Devil ex machina [Марьяна Куприянова] (fb2) читать онлайн

Марьяна Куприянова Devil ex machina

Devil ex machina

Октябрь 2018 – апрель 2020

«…ясно выраженная мысль о том, что дьявол создан подобно другим ангелам, что он по природе своей добр, обладает свободной волей и мог бы творить одинаково доброе и злое, но по собственной воле и вине стал злым и творит одно лишь злое. Он злоупотребил своею свободою ввиду присущих ему гордыни, надменности и чванства, а также в немалой степени зависти…»

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Глава 1, в которой Фаина подозревает неладное

«Я начал осознавать глубже, чем кто-либо осознавал это прежде, всю зыбкую нематериальность, всю облачную бесплотность столь неизменного на вид тела, в которое мы облечены».

Роберт Льюис Стивенсон – «Странная история доктора

Джекила и мистера Хайда»

Сильная жажда не унималась дольше недели. Язык был сухим независимо от количества выпитой воды. Будто только и делаешь, что жуешь песок или старые шерстяные носки. Желудок и мочевой уже болели от объемов поглощаемых жидкостей. Бегать по нужде приходилось гораздо чаще обычного. Наверное, из-за этого в боку так кололо.

Ничто не могло избавить от сухости во рту. Она казалась чьим-то проклятием, злой порчей. Преследовала по пятам. Укладываясь спать и открывая глаза, ты ощущал ее неизменное присутствие.

Прежде подобное состояние длилось не дольше двух дней, да к тому же в менее выраженной форме, поэтому совести удавалось списать происходящее на злоупотребление сладким или спиртным. И как обычно плюнуть на подозрительные симптомы.

Но не теперь.

– Ну, что я могу сказать? Девочка вроде здоровая, немного лишнего веса, хорошие чистые легкие…

Врач без интереса рассматривала документы из-под толстых очков и разговаривала с такой неохотой, что едва открывала рот. Она роняла слова лениво, на грани внятности. Фаина в замешательстве наблюдала за этой неприятной женщиной средних лет с бородавкой и темными усами над верхней губой, с некрасивыми ушами и неопрятными волосами, неровно выкрашенными в вульгарный кирпичный оттенок.

– Точно не ели ничего соленого или острого накануне?

Женщина смотрела так, будто не понимала, что Фаина делает здесь, а именно: зачем здоровая девушка с небольшим сушняком явилась в больницу отнимать у нее рабочее время, ведь прямо за этой дверью – целая очередь пациентов с более серьезными симптомами.

– Точно, – с нетерпением повторила девушка. – Ощущения другие.

Была надежда, что хотя бы доктор разгадает тайну, над которой Фаина устала ломать голову. Откуда взялась продолжительная жажда и, самое главное, как от нее избавиться. Но надежда эта быстро разбилась о скалы профессиональной непригодности большинства врачей.

– Раньше такое бывало?

– Не совсем. Проходило за день-два.

– А сейчас?

– Около недели.

– Около?

Фаина чувствовала себя глупо, отвечая на вопросы, задаваемые из соображений формальности, а не стремления помочь. Если бы знакомые не намекнули ей, что жажда, которую не унять водой, – опасный симптом, и уже действительно стоит обратиться к доктору, девушка бы не оказалась здесь. Не догадалась бы этого сделать. Ну разве может быть страшен обычный сушняк? Оказалось, да. Если он превращает твой рот в иссушенную ветрами пустыню, а язык – в камень для заточки ножей.

Врач поправила очки, вздохнула и полистала потрепанную годами медицинскую карту с засаленными пористыми листами.

– Диабетики в роду были?

– Да.

– Плохо.

Женщина принялась выписывать что-то забористым почерком на клочке бумаги, одновременно так же быстро разговаривая то с ассистенткой, то с пациенткой. Разобрать, к кому именно она обращается на сей раз, оказалось так же сложно, как вынырнуть из-под сильного потока.

– Позвони в 211-ую. Узнай, на месте ли еще Катя. Сейчас выпишем направление, кровь сдашь на сахар. Может, просто скачет, может, чего и хуже. Ну что, она у себя? Попроси, чтобы не уходила. Сейчас я к ней срочно направлю девочку. Значит так, сейчас в 211-ый кабинет, пока там еще открыто. Завтракала?

– Нет.

– Это хорошо. Сдашь кровь из вены. Результаты придут сразу мне. Через три дня. Придешь ко мне к десяти, запиши ее. На пятницу. А пока придерживайся диеты. Без сладкого, без специй, без острого, без соленого. Разумеется, от алкоголя воздержаться. Жажда должна ослабнуть, но не обещаю, что исчезнет совсем. И старайся много воды не пить. Полощи рот, если что, и выплевывай. Если это диабет, так или иначе организм обезвоживается, но помочь ему галлонами воды ты не сумеешь. Только хуже сделаешь. Сладкого в рот ни-ни, поняла? И под сладким я имею в виду не только конфеты и шоколадки, но и хлеб, некоторые фрукты, и многое другое. Люба, дай ей памятку для диабетиков. Там все подробно описано.

Девушка приняла брошюрку, коротко осмотрела, скомкала и небрежно сунула в задний карман, надеясь, что та ей не понадобится.

– Ничего мне сейчас не выпишете?

Врач недобро глянула из-под толстой оправы, приподняв словно нарисованную черным фломастером бровь.

– Рано еще. Сначала посмотрим на анализы. Держи, тут все записано, свободна. Люба, зови следующего. На пенсию уже хочу, прости господи, – заявила она и зашлась сухим удушающим кашлем.

Фаина забрала все бумажки и молча поднялась. Ее уже никто не видел и не слышал, полностью переключившись на другого пациента. Можно было не прощаться, да и не хотелось ни с кем разговаривать. В голове и так слишком много всего. Она вышла в коридор и спустилась на второй этаж. У 211-ого кабинета очереди не обнаружилось.

Сдавать кровь из вены не так противно и страшно. Никто не разминает каждый твой палец до красноты в надежде выудить хоть каплю крови из косточки, обтянутой бледной кожей. Никто не распечатывает на твоих глазах странной формы иглу, похожую больше на осколок старого лезвия времен Второй мировой. И нет этого омерзительного и всегда неожиданного укола во вспухшую багровую подушечку безымянного пальца, и этой гладкой пипетки, которой все мало и мало твоей крови, и приходится прокалывать средний палец, а потом и на другой руке…

С детства Фаина ненавидела процедуры, при которых что-то чужеродное проникает в ее организм, будь то операция, прививка или торчащий из земли штырь. Это ведь так противоестественно, протыкать кожный покров, чтобы забрать кусочек твоей плоти. Все эти иглы, скальпели, катетеры и прочая медицинская утварь вызывали в ней стойкое отвращение.

Но кровь из вены – сносно.

Едва медсестра поднесла шприц к локтю, Фаина отвернулась, благодаря чему почти ничего не ощутила. Всегда бы так. Ничего не ощущать, просто отворачиваясь.

Сегодня больница трещала по швам. Редко появляясь в ее проспиртованных стенах, Фаина каждый раз заново удивлялась тому, как много людей болеет и нуждается в помощи, и как много, помимо них, сидит дома и лечится самостоятельно. Или вообще еще не знает, что заболел. Или знает, но закрывает на это глаза. Как она.

Человек слишком хрупок для жизни в этом мире. Его организм буквально ни к чему не приспособлен – любая мелочь вызывает в нем сбой, который может привести к летальному исходу. Это ошибка или намеренный путь эволюции?

…Все эти бабули в порванных бахилах, с трясущимися руками, ногами и подбородками, которые уже плохо слышат и даже не знают, когда их очередь пройти в кабинет, поэтому просто сидят и ждут, ждут часами, то задремывая у стены, то тихонько переговариваясь с товарками по несчастью. Малые сопливые дети с пятнами зеленки на лице и едва режущимися зубами, которые они стремятся показать всему миру вместе с белесой слюной. Беременные девушки с изможденными лицами держатся на поясницы, словно если бы они не придерживали ее, она бы надломилась. Женщины и мужчины с уродливыми опухолями напоказ, кашель из-за каждого угла, детский визг, запах хлорки, грязный кафель и мятно-серые стены с совковыми плакатами…

Апогей хаоса человеческой жизни, страха и нездоровой плоти, наводящий тоску и думы о неизбежности. Чем дольше пребываешь во чреве бесплатной медицины, невольно прислушиваясь и принюхиваясь к этому царству медленно умирающих, тем страшнее от осознания собственной схожести с ними.

Невозможно долго находиться там, где каждый второй носит в себе какую-нибудь инфекцию. Понимаешь, что у тебя-то шансов нет и подавно – ты тоже болен, только пока не выяснил, чем. Не бывает полностью здоровых людей. Как будто мало того, что каждый из нас и так умрёт. Необходимо дополнительное наказание – тысячи различных недугов, приобрести которые легче, чем щелкнуть пальцами.

Фаину уже тошнило от запахов и звуков поликлиники, этой обители отвергнутых и немощных. Запахнув пальто поплотнее и спрятав нижнюю часть лица в шарф, она выскочила на улицу. Морозный воздух освежал тело и мысли. Люди передвигались аккуратно, боясь поскользнуться на тонком коварном гололеде. Лестница, ведущая к больнице, была устлана блестящей корочкой с такой изумительной равномерностью, на которую способна лишь стихия.

Неохотно сдавая позиции, зима выбрасывала свои последние пакости. На прощание. Это была очень холодная и жестокая зима, но и она, наконец, отступала.

В который раз Фаина пожалела, что забыла дома перчатки. Точнее, она их просто не нашла. У нее часто пропадали вещи. Немудрено, если жить в крошечном помещении, где вещи стоят друг на друге столбами, доставая до потолка.

Люди кругом копошились, не обращая никакого внимания на девушку, которая забыла перчатки. Она нерешительно переминалась с ноги на ногу, размышляя над услышанным в кабинете врача и отогревая кисти в глубоких, слегка дырявых карманах. Она все время забывала их зашить.

Не есть соленого, острого… это еще можно стерпеть. Но воздержаться от сладкого и алкоголя? Зачем тогда вообще эта жизнь? Чем ей питаться?

Да, действительно, у деда по отцовской линии был диабет. Значит, есть вероятность, что у Фаины предрасположенность. Чисто генетическая, от нее не зависящая. Но ничего еще не точно. Пусть сначала сделают анализ крови, а потом поговорим о диетах.

Фаина почти не помнила своего деда. Она слышала множество историй о том, как он ее любил и баловал, маленькую Фаю, но не испытывала к этому человеку абсолютно никаких чувств. Даже его лицо на старой фотографии не вызывало эмоций у взрослой Фаины. Он умер, когда ей было пять лет.

Проблемы со здоровьем сейчас особенно не к месту. Фаина решила не расстраиваться раньше времени, отвлечься работой и постараться меньше пить. Последнее было таким себе обещанием, учитывая домашние запасы на черный день и привычку ежедневно прикладываться к горлышку ради одного-двух глотков. Для настроения. Потому что ничем другим его не поднять.

Есть хотелось так, что в желудке жгло. А жажда будто бы поутихла сразу же, как врач выписала диету. Так что Фаина пересчитала мелочь в кармане и зашла в ларек неподалеку. Из сытного на витрине не было ничего привлекательного: пирожки столетней давности с сомнительной начинкой, топорные бутерброды с котлетой, язычком сыра и неделю назад увядшим салатом, давно засохшие в камень слойки с чем-то вроде сыра…

Фаина разглядывала «ассортимент», не скрывая эмоций. Разочарованный взгляд упал на сладкий рулет, какие Фаина обожала в детстве. Со взбитыми сливками и джемом внутри. И стоил он дешево, как и много лет назад. Она купила его, заставив себя забыть, что сладкое ей нельзя. Что будет от одного рулета? Скорее всего, ничего страшного. Хотя бы настроение поднять и голод сбить.

Фаина шла домой и жевала нежный бисквит, держа покупку перед собой обеими руками. Пришлось отдать в жертву стихии свои ладони – холодный сухой ветер царапал их, они быстро покраснели, кожу покалывало. Но оно того стоило. Остатки былого снега хрустели, превращаясь в серую труху под высокими сапогами, которые напоминали военные. Никакой гололед с такой подошвой не страшен.

Мутное зимнее солнце светило едва и почти не грело. Его лучи не дотягивались до замерзшей земли из-за рваных перистых облаков металлического цвета. Казалось, они висели так низко над землей, что можно было встать на стремянку, разогнать их руками и протереть солнце от белесой ледяной пленки. Привыкшая глядеть под ноги на ходу, Фаина редко посматривала на небо. Не хотела вновь видеть в облачном узоре нечто, чего не видят нормальные люди.

По-хорошему надо бы прийти домой, сразу же выпить пару глотков, позвонить маме и рассказать, что у нее подозрение на сахарный диабет, а дальше уже вместе решать, как быть. Но нельзя. По многим причинам. Начнем с того, что после обеда Фаине снова на работу – она взяла отгул на полдня, чтобы посетить врача. В офисе не оценят легкого перегара, несмотря на то, что за несколько лет сотрудники видели Фаину в разных состояниях. Значит, отогреваться придется чаем.

Звонить маме – тоже не лучшая идея. Нельзя ей знать, что у Фаины проблемы со здоровьем. Новость эта породит тяжелые панические атаки и в конечном итоге не позволит Фаине спокойно жить и самостоятельно разбираться с проблемой. У мамы хватает своих забот, зачем ее тревожить? Тем более, информация еще не подтвердилась. Как вариант – рассказать брату, но и это лишь в крайнем случае, для утешения совести.

Можно было, конечно, сразу пойти на работу, но Фаина решила отсидеть дома, в тепле, положенные часы. Больница находилась на небольшом расстоянии от общежития, так что путь не был долгим.

На первом этаже девушка подошла к овальному зеркалу во весь рост, сняла с себя мокрый шарф и поправила волосы. Сколько с ними ни возись, а выглядят как нечесаная копна почерневшего сена, которую остается только сжечь. Долгое время Фаина пыталась исправить ситуацию, а потом просто махнула рукой. Как и на многое в своей жизни.

Прямо за турникетом на полу лежали чьи-то вещи. Несколько спортивных сумок, чемодан, на этом всем – верхняя одежда и стопка книг. Фаина окинула их беглым взглядом.

– Съезжает кто-то? – кивнула она коменданту и тут же добавила, – доброе утро еще раз.

– Въезжает, Фаиночка, въезжает, – женщина отвлеклась от судоку и заговорщицки подмигнула, покусывая дужку очков.

Девушка в недоумении приподняла бровь, но ничего не сказала и направилась к лифту. Она зациклилась на своих проблемах и не стремилась отыскать причину игривого настроения коменды. Жутко хотелось выпить. До скрежета зубов. Хотя бы глоток. Пива или сидра. Чтобы не так разило, как от нормального алкоголя, который имелся в наличии.

Фаина проживала на четвертом этаже. Одна – в комнате, рассчитанной на двоих. В лифте ее осенило – а что, если это К НЕЙ кого-то подселяют? Это объяснило бы поведение коменды. Катастрофа! Но почему ее не предупредили? Обязаны были! Как они смеют в ее отсутствие пускать кого-то в ее комнату, ведь там ее вещи. И неважно, что ценного практически нет – дело принципа.

Стоп, успокоиться. Фаина, конечно, живет одна, но по документам там числятся две девочки. Вторая – Вика, ее подруга, полгода назад съехала жить к парню. Но путем несложных шоколадных подкупов удалось добиться того, чтобы в эту комнату больше никого не подселяли. Фаине нравилась тишина и свобода действий. А кому не понравится жить одному?

Для вида в комнате остались некоторые вещи соседки, включая шлепанцы, зимний обогреватель и большую коробку строительных инструментов. Вика была помешана на ремонте некоторый период своей жизни. Фаина этой страсти не разделяла и как всегда мечтала лишь об одном – чтобы ее, наконец, оставили в покое. Того же ей хотелось и ныне.

На своем этаже Фаина сразу же встретила соседей. Вид у них был возбужденный, что подтверждало неприятные догадки. Девушке поплохело. Она вышла на балкон, где, накинув на плечи курточки, курили ее знакомые.

– Привет, Афина, – без промедлений поприветствовал Гена, с которым Фаину связывали особые отношения.

– Вы бы оделись, – ответила девушка, наблюдая, как ребята ежатся от холода, но не бросают сигарет.

– Будь тут, где присесть, я бы попросила тебя присесть, – сообщила Наташа, часто моргая. Она почему-то нервничала, на ресницах у нее был иней. И складывалось впечатление, что слов Фаины она даже не слышала.

Никто не спросил о походе к врачу, хотя эти люди знали, куда Фаина ходила и почему. Значит, случилось что-то, из-за чего они напрочь забыли об этом.

– Ну и что у вас тут произошло в мое отсутствие? – спросила Фаина, а сама затаила дыхание, почти уверенная в том, что ответ ей не понравится.

– Новенький у нас.

«У нас», не «у тебя». Уже хорошо.

– На этаже? – уточнила девушка. – Ну и что с того?

– Ох, ты не понимаешь, – Наташа многозначительно поиграла бровями.

– Куда уж мне. Да что с вами такое, объясните по-человечески?

– Лучше один раз увидеть, – заверил Гена.

– Что за масонские таинства? Вы говорите так, будто к нам суперзвезду подселили. Да даже если бы так…

Фаине вспомнилась реакция коменданта, и она замолкла, помрачнев.

– Короче: что происходит?

– Нечасто, знаешь ли, к нам подселяются… такие.

Наташа нервно докуривала сигарету, сжимая ее дрожащими пальчиками – средним и указательным. Ветер метал ее русые волосы то вверх, то на лицо, так что они лезли в глаза и в рот, мешали говорить. Приходилось то и дело отбрасывать их, но стихия принималась за свое.

– Пожалуйста, скажите, что его подселяют не ко мне, – взмолилась Фаина. – Все остальное меня вообще не волнует.

– Не к тебе. Будь спокойна.

– И не ко мне, а жаль, – печально ухмыльнулась Наташа.

Фаина давно не видела ее такой расстроенной.

– А к кому же?

– К Кириллу, конечно. Больше на этаже некуда.

«Черт, прямо напротив меня», – подумала девушка.

– Одной проблемой меньше.

– Зря ты так думаешь. Я видел его. Сдается мне, от него будет много проблем.

– Все, кто видел его, говорят о нем, – затараторила Наташа таким тоном, будто Фаина и Гена не осознавали всей важности ситуации. – И невозможно не говорить. Весь этаж жужжит, ты только прислушайся. Грядут большие перемены.

– Да уж, – Фаина наигранно вздохнула. – Спасибо, что поинтересовались моим здоровьем, друзья. Все замечательно. Умру не в ближайшее время, обещают, что прежде помучаюсь. Я пойду к себе.

Наташа лишь недовольно закатила глаза. По ее личному мнению, происходящее сейчас заселение новенького было куда важнее и интереснее проблем со здоровьем соседки, в которые ее зачем-то посвятили. Гена затушил сигарету о перила балкона, кинул окурок в грязную жестяную банку из-под консервированных персиков и шагнул за Фаиной.

Этаж действительно гудел, словно в каждой комнате велся оживленный разговор на повышенных тонах. У девушки разболелась голова – она скривилась и помассировала виски, затем ей захотелось заткнуть уши обеими руками. Пока Гена выспрашивал ее о визите к терапевту, она рассматривала затертые и местами облупившиеся коридорные стены – ужасного фисташкового оттенка, поцарапанные и замызганные. Стены, на которые она уже не могла смотреть.

У 405-ой, где проживал Кирилл, тоже стояли кое-какие вещи – в основном книги и обувные коробки. Ничего особенного. Дверь в комнату была закрыта, но изнутри раздавался грохот передвигаемой мебели.

– Так, получается, тебе сладкое нельзя? – переспросил Гена, когда они вошли в комнату, и Фаина закрыла за собой дверь чуть более громко, чем следовало.

– Нельзя, – кивнула она, сбрасывая с плеч пальто и доставая из шкафчика вешалку.

– Тогда почему от тебя пахнет так, будто минут десять назад ты лопала пирожки с вареньем?

– От тебя ничего не утаишь, – усмехнулась Фаина.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Ой, Ген, да ничего еще не ясно. Будут анализы, тогда и меры будем принимать. Сейчас-то чего? Ты же знаешь, как я люблю сладкое.

Парень окинул взором вазочку с конфетами на столе.

– Знаю. Но все равно. Может, мне это забрать?

– Забирай, конечно. Если хочешь лишиться рук.

Фаина переоделась при Гене, даже не попросив его отвернуться. Такова была норма их отношений. Гена никак не отреагировал на девушку в нижнем белье – его занимали иные вопросы.

– А если и правда диабет, что делать-то будешь?

– Не знаю. Не трави душу, и так тошно.

– Тебе ведь придется отказаться от сахара, от спиртного… все время следить за показателями крови. И многое другое.

– Cпасибо за поддержку.

– А ведь это не лечится, Афин. С этим придется только смириться.

– Слушай, заткнись уже. Настроение ни к черту. Еще ты тут со своими нравоучениями. Оставил бы этом моим родителям. Любитель нагнетать обстановку.

Гена поднялся с кровати и коротко обнял девушку, чтобы она не нервничала. Он хорошо знал: если Афина много разговаривает, значит она нервничает; если Афина нервничает, добром это не кончится ни для кого.

– Извини.

– Да брось. Я пойду к себе. У меня пара через полчаса. Надо собираться.

– С каких пор ты посещаешь занятия? – Фаина не упустила шанса подколоть приятеля.

– Чья б корова мычала, – он закатил глаза и вышел из комнаты.

Гене нравилось устраивать с Фаиной поединки в остроумии. Не ради победы, а ради процесса. Ведь всем известно, что самая крепкая дружба выстроена на фундаменте сарказма и взаимных подтруниваний.

Фаина осталась одна и сразу подумала о коробке, которая лежала под креслом. Там, в темноте и прохладе, дожидался своего часа шестилетний армянский коньяк, доставшийся Фаине случайно. Учитывая то, где и в каких условиях она жила, деньги на элитный алкоголь у нее могли появиться разве что во сне. Но если такие деньги и появлялись, грех было тратить их на что-либо еще.

Фаина выпила воды и улеглась на кровать, уставившись в экран телефона. Следующие несколько часов до обеда она собиралась посвятить поиску всей возможной информации о сахарном диабете, какую только может дать интернет.

Глава 2, в которой Фаина решает ничего не делать

«Я склонен к каиновой ереси, – говаривал он со скрытой усмешкой. – Я не мешаю брату моему искать погибели, которая ему по вкусу».

Роберт Льюис Стивенсон – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

Хотелось бы думать о чем-то, кроме многочисленных проблем, но не получалось. Фаина легко забывала о происходящем в данный момент из-за упорных размышлений над тем, что случилось в недалеком прошлом и требовало немедленного решения. Конкретных действий с ее стороны. Но каких?

Загвоздка вот в чем: Фаина никогда не понимала, что именно от нее требуется. Не умела выстраивать алгоритмы, направленные на устранение проблемы, вместо этого пускала ситуацию на самотек, отказываясь и брать на себя ответственность за случившееся, и концентрировать внимание на том, чем это оборачивается в настоящем. Поднимала ладони вверх и отстранялась от событий, всегда пытаясь остаться непричастной.

В пятницу во второй половине дня врач проверила анализы и беспристрастно сообщила, что первичный диагноз подтвердился. На этот раз Фаина задавала вопросы. Их было достаточно, чтобы раздражать женщину с бородавкой и красными волосами. Не зря же пациентка избороздила медицинские сайты и форумы. Теперь она приблизительно понимала, что происходит с ее организмом.

Утешало, что все открылось на ранней стадии. По словам врача, Фаина вовремя спохватилась. Ситуацию еще можно контролировать.

– Сахар скачет, и главное сейчас – принять жесткие меры. В этом случае все может обойтись малой кровью.

Фаине выписали направления на повторный анализ крови, а также дополнительные платные анализы – не меньше десяти, для прояснения ситуации – на гормоны, глюкозу и что-то еще, Фаина не разобрала аббревиатур, да и в какой-то момент просто перестала понимать. Кроме списка лекарств доктор посоветовала девушке купить электронный измеритель уровня сахара в крови – глюкометр. Нужно питаться по особой диете и самостоятельно контролировать свое состояние.

Выслушав все это, Фаина не знала, плакать или смеяться. Вот уж целое ведро счастья свалилось на ее голову. Поэтому она и не любила больницы. Здесь всегда говорят неприятные новости, без которых ты бы спокойно жил в счастливом неведении. А еще требуют тратить много денег на лечение, которое тебе, может, и не требуется в таком объеме.

Еще раз сдать кровь – ладно. Но стоило Фаине взять в руки лист со списком дополнительных анализов, пришлось удерживать челюсть второй рукой. Но удержать брови от стремительного взлета на лоб не удалось. Цены оставляли пожелать себе хорошей зарплаты. И внезапного наследства от дальнего родственника откуда-нибудь из-за рубежа.

Это уже не смешно совсем. Питаться по диете, пользоваться каким-то прибором для измерения уровня глюкозы… Когда Фаина успела настолько постареть? Ей сколько, двадцать три года или семьдесят? Почему ее молодое тело уже разваливается на части?

Все это звучит как приговор.

Девушка вышла из кабинета в полном недоумении. Нужно срочно решать, что делать дальше. Вариантов немного. Либо лечиться, либо плюнуть в надежде, что само как-нибудь пройдет. В первом случае пришлось бы потратить много денег, времени и нервов на болезнь, которую не удастся вылечить – только держать в узде. Второй вариант был более привлекательным, если принести единственную жертву – пообещать себе есть меньше сладкого. И надеяться, что не сдохнешь.

По пути домой Фаина взвешивала все за и против. Чисто в финансовом плане полноценное лечение ей не по плечу, тут нечего таить. Ради интереса она зашла в аптеку и уточнила, сколько стоят препараты, которые ей выписали. Если сложить цену за лекарства, глюкометр и анализы – придется потратить аванс.

Просить деньги у родителей, когда тебе за двадцать и ты давно сама зарабатываешь на жизнь – такая себе идея. Фаина, наоборот, материально помогала им в последнее время. Недавнее увольнение отца заметно ударило по бюджету, а мама зарабатывала немного, зубами держась за свое место, чтобы были хоть какие-то деньги.

Обидно вот что: Фаина собиралась откладывать деньги брату на электрогитару. Он мечтает стать музыкантом. А Фаина мечтает, чтобы брат был счастливее, чем она. Чтобы из них двоих хоть у него жизнь сложилась, как надо.

Нужно трезво оценивать шансы: лечиться ей не на что. За последние два дня жажда притихла, прежнее состояние возвращалось. Но очевидно, что это ненадолго.

Фаина шла по улице, сырой от растаявшего снега, и так глубоко задумалась, что не различала предметы поблизости. Обида за свое положение переполняла ее. Несправедливо. Почему именно она? Почему именно сейчас? Она этого не заслужила. Проклятая наследственность.

И вдруг Фаина замерла на месте и чуть слышно усмехнулась. Есть выход. Всегда. Можно сделать вид, что ничего этого не было. Ни плохого самочувствия, ни жажды, ни визита к врачу. Внушить себе, что она не видела результаты анализов, что она ничем не больна. И просто жить дальше. Обманывать свою память. Кто сказал, что это – худшее из решений? Самое простое еще не значит самое плохое.

Осмотревшись, Фаина отыскала взглядом ближайшую урну. Без лишних раздумий, пока совесть не успела очнуться, она подошла и выбросила все бумажки, которыми ее наградила врач. Все. Больше никаких больниц. Никакого диабета и анализов. Нужно вышвырнуть из головы всю эту чушь. Она молода и здорова. Просто немного скачет сахар, подумаешь. Надо лучше питаться, больше спать – только и всего. Пройдет.

Чтобы поднять себе настроение и немного отвлечься, по пути домой Фаина зашла в подземный переход. Ей нравилось разглядывать витрины, до отказа забитые всякой дешевой чепухой. Медленно ходить вдоль прилавков туда и обратно, пропуская вперед торопящихся по своим делам. И сочувствовать им. Ведь они так спешат прожить очередной день, что не замечают, как много занятных вещиц у них прямо перед глазами.

В детстве Фаина с братом играли в «бартер». Кто-то из взрослых поверхностно объяснил им значение этого красиво звучащего и мало понятного слова. Суть игры заключалась в том, чтобы собрать как можно больше интересной мелочи, а потом меняться друг с другом, воображая себя бизнесменами. Чем интереснее был «товар», тем забавнее происходила сделка.

Собирать можно было что угодно. Красивые пивные крышечки (их клали на рельсы, чтобы поезд превратил их в плашки), кассетные ленты, зажигалки (ценились особенно), детали от старой техники или металлического конструктора (ценился выше, чем пластмассовый), странные ржавые железки в форме буквы Е (или Ш – все спорили). Позже на это подсели все уличные друзья, и длиться такая игра могла месяцами, принося незабываемые эмоции.

Фаина отчетливо помнила тот невыразимый детский восторг, с каким находишь для своей коллекции что-то редкое, чего точно нет ни у кого из друзей, и уже представляешь себе, как они обомлеют, когда увидят твой новый «товар». Может, поэтому девушке до сих пор нравилось приобретать различные вещицы из прошлого века, о которых современные люди давно забыли. Это помогало ей вновь ощутить в себе крупицу фантомной детской радости. Почти что единственного неподдельного чувства.

Перемещаясь вдоль витрины с ширпотребом, какой продается лишь в подземных переходах, Фаина задумалась, может ли она сейчас позволить себе потратить деньги. Скоро должны дать небольшой аванс, часть его уйдет на уплату общежития, часть – на продукты… или спиртное, еще часть – родителям.

Нужно держаться на этой работе, пусть она и не нравится. По крайней мере, коллектив там неплохой, а это уже полдела. Потерпеть можно. А вот найти работу по профессии – почти нереально. Для человека с высшим философским образованием в этом городе не нашлось перспектив.

Девушка остановилась, расширив глаза.

– Сколько стоит эта… прелесть?.. – на выдохе спросила она.

– Сто пятьдесят. Но тебе отдам за сто тридцать.

Типичная уловка, когда красная цена товару – сто рублей. Но Фаина позволила себе эмоции, и хитрый продавец, заметив ее восхищение, не преминул сыграть на нем.

Сделка прошла успешно. Никаких сомнений и душевных терзаний не могло быть, когда речь шла о стильных древних игрушках вроде йо-йо. Лет десять назад у Фаины впервые появилась такая катушка, с тех самых пор девушка не могла унять к ним своей симпатии.

Выскакивая из подземного перехода на улицу, от возбуждения перепрыгивая через две ступеньки, она сжимала йо-йо в кармане куртки замерзшими пальцами и корила себя за мысли о том, что ста тридцати рублей могло бы хватить на два обеда в столовой. Да и к черту еду! Кому она нужна? Подобная красота встречается раз в столетие. Нельзя позволить себе упустить невиданный шанс. Шанс немного побыть счастливым ребенком.

Ретро импонировало Фаине во всем: мода, автомобили, образ жизни, алкоголь, предметы быта, развлечения… Несколько лет назад, еще во время совместного проживания с бывшим парнем, пришлось вычищать квартиру от старого хлама. Точнее, хламом это называл молодой человек. Фаине же не хватало духу выбрасывать яркие старые галстуки и подтяжки, стильные, но сломанные наручные часы и солнечные очки. Было много вещей из кожзаменителя в тех пыльных ящиках, доставшихся Глебу в наследство от деда, как и квартира, в которой они жили.

Фаина упрашивала оставить хотя бы пару рубашек и деревянную шкатулку, но парень был непреклонен. Он не понимал страсти к вещам из прошлого столетия, навсегда ушедшего, уступившего бразды современному миру технологий, цифровых писем, брендовой одежды и фастфуда.

Не понимал он и того, почему Фаине так тяжело избавляться от чего-то лишнего. Она буквально к груди прижимала предметы, которые видела впервые. Совсем не нужные ей предметы. Либо перекладывала их на другое место, чтобы не бросать в мусорку – а вдруг пригодятся? Фаина не умела взять и избавиться навсегда от чего-то, что бесцельно занимает место. Как в реальном мире, так и в своей голове. Вокруг нее и внутри нее не было бесполезных, ненужных вещей. Так ей казалось. Даже если речь шла о вещах, к которым она никогда не притрагивалась. Они обязаны быть поблизости. Фоном. Для полноты жизни.

С Фаиной было невыносимо наводить порядок в квартире. И точно так же невозможно было заставить ее прибраться у себя в мозгах.

Как и любые удачные, их отношения закончились, как только у обоих иссякли эндорфины (и прочие опиаты, привязывающие людей), и вместо них стала вырабатываться страшная привычка к недостаткам партнера. Изъянов и претензий стало вдруг так много, словно прежде влюбленные жили с закрытыми глазами. Но вместо того, чтобы разобраться в конфликтах, молодые люди ругались, терпели некоторое время и мирились. Проблема не исчезала, лишь обрастала новыми деталями, и время не исчерпывало ее.

Можно было притереться друг к другу, но Фаина и Глеб вместе решили, что не станут продолжать. Былых чувств уже не было после года совместного быта. Дальше – туман, в который не хотелось шагать обоим.

В результате этого ничуть не тяжелого, а даже желанного расставания Фаина наслаждалась одиночеством и свободой – воли, выбора, слова и действий. С тех пор она ни в кого не влюблялась, не ходила на свидания, не флиртовала и не видела в этом ни смысла, ни удовольствия. Зачем вновь начинать то, что без вариантов закончится, к тому же, возможно, на этот раз болезненно? Привязанность – высшее из зол. Хочешь сделать себе больно – полюби. Больше ничего не потребуется.

Фаине не хотелось серьезных отношений. Пары раз хватило, чтобы уяснить: это тупиковая ветвь проживания отведенных тебе дней. Впустую потраченное на чужого человека время. Который после всего, что между вами было, посмотрит на тебя так, словно никогда не видел прежде, не делил с тобой горести и радости, не прижимал к сердцу по ночам.

Отношений только ради утоления физических потребностей ей не хотелось. Хотя эти потребности были ярко выражены и часто напоминали о себе. Фаина подавляла инстинкты юного тела трудом, алкоголем и редкими занятиями спортом. Большую часть времени она делала вид, что инстинктов у нее нет. И вела себя как существо бесполое. Будто заставляла саму себя в это поверить. Иногда получалось.

Раз в полгода становилось совсем невыносимо. В такие периоды казалось, что каждый парень в автобусе раздевает ее глазами. Затем группа мужчин являлась ей в эротическом сне, от которого она просыпалась среди ночи и шла умываться холодной водой.

Особого внимания со стороны противоположного пола не наблюдалось, и это логично. Мужчины перестали замечать ее сразу же, как только она махнула на себя рукой. Да и как можно смотреть на всегда изможденную и печальную Фаину, когда вокруг столько привлекательных и ухоженных девушек? Единственный, кто с ней заигрывает, – это Гена, но Гена – это ведь отдельная история.

Девушка возвратилась в общежитие, объелась остатками жареной картошки с черным хлебом и зеленым луком и впала в пищевую кому. В полудреме она собиралась проваляться весь вечер пятницы, замечательный вечер пятницы, когда можно просто лежать у себя, и нет нужды выходить из комнаты. Если бы к ней не постучали.

На пороге оказалась Даша.

– Привет, пойдем с нами у Арины посидим?

– Спиртное будет?

– Как всегда.

Это были традиционные девичьи посиделки с вином, косметическими процедурами, сплетнями и пошлыми разговорчиками. Фаина принимала в них участие, очевидно, из-за первого пункта. Это позволяло ей оставаться частью коллектива, узнавать свежие новости, зачастую даже полезные.

В комнате уже разместились Арина, Наташа и Лиза. Они щебетали о чем-то, должно быть, очень их беспокоящем. Даша тут же подключилась к диалогу, а Фаина взяла себе бокал и села на пол рядом со свободным стулом. Не прислушиваясь к беседе, она отсутствующим взором глядела на вино и думала: сегодня только немного, совсем немного. И как можно меньше сладкого. Иначе ведь и правда можно себя угробить.

Девушка сделала глоток и зажмурилась от удовольствия. Звуки и краски окружающего мира сразу же смягчились, стали не столь раздражающими.

– … да ну! Совсем не похож, – смех Наташи как будто прорвал слой ваты, – скорее на… я даже не знаю, с кем его сравнить.

– А кто вам из актеров нравится?

– Райан Гослинг, о да… Я бы ему дала.

– Ой, да ты бы любому дала, – не устояла Даша, за что в нее прилетел утюжок для волос, – ай, он же еще горячий!

– А мне нравится Хью Джекман. Такой большой… мускулистый, эх… – Арина мечтательно глотнула вина.

– А потом они хотят, чтобы их любили не за внешность. Ну да, ну да.

– Слушай, дай ты помечтать. Сама как будто бы не переспала с кем-то из знаменитостей?

– Если только с Брэдом Питтом.

– Фу, да он же уже старик!

– Зато какой старик…

– А Том Круз как вам?

– Носатый.

– Ну, знаешь, милая моя, зато что на витрине, то и в магазине.

– В смысле?

– Ну а ты подумай.

Последовала краткая пауза, и девочки заразительно расхохотались. Этим барышням хватало и пары минут, чтобы повернуть любую беседу к мужскому достоинству. Даже если речь будет идти о молекулярной физике, это не помешает им перейти к своей излюбленной теме.

Фаина сделала еще глоток, планируя растянуть этот бокал на весь вечер. Он был ее спасительным кругом в неприветливых водах ежедневности.

– Фай, а тебе нравится кто-нибудь?

– Да, расскажи нам, а то мы никогда от тебя такого не слышали. Я даже не знаю, какие мужики в твоем вкусе!

– Да, вот интересно!

Девочки оживились, а Фаина задумалась, устраиваясь поудобнее. Ей не очень нравилось, что все взгляды в этой комнате были в ожидании обращены на нее.

– Кто-нибудь вроде… Криса Айзека в молодые годы, – она неуверенно повела плечом.

– Это актер?

– Певец.

– Я не знаю такого.

– Я тоже. Опиши его? Ну, основные черты, что тебе в нем нравится?

– Он брюнет. Харизматичный. С красивым правильным носом, выразительными светлыми глазами… и очень волосатыми руками.

Девочки заулюлюкали, переглядываясь.

– Вот уж не думала, что нашей Фаине нравятся волосатые самцы.

– А еще кто-нибудь? Из современных, а?

– Я мало знаю современных. Надо подумать. Ну… Джош Хартнетт?

– Знакомое что-то…

– Гугли, – Фаина пожала плечами, и девочки схватились за гаджеты и спустя несколько секунд уже листали заветные фотографии.

– А и правда, неплох. Ты только посмотри. Надо глянуть с ним парочку фильмов.

– Да-а! И, что самое главное, очень даже смахивает сами знаете на кого.

– Точно! А ведь точно! Еще как смахивает.

Соседки попросили назвать еще кого-нибудь, и Фаина напрягла чертоги своей памяти: Клинт Иствуд, Джефф Бриджес и Ален Делон – в молодости, затем один малоизвестный польский актер, имя которого показалось всем настолько дурацким, что Фаину попросили несколько раз произнести его.

Потом они поменялись местами. Девушки показывали Фаине фотографии знаменитостей, которые им нравятся, а та либо кивала, либо морщилась. Почти никого из них она не знала, отдавая предпочтение актерам, которые давно постарели. Ее неосведомленность уже перестала возмущать соседок. Фаина всегда была такой – живущей где-то за пределами этого мира.

Когда ей показали Генри Кэвилла, девушка меланхолично спросила:

– Почему все, кто вам нравится, похожи друг на друга так, будто наштампованы на одной и той же фабрике?

