Лунь [Марьяна Куприянова] (fb2) читать онлайн

Марьяна Куприянова Лунь

Лунь

You`ve touched my mind with lightful hand

When I was right about mad

So all my life until the end

I will remember you.

Глава 1. Избиение и разбирательства

«Мы всегда учитываем в человеке все: социальные и экономические условия, полученное воспитание и влияние среды, наследственность и слабость желудка… Все, все у нас учтено в человеке, кроме… кроме самого человека!»

Н. Нароков «Могу!»

«Надо сказать, вера в женскую слабость всегда была серьезным заблуждением».

М. Елизаров «Библиотекарь»

Владимир Александрович был недоволен. Он расхаживал по своему небольшому, плотно заставленному мебелью кабинету из угла в угол, заложив руки за спину, и каждый его новый шаг выражал нарастающее раздражение.

Преодолев несколько метров, он по-военному разворачивался и шел в обратную сторону, пока вновь не натыкался на стену, и каждый раз удивлялся, что идти ему дальше некуда, словно бы, делая эти свои несколько шагов, успевал забыть о размерах помещения. Владимир Александрович покусывал губы и напряженно смотрел перед собой, забыв о том, что в кабинете он не один.

На маленьком стуле у рабочего стола сгорбилась худенькая девушка. Ее блестящие прямые волосы рассыпались по опущенным в бессилии плечам. Упираясь руками в колени, она тоже покусывала губы, наблюдая за Владимиром Александровичем. Взгляд ее рябил настороженностью – не хотелось того, что произойдет в ближайшие минуты, но это было неизбежно. На усталом лице проступали то испуг, то печаль, то остатки былого гнева, который, впрочем, уже почти иссяк.

Девушка знала: сейчас Владимир Александрович скажет или предпримет нечто неприятное, поэтому неотрывно следила за его эмоциями, чтобы уловить тот момент, когда его мысли перетекут в действия. Нельзя допустить, чтобы это мгновение наступило неожиданно, иначе кольнет где-то в ребрах. Девушка старалась подготовить себя к последствиям необдуманного поступка. Она знала, что этих последствий не избежать.

Из окна в кабинет проникали обманчиво теплые лучи редкого февральского солнца. Узкие потоки света пронизывали помещение, и мириады пылинок отражали этот свет, покачиваясь в воздухе. Девушка решилась отвести взгляд от нахмуренных бровей Владимира Александровича и мельком глянуть за стекло.

Галки темными пятнами громоздились на голых черных ветвях, иногда расправляя крылья; серые однотипные здания с уродливыми глазницами тянулись друг за другом, вырастая из покрытой грязным снегом земли. Уныло, мрачно и гадко – точь-в-точь как на душе. Но вот – солнце слегка выглянуло из-за низких свинцовых туч, аккуратно взрезало их непроницаемые металлические подушки. Солнце – это хорошо. Солнце – это значит, можно жить.

Девушка вспомнила что-то и потрогала лоб: пальцы испачкались в свернувшейся крови, затем нащупала языком опухшую губу и поморщилась. «Ну, когда же, когда?» – подумалось нетерпеливо. Словно услышав ее мысли, Владимир Александрович замер, уставился на свой любимый фикус, будто впервые видел его, и обернулся. Девушка выпрямилась и открыто встретила прищуренный взгляд, который не то жалел ее, не то обвинял.

– Нет, это просто какой-то ужас, – пока еще спокойно заговорил Владимир Александрович и принялся жестикулировать. – Ужас, уму непостижимый, вот. За двадцать лет моей работы я не припомню ни единого, ни единого случая, подобного этому. Чтобы девочки, юные, хрупкие создания – и вот так себя вели? Где же это видано, где? У меня не найдется слов, чтобы описать, насколько я неприятно поражен случившимся, вот.

Девушка выслушала тираду, сжав зубы. Она знала, что перебивать его нельзя. Он даст ей время высказаться, но чуть позже, главное – не упустить этот момент и успеть перехватить инициативу. А пока что – молчать, будто рта не имеешь.

– И не надо, не надо на меня волком смотреть, – возмутился и испугался Владимир Александрович, повысив голос. – Я тебе вовсе не враг, вот. Я тебе только добра, исключительно добра желаю. Но каким добром я могу отплатить в данном случае? Что я могу сделать? Нет, это просто невиданно! Это грандиозно невиданно! В моем институте за подобное исключают!

«Вот теперь пора заговорить», – подумала она, уловив во взгляде директора новое выражение, словно взывающее к ответу.

– А что Вы мне прикажете делать, Владимир Александрович? – раздался глубокий голос, больше похожий на мужской. – Что же мне оставалось делать в этой ситуации? Они меня довели. Они специально довели меня до ручки. Я, знаете, и так долго терпела их провокации. Я умею терпеть, я терпела, как Вы мне и советовали, я старалась не реагировать, но и моему терпению подошел конец! Они перешли допустимые границы. Все, что они говорили прежде, я могла проглотить. Я молча стирала с лица их ядовитые плевки, стискивала зубы, сжимала кулаки – но уходила, не трогая их. Вы лучше меня знаете, как они меня ненавидят. Вы знаете, за что. Я знаю, за что. Они тоже знают. Так почему, когда последняя капля переполняет чашу, виноватой оказываюсь я? Разве не они наполняли эту чашу? Разве не они ее наполняли каждый день, намеренно, специально, целеустремленно? Они получили по заслугам. Я ни о чем не жалею, – взмахнув ладонью, отрезала девушка и замолкла, напоследок в негодовании выдохнув носом, как это делают псы.

В эти слова она вложила весь гнев, обиду и возмущение, что в ней томились. Больше ей нечего было сказать. Владимир Александрович посмотрел на студентку с жалостью, сжал губы, вздохнул, затем сел на стул напротив нее. Их разделяло каких-то полметра.

– Леночка, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, – мягко заговорил он, будто обращался к ребенку. – Я тебя всем сердцем люблю, люблю колоссально, однако… – он снова вздохнул, еще тяжелее, чем прежде. – Сильно болит?

– Болит, – призналась она, дернув плечом.

– Расскажи мне подробно, как это случилось.

Девушка отвернулась и посмотрела в окно, плотно сжимая губы. «Она такая хрупкая, такая… – думал Владимир Александрович, рассматривая ее, – как она могла участвовать в этом?»

– Леночка, девочка моя, не молчи, рассказывай. Расскажешь, а потом подумаем, что с этим можно сделать. Ну?

Девушка повернула голову, и Владимир Александрович слегка испугался того, что увидел в ее глазах. Будто бы на него смотрел человек, которому нечего терять. Человек, готовый убить себя, а заодно и всех пассажиров автобуса или вагона метро. Такой взгляд можно было увидеть только по телевизору, когда показывали террористов-смертников. Мужчина отогнал неприятную мысль.

– Месяц, – четко выговорила она. – Месяц я терпела их издевки. Они не упускали ни единого случая, чтобы облить меня грязью, и обязательно – при всех. Они придирались ко всему. Мой внешний вид. Мое поведение. Мои ответы на занятиях. Мой голос. Моя одежда. Семейное и материальное положение. Месяц. Пять дней в неделю. Я терпела. Они во всем находили изъян, во всем видели повод. Нет ни одной сферы моей жизни, которую бы они не высмеяли. Последние несколько дней я уходила, сжимая кулаки. Старалась избегать их. И они это видели. Они заметили, что почти дожали меня. Оставалось еще чуть-чуть, чтобы я сорвалась с цепи. И они этого жаждали. Они налетали на меня, как стервятники. Их провокации стали невыносимыми. Они понимали это и следили за моей реакцией. Эти двое… они… они просто… не могут называться людьми. А остальные – позволяют им издеваться надо мной, провоцировать меня. Им скучно. Они хотят зрелищ. Знают, что я долго терплю, но если дойду до границы, то… Они получили, что хотели.

Девушка прервалась, чтобы вновь ощупать ранку на лбу и разбитую губу, и поморщилась от боли, тупые удары которой взрывались в висках.

– Леночка, что они сказали? Или сделали?

– Они оскорбили мою мать. Самыми последними словами. И добавили, что я ничуть не лучше. И засмеялись. Все это случилось, когда преподаватель вышел из аудитории. Они совсем не ожидали, что я брошусь на них. Думали, я стерплю, как обычно. Ведь идет занятие, и я обязана стерпеть, чтобы не нарушать дисциплину. Но я… Дайте мне воды. У меня горло пересохло.

Владимир Александрович встал, прошел к своему столу, вытащил откуда-то граненый стакан, поднял и наклонил графин с водой.

– Держи.

– Спасибо.

Девушка сделала два больших глотка, задумчиво помолчала и сделала еще один.

– Что было дальше?

Владимир Александрович снова сел напротив нее, забрал стакан и отпил из него сам. Он не брезговал пить. Лена была единственной студенткой во всем институте, к которой директор испытывал действительно сильную симпатию. Он хорошо знал ее, хорошо знал и ее положение. И то, как поступала эта девушка, всегда восхищало его. Любая на ее месте давно бы сдалась и все бросила. Но Лена тянула свою бурлацкую лямку, сцепив зубы. И почему-то именно за это многие терпеть ее не могли.

– Дальше, – повторила Лена, словно впервые слышала это слово. – Дальше я… я просто кинулась к ним. Опрокинула парту, за которой они сидели. Обе упали со стульев. Все вокруг вскочили со своих мест, но участия не принимали. Кишка у них тонка. Они хотели зрелища – они его получили. Я была… в ярости, о да. У меня плыло перед глазами. Я мало что соображала. Схватила Вику за волосы, пока она не успела подняться с пола, начала бить лицом о спинку стула. Это было… это…

Девушка качала головой, скривившись и пожимая плечами. Взгляд ее был устремлен внутрь себя, где она видела ход событий, развернувшихся полчаса тому назад. Наконец, Лена продолжила.

– А Кристина опомнилась и решила заступиться за подругу. Чем-то твердым она ударила меня по голове. Потом я увидела, что это был цветочный горшок. Он раскололся, и земля посыпалась на нас всех. Лицо Вики уже было как кровавая каша. Я оставила ее и поднялась на ноги. Голова кружилась. Кристина глянула на меня с таким странным удивлением… и отступила. Наверное, она думала, что я должна потерять сознание из-за ее удара. Я приблизилась и вмазала ей по лицу. С ней вышло не так быстро, как с Викой. Кристина вцепилась мне в волосы и как-то умудрилась ударить по зубам, пока я душила ее. Я почти не понимала, что делаю. Знала, что должна уничтожить их за те слова, которые они произнесли.

– Ты, конечно, не скажешь мне, что они сказали.

– Конечно.

– Ладно. Что было потом?

– Это я помню плохо, но мы боролись еще несколько минут. Хорошо отпечаталось в памяти, когда я споткнулась о Вику и упала, и Кристина собиралась ударить меня в живот, но в этот момент в аудиторию вошел преподаватель, и… дальше Вы знаете сами.

Владимир Александрович тяжело вздохнул. Он знал, что было дальше. Скорая забрала обеих девочек, а Лене приложили лед к губе и залили перекисью ушиб на лбу. В отличие от Вики и Кристины она отделалась очень легко. В этом было самое удивительное, учитывая то, что девушка пошла в одиночку против двоих.

Любой, кто взглянул бы на ее фигуру, не поверил бы в это. На лице у Вики было разбито все, что можно разбить – губы, нос, бровь, щека; выбит один зуб. Кристину увезли с большой гематомой, легким сотрясением и подозрением на разрыв селезенки. И даже учитывая все это, Владимир Александрович не мог приказать себе быть с Леной построже.

– Леночка… ты же взрослая. Ты должна понимать, что…

– Я все знаю, Владимир Александрович. Это недопустимо, это может кончиться судом, меня могут посадить, я начала первая… Но я не контролировала себя. И это они довели меня до такого состояния. Ежедневно и методично они занимались этим.

– Я всегда на твоей стороне. Всегда. Помни это.

Они замолчали. Раздражение и недовольство директора, с которым он встретил девушку в своем кабинете, исчезло, не оставив и следа. Теперь было только сочувствие и сожаление. Владимир Александрович всеми силами соображал, как замять это дело так, чтобы не пришлось исключать Лену во имя сохранения статуса вуза (а совет мог потребовать от него этого), и уж тем более так, чтобы действительно не кончилось судом.

«В ее жизни и так слишком много нехорошего, – напряженно думал директор, – какой же ей суд? Какой суд? Суд над этим существом, которое извели до потери рассудка? Ведь у нее младший брат, за которым некому будет следить, какой же тут суд? И даже если штраф… им и так жить не на что. Жизнь уже достаточно плохо обернулась для нее. Надо что-то придумать, надо срочно что-то решить, прямо сейчас».

– Знаешь, что я намерен сделать? Я вызову родителей этих двух бесстыжих и буду говорить с ними. Да, я буду с ними говорить, и очень серьезно. Я с ними так поговорю, что они забудут о любом суде. Так поговорю, что им стыдно станет за своих детей, за себя, за… Вот что! Если они только заикнутся о суде, я скажу им, что мы выдвинем им встречный иск – за моральный ущерб. На несколько миллионов, да. И еще посмотрим, кто выиграет. Весь педколлектив во главе со мной подтвердит, что на протяжении долгого времени эти две… эти две… над тобой! А ты вообще в состоянии аффекта была. Мы тебе, знаешь, что? Адвоката наймем. Грандиозного адвоката. И я буду колоссально на твоей стороне. И характеристики на тебя самые лучшие дадим, и… все, что надо будет, предоставим. Вот так я им и скажу, пусть даже и не думают о суде, вот.

– Думаете, испугаются? – девушка подалась вперед.

– Испугаются? Еще как испугаются! Побегут домой – детей своих отчитывать. Да как бы им потом второй раз в больницу не попасть!

Владимир Александрович рассмеялся, довольный собой. Лена улыбнулась – от чистого сердца. Ей вдруг поверилось, что все обойдется. А с ней так редко случалось что-то хорошее.

– Лена-Лена! Все хорошо будет, я все улажу. Улажу так, что даже о штрафе не посмеют думать, вот!

– Даже если все обойдется без суда, Вам все равно придется исключить меня, – заметила девушка и поникла.

– Это кто тебе такое сказал? – нахмурился Владимир Александрович. – Это мы еще, знаешь ли, посмотрим, да! А ты не закисай, не закисай раньше времени. Ты, Лена, лучше меня послушай. Послушай, что я тебе скажу сейчас, и, значит, намотай себе на ус, вот. Я все улажу, но! Но! Нельзя допустить ни единого подобного случая в будущем, понимаешь меня? Думаю, ты понимаешь. Вот, когда я уже буду бессилен, так это если еще раз… хотя бы еще раз… – мужчина сжал кулак и потряс им в воздухе. – Понимаешь? Это будет – ну все насмарку, грандиозно все насмарку. И ничем я уже помочь не смогу, ничего не исправлю. Я сейчас вот за тебя поручаюсь, да? Но только при условии, что в будущем, когда все малость уляжется, и они снова начнут ходить на занятия, ты должна строго сказать себе, что не видишь и не слышишь их. Смекаешь, о чем я говорю? Не то что бы там – не поддаваться на провокации, терпеть и… А больше! Сказать себе: их здесь нет. Заставить свой слух не слышать их, свое зрение – не видеть их. Исключить их обеих из своей жизни. Даже если – особенно если! – будут задирать себя. А я уверен, колоссально уверен, что будут, да еще как будут! Ты им сегодня такие козыри дала на руки! Они тебе эти козыри показывать будут до самого конца обучения. Они же не дуры, нет, они понимают, – тут Владимир Александрович постучал пальцем себе по высокому лбу, – что теперь преимущество на их стороне. Что ты теперь висишь на волоске от исключения, а твое исключение им очень выгодно. Ты сегодня… ты раскрыла перед ними свое самое слабое место, понимаешь? Они абсолютно точно усвоили, куда бить. И они будут в это место бить. Чтобы вывести тебя в иной раз и попрощаться с тобой навсегда. Загубить твою жизнь. Не дать тебе получить образование. Но ты, Лена, не должна им этого позволить, – Владимир Александрович ударил кулаком по раскрытой ладони. – Не должна, и все тут! Еще несколько месяцев – и все! Все! Закончится учеба. Не будешь их больше видеть! Вообще! У тебя начнется жизнь, в которой они не будут присутствовать. Совершенно другая жизнь. И какая будет эта жизнь, зависит от того, кончишь ли ты институт или вылетишь из него за очередную драку. Нет, я не виню тебя! Я исключительно на твоей стороне, я исключительно радею за тебя. Я хочу дать тебе понять, что… видишь ли, справедливость нынче не в чести. Вот так. Никому она не нужна. Невыгодно! Так уж сложился наш мир. Ты сама вершишь свое будущее, осознай это. Представь, что держишь его в руках, – Владимир Александрович вытянул перед собой большие жилистые руки и раскрыл ладони. – Оно такое хрупкое, его беречь надо. Каждый свой шаг продумывать. Особенно в твоей жизненной ситуации! В следующий раз, когда захочешь кого-нибудь проучить, подумай о своем брате, о вашем будущем, о… Подумай хорошенько! Семь раз отмерь, как говорится. Вот. Ты, к сожалению, сама о себе заботишься. Сейчас институт для тебя – все. Понимаешь? Все! Ты обязана за него держаться. Эта тропинка выведет тебя на хорошие перспективы! А ты в них нуждаешься, грандиозно нуждаешься! Так что… Я все прекрасно понимаю – обидно, больно, хочется постоять за себя, за родных… А ты ведь гордая, ой, какая ты гордая, Лена. Ведь это удивительно как, что ты их так долго могла терпеть, – Владимир Александрович снова засмеялся. – Даже я их терплю кое-как. Ох-ох. Ну, что же? Подумай хорошенько надо всем, что я тебе сказал. Исключительно подумай, да? Понимаешь меня, – утвердительно окончил он.

– Понимаю, Владимир Александрович, – кивнула студентка, воспрянув духом. – Спасибо, что Вы на моей стороне. Я Вам очень признательна.

– Еще бы! Еще бы я был на иной стороне. Я на стороне правды, даже если дело труба. Знаешь, что я подумал?

– Что? – девушка улыбнулась, и разбитая губа заболела от натяжения кожи.

– Я подумал, что ты им сегодня так дала прикурить, что они тебя, наверное, и побаиваться станут. Или, того и гляди, вообще переведутся в другой институт.

Не удержавшись, оба прыснули смехом. У Лены отлегло от сердца, словно неподъемный камень кто-то сдвинул с груди и освободил ее, стиснутую, почти задушенную. Даже дышать стало легче, хотелось расправить плечи, подняться и идти навстречу жизни, какой бы они ни была.

Искренность и добродушие Владимира Александровича, этого пожилого и очень чудаковатого человека со странной, но подкупающей манерой говорить, вдохновляла Лену уже не первый год. Как много раз она сидела в этом кабинете и беседовала с ним о чем-нибудь! Сколько полезных советов он ей дал, сколько раз помогал разобраться в себе, найти силы жить следующий день. Выслушав его, хотелось бороться. Бороться с кем угодно и сколько угодно – столько появлялось энергии внутри нее, что она больше ничего не страшилась, и ничто не могло ее остановить.

Владимиру Александровичу Лена полюбилась сразу. Едва директор увидел ее на первом курсе, когда вызвал к себе из-за конфликта с преподавателем, он понял – в этой девушке нет и не может быть ничего дурного. Хватило единожды заглянуть ей в глаза, чтобы увидеть в них совершенную неспособность ко злу.

Иногда директор вспоминал тот день, когда первокурсница Елена Лунева впервые вошла в его кабинет – маленькая, испуганная, потерянная, но в изгибе губ, в дугах бровей и глазных впадинах таилась невидимая сила, готовая разразиться бурей, если потребуется.

Ее хотелось приласкать без промедлений, прижать к груди и спросить: ну, что у тебя случилось, девочка ты моя? Владимир Александрович почти не удержался и уже собирался так ее и спросить, но вместо этого прочистил горло. После минуты разговора ему стало ясно, что девушка ни в чем не виновата, а инициатор конфликта – сам преподаватель, выставляющий себя жертвой. Директору тогда мгновенно захотелось наказать любого, кто обидел и в будущем обидит это беззащитное существо. Лена сидела перед ним, сжавшись и ожидая худшего. Но он сказал ей: «Мне все понятно, исключительно понятно. Иди, деточка, и ничего не бойся. Я на твоей стороне в этом вопросе. Все уладим».

Потом было еще много бесед, иногда и вовсе без повода, в ходе которых Владимир Александрович еще лучше узнал Лену и еще сильнее к ней привязывался. Она знала об этой привязанности, но никогда не пользовалась ей в корыстных целях. Директор понимал это и любил ее еще больше – за честность, прямолинейность, искренность, доброе сердце и неиспорченный ум. Лена и сама полюбила Владимира Александровича. Он стал для нее почти единственным человеком, с которым можно поговорить по душам, от которого не ждешь подвоха.

Сегодня Лена в очередной раз покидала кабинет директора с чистым сердцем и легкой душой. То и дело она теряла веру в лучшее, но стоило послушать Владимира Александровича хотя бы десять минут – и не нужен был никакой психолог. Его странная речь и манера выражения поначалу казались Лене забавными, а теперь стали такими родными, что хотелось слышать их как можно чаще. После этих бесед жизнь становилась сносной. Даже мысли о том, как усложнились отношений с коллективом с сегодняшнего дня, как тяжело ей будет предстоящие несколько месяцев – последние несколько месяцев! – тяжелее, чем раньше, все эти мысли не лишали воодушевления. «Посмотрим, кто кого, посмотрим!» – говорила она себе и усмехалась.

Лена не жалела о случившемся, хотя это усложнило ее и без того нелегкую жизнь. Оказывается, всегда есть, куда хуже – надо только постараться. Вика и Кристина считались самыми популярными девушками на курсе, по совместительству лучшими подругами и, что самое главное, самыми ядовитыми гадюками, которых Лена встречала в жизни. Почему-то обе они, ухоженные и не знающие никаких проблем, сразу же невзлюбили Лену и избрали ее козлом отпущения.

Месяц за месяцем девушка лишь словесно реагировала на их поначалу несмелые издевки, грубо огрызалась или колко отвечала с целью унизить. Но вскоре Вика и Кристина вошли во вкус настолько, что потеряли чувство меры, а вся остальная группа просто наблюдала за происходящим и посмеивалась. Никому и в голову не приходило заступиться за Лену. Однако также никому и в голову не приходило, что рано или поздно Лена постоит за себя сама.

Подруги привыкли к тому, что издевательства сходят им с рук, и постепенно повышали планку, развлекая и себя, и группу. Жизнь Лены сложилась так, что провокаторы получали безграничный простор для издевок, каждая из которых задевала за живое. Иногда, когда им не хватало уже известных фактов об одногруппнице из неблагополучной семьи, они специально вынюхивали что-нибудь новенькое, чтобы состряпать очередную злую шутку на потеху всем.

К несчастью, остановить этот процесс не могли даже преподаватели. Без устали они осаждали ядовитых подруг, проводили беседы, старались вразумить, воззвать к совести, но вскоре поняли, что совести у этих девушек вовсе не имеется – родители не позаботились. Исключать их тоже было не за что. Лене приходилось терпеть. Но с этого момента придется как никогда плотно стиснуть зубы. Последние несколько месяцев – и все. Все закончится. Закончится навсегда.

«Навсегда», – думала Лена, покидая корпус института на легких ногах, словно плыла по воздуху. Она улыбалась и тут же морщилась от боли в разбитой губе, кутаясь в старое тонкое пальто и прижимая к шее истрепанный временем вязаный шарф.

Она поступила в институт своим умом, без связей, без денег, без чьей-либо помощи. На бюджете ей не пришлось заплатить ни за одну сессию. Просто повезло – директор оказался совестливым человеком старой закалки, взяток не переносил, да и коллектив содержал соответствующий. Но если преподаватели здесь были по большому счету прекрасные, то на счет студентов подобного сказать было нельзя. Девушка только и мечтала поскорее вырваться из серпентария, где каждый сам за себя и заведомо презирает всех остальных, даже не желая узнать человека чуть лучше; где над понятиями дружбы, уважения и взаимопомощи только смеются, считая их рудиментами прошлого века.

Девушка размышляла обо всем этом, глядя на свои ноги, перешагивающие лужу за лужей. Подтаявший за сегодня снег вместе с жидкой грязью струился тонкими ручейками, стекая в коллекторы. Небо волновалось сине-серой рябью, из-за которой изредка выглядывало блеклое зимнее солнце. Дело шло к вечеру, темнело стремительно.

Лена двигалась по направлению к школе, анализируя сегодняшний день. Владимир Александрович, вне всяких сомнений, прав. «Исключительно прав, грандиозно прав!» – подумалось Лене, и она улыбнулась, позабыв о губе. Ранка лопнула и засочилась кровью, но это было сущим пустяком в сравнении с тем, какие травмы получили обидчицы. Девушка достала из сумки салфетку и приложила ко рту. Не так уж часто она улыбалась, и оттого сейчас было так обидно: когда действительно хочется улыбнуться широко, от всей души, то не можешь, не можешь из-за какой-то разбитой губы.

«Ладно, – подумала Лена, – на самом деле все не так уж плохо. По крайней мере, пока существует солнце и Владимир Александрович. Будет еще лучше, если эти двое действительно начнут опасаться меня. Это решит хотя бы одну из моих проблем. А если нет, если снова начнут бить по самому слабому, если будут провоцировать, то… то придется терпеть так, как еще никогда не терпела. Либо реагировать исключительно словесно. Осталось немного, и надо держаться изо всех сил. Они будут заинтересованы в моем исключении, будут играть на моей вспыльчивости, но…»

Вообще-то Лена никого и никогда прежде не била. Не в ее стиле было решать проблему физическим насилием. Оттого Владимир Александрович был шокирован случившимся. Да и Лене, честно говоря, все еще не верилось в то, что она натворила. Все было как в тумане, и это пугало ее. Неужели вспышки гнева могут лишать рассудка? Подобного с ней еще не бывало. Хотя в ее жизни помимо этих двух гадюк было много такого, что могло бы разозлить.

Девушка внезапно вспомнила, как однажды, еще задолго до этого случая, Владимир Александрович сказал ей: «Ты осознай, деточка – человеку не дается испытаний, которых он не в силах вынести. Все, что дается нам свыше, мы уже заведомо перенесли, иначе на наши плечи эта ноша никогда бы не легла». И еще он сказал: «Ничто не вечно, Леночка, у всего есть свой предел, все когда-нибудь, да кончится».

Он всегда верил в то, что говорил, и говорил это не просто из вежливости, не чтобы успокоить, а говорил он это, потому что знал, что все это так, он верил в это и хотел, чтобы в это поверила и она. И когда Лена поверила в эти простые истины, она поняла, что жить стало гораздо легче, ведь ее жизнь по большей части состояла только из плохого.

Здание школы показалось спустя каких-то полчаса неспешного шага. Степа, брат Лены, учился в шестом классе, и почти каждый день оставался после уроков на какие-нибудь спортивные секции: играл в баскетбол, волейбол, настольный теннис, в общем, всецело проводил время с друзьями. Умный и мечтательный, как и сестра, Степа, однако, в своем коллективе был душой компании и главным весельчаком. В школе он не имел никаких проблем, кроме, может быть, небольших сложностей с оценками, которые начинаются у всех мальчиков в этот период, но в целом был большим молодцом, и учителя его любили.

В мальчишке кипела жизнь, активность, оптимизм, и все невзгоды он переносил легко. Наверное, потому, что большую их часть старшая сестра взваливала на свои плечи. Иначе не могло быть, ведь Лена обожала Степку всей любовью, которая в ней была. И она не могла даже мысленно допустить, чтобы мальчик сталкивался с какими-то трудностями, посему изо всех сил пыталась облегчить его детство, ведь когда она была маленькой, никто не заботился об этом.

Лена еще издалека услышала заразительный смех своего брата. Степа стоял у школьных ворот с толпой друзей и принимал самое активное участие в диалоге. Но как только мальчик заметил сестру, он быстро со всеми попрощался и побежал к Лене. Девушка была не в силах сдерживать улыбку. Когда она видела Степку, в ее душе больше не было места ни горю, ни отчаянию.

Степа подбежал и врезался в сестру. Лена охнула, затем нежно прижала мальчика к себе и потрепала за волосы. Они со Степкой были совсем непохожи – никто бы и не назвал их братом и сестрой. Разные черты лица, разрез глаз, цвет волос… На это были свои причины, они эти причины знали, но никогда не говорили об этом. Кровное родство все же было в них, но лишь наполовину, что не мешало им любить и ценить друг друга.

Степка отстранился от сестры, вскинул голову и нахмурился.

– Что это у тебя на губе?

– Да так, по пути расскажу, идем. Ничего серьезного, скоро заживет.

– Тебя ударил кто-то?

– Так и есть, но я ударила первая, мне просто дали сдачи, так что все в порядке.

Лена говорила это так легко и непринужденно, что Степа купился на ее интонацию и засмеялся, поверив, что ничего плохого действительно не произошло.

– Скажи мне лучше вот что, дорогой мой друг, почему это ты снова без шапки ходишь?

– Ну она же дурацкая, Лен! Ты и сама без шапки ходишь!

– Я взрослая и сама решаю, носить мне шапку или нет. К тому же у меня есть длинные волосы. А ты просто перед друзьями кочевряжишься. Надень сейчас же, уже холодает. Продует голову – пожалеешь. Знаешь, как в ухе будет стрелять? Мало не покажется.

– Как на войне? – спросил мальчик серьезно.

– Да, как танки фугасом стреляют. Ба-бах!

Степа обреченно вздохнул, сбросил с плеча рюкзак, расстегнул молнию, достал шапку и натянул на голову по самые глаза.

– Вот и молодец. И запомни, ты не должен из-за друзей рисковать своим здоровьем. Это самое ценное, что у тебя есть. Здоровье у тебя одно, а друзья приходят и уходят в течение всей жизни.

Степа посмотрел на сестру виновато, но та уже словно забыла обо всем и улыбалась. И тогда мальчик тоже улыбнулся, уловив, что нотации кончились. Они направились в сторону дома. С каждой минутой становилось холоднее. Приближалась морозная февральская ночь. Неугомонный Степка пробовал ногой каждую лужу, проверял на прочность тонкую наледь, едва успевшую схватиться. Бесполезно было просить его не делать этого – мальчик прекрасно знал, что может промочить ноги и заболеть, но использовал, казалось, каждый свой шанс, чтобы этого достичь.

– Значит, у вас там сегодня была драка? – спросил он, перепрыгивая через небольшой сугроб.

– Ага. Повздорили немного.

– А у нас в школе сегодня тоже подрались два пацана! – воскликнул Степа, удивляясь, как это он сразу не вспомнил о таком значительном совпадении.

– Да ты что? А из-за чего?

– А… из-за девчонки, – кисло отозвался брат. – Это же так глупо! Из-за девочки! Тем более, она ни на того, ни на другого внимания не обращает. Глупо ведь?

– А мальчики, наверное, уже взрослые?

– На год старше меня. Но я их не понимаю. Они были хорошими друзьями. Зачем ругаться из-за этого? Что им это дает? Ведь они не поделят ее пополам. Драться надо, когда кто-то играет нечестно или врет, или украл у тебя какую-нибудь вещь, или… А просто так рушить дружбу – какая девчонка этого стоит? Никакая!

Лена переставляла ноги, слушала брата и умилялась его наивности. В свои двенадцать Степка даже не думал о девочках как о противоположном поле. Он вообще пока не понимал смысла их существования. Он занимался спортом, временами рисовал, но чаще конструировал что-то, обнаруживая в себе талант инженера или архитектора, но за девочками ухлестывать ему и в голову не приходило.

«Когда-нибудь он вырастет, – думала Лена, и эта мысль и грела, и печалила ее, – он дорастет и поймет многие вещи, которые понимаешь в подростковом возрасте. Кто знает, каким он станет. Может, попадет в плохую компанию, и тогда… А может, между нами никогда не будет былых отношений, таких, как сейчас. Он изолируется от меня, будет отталкивать, сбегать из дома, кричать, что ненавидит свою жизнь…»

Девушка испугалась хода своих мыслей и перестала об этом думать. Она посмотрела на брата, который уже несколько минут увлеченно рассказывал ей что-то, даже не замечая, что сестра слишком глубоко задумалась, чтобы улавливать сюжетную линию.

«Нет, нет, никогда, ни за что Степка не станет плохим! – решительно подумала Лена, – я его воспитываю, а значит… значит, он вырастет самым добрым и понимающим парнем. А пока… – счастливое детство и почти никаких забот. Я должна оберегать его. Должна».

Всю дорогу домой Степка рассказывал сестре о школе, уроках, друзьях и спортивной секции по минифутболу, о предстоящих межшкольных соревнованиях и о ненавистной контрольной по математике. Девушка внимательно слушала брата, проявляя, где нужно, сочувствие и интерес, но не удерживаясь от назиданий. Лена была для Степы и сестрой, и другом, и родителем. Параллельно беседе она думала про себя, что денег уже практически нет, а мальчику нужны новые вещи, как минимум кроссовки, ведь старые уже совсем протерлись. Деньги, деньги, где взять деньги? Везде они, всюду их требуют.

Решив не портить настроение, Лена сказала себе, что о деньгах подумает позже, вечером, перед сном. На улице начинало смеркаться, когда брат и сестра пришли домой. Они жили в небольшом частном доме на тупиковой улочке, где все друг друга знали. Убогие заборы и полуразвалившиеся саманные дома, старики, пьяницы да домашнее хозяйство – на этой улице время остановилось уже очень давно, примерно в середине девяностых. По документам дом принадлежал матери – достался в наследство от бабушки, которой давно не было в живых.

Войдя во двор, Лена и Степа машинально осмотрели окна и взволнованно переглянулись. «Только бы ее не было дома, – молилась Лена, – господи, если ты есть, прошу тебя, сделай так, чтобы ее не было дома! Степа не заслуживает этого, мы больше не вынесем ее! Пусть ночует где угодно, только не возвращается сюда!»

В груди неприятно защемило, дурное предчувствие посетило ее, и сердце заторопилось, когда они со Степой тихо входили в дом. Если она здесь, они ни в коем случае не должны разбудить ее. Иногда она возвращалась, и… ничем хорошим это не кончалось.

Брат и сестра обошли все комнаты, и только тогда Лене значительно полегчало: ее не было. Конечно, она могла заявиться в любой момент, все-таки это ее дом, но почему-то Лене казалось, что если ее нет здесь сейчас, то она уже не придет сегодня. Может быть, завтра, но Лена будет молиться, чтобы и завтра этого не случилось.

– Пусто, – улыбнулся Степа.

– Да. Пусто, – многозначительно согласилась Лена.

И они отправились на кухню, чтобы перекусить тем скудным запасом, что найдется в холодильнике.

Глава 2. Воспоминания и рутина

«Все в мире – лишь страдание, горе, несчастье и смерть. Все обманывает, все лжет, все заставляет страдать и плакать».

Ги де Мопассан «Жизнь».

У Лены была традиция – каждый вечер, перед сном, она садилась за стол, включала лампу, доставала тетрадь и делала в ней записи, содержание которых передавало всю соль произошедших с ней за день событий. Это были некие соображения, домыслы, иногда просто цитата, целый абзац или одно слово, но Лена делала это каждый день, потому что только так она могла освободить свою голову и спокойно уснуть. Друзей у девушки не было, а с братом всего не обсудишь. Делая записи, она словно высказывалась перед кем-то, и от этого становилось легче.

Лена принесла стакан воды, села за стол, поджала ноги под себя, раскрыла тетрадь и взяла ручку.

«Устроила драку. Возможно, будут неприятности, – записала она своим нестройным, небрежным почерком. – В. А. сказал, что постоит за меня. Я ему верю. Еда кончается, скоро придут счета. Срочно нужны деньги. Положение плачевное. Необходимо снова искать подработку. Что касается ЕЕ, то на НЕЕ нет никакой надежды. Она нам ничем не поможет. Я все должна делать сама. Я должна. Должна очень многое терпеть. Ради Степки».

Девушка отложила ручку, заправила волосы за уши и в несколько глотков опустошила стакан. В последний миг она подумала о том, как было бы хорошо, если бы это оказалась водка, а не простая вода из-под крана. Может, от водки стало бы легче, может, рассосался бы этот подступающий к горлу колючий комок… Сейчас она вновь была в таком состоянии, когда необъяснимо хочется выпить – что угодно, лишь бы спиртное. Откуда-то берется эта уверенность, что именно алкоголь поможет тебе, и даже один глоток исправил бы все, повысил настроение, подарил душевную легкость, позволил хоть временно забыться.

«Это ничего не исправит. Этого делать нельзя. Иначе я буду ничем не лучше, чем она».

Лена оперлась локтями о стол и накрыла лицо ладонями. Плечи ее вздрогнули. Девушка вдруг вспомнила, как ОНА била ее без видимой причины, когда Лена была еще как Степа. Лена до сих пор боялась и одновременно ненавидела свою мать. Она боялась ее всегда, а вот стойкая ненависть выработалась через побои и психологическое давление. Мать невзлюбила девочку с рождения – Лена не была желанным ребенком, впрочем, как и брат. Подросшая девочка раздражала мать тем, что была «слишком красива» и могла «увести» очередного ухажера, а Лена всего лишь была как две капли воды похожа на мать.

В этот вечер хотелось выть. И воспоминания о том, что уже пришлось пережить, и мысли о том, что только предстоит перенести, душили и подавляли. Внутри словно возник вакуум, который нечем было заполнить, и это тягостное ощущение лишало сил. Хотелось лечь на пол и лежать с закрытыми глазами. Лежать до тех самых пор, пока не умрешь.

Лена ударила по столу кулаком, стакан отозвался тонким комариным звоном.

– Ненавижу, – процедила она, не видя ничего перед собой из-за пелены слез. – Ненавижу тебя. Ненавижу тебя! Мразь… Ты испортила нам жизнь! Ненавижу… Будь ты проклята. Будь ты проклята.

Бессилие овладело разумом Лены и затмило все остальное. Но этот очередной приступ был коротким, как и все предыдущие. Десять-пятнадцать минут полнейшего отчаяния неожиданно сменялись высохшими слезами и сжатыми до побеления кулаками, а губы шептали нечто воинствующее. Голова прояснялась, совесть пробуждалась, и мысли вдруг становились такими кристально ясными, что никак не могли привести к очередному унынию.

– Что бы сказал Владимир Александрович, увидев это! – пристыдила себя Лена и вытерла слезы. – Хватит. Не достанете. Не опрокинете. Не дамся.

Окончательно успокоившись, она легла в постель и мгновенно уснула.

Наутро Лена проснулась с раскалывающейся головой и еще более опухшей губой. Подойдя к зеркалу, удостоверилась, что идти в институт в таком виде совершенно невозможно, посему необходимо посвятить этот день поискам работы. Лена приготовила овсянку на завтрак, отметив про себя, что хлопьев осталось всего на пару дней. Холодильник и ящики пустовали. Были хлеб, соль, сахар, кое-какие крупы, протухшие сосиски… Плохо, очень плохо.

Разбудив брата, Лена собрала его и отправила в школу. Затем достала из морозилки приготовленный с вечера лед, завернула льдинку в платок и приложила к губе. Задумчиво прошлась по комнате и села в старое бурое кресло, практически утонув в нем. Смотрела перед собой, но ничего не видела. Вспоминала вчерашний день, снова прокручивала его в памяти. Как пришла в ярость, когда о матери сказали плохо. А сказали-то, по сути, правду. Как потеряла над собой контроль. Как била, не помня себя от гнева, не соизмеряя силу, не ощущая ответных ударов.

«Если я ее так ненавижу, то почему, когда эти две стервы позволили себе сказать о ней дурное, я так рассвирепела, что во мне откуда-то взялись силы отправить их в больницу?»

На этот вопрос Лена не могла себе ответить, но знала, что в нем кроется некая глубокая тайна, связанная с ее детством. Эту тайну не хотелось открывать, независимо от того, хуже будет или лучше после ее открытия. Есть такие секреты в тайниках нашей памяти, которые лучше вообще не трогать. Бывает полезно подумать, прежде чем ворошить осиное гнездо.

Девушка плохо и крайне смутно помнила свое детство. Отдельные события, фразы, лица, – смешались в одно расплывчатое пятно. Лена была уверена, что воспоминания ее скудны именно потому, что детский мозг отказывался запоминать то, что с ней происходило. Одна лишь мысль о детстве в общих чертах вызывала негативные эмоции.

Что было с ней? Наверняка нечто травмирующее. Вспоминать было тяжело, да и не хотелось. Словно кто-то повесил тяжелый замок и расплавил ключ в огне. Но некоторые эпизоды – их было очень мало – все-таки четко отпечатались в памяти изолированными фрагментами и до сих пор всплывали перед глазами, будто это было вчера. Один из таких эпизодов Лена вспоминала чаще остальных. И сейчас она тоже думала о нем.

В детстве Лена была тихим и спокойным ребенком. Ее воспитанием почти не занимались, поэтому девочка была предоставлена сама себе. Целыми днями она рисовала, что-нибудь придумывала, делала поделки, учила наизусть детские стихи из потрепанной книжки – сборника Агнии Барто.

Веселые яркие иллюстрации нравились маленькой Лене, она знала, что может скопировать их, и поэтому часто срисовывала что-нибудь из толстых энциклопедий в свой альбом, пользуясь самыми простыми цветными карандашами. Но некому было оценить ее рисунки. Иногда брала газетные листы, садилась где-нибудь в уголок и долго и методично рвала их на длинные полосы, стараясь, чтобы все они были одинаковой толщины.

Самые глубокие воспоминания о молодой еще матери всегда сопровождались криками, скандалами, ощущением страха и безысходности. Маленькая Лена очень боялась своей матери, с малых лет всем нутром боялась ее. Этот страх был сковывающим, первобытным, иррациональным. Достаточно было девочке увидеть рассерженный взгляд матери, как вся она леденела изнутри, и даже будто бы кровь, циркулирующая в худом тельце, застывала прямо в сосудах. В такие моменты она не могла ничего сказать, не могла двигаться, а лицо замирало, словно гипсовая маска.

Доводя Лену до шокового состояния, мать была очень раздражена тем, что дочь не отвечает на ее гневные вопросы и вообще не может выговорить ни слова. Это подливало масла в огонь ее свирепости. Мать кричала, требуя реакции, нависнув над девочкой и размахивая рукой, в которой всегда было что-нибудь для удара – тряпка, одежда, книга, кухонная утварь, – а девочка смотрела на нее огромными зелеными глазами и не могла выговорить ни слова.

Подобное ненамеренное игнорирование доводило мать до исступления, и в конечном итоге дело оканчивалось ударом, чаще всего – по лицу. Однажды женщина не рассчитала силы, и теплая кровь потекла на виске у девочки, где кожа была настолько тонкая, что голубела, просвечивая сосуды.

Вспоминая об этом сейчас, сидя в кресле в полном одиночестве, девушка не испытывала той ненависти, что овладела ей накануне. Она смотрела перед собой с расслабленным лицом и слегка опущенными ресницами, размышляя, что должна испытывать жалость к себе и сожаления по поводу не самого лучшего детства, а также зависть к сверстникам, чьи матери были куда более заботливыми, но испытывает только холодное опустошение, какую-то странную выпотрошенность, изумление, отчужденность, когда смотрит взрослым умом на свое детство. Глаза ее оставались сухими – Лена была не из тех людей, которые могут плакать каждый день. Отчаяние у нее чередовалось с воодушевлением. И то, и другое порой доходило до самой крайней степени.

Сбросив с себя задумчивость, девушка растерла лицо руками и привычным жестомпротянула ладонь к тумбочке справа, даже не глядя в ту сторону. Пальцы нащупали и схватили толстую книгу с грубой обложкой. Лена потянула ее и раскрыла у себя на коленях на том месте, где остановилась пару дней назад. Это был «Улисс» Джойса, читаемый постепенно и вдумчиво, именно так, как и следует читать книги, особенно – большие книги. Филологическое образование прививает хороший литературный вкус, хочешь ты этого или нет. Лена была из тех, кто хотел, причем хотел неосознанно, но очень сильно, всем существом своим.

Модернистская литература нравилась Лене тем, что в ней ощущался тот томительный апогей абсурда и хаоса, бессилия и потери веры, краха всех существующих ценностей, потери всякой опоры под ногами, иными словами, все те вещи, которые случились с миром в первой половине двадцатого века и нашли великолепное отражение в искусстве.

Все эти вещи, некогда заставившие тело человечества конвульсивно содрогаться, Лене удавалось прочувствовать очень тонко, словно перекинулся мостик между двумя мирами: культурно-исторической эпохой надлома в прошлом и судьбой отдельного человека в настоящем. Жизнь Лены аналогично изобиловала абсурдом, хаосом, бессилием и потерей веры, поэтому книга не давала девушке чувствовать себя одинокой перед лицом бессмысленности жизни. Впрочем, Лена читала книги разных эпох и в каждой находила для себя что-то по-своему восхитительное, поражающее ее одну.

Чтение продлилось недолго. В тот день необходимо было решить много дел. Обмотав лицо шарфом таким образом, чтобы прохожие не заметили опухшей губы, Лена сходила в продовольственный магазин и купила кое-каких продуктов. К возвращению Степки из школы уже должна быть еда. Если бы не брат, Лена могла питаться подножным кормом. Иногда она недоумевала, откуда в ее, мягко говоря, худеньком теле берется столько энергии. Одна из загадок природы состоит в том, что стройные люди, которые питаются «хлебными крошками», на деле могут оказаться сильнее и выносливее тех, кто ест полноценно или даже более того.

Не менее важным делом был поиск работы. Пересматривая вакансии, Лена отдавала предпочтение тем из них, где оплата была ежедневной или хотя бы еженедельной. В настоящей ситуации иначе нельзя. Деньги нужны как можно скорее, а искать постоянную работу, пока не получил образование и не встал на ноги, по многим причинам нерационально.

С десяток работодателей пообещали, что перезвонят, двое прямо сказали, что Лена им не подходит, и еще один просто посмеялся и положил трубку, когда узнал, на кого учится девушка. Надеясь на лучшее, Лена занялась домашними делами. Ей больше не хотелось думать о плохом. Вчерашний день переполнил эту чашу, и теперь она снова могла терпеть.

Стоит добавить, что в этот же день Владимир Александрович вызвал родителей Вики и Кристины, чтобы побеседовать с ними. В обоих случаях это были обеспеченные и амбициозные люди, искренне верящие в то, что их чадо – как минимум средоточие земного блага и самое ценное, что есть в мире. Владимир Александрович знал такой тип людей и, что не менее важно, прекрасно знал, как с ними обращаться.

В разговоре он был холоден, суров и непреклонен. Рассуждал логически, отчужденно и объективно. С первых же слов продемонстрировал, что доминантой в диалоге является он, и его должны слушать с уважением и трепетом. То, что Владимир Александрович поведал этим людям, прозвучало более чем убедительно. Супруги переглядывались с потерянными и слегка недовольными лицами. Муж изображал на лице решительную непреклонность, хотя и понимал, что придется уступить, а жена скашивала набок ярко накрашенные губы и глаза отводила тоже куда-то вбок. Они пришли сюда, чтобы разгромить университет, однако планы пришлось кардинально изменить, и это вводило в ступор. Им было неловко и странно слушать директора, а он поведал реальный расклад вещей в сложившейся ситуации, в нужных местах самую малость сгущая краски. Владимир Александрович про себя улыбался от удовольствия. «Если мне удалось пристыдить их, значит, дело за малым».

Сама Лена ничуть не думала ни о хлопотах директора, ни о разбитом лице Вики, ни о травмах Кристины. Все ее мысли вращались только вокруг вопроса, где бы поскорее добыть деньги, чтобы Степа не ходил голодный. На следующий день ей позвонили и предложили ежедневно по вечерам производить влажную уборку в неком госучреждении. Платить обещали две тысячи в неделю. Лена, не раздумывая, согласилась.

Ничего особенного в этой работе не было. Обыкновенная уборка с мытьем полов и протиранием пыли по окончании рабочего дня в одном из офисов туристического центра. Лена с необыкновенной легкостью и быстротой справлялась с этим делом. Женская хозяйственность была дана ей от бога. Сотрудники только восхищались ее сноровкой. А Лена все время думала о том, что в те моменты, когда она на работе, Степа дома совершенно один, а мать может прийти в любой момент, и тогда… Ей хотелось поскорее окончить с работой и лететь домой со всех ног, и она оканчивала и летела, даже начиная предчувствовать нехорошее, но когда прибегала домой, то заставала брата либо за уроками, либо уже в постели, спящим. Иными словами, страхи ее оказывались напрасными, но на следующий день она снова чего-то опасалась.

Жизнь потекла своим чередом – монотонно, скучно, зато стабильно. В институте Лену начали сторониться и наконец-то оставили в покое. Косые взгляды не могли повредить тому приятному чувству, когда никто тебя не трогает, не задевает, не оскорбляет. Слух о драке распространился быстро, и теперь Лена с удовольствием пожинала его плоды.

Вика и Кристина занятия не посещали, а остальная группа просто-напросто объявила девушке бойкот. Вскоре директор не без ликования сообщил Лене, что с родителями девочек все улажено, и эта весть поспособствовала восстановлению хрупкого душевного равновесия. Наконец-то все более-менее встало на свои места. Несомненный факт того, что девушку начали побаиваться, льстил Лене. «Мне давно следовало показать, на что я способна, – размышляла она, – я слишком долго терпела».

Понятно было, что ее теперь, возможно, большинство считает ненормальной и даже социально опасной, общаться с ней не будут, даже если она первая заговорит, но все это меркло в сравнении с тем, что бесконечные унижения, наконец, закончились. Даже если Вика и Кристина не переведутся в другой университет, а останутся здесь, то когда они появятся, ничего уже не будет, как прежде, Лена даже не ощущала, она знала это со всей уверенностью, на которую была способна. И это знание укрепляло ее.

Отныне жизнь казалась не такой убогой. Рабочие часы проходили приятно и просто, ведь Лена с младых ногтей любила возиться с водой. Кроме того, в туристическом агентстве были довольно приятные люди, и вскоре у девушки появились новые знакомства. Заведующая хозяйственной частью, пожилая женщина с фиолетовыми волосами и такого же оттенка помадой, но в целом адекватная, лично проверяла кабинеты после уборки, и Лена ей понравилась. «Надо же, – сказала она в самый первый день, – если у тебя и дома такая же чистота, то повезло твоему будущему мужу». Заведующую звали Тамара Васильевна, но она разрешила Лене звать ее «тетя Тома», что было первым признаком доверия, ибо лишь избранные имели право обращаться к ней не по имени и отчеству.

Так как Лена устроилась на должность «мастера чистоты» (а политкорректность современного мира не позволяла называть ее просто «уборщицей») в четверг, к концу недели ей выдали первую тысячу. «Если и дальше так пойдет, мы тебе зарплату до трех тысяч в неделю повысим», – пообещала тетя Тома. Лена была рада этой тысяче так, как не радуется ребенок новогоднему подарку. Она понимала, что в нынешнем мире эта тысяча – сущий пустяк, копейки, но им со Степой было нечего есть, а эта одинокая купюра спасала положение хотя бы на ближайшее время.

Брат удивился и обрадовался, когда Лена, придя домой, позвала его и молча поставила на стол пакет продуктов. Степка раскрыл его и увидел хлеб – белый и черный, овсянку, яйца, сливочное масло, огурцы с помидорами, картошку и даже колбасу, целую палку.

– Ого! – выкрикнул мальчик и бросился обнимать сестру. – Откуда, Лен?!

– Первый заработок.

– Лена! Сделай мне завтра перед школой мои любимые бутерброды! Сделаешь? С черным хлебом, маслом и вареным яйцом! Сделаешь? Сделаешь?

Степа смеялся и прыгал вокруг сестры. Лена тоже смеялась, видя, как искренне он радуется такой простой вещи как возможность съесть любимый бутерброд.

Конечно, Лена потратила эту тысячу с умом, присовокупив к ней кое-какие старые сбережения. Сначала она заплатила за электричество, потом отложила две сотни на всякий случай, чтобы не быть совсем без денег, а оставшееся потратила на еду. Всего, что она купила, плюс крупы, имеющиеся дома, должно было хватить им двоим на неделю. Разумеется, Лена не планировала долго оставаться «мастером чистоты», даже если ей повысят оплату. Эта работа необходима была только на первое время, чтобы накопить немного денег. По окончании обучения девушка планировала устроиться на постоянное место по профессии. Оставалось буквально несколько месяцев до этого момента. Лена не могла даже предположить, как изменится ее жизнь за это время, которое, при взгляде в настоящий момент, казалось пустым и ничем не заполненным.

Вечером девушка записала в тетради:

«Заработала немного денег. Оплатила счета. Купила еды. Степа был рад. Завтра с утра делаю ему любимые бутерброды. Губа почти зажила, как и рана на лбу. Временами сильно болит голова, но я не думаю, что это что-то серьезное. На работе приятные люди. Есть симпатичные мужчины. Никто не относится ко мне с презрением, ведь я уборщица… Деньги не пахнут! В институте тихо. Меня обходят стороной. Вика и Кристина все еще не появились. Мне очень интересно, как они будут себя вести, когда начнут посещать занятия. Отныне я буду держать их в ежовых рукавицах. Они будут бояться меня. Что ж, жизнь не так плоха, как казалось!»

На удивление многих, Вика и Кристина не стали переводиться в другой университет. После серьезного разговора с родителями было решено, что оканчивать обучение нужно здесь, а перевод в конце четвертого курса станет только проблемой. На следующей неделе девочки появились в институте. Заметив их лица, на которых почти не осталось следов побоев, Лена испытала нечто, похожее на гордость.

Девушки почти ни с кем не разговаривали, видимо, родители запретили им распространяться о недавнем событии, которое кое-как замяли. Они также старались не смотреть в сторону Лены, но если взгляды и были, то редкие и вскользь. Девушки вели себя тихо и прилежно – играли роль.

В коллективе произошло странное. Вику и Кристину стали воспринимать как жертв, а Лену, всего лишь постоявшую за себя, как злодея. Группа, ранее бойкотировавшая девушку, отныне решила всячески изводить ее, чтобы добиться исключения. Лена держалась изо всех сил, чтобы не устроить новую драку. Слова Владимира Александровича она помнила очень хорошо и реагировала только словесно.

Но длилось это недолго. Выяснилось, что стремление одногруппников не подпитано ничем, кроме страха. Все, что они говорили в сторону Лены, говорилось с опаской. Так дразнят хищника в клетке, чтобы он рассвирепел и показал себя. Однако, как только животное бросается к решетке, люди отскакивают. Лену подначивали, зная о ее вспыльчивости и одновременно опасаясь.

Один раз девушка проходила мимо кучки одногруппников и, услышав что-то о себе, резко остановилась и топнула ногой, рванувшись в их сторону. Студенты отпрянули, выронив тетради. Девушка сделала к ним еще один шаг и показала сжатый кулак, словно припоминая, на что способна.

С того момента провокации кончились, началась молчаливая и холодная ненависть. Лена осознала: ее действительно боятся. Это было смешно, ведь она весила пятьдесят пять килограммов. Однако воспоминания о том, как хрупкая девушка отправила одногруппниц в больницу, были слишком живы в памяти студентов. Лену считали немного сумасшедшей, поэтому рисковать никому не хотелось. Отныне вся группа ждала скорейшего окончания курса с одинаковой силой.

Глава 3. Новенькая и правда

«… а будем мы говорить прямо и просто: сажа черная, вода мокрая, а сахар сладкий».

Н. Нароков «Могу!»

В конце февраля, когда от снега оставались лишь сухие грязные корки, а солнце все чаще пробивалось сквозь чернильные слоистые тучи, в группе Лены появилась новая девочка – перевелась из другого города. Куратор коротко представил ее и поспешил уйти. Все с интересом осматривали новенькую со светло-рыжими волосами и остреньким, как у лисички, носом. Звали ее Полина.

Полина села одна, подальше от всех, ни с кем не разговаривала, сторонилась студентов и не пыталась наладить хоть какие-нибудь отношения. Впрочем, никто из группы тоже не стремился установить с ней контакт. Девушка всем показалась нелюдимой. Кроме Лены.

Лена наблюдала за новенькой с нескрываемым любопытством и затаенной надеждой на обретение товарища. Девушка сразу ощутила в молчаливой и загадочной Полине нечто родственное. Ей казалось очевидным, почему та молчит и ни с кем не обменяется словом, почему она только внимательно смотрит и слушает. Полина прощупывала почву.

За первый день в новом институте Полина ни разу не улыбнулась, по крайней мере, Лена не заметила такого момента. Но в одно мгновение девушки переглянулись, и Лена сразу же поняла – это свой человек, они обязательно поладят. Одного «диалога» глаза в глаза хватило, чтобы Лена приняла решение. В конце учебного дня она, отбросив сомнения, подошла к новенькой и серьезно сказала:

– Думаю, ты понимаешь, что в этом дурдоме мы должны держаться вместе.

Полина серьезно кивнула. У нее был тяжелый взгляд, но Лена выдержала его. Не было причин трусливо отвести глаза. Сразу же выяснилось, что домой им по пути, и это совпадение их даже не удивило. Словно все шло по верному сценарию, а иначе и быть не могло.

Полина была стройной, симпатичной, одевалась очень просто, но не безвкусно. Лена сразу заметила, что эта девушка была из категории тех, о которых говорят «с изюминкой». У Полины изюминок было даже несколько: от природы рыжие волосы, чуть вздернутый кончик носа, родинка над губой. Она выглядела естественно, и это придавало ей какой-то особенный шарм. Лена без стеснения рассматривала новую знакомую, находя в ее внешности все новые приятные черты.

Как только девушки покинули территорию института, Полина вся преобразилась. Напряжение во взгляде пропало, лицо и осанка расслабились, новенькая больше не сжимала губы и двигалась более плавно и легко. «Вот, какая она на самом деле, – заметила Лена про себя, – когда без маски». Позволив себе улыбку, Полина спросила:

– Так что же, как твое имя?

Ее голос слегка звенел, словно чистый родник в лесу, а интонации были самыми дружелюбными.

– Меня зовут Лена.

– Очень приятно, Лена. Мое имя ты знаешь.

– Не успела забыть. Как тебе новая группа?

– Весь день за ними наблюдала. Пришла к выводу, что самая адекватная в коллективы – ты.

Лена усмехнулась.

– Ну, надо же. Лестно слышать.

– Я даже не удивилась, когда ты подошла ко мне.

– Это я заметила. Я не удивилась и тому, что нам домой по пути.

– В этом нет ничего странного, – сказала Полина. – Это все божье провидение.

– Провидение? Считаешь?

– Уверена. Я много об этом знаю.

– Так что же… нас друг другу послали?

– Вполне может быть. Я и за тобой наблюдала. Ты ведь неспроста сидишь одна и ни с кем не общаешься, верно?

– Причины есть, – кивнула Лена.

– Я догадываюсь, что это могут быть за причины.

– Вот как?

– Да. У тебя с коллективом был конфликт.

– Это плохо или хорошо?

– Учитывая то, что люди в группе не слишком приятные, это скорее хорошо, чем плохо.

Манера общения Полины приятно удивила Лену. Это была живая и остроумная девушка, производящая самое хорошее впечатление на данный момент.

– Конфликт, действительно, был. Но, если ты позволишь, я расскажу тебе об этом немного позже, когда мы лучше узнаем друг друга. Ты не против?

– Узнать тебя лучше? Я только за. Ты мне понравилась.

– Признаться честно, ты мне тоже. Мне хватило единожды взглянуть тебе в глаза, и я подумала: мы с ней поладим, это точно.

– Ты не ошиблась. Вообще-то я человек осторожный и редко кого подпускаю к себе, однако от тебя я не чувствую никакого негатива, никакого подвоха.

– Надеюсь, не разочарую.

– Взаимно.

Они немного помолчали, осмысливая тот факт, что отныне вошли в жизни друг друга, и это вышло так естественно и неожиданно, что не возникало никакого отторжения или удивления. Словно они знали заранее, что скоро наступит день, когда они познакомятся и сразу понравятся друг другу. Словно они уже друг друга знали… Почему все это так? Девушки шли и осмысливали происходящее, анализировали эмоции, что управляли ими в те мгновения.

– Как тебе наш институт? – нашлась Лена, отбросив задумчивость.

– Студенты – не очень. Распущенные, фальшивые, неинтересные. Понаблюдай за ними со стороны – и знакомиться ближе не возникнет желания. Преподаватели нравятся. Тут ничего не скажешь. Талантливые люди, интеллигентные. В моем вузе таких было лишь несколько человек на весь педколлектив.

– Кстати, почему ты перевелась?

– Мы переехали. Всей семьей. Отцу дали новое место службы, здесь. Он священник.

– Священник? – удивленно переспросила Лена.

– Да. А что такого?

– Нет, ничего. Просто… нет, все в порядке, я не атеист, в церкви бываю. Но отчего-то мне удивительно. Сама не понимаю, отчего.

– У нас в этом городе даже родственники есть. Так что пока осваиваемся.

Полина оказалась девушкой из большой и дружной семьи. У нее имелось два брата и две сестры. По возрасту Полина была средней среди детей. В силу профессии отца все члены семьи, особенно Полина, были верующими и набожными людьми, но без фанатизма. Лена вздохнула спокойно, когда новая подруга не стала спрашивать о ее семье в ответ. Девушка увлеченно рассказывала о своих родных, выкладывая все подчистую и уже планируя, как будет знакомить с ними Лену.

– Я тебя с ними обязательно познакомлю! Ты им понравишься, ты хорошая девушка. Мой отец любит таких.

Лене не верилось, что у нее появился друг. Это было очень неожиданным поворотом в жизни. Весь оставшийся день, особенно на работе, она размышляла на этот счет. Вспоминала, как Полина улыбается, какие слова говорит чаще всего, каким голосом и с какой интонацией разговаривает, как поправляет волосы и время от времени касается кончика носа или мочки уха, если задумается о чем-то или не может вспомнить. Полина казалась Лене воспитанной девушкой из правильной семьи, и ей не верилось, что она обрела кого-то, кто будет отныне идти рядом с ней по дороге жизни, слушать ее, смеяться вместе с ней и давать советы.

Лена слишком привыкла к одиночеству. Привыкла справляться со всем сама, а переживаниями и мыслями делиться только с тетрадью по вечерам. Сейчас ей хотелось крепкой дружбы с Полиной. Хотелось попробовать это новое ощущение, познать всю его глубину и многогранность. Иметь друга и быть кому-то другом. По-взрослому, по-настоящему, без предательств и разочарований.

В течение пары недель девушки сидели за одной партой в институте, вместе же ходили на учебу и с учебы домой, встречались и расходились на одном и том же месте, одним словом, стали не разлей вода. Одногруппники следили за их отношениями с неприкрытым негодованием. Владимир Александрович был необычайно, колоссально рад за свою подопечную.

Лена мало рассказывала о себе, зато уже практически все знала о Полине. Та выложила подруге свою жизнь, начиная с детского сада и оканчивая неудачной любовью полугодовой давности. Они привязались друг к другу и уже понимали друг друга без слов, общаясь взглядами. Если Лена читала какую-нибудь записку или сообщение Полины, она слышала ее голос с теми самыми интонациями, которые звучали бы в реальной жизни.

Полина в свою очередь видела: ее новая подруга – достаточно скрытный человек, а потому не станет рассказывать о себе много, пока полностью не доверится. Девушка старалась это доверие завоевать, зная, что такие люди, как Лена, скрытные и молчаливые, становятся самыми лучшими друзьями. Должно быть, ее часто обижали в прошлом. Полина не задавала лишних вопросов, зная, что это может только навредить. Когда уровень комфорта их отношений достигнет нужной отметки, Лена сама расскажет о своей жизни, в этом нет никаких сомнений.

С целью приблизить этот момент Полина пригласила подругу к себе домой, чтобы познакомить с родными. Сначала Лена отказывалась, испугавшись, что этот знак внимания подразумевает под собой и взаимный визит в будущем. Но Полина уговорила ее, и сожалеть не пришлось. Семья действительно оказалась дружной, и Лену в ней приняли как свою.

Визит состоялся в солнечный субботний день. Глава семейства был высоким и крепким мужчиной с рыжими волосами, одетый по-домашнему. Он сразу подмигнул Лене, пока жена этого не видела. В тот момент Лена подумала, что немного иначе представляла себе и внешний вид, и поведение священников. Лукавство служителя церкви показалось ей весьма забавным.

Затем с гостьей познакомилась и мать Полины. Это была стройная и статная женщина с золотыми волосами. Глядя на нее, Лена вспомнила Элен Курагину из «Войны и мира». Мать отнеслась к девушке приветливо, но не так дружелюбно, как отец. Она была иного склада характера, чтобы при первой же встрече позволять себе фамильярности. Вежливость и улыбки, однако, сыпались со всех сторон. Затем произошло поочередное знакомство с братьями и сестрами. Лена никогда не видела, чтобы в семье было столько детей – счастливых и симпатичных, обеспеченных. Но поражало, главным образом, даже не их количество, а то, насколько неуловимо они все были похожи между собой.

Познакомившись и разговорившись, семейство отправилось за обеденный стол, прихватив за собою Лену. Тех неприятных ощущений, что обычно наваливались на нее в компании малознакомых людей, сейчас не было. Девушка испытывала благодарность и признательность, а спустя полчаса совершенно перестала смущаться. Дома у Полины было уютно, комфортно и чисто. Именно так, как и должно быть в нормальной семье, которой Лена была лишена всю жизнь. Со временем Лена стала завсегдатаем этого мирного и уютного дома, где каждый был рад ей.

Их отношения с новенькой крепчали с каждым днем. Они даже называли друг друга по-особому, в знак искренности своей дружбы. Вместо «Полина» Лена говорила: «Поли», а Полина почему-то решила сократить ее фамилию до звательной формы «Лунь».

– Лунь? – переспросила Лена изумленно, впервые услышав такое обращение. – Почему Лунь? Меня никто и никогда так не называл.

– Именно потому, что никто и никогда, а я вот буду, – резонно ответила Полина, – мне так хочется. Так правильно. Лунь. Слышишь, как звучит? Особенно. И тебе подходит.

С того момента Лена могла забыть о своем имени. Вся семья Полины перехватила привычку называть ее Лунью, мотивируя тем, что это прозвище удивительно ей подходит.

– Есть какое-то благозвучие в сочетании букв, – пыталась объяснить Полина. – Лунь. Так ласково, загадочно и тонко. Как будто слово специально «сшили» для тебя! Ты не солнце, ты луна, понимаешь?

Лена не совсем понимала, но ей пришлось согласиться. Это, в конце концов, не самое худшее слово, которым ее называли в жизни, и никакого злого умысла или тайного подтекста оно не несло. Вскоре она настолько привыкла к этому, что казалось невероятным, будто раньше ее звали только по имени.

Чем чаще Лена появлялась в гостях у Полины, тем чаще она задумывалась о том, что подруга наверняка ждет ответного приглашения. И тем тревожнее и печальнее становилось ей. У Полины большая семья, теплые отношения, большой и красивый дом. А что может показать ей Лена? Полупустой старый домик на тупиковой улочке, дряхлую мебель, оборванные обои? Последует множество вопросов, на которые Лене будет неловко отвечать. Иными словами, Лена стеснялась привести девочку из такой хорошей семьи в свое убогое жилище, куда в любой момент может нагрянуть пьяная неадекватная мать, которая, кстати, уже довольно давно не появлялась.

Подруги ощущали, что из-за этого между ними возникает невольное напряжение, и обе понимали, что рано или поздно придется отбросить все недомолвки. Лена не решалась начать, и разговор завела Полина. Во время очередной прогулки она вдруг нахмурила брови и спросила:

– Лунь, ты ощущаешь, будто между нами что-то не так?

– Да, Поли. Я чувствую.

– Я понимаю, что причины могут быть разными, и что я, возможно, сую нос не в свое дело, но… Скажи мне, Лунь, скажи без обиняков. Ты столько раз была у меня дома, тебя там хорошо приняли. Так почему же ты ни разу не пригласила меня к себе? Я хочу знать, почему, что бы там ни было. Я, честно сказать, долго ждала, что ты мне сама все расскажешь, но поняла, что не дождусь, и решилась спросить. Не посчитай за дерзость. Это просто мой интерес.

Около минуты Лена молчала, обдумывая услышанное. Затем почувствовала, что готова поведать Полине все, как оно есть.

– Рано или поздно мне пришлось бы это тебе рассказать, – вздохнула Лена. – Но я боялась, я очень боялась, что ты изменишь ко мне свое отношение, что вся твоя семья начнет иначе меня воспринимать, если узнает обо мне это… Я, понимаешь, у меня никогда не было настоящего друга. И я слишком дорожу тобой, чтобы потерять. И я очень боюсь… потерять.

– Боже, Лунь, что же такого ужасного ты можешь о себе рассказать? Неужели ты убила человека и хранишь его труп у себя дома, а потому боишься, что если я приду в гости, то могу его обнаружить, и тогда придется прикончить и меня, как случайного свидетеля?

Лена, не выдержав, засмеялась.

– У тебя богатое воображение, Поли. Но все гораздо прозаичнее. Я не могу позвать тебя в гости, потому что мне стыдно. У тебя прекрасная семья, замечательный дом, хорошие отношения с родными… а я… мой дом… и… семья? Мне незнакомо это слово. Вся моя семья – это мой брат. А наш дом мне просто стыдно показывать тебе. Я рада, что, наконец, призналась в этом. Но самого главного ты еще не знаешь.

– Твои родители, Лунь. Они…

– Можно считать, что их нет. Отца я даже не знаю. Я не знаю, кто он, где он и как выглядит. Даже на фотографиях не видела. Он, знаешь, ушел, как только узнал, что мать беременна мною. А мать, она… она… пьет уже очень много лет. Пропадает где-то целыми месяцами. В каких-то компаниях. Возможно, не только пьет, но и колется. Она… иногда приходит домой. Ненадолго. Всегда пьяна. Забирает какие-то вещи, чтобы продать их, а деньги пропить. Остальное время мы с братом живем, как хотим. Брошенные, как говорится, на произвол судьбы.

– А брат, он…

– Он, да, он от другого отца. Его мы тоже не знаем.

– Господи, Лунь… – потрясенно вымолвила Полина и даже остановилась. – Это так… ужасно! Как же вы живете? На какие средства?

– Моя зарплата плюс стипендия. Иногда помогают соседи.

– Невероятно… просто в голове не укладывается. Как такое может быть?!

– Тебе, выросшей в такой семье, трудно представить это. Но такое есть, и я тому – яркий пример, – глядя в сторону, холодно ответила Лена.

– Лена, как ты могла подумать, что я начну к тебе иначе относиться, когда узнаю обо всем?! – почти закричала Полина.

– А разве ты УЖЕ не начала иначе относиться? Ты, как минимум, шокирована. А еще ты начинаешь меня жалеть.

– Лена, мое отношение к тебе осталось прежним, я просто слишком удивлена этим, я… Мне нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Пожалуйста, не обижайся.

– Я не обижаюсь, – дернула плечом Лена.

Ей почему-то казалось, что отныне Полина будет дружить с ней только из жалости. Это раздражало. Не такой дружбы она хотела и заслуживала.

– Лунь, я же отчетливо слышу, у тебя даже голос изменился. Посмотри на меня.

Лена повернулась к подруге и подняла глаза. Трудно описать, какие эмоции она испытывала. Почему-то она злилась на Полину, и одновременно злилась на себя за это, потому что девушка была ни при чем, но больше обвинять было некого.

Полина крепко прижала к себе подругу.

– Лунь, дорогая. Я тебя очень ценю. Очень. Ты веришь мне? Неважно! Важно то, что я чувствую. Но разве я виновата в том, что не могу сдержать своего удивления? Разве не удивляется человек, впервые сталкиваясь с чем-то? Это закономерное явление. Ты не должна на меня обижаться, милая Лунь. И я, и моя семья всегда будем рады тебе, независимо от того, что ты поведала. Ты никогда не ощутишь себя лишней или ненужной.

Лена поняла, что плачет. Жгучая жалость к себе вспыхнула внутри нее, и слова подруги лишь подливали масла в этот огонь. Уткнувшись лицом в плечо Полины, девушка вздрагивала, а Полина гладила ее по спине.

– Ну ладно тебе, Лунь, успокойся. Мы всегда поможем тебе, если хочешь. Хоть деньгами, хоть едой, ты только попроси. Если вам с братом будет трудно, мы…

– Нет! – крикнула Лена и оттолкнула подругу.

Полина с испугом взглянула на ее перекошенное лицо. Она не понимала, что происходит, где и что она произнесла не так.

– Не нужно помощи! Этого не нужно! Мы не бездомные! Я работаю! У нас все нормально! – продолжала кричать Лена, утирая слезы, которых теперь стыдилась. – Все не настолько плохо, чтобы нас опекать, ясно?

Полина молчала, с опаской осматривая Лену. Та закрыла лицо руками и старалась успокоиться. Наконец она выдавила из себя еле слышно:

– Прости…

Полина вздохнула, покачала головой, подошла к подруге и вновь обняла ее.

– «И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения – опытность, от опытности – надежда», – тихо заговорила она. – «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем».

Лена подняла голову. Слова Полины подействовали странным образом. Впервые в жизни девушка испытала тягу к священному писанию, ибо слова эти были мудры и действительно способны изгнать печаль. Они успокаивали, вводили в какой-то транс.

– Ты не должна реагировать так резко, Лунь. Не должна. Иисус терпел ради нас, и мы обязаны терпеть. «Претерпевший же до конца спасётся».

– Мне так стыдно, Поли! Так стыдно! Прости меня за эту вспышку гнева… это так страшно, когда я не могу себя контролировать. Словно кто-то управляет мною, пока я не приду в себя.

– Известно, кто управляет, – сказала Полина. – Но он не властен над нами, если мы не допускаем его в свое сердце. Вот и ты не должна допускать. «С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка». Пойдем, я расскажу тебе про Иова, Лунь. Тебе сейчас просто необходимо это послушать. Жил некогда на свете Иов праведный, искренне верующий в Бога, и решил Дьявол испытать его веру, и предложил Господу поспорить…

Лена кивнула и стала слушать подругу. Пока Полина рассказывала эту известную библейскую историю о мученике, обнаруживая в себе отцовские задатки, Лена думала о том, что ненавидит то чувство, которое возникает, когда к ней испытывают жалость. Отныне жалостью, как ей казалось, будут полностью пропитаны их отношения с Полей. Сама мысль об этом выглядела гнусно. Дружба превратится в постоянные утешения, жалобы и предложения помощи. Лена так не сможет, она не вынесет этого.

– …и тогда он сказал: «Господи, господи, зачем же ты покинул меня?». Никто из нас, современных людей, не вынес бы всех лишений Иова, но, по крайней мере, свои мы должны терпеть, понимаешь, Лунь? И каждый раз, когда опускаются руки, вспоминать о человеке, у которого отняли ВСЁ, а он так и не потерял веры в Бога.

– А вы с отцом похожи гораздо больше, чем мне сперва казалось, – сказала Лена.

Полина засмеялась.

– Да-а. Он привил мне любовь к Библии, с этим трудно поспорить. Вообще-то в этой книге есть ответы на все вопросы, которые мы задаем себе в течение жизни. Надо только не лениться и почаще туда заглядывать.

Девушки помолчали, задумавшись.

– Тем не менее, я все еще настаиваю на визите, – напомнила Полина.

– Прямо сейчас?

– А почему бы нет? Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

– Что ж, идем, если ты хочешь рискнуть! Но я заранее прошу у тебя прощения за все, что может там произойти.

Степка очень удивился, когда Лена пришла домой не одна. Удивился, а потом засмущался, когда симпатичная рыжая девушка протянула ему руку и представилась:

– Полина.

– Степан! – деловито ответил мальчик и пожал протянутую ладонь с изящными пальцами.

Щеки у него раскраснелись от волнения. Не так часто в их доме появлялись новые люди.

– Важный жених, – шепнула Полина и переглянулась с Леной.

Девушки засмеялись. Мальчик сначала обиделся, но в следующий миг уже смеялся вместе с ними.

Втроем они провели замечательный вечер на кухне, болтая о всякой всячине, распивая чай и заедая печеньем, которое купила Полина. По пути домой ей удалось убедить Лену, что она не может прийти в гости без чего-нибудь к столу, что так ее воспитали, и ничего тут не поделать. Лене пришлось смириться с покупкой.

Несмотря на то, что настроение у всех было отличное, а беседа текла сама собой, девушка ни на миг не забывала о возможном визите матери. По закону подлости, когда еще, как не сейчас, она должна была явиться? Но она так и не пришла. И Лена, ненавидящая свою мать, начинала беспокоиться о ней.

То, что узнала Полина, лишь укрепило ее симпатию к подруге. Конечно, невозможно было не изменить своего отношения к человеку, узнав, что в его жизни происходит подобное. Отношение изменилось, но лишь в лучшую сторону. Побывав у Лены дома, увидев, в каких условиях они со Степкой существуют, Полина была поражена стойкостью и жизнелюбием брата и сестры. И этому человеку она проповедовала о терпении! Уходя, она сказала Лене: «Я раньше и подумать не могла, что на свете есть такие люди, как ты».

Дружба между девушками стала лишь крепче, несмотря на все опасения. Теперь она крепилась не только на сходстве вкусов и жизненных позиций, но и на глубоком доверии, а оно, как правило, фундамент любых отношений. Поддержка Полины больше не раздражала Лену, а наоборот, сделала жизнь проще. В университете, на работе и дома все шло своим чередом, вот только мать не появлялась… Связаться с ней не было никакой возможности, узнать, где она сейчас находится – тоже. «Вероятно, она просто забыла о нас, – успокаивала себя Лена. – Если бы с ней что-то случилось, нам бы уже сообщили. Если бы она попала в больницу или умерла, мы бы знали об этом. Значит, она жива».

Середина марта позволила весне вступить в свои права. Часто случались дожди, но после них солнце светило еще ярче и теплее, чем прежде, будто вода помогала небесам омыться от зимних наслоений.

Кое-где пробивались пучки молодой зелени, яркими пятнышками появляясь на фоне мокрой черной земли. Серо-голубое небо то и дело пестрело птицами, возвращающимися с юга. Воздух был чист, свеж и удивительно приятен на вкус, будто ты не дышал, а пил ключевую воду.

Природа оживала, не спеша наливаясь солнцем и красками, и Лена ощущала, что внутри нее происходит аналогичное обновление. Они с Полиной ходили друг к другу в гости, а в свободное время гуляли вместе. Казалось, ничто не сумеет пошатнуть их теплые отношения.

Глава 4. Дождь и последствия

«Должно же быть в жизни что-то хорошее. Кроме самой жизни».

С. Лукьяненко «Кваzи»

«Но во всякой любви есть печаль, – вспоминал я, – печаль завершения и приближения смерти любви, если она бывает счастливой, и печаль невозможности и потери того, что нам никогда не принадлежало, – если любовь остается тщетной».

Г. Газданов «Вечер у Клэр»

В скором времени жизнь Лены коренным образом изменилась, что повлекло за собой метаморфозы в жизнях и многих других людей. Никто и представить не мог, что в ближайшее время среди таинственно переплетенных судеб разыграется драма, виной которой станет обыкновенный дождь.

Один раз, в течение столь привычной прогулки по городу, подруг настиг внезапный ливень. Крупные капли зачастили с неба, барабаня по крышам, фонтанчиками взрываясь об асфальт, словно пули в песке. Как будто кто-то наверху окончательно решил: «Пора. Пора действу начаться. Время пришло», и запустил этим дождем длинную цепь событий, исход которых не мог предвидеть даже сам.

Громовой раскат вспорол тишину, словно треск разрываемой ткани, и капли зачастили с удвоенной силой. Девушки спрятались под ближайшим навесом у входа в обувной магазин. Манекены на витрине взирали на них с пластмассовым безразличием. «Хорошо же им», – подумалось Лене.

– Кажется, это надолго, – громко сказала Полина, чтобы ее было слышно сквозь шум воды и ветра.

– Похоже на то, – откликнулась Лена, запрокинув голову и с прищуром рассматривая небо. Его как будто взбивали миксером, подмешивая чернил.

Как назло, стихия обрушилась на них в тот миг, когда девушки были слишком далеко от дома. Пару минут спустя Лена услышала, как подруга рассмеялась.

– Что такое? – нахмурилась она, не понимая, что могло быть забавного в этой ситуации.

– Ты не поверишь, но у меня к тебе безумное предложение! – весело ответила Поля. – Иного выхода у нас нет!

– Выкладывай.

– В паре кварталов отсюда живут мои родственники. Кто-то из них точно дома. Я думаю, дождь затянется, и нам лучше переждать его под крышей!

– Хочешь пробежаться?! – переспросила Лена, не веря своим ушам.

Идея была безумна и оттого чертовски привлекательна. Она разжигала в крови азарт, и Лене вдруг захотелось бежать, бежать так быстро, как она только сможет. Нарушать все возможные границы и не подчиняться разумным законам. Мчаться под дождем, промокнуть насквозь! К черту все правила!

– А ты хочешь торчать здесь несколько часов?

– Но мы же вымокнем до нитки! – улыбалась Лена, уже понимая, что это не имеет значения.

– Ну и что? Зато повеселимся!

Лена посмотрела на Полину исподлобья и сжала ее предплечье, будто командир отправлял рядового на смерть.

– Прокладывай маршрут.

Они выскочили из-под навеса друг за другом и сразу же попали под тугие струи дождя, словно нырнули под воду. Безудержный смех разбирал обеих, и вскоре девушки хохотали прямо на бегу. Начавшийся через минуту град вызвал новую волну веселья.

– Ах, черт! – громко крикнула Лена, когда что-то мелкое и твердое, как зеленая виноградина, ударило ей по щеке, затем по лбу, носу. – Это же град! Град! – закричала она и засмеялась еще сильнее.

Бежать не было сил – смех быстро сбивал дыхание. Хотелось остановиться, согнуться пополам и отсмеяться, но останавливаться было нельзя, и с дрожащими ногами девушки бежали под потоками воды и льдинок, оглашая окрестности сдавленным хохотом.

Понимая, что полностью промокла и замерзла, Лена, тем не менее, впервые чувствовала себя такой свободной и счастливой. Эти неповторимые ощущения дарила ей дружба с Полиной, и Лена была всем сердцем благодарна рыжеволосой девушке за бесценные моменты, которых у нее никогда не было прежде.

Впереди виднелась маленькая автобусная остановка, выкрашенная в синий.

– Сюда! – крикнула Полина.

Оказавшись под хлипкой крышей, девушки могли перевести дыхание. Едва они остановились, смеяться перехотелось. Потоки поды текли по улице, по дороге, а дождь все не утихал.

– Это их дом, – Полина указала на противоположную сторону улицы, шмыгнула носом и принялась выжимать на себе края одежды.

Лена повернула голову, смахнула с ресниц крупную каплю и увидела аккуратный частный дом средних размеров из белого кирпича и шоколадного цвета черепицы. Высокое черное ограждение было украшено узорами металлической ковки.

– С чего ты решила, что кто-то будет дома?

– Здесь живет моя тетя, сестра отца, с мужем и сыном. Ксения – двоюродная сестра отца, но не суть. У ее мужа свободный график работы, так что, скорее всего, он дома. Вот что, Лунь. Жди здесь, а я на разведку!

С этими словами Полина выпрыгнула под стену дождя, словно под прицелы врагов, и резво пересекла дорогу. Кованая дверца легко поддалась, отворяясь внутрь, и Полина махнула рукой, дав знак, чтобы Лена следовала за ней. Когда девушки стояли на пороге, Лене впервые не понравилась эта затея. Поля крикнула в приоткрытую дверь:

– Илья, ты дома? Это я, Полина!

Девушка быстро разулась и прошла внутрь.

– Будь здесь пока, я с ним поговорю.

Лена понимала, что не хочет здесь находиться, но ничего не успела сказать и осталась у входной двери, мокрая насквозь. Почти сразу она услышала голоса – мужской и женский, из глубины дома. Видимо, подруга нашла, кого искала.

Вдруг появилась Поли с большим полотенцем на плечах и еще одним в руках. Приблизившись, она говорила и делала что-то, но Лена ее совершенно не слышала. Застывшим взглядом, теряя ощущение реальности, она смотрела на человека, который появился следом за подругой.

Он был рослым и изумительно сложенным. Заметив Лену, мужчина остановился напротив и остолбенел так же, как она. Нечто мгновенное, едва ощутимое, пронзило обоих до самого костного мозга, когда они посмотрели друг на друга в самый первый раз.

Не заметив этой странной заминки, Полина ринулась их знакомить. А они продолжали смотреть друг на друга в равной степени растерянно. Как будто видели друг друга в прошлой жизни или во сне, и сейчас напряженно пытались припомнить, да никак не получалось.

– Знакомься, Лунь, это Илья Алексеевич, муж моей тети, журналист с высшим экономическим образованием. Илья, это Лунь, моя одногруппница, вместе мы грызем гранит филологической науки, так сказать.

Полина все говорила, а сама помогала Лене снимать отяжелевшую от воды и липнущую к телу верхнюю одежду, растирала подругу полотенцем, пока та безвольно стояла на месте.

– Мне очень приятно, – губы Ильи Алексеевича растянулись в легкую дружелюбную улыбку.

