Танцы с Подсознанием. Книга 1. До Тьмы дотронувшись рукой [Эля Безумова] (fb2) читать онлайн

Эля Безумова Танцы с Подсознанием. Книга 1. До Тьмы дотронувшись рукой

ЧАСТЬ 1. ЛЮБКА. Глава 1.

Любку трясло от голода. Она лежала на сеновале, свернувшись в клубочек и поджав колени к подбородку. Слёзы крупными каплями стекали по щекам.

Сегодня утром схоронили тятьку, ещё молодого мужика в полном расцвете сил. Тятька работал в кузнице, руки имел золотые, а потому, барин очень дорожил им.

Высокий, косая сажень в плечах, с густой копной тёмных волос, Степан считался первым красавцем на селе. Замужние бабы и невенчанные девки, заглядывались в его сторону и сглатывали слюньки.

Степан, вот уже, как два года был вдовец. Его Пелагеюшка умерла при родах. Ребёночек крупный шёл, да к тому же, ножками вперёд. Как не старалась бабка Матрёна, местная повитуха, спасти роженицу так и не удалось – умерла болезная, истекла кровью. А мальчонку вынули всего синюшного, пуповиной был обмотан, поорал малясь, да и замолчал насовсем. Похоронили обоих в одной могилке.

С той поры кузнец замкнулся в себе, нелюдимый стал и угрюмый. С Любкой, единственной дочерью своей, почти разговаривать перестал. Придёт вечером из кузницы, перекинется пару – тройкой слов и на печку, на боковую. Любил он Пелагеюшку свою, свет в оконце она для него была, краше солнышка ясного.

Бабы в селе шептались, мол время лечит, поуляжется боль, глядишь и женится заново. Негоже тридцатидвухлетнему мужику в бобылях ходить, да ещё и красавцу такому.

Но не знали бестолковые бабы, что ночами Степан подушку соломенную слезами мужскими орошал и Бога просил, чтобы на небо его забрал, к жене своей любимой.

Как – то барин заехал в кузницу, привёз подарок Степану.

– Выпей вот, поешь! – Иван Савельевич протянул бутыль самогона и шмат мяса копчёного на опилках ольховых, завёрнутого в холщовую тряпку, – может полегче станет! Бабы в селе – то шепчутся, мол кузнец наш, после смерти жены умом тронулся. Степан, неужто и вправду, головой поехал?! – на этих словах, он пытливо заглянул мужику в глаза. – Глянь сколько девок молодых, красивых…

– Не нужен мне никто, – перебил Степан, – а за самогон спасибо! – он забрал подарки. – Благодарствую, баре! – мужик поклонился он в пол. – Только не хлопочите обо мне, Иван Савелич, не надо, не стоит того – холоп я и есть холоп! Одним больше, одним меньше…

– Да не скажи, Степанушка, – улыбнулся барин, – кузнец ты знатный! И руки у тебя волшебные, таких работников поискать надо. Что ж, ты крест – то на себе поставил?! Жениться бы тебе заново, глядишь молодуха и сына родит. Да, и Любка твоя, как бесхозная по селенью бегает, забросил девку совсем…

– Не могу я, баре, на дочку смотреть, – вздохнул мужик, – одно лицо – Пелагеюшка моя! Как взглянет Любка на меня глазищами своими бездонными, так и сердце обмирает, словно мать её меня зрит. Ох, как я любил жену – то свою… – широкие плечи кузнеца сотрясались от рыданий.

Жалко барину Степана было…

А потом наступил голод. 1840 год выдался неурожайным. Много крестьян тогда в Самарской губернии померло. Да, что там в Самарской, по всей Волге – матушке, голод своей страшной, костлявой рукой прошёлся.

Вот и Степан, в одночасье, прямо в кузнице своей упал замертво. И опять зашептались бабы, что сердце его от горя утраты разорвалось, не выдержало…

После похорон Любке возвращаться в пустой дом совсем не хотелось, в горнице – ни мамки, ни тятьки. Она забралась на сеновал и дала волю слезам. Там – то её и нашёл барин.

Иван Савельевич добрым был и справедливым. Никогда не бил своих крепостных, а к каждой людине относился уважительно. В ответ, крестьяне боготворили своего хозяина и готовы были отдать за него жизнь свою никчёмную.

– Люююба! Любка, ты где?! – он вышел из кареты и стал стучать в окна.

– Тутошки я, бегу ужо… – девчонка быстро спустилась с сеновала, негоже ждать её, крепостную.

– Пусти – ка меня в дом, разговор есть!

– Баре мой, и угостить – то вас нечем… – суетилась Любка в поисках еды, гремя крышками пустых котелков.

– Да не прыгай ты вокруг печи, как вошь на сковороде! Я сам тебе поесть привёз, – помещик положил на стол краюшку белого хлеба, два яйца и небольшой кусок сала, – знаю, голодная ты! Ешь давай и меня слушай!

Девочка, не стесняясь, жадно набросилась на еду. Иван Савельевич устроился поудобнее на лавке под образами и начал разговор. Начал издалека…

Конец ознакомительного фрагмента

Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна – то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.

Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.

В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») – идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»

– Вот, что Люба…отца я твоего уважал…уважал очень! Хороший мужик был, порядочный, – голос его дрогнул, – земля пухом тятьке твоему! – мужчина перекрестился. – И в память о Степане, хочу помочь тебе…

– Как же вы мне поможете?! – Любка чуть не подавилась куском сала. – Сирота я теперь, никому не нужная…

– Не причитай, – резко оборвал Иван Савельевич, – дай договорить! С мысли хорошей сбиваешь меня, шалопутная! – встав с лавки, он нервно заходил по горнице. – Купец завтра ко мне приезжает, заморский, из самой Германии. Девку ему надо, работницу, помощницу по хозяйству…

– Батюшка! Отец наш родный! – крепостная бухнулась в ноги. – Не продавайте меня немчуре проклятой! – заголосила она, что есть мочи.

– Да не ори ты! Вся в мать свою – Пелагею покойную, такая же горластая! И за что, Степан любил её?! – заворчал барин. – Добро тебе сделать хочу! У купца заморского жить будешь в хоромах – сытая, одетая, обутая! Глянь, у нас голод какой идёт, народ мрёт повально, – он тяжело вздохнул. – Сколько я людей потерял за год этот, подумать страшно…

– Да что ж вы задумали – то?! – сидя на полу, девчонка скулила, как нашкодивший щенок. – С земли родной гоните меня! Да в чём же я провинилась – то?! Ой, горе мне, горе…

– Ты девка, реветь переставай, дело я тебе говорю! Родных у тебя нет, на поруки взять некому. Через два года – шестнадцать будет, на выданье. А ну как, сглупишь и честь свою опозоришь?! Не услежу я за тобой, а перед Степаном стыдно будет, – на этих словах, помещик достал из кармана дорогого сюртука небольшую фляжку, открутил резную крышечку и пригубил оттуда, – давай – ка собирайся, со мной поедешь! – он легонько подтолкнул Любку к дверям. – В доме моём, в сенях и переночуешь, а то сбежишь ещё, не дай Божи…

Этим же вечером, Иван Савельевич распорядился натопить баню, велев тщательно намыться.

– Косы расплети, да волосья – то свои промой хорошенько, чтоб пушистые были! Не позорь меня перед гостем заморским. Вот тебе, подарок, – и он протянул платье из шёлка тяжёлого и почти новые сафьяновые сапожки, – жена моя Наталья Петровна передала, чтоб ты нарядная была. А то скажут – на Руси девки в отпрепьях ходят.

– Баре, милостивый! Не продавайте меня, побойтесь Бога… – девочка в последний раз, попыталась надавить на чувство вины.

– Ох, дал я зарок матушке своей покойной – не обижать крепостных, – разозлился Иван Савельевич, – а зря! Иногда плётка да розги в помощь бы были. Жизнь я тебе спасаю, неблагодарная! В коленях должна валяться, слезами радости захлёбываться, а ты стыдить меня надумала?! Ох, сердце моё доброе! Уйди с глаз моих…

Любка не спала всю ночь, сиднем сидела в уголке в сенях и вспоминала детство.

Как тятька мамку целует, а она его – поварёшкой, поварёшкой отгоняет, сама смеётся, заливается…

Как в первый раз, тятька её на лошадь посадил. Ох, и страшно! Любке тогда всего пять лет было. Лошадь идёт, шевелится, бока её упитанные, ходуном ходят. Вцепилась она в седло – ни жива, ни мертва, дышать боится. А отец лошадь под уздцы ведёт, в усы свои посмеивается, да приговаривает:

– У страха глаза велики…

Как на пруд с ребятами купаться бегали, плескались. А Минька, сын звонаря местного, взял при всех и в щёчку её поцеловал. Зарделась тогда Любка стыда красками. А ну, как слух по селу пойдёт, что доступная она?!

Как с подружками по грибы, по ягоды ходили. Как мамка радовалась, грибы на верёвочку нанизывала, на печке сушила, приговаривала:

– Глянь, Степан, какая дочка у нас молодец! Грибов натаскала целый короб, зимой есть будем…

Ох, прошли те времена золотые! Ох, прошло детство счастливое…

*****

– Чай, кофе?! – Леонид Борисович устало снял дорогие очки и потёр переносицу.

В ответ молчание.

– Инна Львовна, вы меня слышите?! Чай, кофе?!

– Ой, извините, замечталась, – дамочка улыбнулась, – от кофе не откажусь! Только, пожалуйста, без сахара…

– Верочка, – доктор нажал кнопку селектора, – принесите нам два кофе, один покрепче и без сахара!

– Будет сделано, шеф! – весёлым голосом ответила секретарша.

Вообще – то, он должен быть уже дома, сидеть в своём любимом кресле и пить из стеклянного фужера красное вино, вприкуску со швейцарским сыром с плесенью. Это был своего рода ежевечерний ритуал – благостно протянуть ноги, расслабиться, сделать пару глоточков хорошего сухого вина, один кусочек сыра положить себе в рот, второй – скормить своей любимице кошке Маруське. Бедное животное скучало целый день дома, поэтому с приходом хозяина, она радостно мяукала и ходила за ним по пятам. Стоило сесть в кресло, как кошка тут же прыгала на колени, сворачивалась в клубочек и совсем по – человечески, облегчённо вздыхала.

Леонид Борисович известный и уважаемый человек в городе, владелец небольшой частной клиники с интригующим названием «Танцы с Подсознанием». Почти все богатые люди города являлись его клиентами. Модно нынче иметь личного психотерапевта. А потому, и крутые бизнесмены и высокопоставленные чиновники частенько обращались за помощью. Правда девяносто процентов из ста, помощь была не нужна, пациентам хотелось просто выговориться. Доктор выговариваться не мешал, ставил перед собой часы, засекал время и озвучивал стоимость. Богачи на деньги не скупились…

Работу свою мужчина очень любил, вот только не хватало размаху. Изучивший досконально все труды Фрейда, он уделял большое внимание Бессознательному процессу в Душе человека. И даже владел практикой гипноза! Но, богатенькие Буратино, как правило от такой процедуры категорически отказывались.

И вот сегодня, в кои – то веки, собравшись пораньше домой и представляя холостяцкий ужин с Маруськой на коленях, раздался звонок телефона.

– Борисыч, приветствую, – раскатистым мужским басом пропела трубка, – Нефёдов…узнал?!

Пробежала мысль: «Конечно узнал, чёрт бы тебя побрал!», но вслух произнёс:

– Пал Палыч, миленький, как твои дела?!

– Мои дела хорошо, твоими молитвами! – чиновник льстил. – Вот только, жёнушка моя Инна Львовна хандрит по какой – то причине, уж не один день.

В ответ, захотелось съязвить: «Да как, она вообще рядом с тобой десять лет живёт и головой не поехала?!», но опять сдержался.

– Возьми на приём Иннушку мою, поправь мозги ей, разводиться глупая баба собралась! Говорит – не шубы, не машины не интересуют, даже детей готова оставить со мной, только свободу ей дай! – Нефёдов горестно вздохнул. – А я люблю её, Лёнь, слышишь люблю! – как – то, совсем по – человечески признался он.

– Надо же, – всё – таки не сдержался Леонид Борисович, – я – то думал, ты деньги больше всего на свете любишь!

– Борисыч, не рви Душу… – запричитал голос в трубке.

– Пусть приезжает, жду!

– Спасибо, спасибо, дорогой, – обрадовался Пал Палыч, – вся надежда на тебя! В долгу не останусь…

«Ну, что ж Маруська, ждать тебе хозяина ещё часа три».

Инна Львовна сидела в клиентском кресле напротив. Миловидная женщина, с большими, грустными глазами голубого цвета, она нервно теребила носовой платочек в руках. Жене чиновника только, что исполнилось тридцать лет, она была младше Пал Палыча на двадцать один год.

– На что жалуетесь? – Леонид Борисович протянул чашку с дымящимся, ароматным кофе.

– На семейную жизнь… – улыбнулась Нефёдова.

«Постоянно улыбается – классический невроз», – подметил доктор.

– Что конкретно не устраивает в семейной жизни?

– У меня есть – ВС Ё! И любящий, заботливый муж, и дети прекрасные, и деньги, и машина, загородный дом, квартира в центре города, вот только…

– Говорите конкретнее, не стесняйтесь! Мы здесь для того, чтобы разобрать ваши страхи!

– Да у меня нет страхов, – клиентка опять улыбнулась и сделала глоток кофе из красивой керамической чашечки, – мне просто ничего не интересно! Я как будто не живу, а существую…

– И как же это выражается?!

– У меня ощущение, что я нахожусь в Темноте…как бы вам объяснить?! – замялась Инна Львовна, – а можно стих свой прочитать?! Вы сразу поймёте о чём я говорю…

– Вы пишете стихи? – психотерапевт удивлённо вскинул брови.

– Иногда… – женщина покраснела, – …вы только мужу моему не говорите!

– Зуб даю! – пытался пошутить мужчина.

Но жена чиновника, то ли не оценила шутку, то ли обиделась. Она вдруг резко встала из кресла и произнесла холодным тоном:

– Я домой пойду…

Минут десять ушло на уговоры остаться и довести приём до конца.

Наконец, дамочка достала из сумочки листок в клетку, исписанный красивым, мелким почерком и немного смущаясь, зачитала вслух:

– Дотронулась рукой до Тьмы

Бездонной, липкой.

На ощупь оказалась Вечность!

Понятно стало,

что Тьма и Вечность

Две сестры, которые

смеются и играют

в Жизнь и Смерть!

При этом понимают

Основа – Смерть всему!

Она – бездонна, глубока

Черпать в ней силу надо…

– Так, так, – Леонид Борисович нервно забарабанил костяшками пальцев по столу, – а скажите, пожалуйста – у вас была попытка суицида?

– Да, месяц назад… – опустила она свои глазки, – я…я решила отравиться таблетками!

– И- и – и?!

– И меня спасли, муж с работы на час раньше вернулся…

– А что – же дети? Вы не думали, как они останутся без матери?! Вопрос конечно банальный, но всё же…

– Тьма окутывает меня с головы до ног! – Инна Львовна тяжело вздохнула. – Она…она сырая, как туман и липкая, как ловушка для мух. Там нет места детям…

– Скажите, а у вас бывают навязчивые сны?!

– О, да! – жена чиновника оживилась, – мне часто снится мужчина – высокий, грузный, в одежде купца. Он берёт меня за руку и ведёт на крыльцо небольшого одноэтажного дома…

– Этот мужчина вам что – то говорит? – Леонид Борисович чуть ли не хлопал в ладоши от счастья. Наконец – то, Провидение послало ему такого интересного клиента!

– Да, говорит, только на немецком языке…

– И что же, если не секрет?!

– Майне Либлингскетце, Майне Либлингсмедхен! Я даже перевела эти фразы – моя любимая кошечка, моя любимая девочка!

– Майне Либлингскетце, – пробормотал задумчиво доктор, – у меня дома, тоже есть любимая кошечка, и она сейчас голодная…

Глава 2.

К парадному крыльцу подъехала дорогая карета, запряжённая тройкой холёных, белых лошадей. Весь дворовый люд сбежался смотреть, что за важная персона пожаловала в гости к ихнему барину.

Минька, сын звонаря, ловко пробился локтями сквозь толпу крестьян, подскочил к карете и дёрнул за ручку дверки. На ступеньку опустилась мужская нога, обутая в лаковую, чёрную туфель с большим бантом. Дальше показалась жирная голень, туго обтянутая белыми чулками. Выше колена виднелись бархатные панталоны, красивого тёмно – вишнёвого цвета. Затем появился и сам хозяин – высокий, грузный мужчина, с сытым холёным лицом, лет сорока на вид.

– Гутен таг! – заулыбался немец и вручил подростку серебряный рубль. – Данкешён!

Минька растерянно посмотрел на Ивана Савельевича, он явно не понял, что лопочет этот смешно одетый дядька.

– Благодари! Благодари, паршивец! – рассердился тот. – Целый рубль серебром получил за ни за что…

Мальчишка бухнулся на колени и начал целовать подол сюртука важного господина.

– Спасибо, Ваше Высочество! – громко выкрикнул он.

– Вот дурак и есть дурак! – барин схватил пацанёнка за шкирку и оттащил в сторону. – Какое он тебе, бестолочь, Высочество?! Уйди с глаз моих, не путайся под ногами…

Толпа крепостных стояла в сторонке, люди о чём – то шептались.

– А ну, все по домам! И чтоб ни – ни у меня, языками не трепать…

Недовольные крестьяне стали послушно расходиться.

– Здравствуйте, здравствуйте, Ваше Степенство, как мы рады! Проходите в дом, – помещик взял гостя под руку и повёл в парадную, – жена моя, Наталья Петровна, и стол накрыла…

– Я устать дорога… – пожаловался немец, – …ехать долго, кушать хочу!

– Конечно, конечно, – суетился хозяин, – сейчас сразу за стол и сядем! Да, снимите свои неудобные туфли, вот вам домашние, – на этих словах, он подал заморскому гостю, мягкие, кожаные чоботы на плоской подошве, – обувайтесь, Ваше Степенство, ноги – то и отдохнут…

– Я звать Мартин…Мартин Кёллер!.

– Ах, да, Мартин, – хлопнул себя по лбу Иван Савельевич, – вы же писали! А вот, и жёнушка моя…

В парадной появилась стройная молодая женщина, на вид не больше тридцати лет.

– Добрый день! – кокетливо улыбнулась она, протягивая руку для поцелуя. – Большая честь принимать такого знатного вельможу в нашем доме! Извольте пройти в столовую, отобедать…

Холёная рожа немца расплылась в сладострастной улыбке.

– Какой молодой, какой красивый и нежный дама! – и галантно поцеловав протянутую руку Натальи Петровны, он восхищённо произнёс, – русский женщин все такая прелестно?!

– Все Мартин, все… – барин раздражённо проталкивал гостя в столовую. Невооружённым глазом было видно, что он ревнует.

– Ваш жена словно дочь, медхен… – не унимался вражина.

«Вот порось жирный!» – разозлился помещик. «Чёрт бы тебя побрал, на чужих баб смотреть да заигрывать!»

Купец между тем, вцепившись в парчовый рукав модного платья Натальи Петровны, стал что – то шептать ей на ушко, та в ответ заливалась звонким смехом.

– Голубушка, вы заигрались и ведёте себя непристойно! Извольте лучше распорядиться, чтобы горячее подавали! – одарил муж гневным взглядом.

– Стол накрыт… – недовольно ответила жена и неохотно высвободила свой локоток, из цепких рук заморского гостя.

Наконец, все уселись за стол, уставленный разными явствами. Суп из куриных потрошков, баранья ножка, приготовленная на вертеле, домашний холодец, тут же запечённая картошечка, обильно политая маслом, два вида вина, блины с мёдом, шаньги с творогом. От такого изобилия, глаза Мартина полезли на лоб.

– Вы сказать, что Русь голод! – удивился он. – А тут…

– Ради такого гостя все остатки повынимали, последние запасы опустошили! – кокетничала и дальше хозяйка. – Вы кушайте, кушайте…

Упрашивать господина Кёллера долго не пришлось, ел он с большим аппетитом и громко чавкал. По рукавам дорогого камзола текло масло, его гладкая рожа раскраснелась то ли от выпитого, то ли от удовольствия общения с молодой барыней.

Иван Савельевич сидел хмурый, кусок в рот не лез. В голове его крутились мысли по поводу того, что он скажет жёнушке вечером. А уж, он устроит ей взбучку: «Вертихвостка! Вздумала при живом – то муже глазки строить. Позорит его перед немцем. Что этот верзила заморский подумает про баб русских?!»

От сытной еды и выпитого, Мартина сморило. Шутки его и любезности в сторону хозяйки дома, постепенно сошли на нет, и он запросил кофе.

Мужчины перебрались в кабинет. Устроившись поудобнее у камина, с чашкой ароматного кофе, они наконец – то заговорили о делах.

– Иван, я привезти много мука, пшено, – вельможа первым начал разговор, -привезти картофель, у вас звать – «яблоко чёрта»…

– Чёртово яблоко… – поправил барин.

– Пусть так! – у немца не было сил на спор, он совсем засоловел. – Привезти много семя морковь, лук много, фасоль…

– Что такое фасоль?!

– О, это вкусно, очень вкусно! Облизать палец! – заржал купец. – Так вы говорить?!

– Пальчики оближешь…

– Фасоль много людина кормить…сытно кормить, повозка ехать дорога…утром завтрак быть!

– Благодарствую! Разберёмся с вашей фасолью, что это такое и с чем её едят, – Иван Савельевич встал с кресла и поставил недопитую чашку с кофе на камин. Не любил он этот напиток! И как жёнушка не зудела над ухом, что вся Москва и Санкт – Петербург его пьёт, так и не смог привыкнуть к странному и горькому вкусу. – Наш договор помню – девка крепостная нужна!

– Три девка! – выпалил гость. – Три штуки девка нужна…

– Неее, батенька, на три мы не договаривались! – помещик покраснел от возмущения. – Как ты, дорогой мой человек, троих баб через границу провезёшь?! Тюрьмы моей хочешь?!

– Иван, кипятись мало…

– Что значит не кипятись?! Меня же царь – батюшка накажет! Не имею я право за границу крепостных продавать! – мужчина топнул ногой. – Да и потом, люди они, а не скоты, чтобы в штуках считать…

– Иван, надо спокойствие, ты горяч огонь как! – господин Кёллер кивнул головой в сторону камина. – Одна, карашо, по – твоему будь! – почему – то вдруг легко согласился он. – Девка красивый, девка молодой?!

– И молодая, и красивая, и дочь уважаемого человека, Царство ему Небесное! – перекрестился барин. – А чего это ты, Ваше Степенство, про красоту, да про молодость интересуешься?! Уж, не в полюбовки ли Любку готовишь?! Вроде помощницу по хозяйству просил, ааа?! – наседал он и дальше.

– На Русь все Иван задорны! – рассмеялся Мартин. – Ты мне девку продать, я хозяин! Хочу любовка, хочу помогайка…

– Не скот она… – Иван Савельевич нахмурил брови, – …а девица, с душою русской и характером своим! Пожалуй, забирай – ка ты, свою фасоль вместе с «яблоком чёрта» и катись восвояси! – совсем рассердился он, затем позвонил в колокольчик. Появился Петруша, служка по дому. – Приготовь его Степенству постель! Да распорядись, чтобы к утру лошади запряжены были и сытно накормлены…

Петруша молча кивнул головой, затем окинув немца недружелюбным взглядом, спросил:

– В комнате с печью стелить, али без печи?!

– Без печи, Петруша, без печи! – рассмеялся Иван Савельевич. – За что люблю тебя, друг мой, за смекалку твою…

«Помёрзни жирный порось! Будешь знать, как с жёнами чужими заигрывать, да девок русских хаить!»

– Иван, остынь! – залопотал заморский гость, до него наконец – то дошло, что собеседник и вправду злится. – Ушат вода холодная на голова твоя… – попытался он смягчить обстановку.

– Да что ты меня всё шутками, да прибаутками кормишь! – продолжал гневаться помещик. – Я тебе девку не на посмешище и поруганье отдаю! Отцу её обещал – жизнь сытую Любке сохранить! – на этих словах он резко развернулся и пошёл в другой угол кабинета. Бережно снял с полочки икону с изображением Богородицы и торжественно предстал перед господином Кёллером:

– Клянись! Клянись, вражина, на иконе русской – не принесёшь девке вреда какого!

– Ох, Иван, Душа добрый твой! – растерялся купец. – Обещаю, обещаю беречь твой Льюбка, не трону… – поспешил он заверить.

– То – то же! – немого успокоился Иван Савельевич. – Петруша почивать проводит… – и не прощаясь, мужчина поспешно покинул стены кабинета.

– Russischen Narr (русский дурак)! – недовольно проворчал вслед немец.

*****

Леонид Борисович нажал кнопку выключателя. В прихожей зажёгся свет.

– Маруся, кис – кис – кис! Понятно, обиделась… – разуваясь, бормотал он себе под нос.

Такое бывало, когда доктор задерживался с работы и приходил поздно, кошка не выходила его встречать.

– Маруся, ты где?! – мужчина заглянул в гостиную.

Животное, свернувшись клубочком, лежало на кресле и преднамеренно не реагировало на голос хозяина.

– Девочка моя, ну не обижайся, – он взял кошку на руки, – пойдём на кухню, я тебе колбаски вкусной принёс… – и погладив любимицу по спинке, чуть взъерошив её мягкую шёрстку, ласково почесал за ушком, потом за вторым.

После таких манипуляций, кошка благодарно замурчала, подняла голову и укоризненно посмотрела.

– Не испепеляй меня своим гневным взглядом! Виноват, задержался, строгая ты моя…

На кухне Маруська прямиком направилась к чашке с едой, она была пустая.

– Сейчас, сейчас кушать будешь! – засуетился Леонид Борисович и стал быстро нарезать мелкими ломтиками дорогую и аппетитную «Телячью» колбасу, заблаговременно купленную в местном гастрономе. Он – то знал, как растопить Маруськино сердце – всего двести грамм «Телячьей» и ты прощён!

Три года назад.

В то утро, доктор, как всегда, опаздывал на работу. Выскочив из квартиры и не глядя, вставив ключ в замочную скважину, только хотел провернуть его, чтобы закрыть дверь, как за спиной, кто – то жалобно мяукнул. Он обернулся – на лестничной площадке сидел маленький котёнок. Шерсть его была чёрного цвета, словно уголь, ни одного светлого пятнышка. Котёнок жалобно смотрел на человека, как будто хотел сказать: «Мне холодно, голодно и страшно – приюти меня!»

– За что же тебя выбросили, такого кроху? – Леонид Борисович взял животинку на руки. – Подозреваю, что за цвет твой ведьминский! Не всем, нравятся чёрные коты, – он погладил малыша по спинке, – чего ж мне делать – то с тобой, прикажешь?! Сейчас посмотрю, что в холодильнике имеется…

Холодильник радушно предложил половинку батона, два сырых яйца и небольшой кусок телячьей колбасы.

– Извини, брат, только магазинные субпродукты… – на небольшом, плоском блюдечке, мужчина вынес в коридор мелко порезанную колбаску.

Подкидыш жадно набросился на еду. Вечером, вернувшись с работы, Леонид Борисович застал такую картину – на коврике, у входной двери, свернувшись клубочком сладко спал всё тот же котёнок, рядом стояло пустое блюдечко. Пришлось взять его домой и дать имя Васька. Какой только колбасой, какими только отборными сосисками и деликатесами из зоомагазина, не потчевал хозяин, кот упрямо предпочитал только «Телячью»! Правда, через полгода оказалось, что Васька совсем не Васька, а особь женского пола.

– Вот так сюрприз, – удивился доктор, заметив на ковре небольшие пятнышки крови, – да ты никак, дама?!

Животное внимательно и удивлённо посмотрело в глаза, как бы говоря: «А я устала намекать тебе об этом!»

– Быть тебе Маруськой!

Маруська разбавляла его холостяцкие будни. С женой, он развёлся в сорок пять лет, и с тех пор жил один. Единственная дочка Анютка, покинула страну и переехала на ПМЖ в Америку, общались только по скайпу. А с Маруськой можно было разговаривать ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, вживую. Кошкой она была очень умной и тонко чувствующей настроение хозяина. Если он приходил уставший, ложилась ему на грудь и ласково мурлыкала, как будто пела песню на каком – то своём языке. Через полчаса, усталость, как рукой снимало.

Если поднималось давление и болела голова, Маруська укладывалась на подушку, рядом с Леонидом Борисовичем, и начинала вылизывать своим шершавым языком, его лоб и щёки.

– Маруся, отстань, щекотно! – отмахивался он, как мог и даже пару раз скидывал животное с кровати. Но, через минуту кошка оказывалась снова на хозяйской постели и продолжала упрямо мурлыкать. Под это мурлыканье хорошо засыпалось. Утром мужчина вставал бодрый и весёлый, как заново родился.

– Лекарь ты мой, пойдём завтракать! – шутил он и шёл на кухню варить кашу. Кашу Маруська ела только на молоке и со сливочным маслом, пустую отказывалась.

И вот сейчас, сидя в кресле с бокалом вина в руках и со своей пушистой любимицей на коленях, психотерапевт рассуждал вслух:

– Ну что, колбасу ты всю съела, а значит я прощён! – почесал он кошку за ухом. – Интересная клиентка появилась у меня сегодня, Инной Львовной величать. Ох, как хочется мне её на сеансы гипноза уговорить! Как ты думаешь, Марусенька – получится?!

Кошка замурлыкала и своей чёрной, как ночь мордочкой, потёрлась о домашние брюки хозяина.

– Да я – то знаю, что ты веришь мне безоговорочно, – расплылся в улыбке Леонид Борисович, – а вот, Инна Львовна – вряд ли…

Маруська внимательно посмотрела в глаза человеку, затем своим шершавым и маленьким язычком, ласково лизнула его руку, как бы успокаивая: «Не переживай, ты у меня молодец, всё получится!»

– Майне Либлингскетце, Майне Либлингсмедхен… – рассмеялся доктор.

Глава 3.

До Бремена добирались три недели. До Литвы на карете, потом на корабле с парусами, затем на пароме по реке Везер. Любка вымоталась окончательно. К страху, что она больше никогда не увидит Родину, прибавилась усталость.

Немец был очень любезен, представился Мартином. Люба очень боялась, что этот огромный верзила, будет её лапать и приставать, но, к счастью этого не случилось.

На всех постоялых дворах, он снимал ей отдельную комнату с кроватью и чистым, белым постельным бельём. В харчевнях сажал за один стол и вкусно кормил. Его Степенство заказывал такие блюда, которые девчонка отродясь не пробовала. Особенно ей понравились свиные копчёные рёбра.

– Пиво пить, кушать рёбра, вкусно… – на ломаном русском, пытался объяснить господин Кёллер.

Это и вправду было вкусно! От выпитого пива кружилась голова и сладкая истома разливалась по всему телу. Сытая и хмельная Любка быстро засыпала.

Ночью снились русские берёзки, барин Иван Савельевич, как он перекрестил её на прощание и пустил слезу. Как Минька, сын звонаря, тайком сунул ей подаренный заморским гостем, серебряный рубль. Девчонка отказалась брать монету – она же целое состояние:

– Минька, оставь себе, ты учиться хотел! Кафтан купишь новый, книжек, да сапоги кожаные. А то появишься в семинарии в лаптях – смеяться над тобой будут!

– Барин, благодетель наш, обещал снарядить в духовную семинарию! – возразил тогда паренёк, затем обернулся и убедившись, что никто не слышит, заговорщически прошептал, – сбегать будешь от немчуры проклятой, пригодится…

– Ох, Минька, Минька! – заплакала тогда Любка. – Никуда я сбегать не буду, помру на чужбине! Видно доля моя такая…

И вот, она чужбина, и вот он город Бремен, город купцов, самый крупный порт Германии.

Бремен встретил радушно и торжественно – громким звоном колоколов.

– Турм Глокеншпиль, – купец показал указательным пальцем в сторону красивой башни, – Турм – башня, Драйсихь Глоке.

– Что значит «Драйсихь Глоке?» – ломая язык, переспросила девочка.

– Колокол, тридцать колокол, – улыбнулся он.

Но Любка не умела считать, и ей было абсолютно наплевать, сколько колоколов имела эта Турм. Она вспомнила небольшую уютную церквушку в своём селе на берегу речки, и по щекам потекли слёзы.

– Плакать найн, – засуетился немец, – найн Трэкен!

– Что такое «Трэкен?»

– Слеза… – и он, пыльным рукавом кафтана, начал вытирать слёзы с девичьего лица.

Затем заглянул ей в глаза и ласково произнёс.

– Красивый глаза не должен плакать, красивый Грау. Я дам тебе Фройде – радость! – пообещал купец.

– Ваше Степенство, да какая же радость на чужбине – то жить?! – удивилась Любка.

– Зови меня Мартин! Степенство найн…

Дом господина Кёллера располагался в сердце старого города, за Марктплатц, около рыночной площади. Он был двухэтажный, из серого камня, с красивыми расписными ставнями.

– Ух ты, дом – то больше, чем у барина нашего! – воскликнула девчонка.

– Льюба, барин…забыть!

– Да как же забыть? Иван Савельевич, как отец родной…

– Отец родной не отдать чужбина дочь… – съязвил Мартин и легонько подтолкнул её к входной двери.

Но не успела Любка войти, как дверь распахнулась и навстречу им выбежала девчонка лет семи, бросилась на шею немцу и заверещала:

– Фатер, Фатер! Майн либэ Фатер…

Мужчина обрадованно подхватил ребёнка на руки и прижал к себе.

– Майне либэ Тохтер! Майне либэ Медхен! – кудахтал он, покрывая поцелуями лоб и щёки своей дочери.

Любка смотрела на эту сцену и завидовала. Она вспомнила своего тятьку и по щекам опять потекли слёзы.

– Вер ист дизес Медхенд унд варум вайнт зи?! – купеческая дочка удивлённо уставилась на гостью.

– Она спросить, кто эта девица и почему плачет, – перевёл Мартин, затем обращаясь к дочери, произнёс:

– Дас ист айне руссише Шклафен!

И опять перевёл Любке:

– Я сказать дочь, что ты руссише рабыня…

Услышав слово «рабыня», девушка покраснела и опустила голову.

– Шутить…я шутить! – господин Кёллер поспешил исправить ситуацию. – Льюба, меня простить! – он виновато заулыбался. – Майн Тохтер, дочь, Эльза! Твой Арбайтен…работа…няня майн Тохтер.

*****

Прошёл год.

Сытая и спокойная жизнь в доме купца, дала о себе знать – Любка расцвела и похорошела. Это тебе не деревня, где вставали с первыми петухами и начиналась круговерть – корову подои, грядки прополи, воды на коромысле принеси, печь натопи, в печи свёклы и репы натоми. А после полудня, к барину будь добра явиться, а уж жёнушка его Наталья Петровна, без дела не оставит – расстарается, заданьев напридумывает.

У немца же в доме, жизнь текла неторопливо и размеренно. Каждое утро, в одно и тоже время, кукушка выскакивала из часового механизма и будила руссиш Шклафен. Она умывалась, приводила себя в порядок и шла готовить завтрак себе и Эльзе. Отдать должное Мартину, он разрешил русской няне есть с одного стола с дочерью. Девушка быстро привыкла к немецкой кухне – много свинины, куриного мяса, всё жирное и особый конёк – жареные яйца. От изобилия мяса и масла, Любкины бока округлились, грудь налилась, волосы стали упругими и шелковистыми. От худенькой, испуганной девчонки, не осталось и следа.

«Шёнхайт мит шверэм Блик!» – шептались продавцы на рынке, у которых, девушка два раза в неделю покупала продукты.

– Чё говорят – то, про меня что – ль?! – спрашивала она Эльзу, которая всегда сопровождала свою няню, куда бы та не шла. Так велел отец.

– Красавица с тяжёлым взглядом! – переводила купеческая дочка, с гордой ухмылкой на губах.

Ещё бы, ни у кого из знакомых и друзей, в услужении не было русской рабыни! Вот так отец сильно любит её, вот так балует!

Свою мать Эльза помнила очень смутно, ей было всего три года, когда она умерла. Умерла, как и Любкина, во время родов. Мартин тогда сильно горевал! Но время лечит, и через два года, отец женился заново. Привёл молодуху в дом, познакомил с дочерью, а сам в скором времени уплыл в далёкую страну Россию, где медведи прямо по улицам ходят, а люди их с руки кормят. Ох, как Эльза тогда переживала, что Фатер – медведь съест…

Вернулся купец на месяц раньше, чем ожидалось и застал свою единственную дочку, запертой в чулане, да с синяками по всему телу. Молодуха чего – то блеяла, мычала – пыталась объяснится, да только Мартин слушать не стал. Схватил её за космы, да и вышвырнул на улицу. Затем прижал испуганную и плачущую Эльзу к себе, и пообещал, что больше никогда не женится, а следовательно, и обижать её будет некому.

Тогда – то господина Кёллера и осенила идея, привезти няньку из России. Девки там добрые и работящие, да и Душа русская глубока и отзывчива. И не прогадал он!

Любка быстро нашла общий язык с Эльзой, расцвела она рядом с русской Шклафен, улыбаться начала. Всегда сытая, в платье чистом, в волосы ленты вплетены цветные, сказка на ночь рассказана. Как отец не любил, не баловал, а женского тепла и ласки, видимо всё равно не хватало…

Эльза к наукам смышлёная была, особенно к языкам. Учитель к ним ходил, читать, писать учил, числа разные складывать. Ну, девочка и попросила русский язык ей преподать, чтобы с Киндермедхен, то есть няней своей, общаться понятнее было.

Как – то после ужина, Мартин позвал Любку к себе в кабинет.

Он сидел у камина, в дорогом кожаном кресле, держа в руках, хрустальный фужер на тонкой ножке, до краёв наполненный красным вином.

– Льюба, говорить хочу, – улыбнулся мужчина и пригубил вино, – мне уехать Россия…уехать драй Монат – три месяц.

– Так надолго?! – удивилась девушка.

– Надолго, Льюба, надолго…дела торговый! – он залпом опустошил фужер и рукавом кафтана, вытер свои губы.

«Прям, как тятька мой!» – Любка еле сдержалась, чтоб не пустить слезу. Ох, как она хотела бы вернуться на Родину!

– Дочь моя ты остаться, справишься?! – прервал её мысли купец.

– Справлюсь, не переживайте… – девчонка опустила глаза и покраснела. Последнее время, она частенько ловила на себе его похотливый взгляд.

– Льюба, Льюба…Любоффь…Либэ! – немец захмелел. – Смотреть я девка тьебя и удивляться…

– Чему ж вы, барин, удивляетесь?! – еле выдавила из себя русская Шклафен.

– Душа твой дивлюсь! Душа твой…

– Что ж не так, Ваше Степенство, с Душою моей?!

– Красивый ты, Льюба! Расцвёл, похорошел твой тело…снаружи! А вот внутри, погреб сырой Душа твой томится! Как будто, Льюба тебе всё равно, что Лебен – жизнь, что Штербен – смерть, что вкусная Эссен – еда, что Хунгер – голод… твой душа, Ретсель – загадка!

– Не знаю, в чём моя вина, – совсем растерялась девушка, – я стараюсь…сильно стараюсь!

– Я видеть твой стараний, – немец налил себе ещё фужер вина и опять до краёв. – Мой Тохтер тебя льюбить, сильно льюбить! Но не с нами, ты Льюба, не с нами…глаза твой холод, глаза твой пусто. Я Манн – мужчина, хотеть взаимность! Выпей… – и он, протянул фужер с вином.

– Ой, барин, не гоже девкам вино предлагать, – шарахнулась в сторону Любка, – не к добру это! Я, пожалуй, пойду! – попятилась она к дверям. – Эльзе обещала сказку на ночь рассказать…

– Иди! Мой дочь важнее Воллуст – сладострастие… – купец смахнул вдруг накатившуюся слезу и одним залпом допил вино.

*****

Пал Палыч ёрзал в кресле, он явно нервничал. Большой и грузный, с красным одутловатым лицом и однозначно повышенным сахаром в крови, он олицетворял портрет классического чиновника.

– Лёнь, ну ты мне хоть коньячку плесни! – канючил мужчина. – Опять кофе предлагаешь! Я сегодня с водителем, можно…

– Не держу я коньяк на рабочем месте, – недовольно ответил Леонид Борисович и убрал в сторону чашку с кофе, заботливо приготовленным секретаршей Верочкой. – Паш, ты даёшь согласие?! – битый час он объяснял о необходимости гипнотерапии, в работе с его женой.

Нефёдов крутился, как уж на сковородке и уходил от прямого ответа.

– А хуже не будет?! Эти…гипнозы твои…не изучены, – переживал Пал Палыч. – А вдруг, Иннушка после этих сеансов совсем бросит меня?! Люблю я её… – скулил он жалобно, как щенок.

– Видели бы сейчас тебя твои избиратели! – тяжело вздохнул доктор. – В сотый раз объясняю – гипнотерапия поможет нам найти в подсознании Инны Львовны причину, по которой она отвергает тебя, как мужа! – он расстегнул ворот рубашки и ослабил галстук.

– О, Борисыч, а может ну её, эту причину?! – вдруг оживился чиновник. – Ты можешь, через этот свой гипноз, внушить любовь ко мне?! Чтоб жить без меня не могла! Я заплачу, хорошо заплачу, в долларах… – рука мужчины тут же нырнула во внутренний карман пиджака.

– Паша, Паша, – психотерапевт укоризненно покачал головой, – сколько лет тебя знаю и всё у тебя, всегда решается деньгами…

– Так, а чем же ещё?! На них родимых вся жизнь моя и выстроена… – хитро улыбнулся мужчина.

