Контуры пятидесятиэтажек робко очерчивала полная луна. Чёрные окна спёртых дворов смотрели друг на друга. Внезапно ночной воздух пронзила сирена. И хоть “ядерную тревогу” по привычке называли “ядерной”, но бомба, спущенная врагом с поводка, могла оказаться как антиматериальной, так и аннигиляционной. Под вой сонные прямоугольники бетонных колоссов сначала вспыхнули поочерёдно, затем так же быстро погасли один за другим. Уставшие ждать смерть жители решили, что если и сгорят в геенне, то хотя бы скелеты их будут выглядеть спокойными, а если повезёт то и счастливыми.
Дима откинул одеяло и посмотрел на обруч декасвязи. Широкий экран на запястье показал крупные цифры: одиннадцать. Не спалось. Заунывная сирена медленно смолкала.
Оля должна была вернуться ещё два часа назад. Жена пропадала на своём собрании агитпроды. На вызовы не отвечала. Дима нажал пульсирующий обруч, вызвал Олю снова. Звонок жене не успел долететь, как щёлкнула дверь. Из крошечной прихожей свет показался роковым светилом, выжигающим сетчатку дотла. Дима зажмурился:
– Где ты была?
Дима повысил голос. Его приглушили щелчки каблуков, снимаемых туфель. Возясь в прихожей, Оля с порога давала понять, что настроена не менее решительно. Её занятие агитпродой, вызывало всё большую ревность. Оля считала должным пропагандировать Новую Политику. Мировая обстановка грозила перерасти в тотальную войну и вот уже три года волонтёры занимались информированием пенсионеров, неимущих, инвалидов и прочих, тех, кого зовут просто – незащищённые слои. На агитпроде учили использовать противогаз, костюмы защиты, оказывать первую помощь и изучать планы эвакуации из сметённого взрывной волной города. И чем дольше, тем основательней жители готовились увидеть пламя и смерть. Оля как старший волонтёр микрорайона вела местную группу.
Жена вошла с видом заправского лидера, повелевающего легионами:
– Спи!
– Ты очень долго!
– О! Это что за тон? – отрезала она. – Тебе дать снотворного?
Жена резко задёрнула штору, оказавшись за ширмой и давая понять, что квадратный метр их кухоньки – спасительный причал, где ей отведено уединение. Села у столика, щёлкнула вайпом – закурила.
– Оля, в чём дело?
Дима устал после смены автомеханика, но, всё же превозмогая скованность мышц, поднялся и сел на кровати. В нос тут же ударила штора задёрнутой ширмы. Нарисованный лампой силуэт выдвинул подбородок:
– Если бы сразу спросил – ответила бы… И давай без вот этих грубостей! У нас было много дел, – Оля выпустила дым со звуком продуваемой вентиляции. – Кассандра ушла… Дурочка…
Последний год жена всё больше язвила в адрес своего заместителя – Кассандры. Называла заторможенной и прочими эпитетами. Но Диме казалось, что Оля просто, собирается отмазаться, тем что осталась без помощника:
– Так и скажи… Не хочешь говорить… – с упрёком заключил Дима:
– Ой, Давид! Брось! Спи… Я все разговоры знаю наперёд.
Когда Оля называла Диму именем записаным в кюарпаспорте – Давидом, нетрудно было догадаться, что жена готова поскандалить. Диму резко всколыхнула болезненная тема их семьи:
– Кое-кому пора в декрет, отдохнуть.
Оля отрезала:
– Рожать я не буду, – она одёрнула ширму и сверкнула карими налитыми гневом глазёнками. – Хочешь? Давай инкубом, как все нормальные люди. Все так рожают!
Дима по привычке не стал давить сильней:
– Ты слишком устаёшь. Подумай, если инкубом тогда не дадут год отдохнуть. Это же случай, почему не живородить, Оль? И не все! Инкубом пользуются больше половины.
– Ой! Давид! Меньше пятнадцати процентов, а не половины. В синерговизоре все точные цифры! – жена ткнула в стеклянную стену, потухшую и прожженную от неутешительных новостей дикторов. – Что за древность? Пещерный архаизм, прям! Тебе давай сына… А я хочу дочь! У меня нет времени носиться с ней. Что плохого? Сдадим клетки. Ребёнка выведут в инкуб-клинике и в три годика она наша! Ни возни, ни морок! Я так выросла и ничего, нормальная, как видишь! Зато моя мама спокойно работала всё это время, приносила деньги. Пользу семье. А не шарахалась с пеленками и присыпками, как твоя. Она мне рассказывала… Спасибо… Как мучилась… Это вам мужикам – пофиг. Думаете всё так просто. А мне что? Год горбатиться над тряпками и детским питанием? А фигура? Растяжки… Ну, уж нет! Я пожить хочу!
Оля, как всегда, талдычила о своём: рожать из пробирки. Её упорство продолжалось семь лет замужества. Дима прошептал:
– Что за упрямство? Я же буду помогать. Даже если дочь…
– Конечно… А пол сможешь выбрать, когда кончишь? В инкуб-клинике можно, а в животе нет. Сына он хочет… Ещё один большой плюс! Тебе не кажется? И вообще, я осталась без помощницы! Эта тупая дура упёрлась. У нас указ Правительства, а она такая: я не буду… это нарушает права… Идиотка! Как она меня достала. И пока я не воспитаю нового помощника – никаких разговоров про детей! Ты, что не слышал, что говорит их чмо? – Оля ткнула в молчаливую стеклянную стену, намекая на последние мировые новости. – Эта обезьяна угрожает Курилам. Курилам, гандон такой! Вот какое, скажи, ему дело до наших Курил?
– Оля, а если у нас не будет детей? То, какое дело до Курил нам?
