Не лечится (СИ) [Северный Орех] (fb2) читать онлайн

— Тук-тук! Здрасьте! Можно?

Александр Юрьевич Полянский, обычный терапевт первой городской больницы, машинально угукнул в ответ, не отрываясь от амбулаторной карты предыдущего пациента. Его, почти как и любого медика, раздражало традиционное желание посетителя как можно скорее попасть в кабинет, чтобы сидеть над душой. А ещё это произносимое вслух «Тук-тук!» Вот зачем, если одновременно с этим человек стучит в дверь?

— Здравствуйте. Проходите и подождите, пожалуйста, — привычно отозвался он и продолжил делать записи в пухлой карте одной из самых пожилых своих пациенток. Впрочем, Александр Юрьевич знал бóльшую часть города из тех, кому за тридцать. И по работе, и вообще.

— Хорошо. Как скажете, док.

Спустя пару минут терапевт отложил ручку и с удовольствием выпрямил чуть онемевшие пальцы. Никто и не догадывается, сколько километров текста выходит из-под пера медиков за их практику.

— Итак. На что жалуетесь? — он принял у медсестры Венеры Леопольдовны амбулаторную карту, состоящую из пары листочков, и бегло просмотрел анкетные данные. Особо и читать-то было нечего.

Соколов Матвей Сергеевич. Двадцать шесть лет. Метр семьдесят восемь. Девяносто килограммов. Первая положительная. Здоров, как конь. Тьфу-тьфу.

— Э-э… Ну, не то чтобы я жаловался… Хотя в какой-то степени… Э-э… — начал мямлить парень, явно стараясь подыскать слова, а Александр Юрьевич уже начал визуальный осмотр для экономии времени. Внешний вид, кожные покровы, зрачки, дыхание — на первый взгляд всё было в норме.

— И всё-таки вы здесь. Я вас слушаю, Матвей Сергеевич, — ожидая, пока пациент раскачается, терапевт осмотрел его более внимательно. Высокий и стройный. Симпатичный. Атлетическое телосложение доведено до идеала: широкие плечи, мускулистые руки и узкие бёдра. Но всё благоприятное впечатление затмевает ядовито-салатовая облегающая футболка, которая только подчеркивает накачанную грудь и — не кажется ли? — кубики пресса. Не часто в кабинет участкового терапевта заходили подобные экземпляры модельной внешности. Обычно его контингент состоял из бабушек, дедушек и сопливых бюджетников, которые пришли за больничным.

— Ой, не. Не надо отчества. А то я сразу или стариком себя чувствую, или как будто экзамен сдаю, — вполне себе уверенно выдал пациент.

Александр Юрьевич моргнул, прекращая пялиться на симпатичного парня и решительно вдохнул, постукивая кончиком карандаша по столу.

— Хорошо. Матвей. Я вас слушаю. В коридоре очередь. Я не могу её беспричинно задерживать.

— Эх, блямба… Это… Моя проблема не для посторонних ушей в общем.

— Тут нет посторонних. Рассказывайте, как есть. Обещаю, дальше этих стен информация не уйдет.

Обычно такие слова помогали, но не в этот раз. Парень нервно взлохматил волосы и скосил глаза на Венеру Леопольдовну, апатично листающую чью-то карту. Терапевт вздохнул. Понятно, что у этого Матвея какие-то деликатные симптомы, не банальный насморк. Но стесняться медсестры не стоит. Хотя именно эта особа — та ещё сплетница. Лучшая из лучших. Сколько крови она из самого Александра Юрьевича выпила…

— Кхм-кхм, — пациент напомнил о себе, и медик вздохнул, признавая поражение.

— Венера Леопольдовна, а не хотите ли пойти попить чайку? Кажется, девочки из регистратуры принесли свежайшую пастилу.

— Щаз! Я на своём рабочем месте! А от сладкого морда пухнет, — как всегда грубо отбрила медсестра, которая из принципа не хотела идти навстречу терапевту. В их городке было много таких. Принципиальных.

Но с появлением этого пациента всё пошло как-то по-другому.

— Мадмуазель, могу ли я просить вас об одолжении? — Матвей обернулся в сторону медсестры, поймал её за руку, огрубевшую от многолетней работы на огороде, и прикоснулся к потрескавшейся коже губами. С огромным удивлением терапевт увидел, как прямолинейная и хамоватая Венера Леопольдовна засмущалась и застенчиво хихикнула.

— Ну попроси, — в её лёгком басе послышались игривые нотки.

— Пожалуйста, дорогая, не могли бы вы оставить нас наедине? Боюсь, я не смогу быть откровенным в присутствии такой красавицы, как вы! И кстати, к вашей идеальной фигуре не пристанет ни одна лишняя калория! Просто не посмеет. А пастила полезна. Вы знаете, что в основу пастилы входит яблочное пюре, а оно богато природным пектином? Ну, а капелька сахарной пудры только подсластит ваше чаепитие! И этим вы меня буквально спасëте! — и он ещё раз присосался поцелуем.

— Негодник и льстец, — одобрительно прогудела медсестра, грузно поднялась, со скрежетом отодвинув стул, и вынесла свои телеса в коридор.

Терапевт и пациент остались наедине.

— Кхм… Неожиданно. Я вижу, что язык у вас подвешен как надо. А значит, жду от вас полный перечень всех симптомов.

— Да ну! С женщинами всегда так. Они же ушами любят. Ну и вот. Ничего сложного. Всегда в запасе надо иметь пару короночек, чтобы любая королева сдалась под таким напором, — Матвей самодовольно откинулся на стуле, явно красуясь и стараясь произвести впечатление.

— Да, Венера Леопольдовна настоящая королева. Тут не поспоришь. Хотя «мадемуазель» относится к незамужним девушкам. Венера Леопольдовна со своими тремя разводами не совсем подходит, но это неважно. А откуда про пектин знаете?

Александр Юрьевич неожиданно даже для самого себя упомянул про семейное положение помощницы и внутренне смутился. Он всеми фибрами души ненавидел сплетни и всю сознательную жизнь, особенно после того самого случая, их избегал. А сейчас почему-то сам невольно опустился до этого уровня. Как будто ревность пустила свою тонкую иглу, и участковый хотел, чтобы всё внимание красавца-пациента шло только по назначению: в сторону врача. Но это же абсурд. К счастью, пациент явно ничего не заметил и больше медсестрой не интересовался.

— А я до армейки на кондитерке работал. Хотя кто там только не работал! Полгорода отметилось уже… Так там девчонки постоянно пастилу трескали и про этот пектин говорили. Вот я и запомнил, — Матвей открыто улыбнулся, и Александру Юрьевичу захотелось улыбнуться в ответ, но он себя одëрнул. Несмотря на всю открытость и очаровательную взбалмошность этого парня, не следовало забывать о профессиональной этике. Подобное заигрывание недопустимо.

— Понятно. Тогда, раз всё прояснилось и свидетели устранены, вы наконец-то расскажете мне, что вас сюда привело?

— Ну, типа, сердце колотится. Задыхаюсь иногда. В груди колет и нервишки шалят. Это если основное.

— Температура? Кашель? Мокрота? Одышка? Поднимите майку, — терапевт сопроводил свою просьбу жестом и надел стетоскоп.

— Ну жарко бывает, ага. Кашля нету вроде. Внутри всё скручивает, и капец. А ещё иногда…

— Секунду. Вдохните и не дышите, — Александр Юрьевич дождался, пока болтливый пациент умолкнет и приложил головку стетоскопа к его груди.

Годы практики позволяли абстрагироваться от своих желаний и поддерживать лишь профессиональный интерес, но этот Матвей оказался слишком хорош. Подвиснувший терапевт с привычкой профессионала вслушивался в тональность и ритмичность звуков, но не мог не отметить чистую кожу, подтянутый живот и маленькие горошинки тёмных сосков. На левой стороне груди виднелась недавно набитая татуировка птицы. Ну точно, Соколов же… И пахло от красавца очень приятно — чистым телом и дезодорантом.

— Доктор, дышать уже можно?

— Да, дышите! Конечно, — спохватился Александр Юрьевич. — Повернитесь спиной.

Вид сзади оказался не хуже. Хорошо развитые плечи контрастировали с узким тазом и упругой задницей. Трапециевидные мышцы манили рельефом. Идеальное тело! Не перекачанное. Вкусное. Такого кадра можно обмазать маслом и сразу же отправлять на подиум. Повезёт же какой-нибудь девушке.

Полянский украдкой вздохнул, возвращаясь за стол. Он сам не мог похвастаться ни ростом, ни мускулатурой. Даже отличительных черт не имелось, кроме разве что ухоженных рук и отсутствия растительности на теле. В юности он был хрупким, как эльф, а сейчас чуть заматерел и потерял ту ауру.

— Ну так вот… Самое-то главное я и не сказал! Э-э… Блямба, как же всё непросто! В общем, доктор… У меня никогда проблем не было. Стоило только подумать, как я готов. Кремень! А потом чёт началось. Мысли какие-то левые, желания непонятные. И главное, Матвейка-младший подводить начал. Я думал, может устал, или голова болит… Может, нужно витаминок попить и всё пройдет… Но нифига! Даже подрочить теперь толком не могу — в башку лезут не те, кто надо, — из пациента буквально хлынул поток сознания о наболевшем.

Александру Юрьевичу пришлось изрядно постараться, чтобы не закашляться. Пальцы сами схватили карандаш и начали вертеть деревяшку. С подобными жалобами в своём кабинете он сталкивался впервые. Особенно на Матвейку-младшего.

— Я правильно вас понимаю, что у вас возникли проблемы с потенцией?

— Не, ну как проблемы… Я думаю, что всё дело в мозгах, — авторитетно постучал себе по лбу пальцем Матвей. — В штанах-то всё крепко. Стоит как надо. Только вот в башке теперь не девчонки. А вживую да, не получается. Потому что вокруг одни девчонки, опять же! Замкнутый круг! Но я знаю, как это решить! В инете полно подобной информации.

— Понятно. Матвей, в вашей ситуации требуется консультация более узкопрофильного специалиста. И уж точно нельзя заниматься самолечением. В идеале, нужно к андрологу, но единственный специалист в областном центре. Если сможете выбраться, то я выпишу направление. В пределах же нашего города советую обратиться к урологу. Светлана Николаевна отличный специалист. У неё сейчас как раз приём. Давайте я позвоню, и вас примут без очереди. Хотя в любом случае потребуется сдать анализы. Общий анализ крови, моча, гормоны…

— Стоп-стоп-стоп! Погодите, доктор! Я это… Наверное, вы меня не так поняли. Или я не так сказал. Я ведь жутко нервничаю на самом деле, — Матвей одëрнул свою кислотную майку и уверенно уселся обратно.

— Слушаю.

— Мне не уролог нужен. Мне нужны вы.

— Но я терапевт. В вашем случае лучше получить консультацию более…

— Да не нужен мне врач! Я к вам. Лично. Типа, в частном порядке. А то, что вы врач, так это просто повезло. Два в одном, так сказать.

— Ко мне? В каком смысле? — Полянский решительно не понимал, при чём тут он, но многолетний опыт и подступающее плохое предчувствие начинали тревожить. В затылок ударила тупая боль, разбивая былое добродушие мушками перед глазами.

— Говорю же, я в курсе, как исправить свои загоны. Сам себе, так сказать, выписал лечение! Нужно просто попробовать.

— Попробовать что?

— Ну, с мужиком. Того самого. Вы понимаете.

— Допустим. Вы решили поэкспериментировать и сменить партнёршу на партнёра. Но, позвольте, причём тут я?

— Ну-у, все же знают… Что вы этот… Ну, типа, гей. Вот я и подумал… Может быть, мы могли бы с вами… Туда-сюда… — Матвей явно уловил смену настроения терапевта и занервничал, но упрямо хотел довести дело до конца. Он смущëнно растянул губы, вот только Александру Юрьевичу уже не хотелось улыбаться в ответ.

— Туда-сюда? — переспросил севшим голосом терапевт. — Туда-сюда?! Вы понимаете вообще, что предлагаете?!

— Не, ну вы не думайте ничего такого. Я нормальный. Я в том смысле, что свой свояка видит издалека, или как там? Мы же должны держаться рядом, выручать и…

— Уходите.

— Чë?

— Убирайтесь! Чтобы ни вас, ни вашего омерзительного предложения тут не было!

— Доктор, вы чё? Я ж не имел в виду ничего плохого.

— Я неясно выразился?

Полянский тяжело дышал и с ненавистью смотрел на того, кто вывел его из себя за несколько минут. Впервые на своём рабочем месте доктор, призвание которого лечить людей, оказался так близок к кровавому убийству. Глаза заволокло мутной пеленой гнева. Как этому болвану вообще в голову пришло подобное?! Заявился, как в бордель!

Озадаченный серый взгляд скрестился с негодующим карим. Казалось, ещё секунда, и от медика посыплются искры. Треск, с которым сломался карандаш в руках Полянского, прозвучал как выстрел — и жаль, что не в пустую голову Соколова.

Матвей вздрогнул от неожиданности, моргнул и открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут открылась дверь.

— Ой, а вы ещё тут? — в кабинет с улыбкой вплыла Венера Леопольдовна, на ходу смахивая сахарную пудру с губ.

— Матвей Сергеевич уже уходит, — с ледяным презрением откликнулся доктор и выкинул сломанный карандаш в урну. Вспышка слепого гнева прошла, оставив после себя разъедающую душу горечь. Многолетнюю горечь.

— А как же моё лечение? — впервые серьёзно спросил Матвей. Из его голоса исчезла вся дурашливость.

— Такое не лечится. Соболезную вашему горю. Следующий!

🌵🌵🌵

Ручеек страждущих, желающих прикоснуться к бесплатной медицине, начал иссякать только к концу приёма. Если считать всех «я-только-спросить», то общее количество принятых пациентов впечатляло. Впрочем, Матвей Соколов явно выделялся из чихающей и кашляющей толпы.

Александру Юрьевичу весь день казалось, что этот красавец и редкостное хамло продолжает портить ему настроение. Заочно.

В памяти то и дело всплывали быдловатые выражансы, крепкие мышцы и озадаченный взгляд. Матвей смотрел так, будто действительно не понимал, почему встретил такую остро негативную реакцию.

Всё это вызывало неприятный осадок вкупе с досадными размышлениями, и погрузившись в них, терапевт сам не заметил, как оказался после рабочего дня дома. Заняться домашними хлопотами вместо того, чтобы мысленно прогонять гнусный разговор по сотому кругу, показалось удачной идеей.

Александр Юрьевич любовно пожарил замаринованный ещё утром стейк и запëк брокколи с сыром. Он даже налил себе бокал сухого красного вина к ужину. Ведь если он мог себе позволить редкие гастрономические радости, то почему бы и нет? Зарплата рядового медика не велика, даже учитывая все надбавки. Но Полянский давно жил один и деньги тратил только на пропитание, оплату услуг и откладывал на отпуск.

Конечно, жареное мясо и алкоголь не лучший вариант для правильного ужина, а Александр Юрьевич старался вести здоровый образ жизни, но после такого нервного дня ему было просто необходимо восстановить зону комфорта.

Алкоголь сделал своё дело, но не так, как ожидалось. Вместо приятной расслабленности Полянского затянуло меланхолией. Стоячие вóды воспоминаний всколыхнулись, рябью показывая события пятнадцатилетней давности.

Вот Саша, двадцатидвухлетний студент-медик, возвращается в родной город на каникулы. Живёт отдельно от родителей — снимает малосемейку, как взрослый. Впереди ещё несколько лет учёбы, но это потом. А пока — лето! Солнечное и беззаботное. И поначалу так и было, но позже Саша заскучал.

А вот в той же малосемейке другой студент, с журфака. Приехал к родственникам на лето и тоже маялся от безделья. Единственным развлечением для студентов стал мобильник-слайдер.

Новенький, миниатюрный и даже с камерой на три мегапикселя. Вот на эту камеру они и делали многочисленные снимки, до, во время и после секса. Саша со всей беззаботностью любил позировать на фоне модного в то время чёрного постельного белья с красными иероглифами. Ему нравилось то, с каким восхищением смотрит на это его любовник. Нравилось чувствовать себя открытым, развратным и свободным. Конечно, весь компромат они удаляли.

Наступил август, и настала пора прощаться. Будущий журналист клялся в вечной любви и целовал Саше руки. Обещал найти, звонить, писать и думать… В общем, начал практиковаться в своей профессиональной деятельности и болтал без умолку. Влюблëнный и растроганный Саша свято верил каждому слову и даже позволил оставить пару фотографий на память, чтобы скоротать долгие осенние вечера, предвкушая следующую встречу. И эта была самая большая ошибка в его жизни.

На фотографиях не было лютой жести и откровенного порно, но с первого взгляда становилось понятно, кто на них запечатлён и какая у него ориентация.

Беда пришла откуда не ждали. Можно было бы предположить, что будущий журналист начнёт шантажировать снимками Сашу или выставит их в интернет для потехи, но нет. Ничего такого не случилось.

Он просто потерял свой новенький слайдер на автобусной станции, когда покидал их захолустье. И телефон нашла местная гопота, которые всё ещё жили по понятиям 90-х — своего золотого века.

То, что пережил Саша после этого, можно назвать одним словом: травля. Его били, шокировано шушукались за спиной, отпускали сальные шуточки и всеми способами старались ткнуть носом в собственную «неправильность».

Злополучные фотографии с пометкой «Гомосек» пересылались по аське, в ММS-сообщениях и через ИК-порт. Торец местной школы украсила огромная синяя надпись «ПОЛЯНСКИЙ ПИДАРАС», а вслед за ней народному творчеству с незначительными вариациями подверглись гаражи, остановки и подъезды — основная среда обитания всё тех же гопников. В 2007-м писать подобные спичи ещё считалось модным.

И даже родители… А что родители? Не все могут принять предпочтения своего ребенка, особенно когда на них самих начинается давление на работе и от общества. Мама плакала и винила во всём себя, а отец пил. Погрузившись в самобичевание, они совсем забыли о сыне, которому поддержка нужна была как никогда раньше. Спустя несколько лет, ставший запойным отец отравился некачественным алкоголем. Мама ненадолго пережила его и в одно мгновение ушла из жизни, не справившись с инфарктом. За прошедшее время они так и не поговорили с сыном. Не смогли его принять.

Но в то первое лето Александру удалось уехать на учёбу раньше, и он надеялся, что до следующего года страсти утихнут. Оказалось, в небольшом городке с населением около семи тысяч человек было не так много развлечений, а потому смешки, тычки и плевки продолжались и следующим летом. Саша стал местной достопримечательностью, и жители приравнивали его к Борису Моисееву, искренне считая, что все геи знакомы между собой через постель.

Причем со временем даже гопники поуспокоились и начали жить своей жизнью: женились, разводились, оказывались на зоне или уезжали — кому что.

Зато активизировались местные кумушки. Александр точно знал, что слухи о его ориентации передаются от родителей к детям вместе с напутствием не заходить одновременно с ним в подъезд и вообще держаться от содомита подальше. И это было особенно обидно, ведь после исчезнувшего журналиста других партнёров в пределах родного города не было.

Даже на работе Александр периодически находил похабные стишки про геев, а кардиолог и окулист демонстративно не здоровались с ним за руку. Были случаи, когда пациенты участка отказывались от лечения, мотивируя это личной неприязнью. И это ещё хорошо, что Полянский стал терапевтом, а не педиатром. Иначе к обвинениям в гомосексуализме добавилась бы педофилия.

Несмотря на эту историю и всеобщее порицание, после учёбы он вернулся в родной город. Хотя возможность остаться в областном центре имелась — ведь терапевты, как медики широкого профиля, требовались везде. Но ему со всей наивностью и тягой к справедливости хотелось кому-то что-то доказать. Что он хороший специалист. Что он неплохой человек. Что люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией ни в чём не виноваты, а желание любить и быть любимыми естественно для всякого живого существа.

Первые годы он лелеял такие надежды, но со временем понял, что это бесполезно. Люди менялись, но все по-прежнему видели в нём в первую очередь извращенца. И только потом уже врача. Как личность и человека его вообще никто не воспринимал.

С годами всякое желание что-то доказывать отпало, зато пришли осознанные опасения. Своя жизнь, относительно спокойное существование и тихие вечера за тремя замками на входной двери начали цениться и казаться благами, а идея абстрагироваться от подначек — удачной. Учитывая его важную работу для провинциального городка, его больше не били, но и не поддерживали. Редкие и робкие голоса, которые пытались его защитить, были затоптаны ещё пятнадцать лет назад. Посеянная в то же время гомофобия сейчас почти отцвела, зато вокруг пробились сорняки подозрений и сортирного юмора.

Словом, Александр Юрьевич был бесконечно одинок. Конечно, со временем в его жизнь пришли специальные платформы для знакомств, скайп и переписки, но обжëгшись в юности на своих фотографиях, он не мог расслабиться и всё время ожидал подвоха. На окнах появились плотные непрозрачные шторы, а камера на ноутбуке прикрылась стикером. На всякий случай.

Бренное тело не волновали проблемы гомофобии. Оно хотело секса. И Александру приходилось спасаться почти ежедневным порно и коллекцией игрушек. Конечно, как врач он понимал, что нельзя так часто нарушать микрофлору, но желание было сильней. Хотя никакой силикон не мог заменить настоящие живые прикосновения. Тем более весь этот суррогат после мимолëтного удовольствия приносил горечь и осознание собственного одиночества.

Так что только во время заграничных отпусков Александр Юрьевич позволял себе найти мужчину по вкусу и за пару недель отрывался на год вперёд. Его «отпускной» чемодан на треть состоял из презервативов и тюбиков со смазкой, и куда больше времени он проводил в номере под брутальным мачо, чем на пляже. На какое-то время хватало, а потом снова до скрежета зубов хотелось почувствовать на себе чужие горячие руки…

Рассматривая огонёк светильника через бокал с красным вином, Александр Юрьевич грустно улыбнулся. Видимо, судьба у него такая: состариться и умереть в одиночестве. С теми самыми игрушками и воспоминаниями о гостиничных номерах.

Кстати, об игрушках… Терапевт поставил бокал в сторону и пошёл в спальню, чтобы выбрать компанию на сегодняшний вечер. Пробки, бусы, кольца… Нет. Не сегодня. Красный, бежевый, чёрный, ещё пара бежевых, из прозрачного стекла… Стоп. Вот он! Мягкий полупрозрачный силикон с усиленной основой. Салатовый, как футболка Матвея Соколова. Пусть сегодня будет такой…

========== Часть 2. Блямба ==========

Следующим утром, проснувшись с лёгкой головной болью, Александр Юрьевич клятвенно пообещал себе выкинуть вчерашний неприятный день из памяти. Печально, но к такому методу частенько приходилось прибегать, особенно в юности.

Постепенно раскачиваясь, он сделал зарядку, выпил два стакана тёплой воды с лимоном и сходил в душ. На завтрак приготовил любимые сырники с обсыпкой из безглютеновой муки и сдобрил их соусом из свежемороженой клубники. Первый приём пищи для терапевта был не только самым важным, но и самым любимым. Ведь приготовлению завтрака он мог уделить достаточно времени, в отличие от обеда, который проводил на работе в компании контейнеров, и ужина, когда чувство голода заставляло поторапливаться.

Разложить любовно приготовленную еду на красивой тарелке, сварить чашку ароматного кофе с кардамоном, подготовить витамины, почитать что-то интересное — вот идеальное утро хорошего дня, и Полянский смаковал каждую секунду драгоценного времени.

А потом всё завертелось. Путь на работу, почти привычные косые взгляды, пациенты, потерянные результаты анализов, война «талончиковых» с «я-только-спросить», огрызающаяся на всех Венера Леопольдовна… День пролетел незаметно.

Выдвинувшись вечером в сторону дома, Александр Юрьевич не сразу заметил, что его догнали, и он идёт по дорожке парка уже не один. Не успев осознать, что к чему, он дëрнулся в сторону. Жизнь приучила его настороженно относится к подобным теням.

— Привет! Ты чего шугаешься? — в поле зрения показался вчерашний красавец, который косвенно занимал мысли терапевта весь день.

— Добрый вечер, — процедил Полянский и ускорил шаг, стараясь оторваться от неожиданного компаньона. Но куда там! Матвей на своих ходулях пристроился рядом и шагал без видимого дискомфорта.

— Я поговорить хотел. О вчерашнем, — Александр Юрьевич молчал. — Э-э… Ты же помнишь меня? Я вчера был на приёме.

— Помню. Вы, Соколов, появились в моем кабинете вместе со своим гнусным предложением. Я не знаю, шутка это была или какое-то пари, но я категорически отказываюсь в этом участвовать!

— Пари? Это, типа, на спор, что ли? Да не, я ж серьёзно пришёл, а ты вдруг истерить начал.

— А с какой стати вы мне, вообще, тыкаете? Вчера ваша вежливость чувствовала себя чуть лучше.

— Так я вчера к тебе как к врачу пришёл. А ты меня выгнал, — в голосе Матвея послышалась обида. — А сегодня я хочу поговорить с тобой как с человеком. Так что давай без реверансов. И ты мне не выкай. Лады?

— Что вы хотели, Соколов? — холодно спросил терапевт, не снижая крейсерской скорости. — Я спешу и не имею никакого желания продолжать этот разговор!

— Да ты меня послушай! Я весь вечер гонял, что не так. А потом понял, что нужно тебе просто всё рассказать, и всё. Осторожно, корень! — запоздало предупредил он и попытался схватить запнувшегося врача.

— Соколов, руки! — огрызнулся тот, вырывая рукав своей ветровки из пальцев Матвея.

— Я же тебя придержал!

— А я в вашей помощи не нуждаюсь! Говорите, что вам от меня нужно и уходите. Некогда мне лясы точить.

— Блямба, что ж ты какой сложный-то, а? — пробормотал Матвей и сунул руку в карман за телефоном. Прежде чем продолжить, он воровато оглянулся, понизил голос и стал показывать какой-то текст на экране смартфона. — Ладно, в общем, слушай. Я, когда понял, что того… ну, не девчонки меня привлекают, как умный человек пошёл в интернет. Пытался копаться на каких-то сайтах, но там муть. Зато я нашел пару каналов в телеге. Их ведут ну… геи.

— И что?

— Ну и почитал все посты за последние пару лет. А они там так общаются… Свободно. Знаешь, вообще не парятся с ухаживаниями и прочим… Типа, встретились, потрахались и разошлись. Спасибо, было славно, передайте салфетки. У них там целая философия на эту тему. И хоть авторы, например, пишут, но другие-то комментируют! Значит, не только админы кукухой отъезжают с таким отношением к перепихонам, но и остальные!

— А вы, значит, не согласны с такой позицией? Кажется, ваше вчерашнее предложение очень походило на то, о чем вы сейчас рассказываете, — с иронией протянул Полянский и поймал себя на мысли, что начал задыхаться от быстрой ходьбы. Пришлось сбавить скорость, чтобы не выглядеть задохликом. На горизонте показался просвет — выход из парка.

— Ну, я не буду их судить. Мало ли что там в башке. Мне странно, конечно, но я подумал, что вдруг у геев всегда так. Типа, «Привет. А ты ничего так. Пошли?» и всё. Хоп-хэй-ла-ла-лэй!

— Соколов! Вы меня убиваете! Я с первого раза оценил всю глубину несерьёзного отношения к сексуальным связям отдельно взятых представителей ЛГБТ-общества, которое вы так красноречиво пытаетесь до меня донести! Но от меня-то вам что нужно?

— Да я извиниться хочу! А ты всё никак не въедешь!

— Я терапевт, а не телепат! — рявкнул Полянский, мечтая оказаться дома, а не в присутствии этого балбеса. Желанный выход из парка приближался с каждым шагом. — Если вы не скажете о некоторых вещах, то я о них никогда не догадаюсь!

— Ну, в общем, это… извини. Я не подумал, что такой подход не у всех. Мне и самому как-то неловко казалось заявиться и предложить ну… это самое. Я не хотел выглядеть нелепо, а получилось как всегда, — Матвей расстроенно подвёл итог, и Александру Юрьевичу послышалась грусть.

— Ладно. Проехали, — буркнул Полянский, почти добравшись до парковых ворот. Ну какой смысл злиться на этого дурака? Тем более он не виноват в жизненных неурядицах медика.

— Да? Тогда может быть…

— Оппа-на! Голубая луна! — тройка чëтких пацанчиков в адидасах и с сижками за ушами неожиданно вырулила им навстречу ровно на выходе из парка. Вчерашние малолетки, которые, сбиваясь в стаи, становились ещё более борзыми и агрессивными.

Александр Юрьевич невольно остановился. Идти на таран и пробиваться сквозь гопников чревато, поворачиваться спиной опасно. Обойти тоже не получалось — парк огражден сеткой-рабицей.

— Сокол, ты что ли? — прищурился один из пацанчиков на кивнувшего Матвея. — Ребзя, это Сокол. Он из старшаков. Из тех, что в районе рынка.