– Ага, помнится мне, как ты первую жену за большииие деньги привораживал! Какой – то знахарке, бельё её нижнее носил…

– Было дело, – Нефёдов потупил взгляд, – чуть ли не мочу ослиную пил, а Светка, вертихвостка проклятая, всё равно с этим турком сбежала. Лёнь, чего они меня все бросают?! Я им и шубы, и наряды, и украшения разные…у тебя правда коньяка нет?!

– Ну ты ещё слезу пусти! – рассмеялся Леонид Борисович. – Слушай, а если я сейчас коньяк найду, дашь согласие на гипноз?!

– Умеешь ты, старый чёрт, к клиенту подход найти…

Глава 4.

– Ну – с, вы сегодня побалуете меня своими стихами?! – доктор нажал на кнопку пульта, и тяжёлая плотная жалюзи закрыла окна. – Инна Львовна, голубушка, что вы молчите?!

Женщина лежала на кушетке с закрытыми глазами.

– Я немного нервничаю… – прошептала она и поправила коротенькую юбочку, плотно обтянувшую её стройную фигурку.

«Да, у Нефёдова губа не дура!» – Леонид Борисович окинул мужским взглядом стройные ножки в ажурных колготках. – «Точёная, как статуэточка!»

– Я положу руки на голову и начну обратный отсчёт, от десяти до одного. Вы уснёте, вам приснится сон…

– А если я не запомню этот сон? – занервничала жена чиновника.

– Поверьте мне, запомните! – психотерапевт зажигал свечи. – Расскажите лучше какой – нибудь стих, а я пока музыку расслабляющую включу, и всё у нас готово будет…

– А вы не будете смеяться?! – дамочка приподнялась на кушетке. – Вчера вечером, когда муж уснул, я взяла листок, ручку и вот что вышло:

«Моя Душа, то погреб тёмный и сырой

Без фонаря, зато родной и свой.

Мне всё равно, что жизнь,

что смерть что ласки мужа…

Мне всё равно, что вкусная еда,

что голод.

Рукой дотронувшись до Тьмы

Я больше не дышу, я больше не живу…»

– Стоп, стоп! Какие красивые слова – «рукой дотронувшись до Тьмы»! Вы, Инна Львовна – поэтесса, не хуже Цветаевой! Вот, сейчас этим процессом, мы с вами и займёмся…

– Каким процессом?! – побледнела клиентка.

– Постараемся до вашей Тьмы дотронуться рукой. Десять, девять, восемь, семь, шесть…

*****

Купец вернулся ровно через три месяца. К своему удивлению, Любка поняла, что ждала его и даже скучала. Ох, как хотелось убить себя за это чувство! «По кому ты скучаешь, ааа?» – разговаривала девушка со своим отражением, сидя пред зеркалом. «Он немчура проклятый! Увёз насильно тебя из дома родного!» Но другая Любка, которая смотрела из зеркала своими огромными, голубыми глазами, нагло отвечала: «Ага, он к тебе относится лучше, чем тятька твой покойный! Кормит, поит, обувает, одевает, не ломанная ходишь! Сдохла бы давно от голода в своём доме – то родном, неблагодарная!»

Руссиш Шклафен возражала отражению: «На родимой земелюшке и смерть мила!» Но наглая девка по ту сторону зеркала, не сдавалась: «Нет уж, я лучше на чужбине, да на белых простынях полежу! Бестолковая, посмотри на свои ботильоны из натуральной кожи, на платье из поплина, на ручки свои холёные, на спину не гнутую. Давно по полю босиком не ходила?! Или забыла, как лепёшки навозные пахнут?! Благодари Бога, Господа нашего, что жизнь барскую послал тебе…»

Но переубедить Любку, было не так – то легко. Слишком привыкла она жить в Темноте. С виду весёлая, смеётся и в руках всёспорится. А вот внутри, в тёмном и сыром погребе, жила Душа её. И никому до этого дела не было. А Мартин всё понял! Быть может, и вправду он любит её?!

Не было в Любкином погребе даже лучика света. Сыро, глухо, но зато тепло. Дверь в погреб она открыла и ногой одной ступила, когда мамка умерла. Затем тятька умер и Любка, второй ногой зашла. А уж когда, барин сообщил, что немцу её продаёт, вот тогда дверь полностью захлопнулась. Закрылась девушка от Обиды на мир весь, спрятала Душу свою в Темноту, поклялась сама себе – не верить больше никому! И поселилась в глазах девчонки боль…

Та Боль была, что очень глубока

Та Боль звенела и играла

Та Боль рыдала и кричала

Та Боль рычала и дралась

Но девочка сама молчала…

Не верила девчонка больше Богу!

Нет не роптала на него

Он просто умер для неё…

Бережно хранила Люба эту Боль внутри себя, да на засов ещё и дверь закрывала. Каждую ночь упивалась она Болью Одиночества. И понимала, что ни за какие коврижки или пироги сладкие, не расстанется она с этим чувством. Ведь окружающим её людям, верить нельзя! НИ – КО – МУ! Все они предатели! Даже мамка с тятькой предали – померли. А барин, Иван Савельевич, смешно сказать – на фасоль обменял! А Боль – она всегда с тобой. Боль не предаст…

Из России Мартин привёз Любке в подарок сундук. Красивый, кованный, разрисованный петухами красными, курами разнопёрыми, да яйцами пасхальными.

– Открывать, Льюба, Юберрашунг – сюрприз! – заискивающе произнёс купец. – Открывать, страх найн…бояться найн!

Девушка застыла на месте. Руки, ноги онемели, а голова кричала: «Не прикасайся, неспроста подарочки такие! Жди беды…»

На помощь пришла Эльза:

– Фатер, Киндермедхен растеряться! – подскочив к сундуку и приоткрыв крышку, она так и ахнула, – Вас фюр айн шёнес Кляйд! Любааа, Любааа, это тебе, Шёнес Кляйд – красивое платье…

Платье было из натурального шёлка, белоснежного цвета, отороченное дорогим кружевом.

Любка покраснела, опустила глаза, но с места не сдвинулась.

– Надо одеть, примерка, Битте зер! – попросил господин Кёллер.

Мужчина чувствовал себя очень растерянно, он не ожидал такой реакции на свой подарок.

– Любааа…анпробирен Кляйд…платье, примерка! – девочка тащила няню в соседнюю комнату.

Мартин налил себе бокал вина и устроился поудобнее в кресле у камина. Все три месяца его не покидали мысли о Любке. Он жаждал её, как глоток свежего воздуха. Он скучал! Девушка снилась каждую ночь и это было сумасшествие! Чтобы, отвлечься, убрать тоску по русской Шклафен, мужчина накупил сундук подарков, представляя, как она обрадуется.

Господин Кёллер никогда не испытывал такого чувства, как Любовь. «Если это и есть Любовь, ну её к Дьяволу!» – думал он, возвращаясь домой. – «Уж больно, сердце болит…»

И вот, он дома, долгожданная встреча состоялась! А она…она холодная, даже не улыбнулась не разу. Стоит посреди комнаты, как ледяной столб и глаза…эти огромные, полные боли глаза! Что он делает не так?! Почему эта боль никуда не уходит?! Что творится в Душе у этой русской девушки?! Неужели, она и вправду не видит, что он бережёт её и любит?! Почему, почему она так холодна с ним…

– Фатер, фатер! – тоненький голосок дочери, прервал ход мыслей. – Зи ист Вундершён – она прекрасна! Зи ист ди Браут – она невеста, Вундершён невеста! – Эльза подталкивала няню вперёд. Та, смущаясь и путаясь в подоле платья, постоянно спотыкалась.

– Льюба… – у немца пересохло во рту от возбуждения, – …ты похож, много похож Шёнер – Ангел!

Перед ним стояло Божье Созданье! Белое, шёлковое платье мягкими складками струилось по крутым бёдрам и подчёркивало осиную талию. В районе плеч и груди, было искусно вшито тонкое кружево, сквозь которое просвечивала упругая, девичья грудь.

– Ах, барин, – Любка покраснела под пристальным мужским взглядом, – негоже молодым девкам такое непотребное платье носить!

– Волосы…распустить волосы! – приказал купец.

Не успела девушка понять, чего от неё хотят, как опять вмешалась Эльза. Не дожидаясь согласия няни, девчонка быстро и ловко, начала расплетать её косы. Тяжелая, пепельно – серая копна волос, упала на плечи…

– Сегодня ночь встречать меня такой вид… – прохрипел Мартин и хлопнув дверью, быстро вышел из комнаты.

Любка в белом платье всю ночь просидела на стуле. Тело трясло от страха в ожидании насилия. Но купец, так и не пришёл…

Утром она готовила омлет для Эльзы. Мужчина неслышно подошёл сзади, осторожно взял её за плечи и развернул к себе:

– Ферцейн Мир – прости меня! – дыхнул он перегаром в лицо девушки. – Захотеть сама…решать сама…Дихь Либэ ихь – я льюбить тебя…много льюбить!

Любка молчала. Ей было жалко немца. Она не могла ответить ему взаимностью. Полюбить для неё – значило открыть дверь погреба и выпустить на свободу свою Боль! А этого, она не могла себе позволить…

Прошло полгода.

Шёл месяц июнь. На Руси в это время праздновали Ивана Купалу. За три дня до Ивана Купалы и родилась Любка. Она рассказала об этом своей подопечной.

– Гебургстаг! Гебургстаг! – захлопала в ладоши девчушка, – День Рождения! Готовить Шуссер Кухэн – пирог, сладко пирог, дарить Гешенк – подарок! Фатер, сказать Фатер… – Эльза собиралась уже упорхнуть из детской комнаты, где и происходил разговор, как русская Шклафен взмолилась:

– Пожалуйста, детка – Битте зер Киндер…найн, найн шпрехен Фатер!

– Поччьему найн сказать папааа?!

– Найн подарки, – уговаривала Любка, – я не люблю подарки…найн Гешенк!

На крики и спор, в детскую заглянул сам господин Кёллер:

– Что здесь происходить?!

– Фатер, Фатер, – не унималась Эльза, – Любааа хат Гебургстаг – День Рождения! Ум Гешенк цу Гебен – дарить подарки! – она топнула ногой. – Киндермедхен найн Гешенк – няня не хотеть подарок!

– Наш Льюба – русский Душа…Ретцел -загадка! Мы Льюба – льюбить, она – не льюбить… – произнёс он укоризненно.

– Барин, – девушка покраснела, – я люблю вас и Эльзу! Мне…мне просто никто и никогда не дарил подарков.

– Я и мой дочь – будет первый! – подобрел купец. – Ви альт бист ду – сколько тебе лет?

– Лет?! Не знаю… – растерялась Люба. – Меня тятька учил по зимам считать. Я прожила вот столько… – на этих словах, она растопырила пальцы на правой руке и три раза ей помахала.

– Понятно, будет шестнадцать – Зексцейн яре альт! Ужин, праздник…я заказать пирог! – тоном, не терпящим возражений, сообщил господин Кёллер.

Именинница нервничала целый день – ради неё праздничный ужин. Ох, задумал немец опять нехорошее! Беду сердце чует…

Сердце не обмануло – в эту ночь всё и случилось! Пьяный Мартин ползал на коленях, говорил о своей любви, умолял сжалиться. И Любка сжалилась…а чего было терять?! В их деревне, в этом возрасте, почти у каждой девки только если не косая и не рябая, был муж и ребёнок. Любка не косая и не рябая, а красавица, да с ладным телом…

Было больно и стыдно. Немец извинялся до самого утра, называл майне Либлингскетце – моя любимая кошечка, майне Либлингсмедхен – моя любимая девочка, и целовал колени.

Потом, он стал наведываться к девушке в спальню почти, что каждую ночь. Нет, Мартин не был совсем противен, и со временем, она даже вошла во вкус ночных забав, но полностью расслабленной, никогда себя не чувствовала.

Ближе к зиме, русская Шклафен поняла, что беременна.

– Что делать?! – озадаченный купец нервно ходил по комнате. – Мой дом и Фрау – женщина…живот…Шанде – позор мой имя!

– Барин, не выгоняй меня на улицу! – испугалась Любка.

– Майн Либэ – моя любовь…найн выгонять! Майн Тохтер – моя дочь лишать няня! Это есть плохо, очень плохо…

– Зачем лишать?! Мартин, милый, я и с животом со своими обязанностями справлюсь! Мы, русские девки крепкие, ты не думай…

– Льюба, надо дом…отдельный Хаус…там жить ты и сын! Мой дочь найн няня… – горевал немец и дальше, – Эльза лить слеза, много Вайнен – плакать…она льюбить тьебя!

На том и порешали. Пока живот ещё маленький и беременность можно скрыть, Киндермедхен останется в доме. А дальше…дальше он подыщет ей отдельное жильё.

Девушке было жалко расставаться с Эльзой, она всем сердцем привязалась к ребёнку.

– Ньельзя, Льюба, ньельзя! – обьяснял господин Кёллер. – Мой дочь найн знать няня полюбовка…позор…отьец позор.

– Да, что ж за жизнь – то такая?! Куда Бог смотрит?! – разозлилась Любка. – Стоит кого – то искренне полюбить, как я теряю этого человека. Когда умру, попаду на небо, обязательно Бога к ответу призову…

На окраине Бремена, в старом квартале Шафвиртэл, Мартин прикупил небольшой одноэтажный домик, состоящий всего из трёх комнат. Туда он и поселил беременную любовницу.

Любка очень скучала по Эльзе: «Как она там, без меня?! Кто ей теперь рассказывает сказки, стирает платьица, готовит её любимую яичницу?»

Как – то в один из вечеров, купец появился с люлькой в руках и очень расстроенный.

– Барин, что с тобой?! Что случилось?! – участливо заглядывая в глаза мужчине, забеспокоилась Люба.

– Эльза, майн Тохтер Эльза… – он смахнул, неожиданно накатившуюся слезу.

– Она заболела? – перепугалась девушка.

– Найн, Майне Эльза ист Гезунд – здорова! Дочь уехать далеко…пансион… -немец разрыдался, как ребёнок.

В эту ночь он остался у Любки. И, как оказалось, Слава Богу! От новости, что Эльзу отправили в закрытый пансион, у женщины на рассвете отошли воды. А к обеду, она родила толстого и красивого мальчишку Андрейку.

Мартин сам принимал роды. Ох, и вспотел же он! Ох, как трясло тело, когда он взял на руки новорождённого.

– Майн Зонн – мой сын, майн Либлингсзонн – мой любимый сын!

В хлопотах с маленьким сынишкой, Любка стала немного забывать об Эльзе. Она просто запретила себе думать о девочке, запретила чувствовать. И в её потайной, тёмной и сырой подвальной комнате, где томилась Душа, появилась ещё одна Тень.

– Льюба, ты не любить Андрэ?! – расстраивался господин Кёллер.

– Почему ты так решил?! – удивлялась она.

– Твой глаза – дайн Блик, твой взгляд Боль…много Боль! Материнство Фройде – радость! Льюба найн Фройде…

Молодая женщина молчала, ей нечего было сказать в своё оправдание. Конечно, она любила Андрейку! Но Боль, спрятанную в подвале своей Души, Любка любила сильнее.

Глава 5.

– Вы думаете – эта история реальна?! – Инна Львовна сидела в кресле напротив. Тонкими пальцами с красивым маникюром, она разминала сигарету. – Можно закурить? – осторожно спросила она.

– Вообще – то, я сам не курю и своим клиентам не рекомендую! – ответил Леонид Борисович. – Но вам можно, – он многозначительно помолчал и добавил, – в качестве бонуса! – затем открыл окно. – Мы с вами молодцы, проделали большую работу!

Это действительно было так. Жена чиновника исправно, два раза в неделю, посещала сеансы гипноза, благодаря которым, открылся целый пласт прошлой жизни.

– Неужели, я правда была Любкой, а Павлик купцом?! – дамочка сделала затяжку, затем ещё одну и театрально выпустила из своего напомаженного ротика, несколько колец дыма.

Пробежала мысль: «С подросткового возраста курит. И ещё, прогресс – мужа назвала Павликом».

– На вопрос реинкарнации, вам не ответит никто. Возможно, это правдивая история, а возможно, ваше Подсознание, по какой – то причине, решило затеять такую игру – бесправная крепостная и барин, бесправная любовница и купец, – доктор налил себе чашку чая и устроился поудобнее за своим рабочим столом. – Расскажите мне о вашем детстве…

– Собственно и рассказывать нечего! Интересного мало… – Инна Львовна, пожав плечиками, выпустила очередную порцию дыма. – Я росла в интернате, а по выходным, меня брал к себе дедушка по матери.

– Так…интересно, очень интересно! – оживился психотерапевт. – Почему вы росли в интернате, где же были ваши родители?!

– Как рассказывал дед, женщины в нашем Роду все непутные, – женщина тяжело вздохнула. – Бабка, жена деда, бросила мою мать, когда ей было два с половиной года. Скрылась в неизвестном направлении с командировочным Анатолькой. Дедушка остался с малым ребёнком на руках. Но ничего, справился – вырастил и выкормил. Когда мама училась в техникуме, то родила меня от студента театрального училища, красавчика Лёвки. Красавчик дочь не признал! Да, и как признать, если сам ребёнок – девятнадцать лет всего было. Когда мне исполнилось три года, моя мать тоже скрылась в неизвестном направлении. Вернее, в известном – поехала в Москву, искать Лёвчика, кто – то ей шепнул, что он там. В Москве, буквально в течении года, она благополучно вышла замуж за молодого человека из очень интеллигентной семьи. Естественно, своё Прошлое в порядочную семью нести не хотелось, кому понравится сноха с довеском на руках. Мать написала дедушке письмо, мол отец прости меня, вырасти внучку сам. Он погоревал, но делать нечего. Водил меня в детский садик, варил щи и кашу. В школе, в первом классе, директор и предложила перевести меня на пятидневку, то есть жить в интернате. Дед обрадовался, старенький он становился, силы не те…

– А как, вы познакомились со своим мужем?

– А вот, когда десятый класс заканчивала и познакомились, – Инна Львовна закурила ещё одну сигаретку. – В интернате кружок танцевальный был, я его посещала и неплохо получалось, скажу вам! – кокетливо улыбнулась она. – «В Лёвку, артиста пошла!» – так дедуля говорил. И вот, ко дню защитника Отечества, в местном Доме Культуры концерт давали. Мы с Ромкой матросский танец «Яблочко» исполняли. Пал Палыч, как представитель администрации района, сидел в зале. Ну, глаз на меня и положил… – она совсем сникла, видно было, что воспоминания даются нелегко.

– Что же было потом?!

– А потом Нефёдов нашёл меня. Дождался, когда восемнадцать лет исполнится и сразу позвал замуж.

– А вы?

– А что я?! – клиентка равнодушно пожала плечами. – Мне восемнадцать, ему почти сорок! Я, конечно, в шоке! Дед от счастья плачет, что отдаёт внучку в хорошие руки – мужику зрелому и денежному. Никто меня и не спрашивал! Три года жили, муж меня по заграницам возил, с миром знакомил. После интерната, жизнь сказкой показалась! Двадцать один – беременность, двадцать два – мальчишек – двойняшек родила. А какая из меня мать?! Сама ребёнок, ничего не умею, смех, да и только. Паша няньку притащил, а мне из дома сбежать захотелось…

– Скажите, вы совсем никакой благодарности к мужу не испытываете? – Леонид Борисович открыл окно побольше, от сладкого запаха сигарет першило в горле.

– Какая благодарность от птицы подневольной?! – раскраснелась дамочка. – Взял девчонку насильно, шмоток накупил, обрюхатил и усадил около себя…

– Стоп, стоп! В вас сейчас рассуждает обиженная Любка! А давайте серьёзно поговорим. Купец спас крепостную девчонку от голода, дал ей сытую жизнь, достаток, собственный дом, счастье материнства и детей здоровых. Нефёдов, можно сказать, вас тоже спас. Разве нет?! Девочка из интерната, старый дед, неизвестно куда дорожка могла вывести.

– Может быть, – задумчиво произнесла Инна Львовна. – Паша хороший, он меня не обижает, окружил достатком и роскошью, любое моё желание мгновенно исполняется. А уж, когда мальчишек родила, в прямом смысле на руках носить начал…

– Я хочу вам дать домашнее задание, выполните?! – с надеждой в голосе, спросил доктор.

– Да, конечно, постараюсь! Мне очень интересно работать с вами!

– За комплимент спасибо! – мужчина зарделся от удовольствия. – Вам надо провести параллель между образом барина Ивана Савельевича и своим дедушкой. У Любки обида была не на купца…

– А на кого же?! Он и вправду вражина – увёз девчонку глупую в страну чужую…

– Это всё – следствие! Первая обида Любки на родителей, которые покинули её, также, как и вас. У крестьянки осталась надежда на доброго и справедливого барина, а у вас – на деда. То есть, Иван Савельевич и дедушка – одно лицо! Я понятно объясняю?! – Леонид Борисович снял очки и устало потёр глаза. – Ваше Подсознание посчитало колоссальным предательством, согласие дедушки на брак с чиновником, старше вас больше, чем на двадцать лет. Попробуйте посмотреть на историю, с этой точки зрения.

– Я поняла, – прошептала пациентка, из глаз её потекли слёзы, – купец и мой муж, одно лицо! Обиду на дедушку, а в прошлой жизни на барина – я перенесла на мужа?! Оттого и не могу принять его тепла и заботы?! А, Пашенька любит меня, также сильно и безответно, как когда- то, Мартин любил Любку…

– Именно…

*****

После рождения второго сына, Мартин женился на русской Шклафен. Венчание происходило в Соборе Святого Петра, который располагался в центре Бремена.

На церемонии венчания, присутствовала Эльза и старший сын Андрейка. Любка была одета в то самое белое, кружевное платье, которое когда – то купец привёз ей из России.

Невеста была молода и красива, двое родов не испортили её стройного стана. Жених был грузен, тучен и немного староват для неё. Но, всё это покрывалось влюблённым взглядом, которым господин Кёллер, неотрывно смотрел на будущую, законную жену.

Глаза невесты, кроме пустоты и холодности, ничего не выражали…

Умирала Любка в богатом доме, среди детей и внуков. Она лежала на кровати, седая и старая. В изголовье сидел Андрейка, он гладил мать по голове и шептал:

– Мутти – мамочка…майне Либлингсмутти – моя любимая мамочка!

Седая женщина, окинув собравшихся вокруг неё родственников, затуманенным взором, холодно произнесла:

– Я ухожу, не плачьте! Наконец – то я останусь одна, наедине со своей Болью…

Душа отделилась от тела и направилась в Чистилище…

*****

Прошло два месяца.

В дверь позвонили. Маруська, задрав хвост, вперёд хозяина, побежала в прихожую.

– Ты кого – то ждёшь?! – пошутил Леонид Борисович и неохотно отложил в сторону книгу. Пришлось вставать с дивана: «Кого черти принесли в выходной день?!»

На пороге стояли Нефёдов с женой.

– Не переживай, мы ненадолго, – заверил чиновник и без приглашения, шагнул в квартиру. – Иннушка, проходи! – он дёрнул женщину за рукав модной шубки. – Борисыч просто растерялся, на самом деле, он нам рад! – засмеялся мужчина, снимая обувь.

– Вы нас извините! – Инна Львовна в нерешительности топталась в прихожей. – Ой, какая киса! – заулыбалась она и нагнулась к Маруське, чтобы погладить, – Чёрная, как ночь!

Но кошка зашипела и отскочила в сторону, как ошпаренная. Женщина от неожиданности вскрикнула:

– Я ей не понравилась?! – она растерянно посмотрела на мужа.

– А ты и не должна никому нравиться, только мне! – Нефёдов снимал с жены шубу. – Долго ты нас в прихожей держать будешь?! – обратился он к хозяину.

– Проходите, только у меня не убрано! – доктор подхватил Маруську на руки и зашагал в сторону гостиной. – Холостяцкое жильё…

Пал Палыч хозяина не слушал. Он уже доставал из дорогого кожаного портфеля бутылку коньяка, батон копчёной колбасы и коробку конфет.

– Вот, пятнадцать лет выдержки, из за границы привезли, – он повертел бутылку в руках, разглядывая этикетку, – вкусныыый! А это дикой пантере твоей, – и достал из того же портфеля небольшой кусок варёной колбасы, завёрнутой в пергаментную бумагу, – «Телячья!»

Маруська, учуяв знакомый запах, радостно замяукала и начала тереться вокруг ног гостя.

– Иннушка, ты покорми её, она тебя и полюбит! – обратился чиновник к жене.

– В честь чего банкет?! – Леонид Борисович поставил на стол рюмки.

– А никакого банкета! – Нефёдов явно был в хорошем расположении духа. Он выглядел изрядно похудевшим и помолодевшим. – Мы с жёнушкой, просто заехали поблагодарить тебя – у нас ведь, как медовый месяц! Спас, ты Лёня, нашу ячейку общества, то есть – семью! – Пал Палыч уже разливал коньяк по рюмкам. – Давайте, давайте все за стол! – тоном гостеприимного хозяина, скомандовал он.

– А ты с водителем сегодня?! Или опять в нетрезвом виде за руль… – доктор нарезал тонкими кружочками копчёную колбасу.

Одно колечко упало на пол, тут же подбежала Маруська, понюхала и брезгливо отошла в сторону.

– Ну и характер у тебя, Мария! Железная леди! Всегда верна своим вкусам… – проворчал он, поднимая с пола колёсико деликатеса.

В эту минуту с кухни вышла Инна Львовна, она несла в руках кошачью миску, до краёв наполненную кусочками телячьей колбасы.

– Кис, кис, пойдём знакомиться…

Кошка внимательно оглядела женщину, как бы оценивая, стоит ли доверять.

– Соперницу чует! – заржал Пал Палыч. – Любовь моя, – он обнял жену и замурлыкал в унисон с кошкой, – сооолнышко!

Выпили по рюмочке, потом по второй. Нефёдов возбудился ещё больше, он громко говорил и активно жестикулировал.

– Борисыч, я не знаю, как работают твои гипнозы, но Иннушку словно подменили. Человеческое спасибо тебе! – мужчина встал с дивана и театрально поклонился в пояс.

– Паша, ты с ума сошёл! – покраснел психотерапевт. – Что ты мне в ноги, как барину кланяешься?!

– Я тебе ещё их и поцеловать могу! – не унимался захмелевший гость. – Жену ты мне к жизни вернул…

– Инна Львовна! – обратился к женщине доктор. – Виновницей сегодняшнего торжества, являетесь – вы, но почему – то молчите. У вас всё в порядке?

– У меня всё в порядке, – улыбнулась она и прижалась к мужу. – Я очень люблю свою семью и благодарна Пашеньке за его терпение. Мой супруг… – она запнулась на полуслове, но затем продолжила, – …мой супруг очень хороший, просто немного эмоциональный! – и чмокнула его в щёчку.

– Лёня, – заголосил Пал Палыч, – а ты знаешь, что Иннушка стихи пишет?! Да как красиво! Солнышко, почитай! – он умоляюще посмотрел на жену. – Она историю про Любку в целую поэму выписала…

– Пашенька, мне далеко до поэмы… – бросила укоризненный взгляд Инна Львовна.

– Почитайте пожалуйста, мне очень интересно! – оживился Леонид Борисович. Три рюмки коньяка расслабили его окончательно. Он полулежал на диване и искренне радовался за эту пару. Радовался, что смог помочь сохранить семью. Маруська устроилась на коленях и благодарно урчала, переваривая порцию «Телячьей».

– Ну, хорошо, я зачитаю пролог, вчера вечером дописала…

– Среди детей и внуков,

седая женщина, что умирала

В Чистилище она попала!

Впервые чувства в ней проснулись,

и холодность ушла.

Она вскричала в гневе:

«Где Бог?! А ну – ка, быстро на ковёр!

К ответу Бога за жизнь мою!»

Все Херувимы вздрогнули от наглости такой!

Бог терпеливый,

он пришёл, спросил:

«Чем я обидеть мог?!

Ведь ты моё дитя…»

Любка Богу вдруг, пощёчину дала,

обиду высказала всю!

Как мучал он её, как Душу,

что её загнал

И в темноту, и в сырость…

Бог вытер щёку от

удара красную, горячую

Улыбнулся и сказал:

«Я так тебя любил,

Что Ангела тебе послал,

ведь одного из

лучших учеников моих!

Тот Ангел и пылиночки

с тебя сдувал,

Кормил, поил, от смерти спас,

в страну другую, что увёз

Любил безумно!

Весь Мир он положил к твоим ногам!

Тот Ангел счастье материнства подарил,

детей тебе он дал

Которые ценили и любили…»

На этих вот словах,

в Чистилище вдруг появился и купец,

Всё в той же и одежде,

только КРЫЛЬЯ ЗА СПИНОЙ!

Любка ахнула…

Купец промолвил:

«Прости меня, мой Бог и мой Учитель!

Не справился с задачей я!

Не удалось мне Душу Любы

Из погреба сырого вытащить,

из темноты…»

Бог милосерден!

Бог улыбнулся и сказал:

«Отправьте в Рай её!

Пусть Любина Душа там отдохнёт!

А в следующей жизни,

ты Мартин сможешь

всё исправить!»

– Во, слышал?! Пушкин отдыхает! – чиновник допил весь коньяк. – Талантище, печатать надо!

– Оказывается, мой отец…ну, который артист Лёвка…я вам про него рассказывала, – Инна Львовна многозначительно посмотрела на доктора, – тоже стихи писал.

– А откуда вы знаете?! – удивился мужчина.

– Пашенька нашёл его! – глаза женщины засветились счастьем. – Он живёт в небольшом подмосковном городке, играет в местном театре. У него семья – жена и двое взрослых сыновей.

– Он мне ровесник, папаня – то! – бесцеремонно встрял в разговор Нефёдов. – Нашкодил по молодости, а жёнушка моя страдала. Вот такие, мы мужики – сволочи! Лёнь, а мы чего ещё пришли – то?! – он хлопнул себя рукой по лбу. – У Иннушки подружайка есть, с интерната они вместе, Танюхой звать. Хорошая баба, но никак замуж не выйдет…

– Пашенька, подожди, я всё сама объясню! – занервничала жена. – Танюшке тридцать один год, а она всё не замужем! И женихи были, но как доходит дело до свадьбы, идти платье белое примерять, так у неё панические атаки начинаются…

– Ну так пусть, не в белом платье замуж выходит, а в зелёном, красном… – пошутил Леонид Борисович.

– Пробовала! Но, как переступает порог ЗАГСа, страх такой накрывает, что в обморок падает. Вы можете помочь ей?! – Инна Львовна с надеждой посмотрела на психотерапевта. – Только…только у неё денег нет, но Пашенька обещал заплатить!

– Для тебя, Любовь Моя, хоть звезду с неба! – расхорохорился пьяненький Пал Палыч.

– Ты у меня самый лучший! – женщина с благодарностью посмотрела на мужа.

– Ну, что Маруська, пошли убираться, – Леонид Борисович закрыл дверь за гостями, – давай сегодня пораньше спать ляжем! Завтра понедельник – день тяжёлый, да и клиент новый, как думаешь, справлюсь?!

Маруська внимательно посмотрела на хозяина, затем запрыгнула на диван, и свернувшись в клубочек, улеглась на подушку, как бы приглашая последовать её примеру.

– Маруууся, а кто посуду мыть будет?!

Кошка мяукнула и отвернулась.

– Понятно, – рассмеялся мужчина, – опять я…

ЧАСТЬ 2. ТАНЮХА. ГЛАВА 1.

Танюха сидела напротив. Боевая и наглая девица, с короткой мальчишеской стрижкой, в кожаной косухе чёрного цвета и голубых джинсах, с дырами на коленях. Очень трудно было представить, что она – лучшая подруга интеллигентной и утончённой Инны Львовны.

– Мы с Инкой с интерната дружим… – вальяжно развалившись в кресле для посетителей, закинув ногу на ногу, девушка пила чёрный чай с лимоном, заботливо приготовленный секретаршей Верочкой. – Инка с детства была девочка – девочка, – Танюха громко отхлебнула горячую жидкость, – а я – пацанка! – она самодовольно ухмыльнулась. – В интернате все боялись меня, чуть, что «била в нос, делала клоуна!»

– Давайте, пожалуйста, без этих подробностей, – поморщился Леонид Борисович, у него начинала болеть голова от этой девицы.

– Так, а я без подробностей, – ничуть не смутилась девушка, – просто хочу сказать, что всегда заступалась за Инку. Жизнь – то, знаете, в интернате не сладкая…

– Инна Львовна говорила о наличии у вас панических атак… – перебил доктор.

– Есть такое дело! – кивнула головой Танюха. – Как вижу белое свадебное платье, так приступ начинается – животный, обжигающий страх горячей волной бьёт в желудок, потом сердце замирает, уши закладывает, пространство начинает плыть. Кажется, что всё, умираю… – она театрально закатила глаза.

– Как давно это началось?!

– А у Инки на свадьбе и началось! Она же рано замуж выскочила, восемнадцать исполнилось и в ЗАГС. Плакала, дура, не хотела, – как – то зло вырвалось у пациентки, – а ей повезло с Пашкой, прям повезло! – завистливо добавила она.

– Нефёдов Павел Павлович – уважаемый человек, высокопоставленный чиновник, старше вас почти на двадцать лет, а вы его Пашкой… – пожурил психотерапевт.

– Для меня, он был Пашкой и останется им! Если бы не я, не видать ему Инки, как своих ушей, – Танюха с размаха брякнула пустой чашкой о журнальный столик, – спасибо, чай вкусный!

– Давайте вернёмся к нашей теме!

– Давайте! Пришли мы с Инкой в салон свадебных платьев, Пашка с нами. Говорит, выбирайте девоньки чего вашей душеньке угодно. Ты, Иннушка – белое смотри, а ты, Таня, самое красивое – свидетельницей будешь. Нефёдов, он не жадный! У нас с подружайкой глаза разбежались, платьев там уйма в ряд висит. Смотрю я на них и чувствую голова закружилась, в сердце – раз волна, два волна…мошки чёрные перед глазами, сползла по стене на пол. Лежу и думаю: «Вот и смерть моя пришла!» Минут двадцать приступ шёл. Пашка перепугался, скорую вызвал. Врачи приехали, укольчик сделали, корвалольчик под язык и вроде отошла. Ну думаю, ладно, перенервничала – лучшую подругу, как никак замуж выдаю. День свадьбы наступил. Инку от деда в белом платье забираем, на машинах с куклами, с сигналками, вроде хорошо себя чувствую. В ЗАГС приехали, а там невест человек десять и все в белом. Окинула я их взглядом, чувствую ноги подкашиваться начали, а дальше ничего не помню… – девушка замолчала, всем своим видом показывая, что больше ей поведать не о чем.

– А вам кто – нибудь делал предложение руки и сердца?! – как можно корректнее, задал вопрос доктор.

– Замуж меня звали два раза, – гордо выпалила клиентка, – только безуспешно! Стоит придти в ЗАГС, чтобы подать заявление, так сразу грохаюсь в обморок.

– У вас есть, ещё какие – нибудь страхи?!

– Да я в принципе, бесстрашная! – заржала, как конь девка. – Я же боксом семь лет занималась, у меня знаете, как удар поставлен?! Любого мужика увалю… – хвасталась она и дальше.

– И всё же, чего ещё вы боитесь?!

– Кладбищ я боюсь…боюсь до ужаса, – Танюшка округлила глаза, – крестов, могил и ещё покойников…

*****

- Веди себя пристойно, как подобает настоящей сеньорите! – наставляла мать.

Фредерика опустила глаза и послушно присела в глубоком реверансе.

– Да, мамочка! Хорошо, мамочка! – пропела она ласковым голосом.

С матерью лучше не спорить, а то не дай Бог, навлечёшь её гнев. А в гневе Урсула была страшна! Вдова испанского барона, она рано осталась одна с дочерью на руках. Барон погиб в одном из сражений, шли войны за религию. Женщине пришлось брать бразды правления поместьем в свои руки.

Высокая, плотного телосложения, горластая, с чёрной копной жёстких, вьющихся волос, баронесса Пачолли была больше похожа на мужчину. В её руках всё спорилось, она никогда не сидела на месте и отдыхать себе не разрешала, как, впрочем, и слугам. В замке и на территории, прилегающей к нему, был идеальный порядок. Добивалась Урсула этого тем, что у каждого слуги была своя зона ответственности. И не дай Бог, кому – то из челяди попасться сеньоре на глаза, будучи без дела! Гнев баронессы Пачолли обрушивался на головы лентяев, как майская гроза, стремительно и молниеносно. Её боялись и уважали…

Барон оставил своей жене неплохое состояние. Молодая вдовушка с большими деньгами, являлась лакомым кусочком для графов и герцогов из обедневших родов. Но Урсула неизменно всем отказывала. В те времена очень следили за «чистотой крови», а потому родниться с кем попало, было не «делом чести». Её бывший муж имел кровную связь с самой королевской семьёй. Его мать, свекровь Урсулы, являлась кузиной Филиппа Второго, правившего тогда в Испании. И баронесса посвятила всю себя воспитанию дочери.

Шёл 1569 год, «золотой век». Страна переживала величайший в своей истории культурный подъём. Романы «Дон Кихот», «Ласарильо с Тормеса», драматургия Лопе де Вега, развитие живописи в творческих руках Эль Греко, Коэльо, Тициана, развитие архитектуры и музеев, король приветствовал и поощрял всё. Варварские обычаи рыцарей и дуэлей отошли на второй план, уступив место балам и творческим гостиным.

И вот сейчас, гонец из Мадрида принёс известие. Его Величество Филипп Второй приглашает своих дальних родственников, то есть баронессу и её дочь, на бал, посвящённый своему дню рождения. Фредерике недавно исполнилось пятнадцать лет, возраст замужества. Мать очень надеялась, что именно на этом балу, с благословения короля, она сумеет найти подходящую партию для своей дочери. Урсула нервничала, после смерти мужа это был первый выезд в Свет.

– Никогда не подавай кавалеру свою руку, если она обнажена, только в перчатке, – учила донна Пачолли, – не смотри прямо в глаза, нельзя повышать голос в беседе, любой разговор ты можешь начинать только стоя!

– Да, мамочка! Хорошо, мамочка! – дочь пыталась спрятать свою радость от известия, что они едут в Мадрид, но это плохо получалось.

– Фредерика, ну что ты опять улыбаешься?! – гневалась Урсула. – Когда я научу тебя не показывать свои эмоции?! Если хоть кто – то из кавалеров, заметит на твоих устах улыбку, то сразу заподозрит тебя в невоспитанности.

– Ах, мамочка, но я так рада приглашению во дворец короля, что мне хочется петь и летать! – щебетала девчонка.

– Воспитанные сеньориты не поют, а уж тем более, не летают! – баронесса топнула ногой. – Вероятнее всего, на этом балу будет решаться вопрос о твоём замужестве. И я очень надеюсь, что Его Величество подберёт тебе достойную кандидатуру в мужья. Так что, будь добра, держи свои чувства и эмоции в руках, не позорь имя покойного отца. А сейчас нас ждёт портниха! Через полчаса у тебя примерка нового платья, – она распахнула двери девичьей комнаты и подтолкнула Фредерику в спину, – поторапливайся! Вся в отца, такая же невыдержанная! Степеннее надо быть, дочь моя, степеннее…

ГЛАВА 2.

Ко дворцу короля подъехали затемно.

Молодой, светловолосый офицер открыл дверку кареты и помог выйти дамам.

– Добрый вечер! – вежливо обратился он к сеньоре Пачолли. – Вам отвели комнаты в правой половине дворца, на втором этаже. Имею честь, проводить вас и вашу дочь в покои лично…

– Кто вы, милый мальчик, представьтесь! – Урсула была напряжена, дорога очень сильно вымотала её.

– Капрал испанской пехоты Его Величества, – юноша вытянулся по стойке смирно, – барон Анкэль Луис!

– Что – то молоды вы для капрала… – проворчала недовольная баронесса, -…не растеряйте наши вещи! – добавила она и вцепившись в руку дочери, величественно зашагала по парадным ступеням замка Эскориал.

Филипп Второй, король Испании из династии Габсбургов, «король, который не смеялся», прочно осел в Мадриде с 1561 года. За восемь прошедших лет, Мадрид приобрёл черты столицы. Резиденция, в которой проживал монарх, называлась Эскориал.

Перед въездом в замок, красовались огромные бронзовые ворота, поражающие своей красотой и великолепием. Когда баронесса с дочерью, в сопровождении доблестного сэра Анкэль Луиса, попали во внутренний двор, их взору представились великолепные каменные беседки, увитые розами, роскошные мраморные бассейны и фонтаны, множество статуй королей – праведников работ известных миланских скульпторов.

Фредерика была ни жива, ни мертва. Первый раз в жизни она покинула стены родного дома. В каком же болоте они с матушкой, оказывается жили! Окружающий мир играл красками, звучал мелодиями…

Увидев её восхищённый взгляд, дон Анкэль произнёс:

– Сеньорита простите, не знаю вашего имени! Наш король очень любит живопись и искусство. Внутри дворца вы сможете лицезреть прекрасные полотна Веронезе, Ван Дейка, Тикторетто…

Девушка раскрыла рот от удивления. Сколько незнакомых имён произнёс прекрасный юноша.

– И, если Вы, сеньорита, окажете мне честь, а Ваша матушка донна Пачолли даст согласие, завтра после обеда я смогу сопроводить вас в дворцовую библиотеку, – на этих словах, капрал заговорщически улыбнулся, – самую большую библиотеку Европы, по величине она уступает только Ватиканской. О, да, наш любимый король очень начитан…

Это была правда. Любовь к творчеству, живописи, чтению Филиппу Второму, привили наставники и воспитатели в детстве. Отец его, Карл Пятый постоянно был в разъездах и военных походах, а потому сына видел редко. Мать свою Филипп потерял в двенадцатилетнем возрасте. Со смертью матери, мальчик углубился в молитву, так глубока была утрата. Вообще, он рос очень серьёзным и ответственным ребёнком.

