Закат для Нэкоматы 1-5 [Ю. Широковских] (fb2) читать онлайн

Ю. Широковских Закат для Нэкоматы 1-5

Моим друзьям: бывшим, будущим и настоящим.

And the shadow after day

Will embrace the world in grey.

And the sun will set for you.

Linkin Park, “Shadow of the Day”

Пролог

У китайцев есть красивая легенда, будто бы каждая из четырех сторон света имеет своего духа-покровителя, и всё, что происходит в том или ином краю, есть проявление воли этих сверхъестественных существ.

Глава 01 – Песня ветра

Каждый день одно и то же: странный черноволосый парень, стоящий у перекрестка. Он никого не ждёт и ничем не торгует, просто стоит, а через час исчезает, как будто его и не было.

Таинственный незнакомец давно интриговал Таира. Скорее даже не он сам, а нечеловеческая точность, сопровождавшая его появления и исчезновения. По облаченному в синие одежды юноше можно было сверять время. Он бывал на перекрестке в час Овцы, с двух до трёх дня. Ровно.

Однажды Таир решился подойти к нему.

Но не успел он произнести и слова, как перед его взором развернулся устрашающий веер из четырех отточенных лезвий. Исторгнутые лаковой кожей ножи, казалось, были естественным продолжением пястных костей, и сомкнутая в кулак рука лишь подчеркивала органичность симбиоза металла и живой плоти. Блестящая черная кожа, плотно облегающая ладонь, но оставлявшая открытыми пальцы, плавно перетекала по запястью к лучевой кости, чтобы явить миру узорчатую пластину из титана. Оружие и щит – эта перчатка была примером того, как, исходя из сугубо практических соображений, человек незаметно для себя самого может оказаться в совершенно иной области – там, где созданные им вещи перестают быть просто творениями, а превращаются в произведения искусства. Таковой их делает целесообразность, помноженная на мастерство исполнения.

Взирая, как на стальных гранях корчатся неоновые огни, Таир подумал о том, что пусковой механизм, пробудивший частокол лезвий – лишь бледное подобие других, более сложных ментальных процессов. Поверх металлических когтей он встретился взглядом с синими, чуть раскосыми глазами. Их настороженный взор говорил о том, что пусковой крючок всё ещё на взводе, и от того, как Таир себя поведёт, зависело, сработает тот или нет. Неизвестно, что разило больнее: четверка нацеленных в горло лезвий или этот острый взгляд. Единственным местом, где можно было разжиться столь опасными аксессуарами, являлся…

Окинув взором фигуру Таира, юноша в синем осклабился.

– Какой пижонский прикид, – заметил он. – Что, жарковато на Нижних ярусах?

Таир непонимающе уставился на него: уж чем-чем, а изысканностью его наряд никогда не отличался. Впрочем, одернул он себя, для человека непосвящённого сигнальный цвет его рабочей одежды, а с ним и обилие карманов, ремней, веревок, репшнуров и карабинов, может показаться излишеством, кичем, а вовсе не насущной необходимостью. Что ж, раз так, то остаётся пожалеть этого невежду… Бывай он почаще в Зелёных кварталах, то убедился бы, что так выглядит добрая половина местных жителей. Единственное, что выделяло Таира на общем фоне – это экзотическое сочетание оливковой кожи и лохматой серебристой шевелюры. Даже яркий цвет его спецодежды, жёлтый шартрёз, тускнел на фоне этого природного контраста. В остальном же незнакомец рассуждал справедливо, по сравнению с Верхними ярусами, там было действительно жарко. Но признавать его правоту мальчик не пожелал:

– На свои перчатки посмотри! Такими только в Китай-городе можно разжиться! – и тут же, не дав ему опомниться, продолжил. – Стоишь тут, как шлюха на панели… Для чего?

Будучи на голову выше, незнакомец смерил мальчишку презрительным синеоким взглядом: сверху-вниз. А затем, чуть подавшись вперёд, чтобы разница в росте стала ещё заметнее, лениво осведомился:

– Неужели интересно?

Таиру не хотелось играть в кошки-мышки.

– Иначе бы не спрашивал.

Незнакомец одним неуловимым движением утопил лезвия в лаковой коже и задумался.

На вид юноше было около шестнадцати лет. В его чертах явственно читалась примесь азиатской крови. Гладкие антрацитовые волосы, фарфоровая кожа и раскосые «рысьи» глаза говорили скорее о японских корнях, нежели китайских. Юноша, как и Таир, был метисом. На это однозначно указывал сапфировый цвет его глаз. Глядя, как тот колеблется, Таир ощутил будоражащее ощущение, сродни тому, что охватывает человека на пороге открытия. Он нутром чуял: этот спесивый юнец был настоящим кладезем тайн. А Таир обожал секреты.

– Хорошо, – произнес, наконец, черноволосый. – Я расскажу тебе.

Довольный донельзя Таир выжидающе молчал. Как-никак ему на ладони вот-вот должна была упасть чужая тайна, и он ни за что не хотел её упустить. Словно прочитав эти мысли, юноша в синем поморщился.

– Только не думай, что знание дастся тебе просто так. И для начала… – тут он сделал эффектную паузу. – Слушай песню ветра!

С тихим шелестом слетев к ногам, эта фраза изменила всё. Вслушавшись в завывания ветра, Таир, к собственному удивлению различил какие-то слова. Положенные на незамысловатую мелодию, они заставили его сердце болезненно сжаться, так, словно он услышал нечто знакомое. Это был чей-то далекий призыв. Пусть обращенный к кому-то другому, но… от этого он не становился менее притягательным. Уж Таир-то был готов мчаться на зов, едва заслышав его! Однако сколько он ни пытался связать слова воедино, ничего не получалось. Будто бы знакомые, в совокупности они составляли полную бессмыслицу. Еще минута бесплодных попыток, и терпение Таира иссякло:

– Что это?

– Не знаю, – мотнул головой черноволосый. – Этот язык мне не знаком.

– Но ты хоть выяснил, откуда это доносится?

Тот испытующе посмотрел на Таира.

– Естественно.

– Тогда что мы стоим?! – почувствовав прилив охотничьего азарта, воскликнул Таир. – У нас ещё есть время в запасе. Побежали!

И они побежали. Вскоре таинственный напев вывел мальчишек прямиком к становому хребту их мира – Мировому древу. Огромная колонна пронизывала все двенадцать ярусов геофронта, являясь с одной стороны их физической опорой, а с другой – геометрической осью эллипсоида, коей по факту была полость Базы. Она и вправду напоминала окаменевший древесный ствол, только исполинских размеров. Её бугристая, неровная поверхность издалека очень походила на сероватую кору, но гораздо более твёрдую и прочную, так как состоял монолит из мелкозернистого гранита. В месте пронзания очередного яруса «кора» Мирового древа вспучивалась, выбрасывая нечто вроде извитых побегов, которые впивались в каменную плоть яруса, а затем пронзали её наподобие стальной арматуры в железобетонной плите. Таир не знал более прочной конструкции. И теперь, приближаясь к этому знакомому с самого детства монолиту, в который раз подумал: как вообще можно объяснить его существование? Диаметр колонны также был впечатляющим и равнялся ни много ни мало двум километрам. Однако проводника Таира это нисколько не смущало, и вскоре, хоть и порядком запыхавшись, подростки оказались у внушительных размеров «жерла». Так в народе называли каналы или полости в стволе Мирового древа, бывшие некогда жеодами. Порой в них обнаруживались полудрагоценные камни.

Незнакомец полез первым, Таиру не оставалось ничего, как следовать за ним, хотя от мысли о возможности быть схваченным полицейским патрулем неприятно засосало под ложечкой. Ствол Мирового древа был полым и изнутри напоминал башню. Нацелив указующий перст в самое нутро разверзающейся под ногами шахты, спутник Таира произнес всего два слова:

– Туда, вниз…

Таир расхохотался. Бездонный колодец, в глубине которого терялись ржавые останцы балок и заброшенных строительных лесов, напоминал пасть огромного чудовища, сплошь утыканную гнилыми зубами. Впечатление усиливали порывы ветра: мощные и размеренные, словно монструозное дыхание. Вялые попытки тусклого технического освещения разогнать царившую здесь испокон веков тьму лишь ещё больше сгущали её, делая поистине непроглядной.

Будучи самой древней, глубокой и страшной на Базе, эта шахта получила множество прозвищ. В Желтых кварталах её величали Пастью дракона, в Белых – Глубокой глоткой, а в Зеленых – Бездонным колодцем. Поговаривали: если ты задумал покончить с жизнью, лучшего места не найти. Правда, тут же добавляли: лететь придётся так долго, что сто раз успеешь передумать. Однако желающие всё равно находились, из-за чего по Базе ходили байки о неупокоенных душах самоубийц да ломаных-переломанных умертвиях, грызущих друг друга во тьме. Поёжившись от представшей воображению картины, Таир хотел уже отказаться спускаться на поживу обитателям преисподней, как был остановлен фразой:

– Только не говори, что испугался, пацан. Путешествие в Страну чудес стоит некоторого риска.

Безаппеляционность сказанного поставила жирный крест на смятении Таира. Хоть мальчик частенько слышал в свой адрес обвинения в малодушии, себя трусом он не считал. И уж точно не боялся высоты. Можно сказать, они с ней были добрыми друзьями. Сейчас при нём было всё необходимое, чтобы доказать это. Резким уверенным движением он дернул за шнур на поясе и тем самым высвободил несколько квадратных метров тонкой желто-зеленой ткани, присборенной на руках и ногах. Надеваемый на голое тело, пошитый из дышащего шелкообразного материала, костюм-крыло был рабочей одеждой персонала гидропонической станции. Его конструкция позволяла наполнять крылья потоками воздуха между руками, ногами и телом человека, по принципу белки-летяги. Из-за внешнего сходства с этими зверьками высотников и дразнили «летягами». Костюм-крыло не мог обеспечить полноценный аэродинамический профиль, но позволял спланировать на ближайшее дерево или куст и тем самым спасал жизнь нечаянно сорвавшемуся с высоты работнику. Конечно, были ещё альпинистские веревки с карабинами, но при работе в древесных зарослях они доставляли сплошные неудобства. Особенно это касалось репшнуров. Верёвки и шнуры постоянно цеплялись за ветви и путались, и многие высотники попросту ими пренебрегали, полностью полагаясь на костюм-крыло.

Таир пожелал себе удачи и сделал шаг в пустоту. Положившись на опыт работы высотником и отточенную реакцию, он бросился в Пасть дракона. Тьма радостно приняла его в свои объятия, но эта радость была преждевременной. Сила ветра оказалась столь велика, что ещё немного, и Таир мог бы парить, подобно настоящей летяге. Подхвативший его воздушный напор сделал его падение менее стремительным, позволив сориентироваться в пространстве и избежать столкновения с торчавшей отовсюду арматурой. Вызванная собственной выходкой оторопь сменилась холодным расчетом, и Таир, превратившись в зрение и слух, стал высматривать подходящее место для приземления. Сделав поправку на силу воздушного потока и скорость падения, он, подобно пловцу, нырнул к стене шахты. Свист ветра в ушах был таким громким, что заглушал остальные звуки, но даже он не мог сбить Таира с пути, указанного загадочной мелодией. Единожды услышанный, этот напев, словно зов сирен, манил туда, где тайному суждено было стать явным. Миновав ещё несколько пролетов, Таир совершил удачную посадку на один из «зубов дракона».

В то мгновение Таир был самым счастливым человеком на Базе! Ещё бы, прыгнуть в самое сердце Бездонного колодца и остаться в живых – на это способен не каждый! Ничто не могло поколебать его восхищение собой. Ни нещадно хлеставший зад ветер, ни шатающаяся под ногами опора, ни истошные крики где-то наверху: «Куда ты, идиот! Позер хренов!», – ничто не могло разрушить первобытной радости от победы над стихией. Однако прошла минута, другая… и стало ясно, что положенный, казалось бы, на обе лопатки страх никуда не исчез. Он всё так же жил в сердце Таира, просто был похоронен под иным, куда более сильным чувством. И вот этому новому ощущению мальчик определения дать не мог.

Он поднялся во весь рост и двинулся по «зубу дракона» к стене шахты. Балансируя под порывами ветра подобно канатоходцу, он шаг за шагом приближался к бугристой гранитной поверхности.