— Да? А чëй-та он с пидараснëй шарится? — подозрительно спросил самый высокий. Наверное, по закону природы, вожак.

Полянский дëрнулся. Сколько лет прошло, а привыкнуть к обзывательствам не получалось. Тем более от такого быдла: Александру Юрьевичу давно такие не попадались, а ведь когда-то встречались на каждом шагу… Особенно неприятно, что сейчас это слышал его пациент. Который, кстати, растерянно молчал, не зная, как реагировать на оскорбление.

Лет десять назад Полянский ответил бы на грубость и завязалась драка. Но сейчас он понимал, что каждая стычка может стать последней. Скучающих гопников много, а он один. Сегодня его побьют, а завтра на смену первой тройке игроков со свежими силами придёт вторая и доделает начатое.

— Никто ни с кем не шарится. Я вообще его впервые вижу. Случайно встретились, так же, как и с вами. А теперь дайте пройти! — обида придала терапевту смелости, и он уверенно протиснулся между гопников.

Вслед ему донеслось улюлюканье и издевательский свист. Медик понадеялся, что его алеющие уши в сумерках никто не увидит.

А Матвей остался в парке.

🌵🌵🌵

Наверное, те пацанчики произвели на Соколова неизгладимое впечатление, раз он пропал из поля зрения на пару дней. А ведь выглядел таким решительным! Конечно, Александр Юрьевич не ждал его появления и даже не рассчитывал на новую встречу. Конечно же нет. Просто второй их разговор оставил какое-то муторное послевкусие, от которого хотелось избавиться.

Полянский выбросил из головы все нетипичные события и постарался сосредоточиться на более привычных вещах: на работе и уютных домашних вечерах в одиночестве.

— Эй, док! Привет!

Терапевт уже покидал территорию больницы, с опаской посматривая на темнеющие тучи и сожалея о забытом дома зонте, как его нагнал слегка запыхавшийся Соколов. Он улыбался во все тридцать два зуба и совсем не замечал нерадостного докторского взгляда.

— Добрый вечер.

— Эй, ну ты чего, как неродной? Расслабься! — Матвей шутливо ткнул его кулаком в плечо. Полянский зашипел от боли. Сломанная когда-то кость не любила подобные тычки и начинала ныть.

— Соколов! Во-первых, уберите от меня свои грабли! А во-вторых, ну что вы опять ко мне прицепились?

— Извиниться хочу!

— Я это уже слышал, а вы повторяетесь. Мы же с вами уже всё решили. Всё в порядке. Я не сержусь на то, что вы перепутали больницу с борделем. До свидания! — Полянский развернулся, чтобы гордо удалиться, но его уверенно развернули за плечо.

— Да я не за то. Я за тот случай в парке. Я же хотел тебя на следующий день выцепить, но пришлось сменами подмениться… А тогда как-то неожиданно эта мелочь хамить начала. У меня обычно башка варит, но тут подвисла. Понимаешь, всё непросто.

— Что и требовалось доказать. Я всё понимаю, Соколов. Вам просто не хотелось ввязываться в драку из-за случайного знакомого, и я совершенно нормально к этому отношусь. Тем более если обозвали как бы по делу. Верно? К тому же несмотря на вашу отличную спортивную форму, трое на одного — это не совсем надёжный расклад, и я могу только похвалить вашу предусмотрительность.

— Вот капец ты всё наизнанку выворачиваешь! Не совсем так. Я знаю это мудачьë. Они отмороженные и бабочками машут везде, где могут. Согласись, что поножовщина в парке нам не нужна?

— Соглашусь. И как там ваши приятели? Донесли до вас всё разнообразие городских сплетен?

— Они мне не приятели. И то, что они говорят, меня не касается, — Матвей отвёл глаза, и Александр Юрьевич отчётливо понял, что именно его ориентацию они и обсуждали. Как предсказуемо.

— Ну-ну. Зато это наглядный пример, как человека всю жизнь судят за одну ошибку. Поимейте ввиду этот печальный опыт на будущее, если ваши слова об ориентации правдивы. Поразмышляйте на досуге, сделайте правильные выводы и пригласите на свидание девушку.

— Я не хочу девушку. Ты думаешь, осознание ко мне за две минуты пришло? Да ни хрена! Чë там по стадиям? Гнев, отрицание, ещё что-то? Я пережил все.

— Ладно, Соколов. Я понял. Сейчас главное, что всё в порядке. Правда, — устало выдохнул терапевт и мельком посмотрел на наручные часы. Небо опускалось всё ниже, готовясь вылиться на грешную землю. — Идите. Выкиньте дурное из головы и уходите. Дождь собирается.

— Давай я тебя до дома подкину хотя бы? — красуясь, Матвей достал связку ключей и небрежно покрутил на пальце колечко брелока.

— У вас есть автомобиль? — больше из вежливости спросил терапевт. Конечно, садиться в машину к постороннему человеку он бы не стал.

— Ага. Купил год назад. Мерседес! Машина-зверь! Моя Ласточка, — со смесью гордости и нежности отозвался Матвей.

— Так зверь или ласточка?

— Если по мощности, то зверь. А так Ласточка. Я Соколов, а она Ласточка. Сечëшь фишку?

— Кхм… Секу. Наверное.

— Вот. А вообще я кошатник. Обожаю кошариков. Даже тех, которые лысые. Ну, сфинксы, знаешь? Я однажды гладил такого. Док, ты не представляешь, какие они горячие! О них руки с мороза греть можно! А им в кайф, они мурлыкают. По крайней мере тот лысик явно тащился… А дома у меня кошка-инвалидка живёт. Бабуся с дачи притащила. Муська тогда ещё бездомная была, а потом в капкан попала. И представь, она отгрызла себе лапу, чтобы освободиться! Теперь бегает с культëй, но фору всем даст.

Матвей болтал так весело и беззаботно, что это наводило на определённые мысли.

— Кхм… Соколов, меня терзают смутные сомнения… Вы пытаетесь меня заговорить? — с оттенком подозрительности и удивления спросил Полянский.

— Эм-м… Ну да, — только что разливавшийся соловьëм Соколов смутился и начал нервно теребить брелок с ключами. — Я подумал, что буду действовать по обстоятельствам. Нужно же узнать друг друга… А вообще, я бы хотел пригласить тебя на чашку кофе.

— У нас в городе нет кофеен, — только и выдал Александр Юрьевич, обалдев от такого поворота. Его впервые в жизни пытались пригласить на свидание, зная о славе, которая шла далеко впереди. — Только пара кафе, где проводят свадьбы и похороны, но там только растворимый. А я люблю зерновой.

— Вот видишь, док! Вот и первая ниточка, которая нас с тобой связывает! — Матвей просиял, будто выиграл лотерею. — Я тоже растворимую бурду терпеть не могу. Поэтому сам кофемолкой поработал, а потом с туркой у плиты стоял.

— У плиты?

— Ну да. Говорю же, я кофе для нас сварил. И приглашаю тебя на чашечку кофе. Правда, у нас будут одноразовые стаканчики, но это не важно.

— Я не понимаю, — Полянский почувствовал себя беспомощным. Паззл не складывался.

— Так, док. Давай по порядку. Я хочу, чтобы мы узнали друг друга поближе. Обычно в таких случаях приглашают в ресторан или на кофе. Не скажу, что у меня большой опыт, но очень часто в фильмах мелькает именно эта фраза. Но так как растворимый мы с тобой не любим, то я сварил зерновой дома. Заранее. И налил его в термос, чтобы не остыл. Кофе в термосе, термос в Ласточке, Ласточка на парковке. Сечëшь?

— Секу. Игла в яйце, яйцо в утке… Спасибо за предложение, надо признать, поистине уникальное, но я вынужден отказаться. И прекратите называть меня «док».

— Не нравится? — чуть растерявшийся от отказа откликнулся Матвей. — А как тогда? «Александр Юрьевич» тяжеловесно. И официально, как совсем чужие люди. Может, «Зая»?

— Соколов, вы забываетесь! — вспыхнул Полянский. — Для вас люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией подобны необычным обезьянкам, на поведение которых просто любопытно посмотреть?

— Так всё-таки ты гей?

— А разве это важно? И я уверен, ваши знакомые из парка дали мне более чем ëмкую характеристику. Я скажу вам так: любой человек хочет любить и получать теплые чувства в ответ. При этом неважно, какого он пола. Я не знаю, сможете ли вы и вам подобные понять эту простую истину, но и доказывать ничего не собираюсь!

Матвей хотел что-то ответить, но внезапно согнулся пополам. Его глаза округлились, и он начал хватать ртом воздух. Руки с силой потянули за горловину футболки, будто он задыхался. Он выхватил из кармана джинсов телефон, но экран не загорался, сколько бы тот в него ни тыкал.

«Неужели астма? Хорошо ещё, что рядом с больницей!» — молниеносно пронеслось в голове Александра Юрьевича.

— Дай телефон… Лекарство… Позвоню… — просипел Соколов и протянул руку.

Ни секунды не раздумывая, Полянский сунул ему свой телефон, чтобы тот позвонил, кому нужно. В голове всплыли основы первой помощи и варианты, куда сообщить в первую очередь: в приемную или скорую. При этом нельзя оставлять больного в одиночестве.

Тем временем Матвей потыкал в экран, приложил телефон к уху и закрыл глаза, прислушиваясь к гудкам сквозь своё прерывистое дыхание.

В кармане его джинсов заиграла музыка. Удовлетворëнно улыбнувшись, он выпрямился, подмигнул замершему доктору и протянул телефон обратно. Об удушье, которое угрожало его жизни секунду назад, ничего не напоминало.

— И что это было? — Полянский забрал смартфон, изо всех сил стараясь не психовать, но получалось скверно.

Сверкнула молния, осветив всё в мельчайших подробностях и выкрутив уровень резкости на максимум. В свете этой вспышки Полянский успел рассмотреть узор серой радужки глаз Матвея.

— Прости, пришлось пойти на обман и выманить у тебя номер телефона таким дурацким способом. Но я обещаю, что больше такого не повторится. Так что если я начну задыхаться в следующий раз, то можешь сделать мне искусственное дыхание, — несмотря на смущение, он выглядел чрезвычайно довольным собой.

— В следующий раз я помогу естественному отбору и задушу вас собственными руками! Соколов, вы с ума сошли?! Такими вещами не шутят!

С неба упали несколько капель, которые через минуту превратились в полноценный ливень. От раздавшегося раската грома заложило уши.

— Ну прости! Согласен, фигня идея, но ведь главное результат! Добровольно ты бы мне свой номер не дал, верно?

— Ни в коем случае! Потому что вы глупый, самовлюблëнный и эгоцентричный мальчишка! Ваше поведение недопустимо, а все ваши инициативы мне глубоко неприятны! Уходите и больше не преследуйте меня! Найдите другой объект для шуток и розыгрышей!

Выкрикнув это, Полянский порывисто развернулся и направился прочь, поскальзываясь на вмиг намокших дорожках.

Он шёл домой, жалко обтекая, и не знал, смотрит ли ему Матвей вслед, так же стоя под дождём, или уже ушёл к своему зверю по имени Ласточка.

🌵🌵🌵

— Венера Леопольдовна, подойдите, пожалуйста, к нам, — в кабинет просунула голову Верочка из регистратуры и кивнула. — Драсьте, Александр Юрич!

Медсестра выплыла в коридор, а Полянский дописал рецепт, поставил печать и выпроводил очередного пациента. Настроение было ни к чёрту. Все выходные он возмущался по поводу произошедшего и никак иначе, кроме как балбесом, Соколова не называл. Его трясло от одного воспоминания о наглеце, а потому всё это время бедный терапевт вибрировал, не переставая.

— Доброе утро! Можно? — в дверь постучал очередной пациент, и Полянский вздрогнул, думая, что у него начались слуховые галлюцинации.

К сожалению, к слуховым добавились визуальные и даже глюки обоняния. Объединившись в одно целое, они превратились в Матвея Соколова собственной персоной. С рюкзаком наперевес и покрасневшими будто от недосыпа глазами.

Александр Юрьевич позеленел от злости. Он чувствовал себя заложником ситуации и вместо того, чтобы вышвырнуть этого гадëныша из кабинета, был вынужден принять его по всем правилам. К тому же, вдруг он правда заболел? Хотя что такому лбу сделается!

— На что жалуетесь? — процедил он сквозь зубы, рывком открывая амбулаторную карту. Обложка с треском порвалась, и Полянский сам удивился своей эмоциональности.

— На вас.

— На меня? Отлично. С подобными жалобами к главврачу. Третий этаж, кабинет триста пятнадцатый. Всего доброго! — с облегчением выдохнул терапевт, надеясь, что Соколов и правда уйдёт. Жалобы — дело привычное, а вот такой упëртый балбес у него впервые.

— Док, ну ты чего? Я же попросил прощения! Заметь, я не стал названивать! А одна крошечная смска «С добрым утром!» не могла так сильно испортить твоё настроение. И вообще…

— На что жалуетесь? — с нажимом повторил терапевт, не сводя немигающего взгляда с порванной обложки. — Если жалоб нет, то я прошу вас покинуть кабинет.

Матвей перестал улыбаться и осторожно прижал к себе рюкзак, словно там было что-то хрупкое.

— Нервничаю часто. С питанием что-то, аппетита нет. Чувствую, как сердце сильно бьётся иногда, — он явно наугад перечислил несколько симптомов.

— Для определения более точной картинынужно сдать вот эти анализы, — Полянский начал быстро заполнять бланки и монотонно перечислил предстоящие процедуры. — Биохимический анализ крови: на общий белок, мочевину, креатинин, общий билирубин, прямой билирубин, АСТ, АЛТ, щелочную фосфатазу, глюкозу, триглицериды, холестерин. Потом общий анализ мочи и кала. Баночку можете взять в процедурном кабинете. ЭКГ и флюорография, само собой. Мазки вот по этому списку. УЗИ щитовидной железы. Гастроскопию обязательно. Это для начала. Потом посмотрим.

— Блямба! Док, а гастроскопия — это…?

— Кишку с лампочкой глотать, — отрубил Полянский с садистским удовольствием наблюдая за скривившимся пациентом. Он надеялся, что Соколов не заметил его затаëнного торжества.

Терапевт знал, что Матвей не пойдёт сдавать никакие анализы, а потому сыпал терминами, используя их в качестве устрашения. Конечно, это было непрофессионально, но и Соколов сюда пришёл не за помощью.

— Я смотрю, ты сегодня вообще не в настроении? — тихо спросил Матвей, с силой сжимая лямки рюкзака.

— Абсолютно! Но к вашему лечению, Соколов, это не имеет никакого отношения!

— Понятно. Я с суток сегодня. Пока ждал в очереди, чуть не заснул. Стоя, как лошадь. Увидеть тебя, колючку, хотел, а ты не в настроении. Жаль, ну ладно… Я тут подумал… Если ты не захотел пить со мной кофе в лучших традициях, то я решил подарить тебе цветы.

— Соколов, вы вообще обнаглели? — прошипел Полянский, наклоняясь к паршивцу через угол стола. — Покиньте мой кабинет немедленно!

— Обычные цветы. Чтобы приятно тебе сделать, — он отмахнулся от змеиного шипения терапевта. — А потом подумал, как я с ними пойду? Думал-думал и… В общем, вот.

Явно смущаясь, Матвей достал из рюкзака маленький горшочек с кактусом, покрытым светлыми иголочками, как пухом. Сверху распускался маленький и невзрачный, зато настоящий цветок. Его полупрозрачные лепестки просвечивали на солнце и казались чрезвычайно хрупкими.

— Это что? — севшим голосом спросил Полянский, не отводя взгляд от нежной красоты.

— Кактус. Я сначала розы выбирал, хотя и сомневался. А потом увидел эту кроху и сразу о тебе вспомнил. Такой же колючий, и такой же… — он не договорил, внезапно закашлявшись. — К тому же, говорят, кактусы нейтрализуют какую-то фигню от компьютеров. А ты весь день перед монитором.

— Он мне не нужен. Забирайте обратно, — буркнул терапевт, втайне желая провести подушечкой пальца по пушистым иголочкам. Наверняка они только так выглядят, а на самом деле жëсткие.

— Нет. Он для тебя.

— Я его выкину.

— Не выкинешь.

— Откуда бы вам это знать, Соколов?

— Ниоткуда. Просто знаю. Ладно, не буду задерживать. До свидания, док.

— До свидания, — машинально отозвался Полянский и мрачно уставился на закрывшуюся за Матвеем дверь.

Александр Юрьевич чувствовал, что у него что-то треснуло внутри. Он пока не понимал, хорошо это или плохо, но что-то определённо изменилось.

Кактус переехал на подоконник, возле стола Полянского. Его красотой и необъяснимым появлением бурно восторгалась вернувшаяся Венера Леопольдовна, и это почему-то очень не нравилось терапевту. Хотелось отгородить свой подарок от чужого внимания.

Днём позже кактус переехал дальше по подоконнику, ближе к столу медсестры. Полянский сделал вид, что ничего не заметил, а вечером молча сунул его в пакет и унёс домой.

С того дня кактус, названный «Блямбой», стал жить на кухне, рядом с салфетками и солонкой. И уже следующим утром, во время своего первого и любимого приёма пищи, Полянский смотрел на пушистую колючку, тщетно стараясь не думать о том, кто её подарил.

========== Часть 3. Алиби-чего? ==========

Август — золотая пора в их всеми забытом городке. Природа чувствует себя уверенно, как никогда раньше, и кажется, что осень никогда не наступит. Но в сентябре это буйно цветущее великолепие ярко полыхнëт красками, а затем пожухнет, чтобы укрыться первым снегом. Это будет позже, а пока летнее солнце пригревает с самого утра, а птицы поют весело и беззаботно.

И даже в такую погоду люди умудряются болеть и вызывать врача на дом. Почему-то в их городке не слишком популярно вызывать терапевта, в отличие от той же скорой. Или педиатра. Вот они да, сбиваются с ног, бегая по больным. А Полянский выбирался на свой участок не так уж и часто, тем более летом. Наверное потому, что поход в больницу его возрастным контингентом воспринимался как «выход в свет» и был в приоритете.

Но сегодня поступил вызов на Полевую. Частный сектор, где жили в основном люди преклонного возраста, находился почти в самом центре города — по соседству с рынком.

Судя по данным из регистратуры, некой Вере Ивановне было почти семьдесят. Значит, или дело совсем плохо, или профилактика для родственников. Как ни странно, но подобное часто встречается у пожилых людей, которым не хватает внимания.

Добиться ухаживаний от родственников и лишний раз услышать «Ну как, бабуль? Полегчало?» — именно такую цель преследуют заскучавшие пенсионеры. Это грустно, но Полянский их чисто по-человечески понимал, а потому иногда подыгрывал, сурово хмуря брови, качая головой и укоризненно цокая языком. Как правило, после такого даже самые хладнокровные родственники начинали суетиться вокруг на глазах оживающей бабушки, и все были довольны.

Приближаясь к нужному дому, Александр Юрьевич машинально отметил облагороженную территорию и с десяток клумб, в которых самозабвенно цвели какие-то цветы.

Хорошо, когда у пенсионеров есть хобби. И работа на участке — это отличный вариант! Особенно если для полива есть шланг, а сами работы идут не в полдень, когда солнце любого свалит с ног.

Разношенные галоши на деревянном крыльце, половик, связанный из лоскутков, пакетики с прикормкой для цветов и старая алюминиевая лейка. Обычный быт почти деревенского дома. Вот только новая газонокосилка нарушала общую идиллию. Хотя, наверное, инструмент или косарь оставил, или родственники.

Полянский поискал глазами звонок, не нашёл, и уже хотел постучать, как увидел записку, всунутую в ручку двери.

«Открыто!». Несмотря на преклонный возраст, почерк бабуси был чётким и уверенным. Можно сказать мужским. И это хорошо, ведь уверенные линии говорят об отсутствии дрожи в руках.

Но сам факт, что дверь не открыли, а оставили записку, наводил на опасения. Не теряя времени, терапевт скинул мягкие туфли и поспешил к пациентке.

Пройдя холодный коридор, он для приличия стукнул в дверь и вошёл в дом. Его никто не встретил, но из дальней комнаты послышался какой-то звук, и терапевт поспешил туда. Сознание мимолëтно отмечало простенькие обои, советскую стенку и ажурные занавески, которые покачивались от ветерка, задувающего в открытые окна. В соседней комнате громко тикали часы.

— Здравствуйте! Врача вызывали? Я… — зайдя в комнату, Александр Юрьевич замер, подавившись продолжением фразы.

На полуторной кровати, застеленной ситцевым бельем в цветочек, лежал Матвей, укрытый одеялом почти до подбородка. Он закинул одну руку за голову, а другой держал телефон. На экране мелькнул интерфейс популярной читалки. Соколов выглядел более чем здоровым.

— Привет, док!

— А… а где бабуля?

— Я за неё! — канонно откликнулся Матвей и фыркнул: — Мы как в «Шурике».

— Мы как в «Красной Шапочке», Соколов! Признайтесь, что вы наглый серый волк и сожрали несчастную бабушку! А если серьезно, то где э-э… Вера Ивановна? — Полянский кинул взгляд в блокнот, освежая в памяти имя старушки.

— Бабуси нет.

— Объясните нормально, Соколов! Где моя пациентка и почему её нет?

— Док, не психуй. Нервные клетки не восстанавливаются. Ты же учёный. Сам знаешь.

— Соколов!

— Да что? Бабуся на работе. Ещё в восемь утра убежала и до вечера теперь. А я с ночной смены.

— На работе? — глупо переспросил терапевт, в очередной раз пытаясь собрать паззл.

— Ну да. Она вахтëром в доме культуры работает. Говорит, не может дома сидеть. Она у меня боевая. Вся в меня! — Матвей горделиво расправил плечи, насколько это позволяло лежачее положение и стукнул себя в грудь.

— А кто тогда оформил вызов?

— Я.

— Зачем?

— Увидеть тебя хотел. На работе ты замороченный, а после работы нервный. Я искал золотую середину.

— Значит, вызов ложный. Вы же знаете, что это карается штрафом? И вообще, как вам не стыдно, вызывать врача к бабушке, если она здорова? У вас не только шуточки дебильные, но и сами поступки говорящие.

— Про штраф я знаю. Только вызов не ложный. Мне кажется, что я на самом деле заболел. Температура, кашель, глотать больно и дышу с трудом, — его серые глаза так хитро поблëскивали, что медик не поверил ни единому слову. — А то, что пациентом бабуся числится, так это меня в регистратуре неверно расслышали. Я хотел сказать, что живу по одному адресу с Верой Ивановной Климовой, а они записали эти данные. Я хотел поправить, да сил не хватило, голос пропал.

— У меня сильные сомнения на этот счёт. Вы брешете, как сивый мерин!

— А ты проверь. Тем более, если уже пришёл.

— Не собираюсь я ничего проверять!

— А как же клятва Гиппократа?

— Вы хоть в курсе, как она звучит?

— Э-э… «Не навреди»? — с большим сомнением в голосе уточнил Матвей, вопросительно вскинув на доктора взгляд в поисках подсказки.

— Соколов, вы меня бесите! Вы ужасно раздражающий и настырный экземпляр!

— А ещё больной, — и хозяин дома показательно закашлялся.

— Шут гороховый, — буркнул Полянский, приближаясь к притворщику. Почему-то серьёзно сердиться не получалось.

— Пусть так. Но я же немногого прошу. Просто посмотри, всё ли в порядке. Я тоже хочу кое-что проверить.

— Что?

— Потом скажу, — улыбнулся Матвей и ощутимо расслабился, поняв, что Александр Юрьевич не собирается сбегать.

— Ваши фамилия, имя, отчество? Дата рождения? Адрес по прописке? Номер СНИЛСа и полиса? — терапевт сел на стул возле кровати и положил блокнот на колено.

— Да брось! Ты же знаешь, как меня зовут.

— Вы оформили вызов. Мне нужно задокументировать данные, — упрямо отозвался терапевт и поднес ручку к белоснежному листу, готовый выполнить свою работу как положено.

— Соколов Матвей Сергеевич, — буркнул пациент, явно раздосадованный таким официозом.

Полянский кивнул и начал записывать, но вдруг недоуменно замер. Он во все глаза смотрел на Матвея, который откинул одеяло и, дефилируя лишь в одних трусах, прошлëпал голыми пятками до стенки. Выдвинув ящик, он порылся в документах и вытащил паспорт, СНИЛС и заламинированный полис.

— Соколов! Прикройтесь! — возмущëнно воскликнул Полянский, не в силах оторвать взгляд от голой спины с переплетением тугих мышц под кожей и мускулистых волосатых ног. На плече остался трогательный след от складки простыни.

— А что такое? Ты же врач, — равнодушно отозвался Матвей и неспеша прошёл обратно, так и не потрудившись прикрыться. Возможно, он даже немного красовался перед терапевтом, учитывая появившуюся кошачью грацию. — Держи. Паспорт и страховые, как и просил.

— Спасибо. Ложитесь, — выдавил Полянский и начал переписывать данные, путая цифры. Перед глазами стояло мощное и гибкое тело.

— Ты какой-то неправильный врач.

— Я слышу это многие годы и версия, как правило, одна и та же. Удивите меня.

— У тебя почерк понятный. Обычно врачи жутко пишут, как нитку протянули. То, что написано, может только другой медик прочитать или провизор в аптеке. А у тебя читаемо. Можно разобрать.

— Кхм… Опишите ваши симптомы, — Полянский смутился, удивлëнный тем, что Матвей замечает подобные мелочи, и поспешил сесть на привычную лошадку.

— Внутри ноет что-то. Жарко и холодно одновременно. Руки ледяные. И обниматься хочется.

— Соколов! Перестаньте паясничать!

— А что я такого сказал? — фальшиво удивился Матвей. — Говорю же, холодно! А объятия — лучший способ согреться. Вы знаете, что когда людям грозит смерть от холода, ну, например, машина зимой в поле сломалась, а помощи нет, то они раздеваются и греются друг о друга?

— Нет, это просто невозможно! Паяц, — пробормотал терапевт и достал из сумки стетоскоп. Расправил трубки и вдел наконечники в уши. — Лежите спокойно.

— Лежу, — отозвался Матвей и прикрыл глаза.

Полянский постарался сосредоточиться на звуках, а не на обнажённом теле перед собой. Это оказалось сложнее, чем он предполагал.

Тональность, шумы, ритмичность — всё было в норме и соответствовало здоровому состоянию молодого мужчины. Вот только пульс зашкаливал и удары сердца буквально выбивали у Полянского землю из-под ног. Слова и шуточки — мусор, а вот физиологию не обманешь.

Александр Юрьевич сглотнул и хотел что-то спросить, но увидел прикрытые глаза Матвея и уступил своему желанию. Позволил себе на несколько секунд задержать взгляд и изучить лицо этого балбеса с более близкого расстояния. Полянский жадно переводил взгляд с дрожащих век на небольшие тени под глазами и волевой подбородок, покрытый вчерашней щетиной. А вот старый, побелевший шрамик под нижней губой. Интересно, откуда? Жилка на шее часто билась, совпадая с биением сердца, которое своим звучанием с помощью стетоскопа заполнило всё существо терапевта.

— И в животе иногда что-то тянет, — тихо произнёс Матвей, не открывая глаз.

Полянский сглотнул и убрал стетоскоп обратно. Прежде чем приступить к пальпации, он незаметно вытер вспотевшие ладони о брюки. Кожа Матвея горела огнём, и Александр Юрьевич обжигался от каждого прикосновения, даже если касался просто резинки трусов. Ощущение подтянутых мышц под своими пальцами уносили его далеко-далеко от медицины, но он старался справиться со своей профессиональной задачей.

— Тут больно?

— Н-нет.

— Хорошо. А тут?

— Нет.

— А так?

— А так приятно, — выдохнул Матвей, открыл глаза и уставился на склонившегося к нему доктора. На щеках притворщика расцвёл румянец, а глаза лихорадочно заблестели. Он быстро облизал пересохшие губы.

— Я не вижу каких-то проблем. Всё в норме и… — терапевт очень старался, чтобы его голос звучал как обычно, а сам ловил последние мгновения прикосновения, как солнечные дни перед тëмной зимой.

— Док, — хрипло позвал Матвей.

— Что?

— Я тоже проводил исследование. И я не ошибся.

— В чём?

— В том, что я чувствую. И как ты на меня действуешь.

— И как же?

Вместо ответа пациент осторожно взял доктора за руку, невесомо погладив запястье, и потянул её вниз. Поначалу растерявшийся Полянский успел лишь заметить затвердевшие соски Матвея, а в следующий момент его будто ударило током от вздыбленных боксëров, которые приподнимал напряжëнный член. Внутри терапевта что-то взорвалось.

— Соколов! Вы идиот! — заорал Полянский, отдëрнув руку и вскочив на ноги. Стул с грохотом упал на пол. — Что вы себе позволяете?!

— Блямба! Док, прости! Я… — Матвей будто пришёл в себя и быстро прикрылся одеялом. — Ты так смотрел, что я… Твою мать!

