Темнота [Роман Лукьянов] (fb2) читать онлайн

Роман Лукьянов Темнота

1

Джек пробудился от беспокойного сна.

За окном уже третий день неустанно шел дождь – с громким шумом падал на крыши домов, стекал по водостокам, ветвям каштана, выкрашенным в белый цвет заборам и затем исчезал в водовороте глубоких луж.

Пасмурное небо оставляло на всем кривые дрожащие тени.

Глаз с трудом мог сфокусироваться на чем-то одном и постоянно бегал из стороны в сторону.

– Словно земля билась в лихорадке, – думал Джек, слезая с кровати.

Тело земли содрогалось от спазмов и нервно поднималось то вверх, то вниз, то выгибалось в совсем неестественных формах.

Джек не громко, не тихо звал маму:

– Мама, мама.

В ответ лишь было слышно, как о металлический карниз бились капли дождя.

Кап! Кап! Кап!

Громко, как выпущенная из автомата очередь.

И еще протяжный гул – завывание ветра, как-то умудрившегося продраться через обшивку дома и попасть внутрь.

Он вытер кулачками заспанные глаза и внимательно осмотрелся.

Комната была пустой и мрачной. Среди аскетичной пустоты выделялись брошенные в запале игры зеленые солдатики и слегка надорванный у глаз плюшевый мишка.

Все, что купил отец перед тем, как исчезнуть.

Дожидаться здесь матери было бесполезно и страшно, поэтому Джек решил отыскать ее сам.

Обошел все комнаты верхнего этажа, но мамы там не было. Иногда он звал ее слабым обеспокоенным голоском, но никто не отзывался.

В ответ доносился лишь шум ветра и скрип старых прогнивших половиц.

Ни в библиотеки, ни в папином кабинете, ни в спальне мамы не было.

Нужно было спускать на первый этаж.

Проходя по узкому коридору, Джек заставлял себя не смотреть на стены. Он знал – на них висят жуткие картины, от которых его бросало в пот. Обрюзгшие старики с сальными ртами, красными ячменными глазами и мерзкими рубцеватыми шрамами. Выражению их лиц редко посещало что-то, кроме злобы и ненависти.

Надо быстро проскочить. Не смотреть в их глаза! Не смотреть!

Джек шел медленно. Лестница была крутой и оступись он хоть раз, неприменно повалится кубарем в самый низ.

Проскочить! Но как?

Надо было идти не спеша, аккуратно, ставя ножку на одну ступеньку, потом подбирать к себе вторую и так до самого низа.

Медленно. Осторожно.

Лютые шекспировские гримасы все еще были направлены прямо на Джека. Он ощущал их всей своей кожей, словно кто-то положил руку ему на плечо.

Джек стремительно обернулась.

Никого. Показалось.

Он опять продолжил спускаться, пока наконец торжественно не спрыгнул с последний ступеньки на обшарпанный паркет.

Джек подошел к массивной двери, толкнул ее маленькими детскими ручками.

Дверь со скрипом отворилась внутрь.

Из гостинной повеяло могильным холодом. Кожа на его спине покрылась мурашками.

В углу на темно-зеленом кресле сидела мама.

Окна были завешены и Джек едва мог различить ее черты, на всем лежали тяжелые густые тени.

Лицо у мамы было бледное, а глаза черные.

– Мама, мамочка, – тихо звал ее Джек.

Мама даже не шелохнулась, сидела там где сидела, смотря перед собой – эта бледная кожа, глаза, словно две черные точки.

– Ма… – Джек запнулся, виновато посмотрел под ноги.

В ответ гробовая тишина. В комнате почти не было слышно дождя, только тоненький писк за стенами.

Джек поднял голову, крепко сжал пальцы в кулак и более уверенным и громким голосом сказал:

– Мама, можно я погуляю на улице? – потом добавил чуть тише. – Хотя бы немного.

Голос его все еще был мягким и почти невесомым. Он тут же терялся в кишащих крысами стенах.

Гранитные веки с трудом поднялись вверх. Из-под них выглянули два красных пятна. Зрачки испещренные золотисто-голубыми крапинками, словно черные змеи, скользнули в сторону Джека.

