории, кто совершил облёт Луны. Затем командир Фрэнк Борман сообщил, что у них есть послание жителям планеты. Он открыл Библию и стал читать: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью».

Монашки благостно переглянулись. Пастор удовлетворённо кивнул.

– Возмущённые организации атеистов потом завалили НАСА письмами, – продолжил гид. – Из-за чего подобные лирические отступления было решено впредь не допускать. Впрочем, Борман успел взволнованно передать всем детям, что он наблюдает Санта-Клауса!

– Ах! – умилённо всплеснула руками блондинка.

Часть бойскаутов напряглась и с недоверием посмотрела на экскурсовода.

– Хьюстон ответил, что охотно верит, поскольку: «Вам там видней!». Передача прекратилась. Корабль зашёл за обратную сторону Луны, – гид оглядел группу. – А сейчас давайте пройдём в следующий зал, – показал он направление.

Все кучно потянулись.

– Базз Олдрин пилот лунного модуля «Аполлона-11» – второй человек, ступивший на Луну вслед за Армстронгом, был членом масонской ложи, – продолжил гид в соседнем помещении. – Он был довольно набожным человеком. После того как они прогулялись по поверхности и улеглись первые страсти, Базз отслужил на корабле первую в истории Луны церковную службу с причащением.

Гид показал кусок ткани:

– Неверующий Армстронг причащаться не стал. После чтения Библии на «Аполлоне-8» НАСА погрязла в судебных тяжбах с атеистами. Поэтому Хьюстон не стал транслировать эту службу на публику. Базз причастился во время перерыва в связи. Первой пищей, которую принял человек на Луне – было вино!

Краснощёкий многозначительно хмыкнул и посмотрел на супругу.

– Над Баззом потом долго подтрунивали, дескать, он просто «не дурак выпить» и неплохо отметил прилунение. Когда через тридцать с лишним лет ему семидесяти двухлетнему пенсионеру один из сторонников теории «Лунного заговора» Барт Сибрел в лицо сказал, что тот никогда не был на Луне – Базз, недолго думая, хуком в челюсть уложил наглеца на землю!

Бойскауты дружно зааплодировали. Блондинка радостно присоединилась. Монашки поспешили в следующую дверь. Все перешли в другой зал.

– Совершив прогулку по Луне, Базз поднялся вместе с Армстронгом в корабль. Сняв скафандр, он заметил на полу какую-то странную чёрную деталь. Он насторожился… Это было похоже на один из переключателей. Он поднял голову на приборную панель, и в глазах у него потемнело!

Бойскауты притихли.

– Это была единственная кнопка запуска двигателя! – драматически сообщил гид и выдержал паузу.

– Проектировщикам не пришло в голову её продублировать. Он отломил кнопку запуска, когда перед выходом надевал скафандр!

Блондинка застыла. Супруга краснощёкого опустила ладонь на широкую грудь и замерла, открыв рот.

– На счастье им удалось запустить двигатель, воткнув в паз обычную шариковую ручку, – успокоил гид. – Маленький шаг для человека – гигантский скачок для всего человечества! – торжественно добавил он.

Дамы выдохнули. Бойскауты удовлетворённо зашумели, узнав знакомую фразу. Все плотней придвинулись к фотографиям и шумной ватагой окружили стенд. Курчавый прижал блондинку покрепче, притянув за бедро. Пастор достал очки.

На одной из фотографий на фоне чернеющей пустоты рядом со стойками лунного модуля валялся белый мешок.

– Перед взлётом с поверхности Луны экипаж «Аполлона-11» собрал ненужный мусор и выбросил его из корабля на лунный грунт, – пояснил гид. – Точно также поступил и экипаж следующего корабля, чтобы уменьшить взлётную нагрузку.

– Везде, где появляется человек, он оставляет после себя мусор, – качая головой, удручённо протянул пастор. – Теперь мы отравляем ещё и Луну.

– Реально? – удивилась блондинка.

Карапуз запихал остатки батончика в рот и испуганно убрал липкую обёртку в карман.

– Надо отвезти весь земной мусор на Луну и закопать там! – предложил курчавый.

– В самом деле? – ахнула блондинка.

Монашки вскинули камеры и сделали пару кадров. Краснощёкий прильнул к стенду, выискивая следы фотоколлажей на снимках.

– А теперь давайте посетим Центр управления полётами, – призвал экскурсовод, и все потянулись на выход.

Мы добрались до большого серого здания и вошли в полутёмное помещение, заполненное, подобно кинотеатру, рядами мягких кресел. За стеклом располагался ставший музейным экспонатом зал Центра управления полётами.

– В этих креслах за ходом полётов наблюдали приглашённые зрители. Были среди них и президенты, и родственники астронавтов, и журналисты, – начал рассказ гид. – Самые напряжённые дни здесь выдались во время полёта «Аполлона-13». Взрыв кислородного бака привёл к утечке!

Бойскауты затаили дыхание.

– Мистика числа «13» преследовала корабль с самого начала. «Аполлон-13» стартовал в 13 часов 13 минут с космодрома на мысе Канаверал. Взрыв бака произошёл на третьи стуки полёта: 13 апреля 1970 года. Про посадку на Луну пришлось забыть. Никто не знал, удастся ли, вообще, вернуть экипаж домой!

– Корабль обогнул Луну и, корректируя траекторию двигателями лунного модуля, смог благополучно вернуться на Землю, – гид окинул зал. – Это была победа, достигнутая общими усилиями экипажа и инженеров на Земле. Сейчас Центр управления находится по соседству, в новом современном зале. А в те дни здесь всё и происходило, – закончил он повествование.

– Нереально! – восхищённо выдохнула блондинка.

Все двинули к выходу.

Я дождался, пока помещение опустеет, и сделал пару снимков, разглядывая устаревшее оборудование. Вдоль рядов на столах покоились древние клавиатуры. Торчали пожелтевшие панели и телефонные трубки. Темнели экраны приборов. Вдоль стен висели памятные знаки каждой миссии.

Я толкнул дверь, пора было догнать группу. Проходя узким коридорчиком, я вдруг услышал из распахнутой двери лаборатории приглушённые сдавленные голоса:

– Телеметрия по-прежнему стабильна. Траектория приведёт их прямо сюда… По нашим оценкам они будут здесь через пару недель!

– Через пару недель?! – просипел кто-то в ответ. – Вы шутите? Нужно срочно предупредить Вашингтон! Сообщите по закрытым каналам в Москву и Пекин!

Я огляделся – разве мы проходили по этому коридору?

Растерявшись, я выронил на пол крышку объектива, она брякнула со звонким стуком. В раскрытой двери над широким столом, заваленным бумагами, тут же показались две озабоченные физиономии. Послышались щелчки рации.