Эта улыбка превращала его слова не просто в дань вежливости, а в самое искреннее признание, которое Лена слышала в жизни, пусть и сказанное слегка неуверенным тоном. У нее помутилось в голове. Все, что ей удавалось – это стоять ровно и смотреть на него во все глаза, безуспешно пытаясь взять себя в руки.

– Вас так и зовут – Лунь? – спросил Илья Алексеевич, чуть приподняв брови, точь-в-точь удивленный ребенок. – Странное какое имя.

Лена понимала, о чем он ее спрашивает и что она должна произнести в ответ, но совладать с собой не могла и словно очарованная смотрела в его большие добрые глаза.

– Да нет, конечно! – ответила Полина. – Это я так, по привычке сказала. А на самом деле ее зовут Лена Лунева. Лунь – это я ее называю. Правда ведь, ей подходит?

Илья Алексеевич с тенью улыбки на губах рассматривал на Лену, ничего не отвечая. «Этоумиление или непонимание?» – спросила себя она.

– Извините, мне очень неловко находиться здесь в таком виде, – выдавила из себя девушка и опустила глаза.

– Настоящая Лунь, не правда ли? – засмеялась Полина. – Что же ты еще не разулась?

Чувствуя себя очень глупо, Лена наклонилась, чтобы неловко стащить ботинки. По крайней мере, это позволило отвести глаза и восстановить дыхание.

– Действовать будем так, – заговорил Илья Алексеевич, – обе сходите в горячий душ, вещи отдадите мне, я их положу на электросушилку, а вам дам пару махровых халатов: на время. Покажешь Луни, где ванная. Я пока поставлю чайник и сделаю горячее питье. Если действовать быстро, возможно, последствий этой прогулки удастся избежать. Так что – вперед.

Хотелось бы Лене поспорить с таким капитанским планом действий, да говорить она не могла. Полина взяла ее за локоть и повела за собой. Была ли это любовь с первого взгляда? Лена себя не спрашивала. Но будто бы длинная теплая игла поразила ее в самую глубину и прочно засела там, возможно, навсегда. Казалось, все это происходит не с ней и не сейчас, а сама она далеко отсюда, где-то в смежных слоях реальности.

За неимением выбора девушке пришлось подчиниться данным инструкциям: взять халат, сдать личную одежду (все, кроме нижнего белья), залезть под душ. Обливаясь горячей водой и покрываясь гусиной кожей от резкого перепада температур, Лена думала о том, почему ее мозг отказывается до конца осознавать происходящее. Илья Алексеевич проявил недюжинное гостеприимство. Забота, с которой он отнесся к вымокшим гостьям, была поистине неожиданна. Он без раздумий предложил им все, чем только мог помочь. Но это ли выбивало Лену из колеи? Отнюдь нет.

Девушка поняла, что даже не помнит, как выглядит этот мужчина. В память врезались только большие голубые глаза, доверчивые и по-детски широко раскрытые, сияющие добротой. Этот свет был нестерпимо ярким, но Лене хотелось ослепнуть от него, раствориться в нем навсегда…

Когда она достаточно согрелась, потеряв счет времени, то выключила горячую воду, тихо вылезла из ванной, стараясь не поскользнуться на белоснежной плитке, протянула руку к стиральной машине и взяла серо-синий банный халат.

«Как забавно, – подумала она, – мартовское небо точь-в-точь такого же цвета. Интересно, чей он?». Размер был мужской, но вещь пахла только стиральным кондиционером. Сирень или что-то вроде того. Лена надела халат, завязала пояс и провела руками по гладкому и мягкому воротнику, затем досуха растерла ноги и обула домашние тапочки. Ей сразу же стало так уютно, как никогда не бывало дома. Глубоко задумавшись, Лена прислушалась к себе, стараясь найти ответы на вопросы, но внезапный стук испугал ее.

– Лунь, ну чего ты там возишься? – недовольно спросила Полина по ту сторону двери. – Выходи уже, чай стынет!

– Иду, – откликнулась Лена, но настолько тихо, что удаляющиеся шаги были слышны лучше, чем ее собственный голос.

Странная мысль посетила девушку – будто бы она давно живет в этом доме и знает здесь каждый уголок. Ее взгляд наткнулся на бритвенные станки, лежащие на полочке под зеркалом, и тут же с обжигающим стыдом Лена вспомнила об Илье Алексеевиче и отвернулась, будто увидела нечто слишком личное. Странно, что она могла забыть о нем, хотя с момента их встречи лишь о нем и думала.

– Как же я выйду туда сейчас в его халате на голое тело? – спросила она себя. – Ведь это неприлично. Как можно предстать в таком виде перед едва знакомым мужчиной?

Запахнув халат плотнее, будто это могло усмирить чувство стыда, Лена вышла из ванной и направилась на кухню. За столом сидела только Полина. Она держала большую кружку в обеих руках и улыбнулась подруге.

«Но где же он?» – лихорадочно подумала Лена, а вслух аккуратно спросила, подбирая слова:

– Илья Алексеевич всегда такой… радушный?

– Ага. Сколько его помню. Широкой души человек.

«Где же он, где? Неужели не придет?» – думала Лена, но не решалась спросить Полину – боялась выдать волнение. Она села за стол, поджав под себя одну ногу, глотнула чаю и обнаружила, что ее немного трясет, и желудок неприятно сжимается. Полина почему-то молчала, и это показалось подозрительным. «Неужели она все поняла? Неужели догадалась?». Но тут вошел гостеприимный хозяин дома, и Лена даже не старалась сдерживаться – все свое внимание она обратила на него.

– Ну что, согрелись немного? – спросил мужчина, наливая кипяток в свою кружку.

Лена неотрывно следила за каждым его движением. «Какая у него осанка», – подумала она.

– О-о, еще как! Спасибо большое, что выручил, – отозвалась Полина.

– Да ладно, не стоит благодарностей, – слегка смутился он и сел за стол напротив Лены.

Пытаясь сохранить спокойное лицо, она глядела на него и запоминала, как он выглядит, запоминала с такой же жадностью, с которой припадает к воде скитавшийся по пустыне путник. Девушка не могла припомнить, чтобы хоть раз прежде встречались ей люди с такой гармоничной внешностью без каких-либо видимых изъянов.

Илья Алексеевич выглядел молодо, но Лена догадывалась, что, скорее всего, ему за тридцать – по взгляду, речи, движениям. Он был строен, крепок сложением, высок, одет в просторную одежду и слегка небрежен. Чем-то неуловимым он напоминал Лене викинга – помытого, побритого и по-человечески одетого молодого викинга. Черты лица наводили на мысль о том, что в мужчине течет скандинавская кровь. Черные волосы были густыми, жесткими и давно не стриженными. Откинутые назад, они открывали высокий и ровный лоб.

Родственники мило болтали о чем-то, игнорируя пристальный взгляд Лены. С каждой минутой Илья Алексеевич нравился ей все больше, чем с первого взгляда. Седой волос на виске, морщинка на лбу, добрый прищур глаз, родинка на щеке, длинные тонкие пальцы, обхватившие кружку… От этих мелочей невозможно было отвести глаз, и Лена даже не пыталась. Она была совершенно очарована. Ей хотелось никогда не уходить из этого дома.

Вспомнив о кружке чая, Лена решила сделать пару глотков, чтобы не выглядеть глупо.

– Что это Вы, Лунь, все молчите? – приветливо улыбался Илья Алексеевич.

Несмотря на отчаянные попытки, Лене не удалось скрыть смущения.

– Я… извините. Мне неловко, что все так… Спасибо Вам за заботу, – выговорила она и подняла глаза, как забитое животное.

Мужчина смотрел открыто и тепло, с ним хотелось говорить, ему хотелось верить. «Как же он добр! – подумалось Лене, – весь сияет изнутри».

– Ну что Вы, Лунь, как я могу отказать вам в такой ситуации? Хорошо, что я оказался дома.

«Какие у Вас идеальные пальцы!» – чуть не выпалила взволнованная Лена, но вовремя накрыла рот кружкой.

– Правда ведь, ей подходит, да? – зачастила Полина. – Какая же она Лена? Это скучно. Лунь – вот ее настоящее имя. Это, кстати, я придумала.

– Лунь, – повторил Илья, пробуя слово на вкус. – Да, забавно.

Лене показалось, что у нее резко поднялась температура. Она убедила себя, что виноват чай.

– Это действительно удачное стечение обстоятельств, что мы застали тебя дома!

– О, да, я, кхм, как раз был у себя в кабинете, работал. Взял на дом, чтобы в офисе не торчать, – будто бы оправдывался Илья Алексеевич.

Разговаривая, он приподнимал брови и подбородок, как делают дети или робкие взрослые. От этого все, что бы он ни сказал, звучало искренне.

– Вы журналист? – подала голос Лена, хотя Полина и так известила ее об этом.

– Да. Пишу, знаете, статьи, беру интервью и все в этом же роде. Как раз, когда вы пришли, я не мог окончить один абзац. В общем, вы меня просто спасли. Я с чистой совестью бросил это гиблое дело и отправился вам на выручку.

– О чем же статья? – спросила Полина из вежливости.

– О приютах для бездомных животных. Вы наверняка слышали о новом законе – их собираются массово закрывать, а всех животных планируется распускать либо отстреливать…

– Чудовищно.

– Удивительная жизнь! – заметила Поля, резко переводя тему. – Получить экономическое образование, а стать успешным журналистом. Пути господни неисповедимы, воистину!

– А вы, получается, будущие филологи.

– Кто знает. Возможно, я стану геологом, а Полина – вообще палеонтологом.

– Замечательная у нас будет команда, – засмеялся Илья Алексеевич. – Вы с Полиной будете исследовать почвы, проводить раскопки, найдете чьи-нибудь древние захоронения с россыпями сокровищ, а я буду вести прямые репортажи с места событий. Впрочем, главное – заниматься тем, что тебе по душе. Большинство из нас получает образование по профессии, которая не имеет ничего общего с нашими увлечениями. Такова, к сожалению, жизнь. Счастливчик тот, кто занимается любимым делом! Вот вы, девушки, почему ваш выбор пал на филологию? Вы действительно хотите заниматься этим всю жизнь?

Илья Алексеевич взглянул на Лену, так как сидел напротив нее, но отвечать начала Полина. Она заговорила что-то об отце, о постоянных спорах между ними, о связи теологии и филологии, о Библии, герменевтике, о том, что «искони бе слово, и слово бе Бог»… В общем, запрыгнула на свою любимую волну.

Лена почти не слушала, прятала глаза и утопала в собственных мыслях. Илья Алексеевич легко шел на контакт и охотно о себе рассказывал. Это было так удивительно: сидеть в этом доме в чужой одежде, пить ягодный чай с лимоном и тепло общаться с едва знакомым человеком.

– Ну а Вы, Лунь?

– Да? Что?

Стоило ему обратиться к ней, девушка пылала от смущения и забывала обо всем на свете. Сам Илья Алексеевич оставался спокойным, добродушным и приветливым. Интересно, какое событие могло вывести его из этого состояния?

– Почему Вы пошли на филологический?

– Я очень люблю читать, – ответила Лунь, судорожно обдумывая, что еще можно добавить, чтобы произвести впечатление.

– Книги, – сказала она, – они… как… порталы. В другие миры. Ты можешь легко открывать эти порталы и попадать в бесчисленное множество виртуальных вселенных, продуцированных когда-то чьим-то воображением – несколько лет или несколько веков тому назад. Все дело в текстах… точнее, в определенной совокупности знаков, образующих текст. Будь то лист бумаги или экран монитора, не суть, – Лена понимала, что несет несусветную чушь, но останавливаться было бы уже глупо, – любой текст, я имею в виду, конечно, художественный текст, – это некий код, узнав который… закодированное сообщение, некий интертекст, надтекстуальная субстанция, понимаете? То, что мы читаем как бы между строк. Познать этот код можно лишь тогда, когда весь текст прочтен. Иными словами, знание этого кода дает человеку новые возможности. С книгой мы можем преодолевать время и пространство, оказываться в любом месте Вселенной в любом промежутке ее существования. Это, своего рода, машина времени, инструментом которой становится наше воображение. Ведь реально лишь то, что мы знаем и можем себе представить. Вещи обретают свою объективность только через наше субъективное восприятие, и никак иначе. Для нас не существует того, о чем мы не знаем.

Полина и Илья Алексеевич молча смотрели на нее, будто ожидая продолжения, и тогда она тихо добавила:

– Как можно не любить книги, если они делают человека почти всемогущим?

– Признаться, я… немного поражен.

Лена облизнула губы и отвела глаза. Ее щеки пылали, ей хотелось провалиться сквозь землю от того, как на нее смотрели. Увы, ей не удалось и на одну десятую приблизиться к тому, что действительно хотелось выразить.

– Ничего себе, Лунь, – усмехнулась Полина. – Наконец-то и ты разговорилась!

Беседа продолжилась куда живее.

Лене казалось, будто она вернулась в далекое прошлое. Только в подростковом возрасте она переживала столь сильные, отключающие разум эмоции при знакомстве с новым человеком. Впервые в жизни Лена познала то, с чем большинство людей сталкиваются в шестнадцать-семнадцать лет, когда на них обрушивается первое настоящее чувство. Жар мучил ее, и в то же время озноб покалывал ей пальцы и шею. В голове было пусто и весело, будто от большого количества алкоголя. Лене хотелось долго и красиво говорить, обнаружить все свои знания и всю глубину внутреннего мира, но нужные слова ускользали, мысли путались, лицо горело, пальцы в холодном поту дрожали.

Илья Алексеевич был очень красив, но не той утонченной красотой надменного аристократа с тонкими кистями и лодыжками, не бравшего в руки ничего тяжелее пера и созданного для словесных поединков, изысканного вина и танцев, нет. В нем была красота мечтателя, человека, привыкшего находиться в своих грезах, но не лишенного мужественности. Человека, который в одинаковой степени может день напролет колоть дрова топором или стоять у мольберта. Нечто непередаваемо возвышенное таилось в его лице, но это и не был лик святого.

В конце концов, Лена пришла к выводу, что такие черты лица могут принадлежать человеку, способному на сильные поступки, готовому рисковать собой, идти поперек всякому правилу, не боясь разрушить свое реноме. В его неизменно спокойном и добром взгляде читалась постоянная готовность восхищаться миром или противостоять ему, творить и задавать вопросы, на которые мироздание пока не готово дать ответы…

Илья Алексеевич Вилин действительно носил на себе глубокий след духовной просветленности, который всякому разумному человеку говорил о несомненном наличии таланта. Он был добродушен и отчужден от земного, низменного, бытового. Ровное его настроение и умиротворение души позволяло ему быть со всеми одинаково приветливым, редко когда выходить из себя.

Когда Лунь заговорила о книгах, Илья Алексеевич ощутил некоторое смутное движение внутри себя, будто бы что-то в нем рванулось навстречу словам этой девушки, но тяжелая цепь остановила этот порыв. И он догадывался, что именно отозвалось в нем на ее воодушевленные рассуждения. Приоткрыв себя и свои взгляды, Лена позволила Илье Алексеевичу заподозрить, что перед ним, вероятно, сидит некто, внутренне похожий на него, а может, даже идентичный.

До тех пор, пока вещи девушек окончательно не высохли, троица просидела за приятными, временами философскими разговорами. Много шутили и смеялись. Когда дождь кончился, всем стало немного печально оттого, что пришло время расставаться. Девушки могли отправляться домой, но ни они, ни хозяин дома этого не хотели.

– Должен признаться, беседуя с вами, я провел время куда увлекательнее, чем мучая себя статьей, – сказал Илья Алексеевич. – Я люблю свою работу, но иногда ее становится так много, что просто необходимо ее разбавлять. А чем еще можно разбавить рутину, как не столь приятными диалогами обо всем на свете со светлыми головами?

– Что Вы имеете в виду? – спустя полтора часа Лена настолько привыкла к своим новым ощущениям, что даже позволила себе лукаво прищуриться.

– То, что вы могли бы приходить ко мне в гости не только в тех случаях, когда попадете под дождь неподалеку. Я буду рад вас видеть, Полина, Лунь. Приходите хоть на часок.

Они условились, что будут видеться раз в неделю. Теплую одежду, снятую с электросушилки, было приятно надевать, но все внутреннее существо Лены противилось необходимости покидать эти стены. На прощание она еще раз поблагодарила Илью Алексеевича за оказанный уют. Теперь сделать это было проще, она более-менее взяла себя в руки. Хозяин дома ответил, что будет рад видеть их на следующей неделе, и на этом они распрощались.

Глава 5. Мать и проблемы

«Просто удивительно, как быстро проходят волны восторга. Грызть себя, уязвлять себя, нудить и зудеть можно часами, а восторг приходит – и тут же уходит».

А. и Б. Стругацкие «Дело об убийстве».

Несмотря на тяжелое расставание, Лунь находилась в приподнятом настроении, но старалась это скрыть, чтобы подруга ни о чем не догадалась. По пути домой они с Полиной, конечно, говорили об отзывчивости ее дяди, и Лене было трудно не задавать опасных вопросов. Ей хотелось узнать об Илье Алексеевиче как можно больше и полнее, но здравый смысл заставлял ее молчать и слушать те мелкие крупицы, что Полина упоминала случайно.

– Они с Ксюшей поженились, кажется, лет семь тому назад, да… Учились вместе в институте. Сынишке пять лет, скоро в школу пойдет. Глебом зовут. Никогда не слышала, чтобы у них в семье были скандалы. Ну, ты сама понимаешь, какие могут быть скандалы с таким человеком, как Илья? Он же сама доброта…

У памятника Горькому подруги расстались, каждая пошла в свою сторону. Лена чувствовала себя так, словно нечто большое и светлое несло ее над землей, плыло вместе с ней, роняя белые искры на землю. Не прекращая улыбаться, мысленно она возвращалась к моменту их встречи с Ильей Алексеевичем, заставляла его образ вновь и вновь возникать перед глазами, прокручивала и анализировала каждый момент, когда он находился поблизости, обращался к ней, смотрел в ее сторону, улыбался.

Девушка не сознавала, что влюблена – ее состояние было слишком далеко от возможности делать выводы. Но она, без сомнений, была счастлива, и причину этого счастья не искала – ее не нужно было искать, она и так стояла перед глазами. Если человеку хорошо, его все устраивает, все стоит на своих местах, и даже помышлять не хочется, почему все именно так. Если же человеку плохо, он только и делает, что думает.

Внешность Ильи Алексеевича мало кого оставила бы равнодушным. Но еще больше покорили Лену его характер и личные качества вкупе с таким привлекательным внешним видом. Будь он только красив или только добр, он никогда бы не произвел столь глубокого впечатления. Лена всегда считала, что красивым людям чужды благородные качества в силу того, что любую свою проблему они могут решить, используя внешний вид, и наоборот – у тех, кого природа обделила, есть больше поводов к нравственному обогащению. Гармоничное сочетание красоты духа и тела ошеломляло.

Что касается самого Ильи Алексеевича, то этот мужчина тридцати трех лет от роду на протяжении свой жизни довольно небрежно относился к тому, как выглядит. Он не стремился нравиться людям, но, несомненно, всегда нравился, даже не задаваясь вопросом, почему так происходит, почему люди почти сразу начинают обожать его? Илья Алексеевич не мог предположить, что дело в первую очередь в его внешности, ведь она никогда не значила для него нечто особенное.

Для окружающих Илья Алексеевич всегда был человеком, с которым с необъяснимой силой хочется находиться рядом. Самые разные люди одинаково сильно тянулись к Илье, едва видели его извиняющуюся улыбку, слышали приветливый голос, смотрели в добрые голубые глаза. Илья мог очаровать ребенка, старика, сверстника, сам того не осознавая.

Дети и животные особенно любили его. В их глазах Илья Алексеевич был словно светоч – средоточием силы, добра, чистой энергии жизни. Рядом с такими людьми всегда ощущаешь себя в безопасности, можешь расслабиться, раскрепоститься. Иные говорили, все дело в особенной энергетике, якобы в одной компании с Ильей люди пребывают словно в эйфории.

Сам Илья Алексеевич такими вопросами не задавался. Он вел себя естественно, не скрывал эмоций, не вел никакой стратегической игры ради личной выгоды. Искренен во всем и со всеми, чудаковат, прост в общении, он легко располагал людей к себе – в этих простых вещах было его очарование. Через пару минут общения с Ильей хотелось выложить ему всю подноготную, открыть любую тайну, довериться без оглядки. Казалось, этот человек никогда не предаст, не обманет, не обидит.

Действительно, Илья Алексеевич был таким человеком, который по природе своего исключительного характера просто не умел предавать, лгать и обижать. И люди чуяли в нем эту неспособность к совершению зла, чуяли с первого взгляда и держались поблизости, доверяя Илье секреты, разделяя с ним свои переживания. Будто ждали от него, что он поделится своим добром с каждым. Будто его должно хватить на всех…

Стоит сказать, Вилин был достаточно наивен для своих лет, но именно это качество в нем ценили превыше всего. Он был неиспорченным человеком, а наивность эта проистекала не из глупости, а только из доброты, и заключалась в полной уверенности Ильи в том, что он ничем не отличается от остальных людей, словно бы все вокруг такие же честные и открытые, как он сам.

Ксения, его жена, была прагматичной молодой женщиной, способной как приютить уличного котенка, так и утопить своего собственного. Ее можно было бы назвать меркантильной, если бы кто-то рискнул это сделать. Практическая жилка в ней преобладала надо всем остальным. Илья Алексеевич любил свою семью, но ровно в той степени, в какой положено любить всем людям, хотя его широкая душа была способна на более сильные чувства и изнемогала, не находя объекта, достойного проявления этих чувств.

Когда девушки ушли, Илья Алексеевич отправился добивать статью. Вдохновения не было совершенно, и он задумался, держа кисти над клавиатурой ноутбука. Не замечая, как мысли его плавно перетекают в длинные пальцы, мужчина начал печатать.

«Забавные они. Такие молодые, здоровенькие, веселые. Целая куча идей в голове. Так много думают, что им даже слов не хватает все это выразить. Я помню время, когда был в точности таким же. Я даже понимаю, что они сейчас чувствуют, в свои двадцать с лишним лет. Мир так огромен, но вряд ли он превышает объемы информации, заключенной в их голове. Молодость. За разговорами с ними я совсем забыл, что мне идет четвертый десяток. Другие заботы, другие мысли, другая жизнь… Но я? Я ведь все тот же? Все такой же, что был десять лет тому назад? Или нет? Как странно. Еще в двадцать пять я думал, что душой навсегда останусь двадцатилетним юношей. Я постарел не только телом, пора признать это. Как удивительно! Мы замечаем ход времени только в момент остановки. Убивает не быстрое падение, а внезапная остановка. Кто это написал? Внутри что-то мечется и не дает покоя. Я знаю, что буду ждать следующей недели, ждать, когда они придут. Молодая кровь. Болтать с ними мне было интереснее, чем с коллегами по работе. Так постарел я или помолодел?»

Илья Алексеевич встрепенулся, перечитал напечатанное и взъерошил себе волосы. Все это никоим образом не могло относиться к приютам для бездомных животных. Он отвлекся и уже не мог сосредоточиться на работе. Что-то тревожило и радовало его в одно и то же время. Он ощущал прилив энергии, которую ему не на что было тратить. Любое дело, за которое бы он ни взялся сейчас – слишком узкое русло для того цунами, что ему приходилось сдерживать внутри.

Ближе к ночи Лена призналась себе, что не может не думать об Илье Алексеевиче каждый миг. Новое знакомство занимало большую часть ее мыслей. Девушка стала даже более задумчива, чем обычно, постоянно пропадая в своих воспоминаниях.

«Как здорово, что нас настиг этот сильный ливень! – написала она в тетради перед сном. – Что бы я делала сейчас, если бы не он? Замечательный дождь! Самый лучший дождь в моей жизни!»

Засыпая, Лунь чувствовала, что в любой момент готова подскочить и помчаться куда-нибудь. Она ворочалась и радовалась неизвестно чему, и ей казалось, что душа ее гораздо шире грудной клетки, и нет больше сил удерживать ее внутри себя.

Эта неделя до следующей встречи с Ильей Алексеевичем далась Лене тяжело, но о своих чувствах она никому и ничего не рассказывала, особенно Полине. Вскоре, правда, произошло кое-что, выбившее Лену из колеи настолько, что она временно забыла об Илье. Появилась мать.

Грязная, в каких-то рваных обносках, она была так пьяна, что еле держалась на ногах. Степа расплакался и выбежал во двор, когда женщина, не отдавая себе отчета, обматерила детей, затем ее вырвало в прихожей. После этого она, как ни в чем не бывало, вытащила из кармана несколько мятых купюр, швырнула их перед дочерью, прошла несколько метров в сторону кровати, упала на пол и отключилась.

Не рискуя подходить к матери, которая даже во сне продолжала бормотать нецензурщину, Лена первым делом сгребла с пола деньги. Разжав кулаки, она увидела несколько купюр в пятьсот рублей. Крупная слеза капнула на одну из них, скатившись по подбородку. У Лены задрожало нутро. Она вытерла слезы, спрятала деньги и вышла из дома, чтобы найти брата, хоть и понимала, что нужно убрать рвотные массы, пока они не начали засыхать. Но она просто не могла больше находиться в доме. Нескольких минут наедине с матерью ей хватало, чтобы появилось желание больше никогда ее не видеть.

– Степа? Где ты?

Во дворе было темно.

– Я здесь.

Мальчик сидел на крыльце и всхлипывал. Лена села к нему, обняла и прижала к себе. Она не знала, что вообще можно сказать, чтобы его успокоить. Любой метод утешения теряет свою силу, когда в доме лежит пьяная мать, а детям предстоит туда вернуться.

– Почему? – спросил Степка. – Почему так, Лена? Почему все так?..

Девушка вздохнула. Непозволительно давать слабину перед младшим братом, для которого она – единственная опора в жизни. И тогда Лена спокойным голосом рассказала мальчику об Иове. Слушая ее, он успокоился. Когда история была окончена, он спросил:

– Лена, но разве бог допустил бы такое, если бы он действительно был?

Лена не знала, что на это ответить. Все библейские притчи и истины хороши только до определенного момента, пока не начинаешь рассуждать логически. Для истинных верующих такого момента никогда не наступает – их вера слишком слепа, она не позволяет им мыслить здраво, сомневаться, критиковать, думать самостоятельно. Хотя на это способен даже ребенок, чей мозг еще не затуманен религиозными ловушками.

Отмывая пол, Лена в очередной раз задавалась вопросом: откуда мать берет деньги? Наверняка ворует где-то, или… или что-нибудь еще хуже. Почему она временами приносит их домой, а не тратит на выпивку? Неужели в ней осталась совесть, заговорило материнское чувство? В это не особенно верилось. Но стоит ли брать эти деньги? Тратить их? Не будет ли еще хуже?

Всю ночь дети лежали в своих кроватях и прислушивались, не проснулась ли мать. Обоим было страшно и противно, а Лене даже хотелось, чтобы мать не просыпалась уже никогда. Лишь бы не плакал Степа, лишь бы не переносить снова и снова этого душащего унижения. А наутро мать проснулась, ополовинила съестные запасы и сгинула так же неожиданно, как и явилась. Денег, которые принесла, не забрала. Наверное, забыла о них.

Только спустя полчаса после ее ухода Лена смогла вздохнуть спокойно. Этот момент наступил, но теперь все прошло. Можно жить дальше, морально настраиваясь на то, что рано или поздно она придет снова. Придет, но в любом случае уйдет через время. Пока ее не было, о ней удавалось забыть, но ее появление было неизбежным, как проклятие.

На деньги, оставленные матерью, Лунь купила брату новые кроссовки для спортивных соревнований – белые с зелеными вставками и модной ребристой подошвой, от которой Степа пришел в восторг.

– Мне теперь все пацаны завидовать будут! – заявил он, бегая по двору в обновке.

Лена умилялась и старалась покупать как можно больше вкусного для брата, насколько это позволяли деньги. Часть зарплаты она откладывала на оплату счетов и непредвиденные нужны, но уже задумывалась о поиске нового места работы. Она нашла подходящую вакансию учителя русского языка и литературы младших классов, позвонила в школу, получила приглашение на совещание. Но с первого же взгляда Лена чем-то сильно не понравилась директрисе. Беседа была короткой. Женщина с укладкой, золотым зубом и нарощенными ногтями посоветовала девушке сначала окончить институт, а затем метить в учителя. В ее словах было столько яда и насмешки, что Лена едва удержалась от грубости. Но в последнее время ей удавалось держать себя в руках лучше обычного. Стоило только вспомнить доверчивые глаза Ильи Алексеевича, и настроение выравнивалось.

В университете вновь начались какие-то нелепые и неуверенные провокации со стороны студентов, благо, пресечь их ничего не стоило.

– Что, Лунева, нашла себе подружку по несчастью? – поправляя прическу, спросила Кристина.

Лена подняла удивленные глаза.

– Ну вы же с Викой нашли друг друга.

Девушка фыркнула.

– А с каких пор ты не боишься со мной разговаривать?

– Я никогда не боялась с тобой разговаривать, – небрежно ответила Кристина, изучая свои ногти. – Мне просто было противно.

– И что изменилось с тех пор?

– Да ты знаешь, вообще-то мне до сих пор противно.

– В таком случае ты сама себе противоречишь, ибо не я начала этот разговор.

– Мы с Викой ничего не забыли.

– Я тоже все прекрасно помню, – Лена поднялась из-за стола и шагнула вперед, Кристина скривилась и неохотно отступила. – Хотите повторить?

– Тебе это с рук не сойдет.

– Неужели? А может быть вам стоит не играть с огнем, а взяться за ум и готовиться к экзаменам и защите?

Кристина ушла, ничего не ответив.

– Что это было? – спросила Полина.

– Помнишь, я обещала тебе, что расскажу о былом конфликте с группой? Так вот…

Полина была шокирована, но отношений с Леной это не испортило. Ей просто не верилось, что подруга способна на агрессию. Девушки дружили по-прежнему крепко. В течение недели они и словом не обмолвились об Илье Алексеевиче и его семье. Лене приходилось держать себя в руках, чтобы не осыпать Полю вопросами, коих в ее голове накопилось уже приличное количество.

Глава 6. Признание и приглашение

«А женщина в расцвете своей жизни чувствует себя такой счастливой, такой красивой, что предпочитает всем мужчину огромной силы, не страшась, что он может ее сломать».

Оноре де Бальзак «Гобсек».

«Человек всегда надеется на чудо. Человек чудом живет, потому что ни для чего другого жить не имеет смысла».

С. Лукьяненко «Кваzи»

Наконец, ровно через неделю Полина подошла к Лене после пар и спросила:

– Лунь, ты же помнишь о приглашении?

– Что? – Лена сделала вид, что не поняла.

– Илья, мой дядя, звал нас к себе. По идее, сегодня.

– Да?! – Лена так искреннее удивилась, что и сама бы себе поверила.

Она ждала этого дня так, как не ждет никто и ничего.

– Так что, пойдем?

Стараясь не терять самообладания, Лунь вежливо согласилась. Казалось, она вот-вот лопнет от предвкушения. В груди у нее плясал сгусток неукротимой энергии, норовящий превратиться в крик или прыжки по лестнице.

На этот раз Лена позаботилась о том, чтобы выглядеть лучше, чем в прошлый визит, после пробежки под дождем. Девушка подготовилась морально (что самое главное) и физически – привела волосы, ногти и брови в идеальное состояние, выгладила свою самую красивую белоснежную водолазку и темно-синие облегающие джинсы, а сверху накинула короткую ярко-синюю курточку. Это были лучшие вещи ее гардероба, пусть и очень старые, но на ее фигуре они сидели как влитые.

Она не стала краситься, лишь тронула помадой губы, отчего они стали ягодными, сочными. Что-то подсказывало ей, Илья Алексеевич не любит яркого макияжа. Она и сама не любила этого. Глядя в зеркало, Лунь впервые за долгое время нравилась себе, но внешний вид был ни при чем. Ее глаза мерцали, отражая лишь малую толику того, что расцветало внутри нее.

По пути к дому Ильи Алексеевича Лена вела себя даже более естественно, чем обычно, но ей все равно казалось, что Поля ее подозревает. «Иногда она так смотрит, что… будто бы заранее обвиняет меня, – кусала губы Лунь. – Нужно было одеться, как обычно. Наверное, она обо всем догадалась. Думает, будто я хочу соблазнить ее дядю. Боже, как стыдно…»

Лена шла и тихо ненавидела себя. Ненавидела эту белую водолазку, синие джинсы, которые теперь слишком плотно, как ей казалось, обтягивали стройные ноги, ненавидела гладкие прямые волосы, восхитительно блестящие рыжим, золотым и медным под солнечными лучами. «Зачем мне все это, если лучшая подруга думает обо мне плохо?» – спрашивала себя Лунь и мечтала в те моменты стать самой последней дурнушкой, лишь бы Полина не заподозрила ничего плохого. Она просто хотела выглядеть уверенно, но теперь в этом виде ощущала себя, будто в самом развратном костюме на глазах у сотни человек. Лунь даже не замечала того, как изумительно выглядела на самом деле: мужчины выворачивали шеи ей вслед.

Показались черные кованые ворота. В груди отчаянно забилась птица тревоги. Лена взяла себя в руки. «Сейчас я увижу его, увижу его. Я не должна быть печальна. Улыбнись, Лунь. Ты увидишь ЕГО. Спустя неделю мучений. Не бойся. Кому понравится, если ты будешь грустной? Ты ведь идешь сюда не ради того, чтобы вызвать у него жалость? Ты ведь ненавидишь жалость. Он должен восхищаться тобой!»

Девушки вошли во двор и почти сразу заметили Илью Алексеевича в окне дома.

– Смотри-ка, – засмеялась Полина. – Выглядывает нас!

Лена прокашлялась. Спазм сжал ей горло, она старалась улыбаться. Неделю она питала мужской образ исключительно своим воображением. Теперь он был перед ней наяву. И ни одна фантазия не могла сравниться с действительностью.

Полина помахала дяде рукой, тот махнул в ответ и скрылся. Пару мгновений спустя входная дверь распахнулась. На пороге в просторных черных брюках и черной же водолазке показался Вилин. Одежда замечательно подчеркивала его рослую фигуру, прямую осанку и узкие бедра. Лена залюбовалась, забыв поздороваться.

– Приветствую, – задорно произнес мужчина, скрестив руки на груди.

– Добрый день, – слабо кивнула Лена.

– Я как раз ждал вас, даже чайник поставил. Как будто предчувствие. У вас такое бывает?

– Что это ты так небрит, Илья? – спросила Полина.

Девушки вошли в дом, хозяин закрыл за ними дверь, второй рукой задумчиво ощупывая заросшие щеки и подбородок. Щетина у него росла так же обильно, как и волосы на голове.

– Быть журналистом, – начал он, – это значит, большую часть времени не следить за своим внешним видом. Проходите на кухню, я сейчас.

– Ты ведь не бриться пошел, я надеюсь? – усмехнулась Полина.

В ответ Илья заразительно засмеялся уже откуда-то из другой части дома.

«Как ему идет, боже, как же он изумительно хорош, – кусала губы Лунь. – Черная одежда, щетина, длинные волосы назад. Лишь бы не сказать вслух ничего лишнего!»

Илья вернулся быстро и сразу предложил гостям сладкое к чаю.

– Полин, посмотри вон в том ящике, я покупал вчера печенье и конфеты, вытаскивай все! Лунь, Вы будете что-нибудь?

– О, я, нет-нет, я просто – чаю.

– Все она будет, – весело заявила Полина, вытаскивая конфеты. – Не хочешь – заставим!

– Лунь, Вы не любите сладкое или это просто вежливость?

Девушка смутилась от того, насколько открыто и прямо смотрел на нее Илья Алексеевич, и не нашлась, что ответить. Она подумала, что не должна стесняться так часто, иначе и эта естественная реакция станет поводом для подозрений.

– Если Вы настаиваете, – согласилась она слегка кокетливо.

– Другое дело.

Илья Алексеевич уже разливал заварку в кружки из небольшого чайничка.

– Я нашел у нас дома самые глубокие кружки, – рассказывал он, – чтобы лишний раз не прерывать разговора. Вы обе сегодня чудесно выглядите. Расскажите мне, как прошла ваша неделя? Должен признаться, я скучал по нашим посиделкам…

Как всегда, слово подхватила Полина. Пальма первенства принадлежала ей по праву родства с Ильей, но Лену это устраивало. Она бы просто не сумела подобрать нужных слов, если бы ей пришлось говорить первой. Илья Алексеевич, как и в прошлый раз, был добродушен и даже ласков. Этот высокий небритый мужчина пил с ними чай и то и дело с умилением и улыбкой посматривал на девушек своими детскими глазами, приподнимал брови, шутил, смеялся так, что пухлые губы обнажали два ровных ряда зубов, особенно белых на фоне густой щетины. Лена обратила внимание, что брови у него тоже были густые, темные и длинные, их форма подчеркивала глаза.

Слово за слово, разговор побежал как-то сам по себе. В этом плане в компании с Ильей никогда не было проблем. Он задавал ненавязчивые вопросы и с радостью рассказывал что-то о себе. Не было и не могло быть ни одного неловкого момента, ни одной напряженной паузы. Лена чувствовала себя просто прекрасно, позабыв о своих переживаниях в отношении Полины и о своем внешнем виде. Ей было спокойно и уютно здесь, даже в большей степени, чем неделю назад. Лунь уже не переживала и не тряслась, а наслаждалась присутствием Вилина, возможностью общения с ним. Ее душа уносилась куда-то далеко, а по телу разливались сладость и легкость.

«Я вижу его, я рядом с ним. Мы разговариваем. Иногда он даже заглядывает мне в глаза, и я не отвожу взгляда. Как мне хорошо. Это лучший день в моей жизни. Лучший. Лучший. Неужели и дальше все будет так? От него как будто лучи добра тянутся, пронизывают, греют…»

– А я вот целых три дня учился ездить на велосипеде, – рассказывал Илья Алексеевич (непонятно, кстати, как разговор вообще повернул в русло детских воспоминаний). – Мне тогда около восьми лет было. Говорят, мальчики с этим лучше справляются, чем девочки. Полная чушь! – засмеялся он. – Дворовые мальчишки сели и поехали, а я все не мог, злился… Сейчас даже вспоминать стыдно. И как я вообще получил водительские права?

– А я так и не научилась, – Полина надула свои пухлые губки и подперла голову рукой. – Но хотелось бы.

Лене почудилось в этом что-то фальшивое, будто подруга флиртовала со своим дядей. Неожиданно ее уколола ревность. «К чему это она так? Зачем?»

– Я в молодости увлекался велоспортом, – признался Илья Алексеевич.

– Можно подумать, ты сейчас старик, – засмеялась Полина, опять излишне лукаво. Вилин этого словно не замечал.

– Нет, но все же… Понимаю, что годы уже не те, жизнь утекает сквозь пальцы, а добиться чего-то великого, о чем каждый мечтает в юности, так и не удалось.

– Почему же не удалось? – спросила Лунь. – Вы ведь любите свою работу, у вас есть семья. Это многого стоит.

Илья посмотрел на нее, и Лене показалось, на одно крошечное мгновение в его добрых глазах проснулась тоска. Девушка закусила губу, испугавшись, что могла обидеть его чем-то, о чем даже не догадывается.

– Вы правы, Лунь.

Лена поняла, что он хотел бы сказать гораздо больше, но не стал. Неожиданно Полине позвонили, и все вздрогнули от резкого звука.

– Боже, я так перепугалась, – сказала она и достала сотовый, – ох, извините, я выйду на минутку.

– Конечно, давай.

Полина вышла. Лена и Илья Алексеевич переглянулись, услышав, как хлопнула входная дверь.

– Наверное, очень важный звонок, – сказал он.

– Да, вероятно.

Лена прочистила горло. К такому повороту событий она была совершенно не готова и даже как-то не предполагала, что настанет момент, когда она останется с Ильей наедине. Она не знала, что делать, и просто смотрела на него. Он тоже смотрел на нее своим добрым, располагающим взглядом, затем его губы чуть растянулись в мечтательной улыбке.

– Есть у Вас хобби, Лунь?

Его вовсе не смущало, что они остались наедине, что исчез единственный скрепляющий их кирпичик.

Лене хотелось кричать, но вместо этого приходилось кое-как поддерживать диалог, стараясь не разочаровать мужчину, который так ей нравился.

– У всех есть какие-то увлечения.

– Чем же интересуетесь Вы? – вежливо поинтересовался Вилин, машинально прикасаясь к щетине на подбородке.

И в этот момент Лена поняла, что не сумеет лгать.

– Я никому и никогда об этом не рассказывала, – призналась она почти шепотом, облокотившись о стол и подавшись вперед, – даже Полина не знает. Никто не знает этого обо мне.

«Я должна говорить быстрее, пока она не вернулась. Просто расскажи ему все. Не сомневайся».

– Понимаете, я просто стесняюсь говорить об этом с кем-то… Мне кажется, это такая глупая, детская мечта, и надо мною просто посмеются.

– О, нет, ну что Вы, я ни за что… Неужели Вы доверитесь мне? – удивился он.

Лена кивнула. Она действительно хотела, чтобы он знал об этом. Знал ее тайные мечты и стремления. Он просто обязан знать о ней все.

– Я хочу… писателем быть, – выпалила Лунь, удивляясь себе. – Сама не знаю, откуда во мне столько смелости сейчас – признаться кому-то в этом. Я мечтаю, я больше всего на свете мечтаю писать книги! Не описать словами, как я этого хочу. Уже много лет я занимаюсь тем, что…

Хлопнула входная дверь. Лена прервалась, растерянно заморгала и смутилась. Илья смотрел на нее ошеломленно, слегка нахмурившись. Вот-вот в комнату должна была зайти Полина.

– В общем, в конечном итоге они просто подрисовали друг другу усы в студенческих билетах, и на этом успокоились, – заговорила Лена, чтобы подруга не обнаружила их в странном молчании, уставившихся друг на друга так, будто впервые видят.

Сначала Илья Алексеевич будто ничего не понял, но тут же подыграл:

– Да-да, у меня был подобный случай, когда я учился в институте, – засмеялся он, с прищуром осматриваю собеседницу.

Вошла Полина, и они посмотрели на нее. Девушка была чем-то расстроена. Даже в том, как она села за стол, в ее движениях прослеживалась нервозность.

– Что-то случилось? – спросил Илья.

– Да-а… так, мелочи жизни. Впрочем, сразу скажу. В следующий раз я не смогу прийти. Мне очень жаль. Появились дела, которые никак нельзя отложить.

Илья Алексеевич посмотрел на Лунь, а Лунь посмотрела на него. Если бы Полина это заметила, она бы точно подумала, что в ее отсутствие произошло что-то подозрительное.

– Сейчас, извините, допишу сообщение и уберу телефон, – сказала она.

Лена смущенно отвела глаза. Внутри нее все ликовало. «Он подыграл мне! Подыграл! Он понял, что я не хочу, чтобы Полина знала об этом! Я выдала ему все без колебаний. Никогда и никому не рассказывала о своей мечте, а ему… почему-то не побоялась».

С Ильей Алексеевичем Лена была безоговорочно чиста. Даже с Полиной зачастую обдумывала, что сказать, а тут – просто говорила все, что приходило в голову. Иначе у нее не получалось, ведь рядом с ним девушка теряла над собой контроль, к тому же его характер располагал людей к искренности.

Теперь о том, что Лена пишет, знал еще один человек, кроме нее, но это не заставляло ее волноваться. Илья не расскажет никому, даже по секрету. С этого момента у них была тайна, одна на двоих, и это укрывательство объединяло, роднило. Лене безумно нравилось это ощущение. Вся она была полна сладостного предчувствия, оно томило и мучило ее.

Никто не стал расспрашивать Полину, кто ей звонил и что расстроило ее, наоборот, всеми силами старались отвлечь девушку и развеселить. Илья Алексеевич припомнил несколько смешных историй из своей юности, и Полина, не выдержав, расхохоталась, позабыв о неприятном звонке. Через десять минут она отошла в уборную. Уловив момент, Илья Алексеевич заговорил негромко:

– Так Вы пишете, Лунь? Скажите мне, да или нет?

– Да… пишу… и только в этом я нахожу для себя гармонию с миром.

– У меня тоже есть кое-что, о чем больше никто не знает, – признался мужчина. – Я бы хотел… хотел рассказать об этом Вам. Если Вы захотите меня выслушать.

– Я?

– Лунь, приходите одна.

Лена решила, что ослышалась.

– Сюда?

– Да, сюда, на следующей неделе. Приходите одна. Мы с Вами все обсудим.

– Одна? –все еще не верилось Лене.

– Именно. Придете, Лунь?

– П-приду.

У Лены пылало лицо, и не только оно. Она не совсем верила в реальность происходящего. Вернувшись, ни о чем не подозревающая Полина взглянула на часы и очень удивилась.

– Ого! И когда успело пройти два с половиной часа? Подумать только!

– Да, нам, наверное, нужно идти, – извиняющимся голосом сказала Лена.

– Что ж, время снова пролетело, как одно мгновение. Ничто не вечно под луной, да? Мне было приятно в вашей компании, Лунь, Полина. Я замечательно провел время. Теперь мне будет лучше работаться.

– Надо идти, пока не начало темнеть, – сказала Поля. – Тем более, скоро вернется Ксюша, надо будет забирать Глебушку из детсада…

– Семейные хлопоты, – кивнул Илья.

Пока он провожал их, Лена шла на подгибающихся ногах. Она так переволновалась, что забыла попрощаться с хозяином дома и по пути была молчалива и рассеянна.

– Что-то случилось, Лунь? – несколько раз обеспокоенно спросила Полина.

– Нет-нет, все нормально, – отмахивалась Лена, понимая, что это не похоже на правду, и им обеим это известно.

Она еще не разобралась, что на самом деле означало приглашение Ильи Алексеевича, хотел ли он поговорить с ней или нечто большее, но ничего не сказала подруге, потому что понимала – Илья не хочет, чтобы кто-то, кроме них двоих, знал об этом. Значит, у него есть на то причины. И она не в праве нарушать эту условность.

Лена передвигала ноги, ощущая, как у нее в буквальном смысле голова идет кругом от происходящего. «Это и есть стремительное развитие событий?» – спрашивала она себя. Ей не верилось, что это правда. Илья Алексеевич, примерный семьянин и самый добрый человек на свете, не мог позвать ее к себе домой, чтобы провести с ней время наедине. «Наедине», – томительно крутилось в голове. Через неделю они проведут время наедине, и он сам этого захотел. Лена могла только мечтать об этом, а он выступил инициатором. Как прожить эту неделю и не сойти с ума?

Сердце девушки колотилось, качая кровь, приливающую к щекам и шее. «Приходите одна». Лунь вспоминала, как он это произнес, и ей становилось дурно. Но потом она вспоминала о Полине, о семье Ильи, которую даже не видела, и испытывала стыд. Непонятно, за что, но испытывала. Всего лишь за две встречи Илья Алексеевич занял самое главное место в ее жизни. В девушке поселилась надежда на лучшее. У нее наконец-то появился шанс коренным образом изменить все, и она его обязательно использует.

Неясно, откуда в ней взялась такая целеустремленность, но Лена планировала несмотря ни на что сблизиться с Ильей, насколько это возможно. Этот безумный план шел вразрез с нравственными установками девушки, диктовал ей новые правила бытия, но она не имела сил от него отказаться.

Глава 7. Злость и лихорадка

«Когда к человеку приходит счастье, человек становится красивым. Так всегда бывает!»

Н. Нароков «Могу!»

Да, сама того еще не понимая, Лена уже начинала строить какой-то план относительно Ильи Алексеевича. Не вполне осознанные размышления все больше укоренялись на благодатной почве только что рожденного чувства. Что за план, какие размышления – сформулировать было трудно. И если бы девушку прямо спросили, не собирается ли она добиваться Ильи Алексеевича всеми возможными методами, не планирует ли она увести его из семьи, Лена бы испугалась этих вопросов и запротестовала, оскорбленная до глубины души.

Она понимала, что в ней зреет что-то нехорошее, но этот замысел был так смутен и расплывчат, что не вызывал серьезных опасений или угрызений совести. В то же время Лена говорила себе: «Да ведь я люблю его, я – люблю, и это совершенно точно! Разве любить – это плохо? Разве влюбленное сердце способно желать кому-то зла?..»

Да, она, наконец, нашла мужество признаться себе самой в тех чувствах, которые уже вторую неделю душили ее. Трудно было не понять, что с ней происходит, ведь куда бы она ни взглянула и о чем бы ни подумала, она вспоминала о высоком стройном брюнете с глазами ребенка.

Лена стала рассеянной и часто улыбалась сама себе, о чем-то задумавшись. Во взгляде ее поселилась робкая мечтательность, тень улыбки не сходила с очаровательно полных губ. Девушка смотрелась в зеркало и не узнавала себя – там не было прежней Лены, не было и в помине. Легкий румянец, мерцающие глаза, непривычно лежащие волосы. Она вдруг казалась себе красивой и была удивлена преображению. Неужели она была такой всегда?..

«А что, если я ему нравлюсь? – думала девушка, и ей становилось жарко. – Что, если мы с ним могли бы…»

Закончить мысль ей было стыдно и страшно.

«Я влюблена! – писала Лена в тетради перед сном. – Как это волнительно! Словно мне снова пятнадцать лет, и я… совершенно себя не контролирую. Но как же он хорош! Как необыкновенно в нем сочетается все самое мужественное и – добродушие, приветливость, порою даже робость, смущение…»

Лена вновь принялась за поиск работы по профессии, но отовсюду сыпались лишь отказы – нет опыта, нет законченного высшего, вы нам не подходите… К неудачам девушка теперь относилась оптимистично. Прошло стороной, значит, так необходимо. Невозможно быть недовольным жизнью, когда влюблен, и весь мир кажется тебе созданным в твоем цветущем сердце. Лена не могла расстраиваться, пока помнила об Илье Алексеевиче и о предстоящей в скором будущем встрече с ним наедине, а она помнила об этом каждое мгновение.

Удивительно, как преобразилась ее жизнь. На самом деле, жизнь осталась прежней, преобразилось лишь восприятие. Известно, что мир таков, каким мы его видим, и не более того. Действительность определяется нашими чувствами. Постигая ее, мы же ее и формируем.

Лена так часто думала об Илье Алексеевиче, что почти забывала обо всем ином. Поэтому, когда за день до назначенной встречи дома появилась мать, девушка удивилась так, словно видела ее первый раз в жизни. Она действительно успела забыть об ее существовании и тем более не предполагала, что та явится снова так скоро.

Лунь была необыкновенно похожа на мать, похожа до такой степени, что кроме внешнего сходства иногда замечала за собой аналогичные черты характера: вспыльчивость, гневливость, нервозность, недовольство жизнью, склонность к депрессии… и это пугало ее. Если бы мать, Валентина, не выглядела так плохо из-за алкоголя, сигарет и беспутной жизни в пьяном угаре, ее с дочерью могли бы принимать за сестер.

Степы как раз не было дома, ушел на тренировку по баскетболу, поэтому, услышав открывшуюся дверь, Лена сначала подумала, что вернулся брат, и с улыбкой выбежала в коридор. Там, держась за стену одной рукой, стояла мать. Маска радости застыла на лице Лунь, стягивая кожу, как засохшая глина.

– Чего уставилась? – страшным голосом спросила Валентина, делая неуверенный шаг. – Подошла бы, помогла матери, отр-родье…

Лена стиснула зубы. Ей стало не по себе, будто кто-то неизвестный вот-вот должен был нанести ей несколько ножевых ранений.

– Зачем ты пришла? – голос сорвался от страха и брезгливости.

Она готова была вытолкать мать из дома и закрыться изнутри, но ни за что бы не сделала этого. Она боялась и ненавидела ее, и одно чувство проистекало из другого.

– Тебе какое дело вообще? Это мой дом, ясно тебе, иждивенка?

У Лены непроизвольно сжались кулаки. Валентина тем временем стала осматривать коридор, слегка пошатываясь. Глаза у нее были мутные, страшные, волосы кое-где свалялись, так давно их не расчесывали.

– Ну что, – сказала она надменно-пьяным тоном, – сколько успела сюда привести, пока родная мать пропадала?

– О чем ты говоришь?

Мать засмеялась тем смехом, когда человек знает, что его обманывают.

– Ну вот только не надо всего этого, да?

– Чего – всего? Мама, говори прямо.

У девушки уже дергалось веко. Она ожидала чего-то самого мерзкого. И предчувствие ее не подвело. Валентина скривилась и приложила руку к сердцу.

– Мужиков, говорю, много успела поприводить?

Лунь так растерялась, что даже забыла, как говорить. Каждый раз, когда она общалась с матерью, ее не оставляло мерзкое ощущение, будто ее пачкают гнилыми рыбьими потрохами… Женщина приняла молчание как признание безоговорочной вины.

– А мне все-е про тебя рассказали… Вот мало я тебя в детстве лупила!

Она проговорила это таким развязным голосом, какой бывает лишь у пьяниц, и при этом самодовольно улыбалась. Лена обледенела от этих слов.

– Ты била меня достаточно, – кое-как выдавила она. – Кто сказал тебе такое обо мне?..

– Райка. Она все видела. Своими глазами, да. А ты не промах, доча. Пользуешься ситуацией. Молоде-ец!

Райка была соседкой, живущей в самом начале улицы. Зачем ей вздумалось плести о Лене такие вещи, известно было только богу.

– Тебе солгали.

– Рассказывай больше! Кому я, по-твоему, поверю? Тебе, что ли? Да мне на самом деле плевать, хоть СПИДом заразись. Я за деньгами пришла.

– Какими деньгами?

– Не прикидывайся дурой. В прошлый раз я тут оставила деньги, сейчас они мне нужны!

– Но я их потратила.

– Потратила? Потратила! Нет, вы на нее посмотрите. Как ты посмела их потратить? На что ты вообще могла их потратить? – мать трезвела прямо на глазах.

– Я купила Степе кроссовки… Старые уже давно протерлись… и…

– Что ты там мямлишь? Степе? Кроссовки? На кой черт ему кроссовки? Врешь! На что деньги спустила, говори!

– Я Степе купила кроссовки, клянусь!

– Клянется она, сволочь неблагодарная… Ну и где они? Где кроссовки? Что-то я их не вижу.

– Он ушел в них на тренировку.

– Ты, конечно, ври-ври, да не завирайся. Я что, должна поверить в это?

– Я тебя не заставляю. Но денег нет.

– Нет денег? – взвыла мать. – Хорошо! А если денег нет, я тогда вот это заберу, да? Продам – и деньги появятся!

С этими словами Валентина нагнулась и подняла тяжелые зимние ботинки на меху, что стояли у стены. Это были ботинки Стены, в холодные дни он все еще обувал их, потому что другого не было. Лена бросилась к матери и вцепилась в ботинки. Мать тянула обувь на себя.

– Поставь их на место! Поставь!

– Отпусти, зар-раза!

Они принялись бороться, но силы были равны, и получалась толкотня на одном месте с перетягиванием на несколько сантиметров.

– Я тебе не позволю и это унести!

– А ну отцепись, говорю! – рявкнула мать и резко дернула ботинки на себя и вверх.

Раздался глухой удар. Лена вскрикнула и схватилась за лицо обеими руками. Толстая ребристая подошва со всего маха угодила ей прямо под глаз. Лена быстро ощупала место удара и посмотрела на пальцы – слезы, грязь, немного крови. Валентина была уже в дверях, воспользовавшись замешательством дочери, и смеялась.

– На кого ты похожа! Дура! – крикнула она и вышла из дома нетвердой походкой, прижимая отвоеванные ботинки к груди.

Лену трясло от боли, обиды и унижения. Конечно, она не стала догонять мать. В тот момент она была уже неспособна на решительные действия и не смогла бы отнять у матери ботинки. Лена села на пол и беззвучно зарыдала. Нужно было как можно скорее промыть и обработать пульсирующую рану под глазом, но только по прошествии нескольких минут девушка смогла подняться и здраво оценить ситуацию.

Лена боялась посмотреть в зеркало, но ей пришлось это сделать. В висках стучала боль, сводя зубы. Кровь уже успела свернуться, смешавшись с мокрой землей с подошвы. Лена бережно омыла место удара холодной водой. На коже остался крупный кровоподтек. Прикасаться к нему было больно, но Лена уверенно смочила ватку в спирте.

В последнее время ее лицо получало слишком много травм. Такими темпами оно скоро могло покрыться шрамами. Симпатичной девушке такая перспектива совершенно ни к чему. Однако обстоятельства складывались вне зависимости от желаний Лены. Ей снова стало невыносимо жаль себя. «За что же все это мне, господи? Что я делаю не так? Почему именно я? Когда это кончится? Почему она ненавидит меня?» Но ответов не было и не могло быть.

Постепенно глаз начал заплывать, а кожа под ним – стремительно синеть. Даже моргать было больно. Лена позвонила на работу и отпросилась на сегодняшний вечер, сказав, что отравилась. Тетя Тома посоветовала ей выпить активированного угля.

Девушке хотелось плакать, но даже это делать было больно, поэтому она не стала. Снова пошла к холодильнику, достала лёд, привычно уже завернула в платок и приложила к лицу, села в кресло, в каком-то оцепенении уставившись в стену. И только потом осознала всю катастрофу, которую нанес ей этот удар ботинком по лицу.

«Да ведь я же не смогу в таком виде пойти к Илье Алексеевичу!» – поняла она и подскочила на ноги. И в следующий миг – вновь затряслась всем телом, схватившись за лицо, завыла.

Боль души и боль тела перемешались, слились воедино, и нельзя было разграничить их. В отчаянии Лена несколько раз пнула кресло, ушибла ногу, смахнула со стола лампу и книги, ударила по нему кулаками.

– За что?! – требовательно закричала она, непонятно к кому обращаясь. – Почему Я?! Мне был дан ТАКОЙ шанс! И теперь я не могу им воспользоваться! Не могу! Будь ты проклята! Будь проклята! Спейся и умри, наконец!! Господи… – опомнившись, она испугалась своих же слов и бессильно рухнула в кресло. – Господи… зачем ты оставил меня?..

Слезы иссякли быстрее, чем обычно. Остался только гнев, обращенный, как энергия взрыва, сразу во все стороны от источника. Через время Лена поднялась и как раненый зверь заметалась по дому.

«Может быть, все еще пройдет за сегодня-завтра? Нет, не пройдет, станет только хуже. Но что же делать, что мне делать? Я не могу не пойти! Он позвал меня, побыть наедине, поговорить… А я – не приду? Я не могу не прийти. Ведь он будет ждать… Илья будет ждать меня! Прийти с синяком на лице? К мужчине, которого любишь, которому хочешь понравиться? Чтобы он увидел этот кошмар, начал жалеть меня и расспрашивать? Лучше умереть! А что, если попытаться замаскировать?.. боюсь, не выйдет… ах, господи, почему это случается именно со мной?.. Милый Илья Алексеевич! Если бы Вы только знали… как же мне быть? Не идти – решено. Что он подумает? Решит, что я пренебрегаю им специально или… или вообще забыла о нем! Он решит, что я его игнорирую. Это оттолкнет его… какая нелепость… Если бы он только знал, как я мечтаю об этой встрече! Об этом разговоре наедине!»

На следующий день действительно стало хуже. Лицо опухло сильнее, область вокруг глаза посинела. Лена не могла смотреть на себя в зеркало, не могла спать на боку, только на спине. Ей вновь пришлось пропустить занятия. Несколько раз ей звонила Полина, но Лена не брала трубку. Она не хотела ни врать подруге, ни говорить правду, поэтому избегала разговора, оставаясь наедине со своими мыслями, которые пожирали ее рассудок. Во всем она винила мать. Ей представлялось, словно та специально ударила ее по лицу, чтобы на дочь никто не посмотрел. И попала прямо в точку.

Но Полина забеспокоилась не на шутку. Лена не пришла в университет, не предупредив ее, а теперь еще и не выходила на связь в течение всего дня. «Значит, у нее что-то случилось», – рассудительно решила Поля и после занятий отправилась прямиком к подруге домой, чтобы все разузнать и предложить свою помощь, если нужно. Девушка из благополучной семьи ожидала увидеть что угодно, но только не то, что ей пришлось увидеть. Опухшая, синяя половина лица, подплывший глаз…

– Боже, Лунь, кто это сделал с тобой? – воскликнула она с порога.

Лена поняла, что врать не имеет смысла.

– Вчера приходила мать. Унесла ботинки Степы, чтобы пропить.

– Это она тебя? Ударила?

– Можно и так сказать. По крайней мере, она не пожалела.

– Как же так, Лунь, ведь это твоя родная мать!!!

Полина пребывала в ужасе, застыв на месте с расширенными глазами. То, что происходило, никак не укладывалось в ее системе мировидения. Такого просто не могло происходить в том мире, в котором она привыкла жить.

Лена взглянула почти с ненавистью.

– Спасибо, что напомнила, – процедила она сквозь зубы. – Я ей об этом обязательно скажу при встрече!

– Господи, но так не должно быть! Это же просто… просто кошмар какой-то! Чтобы мать била своих детей, уносила вещи из дома… Бедная, бедная моя Лунь! – в голосе Поли было столько искреннего сострадания, что Лена разозлилась.

– Хватит! Не надо меня жалеть! Мне тут не нужна вся ваша жалость! Она ни в чем мне не поможет! Она не исправит мою жизнь!

– Что с тобой, Лунь?

– Что со мной? Не видно, что ли?!

– Не кричи ты так.

– А не надо меня жалеть, словно я калека!

– Лунь, успокойся…

– Нет! Зачем ты пришла? Уходи отсюда! Ты не должна была этого видеть! Разве неясно, что я специально избегала разговора с тобой, чтобы ты ничего не знала! Моя жизнь убога, я ЗНАЮ это, спасибо, что напомнила! Любая жалость оскорбляет меня.

– Лунь, я… я не заслуживаю такого отношения, – ошеломленно проговорила Поля.

– А я?! – закричала Лена, не сдерживаясь. – Я! Я заслуживаю ТАКОГО отношения, а? – и она указала пальцем на свой отекший глаз, затем отошла к окну и демонстративно повернулась к подруге спиной.

«Она расскажет Илье Алексеевичу!» – подумалось ей, и эта мысль испугала ее.

– Мне уйти? – тихо спросили позади.

– Да, – сухо ответила Лена.

Шаги. Стало тихо.

Несколько минут девушка возвращалась в свое обычное состояние. «Да что же она мне сделала? За что я с ней так жестоко? Я не должна вымещать свою обиду на ней! Она и правда не заслуживает этого!»

Лена накинула куртку, выскочила на улицу и побежала в ту сторону, куда могла уйти Полина. Она быстро догнала ее.

– Поли!

Рыжеволосая испуганно оглянулась. Лена подбежала к ней и обняла. Полина не сопротивлялась, но и не обнимала в ответ, расставив руки в стороны.

– Прости меня! Прости, прости…

– И ты меня прости.

– Ох, Поля, что ты говоришь, за что тебя прощать? Только я виновата. Я иногда себя в руках не держу… Ты уж не обижайся на это сильно. Жизнь у меня такая – нервная.

– Прости за то, что лезу, куда не надо. Делаю тебе больно тем, что не могу этого до конца воспринять, поверить не могу…

– Полина… никому не рассказывай, умоляю тебя! Твоя семья…

– Не скажу. Не переживай.

– Идем ко мне, – Лена потянула подругу за рукав. – Вернемся. Поговорим.

– Хорошо. Лунь, ты должна сделать ради меня одну вещь. Сделаешь? Это несложно.

– Все, что угодно.

– Завтра же иди в больницу и покажись хирургу. Это выглядит ужасно и нуждается в помощи специалиста. Ты пообещала, и ты пойдешь.

– Ладно, – без энтузиазма согласилась Лена.

В самом деле, она сходила в больницу на следующее утро. Врач прочитал ей целую лекцию о вреде самолечения и пользе своевременной медицинской помощи. Размеренно и дидактично поучая пациентку, он одновременно накладывал ей шов в том месте, где кожа разошлась, чтобы не осталось рубца. Разумеется, предварительно был сделан укол местной анестезии. Шов получился совсем маленький, и хирург заклеил его заживляющим пластырем. Затем сел за стол и начеркал что-то на бумажке.

– Вот этой мазью, – сказал он, – каждый день – на ночь. С утра – снова пластырь. Только ночью можно без него. Спать на спине.

– Шрам останется?

– Будешь мазать – не останется. Свободна.

Чтобы купить мазь, Лене пришлось залезть в отложенные деньги. Стоила она, впрочем, не так дорого по нынешним меркам, но и это уже было ударом по их с братом скромному бюджету. И удар этот нанесла им родная мать.

Девушка решила позвонить Владимиру Александровичу, поговорить и оправдаться в прогулах, количество которых уже начинало беспокоить наверняка не ее одну.

– Что там у тебя случилось, Леночка? Опять мать? – догадался директор, хорошо знакомый с семейным положением любимой студентки.

Выслушав историю целиком, он сказал:

– Ты, главное, не переживай. Я с преподавателями поговорю. Мажь этой своей мазью – до свадьбы авось заживет! Колоссально заживет! Будешь еще красивее, чем прежде!

Слушая эти его «колоссально» и «исключительно» на каждом шагу, Лена смеялась и даже немного плакала, но совсем чуть-чуть, чтобы Владимир Александрович не услышал и не поругал ее за слезы, пусть это и были слезы радости. Затем девушка позвонила тете Томе и пообещала завтра быть – кровь из носу. Не скрывая недовольства, женщина засопела и предупредила, что если Лена завтра не появится на рабочем месте, то замену ей найдут быстро.

Это был тот самый день, на который Илья Алексеевич назначил Лене визит. «Лунь, приходите одна», – попросил он почти шепотом, доверчиво глядя ей в глаза.

«Может быть, не поздно одуматься? Может, пойти прямо так? С пластырем на лице! Смешно! Нет, нет, я должна остаться дома. Он не увидит меня такой… ни за что на свете».

Ближе к вечеру с Леной начало происходить нечто страшное. Она не могла думать ни о чем другом, кроме упущенной возможности побыть с Вилиным вдвоем, и это сводило ее с ума. Девушка то бродила по дому, словно тень неупокоенной души, то стремительно металась, как загнанный зверь. У нее начался жар, и нервная лихорадка била все тело.

«Вот сейчас, сейчас, – размышляла она, поглядывая на настенные часы, и ей хотелось смеяться от безысходности, – я сейчас могла бы прийти к нему. Да, сейчас я могла бы одна стоять у ворот его дома. У открытых для меня ворот. И он был бы в доме – один. Он ждал бы меня. Точнее, он и так ждет сейчас. Но я не пришла. Не пришла! И почему? Он не знает. Зато я знаю. Как это мучительно!» – чуть не вскрикивала она и опрокидывала какую-нибудь вещь, не замечая ее на своем пути.

«А сейчас я бы открыла ворота и вошла во двор. И мне стало бы волнительно и страшно. Ведь впереди – время наедине с ним. Час? Несколько часов? Все равно! Я бы не заметила, как пролетело это время. Я бы очень переживала о том, что буду говорить ему, что будет говорить мне он, и чем мы будем заниматься. Я бы думала о том, как я выгляжу. И мне бы обязательно казалось, что выгляжу я ужасно. Да! Я бы посмотрела на окно – нет ли его там, не выглядывает ли он меня? Возможно, я бы увидела его лицо за стеклом. Его лицо… Почему-то мне кажется, он был бы небрит. Обязательно небрит. Почему? Не знаю! Писал бы свою статью и забыл побриться, как обычно… Он так рассеян и так мил… Он вышел бы мне навстречу, весь в черном, как в тот раз. Какая восхитительная фигура! Я бы подошла к нему и подняла голову, чтобы заглянуть в его добрые детские глаза… И он бы сказал мне: «Здравствуйте, Лунь. Я ждал Вас. Проходите». И подал мне руку. О, эти руки! Эти длинные идеальные пальцы!»

«Она все время портит мне жизнь. Как я могу любить ее, за что? Это грешно? Грешно не любить свою мать? Но она меня тоже не любит. Она никого не любит, кроме себя. Мы не нужны ей!»

«Сейчас мы могли бы сидеть на кухне за чаем. Или в гостиной на диване. Рядом. Наедине. О, я бы неотрывно смотрела в его глаза! Пусть думает и делает, что хочет, но я бы смотрела на него так, как не могла смотреть в присутствии Полины! Я бы ничего не смущалась, я бы…»

«Это она, она лишила меня такого шанса, она специально это сделала, она знала… Откуда она могла знать? Она чувствовала. И ударила меня, чтобы мне насолить, конечно! Ведьма. Сволочь».

«… он бы тоже сидел и смотрел на меня. Возможно, некоторое время мы бы не говорили ни о чем, а может, и наоборот, разговор завязался бы живой и быстрый.

– Лунь, я пригласил Вас затем, чтобы… – сказал бы он, слегка смущаясь.

Я бы смотрела в это мужественное лицо и умилялась, слушая каждое слово.

– Зачем же? – спросила бы я тихо.

– Есть кое-что, что я скрываю ото всех, – признался бы он.

– Почему Вы хотите рассказать мне об этом?

О, я знаю, что на этот вопрос он ответил бы такое, что перевернуло мою жизнь! Почему я не там? Почему же я не там, не рядом с ним?»

Лене казалось, что она сходит с ума. Ее бил озноб, непрерывно хотелось смеяться, и невозможно было сидеть на одном месте. В голове у нее прокручивались сцены не случившегося события – события, которое стало бы переломным. Слова, взгляды, фразы, прикосновения… Ничего этого нет на самом деле – все только в голове! Лена бредила в какой-то лихорадке. Такое было с ней впервые в жизни.

«Я не могу, не могу! – говорила она себе, бросалась к зеркалу, видела пластырь на лице и сразу отходила, чтобы не видеть себя. – Может, еще не поздно пойти к нему? Что изменит этот крошечный пластырь?»

«Нет, нельзя! Нужно остаться дома!»

«Но это мой единственный шанс! Я должна крепко ухватиться за него. Все и так держится на мне одной, и у меня уже нет сил справляться с этим… Мы питаемся кое-как, живем – кое-как! Бедный Степка… Убогая жизнь! И вдруг – Илья Алексеевич. Одно его существование – уже счастье для такой, как я. А возможность увидеться – роскошь, которой я, видимо, недостойна. Нет, достойна! Если кто и заслужил дружбу и внимание такого человека, так это я! Я! Я могла бы попытать свое счастье, стать ему на миллиметр ближе… Теперь он будет относиться ко мне иначе, теперь я потеряю его доверие!»

– Лен, что с тобой происходит? – решился спросить Степа, напуганный странным поведением сестры.

– Ничего, ничего, Степка, ничего, – будто в забытии шептала Лена. – Иди, ложись спать.

Мальчик глянул на нее с недоверием, но ушел.

Лунь испытывала глубокую душевную травму. Ее лихорадило на протяжении всего времени, которое она потенциально могла провести в компании с Ильей Алексеевичем. Лишь к ночи девушка успокоилась и смогла уснуть, размышляя о том, как будет просить прощения у мужчины, которого любит, за поступок, в котором не виновата.

Глава 8. Притчи и тайны

«Все любви разные и только по несовершенству нашего языка различные чувства называются одним и тем же словом. А если любви на самом деле разные, то ни одна не должна мешать другой, уничтожать ее или порочить. Разве вы не имеете права любить клубнику, если вы любите стихи? Так почему же, черт возьми, мне запрещают любить любовницу, если я люблю жену, которой у меня еще не было и не будет?»

Н. Нароков «Могу!»

В последующие за этим событием две недели, в течение которых Лена не виделась с Ильей Алексеевичем, девушка погрузилась в глубокий душевный упадок. Она мало ела, потому что совсем не ощущала аппетита, мало и плохо спала, потому что бессонница стала частым гостем в ее постели, а сны, если и приходили, были похожи скорее на мучительный бред. Рана под глазом быстро стянулась, опухоль спала, шов сняли. Не присматриваясь, нельзя было заметить следов недавнего удара.

Так как Лене пришлось пропустить занятия, появились кое-какие проблемы, требующие высокой концентрации и внимания. Заниматься этим приходилось в основном по ночам, так что внешний вид и общее состояние девушки резко ухудшились.

– Ты случайно не заболела, Лунь? – переживала за подругу Полина. – Что это с тобой случилось? Ты выглядишь изможденной… В тебе словно жизни нет. Будто все силы высосали.

– Я очень устаю, – отмахивалась Лена.

На самом деле действительно не было никакой болезни, кроме неразделенной любви. От разлуки с Ильей девушка впала в апатию, не позволяющую ни на чем сосредоточиться. Больше всего на свете она хотела просто увидеть его заросшее доброе лицо. Это могло решить все ее проблемы. По крайней мере, ей так казалось.

«Удивительно, как я справлялась со всем этим раньше, не зная о его существовании. Откуда у меня были силы терпеть, не опускать руки, когда я даже не предполагала, что есть на свете такой удивительный человек? Мир, в котором он живет, стоит того, чтобы за него цепляться».

Но вот, две недели спустя, в тот самый день, когда подруги обычно ходили в гости к Илье Алексеевичу, после занятий Полина сказала:

– Ох, кстати, Лунь! Чуть не забыла! Мне вчера вечером звонил Илья, звал к себе.

– Илья Алексеевич? Сегодня? – Лена не верила услышанному.

– Конечно! Сегодня же как раз тот самый день. Ты пойдешь?

– Д-да, естественно, почему бы нет? Ведь он ждет?

– Он ждет, еще как. Сказал, что соскучился.

– Мы давно у него не гостили, – кивнула Лена, а сама радовалась про себя. Ей казалось, что Илья Алексеевич соскучился только по ней, и эти слова были тайным посланием для нее одной.

Всю дорогу Полина болтала о посторонних вещах, а Лунь усердно делала вид, что слушает и даже участвует в обсуждении. Но, так как Поля, в своей обычной манере, говорила за двоих, ей было вполне комфортно, что подруга ее немногословна. Лена невпопад улыбалась, шагая на нетвердых ногах и думая о том, не заметит ли Илья Алексеевич следа на лице? А если заметит, то сделает ли вид, что не заметил? Всем существом своим она волновалась, как в первую их встречу. Но самое страшное началось, когда они вошли в уже знакомый двор, и Полина еще у ворот весело закричала:

– Илья! Это – мы!

«Господи», – пронеслось в голове у Лунь. Кишечник скрутило, ладони вспотели и стали холодными, а по ногам распространился «шум» испорченного телевизора – кожу покалывало. Полина понеслась к входной двери, как первоклассница после уроков, в то время как Лунь будто насильно переставляла ноги, вымученно улыбаясь. Все, что было у нее в голове, окончательно спуталось.

«Как я в глаза ему посмотрю?!»

Илья Алексеевич встречал их на пороге – высокий, статный, гладко выбритый и как всегда – улыбчивый и радушный.

– Ага, явились, гости дорогие, – весело проговорил он и осмотрел девушек, прищурившись. – Где пропадали? Забыли обо мне?

Лена ничего не могла с собой поделать, но все слова, что он говорил, отныне воспринимала только на свой счет. Илья Алексеевич не выказывал и тени обиды, только был немного рассеян и задумчив в тот день, будто все время вспоминал, о чем же он мог позабыть?

– Дела, дела! – отмахнулась Полина. – Главное, что мы пришли, верно?

– Верно! Чаю, кофе? Идемте на кухню.

– Есть молоко? – робко спросила Лунь.

Илья Алексеевич посмотрел ей в глаза, чуть удивленный.

– Кажется, имеется такое.

– Молоко? Лунь, что это на тебя нашло?

– Не знаю. Просто хочется молока.

– А мне – чаю.

– Все, что угодно, девочки.

Лена старалась держаться к Илье Алексеевичу той стороной лица, где кожа была чистой. Очень боялась, что он заметит что-то, начнет спрашивать… Девушки расположились за столом на своих привычных местах. Полина с дядей перебрасывались дежурными фразами на счет здоровья и благополучия родственников, не слишком, впрочем, будучи заинтересованными всем этим, а отдавая дань вежливости.

Илья Алексеевич охотно рассказывал о жене и сыне, выслушивал вести о семье Полины, а сам тем временем поставил чайник, приготовил варенье, сахар, мед, достал вазочку фундука, затем пошел к холодильнику. Лена следила за его движениями, стараясь быть незаметной. И у нее перехватило дыхание, когда она увидела, что Вилин наливает молоко в кружку, а саму кружку ставит в микроволновку, чтобы молоко подогрелось.

«Я ведь не просила его об этом! – у нее вспыхнули щеки. – Он хочет, чтобы я пила теплое молоко!»

Это ненавязчивое проявление заботы позволило ощутить некую уверенность, и она постепенно подключилась к разговору. Полина даже не обратила внимания, когда Илья подал кружку с теплым молоком прямо в руки Лене, продолжительно посмотрел ей в глаза, как бы спрашивая, верно ли он поступил, и то, как смутилась Лена от этого взгляда.

– Достаточно теплое? – спросил он, наблюдая сверху, как девушка делает первый глоток.

– Да, спасибо, достаточно, – она отвела глаза.

Ей показалось, что в этом вопросе прозвучал какой-то подтекст, и молоко было лишь предлогом. Но наивная Полина не могла и заподозрить ничего в этом роде. О тайне знали лишь двое.

– Я видела твою статью в журнале, – сказала Поля. – Поздравляю. Это выглядит очень свежо и остроумно.

– Ты так считаешь? – оживился Илья Алексеевич.

– Действительно!

Бурное обсуждение статьи медленно перетекло в разговор о журналистике, а затем, по смежности, к литературе, и тут уже могла подключаться Лена. К любой теме она могла вспомнить интересную цитату и не стеснялась высказывать их, чем приятно удивляла Илью Алексеевича.

– Как-то раз Ги де Мопассан сказал, что писатель может делать лишь одну вещь – честно наблюдать правду жизни и талантливо изображать ее. Так в чем же здесь соль? – спрашивала она.

– И в чем же? – жадно спрашивала Полина.

– В том, куда с такими взглядами отнести фантастическую литературу, мистику, ужасы? Там ведь акцент не на правде жизни, не на прозе будней и даже не на остром и социальном событии современности, а совсем на другом. Удивительно, что уже в девятнадцатом веке скажут: настоящая литература – это такая литература, которая говорит о вечном, а не о сиюминутном. А к фантастике, мистике, ужасам никогда не относились как к серьезной литературе.

– Да, но, мне кажется, под правдой жизни Мопассан имел в виду нечто иное… – вмешивался Илья Алексеевич.

– Хорошо, хорошо, но о каком таком «вечном» говорит нам великая модернистская, постмодернистская и абсурдистская литература, чье появление вызвано вполне известными событиями двадцатого века?.. Это ли – не литература? – спорила Лена, позабыв о всем прочем. – Весь XX век – это вообще бриллиантовое столетие мировой литературы и культуры. Я обожаю XX век за антиутопии, развитие научной фантастики, появление модернизма и постмодернизма. Это был век гениев, второго такого уже не будет. Век гениев-прозаиков, которых по достоинству оценят, быть может, через пару столетий. Какие великие фамилии: Джойс, Кафка, Оруэлл, Хаксли, Замятин, Кальвино, Ионеско, Беккет, Брехт, Фаулз, Сартр, Пруст, Стругацкие, Азимов, Беляев, Ефремов, Бредбэри, Лем…

– Ну и кто же прав? Кто? – азартно спрашивал Вилин, с прищуром глядя на Лунь.

– А в том-то и дело, что этого нам никто не скажет. Каждый прав в своей эпохе, на определенном срезе, а единой для всех правды нет, ни в чем нет ее, и никогда не будет.

Лена была довольна – она почти перестала стесняться, у нее получалось реализовывать свои знания и наконец-то владеть своими мыслями и фразами, высказываясь полноценно. И это производило однозначное впечатление.

– Я однажды прочел одну интересную причту, – сказал Илья Алексеевич и обхватил кружку с остывшим чаем своими длинными красивыми пальцами. – Это было давно, так что я не помню подробностей, не обессудьте. Познакомились однажды два человека. Узнав друг друга получше, поняли, что их что-то связывает. Но не могли встретиться и поговорить вдвоем, – мужчина украдкой глянул на Лену, но и этого коротенького взгляда ей хватило. – Затем они все же договорились встретиться так, чтобы никто не знал об этом. Это было очень важно. Но один из них не явился на встречу. Второй воспринял это как знак неуважения и пренебрежения, и больше никогда не разговаривал с первым. Но если бы он соизволил узнать, что произошло, он бы понял, что причиной всему была нелепая случайность, и его товарищ, теперь уже бывший, ни в чем не виновен.

Лена понимала, что Илья Алексеевич придумывает притчу на ходу, чтобы проследить за ее реакцией. Понимала ли это Полина? Вряд ли.

– И больше они никогда не общались? Не помирились?

– Нет, – приподняв брови, ответил Илья.

– А я вспомнила похожую притчу, – сказала Лена. – Библейскую. Жили по соседству два царя. И вот однажды один царь послал гонца к своему соседу. Гонец ехал так быстро, что запыхался, а приехав, сказал царю так: «Мой господин повелел сказать, чтобы вы дали ему голубую лошадь с чёрным хвостом, а если вы не дадите такой лошади, то…», но царь разгневался и не позволил ему окончить фразу. «Доложи своему царю, что у меня нет такой лошади, а если бы была, то…», – царь запнулся, а испуганный гонец выбежал из дворца и возвратился домой. Услышав такой дерзкий ответ, просивший лошади царь рассердился и объявил войну своему бывшему другу. Много было убито людей и сожжено земель. Война дорого обошлась обоим государствам. Когда казна истощилась, и люди устали воевать, цари сошлись, чтобы обсудить претензии друг к другу. Тогда второй царь спросил первого: «Что ты хотел сказать своей фразой: «Дай мне голубую лошадь с чёрным хвостом, а если не дашь, то…»?». «Тогда пошли лошадь другой масти, – ответил первый царь. – Вот и всё. А ты что хотел сказать своим ответом: «Нет у меня такой лошади, а если бы была, то…»?» «То непременно послал бы её в подарок моему доброму соседу, – ответил второй царь. – Вот и всё».

Троица помолчала. И только двое знали, о чем на самом деле ведется речь. Они говорили на своем, аллегорическом языке, чтобы Полина ни о чем не догадалась.

– Иногда люди недопонимают друг друга и не стараются избежать этого, – грустно сказал Илья Алексеевич, глядя на Лунь. – И это может привести к самым печальным последствиям. А в конце, когда трагедия уже случится, вдруг выяснится, что кто-то где-то что-то недоговорил или недопонял… Вы это хотели сказать, Лунь?

– Именно так.

– Я так и понял. Ваша притча действительно очень напоминает мою. Только цари все же примирились в финале.

«Но ведь Ваша история выдумана, а моя – нет», – подумала Лена.

– Да, но какой ценой?

– О, сколькими подобными случаями полнится наша жизнь, история, наш мир!..

– Искусство, – добавила Лена.

– Мир – это и есть искусство, – отозвался Илья Алексеевич чуть более пылко, чем следовало, и тут же сник, будто девушки могли догадаться о его секрете. – Впрочем… не хотите орехов?

Мужчина почему-то посмотрел на Лунь, хотя обращался к обеим, чтобы перевести тему.

– Почему бы нет, – сказала Полина. – Только… они же в скорлупе.

– А этот вопрос легко решается.

Илья Алексеевич поднялся, прошелся к шкафчику и достал орехоколку.

– Лунь, Вы будете? Я мог бы наколоть и для Вас.

Кажется, Поля начинала замечать, что в этот раз дядя уделяет слишком много внимания ее подруге. Но почему именно так, она не могла и подумать. «Совпадение просто, – решила она и не стала развивать эту мысль. – Ну что может быть между ними? Глупости. Ведь это моя Лунь. Да и когда бы? Они видятся третий раз в жизни».

– Если только чуть-чуть, – смутилась Лена.

Для нее эти знаки внимания были как электрические разряды. «Зачем он так, зачем? – пугалась она. – Слишком открыто! Полина же все видит и слышит! Неужели он не понимает, что она может заподозрить? Но как приятно… Боже! Как приятно! И еще более приятно, что она ничего не знает!»

Воздух, которым дышала Лена, был разрежен от напряжения. Длинные тонкие разряды тянулись электрической паутиной между нею и Ильей Алексеевичем, разряды, невидимые для Полины, необъяснимые, но ощущаемые каким-то шестым чувством.

И Лена, и Илья Алексеевич понимали, что эти разряды не означают ничего, кроме общей тайны и возможности говорить о ней иносказательно. Но девушка радовалось и малому, ведь это был шаг к сближению с Ильей.

Разговор продолжался еще довольно долго и все время менял направление – то мистика, то религия, то биология, то политика… В оживленных спорах всегда невозможно уследить, куда спешит коллективная мысль, и останавливать ее не имеет смысла.

Илья Алексеевич медленно и вдумчиво раскалывал орешки, бережно очищал от скорлупы и по очереди протягивал то Полине, то Лене. Забирая очередной орешек, Лена не могла заставить себя поднять глаза, чтобы проверить, смотрит ли на нее мужчина, и если да, то каков этот взгляд? Она касалась его большой раскрытой ладони, касалась чудесных длинных пальцев, и содрогалась от наслаждения. «Он кормит меня с руки», – с упоением думала она, разжевывая фундук, и была безоговорочно счастлива в те моменты.

