Зеленые глаза [Антон Николаевич Волохов] (fb2) читать онлайн

«Власть над собой – самая высшая власть, порабощённость своими страстями – самое страшное рабство». Л. Н. Толстой

Часть первая. «Бармен и лётчик»

Мне было двенадцать. На фоне истерично-массового психоза, ввиду начала пубертатного периода у моих сверстников, я считался белой вороной. Сидел в стороне и пялился в окно, пока мальчики с масляным блеском в глазах полных вожделения обсуждали выросшие за лето формы Синицыной.

Сама Синицына сидела с видом гордой гусыни и старательно показывала окружению, что не слышит похотливых воплей от мальчиков, а также не принимает на свой счёт косых и завистливых взглядов от девочек. Пока новоиспечённые самцы сыпали междометиями: «ого!», «ах!», «ух ты!», «да уж!», «вот те раз!», «ну и ну!», а девочки спорили о размерах лифчика – Катя Синицына как бы невзначай выгибала спину и выпячивала свои прелести изо всех сил, стремительно отбирая лидирующие позиции у прошлогодней самой красивой девочки в классе – Алене Полупановой.

Но у Полупановой был свой козырь в рукаве: лёгким и незатейливым движением, показательно позёвывая, она достала новенький сотовый телефон и привлекла внимание ещё не созревших юных донжуанов, к высокотехнологичному устройству.

Добрая половина мужского стада, как по команде перебежала на другую сторону класса, втыкая искромётными взглядами в дорогую игрушку, позабыв о грешном и чарующем очаровании Синицыной.

Синицына расслабила свои телеса, прекрасно понимая, что через год-другой она вновь будет во главе рейтинга, благодаря растущему тестостерону в молодых организмах и тогда никакие новомодные гаджеты, этому не помешают.

Я не могу сказать, что был абсолютно равнодушен к девчачьим изгибам и электронным девайсам. Скорее, я был одержим окном, сквозь которое, открывал портал в свой внутренний мир. Глазел на небо, пролетающие самолёты и мечтал стать лётчиком.

К слову, в нашем классе было четыре лётчика. Четыре лётчика, три космонавта, пять спортсменов, восемь снайперов, два депутата и один бармен.

Бармена звали Диман. Толстый, добрый, озорной Диман. Расскажу, как я завёл дружбу с Диманом. Было это два года назад. Я шёл домой после уроков и увидел, как Димана натурально бьют трое старшеклассников. Я не могу похвастаться геройским характером и первое, что я сделал, стало попыткой позвать на помощь своего старшего брата, которого звали Марк. Обычно Марк встречал меня на перемене и давал ценные указания, вроде: купи хлеба, пропылесось дома, свари картошку или вынеси мусор, что меня дико бесило, и я всегда старался с ним разминутся. Но в этот раз, покрутившись буравчиком как бешеная пчёлка, я догадался, что сегодня обойдусь без наставлений и лёгкого способа спасти Димана, посредством Марка. Чтобы вы понимали, о каком лёгком способе идёт речь, Марк выиграл городские соревнования по боксу и оканчивал школу в этом году.

Боксом занимался брат, а драться предстояло мне. Я сжал кулаки и пошёл навстречу приключениям. Диман пыхтел как паровоз и ловил плюхи со всех сторон. Правый глаз у него заплыл и налился кровью словно мешок. Заметив меня, он улыбнулся и радостно помахал мне рукой, приглашая весело и задорно провести с ним этот увлекательный досуг.

«Чёртов псих», – подумал я.

Противники опешили с такого подхода и с большей яростью накинулись на Димана, который весело хохоча, махал кулаками во все стороны, сотрясая воздух словно мельница. Пару раз он все же заехал своим обидчикам, судя по тому, что у одного из них даже шла кровь из носа.

К тому моменту, как я подоспел на помощь Диману, драка уже скатилась в овраг, а Диман валялся спиной на земле и махал ногами-руками как перевёрнутый жук-навозник, пока его старательно окучивали пенками спарринг партнёры.

– Отвалите от него! – крикнул я, подбегая к толпе. После чего один из них развернулся и дал мне ногой в живот так, что я упал и прикатился к Диману.

Теперь в овраге бок о бок лежало два жука-навозника, но истерично двигал конечностями только Диман. Я корчился от боли, а перед глазами плавала пелена.

Меня пнули три раза по голове, и я принял три важных решения, пока разглядывал подошвы ботинок наших обидчиков.

Решение первое: Ждать брата после уроков. Лучше чистить картошку, чем отгребать в овраге.

Решение второе: Срочно записаться в секцию бокса. Срочно!

Решение третье, кардинальное: Все эти сказки о героях, которыми становятся, а не рождаются – наглая ложь! На третьем ударе в голову я отчётливо понял, что быть героем мне не суждено, потому как больно.

Пока шёл процесс экстремального самообучения на тему: «Жизнь и справедливость», я, сквозь туман в голове, успел увидеть появившийся спасительный силуэт моего брата, на вершине оврага.

– Тима! Тимофей! – крикнул он и побежал нам на выручку.

Между бойцовской тройкой, побеждавшей нас по очкам в первом раунде, немедленно возник незамысловатый диспут:

– Это кто?

– Это Марк!

– Боксер, который?

– Да!

– Толстый его брат?

– Нет, мелкий.

– Бежим?

– А если догонит?

– Давай хоть поднимем их!

Нас подняли. Тот, что ударил меня в живот, подошёл и пару раз шлёпнул своей рукой по моему плечу, сбивая пыль как плёткой об ковёр.

Я принял это, в качестве извинений.

Подбежал Марк. Сначала осмотрел меня. Потом Димана. Повернулся к тройке нападавших и задал провокационный вопрос:

– Нравится маленьких бить?

Все трое начали оправдываться:

– Да мы вообще твоего не трогали!

– Да он сам прибежал!

– Это все толстый! Он у нас черепаху стырил!

– Какую черепаху?! – с удивлением спросил я у Димана, перебивая их вопли.

– Черепаху, – загадочно улыбнулся Диман и вытащил изрядно помятую коробку из-за пазухи с таким видом, словно там лежал слиток золота, добытый им самолично на приисках.

Я вытаращил на него глаза:

– Диман, ты охренел?! Ты дрался из-за черепахи?! Да зачем она тебе?! – с нескрываемым удивлением спросил я и получил шлепок по губам от Марка. Он никогда не давал мне ругаться.

В коробке лежала болотная черепаха, которая уютно свернулась в панцирь, от многочисленных потрясений. Вокруг стали собираться зеваки.

– Как зачем, – удивился Диман. – Они её вскрыть хотели! Оставили коробку в раздевалке. Я схватил и бежать. А они вот догнали и получили.

– Получили?! – воскликнула хором троица.

– Ну-ка цыц всем, – сказал Марк, – Заканчиваем балаган. Значит так. Вы трое – идёте со мной к директору. Ты, – Марк указал на Димана, – Бегом к фельдшеру показать свой глаз. А ты, – повернулся ко мне Марк и сделал паузу:

– Ты… Ты домой иди. Дома поговорим.

Спорить с Марком никто не решился.

Я знал, что Марк не станет никого бить. Он вообще в школе никогда не дрался. Всегда все на словах решал. Не знаю, хорошо это или плохо. Но, по-моему, он разбирался в этих вопросах лучше остальных.

Я не пошёл домой, а решил проводить к врачу Димана. Он оставил мне черепашью коробку на скамейке и заботливо предупредил:

– Если что – кричи, я буду рядом.

Через полчаса он вышел с пиратской повязкой на глазу, и мы пошли домой. Так и подружились. Мне нравилось проводить время с Диманом. Он был прост как две копейки и надёжен как швейцарский франк. Тогда я понял главный принцип дружбы – доверие. Если вы не можете озвучить все свои сакральные мысли собеседнику, значит другом он, точно не является. Запомните одно простое правило, дабы не было в вашей жизни никаких сомнений. Находясь с человеком-другом в непосредственном контакте, тумблер в вашей голове с подписью: «фильтрация мыслей перед подачей на язык» – должен быть всегда отключён. Иначе это не друг, а фуфло. Бракуйте и ищите другого, со знаком качества.

– Диман, ты кем станешь, когда вырастешь? – спросил я его однажды.

Диман шмыгнул носопыркой и пожал плечами. Он завёл себе ежа по имени Фома, посадил того в коробку, напихав в неё зелёной травы, и пытался напоить его молоком.