– Чтобы попасть в Страну чудес вовсе необязательно прыгать в кроличью нору, – произнесли у него над головой. – Есть более цивилизованные способы.

Таир задрал голову и увидел своего спутника, находящегося на подступах к «покоренному» им «зубу дракона». Черноволосый цеплялся за ржавые перекладины аварийной лестницы. Тлеющая доселе радость померкла, будто свечу задули.

Таир чертыхнулся и подался к своему новому приятелю. Пританцовывая на шаткой балке, уворачиваясь от ударов обезумевшего ветра, он, наконец, сумел добраться до пятачка, на который тот сошел. Этот островок спокойствия, удачно заслоненный металлическим козырьком, позволил Таиру немного прийти в себя: как-никак исполненные только что акробатические трюки были для него в новинку. Теперь же, когда настало время неизбежной реакции, даже работа на гидропонической станции казалась не такой опасной. Сопряженная с постоянным риском разбиться она, тем не менее, оставляла хоть какую-то иллюзию безопасности. Костюм-крыло, крепкий страховочный трос и собственная ловкость были залогом того, что ты останешься цел и невредим. Никаких выкрутасов, никаких лишних движений – вот каков он, ставший привычным труд на большой высоте. И как только Таир решился изменить заведенному правилу?

Привалившись спиной к источающей холод стене, Таир вытащил из кармана часы. Удивительно, но вся эта беготня и, собственно, спуск в шахту заняли около получаса. Выходило, что на разгадку тайны у мальчика было всего несколько минут, ведь именно в это время имел обыкновение исчезать его спутник. Он растерянно посмотрел на стоявшего рядом черноволосого юнца, но получил в ответ легкий взмах руки. Проследив за жестом, Таир увидел, что всюду, насколько хватает взгляда, на «жерлах» установлены решётки. Лишь в самом верху – там, откуда они только что спустились, светились их открытые зевы. Мальчик приблизился к одной такой решётке и осознал, что именно за ними, в самой глубине Серой зоны, рождался мощный воздушный поток, который привёл его сюда. И именно оттуда доносился, многократно усиленный эхом, необоримый зов сирен. Нечего было и думать попасть туда: территория Серой зоны была одной из самых закрытых на Базе. Таир понял, что путешествие в Страну чудес окончено. Его персональный «кролик», учитывая его черную масть и не сползающую с лица усмешку, оказался вовсе не таким белым и пушистым, как представлялось поначалу. Чуда не произошло, и Таир чувствовал себя в высшей степени разочарованным. Глядя, как под напором ветра сотрясаются решетки, закрывающие «жерла», он пробубнил:

– Можно было и самому догадаться…

– Пораскинь мозгами, – оборвал его спутник. – Разве не странно, что песня доносится с безжизненной территории? Но кому там петь? Призракам? А, может, все проще и эта мелодия исходит не изнутри Базы, а снаружи, из-за створок Главного шлюза?

Таир прислушался вновь.

Теперь, когда истекали последние мгновения, манящий призыв звучал несколько иначе. Мольба уступила место уверенности, а в обращённых к неведомому адресату словах заговорило нечто, заставившее сердце колотиться, как бешеное – то, чему не было места в жизни Базы. Таир вздрогнул всем телом, когда околдовавшая его мелодия оборвалась, а шахту сотряс оглушительный грохот. Там, за толщей Мирового древа, вне досягаемости людских взглядов, сомкнулись створки Главного шлюза. На часах было три часа дня – тик-в-тик. И именно этот факт окончательно убедил Таира в правоте стоящего рядом юноши, ведь в совпадения мальчик не верил, а в мистификации – тем более. Песня, что привела их сюда, не имела отношения к привычному с детства мирку. Она исходила извне.

– Но снаружи ведь ничего нет! – воскликнул Таир. – В новостях показывали: сплошная ледяная пустыня. Откуда там взяться песне?

– Что ж, – вновь ухмыльнулся его спутник, – выходит, либо слух, либо здравый смысл тебя подводят.

– Ещё чего! – возмутился мальчишка. – У меня полный порядок и с тем, и с другим…

Договорить ему не дали.

– Пригнись! – наградив Таира увесистым подзатыльником, зашипел черноволосый. Тот повиновался, и вовремя, так несколькими метрами выше нежданно-негаданно объявился патруль.

И Таир, и его спутник были хорошо осведомлены о заведенных в полиции порядках. Здесь, в самом сердце Мирового древа, такие нарушители, как они, представителями правопорядка автоматически низводились до уровня живых мишеней. У патрульных это называлось «охотой на крыс». Хлёсткое выражение было столь же старым, как и сама База, а, может, и еще старше. Рейды, устраиваемые полицией, преследовали две цели: устрашение и зачистку. Это было продиктовано несколькими причинами: историческими, социальными, политическими, – но главная из них – демографическая – стоила всех остальных.

Однако даже в этой непростой ситуации у мальчиков имелись козыри на руках. И главным являлось то, что патрульным было невдомёк, что здесь есть кто-то кроме них: так глубоко в Бездонный колодец нарушители обычно не забирались. Теперь всё зависело от элементарной осторожности ребят, и осознание этого сделало Таира удивительно спокойным. Прилипнув лопатками к обжигающей холодом стене, он и его спутник поджидали оказию, чтобы сбежать. Как на грех удобного случая всё не представлялось, и вскоре мальчишки порядком закоченели.

Разгоряченное физической нагрузкой тело, постепенно остывая, становилось каким-то чужим, и у Таира начали предательски стучать зубы. Теперь, когда закрылся Главный шлюз, циркуляция воздуха в шахте значительно ослабла, а вместе с ней и шум, который поднимал ветер. Любой неосторожный звук или шорох, приумноженные эхом, могли выдать местоположение ребят, и Таир, дабы не искушать судьбу, прикрыл рот ладонью. Это не ускользнуло от его спутника. Приблизившись, словно невзначай, он постарался встать так, чтобы его плечо вплотную касалось плеча Таира. Тот с благодарностью воспринял дружеский жест. Исходившее от парня тепло ободряло, да и зубы стучать перестали.

Томительно тянулись минуты. Один из патрульных закурил, и ветер, подхватив горящий пепел, обдал мальчиков настоящим фейерверком из искр. Зажмурившись, Таир вскинул руку, чтобы защититься от обжигающего дождя, а когда убрал ее, то увидел, что с его спутником произошла разительная перемена. От ухмылки не осталось и следа, а лицо приняло такое выражение, словно парень увидел нечто чудесное. В устремленном вверх взоре было столько огня, что летящие искры стыдливо меркли перед ним. Таир понял, как ошибался насчёт своего спутника. С виду непробиваемый циник, тот оказался куда более впечатлительным, нежели хотел показать.

Таир по себе знал, как трудно дистанцироваться от реальности и просто жить мгновением. Наверно, поэтому его успехи в боевых искусствах были настолько удручающими. Мысль о том, что он может причинить партнеру по спаррингу боль, сводили на нет все подвижки в одиночных тренировках. Таир попросту не умел получать удовольствие от насилия, которое является обязательной составляющей любого поединка. Все его попытки переломить себя заканчивались одинаково: он лишь оборонялся, даже не пытаясь атаковать. С точки зрения отца и тренера мальчик выглядел слабаком, с точки зрения братьев – трусом. На самом же деле Таир просто избегал чужой боли. И всякий раз, прикладывая лёд к саднящим ушибам, ловя насмешливые взгляды братьев, мальчик проклинал своё неумение жить, как они: отдельно от всех. Много позднее, уже получив кое-какие знания, Таир, наконец, смог дать определение этому состоянию. Оно называлось эмпатией.

В тканом узоре жизни не существовало элемента, который мог бы укрыться от пытливого взора эмпата. Всматриваясь в причудливую вязь событий, распутывая гордиевы узлы людских перипетий, Таир часто размышлял о том, как лучше спрясть нить собственной судьбы. Он словно очутился на распутье. Проторенная тропа, которой шли поколения предков, была для него закрыта. Это ясно читалось в глазах отца, а снисходительное отношение братьев лишь ещё больше утверждало в мысли, что свой жизненный путь Таиру придётся прокладывать в одиночку. Вот только какое направление выбрать? Он не знал. Подобно не успевшей разгореться искре, мальчик просто ждал порыва ветра, который, подхватив его на своих крыльях, позволил бы заглянуть в самое сердце тьмы и хотя бы на мгновение разогнать обступающий мрак.

Теперь же, глядя на своего спутника, Таир понял, что встретил человека совершенно иного толка. Пламя, плясавшее в его глазах, могли укротить только постоянная самодисциплина и воспитание, полученное через боль и кровь. Причем неважно чью. Уже тогда, в первые секунды знакомства, когда перед лицом замаячили железные когти, Таир знал, что их хозяин не привык шутить – он умел с ними обращаться. Угроза, исходившая от черноволосого, была до того сильна, что казалась практически осязаемой… Способность давать такой ментальный посыл в столь юном возрасте была неожиданной. Ранее подобное ощущение посещало Таира только при встрече с настоящими бойцами, чья воля к победе и уверенность в себе зиждилась на многолетнем опыте участия в поединках. Откуда же в этом черноволосом мальчишке такая сила? Может быть, его обучали в одном из тайных додзё, которых, по слухам, полно в Жёлтых кварталах? Поговаривали, что только благодаря их питомцам, Китай-город продолжает удерживать лидирующие позиции в иерархии Ярусов. «Мозги должны быть с кулаками» – данное выражение бытовало в тех местах достаточно давно. Коль скоро Китай-город является интеллектуальным центром Базы, то и защита у него должна быть соответствующая – элитная! Выходит, перед Таиром был один из их отборных бойцов? Здесь он засомневался, слишком уж молод был его спутник. Может, черноволосый – чей-то телохранитель? Если верить слухам, шишки Жёлтых кварталов с большой охотой нанимали таких вот – тут Таир несколько запутался в определениях – смазливых юнцов… Словно уловив обидное направление его мыслей, черноволосый оставил импровизированное «любование огнём». Таиру вновь довелось наблюдать чудесную метаморфозу: полыхающий, точно реакторная топка, взгляд как по волшебству затянулся коркой льда, а уголки рта раздвинулись в знакомой ухмылке. Таир, надо признаться, вздохнул с облегчением: таким тот был куда ближе и понятнее.

Тут, наконец, до мальчишки дошло, что все это время он, практически не отрываясь, пялился на спутника. И хоть тот ни разу не опустил взгляда, Таир знал: черноволосый в курсе его интереса. Это запоздалое откровение настолько поразило мальчика, что он совершенно позабыл о холоде. Сердце, словно вспомнив о своих обязанностях, вновь с бешеной скоростью погнало кровь по телу, и Таир перестал нуждаться в заёмном тепле. Со всей возможной поспешностью отпрянув от спутника, он ожидал получить в ответ очередную усмешку, но вместо этого прочёл на его лице нечто, граничащее с пониманием. Уж что-что, а пылающие уши Таира были заметны даже при скудном техническом освещении.

В итоге им пришлось проторчать в Бездонном колодце до смены караула. Покуда прибывший отряд принимал пост, мальчики сумели незаметно улизнуть и во весь дух припустили по затемненным на ночь переулкам. Когда они добежали до знакомого обоим перекрестка, то поняли, что не могут расстаться просто так.

– Будем друзьями, – протягивая руку, сказал черноволосый. – Я – Дзиро.

– Приятно познакомиться, – пожимая обтянутую лаковой кожей ладонь, отвечал мальчик. – Моё имя – Таир.

– Таро? – словно пробуя имя на вкус, переспросил Дзиро.

– Нет, – замотал головой мальчик. – Таир!

Черноволосый лишь улыбнулся в ответ.

На этом обмен любезностями закончился, и Таир почти физически ощутил неумолимую силу, что разводила двух мальчишек по навсегда определённым жизненным орбитам. Связавшее их короткое приключение было уже в прошлом, а в будущем столь редкого парада планет не предвиделось. Таиру стало грустно. Так и не решившись сказать ничего дельного, он коротко попрощался и побрёл прочь.

Их уже разделяло несколько шагов, как неожиданно его окликнули.

– Слышь, Таро, или как там тебя…

– Таир! – недовольно поправил тот.

– Ах, да! Таир! – обрадовался было черноволосый, а затем, резко посерьёзнев, спросил. – Ты, часом, не следил за мной?