– Илья! А мед? Мед у вас дома есть?

– Должен быть в кладовой, – нахмурился Вилин, и на высоком лбу прорисовались неглубокие морщины.

– Сейчас же вернусь! – как ребенок подпрыгнула Поля. – Мед с орехами – это же… сейчас я вам покажу, что такое изысканные сладости!

Едва она сделала шаг прочь из кухни, Илья Алексеевич отложил орехоколку в сторону, протянул руку через стол и положил свою ладонь на ладонь Лены. Та смотрела на это, часто моргая и не вполне осознавая, что это происходит в действительности.

– Почему? – негромко, но настойчиво спросил он, и она знала, что он имеет в виду.

Девушка подняла глаза и с трудом разомкнула пересохшие губы.

– Почему Вы не пришли, Лунь? – сколько недоумения играло в его добром голосе!

– Илья Алексеевич, я… это очень трудно объяснить, я не могу, не могу сейчас…

– Я ждал Вас. Как я Вас ждал! – переходя на шепот, горячо говорил Илья, сжимая ее руку.

Из глубины дома раздался грохот.

– Ой! – крикнула Полина. – Я тут какой-то ящик опрокинула!

– Ничего страшного! – крикнул Илья в ответ. – В ней всяческий хлам, не переживай!

– А где же банки?!

– Смотри слева, на полках!

Они понимали, что времени у них очень мало.

– Вижу! А, нет, это варенье…

– Что произошло, Лунь? Я надеялся… С Вами что-нибудь случилось, верно, в тот день? Я прав?

– Вы правы, случилось, и… и очень страшное.

– Лунь… что?!

– Я не могу, – Лена вымученно улыбнулась и покачала головой, освобождая руку. – Не могу Вам всего рассказать. По крайней мере сейчас, я… Знайте, Илья Алексеевич: я больше всего на свете хотела прийти к Вам в тот день…

Глядя друг на друга, они судорожно соображали, как им быть, как лучше поступить, что придумать, пока не вернулась Полина… Но почему ей не нужно обо всем этом знать? Почему это стало их тайной? И в чем, собственно, эта тайна? Они бы не смогли дать ответов.

– Надо встретиться где-то не дома, Лунь, – проговорил мужчина.

– Нашла-а! – радостно сообщила Полина, и заговорщики переглянулись испуганно: она вот-вот вернется.

– Приходите в ботанический сад завтра в три часа. Сможете, Лунь? Вам удобно?

Она, закусив губу от удовольствия, часто и быстро закивала.

Вошла Полина с баночкой янтарного меда в руках, подняла ее вверх, чтобы солнечный свет из окна пронизывал загустевшую массу, прищурилась, рассматривая.

– Какая прелесть! Какая красота!

– Хлопковый, – как ни в чем не бывало сказал Илья Алексеевич.

«Успели… – пронеслось в мыслях у Лены. – Договорились! Господи! Второй шанс! Спасибо! То, что я не явилась в тот раз, не оттолкнуло его, а наоборот, возбудило еще больший интерес! Как чудесно, что все так сложилось! Как чудесно!»

Лене приходилось прилагать большие усилия, чтобы сдерживать глупую улыбку, от которой лицо разъезжалось во все стороны, и этот процесс отчего-то было трудно остановить.

– Изумительный мед, – воодушевленно говорила тем временем Полина. – А что же ты не наколол орехов, пока я его искала? Не догадался? Ха! Не беда. Начинай прямо сейчас, а я подогрею мед. Я вам сейчас такую вещь сделаю, ребята. Пальчики оближете…

На лице Ильи Алексеевича не было ни смущения, ни радости, ни какой-либо такой эмоции, по которой можно было определить в нем заговорщика. Он был, как всегда, спокоен, добродушен, слегка рассеян. То, о чем они договорились, не значило для него столько же, сколько значило для Луни, но пустым местом, без сомнения, не было. На это приглашение его толкнуло любопытство и… и что-то еще, к чему он уже не в первый раз безрезультатно прислушивался. Оно говорило в нем тихо, так тихо, что не имело смысла вслушиваться. В присутствии Лунь движение внутри Ильи становилось ощутимее, иголос шептал громче, однако все так же неразборчиво. «Что это, что это такое»? – спрашивал он себя и понимал, что это как-то связано с его духовным застоем, с его нутром, посаженным на цепь…

Лунь была безотчетно счастлива, даже не обращая внимания на то, что Илья Алексеевич не вполне разделяет ее эмоции. Ее личных ощущений хватило бы на десятерых, и они охватывали ее без остатка, лишая возможности замечать что-либо, здраво рассуждать. «Завтра, завтра, завтра», – пульсировала красная мысль, не унимаясь, словно приятная рана.

Илья Алексеевич тепло распрощался с девушками, ни слова не сказав о будущем визите. Полина тоже ничего не сказала. Лене было все равно. Завтра они увидятся, а потом, наверное, станут встречаться втайне от Полины, а также от Ксении, и… так что какая разница?

– Пока, Илья, отлично посидели сегодня! Главное – вкусно. Всего хорошего!

– Да, надеюсь, все сложится хорошо, – туманно ответил Илья, но удержался от провокационного взгляда.

– До свидания, Илья Алексеевич.

– До встречи, Лунь. Помните о том, что я вам сегодня рассказывал.

Подруги пошли по улице, и Лена все время запрокидывала голову, разглядывая небо.

– Тебе не кажется, что оно сегодня какое-то слишком синее? – спросила она Полину с улыбкой.

– Небо? Вроде бы как обычно. А что?

– Нет… ничего.

– Что это с тобой, Лунь? Еще сегодня утром ты выглядела так, словно тебя ведут на смертную казнь, а сейчас – цветешь и пахнешь.

– Да это все твой целебный мед, – засмеялась Лена.

Полина оценила шутку и закатила глаза.

– Нет, на самом деле, – серьезно добавила Лунь, – на самом деле общение с интересными людьми всегда на меня так действует.

– Вот, значит, в чем дело! Илья! Надо было раньше тебя к нему отвести, что ж ты молчала? – с искренним удивлением спросила Полина.

Лена засмеялась. «Она НИ О ЧЕМ не догадывается», – подумала она, и от этого стало еще веселее, еще легче на душе.

– Да я и не думала об этом, дорогая моя Поля. Я думала совсем о других вещах! А когда говоришь о высоком с умными людьми, бытовые проблемы теряют вес… А небо сегодня необыкновенное…

– Ну, Лунь… Ну ты даешь. Если бы я только знала, что он может помочь тебе почувствовать себя лучше…

– Да ладно, Поль, ведь я тогда еще с пластырем ходила, как тут покажешься на людях?..

– Какие глупости! Пластырь! Что с того? Мы же к нему разговаривать приходим, а не…

Она так и не договорила, а Лена подумала: «Да-да, это ты так считаешь!»

Глава 9. Встреча и открытие

«Когда ты влюбляешься в женщину, мой земной товарищ, и тебя начинает трясти лихорадка любви, ты считаешь себя оригинальным? А Я нет. Я вижу все легионы пар, начиная с Адама и Евы, Я вижу их поцелуи и ласки, слышу их слова, проклятые проклятием однообразия…»

Л. Андреев «Дневник Сатаны»

На следующий день, еле дождавшись окончания занятий, Лена быстро заскочила домой, привела себя в порядок и отправилась на встречу. Сегодня она не переживала, а испытывала странное, такое непривычное для нее наслаждение жизнью. Разве может быть плох этот мир, в котором ее пригласил увидеться самый добрый, умный, и к тому же привлекательный мужчина, которого она знала? Разумеется, нет. Мир великолепен. Каждый атом, окружающий Лунь, идеален и совершенен.

Выйдя на своей остановке, девушка не спеша направилась к ботаническому саду. Ей вдруг захотелось пройтись, никуда не торопясь. Подумать, все ли она делает верно. По совести.

До трех часов оставалось еще двадцать минут в запасе, а погода на улице была ясная и солнечная, с легким теплым ветром. Лена шла спокойно, глядела на небо, щурилась от солнечных лучей и прислушивалась к мерному стуку своего сердца. «Счастье близко», – шепнула она себе и несдержанно улыбнулась.

Лунь заметила высокую и стройную мужскую фигуру еще издали. Илья Алексеевич стоял у входа в ботанический сад в легком черном плаще. «Пришел заранее, – подумала девушка. – Хороший знак!» Они заметили друг друга, но Лена не ускорила шага и шла теперь, глядя в землю. Почему-то она ощущала себя виноватой. Неважным казалось, о чем они будут говорить или что-нибудь в этом роде. В ее фантазиях фигурировал только сам момент встречи, а что там кроется за ним, оставалось невидимым слоем реальности. Невидимым и будто не существующим.

Лишь приблизившись, Лена позволила себе поднять глаза. Илья Алексеевич глядел на нее с некой долей умиления, и этот взгляд был таким открытым, безо всякого отвода глаз, как смотрят на родных людей, что девушка смутилась.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, Лунь. А я знал, что Вы придете раньше, и решил прийти еще чуть раньше, чем Вы, – весело сообщил Вилин.

– Это так… мило.

– Давайте погуляем, Лунь, нам нужно многое обсудить.

– Давайте.

Они вошли в открытые ворота и тут же оказались на широкой аллее, по обеим сторонам которой росли тополя. Мелкая узорная плитка таинственно и тихо отзывалась на их неторопливые шаги. Ботанический сад был огромен и красив даже в это время года. На каждом шагу подстерегали небольшие античные статуи, не работающие сейчас фонтаны с резными колоннами, ворота в стиле барокко… Лене не приходило в голову задаться логичным вопросом: почему именно здесь? Потому что здесь красиво, или потому что ботанический сад находится достаточно далеко от дома Ильи, чтобы избежать ненужных встреч?..

Мужчина и девушка шли рядом, долгое время не разговаривая друг с другом, но испытывая абсолютно идентичное чувство. Умиротворение. Оба понимали, что, хоть и обсудить нужно многое, а спешить им некуда, и будто бы весь мир лежал у их ног, а его красотой необходимо было насладиться именно в тишине. Главное, что им теперь ничто и никто не мешает, и они никуда друг от друга не денутся.

– Вот мы с Вами и встретились, Лунь, – задумчиво сказал Илья Алексеевич, нарушив уютное молчание.

– Вне Вашего дома, – кивнула девушка.

– Вам тоже странно, да?

– Да. Такое ощущение…

– Словно мы какие-то…

– Преступники?

– Шпионы. Гуляем здесь, а никто не знает…

– Шпионы? За кем же мы следим?

– За собственными сердцами, – легко ответил Вилин, будто бы ждал этого вопроса.

– И что говорит Ваше?

Как ни странно, а здесь Лена ощущала себя более уверенно и раскрепощенно. Он пригласил ее сюда, он. Значит, она – хозяйка ситуации. Она соизволила прийти, верно?

– Мое?.. Оно утверждает, что быть здесь и сейчас – не зло. И я должен здесь быть. С Вами.

– Должны?..

– Конечно.

– Кому?

– Себе и Вам, Лунь. А Вы?

– Что говорит мое сердце?

– Да.

«Я не могу Вам сказать, – подумала Лена, кусая губу, – еще слишком рано».

– Оно поет, – туманно ответила она.

– Вы рады встрече? – повеселел Илья, будто могло быть иначе.

«Как он наивен. Неужели ни о чем не догадывается?..»

– Вы даже не представляете, насколько.

– Представляю, – заверил мужчина. – Я все же хочу узнать, не сочтите за наглость… Отчего Вы не пришли тогда? Я извел себя догадками.

– Илья Алексеевич, если бы Вы только знали, КАК я хотела прийти, но… мои планы уничтожили.

– Кто?

– Мне сложно об этом говорить. Но с Вами мне хочется быть честной во всем.

– Не бойтесь, Лунь, Вам не придется сожалеть об этом, – произнес мужчина и посмотрел на собеседницу. – Я догадывался: что-то случилось. Ведь не могли же Вы просто забыть об этой встрече, которую я так ждал!..

– Я тоже ждала!

– Узнать у Полины я не мог по понятным причинам, и я, надо признаться, переживал за Вас. Особенно в тот день, когда Вас так и не дождался. Меня немного трясло, будто я заболел.

Лена вспомнила свою безумную лихорадку в тот вечер и поняла, что они уже ментально связаны.

– Вашему добродушию нет границ, милый Илья Алексеевич. Я ведь тоже не могла связаться с Вами и так сильно волновалась, что Вы подумаете обо мне дурное…

– Ну как я мог, ведь Вы такая… светлая… мягкая, теплая, Лунь.

«Боже!» – подумала Лена и ощутила, что ее тело расплывается, словно горячий воск – еще чуть-чуть, и ходить она не сумеет.

– Что же случилось, ответьте прямо, не томите.

– Предупреждаю, это может Вас неприятно удивить.

– Я готов. Говорите.

Лунь глубоко вдохнула.

– Видите ли, у меня с матерью не очень идиллические отношения. Накануне того дня, на который был назначен мой визит к Вам, вышло так, что мы с ней повздорили, если выражаться мягко, и … в общем, она ударила меня по лицу.

– Что? – Илья Алексеевич остановился и повернулся.

– …

– Что Вы сказали?

Его голос звучал с такой интонацией, что Лена пожалела о своей откровенности. Ей стало неприятно, тошнотворно. Каждый раз люди реагировали одинаково, и это раздражало.

– Вряд ли Вы шутите, поэтому… – Илья взял девушку за плечи, нежно погладил их. – Взгляните на меня, Лунь. Послушайте, поверьте. Я знаю, что Вы чувствуете сейчас. Прошу, не переживайте. Я не стал относиться к Вам хуже ни на йоту. Верите мне? Да, это страшно, не отрицаю, однако не конец жизни и не повод жалеть Вас, словно калеку. Тысячи людей живут гораздо хуже. Я меньше всего хочу, чтобы Вас обижали мои слова. Посмотрите же мне в глаза.

Лунь подняла удивленное лицо. Впервые в жизни она получила именно то бережное, предупредительное отношение вместо жалости. Ей не пришлось даже злиться, и это было странно. С этим человеком все было как-то иначе, даже самые обыденные вещи. И раскрытие правды о своей жизни не вызывало в Лене прежних эмоций. «Он очень боится меня обидеть, – подумала она. – Старается понять всякую мою эмоцию, предотвратить любой потенциальный конфликт».

– Лунь, прошу, если что-то не так, говорите мне сразу. Я знаю: Вы крайне чувствительны. Идемте.

– Откуда Вы знаете?

– Нетрудно уловить, когда и сам такой же. Скажите: я не обидел Вас?

– Нет! это странно, но… Вы первый человек, реакция которого меня не задела за живое…

– Что ж, отдадим мне должное: я приложил к этому усилия. А теперь прошу того же от Вас: расскажите, как все произошло.

Лунь поняла, что Илье Алексеевичу о своей жизни она может рассказать совершенно все, будто не говорит вслух, а пишет в дневнике ночью, наедине с собой.

– Она пьет. Уже много лет пьет и почти не живет дома. Всегда ошивается где-то и с кем-то… У нее есть своя компания. Может месяцами не появляться дома, – как на духу рассказывала девушка, и ей впервые было не стыдно и больно, а легко говорить об этом, и она могла выложить даже больше, чем ее просят. – Но если она вдруг появляется, то наступает кошмар. Ругань, мат, пьяный угар, жестокость, издевки… и все прелести беспросветного запоя. Честно говоря, она меня ненавидит. Ненавидит с самого детства. И я никогда не понимала, за что. Долгие годы стремилась разобраться, понять, оправдать – все же мать. Но так и не поняла, только возненавидела в ответ. Думаю, я была нежеланным ребенком для обоих родителей. Неприятной случайностью. Отца своего я в жизни не видела, даже на фото. Я и приблизительно его внешности не знаю – не то, что где он сейчас. У меня есть младший брат. Степа. Мы с ним живем сами. На мою стипендию и зарплату. Время от времени приходит мать и забирает из дома что-нибудь, чтобы пропить… В этот раз она явилась, как всегда, пьяная. Стояла в коридоре, шаталась, смотрела на меня этими осоловелыми пьяными глазами и обливала грязью ни за что… Требовала денег, я не дала ей. Нам самим жить почти не на что. Она даже не думает о том, что бросила детей на произвол, лишь о себе, где бы и чем поживиться. Мерзко вспоминать. В общем, я отказала ей. Тогда она разозлилась и схватила зимние ботинки Степы, чтобы продать их, а его самого не было дома. Я хотела помешать ей, отобрать ботинки, но вышло так, что она заехала ими мне прямо по лицу, и… сильно. Мне накладывали шов.

– Значит, мне не показалось…

– Что?

– У Вас на лице я заметил вчера небольшой след. Я и предположить не мог, что он и есть та самая причина.

– Ох, так Вы видели его!.. – огорченно воскликнула Лена и накрыла ладонью часть лица.

Тогда Илья Алексеевич остановился, взял ее за запястье и насильно отвел в сторону. Затем оглядел блеклые следы шрама, провел по нему пальцем, едва касаясь.

– Почти ничего нет, не переживайте, Лунь. Да и не может это меня отпугнуть, какие глупости. Вам было очень больно?

– В момент удара нет, но после, когда все опухло… Полина на силу уговорила меня пойти к хирургу.

– Вас уговорила Полина? Почему Вы не пошли сами?

– Не думала, что все так серьезно.

– Нельзя так к себе относиться, Лунь. Но теперь я хотя бы знаю, почему Вы не пришли.

– Знали бы Вы, как я злилась на весь мир… В тот вечер меня лихорадило, как в горячке.

– Правда? Вы сказали: лихорадило? Отчего?

– Не знаю, я… это не болезнь была, но… словно я упускаю что-то очень, очень важное, невосполнимое, незаменимое. Словно я, оставшись дома, нарушила естественный ход вещей… Вы понимаете?

– Как не понять?.. – растерянно ответил Вилин. – Я чувствовал то же самое, когда не дождался Вас. И был озноб. И очень странные мысли. Целая вереница мыслей. Похоже, что мы с Вами каким-то образом…

Он не договорил, а Лена не стала дополнять. Боялась сказать лишнего. В том, с каким выражением Илья смотрел на нее, с какой интонацией говорил, с каким чувством касался ее, девушка ощущала исключительно отцовские чувства, родительскую заботу, и не более того. Она была не настолько слепа, чтобы не заметить этой простой истины. Лена не выдавала желаемое за действительное: реальность была еще слишком далека от ее мечтаний, и с этим приходилось мириться.

Илья Алексеевич вел себя, как любящий родитель: к Лене он относился с большим пониманием, добротой и заботой, старался разобраться в каждом ее поступке, найти мотив, корень всему. Даже если бы девушка повела себя агрессивно, как с Полиной, Илья бы не обиделся, а только удивился, и после попытался успокоить Лену всеми доступными ему средствами.

Лунь выросла без отца, и это, несомненно, сыграло свою роль в становлении ее как личности. В жизни она бессознательно искала себе не кого-то, кто заменит ей отца или старшего брата, а надежного мужчину, которого она полюбит. И вся соль заключалась в том, что Илья Алексеевич идеально заполнял собой пустующую нишу. Если он и воспринимал Лену в качестве дочери, то сама Лена относилась к нему не как к отцу, а именно как к мужчине, хоть и не испытывала настоящего влечения.

Он был для нее идеалом всего земного, воплощал нечто недостижимое, совершенное, и она любила его любовью-восхищением, почитая и преклоняясь, как перед святыней. Но все же Илья Алексеевич не являлся в ее глазах бесполым существом – он был мужчиной, причем мужчиной ее мечты. Ей хотелось бы, чтобы он стал для нее не только лишь отцом, но и другом, спутником жизни, надежным плечом. Женской интуицией чуя корень обращенной на нее заботы, Лунь уже предчувствовала впереди большую катастрофу, огонь которой обязательно запылает, если она останется для Ильи только дочерью…

– Что ж, Лунь, уверяю Вас, услышанное ничуть не изменило моего отношения к Вам.

– Для меня это самое главное.

– Могу ли я чем-то помочь Вам в этом?

– Можете. Отсутствием жалости. И Вашим бесценным вниманием.

– Жалости? О, я, кажется, понял Вас. Хорошо. Мое внимание отныне бесконечно обращено на Вас, Лунь. С того самого момента, как Вы упомянули, что пишете…

– Это так. И я не знаю, какие силы заставили меня проговориться в тот день.

– И здорово, что Вы проговорились! Меня тогда словно обухом ударило.

– Почему?

– Все, что Вы успели тогда бегло рассказать о себе… я сидел и думал: ну не бывает таких совпадений, не бывает! Чтобы прямо так, словно под копирку взяли и перерисовали с одной судьбы на другую…

– О чем это Вы?

– Я сказал, что мне непременно нужно с Вами увидеться. Я всей душой этого желал, чтобы открыться Вам в ответ. Я – это Вы, Лунь. Мы одинаковы. Я тоже много лет пытаюсь писать книги: делаю наброски, придумываю персонажей, детально прорабатываю их характеры и взаимосвязь, продумываю сюжеты, записываю идеи… Много лет я мечтаю стать писателем, но боюсь оказаться просто графоманом! Какая ирония! Я журналист, мои статьи читают, ценят, отмечают хороший слог, да и сфера, казалось бы, близкая к литературе… Однажды редактор нашего издательства посоветовал мне начать писать прозу, когда прочел очередную мою статью. Знаете, что я? Усмехнулся. И все. Я-то знал, что в ящике стола у меня лежат исписанные листы. А никто больше не знал об этом. И не предполагал даже. И так было – всегда. Всегда, Лунь. Вы первый человек, которому я об этом рассказываю. Я уверен, что обязан был сделать это. Ибо сами небеса свели нас. В буквальном смысле. То, как Вы случайно решились открыться мне тогда, все изменило. Как видите, не только для Вас, но и для меня.

– Жизнь удивительна, – отозвалась Лена, ошеломленная горячим признанием Вилина. – Илья Алексеевич, я так поражена, что даже не знаю, с чего начать… Позвольте мне… Ну, конечно. Плох тот писатель, который не боится оказаться графоманом! – девушка коротко рассмеялась. – Как это точно характеризует мое отношение к творчеству. Как емко и глубоко. Думаю, Вы понимаете. Чувствую все то же самое, делаю все то же самое, что и Вы, и тоже никому не рассказываю.

– Вы тоже боитесь?.. немыслимо! Боитесь, что Ваша тяга писать – всего лишь стремление оправдать свое существование, а вовсе не природный талант?

– Изумительное совпадение, – кивнула Лунь, будто бы и не слыша, что Илья у нее спросил. – Как такое может быть? Как можно, встречая человека, настолько похожего на себя, не верить, что эта встреча произошла не просто так?

Затем она помолчала, глядя глубоко в себя. Илья Алексеевич терпеливо ждал. Ему стало жарко. От волнения они оба ускорили шаг.

– Талант! – сказала Лена, наконец. – А есть ли он? И что это? То, как мы оцениваем свое творение? То, как мы придумываем его? То, как мы относимся к искусству? То, как наши строки оценят другие люди? Природный дар? Генетическая предрасположенность? Дыхание Бога? Наше внутреннее самоощущение? Наше психологическое состояние? Или все вместе? Или ничего из этого? Я могу предложить еще девяносто девять вариантов, но истины это не раскроет. Как можно быть уверенным в том, что обладаешь талантом, и не бояться обнаружить, что его нет?.. Для многих – это хуже, чем смерть. Страх потерять свой талант или столкнуться с мыслью, что на самом деле его не было – хуже всего для человека, который привык, что он отличается от остальных.

– Черт возьми, Лунь! – повысил голос Илья Алексеевич. – Да Вы шутите! Вы следили за мной, подслушивали мои мысли? Как Вы все это узнали? Откуда? Вы читали мои мысли, не иначе!

– Держу пари, это еще не последнее совпадение, которое нас настигнет.

– Не верится. Нет, Вы тоже?.. Вы тоже хотите быть писателем?

– Мечтаю. Но эту мечту держит в узде суровая действительность. Я почти окончила филологический. Все то множество прочтенных мною книг, начиная античной литературой и кончая современной прозой, как бы смотрит на меня свысока и говорит, чтобы я сидела на своем месте и даже не пыталась рыпаться, стремясь забраться на их высоту. Даже если во мне и есть удивительно сильное желание творить, во мне нет ни грамма гениальности, а если этим не одарен, то, сколько ни старайся, а выйдет из тебя посмешище…

– Это мой главный страх, – понимающе закивал Илья Алексеевич. – Я тоже много читал, Лунь. Помните, Вы сказали, что книги – это порталы, позволяющие нам подчинять себе пространство и время? Причем не в переносном смысле, не ради красивой метафоры будь сказано, а на самом деле! Маленькие бумажные машины времени, перенаправляющие синапсы нашего мозга в параллельные миры… Та же самая мысль приходила ко мне несколько лет назад. Почему физики не начали исследовать эту потенциально взрывную гипотезу?

– Думаю, потому что физики в прямом смысле здесь не может быть, ведь наше тело не перемещается в пространстве и времени. Перемещается только мозг, да и то не физическая его оболочка, а нервные импульсы… Значит, этим должна заниматься нейрокибернетика, или…

– Или нейрофизиология.

– Да. Или вообще психологи.

Они помолчали, слушая шелест своих шагов.

– Взрыв мозга, – сказал Илья Алексеевич. – Я – это Вы.

– А я – это Вы.

– Вы словно и не удивлены.

– Удивлена. Настолько удивлена, что даже не могу выказать этого внешне.

Мужчина коротко засмеялся, резко оборвал смех и извинился:

– Простите, это нервное. Я слишком взбудоражен. Умеет же жизнь преподносить сюрпризы. У меня ведь, знаете, видимо, нечто вроде кризиса среднего возраста началось, а тут – такое. Но Вы действительно Лунь… Права была Полина. Вы феномен. Вы – необъяснимое…

– Творчество связывает людей куда крепче, чем быт.

– И тягу к этому я заметил в Вас с первого же визита… заметил и запомнил. А потом, когда видел, как у Вас загорались глаза, когда разговор поворачивал к литературе… Прошу Вас, Лунь, не молчите, говорите со мной! Задайте мне вопрос! Давайте выясним, в чем еще мы с Вами похожи? Мне это жизненно необходимо сейчас.

– Задать Вам вопрос? Хорошо. Но потом – Вы мне.

– Договорились.

Буквально через несколько вопросов, бурное обсуждение которых заняло чуть больше часа, выяснилось, что Лунь и Илья Алексеевич практически идентично воспринимают мир. Они задаются одинаковыми вопросами, их волнуют одни и те же темы. Их взгляды на искусство и творчество, на жизнь и смерть, добро и зло, грех и благо – сходились, и делали это настолько точно, будто два одинаковых эскиза кто-то накладывал друг на друга, чтобы сверить их равенство до микрометра… Все совпадало. Все.

Два человека, гуляющие по ботаническому саду в тот теплый весенний день, одинаково ощущали мир вокруг них. И когда они это окончательно выяснили, открытие стало для них божественным откровением, самым волнительным моментом в жизни, в чем они друг другу признались без промедления.

– Знаете, такого не бывает, а если и бывает, то только один раз. Мною владеет сейчас какая-то эйфория, взгляните на мои кисти, – просил Илья Алексеевич и показывал Лене руку с овальной ладонью и длинными пальцами.

Девушка трогала мужскую кисть и ощущала мелкую дрожь, будто от испуга.

– Да у Вас тоже дрожит, – говорил Илья и смеялся. – Мы даже в этом не отличаемся!

– У меня еще будто бы жар поднялся, – замечала Лена, и мужчина касался ее лба, задумчиво держал руку, затем трогал свой лоб.

– Да, и у меня. И шея горит.

– Все как в тумане.

– Лунь!

– Да, Илья Алексеевич?

Его большие добрые глаза с неизменным детским в них выражением сейчас особенно блестели.

– Я позабыл обо всем на свете! Знаете, что мы с Вами теперь должны делать?..

– Что? – чувствуя головокружение, спросила Лена.

– Видеться с Вами. Чаще. Два или три раза в неделю.

– Не дома?

– Разумеется! Без Полины, Вы же понимаете меня. Как Вы к этому относитесь, Лунь? Хотя, дайте угадаю: с тем же восторгом, что и я.

Лене хотелось плакать от счастья. Они еще долго разговаривали, пока не поняли, что прошло четыре часа с их встречи у ворот ботанического сада. Им пришлось оторваться друг от друга, хотя обоим не хотелось. Вернувшись домой, и Лунь, и Илья Алексеевич находились будто в беспамятстве. Куда выпали эти четыре часа жизни? Словно бы даже не на Земле они провели это время, общаясь друг с другом.

Глава 10. Секреты и кризис

«Говорят, будто каждая первая любовь чем-то необыкновенна! – не ответил Ив на ее слова. – Будто первая любовь сильна, глубока и нежна. Нет, это не так! Первая любовь почти всегда бывает очень проста и незатейлива. Но последняя любовь… Да! она жестока. Она берет в плен и – до конца дней».

Н. Нароков «Могу!»

Лунь долго не могла уснуть в тот сумасшедший день. Ворочалась, вдруг резко подскакивала, садилась в постели, глядя в темноту, смеялась непонятно отчего, растирала лицо, переворачивала подушку, снова пыталась уснуть, но сна не было ни в одном глазу. Тогда она вновь поднималась, вставала, ходила по комнате, бросалась к столу, включала лампу, доставала тетрадь и ручку и в полном беспамятстве записывала несколько строк. Затем, понимая, что не может долго сидеть на одном месте, сосредоточившись на чем-то, поднималась, опрокидывая стул, и снова быстро ходила по комнате, заламывая руки и нервно посмеиваясь.

В ее тетради в ту долгую бессонную ночь появилась самая сумбурная и неясная запись, сделанная в несколько заходов и отражающая не совсем здоровое ночное бдение.

«Разве это могло случиться с такой, как я?.. Здесь явно что-то не то… Розыгрыш. Это розыгрыш. Ошибка. Кто-то ошибся и скоро поймет это. И у меня все отберут. У меня заберут ЕГО. Скажут: как вы могли подумать, что это – для вас? Вы вообще видели свой уровень? Ваш удел – довольствоваться малым, самым худшим, как и все, что было в вашей жизни. Найдите себе пэтэушника и будьте с ним, а Илья Алексеевич вам не ровня, вы уж извините, он вам достался по нелепому недоразумению…

Ошибка либо просто насмешка. Дать почувствовать себя счастливой и все отобрать. И посмеяться над тем, как буду страдать. Я… ничего не понимаю. В голове – каша. Нутро рвет, как от взрыва. Распирает. Как могла я?.. мы с ним?.. Как могла вот так повернуться моя бедная жизнь? Что это? Как назвать? Везение или справедливость?

Со мной происходит странное и страшное. Все гораздо серьезнее, чем я думала в первую встречу с ним. Неужели такое переживает каждый человек? Полная потеря рассудка… Отчего я смеюсь? Почему не могу уснуть? Я будто… пьяна. Сильно пьяна. Без алкоголя. Мы с ним… Илья! Илья… Илья. Илья. Если я напишу это тысячу раз, станет ли мне легче? Никогда. Мне уже никогда не станет легче.

Илья Алексеевич! Моя жизнь – это предисловие к встрече с Вами… это… это… невероятно. Вы живой человек, не литературный персонаж, в которых я обычно влюбляюсь! И я небезразлична Вам. Вы – лучшее, что было со мной!.. Как хочется, но как трудно, почти невозможно, выговорить рядом с Вами все, что чувствуется, мыслится, переживается… Я неожиданно оказалась так переполнена словами, эмоциями и мыслями, что удивительно даже, как не лопается на мне кожа!.. Я – бесконечный источник! Черная дыра! Квазар! Ха! Кто угодно, что угодно, лишь бы – ради Вас, Илья!

Ваше присутствие открыло во мне неисчерпаемый запас… чего? Не знаю. Но Вы, кажется, знаете, и очень хорошо знаете. Ведь Вы начали извлекать это из меня, как фокусник извлекает бесконечно длинный платок из рукава… Вы делаете это так по-детски непосредственно, словно… впрочем, по-детски непосредственно Вы делаете все: смотрите, смеетесь, говорите, ходите, поворачиваете голову, улыбаетесь… Вы – ребенок в теле привлекательного мужчины, и нет в мире ничего более удивительного, чем Вы, Илья Алексеевич!

Я… мы с Вами…»

На этом запись обрывалась. Лена смогла заснуть только к пяти утра. К восьми нужно было подниматься на учебу, но это не волновало ее, ведь она была непоколебимо счастлива. И даже испытывая резь в глазах и жуткую головную боль, широко улыбалась, вскидывая голову и вспоминая об Илье Алексеевиче.

Сам Вилин тоже все время вспоминал о Луни, точнее, он даже не переставал о ней думать, но немного в ином ключе, нежели девушка. После этой встречи, когда они проговорили несколько часов кряду, Лене казалось, что ее чувства взаимны, но на самом деле Илья Алексеевич питал всего лишь удивление и радость от такого необыкновенного знакомства. Да, он был одурманен и счастлив, как и Лунь, смотрел куда-то вдаль горящими глазами и тихо улыбался, а внутри него словно ползли потоки вулканической лавы… медленно, но неумолимо, обугливая на своем пути все, что было там прежде. В особенности – зарождавшийся кризис среднего возраста.

Так же, как и Лене, Илье до конца не верилось в происходящее. Ни разу прежде он не встречал настолько удивительных людей, как Лунь, и при этом настолько похожих на него самого. Это почти стопроцентное сходство выбило его из колеи. Мужчине хотелось чаще видеться и общаться с девушкой, узнать ее как можно глубже, исчерпать до капли, ведь он имеет на это право, он был убежден в этом. Чем лучше он узнает ее, тем легче будет разобраться в себе.

Илья Алексеевич подсознательно понимал, что инициировал в Лене прежде скрытый потенциал, и в этом было нечто новое для него, волнительное, даже будоражащее… Уже по пути домой после их первой безумной прогулки, воспоминания о которой таились в плотном тумане, Вилин знал, точно знал, что уже привязался к Луни сильнее, чем к кому-либо ранее.

Все те странные смутные намеки о бренности его существования, об отсутствии во всем какого-либо смысла, которые делала ему жизнь последний год, все те тревожные, порой пугающие мысли о кризисе, духовном одиночестве, о тупике, в который он попал на четвертом десятке лет… весь этот плотный слой печали и тревог отодвинулся куда-то на задний план и затерялся там бесследно, хотя долгое время Илье казалось, будто ничто в мире не сумеет его отодвинуть, и дальше будет только хуже… Но Лунь сделала это так легко, играючи, словно смахнула крошки со стола… Илья был в восторге. Она сама не понимала, сколько в ней силы, чтобы менять людей и мир вокруг себя.

Лена вдохновляла его. Словно сам космос протянул руки из темной материи, усеянной мириадами мерцающих точек, взялся за горлышко опустошенного сосуда из хрупкого стекла, припал к нему и вдохнул внутрь энергию бесконечного пространства – прямо в глубину души. Именно так он ощущал себя – теперь уже постоянно.

«Вмешательство свыше», – повторял он себе, имея в виду не Бога, не провидение и не рок судьбы, а вечный баланс мудрой Вселенной. Знакомство с этой девушкой было именно тем, чего требовала его душа, и она получила то, чего ей недоставало. Спрос породил предложение. Саморегуляция. Так это называется?

Да, Лунь овладела его мыслями, но не так, как он сам поселился в ее голове. Вилин не был увлечен ею как представительницей противоположного пола – ни на йоту. Он помнил о жене и сыне, наличие которых стало для Лены полумифом, и, разумеется, у него даже в мыслях не было бросать их, потому что не было и повода. Ему казалось, он любит свою семью, и он действительно был примерным семьянином. Несмотря на то, что Ксения была очень практичной и рациональной особой, которой чуждо как вдохновение, так и тяга к искусству. Между супругами давно исчезло взаимопонимание, и иногда Вилин спрашивал себя, а было ли оно изначально?

Ксении всегда претила излишняя мечтательность мужа, которого она порой считала простачком. Молодая женщина не могла понять его странную оторванность от мира, и Вилин знал это, понимал, почему так происходит, часто думал об этом и сожалел. Сожалел не потому, что женился не на той, а потому, что Ксения всегда казалась ему «именно той», даже сейчас ему временами все еще так казалось, хотя душой он чувствовал – она чужая… И это огорчало его.

Илья Алексеевич несколько раз всерьез намеревался поделиться с женой своим секретом, тайной, главной мечтой всей жизни, иными словами, всем тем, чем так легко поделился с Лунью и ощутил себя понятым. Но каждый раз Илья, глядя в глаза жены, менял свое решение на противоположное – молчать, во что бы то ни стало молчать. Он не мог сделать этого, переступить границу, ибо глубоко в нем жило убеждение, что Ксения не поймет, не поддержит, не отзовется на искреннее движение его души.

И все же Илья Алексеевич был привязан к жене, пусть и не любил ее так страстно, насколько могла позволить его широкая душа. Ксения была неотъемлемой частью его многолетнего семейного быта, хотя давно перестала приносить то вдохновение, что давала ему до свадьбы, во время их бурного институтского романа.

Совсем другое дело – маленький Глеб. Илья Алексеевич называл его не иначе как «сыночек» и души в нем не чаял. Порой он ясно понимал, что как отец перегибает палку с нежностями, слишком балует сына, но давал ему лишь то, чего Глебу недоставало от матери, только и всего. Да, Ксения была почти холодна с сыном, светлые материнские чувства в ней так и не проснулись. К тому же она ревновала Илью к Глебу. Муж лелеял сына, а на нее саму уже не смотрел, как прежде, хотя именно она родила ему этого ребенка, она, а не кто-то другой. И Глеб был плодом их любви и семейного счастья, так почему же Илья так обожает сына, рожденного ею, и так стремительно остывает к ней самой?..

Однажды Ксения почти ударила Глеба за какой-то мелкий проступок, и Илья Алексеевич стал случайным свидетелем. В тот вечер он впервые за их супружескую жизнь рассвирепел. Ксения еще не видела его таким злым. Точнее сказать, до того момента Илья вообще никогда не злился, и она думала, он этого просто не умеет. Оказалось, умеет, да еще как. Просто случается это редко. Когда Илья Алексеевич увидел, как жена его замахнулась на сына, а мальчик автоматически вскинул руки, чтобы защититься, он зарычал не своим голосом:

– Ты что делаешь?!

Этого голоса испугались и Ксения, и Глеб. Вздрогнув, оба обернулись и уставились на Илью.

– Сынок, иди к себе, – чуть более ласково сказал мужчина.

Мальчик ушел, а Илья приблизился к жене и начал даже не кричать, а орать. Он устроил ей такую промывку мозгов, что она до сих пор с содроганием вспоминала ее, а это было три года назад, и больше никогда с того раза Ксения не видела мужа даже слегка злым или раздраженным.

Однако в тот вечер его спокойный нрав улетучился, будто человека подменили, и Ксении стало настолько жутко, что она не могла сказать ни слова, пока Илья кричал на нее. Пристыженная, с пылающими щеками, она ощущала себя школьницей, которую уличили в чем-то позорном и вывели в центр класса, на посмешище всем. Она тогда многое поняла и постаралась это принять. Первое: она чуть не потеряла Илью, и это было страшно. Второе: он больше не будет относиться к ней, как прежде, и в этом виновата она сама. Третье: сын значит для мужа гораздо больше, чем она.

То был переломный момент их брака, и больше Ксения ни разу не замахнулась на сына: ни в присутствии мужа, ни в его отсутствие. Молодая женщина по-своему любила Илью и боялась его потерять, даже несмотря на развивающееся с годами недопонимание между ними, устранить которое не получалось. Как бы она ни старалась, а делала только хуже. Регресс был неотвратим, и причина его крылась в существенной разнице темпераментов супругов… А данного природой не исправить, и естественная притирка, которая происходит между людьми, когда они начинают жить вместе, в этом случае оказалась бессильна. Бывают, люди создают семью, не успев разобраться, что просто не подходят друг другу, и временем этого не исправить.

Душа Ильи Алексеевича искала обновления и нашла его в дружбе и общении с Лунь. Мужчина и не думал об измене, он не нуждался в этом, несмотря на то, что всякая творческая личность склонна к подобным увлечениям. К тому же он переживал кризис среднего возраста, а мужчины в этот период как никогда готовы совершать ошибки, на которые имеет каждый человек в таком положении, когда жизнь кажется ненужной.

В молодости Илья Алексеевич был ветреной натурой и влюблялся каждые полгода, причем влюблялся по-настоящему, безумно и страстно, как только может любить мужчина с пылким воображением и щедрой душой. Он всегда был в кого-то влюблен до потери разума, начиная с тринадцати лет. Но со временем это прошло, и когда Илья Алексеевич оглядывался на себя в прошлом или слушал воспоминания родственников о себе самом в подростковом возрасте, он не понимал, как такое могло происходить с ним.

Он задавался этим вопросом всерьез и однажды пришел к выводу, что, по всей видимости, в жизни он стремился к чему-то такому сверхъестественному, чего ему постоянно не хватало до рези внутри, до душевной боли, но искал ошибочно в девушках, а не там, где надо было искать – в искусстве. Душа юноши тянулась к высокому и благородному, но натыкалась на очередное разочарование: противоположный пол лишь некоторое время держал Илью в состоянии экзальтации, следом все шло на убыль, и наступало новое духовное голодание, более сильное, почти звериное.

Странное дело: Илья Алексеевич не был влюблен в Лунь, но полюбил ее странным чувством, каким можно любить родственную душу. Он ни на миг не забывал, что Лена – подруга его племянницы, она гораздо моложе его, наивна и еще не до конца сформировалась как личность. Однако мужчину все равно нестерпимо тянуло к ней. Хотелось, чтобы именно он ее сформировал, закончил, сделал последний штрих.

Занимаясь статьей, Илья задумался и вновь напечатал не то, что следовало:

«Такого не бывает. Все, что Лунь рассказывала о своем воображении, механизме мышления и восприятия, внутреннем мире, чувствах и взглядах – точно совпадает с тем, что ощущаю я сам. Я впервые встретил человека, который смотрел бы на мир моими глазами. Нас свели не случайно – мы должны держаться вместе, вдохновлять и поддерживать друг друга».

Они стали видеться два раза в неделю в том самом ботаническом саду. Темы для разговоров не иссякали, но никто и не чувствовал напряжения, когда вдруг наступало молчание. Это молчание было необходимо обоим, чтобы осмыслить и принять очередное совпадение между ними, проанализировать в связи с этим свое мировоззрение и задать следующий вопрос. Они все еще удивлялись тому, как познакомились, вспоминали первые встречи, когда еще рядом была Полина, и нельзя было многого озвучить, делились секретами, смеялись.

Однажды им повстречался большой бродячий пес с жалостливыми глазами, и Вилин без раздумий присел рядом с ним на корточки, погладил по голове, потрепал за ухо. Лена присела рядом, и улыбка то и дело срывалась с ее губ.

– Эх-х, ты. Бедолага, – вздохнул мужчина. – Кто же тебя бросил, красавца такого?

Пес не ответил, лишь подставлял вытянутую морду под ласковую человечью руку, да шевелил бровями, будто вот-вот заплачет.

– Купим ему поесть, – предложила Лунь. – Я не могу на него посмотреть и пройти мимо. У него же ребра торчат.

Вилин коротко взглянул на нее. Чтобы пес не убежал, Лена осталась с ним, а Илья отправился в ближайший магазин. Когда он вернулся с пакетом сосисок, Лунь заразительно засмеялась. Пес тоже обрадовался, начал кружиться на месте и вилять хвостом, учуяв съестное.

– Ну а что я ему, булочек должен был купить? – развел руками Вилин.

– Что это за порода? – спросила девушка, пока сосиски поглощались с неимоверной скоростью.

– Мне кажется, это помесь. Ретривера с … кем-то еще, – широко улыбнулся Вилин. Было видно, что теперь, покормив бездомного пса, он чувствует себя лучше. – Неважно, что за порода. Он добрый малый. Ну ладно, друг, мы пойдем, – он обратился к псу на всякий случай, – надеюсь, еще увидимся.

И они действительно увиделись. Бани (так назвал собаку Вилин) встречался им еще много раз, и каждую встречу они неизменно кормили его. Это стало их общей традицией, обычаем на двоих, и сблизило еще сильнее.

Ни разу Лунь и Илья не заговорили о том, что их встречи тайны. Ни подруга и племянница, которая и познакомила их, ни жена Ильи даже не догадывались об этих прогулках. Было ли это подло с их стороны? Они так не считали. Они даже не думали об этом, потому что и во время встречи, и даже после встречи видели перед глазами только друг друга.

Больших усилий стоило им не проговориться, сдерживая на губах имя, которое крутилось в голове. Общаясь в институте с Полей, Лена то и дело хотела ей что-нибудь рассказать об Илье, а Илья Алексеевич, переговариваясь с женой, понимал, что вот-вот вместо «Ксень» произнесет «Лунь», потому что к девушке он обращался в десяток раз чаще, чем к жене, и уже привык начинать любую свою фразу со слова «Лунь»…

Полина без подозрений отнеслась к тому, что их с Леной совместные визиты к дяде закончились. Она не увидела никакого совпадения в том, что с того же времени подруга стала веселой и жизнерадостной. Несколько раз Поля звонила Илье, чтобы узнать, не хочет ли он увидеться, как раньше. Но мужчина понимал, что при племяннице общаться с Лунь будет для него невыносимо сложно, а потому отвечал, что очень хотел бы, но работы стало много, и если есть желание, то пусть они приходят, но ненадолго. Предупрежденная об этом Лена отказывалась идти в гости, вежливо ссылаясь на аналогичную занятость и так далее. Иными словами, визиты к Илье Алексеевичу сошли на нет, точнее, Полине так казалось. Ведь она не знала, что за ее спиной дядя и подруга активно встречаются, не считая нужным ставить ее в известность.

Однажды во время прогулки, в очень солнечный день, Илья Алексеевич взял Лену за плечи и остановил, навис над ней, прищурившись.

– В чем дело? – спросила она, уже без стеснения глядя ему в лицо.

В ней не возникло ни тревоги, ни смущения, несмотря на то, что мужчина сделал это резко и без видимой причины. Он просто не мог сделать ей дурного, поэтому и волнения не появилось.

– Глаза Ваши, Лунь, – заговорил Илья Алексеевич нетерпеливо, – поднимите-ка голову. Вот так, – длинные мужские пальцы касались щек и подбородка Лены, регулируя наклон лица.

Она сдерживала счастливую улыбку. «Он ищет повод касаться меня!» – думала она.

– Что с моими глазами?

– Я не могу понять их цвет. Каждый раз смотрю на них, а они – разные. Вы носите линзы? В чем секрет? На ярком солнце они прозрачно-голубые, в пасмурную погоду – серо-зеленые, при электрическом свете – ярко-голубые. А еще я видел серый цвет, ярко-зеленый и почти белый.

– Не думала, что Вы заметите, – смутилась девушка, и Илья умилился этому. – У меня глаза-хамелеоны. Они меняют цвет в зависимости от освещения, температуры, моей одежды. Это странно, я сама долго привыкала. Вообще они голубые, но у зрачка есть мелкие желтые крапинки, из-за которых иногда возникает зеленый цвет…

– Как это удивительно. А волосы Ваши на солнце такие рыжие, что… Хм, знаете, Лунь, признаком чего были раньше рыжие волосы и светлые глаза? – улыбался Илья Алексеевич. – У Вас случайно никаких способностей нет?

– Ну что Вы, Илья Алексеевич! – засмеялась Лена.

– Я понял, Вы просто боитесь инквизиции. Хорошо, Лунь, не будем об этом.

Они говорили об искусстве, книгах, творчестве, делились теориями и предположениями. Но самым главным было то, как и что они рассказывали друг другу о своем желании создавать тексты. О том, как пришли к осознанию истины: они не могут не писать. О своих страхах делиться этой истиной с кем-либо. Об опасениях на деле оказаться всего лишь жалкими писаками, услышать такую критику, от которой перехочется жить. Новой ступенью их отношений стало робкое предложение Ильи:

– Знаете, Лунь, у меня есть кое-какие заметки, записи, я делал их в течение многих лет, храню в столе, уверен, у Вас есть нечто подобное…

– Есть, – кивнула девушка.

– Так вот, подумал я, неплохо было бы, если бы мы с Вами как-нибудь показали их друг другу…

– О, – отозвалась Лена и не на шутку заволновалась.

– Это заставляет Вас переживать?

– По правде говоря, да…

– Я это чувствую. Я и сам волнуюсь. Вдруг Вам не понравится? И тогда…

– И тогда между нами ничего не будет, как прежде.

– Боюсь Вас разочаровать, – подтвердил Илья Алексеевич.

– И я Вас. Давайте,может быть…

– Слегка повременим?

– Д-да, – выдохнула Лена. – Вы такой понимающий, Илья Алексеевич. Не то что бы я Вам не доверяла или не хотела с Вами делиться самым сокровенным, чем ни с кем никогда не делилась, даже наоборот, я осознаю, что только с Вами из всех окружающих меня людей я и могла бы этим поделиться, но… мне просто страшно. Это как вывернуть себя наизнанку, показать все свои слабости. Вы ведь не обижаетесь?

– Я Вас так хорошо понимаю, Лунь. Никого я так не понимал, как Вас. Давайте повременим, я не против этого. Мы должны быть готовы до конца открыться друг другу. Чтобы не пришлось жалеть. Между нами тонкая нить, и я опасаюсь повредить ее каждым неосторожным словом, поступком, движением…

Девушка вздрогнула от его тона.

В тот вечер они загулялись допоздна, не замечая хода времени, и сумерки промозглым холодом опустились на землю, подсвеченные сепией фонарей.

– Вы замерзли, Лунь? – спохватился Илья.

– Да, довольно поздно, – согласилась она. – Вам, наверное, давно пора домой.

– Я не об этом. Вы замерзли, – Илья Алексеевич остановился.

– Да, немного.

Лена поежилась, глядя, как мужчина расстегивает на себе парку. И тут она догадалась.

– О, нет, не надо, Илья Алексеевич, давайте лучше пойдем по домам.

– Почему?

– Вам самому будет холодно, если Вы…

– Ничуть. Я ведь не собираюсь раздеваться.

Девушка непонимающе наблюдала за тем, как Илья Алексеевич полностью расстегнул длинную куртку, распахнул ее на себе и шагнул к Лене. Его лицо оставалось доброжелательным, как и всегда.

– Хотите, чтобы я…

– Почему нет? – спокойно спросил он, не понимая ее замешательства. – Так мы можем еще немного поговорить. А потом пойдем по домам. Я Вас провожу, не волнуйтесь.

Но трудно было не волноваться, когда мужчина, в которого Лена влюблена, изъявляет желание обнять ее и пригреть у себя на груди.

Лунь шагнула к Илье, и он прижал ее к себе, накрыв полами куртки, будто крыльями. «Пышет жаром, – подумала девушка. – Как это невозможно – прижиматься к нему!» Голова ее потерялась где-то на уровне ключицы Ильи Алексеевича. Они молчали, согревая друг друга и будто прислушиваясь каждый к своим новым ощущениям.

– Вам неуютно, Лунь?

– Как раз наоборот.

– Не сочтите за наглость мою заботу, я не держу на уме ничего пошлого. Я просто не хочу, чтобы Вы ощущали неудобства.

– Понимаю, – ответила Лена, упираясь носом в черный свитер.

Она слышала запах его кожи. Неловкость в данной ситуации испытывала только Лунь. Илья Алексеевич действовал из чистых отеческих побуждений и не видел в происходящем ничего необычного. Ему хотелось погладить ее по волосам, как дочь, но он не стал этого делать. Затем он проводил ее домой, игнорируя назойливые звонки жены.

Неделя встреч сменила другую. Они условились, что будут видеться так часто, как могут: два раза в неделю уже недостаточно им обоим. Лунь была безумно счастлива. На фоне высокой и статной фигуры Ильи Алексеевича, доброго брюнета с голубыми глазами и волнистыми волосами, щетиной и характером ребенка, все остальное просто теряло очертания. У девушки появились силы в одиночку поднимать на ноги брата, терпеть будущие выходки матери, искать новую работу, одновременно справляться с учебой. Будущее уже не пугало ее. Проблемы, конечно, не испарились, но смириться с ними стало гораздо легче, и, стиснув зубы, Лена улыбалась, потому что теперь у нее был повод жить.

Илья Алексеевич… бочка меда, превратившая все остальное в небольшую ложку дегтя, которую девушка охотно съедала. Возможность видеться и общаться с Вилиным выбелила жизнь Лены. Она чувствовала неподдельный интерес к своей персоне, и пока был жив этот интерес, была жива надежда сблизиться с Ильей еще сильнее, возможно, даже добиться его…

Сначала ослепленная счастьем, Лунь и не помышляла о том, в каком русле будут развиваться их отношения в будущем. А затем все чаще начала спрашивать себя: «Что будет дальше? Так и будем видеться и общаться – неделю за неделей, месяц за месяцем?.. Год за годом? Что – дальше? Дальше должно что-то быть…» И понимала, что во имя этого «чего-то», некого изменения между ними, она должна сделать шаг, но каков должен быть этот шаг? Очевидно одно: ей нужно во что бы то ни стало удерживать Илью около себя, чтобы он привык и привязался к ней еще сильнее, чем сейчас. Нужно, чтобы он без нее не мог.

Лена видела, что Илья обожает ее как дочь, но надеялась, что отцовские чувства перерастут в нечто большее. Нужно только дать время, и Вилин полюбит ее, обязательно полюбит, потому что она достойна его любви больше, чем кто-либо. Они ведь просто созданы друг для друга, так неужели все может кончиться на дружбе? Да, он уже женат. Что с того?..

Нужно только запастись терпением, постоянно быть рядом с ним… Терпение – вот, чего ей всегда не хватало. Сидя по вечерам у зеркала, расчесывая волосы и покусывая губы, Лена, сама того не сознавая, выстраивала целую стратегию поведения с целью завоевания сердца Ильи. И это было очень на нее не похоже.

Глава 11. Ревность и лесть

«Я чувствую опасность. Если вы знаете, что под полом вашей комнаты живет ядовитая змея, то вы не можете быть спокойным. Не правда ли? Она ни разу не выползала, и вы знаете, что нигде нет щелей, через которые она могла бы выползти, но… Но одно то, что она там, под вашим полом, будет пугать и мучить вас».

Н. Нароков «Могу!»

«Ревность – такая штука, что, в общем-то, ее не победишь. Никогда. Сколько бы ты ни старался. Бывают сильные люди, которые могут победить все что угодно – врагов, друзей, одиночество. Но с ревностью тут другой разговор. Надо просто взять и вырезать себе сердце. Потому что она живет там. А иначе каждое твое движение все равно будет направлено против тебя. Как будто в болоте тонешь. Чем больше стараешься выбраться, тем быстрее уходишь в трясину».

А. Геласимов «Жажда»

«Я теряю его. Я почти уверена в этом. Спрашивать что-то у него – бессмысленно. В отличие от меня он счастлив. Я слышу это даже в его дыхании перед сном. Когда мы ложимся спать и лежим рядом в тишине, я слушаю, как он дышит, медленно погружаясь в сон. Спокойно и ровно. Так дышит человек с чистой совестью. Его ничто не беспокоит. Не беспокоит, что его семья разрушается.

Наши с ним жизни разделились. Я даже не заметила, в какой момент это произошло. Благо, что постель все еще одна. Хотя от этого ничего не меняется – он все равно давно не обнимает меня… Я упускаю из вида нечто важное. Я не способна это обнаружить, а оно меняет мою жизнь в худшую сторону. С ним что-то происходит. Он окрылен, воодушевлен. А я? Разбита.

Служебный роман? Но может ли он изменять мне и совсем не терзаться? Ведь в его взгляде нет вины, а в голосе не звучит фальши. Нет, здесь что-то иное. Что-то, что он сам не считает преступлением границ. Но если это не измена, то почему он не рассказывает мне? Он ничем со мной не делится… Иногда мне кажется, последняя нить, которая нас связывает – это Глеб.

Нет никаких ссор и скандалов, измен и обманов, а брак все равно разваливается. Все тихо, мирно, со стороны можно подумать, что даже идеально. Он хороший мужчина и муж, но что происходит? Дело во мне? Между нами гуляет холодок, и если я хочу назвать его нежно, ласково коснуться или что-то еще, я вижу, что это выходит у меня неестественно… и мне становится противно, когда я думаю, что он тоже это ощущает, эту наигранность, будто на публике. Когда это появилось между нами?.. Как исправить? Все это ужасно, и я уже просто не знаю, что с этим делать. С каждым днем Илья все глубже уходит в себя: я вижу, там он действительно счастлив, в своих мыслях и воспоминаниях. О ком же он вспоминает, о ком он думает? Женщина ли это?»

Ксения закрыла блокнот, спрятала под матрас, поправила волосы и отправилась кормить сына. Слез было немного, и высохли они очень быстро. Бытовые дела осушают любую печаль. Но молодая женщина, вполне привлекательная, была не в настроении. Тревога сжимала ей сердце. Ильи снова не было дома. Ксения приезжала домой с работы, приводила сына из детского сада и видела пустой дом. Дом, где раньше встречал их Илья, целуя жену и поднимая сынишку на руки. А сейчас его просто не было. И так уже не первую неделю.

С недавних пор Илья уходил и проводил где-то по несколько часов подряд. На все вопросы отвечал, что гуляет, проветривается, потому что ему сложно целый день сидеть дома, а в первой половине дня ему лучше работается, чем во второй, которую он тратит на отдых на свежем воздухе, ибо мысли его застаиваются и он становится неработоспособным. Отвечая в таком духе, Илья Алексеевич ни в чем не врал, лишь недоговаривал по вполне объяснимым причинам. Он прекрасно знал нрав своей ревнивой жены. Он также знал и то, что настоящего повода для ревности у Ксении нет, но если она узнает о том, что он гуляет не в одиночестве, она себе его придумает. А поэтому ее психическое здоровье необходимо уберечь от этой информации. Чем он и занимался до сих пор вполне успешно, не думая о том, что тайное всегда становится явным.

Сначала Илья возвращался в шесть вечера, но как-то раз задержался до половины седьмого и стал постоянно приходить в это время. Ему не хватало времени с Леной, и он часто забывал о том, что ему нужно домой, где ждет семья. В беседах с девушкой часы летели как минуты. Вилин возвращался с этих прогулок веселым и экзальтированным, но старался, чтобы это не бросалось в глаза. Жена его, однако, была далеко не дура и все заметила. Она спросила его, с кем он гуляет, и Илья ответил, что гуляет один. Ксении хотелось верить в это, она изо всех сил старалась верить своему мужу, который никогда прежде ее не обманывал и не давал реальных поводов для ревности.

Вот и сейчас они с сыном ужинали вдвоем, и Ксения размышляла, где же сейчас Илья и с кем.

– Ма, а где папа? – спросил маленький мальчик с темными волосами и светлыми глазами. Глеб привык, что отец всегда ужинает с ними, и не мог отвыкнуть от этой традиции.

– Хотелось бы и мне знать, где он, –ответила Ксения, нервно накладывая слипшиеся спагетти в пустую тарелку мальчика. – Как вернется, спросишь у него сам. Если он, конечно, вернется.

Глеб взглянул на маму и передумал что-либо спрашивать. В свои пять с небольшим он прекрасно знал: если мама не в настроении, лучше молчать и вести себя тихо. Пресные спагетти он пережевывал аккуратно, чтобы не дай бог не чавкнуть, иначе мама могла накричать на него, сорваться, и тогда мало не покажется. В последнее время маленький Глеб действительно редко видел отца, которого горячо любил, и вынужден был проводить время с матерью, которую боялся.

В это время Илья Алексеевич шел по парку, держа Лену под руку, и последнее, о чем он думал, это семья. В этот вечер Лунь решила, что они с Вилиным сблизились уже достаточно, чтобы она применила свой первый стратегический маневр, реакция на который подскажет ей, как действовать дальше. Девушка полагала, что время самое подходящее, но ошибалась в этом.

– Ну вот, и снова время пролетело, словно миг…

– Да. Как и каждый раз. Мне с Вами безумно интересно.

– Взаимно. Не хочется расставаться.

– Придется, Лунь. Но, прошу Вас, не расстраивайтесь. Мы с Вами не последний день живем. Я Вас хорошо понимаю. Помните: завтра будет день, завтра будет встреча и новые обсуждения. Мы обязательно поговорим с Вами о средневековом эпосе, Вы знаете, когда я читал «Беовульфа» впервые… впрочем, завтра!

– Ох, Илья Алексеевич, – вздохнула Лена с сожалением, – мне так неудобно говорить это. На счет завтра…

– Что, Лунь? Вы не сможете?

– Завтра никак…

– У Вас что-то случилось? Говорите, как есть. Может, я могу помочь чем-нибудь?

– Видите ли… даже не знаю, с чего начать. В институте есть один молодой человек, и он… предложил мне увидеться. Я подумала – чем черт не шутит? – и дала согласие. На самом деле он давно добивался моего внимания, и вот… решила дать ему шанс.

Лена виновато улыбнулась и робко пожала плечами, пристально наблюдая за каждым мускулом на лице собеседника. Но там ничего не дрогнуло.

– Лунь, ведь это так замечательно! – обрадовался мужчина с детской искренностью. – Как его зовут? Расскажите о нем больше! Как Вы с ним познакомились? Надеюсь, он достоин Вас. Ведь Вы такая необыкновенная! Я желаю Вам только самого лучшего в этом плане!..

«Неужели он не догадывается, что лучшее для меня – лишь он сам?» – обреченно подумала Лена. Ей пришлось доигрывать роль до конца, рассказывая придуманную историю и всеми силами скрывая катастрофу внутри себя. Илья Алексеевич не выказал даже дружеской ревности, не то, что мужской! Ведь она проведет время с другим, когда могла бы провести его с Вилиным. Наоборот, он был рад за нее и готов помочь советом, выслушать.

Такая реакция означала только одно: Лена неинтересна ему как девушка. Она просто не в его вкусе, и ничего с этим не поделаешь – как ни одевайся, как ни веди себя, а этого факта не исправить. Вилин рад, что у Лены, наконец, появится молодой человек, даже учитывая то, что это повредит их встречам. Что может быть красноречивее? Что может еще грубее поставить на место размечтавшуюся влюбленную дурнушку?..

Да, Илья Алексеевич умен, добр, талантлив и привлекателен, и, что самое главное, привязан к Лене, но вот в чем вся трагедия – он смотрит на Лунь и в упор не видит в ней представительницу противоположного пола. Он видит бесполое существо, настолько близкое ему по духу, что это сходство кажется магией, сном, чем угодно, но не реальностью.

Большей обиды Лена еще не испытывала. Она-то видела в Илье в первую очередь спутника жизни, надежного мужчину, плечо, на которое можно будет опереться… Илья был идеалом для нее, воплощением всего лучшего в человеке, в мужчине, она любила его любовью-восхищением, но… она не привлекала его, хотя, без сомнений, была далеко не дурнушка, и внешность ее можно было назвать «породистой».

«Ему нравится только моя душа, – думала Лена. – Это тот тип людей, которым совершенно не важна внешность. И в моем случае это плохо».

Да, Вилин не вызывал в ней интимного влечения, просто не мог вызывать, пока вел себя так, словно он ей отец, но все же Лена видела в нем в первую очередь мужчину, небезразличного ей. В этом их мироощущения расходились в противоположные стороны.

История о неком «парне из института» была выдумкой, и маневр не оправдал себя. «Это было слишком смело, к тому же рано, как оказалось», – решила Лунь.

Претерпев разочарование и серьезно обдумав стратегическую неудачу в течение получаса, девушка пришла к выводу, что Илью Алексеевича она пока не потеряла, значит, эта преграда не должна остановить ее. Продолжая болтать с Ильей о первых впечатлениях от прочтения «Беовульфа», она весело улыбалась и параллельно размышляла:

«Если он не ревнует сейчас, еще не факт, что не будет ревновать потом. Что-нибудь мы с этим сделаем. Нельзя останавливаться на полпути. Нельзя. На несколько попыток меня еще должно хватить. Может быть, он просто не подал вида».

Лена решила извлечь из неудачи выгоду и сменить тактику, если эта не работает – действовать более тонко, включая всю свою женскую натуру. Самое странное, что девушка никогда не была стратегом и чаще всего, увидев недостижимую цель, отступала. Но сейчас все было иначе – она изменилась, она будет держаться за эту соломинку до последнего, может быть, даже рвать глотки, но не отпустит просто так.

«Я достойна его, я достойна, черт возьми! Я достаточно настрадалась и заслуживаю взаимности с его стороны, и я ее получу! Это будет моя компенсация. Ничего другого мне не нужно. Ни от кого более. Только от него».

И следующий шаг Лены оказался успешным. Она сделала вид, что отменила вторую встречу с выдуманным ухажером в пользу Ильи Алексеевича, и тот незамедлительно предложил ей увидеться. Это произошло спустя несколько дней, и девушка выставила все так, будто первое же свидание ее разочаровало.

– В чем же дело, Лунь? Чем он Вам не угодил? – недоумевал Вилин и хмурил густые брови.

Смешав печаль, смущение и кокетливость с помощью неподражаемой актерской игры, свойственной практически всем женщинам, Лена подняла глаза и ответила:

– Видите ли, милый Илья Алексеевич, все познается в сравнении. Оказалось, нам с ним совершенно не о чем говорить. Неуютно мне с ним было – с первых же минут. Иными словами, до Вас ему очень далеко…

Высокий небритый брюнет моментально расплылся в самодовольной улыбке и, не сумев скрыть смущения, отвел глаза. «Сработало!» – обрадовалась Лена. Испытывая гордость и необъяснимое удовольствие, Вилин не мог придумать, что тут можно сказать. Он ощущал себя мальчиком, которого отчаянно хвалят воспитатели.

Они шли в необычном для них молчании, и Лунь дрожала от того, что сделала ему приятно. Несколько минут оба пытались побороть внезапную волну эмоций. «Нужно ковать, пока горячо», – решилась девушка. Остановившись, она нежно подхватила кисти Вилина. Тот в замешательстве посмотрел ей в глаза и прочистил горло.

– Милый Илья Алексеевич. Я должна кое-что сказать Вам.

– Да. Лунь. Я… слушаю, – Вилин стиснул ее ладони в своих, и Лена ощутила, как он силен и как взволнован.

Это был лучший момент в ее жизни, вне всяких сомнений, и ей едва лишь удавалось вести свою хитрую актерскую игру.

– Илья Алексеевич…

– Что бы там ни было, я слушаю Вас, Лунь.

– Я подумала на счет… Вашего предложения, и, и мне кажется, я готова, – произнесла Лена и отвела глаза.

– Вы уверены, Лунь? Ваш голос так дрожит…

«Потому что я люблю Вас!» – почти вырвалось у нее.

– Для меня это большой шаг, но я все обдумала. Я доверяю Вам.

– Как я рад! – Вилин залился смехом и приобнял девушку за плечи. – И для меня это – более чем серьезно. И я доверяю Вам больше, чем другим! Лунь, как Вы необычайны! Вы – тот человек, кому я могу дать строки, написанные мною, и не испытывать иррационального страха. Ведь Вы разделяете мои чувства и мысли, Лунь. Вы – чудо.

Он говорил это столь быстро, воодушевленно – едва слово появлялось в уме, как тут же слетало с уст. Небритое лицо сияло неподдельной радостью, глаза блестели, брови взлетали. Лена почти не помнила себя, она просто горела от этих слов, горела вся, и было ей легко и хорошо становиться пеплом, лететь…

– Это переход на новый уровень, – продолжал Илья Алексеевич. – Для меня это многое значит. Как, впрочем, и для Вас. Вы ведь понимаете меня, безупречно меня понимаете, и… извините, мысли слегка путаются, – он засмеялся немного нервно. – Неужели теперь мои тексты прочтет кто-то, кроме меня? Все эти годы ни одна живая душа, понимаете?.. даже не касалась их, не видела. А теперь! Это волнительно. Делиться с кем-то самым сокровенным, что у меня есть. Хотя, зачем я объясняю, ведь Вы ощущаете то же самое. Необыкновенная жизнь! А что, если Вам не понравится? – мрачно закончил он.

Лене хотелось остановиться, подняться на носочки, протянуть руки и крепко прижаться к собеседнику, обхватив его за шею, уткнувшись носом в теплую грудь. Пусть удивляется, пусть думает, что угодно, но ей просто необходимо обнять его, обнять со всей нежностью и добротой, которых он достоин. Почувствовать щекой его колючую щеку, коснуться губами уха, уловить его тихое дыхание на своей коже… Быть ближе. Хотя бы ненадолго. Мучительно знать, что это неосуществимо по природе вещей.

«Я бы коснулась кончиками пальцев его жестких густых волос, словно древней мозаики из цветного стекла где-нибудь в средневековом итальянском соборе, с трепетом и благоговением», – пронеслось в голове у Лены.

– Это значит для меня не меньше, чем для Вас. Взаимность, которая дана мне, делает меня счастливой, Илья Алексеевич. Открыть свои тексты кому-то – все равно что впустить в свою душу, в свой мозг… Для меня это высшая степень доверия. Прав был Тютчев, когда писал: «Мысль изреченная есть ложь». Сколько сейчас правильных слов в голове, и как убого звучит, когда я пытаюсь их выразить.

Илья Алексеевич напоминал цветущий пион.

– Знаете, Лунь, у меня такое предчувствие, словно… – он запнулся, подбирая слова, – это, пожалуй, до смерти наивно.

– Позвольте мне угадать, – ласково предложила Лена. – У меня тоже есть предчувствие. Словно этот шаг во многом изменит нашу жизнь, и мы находимся на пороге чего-то нового, грандиозного… нового этапа жизни. И с нашей нынешней позиции оценить масштабы грядущих изменений нельзя.

– Можно лишь почувствовать, что они приближаются, – дополнил Илья. – Как Вы это делаете, Лунь?

– Чувствую Вас.

– Кажется, я Вас – тоже.

Они обменялись адресами электронных почт и условились, что сегодня же пришлют друг другу весточки с заветными строчками. Было решено начать с малых порций – несколько абзацев текста. Большего объема для первичной взаимной оценки не требовалось. Речь шла не о новизне сюжета, не о степени проработанности персонажей, и даже не о глубине проблематики, а о стиле, о самом уровне изящного плетения ткани текста. Они оба хотели в первую очередь узнать, не ЧТО они создают, а КАК они это создают, какими методами каждый из них художественно мыслит и воплощает.

Лена смертельно боялась разочаровать Вилина. Илья Алексеевич стал для нее средоточием всего эстетического. Его литературный вкус был поистине тонким и высоким. Он обожал Марселя Пруста, Достоевского, Беккета, Джойса, Кальвино, Кортасара, Фаулза, не испытывал отвращения к Сорокину, но больше всего в жизни любил античную и средневековую литературу, впрочем, Возрождение в лице Данте, Боккаччо, Вийона и Шекспира тоже не ускользало от него.

Кроме того, Лена любовалась Ильей, словно произведением искусства, с восхищением и томлением в груди. Похожее она испытывала, когда впервые увидела «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля. Репродукцию, конечно, не оригинал. Но у Лены все равно перехватило дыхание. С тех пор картина была ее любимейшей среди всех. Потягаться с ней могла разве только «Девушки с жемчужной сережкой»…

Природная привлекательность Ильи, его естественный магнетизм поражали. Но чего бы они стоили, не будь он так начитан и умен, воспитан и вежлив? К чему была бы эта внешность, будь он пустышкой внутри? Она бы ничего не значила для Лены, а только отталкивала, как грязный фантик. Девушка, оканчивая филологический, как казалось ей, знала об искусстве меньше, чем журналист с экономическим образованием. И это был еще один повод для особого упоения…

Теперь они могли общаться и по телефону, и по электронной почте. Лунь опасалась, что эти способы связи заменят им реальные встречи. Илья может захотеть видеться реже, а чаще – переписываться.

Вернувшись домой в тот день, Лена, не ужиная, бросилась к книжному шкафу и вытащила с верхней полки толстую черную папку, перевязанную затертой от времени бечевкой. Немного постояла с ней, прижав к груди, посреди комнаты, и решительно села на пол. В этой таинственной пыльной папке долгие годы томились самые драгоценные фрагменты ее воображения, зафиксированные на бумаге. В ней бережно аккумулировались все литературные попытки Лены, начиная с того самого момента, когда она впервые осознала себя неполноценной без этих попыток… Некоторые были длиною в одно емкое предложение, некоторые растянулись на несколько страниц. Ничего не было окончено.

Приняв позу лотоса, девушка раскрыла папку и аккуратно разложила перед собой отрывки потенциальных романов, повестей, новелл, рассказов, очерков. Она замерла, разглядывая разношерстную толпу своих же фантазий, и вдруг как никогда ясно поняла: это ее единственное наследие, это все, что она умеет делать в жизни. Все это – осколки ее мозга, и только они останутся миру после того, как ее самой не станет. И мир примет их молчаливо, как принимал уже тысячелетиями артефакты человеческой культуры.

– «Одна работа, никакого безделья, бедняга Джек не знает веселья», – тихо проговорила Лена и провела пальцами по хаотично перемешанным листам разного размера и цвета. Словно карточная дуга, они вытянулись перед ней.

Почерк везде был разный. Он до сих пор не принял устойчивый формы. То и дело менялся под воздействием неизвестных факторов. Лена никогда не писала одинаково, и любой графолог уверенно заявил бы, что автором этих записей не является один и тот же человек.

Огибая Лунь, дорожки текстов растекались в разные периоды жизни, впадая туда, где они были созданы. Тончайшие нити чернил оказались прочнейшим связующим между прошлым и настоящим. То небрежные, то размашистые, то аккуратные и бисерные, то совершенно неразборчивые буквы, сливаясь в веревочки, позволяли Лене вернуться в пережитый этап, взглянуть на него по-новому, заново испытать забытый эмоциональный фон.

– Машина времени… – прошептала девушка. – Что тут у нас? – она пробежалась глазами и вытащила лист наугад.

«В столь сонном состоянии незначительным показался легкий хлопок за спиной. Фаина отметила про себя, что на улице сильный ветер, а в коридоре сквозняк, но особого смысла этим обстоятельствам не придала – засыпала на ходу. Сейчас хотелось только одного – поскорее сделать свои дела и вернуться в постель, укутаться в одеяло, как гусеница в кокон, одну руку засунуть под прохладную подушку и сладко заснуть… Заснуть, чтобы сбежать из реальности, где было столько нерешаемых проблем и трудностей, заснуть, чтобы не думать о болезни, с которой придется жить оставшуюся жизнь. Заснуть, чтобы не вспоминать о соседе и его странных выходках. Заснуть, чтобы не корить себя за что-нибудь. Всегда находилось, за что».

Луни казалось, что писал эти строки какой-то посторонний человек, но не она. Она не узнавала свою же манеру изложения. Не из-за давности написания, а потому что эта неоконченная история создавалась в состоянии психологических приступов несколько лет тому назад.

Затем она выхватила еще один лист из общей кучи и поднесла к лицу, настороженно прищурившись. Там было всего два предложения, и идеальный каллиграфический почерк был так непохож на то, как Лена писала обычно:

«Шквалистый ветер не только сбивал с ног, но и перемещал по льду технику. Спасатели извлекли из реки мертвое тело девочки, пропавшей без вести месяц тому назад…»

– Месяц тому назад, – повторила Лена. – Тельце ее было сплошным белым пятном, одежды практически не осталось. Водолаз, обнаруживший замерзший трупик, сидел в стороне, и плечи его тряслись. Не от холода…

В большинстве случаев Лена писала о чем-то негативном. По ее глубокому убеждению, только темная сторона человеческой жизни заслуживает внимания писателя, только ее нужно исследовать в поисках ответов на вечные вопросы.

Около получаса Лена перебирала листы, перечитывала самые разные строки, сравнивала их и выбирала, что из этого достойно прочтения Ильи Алексеевича. Наконец, несмотря на сильные сомнения, отрывок был выбран.

«А ведь ОН сейчас, одновременно со мною, сидит у себя дома и тоже решает сложнейший вопрос, волнуется, выбирает такой фрагмент, чтобы произвести на меня впечатление. Как это безумно приятно», – думала Лена и улыбалась. Равенство положений придавало ей уверенности. Она взяла лист и села за допотопный ноутбук, чтобы перепечатать текст в электронный вид.

Эту заметку, созданную полгода тому назад, Лунь считала самым идеальным, что вышло из-под ее руки, а потому принципиально не стала менять ни слова.

«…Темная материя текла по его опухшим венам вместо крови. В его зрачках фракталами расцветала Вечность. Глядя перед собой, он видел само Время и знал о нем самую важную вещь. Время – всего лишь категория восприятия мира, а мир куда более сложен, чем человек способен ощутить. Бесконечность – далеко не предел, и не имеет значения, двигаться в плюс или в минус. Ибо не существует большого и малого за границами человеческого мировидения, нет никаких размеров, лишь рамки, придуманные людьми. Человеку нужны границы, чтобы не сойти с ума.

Невозможно найти самую малую частицу всего сущего, как и невозможно познать, конечна ли Вселенная. Это не имеет смысла, ведь наименьшее равнозначно наибольшему, и никогда не постичь предела того и другого. Частицы, атомы, электроны и протоны, кварки… что дальше? Все делится бесконечно. Материк, планета, солнечная система, галактика, Вселенная… что дальше? Все бесконечно приумножается. Наибольшее – это наименьшее. Все замыкается в самом себе, и этот круг не разорвать. Змея пожирает сама себя. Колесо вертится.

Бесконечное пространство наполнено разными формами энергии. Вопрос лишь в ее форме. Он, глядя на мир, знал это. Он видел, что мир подобен карточной колоде, радугой разложенной на столе умелым крупье. Каждая карта повторяет предыдущую. Бесчисленное множество измерений. И это не удивляло его, того, кто пьет материю космоса из синей чаши с серебряной каймой.

Пространство вечно поглощает самое себя. Но Времени не существует в действительности, а это значит, оно поглощает себя в один непрерывный и бесконечно повторяющийся миг…»

Набирая текст, Лена улыбалась. Ей вспомнилось, что она ощущала, когда эти строки впервые возникли в ее голове, и как было приятно извлекать их, будто нанизывать бисеринки на медную леску толщиной с волос. Сейчас то состояние гармонии снова овладело ей, через текст преодолев временной коридор. Лена даже позабыла об Илье Алексеевиче и очень удивилась, когда вспомнила, для чего она вообще начала копаться в старых бумагах. Текст унес ее куда-то далеко от планеты Земля. Туда, где размыкались сингулярности, а горизонт событий черных дыр принимал в свои жадные объятия новых гостей. Чтобы никогда не выпустить обратно.

Не без волнения Лунь ввела в окошко электронный адрес Вилина и отправила письмо еще до того, как подумала, что надо было сначала дождаться его письма… На смену радости и гармонии пришли самые волнительные минуты в жизни Лунь. Ей вдруг показалось, что Вилин ничего не пришлет в ответ. Просто передумает. Или прочтет этот отрывок и настолько разочаруется, что прервет общение с девушкой. Смутные ощущения сбивали Лену, отталкивая от истины. Время шло. Ответа не было.

Глава 12. Литература и мечты

«Она так молода, совсем еще дитя. На нее нельзя сердиться. Ведь она всего лишь женщина. Есть много такого, что ей никогда не понять: как богата мужская жизнь, как неизмеримо трудно быть человеком, для которого мир нечто гораздо большее, чем наряды, дом, дети».

Дж. Фаулз «Любовница французского лейтенанта».

Когда Илья Алексеевич возвратился домой тем вечером, он обнял сына и первым делом отправился в свой кабинет, дабы исполнить оговоренное. Но путь ему преградила жена, категорически настроенная на выяснение отношений. Спустя пару дерзких фраз из уст Ксении Илья обреченно сказал: «Хорошо, высказывайся, только пусть Глеб уйдет к себе». Мальчик ушел, а Вилин выслушал все, что накипело в душе молодой женщины, которая ощущала себя брошенной. Затем он взял ее за руку и невозмутимо произнес:

– Никакой измены нет. Тебе не о чем волноваться. Я люблю свою семью и не намерен вас бросать. Это все твоя паранойя. Ты все придумала.

Ксения начала протестовать. Это длилось долго, но спровоцировать Илью на конфликт не получалось. Он выглядел совершенно счастливым, а счастливые люди не злятся и не ругаются. Наконец, от переизбытка эмоций Ксения разрыдалась, и Илье пришлось обнять ее и успокоить поглаживаниями по волосам. Обнимая плачущую женщину, он думал о том, что слишком много времени потратил на нелепые обвинения и не менее нелепые оправдания. Сейчас он мог бы уже набрать и отправить текст девушке, которая не выходила у него из головы. А возможно, письмо от нее уже висит в его электронном ящике… письмо, которое изменит между ними что-то… О чем-то другом у Ильи не получалось думать.

– Извини, Ксень, мне нужно немного поработать.

– Что? Опять ты в свой кабинет сбегаешь от меня? – возмутилась жена, едва успокоившись.

– Пока гулял, мозг освежился. Появилась парочка новых мыслей. Мне необходимо их зафиксировать, пока не забыл. Не обижайся. Я недолго.

– Ладно…

Ксения нехотя отпустила мужа. Она верила ему по поводу любовницы, а точнее, ее отсутствия, но ревновать к работе ей никто не мог запретить, даже здравый смысл. Илья Алексеевич ворвался в кабинет и открыл ноутбук вспотевшими ладонями. Так и есть – письмо уже было на почте, но он испытывал такое волнение, что боялся открыть его.

«Сначала напишу и отправлю свое, чтобы она не переживала, ожидая мой ответ, а потом уже буду читать то, что она прислала», – решил мужчина и полез в выдвижной ящик стола.

Оказалось, выбрать что-то из коллекции своих записей не так уж просто. Процесс требовал максимальной сосредоточенности. «Она не должна подумать, что я жалкий графоман, не имеющий даже толики таланта. Я должен выбрать самое лучшее. Она достойна самого лучшего, что я написал на данный момент».

Вилин искал лучшее, потеряв счет времени и забыв об обещании, данном жене. Он не помнил о жене. Он думал лишь о том, что не просто так оттягивает очень волнительный для него момент. Долго Илья Алексеевич сидел, держа в обеих руках тонкий желтый лист, перечитывая его снова и снова. Затем решил, что это оно. Вот, что было написано там:

«… он шел сюда, чтобы спасти людей. Возможно, даже ценой своей жизни. Он не представлял себя кем-то, вырвавшим сердце и осветившим смрадные болота. Но нечто героическое было в его поступке, и трудно с этим спорить. Он взглянул на разбитые наручные часы. Маленькая серебряная стрелка дергалась на одном месте на фоне темно-синего хронометра. Хотелось отодвинуть момент решающего шага в бездну. И он делал это, пока ему позволяли. Но пора было действовать, иначе его цели могли стать пустышкой. Он подошел к двери. Единственной двери среди бескрайних песчаных барханов цвета охры. Это была дверь – и больше ничего. Но когда он открыл ее, то увидел – за нею уже не пустыня. Прямоугольный клочок буйной растительности тропического леса возник посреди километров безжизненных песков. Он сжал клинок покрепче и шагнул внутрь. Зная, что обратной дороги ему никто не даст».

– Достаточно, – шепнул Вилин и нажал «отправить», не позволив себе раздумывать лишний раз и соблазниться изменить хоть слово.

Его не оставляло дурное предчувствие, что Луни не понравится отрывок, и лишь из вежливости она скажет что-то хорошее. И наоборот, он был уверен, что фрагмент девушки окажется куда лучше по качеству, чем его собственный, и ему будет стыдно.

– Идиот. Конечно, ей не понравится. Как это глупо и самонадеянно.

Илья Алексеевич расстроился и открыл письмо Луни. Он перечитал его несколько раз, исследовал каждое слово, прежде чем заново осознать, сколько глубины и неординарности таится в этой девушке.

«Какой у нее стиль!» – подумал Вилин и с обидой закусил губу. Все свои тексты показались ему посмешищем по сравнению с тем, что крылось в строках юной студентки.

Когда ответное письмо пришло, Лена ожидала увидеть вежливые извинения и намек на то, что им предстоит прервать прогулки. Но вместо этого девушка увидела фрагмент текста, и глаза ее жадно вцепились в него и побежали по строкам. Прочитав, она откинулась на спинку стула и закрыла лицо руками. Оно горело, а ладони были ледяными. Затем Лена снова прочла отрывок, снова и снова. Она не могла остановить себя, ей было мало. Она упивалась словами, которые написал ее любимый человек. И ей хотелось еще и еще. Ей хотелось прочесть ВСЕ, что он написал, до последнего слова.

«Он сейчас читает мое письмо. Боже, о чем он думает? Испытывает ли то же самое, что и я? Или смотрит с презрением и не знает, как ответить, чтобы не обидеть меня? Его текст великолепен. Мой на несколько уровней ниже. Это понятно и слепому… что ответить ему?»

Но пока Лена размышляла, пришло еще одно письмо от Вилина. Там значилось следующее:

«Эмоции излишне переполняют меня, чтобы я мог здраво высказаться. Вряд ли я сумею спать, дорогая Лунь. Я опишу свои чувства завтра, когда мы с вами увидимся, если Вы не против встречи, прочитав мой текст, недостойный и крупицы Вашего. Впрочем, обо всем – завтра. Спокойной ночи».

