Ольга Жирова Фронтовой дневник танкиста
Предисловие В нашей семье хранится книжка – тоненькие переплетённые листочки бумаги – фронтовой дневник, который вёл мой дед, Выголко Василий Николаевич в годы Великой Отечественной войны и после, когда служил в Германии. Этот дневник он писал на отдельных листках бумаги, где придётся. Позже, уже в Берлине, он все свои записи собрал, переписал, сложил, и переплёл в книжку. К большому сожалению, время берёт своё: пергаментная бумага, какую дед нашёл в Берлине, ветшает, становится прозрачной и хрупкой, чернила выцветают, металлические скобы, использованные в переплёте, ржавеют. Чтобы сохранить всё это, мы с мужем и взялись за издание этого документального произведения. Сейчас, когда пытаются переписать нашу историю, исковеркать события, занизить вклад нашей страны в борьбе с фашизмом, нельзя терять такие дневники, письма, рассказы о войне, сделанные самими участниками тех событий.
Свой фронтовой путь мой дед начал в августе 1941 года на Воронежском фронте в 61-ом стрелковом полку в роте пулемётчиков. Это написано в дневнике. В конце 1941 года полк понёс большие потери, и был расформирован. Так мой дед попал в Саратовское танковое училище им. Лизюкова. После Сталинградской битвы на поле сражения осталось много подбитых немецких танков. Их отремонтировали, закрасили свастику, нарисовали звёзды. Вот командиром такого трофейного танка Т-4 дед и продолжил свой фронтовой путь. После окончания танкового училища, бывшие курсанты приехали в Москву, где получили распределение и двинулись на Гжатск уже в составе танковой бригады 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Рокосовского. Часто в боях танки выходили из строя. Вместе со своими боевыми машинами гибли и экипажи. А вот деда берегла судьба. Он один из не многих всегда выходил из боя живым. Ему, как опытному танкисту, боевому командиру танкового экипажа, хорошо знающего материальную часть танка и разбирающегося во всех деталях боевой машины, 5 марта 1944 года доверили ещё и должность дефектовщика. В его обязанности входил поиск после сражений вышедших из строя боевых машин и транспортировка этих машин на ремонтные базы или ремзаводы для восстановления их, или разборки на запчасти. А так как трофейная техника в советской армии, в годы ВОВ, составляла немалый процент, то и запчасти для этой техники добывались после боёв. И с этой должностью дед успешно справлялся до 9 мая 1945 года. Поэтому его, сразу после Победы, оставили служить в Германии командиром авто взвода. Так дед попал служить в трофейные войска уже после 9 мая 1945 года. Важнейшей задачей трофейных войск являлась сбор, охрана, реализация и отгрузка вооружения, боевой техники и металлолома на вражеских территориях, захваченных у врага в результате боевых действий. Одновременно с трофеями наши войска отбивали у противника награбленное им на советской земле оборудование, ценные металлы, разное народнохозяйственное имущество, продовольствие, произведения искусства, культурные ценности и др. Немало такого имущества оказывалось на путях подвоза и эвакуации, на железнодорожных узлах в эшелонах, на базах и складах, в транспортах войск. Все это надо было выявить, сконцентрировать, сохранить и передать соответствующим организациям. Трофейная служба активно участвовала в оказании помощи местным органам власти и населению освобожденных районов в обеспечении продовольствием, восстановлении предприятий, жилищ, больниц, школ, в ремонте сельскохозяйственного инвентаря и т. д. Все это настоятельно потребовало привести систему трофейных служб, их структуру, силы и средства в соответствие с возросшими задачами.
Германия, Берлин, 1945 год.
В своём дневнике дед не пишет ни о наградах (3 боевых ордена и медали), ни о присвоениях званий (закончил войну старшим лейтенантом), ни о ранениях (дед говорит, что они были не значительные, так, царапины). Наверное, потому, что считал это не самым главным. А главное – довести своё правое дело до конца, задушить «фашистскую сволочь» прямо в её логове, в Берлине. Они шли точно зная, что победят, просто не могло быть по-другому. Дед не хвастает здесь своими подвигами, не описывает героические похождения. В промежутках между боями он всего лишь отмечает наиболее запомнившиеся ему моменты, события, произошедшие с ним в бою и межу боями. А ещё он пишет то, что отвлекало его от войны, что давало силы, что передавало мысли, чувства, настроения. То, о чём мечталось, переживалось. И всё это было в стихах, песнях, которые переписывались друг у друга в минуты затишья, передавались из уст в уста. В песнях, которые помогали выжить, и не сойти с ума от войны. Которые помогали мечтать, думать о своих любимых и близких, надеяться на встречу с ними. Первую весточку из дома дед получил только 13 декабря 1943 года. Его родная деревня была в оккупации и только после освобождения, родные смогли ему написать. Пожалуй, самое большое потрясение для моего деда была смерть его лучшего друга, с которым он делил все тяготы войны ещё с Воронежа. Пётр Васильевич Смольский заживо сгорел в танке, не сдаваясь, охваченный огнём сражался со своим экипажем до последнего патрона. Как страшно терять близких. Как не справедлива смерть. На фронте не сойдешь с ума едва ли, Не научившись сразу забывать. Мы из подбитых танков выгребали Все, что в могилу можно закопать. Это стихотворение написано танкистом, фронтовиком Ионом Деген. И как точно передаёт оно всё происходящее. На могиле друга дед обещает мстить за него, за Родину, за всех. Мстить! Они ехали в Берлин мстить, не жалея своей жизни, готовые умереть за правое дело. Мстить за Родину, за убитых жён и матерей, за разрушенные сёла и города, за погибших друзей. Мстить, и бороться за свободу и независимость своей Родины, как написал сам дед в своём дневнике. «Свобода и независимость» – разве это не лозунг с современных плакатов? Но дед написал, значит, об этом думали, говорили, это «летало в воздухе». Поражает то, что этот мальчишка, который кроме войны ничего ещё в жизни не видел – не ожесточился, не потерял чувство прекрасного, не перестаёт восхищаться красотой природы, сохранил доброе и отзывчивое сердце, остаётся в душе романтиком и поэтом. Конечно, моего деда хранила судьба. Он рассказывал такие истории, в которых он чудом оставался жив и невредим. Воздух вздрогнул. Выстрел. Дым. На старых деревьях обрублены сучья. А я еще жив. А я невредим. Случай? (Стихотворение Иона Деген) Почему-то некоторые из этих историй по каким-то причинам даже не вошли в дневник. Так, например, в дневнике есть рассказ о том, как дед 23 декабря 1943 года возил лебёдку и трос к застрявшим в овраге нашим танкам на нейтральной полосе. На обратном пути, из-за метели, его экипаж сбился с дороги, нарвался на противника, но им удалось уйти. Продолжения в дневнике нет. Но по рассказам деда, он скоро всё-таки, спустившись пешим с обрыва, нашёл наш командный пункт, находившийся в низине, в блиндаже. Дед вернулся за танком, потом они подъехали и стали на подъёме рядом с другими машинами. На рассвете немцы открыли артиллерийский огонь. Большинство танков быстро съехали в низину. А вот у деда в танке барахлил стартёр, и танк заглох. Дед воевал на трофейном танке Т- 4, а устройство этого танка предполагало перед каждым пуском двигателя накручивание стартера, находящегося в задней части танка. Дед обычно бегал и подкручивал его, чтобы завести мотор. А вот в этот момент немцы вели шквальный огонь, и выскочить из танка было невозможно. У немцев на вооружении уже имелись термитные снаряды, которые прожигали насквозь броню. К счастью, снаряд не долетел, а упал рядом, в метрах десяти от дедова танка, и от снаряда пошла большая чёрная дымовая завеса. В этот момент стрельба затихла, дед быстро выскочил, накрутил стартёр, завели танк, и благополучно скрылись в овраге. Из командного пункта вышел начальник, которому захотелось посмотреть, откуда идёт стрельба. С ним были два охранника. Раздалась стрельба, и одного охранника ранило, а другого убило. Начальник еле успел скрыться. Он приказал деду взять с собой ещё одного бойца и притащить раненного. Надев маскирующие белые халаты, они поползли под огнём противника, где-то метров четыреста, выполнять приказ. По-пластунски притащили под огнём раненого, а начальник вновь приказывает ползти за трупом своего помощника, хотя это можно было сделать, дождавшись вечера. Дед подумал, что второй раз уже не повезёт, что они не доползут, погибнут. Но начальник ждать темноты не хотел, а требовал, чтобы доставили убитого немедленно. Когда дед и его друг приползли за убитым, они обнаружили, что валенки и тулуп с трупа уже сняли. Да, такое бывало на фронте. Обувь и одежда на фронте быстро приходили в негодность, а снабжение часто не успевало за стремительно продвигающимся фронтом. Да ещё морозы стояли сильные. И как бы страшно это ни звучало для современного человека, но таких случаев раздевания убитых было много. Почти привычно. Вот такие пронзительные строки написал в 1944 году 19 – летний танкист Ион Деген: Ты не плачь, не стони, ты не маленький, Ты не ранен, ты просто убит. Дай на память сниму с тебя валенки. Нам еще наступать предстоит. Дед вернулся благополучно с убитым помощником командира, исполнив приказ. Мой дед рассказывал и курьёзные, смешные истории, которых тоже нет в дневнике. Например, его празднование Победы в Берлине. Весть о Победе долетела до дедовой части ещё утром, это описано в дневнике. Но вот вечером, в Берлинском театре готовился праздничный концерт для победителей, на который пригласили весь ком. состав, в том числе и деда вместе с другими офицерами его части.
Все праздновали Победу ещё с утра, в имении Геринга, по описанию деда, шампанского было много. Но к вечеру пехотинцы привезли бочку спирта. Один, из пехоты, старший по званию, пристал к деду с кружкой спирта. Дед, до этого момента отмечавший Победу
шампанским, отказывался, говорил, что пьёт слабо, но пехотинец не унимался. Он начал говорить, что танкисты слабаки, даже пить не могут. В общем взял деда на «слабо». Дед эту кружку спирта и выпил, да ещё без закуски. Когда их привезли к театру, дед уже едва стоял на ногах. А начальник угостил ещё всех пивом. Когда же в зале театра заиграла музыка, дед воодушевился, выскочил на сцену, и стал плясать «Калинку – малинку» под всеобщее ликование. Его вывели под руки, посадили в его же машину, и приказали немцу-шофёру караулить. Дед очнулся только утром. На следующий день он снова приехал в Берлин по делам службы (он жил в имении Геринга за городом). И его стали узнавать на улицах. Говорили: «Смотри, смотри! Вон артист пошёл! Вон тот самый артист!» а дед этого даже не помнил. Ему про театр, потом, рассказали его сослуживцы, которые были с ним. По их рассказам дед имел большой успех в Берлинском театре. А вот в дневнике он почему – то описал лишь часть празднования, до спирта. И о последующем визите в Берлин написал коротко и сухо. А вот рассказывал он об этих событиях с удовольствием. После Победы, 9 мая деда назначили командиром авто взвода в составе трофейных войск, и последующие 3 года он служил в Германии. Там он занимался демонтированием техники и оборудования заводов поверженной Германии, и сопровождением всего этого по железной дороге до советской границы. По окончании войны в Европе для трофейной службы наступил особый период. Наряду с завершением работ по очистке театра военных действий, эвакуации и реализации остатков трофейного имущества, на нее было возложено решение задач по военно-экономическому разоружению фашистской Германии, осуществляемому в соответствии с решениями Потсдамской конференции. В 1945-1946 гг. достаточно широко использовалась такая форма репараций, как демонтаж оборудования германских предприятий и его отправка в СССР. В марте 1945 г. в Москве создали Особый комитет (ОК) Государственного комитета обороны СССР, который координировал всю деятельность по демонтажу военно-промышленных предприятий в советской зоне оккупации Германии. С марта 1945 по март 1946 г. были приняты решения о демонтаже более 4000 промышленных предприятий: 2885 из Германии, 1137 – немецких предприятий из Польши, 206 – из Австрии, 11 – из Венгрии, 54 – из Чехословакии. Демонтаж основного оборудования был осуществлён на 3474 объектах, было изъято 1 118 000 единиц оборудования: металлорежущих станков 339 000 штук, прессов и молотов 44 000 штук и электромоторов 202 000 штук. Из чисто военных заводов в советской зоне Германии демонтировали 67, уничтожили 170, переоборудовали для выпуска мирной продукции 8 . Дед рассказывал, как они демонтировали оборудование секретного авиационного немецкого завода, спрятанного под землёй в лесу. Деревья росли над ним. А самолёты выходили прямо из – под земли. Для погрузки стотонного пресса, который был на этом заводе, они ездили в Италию, откуда привезли специальный кран большой мощности. А грузили всё это на специально сделанную 18- осную железнодорожную платформу. Так и проходила дедова служба. В этот период он очень тоскует по Родине, по дому, по родным и любимой (моей бабушке). Свой первый отпуск за шесть лет службы он получил только в июне 1947 года. Последний день отпуска он описывает в своём дневнике. Иногда мой дед со своими сослуживцами выходили прогуляться. Так дед рассказывал, как он и его друг, лейтенант, гуляли по Берлину и зашли в кофейню. Там сидели американцы, французы, немцы. Дед с другом сели за столик и сделали заказ. Играли музыканты для посетителей кафе. Послушав немного звучащую музыку, дед заплатил музыкантам, и заказал «Катюшу». Как только она зазвучала, все, кто сидел в кафе оживились, и начали аплодировать. Катюшу знали все. К сожалению, после 1947 года дедовы записи заканчиваются. Может, они утеряны, может было не до них. Но мы думаем, что читать этот дневник будет интересно не только нашей семье. Надеемся, что написанное найдёт отклики и в ваших душах, дорогие читатели. Не у всех песен, записанных дедом, нами найдены авторы. У многих текстов песен авторы оказались неизвестными. Итак, Вы открываете первую страницу фронтового дневника моего деда. 1941 год Иди тропой своей смелей В минуты горя не теряйся. Пой песни громче, веселей, К вершине счастья добирайся. Наши тропки далеки Что будет впереди, не знаю. Задачи наши не легки, Но встретиться с тобой желаю. 12 августа 1941 года, страна Россия, город Сураж, деревня Калинки. Прощался в этот день со своей роднёй и со своей любимой деревенькой. Возьми меня. Берут тебя, миленький во солдаты Возьми и меня ты. Ты будешь служить офицером, А я милосердной сестрой. Тебя на позиции ранят, Ко мне в лазарет привезут. Промою я твои раны И белым бинтом повяжу. Напрасно я розу садила, Напрасно её берегла. Напрасно милого любила, Любовь почему-то прошла. Ой, дайте мне с горки спуститься, У реченьки ручки помыть. Дайте мне с милым сойтиться, И про любовь говорить. Сухой бы я коркой питалась, Холодную воду пила. Тобой милый мой любовалась, И этим довольна б была. Август 1941 год, Брянская область, город Сураж. (Записано в августе 1941 года, в городе Сураж Брянской области). Шли дни суровой войны. Враг подходил ближе к моей родной земле, к родному городу, к родной деревеньке. Однажды, в один прекрасный день, мы, собравшись на берегу речки Ипуть, вели разные беседы. Было много молодёжи, и был Антон Захарович. Он посмотрел на меня и сказал: «Да, пацан, вас всех немец, как ягодок покушает». Я задумался крепко над этим вопросом. «Нет, не дамся немецкому фрицу», – подумал я. И отправился в путь для совершения своих намерений. Мой уход из родных мест на великий путь защиты Отечества провожала вся семья. Провожая из дома, отец мой вскочил с кровати (он был больной), крепко меня обнял, и поцеловал. Со слезами сказал: «Прощай сынок, ты у меня последним уходишь». Крупные слезы у него покатились градом. И он, рыдая, упал на кровать, и долго рыдал. Мать и сестра тоже плакали. Щенок Томик крутился вокруг моих ног, и тоже пищал, виляя хвостом и чувствуя разлуку. К моему лицу хлынула сильная краска. Я, еле удержавшись от слёз, набравшись сил, медленно пошагал к дверям, и очутился на дворе. Вскоре во двор вышла мать и сестрёнка, возле ног крутился Томик. Оглянувшись вокруг, осмотрев всё кругом, я сказал: «Прощайте отец и весь мой дом. Я ухожу, пора мне спешить». Втроём мы отправились по деревеньке до Брянских лесов, с вертящимся вокруг Томиком. Шёл двести километров по Брянским лесам, пробираясь с быстротою. Пробрался скоро через реку Десну и добрался до станции Комаричи. Вечером с этой станции я уехал на города Курск и Воронеж. Враг уже был за Десной. 12 августа 1941 года, г.Сураж Двадцать второго июня. Двадцать второго июня Ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили Что началася война. В армию едут ребята Нашу страну защищать Девушки слёз не покажут Будут в тылу помогать. Кончилось мирное время Нам расставаться пора. Я уезжаю, быть обещаю Другом тебе до конца. Пр. И ты смотри, чувством моим не шути. Выйди подруга К поезду друга, Друга на фронт проводи. Стукнут колёса вагона, Поезд помчится стрелой. Я с эшелона, а ты мне с перрона Грустно помашешь рукой. Пр. Пройдёт война, и снова я встречу тебя. Ты улыбнёшься, К сердцу прижмёшься Я расцелую тебя.
Синенький скромный платочек Вспомни о прошлом в бою После разгрома фашистов Встречу устроим в тылу. Август 1941 года, город Воронеж, России. (Записано в августе 1941 года в городе Воронеже) Да, шли суровые дни суровой войны. Было тяжёлое положение нашей страны. Я был направлен в 61 стрелковый полк, где был в роте пулемётчиков. Много пережили голода и холода. Много товарищей погибло за нашу Родину, за защиту Отечества, под Воронежем. Шли пешком по 40-50 километров в день, было очень тяжело, но ничего нельзя было поделать, была война. Подходя к городу Борисоглебск, начался лес, шли лесом в направлении звуков самолётов. Здесь, около города был аэродром. Вдруг, внезапно, показался поезд, и за железной дорогой показался город. Мы страшно устали и проголодались. Я натёр очень большие мозоли. Уже вечерело. Мы расселились ночевать у одной доброй женщины, которая мне помогла, смазала ноги рыбьим жиром, и это меня успокоило, и я сразу же уснул, перед этим выпив чаю. Да, я был очень усталый, проходили по пятьдесят километров. Прижавшись вдвоём с Федей Евмековичем на узкой кроватке, мы уснули мёртвым сном. Проснулись, солнце уже было высоко. Всех собирали в путь на улице. Мы быстро собрались и отправились на сборы. город Борисоглебск, октябрь 1941 года Прощание И вечер погас, и лучи догорали За дальней угрюмой тайгой. О чём-то печально дубы прошептали, И шепчется ветер с травой. Как скучно, как грустно, как манит к покою. Пора нам расстаться, прощай. Прощай навсегда, расстаёмся с тобою, Меня не ищи, не встречай.
Я знаю, запросит душа твоя ласки, Но поздно, меня не вернёшь. И прошлого счастья, волшебные сказки Напрасно к себе позовёшь. Зачем мы любили, зачем мы хотели, Возможно ль, былое вернуть. Нам день отошёл и лучи догорели. Прощай, уходи, позабудь. город Астрахань, Воронежской области, октябрь 1941 года (Записано в октябре 1941 года в городе Астрахань, Воронежской области) После длительного пути мы расположились отдохнуть на три дня в городе Астрахань. Я здесь встретил подругу, которая мне помогла во всём, постирала нам бельё и готовила кушать. Отдохнув немного, мы опять отправились в путь. Мама Мама, нет краше и милей. Мама, нет глаз ярче и добрей. Хорошо мне жить любя Мама родная, посмотрю я на тебя, Ведь ты совсем седая. Мама, как легко мне всегда с тобой. Мама, всюду вижу я образ твой. В горе молчаливая, В праздник хлопотливая, Мама, милая, ты мама. Если, мой друг, ты недалеко Вспомнишь про меня, Но сердце легко может вспомнить иногда Ты в час покоя мои юные года И сердце молодое. Вспомнишь, мой друг, отведёшь глаза, Тихо, к губам скатится слеза. Можно в радости всплакнуть, если полней Сколько счастья у твоих детей.
Мама, как легко мне всегда с тобой. Мама, всюду вижу я образ твой. В горе молчаливая, В праздник хлопотливая, Мама, милая, ты мама. Город Анна, Воронежская область, октябрь 1941 год. (Записано в октябре 1941 года в городе Анна Воронежской области) Гитара В жизни всё нелепо и капризно. Дни идут, никто их не вернёт. Сегодня праздник, завтра будет тризна, И незаметно старость подойдёт. Эх, гитара, что звучишь несмело, Ещё не время плакать надо мной. Пусть жизнь прошла, пусть пролетела, Осталась песня, песня в час ночной. Эх вы кудри, дерзко завитые, Вы увяли в смертной седине. Вспоминать же годы молодые Будем мы с тобой наедине. Далеко за тысячу, не видно, Мне не слышан голос твой. И до слёз, до горечи обидно, Что тогда расстались мы с тобой. Наши кони борзые устали, Наши сани борзы, не везут. Наши парни что-то приуныли, И весёлых песен не поют. Гаснет луч вечернего заката, Серебром окутаны цветы. Где же ты, желанная когда-то, Где же ты, будившая мечты. город Тамбов, 7 ноября 1941 года. (Записано 7 ноября 1941 года в Тамбове) Получив запас пропитания, мы отправились пешком на Саратов в запасной полк. В Тамбов я был направлен вместе с двумястами бойцами в пехотное училище. Училище было эвакуировано на Восток, а нас снова направили в запасной полк. Жили три дня в городе Тамбов, в корпусе училища праздновали Октябрьскую революцию. Немец уже был у стен города. 9 ноября мы переправились на пароме через речку, двинулись на восток. Парень молодой Вечерами тихими И ночами лунными, Под тенистой липою В парке над рекой. И с любимой девушкой И с песней задушевною Шёл с гитарой звонкою Парень молодой. Кто не знает прелести Тех ночей чарующих, Разговоров пламенных С милой, дорогой. Быстро скрылось времечко Улетело птицею. И уехал в армию Парень молодой.
На границе северной И в разлуке с милою И ночами лунными Борется с тоской. Часто пишет письма ей, Но ответа нет на них. Ты не жди напрасно их, Парень молодой. За период времечка Вся любовь забытая, И в шинельке серенькой Стал совсем другой.
И с любимой девушкой Больше ты не встретишься. Ей другой понравился Парень молодой. И никто из девушек Больше не подумает, Что тогда за Родину Вспыхнет жаркий бой. И за этих девушек В первых же сражениях Кровь прольёт горячую Парень молодой. Январь 1942 года. Река Иргиз, город Пугачёв, дер. Березина. (Записано в январе 1942 года в деревне Березина) В этой деревеньке жил я с Федей Евмековичем на одной квартире. Видел сон, что как будто дома кого-то хоронят, мать плачет. Потом рассмотрел. Это был отец. Я стал рассказывать хозяйке, она мне стала говорить, что это всё наоборот, если видишь сон, что умер, то они все живы и здоровы и вы не беспокойтесь. Всё время крепко я думал об этом сне, и так этот сон остался мне не разрешим. Чилита. Ну, кто в нашем крае Чилиту не знает: Она так умна и прекрасна, И вспыльчива так, и властна, Что ей возражать опасно. Для нашей Чилиты все двери открыты, Хоть лет ей неполных семнадцать, Но взрослые все, признаться, Её, как огня, боятся. И утром и ночью поёт и хохочет, Веселье горит в ней, как пламя, И шутит она над нами, И с нею мы шутим сами.