– А лучше, конечно, на твоих стариков пялиться? – слегка разозлилась Даша. – Ой, да ну тебя. Давай тебе лучше маску для волос сделаем, а? Ты видела вообще, что у тебя на голове мочалка?

– Видела.

– Видела она. И тебе, конечно, все равно.

– Бинго, – Фаина даже подмигнула.

– Так, сейчас мы тобой займемся. Девочки, дайте мне расческу.

Фаина позволила делать с собой все, что им хотелось. Лишь бы это не мешало ей выпивать. Соседки стали обсуждать рецепты правильного питания, параллельно занимаясь каждая своим делом. Даша расчесывала густые и непослушные волосы Фаины, чтобы «превратить их во что-то человеческое»; Арина переписывалась с бойфрендом, изредка отвлекаясь, чтобы колко прокомментировать ситуацию или закончить за кем-нибудь предложение; Лиза наводила на всех какую-то бурую гущу – домашний скраб для лица; Наташа делала себе маникюр.

– Девки, давайте какое-нибудь старье послушаем? А то тухло как-то.

– Когда мне было лет четырнадцать, я любила «Pussycat Dolls».

– О-о-о! Врубай погромче, это то, что надо.

Пританцовывая, заботливая соседка нанесла на волосы Фаины масло и укутала их в полиэтиленовую шапочку. Вино в бокале как раз закончилось, а на лицах у всех красовалось что-то по цвету похожее на скорлупу перепелиных яиц.

Лиза обещала, что при смывании скраба через двадцать минут они не узнают своей кожи. Фаине было все равно. Ее заботило лишь то, что не вышло растянуть вино на весь вечер. Но она поклялась себе, что больше не выпьет ни капли этой чудесной темно-красной жидкости с терпким послевкусием на языке.

Вскоре и остальные начали танцевать, смеяться без причины и кидаться подушками. Лиза опрокинула пустую бутылку, та разбилась где-то за креслом с тяжелым глухим звуком, но на это не обратили внимания.

Потом Наташа предложила всем взвеситься – тоже традиционное занятие вечера пятницы. Узнать, сколько ты набрал или скинул за неделю. Каждая из девушек хорошо знала не только свой вес, но и вес соседки. Поэтому, когда Фаина встала на прибор, Даша с восхищением сказала:

– Ого, минус три килограмма за неделю, ну ты молодец. На диете сидишь?

– Нет.

Фаина не худела последние лет пять, без труда держась в одном и том же весе. Поэтому столь быстрое изменение показалось зловещим. Потом она вспомнила, что среди основных симптомов сахарного диабета значилось резкое снижение веса… Это испортило ей настроение. Гадко было осознавать, что независимо от тебя все это время внутри организма происходят процессы, медленно, но верно ведущие к летальному исходу.

Больше не хотелось слушать веселое щебетание девушек, которые не замечали своего счастья – счастья быть здоровыми. Сославшись на плохое самочувствие, Фаина отправилась в душ – смывать масло с волос, а затем к себе.

Соседки не заподозрили ничего особенного. Они давно знали Фаину – как часто у нее меняется настроение, как она молчалива и как порой непредсказуема. Только Даше пришло в голову, что это похудение как-то связано с жаждой, на которую Фаина жаловалась в последнее время.

Стоило угрюмой девушке удалиться, подвыпившая компания снова принялась обсуждать новенького из 405-ой. Этим же они развлекали себя и до того, как позвали на посиделки Фаину. При ней им не хотелось говорить о симпатичном молодом мужчине, который заселился на этаж в начале недели и не горел желанием с кем-либо знакомиться.

Хорошо зная индифферентное отношение Фаи к изменениям, которые не касались ее лично, соседки не собирались делиться с ней своими соображениями на счет нового персонажа – это не имело смысла. Даша помнила ее реакцию в день заселения новенького. Абсолютное безразличие. Толстая броня и ни одной искорки в глазах. В этом вся Фаина. Ей всегда все равно, лишь бы ее не трогали. Казалось, не было в мире такого события, которое могло бы разрушить ее апатию.

Вернувшись в свою комнату, девушка взялась за фен. Процесс был длительным и утомляющим. Полностью просушить столько волос обычно занимало не менее часа. А если лечь спать с влажной головой, наутро ожидают мигрень, заложенный нос и першение в горле.

Волосы были единственной отличительной чертой Фаины. Больше в ее внешности не было ничего выдающегося. Излишне пышная и густая шевелюра часто электризовалась, придавая ей сходство с ведьмой. Волос было так много, что добраться до кожи головы составляло сложность. Они отяжеляли череп, и казалось, будто хотят плотно овить шею, закупорить глаза и рот, задушить.

Покончив с феном, Фаина завалилась на кровать и быстро отключилась. Этот день вымотал ее до нитки. Перед сном девушка решила: может, она и несчастна, но думать об этом ей некогда.

Глава 3, в которой Фаина сразу забывает

«Впрочем, в этой земной жизни нет ничего абсолютно счастливого. Счастливое обыкновенно носит отраву в себе самом или же отравляется чем-нибудь извне».

Антон Павлович Чехов – «Злой мальчик»

Фаина неважно себя чувствовала. Либо снова подскочил сахар, либо что-то с давлением. Едва тебе переваливает за двадцать, сложно разобрать, каким именно щупальцем смерть присосалась на этот раз.

Голова кружилась, глазные яблоки пухли, во рту пересыхало, хотя желудок уже разрывало от выпитой воды. С ориентацией в пространстве все было паршиво, как никогда. Двери уплывали куда-то прямо перед глазами, ручки и парапеты возникали в ином месте, нежели то, к которому тянулись пальцы.

Омыв лицо и окинув себя строгим взором в зеркало, Фаина вернулась на рабочее место. Избегая настороженных взглядов коллег, она пошарила в сумке, умоляя мироздание подкинуть ей хоть парочку из тех таблеток, что удалось купить по совету врача, накопив немного денег.

Чуда не случилось. Если ты не заботишься о том, чтобы носить с собой какую-либо вещь, она не появится сама по себе. Когда-нибудь халатность сведет ее в могилу, но явно не сегодня. Сегодня не в планах умирать. Девушка поднялась и направилась прямо в застекленный светлый кабинет.

– Фаина? Ты чего это?..

Степа нашел для нее анальгин, парацетамол и эналаприл. Неизвестно, где он их достал среди рабочего дня – Фаина снова уходила в уборную, подальше от глаз, чтобы можно было побыть слабой. Наверное, пока ее не было, Степа побегал по офису, либо в его кабинете хранилась личная аптечка.

Девушка посмотрела на крошечные белые пуговицы на протянутой ладони условного начальника и изъявила сомнение в том, что все это следует принять одновременно. Но Степа был уверен в этом, он видел такое по телевизору, его прабабка лечилась так от мигрени… Все же он убедил Фаину.

Таблетки неохотно опустились по пищеводу, оставляя за собой ужасное царапающее ощущение, словно застряли, едва преодолев гортань. Девушке стало лучше, но ненадолго. Это было неправильное лекарство, никак не связанное с ее болезнью. Оно могло помочь только как плацебо.

Степе пришлось отпустить ее домой, когда она вновь явилась в его кабинет спустя четверть часа. Вялая, с мутными глазами, Фаина цеплялась за дверные косяки и не рисковала отходить далеко от стен, чтобы в случае чего успеть облокотиться. Молодой начальник вызвал ей такси и приказал Диме из отдела кадров проводить девушку до машины, ведь он и так после обеда «мается ерундой». Фаина была слишком слаба, чтобы отпираться.

На заднем сидении она сразу же приняла горизонтальное положение, не спрашивая мнения водителя. Шофер угрюмо глянул на нее в продолговатое зеркало, изрезавшее его лицо до полоски глаз и темных, почти сросшихся бровей, но ничего не сказал. И хорошо. Порой молчание – лучший выбор, который может предоставить нам судьба. Лежа было получше. Лежа всегда было лучше, какое бы дерьмо ни происходило. И неважно, что на поворотах голову вдавливало в дверь. Фаина почти не ощущала этого.

– Приехали.

– А?..

Она сама не заметила, как стала проваливаться словно в большой холодный сугроб, от которого все тело цепенеет. Наверное, то же самое чувствуют полярники, пока снежный буран баюкает их где-нибудь вдали от цивилизации.

– Девушка, вам плохо?

– Все… все в норме, – пришлось подняться: сначала на локтях, затем и полностью, цепляясь за переднее сидение. Фаина мысленно сравнила себя с Беатрикс Киддо¹, когда у той отказали ноги после комы.

– Может, вас провести? – таксист нахмурился. Все это ему не нравилось.

– Не стоит. Держите, – девушка протянула заранее приготовленную и изрядно помятую купюру. – Не надо сдачи.

По правде говоря, она и не помнила, какую сумму ей называли в начале поездки. Надеялась, в ее положении это простительно. Слова расплывались сами по себе, непослушно покидая рот. Словно водяные капли, падающие на раскаленный асфальт. Девушка с усилием выдавила наружу тугую дверь иномарки и вытолкнула себя следом. Колени подрагивали.

Впервые она не обратила внимания ни на марку авто, ни на внешность водителя, ни даже на брелок, который обычно болтался у всех таксистов на зеркальце или ключах. Неравнодушная к подобным безделушкам, сейчас она не сумела бы восстановить в памяти и цвет машины.

Слабые ноги понесли к ограждению, ладонь машинально нащупывала пропуск в кармане. Подошвы ботинок раздражающе громко шаркали по земле, и россыпи щебня, непонятно откуда тут взявшиеся, хрустели, отзываясь покалыванием в ступнях.

Глаза почти ничего не воспринимали, переключившись на «аварийный режим» тоннельного зрения – видели только то, что прямо перед ними, и никаких лишних деталей ради экономии энергии.

Девушка молила всех известных богов о том, чтобы никакое глупое препятствие не помешало ей добраться до комнаты. Не теперь, когда она уже так близка к цели. Интуиция подсказывала ей, что препятствие обязано быть, а Фаина привыкла опираться на шестое чувство даже больше, чем на объективные факты.

Какое-никакое облегчение появилось, едва Фаина оказалась на территории общежития. Разум прояснялся в прямой зависимости от сокращения расстояния до жилого корпуса. Перетерпеть физическую боль возможно, если сознание остается в порядке, но никогда – наоборот. Это правило Фаина уяснила давно. Но чтобы освободиться от боли, надо победить в себе животное, коим являешься в большей степени.

Шаг за шагом она проклинала поганую наследственность. А заодно и себя. За то, что никогда не может взять себя в руки и решить проблему, которая действительно мешает жить. Казалось бы, все карты на руках, чтобы себя спасти. Просто бери инструкцию и следуй ей. Но нет. Придерживаться заданного алгоритма – не в ее стиле.

Лифт не работал, в отличие от закона Мерфи². Чуда не могло произойти. Но хотя бы никто из встречных не пытался с нею заговорить, и на том спасибо. Что может быть хуже разговора, который завел не ты сам?

Подъем по лестнице дался тяжело. Кровь пульсировала в висках, словно под кожей трепыхалось небольшое насекомое. Цвет стен, за которые Фаина держалась на случай падения, напоминал ей сейчас порошок из высушенной морской воды, смешанный с песком. Ее не волновало, что эту бледно-зеленую водицу невозможно высушить до состояния порошка. Она-то себе это прекрасно представляла, так какое значение имеет реальное положение вещей?

На своем этаже Фаина не встретила ни единой души. Будто все вымерли. В общежитии всегда кто-то шумит: шляется без дела, готовит, смывает унитаз, курит на балконе, громко слушает музыку, кричит или смеется. Пустые коридоры несвойственны этому социальному организму, особенно ближе к вечеру.

Едва преодолев порог своей комнаты, она, не разуваясь, в чем была, без сил повалилась на пол и пролежала так, пока ей не стало лучше. Настолько лучше, чтобы подняться на ноги и отыскать лекарство.

Кто знает, сколько времени прошло. Периодически девушка засыпала, урывками успевая подумать о работе или вспомнить какие-то ужасно неприятные случаи из детства. Например, когда поругалась с соседским хулиганом, и он насыпал ей земли в глаза. Самой решить эту проблему тогда было сложно, пришлось идти к родителям и жаловаться. Был, конечно, скандал. Что сейчас с тем мальчиком? Где он? И, самое главное, как же его звали…

Или, например, когда соседки выкрали и прочитали ее дневник, и не по вкусу им пришлась ее честность… Тогда, помнится, даже мать узнала, что было написано внутри. И ей тоже не понравилось. Омерзительно вспоминать. Но мозг, агонизируя, делал это по своей воле и усмотрению, не спрашивая мнения хозяйки. Будто только негативными фрагментами памяти можно вернуть себя в адекватное состояние. И мозг, заботливый, решил калейдоскопом прокрутить их все.

Фаина вдруг поняла, окончательно проснувшись, что скучает по отцу. По его незамысловатому характеру, молчаливости и щедрости. Тем качествам, которые она лелеяла в себе и ценила в окружающих, что бы ни происходило. Ей стало до того грустно, что двигаться не хотелось. Апатичное настроение обычно приковывало ее к земле и не отпускало. Но с пола все-таки пришлось подняться.

Таблетки подействовали довольно быстро. Стоило принять их сразу, а не валяться на полу в ожидании второго пришествия. Несмотря на облегчение, Фаина решила добить себя (или же недуг, укоренившийся внутри нее подобно мерзкому паразиту?) контрастным душем и полностью взбодриться. Нужно было выгнать из тела болезную слабость.

После подобных приступов еще в течение суток нельзя есть ничего сладкого, чтобы не стало совсем худо. Это Фаина на собственном опыте определила. Безо всяких врачей. А если нельзя есть сладкое, то остаток дня будет дерьмовым, к бабке не ходи.

Никуда не торопясь, Фаина переоделась в домашнее, затянула потуже волосы на затылке, перекинула полотенце через плечо, вздохнула и вышла из комнаты. Повезло, что время было не то, когда к душу выстраивается очередь, и только попробуй влезь, не осведомившись сначала, кто за кем занимал. Временная безлюдность сыграла на руку.

Душ представлял собой тесную вытянутую кабину, напоминающую граненый стакан не первой свежести, захватанный и мутный, с многолетними следами ладоней и ступней многочисленных жильцов. В одной из любимых книг Фаины описывались схожие по форме кабины, вот только пользовались ими загадочные пришельцы-странники³.

Внутри было сломано все, что только можно сломать. Ржавые краны и вешалки неоднократно пытались починить, но надолго такой починки не хватало. Благие намерения в этом месте сталкиваются с ядовитым, деструктивным безразличием, а потому быстро иссякают. То ли из гадливости, то ли от постоянной тесноты, то ли от наплевательского отношению ко всему, включая собственный уют, жильцы снова и снова засоряли душ, отрывали крючки для одежды, полочки для мыла и мочалок, расшатывали трубы и душевые краны.

Им не нужно было сговариваться, чтобы всем вместе понемногу портить общее пространство проживания. Они словно бы подключались к коллективному разуму, и каждый прилагал совсем немного усилий к разрушению, сам того не замечая. Поэтому при любой попытке найти единственного виновного было невозможно. Все виноваты быть не могут, а если никто не виноват, то тут и говорить не о чем. Так все и кончалось раз за разом.

Если кабину окончательно приводили в негодность, это означало, что пользоваться ею теперь невозможно в принципе. Жильцы направляли банно-тазиковое паломничество на другой этаж или в другой блок, где кабина не была забита сором и волосами и вымазана различной человеческой грязью, не воняла как загородная свалка.

Непригодные кабины подолгу не чистили, всем было не до того. Приходилось терпеть накапливающиеся вонь и грязь, которые вроде бы и не ты создал, но ответственность за все это почему-то чувствовал из-за вездесущего запаха. Такое положение вещей давило на психику – каждый день по капельке. Медленно, но верно собирался небольшой водоем безумия. В нем хотелось кого-нибудь утопить. Разум шептал, что лишь после этого наступит облегчение.

Временами жить в этом затхлом местечке, где каждому плевать на себя, становилось психически невыносимо. И Фаине хотелось закричать, убежать отсюда босиком, без ничего, вымыться, отдохнуть, выспаться. Где-нибудь далеко. Возможно, в другом мире, куда увели целое население планеты через портал в одной из любимых книг.

Единожды, курсе на втором, Фаина по доброте душевной и отсутствию на тот момент какой-либо брезгливости прочистила водостоки, надраила стены душа, испачканные чем-то страшным (не хотелось даже задумываться, чем именно), вкрутила новую лампочку. Помнится, она ощущала себя героем, бескорыстно вершащим добро, меняющим мир к лучшему.

Но едва стало ясно, что даже взгляда благодарности не обратится в ее сторону, а история с загрязнением повторится снова и снова, как чертово колесо Сансары, Фаина спокойно решила больше никогда ни за кем не убирать, кроме себя. Раз и навсегда пришлось зарубить себе на носу, что люди не заслуживают проявления тех высоких душевных порывов альтруизма, что случаются с каждым из нас.

Сейчас душ выглядел вполне сносно. Не идеально, конечно, но терпимо для общежития, где каждому плевать и на себя, и на свинарник, в котором он живет за копейки, день за днем целенаправленно уничтожая свои шансы на нормальную жизнь. Фаина разделась, повесила вещи и полотенце на хлипкие крючки, открыла воду. Теплая, напор средний. Ладно, это неплохо. В конце концов, мы пришли сюда не париться, а наоборот – взбодриться.

В ногах все еще подрагивало желе былой слабости, плюс навалилась странная усталость, будто весь день бегал по городу с завязанными глазами, как в том клипе⁴, а не сидел в удобном офисном кресле. Проклятый организм разваливается на части из-за какого-то сахара. Тысячи людей питаются гораздо хуже, а страдает она.

Согнувшись в три погибели, девушка села на корточки, не забыв ухватить за собою шланг. В таком положении стало более заметно, что кое-где выпирают кости. Тазовые, например. И колени тоже, и ребра немного. Неужели она похудела еще больше?

Такие процессы как набор и сброс веса обычно не беспокоили Фаину. Она давно жила в том мире, где не имели значения объем и плотность ломтя мяса, в который тебя обернули – так девушка себя и воспринимала сознательную часть жизни. Отсюда проистекало ее наплевательское отношение к тому, сколько она спит, чем питается и какую воду пьет. Сейчас, заметив худобу и пару желтеющих синяков на ногах, девушка уже не придала этому прежнего значения. Если знаешь, что умираешь чуть-чуть быстрее, чем остальные, остается только смириться.

Несколько минут Фаина бесцельно поливала голову, уставившись в стену и ни о чем не думая. Прозрачные струи стекали по лицу и волосам, чтобы навсегда исчезнуть в темном желобе трубы и уплыть к океану.

Было как-то тоскливо, но трудно объяснить, почему. Хотелось оказаться подальше отсюда, и чтобы все проблемы куда-нибудь делись. Чтобы ничем не болеть… Бывает же, люди живут так, что со здоровьем и восприятием жизни у них все нормально. Нет никакого невидимого сдвига, от которого и хотелось бы отмахнуться, а не выходит. То и дело осматриваешь внутренности, подозреваешь в измене каждый уголок, бродишь, бродишь, а все не можешь найти в себе, что не так лежит, и поставить на место легким взмахом ладони, словно ящик задвинуть. И все время чувствуешь себя отщепенцем, ненужной деталью гармоничного паззла. И все будто бы смотрят на тебя искоса. Всё понимают лучше тебя. И молчат.

…А потом пошла горячая вода, которая, как оказалось, бодрит гораздо лучше. Фаина резво поднялась, поскользнувшись, и быстро вымылась, пока чудо природы не иссякло. Горячую воду редко можно было застать случайно. Обычно время ее подачи узнавали заранее и составляли расписание.

Распаренное тело повысило настроение, подарив непривычную легкость. Да, Фаина выглядела теперь как вареный рак, зато и следа дурного самочувствия не осталось. Ноги держали крепко, в голове прояснилось. В такие моменты казалось, что и не было никакого приступа, можно забыть о нем, забыть о лечении. До следующего раза.

В приподнятом расположении духа Фаина насухо обтерлась грубым полотенцем, оделась, обулась и ланью выскочила из кабины. Клубы пара заструились за ее спиной, норовя затянуть обратно. Она ощущала, словно кровь заново побежала под кожей.

У раковины Наташа мыла посуду, деловито разглядывая себя в разбитое и заляпанное пеной для бритья зеркало.

– Рано ты сегодня, – заметила она, не удивившись сияющему виду соседки.

– Ага, – неохотно отозвалась Фаина, и на этом беседа завершилась.

Нормально общаться с Наташей мы начнем только после того, как она избавится от своего злополучного поклонника, что повадился терроризировать общежитие в темное время суток. Он мог часами стучать в закрытые двери объекта своего поклонения, не забывая при этом грязно ругаться и что-нибудь ломать. Вечно Наташа находит где-то таких… ради денег, конечно. С этим не повезло: он узнал, где обитает его хитрая пассия, и теперь не оставит ее. Либо влюбился, идиот, либо Наташа кинула его на бабки. А она ведь может.

Растирая шею до приятного хруста, Фаина направилась к себе, не без удовольствия приметив, будто муравейник, наконец, ожил. Или она достаточно ожила, чтобы заметить это? Где-то негромко играла музыка, шел оживленный спор на повышенных тонах со стороны кухни, а в 405-ой громко и назойливо стучали молотком. Что это Кирилл удумал, ремонтом заняться? На него не похоже… хотя с его затяжной депрессией от неразделенной любви не помешало бы отвлечь себя физической работой.

Фаина собралась было задорно подскочить к распахнутой двери и ошарашить соседа внезапным появлением, возможно, снабдив все это визгом раненого дельфина, но вовремя вспомнила, что к Кириллу недавно кого-то подселили, и ее выходка, такая безобидная среди людей, которые давно ее знают, теперь может оказаться максимально неуместной. Когда же тут появился новенький? Недели полторы назад. Да-да, точно. Об этом еще все говорили. Но кто он такой? И как выглядит? Кажется, кто-то даже называл его имя… не вспомнить.

Любопытство юрким зверьком очнулось в девушке, омыло блестящую шерстку, поднялось на задние лапки и наклонило усатую голову с маленькими лукавыми глазками. Большую часть времени хладнокровная ко всему, что ее окружает, Фаина ощутила странное жжение в области солнечного сплетения. Проходя мимо, она не утерпела и покосилась в дверной проем.

То, что она там увидела, оказалось довольно приятным зрелищем из тех, что можно встретить в общежитии.

Человек был виден не полностью, примерно наполовину – он стоял чуть сбоку от дверного косяка. На нем был темно-синий банный халат, небрежно распахнутый на груди и, как показалось, надетый на голое тело. Толстый пояс туго обтягивал талию, подчеркивая ширину плеч, гладкую шею и ключицы. Роскошная мокрая шевелюра небрежно уложена назад, открывая высокий лоб с небольшими залысинами. Фаина моргнула несколько раз, пользуясь тем временем, пока ее не заметили, чтобы все получше рассмотреть.

В руках юноши мелькал увесистый молоток, в зубах он сжимал еще один гвоздь, помимо того, который методично забивал в данный момент. Судя по сведенным у переносицы бровям, новенький был так поглощен своим делом, что всего остального мира для него не существовало. Соседка могла бы простоять тут сколько угодно, оставаясь вне поля зрения.

Фаина часто замечала такое выражение лица – лениво-брутальное – на отце, когда он что-то ремонтировал или строил. Вид нового соседа впечатлил ее, но лишь оттого, что она впервые увидела его, застав за забиванием гвоздей.

Девушка направилась к себе, тихонько напевая приевшуюся мелодию. Еще пару минут назад она собиралась заорать на весь этаж, чтобы испугать Кирилла, а теперь ей хотелось одного – издавать как можно меньше звуков.

Пока раздавались удары молотка, она все еще помнила о юноше, халат которого запомнился ей куда лучше, чем черты лица, и даже гадала, ради чего забиваются эти гвозди. Что он решил повесить на стену, как отнесся к этому Кирилл? Но едва стук прекратился, Фаина, растворившись в долгожданной тишине, позабыла и об источнике этого стука.

Мучимая совестью, девушка позвонила в офис и попросила выслать ей на почту остаток недоделанной работы, чтобы заняться этим на дому. Степа одобрил ее желание, не забыв справиться о состоянии. Фаина заверила, что завтра же выйдет на службу. Наивно было полагать, будто приступ не повторится. Просто отныне стоит носить с собой таблетки.

Что ж, если сладкого сегодня нельзя, можно порадовать себя шаурмой и бутылочкой пива. Благо, в шаговой доступности от общежития в любое время можно достать эти две причины жить. Храни господь владельцев круглосуточных ларьков, щедро рассыпанных вокруг студгородка.

Глава 4, в которой Фаина испытывает сильное желание остаться

«Будучи почти телесными, дьявол и его помощники нуждаются в пище, и Ориген утверждает, что они жадно глотают жертвенный дым. Они умственно и физически богаче одарены, нежели обыкновенный смертный…»

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Фаина вернулась раньше обычного, отчасти поэтому настроение было умиротворенным, и даже самочувствие не устраивало сюрпризов.

За весь день она съела всего ничего: хиленький бутерброд с колбасой, помидором и подвявшим горьким салатом, кружку зеленого чая да покупной мюсли-батончик за двадцать шесть рублей. Для Фаины наесться такой чепухой сложно, но времени на полноценную трапезу не нашлось. Редко находилось.

Постоянный голод, удовлетворить который может лишь бедро дикого кабана, нервировал ее в течение дня. Но чем ближе был дом, тем смиреннее становился алчущий зверь, что строптиво клокотал внутри и не позволял ни на чем сосредоточиться.

Двери грязного лифта медленно разъехались, и девушка, позвякивая ключами, спокойным шагом направилась к своей комнате, стараясь не наступать на подозрительные пятна и мусор.

Звуки и запахи – колоритный дух общежития – моментально окутали ее информационным облаком. Даже с закрытыми глазами она могла бы подробно рассказать, кто и чем занимается на четвертом этаже прямо сейчас. Подобие ухмылки дрогнуло в уголке ее некрасивого рта. Знать – вот, что действительно приятно.

Неумелые, но настойчивые аккорды из 401-ой. Это Саша, сосед Гены, вновь упражняется в игре на акустической гитаре, купленной недавно. А это означает, что самого Гены сейчас нет дома – не выносит он неумелого бренчания над ухом. То есть сегодня он на смене, и никто не будет наносить ей внезапных визитов, называть Афиной и неудачно шутить. Это, пожалуй, даже скучно.

Приоткрытая дверь 402-ой, а сквозь нее просачиваются легкие слоистые ароматы мыла, шампуня, лака для волос и туалетной воды. Значит, Арина собирается на свидание. Интересно, с каким из своих парней? Возможно, с кем-то, о ком Фаине еще не приходилось слышать. Да и не особо хочется, но придется, ведь Арина – любитель потрепаться об очередном бойфренде вне зависимости от того, как удачно у нее с ним сложилось.

Громкий смех со стороны уборной – это, скорее всего, Алек. Вечно он запрется там с телефоном и хохочет. Стэндапы, наверное, смотрит. В любом случае, если это Алек (а больше никто со всего блока не имеет привычки веселиться в туалете), заходить туда не стоит еще как минимум сорок минут. Корейская кухня не доведет его до добра. Фаина улыбнулась, подумав об этом, и вдруг ей захотелось спаржи, такой, как мама с папой покупали давным-давно.

Ближе к балкону резко пахнет содой, порошком и вымокшим деревом – значит, не так давно назад вымыли полы в коридоре. Просто так их здесь не моет никто – лучше умереть в грязи. Получается, либо разлили что-то, либо приходила комендант. Второе более вероятно.

И, наконец, самое главное. Властный и вездесущий, всё пропитывающий запах. Такой привычный, несмотря на свое недавнее появление, и позволяющий Фаине безошибочно определить его источник, который будто всегда был здесь.

Это новенький снова готовил на кухне, и, надо признаться, пахло оттуда божественно. А Фаине хотелось есть. На самом деле Ян был единственным на всем этаже, кто не пренебрегал замызганной кухней и теми скудными предметами быта, что она могла предоставить. А Фаина, на самом деле, всегда была голодна, потому что не отдавала пище достаточно внимания и в основном питалась, руководствуясь правилом: любое топливо сойдет.

У новенького же, судя по всему, имелись лишние деньги, много свободного времени, а также неподдельная страсть к кулинарии. Вкупе с его внешностью и неординарным поведением такое увлечение наделяло еще большей загадочностью его нескромную персону, что давало бесконечную пищу для размышлений, сплетен, догадок и теорий, которыми тешили себя жильцы. Те, кому было скучно. Практически все.

Фаина еще ни разу не видела, чтобы парень делился с кем-либо плодами своих трудов. Впрочем, его самого за едой тоже не приходилось наблюдать. Даже в процессе приготовления Ян не пробовал ни кусочка, не проверял блюдо на интенсивность соли или сахара. Будто знал идеальные рецепты и был чрезмерно уверен в своих способностях.

Условия жизни в общежитии далеки от мечты об одиночестве и изоляции. Как ни изворачивайся, а если человек живет с тобой в одном блоке, в день ты видишь его как минимум дважды. А если ты избегаешь этого человека, то и чаще. Рано или поздно вам обоим придется выйти из комнаты. Фаине казалось, что она давно привыкла к этому простому факту, но с появлением Яна постоянные столкновения в узких обшарпанных коридорах или иных тесных пространствах, из которых состояло тело коммунального дома, вновь стали неприятной занозой, каждый день напоминающей о себе.

Множество раз Фаине нужно было на кухню, когда там с наинаглейшим видом, попыхивая фамильярностью, хозяйничал новичок. Девушка ненавидела эти моменты неловкости, когда приходится упорно притворяться, будто впервые видишь человека, живущего в двух метрах от тебя за тонкой стеной. Неприятного тебе человека. И, что самое обидное, парень и бровью не вел, в то время как Фаине казалось, будто на лице у нее от смешения чувств лопается кожа.

Нужно сказать, в отличие от всех знакомых мужчин, именно новый сосед Фаины умел готовить аккуратно и обращался с продуктами как с ценными вещами, неторопливо и томно. Фаина была уверена, что Ян получает большое удовольствие, превращая раздельные ингредиенты в целостное блюдо. Прежде чем его длинные пальцы начинали ловко управляться с ножом, смакуя каждое движение, он снимал со среднего пальца широкое серебряное кольцо и клал его на подоконник рядом с наручными часами и крошечным блокнотом, должно быть, с рецептами.

Наблюдать за магически точными действиями Яна, когда выпадала такая возможность, доставляло Фаине эстетическое удовольствие, о котором она не подозревала. Каждый жест и каждое его движение были преисполнены власти. Сила, которую он сдерживал в себе, завораживающе струилась в его глазах и пальцах. Фаина видела ее, но не знала, видят ли другие.

Так как кухней практически никто не пользовался, разве что чайник поставить или сварить пельменей, Ян без лишних разговоров изъял помещение в личное пользование. Он вел себя как полноценный и единственный хозяин – не только кухни, всего этажа. Юноша определенно питался лучше, чем кто бы то ни было в этом здании, но неясным оставалось, откуда у него на это деньги. И почему в случае хорошего заработка он живет в разваливающемся клоповнике.

Любопытство снедало аборигенов общежития, однако спрашивать напрямую никто не решался. Слишком иного полета птица этот Ян, чтобы задавать ему свои праздные вопросы и надеяться на какой-либо ответ, кроме хмурого взгляда или в недоумении приподнятой брови.

Размышляя об этом, Фаина переодевалась в своей комнате, пищей для ума отвлекая желудок, требующий еды материальной. Ненавистная водолазка, джинсы и бюстгальтер были сброшены на пол и в раздражении затоптаны. «Потом приберу, – подумала Фаина, – сначала поем как человек, и пусть весь мир провалится к чертям».

Она облачилась в любимые штаны и свитер, небрежно собрала на затылке ненавистные волосы, погрузила ступни в мягкие теплые носки и впервые за день ощутила себя почти счастливой. Заглушив урчание внутри стаканом воды, девушка раскрыла маленький холодильник грязно-бежевого от старости цвета. Ничего действительно съедобного там не появилось за ее отсутствие, а так хотелось бы.

Полулитровая банка с супом давно расцвела, но заниматься ею всегда было недосуг из-за вони и фобии прикасаться к протухшим продуктам; плесневелый хлеб подморозился у стенки; останки чего-то странного, трудно вспомнить, чего именно, догнивали своей век на блюдечке, которое уже никогда не отмыть. Горчица, майонез и соевый соус как обычно стояли сбоку в полной боевой готовности – единственные, кто никогда не исчезал из холодильника. Высохшая треть лимона валялась на грязной тарелке с чем-то недоеденным. И пахло от всего этого прямо-таки не очень.

Фаина громко чихнула и спешно закрыла холодильник. По стене в смежной комнате постучали.

– Будь здорова.

Фаина привычно поблагодарила в ответ и задумалась. Хоть бы остался Анаком. Должен был остаться. Обязан. Хлеба можно попросить у кого-нибудь, майонезом намазать – и с лапшой. Главное кипятка побольше, чтобы разбухла. Можно будет наесться часа на три, а там что-нибудь придумаем.

Фаине прекрасно было известно, что кроется под этим «что-нибудь придумаем», сказанным лишь бы отмахнуться от принятия конкретных решений. В зависимости от настроения она либо напьется и вырубится, что поможет пропустить ужин, либо все же выберется из комнаты и под покровом ночи сбегает за шаурмой или парой хот-догов. Чтобы объесться фастфудом и мучиться от боли в желудке, как это зачастую бывает.

Повезло – в ящике с хлебными крошками обнаружился прямоугольный пакетик с изображением лапши, сыра и бекона. Любимый вкус. В детстве они с друзьями собирали монетки только ради того, чтобы всей толпой прогуляться в магазин в конце улицы, рассесться на лавочке где-нибудь подальше от дома (и бдительных родителей) и съесть хрустящую лапшу без заварки, посыпав сухую вермишель острой приправой на вкус точь-в-точь как Кириешки.

Это был настоящий праздник детства, восторг, взращенный родительскими запретами. Сейчас в супермаркетах попробуй найди такую упаковку – всюду какие-нибудь дошираки, роллтоны и прочие бичпакеты для тех, кто не изведал вкуса истинной лапши быстрого приготовления, дешевой, грубой и максимально вредной.

Фаина нашла миску поглубже, раскрыла пачку, аккуратно высыпала содержимое, чтобы не раскрошить вермишель, затем посыпала ее приправой из двух пакетиков: первый – обычный, главный вкус и второй – ядреный, добавляющий остроты. Раньше вместо него плавал янтарный жирок, придающий блюду особую душистость. Он превращал обычную воду в подобие куриного бульона. Но раньше все было лучше. Чем чаще это понимаешь, тем ты старше.

Взяв чайник, девушка взглядом простилась с лапшой и обещала ей скоро вернуться.

А на кухне, распахнув окно, сразу на нескольких фронтах орудовал Ян – слегка вспотевший, полный энергии от захватившего его творческого приступа. Он одновременно следил за ломтем свинины, шкворчащим на сковороде с высокими краями, деревянной лопаткой помешивал пузырящийся соус цвета ядерной паприки в маленькой кастрюльке рядом, а также, закинув полотенце через блестящее голое плечо, безмятежно шинковал чеснок.

«По крайней мере, он не вурдалак», – заметила Фаина про себя и про себя же усмехнулась.

Это было бы слишком тривиально. Новый сосед, странное поведение, внешность, которая выделяется на фоне местного контингента – все по канону, казалось бы. Смело пиши книгу, успех обеспечен. Но любая жизнь, даже самая унылая и скучная, сложнее книги с ее хитросплетениями и перипетиями.

Не-вурдалак, как обычно, и бровью не повел, когда Фаина вошла в благоухающую обитель мяса и специй. Будто ее не существует. И это устраивало обоих. Заговори он с нею, девушка не знала бы, как ей быть. Сейчас его поведение не выходило за привычные рамки, и потому было удобным.

Впрочем, когда Фаина пробиралась к раковине по узкому проходу мимо единственного стола, местный кулинар все же отреагировал на ее присутствие. На мгновение он остановил свои благородные кисти, видимо, чтобы не порезаться, если гостья окажется столь неуклюжей, что заденет его локоть. По правде говоря, этого от Фаины стоило ожидать с высокой вероятностью.

На пару секунд смолкло и вновь застучало лезвие по деревянной дощечке, со специфическим звуком измельчая ароматные белые зубчики. Ловкие пальцы мелькали в этом маленьком смерче, слегка заворожившем Фаину, как и любое кулинарное шоу в детстве. Она открыла кран и подставила носик чайника, думая о своем. Шум воды перебивал звуки, исходящие от плиты.

«Сегодня наш шеф-повар не столь амбициозен, чтобы занять обе плиты, так что достать кипяток все-таки удастся». 

Мокрое дно чайника зашипело над цветком синего огня, пока Фаина наслаждалась видом и запахом добротного куска свинины на антипригарной поверхности. Кажется, Ян посыпал его крупной морской солью и перцем. Сердито и аскетично. А мясу большего и не требуется. Схватить бы этот ломоть прямо сейчас и вгрызться зубами в упругие прожаренные волокна… Ожог кипящим маслом обеспечен, но слишком безумен оказался голод. Он больше не хотел ждать. Не мог ждать лапши, пока кто-то жарит себе неприлично большой кусок мяса.

Девушка уловила короткую усмешку у себя за спиной, моргнула, прищурилась и чуть повернула голову, чтобы краем глаза проверить, не ослышалась ли. Кажется, ослышалась. Да и что смешного она сделала? Или подумала… Гордон Рамзи местного разлива с меланхоличным выражением лица дошинковывал последний зубчик и приступал к лимонам. Красиво жить не запретишь, подумала Фаина и собиралась отвернуться, но следующее действие Яна не могло не привлечь ее внимания.

Парень поднял нож на уровень глаз и осмотрел его, будто взглядом измерял остроту лезвия. Затем распахнул губы, желая провести по языку тупой стороной лезвия и избавиться от едкой чесночной эссенции. В этот момент их взгляды пересеклись.

Фаине показалось, вот сейчас он точно порежется, и из приоткрытого рта хлынет гемоглобиновый соус, чтобы смешаться с чесноком и лимоном. Но ничего подобного не случилось. Ян со скучающим видом отвел пугающе зеленые глаза, затем медленно отложил нож и направился мыть увесистые толстокорые плоды. Движения его рук и плеч так и кричали о некоем сдерживаемом порыве, действии или фразе. Фаина поймала себя на мысли, что ей стало легче, когда она перестала видеть нож в его руках. Но придавать особое значение этой мысли девушка не стала.

«Самообладания ему не занимать, как и мне. Интересно, сколько я уже торчу здесь в его аристократической компании? Держу пари, мое присутствие его нервирует, как и присутствие любого другого человека поблизости во время кулинарных изысканий. Хотя выглядит он вполне себе холодно. Только в движениях считывается легкое раздражение, и я могу это заметить. Стоит, наверное, уйти отсюда и дождаться, пока мой металлический друг свистнет, но когда еще выпадет возможность под невинным предлогом побывать в обществе умопомрачительно прекрасного куска мяса, а заодно и молодого мужчины, который его готовит?»

Фаина подошла к окну и стала ждать парового сигнала, а Ян как ни в чем не бывало возвратился к столу за ее спиной. Несмотря на давящую атмосферу, они блюли молчание так же ревностно, как монахи, давшие обет своему богу. К тому же им не о чем было разговаривать. Трудно представить себе такую тему, которая позволит общаться двум людям, стоящим по разные стороны пропасти. Разве что оба они спрыгнут вниз. Но в таком случае их беседа будет недолгой.