Через секунду в конце коридора из-за угла вынырнул охранник.

Я двинул назад и, пятясь, вывалился обратно в пустой зал Центра управления.

Вскочив на ноги, я отыскал нужную дверь и, бросившись по лестницам вниз, настиг группу на выходе из здания.

Экскурсовод продолжал историю:

– Последним кораблём, севшим на Луну, стал «Аполлон-17». Его командиром был Юджин Сернан. До этого он облетел Луну в составе миссии «Аполлона-10». Сернан стал последним человеком, шагавшим по Луне в двадцатом веке.

– Выйдя на поверхность, он стал жаловаться, что у него чешется нос, и он никак не может его почесать, – рассказывал гид. – Экипаж «Аполлона-16» тоже жаловался на эту проблему. Поэтому в шлемах у экспедиции «Аполлона-17» был специальный кусочек ворсистой ткани, о которую нос можно было потереть. Однако у Сернана, на беду, нос чесался в таком месте, которым потереться о ткань никак не получалось.

– Ужас! – произнесла блондинка и потёрла носик.

– А почему мы не летаем на Луну сейчас? – поднял руку долговязый бойскаут в очках.

– Спасибо за вопрос! Всё потому что, как известно… – начал отвечать гид, увлекая группу в следующий зал.

– Всё потому что, мы там никогда и не были! – пробурчал краснощёкий.

– Я слышал, у них там был контакт с пришельцами, и те запретили нам совать нос на Луну, – бросил ему вслед курчавый. – Под страхом уничтожения цивилизации! НАСА это, конечно, скрывает!

– Программа полётов на Луну будет возобновлена очень скоро, – поспешил успокоить бойскаутов преподаватель.

– Боюсь, поэтому сюда и летит группа захвата, – добавил курчавый. – Их уже обнаружили в созвездии Тельца.

– Кошмар! – испугалась блондинка.

Мы прошли к следующему экспонату, и гид продолжил:

– «Вояджер-1» – самый дальний от Земли аппарат, созданный человеком. В настоящее время он уже пересёк границу Солнечной системы. Ему удалось сфотографировать Землю с максимально удалённого расстояния, – он показал на фотокарточку под стеклом. – Наша планета выглядит на снимке, словно крохотное зёрнышко в бесконечной чёрной пустоте.

Группа перешла к круглому золочёному диску на стене в рамке.

Карапуз выудил из кармана новый батончик и развернул.

– На борту «Вояджера-1» находится «Золотая пластина», на которой указано точное расположение нашей планеты относительно крупнейших звёзд. На пластине также записано изображение молекулы ДНК. Схема эмбриона и яйцеклетки. Кроме того, там находятся записи классической музыки. Звуки природы и животных.

– Теперь понятно, почему к нам заторопились гости! – встрял курчавый.

Бойскауты обернулись к нему. Повисла пауза.

– Сдали координаты, – подлил он масла. – Вот вам яйцеклетка… А вот ДНК! У этих ребят с Земли, наверное, жутко вкусные мозги!

Карапуз застыл с батончиком у рта.

– Невероятно! – возмутилась блондинка.

– Обратите внимание на этот макет, – гид повернулся в другую сторону. – Космический аппарат «Кассини-Гюйгенс» исследует спутник Сатурна. Он уже обнаружил несколько химических аномалий в атмосфере Титана.

Краснощёкий достал платок и протёр пальцы, испуганно глянув на меня. Я кивнул.

– Из атмосферы Титана пропадает ацетилен, – пояснил гид. – Учёные подозревают, что им могут питаться какие-то формы жизни.

– На всё воля божья, – смиренно заметил пастор.

– На этом наша экскурсия закончена! – поднял руки гид, улыбаясь.

Рыжий карапуз, утерев шоколадный рот, вышел вперёд и, сжимая в руке початый батончик, спросил:

– Скажите, а кто был самым первым человеком в космосе?

Гид умилённо улыбнулся. Положил руку ему на плечо.

И с теплотой открытого сердца торжественно отчеканил:

– Гэ-гэ-рин!

Все двинули к выходу.

Монашки по очереди сфотографировали друг друга на фоне макета шаттла. Блондинка прижалась к курчавому. Краснощёкий задумчиво тёр платком пальцы.

Добравшись до парковки, я вырулил на трассу и, минуя центр, потащился сквозь Хьюстон по пробкам, вперёд на запад.

Глава 23. Хьюстон – Сан-Антонио

Трафик медленно продвигался, огибая островок даунтауна.

За лесом высоток мелькало солнце. Логотипы и бренды венчали верхушки зеркальных башен. В стеклянных панелях преломлялись этажи тесно прижатых друг к другу зданий. Зазеркалье офисного королевства. Тонированное царство чистогана.

Первое прозвище: «Город Магнолий» – Хьюстон получил благодаря огромному парку магнолий в центре, который потом, правда, срубили.

Этот город со дня основания уверенно захватил звание финансовой столицы Юга. А уж, когда в заливе нашли нефть, банки здесь стали расти, как после дождя.

В город в поисках лучшей доли хлынули переселенцы. Теперь их потомки жгут нефтепродукты в затяжных пробках. Пробки – бич Хьюстона. Власти в поисках решения начали прокладывать пешеходные зоны и велодорожки прямо на многополосных шоссе, рассекающих город, с тем, чтобы побудить горожан добираться до работы не на авто.

Хьюстон был одним из первых городов, офисы которого в пятидесятых стали в массовом порядке оснащать кондиционерами. Многие здания даунтауна соединены системой тоннелей и крытых переходов. Их общая протяжённость порядка десяти километров, что очень удобно и в дождь, и в зной – можно обойти весь деловой центр и магазины, не выходя на улицу.

Борясь с перенаселением, мэр Хьюстона объявил о грандиозных планах строительства новых районов – город пора расширять! Правда, на него сразу накинулись с подозрениями консерваторы. Пошли слухи, что мэр просто хочет создать зоны комфортного проживания гей-комьюнити. Ведь мэр Хьюстона – лесбиянка, публично заявившая о своей ориентации. Причём, объявила она о ней до выборов. Горожане поддержали голосами. Хьюстон стал первым городом с мэром-лесбиянкой.

Центр, наконец, остался позади. Я миновал циклопические нагромождения окружных развязок, и вдоль дороги вновь растянулась умиротворяющая картина – изумрудные поля, широкие пастбища, отдалённые ранчо средь дубов на холмах.

Впереди до отрогов Скалистых гор лежала величественная равнина, нескончаемая песчаная прерия – Техас. Тысяча миль до Эль-Пасо. Перегон на двое суток, не меньше. Радио забормотало что-то о приближении пылевой бури.