А-я-я-яй! Что за девчонка! На всё тотчас же сыщет ответ, Всегда смеётся звонко. А-я-я-яй! Зря не ищи ты, В деревне нашей, право же, нет Другой такой Чилиты. По нраву Чилите лишь солнце в зените, А всех кавалеров шикарней Считает простого парня, Что служит у нас в пекарне. Январь 1942год, город Саратов. (Записано в январе 1942 года в Саратове) Был в автоматной роте пулемётчиком в 61-м стрелковом полку до 1942 года. Играй мой баян. С далёкой я заставы Где в зелени домик стоял, Где парень пел кудрявый Ту песню запомнил я. Играй мой баян И скажи всем друзьям Отважным и смелым в бою, Что как друга мы Родину любим свою. Таких как наших песен В других местах я не встречал. И девушек чудесней Нигде я не видал. Но злая вражья стая Над нами, как туча взвилась. Застава дорогая За Родину поднялась. Город Саратов, июнь 1942 год. (Записано в июне 1942 года в Саратове) Дни жизни в Саратовском первом танковом Краснознамённом училище имени Лизюкова. Танкисты Знает всякий, что танки не кони, И танкисты особый народ. Затвердили у них на ладони Всё броня, броня четвёртый год. Юной жизни своей не жалеют, Руки в масле машинном грубы. Но зато эти руки умеют Танк взъярённый поднять на дыбы. Где-то милая помнит о друге. Как недолго ещё, будет ждать. Что б в такие надёжные руки Своё девичье сердце отдать. г. Горький, октябрь 1942года. (Записано в октябре 1942 года в городе Горьком) В октябре из города Саратова, группой в количестве 40 человек мы отправились поездом в город Горький на 107-ю рембазу. На рембазе мы практиковались ремонтировать танки. Жили там 45 дней. Жизнь шла весело, часто бывали в городе в кино, театре. Нас ждали суровые годы войны. На рембазе были представители из Англии, которые прибыли в помощь, рассказать работу и устройство своей техники. С ними была русская переводчица, через которую мы понимали их разговор. Одесса Шаланды полные кефали В Одессу Костя приводил И все биндюжники вставали Когда в пивную он входил Синеет море над бульваром Каштан над городом цветет Наш Константин берет гитару И тихим голосом поет
"Я вам не скажу за всю Одессу - Вся Одесса очень велика … Но и Молдаванка, и Пересыпь Обожают Костю моряка Рыбачка Соня как-то в Мае Причалив к берегу баркас Сказала тихо: "Все вас знают, А я так вижу в первый раз" В ответ раскрыв "Казбека" пачку Сказал ей Костя с холодком: "Вы интересная чудачка Но дело, видите ли, в том": Фонтан черемухой покрылся Бульвар Французский был в цвету "Наш Костя, кажется, влюбился" - Кричали грузчики в порту Об этой новости неделю В порту кричали рыбаки На свадьбу грузчики надели Со страшным скрипом башмаки. город Вязьма, февраль 1943 год. (Записана в феврале 1943 года в городе Вязьма) Письмо в Москву. Присядь-ка рядом, что-то мне не спится, Письмо в Москву я другу написал. Письмо в Москву, в далёкую столицу, В которой я ни разу не бывал. Пусть будет дождь, пускай погода злится. Путь сон вступает в свои права. Но я не сплю в дозоре на границе, Чтоб крепким сном спала моя Москва. В боях грядущих и ночных привалах, В степях широких и в глухой тайге. Чтоб сон прошёл, чтобы прошла усталость, Товарищ вспомни о родной Москве. город Саратов, май 1943 год, место – Зелёный остров на Волге С другом Филиппом Подольным. (Записано в мае 1943 года в Саратове) Чёрные ресницы – чёрные глаза. Ты стояла молча ночью у вокзала, На глазах нависла крупная слеза, Видно в путь далёкий друга провожала Чёрные ресницы, чёрные глаза. Вот умчался поезд, рельсы отгремели, Милый друг уехал, может навсегда. И с такой тоскою вслед ему глядели Чёрные ресницы, чёрные глаза. Пишет письма редко, но зато в газете Очень пишут часто про его дела, И о них читая, с гордостью сверкают Чёрные ресницы, чёрные глаза. Май 1943 год, город Саратов. (Записано в мае 1943 года в Саратове) Да, весь май были дни в напряжённом состоянии, готовился к сдаче гос. экзаменов. В эти дни я получал путёвку на суровые фронтовые годы. При учёбе в училище командир роты, старший лейтенант Петров всё укорял нас, что вы едете на фронт, там увидите какая жизнь, а здесь вы всё время недовольны. Да, все рвались на фронт и в 1943 году, в сентябре мы уехали на западный фронт. При провожании начальник училища полковник Сафронов сказал: «Наших героев много на фронтах, вот, смотрите на них, (показал на стене портреты героев Плотникова и др.) и на вас я надеюсь, что вы оправдаете доверие партии, нашей Родины. Прощайте, дорогие товарищи». Каждому из нас пожал руки, и мы были уже в вагоне эшелона Саратов – Мичуринск – Москва – Гжатск.
Рыбак В одном прекрасном месте У берегу реки Стоял красивый домик, Там жили рыбаки. Там жил старик со старухой У самого пруда У них было три сына, Красавцы, хоть куда. Один любил крестьянку, Другой любил княжну, А третий, молодую Охотника жену. Любил её он тайно. Охотник тот не знал, Что была разбитой. А он по ней страдал. Однажды раз охотник Отправился на дичь. И встретил там цыганку, Что может ворожить. Цыганка молодая, Умея ворожить, Раскинула колоду, Но боялась говорить. "Жена тебе неверна, Семёрка так легла, А туз виней – могила Она произнесла. Охотник рассердился, Цыганке уплатил, А сам с большой досадой, Домой поворотил. Подходит он уж к дому, И видит у окна Жена его младая Целует рыбака.
И выстрел вдруг раздался, Младой рыбак упал, За ним жена младая, Потом охотник сам. А утром, все три трупа Лежали у крыльца Глаза у них открытые Смотрели, в небеса. г.Саратов, р.Волга, июнь 1943 год. (Записано в июне 1943 года, в городе Саратове) Счастливые и незабываемые дни. Жили на русской реке Волге, часто ловили рыбу. Могучая река была покрыта кровью и горючим. На поверхности плавала нефть. Разлука Читай мои скромные строки, Читай, когда вспомнишь, захочешь меня. Быть может в бессонные, жуткие ночи В час трудный, с любовью ты вспомнишь меня. В дыму и в войне мы не видим друг друга, Но сердце стремится тебя увидать. Я, как и всегда, постараюсь быть другом. И выдержу всё, что могу испытать. Но если мне встретить тебя не придётся, Судьба твоей жизни заслонит мне путь. Тебя не забуду, пока сердце бьётся, И ты меня, Варя, прошу, не забудь. Хорошего много тебе я желаю. А главное что я могу пожелать Быть доброй, спокойной, но точно я знаю, Что счастье должны мы с тобой испытать. г.Саратов, 1943 год, сентябрь. (Записано в сентябре 1943 года в городе Саратове) После летних каникул, я подготовился на фронт. Время проводили хорошо, ходили в театр, на речку Волгу, занимались рыбной ловлей. В театре смотрели оперу «Богатая невеста», оперетту «Свинарка и пастух». Бывал часто в цирке, кино. Время текло быстро, как горная река. Не шути Не шути никогда, друг, с любовью, Сердце хрупкий и нежный цветок, Обольётся горячею кровью, Не шути никогда, мой дружок. Не шути, потому что бывает, Много горя на нашем пути, Много жизней и так погибает Никогда не шути, не шути. Если видишь, тебя полюбили Но не в силах ты сам полюбить, Не шути, как другие шутили, А скажи, что не можешь любить. Лучше сразу сказать эту правду, Чем уж после покинуть, уйти. Лучше пусть будет горькая правда, А шутить, никогда не шути. Если друг постоянно при встрече О бездонной любви говорит. Ты не верь его пламенной речи, Любит тот, кто всё больше молчит. Милый взгляд и случайные встречи Или просто пожатье руки. Лучше пылкой и пламенной речи Вам подскажут все чувства мои. Любит тот, кто, конечно, ревнует, Любит тот, кто конечно, молчит. А не тот, кто безумно целует, Без конца про любовь говорит. г.Саратов, (шанхай), сентябрь 1943 год (Записано в сентябре 1943 года в Саратове)
Подготовка к отъезду, жизнь в резерве, в первом Саратовском танковом училище. Часто мы с товарищами проводили весёлые дни на реке Волге, матушке русской. Среди течения реки образовался красивый, так называемый остров. Зелёным оказался потому, что он весь утопал в зелени. Эх! Матушка река, прими меня на свои чудные берега. Я хочу проститься с Вашими золотыми берегами и водами. Хотя вода Ваша сейчас покрыта нефтью и бензином, и другими веществами, ты горишь в огне. Но ты прими нас. Упала крупная слеза у моих товарищей, у Филиппа Антоновича и у Смольского Петра Васильевича. –– Да! – сказал Пётр Васильевич, – Мы возвратимся на Ваши берега золотые после Победы. Так мы уехали на фронт. 1943 год. Тонечка Сердце бьется, как робкая птичка, Лишь случайно увижу ее, Покорила студентка – медичка Непокорное сердце мое. Я просил ее очень убедительно Излечить моё сердце быстрей, Говорит – медицина бессильна И смеется над страстью моей. Эх, гитара, плачь потихонечку, Расскажу о любви вам секрет. Я люблю одну славную Тонечку, А она меня, кажется, нет. У меня романтичные взгляды, Приобрел я гитару тайком, Петь решил для нее серенады У неё под открытым окном. Пел я нежно, то громко, то тихо, Только окна я спутал, вчера, Вдруг сердитый и заспанный дворник Из окна показал мне кулак.
Пой, гитара, играй потихонечку, Лишь с тобой поделюсь я бедой. Я хотел увидать свою Тонечку, А увидел усы с бородой! Я узнал, что дворник уехал, Через несколько дней, в выходной, Переждал, и помчался с надеждой И с гитарой своей под полой. Захожу в переулок знакомый, Там меня ожидает беда: От огромного серого дома В переулке уж нет и следа! Эх, гитара, поплачь потихонечку, Неприятности с разных сторон, За три дня передвинули Тонечку Вместе с домом в соседний район. г. Москва, сентябрь, 1943 год В это время я путешествовал по Москве. Нам дали направление на станцию Остриково, это 30 километров от Москвы на юг. Мы поехали на станцию, там мы нашли только одного старшину, который тоже собирался уезжать (он был в резерве, в распредке). Полк уезжал в город Гжатск. Мы поспешили быстро в Москву, чтобы догнать полк. Около станции Остриково хороший лес. Отдохнув немного, двинулись в город Москву. В Москву приехали вечером. Здесь застали свой полк на Белорусском вокзале, и с ним двинулись в город Гжатск. Первый раз увидел Москву, въехал с Курского вокзала. Много увидел я в Москве. Был в метро, у Мавзолея, на трофейной выставке. Ох, ты сердце Волжанин/ Дунаевский Ох, ты сердце, ох, ты девичье! Не видать с тобой покою. Пел недаром за рекою, За рекою соловей. Приходи вечор, любимый, Приголубь и обогрей, Пел недаром за рекою, За рекою соловей. Ох ты, ночка, ночка темная! Разгони ты печаль, заботу. А на зорьке, за работу, За работу, веселей. Приходи вечор, любимый, Приголубь и обогрей, А на зорьке, за работу, За работу, веселей. ст. Остриково,, 30 км. от Москвы, сентябрь 1943 года (Записано в сентябре 1943 года на станции Остриково) Катюша Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой. А в зелёном садике Катюшу Целовал ефрейтор молодой. Улыбалась милая Катюша И смотрела ласково в глаза. Ей казалось, что её Ванюша Никогда, как Ганс не целовал. Всё забыла милая Катюша, Письма Вани во печи сожгла По соседству, на немецкой кухне, Старикашку повара нашла. И носил ей повар понемножку Корки хлеба, шнапс и колбасу. А за это милая Катюша Целовала повара в саду. Чуб, под немку, Катя закрутила, Уменьшала юбку до колен. По-немецки Катя говорила, И умело пела Мелли – Мелл. В это время милый друг Катюши Во станице бой ведёт с врагом. И мечтает только о Катюше, И о крае – милом и родном. Знай одно, что времечко вернётся. И вернётся друг твой дорогой. За торговлю телом и душою Заиграет кровь твоя душой. Сентябрь 1943 года, город Гжатск (Записано в сентябре 1943 года в городе Гжатск) Серая юбка Когда море шумит бирюзой, Опасайся шального поступка. У неё голубые глаза, И дорожная серая юбка. Увидавши её на борту, Капитан вылезает из рубки. И становится с трубкой во рту, Рядом с девушкой в серенькой юбке. Говорит о пройдённом пути, Сам любуется морем и шлюпкой, Зорко смотрит на девичью грудь, И на ножки под серенькой юбкой. Когда море покрывалось мглой, И закат покрывался огнями И она, не владея собой Отдалась своему капитану. А наутро нашли моряки Позабытую верную трубку И при матовом свете луны Всю измятую серую юбку. Не горюй ты, моряк, не грусти, Не зови ты на помощь норд-веста, Ведь она из богатой семьи И английского лорда невеста. А как кончится рейс, наконец, Мисс уедет на беленькой шлюпке, И другой поведёт под венец, Эту девушку в серенькой юбке. И недолго спустя у врача, Капитан положил свою трубку. Проклинал он судьбу и себя И дорожную серую юбку. Городе Вязьма, октябрь 1943 года. (Записано в октябре 1943 года в городе Вязьме) Любимой Не тоскуй, не печалься, родная, Отгони набежавшую грусть. Может быть я к тебе, моя дорогая С долгожданной Победой вернусь. Не томи понапрасну тревогу О судьбе моей, о фронтовой. Никогда не забуду дорогу, Где вдвоём проходили с тобой. Заводской парк, густую аллею, Где любила гулять молодёжь. И завод, где себя не жалея Ты сегодня Победу куёшь. И мечту о рождении сына О совместном труде и борьбе. Через чёрные камни Берлина Проложу я дорогу к тебе. Не тоскуй же, моя ты родная, Отгони набежавшую грусть. Может быть я к тебе, дорогая С долгожданной Победой вернусь. Но и пусть далёко я буду И другие тебя увлекут. Всё равно я тебя не забуду Ни на несколько даже минут. Страна Россия, город Смоленск, ноябрь 1943 год. (Записано в ноябре 1943 года в Смоленске) Стоял на шоссе Смоленск – Витебск с подбитым танком. Сделали землянку и загорали вдвоём с механиком около месяца. Жизнь шла скучная. Очень хотели быстрее отправиться в часть, но надо было ждать помощи. В землянке Бьётся в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза. Про тебя мне шептали кусты В белоснежных полях под Москвой, Я хочу, чтоб услышала ты, Как тоскует мой голос живой. Ты сейчас далеко-далеко, Между нами снега и снега. До тебя мне дойти нелегко, А до смерти – четыре шага. Пой, гармоника, вьюге назло, Заплутавшее счастье зови. Мне в холодной землянке тепло От твоей негасимой любви. г.Орша, 18 км., декабрь 1943 года (Записано в декабре 1943 года в городе Орше) Крутой, обрывистый берег реки, ветерок тихо серебрит воду. Шум войны не унимается, трескотня пулемётов увеличилась. Часто ухают тяжёлые снаряды поблизости у переправы через реку. 13 декабря был дан приказ нам подготовиться к походу, и выступить на исходные позиции (2-3 км от передовой). Вечером, 13 декабря, часов в пять, мы выехали на машине на рекогносцировку местности на передовую. Там, под огнём, рассматривали, где будем наступать на противника. Назад возвратились благополучно. Вдруг за мной начал бежать письмоносец и вслед кричать, чтобы я остановился. Начал ждать с волнением его подхода. Подойдя, он из полевой сумки вынул ценный треугольник маленького письма. Я сразу окаменел, боясь распечатывать его. Я долго стоял и думал о том, что получил первое письмо, за три года, из дома. Думал о том, что на моей местности был немец, и мог, что угодно натворить. И всё же, с большим трудом я осмелился распечатать ценное письмо. Быстро прочитал скромные строки маленького письмеца. Дома было всё благополучно, жили хорошо. Я был рад до безумия, что я имел счастье узнать о родных, и что, может быть, поимею счастье их всех увидеть. Время было мало, и поспешил ответить быстро на письмо. Жив буду, напишу письмо. Иду в атаку на фрицев, мстить за своих родных. Отдав треугольник, я ушёл к своему танку. Ночью выехали к передовой, и в 6.00 двинулись всей бригадой в атаку. Форсировали речку и поехали дальше. При третьей атаке, 16 декабря, подорвался на мине, они были незаметно замаскированы на картофельном поле. Письмо У окопа переднего края Запечатал письмо я в конверт. Как живёшь ты, голубка родная, Напиши поскорей мне ответ. Я живу близ немецкого дзота На изрытой снарядом земле. И под грохот и треск пулемётов Я мечтаю порой о тебе. Каждый день ожидаю по почте Твои письма, волнующие кровь. И надеюсь что мелкие строчки Принесут мне и жизнь и любовь. Вот покончим с немецкою сворой, Распрощаюсь с лесами, травой. И на поезде, в мягком вагоне Из Берлина приеду домой. Разве даром, моя дорогая, Без пощады я бью по врагу. И письмо из Яновского края Я как сердце своё берегу. Вспоминаю я зверства расправы, Кровь на мягком, пушистом снегу. Распростёртых ребят на дороге Никогда я забыть не могу. И в усталых боях и походах Светлой комнате буду я рад. Буду слушать твой ласковый голос Буду видеть твой ласковый взгляд. город Орша, декабрь 1943 год. (Записано в декабре 1943 года в Орше) Подбитый танк Т-4 стоял как твердыня у реки, где была сделана переправа. Я, чтобы не подвергнуться опасности со своим экипажем, на берегу речки вырыл небольшой окопчик, где и помещался с экипажем. Вытащили пулемёт и так дежурили несколько дней. Противник страшно обстреливал переправу из тяжёлой артиллерии. Осколки осыпали весь берег. Сварить ничего не возможно было, хотя рядом была хорошая картошка. Согнувшись втроём в окопчике, мы не мечтали не о чём, грызли сухари, доедали последний НЗ (неприкосновенный запас). Неделя тяжёлой жизни прошла и нас ночью вместе с машиной отвезли за 7 километров в тыл. Через некоторое время в нашу палатку зашёл друг и рассказал мне новость. Что когда мы выехали из своей землянки в неё перешли соседи, считая, что наша лучше. Но на другой день тяжёлый снаряд угодил в эту землянку, три дня в которой мы жили, и разнёс всех на куски, кто там сидел. Кровь хлынула мне в лицо. Я проговорил: «Значит, мы ещё счастливы на свете на сегодняшний день». Крепко отблагодарив друга, попрощался с ним. Так я и остался на ремонте несколько дней. Вечер на рейде Споемте, друзья, ведь завтра в поход Уйдем в предрассветный туман. Споем веселей, пусть нам подпоет Седой боевой капитан. Припев: Прощай любимый город! Уходим завтра в море. И ранней порой Мелькнет за кормой Знакомый платок голубой.
А вечер опять холодный такой, Что песен не петь нам нельзя. О дружбе большой, о службе морской Подтянем дружнее, друзья! На рейде большом легла тишина, А море окутал туман. И берег родной целует волна, И тихо доносит баян. город Орша, 18 км. 15 декабря 1943 года. (Записано 15 декабря 1943 года в городе Орше) В ночь на 15 декабря мы отправились на исходную позицию в трёх километрах от передовой. На другой день в 6.00 мы были уже на передовой. В 6.00 был дан приказ идти в атаку, и мы, подзаложив грамм по 300, отправились в атаку. Проехали через речку вброд идвинулись дальше. Первые танки были подорваны на минах. Мы нашли проход, и двинулись дальше. Нас осталось пятнадцать танков, через горелые поля деревни, под грохот войны, мы поехали вперёд на следующую деревню, где был противник. Перед деревней стояли проволочные заграждения четырехметровой высоты и семикилометровой ширины. Мы проделали проход и поехали на эту деревню. Здесь я был подорван на картофельном поле на минах. Из – под моего танка, и вокруг его, изъяли 24 мины. Меня нашли через семь дней. Я был глухой три дня. Нашли нас вечером, и принесли холодного супа и чёрствого хлеба. Мы сжались и сказали: « Да, Петя, война». Жизнь танкиста Из далёкого Белорусского края, Из лесных и болотистых мест. Шлю тебе, ты моя дорогая Боевой свой танкистский привет. Не легка жизнь танкиста, лихого, Трудно было, когда изучал. Но зато, она ведь удалая, Вам хочу про неё рассказать.
Едешь лесом, деревья ломаешь, А порою в болоте сидишь. Жизнь танкиста тогда проклинаешь, Тягача ожидаешь, сидишь. Вот послышался грохот мотора, Это танки к деревне идут. А девчонки танкистов встречают, И гулять их на вечер зовут. Прогуляешь с девчонкой всю ночку, Натворишь с ней немало чудес. А наутро приходишь к машине, Получаешь приказ боевой. Вот залезешь в стальную коробку, Люк закроешь, и тьмой окружён. Шуптовую на миг замыкаешь, И запел свою песню мотор. Торопливо воткнёшь передачу, Башня дрогнет стальною бронёй. Часто, часто тогда вспоминаешь О девчонке красивой, простой. Тяжела жизнь танкиста на фронте. Не завидуйте ей никогда. Каждый час ожидаешь болванку, А болванка – есть смерть навсегда. г. Орша, декабрь 1943 года. (Записано в декабре 1943 года) Жизнь на фронте. Под утро я попал под обстрел, меня подстрелил «Фердинанд», осыпал болванками, термитным снарядом ударил недалеко от гусеницы. Дым окутал танк, тем мы и спаслись, мы быстро удалились в овраг. Медсестра Анюта Нашу встречу и тот зимний вечер Не забыть ни за что, никогда. Дул холодный, порывистый ветер, Замерзала во фляге вода.