Вновь послышалось, будто прямо у затылка ухмыльнулся чей-то кривой рот в лимонном соке, но на этот раз девушка даже не стала оборачиваться. Черт с ним, пусть себе обхохочется. Ей часто кажутся посторонние звуки, особенно при подобной шумовой завесе. И все же, стоит заметить, в присутствии Яна с подсознанием творятся странные вещи. Зрение и слух тоже подводят, словно кто-то решил над ней поиздеваться. Голова начинает побаливать, и лезут в нее совершенно неприятные мысли.

Подоконник сверкал чистотой, хотя никому и в голову не пришло бы его помыть. Кроме того, кто кладет на него свои вещи. Показалось забавным, что Ян, оставаясь прежним говнюком, хотя бы не брезгует прибраться там, где хозяйничает, в отличие от других жильцов.

От обилия паров и специй в воздухе Фаине снова захотелось чихнуть, но, представив, как глупо это будет выглядеть, она изо всех сил сдержалась. Резкий звук со спины мог заставить руку, держащую нож, дрогнуть и на этот раз не совладать с лезвием. Не хотелось ставить парня в неловкое положение.

Перебарывая щекотку в носу, девушка отвлекла себя рассматриванием широкого серебряного кольца и элегантных наручных часов на темно-коричневом ремешке с заломом на третьей дырочке. Узкое запястье. Возникло желание примерить на себя и то, и другое, но послышался тот самый фыркающий шум, сигнализирующий о скором закипании, и девушка направилась преждевременно снимать чайник с плиты.

Ян мог решить, что она спешит покинуть его обитель и, черт возьми, он был бы прав. Внезапно он тоже приблизился к огню, чтобы перемешать соус, и едва задел Фаину нагим предплечьем, не обратив на это внимания.

Ждала ли она, чтобы Ян обронил хоть слово, или сама пыталась напоследок отколоть что-то меткое и емкое, но в голову ничего не лезло. Девушка, поборов желание сидеть здесь вечно и нюхать жареную свинину, в нерешительности потопталась на месте, будто раздумывала, не забыла ли чего, и направилась к себе.

Игра воображения умоляла ее в последний раз повернуть голову и встретиться со взглядом, который, если мыслить здраво, не может быть обращен ей вслед. Но Фаина не поддалась мольбам своей неудовлетворенности и гордо прошествовала вон, выйдя победителем из невидимой схватки. За перенесенное напряжение в комнате ее ожидала достойная награда.

Глава 5, в которой Фаина теряет самое важное

«Но одно дело – подавить любопытство и совсем другое – избавиться от него вовсе».

Роберт Льюис Стивенсон – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

Фаина возвращалась из магазина и к своему ужасу чуть не наступила на жука. Неуклюже притормозив в самый последний момент, она врезалась в плечо прохожего и буркнула извинения, продолжая смотреть себе под ноги.

– Аккуратнее быть надо, – грубо заметил мужчина и почти со свистом дернул полой пальто, выражая тем самым свое крайнее неудовольствие.

Жук был некрупный, темно-коричневый и блестящий, как подтаявший горький шоколад. Он полз еще сонно, неторопливо. Фаина осмотрелась. Вот сейчас она отойдет на два метра, а какой-нибудь «любитель природы» его раздавит и глазом не моргнет. Нет, так дело не пойдет. Он ведь едва проснулся. Пока не понял, зачем, но уже куда-то движется. Как и любой из нас, не так ли? Не стоит убивать его за это.

Девушка присела на корточки и услышала отчетливый хруст в коленях. Она позволила доверчивому насекомому заползти на безымянный палец и пересадила его в безопасное место. Благодарности от них вряд ли дождешься, но настроение у Фаины все равно повышается из-за подобных мелочей. Еще и солнце выглянуло, взрезав лучами рваный чернильный край, стремительно расплывающийся под напором света, как акварель в воде. Разве бывала жизнь прекраснее, чем сейчас?

Некоторое время Фаина щурилась, рассматривая причудливо клубящиеся над северными многоэтажками облака, в молочном узоре которых она всегда замечала нечто большее, чем могли увидеть обычные люди. Затем вдохнула поглубже и направилась прежней дорогой.

В магазине она купила вина, потому что, во-первых, тоник закончился вчера (а оставаться совсем без алкоголя было не по себе – мало ли, какой кульбит выдаст настроение), а во-вторых, сегодня у них с Денисом уговор: посидеть у нее и посмотреть «Губку Боба».

Фаина взяла две бутылки полусладкого, потому что оно нравилось и ей, и Денису. На кассе пришлось показывать паспорт. Интересно, когда она станет достаточно плохо выглядеть, чтобы этого не происходило? Судя по отражению в зеркале и прогрессирующему диабету, довольно скоро. Хоть какой-то плюс.

– А-а, Фаиночка, проходи, деточка, – комендант пропустила девушку через терминал прежде, чем та достала пластиковую карточку со своей фотографией.

– Спасибо, Таисия Пална.

– А ну-ка подойди ко мне на минутку.

– Что случилось?

Пожилая женщина лукаво закусила дужку очков и подмигнула Фаине.

– Ну, что скажешь?

– На счет?

– Как вам с девочками новый сосед? Давно не видала таких красавцев. Да такой обходительный, рассудительный юноша!

– Хамоват, – флегматично резюмировала Фаина. Озвучивать личное мнение не имеет смысла: комендант почему-то очарована Яном, это слышно в ее интонациях, видно в ее глазах. И как он сумел настолько ей угодить?

Лифт был все еще сломан, так что пришлось подниматься по разбитой лестнице со стертыми, закругленными ступенями. Между вторым и третьим этажом бледно-зеленая краска на стене облупилась и зияла цементом. Крупное серое пятно по форме напоминало Фаине улитку. Девушка прошла мимо, качая головой. Разумеется, если сейчас позвать кого-нибудь, кого угодно, и показать это пятно, нормальный человек никогда не увидит в нем улитку. Но Фаина видела.

Эта улитка ползла с ней наперегонки каждый чертов раз, когда девушка поднималась. Иногда приходилось переводить дух, чтобы найти в себе силы преодолеть еще десяток ступеней, но останавливаться около этого цементного пятна Фаина бы никогда не стала. Оно будто насмехалось над ней и над ее примитивным табу, не имеющим никакого смысла.

Нужно было как можно быстрее пройти мимо пятна, пока оно не превратилось во вполне узнаваемый контур. Каждый раз, когда это происходит, мир кажется уже не тем, что обычно. Будто то, к чему привыкло зрение, ненадолго уступает место тому, что есть на самом деле. И есть в этом жуткая тайна, которую никогда не разгадать, не увидеть полностью. Лишь краешек.

Гора грязной посуды все так же ожидала Фаину в комнате. Придется мыть. Нечасто к ней приходят гости, но когда это случается, ничто не должно портить своим видом или запахом совместный досуг. Фаина вздохнула, поставила вино в холодильник, подхватила тарелки, кружки и вилки обеими руками и направилась к большой раковине. На кухне никого не было, но на плите шумел чайник, оставленный неизвестной рукой. Едва он закипел, Фаина машинально выключила газ и вернулась к своей пенной работенке.

Спустя пару минут из блока послышались голоса, и в помещение вошли Кирилл, Ян и еще двое юношей примерно того же возраста. Явно однокурсники. Они бурно обсуждали что-то, рассаживаясь вокруг стола и заваривая чай. Прислушавшись, Фаина разобрала, что речь идет о грядущем спектакле или вроде того.

Оставалось еще довольно много посуды, и мыть пришлось дольше, чем обычно – еда на поверхности засохла, нужно было размачивать и драть обратной стороной губки. Фаина вооружилась содой, чтобы хоть как-то ускорить процесс. Но, кажется, своей деятельностью она ничуть не мешала шумной компании.

Парни достали печенье и болтали без умолку, то и дело ядовито подкалывая друг друга похуже базарных хабалок. Фаине были интересны их разговоры, но, с другой стороны, казалось слегка нечестным подслушивать. Девушка неосознанно замедлилась, чтобы побыть здесь подольше. Предлог у нее все-таки имеется, плюс она уже была на кухне, когда они явились, так что «алиби» есть.

Насколько стало ясно, планировалась театральная постановка на религиозно-философскую тематику. В беседе то и дело упоминались Данте, Вергилий, Иов, черные пудели, а также бочка с вином, которая оказалась главной проблемой реквизита.

– Да к черту ее, оставим бочки Диогенам! – кулак внушительно треснул по столу.

– Нет, ты не понимаешь, слушай, вы тоже слушайте, хватит уже зубоскалить, – затараторил светловолосый парень с яркими безумными глазами и быстрой жестикуляцией. – Слушай, как ты можешь, ты ведь читал текст! Без этой сцены никак нельзя, ее невозможно просто взять и выбросить, во что тогда превратится смысл, где он будет? Ты бы попробовал выбросить из Евангелия сцену, где Христос превращает воду в вино? Нет? Вот и не надо того же делать с Антихристом. Как будто он чем-то хуже! Того же поля ягода, ага. Нет, бочка имеет существенное значение, несет огромную, я повторяю, огромную смысловую нагрузку! Вы где хотите, там и найдите мне эту бочку, но без нее я вам ставить ничего не буду, вот вам мое слово. Без чертовой бочки с вином ослабнет контекст, и будет это уже не театр, а черт знает, что. Dixi!⁵

– Вот именно: только черт это и знает. А мы – нет. И где нам эту бочку достать? И кровь Христову заодно.

– Кстати о черте.

Тут Фаина насторожилась и незаметно покосилась на них. Ладонь ее сама по себе замедлилась.

– Что скажешь, Ян?

– Полагаешь, эта роль мне подходит? – спросили с сарказмом.

– Ну ты сам посмотри на свой оскал, братец, на свой взгляд посмотри в зеркало, в конце концов! Неужели тебе никто не говорил, что ты дьявольски хорош?! У тебя внешность подлеца, хочешь ты или нет. Роль Мефистофеля создана для тебя, уверяю!

Раздался смех, заставивший Фаину вздрогнуть. Кружка чуть не выскользнула из мыльных пальцев. Девушка бросила быстрый взгляд на компанию. Нет сомнения, рассмеялся Ян. И этот звук никого не смутил, кроме нее.

Парни вели себя столь непринужденно, будто кроме них здесь никого не было. Впрочем, в общежитии каждый привык делать вид, что не замечает соседа. Это понятно. Любому нужна хоть временная иллюзия, что тебя оставили в покое. Вот и Ян, кажется, забылся в кругу друзей. Фаина и не подозревала, что этот человек умеет веселиться, и порой с его лица сползает маска непроницаемости. Его неестественный лающий смех стал для нее откровением.

– Люди… Вы такие интересные, – вздохнул Ян, обхватив пальцами кружку с чаем и выискивая своим зеленым взором нечто важное на дне.

– Ну и манеры, душечка. Что это с Вашей самооценкой, позвольте узнать? – манерно заговорил светловолосый, но не без иронии.

– А что с нею?

– Знал я, что Вы засранец, да не думал, что настолько.

Парень определенно потешался, подчеркивая, будто не имеет ничего общего с человечеством. Фаина не понимала, почему никто, кроме нее, не может воспринять эти заявления всерьез.

– Да он просто в роль вживается, – отшутился Кирилл.

– Я не стану играть дьявола. Это ведь просто смешно.

– Но почему? Тебе эта роль несказанно подходит. Никто не сыграет его, как ты.

– Пытаться изобразить потустороннюю силу, о которой ничего не знаешь – это слишком… человечно, – отмахнулся Ян, сморщившись.

– А ты, что же, бог среди людей? Или, может, сверхчеловек?

– Точно не первое, – усмехнулся Ян. – Это место занято, к счастью.

– Ты из плоти и крови, как и все люди. Такой же, как мы.

Звякнула ложка, и на кухне стало слишком тихо. Куда-то делась дружеская беседа, в которой каждый мог острить и не извиняться за колкости. Утекла по водостоку вместе с грязной водой. Фаина замерла и прищурилась. Ей вдруг показалось, будто Ян говорит все это с точным расчетом, что она услышит. Использует замутненные формулировки, чтобы позволить ей додумать, дофантазировать. Или это снова паранойя. Ей стало не по себе. Лучше бы она сразу ушла в свою комнату и не стала частью этой неловкой ситуации. Странные все эти ребята, даже страннее, чем она.

– А ты проверял?

Голос – чистый бархат, интонации дразнящие, но в то же время снисходительные. Будто бессмертный, уставший от жизни, просит убить себя, но знает, что это невозможно.

Напряжение достигло критической отметки. Скрипнул стул, словно кто-то откинулся на спинку, принимая вызов. Фаина удерживала себя, чтобы не повернуться. Как же глупо она сейчас выглядит со своей грязной посудой!

– Что же мне прикажешь, ножом тебя пырнуть?

– Попробуй.

Раздался нервный смешок, и вновь невозмутимое молчание Яна. Выжидающий взгляд.

– Девушка, а вы не подадите мне нож?

– Эта-то подаст, – усмехнулся знакомый голос. – Держи карман шире.

– Не хватало мне тут поножовщины, – спокойно ответила Фаина, стряхивая лишнюю влагу с посуды. – Как только уйду, хоть на шампурах сражайтесь.

Шутку оценили, но среди общего смеха недоставало лишь одного – лающего. Напряжение сошло на нет. Разговор вскоре вернулся в прежнее русло, а Фаина ушла к себе, так и не дослушав, чем кончился спор о системе Станиславского. Видимо, товарищи Яна воспринимали его замашки как способ продемонстрировать свое разбухшее эго. Может, они и правы.

В комнате девушка схватила сосательную конфету и легла на кровать так, чтобы ступни оказались на подушке. Всегда удобнее думать, уставившись вверх и запрокинув ноги на что-нибудь. Это дарит чувство свободы и независимости от обстоятельств, будто… будто живешь счастливой жизнью и не желаешь ничего большего. Случится ли когда-нибудь подобное и с нею?

Удивительно изменчив этот Ян. В компании друзей он без стеснения ведет себя как закадычный весельчак и к тому же провокатор. Но стоит ему оказаться с кем-то один на один из блока… Когда-то давно на парах по психологии им рассказывали, что у человека не может быть признаков сразу двух полярных темпераментов, например, флегматика и холерика. А если такое и проявляется, это либо откровенное лицемерие, либо серьезные проблемы с психикой.

Стук в дверь заставил Фаину посмотреть на часы. Для Дениса еще рановато.

– Ну и кто там?

– Это я.

На пороге с виноватым видом показался Гена. Он был в одних шортах, впрочем, как и обычно. Его намерение принять душ выдавали полотенце на плече и ковш в руке. Фаина уже знала, что ему нужно.

– Слушай, Афина: дай-ка мне мыло!

– Долго сочинял?

– Или шампунь. В общем, что-нибудь такое. У меня кончилось.

– Ты хотел сказать не «кончилось», а «с прошлого раза так и не купил, свинья ленивая».

– Ну дай, пожалуйста, иначе я приду к тебе ночью грязный и лягу в постель…

– Достаточно. Убедил.

– Буду тебя обнимать. Прижиматься сзади своим потным вонючим… – злорадствовал Гена, сев на своего любимого конька.

– Меня сейчас вырвет.

С преувеличенным негодованием Фаина протянула юноше мыло.

– Третье за этот месяц. Поразительная чистоплотность, учитывая то, как ты постоянно воняешь. Чего ухмыляешься? Думаешь, не понимаю, что пользуешься моей добротой?

– Но ты же не можешь мне отказать, верно?

Фаина промолчала, сжав губы, чтобы сдержать глупую улыбку.

– Пора мне переходить с мыла на что-то более существенное, – Гена подмигнул и ущипнул Фаину за нос.

– Не дождешься, – отмахнулась та.

– Ну я пошел, пока очередь не набежала.

– Стой, – девушка схватила его запястье и потянула на себя, прикрывая дверь. – Хотела у тебя спросить кое-что.

– Приду ли я сегодня ночью?

– Да нет же, хмырь озабоченный. Иди сюда.

Пришлось прижаться к нему, чтобы настроить на иной лад и перевести разговор в нужное русло. Странное дело, но Фаина часто обнималась с Геной без видимой причины. Когда подкатывала нужда или возникала неловкая ситуация, когда слова были лишними, – они касались друг друга, не задумываясь, как это выглядит со стороны. Точно так же можно приобнять брата или дядю. Вот только между Геной и Фаиной всегда сквозило нечто большее, нежели теплая дружба.

– Ну что тебе опять в голову такое взбрело? – спросил сосед, погладив девушку по волосам.

– Тебе не кажется, что у нашего новоиспеченного жильца слишком замысловатый темперамент?

– Х-хо! «Кажется». И не только мне. Видела бы ты, каким ласковым и нежным зверьком он становится, когда общается с комендой, например. И не пахнет от него тем, чем он становится, когда всплывает к себе на четвертый этаж.

– Как ты думаешь, кем он притворяется: душой компании в своем кругу или угрюмым мизантропом среди соседей?

– Думаю, он притворяется одним из нас.

– В смысле?

– По-моему, это очевидно. Если кто-то ведет себя радикально по-разному с различными людьми, это не человек вовсе, а хамелеон.

– Хамелеон… – повторила Фаина и вспомнила читанный еще в школе рассказик Чехова с таким же названием. – Просто признай, что давать людям клички – не твое, и смирись с этим.

– Ну твоя же прижилась.

– Только ты так и считаешь.

Гена поморщился, раздумывая над ответной колкостью, но так ничего и не успел выдать.

– Ну все, проваливай уже мыться, а то воняешь как старый пес.

– А ты кого-то ждешь, что ли?

– А вот это – не твое собачье дело.

Парень хохотнул, и Фаина со смешанными чувствами осознала, насколько нормально звучит его смех в сравнении со смехом Яна. Сопоставление произошло неосознанно, и в том же режиме продолжилось внутри Фаины, однако уже по другим параметрам. Раньше ей и в голову не пришло бы искать различия между Яном и Геной. Оказалось, таких различий множество. Общее между ними лишь место проживания.

– Не вздумай мне тут изменять, – подначивал Гена, пригрозив указательным пальцем, – а то, сама знаешь…

Фаина сорвала с его плеча полотенце и хлестко ударила по обнаженной груди. Надоедливый сосед наконец-то сбежал, прихватив тряпичное орудие мести. Девушка с улыбкой прикрыла дверь, размышляя о том, что на счет хамелеона Гена, на самом деле, очень верно, пусть и бегло, подметил.

Примерно через часик заявился Денис, по обыкновению распахнув дверь ударом ноги без всякого предупреждения. Фаина вздрогнула и повернула голову, откладывая книгу в сторонку.

– А вот и я! – заявил парень, сбрасывая капюшон и расправляя длинные волосы.

– Привет, жопа, – девушка весело подскочила с кровати.

Первым делом она показала ему свой новый йо-йо. Сначала в статике, затем в динамике. Парень бросил свои вещи на кровать и принялся оценивать игрушку. Как и Фаина, он был пристрастен к различным побрякушкам из прошлой эпохи, к которым нынешняя молодежь относилась с брезгливой снисходительностью.

«Все новое – лишь хорошо забытое старое», – любил говаривать Денис.

У йо-йо была глянцевая красная катушка с золотыми драконами на каждом диске и ярко-желтая петля. Просто держать ее в руке приносило чистое удовольствие, а тяжелый подшипник создавал приятный эффект упругости при подъеме.

Пока Денис устраивал петлю на среднем пальце и с видом восторженного ребенка тестировал силы гравитации и инерции, Фаина с умилением наблюдала за человеком, которого, наверное, могла назвать другом в той же мере, что и Гену.

Внешне Денис очень напоминал индейца, хотя ничто в его фамилии и родословной не поясняло странного сходства. Как так получилось, оставалось неясным. Генетические кульбиты, не иначе. Фаине нравилось наблюдать за его длинными жесткими волосами, за строго очерченным, с грубыми чертами лицом. Волосы, кожа, глаза – все было того особого темного оттенка, что позволяло Фаине в шутку называть своего приятеля «чероки». Денис не видел в этом ничего обидного и временами подыгрывал подруге, именуя ее или кого-либо еще бледнолицыми или поганками. На самом деле он был неплохой парень. Со своими вредными привычками, но весьма талантливый и амбициозный.

– Где купила?

– В подземном переходе. Угадаешь, за сколько?

– Вот жидовская морда, за копейки, очевидно?

– Чья бы индейская морда говорила.

Денис нагло усмехнулся и достал из рюкзака свой маленький скетчбук, который он всюду носит с собой, чтобы в ответ похвастаться новыми эскизами. Бегло рассматривая рисунки, Фаина пыталась понять, под дозой сейчас ее приятель или нет. Сложно сказать наверняка, ведь манера общения и интонации у Дениса сами по себе странные. Но все же вроде чистый. Зачем употреблять, если и так идешь выпить?

– Мне нравятся все, – Фаина с восхищением захлопнула небольшую книжицу в мягкой карамельной обложке. – Ты не мог бы подарить мне один из них?

– Какой ты хочешь?

– С хамелеоном.

– Без вопросов.

– И тебе не жалко?

– Почему мне должно быть для тебя что-то жалко?

– Ну, если бы я умела рисовать, я бы не смогла отдать кому-то свой рисунок навсегда… Особенно удачный. А у тебя все удачные.

– Я это создал, мы оба об этом знаем. Остальное неважно. Вот, держи. Я нарисую еще десяток таких.

– Когда-нибудь я накоплю деньги и сделаю себе татуировку по твоему эскизу.

– Не раньше, чем я сам открою тату-студию. Кстати, я принес кое-что еще.

Денис пошарил по карманам, извлек цветную упаковку, встряхнул ею в воздухе и торжественно предложил сварить глинтвейна. Фаина пришла в восторг от этой идеи, до которой сама почему-то не додумалась. Они взяли с собою вино, специи, ноутбук и отправились на кухню. Пока Фаина искала подходящую по объему кастрюлю, Денис озвучивал инструкцию по приготовлению, в своей манере затейливо переделывая обороты речи, которые ему не нравились, потому что казались слишком топорными и официальными для краткого совета, как варить глинтвейн.

– Вроде бы ничего сложного. По счастью, я на днях покупала апельсины. Что-то должно остаться.

– Слушай, а на какой серии мы остановились в тот раз?

– Кажется… – Фаина задумалась, споласкивая кастрюльку, в которую, она надеялась, влезут два литра вина. – «Я уродлив и горжусь этим!»

– Воу, Фаина, полегче с самокритикой. Ты вполне симпатичная бледнолицая…

– Заткнись! Иначе я тебе твои стрелы знаешь, куда засуну?

– Сделаю вид, что не слышал этого. Та-ак. Значит, сейчас будет серия про Хэллоуин.

– Где Патрик сбрил Губке Бобу все тело, кроме глаз и мозга?

– Ага.

– Вот черт!

– Что?

– Штопор забыла. Сбегай в комнату, а?

Денис поставил на паузу и молча вышел. Он вернулся очень быстро и сообщил, что штопора на привычном месте не нашел. Фаина возразила, что этого не может быть, потому что буквально вчера она положила его туда, где он лежит всегда. Уж что-что, а такую важную вещь ей терять недосуг. Денис пожал плечами и предложил ей сходить проверить.

Уверенная в том, что это ошибка, девушка зашла в свою комнату и обомлела. Штопора действительно не было. Так. Вчера она пила тоник и положила его вон на ту полочку, справа от пачки риса. Штопор лежит на этом месте буквально с момента сотворения Вселенной. Либо он в руках Фаины, либо здесь. И это абсолютная константа земного мира, Авогадро нервно курит в стороне.

– Вот лажа.

Девушка топнула и задумалась. Наверняка кто-то зашел и позаимствовал его. На время или даже навсегда. Кто может просто так входить в ее комнату? Даша. Нет. Гена? Вероятно. Но он бы обязательно предупредил. Гена не имеет привычки брать без спроса.

Ладно, его могли просто украсть под шумок, это ведь общежитие. Другое дело, что лично у Фаины еще ничего не крали за все время проживания здесь. Но все когда-то бывает впервые.

Фаина проверила наличие более ценных вещей, чем исчезнувший штопор. Все оказалось на месте. Это исключало кражу. Значит, чья-то нелепая шутка? Или же она сходит с ума. Вздохнув, девушка отправилась в путешествие по этажу с целью найти хоть какой-нибудь штопор. Не хотелось расстраивать Дениса такими глупыми трудностями. В общаге все пьют, у кого-нибудь да найдется, чем открыть вино.

Фаина еще никогда так не ошибалась. Все будто сговорились между собою, чтобы не позволить ей сегодня выпить. Но ведь практически никто не знает о ее небольшой проблеме, чтобы подобное затеять.

Те, кто открывал ей дверь, либо сами вдруг не могли найти свой штопор, либо не имели его вообще. Фаина верила в совпадения, как и любой здравомыслящий человек, но то, что сейчас происходило, уже вызывало нервный смех. Разумеется, в финале своего странствия ей пришлось, сцепив зубы, постучаться в 405-ую. Иного выхода ей просто не оставили. Дверь открыл Ян. Он возвеличился в проеме в одних шортах, фамильярно раскинув по полу длинные жилистые ступни, формой напоминающие обрубленную с двух углов вытянутую трапецию. Весь его вид словно бросал кому-то вызов, особенно босые ноги.

– Привет, э…

Стоило Фаине в очередной раз увидеть соседа с обнаженным торсом, она с удивлением отмечала, что торс этот приобретает рельеф и объем, приятные ее глазу. Стараясь концентрироваться на лице Яна, Фаина прочистила горло.

– У меня тут штопор потерялся. У вас с Кириллом случайно не найдется?

Ян молча глядел на нее, будто ждал чего-то еще. Более существенного. Чего-то, что оправдывало бы ее наглость побеспокоить строптивого соседа своими мелочными, слишком человеческими просьбами.

– Произнеси хоть слово! – разозлилась Фаина. – Надоело в молчанку играть. Нет штопора – так и говори. Есть, но не хочешь давать – тоже скажи прямо, мне все равно на твое ко мне отношение. Только дай какой-нибудь уже ответ, я не собираюсь коротать вечность в твоей компании.

Ян издал свирепый смешок, закатил глаза и захлопнул дверь прямо у нее перед лицом, заставив отступить на шаг. Фаина сжала кулаки так, что ногти впивались в ладонь. Отыскать штопор стало делом принципа, хотя совершенно очевидно, что во всем корпусе его не будет ни у кого, даже у тех, кто всегда им пользуется. И чьи это проделки? Хотелось бы Фаине не знать ответа на этот вопрос.

Она шла на кухню, размышляя над тем, как ей не расстроить Дениса и не расстроиться самой, и тут ее окликнули. Фаина обернулась – ее догонял Кирилл.

– Вот, держи. Не обращай на него внимания, он сегодня какой-то нервный. Человек настроения… Ты ведь знаешь.

– Лучше бы не знала… Я у тебя в долгу.

Кирилл козырнул ей и пошел к себе. Фаина посмотрела ему вслед. Сейчас он выглядел оживленнее, чем обычно, но не стоит заострять на этом внимания. Главное, что Кирилл остался собой и не попал под пагубное влияние Яна. В том смысле, что он все еще считает себя смертным и хорошо относится к Фаине. Интересно, как им вместе живется? Нашли ли они общий язык? И возможно ли это – найти общий язык с таким, как Ян?

Входя на кухню, Фаина зычным голосом процитировала:

– Галочка, ты сейчас умрешь⁶…

И показала Денису заветную добычу. Тот захлопал в ладоши и поймал брошенное в него устройство.

– Я уж думал, по всей общаге не найти, чем раскупорить алкоголь. Бред какой-то.

– Собирался устраивать танцы с бубнами, чтобы умилостивить богов?

– Ага, уже доставал барабаны и перья прямо из своей задницы.

Продолжая обмениваться колкостями, Фаина и Денис открыли вино, включили мультики и принялись за глинтвейн. Помешивая подогретую бордовую гущу, девушка слабо беспокоилась о том, что ей может стать плохо. А может и не стать. Она так и не научилась разбираться в дозволенных ей дозах сладкого, на которые организм реагировал нейтрально. И не собиралась обременять свою жизнь подобными расчетами.

– Денис, у тебя бывает такое, что, казалось бы, без объективной причины ты начинаешь видеть мир немного иначе, чем остальные?

– Бывает. Но у меня есть объективная причина. Ты ее хорошо знаешь.

– И… как же ты видишь мир, ну, когда…

– Я рад, что ты об этом спросила. На этот счет у меня есть своя теория. Ты знаешь, что такое фракталы? На самом деле весь мир состоит из них. Каждый предмет, который ты видишь, любая субстанция содержит в себе бесконечно повторяющийся в себе узор. И он движется, как калейдоскоп.

Денис загуглил «фракталы» и показал Фаине, чтобы проиллюстрировать свои слова. Фаина поморщилась и ничего не ответила. Ей никогда не нравилось пристрастие друга к некоторым веществам, но, с другой стороны, это был полностью его выбор, влиять на который неэтично. Фаина ведь и сама хороша в плане употребления не рекомендованного.

– Альтернативный взгляд на вещи помогает мне развиваться в художественном плане. А почему ты спрашиваешь?

– Ты понимаешь, какое дело. Вроде бы это было со мной всегда, а вроде и нет. Сейчас я уже не могу вспомнить, когда это началось. Может, два года назад я бы и сказала точно, если бы кто-то знал об этом и спросил. Временами… я вижу определенные силуэты там, где их, строго говоря, нет.

– Например?

Фаина поведала несколько случаев, включая пятно облупившейся краски в виде ползущей наверх улитки, а также всевозможные лица и образы в принтах на ткани и одежде прохожих, которые ей приходится наблюдать, что зачастую сопровождается необычным состоянием: помутнением сознания и замедленностью времени.

– Глупыха ты, бледнолицая. Это всего лишь парейдолия. Ну, или какая-то ее разновидность. Ничего в этом страшного нет. Наоборот, у тебя хорошо развито воображение. Между прочим, мои сородичи за такое умение кактусы ели⁷.

– Парей… что?

– Зрительная иллюзия. «Оптический обман здрения»⁸, если ты понимаешь, о чем я.

Фаина понимала, потому что тоже любила и почти наизусть знала многие советские мультфильмы. Денис доходчиво пояснил ей про антропоцентризм человеческой психики, из-за которого люди иногда видят привычные образы там, где картинка слишком странна, чтобы видеть ее объективно, а потому начинает напоминать им что-нибудь известное, виденное раньше. На сцену выходит воображение за руку с ассоциациями. Фаина отметила, что ей и самой можно было бы поискать об этом феномене в интернете. Но теперь, когда у нее есть точная формулировка (надо запомнить ее), она займется этим вопросом.

– Значит, ничего страшного?

– Что ты! Не бояться надо, а радоваться. Хоть что-то делает жизнь ярче.

Тут Фаина не могла не согласиться.

После серии про Хэллоуин они посмотрели еще несколько – где Сквидвард попал в будущее, затем про каратэ и подарок для Патрика. Попивая раскаленный как лава глинтвейн, они сидели на полу в комнате Фаины, хохотали, чувствуя себя счастливыми идиотами без прошлого, без будущего, без обязательств перед миром, и бессильно молотили друг друга по спине в новом приступе смеха.

– Пойдем-ка на балкон выйдем, покурю, – позвал Денис.

Они начали подниматься и поняли, что ноги затекли и не слушаются.

– У меня все щекочет.

– «Пальцев на ногах не чувствую! У меня нет пальцев!»⁹

– Это старость, – вздохнул парень. – Вино было не слишком сладким? Как ты себя чувствуешь?

– Не волнуйся. Кажется, ничего криминального.

Но, возвращаясь с балкона, Фаина поняла, что сказанное ею не совсем похоже на правду. Открывая стеклянную дверь, она почувствовала, словно пробка от шампанского ударила ей в висок, и колени мгновенно ослабли, как во сне, когда безуспешно пытаешься сбежать.

Она не знала, сколько времени прошло, когда очнулась на полу, спиной опираясь о стену и раскинув ноги под прямым углом. Над нею нависали лица Дениса, Гены и Даши. Кажется, они переговаривались. Фаина уловила лишь обрывки «…чудом … подхватить… плохо»

После частых морганий зрение прояснилось. Обзор расширился, и стало видно, что напротив, у распахнутой двери, стоят обеспокоенный Кирилл и даже Ян собственной персоной, с видом более индифферентным, чем когда-либо ранее. Словно его сюда насильно вытащили. Не хотел – не стоял бы здесь, бегло подумалось Фаине, но сейчас было не до того.

– Сладкого тебе надо меньше, – строго сказал кто-то, помогая ей подняться.

– Сама разберусь, – разозлилась она и отдернула локоть.

Ей было так стыдно, что целая толпа стала свидетелем ее слабости. Какой-то там сахар. Какая-то генетика! И ничего нельзя изменить. Ее дедушка умер от диабета. А болезнь передается через поколение. Так что, вполне очевидно, эти пока безобидные приступы вскоре перестанут быть просто временной слабостью.

Фаина не видела смысла лечиться от неизлечимой болезни. Никто не мог уничтожить ее крепкое убеждение в том, что ежедневно сидеть на таблетках и инсулине, контролировать уровень сахара постоянными замерами, придерживаться диет – ничуть не лучше, чем мучиться от симптомов. И то, и другое сложно назвать полноценной жизнью.

В полной тишине Денис отвел ее в комнату и уложил на кровать. Фаина попросила закапать ей глаза, но уснула прежде, чем парень нашел капли.

Глава 6, в которой Фаину губит любопытство

«Боже мой, в нем нет ничего человеческого! Он более походит на троглодита. А может быть, это случай необъяснимой антипатии? Или все дело просто в том, что чернота души проглядывает сквозь тленную оболочку и страшно ее преображает? Пожалуй, именно так, да-да, мой бедный, бедный Гарри Джекил, на лице твоего нового друга явственно видна печать Сатаны».

Роберт Льюис Стивенсон – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

Очень странно, что дверь в 405-ую была приоткрыта. Обычно Ян и Кирилл придирчиво заботятся о безопасности личного пространства, а сейчас… Пока Фаина купалась, мыла посуду, ходила в туалет, бегала по этажу в поисках салфеток, все время видела эту маняще приоткрытую дверь. Будто оба жильца ушли, позабыв замкнуть свою обитель. В довершение ко всему оттуда не доносилось ни звука на протяжении довольного долгого времени.

Фаину окатывали волны любопытства. Совершенно детский восторг при мысли о шпионаже она поначалу пыталась унять с помощью йо-йо. Но сконцентрироваться на более полезных вещах вроде уборки, необходимости сходить в магазин или дописать отчет – не удавалось. Даже наблюдая за упругим вращением тяжеленькой красной катушки с золотыми драконами по обеим сторонам. Обычно это помогало выбросить лишнее из головы, но сейчас лишь способствовало сосредоточиться на единственной идее и кружиться вокруг нее, разглядывая пути решения со всех сторон.

Девушка переложила йо-йо в другую руку и потренировала кисть. Ей нравилось думать, что, совершая привычные манипуляции левой рукой, она развивает абмидекстрию, а значит, способность мыслить шире и принимать неординарные решения. По крайней мере, почерку Леонардо она уже обучилась – писала от скуки сразу обеими руками так, что надписи отражались друг в друге. Все, кому Фаина это показывала, безуспешно пытались повторить ее действия. Это льстило, опять же, так по-детски.

Где же она вычитала об этом? Не помешало бы научиться для начала принимать адекватные решения, не говоря уже о нестандартных. С ответственностью у Фаины было туго. Ее пугали любые возможные изменения, но было легче, когда их источником являлась не она, а что-то извне.

И кто только придумал эту дурацкую причинно-следственную связь? Почему любой поступок обязан иметь последствия, и ничего нельзя совершить бесследно? Девушку нервировал такой порядок вещей. Зачастую она противилась ему, отдавая себе отчет в том, насколько это глупо.

Если от нее требовалось принять решение, сулящее неизвестные изменения, чаще всего Фаина не делала ничего, опасаясь неверного выбора и последующих страданий. Нельзя вернуться назад, к моменту выбора, и сделать все иначе. Это пугало больше всего. В этом – главная системная ошибка жизни.

Девушка поймала себя на мысли о Яне и скривилась. Неужели нельзя думать о чем-нибудь другом? Более приятном. На этой планете столько вещей, людей и явлений, а тебе охота каждый день размышлять об одном и том же. Эта зацикленность раздражала, ею не удавалось управлять. Будто бы кто-то руководил ею за пределами подсознания.

Мозг тем временем безостановочно искал предлоги, по которым Фаина могла бы побывать в заветной комнате, пока там никого нет. Фантазия подбрасывала все новые варианты, один интереснее другого. Любопытство наращивало обороты со скоростью летящей к полу катушки йо-йо.

Фаина знала: то, чего ей хочется – нехорошо. Не смертельно, не преступно, но все же, если ее поймают за руку, будет крайне неприятно. Причем не ей одной. С другой стороны, всегда можно сделать вид, что пришла попросить что-нибудь, и вообще вот только вошла, искала, допустим, Кирилла.

Нет, нехорошо. Какую бы легенду она сейчас ни придумала, а когда дойдет до дела, когда Ян появится на пороге и окинет ее этим своим брезгливым взором, она забудет все слова, которые репетировала, она не сумеет даже оправдаться членораздельно, она едва ли что-либо произнесет.

И самое паршивое в том, что убежденность в подобной версии событий лишь подстегивала не тратить времени на придумывание вранья, а пойти и сделать то, чего требует сердце. Рискнуть. А уж потом решать все проблемы, если они, конечно, появятся.

Последней каплей стало воспоминание, молнией сверкнувшее перед глазами. Оно прервало череду плавных кистевых выпадов, отчего катушка обиженно зависла над полом, покрутилась вокруг своей оси и стала тихонько покачиваться на веревке, словно повешенный на ветру. Фаина вспомнила, при каких обстоятельствах впервые увидела Яна. Казалось бы, сложно такое забыть, но ей это удавалось в течение долгого времени.

Гвоздь брутально зажат в зубах, халат распахнут на груди, брови сведены у переносицы. Мира не существует, все внимание сконцентрировано на металлической шляпке и молотке.

Заново прокрутив в голове картинку, Фаина впечатлилась даже сильнее, чем в тот раз. Чувствительность подскочила от волнения. Желания требовали себе твердой почвы под ногами, оправдания, и они его получили. Ян забивал гвозди в стену, чтобы повесить на них что-то. Девушка обязана узнать, что именно. В этом ведь нет ничего криминального, верно? Проходила мимо, хотела посмотреть на картину, тем более, дверь была приоткрыта, решила, кто-то есть внутри… Мозг ликовал от разрешения сложной задачки, а ноги уже несли в коридор.

Однако снаружи ожидало препятствие в лице Алека, домывающего посуду у раковины как раз неподалеку от заветной двери. Та была по-прежнему приоткрыта. И за нею все так же не было ни души. Фаина подошла к соседней раковине, чтобы умыть лицо холодной водой и привести себя в чувство. Щеки пылали.

– Кирилла не видел? – выдавила она.

– Не. А зачем он тебе?

– Так, забрать кое-что надо.

Алек промолчал. Он, кажется, никуда не спешил, намывая и ополаскивая одну и ту же тарелку несколько раз. Впервые в жизни девушка была против такой чистоплотности.

– Слушай, совсем забыла, – воскликнула Фаина, театрально хлопнув себя по лбу.

– Что такое, а?

– Тебя же коменда искала.

– Меня? Точно? Я-то ей зачем…

– Тебя, точно, тебя. И это срочно. Связано с неуплатой, кажется.

– Ай, черт, стерва старая. Опять забыла меня записать, что ли…

– Слушай, ты иди к ней, а я за тебя домою, хочешь?

– Уверена? – Алек посмотрел подозрительно.