Это не моя мама.

Джеку захотелось уйти.

Не знаю. Или… Не так это и важно. Я уже устал сидеть в одной комнате. Мне скучно и тоскливо. Хочу на улицу!

– Я туда и обратно, – пытался объяснить он маме. – Только взгляну и…

– Нет! – послышался увесистый, обернутый в хрипящую оболочку, голос мамы.

Ее тяжелое дыхание было слышно так же хорошо, как звон сломанных часов по ночам.

Джек замешкался.

К горлу подступил неприятный ком.

Хоть бы не расплакаться. Держи себя в руках.

Он решил еще раз все объяснить:

– Я… Всего…

– Нет! – повторила мама и посмотрела прямо ему в глаза.

Джек весь сжался.

– Ну…

Как же трудно подбирать слова. Почему?! Почему?!

Поднятая голова мамы, бледная, с грязными сальными волосами, вновь опустилась, словно цветок, после захода солнца.

Джек посмотрел в окно.

Ожидая там увидеть обвитую плющом ограду, он разочарованно отвернулся. Все было закрыто, оставалась лишь тонкая полоска между шторами, в которую едва проскальзывал свет.

Гранитные веки вновь поползли вверх. Обнажились мутные зрачки. Мама смотрела не на Джека, а сквозь него, будто не замечая. Она моргнула. Потом еще раз. Слеза стекла по мраморной коже оставив тоненькую бороздку, разделяющую свет и тьму. Остекленевший взгляд застыл на Джеке. Мама вонзила острый ноготь в обшивку кресла. По комнате пронесся звук порванной ткани.

– Мама, пожалуйста, – Джек едва сдерживал слезы, смотрел не в глаза матери, а в обнаженное худое плечо.

– Нет, – устало сказала она и замолчала.

Шум дождя за стеною нарастал. Джек опять подумал о внешнем мире, от которого его отделял этот странных грубый голос, явно не материнский.

Она стала какой-то другой. Злой. И это худое бледное лицо.

Он хотел уже развернуться и уйти, но внезапно мама холодно, почти издевательски добавила:

– Если тебе нечего делать, приберись на чердаке.

Это было безоговорочное поражение.

– Хорошо, мама, – все что смог выдавить из себя Джек.

– Ну, разве сегодня не прекрасная погода, – сказала она, будто в комнате был кто-то еще.

– Да, мама.

Он еще раз мельком взглянул на маму, тяжело вздохнул и вышел из комнаты, закрыв за собою дверь.

Хоть он и был разочарован, все же выйдя из гостинной, ему стало легче.

2

Джек немедля поднялся к себе в комнату, вошел внутрь, потом захлопнул за собой дверь и тяжелым камнем упал на кровать.

Поверхность ее была застелена мягким покрывалом, по всей длине которого яркими огнями сверкали звезды, большие и маленькие, далекие и близкие, словно горящие лампочки над головой Джека, они отбрасывали светлые пятна на его печальное лицо.

От тяжести тела покрывало скривилось, скомкалось – длинные горные цепи проступили близи застывшего эмбриона.

Маленькие капли падали на острые вершины гор, на узоры животных, мифических существ, известных некогда героев, все они омывались водами океана, точно одинокие острова затерянные в его бесконечном объятии, дождевая вода исчезала в глубинах космоса, будто в пасти ненасытной харибды – требуйте больше боли, больше криков, больше страданий – доносился громоподобный голос из бездны, кусочек за кусочком поглощал бездонный рот чудовища, пока наконец не закончилось жертвенное мясо и не затихли стоны умерших – на земле воцарился вечный холод, застыла луна, ночь спрятала друг от друга испуганные взгляды людей.

Джек вытер мокрые щеки воротом шерстяного свитера. Ворсинки неприятно закололи кожу. Он приподнялся, сел на край матраса и словно спелые сливы, свесил ноги вниз.

Болтая ими туда-сюда, Джек отрешенно смотрел в угол комнаты.

Потом повернул голову по направлению к двери и обнаружил, что та открыта. В узкой полоске между нею и стеной он увидел старую лестницу, которая уходила вверх, на чердак.

Джек обхватил себя руками, словно хотел согреться.