Я свернул с трассы в небольшой тихий городок и зарулил на парковку какого-то подвернувшегося колледжа, чтобы слегка отдохнуть и спокойно задать маршрут навигатору.

Занятия, похоже, закончились. Студенты прыгали в машины и разъезжались. На лужайке перед входом прохлаждались группки с учебниками. Я вышел, чтобы размять ноги.

Рядом с учебным корпусом на небольшом стадионе по зелёному полю, рассечённому белыми линиями на ярды, бегали две агрессивные группы в плечистых доспехах. На груди и шлемах грозно щурился раскосый буйвол. С двух сторон поля торчали рогатки ворот. На трибунах загорало человек двадцать с тетрадками и едой.

На нижней скамье, выставив вперёд загипсованную ногу, за игрой наблюдал паренёк с бутылкой «Колы» в руках.

Я подошёл и прислонился к бортику, разглядывая игроков в поле.

– Кто выигрывает? – приветливо повернулся я к покалеченному.

– Тренировка, – вяло махнул он.

К нашему краю вдруг вырвался квотербек с мячом, за ним рванула группа. Он бросился поперёк поля к нашему бортику и как только достиг нас, его смачно впечатали в землю два бугая из команды противника. Мне показалось, раздался хруст. Бугаи поднялись и в прыжке стукнулись грудными клетками, хлопнув над головой руками. Паренёк остался лежать. Подошёл тренер и, перемалывая жвачку квадратными челюстями, приподнял козырёк бейсболки.

– Должен сказать, сынок, ты умеешь притвориться! – обратился он к лежащему. – Пожалуй, поведаю о твоих талантах руководителю театрального кружка. Он как раз подыскивает талантливых девочек в кордебалет!

Лежавший попытался что-то произнести, но у него получилось только простонать тихим голосом.

Тренер склонился над ним:

– Хотя тебя, пожалуй, и в хор возьмут солистом. Я похлопочу после игры.

Он выпрямился, оглядел команду и, набрав в грудь воздуха, снова нагнулся к бедняге:

– На позицию, Бэмби! – заорал он ему прямо в шлем.

Парень перевернулся на колени.

Прополз чуть вперёд. Шатаясь, поднялся. И, спотыкаясь, побежал.

Команды забегали, формируя линии.

Тренер выпрямился, энергично поправил козырёк и, выбивая пудовыми ладонями ритм, заорал вслед:

– Бегом! Давай-давай-давай! Живо, леди!

– У него тут каждый день Супербоул. Задолбал уже, – прокомментировал загипсованный, поправляя ногу.

Квотербеки заняли позиции, команды выстроились друг против друга и по сигналу ринулись в мясорубку. Кто-то вырвался с левого фланга, и мяч полетел вперёд. Того, кто его схватил, тут же взяли в клинч, смяли и вбили в землю. Над полем разнёсся слабый стон, следом послышались яростные проклятия тренера.

Я вернулся в машину и, включив радио, вырулил на хайвэй.

Ведущий в эфире обсуждал изменения погоды:

– Сильный ветер и высокая температура обеспечивают быстрое продвижение пылевого фронта на юге штата. По-прежнему велика опасность возникновения стихийных очагов возгорания. Просим отнестись со всем вниманием к штормовому предупреждению…

Я переключил канал и под медитативные звуки стал вновь погружаться в гипнотическое состояние, навеваемое монотонным набеганием дорожного полотна.

Вскоре скрылись посёлки и строения. Трасса вбежала на холмистое плоскогорье и стала петлять, падая и поднимаясь средь жёлтых песков, покрытых колючкой.

В детстве я откладывал книгу и вжимался в кресло, холодея от ужаса, представляя: как среди этих голых пригорков и камней потерянно бредёт в лунном свете мустанг, на широком крупе которого, покачиваясь, восседает всадник… у которого… нет… Головы!

Кровь в жилах застывала всякий раз и, бросив книгу, я начинал воображать: что будет, если сейчас вдруг откроется дверь, и из тёмного коридора покажется человек, у которого… не будет головы! Закричу я или нет?!

Разглядев за пригорком дрейфующий в пыльном мареве тёмный силуэт, я набрал в грудь воздуха и заорал, что есть мочи!

Чёрт, что бы ещё сделать, чтобы не заснуть?

Однообразие дороги здорово усыпляет. Пора сделать привал.

Я зарулил на пустынную заправку и выполз на горячий асфальт под слепящее солнце. Возле хлипкого деревянного домика торчали ржавые колонки.

На краю парковки возле размалёванного дряхлого Фольксвагена, с узнаваемой скруглённой крышей, на газоне валялись бородатые длинноволосые оборванцы.

Перед ними торчала табличка: «Нужна горючка и еда!».

Один из них лохматый, в майке с изображением листка канабиса, держал в руках картонку с надписью: «Нужно больше денег на пиво и бошки!». Похоже, коммуна торчала посреди пустыни с пустым баком и пустыми желудками.

Упав на асфальт, я сделал десяток отжиманий и потом раз двадцать присел. Прогнать сон! Разогнать кровь!

Сразу появился аппетит.

Я выудил двадцатку, отгрузил её по-братски бродягам и с чистой совестью зашёл в кафе.

Заняв место, заказал томатный суп, черничный пай и крепкий кофе со сливками.

Телевизор над стойкой бубнил новости:

– Ситуация на юге штата в связи с пылевой бурей продолжает оставаться напряжённой. Резкое падение видимости. Отмена авиарейсов. Массовые отключения электроэнергии. Наш вопрос специалисту из обсерватории Сан-Антонио: стоит ли связывать эту ситуацию с возросшей солнечной активностью или аномалии могут быть напрямую связаны с зафиксированным движением объектов в созвездии Тельца?

Прошла реклама, началась телевикторина.

Два посетителя у окна не спеша жевали сэндвичи. Кого-то они мне напомнили. Высокий худой и низкий толстый. От них донеслось:

– Поверить не могу, что ты потерял ту коробку. Хорошо хоть на парковке запомнили марку машины. Мы ведём его уже вторую неделю. Скоро он должен проехать здесь.

Докончив перекус, я залил бак и вырулил обратно на трассу. Хиппаны с газона проводили поднятыми пальцами.

– Лайк! – крикнул лохматый, махнув тлеющим косячком.

Сон, как рукой сняло. Я пёр прямо на запад под скрип колёс полноприводного фургончика, вперёд к золотым приискам Калифорнии.

В окна задувал сухой ветер.

В приёмнике бодрый голос вновь зачитал устрашающую сводку погоды.

До зоны опасности далеко. Пока доберусь, рассосётся.

И снова потянулись мили.