И вот уже тринадцать лет, как он сидел на троне. Филипп Второй, в отличии от своего отца, не любил военные походы, а управлял своей страной из резиденции. «Воевать должны генералы, а не короли!» – сообщил он своим придворным. В свободное время монарх много читал и молился, а также любил охоту и рыбалку.

На данный момент, он был вдовствующим королём. Его третья жена Елизавета Валуа скончалась год назад, вследствие очередных, неудачных родов. Целый год весь двор был в трауре. Монарх очень любил свою жену и тяжело перенёс её уход из жизни. Именно с 1568 года, после смерти Валуа, к нему приклеилось прозвище: «король, который не смеётся».

Утешением были две маленькие дочери, оставшиеся после Елизаветы – Католина и Изабелла. Все свои не выложенные чувства, по отношению к любимой жене, Филипп Второй перенёс на дочерей.

И вот сейчас, спустя год, траур снят и в честь сорокадвухлетия короля – 21 мая 1569 года, был назначен бал. Придворные радостно выдохнули! Наконец – то, можно убрать в дальний ящик чёрные одежды и от души повеселиться. Наконец – то, можно начать заключать помолвки, играть свадьбы, праздновать рождение детей и крестины. Все устали от угрюмого и недовольного выражения лица своего короля.

– Барон, вы окажете большую честь, если сопроводите меня и мою дочь по коридорам этого великолепного замка, до отведённых нам покоев – молча! – гневно перебила Урсула. – Неприлично заводить разговор с сеньоритой, если она вам не представлена по этикету! – зыркнула она глазами на дочь.

– Простите, сеньора! – покраснел сэр Анкэль Луис.

– Простите и меня, матушка! – Фредерика присела в глубоком реверансе.

– Если будешь пытаться разговаривать с незнакомцами, закрою в покоях до отъезда! – прошипела мать в самое ухо.

Обтерев себя и дочь цветочной водой, чтобы снять запах пота и усталости, баронесса дала распоряжение служанке, приставленной к покоям, прийти утром, помочь одеться и разобрать вещи.

В этот вечер уснули быстро. Донна Пачолли, измученная дорогой, больше не пыталась читать моралей, чему Фредерика была несказанно рада. Девушка лежала в своей кровати и радостно улыбалась. Она очень надеялась, что матушка даст разрешение на прогулку по королевскому замку, в сопровождении красавца дона Анкеля.

«А уж он, точно красавец!» – высокий, белокурый, стройный, с крепким торсом, который даже не смог скрыть широкий, бархатный камзол, сэр Луис показался девушке Богом, только, что сошедшим с небес. А как он держал руку на рукоятке своей сабли! С этого можно было писать картину – гордо, возвышенно, с прямой спиной. «Сколько ему лет?! Восемнадцать, девятнадцать?! Он сказал, что уже в звании капрала. Наверное, за двадцать…»

Этой ночью Фредерике приснился сон. Она стоит перед зеркалом в белом, подвенечном платье. Отраженье в зеркале грозит ей пальцем…

*****

Танюха нервничала. Димка, её сожитель, вчера днём уехал в командировку в соседний город, всего – то триста километров расстояние, но всё равно разлука. А разлуку она не любила!

Димка работал КИПовцем, чего – то там по котельным…чего именно, девушка не спрашивала, не интересно ей было. Главное, чтобы мужик деньги носил! А деньги Димка носил исправно. Пятого числа каждого месяца – «аванс», двадцать пятого – «подсчёт». Не ахти какая сумма, зато регулярно. Она вообще всё регулярное любила. Регулярный секс, например, регулярные женские дни, регулярно каждую субботу – посещение ресторана, регулярно каждый квартал – новую шмотку, регулярно, а именно последнее воскресенье месяца – к Инке на дачу.

Инка вообще хорошо устроилась, повезло ей с Нефёдовым! Ох, Павлик, Павлик…и чего он в её меланхоличной и придурковато – творческой подруге нашёл?! Тьфу, не рыба, не мясо…вечно, как умирающий лебедь! То ли она, Танька – активная, живчик, всегда на подъёме, энергия через край! И, ведь пробовала она завлекать этого Павлика! Бёдрами перед ним крутила, как куртизанка, а он…

Он хлопнул её по сбитой заднице и заржал, как конь: «Хорошая ты девка, Танька и в постели думаю – огонь! Но на таких, как ты не женятся!» Вот тебе и здрасьте – приехали! И женился на романтичной, бледной, как моль Инке. А она дура в слёзы: «Ах, как же я выйду замуж без любви?!» Это подружайка романов любовных в подростковом возрасте начиталась.

А вот, Танюхе романы про влюблённых дурочек – графинь читать было некогда. Она боксом занималась, к жизни взрослой готовилась! Жизнь ведь, штука каверзная, не знаешь, где из – за угла поддых получить можешь, потому постоять за себя надо уметь. Мать покойница, Царство ей Небесное, всегда дочери говорила: «Мужик, он такой паршивец, на красоту женскую падок и завистлив. А ты у меня, дочка, очень красивая! Учись стоять за себя, за честь свою женскую – бей в нос, делай клоуна…» И Танька записалась в секцию бокса, училась бить мужиков и делать из них клоунов.

В интернат она попала в возрасте двенадцати лет. Мать сгорела от онкологии. Из числа немногочисленных родственников, заниматься воспитанием сироты, никто не изъявил желания.

Девчонке повезло – она попала в комнату к тихой и спокойной Инке. По первости, когда ночами новенькая громко рыдала от невосполнимой утраты и навалившегося горя, Инка садилась рядом на кровати, брала её руку в свою и молча гладила. Так и прошли первые полгода – Танькины истерики и громкие вопли, взамен на молчаливое поглаживание соседки.

Особенно тяжело было в выходные. Инку забирал дед, он являлся её опекуном, и Танюха оставалась в комнате совсем одна. Ох, и страшно было ночами! Её кровать стояла у окна, в которое смотрела луна. Эта чёртова луна, холодным и зловещим блеском освещала всю комнату. Девчонка от страха забивалась под одеяло, тряслась, как осиновый листочек и ждала «гостей». Ей мерещилось старое кладбище, заброшенные могилы с покосившимися крестами, громкий крик филина. Казалось, что сейчас появится покойник в белом саване и начнёт её душить. Засыпала она только на рассвете, когда солнышко, доброе, милое солнышко появлялось из – за горизонта и своими тёплыми лучиками, растапливало все ночные страхи.

Танька поделилась своими кошмарами с подругой. Инка внимательно выслушала и обещала подумать. Она вообще любила думать. Сядет на окно, уставится в одну точку и сидит не шевелится – чокнутая, одним словом!

Но чокнутая, не чокнутая, а в следующую субботу в стенах интерната появился Инкин дед – высокий, представительный и седой, как лунь, пожилой мужчина. По всей видимости, у него произошёл разговор с директором этого заведения, после которого Танюхе было разрешено каждые выходные проводить в отчем доме своей подруги. Сказать, что девочка обрадовалась – ничего не сказать!

Как могла, она пыталась отблагодарить Сергея Константиновича, так звали дедушку. Пока Инка впечатлялась и писала стихи, или читала очередной любовный роман, Танькаперемыла в квартире все полы и окна. В следующие выходные, отдраила кухню и настирала занавески.

– Какая же ты скорая на руку! – удивлялся дед Серёжа, так девчонка звала его за глаза.

А Танька, и вправду была скорая на руку. И вот, уже к Новому году, предложила переклеить обои. Переклеить сначала в той комнате, где они с Инкой спали, а потом и в зале.

– Танечка, не дело ты задумала, – всплеснул руками мужчина, – а ну как, директриса ваша узнает?! Скажет, что я детский труд использую…

– Не узнает! Дед Серёж, мы ей ничего не скажем… – заверила она.

– Как ты меня назвала?! Дед Серёжа?! – расхохотался старик.

– Ой, простите, – девочка прикрыла рот ладошкой, – я не хотела вас обидеть! – испугалась она, а вдруг, её больше не заберут на выходные. Нижняя губа задрожала и слёзы предательски полились из глаз.

– Детка, ты детка! За что ж, судьба – то такая… – дед Серёжа ласково прижал к себе и поцеловал в макушку.

«Ох, мамка, мамка…дед Серёжа…только вы и любили меня!» – от нахлынувших воспоминаний, Танюха не заметила, как свечерело и в квартире стало темно. Она зажгла в прихожей и на кухне свет, поставила кипятиться чайник и в сотый раз начала набирать номер Димкиного телефона. Но проклятая железяка голосом электронного чучела, также в сотый раз ответила: «Абонент временно недоступен».

«Нет, ещё одну ночь в гордом одиночестве, я не переживу! Опять будут кресты и могилы мерещится!» – рассуждала девушка. – «Надо звонить подруге…»

– Иннусик, привет! Можно я сегодня у вас переночую? С ребятнёй помогу…

– Танечка, что случилось?

– Димка мой укатил в командировку и пропал. А ты же знаешь, как я боюсь ночевать одна…

– Я сейчас попрошу Павлика прислать за тобой водителя! – ласковым голосом пропела Инна Львовна.

– Хорошо, жду! – буркнула Танька и положила трубку.

«Во, подруга устроилась – личного водителя пришлёт!» – ворчала она, укладывая в небольшой рюкзачок, пижаму и домашние тапочки. – «А тут, аванс, подсчёт…да, что я злюсь – то?! Ближе Инки и Павлика, и нет у меня никого…»

Глава 3.

Рано утром раздался стук в дверь, служанка принесла завтрак. Рядом с тарелками, на серебряном подносе лежало приглашение на обед, на котором будет присутствовать вся знать.

– Фредерика, вставай, – Урсула стаскивала с дочери одеяло, – поднимайся! Мы приглашены на обед, детка! Надо разобрать наряды и успеть сделать причёски…

– Мы будем обедать с Его Величеством?! – девушка села на кровати и начала усиленно тереть глаза, чтобы проснуться.

Тяжёлая рука матери, оплеухой опустилась на лицо.

– Ай! Ай, больно! – девушка, как ужаленная, вскочила с кровати и быстро шмыгнула за портьеру. – Матушка, за что вы меня ударили? – выглядывая из – за занавески, ошарашено воскликнула она.

– Сколько раз я говорила, не три глаза руками – морщины будут! Ты дама, будущая сеньора, а ведёшь себя, как дочь сапожника! – гневалась баронесса. – Учу, учу тебя манерам…быстро умывайся и завтракать!

Служанка молча подала чашу с водой.

– Ваша матушка всегда такая злая?! – поинтересовалась она, протягивая мягкое, белое полотенце и участливо заглядывая в глаза молодой госпожи.

– Тише, тише… – Фредерика обвела глазами комнату, в поисках донны Пачолли, – да уж, с моей матушкой лучше не спорить! – добавила она. – Как тебя зовут?

– Аделаида…

– Понятно, Адель значит! Сколько же тебе лет?

– Семнадцать… – ответило Божье создание.

Адель была невысокого роста, пышнотелая и пышногрудая, с волосами цвета пшеницы. Розовощёкая, словно кукла и аппетитная, как пирожок, весь её вид источал молодость и здоровье.

– А как же ты попала в замок Эскориал?

– Мой батюшка, вот уже много лет, работает помощником главного повара, который готовит еду для королевской семьи. С семи лет я живу в этом прекрасном дворце и знаю все его тайны… – Адель заговорщически подмигнула.

– А ты ещё и умная девушка, – обрадовалась Фредерика, – думаю, мы с тобой подружимся!

– Сеньорита, для меня большая радость, быть хоть чем – то для вас полезной! – опустив глаза и учтиво присев в реверансе, ответила служанка.

После завтрака донна Пачолли дала согласие прогуляться во дворцовом парке.

– На обеде ты должна выглядеть румяной и свежей, как цветочек с клумбы! Дыши полной грудью, вбирай в себя воздух. Да, перестань ты улыбаться, словно глупая кухарка… – Урсула медленно и степенно прохаживалась под ручку с дочерью по красивым, зелёным аллеям королевского парка, – …за обедом не разговаривай! Ешь маленькими порциями и очень медленно, чтобы присутствующие не подумали, что ты голодна, как простая крестьянка. За стол нас посадят втроём – кавалер и две дамы. С кавалером не разговаривать, даже если он молодой и красивый, как вчерашний капрал… – мать многозначительно помолчала, но не увидев реакции дочери на фразу «вчерашний капрал», немного успокоилась и продолжила, – …еду самой себе не накладывать! Блюда будет менять слуга. По этикету должны подать восемь блюд. И какие бы, вкусные и манящие, они не были, съедать от каждого блюда не больше четверти, иначе несварение живота тебе обеспечено. Фредерика, да где ты опять летаешь?! – она больно ущипнула её за руку. – Совсем меня не слушаешь! О вчерашнем красавце – капрале, наверное, думаешь…

– Я вся во внимании, матушка! – девушка покраснела, она ещё не умела врать, жизнь не научила её.

Матушка, как всегда, права – конечно, она думала о нём! Анкэль Луис, офицер королевской гвардии! Адель пока шнуровала ей корсет, успела всё рассказать об этом красавчике. Юноша из знатной, родовитой, но обедневшей дворянской семьи. Отец его шесть лет назад погиб нелепой смертью – его затоптала лошадь. Король Филипп Второй пожалел сироту и чтобы возместить боль утраты, в возрасте шестнадцати лет присвоил дону Анкэлю звание капрала. С тех пор, он живёт во дворце и входит в личную охрану монарха. Служит молодой человек исправно, и старается делами и поступками, не замарать честное имя отца.

Половину знатных и богатых девушек, сохнет по нему. За эти шесть лет, юноша не завёл ни одного романа и не был замечен, ни в одной любовной интрижке. Он всегда собран и серьёзен. В свободное от службы время, предпочитает пропадать в дворцовой библиотеке, читает философские книги. Ещё, сэр Луис интересуется живописью и скульптурой и даже имеет смелость спорить с Его Величеством о качестве полотен, написанных разными художниками. Надо сказать, что король очень ценит мнение молодого офицера.

После смерти королевы Елизаветы Валуа, монарх месяц не выходил из своих покоев, отказывался есть и пить, не желал вести разговоры. И только, дон Анкэль был допущен к нему! Только молодому капралу, Филипп Второй, смог излить боль утраты своей любимой жены! Юноша является крёстным отцом принцессы Каталины и это – большая честь!

Фредерика слушала раскрыв рот. В её мире присутствовали строгий распорядок дня и строгая, вездесущая матушка. А оказывается, существует другой мир, где есть балы и празднества, охота и живопись, чувства и эмоции, переживания других людей. Как же, наверное, у капрала болели сердце и Душа после смерти отца?! Как же, Его Величество пережил потерю любимой жены?! Ведь недаром ему дали прозвище – «король, который никогда не смеётся».

Сеньорита Пачолли под впечатлением от рассказа служанки, не заметила, как пролетело время до полудня. Где – то, в глубине своей Души, девушка очень надеялась встретиться с доном Анкелем на обеде. А вдруг, Дева Мария смилостивится и они окажутся за одним столом?! Хотя нет, не надо! Матушка сразу заметит её волнение и надаёт тумаков…

Обеденный зал был огромен. Вдоль высоких, белоснежных колонн, стояли столы, накрытые такими же белоснежными скатертями, с причудливо вышитым позолоченными нитями, египетским орнаментом. Столы ломились от явств. Большие витражные окна были задрапированы дорогими гобеленами, цвета чайной розы. Освещался обеденный зал бесчисленным количеством восковых свечей разной формы, но одного золотого цвета. Свечи были везде – на полу, на подоконниках, на обеденных столах. Все они – маленькие и большие, стройные и пузатые, горели в унисон и создавали торжественно – праздничное настроение.

Слуга провёл Урсулу с дочерью к столу, который стоял у окна. За столом, спиной к ним, уже сидел какой – то мужчина в дорогом бархатном камзоле. Голова его была покрыта благородной сединой. Сеньор встал и почтенно склонил голову:

– Сэр Карлос Мориц, – представился он, помогая дамам устроиться поудобнее, – офицер гвардии короля, обучающий юнцов! – улыбнулся он, обнажив редкие и чёрные зубы.

Дон Карлос был невысокого роста, с толстыми и крепкими ногами, этакий гриб – боровичок, на вид не больше сорока лет. Лицо его пестрило многочисленными то – ли родинками, то – ли бородавками. Эти высыпания делали мужчину, похожим на жабу.

«Фууу, какой противный и ужасно воняет изо рта!» – подумала Фредерика, но заметив сверлящий взгляд матери, учтиво присела в глубоком реверансе и протянув руку, облачённую в перчатку, представилась:

– Сеньорита Пачолли…

– Вдовствующая баронесса Урсула Пачолли! – перебила мать и мило улыбнувшись, тоже протянула руку для поцелуя.

По лицу сэра Морица пробежала лёгкая усмешка. Было видно, что он заметил поспешность баронессы понравиться.

– Я знал вашего мужа и отца! – ответил мужчина, разливая по бокалам красное игристое вино и исподтишка поглядывая на Фредерику. – Его ранили в бою, и он умер на моих руках, истекая кровью…

– Мы с дочерью много лет носили траур и только недавно оправились от горя утраты! – не моргнув и глазом, солгала Урсула. – Барон был добропорядочным мужем и заботливым отцом, – баронесса сделала глоток вина, – ах, ах, какое крепкое! – наигранно воскликнула она. – Сейчас закружится голова…

Фредерика сидела ни жива, ни мертва. Первый раз в своей жизни, она лицезрела, как её матушка кокетничает.

–А что же, сеньорита не попробует вино? – поинтересовался дон Карлос. – У нашего короля отменный вкус! Он потчует своих подданных винами из личного погреба…

– Моя дочь очень скромна, – Урсула с важным видом, забрала из рук девушки фужер с вином, – она воспитывалась в строгости и прекрасно понимает, что незамужняя дама не должна пить вино, в присутствии такого уважаемого сеньора!

– Я думаю, что ваш покойный муж наблюдает с неба и льёт слёзы благодарности! Не каждая мать так следит за своей дочерью! – сэр Мориц рассыпался в комплиментах.

То ли от похвалы, то ли от выпитого, баронесса Пачолли раскраснелась. Щёки её покрылись неестественным румянцем, а речь текла, словно вода в реке.

Фредерика весь обед чувствовала себя очень скованно и зажато, ела неохотно и мало, словно птичка. И вообще, ей очень хотелось бы стать этой птичкой и упорхнуть в окно. Но приходилось сидеть, скромно опустив глаза и любезно отвечать на комплименты, этому престарелому барону. Изредка ей удавалось поднять голову и быстро окинув взглядом обеденный зал, искать глазами молодого капрала. Поиски были безуспешны…

– Изволите ли вы, завтра присутствовать на королевском балу?! – обращаясь к баронессе, в конце трапезы поинтересовался дон Карлос.

– О, да, – заулыбалась Урсула, – именно для участия в этом грандиозном событии, мы прибыли из деревенской глуши.

– Имею честь, предложить сопроводить милую баронессу и её очаровательную дочь, до бального зала!

– Будем премного благодарны! – донна Пачолли наступила своим изящным башмачком на ногу дочери.

– Благодарю вас, барон! – девушка кое – как смастерила подобие улыбки на своём лице. – Матушка, у меня по всей видимости, открылась мигрень! Не можем ли мы прямо сейчас закончить обед?!

От такой наглости, баронесса потеряла дар речи. Ситуацию надо было срочно спасать.

– Ох, уж эта молодёжь, – заюлила сеньора Пачолли, – Фредерика очень плохо перенесла дорогу. С вашего разрешения, сэр Мориц, мы вынуждены откланяться. Девочка растерялась от количества гостей и всего этого великолепия…

– Да, да понимаю! – дон Карлос участливо взглянул на сеньориту, она и правда была, очень бледна. – Завтра, за час до бала, я буду ждать вас на территории центрального двора, у фонтана…

*****

Танюха ревела…ревела в голос.

– А если с Димкой чего – то случилось?! Два дня подряд не выходит на связь, – размазывая слёзы по щекам, голосила она, – а вдруг его убили?!

– Танечка, успокойся, – Инна протянула бокал вина, – выпей, полегче станет!

– Но почему, я такая не счастливая? – девушка осушила бокал с вином до дна. – Тебя вот, Павлик любит, дети…а я?! Притянула какого – то КИПовца, и тот пропал…

В комнату заглянул Нефёдов.

– Так, дорогие барышни, кончай мокроту разводить! – приказал он. – Давай номер телефона своего Димки, – обратился он к Танюхе, – завтра утром позвоню «нужным» людям, пробьют, где он находится.

– Сейчас Павлик всё и решит, – обрадовалась Инна Львовна, подскочила к мужу и чмокнула его в щёчку, – ты у меня самый лучший! – пропела она ласковым голосом.

– Ох, Лиса ты моя, Патрикеевна! – крякнул довольный мужик и тут же добавил, – Иннушка, не засиживайся тут до ночи, приходи пораньше спать, я соскучился! – на последней фразе, он сладострастно улыбнулся.

– Приду, Павлуша, приду, – пообещала жена, – ты только мальчишек уложи, я скоро…

Пал Палыч удалился выполнять поручение, а гостья заголосила пуще прежнего:

– Никому я не нужна! Только мамка, да дед Серёжа любили меня…

– Я тоже очень люблю тебя, – обняла её Инна, – и никогда не брошу! Хватить плакать, расскажи мне лучше, как проходят сеансы с Леонидом Борисовичем?! Ты ходишь к нему?!

– Хожу! – недовольно буркнула Татьяна и налила себе ещё бокал вина. – Ой, Инка, мутный мужик он… – закусывая, бутербродом с красной икрой, проворчала она.

– Зря ты так, – укоризненно покачала головой подруга, – Леонид Борисович – умница и очень хороший специалист! А, мне, как помог…

– Инн, ты прям наивная, книжек романтических начиталась в детстве! Знаешь, сколько у него сеанс стоит?

Инна Львовна отрицательно покачала головой.

– Вооот, а я знаю! У Верочки – секретарши спросила, чуть в обморок не упала…

– Зачем ты о деньгах думаешь? Павлик же оплачивает…

– Твоему муженьку деньги тоже не просто так даются, а за нервы! – вздохнула Танюха. Она немного поуспокоилась, два бокала с вином сделали своё дело. – Твой любимый Борисыч настоятельно рекомендовал мне сеансы гипноза. Ну, я и согласилась…

– Ой, как интересно, расскажи!

– Да чего интересного – то?! – разозлилась Танька. – Разводилово это всё, неужели не понятно?! Положил меня на кушетку, приглушил свет, «расслабьтесь» говорит, и начал считать от десяти до одного.

– А ты?

– А чего я?! Как будто задремала и снится мне сон: Испания, средние века, я – Фредерика, дочь какой – то сумасшедшей баронессы. Маменька пытается пристроить меня замуж, по ходу за первого попавшегося, престарелого барона…

– Ух, ты! – у Инны Львовны перехватило дыхание.

– Инн, ты чего, серьёзно?! – Танюха округлила глаза. – Ты серьёзно в это веришь?! Мало ли чего приснится…

– Танечка, ты главное и дальше посещай сеансы гипнотерапии, – затараторила подруга, – вот увидишь, результат будет! – заверила она. – Сама подумай, у тебя страх белого подвенечного платья, а эту Фредерику мать хочет насильно замуж выдать…

– Ну ты, Инка и впечатлительная! Была фантазёркой и осталась ей! – громко рассмеялась девушка. – Допустим, это состояние называется – гипноз. И что выдал мой мозг?! Испания, замок короля, властная мать, старый барон. Мне кажется, я такое кино в детстве смотрела…

– Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, вышла замуж, родила деток, – перебила Инна Львовна, – что у вас с Димой?!

– А что у нас с Димой?! – вопросом на вопрос ответила Татьяна. – Всё норм у нас с Димой! Он по – моему, меня любит! Вернее, я так думала ещё два дня назад… – на глаза опять навернулись слёзы.

– Ложись – ка, ты спать, утро вечера мудренее! Завтра Павлик разберётся с этим вопросом, – хозяйка вынула из шкафа комплект постельного белья, – застели себе в гостевой! – и чмокнув страдалицу в щёку, направилась к выходу.

– А покурить где можно? – робко спросила гостья.

– На лоджии…

«О вреде курения, беседу проведу завтра!» – подумала Инна Львовна. – «Надо же, как интересно! Испания, средние века, Фредерика…»

Глава 4.

По коридорам замка Эскориал шли молча. Но, как только дверь покоев закрылась, мать дала волю своему гневу.

– Фредерика, ты с ума сошла, – заверещала она, – разве можно так себя вести?! Дон Карлос обратил на тебя внимание, как мужчина, а ты?! Ты посмела прекратить обед…

– Простите меня, матушка! – дочь виновато опустила глаза. – У меня правда разболелась голова, ещё немного, и я упала бы в обморок…

– Врёшь! – баронесса влепила смачную пощёчину. – Нагло врёшь! Ты весь обед зыркала глазами в поисках этого чёртова капрала… – она в неистовстве затопала ногами. – Ты решила обмануть свою мать?! Не выйдет! – Урсула больно толкнула Фредерику и та, заливаясь слезами, упала на кровать.

– Матушка, я не понимаю, в чём же я провинилась?!

– А провинилась ты в том, что вчерашний юнец дон Анкэль прочно поселился в твоей голове! Пустой, молодой голове… – мать устало присела на кровать, рядом с рыдающей дочерью. – Девочка моя, пойми, – добавила она более миролюбиво, – любовь ничего хорошего в твою жизнь не принесёт! От любви болит сердце и мутнеет мозг! Выходить замуж надо с холодным рассудком и ясной головой.

– А вы любили моего отца? – Фредерика понемногу успокаивалась.

– Нет и ещё раз, нет! – жёстко ответила сеньора Пачолли. – Но я его уважала! Твой отец оставил мне – Имя, Честь и Состояние! А это, поверь мне, – она зло усмехнулась, – ценнее любви! Любовь придумали глупые людишки…

Урсула встала с кровати и позвонила в колокольчик, появилась служанка.

– Адель, принесите моей дочери отвар мяты и нюхательную соль! – приказала она девушке.

Адель поспешно удалилась выполнять поручение. «Вот фурия, только и дубасит свою дочь. Святая Дева, куда ты смотришь?! Прибьёт она когда – нибудь бедную Фредерику…» – ворчала она, пробираясь по тёмным, извилистым коридорам замка.

На одном из поворотов, Адель лоб в лоб столкнулась с доном Анкэль Луис. Молодой капрал куда – то спешил, это было видно по его быстрой, нервной походке и сосредоточенному лицу.

– О, Мадонна! – вскрикнула от неожиданности служанка, роняя из рук флакон с нюхательной солью. – Барон, как вы меня напугали! Куда вы так бежите, что случилось?!

Девушка совсем не стеснялась дона Анкэля. Она знала его с самого детства и вот уже лет пять, как они поддерживали тёплые, дружеские отношения.

– Аделаида, ангел мой, прости, я не зашиб тебя?! – молодой человек снял со стены факел и осветил её лицо. – Ты почему такая хмурая?!

– Приставили меня в услужении к одной сумасбродной мамаше и её дочери. Так эта стерва, наверное, скоро прикончит девчонку, – Адель поджала губы и гневно топнула ногой, – только и дубасит!

– Постой, постой, – перебил дон Анкэль, – не про вдовствующую ли баронессу Урсулу Пачолли, ты говоришь?! Она недавно прибыла в замок вместе со своей дочерью. Его Величество лично подписывал приглашение на бал для этих особ. Они его дальние родственницы…

– Она самая! Сеньора Урсула, змеюка! – процедила сквозь зубы служанка и сжала кулаки. – Ох, и вдарила бы я ей по мордам! Да ведь казнят за такое дело!

– Так мне тебя сам Бог послал! – капрал схватил Адель в охапку и закружил, радостно пританцовывая. – А я с ног сбился, бегаю по дворцу, ищу кто передаст послание баронессе. Как ты говоришь, имя её дочери?! – он покраснел.

– Фредерика! Милейшее и умное создание! И как только она терпит свою мамашу?! Барон, пожалуйста, отпустите меня… – девушка еле высвободилась из сильных, мужских рук.

– Адель, ты должна передать вот это письмо… – юноша распахнул полы своего камзола и достал из потайного кармана красивый конверт.

– Смотря, что в нём написано, – растерялась Адель, – а то, сеньора Пачолли и разгневаться может!

– Не переживай! В этом письме сообщение баронессе, что завтра, за час до бала я буду ждать её с дочерью на территории центрального двора, у фонтана, – успокоил Анкель Луис.

– Ну, думаю за это меня не убьют, – проворчала служанка и взяла конверт. – Барон, – вдруг хитро улыбнулась она, – на вашем месте я бы написала ещё одну записочку!

– Ты так думаешь?! – капрал опять покраснел, взгляд его затуманился. – Уместно ли это?! Мы даже не представлены друг другу…

– Фредерика очень и очень интересовалась вами… – заговорщически прошептала девушка.

После ужина, Урсула вспомнила про письмо, переданное ей служанкой.

– Паршивец, ждёт он нас… – баронесса бросила скомканный конверт в огонь камина, – положил всё – таки глаз на мою дочь! – гневалась она, допивая бокал вина и любуясь разноцветными бликами огня. – О, Мадонна! Хороша будет картина, когда у фонтана встретятся достопочтенный сер Мориц и этот наглый мальчишка! Только любви моей дочери не хватало…

Помогая Фредерике готовиться ко сну и расшнуровывая корсет, Адель шепнула:

– Некий молодой и красивый капрал, передал для вас записку. Я её положила под подушку…

Лицо сеньориты Пачолли залила пунцовая краска, сердце забилось, словно птица в клетке, ноги подкосились, и она опустилась на кровать.

– Святая Дева! – запричитала служанка. – Ангелы Небесные! Разве можно так реагировать?! А если ваша матушка заметит…

– Что там написано? – сдавленным от волнения голосом, спросила Фредерика.

– Милая госпожа, да разве я умею читать?! – удивилась Адель.

Фредерика еле дождалась, когда матушка заснёт. Трясущимися руками, она нащупала записку под подушкой, и тихо – тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить сеньору Пачолли, пробралась к камину.

Пламя огня осветило строки: «Прекрасная Роза, Вы Навсегда Поселились в Моей Душе!»

Не помня себя от счастья, она прижала записку к своему сердцу и крепко уснула.

В эту ночь ей снился отец. Вот он, берёт её за руку и подводит к зеркалу. В зеркале отражается красивая девушка, одетая в белое, кружевное платье. Невеста! Вдруг налетают чёрные вороны и своими острыми клювами, начинают раздирать подвенечный наряд в лохмотья. Невеста в ужасе кричит и отбивается, как может…

*****

Танюха проснулась от звуков оркестра. Кто – то громко бил в барабан, тут же присоединились пронзительные и свистящие звуки дудки, вперемешку с мелким бряцаньем бубна. Сто пудов Инкины двойняшки расшалились и притопали её будить! Пришлось открыть глаза…

Мишка и Гришка, с индейскими перьями на голове, радостно приплясывали вокруг кровати.

– Тётя Таня, тётя Таня, просыпайтесь, мама завтрак приготовила!

Мишка, бунтарь с боевым духом, заводила – копия отца Пал Палыча. Гришка был поспокойнее, рассудительный и интеллигентный – весь в маму.

– А я чего – то не поняла, – рассмеялась девушка, – шантропа, вы почему не в школе?!

– А у нас каникулы! – радостно выкрикнул Гришка. – Тёть Тань, а вы с нами поиграете в индейцев?!

– Не – а, в индейцев не будем, – Танюха обняла обоих мальчишек и крепко прижала к себе, – Господи, какие же вы хорошие! Сегодня будем играть в шаманов…

– Это как? – округлил глаза Мишка.

– А вот так! Разведём костёр, устроим вокруг него ритуальные танцы и будем бить в бубны, громко завывая! – обрадовала она двойняшек.

– Нууу, я думаю, что этот номер не пройдёт… – обречённо парировал Гришка.

– И почему же? – Татьяна выглянула из – за ширмы, где пыталась переодеться из пижамы в домашний костюм.

– Ну во – первых, – Гришка загнул мизинец, – мама не разрешит разводить огонь, это опасно. Во – вторых, – он загнул безымянный палец, – у нас только один бубен. И в – третьих, у нас нет шаманской одежды, – мальчишка сложил пополам средний палец.

– Ах, ты мой профессор! – девушка чмокнула пацана в макушку. – Пойдём завтракать и решать все эти вопросы с твоей мамой.

В гостиной был накрыт обеденный стол. Под каждой тарелочкой лежала белоснежная салфетка. Посреди стола, на большом блюде красовались румяные пирожки, пахло свежезаваренным чаем с мятой.

– О, разбудили тётю Таню?! – Инна Львовна в дорогом шёлковом халатике нежно – розового цвета, раскладывала по тарелкам дымящуюся кашу. – Давайте все за стол! Глядите, какие аппетитные пирожки получились…

– Инн, ну ты даёшь! – удивилась подруга. – И со скольки утра, ты эти чудо – пирожки печёшь?

– А как Павлика проводила, так и стряпать начала, – улыбнулась хозяйка. – Да это быстрый рецепт, тесто с творогом…

– Всегда поражалась твоему умению вести хозяйство! – гостья схватила ещё горячий пирожок с тарелки. – Боже, он прямо во рту тает! И где ты научилась так готовить, не в интернате же?!

– В прошлой жизни, когда Любкой была! Так, ребятня, снимайте с себя все перья, дудки и барабан в сторону! Мыть руки и завтракать, каша стынет…

– Я уже намыл руки, – Гриша уселся на стул рядом с тётей Таней и взял ложку.

– А мне не надо мыть, у меня чистые… – Мишка попытался схватить пирожок со стола.

– А ну, марш в ванную! – Инна Львовна попыталась быть строгой. – И сначала едим кашу, потом пирожки! Бери пример с брата…

– Чего это я должен брать с него пример?! – пытался возмутиться мальчишка.

– Вы мне ещё поссорьтесь! Сейчас быстро репетитору по английскому позвоню и приглашу позаниматься! – мать пошла на шантаж.

– А ничего, что у нас каникулы… – заворчал Мишка и нехотя поплёлся в ванную.

– Вот так и воюем! – разливая ароматный чай, по красивым керамическим чашечкам, посетовала Инна Львовна. – Танечка, а когда тебе на приём к Леониду Борисовичу?

– Завтра, к двум… – с набитым ртом, ответила подруга, – …как вкуснооо, я такой каши, отродясь не ела!

– Ешь, ешь, – обрадовалась хозяйка, – ещё положить?!

– Не – а, надо место в животе для пирожков оставить. Инн, а поехали сегодня в лес?

– В лес?! Зачем?

– Я мальчишкам обещала устроить ритуальные шаманские танцы!

– С бубном, вокруг костра… – добавил Гришка.

– А костёр обязателен?! – напряглась Инна Львовна.

– Конечно, обязателен, все шаманы у огня пляшут, а мы чего, хуже их?! Загадаем желания… – Танюха громко отхлебнула горячий чай.

– Странная идея, – засомневалась жена чиновника, – женщины и дети одни, в лесу. Павлик, вряд ли одобрит…

– Мамочка, ну пожалуйста, – взмолился Мишка, – я сам папе позвоню и уговорю его!

– А я на дополнительный урок английского согласен, – подал свой голос Григорий. – Ай, больно! – взвизгнул он вдруг, – ты зачем мне на ногу наступил?! – возмущённо обратился он к брату.

– Молчи, – зашептал Мишка, – молчи про английский…

– Так, тишина! – тётя Таня громко хлопнула в ладоши. – Вашему папе я позвоню сама. И обещаю, что приложу все усилия, чтобы добиться его согласия! – она подмигнула мальчишкам. – Заодно и про Димку узнаю…

Но звонить не пришлось, Пал Палыч объявился сам. Его счастливая физиономия, вдруг возникла в дверном проёме.

– Семья, – пробасил он радостно, – я сегодня отменил рабочий день и перенёс все встречи! Так что озвучивайте ваши желания, чем займёмся?!

– Ура! Папа, ура! – наперебой заголосили двойняшки. – Тётя Таня нас везёт в лес, танцевать у костра шаманские ритуальные танцы…

– Тихо, тихо, какой костёр, какие шаманы?! – Нефёдов недовольно взглянул на гостью.

– Пашенька, а ты съешь пирожок, а лучше два, чайку с мятой попей! – скроила козью морду Танюха, – а потом мы тебе всё и расскажем. Про Димку известно чего? – нахмурилась она.

– В больнице твой Димка… – с набитым ртом, ответил мужчина.

– Как в больнице?! – побледнела девушка, – что с ним?!

– В аварию попал, ногу сломал, телефон разрядился… – равнодушным тоном, начал перечислять Нефёдов.

– Надо к нему ехать! – всплеснула руками Инна Львовна.

– Тааак, никуда не надо ехать! – чиновник повысил голос, но увидев нахмуренные брови жены, тут же осёкся, – прости, дорогая, привычка! Ооочень вкусные пирожки… – замурлыкал он, как нашкодивший кот. – Я водителя за ним послал, к вечеру привезут вашего Димку.

– Какой ты у меня заботливый… – на глазах жены, появились слёзы.

– Никакой мокроты! – Пал Палыч чмокнул супругу в щёчку и вытер своей огромной ладонью слезинки на её лице. – Почитай нам лучше свой новый стих, второй день обещаешь.

– Да как – то не в тему… – растерялась она.

– В тему, в тему, читай… – настаивала Танюха. Её отпустило! Слава Богу, Димка нашёлся, пусть и не совсем здоровый, а то уж, она понапридумывала себе…

– Я…я недавно слушала Шопена «Вальс дождя» и под эту музыку, строки пришли сами собой, – видно было, что женщина нервничает. – Гришенька, сынок, принеси, пожалуйста коричневую тетрадку. Она в спальне, на моей тумбочке лежит…

– Улетело лето в заоблачные дали!

Спать ушло, забрав с собой

невзгоды и печали!

В окно смотрю – дождь льёт стеною,

Я плачу вместе с ним и вспоминаю

Твой хрупкий стан и платье белое,

движение руки,

И маленькую родинку

в изгибе шеи лебединой.

Ах, знала б ты, Моё Очарованье

Как губы прикоснуться к родинке хотели

И хрупкий стан прижать к себе!

Но ты жена чужая и

нам с тобой не по пути!

Я пальцем родинку рисую

на мокром от дождя стекле

Та родинка танцует…

– Инка, какая же ты, всё – таки талантливая! – Танюха захлопала в ладоши.

– Танечка, я так дорожу дружбой с тобой! – Инна Львовна благодарно посмотрела на подругу. – Ближе, чем ты и Павлик, у меня никого нет.

– А мы?! – мальчишки, обгоняя друг друга, бросились к матери и стали душить её в своих объятиях. – Мама, мамочка, мы тебя очень, очень любим… – галдели двойняшки.

Через час, дружная компания отправилась в ближайший торговый центр, приобретать бубны и розжиг для костра.

Глава 5.

Недовольная Танюха сидела в удобном, клиентском кресле и спорила.

– Леонид Борисович, миленький, не верю я в вашу затею! И уж тем более, в какой – то там гипноз. Вы меня простите, но…

– Татьяна, – перебил психотерапевт, – вы имеете полное право прекратить сеансы! – видно было, что он очень расстроен. – Но мы почти у цели, ваше Подсознание откликнулось. Честно говоря, я не ожидал такого результата…

В кабинет без стука вошла секретарша Верочка. Невысокого роста, миниатюрная, как Дюймовочка, она процокала на своих каблучках в центр комнаты, держа в руках поднос.

– Как и просили, два чая с мятой! – улыбнулась Верочка. – Запааах обалденный…

– Спасибо, – недовольным голосом пробурчал доктор, – слово «обалденный» – было лишним! – добавил он раздражённо.

– Понятно, шеф не духе… – ничуть не смущаясь сделанного ей замечания, девушка поставила поднос с дымящимися чашками на стол.

– Татьяна, я настоятельно рекомендую продолжить нашу с вами работу! – Леонид Борисович дождался, когда Верочка удалится. – Мы почти у цели, – но увидев пустой и совсем не заинтересованный взгляд клиентки, добавил, – хорошо, дайте мне возможность провести два сеанса…всего два!

– Уговорили… – неохотно согласилась Танюха. Было видно, что это решение, ей удалось принять с трудом. – Два сеанса и только из уважения к Инке, она переживать будет, – на этих словах, женщина взяла с подноса чашку с дымящимся, ароматным чаем и громко отхлебнула, – а чай, и вправду обалденный…

Психотерпаевт поморщился. Он на самом деле, «был не в духе» – Маруська заболела. Вот уже, как три дня, бедное животное ничего не ело. Кошка лежала пластом на диване, не поднимая головы.

– Марусенька, ну что с тобой?! – приплясывал хозяин вокруг своей любимицы с куском свежей колбаски. – Поешь, девочка моя! Кис – кис – кис…

Но кошка не реагировала. «Да, дела совсем плохи, если даже от «Телячьей» отказывается, надо ко врачу.»

И вот, сейчас, вместо того, чтобы везти Маруську в ветеринарку, приходиться уговаривать эту упрямую Татьяну. «Можно подумать, это у меня панические атаки, и это я, до смерти боюсь кладбищ и белых платьев…» – ворчал доктор, укладывая кошачью переноску на переднее сиденье. Маруська жуть, как не любила переносок, и всегда начинала истошно мяукать, стоило её посадить в «пластмассовую тюрьму». В этот раз, кошка не издала ни одного звука и лежала, как овощ.