– Абсолютно. Как никогда. Точно. Просто, знаешь… Мало ли, что ей в голову взбредет. Она же неадекват. Может, составляет документы на твое выселение прямо сейчас…

Алек недовольно прочистил горло, вытер руки о штаны, закинул полотенце на плечо и быстрым шагом удалился. Девушка поспешно домыла его посуду (благо, оставалось немного) и двинула к 405-ой, пока еще кто-нибудь не нарушил ее гениальный план своим появлением.

Дверь не издала ни звука, закрываясь за спиной. Пока что все шло хорошо. А с Алеком потом разберемся, придумаем что-нибудь. Главное, чтобы сейчас ее никто не увидел.

Внутри резко пахло растворителем, мужским одеколоном, дезодорантом, сыростью и деревом. Девушка прошлась по небольшой комнате между двумя кроватями, жадно осматривая все, что попадалось на глаза.

Можно было без труда определить, где чья территория. На стороне Кирилла царствовали первосортный бардак и безвкусица. Стены облеплены распечатками цитат и древних демотиваторов (с чувством юмора у него плохо), мятые вещи на всевозможных поверхностях перемежаются с грязной посудой у постоянно включенного ноутбука (он шумел, выполняя, наверное, какие-то операции в отсутствие хозяина). Стопки книг, документов, журналов и канцтоваров громоздятся друг на друге мириадами Пизанских башен. Мелкий сор теряется на полу в переплетениях проводов.

Владения Яна не отличались разительным порядком, но налет хаоса здесь почему-то не казался бессмысленным. Таилась в расположении вещей некая незримая, но ощутимая системность, не поддающаяся логике, как это ни парадоксально. Будто видишь перед глазам шифр, точно зная, что информацию можно прочесть, но код тебе неизвестен. В общей бессвязности каждая отдельно выхваченная вещь стояла на своем месте. Не потому ли, что именно сюда ее поставила красивая длиннопалая рука?

Только Ян решал, где быть черной статуэтке-сфинксу, кружке с холодным кофе, карнавальным маскам эпохи Ренессанса, лакированным туфлям, молотку, стопке книг по психоанализу, наконец, боксерским перчаткам и гипсовому бюсту античной тематики… Волей Яна принявшие определенное место, вещи эти уже не выглядели нелепым сочетанием несочетаемого, стремлением обычного студента уместить всю свою жизнь на клочке пространства. Предметы вступали друг с другом в особые взаимоотношения, они были именно там, где им нужно быть. Где Ян задумал им быть.

На том самом месте висела довольно крупная картина. Фаина сразу узнала ее. Она слабо разбиралась в живописи, но это изображение трудно спутать с чем-то еще. Блейк, «Великий красный дракон». Странной случайностью казалось Фаине то, что здесь она обнаружила картину, которую любит какой-то странной таинственной любовью.

У них с Яном не могут быть одинаковые вкусы. Фаина далека от искусства, а Ян живет и дышит им каждый день в силу своего образования. Ему нравится Блейк? Нравится этот стиль? Или он любит религиозную тематику? Или ему импонирует дьявольщина? Или он повесил ее тут как насмешку над мещанскими вкусами?.. Что в голове у этого человека?

Девушка не могла заставить себя выйти из комнаты, хотя было уже пора. Она осматривала ее снова и снова, стремясь фотографически зафиксировать в памяти каждую деталь. Так, чтобы, закрывая глаза перед сном, можно быть развернуть в воображении картинку и найти на ней что-нибудь занимательное, чего сразу не заметил. Выдохнув, Фаина отвернулась от окна, собираясь выйти, и встретилась глазами с Яном. Парень стоял в дверях. Как давно?..

Фаина приготовилась к худшему. Она знала, на что идет. Знала, что он тут, скорее всего, появится. В самый неподходящий момент. А спасение было так близко. Теперь нужно расхлебывать эту кашу, да побыстрее. Главное – выбраться из комнаты. Все остальное решаемо.

Они глядели друг на друга довольно долго. Взгляд темно-зеленых глаз гипнотизировал, и Фаине стало дурно. Она не знала, куда спрятать руки, нелепо висящие вдоль тела как позорная обуза.

На Яне была тонкая джинсовая рубашка и бежевые льняные брюки. Темные пышные волосы по обыкновению уложены назад, открывая приятный медовый лоб, а за ушами отросшие пряди едва касаются плеч.

– Что ты здесь забыла? – бесцветным тоном спросил Ян, устало нахмурился и плотно закрыл дверь. Фаина заметила, что ноги у него босые. Это смутно обеспокоило ее, но, может быть, он успел разуться, пока она не видела его.

– Ничего, – подавленно ответила она, наблюдая, как парень обыденно снимает рубашку, оставаясь в тонкой белой майке. Верхняя часть его трапециевидного туловища явно увеличилась за последний месяц. Записался в спортзал?..

– Хотела что-то украсть?

А он знает, как заставить человека провалиться от стыда.  Она переминулась с ноги на ногу и выпалила:

– Я заметила, что у вас открыто, и зашла.

«Очень глупо с моей стороны. Теперь все выглядит так, будто я действительно воровка и пытаюсь оправдать свою клептоманию».

– Открытая дверь – еще не приглашение.

Фаина продолжала хмуриться, сжимая и разжимая кулаки. Не зная, что еще сказать или сделать, чтобы выбраться отсюда. Не понимая, как она оказалось здесь один на один с этим бездушным механизмом, от голоса которого во рту становилось шершаво и кисло. Хотя… Неважно. Когда еще выпадет шанс задать ему какой-нибудь вопрос прямо в лоб, без посторонних, и чтобы он не мог избежать ответа или выставить ее дурой? Однако, несмотря на потуги, ничего путного не посещало чертоги девичьего разума.

– Прочь отсюда, амеба. Избавь меня от своего присутствия.

Ян проговорил это с привычным безразличием, будто отмахнулся от мошки, но девушка уловила замаскированную провокацию. Фаина была почти уверена, что это не паранойя, и она действительно слышит в его интонации желание вызвать ответную реакцию: эти грубые слова, звучащие с вызывающей ленцой. Девушка все еще не знала, как ей себя повести – никогда прежде ее не унижали так открыто и целенаправленно. Но кровь шумела в висках и подгоняла произнести хоть что-нибудь, даже необдуманное.

– Кто ты такой, черт тебя возьми? – тихонечко спросила Фаина, ни на йоту не выдав своего возмущения.

Совсем не это следовало бы спросить, и не так робко. Ян же, напротив, скоропалительным вопросом заинтересовался. Чуть ли не впервые на дне его взгляда появился проблеск конкретного чувства, направленного в ее сторону. Любопытство.

– Люди часто не замечают, что в их вопросе таится искомый ответ, – усмехнулся юноша, приподнимая брови.

Фаина слишком волновалась, чтобы уловить всю соль этой фразы. А стоило ей хорошенько обдумать сказанное, и, возможно, она сумела бы догадаться о многих вещах чуть раньше, чем станет поздно. Однако в тот момент она не имела желания ни разгадывать ребусы, ни выслушивать оскорбления, а иной манеры общения у Яна не имелось в привычке.

– Я ничего не украла и зашла сюда не за этим. Можешь верить или не верить, дело твое. Просто позволь мне выйти. Я больше тебя не побеспокою.

– Нет. Сначала объясни, что ты имела в виду? – парень пытливо осматривал ее, склонив голову под едва уловимым углом.

– О чем ты?

– Ты спросила, кто я такой. Почему именно это?

– Очевидно, потому что это самое глупое, что пришло мне в голову.

– Как раз наоборот, – Ян оценивающе хмыкнул. – В самую точку.

Фаина вздохнула и приподняла бровь. Парень выглядел озадаченным и, казалось, в данный момент решал, какой стратегии придерживаться дальше – выпустить ее или продолжить странное интервью. Девушка не решалась двинуться к выходу без его позволения.

– Иди.

Снисходительно махнув кистью, Ян утратил и без того слабый интерес, но от двери не отошел. Лишь выжидающе сложил руки на груди, став шире от этой позы. У Фаины дернулась верхняя губа, но она понадеялась, это осталось незамеченным. Увидев, что девушка не двигается с места, Ян уставился на нее с ухмылкой, которой прежде не бывало на его вытянутом лице.

– Боишься меня. Вот занятно. Почему?

– Отойди от двери, пожалуйста.

– Я ведь ничего тебе не сделаю.

– Все равно. Отойди.

– Хорошо. Я считаю до трех. Если ты не выйдешь, –рука его змеей потянулась к стене и зависла, – я выключу свет. И когда мы окажемся в темноте, я не сумею гарантировать тебе невредимость.

Чего-то такого она и боялась. Слова плавали в ушах, никак не укладываясь во что-то осмысленное. Фаина моргнула несколько раз, пытаясь сбросить противное оцепенение. Тщетно. Не мог тот, кого она знала, говорить ей подобные вещи. Не мог.

– Один, – буднично произнес Ян и нащупал выключатель длинными пальцами.

– Это… нечестно, – задыхалась Фаина. – Ты не будешь ставить мне условия.

– Два, – его брови приподнялись, и через весь лоб легла глубокая морщина.

– Да постой же ты, что за детские игры…

Щелк.

Кромешная темнота. Словно все фонари на улице тоже отключили. Лишь лезвие тусклого света проникает из коридора в нитевидную щелку между стеною и дверью. Перед глазами стоит последнее, что запомнил мозг, прежде чем свет погас – плотоядная улыбка на губах, которые никогда не улыбаются.

– Ян, пожалуйста… – всхлипнула Фаина, делая пробный шаг вперед.

Ответом ей была тишина. Будто не было вокруг ни единой живой души в радиусе десятка метров. Темнота может казаться совсем не страшной, если рассматривать ее как физическое отсутствие света. Но все это длится до определенного момента, пока паническая атака не начинает скручивать тебя в тугую спираль.

Инстинкты не интересуются законами физики. Они не хотят знать, что свет – это одновременно волна и частица, что в темноте не водится монстров. Генетическая память первобытных времен на всякий случай бьет тревогу и умоляет тебя как можно скорее выбраться из тьмы. А воображение услужливо искажает пространство вокруг, уничтожая убеждение, будто ты все еще находишься в хорошо знакомом месте, и никакой опасности нет.

– Ян? – шепнула девушка, хотя больше это напоминало всхлип.

Еще один осторожный шаг вперед был сделан. Глаза вращались, выискивая хоть что-нибудь, за что можно зацепиться в качестве ориентира. Девушка концентрировала зрение на каемке света у двери, но та была слишком тонкой, чтобы уверенно перемещаться в персональном аду.

Ладно, решила Фаина, это просто комната, а Ян – обычный человек. Что он может мне сделать? Нужно идти к двери, вот и все. Я ведь помню, где она находится. Но вдруг ее как будто укололи сразу с нескольких сторон. Она ясно ощутила касание как минимум пяти игл – у левого плеча, на щиколотке, сзади на шее, на запястье и чуть выше колена. Фаина взвизгнула, подскочила на месте и бросилась к двери, чтобы распахнуть ее фонтаном своего испуга. Касание было одномоментным, но весьма ощутимым и пугающим тем сильнее, что совершено было в темноте и неизвестно, каким предметом.

У себя в комнате Фаина сразу же заперлась, задернула шторы, разделась и долго осматривала тело на предмет уколов или иных повреждений, крутясь перед зеркалом. Так страшно ей давно не было. Она и без того всегда параноила по поводу биотерроризма. А вдруг он уколол ее использованными шприцами? Теперь она заболеет чем-нибудь страшным. Неизлечимым, смертельным. Тем, что убьет ее гораздо быстрее диабета. И кому она докажет?

Фаина в судорогах рыскала фонариком по своей коже, потому что света лампы ей было недостаточно. Руки мелко тряслись. Она проклинала себя за решение отправиться в комнату Яна, за отчаянную глупость, которой нет прощения. Было очевидно, что сосед навредил ей умышленно, и даром эта история не пройдет. Не сегодня так завтра появятся первые симптомы, и тогда все. О диабете больше думать не придется.

Фаине показалось, она увидела след от иглы у себя на щиколотке. Комары оставляют такие же едва заметные точки. Девушка уронила свое тело на пол и разрыдалась. Никто не поверит ей, никто не поможет. Нужно взять себя в руки. Подавляя всхлипывания, она еще раз осмотрела щиколотку. Но то ли из-за пелены слез, то ли потому что в действительности нога были чиста, на щиколотке в этот раз ничего не оказалось.

Нужно было увеличительное стекло, но где его взять?.. Для начала стоит успокоиться. Пусть ее рыдания слышал, наверное, весь этаж, но, если она хочет выйти из комнаты, на ее лице не должно быть и следа слёз. Все это должно остаться глубоко внутри. Не хватало встретить кого-нибудь в таком состоянии.

В коридоре было пусто. Фаина умылась ледяной водой, оттянула волосы на висках, разглядывая свое отражение, похлопала себя по щекам, пока они не заалели. Так. Уже лучше. Спросим еще раз. Могло ли мне все это показаться от страха темноты? Нет, не могло. Я точно ощутила уколы. Сразу в пяти (или шести?) местах. Но как такое может быть? Он ведь не Шива какой-нибудь. Значит, рассуждая рационально, я преувеличиваю. Возможно, он и уколол меня. Подобрался бесшумно и уколол. Чем? И куда конкретно? И зачем ему это нужно? Припугнуть? Что ж, это ему удалось.

Фаина услышала какое-то движение со стороны балкона и поспешила скрыться. Не хотелось ни с кем встречаться глаза в глаза. Она пошла к лестнице, чтобы спуститься к Денису и попросить у него что-нибудь вроде лупы. Наверняка у него есть, он ведь художник.

Но едва Денис открыл дверь, по отсутствующему взгляду Фаина сразу поняла, что парень недавно принял дозу. Она не любила видеть его в таком состоянии. Это пугало. Не было перед нею Дениса, которого она знала. Был молодой человек, похожий на индейца, который минут пять назад употребил пейот. Кажется, он даже не узнал ее. Что уж говорить о том, чтобы он насторожился, заметив водяные пятна на груди девушки, мокрые волосы, покрасневшие глаза…

– Денис?

– М-м-м-м…

– Ты в норме?

– М-м-м-м-м… да. Кажется…

– Ты можешь сделать то, что я попрошу?

– А кто ты?

– Фаина.

– Фаина.

– Пожалуйста, закрой дверь и вернись туда, где ты был. Никуда не выходи. Это очень важно. Хорошо?

– Хорошо? – переспросил Денис, будто передразнивал ее. Затем очень медленно закрыл дверь, продолжая смотреть куда-то сквозь девушку.

Фаина почти забыла о собственном происшествии. Сейчас оно казалось ей страшным сном, который постепенно рассеивается, несмотря на пугающую реалистичность.

Возвращаясь на свой этаж, она решила завалиться к Гене (чуть не столкнувшись с Алеком) и попросить осмотреть ее щиколотку. Своему зрению, которое видит предметы и лица там, где их нет и не может быть, Фаина уже не доверяла. А Гена был единственным, к кому можно обратиться с самой нелепой просьбой и не опасаться косого взгляда.

Приятеля дома не оказалось, хотя сегодня не его смена, это Фаина знала точно. Кажется, тут все сговорились.  Саша сообщил ей, что Гену попросили выйти не по графику, и собирался уж вернуться на свое место, как Фаина толкнула его внутрь, стремительно вошла следом и захлопнула дверь.

– Ты чего? – опешил паренек.

– Мне нужна помощь.

– Э… Какая?

– Смотри.

Сбросив с ноги тапок, Фаина подтянула стул и водрузила на него свою длинную узкую ступню.

– Ты что, плакала?

– Пожалуйста, посмотри внимательно, нет ли у меня на щиколотке или вообще на ноге следа от… чего-то вроде… иглы.

– Что-что?

– Это очень важно, – с нажимом проговорила Фаина. – Пожалуйста, сосредоточься. Я не уйду, пока ты не проверишь. У тебя есть очки, лупа или что-то такое?

Саша, наконец, понял, что от него требуется, и молча полез в выдвижной ящик. На удивление у него оказалось увеличительное стекло.

– Гена рассказывал, что ты странная, – признался он, включая на смартфоне мощный фонарик, – но я не думал, что настолько.

– Поживи тут с мое, ничему удивляться не будешь.

– Ой, ну началось. Еще дедовщины не хватало. Давай сюда свою ногу.

– К чему этот недовольный тон? Я прошу о чем-то очень сложном? Невыполнимом? – голос Фаины задрожал от пережитого напряжения. – Или я сама тебе неприятна?

Саша поднял на нее растерянный взгляд и вздохнул.

– Перестань ты вот это.

Чтобы осматривать щиколотку, юноша опустился на колени. Фаина сжала губы и стала смотреть в потолок.

– Ничего нет, – выдал он в итоге.

– Точно?

– Да.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Чистая кожа. Никаких следов.

– Извини за травму. Мне следовало сначала побрить их, прежде чем просить кого-либо об осмотре.

– Не будь такой сексисткой. Лучше расскажи, что за спесь на тебя нашла.

– А что?

– Ну… не каждый день меня о подобном просят. Интересно все-таки.

– Расскажу как-нибудь потом. Ладно, раз ты уверен… Не хочешь взглянуть заново?

– Могу, но ничего не изменится. Я уверен.

– Откуда у тебя вообще увеличительное стекло? – спросила Фаина, обуваясь.

– Привез с собой из дома. Хобби у меня было – модели клеить. Там без лупы не обойтись – мелкие детали. Но сейчас не до того. Вот и лежит без дела. На днях думал, выброшу этот хлам, и не стал почему-то.

– Значит, мне повезло, что я пошла сюда. Ну, бывай, салага.

– Стой-стой, Фаин, ты это… Если еще надо будет где-то на теле что-то проверить, зови обязательно меня. У Гены, знаешь, зрение не очень, да и вообще…

Фаина усмехнулась в дверном проеме и зашагала к себе, почти полностью успокоившись. Алека в тот вечер она больше не встретила. Наверное, и правда что-то было там неладное с оплатой, а девушка ткнула пальцем в небо и угадала.

Глава 7, в которой Фаине читают нотации

«Уже давно была оставлена мысль, что сфера деятельности дьявола ограничивается исключительно некрещеными и язычниками. По своей неизреченной справедливости бог соизволяет дьяволу терзать и искушать и верующего: этим последнему предоставляется возможность добровольным, свободным выбором достичь блаженства, опозорить искусителя, укрепить в себе веру и приободрить чужую душу и совесть. Вот почему никто не может оправдываться ссылкой на дьявольское обольщение: ведь демоны вообще не в силах принуждать к греху, они лишь побуждают к нему».

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

По окончании института Фаина почти ни с кем не поддерживала связь. Многих она частично успела позабыть. Имена и лица выветривались из ее памяти с завидной скоростью. Хотелось бы так же быстро забывать свои оплошности и всякие неприятности.

Очень странно: Фаина отлично помнила фрагменты детства, даже не слишком яркие, а вот однокурсников, с которыми училась несколько лет назад, вспоминала с трудом. Будто вместе с ней сидели в аудиториях, засыпали на лекциях, умирали от голода и сдавали зачеты не такие же люди, как она, а блеклые тени людей.

Память Фаины выдавала порой удивительные петли. Однажды во время прогулки с мамой девушка сказала: «Я помню, здесь был аттракцион, такие странные круглые качели. Интересно, почему его снесли». Мама расширила глаза и заявила, что Фаина не может этого помнить. Аттракцион существовал, когда дочь была младенцем. Фотографий того периода в их семейном альбоме не сохранилось. В то же время в школьные годы Фаина могла забыть, чем кормили в столовой, спустя пару минут после выхода оттуда. Будучи ребенком, а потом и подростком, она забыла почти все, что ей говорили или просили сделать в отсутствие родителей. А их раздражала ее «дырявая память» и порой полная невосприимчивость к внешней информации.

Провалы были частым явлением. С годами девушка убедилась, что не стоит искать в них какую бы то ни было системность. Они просто происходят. Как хотят и когда хотят.

Но был один человек, не позволивший Фаине забыть о себе, когда университетская жизнь кончилась. Мила. Девушка из параллельной группы, с которой Фаина даже не общалась во время обучения. Так часто бывает. Чтобы лучше узнать человека, достаточно отдалиться от него. Перейти в иной контекст отношений. Обучение кончилось, испарился привычный коллектив, набор проблем и тем для разговора, и это позволило девушкам остановить свой взор и присмотреться друг к другу получше. За пределами «альма матер» оказалось, что Фаина и Мила – вроде как родственные души, несмотря на разительную несхожесть. Обеих это удивило, но быстро вошло в привычку. Они пришли к выводу, что студентками еще не были готовы дружить – не доросли умом на тот момент.

Тем вечером бывшие однокурсницы устроили себе традиционный променад по набережной. Было немноголюдно из-за безжалостного ветра первых весенних дней – совсем не теплых, как хотелось бы. Близость воды тоже не играла на руку.

Фаине нравилось гулять с Милой по многим причинам. Во-первых, это случалось редко. Во-вторых, Мила не требовала от нее много разговаривать и даже поддерживать диалог. Она слишком хорошо знала Фаину и довольствовалась кивками, односложными ответами, иногда и многозначительной тишиной.

Немногословность подруги ее не раздражала. Мила ясно представляла себе, как много мыслительных процессов происходят одновременно внутри этой странной девушки, как они сложны и как ей тяжело выразить их вербально. Молчание вовсе не означало, что Фаине нечего сказать, что она ничего не думает на этот счет, что ей с Милой неинтересно. Часто хватало одного жеста или выражения лица со стороны молчуньи, чтобы уловить суть ее мнения.

Мила была в числе тех немногих, кто знал все подробности о состоянии здоровья Фаины. Как и прочих, ее до тошноты возмущало наплевательское отношение к себе, с каким подруга привыкла жить и какое теперь привело ее к недобрым последствиям. Весь вечер Мила посвятила тому, чтобы вливать в уши бывшей однокурсницы ценные наставления, советы и даже угрозы. Ее очень беспокоила судьба Фаины. Жаль, что саму Фаину это никогда особо не беспокоило.

– Ты пойми, дорогая Фэй, так нельзя. Ты молода, симпатична, уникальна. Я знаю, ты уникальна. Именно потому, что не стремишься быть «не как все». Именно потому, что тебе на это плевать хотелось. Ты вообще выпадаешь из известной мне системы взаимоотношений между людьми – выпадаешь, ничего для этого не делая. И не спорь со мной. Это противозаконно на твоем месте – так хреново к себе относиться. Представь, сколько событий и впечатлений ждет тебя впереди! Целая жизнь! Долгая и радостная! А ты от нее отказываешься. Я не понимаю, почему. И не смотри так на меня.

– Долго и радостно люди с диабетом не живут, – мрачно отозвалась собеседница.

– Да плевать! Почему какая-то болезнь должна тебе указывать, как жить? – всегда эмоциональная Мила сейчас особенно разозлилась. – Почему ты обязана ставить на себе крест? Поверь мне, если ты сделаешь все, что в твоих силах, болезнь отступит. Я могу тебе это гарантировать. Перестань пить. Перестань объедаться сладким. И не надо этих ухмылок, Фэй! Ты ничего не делаешь для того, чтобы жить счастливой и здоровой жизнью.

– Гены все сделали за меня.

– Да что ты говоришь?! Ты у нас все знаешь, ты все решила, и иначе события никогда не складываются. Только так, как тебе в голове придумалось. Ты меня раздражаешь, – Мила почти фыркнула.

– Я знаю, – Фаина звучала самодовольно.

– Ты не должна давать болезни почувствовать себя хозяйкой твоего тела. Ты понимаешь меня? Ты обязана бороться и воевать. Ты это можешь, просто надо начать. Ты очень, очень сильна. Нельзя сдаваться в самом начале пути, Фэй! Разве это так сложно понять?

– Уже давно не начало пути.

– Ты ошибаешься. Тебе с этим всю жизнь жить, так что сейчас – как раз самое начало пути. Сражайся, мать твою! Нельзя отдавать болезни свое юное тело. Нельзя. За это надо сразу расстрелять. Да, я понимаю, что это не лечится. Но ведь живут другие люди с этим. И счастливо живут! Принимают меры, и болезнь отступает. Не навсегда и не насовсем. Но ее можно усмирить. Держать в узде. Не усугублять, как ты! Можно вести полноценный образ жизни, ощущая лишь небольшие неудобства. А ты позволяешь диабету уничтожать себя! Да как ты можешь? Ведь все это очень серьезно, как же тебе это вбить в твою чугунную голову?

Фаина не ответила, лишь поежилась на ветру. Она внимательно слушала поток нравоучений, но прекрасно понимала – это еще не все. Запал Милы не исчерпан.

– Ты должна лечиться. Фэй? Пожалуйста. Не откладывай это в долгий ящик. И лечись нормально. Комплексно. Не так, чтобы принимать таблетку лишь тогда, когда совсем станет плохо. А остальное время делать, что хочется. Надо за себя взяться. Надо найти силы. Ты же понимаешь не хуже меня: добром такое отношение к своему здоровью не кончится. Ты не сумеешь вечно делать вид, будто ничего страшного не происходит. Оно происходит, Фэй. И ты должна на это посмотреть широко раскрытыми глазами. Твой организм молод и силен, да, сейчас он еще может справляться со всем этим. Но он устанет. Рано или поздно. И тогда…

Мила глубоко вздохнула, покачала головой и смолкла.

«Выговорилась, наконец», – подумала Фаина.

Некоторое время они молчали, медленно бредя по набережной. Внизу шумели холодные волны, врезаясь в сырые каменные плиты, поросшие темно-зеленым мхом. В воде отражались цветные огни. Город переходил в режим ночной жизни.

Несколько парней совершили тщетную попытку познакомиться с Милой. Но, получив отказ, покрутились в хвосте, посвистели вслед и соскочили. Всегда находился кто-нибудь, желающий познакомиться с Милой. Ее внешность вполне оправдывала имя. Но начать стоит даже не с этого.

В мировоззрении Фаины Мила укладывалась в формат «неплохой человек». Может, потому что она хорошо ее знала. Но многих раздражал такой типаж и модель поведения, которых придерживалась эта девушка с замашками вечно страдающей и никем не понятой сложной личности.

Шаблон, который Мила на себя неумело пришила, был прозрачен и прост, как целлофановый пакет, но издавал слишком много шума для подобной безделицы. Мила была четко прорисованным эскизом неуверенного в себе творца. Она всегда стремилась прослыть загадочной и скрытной, а выходило, что все те черты, которыми она больше всего кичится, выпирали наружу даже при беглом взгляде.

Мила виделась Фаине вывернутой наизнанку – настолько ей всегда хотелось казаться кем-то, а не быть. Поставить жирную линию там, где стоило едва коснуться бумаги. И это было так непохоже на Фаину, буквально противоположно ей. Ведь сама она была из тех, кто и вовсе отложит карандаш в сторону, оставив лист пустым.

Бывшая однокурсница много курила, любила послушать грустную музыку по ночам, сидя на подоконнике, из алкоголя пила исключительно красное вино или портвейн, писала печальные стихи, вымученные собственными неудачными отношениями, мечтала о сильной драматичной любви со слезами, скандалами и, наконец, красивой свадьбой. Как в книгах Джейн Остен.

Из литературы Мила любила Достоевского, Коэльо и Камю, полагая, что обладает изумительным чувством вкуса, эрудицией и начитанностью. Но саму ее легко было представить персонажем никчемного женского романчика, которые продаются на вокзалах.

Скорее всего, Мила воспринимала себя героиней куда более сложной, отвергнутой внешним миром. И, несмотря на это, она все же была неплохим человеком. Ни разу еще она не сделала Фаине ничего дурного. А вкусы – это вкусы. Чтобы изменить их или хотя бы понять, придется отправиться в далекое прошлое.

Ей страшно не везло в отношениях. Недавно Мила вновь рассталась с очередным героинщиком. Парень неоднократно поднимал на нее руку, но в этот раз переборщил. Доверчивая девушка не училась на своих ошибках, зато щедро раздавала советы всем, кто нуждался и не нуждался в моральной поддержке. Если бы она хоть раз последовала своим же наставлениям, ее жизнь изменилась бы до неузнаваемости.

Главной ее проблемой была неспособность оценивать себя и свое поведение со стороны. Только слепой не засматривался на Милу, а она с удовольствием таяла от мужского внимания, умея ловко им манипулировать. Миловидная, с пухлыми щечками и ямочками, большими светлыми глазами, полными губами, Мила вдобавок красила волосы в яркие цвета от синего до розового, чем и делала контрольный выстрел в сердца тех, кому нравятся дерзкие и яркие птички.

Годами наблюдая за жизнью подруги, Фаина поняла, что той даже нравится экспериментировать с отношениями. Да, все они неудачны и непродолжительны, зато парни осыпают ее подарками, питается она бесплатно и в неплохих местах, всегда имеет карманные деньги, часто ходит в кино, развлекается, в общем, берет от жизни все.

Без этого опыта частой смены парней, считает она, ей ни за что не найти своего единственного. А он ведь существует и ждет, пока Мила пройдет свою дорогу и будет готова ко встрече с ним, чтобы навсегда изменить свою жизнь. Фаина назвала бы это проще: никак не может нагуляться, но при этом хочет встретить свою любовь и выйти замуж.

Эти желания были ей непонятны. Слишком примитивно. Так глупо. И так по-человечески. Повторяющаяся с каждым поколением история, которой много столетий. И почему эта история все еще никому не наскучила? Почему каждый человек, даже наделенный интеллектом, теряет голову, едва услышит слабенький зов инстинкта? Ведь все это случалось с миллионом твоих предшественников и случится с миллиардом твоих последователей. Одно и то же. Кольцо замыкается.

– Давай выпьем пива, – предложила Фаина, прервав затянувшееся молчание.

– Ты же знаешь, я не люблю этот гадкий мужланский напиток, – вздохнула Мила. – Но мне сейчас грустно, так что давай. Это только ради тебя, поняла?

Фаина усмехнулась. Вскоре они нашли свободную скамью недалеко от фонаря и расположились под кроной дерева. Девушка подумала о том, что пройдет каких-то два месяца, и густая сочная листва на этом дереве будет шуметь, перебивая волны. Но пока что на ветвях лишь крохотные почки. Все большое начинается с малого, и это казалось Фаине одной из самых прекрасных вещей на свете.

– Ну что, давай за этот чудесный вечер, когда мы, наконец, увиделись? – предложила Мила, едва подруга откупорила бутылочки открывашкой, которая всегда висела на ее ключах.

– Надо видеться чаще.

Они звякнули донышками и сделали по глотку.

– Приходи ко мне в общагу на неделе, – подумав, предложила Фаина. – У меня будет свободное время, кажется, в четверг.

– Да вообще без проблем. Приду и буду следить за тем, чтобы ты не ела сладкого. Принесу тебе здоровой пищи, посмотришь хотя бы, как она выглядит.

– Ну, довольно драматизировать.

– А вообще, я даже знаю, почему тебе не хочется лечиться, ухаживать за собой и полноценно жить. Это, знаешь, как готовить самому себе, когда живешь один. Думаешь: а, да что мне надо, бутербродом обойдусь. Зато когда приезжают гости, становишься кулинаром и получаешь от этого удовольствие. Понимаешь, о чем я? Мы себя не любим. Почему-то. И не умеем жить для себя. Только для кого-то другого.

Фаина, наконец, поняла, к чему подруга клонит.

– Не начинай. Старая песня, я от нее устала.

– Думаешь, я не устала смотреть, как ты тратишь лучшие годы своей жизни на одиночество, дрянную еду и работу до обморока?

Фаина включила режим «слушать вполуха», точнее, он уже включался автоматически, стоило Миле поднять эту тему. Изредка прикладываясь к горлышку, Фаина рассматривала людей, скопившихся неподалеку, у ресторана японской кухни.

– … тебе нужны новые отношения, хочешь ты этого или нет. Потому что даже если мозгами ты этого не хочешь, тело твое остается телом молодого животного, а против природы ты не попрешь, будь у тебя хоть три мозга.

– Ты знаешь, кто такой Луи Пастер?

– Ну, разумеется. А к чему это ты тему переводишь так лихо?

– При жизни у него было кровоизлияние в мозг. Он едва выжил. После этого он совершил свои самые лучшие открытия. Когда Пастер умер, оказалось, что большая часть мозга у него разрушена.

Мила недовольно помолчала.

– Ты это к тому, что размер или количество мозга не влияет на интеллект? Не цепляйся к словам. И вообще. Дай мне закончить, язва.

– Ради бога, – Фаина недовольно отвернулась.

– Я все это к тому, что жизнь в своей биологической сути проста: найти себе пару и спариваться, пока гормоны того требуют. Мы еще не научились это игнорировать. Неужели тебе самой не хочется иногда, ну… чтобы сильный волосатый мужик нагло прижал тебя к стене и выключил свет?

– Нет, – машинально ответила Фаина, приглядываясь к кому-то в толпе.

– Ой, все это враки. Ты не фригидна, я это знаю.

– Да-а? – Фаина рассмеялась. – Откуда же?

– Тебе необходимы новые отношения, новые впечатления, Фэй. Ну послушай же ты меня хоть когда-нибудь. Не отрицай, что телу, как и уму, нужно развитие, а не застой. Появится парень – душу себе подлечишь, поднимешь самооценку, какую-никакую малую цель в жизни обретешь. То, ради чего глаза по утрам открывать хочется.

– У меня есть, ради чего открывать глаза. И закрывать тоже.

Фаина все рассматривала человека в толпе, начиная его узнавать.

– Мужское внимание вообще благотворно действует на организм женщины. Я уж не говорю про любовь. Флирт, симпатия – так же важны в повседневной жизни, как тишина и сон. Будут отношения – спать будешь крепче, да даже ногти и волосы станут лучше расти, по себе говорю.

– Ты так рассуждаешь обо всем этом, будто… – Фаина устало выдохнула и повернулась к подруге, – будто всем так же просто, как тебе, обзавестись парнем – только пальцами щелкни, наберутся кандидаты, выбирай.

– Ой, ну началась моя любимая тема. Себя не любим – за собой не следим – выглядим плохо – себя не любим. Все! Сансара!

– А за что мне себя любить? Ты софизмом занимаешься. Не погрязай в иллюзии о том, что было раньше, курица или яйцо. Это опасно для мышления.

– Но я же…

– Тихо. Помолчи, – Фаина предупреждающе подняла ладонь.

– Что? Что такое? Ты кого-то там увидела? Знаешь его?

– Это Кирилл. Он в общаге напротив меня живет.

– Который?

– Вон тот, слева от большой цветочной штуки, в голубой рубашке.

– Красивая у него девушка. Вот видишь! У Кирилла есть отношения, посмотри, как он светится! Человеку нужен человек!

– Именно из-за этого ореола счастья я его сначала и не узнала, – протянула Фаина, нахмурившись. – Он несколько месяцев был в депрессии. Влюбился. Не взаимно. Столько страдал… жить не хотел. А теперь я его не узнаю. Кажется, это она и есть. Та самая. Миниатюрная блондинка с длинными волосами и маленькой ножкой.

– А что удивительного? Ну, добился парень своего. Молодец.

– Ты не понимаешь. Он опустил руки уже давно. Он долго пытался. Она любила без памяти какого-то придурка без денег и без имени, а Кириллу раз за разом говорила категоричное «нет».

– А теперь они вместе. И посмотри на них. Они счастливы, Фэй.

– Да-а уж.

– Ну что еще? В этом-то что плохого?

– Я не говорю, что это плохо. Но это очень-очень странно. Слабо верится, что она так резко изменила свое мнение. Да и с чего бы?

– Такое тоже случается.

– Нет, Мила, не случается, – Фаина выбросила бутылку в урну, та загремела. – Это только в женских романах да в голове у таких, как ты, такое случается. То, что я вижу сейчас, – так же далеко от реальной жизни, как я от здорового питания. Просто этого не может быть, вот и все. Не знаю, как тебе еще объяснить.

– Но как ты можешь отрицать то, что видишь собственными глазами? Кажется, она тоже счастлива. Улыбается, смеется, обнимает его. Смотри. Может, у них все как-то сложилось быстро и удачно. Она его разглядела, оценила его упорство… Может, ее жестоко бросил бывший. А Кирилл оказался рядом. Да все может быть. Результат-то все равно один. И он перед нами.

– Реальность – не последняя инстанция истины. Мы видим не полную картину. Я более чем уверена. Эта стерва посылала его, унижала, выбрасывала с балкона его подарки, скорее отдалась бы бомжу, чем Кириллу. Понимаешь? Хотя он неплохой парень. Вполне себе. Не урод и не тупица. А теперь они гуляют вместе. Будто произошло какое-то… чудо. Приворожил он ее, что ли?

– Ты можешь быть хоть тысячу раз циником, но поверить в чудо тебе придется, – усмехнулась Мила.

Фаина сердито промолчала. Она вновь посмотрела в сторону ресторана. Кирилл выглядел влюбленным по уши, как в старые добрые времена. Ни следа депрессии, запоя. Он никого не видел вокруг, кроме этой маленькой светловолосой девушки. Он был ослеплен. И, что самое странное, блондинка улыбалась и смеялась ничуть не фальшиво, не натянуто, а искренне и тепло.

Такого не бывает. Фаина не знала, как, но все это казалось ей связанным с Яном. Она еще не знала, как приклеить его к этой ситуации. Но совершенно точно без его проделок тут не обошлось.

– Ты, Фэй, бываешь невыносима в своем категорическом нежелании раскрывать рта. Ты самый неразговорчивый человек, которого я знаю, а мысли твои – темный лес, где самому черту станет страшно.

– Приму как комплимент.

Пока Фаина провожала подругу домой, они договорились, что Мила придет в гости, они поиграют в покер и посмотрят какой-нибудь фильм. Мила жила аккурат напротив остановки, с которой легко было уехать к общежитиям – автобус приходил всегда полупустой, но ехать приходилось долго.

Девушки тепло распрощались. Мила, как всегда, погрозила пальцем и попросила хорошенько подумать обо всем, что она сегодня сказала. Фаина, как всегда, кивнула в ответ. По пути домой она размышляла над тем, почему могут дружить так тесно и почти бесконфликтно два совершенно разных человека. Несмотря на все, что было в Миле, с ней не было напряга, неловкости, закрытых для разговора тем. С ней было комфортно, как в одиночестве.

Фаина вошла на первый этаж общежития за десять минут до того, как его закроют. Комендант пустила ее с выражением лица, которое едва начинало приобретать черты ежедневного, выверенного недовольства. Сейчас, после полуночи, начнется «великое студенческое возвращение». Придется выслушивать одни и те же отговорки, что ей приходится слушать на протяжении вот уже пятнадцати лет. И ничего новенького. Будто фантазия у молодежи замерла на одном месте. Или они считают ее слишком глупой и старой, чтобы изощряться в оправданиях.

– Фаина, поди сюда.

Комендант занервничала так внезапно, будто только что вспомнила нечто очень важное.

– Что случилось, Таисия Пална?

– Сядь, подмени меня на десять минут.

– А Вы куда?

– Да там на седьмом этаже хлопчики в гостях задерживаются. Надо идти разбираться, выгонять.

– А Вы не боитесь сами?

– Чего мне бояться, я тут больше проработала, чем они на двух ногах ходят, – комендант показала девушке плотно свернутую газету, сжатую в руке на манер скалки. – И не таких выпроваживали. Ты садись, садись. А я пойду.

– Ладно…

Это был не первый раз, когда Фаина выручала коменду. Почему бы и нет, если она не спешит? Такая помощь всегда оборачивается своими плюсами в будущем. Несложная работенка, которая сулит блага, не может быть в тягость.