Вайп жалобно скрипнул в сжатой ладони. Перемены в осанке Оли говорили, что жена превращается в образ своего кюарпаспорта – Хелгару Миронченко – чужую отстранённую женщину. Взбаламученный силуэт стукнул по столу пластиковой дымящей коробочкой:
– С кем я живу? Его Родину рвут на части! Эти твари хотят разрушить великую страну, которая выкормила его! Напасть! Всех в мире подговорили, а ему всё равно?.. Вот уж… За кого я вышла?..
Оля отвернулась и подпёрла голову рукой:
– Слышать тебя не могу… – прошипела она. – Вот что! Надень браслет! И не расстраивай меня!
Жена вынула из сумочки блестящую ленту и нехотя бросила на кровать рядом с коленом. Дима присмотрелся. Это была силиконовая, мигающая синим, лента. Только сейчас он заметил на левом запястье жены точно такую же, только зелёную.
Пока он разглядывал, Оля говорила:
– И не вздумай отказаться! Я пять часов жопу рвала, чтобы достать вне очереди! Для тебя…
– Что это?
Дима поднял полупрозрачную ленту и всмотрелся в тусклый мигающий маячок:
– Спасательный браслет! Это о них говорят в синерговизоре. Правительство выделило всем – бесплатно. Я тебе достала… вне очереди…
– Зачем?
– Как зачем? Давид, ты, где обитаешь? Война может начаться в любую секунду, а по браслету нас смогут найти спасатели.
Дима повертел в руках браслет. Липкая лента не внушала доверия:
– А как застегнуть?
– Он сам слипается на руке намертво. Нужно только обвить и прижать.
Оля потрясла левой кистью. Её браслет даже не шелохнулся:
– Его не снять?
– Нет, конечно! Ты что? Если бомба жахнет где-то рядом, а тут будет паника и руины, какой снять? Ты синерговизор смотрел? Там же каждый вечер инструкции! Каждый гражданин обязан надеть именной браслет!
– Но если его нельзя снять?
– И что?
– Он постоянно работает, значит, за ним следят. Он именной. Но ведь это нарушение личного пространства, свобод?
– Да ты что, от Кассандры опылился? Какие нахер свободы? Очнись! Ты ходишь с декафоном на руке постоянно. За всеми следят уже давным-давно!
– Но деку можно снять.
Дима указал на застёжку декафона:
– Ну, пускай – это нельзя. Но это ради безопасности! Да какая разница, можно, нельзя? Давид я ради тебя горбачусь в нашей ячейке. Тебе совсем плевать, да?
Оля сунула вайп в сумочку и, прижимая к груди, встала:
– Давид! Надевай или я ухожу!
– Почему ты кричишь?
– Надевай! Если любишь, надень!
В Диме росло упорство, вызванное подозрением к браслету, и давлением жены. С тех пор как Оля возглавила агитпроду, то становилась все более агрессивной и непредсказуемой:
– Я надену, только скажи, что ты бросишь все, и мы уедем на дачу.
– Условия? Давид, ты мне ставишь условия?
– Ты не зовешь меня Димой?
– Да к чертям! Ты уже цепляешься? Всё! Пошёл ты, знаешь куда!
Оля метнулась к шкафу, распахнула и вытащила чемодан для путешествий:
– Неблагодарная тварь!
– Оля.
Дима вскочил:
– Оставь меня!
Оля бросила через плечо, сгребая в чемодан вещи, начав с нижнего белья. Это были первые сборы за всё время ссор, поэтому Дима не поверил и дотронулся до её шеи:
– Оля успокойся.
– Не трогай!
Она одёрнула и продолжила уминать свитера и колготки:
– Я для него всё! Хочешь, давай новый синерговизор; хочешь, давай коврик… Кухню, какую купила!
Оля указала на маленький столик, в котором помещалась вся утварь и индукционная печь: незаменимая кухня в условиях их двадцатиметровой квартиры:
– Оля, мне…
– Что тебе? Что тебе? Да всё тебе! А ты…
Оля захлопнула чемодан. Выпрямилась:
– То ему не так, то не эдак. Ты вообще помнишь, что за моё волонтёрство скосили нам пять процентов ипотеки в год?
– Оля прекрати!
– Так, вот, дорогой! Я – к маме! Мы разводимся, а эти пять процентов будь добр, до конца года – верни!
– Брось! – потребовал он и дотронулся до чемодана.
Оля оттянула ручку на себя:
– Пошёл вон!
Дима застыл, надеясь, что Оля разыгрывает комедию и передумает, но она захлопнула дверь перед носом. Он тут же вылетел в коридор, но замер перед узкой полоской света, смыкающего створки лифта. Из кабинки на него смотрело пунцовое лицо без единой слезинки.
***
Оля пробыла у мамы три ночи. Дима звонил тёще несколько раз, но она уверяла, что Оля, несмотря на её давление, не вернётся. Вечером на декафон пришло сообщение от олиного адвоката. Он предлагал обсудить детали развода.
Поздней осенью темнело рано. Когда дека потухла, унеся в темноту слова юриста, Дима возвращался из своего автосервиса и завис между тёмных пятидесятиэтажек. Окна, занавешенные от нацеленных невидимых бомб врага, напоминали средневековый темный собор, вымерший во время чумы. Светился, завлекая покупателей, лишь гипермаркет “Пятнит” и то – приглушенно и нерешительно.