Был я ранен, и капля за каплей Кровь горячая стыла в снегу… Наши близко, но силы иссякли, И не страшен я больше врагу. Мне минуты казались столетьем… Шел по-прежнему яростный бой. Медсестра дорогая Анюта Подползла, прошептала: "Живой! Отзовись, погляди на Анюту, Докажи, что ты парень-герой, Не сдавайся же смертушке лютой, Посмеемся над нею с тобой!" Эту встречу и тот зимний вечер Не забыть ни за что, никогда. И взвалила на девичьи плечи, И согрелась во фляге вода. город Орша, 18 км, декабрь 1943 года. (Записано в декабре 1943 года в городе Орше) Налетел я на мину, и был контужен, был глухим три дня. Развернув пушку на противника, мы стали копать себе траншею под танком, и другую в стороне. Сняли пулемёты, и приготовились к обороне. Боеприпасов ещё было достаточно. Наступил вечер, бой затих, только кое-где раздавались короткие очереди, да взрывы снарядов возле переправы. В лазарете Ночь прошла в полевом лазарете, Где дежурили доктор с сестрой, В полном мраке весеннем рассвете Умирает от раны герой. Он собрал все последние силы И диктует что – то сестрёнке писать. Что я ранен, близок к могиле, И родным не могу написать.
Вот рассвет показался в окошке, Сестра плачет, и пишет сама, Вся страница слезами промокла, Он диктует чуть слышны слова. А жене вы моей напишите, Что я скуку хочу разогнать, Что я ранен в правую руку, И письмо не могу написать! Своих деток я крепко целую, И хочу я их к сердцу прижать! А ещё горячее целую Свою добрую старую мать. А вы брату моему напишите, Что наш полк отличился в бою, Что мы гордо и смело сражались За Отчизну, за землю свою. Вот снаряд пролетел, разорвался, Шрапнелью снесло мне плечо, Напиши, что я близок к могиле, И целую я всех горячо. страна Россия, город Орша, 16 декабря 1943 год. Ночь темна Ночь темна, не видна, в небе луна. Как усталый солдат дремлет война Только вдали, за рекой, где – то солдат Песню поёт, и звучит тихо она. А в лесу снег сухой колет лицо Девушка, вспомни меня, милая, вспомни меня, Из-за сотни побед шлю я тебе привет. Завтра в бой, завтра в бой. Слушай страна, Вспомни, Отчизна моя, Вспомни, Отчизна, меня За тебя, край родной Завтра иду я в бой. Россия, город Орша, 13 декабря 1943 год. (Записано в декабре 1943 года в Орше) Перейдя переправу 18 километров от Орши, мы поднялись по шоссе на возвышенность. По обе стороны шоссе проходили кюветы. Навстречу нам попались солдаты, шедшие на переправу. Мы, остановившись, начали расспрашивать о немцах. Нас собралось человек шесть. Немец, заметивший нас с высотки, которая находилась за переправой, внезапно начал нас обстреливать. Я, со своим механиком – водителем, сразу упали в кювет. Снаряды начали падать на шоссе, безвредно для нас. Землёй занесло нас обоих. Мне пробило шинель и ватные брюки, осколком обожгло ногу. Мы быстро поднялись, и смотались в овраг. Истребочки Машина в стопоре кружится Летит, гудит к земле на грудь. Не плачь, родная, успокойся, Меня на веки позабудь. Мотор уж пламенем объятый, Машину лижут языки. Судьбы я вызов принимаю Своим пожатием руки.
И вынут нас из-под обломков На руки поднятый каркас. Завьются в небе истребочки, Последний раз проводят нас. И телеграмма понесётся Родным, знакомым известить, Что сын ваш больше не вернётся В дом не приедут погостить. Прощай, моя ты дорогая, И самолёт, приятель мой. Тебя я больше не увижу Лежу с разбитой головой. г. Орша, декабрь 1943 года. (Записано в декабре 1943 года).
Рассказ ямщика. Когда я на почте служил ямщиком, Был молод, имел я силёнку, И крепко же, братцы, в селенье одном Любил я в те поры девчонку. Сначала не чуял я в девке беды, Потом загрустил не на шутку, Куда ни поеду, куда ни пойду, А к милой сверну я на минутку. И люба она, да покоя – то нет, А сердце болит всё сильнее, Однажды даёт мне начальник пакет, - Свези, мол, на почту живее. Я вырвал пакет и скорей на коня, И по полю вихрем помчался, А сердце щемит, да, щемит у меня, Как будто с ней век не видался. И что за причина, понять не могу, И ветер – то воет тоскливо, И вдруг словно замер мой конь на бегу, И в сторону смотрит пугливо. Забилося сердце сильней у меня И глянул вперед, я в тревоге, Потом соскочил с удалого коня И вижу я труп на дороге. А снег уж совсем ту находку занёс, Метель так и пляшет над трупом, Разрыл я сугроб и так к месту прирос, Мороз заходил под тулупом. Под снегом-то, братцы, лежала она, Закрылися карие очи, Налейте, налейте, скорее вина, Рассказывать нет больше мочи. г. Орша, декабрь 1943 года. (Записано в декабре 1943 года) В ночь на 23 декабря, часа в два по снежному полю, я ехал на своём танке к застрявшим танкам в овраге на нейтральной зоне. Я им вёз трос, лебёдку для того, чтобы их вытащить. Приехав к оврагу, я увидел наши танки, которые стояли на дне оврага, застрявшие в грязи, видно было только башни, вода заполняла всю внутренность танков. Мне пришло приказание снять трос и лебёдку, а самому вернуться обратно на Н. П. Стояла пасмурная погода, ветер, метель забила все дороги, ничего не было видно. По пути я сбился с дороги. Долго я путешествовал по снежному полю. Нарвался на передний край противника. Взвилась ракета, мы осветились, как днём, послышались очереди с пулемётов. Я повернул обратно и поехал дальше. Вдруг я подъехал к огромному оврагу, ехать было некуда. Я спустился в овраг пеший, снег был влажный, я застрял в снегу по грудь. Голова моя закружилась от устали, и я упал… . Два Пети Жили два товарища на свете, Хлеб и соль делили пополам. Оба молодые, оба Пети, Оба гнали немцев по полям. Но снарядом первый был контужен, С пулемёта был ранен второй. И стянули бинт ему потуже, Чтобы жил товарищ дорогой. Встретились два друга в лазарете. Койки рядом, а привстать нельзя, Оба молодые, оба Пети, Оба неразлучные друзья. Их обоих с ложечки кормила, И к обоим ласкова добра, Девушка по имени Людмила, Отдыха не знавшая сестра. И когда на фронт их провожала, Только слёзы вытерла тайком, Только проводила, до вокзала, И махнула каждому платком. Паровоз рванул и тихий ветер, Бьётся под колёсами пурга. И уехали два Пети, Громить фашистов до конца. Россия, город Орша, январь 1944 года. (Записано в январе 1944 года) Брызги шампанского Вот Новый год зимою суровой Светится радугой тысяч огней. Лилось шампанское рекой лиловой, Пела под ёлкой ты, как соловей. Голос твой так неожиданно пламенный Мне о любви в тот вечер говорил И от шампанского был я без памяти. Я так хотел тебя любить, я так тебя любил. Под Новый год, Москва во мраке спит, В снегу по пояс, я, оледенел. Стрельба вокруг, «катюша» вновь гремит, Над головой снаряд немецкий пролетел. И вспомнил, я в минуту жуткую Твой стройный стан и острый взгляд твоих очей, Война казалась мне суровой шуткою, А сердце радостно забилось лишь о ней. Пусть Новый год вернётся снова к нам, Луч солнышка блеснёт в январский день. Любимая, как поживаешь там Мой нежный друг, мой славный соловей. Мы будем пить вино шипучее За очи чёрные, за то, что можно пить. Чтоб жизнь казалась нам весёлой шуткою, И что б с весельем, встретить Новый год. 7 января, 1944 года. Тихо колонна танков подошла через мост к станции Гусино, и выстроившись под утро на шоссе Москва – Минск, двинулись дальше по шоссе. Проехав несколько километров, мы остановились для того, чтобы заправить танки и пополнить их боеприпасами с вблизи расположенного склада. Заправившись, мы поехали, свернув налево, на Витебское шоссе. Двинулись к Витебску. Бои шли левее Витебска, в деревне Ивановка, за железную дорогу. станция Гусино, река Десна, январь 1944 года. Гибель танкиста. Собрались товарищи вечерней порой Послушать игру гитариста. Пусть он нам расскажет печальный рассказ О смерти друга танкиста. В одном экипаже со мною служил, В горах, где проходит граница. И письма писал он любимой своей Какой-то далёкой девице. Однажды был отдан по части приказ В атаку идти, бить фашистов. В атаку мы вышли в предутренний час, Погода была, братцы, чиста. Из танка стреляя, помчались мы в бой, Мотор отказал среди боя. Отважный танкист вылез с башни стальной, Исправить дефект среди боя. Исправил дефект, нажал на стартёр, Машина помчалась вихрем. А он улыбался из башни стальной, Туда, где девчонка осталась. И люк не успел за собою закрыть, Как мина его поразила. А я вёл машину, чтоб фрицев добить, И сердце за друга заныло. С победой вернулись друзья, Я друга достал из машины. А он ещё жив, приоткрывши глаза, Сказал: «Сообщите дивчине».
Его схоронили в Витебском лесу. Я знал, где его закопали. На сером и хмуром холме у реки, Про подвиг его рассказали. Напрасно подруга ждёт друга домой. Ей скажут, она зарыдает. А танки лавиною мчалися в бой, Мчались, врагов истребляя. Россия, город Витебск, 1944год. (Песня записана в городе Витебске зимой 1944 года.) Погиб лучший друг Пётр Васильевич Смольский на Витебской земле в боях за Родину. Пётр родился в 1923 году на Брянщине. Я встретился с ним в городе Воронеже, попал с ним в один 61 стрелковый полк. Затем нас отправили учиться в город Саратов в первое Саратовское Краснознамённое Танковое училище, которое мы и окончили в августе 1943 года. 7-го сентября мы выехали на западный фронт. Здесь и началась наша фронтовая жизнь. В декабре 1943 года мы с машинами уже уехали на передовую. Перед утром, как только начало зарять, был дан приказ пойти в атаку. Мы двинулись на своих машинах в атаку на деревню Ивановку, под Витебском. Пётр Смольский при атаке отбился от части и попал в окружение немцам. Бился он до последнего снаряда, до последней пули, не подпуская немцев к себе. Враг наседал, он поджёг танк зажигательным снарядом вместе с героями, боровшимися за свободу и независимость нашей Родины. Танк пылал, и герои тоже. Языки пламени пробрались в танк, дышать было нечем, они не смогли спастись. Так погиб Пётр со своими четырьмя товарищами. Когда мы подоспели на помощь, и враг был отброшен, то на высотке стоял сгоревший танк, смотревший на противника. Сердце сжималось от боли. Обугленные кости героев похоронили на холме около речки. На могилу я положил два трака гусеницы, и поставили два снаряда. Здесь, под Витибщиной похоронены лучшие друзья. И сказал: «Спи, друг, спи спокойно. Прощай, будем мстить за вас, за Родину!» И, надев шлем, ушёл с друзьями. Правительство наградило его посмертно орденом «Отечественная война» Смерть танкиста Машина по земле кружится, Осколки сыплятся на грудь. Прощай, Маруся дорогая, Про меня навек забудь. Нас извлекут из- под обломков, Наденут на руки каркас, И залпы башенных орудий Нам прозвучат в последний раз. И понесётся телеграмма Родных и близких известить, Что сын ваш больше не вернётся, И не приедет погостить. В углу заплачет мать старушка, С усов стряхнёт слезу отец. И дорогая не узнает Каков танкиста был конец. И карточка та пылиться На полке позабытых книг. В танкистской форме, при погонах И ей он больше не жених. Прощай, Маруся дорогая, Прощай и ты, братишка мой. Тебя я больше не увижу, Лежу с разбитой головой. страна Россия, город Витебск, январь 1943 года. (Записано в январе 1943 года в Белоруссии, в городе Витебск) Ответ мужа на письмо. Ночь на исходе, тихо, тихо тает. Бледнеет так же пламя когонца, Письмо твоё который раз читаю, Читаю я с начала до конца. Пусть ты права, но, не вдаваясь спорам, Скажу, письмом твоим я удивлён. Не думал я, что есть и в нашу пору Таких как ты, по роду, мелких жён. Сейчас, когда мы все в огне сражений Ручьём кипит и льётся наша кровь, А ты бежишь за интендантом Ваней И опошляешь чувства и любовь. Твоя мечта иметь помаду, боты. Тебе любовь снабженца дорога. А знаешь ты, что мы штурмуем доты, Гоня с Родной земли врага. Подумать не могу сейчас без дрожи, Что в дни войны людишки всё же есть, Кому поклонники с тряпьем всегда дороже, Чем вера в Родину, судьба её, и честь. Ты зря тревожишься, тебя я не ругаю. Я сердце крепко запер на замок. Мне только жаль, что ты совсем чужая, Что я в тебе так ошибиться мог. Я жить хочу: – Кричит твоя душонка. Эх, жаль, что догорает когонец. Ну что ж, живи, паршивая девчонка, Теперь ты не жена мне. Всё. Конец. г. Витебск, январь 1944 года (Записано в январе 1944 года) Жизнь на фронте. Стоял непрерывный шум и грохот. Наша часть вместе с другими частями пошли на прорыв обороны немцев, левее Витебска, смотря по Смоленской дороге, с задачей отрезать железную дорогу и не дать возможность противнику подвоза всего необходимого. Мы двигались в направлении села Ивановка. Часть имела успех, выгнали его из села и подошли к железной дороге, отрезав её, несмотря на сильное сопротивление. После нескольких атак, все машины вышли из строя, и мы были выведены из боя на отдых. Части нашей вручили красное знамя в честь Победы. Мы уехали недалеко от смоленского шоссе в лес.
Моя любимая Я уходил тогда в поход В далёкие края, Платком взмахнула у ворот Моя любимая. Второй стрелковый храбрый взвод Теперь – моя семья. Привет, поклон тебе он шлёт, Моя любимая. Чтоб все мечты мои сбылись В походах и боях, Издалека мне улыбнись, Моя любимая. В кармане маленьком моём Есть карточка твоя, Так, значит, мы всегда вдвоём, Моя любимая. г. Витебск, январь 1944 года. (Записано в январе 1944года). Незримая рана. О чём ты тоскуешь, товарищ родной, Гармонь твоя стонет и плачет. И взор твой печален, молчишь, как немой. Скажи нам, что всё это значит. Не ты ли, родной, в рукопашном бою С врагами сражался геройски. Так что же встревожило душу твою. Скажи нам, товарищ, по-свойски. Друзья, своё горе я вам расскажу. Поверьте, друзья, без изъяну. Незримую рану я в сердце ношу, Кровавую жгучую рану. Есть муки, которые смерти страшней Они мне надолго остались. Над гордой и светлой любовью твоей Немецкие псы надругались. Её увели на позор и на стыд, Скрутили ей нежные руки. Отец её ранен, братишка убит, Так мне написали подруги. Я сон потерял, и во мраке ночей, Лишь только глаза закрываю, Любовь свою вижу в руках палачей И в кровь свои губы кусаю. И нет мне покою ни ночью, ни днём, От ярости я задыхаюсь. И только в атаке, в бою, под огнём Я местью своей утешаюсь. Рыдает и стонет по милой гармонь, Она так любила трёхрядку. Скорей бы услышать команду: «Огонь» И бросится в смертную схватку. станция Лепеквинская, январь 1944 год (Записано в январе 1944 года). Жили на станции с экипажами танков, на перекрёстке дорог Москва – Минск, Смоленск – Витебск. Тамара Тамара, верная подруга Отбила друга у меня. Не отбивай подруга друга Серчать не буду на тебя. Счастлива буду, замуж выйду, Подруг на вечер позову, Свою соперницу Тамару С собою рядом посажу. Родится сын, любить я буду На память Колей назову. Родится дочь, любить не буду. На зло, Тамарой назову.
Расти, расти ты дочь Тамара. Пойдёшь в зелёный сад гулять. Там завлекут тебя ребята, Как завлекали твою мать. г. Гжатск, январь 1944 года. (Записано в январе 1944 года) Жил в лесу два километра от города в запасном танковом полку. Готовился на фронт. Дни проходили не весело. Отрада Живет моя отрада В высоком терему, А в терем тот высокий Нет хода никому. Я знаю: у красотки Есть сторож у крыльца, Ничто не загородит Дороги молодца. Войду я к милой в терем И брошусь в ноги к ней! Была бы только ночка Да ночка потемней. Была бы только ночка, Сегодня потемней, Была бы только тройка, Да тройка порезвей! Живет моя отрада В высоком терему, А в терем тот высокий Нет хода никому. г. Смоленск, 22февраля 1944года. (Записано 22 февраля 1944 года в Смоленске). Приехал в город Смоленск, в штаб армии для получения назначения для дальнейшей службы. Получив назначение, отправился в новую часть на станцию Тёмный лес. Огонёк. На позиции девушка провожала бойца, Темной ночью простилася на ступеньках крыльца. Поезжай без сомнения и громи там врага, Чтоб с тобой не случилося, я на веки твоя. Не успел за туманами промелькнуть огонёк На пороге у девушки уж другой паренёк. С золотыми погонами, с папиросой в зубах, И с улыбкою нежною на весёлых устах. Не прошло и полмесяца, парень шлёт письмецо. Оторвало мне ноженьку, перебило лицо. Если любишь по-прежнему, и горит огонёк, Приезжай, забери меня, мой любимый дружок. И подруга далёкая парню пишет ответ. Я с другим повстречалася и любви больше нет. Ковыляй потихонечку, а меня позабудь. Может, вылечишь ноженьку, проживёшь как- нибудь. Сразу стало не весело, на душе у бойца. От такого постылого, от её письмеца. И врага ненавистного уж не бьёт паренёк За любимую девушку, за родной огонёк. Утром ранним и солнечным в свой родной городок Приезжает на поезде молодой паренёк. И лицо непобитое, и вся грудь в орденах, Шёл походкою стройною на обеих ногах. И опять повстречались на ступеньках крыльца, И она растерялася, увидав паренька. Подбежала, заплакала, как тебя я ждала. Если любишь по-прежнему, я на веки твоя. На подругу на бывшую строго парень смотрел: – Зря ты плачешь и каешься – я тебя проверял. Ты живи, как захочется, про меня позабудь. Ковыляй потихонечку, проживешь как-нибудь. Станция Стадомица, март 1944 года. (Записано в марте 1944 года). Много время проводили мы в родном городе Стадомице, там я жил у одного колхозника на квартире со своим другом Мошкиным Виктором. Он хорошо играл на баяне, время проходило весело. Отец семьи, где мы жили, любил выпить, и мы часто кутили не на жизнь, а на смерть. Часто устраивали танцы на деревне. Ходили в разведку в соседние деревни отыскивать подбитые и оставленные танки. Стояли на отдыхе в деревне Ивановка. Милая, не плачь, не надо. Милая, не плачь, не надо, Грустных писем мне не шли. Знаю сам, что ты не рада От любимого вдали. Верь, что время быстро промелькнёт, Разгромим врага своей земли, Лина! До ворот Берлина полк дойдёт, А там лежит конец войны. Загорелый, утомлённый, С автоматом на ремнях, В гимнастёрке запылённой И в походных сапогах, Милый твой по улице пройдёт, По садам, где не был он давно, Лина! В сумерках твой старый дом найдёт, Постучит в твоё окно. Если ж, землю обнимая, Ляжет с пулей он в груди, Ты не плачь о нём, родная, И домой его не жди. Пусть другой вернётся из огня, Скинет с плеч военные ремни, Лина! Полюби его и, как меня, Крепко, нежно обними. г. Смоленск, 1 апреля 1944года. (Записано 1 апреля 1944 года в Смоленске).
Позарастали стёжки-дорожки Позарастали стёжки-дорожки, Где проходили милого ножки, Позарастали мохом-травою, Где мы гуляли милый с тобою. Мы обнимались, слёзно прощались, Помнить друг друга мы обещались, Нет у меня с той поры уж покоя, Верно гуляет милый с другою. Если забудет, если разлюбит, Если другую мил приголубит, Я отомстить ему поклянуся, В речке глубокой я утоплюся. Птички-певуньи, правду скажите, Весть про милого мне принесите, Где ж милый скрылся, где пропадает, Бедное сердце плачет, страдает. Позарастали стёжки-дорожки, Где проходили милого ножки, Позарастали мохом-травою, Где мы гуляли милый с тобою деревня Ивановка, станция Стодомица, апрель 1944 года. (Записано в апреле 1944 года в деревне Ивановка). Домовой Колокольчики – бубенчики звенят: Про измену рассказать они хотят, Как у нашей у соседки молодой Старый муж был, весь изношенный, седой. Все силёнки он отдал на стороне - Не оставил ничего своей жене. А напротив жил парнишка молодой. Не сводил он глаз с хозяйки молодой. И она была не против пошутить, Но боялась только мужа огорчить. Вот однажды муж пришёл и говорит: "Ох, родная, нам разлука предстоит. Уезжаю ненадолго – на три дня. Так смотри же не балуйся без меня!" Муж уехал. На диванчик прилегла, И уснуть она всё долго не могла. А уснула – напугалась: «Боже мой!» - Кто-то гладит её ласковой рукой. Испугалась и на первых на порах Разобраться не могла она впотьмах, А он шепчет: "Ты не бойся, ангел мой, Не мужчина я, а добрый домовой". Приходил к ней так две ночки домовой. А под утро уходил к себе домой. А на третью оказалось – ну и что ж?!- Домовой – то на соседа был похож. Вот, ребятушки, теперь такой закон. Не бросайте без надзора своих жён! А как бросил, так пожалуйста не вой - В доме сразу заведётся домовой. Апрель 1944 год, деревня Ивановка, город Рославль (Записано в апреле 1944 года). Жил с десятью бойцами, работал по эвакуации танков с поля боя и разминировании колхозных полей. Жил до мая 1944 года. Жду тебя Жду тебя, я знаю, ты вернёшься. Ты придёшь из пламени огня. И как прежде мне ты улыбнёшься, И обнимешь ласково меня. Жду тебя, любимый, дни и ночи, В чувствах грусть, разлука, не узнает Жду тебя всем сердцем, между прочим. Жду, как можно только друга ждать.