Александр Юрьевич пытался устоять на ногах. Газированная кровь бежала по телу, отравляя организм животным страхом и звериным желанием. Он тяжело дышал и чувствовал, как от стресса и пота мокнет его лёгкая льняная рубашка. В голове, подобно ингредиентам в чаше блендера, с немыслимой скоростью крутились мысли.

Это просто невозможно! Пора что-то решать. И решать кардинально. Неожиданная идея пришла в голову, и всё показалось простым и логичным. Может, стоит пойти от обратного?

— А знаете, Соколов… Я не против.

— Не против чего?

— Переспать с вами, что же ещё. Когда там ваша бабушка возвращается? Вечером? Славно. Этого времени должно хватить, — уверенно проговорил терапевт и начал демонстративно снимать часы, явно собираясь раздеться полностью.

Однако Матвей не выглядел радостным, а смотрел хмуро и подозрительно.

— И с чего вдруг такая перемена настроения?

— Ну как же? Вами двигает любопытство. Сейчас мы его удовлетворим, и вы перестанете превращать мою жизнь в кошмар, — он споро расстегнул пуговицы рубашки и взялся за брючный ремень.

— Нет, подожди! Я не хочу, чтобы… так. Я хочу, чтобы ты сам захотел, по-настоящему. Понимаешь? — несмотря на эти слова, Матвей жадно рассматривал оголяющегося терапевта. Он сел на постели, с силой сжав край одеяла. Мышцы на руках напряглись.

— Если мне не изменяет память, пару недель назад вы заявились ко мне именно с таким предложением.

— Я же уже объяснял! Док, перестань раздеваться! Прикройся, блин! Я же не железный!

— Так и я не железный. Ваши шуточки, Соколов, у меня уже в печëнках сидят! Так что давайте сделаем всё, что нужно, и забудем друг друга как страшный сон! Не переживайте. Первый раз, конечно, болезненный, но я постараюсь быть аккуратным и в процессе не срываться в агрессию, вспоминая обо всех неудобствах, что вы мне причинили!

— Э-э… В каком смысле? — вместе с вопросом в голосе прозвучала лёгкая паника.

— Ну как же? Вы хотели секса с мужчиной? Сейчас вы его получите. Надеюсь, вы подготовились и нас не ждёт конфуз?

— В к-каком смысле? — заикнулся Матвей с округлившимися глазами.

— Да что вы заладили с этим смыслом? В прямом. Вы делали чистку? Это не совсем приятная, но увы, необходимая процедура. Если да, то я больше не вижу сложностей. Переворачивайтесь на живот и вставайте в коленно-локтевую позицию.

— Но я думал, что мы… Ты… А я сверху.

— Индюк тоже думал, да в суп попал. Вы думали, что я пассив? Глупо. Геи, как правило, универсальны. В том числе и я, — не покраснев, соврал Полянский. Он всегда был пассивом и не испытывал ни малейшего желания что-то менять.

— То есть ты хочешь, чтобы я подставился? Хочешь меня трахнуть? — растерянно уточнил Соколов, разом как-то поникнув. Со стороны можно было подумать, что теперь он прикрывается одеялом для защиты, а не ради приличия.

— Ну да. А вы разве против?

Матвей молчал, вперив в терапевта тяжëлый взгляд. Ноздри гневно раздувались, и даже уши стали бордового оттенка.

— Я хотел наоборот. И не при таких обстоятельствах. Но если тебе хочется, то давай попробуем, — наконец произнёс он и перевернулся на живот, уткнувшись лицом в подушку. — Только обещай, что в следующий раз я буду сверху, — глухо добавил он.

Полянский растерянно замер. Если это был какой-то розыгрыш, то он явно затянулся. Он-то рассчитывал, что этот болван взбесится и выставит его, чтобы больше никогда не видеть, а тот уступил. Согласился быть снизу и отдать свою девственную задницу на растерзание.

Да какой из этого балбеса пассив, если у него тестостерон того гляди из ушей полезет?

И самому Александру Юрьевичу его зад абсолютно не нужен, только если потискать. А вот оказаться на этой самой полуторке, прижатым Соколовым сверху, да так, чтобы было тяжело вздохнуть…

— Док? Я готов, — не поднимая лица от подушки, Матвей откинул одеяло и начал стягивать трусы. Терапевт сбросил с себя оцепенение.

— Стойте, Соколов, — устало бросил он и начал застегивать свою рубашку. — Это просто глупая шутка. Я, признаться, ожидал другой реакции.

— Что?

— Что слышали, — огрызнулся терапевт, застëгивая часы на запястье. Вся эта идея перестала казаться ему удачной, тем более что результат оказался нулевой.

— Док, ты меня с ума сводишь! То давай, то не давай, — укоризненно заметил Матвей. Впрочем, это не помешало ему натянуть трусы повыше. А после он встал и взял со стула шорты. Для надëжности.

— Простите, Соколов. Это всё просто глупая шутка. Я не хочу вас. Ни сверху, ни снизу, ни сбоку. Никак. Я… — новая идея пришла в голову и тут же сорвалась с языка. — У меня… Алибидемия.

— Алиби чего? И где ты умудрился подцепить такую пакость?

— Алибидемия, — трагично повторил Полянский и, заметив, что Матвей не может оценить всей драмы пояснил: — Я фригидный мужчина. Просто не хочу секса как такового. Мне это не нужно. И уж конечно это не заразно.

— Не стои́т? — с искренним сочувствием поинтересовался Матвей, подходя ближе. Полянский окинул голодным взглядом его широкую грудь, облизнул губы и отодвинулся подальше, чтобы не порушить только что придуманную легенду.

— Не то чтобы… Я просто не хочу. Ни морально, ни физически. Последствия гормонального сбоя на фоне угнетëнного либидо. Но это не страшно. Тысячи мужчин живут с таким недугом. Так что вам, Соколов, лучше найти более подходящую для экспериментов кандидатуру.

Приведя себя в порядок, Александр Юрьевич бросил беглый взгляд на Матвея. Тот усиленно о чём-то размышлял и бросал на терапевта подозрительные взгляды.

— А это лечится?

— Увы, нет. Так что всего доброго, Матвей. Мне пора возвращаться на работу к настоящим пациентам, — он грустно улыбнулся, будто ему было чуточку жаль расставаться.

— Блямба… Слушай, док, ты это… Ну, не переживай. Медицина идёт вперёд семимильными шагами. Сам знаешь. Придумают ещё что-нибудь, и будешь как новенький!

— Да. Верно. Спасибо за поддержку, Соколов. До свидания, — Полянский развернулся, чтобы уйти, но его уже привычно развернули за плечо.

— Да подожди ты! Я же не закончил… Слушай, ну секс, это конечно, очень важно, и мне дико жаль, что у тебя такие сложности… Но я хочу побыть с тобой не только для того, чтобы кончить. Подрочить я и один могу. Мне просто нравится… Ты нравишься. И мне интересно с тобой, веришь? Давай… Давай чаю попьëм? Или кофе? Хотя лучше чай. У меня бабуся сама чабрец сушит, знаешь, как вкусно? Ни в одной покупной заварке такого аромата не встретишь! А ещё я могу свои детские фотки показать. И бабусю. Может, ты её даже знаешь. И родителей своих покажу, говорят, я на отца похож.

Холодные руки терапевта неожиданно оказались в горячих ладонях Матвея. Александр Юрьевич молчал, не зная, что сказать. Им никогда не интересовались, как личностью. В пределах родного городка лишь обсуждали и травили, а во время своих отпусков и двухнедельных секс-марафонов его партнёров интересовало только тело, и это было взаимно.

Встретить такого искреннего и чистого человека, как Матвей, казалось настоящим чудом. Вот только Полянский не верил ни в чистоту, ни в искренность. Он ожидал подвоха и был готов к тому, что в любой момент из-за кулис выскочит вертлявый ведущий и заорëт, что это всё розыгрыш, а Сашка-пидорас повëлся. Такого Полянский точно не хотел. Он и так уже сегодня наговорил более, чем достаточно.

Выдавив из себя жалкую улыбку из серии «хорошая мина при плохой игре», терапевт вырвал свою руку, метнулся во двор и буквально сбежал с Полевой улицы.

========== Часть 4. Животный страх ==========

На следующий день Полянский впервые в жизни пожалел, что сегодня суббота. Он бы предпочёл оказаться на работе и слушать однотипную симптоматику или даже ворчание вечно всем недовольной Венеры Леопольдовны, чем сидеть дома и стараться игнорировать собственные настойчивые мысли.

Весь день он промаялся, не зная, чем себя занять. Пожарил сëмгу на гриле и приготовил к ней пряную подливу. Сделал уборку, намыл кухню и сантехнику. Начал читать, но отложил. Включил телевизор и без интереса пощëлкал пультом. Выбрал подходящую настроению музыку, но выключил её через несколько минут. Заняться было решительно нечем. Точнее, ничего не хотелось.

Прослонявшись до вечера и дождавшись, пока дневная жара спадëт, он решил прогуляться. Возможно, это была не самая удачная идея, но сидеть дома стало совсем невмоготу.

Он прошёлся по окраине района, свернул к рынку, побродил по городской площади. Спустя почти час ноги вынесли его к южной части города, где он давно не бывал. А район тем временем процветал, тут даже вырос новый продуктовый магазин, о котором терапевт только слышал.

Недолго думая, Александр Юрьевич поднялся по ещё блестевшим ступенькам. Он любил продуктовый шоппинг, когда мог не спеша изучить ассортимент, сравнить цены, найти что-то новое и полезное, вроде цельнозерновой муки, настоящих стручков ванили или зёрен для проращивания.

Полянский расслабленно прогуливался между полок, лениво раздумывая, как бы донести до дома замороженный шпинат, который тут выглядел довольно привлекательно, как сбоку раздался знакомый голос:

— Привет, док! Ты меня ждёшь? Я заканчиваю через десять минут и весь твой.

Терапевт подскочил на месте от неожиданности и обернулся к Матвею, лицо которого украшала широчайшая улыбка. Спортивное тело было плотно упаковано в чёрную форму охранника, а на бедре болталась дубинка.

— Соколов! Немедленно замолкните и прекратите орать на весь магазин! — прошипел он, не разжимая губ. — Что вы тут, вообще, делаете?

— Я тут работаю, — Матвей демонстративно кивнул на форму и расправил плечи. — А ты разве не ко мне пришёл?

— Нет, чёрт бы вас побрал! Я понятия не имел, что вы тут работаете!

— Да? А я уже подумал… Кхм… Ладно. Я освобожусь через несколько минут. Подождëшь? Прогуляемся. Заодно до дома тебя провожу, чтобы ты в сумерках один не блуждал, — в голосе Матвея послышалась трогательная надежда, но терапевт заметил совсем не её.

— Соколов, да ради всего святого, замолчите! Если кто-то услышит?! Одно дело говорить о чём-то дома, за закрытыми дверями, а другое — в общественном месте!

— Так нет никого. Танька на кассе только носом клюёт, и всё.

— И у стен есть уши, — глубокомысленно изрëк Александр Юрьевич и нервно оглянулся.

— Слушай, а ты любишь готовить? Может, купим что-нибудь и приготовим ужин? Вместе. Я голодный, как волк! Включим интересное кино, поговорим…

— А вы настырный! — со смесью раздражения и восхищения заметил терапевт.

— А то! Я такой.

— А ещё самодовольный и самобахвальный. Словом, довольно раздражающая личность. Ладно, не рад был встрече. До свиданья!

И не слушая ответа Матвея, Полянский почти бегом кинулся на выход, бросив пустую корзину перед кассой. От резкого звука скучающая продавщица встрепенулась, но терапевт уже промчался мимо, мечтая оказаться дома прямо сейчас.

Вот стоило весь день гнать от себя мысли об этом балбесе, чтобы вечером самому же заявиться к нему на работу! Дурацкое стечение обстоятельств! Но кто же знал…

Тихо ругаясь на весь белый свет, Александр Юрьевич быстро шёл в сторону дома. Прогулочное настроение исчезло, как будто его и не было.

Он уже был недалеко от дома, как в голову пришла замечательная идея срезать путь через бывшие бараки и мусорные контейнеры. Этот маршрут позволял сократить хороший крюк, если идти с южной стороны города.

Полянский понял, что идея была не самой лучшей, когда посередине пути из-за мусорного бака выпрыгнула крупная дворняга. В сумерках её глаза будто светились от злобы, а пыльно-светлая шерсть угрожающе топорщилась на загривке.

— У меня ничего н-нет, — выдохнул терапевт, обмирая от страха и показал пустые руки.

Он с детства боялся собак. Лет в пять наклонился погладить пушистую болонку, а та развернулась и клацнула зубами прямо перед носом маленького Саши. С тех пор он испытывал необъяснимый страх, особенно от звериного рычания с надрывными хрипами и громкого лая.

Бродяга, почувствовав себя хозяйкой положения, обнажила зубы и сделала шаг вперед. Послышалось то самое утробное рычание, от которого Полянский внутренне задрожал.

— Хороший пёсик. Всё хорошо. Я ничего тебе не сделаю и сейчас тихо уйду. Даже спиной не повернусь, — успокаивающе произнёс Александр Юрьевич и сделал шаг назад.

Шавке это не понравилось, и она гавкнула басом, как в бочку. Из пасти свесилась тонкая нить слюны.

Сквозь панику терапевт пытался просчитать варианты. Позвонить он не успеет. Убежать тоже. Кричать бесполезно, отсюда его вряд ли кто-то услышит. Драться с собакой — безумная идея, но как-то само вспомнилось, что их уязвимые места — нос и глаза.

Пока он судорожно размышлял, как поступить, из-за другого контейнера выскочил ещё один пёс и тоже угрожающе заворчал. Ситуация стала патовой.

— Эй! А ну, пшли нахер отсюдова! — Полянский вздрогнул от неожиданности, услышав гневный крик за своей спиной. Сердце забилось чаще. Он по голосу узнал вопившего, а ещё появилась призрачная надежда выйти из схватки без потерь.

Псы зарычали ещё громче, накручивая себя, и припали на передние лапы, а терапевт понял, что пропал. Сейчас его разорвут, а Матвей даже не успеет до него добежать. Наверное, Соколов тоже это понял, потому что раздался свист и где-то в стороне упал камень, брошенный сильной рукой. Вслед за первым упал второй, уже чуть ближе к собакам.

— Пшли отсюдова, я сказал! — снова заорал Матвей и бросился к ним со всех ног.

Через две секунды, показавшиеся Полянскому вечностью, Соколов уже был рядом, отчаянно матерясь и отмахиваясь от кидавшихся на него шавок подобранной по пути палкой. С громким лаем псы бросались на Матвея и висели на его джинсах, пропарывая зубами синюю ткань.

Парализованный животным страхом Полянский с широко открытыми от ужаса глазами наблюдал за схваткой. Наконец, одна из псин взвизгнула, получив палкой по ушам, и трусливо отбежала, поджав хвост. Другая продержалась чуть дольше, но тоже отступила, сделав вид, что у неё есть другие, более важные дела, а человеку просто повезло.

— Вот и валите отсюдова, твари! — победно выкрикнул Матвей им вслед. Он взмахнул своей палкой-колотилкой и порывисто повернулся к Полянскому. В серых глазах горел огонь, а грудь тяжело вздымалась от сбитого дыхания. Терапевта окатило волной его мужественности и облегчением от спасения. Ноги задрожали.

— Отсюда, — только и смог сказать он слабым голосом.

— Что отсюда?

— Нет слова «отсюдова», которое вы употребили несколько раз. Правильно говорить «отсюда».

— Док, ты серьёзно? — Матвей посмотрел с нескрываемым удивлением и отбросил своё оружие в сторону. — Я как дурак пытаюсь тебя догнать, топаю через полгорода, отбиваю от бродячих шавок на пустыре (нафига ты вообще тут попëрся?), а ты мне говоришь, что я неграмотный?

— Простите! И правда, что это я… Понимаете, собаки… С детства… Рычит, а я даже пальцем не могу… Зубы прямо перед носом, а ведь просто болонка и… и… — залепетал Полянский, чувствуя, как его начинает отравлять адреналин. — Я вообще-то не трус, но собаки это… это…

— Так, спокойно! Отставить истерику, — Матвей шагнул ближе, и Полянский на секунду понадеялся, что его сейчас обнимут и он бы даже не сопротивлялся, но нет. Соколов лишь встряхнул его за плечи и пытливо заглянул в глаза. — Ну? Нормалëк?

— Я… Да. Да, спасибо, вам, Соколов! Вы меня спасли!

— Обращайся, — скромно улыбнулся он и кивнул в сторону домов. — Пошли, провожу тебя до дома. А то вдруг тут ещё кто в мусорке прячется.

Терапевт хотел возразить, но признал правоту слов Матвея и молча пошёл в сторону дома. Соколов шагал сзади, и это почему-то смущало. К счастью, скоро тропинка расширилась, и они пошли рядом.

— Как вы сами? Если есть укусы, то нужно обратиться к медикам. Вдруг у псов бешенство? Следует…

— Расслабься, док. Всё хорошо. Джинсы подрали и попачкали чуток. Но укусов нет, я уверен. Так, обслюнявили, — хохотнул он и пнул с тропинки камушек.

Полянский покосился на ноги своего спутника и ахнул. В пылу схватки он, будучи лишь зрителем, даже не заметил, что штаны Матвея теперь местами похожи на лапшу, а ботинки и руки в смердящей собачьей слюне, которая уже начала подсыхать, и в грязи от палки.

— Пойдëмте ко мне. Помоете руки и приведёте себя в порядок, а я проверю насчёт укусов. Домой на такси поедете.

— Да ну, не стóит, — для вежливости отказался Матвей, пытаясь спрятать довольную улыбку. Даже шагать стал бодрее.

— Стóит-стóит. Естественно, такси за мой счёт. И за джинсы я вам тоже возмещу, только скажите сколько.

— А вот это точно не нужно. Серьёзно, док. Не хватало ещё, чтобы ты мои портки оплачивал, — в голосе Матвея появилось что-то такое, что терапевт больше не рискнул поднимать эту тему.

Чем ближе они приближались к дому, тем более сильные сомнения одолевали Александра Юрьевича о правильности своих действий. Конечно, на улице почти стемнело, но если кто-то увидит, как он заводит в свой дом мужчину… Новый виток сплетен обеспечен, и спокойная жизнь кончится не только у него, но и у Матвея. Однако приглашение уже прозвучало в воздухе, и идти на попятный было бы неловко.

— Эй, всё в порядке? — Полянский и так не мог попасть ключами в замочную скважину, а от лёгкого прикосновения Матвея, который стоял сзади, он и вовсе подпрыгнул.

Этажом выше хлопнула дверь, и терапевт судорожно загремел связкой, стараясь как можно скорее попасть в квартиру. Отперев замок, он быстро открыл дверь и втолкнул Соколова в прихожую. И только прикрыв за собой дверь, он нашарил выключатель. Яркий свет залил прихожую, позволив Матвею осмотреться.

— Ого, сколько у тебя замков! Так боишься домушников? — хмыкнул Соколов, наблюдая, как хозяин квартиры запирает три замка, накидывает цепочку и задвигает запор.

— Не домушников, — сдержанно отозвался Полянский, слегка расслабившись.

— А кого? Или ты… просто боишься?

— Снимайте обувь и вместе с ней идите в ванную, — доктор проигнорировал адресованный ему вопрос.

— Как скажешь, — послушно отозвался Матвей и подхватив свои обслюнявленные кроссовки, скрылся в ванной.

Александр Юрьевич тем временем окинул критичным взглядом свою квартиру. Не хватало ещё оставить на видном месте какую-нибудь смазку для анального секса или нечто подобное. Но всё было в порядке, и придраться не к чему.

— Док, а можно ножницы? И пакет. Я отстригу обсосанные лохмотья, но хоть до дома в подобии шорт доеду, — крикнул Матвей из-за двери.

Полянский поспешил принести требуемое и постучал в ванную. Дверь открылась, явив взору терапевта Матвея в футболке и трусах. Пострадавшие джинсы лежали на стиральной машинке, готовые к обрезанию. В маленьком помещении мощный Соколов смотрелся непривычно и даже устрашающе.

— Ножницы, — объявил доктор, стараясь не облизывать жадным взглядом волосатые ноги, которые оказались совсем близко.

— Хорошо, спасибо. Слушай, я руки хотел помыть. А тут мыло э-э… чëрное. Это ничего?

— Обычное мыло. С глиной в качестве абсорбента. Если смущает, воспользуйтесь жидким.

— Док, всё в порядке? — Матвей развернулся к хозяину дома и легко прикоснулся к его плечу.

Полянский скинул его руку, едва почувствовав внутренний трепет. Определённо, приводить Матвея домой было плохой идеей.

— Соколов, я бесспорно благодарен вам за спасение от бродячих собак, но это не даёт вам права распускать руки.

— Прости, я просто хотел… Неважно. Я сейчас выйду, — нахмурился Матвей и потянулся к чëрному мылу.

Пока Соколов приводил себя в порядок, Полянский решил отблагодарить своего спасителя ужином, ведь тот после рабочего дня. Тем более от пережитого стресса терапевт и сам ощущал звериный голод.

Он разогрел приготовленную утром сëмгу и перелил пряный соус в специальный кувшинчик. Открыл белое вино и достал бокалы и два набора столовых приборов. Быстро вскипятив воду, он бросил туда замороженную зелëную фасоль и от души посолил. Осталось добавить приправ, и лёгкий ужин готов.

Настроение почему-то стало прекрасным. Наверное, побочный эффект от чудесного спасения.

— Ого! Красиво, как в ресторане. Только свечей не хватает для полной романтики. Надеюсь, я приглашён на ужин? — Матвей неслышно вышел из ванной в обрезанных выше колена джинсах и прислонился к стене, скрестив руки на груди. Бросив взгляд на стоящую в горшке Блямбу, он улыбнулся, но промолчал. А терапевт поймал себя на мысли, что у него не только ванная крохотная, но и кухня.

— Не обольщайтесь, Соколов. Это просто еда. А что, вы были в ресторане? — машинально спросил хозяин квартиры, перебирая приправы в специальном сундучке. Секундой позже он понял, что вопрос был явно невежливый. Ну какие рестораны в их захолустье?

— В настоящем нет, — подтвердил его мысли Матвей. — В кафешках наших был, конечно, но это не то. А ты был?

— Только в а-ля карт, на курортах.

— Один?

— Что?

— Ты был там один или с кем-то?

— Вот уж не думаю, что эта информация касается вас хоть каким-либо образом, — фыркнул Александр Юрьевич и вытащил пару пакетиков со смесью перцев и пряными травами.

— А можно спросить?

— Вы ведь не отстанете?

— Нет.

— Тогда спросите, но не факт, что я отвечу, — Полянский высыпал в кастрюлю специи и перемешал. Затем подцепил одну фасолину и отправил её в рот, проверяя готовность.

— У тебя кто-то есть?

— Вот как раз на этот вопрос я и не желаю отвечать, — снова фыркнул терапевт.

— Тогда можно ещё один?

— Рискните.

— Если у тебя никого нет, значит…

— Я этого не говорил, — перебил Александр Юрьевич и бросил на своего гостя недовольный взгляд. Слишком уж проницательный спаситель ему достался. Терапевт достал тарелки и потянулся к сундучку, чтобы убрать приправы, а Матвей тем временем продолжил:

— А я так услышал, и откуда-то знаю, что не ошибся. Так вот… Если у тебя никого нет, то это значит, что то чёрное кружевное бельё, которое сохнет на батарее в ванной, твоё?

Полянский выронил пакетики и на пол. Разноцветные горошины перца весело поскакали по плитке, но на них никто не обратил внимания.

— Вы… Вы что, рылись в моём белье? — задохнулся от возмущения терапевт и почувствовал, как жгучий стыд заливает краской лицо.

Перед глазами предстали события вчерашнего вечера, когда обычной дрочки было явно мало. Поколебавшись, Александр Юрьевич позволил себе чуть больше, чем обычно. Одевшись в тонкое кружево и наслаждаясь ощущением собственной привлекательности, он сгорал, представляя себя на той самой полуторке в частном доме на Полевой. Под фальшивым пациентом.

—Я и пальцем его не тронул! — отрезал Матвей. — Но когда висит перед самым носом, не заметить невозможно. Ты же сам меня в ванную отправил.

— Так. Это просто невозможно! Мало того, что вы наглец, так ещё и хитрый! Это гремучая смесь… В любом случае, я отказываюсь отвечать на ваш вопрос!

— Да и не надо, — отмахнулся Матвей с улыбкой. — Ты и так всё сказал.

— В смысле? Ничего я не говорил!

— Ты спросил, не рылся ли я В ТВОЁМ белье. Я слышал.

Полянский мысленно застонал. Да что же за день-то такой?

— Я имел в виду, что…

— Док. Всё в порядке. Расслабься, — Матвей подошёл ближе и остановился в каком-то шаге. — Чисто для сведения: мне нравится. Я бы хотел, чтобы… хотя неважно. А теперь давай закроем тему, иначе я за себя не ручаюсь. Кхм… Ты, вроде, меня покормить хотел?

— Хотел. Но ещё слово, Соколов, и я насыплю вам яда. Ваша смерть будет долгой и мучительной, — буркнул Полянский и принялся раскладывать гарнир по тарелкам. Руки ощутимо дрожали.

🌵🌵🌵

Спустя пару минут и полбокала вина, выпитого на нервной почве почти залпом, хозяин дома слегка расслабился. В отличии от хмурого Матвея, который неловко тыкал в рыбу вилкой.

— Не вкусно?

— Вкусно. Очень.

— Тогда почему вы не едите?

— В рыбе косточки.

— Не знал, что в двадцать шесть лет кости являются непреодолимой преградой, — Полянский отпил ещё вина. С каждым глотком настроение становилось всё лучше.

— Дело не в этом. Забей, — буркнул его гость и неуклюже попытался отодвинуть кость на край тарелки. Неприятный звук чиркнул по ушам. Нож так и остался лежать нетронутым.

— Соколов, вы что, не умеете есть с помощью ножа и вилки? — осенила терапевта внезапная догадка. Матвей молчал, уткнувшись в свою тарелку, но Александр Юрьевич отчëтливо видел ставший бордовым лоб. Надо же, до чего этот болван милый, когда смущается. — Да бросьте! Мне абсолютно без разницы, как вы едите. Можете даже тарелку облизать, я вам слова не скажу.

Матвей молчал. С каждой секундой выражение его лица становилось всё угрюмее.

— Ну же, Соколов? Как вы там говорили? Расслабься! Это же просто этикет. А давайте я тоже отложу приборы? Или вообще можно есть руками! Хотите? Держу пари, так будет даже удобнее.

— Да не хочу я так! Как же тебе… Я хочу быть не хуже, понимаешь? Хочу, чтобы наравне. Ты образованный, начитанный, уважаемый человек. Мыло, вон, необычное, дома ремонт, фарфор, еда дорогая и красивая. Сам тоже… Блямба! А я рос с бабусей. На завтрак гречка, на ужин картошка, в бане мыло«Детское» и ботинки носил, пока каши не запросят. Меня некому было научить всем этим премудростям с этикетом, но это не значит, что я тупой.

— Помилуйте, Соколов! Мне и в голову не могло прийти назвать вас тупым. А по поводу остального… Скажите, у вас хорошие отношения с вашей бабушкой? Она любит вас?

— Да. Конечно, любит. Я же её внук.

— Ну так вот… Всё, что вы себе напридумывали — просто чушь. Мыло это вам покоя не даёт, приборы… Это всё мусор и пыль. Наживное, как и некоторые навыки. А вот любовь близких, пусть не идеальная, как в фильмах, зато настоящая, она бесценна. Когда-нибудь вы это поймëте, — терапевт сделал ещё один хороший глоток, допив остатки, и долил ещё.

— Док, давай полегче с винишком, — впервые с начала ужина улыбнулся Матвей.

— Всё нормально. Хотя сочетание алкоголя и стресса губительно… Знаете, Соколов, в очень тяжёлое время родители от меня просто отвернулись. Мы не общались долгое время, а потом их не стало. А сколько раз меня, как вы сказали, уважаемого человека, били и унижали— и сосчитать нельзя. Хотя, не надо сейчас об этом. Так вот… мой вам совет: расслабиться и получать от жизни удовольствие. Вы красивый, умный, напористый, храбрый… Против диких зверей с голыми руками вышли! У вас вся жизнь впереди! И не стоит её тратить на пустые сожаления.

— Док, а ты в курсе, что только что назвал меня красивым? — Матвей улыбался, явно любуясь запьяневшим доктором. Кажется, он даже на время забыл о своих комплексах.

— Не может быть, — отмахнулся Полянский. — А если и так, то плевать! Сегодня можно. Я сегодня избежал участи быть разорванным на мелкие кусочки! — он допил содержимое второго бокала. — О! У меня идея! Я научу вас пользоваться ножом и вилкой!

— Да ладно, не надо, — запротестовал Матвей, но воодушевленного Полянского было уже не остановить.