– Может дрессировщиком? – ответил Диман, – В цирке буду выступать.

– Там животные в клетках и тащить домой их нельзя.

– Да ну?! – искренне удивился Диман, – Тогда не знаю…

Диман никогда не был в цирке. Он вообще из дому выходил крайне редко. Жил Диман с отцом, который беспробудно пил, хотя и работал на стройке с утра до ночи. Книжки Диман не читал, кроме тех, что дают в школе. Телевизор не смотрел. В кино не ходил. Компьютера у него не было. Он был Робинзоном бетонных джунглей, его не смогли испортить цифровые технологии и ему не промыли мозг вычурные американские супергерои современных боевиков, в обтягивающих костюмах. Он по-честному любил животных. По-честному удивлялся очевидным фактам. И по-честному бил в глаз каждому, кто над ним смеялся. Диман был честный человек. Хорошо жить с лёгкой головой, что ни день, то открытие!

– Ну, а что тебе нравится кроме животных? – продолжал я пытку, с удобством развалившись на кресле Димана с промятой подушкой.

– Я кушать люблю.

Пожалуй, даже слишком честным. Иногда мне казалось, что он так шутил над собой. Но бросая на него беглый взгляд, я понимал – нет, не шутит.

– Может поваром? – предложил я, – Повара все пухленькие. Ты как раз подходишь.

А ещё он никогда не обижался.

– Не, не хочу. Кушать люблю, готовить нет, – отрезал Диман, – Да и не умею. Только коктейль умею делать. Молочный с мороженным. Мне мама делала и научила.

Диман коснулся тяжёлой темы. Мама у него погибла, когда они всей семьёй ехали к морю на своей машине. За рулём был отец. Он принял неправильное решение и, выехав на встречную полосу, попал под грузовик. Удар пришёлся на правую сторону, как раз туда, где сидела мама Димана. Отец и сам Диман, который сидел сзади за мамой, выжили. Отец ушёл в запой, считая себя виновным в этой трагедии. Якобы он смалодушничал и подставил под удар свою жену. Нужно было брать левее и погибать самому. Диман мало что понимал в домыслах отца, считая его слабаком, недотёпой и пьяницей.

– Раз ты любишь коктейли, может тебе барменом стать? – спросил я и увидел, как в дверях нашей комнаты неожиданно нарисовался пьяный отец Димана.

– А кто такой бармен? – спросил меня Диман, не заметив его появления.

Отец взял слово:

– Бармены Дима, святые люди. Ик…Ой-еее. Они как священники, даже лучше. Мдааа.… Вот приходишь к нему на исповедь, значит, только не в храм, а в бар. Ага! Расскажешь ему обо всех своих грехах, вываливая тяжкий груз со своей бренной позабытой души на дубовую резную барную стойку… Ну, а он тебя выслушает и лекарство наливает… Хорошо так, тепло становится… И жизнь налаживается!

– Опять нажрался? – сухо сказал Диман, – пойдём Тима на улицу. Я Фоме щавеля нарву.

Я был под впечатлением от слов его папы, но Диман шёл с непроницаемым лицом, а потом спросил меня:

– А барменов любят?

– Любят, конечно, – ответил я.

– Тогда я стану барменом, – решил Диман, – А ты кем будешь?

– Лётчиком.

– Ух ты… Лётчиком! А меня покатаешь? Хотя нет, я, наверное, не влезу в самолёт…

– Ничего, Диман. Я тебя на большом самолёте буду катать. Бомбардировщике.

– Как здорово! Обещаешь?! – обрадовался Диман и глаза его засияли. – Бомбардировщик! Вот это круто! У меня друг лётчик!

Диман простодушно верил каждому моему слову. У него не было никаких сомнений, что я стану лётчиком.

– Конечно, обещаю, – ответил я.

Так мы и шли с ним по улице вдвоём – два друга, бармен и лётчик.

Часть вторая. «Рыжий кот и голубые глаза»

Почему, собственно, лётчик?

Объясню поподробнее.

Во-первых, они красивые.

Во-вторых, у них шикарная форма с голубыми лампасами.

В-третьих, у всех лётчиков поголовно голубые глаза. Мне кажется, они становятся такими от постоянного лицезрения неба в непосредственной близости.

Девочки любят лётчиков, мальчики уважают лётчиков, а лётчики любят небо. Идеальная профессия!

Но есть проблема. Глаза у меня зелёные. Я считаю – это провал. На свете есть много лётчиков разного цвета глаз. Но небо их не признает. Это как с вампирами, которые в зеркале не отражаются, потому что у них нет души. Если в твоих глазах не отражается небо синевой, какой же ты лётчик?

Я бы принимал в лётную школу исключительно голубоглазых кандидатов.

Поэтому, я и глазею в окно, смотря в небо на каждом уроке, ожидая появления правильного пигмента, с цепким усердием репейника на шерстяном носке.

Когда-нибудь чудо должно произойти.

Да и потом, что за жизнь у человека без чудес?

Вот, к примеру, бабушки. Бабушки любят читать сказки детям. Особенно на ночь. Мне кажется, именно поэтому, у взрослого человека появляется дикое воображение ближе к полуночи. Когда стены дома нормальных людей вибрируют от резонансного храпа, ненормальные прогоняют в своей фантазии различные варианты событий прошлого, будущего и настоящего в самом выгодном для них свете. Это потому что их так приучили бабушки в далёком детстве, читающие интересные сказки на ночь, тем самым разгоняя пылкое детское сознание до абсолютного Мюнхгаузена. Вроде бы ты и рад поспать, но как тут уснуть, когда лучи добра, славы и почёта, твоих неимоверных поклонников, летят к тебе на встречу, потому что ты рок-звезда, лучший спортсмен планеты, первооткрыватель неизведанных земель или Гагарин – нужное подчеркнуть.

А ещё чудеса случаются в обычной жизни. Особенно у наивных по своей природе людей. Там, где умный найдёт сто причин для неудач, наивный будет просто верить. А дети, априори все наивные. Мозг не загажен постулатами, штампами, стереотипами и клише как это бывает у взрослых людей.

Вот и случаются. Поэтому чудеса, они для тех, кто летает в облаках. Выдача товара производится строго в поднебесной.

Ну, а кто летает в облаках? В основном дети и лётчики.

Вот поэтому, собственно, я и буду лётчиком. Потому что хочу чудес. Но если у вас нет хотя бы капли безумия и в вашей медицинской карте в графе «Психиатр» стоит печать «Абсолютно здоров», вам уже не стать братьями Райт. Чудеса не терпят ярлыков и не любят страха, их спутник только жгучее, испепеляющее любопытство.

Теперь я готов рассказать вам о своих чудесах.

Однажды после уроков я, как обычно, пожал Диману лапу и побрёл к себе домой. Мы с ним договорились встретиться через пару часов и прогуляться.

Жил я с бабушкой и братом. Папа и мама исчезли из нашей жизни, когда мне было два года, а брату семь. Ничего трагичного – просто разбогатели и эмигрировали. Марк немного помнит их, а я нет. Бабушка долго не признавалась, почему нас бросили. Почту всегда проверяла сама, ключи от почтового ящика старательно прятала в ящике комода, под клубком шерстяных ниток. Мы все знали, но письма никогда не перехватывали – не было особого интереса. Иногда я видел, как она приносила конверты, в которых были не только письма и открытки, но и банковские карты. Видимо так родители пытались нам помочь деньгами, но зря – бабушка не принимала таких подачек. Она доставала церковную свечу и нещадно жгла конверт со всем содержимым, громко читая вслух молитву «Отче наш».

А церковных свечей у неё было предостаточно, с запасом.

Пару раз банковские карты все же успели изъять до обряда кремации, неожиданно появившиеся следователи.

Суровые, но вежливые дядьки в форме. Очень осмотрительные и подозрительные товарищи. Один из них даже проявлял интерес к Марку. Приглашал на службу в будущем. Впрочем, кто и куда его только не приглашал. Отличник и боксёр весьма занятное и редкое по своей природе сочетание для человека.

Сам же Марк хотел служить в ВДВ. Я заметил ему, что у него карие глаза. И с таким цветом ему только в пехоту, ходить строго по земле, никуда не сворачивая.

Марк сказал, что я болван и отправил мыть посуду, обиделся.

Ну и ладно. Вернёмся к родителям. Когда мы подросли, бабушка нам все рассказала.