Лестница – один большой организм, израненный, печально вздыхающий, древний как сама жизнь, ступеньки, перила, тожа часть этого оргманизма, кровожадного и беспощадного.

Оно было больше, чем казалось на первый взгляд.

Оно уходило дальше, по трубам, стенам, шторам, пряталась под обоями, было в проводах и деревянных панелях, поднималось вверх на чердак и опускалось вниз в темный и сырой подвал, оно извивалось, словно щупальцы осьминога, и скользило по висящим картинами, лампочкам, половицам, веками пряталось в кирпичной кладке, прыгало с шкафа на шкаф, ползало от стола к столу, все трепетало от его прикосновений, приходило в нервное беспокойство, дрожало и сжималось, оно слышало каждый звук, чуяло каждый запах, томилось в бетоне и железных сваях – ждало, ждало, ждало, как кромешный ужас, прячущийся в темноте, смотрело, как съедают друг друга влюбленные пары, как нормальные люди сходят с ума и в один день, ни с чего, вышибают себе мозги, видело, как кто-то погружался с головой под воду, а кто-то сгорал, оставляя после себя лишь черное пятно посреди комнаты, под его взглядами люди рождались и умирали, творили нечто новое и уничтожали старое, все изменялось вокруг, лишь оно было таким, как всегда – ждало, ждало, ждало.

Джеку стало не по себе.

Он спрыгнул с кровати, захлопнул дверь и подошел к окну.

Там его уже дожидалось придвинутое почти вплотную к подоконнику кресло. Поверх него был наброшен пушистый плед. На подлокотнике лежал старый папин бинокль.

Джек плюхнулся в кресло, как в ванну с теплой водой.

Когда-то он видел в это самое окно, как дог преподобного Риббентропа, весь в ранах и колдобинах, бешеный носился по округе и лаял на прохожих. Позвонили в городскую службу. Приехал мужчина на старом фургоне, в синем потрепанном комбинезоне. Вышел с винтовкой в руках и одним прицельным выстрелом убил собаку.

Зрелище было невероятное.

Тогда Джек еще радовался подобным вещам, даже не взирая на то, что он любил этого дога и иногда кормил его украденными со стола рыбными палочками.

И вот такое. Бешенство.

– Тут ему уже ничем не поможешь, – с ученым видом сказал Юджин и спустил очки чуть вниз. – Бешенство неизлечимо.

Все одобрительно кивнули, никто не решался возразить.

Ну раз так говорит Юджин.

Было невыносимо жарко, словно ребят кинули в печку и решили чуть подрумянить. Запах цветущей сирени вызывал приступы чихания у Тома Хупера, который из года в год страдал от аллергии, заставляя всех отойти подальше, когда из его покрасневшего носа вот-вот вылетит залп мокрых соплей.

Спустя минуту вмешался Дерек:

– Это Уолтер Краун, – он отодвинул всех руками и взобрался на бетонный блок, чтобы возвышаться над всеми, словно пророк. – Мне отец говорил, что тот вернулся с войны. И теперь все время пьет, колотит жену как невменяемый. Вообщем, тот еще мерзавец. Но стреляет, как бог. Только дай ему винтовку и все, считай что цель уже труп. Он никогда не промахивается.

– А почему он тогда мается на такой жалкой работе? – робко спросил Джек, боясь, что его примут за неуча.

– Да потому что сбрендил, с головой у него что-то не так. Вот и вынужден отстреливать бешеных псов.

Джек и все остальные понимающе кивнули.

Если беда с головой – пиши пропало. Никому из них не хотелось рехнуться, как когда-то рехнулся Уолтер Краун.

Джек вздохнул, как фото из слайд-шоу, перед ним проплывали старые добрые деньки.

Сейчас все было иначе. Хотя прошло всего-ничего…

Улица казалось пустой.

Многие, кто жил по соседству переехали в другой район или вовсе покинули город, в один день упаковали самые необходимые вещи и умчались куда глаза глядят, даже не сказав – прощай.

Обычные дома и дома с забитыми окнами, заросшим бурьяном двором, шли один через другой, в шахматном порядке.