Нагретая пустыня за окном крутилась, как бесконечная кинолента. Я вращал головой по сторонам. Что должны были чувствовать здесь под палящим солнцем первопроходцы, прокладывая дорогу на запад?

Впрочем, не все рвались на запад. Многие здесь и оставались.

Техас по своей площади равен примерно Франции. Расселиться есть где с размахом.

Поначалу, правда, пришлось слегка подвинуть селившихся в прериях индейцев. Апачи, Команчи и Чероки занимали здесь обширные территории.

Силы на противостояние у переселенцев были. Помимо забравшихся в пустыню твердожильных и трудолюбивых пуритан, сюда бежало и множество бандитов. Сюда же ссылали и уголовников. Шерифы контролировали поселения на востоке, а здесь на западе царил хаос.

После ряда стычек и войны за независимость поселенцы отобрали эти территории у Мексики, и Техас вошёл в состав Соединённых Штатов. Началось активное заселение западных территорий.

В одиночку пробиваться через пустыню было тяжело и опасно. Могло не хватить припасов и питьевой воды, могли напасть индейцы или мексиканцы. Семейства объединялись в группы. Целые поселения снимались с якоря и караваном отправлялись в путь, снарядив фургоны. Путь к Тихому океану мог занимать полгода и больше.

Однако не все стремились в благословенную Калифорнию. Ведь в Техасе водилось и собственное золотишко. Оно не лежало в земле. Оно по ней ходило!

Поселенцы обнаружили здесь в больших количествах потомства одичавших коров, завезённых ещё испанцами.

Длиннорогие коровы, Лонгхорны – символ Техаса. Они отлично приспособились к суровым условиям и жаркому климату. Золотая жила скотоводов неприкаянно скиталась сама по себе по пустынным холмам и могла добывать пропитание не только под ногами, но и над головой, забираясь на скалы и объедая деревья. Тут же появился спрос на людей, способных отлавливать вольнодумную скотину. Сформировался целый класс работников, заселивших ранчо – ковбои. Они загоняли коров, клеймили их и охраняли.

Дело было весьма непростым. Пастбища в основном были не огорожены. Скот с разных ферм смешивался и пасся вместе. В конце дня надо было всех загнать в одно место, рассортировать по клейму и вернуть хозяевам. Тёлки мешали и тупили. Быки всякий раз норовили начать потасовку.

Не менее опасным был и перегон скота к месту продажи или к станциям железной дороги. Ковбои объединялись в группы, защищаясь от набегов индейцев. По железной дороге поток живого скота шёл во все штаты. Прибыли техасских фермеров росли, как на дрожжах.

В первое время присутствие властей на западе было минимальным. За регионом быстро закрепилось прозвище: «Дикий».

Жители объединялись, выбирали шерифа и защищались, как могли от индейцев и банд, промышлявших угоном скота, грабежами поездов и банков. Иной раз шерифом выбирали самого отчаянного бандита, который был согласен за хорошую плату стать на сторону закона.

Одним из таких шерифов был Джеймс «Бешеный Билл» Хикок, на котором, поговаривали, висело не меньше пятидесяти убийств. Хикок у себя в округе быстро навёл порядок – он сначала стрелял, а потом разбирался.

Впрочем, кончил Бешеный Билл предсказуемо. Один из недругов продырявил ему череп выстрелом в затылок. Хикок в тот момент сидел за покерным столом. На руках у него было два чёрных туза и две чёрных восьмёрки. С тех пор эту комбинацию прозвали: «рука мертвеца».

Оружие в Техасе – фетиш и предмет культа, такой же, как шляпы, ковбои и быки.

Штат просто набит оружием. Закон штата разрешает даже студентам ношение оружия на территории университета и в общежитиях. Вторая поправка, дающая право на самооборону – здесь священна. С другой стороны, применение оружия с целью нападения – карается жесточайшим образом. Каждый второй казнённый в этой стране – был казнён в Техасе.

К исходу дня на горизонте, наконец, показался Сан-Антонио.

Стало быстро темнеть. На въезде нашёл первый же мотель и отрубился без снов.

Глава 24. Сан-Антонио – Эль-Пасо

Утром вскочил пораньше. Предстоял длинный путь до Эль-Пасо.

Перекусив на заправке, не спеша въехал в город.

Сан-Антонио начинался с небольшого поселения – испанской католической миссии Аламо.

Испанцы привечали местных индейцев и проповедовали среди них. Они вступили на местные земли в день Святого Антония и назвали город его именем.

Позже эту территорию забрали мексиканцы. Разразился кровопролитный конфликт.

Битва за Аламо стала ключевым событием Техасской революции.

Сотни добровольцев стекались к небольшому каменному форту, чтобы поддержать повстанцев, поднявшихся на борьбу за независимость Техаса.

Мексиканцы нападали трижды, но безуспешно.

Основная стратегия заключалась в ожидании новых атак и обороне. Но Сэм Хьюстон, командующий техасской армией, настоял – больше не ждать, нападать первыми.

Около тысячи солдат незаметно прокрались к лагерю мексиканцев и атаковали с криками: «Помни Аламо!». Фраза стала крылатой, а фамилией командующего назвали соседний город – Хьюстон.

Стычки потом ещё долго продолжались, но мексиканцам пришлось признать независимость Техаса и подписать договор. Сэм Хьюстон стал первым президентом независимой республики.

Я покружил по городу, в центре которого торчала высоченная телебашня и, вырулив на трассу, снова двинул в путь.

На выезде громоздились многоярусные развязки. Таблички на север указывали направление на Остин, Даллас, Оклахому.

Опасно двигаться в крайнем правом ряду. Время от времени появляется съезд с трассы и можно легко попасть в неприятную ситуацию – загородить экзит, ожидая пока появится лазейка в потоке машин, чтобы вернуться на хайвэй. За тобой тут же образуется пробка. Осерчавшие автолюбители с трудом обходят справа и бросают убийственные взгляды, напоминая, что в этом штате не зря почитают оружие и смертные приговоры.

Наконец, город остался позади, и обошлось без стрельбы.

Снова потянулись пыльные степи Великих Равнин.

Где-то там впереди лежит южная гряда Скалистых гор. Она заслоняет прерии от осадков, приходящих с Тихого океана. Сухая почва недополучает питательной влаги. Без воды здесь выживают только самые стойкие виды деревьев, да неприхотливые кустарники.

Вдоль дороги стали появляться тут и там гигантские трёхрукие кактусы, на которых, словно нечёсаная борода, болталась заброшенная ветром сухая колючка «перекати-поле».

Техас самый ветреный регион Америки. Из-за резких перепадов температур на плато постоянно надувают сильные ветра. Вдоль дорог часто можно увидеть ветряные фермы – десятки нагоняющих электричество ветряков.