Легко вспорхнув со своего места, терапевт встал за спиной Матвея и наклонился, заботливо вкладывая приборы в его пальцы. Грудью он почти касался плеч своего гостя.

— Надо-надо! Вы меня от собак, а я вас от вилок. Всё честно. Так, Соколов, сосредоточились! На самом деле, ничего сложного нет. Главное, запомнить одну простую истину: вилка в левой, ножик в правой.

— Неудобно.

— Привыкнете. Можете попробовать наоборот и поймёте, почему именно так. Вообще, для рыбы есть специальные приборы, с ужасным ножом, похожим на лопатку, но я такими не пользуюсь. Кстати, в этой рыбине, не считая хребта, десять костей. Так что нет ничего невозможного! Вот… Теперь. Указательный палец вытягиваем вот так и делаем упор. Давайте, Соколов, пробуйте сами, а я подстрахую.

Матвей неловко отпилил кусочек рыбы и ткнул в него вилкой.

— Всё равно неудобно, — смущëнно отозвался он, но кто бы его слушал.

— А теперь в рот суйте. Корпус наклоняйте лишь чуть-чуть, вы же не маятник. А теперь жуйте. Вот… А сейчас вино. Нет, Соколов, нельзя и вилку, и нож в одну руку складывать, чтобы другой бокал взять! Нужно сложить приборы на край тарелки, вот так. А теперь пейте. Поздравляю, первый кусочек в соответствии с основными правилами этикета съеден.

— Спасибо, док!

— Да не за что. Кстати, вам говорили, что вы очень приятно пахнете? — пробормотал совсем захмелевший Полянский и глубоко вдохнул запах тела Матвея. Удивлëнный этой фразой гость повернул голову, почти столкнувшись с хозяином нос к носу. Они оказались слишком близко, чтобы не почувствовать возникшее напряжение.

— Док? — севшим голосом позвал Матвей, ласково огладив взглядом мягкие линии подбородка, и слегка подался вперёд.

— Я… Мне нужно идти, — выдохнул Полянский, пытаясь отвести взгляд. — Иначе наделаю глупостей.

— Подожди…

— Приятного аппетита, Соколов. Ешьте, пока всë окончательно не остыло.

Покачнувшись, он выпрямился и вернулся на своё место, посвятив всё внимание еде. До конца вечера он не сделал больше ни одного глотка вина и налегал только на фасоль.

========== Часть 5. Утилизатор ==========

Понедельник начался с неприятных сюрпризов. Во-первых, Александра Юрьевича накрыл жгучий стыд, едва он вспомнил, что вчера вытворял.

На самом деле он уже давно ни с кем не говорил на личные темы и явно позволил себе сболтнуть лишнего. И не только сболтнуть. Он чуть не спровоцировал поцелуй! Сразу после того, как тëрся о Матвея и нюхал его, как сука в течке. Позорище!

Во-вторых, мутная головная боль как последствие выпитого тоже не добавила настроения. Как и непривычный аромат помойки во рту.

Ну и в-третьих, придя в кабинет, он обнаружил на своём столе пачку самых дешëвых презервативов и памятку по профилактике ЗППП. Неприятно и гнусно. Вполне в духе кардиолога и окулиста, которым ориентация коллеги не давала покоя.

Выкинув дары местных данайцев в мусорное ведро, терапевт начал вести приём пациентов, и день полетел веселее. Привычная рабочая карусель закрутилась без сбоев и отпустила Александра Юрьевича только к вечеру.

Он уже выходил с территории больницы и почти добрался до пешеходного перехода, чтобы нырнуть в парк, как его чуть не сбила низкая и приземистая машина, резко остановившись на обочине буквально в метре. Кажется, какое-то расстояние её даже протащило юзом. Водительское стекло плавно опустилось.

— Привет, док!

— Соколов, балбес вы эдакий! Вы же меня чуть не убили! — крикнул Полянский срывающимся голосом и приложил руку к истерично бьющемуся сердцу. Сейчас, избежав верной смерти второй раз за сутки, он забыл обо всех предосторожностях. — Я понимаю, что вам на меня плевать, но хоть о себе подумайте! Ведь посадят!

— С чего бы это? У меня всё под контролем, — удивился Матвей, пригасив свою широкую улыбку. — И мне на тебя не плевать.

— Я вижу. Чуть не сбили!

— Да ты чего? Я ж аккуратно. Вот раньше, когда мы зарубы на жигулях устраивали, там да — местами было стрёмно. А сейчас я просто остановился. Наверное, ты просто задумался, а потом испугался.

— Ничего я не испугался. Просто вы болван!

— Да брось, док! — Матвей успокаивающе улыбнулся. — Ласточка — продолжение меня. Типа, как меч у самураев. Я никогда не причиню тебе вреда, тем более с помощью машины.

— Почитайте на досуге о самураях, у которых меч продолжение руки, и харакири. А ещё лучше не приближайтесь ко мне! Видеть не хочу ни Соколовых, ни Ласточек, ни других пернатых! — раздражение, которое копилось с самого утра, но успешно маскировалось, прорвалось наружу.

— Нет.

— Что нет?

— Я не согласен не приближаться. У меня другое предложение. Давай лучше я тебя до дома подкину? А то ты слишком нервный. Покусаешь ещё какую-нибудь бродячую собаку, которая в мусорке прячется, — хмыкнул Матвей и приглашающе кивнул в сторону салона.

Александр Юрьевич внезапно успокоился. Испуг и вспышка раздражения неожиданно позволили выплеснуть лишние эмоции. А ещё стало немного стыдно за свои слова. Вообще-то, Матвей его вчера от собак спас. А то лежать бы ему сейчас в хирургии.

А ещё удивила реакция этого Шумахера. Если бы Соколов проявил агрессию в ответ на раздражение, то они бы точно разругались. Но Матвей мудро промолчал и отреагировал как буфер. Но сесть в машину к мужчине почти в центре города…?

— Я не могу.

— Почему?

— Люди могут неправильно понять, — теперь терапевт даже испытывал некое сожаление от того, что не может себе позволить то, что хочет.

— А не похрен ли тебе на людей? — удивлëнно вскинул брови Матвей.

— Не всё так просто. У стен есть не только уши, но и глаза. Кто-то что-то всегда увидит. Могут пойти неприятные слухи, и это скажется не только на мне, но и на вас.

— Док, мне кажется, у тебя паранойя. Или глюки, если ты стены с глазами видишь…

— Вы прекрасно поняли, что я имею в виду! — вспыхнул терапевт. За много лет он сроднился со своим страхом, но по-прежнему ощущал его холодной и склизкой пиявкой. — Мне жаль, но я правда не могу.

— Блямба… Вот пока я тебя уговариваю, ты бы уже давно прыгнул в тачку! А ты всё ломаешься на обочине дороги, на нас уже реально скоро коситься начнут! — предпринял Соколов ещё одну попытку.

— Вы правы. Мне пора. Всего доброго! — подхватил Полянский, намереваясь скрыться в парке.

— Да погоди ты! Дай подумать… Пройтись пешком можно даже не предлагать?

— Пешком? Вдвоëм? На виду у всех? — с ужасом переспросил терапевт и нервно оглянулся. — Чтобы снова встретить ваших знакомых? Вот уж увольте!

— М-м… О! А на такси-то ты ездишь?

— Ну, по мере необходимости, — удивлëнно откликнулся доктор. — А что?

— Айн момент! — Матвей выскочил из салона, обошёл машину и по пояс залез в багажник. Что-то заскрежетало, завозилось, а следом послышался звук разорванной ткани. — О! Нашёл! Машинку вызывали? Карета подана!

Чрезвычайно довольный своей находчивостью, Соколов выудил из недр багажника потрëпанные оранжевые шашечки и плюхнул их на крышу.

— Это ещё откуда? Подрабатываете извозом на досуге?

— Док, вот ты прямо сейчас хочешь послушать эту душераздирающую историю? Может всё-таки сядешь в салон?

Александр Юрьевич воровато оглянулся по сторонам и юркнул внутрь. Это же просто такси. Он просто захотел прокатиться.

Но губы сами собой растягивались в довольной улыбке.

🌵🌵🌵

— И что же это за душераздирающая история, позвольте полюбопытствовать? — Полянский с интересом осматривался внутри салона.

На улице, испуганный внезапным появлением машины, он не успел толком её рассмотреть. Заметил только, что она непривычно широкая и имеет строгие черты. А сейчас, оказавшись в салоне, он с любопытством изучал внутренний мир Ласточки.

С первого взгляда было понятно, что машина относится к премиум-классу, но многолетней давности. Потëртые сиденья, царапины, отсутствие пары кнопок на панели и устаревший дизайн говорили о том, что золотой век Ласточки пришёлся на прошлое тысячелетие. Но при этом в салоне царила идеальная чистота, а стильная бомбошка из дутого стекла приятно благоухала чем-то морским. Полянский не удивился бы, узнай он, что Матвей ежедневно натирает свой автомобиль полиролью.

— Какая история? А, ты про шашечки?

— Ну да.

— Да это я так, чтобы ты раскачивался побыстрее. Хотя, нет. Драма тут реально есть.

— И какая?

— Прежний хозяин на этой принцессе раньше таксовал. Прикинь, какой изверг? — в голосе Матвея прозвучало такое оскорблëнное негодование, что терапевт улыбнулся.

— Прикидываю. Стойте! Мы проехали! Нам же налево! Чтобы доехать до моего дома, нужно…

— В этой машине руль иногда клинит. Не поворачивает. Так что только по прямой, — невозмутимо пожал плечами Матвей. — Ну ничего, сейчас город вокруг объедем, а там может и заработает.

— Вы что, ездите на неисправном автомобиле?!

— Док, ну ты совсем шуток не понимаешь? Я просто не хочу тебя так сразу отпускать, вот и всё… Ласточка в идеальном состоянии. Я за этот год её подшаманил. Теперь зверь, а не авто! Правда, пришлось вложить больше изначальной стоимости, но это ничего.

— И за сколько же вы купили свой автомобиль, позвольте полюбопытствовать?

— Недорого. Пятьдесят штук — и я счастливый обладатель мерина.

Александр Юрьевич только крякнул, вспоминая, как заплатил такую же сумму молодому человеку в Тайланде. Красавчик не отходил от Полянского, был готов завалиться в кровать в любое время суток и даже говорил приятные слова, правда, на английском. Но сам факт того, что Александр Юрьевич вынужден был покупать себе партнёра, не приносил радости. Матвей от траты такой же суммы явно получал куда большее удовольствие.

— А вы любите свою машину, — с грустной улыбкой заметил доктор, наблюдая за проплывавшими мимо привычными пейзажами. Следовало признать, что Матвей вёл автомобиль плавно и комфортно.

— Люблю. Я считаю, что машина — это как домашний питомец. Мы в ответе за тех, кого приручили. То есть, если взял транспорт, то будь любезен содержи его в чистоте и хорошем состоянии. Не можешь — продай. Отдай. Подари. Вот знаешь, какая передача, на мой взгляд, самая дурацкая?

— Дом-2?

— Чё? А, не… Эти пусть что хотят делают. Хотя вроде закрыли там всё. Неважно. Самая неприятная для меня лично передача — это «Утилизатор». Смотрел?

— М-м… Не припомню, — вежливо откликнулся Полянский и поëрзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

— Ну, цель проекта: избавить дороги от хлама на колёсах. Хозяин убитой машинки приглашает к себе съемочную группу. Ведущий пытается оживить транспорт. Потом викторина с денежным призом. И в конце выпуска владелец автомобиля должен сделать выбор: или на выигранные деньги ремонтируют его металлолом, или деньги он забирает, а машину в утиль. Правила вроде такие, но могу соврать. Сечëшь?

— Секу. И что?

— Так самое главное: как правило выбирают налик. А машину уничтожают. Взрывают, сминают, сжигают, распиливают. И всё это с каким-то садистским восторгом! Меня аж трясёт каждый раз от такого! — негодующий Матвей буквально подпрыгивал на сиденье от переизбытка эмоций.

— Ну, это же передача. А что именно вас так цепляет, Соколов?

— Блямба, да всё! Во-первых, ну не нужна тебе машина — а она, как правило, на ходу, — ну отдай ты её малоимущим! С руками оторвут и молиться за твоё здоровье станут! Вот у нас соседи, например: родители и трое детей. Денег лишних нет и никогда не будет. Вот им бы любые жигули сгодились! Но нет, пусть лучше сексуальные красотки в бикини старушку бензопилой распилят, соблазнительно оттопыривая попки! Или если уж совсем колымага и восстановлению не подлежит, так отдай на запчасти или на свалку отвези. Но вот издевательство над такой ради потехи? Не понимаю я такого…

— Хм-м… А во-вторых? — фраза о красотках и их позах, которые Матвей считает соблазнительными, неприятно резанула по ушам. Неожиданно для себя Полянский задумался, как у Матвея обстоят дела с девушками. Ведь наверняка кто-то был, несмотря на его заверения в нетрадиционной ориентации.

— А во-вторых, сам факт предательства. Нет, я понимаю, что тачка — это просто тачка. Но ты, блин, выбирал её, покупал, мыл, ремонтировал. Она тебя выручала, помогала, защищала от снега, ветра и дождя, грела в конце концов… А её тупо меняют на деньги. Причём на небольшую сумму. А главное, хозяева знают при этом, что от машины сейчас только рожки да ножки останутся! И режиссёры те ещё продумáны. Они же музыку там такую грустную включают, что слезу вышибает! Вот где настоящая трагедия! Ты со мной согласен?

— Ну, как вам сказать… Все эти передачи — это просто шоу. Зрителям нужны эмоции, а организаторам просмотры. Одно я вижу точно: вы очень преданный и ранимый человек, Соколов, — Александр Юрьевич с нежностью, которую сам не заметил, посмотрел на своего водителя. Где-то на задворках промелькнула мысль, что нужно было вчера уступить своему желанию и…

— Так что я свою Ласточку люблю. Балую, можно сказать.

— Да, я заметил. У вас тут очень чисто.

— Ну да. А ещё я всякие ништяки для неё заказываю. Например, скоро должны новую акустику установить. А ещё, смотри прикол!

Заинтригованный Полянский повернул голову, ожидая какого-то предметного действа, но Матвей лишь коротко нажал на клаксон. Раздался резкий звук, немного отличающийся по тональности от привычных сигналов.

— Это и есть прикол?

— Ну да. Ты что, не понял? Сигнал похож на кошачье мяуканье.

— Хм-м… Разве?

— Ну, вроде да… Нет? — засомневался Матвей и покосился на пассажира.

— Соколов, вам лучше знать, мяукает ваш зверь Ласточка, или издаёт другие звуки животного мира. По-моему, ничего общего с кошками. Тональность необычная, согласен, но всё-таки это гудок. И это хорошо, учитывая, что от данного звука зависит ваша безопасность. Другие участники дорожного движения должны реагировать на сигнал повышенным вниманием, а не умиляться, согласны?

— Ну и ладно! — легко согласился Матвей. — А вообще, я кошек очень люблю. Нет, я всех животных люблю, но кошаков особенно. А ты?

— Я тоже всех люблю. Только на расстоянии. Но в детстве у меня была морская свинка Пафнутий, — с ностальгирующей улыбкой улыбнулся терапевт.

— Зачëтное имя. А почему сейчас на расстоянии? Не хочешь завести кого-нибудь пушистого? Приходишь домой, а тебя уже в прихожей ждут. Хвостом виляют. Разве не здорово?

— Здорово.

— Тогда я готов предложить свою кандидатуру.

— Будете ждать меня в прихожей и вилять хвостом?

— Я могу, — хохотнул Соколов, плавно переползая из одной дорожной ямы в другую. — А вообще, я серьёзно. И про себя, и про животину.

Александр Юрьевич поморщился, раздосадованный тем, что Матвей не понимает простых истин. Особенно в отношении себя.

— С животным нужно гулять. Поить, кормить, играть. Это как с машиной в вашем восприятии: нужна большая ответственность. А у меня совсем нет времени. Любой питомец заскучает с таким хозяином, как я.

Матвей напряженно о чем-то думал, не отводя задумчивого взгляда от разбитой дороги. Пытаясь отвлечь его от новых идей пропаганды заботы о ближнем, терапевт задал вопрос, который давно не давал ему покоя.

— Кхм… Соколов, знаете, я не могу сдержать любопытства. У нас же небольшой город. Но я вас, кажется, раньше не видел. Хотя многих жителей знаю в лицо.

— Ничего странного. Я же вначале с тёткой жил. Сюда только на каникулы приезжал, к бабусе. Потом тётка вышла замуж и в Болгарию уехала. Я им с мужем мешать не захотел и приехал сюда. Хотя меня и не звали с собой, если честно… Потом в армии был. А вернувшись, не захотел в центре оставаться. Что мне одному в большом городе делать? Тут хотя бы бабуся есть и знакомые.

— Все равно странно. Я, кхм… встречал многих молодых людей вашего возраста. Но вас среди них не помню. Надо признать, что меня это радует.

— Ну чего странного, док? Меня-подростка ты, может, и видел, да не запомнил. Я же раньше совсем дрыщом был. А когда стал старше, всё хотел бабусе помочь, денег заработать. Мы с пацанами то железо собирали, то мусор какой-то разбирали. Даже цветы сажали и клумбы пололи. В общем, зарабатывали, как могли. А после армии я заочно учился и тоже работал. Особо по городу шарахаться некогда было, — Матвей плавно свернул на улицу, где жил доктор. — А если ты имеешь в виду под «встречал» тех упырей, что тебе жизни не давали, так не все такие. Есть и нормальные. Просто тебе не везло.

— Хотите сказать, что в вашей компании не было мерзких слухов? Верится с трудом.

— Ну, когда-то давно ходили разговоры. Но мы же ещё подростками были. А потом, уж прости, но мы просто про тебя забыли. Так что не парься, док! — Матвей плавно остановился возле торца дома и повернулся всем корпусом к доктору.

— Понятно. Спасибо за то, что довезли. Сколько с меня?

— Прикалываешься?

— Нет.

— Не обижай меня. Я же просто увидеться хотел. Хотя, если в качестве оплаты пригласишь на чай, то я буду не против, — Матвей с надеждой посмотрел на терапевта и даже взялся за ручку двери, демонстрируя готовность.

— Когда вы говорите «чай», вы имеете в виду…? — с неудовольствием начал Полянский, настраиваясь на отповедь, но его перебили.

— Я имею в виду чай. Горячий и хорошо бы с шоколадом. Но я согласен и на пустой. Или на стакан воды.

— Понятно. Мне на какую-то секунду показалось, что вы вкладывали некий другой смысл в это слово, — со смущением признался Полянский, сам не зная, хотел бы оказаться правым или нет.

— И на это я согласен. Ты же знаешь.

— Нет. Соколов, не поднимайте, пожалуйста, больше эту тему. Я вас прошу. Мы же всё выяснили.

— Блямба, какой же ты… — Матвей, расстроенный такой просьбой, отвёл глаза и побарабанил пальцами по рулю. Губы сжались в тонкую упрямую линию. — Тогда пока?

— Да. До свидания. Спасибо, что подвезли, — попрощался Александр Юрьевич, и уже хотел выйти из машины, как Матвей впервые подал ему руку.

Поколебавшись секунду, Полянский ответил на рукопожатие, не ожидая сюрпризов, но его водитель вдруг накрыл их руки другой и несильно сжал ладонь доктора. Александр Юрьевич дëрнулся от неожиданности и попытался освободиться, но Матвей не отпустил.

— Вот так. Тише. Не нервничай. Я просто хочу, чтобы ты посидел так минутку. Это просто руки. Я ничего тебе не сделаю, — успокаивающим тоном произнёс Матвей и большим пальцем погладил мягкую кожу. Как будто приручал испуганного зверька и показывал, что от него можно ждать только нежность. Что не ударит и не оттолкнëт.

— Соколов, что… Зачем вы… Это всё очень странно, — пробормотал Полянский, расслабляясь и млея от такой нехитрой ласки.

Чувствовать грубые ладони на своей коже оказалось очень приятно. Жëсткие пальцы осторожно рисовали круги и зигзаги, заставляя нервные окончания почувствовать себя живыми. Удовольствие от прикосновения к другому человеку потекло через соединëнные ладони. Почувствовав, что от всплеска эмоций руки начинают потеть, доктор хотел разорвать прикосновение, но посмотрел в серые глаза и на какое-то время потерялся в светлых тенях.

— Всё хорошо, док. Всё в порядке, — едва слышно пробормотал Соколов, переплетая их пальцы.

Полянский рвано выдохнул. Кончики пальцев едва заметно дрогнули в ответном жесте.

Неожиданно резкий звук хлопка по капоту заставил их подпрыгнуть на месте.

— Пидары ебучие! — донеслось снаружи, и трое субтильных парней с улюлюканьем убежали в сторону парка.

— Суки! Да я вас… — прорычал Матвей, мгновенно преображаясь в разъярённого психа, и хотел было выскочить из Ласточки, но на нём повис Полянский.

— Стойте! Не надо! Всё равно они уже убежали!

— Догоню и ноги поотрываю, — мрачно предложил Матвей и добавил ещё пару цветастых вариантов, но терапевт только покачал головой. — Придурки.

— Добро пожаловать в мой мир, Соколов, — горько заметил Александр Юрьевич, отводя взгляд в сторону. — Я про это и говорил. Именно из-за таких эпизодов вам и нельзя появляться в моей компании. Вас могут не понять. А лишние проблемы никому не нужны. Так что выкиньте глупости из головы и уезжайте. Желательно навсегда.

========== Часть 6. И на шее бантик ==========

Через пару дней, на протяжении которых Александр Юрьевич пытался убедить себя, что совсем не скучает, раздался вечерний телефонный звонок. Терапевт долго смотрел на знакомую комбинацию цифр, пытаясь понять, почему принципиально не желает сохранять номер Матвея. Может потому, что не хочет протягивать между ними очередную связующую нить? И без того все уже существующие лучше всего было бы совсем обрубить.

Экран телефона потух, но тут же загорелся снова. Соколов, как всегда, проявлял настойчивость. Полянский прокашлялся и глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду.

— Алло?

— Док? Привет! До тебя как до Кремля! Ты дома?

— Дома, — машинально подтвердил терапевт, и только после этого спохватился. — А что?

— Мы сейчас будем! Минут за десять домчим! Может раньше, — предупредил Матвей и отключился.

Полянский недоумëнно уставился на уснувший аппарат, а потом заметался по квартире. Соколов сказал «мы»? Кого он имел в виду? Кто бы там ни был, гостей Александр Юрьевич не ждал. Не любил и справедливо опасался. Да и не готов он к приходу Матвея! После работы натянул вчерашнюю футболку. И грязная тарелка после ужина одиноко стоит в мойке. И…

Резкая трель звонка прекратила бесполезные метания. Доктор замер посередине комнаты, решив вообще не открывать, но наглый Соколов продолжал мучать кнопку, и Александр Юрьевич сдался.

— Док! Ты чем вообще занимаешься? То трубку не берёшь, то дверь не отпираешь… Как дела?

— Благодарю, всë хорошо. Что вам угодно? — осторожно отозвался Полянский. К его огромному облегчению Матвей пришёл один. Только прятал что-то в руках за широкой спиной. Из-за такого положения плеч майка туго облегала тело, подчëркивая накачанную грудь. Терапевт поспешно отвëл взгляд.

— Зайти-то пригласишь? — поинтересовался мимоходом Матвей, тесня хозяина квартиры вглубь квартиры без возможности сопротивления.

— Не заметно, чтобы вам сильно требовалось моё приглашение. Что вы хотели, Соколов? Говорите и уходите. У меня на этот вечер планы, и мне не хотелось бы их менять ради вашей очередной взбалмошной идеи.

— Ты не один? — насторожился Матвей, привычно проигнорировав язвительные замечания. Он бросил цепкий взгляд в сторону комнаты, стараясь рассмотреть возможных посетителей и даже, кажется, принюхался. — У тебя кто-то есть?

— Я один. Но это не имеет никакого значения. И вообще, у вас, Соколов, ещё нос не дорос мне допросы устраивать!

— Ладно, проехали. Док, тут такое дело… — Матвей неожиданно замялся и опустил глаза. — Короче, это тебе!

Он вывел руку из-за спины, и Полянский уставился на маленького трëхцветного котёнка. Тонкую шейку украшал дешёвый подарочный бант из фольгированной ленты.

— Что это?

— Ну… Котёнок. Смотри какой классный! Ещё мелкий, но уже мужик! Его к магазину подкинули. Сидел пищал, я на него чуть не наступил, но вовремя заметил. Точней, услышал. Зацени, глаза какие огромные! Зелёные! А уши? Настоящие локаторы! — восхищëнно отозвался Матвей, сверкая горящими глазами, и погладил указательным пальцем котёнка между ушек.

— Всё это, конечно, замечательно, но не объясняет того, зачем вы притащили животное ко мне? И зачем нацепили бант? Думаю, это доставляет животному дискомфорт.

— Ну… Бантик для привлекательности. Реклама — двигатель торговли, сечëшь? Я подумал, что сейчас мы поработаем над внешним видом и ты возьмёшь хвостатую сиротку к себе. Понимаешь, я его оставить просто не смог. Заведующая выкинет на улицу, а он совсем маленький. Но и домой забрать не могу — моя трëхлапая Муська его затиранит из ревности. Знаем, проходили.

— И вы, основываясь на своём всесильном «хочу» решили, что я с удовольствием заведу себе питомца? У меня для вас две плохие новости, Соколов. У меня тут не богадельня, и кошку я заводить не буду.

— Почему кошку? — удивился Матвей, удивлëнно уставившись на мохнатый комок, будто надеялся на пояснения из первоисточника. — Пацан же был.

— Это он вам сказал, что пацан?

— Нет. Я сам так подумал.

— Индюк тоже думал — я об этом уже говорил. Так вот, трёхцветными могут быть только кошки. Из-за двух Х-хромосом. Но как бы там ни было, питомец — это важный шаг и большая ответственность. Я к такому не готов. Так что верните бедное животное туда, откуда взяли. Может, продавцы заберут или кто-то из покупателей.

Матвей хотел что-то возразить, но у него зазвонил телефон. Едва взглянув на имя звонившего, он нахмурился и скинул вызов, сделав вид, что ничего не было.

— Да ладно тебе, док, смотри, как здорово он, то есть она, смотрится в твоей прихожей! — Соколов опустил котёнка на пол и слегка подтолкнул в сторону Полянского, а сам присел на корточки.

— Не здорово.

Телефон зазвонил ещё раз, но Матвей снова сбросил и выключил звук. Судя по всему, он пытался избавиться от внимания кого-то довольно настырного.

Какая ирония.

— Да ладно тебе! Помнишь, мы говорили о том, что было бы здорово, если бы тебя кто-то ждал дома? Ну вот. Сбылось. Классно же?

— Нет.

— Ну док!

— Нет и не просите! И у вас снова телефон звонит. Светится в кармане, — заметил Полянский, поймав себя на новом, очень неприятном чувстве и раздражении. — Девушка?

— Нет, — буркнул Матвей и отключил телефон.

— А мне кажется, что девушка, — желчно протянул Александр Юрьевич, пряча поглубже свою из ниоткуда взявшуюся обиду. — Вот вам и решение. Подарите котёнка своей даме сердца. Уверен, она будет в восторге. Так же советую дополнить подарок букетом цветов и конфетами. Соберите полный ассортимент клишированных подарков, и любая красотка станет вашей. Совет да любовь! А меня оставьте, наконец, в покое!

— Но я хочу, чтобы кошарик был у тебя! И это не подарок, а доброе дело. Кхм… Док, а тебя что, что-то задевает? — улыбнулся Матвей, озарëнный внезапной догадкой о причинах такого поведения.

— Меня? Меня?! С какой стати, Соколов? Мне абсолютно без разницы, что будет с вами, с вашими избранницами или этим мохнатым недоразумением. Абсолютно! Да что вы всё улыбаетесь?

— Ничего, — Матвей опустил глаза, прикусив изнутри щëку, чтобы перестать радоваться.

— Я понимаю, чего вы добиваетесь, Соколов. Но я не нежная барышня, чтобы умиляться детишкам и зверятам и присуждать вам за это бонусные очки. Максимум, я могу дать котëнку куриного мяса. В его возрасте уже можно. Но на этом моё гостеприимство будет окончено.

— Ну, давай хотя бы так. А мне чаю нальëшь? Я с работы.

— Про таких как вы, Соколов, говорят «дай палец, руку отгрызëт», — буркнул Полянский и развернулся в сторону кухни. — Ужинать будете? Могу предложить рататуй с мясом.

Александр Юрьевич испытывал два полярно разных желания одновременно: выгнать наглого Соколова вон и оставить его у себя, чтобы не шлялся по всяким непонятным девушкам. Не определившись окончательно, он выбрал промежуточный вариант: оставить Матвея временно.