Оказалось, что наши родители создали религиозную секту. Вербовали людей, а потом отписывали себе имущество новоиспечённых адептов и забирали все накопленные сбережения. Делалось это, естественно, по согласованию сторон, без паяльника, грубой силы и прочих инструментов принуждения, вроде бензопилы и пистолета. Отец имел дар убеждения социума. Мама имела дар убеждения отца. Так и разбогатели, заработав на роскошную и беззаботную жизнь, а после скрылись в неизвестном направлении со всем награбленным.

Самое смешное, что секта поныне существует и активно действует. Я не знаю, как это объяснить, но людей там все ещё много. Во что и кого они верят, не понимаю, но квартиры по-прежнему регулярно отписываются, а деньги перечисляются на счета моих родителей автономно.

Видимо люди ждут второго пришествия святой мессии в лице моего папаши.

Да и Бог с ними. Мне и с бабушкой неплохо жилось. Марк, конечно, та ещё зануда, но дома он бывал редко. То тренировки, то учёба, то девушки.

Девочки его любили, естественно. Все любят красивых, больших и сильных парней. А он всегда весь из себя правильный, строгий и тактичный. Капитан всех команд, староста всех классов, гордость всех школ в одном лице. Друзей у него было мало, в основном приятели по секции. Да и кто с таким павлином дружить будет?

Марк старательно заменял мне отца. Отец из него был так себе. Только морали читал и учил манерам. Я внимательно слушал и кивал с умным видом, причмокивая губами, как английский аристократ за чаепитием. За всей своей напыщенной серьёзностью, Марк не улавливал моей иронии ко всему, что он говорил. Мне было глубоко плевать на все это джентльменство. Я не претендовал на фотографию в уголке «Гордость школы».

Я хотел голубые глаза, рыжего кота и скорее повзрослеть, чтобы уехать, а потом забыть о педанте-Марке и всей этой показной шелухе. Я знал, что он совсем справится без меня. Поможет бабушке и полностью реализуется во всех своих многочисленных планах на жизнь.

Зачем я тут нужен?

С такими мыслями я пришёл домой и уставился на Марка с какой-то очередной девушкой. Обычно, он не приводил домой девчонок, а тут на тебе: сидят на бабушкином диване и хихикают.

О чем можно хихикать с Марком? – подумал я.

Я даже не знал, что он смеяться умеет, только нудить как советское радио о дисциплине и образцовом порядке.

Девочка была хорошенькая. Кажется, я её видел раньше, училась в девятом классе. Миленькая, чёрненькая, маленькая, с двумя косичками, острым носиком и заливным смехом. Глазки серые, с игривым прищуром, губки ядовито-алые, щёчки-ямочки и фигурка точёная под цифру 8.

Ах, как хороша.

Мне её даже жалко стало, когда я представил эту девочку в чистом с иголочки переднике на кухне, нарезавшую картошку для борща ровными кубиками под руководством моего брата, читающего газету в строгих дуговых очках, лет так через двадцать. Развесёлые её косички превратились в пучок на затылке, вместо заколки – расчёска, ямочки разгладились и стали похожими на морщины, по комнате шныряют два сопливых карапуза, а на стенах медали, кубки и ордена Марка – лучшего из людей.

Бррр! Ну и картина, я даже головой встряхнул от внезапного унылого наваждения.

Парочка наконец-то обратила на меня внимание:

– Это твой братец? – спросила девчушка сладким заискивающим голоском, сползла с дивана, стянув за своей попой бабушкину шаль и подошла ко мне, – Какой красавчик! Вы совсем не похожи! – Подмигнула мне девчонка и зачем-то обняла.

От неё пахло цитрусовой туалетной водой. Я совсем обмяк и покраснел под её медово-приторным вниманием, а она явно заигрывала, чтобы подстегнуть Марка.

Дуболом Марк ничего не замечал. Он поднял бабушкину шаль с пола и складывал её в комод с видом академика за диссертацией. Делал это долго и вкрадчиво.

Девушка вздохнула, наблюдая эту грустную пантомиму, потом цыкнула, закинула прядь волос за ухо и протянула мне руку:

– Меня Маша зовут, а тебя?

Спросила так, будто я из яслей пришёл. Представляете, такой милый мальчуган: собрал свои ползунки, бегунки, распашонки и сам пошёл на своих двух домой, как раз сегодня ходить научился. Просто братец, видимо, занят шалью, ему некогда ясельника забирать.

– Тимофей, – ответил я и зачем-то отвесил поклон, а предательская рука пала на грудь, прямо рыцарь какой-то, надо было ещё руку ей поцеловать, да ножкой шаркнуть. Не знаю, где я увидел этот дикий срам и почему решил, что именно так нужно представляться девушкам при знакомстве. Стыдоба!

– Какой галантный! – засмеялась Машка, да так пронзительно, что я сам чуть не прыснул в ответ.

Я не знал, как вести себя с девушками. Я здорово стеснялся и был зажат как пружина в механических часах.

А она была классная, эта Маша:

– Ох ты, какие у тебя ресницы густые, – восхищённо протянула она, наклонившись к моей раскрасневшийся физиономии, – Вот бы мне такие, – продолжала она и провела по ним пальчиком.

Мне стало щекотно и жарко от собственных щёк.

Пока Машка-хохотушка развлекалась, а я стоял бревном в собственном коридоре, прижатым к входной двери, подошёл его величество Марк:

– Познакомились? – спросил укротитель бабушкиной шали.

– Ага, – ответила Маша, разглядывая мои глаза, которые прыгали из угла в угол перед её пристальным любопытством, – Ты не говорил, что у тебя есть брат. Глаза такие милые. Ты видел у него круглую родинку на правой мочке уха?

Что-то в моей груди бешено заколотилось.

– И что? – сонно спросил Марк, а потом строго добавил:

– Так, Тима, быстро шуруй к себе и учи уроки.

– Ну, пусть он с нами побудет! – сказала Маша обидчиво.

Я чувствовал себя экспонатом на выставке приматов.

– Мы уходим, у нас кино через пять минут.

– Фу таким быть! – надула губки Маша, а потом опять меня обняла и подмигнула, – Пока, Тимочка!

– До свидания, – выдавил я из себя и облизал сухие губы.

В этот раз обошлось без поклона. Они ушли. Машка помахала мне ручкой и послала воздушный поцелуй. Я стоял и хлопал выпученными глазами. Марк нахмурился, но не показал виду, что ему это не нравится. Хотя явно бесился. Пожалуй, это была первая девушка, которая заинтересовалась у него дома не его личными наградами и грамотами, а раздолбаем братцем. Забегая вперёд, скажу, что это сработало.

Я пошёл на кухню, взял немытый помидор, такого же цвета, как моё лицо, засунул его в рот и начал учить уроки. Не потому что Марк сказал, а потому что хотел все быстро сделать и пойти гулять. Расправившись с гранитом науки, я переоделся и улизнул, пока дома никого не было – бабушка гостила у соседки.

Погодка на улице стояла чудесная! Гром гремел, сверкали молнии, небо заволокло свинцовыми тучами, гулял порывистый ветер, словом, все как я люблю. В такое время, все сидят по домам, жмутся к батареям и посматривают в окно, выискивая случайных прохожих, чтобы пожалеть мокрых бедолаг и сочувственно, с полным проникновением покачать головой, попивая меж тем тёплое какао с зефирками. У каждого человека есть свой тёплый плед на случай плохой погоды. Моё мнение, городским людям категорически не хватает готовых органайзеров по случаю дождя, например, такого:

Тёплое одеяло, кружка, бинокль.

Или, например, на случай удушливой жары:

Мороженное, вентилятор, полотенце.

Неожиданный визит друзей:

Тапочки, кинофильмы, настольные игры.

И прочих наборов для других напастей.

Прекрасная идея для бизнеса. Можно хоть сейчас открывать магазин. У меня даже название есть: «Особый случай». Или: «Для нас, любимых», «Изюминка», «Зона комфорта». Потому что людям нравится индивидуальный подход, когда все строго для них, исключительных. Подобные названия греют людское самолюбие не хуже шерстяных носков на ваших ногах.

Китай так и делает. Не страна, а один большой копировальный аппарат. Построили у себя коммунизм и штампуют для нас особенных товары массового потребления, пока у нас демократия и самоуправление. Может нас где-то обманули?