Возле одной из таких плантаций я притормозил и вышел, чтобы отлить у кактуса на холме.

С пригорка открылся грандиозный вид на рыжие треснувшие земли. Вдалеке виднелся зелёный оазис – огромных размеров ранчо.

Как только я принялся выполнять задуманное, из-за камня на шум показался сначала чёрный нос, а затем и длинная узкая хитроватая морда пятнистого койота.

Я невольно сделал шаг назад и воткнулся спиной в гряду иголок раскинувшего колючие лапы кактуса.

Первобытный крик огласил прерии.

Койота на секунду парализовало. Генетическая память мгновенно погрузила его в тревожные воспоминания о временах, когда подобными воплями оглашали пустыню Команчи.

Решив, что тут шутки плохи, он поспешил трусливо убраться, прижав уши и спасая скальп. И правильно, пока я не вытащил свой томагавк! Но сначала, чертыхаясь и забрасывая руки за спину, я вытащил из лопаток иголки.

Вернувшись в машину, я погнал снова вперёд, стараясь не прижиматься исцарапанной спиной к сидению.

Навстречу просвистел Грейхаунд с табличкой «Лос-Анджелес – Майами».

Автобусы колесят по всей стране. Можно купить проездной и кататься в любом направлении.

Прогудела мимо стайка дальнобойщиков.

Потянулись разбросанные по плоской равнине поселения.

Промелькнули указатели на Фредериксберг и Альдорф. В середине девятнадцатого века громадное количество агентств в Германии рекламировали Техас, и множество немецких переселенцев активно заселяли здешние земли.

На красных холмах во множестве стали мелькать деревеньки, сплошь заселённые мексиканцами. Стала чувствоваться близость к границе.

Горячий сухой ветер гнал песчаную пыль с южных берегов Рио-Гранде, с бескрайних просторов пустыни Чиуауа. Там за горизонтом лежала Мексика. Земля Монтесумы. Дуранго и Юкатан.

А здесь, по эту сторону реки, столетиями селились чикано: креолы и метисы, потомки испанских колонизаторов.

Конкистадоры не брали на корабли из Европы женщин из-за разных предрассудков и жили с местными чикитос из индейских племён, смешивая с ними кровь. И если раситы в Америке провозглашали «правило одной капли», считая, что человек с малейшей долей негритянской крови считается чёрным во всех отношениях, то в Латинской Америке, напротив, «правило одной капли» всегда рассматривалось в противоположную сторону. Любая примесь европейской крови давала человеку право считать себя белым.

Здесь повсюду надписи и таблички дублируются на испанском. Радио трещит от жгучего темпераментного диалекта. Мягко звучит гитара: «Контодо респекто! Байя, байя! Кон диос, мамасита!».

Каса-дель-Корво – зажигает окна дом на излучине.

Опустились сумерки. Я ехал весь день.

Пришла вечерняя прохлада. Склоны приобрели сероватый оттенок под тяжелеющим небом. Тёмно-синяя гуашь заполонила свод, осветляясь лишь на горизонте, на западе, там, где за холмы падает солнце.

Рваный ветер нёс клочья тумана с реки на тёплые долины.

Где-то вдалеке бродили степные бизоны. Раздавалось их грустное мычание.

Печальная сухая земля падала и вздымалась навстречу узкой дорожной колее. Поросшая полынью пустыня молча ждала прихода ночи. Повсюду зажглись огни.

Я гнал и гнал на уходящее солнце, забыв, куда и зачем еду, и на каком континенте нахожусь. Навалилась усталость – весь день за рулём.

Сбросив скорость, я медленно катил вперёд. Всё потеряло смысл. Важна была только дорога, прыгающие впереди пятна фар и витиеватые всхлипы скрипки в вечернем эфире.

Проступила в туманном небе Луна. В её отсветах под мостами заблестели ручьи.

Разбросанные по склонам сияли огнями небольшие поселения.

Огни мелькали навстречу.

Огни сверкали за спиной.

Огни. Огни. Огни…

Всполохи и вспышки!

В этот раз я распознал мигалку в зеркале заднего вида быстро. Минуты через три!

С перепугу я резко остановился прямо на шоссе.

В мегафон раздался призыв: не валять дурака и прижаться к обочине.

Я так и сделал.

Коп прижался за мной.

Вряд ли он преследовал меня больше пары минут. Да! Пожалуй, так…

Впрочем, вопрос, застывший на его крайне изумлённом лице, говорил о том, что могло быть и больше.

Он достал фонарь и внимательно оглядел меня:

– Ты в курсе, сынок, что движешься со скоростью двадцать миль в час? – осветив салон, он посветил мне прямо в зрачки. – Покажи-ка права.

– О, да… Конечно. Конечно! – пустился я в путаные заверения. – У меня и в мыслях не было превышать! Клянусь, я больше не стану…

Он снова посветил мне в глаза.

– Здесь минимальная скорость – сорок пять миль в час! Нельзя двигаться по федеральному шоссе со скоростью меньше, чем эта. Откуда ты едешь?

– Я еду… – начал я бодро, для убедительности махнув большим пальцем себе за спину, и тут запнулся.

Чёрт! Я не мог вспомнить, откуда я еду.

В этот момент, что-то случилось у меня со всем телом. Я как-то обмяк.

Весь день за рулём. Это, похоже, выжало из меня все силы.

Мысли спутались. Проклятье, я не мог вспомнить, откуда я еду!

Всё в памяти смешалось.

Нью-Джерси. Делавэр. Мэриленд. Вирджиния. Северная и Южная Каролина. Джорджия. Флорида. Алабама. Миссисипи. Луизиана…

Десятки городов и трасс.

Почему-то вспомнился Нью-Йорк и подземка. Элиза… Пучок волос на затылке. И пальцы, которые записывали адрес на клочке бумаги. Шум прибоя у причалов Бэттери-Парка…

Я был сегодня в каком-то городе, но убей, не мог вспомнить название.

Телевышка в центре. Где это было?

Хьюстон? Сан-Антонио?

Сан-Антонио!

Или нет?

Коп сощурился:

– Как долго ты за рулём, друг мой?

– Да. За рулём! – кивнул я. – Я еду из Сан-Антонио. Верней, из Хьюстона. Вообще-то, из Нью-Йорка. Через Майами на запад! – я показал пальцем вперёд на запад.

– Выйди-ка из машины, дружок.

Он сделал шаг назад и размял шею: «Откуда только приносит этих фриков на ночь глядя…» – читалось в его взгляде.

Бормоча извинения, я выполз на дорогу и встал рядом с машиной.

Он заглянул в салон. Посветил под приборную панель. За сидения.

Осмотрел бардачок и, слегка успокоившись, повернулся ко мне:

– Прочитай-ка алфавит с конца, – посветил он мне снова в зрачки.