Фаина по-свойски расположилась на допотопном стуле, который противно шатался и давно бы развалился, если бы его десяток раз не перевязывали тряпками в разных местах. Ей было известно, как работает пропускной турникет – несложно нажать на кнопку, чтобы перекладина разблокировалась и позволила человеку пройти. Девушка взяла ручку и принялась от скуки разгадывать кроссворды, оставленные тут Таисией Павловной.

Вскоре пожаловала первая запоздавшая компания. Фаина знала среди них одного человека, поэтому молча пропустила студентов. Еще две девушки, ежась от холода, появились на первом этаже и прошли по своим пропускам, одарив Фаину подозрительным взглядом и нахмуренными бровками.

Затем Арина вернулась с очередного свидания и, заметив на посту соседку, даже не стала лезть за пропуском. Они немного поболтали.

– А Тая где?

– Ушла на седьмой этаж, там сегодня кто-то застрял.

– Давно ушла?

– Уже минут пятнадцать как.

– Ну-ну. Удачи тебе тут.

– Займи мне очередь в душ.

– Может, тебе еще и пожрать приготовить? – обернулась Арина уже у лифта.

– Ну, если тебе хочется, я не против.

Девушка махнула рукой на манер «ладно уж» и скрылась за створками лифта.

Несколько минут длилось затишье, но с улицы доносились голоса и шум мотоциклов. Фаина положила подбородок на сложенные на столе руки. Коменды не было уже гораздо дольше, чем она просила ее подождать. Очевидно, там возникли трудности, и свернутая в трубку газета их не разрешила. Может, стоит подняться и помочь? Но нельзя же оставить местный КПП без присмотра.

Фаина уже начала задремывать на своем месте, как распахнулась входная дверь, впуская внутрь Яна и сопровождающий его уличный шум. Парень ничуть не удивился присутствию соседки на месте коменданта. Он был в приподнятом настроении и сразу же подошел к зеркалу, поправить одежду и волосы. Шум мотоциклов снаружи почти сразу сошел на нет.

Девушка наблюдала за ним с сонным любопытством, не поднимая головы. Надо отметить, такому типу фигуры и цвету глаз идут джинсовые куртки и жилетки грубого покроя, без пуговиц, молний и прочей шелухи, которой вечно обшивают джинсовые вещи. Эта ткань хороша сама по себе, без излишеств. Простота как раз и делает ее элегантной. Яну хватало чувства стиля, чтобы это понять.

Фаина не сразу заметила, как юноша подошел к турникету и стал хлопать себя по карманам. Если он забыл пропуск, это ее шанс отыграться. Она его не впустит. Уже за полночь, имеет полное право не пустить. Не стоит, конечно, растрачивать месть на такие мелочи. Но очень хотелось. Когда еще будет возможность?

Фаина смотрела на Яна, чуть улыбаясь и подперев кулаком подбородок. Взгляд ее говорил: ну и что же ты будешь делать дальше? Неужели раскроешь рот, чтобы заговорить с простой смертной?

Ян взглянул на нее исподлобья, будто только что заметил.

– Ты собираешься меня пропустить?

Фаина отрицательно покачала головой и сжала губы. Она даже руки убрала подальше от кнопки, чтобы случайно на нее не нажать. Ян прищурился и отвернулся. А затем произошло нечто, от чего девушка привстала на своем месте.

Парень положил пустую ладонь на красный диод турникета. Считывающее устройство подало сигнал, и турникет истошно завопил. Затем внезапно смолк, щелкнул и загорелся зеленой лампочкой. Ян спокойно прошел, откинув перекладину. Фаина отчетливо видела его профиль. Он улыбался.

Девушка ощутила странную теплоту на лице. Будто ее касались влажной губкой. Она провела пальцами под носом, чтобы прогнать навязчивое ощущение. Тепло перешло к губам, стало каким-то… жидким?

Фаина осмотрела собственные пальцы. Фаланги были темно-красными. Девушка поморщилась, не сразу сообразив, откуда взялась кровь. Затем, сложив два и два, она бросила взгляд в сторону лифта, и как раз вовремя. Дверцы съезжались, стискивая мужскую фигуру в нитку. Ян подмигнул ей в самый последний момент. Фаина без сил опустилась на стул.

Глава 8, в которой Фаину укачивает

«Его наружность трудно описать. Что-то в ней есть странное… что-то неприятное… попросту отвратительное. Ни один человек еще не вызывал у меня подобной гадливости, хотя я сам не понимаю, чем она объясняется. Наверное, в нем есть какое-то уродство, такое впечатление создается с первого же взгляда, хотя я не могу определить отчего. У него необычная внешность, но необычность эта какая-то неуловимая. Нет, сэр, у меня ничего не получается: я не могу описать, как он выглядит. И не потому, что забыл: он так и стоит у меня перед глазами».

Роберт Льюис Стивенсон – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

Узор на спинке автобусного кресла вращался и разрастался нелепой серо-зеленой мандалой с микро-вкраплениями высохшей грязи и пыли. Рисунок шевелился в нескольких сантиметрах от глаз, будто тысячи клопов или мелких серых личинок копошились в нем, создавая оптическую иллюзию. Вспоминалась теория Дениса о фракталах.

Несмотря на отвращение, Фаина так увлеклась разглядыванием причудливого орнамента, фрагменты которого, как ей виделось, сливались то в черты лица, то в силуэты животных, что после десяти минут подобного гипноза на фоне жужжания переговаривающихся пассажиров ее замутило. И в этом не было ничего удивительного. Вестибулярный аппарат Фаины в течение жизни оставлял желать лучшего. Она свыклась, что в самый неподходящий момент от него можно ожидать очередной выходки, но никогда не была к ним готова.

Будучи семилетним ребенком, Фаина целую неделю училась ездить на велосипеде, в то время как ее сверстники и даже дети помладше справлялись с задачей с раздражающей непринужденностью. Выстоять на одной ноге она не могла и десяти секунд, зато споткнуться и упасть умела даже без причины. Всегда спокойнее, если под рукой мебель и стены. Особенно сейчас, когда начались приступы.

Девушку укачивало в любом транспорте, кроме, пожалуй, электричек. Усугубить и без того неприятный процесс можно было чтением или продолжительным рассматриванием экрана телефона: тошнота подступала еще более настойчиво. Фаина завидовала остальным пассажирам, которые приятно проводили время в плену гаджетов, пока ей приходилось всю дорогу пялиться, словно зомби, на обивку кресел или мелкие трещины в стекле, да и то без гарантии избежать неприятных ощущений.

И вот, едва во рту накопилось чрезмерно тягучей слюны с привкусом ржавого железа, пришлось прервать свое головокружительное занятие. Пытаясь найти в плотной человеческой массе более приятный объект для созерцания, Фаина напоролась на пару буравящих глаз и мелко вздрогнула. Она не сразу их узнала, эти тяжелые свинцовые угли, что умеют нагнать мурашек своей бесстрастностью. Тошноту как рукой сняло, зато на лбу и шее выступила испарина, руки покрылись гусиной кожей.

Фаина отвернулась, услышав, как хрустнул шейный позвонок. Она намеревалась весь оставшийся путь не поворачивать головы в ту сторону, а глядеть на дорогу, даже если будет одолевать нестерпимая тошнота. Лишь бы не встречаться взглядом с тем, кто лицемерно притаился в толпе обычных горожан и наблюдал за нею исподтишка.

«Волк в овечьей шкуре. Страшно представить, как долго он наблюдал за моей прострацией, пока я ловила фрактальные приходы».

Поток мыслей раскрошил привычную колею и выплеснулся в иное русло, меняя его форму. Нельзя было не думать о Яне, кожей ощущая, что он находится рядом, едет с тобой в одном автобусе среди десятков ни о чем не подозревающих людей, которые просто спешат домой и ни на кого не обращают внимания. Вот он, сидит в паре метров от тебя. Молчит. И неотрывно смотрит, презрев правила вежливости и приличия.

С ним что-то не в порядке. Это не вызывает никаких сомнений. Там, где появляется он, происходят необъяснимые вещи. И никому, кроме Фаины, нет до этого дела. Может, она и параноик, но не настолько слепа, чтобы упускать из виду череду подозрительных совпадений, начавшихся аккурат с заселением Яна. И не имеет смысла кому-либо доказывать свои наблюдения. Реальность редко бывала на ее стороне.

Забавно, как этот человек, вызывающий у Фаины ассоциации с трупным гниением, умеет становиться другим, если речь идет о девушках или личной выгоде. Сейчас находиться под его взглядом невыносимо. Однако каждую неделю с момента заселения в постели Яна пребывает новенькая. Как они выносят эти глаза, это впечатление, будто тебе грозят серьезные неприятности, если ты продолжишь играть с ним в гляделки? Как они выносят всего Яна в принципе? Его властность, его… наглость, лицемерие и холодность к чувствам других.

Через 405-ую прошло уже много девиц даже для героя-любовника. Бурные романы, как правило, длились несколько дней. Ян напоминал машину, запрограммированную определенным образом: новая неделя – новая жертва. И полное безразличие к предыдущей.

Даже странно, что этот робот развлекается с противоположным полом как отпетый казанова. О нет, сначала он ведет себя очень галантно, всячески внушает симпатию и доверие, пользуется простейшими приемами психологии. Фаина не раз становилась свидетелем его уловок. В общежитии мало что можно скрыть от соседей. К сожалению. Фаине очень хотелось бы не знать подробностей личной жизни Яна. Это знание причиняло ей дискомфорт.

Вкупе с внешностью и репутацией темной лошадки несложные мужские хитрости, старые как мир, сносили барышням голову. Не составляло труда убедить их, будто именно они – те самые, единственные, которые исправят сластолюбца и вернут его на истинный путь моногамии.

По глазам бедных девушек Фаина не раз читала безоговорочную уверенность в своей исключительности, которую Ян им с легкостью внушал. И это вполне естественно – поверить в то, что ты – не такая, как все, если самый желанный мужчина общежития говорит тебе об этом, сжимая предплечье и гипнотизируя взглядом. Они все как одна самозабвенно обожали его. Боготворили. Считали его идеальным, а себя – недостойными, на которых снизошла манна небесная.

У женской половины жильцов Ян стал главной слабостью – и как объект похоти, и как главный вызов природному женскому любопытству. Наверное, в их глазах он и был идеален, потому что позволял им видеть только то, что хотел. Если бы не одно «но». Он быстро пресыщался ими. И скоро, после трех-четырех проведенных вместе ночей, вышвыривал девушек без лишних церемоний. Вышвыривал в тот же самый момент, как впервые ощущал докучливость и приземленность избранницы.

Он оставался металлически холоден к слезам и мольбам ничего не понимающих девиц, что среди ночи оказывались в коридоре в полуголом виде. Им удавалось самое легкое – затащить его в постель. Но ни одна из них так и не сумела узнать о нем что-нибудь важное. Что-то, чего она не знала до отношений с ним, но так хотела бы выведать. Ян ни перед кем не раскрывался. Никто не знал, что он такое на самом деле. Стоило Фаине об этом подумать, и в теле появлялась странная дрожь.

Из-за подобного поведения Ян прослыл человеком скрытным, непредсказуемым и вспыльчивым, ибо очевидно, что лишь в гневе можно вытворять все то, что он себе позволял. И только Фаина знала, в чем истинная причина.

Скука.

Ян смертельно устал. Устал жить, устал испытывать все те же ощущения, что и вчера, и год назад, и пять лет назад. У него было все, что может желать молодой мужчина. Но он жаждал чего-то большего. Того, что не могло ему дать привычное существование. Многие здесь хотели бы себе иной жизни, мечтали вырваться из организма коммуны, но тот не спешил отпускать психологически. Неужели Ян в этом плане – такой же человек, как они все? Изнывая, он почему-то не мог покинуть это прогнившее, забытое богом место. Их всех удерживают здесь собственные страхи и комплексы.

По крайней мере, так казалось Фаине. Именно эту усталость – экзистенциальную – она замечала в выражении его лица. Но никогда не следует исключать вот какого момента: все мы склонны от той же скуки мистифицировать субъектов, нас окружающих. Придавать им тот смысл, о котором они и не догадываются. Фаина не исключала, что многое о Яне додумывает, пользуясь своей бурной фантазией. Как может она быть уверенной в чем-то, если даже зрение показывает ей силуэты и образы там, где их нет? Может, воображение работает аналогично: от скуки или ради разнообразия дополняет картину так, чтобы жить становилось интереснее.

Размышляя надо всем этим, Фаина украдкой косилась на Яна. Парень занимался тем же самым, но без утайки – взгляд его был открыт, прям и холоден, как обледенелая стрела, выпущенная сильной рукой и зависшая в воздухе. Он был одет в простые темные брюки и джинсовую ветровку темно-синего цвета, распахнутую на груди; под нею виднелась светло-серая, словно выцветшая от стирки футболка. У этого человека определенно есть пристрастие к синему.

Сложно не заметить, как изменилась внешность Яна за последнее время. Из стройного и гибкого, как тростник, парня, который заселился в общагу несколько месяцев назад, с течением дней Ян превратился в обросшего мясом молодого человека именно той степени мускулистости, которая нравится Фаине в мужчинах: без фанатизма из бугров и опухших вен. Пропорции его комплекции приближались к идеальным, что давало постоянные темы для бесед в общежитии, особенно на четвертом этаже. Он знал, как привлечь к себе внимание. Но делал ли он это нарочно?..

Кроме того, Ян как-то незаметно отпустил бороду и усы, что прибавило его возрасту лет семь. Да, теперь он выглядел на все тридцать, но разве густая и красивая растительность могла его испортить? О, нет. Кого из мужчин хоть раз портила борода? Эти жесткие темные волосы стали последним штрихом, который кто-то нанес сухой кистью, завершая образ Яна.

Повлияла ли так жизнь в общежитии или какие-то иные факторы, но Ян огрубел и заматерел. Девушка не знала, как ей к этому относиться. Да и вообще, стоит ли хоть как-то на это реагировать. Будто кому-то по-настоящему интересна ее реакция.

Фаина протерла глаза кулаками, чтобы тайком бросить взор на объект своих размышлений. Боковым зрением она поймала на себе взгляд с выражением, не поддающимся дешифровке. У людей не бывает, точнее, не должно быть подобного взгляда. У молодых людей, наслаждающихся жизнью, – тем более. Фаине вновь стало не по себе. Изнутри томило что-то неприятное, едва уловимое. Она знала – эти ощущения в ней вызывает Ян. Стоит ему исчезнуть – исчезнут и они.

Приближалась их остановка. Очень аккуратно, стараясь не потерять равновесия, и оттого крепко держась за поручни, девушка поднялась и направилась к выходу. Ян тенью проследовал за нею и встал позади, нависая над ее психической нестабильностью, словно кондор, парящий над ущельем. Девушка машинально опустила руку в карман за мелочью и была охвачена приступом паники. Денег не было. Тех жалких двадцати семи рублей, что она сберегла специально, чтобы не идти домой пешком, тех последних денег, на которые она могла бы купить себе целых две булочки с маком на обед, но не стала, тех звонких монет, что она собственноручно положила в карман в начале поездки. Сейчас их там не было.

– На остановке, будьте добры, – прозвучало прямо у затылка, и девушка могла дать руку на отсечение, что рот, сказавший это, ухмылялся.

Она судорожно шарила по карманам, но мелочи не появлялось. В сумке тоже ничего не оказалось. Руки мерзко вспотели, и Фаина не знала, что делать. В подобной ситуации ей еще не приходилось оказываться. Ехать до конечной, а там объяснять водителю, что потеряла деньги на проезд? А потом идти домой еще километров десять. Замечательный план.

Можно было, конечно, и сейчас испытать удачу, но пускать в ход женские штучки при Яне не хотелось совершенно. Проклятые монеты, куда же они запропастились! Может, сблефовать, сказав водителю, что у нее только тысяча одной бумажкой?.. Вряд ли ему будет досуг полвека отсчитывать ей сдачу, лишая себя всей мелочи и выбиваясь из расписания.

Пока Фаина прокручивала в голове возможные сценарии, автобус остановился, двери распахнулись. Девушка растерялась, не успев сориентироваться и выбрать стратегию поведения, но делать этого и не пришлось. Когда сзади ее легонько подтолкнули на выход, она принялась невнятно лепетать что-то, заглядывая в ярко-голубые глаза шофера, тонувшие в грубых складках смуглых морщин. Белые кустистые брови приподнялись.

– За двоих, – Ян вытолкнул Фаину наружу, оставляя купюру в окошке.

Она еще не успела ничего понять, как автобус, щедро обдав ее выхлопными газами, отчалил от остановки. Дымок быстро рассеялся порывами обезумевшего ветра, и рядом с девушкой прояснилась высокая мужская фигура. Фаина поправила сумку на плече, не зная, что еще можно сделать в ее ситуации. Она, конечно, поражена столь рыцарским жестом, но виду подавать не собирается.

Ян отошел на пару шагов, откинул полу ветровки, достал из внутреннего кармана сигареты и со смаком закурил, не глядя на нее. Ветер играл с его темными волосами, то и дело откидывая их со лба, и парень щурился, чтобы пыль не попала в глаза. Девушке приходилось делать то же самое. Ян будто ясно давал понять, что сейчас у Фаины есть шанс обратиться к нему с парой слов. Потом будет поздно.

– Не стоило, – процедила Фаина.

Она вдруг ощутила себя подопытной мышью, каждый шаг которой контролируют люди в белых халатах и сверкающих очках, склонившиеся над лабиринтом с блокнотами. Ей вспомнилась прочитанная недавно книга об умном мышонке в лабиринте. Все сильнее верилось в то, что Ян над ней издевается.

Юноша глубоко затянулся и выдохнул массивное сизое облако в сторону. Ветер ревностно разорвал его на клочки, не позволив и секунды провисеть в воздухе. Все еще не глядя на Фаину, он произнес нечто вроде «как знаешь», не пытаясь подавить свист ветра своим вельветовым голосом, не заботясь о том, чтобы она его услышала. Девушка прищурилась, но переспрашивать не стала – не хотелось делать эту ситуацию еще более нелепой. Они и так стояли здесь вдвоем уже слишком долго для людей, находящихся по разные стороны пропасти. Может, все-таки стоит прыгнуть с обрыва и заговорить?..

Ян изящно выстрелил недокуренной сигаретой на проезжую часть и зашагал прочь, спрятав руки в карманы и втягивая голову в плечи. Ветер пронизывал насквозь и не позволял сору улечься на землю. Воздух был перенасыщен пылью. Фаина закашлялась, вытаскивая волосы изо рта. Ладони воняли потом – своим и чужим. Отвратительно. Не стоило держаться за поручни. Не стоит вообще ни к чему прикасаться в общественном транспорте. Но без этого равновесия не сохранить.

Несколько мгновений Фаина смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре, затем присела на остановке, чтобы избавить себя от перспективы идти вслед за Яном и выглядеть так, словно догоняет его. Много будет чести.

Слегка надавив на глазные яблоки, дабы вывести наружу соринки вместе со слезами, девушка вспомнила о мелочи, таинственным образом испарившейся со своего законного места. Ладонь машинально потянулась к карману и без труда нащупала в нем монеты. Фаина нервно рассмеялась – она подозревала, что так будет, и принялась уже обеими руками растирать глаза, как делают маленькие дети, настырно раздражая кожу до покраснения.

Пот и грязь с ладоней попали на слизистую, глаза защипало. Так мне и надо, подумала она. Затем тебе глаза, если ты недостаточно внимательна, чтобы узреть невидимое? Забавно все с этими монетами получилось. Я не сошла с ума, скорее, у нас в общежитии объявился иллюзионист. А глаза все-таки надо промыть. И как можно скорее.

Поболтав ногами над землей и дотошно изучив свои ботинки, чтобы скоротать время, Фаина спрыгнула с сидения и направилась к жилым блокам. На первом этаже ей сообщили, что в ближайшее время ожидаются перебои с электроэнергией: запланирована смена проводки. Девушка никак не отреагировала внешне, но про себя подумала, что торчать несколько часов без света и интернета – не самая приятная перспектива, особенно если в этот день к ней придет Мила.

Глава 9, в которой Фаине помогают согреться и мешают поесть

«Осведомленность дьявола должна была быть, по мнению целого ряда богословов средневековья, крайне обширной, ибо вся древняя премудрость, по сути своей ложная, но крайне разнообразная и поражающая своей пестротой, является детищем этих ныне превзойденных и ставших дьяволами богов. И не только в древней науке эти дьяволы сильны и опытны, они создали и всю материальную культуру древности и, следовательно, являются удивительно ловкими мастерами, зодчими и художниками. Отсюда – необыкновенные способности черта, дьявола».

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Глубокой ночью Фаина проснулась от нарастающего чувства тревоги. Ей снова казалось, будто в темной комнате есть кто-то, кроме нее. Слышались невнятные шорохи и поскрипывания. Девушка проверила дверь, не без страха преодолев несколько метров в непроглядной черноте. Заперто. Разумеется. Иначе и не могло быть. Но паранойе плевать на причинно-следственную связь. Замки уже давно не спасают всех нас от навязчивого беспокойства.

Выпив стакан воды, Фаина ощутила резкий и болезненный позыв к мочеиспусканию. В последнее время, в связи с повышением сахара в организме, ей казалось, что жидкости из нее выходит куда больше, чем она употребляет. Все время хочется пить, во рту то и дело сухо, хоть лопни, а организм все равно обезвоживается. Впрочем, врач об этом предупреждала. Жажда, которую не утолить. Ибо чем больше ты пьешь, тем хуже становится.

Девушка замычала и упала на кровать, стараясь уснуть быстрее, чем наступит тот момент, когда желание помочиться станет нестерпимым. Спать хотелось слишком сильно, неужели это не может подождать до утра? Оказалось, не может. Смирившись, Фаина вышла в уборную. Одета она была легко – невесомая ночнушка, а под ней ничего. Ноги шаркали, почти не отрываясь от пола, голова своей тяжестью кренилась к стенам, как переполненный чугунный котел.

В сонном состоянии легкий хлопок за спиной показался незначительной мелочью. Про себя Фаина отметила, что на улице сильный ветер, а в коридоре сквозняк, но особого смысла этим обстоятельствам не придала – засыпала на ходу.

Сейчас хотелось только одного: поскорее сделать свои дела и вернуться в постель, укутаться в одеяло, как гусеница в кокон, одну руку засунуть под прохладную подушку и сладко заснуть… Заснуть, чтобы сбежать из реальности, где было столько нерешаемых проблем и трудностей, заснуть, чтобы не думать о болезни, с которой придется жить оставшуюся жизнь. Заснуть, чтобы не вспоминать о соседе и его странных выходках. Заснуть, чтобы не корить себя за что-нибудь. Всегда находилось, за что.

В ночной тишине смыв бачка прозвучал оглушительно, впрочем, это никого не побеспокоило. Сон, окутавший редко спящее общежитие, всегда был крепким и терпким, как дурман. Разбудить здесь кого-то среди ночи было тяжелой задачей. Если человек не соблюдает режим сна, как делают это местные жители (ибо, по большей части, это студенты), то, когда этот сон наступает, он излишне долог, глубок и наутро оборачивается головной болью и ломотой во всем теле.

Возвращаясь к себе, девушка поняла, что дверь в ее комнату захлопнулась намертво.

Несколько минут она слабо дергала ручку, соображая, как выбраться из глупой ситуации. Толкала дверь от себя, тянула на себя, колотила в нее, приподнимала, прислушиваясь, не щелкнет ли замок от череды произвольных механических воздействий. Дверь не поддавалась.

Такого никогда не бывало прежде. Фаина дергала и дергала злосчастную ручку, но ничего не происходило, словно дверь залили бетоном, и он успел застыть за то короткое время, пока она отсутствовала.

В безуспешных попытках Фаина провела четверть часа в своем тонком ночном платье на сквозняке. Неужели какой-то гений раскрыл балконную дверь на ночь? Летом так делали часто, но сейчас по ночам еще недостаточно тепло. Девушка прошла немного, выглянула из-за угла. Громко шумели голые ветви тополей. На балконе кто-то курил, любуясь предрассветным небом. Определенно этот человек был последним, к кому бы она хотела обратиться за помощью.

Фаина задумалась, обхватив себя руками. Гусиная кожа плотно покрыла плечи и колени. От испуга и холода сон практически испарился. Нужно действовать. Неловко, конечно, беспокоить всех глубокой ночью. Фаина с трудом могла предположить, который сейчас час, но догадывалась, что ближе к четырем утра: примерно в это время она имела склонность вставать по нужде.

Двери, в которые девушка стучала, ожидаемо не открывались. Разумеется, в это время все крепко спят. За исключением особенных личностей. Вроде Яна, который, казалось, мог не спать вообще, будто его организму этого не требуется. Столь странную особенность за ним успели заметить практически сразу. Жильцы переговаривались между собой о новом соседе, и вскоре его ночное бодрствование перестало быть для кого-либо секретом. Впрочем, Ян и не пытался скрыть свое пренебрежение ко сну.

Фаине было неловко будить людей, но она уже настолько озябла, что исполнилась решимости покончить с этим как можно скорее. Когда в ней поселялось подобное состояние, все средства были хороши, включая несвойственную ей наглость. Никто не откликался на требовательный стук, и тогда девушка, вздохнув, направилась на балкон. Ей снова не оставили выбора, в этом не было сомнения. Словно чей-то злой умысел раз за разом подстраивал такие обстоятельства, чтобы заставить Фаину контактировать с неприятным ей субъектом.

Ян никак не отреагировал на появление соседки. Только глянул из уголка глаза, машинально фиксируя ее присутствие. Фаина растерялась и принялась сбивчиво объяснять свое появление, обнимая себя руками от холода.

– Знаешь, у меня дверь… в общем, она захлопнулась. Я не могу попасть внутрь. А очень хотелось бы… Не думай, что я сразу пошла к тебе. Просто все спят, и никто не… не может мне помочь сейчас. А ты не спишь. Поэтому я…

Все это звучало как глупое оправдание. На балконе было зябко, туманно и влажно. Ветер рвал на девушке платье и ненавистно швырял волосы, и без того лохматые от беспокойного сна. Фаина переминалась с ноги на ногу, ожидая хоть какой-нибудь реакции. Затянувшись в последний раз, Ян выбросил окурок и молча ушел. Показалось, а может, так и было, но стеклянная дверь за ним хлопнула слишком громко.

Фаина осталась на балконе. Предутренний холод, усиленный ветром, пронизывал тело, волосы лезли в глаза и в рот, как тысячи мелких змей, стремящихся забраться внутрь. Очевидно, досыпать придется снаружи. А это чревато воспалением легких – в ее-то одежде. Будто бы без этого мало проблем со здоровьем. Иногда кажется, что умереть куда проще, чем жить и постоянно принимать множество разных решений, дабы обезопасить себя от страданий, а в итоге все равно мучиться. Человек – раздражающе хрупкое создание.

Жаль, что комплект ключей к ее комнате существует в единственном экземпляре. Дубликат безвозвратно утерян бывшей соседкой Фаины при переезде. Девушка облокотилась о перила там, где только что упирался локтями Ян, и глянула вниз. Дерево еще хранило тепло его тела. Серый влажный асфальт четырьмя этажами ниже текстурой и оттенком напоминал Фаине шкуру старого кита, выброшенного на берег. А ветер кругом шумел так, что, если закрыть глаза, можно представить, будто рядом плещутся монументальные, как на картинах Айвазовского, волны-цунами.

Фаина все чаще зевала – и от холода, и от сонливости. Ей представилось вдруг, будто она замерзает где-нибудь в суровый снежный буран и медленно умирает. Это было даже приятно. Думать, что впереди – никаких забот. Сейчас все закончится…

На грани сна девушка задумалась, почему Ян презирает ее. Она ведь не то что бы не сделала ему ничего дурного, она еще ничего не успела сделать по отношению к нему. Чем был заслужен отказ в помощи, когда помощь так нужна, трудно понять. Сейчас не раздражала его надменность. У Яна, очевидно, нет сердца, если он оставил ее в таком положении. Но без сердца люди не рождаются, значит, кто-то сделал его таким. Нас всех меняют. Мы уродуем друг друга, упиваясь кровью и гноем, текущими из нанесенных нами ран. Мучаем себя и близких.

– Иди сюда, – позвали со спины, но Фаина оглянулась неторопливо, ощущая себя мухой, только что очнувшейся от зимней спячки.

Ян стоял в коридоре, используя свою руку как вешалку для одежды. Преодолев тяжелую стеклянную дверь, Фаина с тревогой приблизилась, и парень неохотно накинул ей на плечи тот самый темно-синий халат, в котором она его впервые увидела. Невпопад пришло в голову, что в английском языке этот цвет называется «navy».

Халат оказался велик – можно вместить туда двух, а то и двух с половиной таких, как она. Полы его доставали Фаине до щиколоток, широкие рукава скрывали ладони. Ткань была шершавой, как драповое пальто, и пахла кондиционером для белья. Что-то вроде жасмина. Слабый и приятный аромат.

Кто-то рассказывал Фаине недавно, будто Ян заставляет своих многочисленных поклонниц стирать и гладить его одежду. Точнее, лишь просит, а они с радостью выполняют любое его пожелание. Насколько правдивы эти слухи? И если правдивы, то как он это делает? Только ли пользуясь их трепетным обожанием к себе, или у него в рукаве есть еще какие-то козыри, о которых пока никому не известно?

Девушка закуталась поплотнее, запоздало поблагодарила Яна – его появление слегка выбило из колеи – и заметила в его руках две спицы: первая была длиною в указательный палец и прямая, вторая – короче и причудливо изогнута.

– Отмычки? – коротко усмехнулась Фаина, не веря своим глазам. – Так вот, какое у тебя хобби.

Ян шутки не оценил и одарил ее одним из тех своих тяжелых взглядов, от которых хотелось отвернуться, крепко сжимая зубы. Умеет навести жути минимумом ресурсов.

– Ты все еще хочешь попасть внутрь?

Фаина с готовностью кивнула, будто малыш, у которого спросили, готов ли он поехать в парк аттракционов. Было сложно сохранить серьезное лицо: воображение успело разгуляться. Слушая поскрипывания и лязг в замочной скважине, а также размеренное мужское дыхание, Фаина представляла, как стоящий рядом парень с фонариком в руке и в черной маске с вырезом для глаз вскрывает по ночам чужие квартиры.

Что ж, это, по крайней мере, объясняло бы, откуда у него столько денег, чтобы готовить себе что-нибудь эдакое и стильно одеваться. А проживание в общежитии можно использовать как неплохое прикрытие.

Шутки шутками, а все же интересно, откуда у Яна навыки взлома?

Замок глухо щелкнул, и дверь приоткрылась под нажимом длинных пальцев. Ян выпрямился. На них обрушилась гробовая тишина спящего общежития. Даже снаружи ни одной ранней пташке в голову не пришло издать хотя бы слабый писк. Все будто впало в летаргический сон.

Ян не спешил уходить, и Фаина, нахмурившись, без стеснения рассматривала его лицо, силясь отыскать в этих хорошо знакомых чертах ответы на свои вопросы и претерпевая привычное поражение. В полумгле коридора как никогда хорош был очаровательный носик Яна. Прямой, симметричный, матово-бархатный, как и вся его кожа. Темные волосы до плеч приятным образом лежали назад, огибая красивые уши. Хотелось бы Фаине иметь такую послушную шевелюру.

Ян вытащил спицы из замка и спрятал куда-то, словно их не было. Фокусник, одним словом. Почему он не уходит? – этот вопрос лавиной накрыл сонное мышление девушки, и тело ее пробрал озноб, возвращая утерянную бдительность.

– Спасибо еще раз.

Ян ничего не ответил, выжидающе глядя на нее. Прошло несколько мгновений, в течение которых Фаина неожиданно вспомнила, что у нее под ночнушкой нет абсолютно ничего. Эта мысль заставила ее поежиться. Ян медленно протянул к ней руку ладонью вверх. Промозглые утренние сумерки впрыскивали свинец в темную зелень его взгляда. Фаина прочистила горло. Ей очень хотелось спать и не очень хотелось выяснять, что здесь происходит и чего от нее, черт возьми, хотят этими взглядами и движениями.

Ян все еще держал руку протянутой в почти пригласительном жесте. Выражение лица становилось все более нетерпеливым, с налетом брезгливости. Фаина уже не могла отличить реальность от сновидения. Вполне возможно, все это я сейчас вижу во сне, подумала она. А если я осознаю это, значит, вот-вот должна проснуться. Но она не проснулась. Вместо этого ощутила тяжесть в районе талии. Это Ян, устав ждать, развязывал на ней пояс своего халата. Чувствуя себя законченной идиоткой, Фаина встряхнула плечами и сбросила с себя любезно предоставленную, пусть и на время, королевскую одежду. Ян ловко подхватил ее.

– Прости, совсем забыла. В нем так уютно.

Провалиться бы сквозь землю прямо сейчас, а еще лучше – проснуться и перевести дух, радуясь, что все это было не по-настоящему. Разумеется, он не уходил, потому что хотел забрать свою вещь, дура! Зачем бы еще ему стоять перед тобой с протянутой рукой и многозначительно пялиться?

Разозлившись на себя, Фаина ретировалась в комнату и гулко хлопнула дверью. Не на что было выместить внезапную злобу, и пришлось поступить очень глупо, фальшиво. Хлопнуть дверью у его носа. Ну и как тебе такое? В ее настроении тоже бывают неожиданные перемены. Знай это наперед, паршивец.

Едва эхо удара стихло, Фаина приблизилась к двери, чтобы послушать удаляющиеся шаги. Но ничего слышно не было, если не считать биение собственного сердца и нервное сглатывание слюны. Девушка походила по комнате с недовольным лицом: теперь ей едва ли удастся лечь в постель и поймать сон за хвост. Вздохнув, она налила себе стакан воды, но эта непрозрачная, излишне хлорированная жидкость не лезла в глотку уже после второго глотка. На улице рассветало.

Девушка потрогала батареи и включила маленький обогреватель. Механизм зашумел, нагревая воздух. Постель успела настыть, и под двумя одеялами все равно не хватало синего махрового халата. А еще лучше – горячего мужского тела, прижавшись к которому, можно забыть о холоде даже в собственной душе. Фаина залезла в свое гнездо, покрылась мурашками, постучала зубами. Приняв свою любимую позу, она сомкнула веки и попыталась уснуть.

***

Несколько дней спустя Фаина выпрыгнула из душа и столкнулась с Яном. В буквальном смысле – ударилась о его плечо, потеряв равновесие на скользком полу. Проявив отменную реакцию, он крепко схватил ее за предплечье и не дал упасть. Не стоило скакать тут подобно серне, но настроение было хорошим, почему бы и нет? Фаине нравилось выпрыгивать из душевой кабины, даже зная, что может поскользнуться. Ян посмотрел на нее с безразличием и отпустил. В руках у него было пушистое белое полотенце. Фаина виновато опустила голову, забыв извиниться, и поплелась к себе, контролируя каждый шаг, что снова не потерять равновесие.

Почему-то, когда он смотрел на нее вот так, девушке было стыдно за свое существование. А уж если доводилось поймать на себе разгневанный взгляд соседа, и вовсе сковывало оцепенение. Вспоминалось то ужасное состояние из детства, когда в чем-то накосячил, и отец вот-вот узнает об этом. Либо только что узнал, и теперь тебе не поздоровится.

По пути в комнату Фаина встретила Дашу. Та возвращалась с балкона с пустым тазиком. Они немного поболтали. Соседка поведала, как только что ее чуть не убили баскетбольным мячом. Кто-то сверху бросал его на веревке, пытаясь сбить бутылку, примостившуюся на выступающем кирпиче.

– Это еще что, – заверила Фаина, – я недавно выходила на балкон, так меня чуть не облевали с пятого этажа. Чудом успела увернуться.

– Ого. Буду осторожнее, – засмеялась Даша.

– С пятым этажом шутки плохи.

– Держу пари, третий этаж то же самое думает о нас.

– «Нравственная иерархия коммунальной общины». А что, тема для исследования.

– Не жизнь, а сплошная общага. Ты, кстати, не знаешь, кто пару дней назад ночью ходил по этажу и в двери стучался?

Пришлось пожать плечами.

Минут через сорок, едва Фаина досушила свои слишком густые волосы, к ней постучали. Это оказался он. В махровом синем халате на мокрое блестящее тело, небрежно запахнутом на талии. V-образный вырез предоставил прекрасную возможность лицезреть гладкую кожу груди в капельках воды. Однако сейчас Фаину мужская нагота не волновала. Вчера она отжималась и приседала, а сублимация спортом неплохо справляется с интимными импульсами. Больше интересовал сам факт появления Яна у двери в ее комнату.

– Что случилось? – спросила девушка, убавив волнение в голосе.

Непонятно откуда у парня в руках очутилась небольшая пластмассовая бутылка. Ярко-голубая, с рыжими брызгами облепиховых веточек. Фаина тут же ее узнала. Лицо Яна оставалось непроницаемым, когда он протянул ей шампунь.

– Забыла.

– Угу.

Машинально кивнув, Фаина забрала злосчастную бутылку. Их пальцы соприкоснулись, после чего Ян медленно опустил руку вдоль тела, сжимая и разжимая кулак. Девушка закрыла дверь прежде, чем вновь увидеть точеное, но мертвое лицо, на котором почти не бывает эмоций. При взгляде на это лицо представлялось, будто густой янтарный мед стекает по гладкой матовой поверхности вроде черепа доисторического хищника. Эффектно, но ничего красивого в этом нет, и уж тем более – приятного.

Поставив шампунь на полку к дезодоранту и ватным палочкам, девушка вернулась к делам, и лишь спустя некоторое время ее осенило. «Как он понял, что шампунь именно мой? Забыть его в душе мог кто-либо другой до меня. Да и какое Яну дело до несчастного флакона, зачем искать владельца – неясно. Мог бы просто оставить его там». К счастью, на таких несущественных мелочах она не имела привычки зацикливаться. И, уставившись в монитор, вскоре выбросила инцидент из головы.

Но на этом странности и не думали кончаться.

Спустя некоторое время Фаина стояла на кухне, варила сосиски и мурлыкала себе под нос песню, которая вот уж неделю не желала выйти из головы. Порой это мурлыканье перерастало в нечто большее с пританцовыванием и желанием использовать ложку в качестве палочки дирижера, но Фаина осаждала себя, опасаясь, что кто-нибудь может ее услышать, а еще хуже – увидеть. Чтобы выбить из головы навязчивую мелодию, нужно было найти тему, которая стопроцентно отвлечет внимание. Единственной такой темой был Ян. Его поведение. И внешность. И…

Фаина принялась вспоминать и анализировать все, что ей рассказывали о новом соседе, а также то, что она сама успела о нем узнать. Слухов было гораздо больше, чем личных наблюдений, что показательно. Многие испытывали в отношении Яна скрытую симпатию, если не восхищение. Вопреки бытующему стереотипу, живется в общаге по большей части скучно. Потому, когда появляется подобная экзотика – статный загадочный парень со сложным характером – вокруг нее начинается продолжительный ажиотаж.

Аборигены молча наблюдали за Яном, не решаясь с ним заговорить: смотреть на себя он позволял, но один его взгляд пресекал любые попытки диалога. Зато, когда Яна не было рядом, все только о нем и говорили. Точнее, всем хотелось обсуждать его, но, по большому счету, обсуждать было нечего. Парень не позволял разузнать о себе что-либо, ни с кем не делился вкусами и интересами, кроме, может быть, соседа. И как же беседовать о человеке, который тебе мало знаком? Правильно – создавать сплетни или додумывать то малое, что тебе известно.