Жду тебя из дыма огневого, Из далёких и суровых мест. И тебя, любимого, родного Никогда мне ждать не надоест. Пролетят зловещей бурей беды, Снова солнце в наш заглянет дом. Жду тебя, мой друг, с большой Победой Над коварным и злейшим врагом. Будь в сраженье доблести достоен. Только мужество, гони тоску и грусть. Жду тебя, мой друг и грозный воин, Жду тебя и знаю, что дождусь. Пусть твои друзья в тревожный вечер За твоё здоровье пьют вино. Жду тебя, и в той счастливой встрече Мы с тобою выпьем за одно. Город Рославль, май 1944год. (Записано в мае 1944 года). Он уехал В дверь стучится зимний ветер, А на сердце зимний хлад. Он уехал, ненаглядный, Не вернется уж назад. Не слыхать мне песни звонкой И восторженных речей, Он уехал, слёзы льются, Слезы льются из очей. Говорят, весна вернется, Расцветёт природа вновь, Всё воскреснет, в ликованье, Не вернется лишь любовь. И весна мне не на радость, Коль зима в душе моей. Он уехал, слёзы льются, Слезы льются из очей. Деревня Ивановка, май 1944год. (Записано в мае 1944 года) Подруга синеокая Ты вспомни дом, и то крылечко, Где стояли мы вдвоём. И ты тихонько мне сказала Милый мой, я вся с тобой. А вечер был такой хороший, Погода тихая была. А ты всё время говорила Я с тобою навсегда. Прошла пора, минули годы, Все встречи былью заросли. Меня ты больше не увидишь
И тебя мне не найти. За горами высокими, За долинами широкими. Бежит ручей, как песенка звонит. Там ждёт меня далёкая, подруга синеокая Девушка любимая моя. Над рекой ива клонится, Плывёт луна бессонница, Там с нею до рассвета Буду ждать. Ты ждёшь письма ответного, Ты ждёшь письма заветного, Старенькая, ласковая мать. Когда вернусь, не знаю, Но возвращусь с Победой Страна зовёт на правый бой меня. Страна моя родимая, Страна моя любимая, Родина любимая моя. Россия, Деревня Ивановка, май 1944год. (Записано в мае 1944 года) Русская девушка приняла нас, освободителей, как родная мать, обогрела и накормила. Я был послан с группой солдат на работу в эту деревушку. С минёрами я там разминировал колхозные поля и разведывал танки, оставшиеся после боёв. Деревушка стала вся знакома, каждый хозяин звал побеседовать на пару слов, поделиться мнением. Так мы весело жили с колхозниками до июньского наступления. 23-го июня с горечью проводили нас колхозники на фронт. Чёрные брови. С.Есенин Вечер черные брови насупил. Чьи-то кони стоят у двора. Не вчера ли я молодость пропил? Разлюбил ли тебя не вчера? Не храпи, запоздалая тройка! Наша жизнь пронеслась без следа. Может, завтра больничная койка Упокоит меня навсегда. Может, завтра совсем по-другому Я уйду, исцеленный навек, Слушать песни дождей и черемух, Чем здоровый живет человек. Позабуду я мрачные силы, Что терзали меня так, губя. Облик ласковый! Облик мой милый! Никогда не забуду тебя. Пускай полюблю я другую, Но и с нею, с любимой, с другой, Расскажу про тебя, дорогую, Что когда-то я звал дорогой. Расскажу, как текла та, былая Наша жизнь, что былой не была… Голова ль ты моя удалая, До чего ж ты меня довела? Город Стодолище, май 1944 год. (Записано в мае 1944 года).
Жди меня Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет. Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души… Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: – Повезло. Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты с пасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой,- Просто ты умела ждать, Как никто другой. Город Могилёв, июль 1944 год. (Записано в июле 1944 года в Могилёве). Уже вечерело, когда мы со своей частью подходили к центру города Могилёв. Кругом шум «Катюш», артиллерии, грохот бронетанков, туман и дым не давали смотреть далеко. Фриц начал бежать в панике, наши части прорвались с трёх сторон, и город был захвачен. Отдельные группы немцев были взяты в плен. Богатые трофеи захватили наши части в Могилёве, склады с продовольствием и вином. Отпраздновали захват города Могилёв. Город был сильно разрушен, на улицах были баррикады из камней домов. Посреди улицы лежала куча соломенных валенок. Раненных и убитых собирали санитары. Мы двинулись дальше, на Минск. Солдатское письмо Сутки бой идёт не умолкая, Вражья сила в дым разнесена. Как сказать об этом, дорогая, В трёх строках солдатского письма. Здесь трава от боя чёрной стала, Встать нельзя, а мы в атаку шли. Пламя жгло, смерь яростно визжала, Вихри выли вздыбленной земли. Воздух был насквозь свинцом пронизан, Раскалён, разорван на куски. Мы прорвались к вражьим чёрным дотам В ход пошли и гранаты, и штыки. Милая, о многих забываю, Но такие помнятся всегда. И не даром дружба фронтовая Как гранит сурова и тверда. Здесь красивых фраз не произносят, Будешь плох, отрубят напрямик. Но в бою товарища не бросят, И в бою не выдаст фронтовик. Я хочу сказать тебе, далёкой, Будь верна, как верен друг в бою. Жди того, кто спас в борьбе жестокой И любовь, и молодость твою.
Пусть война, пусть долги эти строки, Встретимся, тогда поймёшь сама Сколько было ласки и тревоги В трёх строках солдатского письма. Река Проня, 23 июня 1944год. 24 июня я уже был у реки Проня, где была прорвана оборона немцев. Река была черна от взрывов снарядов. Вся земля была перемешана с водой и с трупами людей и животных. За рекой стояла подбитая техника, лежало множество убитых фрицев. Здесь они устроились как дома, были выстроенные хорошие блиндажи с койками, с перинами. Их с блиндажей выкуривали, как сусликов. Да, они горя не знали в этих блиндажах, утянули в них целые деревни, всё разорили. Целые библиотеки книг были в блиндажах. Всю свору здесь перебили и только остатки сумели унести свои ноги. Да! Река была с обоих сторон заминирована. Всё преодолели и двинулись дальше к реке Баси. Секрет любви Кипела кровь, играло сердце, Когда увидел я тебя. И мне тогда хотелось, Люби меня, как я тебя. И вечно, вечно ты пробудешь В моём сердце у меня, Хотя меня любить не будешь, Но я любить буду тебя. Твоё лицо мне снится, Тебя я забыть не в силах. Моя душа к тебе стремится. Скажи, ты любишь, или нет. В таком душистом наслаждении Душистый шлю тебе привет. И с нетерпеньем ожидаю Когда пришлёшь ты мне ответ. Город Кричев, июнь 1944год. (Записано в июне 1944года). Перед наступлением наша часть сгруппировалась в городе Кричев. Дни проходили с волнением, ожидали трудных дней. Ожидали мести сволочам немцам за всё разрушенное и уничтоженное. Синий платочек Помню, как в памятный вечер Падал платочек твой с плеч, Как провожала и обещала Синий платочек сберечь. И пусть со мной Нет сегодня любимой, родной, Знаю, с любовью ты к изголовью Прячешь платок дорогой. Письма твои получая, Слышу я голос живой. И между строчек синий платочек Снова встает предо мной. И часто в бой Провожает меня облик твой, Чувствую, рядом с любящим взглядом Ты постоянно со мной. Сколько заветных платочков Носим в шинелях с собой! Нежные речи, девичьи плечи Помним в стране боевой. За вас, родных, Желанных, любимых таких, Строчи пулеметчик за синий платочек, Что был на плечах дорогих. Кончится хмурое время, С радостной вестью приду. И снова дорогу, к милой порогу Я без ошибки найду. И вновь весной Под зелёной тенистой сосной Милые встречи, нежные встречи Нам в окно постучали с тобой. Район Рясна, река Проня, 23 июня 1944 года (Записано 23 июня 1943 года). Письмо мужу от жены. Когда на фронте пулемёта говор, И слышен минный заунывный вой, Я мужа здесь нашла себе другого И вот пишу, что расстаюсь с тобой. На фронте у тебя одна забота. Ты разве можешь вспомнить на войне, Про платья новые, чулки и боты, Которые нужны твоей жене. Я не хочу иметь такого мужа. Ты пишешь письма, на дворе туман, А из письма не сделаешь пальто. Вот то ли дело – мой кудрявый Ваня, Ай, муж, сокровище – бриллиант. Есть у меня манто цвета индиго, Меха, бельё и на костюм отрез. Из нежно – голубого крепдешина В подарок платье он вчера принёс. Он непременно достаёт машину, Когда мы едем с ним на вечера. Ты не ругай меня, не злись напрасно, И не сердись, пойми, что я права. Я жить хочу, уже устала. Ясно? Вот, кажется и всё. Твоя жена. Станция Веремейки, июнь 1944 года. (Записано в июне 1944 года). Однажды в студеную зимнюю пору Однажды в студеную зимнюю пору Я из лесу вышел, был сильный мороз. Гляжу, поднимается медленно в гору Ариец с копной ярко рыжих волос.
Потрёпанный френчик, дырявые брюки, Опорки от старых солдатских сапог. Давно посинели от холода руки, А щёки походят по цвету снегов. Здорово, вояка, – окликнул я немца. Уж больно ты жалок, как я погляжу. Откуда плетёшься? – От немца, вестимо, Всю роту разбили, а я в плен иду. Ариец закашлялся, плюнул в канаву, Заплатки на френчике к телу прижал, Пилотку надвинул, портянки оправил, И в тыл, к нашей кухне, рысцой побежал. – А что там у ваших? Большая ли сила? – Какая там сила, – солдат простонал. Четвёртые сутки не ели, не пили. И каждый бессилен, и каждый устал. г. Минск, июль 1944 год. (Записано в июле 1944 года). Отступление немцев. Все дороги были забиты пленными солдатами и офицерами немецкой армии. Дорога от Могилёва до Минска была вся забита ими. Да, много чудес я видел в эти суровые годы войны. Много русских девчат были разорваны нашими, русскими людьми за то, что они предали наших братьев, отцов и матерей немцам. Играли с немцами и предавали лучших людей нашего времени. В городе Могилёве была расстреляна при мне одна женщина за связь с немцами. Молодая девушка, блондинка… На подступах к городу Минску, не доезжая до реки Березина, висел на виселице у дороги один изменник Родины, какой-то староста, с табличкой на груди: «За смерть тысяч лучших русских людей, за измену Родине». Спят курганы тёмные Спят курганы тёмные, солнцем опалённые, И туманы белые ходят чередой. Через рощи шумные и поля зелёные Вышел в степь донецкую парень молодой. Там на шахте угольной паренька приветили, Руку дружбы подали, повели с собой. Девушки пригожие тихой песней встретили. И в забой отправился парень молодой. Дни работ ы жаркие, на бои похожие, В жизни парня сделали поворот крутой. На работу жаркую, на дела хорошие Вышел в степь донецкую парень молодой. Город Могилёв, август 1944года. (Записано а августе 1944 года в Могилёве). Шёл август 1944года. Наши войска подходили к городу Могилёв. Через речку проходил узенький деревянный мост на понтонах. По нему переправляли грузы. Авиация немцев не давала покоя. Войска, заняв Могилёв, пересекли железную дорогу, и по шоссе двинулись на город Белыничи. Каждую минуту грозила смерть, я не думал о жизни. Да! Не было видно солнца, хотя было ещё два часа дня. Пыль и дым, занесло всё небо, грохот не умолкал. Ночь светла Ночь светла, над рекой Тихо светит луна, И блестит серебром Голубая волна. Темный лес… Там в тиши Изумрудных ветвей Звонких песен своих Не поет соловей. Под луной расцвели Голубые цветы, Они в сердце моём Навевают мечты. К тебе грезой лечу, Твое имя твержу, В эту ночь при луне, О тебе я грущу.
В эту ночь при луне, На чужой стороне, Милый друг, нежный друг, Помни ты обо мне. Река Неман, август 1944 года. (Записано в августе 1944 года). Под вечер мы добрались до неизвестной нам реки. Лес окружал нас со всех сторон, реки не было видно. Вдруг один нам сообщил, что до немца осталось полкилометра. Жажда заставила нас ползти по лесу к речке, для того, чтобы удалить жажду водой. Мы вспотевшие, поползли с высотки к берегу родной реки, что бы действительно убедиться, что это Неман. Я сполз с товарищами к берегу. Немецкие войска были по ту сторону реки. Под шум войны, наклонились мы к нежно – изумрудной воде, напились воды. С противоположного берега вдруг послышалась пулемётная очередь. Двое товарищей упало замертво. Я упал мгновенно и не знаю, как очутился в лесу. Когда мы пили воду, в это время немецкий снайпер подследил и угробил наших друзей. После, под вечер трупы дорогих товарищей были взятии нами и похоронены на высотке вблизи реки Неман. Злость разгорелась у нас на этих гадов, которые сидели на противоположном берегу реки. Наведя пушку, мы крепко впалили в тот куст, откуда была дана очередь. Куст взлетел в воздух, не знаем кто там был, ничего не было видно. Крепко потужив о товарищах, мы начали мстить немцам. Да! Напились воды из Немана. Напьёмся и из Эльбы. Карелка. Вот скрылось солнце золотое, Утихли песни соловья. Прощай, карелка молодая, Служба кончилась моя! Теперь я еду в край родимый, Давно там ждёт моя семья. Там давно уж ждёт моя мамаша, Там ждёт меня моя жена.
А ты вперёд не доверяйся, Солдатской совести не верь. А теперь ты оставайся В родной Карелии своей. Стоит Карелка, слёзно плачет, Она прощалась с молодцом. А солдатик, улыбаясь, Махал красивым платком. Карелка в обморок упала, Видно некому поднять, А солдатик уж далёко, Не воротится уж назад. Мать искать её хватилась, Её давно уж дома нет. У подруг она спросила, Где же, Оля, где же свет. Ваша Оля у казармы, Она давно мертва лежит. Теперь не смотрят её очи И не дышит её грудь. За любовь погибла Оля, Решилась жизни навсегда. И не гуляйте вы, карелки, С солдатом никогда. Город Минск, сентябрь 1944 года. (Записано в сентябре 1944 года). Наши войска, форсировав реку Березину, заняли город Минск. Немцы пытались отрезать наши части, которые были в городе, отрезали шоссейную дорогу на Минск. Но, не смотря на сильное сопротивление, немцы были выгнаны. Тысячи пленных немцев брели по шоссе Минск – Белыновичи. Офицеры немецкие шли вперёд, за ними по четверо шли пленные немцы, сопровождаемые русскими войсками. Немецкое командование объявило, что Минск ещё немецкий и что все части должны группироваться в городе Минске. Но они просчитались. Немцы, выскакивающие в город, попадали сразу к русскими в плен. Вся дорога Минск – Белыновичи была завалена труппами людей, повозками, всякими другими видами оружия. Очень много было немецких трупов. По дороге нельзя было даже пройти. Тракторами растаскивали с дороги всё, затрудняющее наступление. Два друга. Дрались по-геройски, по-русски Два друга в пехоте морской. Один паренек был калужский, Другой паренек костромской. Они точно братья сроднились, Делили и хлеб и табак. И рядом их ленточки вились В огне непрерывных атак. И вдруг от осколка снаряда Упал паренек костромской. – Со мною возиться не надо, — Промолвил он другу с тоской. — Он сражался храбро, без страха, Он не знал преград на пути. Он не думал здесь, под старой Руссой, Смерть себе внезапно найти. Не забудь, родная, эту песню, Эта песня скоро сгонит грусть. Варя, я под старой не погибну, Так к тебе с Победою вернусь. Польша, город Кузница, ноябрь 1944 года. (Записано в ноябре 1944 года в Польше) Наконец достигли Польши. Стояли на станции Кузница. Стаскивали подбитые танки противника и свои на станцию, для отправки их в Россию на ремонт. Измена в любви. Дело было очень поздней осенью, С неба мелкий дождик моросил, Шел без шапки, пьяною походкою, Тихо плакал, и о ней грустил.
В переулке пара показалася, Не поверил я своим глазам - Шла она к другому прижималася, Прижималася она к его устам. Быстро хмель покинула головушку, Из кармана вынул я наган… И раздались два глухие выстрела А в ответ услышал: "Хулиган!" Эх, любовь, любовь, любовь кручинушка, Слишком сильно рано полюбил. А теперь я плачу сожалеючи, Белый свет становится не мил. Пой гитара, плачь, играй, подруженька Всё – равно, мне жизнь не дорога. Я убил свою хорошую, А теперь мне всё-равно, тюрьма. Россия, станция Тёмный лес, деревня Раздел1, декабрь 1944года. (Записано в декабре 1944года в России). Моряк черноморского флота. Я встретил его близ Одессы родной, Когда в бой пошла наша рота. Он шел впереди с автоматом в руке, Моряк Черноморского флота. Он шёл впереди и пример подавал, Он был уроженец Ордынки. А ветер гулял за широкой спиной И в лентах его бескозырки. Ещё лишь один раз я видел его, В той чистенькой маленькой хате. Лежал он на докторском белом столе В защитном походном бушлате. Двенадцать ранений хирург насчитал, Две пули засели глубоко. Но смелый моряк и в бреду напевал: "Раскинулось море широко…" В сознанье пришел он, хирурга спросил - Поедешь ко мне на Ордынку? Жене передай мой последний привет, А сыну вручи бескозырку. Польша, город Кульм, река Висла, декабрь 1944года. (Записано в декабре 1944 года в Польше). Беленький халатик. Беленький, скромный халатик Лучше, чем синий платок. Ты обещала, что не забудешь Дать мне для сна порошок. Порой, ночной Мы повстречались с тобой. Я был доставлен, пулею ранен, Ты же была медсестрой. Ночи и дни проходили Я всё в палате лежал. Белый халатик, ясные очи С нежной улыбкой искал. Порой ночной ты говорила со мной – Что вы не спите, Что вы не спите, Вы же, товарищ, больной. Раны мои затянуло, Белый халатик помог. Как-то случилось, и получилось Сердце сдержать я не мог. Дни проходили и ночи, Снова я еду на фронт. Но не забуду, я помнить буду Белый халатик родной. Порой ночной Мы расставались с тобой. Ты говорила, что не забуду Милый желанный родной. Страна Польша, город Чарск, декабрь 1944 года (Записано в декабре 1944 года в Польше, город Чарск) Катюша. Расцветали яблони и груши, Сад в цветах белеет, как в снегу. Ну-ка выйди на берег Катюша, У Днепра не стой на берегу. Спой мне песенку, Катенька-Катюша. И припомни старую, свою. За тебя сражался, был контужен Я под Оршей в яростном бою. И окреп я в госпитале этом, И опять по-прежнему готов Рваться в бой за Родину Советов, Бить проклятых извергов – врагов. Я слыхал, что ты врагов любила, Шнапс пила и ела шоколад. Ведь они отца и мать убили, И повешен ими мой родимый брат. Я не верил, больно было слышно, Ты любовь мою не сберегла. От кого ты Катенька – Катюша, От кого ты Фрица родила. Не твоя ли трудится в Берлине Молодая пленная сестра. Ты об этом, обо всём забыла, С офицером спала до утра. И не ты ль в октябрьскую Победу Под звездой советской родилась. А теперь фашисту людоеду За буханку хлеба продалась. Вот вернусь я в свой город на танке, Я вернусь, но только не к тебе. А к своей подруге партизанке, Боевой подруге на войне. Ты гуляй, люби, как хочешь фрицев, Их целуй вхолодные уста. Всё – равно, тебе от нас не скрыться, От могилы не уйти и от креста. Польша, город Белосток, январь 1945 года. (Записано в январе 1945 года в Польше). Не гордись. Не гордись ты своею красотой, Не внушай ты в молодости, Ты любовью не торгуй и собой, Молодость свою ты не губи. Не хочу я просто потрепаться, Не хочу тебе теперь внушать, Ты привыкла много раз влюбляться И любовью можешь торговать. Но теперь забыта ты мною. Не хочу тебя я вспоминать. Ты ж могла собою гордиться И могла легко ты изменять. Ты возможно думала другое, Что узнать никак я не смогу. И влюблялась временно в другого, А в письме ты пишешь ерунду. Вспомни, как собой ты гордилась, Но тому причиной война. Не в меня же в первого влюбилась, А возможно, сотни ты верна. Но прости, писал я не скромно, Это правда, не ерунда. Всё в пути к любви очень склонно А ты к измене склонна всегда. Польша, город Белосток, январь 1945 года. (Записано в январе 1945 года в городе Белосток в Польше). В Польше мы прожили несколько месяцев в городе Белостоке. Жил на частной квартире у одного русского поляка, который меня уважал и мы часто с ним беседовали о всех вопросах жизни в России и в Польше. Часто приходилось ходить, разведывать брошенные танки и доносить по команде. Жизнь проходила весело, на фронте пока действий не было. Враг укрепился на реке под городом Ломжей. Мы стояли на отдыхе. В Белостоке встречали Новый 1945 год. Собрались все офицеры нашей части и дали жизни на всю защелку. Закончился вечер благополучно. Что такое поцелуй. 1. Женщина: Поцелуй – это невинное развлечение. 2. Нотариус: Поцелуй – это предварительная сделка, обслуживающая совершение акта. 3. Юрист: Поцелуй – это добровольное соглашение об аренде подвального помещения, без света. 4. Командир корабля: Поцелуй – это сигнал предстоящего шторма с сильной качкой. 5. Офицер: Поцелуй – это сигнал, после чего происходит капитуляция. 6. Химик: Поцелуй – это катализатор ускоряющий реакцию. 7. Машинист: Поцелуй – это свисток перед входом поезда в туннель. 8. Плановик: Поцелуй – это директива центра в низовую ячейку с производством плана в девять месяцев. Польша, деревня Выгода, февраль 1945 года. (Записано в феврале 1945 года в Польше) Гармонист Ходил в рубахе шелковой Веселый гармонист С Васильевского острова, С завода «Металлист». Его не раз встречали мы Вечернею порой С гармошкой за плечами Над светлою Невой. Но вот войной нагрянула Фашистская орда, Он защищать отправился Поля и города. Ходил в атаки смелые Веселый гармонист С Васильевского острова, С завода «Металлист».
Отважным был разведчиком, Он пробирался в тыл Он гнёзда пулемётные Гранатами громил. В бою, навылет раненный, Скомандовал: «Вперед! За Родину! За Сталина» - Упал на пулемет. Лежал в палате раненный, Едва набравшись сил, Баян свой перламутровый С улыбкой попросил. И заиграл походную Веселый гармонист С Васильевского острова, С завода «Металлист». Однажды утром раненых Полковник навестил. «Откуда ты, отчаянный?» – Он ласково спросил. Ему с улыбкой гордою Ответил гармонист: «С Васильевского острова, С завода «Металлист». Польша, город Остроленка, февраль 1945 года (Записано в феврале 1945 года). Одесса. По полю танки грохотали, Матросы шли в последний бой. А молодого краснофлотца Несли с разбитой головой. Прощай Одесса – мать родная. На век простился я с тобой, Тебя я больше не увижу, Лежу с разбитой головой.