Лена не стала ничего отвечать, а сразу же выключила компьютер. Она тоже себя не контролировала. О сне не могло быть и речи. От радости у Лены проснулся сильный голод. Ей хотелось, чтобы завтра наступило как можно скорее. Поев, она легла в постель и неожиданно для себя уснула, как младенец.

На следующий день, когда они встретились, от смущения Лена не знала, куда деть глаза. После того, как они с Ильей показали друг другу то, что никому никогда не показывали, ее не оставляло впечатление, будто они обнажились друг перед другом. Обменяться текстами значило для них обоих гораздо больше, чем они могли представить.

– Добрый день, Лунь, – замкнуто поздоровался мужчина, и Лена испугалась этого тона. – Я очень рад, что Вы удостоили меня встречей.

– О чем Вы говорите, Илья Алексеевич?.. Это я должна радоваться, что не разочаровала Вас…

– Разочаровала?! – несдержанно воскликнул Вилин. – Как Вы, с Вашим уровнем текста, можете говорить такое полному профану? Лунь, Ваши строки удивительны! А мои… жалкое подобие…

– Илья Алексеевич! Ведь все наоборот! Все совершенно наоборот! Я восхищаюсь тем, как и что Вы пишите, я… мне мало! Я хочу еще! Я хочу прочесть все, что Вы написали, все, что сохранилось у Вас!

– И Вы не шутите, Лунь?

– Илья Алексеевич, милый, взгляните на меня, – Лена взяла мужскую ладонь и нежно сжала длинные пальцы в знак полного доверия. – Ваша манера изложения покорила меня, клянусь. Я считаю себя недостойной Вашего внимания…

Вилин широко улыбнулся, его детские глаза блестели.

– Все то же самое думаю и я. Вам понравилось? Действительно? Вежливость и жалость ни при чем?

– Клянусь своей мечтой. А Вам?

– Клянусь своей мечтой. Нашей мечтой.

– Выходит, мы зря боялись?

– И Вы боялись?.. Лунь… впрочем, неудивительно. Вы знаете меня лучше других. Мы сделали это шаг, и я…

– Счастливы?

– Именно. Как и Вы?

– О, я…

Горло у Лены сжалось, и Илья, заметив это, рассмеялся, как дитя, и приобнял девушку. Тогда она тоже засмеялась сквозь слезы.

– Мне намного легче, намного, – выдохнула она.

– И мне. Хотя я все еще не осознал, что отныне все будет иначе.

– Я доверяю Вам, как никому больше.

– И я Вам, Лунь. Будьте уверены. Иначе я бы ни за что не открылся перед Вами.

– Мне трудно описать свои эмоции. С меня как будто…

– Сняли тяжелый груз.

– Да.

– Идемте, Лунь. На ходу все как-то легче обсуждается.

– Да. Идемте.

Вилин подставил локоть, и Лена уже привычно состыковалась с ним. Длинная аллея, вымощенная крупным булыжником, приняла их в свой коридор. Разбросанные по ветвям голых деревьев редкие птицы заливисто пели, предвещая весну, как и набухающие почки. Рыхлая влажная земля с перегноем прошлогодней листвы расступалась перед небольшими бледными побегами. Ветер был прохладен, небо – облачно, а воздух – чист и приятен на вкус.

«Какая погода! – думала Лена. – И мужчина моей мечты идет рядом со мной. И мы оба счастливы…»

В тот момент ей казалось, что Вилин почти у нее в руках, будто добиться его не стоило особых усилий. Но Лена выдавала желаемое за действительное. Илья был так же близок ей, как и далек.

– Знаете, Лунь… – «как часто он говорит это свое «ЗНАЕТЕ, ЛУНЬ», как мило это звучит, как я привыкла к этому обращению!», – а ведь я почти не спал.

– Отчего же?

– Вы не ответили на мое письмо. Это выбило меня из колеи. Я решил было, все плохо.

– Простите меня. Я была под впечатлением и плохо соображала.

– Как и я. Знаете, что поразило меня более всего?

– Что?

– То, насколько созвучны, насколько похожи по эмоциональному фону оказались отрывки, которые мы выбрали. Вы заметили, как они перекликаются между собой? Уверен, что заметили. И вот объясните мне, как такое могло получиться? Два человека, прежде незнакомые, выбирают из всего своего письменного наследия, заметьте, независимо друг от друга, столь похожие отрывки, что их можно принять за фрагменты одной рукописи. Как, Лунь? Поясните мне.

Лена лишь покачала головой.

– Удивительно. Но мне от этого тепло. И интересно. Будто собираю сложный паззл. Вы долго выбирали отрывок?

– Довольно долго. Я много перечитывала, и воспоминания унесли меня так, что я потеряла ход времени.

– Я так и думал, – кивнул Илья. – Было бы странно, если бы и тут мы не сошлись. И ни слова Вы, конечно, не изменили?

– Я решила, что исправлять оригинал будет неэтично.

– Я подумал так же. Поменяй я хоть слово, я бы предал самого себя ради тщеславного желания произвести на Вас впечатление.

Лунь засмеялась, и Вилин без слов понял, что в ее голове вчера блуждали аналогичные мысли. Ему стало весело и легко.

– Какое счастье, что мы познакомились.

– Простите мне, что так мало говорю сегодня. Дело в том, что отныне мне кажется, будто мне достаточно лишь подумать, чтобы Вы услышали и поняли меня.

– С моей стороны тоже многое остается невысказанным. В этом мы равны. Да и, думаю, ничего страшного. Нечто я и вовсе не умею выразить словами, а так хотелось бы! Видимо, оно исходит от человека как-то иначе.

Девушка подняла глаза, и Вилин улыбнулся ей так же тепло и открыто, как и в день их первой встречи, когда она, насквозь мокрая, стояла на пороге его дома, остолбеневшая, и вода стекала с нее на пол. Лене по-прежнему сильно хотелось трогать густые темные волосы Ильи, слегка отросшие, уложенные назад. Она изнемогала, зная, что не имеет права делать это. Пока что.

– Знаете, Лунь, я теперь не волнуюсь. Я хочу показать Вам ВСЕ.

– Все?

– Абсолютно. Мы обязаны продолжить. Я хочу Вас читать.

– Я боюсь.

– Чего?

– Стать для Вас открытой книгой… – призналась Лена.

– Какие глупости, Лунь! Вы бездонны. Я могу только мечтать о том, чтобы постичь Вас до последней капли.

Эти слова успокоили, но и взволновали Лену. «Значит, я нужна ему. Я на верном пути. Цель не так далека. Но он даже не догадывается о том, какие чувства я к нему питаю на самом деле. Плохо это или хорошо?» И действительно, Илья Алексеевич, как и любой мужчина на его месте, не подозревал, что Лена влюблена в него, но сам любил ее слепо, как самого близкого по духу человека.

Так взрослый женатый журналист и юная одинокая студентка открылись друг другу.

С того раза они присылали друг другу тексты по e-mail, приносили с собой на прогулки и зачитывали вслух, делились идеями и наблюдениями, подмечали плюсы и минусы. Они стали друг другу писателем, читателем и критиком в одном лице. Их тексты, написанные до знакомства, продолжали таинственным образом перекликаться, будто сегменты одной и той же паутины, на которую подул ветерок. Но это уже казалось не странностью, а закономерностью. Их встречи стали в разы насыщеннее. Илья и Лунь одинаково сильно увлекались этим таинством, с головой ушли в тексты друг друга, силой мысли сконструировали себе новый мир и не хотели возвращаться в реальность.

– Представьте себе, а ведь я боялась, что наши встречи сойдут на нет, и мы будемобщаться только по почте, – призналась как-то Лена.

Вилин нежно посмотрел на нее и только засмеялся.

Ему особенно понравился фрагмент, где Лена зарисовывала жизнь одной первобытной семьи. «Откуда Вы знаете СТОЛЬКО о рыболовстве, возделывании земли, охоте, первейших орудиях труда? – с восторгом спрашивал Илья. – Вы все это описываете так, будто жили в те времена, занимались всем этим, метали самодельные копья в мамонтов и разделывали их туши!»

«Что поделать, – пожимала плечами Лена. – У меня живое воображение. Я видела все это перед глазами».

Они неустанно восхищались друг другом. Но в то же время Лена как никогда четко понимала: Илья так же далек от нее, как и раньше. Сдвиг произошел, но не в той области, где надо было ей.

«Разве можно назвать меня несчастной, если мы в равной степени обожаем друг друга? Он души во мне не чает, он ко мне привязан, но… это не совсем то, что мне нужно. Мне нужно больше», – писала Лена в дневнике.

Пока что она ничего не предпринимала, а вела себя, как обычно – с большим вниманием и пониманием. Надежда у нее была, да еще какая. Основной источник этой надежды заключался в тайне их встреч. Лена упивалась тем, что до сих пор ни Полина, ни жена Ильи даже не догадывались, до какого уровня дошли их отношения. И самое главное во всем этом – Вилин сам пожелал все скрывать, значит, у него есть мотивы. Именно эти неведомые мотивы обнадеживали Лену.

Они сблизились, и вышло это неожиданно легко и быстро. Вилин будто бы давно ожидал, кому открыться, а появление Лены воспринял как знак свыше. Девушка гордилась своим положением, как бы там ни было. И еще более она возгордилась, узнав от Полины, что Ксения – жуткая ревнивица и собственница.

По ночам Лена с пылающими щеками грезила о том, как уведет Илью из семьи, влюбит в себя, очарует, приворожит на всю оставшуюся жизнь. Она была почти уверена: очень скоро между ними промелькнет нечто случайное, неуловимое, как это обычно бывает с теми, кто много времени проводит вместе. Взгляд, неосторожное прикосновение, дыхание на щеке, пальцы в волосах, касание губ… и все закрутится головокружительно, ведь оба они – страстные, творческие натуры.

Он будет целовать ее руки, стоя на коленях, и сокрушаться, что раньше не понял, не увидел самой очевидной вещи, был слеп, и так далее. «Я понял, что не могу без Вас, Лунь», – скажет он, взглянув на Лену большими преданными глазами. Почему-то ей казалось, что он скажет именно так. А она молча опустится на колени и крепко обнимет его, касаясь волос щекой. А вокруг будут беспорядочно лежать отрывки их рукописей, вперемежку. Символизируя то, что их жизни переплетены, словно древесные корни. Но все это были мечты. И эти мечты жестоко разбились в ближайшее время.

Глава 13. Тайное и явное

«Наше «солги» может быть так же законно, как и «не лги»! Абсолютного императива нет и быть не может! – хлопнул он себя кулаком по колену. – Закона нет! А что же есть? Есть совесть и чувство справедливости! Их надо слушаться и решать: лгать или открывать правду?»

Н. Нароков «Могу!»

Все началось с очень простого вопроса.

– Не хочешь сегодня пойти прогуляться?

В голосе Полины Лена сразу услышала интонации и намеки, которых там не было. Нечистая совесть, как известно, возбуждает наше воображение. У девушки взыграла паранойя.

– Прогуляться? – зачем-то уточнила она.

– Ну да! Мы с тобой уже давненько не проводили время вместе. Ты постоянно занята, понимаю… Но посмотри, какая сегодня теплая погода! Весна, Лунь! Идем же! Хотя бы полчаса, пожалуйста.

Рыженькая девушка с носиком лисички сделала жалостливые глаза, и у Лены сжалось сердце. Она не могла согласиться на эту встречу. Только не сегодня.

– Поленька… – начала она, закусив губу, – моя маленькая, я так виновата. Действительно, нам нужно больше времени проводить вместе. Прости меня, я поняла свою ошибку. Но только не сегодня, Поль. Сегодня я никак, никак не могу. Давай завтра? Даю слово. Завтра. Ну?

Полина сразу скисла.

– Лунь, ты моя самая близкая подруга. Ближе у меня никого нет. Мне не с кем даже погулять в чудесный весенний день. Как же я буду гулять сама? Почему ты не можешь сегодня?

Лена не могла, потому что ровно через час встречалась с Ильей в ботаническом саду. Ей казалось, что подруга своим предложением хочет вывести ее на чистую воду. Сердце зачастило, равно как и дыхание. Лена ненавидела лгать, но выбора не было.

– Домашние дела, Поль. Договорились со Степкой именно на этот день, еще неделю назад, генеральную уборку затеять, потом, если силы останутся, и в гараже хлам разобрать. Он ради этого с тренировки заранее отпросился…

Голос звучал естественно, она увлеклась ложью, придумывая на ходу.

– А-а-а, – протянула Поля. – О! А может, я с тобой пойду и помогу вам? Вместе веселее!

– С уборкой? Ну что ты, Поль, какие глупости. Боже, мы справимся. Еще ты у меня дома не убиралась! Нет-нет, не пойдет.

– Да брось, Лунь!

– Нет, подруга. Мой дом – это мой дом. Позволь мне самой засорять его и чистить. Я не хочу, чтобы ты принимала в этом участие. Погуляем завтра, полноценно, как раньше, идет?

Какое-то мгновение Лена была уверена, что Полина о чем-то догадывается.

– Ну ладно, Лунь. Договорились. Но если завтра ты опя-ять не сможешь, имей в виду, я перееду к тебе! Понятно? У меня недостаток твоего внимания. А сегодня, так и быть, погуляю сама.

Лена не стала уточнять, где именно подруга собирается погулять, и очень зря. Потому что Полина направлялась туда же, куда и она – в ботанический сад. Сначала уехала Лена, а через десять минут с той же остановки уехала Полина. Катастрофа приближалась со скоростью движения автобуса, а никто из них не подозревал об этом. Девушки вышли на одинаковой остановке с разницей в несколько минут.

Илья и Лунь, встретившись у высоких витых ворот на входе в сад, обнялись и пошли направо, а Полина через время направилась прямо. Территория сада была настолько огромной, что их маршруты могли не совпасть в течение нескольких часов. Но жизнь устроена так, что они не могли не встретиться.

Полина наслаждалась теплом. Подставляя веснушчатое личико солнцу, она тихо напевала навязчивую мелодию, что сидела с самого утра в ее голове. Но вдруг заметила вдали, на перекрестке дорожек, две фигуры, которые показались ей знакомыми. Парочка шла перпендикулярно ей и беспечно беседовала. Полина прищурилась и остановилась. Освещение было замечательное. Слишком замечательное, чтобы не узнать этих двоих.

Мужчина вел девушку под руку, и они были так увлечены друг другом, что не замечали ничего вокруг себя. Но все же, испугавшись обнаружения, Полина быстро сошла с дорожки и спряталась за стволом дуба. Она старалась осмыслить увиденное, но получалось плохо.

Это была Лунь. Это была Лунь и ее дядя. Это был Илья. Они были вместе. Вместе. Вдвоем. Обман. Молчание. Измена. Тайна. Предательство.

Полина все поняла. И тут же ей стало плохо. Голова закружилась, и в расширенных от страшного открытия глазах появились слезы.

«Как они могли? Как они могли?» Только об этом она думала, быстрым запинающимся шагом уходя из ботанического сада. Как они рискнули совершить такой обман, такую подлость? Теперь все сложилось. Понятно, чем была так занята Лунь в последнее время.

Как у нее хватило совести так поступить?.. Да и Илья тоже хорош, а еще – женатый человек! Если бы Полина не увидела все своими глазами, она бы ни за что не поверила. Илья и Лунь обманывали ее. Это длится уже довольно долго. Но с какого момента? Когда они совершили преступный шаг, и кто был инициатором? Разумеется, Полина была уверена, что ее дядя и подруга вступили в запретную связь. Возможно, им даже кажется, что они влюблены, но ими движет только страсть, и она далека от добродетельного чувства.

От переизбытка новых идей и вопросов у Поли разболелась голова. Как может столь воспитанный, мягкий и добрый человек, как Илья, изменять своей жене? Да еще и с девушкой младше него на одиннадцать лет! Это казалось Поле невозможным, бредом, абсурдом, чем угодно, но не правдой. Ведь Илья не такой, он хороший, он не способен на зло, он не умеет причинять боль и обманывать.

«Может, я обозналась? – осенило девушку, но она понимала, что это не так. – Нет, я видела все довольно ясно, чтобы узнать обоих. Не нужно внушать себе обратного, не нужно. Ты видела их, это были они. Все точно. Все очень точно. Даже слишком. Господи! Он вел ее под руку, они улыбались, болтали. Значит, они вместе. Давно ли они вот так встречаются? Это я виновата, я их свела в тот злополучный день! Сама привела разлучницу в дом, где жила счастливая семья. Но откуда я могла знать?.. Будь проклят тот дождь… Неужели с первой же встречи они полюбили друг друга? Почему я не обратила на это внимания? Почему не замечала странностей в их поведении? Я-то думала, Лунь порядочная девушка, а она обманывала меня. Она променяла меня на него. Вот, почему мы перестали гулять после института. На занятиях она спокойно смотрела мне в глаза и общалась со мной, а после занятий так же спокойно шла встречаться с моим дядей! Непостижимое двуличие. Это непохоже на нее. Я не верю… здесь что-то не сходится».

Илья Алексеевич и Лунь действительно были увлечены друг другом настолько, что не заметили Полину, ведь они не замечали никаких людей в ботаническом саду, кроме друг друга. Споря о том, откуда могла появиться литература как вид искусства, они и представить не могли, какая черная воронка печальных последствий в какое-то короткое мгновение появилась над ними и закружилась, как крошечный смерч, сотканный из тьмы. У них была одна реальность на двоих, и в ней не было Полины, открывшей их тайну, не было Ксении, которая вскоре тоже обо всем узнает. В этой плотной реальности были две светлые души, сцепившиеся в потоке жизни, словно два магнитных шарика.

Илья и Лунь успели во всей глубине познать, как изумительно и неподвластно разуму то ощущение эйфории, когда рядом с тобой есть человек, все время думающий, рефлексирующий, видящий мир иначе, чем прочие, способный, сидя за чашкой кофе, засмотреться куда-то вглубь себя и выдумать вдруг целый мир, сесть за бумагу и дать ему реальную жизнь. Как невыразимо приятно чувствовать рядом с собой истинного демиурга, удивляться его таланту и знать, что он восхищается тобой точно так же, как и ты им.

Полина, придя домой, никому ничего не сказала. Она благоразумно решила пока повременить с открытиями. Что-то в этой ситуации подсказывало ей, что рубить с плеча не следует. Девушка подумала, что лучше всего для начала обсудить происходящее с подругой. Планируя, как начнет этот трудный разговор, она полагала, что у нее получится оставаться хладнокровной и прямолинейной, но просчиталась. Увидев Лунь на следующий день, она потеряла контроль над своими эмоциями и страшно возмутилась тем, что ее подруга улыбается ей как ни в чем не бывало. Мысль о предательстве жгла Полину изнутри.

– Ну что, как там твои семейные дела поживают? Илья хорошо помог тебе с уборкой?

Едва услышав эти слова, Лена окаменела, и фальшивая улыбка дрогнула на лице. Ей стало так страшно, что в голове опустело. Впервые в жизни Лена оказалась в столь безвыходном положении. «Аки тать в нощти», – подумала она.

– Поль, ты, вероятно, обозналась.

Рыжая смотрела надменно, без жалости. «Наверное, именно так Данте и Вергилий смотрели на муки грешников в Аду, – подумала Лунь в одно маленькое мгновение. – Здесь жив к добру тот, в ком оно мертво…»

– Я все видела очень точно. Мы обе знаем, что это не ошибка. Какая ирония, ведь я тоже отправилась в ботанический сад, да? Я бы и рада обознаться, Лунь. Но это были вы. И мне было тяжко это признать. Не хочешь мне ничего рассказать?

Отпираться не имело смысла. Теперь Лена на себе испытала то, что чувствует загнанная в угол крыса, начиная шипеть и скалиться.

– Хочу. Да. Это были мы!

– Ага. Но, видимо, это не то, о чем я подумала? – насмешливо прищурилась Полина.

– Абсолютно точно.

– Вы шли под руку.

– Как отец и дочь.

– Вы мило болтали и смеялись.

– У нас есть много общих тем и интересов.

– Ах, вот так!

– Да. Так.

– И это было не свидание?

– Просто прогулка ради общения.

– Серьезно? Бред! За дуру меня не держи! Симпатичный мужчина в самом расцвете лет и молодая девушка!

– Успокойся, Поль. Мы с твоим дядей не встречаемся. Ну, в смысле, встречаемся, ради разговоров, но не встречаемся в плане отношений. Никаких отношений нет. Мы не вместе. Звучит неубедительно, но так оно и есть.

– И долго вы с ним так… встречаетесь? С какого дня?

– Полин, это не имеет…

– Не имеет значения?! У вас что-то было, верно?

– Что? Глупость! – закричала Лена. У нее загорелись уши. – Измены не было. Подумай сама, разве Илья Алексеевич способен на такое?..

– Я полагала, что и ты не способна на обман! Я доверяла тебе! И ему! Как после этого я могу продолжать верить вам обоим? Закономерно, что я сомневаюсь в чистоте ваших помыслов.

Полина все повышала голос, проходящие студенты оборачивались.

– Повторяю: между нами ничего не было, кроме общения.

– Да? А почему тогда вы все скрывали? От меня, от его семьи! Зачем секретность, если ничего преступного между вами нет? Общаться вы с ним могли и тогда, когда мы с тобой приходили к нему в гости. Кто вам запрещал? Но нет, вы, сговорившись, сократили встречи с моим присутствием, потому что хотели быть наедине, не так ли?

– Так, – признала Лена. – Но, знаешь, давай ты все свои вопросы задашь лично Илье Алексеевичу, потому что он – инициатор наших тайных встреч. Я не могу ответить на многое. Это будет неэтично.

– Неэтично?! И ТЫ говоришь мне об этике?

– Да, я говорю тебе об этике. В чем проблема?

– Всего лишь в том, что ты гуляешь с женатым мужчиной и обманываешь свою подругу, полагая, что это этично. То, что ты делаешь, особенно если между вами что-то есть, далеко от блага. Это страшный грех – не позарься на чужое! Не прелюбодействуй! Ты должна покаяться, Лунь, и прекратить это. Бог простит вас обоих.

Этот праведный гнев излишне набожной девушки рассмешил Лену.

– Полин, тебе не о чем волноваться, а мне не в чем каяться. Я не обманывала тебя, а просто умалчивала, потому что он того хотел. Я никогда не задавалась вопросом, почему все держалось втайне. Видимо, так нужно было Илье Алексеевичу. Его жена очень ревнива и не поняла бы нашей дружбы. Она была бы против этих безобидных прогулок, общения, а ведь нам это необходимо. Ее снедали бы подозрения, как и тебя. Наверное, Илья Алексеевич просто не хотел, чтобы Ксения попусту ревновала. Он позаботился о ее нервах. Так что тайна была необходимостью во благо. Думаю, все именно так, но не спрашивала его, а он сам не заводил об этом разговор. Мы общались о других вещах, далеких от бытового уровня.

Лунь вела себя спокойно и давала логичные ответы. Это немного успокоило Полину. Но нельзя утверждать, что Поля поверила Лене до конца. Хорошенько все обдумав, она приняла решение провести очную ставку – встретиться с дядей и поговорить обо всем этом, послушать его ответы.

Вилин успел получить сообщение от Лунь с предупреждением, но даже если бы не получал, это ничего не меняло. Он вел себя естественно, много улыбался, говорил мечтательно, чем сбил с толку свою племянницу, ибо лжецы, уличенные во лжи, не ведут себя так.

На все вопросы Илья ответил правду, а потому его слова совпадали с тем, что Полина услышала от Лены. Даже на один и тот же вопрос они одинаково затруднились ответить, пряча глаза.

– Почему же вы все скрывали? Почему нельзя было общаться втроем, как раньше? – допытывалась Поля. – К чему вам надо было быть наедине?

– Этого я сказать не могу, и не проси. А если отвечу, поступлю некрасиво по отношению к Луни.

– Что вы скрываете?

– Мы скрываем это долгие годы, и не так-то просто вмиг обо всем рассказать.

– Но вы рассказали друг другу.

– Да. Чтобы больше никто не знал.

– Так у вас был один и тот же секрет?

– Одинаковый, но не общий.

– Это связано с искусством?

– Да. Но большего я тебе не скажу. Не имею права. Раскрыв свою тайну, я раскрою и ее.

Это звучало туманно и неправдоподобно, но на первое время успокоило Полю. Теперь в ней заговорила ревность. Если все было так, как оба они утверждали, то почему Илья доверил свой секрет именно Лене? И почему Лена доверилась ему, а не своей подруге? Ведь они были едва знакомы!

Полина не могла решиться сделать звонок Ксении. Что-то ее удерживало. Хотелось лично во всем разобраться. Характер тети она знала слишком хорошо и не спешила зачинать катастрофу. Но Илья Алексеевич поступил мудро. Ситуация вышла неприятная, и продолжать в том же духе, словно ничего не раскрылось, было нельзя. Чтобы развеять подозрения племянницы, Вилин решил познакомить Лунь и свою жену на предстоящем дне рождения Глеба. Илья Алексеевич понимал, что это отчаянный шаг. Но ему не виделось иного выхода, как доказать, что между ним и Лунью нет ничего преступного.

Сперва он лично пригласил Лену, а после сообщил всем остальным. Чтобы все обсудить вживую, Вилин назначил девушке встречу. Не без волнения Лунь явилась на нее, опасаясь, что они видятся в последний раз. Ведь после того инцидента мужчина ее сердца мог с легкостью разорвать с ней отношения, чтобы не компрометировать себя, не причинять вреда семье.

Но, увидев лицо Ильи, Лена выдохнула – все было в порядке, скандала между супругами, очевидно, не было, и ничего смертельного не произошло. Вилин даже обнял ее и поцеловал в пробор волос, чем совсем ошарашил.

– Я рад Вас видеть, Лунь, и первым делом должен извиниться. Я один виноват в этом неприятном происшествии, и я уже придумал, как все исправить без ущерба чьей-либо репутации.

Они обсудили поведение Полины, затем Лена спросила:

– Ваша жена уже в курсе?

– Пока нет. Сначала я хотел поговорить с Вами. Я сам собираюсь ей обо всем рассказать. Вижу этот шаг единственно верным выходом для нас обоих.

– Что?..

– Да. Более того, я планирую вас познакомить.

– Познакомить?!

– Именно, Лунь. Скоро день рождения моего сына, и я приглашаю Вас и Полину. Представлю Вас своей жене.

– Но… как все это… Подождите. Не понимаю! Кем Вы меня ей представите? Ведь придется все рассказать, чтобы объяснить!

– О, я подумал об этом. Я с ней поговорю. Не беспокойтесь. Я сам ее подготовлю. Вам не придется что-то придумывать на ходу, лгать и краснеть. Просто ведите себя естественно. Ничего не бойтесь. Я обо всем позабочусь, Лунь.

– Вы полагаете, она примет меня в своем доме, узнав, что я гуляла с Вами за ее спиной? Пусть даже в этих встречах не было ничего… запретного.

Илья Алексеевич нахмурился и посмотрел на Лунь. Это был новый взгляд, и он вызывал желание спрятаться.

– Это мой дом, Лунь, и я принимаю в нем того, кого хочу видеть.

Этот непривычно жесткий тон вновь напомнил Лене о викингах.

– Иного варианта, кроме смирения, у нее не будет. Верьте мне.

– Я Вам верю. Но, пожалуйста, не говорите со мной… вот так. Мне не по себе.

– Простите, – прежний Илья, мягкий и добрый, улыбнулся. – Вы принимаете предложение?

Некоторое время Лена для вида покусала губы, раздумывая. Затем дала согласие. И тогда Илья Алексеевич тепло посмотрел на нее и пообещал, что все будет хорошо.

Решение Ильи вызвало у девушки противоречивые чувства. Знакомиться с женой любимого мужчины казалось безумием, но имело свои преимущества. С одной стороны, Лене претило видеть Ксению рядом с Ильей. Их супружеские отношения и семейный быт были ей заведомо болезненны и неприятны. С другой же стороны, просто необходимо знать противника в лицо. Чтобы скорректировать собственную стратегию, Лунь обязана побывать там, где ей будут не рады. Узнать Ксению как человека, как женщину и как врага, познакомиться с Глебом, разведать обстановку в семье. Рациональность победила совесть и заставила Лену согласиться.

– Чем увлекается Ваш парнишка? Что он любит? Расскажите, какому подарку он будет рад?

Вилину понравилось такое внимание к сыну.

– Подарок необязателен, но, если Вы настаиваете, а я Вас достаточно знаю и чувствую, что это так, тот тут все очень просто. Глеб обожает собирать паззлы. Однажды, когда ему было всего два года…

Если Илья начинал рассказывать о своем сыне, это затягивалось. Как отец он знал о нем все, и сразу было ясно: Илья обожает Глеба. «Забавно, – подумала Лена, – о своей жене он никогда не говорит и пяти слов».

Напоследок они еще немного обсудили первичные подозрения Полины и сошлись во мнении, что они беспочвенны. Лене было больно делать вид, что так оно и есть, но того требовала ее стратегия. «Пусть будут беспочвенны, если он так считает. Вполне вероятно, что он просто ошибается». Девушка придерживалась некой игровой условности в их отношениях, которая так или иначе выведет ее к выигрышу. Она и не подозревала, какое разочарование ждет ее впереди.

Глава 14. Супруги и праздник

«Женщина, к которой ты ныне привязан», – сказала Эмер, – без сомнения, не лучше, чем я. Но поистине: ведь все красное красиво, новое бело, высоко лежащее желанно, все привычное горько, все недостающее превосходно, все изведанное презренно – в этом вся человеческая мудрость».

«Сага о Кухулине», средневековый эпос.

«В мироздании добра и зла нет, добро и зло есть только в человеке! А поэтому в деле добра и зла все зависит от человека, он – его примат!»

Н. Нароков «Могу!»

«Я давно ожидала чего-то подобного. Да, давно! Удивительно, но так оно и есть. Я постоянно уверяла себя, что этого не случится, но разум мой понимал – оно приближается. То, что он сказал мне – нагло. Это переходит все границы.

Сегодня он сказал мне: «Ксения, присядь, нам нужно поговорить». У меня сердце застыло, как в детстве, когда отец хотел со мной побеседовать. А его взгляд стал жестким и непреклонным, прямо как в тот раз, когда я подняла руку на Глеба. Мы сели, он глянул на меня, как на чужую.

– Скоро у Глебки день рождения, – сказал он, – я собираюсь пригласить Полину и ее подругу – Лену.

– Лену? Что еще за Лена? Зачем она здесь?

– Не нужно повышать голос. Лена – подруга твоей племянницы, а с недавних пор и моя хорошая знакомая.

– Что, прости? Что ты говоришь?

– Мне повторить?

– С каких это пор? С какой стати? Что вообще происходит? – вспыхнула я.

– Однажды они гуляли где-то неподалеку, попали под дождь и пришли сюда. Я был дома и помог им, чем возможно. Мы посидели, поговорили, познакомились. Полина и Лена – замечательные, образованные девушки. Я хочу, чтобы они присутствовали здесь. И так будет.

– Подожди, Илюш, Полина – это я еще понимаю, но эта, вторая…

– Елена.

– Да. Зачем она здесь, в нашем доме? Ее не знает твой сын, ее не знаю я.

– Это дело поправимое.

– Но я не хочу знакомиться с ней! Она мне никто!

– Ты это сделаешь, – мягко, но бескомпромиссно произнес он.

– Я не стану этого делать. Мне это ненужно.

– Хочешь испортить сыну праздник своей упертостью?

– Причем тут это?! Ты приглашаешь в наш дом какую-то постороннюю девушку, приводишь ее в нашу семью… Зачем? Я поняла! Это с ней ты пропадал все эти вечера?! С ней, Илья?

– Отчасти да. Мы виделись.

– Ты лгал мне! – закричала я. – Лгал!

– Чтобы не заставлять тебя ревновать.

– Значит, и повод к ревности имеется. Это… твоя любовница, что ли?

– Будь это так, разве стал бы я вас знакомить или хотя бы рассказывать тебе о ней? – невозмутимо спросил Илья.

Я замолчала, тяжело дыша. Кто сидел передо мной в тот миг? Неужели мой муж?..

– Я только хочу, чтобы ты не устраивала скандала и спокойно приняла ее. Она – хороший человек. Я хочу, чтобы она стала не только моим другом, но и другом нашей семьи.

От шока я не знала, что сказать, и молча на него смотрела расширенными глазами. Я думала только о том, что он обманывал меня и проводил время с какой-то молоденькой девочкой вместо того, чтобы быть дома со мной и с сыном. Эта информация никак не укладывалась у меня в голове. Кто же она такая, если Илья предпочел ее общество нашему? Видимо, единственный способ узнать это – согласиться познакомиться с ней.

– Я не прощу тебе этого обмана, потому что люблю тебя, – выдохнула я. – Приводи в наш дом, кого хочешь. Меня здесь не будет.

Я поднялась и вышла из комнаты. А он… он остался сидеть, где сидел. Будто чужой человек. Даже не окликнул меня. С каких пор мы с ним стали так далеки друг от друга?»

Ксения чувствовала себя оскорбленной и обманутой. И хуже всего было то, что теперь она совершенно не имела власти над мужем и не могла на него повлиять. Илья не спрашивал разрешения и даже не советовался – он ставил перед фактом, и делал это довольно жестко. Раньше он не был таким.

Ксения даже не заметила, в какой период семейной жизни он стал обходиться с ней таким образом. Но стоило ей повысить голос или проявить нервозность, муж начинал говорить с ней тем особым тоном и смотреть безразличными глазами. От этого его хотелось слушаться во всем, лишь бы он снова стал прежним.

Словом, несмотря на обычную свою доброту и наивность, Вилин умел предотвращать вспышки настроения своей жены, пока они не набрали опасного оборота. Он достаточно знал Ксению, чтобы понимать: через несколько дней она остынет и будет советоваться с ним, что приготовить на день рождения сына.

Разумеется, Ксения не ушла из дома в торжественный день. Глебу исполнилось шесть, и родители подарили ему большой радиоуправляемый вертолет. Лунь купила паззл с изображением динозавров. «Все дети любят их», – подумала она, вспоминая, как в детстве обожала доисторических ящеров и с упоением перечитывала все имевшиеся дома энциклопедии. На картинке были трицератопсы, стегозавры, пара мелких компсогнатов и аллозавр. Хищные ящеры щерили зубастые пасти, травоядные – мирно паслись поодаль, как и положено. В небесах чернели далекие силуэты птеродактилей.

Лунь убеждала себя в том, что не переживает, но это было ложью. Шестым чувством она ощущала предстоящий скандал, но сочла это за навязчивую идею, которую надо гнать от себя. В назначенный час они с Полиной по отдельности, но одновременно, подошли к дому Вилиных. Поля все еще немного обижалась на подругу. Обеим было ясно, что отношения между ними уже не станут прежними. Разбитую вазу не так просто склеить.

Хозяева дома встретили девушек у порога.

– Привет-привет!

– Здравствуйте, гости дорогие.

Пока Полина рассыпалась в поздравлениях, Илья Алексеевич привычными движениями снял с Лены ее пальто и повесил на крючок. Девушка удивилась такой галантности, особенно в присутствии жены. Но затем Илья позаботился и о верхней одежде своей племянницы.

Ксения буравила Лену тяжелым взором. Лена же посматривала на нее в ответ – бегло и будто бы без интереса. Она видела перед собой хорошего сложения, но маленького роста темноволосую женщину с карими глазами и замечательным носиком. Женщина эта щурилась и поджимала губы, неотрывно глядя на Лунь и даже не слушая, о чем говорят все остальные.

Неожиданно Илья Алексеевич взял Лену за плечи и подвел к жене.

– Лунь, познакомься. Это моя жена – Ксения. Ксения, это моя хорошая знакомая – Лунь.

– Здравствуйте, – смущенно наклонив голову набок и пожав плечами, сказала Лена.

– Лунь? – переспросила Ксения развязно. – Что за детский сад? Какие-то прозвища из подростковых компаний, что ли?

Все в недоумении замолчали. Голос Ксении звучал как минимум недружелюбно. Женщина стояла, скрестив руки на груди и насмешливо глядя перед собой.

– Полин, расскажи ей, почему мы называем Лунь именно так, – попросил Вилин и взял Лену под руку, чтобы увести за собой. – Идемте, Лунь, я представлю Вас сыну…

Полина и Ксения остались у порога одни. Они раздраженно переглянулись.

– Что же он творит? – спросила одна.

– Он с ума сошел, – ответила вторая. – Зачем он вообще ее пригласил? К чему она здесь? И я обязана терпеть ее присутствие!

– Как ты на это согласилась?..

– Он не спрашивал моего мнения.

Тем временем Лунь вручала Глебу коробку с паззлом.

– Познакомься, сынок. Это – Лунь, моя подруга.

– Привет, – звонко сказал черноволосый мальчуган. – Ух ты-ы-ы! Это – мне?!

– Конечно, тебе. С днем рождения!

– С динозаврами! – мальчик встряхнул коробку, чтобы услышать шелест содержимого. – Я обожаю их! Спасибо!

– Не за что, – умилялась Лена.

– А можно я его прямо сейчас открою?! – энергия била из него ключом.

– Конечно, – сказал Илья. – Это же твой подарок.

В этом время вошли Полина и Ксения.

– Я думаю, это ни к чему, – надменно заявила Ксения. – Сейчас мы садимся за стол, все вместе. А потом пусть делает, что хочет.

Лунь услышала, как Вилин едва слышно глубоко вздохнул.

– Ксения, можно тебя на пару слов? – улыбнулся он и взял жену за локоть.

Вместе они вышли, а Лунь осталась болтать с Глебом.

– Так что, будешь открывать?

– Мама же сказала… – понурив голову, расстроился мальчик.

– Лунь, я думаю, тебе не следует настраивать мальчика против матери, – вмешалась Полина.

– Что ты такое говоришь? Сумасшедший дом…

– Тебе бы лучше здесь вообще не присутствовать. Ксения очень раздражена…

– Это даже слепой увидит, – отозвалась Лунь и отвернулась. – Ну что, давай раскроем? Хотя бы посмотрим. Собирать не будем. Мне и самой интересно, что там, внутри.

Глеба не пришлось уговаривать долго. Легким движением руки он открыл коробку.

– Только не высыпай на пол.

– Они такие яркие! Эти, как их назвать, паззлинки? – засмеялся Глеб.

«Какой замечательный малыш», – подумала Лена.

Полина, фыркнув, ушла на кухню.

– Мама из-за тебя так злится? – спросил мальчик. – Потому что ты – новая подруга папы?

Лунь нахмурилась и не нашлась, что ответить. В комнату вошел Илья, он был в приподнятом настроении, и, казалось, ничто не может этого испортить. Угрюмой тенью за ним следовала жена.

– Итак, все за стол, за стол!

Увидев, что паззл все-таки открыли, Ксения гневно посмотрела на Лунь, но та не заметила этого взгляда. Она решила вообще не смотреть на жену Ильи. Зачем, если уже и так понятно, что она не составляет ей конкуренции? К тому же смотреть на Вилина было куда приятнее.

«Она пришла и сразу же распоряжается в моем доме! Да она как минимум метит на мое место!» – размышляла Ксения, с трудом сохраняя самообладание. Илья сказал ей что-то такое, отчего она старалась держать себя в руках несмотря на раздражение.

За столом, как ни странно, молчала только Лунь. Девушка ожидала, что тягостная тишина повиснет сиюминутно, но этого не случилось. Принялись за еду, и поначалу говорили о множестве несущественных вещей. Затем Илья Алексеевич на все лады расхваливал таланты и способности Лены. Он надеялся, жена поймет и примет то, что Лунь важна ему как человек. Но Ксения видела в девушке исключительно врага, причем врага сильного и коварного. Отчасти она была права.

– Лунь так много знает о литературе и культуре в целом. Мы с ней постоянно спорим о чем-нибудь. Это помогает мне освежить взгляды, обновить творческое русло. Я потом прихожу домой и за полчаса пишу статью, с которой маяться мог весь день.

– Так может ты ее в дом к нам жить позовешь, если она вся из себя такая замечательная? – выпалила Ксения. – А что, будем жить втроем, как Бунин жил с женой и любовницей-музой. Случай-то не беспрецедентный, в общем говоря. Попробовать можно. Все равно моим мнением в этом доме давно не интересуются.

Лунь резко встала из-за стола и вышла из комнаты. Ей было жаль бедного мальчика, праздник которого безнадежно испорчен, но лично за себя она радовалась от всей души. Жена Ильи ведет себя как полная дура, а это – благодатная почва.

Едва Лунь вышла, Илья Алексеевич нахмурился, сжал кулак и грохнул по столу так, что загремела вся посуда. Ксения и Полина вздрогнули, отвели глаза.

– Я говорил тебе, – он посмотрел на жену, затем на сына. Тот сидел, сжавшись, и брови его дрожали. – Сынок, прости нас, взрослых. Может, пойдете паззл собирать с тетей Полиной?

– Да, хорошо, – кивнула Поля и взяла Глеба за руку.

– А ты сам, конечно, побежишь ее догонять. Семья же не нужна тебе больше.

– Молчи, Ксения. Лучше – молчи, – процедил Вилин и встал из-за стола. – Либо уходи отсюда, либо веди себя прилично.

– Будешь меня из дома выгонять?.. Ты… сволочь…

Ксения заплакала, опустив лицо над тарелкой с остывшей едой.

Илья нагнал Лену уже во дворе, у самых ворот.

– Лунь, обождите же. Лунь!

– До свидания, Илья Алексеевич. Нам лучше встречаться вне Вашего дома.

– Вы хотите уйти?

– Это очевидно. Мне нечего здесь делать. Это была дурная затея. Я знала, что так будет. Зачем я только согласилась…

– Вероятно, потому что я настоял.

– Да. Так оно и есть.

– Вы что, плачете?.. Полно Вам, Лунь! Прекратите. Не стоит оно того. Ксения ревнива и импульсивна, но это не повод… Идите сюда.

Илья Алексеевич обнял Лену, погладил по голове.

– Как она может говорить такое прямо за столом, при Глебе. Будто мы с Вами… любовники! Как это низко. Я не собираюсь терпеть такое отношение.

Но на самом деле Лунь лукавила. Ничто в мире не льстило ей больше, чем ревность и подозрения Ксении. Если ревнует, значит, чувствует конкуренцию. Значит, не так уж крепко она держится на своем супружеском месте, не имеет с Ильей прочной связи. А между Ильей и Лунью такая связь имеется. Это повышает ее шансы на успех. Лена не зря пришла сюда сегодня. Несмотря на обилие негатива, она удачно прощупала почву и получила весьма ценную информацию.

– Останьтесь, Лунь, ради меня.

– Как же я могу после такого остаться, увольте, Илья Алексеевич!

– Я Вас прошу, Я. Слышите? Вы мне нужны.

Илья Алексеевич поднял руку и нежно погладил Лену по щеке. Девушка задрожала. Застывший мужской взгляд смотрел на нее сверху.

– Останьтесь, – прошептал Илья Алексеевич.

После этого Лена готова была стерпеть любые выпады жены, лишь потешаясь над ними.

– Никто не посмеет выгнать Вас, потому что я Вас оставил здесь, – заверил Илья. – Идемте. Вернемся в дом.

Лена закивала.

Ужин продолжился в прежнем составе. Лена вела себя тихо и скромно, но нутро ее нагло торжествовало. Она увидела то, что хотела увидеть: Илья пренебрегает женой, жена – бесится. И, что самое странное, Лена рада этому отношению, рада досадить Ксении своим присутствием.

Милое и безропотное поведение Луни страшно раздражало Ксению. Что бы она ни сказала, а девушка более не реагировала на провокации, лишь переглядывалась с Ильей. Женщина чувствовала в Лене фальшь и стремление забрать у нее мужа. Вилин уже беззлобно пытался угомонить жену и ощущал свою вину перед Лунью – ему было стыдно за жену. На все ядовитые вопросы в сторону Лены Илья отвечал сам. Защищая девушку, он обнажал свое истинно родительское отношение к ней. Ксения не успокаивалась и вела себя мерзко.

«Почему я терплю эти нападки, почему я все еще здесь? – размышляла Лена, пережевывая невкусную еду. – Где мое самолюбие, где моя честь? Может быть, Илья забрал у меня все это и положил себе в карман. И не отдает. Он почти поцеловал меня. Как поверить в это? Его щетина почти коснулась моего лица, прямо во дворе. Происходящее – какой-то бредовый сон».

Почему-то совесть не мучила Лунь. Ей нравилось, что она стала яблоком раздора в отношениях супругов. Уж слишком противной была эта Ксения. Ей так и хотелось напакостить. Теперь добиться собственной цели будет еще проще. «Между ними нет никакого взаимопонимания, только духовная разрозненность. Так что же держит их вместе? Почему он до сих пор с ней? Может, я стала катализатором? Илья очень любит сына. Видимо, это главное, чем Ксения удерживает его. Из-за маленького Глеба Вилин терпит ее стервозный характер. Это очевидно».

Лунь понимала, что любовь Ильи к сыну она может использовать в своей стратегии. Так как у нее есть младший брат, о котором она заботится как родитель, они с Вилиным могут говорить о психологии и воспитании детей, и это станет очередным связующим мостиком между ними. И еще Лунь должна почаще интересоваться Глебом.

После ужина все разделились. Полина и Ксения остались сидеть на кухне. Они переговаривались между собой на вполне известную тему. Ксения выпивала. Илья, Глеб и Лунь отправились в зал, уселись на полу и собирали паззл. Вторую часть вечера они провели гораздо более весело, чем за праздничным столом.

– Что ж, думаю, мне пора, – ближе к десяти сказала Лена. – Дома меня тоже ждет свой мальчуган. Я не могу оставлять его одного надолго, хоть он и постарше тебя, Глебка.

– У тебя есть брат?

– Да. Его зовут Степа. Может быть, вы познакомитесь как-нибудь.

Илья Алексеевич был в хорошем расположении духа. Празднование, пусть и испорченное, подошло к концу. Полина вызвала себе такси, а Лунь, за неимением лишних денег, пошла домой пешком. Город был тих, и Лене доставляло какое-то особое удовольствие прислушиваться к этой тишине, проходя мимо спящих припаркованных машин. Небо будто подсвечивали розовым фонарем – такой оттенок над головой бывает перед осадками.

По пути Лена думала об Илье. Представляла, как он сообщит жене, что решил развестись и уйти к ней, к Лене. Иными словами, грезила счастливым будущим, которое, как ей казалось, не за горами.

Через время ее нагнал Илья.

– Лунь, Лунь! – окликнул он ее, подбегая сзади.

– А, это Вы, Илья Алексеевич! Что случилось? Я что-то забыла?

Сердце Луни полнилось романтических предчувствий.

– Нет, Вы ничего не забыли. Я пошел проводить Вас, потому что… в общем, у меня возникло нехорошее предчувствие. Я убирал со стола и вдруг понял, что зря отпустил Вас одну. Давайте я Вас провожу.

– Давайте!

Лунь испытывала невыразимое желание прижаться к Илье, поцеловать его, признаться во всех своих чувствах, но хорошо знала, что время еще не пришло, а потому оставалась той милой, доброй и стеснительной девушкой, которую Илья привык видеть.

Они говорили о вечере, о чем же еще они могли говорить, оказавшись наедине. Вилин извинялся за поведение жены и даже пытался оправдать ее, что Лене не очень-то понравилось.

– Такой уж у нее характер, Лунь. Я давно к нему привык. Она не самый плохой человек, просто не любит посторонних. Ей нужно время, чтобы принять Вас. Она ревнует, потому что очень любит меня и не хочет ни с кем делить, поймите ее слабость…

В тот момент Лена поняла, что сильно ошибалась на счет взаимоотношений супругов. Они оказались более многогранны, чем ей виделось. И сразу же ей захотелось быть холодной и недосягаемой.

– Я выражаю свое искреннее сожаление в том, что предоставила неудобства Вашей жене. Если бы Вы не настояли, я бы немедленно ушла оттуда. Нет. Я бы даже не явилась туда без Вашего настояния. У меня нет больше ни малейшего желания находиться в доме, где мне не рады.

Это была уловка, и Илья быстро в нее попал.

– Ну что Вы, Лунь! – горячо заговорил мужчина. – Не говорите так, я Вас не узнаю. Клянусь, я все улажу с женой. Ведь я всегда так рад Вас видеть у себя, Лунь! Это – мой дом, я – хозяин, и неужели Вам мало того, что я один всегда готов Вас принять?

– Мне этого более чем достаточно, – ответила Лунь, радуясь, что темнота скрывает ее улыбку. Это была улыбка победителя.

– Уверяю Вас, пройдет время, и вы с Ксюшей поладите, станете близким другом семьи.

Едва обрадовавшись, Лунь ощутила укол разочарования. Она не хотела быть другом этой семьи, она надеялась стать ее врагом, разрушителем. Но Илья по-прежнему в упор не видел ее чувств. Вилин, тем временем, продолжал.

– Ее ревность беспочвенна, и скоро она сама это поймет, вот увидите.

Скрежет в сердце заставил Лену стиснуть зубы. «Плевать, что он говорит сейчас. Плевать! Я не опущу руки, нет. Ни за что. Как больно, как же больно… Я добьюсь его во что бы то ни стало. Он мне нужнее, чем кому-либо».

Доведя Лунь до дома, Илья быстро ушел, пошутив, что Ксюша еще должна устроить ему скандал, поэтому ему надо поскорее возвращаться, а потом и сына укладывать – тоже нужно время. Он не обнял ее на прощание, не пожал руку, просто ушел. Лунь смотрела ему вслед, и от обиды у нее подгибались ноги.

Кое-как она зашла домой, проверила брата – тот спал. Затем подошла к зеркалу и долго смотрела на свое лицо с чувством искреннего презрения. Безразличие Ильи заставляло ее ненавидеть себя и свою внешность. Эта боль сводила с ума, и в сердцах Лена ударила свое отражение. Зеркало разбилось и осыпалось. По ладони потекла кровь. Озлобленная, Лена туго перетянула ее бинтом, заплакала и села за стол. Раскрыв тетрадь, она записала только одно слово: «НЕНАВИЖУ».

Глава 15. Наставления и непослушание

«…женщины не бывают гениями. Они – декоративный пол. Им нечего сказать миру, но они говорят – и говорят премило. Женщина – это воплощение торжествующей над духом материи, мужчина же олицетворяет собой торжество мысли над моралью».

О. Уайльд «Портрет Дориана Грея»

На следующий день в институте к Лене подошла Полина.

– Привет.

– Ну, привет.

– Я хочу с тобой серьезно поговорить.

– Интересно, о чем. Неужели о вчерашнем замечательном вечере?

– Откуда в тебе столько язвительности? – Полина скривилась, сморщился ее лисий носик, осыпанный веснушками.

– Ты просто не замечала раньше, – Лена несколько раз сжала и разжала перебинтованную ладонь.

– Слушай, Лунь, все мы знаем, что ты не нравишься Ксении.

– Мягко говоря.

– И она, и даже я – ощущаем в тебе преступную тягу к Илье.

– Серьезно?

– Хватит паясничать. Ты не должна больше появляться у них дома. Они ругаются из-за тебя.

– Такова твоя позиция?

– Да.

Лунь холодно посмотрела на рыжеволосую. Рана на ладони мерзко пощипывала.

– Ты не можешь мне что-либо запрещать. Я поступала и буду поступать так, как хочется Илье Алексеевичу и мне, а не его жене. Он нуждается во мне, а я – в нем. Не кривя душой скажу: да, между нами есть связь, но не романтическая. И скоро Ксения это поймет.

– Ты не должна разрушать их брак. Откажись от этих отношений, что бы там ни было. На чужом несчастье своего счастья не построить!

– Хлипкое судно, выходя в море во время шторма, не должно жаловаться на волны. Это естественный процесс природы, его не убрать и не изменить. Судно должно быть достаточно крепким, чтобы волны его не разрушили. Иначе ему следовало остаться в порту.

– Что ты имеешь в виду?

– Их супружеские отношения и без меня далеки от идеала. Не делай из меня козла отпущения. Я не виновата в том, что между ними давно нет взаимопонимания.

– Я не узнаю тебя, Лунь…

Нижняя губа у Полины задрожала, но даже это не тронуло Лену. Она наигранно улыбнулась и виновато развела руками.

– Просто позвольте нам общаться и не трогайте нас. Этого хочу не только я.

– Ты больше не та Лунь, слезы которой мне больно было видеть, – сказала Полина и ушла.

Лена посмотрела ей вслед и убрала слезу, застывшую в уголке глаза. Больше они не общались. Так окончилась их крепкая дружба. Полина полностью перешла на сторону тети. Отныне девушки держались сами по себе, и отчасти это радовало Лену. Набожность и твердолобость Полины начали ее раздражать, нопривязанность все же оставалась. К тому же Поля лезет в их с Ильей отношения, стремясь прервать их, а этого Лунь никому не может позволить.

Встретившись с Ильей, девушка рассказала ему об этом разговоре во всех подробностях.

– Мне больно и обидно, что даже единственная подруга отвернулась от меня из-за ревности Вашей жены и говорит такие вещи… – пожаловалась она.

Услышав это, Вилин неожиданно разозлился на жену и Полину и пообещал, что «промоет мозги» обеим. Лунь испугалась этих слов (Илья очень редко злился) и взяла его за руку.

– Нет, не надо! Как я буду выглядеть в этой ситуации? Не хочу быть стукачом. В конце концов, мне по-настоящему важно только Ваше мнение, ведь Вы знаете меня лучше всех.

Злость Ильи моментально выветрилась, лицо разгладилось. Он выглядел довольным и, улыбаясь, нежно пожал ладонь девушки.

– Сегодня я кое-что принес для… нас.

– О, неужели. Прочтете?

– С удовольствием, милая Лунь.

Илья Алексеевич достал из внутреннего кармана джинсовой куртки (было тепло) лист и развернул его. Они присели на скамью, и Лена доверчиво прижалась к мужскому плечу, прикрыв глаза и приготовившись слушать.

Проклятые воды

Наступали сумерки, когда судно вошло в проклятые воды. Посреди океана смена дня и ночи происходит по иным законам. Вода и небо бесконечно отражают друг друга, воздух между ними – слоистый газовый медиум меж двумя мирами-антиподами. Кажется, что соленые брызги достают до облаков.

Когда день клонится к вечеру, воздух густеет, темнеет, словно в него неравномерно подмешивают антрацитовую пыль. Граница между небом и морем практически стирается, они будто тянутся друг к другу. Нос корабля разрезает высокие темные волны, а над горизонтом загорается первое бледное созвездие.

В такие моменты капитан Роджер любит заложить руки за спину и со странным выражением в глазах провожать умирающий далеко вдали желток солнца. Старина Пэт обычно наблюдает за этим со своего законного места – перекрестия фок-мачты, а у руля стоит лучший на судне матрос.

– Впереди рифы, – капитан обернулся и осмотрел команду.

Все знали, что впереди рифы, но это была наименьшая из проблем. В проклятых водах их ожидало нечто гораздо опаснее.

– Привяжите меня! – рявкнул капитан. – А затем всем заткнуть уши без промедлений! И ни за что не открывать, пока все не кончится! Хоть воском их залейте, чертова падаль! Вы поняли меня?!

Его привязали. Руки оказались туго прижаты к рулю. Остальные принялись затыкать уши пробками, трясти головой.

– Выберемся – всем куплю рома! А кто струсит – пристрелю на месте.

Капитан Роджер был мужчина не из пугливых. Но сейчас ему было по-настоящему страшно. Лишенная слуха команда заняла свои места. Кто-то привязал себя канатами к мачте и самым крепким частям судна. Капитан уверенно смотрел вперед. Его губы едва шевелились.

– Только морок. Не настоящее. Только морок. Не…

У капитана не было одного глаза. Но он яснее других видел, в какой миг все началось. Первый момент невозможно с чем-то спутать. Сначала – около минуты неестественной тишины, от которой хочется кричать, лишь бы она прекратилась. Волны мягко ласкают борт, словно нежная рука матери, успокаивающей дитя. Затем на воде проступает мерцание. Словно рассыпалась вокруг корабля сверкающая пыль. Это светятся пятнами подводные рифы. Цветная взвесь поднимается над водой неплотным туманом. В сумерках это зрелище завораживает, гипнотизирует, позволяет забыть о сковывающем страхе перед неизбежным.

Корабль шел тишайше. Чуть слышно поскрипывало дерево, тугие канаты и паруса. Но вот – несколько звонких всплесков с обеих сторон, даже с заткнутыми ушами до матросов донеслись отдаленные звуки. Внезапным режущим эхом пронесся над водой заливистый женский смех, повторился чуть тише, вновь затих. Капитан стиснул зубы и сжал кисти на потертом руле. Его пальцы побелели.

…И тут прелестный девичий голос, живой и налитый сотнями украденных жизней, запел – поначалу едва уловимый, он сливался с плеском воды, затем креп, усиливался, звенел, как самый чистый хрусталь. Он был робок и ласков подобно молодой лилии, настойчив и глубок, как водная воронка, утягивающая на дно. Второй голос, прозрачный, звенящий, глубокий, подхватил песню на свой лад. Это была даже не песня, а неразборчивое напевание какого-то мотива одними лишь гласными. Присоединился третий голос. Эхо летело над океаном, как большая благородная птица, расправив могущественные великолепные крылья, данные ей самой природой. Капитан обернулся. Отвязав себя, матросы свесились за борт с обеих сторон, всматривались в рифы сквозь пелену тумана и прислушивались. Голоса влекли их вниз, манили, обещали, упрашивали спуститься как можно скорее…

– Прочь от перекладин! – взревел Роджер. – Заткните уши руками! Быстро!

Моряки вздрогнули. Крик капитана, проникающий даже через ушные пробки, отрезвил их. Но ненадолго.

– Я вижу их! – воскликнул старина Пэт.

– Я слышу… – сказал один матрос.

– Не слушай! Не слушай их, ублюдок ты чертов! Сдохнуть захотел?!

Но матрос поднял руки и медленно вытащил из ушей пробки. Мгновенно ослабло его тело, лицо оплыло, точно восковая свеча на огне. Его пытались остановить, но сладкоголосое пение влекло с чудовищной силой, и он, отталкивая всех от себя, разбежался и кинулся в море. Раздался громкий всплеск, и юноша исчез.

– Да чтоб мне сдохнуть!

Капитан все отчетливее слышал пение, в голове у него помутилось. Голоса делали его счастливым, дарили безмятежность, как сильный хороший алкоголь. Он почти не воспринимал происходящее. Казалось, сами по себе руки стараются высвободиться. Веревка натерла кожу до крови, но все еще держала крепко.

Привязанный к мачте матрос достал из сапога нож, перерезал веревку и решительно шагнул к краю. Плеск. Море приняло его расслабленное тело. По палубе понеслись громкие стоны, мычание, всхлипывания. Моряки были не в себе. Ушные пробки не помогали. Звенящие голоса проникали внутрь, казалось, прямо через поры на коже. Старина Пэт плакал и бессильно пытался развязать веревки. У него не получалось. Из помутневших глаз текли слезы отчаяния – больше всего на свете он мечтал кинуться за борт вслед за товарищами. Это казалось ей целью всей его жизни, оправдывало годы существования, отпускало все его грехи, придавало жизни смысл.

Два мощных водяных толчка подняли волну на уровень буш-прита. На серебрянорунном гребне, изогнувшись, возлежала обнаженная полупрозрачная нимфа. Продолжая петь, она улыбалась и поправляла очень длинные водяные волосы, продолжением которых были кристальные сияющие струи, стекающие вниз. Нельзя было точно понять, где кончается ее тело и начинается морская вода. Необыкновенная ее красота, никакими словами неописуемая, влекла к себе столь же сильно, как и сладостный голос, исполненный любви и нежности.

– А-а-а-э, э-э-э-у-а-а-а…

– Черт меня возьми! – громко рыдая, закричал кто-то. – Какая же ты красивая! – и с разбега прыгнул прямо в волну, разделив ее своим телом, лишив всякой формы. Вода расступилась перед ним, и тело разбилось о рифы, скатилось в воду и пошло ко дну.

– Морок, морок, морок… – говорил капитан, зажмурив глаза, но это не помогало. Руки продолжали растягивать веревки, несмотря на страшную боль и выступившую кровь.

Корабль тряхнуло – он наскочил на риф. Справа над килем зазияла пробоина. Вода без промедления хлынула внутрь. Роджер крутанул руль влево, оглянулся. Старина Пэт догрызал свои веревки. Матросы шатались, точно пьяные.

– Морок! – как можно громче закричал капитан.

Одна из сирен оказалась на палубе. Нагое водянистое тело двигалось к матросам, перетекая из одной позы в другую, переливаясь, как жидкое стекло, и непрерывно мерцая. Она пела и протягивала длинные тонкие руки, словно девушка в беде. Мужчин повлекло к ней единым порывам. Пение становилось звеняще-оглушительным. Сирена обняла матроса, поцеловала водяными губами, взвилась вверх и волной перекинулась за борт, увлекая «счастливца» на дно морское.

Голоса сливались, переходя в истеричный визг. Они звали, требовали, в них больше не было нежности, только приказ. Вторая сирена возникла на борту и повлекла за собой двоих, встряхивая водяными волосами. Она была еще прекрасней прежней. Точеная фигура мерцала, как звездное небо. Очарованные моряки последовали за ней, протягивая дрожащие руки. Корабль снова тряхнуло. Появилась вторая пробоина. От небольшой команды уже почти ничего не осталось.

Окровавленные кисти капитана освободились от веревок. В тот же миг рядом с ним сформировался из воды изящный силуэт.

– Иде-ем со-а мно-о-о-ю-у… – разливался голос, и прозрачные ласковые руки коснулись заросшего мужского лица. – Я-а-аа люблю-ю-уу тебя-я-аа… иде-ем…

Роджер еле стоял на ногах. Из приоткрытого рта стекала слюна. Он сделал шаг вперед.

Лунь очнулась. Голос Ильи Алексеевича очаровал ее не менее, чем голоса сирен.

– Удивительно, – сказала она. – Их пение увлекало только мужчин.

– Однако брать женщину на борт все равно не хотели.

– Да. Лучше погибнуть. Я много читала о сиренах. Древнегреческая мифология, как и любая мифология, вещь восхитительная. Морские девы губят моряков, завлекая сладкими голосами. Какова задумка! И сколько веков уже живет. Вам удалось достаточно реалистично изобразить ее, тем не менее, отклонившись от канона.

– Вам не понравилось.

– Нет, что Вы! Это очаровательно. Вы – художник слова, и Вы видите их такими. Если бы я писала о сиренах, я бы изобразила их более каноничными: во плоти, с рыбьими хвостами. Мои сирены усыпили бы моряков и разорвали на части.

– Не верю, что Вы так жестоки, Лунь, – рассмеялся Илья Алексеевич.

– Почему же?

– Вы – самое милое создание, которое я встречал.

Они посмотрели друг другу в глаза несколько более продолжительно, чем обычно. Девушка смутилась и отвернулась от небритого мужественного лица.

– Вам действительно понравилось?

– Уверяю. Но у меня есть одно замечание по поводу стилизации текста.

– Готов выслушать.

– Все прекрасно, но манера повествования, как по мне, постоянно норовила соскользнуть, измениться, а в таком сюжете, воплощая миф, она должна быть выдержана в одном ключе. Вам, чтобы настроиться на нужный лад, перед написанием следовало бы открыть «Одиссею», и тогда… буквально за полчаса чтения Вы бы пропитались нужной атмосферой, прониклись древнегреческим духом морских странствий и… таинственных существ, детей богов и моря, опасностей. Уверена, Вы могли бы и лучше.

– Что ж, это справедливое замечание. Я не подумал о Гомере, как ни странно. Да, он бы задал мне планку. Согласен с Вами.

Когда дело касалось творчества, Лунь никогда не льстила Илье. В плане искусства она была с ним максимально честна и порой говорила такие вещи, которые могли обидеть, скажи их кто-то другой. Если она выступала критиком, а Вилин – трепетным автором, то девушка прямо указывала на все недостатки. Художественность стала для них тем новым измерением, в котором обычные отношения между людьми не работали.

Вилина покоряла в Лене эта прямолинейность. Всегда он боялся критики, но когда получил ее, благодарил Лену и даже слегка не обижался.

– Вы со мною честны, и это замечательно. Я понял, что без критики писатель не может расти. Это как масло для механизма, который склонен ржаветь.

Сам же он почти никогда не делал замечаний текстам Луни. Просто они казались ему идеальными.

Несмотря на протесты жены и племянницы, Вилин продолжал встречаться с Лунью. Все шло просто замечательно. С появлением преграды они сблизились еще больше, чем прежде. Вскоре Илья предложил Лене встречать ее после института и провожать домой, обнимал при встрече и на прощание, – но все это было исключительно по-отечески.

«Интересно, если я внезапно пропаду из его жизни, будет ли ему больно?» – спрашивала себя Лунь. Она была уверена, что все идет по плану, и будто бы Илья постепенно в нее влюбляется, сам того не осознавая. Лена выжидала момента, когда сможет сказать Вилину о своих чувствах, не опасаясь, что это окажется не взаимно. Ей казалось, что этот момент все ближе, предчувствие его витало в воздухе между ними, когда они смотрели друг другу в глаза.

Глава 16. Миф и скандал

«Опасен женский гнев, каждый должен его остерегаться! Чем сильнее женщина любила, тем ужаснее она мстит. Быстро рождается любовь женщины, быстро рождается и ее ненависть, и, раз загоревшись, неприязнь держится упорнее дружбы. Женщины умеют умерять свою любовь, но не ненависть».

«Тристан и Изольда»

«… если она мужчине докучает своей любовью, он покидает ее и, чтобы от нее отделаться, идет на подлости. Такова судьба всех чувств. Наше сердце – это клад; растратьте его сразу, и вы нищий».

О. де Бальзак «Отец Горио»

Сказка о Змее

«В далекие времена в далеких северных землях у подножия скал, за гребнем которых шумел океан, соленый и буйный, примостилась деревня, в которой все и случилось. Высокий горный хребет верным полукольцом защищал многочисленных жителей от ледяных ветров, сокрыв за собою бесконечное белое море, недоступное глазу человека. И многие, пытаясь добраться до побережья, бесследно пропадали в глубоких скалистых расселинах – оскалах этих гор.

Так продолжалось десятилетия. А потом – нечто неладное произошло на Малой Земле, отчего весь Мир двинулся с места, и каждый из рода людского ощутил на себе этот сдвиг. Небо потемнело, стало свинцовым и низким, с редкими багровыми проблесками, пульсирующими, словно вспухшие вены. Даже воздух изменил свой привкус. Жители деревни затравленно озирались, вскидывали головы, вглядывались в темноту, которая стала опасной и кислой, как желтый древесный плод. По ночам она не давала сомкнуть глаз, шевелилась за окном червивыми шорохами, леденящими сердце.

Поговаривали, что там, в горных пещерах и подземных каналах, поселилось кровожадное исчадие зла, посланное в наказание за людские грехи. Путешественники рассказывали о Змее, которому тысячи лет. Согласно преданиям, нельзя было убить это существо, ибо лишь оно могло уничтожить себя, когда придет время. Невероятных размеров достигало чудовище, однако не прекращало расти. Волхвы заверяли: однажды Змей станет столь длинным, что обхватит собою весь мир. И едва он дотянется пастью до хвоста своего, небо погаснет навечно. Так поведали духи предков, вышедшие из могил, и нельзя было не верить их словам.

Немногие выживали после встречи с чудовищем. Понизив голос, они описывали увиденное, озираясь по сторонам, и поседевшие волосы обрамляли лицо их. Пасть Змея, усеянная длинными клыками, играючи перекусывала крупного взрослого мужчину. Мощный хвост одним ударом сносил голову. Гибкое тело овивалось кольцом вкруг тела и перемалывало в нем кости. Быстрый и сильный, Змей всегда достигал цели.

Вскоре местным довелось доподлинно в том убедиться. Недолго времени утекло, как принялось существо пожирать деревенских жителей и домашний скот. Стоило желтому диску на звездном небе налиться полным шаром, словно плод на древесной ветви, спускался Змей с горного хребта подобно черной водяной струе, дабы унести с собою новую жертву – всегда только одну.

Действительно велик и силен был Змей: огибая телом своим углы домов, крошил и ломал он деревянные балки, и в труху превратить мог большой камень, овив его кругом. Хитер и алчен был Змей: являясь ночами, он оставался незаметен, только большие круглые глаза, выпуклые и далеко посаженные друг от друга, мерцали лимонным светом в непроглядной тьме. И в полнейшей тишине чешуя чудовища шелестела, соприкасаясь с землей, словно тысячи насекомых. Тихо спускался он с гор, плыл среди темных домиков, объятых глубоким сном, следил за спящими и долго выбирал себе жертву. И ужасной была смерть от клыков его.

В той деревне у горной цепи проживали отец, мать и дочь их – девочка двенадцати лет от роду. Звали ее Лилит, и не было в мире более нежного, невинного и наивного существа, нежели она. Несмотря на малый возраст, не было ей равных по красоте даже на Большой земле за ледяным океаном. Тонкий стан, глаза-изумруды и снежные волосы до пят очаровывали всех, кто видел ее. Молва путешественников разнесла по всему свету рассказы о юной Лилит.

Луна за луною взрослела девочка, тело ее наливалось мясом, кровью и зрелостью, и щадил Змей маленькую красавицу, и не касался дома ее кончиком хвоста своего. С нетерпением ждал он момента, когда завершится великий цикл, и понадобится ему плоть, способная выносить чудовищное потомство.

И вот, рассеялось небо, приближая день конца своего, и решил Змей: «Хватит», и вознамерился похитить Лилит. Среди белого дня, купаясь в солнечном свете, спустилось чудовище с гор и поползло к селению, с корнем вырывая толстые стволы деревьев на пути своем. Впали жители деревни в глубокое оцепенение, ибо привыкшими были они к ночным нападениям. Страх великий сковал каждого из них, и никто не мог оказать сопротивления. Завороженные, стояли они и смотрели, как гибкое длинное тело струится по земле черной рекою с блестящей рябью, как ищут кого-то внимательные желтые глаза, как сияет крупная матовая чешуя, что не пробить стрелою и не взять огнем.

В тишине огибало чудовище людей, подбираясь к дому, где жила предназначенная ему дева. И на беду в то время не было поблизости родивших ее на свет. Покуда солнце не спускалось на скалистый горизонт, не опасались отец с матерью оставлять в одиночестве чадо свое. Но надвинулось горе при свете дня, и никто не мог бы отвести его.

Давно догадывались жители, что наступит день, когда явится Змей, не пожрав никого, но дабы забрать с собою самую красивую девочку, которую видывал свет. Тело ее поможет чудовищу завершить великий цикл, и откроется миру новое тысячелетие без смертей и погибели. Так исполнится пророчество, бывшее на устах волхвов, предреченное духами предков, словам которых нельзя не верить.

Узрела пред собою Лилит массивное черное туловище, блестящее, как горный уголь, замерла на месте и выронила из рук круглую чашу, полную молока. Разбилась у ног ее глиняная посуда, растеклась по земле жирная белая жидкость. Не было смысла бежать, ибо только за нею спустилось чудовище, что всегда настигало того, кто им избран.

Много к тому возрасту повидала девочка смертей, дабы смириться со своею собственной. Но не стал Змей убивать маленькую красавицу, не причинил ей вреда. Бережно обхватил он хвостом ее тонкую талию и возвратился в горы. И никто не посмел остановить его, страшась мучительной смерти.

В темной пещере очнулась Лилит и долго плакала от горя, пытаясь найти выход. Густая мгла окружала ее, и твердые стены не имели проходов. Лишь когда забрезжил снаружи свет, выбралась девочка из ямы. Змеиное логово глоткой ребристою уходило вниз в недра пещеры. На самом дне широкого тоннеля сидела Лилит.

Свет проникал совсем едва, и увидела девочка пищу, и бросилась к ней. Не было сил у нее и на попытку побега. Слишком крутым казался ей выход из логова, слишком скользкими были стенки глубокой глотки, словно ползали по ним древесные слизни. Насытившись, заснула Лилит прямо на земле.

Громкий шум разбудил ее немного погодя. То чешуя змеиная терлась о стенки тоннеля, и каждая пластина размером с дверь издавала скрежет. Приблизилась к девочке широкая плоская пасть с выпуклыми желтыми глазами. Зажмурилась от страха маленькая красавица, но шум прекратился, и более ничего не происходило.

Распахнула Лилит зеленые глаза и увидела пред собою высокого мужчину в складках змеиной шкуры. Чешуя рассыпалась на нем, словно зола, оставленная полевым пожаром.

– Для чего не погубило меня, о, чудовище? – возопила Лилит.

– Не для того похищена ты из дома родного, – отвечали ей.

И догадалась девочка: коль скоро не может она послужить пропитанием, то должна послужить для продолжения змеиного рода, ибо сказано было давным-давно: лишь самая красивая среди людей понадобится чудовищу через тысячу лет, и прежде сдвинется Мир с места, как страшное знамение, дабы вспомнили люди о том, что должно свершиться.

– Убей, – взмолилась девочка и пала на колени, обливаясь слезами кровавыми. – Не самая красивая я! Убей!

Ничего не ответили ей.

Был Змей и в теле человеческом жесток по-звериному, сладострастен и алчен. Гипнотизировали пленницу золотые глаза его, и сделалась она безвольной, словно мешок, набитый тряпками. Отныне только ему принадлежала Лилит, и ничто не могло помешать осуществлению пророчества.

Долгое время Змей находился с девочкой, покуда не убедился, что семя его прочно осело внутри младого тела, уже способного выносить плод. Тогда снова обратился он чудищем, и привалил ко входу в логово огромный кусок скалы, дабы не сбежала Лилит, и уполз добыть пищи обоим.

Лишилась девочка рассудка после всего, что случилось с нею. Покуда не было рядом желтеющих глаз, в изнеможении била себя по животу маленькая красавица, дабы чудовищный плод не успел завязаться и окрепнуть во чреве ее. Однако известно ей было, что лишь подарив наследника Змею, станет она не нужна чудовищу. Новая жизнь послужит залогом к спасению старой, и рождение победит смерть, как и было предначертано.

И возвращался с охоты Змей, и вновь обращался мужчиной, шел сперва к нареченной своей и прислушивался, сжимая девичье горло, и проверял, растет ли бремя, не загубила ли она его. И росло оно не по человеческим меркам: пугалась Лилит этой быстроте.

Скоро после того отправился в горы добрый молодец. Жаждал герой освободить Лилит от гнета Змея и заслужить право стать мужем ей. Не взял с собой оружия храбрец, дабы подвиг его стал действительно великим и жил много веков, прославляя род и семью его. Крупным и сильным был юноша, и множество подвигов, обычным людям непосильных, успел совершить за малый срок жизни своей. Сражался он с болотным чудовищем голыми руками и перегрыз зубами твердыми шею его жилистую. Схватился и со зверем лесным: ногтями разодрал герой волосатое брюхо и вынул наружу кишки длинные и пузырчатые. Похитил у птицы огромной, живущей в горах, птенцов из гнезда соломенного размером с дюжину стогов сена. В воды морские нырял, дабы выдрать жабры у рыбины костяной, с шипами на хвосте и острыми плавниками, что рассекали камень, словно бы масло.

Знал добрый молодец, что голыми руками одолеет Змея, и деяние его станет сюжетом легенд и преданий многочисленных потомков рода земного. Ко времени оному вырос зародыш во чреве красавицы, ибо развивался по звериным законам, и шевелился ночами внутри нее клубок, готовясь выйти на свет. Привыкла Лилит к похитителю своему, и казался он девочке простым человеком. Как прежде, редко говорили они между собою, однако приносил Змей пленнице пищу и питье, выводил на воздуся ее, дабы могла прогуляться под строгим его надзором обремененная змеиным семенем.

И вот узрели они на пути своем доброго молодца. Вышел он из-за деревьев могучих и посмотрел на девочку и на мужчину рядом с нею, и понял он, что оборачиваться может чудовище древнее, а потому еще легче будет справиться с ним.

– Кто ты и для чего явился во владения мои? – вскричал Змей и схватил за руку Лилит, дабы та и не думала бежать.

– Я тот, кто одолеет тебя, чудовище! – дерзко отвечал юноша. – Я пришел освободить девочку, дабы стать ее законным супругом.

– Ни к чему тебе губить жизнь свою и без того короткую в горах этих диких, безлюдных. Никто на помощь тебе не поспеет. Моих наследников носит она. Уходи, глупец, и никогда не возвращайся.

– Не уйду я без девочки. Взгляни: безоружен я. Давай же сразимся в честном бою. Пусть заберет ее себе тот, кто окажется сильнее.

Тогда заплакала девочка горючими слезами. Долго ждала она спасителя, и явился он за нею, бесстрашный и могучий, дабы одолеть чудовище подземное, угольное, жестокое. Знала красавица: недолго осталось терпеть издевательства, скоро свидится она с отцом да с матерью, свадебку сыграют скромную, и увезет ее муж любимый да ненаглядный в далекие края, где не бывает чудовищ.

Но обратился Змей к Лилит и сказал ей так:

– Знаем мы оба, что погибнет он. Если убежать задумаешь, все равно настигну тебя.

И, сказав это, прыгнул высоко Змей, обернулся кольцом и в мгновение ока из мужчины обратился в создание длинное, гибкое, черное, чешуйчатое. Одним ударом хвоста исполинского опрокинул героя, раздробив ему кости. Одним укусом пасти острозубой откусил буйну голову светлокудрую и с жадностью невиданной пожрал тело его. Не осталось на земле сырой и косточки доброго молодца, героя храброго и юноши смелого. И капли крови не осталось от него на траве высокой, на листьях древесных.

Вновь зарыдала маленькая красавица, пуще прежнего обливаясь слезами кровавыми. Мужем и хозяином стал для нее Змей, отцом потомства будущего. Живот ее рос стремительно, и все страшнее становилось девочке с увеличением срока. Близился час, когда неведомое выйдет на свет из чрева, опороченного чудовищем.

И спросила Лилит у Змея:

– Почему меня ты избрал?

И ответил Змей, что полюбилась она ему боле всех других.

– Хочешь ли ты, чтобы стала тебе женою и любила тебя и детей наших?

И ответил Змей, что хочет этого. И поняла Лилит, что так оно и будет, ибо любила его давно и ведала о том.

Страшные предродовые боли мучили девочку несколько дней. И пролилась на сырую землю черная кровь вперемежку с желтым гноем. И выгрызли девичью плоть изнутри и показались на свет несколько первых змеенышей. Крошечные и слепые, не превышали размером они человеческий палец, и тела их сплетались между собою в черный червивый клубок.

И кричала роженица от боли и ужаса. Словно из подземного логова, выползали из нее детеныши, и было их бессчетное количество. Наконец, разрешилась мать от бремени, и опал живот ее. Провела она в беспамятстве некоторое время, а едва очнулась, узрела, как множество змеенышей длиною в локоть оплетали ей руки и ноги, словно ядовитый плющ в глубине дремучего леса. И сказал Змей, что боле она не нужна ему, но дети их нуждаются в пище.

Заплакала снова Лилит и поняла, что напрасно поверила Змею, ибо все, что сходило с уст его, было ложью. Ведь не зря говорили волхвы, что любая змея несет в себе обман, и так рассказывали им духи предков, вышедшие из могил своих, и нельзя было не верить словам их.

И обратился тогда мужчина в чудовище угольное, блестящее, и точным ударом хвоста расплющил о скалу голову девочки. И пожирали змееныши тело ее день, ночь и еще один день. Насыщало материнское мясо их силой особою, от которой росли они быстро, уподобляясь отцу своему.

И расползлось потомство Змея по всему свету, и поселилось в самых отдаленных уголках его, чтобы через тысячу лет, когда жив останется лишь один из них, вновь завершить великий цикл, предначертанный началом времен. А Змей тогда обернулся кольцом гигантским, сомкнул пасть на хвосте своем, и не стало больше той деревни, и скалистых вершин, и белого моря, и ледяного ветра».

Илья Алексеевич оторвался от монитора и потрясенно смотрел перед собой, ничего не видя. Эта девушка поражала его, текст за текстом она продолжала удивлять его своим талантом, который можно было бы назвать жестоким. Все время она писала о чем-то негативном, но писала поразительно красиво и умело. Рядом с ней Вилин чувствовал себя пустышкой. Собственные попытки создать стоящий художественный текст казались ему смешными.

Кусая губу, мужчина не мог решить, что ответить. «Вот, о чем она говорила, когда имела в виду необходимую для определенного типа сказания стилизацию. Средневековая сказка. Даже это ей удалось. Забавно, что Лунь, как и я, начала работать с мифами. Только я взял сирен, а она – более древний и объемный мифологический элемент. Похоже, у нас намечается состязание».

«Я в высшей степени восхищен, милая Лунь. Обсудим при встрече. Она будет завтра – на прежнем месте, в прежнее время», – напечатал он и отправил письмо.

Когда они увиделись, и Вилин закончил свою хвалебную песнь, от которой Лена краснела и отворачивалась, мужчина снова пригласил ее к себе в гости.

– Давайте зайдем, Глеб будет рад увидеть Вас. Вы ему понравились.

– Но Ваша жена, Илья Алексеевич!

– Обещаю, все будет в порядке.

Лунь долго отпиралась, но как только Вилин взял ее ладонь и посмотрел в глаза, сил противиться у нее не осталось.

Ксения встретила их на пороге. Лунь не узнала ее – настолько в этот раз молодая женщина была спокойна и приветлива.

– Как Ваши дела, Лунь? – спросила она.

Лена даже растерялась и промямлила нечто невразумительное.

– Идемте на кухню, я Вас угощу, – предложила Ксения и улыбнулась.

Лунь смотрела на эту улыбку и недоумевала – неужели это все искренне? После всего, что было?.. Ей не верилось в актерскую игру супруги. Зато Илье Алексеевичу – верилось. Настолько, что, обманувшись ею, он рискнул оставить женщин наедине на несколько минут.

– Я читала вашу переписку, графоманка чертова, – тут же выпалила Ксения. – Я тебя предупреждаю – хватит вокруг него извиваться, «маленькая красавица». Если тебе дорого твое здоровье, ты меня послушаешь. Если нет – тебе же хуже. Мне насточертело, что вы постоянно где-то вместе гуляете. Пойми ты уже, наконец, он – женатый человек, и хватит, хватит этого цирка. Ты ему вовсе не нужна! Тебе не на что надеяться, не на что. Приди в себя и посмотри на вещи здраво. Ты замечталась.

Выслушав эту нервическую тираду раздраженной супруги, Лунь искренне засмеялась.

– Ты выглядишь жалко, – выпалила она.

Ксения изменилась в лице и набросилась на девушку, чтобы избить. В глазах у нее помутнело. Лунь закричала, закрываясь руками.

– Сука, ах ты сука! – сквозь зубы рычала Ксения, осыпая Лену ударами.

Вбежал Илья, оттащил жену в сторону, обхватив за живот.

– Что здесь случилось?!

Ксения была невменяема и не могла выговорить ничего вразумительного, только тряслась. Лунь сидела на полу, закрыв голову руками и сжавшись, как ребенок. Она была напугана и норовила заплакать.

– Ксения, что ты себе позволяешь, черт возьми! – разгневался Вилин.

Девушка встала на четвереньки, подскочила, опершись о стол рукой, и стремглав выбежала из дома. Илья кричал ей вслед, и Лунь знала, что он кинется догонять ее, бросив жену и ничего не выяснив. Так и случилось.

Вилин слишком боялся потерять свою музу, единственного человека, который понимал его до конца. По сему, не разобравшись с женой, он бросился вслед за Леной. Та быстрым шагом удалялась от его дома, успев убежать уже на почтительное расстояние. Илья Алексеевич нагнал ее и попытался остановить:

– Лунь!

Девушка дернула плечом и пошла дальше, ускорив шаг. Она даже не обернулась на него. Илья испугался этого.

– Остановитесь, подождите!

Он шел за ней, но больше не пытался к ней прикоснуться, понимая, что сделает только хуже.

– Лунь, простите меня. Успокойтесь. Давайте поговорим. Что произошло?

– Откуда мне знать? Она принялась оскорблять меня и бросилась избивать, едва Вы вышли. Сказала, что читала нашу переписку…

– Простите меня, какой ужас… Боже, что с ней происходит. Лунь, этого больше не повторится, я больше никогда не приведу Вас домой, когда она там.

– Она меня ненавидит! Она против нашего общения.

– Лунь…

– Мы не должны с Вами больше встречаться, Илья Алексеевич.

– Вы плачете?!

– Какая разница!

– Постойте.

Вилин сделал большой шаг и крепко схватил Лену за руку, грубо развернул к себе и посмотрел ей в лицо. Да, она плакала. Ангельское лицо сковано было ужасной гримасой. Эта гримаса шокировала его, но не оттолкнула. Мягко и сильно Илья прижал Лунь к себе и гладил по волосам. Девушка вздрагивала у него на груди, но теперь слезы счастья, а не обиды, катились по пылающим щекам.