– С чего ты взял?! – деланно удивился мальчик.

Видимо, он перегнул палку, так как на лице Дзиро вновь проступила глумливая ухмылка.

– Хочешь сказать, что про «время в запасе» ты брякнул просто так? С бухты-барахты?

Крыть было нечем. Пойманный с поличным, Таир лишь тупо краснел и думал о том, как бы быстрее провалиться под землю. Видя его замешательство, Дзиро рассмеялся и сказал:

– Ну, что? Завтра на том же месте?

– В тот же час, – буркнул мальчишка в ответ.

Так было положено начало крепкой дружбе.

Глава 02 – Встать вровень

Черноволосый оказался славным парнем. Сдержанный до холодности он как нельзя лучше подходил порывистой натуре Таира. Остужая его пыл разящими без промаха насмешками, Дзиро не раз и не два удерживал друга от опрометчивых поступков. А уж авторитет, которым он пользовался среди разноязыкой шпаны, и вовсе возводил его на недосягаемые высоты. Сам же Таир настолько боготворил друга, что готов был называть его братом прежде кровных. Однако Дзиро этого не желал. В разговоре или молчании он всячески подчёркивал существующую между ними дистанцию, но это лишь ещё больше разжигало интерес мальчика.

Но, даже не смотря на эмпатические способности, Таиру никак не удавалось предугадать, когда Дзиро полезет в драку. Заведясь с пол-оборота из-за пустяка, раскидав обидчиков, и помянув их родню до тридевятого колена, Дзиро будто забывал об этом, в следующий раз являя собой образец нордического спокойствия. Бывало и так, что он сам оказывался зачинщиком потасовки. Беспримерная жестокость вкупе с вопиющей непоследовательностью создавали Дзиро имидж беспредельщика, но уж кому, как не Таиру было знать, насколько поверхностно такое суждение. Он давно подозревал: за вспышками гнева, которыми славился друг, скрывались не столько эмоции, сколько трезвый расчет. Дурная слава всегда идет впереди своего обладателя. Став чем-то вроде фирменного знака, она подарила Дзиро неограниченную свободу передвижения. Где бы друг ни оказывался, будь то Теплый стан, Китай-город или даже Белый город, никто не оказывал противодействия. Наоборот, желающие поглазеть на знаменитого рукопашника находились всегда. Вот таким наглецам обычно и доставалось.

Ко всему прочему беспощадный и расчётливый Дзиро обладал своеобразным чувством юмора. Просто дурачиться он не умел. Все его шутки оказывались ничем иным, как закамуфлированной правдой, щедро приправленной сарказмом. Однако дерзость бойца была здесь не причём. Хоть и подкреплённый физическим превосходством сарказм Дзиро являлся чем-то большим, нежели примитивным желанием самоутвердиться. Скорее, то были неумелые попытки выразить подспудный протест окружающему миру и людям, его населяющим.

Конечно, Таиру, как особе приближённой, было достаточно трудно противостоять приступам раздражения Дзиро. Мальчик был ещё слишком юн, чтобы адекватно реагировать на подначки друга, да и сдерживать напор, с которым тот пускался во всякого рода споры, тоже не умел. Он действовал иначе: старался не упустить момент и вызвать на обычно бесстрастном лице приятеля улыбку. Порой это удавалось, и тогда… холодный и надменный семнадцатилетний парень превращался в сущее дитя, весёлое и охочее до озорства. Но даже в такие мгновения он оставался собой, ведь при всей тщательно скрываемой ребячливости, Дзиро смотрел на мир глазами взрослого. И это ещё более расширяло пропасть между ними.

– Хочу кое-что тебе показать, – сказал Дзиро однажды. – Только, чур, никому ни слова!

Ответ Таира был краток, но экспрессивен:

– Что б мне сдохнуть!

– Тогда идём.

Дзиро привел друга к заброшенной подсобке насосной станции. Она располагалась на Рубиновом ярусе, том самом, где они познакомились. Вода поступала на Верхние ярусы с Нулевого, ведь именно там – в толще экваториального диска – пролегали огромные, берущие своё начало во внешнем мире трубы, в которые была заключена целая река. И если с подачей воды на Нижние ярусы проблем не возникало, то Верхние, расположенные на огромной высоте, нуждались в разветвлённой системе насосных станций.

Подающих труб было четыре – по числу транспортных шахт, соединяющих тринадцать ярусов Базы. Их металлоконструкции помимо основного назначения служили опорами для монтажа различных коммуникаций. Вот почему основные водонапорные мощности располагались в непосредственной близости от транспортных узлов. Исторически сложилось так, что две из четырёх транспортных ниток, связывающие вёрх и низ Базы в единое целое, проходили через Серую зону. Из-за того, что пассажирские лифты и грузовые платформы следовали через неё без остановок, миграционные потоки вблизи соответствующих насосных станций были меньше, а обстановка – спокойнее. Именно у такого расположенного вдали от людской суеты сооружения и оказались подростки.

Когда Таир толкнул дверь, его глазам предстали стройные ряды книжных стеллажей. Занимая практически всё пространство подсобки, они находились в идеальном порядке. Расставленные согласно алфавиту книги, казалось, только и ждали, когда их коснётся чья-то рука.

– Настоящая сокровищница, правда? – прервал затянувшееся молчание Дзиро.

– Не то слово! – восхитился Таир. – Как ты нашёл это место?

Тот не стал вдаваться в подробности.

– Это не важно.

– А что важно?

– Ну… – помедлил Дзиро. – Тебе же недавно исполнилось четырнадцать?

– Вроде того…– растерянно пробормотал мальчик.

Дзиро хмыкнул.

– На день рождения принято получать подарки. Слышал о таком?

– В Зеленых кварталах это не в обычае, – фыркнул Таир.

– Со своим уставом да в чужой монастырь? – невозмутимо парировал юноша. – Ты в Китай-городе, а не Тёплом стане!

– Да хоть в Серой зоне! – воскликнул в сердцах мальчик. – Объяснил бы толком, что к чему, а не навязывал девчачий образ мыслей.

– Таро…

Тон, которым Дзиро произнес его имя, был до того ледяным, что у мальчика по коже побежали мурашки.

Уж что-что, а способности деморализовать противника словом у Дзиро было не отнять. Это не каждому дано, среди знакомцев Таира не нашлось бы и второго такого мастака. И дело тут не в умении красиво говорить, а скорее, в умении многозначительно молчать. Было ли это одним из тайных умений, которым учат молодёжь в сердце Жёлтых кварталов, или проявлением врожденной способности, но действовал приём безотказно.

Люди – слабые создания, и зачастую одержимы множеством страхов. Страхов, что оживают, стоит только оказаться на неизвестной территории… и не важно, насколько беспочвенными те являются. Дзиро с превеликим удовольствием предоставлял врагам возможность загнать самих себя в ловушку. Ему даже не приходилось для этого ничего делать: люди охотно шли на поводу его молчания. Обезоруженные собственным воображением они лишались и шанса на победу. Таир не горел желанием оказаться в их числе. Ему претила мысль, что в дружеском споре кто-то может оставить последнее слово за собой. Здесь не должно было быть победителей или побеждённых. Мальчик хотел, чтобы они говорили, как равные… Но пока, как ни крути, он по всем статьям проигрывал Дзиро.

Таир обвёл взглядом заставленное стеллажами помещение. Присмотревшись, он заметил, что на некоторых полках пыли не было вовсе, а высившаяся у световой панели стопа книг выглядела более потрепанной, чем расставленные на стеллажах товарки. Подсобкой часто пользовались, но механику насосной станции вряд ли было до неё хоть какое-то дело. А, значит, оставался только один кандидат в смотрители этой импровизированной библиотеки. Что ж, теперь-то Таиру стали понятны длительные отлучки друга, которые он объяснял не иначе, как «голодом». Вот только голод был не физическим…

И тут Таира осенило.

– Неужели… – дрожащим от волнения голосом произнес он. – Это и есть подарок?

– Дошло, наконец! – обрадовался Дзиро. – Иначе для чего бы я тебя сюда тащил?

«Подарок»… Таир попробовал это слово на вкус, и оно ему не понравилось, слишком уж отдавало благотворительностью. И потом как-то не верилось, что сугубо прагматичный Дзиро будет затрачивать столько усилий, лишь бы кого-то порадовать – не такой он человек! Столь благородные жесты не входили в его обыкновение – скорее Таиру следовало ожидать какого-нибудь подвоха или личный подтекст, что расставил бы всё по местам. Мальчик снова посмотрел на друга. В глазах того читалось ожидание. Таир вспомнил о своём стремлении играть с другом на одном поле, и был поражен мыслью, что и Дзиро, возможно, желал того же. Неужели их неравенство представлялось другу такой же помехой? Получалось, что, преподнося этот дар, Дзиро не изменял себе, как могло показаться поначалу, а наоборот, убивал двух зайцев одним выстрелом! Что бы другие ни думали об эскападах Дзиро, за ними всегда стояло нечто большее, чем просто баловство или желание поиграть на нервах ближнего. Вот и теперь… Таир не только получил ключ для перехода на новый уровень, но и впервые сумел сформулировать мало-мальски приличную цель – встать вровень. Пусть и сугубо эгоистичная она позволяла мальчику стать кем-то большим. Он окинул взглядом подсобку: уходящие под потолок стеллажи, забитые книгами полки, – и, вспомнив похожие, правда заставленные цветами и рассадой, подумал, что та вполне годится на роль его новых владений.

Этот принесённый на алтарь дружбы дар оказался весьма своевременным. Выходцам из низов не приходилось рассчитывать на получение образования, а доступа к информационным ресурсам у ребят не было. Такой роскошью обладали лишь наследники самых состоятельных и родовитых семейств Китай-города. К их услугам было несколько привилегированных гуманитарных и естественнонаучных школ, а также – вся мощь Бирюзового яруса, интеллектуального центра Базы. Но дело было не только в культе престижа, которым были одержимы многие родители Китай-города, но и в монополии на знания, от которой на Верхних ярусах отказываться не желали. Впрочем, низкий уровень развития Нижних ярусов устраивал не только их, но и Нулевой ярус, умудрившийся сохранить относительную самостоятельность в обучении подрастающего поколения. В отличие от Тёплого стана, где детей обучали лишь навыкам письма и счета, Белый город давал своим чадам некоторое подобие средне-специального образования, заточенного под производственные нужды местных промышленных предприятий. Ремесленное училище – вот тот потолок, которого мог достичь способный юноша. И даже если он стремился к большему, то почерпнуть необходимые знания ему было попросту неоткуда. Общественные библиотеки на Нижних и Нулевом ярусах отсутствовали, как класс. Они были уничтожены правительством Китай-города сразу, как улеглась пыль после Великого исхода.

Разглядывая разноцветье книжных корешков, читая оттиснутые на них мудрёные названия, Таир осознал, что отныне вопрос: откуда черпать знания? – отпадал сам собой. Обнаруженных в подсобке книг хватило бы на целую библиотеку.

Для Таира долго оставалось загадкой, кто и когда собрал здесь книги. Казалось бы, в их отборе не было никакой системы, но чем сильнее тот углублялся в изучение книжного собрания, тем больше убеждался, насколько оно самодостаточно. Книги являлись логическим продолжением друг друга, словно вся библиотека составляла одно неразрывное целое.

Так подсобка при насосной станции стала друзьям вторым домом. Разделавшись со своими повседневными обязанностями, они спешили сюда, чтобы вдоволь начитаться и наговориться. Неведомый доныне информационный голод терзал порой сильнее телесного. Проглатывая одну книгу за другой, Таир медленно, но верно, превращался в гуманитария. В отличие от него, все глубже увязающего в разнообразной метафизике, Дзиро предпочитал более конкретное чтиво. Наблюдая, как тот, окруженный грудами технических справочников, бьется над очередной загадкой бытия, Таир иногда думал: «Что же, собственно, он ищет?» Пытался ли черноволосый восполнить свою тягу к наукам или просто шёл на поводу у любознательности, он и так знал больше иного взрослого образованца. Впрочем, Дзиро не был бы собой, если бы его интерес не преследовал какие-то практические цели. Спустя год, Таиру стало ясно, какие именно.

Оказалось, что все прикладные изыскания Дзиро, так или иначе, касались устройства Базы.