Люблю тебя, моя Одесса, Я защищал тебя в бою. И за тебя, моя Одесса, Жизнь молодую отдаю. Польша, город Ломжа, февраль 1945 года. (Записано в феврале 1945 года). В один из светлых дней, был послан минёр Липаков разминировать минное поле. Он по небрежности был разорван на куски. Клочки его тела схоронили на земле Ломжеской. Дав салют из автоматов, мы уехали. Спи, друг, будем мстить за вас, за Родину. Прощай, боевой друг. Катюша Расцветали яблони и груши, Становился чёрным гарнизон. Из завода двигались Катюши По асфальту гладкому на фронт. Вот к передней Катя подходила, Поднося снаряды за собой. И такую песню заводила, Что фашисты начинали вой. Годы вспомнят русскую катюшу, Мир узнает, как она поёт. Из врага выстреливают душу, А бойцам отвагу придаёт. Разлетелись головы и туши, Дрожь колотит немца за рекой. Эта наша русская катюша Немчуре поёт за упокой. Польша, город Ломжа, река Нарев, февраль 1945года (Записано в феврале 1945 года в Польше). По реке Нарев была расположена оборона противника. Крупные доты и дзоты были рассеяны по берегу. Несколько сетей колючих проволок было растянуто в несколько рядов. Наши войска сильным ударом смели все укрепления. Растерзанные снарядами нашей артиллерии, лежали фрицы. Блиндажи были забиты немцами, которые нашли там свою могилу. Наши герои пробирались в блиндажи и их там уничтожали, несмотря на их сильное сопротивление. За рекой было заминированное поле метров на 400 – 600, доходило до 1000 метров. Узкими проходами пробирались наши части через укреплённую полосу противника. Под вечер мы расположились в блиндажах отдохнуть, сгрызть кусок чёрствого хлеба. Утром двинулись дальше, дальше и дальше. Перед прорывом На Одере утро в разливе ракит, Краснеют построек руины. В сплошной канонаде дрожит и гудит Простор Бранденбургской равнины. Куда не посмотришь, картина одна – Ракеты, орудий раскаты. Повсюду в окопах пехота видна, Бризантные рвутся гранаты. И в марше, спеша на последний редут, Носители воинской славы, Гвардейские части на запад идут По брёвнам глухой переправы. Окончится здесь предпоследний маршрут И, зная приказ командарма, Войска разместятся и в землю врастут, На узком овале плацдарма. Чтоб с этих низин и болотной глуши, Как с края стального трамплина, Свой грозный, последний прыжок совершить До самых предместий Берлина. Польша, март 1945 года. (Записано в марте 1945 года). В окопе. Товарищ, не в силах в окопе лежать, Боец заявил командиру. В руках я не в силах винтовку держать, И раны измучили спину. Я верю охотно товарищ тебе, Ты раненный в прошлом сраженье. Но наши родные не знают судьбы, Не знают, что мы в окруженье. Товарищ умолк и винтовку схватил, Собравши последние силы. Едва ли холодный курок опустил, Как рядом взорвалися мины. Он тело со стоном своё опустил, Обвёл всех товарищей взглядом. Хотя бы на миг, кто туда заглянул, Назвал бы окружение адом. Мороз настигал, и ветер шумел Над нами парят самолёты. За сопкой наш пулемёт говорит, Фашистские бьют пулемёты. Напрасно старушка ждёт сына домой, А жёны мужей ожидают. К детям не вернуться папаши домой, Им скажут, они зарыдают. Споёмте товарищ мы песню свою, Споёмте мы песню простую. Споём эту песню и двинемся в бой За Родину нашу родную. Польша, река Одер, 1945 год. (Записано в 1945 году в Польше). Побывка. Лесом, полями, дорогой прямой Парень идет на побывку домой. Ранили парня, да что за беда, Сердце волнует, и кровь молода. К свадьбе залечится рана твоя, С шуткой его провожали друзья, Песню поет он довольный судьбой: «Крутится, вертится шар голубой, Скоро он будет в отцовском дому, Выйдут родные навстречу ему. Будет его поджидать у ворот Та, о которой он песню поет, Вот показалось родное село, Только теперь не такое оно. Черные трубы над снегом торчат, Черные птицы над ними кружат. Где эта улица, где этот дом? Где эта барышня, что я влюблён. Только весит над колодцем бадья Где ж ты родная деревня моя? Вышла откуда-то старая мать, Где же, сыночек, тебя принимать? Чем же тебя напоить, накормить? Где же постель для тебя постелить? В дымной землянке погас огонек, Парень в потемках на сено прилег Зимняя ночь холодна и длина, Надо бы спать, но теперь не до сна. Дума за думой идут чередой. Рано, как видно, пришел я домой. Нет мне покоя в родной стороне Сердце мое полыхает в огне. Жжет мою душу горячая боль. –Ты не держи здесь меня, не неволь! Эту тяжелую муку врагу Я ни забыть, ни простить не могу. Из темноты отзывается мать Разве же стану тебя я держать? Вижу я, чую, что сердце болит, Делай, как знаешь, как совесть велит. Поле да небо, безоблачный день, Туго у парня затянут ремень, Ловко прилажен походный мешок Свежий хрустит под ногами снежок
Вьется и тает махорочный дым, Парень уходит к друзьям боевым. Парень уходит, судьба решена Дума одна и дорога одна. Глянет назад в серебристой пыли Только скворечник маячит в дали Выйдет на взгорок, посмотрит опять, Только уже ничего не видать. Дальше и дальше родные края. Настенька, Настенька, песня моя, Встретимся, нет ли мы снова с тобой, Крутится, вертится шар голубой. Вот почему мы бесстрашны в бою Бьёмся жестоко за землю свою. Счастье своё не уступим врагу. Будет на улице праздник и нам. Польша, город Кульм, Торн, март 1945года. (Записано в марте 1945 года в Польше). Конверт К тебе сквозь туманы, леса и поляны Летит мой конверт голубой. Летит мой листочек, родной голубочек, В тот дом, где расстались с тобой. Пусть горы высоки, пусть степи широки,— Слова прилетят в край родной. О смелых ребятах, о грозных атаках Расскажет конверт голубой. Ты, помнишь, сказала, когда провожала: «Разлуку враги принесли…» Тех слов не забуду, врагов бью повсюду, Чтоб вновь разлучить не смогли. В боях и походах, в буран – непогоду, Лишь вспомню твой голос родной, Мне станет светлее, мне станет теплее, Как будто ты рядом со мной. Польша, город Олива, март 1945 года. (Записано в марте 1945 года в Польше). Ночью вступили мы на окраину города, бой шёл в центре. Город горел, искры поднимались высоко в небо. Танки грохотали своими гусеницами, артиллерия производила свою работу. Пленные немцы брели на нашу сторону города. Один немецкий шофёр вместе с машиной сдался в плен, приехал к нашим частям и привёз бочку спирта. Деревушка Спит деревушка, вяжет старушка Ждет не дождется сынка. В стареньких спицах отблески птицы Тихо дрожали в руках. Ветер уныло гудит в трубе, Песню мурлыкает кот в избе. Спи, успокойся, шалью укройся, Сын твой вернется к тебе! Утречком рано ветром нежданным Сын твой вернется домой. Крепко обнимет, валенки снимет, Сядет за столик с тобой. Будешь смотреть, не спуская глаз, Будешь качать головой не раз, Тихо и сладко плакать украдкой, Слушая сына рассказ. Ласково солнце глянет в оконце, Радостно всё обоймёт. Жизнь фронтовая, даль боевая, Где совершал он поход. Польша, город Гродно, март 1945 года. (Записано в марте 1945 года в Польше). Ночевали у одного сапожника с командиром роты. Ночевали плохо. Утром рано двинулись через русскую границу в город Кузница.
Ответ на песню «В землянке». Зимний вечер, тишина и покой Только дремлет деревья вокруг В этот час я хочу быть с тобой, Мой далёкий и искренний друг. Я не знаю где ты, и какой, Пусть там смерть, ты не думай о ней. Ты сейчас от меня далеко, Но тем ты ближе мне и родней.
Ты ответил на дружбу мою, Обещал мне, что будешь писать. И в суровом жестоком бою Будешь ласки мои вспоминать. И на тёплые строки твои Мне хотелось ответить вдвойне. Чтобы лучшие чувства мои Помогали тебе на войне. В тебя верю, родной и прошу, Чтоб спокоен ты был, идя в бой. Жду тебя, тебе часто пишу, Мои мысли и сердце с тобой. И пусть реки, поля и луга Разделяют мой любимый нас. Пусть до смерти четыре шага, Верь же, близко уж радостный час. Польша, город Любава, март 1945 года. (Записано в марте 1945 года в Польше, в городе Любава). Посылка Принесли мне в землянку посылку И повеяло теплом. И забилось вдруг сердце так пылко, И я вспомнил тихий дом…
Адрес краткий на пакете, Там написано одно: Кто вы? – Петя или Федя, Или Митя, все равно. Я ни тот, ни другой и не третий, Но принять посылку рад. С удовольствием вам я отвечу Я тот самый адресат. Вам спасибо за вниманье, Я хочу сказать одно: «Кто вы? Таня, или Маня, или Женя — Все равно. Чтоб отпраздновать нашу Победу, Повстречаться нужно нам. Обязательно к вам я приеду, Но куда, не знаю сам. Где же нашему знакомству Продолжаться суждено? Или в Омске, или в Томске, или в Туле Все равно». Польша, река Одер, март 1945 года. (Записано в марте 1945 года в Польше). Наши войска уже были у стен города Данциг. Шли горячие бои, немец на этом направлении скопил очень много сил. Все дороги были забиты войсками. Здесь был сбит русский аэростат немцами. Шли с боями к Данцигу. Каховка. Украинский ветер шумит над полками, Кивают листвой тополя… Каховка, Каховка! Ты вновь перед нами – Родная, святая земля! Мы шли через горы, леса и долины, Прошли через гром батарей, Сквозь смерть мы пробились встречай, Украина, Своих дорогих сыновей! Под солнцем горячим, под ночью слепою Прошли мы большие пути. Греми, наша ярость! Вперед, бронепоезд, На Запад, на Запад лети! Пожары легли над Каховкой родимой, Кровава осенняя мгла, И песни не слышно, и в сердце любимой Немецкая пуля вошла. За юность, на землю упавшую рядом, За Родины славу и честь. Забудем, товарищи, слово «Пощада», Запомним, товарищи, «Месть!» Под солнцем горячим, под ночью слепою Прошли мы большие пути. Греми, наша ярость! Вперед, бронепоезд, На Запад, на Запад лети! Польша, город Черск, март 1945года. (Записано в марте 1945 года в Польше) Военная сестра Помню день последнего привала, Сон бойцов у яркого костра. Руку мне тогда перевязала Славная военная сестра. Теплой нежной лаской окружила, Подняла ресницы ярких глаз, Мне о доме что-то говорила, Чтобы боль немного улеглась. Не забыть мне тихий и короткий После боя найденный привал. Девушку в шинели и пилотке, Ту, что я сестрою называл. Сразу вдруг на сердце легче стало, В эту ночь у яркого костра. Показалась она мне сестрою, А сестры ведь нету у меня. Польша, город Пириц, март 1945 года. (Записано марте 1945 года в Польше) После долгих походов нам был дан отдых на несколько недель. Стояли в городе Пириц. Город был сильно разбит, населения было мало. Время наше проходило весело, с друзьями. Лирическое танго. Мы с тобой не первый год встречаем, Много весен улыбалось нам, Если грустно – вместе мы скучаем, Радость тоже делим пополам. Ничего, что ты пришел усталый, Что на лбу морщинка залегла, Я тебя, родной мой, ожидала, Столько слов хороших сберегла… Пусть дни проходят, спешит за годом год, - Когда минутка грустная придет, Я обниму тебя, в глаза тебе взгляну, Спрошу: "Ты помнишь первую весну, Наш первый вечер и обрыв к реке, И чью-то песню где-то вдалеке?" Мы нежность ночи той с годами не сожгли, Мы эту песню в сердце сберегли. И тебя по-прежнему люблю я, Так люблю, что ты не знаешь сам. Я тебя немножечко ревную К совещаньям, книгам и друзьям. Ты такой, как был, неутомимый, Лишь виски оделись сединой, И гордишься ты своей любимой, И я горжусь сыном и тобой. Польша, город Берент, март 1945 года. (Записано в марте 1945 года в Польше) В этом городе группировалась наша часть, откуда мы продолжали свои боевые действия в марте. Всё равно война Вечерело. Солнце закатилось, Ветер подул слегка. Прогуляться девка вышла. Всё равно война. Повстречала лейтенанта, Быстро подошла. Двадцать лет хранила честность, А теперь – война! С сильным трепетом и гневом, Говорит она. Подойди ко мне поближе, Всё равно война. Лейтенант не растерялся , Девка хороша. Ничего я не теряю - Всё равно война". Посмотрел на грудь, подумал Грудь её полна. Не теряйся, ты военный, Всё равно война. И пошёл он с ней до дому, Ночь темным темна. На колени она села, Всё равно война. Всё сидели, целовались. Он щупал без конца. Ей понравилось, смеялась, Всё равно война. Жарко стало, распахнулась, Платьице сняла, Что стесняться, нас не видно – Всё равно война". И по просьбе лейтенанта Всё с себя сняла. И в кровать легли, обнялись, Всё равно война. Ну а что мужчине надо, Раз легла сама. Переспать одну, две ночки, Всё равно война. Но она сперва не смело, А потом сполна И всю ночь кровать скрипела – Всё равно война". На кровати лежали обнявшись, Лейтенанту вспомнилась жена. Не ругай меня, родная, Всё равно война.
Эх! Военные ребята, Не теряйте время зря. Нажимай на все педали, Всё равно война. Не ругайтесь за измену, Жизнь для всех одна. За поступки все большие Спишет нам война. Польша, город Тухель, март 1945 года. (Записано в марте 1945 года в Польше) В этом городе ночевали, перед вступлением на город Черск. В одном переулке поставили машину и постучали в дверь дома. Дверь открылась, и вышел пузатый немец. Его, конечно, убрали и заняли комнату на третьем этаже, спали на перинах. Утром отъехали к Черску. Было ещё полно приключений. Только на фронте. Кто сказал, что надо бросить Песни на войне? После боя сердце просит Музыки вдвойне! Нынче – у нас передышка, Завтра вернёмся к боям, Что же твой голос не слышно, Друг наш, походный баян? Кто сказал, что сердце гасит Свой огонь в бою? Воин всех вернее любит Милую свою! Только на фронте узнаешь Лучшие чувства свои, Только на фронте измеришь Силу и крепость любви! Кто придумал, что грубеют На войне сердца? Только здесь хранить умеют Дружбу до конца! В битве за дружбу свою боевую Смело колотим врага. Ни расколоть, ни нарушить Дружбы военной нельзя! Кто сказал, что надо бросить Песню на войне? После боя сердце просит Музыки вдвойне! Пой, наш любимый братишка. Наш неразлучный баян! Нынче – у нас передышка, Завтра – вернёмся к боям. Польша, город Банн, март 1945 год. (Записано в марте 1945 года) Передышка перед форсированием реки Одер. Ермак. Ревела буря, дождь шумел, Во мраке молнии блистали, И беспрерывно гром гремел, И ветры в дебрях бушевали… Ко славе страстию дыша, В стране суровой и угрюмой, На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой. Товарищи его трудов, Побед и громозвучной славы Среди раскинутых шатров Беспечно спали близ дубравы. "О спите, спите, – мнил герой, - Друзья, под бурею ревущей! С рассветом глас раздастся мой, На славу иль на смерть зовущий. Вам нужен отдых; сладкий сон И в бурю храбрых успокоит; В мечтах напомнит славу он И силы ратников удвоит. Кто жизни не щадил своей, В разбоях злато добывая, Тот думать будет ли о ней, За Русь родную погибая?" Страшась вступить с героем в бой, Кучум к шатрам, как тать презренный, Прокрался тайною тропой, Татар толпами окруженный. Мечи сверкнули в их руках, И окровавилась долина, И пала грозная в боях, Не обнажив мечей, дружина. Ермак воспрянул ото сна И, гибель зря, стремится в волны, Душа отвагою полна… Но далеко от брега челны. Иртыш волнуется сильней… Ермак все силы напрягает И мощною рукой своей Валы седые рассекает… Ревела буря… Вдруг луной Иртыш шипящий осребрился, И труп, извергнутый волной, В броне медяной озарился.
Носились тучи, дождь шумел, И молнии его сверкали, И гром вдали еще гремел, И ветры в дебрях бушевали… Польша, река Одер, апрель 1945 года. (Записано в апреле 1945 года) Большой героизм проявили русские воины при форсировании реки Одер. Немцы сильно укрепили свой берег. Берег сильный, к тому же мокрый. Несмотря на усилия немцев, они были отброшены к Берлину и всё отступали с боями. Жизнь русского народа в лагере военнопленных. Мы живём не вдали от Берлина, Островок, окружённый водой. В нём лежит небольшая равнина И концлагерь с эллектростеной. Тридцать два деревянных барака, Бункер, кухня, ревир и бестрит. Наши девушки холодны, голы, Хоть март месяц холодный стоит. На дворе ночь, а нас поднимают, Пьём пол литра горячей воды. А потом на апель выгоняют, На апелях мы долго стоим. Тридцать раз на работу считают, Тридцать раз по пятёркам стоим. Слышим голос мы скальской чудесный И гурьбой на работу бежим. Мы работы такой не боимся, Но и работать на вас не хотим. На работе поём, веселимся, А в душе, в сердце горе таим. А теперь плачут братья и сёстры, Плачет родная мать и отец. Но на фронте бои очень остры, Нашим мукам приходит конец. Ничего, дорогие подруги, Выше головы, пойте смелей! Ещё две, три большие потуги, Прилетит дорогой соловей. Он откроет нам двери за браму, Сымет платье в полоску с плечей. Успокоит сердечные раны, Вытрет слёзы с усталых очей. Ничего, дорогие подруги, Будьте русскими всюду, везде. Скоро лагерь оставим мы, скоро. Скоро будем на русской земле. Польша, город Данциг, апреля 1945 года. (Записано в апреле 1945 года в городе Данциг) Эту песню спела нам одна освобождённая девушка из лагеря, который располагался в городе. На автозаводе мы освободили своих людей. Они нам много рассказали о зверстве сволочей немцев. Одна прекрасная исхудавшая девушка, среднего роста, лет 18-ти спела нам жалобно песню. От этого голоса у многих товарищей упали слёзы на раскалённую землю. Сжав крепко кулаки, мы двинулись дальше в город гнать немцев, попрощавшись и отблагодарив эту девушку. Кочегар Раскинулось море широко И волны бушуют вдали Товарищ мы едем далёко, Подальше от нашей земли. Не слышно на палубе песен, Лишь славное море шумит, А берег суров и так тесен – Как вспомнишь, так сердце болит. На палубе восемь пробило, Товарища надо сменять. Едва он по трапу спустился Механик кричит: «Шевелись!»
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, — Сказал кочегар кочегару, — Огни в моих топках давно не горят; В котлах не сдержать мне уж пару». Пойди, заяви то, что я заболел, И вахту, не кончив, бросаю, Весь потом истек, от жары изнемог, Работать нет сил – умираю». Товарищ ушел… Он лопату схватил, Собравши последние силы, Дверь топки привычным толчком отворил, И пламя его озарило: Лицо его, плечи, открытую грудь И пот, с них струившийся градом – О, если бы мог, кто туда заглянуть, Назвал кочегарку бы адом! Котлы паровые зловеще шумят, От силы паров содрогаясь, Как тысячи змей пары же шипят, Из труб кое-где пробиваясь. Напрасно старушка ждет сына домой; Ей скажут, она зарыдает… А волны бегут от винта за кормой, И след их вдали пропадает. Польша, город Данциг, апрель 1945 года. (Записано в апреле 1945 года в городе Данциг) Бухта города Данциг. Море. На берегу был захвачен спиртзавод, и спирт тёк ручьями по улицам. Улицы были залиты спиртом. Ещё баки стояли не взорванные, и в них был спирт около 70-ти тонн. Я был поставлен для охраны с десятью бойцами. Много я провёл там трудных минут. Солдаты не давали покоя. 30 тонн раздал бойцам и офицерам, освобождавшим вместе город Данциг. Морская артиллерия противника сильно обстреливала бухту. Спасались в подвале. Корабли противника с моря обстреливали из тяжёлых орудий. Сдали спиртзавод приехавшей комендатуре, а сами взяли три литра спирта, закуски и пошли в город Данциг в свою часть. Друг еле держался на ногах, я ему помогал идти, и в таком виде мы дошли до своей роты. Бутылку по дороге разбили. Всё обошлось благополучно. На жерновой скале. На жерновой скале, против яркой луны Мы там поздней порою сидели. А в саду соловей, громко песни там пел, Листья весело тихо шумели. Прижимаясь ко мне, говорила она, На плечо мне головку склонила. И всё стихло, в саду только пел соловей, Липы тихо ветвями шумели. Постарайся забыть, поскорее меня Так устами бессвязно шептала. Не щадила болезнь красоты молодой Умерла ведь моя дорогая. Полюбил я её, боже мой, горячо Но судьба беспощадная, злая. Помертвели цветы, закатились глаза, Навсегда она с миром простилась. Так хотелось любить, целовать горячо, Но она от меня удалилась. Вот уж лето прошло, скоро будет зима, На скале я сижу одиноко. Не поёт соловей громко песню свою, Улетел он отсюда далёко. Польша, город Данциг, апрель 1945 года. (Записано в апреле 1945 года) Берег Балтийского моря. Скала, волны бегут, рассекаясь о скалу, омывая её своими водами. Данциг. Быстро мы подъехали на полуторке к маслозаводу, чтобы набрать масла. Я слез с машины и отошёл к окну. Вдруг снаряд разорвался с воем возле машины, по ту сторону от меня. Я, прижавшись к земле, лежал, затем подхватился и как угорелый скрылся в блиндаж. Обстрел был сильный, минут 20-ть. Когда кончился обстрел немцев с моря, я вышел из блиндажа. Мотор машины вышвырнуло в сторону, шофёра тоже, но он остался жив. Друга Мошкина тяжело ранило, и легко ранило двух солдат. Мне только порвало комбинезон. По Чуйскому тракту Расскажу про тот край, где бушует Где дороги заносят снега. Там алтайские ветры бушуют И шоферская жизнь нелегка. Есть по Чуйскому тракту дорога, Ездит много по ней шоферов. Был там самый отчаянный шофер, Звали Колька его Снегирёв. Он машину трёхтонную АМО, Как родную сестрёнку, любил. Чуйский тракт до монгольской границы Он на АМО своей изучил. А на "форде" работала Зоя, И так часто над Чуей-рекой «Форд" зелёный и грузная АМО Мимо Коли промчится стрелой. И любил крепко Коля Зою, Где бы, как, когда бы была, По ухабам и пыльным дорогам Форд зелёный глазами искал. И однажды он Зое признался, Ну а Зоя суровой была: Посмотрела на Кольку с улыбкой И по "форду" рукой провела. И ответила Зоя сурово: Вот, что думаю, Колечка, я: Если АМО мой "форд" перегонит, Значит, Зоечка будет твоя".