Сообщение адвоката особых сожалений не вызвало. Оля и до замужества вела себя до надоедливости смело и впопыхах совершала такие же решительные ошибки. Всё же надеясь на благоразумие, Дима, вспоминая, что любила приготовить жена, зашёл внутрь, купить авокадо. Ему казалось, что Оля вот-вот выйдет из-за угла и захочет этот самый авокадо. Но вместо авокадо на полках плясало сердитое олино лицо. Дима проклял спасательный браслет, который так и не надел. Силиконовая лента осталась дома, с ней, как и с этим чёртовым авокадо было что-то не так. Зелёный плод, такого же цвета, как и браслет, остался лежать на полке “Пятнита”. Дима взял буханку, колбасу и снэйки для микроволновки – стандартный набор холостяка.
В очереди мелькнул знакомый силуэт, хотя с Кассандрой они никогда не разговаривали. Виделись только издалека, только кивая друг дружке. Дима помнил её лицо из фотографии в МЕТАР – глобальной сети для правопорядочных граждан, где регистрировались только по кюарпаспорту. Кассандра, как и на фотографии, отличалась прямым носом, длинными ниже плеч каштановыми волосами (казалось, она не красилась). Девушка очутилась прямо перед ним. Дима покашлял, обращая на себя внимание, бывшая помощница Оли обернулась и скромно кивнула:
– Здравствуйте, – пролепетала она:
– Вы без плаща, – заметил Дима. – Сегодня обещали кислотный дождь.
В ответ он получил короткий, чуть испуганный взгляд, девушка отвечать на любезность не торопилась. Дима полез в наплечную сумку:
– Возьмите, – он протянул дождевик. – У меня всегда второй есть.
Она осторожно приняла пакет с новым дождевиком. Пальчики, казалось, поморщились вместе с хозяйкой, вид усталых рук подчёркивали ногти с отколовшимся в нескольких местах лаком:
– Мне неудобно, спасибо…
– У вас всё в порядке? – забеспокоился Дима, девушка казалась встревоженной и очень осторожно положила дождевик в сумку.
– Вы, ведь Давид… – она замялась:
– Просто, Дима.
– А я…
– Вы – Кассандра, вы ходили на агитпроду вместе… – теперь замялся он, не зная, как назвать Олю:
– Да, ваша жена…
У Димы назрел вопрос о браслетах: почему Оля взбеленилась настолько из-за такой мелочи:
– А, мне… Знаете, я хотел спросить.
Тут подошла очередь к кассовому роботу и Кассандра отвлеклась. Дима выложил продукты на ленту, подождал, пока робот посчитает её покупку, затем его, расплатился и заметил, что Кассандра пропала. За углом мелькнул подол чёрного пальто.
Он догнал её по пути к их жилому массиву, кубами загораживающему мутное городское небо без единой звёздочки.
– И всё-таки я хотел спросить.
Они поравнялись. Кассандра зыркнула исподлобья:
– Мне ничего не известно, – отрезала она:
– Неизвестно что?
– Насчёт вашей Хельги и этого Хедгара.
Кассандра резко остановилась:
– Послушайте! Я не распускаю сплетни. Я не люблю обсуждать, и меня это не касается. Спросите кого-нибудь другого.
Ком встал в горле, Дима пролепетал:
– О чём?..
– Да о том, что вы хотели спросить. Не надо меня в это впутывать. Если говорят все, то я здесь при чём? У вас… – Кассандра приложила руку к губам. – Вы не знали?..
Дима стоял ошарашенный новостью:
– Ой… – прошептала девушка. – Простите. Это ошибка.
Дима глубоко выдохнул:
– Никакая это не ошибка… Глупый анекдот… Как всегда, муж узнает последним.
Закололо краешек глаза. Дима, скрывая ошеломлённое лицо, развернулся к стене с граффити. На чёрной размалёванной плите яркими пятнами сидели звёздочки; на фоне ярких пятнышек и спутников в сторону противоположного материка летела наша бравая ракета, а впереди над ненавистным врагом вставали огненные грибы. Нос потёк, Дима шмыгнул.
Картина Олиной измены увеличивалась, вместе с растущими смертоносными грибами. Чужой мужчина обнимал олино родимое тело… Туманная ревность толкнула ощетинившегося внутреннего ежа. Ёж кольнул и тут же обмяк, услышав чужое дыхание у уха:
– Мне жаль… И очень стыдно. Простите!
Стук каблуков быстрым ритмом улетел во тьму.
***
Случайно оброненные слова Кассандры оказались правдой: Оля пропала, адвокат позвонил на следующий день и сказал, что будет вести дела жены; тёща извинилась и призналась, что Оля не провела у неё ни ночи:
– Прости Давид, я думала, ты знаешь… – заключила старушка по декафону сокрушённо, как палач, который произносил приговор.
Дима, не ответив, медленно нажал на сияющий диод. Дека потухла, ознаменовав раздор и крушение семьи. Через минуту позвонил Кристоф (среди друзей Костя) и спросил, почему он видел Хельгу в торговом центре с другим. Описал этого самого Хедгара: длинные волосы, зелёный пиджак, красные туфли, прям по моде, как любили одеваться те, кому за сорок, но пощеголять хотелось, как в двадцать пять:
– Забей Костя, – попросил Дима. – У Хельги своя жизнь.
В квартире повисла кромешная тишина. Дима выключил декафон, сняв аккумулятор; нашёл и выбросил в урну злосчастный браслет и улёгся на постель. Теперь можно было не снимать рубаху и джинсы. Ощущая, растущую свободу, Дима долго смотрел в потолок, встречая рассвет.
***
В очереди “Пятнита” снова мелькнула знакомая каштановая шевелюра. Кассандра застыла у робокассы, вокруг неё поднялся шум. Две женщины назойливо впились в девушку и злорадно галдели. Кассандра вдруг бросила корзину с покупками и, не оплатив, направилась нервным шагом в сторону выхода. Под лампами яркого холла Дима заметил налитые гневом щёки, скрытые за воротником пальто.