Я шёл под проливным дождём, улыбаясь собственным мыслям. Разбежались по подвалам даже бездомные кошки. Я подумал, что все различия между людьми проявляются вне зоны социального комфорта. Только в тяжёлых и неприятных условиях мы познаем друг друга. Порой можно многие годы дружить с одним человеком, считая, что знаешь его как облупленного, а потом удивится его поступку в экстремальной ситуации. Да так, что знать его больше не захочешь.

Я был уверен, что Диман не такой. Я пришёл к нему и предложил пройтись. А сам стою и думаю, что я сейчас больше похож на водопад, чем на человека, с меня не капала вода, а просто стекала. Каким чокнутым нужно быть, чтобы пойти со мной гулять, а не остаться дома, где тепло, уютно и лампово. Но Диман согласился, почти не раздумывая, и мы пошли покорять стихию.

У меня в кармане завалялось немного денег, сэкономленных на школьных обедах и я, в качестве благодарности, потащил Димана в кафе-мороженое. Услыхав про кафе и еду, Диман сразу же повеселел, забыл про дождь и перестал морщить нос, начав обильно испускать слюну и подогреваться желудочным соком.

Что мне нравилось в нашем кафе, так это стеклянные стены вокруг, как в аквариуме. Изнутри можно беспрепятственно глазеть на все, что движется, снаружи они были зеркальные. Народу было много, но прямо перед нами освободился столик у окна. К нему, как по команде вышло несколько человек из разных сторон зала, окружая вакантное место, как муравьи леденец. Кто-нибудь из них обязательно бы успел, но рядом со мной был Диман, который включил первую космическую скорость и улетел к своей цели, расталкивая воспитанных пижонов, словно лесной дикарь.

Пока гости кафетерия поднимали свои сумочки с барных стоек и раскладывали сотовые телефоны по карманам, а также подсчитывали свои шансы на успех путём глубокого математического анализа степени конкуренции в лице посетителей – Диман уже сидел за столом и торжественно улыбался с ложкой в руке.

Я заказал Диману пять шариков пломбира с разными сиропами и кусок орехового торта. Себе же взял горячего чаю с пирожным.

Мне почему-то стало тоскливо.

– А знаешь Диман, мы с тобой жалкие люди, – сказал я.

– Это ещё почему? – возмутился Диман, и снёс пол шарика пломбира одним махом.

– Нет в нас ничего выдающегося. Никто не смотрит с восхищением.

– Это мы ещё посмотрим, чья возьмёт, – поёжился Диман и стал разглядывать кусок торта перед поглощением.

Я не ждал от Димана никаких умных мыслей или толковых советов. Мне просто надо было выговориться. Диман умел слушать, а не предлагать свои нравоученья, в отличие от Марка.

– Как думаешь, выйдет из меня лётчик?

– Конечно! Даже не сомневайся. Ты будешь самым лучшим лётчиком, этим, как его, Гастеллой!

Я улыбнулся и стал разглядывать посетителей, как вдруг, к своему удивлению, заметил Машу и Марка на противоположной стороне. Они сидели и о чем-то мило беседовали. Маша улыбалась и взяла в свои маленькие ладошки правую руку Марка. Она что-то самозабвенно рассказывала, глаза её так и искрили. Я бы любил её только за эти проникновенные и живые глаза. Она определённо живчик, полный неуёмной энергии.

И что она нашла в таком сухаре как мой брат?

Хотя я знаю, что. Наверное, надёжность. Или, как ещё говорят, опору. Таким как Маша, нужна защита, иначе их быстро поглощает пресная жизнь и серые люди. Они быстро тают в череде бытовых проблем, прямо как мороженое в стакане у Димана.

– Ты что не доел? – спросил я у Димана и показал на шарик пломбира в клубничном джеме.

– Ох, обожрался, – сказал Диман, откинулся на спинку кресла и почесал живот, – А ты почему такой грустный?

– Да так, хандрю что-то.

– Влюбился? – проницательно спросил Диман и улыбнулся так широко, как будто сидел в кресле стоматолога.

Я отвёл глаза. Марк что-то говорил Маше, с надменным видом.

«Опять учит чему-то», – подумал я.

Маша внимательно слушала, а сама заметно нервничала. Нельзя на неё давить, ой нельзя. Такие как она, взрываются моментом и уходят раз и навсегда. Никто не будет вспоминать о тебе Марк, даже со всеми твоими регалиями.

Марк что-то говорил, а Маша неожиданно отвела свой взгляд в сторону и увидела меня. Я побелел. Она как-то серьёзно смотрела на меня несколько секунд, а потом слегка улыбнулась. Совсем чуть-чуть. После чего опять стала серьёзной, что-то резко сказала моему брату, встала и быстро зашагала к выходу, на ходу надевая куртку. Марк задумчиво сидел и крутил вазочку с мороженым.

«Поругались, – понял я, – Но почему он сидит? Я бы бежал за ней быстрее, чем Диман к свободному столику, снося все на своём пути!»

Но Марк не побежал. Он даже ей в след не посмотрел. Гордый. Позвал официанта, расплатился, накинул куртку на плечо и неспешно направился к выходу.

– Там твой брат, – неожиданно сказал Диман, наблюдавший за мной все это время.

– Да, – задумчиво сказал я.

– И девчонка какая-то шальная. Убежала, даже горячий шоколад не допила, во даёт!

– Недопила, – вздохнул я, – Ну что, пойдём?

– Я быстро сгоняю по-маленькому, и потопаем, лады? – спросил Диман.

– Я буду ждать тебя на улице, – ответил я.

Дождь закончился и жизнь возобновилась. Город шумел людьми, машинами и заводами. Я ждал Димана на улице и смотрел на своё отражение в зеркальной витрине кафе.

«Какой из меня лётчик, – думал я. – Нет во мне ничего героического…»

В отражении я увидел, как за моей спиной шла старенькая бабушка с костылём и тележкой. Диман бы назвал её «бабка с прицепом». Она была похожа на бездомную и от неё плохо пахло.

– Что ты там увидел хорошего? – вдруг спросила она, остановившись за моей спиной.

Я решил не оборачиваться. Обычно они просят денег.

– В том-то и дело, что ничего.

– А что плохого?

– Все плохо. Даже глаза не мои.

– Как это не твои? – возмутилась бабка. – А чьи же?! Глаза что судьбы, у каждого свои!

– Значит и судьба не моя. И глаза не мои. Мои глаза – голубые. Я хочу только их.

– Вот дурень! – сказала бабка. – Прежде чем на судьбу пенять, за глаза не свои, приди домой и посмотри в зеркало!

Бабка зло стукнула палкой за моей спиной и видимо ушла.

Настроение стало совсем скверное.

Я не стал ждать Димана и побрёл домой.

Надеюсь, он не обиделся…

Дома никого не было. Я скинул ботинки и лёг на кровать. Потом захотел пить и пошёл на кухню. Проходя мимо ванной комнаты, я увидел, что в ней горел свет. Кто-то забыл его выключить. Открыв дверь, я мельком посмотрел на своё отражение в зеркале и встал в ступор.

Помните, я обещал вам чудо?

Там, в отражении, я смотрел на своё лицо. Своё лицо, но с холодными, небесно-голубыми глазами…

Часть третья. «Проклятое зеркало и новая жизнь»

Медицинская комиссия. На неделю. Я обошёл всех врачей и сдал, наверное, миллион анализов. Все, чтобы бабушка была спокойна. Она очень сильно разнервничалась, когда увидела мои новые глаза. Я заперся на кухне и сварил колдовское зелье, прикинувшись Бабой-Ягой: пол мешка зверобоя, немного ромашки и крапивы на литр воды с мёдом. Бабуля мигом отошла и сходу пошла в атаку на последователей клятвы Гиппократа:

– Не мой внук. Подменили. Совсем на себя непохож, – жаловалась она докторам.

– Ничего страшного. Такое бывает, но редко. Особенно в подростковом возрасте, – отвечали ей врачи, а сами перешёптывались между собой и таращились на меня как папуасы на айфон.

Никто из них понятия не имел, как этот феномен объяснить научно, но бабушка успокоилась. Вообще врачи странные люди, они могут объяснить любой вселенский катаклизм простыми словами, вроде:

«Такое бывает, но редко».

Каждый человек, услышав эти магические слова, непременно начнёт кивать с надменным видом, изображая просвещённого в самых изысканных научно-медицинских кругах профессора, дескать:

«Я все понял, дальше можете не продолжать».