Как-то раз из далёкого Бийска Возвращался наш Колька домой. Форд зелёный, весёлая Зоя Рядом с АМО промчался стрелой. Вздрогнул Колька, и сердце заныло - Вспомнил Колька её разговор. И рванулась тут следом машина, И запел свою песню мотор. Шла дорога, обрыв под увалом, А под камнем шуршала вода. Шла машина могучим порывом Под штурвалом пристала рука. Тут машина, трёхтонная АМО, Вбок рванулась, с обрыва сошла И в волнах серебрящейся Чуи Вместе с Колей конец свой нашла. И теперь уже больше не мчится "Форд" знакомый над Чуей-рекой. А плетётся он как-то уныло, И штурвал уж дрожит под рукой. И на память лихому шоферу, Что боязни и страха не знал, На могилу положили фару И от АМО разбитый штурвал. Польша, город Штадгард, апрель 1945 год. (Записано в апреле 1945 года в городе Штадгард) Вcтаёт заря на небосклоне Встает заря на небосклоне, С зарей встает наш батальон. Механик чем-то недоволен, В ремонт машины погружен. Башнер с стрелком таскал снаряды, В укладку бережно их клал, А командир смотрел приборы, «Живей!» – механику сказал. Сигнал был дан, ракета взвилась, Дана команда: «Заводи!» Моторы с ревом встрепенулись, По полю танки понеслись. Куда, куда, танкист, стремишься, Куда ты держишь верный путь? Или с термиткой повстречаться, Или на минах отдохнуть! А я термитки не боюся, И мина тоже не страшна. Нам дан приказ: «Вперёд, на запад, Громить проклятого врага!» Мотор заглох в моей машине, Осколки сыплются на грудь. Прощай подруга молодая И обо мне ты позабудь. Машина пламенем пылает И башню лижут языки. Судьбы я вызов принимаю С ее пожатием руки. Прощай подруга дорогая, И ты, братишка, КВ мой, Тебя я больше не увижу: Лежу с разбитой головой. Польша, город Штадгард, апрель 1945 года. (Записано в апреле 1945 года, в городе Штатгард) Я не вернусь. Я не вернусь, душа дрожит от боли, Я страсти призраком, поверь, не обманусь… Достойным быть мне хватит силы воли, О! Не зови меня, я не вернусь. В чужом краю, ко всем страстям холодный, Страдальцем дни скорей влачить решусь. Оковы прочь, хочу я быть свободным. Да, да поверь, к тебе я не вернусь. Оковы прочь, я быть хочу свободным. Ведь я ушел, тебя не проклиная, А сделать зла тебе не соглашусь. Покоя ждет душа моя больная. О, пощади…, к тебе я не вернусь. Германия, город Иоахимсталь, апрель 1945 года. (Записано в апреле 1945 года в Германии). Уже мы дошли до имения, где жил и выпускал приказы в свет, в войну Геринг. Он окапался крепко. Имение его располагалось в лесу вдали от городов. Вокруг только неподалёку располагались деревни. У него была охрана 300 солдат. Шоссейная дорога подходила к крыльцу его палаты. Очень много было у него шампанского вина, которое мы, конечно, не оставили. Рядом было озеро. Письмо русской девушки, попавшей в Германию в лагерь заключённых, родным. Из германского местного края Шлю тебе, моя мама привет. Как живёшь, моя дорогая, Напиши мне скорее ответ. Здесь живу я бесправно на каторге В четырёх закопченных стенах. Здесь пройдут мои дни, лето жаркое, И пройдёт здесь холодна зима. На работу нас водят с конвоем И работаем мы за двоих. А свободное время проводим За рассказами грустных девиц. Мы как птицы стремимся на волю, Но решетки здесь слишком крепки. Вокруг нас все железны заборы На проходах железны замки. Германия, город Ангермюнде, май 1945 года. (Записано в мае 1945 года в городе Ангермюнде).
Разлука. В жаркую летнюю пору Мы повстречались с тобой. Ты говорила мне, что вечно любишь, И для меня стала родной. Для тебя я таить не мог. Сказал: «Люблю я тебя». Вдруг торопливо ты обнимаешь, Крепко целуешь меня. Ссорились мы очень редко, Ссоры были у нас любя. С гордым сердцем я говорил, Чтобы забыла ты меня. Чтобы забыла, говорил Гордость давила мне грудь. Сердце болело, ждало ответа, А что если скажешь: – Забудь! Но ты мне сказал, что не забудешь, Ты продолжал убеждать, Что вечно любить будешь, И не забудешь милый, желанный родной. Счастье было не долго, Расстаться нам пришла пора. Ты – за решёткой, а я за другою. Встретить друг друга нельзя. Так наша жизнь протекала, Но мы продолжили любить. Зная, что время настанет, Счастливо мы будем жить. Германия, город Темплин, май 1945 года. (Записано в мае 1945 года, в городе Темплин) Утречком рано 9-го мая 1945 года послышался салют из всех родов оружия. Я не понял в чём дело, но вскоре мне донесли, что кончилась война, немцы капитулировали. Эх! Какая была радость у всех у нас! Не знали куда деваться от радости. Я запряг бричку и вместе с кучером и двумя солдатами поехали в лес в имение Геринга за шампанским. Мы удачно наложили полную бричку шампанского, которое было зарыто у озера. С радостью и песнями прискакали в своё общежитие. И там дали такого гопака, что аж всем чертям стало тошно. Были друзья постарше меня. День и не увидели, как прошёл быстро. У меня было подсобное хозяйство: около 900 голов коров и около 100 человек ребят и девчат рабочих. Жили хорошо, было 20 лошадей, пара выездных, я раскатывался, как фраер. Озеро было рядом, где на лодке ловили рыбу. В этом озере было много утопленных немецких солдат и офицеров, а так же мирных жителей, которые боясь приближения русских, шли топиться семьями. Май. От душистого запаха мая Пробудились весна и цветы. И на память тебе, дорогая, Я хочу написать о любви. Это ландыши всё виноваты. Белых ландышей целый букет. Хорошо погулять нам с тобою, На рассвете 17-ти лет. Как и всех в этот ласковый месяц Манит тёплый и солнечный край. Ведь для нас же с тобой этот месяц Май любимый, фиалковый май. Ведь для нас же с тобой зазвенела Соловьиная песенка вновь. Ну, бросай говорить всё о деле, Не пора ли сказать про любовь. Нам с тобою вообще по 17, Наша жизнь, как жемчужная нить. Коль не нам, так кому же смеяться, Коль не нам, так кому же любить. Германия, город Фридрихсфальде, 9-го мая 1945 года. (Записано 9-го мая в городе Фридрихсфальде). Празднование Победы над Германией Не забыли мы Суворовский наказ Нет нигде непроходимых никаких дорог, По которым русский наш солдат пройти не мог. Вспомним, братцы, как Суворов – генерал Наших как дедов он вёл на чёртов перевал. Не забыли мы суворовский наказ, Сам Суворов не краснел бы из-за нас. Фронтовой, боевой наш генерал. Слово бравое он нам бы всем сказал. И сказали б генералу мы в ответ – В нашем сердце для пощады места нет. Пробивая путь железом и огнём, До Берлина мы до самого дойдём. Германия, город Берлин, май 1945 года. (Записано в мае 1945 года в Берлине). Был у Рейхстага и в центре Берлина. Рейхстаг внутри весь сгорел, был как тёмный подвал. Тысячи имён было написано на его стенах. Каждый старался написать своё имя, и я в том числе. В плену. В широких немецких песчаных горах Бараки большие стояли. В них тысячи русских, нам ценных солдат От голода и тифа страдали. Лежали в бараках в соломе гнилой. Дышали извёсткой вонючей. Вокруг тех бараков два ряда стеной Обмотаны дротом колючим. А ветер бушует, и вихрем крутя. Бараки насквозь продувает. И кто-то в тифозном тяжёлом бреду Под снежным ковром умирает.
Товарищ мой верный, ко мне подойди, Покрой мои плечи соломой. Нет силы, я чувствую, скоро умру Томительной смертью голодной. Я вижу, как смерть вот стоит предо мной Косит страшным глазом и воет. И сердце сжимает костлявой рукой, Товарищ, прощайся со мною. Поверь мне, товарищ, никак не могу, Без пищи стоять нету мочи. И тот не дослышал последний приказ, Как тускнут уж мёртвые очи. И слышались стоны из тёмных углов Тифозно больных и голодных. Лишь только спокойно глядят в потолок Глаза уже мёртвых, холодных. Вот щёлкнул замок, и открылася дверь, И немец пришёл с автоматом Больных пристрелил он в упор, словно зверь. Голодных кормил он прикладом. «Тяни из барака!» – кричит офицер, Пусть ночь на снегу заночуют. Шакалы их ночью придут навестить, Наутро вороны учуют. Вот утро настало, и солнце взошло, Дымились фабричные трубы. Вокруг тех бараков в пушистом снегу Растерзанные были трупы. Над трупами вьются вороны, Щипая кровавыми клювами. А солнце дрожит, и тускнеют лучи Над этой фашисткой расправой. Крупнейшая в мире могила могил В Германии русских могила. Не сотни, а тысячи русских солдат На веки она схоронила.
И пусть же запомнит весь русский народ Трагичную эту картину . В душе пусть возложит огромный помин Всем тем, кто достоин помина. И тем, кто к немцам в плен попадал В неравном бою кто был ранен. На Родину путь им фашист закрывал Жестокой фашисткой расправой. Германия, город Фюстенбург, май 1945 года. (Записано в мае 1945 года в городе Фюстенбург). В городе Фюстенберге располагался лагерь военнопленных. Там были крематорские печи, в которых сжигали солдат. Ещё остатки костей лежали в раскрытых печах. Жили в имении Геринга. Первая жена у Геринга была Карин. Когда она умерла, то он это имение назвал Карихсвальде. Много около озера в земле раскопали шампанского. Справили Победу очень крепко. Вспомнили прошлые боевые дни, как проходили от Волги до самого немецкого логова, выгнав их из их имений. Письмо фронтовика Здравствуй, молодая незнакомка! Сообщаю, что письмо твоё с презреньем получил, на которое отвечаю тем же, только с переводом на военный язык. Ваш образ, как объект атаки передо мной. Ваше лицо мне кажется, опорным пунктом противника, как после третьей дневной артподготовки. Ваши чёрные волосы напоминают проволочные заграждения в три кола. Ваши рыжие брови кажутся траекторией трассирующего снаряда, который привлекает меня, как знатного стрелка. Глаза ваши, как два станковых пулемёта, способны в одну минуту обстрелять миллионы мужских глаз, ни на минуту не встревоживши моё сердце. Ваши веснушки напоминают мне минное поле, по которому невозможно пройти. Ваш нежный носик, как 120-ти миллиметровый немецкий миномёт, изуродованный противотанковой гранатой, торчит на вашем миловидном лице, как сломанная оглобля походной кухни. Ваша лебединая походка напоминает дохлую нестроевую лошадь. Голос звучит, как несмазанная пулемётная тачанка. И вся ваша фигура кажется мне санитарной повозкой со сломанным передком. До свидания! Остаюсь, любящий тебя до гробовой доски. Только с условием, чтобы она тебе вперёд досталась. Германия, город Карихсфальде, май 1945 года. (Записано в мае 1945 года в Германии, в городе Карихсфальде) Письмо фронтовика Здравствуй, дорогая Аня! С тех пор, как штыковым ударом вашей красоты и длинным уколом поразило моё сердце в пути моего профиля, я долго не спал, всё время думал о вас. Вы не можете представить, как хочется мне плавно спустить крючок поцелуя в вас, в алые губки. Ваши глаза светят так ясно, как очки моего противогаза на ночных занятиях, освещённые ракетами. Жажда моей любви так велика, как жажда моего желудка к французской булке, во время сухого пайка. Ваш голос можно сравнить с голосом дневального, произносящего звуковую команду: «Приготовиться к обеду», или к отбою. Дорогая Аня, надейтесь, что моя любовь к вам прилетит по азимуту со скоростью пули образца 1930 года. Клянусь вам винтовкой отличного боя и чистой сапёрной лопаткой, что моя любовь верна, как стрельба из винтовки на 25 метров, а тяжела как ранец в походе. Дорогая Аня, извини, что я ползаю по-пластунски. Дайте возможность окапаться в вашей душе, и занять круговую оборону на долгие годы. Я буду уверен в своей силе и дождусь того момента, что мы с вами по команде «смирно», строевым шагом отправимся в бюро ЗАГСа, чтобы принять присягу на верность друг другу. Тогда я буду иметь возможность несколько раз за ночь броситься а атаку на вашу огневую точку, с целью прорвать прежний край вашей обороны. Германия, город Цеденик, июнь 1945 года. (Записано в июне 1945 года в Германии, городе Цеденик.) Мечты пехотинца Не дай Бог, я вернусь на гражданку, Не дай Бог, я в горячке женюсь. Соберу небывалую пьянку, И во имя Победы напьюсь.
Буду пить, наливать, наливая, Чтоб чертям стало тошно в аду. Пока дети не будут смеяться, Тыча пальцем, в мою бороду. Возле дома расчищу площадку, Понастрою там дзотов, траншей. Буду утром гонять на зарядку Всю семью, от жены до детей. Непременно женюсь на гражданской, Буду крепко жену я любить. И во имя всей мощи военной Заставлять её в дзоте родить. Непременно привыкнет сын к дзоту, Непременно он будет боец. Попадёт непременно в пехоту, Воевал как в пехоте отец. А чтоб дети из милого дзота По соседям не вышли гулять, Всем на койки наделаю бирки, Вечерами пойду проверять. Научу всех носить я обмотки, По тревоге все будут вставать. Просто для своего наслажденья Поднимать ночью разков пять. Германия, город Витшток, июнь 1945 года. (Записано в июне 1945 года в городе Витшток). 21 июня. Время летело незаметно, дни бежали, как горная река. Уже настал июнь 1945 года. Наши войска уже давно прекратили военные действия. Мы приступили к новой войне, экономической, разоружением Германии. Теперь часто думаю о мирной жизни. Я отвык от спокойной жизни, и долго мечтал о мирной жизни с семейством. В Винштоке я встретился со своими земляками, которые принесли мне привет от моей родной земли, от Брянщины, от города Клинцов. Они рассказали мне о зверствах немцев, что они уничтожили много мирного населения, и много брали заложников, при каком либо случае. Мехедов Кузьма Тимофеевич был в числе заложников. Враг уничтожил все культурные предприятия, фабрики и заводы. В городе Клинцах уничтожил четыре ткацких комбината. Рядовой солдат Что ты смотришь в глаза мне с презреньем, И брезгливо ты вертишь лицо. Разве я совершил преступленье, Или ты презираешь бойцов. Почему ты при встрече с солдатом Так застенчиво держишь себя. Будто он пред тобою виновен, Или он недостоин тебя. Не любви от тебя ему надо, А простой и горячий привет. Для него будет лучшая радость, Если ты улыбнёшься в ответ. Не смотри, что он ходит в обмотках, И от солнечных летних лучей Побелела и смялась пилотка От тревожных ночей. В зимний холод , под солнечным зноем, Всюду тяжесть несёт рядовой. Это он, а не ты строил доты, Это он, а не ты ходил в бой. Брось ты думать, что нет тебя краше, Сбрось с себя эту вредную мысль. Там, в тылу сердца девушек наших Лучше в несколько раз тебя есть. Всё равно с ними ты не сравнишься, И напрасно нос к верху дерёшь. Пред солдатом ты глупо гордишься, Всё – равно ты своё не возьмёшь. За великое дело Отчизны Он дерётся с оружьем в руках. Он решает судьбу твоей жизни, Твоё счастье в солдатских руках. Так не можешь же ты с ним сравниться, Здесь на фронте гордишься собой. А вернёшься домой и случится Поворот в жизни резкий с тобой. И тот прежний солдат тебе вспомнит, Как вела с ним ты, курва, себя. И с ещё большим презреньем ответит На презренье ему от тебя. Германия, город Витшток, июнь 1945 года. (Записано в июне 1945 года в Германии, в городе Витшток) Стояли со своей ротой в городе Витшток на текстильной фабрике. Демонтировали её. Жили со своим другом в одной комнате. У нас был связной старичок. Жили весело, ходили на речку, на поля, в сады за яблоками и вишнями. Были земляки из города Клинцы, рассказали мне о жизни в Брянщине и об оккупации нашей земли немцами. Мы отправляли в город Клинцы ткацкие фабрики и две электростанции. В октябре я расстался со своими земляками. Вернись. Вернись, я все прощу: упрёки, подозренья, Мучительную боль невыплаканных слёз, Укор речей твоих, безумные мученья, Позор и стыд твоих речей. Я упрекать тебя не стану – я не смею: Мы так случайно, так недавно разошлись. Да, я люблю тебя, люблю и пропадаю Куда! Куда ушёл, вернись! О, сколько, сколько раз вечернею порою В заброшенном саду на каменной скамье Рыдала я, забытая тобою, О милом, дорогом и о весне. Я счастье прошлое благословляю. О, если бы мечты мои сбылись! Ведь я люблю тебя, люблю и пропадаю! О, снова дай мне жизнь, вернись! Германия, город Прицвальн, октябрь 1945 года. (Записанно в октябре 1945 года в Германии, в городе Прицвальн) Город Прицвальн сильно был разбит во время фронта. Там демонтировали мы сахарный завод. Время протекало незаметно. Воспоминание Ты пришел немножечко усталый, И во лбу морщинка залегла,— Я тебя, родной мой, ожидала, Много слов хороших сберегла… Пусть дни проходят, спешит за годом год,— Ну если минутка грустная придет, Я обниму тебя, в глаза тебе взгляну, И спрошу: ты помнишь ту первую весну, Тотлетний вечер и обрыв к реке Чья это песня льётся вдалеке? Мы свою нежность годами не сожгли, Мы эту песню в сердце сберегли. Ты тоже всё неутомимый, Голова покрыта сединой, И гордишься ты своей любимой, Ты гордишься сыном и женой. И тебя по-прежнему люблю я, Так люблю, что ты не знаешь сам. Я тебя немножечко ревную За сиденьем к книгам и друзьям. Германия, город Райнсберг, октябрь 1945 года. (Записано в октябре 1945 года в Германии, в городе Райнсберг) Любовь моряка. Дочь от матери ушла, Глазки опустила, Своё милое дитя В речке утопила. Ты топи, топи дитя, Топи дорогое. Нет ни матери, отца В тебе родного. Эх, моряк, моряк, Что же ты наделал! Ты её крепко любил, А теперь, что ж сделал. Как по речке, по реке Лодочка несётся. А моряк на корабле Весело смеётся. Германия, город Нойштрелиц, ноябрь 1945 года. (Записано в ноябре 1945 года в Германии, в городе Нойштрелиц) Жил на станции пять дней. Город мало разбит. Посреди города, на площади поставлен памятник героям, павшим смертью храбрых в боях за Родину, за свободу и независимость. Много солдат похоронены без надписи имён. Памятник загорожен загородкой. Наверху возвышается скульптура советского солдата. Воспоминание. Помню я наше знакомство, Вёсел замедленный взмах, Низкое тёплое небо, Город на древних холмах. Бакенщик ехал на лодке, Пела гармонь вдалеке. Дважды в воде отражённый, Плыл теплоход по воде. Нехотя падал с деревьев Августа позднего лист. Где этот синий платочек Тихо играл гармонист. Мы б никогда не расстались, Нас разлучила война. Люди одели шинели, Встала на битву страна. А степь широка и бескрайня, Воздух, как музыка чист. Где этот синенький платочек, Тихо играл гармонист. В меченой мелом теплушке, Тесно ребята сидят. Едут на запад составы, Пушки на запад глядят. В присланной вашей посылке Трубка, кисет с табаком. И этот синий платочек С белой весёлой каймой. Где этот синий платочек С белой весёлой каймой? Хлопцы сидели в землянке, Письма писали домой. Ждут их подруги в Рязани, Ждёт их под Тулою мать. Сколько в них правды и чувства, Трудно в стихах описать. Можно сады уничтожить, Можно взорвать города, Но нашу великую дружбу Им не сломать никогда. Шли часовые по тропке, Снег непротоптанный чист. Где этот синий платочек, Тихо играл гармонист. Германия, город Нойштрелиц, ноябрь 1945года. (Записано в ноябре 1945 года, в Германии, в городе Нойштрелиц) Любовь Артиллериста. С тех пор, как на моём секторе наблюдения появилась твоя точка, все цели, кроме твоего прекрасного образа, потеряли для меня прежнее значение. Все объективы и визирные трубки были направлены на то место, где время от времени вспыхивает огонь твоей любви ко мне. Ох, как велика топографическая дальность определения твоего места нахождения, но никакая дальность стрельбы не может помочь мне, никакой взрыватель фугасного действия не в силах разрушить твою бронированную систему. Душа моя сгорает, как дистанционный состав 45 секундной трубки. Сердце моё передается, как орудийный ствол при стрельбе. Без тебя, как без поправки на смещение. Страна Германия, город Нойштрелиц, ноябрь 1945 года. (Записано в ноябре 1945 года, в Германии, в городе Нойштрелиц) Из фронтовой почты. Весенний дождь хлестал кусты И над землянкой ветер злился… Мне этой ночью снилась ты И городок далекий снился. В какой бы ни был стороне, Какой бы ни свистел мне ветер, Не надо больше счастья мне, Чем то, что ты живешь на свете. Опять весна над русскими полями. Ты письма ждешь, недели торопя. Их много с фронтовыми штемпелями Скопилось за два года от меня. Пускай у писем далека дорога, Но мне от мыслей хорошо, почтальон, Ведь эти письма я руками трогал, И ты, читая, будешь трогать их. Я о тебе не разучился думать. Сегодня бой и завтра будет бой. Течет песок в землянке от обстрела, Мы всю войну не видимся с тобой. Наверно, изменилась, состарилась, Но в мыслях вижу и сейчас тебя, Красивую и молодую. Пусть жестче, строже сделались черты, Так на плакатах Родину рисуют, Немного на нее похожа ты. Горячи дни, ночами отдых краток, Кругом воронки и следы огня. Бойцы ждут писем от своих солдаток. Ну что ж, и ты солдатка у меня. В дымах разрывов небо голубое, Свистит свинец у самого виска. Ты далеко. Но в этом пекле боя Как никогда, ты стала мне близка. И то, что пули пролетают мимо, - Мне верить хочется среди огня, Что ты со мной присутствуешь незримо, Своей любовью бережешь меня. Пускай в боях проходят дни и ночи, Не сдам, сумею все перенести. И обо мне ты не тревожься очень, О сыне думай – береги, расти… Германия, город Алгенштейн, 1945 год. (Записано в 1945году, в Германии, в городе Алгенштейн) В восточной Пруссии мы кочевали зимой. Немцы за 200 километров не встречались даже мирные, все бежали, боясь русских. Все имения были брошены, не всё было разбито. Мы здесь начали жить по-иному. Было всего достаточно, что душа пожелает. С группой автоматчиков мы пошли по имениям. Окружив одно имение со всех сторон, мы начали приближаться к нему, на наше приближение не было никакого сопротивления. Вскоре мы очутились во дворе имения, где было много коров, овец, гусей, индюков и.т.д. В саду стояли улья с пчёлами. Дома мы никого не обнаружили. Мы начали доставать мёд, засыпая пчёл снегом. Набравши ведро мёда, которое было тут же, мы отправились дальше. Тебе фрау Переплетая страучные ночи Бредёшь теперь по улице одна. Со злобой, с ненавистью страшной Смотрит каждый честный на тебя. Давно ли ты страдальцев русских, Избивала до смерти, крича: «Вы не люди, вы раса Низшая, как саранча».