Спустя шесть нагнутых спин и суровых профилей подошла его очередь. Робот пиликнул. Загорелся красный глаз. На экране вышла надпись:
“Приложите ваш спасательный браслет, пожалуйста!”
Дима бросил взгляд на левую кисть, вспомнив о ленте. Затем вернулся к экрану и поискал глазами опцию: “Пропустить”. Вдруг сзади раздалось:
– Ещё один!
– Эй, мужчина! Вы вчера родились? Сегодня все с браслетами.
Дима бросил взгляд в закипающую толпу. Старичок рядом буркнул:
– Ишь чего?..
Остальные загалдели:
– Синерговизор не смотрите?
– Нет браслета? Чего лезешь тогда?!
– Да, молодой человек. Вы так не купите, – сжалилась стоящая прямо за ним сердобольная старушка. – Не задерживайте, пожалуйста.
– А как же? – Дима не мог поверить в происходящее.
– Указ Правительства. С сегодняшнего дня все магазины обслуживают только тех, кто с браслетами.
– Но мне…
– Иди, давай, – распалился старичок.
Старушка шепнула:
– Вам если надо, то идите в “Клоп”, там продавщице накинете сверху, она отпустит без браслета.
Дима ощутил отталкивающую от молчаливого робота силу. Сделал шаг назад, затем ещё шаг. Красный глаз робокассы смотрел непреклонно и до боли непререкаемо провожал восвояси. Зато старушка с милой улыбкой передала корзину, подоспевшей работнице в красном фирменном фартуке. Менеджер схватила неоплаченный товар и перед тем как унести обратно в зал, покосившись, бросила:
– С браслетом надо приходить! Новости смотрите!
Дима нутром почуял десятки осуждающих глаз. На миг окутал жар стыда. Лицо вспыхнуло горячими пятнами. Хотелось их скрыть, подобно Кассандре как две минуты назад. Холодный воздух на выходе пронзил и остудил кожу, в ноздри ударил освежающий морозец. Казалось, мелкие снежинки, падали на ещё голый осенний тротуар и нашёптывали с лёгонькой насмешкой о безысходной свободе на фоне конца света.
Из-за толстой колонны показалась фигурка с широким шарфом на голове и вперилась серыми глазами под толстой накидкой. Кассандра хихикнула как школьница, прикрыв рот ладонью:
– Вас тоже, да?
– Меня… – Дима не находил слов. – Бред какой-то!
– Во, во… И я о том же. Всё! Кончилась наша свобода!
– И что делать?
– Вообще-то, я вас ждала. Хотела попросить, купить хотя бы хлеба и молока. – Кассандра потёрла замёрзшие ладони, затем спрятала в кармашки пальто. – А потом увидела, как вас… – снова захихикав, она втянула плечи.
Дима обернулся к светлому пространству гипермаркета:
– Подождать ещё кого-нибудь?
– Давайте, – согласилась она, пританцовывая на лёгком морозе.
Они простояли четверть часа, пока оба не затряслись. Внутри "Пятнита" продолжали двигаться сплошь незнакомые лица. Дима, ощутив морозный озноб, заметил:
– Знаете что, а пошли в “Клоп”, – он вспомнил слова старушки. – Там договоримся.
Кассандра кивнула, укутала плотнее широкий шарф, скрывая незамысловатую прямую причёску от снежинок, и медленно зашагала рядом:
– Я из-за этого ушла. Из-за браслетов этих. Хельга говорила, что на днях они станут обязательными.
– А почему вы не надели?
– Мне не нравится, когда люди сходят с ума. По синерговизору какое-то безумие. Всё про войну! Война, война, война… Словно, кроме войны, у нас дел нет! Будто нам не нужно жить, ходить в кино, готовить вкусняшки, растить детей, не знаю… радоваться жизни, в конце концов. Меня это так бесило! И, наверное, я не выдержала в тот момент…
– Я тоже устал… Уже не помню, когда последний раз включал новости.
– И не включайте! Ничего там хорошего нет. Это помутнение какое-то! И эти браслеты меня просто добили! В агитпроде думают, что это их спасёт. А ведь если упадёт бомба, то всё сгорит! К чертям! – Кассандра показала на бетонные исполины, занавесившие окна в ожидании рокового удара. – Этого всего не будет. Кому будет дело до браслетов, если город будет в руинах?
Они зашли в “Клоп” – магазин грязней и неуютней “Пятнита”, зато за бонус кассирша обслужила. Дима взял еду для микроволновки, коньяк и лимоны. Кассандра взяла стандартный набор: хлеб, молоко, колбасу и охнула с благодарностью, когда Дима забрал её пакет. Вышли на улицу, Дима настоял, что поможет донести. Кассандра не ответила, покосилась. Пошла рядом:
– Меня Катя зовут.
– А я Дима.
Она округлила глаза:
– А вы живорождённый?
– Да. Хоть в кюарпаспорте меня записали Давидом, но мама звала – Димой. Нелепо, правда?
– Почему? Со мной так же.
– И вы?!
– Ага…
Катя заговорщически кивнула, давая понять, что она – преступница без браслета, ещё и родилась не как принято. Живорождённые часто чувствовали себя не такими, как все. В этот миг овальное лицо девушки стало милым и по-особому прекрасным. В глазах мелькнул затаённый восторг:
– Вы второй кого я встретила… Такого же.
Путь оказался близким. Слишком близким… Через минуту они застыли у катиного подъезда. Девушка протянула руку забрать пакет. Дима не шелохнулся:
– Ты с парнем? – спросил он прямо.
Катя резко вздёрнула подбородок:
– Так… Началось… – прошептала она. – Давайте, так… Вы женаты!
– Я ничего не имел в виду. Кать, я взял коньяк! – Дима потряс пакетом в руке. – Делаем так: идём ко мне, выпиваем по рюмке, болтаем и потом я провожаю до дома.