После чего, удовлетворённый самым тривиальным врачебным объяснением профессор, неотменно покинет медицинское учреждение, поскольку дома его ждёт игровая приставка с танчиками, где он достиг аж 49го уровня – не просто, знаете ли! Только доктор постесняется спросить у вас, что именно вы поняли, потому что сам он не понял ни шиша, поскольку есть такое понятие – компетенция, вредное и бестолковое, жуть, но именно из-за него все всё поняли, однако никто ничего не понял и на этом разошлись: кто сажать репу в виртуальной ферме, а кто покорять игровой танкодром. Потому что у врача компетенция, а у вас надменный профессорский вид. У меня только один вопрос:

«Вы, правда, все думаете, что они серьёзно задумались над вашей проблемой?»

Ладно, забудем.

Меня выписывали. Я старался быть внешне спокойным и неприступным как гора Кайлас. Сидел себе и демонстративно ковырял в носу козюльку, пока приверженцы культового знака чаши и змеи вслух рассуждали об уровне моего интеллекта, сравнивая его с тостером в столовой, а врач офтальмолог в спешке заполнял эпикриз криптографическим почерком.

Главное сидеть тихонько и не давать доктору повода задуматься. В режиме ожидания они всегда ищут симптомы болезни. Такая уж у них работа. Издержки профессии. Их этому учат и дрессируют почти семь лет в своих училищах. Где бы не находился врач, вокруг него всегда будут патологически больные люди. Он даже сидя в автобусе, будет ставить диагнозы попутчикам в качестве развлечения.

Подумаешь, глаза цвет поменяли, чего тут удивительного?

Я схватил бумажки для выписки и сверхзвуковой пулей вылетел из диспансера, рикошетя между деревьев парка по народным тропам, для достижения кратчайшей траектории по маршруту: Больница-Дом.

В душе я ликовал и праздновал. Теперь все было канонично – растёт будущий пилот. Свободное время я проводил у зеркала с блаженной улыбкой. Марк ругался и пинками под зад отгонял меня, как шелудивого кота, срущего под диван, но я все равно не упускал момента пройти мимо зеркала со скоростью улитки и полюбоваться собственным отражением.

Там был красивый я. Нужный я. Правильный я.

Мне вдруг много чего захотелось, моя фантазия бурлила и фонтанировала как гейзер из кока-колы и ментоса, выбрасывая пузыристую пену энтузиазма и предприимчивости прямиком в пытливый детский ум.

Я пришёл в школу раньше всех, сел на последнюю парту в классе и подумал:

«Чтобы я хотел прямо сейчас?»

Речь идёт не о сиюминутном желании, вроде чипсов и конфет. Мне хотелось глобально понять, что должен делать подросток, вроде меня, для достижения пресловутого успеха?

Пока класс наполнялся моими одноклассниками, я решил, что сейчас самый важный показатель в моем возрасте – это некая крутость. Крутость, чисто подростковое понятие, на мой взгляд. Когда люди взрослеют, крутость превращается в авторитет. Потом авторитет перерастает либо в мудрость, либо в старческий маразм – тут уж кому как повезёт. Что поделать, с возрастом мозги сохнут, как хвостики у арбузов, а вместе с ними неизбежно рушатся кирпичики нейронных связей, унося из вашей личной библиотеки памяти самые лучшие воспоминания. И как следует из главного жизненного закона – имя которому подлость, первыми уйдут ваши самые светлые чувства, например, первая любовь и первый поцелуй в школьной подсобке, в ещё те далёкие времена, когда каждому робкому прикосновению противоположного пола сопутствовали мурашки по коже. Это все уйдёт и забудется безвозвратно. Печально конечно, но не для всех, кому-то повезёт больше и ему достанется мудрость, а не склероз. Будем считать, что повезёт именно вам, ведь вы тренируете и прокачиваете свои мозговые клетки, укрепляя нейронные стеллажи знаний, читая эту прекрасную историю, ха-ха, весьма наивно, правда? Кстати, всегда есть вариант закончить жизнь, прежде, чем у вас начнут образовываться сухие мозговые морщины, например, прыгнув под трамвай – но я вам этого не говорил, а ещё эту фразу должен был удалить редактор издательства, но что-то не задалось и все осталось как есть, привет вам от него!

Так вот, продолжим.

Каждая сплочённая группа людей, со времён Адама, не может обойтись без специальной олимпиады, посвящённой выбору главного бабуина племени, который будет за всех все думать, пока мы едим кокосы и жуём бананы. Выбор стаи, как правило, падал на самого сильного, но безнадёжно тупого, поскольку умный будет вечно выдумывать всякие глупости, вроде рационализации, автоматизации или, не дай Бог, демократии, что вообще никому, ни во что не упёрлось, так как кокосов от этого на пальме не прибавится, в отличие от растущих аппетитов. Но это было в те далёкие времена, когда человечество считалось разумным, пока в двери эволюционного прогресса, не постучалась глобализация, с приходом которой власть резко сменилась на умную, а вместе с тем и хитрую, которая за пару тройку революций отжала все плодоносящие пальмы, и выдумала заработную плату. Корабли полетели в космос, дети главных павианов отдыхать по тёплым странам, сами павианы уселись делить казну, а нам с вами выдали по телевизору, чтобы мы могли смотреть на бананы и не забывать ради чего живём.

Выбор главной обезьяны производится на основе рейтинга, который, в свою очередь, складывается из расчёта популярности. Популярность наследует только альфа-самец, стать которым можно исходя из трёх доступных человечеству путей.

Первый путь – самый простой, можно сказать наследственный. Необходимо родится под правильной звездой и очутиться в чреве беременной самки, которая таки смогла охмурить своими талантами главного бабуина. Алле-оп и ты альфа-самец с момента вылупления, дитя удачи, баловень судьбы и золотой ребёнок папиного кошелька.

Второй путь труден и тернист. Самец, претендующий на роль доминанта, рано утречком, под всеобщее бдение паствы, пока все зевают и жмурятся, должен представиться и резким, залихватским движением вывалить на суд общественности, свой главный аргумент лидера, выращенный, под гнетом прорухи судьбы и закалённый по всем правилам горя и ненастья, имя которому – характер, без него вообще никуда. Далее, плавно и самозабвенно помахивая перед лицом толпы будущим органом власти и контроля, необходимо, крепко удерживая аппарат умозаключений в своих плотных и мясистых ладонях, поэтапно обнажить всю его внутреннюю суть, под крики, свист и улюлюканье особо нетерпеливых граждан.

Первым делом появляются нервы, блистая редким составом из усиленных стальных канатов, словно сделаны они были не для человека, а подвесного моста через реку Ла-Плата. Затем, показалась уникальная харизма, сравнится с которой, может только плюшевый британский котик дымчатого окраса, да и то исключительно в спящем и мурчащем виде. Затем на рубеже марафона за право быть лучшим появляется волевая стойкость, одолженная у крысы, загнанной в угол опрометчивым врагом. Так же в этом вероломном наборе отметилась коммуникабельность, хитрость, быстрота мышления, сила и ораторское мастерство, весьма полезные гаджеты в споре за исключительность. Лишь в таком полноценном инструментарии, вы способны эффективно противостоять чужому мнению и творить великие дела, заглядывая в открытые рты ваших сердечных поклонников и радуясь, что именно вам божественное провидение уделило особое внимание, заключив в бренной тушке столь удивительный и редкий набор хромосом, с которым любая судьба априори станет героической.

Такой путь весьма редкий и годится только для лидеров мирового масштаба, если, конечно, не вселенского. Появляются подобные индивидуумы раз в сто лет, живут ярко, светятся на мировой арене славы как полярная звезда на небе, а потом стремительно угасают подобно одинокой лампе Ильича в кладовой и оставляют после себя кучу теневых последствий, в виде открытий, изобретений, и прочих необъяснимых явлений.

Человечество вынуждено ещё целый век расхлёбывать плоды мозгового опорожнения сумрачных гениев, путём создания всякого рода институтов, заседаний, комиссий, диссертаций, исторических эпосов и монографий для того, чтобы хоть немного понять, что вообще этот человек хотел сказать своим творческим волеизъявлением.

Наследственность, редкий дар – оба пути для меня сразу отпадали. Дюжинных талантов нет, богатых родственников не имелось, окромя аферистов-родителей. А что же осталось мне?