То, что для Таира являлось целым миром, огромным живым существом, для него было не более чем хитроумным механизмом. Дай Дзиро волю, и тот вскрыл бы Базу, как консервную банку. Таиру было неведомо, какие мотивы двигали другом на пути познания этой единственно доступной им части вселенной, но одно он знал точно: добром не кончится. Убийственная серьёзность, с которой Дзиро подходил ко всему, чем бы ни занимался, давала себя знать всё чаще, и вскоре он совсем перестал улыбаться. Сосредоточившись на ему одному ведомой цели, черноволосый совершенно перестал замечать приятеля. Его рвение было настолько сильным, что порой он даже ночевал среди книг.

Первый раз, когда Таир обнаружил друга спящим за книгами, стал откровением; второй – исключением, подтверждающим правило; а третий – просто возводил предыдущие случаи в систему. Увидев, как в щеку юноши хищно впивается уголок справочника, мальчик почувствовал столь сильное раздражение, что не поленился притащить в подсобку старый мат.

Сон творил с Дзиро удивительные метаморфозы. Свернувшись калачиком на мате, мерно посапывавший юноша совсем не походил на местечкового авторитета. Разглаживался вечно нахмуренный лоб, размыкались упрямо поджатые губы, а лицо приобретало невинное, почти детское выражение. Стирая тени тревог и сомнений, ночь давала Дзиро возможность окунуться в то, что принято называть безмятежностью. И как раз в таком – мирном – состоянии юноша был наиболее близок Таиру. Не оставляя и следа от деланной взрослости, нивелируя всякую разницу между ними, ночь наполняла их дружбу новым смыслом. Таир даже начал ловить себя на мысли, что является стражем спокойствия Дзиро… Странно, но это подарило мальчику незнакомую доселе уверенность в собственных силах. Так, словно в защите нуждался именно Дзиро, а не он сам.

Однако стоило другу проснуться, как всё сразу же вставало на свои места. Столь шедшая ему беззащитность развеивалась, как дым, а Таир вновь оказывался на ролях докучливого младшего братца. Захватившие Дзиро изыскания, как, впрочем, и его механистическое понимание мира, были далеки от интересов мальчика. Что ж, он определённо предпочитал быть Дзиро не соратником, а другом. Не сдавая позиций бесстрастного наблюдателя, мальчишка временами еле сдерживал копившуюся внутри обиду. Таир не мог смириться с отказом разъяснить причину, по которой Дзиро с таким рвением взялся за самообразование. Укрывшись за книгами, как за щитом, друг словно копил силы для единственного, но решающего удара.

Вот только что являлось мишенью?

Таир не успел задать этот, казалось бы, простой вопрос. Дзиро исчез в тот самый день, когда мальчик собирался призвать его к ответу.

Глава 03 – За красной чертой

Вначале Таир не придал этому значения. Подобные исчезновения были для Дзиро обычным делом и, как правило, не слишком затягивались. В этот раз всё оказалось иначе.

Прошла неделя, за ней – другая, а черноволосый и не думал появляться. Обеспокоенный его пропажей Таир начал собственное расследование, которое, впрочем, не принесло ожидаемых результатов. Ни в Жёлтых, ни в Зелёных кварталах о друге не слыхивали около месяца, да и вездесущая малышня, привыкшая тенью следовать за своим кумиром, тоже ничем не порадовала. Отсюда вытекал неприятный вывод: единственным местом, где Дзиро мог так долго скрываться от своих малолетних фанатов был… Белый город. Проклиная, на чём свет стоит, собственную догадливость Таир отправился в логово бледнолицых.

Занимая срединное положение в иерархии Ярусов, Белый город был из тех негостеприимных мест, куда иноземцам путь не то что заказан – закрыт! И дело тут не в установленных на каждом шагу блок-постах и сложной процедуре идентификации. Нет! Причина, по которой уроженцы Жёлтых и Зелёных кварталов избегали здесь бывать, заключалась в самих местных жителях.

Таир сам неоднократно наблюдал, как быстро гасли улыбки аборигенов, стоило только им увидеть чужака. И без того светлые глаза подергивались льдом, а в полыньях зрачков проступало нечто, чему, даже будучи эмпатом, очень трудно подобрать определение. В направленных на мальчика внимательных взглядах не было опаски, или – того хуже – угрозы, а лишь… уверенность в том, что ни первое, ни второе не достойно исконных жителей Белых кварталов. Это порождало атмосферу такого спокойствия, что хуже любой бури.

Вот так, с безмолвного согласия местных Таир приступил к поискам Дзиро на территории Белого города. Естественно, не обошлось без трудностей, ведь помимо тотального спокойствия его окружало такое же тотальное молчание. Куда бы мальчик ни пошёл, к кому бы ни обратился – всюду натыкался на стену неприятия. Люди либо вовсе не считали нужным снизойти до него, либо отвечали, но до того неохотно, что отпадало всякое желание спрашивать дальше. Хорошо, хоть не били.

Впрочем, именно это, последнее, обстоятельство и вызывало наибольшее недоумение. Согласно бытовавшему в Тёплом стане мнению, в Белом городе с чужаками не рассусоливали: быстренько уводили в темный уголок, а потом – всех таких красивых! – вышвыривали прочь. Даже Китай-город не рисковал лезть в дела Белых кварталов, что уж говорить о соплеменниках Таира. Исключения делали только для убийств, но такое случалось нечасто: бледнолицым лишние проблемы были ни к чему.

На это и уповал Таир, когда отправился сюда – ну, накостыляют, не убьют же! – хотел чувствовать себя героем. И каково же было изумление мальчика, когда прославленные своей нетерпимостью к пришельцам бледнолицые вовсе не проявили к нему интереса! А он-то считал, что хотя бы через малую кровь, удастся что-нибудь узнать о Дзиро.

Почувствовав что-то вроде досады, Таир плюхнулся на первую подвернувшуюся скамейку и, сжав голову руками, стал думать, что же делать дальше. До того, как погасят свет, и в большинстве Ярусов наступит ночь, оставалось не более четырех часов. А значит, если он в ближайшее время не найдёт Дзиро, придётся уйти отсюда, не солоно хлебавши. Но хватит ли у него смелости прийти сюда во второй, а то и в третий раз…

Через десять минут, так ничего не надумав и вконец обессилев от собственной нерешительности, Таир вернулся к унылой действительности. Простиравшаяся под ногами бетонная твердь, терявшаяся в вышине шахматная клетка световыхпанелей, построенные под копирку дома из мелового кирпича, в честь которого кварталы и получили своё название – всё это было таким же безликим, как на и остальных ярусах, и навевало жуткую зевоту. Всё, кроме одного. Стоявшее чуть в стороне от других здание можно было назвать каким угодно, но только не скучным. Его оригинальная, местами причудливая архитектура так выбивалась из окружающей обстановки, что вызывала аналогию с сорняком, проросшим на возделанном поле. Вот только редкие из них бывали столь же красивы.

Здесь строгость форм удивительно сочеталась с богатой отделкой, а каждый элемент занимал точно отведённое ему место. Разделенный на три яруса фасад, совершенный с точки зрения пропорций, выглядел бы чересчур простым, если бы не убранство в виде стрельчатых арок и окон, а также декоративных контрфорсов. Идущие в два ряда окна украшали изящные витражи, а массивные, словно дворцовые врата, створчатые двери – уже позеленевшая от времени бронза. Впрочем, нецелевым использованием цветных металлов дело не ограничивалось. Стены этого архитектурного шедевра были отделаны не чем-нибудь, а настоящим родонитом! Красоты камня не мог извратить даже мёртвенный искусственный свет. Его розоватый оттенок был таким тёплым, что казалось, будто каменная отделка на самом деле излучала тепло… Однако более всего мальчика поразил огромный круглый витраж, вставленный в самом центре фасада. Снаружи было очень трудно понять, что именно он изображает, но одно Таир знал точно: хоть всю Базу обыщи, вряд ли найдётся что-то, равное ему по красоте!

Вся эта немыслимая в рамках типовой застройки роскошь наводила мысль: кому и для чего понадобилось возводить подобное сооружение здесь, в Белых кварталах? Эти жутковатые места не слишком-то гармонировали с его помпезной архитектурой, и, коль скоро, кто-то взялся доказать обратное, в этом должен быть некий высший смысл.

И тут Таир услышал чей-то голос.

– Эй, пацан! – звал он. – Паца-а-ан!

Свыкнувшись за день с брезгливым равнодушием обитателей Белых кварталов, Таир далеко не сразу понял, что эти слова могут быть адресованы ему. Когда же он опустил взгляд, то увидел тощего мальчонку лет восьми, выглядывающего из отделанных бронзой дверей. На своём недолгом веку Таиру повстречал немало бедняков, но это дитя было самым нищим из всех. Его одеяние выглядело настоящим рубищем, а ступни были такими грязными, что стало ясно: они никогда не знали обуви. Ребёнок явно был беспризорником. Таир отказывался верить, что существуют родители, способные довести своё чадо до такого жалкого состояния. Затрапезный вид бродяжки составлял до того кричащий диссонанс с великолепием входной арки, что у Таира вырвался невольный вздох. Довольный, что сумел-таки привлечь его внимание, мальчонка тут же расплылся в улыбке. Было несколько неожиданно увидеть столь радостное выражение на лице нищего бледнолицего. Пусть и совсем малыш, он уже должен был перенять от взрослых их неподражаемую манеру общаться с чужаками. Так в чём же дело? Неужели ловушка?

– Чего тебе? – грубовато осведомился Таир.

– Идем со мной, – поманил пальцем ребёнок.

– На потеху твоим великовозрастным подельникам? Не на того напали! – отрезал тот. – Хочется на ком-то душу отвести, пускай сами выходят! Я их не боюсь, так и передай!

– Вот ещё! – фыркнул ребёнок. – Делать мне больше нечего, как выполнять поручения всякого сброда. Я тебе не мальчик на побегушках!

– А кто же тогда? Девочка?

Паренек аж побагровел от гнева.

– На себя посмотри, мамлюк крашеный!

– Окстись, дитятко, – сказал Таир, ухватив себя за белую прядь. – Это натуральный цвет!

– Альбинос, что ли? – мгновенно позабыв все обиды, вытаращился на него мальчик.

– Нет, не альбинос, – начал Таир и… осёкся.

Как ни крути, а услышать подобное от малолетнего беспризорника было несколько неожиданно. Рассчитывать, что мальчишка где-нибудь учится, явно не приходилось, а, значит, его развитость имела иные корни. Раз это не результат домашнего или общественного обучения, оставалось одно – личное участие просвещённого взрослого.

Таиру не понаслышке было известно, во что может вылиться встреча с подобным чудаком, и, ежели ребёнок обнаруживал все признаки подобного влияния, следовало этим воспользоваться. Насколько бы ни был эксцентричен человек, наследивший в жизни мальчонки, он должен был знать о Дзиро. Чудак чудака видит издалека.

– Откуда ты знаешь такие слова? – вкрадчиво поинтересовался Таир.

– От верблюда!

– И как же зовут этого верблюда?

От парнишки не укрылся елей, пропитавший голос собеседника. Смерив Таира пытливым взором, малец понял, что не ошибся в своих подозрениях: судьба свела его с очередным лицемером. А раз так, то не все ли равно, в каком русле пойдет дальнейший разговор?

– Сам-то не догадываешься, Тар-хун? – с нескрываемым ехидством осведомилось дитя.

Тархун? Чувствуя себя полным идиотом, Таир тщился уразуметь, чем заслужил подобное обращение. В голове, как по заказу, всплыло описание эстрагона – многолетника из рода полыней. Отец частенько применял его узкие длинные листья в качестве специй, а также для приготовления одноименного питья – тархуна. Этот безалкогольный напиток пользовался невероятной популярностью среди мусульман и приносил стабильный доход их семейному заведению. Однако помимо названия растения было кое-что ещё… Что-то до боли знакомое, едва уловимое, скрытое в короткой паузе, что подобно дробной черте делила слово «тархун» на две равные части. И тут Таира обожгло: суффикс! Мальчонка не мог знать некоторых нюансов, присущих диалекту Китай-города, а, значит, вместо потребительского «тархун» следовало понимать дружеское «Таро-кун »! Именно так Таира называл Дзиро! Но откуда…

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?! – вскричал он, надвигаясь на ребёнка.

– Ни-че-го те-бе не ска-жу! – отчеканил тот, берясь за дверную ручку.