Врач выдал вердикт:

– У вашей киски – глистные инвазии, – но увидев непонимающий взгляд хозяина, пояснил, – отравление продуктами жизнедеятельности паразитов.

– Каких паразитов? – растерялся Леонид Борисович, на лбу его выступил пот. – Она у меня домашняя, на улицу не ходит…

– Каждые полгода, всем домашним животным, надо давать противопаразитарные средства! – строго сказал молоденький ветеринар.

– Вы…вы уверены в правильности диагноза?!

– Абсолютно! – юнец был твёрд.

Из ветклиники Леонид Борисович вышел, держа в одной руке переноску, в другой – исписанный размашистым почерком, листок с назначениями.

– Ну, что Марусенька, мы с тобой хотя бы узнали причину, можно смело выдыхать! Поехали по аптекам…

*****

Фредерика в новом, красивом платье, вместе с матушкой под ручку, пробирались по тёмным коридорам замка Эскориал, на территорию центрального двора.

Там, их уже ждал дон Карлос Мориц. Мужчина прохаживался вокруг фонтана, со стороны было видно, что он сильно раздражён.

– Сеньора Пачолли, вы опаздываете и заставляете меня нервничать! – воскликнул он укоризненно.

Урсула с дочерью присели в глубоком реверансе.

– Сэр Мориц, – покраснела баронесса, – мы с Фредерикой заплутались в коридорах дворца…

– Насколько я знаю, к вам приставлен офицер королевской гвардии капрал Анкэль Луис! – барон нахмурил брови. – Почему он вас не сопроводил?!

– Дон Анкэль прислал записку с предложением сопроводить меня и мою дочь на бал, – Урсула оправдывалась, как провинившаяся горничная, – но я ответила отказом!

– Почему же?! – удивился дон Карлос.

– Я посчитала неуместным, что двое кавалеров встретятся у фонтана… – баронесса многозначительно посмотрела в сторону Фредерики.

– Вы очень мудрая женщина и заботливая мать! – сеньор Мориц тут же сменил гнев на милость. Он всё понял…

Щёки Урсулы покрылись неестественным румянцем.

Фредерика молча наблюдала эту сцену. Кажется, она начинала понимать, что баронессе очень нравится этот противный и властный старикашка. «Вот бы, матушка вышла за него замуж!» - подумала она, а вслух произнесла:

– Дон Карлос, мы очень благодарны за заботу, которую вы имеете честь оказать нашей семье! Но коридоры замка, действительно такие длинные и тёмные…

– Дочь моя! – сверкнула мать гневным взглядом, – ты нарушаешь правила этикета! Сеньорита не может заговорить с кавалером, если он первый не обратился к ней! Простите её, сэр Мориц, молодость…

– Всё хорошо, – заулыбался барон, оголяя свои чёрные и гнилые зубы – мне даже нравится импульсивность вашей дочери! Позвольте сопроводить вас на бал, устроенный в честь дня рождения нашего любимого короля! – и мужчина взял обеих дам под руки.

Фредерика шла ни жива, ни мертва. От этого мерзкого дядьки шёл тошнотворный и неприятный запах. «Хорошо, что матушка положила мне в корсет нюхательную соль!» – подумала она. «Если придётся танцевать с доном Карлосом, от зловонного смрада, которое источает его старое тело – я точно упаду в обморок!»

В глубине Души, девушка очень надеялась отдать свой танец красавчику Анкэлю. Записка, написанная его рукой, лежала у самого сердца и согревала надеждой…

Её верная служанка, сегодня утром передала капралу ответ от своей госпожи: «Вы доблестный рыцарь моей Души!»

Пока Адель помогала надевать платье и шнуровала корсет, то успела объяснить сеньорите Пачолли, что в бальном зале имеется потайная комната. В этой комнате, если представится такая возможность, и предложил уединиться дон Анкэль.

Сердце Фредерики ликовало. Она молода, красива…она приглашена на бал самим королём…она влюблена в молодого и красивого капрала, который ответил ей взаимностью. Жизнь прекрасна!

Бальный зал был украшен не одной тысячей свечей. Дамы и кавалеры, сеньоры и сеньориты, бароны и баронессы, высокопоставленные вельможи, все…все замерли в ожидании монарха. И вот, заиграли горны, забили барабаны, заплакали скрипки, придворные встрепенулись и склонили свои головы.

Его Величество, король Испании, «король, который никогда не смеётся», в сопровождении личной охраны, важно прошествовал в центр зала.

– Мои поданные! – Филипп Второй обратился к присутствующим. – Сегодняшний день, 21 мая 1569 года, день моего сорокадвухлетия, я своей монаршей милостью, объявляю днём снятия траура и скорби по моей покойной жене Елизаветте. Глаза мои больше не плачут, сердце моё бьётся заново! А потому, повелеваю всем танцевать и веселиться!

Зал загудел, все присутствующие оживились, заиграла музыка, кое – где послышался смех. Гости разбились на пары, готовясь к танцу. Офицер королевской гвардии, личная охрана короля, барон Анкэль Луис, красавчик и мечта многих женщин, вышел в центр зала и торжественно объявил:

– Первая часть Марлезонского балета! – быстрым взглядом, он окинул всех гостей, явно ища кого – то…

– Не смотри, – Урсула больно ткнула дочь в спину, – опусти голову!

Но мать опоздала, Фредерика успела поймать мужской взгляд. За несколько секунд, на которые глаза влюблённых встретились, капрал понял всё. Сердце его ликовало – он любим! Окрылённой этой мыслью, барон поспешил пригласить девушку на танец. Бесцеремонно расталкивая всех локтями, молодой человек быстро пробрался к одной из мраморных колонн, у которой с веером в руках стояли баронесса и её дочь.

– Сеньора Пачолли, – красавчик склонил голову в почтении и приложил правую руку к груди, – имею честь, пригласить сеньориту Фредерику Пачолли на танец!

Урсула молчала, она растерялась. Согласно этикету, не было причин отказать этому нахальному юнцу. «Где же Дон Карлос?! Сказал, что отойдёт ненадолго поприветствовать короля и пропал…»

– Баронесса, имею честь пригласить вашу дочь на танец! – настойчиво повторил капрал.

«Этот паршивец не отстанет!» – щёки женщины залились яркой краской гнева.

– Буду очень рада… – еле выдавила она из себя и попыталась, как можно приветливее улыбнуться. Но вместо улыбки на её лице, появилась гримаса презрения.

«О, Мадонна, как тяжело жить без мужа! Как тяжело быть вдовой и брать на свои хрупкие плечи ответственность за всё и вся…» – причитала про себя донна Пачолли, глядя как её единственная дочь, удаляется рука об руку с этим выскочкой капралом. «Святая Дева, убереги мою наивную девочку от обжигающей страсти! Святая дева, убереги мою наивную девочку от пут любви!»

Что такое «любовь» и «страсть», баронесса знала не понаслышке. Ей было четырнадцать лет, когда она застала свою мать в слезах.

– Матушка, что случилось?! Почему вы такая бледная и плачете?!

– Ох, дитя моё, иди в свои покои! – баронесса фон Вильгельм, больше похожая на тень, чем на человека, приподнялась на подушках.

– Матушка, вот уже три дня, как вы отказываетесь принимать пищу! – беспокоилась дочь. – Вы можете заболеть…

– Урсула, оставь меня! – гневным голосом приказала мать. – Иди и готовься к вечерней молитве!

Ничего не оставалось делать, как повиноваться. Но Урсула была не из тех, кто быстро сдаётся. Она разыскала дочь дворецкого, смешливую и разговорчивую Бланку, и устроила ей допрос с пристрастием – почему мать не выходит из своих покоев, отказывается от еды и постоянно плачет, и куда подевался отец.

Бланка округлила глаза:

– Сеньорита, так вы ничего не знаете?! Я вам сейчас всё расскажу… – затараторила служанка.

– Бланка, давай помедленнее, – резко оборвала Урсула, – и потише, нас могут услышать…

Дочь дворецкого поведала, что отец Урсулы, барон фон Вильгельм, влюбился без памяти в племянницу своей жены, юную Долорес. Девушка была сиротой, и супруга барона, а по совместительству двоюродная тётка, приютила Долорес в своём замке, ещё в детском возрасте. Худенькая и невзрачная Долорес выросла и превратилась в красивую даму с округлыми формами.

Эта паршивка никогда не нравилась Урсуле, слишком нагло и вызывающе она себя вела.

И вот, три дня назад, «сиротинушка» родила сына, крепкого и здорового мальчугана, как две капли воды похожего на барона фон Вильгельма. Баронесса, узнав об этом, слегла…

– Понятно, – процедила сквозь зубы Урсула, – а где сейчас новоявленная мамаша?! – обратилась она к Бланке.

– Сеньора Долорес заняла покои в левом крыле замка, на втором этаже…

– Мой отец, я так понимаю, находится рядом с этой гадиной?! – зло перебила Урсула.

– Да, – служанка кивнула головой, в знак согласия. – Сеньорита, пожалуйста, не ходите к ним…

Но было поздно. Урсула уже бежала по коридорам замка в поисках предателей, её мозг кипел от гнева. Стоило только представить, как мучается её бедная мать, ничего не ест и льёт слёзы! А эти…эти любовнички наслаждаются жизнью и новорождённым сыном! Ну, она им покажет…

Урсула с детства отличалась мальчишеским нравом и смелостью. Барон фон Вильгельм часто шутил:

– Из тебя, дочь моя, получился бы настоящий рыцарь и верный товарищ! Природа ошиблась, запечатав твою душу в женском теле…

Ворвавшись в покои, которые заняла новоявленная мамаша, Урсула остолбенела. Её отец, большой и красивый мужчина, с ранней, благородной сединой, стоял на коленях перед кроватью, на которой величественно возлежала Долорес с младенцем. Барон осыпал поцелуями руки любимой и что – то страстно шептал.

– Отец, что выделаете?! – гневно вскричала Урсула, влетая в комнату и пытаясь поднять его с колен.

– Вон…вон отсюда! – как раненный зверь, вскричал барон и рывком отшвырнул дочь от себя.

Урсула отлетела к камину и больно, очень больно ударилась головой. Теряя сознание, девушка запомнила глаза отца, его взгляд. Это был взгляд зверя! Зверя, обезумевшего от Любви и Страсти. Урсула поняла, что кто бы ни встал на пути барона фон Вильгельма, он убьёт любого…любого, кто посмеет причинить вред его самке!

Через два месяца схоронили мать. Баронесса фон Вильгельм умерла от нервного истощения. Она так и не смогла простить предательство мужа и своей племянницы. На могиле матери, Урсула поклялась никогда не любить, никогда не испытывать страсть! Ведь она убедилась, к чему могут привести эти чувства.

А ещё, через два месяца отец её выдал замуж и она стала почтенной сеньорой Пачолли. В первую брачную ночь, девушка разрыдалась и доверила семейную тайну своему мужу. Молодая жена умоляла оградить её от общения с отцом и братом – бастардом.

И вот сейчас, этот молодой капрал смотрит на её нежную и чистую девочку,такими же безумными глазами, полными страсти и любви, как когда – то отец, смотрел на Долорес…

«Я не позволю, чтобы это мерзкое чувство поглотило мою дочь!» – донна Пачолли топнула ногой и решительно отправилась на поиски сэра Морица. – «Вот единственная партия для Фредерики!» – рассуждала она, пробираясь сквозь толпу придворных. – «Жизнь с этим прекрасным человеком, будет спокойна и размеренна».

– Дон Карлос! – женщина тихонечко подошла сзади. – Дон Карлос, уделите мне немного времени…

– Вы оставили дочь одну?! – воскликнул барон.

– Я желаю поговорить с вами!

– Хорошо, пойдёмте! – учтиво раскланявшись перед кучкой придворных, с которыми вёл беседу, мужчина подхватил баронессу под локоток и повёл в дальний угол бального зала, где музыка была потише. Там, удобно устроившись на банкетках, обтянутых алым бархатом, и состоялся этот разговор.

– Сэр Мориц! Вы, очень уважаемый человек, из древнего и знатного Рода…

– Сеньора Пачолли, – перебил дон Карлос, – я не думаю, что цель нашего разговора – обсуждение моих достоинств! – ехидно усмехнулся он. – Предлагаю пропустить все любезности и приступить сразу к делу. Кстати, где ваша дочь?!

– Моя дочь танцует с молодым и красивым капралом… – Урсула помолчала, наблюдая за реакцией барона. Но при слове «капрал», ни один мускул не дрогнул на его лице. – Я одна воспитываю Фредерику, и положа руку на сердце, скажу вам, что сохранить чистоту Души и Тела дочери, большая ответственность. Ни молодой и красивый капрал, ни юношеская влюблённость – не принесут ей счастья! Всё проходит…и страсть когда – то угаснет. Я желаю своей дочери только добра, – у неё пересохло во рту от волнения, – поэтому лучшей партии, чем вы, сеньор – не вижу!

– Придётся в который раз признать, что вы очень мудрая и любящая своё дитя, мать! – барон раскраснелся от волнения. – Мне очень понравилась ваша дочь! Да, и к тому же, я близко знал её отца – вашего мужа! Годы идут и пора жениться, – он плотоядно улыбнулся, – надеюсь, что Фредерика, станет такой же мудрой и добропорядочной женой и матерью, как вы, баронесса!

– Я очень, очень рада, что мы друг друга поняли! – воскликнула донна Пачолли. – Нельзя ли поторопить это событие?!

– Каким же образом?!

– Не соизволит ли, достопочтимый сеньор, прямо сейчас обратится к нашему королю, чтобы он дал согласие на брак?! Быть может, Его Величество смилостивится и тут же, на балу, объявит о вашей с Фредерикой помолвке? – Урсула очень нервничала, ведь она вела себя неподобающим образом, предлагая мужчине руководство к действию.

– Вы не только хорошая мать, но ещё и очень умная женщина! – сэр Мориц галантно поцеловал руку баронессы.

Глава 6.

Всё тело Фредерики било мелкой дрожью. Она в первый раз танцевала с мужчиной. Дон Анкэль Луис вёл танец спокойно и уверенно, как будто, все свои двадцать два года, только и делал, что разучивал польку. Он смотрел на девушку, не отрывая взгляда, прямо честно и открыто. Глаза его говорили о Любви! Любви чистой, без примеси лжи и страсти…

– Сеньорита, я желал бы уединиться с вами… – прошептали губы капрала. – Адель передала вам три цифры кода, чтобы попасть в потайную комнату?

– Нет…вернее – да! – растерялась сеньорита Пачолли. – Но моя матушка…

– Танец закончится быстро, и я буду вынужден сопроводить вас к баронессе! – юноша сильно нервничал. – Умоляю вас, пообещайте мне, что при первой же возможности, вы постараетесь найти эту дверь, чтобы поговорить наедине!

– Да, да…обещаю! – девушка была еле жива от волнения.

В таком состоянии, бледную и трясущуюся, сэр Луис и вернул её матери.

– Ох, чует моё сердце – беду! – запричитала Урсула, – где нюхательная соль? Посмотри, на кого ты похожа… – ворчала она, поднося к носу дочери небольшой стеклянный флакончик, – …Святая Дева, услышь меня и вразуми это глупое дитя!

– Матушка, в чём же я опять провинилась?! – дрожащим голосом, произнесла Фредерика. – Меня пригласил на танец дон Анкэль…

– Молчи…молчи, неразумная…не произноси это имя! – как змея, зашипела донна Пачолли. – Провинилась ты в том, что влюбилась в этого выскочку – капрала! Влюбилась, как уличная девка, как кухарка! И тебя трясёт от страсти…

– Но, матушка, – посмела возразить дочь, – разве любить – это плохо?!

– Плохо, – жёстко парировала баронесса, – очень плохо! Любовь лишает разума и совести. Любовь – нарушает все рамки приличий. Видела бы ты, сейчас себя в зеркало! А скоро вернётся дон Карлос…

– А где же этот достопочтенный сеньор? – полюбопытствовала Фредерика, ей стало легче, пары соли помогли вернуться в реальность.

– Сэр Мориц отошёл по очень важному делу, – неохотно ответила мать, – где – то должна быть туалетная комната, сможешь её найти?!

– А вы пойдёте со мной?

– Я останусь здесь, надо дождаться дона Карлоса, иначе мы потеряемся. Он должен принести радостную весть! – губы баронессы расплылись в улыбке. – Иди, – больно ткнула она дочь в спину, – приведи себя в порядок и возвращайся…

Сердце бешено колотилось, пока Фредерика пробиралась сквозь толпу придворных. Ей было страшно. Такого количества разнаряженных господ, она не видела никогда. «Святая Дева! Помоги мне найти потайную комнату! Шесть, три, девять…» – стучало в висках. – «Так, у парадной двери свернуть налево…между первой и второй, мраморными колоннами - красивый гобелен с изображением Богини Охоты, Дианы…вот он! Всё правильно…» - девушка выдохнула. – «Теперь осталось нащупать дверь и набрать код…три, шесть, девять. О, Мадонна, да что же как трясутся руки?! Не открывается!» – она чуть не заплакала. – «Успокойся, ну же! Быть почти у цели и всё потерять! Вспоминай, быстро!» – приказала она сама себе. – «Ну, конечно же, с перепугу всё забыла…шесть, три, девять!» – дверь поддалась. Девушка обернулась, проверяя, не наблюдает ли кто за ней. Убедившись, что приглашённым на бал гостям, нет до неё никакого дела, быстро шмыгнула за дверь.

Очутившись в небольшой, обставленной дорогой мебелью комнате, она выдохнула и присела в кресло. Кто – то заранее позаботился и зажёг свечи.

«А вдруг, всё это – шутка, и дон Анкэль не придёт?! Вдруг, они с Адель договорились просто разыграть меня?!» – мысли метались в голове. – «Матушка много рассказывала про дворцовые интриги…выставят меня посмешищем!» – по щеке покатилась слеза. – «Пожалуй, надо выбираться отсюда пока не поздно!»

Но, не успела сеньорита Пачолли встать с кресла, как послышались три щелчка, дверь приоткрылась, и чей – то мужской силуэт проник в потайную комнату.

– Фредерика! – капрал бросился перед ней колени, не давая встать с кресла. – Милая Фредерика! Простите меня за то, что я заставил вас нервничать…

– Я…я…у меня очень мало времени! – растерянно залепетала девушка. – Боюсь…боюсь, что матушка скоро хватится меня и начнёт искать! – глазами полными слёз, она посмотрела на офицера королевской гвардии. – Я…я первый раз в такой ситуации!

– Святая Дева мне в свидетели! Как только я увидел вас, моё сердце стало биться через раз, моя голова потеряла ясность, мой сон превратился в кромешный ад! – дон Анкэль неистово целовал подол женского платья. – Моя благоуханная роза, я полюбил вас с первого взгляда! Могу ли я рассчитывать на взаимность?!

– Да! Но…моя матушка…она никогда не даст согласия на брак с вами. Моя матушка против любви, она считает это чувство пошлым и постыдным…

– Разрешите мне вас поцеловать! – капрал решительно встал с колен, и не дожидаясь ответа, впился долгим и страстным поцелуем в губы Фредерики. Девичье тело обдало жаром, и оно обмякло в сильных, мужских руках.

– Мой нежный цветок! Обещаю…обещаю, что добьюсь согласия баронессы на наш брак! – юноша осыпал горячими поцелуями лицо и волосы любимой.

– Барон… – дверь приоткрылась… – вас ищет Его Величество! – на пороге тайной комнаты появилась Адель.

– Ждите от меня вестей… – прошептал на прощание капрал.

– Ваши волосы сильно растрёпаны, – служанка окинула придирчивым взглядом молодую госпожу, – баронесса может заподозрить неладное…

– Адель, помоги мне выбраться отсюда! – перебила Фредерика.

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она нашла мать.

– Где ты была?! – Урсула не могла сдержать приступ гнева. – Сумасшедшая девчонка! Обещаю, что вечером я отобью твои щёки до крови…

– Донья Пачолли! – дочь гордо подняла голову. – Если вы, ещё хоть раз ударите меня, я подам жалобу самому королю! – в её голосе прозвучали стальные нотки.

– Ах вот, как ты заговорила! – женщина пришла в бешенство. – Силу почувствовала?! Молодой капрал научил тебя так разговаривать с матерью?! Неблагодарная…

– Милые дамы, зачем вы ссоритесь? – дон Карлос появился из ниоткуда. – Сейчас будет танцевать сам король! Затем, Его Величество сделает важное заявление… – мужчина довольно улыбнулся, потирая руки.

Оркестр замолк, придворные перестали шептаться и выстроились в два ряда. В центр бального зала, важно прошествовал король Испании Филипп Второй. Облачённый в длинный плащ, расшитый золотом, и высокие кожаные ботфорты, он был великолепен.

– Мои верные подданные! В подтверждение окончания траура, по моей любимой жене Елизавете, своей монаршей милостью, объявляю открытие сезона свадеб! – на этих словах, придворные оживились, зашептались, где – то даже послышался радостный смех. – Это ещё не всё! – король поднял правую руку, призывая к тишине. – И открывает сезон свадеб, великолепная пара, – Филипп Второй многозначительно помолчал, затем продолжил, – доблестный рыцарь и мой верный слуга – дон Карлос Мориц и его невеста, дочь знатного дворянина, погибшего на поле боя – сеньорита Фредерика Пачолли!

Урсула выскочила из первых рядов придворных, и упала перед королём на колени: – Ваше Величество! Ваше Величество! Даже и не знаю, как вас благодарить… – баронесса начала осыпать поцелуями подол плаща монаршей особы.

– Встаньте! – Филипп Второй величественно протянул руку и помог женщине подняться. – Я желаю лицезреть вашу дочь! Сэр Мориц очень много говорил о её воспитанности и добродетели…

Офицер королевской гвардии, капрал испанской пехоты, входящий в состав личной охраны короля – дон Анкэль Луис, наблюдал эту сцену с каменным лицом. Ни один мускул не дрогнул на этом лице, когда он встретился взглядом с доном Карлосом…

*****

Фредерика прорыдала всю ночь. Мать сидела рядом и на удивление, не ругалась:

– Милая моя девочка, не надо плакать! Я желаю тебе только добра, сэр Мориц – лучшая партия…

– Ах, матушка, но я совсем не люблю его! – девушка размазывала слёзы по щекам.

– Доченька, поверь мне, любовь – не главное в семейной жизни! – успокаивала баронесса. – Когда ты сама станешь матерью, всё поймёшь…

– Дон Карлос – старый, он похож на жабу, и ещё – у него дурно пахнет изо рта! – продолжала плакать дочь.

– Глупенькая, – рассмеялась Урсула, – дон Карлос в самом расцвете сил! Он даст тебе любовь и уважение, даст тебе титул и состояние! От него ты родишь прекрасных детей! Забудь про своего капрала…поверь мне, страсть принесёт в твою жизнь хаос и разрушение. Ложись спать, а я пока помолюсь, поблагодарю Святую Деву за такой подарок Судьбы.

Утром, когда Адель принесла завтрак, то успела шепнуть Фредерике:

– Госпожа, не спорьте с матушкой! Соглашайтесь, а там, что – нибудь придумается, – ободряюще улыбнулась служанка.

После завтрака, в покои баронессы пожаловал сэр Мориц и любезно предложил сопроводить её с дочерью до портнихи. Свадебное торжество должно было состояться через две недели, и на нём пожелал присутствовать сам король.

– Сеньора Пачолли, я надеюсь вы понимаете, какой большой честью нас удостоил Его Величество! – важно произнёс барон.

– О, да! – радостно закивала Урсула.

– Так вот, моя невеста должна затмить красотой и великолепием наряда, всех придворных дам! Поэтому я настоятельно рекомендую, посетить именно эту портниху! – он многозначительно помолчал. – Все расходы, связанные с приготовлением ко свадьбе, я беру на себя!

– Но, сэр Мориц, вы должны знать, что увидеть платье невесты до свадебной церемонии – плохая примета.

– Я его и не увижу! – усмехнулся мужчина. – Я просто предлагаю сопроводить вас с дочерью к лучшей портнихе Мадрида и оплатить пошив платья.

– Вы очень добры… – Урсула присела в глубоком реверансе.

– Дочь моя, собирайся, мы идём к портнихе! – баронесса, как ураган влетела в комнату.

Девушка отложила в сторону книгу, которую читала сидя у камина в плетёном кресле – качалке.

– Матушка, вы уверены, что мне нужно белое платье?! – удивилась Фредерика, – по мне так любое чёрное сойдёт! – она равнодушно пожала плечами.

– Ты ведёшь себя непристойно! – лицо Урсулы покрылось красными пятнами, так было всегда, когда она гневалась. – На твоей свадьбе будет присутствовать сам король…

– По мне хоть, Дева Мария сойдёт с Небес! Только пусть знают все, что для меня, это будет днём траура…

– Полчаса на сборы, – скомандовала мать, – Дон Карлос Мориц ожидает нас!

Платье было готово через неделю. Лёгкое и воздушное, как белое облачко, оно идеально село на точёную фигурку Фредерики.

Портниха сказала, что шёлк, из которого было сшито свадебное платье, был привезён из Турции.

Невеста стояла перед зеркалом и с каким – то омерзением рассматривала своё отражение.

– Сеньорита, вам не нравится?! – расстроилась портниха, донья Анхелла. – Три моих лучших швеи, неделю трудились над этим произведением искусства. Все модницы Мадрида обзавидуются вам…

– Благодарю вас, – натянуто улыбнулась Фредерика, – платье, действительно очень красивое! Только тот мужчина, для которого я надену это платье в день свадьбы, ненавистен мне! – по её щекам потекли слёзы.

– Госпожа, это всё молодость! – улыбнулась портниха. – Когда мой покойный батюшка, выдавал меня замуж за придворного садовника, я рыдала горючими слезами. А сейчас, по прошествии пятнадцати лет брака, скажу вам честно, что лучшего мужа и желать не надо…а ведь хотела руки наложить на себя! – на этих словах, добрая женщина осеклась. – Уж неужели у вас, сеньорита, такие же мысли?!

Увидев в ответ, пустой и ничего не выражающий взгляд, донья Анхелла затараторила:

– Стерпится – слюбится! Сэр Мориц очень уважаемый и добропорядочный человек. Я знаю много дворцовых тайн, но барон никогда не был замешан ни в одной интрижке. Он будет для вас хорошим мужем…

– Я не люблю его, – перебила Фредерика, – не люблю и презираю! – с ненавистью в голосе, добавила она. – И пусть, это белое платье самое лучшее, что вы когда – то шили, знайте – оно не принесёт мне счастья! – лицо девушки скривила гримаса зла.

На крик и шум в примерочную вошла баронесса Пачолли. Увидев, растерянную и бледную портниху, в противовес злому и недовольному лицу дочери, она сразу всё поняла.

– Не обращайте внимания на капризы моей девочки, – обратилась Урсула к донье Анхелле, – она сильно волнуется пред свадьбой. Вы знаете, что нас осчастливит своим присутствием сам король Испании, Филипп Второй?!

– Я знаю все дворцовые сплетни и интриги! – женщина, обиженно поджала свои губы, она была очень расстроена, что её труд не оценили. – Вы можете забрать платье! Моя помощница сейчас его аккуратно упакует! – всем своим видом она показывала, что больше не намерена держать неблагодарных заказчиц, в стенах своего дома. – Сэр Мориц уже произвёл оплату… – и сердито, хлопнув дверью, донья Анхелла покинула примерочную.

Домой возвращались молча. Баронесса не ругалась и не читала нотации, видимо затаилась до свадьбы.

«Лишь бы спихнуть меня этому старикашке!» – подумала Фредерика. – «Дон Анкэль тоже хорош! Клялся в вечной любви, а сам пропал. В следующее воскресенье – свадебная церемония, от него же, ни одной весточки. Может, мать права, и Любовь – это Зло и Страдание?!» – мысли кипели, как в горячем котле.

После ужина, Адель убирая подносы с остатками еды, успела шепнуть сеньорите:

– Перед сном проверьте вашу постель… – она многозначительно улыбнулась.

Девушка еле дождалась, когда уснёт мать. Дрожащими руками, она нащупала под подушкой, аккуратно свёрнутый в трубочку, пергамент. «Моя благоуханная роза! Простите за долгое молчание. К сожалению, разубедить Его Величество, мне не удалось. Молю только об одном – во всём доверяйте Адель. Навеки Ваш, влюблённый дон Анкэль Луис!»

Фредерика молча наблюдала, как огонь в камине, жадно пожирает пергаментный листок. На Душе было пусто, по щекам текли слёзы…

Глава 7.

На следующее утро, сославшись на сильную головную боль, Фредерика настояла на том, чтобы матушка разрешила ей, в сопровождении Адель, прогуляться по дворцовому саду.

Баронесса, в последнее время старалась не входить в конфликт со своей дочерью. До свадьбы оставалось несколько дней, к чему скандалы! Поэтому, скрепя сердце, дала согласие на прогулку.

– Не спускай глаз с госпожи! – приказала она служанке.

– Не извольте переживать, донна Пачолли! – Адель скромно опустила глаза и присела в глубоком реверансе.

«Не нравится мне эта бестия!» – мелькнула мысль в голове Урсулы. – «Наверное это нервы! Чем может навредить глупая девчонка?!» - женщина пыталась успокоить саму себя.

Как только девушки оказались на свежем воздухе, Адель произнесла:

– Вас ждут… – она заговорщически подмигнула и схватив Фредерику за руку, потащила в дальний угол сада. Там, в небольшой беседке, обвитой лозой винограда, взад – вперёд нервно прохаживался сэр Луис.

– Счастье моё! – юноша упал на колени и начал неистово целовать руки возлюбленной. – Святая Дева мне в свидетели, как я скучал по вам!

– Анкэль, милый! – девушка, растоптав все правила приличия, прижалась к его широкой и сильной груди. – Скоро свадьба…я…я, как только представлю первую брачную ночь с ненавистным доном Карлосом – жить не хочется! – горько заплакала она. – Неужели, вы не спасёте меня?! Неужели, вы не спасёте наши нежные чувства?!

– Именно для этого, я вас и позвал сюда! Мой благоуханный цветок, моя роза, не надо плакать! – дон Анкель осыпал поцелуями лицо Фредерики. – Каждая ваша пролитая слеза – кинжал в моё сердце! Даю слово офицера королевской гвардии – барон Карлос Мориц не получит вас! Слушайте во всём Адель…

– Сеньорита, – служанка заглянула в беседку, – нам пора идти! Ваша матушка может заподозрить неладное…

– Обещайте… обещайте во всём, слушаться Адель! – прокричал капрал, вслед уходящим девушкам.

Они неторопливо прогуливались по дорожкам королевского сада, и со стороны не вызывали никакого подозрения – молодая госпожа, в сопровождении служанки.

– И, что же, вы с бароном придумали?! – Фредерика сгорала от любопытства.

– В день свадьбы, утром, я передам вам флакончик с жидкостью. Её, надо будет выпить…

– Что это за жидкость?! И где ты её возьмёшь?!

– Вам не надо этого знать! – твёрдо ответила Адель. – Жидкость подействует через несколько часов, к пополудню. Как раз, к этому времени, вы и дон Карлос, будете стоять рука об руку у алтаря. Вы упадёте и совсем не будете иметь признаков жизни. Все гости решат, что невеста умерла…

– А дальше?! – побледнела девушка.

– А дальше вас похоронят в семейном склепе, здесь в Мадриде. Ровно через сутки, жидкость перестанет действовать, и вы очнётесь в гробу… – рассмеялась служанка.

– Как в гробу?! – лицо сеньориты Пачолли, несмотря на прохладную погоду, покрылось капельками пота.

– Да, не бойтесь вы так! Я заранее проберусь в склеп, приоткрою крышку гроба, и помогу вылезти. Затем мы пройдём к западным воротам города, там будет ждать карета, которая отвезёт вас в имение барона Луиса Анкэля.

– А матушка?!

– А что матушка?! – зло перебила Адель. – Ваша матушка, впоследствии, может и поймёт наш заговор, но кому нужна «невеста, восставшая из гроба»?! Поэтому, баронесса будет рада выдать вас замуж, не только ли за молодого капрала, а даже за чёрта или дьявола!

– Я обещала дону Анкэлю, верить тебе, да и похоже, другого выхода нет… – вздохнула Фредерика.

Наступил день свадьбы.

На территории королевского замка Эскориал находилась небольшая, действующая часовня, в которой ближе к обеду и должен был состояться обряд венчания.

– Поешь плотно! День предстоит тяжёлый, поэтому, надо быть полной сил! – наставляла мать за завтраком. – До праздничного ужина ещё долго. Фредерика, ты слышишь меня?! Где ты опять летаешь, о чём думаешь?!

– О первой брачной ночи со старым и нелюбимым мужем, в объятия которого, вы матушка, так настойчиво меня толкаете! – зло и язвительно ответила дочь, ковыряя серебряной ложечкой в тарелке. Есть не хотелось совсем.

– А ты всё больше и больше, становишься похожа на отца, – грустно подметила донна Пачолли, – мой муж часто язвил. Именно о первой брачной ночи, я и хотела поговорить с тобой! – она отставила в сторону горячую чашку с шоколадом. – Слушайся во всём мужа, доверься ему, будет немного больно – потерпи! Не в коем случае, не показывай своего недовольства происходящим…

– Ах, матушка, – лицо девушки залила краска стыда, – что вы такое говорите?! Неужели, вы, оставите меня одну…на ночь…с чужим мужчиной?! За, что вы так не любите меня…

– Глупенькая, – улыбнулась баронесса, – привыкай к тому, что дон Карлос с сегодняшнего дня, перестанет быть для тебя чужим мужчиной. И ещё, имей ввиду, что наутро, после брачной ночи, ты вместе со своим мужем уедешь к нему в замок…

– А вы…вы, матушка, поедете с нами?!

– Я вернусь в наше Родовое гнездо, – погрустнела Урсула, – и долгими, зимними вечерами, сидя у камина, буду молится о здоровье моей девочки… – по её лицу, вдруг потекли слёзы.

Фредерика потеряла дар речи – впервые в жизни, она видела мать плачущей.

– Если твой муж разрешит, я буду навещать вас, – глотая слёзы, продолжала говорить баронесса, – но это будет нечасто. Единственным утешением для твоей матери, будут письма, – она помолчала, а потом, как – то тихо – тихо добавила, – пиши мне чаще… – на этих словах, женщина разрыдалась в голос.

– Матушка, не плачьте! – дочь бросилась ей на грудь. – Мы никогда с вами не расстанемся! А кто будет ругать меня и учить жизни?! – она попыталась улыбнуться. – Я обязательно уговорю дона Карлоса, забрать вас с собой!

– Барон вчера сообщил, что не хочет видеть меня в своём замке, – вздохнула сеньора Пачолли и вытерла слёзы, – таковы мужчины! И, ещё, доченька, послушай моего совета! Чтобы не навлечь на себя гнев мужа – выполняй свой супружеский долг исправно. По моему жизненному опыту, все мужчины зависимы от ночных ласк жены. Но есть и хорошее, – она улыбнулась, – как только ты забеременеешь, эта пытка прекратится. Так, что жду в скором времени внуков…

Пока Адель, помогала одеть ненавистное, белое платье, Фредерика размышляла. «Нет, нельзя выходить замуж за сэра Морица, за этого старого тирана! Конечно, надо пить эту жидкость и спасать ситуацию. Дон Анкэль – добрый и заботливый, он несомненно разрешит забрать к себе матушку».

Словно, прочитав мысли госпожи, служанка шепнула:

– Флакончик под подушкой…

Жидкость была тёмная и густая, кисло сладкая, по вкусу похожая на ткемалевый соус.

«О, Мадонна, благодарю, что флакончик такой маленький!» – невеста зажмурилась и выпила содержимое залпом.

Барон Карлос Мориц, нервно прохаживался вдоль алтаря, немногочисленные гости стояли рядом.

– Святая Дева, вы прекрасны! – дон Карлос откинул фату с лица будущей жены и погладил своими корявыми пальцами, её молодую и нежную кожу. – Я счастлив…очень счастлив, иметь такую красивую супругу! – он плотоядно улыбнулся.

– Не смейте прикасаться ко мне, – дерзко ответила Фредерика и неожиданно для себя самой, ударила мужчину по рукам, – я ещё не ваша жена!

– А ты, девочка, не так проста! – зло прошипел старый гадёныш.

– У вас дурно пахнет изо рта, не приближайтесь ко мне…

– Сегодня ночью я буду укрощать тебя, – пообещал барон, окидывая наглым взглядом точёную фигурку сеньориты Пачолли, – выбирай дерзкая девчонка – поцелуи или плётка?! – и не дождавшись ответа, как ни в чём небывало, он продолжил ласковым голосом, – очень красивое платье! Вам доложили, что я оплатил его пошив?

– Ко всем вашим недостаткам, прибавился ещё один – жадность! – девушка шла рядом, держа в правой руке зажжённую свечу. Терять ей было нечего – ещё немного и жидкость подействует, а пока, можно высказать ВСЁ этому ненавистному «чудо – муженьку».

Появился священник в красной, длинной сутане.

– Дон Карлос, я готов начать процедуру венчания!

– Его Величество прибудет с минуты на минуту, мы должны его подождать! – важно ответил жених.

Заиграли трубы, забили в фанфары, король Испании Филипп Второй, в сопровождении свиты, появился в часовне. Все присутствующие, склонили в почтении свои головы. Король дал знак священнику, разрешая приступить к обряду венчания.

– Возлюбленные и много уважаемые, жених и невеста! – святой отец торжественно обратился к брачующимся. – Вы слушаете слово Божие, напомнившее вам о значении человеческой любви и супружества. От имени святой Церкви, я желаю испытать ваши чувства и намерения. Дон Карлос Мориц и сеньорита Фредерика Пачолли, имеете ли вы добровольное и искреннее желание соединиться друг с другом узами супружества?

– Да! – громко ответил барон.

– Да! – тихо прошептала невеста. – «Да, что же жидкость не действует?!»

– Имеете ли вы намерение, хранить верность друг другу, в здравии и болезни, в счастии и несчастии, до конца жизни своей?! – продолжал священник.

– Да! – твёрдо и уверенно провозгласил дон Карлос.

– Да! – ещё тише прошептала невеста. – «Неужели, Адель меня обманула?!»

– Имеете ли вы, намерение с любовью принимать детей, которых пошлёт вам Бог, и воспитывать своих чад, в христианско – католической вере?

– Да! – в свите короля, Сэр Мориц отыскал глазами капрала и победоносно посмотрел на него. В ответ, дон Анкель даже не повёл бровью.

Фредерика молчала. Это был третий вопрос, ответив на который, она становилась женой.

– Сеньорита Пачолли! – святой отец повысил голос. – Ещё раз повторяю, имеете ли вы намерение с любовью принимать детей, которых пошлёт вам Бог и воспитывать их…

В голове зашумело, перед глазами появились чёрные мушки…

– Не позорьте меня перед королём! – опять зашипел дон Карлос. – Ну же, отвечайте…

Девушка была мертвенно – бледна, ноги её подкашивались. Из последних сил, она откинула белоснежную фату с лица и громко, как только могла, произнесла:

– Нет!

Король недовольно нахмурил брови, придворные зашептались, священник стоял растерянный, он в первый раз был в такой ситуации.

– Паршивка! Дрянь! – процедил сквозь зубы жених. – Обещаю, что после свадьбы, я выбью из тебя всю спесь вожжами!

Фредерика улыбнулась и упала замертво.

– Плохо, моей девочке плохо! – Урсула подскочила к девушке и начала расстёгивать ворот платья, – она перенервничала…помогите…помогите кто – нибудь! – рыдала баронесса, сидя на холодном каменном полу, пытаясь привести дочь в чувство, но всё напрасно, она была бездыханна.

Сэр Карлос Мориц стоял белее мела и смотрел на эту сцену молча. Такого позора барон не испытывал никогда.

– Лекаря, позовите лекаря… – причитала донна Пачолли, продолжая ползать на коленях, вокруг невесты.

Король Испании Филипп Второй, не проронив не слова, направился к выходу из часовни. Свита последовала за ним. В дверях он задержался и обратился к капралу:

– Анкэль, друг мой! Проследите, чтобы придворный лекарь Бенедикт, осмотрел сеньориту. Вечером доложите мне, чем закончилась эта неприятная история… – на этих словах, монарх брезгливо поморщился.

Глава 8.

Прибывший дворцовый лекарь, диагностировал смерть. Ошарашенные гости потихоньку расходились. И вот, по коридорам королевского замка Эскориал, шёпотом из уст в уста, начала передаваться ужасная история. История о смерти невесты у алтаря Господня!

Сэр Карлос Мориц закрылся в своих покоях и напился до чёртиков, ругая себя за то, что связался с этой «деревенской девкой» и её сумасшедшей мамашей. «Быть мне вдовцом всю жизнь! Ни одна, ни одна мало – мальски благопристойная дама, после этой трагикомедии, не согласится выйти за меня замуж!» – барон со злостью швырнул бокал с вином в камин. – «Надо же, надо же так опозорится перед Его Величеством…»

В этот же вечер, убитая горем сеньора Пачолли, в сопровождении служанки, хоронила свою дочь в семейном склепе. Помочь произвести обряд похорон, вызвался дон Анкэль Луис.

– Милый мой мальчик! Благодарю вас за то, что не оставили меня в такую трудную минуту! – баронесса, забыв про все правила приличия и нормы этикета, прижалась к груди молодого капрала. – Простите, простите меня! Я знаю, что моя дочь вам очень нравилась… – громко рыдала она, – …моя девочка так просила, уговаривала, не выдавать её замуж за ненавистного сэра Морица! А я…я не послушала её! И вот, результат – сердце моей Фредерики остановилось… – женщина была безутешна.

Девушка лежала в гробу в белом, подвенечном платье. Лицо её было прекрасно молодостью, казалось, что она просто спит.