– Да, уж… – Катя покосилась на застеленные драпировками окна многоэтажек, будто опасалась чужих глаз. – Лучше к вам…
Пока они шли и поднимались на лифте, договорились общаться на "ты".
В квартире Дима быстро распихал покупки в холодильник и натянул домашнюю толстовку. Катя скинула только пальто и, обмотавшись шарфом, скромно примостилась у кухонного гарнитура. Утирая красный от холода нос, она окидывала взглядом стандартную квартиру в двадцать квадратов, как роскошные апартаменты:
– А у тебя уютно… Больше чем моя.
– Такая же стандартная, – заметил Дима.
Его "двадцать квадратов" уступали в размерах только двадцати пяти метровым хоромам, обычно положенным для семей с двумя детьми.
Дима не стал заикаться о гордости – синерговизоре предыдущего поколения на всю стену. Даже ради фона не хотелось включать опостылевшие картинки новостей или кино. Их заменил приятный девичий голос в блуждающей тишине уюта. Катя несмело поёрзала и забегала глазами, словно опасалась нежданного возвращения жены и настоящей хозяйки. Видно как девушке было неловко.
Дима вынул из пакета сырки и лимон:
– Тебе завтра на работу? – спросил буднично:
– Уже нет. Нас не пускают без браслетов.
– Всё так плохо?
– Ага. А у тебя в автосервисе разве ещё не ввели?
– Наверное, скоро… Как же ты будешь?
– Не решила пока. Может, пронесёт… Не знаю.
– Одной сложно.
– Справляюсь…
– А почему ты одна?
Дима разлил коньяк в маленькие рюмки.
Катя поёжилась:
– Знаешь, раньше для конька брали специальные бокалы. Напиток, насыщенный винными аромамаслами, пили, вдыхая аромат. И бокалы были широкие такие… красивые, мне мама показывала.
– Да где сейчас достанешь настоящий коньяк? Я слышал, осталось одно пойло с порошками.
– Все сейчас с порошками…
– Ты не ответила.
Катя поморщилась:
– Он не хотел… Настоящих детей, понимаешь? – Катя с сожалением сощурилась как злостный нарушитель устоев и порядков. – Я хотела, чтобы дети были, как и я – живорождёнными. Это… Мне не объяснить…
– Почему? Я понимаю…
– Правда? – Катя посмотрела исподлобья. – Он говорил: нам некогда их воспитывать. У нас сейчас будет карьера, ипотека! Вот как воспитывать детей с ипотекой? Это же невозможно!
– Да, время такое…
– А мне было всё равно. Я не понимала, что нам стало, не по пути… Долго не понимала… В общем, два года назад это закончилось.
Красивое лицо расчертила неловкая улыбка:
– Тогда я предложу тост, – Дима поднял рюмку, она вслед за ним. – За нас! За живорождённых!
Она невесело потянула губы и, кивнув, опрокинула коньяк в себя. Поморщилась:
– Мне пора.
– Останься.
Катя в ответ окаменела:
– Я знаю, что ты сейчас скажешь. Но я не могу. Ты – женат.
Тут дека на запястье пискнула. Дима приблизил к глазам экран и прочел:
“Дистанционное судебное заседание. Вы согласны на развод: – Да? – Нет?”
Дима машинально нажал “Да”.
Выскочила следующая надпись:
“Спасибо за внимание! Акт о разводе, номер 560382011300008 зарегистрирован! Исполнение решения суда происходит с этого момента. Если вы читаете это сообщение: вы автоматически уведомлены о пунктах судебного решения… Спасибо за внимание! Оцените нашу работу по восемнадцатибальной шкале…”
Дима отбросил чтение и посмотрел в серые глаза напротив:
– Ну вот! Теперь я свободен!
– А что это?
– Я только что развёлся.
– Как удачно… – хмыкнула она. – И всё же не торопитесь.
– Я спокоен как удав.
– Вы обещали проводить.
– Только если ты снова станешь называть меня на “ты”.
– Согласна.
Они шли очень медленно и молчали. Настолько медленно, что только спустя полчаса достигли её подъезда. Казалось, Катя не торопится входить. Она застыла на порожке и замяла пальцы. Диму вдруг переполнила энергия единственной стопки коньяка, придавшая смелости:
– Может, я к тебе?
– Нельзя. На первом свидании…
– Так значит всё-таки свидание… Тогда так! Работу мы оба потеряли.
– Разве ты тоже?
– Да. Давай смотреть реально. Я – механик автосервиса. Ты правильно сказала. Не сегодня так завтра нас обяжут надеть браслеты.
– И что? Разве не наденешь?
– С тех пор как встретил тебя, нет.
Воцарилось долгое молчание, после которого Катя пролепетала:
– Во мне нет ничего особенного.
– Ошибаешься. Ты… – Дима замялся, подбирая слова. – Ты самая особенная.
Катя промолчала, закусив неловко губу:
– Сегодня ничего не будет…
– Мне всё равно! Знаешь, у меня за городом остался домик отца. Он называл его берлогой, – Дима подмигнул. – Но домик очень хороший и тёплый, там дрова и лес, много земли. Завтра утром я забираю тебя! Мы уезжаем, – Катя раскрыла рот от удивления, Дима не дал ей сказать. – Возражения не принимаются! Здесь нам всё равно не дадут жизни. А там спокойно можно переждать всю эту кутерьму. Понимаешь?
– Я не понимаю…
– Всё ты понимаешь.
– Но как жить?
– У отца была старая шиномонтажка. Там всё оборудование. Просто клиентов было мало. Но теперь! Представь, сколько людей без браслетов подадутся за город и всем будет нужен техник. Я справлюсь!