Провожая Лену домой, Илья Алексеевич постоянно думал о том, как ему больно видеть ее слезы. То же самое он испытывает, когда плачет его сын. Лунь очень хотела сказать ему, как сильно она его любит, но – не время… и это подходящее время НИКОГДА не наступит. Илья воспринимает ее по-прежнему, что бы ни случилось. Его отношение к Луни застыло на мертвой точке «отец-дочь», заело, как ржавые шестеренки. Подавленная и беспомощная, девушка понимала, что ей никогда не добиться любви Вилина, и она уже согласна сдаться, согласна быть ему просто другом, и никем более. В любом случае она без него не сможет, а так – хотя бы будет рядом, пусть и испытывая боль.

Глава 17. Исчезновение и яд

«… уму непостижимо, какими мы можем быть мерзавцами. О чем думал Христос, лежа в постели перед сном, а? Одно мгновение – и улыбающийся человеческий рот может превратиться в мохнатого паука и куснуть».

Х. Кортасар «Игра в классики».

«Не стоит ожидать от жизни слишком многого. Тогда меньше всего придется разочаровываться».

С. Лукьяненко «Кваzи»

Но произошло нечто неожиданное и поистине страшное. Илья Алексеевич на неделю исчез из бытия Лунь, не оставив никаких предупреждений. Лена пыталась связаться с ним, позабыв о гордости. Телефон не отвечал, электронные письма оставались непрочитанными. Все было тщетно. Лунь думала, что это конец.

У нее началась ломка. В течение всего дня тело невыносимо болело, в голове стоял белесый туман, невозможно было на чем-то сосредоточиться. Легче становилось только тогда, когда девушка перечитывала письма Ильи, представляла его внешность в уме и убеждала, что скоро они встретятся и все будет как раньше. Эта физическая боль наглядно показала, как сильно Лена привязалась к Вилину. Точно так же, как организм – к опиоидам наркотических веществ.

Исчезновение Ильи сводило с ума. Куда он мог пропасть, почему? Но не может же Лена заявиться к нему домой, чтобы узнать это. Она страшно переживала: либо она ему просто надоела, либо с ним случилось что-то серьезное. Вторая мысль переросла у Лены в давящую паранойю. Перед сном ей казалось, что Вилин попал под машину, отравился, стал жертвой несчастного случая, умер. Воображение услужливо рисовало пугающие картины, от которых у девушки гулко колотилось сердце, дыхание становилось шумным, необъяснимая тревога сжимала все существо.

Лунь больше не могла жить в неведении, надумывая самое худшее и убеждая себя в этом. Ей пришлось поступиться своей гордостью и заговорить с Полиной. Только она могла знать, что с Ильей. В том случае, если с ним действительно что-то произошло.

Рыжеволосая надменно приподняла бровь, заметив, как бывшая подруга приблизилась к ней на перерыве. Затем лицо ее приобрело брезгливое выражение.

– Привет.

– Что тебе нужно?

– Поль, я… я очень беспокоюсь. Ты единственная, от кого я могу узнать, что с ним. Прошу.

– О чем это ты говоришь?

– Я хочу знать, здоров ли Илья Алексеевич, что с ним случилось?

Милое личико Полины исказилось гневом.

– Что?! – вскрикнула она, и Лена даже вздрогнула. – Как ты смеешь спрашивать ТАКОЕ у меня?! Это издевка? Насмешка? Как тебе не стыдно, Лунь! Я не ожидала, что ты станешь такой! Это переходит границы…

– Полин, успокойся. Я не понимаю, в чем дело, клянусь.

– Будь ты проклята, Лунь. Ксения вся извелась из-за тебя! Как будто ты сама не знаешь, где он и как поживает, чтобы так нагло об этом спрашивать! Увела из семьи, а теперь поиздеваться решила, так, что ли?!

Полина ринулась уйти, но Лунь цепко схватила ее за локоть.

– Я неделю его не видела!

– Врешь.

– Богом клянусь.

Полина буравила Лену недоверчивым взором, прищурив глаза.

– Не упоминай имя Господа всуе.

– Но я правда ничего не знаю.

– Илья уже который день не ночует дома. Возвращается редко – счастливый, довольный. Мы были уверены, что он проводит время с любовницей. С тобой, Лунь!

– Что?..

Голос Лены осип, ей стало плохо.

– Любовница?.. у Ильи Алексеевича?.. Но я не видела его всю неделю, и я никогда… даже не думала… чтобы быть ему…

Лунь закрыла лицо руками и прислонилась к стене. В коленях пульсировала слабость.

– Тебе плохо? – в голосе Поли забрезжила тревога.

– Я думала, с ним вышло что-то страшное. Он не давал знать о себе все это время.

– Он здоров. И невредим. Так, все же, неужели не с тобой?

– Не со мной.

– А мы были уверены…

– Клянусь.

– Но с кем тогда?..

Полина видела, что Лунь шокирована этим известием, и окончательно поверила в ее непричастность.

– Значит, другая.

– Он сам ничего не говорит?

– Не отвечает на вопросы. Просит его не трогать. Заявил Ксении, что больше не любит ее.

– Теперь – развод?

– Не знаю, – устало призналась Полина. – Не знаю…

– Какой кошмар. То есть… и это точно – на стороне кто-то? Вдруг причина в другом?

– Да в чем же еще, Лунь?

– Это просто немыслимо. Ведь Илья Алексеевич – не такой!

– Да-да. Вот именно. А оказалось – такой же, как все. Подвержен соблазнам, как и все мы, смертные.

– Не может быть. Я знала его другим. Не может он изменять.

– Слушай, Лунь, прости, что думала о тебе плохо. Нам казалось, и это было логично, учитывая все происходящее, что ты стремишься увести его из семьи – и вот, будто бы у тебя получилось.

Лена посмотрела исподлобья.

– Этим занимается кто-то другой.

– Теперь-то ясно.

– Л-ладно, – массируя виски, сказала Лунь. – Я узнала, что хотела. Спасибо за информацию.

– Погоди…

– Нет-нет, не нужно. Не говори ничего больше, – рассеянно бросила Лунь через плечо и быстро ушла.

«За что боролись, на то и напоролись, – говорила она себе, ускоряя шаг и ядовито посмеиваясь, и дикая боль жгла в груди. – За что боролись, на то и…»

Хотелось упасть и лежать на земле, но ноги несли – ноги были сильнее, чем она думала. И слез почему-то не было. Никаких внешних проявлений катастрофы. Все происходило где-то внутри, в самых недрах. Наверное, Лене до конца так и не верилось в то, что она узнала. Разве может добрый, милый, наивный и мягкий Илья – изменять жене, не ночевать дома, пропадать где-то и, что самое обидное, невероятное – не с ней, не с Лунью!

Да, Вилин безобиден, как ребенок, она знает его таким. Но в то же время – это привлекательный мужчина, природный магнетизм которого влияет на всех без исключения. А мужчин, как правило, интересует кое-что помимо искусства, особенно в период после тридцати, когда начинается поиск себя и «настоящей любви»… Это «кое-что» Лена не могла бы дать Илье, ибо не видел он в ней этого, как не видел уже и в жене своей.

Все это Лунь понимала прозрачно. Илья Алексеевич, лучший из мужчин, пошел налево и познал всю сладость этого поступка. Сейчас ему наверняка кажется, что он впервые в жизни обрел настоящее счастье. Что ж, даже лучшие из нас ошибаются. Как гласит мудрая латинская пословица, errare humanum est.

Разве могла Лена винить его в этом? Никак не могла. Ведь она и сама давно добивалась от него этого шага, этого поворота на скользкую дорожку, добивалась, чтобы этим воспользоваться. Она стремилась расшатать его брак и нравственные устои, увлечь его собою, добиться развода – теперь это делал кто-то другой, и делал играючи. Несколько месяцев билась Лунь, взвешивая каждый свой шаг, а незнакомке хватило недели, чтобы ее обскакать. Явилась на готовенькое. А Лена, как всегда, – не успела, потеряла.

«Какое же я ничтожество, – скрипя зубами, Лунь разбрасывала попадающие под руку предметы. – Ничтожество! Неудачница. Пустое место. Сиди сложа руки. Тебе все равно ничего не достанется. Таким нулям, как ты, никогда ничего не достается. Неужели ты думала, что у тебя с ним действительно что-то получится? У тебя изначально не было шансов. Идеальные мужчины не достаются биомусору вроде тебя. И ты это знала, знала, с самого начала знала, что ничего не выйдет, ничего не получится из твоей бессмысленной борьбы за счастье, и стратегия твоя – просто посмешище! Ну кого ты из себя возомнила? Светскую львицу? Сердцеедку? Ты ему не нужна, ты ему никогда не была нужна, посмотри, как легко он забросил ваши встречи, забыл о тебе, выбросил из головы, увлекся другой! Быть счастливой – это не для тебя, сестренка. Тебе всего лишь дали временную уверенность в своих силах, в то, что все может сложиться удачно, надо лишь постараться. Тебе дали эту веру, как погремушку, чтобы ты поигралась с нею, счастливая, а затем – грубо отняли то, что стало для тебя смыслом жизни! А теперь – делай, что хочешь, но живи без нее, без своей экзистенциальной погремушки. Какая ирония!»

Обиженный, озлобленный, как затравленный крысеныш, жестокий и циничный «голос из подполья», внутренний голос девушки долго-долго разговаривал с нею в этот день, унижал, насмехался. Дома Лена, повинуясь необъяснимому порыву, схватила с полки и долго и жадно читала Кафку, вгрызалась глазами в текст, как будто только он мог утолить ее боль.

Впервые в жизни Лунь познала столь мощную душевную катастрофу, однако и она оказалась малостью от возможного, частью от целого, верхушкой айсберга. Как правило, всегда есть, куда хуже.

Еще спустя неделю Лена увидела ИХ за стеклянной витриной дорогого кафе – Илью Алексеевича и роскошную молодую женщину. На ее лице было много косметики, шоколадные волосы непослушно пушились, но это придавало ей шарма; на длинной лебединой шее висело тяжелое ожерелье из цветных камней. Лунь сразу обратила внимание на ее малиновый пошлый рот, и ей показалось низким и пакостным то, как он менял очертания, пауком перемещаясь по лицу незнакомки, когда она улыбалась, смеялась или говорила.

Они не заметили Лену, но Лена заметила, что они, вытянув руки по столу, сжимали ладони друг друга. На коленях у женщины лежал аккуратный букет. Илья Алексеевич выглядел влюбленным: глупая улыбка будто приклеилась к его лицу чьей-то магической рукой, каким-то заговором. Все его мужское существо раскрепостилось и просвечивало природной сексуальностью. Что касается женщины, она выглядела хищницей, стремящейся скорее затащить Илью в постель. В ней было что-то запретное, бесовское, грешно-лукавое. То же самое – неуловимое, трудно выразимое, но соблазнительное – было в словах Змея, предложившего Еве яблоко.

Отдалившись от кафе на почтительное расстояние, Лунь все еще видела перед глазами эти счастливые лица людей, которые видят только друг друга во всем мире. Эта картина врезалась ей в память куском стекла, и кровь сочилась по его острым краям. То, что испытывала Лена, описать сложно. Минимум пара бензопил вгрызалась в ее тело, рассекая плоть заживо.

Невозможно было ничем опровергнуть то, что она видела счастливую влюбленную пару. Все доказательства и так имелись на руках. Сомнений не было. Мозаика сложилась в ясный узор.

Дома Лунь сразу же отправилась в кладовку. Она всерьез решилась на этот шаг, и Степы так удачно не было дома. В тусклом свете на грязной отсыревшей полке среди пыли и пустых бутылок девушка нащупала небольшую круглую жестяную баночку с крысиным ядом.

Лена хорошо знала, что для летального исхода необходима большая доза, ведь содержание отравляющих веществ рассчитано на грызунов, а потому мало. Зная свой вес, она была уверена, что если съест все, то ей хватит.Правда, будут боли, и внутреннее кровотечение откроется не сразу, но это ничего. Ради такого облегчения можно и подождать, потерпеть.

Ничто не могло заставить Лену передумать. Она хоть и действовала скоропалительно, но вполне отдавала себе отчет. Да, она этого хотела, вне всяких сомнений. Лунь подошла к подоконнику и трясущимися руками раскрутила крышку жестяной баночки. Небольшой кружок на фоне белоснежного подоконника. Внутри – коричневые шарики. Тонкими пальцами Лена взяла один из них и поднесла к носу. Пахло зерном. Его специально подмешивают в яд, чтобы крысы съедали. Глупые грызуны. Вот люди – умнее. Они-то едят отраву по собственному желанию.

На баночке Лена прочла, что яд содержит цианид. Все содержимое оказалось в ладони. Девушка поднесла горсть к лицу и смело высыпала в рот. Спустя полминуты все было кончено. Немного яда осталось в ложбинках коренных зубов, но это уже не имело значения. Обильная слюна предвещала рвотные позывы, но Лена сдерживала их. Необыкновенно теперь спокойная, она села в старое кресло, протянула руку к тумбочке, привычным жестом положила раскрытую книгу на колени и улыбнулась. Оставалось недолго. Скоро все кончится.

В следующий момент Лунь вспомнила о Степке и вздрогнула. Крупная судорога скрутила все тело. В один миг Лена представила, как спустя пару часов мальчуган вернется из школы и найдет мертвое тело старшей сестры – единственного близкого ему человека. Ее эгоистичный суицид перечеркнет мальчику всю жизнь. Что из него вырастет? Как он останется один? Как он помешает матери пропить дом? Этого нельзя допустить!

Ледяная вспышка страха за брата ослепила Лунь, но, поборов оцепенение, она бросилась в туалет и сунула в горло пальцы. Ее долго рвало. Желудок выворачивало спазмами, в носу щипала обожженная желудочным соком слизистая, голова кружилась от прилива крови. Пошатываясь, Лена долго и тщательно вычищала зубы от остатков яда, забившихся в углубления коренных зубов. И все равно через полчаса она ощутила недомогание и вызвала скорую.

Как ни странно, приехали быстро, на что Лена вовсе не надеялась. Сделали пару уколов, дали нейтрализующие таблетки, забирать с собой не стали, как и морали читать, что было вдвойне удивительно. Все сурово и без лишних слов. Но фельдшер смотрел на Лену, не отводя бровей от переносицы. Он думал о том, что такие дурочки, как эта, отнимают у врачей драгоценное время, которое можно потратить на реальных пациентов, которые его заслуживают. Но вслух сказал только, что не должен был яд успеть подействовать всерьез за пять минут. Легкая интоксикация. Все действительно обошлось.

Лунь проклинала себя за то, что поставила свои любовные страдания превыше всего в мире. Как могла она забыть о маленьком брате, который нуждается в ее заботе и защите? Ведь без нее мать лишат, наконец, родительских прав, а Степу заберут в интернат, а там… известно, какое там житье-бытье. Врагу не пожелаешь. Как хватило у нее совести наплевать на родную кровь, искусившись посторонним женатым мужчиной, которому до нее нет дела?

Глубочайшая мерзко-серая апатия приняла Лунь в свою бездонную яму. Ей не хотелось продолжать эту бессмыслицу под названием «жизнь», но – пришлось ради брата. Иной причины жить дальше не было. Девушку не удивляла и не приводила в ступор мысль, что она едва не покончила с собой. По-настоящему. Ей все еще хотелось уйти из жизни. Особенно когда она вспоминала об Илье. Но долг не позволял. Всю любовь, которую она питала к этому мужчине, Лена постаралась перенести на брата. Степа заслуживал этого больше, чем Вилин. И забота о нем стала для старшей сестры единственным смыслом с того момента.

По прошествии нескольких дней, едва последствия отравления перестали давать о себе знать, Лунь получила электронное письмо от Ильи Алексеевича:

«Простите, что пропал. Вероятно, Вы уже в курсе, что случилось. Мне нужно с Вами повидаться».

«Он ни разу не назвал меня Лунью», – подумала Лена и удалила сообщение, отключила ноутбук, чтобы не искушать себя возможностью ответа. Только одна слеза скатилась из уголка глаза и замерла в носовой складке.

– Ну уж нет, – процедила Лунь. – Не в этой жизни.

Происходящее отзывалось в ней вполне ощутимой болью, но Лена не была намерена видеться с Ильей еще хотя бы раз после всего этого. Несмотря на то, что продолжала любить его, любить глухо, в застенках, но теперь, кажется, еще прочнее, чем ранее. Чувство ее после неудачной попытки самоубийства лишь укрепилось, как и любое безответное чувство в человеке, встретив очередную преграду, крепнет и растет. И в то же время она ненавидела его за причиненную боль.

Зачем он позвал ее встретиться? Почему она вновь ему понадобилась? Может быть, его страстный роман окончился? Попылал и сгорел, словно порох, как это обычно и бывает. Осталась горстка золы. Он обжегся, а теперь, в качестве масла для облегчения боли от ожога, ему нужна Лунь – старое доброе средство залечивания ран. Потешил тело, теперь и душе нужно дать пищу. Так рассуждала Лунь, и по большей части была права.

Ей хотелось, чтобы Илье без нее было так же плохо, как и ей без него. Она непостижимым женским чувством знала, что он все еще от нее зависит. Несмотря на все происходящее, нить между ними не порвана, и она нужна ему, нужна, только он пока что не понял, как сильно. Необъяснимая уверенность в этом вызывала у Лены скрытую усмешку злорадства. Ее время еще придет. Поэтому она не собиралась бежать к Илье по первому зову.

«Я лучше умру, чем еще раз встречусь с ним», – решила Лунь.

Она знала, что если снова увидит этого мужчину, влюбленного не в нее, то будет лишь хуже, больнее.

«Я ДОЛЖНА НАУЧИТЬСЯ ЖИТЬ БЕЗ НЕГО, – записала она в тетради. – В самом деле, если я его люблю, то должна желать ему счастья. Даже несмотря на то, что я в его счастье входить не буду. Главное, чтобы ему было хорошо. Зачем я лицемерю наедине с собой? Зачем я себя так низко обманываю? Такое благородство мне не свойственно. Мне НУЖЕН Илья, нужен целиком. И так будет. Но пока что, пока что – научиться жить без него».

Степка делал успехи в баскетболе и, кажется, влюбился в какую-то девочку. Это умиляло сестру. Мать все еще не показывалась. Снова пропала на долгий срок. Но сейчас Лену вовсе не волновало ее положение. «Пусть хоть сдохнет где-нибудь под забором, – думала она, – разницы мы все равно не ощутим. Нет, разница будет. Станет свободнее жить».

Неожиданным образом Лена сменила работу. Теперь не нужно было мыть полы в туристическом агентстве. Девушку приняли официанткой и посудомойкой в забегаловку неподалеку от дома. Платили там два раза в месяц, зато больше, чем уборщице. Лунь решила, что это хороший знак, а значит, она все делает правильно, и больше времени начала уделять учебе.

Если она и вспоминала о своей неудавшейся попытке, то ничего, кроме уколов совести и жуткого холодка на шее не испытывала. Но шло время, и Лунь все реже вспоминала о крысином яде, который выбросила в тот же вечер. Он сделал ее сильнее. Он дал иммунитет к смерти.

Глава 18. Гнев и терзания

«Но представьте вы себе, – медленно и раздельно, словно втолковывая каждое слово, продолжал он, – что вот этот ценящий жену и привязанный к жене муж встретил другую женщину, которая, как говорится, зажгла его сердце безумным пламенем. Ясно вам? Так зажгла, что одно прикосновение к складке платья этой женщины заставляет его содрогаться!»

Н. Нароков «Могу!»

«Как странно, – говорил себе однажды Жюльен после ухода Матильды, – что такая пылкая любовь, предметом которой я являюсь, оставляет меня до такой степени безразличным».

Мари-Анри Бейль Стендаль «Красное и черное».

Илья писал еще несколько раз, и в каждом его последующем письме сквозило все больше настойчивости, негодования, раздражения. Он больше не был безобидным и трепетным, как ранее – в мужчине бушевали противоречивые страсти, и Лунь была необходима ему, необходима, как воздух под водой, чтобы эти страсти угомонить.

Девушка, ясно понимая свою нужность, с замиранием сердца читала все новые электронные письма – ей было страшно и странно видеть эти резкие слова, короткие рубленые фразы, которые никогда бы не написал Вилин, которого она знала прежде. Но она читала их, удаляла и не смела отвечать, зная, что делает только хуже.

Однако, как бы Лунь ни избегала встречи с Ильей, избежать ее все же не удалось. Это была словно проклятая временная петля, в которой все уже произошло, все известно заранее, но только не тебе – кому угодно вокруг, но только не тебе. Петля, которая сжимается все теснее, превращая каждый твой свободный выбор в уже предрешенное кем-то действие. И, что бы ты ни делал, финал всегда будет одинаков.

Вилин был разгневан и встревожен одновременно. Лунь не отвечала ему. Конечно, он и сам натворил дел, пренебрег ею, но был уверен, что ему все сойдет с рук. Когда Лена не ответила на его седьмое письмо, написанное в состоянии сильного алкогольного опьянения, Илья забеспокоился всерьез. Ему казалось, он был уверен, что нечто существенное, самое существенное в его жизни, ускользает у него из-под носа, утекает, как вода сквозь пальцы. Он чувствовал себя полным идиотом.

С того момента как они с Наташей зашли в то кафе, в Илье поселилось смутное предчувствие. Даже не предчувствие это было, а крепнущая уверенность в том, что что-то идет не так, как должно идти. Он не знал, что и где именно, и почему, не мог знать и не мог видеть, но чувствовал – где-то что-то не в порядке. И все разладилось именно по его вине. В это же время, когда Вилин стал нервничать, Лена совершала попытку суицида. Они все еще были ментально связаны и чувствовали друг друга.

С того дня, несмотря на то, что сам Илья считал себя безукоризненно счастливым, необъяснимое беспокойство скреблось внутри него. Вилин все чаще смотрел куда-то вдаль, мимо Наташи, чаще пропускал мимо ушей ее слова, думая о своем, все чаще его улыбка замирала в самом неестественном положении. И все чаще он выпивал.

«Что же я делаю не так? Мы любим друг друга. Я нашел свое настоящее счастье. Передо мной женщина, предназначенная мне судьбой. Разве не это – главное?» – думал Вилин, позабыв о двух женщинах, которые его действительно любили, пусть и так по-разному.

Беспокойство крепло все сильнее, когда он обнаружил, что Лунь отчего-то игнорирует его письма. Сначала это вызвало недоумение, но Вилину некогда было отвлекаться на подобное. У него была Наташа, и она нуждалась в его внимании. Вилин готов был целовать ее ноги. Но своей затеи мужчина не оставил. Он написал второе письмо, третье, и когда ответов все не было, Вилин понял, что испытывает столь несвойственную ему гневливость. Она посещала его кратковременными вспышками. Он заливал ее алкоголем.

– Что-то случилось, милый? – приторно спрашивала Наташа, неожиданно входя в комнату.

Илья убирал ноутбук с колен, и на это же место садилась Наташа, обнимая его за шею.

– Все в порядке, – отвечал он, перебарывая раздражение, и целовал молодую женщину, упиваясь ее теплом и красотой.

Вначале ее ласки помогали забыть о письмах, оставленных без ответа. Наташа стала его миром. Но почему-то этот мир начал сжиматься… Вилин знал, что его безграничная, слепая любовь к Наташе покрылась сеточкой трещин, как подсыхающая глина. Пока что они безвредны, и, возможно, лишь кажутся ему, а не существуют в действительности. Но мужчина все чаще вспоминал о Луни, хмурился, сжимал губы. Это заставляло Наташу беспокоиться. Она пыталась расслабить его своей нежностью, однако это лишь более раздражало Вилина.

И вот, не получив ответа на последнее письмо, Илья всерьез заволновался и как никогда ясно увидел те самые трещины, паутиной бегущие по его чувствам к Наташе. Корка окончательно высохла и готова была осыпаться. «Лунь, Лунь, Лунь, – назойливо крутилось в голове, и с этим ничего нельзя было сделать. – Где она? Что с ней? Почему она не отвечает?»

Вилин решил, что самое время отправиться прямо к ней домой и все выяснить.

– Почему я раньше не додумался до этого? – спрашивал он по пути у неба, деревьев, весеннего теплого солнца, но ответа не было и не могло быть.

Место, где жила Лена, всегда неприятно поражало Илью Алексеевича. Это была одна из тех тупиковых улочек, словно застрявших в начале девяностых. Разбитая дорога, вечная грязь, убогость, покосившиеся саманные домики, низко висящие провода, деревянные прогнившие заборы, домашняя птица повсюду, искоса поглядывающие из окон люди… И как в таком захолустье может жить столь умная, неординарная личность, как Лунь? Каждый раз Илья задавался этим вопросом, и ответ находился сам собой:

«Счастливый человек никогда не создаст ничего гениального – у него в творчестве, в самом созидании, нет никакой нужды. Только оставленный всеми, несчастный, забитый, даже озлобленный и часто вследствие этого психически нестабильный человек способен создать нечто потрясающее. Счастливец не напишет хорошей книги, не нарисует шедевра. Искусство – удел тех, у кого не сложилась жизнь».

К таким выводам приходил Илья. И сразу вспоминал о вечном скитальце-мученике – о Достоевском, которого он так любил. У Лены жизнь складывалась пусть не подобным, но весьма схожим образом.

«Кто я для нее? – вдруг спросил себя Илья, оказавшись у нужного дома. – И кто же для меня она?..»

Он пару раз громко ударил по забору. Навзрыд залаяла соседская собака. Никто не выходил. Вилин ударил еще и еще, начиная злиться.

– Иду! Хватит греметь! – услышал он этот голос, такой родной и далекий одновременно.

И в этот момент вздрогнул и понял, что никакой Наташи будто и не было.

Лена показалась у калитки, наскоро запахиваясь в легкий халат. Простая ткань обхватила ее силуэт, очертив тонкую талию. Девушка окинула Вилина вопросительным взглядом и отвернулась. Мужчина даже не представлял, скольких усилий ей стоит не расплакаться прямо сейчас. Ноги едва держали ее.

– Весьма неожиданный визит, – она старалась на него не глядеть.

Вилин свел густые брови к переносице. Он чувствовал – она делает вид, что ей все это безразлично. Но не понимал, почему.

– Здравствуйте, Лунь.

– Доброго Вам дня.

– Почему Вы не отвечали на мои письма? Я волновался. Думал, с Вами что-то стряслось.

– Стряслось. Но это уже не важно. Вы на мои письма тоже не отвечали. Вероятно, были слишком заняты. Я вот тоже была слишком занята для таких пустяков, как переписка с вами. В жизни есть вещи и более ценные, знаете ли.

От Лены веяло такой фальшью и наигранностью, что Илья почти отшатнулся от нее, как от чумы. Это была не Лунь, кто угодно, но не Лунь. Неужели она всегда была такой язвительной?

– Что это с Вами? Я Вас не узнаю.

– Я тоже сильно ошибалась в Вас, так что взаимно, Илья Алексеевич.

– Так Вам… все известно, верно?

– Это уж точно. Так зачем Вы пришли сюда?

– Узнать, в порядке ли Вы.

– Забавно. Некоторое время назад, когда Вы исчезли без вести, я с тем же вопросом подошла к Полине. И знаете, что? Она на меня наорала. Она и Ваша жена были уверены, что я увела Вас из семьи, и мы с Вами весело проводим время в качестве свежеиспеченных любовничков!

– Лунь, не кричите, прошу.

– Что Вам нужно от меня сейчас?

– Я хотел бы объяснить Вам, почему так резко пропал, ни о чем не предупредив.

– Но мне и так все ясно.

– Я все же настаиваю на том, чтобы Вы меня выслушали, Лунь, – сказал Вилин тем голосом, каким мужчины заявляют нечто бескомпромиссное.

– Ладно. Хорошо. Я слушаю.

– Ее зовут Наташа. Она – моя подруга юности. В молодости мы оба были влюблены друг в друга, но у нас ничего не вышло по моей глупости. Потом судьба раскидала нас по разным городам. И вот, мы неожиданно встретились. Я предчувствовал ее появление, я знал – со мною должно приключиться нечто необычайное, и оно совсем близко. И я встретил ее. Она шла по улице, говорила по телефону, случайно обернулась и увидела меня. Все в тот день совпало для меня в решающие знаки. Я ощущал, что нашел то, что должно быть моим.

Лунь слушала и понимала, что Илья влюбился исключительно по наивности своей, по детскости. Эта женщина воспользовалась его слабостями – лучшими чертами его характера, и завлекла его. Но это ни в коей мере его не оправдывало. Он предчувствовал чудо, но так предвкушал его, что перепутал с какой-то низостью. Перепутал с Наташей.

– Спустя столько лет она вновь явилась в мою жизнь и… вскружила мне голову. Вы понимаете меня, Лунь? У Вас бывало такое?.. Знаете, мне ведь было совершенно не с кем поделиться этим… чудом.

Не выдержав, Лунь топнула ногой и крикнула:

– Хватит! Я не могу Вас видеть и слышать! Уходите отсюда!!!

Голос ее чуть не сорвался на визг, каждый мускул на лице дергался от гнева. Расширив глаза, Вилин смотрел на девушку. Он не понимал, что происходит. Не узнавал ее.

– Лунь, что с Вами?..

– Уходите, уходите! – она сильно ударила его в грудь, отталкивая, но Вилин схватил ее руки повыше запястья и не отпускал.

– Лунь, успокойтесь, прошу, не гоните меня, давайте поговорим!

– О чем, о чем говорить!!! А, отпустите меня, ради всего святого! Пустите же!

– Нет.

– Убирайтесь!

– Нет. Теперь я точно не уйду. Вам нужна помощь. Расскажите мне, что с Вами стряслось. Я должен знать.

– Ничего Вы не должны знать! – продолжала кричать Лена, встряхивая руками в попытках освободиться. – Вы должны только уйти – и все!

– Почему?

– Я НЕ ХОЧУ ВАС ЗНАТЬ.

– Не верю.

Илья даже не догадывался, что причиной всего этого стала обыкновенная женская ревность – страшная женская ревность. Когда он решил обо всем поведать Лене, в его голове не укладывалось, что она может приревновать его к Наташе. Вилин был шокирован тем, как радикально изменилось отношение Луни к нему. Странное беспокойство оправдалось. Что-то случилось. И он обязан выяснить у нее, почему все стало так. Хоть ответ и лежал на поверхности, но Вилин, будучи мужчиной, конечно, не видел его, не замечал в упор, как и многое другое.

– Лунь, пожалуйста, успокойтесь и объясните мне, что случилось. Я не уйду без ответа.

– Что случилось?! – Лена яростно вырвала свои руки и отошла на несколько шагов, повернувшись спиной к Илье. Затем развернулась – лицо ее было перекошено. – Вы сами должны прекрасно понимать, что случилось! Я к Вам ТАК привязалась, я жизни без Вас не представляла, а Вы исчезли, с легкостью променяли меня на эту… подругу юности! Да как Вы могли?!

Она специально не сказала ему о своих настоящих чувствах, а вела речь только об обиде, о нанесенном ей оскорблении. Но Вилин, наконец-то, понял.

– Постойте, Вы… Вы что, приревновали меня? Вы ревнуете меня к Наташе? Господи! – он ощутил, что часть гнева, которым пылала Лунь, передалась и ему. – Да Вы не лучше моей жены!

– Что?!

– Да! Вы такая же собственница, Вы точно так же жадничаете мною! А ведь я – свободный человек! Я не ваша с Ксенией вещь!

– Илья Алексеевич, это не так. Вы стали частью моей жизни, моим светом и надеждой, и мне ОЧЕНЬ, слышите, очень тяжело лишаться этого, но, видимо, так уж необходимо, потому что пока Вы с НЕЙ, я испытываю страшную боль, о которой Вы и понятия не имеете, и я не могу видеть Вас!!!

Лишь прокричавшись, Лена поняла, что наговорила лишнего. Пораженный Илья смотрел на нее несколько мгновений, затем сказал:

– Я все понял, Лунь, – развернулся и зашагал прочь.

Отныне между ними все кончено. Теперь уж – точно. Он пренебрег ею официально, он ясно дал понять, что Лунь не нужна ему. Но он-то все еще нужен ей.

«Я потеряла его. Все провалено. Стратегия не сработала. Он любит другую женщину. Она ему гораздо дороже. Напрасно я думала, что хуже уже некуда. Я видела его в последний раз».

Илья Алексеевич уходил очень быстро. Его длинные ноги делали максимальный шаг. Он не соображал ничего, кроме того, насколько же он зол. Отчего он так злится, Вилин себя не спрашивал. Он еще и не понял, что можно себя об этом спросить, и ответ на такой вопрос поставил бы все на свои места.

«Это была не Лунь. Лунь не стала бы так на меня смотреть и так кричать. Какой ужас. Неужели во всем этом виноват я? Теперь я снова один, снова – один. Я лишился самого важного в жизни».

После этой ссоры, после обоюдной ярости, неизвестно почему вспыхнувшей, Наташа окончательно стала для Ильи чем-то несущественным. Повышенный до визга голос Луни, ее остервенелое лицо, страшные глаза – это все, о чем мог думать Илья с того момента. Со временем, успокоившись, он начал понимать, что так ничего и не выяснил, выяснив, казалось бы, все, что его интересовало. Он задавал не те вопросы, говорил не те слова. Он все делал неправильно. Но с какого момента? Когда началась эта кривая тропинка?

Предчувствие не подвело его, заставив навестить Лунь. Эта окрепшая тревога многое прояснила. Значит, Лунь ревнует его. Это уже интересно. Именно поэтому она не отвечала на его письма? Но ведь Лунь – не такая. Их связывает искусство, общая мечта, теплая, почти родственная дружба двух демиургов. И вдруг – она ведет себя совершенно как Ксения…

Вилин много думал, проводя время с Наташей. Он все больше убеждался в том, что единственный верный выход, каковым он казался ему, единственная его надежда на настоящее счастье оказалась ложной, обманной, ошибочной. Он искал себя и решил, что обязательно найдет в Наташе. Ведь она так вовремя и случайно попалась ему. Он ошибался.

В этой женщине, без сомнения, красивой и ухоженной, в этой женщине, с которой его связывали лучшие мечты юности, в ней не было и крупицы его собственного отражения. Сколько бы он ни всматривался, теперь Илья не видел в ней того, что видел первое время. Этот замкнутый круг никак не желал разомкнуться. Прежние отношения с Наташей стали казаться Илье чем-то обременительным, тяжелым, туманным, как смрад над кладбищем. Будто бы все это время, с того мига, как они встретились, он был не в себе, а сейчас возвращался. И вместе с ним возвращалось к нему сознание всего, что он натворил за это время.

В терзаниях для Луни прошло около двух недель. Как-то раз, чтобы умерить боль, девушка без особой надежды села набросать пару строк. С неожиданной легкостью завязалась сюжетная линия и персонажи. Строка за строкой, страница за страницей – писать было все легче. Страдания дарили Лене непринужденность письма, и в то же время концентрацию мысли, которой она не обладала в обычном состоянии.

Глава 19. Возмездие и осознание

«Чарльзу ужасно захотелось подойти, схватить ее за плечи и как следует встряхнуть: трагедия хороша на сцене, но в обычной жизни может показаться просто блажью».

Дж. Фаулз «Любовница французского лейтенанта».

«Мстящая женщина – это особое существо».

Н. Нароков «Могу!»

Ксения впала в ступор, узнав, что виновница ее супружеского разлада – не Лунь, а какая-то третья, посторонняя женщина. Полина во всех подробностях пересказала ей диалог с Леной, которая на деле оказалась ни в чем не виновата, но уже столько раз была проклята, что могла запросто попасть в преисподнюю, не предъявляя никакого пропуска.

– Уверена, что это не она? – допытывалась Ксения, нарезая круги по комнате.

– Абсолютно. Ты просто не видела ее лица, когда я ей все рассказала. Она и сама не в курсе была, куда пропал Илья.

– Чертовщина какая-то! Но если не писательница, то кто же тогда?

Полина пожимала плечами.

Ксения впервые ощущала такую беспомощность. Она судорожно размышляла, как же ей быть в сложившейся ситуации, и не могла найти никакой дельной мысли в своей обычно рационально мыслящей голове. Молодая женщина понимала, что о разводе не может быть и речи – маленький Глеб не заслуживает всего этого, он не должен на себе ощутить даже части того разлада, что переживают родители. Наверняка Илья это тоже понимает. Но что же делать? Он проводит время с посторонней женщиной, забрал кое-какие свои вещи, переехал к ней. Не может быть, чтобы навсегда!

Ксения с ужасом вспоминала тот вечер, когда муж произнес: «Ксения, я понял, что больше не люблю тебя». Только эти слова врезались ей в память. Как безжалостно они прозвучали. За что он с нею так? Неужели это и есть – конец? Она надеялась, что нет. Не может все кончиться вот так. Она была уверена, что простит Илью, если он вернется в семью. Рано или поздно он вернется, обязательно, перебесится, поуляжется в нем это стремление нагуляться. Ксения хорошо понимала, почему вообще оно возникло. Оно появилось исключительно по ее вине.

Делить любимого мужчину с кем-то было невыносимо болезненно, до помутнения в глазах. Но Полина поддерживала ее, и становилось немного легче. Почему-то, несмотря на выяснившуюся непричастность Луни, Ксения не перестала ее ненавидеть, а наоборот – возненавидела еще больше, хоть и понимала, как это глупо. Казалось, в том, что Илья ушел на сторону, все равно была виновна Лунь. Словно она его на это надоумила. Раскрепостила прилежного мужчину.

Тем временем Лунь, уверенная в том, что Вилин более не даст о себе знать, получила письмо:

«Я так больше не могу. Приходите на площадь сегодня к восьми».

К тому моменту девушка была уже настолько измучена отсутствием Ильи в ее жизни, что могла отдать что угодно, лишь бы снова его увидеть. Ее безответное чувство росло стремительно, скачкообразно, высасывая из Лены все жизненные соки для своего роста. Она еще сильнее похудела, осунулась, выглядела так, словно в ней едва теплилась жизнь. Всего две недели она не видела Илью, зная, что он проводит ночи с другой женщиной, которую любит, в отличие от нее. И вот, во что превратилась за столь короткий срок.

«Приду», – коротко ответила Лена и, не в силах скрывать глупую улыбку, отправилась собираться. Оказывается, все еще можно было исправить. Ничего не было кончено. Все и всегда можно исправить, пока живы люди. Это определенно не финал истории их взаимоотношений.

Едва увидев девушку, Вилин был шокирован ее внешним видом.

– Вы заболели, Лунь? – спросил он с расширенными глазами и даже как-то присел, чтобы с высоты своего роста лучше видеть лицо своей дорогой подруги.

– Нет, все в норме.

– В норме? Вы это серьезно? Вы выглядите… плохо.

– Серьезно, я в порядке.

– Я Вам не верю. Вы, верно, тяжело болеете, но мне говорить не хотите.

«Да, – подумала Лена, – я безответно влюблена в тебя, вот, в чем причина моей болезни». Но теперь уже не хотелось настолько унижаться, чтобы раскрывать истинную причину своего недомогания. Пусть думает, что хочет. Он не достоин знать правду.

Илья Алексеевич выглядел опечаленным и ничего не говорил о своей роковой пассии. Лунь догадалась, что их интрижка исчерпала себя. Надо отдать должное интуиции этой девушки. Толком ничего не зная, она предчувствовала этот разрыв задолго до того, как сам Илья осознал, что он обязательно случится. А к этому моменту разрыв действительно произошел. Вилин безжалостно порвал с Наташей, и та, чтобы не мучить себя, уехала из города.

Оказалось, Лунь знает Илью гораздо лучше, чем он сам. Очевидным было их скорое расставание, но причина его оставалась тайной для девушки. Причиной была она сама.

Внутренне Лена злорадствовала (такой поворот событий шел ей на руку), а снаружи искусно придерживалась образа оскорбленной девушки, снизошедшей до встречи со своим обидчиком. Она видела: Илье совестно перед ней, а значит, о безразличии с его стороны не могло быть и речи.

Вилин с места в карьер завел разговор о творчестве, но Лунь отзывалась на него, мягко говоря, вяло. Мужчина понимал, что виноват в этом сам, и не собирался опускать рук, стараясь разговорить девушку.

– Я вижу, Вы сегодня неразговорчивы. Видимо, у Вас нет настроения. Что ж, это вполне объяснимо моим присутствием. Я дурак, если ожидал иного отношения после своего поступка. Но все же признателен Вам за согласие на эту встречу. Если Вы хотите, то я обещаю, что она будет последней, и больше я Вам на глаза не покажусь. Хотя это, конечно, дерзкое заявление даже для меня. И вряд ли я его выполню… Молчите, Лунь? Ладно. Молчите. Если Вам так комфортнее. Я немного понимаю Вас. Нет, я очень хорошо Вас понимаю. Если не хотите говорить, то поговорю я. Надеюсь, Вы не против.

Хочу кое-что поведать Вам. Знаете, когда я встретил ее, ну, условно назовем ее «подруга юности», я начал кое-что писать. Да, я был так воодушевлен, точнее, мне так казалось, и будто бы ощутил неограниченный прилив вдохновения. Думал, это то, чего я ждал всю жизнь. Я писал и писал, каждый день. Должна была выйти отличная повесть. Знаете, я был уверен, что она – самое гениальное мое творение. Радовался, как ребенок. Но на днях я решил перечитать все, что написал, пока был с… подругой юности и понял, что писал словно в мороке. Этот текст ничего не стоит, он пропитан фальшью, неискренностью, как и я сам в моменты его создания. И в итоге, в итоге… я просто сжег его. Оказалось, что рукописи горят. По крайней мере, паршивые.

– Понятно, – лениво отозвалась Лунь, как будто не услышала сейчас этого рассказала, в котором была главная трагедия любого творца, как будто не прочувствовала всего, что пытался донести до нее Илья. – Может, это к лучшему.

– Определенно. Это нужно было уничтожить. Чтобы окончательно избавиться от… яда. Ну а Вы, Лунь, пишете что-нибудь?

– Да. С тех пор, как Вы пропали, я не сразу, но начала писать.

– Получается? – слегка ревниво спросил Илья и прикусил губу, хмурясь.

– Вполне. Даже лучше, чем когда-либо.

– Вот, значит, как. Я могу почитать?

Лунь странно посмотрела на мужчину, будто он задал ей самый глупый в мире вопрос.

– Извините, конечно, Илья Алексеевич, но в этом плане Вы мое доверие утратили.

Вилин чуть не остановился. Он был ошарашен таким отпором. Как же Лунь может его отталкивать? Как она может не доверять ему? Неужели она не видит, не чувствует, что он раскаивается и сожалеет обо всем, что она – нужна ему?..

Заметив замешательство собеседника, Лена продолжила:

– А чего Вы, собственно, хотели? После всего, что мне пришлось испытать в Ваше отсутствие, я больше не хочу подпускать людей так близко. Никого. Даже Вас. Особенно Вас.

Лунь держалась уверенно и холодно. Теперь она соблюдала дистанцию и сразу же отталкивала Илью, едва он хотел эту дистанцию сократить. Вилин был поражен и воспламенен ее поведением. Сначала он подумал, что это шутка, но никак не мог решиться на смех, не видя и тени улыбки на губах девушки. Ведь Лунь все еще обожает его! Он знает это! Он ощущает это! Связь между ними не порвана! Ничто не может ее порвать, после всего, что он натворил, это как никогда ясно.

– Я могу хотя бы узнать, о чем Ваш текст?

– Это лишнее.

– Крупная или малая форма?

– Илья Алексеевич!

– Хоть пару строк, Лунь!

– Вам это не нужно. Зачем Вы просите? Из вежливости? Жалости?

– Почему Вы думаете именно так?

Лена усмехнулась.

– В прошлую нашу встречу Вы молча удалились – достаточно красноречиво. Лишних слов и не требовалось. После того, как Вы пренебрегли мною (будем называть вещи своими именами), неужели Вы хотите, чтобы все было, как прежде, и не понимаете, что это невозможно? Вы нарушили ткань бытия между нами, которую мы с Вами тщательно и долго плели. Вы ее разрезали.

«Даже сейчас ее речь художественна. Она не может избежать всех этих сравнений и метафор. Они – основа ее мировидения. Только посредством них она видит и понимает окружающее», – восхищенно подумал Илья. В голосе девушки звучала знакомая ему горькая насмешка. И он понял, что недооценил ее обиду. Для нее все было кончено, и она успела с этим смириться, а он все никак не мог в это поверить.

– Лунь, все зависит только от нас двоих. Сошьем заново. Еще лучше, чем прежде. Разумеется, я намерен все вернуть. И я верну, уверяю Вас.

Лена засмеялась, но уж больно неестественно.

– А смысл? Да как Вы не понимаете: появится еще одна, условно говоря, «подруга юности», и вновь все закончится – безболезненно для Вас и фатально – для меня. Терпеть это раз за разом? Вы не знаете, что я ощущала. Ну, нет. Я не хочу. Не стану.

– Все вовсе не так. И этого больше никогда, ни за что не повторится. Поверьте, мне тоже хватило одного раза. Это была какая-то страшная интоксикация, а теперь есть иммунитет.

Лунь не ответила. Некоторое время они шла молча.

– Почему Вы до сих пор ничего не спросили?

– О чем?

– О ней…

– А что я должна спрашивать? Мне и так все известно.

– Откуда? Я ведь никому не рассказывал.

– Я читаю это в Ваших глазах, слышу в интонациях голоса. Даже движения Вашего тела рассказывают мне обо всем, что случилось, гораздо яснее всяческих слов. Вот, как я Вас знаю, Илья Алексеевич. Как самую любимую в жизни книгу. До крупиночки, до последней строчки. Да только, к сожалению, это книга, которую я больше никогда не раскрою.

– Вы удивительная девушка, Лунь. Удивительная. Я, олух, всегда это знал, видел, чуял в Вас. С первой же встречи. Какой я дурак, что обидел Вас. Вы этого не заслуживали. Вы обязаны знать, как я раскаиваюсь. И я готов каждый день приходить к Вашему дому, лишь бы все было, как прежде, только бы Вы простили мне эту ошибку.

– Вам не кажется, что за эту ошибку Вы в первую очередь должны извиняться перед женой?

– Да, Лунь, Вы совершенно правы. Я сделал больно Вам обеим. Я думал только о себе.

Они снова шли молча. Илья размышлял:

«Но появление Наташи не было бесполезным. Оно помогло мне сдвинуться с мертвой точки, всколыхнуло мою жизнь. Эта история выяснила, что не так в моем браке, почему он несчастлив. Она открыла мне глаза на Ксению. Я осознал очень важную вещь. Я не люблю ее. И больше уж не сумею полюбить, даже ради Глебки. Появление Наташи стало отправной точкой на новом этапе. Все случившееся раскрыло, кто для меня действительно дорог. Лунь. Лунь. Только ее свет имеет значение на моей дороге».

Тем временем на улицы города опускалась ночь. Ее покров был шелковистым и влажным. Звездное небо помутил туман, напитанный легкими запахами весны.

Впервые за долгое время Лунь чувствовала себя хорошо. Илья находился рядом, никто не мешал им, и она была уверена, что нужна ему – чего еще она может желать? Разве можно требовать большего? Это и есть счастье – быть необходимым тому, кто необходим тебе.

– Я не сумею писать без Вас, – тихо проговорил Илья, совсем теряя надежду.

– А я сумею писать без Вас, Илья Алексеевич, как выяснилось.

Вилин остановился и взял Лену за руку. В тонком сумраке девушка едва различала красивые черты его лица – лишь темнела щетина на светлой коже и робко блестели глаза. Атмосфера таинства и откровения сгущалась в темноте вокруг двух человек. В такие моменты можно говорить, что угодно – даже то, чего в обыденности никогда бы не рискнул произнести. Темнота укроет, темнота простит.

– Вы не хотите все вернуть?

– Хочу. Но это невозможно.

Лена и сама не знала, зачем так упирается, почему отчаянно продолжает противиться любимому человеку. Но что-то вело ее, что-то ей подсказывало: именно так и надо поступать, так будет правильно. А поступать правильно – это все, чего ей сейчас хотелось. Несмотря на то, что была большая вероятность оттолкнуть Илью так сильно, что он не вернется.

– Нечего возвращать, Илья Алексеевич. Все уничтожено, перечеркнуто. Нет больше мира, который мы с Вами построили, написали только для нас двоих. Во мне нет прежних чувств. Я бы многое отдала, чтобы вернуть былое.

– Я понимаю, Лунь, – мужчина смотрел на нее сверху вниз, сжимая ее вспотевшую ладонь, и шумно вздохнул. – Я же сам все растоптал. Мне ли не знать. Но простите, простите меня, – он с напряжением повысил голос, как человек, доведенный до крайней степени терпения. – Вы же прекрасно знаете, как сильно я к Вам привязан. И появление… подруги юности нисколько не перечеркнуло моих чувств к Вам. Даже наоборот – оно их выделило жирным шрифтом. Да, она заставила меня забыться, выпасть из жизни, но в глубине души я помнил, что у меня есть моя Лунь, мой источник, к которому я вернусь.

– Илья Алексеевич, мне, безусловно, приятна Ваша исповедь. Но поймите: когда человек обжигается на молоке, он дует потом и на воду… Я вижу, что Вы сожалеете, и Вы искренни во всех своих словах, но… что я могу с собой поделать? Я очень боюсь снова обжечься, снова быть брошенной.

– Сдается мне, Вы испытываете ко мне слегка… кхм, слегка не дружеские чувства, – догадался Илья Алексеевич.

– Вам потребовалось так много времени, чтобы это заметить?.. – насмешливо спросила Лунь и высвободила руку из его ладони.

Илья Алексеевич не знал, куда себя деть: его догадка подтвердилась слишком быстро и легко.

– Видимо, да. Я… не знаю даже, что и сказать, Лунь…

– Это уже неважно. Не говорите – слушайте: идите домой, Илья, к семье, и постарайтесь из любви близких извлечь топливо, чтобы справиться со своим кризисом.

– А как же мы? Наши встречи, беседы? Я не преодолею этого без Вас. Вы моя муза.

Лунь грустно усмехнулась.

– И это Вы смеете говорить мне после того, что сделали со мной? – ей вспомнился крысиный яд, и она вновь разозлилась. – Илья, сдается мне, Вы просто меня используете. Своих муз не бросают, от них не отказываются. Муз не зовут, они нисходят сами по себе. А Вы просто ищете решения своей проблемы. Вы натворили дел, а теперь у Вас – дыра в душе. И Вы хорошо знаете, кем ее можно заполнить.

– Все это может выглядеть так, согласен, но это не так! Да, я оступился. Но я не пользуюсь Вами, никогда не пользовался. Вы необходимы моей душе, Лунь. Она настаивает на Вашем присутствии.

Вилин насильно взял обе руки Лены, сжал и посмотрел ей в глаза.

– Вернитесь, Лунь.

– Мне нужно время подумать, стоит ли оно того.

– Почему Вы просто не можете простить меня?

– Потому что то, к чему Вы отнеслись играючи, пресытив свое тело, стоило мне седых волос. Уходите, Илья. И не пишите мне. Я сама напишу, когда придет время. Если оно придет.

– Хорошо. Я буду ждать.

Вилин, скрепя сердце, согласился на это условие. Проводив Лену домой, он обнял ее на прощание, но девушка не прильнула к нему в ответ, и тогда он ощутил, как сильно ему этого хочется – чтобы, когда он прижимает ее худенькое тело к себе, она прижималась тоже. Но мужчина понимал, что взаимности от Лены может теперь и не ждать – слишком долго ему придется возвращать утерянное доверие, которое он недооценивал. И получится ли вернуть?

Лунь специально не стала обнимать Илью, хотя ей до безумия хотелось не только обнять его. Она должна была добить мужчину своим отчуждением, и это вышло у нее великолепно. Илья Алексеевич был уязвлен, воспламенен, задет за живое. Он и предположить не мог, что Лунь даст ему такой мощный отпор. Теперь, когда он попытался вернуть ее внимание и наткнулся на непреодолимую преграду, в нем проснулся самый древний мужской механизм – инстинкт охотника. Ни о чем другом, кроме Луни, Вилин больше не мог думать.

Только до конца убедившись в том, что Илья ушел, Лена позволила себе расслабиться. Она чувствовала себя как актриса, доигравшая длинную и трудную роль и, наконец, оказавшаяся в гримерке. Девушка тихо прошла в дом, вслушиваясь в свои шаги, оглядела комнату, обернувшись вокруг себя. И вдруг начала смеяться. Смеялась она очень долго. Это был полуистерический смех человека, который, претерпев множество страданий и лишений, получает то, к чему долго стремился, то, что уже отчаялся получить.

От этого смеха проснулся Степа. Недоумевающе посмотрел по сторонам, прислушался – смеялась вроде бы сестра, не мать. И он пошел к Лене, чтобы все выяснить. Когда он вошел в комнату, сестра стояла у окна, упираясь руками в подоконник (тот самый, у которого она недавно чуть не покончила с собой, но Степа не мог об этом знать) и безуспешно пыталась подавить новые приступы хохота. Мальчик немного испугался – он прежде не слышал, чтобы Лена вот так смеялась.

– Ле-ен, что такое? Все в порядке?

Девушка резко обернулась. Лицо ее было слегка испугано, будто ее застали врасплох, но секунду спустя она продолжила смеяться еще сильнее прежнего.

– У тебя все хорошо? – снова спросил Степа, делая шаг.

Лена бросилась к нему так неожиданно, что он даже вздрогнул, и стала обнимать брата и покрывать его затылок поцелуями, выкрикивая:

– Все отлично! Все просто здорово! Степка! Все в полном порядке! А скоро будет еще лучше!!!

Степа не понимал, что происходит, но обрадовался. В последнее время сестра постоянно ходила грустная, похудела, сильно уставала. Он не знал, чем можно ей помочь, и чувствовал себя виноватым в том, что еще слишком мал, чтобы работать и помогать ей.

Несколько раз мальчик видел рослого черноволосого мужчину у их дома, это был знакомый ее сестры. И Степка догадывался, что они, скорее всего, поругались, поэтому Лена постоянно печалится. Но теперь она смеялась – так заливисто, так искренне, что это казалось ненастоящим смехом. На самом деле Лена не смеялась столь давно, что брат отвык от этого звука, забыл, как это происходит. Но он был рад, что у сестры все наладилось.

Глава 20. Стратегия и рефлексия

«Человек склонен придумывать душу всякий раз, едва начинает ощущать свое тело как паразита, как червя, присосавшегося к его «я»».

Х. Кортасар «Игра в классики»

«Потому что нет в наше время любви, подумал вдруг я. Романчики есть, а любви нет».

Бр. Стругацкие «Хромая судьба»

«Не может сердце жить изменой: измены нет, любовь одна!»

Н. Нароков «Могу!»

Отныне жизнь представлялась Луни шахматной доской, и девушка точно знала, чем и куда ходить, чтобы выиграть партию. Она будто смотрела в глаза своего оппонента и видела в них неуверенность и покорность. Это придавало ей сил.

Конечно, Лунь не собиралась писать Илье Алексеевичу. Она не собиралась вообще ничего делать теперь, когда мужчина неумолимо плыл в ее ловушку, сам того не понимая и будучи уверенным, что движется по своей воле.

Пока девушка старалась следовать плану, разрабатывала стратегию, ставила себе цель – у нее ничего не получалось. Но стоило бросить все и попытаться жить без Вилина – он сам пришел к ней, возмущенный и недоумевающий, словно поднесли его на блюде с голубой каймой. И чем более Лена его отталкивала, тем настойчивее он пытался вновь приблизиться.

Лунь быстро уловила этот простейший алгоритм мужской логики. Все же, как ни крути, а Вилин – охотник, как и все мужчины на свете. Тысячи лет генетической памяти невозможно истребить прогрессом. И сейчас он будет заманивать Лену в свои сети, даже не подозревая, что сам давно пойман в сеть, сотканную из природного женского коварства. И так происходит много веков подряд…

Процесс был запущен весьма удачно. Все эти события, приятные и ужасные, сложились именно для того, чтобы получился такой финал, в котором Илья вымаливает прощения. Лене хотелось, чтобы Вилин помучился, побегал за нею. Отыграться за свою боль. Чтобы только она была в его мыслях теперь, когда его жизнь опустошили и лишили, как ему кажется, смысла.

Все вышло замечательно, прямо как в книге. Лунь знала, что необходима Илье, а это значит, у нее есть власть над ним. И эту власть она использовала. Она была уверена: только черезстрадания Вилин может ее полюбить.

Поздно ночью Илья Алексеевич решил записать все, что вертелось у него в голове и не давало уснуть. Он сел за стол, открыл ноутбук, понизил яркость экрана. Зажег настольную лампу в абажуре, чтобы видеть клавиатуру, открыл текстовый редактор. Длинные красивые пальцы, светло-голубые в свете монитора, как два насекомых зависли над клавишами.

«Она делает вид, что не простила меня. Но на самом деле простила – уже давно. И Ксения точно такая же. Все же как они похожи и непохожи одновременно. Похожи как женщины, а различны – как характеры, индивидуальности, личности.

Лунь сказала, чтобы я шел домой, к семье. И я послушался. Разве могу я поступить иначе, если она говорила мне это таким голосом?..

Ксения не удивилась моему появлению. Никакого скандала не было, хотя я ожидал. Заметил – глаза у нее красные, зареванные. Глебка уже спал, а она еще нет. Будто меня ждала. Чувствовала, что вернусь именно сегодня? Женщины… Их интуиция давно вызывает у мужчин подозрения. В общем, мы посмотрели друг на друга и промолчали. Я постоял в проходе и отправился в свой кабинет. Спать мы, конечно, будем раздельно. Здесь у меня небольшой диванчик. Очень неудобный. Очень маленький для моего роста. Но не в детскую же идти, в самом деле.

Теперь между нами ничего не будет, как прежде. Ведь я сообщил ей: разлюбил. Сейчас я понимаю: слишком безжалостно это было сказано. Сейчас мне жаль ее. Но мы не должны и дальше мучить друг друга и Глеба. Рано или поздно наши неурядицы переросли бы в скандалы. Собственно, они и так начались, когда появилась Лунь. Мальчик не должен расти в такой атмосфере. Но расти без отца он тоже не должен.

Я жалкий глупец и эгоист. Аз есмь червь, и более – никто. Не даю покоя ни себе, ни окружающим. Я анализирую каждое мгновение своего существования. И выводы, к которым я прихожу, неутешительны.

Отчего же по ночам не спится? Отчего так хочется философствовать, заниматься самоанализом, рефлексировать?.. Дать оценку всему, что со мной происходит.

Лунь – хорошо. Я обидел ее – плохо.

Наташа: хорошо или плохо? Хорошо: ведь открылись глаза на жену, на брак. Плохо: ведь Лунь не хочет видеть меня, она оскорблена этим романом.

Ксения: плохо. Почему? Я остыл к ней. У нее ужасный характер. Она – не мой человек. Но не будь ее, у меня бы не было Глеба… Ведь она – мать моего сына, а это – в разы больше, чем дали мне Наташа и Лунь вместе взятые. Так значит ли это, что Ксения: хорошо? И мой долг – остаться с нею?..

Лунь, Ксения, Наташа. Трое. Я – один. Вершина пирамиды с треугольником в основании. Как это вышло? Смог бы я так беспамятно влюбиться в Наташу, если бы не познакомился прежде с Лунь? Смог бы я высказать жене, что остыл к ней, если бы не думал, что люблю Наташу? Как плотно они взаимосвязаны. Начинают и продолжают друг друга. Где же тут плюсы, где минусы, где нули?! Я в трех соснах заплутал.

Что значит для меня эта странная, неординарная девушка – Лунь? Кто она мне? Кто для нее я? Она – самый значимый угол образовавшейся пирамиды. Она была до Наташи, во время Наташи и будет вечно – после нее. И после Ксении – тоже. После всех. Даже если мы перестанем общаться и видеться, она будет. Для меня, во мне.

Лунь – моя муза. Как давно я это понял? Не в тот ли день, когда она призналась мне, что мечтает стать писателем? Я обязательно верну ее. Заставлю вернуться. Почему-то я уверен, что не нарушу ее волю даже своим насилием. Будто она только и ждет, когда я перейду от слов – к делу.

Я должен благодарить Наташу. Горячо, от всей души. Я обманулся ею, но она открыла мне глаза сразу на двух женщин. Я с новой силой осознал всю нужность и важность Луни в моей жизни, как и отсутствие каких-либо чувств к жене. Теперь Лунь стала еще ценнее. Почему? Зачем она так нужна тебе?

Она видит всего тебя, держит в руках и читает, как книгу, и почему-то ты не ждешь от нее подвоха, не боишься предательства. Она может от тебя отвернуться, оттолкнуть, но никогда ничего о тебе не разболтает. Она целиком разделяет твою мечту, доверяет тебе так же безотчетно, как и ты ей. Она не просто твоя вдохновительница, но и единственный глубоко понимающий тебя человек.

Наташа! Какая низкая, подлая ошибка. Что было со мною? Что за морок? Что за пелена? Какие-то юношеские мечты и страсти лишили меня способности трезво мыслить. Я позабыл обо всем. Казалось, вот оно – счастье, руку только протяни, и все оно – твое. А словно не сам делал все, а за ниточки дергали. Марионетка. Смешная глупая марионетка.

Взрослый мужчина без ума и ответственности. Целовал ей ноги, руки. Ее всю целовал. Ни о чем не помнил – туман. Но хватит перед собой оправдываться. Все это было, все это делал ты, ты. Едва вспомнил о Луни, не то что о жене. Как гадко воскрешать все это в памяти.

Наташа и Лунь – это земля и небо. Даже подземелье и космос. В Лунь я смотрюсь, как в зеркало. В Наташе я не видел ничего, кроме юношеских своих мечтаний, додуманных идеалов, расплывчатых образов, из которых давно вырос. И все это было приятно. Я влюбился в то, что сам придумал. Никто меня не привораживал. Как прозаично! И как типично для мужчины моего возраста. На деле оказалось лишь хорошенькое молодое тело – без мечты, без мыслей, идей и убеждений, без взглядов на мир – без всего того, что есть в Луни. Без всего того, что наполняет человека смыслом, делает из него личность. Слеп я был, слеп.

Все познается в сравнении. Ксения и Лунь. Затем – Наташа и Ксения. Наташа и Лунь. Победительницей вышла последняя, самая стоящая из всех. Достаточно было как-то раз вспомнить о ней, написать письмо, не получить ответа – и мыльный пузырь придуманной идиллии с Наташей лопнул. И вылезли наружу омерзительные очертания поступков, совершенных мною, в которые мне не хотелось верить. И кончилась пастораль, рухнула моя утопия. Что есть Наташа в сравнении с Лунь? Откровенно пустое место, лопнувший пузырь, вот и все.

Что там сказала Лена на счет своего отношения ко мне? «Вам потребовалось столько времени, чтобы это заметить…» Что заметить? Ее слегка не дружескую ревность? Ревность, которая приятна мне. Я действительно ничего не понял или только делаю вид? Неужели она что-то чувствует ко мне? И чувствовала еще прежде, до появления Наташи?.. Если это так, то… то я полный кретин.

Вот, почему она сейчас ведет себя так агрессивно. Все сходится, сходится. Я ей небезразличен?.. Я ей небезразличен. Лунь, Лунь, Лунь. Я обязательно Вас верну. Если бы Вы только знали, как дороги мне!»

Тут Вилин ощутил, что весьма продуктивно выговорился и разобрался, наконец, в себе. Было три часа ночи, и сон пришел к нему. Но сначала Илья отправился смочить в горло (с алкоголем он завязал сразу же, как расстался с Наташей), затем тихо зашел в детскую и поцеловал сопящего Глеба. Вернувшись к себе, мужчина отключился, едва прилег на диванчик.

Прошла неделя. Лунь не связывалась с Вилиным: вкалывала на работе ради премии (брату нужна была новая одежда), по ночам писала роман (в тишине удивительно чисто и свободно думалось), закрывала долги по учебе, помогала Степе. Жизнь вдруг стала такой насыщенной, что двадцати четырех часов в сутки не хватало, чтобы успевать справиться со всеми делами, а сон казался самым бесполезным и праздным способом тратить бесценное время.

Несмотря на строгий запрет Лены, Илья Алексеевич не выдержал и написал ей письмо – длинное и проникновенное. Девушка была рада, но не ответила. Вилина она цепко держала на крючке и только ждала, когда он придет к ней снова, наплевав на все условности. И вот тогда она, наконец, откроет ему свои чувства. И будь что будет. Пора. Теперь они оба готовы.

Но все вышло совсем не так, как планировала Лунь. В очередной раз ее планы разрушила мать.

Был выходной день. Лена помогала брату делать задачки по физике. Вдруг они услышали, как открывается дверь, и переглянулись. У обоих замерло сердце.

– Посиди-ка пока здесь, – сказала Лена и вышла в коридор, чтобы проверить, кто пришел.

– О-о, а вот это – моя доча!

От увиденной картины у Лены заколотилось сердце. В дверях стояла мать с каким-то мужиком, больше напоминающим бомжа. Оба были пьяны почти до беспамятства. Мужчина был одет в дырявые грязные обноски, обут в покрытые слоем высохшей грязи сапоги. Редкие засаленные волосы висели из-под кепи, верхняя и нижняя губы были в красных пятнах герпеса или еще чего-то. Когда он смеялся, становились видны его желтые гнилые зубы.

– Красавица она, вся в тебя! – заявил этот мужчина и приобнял Валентину.

Валентина выглядела немного лучше. Если бы она только захотела, за несколько недель она могла бы вернуть себе человеческий облик. Но вся беда была в том, что она в этом не нуждалась. Ей нравилась именно такая жизнь.

– Господи, мама… Кто это?..

– А это – мой друг. Артур Дмитрич, актер по профессии, вот, между прочим.

Они стали разуваться, держась за стены.

– Боже, нет, что вы делаете?

– В каком это смысле – что делаем? Мы тут будем жить теперь! – заявила Валентина и засмеялась.

Артур Дмитриевич тоже засмеялся. Недобрый был у него смех.

Лена закрыла рот рукой. «Что делать?! Как выгнать их? Хотя бы его! Она же не позволит. Он ее собутыльник. Они здесь все вынесут, все пропьют, все превратят в свинарник!»

– Кто там, Лен? – выскочил в коридор любопытный Степка.

– О, еще и щегол!

– Ну да, Степан это. Сыночек мой.

– Степа, зайди назад. Закройся.

– Эй, ты чего гонишь? Пусть идет сюда, с новым папаней знакомится.

– Да каким папаней!!! – закричала Лена, теряя самообладание. – Зачем ты притащила к нам домой этого бомжа?! Где ты его вообще подобрала, на какой помойке!!!

– Не понял. Вообще-то я, девушка, в театре работал…

– Погоди, Артур, сейчас все будет. Слушай, ты, мерзавка. Мы будем жить тут, а если тебе что-то не нравится, вон дверь. Проваливай, тебя никто не держит.

– Да, проваливай! – поддержал мужик. – Ты посмотри на нее. Бомжа нашла, ну конечно. Ты хоть знаешь, кто я?

– Вы алкаш. И жить Вы здесь не будете! Это не Ваш дом.

– Это – мой дом. И я решаю, кто тут будет жить. Артур – будет. А ты – нет. Тебе сколько лет вообще? Двадцать два? Двадцать один? Сколько можно сидеть у меня на шее, Лена? Можешь идти на все четыре стороны.

– Сидеть у тебя на шее?! Да что ты мелешь?! Я работаю! Я зарабатываю деньги! Я содержу себя и Степу только своими силами! А ты, ты являешься сюда раз в полгода, воруешь что-нибудь и пропиваешь! Ты такая же алкашка, как и он. Это ты сидишь у меня на шее, а не я у тебя. Ты ведешь себя как мразь! Мразь! Слышишь! Убирайтесь отсюда! К черту! Проваливайте!!! Оба!!!

Единым духом выкрикнув это, Лунь ринулась на людей, чтобы выпихнуть их из дома и закрыться изнутри. Но Артур Дмитриевич выставил руки вперед и оттолкнул девушку. Она упала на пол и сразу же подумала, что сейчас ее будут избивать ногами.

– Вот же сука, – прошипела Валентина. – Вали отсюда.

Вместе со своим дружком они проследовали в дом, нарочито перешагнув через девушку. Лена поднялась с пола. Ее трясло. Она бросилась в комнату Степы, схватила рюкзак, быстро собрала самое необходимое.

– Одевайся, мы уходим.

– Куда? Почему? Кто это?

– Мамин друг. Они теперь будут жить здесь.

– А мы?..

– А мы ее не интересуем.

– Но где будем жить мы?

– На улице, очевидно.

– Лена… Лена!

– Идем. Верь мне. Я что-нибудь придумаю.

Брат и сестра, нервно оглядываясь, покинули дом. Лена старалась не плакать, чтобы быть примером для Степы. Но у нее плохо получалось держать себя в руках.

– Лен, что мы будем делать? Давай кого-нибудь позовем. Их нужно прогнать.

– Понимаешь, Степ. С точки зрения закона мама права. Это ее дом, она может приглашать кого угодно. И никто не имеет права ее прогонять… Законы наши далеки от добра и справедливости.

– Но что же делать нам?..

– Если государство узнает о нашем реальном положении, то ее лишат родительских прав. А у меня нет денег, чтобы оформить над тобой опеку, понимаешь? Тебя могут забрать в интернат…

Они пришли в скверик, сели на скамейку и обнялись. Лунь плакала, соображая, к кому можно обратиться за помощью в таком щекотливом вопросе. Волны ужаса накрывали ее, когда она представляла, как этой ночью им со Степой придется ночевать на улице. Но еще хуже было представлять, как им придется вернуться в дом, где теперь проживают два грязных алкоголика…

– Лен, что-то жужжит, – сказал Степа, прислушавшись.

– Где?

– У тебя, кажется. В кармане.

Лена похлопала себя по одежде и достала сотовый. Это звонил Илья Алексеевич.

– Алло.

– Здравствуйте, Лунь, я звоню Вам, чтобы…

– Знаете, у меня сейчас… я сейчас немного… я не могу говорить об этом.

– У Вас что-то случилось? Вы плачете?

Лена не смогла сдержаться и разрыдалась прямо в трубку. Она была не в состоянии разговаривать. Степа, слыша, как некий мужчина продолжает звать его сестру (наверное, тот черноволосый, догадался он), забрал у Лены телефон и решил сам с ним поговорить.

– Здравствуйте. Это Степа. Я брат Лены.

– Привет, Степа. Меня зовут Илья.

– Лена не может говорить, она плачет.

– Я понял, Степа. Почему она плачет, скажи мне.

– Пришла мама с каким-то мужиком. Они нас выгнали из дома.

– Как – выгнали?

– Не знаю. Лена с ними разговаривала. Они очень много кричали. Потом Лена пришла ко мне и сказала, что мы уходим. А они там будут жить.

– Погоди, Степа. Давай проясним. Ваша мама привела какого-то мужчину в дом и сказала, что они будут теперь там жить?

– Да.

– И Лена увела тебя?

– Да.

– Где вы с ней находитесь?

– Тут небольшой сквер недалеко от нашего дома. Мы сюда пришли.

– Там, где золотая арка?

– Ага.

– Я понял тебя, Степа. Приятно было сотрудничать с настоящим мужчиной. Ты большой молодец. Скажи Лене, что я скоро приеду. Никуда не уходите.

– До свидания.

Степа нажал отбой и забрал телефон себе. Лена сидела, положив голову на колени. Она почти успокоилась.

– Он сейчас приедет.

– Я поняла.

– Лен, все будет хорошо. Он нам поможет.

– Да. Он поможет.

Илья Алексеевич пришел в необузданную ярость. Ему было хорошо известно, что, несмотря на его физическую силу, выгнать двух алкоголиков он один не сумеет. Поэтому и позвонил своему коллеге – Косте Антипову, в двух словах объяснил ситуацию и пообещал, что через пять минут заедет за ним. Костя был мужчиной с крепкой комплекцией и недюжинным желанием бескорыстно помогать окружающим. С Ильей у них всегда были приятельские отношения.

– Куда ты? – зачем-то спросила Ксения, заметив, что муж разъярен.

– Я должен на время уехать, – бросил он. – Это срочно.

Каждое движение Вилина было каким-то нервным. Он выгнал машину из гаража, взглянул на себя в зеркало заднего вида, нахмурился, стиснул зубы и утопил педаль газа. Резина коротко взвизгнула. Черная «Honda» понеслась к дому Кости Антипова.

– Привет.

– Садись.

– Так что там случилось?

– Девочке надо помочь.

– Хорошая девочка?

– Хорошая.

– А кто злодей?

– Ее мать.

– Ого. Неожиданный поворот.

– Сейчас сам все увидишь.

Глава 21. Помощь и страх

«Я еще верил кое во что, в женскую любовь, в кучу глупостей, во что и вам предстоит влипнуть».

Оноре де Бальзак «Отец Горио».

Your breath hot upon my cheeck,

and we crossed, that line

You made me strong when I was feeling weak,

And we crossed, that one time.

Poets Of The Fall – «Late goodbye»

Степа вскинул голову, услышав гул автомобиля где-то поблизости.

– Это они?

– Не знаю.

Черная «Хонда» замерла у обочины, из нее вышли двое мужчин. Одного из них Степа сразу узнал, это был тот самый, высокого роста, статный брюнет. Увидев Лунь, Вилин побледнел.

– Вы в порядке? – он подал ей руку и помог подняться.

– Поясницу саднит. Этот мужчина толкнул меня, когда я пыталась прогнать их. Я упала прямо на спину.

Илья Алексеевич сжал кулаки.

– Сейчас разберемся.

Они со Степой пожали друг другу руки, как старые знакомые. Подошел второй мужчина – большой, с внимательными глазами и родинкой на щеке.

– Мой приятель – Костя Антипов. Это Лена и ее брат.

– Степа, – мальчик протянул руку, так непривычно ощущая себя взрослым.

– Здравствуйте.

Илья Алексеевич взял все вещи, которые прихватила с собой Лена, покидая дом.

– Все – в машину. А Вы мне сейчас подробно расскажете, как все случилось.

Лена не могла ослушаться. Илья Алексеевич, будучи за рулем, внимательно слушал ее, кивал и изредка хмуро поглядывал на девушку в продолговатое салонное зеркало. Лене казались чужими эти жесткие сосредоточенные глаза, буравящие ее. Не было в них ни детскости, ни наивности, как ранее. Просто мужчина злился. А это превращало его в викинга.

Приехали быстро. Четыре раза деловито хлопнули двери.

– Мы с Костей сами разберемся. Вы со Степой сидите здесь. Лучше вообще останьтесь в машине.

– Но, Илья Алексеевич!..

– Лунь, – мужчина взял Лену за плечи, – я ведь понимаю все. Знаю, что выгонять ее мы не имеем права. Да и пойдет ли она в органы? Я так не думаю. И да, избивать никого не будем. Обещаю. Просто поговорим.

– Илья…

– Не волнуйся. У меня есть свои методы убеждения. Они уйдут.

– Ладно, – закивала Лена, полностью доверившись ему. – Ладно.

Антипов и Вилин, покачивая широкими спинами, словно два егеря, уходящие на охоту, скрылись в доме. Заламывая руки, девушка ходила вдоль машины и все прислушивалась, когда начнут кричать. Из окошек настороженно косились соседи, готовые в любой момент к любому скандалу.

– Этот мужчина, кто он? – спросил Степка. Он сидел на капоте, дрыгая ногами, как маленький.

– Что?

– Ну, Илья. Кто он такой?

– Это дядя Полины.

– Почему ты с нею больше не дружишь?

– Потому что мне пришлось выбирать. Либо Илья, либо она.

– Так вот, в чем дело. Значит, вы с ним друзья?

– Вроде того.

– А. Тогда я понял. Он тебе нравится?

– Очень. Но у него есть семья.

– Он добрый. Ты ему нравишься.

– С чего ты взял?

Степа засмеялся.

– Увидишь. Я же вижу. Он помогает тебе.

Раздался грохот, словно опрокинули тяжелую мебель. Затем – нечленораздельный пьяный возглас. И снова все стихло.

– Лен, не волнуйся.

– Может, стоит войти? Мало ли, что там. Вдруг кого-то ранили? Почему не слышно голосов? Мать уже должна орать, по идее. И что это был за грохот?

– Не придумывай, Лен. Никого не ранили. Зачем сразу представлять самое худшее? Просто они их припугнули, а теперь спокойно разговаривают.

– Откуда тебе знать?

Степка пожал плечами.

– Так мне кажется.

Наконец, послышался звук отворения двери и пьяные голоса. Голоса возмущались, но уже слабо, так, для вида только. «Наверняка, как только мы ушли, они сразу сели пить, – подумала Лена. – И уже успели поднабраться к нашему возвращению».

– Иди, иди отсюда, – громко сказал кто-то, наверное, Антипов.

– Полезай-ка в машину на всякий случай, – сказала сестра брату.

– Зачем?

– Просто полезай. Потом объясню.

– Я не маленький и останусь здесь.

– Степа!

Калитка распахнулась, и со двора вывалились два пьяных тела. Мать и дочь коротко взглянули друг на друга. Трудно было назвать эти взгляды дружелюбными.

– Т-ты! – крикнула Валентина, взмахивая одной рукой. – Сволочь ты! Родную мать из дома выгоняешь! Позвала тут своих… ага! Думаешь, я не знаю ничего? Шалава… подзаборная!

– А ну-ка прикрой рот, – рявкнул сзади Вилин. – Это твоя дочь. Не смей ее оскорблять.

– Да кто ты вообще такой? Кто ты ей?! Знаешь, сколько у нее таких?

– Я знаю, сколько у тебя вот таких, – Вилин кивнул на Артура Дмитриевича.

– Уходите, – сказал Антипов. – Так будет лучше для всех.

Валентина и Артур прошли вперед. Выглядели они жалко. Соседи отчаянно прятались за занавесками, не в силах не наблюдать за разыгравшимся представлением. На подобных улочках редко происходит что-то интересное, так что обсуждать будут еще неделю как минимум. Событие обрастет слухами и выдумками, как снежный ком. Неприхотливые умы старых безнравственных сплетниц слепят из него очередной миф и запустят в массы. Так происходит всегда.

Илья Алексеевич приблизился, глядя вслед поверженным, и неосознанно приобнял Лунь. Та закрыла лицо руками. Ей было стыдно, что Вилин принял во всем этом непосредственное участие – видел и слышал все то, что она хотела бы от него скрывать как можно дольше.

Удаляясь по улице, Валентина время от времени оборачивалась, махала кулаком и продолжала выкрикивать гадости в адрес дочери. Все молчали, слушая это и ожидая, когда же все кончится. Кричать что-то в ответ казалось глупым, недостойным. Но и молчать было крайне неловко.

– Невыносимый позор, – всхлипнула Лена на груди у Вилина. – Боже, как мне стыдно, Илья Алексеевич! Вы бы только знали…

– Не нужно этого. Кончилось все. Больше они не обидят вас с братом.

– Что Вы сказали им?

– Не имеет значения.

– Я слышала грохот.

– А, ерунда. Все цело, не волнуйтесь. Просто я немного погорячился. Забирайте вещи и идите в дом. Я отвезу Костю и приеду. Поставьте чайник, Лунь. Нам надо будет поговорить.

– Но…

– Не обсуждается.

– Хорошо.

Мужчины уехали. Брат и сестра вернулись в дом. Обоим хотелось скорее забыть случившееся, поэтому они заключили негласный договор о молчании. Лена поставила чайник и вдруг подумала: «А что, если вот прямо сейчас мать снова вернется и прогонит их?!» Эта догадка испугала ее. Девушка ринулась во двор и закрыла калитку изнутри. Теперь никто не войдет, пока она сама не откроет.

К чаю ничего не было. Лунь осознала это только тогда, когда услышала с улицы скрип тормозов.

– Вернулся, – зачем-то крикнула она брату и в сильном волнении выбежала на улицу.

– Я купил кое-что, – сразу заявил Вилин. В руке у него был пакет.

– Не надо было.

– Надо, – грубовато заявил мужчина, дабы пресечь любой спор, но слегка не рассчитал.

Войдя во двор, он стал позади. Лена поворачивала ключ в скважине.

– Вдруг они снова вернутся. Боюсь… – объяснила она.

Наблюдая за этой хрупкой спинкой, плечиками, талией, рассыпчатыми густыми волосами, Илье так сильно и по-мужски захотелось вдруг все это схватить, обнять и не отпускать. Он сделал шаг вперед, подчиняясь порыву, кашлянул, сдержался. Его удивило это неуместное желание. Оно было новым, особенным. Он и раньше часто обнимал Лену, но не так, как хотелось ему того сейчас. Сейчас он ощущал себя ее защитником, и это давало ему какие-то особые привилегии, которые хотелось немедленно использовать.

– Не вернутся, – заверил Илья.

– Надеюсь. Но не удивлюсь, если это все же случится. Ведь Вы не постоянно здесь, и она это понимает. Я не поблагодарила Вас. Спасибо за помощь, Илья. Я даже не знала, к кому можно обратиться. И тут позвонили Вы.

Они вошли в дом, разулись, прошли на кухню.

– Вовремя я позвонил. Вы должны были сразу обратиться ко мне.

– Не додумалась.

– Вы были напуганы?

– А как Вы думаете? Присаживайтесь. Не обращайте внимания на наш дом, если это возможно. Мне очень стыдно, что Вы все это видите.

– Не говорите глупостей. Чего Вы стыдитесь? Пришло время, и мы поменялись местами. Теперь я – гость, а Вы – хозяйка. Будете меня чаем поить. Как я Вас когда-то. Помните тот, первый день?

– Помню детально. Не так уж давно это было.

Лунь сняла чайник с конфорки и обернулась. Илья сидел за столом и внимательно за ней наблюдал, чуть приподняв брови. Как всегда – непосредственный и слегка лукавый. «Безумная у него энергетика», – подумала Лена.

Никогда еще прежде он не находился у нее дома, как сейчас. Было в этом нечто мистическое. Мужчина, которого она любит, сидит с нею здесь, будто так оно и надо, в этой убогой обстановке, пропитанной неблагополучием и бедностью. И выглядит все это, словно солнце вспыхнуло среди ночи. Словно благородный цветок вдруг вырос среди сорняка.

Коротко поглядывая на Илью (он вопросительно подался вперед, будто каждую секунду хотел что-то сказать, но молчал, и лишь смотрел на нее), Лунь разлила чай. «Отчего он так следит за мною?» – подумалось ей.

– А Степа будет?

– Вы же хотели поговорить.

– Да. Точно. Просто я тут купил кое-чего, э… – Илья раскрыл пакет, будто видел его впервые в жизни, стал рассматривать содержимое. – Зефир, пастила, шоколад…

– Торопились и гребли без разбора? – догадалась Лена.

Вилин поджал губы и отвел глаза.

– Вы меня раскусили.

– Доставайте все. Посмотрим, съедобно ли это.

Лене вдруг захотелось шутить, заигрывать, флиртовать. Присутствие Вилина расслабляло ее. Она ощущала себя в безопасности.

– Так о чем Вы хотели поговорить?

– О Вашей матери, Лунь.

– Я слушаю.

– Необходимо положить ее на лечение. Ведь она больна. Так больше не может продолжаться.

– Принудительно? Как Вы себе это представляете? Она взрослый человек, в своем уме. Ей нравится так жить. Мне силой вести ее в больницу? Нанимать санитаров? Алкоголизм – это ее осознанный выбор. А лечение стоит денег. Больших. Я узнавала. И даже не думайте мне предлагать в этом помощь.

– Но я мог бы…

– Не хочу и слышать.

– Но Лунь!

– НЕТ. Не хватало еще, чтобы женатый мужчина начал тратить деньги на постороннюю девушку. Точнее – на ее мать-алкоголичку.

– Вы мне не посторонняя.

– Все равно. Понимаете, все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Любой, кто посмотрит на мою ситуацию со стороны, подумает, что я скорее выдумываю себе дополнительные проблемы, а все решается в два щелчка. На самом деле нет. Вы бывали на болоте?

– Что? – удивился Илья.

– Морошковое поле на болотах. Длинная такая вязь, как ковер. Потянешь за один кустик – поднимется вся полянка. Вот и у меня так же. Потянешь за ниточку решения проблемы – вытащишь целый пучок. Стоит только копнуть глубже – услышишь звон лопаты. А в сундучке – новые сложности.

«Она будто книгу пишет, только вслух. Это же надо, чтобы у человека было настолько художественно подковано мышление!»

– Жаль, что Вы со стороны себя не слышите. Вы прирожденный писатель.

– Мы говорим сейчас о вещах иного толка.

– Простите.

– Давайте рассуждать. О состоянии матери узнают органы опеки и попечительства. Узнают, что она не живет дома, не заботится о нас, да и вообще – алкоголик. Что происходит далее?

– Лишение родительских прав.

– Именно. Я – совершеннолетняя. А вот…

– Степа?

– Да.

– Детдом?

– Конечно.

– А как же Вы? Разве Вы не можете?..

– Оформить попечительство. Знаю. Я многое узнавала об этом. Для этого я должна быть, первое – физически здорова (это есть), второе – признана дееспособной (допустим, что тоже есть), третье – у меня должен быть постоянный доход, обеспечивающий мне и ребенку прожиточный минимум, четвертое – Степа должен быть согласен, пятое – я не должна быть судима, шестое – я должна предоставить ряд документов, существование которых под большим вопросом. Я понятия не имею, где они. А спрашивать у матери не имеет смысла. Подозреваю, что они утеряны. Если документов нет – придется давать взятку, и большую. Так что все это трудно и дорого. Видите, какую полянку я вытянула над болотом?