– Дон Анкэль, скажите мне, а может моя девочка жива?! Может она просто притворилась мёртвой, чтобы избежать замужества?! – размазывая слёзы по лицу, Урсула заглянула в глаза юноши. – Давайте не будем закрывать гроб плотно крышкой, вдруг моя дочь утром проснётся?!

Капрал взглянул на Адель. В его глазах был немой вопрос, знает ли баронесса об их тайном заговоре. Служанка покачала головой, как бы говоря «нет».

– Да, конечно! Если вы желаете приоткрыть крышку гроба, мы так и сделаем! А через три дня, когда священник будет проводить заупокойную мессу, я прослежу, чтобы крышку заколотили! – сэр Луис отвёл глаза в сторону. Ему было стыдно, очень стыдно за то, что их тайный план, доставил столько слёз и мучений донне Пачолли.

– Но может моя девочка проснётся… – с обезумевшими от горя глазами, настаивала женщина.

– На всё воля Господня… – растерянно пробормотал юноша.

Фредерика очнулась ночью. Она открыл глаза, вокруг было темно.

«Где я?» – заметались мысли. – «Свадьба…невеста…невеста должна была умереть!» – память медленно возвращалась. – «О, Мадонна, значит я в гробу!» – от осознавания происходящего, страх и ужас пронзили мозг. Всё тело болело от неудобной позы. – «Почему не пришла Адель… я очнулась раньше?! Надо постараться выбраться отсюда! Пресвятая Дева, а если у меня не получится?!»

Девушка попробовала затёкшими руками сдвинуть крышку гроба и на удивление, та легко поддалась. «Дон Анкэль, наверное позаботился, крышка не приколочена». Кое – как, выбравшись из гроба, она очутилась на холодном, каменном полу. «Святая Дева! Я одна…в склепе…ночью!» Сильно затошнило и всё тело забило мелкой дрожью. «Возьми себя в руки! Ищи выход!» – пульсировало в голове. Но как искать, что – либо в такой кромешной тьме…

Плечи Фредерики содрогались от рыданий. Она попробовала на ощупь, сделать несколько шагов, как ноги её упёрлись во что – то мягкое, оно тут – же, зашевелилось. «Летучие мыши!» – подсказал внутренний голос, но мозг выдал в панике: «Это покойник, ты его разбудила!» В ужасе, девушка отскочила в сторону и больно ударилась о чью – то холодную, могильную плиту.

Послышался шелест крыльев, приближалась стая летучих мышей, которую она потревожила. Они летали вокруг, издавая противные звуки и пытаясь укусить. Сеньорита Пачолли громко кричала и отбивалась, как могла. Но всё было безуспешно! Своими перепончатыми лапами, мыши цеплялись за плечи, цеплялись за платье и рвали ткань. Одна из летучих тварей, уселась на голову и вонзилась когтями в кожу. Обезумев от боли, «невеста» спряталась заново в гробу и прикрылась крышкой.

Ближе к полудню, в склеп пробрались два человека, капрал и служанка. В правой руке, капрал нёс горящий факел, которым освещал дорогу. Адель, крепко вцепившись в мужскую руку и шепча молитву Святой Деве, ни жива, ни мертва, шла рядом.

Картина, которая предстала перед их глазами, была ужасающая. В гробу сидела седая девушка с безумными глазами. Белоснежное, свадебное платье, одетое на ней, было изодрано в клочья. Она держала в руках мёртвую летучую мышь и громко разговаривала с ней. На мышиной голове, красовалась кружевная фата.

– Ну, что достопочтимый дон Карлос, где же ваша невеста?! – обращаясь к трупу животного, произнесла Фредерика. – Вот ваша невеста, сэр Мориц! – засмеялась она сатанинским смехом и поцеловала труп мыши. – Любите её и жалуйте…

– Любовь моя! – дон Анкэль бросился к гробу. – Моя нежная роза, что с вами?!

Седая «невеста» медленно повернулась на звук мужского голоса.

– А вот, и женишок моей матушки пришёл! – воскликнула она. – Вы уже заказали для баронессы Пачолли, свадебное платье?!

Увидев, растерянный взгляд, девушка рассмеялась:

– Не тратьте деньги, сеньор! Я подарю своё, глядите какое оно красивое… – Фредерика ловко выбралась из гроба и начала кружиться перед ошарашенными её поведением и внешним видом, капралом и служанкой.

– Барон, – прошептала Адель, – похоже, госпожа тронулась умом! Бежим отсюда…

– Но, мы не можем оставить сеньориту Пачолли в склепе одну! – юноша до сих пор, не мог прийти в себя от увиденного.

– О, МАдонна, сюда кто – то идёт! – вдруг заверещала служанка. – Нам надо спрятаться… – и потушив факел, парочка быстро скрылась за соседней надгробной плитой.

В склеп вошли донна Пачолли и сэр Мориц.

– Ну зачем вы привели меня сюда?! – проворчал мужчина, обращаясь к своей спутнице.

– Моя девочка жива! Мы должны это проверить… – как полоумная тараторила Урсула, – …моя девочка просто уснула!

– Сеньора, вам надо выспаться! – сэр Мориц осветил факелом склеп и замер: «Пресвятая Дева, скажи, что это сон!»

Перед ними, босая, в разорванном в клочья белом платье, с совершенно седыми и растрёпанными волосами, стояла живая Фредерика.

– Доченька… – вскрикнула баронесса и потеряла сознание.

Увидев дона Карлоса, Фредерика присела в глубоком реверансе и произнесла:

– Муж мой! Я знала, что вы придёте за мной…

– Сеньорита, – сдавленным от волнения голосом, произнёс мужчина, – я не являюсь вашим мужем! Обряд венчания не состоялся, на вопрос святого отца, вы ответили – Нет…

– Вы мой муж! – капризно затопала босыми ногами «невеста». – Я вас узнала! – и тут, взгляд её, упал на баронессу:

– Кто эта женщина?

– Эта женщина – ваша мать… – сэр Мориц попятился назад.

– Моя мать вышла замуж за молодого и красивого капрала! Они уехали далеко, далеко… – Фредерика вплотную приблизилась к барону, – …я люблю вас! Не оставляйте меня здесь! Тихо…вы слышите, это плачет наш сын! Наш с вами сын…он хочет есть! Муж мой, поцелуйте меня… – она вытянула свои губы.

От блеска её безумных глаз, дон Карлос шарахнулся в сторону.

На следующий день, баронесса и её сумасшедшая дочь, покинули королевский замок Эскориал.

В тот же день, чтобы избежать наказания, Адель исчезла из дворца.

*****

Леонид Борисович начал обратный отсчёт: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три…

Танюха медленно возвращалась в реальность. То, что сейчас, на последнем сеансе, девушка пережила, настолько шокировало, что было страшно открыть глаза: «А вдруг, это не гипнотарий, а склеп? И я лежу не на кушетке, а в гробу?»

Она потрогала себя руками – вязанный джемпер, джинсы, пошевелила пальцами ног – носки, ботинки…

– Как вы себя чувствуете? – голос доктора прервал размышления.

– Хорошо…относительно хорошо, могу я встать?! – видно было, что пациентке очень тяжело собраться с силами.

– Конечно, конечно! – засуетился Леонид Борисович. – Сейчас за чашкой чая, всё увиденное вами, и обсудим…

– А покрепче ничего нет?! – у Танюхи был такой несчастный вид, что доктор не стал сопротивляться и сразу предложил:

– Коньяк, виски?!

– Коньяк… – выдохнула она и зарыдала в голос, – …меня мамка с детства оберегала от мужиков.

– Каким же образом?!

– Мамка внушала, что все мужики – похотливые сволочи, поэтому надо уметь за себя постоять, и отвела за руку в секцию бокса. А я…я в танцы хотела! Леонид Борисович, миленький, – размазывая слёзы по щекам, причитала девушка, – так, что же это получается?! Баронесса Урсула Пачолли в шестнадцатом веке, это моя покойная мама в этой жизни?! И страх белого платья, это память «невесты, восставшей из гроба?»

– Танечка, вот выпейте, – доктор протянул бокал из толстого стекла, на дне которого бултыхалась янтарно – коричневая жидкость, – успокойтесь, и я вам всё объясню…

Прошло два месяца.

Леонид Борисович, как всегда, задержался на работе. Верочка уже упорхнула, отпросившись на час раньше. В последнее время, она была в приподнятом настроении и глаза её светились счастьем.

– Никак новый ухажёр?!– поинтересовался доктор. – Ну – с, и как зовут очередную жертву, попавшую в ловушку любви и страсти?!

– Ой, шеф, – смутилась девушка, – всё шутите?! Георгий… – потупила она свои глазки.

– Жорж, значит! Верочка, Верочка, и когда я вас замуж выдам?!

– Была я там, мне не понравилось! – игривым тоном парировала секретарша.

Верочка и вправду, была замужем целых два года, и как она любила шутить: «Благополучно развелась!» А на вопрос: «Почему?», всем отвечала: «Не сошлись характерами».

И сейчас, девушка находилась в свободном поиске – влюблялась, бегала на свидания, целовалась, расставалась, вообщем, наслаждалась жизнью.

– Деток пора рожать… – по – отечески, настаивал доктор.

– Успею, мне всего двадцать пять! – возражала секретарша, – вот появится ОН – высокий, красивый и обязательно с голубыми глазами…

– Я так понимаю, у нашего Жоржа голубые глаза?!

– Ага, – рассмеялась Верочка, – ещё у него сильные руки и доброе сердце!

– Молодость, молодость… – улыбался психотерапевт, закрывая дверь офиса.

В кармане зазвонил телефон.

– Здравствуйте, – раздался женский голос, – это Таня…Таня Потапова, вы помните меня?! Я была у вас по рекомендации своей подруги Инны…

– Танечка, здравствуйте, – обрадовался Леонид Борисович, – конечно, помню! Как ваши дела?

– Всё хорошо, я замуж выхожу! И даже платье белое купила…

– Ой, какая хорошая новость, – мужчина спускался по лестнице, – поздравляю!

– Я вам очень благодарна! – девушка помолчала, потом добавила, – мы с Димкой приглашаем вас на нашу свадьбу!

– Кто такой Димка? – полюбопытствовал доктор, открывая дверку своей машины. «Не забыть бы заехать в зоомагазин, у Маруськи сухой корм заканчивается».

– Димка?! – женский голос на том конце провода повеселел, – Димка – мой будущий муж, он тоже вам очень благодарен! Вы придёте?! – с надеждой в голосе, задала вопрос Танюха.

– Вот, на старости лет на свадьбу пригласили! – Леонид Борисович сидел в своём любимом кресле, с бокалом вина в руках. Довольная Маруська лежала на коленях и мурлыкала. Она только, что наелась кошачьего корма, полюбились ей эти сухарики!

– Придётся в магазин идти, – вздохнул хозяин, – рубашку новую покупать. Пойдёшь со мной на свадьбу?! – пошутил он, обращаясь к кошке и поглаживая её по спинке.

Маруська спрыгнула с колен и демонстративно пошла в сторону своей лежанки.

– Ответ был красноречив! – мужчина залпом выпил вино. – В отпуск надо, устал я! – приятная нега разлилась по телу. – Марусенька, пойдём спать…

ЧАСТЬ 3. ГЕОРГИЙ, он же ЖОРА Глава 1.

Эстония. 1923 год.

Таллин покорил своей красотой и величавостью. Хельга стояла в центре Старого города на Ратушной площади. Семнадцатилетняя красавица любовалась остроконечным шпилем церкви Святого Олафа. В этом храме, когда – то крестили её отца.

Желудок дал о себе знать очередным, голодным спазмом. Хельга не ела с самого утра. «Надо найти недорогую продуктовую лавку», – подумала она и направилась в сторону двухэтажных старинных домов, охвативших плотным кольцом Ратушную площадь. Многочисленные узкие улочки, мощённые крупным камнем, соединяли дома между собой.

На одной, из таких улочек, девушка заметила бакалейную лавку с надписью: «Домашний хлеб. Сыры». Она осторожно открыла дверь и зашла в полутёмное помещение. На деревянных, струганных полках, освещённых десятками парафиновых свечей, красовались белые, пышные булки, сдобные лепёшки, смачно посыпанные сахарной пудрой, творожные пончики и ватрушки, они так и просились в рот! Хельга судорожно сглотнула слюну.

– Что барышня желает? – хозяин лавки, огромный, бородатый мужик, казалось, появился из ниоткуда.

– Ой, – покупательница вздрогнула от неожиданности, – как вы меня напугали!

Бородач повторил свой вопрос, но уже менее дружелюбно:

– Что желаете? И есть ли у барышни средства, то есть деньги? – верзила придирчиво осмотрел хрупкую девичью фигурку: «Сразу видно – приезжая, из деревни…пальтишко тоненькое и ткань дешёвая».

– Мне…мне одну булку, – растерялась девушка, – деньги у меня есть…

Деньги у неё и вправду были, только мало. Сегодняшним утром, отец дрожащими руками, передал небольшой кожаный мешочек:

– Вот, доченька, много лет копил! А сейчас пригодилось, бери…

– Отец, а вам с братом?! Вы на что жить будете?!

– С голоду не умрём, в запасе и мука, и зерно есть, – старик устало махнул рукой. – А там, Бог даст, устроишься в городе, дела твои в гору пойдут, без куска хлеба нас не оставишь… – на этих словах, он прижал дочь к себе и поцеловал в макушку. – Видела бы твоя покойная мать, какая ты красавица выросла… – по небритой щеке побежала скупая, мужская слеза.

– Отец, спасибо Вам! – заплакала дочь, прижимаясь к родной груди. – Верьте мне! Я не обману ваших ожиданий и обязательно добьюсь успеха!

– Я верю!

– Сыр будете покупать? – голос лавочника оторвал от воспоминаний.

– Сыр?! Наверное…наверное – нет! – она отсчитала две монеты и положила их на маленькую тарелочку, около кассы.

– А зря, сыр у меня вкусный…

– Мне ещё комнату надо снять, – попыталась оправдаться Хельга, – а я даже не знаю, сколько это будет стоить…

– О, я сдаю комнату! – обрадовался мужчина, – и очень даже недорого! На улице Ремесленников, с ценой договоримся…

Не успела девчонка и глазом моргнуть, как булочник уже тащил её за рукав, в сторону улицы Ремесленников.

Дом был двухэтажный, с тремя деревянными и одной каменной стеной. По торцу дома, красовался расписной, каменный подъезд, с железным козырьком.

– Сын учиться уехал, – торговец был явно горд своим отпрыском, – а комната пустует. Проходи, – и он, в прямом смысле слова, запихнул Хельгу в дверной проём, – комната небольшая, всего десять метров, но всёесть!

Девушка огляделась. Небольшое оконце, которое пропускало совсем мало света, старые, тёмные и кое – где, совсем выцветшие обои, придавали помещению мрачный и пугающий вид. Но кровать есть, стол, стул – тоже. Что ещё надо?!

– А где умывальник? – робко спросила она.

– Умывальник?! – булочник вытаращил глаза. – Умывальника нет! Чего, барыня?! В ведре воды принесёшь и умоешься! Отхожее место на улице, во дворе… – пробасил он.

– Сколько стоит проживание? – видно было, что приезжая сомневается.

– Пять крон в месяц… – но, увидев изумление в глазах будущей постоялицы, бородач смягчился – …тебе всего – три! Волосы у тебя красивые очень, длинные, шелковистые… – он плотоядно улыбнулся, – …меня, кстати, господин Андерсен зовут. Андерсен Отс! Чего же ты, красавица в Таллин пожаловала?!

– В музыкальное училище поступать буду! Наш городской хор, занял первое место на Празднике Песни…

– А – а – а, это тот праздник, что каждые пять лет, на Певческом поле проходит?! – господин Отс вытащил из кармана засаленных штанов, спичку и начал ковырять в зубах. – Певичкой, значит будешь…

– Не певичкой, – обиделась Хельга, – а оперной певицей! У меня, между прочим, сопрано…сопрано, с распевкой на две октавы.

– Ух ты, какая умная! – с издёвкой в голосе, произнёс лавочник. – А кушать – то, чего будешь, пока учишься?!

– В театр устроюсь…

– Ну, пока устраиваешься, – усмехнулся мужчина, – могу предложить работу у себя в пекарне, ночами тесто замешивать и помогать с выпечкой. Денег много не обещаю, а вот свежего хлеба вдоволь брать можешь. Ты подумай… – и забрав, первые три кроны, он удалился.

Хельга присела на кровать, та в ответ жалобно скрипнула. «Пока всё идёт, как по маслу. Похоже, провидение само направляет меня – и жильё нашла, и работу. Правда, профессия – пекарь, меня мало прельщает. Но на первых порах, господин Андерсен прав, кусок хлеба лишним не будет! Кстати, о еде, с утра, во рту, маковой росинки не было…» – она достала булку, налила в ковш воды и поставила на разогретый примус. – «Завтра надо будет узнать, где можно недорогой заварки для чая купить».

В эту ночь, ей снилась мама. Стройная и высокая, в красивом белом платье, с длинным рукавом, она держала в руках ноты и улыбалась.

– Мама, милая! Я так по тебе соскучилась! – слёзы потекли по щекам. -Мамочка, а вдруг у меня ничего не получится?! И я не стану оперной певицей…

– Получится, – во сне, мать погладила Хельгу по голове, – ты будешь известна, очень известна! Благословляю тебя… – на этих словах, она превратилась в белого голубя и улетела.

*****

После свадьбы Танюхи, прошло почти полгода.

Торжество отгуляли громко и весело. Татьяна, в роли невесты была прекрасна, ей очень шло длинное, белое платье. Гости, привыкшие лицезреть девушку, в основном в джинсах и спортивных куртках, были приятно удивлены её женственностью. Она светилась от счастья, когда шла к алтарю, под руку с женихом. Инна Львовна настояла на венчании.

Димка выглядел смущённым и растерянным. Он никак не мог привыкнуть к переменам, произошедшим с любимой, после посещения сеансов психотерапевта, никак не мог привыкнуть к её новому женственному образу. Его Танюшка, всегда похожая на дерзкого мальчишку, его милая пацанка, на глазах превращалась в ЛЕДИ! Чему, конечно, поспособствовала Инна Львовна – она лично занялась гардеробом подруги.

– Павлик выделил деньги на твоё приданное! – Инна заговорщически подмигнула. – Я знаю один магазин одежды, мы там тебе всё и подберём…

На точёную и спортивную фигурку Татьяны, идеально сели платья, юбки в пол и блузки. Девушка – продавец, бросив завистливый взгляд, процедила сквозь зубы:

– Вам всё идёт, любая модель…

– Ой, Инка, не привыкла я такое носить, – жалобно поскуливала Танюха, примеряя одно платьем за другим, – да и деньжищ каких стоит! Может, ну его?!Носила я всю жизнь джинсы, свитера, кроссовки, как удобно…

– А мы сейчас, и брючки подберём, и пиджак, и туфли на каблучке… – не унималась жена чиновника. – Как хорошо, что ты послушала моего совета – посетить Леонида Борисовича! – щебетала она, подавая в примерочную, очередное платье. – Танечка, я так рада, что ты выходишь замуж! Дима…Димочка, он хороший! Доченьку вам надо, пацаны у нас с тобой уже есть. Примерь вот эти красные туфельки, каблук какой удобный…

И Танюха пыхтела, но примеряла всё беспрекословно, чем неимоверно радовала свою подругу.

В ЗАГСе, Пал Палыч отыскал глазами доктора и радостно замахал ему руками.

– Лёня, ты – кудесник! – радовался Нефёдов. – Глянь, чего с нашей Танюхой сотворил?! Огонь – баба…

Вечером в ресторане, когда гости пели и танцевали, Леонид Борисович сидел за свадебным столом, с фужером шампанского в руках и глядя на счастливых молодожёнов, думал: «Хорошая всё – таки, у меня работа! Не зря небо копчу…»

Рабочий день близился к концу. Верочка обзванивала завтрашних клиентов, подтверждая запись.

– Шеф, – секретарша заглянула в кабинет, – на завтра окно получается с часу до трёх…

– Ничего страшного, – Леонид Борисович закрыл ящик письменного стола, – устроим чаепитие! – он широко улыбнулся. – Заодно, вы мне и поведаете почему такая невесёлая последнее время. Случилось что – то?!

– Георгий… – девушка захлюпала носом, – …я устала от него, он такой навязчивый, такой ревнивый!

– А ну – ка, присядьте! – доктор пододвинул стул. – Помнится, детка, вы мне рассказывали, что всё у вас хорошо…

– Мы встречаемся восемь месяцев, – Верочка осторожно присела на краешек стула, – и первые полгода, правда всё было хорошо! – она громко всхлипнула. – Жорж ухаживал красиво, дарил цветы, в театр и кино приглашал. А последние два месяца, как с ума сошёл…

– И в чём же, выражается его сумасшествие?!

– Георгий мне проходу не даёт! Никогда не оставляет меня одну – провожает на работу, встречает с работы, я…я чувствую себя заложником! – секретарша разревелась в голос. – Он ревнует меня… ревнует даже к продавцам в магазине. А вчера, я поймала Жоржа на том, что он копался в моём телефоне, видимо звонки проверял.

– Понятно, – доктор нажал на кнопку кофе машины, – контроль везде и во всём! Что же мешает расстаться?

– Не знаю! Мне он как – то дорог, и ещё…мне его, почему – то жалко! Не понимаю, что происходит…

– А у вас есть к Георгию другие чувства, кроме жалости?!

– Мне кажется, что я люблю этого мужчину…сильно люблю! Он такой…такой родной, будто я его знаю не восемь месяцев, а восемь жизней! – опять в голос заревела Верочка. – А как, с таким ревнивцем жить?! Это же невозможно…

– Ну и приводите своего голубоглазого блондина, завтра, с часу до трёх! Будем разбираться… – увидев немой вопрос в глазах девушки, Леонид Борисович поспешно добавил, – …не переживайте, денег я не возьму!

На следующий день, ровно в час дня, Жорж зашёл в кабинет.

«Хорош стервец! Был бы я дамой, сам влюбился!»

– Георгий! – представился мужчина и присел в кресло напротив, вытянув свои красивые, длинные ноги, облачённые в модные брюки из дорогой ткани. Весь его вид, излучал уверенность и спокойствие.

«И не скажешь, что ревнивец!»

– Что вас привело ко мне? – спросил доктор.

– Вера настояла… – пожал плечами молодой человек.

Он и правда, был красавец, по всей видимости, знавший себе цену. Высокий, стройный, широкоплечий блондин с большими голубыми глазами и точёным греческим профилем, как с обложки модного, глянцевого журнала или из рекламы мужского элитного парфюма, этакий ловелас.

– Верочка жалуется на ревность и чрезмерный контроль, с вашей стороны, – перешёл сразу к делу Леонид Борисович.

– Эта женщина – только моя, и ничья больше! – жёстко парировал Георгий. – Я люблю её… – он многозначительно помолчал, потом добавил, – …очень!

– Когда любишь человека, то доверяешь! Контроль и ревность, говорят об обратном…

– Все свои двадцать девять лет, я искал Веру! Эта женщина, снилась мне ночами, – Жорж повысил голос, – теперь мы вместе, и я не собираюсь её терять!

– Но у вас её никто не отнимает…

– Понимаете, – мужчина горестно вздохнул, – такое чувство, что весь Мир против нас! И я вас уверяю, что приложу все силы, чтобы Вера досталась только мне…

– В данный момент, в вас говорит тиран и собственник! – психотерапевт снял очки и начал протирать стёкла мягкой, велюровой тряпочкой, он начинал раздражаться.

– Да, – легко согласился красавец, – я отдаю себе в этом отчёт!

– Скажите, а кем вы работаете?

– Учитель истории в школе! – гордо изрёк Георгий.

«М – да, бедные ученицы…наверное все, как одна влюблены! С такой внешностью, только в школе и работать…»

– Думаю, диалог у нас с вами получится, вы человек, с педагогическим образованием. Готовы разбираться с чувством ревности?!

–Мне ревность абсолютно не мешает, – красавец вальяжно закинул ногу на ногу, – но если так хочет Вера, то желание этой женщины для меня – Закон!

– На том и порешим! – доктор захлопнул записную книжку. – Журнал записи клиентов, у моей секретарши, вы можете выбрать любое удобное время…

Георгий грациозно, как танцор балета, встал с кресла и высоко подняв голову, с неестественно прямой спиной, покинул кабинет.

«Сдаётся мне, что за этой красотой и высокопарностью, кроется Один Большой Страх, страх – Потерять…но вот, кого и чего, ещё предстоит разобраться! Интересный молодой человек…» – Леонид Борисоич довольно потёр руки.

Глава 2.

Хельга пробиралась в центр города. Она шла по мощённым булыжником мостовым, через квартал Ротерманни. Это был самый дорогой и престижный район Таллина, в нём жили только богачи. Дома здесь были все из камня, построенные в готическом стиле. От них веяло стариной и какой – то чопорностью. Посреди квартала возвышалась старинная церковь Святого Духа, с огромными, древними часами на фасаде. Невдалеке от церкви, виднелся морской порт.

До пятого июня 1919 года, город носил название Ревель. Но когда, советская власть была свергнута кучкой местной буржуазии, Ревель переименовали на Таллин. Изначально месторасположение города, было выбрано, как грузовой и пассажирский морской порт, на южном берегу Финского залива Балтийского моря.

В последние десять лет, Таллин начал развиваться. В городе появился свой театр, под названием «Национальная опера Эстонии», музыкальное училище, несколько школ, издательское дело, три типографии. В настоящее время, поговаривали, что через полгода появится национальное эстонское радио.

Река Пирита делила город на две части – Старую и Новую. Именно в Новую, девушка и направлялась, чтобы подать документы для поступления в музыкальное училище.

Директриса, злая тётка в дорогом пенсне, зыркнула глазами на метрику и зачитала вслух:

– Хельга Сандер, 1906 – ого года рождения, семнадцать лет, место рождения – город Палдиски, отец – смотритель маяка, вдовец, всё верно?

– Да, всё верно… – мотнула головой, немного растерявшаяся девчонка.

– На вашу персону пришло ходатайство от губернатора Палдиски, – продолжала тётка, суровым тоном. – Хор вашего города, и вы, как солистка, заняли первое место на Певческом празднике. Господин губернатор в своём письме указал, что вы владеете сопрано, с распевкой на две октавы. Всё верно?! – сквозь позолоченную оправу, женщина вопросительно посмотрела на новенькую.

– Всё верно… – Хельга опять мотнула головой и почувствовала, как от страха пересохло во рту.

– Губернатор Палдиски ходатайствует о бесплатном обучении в стенах нашего музыкального училища, ссылаясь на то, что вы – талант!

Девушка не понимала, директриса обвиняет её в чём – то или просто так констатирует факт.

– Пройдите в зал, – злыдня ткнула пальцем в сторону большой дубовой двери, выкрашенной в белый цвет, – мы вас прослушаем! И если, милочка, вы действительно владеете сопрано и распевкой на две октавы, в чём я лично, ооочень сомневаюсь, – ухмыльнулась она, – то вы, госпожа Сандер, будете приняты в наш Храм Творчества на бесплатной основе!

– Хорошо… – руки, ноги похолодели, а горло сжало спазмом. – А можно…можно стакан тёплой воды?!

На удивление, тётка не стала спорить и налила из самовара, стакан обжигающего кипятка.

– Пейте и готовьтесь к прослушиванию! – приказала она, окидывая новоприбывший «талант» в дешёвом пальтишке, презрительным взглядом.

Но мнение госпожи Миллер, в корне изменилось, когда она услышала голос Хельги.

– Детка, милая! Да вы, бриллиант…самородок! Браво! – женщина захлопала в ладоши. – Через три дня начинаются занятия, милости просим в наше заведение! – заулыбалась она и с какой – то материнской заботой в голосе, вдруг спросила, – жильё уже нашли?

– Да, – тихо ответила новоявленная студентка, – на улице Ремесленников, комнату сняла… – она до сих пор, не верила своему счастью.

«Однозначно, Боженька на моей стороне! И директриса, не такая уж и грымза…» – рассуждала Хельга, возвращаясь домой.

Всю ночь она месила тесто в пекарне господина Андерсена, а на рассвете, засыпая на жёсткой кровати, подумала: «Надо сходить в театр, попробовать удачу, может меня примут на подработку?! Мастерство – печь булки, я могла освоить и в Палдиски…»

Небольшой городок Палдиски, в котором прошло детство Хельги, располагался на берегу Балтийского моря, в Финском заливе, примерно в пятидесяти километров от Таллина.

Основано это поселение было в 1718 году Петром Первом, как крепость, и называлось Рогервик, что в переводе означало «Ржаной залив». При Екатерине Второй, крепость – поселение была переведена в статус города.

В восемнадцатом веке, Палдиски явился местом ссылки башкирского повстанца Салавата Юлаева, участника восстания под предводительством Емельяна Пугачёва.

Из местных достопримечательностей, городок мог похвастаться только храмом Святого Георгия, построенным в 1787 году, да двумя маяками – Петровским и Пакри. Именно на маяке Пакри, расположенным на краю обрывистого мыса, в двенадцати километров от города, и работал отец Хельги – смотрителем.

Девочка с младшим братом, проводили много времени на маяке. Ещё, будучи совсем ребёнком, она любила сидеть на краю обрыва и наблюдать, как холодные и величавые воды Балтийского моря, омывают её ноги.

Сколько Хельга, себя помнила, она всегда пела. Покойная матушка, ласково окрестила дочку «соловушкой». Когда девочка подросла, её начали приглашать на различные праздники и торжества, откуда она неизменно возвращалась с целой корзиной еды. Так жители Палдиски благодарили маленькую артистку за радость, которую доставлял её чистый и звонкий голосок.

А в прошлом году, сам губернатор выбрал её кандидатуру для участия в Певческом празднике. Этот праздник проходил каждые пять лет, в Таллине на Певческом поле. Хоры из разных городов, соревновались между собой. И вот, хор «Ванелуйне», где Хельга волею Судьбы, оказалась солисткой, занял первое место. По традиции, солисты хора, получившего главный приз, отправлялись на обучение в музыкальное училище, для дальнейшего развития своего таланта.

Девушка очень долго сопротивлялась возможности покинуть отчий дом. Отец был уже стар, младший брат ещё не закончил школу, и сердце её сжималось при мысли, что дорогие мужчины останутся одни. Как они справятся с хозяйством, как обойдутся без женских рук?!

Когда Хельге исполнилось десять лет, в семье произошла трагедия – погибла мать, цветущая и жизнерадостная женщина, её затоптала лошадь. Брату на тот момент, было всего три года. Отец чуть не тронулся умом, а потому, дочери пришлось рано повзрослеть и взять бразды правления хозяйством в свои руки. К двенадцати годам, девчонка прекрасно готовила, стирала и штопала одежду, умела делать запасы продуктов на зиму, как заправская хозяйка.

И всегда ей помогала песня! С песней – она просыпалась, с песней и засыпала. И вот, песня же, в корне изменила её Судьбу – жительницу маленького, провинциального городка, привела в столицу Эстонии – город Таллин.

Покидая Палдиски, девушка дала себе зарок – добиться славы и известности. Обнимая на прощание братишку, она шепнула: «Я заработаю много денег и оплачу твоё обучение в лучшем столичном институте. Как только куплю жильё, то заберу вас с отцом к себе, в Таллин!»

На следующий день, в полдень, Хельга стояла в вестибюле городского театра – «Национальной оперы Эстонии». Это было самое большое здание Таллина, построенное в 1913 году.

– Где можно увидеть директора театра?! – обратилась она к старенькому вахтёру.

– Второй этаж, третья комната справа… – равнодушно ответил мужчина, доставая из потрёпанной кошёлки, бутылку простокваши, – …только его нет на месте.

– А когда господин появится? – разочарованно, спросила девушка.

– Да Бог его знает… – дядька отломил горбушку от ржаной буханки хлеба, – …болеет наш директор! – добавил он, делая глоток кисломолочной молочной жидкости из стеклянной бутылки.

– Я хотела на работу устроится…

– По поводу трудоустройства, вы можете обратиться к господину Петерсону, – с набитым ртом, посоветовал вахтёр. – Господин Иварс, и костюмер, и бутафор, и кадрами заведует. А вот, и он сам… – старичок показал рукой в сторону красивого, высокого мужчины, который грациозно, как артист балета, спускался по парадной лестнице.

– Вы ко мне? – вежливо спросил красавчик.

– Я…я…н – наверное к вам! – от волнения, Хельга покраснела и начала заикаться. – Я…я п – по поводу работы…

– Пройдёмте, милая барышня! – не оборачиваясь, господин Петерсон опять начал подниматься по лестнице. Своими длинными, стройными ногами, он перешагивал сразу через две – три ступеньки, девушка еле поспевала за ним.

– Слушаю вас внимательно! – мужчина вальяжно раскинулся в дорогом, кожаном кресле, закинув ногу на ногу.

«Этот бутафор, красив, как Бог!» – посетительница не могла оторвать глаз. – «Хотелось бы, увидеть его жену…»

– Я не женат… – господин Иварс, как будто, считал её мысли.

Хельга покраснела.

– Расскажите, кто вы, откуда, кем бы хотели работать? – тоном хозяина, продолжал расспрашивать костюмер. – Нашему театру требуется дворник. Но не думаю, что таким миниатюрным пальчикам, суждено держать метлу! – мило улыбнулся он.

– Я умею петь…

– Смелое заявление, очень смелое… – усмехнулся господин Петерсон. – И где же, вы научились этому «ремеслу?!»

– Нигде! Я сама…я…я просто пою…пою с детства!

– Ну, что ж, спойте мне!

– Прямо…прямо здесь? Сейчас?! – удивилась девушка.

– Прямо здесь! Сейчас… – эхом вторил красавец.

И она запела. Пела и понимала, что этот человек, своей мужской энергетикой, своей мужской харизмой, проник в самое сердце и затронул струны, которые ранее молчали. Пела и понимала, что любовь с первого взгляда, про которую она читала в книжках, накрыла её с головой. Радоваться этому чувству или плакать, девушка ещё не знала. Но впервые, в её голосе зазвучали нотки женственности…глубокой женственности, а под конец исполнения песни, на глазах появились слёзы.

Иварс Петерсон встал с кресла и нервно заходил по комнате.

– Вы действительно умеете петь! – голос его дрожал. – А мы с вами ранее встречались?!

– Н – нет! Но, мне тоже показалось, будто я вас уже знаю…давно знаю!

– Мистика какая – то, – чертыхнулся бутафор, – ну да ладно! Принять вас в труппу театра, без согласия на то директора, я всё равно не смогу. Но замолвить словечко о вашей кандидатуре, обещаю! – он бросил многозначительный взгляд. – Будем надеяться, что со дня на день, господин Каллас выздоровеет! А пока, с моего разрешения, можете посещать любой спектакль нашего театра… – мужчина широко улыбнулся, обнажив целый рот белоснежных и ровных зубов.

– Благодарю вас! – Хельга была ни жива, ни мертва. От улыбки господина Петерсона у неё почему – то закружилась голова и как – то сладко заныло в животе. – Прощайте! – она направилась к выходу.

– Стойте! – Иварс схватил девушку за локоть. – Где вы живёте?! Напишите адрес… – он сунул ей в руки карандаш и листок бумаги.

*****

– Жорж, перестань мне устраивать сцены ревности! – Верочка в сердцах бросила телефонную трубку.

– Что за шум, а драки нет?! – пошутил Леонид Борисович, он только, что вернулся с обеда и был в хорошем расположении духа.

– Вот, опять истерики закатывает, как баба… – недовольно проворчала секретарша.

– Что ж, вы Верочка, так баб не любите?! – психотерапевт сел на стул напротив.

– В субботу, в кафе «Оризон», встреча одноклассников, а Георгий категорически против, чтобы я пошла одна! – надула свои губки девушка. – Я так надеялась, что вы, шеф, поработаете с ним и ревность пропадёт! Но два сеанса прошло, а толку никакого…

– Ну, не так быстро… – доктор нажал на кнопку электрического чайника, – сделайте – ка мне, чайку! – весело подмигнул он. – Да и потом, результат небольшой, но всё – таки есть. Жорж вам не рассказывал?!

– Нет, – тяжело вздохнула секретарша, – про себя он мало чего рассказывает! Ему про меня всё знать надо…

– Тогда на свой страх и риск, я поделюсь нашей с ним тайной! – Леонид Борисович сделал глоток ароматного кофе. – Подсознание Георгия откликнулось и довольно – таки, быстро пошло на контакт. Удалось связаться с субличностью по имени Вальтер…

– Ух ты, и откуда родом этот «парень?!»

– Субличность по имени Вальтер, поведала нам, что живёт в Эстонии, в сороковые годы прошлого века…

– До второй мировой войны?

– По всей видимости – да! Отец Вальтера – мельник, а потому семья его очень зажиточна. Вальтер – единственный ребёнок. Он очень эгоистичен и набалован своей матерью, женой мельника.

– А в этой жизни, Жоржа растила и воспитывала бабушка, бабушка по отцу… -задумчиво произнесла девушка. – Она очень любила внука и баловала.

– Да, о своей бабушке, у Георгия очень добрые воспоминания! Но он, категорически отказывается говорить о своих родителях!

– Да чего о них говорить?! – Верочка махнула рукой. – Мать его, артистка оперетты, укатила с любовником за границу, когда Жоржику было всего три года. И с тех пор, ни слуху, ни духу…

– А что же отец?

– А чего отец?! – секретарша пожала плечами. – Как жена сбежала, так и запил. Связался с какой – то женщиной, намного старше себя и ушёл к ней жить. А малолетнего сына оставил своей матери…

– Вы потерпите немного! Как видите, детство у парня несладкое было, – вздохнул психотерапевт, – да и предательство матери налицо. Поэтому и желание – любым путём удержать женщину около себя…

– Да куда деваться, конечно, потерплю! Люблю я его…шеф, а можно сегодня пораньше с работы уйти?! – девушка округлила свои глазки и сделала невинное лицо, как у младенца.

– Вам в театральное училище поступать надо было! – рассмеялся Леонид Борисович. Конечно идите…

Глава 3.

В этот же вечер, на улицу Ремесленников, к дому, в котором квартировалась Хельга, подошёл высокий, молодой мужчина в строгом костюме, с большим букетом роз в руках. Это был господин Петерсон.

– Я приглашаю вас в театр! – он галантно вручил цветы. – Сегодня вечером премьера оперы Джузеппе Верди «Аида».

– Боже, как красиво! – вырвалось у девушки. – Мне никто, никогда не дарил цветы… – она опустила свои глазки.

– Люблю быть первым! – самодовольно ухмыльнулся красавец.

– Но…но, у меня нет подходящего выходного платья!

– На соседней улице имеется небольшой магазин одежды. И если, вы не будете медлить, то до начала спектакля, можно успеть заглянуть в него и подобрать красивый наряд, – предложил Иварс.

– Но…но мне, как – то неловко… – промямлила Хельга.

– Я не привык уговаривать! – жёстко перебил мужчина. – В скором будущем, вам всё равно понадобится приличное платье, и не одно! Я же обещал, быть вашим протеже в глазах директора театра, – улыбнулся он, – а потому, не спорьте…

– Как только, я устроюсь на работу и получу первую зарплату, то тут же рассчитаюсь с вами! – пыталась оправдаться девушка. Ей очень, очень хотелось попасть в театр! И ещё, о таком мужчине можно только мечтать, так чего ломать комедию?!

Тётка средних лет, продавец в магазине одежды, смотрела недоброжелательным и завистливым взглядом на деревенскую девчонку, когда та примеряла одно за другим, дорогие платья.

В итоге, господин Петерсон одобрил целых три платья – два вечерних из дорого бархата и одно повседневное, из тонкой шерсти, голубого цвета в клеточку.

– Сударь, но это же, целое состояние! – воскликнула Хельга. – Мне никогда не рассчитаться с вами…

– Зовите меня просто Иварс! – нахмурился костюмер. – Милая барышня, поверьте мне, с вашим талантом и красотой, вы скоро станете известной! Поэтому, учитесь принимать подарки!

Девушка покраснела, она ещё не привыкла к комплиментам.

– А сейчас надо выбрать обувь! Дайте нам примерить вот эту пару… – мужчина показал рукой продавцу на самые дорогие туфли, которые красовались на стеклянной полочке, – …я хочу, чтобы моя дама, была сегодня самая красивая!

От фразы – «моя дама», сердце Хельги забилось так сильно, что казалось сейчас выпрыгнет из груди. Она посмотрела в зеркало. В нём отразилась прекрасная незнакомка, облачённая в длинное, чёрное, бархатное платье с глубоким декольте и изящных, лаковых туфельках, на ногах.

– Пожалуй, надо распустить волосы! – господин Петерсон, критически осмотрел своё «творение». – И ещё, дайте нам бусы… – обратился он к тётке – продавцу, – …желательно красные, под цвет туфлей!

В вестибюле театра Иварс взял спутницу под руку.

– Давай сразу перейдём на «ты»! – приказал он, и не дожидаясь ответа, произнёс, – я человек прямой! Многие женщины мечтают сейчас быть на твоём месте! – костюмер высокомерно улыбнулся. – Но, знай, я не из тех мужчин, которые идут на поводу у своих избранниц. Я сам пишу сценарий своей жизни, а потому предпочитаю быть актёром, а не зрителем! И, если ты будешь слушаться и не перечить мне, то обещаю – много добьёшься!

В ответ, девушка покорно кивнула головой: «Такого не послушаешься!» – подумала она. – «С детства всегда слушалась отца! Так что, это чувство, для меня не ново…»

– Господин Петерсон…

– Я просил называть меня по имени, – гневно перебил мужчина.

– Ой, простите…вернее, прости, Иварс! – Хельге с большим трудом далась эта фраза. – Слишком мало времени прошло с момента нашего знакомства. Но, я привыкну…обещаю!