Впрочем, были и очевидные факты, подтверждение которым Фаина неоднократно видела своими глазами. А иногда и слышала по ночам. Девушки на Яна вешаются, хотя он далек от растиражированного архетипа смазливого плохиша, экзальтирующего противоположный пол движением брови. Впрочем, женщины во все времена были без ума от ублюдков, которые ноги о них вытирают. Поэтому неудивительно, что Ян пользуется большим спросом, буквально примагничивая к себе студенток по всей общаге. Так же неудивительно наблюдать затем их истерики, вполне предсказуемые слезы отчаяния, проклятия и вопли. Иными словами, все, что угодно, кроме логичного разочарования или презрения, которые они должны бы испытывать к Яну после разрыва.

О, нет, Ян весьма оправдывает даже завышенные девичьи ожидания. Но свои собственные, очевидно, не способен удовлетворить бушующим вокруг себя примитивом. Поэтому и вышвыривает особь за особью за дверь каждую неделю, оставаясь смертельно безразличен к слезным мольбам не лишать их своего общества.

Стыдно. Вульгарно. Тривиально.

В целом Ян ведет себя как большинство мужчин, что вполне естественно в его возрасте и с его внешностью. Вот только есть в нем странное нечеловеческое самообладание, либо же вовсе полное отсутствие эмоций. Это и настораживает больше всего. То, как он смотрит на них, рыдающих, ползающих по полу, хватающихся за его брюки как за последнюю надежду. То, как он захлопывает дверь перед ними и никак не реагирует на крики и истерики. То, с каким лукавством на лице приводит новенькую через несколько дней, и с каким безразличием избавляется от нее, пресытившись…

– Restless… I feel so… restless…¹⁰ – напевала Фаина, так глубоко задумавшись, что не слышала ничего, кроме вращения маховика внутренних рассуждений.

Буйные волосы после долгой сушки феном электризовались от вязаной кофты. А может, дело было в шампуне. И без того пышные, они теперь поднимались вверх и торчали во все стороны. Фаина не обращала на это внимания. Ей было хорошо известно, что через часик, когда охапка просохнет до конца, она расчешется, и власть электричества на ее голове уймется.

Фаина выключила газ под миской и, продолжая тихо напевать слова, принялась перекладывать сосиски на тарелку, протыкая каждую вилкой так, чтобы лопнула пленка. Только бы не обжечься, как это все время случается. Но тут девушка ощутила, что кто-то стоит у нее прямо за спиной, и замерла. В груди неприятно ёкнуло. То же самое чувство посещает ее по ночам, в кромешной тьме, когда она вдруг просыпается без видимой причины.

Чья-то рука опустилась на ее волосы. Фаину ударило током, она вздрогнула и выронила тарелку на пол. За спиной оказался Ян, хотя девушка была уверена, что это Гена. Подкрадываться и пугать – выходка в его манере.

– Ты? – она не сдержала эмоций и стыдливо пригладила волосы, виновные в этом происшествии.

Ян выглядел испуганным. Вероятно, его тоже неплохо наэлектризовало. Но зачем он сделал это? Зачем коснулся ее? Парень жмурился, сжимая и разжимая ладони на уровне груди. Фаина села на корточки, чтобы собрать осколки тарелки, а заодно и свой неудавшийся ужин. Парень последовал ее примеру.

– Они всегда такие?

– О чем ты?

Сосед не ответил, нахмурив густые брови. Фаина засмотрелась, как черная водолазка приятно обтягивает его плечи и руки, пока он помогает ей, и не сразу сообразила, что случилось, когда палец кольнуло.

– Ой. Что это?

Она поднесла ладонь к лицу, не веря, что могла так глупо порезаться. Кровь шла слишком обильно для неглубокой ранки.

– Промой, – сухо приказал парень, не отрывая взгляда от пореза.

Девушка послушалась, а Ян выбросил осколки и прочий мусор.

– Покажи, – он больно сжал мокрый палец в своей руке, но теперь глядел вовсе не на него. – Это я виноват.

Фаина скривилась. «Поесть не дадут спокойно. И чего тебе приспичило лезть к моим волосам? Они тебя не трогали, и ты их не трогай».

– Я просто… – Ян будто услышал ее мысли и теперь спешил оправдаться, но не находил нужных слов. – Впрочем, забудь.

Он коротко хмыкнул, убрал тяжелую прядь с лица Фаины, кончиками пальцев касаясь ее щеки, и поспешил уйти. Весь такой неотразимый в облегающей водолазке, что смотреть было тошно. Девушка засопела. Она ощущала себя так, словно проехавшая мимо машина обдала ее грязью с ног до головы.

Пришлось ужинать бутербродами с майонезом и огурцами. Это не слишком утолило голод, наоборот, раззадорило. Только у себя в комнате спустя полчаса девушка заметила, что никакого пореза на пальце больше нет. Фаина усмехнулась и взяла йо-йо, чтобы успокоить сердцебиение.

Глава 10, в которой Фаине снится странный сон

«Именно сам Сатана, который преображается в ангела света, пленяет женщину, подчиняет ее себе, понуждает к отпадению от веры, затем принимает образы и подобия различных лиц и ведет с нею во время сна демонскую игру, показывая ей то веселые, то печальные виды, то знакомых, то незнакомых лиц».

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Фаина стояла в супермаркете недалеко от дома. Одной рукой она держала пластмассовую красную корзину с надломленным бортиком, другую опустила вдоль тела. Помимо энергетика, купленного в надежде приглушить последствия недельной бессонницы, на борту имелись: пачка дешевых сосисок, апельсиновый сок, туалетная бумага, ржаной хлеб, десяток яиц, шоколадное печенье, конфеты «Коровка», славящиеся своей чрезмерной сладостью, несколько творожных сырков, а также мороженые куриные бедра. Сегодня Фаине выдали зарплату.

– А я ему говорю: быть того не может, я только вчера ее купил, – рассмеялись у затылка, и девушка вздрогнула от неожиданности.

Двое молодых мужчин прошли в алкогольный отдел, оживленно беседуя. Фаине не нравилось, когда кто-то нарушал личное пространство настолько, чтобы вклиниваться в поток ее мыслей. Неважно, друг, приятель или незнакомец – никто не имеет права касаться ее или стоять у нее прямо за спиной, пока она сама не позволит. Жаль, далеко не все понимают это, казалось бы, простое и логичное правило поведения.

Каждый раз, когда кто-нибудь оказывался слишком близко и касался Фаины, сам того не замечая, девушка вздрагивала и пятилась. Почему это вызывало столь негативные ассоциации, она не знала. Да и выяснять не хотелось. Несмотря на это, девушка не могла бы назвать себя социофобом или тактилофобом. Ей в голову не приходило выяснять, что конкретно с нею не так.

Искусав губу до капелек соленой крови, девушка закинула в корзину пять пачек лапши быстрого приготовления, а в следующем ряду столкнулась с неразрешимой дилеммой. Тратить ли целых 64 рубля на детский орбит, который она не жевала уже лет десять, или поберечь деньги? Очень хочется вновь ощутить этот специфический вкус на языке, закрыть глаза и представить себя в ином возрасте, в ином месте, с иными проблемами, которые сейчас покажутся чепухой и вызовут снисходительную улыбку.

Очередь у кассы продвигалась медленно, любезно предоставляя Фаине время на раздумья. Если тратиться на подобные прихоти, зарплаты действительно не останется через неделю. Нет, лучше вечером купить себе шаурму. Это, конечно, раза в два дороже, зато больше и сытнее в десять раз. Когда решение принято, сомнениям не остается места. Жить становится легче. Жаль, далеко не от всего можно отказаться с той же легкостью, что и от жвачки.

– А нельзя ли открыть вторую кассу? – зычно осведомились в хвосте очереди.

Кассир вздохнула, скривила рот и нажала на кнопку под кассой. Помещение огласил омерзительный звоночек, похожий на стрекот стеклянных крыльев крупного насекомого. Очередь в негодовании перешептывалась. Лишь единицы свободны выразить недовольство во весь голос. Фаина к таким не относилась. Она всегда терпела, что бы там ни было.

– Иду, – недовольно отозвались из молочного отдела.

Открылась вторая касса, но Фаина для верности осталась на своем месте. Кофта у кассира была странной вульгарной расцветки, с таким ужасным психоделическим узором, что девушка успела рассмотреть на ней две львиные морды, стаю бабочек и голову лося, увенчанную мощными ветвистыми рогами. Всего этого там, разумеется, не было, но Фаина, наклонив голову, будто в трансе глядела в одну точку, вокруг которой вращались и росли динамичные узоры. Только когда кассир объявила сумму, не позаботившись о дикции (мешала жевательная резинка), девушка моргнула и подняла глаза.

– Что?

Женщина повторила таким тоном, будто перед нею стоял прокаженный. У нее была родинка под глазом и помада неприятного кораллового оттенка. Что может быть хуже кораллового? Выкидыш запретного союза красного и оранжевого, недостойный существовать. Фаина кожей ощущала, как ситуация буквально ускользает из восприятия, водой обтекает ее с обеих сторон и уносится прочь.

– Извините.

Она расплатилась и принялась неловко складывать продукты в пакет, с ужасом понимая, что проворонила момент, когда это можно было сделать своевременно и не мешать очереди продвигаться. Она ненавидела себя за эти внезапные волны транса, накатывающие, когда им вздумается. Уже не в первый раз они выставляли ее идиоткой в глазах окружающих. Никто не любит странных. Люди избегают или игнорируют то, чего не могут понять.

Снаружи полегчало, но ненадолго. Фаина шла к студгородку, стараясь выбросить из головы недобрые взгляды кассира и людей из очереди (а они еще долго будут стоять перед воспаленными от недосыпа глазами), как в поле видимости показался новенький. Он как раз выходил из здания почты с маленьким бумажным свертком в руке, по форме напоминающим книгу.

Заметив знакомую фигуру в темных джинсах и распахнутой ветровке, девушка ускорила шаг, чтобы траектории их движения не пересеклись. Но это не помогло. Ян заметил ее и зачем-то заспешил в ее сторону, словно у него было к Фаине срочное дело. Что, как минимум, странно, учитывая то, что они не общаются. Манеру его передвижения сложно спутать с чьей-то еще. Он по-особенному двигал ногами и работал плечами, словно за все эти годы так и не привык к своему телу – телу человека, пусть и дьявольски привлекательного.

Фаина быстро шагала по разбитому тротуару, разглядывая свободную ладонь, – какая она потная и блестящая после того, что было в магазине, и как от соли пощипывает в линиях, по которым гадают, и как испещрены ниточками впадин сгибы между фалангами пальцев. Она слышала, как шелестит куртка преследователя. Парень шел за нею, тихо посмеивался и звал ее по имени, будто это была невесть какая забава. Девушка сгорала от стыда за свою нелепую походку. Она хорошо знала, как это выглядит со стороны, особенно если сопровождается сильным волнением. Каждый шаг казался ей нелепым и некрасивым. С каждым шагом она все более ощущала собственную неполноценность.

– Фаина. Ну, Фаина? – мурашки бежали по телу от этого брезгливо-вопросительного тона.

Ненавидела она эти оклики из-за плеча. Так звали только в школе, когда хотели поиздеваться или сказать тебе что-то неприятное. Фаина резко остановилась и позволила Яну приблизиться, почти врезаться в себя мощным торсом. На таком расстоянии как никогда безупречной казалась его младенчески чистая кожа лица и шеи. Неиспорченный чем-либо лишним, нежный смугловатый оттенок – ни родинок, ни морщин, ни веснушки. Волосы светлее, чем при электрическом освещении, и эти густые бакенбарды… Кто вообще их носит в наше время? А глаза при свете солнца совсем изумрудные, выразительные в тени ресниц, как листва дремучего леса. И смотрят пытливо, жестко, ядовито.

– Как поживаешь, Фаина?

– Что тебе нужно от меня?

Ян отправил выбившуюся прядь за ухо, загадочно улыбаясь одними губами – чуть пухлыми, как оказалось при близком рассмотрении. Фаина отметила про себя, что ранние залысины делают его лицо более вытянутым, чем следует. Впрочем, это ничуть не умаляет иных его достоинств. Вроде изумительного разреза глаз или длины пальцев. На которые, к сожалению, нельзя смотреть постоянно. Так что пришлось отвернуться, пока не вырвало от приторной ухмылки этого демона, который не собирался отвечать на ее вопрос.

– Как узнаешь, сообщи.

Тем же образом они продолжили путь: Фаина первая, кожей чувствуя неуклюжесть каждого шага и проклиная свои некрасиво идущие ноги; Ян сразу за нею. «Зачем он идет за мной? Зачем окликает? Что ему нужно? Как все это глупо и неестественно. Мне словно это снится. Я очень хочу проснуться. Пожалуйста, пусть я сейчас проснусь».

И она со всей силы жмурилась, но это не помогало. Девушка вздрагивала от холодка на спине, куда упирался взгляд преследователя и, казалось, дыхание тоже. Он больше не звал ее, а шел по пятам подобно неотступной смерти, от которой нет спасения, где бы ты ни прятался.

Фаина угрюмо сопела и хмурилась. Вся эта ситуация максимально напрягала ее. Хотелось оказаться в своей комнате и взять йо-йо, чтобы привести в порядок мысли. Ручки пакета истончились от веса продуктов и резали ей ладонь. То и дело приходилось перекладывать из одной руки в другую и разминать пальцы. И почему она не плюнула на свою гордость и не вручила Яну пакет, если уж ему вздумалось с нею контактировать? Так происходящее могло обрести смысл.

Фаина глядела то под ноги, чтобы не наступить на зазевавшихся насекомых, то перед собой, чтобы не врезаться в прохожих. Второе волновало ее в меньшей степени. Скорее она даже надеялась на небольшой инцидент, который позволит ей пропустить Яна вперед и вздохнуть, наконец, спокойно. Очень раздражает, когда кто-то дышит тебе прямо в спину и никак не перегонит. Особенно если так поступают намеренно.

Мысли ее прыгали с одной темы на другую без какой-либо ассоциативной цепочки, и временами удавалось забыться. Она вспомнила, как в соседнем блоке на днях потеряли ключи и выламывали дверь молотком, какой шум и ругань стояли, как нелепо это выглядело со стороны. И почему же Ян, со своими навыками взлома, не помог им? Вопрос позабавил ее. Несдержанно улыбаясь, Фаина в очередной раз вскинула голову, прервав созерцание собственной обуви, и обратила внимание на идущую навстречу девушку. Обычная вроде она была, эта девушка, только что-то у нее случилось. И очень даже нехорошее. Фаина нахмурилась и замедлила шаг, чтобы лучше ее рассмотреть и помочь, если понадобится.

Нет, сначала все было в порядке. Первые несколько мгновений. А потом прохожая перевела взгляд с Фаины на того, кто тенью шел за ней. Она моментально узнала его, в этом не было сомнений. Лицо у нее оплыло, как свеча, а глаза чудовищно расширились. Ужас барахтался в этом взгляде и забрызгал Фаину капельками безумия, заставил вздрогнуть, задумавшись, что может настолько испугать человека?

«Не на меня одну он нагоняет жути», – подумалось ей. Едва встречная поравнялась с Яном, Фаина прошла немного вперед и остановилась на безопасном расстоянии. Сердце у нее колотилось в ожидании неясного, но очень значимого события. Ян выглядел растерянным. Все замерли, словно время остановилось. А в следующий миг прохожая закричала, разрывая прочную ткань реальности:

– Женя?!

Ян попытался отпрянуть, но та уже схватила его за куртку, да так остервенело, будто хотела ее разорвать, лишь бы доказать всем свою правоту. От ее крика волосы шевелились на голове.

– Женечка! Как это может быть, Женя?!

Она вся тряслась, будто ей только что сообщили самое дурное известие, которое только можно представить. Сжимая пакет в кулаке, Фаина переминалась с ноги на ногу, наблюдая за происходящим. У нее не было никаких идей. Но вмешиваться она не собиралась. Может, это просто одна из многочисленных бывших с излишне бурной реакцией. Или обознались.

– Ты же… у-умер… Женя?.. Ты должен быть не здесь!

Девушка захлебывалась слезами и заикалась. Устав молотить кулаками в грудь Яна, она осела на землю от внезапной слабости. Лицо у нее было белым, словно она сама только что вылезла из могилы.

– Мы же тебя похоронили… три года назад…

Фаина не верила своим ушам. Ян успел подхватить девушку прежде, чем та повалилась на тротуар, и теперь пытался поставить ее на ноги, придать слабому телу вертикальное положение. Он так ничего и не ответил на странные обвинения, будто все это его не касалось. Или будто он ожидал, что подобное рано или поздно случится.

Наблюдая за этим театром абсурда, Фаина медленно пятилась. В уме у нее начинала складываться крайне мутная, но от этого не менее пугающая картинка, отдающая прохладным душком могильной гнили.

Поймав на себе взгляд исподлобья, она быстрым шагом ринулась прочь, уже не чувствуя веса пакета. До общежития она почти все время бежала, не оборачиваясь. На первом этаже позволила себе перевести дыхание. Здесь есть комендант. Если что, она поможет спастись. От чего, хотелось бы знать? Этого Фаина еще не могла сформулировать, но на подкорке остался четкий отпечаток, кричащий о том, что Яна с этого момента необходимо избегать. Хотя очевидно, что задача эта невыполнима, пока они живут в соседних комнатах.

Фаина сделала все, чтобы не пересекаться с Яном остаток дня. К спеху позвонила мама, они пообщались о здоровье Фаины (тут, конечно, пришлось много и отвратительно обманывать), о культуре питания (да, мам, я ем супы, иногда…), о развлечениях (ну, гуляю изредка, в кино там хожу и все такое…), о том, когда Фаина собирается приехать погостить. Мама звала ее на поминальный день. В этом году как раз девятнадцать лет, как не стало дедушки по отцовской линии. Того самого, которого сгубил не вовремя обнаруженный диабет.

Чтобы не расстраивать маму, Фаина обещала подумать и, возможно, выбить себе пару выходных – маловероятный исход событий. Ее заботило то, что почти каждый разговор с родственниками превращался с ее стороны в череду вранья и смиренного выслушивания в попытках не задеть собеседника. Ибо собеседник имел в уме представление о Фаине, которое далеко не совпадало с действительностью, и тут уж ничего сделать было нельзя. Родители знали какую-то другую девушку, ту, что уехала учиться в город шесть лет назад. Но никак не ту, которая ненавидела себя и не знала, что ей делать со своей жизнью дальше. И стоит ли что-то делать, есть ли в этом хоть капля смысла?

Беседуя с мамой, Фаина фоном размышляла о странном происшествии. Распрощаться удалось только через полчаса, когда истратился весь запас общения на пару дней вперед. Мама могла болтать часами, Фаина же придерживалась тактики говорить только в том случае, когда без слов уже никак не обойтись, зато думала слишком много. Она читала где-то, что дневной запас слов, должных быть выговоренными, для мужчин составляет семь тысяч, а для женщин – двадцать одна тысяча. Что ж, мужчиной Фаина не была, но с трудом могла себе представить, чтобы за сутки ей пришлось сказать так много. За неделю – ближе к истине.

Девушка поставила телефон в режим полета и забросила куда-то за подушки. Найдется, когда сработает будильник. На самом деле даже хорошо, что мама позвонила. Помогло отвлечься. С проблем насущных на проблемы семейных отношений, всегда лежащие где-то на дальней полке, как давно протухший кусочек еды, который лень выбросить. И ты надеешься, что со временем он настолько засохнет, что перестанет испускать неприятный запах.

Фаина накрыла лицо ладонями и заставила себя ни о чем не думать хотя бы несколько минут. Добиться пустоты в голове всегда трудно. Но у нее был свой особенный способ. Все, что приходило на ум, она представляла написанным на бумаге. Затем воображала, как берет исписанный лист, мнет его и выбрасывает. Или разрывает. Мозг отвлекался от слов на действия, так удавалось ненадолго избегать мыслей о том, что навязчиво застряло в голове.

Фаина хорошо слышала смех, доносящийся, судя по всему, из 403-ей. Слышала, как терзает струны парнишка этажом ниже. Раз в несколько дней он садится на лестничной клетке, играет и поет. Обычно это что-то из классики рок-н-ролла, и выходит у него неплохо. По крайней мере, недовольства в его адрес Фаина не слышала и не испытывала сама. Наоборот, здорово, что есть ненавязчивое местное радио, которое включается само по себе. Никогда не угадаешь, в какой момент ожидать концерта и что конкретно будут исполнять.

Вспомнив о покупках, Фаина разложила продукты по холодильнику, вывернула жестяной ключ на банке энергетика и взяла йо-йо. Пенистая зеленая кислота с шипением наполняла рот, пока катушка крутилась у правой ноги, бегая по петле то вверх, то вниз. Кажется, снова возвращалась жажда, та самая, что заставила Фаину посетить врача больше двух месяцев назад.

На улице темнело, по дорогам сновали первые байкеры – вестники приближающейся ночи. Как же они надоели. Неужели город настолько мал, что им больше негде устраивать свои гоночные шоу?

Попивая энергетик, Фаина села за стол и раскрыла блокнот, что делала крайне редко. Прежде чем записать новую заметку, она перечитала несколько предыдущих, параллельно опустошая упаковку любимого печенья. Ей казалось, только сладкое и делает жизнь сносной. Слишком часто Фаина глушила негативные эмоции пирожными и кексами, шоколадом и леденцами. С ними становилось терпимо. На время. Выручали еженедельные акции на сладости в Пятерочке или еще где-нибудь – можно было за небольшую цену поддерживать в себе желание жить.

«Придумала, как отомстить Гене за прозвище, которое он мне дал. Буду называть его Фосген».

«Опять сломали смыв в туалете, чертовы свиньи. Ненавижу жить здесь».

«Сахар снова скачет. Пью препараты с трудно произносимым названием и какие-то витамины, но уже не могу смотреть на них».

«Сегодня к Наташе опять приходил тот бугай. Шумел, пытался выломать дверь. Ушел под утро. Поспать не удалось».

«Видела на небе моржа с зонтиком».

И так далее. Фаина подумала и приписала чуть ниже:

«Разве она могла его с кем-то перепутать? Не могла».

В дверь неистово постучали, но за миг до этого Фаина услышала громкую механическую трескотню в коридоре, будто кто-то нашел и включил допотопное радио. Она вскинула голову, но с места не сдвинулась. Чувствовала: внутрь войдут и без разрешения. Не ошиблась.

Дверь приоткрылась, впуская в комнату громкую волну помех, среди которых с трудом можно было разобрать мелодию. Гена стоял на пороге в каком-то идиотском наряде, со взъерошенными волосами и нелепой улыбкой. Источник звука – большой прямоугольный магнитофон с круглыми черными динамиками в пыли и паутине, – стоял у Гены на плече и выглядел так, будто его только что нашли на помойке где-нибудь в середине прошлого века.

Удерживая бандуру одной рукой, Гена принялся отплясывать по комнате, отчаянно не попадая в такт. Фаина наливалась яростью, прислушиваясь, как в песне повторяли ее имя и бесконечно напевали последний слог. Какой наглостью надо обладать, чтобы найти где-то настолько древний магнитофон, да еще и кассету к нему, отыскать там определенную песню, включить на всю громкость и заявиться сюда! И все ради чего? Ради того, чтобы взбесить соседку. В стремлении поиграть на нервах Гена отныне занимал второе место сразу после Яна.

Фаина решила действовать молниеносно, чтобы расправиться с наглецом, пока тот не сбежал. К счастью, Гена настолько вошел в раж, что потерял бдительность. Девушка схватила подушку и бросилась на него. Несколько ударов по голове удалось нанести на своей территории, но добивала она его уже в коридоре. Захлебываясь хохотом от своей проделки, Гена сбежал к себе и захлопнул дверь. Фаина осталась одна в коридоре, все еще воинствующе сжимая подушку. Тяжело дыша, она не знала, куда деть излишки гнева.

Слишком поздно ее зрение заметило фигуру в распахнутом халате и трусах-шортах. Ян умывался, согнувшись над раковиной, и глядел на себя в кусок зеркала, нелепо приклеенный к стене на кусочках пластилина. Кажется, он сдержанно улыбался, став невольным свидетелем этой сценки. Буквально краешком рта.

Его вполне человеческий вид и в первую очередь стандартное молчание позволили Фаине успокоиться и не принимать близко к сердцу увиденное днем. Сейчас он ведет себя, как и обычно – она его не интересует, и никто не кричит, что Ян на самом деле мертв, так что об этой неприятной истории можно и забыть на время. Она вернулась к себе, закрылась изнутри и залпом допила энергетик. Странное дело, но ей захотелось спать. Кофеин не оказывал на Фаину того воздействия, о котором она мечтала. Поэтому энергетики приравнивались к обычной газировке, а кофе – к безобидному какао.

Аппетита не было, поэтому планы относительно шаурмы было решено перенести как минимум на сутки. Не переодеваясь, Фаина упала на кровать и практически сразу уснула, несмотря на нарастающий треск мотоциклов, что вместе с прохладным воздухом доносился с улицы через приоткрытое окно. Впервые за долгое время ей приснился сон с полноценным сюжетом.

Сначала было темно и холодно, но со временем рассвело. Неравномерно смешанные сумерки висели над землей клоками то темнее, то светлее. Воздух был слоистым, слегка синеватым. Под ногами шумела сухая трава. Пахло серостью и гнилью.

Фаина шла долго, не разбирая, куда идет и что ее окружает. А потом на крошечном перекрестке двух разбитых дорог, похожих на проселочные, встретила Яна. Он сидел на земле, будто ждал ее здесь, в центре перекрестка, все это время. А стоило ей подойти, юноша поднялся, выбросив мелкий блестящий предмет на обочину. На улице прояснилось, и Фаина заметила, что воздух повсюду пропитан ярко-красными прожилками. Они висели тут и там, будто тлеющий пепел огромного костра. Попадали в нос и в глаза при передвижении, но не причиняли боли или каких-либо негативных ощущений.

Они ничего не сказали друг другу, просто пошли дальше плечом к плечу. С появлением Яна реальность сна стала более осмысленной, детализированной. Фаина брела уже не бесцельно и с изумлением рассматривала все, чего касался взгляд. Теперь она могла фокусироваться на окружающих вещах, элементах пейзажа, своих ощущениях. И вскоре поняла, что идет по бесконечной дороге сквозь кладбище. Без начала и без конца. Могилы, памятники, кресты, искусственные цветы, ржавые заборчики, овитые черными лентами венки с позолоченными буквами и цифрами. Вот странно, подумала Фаина и посмотрела на Яна, чтобы задать вопрос. Она хотела спросить, зачем они здесь, но не смогла.

Кто-то надрывно плакал далеко позади, но оборачиваться было нельзя. Фаина прислушивалась к эху, пытаясь определить, плачет женщина или мужчина? Спустя некоторое время Ян остановился и указал на одну из могил. Вместе они спустились с дороги и прошли к ней по узким проходам между ячейками.

– Это – я.

Фаина попробовала прочесть, но буквы на могильной плите были словно неизвестного ей языка, и в то же время такие знакомые. Она с трудом разобрала имя и возраст: Евгений, 25 лет. Остальное осталось набором символов, не поддающихся расшифровке.

– Тебя и правда похоронили? – произносить что-либо получалось медленно, заторможенно. Двигаться тоже.

– Ты не должна об этом знать.

– Но почему Евгений? Тебя же зовут Ян, я точно знаю.

– Ты ничего не знаешь, Фаина. Ничего.

Тут земля у нее из-под ног стала стремительно ускользать, а зрение ухватило последний образ, чтобы потом надолго задержать его в памяти: молодой парень опускает голову и поднимает ладони к лицу, словно хочет снять с себя слой кожи.

Фаина проснулась. В комнате было очень темно, будто все фонари на улице погасли. Ей снова казалось, что в комнате кто-то есть, причем довольно давно. Стоит и наблюдает, как она спит. С трудом она заставила себя подняться и, размахивая руками перед собой, по памяти прошла к двери, чтобы проверить, закрыта ли она. Дверь была заперта изнутри. Значит, никого тут быть не могло. Фаина включила настольную лампу, выпила воды и снова уснула без задних ног, забыв взглянуть на время.

Утром, стоя в очереди в душ и наблюдая за тем, как Ян не спеша умывается, чистит зубы и тщательно бреется у раковины, вытягивая лицо, Фаина уже с трудом могла вспомнить свой сон. Но смутные тревожные ощущения, которые он после себя оставил, подкрепленные внешним видом Яна воочию, не давали покоя, заставляли то и дело хмуриться и с тяжестью на душе вздыхать, ища успокоения и ни в чем его не находя. Нечто нехорошее трепетало внутри. И оно росло, пока Фаина рассматривала спину и затылок соседа.

В проборе его волос, как и в направлении их роста, таилось что-то благородное, отличающее от остальных парней, коих Фаине доводилось разглядывать. Никто не сумел бы сказать, что особенного в том, под каким углом и с какой плотностью волосы юноши покрывают кожу головы за аккуратными ушами, складываются в пряди от шеи до овального затылка. Никто не обратил бы внимания на такую мелочь, но не Фаина, которой не раз приходилось подолгу рассматривать вышеупомянутый затылок на протяжении долгого времени, проведенного ею в утренних очередях.

Ян вел себя невозмутимо, будто вчера ничего не произошло. Ни Фаину, ни кого-либо еще он так и не окинул своим таинственным темно-зеленым взором. Удостоиться его личного внимания было делом затруднительным. Вывести на эмоции – еще сложнее. Обычно Ян вел себя так, словно вокруг него ни души. Поначалу это раздражало, а потом стало ясно, что из подобной манеры поведения проистекает удобная возможность в любой момент наблюдать за ним и оставаться незамеченной. Просто потому, что ему до тебя нет дела.

После душа, чтобы избавиться от внезапной эмоциональной нестабильности, Фаина открыла свой псевдодневник. И тут ее осенило. Затаив дыхание, она позволила руке выводить слова. Из нее, наконец, вылилось все то тревожное, сладостное, пугающее и болезненное, что занозой сидело внутри нее с момента первой встречи с Яном. Откровение, освобождение, просветление, свобода, которую можно осязать. У этой свободы была шероховатость бумаги и приятный запах чернил.

Кожа твоя, медом гладким покрытая,

медью на скулах жестоких блестящая,

полупрозрачным текущая вниз янтарем

Зелень таинственная, приглушенная

грешного яблока переспелого

под звериным оскалом бровей твоих притаилась

Скошенная трава в густых сумерках,

золотистым сиянием припудренная —

вот глаза твои хищные

Вены твои аскаридные, пошлые

под волосами животными вспухшие

всюду на теле чудовища,

что не ведает силу свою

Дьявольски, дьявольски мерзок

и притягателен взгляд твой

и все, что его окружает

Белые зубы, едва перламутром тронутые,

мясо высматривают свежее, нежное,

из-под сочных вишневых губ показываясь,

вульгарных и ярких, как ядерный гриб

Все в тебе тайна, и ужас, и дерзкое отвращение

вместе с желанием сдаться тебе,

позволить впустить аккуратно и будто бы робко

свой мефистофельский яд,

и умирать от клыков твоих целую вечность,

и ничего иного не чувствовать

Отрава твоей прямолинейности

разбежалась по венам моим, разбушевалась.

Мягкая злоба зеленого взгляда,

Смуглым золотом обрамленная,

чудится мне в темноте

Сажа и пепел волос шоколадных мучительно

овивают лицо твое длинное, благородное,

с легким налетом лукавства извечного,

которому тысячи лет

Так умертви же меня без остатка, не нужно ждать,

ибо каждая жила в теле моем подвластна тебе

и подобна сиянию смерти в своем безупречном обличье

Тебе это будет несложно, я обещаю,

взгляни на меня, заговори, дай надежду,

и заструится гремучая кровь для тебя,

дабы ты, зверь изумрудный и алчущий,

выпил ее и забыл обо мне навсегда

Никогда прежде Фаина не писала стихи, но этот показался ей превосходным, ведь в нем уместилось абсолютно все, что она думала, ощущала и предчувствовала в отношении Яна.

Глава 11, в которой Фаина распускает руки

«Задать вопрос – это словно столкнуть камень с горы: вы сидите себе спокойненько на ее вершине, а камень катится вниз, увлекает за собой другие камни; какой-нибудь безобидный старикашка, которого у вас и в мыслях не было, копается у себя в садике, и все это обрушивается на него, а семье приходится менять фамилию. Нет, сэр, у меня твердое правило: чем подозрительнее выглядит дело, тем меньше я задаю вопросов».

Роберт Льюис Стивенсон – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

Свет действительно отключили, но гораздо позже. К тому моменту Фаина успела десять раз позабыть о предупреждении. Ее мысли занимали совсем другие вещи, а именно – те странности, что стали одна за другой происходить в последнее время. Совпадение или нет, но все они косвенно связаны с Яном. Этот сукин сын стал осью для множества перманентно вращающихся шестеренок. Вынь его – и все рассыплется.

Иногда становилось невыносимо думать о ребусах, которые тебе не по силам решить, и в такие моменты Фаина заставляла себя забыть о пропавших из кармана монетах, о зажившем пальце, о глюке турникета, о крови из носа и, наконец, о девушке, которая признала в Яне мертвеца…

Несомненно, Ян был стержнем происходящего. Либо же одно его существование заставляло фантазию и паранойю бушевать, как никогда. В любом случае у Фаины накопилось к нему множество вопросов. Хаотично перемещаясь в голове, они сводили с ума. И больше всего расстраивало то, что она была единственным свидетелем – никто не мог бы подтвердить ее слова. Пожалуй, это тоже неспроста. Над нею будто издеваются.

Фаина не знала, что ей думать, какую версию событий принять. Интуиция подсказывала: с этим парнем что-то не так, это ведь очевидно, подожди еще немного, и ты в этом убедишься. Ошметки здравого смысла из последних сил убеждали ее: прекрати страдать ерундой, ты все придумываешь, не руби с плеча, вот увидишь, все это – череда совпадений и твое больное воображение. Подожди, не торопись, ты убедишься, что рано подняла панику.

И Фаина выжидала. В ее положении стало бы непростительной ошибкой кому-то доверить свои подозрения. Необходимо всего лишь выждать момент, когда произойдет нечто, отчего либо она окончательно съедет с катушек, либо с нею съедет кто-то еще. Ей не хватало терпения, недоставало нервов. В постоянном ожидании, что вот-вот Ян выбросит что-нибудь еще, и это будет сводить ее с ума, Фаина почти отчаялась. Хотелось пойти к Гене или к Денису, или даже к Даше, черт с ними, и все выложить, все подчистую. Пусть ее посчитают дурой, хотя бы совесть она облегчит.

Однако внешне Фаина оставалась невозмутимой, насколько это возможно в ее положении. Их отношения с Яном пока застопорились на этапе многозначительного молчания и взглядов, полных взаимной неприязни. Ничего занятного она в этом не находила, но то, что Ян хотя бы перестал с нею заговаривать, значительно облегчало жизнь.

Девушка возвращалась из магазина, на ходу закидывая в рот и с хрустом пережевывая любимые сырные крекеры. Она старалась есть так, чтобы не выглядеть свиньей, но, к сожалению, когда дело касалось еды, именно так она и выглядела. Скорость поглощения крекеров не оставляла ни единого шанса ловить и съедать все крошки, а они разлетались взрывом при каждом укусе, чтобы осесть на груди. Да и плевать. Это общежитие. Перед кем тут изображать благовоспитанность?

На локте у Фаины висел пакет с продуктами приятной степени тяжести, а в голове, помимо въедливой мелодии, сновали мысли о предстоящем времяпровождении – с крабовыми чипсами, кислющим энергетиком и интересным сериалом о временной петле. Иногда для счастья нужно так мало. Но чаще всего даже этой малости у нас нет.

На улице стремительно темнело, будто солнце бежало с кем-то наперегонки и планировало выиграть гонку. Окружающие предметы и здания меняли цвета на более приглушенные, их формы и контуры размывались, загорались фонари и первые блеклые звезды. В контраст с ними приветливо мигали яркие вывески кальянных, ларьков, шашлычных, шаурмичных, сгустившихся вокруг территории студгородка практически друг на друге. Дешевое и не слишком здоровое питание – в чем еще нуждается студенческая диаспора? Для торговцев это рыбное место, да и молодежь не голодает.

Едва начинало темнеть, сомнительные заведения наполнялись такой же сомнительной публикой, но за столько лет жизни в этих злачных краях можно привыкнуть ко многому. Фаина без опасений проходила мимо, слыша, как хохочут и поют представители ночного контингента, как пьянеют их голоса, как звучит из припаркованных рядом машин музыка, которую она по собственной воле не стала бы слушать никогда.

Фаина уже приближалась к воротам, когда по дороге у нее за спиной пронеслась первая волна байкеров. «Опять», – устало подумала она и прислонила пропуск к мигающему огоньку. Снова будут шуметь, гады, хотят испортить ей вечер. Нет! Кулаки сжались и тут же ослабли. Никто не испортит ее настроения. Она просто возьмет наушники и перестанет, наконец, обвинять всех вокруг себя. Хватит этим заниматься. Пустое дело. Проблемы надо решать, а не бесконечно ныть о них.

– Приветствую, Фаина! – выкрикнул кто-то из темноты под шумящей листвой абрикосового дерева, что раскинуло крону у входа во внутреннюю территорию.

Девушка не узнала голоса, но вся компания обернулась на нее, покуривая и ожидая ответа. Очертания их лиц терялись в неверном свете фонаря. Фаина не успела заметить, в какой момент на город окончательно опустилась тьма.

– Не знаю, кто ты, но и тебе привет, – вяло отозвалась она и продолжила путь.

Компания издала смешки и стеклянные позвякивания ей вслед. Кто это был и зачем позвал ее, Фаина так и не поняла, но эта выходка очень в духе общаги. Тебя могут знать те, о ком ты и не ведал. Скоро она забыла об этом инциденте, так как в корпусе ее ожидал привычный цирк.

Поднимаясь к себе через две ступеньки и отряхиваясь от крошек, девушка проходила мимо грязной кухни на третьем этаже, как вдруг оттуда с криком выскочила незнакомая девушка и, зажимая рот, с выпученными глазами понеслась в сторону туалета. Фаина успела отпрыгнуть – ей показалось, девушку вот-вот вырвет. Судя по звукам, так и случилось, едва та свернула за угол.

На всякий случай Фаина заглянула на кухню. Там надрывала живот от хохота еще одна девица, наверняка подруга первой. Изгибом брови Фаина поинтересовалась, что же смешного здесь произошло. В луже воды на полу валялся чайник. Пол, стены и стол были грязными, впрочем, все знали, что на третьем этаже живут люди абсолютно непритязательные в плане чистоты и уюта, люди, которые не привыкли себя утруждать.

Девушка пыталась оправиться от смеха, хлопая себя по щекам. В то же время снаружи стали доноситься стоны и проклятия.

– Из чайника решила попить, – объясняла она, сияя, как новогодняя елка, – прямо из горлышка, представляешь? Думала, кипяченая вода лучше, чем из-под крана. Хорошо, что не успела глотнуть. Выплюнула горсть тараканов. Одного крупного и много-много мелких. Похоже, матка залезла в чайник водички попить, а прямо во рту решила дать потомство.

От этого рассказа Фаина тоже ощутила дурноту. Не стоило больших усилий представить себя на месте этой несчастной.

– Мерзость, – сказала она, подкрепив свое мнение крепким словцом. – Ну вы бы прибирались тут хоть изредка. Иначе скоро ваши маленькие питомцы и к нам пожалуют.

– Извини, я должна ей помочь.

– Это уж точно.

По пути к себе Фаина не могла нарадоваться, что в их блоке хотя бы на кухне тараканов нет – вывели в свое время борной кислотой и нашатырным спиртом, они с тех пор и уса не показывали. Фаина гордилась этим достижением, к которому была причастна.