Всё время пока он говорил, Катя смотрела под ноги:
– У меня такое впервые…
– Была старая традиция красть невест. Пусть я не краду. Но считай это романтической кражей.
Катя рассмеялась несмело:
– Идём… Идём ко мне… У меня вино.
Подмигнула:
– Расскажешь, как будешь жить в берлоге.
***
На шестой день в шиномонтаже побывали очередные три клиента. Дима управился с заменой шин, закрыл на вечер гараж и занялся дровами. Пока рубил, прикидывал, что заработок вполне сносный и с Катей им хватит. "Украденная невеста" освоилась, наведя за первые дни в берлоге порядочный марафет. Когда Дима внёс охапку дров, стряхивая опилки, подруга корпела над кипящей кастрюлей:
– Ну как заработок? – спросила, поправляя волосы.
Дима сложил дрова у печи и обнял за талию:
– Зябнешь, согреть?
– Топи давай!
Катя обернулась и поцеловала в губы. На ней сидел огромный не по размеру свитер. Волокна шерсти пахли землёй и домом:
– Всё ожидаемо. И скоро клиентов станет больше. Люди бегут из города. Говорят, вчера тревогу включали три раза за день.
– Три раза? Так часто!..
– Да… – Дима утонул в катиных волосах и вобрал в себя аромат – нежный как ромашковое поле весной. – Какое-то обострение, – он съязвил. – Снова синерговизор угрожает всему живому!
– Сумасшествие… – пробормотала подруга. – Я с непривычки не могу понять, почему сирену не слышу. Представь! В голове такая приятная тишина.
– Да, и у меня.
– Как же хорошо без этого воя!
Вдруг по стенам, столу и посуде поползла тень, и через миг окна вспыхнули. Высокие сосны на миг пропали, блеск от кастрюли усилил эффект далёкой вспышки. Катя визгнула, Дима потянул за плечи и рухнул вместе с ней на пол.
– Дима! Что это?!
Нутро дома озарилось, будто за окнами зимние сумерки уступили место яркому летнему дню. Испепеляющий жар опалил кожу, дом пыхнул горячим воздухом.
– Смерть… – прошептал он:
– Я люблю тебя! – Катя обхватила шею и прижалась изо всех сил; впилась губами. – Пожалуйста, не так!
Через долгие секунды свет померк, но зарево продолжало медленно колыхать по стенам тени – чудовища с когтистыми лапами.
Дима выдохнул, Катя с расширенными от страха глазами дышала ему в ноздри:
– Мы живы? – выдавила она. – Скажи, что мы живы…
– Да…
Дима поцеловал холодную щёку подруги, казалось, Катя превратилась в ледяную деву. Он встал и остолбенел.
Далеко за верхушками сосен, там, где лежал город, вставал высокий чёрный столб. Дым смерти вздымал под растерзанные облака могучую шапку, раскидывая на всю ширь неба гигантские сферические кольца.
Катя встала вслед за ним:
– Что э… Это оно? Дим?
– Конец… – пролепетал он. – Началось…
– Мы умрём?
– Нет. Слишком далеко. Я так понимаю: это на западе города, где воинская часть. Если только будет дуть сюда… Тогда выпадет пепел и он будет смертельный…
Катя должна была знать это из занятий агитпродой, но от охватившего испуга память выветрилась:
– Но дует от нас же? Правильно?
Катя свела ладони, словно взмолилась Вселенной о спасении:
– Да, – согласился Дима.
Наклон огромного гриба говорил, что зимняя пурга снесёт пепел прочь и немного левее. Жителям с противоположной стороны города не позавидуешь…
Вдруг пол заходил под ногами, стены и потолок зарокотали, стёкла заскрипели, а посуда забренчала, наполнив дом тревожными отзвуками далёкого катаклизма. Подземная ударная волна шла, зловеще колыхая округу, оставляя напоминание, о том, что скоро придёт следующая – воздушная:
– Погоди… Сколько прошло времени со вспышки?
Дима посмотрел на декафон, пытаясь отсчитать секунды:
– Вечность… – пролепетала Катя:
– Секунд тридцать. Надо засечь время и тогда мы узнаем расстояние.
Дима запомнил время. В глазах Кати застыл немой вопрос:
– И что?! Что нам теперь делать?
– А что ты сделаешь? Мы – без браслетов. К нам не придут. Пускай спасают их…
Дима махнул в сторону горящего в ядерном пожарище города и только сейчас заметил сумрак на кухне. Электричество пропало. Дима метнулся к ящику и переключил освещение на солнечные панели, так заботливо установленные отцом, когда тот хозяйничал здесь и был жив и полон сил. Дима не успел мысленно отблагодарить папу за прозорливость. Под беззаботный свист инвертора индикатор показал половинный от нужного ток (гамма-излучение повредило кристаллы на крыше, снизив их мощность и ресурс). Но, несмотря на теперь уже неполноценные панели всё же их должно было хватить для нормальной жизни на пару лет. Лампы торжествуя, осветили пустую кухню. Резкая тревога за пропавшую любимую поглотила мысли.
Катя уже стояла снаружи. В толстом свитере на морозе как статуя, зачарованная своим скульптором, она вперилась в дымную шапку, уничтожившую всё живое. Напоминая о прошедшем по округе жаре, вода закапала с крыши. Шапки снега на хвойных лапах заметно поредели. Дима подошёл и положил ладонь на плечо, желая забрать Катю обратно в дом, как вдруг услышал свист. И тут же в уши ударил молот. Раскатистый грохот сотряс округу, забренчало стекло, и сосны, качнув ветками, сбросили окончательно снежные комья.