– Все и всегда упирается в деньги.

– Которых нет.

– Совсем?

– Лишних – нет. А вообще – есть. Я же работаю.

– На прежнем месте?

– Нет, оттуда я ушла.

– Давно?

– Недавно.

– И где сейчас?

– В закусочной неподалеку.

– О. Вон там, на перекрестке?

– Ага. Бывали там?

– Бывал… официанткой?

– Да. А что такое?

– Ничего. Вас там… Вас там никто не трогает?

– Нет. А должны?

– У них дурная репутация. Слышал, что там…

– Что?

– Там лучше не работать молоденьким девушкам.

Лунь пожала плечами.

– Неужели Вас, светлую голову, никуда больше не берут?

– С неоконченным высшим – нет. Вот скоро окончу – тогда посмотрим.

И тут Илье пришла в голову гениальная, но очень запоздалая мысль. И почему он раньше, прекрасно зная материальное и семейное положение Луни, не додумался выбить для нее хоть какую-нибудь вакансию у себя на работе? Ведь он – журналист, а она оканчивает филологический. Не столь далекие друг от друга области.

«Она могла бы быть простым редактором или корректором в нашем агентстве! Хотя бы на полставки! Какой я идиот! Ведь у нее кроме меня никаких связей! Как много вещей я раньше в упор не замечал».

– О чем это Вы задумались? – прищурилась Лунь.

– А. Так. Ни о чем.

«Ты же не будешь ей рассказывать? Она ведь обязательно будет против. Из гордости. Но я займусь этим. Плотно займусь».

– Тогда я позову Степу.

– Угу. Давайте, – согласился Вилин.

Он думал о том, как же хорошо он знает эту девушку – ее мысли, цели, реакции, и в то же время – ничего не знает о ней, все еще не может ее прочесть. Но чувствует, что она-то – читает его с легкостью. И этот факт самую малость задевает его мужское самолюбие.

– Идем на кухню, Степ. Там Илья вкуснятины привез, чаю выпьем вместе, – услышал Вилин, и почему-то это смутило его.

Когда они втроем сидели на этой скудно обставленной, но чистой и уютной кухне, пили чай с чабрецом, ели свежий зефир в шоколадной глазури, болтали о чепухе, смеялись, и лукавый взгляд Лены вдруг пересекался с растерянным взглядом Ильи, мужчине представлялось, будто они с Лунью женаты, а Степа – их сын. И эта беглая, дикая мысль посещала его снова и снова, поражая своей простотой. Позже, прежде чем уснуть, он долго об этом размышлял.

Они провели замечательный вечер. Вместе с Леной Илья помог Степе с домашним заданием. Оказалось, он неплохо разбирается в математике. Лене было легко и свободно на душе. Тяжесть горя ушла из груди. Все было так тепло, по-домашнему, словно и было всегда таким. Позабылась даже ситуация с матерью. Лишь едва болела спина, напоминая о дневном происшествии.

Наблюдая за тем, как два самых важных мужчины ее жизни склонились над учебником и одинаково хмурятся, решая задачку для шестого класса, Лунь вздыхала от умиления.

– А! ну конечно! – восклицал Илья и взвихрял непослушные волосы на голове мальчика. – Смотри-ка, мы с тобой кое-что перепутали.

Они очень быстро нашли общий язык и были в восторге друг от друга.

«Ему необходимо мужское внимание, – думала Лена. – Пусть даже не отцовское. Я просто девушка. Я балую его. Как я могу дать ему мужское воспитание, привить мужские принципы поведения? Я не могу. Мне неоткуда этого взять».

Пока мужчины разбирались с уроками, Лена, задумчивая, ушла на кухню, чтобы убрать со стола и помыть посуду. Через время за ней последовал Илья, встал в проходе, оперся плечом о дверной косяк, сложил руки на груди и вздохнул, намекая на свое присутствие.

Лена вздрогнула.

– Ой. Это Вы…

– Мы закончили.

– Молодцы.

– Лунь, Вы подумали на счет нас? Возобновить наши встречи.

Девушка прислушалась к себе. Нет, сегодня определенно было все еще рано. Подлянка матери исказила ее планы с признанием.

– Илья, я, безусловно, благодарна Вам за помощь, но пока что я все еще не приняла окончательного решения.

– Что ж. Это лучше, чем категоричный отказ. Но имейте в виду – я от Вас не отстану. А пока я у Вас дома, покажите мне строки своего нового романа.

– Я не могу показать. И не могу объяснить, почему, – Лунь прошла к столу, вытирая руки полотенцем.

Ей стало не по себе, когда она представила, что Вилин прочтет это – эти мечты об их счастливой совместной жизни, наивные и постыдные.

Мужчина шагнул к ней и отняд полотенце, бросил его на стол, бережно взял ее за плечи, заглядывая в глаза. Лена прятала лицо.

– Скажи, о чем он? Скажи мне, Лунь, – голос Ильи журчал, а длинные пальцы поглаживали ее слишком нежно. – Умоляю. Дай подержать в руках. Хоть что-нибудь.

Лена подняла голову. Снова эти большие, по-детски расширенные, доверчивые голубые глаза глядели на нее, и они просили так, как только могут просить глаза ребенка. Она стряхнула с себя мужские ладони.

– Этот текст о нас с тобой.

– Что?

– Я ничего больше не скажу.

– Почему?

– Не могу. Рано об этом нам говорить.

– Рано? А когда придет время?!

– Это зависит только от тебя. Для меня оно давно пришло. Почти с самого начала. Я ожидаю твоего прибытия.

– Что все это значит, Лунь? Ты меня запутала.

– Когда ты это поймешь, время как раз придет.

– Но дай мне хотя бы знак, подсказку.

Лена улыбнулась. Ей страшно надоело терпеть и не делать того, что хочется сделать больше всего на свете. Если сегодня вечер поджигания мостов, то пусть горят уже они все. И будь что будет.

Она протянула руки и погладила Вилина по заросшим щекам. Мужчина приподнял густую бровь, прочистил горло. Лена подтянулась на носках, обняла Илью за шею и, едва касаясь, невинно поцеловала в губы. Он не ответил, но прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям, и одной рукой неосознанно перехватил девушку за спиной, прижал к себе.

– Еще, – шепнул Вилин.

Вновь их губы соприкоснулись едва ощутимо, но в этом была вся любовь и нежность, которую испытывала Лунь. Как давно она об этом мечтала. Вот так – в подходящий момент, без пошлости и низости. И Вилин вновь ощутил себя пустым сосудом, в который вливают жидкий космос. Он тихо выдохнул.

– Кажется, начинаю понимать, – сказал он и сжал Лену обеими руками.

«Неужели это происходит в реальности? Ведь он меня целует! Как мужчина – женщину, а не как отец – свою дочь!»

Вилин не понимал, что делает, но делал, потому что иначе уже не мог. Правильно это или нет, а он, женатый мужчина, вновь изменял супруге, целовал девушку на двенадцать лет моложе себя, не до конца понимая, приятно ли ему все это, или это снова какой-нибудь морок, наваждение? Все еще были живы в его памяти губы, руки и талия Наташи, и воспоминания эти портили настоящий момент, смешивали возвышенное и чистое – с грязью.

Назойливый привкус былой пошлости примешивался к этому невинному поцелую. Не в силах больше это выдержать, Вилин прервал все и отошел на пару шагов, глядя в пол. Никто в мире так не боялся вновь запутаться в себе, как Илья Алексеевич в тот момент.

– Вы так молоды, Лунь… Я не хотел бы снова… – только и сумел выдавить он из себя, опять переходя на «Вы». – Я, я лучше поеду. Спасибо за вечер.

Лена ничего не ответила и не стала его провожать. Двойственное чувство овладело ею. Илья понял все, но что остановило его? Нечто внезапное. Какое-то неприятное воспоминание, вспышка памяти. «Наверняка подумал о Наташе, – разозлилась Лунь и стукнула кулаком по столу. – Будь она проклята!»

– Илья уехал, да? – крикнул Степа из своей комнаты.

– Да.

– Он такой классный, Лен! Он еще приедет к нам?

– Я не знаю. Скорее всего, нет.

– Вы опять поругались?

Лена не ответила. Схватившись за голову, она сидела за столом и напряженно размышляла, анализируя происходящее.

«Не стоило этого делать! Поторопилась! Не такого знака он просил. Дура. Он ведь еще не отошел от интрижки с Наташей, совесть мучает его, он нестабилен, а ты полезла со своим поцелуем! Сейчас даже самые обычные вещи могут вызвать у него нездоровые реакции. А что сотворила ты? На что ты надеялась? Он должен был сам сделать этот шаг, когда будет готов. Он не до конца разобрался в себе – грань между плохими и злыми поступками все еще колеблется внутри него. И ты все это знаешь, видишь в его глазах, и – все равно – берешь и целуешь его. Дура! Ты оттолкнула его еще сильнее, чем если бы прогнала из дома. Из минуса сразу в плюс. Слишком контрастное поведение отпугивает мужчин… НО – ладно. Посмотрим. Пусть разберется в себе. Пусть подумает, что значит для него этот поцелуй. У него есть время. Думай, Илья. Теперь я подожду. Если я действительно так сильно важна тебе, то ты сделаешь правильные выводы. И обязательно вернешься».

Глава 22. Пластилин и просветление

Подвержен переменам свет.

Поверь, судьбы мгновенны, преходящи

Дары, как мимолетный сон!

Одно лишь в мире постоянно, вечно –

Непостоянство, бренность всех.

Боэций «Утешение философией»

«Я смотрел на Ольгу и думал про то, что не знал свою жену по-настоящему. Говорил мне отец: «Когда женишься до двадцати, то женишься не на женщине, а на своих фантазиях».

С. Лукьяненко «Кваzи»

Сердце человеческое – пластилин. Оно может сделаться камнем, немного полежав на холоде, но всегда, всегда оттает, если температура повысится. Такова природа пластилина – вечная изменчивость формы. Так же и наше сердце. Как бы оно ни черствело, какой бы толстой коркой ни покрывалось, а в итоге всегда размягчается. И нет в этом лицемерия, лжи и притворства. Это закономерно. Это самая естественная вещь на свете.

Друзья легко становятся любовниками. Возлюбленные – врагами или, напротив, приятелями. Тот, кто не обнаруживал в себе способности любить – влюбляется до безумства. А тот, кто всегда любил без меры – неожиданно перегорает, остывает. Можно любить и вдруг возненавидеть. Можно привязаться, и вдруг – оттолкнуть. И это нормально. Это наша жизнь.

Довольно уже разграничивать страсть и любовь, плоть и дух, влечение и восхищение… Обособление понятий вызывает лишь путаницу, но никак не определенность. Наше стремление все дифференцировать, разложить по полкам – это наше проклятие. Нельзя разделять двойственное целое именно в силу противоположности входящих в него частей. Они не противопоставлены, а взаимодополняемы.

Сердце меняет направление своей привязанности в два счета, иногда – по щелчку пальца, иногда – в силу специфических обстоятельств или целого ряда событий. Люди есть люди. Никто не управляет этим, никто не умеет предсказать. Не может человек всю свою жизнь одинаково любить другого человека. Любое чувство, а особенно – самое сильное, претерпевает метаморфозы с течением времени.

Не одна лишь физиология управляет этими процессами. Статичность чувства противоречит природе человеческого духа, который обязан меняться, обновляться, а будучи в застое, начнет страдать и заставит страдать человека. Чтобы жить полноценно, нам необходимо новое. Всегда. Поэтому измена – не одно лишь влечение плоти. Зачастую это еще и влечение духа, жаждущего сменить предмет любви, обновиться, переродиться, как феникс, чтобы начать свой цикл заново.

Степа подбежал к сестре, когда она мыла кастрюлю из-под супа, засучив рукава до локтей. Волосы мальчика были взъерошены, глаза блестели.

– Лена, Лена!

– Что случилось у тебя уже?

– Знаешь, я ТАКОЕ придумал!

– Неужели?

– Да! Тебе понравится! Это просто гениально!

– Ума не приложу, с чем это может быть связано. Но я слушаю тебя.

– Я знаю, где нам взять денег!

– Что? Сколько?

– Несколько тысяч!

– Конкретнее, коллега.

– Пять тысяч, Лена! – и мальчик подпрыгнул от переизбытка энергии, махнув руками.

Лена подняла руку в пене и вытерла лоб.

– Ладно, выкладывай, бизнесмен.

– Хочу кое-что продать. Одну ненужную вещь.

– Очень интересно, что это и действительно ли ненужно.

– Ненужно! Точно! Я им уже сто лет не пользуюсь. И не буду. Не хочу! Я его продам! У меня как раз одноклассник себе такой хочет! Мы уже с ним договорились! И его родители не против! Правда ведь я молодец, Лен?

– Да погоди ты. Что ты хочешь продать-то?

– Как это – что? Я думал, ты уже догадалась. Мой скоростной горный велосипед!

– Что еще за велосипед? – скептически нахмурилась Лена.

– Ты что, не помнишь? Я его выиграл года два назад на соревнованиях!

– А-а-а-а, этот велосипед. А где он?

– Да в гараже валяется. Среди хлама. Только его это… ну, починить надо немного.

– О, боже. И что с ним?

– Да ничего особенно сложного. Я смотрел. Но мне понадобится твоя помощь.

– Хорошо. После обеда займемся этим.

И после обеда они действительно отправились ремонтировать велосипед, чтобы выручить немного денег. Ворота гаража выходили прямо на улицу. Много лет помещением никто не пользовался, поэтому створки поддались с трудом – все заржавело. Брат и сестра распахнули ворота – теперь внутрь проникал солнечный свет. Сначала разгребли посередине место, чтобы поставить велосипед. Затем нашли коробку с инструментами.

– Давай его перевернем, чтобы колеса вверху были. Так будет легче с цепью разбираться.

– Давай. Слушай, а его родители точно не против?

– Да точно, точно.

– А пять тысяч – не слишком высокая цена для этого старья?

– Лен, ты просто ничего не понимаешь! Это очень крутой велосипед!

– Тогда оставь его себе.

– Не могу… Я же знаю, что нам с тобой нужны деньги.

У Лены екнуло в груди.

– Степ, я справляюсь. Пока что денег хватает. Если ты хочешь оставить его себе, оставляй. Мы не обязаны продавать твои вещи. Тем более – это же твой приз.

– Нет, Лен. Я уже все решил и договорился. Я хочу тебе помочь. Хоть чем-нибудь.

– Черт. Степка. Обещаю, я тебе куплю новый велосипед. Обещаю.

– Ладно, Лен. Ты только не волнуйся.

Но девушка все равно ощущала себя виноватой перед братом. Виноватой во всем. Степень сознательности и ответственности мальчика заставляла ее ощущать себя полным ничтожеством.

Когда они шли ремонтировать велосипед, Лена думала, что это она будет помогать Степе, а не наоборот. Вся в мазуте, масле, то с одним, то с другим инструментом в руках, Лунь починила цепь (несколько звеньев еще давно погнулись, да так и остались, из-за чего колеса не прокручивались), подтянула гайки и амортизаторы. На это ушло гораздо больше времени, чем представлялось. Наконец, Степа нашел в горе хлама насос, чтобы подкачать колеса. Близилось завершение. С улицы послышался гул двигателя. Брат и сестра повернули лица к свету.

За несколько часов до этого момента Илья Алексеевич и Ксения пересеклись в гостиной. Они, хоть и продолжали жить в одном доме, но избегали друг друга. Потому что знали – им нужно будет поговорить в самый последний раз, и этот разговор будет очень тяжелым для них обоих.

И вот, момент наступил.

– Ксения, давай обсудим, – Вилин задержал жену за предплечье. Та полуобернулась.

– Что обсудим?

– Не прикидывайся. Все. Нам есть, что обсудить. Садись.

Он сел в кресло, она – на диванчик. Илья вспомнил, как недавно сидел в этом же кресле и размышлял о Луни. Это было в тот день, когда она не явилась на его приглашение. Он тогда страшно переживал. И, вспомнив свои чувства, наполнился уверенностью.

– Я все думал, кто из нас первый заговорит о разводе. Похоже, это придется сделать мне.

– О разводе? О каком разводе, Илья? Что ты такое говоришь.

– О каком разводе? Ты шутишь, Ксения.

– Ни капли. С чего ты взял, что нам нужно развестись?

Илья замер, застигнутый врасплох. Когда у тебя всерьез спрашивают элементарные вещи, например, с чего ты решил, что этот шар на небе – солнце? – это вводит в определенный ступор.

– С чего Я взял? То есть, ты об этом даже не думала?

– Думала. Но я считаю, мы не должны.

– Тебя не смущает тот факт, что я изменил тебе?

– Я тебя простила…

– Но я изменил не для того, чтобы вернуться к тебе и жить, как прежде. Я не люблю тебя. Ксения. Опомнись. Посмотри на все трезвым взглядом. Возвращение в прежнее русло не-воз-мож-но.

– Илья, но у нас есть сын.

– Спасибо, я помню.

– Мы не должны так с ним поступать. Развод родителей – это сильный психологический удар для ребенка.

– Слушай, Ксения. Не выставляй меня эгоистом. Я люблю своего сына, я люблю его. Никаких скандалов и дрязг он не увидит. Никакого стресса он не будетиспытывать. Уж я об этом позабочусь. И надеюсь, что и ты тоже. Просто мы с тобой станем жить раздельно. Потому что иначе теперь – нельзя. Ты это понимаешь? Ты обязана это понимать. Глебка ни в чем не будет нуждаться, как и раньше. И он не будет обделен моим вниманием, как и раньше. А ты, пожалуйста, Ксения, не используй его, как свое прикрытие. Это выглядит гнусно.

– Да как ты можешь? Ведь я люблю тебя.

– И стараешься удержать на крючке через ребенка!

– Ничего подобного!

– Я не собираюсь жить с тобой. Пойми, я ценю в тебе мать своего сына. Но теперь – это все.

– Почему так случилось, Илья? Почему?! Когда это успело стать ВОТ ТАК?

– Пожалуйста, не надо слез. Не надо мной манипулировать. Я хорошо знаю все твои приемы.

– Илья! Как ты можешь?

– Ты спрашиваешь, когда это успело стать вот так? Когда я успел тебя разлюбить? Когда остыл к тебе? Это ты хочешь узнать?

– Да! Именно это!

– Постепенно, Ксения. Постепенно. Ты же меня знаешь, я очень терпеливый человек. Я долго, долго терпеть могу. Но у всего есть свой предел, – мужчина рубанул в воздухе ребром ладони. – Ты разве не замечала с самого начала, какие мы с тобой разные люди? Ты разве не видела, что мы с тобой не подходим друг другу, сколько ни пытаемся? Разве это не ты изводила меня ревностью к пустому месту? Не ты ли относилась ко мне, как к своей вещи, которой можно управлять, пользуясь моей безграничной добротой, моим доверием? Конечно, я сначала ничего не замечал. Даже то, что ты никогда не относилась всерьез к моим стремлениям, моим мечтам. Я не мог даже поделиться с тобой чем-то сокровенным, потому что знал – ты либо мимо ушей пропустишь, либо посмеешься и забудешь. Разные мы, Ксения, слишком разные с тобой. И жили как посторонние люди, и спали в одной постели, как посторонние люди, и даже сына растили – точно так же. Но я благодарен тебе за него, и это правда. В этом – моя любовь к тебе. Я очень люблю Глебку. Ты знаешь. Но не вздумай этим пользоваться.

– Илья, все это было не так… О чем ты говоришь? Что ты себе придумал? Это просто кризис… такое бывает! Бывает у всех!

– Нет, это не кризис. Это прозрение. Когда долго блуждаешь в темноте, не до конца сознавая, что происходит с твоей жизнью, рано или поздно случается нечто. И оно подсказывает тебе, что ты двигаешься не туда, ты не на своем месте, есть другая дорога, более подходящая для тебя, перестань смотреть только вперед, сними эти шоры с глаз, хватит, сделай шаг в сторону, и ты сам все увидишь! Для меня таким событием стало появление Луни в моей жизни. А затем – Наташи.

– Господи… Ты запутался в своих любовницах…

– Молчи. Ты ничего не смыслишь в этом. Лунь никогда не была моей любовницей, но ты продолжаешь ненавидеть ее, а на Наташу тебе – плевать, будто ее и не было вовсе. Измену ты мне с легкостью простила, зато мои тайные прогулки с Леной – я знаю, знаю, – этого ты мне не простила. Ты ее ненавидишь. И я прекрасно знаю, почему. И всегда это знал. Ты боялась ее. Боялась, что она уведет меня. Ты видела в ней конкурентку. Даже тогда, когда я сам и мысли об этом не допускал. И ты ревновала, как же сильно ты ревновала. Потому что Лунь – не пустое место. Ты знала: в нее я могу влюбиться по-настоящему. Не просто погулять и вернуться, как вышло с Наташей. Ведь Наташа – пустышка. А Лунь – человек, с которым я сразу нашел общий язык. Она понимала меня так хорошо, как тебе этого никогда не удавалось. Это тебя и бесило в ней. У нас с тобой никогда не было такой духовной близости, как у меня с ней. Какой же я дурак. Я все понял. Только сейчас – я все очень хорошо понял. Я все время тебя оправдывал, выгораживал перед нею. Не стоило мне этого делать. Мне надо было сразу раскрыть глаза пошире и увидеть, чего ты стоишь.

– Чего я стою?! Как ты смеешь! Чего же я, по-твоему, стою, Илья?!

– Эгоцентричная собственница, которая настолько боится потерять своего мужчину, что изводит его ревностью, выдавая свой страх одиночества за любовь!

– Что ты несешь! Я люблю тебя! И я тебя любила. Всегда. Неужели ты не любил меня?..

– Я думал об этом. Я любил. Определенно. Любил. Но это было давно. Знаешь, с нами случается то, чего мы больше всего боимся. Своим страхом мы провоцируем явление, которого не хотим. Мы сами этот механизм запускаем, отталкивая его.

– Что ты имеешь в виду?

– Между нами все кончено, Ксения. Я не люблю тебя.

– Кого же ты любишь?

– Я люблю Глеба и Лунь, – заявил Вилин и решительно поднялся.

– Постой, мы еще не все обсудили.

– Для меня больше нечего обсуждать.

– Я не дам тебе развода.

– Дашь. У тебя нет выбора.

– Господи, эта малолетняя дрянь все же увела тебя, мне просто не верится, какой ты осел!

– Что ты сказала?

– Ударишь меня? Ну давай! Теперь можно! Я тебе никто! Плевать, что законная жена и мать твоего сына!!!

– Хватит, Ксения. Твои оскорбления ни к месту.

– Да чем, скажи мне, чем таким она тебя охмурила? Что в ней такого? Она всего лишь студентка! Сколько ей? Двадцать? У нее же ветер в голове! Что она знает о жизни? О мире? Об отношениях? Ради чего ты оставляешь меня и сына? Ради смазливой девочки? Какие глупости! Я не верю, что ее есть, за что полюбить. Просто не знаю, за что!

– Лжешь, Ксения. Все ты знаешь. Ты знаешь, что только таких, как она, и можно любить. Ты не стоишь даже ее мизинца. Ты это понимала изначально, потому так боялась. С такой, как Лена – не выйдет короткой интрижки с разочарованием в финале. В ней вообще разочароваться трудно. Это человек иного порядка. Я еще не встречал таких.

– Да-а, человек иного порядка. Естественно. Просто тварь она, вот и все. Увела из семьи мужчину! Да, нужно быть человеком иного порядка, чтобы так поступить!

– Увела? Ты хоть слышишь себя, Ксения? Да я привязался к ней, как к дочери. И никогда не допускал и возможности связи с нею! Между нами вообще ничего не было, кроме общения. Не понимаешь?

– Ты во всем ошибаешься. Точно так же, как и с Наташей…

– Это не так. Теперь – я уверен. Уверен, как никогда. Я ощущаю, как разомкнулась цепь. Я свободен. Свободен. Рухнула пирамида. Все.

– Какая цепь? Какая пирамида? Что ты несешь?

Илья усмехнулся.

– Ты никогда меня не понимала, Ксения. Свою главную ошибку я уже совершил. Трудно теперь назвать ее ошибкой, ведь она все расставила на свои места. Я должен ехать.

– Куда ты?! Подожди! – закричала и заплакала Ксения, бросившись за ним следом, но Илья ничего не ответил и даже не обратил внимания на ее слезы.

Вилин планировал сразу же поехать к Лене и во всем сознаться ей, но что-то не пустило его. Внутреннее предчувствие подсказало, что лучше сначала покататься по городу, возможно, погулять в тех же местах, где они с Леной провели так много времени за разговорами об искусстве и жизни. Так он и поступил. Лишь спустя несколько часов, когда уверенность его окрепла до предела, когда нужные слова были найдены, Илья Алексеевич повернул в сторону дома Лены.

Он сразу заметил раскрытые ворота гаража и подъехал к ним. Он вспомнил, как она поцеловала его, и как его это испугало, смутило. Теперь все было совершенно иначе. Новая картина мира простиралась перед ним. В ней не хватало только последнего кусочка.

Он припарковался, вышел из автомобиля. Мощный солнечный свет бил в небольшое помещение перед ним. В гараже он увидел Лену, Степу и велосипед на подножке. Брат и сестра посмотрели на него с недоумением.

– Привет! – крикнул мальчик и побежал здороваться. – А я думал, ты не приедешь больше.

– Ну как же я мог? А кто будет делать с тобой домашку? – Вилин ласково потрепал Степу по волосам. – Оставь-ка нас с твоей сестрой, ладно? Мне нужно с ней поговорить.

– Ладно, – подмигнул мальчик и, радостный, убежал в дом.

Лена вздохнула, стала искать тряпку, чтобы вытереть черные жирные руки. Как назло, рядом ничего не было. На лице у нее тоже были пятна мазута, но она об этом даже не догадывалась. Просто не помнила, как машинально вытирала лоб или щеку в процессе работы. Она была похожа на автомеханика в разгар трудового дня. Впервые Вилин видел ее такой, и это его необъяснимо потрясло. Мужчина улыбнулся, но девушка не ответила на улыбку. Тогда он вошел внутрь.

– Привет.

– Здравствуйте. Не думала, что так скоро вернетесь.

– Думала, я не вернусь вообще?

– На самом деле – да. Случилось что-то?

– Да, Лунь. Позволь мне высказаться, ладно? Мне необходимо многое поведать тебе. Я прошу тебя просто выслушать это и по возможности не перебивать, хорошо?

– Хорошо.

Девушка стала как ни в чем не бывало складывать инструменты по коробкам, проверять работоспособность велосипеда, в общем, продолжила заниматься своими делами, предоставляя Илье возможность выговориться. Выглядела она при этом абсолютно незаинтересованной. Но если бы мужчина приблизился к ней, он бы услышал, как гулко бьется ее сердце.

– Я не просто так затеял эту небольшую исповедь. Многих аспектов я в ней коснусь, но это многое прояснит. Когда мы только познакомились, ты сразу меня впечатлила. Ты стала ярким пятном в моей однообразной жизни. После ваших с Полиной визитов, после общения с тобой, я мог написать хоть пять статей за вечер. Сначала я думал, что так действует на меня общение с молодежью. Оказалось – это сказывалось на мне твое, только твое присутствие. Полина была ни при чем. И когда я это понял, мне захотелось большего. Видеться с тобой чаще. Особенно когда я узнал, что у нас одна и та же мечта. Представить себе не можешь, как меня это потрясло. Будто на дне океана случился пожар. Невозможное! Но так было. А потом – наши первые встречи вне дома… Наша общая эйфория. Наш отдельный мир. Только мы с тобой. Никогда мне не было так хорошо. Но тогда я еще многого не понимал. Я относился к тебе… В общем, мне казалось, будто мы с тобой – отец и дочь, которые увлекаются одним и тем же и оттого много времени проводят вместе. Я был счастлив. Мне этого хватало.

Илья сделал паузу, и Лена прокашлялась.

– Таково было мое первоначальное отношение. Однако это был далеко не конец. Все менялось в течение каждой нашей встречи. Медленно и незаметно, но я шел к той истине, которую осознал пару часов назад. Я прекрасно понимал, как ты мне дорога. Какую огромную часть моей жизни ты теперь занимаешь. И я безумно боялся потерять тебя. Боялся, а сделал для этого почти все. Я говорю о Наташе. Думаешь, я понимал тогда, что ты ко мне чувствуешь? Если бы я только мог предположить, как больно тебе сделаю, все было бы иначе. Но ты была для меня дочерью. Родственной душой. К тому же я остыл к жене. И тут – появилась Наташа… Не стану много об этом говорить. Знаю твое отношение. Но поговорить об этом необходимо. Потому что именно Наташа стала спусковым механизмом. Когда я понял, какую ошибку совершил, мои глаза открылись. Тебя и жену я увидел в ином свете, как и весь мир. Я благодарен Наташе за ее появление. Не будь ее, я бы так и не понял, что чувствую к тебе. Я осознал, что больше просто не могу относиться к тебе, как к дочери, хотя и не думал, что сумею иначе. Но во мне словно рычаг повернули. Все. Обратной дороги нет. Щелк – и я все понял. Знаешь, сколько страниц текста я написал после нашего поцелуя? Ты и представить не можешь. И это – самое прекрасное, что я создал. Это я никогда не сожгу. Это никогда не покажется мне фальшью. Ведь силу создать эти строки дала мне ты, Лунь. Я писал, писал, кстати, ты замечала, как удивительно свободно пишется по ночам? И все размышлял, да как же это я раньше не понял, ведь ты – моя муза, всегда была ею, только ты меня вдохновляешь, с тобой моя душа переродилась.

Голос Ильи витал где-то далеко в воспоминаниях, но сам он как-то незаметно приблизился в течение монолога. Лена смотрела на него расширенными глазами, боясь моргнуть. Она не верила своим ушам. В глазах у нее стояли слезы. И вдруг – Вилин опустился перед ней на колени, взял ее ладони, приложил к своему лицу, закрыв глаза.

– Я люблю тебя, Лунь.

Девушка в испуге отнимала свои грязные руки:

– Вы запачкаетесь, не надо!

– Мне нет до этого дела. Твои руки чище моих. Милая Лунь. Моя чистая, светлая душа, моя луна, моя муза. Как мог я не понимать, что люблю тебя вот так – до припадка.

Он прижимался к ней, стоя на коленях. Все, что волновало Лунь в тот момент – она испачкает его лицо мазутом. Она была слишком напугана, чтобы думать о чем-то еще. Девушка гладила Вилина по его длинным и жестким темным волосам, не замечая, что у нее дрожит рот, который она плотно сжимает, и с подбородка капают слезы.

Илья Алексеевич поднялся и крепко прижал Лену к себе. Она заплакала навзрыд, но пыталась что-то говорить. Из-за этого все слова искажались.

– Это все неправда… это все непохоже на правду, – рыдала она, а Вилин гладил ее по волосам. – Я столько мечтала об этом… я так страдала, что никогда этого не получу… это просто не может быть правдой! – вскрикнула она, дернулась всем телом, топнула ногой, как истерично плачущий ребенок, который требует чего-то, а ему не дают.

Илья понимал, что Лунь не в себе. Он ошарашил ее.

– Прости меня, Лунь. Прости, что раньше не понял всего. Все приходит в свое время. Будь со мной. Ты нужна мне. Тихо. Успокойся. Все это правда.

– Но твоя жена?..

– Мы с ней уже поговорили. Я предупредил ее, что подаю на развод.

– Она не даст тебе развода, – кажется, Лена начала успокаиваться. Немного отстранившись от мужской груди, она уже осмысленно смотрела Илье в лицо глазами, полными слез.

– Даст. Еще как даст.

– Она меня ненавидит…

– Ты любишь меня, Лунь?..

– Илья! Как ты можешь? Я полюбила тебя с первой нашей встречи. С первого взгляда, с первого слова. Я только мечтать могла, что мое чувство станет взаимно!

– Бедная моя Лунь. Я так виноват. Все, что я натворил, отныне приобрело другие цвета. Сколько боли тебе пришлось вытерпеть из-за меня…

– Оно того стоило, – все еще не веря в происходящее, усмехнулась сквозь слезы Лунь. – Я терпела, не теряя надежды. Если бы я знала, что все кончится вот так, я бы могла вытерпеть и хуже, и дольше.

Вилин взял ее лицо в свои руки и наклонился. Мгновение спустя они стали единым целым. Лена ощущала себя на грани нервного срыва и смутно осознавала, что этот поцелуй происходит на самом деле.

– Идем в дом, Лунь. Надо все рассказать Степе.

Девушка кивнула, и Вилин сжал ее за руку.

Глава

23.

Гармония

и

разрушение

There's an old tale wrought with mystery,

Of Tom the Poet and his muse

And a magic lake which gave a life

To the words the poet used.

Old Gods Of Asgard (Poets of the fall) – «The Poet and The Muse»

Мальчик был рад примирению. Он очень хорошо относился к Илье Алексеевичу и был совсем не против, чтобы мужчина теперь жил с ними.

– Вовремя мы ворота открыли! – весело заметил Степа. – Пойду расчищу там немного, чтобы ты мог загнать внутрь машину! – радостно добавил он и убежал в гараж.

Не теряя времени, Илья и Лунь сели и серьезно поговорили с глазу на глаз. Любовь – очень хорошо, но остаются бытовые вопросы, они есть всегда. Что же теперь? Съезжаться. Сразу же? Конечно. А не рано? А зачем тянуть? И где же жить? Снимать квартиру? Жить – здесь. Но – временно. А вещи? Свои вещи заберу из дома. Что будет нужно – поедем в хозяйственный магазин и купим. И так далее. Отныне все будет по-другому.

Почему-то Лена смущалась спросить Илью, раздельно будут они спать или вместе. Ей казалось, что ближайшая же ночь решит этот вопрос.

Лунь была настолько счастлива, настолько ошарашена столь резким и крутым поворотом, что судьба Ксении и Глеба ее ни капли не интересовала. Ее мечта сбылась, Илья принадлежит ей, а она – ему, остального мира просто не существует.

Вдоволь нацеловав и наобнимав Лену в новом своем статусе, Вилин съездил домой за вещами. Их оказалось немного. Он взял самое необходимое – полотенца, средства гигиены, одежду, обувь, ноутбук и кипу своих рабочих бумаг. Переезд отмечали вечером за шампанским.

Девушка смотрела на этого мужчину, о котором недавно могла только мечтать. Сложение его, волосы, форма лица, рост, кожа, глаза – все виделось ей таким законченным, совершенным, родным, и весь Илья был таким полнокровным, раскрепощенным, притягательным. «Викинг, – думала она, смущалась и улыбалась сама себе, – викинг». И в этом слове было для нее тайное очарование.

Все в Илье приковывало взгляд Лены своей нынешней доступностью, новизной: и родинка на скуле, и волосы на руках, и красивые лунулы ногтей, и щетина, и то, как сгибаются фаланги длинных пальцев, и темные густые ресницы, и особенный блеск в глазах, и морщины на лице, и вены не запястьях. Теперь каждой мелочи на теле этого мужчины можно касаться, и не только касаться. Лена могла смотреть ему в глаза на расстоянии пары сантиметров и вовсю любоваться цветом радужки, наблюдать, как расширяется его зрачок, слышать его смех прямо над ухом, ощущать вибрацию в его груди, когда он говорит…

Мир Луни пришел в полную гармонию, в то время как мир Ксении разрушился окончательно и бесповоротно. На несчастии молодой брошенной женщины Лена воздвигала свой храм – большой, белый и сияющий, строился он на черной едкой золе из ненависти и отчаяния Ксении.

После посиделок Илья ушел в душ, а Лена по привычке убиралась на кухне и думала о том, что еще вот-вот – и наступит тот момент, когда все точки будут расставлены. Момент близости с Ильей. Ей не верилось, что это случится, но ноги у девушки слабели и подгибались. Лена поймала себя на мысли, что морально не готова к этому шагу. И сразу же испугалась, что это оттолкнет Илью.

Но Вилин оказался куда проницательнее, чем можно было предполагать. Выйдя из ванной в просторной белой футболке и простых серых трико, закидывая назад мокрые волосы, босой, дышащий полной грудью, ощущая себя совершенно свободным, мужчина прошел на кухню, выдвинул стул, сел и взглянул на Лену по-новому. Она глядела в пол и теребила в руках полотенце.

– Подойди-ка сюда, моя луна, – позвал Вилин и похлопал себя по ноге выше колена.

Лена смутилась, улыбнулась, подошла. Он усадил ее на себя, приобнял, начал покачивать, будто убаюкивал. Было уже поздно, Степа давно спал у себя.

– Остался у нас с тобой еще один нерешенный вопросик, – изменившимся голосом произнес Илья.

Лунь задрожала, как листик на ветру.

– Да, Илья…

– Вот я и хочу с тобою его обсудить. Прямо сейчас.

Лунь поняла, что не сможет. Просто не сможет. Ну не делается все это так быстро. Днем признался в любви, вечером переехал, ночью – в одну постель. Она не могла вот так. И надеялась, что Вилин поймет ее.

– Я все хорошо понимаю, – заговорил мужчина спокойно и уверенно. – И форсировать события мне самому не хочется, честно говоря. Не думай, что ты не нравишься мне или не возбуждаешь меня. С этим у меня, поверь, все в полном порядке, ты еще убедишься. Но физическая близость – вот так, сразу… Может, я и хочу этого, да не могу. Вот и вся проблема.

Лена выдохнула с облегчением, обняла Илью, поцеловала в высокий лоб.

– Господи, я думала, ты не поймешь меня. Я то же самое ощущаю. Это порог, который я еще не готова переступить.

– Тогда оставим все на волю случая.

– Пусть все произойдет естественным путем.

– Ты тоже боишься, что если мы сделаем этот шаг совсем скоро, то это будет будто бы…

– Фальшью. Будто по чьей-то указке, а не по собственному желанию.

– И это было бы ужасно…

– Я так этого боялась. Боялась, ты не поймешь меня…

– Моя Лунь. Я влюблен до безумия. Ты все еще думаешь и чувствуешь одинаково со мной, – в сердцах произнес Илья, шумно вздохнул и прижался к Лене.

Они оба не умели ложиться в постель с человеком сразу же, как сошлись. И неважно, как много времени они знали друг друга прежде. Их чувства было слишком возвышенны, чтобы макать в грязь. Их любовь воплощала собой восхищение друг другом и миром, который позволил им встретиться, и это восхищение не включало в себя цель удовлетворения плоти. Плотское было тайной, случайностью и второстепенным в подобных отношениях. Хотя Илья и Лунь, несомненно, привлекали друг друга. Но им требовалось время, чтобы тело пришло в равновесие с духом и потребовало своего. И вот тогда – тогда все будет на своих местах.

Узнав о том, что Илья и Лунь – съехались, а Илья подал на развод, Полина позабыла о всякой праведности и прямо в институте устроила бывшей подруге скандал, обвиняя ее во всех грехах и несчастьях рода человеческого. Лунь твердо держалась своей позиции и не поддавалась на провокации. Она и так слишком много выстрадала, чтобы сейчас терпеть обвинения в том, что она якобы хитростью и коварством увела мужчину из семьи и должна раскаиваться, проклинать себя, идти в церковь, растереть в порошок личное счастье во имя блага других.

– Ты бы лучше не разбрасывалась словами, зная ситуацию только с одной стороны, – грубо посоветовала она Полине.

Но рыжеволосая не желала ничего слышать. Она знала слабое место и давила на него, взывая к совести.

– Ты хоть понимаешь, что оставляешь мальчика без отца?

– Почему же сразу без отца? Я не запрещаю им видеться. Я вообще не командую в принципе, я не мужчина и не могу ему чего-то запрещать. Мы живем в одном городе, они могут видеться хоть каждый день, если Ксения не запретит.

– Ты поступаешь низко и подло, Лунь! Ты не понимаешь, что ты делаешь! Разрушая чужой брак, ты вредишь самой себе. Ты даже не замечаешь, в какой грязи изваляла себя! Ксения – святая женщина! Сколько лет она терпела выходки своего мужа! А после Наташи даже сумела простить его! Но только исчезла Наташа – вновь появилась ты! Какая-то напасть! Но ничего, Лунь, помяни мое слово: вы будете несчастливы вместе. За этим даже к бабке не ходи. Он пресытится и тобою тоже, как энергетический вампир, и вновь вернется в семью, зная, что его там примут.

Выслушав эту тираду, Лунь искренне засмеялась.

– Какие-то странные у тебя умозаключения, Полин. И смешные. А ты не заметила, что ради подруги юности Илья с женой не разводился? А если позволил себе сходить от нее налево, значит, такая у него жена была. Значит, давно ее не любит.

– Да он и тебя не любит!

– Ты всего лишь выдаешь желаемое за действительное. Нас с ним связывает нечто даже более прочное, чем чувства.

– И что же? – насмешливо вскинув брови, спросила Полина.

Она вся тряслась от злости, зато Лена была уравновешена, как никогда.

– Ты еще не поняла? Искусство. Творчество. Литература. Мечта.

– Бред. Полный бред. Это все – твои выдумки. И больше ничего.

– Можешь думать, что хочешь. Но, знаешь, я должна тебя поблагодарить. Именно ты притащила меня к ним домой в тот день. Это была твоя идея. Если бы не ты, ничего этого бы не случилось. Даже интрижки с Наташей не произошло бы. Потому что все это тесно связано причинно-следственными отношениями. Так что спасибо тебе за дядю, Полин. Он замечательный человек.

– Если бы я знала, какой гадюкой ты станешь, я бы ни за что не допустила вашего знакомства, – заявила Полина и ушла.

Лена была спокойна. Ей казалось, что эта беседа нисколько не тронула ее. Но внутренние страхи все же шевельнулись внутри нее, как полуживые черви. И ей стало не по себе. Конечно, Илья мог гулять от жены, сколько угодно. Но с ней-то подобного не случится. С нею Илья обрел долгожданную гармонию. Ведь так?..

Настоящей близостью для Ильи и Луни стал момент, когда мужчина прочитал текст, который девушка начала писать от муки безответного чувства. Это был большой кусок глубоко психологического романа о двух страдающих личностях, которые предназначены друг другу, но никогда не встретятся. В главных героях легко угадывались нынешние влюбленные, но по сюжету они даже не были знакомы, а только смутно ощущали наличие друг друга, однако их знакомству так и не суждено было произойти.

Внимательно дочитав существующие девять глав, Вилин был так потрясен, что не мог ничего выговорить, и в состоянии эйфории крепко прижимал к себе Лунь и целовал.

– Это потрясающе! – восклицал он. – Какой у тебя стиль, Лунь! Каждое слово как грубый мазок масляной краски. А в итоге получается такой точный, оригинальный узор. Не текст, а живопись. Как точно ты описываешь эмоции и тончайшие душевные сдвиги, которые, казалось бы, не поддаются словесному описанию! Все эти мелочи, незаметные обывателю, но именно из них в итоге и складывается наша жизнь. Какой у тебя замечательный стиль, Лунь. Нет, послушай, знаешь, будто бы Бальзак, Золя, Достоевский и Мопассан решили собраться вместе и написать книгу в соавторстве! У тебя большой потенциал. Прелестный слог. Ты планируешь это продолжать?

– Я не знаю. Вряд ли.

– Почему, Лунь? Почему?

– Для меня это – не конечная цель, а лишь проба пера. Я знаю, что могу больше, и всегда стремлюсь к большему. Но стоит мне перечитать что-то написанное, что-то, что еще накануне казалось мне безукоризненным, и я вижу, как это на самом деле убого. Как обидно, Илья, материальный текст оказывается слишком далек от идеального в моей голове. И так происходит постоянно. Это будто какое-то проклятие, замкнутый круг. Я знаю, что способна на большее. Но видеть результаты этой борьбы – мучительно. И еще одна вещь: мои сюжеты слабоваты, как по мне. Стиль, может быть, да, неплох. И на счет Золя и Достоевского ты угадал – я ими восхищаюсь и неосознанно стремлюсь к подражанию. Но идеи мои банальны до слез. Я мечтаю создать нечто монументальное. То, что встряхнет умы людей, оставит след в эпохе. Понимаешь меня? А получается только о человеческих отношениях, о жизни, о быте… И каждый раз я скатываюсь в эту яму. Должно быть, это так скучно!

– Я так не думаю, но тебе, как творцу, виднее. Ты очень самокритична, Лунь. Это и есть двигатель твоего перманентного развития. Прогресс твоих текстов очевиден и даже скачкообразен. Останавливаться нельзя.

– Остановки я не планирую. Илья, а ведь ты тоже упоминал какой-то текст, а? Помнишь? Ты привез его? Я хочу прочесть.

– Ладно, – смутился Вилин.

Он поднялся как-то неохотно, ушел, вернулся со стопкой листов А4, протянул Лене. Та увидела крупный, ровный и красивый почерк, каким могут писать только мужчины, в частности – инженеры или архитекторы. Лена взяла стопку.

– Это не совсем художественный текст, – предупредил Вилин, почесав за ухом. – Скорее это… план, скелет, синопсис того, что я хотел бы написать. Ты прочти. Потом обсудим.

– Побудешь со мной?

– Не думаю, что выдержу это. И не хочу тебя отвлекать.

На прощание Илья Алексеевич уколол Лену своей щетиной и провел пальцами по щеке. Выйдя из комнаты, он не знал, чем себя занять. Сейчас, отдав девушке рукопись, он почему-то волновался, как в первый раз. То, что он задумал, было ни больше ни меньше антиутопическим романом о будущем человечества. Идея пришла к нему внезапно, ослепила, как вспышка молнии, но и осветила собою четкую, контрастную картинку – первое представление о том, что писать, посланное будто бы свыше.

Вилина волновал задуманный им сюжет. Ему даже казалось, в нем есть то самое грандиозное, чего не хватало Луни, по ее словам. Мужчина вышел на улицу и решил пройтись, подышать свежим воздухом апреля. Возвратиться он не успел. Дочитав, Лена от нетерпения сама отправилась искать его. То, что она прочла, поразило ее до глубины души. Это было так непохоже на все написанное Ильей прежде, будто бы ему пришлось стать другим человеком, переродиться как писателю, чтобы придумать это. Лене хотелось многое сказать ему. И одна, главная мысль билась в ее пульсе. Эта же мысль уже пришла на ум Илье. Она и определила их дальнейшую жизнь.

– Знаешь, как я ощущаю себя сейчас? – задыхаясь, спросила Лена.

– Как?

– Как будто много лет назад потеряла очень важную вещь. И все время искала, искала, искала. И – тщетно. Читала книги, пыталась их писать – и не могла найти. А сейчас вот – нашла, понимаешь?! – и она взмахнула стопкой рукописи.

– Знаешь, о чем я подумал? Уверен, ты и сама успела догадаться, но все же позволь мне озвучить. У тебя есть стиль, слог, наблюдательность и усидчивость, у меня – генератор нетривиальных сюжетов. Почему бы нам с тобой не писать в соавторстве? Объединить свои умения. Попробовать создать что-то общее. М? Как те же Гонкуры или Стругацкие. Это будет квинтэссенцией нашего взаимного доверия… это будет…

– Апогей, – вымолвила Лунь.

– Именно! Апогей. Знаешь, я сейчас понял кое-что важное. Я понял, почему нас направили друг к другу, позволили нам познакомиться. Почему ты сдружилась с Полиной, и почему в тот день пошел дождь. Желание писать объединило нас с самого начала. Судьба столкнула нас, чтобы мы вместе творили, сошлись в одну силу, в единого писателя. Ведь мы вдохновляем, дополняем друг друга. Мы должны писать в соавторстве, Лунь. Вместе.

Девушка молчала. Слишком ошеломлена она была, чтобы отвечать. Эта неожиданная мысль поразила обоих своей рациональностью. Ведь это же так логично и естественно, как же оно раньше не пришло им в голову?

Так Илья и Лунь решили стать соавторами, сотрудниками, коллегами одного цеха. Это объединение действительно стало апогеем их отношений – дальше уже просто некуда было двигаться. Сила их чувства, творчества и таланта стала питательной почвой для совместного детища – первой книги, к написанию которой они тщательно начали готовиться.

Каждый вечер после ужина они заваривали крепкий кофе или чай, усаживались на диван, брали в руки синопсис, составленный Вилиным, читали его вслух по предложению, обсуждали каждую деталь, задавали друг другу бесчисленное множество вопросов, высказывали идеи.

– У меня иногда ощущение, что мы пишем докторскую, – говорил Илья, попивая кофе. – Даже голова пульсирует.

– Кста-ати! – щелкала пальцами Лена. – Гениальное замечание. Нам нужно составить список научной литературы к обязательному прочтению. Разделим на двоих. Раз уж мы собрались писать антиутопию с научно-фантастическим уклоном, то должны быть подкованы во многих соответствующих областях. Думаю, ты понимаешь, какие преимущества это даст.

– Хочешь изучать учебники по физике и робототехнике? – поднял бровь Илья. Такого заявления от гуманитария он не ожидал услышать.

– Да почему нет?! Если мы хоть что-то поймем и сумеем применить в тексте, это же будет просто восхитительно! Я имею в виду, знаешь, не превращать роман в научный справочник, а вот именно чтобы все было на своем месте: кесарю – кесарево, богу – божье. Чтобы мы разбирались в том, что пишем, давали обоснование, правдоподобие. Естественно-научная подкованность откроет нам новые горизонты сюжетных коллизий, вот увидишь.

Лунь говорила воодушевленно, громко, и ей хотелось трясти Илью за плечи.

– В таком случае мы должны изучить основные труды еще и по химии, социологии, психологии, даже биологии, в частности – анатомии.

– Разве это – не прекрасно? Именно так и нужно готовиться к созданию книги. Твоя идея – не так проста в плане воплощения. Нам нужно тщательно подготовиться, чтобы раскрыть ее максимально глубоко. Набросать в котел все ингредиенты, поджечь огонь, и уж потом – варить.

Вилин быстро проникся энтузиазмом Лены. Глаза обоих горели одинаковым безумием. В предвкушении результата началась первая стадия разработки будущего романа.

Они забыли, зачем и почему делают все это столь безоглядно, и просто отдались самому акту творения. Идентичным образом проходил каждый вечер и кусок ночи, пока оба не выбивались из сил от напряженного интеллектуального труда. Лишь тогда они, стукаясь разбухшими головами над листами с записями, откладывали все и шли спать. Перед сном, отключаясь, успевали перекинуться еще парой расплывчатых фраз (которые наутро даже не могли вспомнить) и засыпали в объятиях друг друга.

А утром – вместе ехали на работу и снова обсуждали будущий роман. Вилин все-таки устроил Лену в свое агентство и теперь ни разу не брал работу на дом.

По пути на работу, на обеденном перерыве и по пути с работы они говорили о главных действующих лицах, их характерах, основных сюжетных поворотах, особенностях композиции, идеологических принципах будущего текста, который уже виднелся на горизонте как гигантский полупрозрачный призрак, сотканный из мыслей и идей.

Они и сами не заметили, что будущий роман стал их жизнью, пропитал собою их быт, и они уже не могли говорить о чем-то ином, кроме этого массивного призрака, постепенно обретающего плоть. Он завладел их умами безвозвратно, он стал их смыслом. И от этого Илья и Лунь были счастливы еще более.

Вопрос об имени первого совместного детища все чаще становился ребром между ними и вызывал неизбежные споры.

– «Война трех»!

– «Будущее»!

– Нет, просто – «Война»!

– Банально!

– А что тогда?

– Ну – предлагай!

– «Противостояние»!

– «Новая раса»!

– Чушь! Первый антиутопический роман-эпопея! Ты понимаешь, какое это огромное значение для литературного процесса? Название должно быть броским! И при этом – монументальным. И еще – символизировать глубину идеи.

– Ничего не подходит…

И они бились, как рыба об лед, но эта беспомощность доставляла им удовольствие, ибо в споре, как заметил мудрец, рождается истина. А они спорили, и значит, истина была на подходе. Два талантливых, умных, начитанных человека отдавали разработке будущего текста самое лучшее, что в них было.

Когда мы долгое время видим перед собой добродушного и безобидного мужчину, мы даже представить себе не можем, что внутри него все равно сидит зверь. И когда этот зверь вдруг выглядывает из своей темной норы, оскалив клыки, мы пугаемся, хотя и знали всегда, что он – там.

То же самое произошло с Лунь. Спустя некоторое время в одном из очередных споров о названии романа Вилин так воспламенился, что почувствовал возбуждение. Да, именно то возбуждение, не умственное. И тогда он, поддавшись внезапному порыву, схватил Лену как-то по-новому (она это сразу поняла), издал горловой звук и толкнул ее не диван. Все происходило глубокой ночью, когда Степа давно и крепко спал, и девушка сразу догадалась, к чему идет дело. И вдруг – ощутила в себе полную готовность к этому шагу, переходу на новый уровень. Они с Ильей так плотно занялись романом, что напрочь забыли о проблеме половой близости. А теперь оказалось, что и проблемы никакой на самом деле нет.

Иными словами, Лунь подскочила к Вилину и сорвала с него рубашку. Мужчина отозвался на эти действия ярым энтузиазмом. Первый порочный поцелуй расцвел на губах влюбленных. И это была самая долгая ночь, которую обоим довелось бодрствовать столь приятным образом.

Глава 24. Луна и демиург

The devil grins from ear to ear

when he sees the hand he's dealt us

Points at your flaming hair,

and then we're playing hide and seek

I can't breathe easy here,

less our trail's gone cold behind us

Till' in the john mirror you stare

at yourself grown old and weak

Poets Of The Fall – «Late goodbye»

Проснувшись утром, и Лена, и Илья первые несколько секунд не знали, как себя вести. Но естественная улыбка озарила их лица, и два обнаженных тела прижались друг к другу под одеялом. Волосатой рукой Вилин подтянул девушку к себе и поцеловал растрепанные волосы.

– Господи, Лунь, что это вообще было?.. – на выдохе спросил он, имея в виду их ночное безумие.

– Хотела то же самое спросить у тебя.

– Я сам не понял, что на меня нашло. Я просто кричал на тебя, уверенный, что моя версия – лучше, а ты была не согласна, и я так разозлился, что… почувствовал вдруг, что страшно хочу тебя.

Лена зарделась, ей стало жарко. В голове сменяли друг дружку откровенные ночные картинки – одна за другой, одна за другой… Будто все это случилось не с ними, а с кем-то, за кем они подсматривали в дверную щелку.

– Не верится, что это было.

– Не верится тебе? – лукаво переспросил Илья. – Посмотрим, что ты скажешь сегодня ночью. Ох, Лунь, ты все еще смущаешься? Какая же ты… Знаешь, как это было?.. Невыразимо. Мне не с чем даже и сравнить. Никогда такого со мною раньше…

– И со мною тоже… И еще – я жуть как не выспалась.

– Это только начало, – многообещающе протянул Вилин.

Они оделись и как ни в чем не бывало стали собираться на работу. И каждое движение их, слово, мысль – теперь сопровождались новым воспоминанием и предвкушением. Они перешли на новый уровень, и между ними поселилась приятная, теплая и сладкая тайна, известная только им. Эта тайна давала им повод лукаво переглядываться на работе, прикусывать губу, незаметно прикасаться друг к другу, пока никто не видит.

Илья и Лунь обрели счастье и в быту, и в творчестве, и в постели. Лене все еще слабо верилось в происходящее. И если это сон, – думала она, – то пусть он никогда не кончается. Илья Алексеевич уже не мог представить своей жизни без Лены и все время думал об этом.

Они планировали переехать пусть не в ближайшем, но в будущем. Продать этот старый домик и переехать. У Вилина были кое-какие сбережения, плюс оба теперь откладывали по чуть-чуть. Но была одна проблема, большая такая проблема. Дом принадлежал Валентине – матери Лены.

– Слушай, луна моя, твою маму все же нужно положить лечиться.

– Иль, – это она его так называла – Иль, – неизвестно, где ее искать. Да и она не согласится, я знаю ее. Насильно никто не заставит.

– Если она продолжит пить, то, сама понимаешь… В общем, это настанет. И что тогда? Завещания она не оставит наверняка. Вы со Степой можете остаться без жилья. Нет, этот вопрос нужно как-то решать. Надо наладить с ней отношения. Поговорить о доме. Худой мир лучше доброй ссоры.

– Даже если она чудесным образом согласится лечиться, то, вылечившись, характера своего не изменит. Скорее она перепишет дом на кого-то из своих собутыльников, чем на меня.

– Почему так, Лунь?

– Видишь ли, у нас всегда были сложные отношения. Мы не любили друг друга. Я терпеть не могла ее, а она – меня. Крепкие взаимные чувства. Она любила только гулять и пить. Свободная жизнь без обязанностей. Пьянки. Мужчины. Эта любовь к развязной жизни и привела ее к алкоголизму, а не наоборот. Она взрослый человек и живет так, как ей хочется.

– Ладно, луна. Время все расставит на свои места. Мне все равно, где жить, главное, с тобою. В тесноте, да не в обиде. Здесь уютно и чисто благодаря тебе. Даже такую халупу ты сумела превратить в милый домик. Своей женской заботливой рукой, – Вилин прижался губами к ладони девушки. – Пойми, я хочу лучшего для нас всех. В особенности для Степы и…

– И?..

– Конечно. А ты не думала об этом?

– О чем это?

– О том, что я хочу от тебя ребенка. И тянуть с этим не собираюсь. Так, на заметку. Ты же понимаешь, если еще один ребенок – жить здесь уже не представляется возможным.

– Иль!

– Что – Иль? Сказал так, значит, так будет.

– Ну, Иль, прошу, давай обсудим это в другой раз. Сейчас мы должны вкладывать все свои силы в нашего литературного первенца. Я придумала. Поговорим об этом сразу же, как ты разведешься.

– Хитрая ты, Лунь. Ну, хорошо. Пока что оставим все, как есть. Знаешь, что?

– Удиви.

– Обожаю тебя.

Наступил май. С подготовкой к написанию книги пришлось повременить и посвящать свободное время предстоящим госэкзаменам и защите дипломной работы. Вилин не занимался книгой сам. Пока Лена тонула в горах учебников, конспектов, лекций и шпаргалок, он помогал ей, чем мог: наводил уборку в доме вместе со Степой, готовил, ходил по магазинам. Лунь понимала, что в такой период сама бы точно не справилась.

– Я бы не вынесла все это без твоей заботы, Иль. Спасибо.

– Лишь бы тебе было легче.

Он брал выходной, чтобы присутствовать на защите дипломной работы. Кроме него там были несколько родителей. И Вилин вдруг понял, что и сам выглядит либо как отец кого-то из студентов, либо как дядя. И он улыбнулся и сжал Ленину руку. Однокурсницы косились с подозрением. В особенности – Кристина и Вика. Всех, в том числе преподавателей, горячо мучил простой вопрос: кем приходится Лене Луневой этот потрясающе красивый мужчина? И почему раньше они его никогда не видели? Находящаяся в этом же помещении Полина скрипела зубами от такой наглости и старалась не смотреть на дядю и бывшую подругу.

В начале июня все учебные нервозности, наконец, закончились. Лена получила диплом филолога-бакалавра и могла быть совершенно свободной. Илья позаботился о том, чтобы в агентстве девушка перешла из статуса стажера в статус полноценного штатного работника. Так Лунь стала помощником редактора и проверяла статьи (в том числе и статьи Ильи) на наличие всякого рода ошибок. Такая работа нравилась ей, хоть и отнимала много сил. Но в глубине души она все еще лелеяла свою главную в жизни мечту – стать писателем. И именно этим зарабатывать себе на жизнь. Вместе с Вилиным, разумеется.

В середине лета Илья и Лунь закончили свою естественно-научную подготовку и приступили к совместному написанию книги, все еще не придумав ей названия. Соавторство укрепило их союз. Сам процесс творения вдвоем, без заглядывания наперед и оценки будущей выгоды, приносил обоим счастье.

Время от времени Илье названивала Ксения. Молодая женщина то умоляла его вернуться в семью, то осыпала угрозами и проклятиями, обещая, что запретит видеться с сыном. С завидным терпением Вилин выслушивал все это, ни с чем не споря, и раз за разом, избегая ссоры, старался объяснить Ксении, что между ними все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО кончено, то есть – все, навсегда, точно, бесповоротно. Он не вернется к ней, ничего не будет, как прежде, он любит Лунь, он счастлив с нею.

Но Ксения ничего не хотела понимать. Едва заслышав слово «Лунь», она впадала в ярость и истерила. Лена слышала, как она кричит в трубку, обзывает ее. Громкая связь не была включена, но Лена все равно слышала. В такие моменты Илья смотрел на нее виновато. Девушка понимала: он терпит все это ради встреч с Глебом.

Звонки и угрозы Ксении не могли испортить им счастья. Если тучи и затягивают небо, то не навсегда. Рано или поздно они все равно рассеются, а за ними проступит солнце – вечное, большое, монументальное. Наличие туч не может отменить солнца. Оно может лишь ненадолго закрыть его. Точно так же происходило и со звонками Ксении. От них, казалось, только крепла связь между соавторами-любовниками.

Вилин прекрасно понимал, что влюбился, словно мальчик, однако детской ветрености и непостоянства не было в его нынешнем чувстве. Он души не чаял в Луни. И иногда продолжал рефлексировать на эту тему. Она была ему никем. Стала – знакомой. Затем – близкой по духу. Затем – почти дочерью. Кем она стала ему потом? Был промежуточный период. Муза. Вдохновительница. И вот теперь – он обладает ею, как женщиной. Свои ощущения от этого Вилин не променял бы ни на что в жизни.

Пока дело о разводе было на рассмотрении, Илья три раза в неделю забирал сына к себе. Глеб не разговаривал с Леной. Мать строго-настрого запрещала ему это. И даже уговоры отца не помогали. Мальчик явно был запуган.

– Печально, что он стал жертвой психологического давления Ксении, – шептала Лена, обнимая Илью перед сном. – Наверняка дома она долго и тщательно расспрашивает Глеба, как он провел здесь время, что делал, чем его кормили; заставляет вспоминать все подробности увиденного и сказанного… Как это ужасно. И в этом виновата я.

– Нет, Лунь. В этом виноват я, – вздыхал Илья и покрепче обнимал ее, а сам дышал ее волосами. – Но я готов нести ответственность за свои решения. О поступках я не сожалею. Всевстанет на свои места. Я люблю его и не позволю делать из него шпиона.

Между тем, встреча за встречей, а Глеб и Степа по-детски непосредственно и легко нашли общий язык. Брат Луни был гораздо старше сына Ильи, но это не мешало им ладить. Немного позднее именно из-за этой дружбы Глеб начал нормально относиться к Лене. Войдя в дом, он вдруг замялся в дверях, увидев новую подругу своего отца, из-за которой плачет мама, и, вместо того чтобы молча пройти мимо, сказал:

– Здравствуйте, тетя Лунь.

Лена так удивилась, что только и смогла округлить глаза. Она слишком привыкла, что мальчик предпочитает ее игнорировать, и заставила себя относиться к этому с пониманием.

– Привет, Глебка.

– Простите, что не разговаривал с Вами.

– Да что ты, что ты, Глебушка, все хорошо.

– Я пойду к Степе.

– Конечно, иди. Вам что-нибудь приготовить?

– Да нет, не надо! – улыбнулся мальчик и побежал в заветную комнату.

Илья и Лунь уставились друг на друга с одинаково недоумевающими лицами.

– Это что такое было?

– Я думала, это ты с ним поговорил.

– В том и дело, что нет!

– Все налаживается… – выдохнула Лунь.

Вилин подошел к ней и обнял, прижал ее голову к своей груди. Так привычно. Он обожал это делать.

– А ведь действительно.

– Ты узнал?

– Да. Через месяц все состоится.

– Замечательно. Просто замечательно. Никогда так не радовалась чьему-то разводу.

– Ты не поверишь, но я тоже. Слушай, я тут придумал кое-что.

– Неужели? Очередное название роману?

– А как ты хотела? Пора бы задуматься над этим.

– Ну и что ты придумал?

– Так как основная идея вяжется с взаимоуничтожением, то почему бы не «Аннигиляция»?

– «Аннигиляция»? Хм. Хм. А это не так плохо, как все то, что ты прежде придумывал… – пошутила Лена, и Вилин сразу же сжал ее до хруста костей.

– Потише, Илья Алексеевич. Вы меня сломаете.

– Ну-у-у, я бы с этим поспорил. Что-то по ночам бывает и жестче, а Вы все еще не сломались, Лунь.

Мужчина посмеивался у Лены над головой. И девушке вдруг стало так хорошо. Оттого, что Глеб поздоровался с нею. Оттого, что через месяц Илья разведется с Ксенией, и все будет кончено. Оттого, что мужчина ее мечты – рядом. Оттого, что они вместе творят. И Лене захотелось плакать. Она шмыгнула носом.

– Чего это ты там, а?

– Ничего. Просто… люблю тебя, Иль.

Не было никого счастливее, чем эти двое. Несмотря ни на что.

Однако жизнь наша славится тем, что в ней ничего никогда не может идти так гладко, как хотелось бы. Заседание перенесли на неделю. Затем – еще на неделю. Кто-то явно повлиял на это. Супругам якобы давали время на обдумывание и примирение. Даже брат Ксении – отец Полины, священник, связался с Ильей и договорился встретиться. Видимо, Ксения обратилась к нему за помощью. Лену это разозлило, но виду она не подала и отпустила Илью. Пока его не было, девушка переживала. Она прекрасно помнила, как замечательно подвешен язык о Полиного отца, как убедителен он порой бывает в своих суждениях. Такие, как он, способны влиять на людей, прикрываясь желанием направить на путь истинный. А что, если он убедит Илью вернуться в семью? Что же будет тогда?..

Лена извела себя вопросами и не на шутку разволновалась. Вилин приехал домой через час с копейками. Видимо, отец Полины долго его обрабатывал. Мужчина выглядел слегка смущенным, и Лене стало не по себе. Сердце замерло у нее в груди, она подалась вперед. Что скажет Илья? Как поведет себя?

– Ну, где же моя луна? Отчего не освещает мне путь? Отчего не встречает меня? – мужчина остановился, развел длинные руки в стороны, склонил голову набок.

Лена выдохнула и кинулась к Вилину.

– Переживала, – догадался он.

– Еще как. А вдруг бы он тебя…

– Что? Думаешь, он мог меня переубедить? Заставить разлюбить тебя? Или заставить вернуться к женщине, к которой я остыл? – в голосе Ильи послышались металлические призвуки.

Лена спрятала лицо у него на груди.

– А ну-ка, на меня взгляни. Я не хочу, чтобы ты даже в мыслях такое допускала. Понятно тебе?

– Да.

– Замечательно.

– Почему ты злишься? Я всего лишь боюсь потерять тебя.

– Потому что я тебе трудно достался?

Лена взглянула на него с опаской.

– К чему ты клонишь?

– Ни к чему, Лунь.

– Что он тебе наговорил?

– Всякой чуши…

– Скажи.

– Говорит, что ты… все подстроила. Специально. Что у тебя, как бы это сказать, был план. Изначально. Так сказать, стратегия. Как увести меня из семьи. И все это вышло не так естественно, как мне кажется.

У Лены закружилась голова.

– Как он еще не сказал тебе, что я тебя приворожила. Волосы твои достала и к ведьме ходила… или я сама – ведьма.

Она вырвалась из объятий Вилина, отошла, скрестила руки на груди. Отчего-то правда всегда обижает нас больше всего.

– Лунь, постой.

– Нет, не трогай меня.

– Что значит не трогай? Ты так говоришь, как будто…

– Будто думаю, что ты поверил ему?!

– Но я не поверил ему.

– Тебе так кажется…

– Откуда ты знаешь?

– Потому что вся эта ситуация… вся эта ситуация до смерти тривиальна! Боже, как ты не видишь, не понимаешь – меня мучает совесть за то, что я сделала! Старо как мир! Приходит женщина со стороны и уводит из семьи! А там – жена и ребенок! И как быть им? Как быть? Как быть – мне, с таким грузом, Илья? Каково мне сейчас слушать подобное? Будто бы я, такая злодейка, увидев тебя в первый же день, начала строить планы, как бы нагадить твоим близким, а тебя – завлечь! Будто бы я выискала твою подругу детства и заставила приехать сюда, чтобы у вас с нею наметился роман, а потом ты понял, что разлюбил жену и…

– Луна, постой…

– Нет! Дослушай! Ты должен это знать! Я ведь всего лишь хотела быть счастливой. Хотя бы раз в жизни. Ты сам знаешь, как я живу. Ты сам все видел до последней подробности. Что хорошего было в моей жизни ДО тебя? НИЧЕГО! А когда я поняла, какой ты… я же всего лишь влюбилась! Как я могла управлять этим? Ведь если я влюбилась, разве это преступление? Если мне было легко, будто я лечу, когда я видела тебя, общалась с тобой, слышала твой смех – разве я планировала это? Могла ли это отменить, придумать? НЕТ! Я просто полюбила тебя всем сердцем. Иль. Какой вздор. Я ни в чем не виновата. Я претерпела много боли, осознав свои чувства. Я тонула в океане безнадежности, бессилия, беспомощности. Знала – моим ты никогда не станешь. Ничего я не переживала так тяжело, как осознание твоей недоступности. Единственной мечтой моей жизни стало то, чтобы ты вдруг полюбил меня! Единственной, слышишь! Не злодейка я, не злодейка!!! И не стерва, которая уводит мужей, поманив пальцем, ради забавы или самоутверждения! Я полюбила тебя – и ничего не могла с этим уже поделать! Ничего! А если бы и могла, то сделала бы. Потому что мне стыдно, что ради меня ты бросаешь свою семью, Иль! Но разве любовь – это зло?! Взаимные чувства – зло? Оказалось, что да!

– Лунь, пожалуйста, прекрати все это говорить. Я не могу вынести твои слезы. Не надо. Успокойся…

Вилин, напуганный тем, как кричала Лена, подбежал к ней, схватил и не отпускал, пока она не успокоилась. Мгновенно он позабыл обо всем, что говорил ему отец Полины. А говорил он вполне убедительные вещи. Но все же Илья Алексеевич понимал, что его чувство к Луни даже на йоту не изменилось, не померкло. Он все так же обожал ее, до потери памяти. И ему тоже было невдомек, почему так бывает в жизни, что, испытывая чувства, управлять которыми мы не можем, мы причиняем кому-то зло. Раздумья на эту тему причиняли Илье скребущую боль. Он представлял лицо сына. Нельзя было сравнивать их ценность между собой. Лунь или Глеб. Глеб или Лунь. Ведь, если он находится здесь, живет с Лунь, значит, он уже сделал свой выбор?.. Верен ли этот выбор? Вот, что мучило его не меньше, чем девушку.

Глава 25. Детство и смерть

Итак, столкнулись свиты обеих королев,

И тут хозяйка гостье, от злобы побелев,

Надменно приказала не преграждать пути:

"Пускай супруга ленника даст госпоже пройти".

Разгневанно Кримхильда воскликнула в ответ:

"Молчи! Твое злоречье тебе самой во вред.

Как саном королевским кичиться может та,

Кто подданным своим была в наложницы взята?"

"Кого же ты, Кримхильда, наложницей зовешь?" –

"Тебя, и ты не смеешь сказать, что это ложь.

Впервые насладился твоею красотой

Не Гунтер, твой законный муж, а милый Зигфрид мой.

Ужель тебе рассудок в ту ночь не подсказал,

Что, к хитрости прибегнув, возлег с тобой вассал?

Уймись и грех свой тайный не ставь себе в заслугу".

Брюнхильда ей: "Твои слова я передам супругу".

"Изволь! Ты не уронишь меня во мненье брата.

Сама ты возгордилась, сама и виновата.

Коль подданной своею ты смела счесть меня,

Меж нами больше дружбы нет с сегодняшнего дня".

Заплакала Брюнхильда, и первой, перед ней,

Вошла в собор Кримхильда со свитою своей.

Вот так вражда меж ними и началась с тех пор,

И помутнел от горьких слез у многих ясный взор.

«Песнь о Нибелунгах», Средневековый эпос

Наконец, спустя почти два месяца Илья Алексеевич и Ксения развелись. На бракоразводном процессе присутствовали и Лунь, и Полина. Бывшая жена не плакала, но выглядела изможденной. Ей не верилось, что она проиграла эту войну, ведь она так привыкла выигрывать. Любыми способами. Но в этот раз что-то пошло не так.

Ксения не знала, продолжает ли она любить Илью или борется за него из тщеславных побуждений. Но она заставляла себя думать, что причина в первом. Так легче было играть свою роль. Самовнушение – великая сила. И Ксения вскоре сама поверила в то, что жить не может без мужчины, которого безвозвратно потеряла. Она готова была простить его и принять, вот только он не собирался извиняться и возвращаться. И это приводило Ксению в болезненный ступор. В таком состоянии она и находилась в течение всего процесса.

Лунь ощущала, как ее присутствие влияет на бывшую жену. Эта женщина действительно страдала, и Лене стало жаль ее. Но ничего не поделать: сердце, душа и ум Ильи лежат к другому человеку, и этого ничем не исправить. Жалостью и сочувствием не помочь, да и Ксения не оценит подобного со стороны той, кто разрушил ее семью.

Лунь думала, что сумеет поговорить с Ксенией после процесса, хоть и понимала, что это глупо, и ей нечего будет сказать. Но безумная мысль толкнула ее вперед, когда бывшая жена оказалась поблизости. Они обе направлялись к выходу в неплотной группе людей и почти столкнулись. Женщина гордо вскинула голову и не удостоила Лунь даже словом. Девушка же, наоборот, покорно опустила голову, отошла в сторону и позволила Ксении пройти.

Все. Развод состоялся. И несколько часов стыда за самих себя закончились для Ильи и Лунь. Они оба стали свободны. И взгляды окружающих больше не имели права их осуждать. Их отношения ратифицировали законом.

Насущным стал вопрос проживания. Дом, где жили они, все еще принадлежал Валентине. Дом, где жили Ксения с сыном, принадлежал Илье, но он махнул на него рукой: «Пусть живут. Не стану же я отнимать у них жилье ради нас?» Лунь не была против такого расклада. И тут неожиданно заявилась мать.

Валентина выглядела трезвой, но довольно потрепанной. Уговорами ее усадили за стол, чтобы все обсудить. Нельзя было упускать столь подходящий момент.

– Где ты сейчас живешь? – спросила Лена, чтобы завязать разговор.

– Так, у одного мужчины, – без энтузиазма ответила женщина.

– Тот, который Артур Дмитриевич?

– Нет. Другой. Это неважно.

«Очередной собутыльник», – поняла Лена и переглянулась с Ильей.

– Я вообще-то пришла, чтобы Степу увидеть, а не на вас, голубков, любоваться.

– Степы нет дома.

– А куда вы его дели?

– Мы? Причем тут мы? Он в школе, на секции по баскетболу. Уже несколько лет ходит туда. Неужели вдруг решила заинтересоваться его жизнью? Тебя ожидает много сюрпризов.

– А я думала, вы его сбагрили кому-нибудь, а сами тут живете припеваючи, в моем доме, – ядовито ответила мать.

– Это было бы слишком в твоем духе. Я бы никогда не поступила так с родным братом. По себе людей не судят, мама.

Илья был поражен тем, как они между собой похожи. Особенно когда хмурились и сжимали губы в полоску, будто лезвие бритвы. Разрез глаз был совершенно одинаковый, цвет – тоже. Даже блестели они точно так же. Лунь была копией Валентины.

Женщина тем временем посмотрела на Илью с хитрым прищуром. Трезвая она была абсолютно иная.

– А ты чего это, мужик, здесь живешь? Ты хоть знаешь, кому этот дом принадлежит? К рукам прибрать его хочешь, а? У тебя своего, что ли, нету? Чего ты тут забыл? Раз она тебе так нужна, забирай ее да проваливайте оба отсюда.

– У меня есть свой дом. Гораздо лучше этого, – не удержался Вилин. – И если бы я мог, я бы давно забрал туда Ваших детей. Обоих. Но там живет мой сын и бывшая жена.

– О-о, замечательно. Вот оно как! – Валентина засмеялась, запрокинув голову. – А ты, доча, не промах, конечно. Молодец. Значит, любовницей успела побывать, м? Из семьи увела? Не стыдно тебе? Или как оно все у вас сложилось? Погоди-ка! Ты! Мужик! Я тебя помню. Точно. Это же ты меня тогда прогнал, да? И еще какой-то придурок. Из моего дома, а? Нормально? Может, мне обратиться, куда следует?

– А может, следует сначала вспомнить о своих детях и родительской ответственности? – устрашающе прорычал Вилин, привставая. Грозный его голос сдул спесь с Валентины. – Сколько можно пить и пропадать где-то? Вы видели себя? На кого Вы похожи! У Вас есть дети! Один из них – несовершеннолетний! Неужели Вам не хочется вернуться к прежней жизни? Жить, как белый человек, а не как бомж. Неужели нет желания вернуть себе простой человеческий быт? Мы могли бы помочь Вам, помочь во всем. Если бы Вы только сами захотели.

Женщина еще несколько мгновений смотрела на Вилина заинтересованно, словно бы с пониманием, а затем прыснула смехом.

– Ты шутишь, что ли, мужик? Не от хорошей жизни я запила. Мне не к чему возвращаться. Алкоголь – моя единственная радость.

– Вам это только кажется, поверьте. Я знаю. Я тоже пил одно время… Душу лечил. Когда потерял себя. И было тяжело. Очень. Но радость – она в другом. Алкоголь отнимает ее, а не дарит.

– А ты что, собрался отправить меня лечиться? А? И хату мою под шумок заиметь? А ты – вместе с ним, да? Здорово вы придумали. Договоритесь там с врачом, он мне вколет чего-нибудь, и моей рукой дарственную подпишете? Знаю я, как это все делают. Только вот я хитрее вас буду. Дом я вам не отдам. А захочу – вообще продам, и вы отсюда пойдете на все четыре стороны! – злорадствовала мать, чуть ли не кривляясь.

Лунь поднялась над столом. Веко у нее подрагивало. Валентина и Илья подняли на нее головы.

– Пришла Степу проведать? – процедила девушка, и в конце каждой фразы ей так хотелось прибавить обращение вроде «сука» или «мразь», но при Илье она не стала. – Любишь его, типа, да? Любишь сыночка? Ой, вы только посмотрите на нее! Возвращение блудной матери! Раскаяние грешника! Актриса! А мне вот надоело тебя прикрывать все эти годы! Я пойду в органы опеки и добьюсь, чтобы тебя лишили родительских прав! Сильно стараться не нужно будет. А Степа останется с нами, и я позабочусь о том, чтобы ты его больше никогда не увидела. Знаешь, я уверена, он даже не расстроится. Ведь он ненавидит тебя за все, что ты делаешь. Ты разрушила детство мне – разрушаешь и ему!

– Гадина!

Валентина бросилась на дочь, вытянув руки и оскалившись. Лунь вздрогнула, отшатнулась. Илья ловко перехватил женщину, не позволив и пальцем коснуться девушки. Скорости его реакции можно было только позавидовать.

– Пусти меня, урод! – вырывалась мать. – Никогда тебя не любила, гадина!

– Я это знаю, – спокойно ответила Лунь. – Я это всегда знала. И не думай, что сумеешь меня этим удивить или обидеть. Я тебя тоже никогда не любила, – девушка развела руками и попыталась улыбнуться. Ей стало гораздо легче оттого, что она высказала это вслух.

– Ты такое же ничтожество, как и твой отец, – плюнула Валентина, вырвалась и отошла к двери. Вилин встал так, чтобы Лена оказалась за его спиной.

– Я его даже не знаю, потому что он не сумел тебя вынести и сбежал, – бросила Лунь.

– Этого дома вам не видать, – завила мать на прощание и скрылась.

Вилин повернулся и поддержал девушку, которая, казалось, еле стоит на ногах.

– Ты как?

Лена держала у лица дрожащие ладони. Пальцы ходили ходуном.

– И т-так – было всегда, – заговорила она, будто у нее во рту было что-то большое и обжигающе холодное, и язык шевелился еле-еле, и немели десны. – Так. Было. Всегда. Она меня. Не. На. Ви. Де. Ла. Все детство твердила мне это! И я сама себя за это ненавидела! Я думала: что я за дочь, раз меня не любит родная мать, а отец вообще бросил? А оказывается, столько лет спустя я это понимаю, оказывается, дело было вовсе не во мне, дело было в ней! Она считала, что отец бросил ее из-за меня. И всю жизнь ей портила я, я – кирпич на шее, ребенок! Думаешь, мы ей нужны? Ладно я, со мною ясно. Думаешь, ей нужен Степа? Да никто ей не нужен. Если бы мы оба просто пропали, она бы быстро о нас забыла. Даже обрадовалась. Она – конченая эгоистка.

Полчаса Вилин успокаивал Лену. У девушки случилось сильное нервное потрясение, и выйти из этого состояния судорог и холода во рту было не так просто. Илья Алексеевич был шокирован произошедшим. Почему у такой девушки – умной, доброй, заботливой, способной на настоящие чувства – такая мать и такая судьба? Жизнь слишком несправедлива.

А через неделю стало известно, что Валентина скончалась от внезапного инсульта. Мужик, у которого она жила, всячески открещивался от знакомства с покойной и вообще любой причастности к произошедшему. Илье и Луни пришлось хоронить ее за свой счет. Все кончилось быстро – на похороны некому было приходить.

Несмотря на свои сложные отношения с матерью, Лунь тяжело перенесла эту потерю. Она не плакала, но постоянно была будто не в себе, ее разум блуждал в лабиринтах воспоминаний и не мог найти обратной дороги. Илья видел и понимал, что все-таки Лена любила мать, и этот диссонанс его удивлял.

Они уже достаточно пожили вместе, чтобы Вилин выслушал множество историй из детства девушки. И тот случай, когда Лунь подралась в институте, был известен ему. Она пришла в ярость, когда кто-то оскорбил ее мать, прекрасно зная, что та заслуживает этих оскорблений. Как это объяснить? Лена всегда боялась и ненавидела мать. Так почему ей так тяжело далась весть о ее смерти? Почему по ночам она стала спать неспокойно, нашептывая что-то невнятное? Это приводило Илью в ступор, но он всеми силами старался облегчить ее горе, постоянно был рядом. Лунь стала задумчива и молчалива. Работу над романом пришлось приостановить.

Как-то раз они ехали в школу после работы, чтобы забрать Степу, и Лена вдруг спросила, повернув голову:

– Иль, я говорю по ночам?

Вилин на миг оторвал взгляд от дороги. Лицо Луни было обращено к нему и, казалось, не выражало никаких эмоций. Но это лишь казалось.

– Луна, я беспокоюсь о…

– Говорю, да?

– Да.

– Почему ты не рассказывал мне?

– Не знаю. Зачем? Ты и так плохо спишь. Тебе тяжело.

– Что я говорю?

Вилин вздохнул.

– Скажи, Иль, пожалуйста.

– Почему ты вдруг спросила об этом?

– Мне снится мама. И она говорит, что я виновата в ее смерти. И это правда, Иль. Я виновата…

– Какие глупости, Лунь! Прекрати! Зачем ты обвиняешь себя? Причем здесь ты?

– Я была хреновой дочерью. Я ее не любила. И поэтому она умерла.

– А она была хорошей матерью? Любила тебя? Говорят, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Но полная пословица гласит: либо хорошо, либо ничего, кроме правды. Она была тебе и Степе ужасной матерью. Пока она была жива, тебе не приходилось в этом сомневаться. Не морочь себе голову. Она умерла не от того, что ты не любишь ее, а от злоупотребления спиртным. И это – врачебный факт.

– Ты не понимаешь, Илья! Я могла бы заставить ее бросить пить, насильно отправить лечиться. Она ведь была уже как наркоман. Надо было идти напролом. А я отступила, увидев первую же преграду – ее ожидаемую агрессию. Надо было настаивать. Я могла ее спасти. Но махнула рукой. Это все из-за меня.

– Лунь, это притянуто за уши. Не ты ли мне говорила, что она взрослый человек и сама сделала свой выбор?

– Знаешь, сколько раз за все эти годы я мечтала, чтобы она сдохла? –девушка повысила голос, словно хотела закричать на саму себя.

– Лунь…

– Очень, очень много. Ты и не представляешь. И что теперь? Ну вот, она умерла. Была – и нет. Почему мне не радостно? Почему я не счастлива? Сбылась моя мечта! Ура! Ура! – Лена засмеялась истерически и начала размахивать руками, будто в припадке.

Вилину пришлось прижать автомобиль к обочине и успокаивать девушку. Ее психическое состояние угнетало. Забрав Степу, они заехали в аптеку и купили успокоительное. Лена не посмела перечить Илье Алексеевичу, когда он, нахмурив брови и взглянув на нее исподлобья, заявил:

– Я не намерен допустить, чтобы ты себя извела и попала в психушку. Пей. Я буду следить.

Спустя некоторое время юрист сообщил им, что в течение указанного срока никто не заявил своих прав на оставленное без завещания наследство, и, таким образом, недвижимость, оформленная на Валентину, по закону переходит ее совершеннолетней дочери.