Чем больше людей уезжало, тем менее сплоченней становились те, кто остался.

Никто уже не делился последними новостями с соседом, не устраивал барбекю на заднем дворе, дети не носились по улице играя в бейсбол.

Все пряталась в своих норах и предпочитали лишний раз не высовываться.

Коллективная память постепенно стирала воспоминания о прежних счастливых годах.

Оставался лишь дождь.

Который подбирал всю грязь – ветки, доски, опавшие листья, банки из-под пива и нес их вниз по улице.

Туда, куда уходили все воспоминания.

3

Джек уютно разместился в мягком кресле. Подперев ладонями влажные от слез щеки, он посмотрел в окно.

По затопленной дождем улице бегал отряд из шести-семи ребятишек.

Точнее сосчитать было трудно.

Они бегали так быстро и ритм их движений был такой странный, что иногда казалось, что их там больше десяти.

От неожиданности Джек слегка приоткрыл рот и смотрел на резвящихся детей, как завороженный.

Давно он не видел такого веселья.

Кто же это? Неужели вот там, с широкими плечами Билл Качински. А вот то малыш Ллойд?

Он пытался присмотреться внимательнее.

Не может быть. Билл уехал год назад. А малыш Ллойд умер.

Дети в желтых дождевиках и натянутых почти до колен резиновых сапогах, носились как сумасшедшие.

Двое из них, один был худ, как безымянный палец, другой странно сутулился, словно ходил с горбом, прыгали в центр лужи и пытались тем самым поднять в воздух высокие волны. Остальные отскакивали в сторону, боясь что их накроет с ног до головы грязной мутной водой.

Некоторые вопили и громко смеялись.

Другие стояли и ждали своей очереди.

Джека охватила тоска. Не смотря на запрет матери, он хотел выбежать наружу и присоединиться к дикому веселью.

Но он смиренно сидел в кресле и продолжал смотреть.

Усталые от постоянной беготни, дети переключились на запуск бумажных корабликов, брошенные в центр кипучего потока и тут же подхваченные стремительным течением, те неслись вдоль бордюров, отдавшись во власть безудержной стихии, они мчались на всех парах вперед, то прямиком в канализационные сливы, то застревали в песочных дюнах, вставали на мель и замирали в окружении бурных вод уличной реки.

Это было увлекательное зрелище.

Джек каждый раз сжимал кулаки и вытягивался в струнку, когда тот или иной кораблик был на волосок от катастрофы.

Вместе с ними, словно призрак, под холодным дождем и шквальным ветром, он бегал по улице и громко смеялся.

Лишь там он мог забыть о том, что случилось с его отцом и матерью.

Что все это ушло.

Ушло навсегда…

Джек проснулся.

Руки онемели от тяжести головы. А та в свою очередь слегка трещала, словно ее встряхнули, как погремушку.

Уставший он встал с кресла и посмотрел в окно.

Дождь по-прежнему со всею силою и неистовством обрушивался на уже размокшую землю.

Только вот детей как ни бывало

Улица была той самой, какой Джек видел ее последнее время – мрачная, пустая, словно здесь никто не жил.

Куда они все запропастились? И сколько интересно я спал?

От того, что все небо было покрыто черными тучами, было сложно сказать, сейчас день или уже вечер.

Джека не покидало чувство, что во сне он потерял нечто важное.

Он пытался вспомнить, но не смог. В голове один туман.

Тут же, как из громкоговорителя, раздался голос матери – Если тебе нечего делать – приберись на чердаке.

Джек знал, что лучше не сердить маму. Она точно проверит, выполнил ли он ее поручение.

Если нет…

Он даже не хотел представлять, что она могла сделать.

Темный чердак. Ужасный чердак. Вся эта паутина. Но так сказала мама.

Джек не мог ей перечить.

Что если она?…

Старый чердак. Там его ручки, там его ножки, когти, клыки, там он кушает маленьких деток, там он проглатывает их целиком, будто те виноградинки, только их крики доносятся из этой чудовищной пасти.

Сердце бешено колотится.

Начинает ныть в животе. Джеку страшно, но он должен выполнить то, что приказала мама.

Он идет на чердак.

4

Джек вышел в коридор, робко огляделся.