Проклятье! Я не смог бы это сделать и на родном языке. После пары тщетных моих попыток, он отстал и отдал права, убедившись, что я не пьян, не обдолбан и просто смертельно устал.

– До города двадцать миль. Советую немедленно найти ночлег. Впереди есть несколько мотелей.

Он убрал фонарик. Сел в свой форд и укатил вперёд, выключив мигалку.

Я умылся водой из бутылки и, набрав требуемую скорость, осторожно покатил дальше.

Вскоре показались огни Эль-Пасо.

Слева из-за ночного горизонта, приближаясь к трассе, набегала длинная цепь огней – граница!

Хайвэй поднялся по эстакаде на возвышение и сомкнулся по левому краю с заграждениями. Теперь светящаяся граница струилась прямо вдоль трассы.

Открылся вид на мексиканский городок Хуарес.

Справа от дороги лежала Америка. Слева раскинулась Мексика.

Справа проплыло залитое светом прожекторов зелёное поле для гольфа. Слева одинокий фонарь высветил в темноте ржавые склады и грязные хибары.

Впереди показалась парковка и пропускной пункт.

Я остановился, наблюдая через открытое окно за движением на границе.

По пешеходному мосту в обе стороны тянулась вереница людей. На выезд стояла небольшая очередь машин.

От пропускных ворот отделилась парочка – две молодые мексиканки. Одна прятала слёзы в ладонях, другая поддерживала её и помогала идти. Им навстречу из машины вышел парень. Он обнял их по очереди и прижал к себе ту, что рыдала. Они немного постояли, сели в машину и укатили, увозя с собой тайну, которую я никогда не узнаю.

Я поехал за ними, но заблудился.

Попав на какой-то тёмный пустырь неподалёку от центра, я зарулил на свободную площадку возле обшарпанных вагончиков и, разложив сидения, растянулся сзади.

В приоткрытое окно задувал прохладный ветерок.

Трещали цикады.

Внезапно, вдруг где-то совсем рядом, надсадно ухая, прокричала обезьяна!

Визгливым сипением ей ответила другая.

Отчаянно заорал попугай.

Отозвался громогласным трубением слон.

Какого чёрта… Что за джунгли?

Я приподнялся на руке, и в этот момент, почти над ухом раздался оглушительный львиный рык.

В вагончике зажёгся свет. Открылась дверь.

На пороге показался всклоченный мужичок. Свет упал на клетки. Рядом с ними высветился высокий пёстрый шатёр с витиеватой винтажной надписью: «Цирко де Мехико».

Я высунулся из окна. Бродячий цирк!

– Можешь ночевать здесь, – успокоил мужичок, разглядев моё ложе на задних сидениях. – Шимпанзе второй день болеют и будоражат всех. Я дам им жратвы. Кажется, идёт большая буря…

Я глянул на замки на клетках и успокоился. Откинувшись на надувную подушку, закрыл глаза и провалился в дремоту.

Проклятые макаки визжали всю ночь и будили льва. Попугай с перепугу орал, как зарезанный, а слон бесился и, истошно трубя, требовал тишины. Мужик выходил ещё несколько раз. Под утро стали выть гиены. Поднялся ветер. Песок стал бить в стёкла. На рассвете истерически заорал петух. Всю ночь я ворочался, и страшно хотелось пить.

Глава 25. Лас-Вегас

«Всё, что случилось в Вегасе – останется в Вегасе!» – я переводил мутный взгляд с тёмного пятна в углу на лохматую голову в зеркале. Я сидел в простынях на кровати размером с вертолётную площадку. На часах был полдень. «Wake up call» раздался минуту назад. Прямо напротив казино-отеля «Мандалай-Бэй» через дорогу находится затрапезный мотель системы «Super 8». За дверью стояла малышка «Тутси». Щель в двери была такая, что я мог засечь любого потенциального угонщика, а водопроводная система, проложенная между гипсокартонными стенами, утром, когда все идут умываться, издавала такой адский грохот, что, вскакивая, я думал о приближении горной лавины или камнепада.

С какой стороны дороги ты будешь спать, определяется тем, как ты проведёшь ночь. Комментарии излишни. Единственное, что ты не потеряешь, попав в мотель – это кровать. Ильф и Петров писали, что американцы продают не место в отеле – они продают сон. Кровать даже в самом дешёвом номере будет таких размеров, что четверо баскетболистов лягут поперёк и, не мешая друг другу, сладко отоспятся.

Помимо кровати в номере будет телевизор с кабельными каналами, журнальный и рабочий стол, холодильник, микроволновка, шкаф для одежды, зеркало во всю стену над умывальником, вай-фай, душ и туалет. Эти хоромы будут стоить долларов семьдесят. За эти же деньги в Париже или Лондоне чаще всего вы получите узкий пенал в старом доме, где едва будет место, чтобы спустить ноги с узкой прижатой к стене полуторной кровати, а старый проржавленный душ будет сифонить и плеваться рыжей струёй. Я встал под душ и повернул ручку. Пока вода остужала похмельную голову, я пытался вспомнить вчерашний вечер.

В Лас-Вегасе царит победивший парковочный коммунизм. Город просто набит бесплатными парковками. Паркуйся у нас и играй! Выиграл – получи бесплатный номер в отеле! Только оставайся и возвращайся. Система всё равно всё вернёт назад, да так, что ещё и останешься должен.

Я вырулил по высокому пандусу к ярко освещённому под широким козырьком входу в отель «Мандалай-Бэй». Тут же подбежал парковщик. Рядом из лимузина вышла принцесса Стефания или кто-то из королевских домов Европы.

– Майк ещё не появился? – бросил я через опущенное окно парковщику. – Чёрт, Тайсону непросто дозвониться, но он обещал, что вечером будет здесь.

– О! Сэр, я работаю здесь только три месяца и ещё ни разу не видел Майка Тайсона! Я немедленно сообщу руководству вашу информацию!

– Держи язык за зубами, сынок. Мой друг не хочет шумихи! – я бросил ему ключи и сунул доллар.

Молчать он, конечно же, не стал, и уже на входе я был прелюбезно встречен, расспрошен о самочувствии и препровождён к бару. Официантка в немыслимом декольте и чёрном белье, выглядывающем из-под края весьма скромного по размерам платья, со скоростью пули притащила напитки. Сделав глоток, я оглядел пространство. Всё, что я знал о Лас-Вегасе и размерах его казино – оказалось просто нелепой ошибкой. Заблуждением. «Walmart» по сравнению с игровыми кортами любого казино на бульваре Стрип покажется просто биотуалетом.