Так Лена оказалась хозяйкой старого саманного домика. Но внезапно и для нее, и для Ильи этот домик оказался так дорог и мил, что в ближайшее время они не собирались его продавать. Здесь изменилась их жизнь, повернулась в лучшую сторону. И ныне, когда появилась возможность, они уже не имели желания выселяться отсюда. Это место было дорого им как воспоминание. Поэтому Илья и Лунь решили оставить все, как есть, и возобновили написание романа. Так, день за днем, их жизнь потихоньку вливалась в прежнее русло. Он укрывал ее изящные розовые ступни по ночам, целовал в плечи, а она трепала его жесткие темные волосы, гладила длинные пальцы и готовила для него все самое вкусное, что умеет.

Глава 26. Творец и творение

«Но до чего же хотелось увидеть свое имя напечатанным, почувствовать себя писателем, выставить напоказ клеймо любимца муз и Аполлона!»

Бр. Стругацкие «Хромая судьба»

Лето подходило к концу. Поздно ночью, между тремя и четырьмя часами, Лунь дописала: «Планета освободилась от гнета страшной и бессмысленной войны». И поставила точку. Все. Конец. Это была последняя фраза романа. Текст подошел к своему логическому завершению. Обоим соавторам не верилось в то, что их первое детище сделало свой последний шажок из гнезда и – улетело. Покинув пределы черепной коробки писателя, оно стало свободным и обрело художественную ценность и целостность.

Илья и Лунь молча переглянулись и долго глядели друг на друга, устало опустив плечи. Изможденные лица слабо освещались экраном монитора. Вилин и Лена выглядели так, будто из них вытянули все силы, выпили соки, вынули нутро. Им даже не хотелось шевелиться. Будто, если они шелохнутся, то разрушат большой хрупкий дом, в который было вложено неимоверно много сил, времени, знаний, стараний и фантазии.

Было два соавтора, но с этого момента – один Писатель. Два человека – один Творец. Но они еще не сознавали, что их единение достигло критической точки. Сидели, как двое на прииске, у которых была золотая лихорадка, но они так ничего и не нашли в этих горах, и вот, поздно ночью, истощенные, сидят у костра и невидящим взором смотрят сквозь пляшущие языки пламени. Все. Конец.

Илья и Лунь легли спать, так и не сказав друг другу ни слова. Все было ясно и так. Роман окончен. В голове – опустошение, в глаза словно песка насыпали, виски пульсировали, а ноги отрывались от земли еле-еле. Обоим снился сюжет написанного текста.

Наутро соавторы взглянули друг на друга по-новому, чистым, незамутненным взором. Сон дал им силы не только осознать содеянное, но и приступить к решающему шагу. Текст нуждался в правке, прежде чем будет отправлен в издательство. Поэтому следовало еще раз внимательно все вычитать.

Они посвятили этому весь день и действовали с особым тщанием. Сменяя друг друга у экрана, обсуждали каждую ошибку. Высокое эмоциональное напряжение не отпускало, но им это нравилось. В этом был их общий смысл. Вдвоем мужчина и девушка исполняли общую мечту, которая и связала их судьбы.

На следующий день они составили синопсис. Тяжело было сжать четыреста страниц текста в десять и при этом не упустить ничего значимого для сюжета, отразить все красоту и оригинальность идеи. Но таковы были требования любого издательства.

– Этот синопсис написать еще труднее, чем сам роман, – сказал Илья, закапывая опухшие глаза.

– Зато в концентрации события выглядят еще поразительнее, – отозвалась Лунь, машинально схватила его ладонь, приложила пальцы к губам.

Им требовалось постоянно касаться друг друга, и это вошло в привычку.

– Раздражает эта фабульность. Сухие факты, как в досье. И твоего чудесного стиля не видно. Пусть читают весь текст, если действительно хотят знать, о чем он!

– Прочтут. Уверяю тебя, прочтут. Но синопсис необходим, Иль. По нему они и решат, стоит ли тратить время на весь объем. Да ты все это и сам прекрасно знаешь.

– Ну конечно же знаю. Господи. А еще аннотацию составлять.

Вилин встал за спиною у девушки, положил руки ей на плечи, обхватил шею, стал разминать – нежно, заботливо, прощупывая каждый шейный позвонок.

– Ничего страшного. Главное – заинтриговать. Любопытство. Обычное человеческое любопытство. Вот, за что мы должны подцепить их. Ведь они – тоже люди, не машины. И мы подцепим. Я тебе говорю.

«Какая же она красивая, – думал Вилин. – Какая гладкая, мягкая кожа. И такие тяжелые непослушные волосы. Ее хочется трогать постоянно».

– Слушай, Лунь, давай, когда закончим, поедем куда-нибудь в люди и просто дадим себе отдохнуть. Я так не могу больше. Сейчас допишем, возьмем Степу и поедем. Поужинаем, где захочешь. М?

– Замечательная идея, – протянула Лена, пробегая глазами строку за строкой.

– Ты меня даже не слышала. Лунь. Как у тебя еще мозги не лопнули.

– Что ты говоришь? Смотри сюда. Как думаешь, здесь нужно убрать местоимение? Просто оно два раза повторяется. Может, разбить предложение на два отдельных? Как ты думаешь? Иль?

Вилин упал в кресло, закрыл глаза, откинулся на спинку, накрыл ладонями веки и нервно рассмеялся.

– Я поняла! – всполошилась Лунь. – Нет, не обижайся, красавчик, я все слышала. Ты устал. Вижу. Сделай мне кофе. Я посижу еще немного. А потом – делай со мной, что хочешь.

Илья Алексеевич раскрыл большие глаза, удивленно взглянул на девушку и ухмыльнулся.

– Все, что хочу?

– Все.

– Это меня устраивает.

Вилин еще немного посидел в задумчивости, утонув в кресле, поднялся и вышел на кухню, двигаясь медленно, будто призрак, плывущий по сцене. Вместе с кофе он принес Лене горького шоколада – он знал, что она его обожает. Поставив все это на стол, мужчина наклонился, кончиками пальцев отодвинул ткань с девичьего плеча – такого круглого и манящего, что хотелось немедленно сжать его, но вместо этого коснулся его губами, затем еще и еще раз.

– Твоя щетина возбуждает, но дома Степка, и он не спит, – прошептала девушка.

– Я знаю. Что, нельзя просто так?

Лена усмехнулась и на ощупь взяла кружку. «Просто так» у Ильи никогда не получалось. Вечно вытекало в предсказуемые последствия. Что, впрочем, никогда не расстраивало.

– Горячий. Не пролей, – предупредил Илья, отодвигая ее волосы в сторону, чтобы погладить губами шею, а может, и укусить слегка.

– Спасибо, Иль, – Лена не отрывалась от монитора, но по ней пробегали мурашки.

– Не за что. Немного позже обязательно продолжим.

– О, ты настроен решительно? – подшутила девушка.

– Как никогда. Пойду, полежу, наверное. Успокоюсь немного. Может, вздремну. Разбуди, как закончишь. Только без меня не отправляй.

– У-у-у-гу. Давай-давай. Я быстро. Моргнуть не успеешь.

– Если надумаешь, я в спальне, – буркнул Вилин и ушел.

Сексуальное возбуждение сошло не так быстро, как он ожидал. Еще полчаса он ворочался без возможности лечь на живот, затем стало полегче. Недосып давал о себе знать. Мужчина провалился в сон. Ему снилось, что в издательстве им отказали. И не просто сказали «нет», а еще и унизили, разобрав каждый недостаток книги. А книга вообще оказалась какая-то другая, не та, что они писали. Будто они назвали ее не «Аннигиляция», а «Bellum tres», т.е. «Война трех» на латыни. Затем во сне следовала эротическая сцена такого острого содержания, что Вилин проснулся и побежал к Лене.

– Я придумал, слушай! – крикнул он.

– Боже! Что такое? – испугалась Лена.

– Мне приснилось название книги.

– Мы же решили, что точно «Аннигиляция», и больше менять не будем.

– Я помню, что мы решили, но это подходит больше.

– Что – это?

– «Bellum tres».

– «Bellum tres»? «Война трех», что ли? Ты же отверг этот вариант!

– Но это была не латынь, Лунь! Латынь. Я чувствую, понимаешь? Я… чувствую, и все. Это именно оно.

Лена задумалась, склонив голову набок.

– Bellum tres. Bellum… tres. Это звучит лучше, чем «Аннигиляция». Однозначно. Не так технологично. И глубоко. Тогда – решено. «Bellum tres».

– Ты закончила?

– Да, можем ехать.

– Отправим потом?

– Конечно! – махнула рукой Лена.

– Тогда погоди. Идем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.

– Куда? – встревожилась девушка. – Что-то случилось?

Вилин взял Лену за руку и повел за собой. Пока девушка недоумевала, они оказались в спальне. И только когда мужчина, самодовольно улыбаясь, прижал ее к стене и грубо схватил за промежность, шумно выдохнув горячий воздух из груди, Лунь догадалась. Его возбуждение передалось и ей.

– Но Степка, – прошептала она, лукаво улыбаясь.

– А мы тихо, – прищурился мужчина и впился в ее губы.

Лене и в голову не пришло противиться опасной авантюре. Голова к тому моменту уже отключилась. Кровь приливала к другим местам.

Илья Алексеевич тихо закрыл дверь изнутри и вернулся к жаждущему молодому телу, чтобы раздеть его. В такие моменты он знал, что никогда не насытится им. Несколько мгновений, и оба они, сбросив одежды, как старые шкуры, подобно змеям сплелись в постели и соединились самым древним путем из всех существующих на земле.

Плод кажется гораздо слаще, если он запретен.

– Вроде бы вышло тихо, – сползая с мужского тела, шепнула Лена. У нее кружилась голова.

Вилин лежал с закрытыми глазами, тесно прижимая ее к себе волосатыми руками со вспухшими венами.

– Ты что там, уснул? – Лунь потянулась и укусила его за нос.

– Смеешься, что ли? – мужчина распахнул большие голубые глаза, нахмурился. – После такого!

– Какой же у тебя нос, Иль.

– Какой же?

– Такой мужественный. Идеальный. Его бы только кусать…

Они тихо рассмеялись, обнимаясь.

– Тебя бы всю только кусать… – мечтательно произнес Илья Алексеевич.

– В душ – по очереди. Чур, я первая! – и Лена подскочила, схватила полотенце и убежала, едва успевая обмотаться в него.

Вилин улыбался, широко раскинув руки и ноги и глядя в потолок. Какая она потрясающая. Он мог бы повторить, имел для этого и силы, и желание, но решил оттянуть сладкий момент до ночи. Ночью их ничто не будет ограничивать.

Выйдя из душа, Илья задорно позвал:

– Степка! Поехали с нами!

Через полчаса они уже сидели в кафе и заказывали большую пиццу с мясом и грибами.

Вилину не верилось, что заветная его мечта вот-вот исполнится. Но он смотрел на Лену, видел ее уверенный взгляд и понимал: все это – реальность. И только вместе с Лунью несерьезные мечтания могли воплотиться в жизнь. Девушка стала тем стрежнем, который удерживал невесомую пирамиду. За это Илья Алексеевич любил ее еще больше.

Ближе к полуночи того дня соавторы отправили электронное письмо в издательство, приложив к нему аннотацию, синопсис и полный текст романа под названием «Bellum tres». С того момента как на экране появилась табличка «письмо успешно отправлено», оставалось только ждать. И ждать предстояло довольно долго. Срок рассмотрения рукописей варьировался от трех до шести месяцев.

К счастью, им было, на что потратить свободное время. Илья и Лунь взяли небольшой отпуск, чтобы сделать в доме косметический ремонт и обустроить его поуютнее. Если они решатся продать его в будущем, такой ремонт будет только на руку, если же нет – тоже не повредит.

Ксения давно перестала названивать и вообще чего-либо добиваться. Илья старался видеться с сыном каждый день: либо забирал его к себе и закадычному другу – Степке, либо сам приезжал туда, где раньше жил. Бывшие супруги поддерживали нейтральные отношения и общались только о ребенке и обо всем, что его касалось. Поэтому Лунь не переживала на этот счет. Со спокойствием полнокровной самки она обустраивала свое гнездо, стала спокойнее нравом. Все в ее жизни наладилось, пусть и не очень хорошими путями. О рукописи они с Ильей старались не разговаривать попусту, иначе это могло взволновать обоих и зародить ненужные параноидальные мысли.

А время шло, и ничто не могло повлиять на его неумолимое движение. Вилин был влюблен без памяти, как и прежде, и все чаще ловил себя на том, что подумывает жениться. Прошло уже столько времени с того момента, когда они с Лунь воссоединились, что все, бывшее до этого момента, уже казалось страшным сном, который вскоре забудется окончательно. Лена обрела самое главное – женское счастье семейного быта. Она даже перестала, наконец, бояться, что Илья Алексеевич вернется к бывшей жене. В его чувствах не приходилось сомневаться, хотя мелкие ссоры, безусловно, имели место быть.

Что бы там ни ответили в издательстве, а соавторство принесло Илье и Лене наслаждение, помогло познать друг друга и мир. Эти два человека не могли написать полного текста, пока не встретились. Каждому из них чего-то не хватало. Недостающую деталь они и обнаружили друг в друге. Только в соавторстве, взаимодополняясь, они стали настоящим писателем, единой личностью, и эта личность сумела создать конечный текст.

Акт творчества был для обоих средством обретения гармонии с миром. Привнося в действительность нечто упорядоченное, художественное, Илья и Лунь ощущали себя демиургами, и это еще более их воодушевляло.

Глава 27. Звонок и слава

«Жизнь – как комментарий к чему-то другому, до чего мы не добираемся: оно совсем рядом, только сделать прыжок, но мы не прыгаем».

Х. Кортасар «Игра в классики»

«Критика – это наука, – продолжал Слава, глядя на Жору в упор. – Как связать, соотнести истерику творца с потребностями общества, ты понимаешь меня? Выявить соотношение между тяжкими мучениями творца и повседневной жизнью социума – вот что есть задача критики».

Бр. Стругацкие «Хромая судьба»

Два месяца спустя Лена и Илья Алексеевич, успевшие забыть о своей книге в потоке бытовых вопросов и происшествий, посреди ночи получили неожиданный телефонный звонок. Звонили на телефон Вилина, и мужчине потребовалось достаточно времени, чтобы, отгоняя сон, понять, с кем он разговаривает.

– Алло, – сонно ответил он, откинувшись на подушку и второй рукой обнимая сопящую Лунь. Она не проснулась от назойливой вибрации, потому что обычно спала очень крепко, особенно рядом с Ильей.

– Э-э, доброй ночи. Простите, что так поздно. Мне очень неудобно, но иначе я просто не мог.

Вилин посмотрел на часы. Было 2:48.

– Простите, кто это? Я плохо соображаю со сна…

– Меня зовут Алексей Шубейко. А Вы, я так понял, тот самый Илья Алексеевич, один из соавторов?

Услышав последнее слово, Вилин широко раскрыл глаза и приподнялся, одновременно начиная расталкивать Лену. Нащупав клавишу громкой связи, нажал ее, чтобы не терять времени на объяснения.

– Соавторов? – переспросил он.

Лена тоже проснулась, нахмурилась, начала часто моргать и протирать глаза кулачками. Челюсть сводила зевота, глаза резало, ум прояснялся с натугой, поскрипывая от напряжения.

– Да-да, соавторов, постойте, – подтвердил на том конце провода некий Шубейко и зашуршал листами. Наступила небольшая пауза. – Ну вот, указано, что автора два, а я думал, что ошибся. Елена Лунева и Илья Вилин. Верно ведь?

– Верно, – кивнул Илья Алексеевич. – Мы с Леной слушаем Вас, Алексей.

– Извините, что разбудил, но, черт, я иначе не мог, просто не мог. Я обязан был позвонить вам и не удержался, несмотря на позднее время. Дело в том, что я и сам не сплю, а должен. Понимаете, может, это вас и не касается, но я, видите ли, заболел, и пришлось взять «удаленку»… ну, работу на дом, так сказать. Решил я на ночь глядя почитать взятые тексты, и попалась мне, как назло, ваша рукопись. Вы не подумайте ничего плохого, «как назло» – это я так говорю, знаете, ведь болею, спать должен, однако о каком сне теперь может быть речь? Я взял вашу рукопись, сел, пробежал глазами строку – просто из интереса, сам не заметил, как пробежал абзац, второй, третий… Так вышло, что я даже не стал читать синопсис. К черту синопсис! Извините, я сейчас немного не в себе от недосыпа, к тому же болезнь, а я, вместо постельного, извините, режима, сижу и читаю вашу рукопись полночи, понимаете? Оторваться от текста было выше моих сил. Я сказал себе, что не могу лечь спать, пока не прочту весь роман. И я его прочел. Минуту назад. И вот – позвонил вам, не удержался. Понимаете, о чем я говорю?

Голос мужчины в трубке звучал возбужденно-взволнованно, и это состояние передалось двум людям, находящимся совершенно в другом месте, в темноте, едва разбавленной слабым светом телефонного экрана.

– Понимаем, Алексей, – отозвался Вилин, неотрывно глядя Лене в глаза.

– Я вот даже закурил, прямо в комнате. Хотя бросил месяц назад. Хорошо, что спит жена, иначе бы убила. А так – я окошко сейчас открою, и все выветрится. Хотя она у меня такая, знаете, все учует! Эхе… проснется завтра и занавески понюхает, сразу все поймет. Да вы все же меня простите, говорю о дурацких вещах, которые никому не интересны, а ведь звоню не за этим. У меня, видите ли, катарсис случился. Мда-а. Это что-то невероятное, особенное. Давненько я такого не читал. Сто лет нам в издательство не попадали рукописи подобного уровня качества. Я уж думал, люди разучились писать, разучились чувствовать мир… Ан-нет, не перевелись еще на Руси… И это не может не радовать. А то ведь обычно приносят свои рассказики да стишки бессмысленные, печатайте, мол, мы – гениальны! Почитаешь, а там, ну, простите, жук-навозник воздвиг свой храм и хвалит на все лады. Но вы двое – даже не жуки, вы – бабочки. Махаоны. Такие, знаете, большие, с голубыми крыльями. Простите мне мои сравнения, в ночном безумии они вовсе неуместны, я и сам это понимаю. Скажите, Илья Алексеевич, вы с Еленой хотя бы сознаете, что создали? Нет? Я вам тогда скажу. Шедевр вы написали. Умопомрачительный текст. Я на своем веку столько романов повидал, и хорошие были, и не очень, но вот так, чтобы до трех ночи сидеть, не в силах глаза сомкнуть, пока не узнаешь, чем там все окончится, и радоваться каждому новому абзацу, как дите малое, и искренне не желать, чтобы текст когда-либо кончался – это со мною впервые. Вы, знаете, произвели впечатление, что даже и слов не подобрать. Поэтому я и решил вас ночью потревожить, ведь текст – исключительный и требует нарушения всех правил. Ваша «Война трех» произведет фурор, уверяю вас. Наше издательство готово сотрудничать с вами, как никогда и ни с кем прежде. Я в полном восхищении и преклоняюсь перед вашим талантом. Удивительно, вы и правда писали его вдвоем?

– Да, мы писали его вдвоем.

– Своя технология?

– Довольно сложная, но мы могли только так.

– Что ж, тогда еще более удивительно. И не только для меня. Ваша книга взорвет общественность, это я гарантирую как опытный редактор. Вы вернули жизнь жанру антиутопии, щедро сдобрив ее научной фантастикой, религией, философией, элементами экшена. Мало кому удается получить столь удачный коктейль, что читателю тяжело оторваться. Не кривя душой могу назвать вас двоих новыми Оруэллом и Хаксли, но уже на ступень выше. У меня к вам еще как минимум добрая сотня вопросов, но… Скажите, для написания книги вам давали консультации настоящие ученые?

– Что? Н-нет…

– Но откуда такие богатые естественно-научные познания?

– Перед созданием текста мы изучали первоисточники, – впервые подала голос Лена. – Ради правдоподобия.

– О, – спустя пару секунд отозвался Шубейко. – Елена, не так ли?

– Да, это я.

– Значит, Вы слышали все, что я говорил?

– Слышала, Алексей.

– Это замечательно. Мое почтение Вам, Елена. И восхищение.

– Спасибо. Извините нам наше немногословие. Мы слегка шокированы.

– Понимаю, понимаю. Давайте я позвоню вам утром, и мы обсудим все детали сотрудничества. Идет? В конце концов, мне нужно поспать, и теперь я точно смогу лечь в постель со спокойной душой и чистой совестью.

– Хорошо, будем ждать Вашего звонка.

– Да, и вот еще что, – Шубейко сделал паузу. – Спасибо вам обоим за этот прекрасный роман. К стыду своему я даже пустил слезу. Все еще не могу поверить, что такой замечательный текст попал ко мне в руки. Уже представляю первые рецензии на него. Впрочем, ладно, обо всем – утром. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Алексей.

Вилин дал отбой, медленно протянул руку к столику, положил телефон, спрятался под одеяло и обнял Лену. Девушка дышала медленно и глубоко, но не спала. Было бы непозволительной роскошью заснуть после такого разговора.

– Господи, – прошептала Лунь и вдруг мелко затряслась. – Господи…

Илья Алексеевич обнял ее покрепче, прижал к груди. Лена ощутила щекой его волосы. Одеяло мягко шелестело.

– Неужели мне не снится это?..

– А я верил, – голос Ильи Алексеевича был тихим и глубоким, вибрировал у него в груди. – Я знал.

– Мы проснемся утром, и все это не окажется сном?..

– Не окажется, моя луна. Это реальность. Наша с тобою новая реальность. Скоро все изменится.

– Ох, Иль… Я так разволновалась, – всхлипнула Лена.

Маленькая слезинка капнула на грудь Ильи Алексеевича, покатилась по колечкам темных волос.

– Не надо, Лунь, не надо, – мужчина вытянул губы и поцеловал голову девушки, погладил по волосам, едва касаясь. – Не плачь.

– Как все неожиданно. Я только успела забыть обо всем, как вдруг! И прямо посреди ночи! Немыслимо ведь, Иль!

– Я сам сначала ничего не понял. Ах, черт, я все еще ничего не понял толком!

– Если он позвонил нам ночью, значит, наш текст действительно чего-то стоит.

– Разумеется, стоит, Лунь. И знаешь, что? Мы с тобою должны принять это как данность. И вести себя соответственно.

– Ты прав, дорогой. Прав. Надо знать себе цену и не сомневаться.

Они говорили о чем-то еще, медленно засыпая, и наутро даже не сумели вспомнить, о чем.

Алексей Шубейко оказался мужчиной маленького роста и совсем непримечательной наружности. Он носил на носу очки, на голове – круглую лысину с родимым пятном, на теле – всегда строгий серый костюм. Он очень напоминал какого-нибудь профессора из провинциального городка. Внешность Шубейко даже как-то оправдывала немного смешную фамилию. Эту фамилию, глядя на ее обладателя,хотелось шутливо склонять: нет Шубейки, дать Шубейке, вижу – Шубейку… И за глаза Илья Алексеевич и Лунь так и поступали, не прекращая улыбаться.

Алексей Данилович (отчество выяснилось позже) разговаривал быстро, много, очень часто отдалялся от темы, уходил от главного предмета разговора, и окольными путями мог вернуться к нему аж через полчаса, если никто не остановит его словесных странствий. Такая лексическая избыточность и зачастую эмоциональность (тоже избыточная) плохо вязалась с его серьезной должностью, но когда стало известно, что Шубейко – филолог, и они с Леной – коллеги, все встало на свои места.

Через пару недель был готов первый небольшой тираж «Bellum tres». Пробные партии поставили в книжные магазины крупнейших городов страны. Издательством была проведена специальная рекламная акция по раскрутке книги. Соавторы сделали главное, теперь за дело взялись профессионалы иного рода. И все шло как-то слишком естественно, по накатанной. Настолько просто, что в это даже не верилось. От авторов больше ничего не требовалось, а потому им казалось, что их бездействие чревато чем-нибудь неприятным. Но маховик был запущен, и маленькие его механизмы работали слаженно, даже если глаза этого не видели, а уши не слышали.

Илья Алексеевич приехал домой с целой коробкой. Он нес ее в руках, открывая двери длинными ногами. Заросшее щетиной лицо сияло гордостью. В коробке были двадцать авторских экземпляров книги.

– Лунь, где ты, свет мой? Смотри, что я привез от Шубейки! – весело позвал Илья Алексеевич и поставил коробку на кухонный стол.

Лена тут же подскочила к нему, словно материализовалась из воздуха. Коротко, но крепко обняла, коснулась пальцем мужского носа (она обожала трогать нос Ильи, особенно делать это неожиданно), тут же прильнула к коробке, наклонив голову, будто заинтересованный песик.

– Что там, Иль? – спросила она, хотя догадывалась.

– Раскрой, – широко улыбнулся Вилин.

Лена откинула тонкие картонные перекладины и взвизгнула, подбросив ладони к лицу.

– Илья!

– Это – нам. Дома будем хранить. На полочке.

Девушка осторожно вытащила из левой стопки увесистую книгу в твердом переплете, повертела в руках, любуясь яркой обложкой, аккуратно раскрыла, чтобы страницы едва захрустели, понюхала свежий запах краски.

– Только что из-под станка, не поверишь. Шубейко сам вылавливал.

– Иль, ты вообще понимаешь, что происходит?! – вскрикнула Лена и взмахнула книгой у него перед лицом. – Вот сюда посмотри, на обложку, сверху. Читаешь? Илья Вилин, Елена Лунева. «Bellum tres». Видишь? Веришь?!

И она запрыгала на месте, прижимая книгу к сердцу.

– И такие же точно лежат уже в книжных магазинах, Лунь. Верится, конечно, с трудом.

– То, о чем мы мечтали – сбылось…

– Я не мог и представить, что в тот день, придя ко мне домой промокшей под дождем, ты изменишь мою судьбу, Лунь. Это все благодаря тебе. Сам бы я никогда…

– Илья, ну что ты говоришь! Мы же соавторы. А значит, одинаково важны друг другу. Симбиоз, понимаешь? Обожаю своего симбионта! – восторженно проговорила Лена на повышенных тонах, затем подпрыгнула, оказалась около Ильи, не выпуская книгу из рук, и быстро поцеловала мужчину в губы.

Вилин даже не успел понять, что произошло, а девушка уже стояла у окна, подставляя книгу солнечным лучам и рассматривая детали обложки. Илья Алексеевич обожал в ней это ребячество. Чем дольше они были вместе, тем проще и задорнее вела себя с ним Лена, раскрывая свою непосредственность. В душе она была ребенком, способным радоваться и удивляться любой мелочи, делать опрометчивые поступки и плохо контролировать эмоции. Впрочем, как и он сам.

– Ты только взгляни на эту обложку! Мне не верится. Внутри все как-то… замирает. Когда понимаю, что именно я держу в руках… Вот спасибо Шубейке! Порадовал! Нет, ты все же посмотри, как постарались дизайнеры и художники… Это стоило многократных встреч и консультаций. Определенно стоило.

Обложка книги была выполнена так, чтобы привлечь внимание обывателя и одновременно выразить всю глубину и увлекательность книги. Художники подобрали самые сочные цвета и тона, безукоризненно сочетающиеся друг с другом. Буйство красок моментально бросалось в глаза, а затем, присматриваясь, можно было разобрать и рисунок, слагающийся будто бы из отдельных, не связанных друг с другом крупных и грубых мазков гуаши. На обложке была изображена планета Земля, вид из космоса. Над ярко-голубой, в белых разводах, чуть закругленной поверхностью вздымался атомный гриб алых, рыжих, бордовых и желтых тонов. Все это – на фоне холодных и черных космических глубин. Далекие созвездия молчаливо взирали на апокалипсис со своих недосягаемых вершин. Картинка, действительно, завораживала, ее хотелось рассматривать как можно дольше.

На задней обложке белым по черному красивым шрифтом была напечатана информация об авторах (с маленькими фотографиями), а также аннотация книги, которую пришлось поправить и очень сократить.

«2086 год. Малоизвестный ученый Роджер Кибер случайно совершает грандиозный прорыв в области нейрохирургии и робототехники. Нет больше смерти, нет болезней, нет боли. Мир стоит на пороге кибернизации, но только часть людей готова перейти на новую ступень развития и обрести вечную жизнь. Открытие Кибера раскололо человечество на три враждующие расы. С тех пор Великая Война не прекращается на Земле двадцать лет».

– Пойдем, Лунь, расставим наши книги на полке и будем любоваться.

– Да… идем, – чуть не плача от счастья, отозвалась девушка и снова прижала толстую яркую книгу к груди.

Как и предсказывал Шубейко, первый тираж разошелся очень споро. Информация о романе распространялась крайне быстро, он набирал популярность, как снежный ком набирает все больше снега, скатываясь с горы. Алексей Данилович гордился тем, что не ошибся, и свет увидел такое восхитительное творение двух неизвестных людей.

Впрочем, спустя некоторое время, в нарастающем ажиотаже вокруг «Bellum tres», соавторов стали узнавать на улицах. Однажды Илья и Лунь шли из универмага с покупками, даже не зная, что где-то поблизости есть книжный магазин. Они были увлечены друг другом и как всегда не замечали окружающего мира, как вдруг перед ними возникла женщина лет тридцати пяти. В руках она держала книгу и была очень взволнована. Илья и Лунь остановились, не понимая, почему им преградили путь.

– Что такое? – нахмурился Вилин.

– Простите, пожалуйста, это вы?! – женщина развернула книгу и указала пальцем на имена авторов. – Неужели это вы? Илья Вилин и Елена Лунева?! Господи!

– По всей видимости, да, – пошутил Илья Алексеевич и опустил пакеты на землю, освобождая руки.

– А я вас узнала! Узнала обоих! Не может быть! О, господи. Мне же дома не поверят просто! У меня муж, знаете, просто тащится от вашей книги!

– А Вы читали? – спросила Лена.

– Я-то? Обижаете! Я ему и посоветовала ее, – женщина приложила свободную руку к сердцу и так и продолжала говорить. – Меня зовут Евгения, мне очень, очень приятно увидеть вас обоих вживую!

– Вы нас узнали вон по тем малюсеньким фотографиям, что ли?

– Да нет, вы что! В городе же уже несколько дней висят плакаты и баннеры – там и фотографии ваши, и книга!

– О, вот как. Мы что-то не видели такого.

Илья и Лунь переглянулись.

– Шубейко упоминал об этом, но совершенно вскользь, – пожал плечами Вилин. – Я не думал, что он это всерьез говорил. Вот, оказывается, как.

– Вы знаете, у меня тут и ручка в кармане есть, ну надо же, я и подумать не могла, что мне ТАК повезет! Вы ведь не откажете мне, раз уж такая удача? Распишитесь в книге, пожалуйста, а?

– Конечно.

– Разумеется.

– Лунь, у нас берут автографы?

– Самой не верится.

Они расписались на внутренней стороне обложки, а Лена еще приписала: «Евгении от авторов. Читайте с удовольствием!».

«Лучше бы ничего не писала, – говорила она потом Илье. – Коряво как-то вышло!»

«Ну, надо же с чего-то начинать! В следующий раз продумай получше!»

«Представляешь, а ведь встреча с нами и наши росписи действительно что-то значили для этого человека! Как удивительно это осознавать. Такое странное, новое ощущение…»

«Она придет домой и обрадует свою семью, представляешь? Скажет, авторов встретила. Шла по городу и вдруг – встретила. Идут себе, пакеты в руках, переговариваются о бытовых мелочах… Мда. Нас начали узнавать на улице. И это только начало».

Ощущение маленькой славы и растущей известности будоражило умы соавторов, но не настолько, чтобы развилась звездная болезнь. Им все еще трудно верилось в происходящее, и подобная наивность являлась самым твердым гарантом чистоты их помыслов и намерений. Шубейко лишь умилялся тому, какие ему попались светлые люди, настоящие творцы, не норовящие сорвать побольше денег и славы, не возомнившие себя гениями, а удивляющиеся каждому своему маленькому успеху. Шубейко ощущал, хоть и не очень хорошо пока знал их, что эти писатели – из разряда тех, кто живет идеей, а творит – ради искусства. И его это подкупляло.

Почти каждый раз, стоило Лене и Илье Алексеевичу выйти за покупками или на прогулку, иногда даже по пути на работу, их узнавали, просили сфотографироваться, расписаться – на бумаге или в книге. Авторы искренне радовались вспышке внимания к их все еще скромным персонам.

Портреты молодых писателей, кстати, висели не только в их городе, но и во всех тех городах, где продавались их книги. Об этом позаботился Шубейко. Он решил сделать ставку еще и на тот необычный факт, что книгу написали два человека – в тесном соавторстве – мужчина и женщина, оба – достаточно привлекательные, а потому на этом можно неплохо выиграть.

Внешность авторов вызывала куда больший интерес к ним самим и их книге, чем пустые буквы на обложке. Этот план был беспроигрышным. Всех волновало, что это за соавторы такие, и что за книга, и почему именно вдвоем писали, а вдруг они – пара? Или муж и жена, оставившие себе свои фамилии? Иди два друга? Или, может быть, дядя и племянница?.. Иными словами, снежный ком покатился еще быстрее, обрастая все новыми слоями снега.

Станки были запущены на производство второго тиража, крупнее, чем первый, учитывая успех пробного. Через время появились и первые рецензии. Сначала – от критиков-любителей в интернете, затем феноменом, быстро набирающим аудиторию и популярность, заинтересовались профессиональные люди – социологи, литературоведы, даже психологи. С замиранием сердца Илья и Лунь читали эти большие отзывы, порою наполненные то ли скрытым сарказмом, то ли завуалированными издевками и желанием поставить выскочек на место.

Лена, как всегда, принимала все близко к сердцу и реагировала слишком эмоционально, а Вилин, как и подобает мужчине, сохранял трезвость рассудка и мыслил спокойно.

– Ты пойми, моя луна, критика – вещь неотъемлемая, от нее никуда не деться. Если есть резонанс, будет и критика. Известность никогда не приходит без ненавистников. Ну не может наш роман взять и понравиться абсолютно каждому человеку! Всегда есть те, кто скажет: это слишком научно! Или: это слишком неправдоподобно! Или: это слишком физиологично, натуралистично, жестоко, да что угодно! Люди покупают это, люди говорят об этом, не умолкая, значит, им нравится. И наличие критики как таковой – это вовсе не минус, а наоборот, большой плюс. Значит, нас заметили и оценили. Неважно, с каким знаком оценили. Важно, что нас признали явлением, заслуживающим оценки в принципе. Значит, мы вошли в нужный круг, признаны писателями – молодыми и начинающими, но подающими большие надежды. Нас не пропустили мимо глаз!

Но Лене все равно было тяжело. Когда они решили обсудить эту тему со своим агентом, Шубейко только рассмеялся и махнул рукой.

– Ой, ну вы даете! Относиться к этому серьезно? Переживать? Ни в коем случае! Вы же писатели! Ну, ребята, ну вы чего, в самом деле? Будет вам. Леночка, послушай, выбрось это из головы. Сама потом увидишь, какая это чушь. Время пройдет, посмеешься еще над собой. Да пусть пишут, что угодно, главное, что – ПИШУТ. Пишут о вас, голубчики мои, о вашей книге пишут. И говорят. На устах, да-да. А уж если говорят и пишут, и рецензии, и отзывы, и критику – это вообще успех, что бы там ни было написано! Поверьте на слово! Вы – начинающие авторы. Мало кто первым же текстом добивается такого резонанса. А вы, как я и говорил, раскачали общественность, как маятник, да. Он качается, а популярность – растет. И до-олго он еще вот так будет качаться. Помяните мое слово! Так что пусть критикуют или хвалят, как угодно. Это вас не должно сильно затрагивать. Считайте, что они на вас работают, потому что так оно и есть. И еще: не надо читать прямо уж всё. Вы – писатели. У вас другая среда. Вы и сами написать можете, и в сто раз лучше, чем все эти критики. Ломать – не строить. Они ведь сами – не творцы, только корчат из себя таких. А сами наживаются на честном труде. Критиковать – это их работа, единственный хлеб. Они на все новенькое бросаются, а недостатки могут из пальца высосать. Смекаете, а? Знавали мы таких, и не одну штуку! Критики апеллируют к народу, а не составляют вам пособия или инструкции, как надо правильно писать. Вы для них – недосягаемая высота, понимаете? Вы – писатели. На их словесные поползновения вы можете как обратить внимание, так и не обратить. Это смотря как вам захочется. И вот именно такую марку вы и обязаны держать, ясно? И, Леночка, ни в коем случае нельзя волноваться, я тебя прошу. Не воспринимай это как истину в последней, так сказать, инстанции!

Ночью Лунь сказала Вилину:

– Ты знаешь, а Шубейко ведь прав. Я подумала хорошенько и сама поняла. Мы не обязаны их слушать. Нам с тобой виднее, что мы хотели сказать.

– Ты только не переживай, золото. Вот увидишь, как время все расставит. Действительно смеяться будем над тем, как реагировали на первые отрицательные рецензии.

– Тебе Ксения что-нибудь сказала?

– Неа. Как будто ничего не случилось. Зато Глебка не умолкает. Так рад, что по городу везде фотография папки висит. Да и к тебе он уже привязался порядочно.

Лена сладко вздохнула.

– Знаешь, все как-то слишком хорошо.

– Что ты имеешь в виду?..

– Ну, не бывает так в жизни… Не пойми меня неверно. Просто не верится, и все.

– Глупости, Лунь. Все это глупости. Хватит сомневаться в действительности. Не привлекай дурного. Негативная мысль материальна, мы сами формируем воспринимаемый мир.

Зная, что Вилин, как всегда, прав, Лена не перестала переживать, но перестала вслух говорить об этом. Впрочем, Илья Алексеевич так хорошо чувствовал эмоции Лены, что ему не нужны были слова.

Мужчина не представлял себя без Лены. Став ему соавтором, она дополняла не только его тело и жизнь, но и воображение, мировоззрение, идеи, мысли, взгляды. Именно так, она стала его живым дополнением, будто до встречи с нею он был неполноценен. Лена была для него всем. Все, что происходило в его жизни, проходило через Лунь, как сквозь призму.

Все еще с прежним изумлением Илья Алексеевич наблюдал, какими глазами Лунь смотрит на него, как она восхищается каждым сантиметром его тела. Его забавляло, как она гладит его пальцы, целует многочисленные родинки на лице, запускает ладони в волосы, подолгу глядит в его серо-голубые глаза… «Какой ты красивый, Иль, – все время повторяет она, и Илья смеется, смущенный. – Увидев тебя в первый раз, я просто опешила».

Вилин искренне не понимал, что в нем особенного, потому что красавцем себя не считал. Зато молодость, свежесть и непосредственность Лены приводили его в восторг. Это была необыкновенная девушка, нестандартный человек. Ему не встречались такие прежде. Но он всегда знал, что такие люди есть, и, если попадется уникум на жизненном пути, отпустить его будет непростительной оплошностью.

Но не только лишь внешний вид и характер привлекали и покоряли Илью Алексеевича в Лене. Он заметил за собой удивительную особенность. Его возбуждало то, что девушка умна, имеет свое мнение, способна здраво рассуждать и нравственно независима от социума. Едва мужчина заново осознавал, что Лунь писала книгу вместе с ним, и в естественно-научных источниках разобралась чуть ли не лучше него, Вилин испытывал сладкую истому и содрогался. Если Лена оказывалась поблизости, он обязательно шел к ней и без объяснений целовал, а порою и не только.

Глава 28. Критика и публика

Высшее – зависти цель,

Бурям открыты вершины.

Пьер Абеляр «История моих бедствий».

А дальше все понеслось, как во сне. Тиражи росли в объемах, как и рецензии (положительные и отрицательные), как и количество читателей. Чем объяснялась такая популярность книги, неясно. По крайней мере, соавторы этого понять не могли. Они предчувствовали, что создали нечто прекрасное, новое, но теперь, наблюдая весь этот ажиотаж с недосягаемой высоты, недоумевали, будто все это их совершенно не касалось.

Однако Шубейко самодовольно утверждал, что как только он прочел «Войну трех» той ночью, сразу понял: этот сюжет и именно эта подача такого сюжета – то, что необходимо современному обществу, и успех будет неизбежен. Что-то такое было в этом первом совместном тексте, что зацепило читателя. Что-то, до чего все предыдущие авторы не додумались.

«Ваш роман шагнул в мир в нужное время и в нужном месте, – убеждал Шубейко. – Ничего удивительного, что его читают. После постмодернизма и концептуализма современной литературы возвращение к классической антиутопии, тем более в таком блестящем исполнении, – все равно что глоток свежего воздуха. Людям надоели дрянные любовные романы, саги о вампирах, порнографические тексты, выдаваемые за шедевр с гениальной идеей в сердцевине, надоела им вся эта беллетристика, как и литературная заумь с туманными смыслами. Я уж и не верил, что это случится, но, по всей видимости, случилось. И за это – вам спасибо, вам обоим».

А спустя некоторое время Шубейко позвонил соавторам и предложил поехать в тур по тем городам, где вышла их книга. Устроить встречи с читателями, дать интервью.

– Но разве наберется так много читателей, чтобы имело смысл устраивать такие поездки? – изумлялась Лена. – Неужели у нас уже такая армия поклонников?

– О, Леночка, уверяю тебя, оплата достойна принца. Сами увидите.

Несколько дней Илья и Лунь обсуждали это предложение, взвешивая все «за» и «против». Это было новым шагом, во-первых. Они еще не появлялись как соавторы на торжественных мероприятиях, где им будет уделено основное внимание. У обоих была небольшая боязнь сцены и иррациональный страх, как и у любого человека, неожиданно ставшего знаменитым. Да даже к тому, что их узнают на улицах родного города, они еле привыкли. А тут – ездить по стране, встречаться с читателями… Попахивает каким-то дешевым фильмом под невкусный соленый попкорн. Да и не особенно верилось, что наберется много людей.

Во-вторых, даже если и ехать, то кому оставлять Степку? Брать с собой? А школа? Вот это была настоящая проблема. Одного его точно не оставить. Идею о том, чтобы ненадолго подкинуть его Ксении, Лена даже не рассматривала.

– Лунь, впереди новогодние праздники. У Степы будут каникулы. Поедем, возьмем его с собой.

Илья Алексеевич был всеми руками за эту идею. Как и Степа. В итоге они втроем – Илья, Степа и Шубейко – уломали-таки Лену согласиться. Новый год встретили небольшой, но шумной компанией: соавторы, Степа и Глеб, несколько человек из издательства, включая, разумеется, Алексея Даниловича, несколько человек со старой журналистской работы. Костя Антипов всерьез обсуждал с бывшими коллегами, а ныне – известными писателями, возможность отдельного интервью. Скооперировавшись с Шубейко, Антипов предложил первую встречу с читателями провести в родном городе. Эта идея показалась всем гениальной.

Таким образом первым местом тура стал город, где все они жили. О предстоящем событии говорили по радио. На улице висели баннеры. Илья Алексеевич ощущал себя прекрасно, но его уверенность лишь отчасти передавалась Лене.

– Я так переживаю, Иль! А если никто не придет? Или придут, но будет мало человек. Это же будет такой позор, Иль! Почему ты так спокоен?

– Я просто думаю, что все это происходит не со мной. Вот секрет моего спокойствия.

– Мне бы так научиться думать! – девушка махала руками, сжимала губы, хмурилась. – Там наверняка будут наши критики. И они засыплют нас своими ядовитыми вопросами! Господи, почему это так страшно в первый раз? Зачем я только согласилась? Жили бы себе спокойно дальше, как и раньше…

– Ну, конечно. И потихоньку о нас бы все забыли. Нет, все верно предложил Шубейко. Это дополнительный пиар. И неужели ты все еще сомневаешься, что нас читает достаточно человек, чтобы устроить с ними встречу и отвечать на вопросы, учитывая то, сколько раз к нам подходили уже не улице, сколько отзывов было написано?! Лунь, ты неисправимо мнительна. Прекращай это все. Вот увидишь, все пройдет замечательно. Настрой себя положительно. В крайнем случае будем импровизировать. В первый раз, что ли?

И так он успокаивал ее, каждый раз в финале подкрепляя свои слова объятиями. Лунь кивала и верила ему, понимая, что все это – просто паранойя. Слова, которые Илья говорил, были именно тем, что ей нужно было услышать, они входили в ее сознание безукоризненно, как патроны в магазин.

Лена готовилась к встрече с особенным тщанием, с каким любая женщина готовит себя и своего мужчину к выходу в свет, где будут обращены на них десятки глаз, жаждущих за что-нибудь зацепиться. Совершив набег на магазины под чутким руководством Луни, которая в этом вопросе решала абсолютно все, мнение которой было решающим, когда дело касалось внешнего вида обоих, соавторы приобрели два красивых брючных костюма – мужской и женский. Оба выглядели в них не слишком официально, зато очень стильно.

– Почему не платье, Лунь? – допытывался Илья Алексеевич.

– В нем мне будет некомфортно. Я должна ощущать себя уверенно. Я привыкла носить брюки. Разве мне плохо в костюме?

– Наоборот, удивительно хорошо. Но все равно я не понимаю. Любая бы купила платье…

– А я тебе что, любая, Иль? Ты ведь меня хорошо знаешь. Платье – ну, это слишком… слишком… – она защелкала пальцами.

– Нарочито? – догадался Вилин, поправляя пиджак.

– Именно. Иначе говоря, не хочу я никаких платьев, а юбок – тем более. Все. Идем к зеркалу.

И они пошли к зеркалу, в котором увидели себя в полный рост. Две фигуры: рослая, по-мужски стройная, с широкими плечами и длинными ногами, и – гораздо ниже, тоньше, изящнее, с женскими пропорциями. Рубашки цвета индиго удивительно гармонировали с черными брюками и пиджаками. Эти похожие костюмы были к лицу обоим.

– Знаешь, Лунь, нам бы еще подтяжки, шляпы и трости…

– Так. Бороду не смей сбривать, – сказала девушка, поворачиваясь перед зеркалом и оценивая себя со всех сторон. – Тебе к лицу небритость, красавец-брюнет.

Затем она взяла Илью Алексеевича за руку, крепко сжала и посмотрела мужскому отражению в глаза.

– Да я и не собирался. А мы изумительно смотримся вместе.

– Только я все равно переживаю. Я такая маленькая, Иль! – топнула она. – Обую каблуки. Но небольшие. А то, боюсь, упаду там со ступенек. И опозорюсь перед всеми…

– Боже, Лунь! – засмеялся Илья Алексеевич и, не удержавшись, привлек ее к себе, чтобы поцеловать. – Вечно ты что-нибудь придумываешь.

Мужчину умиляло то, как девушка заботится и переживает о предстоящем событии, продумывает каждую деталь их внешнего вида и поведения. Он, в лучших мужских традициях, собирался действовать соразмерно ситуации и в основном импровизировать. И если бы не Лунь, Вилин запросто пошел бы на эту конференцию в свитере и джинсах. И девушка прекрасно это знала. Потому и взяла ситуацию в свои руки. Первое появление загадочных, но уже нашумевших соавторов на публике должно было произвести такой же фурор, как и их книга. Лена приложила к этому все усилия.

Для конференции был арендован конгресс-холл дворца культуры. В назначенный час троица прибыла на место на машине Ильи Алексеевича. Шубейко неизменно был с ними, хотя имел в распоряжении свой автомобиль. За эти месяцы плотного сотрудничества редактор и соавторы тесно сдружились. Хлопнув дверьми, они увидели у входа в здание небольшую толпу. Было довольно морозно, и люди прыгали с одной ноги на другую, чтобы согреться. Ближе к входу стало ясно, что это хвост очереди, а внутри людей было гораздо больше – несколько сотен человек.

Антипов встретил их, обменялся рукопожатиями, повел за собой. Люди начали узнавать их даже в верхней одежде, закутанными в шарфы, выкрикивать что-то, махать руками. Лена не знала, как себя вести, изредка поглядывала в шевелящуюся людскую массу и махала рукой в ответ. Вилин неуверенно следовал ее примеру.

– Все приветствия – потом, – через плечо бросил Константин, идущий первым. – Вам там небольшую гримерку предоставили.

– Гримерку?

– Ну, разумеется. Вы же местные знаменитости. Да и вещи вам надо где-то оставить. Не с корабля же на бал – сразу.

– Это так непривычно…

– Придется привыкнуть. Теперь это реалии вашей жизни.

Помещение было небольшим, и соавторы с радостью сбросили пальто, шапки, шарфы и перчатки.

– Ну, вы побудьте тут вдвоем, настройтесь морально, – посоветовал Шубейко. – А мы с Костей пойдем – обстановку разведаем, все проверим.

– Разогреем толпу, – пошутил Антипов напоследок.

И дверь за ними закрылась.

– Луна, не волнуйся.

– Я и не волнуюсь, – вздохнула Лена, прекрасно понимая, что это неправда.

Она подошла к Илье Алексеевичу и стала поправлять на нем воротничок рубашки и разглаживать пиджак, убирать с одежды мельчайшие соринки.

– А ну-ка наклонись, волосы тебе в порядок приведу, – слегка сварливо попросила она, недовольная, что эти прекрасные темные жесткие волосы потеряли форму под шапкой, и будто бы сам Илья был в этом виноват.

Вилин ухмыльнулся и покорно наклонился, подставляя голову под ласковые женские руки. «Как я люблю ее», – мелькнуло в его мыслях. Ему было совершенно все равно, как он выглядит (впрочем, как и всегда), но тот факт, что об этом заботится Лена, делал его счастливым. Никакого волнения в нем не было, но он чувствовал, как переживет Лунь.

Закончив с Вилиным, девушка отошла на шаг и оценила его внешний вид.

– Ты шикарен, Иль.

– До тебя мне далеко.

– Не шути так.

Она подошла к висящему на стене зеркалу, в котором видела себя по пояс, стала поправлять волосы, брови, даже ресницы. Все эти ненужные действия совершались от излишнего волнения.

– Я серьезно, ты прекрасно выглядишь. И мы отлично смотримся вместе.

– Как думаешь, много будут задавать вопросов? – кусая губу, обернулась Лена.

– Не знаю, я об этом как-то не думаю.

– А если нас спросят о чем-то, на что мы затруднимся ответить?

– Лунь, ну что за глупости. Мы ведь не на экзамене.

– Да, ты прав… А как будем отвечать, по очереди? Или вдвоем?..

Илья Алексеевич засмеялся грудным смехом и прижал к себе Лену.

– Перестань так переживать. Мы пришли сюда, мы отлично выглядим, мы способны ответить на вопросы. Народ тоже пришел. Остальное – мелочи.

– Людей, кстати, так много!

– Наверняка больше, чем ты ожидала увидеть, не так ли? – не удержался Вилин.

Лена взглянула на него снизу вверх. Привычная добродушная улыбка здоровыми ровными зубами проступила в глубине густой черной бороды, большие детские глаза обросли морщинками, длинные брови были приподняты. Вилин находился в самом благоприятном расположении духа, и это вселило в Лену уверенность.

– Ты прав, хватит мне параноить, – сказала она, протянула ладонь и коснулась кончика носа Ильи.

Мужчина попытался укусить ее за палец, но не успел. Они засмеялись, обнялись, поцеловались, как добрые супруги. И Лене стало гораздо легче.

«Кто этот красивый мужчина рядом со мной? – подумала она. – Неужели тот самый Илья Алексеевич, в которого я была безнадежно влюблена?..»

От этой мысли ей стало очень хорошо.

В дверь постучали.

– Пора, – заглянул Шубейко.

В зале было много людей в верхней одежде, гомон не умолкал. Сначала Лунь увидела вытянутый стол с тремя микрофонами и бутылочками воды без газа, затем – напротив стола – несколько камер.

– Это еще что? – толкнула она локтем Шубейко.

– А? Где? А! это… Ну, знаешь, Леночка… – мужчина виновато развел руками и чуть выпятил нижнюю губу, признавая свою беспомощность.

– Ты не предупреждал, что будут камеры! – у девушки похолодело в груди.

– А как ты хотела? Телевизионщики с местного канала быстро обо всем прознали. Кто запретит им присутствовать?

– Нас по телевидению покажут? – уточнил Вилин.

– Журналистов полно, кстати, – добавил Антипов.

– Смотрите, смотрите! Это они! – закричал кто-то в толпе, заметив соавторов, и тут же гомон стал невыносимым, люди кричали и аплодировали, требуя начала мероприятия.

– Очевидно, что покажут, – засмеялся Шубейко. – Все будет хорошо.

– Вы только посмотрите, – сказала Лунь. – Вашу маму и там и тут показывают…

Под одобрительные возгласы они направились к импровизированной сцене через весь зал. Лунь старалась быть естественной и не снимала с лица полуулыбки. Вилин вел ее под руку, как и полагается джентльмену. Шубейко шел позади. Телевизионщики, отчаянно похожие на хипстеров – кеды (зимой!), свитера с мелким орнаментом, модные джинсы, фенечки на запястьях, у одного – тоннели в ушах, бороды прямо из барбершопов, – настраивали камеры и окончательно прилипли к объективам, когда соавторы и их агент поднялись к конференц-столу.

– Дорогие друзья! – Алексей Данилович поднял руки. – Прошу внимания, дорогие друзья!

Толпа немного утихла. Тут и там сверкали вспышки фотоаппаратов, прокатывался шепоток.

– Прежде, чем начнется наша небольшая конференция, я хочу рассказать вам одну маленькую историю. Сделать это просто необходимо. Пока наши любимцы усаживаются за стол и разбираются с микрофонами, я позволю себе такую вольность и надеюсь, что вы меня выслушаете. Так вот. Одним осенним вечером я, Алексей Шубейко, главный редактор довольно успешного издательства (не буду скромничать), уходя домой, наугад прихватил с собой парочку распечатанных рукописей, чтобы почитать дома. Я предчувствовал, что слягу с простудой или гриппом, потому и поступил так, чтобы не сидеть без дела. Буквально перед тем как ложиться спать я решил бросить мимолетный взгляд на один из текстов. Что делает с людьми простое любопытство! По счастью, это оказался именно тот самый текст, который многие из вас (смею предположить, что все) уже прочли. Я сам не заметил, как зачитался. В общем, глубокой ночью я обнаружил, что не сумею уснуть, пока не узнаю, что было в финале. Так сильно я увлекся, что позабыл о своей простуде и даже закурил (за что чуть позже выхватил от жены). Дочитав роман, я был поражен и обескуражен. На часах было ближе к трем ночи, и знаете, что я подумал? Мне в голову пришла гениальная мысль. Знаете, какая? – он сделал паузу, люди улыбались, подкупленные его веселым нравом и манерой говорить. – Именно! Я решил позвонить авторам. Ночью, да, – раздались смешки. – Я находился под таким сильным впечатлением, что мне было все равно, что я могу их разбудить и даже привести в ступор. Так и случилось. Я наговорил множество глупостей, прежде чем приступил к главному, как у меня обычно и бывает, – снова смех и улыбки публики. – Я выразил им свое восхищение и искреннее желание сотрудничать. Сейчас, по прошествии достаточного времени, я испытываю гордость. Ведь это именно я первый прочел знаменитую рукопись, оценил ее по достоинству и связался с авторами. Пусть и среди ночи, ведь это детали, не так ли? Всего лишь часть байки, которую я вам теперь не без удовольствия рассказываю. Что ж, разрешите представить вам виновников нынешнего собрания. Соавторы «Войны трех» – Илья Вилин и Елена Лунева!

Аплодисменты были оглушающими. Под всеобщий гул Шубейко откланялся и занял место за столом, слева. В центре сидела Лунь, с другого бока – Илья Алексеевич. Шум замолк, и сотни восторженных глаз уставились на соавторов, ожидая услышать нечто невероятное. В толпе были и взрослые люди, и молодые, и подростки; и женщины, и мужчины. Публика собралась разномастная, но их всех объединяло одно. Обожание книги, написанной Ильей и Лунью.

– Что ж, друзья, я рада приветствовать вас здесь сегодня, – подтянув к себе микрофон, заговорила Лена, боясь разочаровать публику хоть словом. Ее слушали в благоговейной тишине. Только вспышки продолжали сверкать то тут, то там. Хорошо еще, что аппаратура была исправна. Девушка старалась, чтобы ее голос не дрожал. – Для меня большая честь видеть всех вас. Я даже удивилась и не поверила сперва, что читателей может быть так много. Вы же знаете, как это бывает. Молодым авторам всегда до последнего не верится в свою известность. Я хотела бы сказать большое спасибо всем, кто пришел. Нам очень, очень приятно ваше внимание, это чистая правда.

Аплодисменты, крики. Голос Луни звучал так взволнованно, что в искренности ее эмоций и слов не приходилось сомневаться. Публика была покорена. Но тут наклонился к микрофону Илья Алексеевич, прочистил горло, и женская половина зала застыла, широко раскрыв глаза. Прежде, чем заговорить, Вилин под столом положил ладонь на колено Луни, чтобы сбить накатившее вдруг волнение.

– Я рад приветствовать всех вас, как и мой соавтор. Смею сказать, что идея провести подобную встречу, гениальная, безусловно, идея, это тоже заслуга нашего надежного друга – Алексея Даниловича. Историей, которую он рассказал, мы, пожалуй, будем начинать каждую нашу встречу с читателями, – смех, улыбки. – Ибо она того стоит. Соавторы, позабывшие о том, что их рукопись лежит в издательстве, вдруг среди ночи получают странный звонок от очень взволнованного мужчины, который никак не может сформулировать цель своего звонка… По правде говоря, и я сам добрые несколько минут не мог собраться с мыслями, – Вилин слегка ухмыльнулся, одарив публику своей добродушной улыбкой, от которой затрепетало не одно женское сердечко. – Что ж, думаю, мы можем перейти к самому главному, дорогие читатели. Задавайте нам вопросы, а мы постараемся на них ответить.

И тут началось. Вопросы посыпались как из рога изобилия. Простые читатели, журналисты, литературоведы – все спешили о чем-то спросить соавторов.

«Почему вы пишите вдвоем?»

«Как вы поняли, что должны писать в соавторстве?»

«Как вы разделяете обязанности?»

«Кто придумал сюжет книги?»

«Почему решили сделать именно такой финал?»

«Что планируете в будущем?»

«Чем и кем вдохновлялись в процессе написания книги?»

«Какие у вас любимые авторы?»

«Как вы познакомились?»

И множество подобного. Илья и Лунь улыбались, переглядывались, отвечали по мере возможностей, дополняя друг друга. Это оказалось не таким страшным занятием, как представлялось. Было даже приятно, что их жаждут выслушать так много людей. То, что они держат в себе, действительно кому-то важно.

– Понимаете, не существует двух разных писателей, – горячо объяснял Вилин, жестикулируя. – Есть два человека, я и Лена, но писатель – один. Разъединить нас невозможно… Да, именно, мы с ней отвечаем за разные категории текста, каждый из нас силен в чем-то своем. И мы поняли это, когда начали зачитывать друг другу те небольшие отрывки и наброски, что мы писали в течение жизни, еще только мечтая стать писателями… До нашей встречи.

– И в чем же силен каждый из вас? – допытывались журналисты.

– А этого, я считаю, раскрывать не стоит, – вмешивалась Лунь и клала свою ладонь на ладонь Ильи.

– В этом и есть весь секрет, друзья, – счастливо улыбался Вилин.

И толпа вздыхала, то ли от разочарования, что тайна не может быть раскрыта, а любопытство – утолено, то ли от умиления тому, как соавторы общаются между собой. Но, недолго думая, толпа выдавала очередной вопрос, очарованная и покоренная.

Шубейко ни разу не вмешался в дискуссию. Так незаметно прошел час, затем второй. Алексей Данилович переглянулся с Костей Антиповым – тот стоял у камеры и постукивал пальцем по запястью, намекая, что время на исходе.

– Что ж, друзья, надеюсь, вам все понравилось, и большинство ваших вопросов соавторы исчерпали. Давайте же теперь перейдем к еще более приятной части – автографам и фотографиям, ибо времени у нас осталось не так много, надеюсь, вы понимаете.

Илья и Лунь расписывались в книгах до тех пор, пока кисти их не онемели, а движения довелись до автоматизма. Улыбаться для совместных фото становилось все сложнее и сложнее. Они выслушали добрую сотню положительных отзывов от восхищенных читателей, но, даже слушая, уставали с непривычки. Глаза болели от вспышек камер.

Шубейко, заметив, что его подопечные выглядят, как медузы на солнцепеке, пришел им на помощь и завершил мероприятие недолгой пронзительной речью. После этого Илья и Лунь, дополняя друг друга по фразе, попрощались с читателями и под аплодисменты и благодарности поплелись в «гримерку», поддерживая друг друга.

Там они сразу же упали на диванчик и закрыли глаза.

– Иль?

– М?..

– У меня. Совершенно. Нет. Сил.

– Угу…

Ворвался Шубейко.

– Ну что?! Как вам, а? Понравилось? Видели, как они вас любят? Видели, как их много?!

– Видели, Леш, – не раскрывая глаз, пробубнила Лена.

– Вы там что, засыпаете?

– Мы.

– Очень.

– Устали.

Алексей Данилович рассмеялся, упер руки в боки.

– То, что вы как выжатые фрукты, это я и сам вижу. А как вы хотели? Ха-ха! Это вам не книги писать! Ха! Шучу! Я всем доволен и знаю, что и вы тоже! Но самое главное, что довольна публика. А усталость – это с непривычки! Привыкнете! Уверяю! Не вы первые, не вы последние! Они от вас в восторге! Заметили – ни одного плохого отзыва, ни одного негативного слова! Видимо, ваши недоброжелатели решили сегодня не приходить! А между тем, вас по местному телевидению покажут через два часа! А уже, возможно, завтра, в некоторых журналах будут вас цитировать. Чего стоит твои, Леночка, размышления о литературном процессе начала двадцатого века!

Энергичность Шубейко нельзя было сравнить с чем-то еще. Шубейко он и есть Шубейко…

– Неужели так будет в каждом городе?

– В каждом, голубчик. А возможно, еще и подольше сидеть придется. Только не говорите, что вам не понравилось.

– Понравилось. Только надо поспать. И немедленно.

– Ну, езжайте домой и выпейте кофе. Только выпуск новостей не пропустите. А то обидно будет.

Но, приехав домой, измотанные Илья и Лунь почти сразу уснули. Они честно включили телевизор и легли перед ним, но не дождались выпуска, в котором их будут показывать. Хотя Лена очень хотела взглянуть, как они с Вилиным выглядели со стороны. Усталость взяла свое, и соавторы, лежа валетом, отключились почти одновременно.

Их разбудил телефонный звонок. Разумеется, звонил Шубейко. Он хотел узнать, понравилось ли им, что в новостной ленте их собранию уделили столько времени. И разозлился, узнав, что соавторы все проспали.

– Ладно, – сказал он, успокоившись. – Быстро дуйте к компьютеру и лезьте в интернет, повтор смотрите. Если вам, конечно, все еще это интересно!

И действительно, целых двадцать минут в новостном выпуске показывали монтаж из отрывков состоявшего события. Нарезка из фраз, взглядов, улыбок и смеха привела Лену в восторг. Еще более ей понравилось, что на видеозаписи они с Вилиным выглядели изумительно. Мало того – невооруженным взглядом по поведению обоих было видно, что они не только соавторы, но и влюбленные. Девушка прослезилась, увидев в видеомонтаже множество отрывков, когда она что-то говорила, отвечая на чей-то вопрос, а Илья Алексеевич, сидя рядом, глядел на нее пристально такими влюбленными глазами, что даже сердце сжималось.

– Господи, Иль, какой ты хороший! Как я люблю тебя! – не выдержала Лена и стиснула Вилина в объятиях, упираясь лицом в его крепкую шею. Она была растрогана.

Мужчина засмеялся и вдруг понял, что он бы и сам с радостью сейчас поплакал от счастья. Но, разумеется, не станет. Он – мужчина, сталь, крепкая спина, надежное плечо. Ему не полагается плакать. Поэтому Илья Алексеевич сурово вытер длинным пальцем выступившую слезу и стал улыбаться так широко, чтобы все слезы отступили обратно и перестали щекотать нос.

Глава 29. Годовщина и телевидение

«Но тебе-то, Эд, я не нужна, и ничего ты поделать не можешь, раз ты разлюбил меня. И раз уж таким сотворил тебя Господь, как он сотворил всех мужчин, то сам-то ты здесь ничего не поделаешь».

К. Воннегут «Механическое пианино»

«Если соединяешь свою судьбу с другим, то не на всю ли жизнь? Какая женщина, веря, что она действительно любима, предвидит впереди разлуку? Ведь вы клянетесь нам в любви навеки, так допустимы ли при этом какие-то свои особые, другие интересы?»

Оноре де Бальзак «Отец Горио»

Еще более изнурительным, но благополучным образом прошли встречи в остальных городах. Степка путешествовал с сестрой и ее женихом, подружился с Шубейко, Антиповым (мальчик находился под их присмотром, пока соавторы занимались вопросами публики), успел познакомиться с одним молодым телевизионщиком, Сашей Гертцем, и парой юных читателей.

– Это моя сестра, – гордо заявлял Степа. – Лена Лунева – это моя сестра!

В других городах на собраниях появлялись и недоброжелатели, но вскоре писатели поняли, что бояться их совершенно глупо. Первый же негативный отзыв, озвученный в большой толпе, они разнесли в пух и прах весомыми аргументами Ильи, литературоведческими знаниями Лены, а также научной подкованностью, которая далась им с таким большим трудом при подготовке к написанию романа, но сейчас сыграла большую роль.

Ощутив на себе всю мощь филологического бэкграунда Луни, не в силах ничего противопоставить этому, язвитель замолкал и удалялся с поджатым хвостом. У ценителей возникал еще один повод для обожания и восхищения. А соавторы перестали бояться любых нападок, осознав, что вдвоем имеют достаточно знаний, чтобы отразить их и посрамить врага. Конструктивной критики и объективных замечаний так никто и не высказал. Все негативное базировалось только на личных впечатлениях вроде: «Мне это не понравилось», «Мне не показалось это убедительным», «Это выглядело нереалистично, в жизни так не бывает».

Читатели переговаривались между собою о многих вещах.

Их умиляло, как любят друг друга соавторы, какая между ними духовная близость, если они сумели вместе написать чудесную книгу, и что их чувства видны даже в том, как они друг на друга смотрят.

Их удивляло, что оба они – образованные, начитанные, всегда могут вступить в дискуссию и отстоять свое мнение, и в этом – стоят друг друга.

Им нравилось, что Вилин и Лунева – изумительной красоты пара. Особенно, конечно, Илья Алексеевич. Множество читательниц разного возраста сходили по нему с ума. Вокруг Лены такого ажиотажа не было.

Шубейко распланировал все так, чтобы их первый маленький тур по городам закончилсяодновременно с новогодними каникулами. Все-таки школу для Степки никто не отменял, так что к середине января они возвратились в родной город, где их узнавали уже буквально на каждом углу.

Между тем дела финансовые имели место быть. Свежеиспеченные авторы, получив неплохой гонорар за первые тиражи, раскупленные в короткие сроки, решили продать домик, добавить к вырученной сумме полученные деньги и купить небольшую квартиру в более благополучном районе. О переезде в другой город речи даже не велось. Им нравилось жить здесь, здесь они встретились и полюбили друг друга, по паркам этого городка они гуляли в начале их отношений, к тому же Глеб с матерью в любом случае оставались здесь, а уехать от сына Вилин не мог и не хотел.

Дом был выставлен на продажу, и первый серьезный покупатель объявился только спустя полтора месяца, в конце зимы. Илья и Лунь как раз присмотрели уютную двухкомнатную квартиру, и колесо купли-продажи со скрипом и натугой покатилось, набирая обороты и бумажную волокиту.

Ко дню переезда Илья Алексеевич нашел где-то кошку, чтобы первой впустить ее в квартиру. В принципе, в этом не было ничего удивительного – животные обожали Вилина и всегда тянулись к нему. Так что, когда он появился с пушистой рыжей кошкой на руках, Лена только засмеялась.

– Где ты ее нашел?

– Это она меня нашла, Лунь, – ответил Вилин, ласково поглаживая кошачью голову длинными пальцами. Животное почти задремало от удовольствия. – Она знает, что нам к переезду нужна кошка. Вот и пришла ко мне.

Девушка с умилением покачала головой, подошла и тоже погладила кошку. Та приоткрыла желтый глаз, окинула Лену изучающим взглядом и вновь зажмурилась.

– Ну а назовем ее как?

– Лита, – просто сказал Вилин, будто в этом не было никаких сомнений.

Лита, ретиво вбежав в новую квартиру, сразу же облюбовала себе угол и разлеглась там, вся сияя от солнечных лучей, проникающих из окна. Затем посмотрела на людей, все еще ждущих чего-то у порога, и будто бы ощущая себя полной хозяйкой, кошка разрешила им войти. Супруги и Степка засмеялись, переглядываясь.

– Хороший знак, – заметил Илья.

Впоследствии Лита показала себя как нежное и ранимое животное, проявляя всегда чрезмерную ласковость к тому, кто нашел ее и взял в этот дом и обыкновенное отношение ко всем остальным. Иными словами, Илья стал любимчиком у кошки.

В тот же день, но много позже, разбирая коробки с вещами, соавторы вдруг осознали, что именно в этот день, год тому назад, они впервые увидели друг друга – 17 марта.

– Кто бы мог подумать, что спустя год наша жизнь так радикально изменится. Мы влюбились друг в друга, я развелся, мы стали соавторами и написали замечательный роман, покоривший многих.

– И самое главное, – серьезно добавила Лунь, – мы переехали.

– Как удивительна жизнь! Увидев тебя на пороге своего дома год назад, я и представить не мог… как все удачно обернется. Что посреди бела дня, промокшая насквозь, мне явится та, что поймет меня, разделит мою мечту, поможет ее осуществить.

– Кстати, почему ты так остолбенел, осматривая меня тогда? – ехидно спросила Лена, припоминая, как она, замерев у двери, пялилась на высокого красивого брюнета, а он, почему-то, на нее, и они ощущали что-то странное, невидимое, а Полина вытирала Лену, ничего в упор не замечая.

Вилин, вспомнив то же самое, самодовольно усмехнулся этой колкости, осматривая занавески, которые только что достал из коробки. Затем перевел взгляд на Лену – та стояла к нему спиной, такая незащищенная, не подозревающая об атаке, и это подтолкнуло Илью воспользоваться своим тактическим преимуществом. Как маленький, он подкрался к девушке в несколько шагов, схватил со спины, сомкнув руки на животе, поднял над полом, подкинул, словно куклу. Лунь испугалась, но сразу же засмеялась. Прижимая девушку к себе, Вилин уже кружил ее посреди полупустой комнаты, переступая на своих длинных стройных ногах.

– Пусти, Илья, голова кружится! – попросила девушка, но сама еще сильнее обняла мужчину за шею, упираясь в нее носом и чувствуя запах кожи Ильи – самый родной в мире.

– Я счастлив с тобою, – Вилин выдохнул, расчувствовался. – Никто, кроме тебя… никто не нужен.

– Вы такой сильный, Илья Алексеевич. И так хороши собой… – промурчала Лена у него на груди, лукаво улыбаясь.

– Вы тоже ничего, товарищ соавтор.

Мужчина ухмыльнулся и зашагал в сторону спальни, где стояла пока лишь только голая кровать. В нем снова взыграло то чувство, которое посещало его каждый раз, когда он вспоминал, как умна и талантлива та, которую он держит на руках. Он хотел эту девушку, хотел только ее одну.

Лена стала наигранно вырываться, но отбиться от такого, как Вилин, было трудно, и оба это понимали. Поэтому Лунь смеялась, а Илья Алексеевич, порыкивая, кусал ее то в плечо, то в шею, то и дело слегка подбрасывая вверх.

– Сейчас мы с тобой отметим годовщину, – зловеще пообещал он.

Они во всем устраивали друг друга и никогда бы не променяли свое взаимопонимание на что-либо иное. С высоты нынешнего положения Лунь просто представить себе не могла, что Вилин способен от нее уйти, как год тому назад ушел от жены, не смутившись даже наличием ребенка.

Илья Алексеевич стабильно давал деньги на воспитание Глебки и виделся с ним так часто, как только была возможность. Он не мог допустить, чтобы его обожаемый сын хоть в чем-то нуждался. И уж тем более он не мог допустить, чтобы, даже учитывая развод, мальчик хоть на мгновение ощутил, что отец оставил его. Нет, Вилин оставил Ксению, но никак не Глеба.

В идеале он бы хотел забрать мальчика к себе, Лунь не сказала бы и слова против, но понимал, что бывшая жена этого не допустит. Она все еще с тихой ненавистью относилась к тому, что ее сын должен проводить время в одном доме с девушкой, которая увела ее мужа.

И со временем мальчик понял, что в жизни так бывает: родители больше не хотят дружить, но оба продолжают любить своего ребенка. У девочки из детского сада было то же самое, поэтому Глебка не винил отца. Он слишком любил его и всегда с нетерпением ждал встреч, с радостью покидая строгую мать и готовый долго не вспоминать о ней.

Ксения знала, что Глеб и эта девушка сдружились, что Глеб не испытывает к ней никакой ненависти, и это ее уязвляло. С неизменной тяжестью на сердце женщина отпускала сына с отцом, когда Илья приезжал, чтобы забрать его. Запретить эти встречи она не могла. Но Ксения уже свыклась со своим бессилием, невозможностью что-либо изменить, вернуть, и общалась с бывшим мужем только о Глебе.

Иногда Илья даже заходил на чай или спрашивал, не нужно ли чего-нибудь сделать по дому. Он предлагал свою помощь не из чувства вины, а из природной своей доброты и заботливости. Но Ксения всегда отказывалась из гордости, даже когда помощь была нужна. Она убедила себя, что Илья стал ей чужим человеком, и лучше она попросит помочь соседа или коллегу по работе. Только в присутствии сына бывшие супруги делали вид, что ладят, и могли улыбнуться друг другу, как раньше. В мальчике текла их общая кровь, он был плодом их светлого чувства, жившего когда-то на свете…

Ксения видела умиротворение и душевное спокойствие во всем облике и поведении Ильи. Разумеется, он счастлив с этой девушкой гораздо больше, чем был когда-либо с ней. И их союз, которому предрекали скорую катастрофу, длится вот уж год без сучка и задоринки. Осознание этого приносило отголоски притупленной временем боли. Муки брошенной женщины приобретали черты глубоких моральных выводов, как результаты неудачного лабораторного опыта.

Рефлексия Ксении за год прошла много этапов. Ненависть и неприятие мира, в котором происходит такая несправедливость; жалость к себе; самобичевание; снова ненависть; опустошение; ныне – постепенное смирение с тем, что жизнь повернулась именно так, осознание того, что могло быть намного хуже, кто-то мог заболеть или умереть, но этого не случилось, и надо ценить то, что имеешь.

Время стирало раны как неудачный рисунок на бумаге. По ночам женщину иногда посещала дикая мысль: а что, если так и надо было? А если все делается к лучшему? И человеку дается лишь то, что он способен пережить, перенести. И дается не просто так. А если все теперь встало на свои места, и не нужно возвращать былое – нужно просто жить дальше? Именно эта незатейливая мудрость – просто жить дальше – и стала для Ксении новым кредо.

Поистине сердца людей – пластилин. Добро и зло – понятия относительные, а потому различные для всех. То, что кому-то дурно, иным людям приносит большую радость. И нельзя осчастливить кого-то, обязательно не причинив боли кому-то еще. В этом один из основных секретов нашей жизни. И действительно за изменой иногда – не всегда, но все же – скрывается настоящее, неисчерпаемое чувство к другой женщине. Это был именно тот случай, редкий среди столь частого явления, как измена.

Измена – это паршиво. Хуже ничего не может быть. Но паршива она, когда неосознанна, импульсивна, вызвана путаницей в голове, кризисом мировосприятия и происходит единым порывом, как в тумане, в надежде, что это может что-то исправить. Так, как было между Ильей и Наташей… Что благополучно забылось, словно давний кошмар.

Но можно ли считать безнадежно эгоистичным поступком то, когда мужчина уходит от жены к другой, с которой чувство взаимно и неподдельно, не туманит голову и не исчерпывается одной лишь страстью?

Можно ли расценивать как абсолютное зло стремление к простому человеческому счастью, свойственное каждому из нас? И так ли это невозможно – построить свое счастье на чьем-то чужом горе? Не это ли – единственный способ обретения равновесия в мире?

Всегда кто-то умирает, а кто-то рождается, кому-то везет, а кому-то нет, в кого-то влюбляются, а кого-то бросают. Не это ли – естественный процесс движения и обновления души и мира человеческих?..

И Ксения, и Лунь, и Илья Алексеевич, и даже Полина – размышляли на эту тему в течение года и приходили к похожим выводам. А время шло, и новый порядок вещей, каким бы страшным по началу ни казался, притирался, входил в обиход, становился привычным, обыденным, единственно верным, будто бы так и было всегда. Муки совести и обвинения обеих сторон иссякали. Они не могли фонтанировать вечно. Нет ничего вечного в нашем мире под луной.

Ксения долгое время наблюдала за успехом и растущей славой начинающих писателей, ревностно скрипя зубами. Ее бывший муж и эта паршивая любовница теперь красовались, счастливые, на рекламных баннерах, в журналах, словно чертовы голливудские звезды! И что там такое бесподобное они вдвоем написали, что люди зачитываются и говорят: эта книга совершила сдвиг в моем мировоззрении?

Из любопытства Ксения купила и прочла «Войну трех», хоть ей и было неприятно во время чтения понимать: это они написали, они вдвоем, влюбленные, сидели и вместе писали, словно один человек… Но книга оказалась настолько увлекательна, настолько талантливо написана, что порой у Ксении даже вылетало из головы, кто именно ее написал. Финал поразил ее, как поражал каждого, кто читал роман.

Пришлось признать, скрипя зубами, что «Bellum tres» действительно хороша. И со временем Ксения смирилась с успехом соавторов, как и со многим прочим. Сейчас, когда она видела в журнале очередное интервью с ними, или когда по телевизору показывали небольшой репортаж со встречи с читателями, женщина не испытывала злости. Однако ее начинало беспокоить то, что, рано или поздно, а журналисты начнут разнюхивать всю подноготную личной жизни новых знаменитостей. И тогда станет известно об измене (возможно, что об обеих), разводе, сыне, брошенной жене… Получится много пищи для нездоровых сенсаций и выдумок, на которые горазды СМИ. Почему-то это не вызывало у Ксении радости. Она ненавидела, когда кто-то посторонний копается в ее личной жизни. А все к этому и шло.

В течение того времени, как Илья и Лунь становились известными, Полина наблюдала за происходящим то с негодованием и обидой, то с гордостью и волнением. Книгу она прочла еще из первого тиража и, как истинный филолог, даже не пыталась следовать субъективному желанию негативно оценить роман в силу жизненных обстоятельств. Он был хорош, даже слишком хорош для дебюта, и Поля без прикрас призналась себе в этом.

Ее сердце ныло, как поврежденный нерв где-нибудь в пояснице. Бывали моменты, когда старая привязанность к бывшей подруге вдруг просыпалась, нахлынывала и пересиливала все остальное, ведь время шло, и все дурное неумолимо слабело, выветривалось, раздавленное колесом Жизни. И тогда Полина чувствовала, что готова помириться с Лунью и все ей простить. Был бы только случай. Девушка видела, что они с Ильей по-настоящему любят друг друга. А этот факт, ранее сомнительный, ныне многое оправдывал.

Тем временем начинающих писателей стали приглашать на различные мероприятия и светские приемы, где завязывались знакомства с новыми, интересными людьми. Они неизменно появлялись вместе и стараниями Лены выглядели изумительно. Пресса смаковала любую информацию о соавторах-влюбленных, увлеченно публикуя новые статьи и фотографии. Илья и Лунь настолько цепляли гармоничным сочетанием ума, таланта, непосредственности, красоты, чувства стиля, что немного погодя их действительно уже не боялись сравнивать с голливудскими парами.

Соавторство Вилина и Луневой стало литературным феноменом, о котором говорить не уставали, и это казалось настораживающе неправдоподобным. Слава, принесенная первой книгой, должна уж была поутихнуть, но ее вполне естественно подогревали умелые руки Шубейко и ко. Впрочем, не только их. Когда поступило внезапное приглашение на телевидение, Алексей Данилович всячески открещивался от причастности к этому.

У соавторов хотели взять интервью в прямом эфире, и не для местного телевидения, а для государственного канала, так что увидеть их должна была вся страна, несколько часовых поясов. Без раздумий Илья и Лунь согласились. Такие предложения не стоило отвергать. А они как раз обдумывали, как бы изящнее преподнести общественности заявление о своих ближайших планах. Возможность предоставилась удачная.

Все прошло легко и непринужденно. Никакого сценария не было, сплошная импровизация, причем весьма успешная. Выпуск получился почти получасовым, но очень насыщенным. Ведущая, молодая приятная женщина в голубом костюмчике, с минимумом косметики (надо признать, что естественной красотой она обладала) и безупречной укладкой, с улыбкой и знанием дела задавала вопросы, шутила и подыгрывала. За счет этого Илья и Лунь, несмотря на камеры, не ощущали себя скованно.

«Здравствуйте, уважаемые зрители. В эфире передача «Кумир нашего времени», и с вами снова я – Татьяна Александрова. Сегодня у нас в гостях необычные люди. Начиная с осени того года общественность восхищается этой парой, историей их любви и творчества. Авторы, ставшие известными в очень короткий срок благодаря своей дебютной книге. Авторы, чей роман начали переводить на другие языки. Разрешите представить вам Илью Вилина и Елену Луневу».

Это было самым необыкновенным и волнительным, что Лена слышала в жизни. Статьи и фотографии в журналах не могли сравниться с интервью в прямом эфире. Все-таки телевидение было новым уровнем во всех отношениях.

– Ваш роман «Война трех» или «Bellum tres» покорил современного читателя от мала до велика. Расскажите, пожалуйста, об истории названия книги. Кто придумал и почему?

– Да, Вы знаете, – улыбаясь, заговорил Вилин, – никто себе и представить не может, как долго мы с Леной придумывали имя своему первому литературному ребенку.

– О, да… – закивала девушка, – с ужасом вспоминаю те дни, полные споров и несерьезных ссор. Мы перебрали огромное множество вариантов, но ничего нас не устраивало. Все казалось тривиальным, приевшимся. Не тем.

Они переглянулись, засмеялись от общего воспоминания.

– Скажу честно: до последнего момента мы не знали, как назвать текст. Мы просто писали его, и все. Писали и думали, что нужное слово или фраза все равно придут к нам в финале. И вот, когда мы дописывали, истощая последние силы и страшно не высыпаясь…

– Именно тогда все и случилось – в последний день, когда мы дописали текст и сели править его, чтобы было не так стыдно отсылать его в издательство, ну, вы понимаете.

– Я уже не мог видеть экран компьютера, а Леночка упорно сидела и исправляла ошибки, как настоящий филолог.

– Да, ошибок было много. Когда пишешь в основном по ночам, да еще и в приступах вдохновения, сам не замечаешь все эти опечатки. Я с ужасом представляла, как бы отреагировали редакторы, читая такую рукопись…

– Нет, Лунь, погоди. Ты тогда, кажется, уже составляла синопсис…

– Ах, ну да, точно. Ну и вот, я осталась составлять краткое содержание для издательства, а Илья отправился немного поспать. Сижу я себе, никого не трогаю, не знаю, сколько времени прошло…

Вилин засмеялся и подхватил:

– А мне тогда приснилось, что наш роман отклонили в издательстве. Только он назывался не так, как мы хотели, кажется, «Противостояние», не помнишь?

– Нет, мы хотели назвать его «Аннигиляция», вроде даже решили окончательно.

– Точно! Как многое выветрилось из памяти. Мне приснилось, что мы назвали свой роман «Bellum tres». Латынь я знаю гораздо хуже Лены, все же по образованию я экономист, а не филолог, но во сне мое подсознание сплело вот такое название. Мы и раньше подумывали над именем «Война трех», но оно казалось нам тривиальным. А на латыни звучало куда солиднее. Ну, я просыпаюсь и сразу бегу к Лене…

Ведущая уже давно веселилась, представляя в уме всю эту ситуацию, и качала головой. Ее эмоции были искренни. Режиссеры тоже улыбались. Уж больно забавными были эти соавторы, и рассказывали все так непосредственно, прямо из души, как дети.

– Он прибегает ко мне, будто у нас дом горит, и кричит: «Я придумал, я придумал!» – Лена очень похоже изобразила Илью, выпучив глаза и взмахнув руками. Все засмеялись.

– А Леночка на меня взглянула, как на идиота, и говорит: «Господи! Что произошло?» Я ей рассказал про свой сон. Она подумала, покрутила «Bellum tres» на языке, оценила.

– Вот так и было придумано название нашему роману. Оно приснилось Илье. Правда, мы не думали, что его все равно будут называть по-русски… Но это уже не имеет значения.

– Какая удивительная и очень смешная история. Скажите, что вы планируете в ближайшем будущем? Есть ли у вас идеи для нового текста?

Ради этого момента соавторы и согласились на телеинтервью в большей мере. Они лукаво переглянулись и заговорили вместе, как обычно.

– О, да, разумеется.

– Да, у нас есть план…

– Точнее, идея.

– И очень интересная.

– И мы бы хотели сделать заявление.

– В прямом эфире.

– Да, как нельзя удачно.

– Иначе говоря, мы задумали новый роман.

– И уже разрабатываем сюжет.

Ведущая только и успевала переводить глаза с Ильи на Лунь и обратно, стараясь не упустить нити этого странного «монолога» двух человек, продолжающих мысли друг друга.