Пугающий мрак обступил мальчика со всех сторон, руки его тянулись к нему лишь с одним желанием – утащить куда подальше.

Он щелкнул выключатель.

Комната по-прежнему осталась во власти цепкого мрака.

Лампочка перегорела. Отец так и не поменял на новую. Не успел.

Джек прямо двинулся на тьму своей детской грудью. Свет сюда почти не проникал. Поэтому приходилось двигаться по памяти.

В голове он представил высокие стены, лестницу и дверь на чердак.

Все было рядом и далеко одновременно.

Сделав несколько шагов, Джек прислушался.

Будто тикают часы.

Но часы давно были сломаны. Хоть и казалось по ночам, что они вновь идут.

Он подошел поближе,

Кукушка, застыв на месте, настороженно выглядывала из деревянной избушки. Джек потрогал ее рукой.

На месте.

Он приложил ухо к холодному корпусу и на секунду замер.

Тихо.

Наверное, показалось. Тут вечно что-то скрипит или тикает.

Механизм внутри замер и вряд ли уже когда-то вновь заработает. Отец хотел выбросить часы на свалку, но почему-то передумал.

Отойдя от кукушки, Джек двинулся прямиком в сторону лестницы – медленно, шаг за шагом.

Время от времени, он замирал и напряженно прислушивался – не зовет ли его мама, но в ответ слышал лишь громкий бой дождя и то, как ходуном ходят стены.

Оставалось совсем чуть-чуть.

Джек ярко чувствовал, что перед ним, словно колосс из гранита, возвышается скрюченная от тяжести времени, вся в заплатах и дырках, старая лестница.

Только протяни руку – и нет руки. Только ножкой топни – и нет ноги. Надо идти дальше. Чего ты встал, как истукан.

После минутного замешательства Джек двинулся дальше – тут же напоролся на нижнюю ступень.

Не желая долго стоять в темноте, он начал свое восхождение.

Проделывал он это также медленно и методично.

Он крепко вцепился в перила и до самого верха их не отступал.

Каждая вторая половица раздирала тишину пронзительным, пробирающим до мурашек скрипом.

Иногда казалось, что скрипит сразу две половицы.

Тогда мальчику было особенно страшно.

Это только так кажется. Думай об улице и тех веселых детях.

Джек настойчиво себя успокаивал и шел дальше.

От лестницы пахло сыростью и гнилью: так пахнут старые церквушки затерянные среди вересковых полей, одинокие и тоскливые, так пахнут склепы, стиснутые каштанами и туманной дымкой.

Джек скривился, сжался, он хотел стать маленьким камешком, упасть холодным тельцем на промозглые доски и больше никогда не вставать.

Нужно идти дальше.

И он шел.

Наконец, он достиг самого верха.

Джек толкнул дверь на чердак и та с каким-то тяжелым, взбалтывающим все нутро, скрипом отворилась внутрь.

Джек, ничего не видя под ногами, вошел.

Наверху было совсем темно, потоки холодного ветра свободно ходили вперед-назад.

Даже в свитере Джеку было прохладно.

Его руки, как два отдельных существа, настойчиво лазали по стене в поисках выключателя.

Наконец он нашел его и со всею силой надавил на спасательную кнопку.

Тусклый свет облакам расплылся по заставленному всяким мусором чердаку. Джек с облегчением выдохнул.

Воздух, полный пыли, казался тяжелым и напоминал ему древние усыпальницы. Джеку представлялось, будто он спустился в давно занесенную толстым слоем песка гробницу фараона. Только вместо сосудов с маслом и благовониями, золотом и драгоценными камнями, чердак был полон всевозможных ящиков и мешков.

Интересно, что в них хранится.

Во всем доме Джек не наткнулся ни на одну игрушку или просто забавную вещицу. Все либо выкинули в первый день, либо растащили бродяги, когда дом пустовал.

Лишь одна мысль грела Джеку душу:

Все это мое. И я могу здесь рыться часами. Вдруг найду нечто увлекательное. Должно же было хоть что-то остаться.

5

Волшебная дымка растворилась.

С прежней четкостью проступили сырость, прогнившие доски, горы коробок, покрывшиеся плесенью банки из-под краски и сваленные в кучу мешки.