– Хорошо! А сейчас, держи спину прямо! И кто бы к нам не подходил, глаза в сторону не отводи, а смотри открыто, – наставлял красавчик. – Завтра уже, по всему городу пойдёт молва, что у меня новая пассия. Эта новость дойдёт до директора театра, – он многозначительно улыбнулся, – и господин Каллас быстро заинтересуется твоей персоной!

– Мне очень неудобно в таком длинном платье! – как маленький ребёнок, пожаловалась девушка. – И ещё, я никогда не носила туфли на каблуке…

– Привыкай, детка! – властно ответил господин Петерсон. – Скоро ты станешь оперной солисткой…

Хельга начинала немного побаиваться его, но то внимание, которое уделялось, рядом с этим видным и харизматичным мужчиной, начинало ей нравиться.

После спектакля, костюмер предложил проводить девушку домой.

– Мне надо в булочную. Я ночами замешиваю тесто и пеку хлеб. Мой хозяин, господин Андерсен…

– Милая, ты не собака, чтобы иметь хозяина! – зло оборвал Иварс. – И в булочной, ты с сегодняшнего дня не работаешь! – в голосе звучали стальные нотки. – Потерпи два – три дня и господин Каллас, вызовет тебя на прослушивание…

Подошли к дому. Хельга очень боялась, что этот чрезмерно уверенный в себе красавец, захочет подняться в её крохотную комнатку. И не дай Бог, заставит целоваться! Но, девичьи страхи не оправдались…

Господин Петерсон, на прощание галантно поцеловав руку, пожелал ей спокойной ночи и удалился.

Дома, снимая пальто, девушка обнаружила в кармане несколько крупных, денежных купюр…

Ближе к полуночи, когда она почти заснула, кто – то громко и настойчиво постучал в дверь.

– Хельга! Хельга открой! – хрипловатый голос булочника, невозможно было перепутать ни с кем.

– Господин Андерсен, что случилось?!

– Ты почему не идёшь тесто месить?! – Андерсен Отс ворвался в комнату, он был разгневан не на шутку. Но увидев, лежащие на столе три крупные купюры, он резко замолчал.

Девушка стояла перед ним, закутанная в шаль поверх ночной сорочки и хлопала глазами, как кукла.

– Ну ты, и потаскуха! – прорвало мужчину. – Несколько дней, как в Таллине, а уже любовника нашла, – он вплотную приблизился к ней и дыхнул перегаром, – а я чем не понравился?! Почему со мной в кровать не легла, ааа? – верзила схватил Хельгу за волосы и больно впился в губы долгим, протяжным поцелуем.

– Не трогайте меня! Отпустите… – квартирантка попыталась вырваться из пьяных мужских объятий, но её попытка не увенчалась успехом, лавочник был здоровый, как кабан.

– Сладкая, ты какая, сочная, словно яблочко! Ну, иди ко мне… – господин Отс, сдёрнул с девушки шаль и повалил на постель, – …поделись и со мной, своей нежностью! – вожделенно шептал он на ушко, осыпая поцелуями грудь и руки, и, всё больше и больше, вдавливая её в кровать, своим большим и грузным телом.

Хельга отбивалась, как могла, в конце концов, ничего не соображая, больно укусила булочника за губу. Господин Андерсен взвыл, как раненный зверь и с размаху, наотмашь ударил её по лицу.

– Сучка! Не нравятся тебе мои поцелуи?! Не нравятся, да?! – рассвирепел бородач, вытирая капли крови. – Или ты думаешь, что я мало заплачу тебе?! – следующий удар не заставил себя ждать. – Сообщишь в полицию, убью… – громко хлопнув дверью, он выскочил из комнаты.

Хельга быстро закрылась на замок, её трясло. Отражение в зеркале не обрадовало – лохматые волосы, испуганный взгляд, под правым глазом красовался огромный синяк, голова гудела, словно пчелиный рой. «Деньги!» – она метнулась к столу, купюры лежали нетронутые. – «Вот тебе и первый учебный день, вот тебе и прослушивание в театре…» - девушка села на пол и горько заплакала.

*****

На следующий день, ближе к обеду, в дверь опять постучали. Хельга сжалась от страха: «Неужели опять господин Отс?!»

– Кто там?! – осторожно спросила она, глядя в замочную скважину.

– Посыльный от господина Петерсона! – раздался звонкий мальчишеский голос.

– Заходи, – девушка открыла дверь и запустила в комнату чумазого пацанёнка, лет десяти.

– Вот, прочитайте, – посыльный вручил конверт из плотной, белой бумаги, – господин передал на словах, чтобы вы, сударыня, написали ответ!

– Хорошо, – кивнула головой Хельга, – будешь сладкую булку с чаем?! – и жестом пригласила мальчика за стол.

– Кто же откажется от такого угощенья?! – заулыбался нахалёнок, жадно впиваясь зубами в сдобное тесто.

«Милая барышня! Сегодня в 18.00, директор театра, господин Лаур Каллас, ждёт вас на прослушивание! Будьте любезны, надеть новое, шерстяное платье в клетку и распустить ваши прекрасные волосы.

С уважением, Иварс Петерсон».

Она взяла карандаш и на обратной стороне письма, написала печатными буквами:

«Благодарю за приглашение! Вынуждена отказать, очень сильно болит голова.

С уважением, Хельга Сандер».

Ровно через час, костюмер стоял на пороге комнаты.

– Что случилось? Откуда этот синяк?! – допрашивал он строго.

– Булочник…господин Андерсен…Андерсен Отс, он набросился на меня, повалил на кровать… – расплакалась девушка.

– И что, он с вами сделал?! – Иварс перешёл на «вы» и сжал кулаки.

– Ничего…я…я укусила его, – всхлипывала Хельга, – из губы господина Андерсена потекла кровь, и он…он ушёл!

– Слава Богу! – мужчина вытер со лба пот, – с ним я разберусь позднее! Собирайте свои вещи! Больше вы здесь не живёте! – приказал он.

– Но…но, я заплатила за месяц вперёд! Заплатила целых три кроны…

– Я найду вам жильё лучше, не спорьте! – рявкнул господин Петерсон.

Через полчаса, с небольшим чемоданчиком в руках, Хельга стояла у подъезда.

– Какое – то время, поживёте у меня, а там решим – Иварс взял чемодан из её рук, – я арендую большую квартиру в квартале Ротерманни…

– А это удобно?! – перебила девушка. За неделю проживания в Таллине, на неё свалилось столько событий, что голова шла кругом.

– Милочка! – господин Петерсон резко остановился, и в сердцах, бросил её чемодан на булыжную мостовую. – А ты считаешь, что одинокой девушке, лучше жить одной?! – он опять перешёл на «ты». – Одной в большом городе, и подвергаться насилию, со стороны пьяных лавочников?!

«Боже, как он красив! Даже в гневе…» – подумала Хельга и нагнулась, чтобы поднять чемодан.

– Стой, не делай этого, – Иварс опередил её и легко подхватил чемодан с земли, – женщина не должна носить тяжести! – вдруг улыбнулся он, по – видимому, спустив весь пар. – Прости меня, к сожалению, я часто бываю резок! – костюмер взял девушку под руку. – Но, не надо со мной спорить…

Квартира господина Петерсона располагалась в одноэтажном, каменном доме, в центре самого престижного квартала Ротерманни, квартала богачей. Она занимала левую половину дома и состояла из трёх комнат и кухни. В правой половине – жил директор театра.

Иварс выделил Хельге небольшую комнату, около столовой. Красивые обои, дорогая мебель, на стенах – старинные картины, окна занавешены тяжёлыми портьерами, такую роскошь, она видела в первый раз. Хозяин открыл дверь ванной комнаты:

– Вот халат и полотенце… – он небрежно бросил вещи на край ванны. – Приведи себя в порядок, ровно в шесть прослушивание.

– А как же это?! – девушка ткнула пальцем в синяк.

– Попробуем нанести грим, – задумчиво ответил господин Петерсон, – а если, скрыть последствия твоей бурной ночи, всё – таки не удастся, – на этой фразе, он громко рассмеялся, – значит, предстанешь перед господином Калласом, как истинная леди – с синяком под глазом!

На глаза гостьи навернулись слёзы.

– Не обижайся, – Иварс по – дружески обнял её, – грешным делом, люблю съязвить! – признался мужчина. – Правый кран – холодная вода, левый – горячая… – добавил он миролюбиво и вышел из ванной комнаты.

Ровно в шесть вечера, Хельга в сопровождении своего благодетеля, переступила порог театра оперы «Эстония». Девушка выглядела великолепно. Новое шерстяное платье в клеточку, плотно облегало стройную фигурку. Отложной воротничок белого цвета, подчёркивал свежесть её лица. Густые, волнистые волосы, серо – пепельного цвета, волнами спадали на плечи. Лёгкий шлейф от дорого парфюма, которым перед выходом, господин Петерсон, чуть брызнул ей на шею, и в район запястий, шёл следом. И только синяк под глазом, всё портил, его так и не удалось, замазать полностью.

Лаур Каллас, мужчина сорока пяти лет, ждал в своём кабинете. Он нервно барабанил костяшками пальцев по столу и курил сигару. Сизые клубы дыма, окутывали красное, одутловатое лицо.

Второй день, весь город гудел от новости, что у господина Петерсона, появилась новая пассия. Дело в том, что костюмер работал в театре пять лет, и не разу не был замечен, в близких отношениях с дамами. Ходили некрасивые слухи, что он предпочитает мужчин. И к слову, сказать, слухи эти были оправданы. Вот уже, как три года, Иварс и Лаур были любовниками.

Лаур даже поселил костюмера в своём доме, отдав ему для проживания, всю левую половину. Господин Каллас сделал шикарный ремонт для своего возлюбленного, купил дорогую мебель, полностью обновил его гардероб и ежемесячно выдавал крупную, денежную сумму, которую Иварс тратил на свои нужды. В театре, господин Петерсон, из должности костюмера и бутафора, постепенно стал доверенным лицом и правой рукой директора театра.

И вот, стоило ему приболеть и чуть – чуть отпустить контроль, как его драгоценный любовничек, уже шляется по городу, под ручку с какой – то малолетней девчонкой. Да и ещё, и хлопочет о том, чтобы трудоустроить эту нахалку. Ревность глодала мозг и желудок…

Окинув барышню неприязненным взглядом, директор театра покосился на Иварса:

– Где ты её нашёл?! За версту деревней пахнет…

Хельга покраснела.

– Господин Каллас, не будьте так строги! – благодушно улыбнулся костюмер. – Я уверяю вас, как только эта девушка откроет рот и начнёт петь, вы смените своё мнение!

– Ну, что ж, спойте мне, милая пташка! – процедил сквозь зубы Лаур. Он даже не пытался скрыть своё зло и раздражение.

– Мне…мне надо стакан тёплой воды… – девушка сильно нервничала.

– А у меня нет стакана тёплой воды! – гаркнул господин Каллас. – Если вы, действительно умеете петь и очень талантлива, как вас преподносит мой…– директор театра запнулся, – …мой костюмер, то дерзайте! – выпучил он, свои огромные, карие глаза.

И Хельга запела. В её голосе звучал страх, в её голосе звучала обида, в её голосе звучало непонимание поведения мужчин. Она легко перескакивала с высоких нот на низкие, и наоборот. Когда песня прекратилась, в кабинете повисла гробовая тишина.

– Подождите за дверью! – прохрипел директор театра. – Это…это феноменально! – он вскочил с кресла и нервно заходил по комнате. – Это самородок…это бриллиант!

– А я, что говорил?! – самодовольно ухмыльнулся Иварс. – Друг мой, вы мне не поверили…

– Прости, прости меня! – Лаур прижался к широкой груди любовника. – Я…я соскучился, – он потянулся к красивым и пухлым губам костюмера, – поцелуй меня! Мы не виделись целых пять дней, – жалобно скулил мужчина, – а тут слухи про эту девчонку…ревность обуяла!

– За три года наших отношений, по – моему, я не разу не давал повода для ревности! – высокомерным тоном ответил господин Петерсон и отодвинул любовника от своей груди. – Я стараюсь для нас с вами, – продолжал он нравоучительным тоном, – на этой девчонке можно сделать огромные деньги! А в ответ слышу, лишь одни упрёки и обвинения…

– Я очень боюсь потерять тебя… – мужчина для пущей убедительности, пустил слезу, – …ты придёшь ко мне сегодня?!

– Приду! – холодно ответил костюмер. – С девчонкой чего делать будем?!

– А чего с ней делать?! В труппу оформлять надо! – заюлил господин Каллас, он очень обрадовался, что прощён. – С завтрашнего дня, пусть и приходит, начинает репетировать. Где она остановилась, жильё есть?! – добавил он деловым тоном.

– По приезду сняла комнату у булочника, так он мерзавец, сегодня ночью, чуть не изнасиловал её! – в глазах Иварса, сверкнуло пламя гнева. – Я временно забрал Хельгу к себе, выделил ей комнату…

– Как к себе?! – побледнел Лаур, – ты, что такое говоришь?! – схватился он за сердце.

– Друг мой, успокойтесь, – костюмер впился в губы директора театра долгим, протяжным поцелуем, – всего одну ночь! Завтра найдём ей жильё…

Хельга готовилась ко сну. Она сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы большим, деревянным гребнем, который достался ей от матери: «Слишком хорошо всё складывается – и музыкальное училище, и работа в театре, и покровительство господина Петерсона! Так хорошо, что даже страшно становится! Надо отцу написать письмо, всё рассказать. Он неграмотный, но братишка зачитает вслух. Завтра спрошу у Иварса, могу ли я отправить одну купюру домой?! Для отца, это будет целое состояние…»

Глава 4.

На следующий день, господин Каллас решил вопрос с жильём. Он выделил комнату при театре, на первом этаже здания. Когда – то бывшая гримёрка, но вполне пригодная, чтобы переночевать в ней. Правда, топчан был жёстким и неудобным, но Хельга этого совсем не замечала. Она падала на него поздно вечером и засыпала, как убитая.

Дни потекли своим чередом. Днём учёба в музыкальном училище, после обеда – репетиции, и почти каждый вечер – спектакли. Начинающей певице доверили роль ведьмы в оперетте «Иванова ночь» и несколько ролей второго плана, в водевилях.

Труппа театра приняла новенькую очень настороженно, ведь её считали протеже и любовницей господина Петерсона. Но со временем, талантливая девчонка растопила сердца даже самых отъявленных злыдней и завистников, так как обладала даром быстро сходиться с людьми и располагать их к себе. Честная и порядочная, открытая миру, она ещё не умела врать, не умела сплетничать и плести интриги. Всё, что умела Хельга, это много работать и хорошо петь.

К зиме, начали готовить новую постановку – оперу Джакомо Пуччини «Принцесса Турандот». Встал вопрос, кого назначить на роль главной героини.

– Лаур, дорогой, я тебя уверяю, что госпожа Сандер справится с ролью «Принцессы!» – уговаривал костюмер. – Это будет триумф! Мы однозначно заработаем много денег…

– Очень поспешное решение! – сопротивлялся директор театра. – Ваша протеже всего полгода в театре, а вы уже предлагаете её кандидатуру на главную роль в таком большом и серьёзном спектакле. Многие талантливые артисты, годами ждут главных ролей. Как отнесётся к этому труппа…

– Нормально отнесётся труппа! – гневно перебил господин Петерсон. – Все в полной уверенности, что Хельга – моя любовница, и роль «Турандот» получила через постель!

– Иварс… – нижняя губа господина Калласа дрогнула, он побледнел, – …надеюсь, что это неправда!

– Мой друг, я почти каждую ночь сплю с вами в одной постели! – красавчик нервно закурил сигару. – Какие ещё доказательства моей верности, вам нужны?! Право слово, я устал от необоснованной ревности! – кольца дыма окутали холёное лицо мужчины. – Вы…вы меня обижаете! – в голосе звучало раздражение, он резко затушил сигару и направился на выход.

– Стойте! – Лаур бросился к дверям, преграждая путь своему любовнику. – Простите, простите меня… – с видом побитой собаки, запричитал он. – Хорошо, я согласен…согласен отдать главную роль «Принцессы Турандот» этой девчонке.

Не говоря в ответ, не слова, Иварс вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

Вечером, перед спектаклем, господин Петерсон нашёл Хельгу.

– Я пришёл сообщить радостную новость, – он широко улыбнулся, – ты назначена на главную роль оперы «Принцесса Турандот!»

– Иварс, миленький… – от такой неожиданной новости, девушка растерялась, из глаз её потекли слёзы и прижавшись к сильной, мужской груди, она прошептала, – …даже не знаю, как благодарить вас!

– Малышка, – расчувствовался костюмер, – а ты мне нравишься всё больше и больше! – он нежно обнял девушку. – Долг платежом красен… – и впервые, за время их знакомства, во взгляде проскользнуло вожделение.

– Вы мне снитесь…снитесь каждую ночь! – сердце в девичьей груди забилось, словно птица в клетке. – Иварс, я…я люблю вас! – Хельга крепче и крепче прижималась к его телу. О, как оно манило её, какой сладкий и пьянящий источало запах!

– Ох, детка! – мужчина смахнул, вдруг откуда – то накатившуюся слезу. – Ты ещё совсем маленькая и не понимаешь, что вместе с Любовью приходят Страдание и Разочарование! – усилием воли, он в буквальном смысле слова, отодрал девушку от себя. – Страдание и Разочарование – вечные спутникиЛюбви!

– Зачем же, тогда люди создали музыку?! Музыка воспевает Любовь, это чистое и неземное чувство…

– Музыка хорошо продаётся за деньги! – цинично рассмеялся господин Петерсон. – А хорошая музыка, продаётся не просто за деньги, а за большие деньги! – и игриво щёлкнув молодую певицу по кончику носа, добавил, – беги, переодевайся, скоро твой выход…

Для Хельги, эти полгода были самые счастливые. Она провинциальная девчонка, жила в столице Эстонии – Таллине, училась в музыкальном училище, работала в столичном театре, получала неплохое жалованье, часть из которого ежемесячно отправляла отцу. За ней даже ухаживал молодой паренёк, артист балета. И вот, подарок Судьбы – главная роль…

Отец с братом, мечтают увидеть дочь и сестру на Рождество, в письмах пишут, что скучают. Хельга тоже надеялась встретиться с родными. Представляла, как вечером, они втроём сядут у камина, отец сварит глинтвейн, младший брат сыграет на скрипке, а она…она будет рассказывать про жизнь в столице, про необыкновенных и талантливых людей, которые её окружают. Только про одного человека промолчит, про господина Петерсона. Промолчит и про чувства к нему…

*****

Верочка влетела в кабинет.

– Шеф, у меня потрясающая новость! – глаза её искрились счастьем. – Жорж предложение о замужестве сделал!

– Поздравляю! – Леонид Борисович снял очки и потёр глаза, он очень устал: «В отпуск надо, недельки на две, к морю! Маруську только не с кем оставить…»

– Завтра идём заявление в ЗАГС подавать! – радовалась секретарша, – спасибо вам!

– Пока не за что! – доктор укладывал бумаги на рабочем столе. – Верочка, я надеюсь вы понимаете, что жить с таким красивым, импозантным мужчиной будет непросто?! – он внимательно посмотрел на секретаршу.

– Почему? – захлопала она глазками.

– Как бы вам сказать, – психотерапевт задумался, – такие мужчины очень зациклены на себе, на своих чувствах и переживаниях. Не хочу вас расстраивать, но у Георгия на лицо, все признаки нарциссизма…

– Но, вы же его вылечите?! – в голосе девушки, прозвучали нотки наивности.

– Не так – то это легко! На последнем сеансе, под гипнозом, Жорж поведал мне о красивой женщине по имени Хельга. Его подсознание рассказало, что в двадцатые годы прошлого столетья она была известной оперной певицей. Как и Вальтер, проживала в столице Эстонии – городе Таллине.

– Так может они были муж и жена?! – предположила Верочка.

– Я сначала подумал также, но, когда копнул глубже… – Леонид Борисович многозначительно помолчал, затем продолжил, – …муж к жене испытывает не только любовь, но и сексуальные чувства. А субличность по имени Вальтер, наотрез отказывается от присутствия сексуального влечения к оперной певице.

– И что это значит?!

– А значит, это только одно, что Хельга занимала важное место в судьбе Вальтера, но не была объектом вожделения! Я бы подумал, что это мать! Но, как мы знаем, матерью, являлась жена мельника. Вообщем, не торопитесь пока с ЗАГСом.

В кармане зазвонил телефон.

– Да, слушаю! Ой, Танечка, здравствуйте! Как ваши дела?! – мужчина жестом показал секретарше, что разговор закончен.

Она послушно вышла из кабинета.

– Что вы говорите…беременна…шестнадцать недель?! Поздравляю! Кого ждём…дочку?! Танечка, приходите ко мне в гости, вместе с вашей подругой – Инной Львовной. Да, да, давайте в эти выходные! Мы с Маруськой будем ждать…

*****

В рождественские каникулы, состоялась премьера оперы «Принцесса Турандот». Спектакль имел ошеломляющий успех. Зрители долго не расходились, хлопали в ладоши и кричали «Бис», приглашая на сцену, снова и снова всех участников спектакля.

Хельга рыдала от счастья. Её топчан в гримёрке, был засыпан цветами. Госпожа Миллер сидела рядом и успокаивала свою подопечную:

– Детка, вы молодец! – поцеловала она её, в макушку головы. – Я освобождаю вас от экзаменов в конце года!

– Жалко, что отец с братом, не видели премьеры! – всхлипывала Хельга, размазывая грим по лицу. – Они хотели приехать, но отец приболел, а брат…брат ещё мал!

– Впереди у вас много премьер, много спектаклей! – директор музыкального училища заботливо накинула на худенькие плечи «новоявленной звезды», тёплую шаль. – И ваши родственники, успеют насладиться потрясающим голосом своей сестры и дочери.

В дверь громко постучали и не дожидаясь разрешения войти, на пороге показался господин Петерсон, держа в руках огромный букет алых роз.

– Это триумф! Поздравляю! – глаза красавца светились любовью и восхищением. – Милое дитя, я не ошибся в вас!

Госпожа Миллер, тактично сославшись на переутомление, распрощалась.

Иварс закрыл дверь гримёрки на ключ, провернув его на три оборота.

– Девочка моя, – мощным рывком, он сдёрнул шаль и откинул в сторону, – сегодня ты была прекрасна! – костюмер торопливо расстёгивал пуговки на сценическом платье «Принцессы Турандот». – Я хочу тебя! – мужские руки, лихорадочно блуждали по девичьему телу.

Хельга не сопротивлялась, она ждала этого момента…

Месяц май, встретил ярким солнцем и запахом цветущей сирени.

Хельга Сандер только, что вышла от доктора. Последнее время, у неё был упадок сил и часто кружилась голова. Господин Каллас, заметив её измождённый и бледный вид, посоветовал обратиться ко врачу.

Диагноз был ужасен – беременность одиннадцать недель! Нет, конечно, девушка понимала, что от интимной близости с мужчиной, рождаются дети, но никак не ожидала, что это произойдёт так быстро. Да и близость с господином Петерсоном, была всего два раза. Первый раз – в день её дебюта в главной роли, второй – в Международный Женский день, восьмое марта. Этому празднику было всего десять лет, но представительницам прекрасного пола, он уже полюбился.

Иварс также появился на пороге гримёрки, после вечернего спектакля. В дорогом костюме и с букетом цветов, он был великолепен. Сердце девушки сжалось, она так ждала этой встречи. Но, как и в прошлый раз, всё произошло быстро и непонятно.

А теперь, внутри неё живёт ребёнок. Хельга почему – то была уверена, что это мальчик и он будет похож на своего отца – красив, как Бог!

Она не заметила, как ноги принесли в квартал Ротерманни. О, девушка спешила сообщить радостную новость господину Петерсону! Теперь – то он, точно женится на ней!

Но любимого, не обрадовала весть о беременности, а наоборот, разозлила.

– Детка, мы с господином Калласом, три дня назад подписали контракт на гастроли нашего театра по Европе! Нас ждёт Франция, Италия, Германия! Мы сможем заработать большие деньги! Буквально сегодня, я хотел сообщить, чтобы ты ничего не планировала на лето…

– Иварс, милый! Летом мой живот, ещё не будет заметен! Наш ребёнок, никак не повлияет на гастроли театра…

– Наааш…наааш ребёнок?!– взревел в бешенстве костюмер. – Не вздумай, кому сказать об этом! Дети не входят в мои планы, ещё ближайшие лет пятнадцать! Меня больше интересует карьера, понимаешь «КАРЬ – Е – РА!» Я был уверен, что ты малышка, одинаково мыслишь со мной! Жаль, оказывается ошибался…

– Ты…ты предлагаешь убить ребёнка?! – глядя прямо в глаза предателя, возмутилась Хельга.

– Вот только не надо из меня живодёра делать… – недовольно пробурчал мужчина. – Я буду думать!

Господин Петерсон думал недолго. Уже на следующий день, он явился на репетицию, отвёл девушку в сторону и предложил два варианта.

Первый – после летних гастролей, осенью вернуться в Палдиски, родить ребёнка и остаться там жить, воспитывая сына в нищете, позабыв о своей карьере.

Второй – после летних гастролей, остаться работать в театре, и насколько это возможно, скрыть беременность под одеждой. Затем тайно родить и пристроить малыша за деньги в хорошую, добрую, но бездетную семью, где его будут любить и заботиться. Самой же, дальше заниматься карьерным ростом…

О женитьбе на Хельге, конечно, не было и речи!

– Я деньги люблю больше, чем женщин… – сказал любимый на прощание, дав девушке, время для размышления.

«Вместе с Любовью приходят Страдание и Разочарование! – вспомнила она слова Иварса. «О, как он был прав…»

Глава 5.

Малыш родился в срок, в середине декабря.

Акушерка, которая принимала роды, держа новорождённого в руках, воскликнула:

– Боже, как он красив!

Хельга прижимала маленькое тельце к сердцу, и не понимала, как найти в себе силы расстаться с сыном.

Всё лето они гастролировали. Труппу театра «Эстония» радушно принимали в каждом городе и неизменно провожали криками «Бис».

Девушка чувствовала себя на сцене более уверенно. Она постепенно привыкала к славе и известности. Её имя на афишах, уже не вызывало, как раньше, сильное волнение и спазма в желудке, а гримёрка, заваленная букетами цветов, превратилась в привычную картину. Молодая оперная певица раздавала автографы своим поклонникам и руки уже не дрожали. Сцена стала спасением от реальной жизни…

Господин Петерсон был холоден…очень холоден. Он старался не оставаться с ней наедине, лишь один раз за всю беременность, поинтересовался, как её здоровье. О ребёнке, ни слова…

Хельга выбрала второй вариант – родить сына и пристроить в бездетную семью. Иварс нашёл такую семью! Недалеко от Таллина, в местечке Суурупи, проживал зажиточный мельник Пауль Тедер. По какой – то, неведомой причине, его жена Каролина Тедер, не могла иметь детей. Семья мельника была готова взять ребёнка на воспитание, даже заплатив деньги. Но, девушка наотрез отказалась продавать сына.

– Милая, ты поступаешь очень неразумно! – ругал её костюмер. – Пауль очень зажиточный человек, от него не убудет! А у тебя на руках больной отец и малолетний брат. Деньги всегда пригодятся…

– Ты хочешь из меня Иуду сделать?! – разозлилась молодая мать. – Мало того, что я, по доброй воле отказываюсь от родного сына…

– Мадам, давайте без сентиментальностей! – раздражённым голосом, перебил мужчина и перешёл на «вы». Он так делал всегда, когда нервничал. – Вы можете не отказываться от родного сына, всё в ваших руках! Уезжайте в свой маленький городок на берегу Балтийского моря, влачите там жалкое существование и будьте посмешищем для горожан, – лицо растянулось в наглой ухмылке, – насколько мне известно, матерей одиночек не очень приветствуют! Ваш сын вырастет и станет смотрителем маяка, прекрасная профессия…

– Я отдам ребёнка… – женщина покраснела, – но, при условии, что каждый месяц семья мельника будет получать денежный перевод от оперной певицы Хельги Сандер, на содержание мальчика. И ещё, два раза в год я хочу видеться со своим сыном…

– Бог мой, вы ещё глупее, чем я думал! – расхохотался Иварс. – Два раза в год, вы будете преднамеренно терзать сердце себе и мальчишке! Мой вам совет – отдайте ребёнка и забудьте о нём… – на этих словах, громко хлопнув дверью, он вышел из комнаты.

А перед самыми родами, Хельга узнала то, что её лишило последней надежды. Паренёк – артист балета, который ухаживал за девушкой больше года, поведал тайну, что директор театра и костюмер – любовники. Сказать, что мир рухнул, ничего не сказать…

Где – то в глубине Души она верила, что господин Петерсон всё – таки испытывает к ней чувства! Просто…просто он не готов связать себя семейными узами, слишком привык к холостой и свободной жизни. А оно, вон как всё оказалось…

И вот теперь маленькая крошка, смешно сморщив носик, пищит на её руках и просит есть. Этот малыш даже не догадывается, что через час придут мельник с женой, и заберут его насовсем. И она, его родная мать, забудет эту историю, как страшный сон. Хельга уйдёт с головой в работу и учёбу, будет строить карьеру, ведь ей есть о ком заботиться, есть кого кормить. Всё правильно…

Бездетная же, семья мельника, даст тепло и заботу её сынишке, даст образование, и наверное – Любовь! А что может дать родная мать?! Да ничего…она сама живёт в гримёрке, спит на узком и жёстком топчане. Быть может, в далёком будущем, когда всё – таки удастся выйти замуж и создать свою семью, она заберёт Вальтера…

Прошло четыре года. Шёл 1928 год.

По городу были расклеены афиши с именем примы театра «Эстония» – Хельгой Сандер. Только что состоялась премьера оперы «Викерцы», где она играла главную роль.

Господин Петерсон без стука вошёл в гримёрку.

– Милая, ты была великолепна! – он поцеловал женщину в щёчку. – Премьера, как всегда, прошла на «Бис»! – но, заметив бледный цвет лица, участливо спросил, – ты чем – то расстроена?!

– Сегодня утром посыльный принёс письмо от брата, отец заболел…

– Заболел – выздоровеет… – равнодушно ответил костюмер.

– Я не видела родственников пять лет! – взорвалась Хельга. – Мне нужно уехать…

– Ты не можешь уехать! – спокойным голосом, возразил Иварс. – Все спектакли расписаны…

– Я уеду! – твёрдым голосом парировала прима. – Даже, если ты ляжешь на пороге – перешагну и уеду! – она смешно сжала свои маленькие кулачки.

– Хватить дурить! – взорвался мужчина. – Ты не принадлежишь себе, у тебя контракт с театром…

– Значит, я разорву этот контракт…

– Ты забыла, девочка, как босая и раздетая, появилась в этом городе?! – господин Петерсон с размаха влепил пощёчину. – Ты забыла, как я вытащил тебя из грязи?! – ещё удар. – Дрянь, ты забыла, пьяные руки булочника?! – удары сыпались один за другим. – Я тебе сейчас напомню… – он схватил девушку за волосы и уронил на пол.

Хельга истошно кричала и отбивалась, как могла, прикрывая лицо руками. В тот день, в Палдиски она не уехала. А через неделю пришла весть, что отец умер…

Костюмер лично сопровождал госпожу Сандер на похороны. В посещении этого ритуала, он отказать не мог.

Обратно она вернулась с братом.

– Иварс, я никогда ничего у тебя не просила! – женщина свтала на колени. – Разреши взять Маркуса в город!

– Бери, найдём ему работу в театре… – сжалился господин Петерсон, не часто перед ним вставали на колени.

По возвращении в Таллин Хельга достала свою кубышку с накоплениями. Придётся снимать квартиру, в гримёрке вдвоём совсем тесно. Да, и копить на чёрный день, больше не было смысла, он уже случился в день смерти отца.

Маркус получил место скрипача в театральном оркестре. Сестра договорилась с госпожой Миллер, и та зачислила парня студентом по классу скрипки в таллинское музыкальное училище.

Жизнь потекла своим чередом. Вот только не отпускали мысли о сыне. Все эти годы, мальчик снился ей. Во сне, он тянул свои пухлые ручки к матери и громко плакал: «Забери меня к себе!». Хельга просыпалась вся в поту, но навестить сына не решалась…

*****

Леонид Борисович закрыл дверь гипнотария. Георгий, заботливо укрытый мягким пледом, с закрытыми глазами лежал на кушетке.

– Ну – с, приступим! – доктор начал обратный отсчёт. – Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять… – молодой человек медленно погружался в гипнотический сон.

Одноэтажный каменный дом серого цвета. Вокруг живая изгородь из цветов и кустарника. Мальчик, лет двенадцати, в чистой, накрахмаленной рубашке и коричневых, вельветовых брюках, сидел перед домом на деревянной скамейке, и перочинным ножичком строгал ивовую ветку. Он был необычайно красив. Густые волнистые волосы пепельно – русого цвета прядями падали на плечи. Греческий профиль с крыльями ноздрей, как у породистого скакуна, большие серые глаза, обрамлённые длинными ресницами.

– Вальтер, сынок, пора обедать! – полная, румяная женщина лет сорока вышла на крыльцо. – Я курочку зажарила тебе и пирог с яблоками испекла… – ласковым голосом пропела она.

– Маменька, я не голоден! – капризным тоном загнусавил подросток. По всей видимости, у него ломался голос.

– Вальтер, я так старалась… – любуясь сыном, уговаривала женщина.

– Скоро я буду толстый и огромный, как куль с мукой, и не влезу в дверь! – улыбнулся мальчишка, но с лавочки встал. – А где отец, он придёт обедать?! – поинтересовался он, откладывая в сторону перочинный ножик.

– Отец на мельнице, работы много, – Каролина обняла пацана и чмокнула в пухлую щёку, – отобедаешь и ему пирога отнесёшь!

– Не пойду я к нему, – опять закапризничал отпрыск, – он меня работать заставит! Мешки с мукой таскать…

– Обижается отец, что ты не помогаешь ему! – посетовала жена мельника.

– Маменька, ну вы же знаете, что мне руки беречь надо, я к конкурсу готовлюсь…

– Да, да, ты у меня молодец! Только, вот, что я думаю, – мать тяжело вздохнула, – может, зря ты уроки музыки берёшь?! Разве прокормит твоё фортепьяно?! Баловство всё это…

– Учитель хвалит меня и говорит, что я подаю большие надежды! – Вальтер засунул в рот кусок яблочного пирога и зажмурился от удовольствия, – как вкуснооо…

– Ешь сынок, ешь на здоровье! Будешь ещё?!

– Ага! – с набитым ртом, буркнул мальчишка. – Ой, маменька, глядите, к нашему дому машина подъехала… – он показал рукой в сторону окна.

– Да какие машины в нашем захолустье?! – удивилась Каролина и выглянула в окошко.

Сердце её похолодело. Из машины, которая действительно остановилась у ихнего крыльца, вышли двое. Невысокая молодая женщина, одетая в дорогое шёлковое платье. На её голове красовалась ажурная шляпка, из – под которой, волнами струились густые волосы пепельно – русого цвета, как у Вальтера. Сопровождал красавицу высокий импозантный мужчина лет сорока пяти с холёным лицом и ранней сединой на висках.

«Господи, это же Хельга! Хельга Сандер…мать Вальтера!» – в голове заметались мысли. – «Я знала…знала, что она когда – то явится! Не отдам…никому не отдам сына! Он мой…только мой!»

– Маменька, это люди из города, – подросток бросил кусок пирога и вслед за матерью, выскочил на крыльцо, – гляди, как они одеты!

– Здравствуйте, госпожа Тедер! – импозантный мужчина галантно поклонился. – Вы меня узнали?! Я Петерсон…Иварс Петерсон! А это…

– Добрый день! – перебила жена мельника, поджав презрительно свои губы, – зачем пожаловали?!

– Я гляжу, вы нам совсем не рады! – усмехнулся красавец. – Госпожа Сандер желала бы познакомиться с вашим сыном. Говорят, он очень талантливый…на фортепьяно играет!

– Кто говорит?! – хозяйка, подбоченясь, стояла на ступеньках крыльца и всем своим видом показывала, что незваным гостям в её доме не место.

– Молва обо мне дошла до города, – обрадовался Вальтер, – они приехали за мной! – и, выскочив из – за материнской спины, которой она прикрывала сына, словно птенца от нападок хищника, он заговорил с приезжими:

– Здравствуйте, здравствуйте проходите в дом! Маменька пирог испекла! – тараторил мальчишка. – А почему вы плачете?! – обратился он к женщине в ажурной шляпке.

– Это от радости, Вальтер! – ответила дама, внимательно разглядывая его с ног до головы.

– Откуда вы знаете моё имя?!

– Сынок, иди в дом, – зыркнула глазами Каролина, – там обед стынет! Я сама переговорю с гостями…

– Маменька, но они приехали за мной, – не унимался мальчик, – меня в город заберут, учится! Позови их в дом, я сыграю Шопена…

– Ни в какой город ты не поедешь! – властно ответила госпожа Тедер, но гостей в дом пропустила.

Вальтер тут же достал ноты и сел за фортепьяно. Хельга смотрела на своего сына, слушала, как он хорошо играет и сердце её обливалось горячими слезами.

Когда юный музыкант закончил играть, господин Петерсон громко захлопал в ладоши:

– Да ты правда талантище! Тебе учиться надо…

– Заберите меня с собой, – вдруг заплакал мальчишка, – заберите пожалуйста! Отец не любит меня, он заставляет работать на мельнице! Словно, ишак, я должен таскать тяжёлые мешки с зерном. Маменька… – он жалобно посмотрел на Каролину, – …маменька, конечно же, любит, но не понимает! Мне здесь плохо… – и Вальтер зарыдал в голос.

– Сынок! – госпожа Сандер бросилась к мальчику. – Сынок, собирайся! Ты поедешь с нами…

Жена мельника стала бардовой от гнева, она сжала кулаки и набросилась на гостей:

– А ну, вон отсюда! Вон, из моего дома! Я не отдам вам своего сына! Мальчик немного не в себе, а вы этим воспользовались…

– Госпожа Тедер, простите нас! – Иварс попытался взять ситуацию в свои руки. – Да, конечно…да, мы сейчас уедем! Хельга собирайся! – приказал он женщине в красивой шляпке. – Я предупреждал, что появиться здесь – плохая затея…

Вечером, засыпая, Вальтер подслушал разговор отца и матери.

– Он чужой…чужой нам! Я предупреждал тебя – не приживётся ребёнок интеллигентов в крестьянской семье. Давай, правда, отвезём его в город…

– Пауль, – жена схватилась за сердце, – я никому не отдам своего горячо любимого мальчика! Он просто очень одарённый и талантливый…

– Да не любит он нас, – возразил мельник, – неужели ты не видишь?! В каждом его слове, в каждом его взгляде скользит высокомерие и надменность…

Утром, когда муж ушёл на мельницу, Каролина кормила Вальтера завтраком.

– Маменька, скажите, а вы мне не родная? – отправляя в рот, очередную порцию жареной яичницы с беконом, спокойно спросил подросток.

– Да, что ты такое говоришь?! – всплеснула руками женщина.

– Красивая дама, которая приезжала вчера, назвала меня – сыном! Я сразу понял, что это моя настоящая мать… – мальчик тяжело вздохнул и добавил, – …а тот видный мужчина, по всей видимости, мой родной отец!

Госпожа Тедер закрыла лицо засаленным передником и горько заплакала.

*****

– Георгий! Георгий, просыпайтесь! – Леонид Борисович убрал руки с головы пациента.

Молодой человек медленно приходил в себя, постепенно возвращалось сознание и ощущение реальности.

– Что сейчас было?! – испуганным голосом спросил он.

– Пройдёмте в кабинет!

Жорж сидел в клиентском кресле, сжавшись, как котёнок. Вид у него был ошарашенный.

– Тот мальчик – это я! – выпалил он, делая глоток горячего и сладкого чая. – Мне было больно…очень больно! Вальтера никто не понимал, как и меня, – по лицу мужчины потекли слёзы, – как и меня, его считали высокомерным и не «в себе»! А он, был просто одинокий и талантливый…

– Это произошло из – за того, что ребёнок рос не в своей среде! – констатировал, как факт доктор. – Зато мы теперь разобрались с субличностями по имени Хельга и Каролина! – он довольно потёр руки. – Что вы мне скажете по этому поводу?!

– Хельга – одно лицо Верочка! Каролина, жена мельника – бабушка, которая воспитала меня! И что мне с этим теперь делать?! – красавчик вопросительно посмотрел на психотерапевта.

– Теперь надо сделать вывод, почему вы так ревнуете Верочку и боитесь расставания с ней.

– Почему?! – так и не понял парень.

– На первом сеансе, вы произнесли фразу: «Все свои 28 лет, я искал Веру, эта женщина снилась мне ночами, и я не собираюсь её терять».

– Да, помню! – кивнул головой Жорж.

– Дальше вы продолжили: «Постоянно ощущаю угрозу потери Верочки. Я вас уверяю, что приложу все свои силы, чтобы эта женщина досталась только мне!»

– Угу…

– Так вот, в вас говорил страх Вальтера! – Леонид Борисович многозначительно помолчал. – Страх Вальтера потерять родную мать…

– Эта история правда имела место быть?!

– Георгий, на этот вопрос наука вам не ответит! Мозг человека не изучен полностью. Возможно, история, связанная с Эстонией, имела место быть. Но может быть и такой вариант, что ваше подсознание нарисовало красочный сюжет, связав это с детской травмой. Насколько я знаю, ваша родная мать – артистка оперетты уехала за границу с любовником, оставив сына на попечении бабушки. Бабушка, хоть и любила вас, но вы были ей не поняты, как и Вальтер был не понят женой мельника, Каролиной!