– Ничего себе! – отозвалась она. – Такая весть наверняка взбудоражит умы множества ваших почитателей!

Соавторы смутились.

– Что ж, мы оба на это надеемся.

– Не хотелось бы остаться автором одной книги, как это обычно случается…

– Тем более, генератор идей не должен работать на холостом ходу.

– Кажется, топливо в нем никогда не кончится.

– И для нас это очень важно!

– Ведь мы не ради славы пришли в литературу…

– И надеемся подарить миру еще не одну книгу.

– Так что «Bellum tres» – только начало.

– Хм, звучит многообещающе и амбициозно! – улыбалась ведущая, довольная разговорчивостью гостей. – Может быть, дадите хотя бы намек на тематику будущей книги? Или это большой секрет?

– Разумеется, тайна строга, но…

– Мы слишком любим своих читателей, поэтому…

– Скажем одно: в этот раз сюжет выйдет за пределы нашей планеты.

– Это все, что мы можем раскрыть.

– Что ж, уважаемые зрители, эту фразу вы можете толковать и интерпретировать, как вам угодно! Надо отдать должное авторам – они умеют создать интригу.

По окончании передачи добрая часть съемочной группы, а также сама ведущая, окружили соавторов ради автографов. У кого-то с собой даже были книги, Илья и Лунь расписывались на обратной стороне обложки.

Прямой эфир смотрели у себя дома Шубейко, Антипов, Степка, Глеб и матерью, Полина, Владимир Александрович, а также множество людей по всей стране, которые читали или не читали «Войну трех», слышали о романе или не слышали, любили или не любили его. Запись выпуска сами соавторы посмотрели гораздо позже.

Сейчас их умы и свободное время занимал новый сюжет. Он развивался в голове, казалось, помимо воли, обрастал все новыми и новыми слоями художественного вымысла, наращивая смыслы, идеи, контексты и аллюзии, превращаясь во что-то весомое, но пока что громоздкое и неуклюжее, как мраморная глыба.

«Война трех» казалась уже прошедшим этапом. Илья и Лунь понимали, что могут и хотят создать кое-что еще лучше, чем дебютная книга. Нечто еще более идейное, многогранное, и вместе с тем – увлекательное, изящное. И соавторы ощущали в себе достаточно сил и творческого запала, чтобы немедленно взяться за кирки и молоточки и начать обрабатывать мраморную глыбу, придуманную ими, дабы превратить ее в произведение искусства. Они предвкушали еще одну большую совместную работу и были рады этому.

Глава 30. Лжедмитрий и сюжет

«Женщины ведь вникают в суть вещей так, как мужчины вникать просто не способны, – говорила она. – Мы замечаем важные вещи, которые мужчины пропускают».

К. Воннегут «Механическое пианино»

«Я оговорился, прошу прощения. Конечно же, литература не бывает плохой или хорошей. Литература бывает только хорошей, а все прочее следовало бы называть макулатурой».

Бр. Стругацкие «Хромая судьба»

Вскоре после того как Вилина и Лену показали по телевидению, к ним домой пришел странный мужчина лет сорока с хвостиком. Под настороженным взором Ильи незнакомец с порога заявил, что является отцом Луни. Девушка впала в ступор. Мужчина представился Олегом (что естественно, ведь отчество Лены было – Олеговна, и об этом можно было прочесть, где угодно). Но самым удивительным оказалось то, что Олег-самозванец (в чем подозревал его Илья) действительно многое знал о прежней жизни Лены, в частности о ее детстве и матери.

Олег долго убеждал, что он – не обманщик, просил поверить ему и простить за долгое отсутствие, всячески изображал из себя блудного отца с проснувшимися родительскими чувствами. Надо сказать, актерский талант у этого человека имелся. Все попытки Олега приблизиться к Лене, прикоснуться к ней по-отечески или обнять – жестко пресекались Вилиным, который чуть ли не рычал на мужчину, как пес, защищающий любимую хозяйку. В отличие от Луни Илья Алексеевич сохранял трезвость ума и не подпускал мужчину и на метр к девушке, которая потеряла самообладание, услышав факты своей биографии из уст чужого человека.

– Иль, не надо с ним так грубо. А вдруг и правда…

– Вот именно, мужчина. Полегче, пожалуйста.

– Лена, что за бред? Да ежу понятно, что он – самозванец. Увидел тебя по телевизору и решил счастья попытать ради легкой наживы. Мужик, мы что, по-твоему, вчера на свет появились? Факт родственной связи легко проверяется. И мы не побоимся потратить на эту проверку время и средства. И вообще, покажи-ка свой паспорт.

– Паспорта у меня с собою нет, – гордо заявил Олег. – Я вижу, в этом мире человеческое слово уже не имеет никакого веса. Очень жаль. А ведь вы – писатели, и слово – ваш основной инструмент.

– То есть мы должны поверить тебе на слово, без доказательств?

– Разве то, что я рассказал о Вале, о детстве Лены – не доказательство? Откуда бы мне это знать?

– Я вижу, это твой единственный аргумент. И чем чаще ты его повторяешь, тем неубедительнее он звучит. Паспорта ты либо не имеешь вовсе, либо не взял специально, так как в нем содержатся данные, которые могут опровергнуть твою легенду. Если бы мы тебе поверили, ты бы, скорее всего, сказал, что потерял паспорт. А все, что ты нам рассказал, можно было разузнать у Валентины при жизни. Откуда нам знать, вдруг ты с нею раньше в одной компании был, гуляли и пили вместе? В общем, согласен на ДНК-тест или нет? Это решит все пререкания.

Мужчина поднялся, оправил одежду и молча удалился с видом униженного и оскорбленного. Вилин запер за ним дверь и вернулся к Лене. Она выглядела встревоженной и очень напоминала маленькую девочку, которую просто необходимо пожалеть и приласкать. Чем мужчина и занялся.

Больше Олег-самозванец ни разу не появился, чем и подтвердил свой статус. «И как я вообще этого человека в дом пустил», – удивлялся Илья своему простодушию. Инцидент быстро забылся, но неприятный осадок остался. Шубейко, узнав об этой истории, отругал соавторов.

– Аудитория ваша растет, должна пропорционально расти и ваша бдительность! Надо понимать, что не все ваши читатели – честные и благородные люди. Неадекватных фанатиков хватает везде, им только кумира подавай. Как это ни прискорбно, но фактами вашей биографии могут воспользоваться в своих целях. И чем больше поклонников, тем более надо быть начеку. И уж тем более, простите мне эти повторы, не доверять первому встречному, который приходит к вам домой и говорит вещи, которые можно о вас найти даже в интернете, господи! Ну вы как дети, честное слово, братья мои Гонкуры. Вы же знаменитости, а значит, всю информацию о вас тщательно собирают СМИ, и этот процесс нельзя остановить. Да кто попало, если хорошо постарается, может к вам на улице подойти и заявить, какого цвета на вас был свитер лет пять тому назад в такой-то день! О вас все узнать можно через знакомых и даже людей, которых вы не знаете, но они знают вас. Главное – найти таких людей. А они есть. И не надо принимать все это близко к сердцу. Запомните – ваше прошлое интересно всем еще сильнее, чем настоящее. Закономерно, что в нем начали копаться. Это побочный эффект быстро растущей популярности, чего и следовало ожидать.

Вилин и Лена испытывали стыд перед этим маленьким энергичным человеком, который, казалось, знал все на свете и что угодно мог объяснить и разрешить. Шубейко был для них словно путеводная звезда в этом новом мире, законы которого они только начинали постигать. В мире, где начинающие писатели за неимением опыта во многих вопросах были беспомощны, как дети, и на выручку им приходил бдительный и видавший виды родитель-редактор, чтобы указать, что правильно, а что нет, куда соваться можно, а куда – категорически нельзя, с кем полезно знакомиться, а кого лучше избегать.

В этом плане Шубейко был незаменим, да и как человек он оказался добрым малым, и соавторы привязались к нему, как к близкому родственнику. Спустя полгода сотрудничества Алексей Данилович стал будто бы новым членом семьи и главным советчиком своих подопечных. Он знал почти все тайны прошлого соавторов и называл их Илюша и Леночка. А со Степкой они стали чуть ли не лучшими друзьями.

На следующий учебный год Глеб должен был идти в школу, и Вилин собирался отдать его в то же учебное заведение, где обучался брат Луни, чтобы приятели, жить друг без друга не могущие, остались неразлучными. Глеб очень часто бывал у них дома, гулял со Степой где-то на улице, и вместе они хвастались всем, что их отец и сестра – известные писатели.

Луни все еще было необыкновенно видеть свои фотографии в журналах, статьи о себе, телепередачи, где они с Ильей принимали участие. Ведь они жили, как и прежде, по-простому, без излишеств, не страдая звездной болезнью. Новая жизнь только внешне отличалась от прежней, но их любовь была по-прежнему сильна, и Вилин, как раньше, называл девушку «моя Лунь», «моя луна», «моя муза», независимо от того, наедине это происходило или на людях. Общественность не прекращала умиляться их чистым и светлым отношениям.

Илья Алексеевич готовился сделать Лене предложение, но не видел в ней ни намека на то, что она желает этого так же, как он. Лунь никогда не заводила подобного разговора, будто бы свадьба ее не интересовала. Но гражданский брак не устраивал Вилина, он хотел сделать девушку законной женой и винил себя в том, что так долго тянул, непонятно чего ожидая. О своем намерении он сообщил Шубейко, как близкому товарищу, и Алексей Данилович пришел в восторг.

– Вы же сейчас книгу пишете, верно? Верно. Так вот тебе мой совет, Илюша: допишите книгу, ни на что не отвлекаясь. За этот срок вы друг друга не разлюбите, не разбежитесь. Вот ты подумай, если ты сделаешь предложение сейчас, начнутся всяческие муторные приготовления, и вам будет не до романа. А написать его надо единым духом, поверь мне. Нельзя бросать дело на середине. Это может плохо кончиться, по опыту говорю.

– Ты думаешь?

– Я абсолютно уверен. Дописывайте роман. Леночка от тебя никуда не денется.

– Ты прав, ты прав.

– А еще лучше будет, если в день презентации нового романа ты публично предложишь ей руку и сердце, Илюша. Ой, как женщины это любят. Обожают просто!

– Лунь не такая, ей не нужна эта публичность. Если я так сделаю, боюсь, она может разозлиться и специально отказать мне.

Шубейко засмеялся и похлопал Вилина по плечу.

– Это ты так думаешь только, дружище. Она тебя любит, разве я не вижу? Это видят все. Сумеет ли она отказать? Не думаю. А вот сделать предложение при всех – ну что в этом дурного? Ведь ты ее обожаешь? Конечно! И ты не хочешь ни от кого скрывать своих чувств и намерений. Ты хочешь, чтобы читатели порадовались за вас, чтобы все знали: это – твоя будущая жена! Глупо считать такой поступок позерством, если вы действительно любите друг друга. И я не вижу смысла делать предложение тайно, если сей факт все равно вскоре приобретет широкую огласку.

Вилин задумался. Шубейко был убедителен. Шубейко, кажется, был прав. По крайней мере, на счет того, чтобы повременить со свадьбой, а сначала завершить роман.

Илья и Лунь все время тратили на создание нового текста. Снова это происходило летом, как было и с «Войной трех» год тому назад. Тогда они только начинали писать вместе, не зная, как это делается, притираясь друг к другу. Сейчас дело шло быстрее, будто механизм смазали маслом, и шестеренки свободно закружились, забегали, поворачивая друг друга.

Многие трудности совместной работы остались позади. Илья Алексеевич и Лена словно были подключены к мозгу друг друга и без проблем избегали любого недопонимания и спора. Они мыслили единым разумом, и это нравилось им.

Сюжет нового романа действительно выходил далеко за границы Земли. Он затрагивал тему контакта с иной цивилизацией, тему, которая так давно волновала и Вилина, и Лену, и вереницу фантастов двадцатого века. Интерес был вызван не тем, что подобный сюжет давал свободный полет фантазии, ведь довольствоваться просторами для выдумки – удел только фантастов. Писатели выше рангом не просто выдумывают, они задают читателю вопросы, запускают в нем маховики мыслительных процессов и рефлексии.

Илья и Лунь стремились быть именно такими авторами. Их тревожило множество вопросов этического, эстетического и нравственного плана, а не только придумывание захватывающего сюжета. Им надо было, чтобы читатель, закрыв их книгу, еще долго ходил и размышлял.

В «Войне трех» они спросили у читателя: а что, если человечество не готово к вечной жизни? А что, если бессмертие не имеет смысла? К чему приведет развитие искусственного интеллекта? Как тяжело соблюдать грань между природой и технологией, и надо ли ее соблюдать? И что случится, если вдруг начнется на планете такая война, в которой принять чью-то сторону обязан будет абсолютно каждый человек в мире? И много ли нужно людям, чтобы уничтожить себя как вид?

Сейчас их волновало другое. Новая тематика порождала в их умах множество ответвлений, как ризома. Эти ответвления уходили вглубь, словно корни старого дерева, и каждое из них кончалось острым вопросом или неразрешимой дилеммой.

В новой книге Вилин и Лена планировали спросить у своего читателя: а что будет, если человечество встретит иную цивилизацию, разум которой устроен иначе, чем наш? Что, если в идентичных ситуациях мы и они будем поступать противоположно? На чьей стороне будет правда? Что будет с нашими моралью, нравственностью, ценностями и принципами, когда люди увидят, что все это может отличаться от нашего и не считаться злом? Что станет с религией, наукой, психологией? Как изменится мир, а главное – мировосприятие, когда люди поймут, что они – не единственные во вселенной? Гуманно ли убивать иноземных младенцев, не будучи уверенными в том, что они не принесут вреда землянам? Этично ли влиять на развитие и естественный ход истории другой расы?..

Илья и Лунь составили целый список вопросов, и только после этого, руководствуясь им, конструировали сюжетные линии и героев. Они взяли себе этот метод за основную стратегию написания книг в будущем. Не сюжет формирует тематику, а наоборот. Как-то конкретно отвечать на все поставленные вопросы соавторы, разумеется, не планировали. Их задачей было создать текст, который заставит самого читателя напряженно искать ответы. И если это случится, значит, авторский замысел удался.

Илья и Лунь были так вовлечены в процесс, что с каким-то подозрительным хладнокровием отнеслись к вести, которую на крыльях счастья принес им Шубейко. Оказывается, их «Bellum tres» попал в шорт-лист литературной премии «Русский Букер». Но соавторы почти никак не отреагировали на это, будто им сообщили мелочную глупость, недостойную внимания. Перед глазами они не видели ничего, кроме нового текста, и Алексей Данилович вскоре понял, что этот писательский фанатизм просто заглушает всю остальную информацию.

Роман с простым названием «Контакт», но очень непростым содержанием, был окончен в удивительно короткие сроки, учитывая многоуровневость содержания и объем текста. Прочитав его, Шубейко несколько дней приходил в себя. Соавторы испугались, что его разговорчивость навсегда исчезла, а привычная энергичность сменилась какой-то апатией и будто бы недопониманием происходящего. Они решили, что если их роман так негативно влияет на людей, то его лучше уничтожить. Но Алексей Данилович, узнав об этом, чуть ли не в ярость пришел.

– Да как вы можете такое говорить?! Да как вы смеете такое думать! – бушевал он, расхаживая по комнате, и соавторы, притихшие, сидели на стульях и с тревогой смотрели на него. – Да вы хоть знаете, ЧТО написали?! Вы ничего не знаете! Ничего не понимаете! Немедленно – в издательство! Пусть делают правку и – на станок! Не терять ни секунды! Уничтожить такой шедевр! Кощунство! Да это лучшее, что я читал в жизни! «Война трех» – просто детский сад по сравнению с этим! Это будет сенсация! Люди с ума сойдут, прочитав «Контакт»! Он взорвет их мозги к чертям собачьим!

– Мы как раз этого и боимся, Леш, – тихо сказала Лена.

– Что с тобой? Почему ты такой агрессивный? – нахмурился Илья. – Сначала – депрессия, теперь – эти крики. Как это понимать?

– Дорогие мои, ну, ну простите меня… Я не думал, что этот роман так на меня повлияет. И представить не мог, какой я, оказывается, впечатлительный! Я взял себя в руки, все в порядке.

– Так будет с каждым читателем?

– Не знаю. Может быть.

– Не хотелось бы, чтобы после нашего романа прокатилась волна самоубийств, депрессий и фобий…

– Единственное, что прокатится после выхода «Контакта» – это экзистенциальный асфальтоукладчик по мозгам читателя, – засмеялся Шубейко. – Вот это я выдал, а? Ну, взгляните на меня! Я был в шоке пару дней, и что с того? Я же пришел в норму. Просто мне надо было подумать. Наедине с собой. Меня мучили некоторые вопросы, и их нельзя было оставить без внимания. Вы же именно этого и добивались, не так ли?

– Да. Таков был авторский замысел. Но, возможно, мы перегнули палку…

– Поставим предупреждения! Не беспокойтесь. Нет, скажите, КАК, вот как вы это придумали? Как человек вообще может додуматься до такого? Я ума не приложу.

Мужчина и девушка переглянулись, вздохнули почти одинаково и развели руками.

«Контакт» даже более чем оправдал все ожидания. Вторая книга популярных соавторов, называющих себя единым писателем, который успел себя зарекомендовать, расходилась огромными тиражами. Она не только попала в листы литературных премий, но и заняла призовые места. О соавторах написали большую статью в крупном журнале, устроили им профессиональную фотосессию. Шубейко не уставал радоваться. Все происходящее было поразительным успехом, и он, как человек, давно крутящийся в этой сфере, знал это лучше других.

Соавторы были приглашены на торжественную церемонию вручения наград молодым писателям. По этому случаю Илье Алексеевичу приобрели смокинг, а Лунь не погнушалась даже платьем – угольно-черным, чуть ниже колен, облегающим, с мелким золотым орнаментом на поясе и на груди. Оно сидело на ней, как влитое, смотрелось элегантно и просто, намекая на недюжинное чувство стиля обладательницы.

К этой церемонии Лена готовилась куда более скрупулезно. Кроме платья присмотрела себе колье, серьги и туфли, а прическу и макияж предоставила профессионалам из салона красоты. Девушка и не подозревала, что на этом приеме ее ждет нечто помимо награждения, ради чего и стоило так готовиться. Вилин планировал большой сюрприз. Втайне от Лены накануне мероприятия он с Шубейко посетил ювелирный салон.

Когда они, стоя на сцене перед взором тысячи глаз, ослепленные светом софитов и вспышками камер, произносили слова благодарности, Илья Алексеевич заговорил совсем о другом – о том, как сильно он любит Лену и не боится рассказать об этом всему миру, потому что не видит смысла скрывать свои чувства. Девушка смотрела на него с непониманием, нахмурившись, и каждый в зале ясно видел, что она удивлена происходящим не меньше прочих.

А потом случилось вообще странное – Вилин достал что-то из кармана пиджака и прямо на сцене встал перед своим соавтором на одно колено, вытянув руки. Лунь так опешила, что у нее поплыло перед глазами. Публика завороженно следила за развитием событий. Никто даже не перешептывался. Вилин напряженно ждал. Ступор Лены он воспринял как злость за такое позерство и возможный отказ. Ему стало страшно, что любовь всей его жизни действительно может сейчас отказать ему, и плевать на толпу.

– Лунь, – тихо позвал Илья Алексеевич.

Пока девушка молчала, странно осматривая его сверху вниз, ему казалось, что время остановилось, и вокруг не было никаких людей. Он наблюдал, как переливается яркий свет в ее красивых глазах, как блестят ее ресницы и волосы, матово сияют щеки и пылают полные губы, кораллово-розовые. Жилка дрожала у нее на шее, уши покраснели. И вдруг она вскинула ладошки и закрыла лицо. Вилин понял, что она вот-вот заплачет. Но Лунь сдержалась. До нее вдруг отчетливо дошло, что происходит и чего от нее ждут. Она зажмурилась и закивала, принимая что-то из рук мужчины.

– Ты согласна стать моей женой, Лунь?

– Согласна, Иль. Да.

Мужчина с облегчением выдохнул и поднялся на ноги, чтобы обнять будущую супругу.

Громом грянули аплодисменты. Растроганные люди вставали со своих мест. Многие женщины изо всех сил сдерживали слезы, дабы не испортить макияж. Рукоплескание большого зала дорого одетых людей длилось несколько минут, пока соавторы забирали свою награду, спускались со сцены и занимали места. Мужчины, даже незнакомые, считали своим долгом похлопать Илью по плечу или по руке и обязательно выдать слова одобрения. Вилин улыбался и кивал, не отпуская Лену от себя.

Когда они заняли свои места и церемония награждения продолжилась, Лунь поняла, что ее трясет. Невозможно было представить, что Вилин выкинет такое, к тому же – на публике. Девушка действительно не задумывалась о свадьбе всерьез. Все то время, с момента как они с Ильей сошлись, ее устраивал существующий порядок вещей. Желать чего-то большего казалось грешно, да и на ум не приходило желать большего. Ведь она и так получила самое главное, чего хотела в жизни, самое важное, что могла ей дать жизнь – она получила взаимность мужчины, которого любила всем сердцем. Разве счастливый человек может быть недоволен хоть чем-то в своем положении? Разве задумывается он об изменениях и поправках, которые надо внести в свой быт?

Илья и Лунь молчали, отчего-то опасаясь взглянуть друг на друга. Девушка чувствовала себя скованно. Склонив голову, она вытянула руки на коленях и медленно вертела в тонких пальцах с розовыми ногтями маленький бархатный кубик. Она боялась открыть коробочку и только осматривала ее со всех сторон. Через время Вилин наклонился к ней и спросил:

– Лунь, скажи, это не дает мне покоя, ты согласилась только потому, что на нас смотрели зрители?

– Что? Нет…

– Мне показалось, ты разозлилась на меня.

– Нет! Ничего подобного… я просто…

– Леночка, если ты не хочешь, я не буду настаивать… мы можем повременить. Я идиот, что сделал это при всех. Надеюсь, ты меня простишь.

– Иль, все это глупости, – девушка сжала его ладонь и посмотрела в расширенные голубые глаза. – Я согласна быть твоей женой. Это самое лучшее, что могло случиться в моей жизни.

– Я люблю тебя, луна.

Только после этих слов Лена расплакалась.

Глава 31. Воссоединение и неожиданность

«Сосредоточив все свое внимание на этой картине, Пол сумел даже вызвать в себе чувство благодарности к Аните за ее присутствие здесь, благодарность Богу за женщину, которая находится рядом с ним и помогает в ошеломляющем количестве работы, необходимой для того, чтобы просто выжить».

К. Воннегут «Механическое пианино».

Свадьбу сыграли более-менее скромную, в узком кругу, в секретный день и в секретном месте, куда не могли бы попасть наглые журналисты и фотографы, жадные до любых новостей о бракосочетании соавторов.

Приглашенные на торжество Ксения и Полина, естественно, не явились. Но, поскрипев зубами, бывшая жена отпустила Глеба поприсутствовать на свадьбе своего отца. Был снят двухэтажный домик за городом, и все гости, которых было не так уж много, с удобством расположились по уютным комнаткам, когда наступила глубокая ночь и пить уже не было сил.

Лунь ожидала Илью в их комнате, заставленной свадебными подарками. Таинство первой брачной ночи, ради которого Вилин практически не пил, сколько бы Шубейко и Антипов его ни упрашивали, будоражило обоих. Впервые между ними случится близость в новом социальном статусе. Этот момент был очень важен для молодоженов.

Лена сняла свое простое свадебное платье и осталась в одной сорочке. Ткань просвечивала, но в комнате была полутьма. Беззвездная ночь заглядывала в окошко, чтобы подсмотреть за самым древним ритуалом между мужчиной и женщиной, таким же древним, как сам мир. Испокон веков именно ночь и темнота были спутниками этого ритуала. Столетия сменяли друг друга, а в мире ничего не менялось.

Девушка в волнении присела на крайкровати и стала смотреть на дверь. Тонкая полоска света проникала в комнату через щель. Слышались отдаленные голоса в другой части дома. Вилин располагал по комнатам гостей, которые дольше всего продержались за свадебным столом. Наконец, голоса стихли, и Лена услышала осторожные шаги. Их звук приближался. У нее задрожали пальцы.

В тот момент, когда дверь отворилась и на пороге появился Илья Алексеевич в своем смокинге, девушка всем телом подалась вперед и вверх, растерянно замерла посреди комнаты. Она ощущала себя такой беспомощной и готова была отдать себя в сильные руки надежного мужчины, который законно обладает ею с этого дня.

– Иль.

– Лунь.

Они обняли друг друга, будто виделись в последний раз.

– Ну вот ты и стала мне женою, Лунь.

– А ты мне – мужем. Это так странно. Ты счастлив, Иль?

– Я? Нельзя измерить словами, сколько радости мне принес этот день.

– Я так люблю тебя, Иль. Неужели все это правда?..

– Правда. Теперь ты мне принадлежишь.

Высокий брюнет, сжимая руки девушки, поцеловал ее и стал надвигаться, вынуждая Лену отступать к кровати. Она засмеялась, а длинные пальцы Ильи Алексеевича уже блуждали под белой сорочкой. Тот факт, что теперь он в качестве мужа имеет на это полное право, необыкновенно влиял на Вилина.

В ту долгую ночь молодые супруги, сами того не зная, в горячке своей страсти зачали ребенка. И, как полагается, через время это стало известно. Сначала они всерьез решили, что Лена чем-то отравилась. С самого утра в течение всего дня девушку рвало, и не было никакого аппетита. Степка, Илья и Алексей Данилович сгрудились у кровати, где, сжавшись в судорогах, лежала Лена. И тогда Шубейко отвел Вилина в сторону.

– Слушай, Илюша, я, конечно, понимаю, что это не мое дело, но все же… Не может быть такого, что это – интоксикация?

– В каком смысле?

– В том самом, дорогой мой друг, в том самом. Не может Леночка быть беременна?

Илья Алексеевич на пару секунд задумался.

– Да нет, я не думаю. Нет, не может быть, точно.

– Точно в нашей жизни ничего не может быть. Ты бы все же съездил в аптеку, купил тест. Вдруг у вас тут счастье такое назревает, а вы на отравление грешите. Езжай, хуже не будет.

Вилин закивал и уехал. Каково же было удивление супругов, когда тест показал две полоски. Шубейко расхохотался, увидев их лица, как только Лена вышла из уборной с бумажкой в руках. Илья и Лунь поняли друг друга без слов.

– Ну что, Степан. Кажется, у тебя будет племянник, – весело сказал Алексей Данилович.

– Круто! Или племянница! Лен, давай ты родишь девочку, а? Лен! – брат подбежал и обнял сестру, но девушка тут же бросилась обратно к унитазу, ее продолжало тошнить.

Обследование у гинеколога подтвердило результат теста, а также выяснило, что зачатие произошло, скорее всего, аккурат в брачную ночь. Вилин был на седьмом небе от счастья и в буквальном смысле носил Лену на руках. Тем же вечером он собрал небольшую мужскую компанию, чтобы как следует отметить радостную весть.

В лучших русских традициях будущий отец, Шубейко, Антипов и несколько новых знакомых из литературных кругов напились так, словно отмечали окончание войны, а не беременность жены одного из них. Все они, опьянев, постоянно звали Лену, чтобы выразить ей свое восхищение, но мало что могли выговорить внятно. Их искренность веселила Лунь, а гордость Ильи тем, что он снова скоро станет отцом, умиляла.

В силу сложившихся обстоятельств, чтобы сохранить ребенка и избежать стресса, Лене пришлось «отойти от дел». Но бросать все было нельзя, поэтому тиражами, встречами, презентациями и прочим занимался Илья, вследствие чего его часто не бывало дома. Однако Вилин обещал, что как только срок станет больше, он уже не отойдет от жены ни на шаг, а всей бумажной волокитой будет заниматься Шубейко, хочет он или нет.

Супруги и соавторы, конечно, вместе со Степой, все еще жили в родном городе, отказываясь переезжать куда-либо, хотя Шубейко им неоднократно предлагал, намекая на выгоду такого переезда. У них была двухкомнатная уютная квартира, в которой Лунь заново открыла для себя, что является прирожденной хозяйкой. В своем гнезде она без особых усилий поддерживала тепло, уют и чистоту, и все, кто бывал здесь, отмечали, что чувствуют себя умиротворенно, даже дышат свободнее. Для обустройства этой квартиры Лена не жалела ни денег, ни сил. Вместе с Ильей они выбирали самые красивые вещи, мебель, занавески и декор. Благо, что нынешнее финансовое положение это позволяло.

Как-то раз во время очередного отъезда мужа Лена, коротая дни дома и читая запоем книги (ведь особо делать было нечего), ощутила непреодолимое желание съесть авокадо. Она никогда не пробовала этот фрукт, но сейчас, под влиянием изменений в организме, свойственных всем беременным, Лунь была уверена, что обожает авокадо, ведь само это слово звучит так необычно, сочно и вкусно, что немедленно хочется бежать и купить целый ящик.

Все эти мифы о странном аппетите и непредсказуемых вкусовых предпочтениях беременных оказались вовсе не мифами, и Лена испытала это прямо на своем опыте. Угадать, чего ей захочется буквально через час, было невозможно. Иногда девушка просыпалась среди ночи и прислушивалась к себе, затем будила Илью. Мужчина безропотно поднимался и шел в круглосуточный магазин, чтобы купить груш или черного хлеба с чесноком, обезжиренного йогурта или сгущённого молока. Он готов был сделать все, что в его силах, лишь бы его Леночке было хорошо. А когда Вилин возвращался, они, засыпая, обсуждали имя для будущего ребенка.

– Если мальчик, то Соломон! – настаивала Лена, хотя никто с ней и не спорил. Просто она очень хотела, чтобы родился мальчик.

– А если девочка, то Алиса, – мягко добавлял Илья.

Придумывая имя ребенку, а не роману, они во всем соглашались друг с другом и не устраивали сцен.

Пока Лена шла в супермаркет, ей повстречалось несколько фанатов разного возраста. Они попросили с ней сфотографироваться, и девушка с удовольствием выполнила их просьбу. В отделе фруктов она обнаружила свою цель и наполнила ею корзину, чувствуя, что парочкой авокадо ее безумный голод не утолить. Но вдруг она заметила поблизости миловидную рыженькую девушку с такой же корзинкой на локте. Это была Полина. Заметив Лену, она улыбнулась и перевела взгляд на едва округлившийся животик, затем на обручальное кольцо на пальце бывшей подруги. Лунь смутилась.

– Привет.

– Привет.

– Давно мы с тобою не виделись.

– Довольно давно. Да и вряд ли были готовы к этому.

– Я уже давно поняла, что готова встретиться.

– Правда?

– Правда. Я забыла все дурное и счастлива за вас с Ильей.

– Не ожидала услышать, что ты меня простила.

– Но это так. А ты чего одна? Где же муж?

– Объелся груш! – весело усмехнулась Лена. – Уехал он в командировку в Оренбург, на конференцию молодых писателей.

– А-а. Так ты одна дома сидишь?

– Ну не стану же я разъезжать по стране в положении. Степа со мной. И коллеги часто в гости приходят.

– Ясно.

– Как там Ксения?

– Ой, вот чего не знаю, того не знаю… Мы с ней уже не общаемся так плотно, как раньше. Думаю, она все еще надеется… По крайней мере, за все это время нового мужчины она себе не нашла и искать не собирается.

– Все еще любит Илью… – вздохнула Лена и печально покачала головой. Ей вспомнилось выражение лица Ксении аккурат после развода, когда Лунь пропустила ее первой. И снова стало жаль женщину, как и в тот момент.

– Похоже на то.

– Слушай, а ты сейчас очень занята? Пойдем ко мне в гости? Поболтаем. Столько не общались! Есть, что обсудить.

– Что, вот прямо сейчас?

– А почему бы нет? Зачем откладывать? Идем! Давай! Я вот только авокадо оплачу…

Полина обрадовалась приглашению. Едва шагнув за порог супермаркета, Лена достала авокадо, протерла платком и впилась зубами в зеленую кожицу прямо на ходу.

– Ну ты даешь, Лунь. Тебе не вредно немытое есть? Дотерпела бы до дома уже.

– Ой, я тебя умоляю, – счастливая Лена пережевывала мякоть, – когда я войду в квартиру, мне уже перехочется их есть. Знаю я уже все эти хитрые механизмы. Чуть не успел – уже перехотелось. Зря я это все купила, что ли? Ем, как только захочется. Плевать, что люди смотрят. Подумаешь, авокадо на улице ем. Нашли дикость.

– Ты как была непосредственной, так и осталась. Какой у тебя срок?

– Восемь недель.

– О-о… вкусовые рецепторы, наверное, дают тебе прикурить…

– Ты себе представить не можешь, как!

Дома они долго сидели за чаем, вспоминая институт, свое знакомство, первые прогулки, одногруппников… Полина после бакалавриата продолжила обучение в магистратуре, а потому была в курсе многих новостей. Она рассказала Луни, как в институте отнеслись к известию о том, что бывшая студентка стала писателем. Никто ведь и представить не мог, что Лунева пишет, поэтому ее нашумевший успех, прокатившийся летом сразу по окончании вуза, многих привел в ступор.

– Все только и спрашивали друг друга: Лена Лунева? Написала книгу? Та самая Лунева? Вон та тихая девочка? А вы читали? А с кем написала? А почему же она никогда ничего не рассказывала? Только и разговоров было, что о вашей славе.

– А что Владимир Александрович?!

– Ой, да там весь преподавательский состав такое выдал! Вообще. Устроили банкет, чтобы отметить успех своей бывшей студентки, из гордости, мол, мы ее учили, а ныне она – известная писательница. Директор наш от радости великой напился и пришел к нам на занятие, произнес длинную проникновенную речь, а потом и слезу пустил.

Лунь закатилась от смеха и хлопнула себя по колену. Полина слушала этот старый добрый заливистый хохот, хохот чистого, искреннего ребенка, который ни капли не изменился, и понимала, что никакой вражды между ними больше и в помине нет.

После этого визита Лена решила, что как только вернется муж, они вместе посетят ее институт и сделают из этого торжественное событие, с телевидением и журналистами. Своим появлением девушка планировала одновременно порадовать преподавателей и повысить статус учебного заведения. К тому же, возможно, среди студентов найдутся благодарные читатели «Bellum tres» и «Контакта».

Идея показалась Лене гениальной, и она сразу же позвонила мужу, чтобы посоветоваться. Вилину понравилась задумка, и он пообещал, что поскорее закончит все дела. Шубейко тоже одобрил. Он всегда радовался, когда появлялась возможность изящного пиара. Особенно если сами авторы были инициаторами. Но потом он задумался и спросил, не повредит ли это ребенку. Лена только отмахнулась – да что может случиться? Ведь муж будет рядом с нею.

Шубейко оповестил необходимые инстанции о готовящемся событии, но для самого института событие это до последнего оставалось сюрпризом. На следующий же день по возвращении Ильи Алексеевича супруги-соавторы отправились в вуз. Еще на входе их стали узнавать и окружать студенты. Вилин старательно оберегал жену от толпы, особенно ее живот, чтобы никто ненароком не толкнул и даже не задел его.

Когда они продрались внутрь и добрались до кабинета директора, в котором и началась история Луни, институт уже гудел, как растревоженный улей. Весть о необычных гостях распространялась молниеносно. С минуты на минуту, согласно договоренности, должны были просочиться фотографы и журналисты.

Лена постучалась в дверь с табличкой

«ДИРЕКТОР

АБУДАЕВ В.А.»

и сразу распахнула ее, не дожидаясь ответа. Все то же плотно заставленное, с большим окном помещение, в котором она, кажется, еще вчера сидела, вытирая кровь со лба и ощупывая языком распухшую губу… У девушки защемило сердце. Она шагнула внутрь.

– Здравствуйте, Владимир Александрович. А это – я. Ваша Лена.

Директор вскинул голову от бумаг, лицо его переменилось.

– Леночка! – подпрыгнул он. – Леночка! Это ты! Поверить не могу!

– Да, это я. А это – мой муж, Илья Вилин.

– Наслышан, как же, колоссально наслышан, дорогая моя!

Мужчины обменялись рукопожатием, директор обнял свою любимую студентку.

– Как я соскучился, Леночка!

– Грандиозно? – спросила она.

Они засмеялись этой шутке на двоих, два добрых старых друга, и снова обнялись.

– И я соскучилась, Владимир Александрович. Как будто бы вчера сидела здесь после той самой драки, помните?.. Как давно это было… Вот я и решила – а почему бы не прийти? Посетить стены родного вуза. С вами повидаться. Вы уж простите мне мое резкое вторжение… – она развела руками.

– Ох, ну что ты, Леночка, какие глупости, какие мелочи! Я же, как узнал, что ты теперь писатель, ни одной новости о вас не пропустил! Ну, как ты, как твое здоровье, как твоя жизнь? Помимо творчества, конечно.

Пожилой мужчина выглядел очень довольным и не выпускал ладоней девушки из морщинистых рук.

– У меня все хорошо и стабильно. Мамы в том году не стало, дом мы продали, переехали, поженились, сейчас ребенка ждем.

– Да ты что?! Ух, грандиозно! Какие же вы оба молодцы!

И директор снова добродушно пожал руку Вилина, смутив его. В этом рукопожатии была удивительная мужская солидарность. «Как мужчины любят восхищаться детородными способностями друг друга!» – с усмешкой поразилась Лена, вспоминая, как и во время пьянки Антипов с Шубейко наперебой хвалили Илью всего лишь за то, что он еще раз передал генетический материал, продолжил свой род.

– Это правильно, очень даже правильно, тебе сейчас – идеальное время рожать! Срок-то какой?

– Девять недель.

– Ну, ты девочка всегда была худенькая, так что живота особо и не видно будет до пяти месяцев. Хотя!.. – он махнул рукой, – я в этом разбираюсь не больше, чем в ядерных реакторах! Леночка, поверить не могу, какое счастье, что ты здесь!

– Я тоже рада Вас увидеть спустя такое время. Ведь Вы всегда изо всех сил поддерживали меня, когда было трудно. Я многим Вам обязана, Владимир Александрович!

Вилин испытывал небывалый прилив радости и гордости. Лена была счастлива, а значит, что и он – тоже.

– А книги ваши я читал, еще как читал! Что ты, первым делом! Исключительные тексты. Особенно, конечно, второй. Просто грандиозный. Говорю как филолог. Они достойны того внимания и наград, что получили. Дома у меня стоят на полочках – покупал с первых же тиражей. Ума не приложу, как можно было такое придумать?! Помню, когда читал «Войну трех», все поражался замыслу. И почему ты мне-то никогда не рассказывала, что пишешь? Я в одном интервью смотрел, ты говорила, что пишешь еще со школьной скамьи.

– Хм, ну, я не считала свои литературные попытки чем-то серьезным. Поэтому и умалчивала. А Илье вот однажды случайно рассказала. Оказалось, не зря.

– Да-да, слышал я и эту историю, или читал в одном из интервью в журнале… Надо же, как удивительна жизнь! Колоссально удивительна, друзья мои. Я жене все время говорю, что вы стали новыми Стругацкими нашего времени! Она вас тоже читала, вот. Знаете, что? Я вот прямо сейчас устрою всем праздник в честь вашего визита – отменю всем занятия, амнистирую, так сказать, ха-ха! Сейчас сгоним всех студентов в самую большую нашу аудиторию и устроим им спонтанную встречу с писателями! Для филологов это крайне важно.

– Не такая уж она спонтанная, – подал голос Вилин. – Должны СМИ подтянуться. Поснимают и ваших, и наших.

– Что, и по телевизору покажут? – побледнел директор. – Мой институт, значит, покажут? Моих студентов?..

– Получается, что так, – засмеялась Лена.

– Господи милостивый наш, – Владимир Александрович пригладил редкие волосы за ушами. – Так, значит, идемте же. Нечего ждать!

Под дверью кабинета уже собралась целая толпа с блокнотами и ручками – ожидали автографов. Но Абудаев беззлобно прогнал их, замахав руками, как на стаю голубей на лавочке:

– А ну бегом все в девятую аудиторию! Занятия отменяются. У нас сегодня знаменитые гости. Собирайте всю свою братию. Быстренько, давайте!

Обрадовавшись, студенты побежали созывать остальных.

За десять минут в аудиторию набилось столько народу, что яблоку было негде упасть. Когда соавторы вошли, все зааплодировали и закричали. Восторгу молодых людей не было предела – внезапно беспросветную рутину их учебных будней разбавили обожаемые многими кумиры. Такое случается нечасто.

Илья и Лунь, видя отовсюду эти улыбки и восхищенные взгляды, с небывалым воодушевлением отвечали на вопросы студентов, выслушивали признания и пожелания. Оказалось, с их творчеством было знакомо подавляющее большинство. «Значит, молодежи нравятся наши книги», – подумал Вилин. Он был доволен. А на прощание Лунь произнесла не слишком пафосную и в меру искреннюю напутственную речь в качестве человека, который окончил этот институт и добился такой известности. Абудаев был вне себя от счастья. Они с Леной договорились почаще созваниваться.

Глава 32. Уговоры и потеря

Нет, матушка, не надо о муже толковать.

Хочу, любви не зная, я век провековать.

Уж лучше одинокой до самой смерти жить,

Чем, потеряв любимого, потом о нем тужить».

«Не зарекайся, дочка, – так Ута ей в ответ. –

Без милого супруга на свете счастья нет.

Познать любовь, Кримхильда, придет и твой черед,

Коль витязя пригожего Господь тебе пошлет».

Сказала королевна: «Нет, госпожа моя,

Любви конец плачевный не раз видала я.

Коль платится страданьем за счастье человек,

Ни с кем себя венчанием я не свяжу вовек.

«Песнь о Нибелунгах», Средневековый эпос.

«И знаете, сколько раз я убеждался в удивительной способности противников разгадывать тайные мысли и намерения друг друга? Иной раз два врага проявляют такую же проницательность, такую же силу внутреннего зрения, как двое влюбленных, читающих в душе друг у друга».

Оноре де Бальзак «Гобсек»

Спустя некоторое время соавторам позвонил Алексей Данилович и заявил, что немедленно приедет для серьезного разговора. Его голос показался обоим то ли раздраженным, то ли взбудораженным. Вбежав в квартиру в своей обычной манере, энергичный маленький человек заговорил, поправляя очки на носу:

– Супруги! Я знаю, что скорее всего вы оба будете против этой идеи, но Илья должен полететь в Хабаровск на два дня.

– Я никому ничего не должен, – спокойно отозвался Вилин. – Это исключено. Ты сам знаешь, Леша. Срок растет, и я обещал себе и Лене быть рядом.

– Нет, Илюша, ты не понимаешь, это очень, ОЧЕНЬ важное мероприятие. К тому же – всего-то два дня! Чепуха ведь. Что они изменят?

– Не хочу ничего слышать! – Илья Алексеевич резанул воздух ребром ладони.

– В последний раз, Илья, и больше я тебя ни о чем не попрошу!

– Есть кое-что поважнее всего этого. Моя жена и будущий ребенок. И я останусь с ними.

– Иль, послушай, дорогой, если очень нужно, то слетай в последний раз.

– Почему бы тебе самому не слетать туда в качестве нашего представителя?

– Слетал бы! Да как раз в это время не могу. Никак! Нужно быть в городе по долгу службы. Хотя я очень хотел бы там побывать!

– Ты не можешь, вот и я не могу, пойми ты это.

– А что там такое будет? – спросила Лена.

– Что бы там ни было, я останусь здесь. Без меня обойдутся.

– Там будет международная, ребята, международная конференция молодых писателей! Это лучшая возможность заявить о себе ближнему зарубежью! Пора расширять границы. Будут обсуждать самые громкие романы последних лет! Не появиться там, когда ты приглашен – дурной тон. Там соберется вся литературная элита, понимаете?

– Пусть собирается. У меня жена беременна, ты это понимаешь? Десяток таких собраний не стоит ее здоровья. Плевать на элиту. Что они, не люди, в конце концов? Не поймут? Не войдут в мое положение?

– Илья, послушай, это очень важно… – аккуратно вклинилась Лунь.

– Леночка, важнее тебя нет ничего в моей жизни. Никакая карьера не нужна, если что-то случится с тобою, а меня не окажется рядом.

– Всего лишь два дня, Илюша. Буквально туда и обратно. Не драматизируй так! Рядом с Леной буду я, обещаю. Ты пойми, писатель должен чем-то жертвовать, ведь это искусство… К тому же я не прошу от тебя невозможного!

– Я. Никуда. Не еду.

Шубейко, услышав этот тон, страшно обиделся и ушел. Выждав немного, чтобы Илья остыл, Лена сконцентрировала всю мощь своей женской нежности, дара убеждения и влияния на мужа в осторожных уговорах послушаться Лешу и все же слетать в Хабаровск в последний раз. Вилин сердился и избегал разговора, переводил тему. И только ночью, засыпая, обхватив ладонью живот молодой жены, в глубине которого росло его семя, крошечная живая частица его самого, мужчина тяжело вздохнул и спросил:

– Так что, думаешь, все-таки надо слетать?..

Он знал, что Лена не спит, и понимал, что, возможно, даже скорее всего, зря уперся рогом и не пошел на компромисс, поставив всех в неловкое положение, обидев Шубейко, но не мог просто так отступить от своего обещания. Лена улыбнулась, осознав свою победу, и прижалась к мужу спиной.

– Слетай, дорогой. Конечно. Это большой шанс. Всего лишь два дня. Это мелочь. Что может случиться? Рожать я пока не собираюсь, это точно.

– Наверное, ты права. Я перегнул палку.

– Ну, вот и хорошо. Завтра соберу тебе чемодан.

– Я люблю тебя, Лунь. Прости, что отлучаюсь. Обещаю, что это – точно в последний раз.

– Перестань, ведь я сама тебя уговорила. Давай спать.

– Давай, моя луна.

Утром супруги позвонили и обрадовали Шубейко. Тот сразу же поехал за билетом, и на следующий вечер Илью Алексеевича уже провожали в аэропорту.

Супруги по возможности поддерживали связь. Конференция прошла успешно, о ней даже передавали в новостях. Голос Ильи на том конце страны звучал воодушевленно. Он ни капли не пожалел, что побывал здесь, и все время благодарил жену, что та его надоумила, переубедила. Вилин пообщался с коллегами из стран ближнего Запада и завел много полезных знакомств. Рассказывал, что их «Контакт» многие хвалили.

В последний раз они поговорили по телефону перед тем, как Илья садился на свой обратный рейс в аэропорту. Ему предстоял восьмичасовой перелет с отключенным мобильным, но несчастные восемь часов до встречи казались обоим чепухой. Супруги сказали, что любят друг друга, и попрощались.

Около шести часов спустя Лена почувствовала себя нехорошо. Она не могла понять, что именно ее беспокоит, а потому достала из холодильника миску фруктового салата и включила телевизор, чтобы отвлечь внимание и желудок. Посуду она поставила на колени и ела прямо так.

Легкая развлекательная передача прервалась – в эфир запустили незапланированный выпуск новостей. Под строгим лицом телеведущей замелькала бегущая строка.

– Уважаемые телезрители. Мы вынуждены прервать программу, чтобы сообщить срочные новости с места событий. Только что стало известно, что два часа тому назад по московскому времени потерпел крушение самолет ТУ-160, по предварительным данным выживших нет. Чуть меньше семидесяти человек вылетели из Хабаровска шесть часов назад и не прибыли в пункт назначения. Авария произошла над тайгой, обломки самолета разбросало далеко друг от друга. На месте катастрофы уже работают спасатели и пожарные. Пока что не было обнаружено ни одного выжившего. Черные ящики также не найдены. Мы сочувствуем близким погибших и будем держать вас в курсе событий.

На экране появлялись кадры догорающих обломков, снятые с вертолета, пожарных с брандспойтами в руках, вымазанных в гари и саже спасателей в желтых касках. Серо-бурые куски самолета, в которых угадывались то крыло, то хвост, то фюзеляж, дотлевали среди высоких темных елей, шпицами устремленных в небо.

Лена поднялась на дрожащих ногах, безвольно опустив руки. Миска соскользнула на пол, содержимое рассыпалось. Точно так же в тот момент рассыпалась жизнь Лены. Кошка подбежала и обнюхала фрукты на полу, вопросительно окинула девушку желтыми глазами, хвост – дугой.

Лена бросилась к телефону, зная, что звонить бесполезно. Аппарат вызываемого абонента раз за разом был недоступен.

А спустя полчаса – еще одна новостная сводка со свежей информацией, разрешившая все сомнения.

«Стало известно, что на борту ТУ-160, потерпевшего крушение около двух с половиной часов назад, присутствовал Илья Алексеевич Вилин, – на экране появилась фотография, где Илья и Лунь, приобняв друг друга, глядели мимо камеры и улыбались кому-то. – Известный писатель возвращался с международной конференции в Хабаровске. Напоминаю, что в соавторстве с Еленой Луневой Вилин написал два нашумевших романа – «Bellum tres» и «Контакт». К счастью, жена писателя оставалась дома и не пострадала. Мы глубоко сочувствуем родственникам погибших. На месте страшной аварии все еще не найдено ни одного выжившего».

Лена медленно упала на пол и завыла. Вынести все это было выше ее сил. Много раз звонил телефон. Наверное, Шубейко, но какая теперь разница? Она лежала так, словно ее хватил внезапный паралич, и будто бы издалека до ее слуха доносился звук телевизора и звонок телефона, пока домой не пришел Степка. Брат бросился к ней и помог подняться.

– Лена! Что случилось? Боже, поднимись, Лен, тебе нельзя лежать на полу! Почему салат рассыпан? Ты что? Тебе плохо?

– Илья.

– Что?

– Погиб.

– Что? Лен?

Девушка медленно подняла руку и указала пальцем на телевизор. Там снова крутили кадры репортажа с места крушения. Мальчик несколько секунд смотрел на экран, прислушиваясь, затем все понял, закрыл глаза руками и сел на пол к сестре.

Вскоре приехал Шубейко.

– Я звонил тебе раз семьдесят, – угрюмо произнес он, понимая, что ему не ответят, понимая, почему Лена не брала трубку, понимая, что его оправдания просто неуместны.

Лунь посмотрела на него мертвыми глазами. Немного погодя приехал и Антипов. Молча зашел в открытую квартиру, оглядел всех отсутствующим взглядом, присел, уставился в телевизор, как и все. Разговаривали очень мало. Предпочитали молчать и смотрели новости до самой ночи. Главное происходило в мыслях людей, потерявших близкого. Слова утратили значение.

В течение дня установили точное число пассажиров на борту – шестьдесят семь, плюс два пилота. Нашли черный ящик. А также – тела шестидесяти двух погибших в четырех местах, по которым разбросало обломки самолета. Семеро человек, включая Илью, теперь считались пропавшими без вести. Их тел так и не обнаружили.

Спасатели уверенно говорили, что при таком жестком крушении выжить было невозможно, так как, скорее всего, самолет стал разваливаться еще в воздухе:

«Тела разбросало по тайге в большом радиусе, и придется потратить еще несколько дней, чтобы увеличить площадь поиска. Так что это всего лишь вопрос времени – найти их. К тому же многие тела в числе найденных были разорваны или расплющены, что значительно осложняет поиск и опознание».

Расшифровкой информации с черного ящика обещали заняться в ближайшее время. Истинная причина авиакатастрофы все еще была неизвестна.

Непонятно, как и когда, но Луни удалось уснуть. Точнее сказать, отключиться, провалиться в тяжелый сон от бессилия и полного морального истощения. Антипов уехал к семье, а Шубейко остался, понимая, что Лену в таком состоянии нельзя оставлять одну. Степа слишком мал, чтобы оказать ей нужную поддержку.

Алексей Данилович чувствовал на себе тяжесть вины. Будто прессом, она прижимала его к земле, приплющивала, как губку. Именно он послал, уговорил, заставил Вилина отправиться на эту конференцию. «В последний раз, слетай в последний раз», – повторял он, не зная, какой ужасный смысл таится в этих словах.

Этот рейс действительно оказался последним для Ильи. И страшно было осознавать, что если бы он, Шубейко, не настоял, Вилин был бы жив и сидел сейчас со своей любимой женой, что носит под сердцем маленькую жизнь.

Весь вечер редактор думал о том, что он виновен, и что такие вести плохо отразятся на плоде, и что надо бы как-то успокоить Лену, напомнить, что ей нельзя сильно переживать (но разве возможно не переживать в такой ситуации? Кем надо быть, чтобы воспринять такую новость спокойно?), что стресс повлияет на беременность, а ребенка она обязана беречь, особенно сейчас, и что пока тело не найдено, еще остается надежда… Но Шубейко смотрел в пустые глаза Лены и не мог раскрыть рта, только обменивался взглядами с Костей, который тоже все понимал, но тоже не мог сказать ничего вслух.

Девушка не плакала, не билась в истерике, не стенала о несправедливости жизни. Она вела себя тихо, будто ее и не было здесь, и только когда их взгляды пересекались, Шубейко видел глаза человека, в котором все оборвалось, умерло. И ему становилось страшно смотреть в них. Ибо он во всей полноте сознавал: произошла трагедия. Молодая беременная супруга потеряла мужа, который был для нее смыслом жизни. И он, Шубейко, виновен в этом. Есть полные основания для угрызений совести.

Лена плохо запомнила этот день. Она скорее гуляла по кольцам Сатурна, чем находилась на Земле. Утрата мужа слишком сильно выбила ее из колеи. Мир воспринимался ею как болезненный, не прекращающийся кошмар.

Лунь спала, как убитая, будто под долгим наркозом, а проснулась от страшных резей внизу живота. Тело согнулось пополам, как надломленная проволока. Одежда, ноги, простынь – все было в багровых пятнах и темных сгустках. Лунь закричала, и страха в этом крике было больше, чем боли. В больнице сообщили, что она потеряла ребенка.

Выкидыш стал вторым ударом, не менее сокрушительным. Жизнь совершила круг, цикл замкнулся в кольцо, все вернулось в изначальное положение. В одночасье Лена потеряла и любимого человека, и ребенка от него. И осталась ни с чем, как и жила раньше. Дали погремушку – на, поиграй, узнай, что такое счастье, поверь, что это происходит с тобой. Ну как, нравится? А теперь – отдавай.

И погремушку оторвали вместе с руками.

Жизнь уже не представляла никакого интереса. Лена не знала, зачем ей жить, остались ли причины. Книги, известность, гонорары – вся эта шелуха терялась на фоне черного облака, затмившего небо до самого горизонта. Если бы в первые дни после потери плода девушка могла ходить, не испытывая болей в чреслах, она бы выбросилась в окно больничной палаты и, падая с восьмого этажа, не пожалела об этом решении, даже вспомнив о брате. Теперь о нем было, кому позаботиться.

Лунь и не думала винить Шубейко в случившемся. Уж кто и был виноват, так это она. Именно она уговорила мужа на этот «последний раз», и хорошо понимала свою причастность. Ей только и оставалось, что изъедать себя самобичеванием и срывать злость на близких.

Выписавшись из больницы и более-менее оклемавшись, Лена захотела перебрать старые вещи, оставшиеся в коробке с самого переезда. Там она и нашла свой старый дневник записей, который перестала вести с тех самых пор, как Илья признался ей в любви. Илья… он любил ее больше, чем кто-либо в жизни, на руках носил, готов был на все, и не верилось в то, что такой, как он, может полюбить такую, как она. Илья был прекрасным человеком, большим ребенком, умным, талантливым, искренним. А теперь – его нет. Смерть забирает самых лучших из нас. И ребенка тоже нет. И во всем виновата Лунь.

Перелистывая страницы дневника, Лена погружалась в те периоды своего прошлого, когда была безутешной от безответного чувства девушкой, и грустно усмехалась. Вообще-то все до смеха закономерно. Ей дали и отняли, так было всегда. И когда отнимали, уже не верилось, что в будущем дадут снова, и гораздо больше.

Однажды Лена увидела Илью Алексеевича в кафе с другой женщиной, увидела, как они счастливы, и ей не на что даже надеяться, и тогда ей, как и сейчас, казалось, что ее жизнь кончилась. История повторялась в иной вариации. Все новое – это хорошо забытое старое. А потом они с Ильей поженились. Так, может быть, жизнь отнимает у нас что-то, чтобы взамен дать еще больше?.. А мы всегда слишком слепы, чтобы увидеть истинную причину нашего несчастья.

Но Лене не нужно было большее – она ценила то, что имела. Ей нужно было прежнее простое семейное счастье с Ильей. Но она не верила в то, что муж чудесным образом воскреснет. Его не было в живых. Тут и говорить не о чем. Иначе его бы уже нашли. Луни хотелось бы верить в чудо, но после всего случившегося это не представлялось возможным.

Девушка раскрыла дневник на пустой странице и записала:

«Карма, вот как это называется. Разрушила чужую семью – получай бумеранг. Ничего не пропадает бесследно. Заставила страдать человека, а сама была счастлива – теперь пострадай и ты. Закон возмещения. А иначе и не бывает. На чужом несчастье действительно не простроить собственного благополучия. Даже если любишь и любим. Даже если поначалу все хорошо. Вам не позволят быть счастливыми без оглядки на прошлое. Нечто свыше будет против этого».

Крупные слезы капали на тетрадь. Чернила расплывались.

«Конечно, все это – гибель Ильи, выкидыш – воздаяние за содеянное, взимание процента за все пролитые слезы и бессонные ночи Ксении. Теперь у нас обеих нет Ильи, и кому от этого стало легче? Так не доставайся же ты никому? Это почти то же самое, что Медея, убивающая детей, чтобы отомстить Ясону. Она любила их, но ненавидела мужа за то, что он бросил ее, и только так могла сделать ему больно, сделав больно и себе самой. Бессмысленная, страшная месть».

И тут Лену осенило. Она знала, что ей нужно сделать немедленно. Схватив дневник, выбежала из дома и быстрым шагом направилась по давно известному маршруту.

Вот и показались впереди те самые черные кованые ворота, при виде которых у Лены когда-то тряслись поджилки. Сейчас ей с трудом удавалось сдерживать клокочущие в горле рыдания. Чем ближе она подходила к дому, тем тяжелее ей было держать себя в руках.

Но когда Ксения отворила дверь, изможденная, с красными глазами, Лунь больше не могла сдерживаться и разрыдалась прямо на пороге. Бывшая жена в недоумении смотрела на молодую вдову. Две женщины, любящие одного мужчину, которого больше нет в живых.

Лена упала на колени, содрогаясь от спазмов в груди и горле. Ей не хватало воздуха, чтобы просто вдохнуть. Она закрывала лицо трясущимися руками. Ксения наклонилась, взяла ее под локоть, помогла подняться и завела в дом, поддерживая на себе. Это была абсолютная капитуляция.

Они сели на кухне, где всегда сидели с Ильей две молодые студентки, и Ксения достала две рюмки, затем – бутылку виски, разлила по чуть-чуть.

– А ну. Пей, – приказала она.

Женщины выпили, не чокаясь. Потом по второй и по третьей, пока боль не отступила и в голове не зашумело. На кухню вбежал Глебка, увидел маму вместе с Леной, широко распахнул глаза. Он хорошо помнил, что мама ненавидит эту девушку, которая не сделала лично ему ничего плохого. Но сейчас что-то было иначе, чем всегда. Они сидели вместе и даже не ругались. И, кажется, обе плакали.

– Что, сынок?

– Ничего, мам.

– Ты что-то хотел?

– Нет, я просто пришел посмотреть, кто пришел.

– Ну, иди тогда, поиграй. Мы с тетей Леной немного поговорим наедине, ладно?

Мальчишка кивнул и выбежал, подбрасывая колени вверх, как это делают одни дети.

– Только сейчас заметила, как сильно он похож на Илью, – сказала Лунь и подумала, что ее не родившийся ребенок тоже был бы похож на своего красавца-отца.

– Я сочувствую тебе, – выдавила из себя Ксения. – Ну, на счет ребенка… И на счет мужа. Тоже.

Ей тяжело дались эти слова, и Лена оценила то, что она их все же произнесла.

– Налей еще.

Женщина налила. Они выпили, скривились.

– Знаешь, а я тебя прощаю.

– Да какая уже разница?.. Что было, чего не было. Ильи не стало, и теперь… теперь уже ничего не имеет значения. Особенно – прошлое. И наша с тобою вражда – так… полная хрень по сравнению с настоящим положением вещей.

– В этом ты права. Я тебя с самого начала терпеть не могла. Понимала, что виновата не ты, но ненавидела именно тебя. Ты была средоточием всех моих бед. Мне всегда было, кого винить. Но сейчас я вижу: ты не так плоха, как я себя убеждала.

– Ты веришь в то, что его не стало? – подняла глаза Лена.

– Нет. А ты?

– А я… знаю одно, а верю – в другое. Знаю, что его больше нет. А верю в то, что уехал в долгую командировку и все еще не вернулся. И вряд ли вернется.

Алкоголь ударил в голову обеим, развязал языки. Им хотелось разговаривать, неважно, о чем, главное – не молчать, ибо тишина напоминает об утрате. И женщины стали говорить, не умолкая: о прошлом и нынешнем, о своих взаимоотношениях и об Илье. Постепенно это общение заполняло пропасть между ними, выстраивало мостик взаимопонимания с одного берега на другой.

Виски кончился, но открывать еще одну бутылку они не стали – обеим хватило выпитого. Вместо этого Ксения с непривычным радушием выложила на стол большую часть содержимого холодильника. Оказалось, им есть, что обсудить, без проблем понимая друг друга. И на это ушло несколько часов.

– Интересно, та подруга детства, она вообще в курсе?

– Не знаю. А на что она тебе? Думаешь, она его любила и сейчас страдает?

– Не думаю, что любила. Да и страдает не больше нашего, если знает обо всем.

– Ей и в десятую долю не так паршиво, как нам с тобой: вот, что я тебе скажу, Лена. Я же вижу, ты любишь его… Только раньше, пока он был жив, я отказывалась это признать.

– И я вижу, что ты любишь его. Теперь – вижу. А знаешь, ведь я вела дневник, пока была безнадежно влюблена в Илью. Он у меня с собой…

– Я тоже делала кое-какие записи, когда ты появилась в его жизни. Ты все изменила.

– Прости меня. Я не делала чего-то намеренно. Увидев его впервые, я просто… просто… понимаешь, я сразу же влюбилась. И не могла ничего поделать с собой. Ничего… Сердце было сильнее разума. Я ведь… полюбила твоего мужа, как только посмотрела ему в глаза. И могла лишь мечтать о взаимности, довольствуясь дружбой. Я понимала, что мне ничего не светит. И готова была остаться для него, кем угодно, лишь бы видеть его. Просто иметь возможность видеть его. Ненавижу себя за все это.

– Ладно. Перестань. Я понимаю. И ты меня прости. Со мной случилось то, чего я больше всего боялась. Брак шел по швам. Ты стала катализатором. Не появись ты, появилась бы другая. А от меня он готов был сбежать даже к такой, как Наташа… Так что дело не в тебе. Я рада, что, наконец, признала это.

Прошлое было уверенно перечеркнуто жирной линией. В знак нынешнего доверия женщины обменялись дневниками, будто бы «побратались». На фоне всего случившегося дальнейшая вражда была глупа и бессмысленна. И обе стремились лучше понять друг друга. Ведь если они любят Илью и скорбят о нем, то не такие уж они и разные. Значит, теперь им нужно держаться вместе.

– Лен, – на прощание позвала Ксения.

– М? – обернулась Лунь в дверях.

– Надо просто жить дальше. Надо стараться.

– Понимаю, – ответила Лена.

И она действительно понимала это, но не представляла, как это теперь возможно – просто жить дальше.

Глава 33. Друзья и враги

Покамест до могилы Кримхильда добрела,

Рыдающая свита не раз должна была

Холодною водою бедняжку отливать.

Не доводилось никому так сильно горевать!

Осталась только чудом тогда в живых она,

Хотя была заботой всех дам окружена.

К вассалам обратилась вдова с такой мольбой:

"Прошу вас, люди Зигфрида, о милости большой.

Хоть малую утеху доставьте мне, злосчастной, –

Дозвольте снова глянуть на лик его прекрасный".

Она так умоляла, лила так много слез,

Что крышку с гроба пышного снять витязям пришлось.

Когда взглянуть ей дали на мужа своего,

Приподняла Кримхильда рукой чело его

И, труп обняв, припала к нему в последний раз.

Не слезы от тоски, а кровь текла у ней из глаз.

Прощалась с телом долго несчастная вдова.

Она сама от горя была полумертва,

Сознание теряла и не могла идти,

И на руках ее пришлось оттуда унести.

И вот в сырую землю героя опустили.

Безмерно нибелунги о Зигфриде грустили.

Был смертью сына Зигмунд так сильно удручен,

Что больше не видал никто, чтоб улыбнулся он.

Горюя о погибшем и недругов кляня,

Иные из вассалов не ели по три дня.

Но день настал четвертый – и полегчало им.

О мертвом веки вечные нельзя грустить живым.

«Песнь о Нибелунгах», Средневековый эпос

Через время в новостях сообщили, что ТУ-160 разбился из-за неисправности переднего левого двигателя. Причиной всему оказалась халатность работников, проводивших проверку перед взлетом. Виновных, конечно, наказали, но десятки жизней нельзя было возвратить или заткнуть денежными компенсациями.

Еще несколько найденных кусков не без труда собрали в одно тело, провели опознание. Остальные так и оставались пропавшими без вести. Предполагали, что их могло отбросить на большой высоте, когда еще в воздухе в корпусе самолета появился разлом. Но чем больше проходило времени, тем яснее становилось, что выжить они не могли.

Только спустя месяц Лунь нашла в себе силы и смелость показаться на публике и посетила литературное собрание вместе с Шубейко. Из толпы ей задавали вопросы, причем довольно бестактные. Лена отвечала так, лишь бы от нее скорее отстали.

– Елена, как Вы переживаете смерть мужа-соавтора?

– Благодарю, тяжело.

– Что Вы собираетесь делать дальше?

– Жить.

– Планируете ли Вы писать книги без Ильи Алексеевича?

– Не вижу в этом смысла. Только в тандеме мы представляли полноценного писателя. Без Ильи я – полуавтор, творчество которого никому не будет интересно.

– И все же, какие планы на ближайшее будущее?

– Благотворительность. Воспитание брата. Возможно, но маловероятно, – издание наших с Ильей отрывков, написанных до знакомства.

– Елена, до катастрофы вы с мужем, если не ошибаюсь, планировали новый роман. В одном интервью вы намекали, что начали составлять заметки. Почему Вы не хотите написать его сами? Реализовать общую задумку и на этом завершить писательскую карьеру.

– Знаете, наверное, потому что в глубине души я все еще верю, что мы с Ильей напишем его вместе, хоть и понимаю, что это невозможно.

И тут поднялся какой-то молодой и хамоватый журналист:

– Елена, как Вы прокомментируете тот факт, что Вы были любовницей Вилина, когда он был еще женат, и вследствие увели его из семьи, заставив бросить жену и ребенка?

Лена онемела, публика тоже. С каждой секундой напряжение нарастало. Девушка сглотнула и стиснула зубы. Она очень хорошо понимала, что дать слабину сейчас означает стать раскрытой мишенью для сотни последующих атак.

– Я прокомментирую это так, – уверенным голосом заговорила она, – те, кто копается в мусорных баках, выискивая дерьмо из прошлого кого бы то ни было, дезинформировали Вас.

Журналист опешил – такого отпора он не ожидал. Его целью была провокация, и она не удалась.

– Еще кто-нибудь хочет спросить о моей прежней жизни? – спросила Лунь, но толпа молчала. – Вы не стесняйтесь. Теперь Ильи Алексеевича нет, а значит, мне можно задавать самые каверзные вопросы.

Действительно, в отсутствие Вилина публика показала себя с оборотной стороны – со своей истинной стороны, бесчувственной, бестактной, наглой, жадной к сенсациям и скандалам.Толпа больше не восхищалась в благоговении, а норовила укусить в уязвленное место. Но Шубейко был рад, что Лунь, наконец, вышла в свет. Он уверял, что дальше станет легче. Главное – не изолироваться от общества и продолжать общаться с людьми.

Вместе с Антиповым Алексей Данилович предлагал Лене любую помощь. Костя сделал это даже слишком раскрепощенно для женатого мужчины. Лена неприятно удивилась, почувствовав его за спиной гораздо ближе, чем он обычно к ней подходил, а затем ей на плечи легли некрасивые руки Антипова. Девушка напряглась.

– Леночка, ты не заслужила всего этого. Ты такая хорошая. Если тебе хоть что-то понадобится, я всегда к твоим услугам.

– Кость…

– Мы с тобой достаточно сблизились, чтобы ты могла на меня рассчитывать.

– Костя, – Лена совершила попытку смахнуть с плеч его руки, но он впился своими пальцами еще крепче, не позволяя ей даже обернуться. Его рот дышал прямо над ухом, и это было мерзко.

– Леночка… – выдохнул Антипов, и девушка отскочила, словно ее ужалили.

– Я, конечно, безутешная вдова, – дрожащим от страха и омерзения голосом заговорила Лунь, – но не настолько, чтобы друг моего покойного мужа склонял меня к… чему бы то ни было.

– Тебе нужен мужчина, – Костя и не думал отступать. – Особенно сейчас. Ты очень нравишься мне. Я могу позаботиться о тебе. Илья хотел бы этого.

– Мне нужен Илья, а не любой другой мужчина. Костя, ведь ты женат! Господи! Опомнись! Не надо обо мне заботиться. Уж точно не так, как ты пытаешься. Илья не хотел бы этого. Он бы разбил тебе лицо!

– Он всегда был вспыльчив и агрессивен, когда ревновал тебя. Но его больше нет, Лунь.

– Перестань. И не называй меня так.

– Потому что он тебя так называл?

– Потому что ты понятия не имеешь, что вкладывать в это слово.

– Раньше ты не была такой резкой.

– Раньше все было иначе. У меня есть основания для резкости, ты так не считаешь?

– Ты собираешься до конца жизни скорбеть? Ты ведь очень молода. И красива. Это глупости, Лен. Ты не должна быть одинока. Неужели я тебе неприятен? Мне всегда казалось, что между нами есть какая-то искра…

– Искра?! Да о чем ты говоришь? Ты нравился мне больше, когда был добрым другом, а не пытался затащить меня в постель, пользуясь случаем!

– Но что я могу поделать? Меня тянет к тебе… Ты такая хорошенькая. Ты мне понравилась в тот самый день, когда Илья позвал помочь тебе… А сейчас ты одинока. Тебе необходимо мужское плечо. И я готов его подставить.

– Кость, приди в себя! У тебя же семья!

– Серьезно? У Ильи тоже была семья. Но тебя это не смущало.

– Как ты можешь такое говорить? Предлагаешь мне любовницей твоей стать?!

– Почему бы и нет?

– Слушай, уходи.

– Что, вот так перестанешь со мной общаться? После всего, что я сделал для вас?

– Ты еще и попрекать меня будешь? Я думала, твоя помощь бескорыстна. А ты просто держался поблизости и выжидал, пока Ильи не окажется рядом, чтобы занять его место? Хороший же из тебя друг, Костя.

– Все это не так. У тебя просто стресс. Позволь мне помочь… – Антипов сделал шаг по направлению к Лене, протягивая руки.

Девушка схватила со стола нож.

– Клянусь, еще шаг – и я всажу его тебе в глаз.

– Боже, Лунь, – мужчина вскинул руки и замер. – Что это с тобой? Угомонись! Тебе нужно к психиатру, Лен, так больше не может продолжаться, ты изведешь себя…

– Мне нужно, чтобы ты ушел. С остальным я разберусь сама.

– Леночка, послушай, эта агрессия…

– Вон отсюда! Хватит мне зубы заговаривать! Думаешь, я не знаю, как у тебя язык подвешен? Не приближайся. Вон! Никогда больше не приходи сюда! Зарежу! Ты понял?

– Ладно. Я уйду. Но с Лешей мы обсудим твое поведение, имей в виду.

Лунь замахнулась, чтобы метнуть нож, и только тогда Антипов поспешил выйти из комнаты. Конечно, она всего лишь хотела припугнуть его, сыграв неуравновешенную. Иначе избавиться от него не вышло бы. Мужчина был гораздо сильнее Лены, к тому же настроен решительно. И эта решимость была направлена на то, чтобы под видом заботы, всеми правдами и неправдами, ложью, лестью, уговорами, а в конце и грубой физической силой – переспать с девушкой.

Только в течение этой беседы Лунь заметила, какие у Антипова нехорошие глаза – светлые, серо-зеленые, водянистые, как гниющее болото, продолговатые, они глядели каждый слегка в свою сторону, располагаясь в глубоких нездоровых тенях глазниц. Лена никогда не обращала на это внимания, ведь прежде и предположить не могла, что Костя может иметь дурные намерения.

Она тут же позвонила Шубейко и обо всем подробно рассказала. Редактор удивился, но поверил Лене и пообещал не слушать Антипова, что бы тот ему ни плел, и вообще сбросить его со счетов.

«Как это мерзко, и как похоже на жизнь, – думала Лунь, по привычке наливая себе вина. С того момента как не стало Ильи, алкоголь всегда был под рукой, но девушка не вспоминала о пристрастии своей матери и своей возможной генетической предрасположенности к алкоголизму, а просто пила, потому что только так становилось легче. – С Ксенией чуть ли не подругами стали, а Костя оказался дерьмом. Что-то в этом мире явно поменялось местами».

Девушка пыталась жить дальше, но выходило у нее лишь существовать в автономном режиме. Только забота о брате и редкие встречи с Ксенией разбавляли черный омут депрессии. Много раз Лена пробовала написать хоть пару абзацев, но каждый раз в итоге комкала лист и швыряла подальше.

Впрочем, как и любой человек, постепенно Лунь свыклась с мыслью, что теперь она – вдова, и ничто не вернет ей мужа. Однако продолжала плакать каждый день. Ничто не могло затмить физически ощутимую горечь этой двойной утраты. Лена не снимала обручального кольца с безымянного пальца правой руки, не снимала она также и браслета с агатом, подаренного Ильей когда-то давно. В этом немом протесте, в этом слабом отказе подчиниться действительности проявлялась последняя, слабая надежда на то, что муж ее окажется жив. И даже если тело его найдется, Лена знала, что ни кольца, ни браслета все равно не снимет… до конца своих дней.

По утрам, едва Лена открывала глаза, многое казалось ей страшным сном, который вот-вот отступит перед реальностью. Она все еще сначала клала ладонь на живот, ощупывала его, недоумевала, почему он такой плоский, как был до беременности, затем начинала искать взглядом Илью, чтобы спросить его, что происходит, и все это за пару секунд, пока память возвращалась к ней. И только потом вспоминала о выкидыше и авиакатастрофе.

Ей хотелось умереть. Но она поднималась с постели, помня также о брате и о Шубейко. Антипов, к счастью, уполз восвояси и больше не появлялся. Лене не верилось, что они с Ильей столь слепо могли пригреть на груди такое.

Чем больше времени утекало, тем яснее становилось, что Вилин – не пропал без вести, а погиб. Остальных «пропавших» тоже так и не нашли. Спасатели были уверены, что в первые же дни их растерзали и съели лесные хищники. Волков и медведей в тех местах водилось достаточно. Так что дальнейший поиск просто не имел смысла.

Спустя пять месяцев с момента крушения Шубейко позвонил Лене очень ранним утром – часа в четыре, девушка спала.

– Алло…

– Извини, Леночка, что беспокою.

– Леша, это ты? Что случилось? – девушка кое-как очнулась. Голова была тяжелой, как во время гриппа, и пульсировала.

– Леночка, ты, значит, только не переживай.

– Господи, Леша, что такое?

– Обещай мне сильно не волноваться.

– Ты можешь просто сказать мне, в чем дело?

– Только если ты пообещаешь…

– Почему?! Ты меня злишь.

– Знаю. Потому что это очень… нестандартные новости.

– Я заметила, – буркнула Лунь, покосившись на часы.

– И я боюсь, как бы у тебя сердце не остановилось.

– Да что там такое?! Ладно! Обещаю! Не умру! Выкладывай уже!

– Не кричи. И прими наиболее спокойно то, что я собираюсь сообщить.

– Когда ты так говоришь, я волнуюсь еще больше! – злилась девушка.

– Я должен был тебя подготовить.

– Лучше бы ты сразу все сказал.

– Не хочу, чтобы тебе стало плохо. В последнее время ты психически неустойчива.

– С чем хотя бы это связано?

– С твоим мужем.

Лена поднялась в постели. Ей стало очень страшно. Сердце учащенно забилось в груди. В уме уже мелькали сцены опознания в морге… изуродованное тело Ильи лежит на кушетке, вокруг светло и воняет формалином. Лена видит изъеденное опарышами лицо и сгнившее тело когда-то самого прекрасного из мужчин. И с этим всей ей предстоит жить до самой смерти.

– Его тело обнаружили?.. – выдохнула она, избегая слова «труп».

– Да. Обнаружили.

– Где?!

– На окраине тайги, за много километров от места крушения самолета.

– Но… как он попал туда?

– Боюсь, что… пришел пешком.

– Что означает – пришел пешком?!

– Пожалуйста, не кричи. Я не уверен, что ты готова это услышать. Дело в том, что твой драгоценный супруг жив.

– ЧТО? ТЫ УВЕРЕН В ЭТОМ? – от крика Лены проснулся Степка.

– Выслушай, пожалуйста, внимательно все, что я тебе сейчас расскажу. Да, каким-то чудом Илья выжил во время катастрофы. Должно быть, он родился даже не в рубашке, а в кольчуге. Иного объяснения я не вижу. Прости, что часто отклоняюсь от темы и несу чепуху, но ты ведь меня знаешь, я волнуюсь не меньше твоего, руки у меня трясутся, как у последнего алкаша. Сейчас, сейчас все расскажу. Так вот, он выжил, но заблудился в тайге, к тому же был ранен. У него была сломана рука и несколько ребер, уж извини, я не запомнил, сколько, ну да сейчас это уже и неважно. Без воды и пищи он быстро ослаб, к тому же его контузило взрывом, и он в беспамятстве свалился в какой-то овраг, на самое дно, и лежал там без сил даже подать голос, когда слышал поблизости поисковую группу спасателей. Он уже думал, что так и умрет, но его нашел и забрал к себе какой-то лесник-отшельник. Лена, я не шучу, все это похоже на сериалы по первому каналу, но я и сам все еще не верю, прямо хоть книгу пиши, все это какой-то бред, в жизни так не бывает, извини, я продолжу. Все это время он жил у этого отшельника в землянке, его звали, постой, я помнил, кажется, Василий, и тот его лечил, выхаживал, как мог, какие-то травы, ручной волк, охота, я ничего не понял, честно! Сама у него спросишь. Когда Илья оправился и набрался сил, этот мужик показал ему на самодельной карте, как добраться до ближайшего населенного пункта в ста километрах оттуда. Илья шел туда пешком почти неделю. Встретил людей и заявил о себе, но ему почти никто не поверил. Выглядел он, сама понимаешь, как лесное чудовище. Заросший, грязный, в обносках. Его сочли за сумасшедшего бродягу и не обратили внимания на бред, который он несет. Но те, кто посочувствовал ему, поверил, привели домой. В этой глубинке о ваших книгах даже никто не слышал, так что, благо, просто милосердные люди повстречались. Когда он умылся, побрился, переоделся – его узнали какие-то приезжие, что гостили у родственников. Связи в этом поселке не было, и добрые люди согласились помочь – отвезли его в город. Там он попытался дозвониться тебе, но не смог, так как ты сменила номер. И тогда он позвонил мне. Это было минут десять назад, он поведал мне эту замечательную историю, и как только мы договорили, я сразу позвонил тебе. Вроде бы, все. Фух. Лунь, ты еще слышишь меня?

Лена молчала, приоткрыв рот, и смотрела на брата, стоящего в дверях. У нее был шок. Степа хмурился, глядя на нее.

– Слушай… п-погоди… где это находится? Как далеко от нас? Как он будет добираться домой? Он цел? Он хотя бы поел? У кого он вообще сейчас живет? Почему ты не дал ему мой новый номер? Когда он будет дома? Боже, у него ведь даже денег нет! Что же нам делать?

Шубейко нервно рассмеялся в ответ.

– Слишком много вопросов. Я и сам знаю не больше твоего. Главное – он жив. Приедет – все у него спросишь. Напишете об этом книгу.

– Что такое? – спросил Степа.

– Илья нашелся. Он жив.

– Жи-и-ив?! Как?! Правда???

– Давай, расскажи пока ему, Леночка. Я скоро перезвоню. Надо решить пару вопросов.

Пока Шубейко занимался вопросом транспорта (на самолете больше никто никуда не летал), Лунь позвонила Ксении и сообщила все, что знала. Бывшая жена, прихватив сына, незамедлительно приехала к Лене домой. В воскрешение Вилина верилось еще слабее, чем в его смерть.

Шубейко заявил, что отправится забирать Илью сам, на личном транспорте, и немедленно, а если Лена хочет увидеть мужа, пусть смотрит новости – в ближайшие сутки там только и будут говорить о чудесной находке. Добираться туда на машине было около трех дней пути. Лунь, в свою очередь, заявила, что торчать у телевизора не собирается, а поедет с ним, как и Ксения, и дети тоже. Все они обязаны увидеть Илью вживую, а не на экране. Еще неделю разлуки никто не вынесет.

Алексей Данилович хотел бы перечить, но не посмел. Вдвоем с Леной они сели спереди, а Ксения, Глеб и Степа – сзади. В пути останавливались лишь тогда, когда Шубейко уже не мог быть за рулем от усталости. Ели в придорожных кафе, не сильно заботясь о том, что едят и как часто, и ехали дальше. В дороге плакали, зачитывая вслух новостные сводки. «Воскрешение писателя. Пропавший без вести автор выжил после страшный авиакатастрофы и полгода жил в тайге». На фото в интернете – Вилин в толпе людей, одет очень просто, сильно похудевший, вымученно улыбается, машет рукой кому-то. Из события уже сделали сенсацию, как и предсказывал Шубейко.

Об Илье временно заботились местные жители – дали ему кров и пищу. В происходящее верилось с трудом. Не было чувства, что вот-вот, уж совсем скоро, путники приедут и увидят ЖИВОГО Илью, изменившегося, но живого. В дороге Лена думала, как отреагирует ее муж на потерю ребенка, которая станет очевидна с первого же взгляда – сейчас девушка должна быть уже на позднем сроке беременности, но живот ее плоский, без единого намека… Лунь надеялась, что Алексей Данилович подготовил Илью к этому.

Созвонившись с Вилиным, Шубейко узнал точный адрес и предупредил, что скоро они прибудут. С того момента все происходило будто во сне. Сначала женский голос в GPS-навигаторе сказал: «Вы достигли пункта назначения», затем хлопнули дверцы автомобиля, и наступила тишина. У ворот частного дома кучковалась группа людей, среди них был Илья. Лене казалось, что у нее вот-вот откажут ноги.

Мужчина был непривычно худым, бледным, снова уже слегка небритым, с волосами до самых плеч, морщин на лице стало больше, но глаза – глаза были прежними, большими, детски-наивными, ярко-голубыми, разве что теперь в них было больше блеска, жизнелюбия, познанной тайны. Они сияли, освещая его лицо. Вилин был похож на Христа, и точно так же, как Иисус на кресте, развел руки в стороны и слегка наклонил голову.

Две женщины и два мальчика бросились к Илье Алексеевичу, стали одновременно обнимать и плакать. Шубейко жмурился, хотя было пасмурно, и стоял в стороне, ожидая своей очереди. Он понимал, что женщинам и детям важнее обнять и расцеловать Вилина, и, наблюдая за этим действом, старательно делал вид, будто что-то попало ему в глаза.

Он думал о том, как удивительна жизнь: потеря Ильи примирила бывшую и нынешнюю жену. Конечно, одной семьей назвать их нельзя, но это больше не враги, и возможно, в будущем, даже нечто большее, чем не враги. А еще Шубейко думал о том, что больше никогда не отпустит Вилина куда-нибудь на самолете.

3.01.2017

Оглавление

Глава 1. Избиение и разбирательства

Глава 2. Воспоминания и рутина

Глава 3. Новенькая и правда

Глава 4. Дождь и последствия

Глава 5. Мать и проблемы

Глава 6. Признание и приглашение

Глава 7. Злость и лихорадка

Глава 8. Притчи и тайны

Глава 9. Встреча и открытие

Глава 10. Секреты и кризис

Глава 11. Ревность и лесть

Глава 12. Литература и мечты

Глава 13. Тайное и явное

Глава 14. Супруги и праздник

Глава 15. Наставления и непослушание

  Проклятые воды

Глава 16. Миф и скандал

  Сказка о Змее

Глава 17. Исчезновение и яд

Глава 18. Гнев и терзания

Глава 19. Возмездие и осознание

Глава 20. Стратегия и рефлексия

Глава 21. Помощь и страх

Глава 22. Пластилин и просветление

Глава

Глава 24. Луна и демиург

Глава 25. Детство и смерть

Глава 26. Творец и творение

Глава 27. Звонок и слава

Глава 28. Критика и публика

Глава 29. Годовщина и телевидение

Глава 30. Лжедмитрий и сюжет

Глава 31. Воссоединение и неожиданность

Глава 32. Уговоры и потеря

Глава 33. Друзья и враги