— Не помню, что такое рататуй, вроде что-то овощное, но звучит вкусно. Особенно, если с мясом, — чрезвычайно довольный Матвей подхватил котёнка на руки, собираясь проследовать за хозяином. Оказавшись в воздухе, животное разразилось отчаянным мяуканьем, и доктор мгновенно обернулся на этот призыв о помощи.

— Соколов! Осторожнее! Что вы его хватаете своими ручищами, как варвар? Нежнее надо! Он же совсем кроха… А ну, дайте сюда! — возмутился терапевт и забрал котёнка себе, осторожно прижимая к груди. Он догадывался, что писк вызван голодом, а не грубым отношением, но не смог сдержать порыв и не уколоть своего гостя.

— Да я вроде аккуратно, док! — растерянно пробормотал Матвей, шагая за доктором на кухню. — Осторожно на руки взял, и всё. Я умею быть нежным.

— Я знаю, — тихо согласился Полянский за секунду до того, как пожалеть о своих словах. Если бы эти слова прозвучали не с тоской, а с отвращением, то ещё куда ни шло.

Опустив котёнка на пол, доктор занялся ужином для своих гостей, стараясь скрыть своë смущение из-за несдержанности и подрагивающих пальцев. Чувствуя непривычный жар на лице, он подозревал, что его щёки и уши пылают, но решил не акцентировать на этом внимание.

Полянский помыл руки и достал два блюдца — для воды и для мяса, решив сначала организовать трапезу для животного. Он достал из шкафчика разделочную доску с ножом, а из холодильника лоток с куриным филе, которое собирался приготовить на завтра.

— Мойте руки и садитесь за стол. И снимите уже этот дурацкий бант с несчастной животины. Я сейчас порежу курицу и разогрею ужин для вас, — произнёс он, начиная резать белое мясо на мелкие кусочки.

Но что-то было не так. Атмосфера неуловимо изменилась. Движение ножа замедлилось, а в следующую секунду и вовсе прекратилось.

Матвей подошёл к доктору сзади почти вплотную и наклонил голову, проведя кончиком носа по волосам Полянского.

— Ч-что такое? — заикнулся Александр Юрьевич, ощущая, как участился пульс.

— Показываю.

— Что?

— Что я умею быть нежным, — тихо отозвался Матвей и поднял руки.

Терапевт почувствовал, как кончики пальцев Соколова легко пробежались по плечам, а потом скользнули выше по шее, лаская её на грани щекотки с двух сторон. Нежное прикосновение прошлось вдоль линии роста волос и обогнуло скулы. Полянский выдохнул через рот, нарушив раскалëнную, как в пустыне, тишину.

— Вы же помните, что у меня в руках нож? — уточнил он ослабевшим голосом, прикрывая глаза.

— Помню.

— Тогда держите себя в руках.

— Лучше тебя.

— Что?

— Лучше я тебя буду держать в руках, док.

Полянский понимал, что нужно прекратить эту ласку как можно скорее. Разорвать, уничтожить, вырвать все следы об этой нежности и из души, и из памяти. И он хотел бы это сделать, но не мог.

На яростные доводы разума, вопившие о запрете на привязанность и потенциально возможном предательстве, откуда-то находились контраргументы о том, что это же не секс. И вообще не из той оперы… Это не опасно. Это просто… Это…

Матвей придвинулся ещё ближе, и Полянский через футболку почувствовал, как покалывает кожу в местах соприкосновения их тел. Твëрдые мозолистые пальцы погладили кожу рядом с воротником футболки, а затем оттянули ткань вниз.

— Блямба, док, у тебя мурашки. От меня, — охрипшим голосом выдохнул Матвей.

Чувствительную шею обожгло невинным поцелуем, и контраргументов не осталось. Александр Юрьевич распахнул глаза и шарахнулся в сторону, глотая воздух как рыба, вытащенная на берег.

Нож и несколько кусочков филе упали на пол, испугав котëнка. Он встопорщил шерсть на хвосте и с пробуксовкой кинулся прятаться под кухонный уголок.

— Соколов! Вы…! Вы совсем уже обнаглели! Сколько это будет продолжаться? Прекратите свои провокации немедленно! Слышите?! Это уже не смешно!

— Я не смеюсь, — Матвей серьëзно смотрел доктору в глаза. — Спокойно, док. Я не сделал ничего плохого. Ничего такого, что бы тебе не понравилось. Возможно, поцелуй был лишним, хотя я так не считаю, но я не шучу с тобой.

— Не было никакого поцелуя. Только ваш идиотизм, помноженный на глупость, — прошипел Полянский, пытаясь скрыть горящие скулы и подрагивающие руки. — Ещё хоть одна подобная выходка, и я…

— Всë, я понял. Понял, — Матвей с улыбкой поднял руки, показывая, что сдается и сделал шаг назад.

— Смотрите мне! Я церемониться не буду. И снимите уже с котëнка этот чëртов бант! Задохнëтся же!

Матвей с улыбкой стал выманивать напуганного зверька из-под скамьи, а Полянский, недовольно бурча и желая хоть к чему-нибудь придраться, дорезал мясо и разогрел ужин.

Пока гость трапезничал, а хозяин пил чай, котёнок быстро расправился с курицей. Он сел возле пустой миски умываться, а после подошёл к Александру Юрьевичу и требовательно мяукнул, желая залезть на руки.

Не в силах сопротивляться природному обаянию, терапевт поднял пушистика и усадил себе на колени. Пальцы сами начали перебирать шелковистую шëрстку и поглаживать мягкие ушки. Послышалось тихое мурлыканье.

— А что, заведующая точно выкинет её на улицу? — с мягкой улыбкой спросил Полянский, осторожно поглаживая котëнка по спинке.

— Точно. Это же животное. А там продукты, проверки, СЭС, все дела, — грустно отозвался Матвей и тяжело вздохнул. Пожалуй, слишком тяжело, чтобы быть правдой. — Выкинет без сожаления. И никого не будет волновать, что на улице голодно и холодно. Дождь, ветер и снег…

— Соколов, не переигрывайте. Лето на дворе.

— Ну зима же наступит, — не сдался тот и снова вздохнул. — В любом случае, кошарик останется бездомным. Будет драться с другими уличными котами, отвоëвывая себе право на жизнь. Скорее всего получит раны, но некому будет её лечить…

— Ладно! Я понял! Боль, страдания и ужасы.

— Они самые, — широко улыбнулся Матвей, явно понимая, что удача на их с кошкой стороне. — Ну так что скажешь, док? Может, сделаешь доброе дело?

— Нет. Я по-прежнему не желаю заводить домашнего питомца, — Александр Юрьевич только ухмыльнулся, глядя на поникшие плечи своего гостя. — Но могу ненадолго приютить, пока вы не найдëте для неё новый дом. Только надо купить глистогонные. И витамины. И подходящие мисочки с лотком.

— И когтеточку, — подсказал Матвей, а Полянский вскинул на него удивлëнный взгляд.

— Верно. И когтеточку. Наконец-то здравая мысль, Соколов!

— Благодарю, польщëн, — хмыкнул Матвей. — А как назовëшь?

— М-м… Бантик.

— Бантик?

— Да. Как напоминание о вашей сумасбродности. Кактус, кстати, зовут Блямбой. Котëнка Бантик. А вообще, Соколов, с вашим появлением у меня теперь вся жизнь на букву «б».

🌵🌵🌵

Сдав гору документов в приëмную и наскоро попрощавшись с Венерой Леопольдовной, Полянский на всех парах ринулся домой.

Как там Бантик? Лишь бы никуда не залезла и ничего на себя не уронила, как пару дней назад. Придя тогда домой и не встретив котёнка в прихожей, доктор подумал, что она спит. Но стоило ему зайти в комнату, как он увидел на полу перевëрнутую ротанговую вазу. Изнутри доносился жалобный писк, сквозь переплетение прутьев топорщилась шерсть.

После того случая терапевт убрал все лишние вещи, которые могли бы причинить Бантику вред, и отдельно проверил, надëжно ли спрятаны все банки и бутылки с моющими средствами.

И вот сейчас он спешил домой, чтобы увидеть свою питомицу и убедиться, что с ней всё в порядке, а после накормить и взять на руки.

Стоило ему отпереть дверь, как трехцветный комок бросился ему в ноги и начал тереться головой о носы ботинок, вызывая мощный прилив эндорфинов.

— Фу, Бантик! Обувь грязная. Иди сюда. Ай ты моя хорошая! Ну? А кто у нас весь день играл? А кто у нас весь день спал? — просюсюкал он, соприкасаясь с Бантиком лбами.

Кажется, Матвей был прав. Намного приятнее возвращаться домой, если знаешь, что тебя там ждут. От тихого мурлыканья, которое издавала Бантик, к доктору каждый раз приходило умиротворение.

Послышалась резкая трель звонка, заставив подскочить всех присутствующих, и Полянский, мельком глянув в глазок, распахнул дверь.

— Док, у тебя не найдëтся ватки? — прогнусавил Матвей, запрокинув голову и зажимая рукой разбитый нос. Подбородок и ладонь украшали кровавые подтëки.

— В ванную. Быстро! — рявкнул Александр Юрьевич, пропуская Матвея внутрь и запирая за ним дверь. — И голову опустите, не запрокидывайте!

— Я тебе светлый ковролин испачкаю.

— Шагом марш! Вы, Соколов, вечно не о том думаете! Сядьте на унитаз, — буркнул доктор, доставая из шкафа большой кофр с красным крестом. — Что случилось?

— Мир не без добрых людей, — хлюпнул кровью пострадавший. — Дай ватку. Я сам.

— Позвольте, но врач тут я. Так что держите свои ручонки при себе и, ради всего святого, не запрокидывайте голову, я сказал! Не хватало ещё наглотаться крови и подавиться.

Руки Полянского действовали быстро и решительно. Ни одного лишнего движения. Достав всё нужное, он щедро облил руки мирамистином и приступил к оказанию первой помощи.

Спустя несколько минут сидящий на унитазе Матвей оказался чист и свеж. Из носа торчали куски гемостатической губки, а на переносице красовался пакет с сухим льдом. Содранную скулу украшал добротный кусок лейкопластыря.

Убедившись в отсутствии перелома, доктор начал складывать аптечку обратно. Время от времени он кидал на сидящего Матвея подозрительные взгляды, будто ожидал от него подлянки в виде обморока.

— Как себя чувствуете? Голова не кружится? Не тошнит? И что всё-таки произошло? Сидите, не вставайте пока, — врач дополнил своё указание жестом и, убрав кофр, прислонился бëдрами к стиральной машинке.

— Нормально всё. А что произошло я и сам не понял. Я Бантику витамины привёз. В ветеринарке хвалили, вот я и взял. Из машины выхожу, а там двое мимо идут. Я их даже и не запомнил. Только один в спину толкнул, а другой спереди добавил. Я как-то не ожидал чтобы вот так, на ровном месте… Тем более со спины. А эти суки трусливые убежали. Я даже догонять не стал, потому что когда картинка на место встала, только спины за углом мелькнули. Блямба, чувствую себя лошарой. Да ещё на унитазе, — понуро признался Матвей.

— Вас ограбили?

— Нет. Просто нос разбили.

— Без повода? Совсем? — допытывался Александр Юрьевич, чувствуя, что Матвей не договаривает.

— Ну-у…

— Да говорите же уже!

— Про пидарасов что-то крикнули, — нехотя выдавил Матвей. — Но я уверен, что это просто оборот речи.

— Во дворе дома, где живу я? Очень сомневаюсь. Соколов, вам следует подумать о безопасности и не появляться на людях в моей компании. Да и в целом тоже. Иначе всё может закончиться печально. Ваш разбитый нос — это только начало.

Сбывались его давние опасения. Ещё в юности Александр Юрьевич понял, что любой, кто будет замечен в его обществе, будет подвергнут остракизму. Матвей такого, конечно же, не заслуживает и, если не дурак, то послушает.

— Вот ещё! Чтобы я испугался какой-то гопоты и ушёл от тебя? Не бывать этому! — возмутился Матвей, подпрыгнув на унитазе от возмущения.

Полянский только закатил глаза. Лет десять назад и у него было такое же воодушевление. А потом взгляды изменились, и центр тяжести переместился в сторону спокойствия и здоровья.

— Не надо раздувать передо мной свои пëрышки, Соколов. Вы ещё ко мне не пришли, чтобы уходить. А есливам в подворотне череп проломят, то никому от этого легче не станет. Так что не лезьте в эту грязь.

— Но ты…

— Я в этом давно. Привык и не реагирую так остро. Тем более город ко мне тоже привык, как бы странно это ни звучало. И кстати, не сочтите за бахвальство, но я нужен местному населению, и многие это понимают. Немного найдëтся докторов, которые поедут в такое захолустье. Так что меня не тронут. А вот вы станете для этих гиен свежим куском мяса, который разорвут просто из интереса, чтобы посмотреть, как он дëргается, — мрачно изрëк Полянский.

Матвей молчал, думая о чем-то своём, а терапевт ловил последние минуты, наслаждаясь его присутствием в своём доме. Александр Юрьевич был уверен, что сейчас Матвей встанет, поблагодарит за первую помощь и навсегда исчезнет из поля зрения.

— А ловко ты всё это, — Соколов неопределëнно помахал рукой в воздухе. — Я не исключал вариант, что ты растеряешься. Ну, как тогда, с собаками. А ты вон какой… По пакету с искусственным льдом врезал, как Терминатор. Я аж испугался.

— Собаки — это психологическая детская травма, Соколов. А разбитый нос — это моя профессия, которую я выбрал сознательно. Естественно, что в своей сфере я чувствую себя уверенно, — фыркнул Полянский.

— А кстати, почему ты стал доктором? — с любопытством спросил Матвей и переложил пакет со льдом поудобнее.

Александр Юрьевич молчал, задумчиво барабаня пальцами по двери. Наконец он решился.

— В школе у меня был друг. Единственный. К седьмому классу я узнал о себе и своих предпочтениях много нового и, как оказалось, не только я. Доказательств не было, но они и не требовались. Одноклассники начали меня дразнить, а тот друг, он… защищал меня. Однажды его сильно избили на заднем дворе, чтобы неповадно было с таким, как я, водиться. А я ничего не мог сделать, только подорожник приложить. Никогда мне не было так плохо. Мой друг пострадал из-за меня. Ему могли что-то сломать или повредить внутренние органы, а у меня… подорожник. Вот поэтому я и решил стать доктором. Чтобы в нужный момент мог помочь.

Александр Юрьевич замолчал, окунаясь в невесëлое прошлое и заново переживая своё отчаяние.

— Понятно. Док, а ты что-то чувствовал к нему? И где он сейчас?

— Он переехал. Вместе с семьëй, — коротко откликнулся Александр Юрьевич, проигнорировав первую часть вопроса и снова замолчал. Матвей нахмурился, что-то прикидывая.

— Слушай, а давай тоже переедем?

— Куда?

— А куда хочешь! В какой-нибудь крупный город, где в нас с тобой не будут тыкать пальцем, — глаза Матвея вспыхнули энтузиазмом.

— Соколов, вы совсем дурак? — улыбнулся Полянский с недоверием уставившись на своего гостя. Конечно, идея была абсурдная, но никто раньше не предлагал принять участие в проблемах самого Полянского. Никто не вставал рядом. И это оказалось приятно: знать, что ты не один.

— Нет. Я серьёзно! Ты врач, тем более широкого профиля. Да за тебя в любой больнице драться будут! А захочешь, переквалифицируешься на другую специальность.

— А вы? — улыбнулся Александр Юрьевич, на краткую секунду отдаваясь во власть фантазии.

— А что я? Я охранник. Люди моей профессии настолько редки и драгоценны, что я тоже найду себе работу. Причём в любом Ашане. Так что на шее у тебя сидеть не буду.

— А как же ваша бабушка?

— Да бабуся только рада будет! Она давно говорит, что мне надо с кем-то съехаться. Конечно, вряд ли она имела в виду мужчину, но это уже будет не важно.

— Это точно.

— Ну же док, соглашайся! — Матвей вытащил губки из носа, бросил их в урну и встал с унитаза, сделав шаг к доктору. — Ну что тебя тут держит? Ничего. Зато мы могли бы…

— Ладно, Соколов. Пошутили и будет. Конечно, ни о каком переезде не может быть и речи. У вас своя жизнь, у меня своя. Вы же не глупый парень и сами всё понимаете, — он оттолкнулся от стиральной машинки и кивнул в сторону кухни. — Будете чай? У меня домашние морковные кексы с изюмом из цельнозерновой кукурузной муки. Вкусный и полезный перекус. Хотите?

— Хочу, — Матвей вздохнул и кинул на хозяина квартиры неуверенный взгляд. — Кхм… Док, а если бы мы жили вместе, ты бы готовил для меня такие кексы хотя бы иногда? Я бы мог брать их с собой на работу.

Плечи идущего впереди доктора поникли, а спина окаменела, будто перед его глазами пронеслись годы впустую прожитой жизни.

— Каждый день, мой хороший. Если бы ты только захотел, — послышалось Матвею.

Послышалось, потому что Александр Юрьевич просто не мог такое сказать.

========== Часть 7. Музыкальная пауза ==========

Понедельник — день тяжёлый. Обычно в самом начале недели в больницу тянулись не только те, кому было назначено на повторный приём с четверга, но и те, что умудрились заболеть и в выходные.

Посетив в первой половине дня несколько пациентов на дому, а после обеда приняв вереницу страждущих, Александр Юрьевич почувствовал себя выжатым, как лимон.

Но, кажется, такие ощущения испытывал только он. Остальной персонал больницы, от главврача до санитарок, были чем-то взбудоражены и суетились с самого утра. Большинство из них переглядывались, перемигивались, а женская половина массово наводила красоту.

Повод выяснился под конец рабочего дня. Полянский задержался, сортируя вечный завал бумаг, и пришёл в гардероб за ветровкой одним из последних. Точнее, так он думал, шагая по опустевшей в вечерний час больнице.

Едва открыв дверь в приёмную, где в смежном помещении располагалась гардеробная для персонала, Александр Юрьевич понял, что почти все сотрудники больницы собрались здесь.

Несмотря на небольшую тесноту и стулья, стоящие впритык, коллеги весело проводили время за сытно накрытым столом. Салаты, нарезки, разносолы, алкоголь… Запахи еды смешивались в дикую какофонию с разнообразным женским парфюмом. Духота стояла невообразимая.

— Александр Юрьевич? А мы думали, ты уже ушëл, — нагло ухмыльнулся эндокринолог. Молодой холостяк заслуженно считался первым женихом в их коллективе. — У меня день рождения. Решили посидеть, отметить.

Теперь стало понятно, почему все женщины с самого утра прихорашивались и суетились. Наверняка и стол помогли организовать. Не виновник же торжества резал тазики Мимозы и крабового?

— Мои поздравления, — сухо сказал терапевт, стараясь не замечать пары десятков взглядов, изучающих его, как лягушку при препарировании. — Я только за одеждой зашёл.

— Александр Юрьевич, но мы правда думали, что вы ушли, — подала голос главврач, которая вяло, но всё же старалась сглаживать конфликты. — Не то чтобы вас не пригласили, мы просто…

— Забыли, — подсказал Полянский, снимая свою ветровку с плечиков. — Или не захотели. Это нестрашно. Как в первом, так и во втором случае.

— Нет, ну если ты очень хочешь, — вальяжно протянул именинник, закидывая оливку в рот, — то можешь остаться.

Терапевт вспыхнул. Надоело. Обрыдло это отношение, вскользь брошенные взгляды и слова. Хоть правда бросай всё и уезжай.

— Нет. Не хочу. Сказать по правде, я тороплюсь. Всего доброго, — проронил он, стараясь выглядеть действительно занятым и равнодушным, и вышел в коридор. За спиной раздалась пара неразборчивых комментариев и взрыв хохота.

Настроение испортилось окончательно. За годы работы он привык, что его редко зовут на такие корпоративные посиделки, и не ждал приглашения. Но всё-таки каждая демонстрация того, что он человек третьего сорта, ощутимо расстраивала.

Выйдя на улицу, Александр Юрьевич с удовольствием вдохнул вечернюю прохладу и направился в сторону парка. Наверняка короткая прогулка принесёт умиротворение, а заодно благотворно повлияет на сон.

Короткий автомобильный гудок, совсем немного похожий на кошачье мяуканье, заставил его подпрыгнуть на месте, выдернув из задумчивости.

— Эй, док! Привет! Ты чего так поздно сегодня? Я тут чуть не состарился! — Матвей, опустив водительское стекло, радостно помахал рукой.

— Соколов! Вы что тут делаете? — прошипел Полянский, нервно оглядываясь.

— Калымлю. Сечëшь? — Матвей хитро прищурился, пошарил рукой по соседнему креслу и ловко закинул на крышу шашечки. — Машинку вызывали? Карета подана. Прыгай и погнали!

— Вы опять за старое? Мы же с вами уже всё выяснили! Сколько можно повторять? Хватит за мной таскаться! — возмутился терапевт и поймал себя на том, что, несмотря на свои слова, сел в салон и пристегнул ремень. А ведь хотел отказаться и пройтись пешком!

— Вот так бы сразу, — улыбнулся Матвей, трогаясь с места. — А то снова бы два часа на обочине болтали, пока ты не согласишься. Я в этот раз, видишь, подготовился! Шашечки заранее припас, полный бак заправил. И сколько бы ты ни ругался, я не отстану. Я как репей!

— Отвезите меня, пожалуйста, домой, — тихо попросил Полянский, невидящим взглядом смотря в окно. Его тоска сегодня имела такую высокую концентрацию, что даже дурашливость Матвея не могла её ослабить.

— Что-то случилось?

— Нет. Просто настроения нет.

— Вот когда настроения нет, нужно развеяться. Забыться и отвлечься. Давай прокатимся? Или хочешь, давай махнëм в районный центр? Час туда и час обратно. Сходим в боулинг или в баре посидим, — Матвей воодушевлëнно посмотрел на своего спутника, но тот остался безучастным. — Я тебя всё равно в таком состоянии не оставлю. Так что выбирай.

— Не хочу. Не знаю, поймëте ли вы моё настроение, но хочется статичного состояния.

— Типа, покоя?

— Ну, можно и так сказать.

— Тогда поехали на заброшенное поле. Тут недалеко. Там простор и красота. Посидим в тишине, позалипаем. Хотя бы на полчаса. Хочешь?

— Меня дома Бантик ждёт, — с сомнением произнëс Полянский. — Хотя, еды и воды у неё с запасом, но всё равно мне…

— Док, держись! — весело крикнул Матвей, прибавляя скорость. — Аварийная ситуация! Руль заклинило! Вот это совпадение, прикинь? Снова в сторону твоего дома не поворачивает. Только в сторону поля.

Полянский только закатил глаза и фыркнул что-то про шутов гороховых, а Матвей, чрезвычайно довольный собой, хитро посматривал в его сторону и улыбался.

Настроение Соколова, видимо, было прекрасным. Настолько, что он начал подпевать песням, льющимся из магнитолы и отбивать пальцами по рулю ритм. Странно, но Александра Юрьевича это не раздражало, а скорее забавляло. Неожиданно для себя он тоже начал улыбаться.

— А вы неплохо поëте, — признал он спустя несколько музыкальных композиций, где Матвей выступал на подпевках.

Услышав комплимент, Соколов расцвëл и прибавил звук — и у себя, и у магнитолы. Он пел без стеснения, с тем дурашливым артистизмом, который присущ только свободным от комплексов людям, и получал удовольствие от всего происходящего.

Зверь по имени Ласточка медленно полз по разбитой дороге в сторону окраины. Центр города, частный сектор и даже гаражи уже остались позади. Впереди раскинулся далëкий горизонт, соединявший багряное небо и бескрайние поля средней полосы России.

Закончив подпевать очередной композиции, Матвей переключил плейлист дальше и с энтузиазмом подхватил следующего исполнителя.

Полянский, небольшой любитель современной музыки, поморщился. Мелодия хороша, ударные вне всяческих похвал, но вот это популярное сейчас исполнение… Гнусавое, со скомканной дикцией и с нарочито «съеденными» окончаниями слов. Терапевт не понимал такого вокала, но был готов слушать что угодно в исполнении Матвея. Тем более, Соколов не пытался подражать оригиналу и пел нормально:

Детка я перегорел как лампочка.

Ждёт тебя во дворе твой папочка.

Детка мы пепел теперь от беламоре амор.

Я в нее больше не верю в эту амор-амор.

Терапевт нахмурился. Возможно, он что-то не расслышал. Или неверно понял. Вот в чём преимущество иностранных песен: если не знать языка, смысл не мешает воспринимать песню как музыкальную композицию.

Классные были деньки, я не забуду наверно

В наших глазах огоньки, ярче всех звёзд вселенной.

Как мы ходили в кино, ты была в белом платье.

Таяли как эскимо, в нежных, но крепких объятиях.

А потом вдруг холода,

А ведь любовь — вода,

Стала как лёд навсегда.

Детка я перегорел как лампочка.

Ждёт тебя во дворе твой папочка.

Детка мы пепел теперь от беламоре амор.

Я в неё больше не верю в эту амор-амор.

Горло перехватило спазмом, а в голове появилось дурацкое видение, будто Соколов поёт это осознанно и сообщает о разрыве. После всей своей настойчивости и безрассудного оптимизма эти слова казались обидными. Александр Юрьевич отвернулся к окну, стараясь сосредоточиться на пейзаже, а не на смысле того, что пел Матвей.

Что ему пел Матвей.

Детка, ты только не плачь!

Да мы слегка облажались.

В мире полно неудач,

Но мы же как-то справлялись.

Дальше идёшь без меня,

Главное чтоб не по краю.

Ты же родная моя,

Ты же моя родная.

И я всегда помогу, я никуда не бегу.

В сердце те дни сберегу.

Детка я перегорел как лампочка

Ждëт тебя во дворе твой папочка

Детка мы пепел теперь от беламоре амор

Я в нее больше не верю в эту амор-амор.*

— Давай, док, подпевай! — с задором пригласил Матвей, перекрикивая магнитолу. Он буквально пританцовывал в кресле, качая головой и поводя плечами, а Полянский чувствовал, что ему очень плохо. И физически, и морально. Сил на то, чтобы хоть что-то ответить не осталось. — Эй, ты чего? Всё нормально?

— Да, — выдавил из себя терапевт, не поворачивая голову.

Соколов выключил песню и плавно остановил машину на обочине. Сбоку от них раскинулось море травы, слабо шевелившееся от лëгкого ветерка.

— Ну я же вижу. Что случилось?

«Ничего», — хотел ответить Полянский, но вместо этого спросил:

— А вы тоже перегорите? — какая-то тупая безысходность навалилась на него с тяжестью гранитной плиты.

— Чё?

— Вы тоже перегорите, как лампочка, Соколов?

— Э-э… Док, ты чего? Это же просто песня. Весëлая. Музыка прикольная. Ты на свой счёт, что ли, принял? — с изумлением уточнил Матвей.

— Нет, — буркнул Полянский, смотря в окно. Он корил себя за эту вспышку, но отмотать время назад не мог. Конечно, глупо было так настойчиво пытаться отвадить Соколова, а потом расстроиться из-за случайно услышанной песни.

Просто всё сложилось в кучу: усталость, хмурое настроение, отношения с коллегами, ожидание того, что однажды Матвей просто исчезнет, не попрощавшись… Вот и вспылил. Зря, конечно.

Соколов молчал, будто внутренне к чему-то прислушиваясь. Наконец он произнёс:

— Слушай, у меня странное ощущение.

— Какое?

— По поводу этой песни. Точнее твоих слов.

— Простите, Соколов. Признаю, я погорячился и…

— Нет-нет. Всё нормально. Просто у меня ощущение, что ты сказал что-то важное, а я не могу понять, что. Дурацкое чувство. Знаешь, как когда сон пытаешься вспомнить, а не получается, — задумчиво откликнулся он.

Полянский с любопытством посмотрел на своего водителя. Интересно, что ему там показалось? Сам Александр Юрьевич ничего конкретного не имел в виду. Просто вспышка раздражения — не более.

— Не знаю, Соколов. В любом случае, я прошу прощения за свою несдержанность.

— Да ну, проехали. Хотя я теперь буду пытаться поймать эту ускользнувшую мысль. Слушай, а какую музыку слушаешь ты? — Матвей развернулся всем корпусом и закинул согнутую руку на подголовник. В сумраке его глаза поблëскивали, отражая синюю подсветку магнитолы.

— Кажется, мы хотели посидеть в тишине, — насмешливо фыркнул Полянский. Он никогда и никому бы не признался, что ему нравится разговаривать с Матвеем. — Но если вам так интересно, Соколов, то я люблю более классическое звучание.

— Типа, Моцарта или Баха?

— И их тоже, конечно, но больше всего меня привлекают современные баллады и инструментальные композиции. Например, мой фаворит — очень выдающийся исполнитель Дэвид Гаррет, скрипач. Поищите в интернете при случае. Я часто слушаю его произведения и даже на телефоне есть пара треков. Когда-то хотел поставить на звонок, но для хорошего звучания нужна соответствующая акустика. Иначе получается эффект «К Элизе» Бетховена, которую нещадно опошлили писком музыкальных шкатулок.