Гром стих, вокруг воцарилась тишина. Белая пелена падающего снега проглотила каждую капельку звука. Молчаливые стволы, не ожидавшие напасти, продолжали раскачивать колючими ветвями, возвещая о смерти целого мира, где наивные люди думали, что смогут и дальше ходить, спать, есть, работать, любить и просто трахаться, чтобы жить. Даже необычная для зимы весенняя капель, замолкла на много секунд. Тишина забрала мирное время и водрузила сверху повисшую над человечеством неопредёленность.
Страх и трепет поддержал далёкий вой перепуганной собаки. Дима посмотрел на часы:
– Прошло две сорок… значит…
Катя сглотнула слюну:
– Звук проходит три километра за десять секунд. Мы учили на агитпроде…
– Почти пятьдесят километров. – прикинул Дима. – Это хорошо. Это очень далеко.
– Не заденет… – Катя начинала дрожать сильнее. – Свою дозу от гамма-вспышки мы уже получили: минус лет пять от жизни, наверное… И если ветер снесёт пепел от нас, значит, мы в порядке…
– Не совсем! – возразил Дима. – Осталась последняя опасность.
– Какая? – Катя поёжилась:
– Люди! – заявил он. – Сейчас повалят из города! Их будет сотни тысяч. Те, кто уцелел… Они будут с ожогами, голодные и очень злые.
Дима направился в сторону погреба, где отец хранил винтовку. Промасленный свёрток стоял внутри большого сейфа. Рядом с “мелкашкой” висели два арбалета и с десяток луков. Всю эту амуницию отец держал, для турниров по реконструкции древних сражений. “Деды воевали”, – любил посмеиваться над своим увлечением отец.
“Довоевались…” – пронеслось в мозгу.
Дима заставил Катю взять в руки винтовку. Умение придёт с навыком, но Кате следует знать, как защитить дом от мародёров.
Страшное слово – мародёр, когда обессилевший, голодный человек перестаёт быть и ощущать себя человеком. Забывает о законе и собственных обязательствах. Перед лицом голодной смерти превращается в безответственное животное, готовое вцепиться в глотку ради жилья и пищи. Зимой особенно.
В аптечке Катя нашла лекарства и вколола ему и себе по ампуле. Ещё проглотили по две капсулы. Уколы и капсулы тешили надежду ослабить гамма-воздействие. К ночи огонь печи согрел дом, и они легли. Но уснуть не вышло, Дима каждую секунду бегал глазами по потолку и готовился к нападению, держа винтовку у постели. Катя вжималась в его живот и хлопала прослезёнными глазами:
– Ты помнишь эту тишину? После волны?
– Да.
– Мне тогда показалось, что больше ничего нет. Ни работы, ни агитпроды, ни Барбары, ни Ирен с Джорджем… Города, наших домов… Все они исчезли… Хорошо, мама с папой это не увидели…
Катя болтала всю ночь, вспоминая знакомых и памятные места, дрожала от озноба, хотя в доме было тепло; прижимаясь, вытирала мокрые щёки о его плечо и вспоминала, как Дима увёз её:
– Ты спас меня… Ты спас…
Дима не сопротивлялся. Плач любимой помогал держаться настороже. Но ночь прошла спокойно.
В следующие три дня за деревьями гудела техника. По трассе в сторону города шли колонны гусениц с дулами, ковшами и без. Обратно, прижимаясь к обочине и хлюпая в грязи, колесили легковые автомобили с беженцами. Но больше всего гражданских шло своим ходом. В натянутых наспех нелепых куртках, шубах и тёплых штанах они шагали по ещё не замёрзшей разбитой траками колее. На фоне грязной дороги, опушки и чистого снега их фигурки казались очень несчастными.
Дима выходил на широкую веранду, держа винтовку наизготовку, и просто следил за движением, давая понять, что настроен серьёзно. С дюжину беженцев завернули к дому и попросили воды. Дима строго приказал им пить снег.
Пока шли их короткие переговоры, Катя, уже наученная стрелять из арбалета, пряталась за окнами с оружием в руках. Когда путники уходили, уговаривала помочь:
– Так ведь нельзя, Дим…
– Угомони своё человеколюбие, – приказал он. – Если хочешь остаться в живых, не подпускай никого ближе десяти метров. Хорошо, солдаты сюда не суются. На нас нет браслетов. А у них, похоже, приказ реагировать, прежде всего, на сигнал.
***
На четвёртый день с противоположной стороны от дороги, из угрюмого сосняка вышли четверо. Мужчина и три женщины. Они, пригибаясь, подбежали к дровняку и изредка стали выглядывать в поисках неведомой опасности. Спустя час нелепых пряток Диме надоело их соседство. Он отпустил предохранитель, собираясь прогнать непрошеных гостей. Катя натягивала тетиву (она уже уверенно держалась с древним оружием), как вдруг вгляделась в беженцев и ахнула:
– Это Джордж, Ирен!
Катя бросила арбалет и выбежала. Навстречу показался молодой тучный мужчина:
– Кассандра, вы?!
За ним выглянули остальные. Изнеможённый холодом квартет хромал и боязливо бегал взглядами по округе.
Дима согласился их принять, но с условием: ненадолго; запасов еды им с Катей хватало лишь на двоих. В тучном Джордже угрозы он не увидел: очкарик казался слишком нерешительным. Барбара и Ирен по всему отчаялись найти помощь. Хуже всех выглядела девушка – Мэгги.
Когда уселись на кухне, Дима понял, что взгляд его не обманул: Мэгги (Барбара постоянно поддерживала девушку) жила в какой-то прострации и словно чумной зверь жалась к старшей подруге. Очевидно, девушка пережила шок. Впрочем, остальные выглядели ненамного лучше, после суток брожения по лесу они оттирали замёрзшие ладони и сутулились от свалившихся тягот; один Джордж держался и делал вид, что доблестно защищает вверенный ему судьбой коллектив.