В три прыжка преодолев разделявшее их расстояние, Таир распахнул уже закрывавшуюся дверь и, прижав к ней мальца, заорал:

– Говори, кто тебя послал?! Дзиро у них?!

Видимо, он был страшен в гневе, так как пацанёнок немедленно разревелся.

– Отец! Мне страшно! – закричал он.

Стоило мальцу зареветь, как к нему на помощь устремился местный настоятель.

В тот момент Таир и помыслить не мог, что находится на пороге храма, а уж предвидеть, что его отправит в нокаут священник – и подавно. Во всяком случае, на лице святого отца не было и следа положенного сану смирения. Наоборот, оно дышало праведным гневом и желанием преподать урок нечестивцу, посмевшему поднять руку на невинное дитя. Таир же, оглушенный первым ударом и в предвкушении града следующих, лежал на земле и мечтал о том, чтобы его поскорее и с наименьшими потерями вышвырнули из Белого города.

Однако дёшево отделаться ему не удалось. Оказалось, что вид поверженного врага способен пробудить не только чувство превосходства, но и раскаяния. Именно в таком ключе истолковывалась сбивчивая речь святого отца, павшего перед ним на колени. Таиру было не до извинений, и в доказательство того, что они в расчете, он незамедлительно облевал священническую сутану. Это произвело на святого отца сильное впечатление. Он резко побледнел и, подобрав полы своих испачканных одежд, бросился к церковному порталу. Конечно, Таир ожидал всякого, но столь поспешная ретирада повергла его в шок. Уж не зная, чего ещё ожидать, он попытался подняться на ноги, но не тут-то было – гудевшая будто колокол голова лишила его всякой возможности управлять телом. Стараясь делать как можно меньше резких движений, Таир пополз к облюбованной ранее скамейке. Где бы он и оказался, не заступи ему дорогу чавы.

– Поглядите на этот биологический мусор, – раздался рядом насмешливый голос. – Никак отец-настоятель оставил? Надо проверить…

Почувствовав резкий рывок за волосы, Таир оказался нос к носу с говорившим. То был высокий рыжий парень лет двадцати с конопатым лицом и пытливыми лисьими глазами. Разок скользнув по лицу мальчика изучающим взглядом, он во всеуслышание заявил:

– Определенно, видна рука мастера.

Оставалось лишь догадываться, что конкретно впечатлило главаря, но видок у Таира был ещё тот. Заплывший глаз, расквашенный нос да набрякшая кровью скула очарования никому бы не прибавили. Довершали картину два горячих соленых ручейка, протянувшиеся от ноздрей к подбородку и питавшие большое алое пятно на куртке.

– Однако святой Фил уже не тот, что прежде, – заметил кто-то. – Раньше он не оставлял недобитков.

– Воистину, – понеслось со всех сторон. – Он изменился…

– Совсем слаб стал, а ведь ему нет еще и сорока…

– Чудны дела твои, Господи…

– Аминь! – поставил точку в разноголосом хоре главарь.

Все замолчали.

– А что с ним делать будем? – указывая на Таира, робко поинтересовался какой-то коротышка.

– Что скажешь, Джош? – подхватил другой.

– Нет пророка в своём отечестве, – сокрушенно покачал головой рыжий, – никчемный из отца Фила судия… А раз так, довершим начатое. Авось Господь будет на нас не в обиде.

В тот же миг рука, запущенная в волосы Таира, разжалась, и тот кулем свалился на землю. В окружавшей толпе раздались довольные смешки: тут хватало людей, которым доставляет удовольствие чужая беспомощность. Таир хорошо знал такую породу. Ни на что не способные поодиночке, они становились удивительно смелыми в группе, особенно при наличии лидера. Насколько мальчик мог судить, в обступившей его толпе не было ни одного человека, способного конкурировать с рыжим: сплошь какие-то недоноски! Однако это нисколько не облегчало участь жертвы. Таир был в явном меньшинстве, да и помощи было ждать неоткуда. Единственным здравым решением было бежать, но кто бы позволил? Да и как это сделать в таком-то состоянии? Оставалось одно: глухая оборона.

И тут вновь зазвучал голос Джоша:

– Только личико не попортьте, ребята! Фирменный удар отца Фила, как подпись именитого художника – негоже закрывать её своей мазней.

Вожаку не пришлось повторять дважды. Налетев, как стая воронья, его подельники принялись избивать Таира, причем ногами. Каждый такой пинок отзывался в теле гулким эхом боли, но Таир защищался, как умел: подтянул колени к животу, закрыл затылок и лицо руками, выставил вперед локти. Тело само вспомнило всё, чему научили его братья. «Хочешь жить – умей вертеться!» – любили поговаривать они в ту пору, когда Таир зелёным новичком пришёл в спортивный зал. И он вертелся, крутился, как волчок, ведь так удары приходились по касательной. Так он мог хоть как-то протянуть до прихода полиции или того момента, когда этим ублюдкам надоест измываться. Но им не надоедало. В процессе чавы обменивались ленивыми репликами о еде, алкоголе, азартных играх и женщинах, – много шутили… Так, словно речь шла о мирной встрече друзей, а не нанесении побоев. Давешний коротышка не принимал непосредственного участия в избиении, но стоял на стрёме и время от времени давал советы приятелям, как похлеще приложить жертву.

Физически ощущая, как на теле вспыхивают синяки и вспухают кровоподтеки, Таир снова и снова мысленно возвращался к тому, что привело его сюда. Думая о Дзиро, мальчик обретал призрачное чувство защищенности, которое и удерживало его на самом краю беспамятства. Однако вскоре прекратила срабатывать и эта уловка. Таир стремительно слабел и все хуже сносил удары. Мышечная броня была просто не в состоянии поглотить все из них. Получив несколько особенно ожесточенных пинков в грудину, мальчик почувствовал, как его рот наполняется кровью. Таир зашёлся в кашле и исторг её на холодный бетон. Перемешанная с рвотой, кровь вязкой жижей потекла по его бугристой поверхности.

Вот тут-то и нарисовался новый участник драмы.

Его появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Стих несущийся над головой восторженный гвалт, прекратились впечатывающиеся в плоть удары, а затем вокруг разлилась такая звенящая тишина, что у Таира невольно закралось подозрение: не умер ли он? Однако его опасения оказались преждевременными. В груди по-прежнему гулко билось сердце, а вторящее ему тяжелое дыхание бледнолицых доказывало, что до финала ещё далеко. Отняв руки от лица, он обнаружил, что взоры мучителей обращены на застывшую неподалеку неприметную фигуру. Сначала мальчик не понял, кто это, но стоило хорошенько проморгаться, как отпали всякие сомнения – его не смог провести даже надвинутый на лицо Дзиро капюшон.

Когда до бледнолицых дошло, что незнакомец здесь вовсе не ради любопытства, они вытолкнули вперед переговорщика. Им оказался всё тот же приземистый крепыш с плутоватым лицом.

– Зачем пожаловал? – без обиняков спросил он у Дзиро.

– Да вот за другом пришел, – отвечал тот.

– И кто же его тебе отдаст? Мы еще не наигрались.

– Он свое получил сполна.

В голосе Дзиро явственно зазвучала угроза.

– Как знать! – недобро хихикнув, возразил крепыш.

А Джош нараспев добавил:

– Все во власти Божьей, ибо велики прегрешения твоего наперсника перед лицом церкви… И доказательство тому – священный гнев её паладина!

– Ты о выходке отца Филиппа? С ним мы позже потолкуем, – оборвал чавов Дзиро. – А вот с вами, ребятки – сейчас! Невербальным, так сказать, способом. Всё равно слова до таких, как вы, доходят плохо!

– А не много ли ты на себя берёшь? – удивился крепыш, отступая, на всякий случай, к сгрудившимся подельникам.

– В самый раз! – отрезал Дзиро, откидывая капюшон.

В стане врага произошло заметное волнение.

– Тот самый узкоглазый! – ахнул кто-то. – Нэкомата!

Глава 04 – Кошачий монстр

Дзиро не стал тратить время на лишние разговоры, а просто выпустил стальные когти. Сложив два плюс два, Джош попятился. Видя замешательство вожака, несколько чавов бросилось наутёк. Те же, что остались, были бы не прочь последовать примеру товарищей, но что-то их удерживало. Кого-то останавливал страх показаться трусом, кого-то – ложная самонадеянность, а кого-то – простая неосведомлённость. Как бы ни был известен Нэкомата в неформальной среде Китай-города, Тёплого стана или Белого города, всегда находились люди, которые ничего о нём не слышали. Но главарь слышал. И это толкнуло рыжего на весьма необдуманный шаг – бегство.

Вожаку не удалось сделать и трех таких шагов, как он был настигнут Дзиро. Подловив рыжего на элементарной подножке – так, что тот, не успев сгруппироваться, растянулся на земле – Нэкомата поинтересовался:

– Куда-то спешишь?

– Уже нет, – отфыркиваясь от поднявшейся пыли, отвечал предводитель банды.

– Вот и славно! – улыбнулся одними губами Дзиро. – Негоже, когда разговор обрывается на полуслове.

Судя по этой мимолетной улыбке, Нэкомата был очень зол. И хотя ни один рыжий волос не упал покуда с головы садиста, Дзиро явно жаждал крови. Таир понял, что простым кровопусканием дело не кончится. И на этот раз он не собирался вмешиваться. Мальчик хотел, чтобы Джош на своей шкуре почувствовал то, что пришлось испытать ему. Он хотел увидеть, как тот истерзанный и разбитый, давится кровью до тех пор, пока не поймет, каково это – быть чьей-то игрушкой…

Однако оттого, что Таир воображал себя Нероном, грязный бетон не становился похожим на трибуны Колизея. Следовало забраться повыше. Превозмогая боль во всех членах, он с грехом пополам взгромоздился на скамейку.

Отсюда ему открывался вид, достойный императора. Довлеющий над всем и вся помпезный фасад был отличной декорацией для кровавых зрелищ, а ощетинившийся лезвиями Нэкомата как нельзя лучше подходил для роли гладиатора. Но главным элементом исторической реконструкции все же был глотающий пыль рыжеволосый варвар. Будь Таир в добром здравии, он бы непременно вспомнил знаменитое творение Жерома – но, увы! Словно песок сквозь пальцы, вытекали из него силы. А вместе с ними покидало и нормальное восприятие реальности. Таира медленно накрывало ощущение, что время замедляет свой ход. Каждая следующая минута казалась длиннее предыдущей, будто мальчик смотрел сцену замедленной съемки. Он уж было оплакал свои надежды на торжество справедливости, как вдруг рыжий сам подвёл себя под монастырь.

В тот миг Джош был подобен разжавшейся пружине. Одним рывком поднявшись на ноги, вложив всего себя в молниеносный выпад, рыжий попытался заехать Дзиро по носу. Будь тот менее расторопным, итогом стал бы перелом переносицы. Но годы бойцовской практики давали себя знать – даже этот просчитанный удар не смог достать Дзиро.

Уклонившись ровно настолько, чтобы пропустить летящий прямо в лицо кулак, Нэкомата рассмеялся:

– Всё-таки хочешь драться? Ты сам развязал мне руки, слабак!

– Это кто здесь слабак? – разъярился Джош. – Я, девка, с тобой только начал!

– И этот туда же! – ухмыльнулся Дзиро.

Астеническое телосложение и смазливое лицо Нэкоматы часто становились мишенями для насмешек. Настолько часто, что порядком достали Дзиро. В такие моменты верным признаком его гнева была расползавшаяся по лицу улыбка Чеширского кота. Вряд ли Джош понимал её значение. Иначе он был бы более осторожным.

Еще мгновение назад перед главарем чавов стоял оскалившийся противник, а теперь – пустота.

– Может… ты меня хочешь? – обдало затылок Джоша горячее дыхание Нэкоматы.

Ошеломленный внезапным появлением врага у себя за спиной рыжий судорожно сглотнул.

– Хочешь? – вновь переспросил Дзиро. – Получай!

Едва уловимое движение сверху вниз – и куртка на спине Джоша оказалась разодрана в клочья. Оголенная, беззащитная перед чужими взглядами кожа залилась кровью, а в горле застрял крик, которому так и не суждено было родиться. Выгнувшись дугой, рыжий безмолвно осел в ногах Дзиро.