Оставался третий путь, самый простой и оптимальный. Годится он для любого балбеса, вроде меня, стремящегося в элитную поднебесную, где все на тебя смотрят как на последнего мамонта. Выбирается любая сфера жизни, благо, что человечество все продумало заранее, и разделила формы властного самоутверждения на готовые подкатегории, такие как: спорт, наука, искусство, музыка и прочие объекты восхищения для пролетариата. Далее, кандидат на совершенство, определившись с выбором, берет напильник, достаёт упорство и работает над собственным выбором, невзирая на трудовые мозоли, мокрую спину и подбадривающие крики друзей, вроде: «Брось – это не твоё», «У тебя все равно ничего не получится» или «Пойдём лучше выпьем». Полировать дело всей жизни необходимо до характерного свечения, пока блики и зайчики не заиграют на поверхности выбранной стези от ваших непомерных усилий, после чего вы бросаете напильник, нежно берете свой трофей как пропуск в рай, пока он не остыл, и бежите к лестнице в небо под всеобщее и громогласное изречение: «Какой все-таки талантище – этот везучий сукин сын!»

У любопытных и прозорливых товарищей, немедленно возникнет вопрос:

«Популярность, рейтинг, слава, авторитет, но зачем это все?»

Поделюсь собственным мнением.

Когда общество на тебя просто смотрит – с тобой ничего не произойдёт. Вообще ничего. А вот когда смотрит и симпатизирует, а ещё лучше восхищается, с тобой произойдёт многое и тут начинается самое интересное. Никто ещё не пустил себе пулю в лоб из-за обилия тёплых мыслей в голове, вроде:

«Ах, какой я хороший» или «Ах, как меня все любят и обожают»

Значит, общество оказывает на человека положительное воздействие, если этот человек, хоть что-то из себя представляет. Проще говоря, является личностью. К безликим людям, общество равнодушно и наносит такому человеку непоправимый вред, в первую очередь отсутствием интереса к данной персоне. У человека роятся в голове совершенно другие мысли:

«А почему я никому не нравлюсь?» или «А почему меня никто не любит?»

И вот тут уже, надо прятать пистолеты и всякое острое, поскольку человек не получает одобрения общества и вынужден от него закрываться, уходя глубоко в себя. Хорошо если у тебя есть врождённый навык, тогда из тебя получится бухгалтер или какой-нибудь инженер, так как личность под гнетом отрицания, имеет свойство раскрывать свой внутренний потенциал. А если нет ничего, а любви хочется, тогда добро пожаловать в ряды серийных убийц и прочих психов-маньяков, злых и жестоких до всего окружения, потому как недолюбили. Ну, а что ещё ждать от тех людей, которые ничего не умеют и не хотят – только гадости.

С такими мыслями я пришёл домой и вновь подошёл к зеркалу:

«Этому парню нужен авторитет, – думал я. – Если он смог нарисовать себе правильные глаза на собственном лице, так почему бы ему не пойти дальше и не нарисовать себе правильную судьбу в собственной жизни? Теперь он слишком хорош, чтобы быть никем. Его должны уважать мальчики и должны любить девочки. Это жизнь как пластилин и люди, сами архитекторы своих тюрем. Они не могут, потому что недостаточно хотят»

А я хочу.Мальчики уважают силу, а девочки красоту. Значит, мальчики будут уважать меня как крутого боксёра, а девочки, что там, кстати, любят эти девочки?

Тут нужно подумать. Внешность у меня уже есть. Такая, какая должна быть – красивая. Надёжность появится, поспорить с боксёром может только хороший стрелок, но это пока незаконно. А не хватает мне только одного – изящества или грации. В общем, тонкой работы. Точно! Мне нужен восхитительный голос. Такой сильный, чтобы декорации на сцене шатались и такой зычный, чтобы щекотно стало даже слуховому аппарату в ухе глухого пенсионера.

Я щёлкнул пальцами, обрадовавшись найденному универсальному рецепту, для создания непререкаемого авторитета и улыбнулся своему отражению:

– Ты станешь замечательным боксёром и будешь красиво петь, – науськивал я сам себя и услышал, как открывается входная дверь.

Это пришёл Марк. Он снова застал меня врасплох у зеркала, и я не успел сбежать, трусливо поджав хвост, в ожидании лечебного пендаля.

Не разуваясь, прямо с порога он спросил:

– Всю любуешься? Скажи, а твой друг Дима был сегодня в школе? – спросил он как-то строго.

Совсем строго, даже для великого Марка.

Я замялся, Димана сегодня не было.

– Староста сказал, что он заболел, – вспомнил я утреннюю перекличку.

– Ну?

– Что ну? – не понял я.

– Чем заболел, ты выяснил?

«Ну конечно, я не выяснил, – подумал я. Его отсутствие я объяснил себе простудой. Топал со мной под дождём, а потом налопался мороженого, вот и заболел. У меня все просто, но Марк почему-то стыдил меня. Он видимо хотел, чтобы я навестил Димана. Я и собирался, но позже, когда разберусь в своём полете фантазии»

– Нет, но я как раз хотел, – ответил я.

Марк молчал и смотрел на меня с нескрываемой злостью. Вообще, он редко злился. Я начал что-то подозревать.

– Собирайся. Быстро. Мы в больницу идём, – процедил он сквозь зубы.

– Ку-кудааа?! – опешил я.

– В больницу. Твой друг там. Я жду на улице, с Машей. Бегом!

«С Машей? Она что, ещё с ним? Какая терпеливая! Так, а что с Диманом? Почему он в больнице и что так разозлило моего брата?» – завертелся у меня в голове увлекательный хоровод мысленного недопонимания, словно водяное торнадо в унитазе, пока я бегал по комнате и выискивал собственные носки.

Я выбежал на улицу и чуть не влетел в Марка с Машей. Они стояли, обнявшись у дверей, и ворковали как два воробушка на ветке рябины.

– П-привет, – поздоровался я с ней, почему-то заикаясь.

Маша смирила меня укоризненным взглядом. Видимо Марк все-таки заразный и является переносчиком тяжёлых инфекционных форм болезней, под названием: гордость, правильность, важность, иначе, чем объяснить подобное высокомерие?

Хорошо, что у меня иммунитет. Надо кровь сдать для спасительной вакцины, пока не поздно и мир не утонул в массовой эпидемии правильных и строгих людей, перенаселение которых, неизбежно приведёт к смертельной скуке от передозировки щепетильности.

Мы пошли в больницу.

– И даже не спрашивал? – спросила Маша у Марка о чем-то своём.

– Неа, – безразлично ответил Марк.

Маша послала мне контрольный луч ненависти и покачала головой.

– Да ёлки-палки что случилось! – не выдержал я молчаливого презрения. – Объяснитесь!

На что я рассчитывал? Все так и кинулись, ага. Я встал в ожидании посреди улицы, в позе руки в боки, но эта парочка безмолвствовала и упрямо шла, размеренным шагом, по направлению к больнице, не оглядываясь.

В кой-то веки я проявил характер, а из свидетелей два жирных голубя под ногами.

«Спелись, значит. Да, вдвоём мне их не сломить», – подумал я и, подчинившись чужой воле, поплёлся за их выразительными спинами.

– Там все увидишь, – бросил мне Марк на ходу.

Мы пришли в больницу.

Поднялись на третий этаж, где нам выдали белые халаты и проводили к двустворчатым металлическим дверям, над которыми горел плафон с красными буквами:

«Реанимация! Посторонним вход воспрещён!»

Я похолодел.

Нас не пустили в палату. Марк жестом позвал меня к смотровому окну и сказал:

– Подойди-ка сюда, Тим.

На ватных ногах я кое-как приковылял к двери и посмотрел в окошко, трясясь от страха как кот от воющего пылесоса.

Там под кучей всяких проводов и аппаратов лежал Диман с перевязанной головой…

Я встал, оцепенев, боясь поднять глаза на брата и его девушку.

В моем сознании, словно в блендере активно крутились чувства страха, паники и тревоги, перемешиваясь между собой и создавая продукт под названием шок. Я не знал, что сказать ребятам и отошёл от двери на несколько шагов, встав посреди коридора в полном смятении.

Теперь молчали все. Знаете, как понять, когда человек действительно потрясён случившимся? Он не знает, куда деть свои руки. Я стоял под пристальным, оценивающим взглядом Марка и думал:

«Куда же мне деть собственные конечности?»

Если рассовать их по карманам штанов – получится пренебрежение, скрестить на груди – уход в себя, схватиться за голову – выйти из себя, повесить руки по швам – нежелание думать и ждать команды. Нет у человека правильной моторики для такой ситуации, когда твой лучший друг балансирует где-то между двух миров. Только человеку совсем без рук было бы удобно. Где-то я читал, что руки человека символизируют действие. Так вот что делать, я совсем не знал.