Катя шепнула на ушко, что все гости из той самой агитпроды, которой руководила Хельга. Но о бывшей жене Дима спрашивать не решился. Пока Катя жарила картошку, компания медленно уплетала катин супчик, затем, когда хозяйка присела рядом, гости начали свою историю.
Джордж рассказал, как ровно за сутки до катастрофы Хельга с Хедгаром организовали корпоратив. На пикник собралась вся агитпрода в домиках Барбары и её соседки Мэгги (Барбара звала девушку – Ритой).
– Это в коттеджном посёлке. Там у Барбары дача. А Хельга… – тут голос Джорджа дрогнул, гость невзначай бросил осторожный взгляд на Диму. – Собрала всех… Это нас и спасло от взрыва.
Ирен шмыгнула носом, задумчиво отправляя вилку с картошкой в рот:
– Просто хотели мяса пожарить!
Джордж продолжал: за минуту до взрыва синерговизор взорвался тревожной новостью о войне. Затем экран погас. Потом была вспышка:
– Много вас, было? – спросил Дима.
Вдруг Мэгги затряслась и посмотрела на картошку, будто в жёлтой дымящей горке увидала чудищ. Барбара в очередной раз прижала девушку за плечо. Джордж и Ирен резко потеряли аппетит. Компания за столом превратилась в молчаливые камни на берегу. Дима не знал, как спросить про Олю при Кате, а Катя ссутулилась вместе со всеми. Вдруг Джордж встал:
– У вас есть курить? Давид… М-м-м… Пойдём на улицу.
Джордж достал вайп из кармана и, не нарушая молчание женщин, пересёк кухню. Дима последовал за толстяком. На пороге Джордж прошёл несколько шагов, затянулся дымом из коробочки и посмотрел в небо:
– Вы простите. Мэгги видела, и при ней нельзя говорить.
Дима обратил внимание на левое запястье Джорджа, где вместо браслета краснела кожа, будто силиконовую ленту отодрали с волосами. Драли так, что ногти оставили глубокие кровавые следы:
– Говорить что?
– Вы ведь с Хельгой были женаты… Не знаю, интересна ли вам судьба…
– Да, говори! Она осталась там?
Джордж тяжело вздохнул:
– Да… Осталась…
– Что случилось?
Джордж выдержал паузу:
– После взрыва мы собрались и ждали. Мы надеялись, что по браслетам нас найдут. Придут полиция или солдаты…
– И?
– И они пришли! Только это были не солдаты. Это были дезертиры… Из какой-то части, не знаю. Мы потом поняли это, когда за ними приехал патруль, и началась стрельба.
– Что с Хельгой?
– Это были звери! Под кайфом… Без стопов! Нас избили… Её… Их было много. А она одна… И там Хедгар. Он пытался её защитить и его заставили смотреть, – Джордж на секунду замолк, затем поморщился. – Вам, наверное, неприятно, это слышать. Не чужие люди были…
Диму пробрала дрожь:
– Так всё плохо?
– Да…
Дима представил, как взвод солдат набрасывается на беззащитную Олю и стаскивает с неё одежду. И муки Хедгара – чужого человека, уведшего жену, но всё же за соперника пробрала дикая ярость, оттого что он мучился, видя, как истязают его же женщину.
Дима остолбенел. Джордж продолжал шептать:
– Мэгги пряталась и слышала. У неё после этого… – он покрутил у виска.
– Долго? – процедил сквозь зубы Дима. – Долго она мучилась?
– Несколько часов. Не знаю… Я уже ничего не знаю и хочу забыть…
Джордж почесал раны от браслета:
– А труп?
– Мэгги видела. Мозги… И Хедгара тоже. Их обоих… – Джордж тяжело задышал и посмотрел вдаль, словно в соснах искал успокоение. – До девушки тоже добрались. Но тогда уже приехал патруль и стали стрелять, а мы выбежали. В лесу нас ждали Ирен с Барбарой. Прятались…
– Вы одни, кто спаслись?
– Да. – Джордж посмотрел на ободранное запястье. – Спаслись? Скажите! Вот кто мог подумать, что у этих тварей будут навигаторы? Они же нашли нас по браслетам! – Джордж жаловался в пустоту, разговаривая с самим собой.
– Вы, все сорвали браслеты?
– Да, иначе нас нашли бы! Это нас и спасло!
Дима с потрясением ощутил спиной стену. Смерть Оли въелась и тенью закрыла снежное великолепие. Пронзил укол сожаления, хотя жена всю жизнь была холодна и далека. Настолько, что семейная жизнь канула как камешек, пролетевший у уха; и спустя месяц Дима думал, что забыл Олю как ошибку. Но чудовищные мучения, рожи опьянённых дезертиров, разрывающих платье, терзающих знакомое тело. Нет. Оля заслужила многое, но не смерть как поруганное животное, подписавшее себе приговор:
– Вы уйдёте завтра. У нас мало продуктов.
– Я знаю. У меня есть домик у реки, мы шли туда.
– Пожелаю вам удачи!
Гость поморщился:
– Теперь я знаю, что могу рассчитывать только на себя. Почему вы не надели? Почему вы Хельгу не остановили? Почему так всё?!
– Это я у вас должен спросить! Зачем надели вы?!
Джордж не находил ответов:
– Будь прокляты эти браслеты! И теперь без них, я защищу сам то, что дорого! Только в это могу верить… А вы?
– А мы? – Дима сжал цевьё и указал на лес. – Что нам осталось? Жить и надеяться на благоразумие. Здесь, в тишине…
Последние комментарии
5 часов 55 минут назад
5 часов 56 минут назад
12 часов 39 минут назад
12 часов 47 минут назад
19 часов 1 секунда назад
19 часов 3 минут назад