Матвей внимательно слушал и не перебивал. Кажется, ему на самом деле было интересно, чем живёт и дышит Полянский.

— А давай послушаем?

— В смысле?

— Ну, ты говоришь, что на телефоне есть?

— Да.

— Ну вот давай подсоединим к магнитоле и послушаем? У меня провод есть.

Полянский замялся. Он был не против, чтобы Матвей познакомился с творчеством немецкого скрипача, но давать кому-то в руки свой телефон? После того случая, когда его фотографии на чужом мобильном разлетелись по всему городу?

— Поищите лучше в интернете. Очень много композиций в свободном доступе.

— Так мы на окраине. Тут и связь-то еле ловит, а интернета вообще нет. — Александр Юрьевич молчал, нервно постукивая пальцем по колену. — Ну же, док? Чего ты боишься? Это же я.

— Не боюсь, а опасаюсь. Опасаюсь вашей очередной дурости, Соколов.

— Да брось! Ну что я с твоим телефоном сделаю? Давай, не дрейфь! Дай приобщиться к прекрасному! — Матвей протянул руку и очаровательно улыбнулся, поиграв бровями. У терапевта внутри что-то дрогнуло. Отказать было невозможно.

— Ладно, Соколов, держите, — терапевт ввёл пин-код, снимая блокировку, и включил нужный плейлист. — Иногда у меня такое ощущение, что вы меня приручаете. Потихоньку, помаленьку, но стоите на своём, и хоть кол на голове теши.

— Так и есть, — хохотнул Матвей с довольным видом и занялся подключением. — Готово. Вот эта?

— Да. «Stop crying your heart out»**. Моя любимая, — с тихой улыбкой произнёс Александр Юрьевич, ловя последние багряные отблески на небосводе. Мелодия, которую он мог узнать с пары тактов, звучала совсем по-новому в машине Матвея. Рядом с ним.

— Хм. Интересно. Необычно только, что без слов.

— Слова тут не нужны. Слушайте скрипку, Соколов. Она тут очень «говорящая», — безмятежно отозвался Полянский, избегая смотреть на своего водителя, но невольно зацикливаясь на атмосфере и наслаждаясь любимым произведением.

Совсем скоро мелодия закончилась, но Матвей, будто прочитав желание доктора, поставил её на повтор. Александр Юрьевич поймал себя на мысли, что начал расслабляться. Невзгоды прошедшего дня отступали и даже дышать становилось легче. Долгожданное спокойствие плавно окутало терапевта, баюкая, как ребёнка.

— Док, и вот он тебе нравится?! — с возмущением воскликнул Матвей, разбивая вдребезги всю атмосферу.

— А?

— Я погуглил, как он выглядит, этот твой Дэвид Гаррет. Я-то думал, ему сто лет в обед, ползает по сцене со смычком наперевес, а он же мужик молодой. И здоровый, как лось, — Матвей показал экран своего телефона с многочисленными фотографиями светловолосого скрипача.

— Вы же говорили, что интернет тут не ловит?

— Заработал, — отмахнулся Соколов и снова вскочил на свою лошадку. — И вот этот слащавый немец тебе нравится? С таким пидарским хвостиком и накрашенными губами? Серьёзно?

Полянский закашлялся, пытаясь одновременно замаскировать смешок и смущение.

— Соколов, а вы не думали, что с такими доводами не совсем по адресу?

— Да не, у тебя нормальный вкус! Не можешь ты тащиться от такого, как этот Дэвид! — убеждëнно заявил Матвей, не отрываясь от экрана. Он настолько пристально рассматривал фотографии, будто взглядом хотел нанести ощутимый вред их владельцу.

Неожиданно Александру Юрьевичу стало смешно. Неужели то, что он сейчас наблюдает, есть не что иное, как ревность? Удивительно. Его никогда не ревновали.

— Мне нравится музыка, Соколов, а не исполнитель! Сколько при этом лет музыканту, как он выглядит и красит ли губы мне абсолютно без разницы!

Матвей молчал, хмуро пролистывая всё новые и новые фотографии и явно размышляя над прозвучавшими словами. Как выяснилось, интернет у него работал отлично.

— Док, а мне бы пошёл хвостик? — неожиданно спросил он совсем другим тоном.

— Вам и так хорошо.

— Ну, а было бы лучше?

— Соколов, ну что вы придумываете? Зачем вам отращивать волосы, если вы только что нелестно отозвались о подобных причёсках.

— Ну тебе же нравится, — упрямо отозвался Матвей.

— Вы хотите изменить свою внешность, чтобы нравиться мне? — где-то в переносице стало горячо. Наверное, с годами Полянский становился сентиментальным.

Матвей молчал, в ожидании ответа.

— Кхм, Соколов… Повторюсь, мне нравится музыка, а не музыкант. А вы хороши сами по себе. Таким, какой есть. Вы симпатичный, отзывчивый, сострадательный и смышлëный, как бы ни старались доказать обратное, — терапевт позволил себе тонкую улыбку. — У вас настолько много достоинств, что менять что-то, особенно против своего желания, не стоит. Вы и так мне… — он осëкся, понимая, что чуть не сболтнул лишнего.

Матвей вздохнул, закрыл вкладки с фотографиями и убрал телефон в карман. Его серьёзное выражение лица будто говорило о том, что он пытается договориться сам с собой.

— Ладно. Я понял. Мелодии эти и правда ничего, док. Жаль, я так не умею и не могу помузицировать так для тебя.

— Бросьте, Соколов. Если уж вы решите для меня сыграть, то уверен, вас ничто не остановит, а результат всех затмит. Но это не значит, что нужно петь мне серенады под окном, — поспешно прибавил он.

— Я бы сходил с тобой на концерт.

— В другой жизни — возможно. Не в этой.

— Так жизнь одна, — необычайно серьëзно произнëс Матвей. — Ты, как врач, должен знать. Если не в этой, то никогда.

— Я в курсе, — устало отозвался Александр Юрьевич, проигнорировав последнюю фразу. Его и так не покидало ощущение, что он зря проживает свою жизнь. — Поехали домой?

Матвей кивнул и завёл мотор Ласточки. Он не заметил, как окаменело лицо Полянского, который сам испугался своих слов. «Поехали домой» прозвучало так естественно и правильно, что становилось страшно.

Комментарий к Часть 7. Музыкальная пауза

* Юрий Николаенко «Детка я перегорел»

** Когда-то эта композиция произвела на меня большое впечатление ❤ David Garrett - Stop crying your heart https://yandex.ru/video/touch/preview/?text=%D0%B4%D1%8D%D0%B2%D0%B8%D0%B4%20%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%80%D0%B5%D1%82%D1%82%20stop%20crying&path=yandex_search&parent-reqid=1653987915401261-3248141641798899267-sas3-0912-88d-sas-l7-balancer-8080-BAL-6941&from_type=vast&filmId=16822425324878251470

========== Часть 8. Расслабься ==========

Всё происходящее Полянскому определенно не нравилось. С каждым днём Матвей становился всё ближе, прорастая в его жизни с мягкостью и упорством пшеничного ростка. Незаметно, шаг за шагом, он приручал доктора к своему присутствию и нескончаемой болтовне. Спустя совсем немного времени после их первой встречи Александр Юрьевич уже ловил себя на мысли, что скучает в одиночестве и ему не хватает дурашливого балагура. Притворно поворчать в сторону Матвея, скрывая свою симпатию, стало потребностью.

И это было плохо. Очень плохо.

Весь образ жизни отчасти добровольного изгоя, с таким трудом вылепленный за долгие годы, постепенно рушился, камень за камнем.

В общем-то, это было бы не страшно, если бы не твёрдая уверенность Полянского в том, что Матвею рано или поздно надоест за ним бегать. Терапевт считал, что со временем Соколов просто наиграется и уйдёт. А очередного исчезновения человека, который стал ему дорог, Александр Юрьевич бы не выдержал.

Хорошо ещё, если после своего ухода Матвей сохранит их общение в тайне. Или хотя бы не вступит в ту толпу, из которой доносится презрительное фырчание и косые взгляды. Хотя предрасположенности к подобному пока не наблюдалось, опасения прочно засели в голове доктора, и никакие логичные доводы не могли изменить ход его размышлений.

Зато удалось избавиться от страха, что это всего лишь затянувшийся розыгрыш. Насколько Полянский понял, Матвей и правда уверовал в свою гомосексуальность.

Конечно, если бы они с Соколовым познакомились на отдыхе в каком-нибудь далëком и незнакомом городе, то прекрасно провели бы время и разъехались в разные стороны, чтобы больше никогда не встретиться. Но заводить интрижку в родном городе, где он и так на особом счету… Даже птичка в своём гнезде не гадит.

А Соколов всё чаще караулил его после работы, чтобы отвезти домой и время от времени позволял себе невинные жесты вроде чересчур длинного рукопожатия.

Каждый раз Полянский клялся себе, что это в последний раз, а в следующий он непременно найдёт в себе силы сказать уверенное «нет» на такие поползновения. Но вновь и вновь он нарушал свои обещания.

Максимум, на что хватало его воли — это не отвечать на прикосновения Соколова и сохранять незаинтересованный вид, поддерживая глупую легенду о фригидности. Но это требовало колоссальных усилий.

Как назло, Матвей зацепился за идею переезда и уже несколько раз предлагал обсудить варианты. Он мог без устали рассуждать о том, какой город лучше выбрать, какие объекты инфраструктуры им нужны в первоочередном порядке и кто будет заправлять пододеяльник. Иногда подобные утопичные разговоры уносили Александра Юрьевича в светлые мечты, а иногда раздражали из-за того, что все эти планы были не реальны.

Лишь однажды, когда Соколов вообще-то молчал в отношении их нового места жительства, терапевт не смог определиться со своими эмоциями.

В тот вечер Матвей, закинув на крышу Ласточки шашечки, снова встретил Полянского после работы. Они мирно доехали до дома, обсуждая прошедший день и распрощались, вполне довольные друг другом. Конечно, Соколов пытался напроситься на кофе, но Александр Юрьевич, вопреки своим желаниям, всё-таки смог отказать.

Едва зайдя в подъезд, он понял, что этот вечер принёс очередной неприятный сюрприз. Сине-белые стены оказались разрисованы мелом. И всё бы ничего, но у художников хватило фантазии только на примитивные изображения членов. К счастью, хотя бы не было надписей.

Непонятно, намекало такое творчество на Полянского, или это было простым совпадением и результатом развлечения молодëжи, но Александр Юрьевич принял всё на свой счёт.

Переодевшись и быстро накормив Бантика, он вышел из квартиры уже в резиновых перчатках, с ведром горячей воды и тряпками. Мел оттирался хорошо, но оставлял за собой белесые разводы, которые приходилось вытирать насухо.

Едва Полянский отмыл пару рисунков, как дверь подъезда хлопнула и появился Матвей. Конечно, он уже успел уехать, так и не получив приглашения на кофе, но решил попробовать прорваться в гости ещё раз. Видимо хитрюга справедливо полагал, что если стоять непосредственно на пороге квартиры, то в чашке горячего напитка ему не откажут.

Но вместо того, чтобы застать Полянского во время вечернего отдыха с Бантиком в руках, Матвей увидел его в роли уборщицы.

Александр Юрьевич постарался сделать вид, что никого не замечает, мечтая, чтобы свидетель его унижения исчез. Он продолжил монотонно возить тряпкой, отжимая её с гулким бульканьем, и только бордовые уши выдавали его смущение с головой.

Матвей не отличился подобным спокойствием. Он начал возмущаться и доказывать, что Полянский абсолютно ни при чём. Предлагал вызвать для уборки дворников ЖКХ или вообще оставить, как есть, но не принимать подъездное творчество на свой счёт.

С трудом, но Александру Юрьевичу удалось доказать, что независимо от того, кому было посвящено такое творчество, пересуды в любом случае будут. А если живопись останется красоваться на своём месте, то язвительные разговорчики ещё и затянутся.

Явно несогласный Матвей выслушал, нахмурив брови, а после молча взял вторую тряпку и начал мыть стену с другой стороны. Он не доказывал свою точку зрения и не нудел о гордости. Он помогал, а все протесты терапевта просто игнорировал.

— Док, ты же знаешь, о чём я сейчас думаю? — только спросил он, стараясь держать руки выше, чтобы грязная вода не стекала к локтям.

— Знаю, — тихо отозвался Полянский. Он действительно будто слышал голос Соколова, который в очередной раз поднимал тему переезда из городка, где каждый житель традиционно считал своим долгом выразить своё «фи» в отношении доктора. На самом деле Матвей молчал, только с остервенением возил ветошью по стене, но Полянскому было от этого не легче.

Вдвоём они справились намного быстрее. Едва зайдя в дом и помыв руки, Соколов вздохнул и шагнул к хозяину дома. Он просто обнял Александра Юрьевича, погасив его первый порыв вырваться. Матвей держал его в своих объятиях несколько минут, легко поглаживая по спине.

Всё это время Полянский чувствовал себя ребëнком, которого защищает кто-то большой и сильный. От этого ощущения в глазах пекло, а нос заложило, но он не позволил себе проявить слабость. Просто безо всякого сексуального подтекста наслаждался тем, что прижат к твëрдому горячему телу, и понимал, что сейчас тот самый драгоценный момент, когда он не один против обстоятельств или их последствий. С сожалением отстранившись от Соколова, доктор снова нацепил свой обычный вид: холодный и равнодушный.

После этого случая, когда Матвей не только словами, но и делом показал, что готов встать рядом во всех смыслах, всё стало ещё хуже.

Полянский не только видел неугасающий энтузиазм Соколова, но и сам начал чувствовать абсурдное желание довериться, чтобы получить свой кусочек счастья. Нет-нет, а мелькали в голове запретные мысли о том, что возможно, только лишь возможно, у них с Матвеем могло бы что-нибудь получиться.

Лучшим решением в этой ситуации казалось прекратить всё происходящее. Одним ударом обрубить все нити, которыми они успели переплестись. Да, это будет болезненно, но лучше сейчас, чем умирать от боли потом, когда Матвей уйдёт сам. Ведь у него целая жизнь впереди. Яркая и, несомненно, счастливая жизнь.

🌵🌵🌵

— Док! Эй, док! Подожди! — послышался слегка запыхавшийся голос Матвея. — Ты куда? Я ждал, а ты как будто… Ау, слышишь меня?

Александр Юрьевич внутренне собрался, глубоко вздохнул и остановился. Конечно, трусливая идея просто игнорировать Матвея провалилась. Соколов не станет молча искать намëки и толковать взгляды. Ему нужна конкретика. Возможно, последний раз провести с ним несколько минут, пока они едут до дома, не слишком малодушный поступок?

— Добрый вечер, Соколов.

— Привет! Ты всё, отработал? Завтра выходной? Пошли в машину, подкину до дома. Я тебя ждал, но отвлëкся и чуть не пропустил. Ты куда втопил, как на пожар? Как дела? Как день прошёл? — Матвей радостно улыбался, но взгляд приобрёл настороженность, будто что-то предчувствовал.

— Благодарю, всё хорошо, — Полянский прошëл вслед за Матвеем, сел в салон и пристегнул ремень. — Кхм… Соколов, я бы хотел с вами поговорить.

Улыбка Матвея, усевшегося на водительское место, померкла. Он нахмурился и подозрительно посмотрел на врача. Откинувшись на спинку кресла, Соколов вытянул руки и беспокойно побарабанил по кожаной оплëтке руля. Несмотря на то, что его вид был расслабленным, сразу становилось понятно, что внутренне он подобрался.

— Как-то мне не нравится твой тон.

— Кхм… Соколов, я бы хотел, чтобы вы больше ко мне не приходили. Пешком, на автомобиле, на велосипеде или каким-либо другим образом. Вам нужно сосредоточиться на своей жизни и выкинуть из головы всë то, что вы себе успели напридумывать. Пожалуйста, услышьте меня, — сказать, что Александр Юрьевич чувствовал себя ужасно — не сказать ничего. Он понимал, что, вероятно, делает Матвею неприятно, но и сам внутренне скулил от отчаяния. И всё же лучше так — одним махом. Соколов немного погрустит и увлечëтся кем-нибудь ещё. А сам он… Неважно. Как-нибудь переживёт.

— И с чего вдруг такое пожелание? — процедил Матвей, смотря на доктора тяжёлым взглядом. Пальцы до побелевших костяшек сжали руль. Синие вены ярко проступили под сухой кожей.

— Ну вы же умный молодой человек. Вы всё прекрасно понимаете. Наше общение ни к чему не приведëт. У вас впереди долгая и яркая жизнь. Вы только начинаете свой путь, и надеюсь, что всё-таки он проляжет в стороне от гомосексуальных отношений и связанных с ними трудностей, а я…

— А что ты?! Ну что ты? — перебил Матвей, мгновенно заводясь. Его грудь тяжело вздымалась, и Полянский на миг подумал, что его сейчас ударят. Подбородок окаменел. — Не достоин? Не заслужил? Или сегодня какой-то другой загон? Где ты понабрался этих своих комплексов?!

— Это всё неважно, Соколов. Я решил, что…

— Ты решил? Ты?! В одиночку? А меня спросить не захотел? Нет? А и правда, на хрена Матвейке что-то решать, верно? Он же мелкий. Глупый! Да какого хрена, док?!

Александр Юрьевич во все глаза смотрел на переменившегося Соколова. Обычно дружелюбный и миролюбивый, сейчас он выглядел агрессивно и даже устрашающе. Красивые губы сжались в тонкую линию. От стального взгляда, на дне которого плескался жидкий азот, у терапевта поднялись волосы на затылке, а внутри всë заледенело. Хотелось сделать что угодно, лишь бы прежний дружелюбный Соколов вернулся.

— Матвей, не кричите! Хоть мы и в машине, но повсюду люди, и…

— О, я стал Матвеем? Как приятно, — ядовито протянул Соколов и тут же рявкнул: — Да похуй мне на твоих людей! Плевал я на их мнение с высокой колокольни! Ты для себя живёшь, или для них?

— Но наш разговор могут услышать. А если заглянут в салон и увидят вас рядом со мной, то…

— Да блямба, док!!!

— Я, пожалуй, пойду, — вздохнул терапевт. Всё, что нужно, он сказал. Ругаться дальше смысла не было. Только нервы трепать и себе, и Матвею.

Полянский уже взялся за тонкую хромированную ручку, как услышал грозный рык:

— Сидеть!

А в следующий момент зверь по имени Ласточка взревел всеми лошадьми под капотом и подняв тучу пыли, с пробуксовкой сорвался с места. Полянского мотнуло в сторону и сразу назад, по инерции вжимая в спинку кресла.

— Что вы делаете? Остановитесь немедленно! — крикнул терапевт, пытаясь удержать равновесие в рыскающей машине. Руки машинально пытались найти опору. Он посмотрел на сцепившего зубы Матвея, исподлобья смотрящего на дорогу, но тот не торопился давать пояснения.

Парк, окраины и знакомые пейзажи стремительно проносились перед глазами. Чтобы не так сильно мотало, пришлось пристегнуться, и, почувствовав поддержку ремня, Александр Юрьевич неожиданно успокоился. Ну не убьёт же его Матвей. Не тот характер… В конце концов, не вываливаться же из салона на полном ходу?

Через несколько минут бешеного калейдоскопа из перекрëстков город остался позади. Ласточка уверенно шуршала шинами по старой гравийной дороге, оставляя за собой короткий пыльный след. По сторонам расстилались заброшенные поля с буйно цветущей зеленью. Полянский не был экспертом по местной периферии, но, насколько он помнил, вперёди ничего не было. Когда-то влачили своё существование несколько деревень, но жителей давно расселили, и в лучшем случае через несколько десятков километров можно было найти пару почти вросших в землю деревянных домов.

— Куда мы едем? — осторожно спросил Александр Юрьевич, украдкой бросая на насупленного водителя взгляд.

Матвей тоже покосился на пассажира и вздохнул. Припарковался на обочине и заглушил мотор.

— Не знаю.

Они помолчали.

— Тогда зачем мы здесь?

— Потому что тут никого нет. Доволен? Тут ты можешь быть живым. Тем, кем хочешь, — пояснил Матвей и устало растëр ладонями лицо. — Мне не нравится эта твоя идея-фикс прекратить общение. Я хочу заставить тебя передумать, но не знаю как. Может, ты сам подскажешь?

Полянский вздохнул и всмотрелся в темнеющее небо. Соблазн довериться был велик, но это всё равно ни к чему не приведëт.

— Матвей, я понимаю, что вам может быть сложно сразу принять моё решение, хотя я по-прежнему не понимаю ваших мотивов. Но поймите, это решение тоже возникло не просто так. Я уже много лет пожинаю плоды одного единственного неразумного поступка. Я не хочу повторения этого печального опыта. Не хочу потерять голову от эмоций, чтобы после разбиться о реальность, — тихо произнёс он. — Наверное, я трус.

— Мне кажется, ты загоняешься. Нужно просто расслабиться. Я понимаю, что у тебя не всё было гладко, но это же не значит, что нужно ставить на себе крест. Я тебя не предам, — Полянский дëрнулся от этих слов, и Матвей внимательно в него всмотрелся, словно что-то выискивая. Последняя фраза вызвала явную реакцию, вот только не понятно, какую именно.

— Легко вам сказать «расслабиться».

— Ну да. Это как с машиной. Если думать над каждым движением, то далеко не уедешь. А стоит перестать париться, как всё пойдёт как по маслу, — убеждëнно откликнулся Матвей и широко улыбнулся. — Док, а ты умеешь водить?

— Автомобиль? Ой, нет, что вы, — отмахнулся Александр Юрьевич, по-прежнему думая о своём.

— Тогда садись! Сейчас потренируемся расслабляться на Ласточке, а потом будем применять на нас с тобой.

— Вы с ума сошли, Соколов? У меня нет водительского удостоверения на право управления транспортным средством! — отказался терапевт, с ужасом наблюдая за загоревшимися энтузиазмом глазами Матвея.

— Поверь, в этом поле нет ни одного гаишника. А если и есть, то я готов нести ответственность, если этот опыт тебе поможет. Давай-давай!

— Я не буду! Матвей, включите голову! Я не умею водить! Я разобью ваш драгоценный автомобиль! — видя, что эти доводы не производят на ухмыляющегося Соколова никакого впечатления, паникующий доктор пытался найти убедительные аргументы, но не мог. Всё самое важное уже сказано. — Имейте в виду, я не буду возмещать ущерб! Потому что эта в высшей степени идиотская идея принадлежит вам, а я категорически…

Не обращая внимания на эти попытки отговориться, Матвей наклонился к Полянскому, протягивая руку куда-то дальше, за спину. С каждым мгновением расстояние между ними сокращалось.

Александр Юрьевич замолчал на полуслове и сглотнул, наблюдая, как лицо Соколова становилось всё ближе. Воздуха категорически не хватало. Зрачки его карих глаз расширились. Раздался щелчок, и в салон задул холодный ветер с улицы.

— Я открыл дверь, чтобы ты вышел и пересел, — тихо произнёс Матвей, скользя взглядом от глаз по щекам и вниз. — Но если хочешь, то можешь остаться, — взгляд серых глаз остановился на губах. Матвей приблизился ещё ближе.

— Я выйду, — слабым голосом откликнулся Полянский и судорожно задëргал ремень на груди, смутно соображая, на что нужно нажать, чтобы освободиться. Он мечтал оказаться за тысячи километров от этих горячих губ и прожигающих его глаз. Из двух зол нужно выбрать меньшее. Лучше уж попасть в аварию и разбить Ласточку, чем сгореть в мучительно-сладком поцелуе.

— Вот и хорошо, — довольно улыбнулся Матвей, гася искру разочарования от того, что доктор согласился выйти, а не остался. Он отстегнул ремень, и Полянский неловко вывалился наружу.

Холодный ветер и свежий воздух немного привели его в чувство, хотя голова всё ещё соображала туго. Перед глазами стояло лицо Соколова, который смотрел на губы терапевта.

В итоге все объяснения Матвея Полянский пропустил, хотя тот усердно что-то пытался донести и даже начертил в воздухе пальцем какую-то схемку.

— Готов? Заводи!

Чувствуя, как холодный пот заливает спину, а руки дрожат, как у больного сенситивной атаксией, Полянский повернул ключ зажигания. Ласточка ровно заурчала мотором, но кашлянув, заглохла.

Первая попытка тронуться с места с треском провалилась. Так же, как и вторая. И третья.

— Соколов, я не могу! Давайте примем это за истину и каждый будет заниматься тем, чем умеет? — вспылил Александр Юрьевич, скрывая своё смущение. Рядом с Матвеем, который прекрасно управлялся с машиной, он чувствовал себя полным профаном.

— Спокойно, док! Давай ещё раз. Расслабься!

Ласточка скакнула вперёд и снова застыла на месте.

— Я не могу! — выдавил Полянский, моментально побледнев, как бумажный лист. — Мне никогда не постигнуть эту науку!

— Всё нормально! Давай-ка атмосферу наладим. Под музыку всегда легче… Я тут пошарился в интернете в поисках того, что бы тебе понравилось, — пробормотал Матвей, тыкая на кнопки магнитолы. — Как бы совместить ретро и современность… И мне кажется, вот эта подойдёт.

— Oooooh… Put your loving hand out, baby*, — раздался хриплый, будто пропитый и прокуренный голос. Полянский вздрогнул и выпустил руль.

— Это что?

— Круто, да? — Матвей с довольным видом закивалголовой в такт ритмичной музыке. — Сейчас вообще драйвово будет! Во-во, зацени! А завтра мне новую акустику поставят и вообще закачаешься!

— I’m beggin’, beggin’ you,

So put your loving hand out baby.

I’m beggin’, beggin’ you

So put your loving hand out darling… * — уверенно продолжал тот же голос, напевая давно знакомую песню.

— Композиция достойна, но исполнение… Простите, но это рычание похоже на хрип клошара, — пробормотал Александр Юрьевич, с сомнением косясь на магнитолу.

— Почему это лошары? Они Евровидение выиграли, между прочим, — оскорбился за вокалиста Матвей.

— Да не лошары, а клошары! — закатил глаза терапевт. — Это бродяги во Франции.

— Типа, бомжи?

— Ну, сходство есть.

— Отлично! Надеюсь, победители международного песенного конкурса не узнают, что их сравнили с бомжами, — фыркнул от смеха Матвей. — Но они поют, как хотят. Ни на кого не оглядываясь. Они расслаблены, сечëшь? И согласись, песня хороша?

— Неплохо. Ритмично и зажигательно, — нехотя признал доктор. Давно знакомый мотив находил хороший отклик у такого консерватора, как Александр Юрьевич.

— Вот и супер! Тогда давай ещё раз. Ну же, док, я в тебя верю!

Полянский вздохнул, сосредоточился и мёртвой хваткой вцепился в руль.

То ли музыка всё-таки сняла напряжение, которое мешало сосредоточиться, то ли Полянский пообвыкся с управлением, но спустя ещё несколько попыток Ласточка дëрнулась вперёд и на этот раз уже не остановилась.

— Вот! Я же говорил! Я говорил! — воодушевлённо заорал Матвей, хлопая терапевта по плечу и едва не вышибая из того дух.

— Бить водителя, который вас везёт, неблагоразумно! Это может спровоцировать аварию. И травмы, — поморщился от ушиба Александр Юрьевич. В глубине души он чрезвычайно радовался, что смог одолеть автомобиль.

— Сорян! Я просто дико рад, что у тебя получилось! А теперь давай, дави газ в пол!

— Я не думаю, что…

— Давай-давай! — подбодрил Матвей и Полянский чуть сильнее нажал на педаль. Ласточка бодро покатилась вперёд.

— I’m beggin’, beggin’ you,

So put your loving hand out baby.

I’m beggin’, beggin’ you

So put your loving hand out darling… — неутомимо выводил вокалист, задавая темп.

Неожиданно для себя Александр Юрьевич увлëкся процессом. Перемещаться с той скоростью, которая зависела полностью от него, было непривычно. Одно нажатие — и под сменившуюся тональность мотора Ласточка набирала ход. Гравийная дорога серой лентой убегала в горизонт и через короткое время машина набрала приличную скорость.

— Вот видишь! А говорил, не умеешь! Молодца, док! — искренне радовался Матвей, не прекращая подбадривать. Наверное, вести автомобиль по прямой дороге не составляло больших трудов, но Соколов радовался так, будто его спутник выиграл ралли.

— Да, оказывается, процесс и правда может быть приятным, — смущëнно улыбнулся доктор.

— А я о чём? Давай, прибавь газку! Тут нормальная дорога скоро кончится, придется обратно ехать. Хотя, если хочешь, можно несколько раз туда и… Блямба! Лиса! Тормози, док! Тормози! — заорал вдруг Матвей, на что-то показывая пальцем.

Помертвевший Полянский всем весом прыгнул на педаль тормоза, и Ласточка встала как вкопанная. Их ощутимо мотнуло вперёд. Ремни неприятно стянули рëбра.