Божественные ароматы ладана сменила затхлость старого чердака.

Казалось, это место пустовало уже очень давно.

Джек медленно крутился на месте, пытаясь в голове воссоздать карту брошенного во власть пауков чердака, и краешком глаза цеплялся за все, что может показаться интересным.

Поручение мамы было отодвинуто за горы сваленных в кучу пожелтевших от сырости газетных подвязок.

Нет никакой возможности здесь прибраться. Лучше я поищу что-нибудь интересное.

Кроме стопок музыкальных пластинок, старых календарей и скрученных матрасов, Джек заметил в дальнем углу еще одну любопытную вещицу – большой грузный сундук.

Но это был не просто сундук, куда сваливают грязные никому не нужные вещи, обитый ржавым металлом, выкрашенный в блеклые зеленые или коричневые цвета.

Сундук был изящно расписан.

Как в церкви. Только не так скучно.

Корпус его украшали сцены из цирковых представлений, разные сценки были втиснуты в небольше овалы, по краям тянулись черные точки аплодирующих зрителей, россыпью они украшали деревянные стенки сундука.

В одной из сцен – мужчина в черном трико в белый горошек стоял на лошади кверх ногами.

На другой – слон поднимал вверх прекрасную женщину в синем платья, пока хобот кружился высоко в воздухе, та ловко крутила одной рукой обруч, а другой размахивала ярким алым платком.

Были еще сцены с клоунами, метателями ножей, глотателями шпаг, людьми, извергающими изо рта огонь и еще много чего интересного.

У Джека радостно сверкали глаза, когда он рассматривал эти картинки, они оживали перед его взором и наполнялись неподдельной жизнью, он действительно слышал звуки аплодисментов, действительно охал и ахал, когда слон поднимал женщину вверх, вместе со всеми он до боли в животе смеялся над нелепыми клоунами, у которых постоянно сползали штаны.

Неужели это то, что я думаю? И внутри спрятан реквизит клоунов, фокусников, силачей, глотателей шпаг?

От этой мысли рот Джека скривился в улыбки.

Он забыл о том, где он находится и что только что трясся от страха, когда поднимался сюда по темной кривой лестнице.

Он подошел ближе к сундуку.

Тот выглядел неподъемным, с аляповатыми ручками. Высотой чуть выше плечей. Почти до подбородка.

Здесь может поместиться хоть вся цирковая труппа.

Джек встал на носочки и дернул за металлическое кольцо.

Сундук со скрипом отворился.

Хоть внутри и не оказалось шпаг и забавных клоунских штук, это нисколько не огорчило Джека, потому что сундук был полон разных игрушек.

От их количества у него даже закружилась голова.

Гарцующие деревянные лошадки, клоуны в смешных балахонах, жестяные барабаны, кролики в фартуках, фарфоровые куколки в зелененьких, синеньких, лиловых платьицах, оловянные солдатики, бесстрашные рыцари, мушкетеры, стражники, отважная пехота со штыками готовыми к бою, разные домики – замки, театры, больницы, свинцовые локомотивы, паровозы, разрисованные эмалевой краской машинки, гимнасты, снеговики, плюшевые обезьянки, тигры, крокодилы, корабли с бумажной парусиной, деревянные кубики, мячики; казалось он слышал цоканье капыт по брусчатки, лай собак, блеяние овец, гневные вопли королей, пафосные монологи актеров, старые романтические баллады под лютню, надоедливые клаксоны автомобилей, все гремело, звенело, хлопало и взрывалось, будто фейерверки, выпущенные в ночное небо или разорвавшиеся под самым носом петарды.

Джек лихорадочно копался внутри.

Брал какую-нибудь игрушку, вертел ее в руках, потом клал обратно и тащил к свету уже что-то новое, волнующее.

Все хотелось взять, потрогать, рассмотреть поближе.

Самое интересное он складывал подле себя, чтобы забрать в комнату.

Скоро гора рядом с ним стала такой высокой и внушительной, что Джек решил – это уже слишком, так много он не унесет, да и не зачем.

Еще вернусь. А пока хватит и этого.