– Я не помню свою родную мать, – молодой человек опять пустил слезу, -бабушка мне показывала фотографии…

– Скажите, Жорж, – перебил психотерапевт, – Верочка похожа на вашу маму?!

– Одно лицо! – мужчина стукнул себя по лбу. – Я понял! Хельга, моя мать в этой жизни, Верочка – всё одна цепочка! Доктор, вы гений…

*****

Инна Львовна с беременной Танюшкой, сидели на кухне Леонида Борисовича и попивали лёгкое винцо. Вернее, вино пили Инна Львовна и хозяин, Танюшка – минералку. Девушку было не узнать. Она отрастила волосы, её тело приняло женственные формы, речь стала мягче, а чуть округлившийся и выпирающий животик, придавал особый шарм.

– Я, как узнала, что дочка у Тани будет, расплакалась, – жена чиновника откусила кусочек бутерброда со швейцарским сыром, – расплакалась от счастья! Мальчишки у нас есть, двое хулиганов, а сейчас, девочка – принцесса появится.

– Инн, тебе самой бы родить ещё… – Танюшка смачно хрустнула маринованным огурчиком. Последнее время, её постоянно тянуло на солёненько – ядрёненькое.

– Стараемся, стараемся! – томно закатила глазки подруга. – Но, у Пашеньки в Роду – одни мальчики! Да и дочку он не хочет, только сына…

– Почему же, Пал Палыч не хочет дочку?! – поинтересовался доктор. Он был рад гостям, рад тому, что разбавили его холостяцкое воскресенье. Маруська спала на коленях и хозяин во время разговора, ласково поглаживал свою любимицу по мягкой, блестящей шёрстке.

– Говорит: «Боюсь я женщин, не знаю, чего с ними делать!» – засмеялась Инна Львовна. – Ему, наверное, меня хватает с творческими причудами. Говорит: «Если ещё одна такая нежная и трепетная лань появится в семье – я не выдержу!»

– А вы сами хотите дочку?!

– Конечно хочу! Они с Танюшкиной, как две сестры выросли бы…

– Инн, – оживилась Татьяна, – а пусть твой Павлик на сеансы гипноза походит!

– Ну, я не думаю, что Нефёдова возможно уговорить поработать с подсознанием! – рассмеялся Леонид Борисович. – Он гипноза, как чёрт ладана боится! А женщин, ваш муж и правда не понимает…

– Значит, я просто везучая! – Инна Львовна благодарно сложила свои холёные ручки на груди. – Пашенька любит меня, балует и прощает все капризы! А идею вы мне хорошую дали… – задумалась она. – Спорим, что я, уговорю мужа посетить сеансы гипноза, да не один раз…

ЧАСТЬ 4. НИКОЛАША. Глава 1.

Посвящается моему дорогому дедушке Коле.

19 декабря 1898 год. Санкт – Петербургская губерния, Лемболовская волость, село Ветряевка, графская усадьба, 12.30 пополудни.

– Ваше сиятельство, сын…сын родился! – фельдшер Кузьма Пантелеевич поспешил обрадовать графа Быстряева. – Басом кричит, здоровенький…

Отставной офицер Пётр Васильевич сидел в своём кабинете, и ждал исхода родов своей супруженицы Марии Дмитриевны. Он сильно нервничал. За десять лет совместной жизни, графиня беременела два раза. И оба раза, рождались слабые и болезненные девочки, которые умерли в течении первых месяцев жизни. Жена сильно убивалась, впадала в депрессию, лечили кровопусканием и пиявками. И вот, сейчас – СЫН…

Граф трясущимися руками налил рюмочку сливовой настойки и на радостях, быстро опрокинул в рот.

– Здоровенький говоришь… – обнял он фельдшера и расцеловал в обе щеки. – В Николу родился! Жить будет?!

– Будет, будет, – закивал головой Кузьма Пантелеевич, – крепенький, толстенький, как ангелочек…

– Надеюсь, Господь Бог в этот раз, смилостивится над нами, – Пётр Васильевич перекрестился, – в честь Святого и назовём! Пусть Николай Чудотворец станет покровителем и защитником сыночка моего! – по щеке отставного офицера потекла скупая, мужская слеза. – А что, Кузьма, могу ли я видеть жену свою Марию Дмитриевну и новорождённого?! – опрокидывая ещё рюмочку настойки, спросил он.

– Не сейчас, ближе к вечеру! – строго ответил фельдшер. – Её сиятельству поспать надо, роды были трудные…

– Кузьма Пантелеевич, но хоть сына – то мне покажите, – как маленький ребёнок, закапризничал мужчина, – наследник всё – таки! Так ждал я его…

Коленька рос смышлёным и здоровым мальчиком, имел склонность к наукам, особенно хорошо ему давалась математика и иностранные языки. Матушка Мария Дмитриевна мечтала в будущем отправить сына учиться за границу, отец же – передать свои торговые дела. Старший Быстряев имел большой пакет акций, принадлежащий Печорскому лесозаводу. Далеко в Архангельской губернии, на землях малоземельской тундры, в 1903 году было основано товарищество «Стелла – Поляре», во главе с норвежским лесопромышленником Мартином Ульсеном. В этом же году началась отправка печорского леса за границу.

Два раза в год, Пётр Васильевич отправлялся из своего поместья в дальнее путешествие – в устье реки Печоры. Маленький Коля очень скучал по папеньке. Возвращался граф всегда с подарками. Одежда из шкуры оленя, отделанная лисьим или песцовым мехом, кухлянка, пимы, камлейка, торбаса, малица – эти диковинные названия, запомнить русскому человеку было трудно.

Сын рассматривал ненецкую одежду и удивлялся, как это возможно носить. Один раз отец привёз лакомство, которое оленеводы изготавливают для своих детей.

– Держи, – вручил он Коленьке сушёную тушку белочки, одетую на палочку, – ненецкий деликатес! – и громко рассмеявшись, добавил, – а ещё, там рыбу сырую едят…

– Ну что ты, Петенька, ребёнка пугаешь?! – Мария Дмитриевна забрала из рук мальчика сушёную белку, – собакам отдать надо…

Когда началась Первая мировая война, Николай жил и учился в Санкт – Петербурге и был приписан ко второму кадетскому корпусу имени Петра Великого.

На летние каникулы юноша появился дома, в усадьбе. Мать хлопотала вокруг своего любимца. Готовила вкусные, сытные блюда и причитала:

– Похудел, похудел – то как, на харчах казённых! Ешь вот, блинчики с мясом…сметанки, сметанки подкладывай! Вырос – то как, возмужал, красавчик мой! – и целовала дорого сына в макушку.

То, что Николаша – красавчик, Мария Дмитриевна лукавила. Росточка он был небольшого, на построении в кадетстком корпусе, в шеренге сверстников, стоял самым последним. А внешность?! Привлекательной внешностью Господь и вовсе не наградил. Маленькие карие глазки, большой нос с горбинкой, жиденькие волосёнки. Не было в нём той графской стати, о которой пишут в книгах. Младший Быстряев это понимал, а потому в свои шестнадцать, был не уверен в себе и имел много подростковых комплексов.

Его товарищи по учёбе уже приглашали на свидания хорошеньких, смазливых гимназисток, и даже целовались с ними. Коля же, вечерами неизменно оставался в казарме и много читал.

За чашкой утреннего чая, Пётр Васильевич, как всегда, просматривал газеты, выписанные из города.

– Матушка Мария Дмитриевна, – обратился он с бледным видом к жене, – война…война началась! – голос мужчины дрожал.

– Как война?! Когда?! – графиня выронила из рук дорогой, фарфоровый молочник. Посудина упала на пол и разбилась, жалобно звякнув.

– Сегодня! Сегодня 28 июля 1914 года… – Быстряев – старший нахмурил свои густые брови. – Надо мне, пожалуй, в дорогу собираться, в Архангельскую губернию, лесозавод проведать, да с акционерами переговорить…

– Милостивый государь! – всплеснула руками женщина. – Петенька, да куда ж, ты сейчас поедешь?! А мы…нас на кого оставишь?!

– Кого вас?! – муж повысил голос, – с Николаем и оставлю! Здоровый парень вымахал, хватить его баловать, блинчиками кормить! – он рассерженно топнул ногой. – Шестнадцать годов уже, пусть за имением смотрит!

– Петенька, а Николашу в армию не призовут?! На фронт… – заплакала в голос Мария Дмитриевна.

– Не призовут, – успокоил граф и обнял жену за хрупкие плечи, – не плачь! Я для службы и военных действий – стар, а Коленька, баловень твой, вообще не принадлежит призыву, так как единственный сын в семье. Если, конечно, сам не соизволит напроситься на фронт…

– Не соизволит! – перебила графиня. – Уж я уму – разуму научу…

– Ты научишь, – ворчал Пётр Васильевич, складывая газеты, – уж так научишь! Я в его годы, уже под юбки крестьянские заглядывал, а он всё книжки читает…

– Полноте, прилично ли мне, жене вашей, слушать байки, как вы под юбки заглядывали?! – лицо женщины стало пунцовым от гнева.

– Шучу, Душа моя, шучу! – виновато залепетал пристыженный граф. – Каюсь, сболтнул лишнего…

– Это всё из – за того, что в молодом возрасте, книг мало читали! – нравоучительным тоном парировала Мария Дмитриевна.

Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы в столовую не вбежал Николаша.

– Отец! Отец, война началась! – юноша запыхался. – Я буду ходатайствовать, чтобы меня на фронт взяли…

– Вот это сын! – обрадовался Быстряев – старший. – Похвально, похвально такое рвение, молодой человек…

– Служу царю и Отечеству! – выпалил Николай, глаза его блестели от возбуждения.

– Так, здесь не плацдарм и не казарма! – мать взяла сына за руку и пристально посмотрела в глаза, – после завтрака жду тебя в гостиной, разговор серьёзный есть…

На семейном совете решили, что Коленька на фронт не пойдёт. А если, ему скучно проводить каникулы в отчем доме, то может поехать вместе с отцом в Архангельск, на реку Печора, в урочище Белощелье.

– Старый я становлюсь, сынок, – вздохнул Пётр Васильевич, – пора тебя к семейному делу приобщать. Поехали лесозавод покажу, с компаньонами познакомлю…

– А матушка?! Мы что, её одну оставим?!

– Матушку можем оставить на попечении Кузьмы Пантелеевича, нашего семейного доктора. Человек, он порядочный…

– А может, и мне с вами?! – робко спросила графиня.

– Машенька, не перенесёшь ты дороги этой! – возразил муж. – От Архангельска до Низовья Печоры, на пароходе пойдём. Матросы там неприветливые, хмурые, да пьяные всегда. А от деревни Куя до урочища Белощелье, по малоземельской тундре, на оленях придётся добираться. Как раз, осенью и вернёмся. А там, Николаше учиться…

– Ой, не знаю, Петенька, – вздохнула жена, – что к осени – то будет?! Может, и кадетский корпус вовсе распустят…

*****

Пал Палыч поудобнее устроился в клиентском кресле.

– Лёнь, вот чего вы задумали?! – проворчал чиновник. – Ладно, Иннушка, она у меня дама впечатлительная, творческая, но ты то…

– А что я?! – заулыбался Леонид Борисович. Он был очень доволен, что Нефёдов, наконец – то присутствует в его кабинете, как клиент. – Я на стороне твоей жены! Кофе будешь?

– С утра напился, – недовольно буркнул мужчина, – чего покрепче, всё равно не предложишь…

– А вот, и ошибаешься! – доктор достал из шкафчика с книгами, початую бутылку дорого марочного коньяка. – Пей на здоровье! – он налил рюмку до краёв.

– Хитрый ты, старый чёрт, – подобрел Нефёдов, – знаешь ко мне подход! – и быстро опрокинул содержимое рюмки в рот. – Дай хоть конфетку закусить…

После двух рюмок горячительного напитка, клиент разговорился:

– Боюсь я женщин! Боюсь, и без них не могу! Плохо одному, тошно…

– Но с Инной Львовной, вроде всё сладилось у вас?!

– Она же, младше меня, аж на двадцать лет, – запыхтел Пал Палыч, – вот и отношусь к ней, как к ребёнку, балую. Первую мою помнишь?! – он вопросительно поднял глаза на доктора.

Тот согласно кивнул головой и произнёс:

– Так ты и её баловал, хотя она тебе ровесницей была! Добаловался, сбежала твоя Светка с турком – красавцем, прихватив все денежки…

– А страдал как я тогда… – от навернувшейся слезы, глаза чиновника затуманило, – …по бабкам даже бегал, пытался вернуть вертихвостку!

– Вот скажи мне, дорогой мой человек, зачем ты всех женщин балуешь?!

– Я, Лёнь, уже думал на эту тему! Наверное, любовь к себе покупаю…

– Вот… – обрадовался психотерапевт, – …вот именно, что покупаешь! Значит ты, Паша не веришь, что просто так тебя, кто – то сможет полюбить…

– Конечно не верю! – хмыкнул Пал Палыч. – Красоты во мне мало, талантов никаких не имею, вот и любят за деньги…

– А дочку почему не хочешь?!

– Мне Инны хватает в роли дочки, да пацанов двое! Куда мне детский сад разводить…

– Палыч, ну давай всё – таки, попробуем поработать, – Леонид Борисович уговаривал Нефёдова, как ребёнка, – может удастся вытащить причину, почему ты любовь покупаешь?!

– А, давай! – чиновник хлопнул себя по ляжке. – Иннушка всё равно не отстанет! Рюмочку ещё налей, и делай со мной, что хочешь…

Глава 2.

До Белощелья добрались только через две недели, к середине августа. Николаша в первый раз так далеко уехал из дома. Всё детство его прошло в имении. Правда, два раза мать вывозила сына в Кисловодск, на воды. Там было тепло, стройные кипарисы и мягкий климат, приветливые и расслабленные отдыхающие.

Здесь же, Север встретил суровым климатом и особо неразговорчивыми людьми. На лицах местных жителей, лежала печать сильного напряжения.

– Выживать надо! – пояснил граф Быстряев, заметив немой вопрос, в глазах сына. – Снег не тает семь месяцев в году, растительности мало, рыбу одну едят…

Николаша увидел и понял, что такое чум. И даже ночевал пару ночей на оленьих шкурах, заботливо постеленных хозяйкой чума, прямо на землю. Узнал о местном и дикованном обычае ненцев, предлагать дорогому гостю свою жену на ночь. Женщина в расписной кухлянке, присела рядом с юношей и начала заботливо снимать с него обувь и поглаживать ноги.

Парень покраснел, растерялся, а Пётр Васильевич, хохоча и подмигивая, пояснил:

– Сейчас она тебя ублажать будет…

Коленька вскочил, как ошпаренный. Он тогда и не знал, что через три с половиной года, Судьба опять приведёт его в эти места. И молодая ненка, с красивым именем Явтысая, ляжет рядом с ним, чтобы согреть своим телом. Именно, Явтысая, хозяйка красного чума, спасёт ему жизнь и станет первой женщиной.

А пока, младший Быстряев, вместе с отцом, удобно расположившись на нартах – санях, которые ненцы называли «авок», пробирались к лесозаводу. Территория завода состояла из огромной лесопилки и двух жилых построек – бараков для рабочих. В этих бараках, наспех сколоченных из тонких досок, в общей сложности проживало шестьдесят пять человек.

– Но это жильё не приспособлено для проживания в таком климате! – возмущению не было предела. – Все рабочие помёрзнут…

– Люди работают вахтовым методом, по две недели, – Пётр Васильевич перебил сына, – помёрзнуть не успевают, некогда! Рабочий день – шестнадцать часов в сутки, – вздохнул он. – Пока двигаются – тепло, а спят прямо в одежде. Да и устают так, что падают замертво! Деньги просто так не даются! Это тебя матушка блинчиками балует…

Лес связывали и сплавляли по реке Печора в деревни – Куя, Оксино, Великовисочное. А оттуда, по Баренцеву морю, вывозили за границу.

За две недели пребывания в урочище Белощелье, отец вкратце ввёл Николашу в курс дела, и познакомил с двумя компаньонами.

Обратную дорогу, молодой граф ехал с тяжёлой головой. В ней, как в кипящем котле, варились мысли о несправедливости этого мира. Выросший в заботе, достатке и сытости, он был ошарашен нищетой и жизнью простого народа. По возвращении в Санкт – Петербург, уже в казарме, ему долго снились угрюмые лица рабочих лесопилки, их худые, как щепки тела, облачённые в поношенную и обветшавшую одежду.

В его имении, в селе Ветряевка, крестьяне были сытые и упитанные, с довольными и весёлыми лицами. Они часто приглашали Марию Дмитриевну с сыном, на свои праздневства. Девки и парни на этих праздниках были одеты в расписные узорами, рубахи и сарафаны. Жгли костры, водили хороводы, пели песни и много смеялись.

А тут…

Октябрь 1917 год.

За последние три года, случилось много событий.

На свои 18 лет, Николай получил аттестат об окончании учёбы во втором кадетском корпусе имени Петра Великого. На зимние каникулы он приехал в имение. Родители были несказанно рады! Мария Дмитриевна опять хлопотала вокруг своего любимца, а Пётр Васильевич целый день качался в плетёном кресле, попивал свою любимую сливовую наливку и размышлял, как сыну поступить дальше.

С одной стороны, пора брать бразды правления Печорским лесозаводом в свои руки. Но графиня, настаивала на отъезде сына за границу, для дальнейшего обучения.

Наконец, на семейном совете, приняли решение, что Николаша до весны поживёт в имении, отдохнёт, а в мае месяце поедет поступать в Прагу, в юридический университет.

Но февральская революция 1917 года, сбила все планы. В результате военного переворота, 23 февраля был свергнут император Николай Второй. Для старшего Быстряева, это было таким ударом, что мужчина слёг!

Теперь Мария Дмитриевна хлопотала вокруг него.

– Петенька, ну что же ты так расстроился?! – приговаривала женщина, кормя мужа с ложечки. – Быть может, всё и наладится! Отпей бульона, милый, глоточков несколько… – она сидела рядом с постелью больного, гладила его, как маленького по голове, и читала вслух газеты.

Но ситуация не собиралась налаживаться. И когда, второго марта 1917 года, Николай Второй отрёкся от престола, у Петра Васильевича случился сердечный приступ. Позвали фельдшера – Кузьму Пантелеевича, он развёл руками и шепнул Николаше на ухо: «Не больше суток сердешному осталось…»

К вечеру того же дня, отец скончался. Коленьке пришлось остаться в усадьбе и брать дела в свои руки. Графиня была безутешна, она стенала и плакала целыми днями, да так сильно, что Кузьма Пантелеевич начал бить тревогу.

– Не тронулась бы умом, ваша матушка, – предупредил он молодого графа, – уехали бы вы с ней, куда подальше! На воды, например, в Германию…

– Да какая Германия?! – удивился Коля. – Что в стране и мире творится?! Ты, Пантелеевич, пропиши лучше каких – нибудь капель успокоительных…

К концу лета, матери совсем поплохело. Она перестала выходить из спальни и категорически отказывалась принимать пищу. Сын сидел около неё с чашкой горячего супа и уговаривал съесть, хотя бы пару ложек.

– Коленька, не долго мне осталось! – женщина тонкой, исхудавшей рукой, оттолкнула чашку. – Сегодня ночью Петенька за мной приходил…

– Матушка, вы будете жить долго и счастливо, вам ещё внуков нянчить!

– Николаша, не перебивай меня, слаба я стала! – графиня из последних сил, приподнялась на подушках. – В саду…в самом углу…вторая яблоня справа…горшочек там зарыт, в нём фамильные драгоценности…от мамы моей! – прошептала она. – Ты, сынок, возьми их и беги! Ничего хорошего здесь не будет! Я во сне видела…

Через неделю, Марию Дмитриевну похоронили в родовом склепе, рядом с мужем.

А через два месяца, случилась Октябрьская революция. Весь Петроград трясло и лихорадило.

Как – то вечером, Кузьма Пантелеевич заехал в усадьбу.

– Николай, наливочки бы сливовой… – улыбнулся фельдшер, поудобнее усаживаясь в кресле у камина.

– У матушки поискать надо… – юноша обрадовался гостю. После смерти родителей, он чувствовал себя очень одиноко и неуютно.

– Дак, чего искать -то, – подмигнул мужчина и рукой показал в сторону буфета, – вооон в том шкафчике, она родимая и стоит…

Бутылку сливовой приговорили на двоих, пока пили, вели беседу. В основном, говорил Пантелеевич:

– Ну, что, Николаша, ты так сказать, при мне вырос, а потому сердце моё болит за судьбу твою дальнейшую! Послушай – ка, моего совета – уезжай отсюдова…

– Куда я из своего имения поеду? – недовольно ответил младший Быстряев. Матушкина настойка расслабляюще не подействовала, только голова заболела.

– Да куда подальше! Дома вонбарские жгут! Усадьбами целыми выжигают, гляди и до нас дойдёт! – тяжело вздохнул Кузьма. – Меня то не тронут…кто я?! Фельдшер! Да ещё, из бывших крепостных…а вот ты, сынок, пострадать можешь! – старик налил себе остатки наливки. – У отца твоего доля есть на лесозаводе, где – то за Полярным кругом, вот туда и подавайся…

Николай всю ночь ворочался, не спал. Наутро, взяв лопату, он отправился в сад. Нашёл яблоню, про которую говорила покойная графиня и начал под ней копать. Землю уже прихватило лёгким морозцем, а потому пришлось изрядно повозиться. Наконец, железо упёрлось в какой – то твёрдый предмет. «Неужели матушка правду сказала?!»

Горшочек был глиняный, небольшого размера. В нём, аккуратно завёрнутые в холщовую тряпочку, лежали горстка драгоценностей и золотые монеты – николаевские червонцы.

К обеду пришла весть, что здесь же в Лемболовской волости, разгромлены и выжжены несколько усадеб, хозяева убиты. Вечером молодой граф собрал мешок с тёплой одеждой, сложил туда материн горшочек и все деньги, что нашёл в доме. Окинув взглядом имение, где прошло его счастливое и безоблачное детство, перекрестился на пороге. Что – то ему подсказывало – обратно дороги не будет!

Заехал проститься и с фельдшером.

– Куда же вы, Николай Петрович, решили податься?! – Пантелеевич пустил слезу.

– Как ты и посоветовал, в Архангельскую губернию, – опустив голову, обречённо произнёс граф, – может туда революция ещё не дошла…

– Документы надо сменить! – осенило старика. – Подожди – ка, малясь… – и он пошлёпал в другую комнату, – …вот, держи! – мужчина протянул чей – то паспорт. – У свояченицы моей, сына на фронте убили, примерно твоего возраста. Она от горя, паспорт убиенного забыла сдать в полицейский участок, вот и пригодился! И звали – то парня, как тебя, не перепутаешь…

– Дитяткин Николай Григорьевич, 25 марта 1896 года рождения… – как – то неуверенно прочитал Николаша.

– Бери, бери, – уговаривал Кузьма, – сыном он был петроградского рабочего. До ухода на фронт, на сталелитейном заводе год отработал, в горячем цеху, у домны. Выучи это всё…

На прощание крепко обнялись, и каждый понимал, что видятся – в последний раз…

*****

– Лёнь, ну ты меня удивил, – гремел басом на весь кабинет Пал Палыч, – чего ты хочешь сказать?! Что есть прошлые жизни и я был недотёпой Николашей?!

– Почему недотёпа – то сразу?! – удивился психотерапевт.

– Да, что – то не очень мне нравится этот паренёк, – погрустнел Нефёдов, – неудачник и трус! Сбежал, бросил своё имение…

– Уйти вовремя, не является трусостью! Он же мог погибнуть от рук большевиков! Историю в школе проходил?! – Леонид Борисович снял очки и потёр переносицу. – Сегодня только третий сеанс, а результат налицо!

– Да какой результат?! Я сплю в твоём гипнотарии, мне снится сон, этот сон я пересказываю тебе…

– Паша, ты не задумывался, что сон на одну и ту же тему, про одних и тех же людей, да ещё и с продолжением?! И только в МОЁМ гипнотарии тебе снится Николаша…

– Да прав, ты, старый чёрт, как всегда! – легко вдруг согласился клиент. – Я в приёмной у тебя, оставил пакет с коньяком. Три бутылки принёс, – заулыбался он, – марочного, выдержанного! А то твой весь выпили, давай по рюмочке…

– Не выпили, а выпил… – поправил доктор. – Я не буду, мне за руль, это ты у нас с личным водителем ездишь. Да, Маруська дома одна…

– Как хочешь, а я приложу на грудь, так сказать боевых сто грамм! – чиновник достал из пакета бутылку и начал откупоривать. – Слушай, чего ты так, со своей кошкой таскаешься?! «Маруська дома одна…», она же животное, спит себе на диване, лучше б бабу завёл какую…

– Маруська лучше любой бабы! – улыбнулся мужчина. – Преданная, ласковая и мозг не пилит!

– Да уж, бабы все любят мозг повыносить! – подтвердил Нефёдов и вальяжно откинулся в кресле. Он уже «принял на грудь», и тепло благоговейно разливалось по телу, а в голове приятно зашумело. – Лёнь, а ты знаешь, мне, честно говоря, становится интересно, что дальше, с этим Николашей будет. Он мне, каким – то родным уже кажется. Да, и похожи, мы с ним…

– Чем же?!

– Когда мне было семнадцать лет, я похоронил отца, через три месяца – мать. Потом, продал наш дом в деревне за копейки, и вот также, как тот молодой граф, сложил свои нехитрые пожитки в сумку и отправился в НИ – КУ – ДА! – Пал Палыч вскочил из кресла и нервно заходил по кабинету. – В городе в ПТУ поступил, затем в армию забрали. Из армии вернулся, на завод устроился, в общежитие жил. Ну, а там по комсомольской линии и продвигаться начал. Потом перестройка, приватизация, ох и лихие времена были…

Глава 3.

До Белощелья, Николаша добирался, как когда – то и с отцом, около двух недель. До Архангельска с пересадками, трясся на поездах, в основном, в товарных вагонах. За деньги удавалось договариваться с машинистами. Почти на каждой станции, туда – сюда сновали вооружённые люди, они громко разговаривали, ругались и курили махорку. Из обрывков разговоров, ему удалось понять, что в стране провозглашена советская власть. «Неужели, эти мужики, что ни слово, то матерное, и есть «советская власть?!» – удивлялся молодой граф.

Один раз у него проверили документы. Высокий, худощавый мужчина в кожаном плаще, остановил Николая на перроне, когда тот пытался пробраться среди толпы людей, к выходу с вокзала. Это был Архангельск.

– Ваши документы, товарищ! – от мужика в кожанке пахнуло перегаром. Трёхдневная щетина и опухшее, помятое лицо, говорили о том, что по – видимому, он пьёт не просыхая. «Какой я тебе товарищ?!» – хотел съязвить Коля, но сдержался.

– Вот, возьмите! – он протянул паспорт.

– Дитяткин Николай Григорьевич, 1896 год рождения, – на удивление, «кожаный плащ» умел читать, – куда следуете?!

– Так это… – юноша замялся, – …так на Печорский лесозавод, на заработки. Петроград… – путался он в словах, – …сталелитейный завод закрыли, а жену кормить надо. Люди добрые и подсказали…

– Чего – то у вас, товарищ Дитяткин, фейс не рабочего человека! – проверяющий смачно схаркнул прям под ноги Николаю. – А это что?! – он вопросительно посмотрел на руки парня, облачённые в вязанные перчатки. – Рабочий класс, отродясь таких не носил…

– Так это…мамка моя…мамка Матрёна дала! – быстро нашёлся граф. – Я ей говорю: «Мамка, свяжи варежки, на Север, в холод еду!» А она мне, в ответ: «Нате – ка, сынок, перчатки, у барина одного окна мыла, вот и украла!» - громко рассмеялся он.

– У барина, говоришь украла… – «кожаный плащ» продолжал подозрительно косится на парня – …это хорошо! У бар и графьёв всё отбирать надо! Ладно, иди, ещё раз на глаза попадёшься – точно арестую!

До пристани Николаша бежал бегом, сердце билось, как у зайца, в висках стучало: «Господи, как пережить этот ужас?! Кругом сброд, грязный, пахнущий сивухой, агрессивный! Куда же страна катится?!»

Ему повезло. Последний в этом году теплоход до Низовья Печоры, а именно, конечная станция – деревня Куя, отходил рано утром. Осталось только найти, где переночевать. Но и этот вопрос решён был быстро. «Воистину, меня Николай Угодник охраняет!» Тут же, на пристани, местный сторож за плату один рубль, отдал свой топчан в прокуренной каморке. Коленька уснул, как убитый.

До Куи шли неделю. За это время, товарищ Дитяткин узнал, что Печорская лесопилка сгорела…сгорела вместе с бараками. Кто устроил поджёг, неизвестно. «Но все думают на новую власть, которая решила до основания извести буржуев проклятых и имущество их, награбленное и скопленное, на крови народной!» – на этих словах, молодой матросик прикурил папироску и пустил едкое кольцо дыма, в лицо собеседнику.

В Куе удалось снять маленькую комнатку у местной бабки Анфисы Харбеевны. Сын Анфисы погиб в Первую мировую войну, муж помер давно от туберкулёза, и жила старушка совсем одна.

Длинными, зимними вечерами, Коля с бабушкой пили чай и вели беседы. Молодой человек уже освоился с новой биографией рабочего Питерского сталелитейного завода. А потому, врал искусно про тяжёлую жизнь, как хозяин завода не доплачивал своим работникам, про адские условия труда. Врал про больную мать, ради которой приехал на заработки на Север.

– Ты сынок, больно – но не переживай, – успокаивала Харбеевна, – как снег сойдёт и река тронется, отведу тебя к Ивану! Иван Пырерка справный рыбак, он тебя и обучит всему. Сын мой ходил с ним на весенний промысел, – шамкала она своим беззубым ртом, – неводные сети от моих мужиков остались, хорошие, крепкие…

– Да зачем мне, бабушка, сети?!

– Так по весне, милок, лов рыбы белой начнётся! Жить то на, что будешь?! Да и матери, вроде копеечку обещал отсылать…сгорел лесозавод – то твой!

Николаша молчал. Хотя перспектива, быть рыбаком, так себе, но надо же, как – то пристраиваться к новой власти, к новой жизни! Семейные драгоценности и золото, взять и обнародовать он не сможет, это верная смерть. Люди сразу поймут, что он и есть тот «буржуй проклятый, угнетатель рабочего класса».

Иван Пырерка был огромный мужик, два метра ростом, с голосом иерихонской трубы.

– Ты мне, старуха, кого привела?! – басил он, разглядывая парня. – Ростом не велик, да руки холёные…

– А ты, Ванюша, не бухти, – гневно зыркнула Анфиса на бугая, – обучи рыбачьему – то ремеслу! Из Петрограда он, городской, а потому и руки не обветренные. На заработки вот приехал, мать болеет…

– Ладно, – согласился товарищ Пырерка, – пусть завтра приходит с ранья самого! Да бродни ему дай, чай от сына -то остались…

– Что такое бродни? – поинтересовался Коленька, когда вернулись домой.

– Лезь на чердак, – бойко скомандовала бабка, – там и найдёшь! Бродни, милок, это сапоги высокие из резины толстой. Сейчас мы их, ещё и дёгтем с салом намажем…

Рада была женщина, что под старость, Боженька ей внука послал, всё не одна в доме – где воды принесёт, где дров наколет. Два раза за зиму новый постоялец в Белощелье наведывался. Ох, и много крупы, муки, сахара, яиц привёз! Говорит: «Колечко мамино перекупам сдал». Зиму хорошо прожили, сытно. А теперь вот, с рыбой будут…

Иван – мужик ворчливый, требовательный, но не жадный. Раньше сыну её, даже при малом улове, рыбы свежей в котомку накладывал.

Только вот плохой рыбак из Коли получился. Через неделю простудился он, сильно заболел и слёг с жаром.

– Городской ты, и есть городской, – ворчала Харбеевна, хлопоча вокруг постели больного, – а Ванька Пырерка – дурак! Заставил новенького в холодной воде часами барахтаться! Оно…это…с непривычки – то и заболел ты! Господи Божечки, а кашель – то какой сильный… – причитала она, заваривая пучок душистых трав в старом, облезлом чугунке.

– Умру я наверное… – прошептал Николаша, слабым голосом.

– Пошто такое говоришь – то?! – возмутилась старуха. – Молодой ещщо.. – она помогла парню приподняться с соломенного тюфяка, – пей вот, давай! – и вручила железную кружку, до краёв наполненную горячим отваром. – Да Бога – то не гневи речами такими, язык твой без костей…

Последующин две недели, молодой граф метался в бреду и заговаривался. Он произносил имена: «Марья Дмитриевна, Пётр Васильевич…золото…золото под яблонькой закопано…матушка, я нашёл его. Кузьма…Кузьма Пантелеевич, береги усадьбу мою…береги, не дай сжечь».

Как – то вечером, зашёл Иван – рыбак. Он чувствовал себя виноватым в болезни парня, а потому принёс свежевыловленной рыбы.

– Тётка Анфиса, на вот…свари уху болезному! А про каку – таку, усадьу он бормочет, да про золото?! – навострил свои уши товарищ Пырерка.

– Иди – ка ты, отсенделя! – испугалась Харбеевна, оно уж понятно, что постоялец не тот, за кого себя выдаёт. – Бредит человек, не видишь… – и бесцеремонно вытолкала непрошенного гостя за дверь.

Только к концу мая, Николаша оправился. Он сидел на соломенном топчане, бледный и исхудавший:

– Зачем вы меня спасли?! Лучше б, я умер! Не вписываюсь никак в этот новый мир…

– Нако – сь, похлёбки рыбной с пшеном отведай, – приказала бабушка, – сила твоя и прибудет! Бог так распорядился – жить тебе! А на Бога никогда не ропщи! Ты мне лучше, милок, давай – ка, правду расскажи! – потребовала она. – Кто ты, откуда? Больно уж, изнеженное созданье, брешешь, что из рабочих…

Коля ел горячую похлёбку и рассказывал…рассказывал правду. Старушка слушала, вздыхала, и время от времени, вытирала передником слёзы на сморщенном, как печёная картошка, лице. Дослушав историю до конца, она всплеснула руками:

– Чегой – то, мне с тобой делать?! Оно понятно, как простой мужик, работать не сможешь. А коли в деревне узнают, что ты граф беглый – сгубят сразу, убьють…

– Я читать, писать, считать умею…

– Всем соседям я уж натренькала, что из рабочих ты! Коли правду сразу бы сказал, так и представила бы тебя – учителкой беглым, из интеллигенции, всё лучше, чем граф. Вон оно, что говорят, власть – то новая, советская, детей учить надумала, в Великовисочном и Белощелье школы строить решили. Ох горе,ты горе… – причитала тётка Анфиса.

– У меня золото есть, много… – Николай встал с постели и держась за стену двумя руками, стал пробираться в уборную, – …разве не могу я просто так жить?! Золото сдавать и жить?!

– У всех, у вас буржуев, башки одинаково работают, – озлобилась вдруг старуха, – только бы ничего не делать! Ишь ты, решил он – жить просто так! Куды пополз – то?! – сменила она гнев на милость. – Мотает ещщо…вон в ведро нужду справь, а я вынесу! – и увидев, растерянный взгляд постояльца, миролюбиво добавила, – выйду я из избы, смотреть не буду…

На следующий день, к обеду, Харбеевна принесла новость. В Архангельской губернии и по всей Печоре, советская власть свергнута и перешла к «белым». Всех мужиков, кто не хромой и не косой, хотят мобилизовать в «белую» армию.

– Даже ненцев, – громко сокрушалась она, – кочевников ! Ходють «беляки» проклятые по Печорскому уезду, лошадей да оленей изымають…вот беда – то!

Затем резко откинув в сторону метлу, которой собиралась убирать двор, жалобно произнесла:

– Коля, сынок, какой ты вояка? Бежать тебе куды – то надо!

– Куда ж я, бабушка сбегу?! – Николай присел на своей лежанке, сегодня он был не такой бледный. – Вот попаду в армию, может Бог и приберёт там, всё лучше, чем так мучаться!

– Опять ты за старое, – вздохнула Анфиса Харбеевна, – и пошто привязался?! Успеешь на небо – то! Давай – ка, лучше придумаем чего…

*****

– Папа, приезжай к нам! Пожалуйста… – щебетала в трубку Анютка, тридцатилетняя и единственная дочь Леонида Борисовича.

– Анечка, милая, да я бы рад, – грустно ответил доктор, – а работа моя, а клиенты?! В конце концов, Маруську куда девать?!

– Папа, – голос на том конце провода стал строгим, – по моему, кошку ты любишь больше, чем меня…

– Аня, не говори ерунды! – оборвал отец. – Стар я стал для таких длительных перелётов! Мыслимое ли дело, двенадцать часов в твою Америку лететь! Давай сама в отчий дом наведайся, и Блейна своего прихвати, только по скайпу и вижу твоего ухажёра…

– Ладно, подумаем над твоим предложением вместе с «моим ухажёром»! – захохотала в ответ девушка. – Да и маму проведать надо, тоже ругается на меня. Люблю, целую, гудбай… – пропела дочь на прощание.

– Гудбай, гудбай… – Леонид Борисович задумчиво положил телефон на журнальный столик.

Анечка! Его милая, умная Анечка, с отличием закончила институт иностранных языков и укатила в Америку, на курсы повышения квалификации. Пока дочь повышала свою, и без того высокую квалификацию, умудрилась познакомиться с Блейном. Блейн был старше Анютки на пять лет, и уже имел свой собственный бизнес по производству томатного соуса и кетчупов. Высокий блондин с голливудской улыбкой, с чуть медлительной речью и спокойными манерами, он полностью олицетворял тот образ надёжного, американского парня, который был навеян рекламой и телевидением.

Первое время, Леонид Борисович надеялся, что дочь «пороманится» и вернётся в Россию. Но, конфетно – букетный период Анечки и Блейна затянулся, пока в конце концов, она не объявила родителям, что остаётся в Америке надолго, а может и навсегда.

Тогда мужчина, впервые за долгие годы после развода, позвонил бывшей жене. Он был очень эмоционален и настойчиво призывал Марину повоздействовать на дочь, чтобы та отменила решение остаться в чужой стране и вернулась на Родину. Но «бывшая», то ли из вредности, то ли из – за того, что не страдала излишним патриотизмом, ответила, что Аня уже взрослая и ей решать, как жить дальше.

– Вот так, Марусенька, – хозяин положил кошку себе на колени и начал гладить, – растишь детей, ночами не спишь, переживаешь, а они – фьююють и улетели…

То, что Леонид Борисович растил дочь и не спал ночами, было лукавством! Когда Анютка родилась, он только защитил диплом и был с головой погружён в работу, надо же кормить семью. Вечером, уставший и довольный, мужчина пытался поделиться успехами своих клиентов с женой. Но, Марина не разделяла его тяги к знаниям. Она была простым бухгалтером и любила цифры. Да и накрутившись за день, детский сад – работа – детский сад – кухня, ужин – сказка на ночь, у супруги не было ни сил, ни желания радоваться тому, что кто – то бросил курить, а кто – то перестал бояться высоты, кто – то простил мать или отца, а кому – то удалось забеременеть…

Женщина, кое – как, нанеся вечерний крем на лицо, падала замертво на кровать. Леонид Борисович обижался, очень обижался. Ему не хватало, как он считал, внимания и доброго слова. Это сейчас, с годами, мужчина понял, что был эгоистом, взвалив быт, хозяйство и воспитание ребёнка, полностью на плечи жены. А та долго терпела непрерывные разговоры с клиентами по телефону. Терпела то, что муж был готов бежать на помощь любому, только позови, а её и дочь, подвинул на второй план, а может даже и на десятый.

Годы шли, обиды и взаимонепонимание в семье росли, супруги всё больше и больше отдалялись друг от друга.

Когда Анютка пошла в первый класс, глава семейства увлёкся гипнотерапией. Это направление занимало всё свободное время. Он много читал, посещал различные курсы и практика, практика, практика…

Марина замолчала, она перестала требовать, что – либо совсем. Каждый жил своей отдельной жизнью. Леонид Борисович успокоился и решил, что наконец – то жена смирилась с его профессией, наконец – то перестала закатывать истерики. Как вдруг, словно гром среди ясного неба, до него дошла новость, что она уходит от него…уходит насовсем.

Анечка тогда заканчивала одиннадцатый класс, на носу был выпускной вечер. Она крутилась перед зеркалом в новом, красивом платье.

– Папуууль, зацени! Красотка?!

Папуля лежал на диване и в сотый раз перечитывал Фрейда «Осознанные сновиденья».

– Красотка, не то слово! Великолепно! – мужчина окинул взглядом, точёную фигурку дочери, облачённую в дорогое платье, из тонкого, голубого бархата. – Хммм, и сколько стоит такая вещица?! По моим ощущениям, не менее тысячи долларов…

– Да неее, дядя Митяй сказал, всего пятьсот… – на этой фразе, девочка испуганно прикрыла рот ладошкой, – …ой, сболтнула!

– Кто такой дядя Митяй?! – нахмурил брови отец. – И почему этот дядя оплачивает твои наряды?! – он отложил книгу в сторону и встал с дивана.

На шум в комнату вошла жена:

– Аня, иди вскипяти чайник!

Дочь послушно пошлёпала на кухню.

– И кто же такой дядя Митяй?!

– Митяй – мой ухажёр! – гордо ответила Марина. – И очень на это надеюсь, второй муж! Осенью мы планируем сыграть свадьбу…

– Как свадьбу… – растерялся Леонид Борисович, – …ты уже замужем, забыла?! Я твой муж…

– Это ты , Леонид забыл, что я замужем! Когда последний раз, ты навещал нашу спальню?!