Приготовление пищи и насекомые никак не пересекались в ее взглядах на жизнь. Она искренне не понимала тех, кто относится к тараканам как в домашним животным, неотъемлемой части любой общаги, да еще и пытается убедить остальных: привыкнешь. Не та это вещь, к которой стоит привыкать. Жильцы третьего этажа так не считали. Теперь им придется убирать рвоту и впредь проверять посуду, из которой ешь и пьешь. Фаину передернуло.

На родном четвертом этаже пахло чьей-то стряпней, духами, освежителем воздуха и сигаретами. Можно дать руку на отсечение, что готовил снова Ян, кто-то собирался на гулянку, кто-то задумчиво курил на балконе одну за одной, возможно, переругиваясь с бойфрендом по телефону, а кто-то только что покинул туалет после долгих посиделок. К душу выстроилась небольшая очередь. Арина, Наташа и Гена стояли, прислонившись к стене, перекинув через плечо по полотенцу, в руках – мочалки и бутылочки с шампунями и гелями. Они лениво трепались о том о сем, пока не подошла Фаина.

– Хотите мерзкую историю? – спросила она с ходу, распечатывая свой энергетик и делая глоток, пока ей не ответили.

– Я хочу, – с готовностью отозвался Гена.

– Пока Даша выйдет из душа, пройдет вечность, – Арина закатила красиво подведенные глазки.

Фаина несколько секунд боролась с пощипыванием в носу и горле – напиток оказался излишне газированным, но это ей нравилось. Зеленая пена лопалась на языке, как крошечные петарды.

– Что ты скривилась, как лепрекон? Давай уже рассказывай.

– Я не прочь быть лепреконом. У них есть золото, если верить легендам.

– Так ты расскажешь или нет?

– Только что девчонка с третьего этажа выпила водицы из чайника.

– Ну и что? Обожглась?

– Лучше бы она обожглась. В носике чайника была тараканиха.

– Господи, Фаина! Это, по-твоему, смешно?

Гена, тем не менее, криво улыбался. Фаина сделала еще один глоток и удовлетворенно крякнула. Сложно сказать, что понравилось ей больше: вкус энергетика или отвращение и негодование соседок.

– Я и не говорила, что это будет смешно. Хотя самое забавное я все еще не рассказала.

– Это еще не все? – с упоением спросил Гена.

– Нет. Тараканиха решила дать многочисленное потомство прямо у той во рту.

– Меня сейчас вырвет, – слабо сказала Наташа и побледнела.

Арина неосознанно накрыла рот ладонью.

– Вот и ее вырвало. Через пару метров после того, как она выскочила на меня из кухни.

– Это самая крутая история, которую я слышал за сегодня.

Девушки в недоумении посмотрели на Гену. Фаина подмигнула ему, дала отведать волшебного зеленого зелья и направилась к себе с видом весьма самодовольным. Соседок затошнило.

– Умеешь ты поднять настроение! – крикнула Арина ей вслед.

Девушка отсалютовала им, открывая свою комнату и поддерживая пакет коленом.

– Будьте осторожны с посудой, друзья.

После хлопка двери остановился и шум воды. Даша вышла из кабинки в полотенце вокруг тела и на голове. Она была румяной и веселой.

– С кем вы тут болтали?

– Фаина вернулась, – Наташа закатила глаза.

– Ну и чем ты недовольна?

– Черт, какая же она классная, – не выдержал Гена.

– Вот только юмор у нее странный.

– По-моему, это смешно.

– Что смешно? – спросила Даша, но на нее лишь махнули рукой.

– Опять ты пропустила самое интересное. А вот вышла бы из душа пораньше, а не заставляла нас ждать тут битый час, знала бы историю.

– Ой, ну и не надо, – девушка фыркнула и пошла к себе. Шлепанцы смешно чавкали от влаги.

Первым делом Фаина переоделась в удобную домашнюю одежду, а именно огромную растянутую временем и стирками футболку, больше напоминающую платье, и теплые белые носки, натянув один выше другого. Волосы были собраны в удобный хвост и крупными кольцами ниспадали на лопатки. Девушка убрала продукты по своим местам, раскрыла пачку чипсов, вдохнула изумительный запах морепродуктов.

Дело оставалось за малым – переставить ноутбук так, чтобы можно было смотреть сериал лежа, положить рядом вредную еду и наслаждаться этим вечером. Едва все было предпринято, Фаина услышала громкий щелчок снаружи, затем девичий визг и чье-то недовольное «вот те нате – хрен в томате!». Она моргнула пару раз и только потом поняла, что ничего перед собой не видит.

«Свет!» – тут же пронеслось в голове.

Но почему именно вечером? Почему не днем, когда все были на учебе или на работе? Почему сейчас, когда люди вернулись домой уставшие и просто хотят отдохнуть за просмотром сериала, освободить мозги от ежедневных сложностей?.. Неужели они решили, что нам не нужно электричество, будто мы так рано ложимся спать? Фаина рассвирепела, но не могла двигаться быстро в такой темноте. Даже с улицы в комнату не попадало никакого света. Похоже, фонари тоже обесточены. Прекрасно. Самое время.

Девушка осторожно отложила с колен ноутбук, приподнялась, выставила руки перед собой. Стараясь ничего не задеть, пошла к двери, не зная, зачем. Может, у кого-то найдется свеча. Быть в темноте одной – некомфортно. Просыпаются гены первобытных людей? Темнота – плохо, страшно, быть одному нельзя. Кто кричит это нам из глубин подсознания? – нам, цивилизованным людям, равно далёким как от мистических суеверий, так и от саблезубых тигров. Почему без света нам неуютно? Только лишь потому, что мы лишены способности видеть привычные предметы и очертания?

Фаина не без облегчения нащупала дверную ручку. Снаружи доносились голоса, да так много, что почти не разобрать. Судя по интонациям, все были возмущены. Особенно те, кого темнота застала в душе с намыленной головой. Не видя собственных рук, но вытянув их перед собой, Фаина потихоньку вышла из комнаты и очутилась в коридоре. Зачем она куда-то идет? В коридоре так же темно, как и внутри. Не рациональнее ли оставаться на своем месте?

Девушка вспомнила о сотовом телефоне. Подсветки экрана вполне хватило бы, чтобы развеять край сумрака. Почему она сразу об этом не подумала? Испугалась. Фаина ни за что бы себе не призналась, что боится темноты. Она отрицала этот детский и унизительный страх, въедливый, как щелочь, не ослабевающий в течение всей жизни. Откуда он появился у нее – загадка. Но никто о нем не знал, и даже сама она не признавала наличие фобии. До того самого момента, пока не оказывалась в такой тьме, что если выколоть глаза, разницы не заметишь.

«Темнота – это просто отсутствие света. Все предметы на своем месте, успокойся, Фаина. Иди. Тебе нужен человек. Какой-нибудь. Станет легче».

Она вспомнила, как тонула в таком же непроглядном киселе – когда забрела в комнату Яна, а он решил пошутить над нею. Знал ли он о ее страхе? Неоткуда ему было это знать. Тем не менее, он это сделал, и в тот раз Фаине было куда страшнее, чем сейчас.

Где-то защелкали зажигалки. Неужели она не единственная, кто напрочь забыл о мобильнике? Казалось, девушка движется черепашьими шажками и не отошла на метр от своей двери. Возможности проверить это не было – света не хватало. Пальцы шарили в воздухе, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. Дабы обмануть себя, Фаина крепко зажмурилась. Пусть мозг думает, что темнота – это ее собственное желание. Будет не так противно.

– Ой! – Фаина испуганно отдернула руки и отпрянула всем телом, нащупав что-то упругое. – Кто это? – добавила она уже тише.

С ответом тьма не торопилась, и девушке пришлось повторить вопрос. Она понимала, что здесь ей не грозит ничто, чего действительно стоит опасаться. В темноте не таятся ни хищники, ни маньяки, ни ловушки с ножами. Максимум, что ее ожидает, это встреча с кем-то из соседей. И вот, встреча эта произошла. Так почему же она вся дрожит?

– Кто это?..

– Это – я.

Голос показался очень знакомым, но в то же время слишком мягким. Будто говоривший хотел успокоить Фаину. Будто знал, чего она боится. В темноте даже привычное кажется непознанным, так что рано паниковать.

– Гена?.. Ты?

Девушка понимала, что для Гены этот некто слишком молчалив. Вот и теперь незнакомец не спешил отвечать. Но он все еще был рядом, Фаина слышала его ровное, глубокое дыхание. Тогда она протянула руки, чтобы проверить. Да, все еще здесь. Может, над ней просто решили пошутить? Припугнуть. Таинственно молчать в темноте, ха-ха, как остроумно.

Фаина принялась ощупывать стоящего перед собой, приблизившись на расстояние шага. Явно мужская грудь. Оголенная, приятная на ощупь кожа. Ее хочется гладить, прижаться к ней щекой и закрыть глаза. Пальцы нащупали на груди две выпуклости, и Фаина, ужасно смутившись, опустила ладони к животу незнакомца, остановившись в районе пупка. Рядом стоящий прочистил горло.

– Ты не Гена, – выдохнула она и стыдливо опустила голову. Голос надломился – то ли от возбуждения, то ли от страха.

– Я не Гена.

Можно было дать руку на отсечение, что не-Гена ухмылялся.

– Это ты, – девушка безвольно опустила руки.

– Я, – признался голос.

Имена были лишними. Они и так поняли друг друга.

Сейчас, не видя его брезгливого взгляда, с ним было легче разговаривать. Никто из соседок не поверит, что ей довелось облапать Яна, пока отключали свет… Девушка старалась поддержать диалог, насколько ее хватит. Нечасто выдается возможность побеседовать с самим Яном без посторонних.

– Прости, что я руки распускаю, – спохватилась Фаина. – Я не думала, что это будешь ты. Как глупо.

– Тебе легче, когда света нет? – тихо поинтересовался он.

– Я бы так не сказала…

– Тебе легче, когда ты меня не видишь, – понял голос. Фаина даже представила себе, как его обладатель кивнул.

– Вроде того, – призналась она и нервно рассмеялась. – Но куда же все делись? Минуту назад я слышала голоса. И был какой-то свет.

– Зачем тебе все остальные?

Она не сразу нашлась, что ответить. Слышать голос Яна без самого Яна было очень странно. И в то же время очаровывало. Словно речь отделилась от тела и парила в воздухе сама по себе. Властный и немногословный, Ян был вездесущ. Ему хотелось повиноваться. Опуститься перед ним на колени и мечтать, чтобы он коснулся костяшками пальцев твоего лба… Фаина прогоняли странные мысли из головы, хмуря брови в темноте.

– Мне нужны остальные. Кто-нибудь из них. Я к ним шла, – почти бессвязный набор слов, но ничего осмысленного выдать не удалось.

– Ты боишься темноты.

– Нет, что ты. Мне нужна… свеча. И я вышла взять ее у кого-нибудь.

– Не обманывай себя. Ты вышла ко мне.

Тут Фаина ощутила, что ей сжали запястье и поднимают его на уровень талии, переплетая пальцы. Она хотела отпрянуть, но ее не отпустили. По коже побежали мурашки.

– Ты чего?

Волосы на голове зашевелились. Либо от ужаса, либо Ян играл с ними свободной рукой. Фаина уперлась ему в живот, чтобы вырвать ладонь из тисков, но с каждым ударом из груди вылетало лишь довольное уханье.

– Не надо со мной играть. Ты ведь не такая, как остальные.

– Именно поэтому я хочу уйти.

– Перестань, – внезапная грубость и твердость стали. Больше с ней никто не собирается любезничать.

И Фаина перестала, ибо голос так повелел. Казалось, все люди на этаже на время куда-то телепортировались. Лишь они вдвоем остались во тьме.

– Кожа твоя, медом гладким покрытая, – начал Ян, и у девушки все обледенело внутри.

Как? Что? Откуда он?..

– … медью на скулах жестоких блестящая, – не без удовольствия продолжал парень, смакуя каждое слово своим приятным баритоном, – полупрозрачным текущая вниз янтарем.

– Замолчи, – сквозь зубы зашептала Фаина. – Замолчи!

Так стыдно ей не было еще никогда. Но как он мог узнать?! Какой позор… он прочитал. Он все понял.

– Зелень таинственная, приглушенная, грешного яблока переспелого

под звериным оскалом бровей твоих притаилась.

– Это не про тебя, – выпалила она, краснея так, что темнота стала спасением от дополнительного позора. Щеки пылали, в висках стучала кровь.

– Но мне больше нравится другая строфа. Очень меткая.

– Замолчи, Ян. Ради твоего же блага, выпусти меня и дай уйти.

– Дьявольски, дьявольски мерзок и притягателен взгляд твой

и все, что его окружает. Ты почти прощупала суть. Но я слишком подсказываю тебе, а не должен этого делать.

– Довольно! – Фаина так разозлилась, что вырвала руку, словно обиженный ребенок. – Если ты не знал, читать чужие дневники – плохо.

– Ты не представляешь, насколько я плох, Фаина. Я неразрывно связан со всем плохим, что происходит в мире. Не стоит за это меня винить. Таков уж я.

– Ты… ты… невыносим! И не смей больше трогать мои вещи, взломщик!

– Фаин, ты чего кричишь?

– Что?

Пришлось вскинуть руку и прикрыть глаза от резкого луча света.

– Это я, Гена. Мы нашли фонарик. Ты чего тут одна в темноте делаешь?

– Одна? В каком смысле?

Фаина посмотрела перед собой. Там никого не было.

Глава 12, в которой Фаина оставляет вопрос без ответа

«…Кроме указанных свойств, на падение дьявола с неба влияла еще и его непомерная похоть, причина падения столь многочисленных ангелов, гнавшихся за дщерьми смертных».

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Закинув ногу на ногу, Фаина расположилась за кухонным столом и читала книгу, попивая черный чай без сахара, такой терпкий, что щипало во рту. Около получаса назад она прикончила большую белую шоколадку – пористую, пьяняще сладкую, воздушно тающую на языке. Это были чудесные несколько минут непрерывного чревоугодия. То, ради чего стоит жить.

Теплая бежевая масса нежно обволокла желудок, ублажая рецепторы. Губы и язык еще хранили вкус, который ни с чем не спутать. Вкус, от которого помутилось в голове. Белый шоколад… Фаина всегда была к нему неравнодушна. Плитка этой прелести могла вывести ее из душевного равновесия, заставить забыть о диете, болезни, подарить истинное счастье. Пусть и на время. Но разве не в этом смысл любого счастья – в его краткости на фоне бесконечных пучин ненависти к себе и к жизни?

Девушка увлеченно перевернула страницу и отпила из кружки. Все бы ничего, вот только снова обожгла язык. Торопилась ощутить то, что напоминает о детстве – полный рот шоколада плавится от горячего крепкого напитка, и тебе хорошо настолько, что остается зажмуриться. Но Фаина быстро расправилась с шоколадкой не только поэтому. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, как она вновь вредит себе, отклоняясь от наставлений врача. В блоке уже знали о ее болезни и симптомах, время от времени напоминающих о себе.

Соседи за ней приглядывали, порой слишком пристально. Даже усталость и плохое настроение принимали всерьез, отправляя пить лекарства и отдыхать. Не знал о диабете разве что Ян – но ему было все равно на все, кроме собственных увеселений. А вот если бы на кухню в момент шоколадного грехопадения зашел Гена или Кирилл, Фаине бы не поздоровилось. Она спрятала смятую упаковку и фольгу поглубже в помойное ведро, присыпала мусором. Заметить не должны.

В ближайший час появится Мила. Еще одна причина избавиться от улик. Подруга так усердно промывала Фаине мозги по поводу здоровья, что проще делать вид, будто слушаешься ее, чем противостоять напористой опеке. Всегда легче притворяться, словно мнение окружающих что-то значит для тебя. Но поступать по-своему.

Прежде Мила никогда о ней так не беспокоилась. Даже когда случилась та страшная ангина. В те две недели казалось, что и правда висишь на волоске от смерти. Когда ночью просыпаешься от удушения, потому что в горле отек, когда не можешь ни спать, ни есть от ужасной боли, которой нет конца, сложно представить, что впереди тебя ждет прежняя жизнь.

А сейчас Мила готова таблетки пересчитывать, дабы выяснить, все ли из них приняла Фаина и в нужное ли время. Неужели и правда происходит что-то очень серьезное? Почему же она не чувствует себя на краю гибели? Эта болезнь обосновалась в ней и разрастается невидимо глазу. Если ангина ни на миг не прекращала мучить тело, то диабет делает это изредка, весьма избирательно, как хитроумный садист.

Фаина всегда наплевательски относилась к телу – оболочка из мяса и крови не заслуживает большого внимания. Так все и было, пока эта оболочка не стала давать сбои. Теперь приходилось лечиться, стараясь соблюдать диету. Но пару раз в неделю она обязательно теряла контроль и втайне объедалась сладким. Отказать себе в эйфории было выше ее сил. Чем крепче опутывала болезнь, тем ярче проявлялось пристрастие ко всему, что способствует этой болезни.

А еще этот Ян… Каждое воспоминание о нем – мучительно. Каждая мысль о нем превращает в ад и без того безрадостное существование. За что он появился здесь, за что эта кара обрушилась на ее голову? Она сходит с ума. Иначе происходящее не объяснить. Но вот вопрос на миллион – что доконает ее быстрее: диабет или сумасшествие? Время покажет.

Размышляя обо всем этом, Фаина упустила нить повествования, механически пробежав глазами целую страницу и не уловив смысла. Она нахмурилась и отложила книгу. Нужно сделать еще чая. Его запах успокаивает, помогает думать. Пусть даже думать над тем, что хотелось бы забыть.

Этажом ниже на лестничном пролете местный музыкант терзал струны, исполняя лучшие хиты Джонни Кэша в своей грязной манере. На кухню четвертого этажа доносились лишь самые звучные аккорды, но и по ним можно было узнать мелодию. Фаине представлялось, будто парень курит и смотрит из-под полов широкой ковбойской шляпы – вдаль на красный шар уходящего солнца… но, конечно же, все это не так.

Внезапно раздался шум, рассеявший иллюзию, и в помещение вбежала Наташа. Прикрывая ладонью запрокинутое лицо, она ринулась к ближайшей раковине и включила воду во весь напор. Фаина не успела понять, что произошло, пока соседка коротко не обернулась. Нос и губы – в крови. Неужели новый ухажер все-таки припоймал ее? Может, хотя бы теперь он перестанет ломиться в двери по ночам.

– Что случилось? Наташ? – Фаина подошла к ней, чувствуя себя неловко. Не знала, чем тут можно помочь.

– Да понятия не имею, – голос девушки был ровным и спокойным. Значит, ничего сверхъестественного не произошло. – Никогда такого не было. И тут – на тебе!

– То есть, тебя никто не ударил?

Наташа посмотрела на соседку, искренне вскинув брови.

– Что ты имеешь в виду? Кому и зачем меня бить?

– Ну… я даже не знаю, – Фаина пожала плечами. Тон ее намекал на то, что обе они прекрасно знают, кто это мог быть.

– Говорю же: просто пошла кровь. Без причины.

Наташа выпрямилась, вытирая лицо полотенцем, и добавила:

– У Лизы, кстати, то же самое было на днях. Это странно… Может, какой-то вирус? Или магнитные бури? От чего идет кровь обычно?

– От… – Фаина задумалась, склонив голову набок, – облучения?

Наташа скривилась, приняв это за издевку.

– Надо провериться у врача, – помрачнела она вдруг, будто вспомнила нечто неприятное.

– Не думаю, что это венеричка.

– А что тогда?

– Чем ты занималась, когда это случилось?

– Да ничем таким… вешала белье на балконе.

– Ты была одна?

– Ну да. Поначалу да. А потом выходил курить этот из 405-ой, – Наташа даже закатила глаза, так ей не хотелось называть имя соседа. – Пробыл там пару минут и ушел. А какое это имеет значение? Мы с ним даже не разговаривали.

Фаина тихо опустилась на стул и уставилась в книгу. Наташа говорила что-то еще, а потом ушла, так и не дождавшись ответа. Наверняка, когда кровь пошла у Лизы, Ян тоже находился поблизости. Совпадение? Или организм, как и психика, тяжело справляется с присутствием этого человека.

Если и раньше вокруг его фигуры происходили необъяснимые вещи, то почему бы и нынешние странности ему не приписать? Это было бы логично. Не только у Фаины открылась непереносимость Яна. А что, если у него дурная энергетика или что-нибудь в этом роде? И все, кто долгое время контактирует с ним, заболевают? Бред, конечно. Но разве есть другие версии? Нет более закономерной вещи в мире, чем совпадение.

Фаина преисполнилась решимости со всем этим разобраться. Никто не поверит ее теории, даже если у всего блока, кроме Яна, одновременно пойдет носом кровь. Ее сочтут еще более странной, нежели сейчас. Люди отмахиваются от всего, что не могут объяснить. Зачем утруждать себя поиском истины, если можно сделать вид, будто ничего не было? Возможно, все само собой рассосется. Никто ведь не запрещает на это надеяться. А пустые надежды так нравятся людям.

Необходимо каким-то образом заставить Яна сказать правду. Ведь даже черту ясно – он тут замешан. Вот и пусть объясняет то, что Фаина видела и испытала, но не может никому рассказать, не прослыв помешанной. Он будто специально хочет выставить ее умалишенной перед всеми. Довести до срыва. Что ж, пока что у него почти получилось убедить Фаину в собственной неадекватности. Но она не собиралась сдаваться.

Допустим, некоторые случаи еще можно объяснить рационально. Монеты она и правда могла упустить в панике – они, может, спрятались в складке внутреннего кармана, и при большом волнении она не сумела их нащупать. Турникет – заглючил, такое бывает. Штопор украли. Та девушка на улице могла и обознаться.

А вот откуда Ян узнал, что Фаина пишет в своем дневнике? Очень просто. Если он один раз сумел взломать дверь в ее комнату, сможет и еще раз. Другой вопрос – зачем ему это нужно? Проникать в крошечную комнатушку Фаины, захламленную, безо всяких ценностей? Фаина представила себе, будто юноша рылся в ее вещах, обнюхивал их, словно животное. Возможно, что-то забрал себе. Какую-нибудь мелочь…

Мысли эти угнетали и раззадоривали одновременно. Фаина выдохнула и размяла лицо руками. Едва она попыталась сосредоточиться на сюжете книги, на кухню, легкий на помине, вальяжно вплыл Ян. Его движения показались Фаине вызывающе томными, полными потаенной сладости и неги. Он часто так передвигался, когда не обременял себя лишней одеждой. Без нее он ощущал себя по-настоящему свободным.

Ян был в просторных светлых брюках, босой, словно какой-нибудь святой мученик, сошедший прямо с облака на землю, несущий за собой свет и благословение господа. Эти длинные жилистые ступни… На них хотелось смотреть непрерывно и без стыдливости. Будто раскроешь какую-то тайну, наблюдая за тем, как кожа обтягивает суставы и мышцы.

Молодой мужчина легко подхватил чайник, набрал воды и поставил на плиту. Зашумел синий цветок огня, облизывая ржавое дно, испаряя лишнюю влагу. Не обратив внимания на Фаину, сосед нашел свою кружку и принялся тщательно мыть ее под тугой струей воды. Как всегда, в его жестах было некое таинство. Словно лишь ему одному во всем мире известны самые точные движения, самые выразительные взгляды, самые верные слова… и он не имеет права тратить их просто так.

Ян вел себя непринужденно, позволял наблюдать за собой и ничуть не интересовался зрителем. Прирожденный актер. Может, зря он отказался от роли в спектакле? Прав был тот парниша – дьявола должен играть только такой ублюдок, как Ян.

Гладкая матовая кожа его спины, груди и рук бросалась в глаза как нежный медовый бисквит на пустом прилавке. Она должна быть сладкой на вкус, уверяла себя Фаина, настойчиво глядя в книгу и не разбирая ни строчки. Она обязана быть сладкой, как нуга или карамель. Или как белый шоколад.

Ян неожиданно громко прочистил горло, будто в тишине зарычала собака, срываясь на лай. Фаина вздрогнула, подпрыгнув на стуле, подняла глаза на соседа. Тот едва улыбался, будто слышал все, что она подумала. Но это, разумеется, невозможно. Просто игра воображения. Ее фантазию поймали с поличным. Вы арестованы за желание укусить человека. Все, что вы подумаете, будет использовано против вас на суде божьем. Аминь.

Присмотревшись, девушка разглядела на спине Яна свежие царапины, а на левом плече – след зубов. Значит, кто-то уже попробовал его на вкус. А ему все равно, щеголяет с обнаженным торсом и глазом не моргнет. Фаине стало противно, в голове пронеслись вполне естественные картинки совокупления с очередной дурехой, что радостно раздвинула перед ним ноги и вскоре была выброшена, как использованный презерватив.

Фаина скривилась, чего юноша не заметил, но сделала бы то же самое, даже если бы он наблюдал за нею. Представить этого насквозь фальшивого человека в порыве страсти было затруднительно. Как это существо может любить? Целовать кого-то? Гладить по волосам, шептать на ухо, быть нежным?.. Разве есть в нем хоть одна искренняя черта, кроме высокомерия?

Ожидая закипания чайника, парень сомкнул руки в кольцо над головой, зевнул, потянулся, хрустнул позвонками. От натяжения кожи на мгновение прорисовались несколько ребер. Обыкновенный, вроде бы, человек. Зевает, кости есть. Внутренние органы, пожалуй, тоже, раз уж он питается. Все это глупо, конечно, но ничто так не напоминает нам о человечности и, в первую очередь, смертности, как подчеркнутая физиологичность.

Фаина прислушалась к ощущениям. Не пойдет ли снова кровь? Не стоит дожидаться, пока это случится. Нужно отсюда уйти и впредь избегать оставаться наедине с этим пышущим здоровьем и красотой мужчиной. Который словно с каждым днем по крупице обкрадывает живущих по соседству людей, насыщаясь чужой энергией.

Их взгляды пересеклись. Теперь чай точно подождет. Морально тяжело находиться один на один с существом, которое нельзя ничем смутить, нельзя вывести на эмоции, нельзя заставить произнести хоть слово или отвести глаза, если оно того не хочет. Несмотря на множество вопросов, которые имеются у Фаины в его адрес, сейчас она не намерена его расспрашивать. Момент слишком неподходящий, плюс скоро придет Мила, плюс необходим хороший план. Или последняя капля, что переполнит чашу терпения.

Девушка поднялась под неотрывным взором темной августовской листвы – взором колючим и подстегивающим. Подъем вышел излишне резким – голова ушла в крутое пике, ноги, затекшие от долгого сидения, не справились с простой задачей. Большая доза сахара также дала о себе знать, будто попала в кровь лишь тогда, когда девушка начала двигаться. Фаина пошатнулась и почти рухнула на пол, с грохотом схватившись за стул. Тот подскочил и громко ударился о стол, но спас ее от позорного падения. Крепко держась за мебель, будто за край обрыва, девушка поднялась на дрожащих ногах, избегая назойливого взора.

– Что такое? – нахмурился Ян.

Она повернула к нему голову и обожглась стыдом.

– Ничего.

– Врать мне не имеет смысла.

– Да от тебя вообще трудно что-либо утаить. Включая собственные мысли.

Девушка выпрямилась и старалась привести в порядок дыхание. Казалось, еще минута на ногах, и она отключится. Как бы добраться до кровати?.. Эти несколько метров от кухни до комнаты в таком состоянии казались непреодолимыми. А присутствие Яна лишь усугубляет ситуацию. За ошибки и слабости приходится платить. И плата велика.

– Ты делаешь себе хуже, – Ян скрестил руки на груди, осматривая ее исподлобья.

Он становился все более раздраженным с каждым сказанным словом. И в то же время его тело напряглось – он готов был ринуться вперед и поддержать Фаину, если потребуется.

– Неужели? – она попыталась удивиться, но голос охрип.

Даже сейчас, на грани обморока, она язвила в адрес Яна, сама не зная, зачем. Очень хотелось пить. Как никогда прежде.

– Сарказм тебе не поможет.

– И что же ты сделаешь? – пришлось закашляться, чтобы продолжить, – сделаешь так, чтобы у меня снова пошла кровь? Или что-нибудь серьезнее на сей раз? Я вся трепещу перед… твоим очередным фокусом.

– Этот тебе точно не понравится, – пообещал сосед.

– Можно подумать, мне нравились предыдущие.

Фаина не совсем понимала, о чем они говорят, но считала своим долгом поддерживать туманный диалог едкими высказываниями. Не так уж часто Ян заговаривает с нею, чтобы упускать шанс что-нибудь выяснить или хотя бы уколоть его. Ну, или еще больше запутаться, как это бывало чаще. В голову словно киселя влили, мутного и густого, и теперь он там болтался, неравномерно застывший, ленивыми волнами катаясь от одного уха к другому. Мешал думать.

– Напрасно ты так.

– С этим я сама разберусь.

Нужно было уходить, но как заставить тело слушаться?

– Мне это надоело.

– Что именно? – скривилась она, глядя в пол.

– Твое отношение к себе.

– Это вообще не твое дело.

Ян нахально ухмыльнулся, чем вызвал пренебрежительный взгляд собеседницы. На каждый его оскал у Фаины имелся антидот в виде глубокого (пусть и напускного) безразличия, граничащего с отвращением. Ян мог влиять на людей своей мимикой и жестами, умел убеждать, заставлять, совращать, но относительно Фаины все его уловки были безнадежны – они отскакивали от ее непробиваемого панциря, как пластиковые дротики от бетона, оставляя лишь мелкие царапины. Он мешал ей жить, на этом его влияние оканчивалось. Глубже в мысли и эмоции девушки ему не удавалось проникнуть, как он ни старался.

Фаине надоела бессмысленная перебранка, и она, пошатываясь, заставила себя уйти. Ян проводил ее взглядом, полным неприкрытого желания помочь, проводить до постели, чтобы она не упала, ведь была так слаба. Это показалось Фаине странным, особенно в свете того, что каждая его фраза звучала как угроза. Впрочем, резкие смены настроения свойственны Яну так же, как и смена цвета – хамелеону, и не стоит удивляться, когда его гнев легким движением брови превращается в сочувствие. Или же наоборот.

Коридор расплывался перед глазами, бледно-зеленые стены кружились в медленном вальсе, обманывая – на них нельзя было опереться. Сознание оставляло ее. Не без труда дотащив бунтующее тело до кровати, Фаина упала и пролежала до тех пор, пока силы вновь не прильнули к ней. Затем приняла таблетки и измерила уровень сахара. Глюкометр показывал число гораздо выше допустимой нормы. Плохо. А чего еще стоило ожидать, объевшись шоколада? И каким чудом отказать себе в сладком, если твою дерьмовую жизнь можно разбавить только маленькой ложкой меда?

Даже при смерти Фаина не сумела бы запретить себе конфету. Она сдерживает себя во многом, стала есть полезную отвратную пищу, ограничила потребление сладкого и алкоголя… Казалось бы, за такие жертвы организм должен сказать спасибо, но и этого ему недостаточно! Если мозг не получает радости ниоткуда, кроме вкусовых рецепторов, больше ничего не остается, кроме как вредить себе.

Через четверть часа Фаине полегчало, и она отбросила мысль написать Миле с просьбой на сегодня отменить визит. Пусть приходит. Пусть ругает ее, вправляет мозги, сетует на ее безалаберное отношение к себе. Пусть. Она виновата и заслужила это. Если Мила отчитает ее, может, это приглушит совесть.

Фаина отлеживалась, раздумывая над тем, что сулит ей обещание Яна, оставленное без разъяснений, пока не явилась Мила. Та с порога заявила, что подруга выглядит слабой и похудевшей.

– Да нет, – отмахнулась Фаина с натянутой улыбкой. – Простыла немного.

– Сладкое ела сегодня, руку даю на отсечение.

– Я похожа на камикадзе? Точно не в день твоего визита.

– Да?.. А выглядишь так, будто приступ был недавно.

– Я всегда не очень себя чувствую после дневного сна. Сама ведь знаешь.

– Да? Ну ладно…

Фаина не собиралась лгать. Но почему-то так вышло самой собой. Мила, кажется, поверила. И тут же начала щебетать о своих делах.

– Ты зна-аешь, я так много симпатичных парней встретила, пока шла по студгородку, ну просто кошмар! В том плане кошмар, что надо мне тут почаще бывать, а то чего добро пропадает-то?

– Действительно, – по привычке машинально откликалась Фаина, растирая затекшую шею.

Сейчас, когда Мила оказалась, наконец, рядом, все дурное вдруг отступило. Фаине действительно становилось легче в присутствии этой легкомысленной девушки. Не так страшен становился диабет. Не так уж мистична становилась вся ситуация с новым соседом. А сам Ян вообще отметался на задний план.

Они деловито расселись на полу и устроили долгожданный покерный турнир. Мила была в нем хороша и имела страсть к азарту, а Фаина всегда играла ради удовольствия, оставаясь безразлична к победе или проигрышу. Именно поэтому ей так везло. Три раза она заставила Милу нервно ударить по полу от досады. Тройка на валетах, пара тузов и стрит до десятки. Не такие уж сильные комбинации, но Миле сегодня карта отчаянно не шла.

– Как говорил один киногерой, проиграв в казино: «Это значит, сегодня мне повезет в другом»¹¹, – заметила Фаина, стараясь поддержать подругу.

Посреди партии, когда вот-вот мог сложиться симпатичный червовый флеш, лицо Милы приобрело испуганно-растерянное выражение. Она не мигая глядела Фаине за спину, на дверь, приоткрытую из-за духоты. Фаина обернулась, продолжая сидеть в позе лотоса. В нешироком проеме виднелась полоса мужского тела и левая часть лица с пугающе зеленым глазом.

Он просто стоял и смотрел на них. Без эмоций. Фаина поморщилась и поднялась на ноги. Не теряя времени на расспросы, она громко захлопнула дверь и замкнулась изнутри. Сердце колотилось, как заводная игрушка.

– Извини за нескромный вопрос, но… кто это, черт возьми, был? – дрожащим голосом спросила Мила, позабыв о картах.

– Так… местный псих. Не бери в голову.

– И часто он вот так?

– К сожалению, да. Открой-ка форточку, а то мы тут задохнемся.

– Он… странный, – Мила не двинулась с места, находясь под впечатлением.

– У него не все дома. Ты, кстати, побледнела. Как себя чувствуешь? Нет странных ощущений?

– В смысле? – заволновалась Мила.

– У тебя когда-нибудь кровь из носа шла?

– О чем это ты?

– Ни о чем.

– Ты меня пугаешь.

– Забудь.

– Мурашки по коже, смотри, – Мила продемонстрировала руку. – С такими соседями надо быть осторожнее. У него взгляд маньяка.

Фаине вспомнилось, как Ян всадил в ее тело сразу несколько игл, выключив свет, и слова подруги показались не такими уж далекими от истины. С той ситуацией надо будет тоже разобраться при случае.

– Этот засранец на многое способен, но, к счастью, пока никого не убил.

– Пока?! Звучит многообещающе.

– Выбрось его из головы, я серьезно. Так будет лучше.

– Ладно. Постараюсь. На чем мы там остановились?

– Ты будешь повышать или нет?..

Девушки продолжили игру, но сосредоточиться на ней стало уже невозможно. Ян словно какой-то вирус, опасный паразит. Если зацепил хотя бы раз, то уже не отвяжется. Сначала поражает центральную нервную систему, затем память, координацию… Все в организме постепенно выходит из строя. А потом начинаются кровотечения. Логично, Фаина? Даже очень. Нет, нужно отбросить бредовые мысли.

Играть больше не хотелось, и девушки включили Футураму.

Миле нравился этот мультсериал, а вот Фаина смотрела его только за компанию. Ни за что бы не променяла она свою любовь к Спанч Бобу на что-то еще – пестрое, крикливое, претенциозное, с сортирным юмором. Забавно, как в разные периоды своей жизни Фаина воспринимала себя в качестве разных жителей Бикини Боттом. Лишь недавно она поняла, что сравнивает себя с ними, будто они ее личные архетипы.

Иногда она была как мистер Крабс – пыталась заработать все деньги мира, пахала как проклятая, задерживалась допоздна, берегла лишнюю копейку. Временами в ней просыпался ворчливый Сквидвард, и она ненавидела окружающих, особенно жизнерадостных, ведь их счастье загораживает обзор своим сиянием. Как и Сквидвард, Фаина была апатична, необщительна и саркастична – больше ничего не остается, когда тебе не суждено быть понятым хоть кем-то. И еще один пример для подражания – Патрик. Девушка часто ощущала себя такой же непроходимой тупицей, неизвестно как ускользнувшей от властной руки естественного отбора.

Но чем старше становилась Фаина, тем сильнее ей хотелось походить на главного героя. Верить в чудеса и в доброту людей, уметь радоваться сущим пустякам, встречать каждый день с улыбкой, находить плюсы в самых дрянных ситуациях. Смеяться и плакать искренне. И все менее достижимой становилась эта мечта.

Пока Фаина размышляла о вечном, пялясь в экран, но не видя ничего перед собой, Мила следила за сюжетом, смеялась и комментировала что-нибудь, не замечая, что подруга не отзывается. Подобное с ней происходило часто. Но стоило Миле напрямую обратиться к ней, та вздрогнула и вернулась на землю из глубин космоса.

– Фэй?..

– А?

– Говорю, в туалет хочу.

– И в чем твоя проблема? Выход там.

– А если там будет он?

– Кто? – не поняла Фаина.

– Ну, тот самый. Маньяк.

– Ну и что? Просто не стой рядом с ним долго.

– Почему?

Фаина вздохнула и посмотрела в окно. Не стоило раскрывать всех карт. Все равно ведь не поверит.

– Просто поверь мне на слово. Его лучше избегать.

– Да что у вас тут происходит? – с подозрением прищурилась Мила.

– У нас тут общага, тротил мне в зад! – Фаина пригрозила кулаком неизвестно кому, пытаясь развеселить и отвлечь подругу. Та была испугана и не скрывала этого.

– Ладно, я пошла. Если что, буду кричать.

– У нас, конечно, грязные туалеты, но не настолько же, – подыграла Фаина.

– Ты сегодня прямо шутница, – Мила состроила рожицу и изменила голос на самый противный, чтобы сообщить это.

– Иди уже, пока в очередь не попала.

Девушка достала из сумочки бумажные платки с миньонами и тихонько вышла. Пользуясь отсутствием бдительной подруги, Фаина потянулась к секретному отделению, достала конфету, сорвала этикетку, спрятала ее в карман, бросила блестящий леденец в рот и тут же раскусила. Как жаждала она ощутить этот желанный и запретный яблочный привкус, кисло-сладкий. Но вместо этого во рту стало гадко, будто жуешь большую таблетку парацетамола, не запивая водой, и она вяжет тебе язык своей горечью.

Пришлось выплюнуть на ладонь кусочки леденца, будто битое зеленое стекло, поднести к лицу, обнюхать. Полупрозрачные, мокрые от слюны, они пахли и выглядели абсолютно так, как и полагается конфетам. Фаина тронула их кончиком языка. Горчит. Бред какой-то. Пришлось выбросить эту и достать новую в надежде, что это был глюк – ее ощущений или самой жизни – и надо скорее сделать вид, что не заметил его. Но и вторая конфета отдавала горечью, и третья. Фаина грязно выругалась. Что происходит? Это уже не смешно. Карамель не бывает горькой, конфеты не могли испортиться, ведь там сплошной сахар.

Вкусовые рецепторы сошли с ума. Бывает ли такое при ее болезни? Никто не упоминал о подобных симптомах – ни врач, ни на форуме в интернете, хотя, казалось бы, на форумах обожают приплетать все возможные и невозможные признаки.