– Да ты, никак, молчун? – отступив назад на несколько шагов, удивился тот. – Не ожидал! Конечно, это достойно уважения, но… Как, прости, понять, что с тебя хватит? Разве крик не показатель боли? Что скажешь?

– Пошел ты! – прохрипел Джош.

– Так и знал, что не выйдет у нас разговора! – притворно огорчился Дзиро. – Но раз у тебя нашлись силенки огрызаться, то и на всё остальное найдутся.

Глаза Таира застилал багровый туман, но даже сквозь него можно было различить, как Джоша трясет от ярости. И эта ярость делала рыжего очень опасным! Сильнее боли, что терзала сейчас его окровавленную спину, сильнее жалящих самолюбие насмешек, жгла только ненависть. Ненависть к чужаку, посмевшему устанавливать на его – белого человека! – земле свои порядки. Этого вожак стерпеть не мог.

– Сейчас ты у меня получишь! – прорычал Джош, вставая.

– Как скажешь, – кивнул Дзиро, а затем, окинув оценивающим взглядом его окровавленную кровью спину, заметил. – Эти царапины хорошо тебя раззадорили, не так ли?

– Убью! – взревел Джош.

Противники стали медленно сходиться. Их движения были осторожными и плавными, как у готовых сцепиться котов. Но, даже не смотря на это сиюминутное сходство, их манера держаться отличалась разительно.

Взять хотя бы Дзиро. Всегда сдержанный и холодный, он совершенно преобразился: в глазах заплясал дьявольский огонь, движения стали мягкими, как у настоящей кошки, а на губах застыла та самая – вгоняющая в холодный пот! – улыбка. Таир знал: под толщей показного спокойствия бушевала настоящая буря. И то, что Дзиро всё ещё умудрялся как-то её сдерживать, говорило только об одном: он замыслил нечто совершенно жуткое.

Видимо, его соперник хорошо это понимал и потому выглядел так, будто находился под воздействием растущего пошагового напряжения. Таир смотрел, как Джоша колотит от ярости и страха, и думал, что лучше бы он и дальше продолжал глотать дорожную пыль. Поднявшись с земли, он подписал себе приговор…

И тут в руке главаря что-то блеснуло!

Последовало стремительное сближение, в ходе которого Дзиро ловко уклонился от нацеленного в грудь ножа и одновременно попытался подсечь противника. Описавшая красивую дугу ступня подняла тучу пыли. Уйдя от подсечки в прыжке, главарь оказался внутри очерченного Дзиро полукруга. Тот не терял времени: повернувшись вокруг оси, он нанес Джошу сокрушительный удар ногой в живот. Нож серебряной кометой блеснул в воздухе и упал в кусты шиповника, высаженные подле церкви. Согнувшись пополам от боли, рыжий, шатаясь, переступил начерченное в пыли полукружие. А затем под разочарованные вопли своих подельников двинулся к зарослям шиповника, явно рассчитывая отыскать нож. Но вошедший в раж Дзиро не оставил врагу и шанса. Едва коснувшись земли ногами, он одним скачком преодолел разделявшее их расстояние. Развернувшись в пол-оборота, он выбросил облаченную в металл ладонь вперед так, будто собирался выколоть Джошу глаза. Стоило главарю увидеть четверку смертоносных лезвий, как он уже не смог отвести от них взгляд. Однако ослеплять рыжего в планы Дзиро не входило. Вместо этого, резко вскинув руку, он ударил его правой ногой в лицо. Оглушенный главарь откатился под ноги своим дружкам.

Окинув взглядом распростёртого врага, Дзиро довольно усмехнулся. Противник был повержен, а его подельники – морально уничтожены. Стоило им увидеть, каков Нэкомата в бою, и от их решимости не осталось и следа. Теперь на их лицах было написано другое – неприкрытый страх. Чавы стояли, замороженные ужасом, разрываясь между желанием сбежать и собачьей преданностью своему вожаку, но последняя все же пересилила. Наплевав на опасность, двое из них бросились поднимать рыжего, в то время как третий оставался настороже, готовый предупредить любое движение Дзиро.

Бой дался рыжему нелегко. И дело не в нанесенных Дзиро ранах, а в растоптанной гордости. Собрав ее остатки, главарь изо всех сил старался не выглядеть проигравшим. Однако разбитое в кровь лицо, отсутствие пары передних зубов, а потому внятной речи, делали эти попытки скорее комичными, нежели внушающими уважение. Глядя, как рыжий, мыча, отбрыкивается от дружков, Таир испытал внезапную жалость.

У Дзиро эта сцена вызывала совершенно иные эмоции. Тот, кто хоть раз переходил ему дорогу, оставался врагом до конца, а, значит, был не достоин ни жалости, ни, тем более, прощения. Презрение – единственное, что у Нэкоматы всегда было в избытке:

– Ну, и кто здесь слабак?

Сказанная нарочито громко, эта фраза крайне уязвила Джоша. Отныне рыжего не заботило, какое впечатление производит он на своих приспешников – место «реального пацана» занял брызжущий кровью и слюной скот. Дзиро было не впервой слышать, как его поливают грязью, но с подобным прононсом – никогда. Шепелявое, растерявшее всю экспрессию, звучание речи Джоша даже самый отборный мат превращало в пародию на брань.

Наслушавшись ругани в свой адрес, Дзиро пообещал:

– Мы ещё вернемся к этому вопросу. Оставлю-ка тебя на десерт. А пока… Пока я займусь первым, вторым и третьим, – тут он плотоядно облизнулся и обвел взглядом облапившую главаря троицу. – Вами, ребятки!

Таир воззрился на друга. Обрамленное в рамку тёмных волос лицо хранило двоякое выражение. С одной стороны на нём явственно читалась жажда крови, с другой – вполне понятная брезгливость по отношению к тем, кто зовутся людьми лишь по недоразумению. В глазах Дзиро таковыми были все члены налетевшей на его друга шайки.

Уразумев, что пощады не будет, троица стала белее мела. Быстрый, ловкий, а главное, непонятный Дзиро казался им настоящим исчадием ада, против которого бессильны не только кулак и нож, но даже святое распятие! И, правда, как тут не удариться в мистику, когда их лидер, бывший доселе непререкаемым авторитетом, оказался побежден сопливым юнцом!

Сообразив, что поодиночке им не выстоять, подельники решили объединить силы. Сбившись в кучу и напустив на себя грозный вид, они, кто во что горазд, изобразили готовность защищать честь банды. Однако стоило Нэкомате сделать шаг вперед, как они делали два назад. Не в силах спокойно наблюдать, как его люди покрывают себя позором, Джош исторг новую порцию брани. Дзиро даже ухом не повёл: покуда враг оставался на земле, он не представлял интереса. В кодексе чести, которым руководствовался Нэкомата, «не бить лежачего» было неоспоримым постулатом. Поверженный, разбитый и униженный главарь был всего лишь препятствием, преграждающим путь к новым, более занятным целям, и Дзиро просто… переступил через него.

Джош не мог снести такого оскорбления. Сделав над собой поистине героическое усилие, он поднялся с земли и кинулся на Нэкомату. Учитывая внезапность нападения, выгодную позицию, а также невесть откуда взявшиеся силы, рыжий был опасен для любого, даже очень опытного рукопашника. Но не для Дзиро. Таир сам не понял как, но тот сумел увернуться и ранить противника. Теперь к чёрмным полосам на спине Джоша добавились ещё четыре ярко-красных горизонтальных полосы.

Раны выглядели настолько устрашающе, что казалось, будто главаря изорвал дикий зверь. Но, несмотря на жуткий вид, они были лишь глубокими царапинами, ведь Дзиро не бился, а играл… как кошка с мышкой. Недаром же его прозвали Нэкоматой – кошачьим монстром! Дзиро с самого начала не видел в рыжем реального противника. И прямым доказательством тому была располосованная накрест спина самого Джоша. Нэкомата буквально поставил на нем крест. И нести этот крест главарю предстояло всю жизнь. Уж кто-кто, а Таир не понаслышке знал, с каким трудом заживают порезы, оставленные теккокаги.

Однако игра в кошки-мышки утомила Нэкомату. Его движения замедлились, будто воздух вокруг него стал необычайно плотным. Почувствовав слабину, Джош с удвоенной энергией принялся наскакивать на противника. Нэкомата, замешкавшись, на мгновение повернулся к рыжему спиной, чем тот не преминул воспользоваться, занеся над его головой огромный кулак. Учитывая разницу в массе и скорости, печальный исход был неминуем, и мальчик даже зажмурился, не желая видеть падение своего кумира. Однако крик, что разорвал сгущавшуюся вокруг тьму, принадлежал вовсе не Дзиро!

Разлепив отяжелевшие веки, Таир увидел согнувшегося в три погибели Джоша и склонившегося над ним Нэкомату. К удивлению мальчика, рыжий вел себя спокойно, только дышал тяжело. Столь смирным его сделал кварт стальных лезвий, вонзённых в левое плечо.

– Как цыпленок на вертеле, – удовлетворённо произнёс Нэкомата.

Видя такой расклад, подельники рыжего растеряли последние остатки храбрости и иллюзий и бросились наутек. Дзиро не стал их преследовать, единственным, кто его по-настоящему занимал, был их лидер.

– Посмотри, – нашёптывал он теряющему сознание противнику. – Посмотри на своих дружков! Стоило лишь слегка их припугнуть, как они наложили в штаны и бросили тебя здесь, наедине со мной. А ведь я даже не начинал настоящее веселье…

– Отпусти меня, – извиваясь, словно рыба на крючке, хрипел Джош.

– Рано, – покачал головой Дзиро. – Думаешь, это урок только для тебя? Нет, и для него тоже!

– О ком ты? – обводя мутным взглядом церковный дворик, вопрошал рыжий. – О ком ты говоришь?

– Как?! – деланно изумился Нэкомата. – А о моем друге ты забыл? Представь, мальчишка отправился сюда, в самое опасное место Базы, только для того, чтобы удостовериться, что я в порядке! Скажешь, глупость? Конечно, ведь он все-таки нашел приключения на собственную задницу в твоём, хотя бы, лице. Вот только есть одно «но». Если бы с этим наивным дураком случилось что-нибудь непоправимое, я бы с тобой не рассусоливал. Всех твоих прихвостней вырезал бы! А знаешь почему?

– Почему? – послушно просипел Джош.

– Да хотя бы потому, – усмехнулся Дзиро, еще глубже вонзая когти в его плечо, – что он – единственный, ради кого я готов мириться с примитивностью таких, как ты!

Никогда ещё Таир не видел друга таким вдохновенным и безжалостным. Торжество хищника, терзающего свою жертву, не имело ничего общего с садистским удовлетворением, которое было написано у Дзиро на лице. Знакомая игра в кошки-мышки прямо на глазах превращалась в нечто совершенно новое и оттого пугающее. С каким-то животным ужасом взирая на происходящее, мальчик думал о том, когда… когда Дзиро успел настолько измениться, чтобы получать удовольствие от чужой боли? До него, наконец, дошло истинное значение улыбки Нэкоматы. Раньше Таир принимал её за вызов, адресованный тем, кто встает у Дзиро на пути. Но сейчас он понял: это не вызов, а предвкушение. Сладострастное предчувствие муки противника, подписавшего себе приговор. И только от Дзиро зависело, будет этот приговор приведен в исполнение или нет. Таиру стало страшно.

Аккомпанементом отрезвлению мальчика было прерывистое, шумное, как у загнанного животного, дыхание Джоша. По искаженному мукой веснушчатому лицу катился пот. Его боль, заглушенная собственной болью Таира, была почти неощутима. И все же…

– Отпусти его, – попросил мальчик.

Услышав знакомый голос, Дзиро окинул друга долгим, задумчивым взором, в котором читалось, что угодно, только не согласие. Но победителем из их молчаливого «поединка» всё же вышел Таир. Осуждающе покачав головой, черноволосый выдернул теккокаги из плоти побежденного.

– Видишь? – бросил он Джошу. – Благодари мальца, что дёшево отделался!

Освободившись от железного хвата Нэкоматы, рыжий как-то сразу сник, скукожился – так, словно из него выпустили весь воздух. Таир понял, что силы Джоша действительно на исходе, а значит, новых попыток отстоять попранное достоинство не предвиделось. По крайней мере, сегодня. Ибо, не смотря на усталость и множество кровоточащих ран, огонь в его глазах не угас. Бойцовский дух этого парня был очень силен, и мальчик не удивился бы, если бы в будущем он стал искать новых встреч с Нэкоматой. Залогом этого было его угрюмое молчание.