— Г-где лиса? — прошептал Александр Юрьевич, обтекая холодным потом.

— Да вон, направо нырнула! Дорогу стала перебегать и прямо под колёса сунулась, нет бы подождать! Ну, теперь в траве уже не увидим. Она уже смоталась. А ты чего побледнел? Испугался?

— Я думал, что сшиб её, — прошелестел Полянский.

— Нет, всё хорошо. Так что реабилитация откладывается, — отозвался Матвей и фыркнул от смеха. Увидев непонимающий взгляд, он пояснил: — Да просто представил, как целая и невредимая лиса не успела убежать, а мы ей пульс щупаем и давление меряем, — рассмеялся Матвей, и Полянский, неожиданно даже для себя, тоже расхохотался.

Конечно, в шутке было мало юмора, но нервное напряжение, вызванное неприятным разговором и опытом управления автомобилем, вылилось в хохот. Полянский смеялся и над собой, и над Матвеем, который от души шлëпал себя ладонями по коленям, и понимал, что он не чувствовал себя с кем-то так свободно уже очень давно.

🌵🌵🌵

Обратно вёл Матвей. Полянский наотрез отказался от управления, и никакие доводы не смогли его переубедить. Впрочем, выглядел он повеселевшим, а потому Соколов отстал и сам взялся за баранку.

Подъехав к дому Александра Юрьевича, он припарковался у торца рядом с зарослями сирени, чтобы максимально скрыться от чужих глаз. Впрочем, большинство окон уютно светилось в густых сумерках и на улице никого не было.

Они отстегнули ремни безопасности.

— Кхм… Док, слушай… По поводу твоего желания прекратить общаться… Я по-прежнему уверен, что это ошибка. Ну ты же не хочешь этого на самом деле, — Матвей развернулся к Полянскому всем корпусом и внимательно всмотрелся, улавливая малейшее изменение в мимике.

— А я уверен, что вам не нужны мои проблемы, Соколов.

— Ошибаешься, — Матвей взял доктора за руку и лишь сильнее сжал, когда тот попытался ее отдёрнуть. — Ты мне нужен весь. Целиком и полностью. Вместе со своими проблемами. Давай попробуем? Я не предлагаю ходить за ручку и обжиматься на площади. Я пока даже не предлагаю жить вместе, если только ты не согласишься на переезд. Просто давай побудем рядом.

Они помолчали. Матвей поглаживал ладонь Александра Юрьевича большим пальцем и даже начал разминать всю кисть, обводя каждый сустав. Полянский уже не пытался выдернуть руку и тихо млел, ловя каждое мгновение такой ласки.

— Ну зачем вам я? — пробормотал он. — Вы себя в зеркало видели? Вы же красивый, Соколов. Помимо выдающегося роста и развитой мускулатуры, вы обладаете приятными чертами лица. А кроме того, юмором, добротой и тягой к геройству. Любая девушка, стоит только захотеть, станет вашей. Подумайте, сколько перспектив!

— А мне не нужна любая. Мне нужен ты, док. Понимаю, звучит избито, но уж как есть.

— Ну зачем, неразумный вы мальчишка? Я немолод. И хоть я, конечно, и не урод, но и красавцем меня назвать сложно. Средний рост и обычная внешность. У меня нет идеальной осанки, зато есть здоровый целлюлит. А ещё средняя работа и никаких перспектив. Обычная жизнь стареющего гея.

— Это ты так на комплименты нарываешься? — улыбнулся Матвей и уселся поудобнее, оказываясь ещё ближе. — Док… Я скажу тебе кое-что, ты только не смейся, идёт?

— Идёт.

Полянский сглотнул и опустил взгляд на их сцепленные руки. Сейчас ему было точно не до смеха. Горячие и шершавые ладони Матвея не давали сосредоточиться и доказать свою точку зрения. Уверенные прикосновения разливались слабостью по телу, и очень хотелось верить, что Матвей знал, что делает. Конечно, им нужно прекратить видеться, но ведь это можно сделать и завтра?

— Я не читал всяких там Ницш и абсолютно не секу в высшей математике, но я не тупой.

— Но я никогда и не говорил, что вы…

— Ч-ш-ш… — негромко перебил Матвей, и от этого шипящего звука у терапевта внутри что-то сладко ëкнуло, отзываясь. Соколов придвинулся ещё ближе, почти нависнув над замершим доктором, и продолжил: — Так вот, я не тупой. И я вижу, когда человек хороший, а когда нет. Вижу, когда его что-то гложет или что-то нравится. Мне как будто изнутри что-то подсказывает.

— Интересная особенность, — Александр Юрьевич неосознанно облизнул пересохшие губы. Изголодавшиеся по ласке и тело, и душа тянулись навстречу Соколову. Запах мужчины туманил разум.

— И я о чём. Я вижу, как иногда трескается твоя скорлупа равнодушия, док. Я вижу, когда ты становишься настоящим, и мне это безумно нравится. Мне ты нравишься.

Полянский прерывисто вздохнул, почувствовав, как лицо опалило жаром. Оказывается, когда говорят такие слова — это весьма приятно. Воздух в салоне сгущался, дышать становилось всё сложнее.

— Матвей, вы…

— А ещё ты мне соврал.

— Соврал?

— Да. Про свою фригидность, — Матвей поднял руку и положил ладонь на щëку терапевта. Подушечка большого пальца невесомо скользнула по скуле, ласково её огладив. — Я с самого начала знал, что ты выдумал эту глупость. Но я дал тебе время прикрыться этой чушью и привыкнуть к своему присутствию. Какая, блямба, фригидность? Стоит только посмотреть в твои глаза, как…

— Я понял, — слабым голосом отозвался Полянский. Он не знал, что именно хотел сказать Матвей, и боялся этого. Казалось, если Соколов произнесёт что-то настолько искреннее, то пути назад уже не будет. Чтобы забыть такой горящий взгляд и бархатный голос и так потребуется немало усилий.

— А по поводу целлюлита… Слушай, это неважно. Правда. Повторю ещё раз и столько, сколько потребуется: ты мне нужен. Со всеми нюансами. Если ты будешь париться, то начнём вместе ходить в качалку. В правильном питании ты и сам подкован, а в спорте я тебя подтяну… Но это всё сейчас неважно. Знаешь… — Матвей вздохнул, будто набираясь храбрости, и осторожно провёл подушечкой пальца по кончикам ресниц. Александр Юрьевич задержал дыхание и прикрыл глаза. Такими нежными и дразнящими прикосновениями Соколов только распалял голод. — Знаешь… Я видел тебя без одежды. Понимаю, прошло много времени, но док… Ты заводишь меня так, как я никогда не…

— Ч-что? — Полянский распахнул ещё пьяные глаза и отшатнулся, вырвав руку. — Что вы сказали?!

— Что у меня от тебя башню рвëт, — растерянно отозвался будто оглушëнный Матвей явно не понимая, почему терапевт так всполошился и разрушил этот момент.

— У вас что, есть те проклятые фотографии? — с ужасом просипел Александр Юрьевич.

Пульс сбился с ритма и в боку закололо. Кипящая кровь бросилась в голову, выжигая всё чувства, кроме жгучего стыда и негодования. Да сколько можно?! Почему бы тем изображениям не провалиться сквозь землю, а вместе с ними и тем, кто их по-прежнему распространяет? Давно уже пришла эпоха порно, а те несчастные кадры, весьма посредственные, по-прежнему отравляют ему жизнь! И ведь единственный повод для их популярности — то, что фотомодель живёт в их городке!

— Ну, не то чтобы есть. Точнее, я как-то видел, — начал мести хвостом Соколов. Он понял, что сболтнул лишнее, но явно не понял, что именно. — Подожди, док! Да что случилось? Что я такого сказал?

— Это унизительно, Соколов! Мерзко и низко! — крикнул Александр Юрьевич срывающимся голосом и закашлялся от перехватившего дыхания.

Объяснять ничего не хотелось. Адреналин толкал вперёд. Прочь из машины. Домой. Запереться на все замки и укрыться от всего мира. Полянский нервно задëргал раздолбанную ручку и всë-таки открыл дверь. Вывалившись на улицу, он максимально быстро скрылся в подъезде, стараясь не дëргаться от окриков Матвея.

Неужели до Соколова не доходит, что те фотографии — ошибка? Не сам факт их существования, ведь сексуальные предпочтения и увлечения — личное дело каждого, а то, что Полянский не смог их защитить! Напоминать о подобном жестоко!

Когда Александр Юрьевич ворвался в квартиру, защëлкнул все запоры и подхватил подросшего котëнка, его руки всё ещё тряслись.

Комментарий к Часть 8. Расслабься

* Måneskin «Beggin»

========== Часть 9. Услышит весь район ==========

Оказывается, на то, чтобы пропылесосить квартиру, уходит всего семнадцать минут. На чистку всей сантехники — тридцать две минуты. А в старенькой душевой лейке, которую он старательно оттирал от известкового налëта, сорок семь отверстий: три ряда на двенадцать, семнадцать и восемнадцать.

Эти и другие мелкие детали, на которые он никогда не обращал внимания, Александр Юрьевич заметил на следующий день, когда пытался отвлечься уборкой. Он вылизал всю квартиру, надеясь физическим трудом заглушить своё негодование, стыд и сожаление.

Впрочем, ещё утром он перестал обижаться на Матвея. В конце концов, тот не виноват, что пятнадцать лет назад Полянский позволил себе лишнего и увлёкся. Конечно, напоминать о тех фотографиях было не совсем корректно со стороны Соколова, но если вспомнить контекст, в котором прозвучали эти слова… Каждый раз думая об этом, он чувствовал, как учащалось сердцебиение.

На телефон терапевта поступило несколько звонков и смс с просьбой поговорить, но он всё оставил без ответа. Несмотря на вчерашние слова и искрившее между ними напряжение, Полянский был по-прежнему уверен, что им лучше видеться пореже, а в идеале никогда больше. Поэтому глупо было не использовать эту размолвку как шанс. Может, Матвей всё-таки одумается и пригласит на свидание симпатичную девушку. Поучит её водить Ласточку, наговорит нежностей, улыбнётся и…

Александр Юрьевич гневно фыркнул и отбросил в сторону губку для обуви, которой до блеска натирал свои туфли. Настроение испортилось вконец.

🌵🌵🌵

К вечеру рефлексирующего Полянского накрыла тоска. Печальные мысли не давали пробиться ни одному светлому лучу радости или надежды. Собственная жизнь виделась лишь в темных тонах и пахла затхлостью. Годы, наполненные больничными буднями, поиском пятого угла в четырёх стенах и короткими, но яркими отпусками, которые оставляли горькое послевкусие.

Убив весь день на уборку, отдохнув и измотав себя грустными мыслями, Александр Юрьевич устало опустился на диван. Любопытная Бантик, таскающаяся за ним весь день хвостиком, запрыгнула на колени и принялась «месить» лапами ногу хозяина, слегка выпуская тонкие коготки. Самое время вознаградить себя чашечкой кофе, но арабика кончилась ещё вчера, а купить новую пачку он забыл, лишив себя ароматного напитка.

Рассеянно поглаживая котёнка за ухом, Полянский в очередной раз бросил взгляд на молчащий телефон. Вот и всё. Ещё вчера Матвей пробовал наладить контакт, даже сегодня утром сделал несколько звонков, но сейчас его пыл, видимо, угас, и телефон замер куском бесполезного пластика. Как будто смартфон, а может, и не только, лишился частички души.

Терапевт вздохнул и отложил мобильный. Нет, так нельзя. Он сам мотает нервы и себе, и Матвею. Как собака на сене. Пора отпустить Соколова, а самому сосредоточиться на тех скромных радостях, что ему доступны. В конце концов, сегодня суббота. Лучший день на неделе. Самое время, чтобы неспеша подготовиться и расслабиться, выкинув из головы несбыточные мечты и собственное разочарование.

🌵🌵🌵

Спустя пару часов, когда на улице начали сгущаться сумерки, всё было готово.

Полянский разложил диван и заправил чистое постельное бельё. Конечно, спать на кровати с ортопедическим матрасом было бы удобнее, но по многолетней привычке львиную долю единственной комнаты занимал диван, пусть и с независимым пружинным блоком. Рядом с подушкой лежала туба смазки с охлаждающим эффектом.

Шторы плотно задëрнуты, а форточка открыта для притока свежего воздуха. Бантик спит на своём любимом месте — на кухонном стуле. Поближе к еде.

Коллекция игрушек в отдельном шкафчике всегда готова, осталось сделать выбор, но это позже. Полянский любил сначала пролистать несколько видео, настраиваясь на нужный лад, и лишь потом определиться со своими желаниями. Ноутбук, подсоединëнный к телевизору HDMI кабелем, ждал, когда его выведут из режима сна.

Сам Полянский, намытый и подготовленный, в очередной раз проверил, заперта ли дверь, и удовлетворëнно хмыкнул.

Он надел любимый шëлковый домашний костюм, который кроме удобства и невероятной лëгкости радовал глубоким серым отливом. А ещё он любил, как нежная ткань скользит по обнажëнному телу, когда он медленно расстëгивает пуговицы. В этом костюме он ощущал себя дорого и достойно. Самое то, чтобы подлатать повреждëнную самооценку.

Конечно, на этапе подготовки мелькнула мысль надеть что-то кружевное и эротичное, но он отбросил эту идею. Не сегодня.

Проверив все приготовления ещё раз, Полянский поудобнее сел на диване и авторизовался на излюбленном сайте с порно. Конечно, он бы предпочёл остаться инкогнито, но когда на самом интересном месте видео останавливается, а захлëбывающийся позитивом голос рекламирует онлайн казино, приятного мало. Зарегистрированные пользователи избавлялись от такой агрессивной рекламы и комфортно проводили время.

Лениво просматривая превью, он листал страницу за страницей. Как-то всё было не то. Хотелось чего-то такого… Он и сам не знал, чего именно.

Экран телефона загорелся, высвечивая заветные цифры номера Матвея, и сердце доктора пропустило удар. Но он упрямо отключил звук и перевернул мобильный экраном вниз, чтобы не отвлекаться. И всё-таки нет-нет, а посматривал на свечение, отбрасываемое на простыню.

Пытаясь отвлечься, он включил первое попавшееся видео и уставился на экран, без интереса наблюдая за происходящим. Мысленно он зациклился на телефоне и долгожданном звонке, гадая, где сейчас Матвей и чем он занят.

Телефон потух и тут же загорелся снова. Видимо, Матвей был полон решимости дозвониться, но Александр Юрьевич тоже упорствовал, не поднимая трубку. Он запутался и уже сам не понимал, чего хочет. Разум подсказывал, что лучшим решением будет отключить телефон, хорошенько подрочить, сбросить напряжение и лечь спать.

Очнувшись от шума на улице, Полянский встрепенулся. Он даже не заметил, как выбранное видео кончилось и загрузилась лесбийская версия, в которой для него не было совсем уж ничего интересного. Нажав на паузу, Александр Юрьевич прислушался.

Послышались глухие басы и лёгкая песня, в лучших традициях скучающей молодёжи, раздающиеся, как видимо, из большой портативной колонки. Открытая форточка прекрасно пропускала все звуки, и летними ночами это было сущим наказанием.

Меря шаги в ожидании, время идёт не спеша

Сердце замёрзло и хочет уйти, но уже не пускает душа

Я стою на своём, и пускай не вдвоём, назло ветрам

В небо глядел, словно в глаза, и на вопросы ответа я ждал

Как же быть, что мне делать, чего ждать от завтра мне

Знаю, время камень точит, но любовь ещё прочнее

Тут годами не загладить, не привыкну до сих пор

Что мы сами потеряли то тепло…

Александр Юрьевич поëрзал. Он ожидал привычного шума, сопровождающего развесëлые компании. Как правило, этот шум составляли ломающиеся голоса парней, девичьи визги, взрывы хохота и непрекращающийся мат цветов жизни, но в этот раз всё было тихо. Только приятная песня, почему-то слегка приглушëнная, наполнила собой унылый двор.

Услышит весь район, что я в тебя влюблён

И лишь гитары звон уносит по дворам

Но я совсем один, по улицам пустым

И в поисках любви, куда не знаю сам.

Полянский хмыкнул и загрузил следующую страницу с видео. Наверное, песня с таким простым мотивом и гитарным сопровождением просто обязана быть популярной у местной молодëжи. Неудивительно, что её включают на полную громкость, пока ещё время и закон позволяют. А всё же странно, где голоса компании? Неужели, как и сам терапевт, заслушались?

И всё-таки что-то его беспокоило. Наверное то, что экран телефона продолжал гореть, сообщая о звонившем Матвее.

Пытаясь отвлечься от этого, он машинально просмотрел ещё пару страниц с видео и покачивая ногой в такт прослушал следующий куплет. Беспокойство продолжало нарастать вместе с басами, приближая кульминацию песни.

Услышит весь район, что я в тебя влюблён

И лишь гитары звон уносит по дворам

Но я совсем один, по улицам пустым

И в поисках любви, куда не знаю сам.

И вдруг послышался звук, от которого у Полянского внутри что-то оборвалась. Резкий автомобильный сигнал, похожий на мяуканье кошки, резанул по мгновенно натянувшимся нервам, и доктора подкинуло на диване.

Он прыгнул к окну и аккуратно отогнул край шторы дрожащими пальцами. Так и есть! Прямо посреди двора, окружëнного со всех сторон задрипанными серыми пятиэтажками, стояла Ласточка, которую потряхивало от включённой на полную громкость музыки и громоподобных басов. Возле машины, оперевшись на неё бедром, стоял хмурый Матвей, приложив мобильный к уху.

Полянского продрал мороз по коже. Если кто-то его увидит… Если кто-то сделает выводы… Александр Юрьевич схватил телефон и смахнул зелëную иконку.

— Идиот!!! Соколов, вы полный кретин! — прошипел он в трубку. — Что вы творите? Выключите свою балалайку немедленно!

— И тебе привет! — спокойно отозвался Матвей, перекрикивая музыку. Судя по голосу, он улыбался.

— Вы меня не слышали?! Выключите немедленно! Сейчас же!

— Давай поговорим! Тогда выключу.

— Не о чем нам говорить! Уезжайте!

— Нет. Только после того, как поговорим. А вообще, я могу слушать музыку ещё пару часов до того, как у местных бабулек появится основание вызвать полицию. Поверь, у меня шикарная медиатека.

Неизвестный исполнитель снова завёл припев, оповещая о том, что весь район узнаёт о некой влюблëнности, и доктор схватился за голову. Инстинкт самосохранения затмил все остальные.

— Хорошо, чёрт бы вас побрал! Поднимайтесь! Только выключите эту какофонию! И имейте в виду: это шантаж, Соколов! Подлый шантаж! — крикнул он, сдаваясь.

— Я знаю, — самодовольно улыбнулся Матвей и отключился. Вслед за этим оглушающая весь двор песня затихла, окатив терапевта волной облегчения.

Осознав, что Матвей с секунды на секунду появится у него дома, Александр Юрьевич заметался. Судорожно закрыл компрометирующий его браузер и убрал подальше с глаз тубу со смазкой. К счастью, свои игрушки ещё не доставал, иначе бы просто не успел. Хотя, пропускать Соколова дальше прихожей он и не собирался.

Резкая трель звонка заставила вздрогнуть, и хозяин поспешил открыть нежданному гостю. По дороге в прихожую он вспомнил, что на нём лишь шëлковый костюм, но времени переодеться уже не было, да и выглядел тот довольно прилично. С кружевным комплектом такое бы не прошло. Но чем быстрее он откроет, тем меньше шансов, что Матвей столкнëтся с кем-то из соседей.

— Соколов! У меня слов не хватает, чтобы объяснить, насколько идиотские ваши поступки! О чём вы только думаете? — прошипел Полянский, почти не сдерживая свой гнев и нервное напряжение.

— Привет, — Матвей закрыл за собой дверь и даже не взглянув на хозяина дома, щëлкнул замком.

— Вы не обнаглели хозяйничать в моём доме?!

— Извини, я просто… — Соколов с изумлением осмотрел возмущëнного хозяина, одетого в столь непривычную одежду. Его глаза блестнули, а ноздри хищно раздулись. — Милый костюм. Мне нравится.

Александр Юрьевич захотел прикрыться, будто он внезапно оказался обнажëнным, и разозлился от этого ещё больше.

— А меня ваше мнение не интересует! Я у себя дома! В чём хочу, в том и хожу! Говорите, что хотели, и выметайтесь! И не вздумайте ещё хоть раз меня как-то скомпрометировать!

— Да ладно тебе! Может, хоть кофе угостишь?

— Кофе кончился, так что обойдëтесь. И нечего так укоризненно смотреть! У меня тут не плантация с вечным запасом! Вчера ещё высыпал последнее, а купить забыл. Можете проверить.

— Тогда чай?

— А может, вы уже скажете, что хотели, и освободите меня от своего присутствия? — чуть успокоившись, Александр Юрьевич испытующе посмотрел на Матвея. Выглядел тот неважно. Тени под глазами говорили о том, что этой ночью он плохо спал, если вообще спал. Подбородок темнел вчерашней щетиной. От ещё влажных волос пахло шампунем. Только из душа вышел, что ли?

— Кхм… А мне вот акустику новую поставили, — криво улыбнулся Матвей.

— Я заметил! И вы решили поделиться своей радостью со всей округой, заодно опозорив меня?

— Вот почему ты сразу всё гребëшь под себя? Дофига народа слушает музон из машины. Никаких имён-фамилий в песне нет. Никто ничего не поймёт. Максимум, на Светку из пятого подъезда подумают. Мы с ней в седьмом классе типа встречались. Целых две недели, — улыбнулся Матвей. — Детский сад, штаны на лямках.

— Детский сад сейчас тут происходит, — буркнул Полянский, слегка успокоенный такой версией, хоть она была ему и не совсем приятна.

— Я просто хотел поговорить, док. Вчера ты сбежал, а по телефону игноришь… Извини, я не удержался от серенады под окном. Согласись, вышло не менее эффектно, чем у этого мажора Дэвида Гаррета? Хоть и в другом ключе, — Соколов сделал шаг навстречу.

— Вот дался вам этот скрипач, а? Вы его затмили, это точно. Довольны?

— Доволен, — Матвей сделал ещё один осторожный шаг навстречу. — Во-первых, прости меня за вчерашнее. Если честно, я так и не догнал, где накосячил, но я не имел в виду ничего плохого! Док, я просто хотел сказать, что меня тянет к тебе. Очень тянет!

— Ладно, проехали, — пробормотал Полянский, понимая, что нужно срочно отодвинуться. Близость Соколова волновала и пугала, частично парализуя.

— А во-вторых… Кхм… Док…

— Да говорите же уже!

— Блямба! В общем, я понял, какая мысль мне пришла в голову. Помнишь, в тот день, когда ты спросил, не перегорю ли я, как лампочка?

— Помню.

— Кхм… Если честно, у меня такое ощущение, что я тебя расколдовывать от злых чар пришёл, — смущëнно пробормотал Матвей. — Кхм… Я понял, почему ты не принимаешь то, что я тебе говорю, хотя сам этого хочешь.

— Позвольте, я ничего не…

— Дай я договорю. Дело не во мне, а в тебе. Я всё это время говорил, что ты мне нужен — и это правда. Но ты же хочешь услышать нечто другое, верно? — Матвей сделал ещё один крошечный шаг.

— Какой чай вы хотели, Соколов? Чëрный, зелëный, каркаде? Есть ещё молочный улун и кажется, где-то был матча. Если хорошенько пошарить по полкам, то…

Стараясь перевести разговор на чайную тему, Александр Юрьевич развернулся и попытался шмыгнуть в сторону кухни. Но Матвей догнал его в два больших шага — компактные размеры прихожей позволяли. Схватив доктора за плечи, он развернул его к себе лицом и прижал к стене для большей фиксации.

— Не убегай от меня, — хрипло попросил он, сверкая глазами и крепко удерживая брыкающегося Полянского на месте. Матвей наклонился, и терапевт почувствовал запах его волос.

— Отпустите! — в голове доктора помутилось из-за присутствия Соколова и желаний, которые угрожали сломить все его убеждения. Перед глазами плыло.

— Сначала я скажу то, о чём думаю… Я знаю, ты считаешь меня неопытным юнцом, и мне нечего особо возразить, но я прошу, послушай меня. Когда-то в детстве мне подарили мягкую шерстяную обезьяну с кожаным носом. Я назвал её Сластик. Не скажу, что у меня было много игрушек, но Сластик был любимым. С годами шерсть свалялась, а нос облез. Он потерял свою привлекательность для всех, кроме меня. Я привёз его с собой к бабусе, и он до сих пор сидит у меня в комнате. Сластик мне дорог. Сечëшь?

— Не особо. Вы сравниваете меня со старой плешивой макакой? — несмотря на слабость и головокружение, терапевт постарался добавить сарказма в голос. Он ещё надеялся вырваться из этого плена, не потеряв лицо.

— Нет. Ещё версии?

— У вас есть признаки имбецильности и почти в тридцать вы нежно привязаны к детской игрушке?

— Нет, но уже ближе, — мягко улыбнулся Матвей, совершенно не обидевшись. — Я хочу сказать, что если кто-то западает мне в душу, то это навсегда.

— Я понял. Это всё? Тогда отпустите меня и…

— Нет. Док, я тебя не брошу. Я…

— Замолчите! Ради всего святого, замолчите, — прошептал терапевт пересохшими губами.

— Нет. Я не уйду и не исчезну, — глаза Матвея загорелись, и он ещё немного наклонился, чтобы быть ближе. Горячее дыхание опалило губы доктора, лишая воли к сопротивлению. — Я тебя не предам. Слышишь?

— Уходи, — простонал Полянский, крепко зажмурившись. Его потряхивало от смеси страха и вожделения. Кожа на плечах горела огнём, а пах наливался тяжестью.

— Ни за что. Пока ты сам меня не прогонишь, пока ты этого искренне не захочешь, я никуда не уйду, — Соколов кончиком носа обвëл ухо терапевта, отчего того прошила волна дрожи.

— Я хочу, чтобы ты ушёл, — проскулил Александр Юрьевич, задыхаясь. Он вытянул руки, желая оттолкнуть Матвея, но не смог. Ощутив под своими ладонями твëрдое тело и удары быстро бьющегося сердца, он машинально заскрëб пальцами, неосознанно стараясь взять в горсть часть Соколова.

— Не верю. Я тебя не оставлю. Не передумаю и не сбегу. Я буду рядом.

Говоря эти слова, что западали Александру Юрьевичу глубоко в душу, Матвей всё крепче сжимал его в своих объятиях. Руки доктора ослабели, а ноги предательски дрожали в коленях и разъезжались. Стена холодного равнодушия, которую он выстроил сам для себя, рушилась.

— Силы небесные, Соколов, неужели вы так уверены в том, что вы гей? — заплетающимся языком пробормотал Полянский.

— Я уверен в том, что хочу быть с тобой.

Шею Полянского обожгло щетиной, и он всхлипнул, откидывая голову. В ушах зазвенело. Тело отяжелело и до краёв наполнилось желанием.

— П-прекратите… Пожалуйста… Х-хватит…

— Блямба, док… Ты же горишь! Ты ведь тоже хочешь… Чëрт… Ладно. Скажи мне прямо сейчас, чтобы я ушёл. Скажи, что ты искренне этого хочешь, и я уйду. Скажи, и я больше никогда тебя не побеспокою. Обещаю, — хрипло произнëс Матвей, чутко вглядываясь в лицо терапевта.

Полянский хотел крикнуть что, мол, да, он хочет, чтобы Матвей ушёл, но понял, что не может выдавить ни звука. Он тщетно открывал рот, как рыба, выброшенная на берег, но ни слова не сорвалось с его губ. Как будто он лишился возможности врать.

— Ты молчишь… Док, ты молчишь! — с восхищением, словно не веря в свою удачу, прошептал Соколов. Он выглядел, будто пьяный, и ошалело улыбался. Уткнувшись носом в шею дрожащего в его руках доктора, он оставил на ней дорожку колючих поцелуев. Широкие руки скользнули с плеч ниже, переместившись на бëдра. — Док… Нет, не так. Саша. Са-ша… Мой Саша.

Полянский всхлипнул, пытаясь поймать пересохшими губами хоть глоток воздуха. Его уже много лет никто не называл по имени в такой форме. На работе он был Александром Юрьевичем, а на отдыхе представлялся Алексом или Александром. Услышать своё имя с шипящими звуками, хрипло выдохнутое в самое ухо, оказалось выше его сил. Колени заходили ходуном, и Полянского повело. Он буквально повис на Матвее, из последних сил уцепившись за его шею.

Тем временем горячие ладони жадно скользили по бокам доктора и с силой сжимали скользкий серый шëлк. Чуткие пальцы провели по бëдрам раз, другой и Соколов, замерев, отстранился.

— Я не чувствую швов. Ты что, без белья? — прохрипел он, как дикий зверь. В глазах плескались такие эмоции, что у терапевта заныло что-то внутри, откликаясь.