Давно ли ты, поднявши руку «Хайль» кричала во всю мать. Весь мир, весь род работать будет, Но немцы никогда. Давно ли брату или мужу На фронт писала ты прося: «Шлите мне с России вы посылки Грабежом занимайтесь ради меня». Ты собрала со всей Европы Шерсть, нитки, даже барахло. Зачем оно тебе, задрыга, Когда хватало своего. Всех фактов просто нет числа Про тебя, задрыга – фрау. Низвержена ты навсегда, И русскому солдату слава! Посмотрю я на тебя, Ты худая, как доска. Две лучины сложены И сотни положены. Носишь юбку два вершка И её почти не видно. Стало не с кем баловаться, Горестно тебе, обидно. Грудь похожа на доску. Ноги косолапы. Ты кричала на весь мир, Что ты высшей расы. Твой острый нос, как у волчицы. И смотришь ненавистно на меня. Но я тебя не звал в Россию, А теперь пришёл к тебе сам я. Топаешь своими деревяшками, Не даёшь покоя по утрам. До чего противная Германия, До чего противна ты, мадам. Германия, город Варен, декабрь 1945 год. (Записано в декабре 1945 года, в Германии, в городе Варен) Заключенье Перебиты, поломаны крылья Сильной болью, мне душу свело. Так снегами, серебряной пылью Так дороги мои занесло. Я не смехом тебя полюбила Дома верной, послушной была. Но порою с другими шутила И вот так разлюбила тебя. Я сказала: «Пора нам расстаться». Ты ушёл, не взглянул на меня. Из-за вас моя юность пропала, Из-за вас я продала себя. Тише струны гитары играйте. Мои думы – печальный ответ. Я девчонка ещё молодая, А душе моей тысячу лет. Перебиты, поломаны крылья И разбилося сердце на век. Я девчонка ещё молодая И вот этим закончу свой век. Германия, город Варен, декабрь 1945 года. (Записано в декабре 1945 года, в Германии, в городе Варен) Жизнь идёт тихими, спокойными днями. Нет хорошей жизни для молодого сердца, нет развлечений в этой постылой неметчине. Вокруг люди не наши, не понимаешь их разговора и кино. Только и развлечений, что слушаешь радиоприёмник, передачу из Москвы. Песни и пляски из Московского театра разгоняют грусть и печаль, в задумчивости по своей Родине. Вокруг нашего расположения озеро, волны тихо плещут о берег, где-то слышны стоны болотных птиц, которые замёрзли, и недостаточно покушали, то же недовольные этой жизнью. Квартира: стоит койка, печка, раскалённая углём, около неё стоит дряхлое ведро с углём, вторая койка моего друга, столик круглый, на нём лежат письма и орёт радиоприёмник. Стол большой, письменный, где я часто изливал душу в письмах к друзьям. Столик маленький, где лежат газеты и тикают часы, которые привёз из Данцига. Велосипед стоит разобранный, ожидающий похода в Россию. Всё это протекает в этом уголке уныло. Работал с машинами, копался в моторах, что забирало у меня много времени. Ездил часто на охоту на поля, а также на катере глушить рыбу. Ленинградская застольная Редко, друзья, нам встречаться приходится, Но уж когда довелось Вспомним, как было, и выпьем, как водится, Как на Руси повелось. Пусть вместе с нами семья Ленинградская Вместе сидит за столом. Вспомним, как русская сила солдатская Немца за Тихвин гнала. Выпьем за тех, кто командовал ротами, Кто умирал на снегу, Кто в Ленинград пробивался болотами, Горло ломая врагу. Выпьем за тех, кто неделями долгими, В мёрзлых лежал блиндажах, Бился на Ладоге, бился на Волхове - Не отошёл ни на шаг. Будут в преданьях навеки прославлены Под пулеметной пургой Наши полки на высотке Синявина, Наши полки подо Мгой. Стукнемся кружками, выпьем стоя, Братством друзей боевых. Выпьем за мужество павших героев мы, Выпьем за встречу живых. Страна Германия, деревня Клинк, 1 января 1946 года (Записано 1 января 1946 года в Германии, в деревне Клинк, город Варен) Новый год встретили хорошо. Собрались все офицеры вместе и крепко справили Новый год. Немцы играли на аккордеоне. По знакомой дорожке Иду по знакомой дорожке, А вдали голубеет крыльцо. Я вижу в открытом окошке Твоё дорогое лицо. Может, вспомнишь, улыбнёшься, Может, хмуро сдвинешь бровь, Может, вспыхнет огнём,
Твоя прежняя любовь. Ты взглядом меня провожала Под звуки балтийских ветров. Ты мне ничего не сказала, Но мне понятно без слов. Скажу я тебе, между прочим, Сберёг я в суровой борьбе, Твой скромный синий платочек, Согретый мечтой о тебе. Бой длился днями и ночами, Был я ранен в ногу и в бровь. Платочком перевязали Мою незастылую кровь. Эскадра пары поднимала И в море пошли корабли. А ты мне платочком махала, И чайки кружились вдали.
На мачтах огни догорали, Встречался весенний рассвет. Гудки над водой прогудели Последний прощальный привет. Вот кончились дни боевые, Иду я с песней назад. Иду посмотреть твои очи, Иду твою руку пожать. Германия, город Варен, 1 января 1946 года. (Стихи были записаны 1 января 1946 года в Германии, в городе Варен) Родному городу. Много мне по землям заграничным Исходить пришлось чужих дорог. Видел много городов различных, Деревень, местечек, хуторов. Но тебя, родной, любимый город На чужбине помнил я всегда. Для меня один ты больше дорог, Чем все вместе города. Над тобой война прогрохотала, И объятый дымом, и огнём, Слёз и крови видел ты не мало, Но в борьбе не дрогнул пред врагом. Близок день, когда тобой любуясь, По знакомым улицам пройду. Сколько счастья здесь опять найду я, Сколько снова радости найду! Далеко сегодня от тебя я, Мирный труд оберегаю твой, Чтоб цвела Отчизна дорогая, Чтобы рос любимый город мой. Страна Германия, город Варен, деревня Клинк, январь 1946 года (Записано в январе 1946 года в Германии, в Деревне Клинк) Раскинулось море широко Раскинулось море широко И волны бушуют вдали. Мы фрицев попёрли далёко От Волги до ихней земли. Поверь, что не в силах я больше бежать, Изрезал усталые ноги. А русские видишь, как начали жать, Нам нет ни пути, ни дороги.
Ты драп не закончив, не можешь уйти, Сам Гитлер тобой не доволен. Он скрылся за нас, чтобы шкуру спасти И нечего хныкать, что болен. Свалились мы в море, и сил больше нет, Вода перед нами мутиться. Вдруг рядом разрыв, ослепительный свет И нет измозоленных фрицев. Сам Фюрер в печальной тоске гробовой Надежды на них возлагает. Вояки плывут и плывут чередой И густо на дно опадают. Германия, Восточная Пруссия, город Эссенбург, февраль 1946 года. (Записано в феврале 1946 года, в Восточной Пруссии, в городе Эссенбург) Сторона Родная С неразлучным своим автоматом Не в одной побывал я стране, Но везде и повсюду, ребята: "Я скучал по родной стороне». Сторонка, сторонка родная, Ты солдатскому сердцу мила. "Эх, дорога моя фронтовая, Далеко ты меня завела!" В Будапеште сражались мы долго, Он на синем Дунае лежит. Но как вспомнится, вспомнится матушка Волга, Так слеза на глаза набежит. Бил я немцев на улицах Вены, Там сады и дворцы хороши. Только Вена, скажу Вам, скажу откровенно, Хороша не для русской души. По военной дороге шагая, Сотни вёрст до Берлина прошёл, Но милее, милее родимого края Я ни где ничего не нашёл. Сторонка, сторонка родная, Ты солдатскому сердцу мила. "Эх, дорога, дорога моя фронтовая, Далеко ты меня завела!" Страна Германия, город Берлин, май 1946 года. (Записано в мае 1946 года в Берлине) Письмо. Понапрасну сердце защемило, Понапрасну вспыхнуло лицо. Получил письмо, но не от милой, Не от милой это письмецо. Не от друга, даже не из дома, Но тревожно вздрогнула рука… Ничего, что почерк не знакомый, Всё равно письмо из далека. Всё равно оно ко мне с приветом Прилетело из родных краёв. Озарило самым ясным светом Русских деревень и городов. Кажется, я вижу между строчек Приуральский голубой простор, И полей ромашковых кусочек, И вершины розовых гор. Милый край! Он мне дороже вдвое… В гомоне весенней суеты. Слышу шум великих новостроек И дыханье первой пахоты. Кажется, меж строк неуловимо Шлёшь мне материнское тепло… Пусть письмо пришло не от любимой, Но оно мне с Родины пришло. страна Германия, город Дрезден, май 1946 года. (Записано в мае 1946 года в Германии в городе Дрезден)
Наше слово. Проплыл Берлин в далёкие туманы, Состав, гремя отходит на восток. Я снова край увижу долгожданный, Переступлю отеческий порог. Опять днепровским радуясь просторам, Счастливым взором Киев обниму… - Знакомый путь пролёг за семафором, И это мило сердцу моему. Давайте ж песню русскую затянем. Споём о том, солдаты- земляки, Как шли на штурм Берлина киевляне, Днепровские, полтавские полки. Как паренёк, что вырос на Подоле, Шёл на Рейхстаг в багровой полутьме. И не остывшей головнёй: «За волю! За родной Киев!» вывел на стене. Возьми же, друг, окопную тальянку, Встревожь её как прежде, от души. На зарубежном этом полустанке Последний раз солдатам послужи. Проходит ночь, как песня у привала, Рассветный луч румянит облака. Бывалый воин, старый запевала Выходит в круг, взволнованный слегка. И говорит он просто и сурово: – Наш новый путь – сражению подстать. Быть впереди! – такое наше слово, Фронтовик – творить и побеждать. Страна Германия, май 1946 года. (Записано в мае 1946 года в Германии) Провожали солдат по демобилизации в далёкую Сибирь.
21 мая 1946 года. Да, куда только не занесёт судьба человека. Сейчас я на горах Саксонии, на границе Чехословакии. Природа крымская, город цветов, высятся высокие горы, блестят на солнце своим теплом. С гор бегут быстрые горные реки, пенясь с высоты донизу. Живём в отеле «Дрезден». Из окна дома вижу центр города, площадь. На площади стоит старый памятник, воздвигнутый Бисмарку, украшенный цветами. По площади вялой походкой проходят немцы, и некоторые из них тянут за собой маленькие тележки. Идут неспеша, куда не знаю, скорее всего к соседям или знакомым. 19 мая я забрался на вершину горы. Видно в дали селение чехов, их поля и леса. Маленькие разбросанные домики, кирпичного цвета. Я вижу домики по лощинам, как малина в цветах, они блестят своими красными крышами. В горах нас встречают маленькие пацаны, которые всё спрашивают: «Вы русские?» Стараются узнать, что мы, русские, дошли до Альп, где когда-то проходил Суворов. Да! Русский везде пройдёт и везде победит. Страна Германия, город Зебниц, 14-30 мая 1946 года. Дорожка моя фронтовая. Средь холмов и тенистых ущелий Пробирался с друзьями и я. Эх! Дорожка моя фронтовая, Да куда ж ты меня завела. Восхищались далёкой дорогой, Вспоминали родные поля. Свою землю родную, Брянскую, Деревеньку Калинки свою. Эх, дорожка моя фронтовая, Да куда ж ты меня завела! Побывал и в Берлине, в Рейхстаге Где от Гитлера выходил приказ. Где русский одержал Победу! Эх! Дорожка моя фронтовая, Да куда ж ты меня завела. З Здесь воздвигнута память героям, Героически павших в боях. Эх, дорожка моя фронтовая, Да куда ж ты меня завела! Страна Германия, май – июнь 1946 года. (Записано в Германии в 1946 году) Эта песня посвящена памяти о путешествии по Германии с 10-го мая по 1-е июня 1946 года. Путешествовал на машине с двумя шоферами через города: Варен, Пархим, Кириц, Фризак , Берлин, Дрезден, Зебниц и обратно в город Варен. Путь составлял 1200 км. Много пережил неприятностей в дороге и после. Был со мной поганый друг Коган. Улица Советская. Ты, моя родная Земля, Города, и сёла, и поля, Берега морей и рек, Горы и луга. Мы с родной земли навек Выбили врага! Эх, сторонка, Родная сторона, Улица любимая, Советская… Мне всего милей она, улица моя! Новый дом за речкою-рекой, Это я вернул тебе покой. Мой народ в суровый час Был в лихом бою. Наш великий Сталин спас Родину мою. Я шёл от дома далеко, Но на сердце ясно и легко. Ждут соседи, ждёт семья, И невеста ждёт. Скоро улица моя Снова зацветёт! Страна Германия, город Лейпциг, июль 1946 года. (Записано в июне 1946 года в Германии, в городе Лейпциг) Был в городе Лейпциг в зоопарке. Город цел, не разбит. Записки 16 июля 1946 года В полночь, 16 июля мы приближались к польской станции Ястров. Хрустя колёсами по рельсам, паровоз тихо остановился на восьмом пути. Я быстро выскочил из вагона, и направился в станционное двухэтажное здание. «Доброе утро, пан!» – войдя в кабинет дежурного, промолвил я. Пан вяло повернул голову, и опять уткнулся в свои бумаги. Вид у него был недовольный, суровый. Сам он высокого роста, худощавый, с чёрными волосами, в польской, красной, ромбовой фуражке. На фуражке висел знак польской Отчизны. С неохотой он зарегистрировал русский транспорт. Попрощавшись, я важно вышел на перрон. Рядом с этим же зданием, я увидел афишу «Буфет», заинтересовался и зашёл. За прилавком сидела старуха, лет 60-ти, с морщинами на лице. Она тихо проговорила по-русски: «Здравствуйте». Глаза её сверкали, как у совы, жадность её преодолевала. За пять злотых она никак не могла сойтись. Это была спекулянтка, которая выехала из России в гражданскую войну 1917 года. Рядом с ней сидела дочь лет 23-х, среднего роста, с круглым лицом, с голубыми глазами, с нежным, любящим взглядом. У неё был маленький ребёнок лет 2-х. Он ковырялся по залу. Я окинул взглядом весь зал. В зале стояли три ветхих столика и несколько пар стульев. На столиках стояли старые букеты из цветов. За одним столом сидел здоровый пан, покручивая свои длинные усы, и кряхтя, что-то приговаривал. Видя такую картину, я медленно, крупными шагами вышел на перрон. Страна Польша, Станция Ястров. Транспорт 177/185 Стоит паровоз, блестя своей спиной На польской железной дороге. Тихо звучит, обозлённый на что-то, Ждёт с нетерпеньем везти эшелон.
Что-то не слышно голоса поляка, Все говорят: «Мало плац, мало плац». Пятый уж день все твердят, все твердят. Что везде забиты дороги. В эшелоне, в теплушке бойцов Разгорается пламя досады. Чтоб скорее попасть к землякам, На поля украинского сада. Я лежу в голове моего эшелона, Далеко, далеко от русской земли. И с надеждой жду команду: «Айфарен». До далёкой родимой Москвы. Страна Польша, станция Ястров , район Шайдемюль, 17 июля 1946 года (записано 17 июля 1946 года на станции Ястров, района Шейдемюль, Польша) Память путешествия по Польше с эшелоном. На этой станции стояли пять суток, это очень не нравилось, все спешили скорее добраться до Родины. Надоедали дежурному поляку. Затем, разочаровавшись, ушли в город. Идя оттуда, мы услышали свисток паровоза, начали спешить и, наконец-то поехали. По следам войны. Путешествуя от центра Германии, Берлина, мы остановились на станции Вербик, заинтересовавшись этим местом, где тысячи людей проливали свою кровь за это поганое гитлеровское место. Уже под вечер мы пошли с товарищем по этой облитой кровью станции, с направления от Кюстрика по железной дороге на Берлин. Около станционной будки стоял танк ИС. Он стоял как скала, развернув своё орудие на разбитый дом, откуда противник вёл сильный огонь с артиллерии по нему. Здесь в неравном бою танк был пробит артиллерией, загорелся, бойцы-танкисты вынуждены были уйти и спрятаться в развалинах, унеся с собой убитого башенного стрелка. Этот танк прошёл большой и славный путь, дошёл до логова немцев. Форсировал широкую реку Одер. С правой стороны первого танка, неподалёку, стояли развалины отдельных домов, и протекал небольшой ручей, извиваясь своим руслом по поверхности земли. Разъярённый Т-34 выскочив вперёд, стремительным ударом нанёс поражение батарее немецких ПТР и, проехав 500 метров, был поражён немецким самолётом. Так и остался стоять на площадке станционной земли. Осколки брони лежат обгорелые по сторонам, башня скатилась в кювет. Не отступая ни на шаг, танки рвались вперёд, всё уничтожая на пути. Левее железнодорожного полотна, танк ИС на быстрой скорости, уничтожив группу фаустников, догнал отступающий немецкий танк «Пантера» Т-5 и уничтожил её метким ударом в заднюю броню. На разъярённого ИС был сосредоточен весь огонь немецкого оружия, и пробита была его бортовая броня. Танку двигаться было не куда, он загорелся. Танкисты, захватив за собой автоматы и ящик гранат, защищались до подхода подкреплений. Всю силу немецкий гад бросил на эту станцию с левой стороны, был непроходимый огонь. Красные бойцы везде пройдут. Танки, действующие с левой стороны, неожиданно для немцев вклинились в их оборону. Форсировав впереди протекающий небольшой ручей, атаковали немецкую артиллерию, разгромили её, уничтожили два немецких «Фердинанда» и «Пантеру», уничтожили семнадцать орудий, оставив свои шесть танков на поле боя. Противник отступил с левой стороны. Наши силы продвигались к центру станции, к перекрёстку железных дорог. В панике немцы бежали. Немецкий танк Т-5 драпавший по шпалам, был поражён метким ударом из орудий, так и остался гореть на путях. Немецкий Т-4, стараясь перебраться через железную дорогу, увяз на насыпи и остался стоять невредимым. Экипаж убежал. Третья «Пантера» не находя выхода, стояла на огороде станционного дома и была уничтожена нашей артиллерией. Немцы взорвали свою пушку и бежали за насыпь. Т-34, на быстрой скорости, прорвался вдоль железной дороги справа, наткнулся на немецкий Т-5 и в бою остались оба стоять, похороненные друг другом. Они остались стоять оба на поле боя, и сейчас они стоят ствол к стволу, в упор смотрят друг на друга. Разбив немцев на станции, наши войска устремились к Берлину. Страна Германия, станция Вербик, август 1946 года. На границе России. Паровоз сбавил пар, тихо остановился возле моста. На мосту было нацарапано «Граница СССР с Польшей». На мосту стояли два русских пограничника. Тихо продвинулся состав до перекрёстка шоссейной дороги. Несколько пограничников оцепили эшелон со всех сторон. Лейтенант забрался в теплушку, и эшелон тронулся до первой станции Гердауен Русской. На остановке я выглянул из теплушки, увидел русский народ, одержавший крупную Победу над Германией. Они были незавидно одеты, но они победили и сейчас, несмотря на трудности, отдают все силы для восстановления своей Страны, для усиления своей безопасности. Проверив документы, пограничники ушли из теплушки, запретив ехать дальше, потому что у нас не было пропусков через границу. Писклявый голос послышался около дверей. Открыв двери, перед собой я увидел девчонку среднего роста, с длинными волосами, заплетёнными в клетку, с круглым лицом, карими глазами и нежными руками, в которых она держала бумагу и карандаш. Получив ответ на заданные вопросы, она простилась, и быстро по-военному повернув кругом, зашагала вдоль эшелона. Через некоторое время подкатил порожняк из Истенбурга. Мою теплушку прицепили. Получив все документы, я отправился снова в Германию. Прощай, Россия Матушка. Придёт время, увидим и мы своих родных! Страна Россия, станция Гердауен, сентябрь 1946 года. Первый отпуск за шесть лет службы. Прощальный вечер. 30 июня 1947 года, последний день моего отпуска. Уже перевалило за полдень. Я прибыл из города, снимался с учёта, пообедал и лёг отдохнуть на пару минут. Вдруг меня кто-то толкнул, и послышался знакомый голос. Раскрыв глаза, я увидел перед собой братишу. Он стоял унылый, тихо говоря: «Братуха! Пошли, простимся с нашей родной рекой». Я вскочил быстро, как будто бы меня кто-то подбросил с постели и вышел во двор. На воздухе было свежо, надвигались небольшие тучки с севера, принося мелкий дождик. Солнце то выглядывало из-за туч, то опять скрывалось. Несмотря на свежесть, я, не одевая ничего на ноги, в нательной рубахе, взяв с собой чистое бельё, корзинку, мыло и полотенце, вышел на улицу. Вскоре братиша меня догнал, и мы, поравнявшись, зашагали по раскалённому песку. Спустившись с горки, перед нами предстала луговая равнина, слегка поросшая пустырником. Часть лугов уже были скошены, и собраны в сухие копны. Не замечая как надвигается вечер, мы прошли луг, подошли к торфяному болоту. Карьеры поросли большой травой-осокой и небольшими кустами. Через болото шла узкая тропка, по которой мы тихо пробирались, цепляясь за высокую траву. Не замечая туч, которые, не по нашему желанию, насели над нашими головами. Начал идти мелкий дождь. Я предложил спрятаться в стоявшей вблизи копне сена. Он сразу согласился . Мы быстро очутились у копны, раскопав часть сена, сделали навес. Я, прижавшись к свежему сену, укрыл ноги и остальное тело. Корзинку тоже закрыл, чтобы дождь не замочил её содержимое. И вот, сидя вдвоём в душистом сене, мы погрузились в раздумье, ничего не говоря минут 15-ть. Стиснув зубы, братиша проговорил:
Братиш Семён. (После войны – профессор Казанского университета).