Однако решение покинуть поле боя далось Джошу непросто. Подобно пловцу перед прыжком в холодную воду, он некоторое время не двигался с места. В конце концов, набрав полную грудь воздуха, и метнув злобный взгляд на Дзиро, рыжий поплёлся прочь. Глядя, как он удаляется, Таир уже не сомневался, что свидеться с ним придется хоть и не скоро, но неизбежно. И провожал рыжего глазами до тех пор, пока скамейку, где он сидел, не накрыла тень Нэкоматы.

Случайно или нет, но Дзиро встал рядом так, что окровавленные лезвия теккокаги оказались как раз на линии взгляда мальчика. Перспектива посмотреть в лицо друга пугала не меньше, чем вид обагренного кровью металла. Больше всего на свете Таир хотел сейчас услышать то, что обычно ненавидел. Небрежное «Таро» стало бы лучшим подтверждением, что они друзья… друзья, как и прежде!

Сомнения мальчика были развеяны словами столь тихими, что он скорее ощутил их, нежели услышал.

– Ты хорошо держался, Таро-кун…

Почувствовав головокружение, мальчик вцепился в край скамейки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Но это не вернуло ему чувство равновесия – ни физического, ни душевного. И Таир провалился в черную яму беспамятства.

Глава 05 – Тайные знаки

Когда Таир пришёл в себя, вокруг царил странный полумрак. Не такой, какой бывает в плохо освещенном помещении или в пору искусственных сумерек – нет. То была живая, трепещущая мгла, в которой мешались запахи, звуки и даже краски. Разноцветные пятна света, казалось, играли с пространством в прятки, то выхватывая, то снова скрывая во тьме его части. Мальчик старался поспеть за ними, угадать, где же, собственно, очутился, но застилавшая взор пелена не позволяла ему разглядеть детали. В конце концов, он сосредоточился на единственной неизменной здесь вещи – большом сгустке тьмы, сыскавшемся неподалеку. Постепенно возвращалась ясность зрения, и вскоре в рваных очертаниях темного облака проступил чей-то силуэт. Сидевший против света человек не шевелился, не пытался заговорить, а просто мерно и глубоко дышал – так, словно пытался впрок запастись воздухом. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: он спит и проснется нескоро. Однако чем дольше Таир вслушивался в дыхание спящего, тем более знакомым оно казалось. Как будто ранее слышанный уютный, мерный шум напомнил о том, как мальчик воображал себя героем, призванным встать на защиту того, кто в такой заботе совершенно не нуждался… того, кто оберегал друга даже во сне.

Таиру не хотелось будить Дзиро. Стараясь создавать как можно меньше шума, он попытался освободиться от пеленавшего по рукам и ногам покрывала. А укутан Таир был со всем тщанием, так, словно нужно было во что бы то ни стало его обездвижить. В конце концов, мальчик сумел высвободить правую руку, но, не рассчитав силы, сделал это столь нетерпеливо и резко, что в глазах потемнело от боли. В мгновение ока пробудились убаюканные Морфеем демоны и принялись терзать измученное тело. Расплачиваясь за своеволие острыми приступами боли, он все же выпростался из покрывала и коснулся ногами холодного пола. И только тут в полной мере осознал, насколько серьёзен причинённый телу урон. Белоснежные бинты соседствовали с багровеющими на открытых участках кровоподтеками, тугая повязка, стянувшая грудную клетку – с повисшей на перевязи левой рукой. Таир внутренне содрогнулся: сейчас он скорее походил на мумию, чем на живого человека. Белеющие в темноте повязки и необычно бледная, словно светившаяся изнутри, кожа оставляли столь странное, ирреальное впечатление, что у него даже возникла мысль: «А не умер ли я на самом деле?»… И только непрестанная боль убеждала мальчика в обратном. Не имея больше сил ей сопротивляться, Таир повалился назад на постель, но так неуклюже, что застонал от муки.

– О, пациент очнулся, – настиг его голос Дзиро.

Проклиная выставившую его в столь идиотском свете немощь, Таир недовольно пробурчал:

– На себя бы посмотрел. Тоже мне спящая красавица!

Ответом ему было гробовое молчание.

Таир знал, как резко относится Дзиро к малейшему выпаду в сторону его мужественности. Любому, кто смел затронуть на словах или деле этот вопрос, грозила немедленная и жестокая расправа, и не важно, был человек серьезен или просто шутил. Но, не смотря на все старания друга блюсти лицо, желающие раскатиться на скользкой теме находились всегда. Дзиро так и не удалось выйти победителем из схватки с общественным мнением, и это делало его ещё более мнительным и нетерпимым. Таир же давно зарубил себе на носу: ни при каких обстоятельствах не затрагивать его самолюбие, – и даже неплохо с этим справлялся, но… и на старуху бывает проруха!

Однако Дзиро и пальцем его не тронул. Его лицо скрывала расцвеченная яркими всполохами тьма, а чувства – окутавшее друзей молчание. Впрочем, Таир понял всё без слов: бездействие друга было более чем красноречивым.

– Пожалел, да?

– Именно.

Сказать, что Таира взбесил его надменный тон – значит, ничего не сказать.

– И с каких это пор ты стал таким заботливым?

– С тех пор, как ты ведешь себя, как идиот! – отбрасывая напускное спокойствие, рявкнул черноволосый.

В тот же момент один из петлявших по стенам зайчиков осветил его лицо.

Пусть это длилось всего мгновение, пусть единственное, что Таир увидел, это полыхнувшие синью глаза, но… Он впервые осознал, почему так старательно игнорировал присущие другу странности. Например, ему, как и большинству людей, всегда казалось, что не пристало парню отращивать длинные волосы и одеваться в нарочито китайском стиле. Весь облик Дзиро кричал о том, что ему плевать, как на принятые у большинства бойцов критерии внешнего вида, так и на ранимые чувства уроженцев Нижних и Средних ярусов, с первого взгляда распознававших в нем чужака. Что же касается его физиономии, то разве Дзиро виноват, что похож на эфеба? Разве длинные ресницы, пунцовые губы или светлая, будто отбеленная, кожа делали из него извращенца? Таиру было хорошо понятно раздражение друга из-за постоянных насмешек окружающих. Но как бы мальчик ни величал Дзиро: храбрым, сильным, пугающим, – он никогда не использовал слово «мужественный». Правда, и «женственным» его было не назвать. Редкая для юноши красота, которой наделила Нэкомату природа, не имела ничего общего с вымученной феминностью заполонивших Пурпурные кварталы трансвеститов. То была красота инфанта, принца крови. И как бы ни старались некоторые примерить на Дзиро голубой, по-настоящему ему шел лишь королевский синий. Такой же, как цвет его глаз: насыщенный и глубокий. Именно эта плещущая через край синева и заставила Таира признать то, что давно пряталось на дне его души: он восхищался Дзиро.

– Как девчонка, ей богу! – сказал он еле слышно.

На сей раз Дзиро отвесил другу оплеуху. Впрочем, это было лишь каплей в море его страданий, а посему не произвело должного впечатления. Ставшая уже привычной ломота поглотила новую боль так же, как само тело – мягкий тюфяк. Должно быть, выглядел Таир довольно жалко, так как Нэкомата тут же принялся его укрывать. Мальчик вновь оказался в тряпичном плену, выпутываться из которого не было ни сил, ни желания. Единственным, что Дзиро позволил оставить на свободе, была правая рука. Проведя пальцами от шеи до левого предплечья, Таир ощутил под ними что-то горячее и липкое.

– Кровь! – с удивлением произнес Таир, поднеся руку к глазам.

Было даже странно, насколько сильно выделялась она на фоне бледной, как у мертвеца кожи. Цвет крови был столь насыщенным и сочным, что казался чуть ли не самым ярким пятном в помещении. В сравнении с ней сама ладонь выглядела чем-то совершенно бесплотным. Будто за время, что мальчик валялся без сознания, он успел наполовину исчезнуть из реального мира.

– Не смотри! – приказал Дзиро, пряча в своих ладонях испачканные кровью пальцы мальчика.

Таир не стал с ним спорить, хоть никогда и не страдал гемофобией. В том, каким ему виделось собственное тело, бывшее доселе чем-то неизбывным и земным, проступало нечто новое, незнакомое, а потому пугающее. При этом мышление Таира оставалось кристально ясным, что также было необычно, учитывая тяжесть полученных побоев. Он, как и прежде, видел, слышал, осязал и испытывал боль, но как будто со стороны, из-за угла собственного сознания.

Мальчик буквально закрыл глаза на эти странности и… немедленно заснул.

Так как и исчезновение Дзиро, и включение дневного освещения прошли для Таира незамеченными, спал он, видимо, очень крепко. Когда же мальчик, наконец, открыл глаза, то обнаружил, что находится не где-нибудь, а в христианской церкви! И хоть он ни разу не бывал в подобных местах, судить об этом мог довольно точно. Опираясь на прочитанное в книгах, Таир быстро разобрался, где амвон, где наос и где, собственно, полагается находиться алтарю. При всех реверансах к готике в убранстве и архитектурных решениях, организация внутреннего пространства церкви явно тяготела к чему-то иному. И главным доказательством тому был огромный иконостас, взметнувшийся под самые своды святилища. Именно он отделял алтарь от срединной, предназначенной для простых смертных части храма.

Однако столь поразившая мальчика алтарная преграда не была иконостасом в прямом его понимании: ряды деревянных икон в ней заменяли витражи. Мастерски исполненные, соединившие в себе воздушность стекла и вещность металла, они словно парили между небом и землёй. С витражей, застыв, словно инклюзы в янтаре, взирали исполненные тихой печали или трепетного ожидания святые и мученики. Таир, превозмогая боль, постарался как можно ближе подобраться к этому диковинному творению рук человеческих. Уже при первом приближении ему стало ясно, что скрепленный свинцовыми шинами полупрозрачный материал был вовсе не стеклом, а кварцем! Оставалось удивляться мастерству и тщанию, с которыми были подобраны кусочки это разноцветной мозаики. Как впрочем, и их величине.

Так уж случилось, что помимо продуктовой лавки, отец Таира держал небольшую мастерскую по камню. Не то чтобы семейные поделки пользовались большой популярностью, но кое-какой сбыт находили. Особенно украшения из разноцветного кварца, что ладили сестры. Мальчик хорошо помнил, какой восторг вызывал у них любой крупный кристалл, ведь то было залогом успешной продажи. И тем чуднее было наблюдать здесь кварцевые пластины поистине гигантских размеров! Однако дух захватывало не только от разнообразия форм, но и богатейшей гаммы! Казалось, здесь были представлены все возможные разновидности кварца. Как, впрочем, и невозможные. Прозрачный, как слеза ребенка, горный хрусталь; дымчатые раухтопазы; мерцающие, будто ночное небо морионы; облачённые в императорский пурпур аметисты; цитрины, как лимонно-жёлтые, так и медовые; травянисто-зелёные праземы; а также дивные синие кварцы – все нашли своё, только им положенное, место. Единственным, что смазывало впечатление от этого великолепия, было отсутствие центральной секции. Точнее витражного триптиха, что по замыслу художника должен был «держать» композицию всего «иконостаса».

– Нравится? – раздался незнакомый голос за спиной мальчика.

Резко обернувшись, да так, что в глазах помутилось, Таир оказался лицом к лицу с человеком, с которого и начались его злоключения. То был достопамятный отец Фил – огромный детина, что засветил мальчику между глаз, и лишь по недоразумению рукоположенный в сан священника. Видимо, отразившаяся на лице Таира гамма чувств была столь недвусмысленной, что тот бухнулся перед ним на колени и сбивчиво заговорил:

– Умоляю, добрый отрок! Не держи зла на раба божьего Филиппа! Не я руку на тебя поднял, а бесы, живущие во мне. Много лет веду я с ними борьбу: неустанно, каждодневно иду трудной дорогой добра и смирения… Но я слишком уверовал в свои силы, незаметно для самого себя пустил в сердце гордыню, а та открыла лазейку гневу – самому страшному греху из всех!

Ошарашенный этой исповедью Таир некоторое время не мог произнести ни слова. Единственным, что он сумел выдавить, было:

– Я не держу на вас зла, святой отец. Успокойтесь.