Час назад у него не было ничего. А сейчас целый арсенал веселья и радости.

Джек даже забыл о тех детях на улице.

Все его мысли были о том, какую грандиозный спектакль он сможет разыграть с помощью всего этого пестрого богатства.

Устав от копошения и рыться, Джек решил закругляться.

Просьба матери была похоронена вместе с остальными мыслями о внешнем мире.

Одной рукой Джек зачерпнул горсть игрушек, второй прижал их к животу, потом еще раз сунул свободную руку в сундук, еще раз, еще раз, пока наконец не понял, что больше он не унесет.

Оставалось дело за малым – донести все это до его комнаты.

По дороге к лестнице, когда Джек только пытался найти подходящий ритм движения, несколько игрушек с шумом упали на пол.

Вот бы подобрать. Что это было? Солдатики?

Но останавливаться, нагибаться, рисковать тем, что все посыпется и затеряется среди окружавшего хлама, было рискованно

Поэтому Джек решил пожертвовать несколькими дезертирами ради всего остального отряда.

Он медленно ковылял по направлению к лестнице.

Шум на улице усилился. Дождь стал свирепее и беспощаднее обрушивать своих цепных псов на крышу дома.

Трещали балки.

Казалась, одна вот-вот не выдержит и лопнет, как тоненький прутик.

Джек спешил к своему маяку, к спасительному свету, где оно не сможет его схватить, не решится зайти туда, где он играл и смеялся, где над ним, словно раскаленная звезда, сверкала яркая лампочка, прогоняющая стучащие в дверь тени.

Опять эта лестница. Поскорее бы спуститься. Вернусь уже завтра. Когда будет светло.

Перед ним опять всеми своими явными и неявными фокусами заиграл всепоглощающий мрак.

Колючие углы, вязкие ступеньки, запах истлевшего дерева, сквозняк и скрип половиц.

Вдруг свет на чердаке погас.

Джек только начавший свое нисхождение, замер.

Тело его стало твердым, как камень.

Это лампочка? Да, это она. Наверняка, перегорела, может свет отключили.

Тут Джек услышал шум грома.

И что-то еще…

Он прислушался внимательнее.

Тишина.

Потом опять гром, только еще свирепее.

Будто вот-вот в крышу дома ударит молния. И разнесет ее, как кукольный замок.

Джек прислушался вновь.

Тишина.

Мне показалось.

Он сделал еще пару шагов. Каждое движение давалось с трудом, будто на ноги повесили тяжелые гири.

Еще одна ступенька.

Еще одна.

Ничего не видно.

Когда уже кончится эта лестница.

Еще. Еще. Еще.

Но лестница не кончалась.

Джек хотел бросить игрушки, оставить все свое богатство здесь, среди крыс и пауков, и что есть сил побежать вниз. Но он только и мог, что идти и идти.

Иногда казалось, что он не спускается, а наоборот – поднимается вверх и что там, над его головой – мелькает тоненькая полоска света.

Он идет и идет.

Идет медленно. Вслушиваясь в каждый шорох и скрип.

Еще. Еще.

Мама. Мама.

Джек звал свою маму. Но не единого слово не выходило из его рта.

Гром подбирался ближе. И вместе с ним что-то еще.

Только бахнет в небе и будто позади него тоже раздается звук, только тише, едва различимо, словно откуда-то издалека.

Но он же знает, оно здесь, рядом.

Еще одна. Еще одна. Еще…

Раздался сильный грохот.

Заблеяли овцы, свирепо закричали короли, гудки машин хором сплелись в одну механическую симфонию.

Металл бился о металл.

Трещало дерево.

Горсть звуков эхом разлетелась по пустым коридорам, туда вниз, вдоль фамильных портретов, где молча с закрытыми глазами сидела мама.

И в конце этого.

Пронзительный крик, даже не крик, а писк, словно мышь попалась в мышеловку. И… и все…

Свет маяка погас.

Дверь на чердаке скрипнула. Словно кто-то закрыл ее за собой.

И уже где-то там, за стенами, за плотными желудочными стенками, раздался злобный издевательский смех.

Ха-ха-ха!!!

Оглавление

1

2

3

4

5