На выходе из больницы я столкнулся с группой ребят из своего класса, они разговаривали с врачами и справлялись о здоровье Димы. Жизнь продолжала упрямо тыкать меня в собственное дерьмо, как безмозглого щенка.

Все всё знали, кроме меня, я начал это осознанно понимать. Пока я скакал перед зеркалом, как мартышка и очки, любуясь прекрасным собой, и уворачивался от пинков брата, как тореадор от быка – Дима был в реанимации.

Он не вернулся домой, когда я его по-скотски бросил у кафетерия, погрузившись в пучину эгоистичных мыслей о собственной никчёмности. А потом я неделю жрал мандарины в больничной палате и проходил обследование, после которого пришёл в школу и размышлял только о собственной шкуре, пока ребята перешёптывались между собой и не знали как мне помягче сообщить о случившемся горе. Понятно, они боялись меня травмировать. Я ведь практически сирота, на особом счету, меня жалеть надо, любить и чаще угощать шоколадом. Вплоть до совершеннолетия, дальше как-нибудь сам. И Марк с Машей не знали, как мне лучше сказать. Все переживали. Пока не поняли, что я вообще не задаюсь этим вопросом и не особо-то волнуюсь, только смотрю в проклятое зеркало, ничего не замечая.

Это подло. Подло и паскудно.

Я спросил у Марка:

– Как это произошло?

– Он вышел из кафе-мороженого и пошёл какую-то бабулю через дорогу переводить, добрая душа. Летел какой-то псих на мотоцикле и сбил его. Он головой в витрину улетел, осколок в голову вошёл. Мотоциклист жив и здоров. Бабка испарилась, а люди скорую помощь вызвали. Пострадал только он.

Мне стало совсем не хорошо. Я сел на бордюр и схватился за голову. Что там означал этот жест? Ай, да к черту все это!

– А где был ты, Тима? Вы вместе сидели в кафе, я вас видела, – спросила меня Маша.

Марк вопросительно посмотрел на меня.

Началось…

– Я д-домой ушёл, – опять я стал заикаться.

– Поругались что ли? – спросил Марк.

– Н-нет, просто ушёл. Сам. Почему-то. Вот.

Хреново отмазываюсь. Неумело. Все у меня через одно место.

Марк хмыкнул. Маша тяжело вздохнула. А мне хотелось стать кем угодно, хоть жабой в болоте, лишь бы не оставаться собой. Я чувствовал себя подонком.

Мы подошли к дому.

– Скажи, – начал Марк, – Что ты за человек такой? Когда ты научишься нести ответственность за свои поступки, как мужчина?

Я молчал, опустив голову. Ответа у меня не было.

– Знаешь, я завтра с тобой п-пойду, – сказал я Марку.

– Куда? – удивился он.

– На бокс пойду. С тобой.

– Там я ещё не краснел из-за тебя. Не пойдёшь!

– Пойду! Я пойду! – заорал я в истерике, – Сам говорил, что спорт закаляет! Пойду! Дай мне шанс!

Марк молчал.

– Он возьмёт тебя, – вмешалась Маша. – Обязательно возьмёт.

– Нет, – отрезал Марк.

– Возьмёшь! Ты возьмёшь его с собой Марк, – сказала Маша, – А ты Тима, – обратилась она ко мне, – Обещаешь его слушаться во всем. Твой брат любит тебя. И переживает всегда, а ты ведёшь себя как изворотливый плут. Нельзя думать только о себе! Ты знаешь, как он бежал к кафе, когда узнал, о случившемся? И как он бегал по больнице и искал там тебя вместе с Димой!

Я плакать захотел. Мне нужно было срочно куда-то себя деть. Последний раз, когда я заплакал, Марк мне такого подзатыльника отвесил, что глаза чуть на стенке не остались.

– Я д-домой пойду, – сказал я, снова заикаясь.

Я поднялся к себе и посмотрел в окно. Марк сидел на лавочке, а Маша стояла над ним и, активно жестикулируя, что-то ему доказывала. Он сидел какой-то понурый, сгорбился и ссутулился, но зато Маша раскрылась и пребывала во всей красе. Взяв шефство над Марком, она вела разъяснительную работу по итогам больничного саммита. Носик её заострился, щёчки покрылись румянцем, глаза горели, а брови нахмурено свелись, обнажив за маленьким ростом хрупкой девчушки, упёртую и бойкую натуру.

Я действительно пошёл с Марком на тренировку. У меня все очень хорошо получалось. Тренер сказал, что я ещё больше талантлив, чем мой брат. Но мне нужно стараться. Я прозанимался три месяца и у меня пошли первые успехи. Меня перевели в старшую группу ребят, по факту быстрого прогресса.

Как-то раз после тренировки я подошёл к Марку и твёрдо сказал:

– Я завтра после уроков пойду в музыкальную школу.

– Чего?!

– В музыкальную ш-школу. По классу вокала.

– Бросаешь бокс?!

– Нет, буду со-совмещать.

– Да ты не сможешь! У тебя только результаты пошли! Везде надо пахать!

– Я смогу. Я все с-смогу.

– Ай, делай что хочешь, – махнул рукой Марк и ушёл в душ.

А я пошёл. Захотел и смог. Там мне сказали, что у меня есть очень хорошие данные и их надо развивать. У меня все легко получалось. Только я все равно заикался, но когда я пел, почему-то мой новый недуг исчезал.

Странная закономерность.

Через полгода я пел как солист филармонии и дрался как Римский гладиатор. Все складывалось как нельзя лучше, и я ждал выздоровления Димана.

Пришло время и, наконец, его выписали. Где-то в глубине души, я чувствовал, что жизнь готовит мне какой-то подвох.

Все случилось как в лучших немецких сказках, то есть как нельзя хуже – Диман больше не улыбался, а на голове у него зиял огромный шрам. Когда я подошёл к нему и спросил:

– Диман, ты как?

Он посмотрел на меня как на чужого. Я и был для него чужим. Он полностью потерял память. Его поводили по классу, как на экскурсии, рассказали о ребятах, преподавателях и увели.

Больше я его не видел. Он будет проходить курс реабилитации после тяжёлой травмы.

Я потерял своего друга. Это был другой Диман. Вот тогда, что-то щёлкнуло в моей голове, и запустился безвозвратный процесс череды событий, по ходу которого моя детская психика дала трещину.

Сначала у меня была тренировка по боксу, на которой я колотил грушу с неконтролируемой яростью и не мог заставить себя остановится, как будто находился в психическом припадке. Смутно я увидел, как тренер сделал шаг в мою сторону, видимо, чтобы меня остановить, но Марк что-то сказал ему и меня никто не тронул.

Очень хорошо.

Потом через неделю я выиграл городские соревнования и получил свою первую медаль. Мне дали новый разряд. Даже кубок какой-то вручили.

Стало ещё лучше и веселей, но почему-то хотелось умереть.

Дальше я выступал на каком-то дрянном празднике и пел лирическую песню фронтового солдата перед боем, там были такие слова:

Когда имеешь право жить, руководить судьбой и улыбаться,

Не нужно право голоса искать и притворяться.

За частоколом сонных, лживых лиц,

Я вижу боль и пение свободных птиц.

За радость мне отдать свою судьбу в обмен на крылья,

Чтоб обрести свободной воли в роге изобилия.

И пусть с рассветом потеряю жизнь я,

моя душа покинет местные края.

Устав смотреть на царство лицемерия,

Притворства волчьего, под маской ласковой овцы,

Я перестал искать доверия,

Под осуждающими взглядами людской толпы.

И потому, я вынужден терпеть.

Не суждено мне вольным умереть.

Рождённый убивать – летать не должен.

А вместо крыльев мне дадут клинок и ножны…

Спел её и сорвал бурю оваций с помесью восторга. Мой преподаватель назвал меня юным дарованием и гордостью музыкальной школы. Лучше бы этот слащавый популист подыскал мне песню порадостнее. Марк сказал, что на моё сценическое кривляние смотреть не пойдёт, а Маша сидела в первом ряду и даже, кажется, плакала – она очень чуткая девушка.

Ну, а я никогда не был столь равнодушен ко всему живому. Мне вообще ничего не хотелось. Я, кстати, стал популярен в школе. Теперь мы вместе с братом висели на школьной доске почёта. Только зачем мне все это, я не знал. Школьный психолог сказала, что у меня есть признаки ангедонии – психического расстройства. Смотря на себя в зеркало, я видел томный и тяжёлый взгляд звёздного мальчика. Мне он казался красивым, но каким-то чужим и даже злым.