«Разлучила нас проклятая война, не дала нам доучиться. Жизнь проходит быстро и сурово». Подумав несколько минут, спел он небольшую песенку: Спешите жить, берите всё от жизни. Она течёт как горная река… Уже вечерело. Ветер быстро разогнал тучи. Над нами открылось чистое, голубое небо. Солнце выглянуло и начало палить как и прежде. Вздрогнув от свежести, мы поднялись, отряхнулись и пошли по направлению тропки. Светило солнце, на траве лежала густая роса, песок на дороге смочило, чувствовалась невероятная свежесть. Вскоре мы из тропки вышли на песчаную дорогу. По обе стороны остались небольшие кустарники жалкого состояния. Слышался звук кузнечиков, да где-то вдалеке играли свою песню лягушки. Перейдя песчаный холмик, мы очутились на берегу реки. Вот она, красавица, где мы проводили свои детские и юные годы. Вот она, спокойная, справедливая, течёт в своём старом русле. Тишину нарушали только щуки, которые часто в погоне за малой рыбкой с молниеносной быстротой бросались и пожирали её. Солнце освещало зеркальную поверхность воды, тучи двигались западнее, ветер немного шевелил траву. Берег реки был обрывистый и песчаный. Видя, что тучи начали приближаться, мы быстро разделись, и погрузились в тёплую воду. Быстро помывшись, мы вылезли на берег. Дождь начал моросить. Схватив бельё, мы бросились бежать под кусты ольхи, где и нашли укрытие от дождя, быстро пролетевшего. Во время раздумья у куста, с головы у меня не выходила любимая девушка Варя. Видя, что вечер приближается, я не на какие уговоры братиша не согласился, а наоборот, уговорив его, мы быстро пошли домой. Через полчаса мы были уже дома. Мать и сестра с нетерпением ждали нас. Выпив по двести грамм, я поднялся, и поспешил на улицу к своей Варе. На улице уже шёл небольшой дождь. Быстрыми шагами, в военной форме зашагал я по мокрой земле. Не пройдя и 500 метров, как полил сильный дождь, и мне пришлось обождать под густым деревом у колодца. Как только дождь немного утих, я быстрыми шагами добрался до дома Варвары Леоновны. Не дойдя до крыльца, я услышал, как дверь хлопнула, кто-то шагал по сеням. Вдруг дверь сеней открылась и передо мной стояла Варя. Лицо моё наполнилось краской, медленно подал я ей свою руку. Тихим голосом она промолвила, опустив глаза: «Здравствуй Вася» – и предложила следовать в комнату. Я, поблагодарив её, пошёл за ней по сеням и быстро очутился в комнате. В комнате уже было темновато. Слева стоял стол, за которым сидела Настя, младшая сестра Вари, перебирая щавель. Поклонившись ей, я прошёл ближе к западному окну. Комната была чисто убрана. Справа у дверей стояла печь, выбеленная белой глиной. Рядом стояла кровать, на которой лежал матрац и ярус подушек. Стояли в комнате две скамейки, второй столик в углу, на нём цветы и ряд открыток. Вверху угла помещалась икона Матерь Божья, «Бог», как они её называли. На стене тарахтели старые ходики. Цыплята, не успокаиваясь, пели свою песню. Перебросившись несколькими словами, я ей предложил идти на улицу, так как дождь утих, и стояла прекрасная погода. Она дала согласие прогуляться под светом луны, светившей ярко. Она второпях приоделась и мы вышли во двор. Перед нами были гряды с бураками, огурцами и другими растениями. Стояла тихая погода, луна ярко освещала землю, падали тени от деревьев. По близости играли свою песню кузнечики и лягушки, нарушая тишину ночи. Пробравшись по узкой дорожке через гряды, мы очутились на дороге. Время уже близилось к 12-ти часам, на улице никого не было, только слышался лай собак. Обнявшись, мы начали разный разговор. Вспомнили дружбу, ещё довоенную. Как я ещё перед уходом на фронт, подарил ей открытку, где была изображена лошадь, за узду которую держал солдат, задумавшись о разлуке с любимой. Казалось ему, что перед ним стоит его любимая, которая тут же была в стороне зарисована. Вспоминая о былом, мы прошли всю деревеньку до моста и обратно до моего дома. Тысячи раз я обнимал и целовал свою любимую девушку под лунным светом. Мы восхищались прелестью природы, что она нам тоже сочувствовала в прощальном вечере. Мы счастливы. «Варя» – сказал я ей. «Мы встретились после долгих лет странствий по всей вселенной, нас судьба свела, свела наши дороги вместе». Дойдя незаметно до дома Вари, мы с дороги через бугорок скатились вниз на «треугольник». «Треугольник» представлял собой небольшую площадку, которая была отделена тремя тропками, между которыми и образовался треугольник. Часто мы на этом месте прощались, крепко обнявшись со своей Варварой Леоновной. Сейчас пришёл последний час перед разлукой. Луна ярко освещала треугольник, тень от нас падала на влажную траву. Рядом было небольшое озеро, в котором продолжали свой концерт лягушки. Вдали слышался лай собак и песня кузнечиков. Остальное всё замерло. Обнявшись вдвоём, мы долго стояли, любуясь друг другом. Время уже перевалило за полночь. Надо было спешить, потому что утром мне предстояла дальняя дорога. Крепко обняв Варю, я вытащил пистолет из кобуры, выйдя из её объятий я выстрелил раз в воздух, обождав ещё минуту выстрелил два раза подряд. Эхо далеко раздавалось по сонной деревеньке Калинки. Собаки ещё сильней залаяли. Крепко обняв её, сказал: «Прощай Варя. Жди и не забывай». Сердце моё окаменело. Я не мог сойти с места. Голос её меня толкнул, словно какая-то сила. «Иди домой, Вася», – сказала Варя. Быстро положив пистолет в кобуру, медленно, широкими шагами я зашагал по влажной земле. На пути мне никто не встретился. Придя домой, я быстро лёг спать, и уснул крепким сном. Страна Россия, город Сураж, деревня Калинки, 30-е июня 1947 года. Дни в Польше. Утро, 14 июля 1947 года, 10-ть часов. Стояла солнечная погода, на небе ни облачка. Воздух был наполнен гулом самолётов, на крыльях которых нарисован польский знак. Недалеко стояла польская деревенька. Дым из труб ровными столбиками поднимался вверх, слегка наклонившись на восток. Вокруг хвойный лес. Рядом станционная будка и напротив отдельный домик. Невдалеке раздавались паровозные гудки. Мы стояли на полустанке в четырёх километрах от города Будгощ. Приятный запах хвойных деревьев привлёк меня к себе. Я взял шинель и кусок бумаги, и отправился на край леса. Разместившись на солнцепёке, я стал присматриваться вокруг. Кругом было много всяких насекомых и букашек, которые привлекали моё внимание. Муравьи со старанием взбегали на шинель, пробираясь на моё тело. Я безжалостно бросал их наземь. Они с большой заботой что-то тащили в свой муравейник. Разные букашки, блестя своими красками, размещались на ветках растений. Кузнечики пели свою песню, где-то в кустах щебетали птички. Воробьи, разместившись на крыше станционной будки, тоже с кем-то перебранивались, прыгая по плотно устланной черепице. Фриц с паровозной бригады, выйдя на крыльцо своего вагона, что-то клевал со своей ладони, как воробей. Мне не удалось определить – то ли крошки хлеба, то ли зёрна. Фриц стоял и любовался природой. На что он засмотрелся, мне не известно. Он смотрел куда-то на лес, и очень тонко к чему-то присматривался. Вдруг внезапно пролетела над головой четвёрка самолётов с шумом, оставляя за собой след дыма. Фриц, подняв голову, пристально посмотрел на гудящие самолёты. Я не заметил, как он смылся в вагон. С северного направления послышался шум паровоза, который быстро приближался. Не прошло и минуты, как с шумом через полустанок пролетел пассажирский поезд, не останавливаясь на полустанке. Семафор закрылся, падая под своей тяжестью на своё прежнее место. И снова доносился только шум самолётов, да жалкое шипение паровозов, стоявших около своих составов, и ждущих своего отправления. Увлёкшись всем окружающим, я не заметил, как с вагона спрыгнул солдат, и предложил мне идти на завтрак. Я быстро собрался и ушёл завтракать. Вскоре тяжело поднялся семафор, и мы поехали до города Торн, через город Будгощ. Торн стоит на великой реке Висла. 16 июля 1947 года, утро 12 часов. Я, проснувшись, быстро оделся и, не дожидаясь завтрака, с одним парнем отправился на речку. Висла протекала недалеко от нас, метров 500. Пройдя железнодорожное полотно и заросли на берегу, мы очутились перед серебряной водой Вислы. Перед нами простиралась святая река, чудные её берега широко раскинулись, серебряная вода тихо плыла в своих отлогих берегах. Мы, выбрав каменистый мыс, который выдавался глубоко в русло реки, расположились на раскалённых камнях отлогого берега. Солнце обдавала своим жаром серебристые камушки чудного берега. По другую сторону серебряной реки высились трёх-пяти этажные здания города Торн. Окна раскрыты, и занавески, свисши из окон, трепетали от ветра. Крики детей доносились до нашего берега. Они барахтались у берега, стараясь победить один другого. Я встал на мыс, на раскалённые камни и далеко засмотрелся вдаль. Тихие волны бороздили чудные лодки, похожие на стрелы древних людей. Из-за островка показалась острога, в ней сидел краснолицый парень, который важно размахивая вёслами, нарушал волны. Напротив него сидела румяная пани ещё молодых лет, восхищаясь своей красотой. Они о чём-то переговаривались между собой. «Счастливцы вы!» – Крикнул я им вслед и бурлящим за их лодкой волнам. Они что-то мне крикнули, но я не разобрал. Я всё смотрел вдаль, сурово потупив взгляд. Камни обжигали мои голые ноги. Приятель сделал мне замечание, почему не купаюсь. Я, чтобы не подать виду грусти тоже начал раздеваться и вскоре уже был готов погрузиться в объятия реки. Тихо пройдя несколько метров по совершенно тёплой воде, я погрузился. Нежные волны реки обнимали моё тело. Пара уже далеко скрылась за мыс. Вдали показалась моторная лодка (катер), в которой сидели девчата и ребята со своей песней, не понятной для меня. Они пронеслись посередине реки. Завидуя такой прекрасной жизни, Я стоял на раскалённых камнях, потупив взгляд. Время уже клонило к вечеру, надо было спешить и мы, быстро собравшись, ушли по каменному берегу на станцию. Страна Польша, город Торн, июль 1947 года. Пора в путь дорогу. Дождливым вечером, вечером, вечером, Когда пилотам, просто, скажем, делать нечего, Мы приземлимся за столом, поговорим о том, о сём, И нашу песенку любимую споём! Пр.: Пора в путь – дорогу, в дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём. Над милым порогом качну серебряным тебе крылом! Пускай судьба забросит нас далёко, пускай, Ты к сердцу только никого не допускай! Следить буду строго, – мне сверху видно всё, – ты так и знай! Нам нынче весело, весело, весело, Чего ж ты, милая, курносый нос повесила! Мы выпьем раз, мы выпьем два За наши славные дела, Но так, чтоб завтра не болела голова! Припев. Мы парни бравые, бравые, бравые, Но чтоб не сглазили подруги нас кудрявые, Мы перед вылетом ещё их поцелуем горячо, И трижды плюнем через левое плечо! Припев. Страна Польша, город Пила, 31 июля 1947 года. (Записано 31 июля 1947 года в Польше, в городе Пила) Воспоминанье. Ласкает утёсы волна голубая. Эх! Море – раздольный простор. Здесь вспомнил последнюю ночку, Когда дорогая дарила мне последний взор. Трещал сверчок под ногами в саду, На вахту вставала луна. Я целовал её губки до боли, Сказал, что ты будешь моя. Я крепко пожал твои тёплые руки, Под звонкий распев лягушат. И снова привлёк дорогую голубку К широкой любви я любя. Не вейся над морем крылатая чайка, И пену крылом не срывай. Ты лучше к любимой слетай, Горячий привет передай. Скажи, бережёт он народное счастье, Отчизну, как сердце храня. Ещё передай, что любовь не угасла, Она горячее огня. Страна Россия, город Кенигсберг, Балтийское море, август 1947 года. (Записано в августе 1947 года в городе Кенигсберге.) Проводил время на калининградской земле. Вспоминалась последняя ночь в деревеньке Калинках. И написал «Воспоминанье». Послесловие Последующая служба моего деда проходила в разных местах. Дед собрался жениться на своей Варе, моей бабушке, и написал рапорт о переводе в Россию. Дальнейшая его служба проходила в разных местах, в должности командира авто взвода, а с 17 июня 1951 года зам командира роты по тех. части 49 армии. Они занимались восстановлением и строительством закрытых военных объектов, в основном военных аэродромов. Сначала в России, где был военный аэродром при селе Сеща Дубровском районе Брянской области.
с. Сеща. С братом Семёном и с жёнами. Справа – дед, слева, за Семёном – Варя (моя бабушка).
В интернете я нашла сведения, будто бы этот аэродром построили немцы, когда Брянская область находилась в оккупации. Однако эти утверждения не верны. Этот аэродром был построен ещё в 1931году, а уже с 1932 года там базировалась советская лётная часть.
С женой Варей, дочкой Анечкой и с трофейным аккордеоном.
В первые дни войны немцы разбомбили этот аэродром, а уже захватив его, восстановили и модернизировали. После войны его опять пришлось восстанавливать. Затем было село Козятники в Починковском районе Смоленской области, где родилась моя мама Анна. Затем строили военный аэродром в западной Белоруссии в городе Барановичи Брестской области, где родился мой дядя, Николай.
На строительстве аэродрома в Шауляе. Комсостав. Крайний слева – дед.
На строительстве аэродрома в г. Шауляй. Крайний слева – дед.
Шауляй. С дочкой Аней и сыном Колей.
Далее дед продолжил службу на севере Литвы, в городе Шауляе. Там они тоже строили военный аэродром. В те годы уже появились первые самолёты с реактивными двигателями. Их хорошо запомнили за их громкое звучание. Этот аэродром в городе Шауляй строился именно для этих, первых советских реактивных самолётов. По иронии судьбы, сейчас там базируются немецкие лётчики – люфтваффе. Поскольку своих истребителей у балтийских стран нет, им помогают страны НАТО. Шауляй сейчас является главной военной базой военных сил НАТО в Прибалтике. Но и в 50-тых годах жизнь там была очень тяжёлая и опасная. Не давали покоя «Лесные братья», которые совершали постоянные нападения на наших военных, живших поначалу в палатках, прямо в части, потому что боялись идти на квартиры. А когда перебрались на квартиры в дома, бабушка на ночь под подушку клала топор, чтобы можно было выбить ставни, если подопрут дверь и подожгут дом. Большую поддержку «Лесным братьям» оказывали США. Об этом не говорилось, но, как рассказывал дед, американцы прямо
Фото деда с семьёй и обратная сторона фотографии. с самолётов выбрасывали в мешках деньги и всё необходимое для этих бандитов. Были случаи, когда советские солдаты находили в лесу мешки денег. Сбивать эти самолёты было нельзя, поэтому, как только появлялись на горизонте американцы, наши истребители поднимались в небо, и старались не пускать через границу самолёты «союзничков». Так что война продолжалась.
1959 г.
В 1958 году по рассказам моей бабушки, у деда от влажного прибалтийского климата воспалилось фронтовое ранение. Хотя сам дед утверждал, что у него были только царапины. У деда начала усыхать одна нога. Полгода он провёл в постели, но в рижском военном госпитале его поставили на ноги, и порекомендовали климат средней полосы. 5 февраля 1959 года дед был уволен в запас приказом ГКСВ №012 от 5 января 1959 года по ст. 59 п. «Б».
Куда ехать дед не знал, а здесь, в Липецке, жили его однополчане. Они написали письмо, что город молодой, строящейся, перспективный, и пригласили к себе в гости. Так семья моего деда приехала в Липецк. Денег было не много, поэтому дед купил участок подешевле, в неудобьях, в овраге. Там нареза лась целая улица на окраине огородов. Денег на строительство д ома небыло, но в Литве, для этой цели, ему отгрузили целый вагон леса. Там были рамы, двери, половые доски и многое другое. Всё это стоит в дедовом доме до сих пор. Дед сначала построил небольшую деревянную времянку, чтобы переехать и не платить за съёмную квартиру. И затем приступил к строительству дома. Строил он сам, помогали соседи. Было тяжело, брали деньги в долг, потом долго отдавали. Но всё получилось.
1983 год. Липецк
1987 год. Липецк.
9 мая 1997 года. На фоне собственного дома, с детьми. Варя умерла в 1996 году.
9 мая 1990 года. У памятника танкистам, с внучками. Слева от деда – я. В 1973 году у деда родились две очаровательные внучки-двойняшки. Одна из этих внучек, как вы догадались, именно я. На настоящий момент у деда имеются две правнучки.
Дед и дети правничкиного детского садика на торжественном мероприятии. 2006 год.
Липецк. 9 мая 2015 года.
9 мая 2015 года. Деду 92 года.
На этом я заканчиваю повествование о моём дедушке Выголко Василии Николаевиче и о его фронтовом дневнике. Оригинал этого фронтового дневника хранится у нас в семейном архиве. И мы исполнены чувств великой благодарности нашему деду – Выголко Василию Николаевичу и всем фронтовикам дожившим и не дожившим до этого светлого праздника Победы. Слава всем фронтовикам Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов. Слава всем труженикам тыла, помогавшим фронту приблизить Великую Победу своим самоотверженным трудом. Слава нашей стране – ВЕЛИКОЙ РОССИИ за бесстрашных героев, которые не жалея «живота своего» во все времена громили и будут громить супостата, посягнувшего на наше Отечество. На основе этого дневника, мой муж, Владимир Жиров, известный детский поэт-песенник написал эту песню.
Русские герои 1. Издавна ведётся, что Русь не сдаётся. Только русский может так Родину любить. Здесь видели конфузы турки и французы, Никому и никогда нас не победить. Припев: Или грудь в крестах, иль голова в кустах, Так бросался в бой русский наш герой. 2. Коли войны были – русские всех били. Нет отважней и храбрее русского в бою. И давали жару немцам и хазарам, Потому что защищали Родину свою. Пр. 3. Годы раньше были – итальянцев били, И румын с литовцами побеждали мы. Англичан с австрийцами гнали до границы мы. Славою покрыты русские сыны. Пр. 4. Русские просторы, и поля, и горы, И леса, и реки сможем защитить. И не затмят нам солнца финны и японцы. Ворога мы били, да и будем бить. Пр. 5. Только у России есть такие силы, Армия и флот российский – выправка и стать. Чтобы впредь не вякать штатам и полякам Мощь Отчизны нашей будет возрастать. Пр.
Следующую песню, под впечатлением фронтового дневника Владимир Жиров посвятил моему деду.
У кого какой дед! У кого какой дед, Нашему цены нет, Много у него побед, И ему не мало лет. Рано воевать пошёл, Пол-Европы он прошёл. До Берлина всё ж дошёл, И домой живой пришёл. Припев: Танкистом был он бравым. И в давние года, Считал он делом правым Врага громить всегда. Был ранен, был контужен. С машиной боевой Всегда считался нужным – 2 раза. Он на передовой. 2. Дачу Геринга брал, А у Геринга подвал, А в подвале том вино На сто лет припасено.
Тот подвал вскрыт был, То вино весь полк пил. Редкостный набор вин. Через день был взят Берлин. И в Берлине был салют. Гитлеру пришёл капут. В том, что наш был дед здесь, На Рейхстаге надпись есть. Припев: Танкистом был он бравым. И в давние года, Считал он делом правым Врага громить всегда. Был ранен, был контужен. С машиной боевой Всегда считался нужным – 2 раза. Он на передовой.
Список использованных дедом стихов и песен в своём фронтовом дневнике.
Стихотворение « Иди тропой своей смелей» – автор неизвестен. «Возьми меня» – автор неизвестен. «Двадцать второго июня» – текст песни переделан неизвестным автором. «Прощание» – стихи А. Первенцева. «Мама» – стихи Г. Гридова. «Гитара» – стихи Б. Тимофеева. «Парень молодой» – автор неизвестен. «Чилита» – песня из репертуара Клавдии Шульженко. «Играй, мой баян» – автор неизвестен. «Танкисты» – автор неизвестен. «Одесса» – песня из репертуара Марка Бернесса. «Письмо в Москву» – стихи М. Тевелева. «Чёрные ресницы, чёрные глаза» – стихи В. Ильченко. «Рыбак» – автор неизвестен. «Разлука» – автор неизвестен. «Не шути» – автор неизвестен. «Тонечка» – автор неизвестен. «О, ты сердце» – стихи Волжанина. «Катюша» – стихи переделаны неизвестным автором. «Серая юбка» – автор неизвестен. «Любимой» – автор неизвестен. «В землянке» – стихи В. Суркова. «Письмо» – автор неизвестен. «Вечер на рейде» – стихи А. Чуркина. «Жизнь танкиста» – автор неизвестен. «Медсестра Анюта» – стихи М. Французова. «В лазарете – автор неизвестен. «Ночь темна» – автор неизвестен. «Истребочки» – автор неизвестен. «Рассказ ямщика» – народная песня. «Два Пети» – автор неизвестен. «Брызги шампанского» – автор неизвестен. «Гибель танкиста» – автор неизвестен. «Смерть танкиста» – автор неизвестен. «Ответ мужа на письмо» – автор неизвестен. «Моя любимая» – стихи Е. Долматовского. «Незримая рана» – стихи Лебедева – Кумача. «Тамара» – автор неизвестен. «Отрада» – стихи С. Рыскина. «Огонёк» – автор неизвестен. «Милая не плачь, не надо» – автор Е. Агранович. «Позарастали стёжки – дорожки» – народная песня. «Домовой» – автор Скиталец. «Жду тебя» – автор неизвестен. «Он уехал» – автор неизвестен. «Подруга синеокая» – автор неизвестен. «Чёрные брови» – С. Есенин. «Жди меня» – К. Симонов. «Солдатское письмо» – автор неизвестен. «Секрет любви» – автор неизвестен. «Синий платочек» – Як. Галицкого и М. Максимова «Письмо мужу от жены» – автор неизвестен. «Однажды в студёную зимнюю пору» – автор неизвестен. «Спят курганы тёмные» – Б. Ласкин «Ночь светла» – М. Языков «Карелка» – автор неизвестен. «Два друга» – автор неизвестен. «Измена в любви» – автор неизвестен. «Моряк черноморского флота» – автор неизвестен. «Беленький халатик» – автор неизвестен. «Катюша» – стихи переделаны неизвестным автором. «Не гордись» – автор неизвестен. «Что такое поцелуй» – автор неизвестен. «Гармонист» – Н. Глейзаров. «Одесса» – автор неизвестен. «Катюша» – стихи переделаны неизвестным автором. «Перед прорывом» – автор неизвестен. «В окопе» – автор неизвестен. «Побывка» – автор неизвестен. (Предположительно М. Исаковский) «Конверт» – В. Замятин. «Деревушка» – П. Герман. «Ответ на песню в землянке» – автор неизвестен. «Посылка» – Ц. Солодарь. «Каховка» – М. Светлов. «Военная сестра» – автор неизвестен. «Лирическое танго» – И. Финк «Всё равно война» – автор неизвестен. «Только на фронте» – В. Лебедев – Кумач. «Ермак» – народная песня. «Жизнь русского народа в лагере военнопленных» – автор неизвестен. «Кочегар» – Г. Зубарев. «На жерновой скале» – автор неизвестен. «По чуйскому тракту – М. Михеев. «Встаёт заря на небосклоне» – автор неизвестен. «Я не вернусь» – С. Касаткин. «Письмо русской девушки, попавшей в Германию в лагерь заключенных, родным» – автор неизвестен. «Разлука» – автор неизвестен. «Май» – автор неизвестен. «Не забыли мы Суворовский наказ» – автор неизвестен. «В плену» – автор неизвестен. «Письмо фронтовика» – автор неизвестен. «Письмо фронтовика» – автор неизвестен. «Мечты пехотинца» – автор неизвестен. «Рядовой солдат» – автор неизвестен. «Вернись» – автор неизвестен. «Воспоминание» – И. Финк. «Любовь моряка» – автор неизвестен. «Воспоминание» – автор неизвестен. «Любовь артиллериста» – автор неизвестен. «Из фронтовой почты» – Н. Асеев и С. Щипачёв. «Тебе фрау» – автор неизвестен. «Заключение» – автор неизвестен. «Ленинградская застольная» – П. Шубин. «По знакомой дорожке» – П. Кадочников. «По родному городу» – автор неизвестен. «Сторона родная» – С. Михалков. «Письмо» – автор неизвестен. «Наше слово» – автор неизвестен. «Дорожка моя фронтовая» – автор неизвестен. «Улица советская» – автор неизвестен. «Пора в путь дорогу» – С. Фогельсон. «Воспоминание» – В. Выголко.
Автор-составитель Ольга Жирова.
Последние комментарии
8 часов 34 минут назад
8 часов 36 минут назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 19 часов назад
2 дней 21 часов назад
2 дней 22 часов назад