Немыслимых размеров поля, по которым средь столов можно бродить сутками, не ведая о том, сколько сейчас времени, ночь на дворе или день. В казино нет часов и окон. Счастливые часов не наблюдают. И счастливых тут – толпы!

Вегас – город-карнавал, живущий по своим правилам и имеющий свои традиции. О, здесь любят пьяных – прав старина Хантер Томпсон! Трезвых здесь ночью вы, пожалуй, и не встретите.

Типичный счастливец Вегаса выглядит примерно так – он уже пьяный почти в стельку с друзьями идёт с мальчишника или едет, высунувшись из люка лимузина. На нём шорты, кроссовки, расхристанная рубашка и распахнутый пиджак, или смокинг с болтающейся бабочкой. Сделав глоток, он оглашает пространство вокруг себя какой-нибудь речёвкой, что-то вроде: «Мы идём и задницу сейчас всем надерём!». Все подхватывают и создают страшную шумиху. Наиболее шумные компании привлекают внимание – все тянутся к ним узнать, что происходит и стараются познакомиться. Если это происходит на улице, то знакомятся и объединяются компании из разных городов и вот уже сообща, шумной тусовкой, выкрикивая лозунги, все двигают вперёд!

Их подруги тем временем, облачившись в крайней степени короткие вечерние платья, в ещё более сильном состоянии алкогольного опьянения, сбившись в стайки и сняв туфли, бегают по пушистым коврам в холлах отелей, обливаются текилойи кадрят симпатичных мужиков. Ночью все воссоединяются у столов, и начинается игра!

О, игра! Сколько судеб поломалось здесь на ворсистом сукне, сколько бедолаг выбросилось из окон отелей. Сколько глаз, затаив дыхание, впивалось в белый шарик в надежде сорвать куш или хотя бы вернуть своё. Рулетка. Блэкджек. Покер. Крэпс. Колесо фортуны. Последнее время появились и столы с мозгосломными китайскими играми и к ним не подступиться – китайцы составляют уже чуть ли не подавляющий процент в игорных домах всего мира.

Пора было начинать эту ночь, и я шагнул навстречу ожидавшим меня бешеным деньгам!

На огороженной территории вокруг большого покерного стола расселось человек пять. Дилер собрал карты и принялся тасовать колоду. Взяв в руки пластиковую карту, подснял араб в белоснежной мантии. Маленький азиат в полосатом пиджаке первый кинул в банк красную фишку. Все добавили по такой же входной ставке.

Техасец в ковбойской шляпе и со шнурками вместо галстука, хлебнув пива и сделав покер-фейс, достал из пепельницы потухшую сигару и принялся её меланхолично жевать. Сухая дама в шляпе, с ожерельем на шее и кроваво красными губами, подожгла тонкую сигарету в мундштуке и глубоко затянулась. Толстый, огромных размеров латиноамериканец в шортах, бейсболке и чёрном платке на массивном черепе, сидел, развалившись на двух стульях. Я упал на свободный стул и бросил на стол купюру.

– Я проебал тут уже двести штук! Я же просил оставить это место моей жене! Может, наконец, подойти сюда менеджер! – наливаясь кровью, готовый взорваться, высоко просипел азиат в несвежем пиджаке.

– Да какие двести штук, Хуй те в Чай! Ты уже пять часов гоняешь тут жалкую десятку! – оживился латиноамериканец, поигрывая столбиком фишек.

– Не суй свой нос не в своё дело, большой мальчик! – хлопнул ладонью по столу азиат.

Молоденькая официантка от неожиданности дёрнулась и локтём выбила из рук техасца бутылку пива прямо под ноги латиноамериканцу.

– Что за нахрен, ты, бычий член! – громила, завизжав, подтянул под себя ноги.

– Извини, чувак! – техасец отряхнул капли с рубашки. – Я не хотел!

– У меня теперь нога пивом вонять будет! – толстяк выставил на обозрение пострадавшую ногу.

– Чувак, я же сказал – извини! Расслабься. Просуши пока ногу, приятель, – ковбой подмигнул перепуганной официантке.

– Ты, что – не понял! У меня, блять, нога вся в пиве! – латинос заводился всё сильней.

– Да заткни ты пасть или я выдерну сраную ногу и засуну тебе её в самый зад, козлина! – техасец начал терять терпение.

Дама, сделав затяжку, откинулась на стуле. Назревал скандал.

– Здесь ставка минимум тысяча долларов, – закончив раздавать, наконец, обратил на меня внимание худощавый крупье с нездоровым цветом лица.

Я схватил свои пять баксов и поспешил ретироваться. Что ж, предстояло начать с малого и, постепенно поднимаясь, я скоро вернусь за покерный стол. Я потёр в нетерпении руки – пора было проверить на рулетке систему, которую продал мне за пять евро в Монте-Карло один студент-математик. Сам он решил бросить бренный мир и собирал на билет в Шаолиньский монастырь. Поэтому систему он буквально подарил мне, чтобы повысить себе карму перед поездкой.

Всё не сложно – надо было просто пройтись по сикс-лайнам, потом вдарить по шансам Мартингейлом, ну и затем, уже имея жирок, посматривать, куда прикидывается крупье и ловить «соседей», забивая сектор и номера цветом.

К столу с самыми дешёвыми ставками было не подойти. Пристроившись за стеклянной загородкой, я обменял пятёрку на фишку.

– Делайте ваши ставки, – монотонным голосом объявила дама пенсионного возраста с фиолетовыми волосами и бейджом на груди, и морщинистыми пальцами закрутила колесо и шарик.

Я глянул в барабан и обнаружил там два зеро. Это не должно сильно разрушить стройную европейскую систему, решил я и, изогнувшись, попытался сделать ставку на первый сикс-лайн.

– Вы не можете делать ставки из-за стекла! – подняла руку крупье.

Я снова потянулся, чтобы забрать фишку, но шарик, постучав, уже свалился в слот. Коварная старуха ткнула долей в зеро и сгребла все проигравшие фишки вместе с моей в чиповальную машину.

На этом мой игровой бюджет иссяк, а стоявший рядом хлыщ в гавайской рубахе получил девять штук североамериканских долларов с номера, сплитов и угла – «плаксой», крупным кэшем и стэками с цветом. Почесав за ухом, я решил, что систему надо всё-таки дорабатывать и придётся отыскать в Шаолине этого прохвоста.

Я брёл средь столов и думал о потерянных шансах на вечер. Вдоль игровых столов по подиуму, вальяжно поигрывая бёдрами и призывно кусая влажные губы, дефилировали гоу-гоу гёрлз. Остановив взгляд на каком-нибудь зеваке, они кидали ему бусы и, двигая под музыку тазом, игриво приспускали бретельку. «А ведь сегодня я мог бы крепко зажечь с этими крошками на семнадцатом этаже в суперлюксе!» – думал я, перебирая очутившиеся в руке бусы, и снова вспоминал свою недополученную прибыль. И в этот момент ноги, как бы сами понесли меня к кассе.