С тяжёлой головой я лёг спать. Крутился, вертелся, потом кое-как уснул.

Мне приснился кошмар. Ну, а что ещё ждать?

Во сне я медленно подошёл к зеркалу и увидел свои старые, родные, милые зелёные глаза. Какое-то душевное тепло наполняло меня с ног до головы. Я как будто грелся изнутри чем-то благостным и лёгким, мне было хорошо-хорошо, как никогда прежде. Но вдруг мои глаза наполнились слезами, я ослеп на какое-то время, а когда прозрел, то увидел, что они стали небесно-голубыми. Вся душевная теплота исчезла, растворилась, стало очень холодно и тяжело.

Потом я увидел за своей спиной Диму, он улыбался мне, но почему-то сидел в инвалидном кресле.

– Ничего Тима, – сказал он мне. – Мы ещё посмотрим, чья возьмёт!

Мне хотелось обнять его, я сделал шаг, но вдруг провалился в какую-то тьму и полетел куда-то вниз. Я летел все ниже и ниже, было жутко холодно и противно, а потом остановился и увидел старую бабку, что встретил у кафетерия.

Она стояла и мерзко улыбалась, а потом спросила меня гнусавым голосом:

– Ну что, все получил, чего хотел?

– Верни все назад! Верни! – закричал я.

– Желаю тебе, чтобы сбылись все твои мечты! – сказала она и захихикала.

Мне стало очень страшно, меня трясло. Все исчезло, я вновь погрузился в темноту. Потом откуда-то сверху зажегся свет, а я, неожиданно, оказался на боксёрском ринге.

– Один шаг! Один шаг, и ты чемпион! – кричал мне Марк в углу в роли секунданта.

Я посмотрел на своего противника, потом подошёл и выбросил левый джеб, от которого он потерял равновесие и упал навзничь, после чего трибуны взревели от восторга. Все что-то кричали и аплодировали, мне свистели и гудели, творилось что-то неописуемое, все погрязло в страстной эйфории, а потом я услышал:

– Ты – чемпион! Ты сделал, ты смог!

Я хотел закричать от счастья, но вдруг понял, что рот мой зашит толстыми нитками, у меня получилось только промычать. Прозвучал гонг, и я перенёсся на концертную сцену, где я пел песню, а вокруг были огромные рекламные плакаты с моим изображением в полный рост.

Я очень хорошо пел, голос мой был мелодичен и мягок, публика слушала меня, покачивая головами в такт музыке. В первом ряду сидела моя бабушка и умилялась моему выступлению. Все было хорошо, но потом что-то случилось, и бабушка схватилась за сердце. Я вновь услышал мерзкий хохот старухи, он словно обволакивал меня кругом и душил со всех сторон. Я прекратил петь, выронил микрофон и бросился ей на помощь, как вдруг проснулся.

Меня тормошил Марк:

– Да проснись же ты! Проснись! – кричал он.

Я никогда не видел его таким встревоженным.

– Вставай! Быстрее! Одевайся! Бабушке плохо! – говорил он сбивчиво.

– Ч-ч-что? – я не хотел в это верить.

– Быстрее! Скорая уже внизу, я кричал тебе!

Марк схватил куртку и побежал вниз по лестнице.

Я ущипнул себя. Потом ещё раз, уже сильней. Третий раз, я просто сжал собственную руку со всей силы, пока она не побелела – мне так хотелось проснуться из этого вечного кошмара. Я не мог поверить во все это! Как это вообще возможно?!

Но я не спал…

В ту ночь бабушки не стало – это был инфаркт. Больше у меня не было никаких сил терпеть. Теперь я все понял. Вообще все. Старая карга просто прокляла меня. Во всем виноваты мои собственные, неуёмные желания. Никак иначе.

Вот вам мой секрет:

Я могу получить все, что захочу, любую мечту или желание – но неизбежно потеряю равноценное.

Новые глаза? Прощай друг.

Талантливый боксёр? Дефект речи.

Сцена, слава, голос? Бабушка…

На похоронах бабушки Маша шептала Марку:

– Он все увидит. Он ещё маленький. Тебе нельзя плакать. Ты держись.

Даже в такие минуты они думали обо мне.

Я подошёл к брату и сильно-сильно обнял. Как никогда прежде и как в последний раз.

Я почувствовал небольшое минутное облегчение и прошептал:

– Это все из-за меня… Все-все…

Это была слабость, однако Марк обнял меня и прижал мою голову к своей груди. Все было очень грустно, но именно тогда я принял решение.

Дома я вновь подошёл к проклятому зеркалу и сказал:

– Кадетский корпус лётного училища. Подальше отсюда и от всех этих замечательных людей. Не смей им больше вредить. Навсегда и прямо сейчас.

Потом со всего размаху всадил по нему так, что оно разлетелось на мелкие осколки.

Случилась комиссия, теперь социальная. Практически сразу, после похорон. Я стоял за дубовыми дверьми и ждал решения. Через два часа, ближе к перерыву на обед, оттуда начали выходить специальные люди, которых назначили вершить судьбы детей, без учёта их мнения.

В самопровозглашённом царстве лицемерия, по итогу заседания, был составлен протокол, который предписывал мне, якобы лучшую жизнь, чем она есть сейчас, путём разлучения братьев, оставшись без попечительства. Старшему позволят доучиться, а младшему, ну, в общем, я думаю, вы уже догадались, куда отправят младшего – в кадетский корпус, под государственный надзор. Потом, главный лицемер поставил гербовую печать на моей жизни и, довольные собственной правотой вершители судеб, разошлись пить чай с магарычовыми конфетами.

Вышел мой брат и сказал мне:

– Я не смог, Тима…

Он пытался оставить меня с собой, но ему не разрешили. Я даже знал почему. Маша плакала. Марк грустно смотрел в окно, он сделал все, что смог.

Ко мне подошёл какой-то усатый военный, с синими погонами, улыбнулся в свои усы, положил мне руку на плечо и спросил:

– Ну, Тимофей, говорят, ты хочешь лётчиком стать?

Я ничего не ответил. Я уже совсем не знал, чего я хочу. Только смотрел на грустного Марка и слезы Маши на её пунцовой щеке. Это признак хорошего здоровья, кстати, такие щеки с лёгким красноватым оттенком.

Пусть неё все будет хорошо.

Потом я выразительно посмотрел в глаза лётчику. Они были темно-синего цвета. Добрые такие. Настоящий лётчик. Это было хорошим знаком.

– Я готов идти, – сказал я лётчику, – Пойдёмте?

Я взял приготовленную сумку с вещами, крепко обнял брата, потом Машу и пошёл в новую жизнь. Мы шли пешком через город к железнодорожному вокзалу. Проходя мимо кафе-мороженного, я остановился. Одна из зеркальных витрин была разбита и заколочена деревянными досками. Та самая, в которую я смотрел и размышлял, прежде чем увидел в её отражении проклятую старуху. Получается, именно в неё влетел Дима, когда его сбил мотоцикл.

Я огляделся вокруг. Вот сейчас можно все остановить. Вот на этом самом месте. Тут, где все это произошло и началось. Надо только вновь увидеть эту бабку в отражении и сказать ей, или нет, даже прокричать:

– Я счастлив! У меня все хорошо! Уйди, оставь меня в покое!

Но ничего не произошло…

И никто не появился.

Я легко могу получить все, что только захочу, но теперь уже никогда не верну того, что было.

– Эй, малец! Ты идёшь? У нас поезд скоро уходит! Чего встал? – крикнул мне усатый лётчик.

– Бегу! – крикнул я и побежал его догонять.

Я бежал к своей старой мечте. Той мечте, о которой когда-то рассуждал вместе с Диманом. Той мечте, на которую смотрел зелёными, а не голубыми глазами. Той мечте, к которой стремился обычный мальчик, добрый, по-своему наивный, но зато честный.

И популярность ему была ни к чему. Только понял он это слишком поздно.

Между тем мальчиком и нынешним теперь огромная пропасть, возвращаться через которую, мне предстояло всю мою жизнь.

(В оформлении обложки использована художественная работа автора)

Оглавление

Часть первая. «Бармен и лётчик»

Часть вторая. «Рыжий кот и голубые глаза»

Часть третья. «Проклятое зеркало и новая жизнь»