– Но…

– Я сам виноват. Не нужно было пугать мальчишку, провоцировать вас, глядишь, и те отморозки прошли бы мимо. Люди – сами кузнецы своей судьбы. Не унижайтесь. Вам, как взрослому человеку, это не к лицу.

Видимо, эти слова вразумили священника. Он поднялся с колен и, отряхнув пыль с рясы, сказал:

– В твоих словах, отрок, я слышу мудрость Востока. Прости, что тебе пришлось…

– Отец, задрал уже извиняться, – раздался рядом насмешливый детский голос.

Священник устало вздохнул и повернулся к давешнему мальчонке-«привратнику».

– Артемий, как ты выражаешься? Не забывай, что ты в храме божием.

– Да пофигу! – не теряя апломба, заявил Артемий. – Богу до моей фени и дела нет!

– Дуй отсюда, богохульник!

– Ещё чего!

– Пререкаться вздумал?

– Дзиро велел присмотреть за больным, – кивнул пацаненок в сторону Таира. – Самое что ни на есть богоугодное дело.

По беспомощному виду священника стало ясно, что подобные акты неповиновения здесь – обыденность, а не редкость. Так, с молчаливого согласия святого отца, Артемий остался в церкви. И, верно, решил не терять времени даром.

– Как ты себя чувствуешь? – осведомился мальчуган, стоило ему подойтипоближе. – Голову кружит? Тошнит? Привкус крови во рту имеется?

Таир даже несколько растерялся от его деловитого тона.

– Да вроде нет…

– Ты пойми, – не унимался мальчишка. – Это не пустой интерес. Отец Филипп мастак мозготрясы устраивать. Правда ведь, падре?

Таир вспомнил, что разукрасившая его шайка тоже об этом толковала. Он в упор посмотрел на священника. Казалось, тот был сильно сконфужен. Его лицо стремительно розовело, а уши так вообще стали пунцовыми.

– Так ты ничего не знаешь? – догадался Артемий. – Отец Филипп в прошлом – именитый боксер! Нокаут, в который он тебя отправил – его коронный прием. После такого обычно с сотрясением мозга и уносят…

Было заметно, что восторженный рассказ мальчишки ставит святого отца в неловкое положение. Он то и дело открывал рот, чтобы сменить тему, но Артемий не давал ему и полсловечка ввернуть. Из-за этого батюшка был похож на выброшенную на берег рыбу. Эта комичная картина сняла остатки напряжения, которое Таир испытывал по отношению к новым знакомцам. Он решил помочь отцу Филиппу:

– Малец, кажется, тебя не затем прислали, чтобы ты живописал тёмное прошлое патера, а чтобы за мной присматривать. Я правильно толкую первоисточник?

– Да, – нехотя, согласился пацан.

– Ну, так сообрази мне что-нибудь поесть! Выздоравливающим надо хорошо питаться. Верно, святой отец?

Тот принял помощь с благодарностью.

– Дуй в трапезную, дитя. Найди там что-нибудь посытнее и неси сюда. Да, и вина разбавленного не забудь, – и, подмигнув Таиру, добавил. – Причастимся немного.

Оставшись одни, они некоторое время молчали. Наконец, мальчик решился задать вопрос, который волновал его с тех пор, как он увидел отца Филиппа:

– Как давно вы знаете Дзиро?

– Года три, не меньше.

– А как вы познакомились?

– Ну об этом тебе лучше спросить у него самого, – добродушно хохотнул батюшка. – Видишь ли, на порог этой церкви Дзиро привел сугубо корыстный интерес. Тогда мне не были известны его мотивы, и посему я встретил его не слишком радушно. Но, как бы то ни было, все утряслось, и теперь мы – добрые друзья.

Примерно так Таир и представлял эту встречу. Дзиро редко делал что-либо без причины, а значит, знакомство с батюшкой сулило ему какую-то выгоду. Но вот какую? Вопрос уже был наготове:

– А что вам известно о его мотивах?

– Немногое, – пожал плечами священник. – Об этом также спрашивай его сам.

Мальчик предвидел и это. И перёшел к третьему, самому каверзному вопросу:

– В Китай-городе знают?

– О чём? – насторожился отец Филипп.

– О том, что Белый город переживает сейчас технологический ренессанс.

– Не понимаю, о чём ты.

– Да вот об этом, – кивнул Таир в сторону иконостаса. – Может, какой неуч и поверит, что для изготовления витражей было использовано стекло, но только не я. Каждая вставленная в свинцовую раму пластина – тончайший срез кварца. Причём не только природного, но и искусственного. Взгляните, вот – зеленоватый празем, вот – и вовсе фантастический синий кварц! В природе у них нет аналогов, а секрет их искусственного получения был утерян еще во времена Катастрофы. Думаю, Верхние Ярусы постигнет настоящее откровение, когда там узнают, что в Белом городе – можно сказать, прямо у них под носом! – ведутся научные разработки. А ведь монополия на науку принадлежит Китай-городу. И только ему!

– Довольно! – оборвал его отец Филипп. – Я всё понял. Особенно то, как вы с Дзиро похожи. Падаете, как снег на голову, а потом – оглянуться не успеешь! – хватаете, хм, за горло. И душите, душите…

– Да, ладно вам жалиться, падре, – насмешливо заявил, невесть откуда взявшийся Артемий. В руках его блестел металлический поднос со снедью, а рот кривила знакомая ухмылка. – Попробуйте лучше мои сэндвичи. Я и в погреб заглянул, нацедил вам стаканчик кагора для успокоения нервов.

Перебранка продолжилась, но Таир уже не обращал на неёвнимания, полностью сосредоточившись на сэндвичах. Свежий хрустящий хлеб и пара шматов весьма недурной на вкус ветчины прибавили сил и заставили боль отступить. Взглянув на свои руки, мальчик увидел, что столь неприятно поразившая его мертвенная бледность постепенно уступает место привычному оливковому загару. На какое-то мгновение он ощутил себя персонажем волшебной сказки, которому нужно есть земную пищу, чтобы оставаться в мире смертных.

Внимание Таира привлекли тёмные пятна, видневшиеся через дверной проём притвора. Приблизившись, он разглядел четыре занавешенных грубой тканью прямоугольника. Мальчик уже знал, что это. Отдернув ткань в сторону, он увидел строгое мозаичное лицо. Выполненное из горного хрусталя с вкраплениями раухтопазов и золотистых цитринов, в обрамлении волос из морионов и аметистов с акцентами из травянистых праземов, оно ещё не так давно было одним из самых узнаваемых на Базе. Но более всего выделялись глаза из ярко-синего кварца. Даже отсутствие потребного витражу сквозного освещения не могло умалить их выразительности. Сострадание и печаль – вот, что читалось в них. Таир узнал бы эти глаза из тысячи.

– Иса, – сказал он.

– Верно, – подтвердил подошедший отец Филипп. – Это Иисус.

– Тогда здесь должна быть Марьям, – с непоколебимой уверенностью заявил мальчик, сдергивая прочь следующую холстину.

И, правда, взору Таира предстало изображение кроткой женщины в роскошном аметистовом одеянии. Её глаза пронзали сердце той же прозрачной синевой, что и у божественного сына.

Рядом с Богородицей соседствовало изображение Иоанна Предтечи, также до времени скрытое от посторонних глаз под грубым холстом.

– Недостающий триптих, – объявил Таир, кивая в сторону витражного иконостаса.

– Да, – откликнулся отец Филипп. – Я всё никак не могу завершить над ним работу. Постоянно хочется что-то изменить, дополнить, улучшить. И все равно, сколько бы ни старался, я по-прежнему далёк от того, чтобы выразить божественное.

Потрясённый услышанным мальчик воззрился на бывшего боксера. Мысль о том, что эти руки-кувалды способны на столь тонкое и сакральное искусство, вызывала не просто изумление, а настоящий шок.

– Вы очень скромны, святой отец, – только и сумел пробормотать мальчик.

Какое-то время они молчали, созерцая витражный триптих.

– Как жаль, что в Зелёных кварталах не встретить подобного, – наконец заговорил Таир.

– Запрет на изображение живых существ?

– Да, единственное, что нам остаётся – это «цветочные» ковры.

При этих словах рука мальчика, словно сама собой, потянулась к четвертой холстине.

– Стой! – вскричал отец Филипп.

Но было поздно. Их взорам явился витражный диптих. Но его персонажи не имели никакого отношения к каноничной иконографии.

То было изображение мальчиков-близнецов. Один с темными морионовыми крылами за спиной и огненным цитриновым цветком в руке, а второй – в небрежно накинутой на плечо белой шкуре, выложенной халцедоном, и таким же цветком, но из искусственного синего кварца.

Таира захлестнула волна странных, незнакомых образов, похожих на воспоминания из чужой жизни. Их было так много, что мальчик ощутил, будто тонет в них. Он видел всё: темные крылья, взбивающие в пену облака; огромную тень, скользящую далеко внизу, пересекающую реки, леса, пустыни и моря; вершины самых высоких гор, каждая из которых была добрым пристанищем. Но самым ярким из воспоминаний был образ вечно хмурого мальчика в белоснежной волчьей шкуре, а также смертный холод, который рождался в его ладонях.

Таир чувствовал, что воздух густеет, наливается тяжестью, плавится и каплями ртути проникает в лёгкие, а затем перекатывается там увесистыми зеркальными шариками. Всё вокруг плыло и трепетало. Дрожали, словно в горячем мареве, стены; корчились, хватаясь за горло, отец Филипп и Артемий; будто под гнетом невидимого груза клонился к земле невесть откуда взявшийся Дзиро. Он явно что-то пытался сказать, но липкий, как сгущенное молоко, воздух не давал ему толком разлепить губы.

И тогда Дзиро отвесил Таиру увесистую затрещину!

И все прекратилось.

Только несколько выпавших из незаконченного диптиха халцедонов да багровые лица отца Филиппа и Артемия свидетельствовали о том, что здесь произошло нечто загадочное. Таир почувствовал сильную слабость и неизбежно упал бы, не подхвати его вовремя Дзиро.

Увидев, что мальчику совсем плохо, священник немедленно взял его на руки и понёс прочь. Огромный, с внушительным носом и пылающим, словно разогретая докрасна сковорода, лицом отец Филипп походил на тэнгу, духа гор, про которого рассказывал Дзиро. Таир вновь почувствовал себя героем волшебной сказки.

Когда его измученное тело вновь погрузилось в мягкие объятия тюфяка, а священник исчез за дверями трапезной, мальчик поманил к себе Дзиро и, обведя мутным взглядом лицо друга, спросил:

– Откуда ты знал, что нужно делать?

У Дзиро странно дернулось лицо, а затем он судорожными движениями стал срывать бинты, покрывающие правое плечо Таира.

– Смотри. Синяки и кровоподтеки уже сходят на нет. И это при том, что тебя страшно избили. Такие побои могут быть фатальными, но ты практически здоров. Конечно, если не считать пары сломанных ребер и сильного ушиба левой руки. Бьюсь об заклад, боли, мучающие тебя, через пару-тройку дней пройдут. Но самое главное не твоя феноменальная способность к восстановлению, а… – тут он подал знак стоявшему рядом Артемию, и тот, словно вышколенный лакей, подал ему зеркало. – Главное – вот.

В полном недоумении Таир попытался поймать в зеркале отражение своего плеча и – о, ужас! – увидел, что сквозь пурпуровую синеву подкожных кровоизлияний проступают… строчки некоего текста, пока неразборчивого, но явно тяготеющего к иероглифическому письму.

– Я испугался, что, увидев это, ты можешь неадекватно отреагировать, и потому закрыл письмена повязками. Забинтовал, как мумию. Но сейчас это уже не имеет значения.

– Есть ещё? – холодея, спросил Таир.

– Да, на левом плече, на спине и грудине. Все четыре текста составлены на разных языках. В основе, предположительно – арабская вязь, латиница, китайские иероглифы, а также некий незнакомый нам вид письменности, – при этих словах Дзиро тяжело вздохнул. – Вряд ли этому есть какое-то рациональное объяснение.

– Есть, но иррациональное, – забирая у Дзиро зеркало, заявил неслышно вошедший в трапезную священник. – Это – чудеса. Как и те, что творили двое близнецов с витражного диптиха.