Очнулся я только, когда два здоровых амбала с проводами в ушах оторвали мою голову от стола, уставленного пустыми шотами и, дотащив до выхода, вышвырнули на улицу.

Я ощупал карманы. Денег не было ни цента.

– Мне нужен кэш-поинт, – сидя на земле и щурясь на свет фар, обратился я к чернокожему водителю, притормозившему возле меня.

– Ты из Европы, что ли? Тебе нужен ATM, наверное? – он переложил зубочистку в другой угол огромного рта. Похоже, здесь привыкли ничему не удивляться.

Я влез в машину и таксист, тронувшись, через открытую задвижку бросил мне на колени маленький фотоальбом вроде тех, что вручают гостям на кухне, пока готовится бифштекс. Открыв альбом, я обнаружил там Сьюзан и Дебби в чём мать родила, в весьма фривольных позах, но с целомудренными звёздочками на самых горячих местах. Со страниц альбома мне подмигивали Наташи, Дианы, Ольги, Кончиты и Венеры всех рас, национальностей и телосложений. Под каждой стоял телефон салона.

– Я позвоню, и через десять минут любая будет рада скрасить твой вечерок, старик! – поправляя зеркало заднего вида, подмигнул мне водила. – Да мы, в общем-то, уже и приехали, – он обнажил тридцать два белоснежных зуба в широкой улыбке.

Выбравшись из машины, я обнаружил себя на пустыре возле низкого здания без единого окна. Вход был расположен на втором этаже, куда вела металлическая пожарная лестница.

За шторкой располагался бар, подсвеченный фиолетовым неоном. Два мужика со шлюхами на коленях выпивали, слизывая соль с их блестящих грудных клеток. На встречу вышла источающая материнскую ласку чёрная матрона – хозяйка заведения. Меня тут же окружили смазливые киски с длинными и худыми ногами, и каждая, едва касаясь, принялась потирать разнообразные участки моего тела.

Показав пару комнат, матрона отвела меня к банкомату в глубине притона и, заботливо улыбаясь, посоветовала снимать сразу побольше. Чтобы особо не обнадёживать её, я снял двадцатку. Осушил рюмку у стойки и вызвал кэб. Девочки, обиженно надув губки, расползлись по углам.

Добравшись, наконец, до бара, в котором не было игровых столов, я вздохнул с облегчением. Невдалеке, скучая, прохаживались продавцы кокса и мэфа. «Ледок» шёл по пятьдесят баксов. Стоит пересечься с барыгой взглядом, и он тут же установит контакт. Тучный охранник с жидкими дредами, мельком взглянув на мои права, шлёпнул на руку чернильную рожицу. Внутри шёл полный отрыв под четырёхсот-ватовые колонки.

Танцпол окутывал дым, подсвечиваемый лучами стробоскопов. На широких барных стойках извивались гоу-гёрлз. На возвышении факир крутил верёвки с огненными чашами. Шмотки пены носились над головами. Толпа восторженно орала.

В центре образовался круг, и стали по очереди выходить чернокожие танцоры. Они давали жару, исполняя модный танец. Руки танцора переплетались и, не успев запутаться, расплетались вокруг головы, тела и ног. Часть движений говорила о начавшемся гипертоническом кризе, многие медики диагностировали бы, как минимум инсульт. Не было сомнений в том, что на глазах у публики разыгрывается эпилептический припадок, сменяемый вспышками каталепсии, но никто не вызывал скорую – все пёрлись, прихлопывая и пританцовывая в тесном круге. Найдя тихую нишу, я бухнулся со стаканом на диван.

– Как дела, приятель! Можно присесть?

Не дожидаясь разрешения, на противоположный диван втиснулся лохматый тип в мятом плаще.

– Как игра? Проиграл, что ли? – он оглянулся на охрану. – Пиздец, эти жулики оборзели! У них шарик с магнитом, точно тебе говорю. Я спустил сегодня все деньги на учёбу, которые собирал два года! – он схватил себя за волосы.

– Мне нужны были всего две сраные штуки! – он стал дёргать себя за вихры.

– Ну, ничего… это им с рук не сойдёт, – он снова оглянулся на охрану. – Слушай, хочешь заработать по десятке на брата за хрен собачий? Плёвое дело. Ерунда. Ничего сложного! Здесь под утро будет штук двадцать в кассе. Одни мы не справимся. Познакомься – это Джози!

Он схватил за зад и притянул на диван вынырнувшую из толпы стриженную под мальчика блондинку с кольцом в губе и светящимися в ультрафиолете ногтями.

– Она всё знает и будет ждать в машине!

– Мне нужно уехать из города, я больше не хочу заниматься этим с мужиками за деньги.

Она вынула жвачку и, прилепив её на мой стакан, стала под столом водить ногой мне по яйцам.

– О'кей, братцы! Нет проблем. Обсудим всё детально! Только перезаряжу пушку!

Я вышел в туалет и, отлив, набрал наугад номер нью-йоркской велосипедной подружки. Автомат сожрал квотеры, на том конце раздался сигнал автоответчика. Повесив трубку, я вышел на улицу. Над пустыней занимался рассвет.

(Конец первой части)

Оглавление

Глава 1. Нью-Йорк. Начало

Глава 2. Нью-Йорк. Вдоль Гудзона

Глава 3. Нью-Йорк. Центральный парк

Глава 4. Нью-Йорк. Мидтаун

Глава 5. Нью-Йорк. Чайна-таун

Глава 6. Нью-Йорк. Бруклин

Глава 7. Нью-Йорк. Бруклин

Глава 8. Нью-Йорк. Квинс

Глава 9. Нью-Йорк. Бронкс

Глава 10. Нью-Йорк. Гарлем. Даунтаун

Глава 11. Нью-Йорк – Атлантик-Сити – Кейп-Мэй

Глава 12. Кейп-Мэй – Льюис

Глава 13. Льюис – Норфолк – Джексонвилл

Глава 14. Джексонвилл – Майами

Глава 15. Майами – Нэйплс

Глава 16. Нэйплс – Таллахасси

Глава 17. Таллахасси – Пенсакола

Глава 18. Пенсакола – Новый Орлеан

Глава 19. Новый Орлеан. Рю-Бурбон

Глава 20. Новый Орлеан – Хьюстон

Глава 21. Хьюстон. Плейофф

Глава 22. Хьюстон. НАСА

Глава 23. Хьюстон – Сан-Антонио

Глава 24. Сан-Антонио – Эль-Пасо

Глава 25. Лас-Вегас