Мужчина покраснел. Вот уже, как год, он спал в гостиной на диване.

– Это шутка, то есть розыгрыш?!

– Я жить хочу, Лёня – устало парировала супруга, – и мне совсем не до шуток! Дмитрий – капитан дальнего плавания, осенью он возвращается из навигации…

– Но ты моя жена…

– Документы на развод уже поданы! Дочь взрослая, делить имущество я не собираюсь – у Дмитрия своя квартира, так, что разведут нас быстро…

– Но…но, Анютка! – лепетал ошарашенный муж.

– А что, Анютка?! Она – взрослая девочка, к тому же разумная. Аня полностью поддерживает меня в этом решении. Да и с Димой, у неё сложились прекрасные отношения. Это платье он ей привёз из Австрии… – Марина развернулась и пошла в сторону кухни, – …кофе будешь?! – спросила она, доставая с верхней полки кухонного шкафчика, большую, красивую турку, – я сварю!

Леонид Борисович кивнул головой в знак согласия и обессиленно опустился на табуретку.

– Я могу что – то исправить?! – он пристыженно опустил голову, понимая, что задал очень глупый вопрос.

– Зачем?! – пожала плечами жена. – Я любима и люблю! А ты?! Твоя семья, Лёня, это Зигмунд Фрейд и клиенты…много клиентов.

Тем же летом, их развели. А в октябре Марина вышла замуж за капитана дальнего плаванья Дмитрия Песчанникова. Анечка поступила в институт и жила попеременно, то с отцом, то с матерью.

Доктор был подавлен и даже с неделю попил вина. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы на приём к нему не попал Нефёдов. Он тогда пытался вернуть свою первую жену, и метался между экстрасенсами, знахарками и психологами. Пал Палыч и предложил открыть свою клинику. Психотерапевт ухватился за эту идею, как за спасительную соломинку. Чиновник быстро подобрал помещение в аренду, помог с вывеской и внутренним интерьером. И вот, клинике уже тринадцать лет! Леонид Борисович известный и уважаемый человек в городе. Счастлив ли он?! Наверное, больше – да, чем – нет…

– Ну, что Марусенька, пойдём ужинать! – хозяин аккуратно снял с колен, пригревшуюся кошку, и держа её на руках, прошествовал на кухню.

– Скоро Анечка приедет, – приговаривал он, открывая пакетик с жидким кормом, – я вас познакомлю…

Последнюю фразу, Маруська вряд ли услышала. Громко мурча, животное уплетало аппетитные кусочки…

Глава 4.

Конец мая 1918 года.

Анфиса Харбеевна придумала. Недалеко от деревни Великовисочное, за Северным полярным кругом, на землях малоземельской тундры было небольшое поселение ненцев.

К слову сказать, старуха сама была наполовину ненкой. Когда – то мать её, беглую каторжницу, приютили в чуме. Там – то, у костра и была зачата Анфиса…

Когда каторжанка поняла, что беременна, то начала бить тревогу и просится отпустить её на «Большую Землю», к людям. Отец Анфисы, низкорослый, средних лет ненец, по имени Харбей, был добр душой. Он выправил беглянке новые документы, обменяв их на десять шкурок белки. Затем продал трёх оленей и купил небольшой дом, в маленькой, глухой деревне, под смешным названием Куя. Там и поселилась беременная женщина.

Всю свою жизнь, мать Анфисы прожила одна, не подпуская к себе мужиков, от слова – совсем. Лишь раз в два – три месяца, ночами её навещал преданный Харбей. Он привозил немного денег, полученных от продажи звериных шкурок и шмат солёной оленины. Анфиса хорошо помнила отца. Смешной и добрый, он брал её на колени, гладил по волосам и шептал на ушко: «Сава сёнзя нэя», что означало- хорошая душа. Целовал мать и приговаривал: «Мядтер», что означало – семья.

Когда Анфисе исполнилось двенадцать лет, отец перестал наведывать их. Мать ждала всю зиму, смотрела в окно и плакала. А когда, сошёл снег и побежали первые весенние ручьи, в дверь постучали. На пороге стояла жена отца, ненка по имени Сывне. Она протянула кусок солёной оленины, завёрнутый в старую, грязную тряпку и на коверканном русском пролопотала:

– Харбей умирать…зима суровый, – на этих словах, женщина насыпала в ладонь матери Анфисы, немного монет и произнесла на прощание, – больше не жди!

Через три года умерла и мать. Перед смертью, она заходилась кашлем и харкалась кровью. Анфиса осталась одна. Тогда- то к ней и повадился рыбак по имени Степан. Он был старше девушки на десять лет, да ещё, и хромый. Но, какой – никакой, а мужик в доме.

Детей у них долго не было. Молодая жена плакала, кляла себя, что бракованная баба! Но тут, одна из соседок посоветовала во время «этого дела», подложить под ягодицы подушечку. Родился сын! Была ли Анфиса счастлива в семейной жизни?! Она и не знала! Все так жили! Не до любви было в те времена, прокормиться бы, да дитё вырастить…

От нахлынувших воспоминаний, женщина смахнула слезу.

– Вообщем, – обратилась она к Николаше, – отвезу я тебя в чум! Харбея там ещё помнят, да и ненцы, народ приветливый, не прогонят. У них и пересидишь трудные времена. Щас тепло, глядишь и доберёмся до них потихонечку…

В Великовисочном удалось продать золотое колечко. Часть денег Николай отдал бабушке, чтобы перезимовать хватило, часть – оставил себе. Остальное золото прикопали на огороде Харбеевны.

– Запомни место, – наказала старуха, – второй справа куст малины! Да не переживай, отсенделя никуды не денется…

В Великовисочном и расстались.

– Ну всё, прощевай милок, – бабка Анфиса обняла парня и пустила слезу, – как сын ты мне был! Прикипела сердцем…не свидимся уж поди больше, но Духом не падай! Жизня – то, она хороша, не торопись туды! – она ткнула пальцем в небо. – Я договорилась, к вечеру приедут за тобой и в чум увезут. Деньги – то все не отдавай, только немного. Поживёшь сколько, ещё выдашь…

– Спасибо, бабушка, – Коля прижал Анфису Харбеевну к себе и погладил по седым волосам, – спасибо за всё! Хороших, замечательных людей мне жизнь посылает! В Николу зимнюю я родился, видимо Святой и помогает…

На следующее утро, он проснулся в ненецком чуме.

Последующие два года жизни молодого графа, трудно описать словами. Если бы кто, в детстве сказал ему, что придётся кочевать по тундре, пасти оленей, питаться полусырыми рыбой и мясом, любоваться Северным сиянием, он бы не поверил.

Два года тяжёлой, кочевой жизни парень работал с ненцами на равных, помогал и мужчинам, и женщинам. Ночами, сидя у костра, рассказывал детям сказки.

Особенно тяжело было зимой. Морозы в пятьдесят – шестьдесят градусов изматывали, сил не было совсем, всё уходило на согрев. А новости с «Большой Земли» неутешительные – вся Архангельская губерния, включая Печорский уезд, всё ещё во власти белогвардейцев. «Зачем я живу, для чего?!» – суицидные мысли давали о себе знать, всё чаще и чаще. «Говорят, самая лёгкая смерть – замёрзнуть. Уснул в снегу и всё…»

В особо холодную ночь, когда ни пламя костра, ни шкура оленя согреть больше не могли, Николаша откинул полог чума и выбрался наружу. «Всё, сил моих больше нет!» – он пытался пробраться по снегу, вглубь в тундру. Вконец обессиленный, парень упал в сугроб и поднял глаза на небо. А оно, великолепно – звёздное, смотрело торжественно сверху и словно манило к себе. Вот так, он лежал и любовался на Млечный путь и Ковш большой Медведицы, на все мелкие созвездия, небрежно рассыпанные по небосводу, словно гроздь бриллиантов, пока совсем не перестал чувствовать своих рук и ног. Последняя мысль, что пробежала в голове: «Скоро встречусь с отцом и матушкой». Коленька уснул…

*****

–Лёнь, – Пал Палыч вытер пот со лба, – а я ведь в двадцать лет, чуть не замёрз, также, как этот Николаша.

Только, что закончился очередной сеанс гипноза. Мужчины сидели в кабинете доктора и мирно разговаривали.

– Я уж, начинаю верить в твою методику! – Нефёдов опрокинул в рот рюмку коньяка. – А Иннушка, как радуется, что мы с тобой встречаемся! Говорит – я изменился в лучшую сторону, к детям мягче стал…

– Палыч, а сам ты чувствуешь изменения в себе?!

– Этот…твой несостоявшийся граф, – чиновник закусил конфеткой, – как будто чего разбудил во мне, как Душа проснулась! Я чувствовать заново учусь…

– А что раньше, блокировал чувства?!

– Бегом, я Лёня, всегда бегом, – тяжело вздохнул клиент, – некогда мне чувствовать! Голова постоянно включена, решения принимать надо, деньги зарабатывать, семью кормить. А тут, что – то торкнуло во мне, остановиться захотелось, продышаться. Каждый твой сеанс сердце щемит, как будто боль и страх Николаши чувствую…

– Как там Татьяна поживает, как беременность протекает?! – доктор сменил тему разговора.

– Танюхе рожать через месяц, – оживился мужчина, – большааая, как корабль стала! С Иннушкой по магазинам бегают, приданное малышу покупают, весь «Детский Мир» скупили… – засмеялся он.

– А почему малышу?! Вроде, у Татьяны, девочка должна родиться…

– Девочка, девочка, Варенькой хотят назвать…Варвара Дмитриевна!

– А вы, с Инной Львовной, когда за дочерью пойдёте?!

– Опять ты, Борисыч, за своё, – недовольно пробубнил Пал Палыч, – боюсь, я женщин! Да и старый уже, пятьдесят два года…какой из меня отец?!

*****

Николаша очнулся. Открыв глаза, попытался пошевелиться, тело не слушалось. «Наверное, я на Том Свете!» – пробежала мысль. Но тут, над ним склонилась женщина, она была абсолютно голая. «Явтысая, хозяйка чума! Она тоже умерла?!» Он хотел что – то сказать, но ненка гневно зыркнула на него своими тёмными, как угольки глазами, и быстро нырнула под оленью шкуру, которой заботливо, был укрыт граф.

Красавица Явтысая, двадцати пяти лет от роду, прижалась своим молодым и сбитым телом к парню, крепко обвивая его руками и ногами, словно виноградная лоза. За два года, проживания в чуме, Коля стал понимать ненецкий язык. Поэтому, когда Явтысая прошептала ему на ухо: «Мядонзэй», он понял, что это «подарок гостю» – согреть своим телом.

Но увы, тело ничего не чувствовало! Каждый день, в течении недели, хозяйка чума ложилась рядом, тесно прижимаясь и пытаясь оживить Николашины, обмороженные руки и ноги. Как потом, постояльцы чума объяснили – его, замерзающего в снегу, нашёл Хасаватто, местный охотник.

Явтысая и её дети, растирали тело гостя до красна оленьим салом. Растопленное на огне, оленье сало по ложечке вливали в рот. Коле было стыдно, очень стыдно… Он считал себя неудачником и трусом. «Даже умереть не получилось! Теперь вот, обуза всему красному чуму! А что чувствует муж Явтысаи, когда она ложится рядом?!»

Однажды ночью, когда ненка спала у графа на плече, он почувствовал, как зашевелилась и ожила его плоть.

Женщина тут же проснулась и быстро положила свою ладонь между его ног. То, что Коля испытал впоследствии, когда хозяйка чума начала осыпать мужской живот горячими поцелуями, он запомнил на всю оставшуюся жизнь! А пока, наутро ему было стыдно смотреть в глаза Явтысаи. А она, как в ни в чём небывало, варила еду, занималась детьми и мужем, а вечером опять ложилась рядом с Николашей, абсолютно голая. И отказаться от такого удовольствия, было просто невозможно…

Наконец, он встал на ноги, правда они слушались с трудом, но передвигаться потихоньку уже получалось. Достав из своего рюкзака остатки денег и отдав их хозяину чума, на Душе стало поспокойнее. Тот благодарно посмотрел на гостя и сообщил две новости. Первая – расстрел царской семьи, вторая – власть в Архангельской губернии перешла к Совету рабочих и крестьян. В Куе и Великовисочном были избраны сельские Советы. Всем своим видом, муж Явтысаи показывал, что пора покидать их стойбище.

Когда совсем стаял снег, охотник Хасавато, в маленькой повозке, запряжённой оленями, привёз графа в Великовисочное. Оттуда он добрался до Куи.

Ставни дома Анфисы Харбеевны были заколочены, женщина умерла прошлой зимой. Николаша нашёл её могилку, поправил покосившийся крест и положил несколько зелёных веточек на холмик.

– Спасибо тебе бабушка, спасибо за всё! Только сейчас я понял смысл твоих слов – «не торопиться на небо»! – он перекрестился. – Только сейчас я понял, как благодарен всем людям, которые спасали мне жизнь!

Под кустом малины, на огороде Харбеевны, Коля выкопал горшочек с драгоценностями и отправился в урочище Белощелье. Там, по словам местных жителей, уже были построены несколько бараков, заложили больницу и школу.

*****

Прошло пять лет. На дворе стоял 1925 год.

Белощелье переименовали в рабочий посёлок Нарьян – Мар. Столовая, почта, школа, больница, типография, «Дом ненца» – Нарьян -Мар расширялся стремительно.

Коленька работал учителем в местной школе. Он преподавал русский язык и литературу, ещё математику и физику.

К его двадцати шести годам, можно сказать, жизнь наладилась. Жил он при школе, директор выделила Николаю Григорьевичу большую комнату, вход в которую был с заднего двора.

Работники умственного труда получали сухой паёк от государства. Да и драгоценности, были припрятаны. Познакомившись, в Великовисочном со скупщиком золота, мужчина тайком наведывался к нему два раза в год и сдавал по одному украшению. На вырученные деньги, покупал много муки, крупы, замороженной оленины. Он научился готовить сам и даже очень вкусно! При школе была столовая и дорогому учителю, повар – ненка всегда выделяла место на плите.

Летом 1925 года, в каникулы, удалось выбраться в Ленинградскую область, в своё родовое село Ветряевка. Как оказалось, имение Быстряевых не сожгли, там располагался пионерский лагерь.

При помощи местных жителей, Николай отыскал могилку фельдшера Кузьмы Пантелеевича, который был расстрелян в 1918 году большевиками.

– Зря ты, Пантелеич надеялся, что новая власть тебя не тронет, – вздохнул бывший граф, поправляя покосившийся деревянный крест, – за дружбу с барином и был убит! За преданность твою, расплатой пуля была…

Возвращаясь в Нарьян – Мар, Дитяткин Николай Григорьевич чётко осознавал, что Север – его новая Родина.

Начался учебный год. Один за одним, как птицы, полетели одинаковые дни, пришлось с головой уйти в работу.

Ученики смотрели на Николая Григорьевича, как на Бога и старались во всём подражать. Дети с удовольствием брали знания из уст учителя, а он с удовольствием делился ими.

Как – то, на уроке чтения разбирали рассказ Льва Николаевича Толстого «Филиппок», и вдруг третьеклассница Галдыгеева Зоя, громко расплакалась.

– Что случилось? – учитель погладил девочку по голове.

– Сестра…моя старшая сестра умирает! – захлёбываясь слезами поведала ученица.

– Как умирает?!

– Она…она недоедала… – всхлипывала Зойка, размазывая слёзы по щекам, – …мамка еду на всех делит! А нас трое, Римма – самая старшая. Мамка младшим больше еды оставляла, говорила, мол маленьким расти надо, а Римка выросла, дылда уже! Вот она и слегла! Худющая, словно скелетина… – девочка опять заревела в голос.

Николаю Григорьевичу стало стыдно. Получается, он живёт в своём мире и не видит окружающей действительности. А действительность такова, что кругом голод, рыщут отряды продразвёрстки и отнимают последнее. Простые семьи, где много ребятишек и все работают не покладая рук, лишают последнего куска хлеба и объявляют кулаками. Люди вынуждены закапывать зерно в землю, закалывать последнюю корову, лишь бы новая власть, не присвоила всё себе.

– Зоя, скажи мне, где вы живёте?! Вечером, после уроков я навещу твою сестру… – пообещал учитель.

– Ой, меня мамка отругает, – испугалась девчонка, – за волосы оттаскает! Скажет, что я нажаловалась…

– Не переживай! Я найду чего сказать твоей маме…

Октябрь 1925 год.

Дом Галдыгеевых стоял на окраине Нарьян – Мара. Небольшая, покосившаяся избушка с обветшалым крыльцом, отчаянно требующим прикосновения мужских рук. Николай осторожно постучал в дверь.

– Кого ещё черти принесли на ночь глядя?! – раздался недовольный женский голос.

Через минуту на пороге появилась и сама хозяйка голоса – высокая, худощавая женщина в засаленном переднике. На вид, ей было лет тридцать пять, не больше, но за эти годы, жизнь успела сильно побить. Тонкие гневные губы, презрительный взгляд, сдвинутые к переносице чёрные, кустистые брови, весь её внешний и воинственный вид, словно говорил: «Не подходи, огрею ухватом!»

– Боже мой, учитель пожаловал! – всплеснула руками мать семейства. – Зойка, подь сюда… – сверкнув глазами, обратилась она к средней дочери, – …ты что ли, в школе нашкодничала?!

– Не шкодничала я… – жалобно, как щенок, заскулила девчонка и опасаясь тяжёлой материнской руки, на всякий случай, залезла под лавку.

– Извините, как вас по имени – отчеству? – мужчина шагнул в избу.

– Наталья! А по отчеству меня никогда и не звали! С чего такая честь нашему дому, что учитель заявился?!

– Я пришёл похвалить вашу дочь! – пытался разрядить обстановку Николай Григорьевич. – Зоя очень смышлённая девочка, легко схватывает знания…

– А у меня три дочери, и все – смышлённые! – выпалила баба. – В породу Галдеевых они…в мужнину! Вот только, знаньями вашими – сыт не будешь! Вон старшая, слегла, от голоду помирает… – на её глазах, выступили слёзы.

– И всё – таки, скажите ваше отчество?!

– Митрофановна я…

– Наталья Митрофановна, я принёс вам муки, крупы и немного оленины солёной… – Николай поставил на стол большую, холщовую сумку.

– Мы, что – ль одни, голодные в этом посёлке?! – насторожилась женщина. – Ты учитель, не таи, чего от нас хочешь? Мы люди простые…

– Меня зовут Николай Григорьевич! А хочу я, чтобы старшая ваша дочь – выздоровела. Школьный повар рассказала мне о том, что Римма слегла от голода. Вот, и решил помочь…

– Да вы, Римку – то мою и в глаза не видывали! Как я продукты – то возьму… – вдруг растерялась Митрофановна.

– Да просто берите и всё! – улыбнулся мужчина и протянул десятирублёвую бумажку новыми деньгами, – а это вам на будущее! Купите, что – нибудь…

– Барин милостивый! – Наталья Митрофановна бухнулась на колени и начала целовать мужские ноги. – Да разве ж, Боженька, услышал мои молитвы, увидел мои слёзы?! – запричитала она громко. – Зойка, Галка, целуйте учителю руки! Целуйте и руки и ноги, благодетелю нашему…

– Встаньте… – опешил Николаша, – …встаньте с колен! Что вы делаете?! – на этих словах, он с трудом отодрал от себя обеих девчонок, которые рьяно бросились исполнять приказание родительницы.

– Мама, что вы так кричите?! – послышался слабый девичий голос.

– Римкаа, – опять заголосила баба, – Римкаа, Бог даст, выживешь теперь! – и обезумев от счастья, распахнула занавеску у печки.

Николай Григорьевич остолбенел. На деревянной кровати лежала невиданной красоты девушка. Она была очень бледная и худая, как щепка. Из запавших глазниц, на Коленьку смотрели огромные зелёные глаза, окаймлённые длинными, иссиня – чёрными ресницами. Римма была очень похожа на свою мать. Когда – то стройная и высокая, с осиной талией и длинной косой, она шла по селу с коромыслом, покачивая бёдрами, и все парни, заглядывались на неё.

– Вот…вот, что осталось от моей старшенькой, – опять запричитала в голос Митрофановна, – от моей красавицы…

– Ей бульон куриный нужен… – только и мог сказать, учитель.

Глава 5.

На следующий день, к вечеру, с курицей подмышкой, Николаша опять постучался в дом Галдеевых. В этот раз его встретили приветливо.

– Наталья Митрофановна, я курицу раздобыл… – мужчина неуверенно топтался на пороге. – Только резать не умею, – виновато улыбнулся он, – и ощипывать тоже…

– Это я быстро! – заверила хозяйка и схватив кудахтующую птицу, тут же исчезла на заднем дворе.

Младшенькая Галка, пяти лет от роду, забралась на колени учителю и затараторила:

– Мамка лепёшек испекла, каши сварила! Спасибо, дядечка…

– Не дядечка он! – грозно оборвала сестру Зойка. – Зови – Николай Григорьевич!

– Николай Гри…григорич, – еле выговорила девчоночка, – а Римма сегодня вставала! – радостно сообщила она. – Каши мамкиной поела два раза и встала…

– Это хорошо! А можно мне с ней поговорить?!

Зеленоглазая девушка, со вчерашнего вечера, настолько запала в Душу учителя, что ни о чём, и ни о ком другом, думать целый день, он был не в состоянии.

Директор школы даже пошутила:

– Николай Григорьевич, вы какой – то рассеянный сегодня! Уж не влюбились ли…

А он, и правда влюбился! Намертво! Навсегда! Навеки!

– Спасибо вам! – Римма потихонечку встала с кровати и попыталась выйти в горницу. Но сделав два шага, её сильно качнуло в сторону.

– Осторожно! – Коленька успел подхватить красавицу на руки. – Вы ещё так слабы… – и он аккуратно, как фарфоровую куколку, уложил девушку в кровать.

– Как вы со мной бережно обходитесь! – покраснела Римма. – Не стою я того…

– Стоите, ещё как стоите! – мужчина сидел возле постели и держал больную за руку. – Вы стоите всех звёзд с небес! – горячо заверил он.

– Ах, Божечки, – совсем, как мать выразилась девушка, – вы такой забавный! Со мной так ещё никто не разговаривал…

Наталья Митрофановна зашла в избу.

– Готово! – она победоносно держала в руках куриную тушку. – Щас бульона наварим! Ты, Римка, с бульону – то и встанешь, и ноженьки твои бегать опять будут! – женщина покосилась на Николая Григорьевича, по его влюблённым глазам, она всё поняла в минуту.

«Господь есть! Ещщо как есть!» – подумала она. – «Умирала девка – то моя, а щас гляди того и сосватают! Да кто ж и сосватает?! Учитель! Вот счастье, так счастье в дом привалило…»

К Новому году Римма поправилась совсем. Она самостоятельно ходила, тело её округлилось и налилось, на щеках появился румянец, длинные густые волосы, вновь стали шелковистыми и блестящими.

Учитель приходил почти каждый день и всегда с едой.

– Ой, Божечки, где же вы столько денег берёте?! – вскидывала в изумлении брови, Наталья Митрофановна. – Как будто клад какой выкопали…

– Может и выкопал… – улыбался Николай Григорьевич. – А вы берите, не оговаривайтесь, – настаивал он, – дочек – красавиц своих досыта кормите, да и сами кушайте! А где муж ваш?

– Помер он, – горестно вздохнула баба, – помер, когда Галке и года не было! Живот вздулся, как барабан, ноги, как столбы стали, и через неделю, как приключилось всё, Евдокимушка и отошёл в мир иной…

– А сколько лет ему было?

– Так, а ровесники мы, с году одного, – объясняла Митрофановна. – Галку я родила на тридцать второй весне, а к осени и помер муженёк мой. Хороший он был! Другие вон, жён своих бьют, а мой ни – ни, пальцем никогда не трогал. Он ведь образованный, Евдоким – то, – и она многозначительно посмотрела на учителя, – при бывшем старосте писарем числился. Отец его, свёкор мой покойный – священник, он сына грамоте и обучил.

– А как же вы с ним познакомились?!

– Он – умный, а я – красивая! – щёки женщины покрылись румянцем. – Вот так, Божечка и породнила нас! А Римку, как он любил! – закатила она глаза. – Молодые мы были тогда, от любви цвели. Вот в этом цвету, Римка, первенец наш, и родилась. Имя – то это, заморское, Евдокимушка сам выбрал! Грамоте дочь обучил! Всё в школу мечтал её отдать…

Перед самыми новогодними праздниками, Николай выбрался в Великовисочное. Сдал скупщику очередное золотое колечко и отправился на рынок за подарками.

Хозяйке дома купил расшитую алыми маками телогрейку и тёплый платок наголову. Римме – чёрную юбку в пол из тонкой шерсти и блузу нежно – голубого цвета, с длинным рукавом, воротничоком стоечкой и много – много пуговок по переду. Такая блуза, когда – то была у его матери. Младшим – Зойке и Галке, по новым валенкам, тёплым чулкам и толстым вязаным шапкам, да по леденцу на палочке.

Мужчина чувствовал себя частью этой семьи, а потому к выбору подарков подошёл ответственно. В голове было стойкое ощущение, как будто вся жизнь прожита с этими женщинами. А семнадцатилетнюю Римму, он практически уже считал своей женой.

На Новый год бывший граф собирался признаться зеленоглазой красавице в своей глубочайшей и преданной любви. А у Натальи Митрофановны просить руку её дочери.

Накрыли стол, нарядили ёлку. Настал момент поздравлений и обмена подарками. Римма, смущаясь, подарила учителю толстые, тёплые варежки.

– Сама вязала! – тихо прошептала она. – Зойка сказала, что у вас недавно день рождения было…

– Да, двадцать семь исполнилось! – улыбнулся мужчина. – Я ведь в Николу зимнюю родился, – затем спохватившись, что «сдал» себя, добавил, – а в паспорте записали – двадцать пятого марта.

Мать молча наблюдала эту сцену и сердце её ликовало: «Дело к свадьбе идёт!»

– А вот и мои подарки, налетай! – Николай Григорьевич весело подмигнул и поставил на стол большой холщовый мешок, как в первый день, когда появился в этом доме. – Дедушка Мороз на санях привёз!

– Да сколько же нарядов – то здесь наложено?! – Митрофановна вывалила содержимое мешка на стол. – Благодарите, благодарите, паршивки! – прикрикнула она на дочерей.

Младших долго уговаривать не надо было. Быстро напялив на себя новые валенки и шапки, девчонки повисли на шее учителя, и начали целовать его в щёки, лоб, нос.

– Божечка, красота какая! – одев на себя телогрейку с расписными маками, хозяйка закружилась перед старинным зеркалом. – Да бабы ж, в селе от зависти помрут, узнав, что мне зять подарил! Ой, – она прикрыла рот ладошкой, – вы меня простите! Ну…это…про зятя…вырвалось ненароком!

– Вы всё правильно сказали! – Коля покраснел. Он смущался, сильно смущался. Первый раз в жизни, ему предстояло просить руки любимой девушки. – Я очень люблю вашу дочь и хочу на ней жениться!

Наталья Митрофановна охнула и присела на табуреточку, из глаз её потекли слёзы. Зойка с Галкой вынули леденцы изо рта и аккуратно положили их на тарелочку. Мыслимое ли дело, стать свидетелями сцены признания в любви! Нет, тут надо запомнить всё до мельчайших подробностей и завтра на улице рассказать подружайкам. Все присутствующие, перевели взгляд на Римму.

Красавица стояла ни жива, ни мертва. В руках, она держала кулёк с аккуратно завёрнутыми в него, юбкой и блузой.

– Ну что, доченька моя, скажешь?! – Митрофановна прервала неловкое молчание. – Уважаемый человек к тебе сватается…

– Я…я не знаю! – нижняя губа девушки дрогнула. Она швырнула бумажный кулёк на стол и скрылась за печкой.

Учитель растерянно посмотрел на будущую тёщу. Лицо мужчины стало очень бледным, по лбу пошла испарина.

– Очумела девка! От счастья своего очумела! – поспешила заверить женщина. – Не каждый день такие женихи сватаются! Время ей надо в себя прийти! Давайте – ка, все за стол…

В этот вечер, к столу Римма так и не вышла. Праздник для Николаши был испорчен, кое – как, поддерживая разговор, он вяло ковырял вилкой в тарелке и тяжело вздыхал.

Провожая гостя домой, Наталья Митрофановна шепнула:

– Дня три не приходи, а там Зойку или Галку пришлю за тобой. С характером, старшая – то у меня, вся в отца! Попривыкнуть к мысли надо, что уже невеста…

А наутро, состоялся разговор матери и дочери.

Римма плакала и кричала, что не любит учителя. Что он ниже её ростом, да к тому же, некрасив лицом, что не лежат её Душа и сердце к Николаю Григорьевичу. Митрофановна била дочь по щекам и пыталась вразумить бестолковую:

– Он жизнь тебе спас! Да любая девка в посёлке, была бы на седьмом небе от счастья, коль такой жених на пороге появился. Дура, ты дура! Под два метра ростом вымахала, а ума совсем нет! Да кому ты, такая каланча нужна – то…

– Я не люблю его… – захлёбывалась слезами дочь.

– Да кто ж тебя, дуру любить – то просит?! – удивлялась мать. – Мужа уважать надо! Любовью сыт не будешь, глупая девка…

– Вы на крупу и муку меня обменять готовы, – пробовала возмутиться Римма, – на мешок картошки…

– Да, готова! А ты предлагаешь нам, матери твоей и сёстрам младшеньким, с голода подохнуть?! Николай Григорьевич – уважаемый человек в посёлке. Не сегодня – завтра, директором школы станет…

– Не мил он мне, – упрямо твердила Римма, – а будете к свадьбе принуждать, из дому сбегу! – дочь перешла на угрозы.

Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но мать к вечеру вдруг слегла. Она громко охала и ахала, жаловалась на боли в животе. К утру, ей стало совсем плохо.

Зойка побежала за учителем. Тот быстро организовал лошадь с телегой и женщину отвезли в Великовисочное, в больницу. Местный доктор поставил диагноз – желчные колики и сказал, что надо в Архангельск, тамошние врачи прооперируют, удалят желчный пузырь. А тут, в местной больнице, нет таких возможностей.

– Только везите быстрее, а то помрёт баба!

Николаша вспомнил про своё золото. Он отвёл доктора в сторону и прошептал:

– А если, я дам вам два золотых николаевских червонца?! Может что – то придумается…

Врач внимательно посмотрел на бывшего графа и быстро ответил:

– Уже придумалось!

Через час Наталья Митрофановна была прооперирована. Пока шла операция, учитель с Риммой сидели на стульях в коридоре и ждали. Коля очень боялся заговорить первым. Девушка словно считала его мысли:

– Я согласна выйти за вас замуж!

По лицу Николая Григорьевича потекли слёзы облегчения. Он встал на колени перед своей возлюбленной и начал осыпать её руки поцелуями.

– Но я хочу, чтобы вы знали… – Римма выдержала паузу, словно собираясь с силами, – …я не люблю вас! Просто безмерно благодарна за помощь, оказанную моей семье!

– Римма, дорогая, вы только будьте со мной рядом! Моей любви хватит на двоих!

О, как он ошибался…

Осенью 1926 года в семье Дитяткиных, у Николая Григорьевича и Риммы Евдокимовны родился первенец. Его назвали – Александром. Впоследствии, он стал заслуженным художником Коми АССР. Всего Римма родила мужу четверых сыновей.

Со стороны, это была идеальная семья. И никто, никогда бы не догадался, что всю свою замужнюю жизнь, Римма Евдокимовна проплакала. Каждый вечер перед тем, как ложиться с мужем в одну постель, женщина брала в руки подушку и уходила за печку. Там, обняв подушку – подружку, она долго рыдала в неё. Николаша всё это видел и понимал, что как мужчина, он ненавистен! Всю совместную жизнь, он сдувал пылинки со своей драгоценной жены, выполнял её желания и задаривал подарками.

Он вырастил младших сестёр Риммы – Зойку и Галку, выучил их и выдал замуж. Тёща обожала своего зятя! Как, и предвещала Наталья Митрофановна, в 1930 году мужчина был назначен директором школы. В 1931 году он приступил к строительству нового дома для своей семьи.

Родственники, коллеги, ученики, односельчане любили Николашу. И только, его обожаемая Римма, была с ним суха и высокомерна. Всю жизнь он заслуживал и покупал её любовь…

В 1941 году Дитяткин был призван на фронт. В 1942 году пришла похоронка на его имя. Римма плакала. Плакала от счастья, что наконец – то, Бог избавил её от ненавистного мужа…

Римма Евдокимовна пережила Николашу на тридцать с лишним лет. Умерла она страшной, голодной смертью – рак пищевода. По – видимому, её тело так и не смогло принять, что когда – то давно, семнадцатилетнюю девчонку обменяли на крупу и муку, на мешок с картошкой…

*****

Прошло полгода.

Стоял декабрь. На Новый год, обещала приехать Анютка, приехать вместе со своим кетчуповым королём Блейном.

Леонид Борисович в свой законный выходной, убирался в квартире.

– Ну что, Марусенька, надо холостяцкое жильё в порядок привести! – разговаривал он со своей любимицей. Та лениво потянулась на диване, затем приоткрыла один глаз и посмотрела, как бы говоря: «Тебе надо, ты и приводи, а мне, и так хорошо!»

– Понятно! Тогда, извини, придётся включить пылесос…

При слове «пылесос», кошка насторожилась. Не любила она этот шумный предмет, сказать больше – очень боялась! Как только хозяин включал эту орущую штуку, бедное животное забивалось под диван. Вытащить её оттуда, получалось с трудом. Поэтому, жалея Маруськины нервы, Леонид Борисович пылесосом пользовался редко.

– Дочка приезжает, – извинялся он, доставая ненавистный агрегат из большой, красивой коробки, – потерпи, я быстро! – пообещал он, раскручивая провод. Но, воткнуть вилку в розетку не удалось, раздался дверной звонок. – Маруся, это ты наколдовала… – проворчал мужчина и пошёл открывать дверь.

Кошка, словно человек, облегчённо выдохнула и спрыгнула с дивана. Обнюхав злосчастную коробку с пылесосом, довольная Маруська, задрав хвост трубой, побежала в прихожую на звук голосов.

В дверях стояла целая компания – Нефёдов с женой, Танюха с мужем Димкой, который держал на руках прелестную малышку.

– Ох, я даже растерялся, – хозяин квартиры развёл руками, – как вас много…

– А ты, Лёня, не теряйся, – громко рассмеялся чиновник, – давай – ка, лучше стол накрывать! – на этих словах, он плюхнул на пол два больших, бумажных пакета, набитых едой.

– Нууу, вы затарились! На целую роту…

– Роту, не роту, а съесть надо будет всё! Ну, здравствуй, волшебник! – Нефёдов обнял друга. – Варвару Дмитриевну сегодня окрестили, а я – крёстный! Представляешь, Борисыч, дожил я до звания крёстного! – он взял ребёнка на руки и чмокнул в щёчку, – а как, такому чуду отказать?!

Девочка на удивление не заплакала, а заулыбалась во весь свой беззубый рот.

– И сколько ей?!

– Скоро пять месяцев! – вступила в разговор, Танюха. – Леонид Борисович, вы нас простите, но такое событие мы решили отметить вместе с вами…

– Если бы не вы, – перебил жену Димка, – не быть мне мужем и отцом!

– Захвалили вы меня, – засмущался доктор, – проходите, проходите, не стойте у порога! Маруся, давай, провожай гостей в комнату…

Стол накрыли в зале. Когда, наконец, все уселись, Пал Палыч поднял рюмку и своим зычным голосом, как на партсобрании, начал торжественную речь:

– Леонид Борисович! Лёня! Две семьи воссоединились, благодаря тебе! – мужчина нежно обнял жену. – Благодаря тебе, кудесник, родилась вот эта прелестная кроха! – он показал глазами на Вареньку, которая мирно спала на руках отца.

– Палыч, ты сейчас наговоришь, – покраснел психотерпаевт, – в зачатии я не участвовал…

– Участвовал, Борисыч, ещё, как участвовал! – не унимался Нефёдов. – Не физически, конечно, тут Диман справился, – на этих словах, он игриво подмигнул Танюхе, – а вот…э – э – э, как слово – то, забыл…

– Ментально… – подсказала Инна Львовна.

– Вот, правильно! Ментально ты внёс свою лепту! За тебя, дорогой… – рюмка коньяка обожгла слизистую рта.

– Ты обещал много не пить! – забеспокоилась жена.

– Заботушка ты моя! Любииимая! – пропел Пал Палыч. – Обещал?! Не буду! Ты лучше расскажи новость нашу, сюрприз, так сказать…

– Пашенька, закусывай! – Инна подсунула мужу большой кусок холодца. – Сейчас все поедят и расскажу…

Вечер провели в тёплой беседе. Димка не спускал с рук дочку. Варенька же, своими круглыми, как пуговки глазами, смотрела на кошку и тянула к ней ручонки. Маруська изгибала спинку и как фурия, злобно шипела на ребёнка.

– Ревнивая она, – оправдывал свою любимицу хозяин, – вдвоём мы с ней живём. Гостей не очень жалует…

Нефёдов всё – таки напился, но старался вести себя прилично, громко не кричать и не махать руками.

Когда совсем стемнело, гости засобирались домой.

– А что за сюрприз ты хотела преподнести?! – поинтересовалась Танюха у своей подруги.

Все присутствующие замолчали и посмотрели на Инну Львовну.

– Пашенька, налей мне минералки, – попросила она.

– Будет сделано, любовь моя!

Женщина залпом выпила пол – стакана и начала говорить:

– Все вы знаете, что мой муж посещал сеансы гипнотерапии в клинике Леонида Борисовича…

– Звёздочка моя, – перебил Пал Палыч, – что ж так издалека?! – и не смотря на осуждающий взгляд жены, быстро опрокинул ещё рюмочку коньяка, – это на посошок! – вытер он свои губы. – Вообщем, Иннушка – беременна, десять недель! – мужчина гордо выпятил свою грудь.

– Как беременна, – только и ахнула Танюха, – и мне ничего не сказала?!

– Я тебе потом всё объясню… – покраснела подруга и опустила глаза в пол.

– Дочка у меня будет! – громыхал пьяненький чиновник и дальше. – Вы слышали – дооочка! Риммой назову…

– Мы надеемся, что родится девочка, – поправила Инна Львовна, – на УЗИ пока не видно пол ребёнка! Леонид Борисович, – обратилась она к доктору, – хочу сказать вам большое спасибо! Эта история…история Николаши и Риммы, многое прояснила!

– Да уж, – опять перебил жену Нефёдов, – теперь – то я понял, почему у всех женщин любовь выпрашивал! Теперь – то я понял, почему женскую любовь покупал…

– Ну, что ж, Паша, искренне поздравляю тебя, – обрадовался психотерапевт, – и тебя, и твою супругу! А мальчишки ваши, как отнеслись к этой новости?!

– Обрадовались, Борисыч, ой как обрадовались, – мужчина хлопнул себя по коленке, – сам не ожидал! Говорят, что будут сестрёнку защищать! Иннушка, прочитай нам своё новое стихотворение, – вдруг переключился он на жену.

– Оно личное очень…

– А тут все свои, – хохотнул чиновник, – правда Диман?!

– Инн, читай давай, не выёживайся! – приказала Танюха и смерила подругу грозным взглядом.

– Ну, хорошо… – женщина открыла свою сумочку, и достала тоненькую тетрадочку:

Дым Вечности зовёт и манит

И белым облаком

в нём растворяюсь Я.

То облако – пьянит, дурманит

И в стопе Света таем Ты и Я.

Осознаю – всё бренно и печально,

Плаксиво, радостно и больно,

И в этом таю, таю,

И вот, уж нет меня!

Нет оболочки тела!

Лишь Дым зовёт и стонет,

призывает В неге нежной,

в неге тайной

Войди в меня, доверься,

В любви, что тихой растворись!

Переродись, лягушка ты Царевна,

Давай же в Василису превратись!

Но сказка тает, тает

в неге сладострастной

И принца нет в тиши!

Одно лишь облако, что призывает,

объясняет Дым – это Я,

а Вечность – это Ты!

Сплелись Мы в точку,

в кружево заката

Слезами шёлка,

вышиваю Карму боли я!

Та Боль тиха, нежна и глубока,

Как тело девы и младой.

Ей наслаждаюсь Я и вопрошаю:

«Где растеряла Я тебя,

Дым Вечности

Ту пустоту и тишину Души?!»

Та Боль – тиха, нежна и глубока,

Как океан пустотного Ума…

Все захлопали в ладоши.

– Как красиво сказано: «Слезами шёлка вышиваю, Карму Боли я!» - восхищённо произнёс доктор. – Вам печататься пора! Браво! Глубоко, очень глубоко! Помниться на первом приёме, ваше творчество было более пессимистично, – он наморщил лоб, вспоминая, – «Дотронувшись рукой до Тьмы, бездонной, липкой…»

– Вы и дали, нам всем возможность «дотронуться рукой до «Тьмы» – благодарно воскликнула Инна Львовна, – до наших скрытых страхов! До наших потаённых уголков Души…

Закрывая дверь за гостями, Леонид Борисович держал на руках Маруську и поглаживал её по спинке:

– А моя «Тьма» - неизведанна! Эх, Маруська, Маруська, сапожник я без сапог…

Кошка мяукнула и лизнула хозяина в лицо.

Оглавление

ЧАСТЬ 1. ЛЮБКА. Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

ЧАСТЬ 2. ТАНЮХА. ГЛАВА 1.

ГЛАВА 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.

Глава 7.

Глава 8.

ЧАСТЬ 3. ГЕОРГИЙ, он же ЖОРА Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

ЧАСТЬ 4. НИКОЛАША. Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.