— Да… — доктор обмяк в сильных руках.

— Блямба! Скажи, что ты ждал меня, — попросил Матвей с нотами отчаяния, от которого у терапевта перехватило дыхание. — Скажи, что ждал!

— Я тебя ждал, мой хороший. Очень ждал! Ты себе даже не представляешь, как сильно, — прошептал Полянский, прощаясь с рассудком.

Матвей облегчëнно застонал и наклонился вперёд, отчаянно целуя тонкие губы.

🌵🌵🌵

Терапевт растворился в ощущениях. Прохладная стена за спиной, скользкий шёлк костюма и собственный липкий страх — всё это исчезло. Остался только Матвей, который с жаром терзал ставшие чрезвычайно чувствительными губы. Запах молодого мужского тела кружил голову, и Александр Юрьевич жадно вдыхал, поддавшись этому дурману.

Руки Матвея плавно скользили по телу Полянского, обжигая кожу сквозь нежную ткань. Эти прикосновения хотелось продлить и усилить. Сбросить с себя мешавшие тряпки и кожей почувствовать мозолистые ладони.

Сердце заходилось в бешеном ритме, дыхание сбилось. Пришлось отстраниться, чтобы глотнуть воздуха.

— Это мой первый поцелуй с мужчиной. С тобой, — глухо сообщил Матвей. Его глаза лихорадочно блестели, а губы ярким пятном выделялись на лице.

— И как? — только смог выдохнуть Полянский.

— Охеренно. Хочу ещё. Хотя бы один, — пробормотал Соколов, положил руку терапевту на затылок и снова привлёк его к себе. Движения стали не такими порывистыми, зато более чувственными.

Полянский уже не перечил. Желание целовать Матвея, отвечать на его ласки и доставить ему удовольствие затмило всë остальное. Осмелев, доктор дал волю своим рукам и начал водить ладонями по груди и плечам Матвея. По уже «освоенным» территориям он двигался уверенно, а вот на «новые» заходить робел.

Соколов же уверенно шарил по телу Полянского, будто неосознанно выискивая пути, чтобы обогнуть ткань костюма и добраться до голого тела. Наконец ему это удалось. Горячие ладони поднырнули под рубашку и властно сжали прохладные бока, притягивая к себе ещё ближе.

Полянский застонал. Не смог сдержаться, когда ощутил не только жëсткие пальцы, от прикосновения которых по бëдрам вниз побежали мурашки, но и стояк Соколова.

— Я передумал, — хрипло отозвался Матвей. Он отстранился, напоследок оставив на тонких губах короткий, почти невинный поцелуй.

— Ч-что?

— Я передумал, Саш. Мне мало одного поцелуя. Я хочу тебя полностью.

Произнеся это, Соколов передвинулся, развернул Полянского к себе спиной и двинулся вперёд. Он медленно буксировал дезориентированного доктора перед собой, не забывая целовать в шею и шарить ладонями по груди, цепляясь за мелкие пуговицы.

Краем сознания терапевт понял, что его направляют к дивану. Наверное, Матвей ещё из прихожей заметил, что тот уже разложен, а бельë застелено. Конечно, на правах хозяина Полянский мог возмутиться такой наглостью гостя, но напряжëнный член Соколова, который он чувствовал даже через джинсы, мешал сосредоточиться. Как выглядит он сам, натягивая своим возбуждением лëгкий шëлк и превращая брюки в подобие походной палатки, он предпочитал вообще не думать.

К тому моменту, когда они приблизились к дивану и Александр Юрьевич своими коленями почувствовал кромку сиденья, Матвей умудрился расстегнуть все пуговицы на рубашке. Серая ткань скользнула вниз. Грубоватые ладони широко огладили обнажённые плечи, будто сбрасывали путы.

— Са-ша… — в два приёма выдохнул Соколов Полянскому в шею и прикусил за мочку уха. Горячие пальцы ухватились за резинку штанов и очень медленно, словно спрашивая разрешения, потянули вниз. Терапевт прерывисто вздохнул, прикрывая глаза и откидывая голову на плечо Матвея. Голова кружилась, а вместе с ней и весь мир катался на карусели. Единственным якорем остался Матвей.

Лёгкая прохлада подсказала, что Соколов спустил с него штаны, оставив их болтаться где-то на лодыжках. А затем последовал мягкий толчок в спину, и доктору ничего не осталось, кроме как опуститься на диван. Инстинктивно он постарался сделать это как можно грациознее и, опустившись на колени, прогнулся в спине. Он знал, что выглядит безупречно, ведь не зря готовился. Непонятный полузадушенный звук со стороны Матвея это только подтвердил.

Полянский сел на постели, развернувшись лицом к Соколову. Даже просто сидеть, подогнув под себя ноги и сложив руки на коленях, как примерный школьник, казалось развратным. Матвей возвышался над ним как скала и тяжело дышал. Александр Юрьевич мазнул взглядом по топорщившейся ширинке и отвёл глаза.

— Ты же понимаешь, что я в первый раз? Я могу сделать что-то неправильно, — Матвей одним слитным движением стянул с себя футболку и отбросил куда-то в сторону.

Он говорил что-то ещё, но Полянский его уже не слышал. Он голодным взглядом облизывал обнажëнный торс, задерживая внимание на тëмных сосках и бугрящихся мышцами руках. Мысленно он уже выцеловывал узоры на горячей коже.

Матвей взялся за ремень. Пряжка звякнула металлом. Соколов спустил джинсы вместе с трусами и переступил ногами, избавляясь от одежды полностью. Явно нервничая, он неосознанно сжал своë достоинство и несколько раз провёл по нему ладонью.

Дыхание Полянского перехватило. Ровный, красивый член покачивался прямо перед его лицом. На полуоткрытой головке блестела прозрачная капля. Запах чужого возбуждения ударил в голову, и Александр Юрьевич инстинктивно облизнулся.

— Вот… Знакомься… Матвейка-младший. Надеюсь, тебя всё устроит, — Матвей с беспокойством посмотрел на замершего доктора, который не отводил взгляд. — Эй? Всё в порядке? Тебе нравится?

— Д-дай… — выдохнул Полянский и подался вперёд от нетерпения. Лицо при этом обожгло волной стыда. Он хотел сказать простое «да», ведь член Матвея был действительно красив, но получилось жадное, голодное «дай». Желание наложилось на мысли.

Не сводя алчного взгляда с вожделенного члена, Александр Юрьевич подполз ближе и потëрся о него щекой.

— Мой хороший… Горячий… Сильный… Настоящий… — пробормотал он, исследуя подушечками пальцев каждый сантиметр шелковистой кожи. Через лёгкие прикосновения он запоминал Соколова, чтобы потом долгими вечерами до мельчайших подробностей воскрешать в памяти свои ощущения.

Взявшись за основание, он начал легко водить головкой по сухим губам, дразня и мучая. Под языком выделилась слюна, и терапевт сглотнул, смотря в серые глаза Соколова.

— Блямба… У меня сейчас сердце встанет! —пробормотал Матвей, не в силах отвести взгляд от того, как Полянский искренне наслаждается процессом.

Облизнувшись, доктор приоткрыл губы и плавно насадился, принимая Матвея в себя. Тот где-то сверху охнул, но Полянский уже не отвлекался, дорвавшись до так необходимых ласк. Наконец-то!

Чувствовать настоящий член, а не холодный силикон с запахом резины, было непривычно. С последнего отпуска прошло чуть меньше года, и всё это время он имел в своём распоряжении только коллекцию игрушек. К слову, иногда он пользовался искусственными фаллосами. Во-первых, чтобы не растерять навыки по расслаблению горла, а во-вторых, хотелось хотя бы пофантазировать на эту тему, ловя отголоски знакомых ощущений. Его никто не мог осудить за то, чем он занимался в одиночестве.

Примерившись, Александр Юрьевич расслабился, положил руки Матвею на бëдра и взял так глубоко, насколько смог. Нос уткнулся в коротко остриженный пах. Горячий член протиснулся в горло, и терапевт рефлекторно сглотнул.

— Бля-я—мба, — провыл Соколов, закрывая глаза ладонью и откидывая голову назад. — Твою ма-ать…

Полянский только прикрыл веки, пряча довольный взгляд. Он видел, что Матвей получает удовольствие, а потому сосредоточился на себе. Все чувства сконцентрировались на одном процессе. Шелковистый член плавно скользил во рту. Губы плотно прикрывали зубы. Пальцы крепко держались за бëдра, впиваясь в них до боли.

Полянский не видел себя со стороны, иначе удивился бы той отрешëнности и разлившемуся по лицу блаженству. Казалось, ничто не сможет оторвать его от этого занятия.

— Хватит… — попросил Матвей сиплым голосом, но Александр Юрьевич его просто не услышал. — Саш, перестань. Я не железный. — но Полянский так и не отвлëкся. — Да что же ты… Я вам там не мешаю?

Соколов протянул руку, чтобы удержать терапевта на месте, но в этот момент Полянский открыл свои потемневшие глаза и томно посмотрел снизу вверх. Блядская нить слюны повисла на подбородке.

Матвей не выдержал. Рука сама легла на затылок терапевта и сгребла волосы в горсть. Бëдра толкнулись вперёд, врываясь во влажный рот с пошлым хлюпаньем.

Полянский протяжно застонал и прогнулся в пояснице. Его поза и пьяный взгляд из-под полузакрытых ресниц ясно говорили о том, что ему нравится подобное обращение.

Тогда Матвей повторил этот приём ещё раз и ещё, не в силах оторваться от созерцания пошлой картинки.

— Я хотел, чтобы наш первый раз был нежный и аккуратный. Но ты такой… Такой…

— Я мужчина, Соколов, — выдохнул терапевт, на секунду отстраняясь. Он видел, что если продолжить в том же духе, то Матвей сорвëтся и кончит прямо сейчас. — И я люблю не только нежность.

Невероятным усилием воли Соколов смог отстраниться и пережал член у основания так, что атласная головка побагровела. Подавшись вперёд, он нажал Полянскому на плечи и опрокинул его на подушку, а сам навис сверху, тяжело дыша.

Колени терапевта сами собой разъехались в стороны. Сердце с бешеной скоростью билось где-то в горле. Внутри всё закрутилось, как на крюк тестомеса. От этого напряжения Полянского отвлекли прикосновения губ, которыми его осыпал Матвей. Впрочем, россыпь нежностей превратилась в один чувственный, до боли щемящий поцелуй. На его фоне померкли даже прикосновения шершавых ладоней.

— Ты просто не представляешь, как сильно я боюсь тебя разочаровать, — пробормотал Матвей в губы Полянскому.

— Всё будет в порядке, мой хороший. Одно только твоё присутствие… — Александр Юрьевич оборвал себя на полуслове. Чтобы замаскировать этот провал, он протянул руку и вытащил из-под подушки пакетик с презервативом и тюбик смазки.

Дальнейшее терапевт запомнил урывками, хотякаждое мгновение проживал, как последний раз. Даже просто смотреть на разгорячëнного Матвея казалось чем-то нереальным, но до безумия приятным. А чувствовать его прикосновения, иметь возможность провести пальцами по мощным плечам и скользнуть губами по татуировке птицы на левой стороне груди — это было настоящим чудом в его серой и унылой жизни.

Кажется, нечто подобное чувствовал и Соколов. Он ни на секунду не переставал гладить, целовать и ласкать Полянского. Его губы и руки были везде, заставляя всё существо терапевта сладко сжиматься и трепетать под его напором.

На взгляд Александра Юрьевича подготовке было уделено слишком много времени. Матвей с удобством расположился между разведëнных ног и неспеша смазывал, гладил и кружил пальцами вокруг входа. Своей заботой и нежностью он довёл Полянского до изнеможения и прорывающегося сквозь стоны рычания. Сам же при этом выглядел спокойным, едва ли не умиротворённым, и только стоящий член подтверждал, что он неравнодушен. Но когда сквозь пелену удушающего голода Полянский увидел, с какой силой Матвей сжимает свободной рукой край одеяла, он понял, что всё спокойствие лишь напускное. Вероятно, Соколов нервничал и опасался сделать что-то не так, а потому изо всех сил пытался контролировать ситуацию.

Впрочем, когда Матвей осторожно толкнулся внутрь, а Полянский, с трудом приняв его, неосознанно сжался, с Соколова слетело всё равнодушие. Он уткнулся лбом в плечо терапевта и коротко застонал. А потом начал глухо материться, мешая забористые выражения с поцелуями. В любое другое время Александр Юрьевич лишь бы поморщился от такой ругани, но сейчас он понял, что это своего рода комплимент, причём очень искренний. И это оказалось приятно.

Когда Матвей качнулся и начал осторожно двигаться, в голове Полянского стало пусто. Как со стороны он смотрел на своё извивающееся под Матвеем тело, а в груди вместе с сердцем билось желание двигаться и не останавливаться. Мир стëрся и смазался, ограничившись разложенным диваном.

— Саша… Мой Саша… Я… тебя…

Действуя на инстинктах, Александр Юрьевич обвил шею Матвея и впился в его губы поцелуем, не давая закончить фразу. Ни к чему такое говорить.

Неожиданно Матвей замедлился, а после и вовсе остановился. Он аккуратно вышел, не сдержав глухой стон, и облокотился на локоть, восстанавливая дыхание. Его грудь тяжело вздымалась, а плечи поблëскивали от испарины.

— Что такое? — Полянский с трудом сфокусировал взгляд. Губы одеревенели и плохо слушались. А главное, хотелось получить член обратно.

— Пытаюсь остановить прекрасное мгновение, — криво улыбнулся Матвей. По его глазам было видно, как он хочет продолжения, но намеренно тормозит, чтобы отвлечься и остыть.

— М-м… Понятно, — мурлыкнул доктор и, ловко поднявшись, встал на четвереньки. Повернувшись к Соколову спиной, он прогнулся в пояснице и обернулся назад, коварно улыбаясь.

Он успел увидеть, как Матвей хищно оскалился, а мышцы пресса напряглись, поднимая сильное тело вверх. В следующий момент он оказался на полу, для устойчивости уперевшись коленями в диван, а ухмыляющегося терапевта подтянул к себе за бëдра. Дразня, доктор повёл тазом, отчего Матвей крепко сжал его, наверняка оставив синяки.

— И никуда ты больше не убежишь. Хочу тебя сзади, провокатор, — рыкнул он и направил себя внутрь.

Больше Соколов не зажимался и не стеснялся. Он брал решительно и грубо, не спрашивая разрешения и не уговаривая. И Полянскому это нравилось. Он до хруста в позвоночнике выгнулся, открываясь полностью той силе, которая вела Матвея. Пальцы заскребли по простыне. Громкие стоны срывались с губ, но о соседях сейчас никто не думал. С каждым резким толчком, с каждым пошлым шлепком, с которым бёдра Матвея соприкасались с ягодицами терапевта, они приближались к развязке.

Тело Полянского одеревенело, вытягивая жилы. Все мышцы скрутило спазмом, и он едва успел провести по себе два раза рукой, прежде чем задрожать.

— Да! Да! — голос сорвался, и слëзы брызнули из-под плотно зажмуренных век. Напряжённые руки ослабли и надломились в вывернутых локтях. Полянский рухнул на сбившуюся простынь грудью и услышал за спиной рычание.

Последней связной мыслью было лёгкое сожаление, что горячая сперма осталась в презервативе. Александр Юрьевич был бы не против почувствовать в себе тугие струйки, которые потом могли бы стекать по его ногам.

🌵🌵🌵

— Ты спишь?

— Нет.

— И я не сплю.

— Я в курсе, Соколов. Вы же меня всего щетиной искололи. Живого места нет, — пробурчал Полянский.

Спустя час они лежали рядом, надëжно склеившись влажными телами. Александр Юрьевич тихо млел, чувствуя за спиной широкую грудь Соколова и удивляясь, как их тела идеально подходят друг другу. А Матвей целовал его плечо и водил по коже кончиком носа, улыбаясь своим мыслям. Казалось, он ничуть не обижается на ворчанье своего любовника и видит то, что на самом деле тот пытается замаскировать.

— Я только чуть-чуть. И я любя.

Полянский напрягся от этих слов и заворочался, явно собираясь встать. Слипшиеся тела разъединились, и сразу стало холодно и неуютно.

— Вы как хотите, а я в душ, — он встал и, стараясь не делать резких движений, осторожно накинул домашний халат. — А вы куда?

— И я в душ. С тобой, — Матвей легко поднялся и потянулся с кошачьей грацией. Весь его вид говорил о том, что он очень доволен.

Полянский насмешливо фыркнул, не в силах отвести взгляд от Соколова.

— Не знаю, какие в вашей голове ходят романтические соображения, но у меня обычная ванная. Вдвоём мы там явно не поместимся и ничего, кроме неудобств, не испытаем, — буркнул он, пытаясь не думать о том, как приятно было бы нежиться в теплой воде рядом с Матвеем.

Конечно, Соколов не послушался и пошёл следом. В итоге в едва наполненную ванну сел Полянский, а Матвей, примостившись на полу на корточках, намыливал его мочалкой и руками.

Несмотря на ворчанье Полянского, что его нагло и бесцеремонно лапают, Матвей всё так же мягко улыбался и не прекращал скользить по мокрому телу. Он изучал Полянского полностью, от кончиков волос до пальцев на ногах и старался поцеловать каждый раз, когда предоставлялась возможность. А сам доктор наслаждался лаской и впитывал такое отношение, как губка. Язвил он по привычке и из страха довериться. К счастью, Соколов это понимал.

Закончив с ванной для терапевта, Матвей тоже помылся, но по-быстрому приняв душ. Полянский даже не закончил вытираться, когда мокрый Соколов отдëрнул шторку. И как-то так получилось, что полотенце, которым вытирался доктор, оказалось на полу. А сам Полянский коленями на этом самом полотенце. Его лицо выражало такое наслаждение, что Соколов не решился прервать это занятие. Он мог только стонать сквозь зубы и сжимать в горсть влажные волосы доктора. Единственное, что ему удалось сделать, так это открыть дверь, чтобы часть пара вышла, впустив свежий воздух.

После этого пришлось ещё раз принять душ и только после, когда на востоке уже забрезжил рассвет, они рухнули спать. Уже проваливаясь в сон, Полянский почувствовал, как его собственническим движением притягивают к себе. На припухших губах сама собой расползлась счастливая улыбка.

========== Часть 10. Эпилог. Поматросил и… ==========

Утро началось со звуков. Где-то в ногах мурлыкала Бантик. И если это тарахтенье было почти привычным, то вот тихое сопение где-то сверху стало полной неожиданностью. Александр Юрьевич открыл глаза и уставился на покрытый щетиной кадык.

К сожалению, память не была милосердной и не сделала подарок в виде нескольких минут счастливой озадаченности. Полянский вспомнил всё и сразу. И как он хотел расслабиться, и как Матвей завалился к нему в дом, а затем в душу и в постель. Вспомнил, как бился в оргазменных судорогах и как порочно слизывал с губ солоноватую сперму под диким взглядом Соколова.

Пульс подскочил, а на лбу выступила испарина. Захотелось побиться о стену головой. Своей или Матвея — не важно. Что же они натворили?

Матвей вздохнул и завозился. А через несколько секунд открыл глаза.

— Привет, — хрипло произнёс он. — Ты как?

Полянский молчал, не в силах выдавить хоть звук. Только бегло осматривал Матвея, отмечая помятые подушкой щёки и тени под глазами. Наверняка он и сам выглядел не лучшим образом.

— Я предлагаю обзавестись нормальной кроватью. Что скажешь?

Не дождавшись ответа, Соколов потянулся к нему с поцелуем, но терапевт отвернулся.

— Уходите.

— Что?

— Что слышали. Уходите.

— Почему? Что-то не так? Я тебе… навредил? — Матвей приподнялся на локте и встревоженно посмотрел на доктора. В серых глазах горело беспокойство.

— Нет. Дело не в этом. Просто… Вы же хотели попробовать секс с мужчиной. Вы его попробовали, — говоря это, Полянский поднялся с кровати, проигнорировав попытку Соколова его остановить, и накинул халат, зябко поводя плечами. — Теперь не смею вас задерживать. И впредь попрошу меня больше не беспокоить.

Соколов нахмурился и сел на диване, спустив волосатые ноги на пол.

— Саш…

— И ради всего святого, прикройтесь! Точнее, одевайтесь. И уходите.

— Нет. Какая муха тебя укусила?

— Соколов, всё, что произошло — это ужаснейшая ошибка. Я жалею, что поддался на ваши уговоры и сладкие речи. Этой ночи не должно было быть. Поэтому лучше вообще всё забыть. И мне, и вам, — терапевт сложил руки на груди и уставился в окно.

— Выходит, ты воспользовался мной? Поматросил и бросил? Трахнул, а теперь выгоняешь? Я же не вещь! — несмотря на привычный дурашливый тон, в глазах Матвея промелькнул гнев.

— Не время устраивать каламбур, Соколов. Уходите. Пожалуйста.

— Да блямба! Дай хоть в душ сходить.

— Ночью намылись уже.

— Тогда давай кофе выпьем. Поговорим. Неспеша и…

— Кофе нет. Уходите.

— В туалет хотя бы можно? Или заставишь отливать у забора? — Матвей скрипнул зубами и начал натягивать джинсы.

Полянский всё так же смотрел в окно, но ничего перед собой не видел. Если бы он только мог отмотать время назад… Но нет. Он и правда повëлся на слова Соколова. Растëкся перед ним лужицей. А что дальше? День, два, неделя… А после Соколов всё равно уйдет. Эти тысячи игл, что пронзают его душу насквозь, неизбежны. Вопрос лишь в том, когда это случится. Уж лучше сейчас, пока всё не зашло слишком далеко. Хотя куда уж дальше!

Да, всё правильно. Пусть на память о Матвее останутся Блямба с колючками, Бантик с растущим не по дням, а по часам приданным и целый ворох воспоминаний.

— Саш… — Матвей неслышно подошёл сзади и положил свои ладони на плечи терапевта.

В очередной раз Полянский не смог себе отказать и досчитал до трёх, ловя последние моменты прикосновения. А потом вывернулся и пошёл в прихожую. Хмурый Матвей шагал следом.

— Я позвоню.

— Не стóит. Тем более в моих планах сменить номер.

Матвей молчал, взявшись за ручку двери, но не открывая её. Серые глаза будто что-то старались рассмотреть.

— Ты же не хочешь, чтобы я уходил.

— Хочу. Правда, — Александр Юрьевич упрямо вскинул подбородок и сделал самые честные глаза. Соколов медлил. — Да уходите же уже! — сорвавшимся голосом крикнул терапевт и неожиданно даже для себя как-то ухитрился вытолкнуть Матвея в подъезд.

Он ожидал стука, настойчивых звонков в дверь или чего-то подобного, но всё было тихо. Подойдя на ослабевших ногах к окну, он увидел, как Матвей вышел из подъезда и ушёл. Видимо, он тоже был в раздрае, потому что совсем забыл о своей Ласточке, припаркованной в центре двора.

Он знал, что поступил правильно. Знал, что истерика, которая только начинается, скоро его отпустит и всё станет, как прежде. Возможно, его броня и невозмутимость станут чуть крепче. Но сейчас было настолько больно, что он лёг обратно в постель и заскулил.

Он переполз на место Матвея, которое ещё не успело остыть, и начал принюхиваться, по крупицам собирая оставшийся запах. Если бы он мог, он наполнил бы им баночку, чтобы иногда открывать, как нюхательную соль. Но тепло Соколова, как и его запах, скоро начали исчезать. И Полянский почувствовал себя совсем одиноким.

🌵🌵🌵

Александр Юрьевич не знал, сколько времени он провёл в постели в окружении истерики, сменившейся меланхолией. Грустные размышления о собственном одиночестве и никчëмности надолго заняли его сознание. Даже эйфория от ночного секса плавно сошла на нет.

Несколько раз мелькала мысль, что, возможно, он поторопился и не следовало прогонять Матвея так категорично, но он тут же уничтожал даже отблески надежды. Не сейчас, когда сам всё разрушил, мечтать о «долго и счастливо». Он всё сделал правильно.

Звонок прозвучал неожиданно громко. Полянский вздрогнул, соскрëб себя с постели и поплëлся в прихожую.

Конечно, первой мыслью было то, что вернулся Матвей. Но это маловероятно, учитывая всё то, что сказал ему Александр Юрьевич. Он сам бы не вернулся.

Поэтому терапевт был уверен, что пришли соседи выговаривать ему за ночные стоны. Страха и настроения прятаться почему-то не было. Как будто уход Матвея что-то надломил в нём и сместил приоритеты. Он чувствовал только невыносимую усталость.

— У тебя есть десять косарей?

Открыв дверь, Полянский впал в ступор. То ли от вопроса, то ли от того, что его задал Матвей.

— Есть, — с глупым выражением лица отозвался доктор, вспоминая, сколько дома есть наличности.

— Каждый месяц, — уточнил Соколов и отодвинул хозяина плечом, протиснулся в прихожую. Закрыл за собой дверь и скинул ботинки.

— Что случилось? У вас неприятности? Вы врезались в другой автомобиль и теперь должны денег? Вы целы? Да не молчите же! — очнулся Полянский и стал бегло осматривать гостя на предмет травм.

— Так ты слова вставить не даёшь! — возмутился Матвей и наклонился, поставив на пол пакет с продуктами. — Никаких аварий, ты что! Всё нормально.

— Тогда зачем вам деньги?

— Я это… Квартиру нашёл.

— К-квартиру?

— Ну да. Двушку. Смотри, — он вытащил телефон и начал пролистывать фотографии. — Областной центр. Район нормальный. Там поблизости две муниципальные клиники и несколько частных. И магазинов немерено, так что я тоже пристроюсь. А главное, сама квартира. Смотри, это будет наша спальня, а это — гостишка. Телек там, приставка, диван… Бабуся вдруг в гости приедет, или друзьями обзаведëмся. Да и вообще, личное пространство каждому надо. А вот в спальне только мы. А ещё смотри, её сдают с новой мебелью. Матрас лежит в упаковке. Сечëшь? Нормально спать будем. А то у меня до сих пор от дивана поясница ноет… А про деньги это я так, на всякий случай спросил. Если складываться придëтся. Но если я сразу устроюсь, то сам буду за съем платить. А с тебя коммуналка, например. Или если бюджет будет общий, то вообще всё будет ровно.

Полянский смотрел на мелькающие изображения комнат, залитых солнечным светом, слушал чуть торопливую речь Матвея и не мог поверить, что тот вернулся. Несмотря на то, что доктор буквально вытолкал его из своего дома.

— Где вы были? — осипшим голосом спросил он.

— За кофе ходил.

— Зачем?

— Ну ты же сказал, что он кончился. Я и купил. А потом ещё посидел на лавочке, свежим воздухом дышал. Ждал, пока ты отойдëшь. Объявления вот пересмотрел и сразу эту квартиру заприметил. Ну, так что скажешь? Тебе нравится?

— Нравится, — Полянский сглотнул ком в горле. — Но я же сказал вам, чтобы вы…

— Уходил, ага. Я слышал, — Матвей шагнул к доктору и взял его лицо в ладони. — Я не отступлю, помнишь? Это не лечится. Я не уйду, пока ты сам не захочешь. А ты не хочешь — я же вижу. Что бы ты ни говорил, я смотрю вот сюда, — он ткнул пальцем куда-то в желудок доктора. Впрочем, если не слишком придираться, то и сердце там было недалеко.

— Но я…

— Я понимаю, что ты ещё привыкаешь ко мне и некоторое время будешь рефлексировать, — Матвей легко коснулся губ доктора своими. — Я готов ждать. Только не злоупотребляй. И давай в следующий раз не так спозаранку, ладно? Сначала кофе, — ещё один поцелуй. — Кстати, я там моркови купил. А ещё изюма и муки. И каперсы.

— Зачем?

— Ну, мне всегда интересно было, что такое каперсы. Шишки? Ягоды? Почки или семена? Я решил, что ты мне объяснишь, с чем их едят. А остальное… Ты мне какие-то морковные кексы обещал. С изюмом. Было дело?

— Было.

— Тогда сегодня ими и займёмся. Только… Кхм… Давай попозже, — пробормотал Матвей, подталкивая доктора в сторону ванной. — Я успел соскучиться. Предлагаю сначала душ, а потом как пойдëт. Согласен?

— Согласен, — Полянский безропотно шёл перед Матвеем, пытаясь поверить, что тот действительно рядом. В груди и паху стремительно теплело.

— А ещё… Слушай, у меня те кружевные тряпочки, которые я видел сохнущими в ванной, из головы не выходят. Может, покажешь?

Александр Юрьевич вспыхнул до кончиков волос и закусил губу. Помедлив секунду, он кивнул.

Покажет. Конечно, покажет. Он Матвею такое покажет… И кружево, и портупеи, и комбинезоны, и всевозможные игрушки… Он покажет всё, что только Матвей захочет.

А потом они вместе выберут, что взять с собой в новую жизнь.

Конец