Выбросив все три конфеты в мусорное ведро, Фаина испугалась. Нужно было срочно убедиться, что она не сходит с ума. А что еще поможет убедиться в этом, как не алкоголь? Девушка протиснулась за шкаф и достала оттуда тяжелую бутыль золотистого рома, жадно сорвала крышку, глотнула из горла, не опасаясь, что за столь неприглядным занятием ее может застукать Мила. Нет, с ромом все было в полном порядке. Пиратское пойло из золотых запасов отправилось на законное место, ждать самого черного дня.

Фаина глубоко вздохнула. Все хорошо. Просто, возможно, с ее рецепторами и правда что-то не так. Например, так организм сопротивляется новой дозе сладкого сразу после приступа. Наверняка это некие непознанные внутренние механизмы, и всему найдется рациональное объяснение. Просто не нужно паниковать и придумывать глупости. Ну кто мог подложить тебе горькие конфеты, чтобы поиздеваться? Или обмазать твои конфеты чем-то таким… не надорвав фантика? Все это бред. Нужно подождать до завтра и попробовать снова.

Но где же Мила? Как-то слишком долго ее нет. Почему она не возвращается? Неужели и правда попала в очередь? Сколько времени прошло, пока Фаина пыталась разобраться со своими ощущениями? Девушка обулась и вышла из комнаты, предчувствуя неладное.

Этаж казался пустым, если смотреть от балкона, и неестественная тишь стояла в блоке. Не к добру это. Фаина ускорила шаг. Она заглянула в туалет, на кухню, на лестничный пролет, но не нашла подруги. Звать ее по имени казалось глупостью. И тут зазвенел в спертом воздухе колокольчик – робкий смех Милы, смех маленькой девочки, которую рассмешил взрослый опытный дядя, и она не смеет показать своих эмоций во всю полноту, как не смеет и не показать их вовсе.

Фаина нахмурилась и сжала зубы. Она обнаружила Милу у раковин рядом с душем, в другой части этажа, далековато от функционирующего туалета. Мила была не одна, компанию ей составлял Ян. Молодой мужчина нависал над нею плотной неприступной скалой, облокотившись одной рукой о стену над розовой головой Милы. Девушка вжималась в эту стенку лопатками, запрокинув личико вверх, чтобы Яну было удобнее гладить ее подбородок и губы, что-то тихо и непрерывно нашептывая. Они глядели друг другу в глаза так, словно ничего извне не могло бы нарушить эту связь. Мила то и дело хихикала, тая от прикосновений грубых мужских пальцев к своей нежной коже. Она вся превратилась в податливое тесто в умелых руках этого мерзавца. Еще немного, и он сможет делать с нею, что хочет.

Оба не заметили Фаину, и она разозлилась не на шутку.

– Мила, а ну-ка идем отсюда. Эта компания не для тебя.

Мила медленно повернула голову, с трудом заставляя себя оторваться от зеленого взгляда. Она выглядела зачарованной. Потерянной и сонной. Пришлось взять ее за руку и насильно вырвать из гипнотического плена. Тело девушки подавалось как мармеладная тянучка.

Ян и не думал препятствовать. Он глядел на Фаину с интересом и даже неким вызовом. Мила была словно не в себе, но, оказавшись на расстоянии от Яна, более-менее пришла в себя. Грозно посмотрев на соседа напоследок, Фаина увела подругу. Та еле переставляла ноги и то и дело оборачивалась, приоткрыв рот.

Минут двадцать продолжалась бессмысленная беседа, больше похожая на допрос проблемного подростка строгими родителями. Мила будто ничего не могла вспомнить и ответить за свои поступки. Сколько бы Фаина ни билась, не удалось узнать ничего адекватного. Вскоре Мила решила, что лучше ей, наверное, пойти домой. Фаина проводила ее, а возвращаясь к себе, столкнулась в коридоре с Яном и с раздражением задела парня плечом.

– Держись от нее подальше.

– А от тебя?

Она оставила вопрос без ответа, хотя он обжег ее, пробрал до самых костей. Как мог Ян спросить у нее подобное? Наверняка он просто издевался. Фаина поспешила к себе. Нужно было еще многое осмыслить в тишине – без сладкого, но хотя бы с тем, что ей оставили как утешительный приз.

Глава 13, в которой Фаина выходит из себя и жалеет об этом

«Дьявол может вводить людей в искушение, пользуясь также их предрасположениями. Ведь тело, предрасположенное к похоти или к гневу, легче поддается внушениям, связанным с этими страстями».

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Фаина училась жить без сладкого, и давалось это предсказуемо тяжело. Организм все еще сбоил – вкусовые рецепторы так и не вернулись в норму. Запрет есть то, что тебе хочется, морально тяготил. Ей казалось, уже целую вечность она ощущала проклятую горечь вместо желанного вкуса, который успокоил бы нервы. Теперь она испытывала удовольствие лишь от алкоголя. Она сошла бы с ума, если бы ей не оставили и его.

Невыносимо хотелось ощутить вкус шоколада – пусть даже крошечной конфетки размером с фалангу пальца. В супермаркетах, проходя мимо рядов со сладостями, видя прямо перед собой все эти венские вафли с воздушной начинкой, разноцветные леденцы, густо покрытый медом чак-чак, разнообразие батончиков в молочном шоколаде, Фаина испытывала мучения, несравнимые с муками ада. Ей хотелось сесть на пол и плакать. И неважно, что это ничего не изменит.

Ее лишили физической возможности употреблять любимые сладости, и не было иного выхода, кроме смирения, но к нему еще нужно было прийти. Безвыходность положения сводила с ума. Иногда Фаина выпивала слишком много, и ее посещало безумное желание – купить себе несколько шоколадок и съесть всем назло, несмотря на нестерпимую горечь во рту. Кто сотворил с ней это и зачем?

Девушка старалась все свободное время забивать голову, лишь бы мыслей о странных выходках ее организма, а также о виновнике всего этого, там не оставалось. Возможно, когда-нибудь это пройдет. Или хотя бы ослабнет. А пока что придется быть раздражительной и злой. И пусть окружающие пеняют на себя.

В тот злополучный вечер Ян вновь переключил тумблер своего темперамента. Из молчаливого флегматика с печатью перманентной усталости на лице и взглядом, полным нетерпимости ко всем несовершенным вещам, его окружающим, он превратился в шумного гуляку, озорника и фата, смысл жизни которого заключается в том, чтобы как можно скорее прожечь молодость. В такие моменты гедонизм в нем достигал апогея.

Похожее бывало и раньше, но Фаина до сих пор не уловила, как это у парня получается совмещать в своем характере взаимоисключающие черты. Склонность любого человека к подобной переменчивости – по щелчку пальцев – была предупреждающим звоночком. Хотя, если подумать, таких звоночков прозвенело уже слишком много.

И вовсе это не пресловутая многогранность личности, о чем предполагали некоторые соседи, когда речь заходила о Яне и его переменчивости. Фаина была убеждена: это тот тип неискренности, когда люди ведут себя по-разному в зависимости от компании, в которой оказались. Что вряд ли заслуживает восхищения. Ассортимент масок на лице никогда не нравился Фаине, как и способность быстро эти маски менять. И жаль, что Ян оказался таким тривиальным. С его внешностью подошло бы поддерживать образ молчаливого мизантропа с выразительным взглядом и темной душой, сокрытой за толстым панцирем высокомерия.

Фаина привыкла быстро разочаровываться в людях, но Ян и тут сумел прыгнуть выше головы. Вечером он привел шумную компанию – множество девушек и парней, включая Кирилла со своей пассией, алкоголь, громкая музыка, танцы и грубые животные заигрывания. Должно быть, вся толпа не уместилась в 405-ой – топот и голоса постоянно слышались то на кухне, то в коридоре, то на балконе. Горластая орда под руководством Яна заполонила собой весь этаж.

Взрывы смеха, звон стекла и визги поначалу не особо беспокоили Фаину.  Что ей чужие развлечения, пока есть наушники, интернет и стаканчик пива? Главное, что в ее комнату никто не лез. Несколько часов подряд она слушала альбомы Майкла Джексона и серфила сайты, собирая информацию для саморазвития (а этим уже надо было заняться всерьез, она чувствовала, как медленно деградирует), так что думать о вечеринке, эпицентр которой находился в нескольких метрах от нее, не приходилось.

Около двух ночи, собираясь ложиться спать, Фаина поначалу не поняла, почему музыка не прекратилась. Обычно, стоило вынуть наушники, засидевшись допоздна, и тишина спящего этажа обрушивалась на тебя, ватой закупоривая уши, в которых только что была гарнитура. Но не в этот раз. Девушка откинулась на стуле, хрустнула шейными позвонками и протерла глаза. Усталость моментально дала о себе знать, свинцовой шалью опустившись на плечи. Лень было даже подняться и переодеться, чтобы лечь в постель, не говоря уже о чем-то вроде бурного веселья по соседству. Судя по звукам, вечеринка была в самом разгаре.

«Неужели никого, кроме меня, это не беспокоит? – подумала Фаина с легким уколом негодования. – Почему коменда, при всей своей строгости к остальным, позволяет ему все это? За что такие привилегии? После одиннадцати все гости обязаны выметаться отсюда, и уж тем более не издавать такого шума, чтобы лишать сна жильцов».

Негодование Фаины держалось на прежнем уровне те полчаса, что она терпеливо ожидала окончания вечеринки. Напрасными были ее надежды на наличие совести или хотя бы чувства меры у тех, кто этой ночью устроил себе праздник жизни. Алкоголь убивает в человеке человеческое, Фаина знала это, как никто другой. Выходит, в Яне и убивать нечего, если каждый раз, устраивая попойки, сам он остается будто бы трезв, спаивая окружающих и наслаждаясь тем, что с ними происходит.

Девушка честно пыталась уснуть, надеясь, что сильная усталость возьмет свое, и сознание отключится несмотря на шум. Однако, как это всегда бывает, когда целеустремленно пытаешься уснуть, сон не идет. В отличие от пульсирующей боли в глазах и висках. Нельзя сказать, что музыка была оглушительной, вызывающе громкой, но ее непрерывность нервировала так же сильно, как бесконечная капель подтекающего в тишине крана.

Некоторое время Фаина лежала в постели, накрывшись одеялом до самого носа, невидящим взором уставившись в потолок, грязно-желтый от света настольной лампы, и размышляла о том, что ей давно пора съехать отсюда. Дело ведь не конкретно в Яне, а вообще в таких, как Ян. В таких, как Наташа. Нельзя изменить людей вокруг себя или ждать от них, будто они начнут ни с того ни с сего вести себя так, как тебе хотелось бы. Единственное, чему люди никогда не изменят, так это свой животной природе. Просто нужно зарабатывать достаточно, чтобы позволить себе максимальную изоляцию от мира и его омерзительной пульсации.

Ближе к трем ночи Фаина оделась, закапала глаза и махом опрокинула в себя полстакана рома из ценных запасов – рассеять нарастающее раздражение. Затем обулась и решительно распахнула дверь. Плотная звуковая волна едва не отшатнула ее обратно. Девушка укуталась в вязаную кофту и прошла к 401-ой двери.

Крепкий алкоголь на голодный желудок действовал пугающе быстро. И без рома сил почти не оставалось, а тут в виски ударило, колени ослабли. Фаина постучала, и Гена сразу открыл ей, будто только и ждал визита. Выглядел он замученно, ничуть не лучше гостьи. Вместе с джинсовыми шортами и растянутыми носками на Гене были изможденное лицо и осоловелый от недосыпа взгляд.

– Проходи, – вяло проговорил он, пропуская соседку внутрь.

– Не холодно голому спать? – девушка села на его кровать, потому что оба стула были насмерть завешаны никогда не глаженой одеждой. – Отопление ведь отключили уже.

– А я и не сплю, как видишь, – Гена грустно усмехнулся. – В отличие от Сани. Этому хоть из пушки стреляй.

– Завидую.

Без лишней скромности Фаина разглядывала приятную фигуру Гены. Широкие объемные плечи, ключицы в связках мускулатуры, талия, бугорки тазобедренной кости, вырастающие из глубин низко сидящих на узких бедрах шорт. Сразу видно – человек спортом занимается. Ей всегда хотелось потрогать Гену, и порой она себе в этом не могла отказать. Не то что бы парень был против, скорее ему не жалко. Инстинкты берут свое. Оба были достаточно взрослыми, чтобы это понимать.

В комнате горела лишь маленькая желтая лампа, в свете которой многие очертания терялись, а жадные взгляды оставались незаметны. Или же так просто казалось на задурманенную голову.

– Налить тебе?

– А что есть?

– Остатки сливочного ликера с прошлой субботы.

– Сибаритствуешь, сударь.

– Ну а как же.

Гена с хрустом в коленях присел на корточки и пошарил рукой под кроватью, пользуясь случаем принюхиваясь к Фаине.

– А ты опять ром глушила.

– Ну а как же, – самодовольно улыбнулась она и по-детски заболтала ногами.

Миновало то время, когда феноменальный нюх Гены мог ее удивить.

Парень достал красивую по форме бутылку, разлил ликер в рюмки на два мизинца, убрал бутылку обратно, плотно завинтив крышку. Бережет, отметила Фаина. Вкусный алкоголь в общежитии – ценная валюта. Ей ли этого не знать.

Они выпили, многозначительно посмотрев друг на друга перед глотком. Вкус был ванильный, мягкий, как у домашнего заварного крема, не такой агрессивный, как у пиратского пойла, и долго держался на языке. Фаине стало хорошо. Музыка вечеринки здесь, почти у лестничного пролета, была слышна менее отчетливо, чем в ее комнате, освещение не резало глаз, да и вообще здесь был Гена в одних шортах, и его можно было потрогать, если изловчиться… Все равно Саша беспробудно спит.

– Сколько еще это будет продолжаться, – вздохнула она.

– Я уже ходил туда. Все лыка не вяжут, кроме, сама понимаешь, Яна. Этот – как всегда. Веселый, глаза блестят, а говорит и смотрит абсолютно адекватно. Ничем его не проймешь. Или он не пьет, как думаешь? Тогда зачем все это, если не ради пьянки…

Но Фаину сейчас волновало другое.

– И что он тебе сказал?

– Да послал, конечно. Ему сама коменда разрешила. Станет он тут каких-то соседей слушать, ага.

– За какие же заслуги, интересно.

– Учитывая ее характер – трудно представить. Одно я знаю точно: коменда знает какого-то другого Яна. Не того хамелеона, которого знаем все мы.

Они озадаченно помолчали.

– Я очень хочу спать. Мне вставать завтра рано. Глаза болят, будто в них песок.

– У меня капли есть.

– Я уже закапала. Мне нужен сон, а не «Визин». У меня к нему, наверное, уже иммунитет. Не помогает ни черта, – Фаина потерла глаза кулаками, что вызвало неприятное пощипывание.

– Можешь сходить. Но не думаю, что тебя там кто-то послушает.

– Когда-то это должно закончиться.

– Я собирался соорудить беруши. Только у меня нет ваты…

– А ты пальцами попробуй, – участливо посоветовала она.

– Очень смешно, Афина.

Девушка скривилась. Колкостью за колкость. Именно Гена придумал ей это прозвище, и едва попадался случай, с радостью им пользовался. Но за вкусный ликер, гостеприимство и, самое главное, постоянный полураздетый вид парня с хорошим телосложением можно было потерпеть отождествление себя с богиней греческого пантеона. Пусть нелепое, основанное всего лишь на перестановке парочки букв.

– Нет, я все же разберусь с этим дерьмом, – заявила Фаина, – если через полчаса они не прекратят.

– Ты выпила. Не натвори глупостей.

Фаина ощутила подступающий к горлу гнев, который уже не сдержать ни усталостью, но опьянением.

– А вот и натворю. Кого он из себя возомнил? И почему все сидят молчком, забившись в свои норы?

Почему Ян позволяет себе все это? Кто дал ему право? Чем он лучше других? С его заселением у Фаины одни проблемы.

– Ты же знаешь Яна и все его штуки… Кто захочет с ним связываться?..

Она должна поставить его на место. Показать ему, что тоже имеет характер и личное мнение. Показать, что он тут не хозяин, а новенький. И должен соблюдать правила. Отомстить ему за безразличие.

– Вот свалилось счастье на наши головы… Что теперь, позволить ему вести себя так и дальше? Я не хочу, чтобы так было постоянно. Нужно что-то решать.

– Есть идеи?

– Нет.

Гена поиграл мышцами рук, ворочая пустой стакан между ладонями. Грустная улыбка не сходила с его лица. Фаине захотелось прислониться к его торсу, примостить подбородок в выемку между массивным плечом и крепкой шеей и сладко уснуть. Но вместо этого она, удержав себя в вертикальном положении, спросила:

– У тебя есть пальчиковые батарейки?

Гена, нахмурившись, смотрел на нее несколько мгновений, переваривая внезапный вопрос. За столько лет он, как и прочие, так и не научился разбираться, что творится в голове этой девушки и чего от нее можно ждать. В каком-то смысле это ему нравилось.

– Вроде были. А зачем тебе?

– Были – так давай.

– Даю.

Парень прошелся по тесной комнате, порылся в завалах вещей, подсвечивая экраном телефона. Затем вынул из-под стола коробку с инструментами, нашел в ней пачку батареек и протянул Фаине.

– Спасибо.

– Так зачем?

– Скоро узнаешь, – она поднялась, на что пришлось потратить много сил, которых почти не оставалось. – Я пошла.

– Постой, – Гена нагнал ее у двери и коротко обнял.

Фаина сделала вид, что ничего необычного не произошло. И мускул на лице не дрогнул, пока по холке сыпались мурашки удовольствия. Секундная заминка и встреча растерянных взглядов в полутьме могли бы послужить предпосылкой чему-то большему, неужели дружеские объятия, но Фаина была не в настроении играть с Геной в соблазнение и ретировалась. В конце концов, когда ты засыпаешь на ходу, да еще и крепко выпил, что-нибудь может причудиться, об этом не стоит забывать.

Да и глупостей в таком состоянии наделать легко. Одну из них Фаина и собралась осуществить, но с Геной это не было связано.

Идея пришла к ней спонтанно и сразу же показалась гениальной. Не зря же говорят: клин клином вышибают. А не поможет – так она хотя бы пыталась, в отличие от некоторых. Да, это был опасный метод, но фантазии на что-то иное – мирное и дипломатическое – попросту не оставалось. Желания сюсюкаться с этим ублюдком – тоже. «Скорее это агрессивные переговоры»,¹² – пронеслось в голове и вызвало ухмылку.

В коридоре было шумно. Пара девушек в коротких юбках и кофтах, мокрых на груди, гогоча, прошли навстречу Фаине в сторону балкона, не обратив на нее внимания. Слышались звуки совокупления с кухни. Фаина сжала кулаки и зашла к себе.

«Кажется, это не кончится до самого утра. И когда я стала настолько стара, чтобы до безумия раздражаться из-за чужих вечеринок? Впрочем, я никогда не умела веселиться. От алкоголя меня клонит в сон, а не в танцы».

Разыскивая в комнате старую коробку с инструментами, Фаина надеялась, что звуки, доносящиеся с кухни, не связаны с Яном. Ей хотелось, чтобы все собрались в 405-ой, а затем уж она выйдет на сцену этого театра абсурда. Чтобы преподать им поучительный урок.

Что за остатки разума сохранились в затуманенной усталостью и алкоголем голове Фаины? Обнаружив то, что ей нужно, девушка не ринулась в бой, а решила выждать десять минут для верности, чтобы не прослыть глупой. Нарушителям своего спокойствия она великодушно дала еще один шанс. А себе – время настроиться и отбросить страхи. Очень хотелось чего-нибудь сладкого для успокоения. Но ничего. Проклятый Ян поплатится за все свои фокусы.

Девушка была уверена, что весь этаж сейчас не спит, а значит, то, что она собирается сделать, не нарушит чей-то сон, кроме, может быть, Сашиного. Зато подействует на нервы Яну и послужит хорошим примером всем остальным, кто выбрал это терпеть.

Фаина села на кровать, вставляя недостающие батарейки в ручную дрель, оставленную бывшей соседкой. Минуты тянулись бесконечно. Наконец, она поднялась и решительно направилась к 405-ой комнате, намереваясь выполнить затею, чего бы ей это ни стоило. Злость отчаявшегося человека переполняла её. Злость, которая лишает инстинкта самосохранения.

Пару раз бывшая соседка, одержимая в то время ремонтом, включала эту дрель при Фаине. Невыносимо громкий и назойливый звук хорошо запомнился ей. По уровню шума его можно было сравнить с взлетающим истребителем или маминой электромясорубкой. Дрель была увесистой, ее приходилось удерживать обеими руками. Фаина надеялась, резонатор окажется достаточно мощным, чтобы заглушить музыку. Ее надежды более чем оправдались.

Оказавшись прямо перед ненавистной дверью, девушка подняла дрель на уровень лица и вдавила кнопку сразу тремя пальцами. Так, она надеялась, шум должен быть сильнее. Оглушительный звук заполнил, наверное, весь корпус общежития, весь район. Ничего не было слышно, кроме жужжащего рева машинки. Этот рев смерчем пронесся внутри черепной коробки, задевая все, что плохо лежит.

Потешаясь своей сообразительности, Фаина бесконтрольно смеялась и не слышала своего смеха. Она думала о том, что если бы не открывала рот, то у нее могло бы заложить уши. А еще она думала о лице Яна, которое ей предстоит увидеть в ближайшие мгновения. Это веселило еще больше.

Прошло секунд семь, прежде чем дверь распахнулась, выпустив в коридор разгневанного молодого мужчину. Фаина отшатнулась, но пальцы ее продолжали упорно нажимать на большую желтую кнопку, будто оцепенели в этом положении. Ян захлопнул за собой дверь и крупным шагом пошел на нее. Фаина видела, как открывается его рот, но, к счастью, не могла разобрать ни слова. Она опять смеялась, так слабо и нелепо, как люди смеются лишь в глубоком сне.

Взгляд Яна наливался яростью. Он отобрал дрель, грубо толкнул девушку к стене и подался следом. От удара в солнечное сплетение у Фаины перехватило дыхание. В наступившей тишине он не сказал ни слова, только гневно дышал ей прямо в ноздри, крепко сжимая инструмент. Лопатками Фаина упиралась в облезлую бледно-зеленую стену, холодившую спину. Зато прямо перед ней разгоралось пламя негодования.

Недолго думая, Ян снова включил дрель и поднес бур к виску Фаины. Его глаза обещали болезненную смерть. Девушка зажмурилась, не желая видеть, как череп ее продырявит этот психованный ублюдок, как хлынет кровь на лица обоих. Прямо над ухом визжал иглоподобный буравчик, на волосы ей посыпалась мелкая бетонная крошка.

Когда шум вращения стих, Фаина услышала свое тяжелое, с присвистом, дыхание, норовящее превратиться в рыдания. Она скосила глаза, не смея шевельнуться. Сверло на две трети вошло в стену меньше чем в сантиметре от ее уха. Ян рванул дрель набок, не отпуская ручки, и буравчик с оглушительным треском надломился. Большая его часть осталась в бетоне, меньшая шампуром торчала у основания. Парень швырнул дрель на пол. Раздался глухой удар, заставивший Фаину вздрогнуть. Для пущей убедительности Ян ударил ладонью по стене над головой Фаины, на что поверхность отозвалась характерным хлопком. Он дышал, как взбесившееся животное.

Больше Ян не потратил на нее ни минуты. Вероятно, посчитал, что преподал хороший урок, и соседка не станет больше докучать. Что ж, он был очень даже прав. Смерти от рук разъяренного психопата мало кому захочется. Никто не смеет укорять Фаину в проснувшемся инстинкте самосохранения. А тот погнал ее в комнату, едва Ян безмолвно удалился, и заставил закрыться изнутри на все три замка.

Фаина понимала, что это не поможет, если Ян твердо решит достать ее. Не только потому, что он умеет взламывать двери. Он опасен и во многих других смыслах. Что-то подсказывало, он без проблем вынесет дверь при желании вытащить ее из комнаты. Не хотелось бы проверять это на практике. Этот человек на многое способен. Он мог бы убить ее. Наверняка он этого и хотел, но сдержался. Много свидетелей.

Малый остаток ночи девушка провела в слезах и судорогах, насухую глотая успокоительное, потому что боялась выйти на кухню за водой. Хотелось, чтобы все это оказалось кошмаром. Чтобы никакого Яна вообще не существовало. Трудно сказать, как и в какой момент ей удалось уснуть, но организм не выдержал долгого напряжения и принял экстренное решение отключиться.

Глава 14, в которой Фаина решается на разговор

«Что же касается воли демонов, то читатель почерпнет из указанных сочинений сведения о постоянной склонности демонов ко злому, об их грехах заносчивости, ненависти и высшего неудовольствия тем, что бог пользуется ими против их воли для своего прославления. Читатель узнает, как дьявол благодаря рассудку и воле совершает изумительные действия, несравнимые ни с какими силами земли».

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Нельзя было оставлять происшествие без внимания. Легкое воспоминание о нем будоражило Фаину, вызывая дрожь во всем теле. Никто, кроме их двоих, не видел этого. Да и что он сделал ей? Толкнул к стене и припугнул. Большего не докажешь. Кто поверит, что она увидела во взгляде Яна, обычно таком индифферентном и даже апатичном, ярко выраженное желание убить ее? Кто воспримет всерьез, если она скажет: это желание в нем уже давно?

Снова шла носом кровь на следующее утро. Девочки жаловались на то же самое, успевая переговариваться и о том, что за странный шум был глубокой ночью. Фаина отвечала, что не в курсе. Изображала недоумение. И боялась что-либо рассказывать.

На работе она была не в себе, что не осталось без внимания. Сложно было связать из слов предложение, когда Степа решил с нею побеседовать. В течение пяти часов Фаина печатала абзац, в котором не понимала ни слова. Хотелось приложиться к горлышку, и она жадно озиралась по сторонам, поднималась, шла к кулеру, набирала в пластиковый стаканчик воды и убеждала себя в том, что это не вода.

Ее трясло, стоило вспомнить, как Ян ночью чуть не просверлил ей висок. Почему он относится к ней с такой жестокостью? Понятно, что не только к ней, но… Это не доведет до добра. Как исправить ситуацию? Идти извиняться? Ни за что! Он этого не заслуживает. Но между ними накопилось уже слишком много дерьма. И все бы ничего, но это дерьмо было неоднозначным. Он ненавидит ее? Или не ее конкретно, а всех. Он издевается над нею? Или просто слишком вспыльчив. Ему нравится запугивать, а затем вести себя, как ни в чем не бывало? Ему нравится вводить людей в странное состояние выпадения из реальности. То он помогает ей в чем-то, заговаривая первым и даже улыбаясь, что для него излишне мило, то вновь становится грубым и дерзким, абсолютно безразличным к ней.

Фаина ждала окончания рабочего дня как осужденный на казнь ждет рассвета. Она знала, что сделает, когда вернется домой. Конечно же, она пойдет к нему. Куда же ей еще идти? Уж точно не в свою комнату. И почему он притягивает ее, как магнит? Почему в последнее время все, о чем Фаина способна думать, это странный сосед с омерзительным характером? Яна стало слишком много в ее жизни. И пора бы уже это прекратить.

Нужно поговорить с ним. Высказать все, что она думает. Найти компромисс. А если не получится, что ж, пусть он убивает ее. Это будет лучше, чем жить и мучиться от догадок, от болезни, от ненависти к себе, испепеляющей каждую ночь. Сколько раз она уже хотела во всем разобраться, но становилось лишь хуже. Может, этот раз станет исключением.

Прежде, чем Фаина успела что-либо понять и точно решить, ее кулак уже коснулся двери в 405-ую. Она знала, что Кирилла сейчас нет дома, но нужен ей был вовсе не он. Ян на удивление быстро распахнул дверь, но с таким выражением лица, будто ожидал увидеть кого-то другого. Более приятного. А обнаружив всего лишь докучливую соседку, позволил своему пылу сникнуть.

На нем были элегантные очки в черной оправе, в руках – распахнутая толстая книга, волосы взъерошены, клетчатая рубаха распахнута на груди. Он даже ничего не произнес. Вопросы задавать Ян умел и глазами, что отличало его от множества других людей.

– Нужно поговорить.

– Зачем?

– Ты и сам знаешь.

Ян флегматично вздохнул и впустил ее, хорошо отыгрывая свою роль. На самом деле он давно ожидал этого визита, заподозрив в Фаине удивительную наблюдательность, которая могла бы выйти ему боком, если бы Ян не был тем, кто он есть, и не владел ситуацией при любом развитии сюжета.

Пока Фаина не видела его лица, парень позволил себе довольную ухмылку. Закрыв дверь, он положил книгу на полочку обложкой вверх, прислонился спиной к двери и сложил руки на груди в ожидании шоу, которое так давно вожделел узреть. Закончив беглый осмотр комнаты, которую видела уже не впервые, Фаина остановилась у окна и развернулась на пятках, чтобы встретиться глазами с соседом и продемонстрировать ему свою решительность.

– Что все это означает?

– Не понимаю, о чем ты.

Фаина скривилась. Снова Ян нацепил одну из своих масок. Чтобы разбить ее, потребуются усилия. Девушка решила не торопиться, предчувствуя, что разговор выйдет долгим и обстоятельным, с аргументами, доказательствами и прочими ораторскими штуками, которые она так не любила и которые были совершенно не нужны, когда собеседники прекрасно знают истинное положение вещей.

– Нет, Ян. Ты только делаешь вид, что не понимаешь. Ты всегда только делаешь вид, – тихо проговорила она.

– Чего ты от меня хочешь?

– Одной простой вещи. Я думаю, ты можешь дать ее мне. Я уверена в этом, – она выждала и добавила, – объяснения.

После этих слов в комнате возникло такое напряжение, что Фаина боялась шевельнуться. Будто стоит совершить малейшее движение, она тут же потеряет равновесие и упадет в потоки лавы, жадно пожирающие пол и стены. Ей стало душно, как зачастую бывало в присутствии Яна, и голова кружилась.

– Что же я должен тебе объяснить, Фаина? – один его тон уже издевался над нею.

– Вот, опять. Хватит притворяться. Здесь нет никого, кроме меня, чтобы притворяться.

Ян пошевелил бровями, рассматривая соседку. Она говорила негромко и сдержанно, но вполне уверенно. Словно пришла сюда раскрыть все его карты и не уйдет, пока не сделает этого. Становилось все интереснее. Ян прочистил горло.

– Я не знаю, с чего ты взяла, будто хорошо меня знаешь и, более того, можешь командовать мною. Ты находишься на моей территории, ты сама ко мне пришла, так что, будь добра, отвечай на мои вопросы. И не пытайся установить здесь контроль – вспомни, чем это закончилось в прошлый раз.

Фаина нервно усмехнулась, припоминая множественные уколы в темноте. Волоски на шее зашевелились.

– Знаешь, поначалу я думала, ты обыкновенный засранец. В общежитии таких полно. И с каждым годом подселяют новую порцию. Но ты оказался засранцем с осложнениями. Не понимаю, почему никто, кроме меня, не воспринимает всерьез твое поведение. Не надо так на меня смотреть. Я-то хорошо понимаю, что все эти странности напрямую связаны с тобой.

– Какие странности? – спросил Ян скорее для проформы. Его голос звучал уже с откровенной насмешкой.

– Если бы все кончилось на исчезающих в самый неподходящий момент предметах, а также на глюке турникета, я бы еще закрыла глаза. С кем не бывает. Но ты перегнул палку. Ты ведь не умеешь по-другому, да? Только в крайности. Либо не видеть меня в упор, либо выставлять перед всеми чокнутой, включая меня саму. Сначала история с той девушкой на улице, потом ты проникаешь в мою комнату, читаешь мои записи… Я перестаю ощущать сладкое после тех твоих слов на кухне, что тебе надоело, как я к себе отношусь, и да, ты чуть не убил меня дрелью! Это уже перебор, тебе так не кажется?

Ян не выдержал и поперхнулся чем-то, напоминающим собачий лай. Фаина строго посмотрела на него. У нее дрожали пальцы, но она их прятала. Психологически тяжело высказывать что-то человеку с таким взглядом. С глазами давно умершей рыбы.

– На счет дрели – это была лишь твоя выходка и ее последствия. Но с чего ты решила, что я причастен к остальному?

– Я это знаю.

– Откуда?

– Да просто я не слепая, – с нажимом проговорила она. – В отличие от всех.

Такой ответ удивил Яна. Девушка действительно оказалась опасной. Слишком наблюдательна. Слишком доверяет интуиции. Такую, как она, трудно убедить в том, что она сходит с ума, и все происходящее – плод ее фантазии. Но Ян и не таким хребет ломал. Ему и покрепче орешки попадались, но его клыки пока что справляются с этим делом и раскалывают даже прочную скорлупу.

Он оторвался от двери и приблизился к ней, пока она рассматривала статуэтку Сфинкса на столе, делая вид, что не боится его. Но Ян чувствовал ее страх. От нее фонило ужасом, клубы его разбегались по полу полупрозрачным дымом. Странное дело, что ей удается держать себя в руках так долго.

– Ты и твои друзья считаете меня лицемером, не так ли?

Вопрос прозвучал совсем не по теме, это выбило Фаину из колеи. Она слегка отшатнулась от напора медово-зеленых глаз, но это не помогло. Ян не требовал ответа, он констатировал, нарушая идеальный сценарий разговора, который она придумала.

– С чего ты это взял?

Невозмутимости в ее голосе мог позавидовать кто угодно. Не хотелось, чтобы Ян узнал, будто они с друзьями обсуждают его за спиной. Сейчас, один на один, это было бы лишним. Фаина вознамерилась вывести на чистую воду этого сукиного сына, а значит, нужно ему подыгрывать и как можно чаще прикидываться дурой.

– Так что за прозвище вы мне присвоили, позволь узнать? – вкрадчиво спросил Ян.

Он будто и не слышал Фаину. Гадкая насмешка всезнания плясала в его бесовском взгляде. Он затеял нечто, после чего Фаина заречется вновь входить в эту комнату. И теперь, утвердив план действий, он подбирался к кульминации с тем же удовольствием, с каким можно поглощать хорошо прожаренный кусок мяса. По кусочку. Неторопливо. Разбавляя вином сильный вкус специй.

– Хамелеон?

Девушку передернуло, как от удара током. Он не мог этого знать. Не мог где-то услышать. Остается только одно – он это прочитал.

– И ты согласна с этим наблюдением, как я понимаю.

Фаина ощутила неприятную рябь в желудке. Первый симптом тошноты и следующей за нею мучительной рвоты. Она все еще не понимала, что ей сказать, чтобы это прекратилось. Он снова читал ее блокнот. Нужно отвадить его рыться в чужих вещах и вмешиваться в чужие жизни, как бы он это ни проворачивал.

– Ты и не представляешь, насколько права. Хамелеоны меняют цвет кожи, верно? – осклабился Ян, – Вот и смотри на меня.

Грубый толчок заставил Фаину подчиниться гравитации. Истощенное тело девушки наткнулось на преграду, с деревянным стуком преодолело ее и опрокинулось на кровать. Девушка скривилась от боли и попыталась дотянуться до ушибленной области с обратной стороны колен. Одеяло под нею смялось. Выпрямляя ноги, она беспомощно задергалась на постели, как делает крупная рыба, оказавшись на льду и стараясь вновь достичь проруби. Ее попытки подняться привели в движение стоящую рядом тумбу, и стакан с водой опрокинулся на пол.

Задорный звон позволил Фаине сконцентрироваться на происходящем, будто вместе с тонким стеклом треснула и разбилась удушающе прочная оболочка паники. Конечности окаменели, тело не подчинялось простейшим командам, неуклюже ворочалось в зыбучих песках толстого одеяла. Подняться не удавалось. Нечто незримое удерживало ее на месте, как бы они ни изворачивалась.

Фаина отыскала взглядом единственного, кто мог быть виновен в происходящем, и прекратила дергаться, расширив глаза. Ян неспешно расстегивал последнюю пуговицу на рубашке. Полы ее разошлись, полосой обнажая безволосую упругую грудь и плоский живот. Затем руки его опустились, и он замер, глядя безо всяких эмоций.

Фаина была дезориентирована. Щеки горели, будто кто-то заставил ее наклонить голову над ведром свежесваренной картошки. Мозг не знал, как реагировать на происходящее, не успевал анализировать события и выбирать стратегию поведения. Фаине хотелось смеяться и рыдать одновременно. Но тут нечто, чему нет места в реальности адекватного человека, стало происходить в 405-ой комнате, и Фаина поняла, что это – последний рубеж ее психики, который она вот-вот перешагнет. И ничего уже не будет, как прежде.

Видимые участки кожи молодого мужчины менялись. Небольшие очаги в районе шеи, ребер и паха стремительно багровели, разрастались и сращивались. Несколько мгновений спустя кожа Яна выглядела так, словно ее тщательно покрыли слоем карминовой краски. Вытянутое лицо изменилось: губы потерялись на красно-пурпурном фоне, оставив на своем месте тонкий черный разрез; лоб и скулы блестели, словно свежее мясо, натертое паприкой; глубокие впадины сделали глаза еще более выразительными, подчеркнули пропасть, которая крылась в них. Это были глаза величественного лжеца и неумолимого торговца смертью.

Фаина потеряла чувство реальности и старалась не шевелиться. Была абсолютная уверенность в том, что она не спит, а значит, всему этому можно найти рациональное объяснение. Как ни странно, пока что это объяснение не желало осенить разум, бьющийся в конвульсиях. Главное – не двигаться. Если не делать резких движений, хищник не нападет. Так всегда говорил отец. Раньше эта схема работала безотказно. На охоте. С животными.

Ян расхохотался, мышцы на его изменившемся лице загуляли пугающе новым образом, и вот тогда Фаина по-настоящему запаниковала. Ей хотелось уйти, но двинуться с места не получалось, а вынести эту фантасмагорию в здравом уме едва ли было возможно.

Рванувшись изо всех сил, девушка вскрикнула. Так кричит лишь тот, кто принимает смерть лицом к лицу и в последний миг жизни стремится показаться сильным. Постель почти отпустила Фаину, но горячее красное тело врезалось в нее и повалило обратно, плотно накрывая собой.

Не прекращая вырываться, девушка с ужасом поймала взгляд кого-то, издали похожего на Яна, прямо напротив своих глаз, хотя слезы и застили ей обзор. Он играючи стискивал ей то запястья, то шею, вдавливая в кровать своим весом, утробно рычал, имитируя смех, и никак не реагировал на удары. Кожа его лица, рук, груди и живота все еще была насыщенно красной, глянцевитой. Однако, соприкасаясь с телом и одеждой девушки, никакого пигмента не оставляла.

В этом смерче из плоти, ужаса и насилия быстро возник недостаток воздуха. Фаина сбавила темпы сопротивления, обессиленная борьбой, которая оказалась ей не по плечу. Пышущее жаром лицо наклонилось к ней, плотоядно разинув рот. Белые зубы и глазные яблоки пугающе контрастировали с насыщенно красной кожей.

– Где же теперь твоя проницательность? – спросил он, до хруста сжимая ее запястья.

Голос был прежний – голос соседа по общежитию, пусть и самодовольного ублюдка, но обыкновенного человека. Это немного успокоило Фаину. Она притихла, чтобы восстановить силы и нанести очередной удар, который поможет ей вырваться и сбежать, но не успела. Дыхание всех сладострастников грешного мира коснулось ее щеки, чтобы незамедлительно впиться в плененные губы. Фаина замычала, испугавшись того, как горяч и влажен был рот, алчущий ее согласия. Ян упивался обездвиженностью жертвы, наконец-то он мог проявить всю власть и жестокость, на которые способен.

Прелюдия имела все шансы превратиться в стокгольмский синдром, слишком настойчив и заразителен был этот напор, слишком давно у Фаины не было мужчины, который вожделел бы ее так же, как Ян (если это все еще был Ян). Но внезапно она словно вынырнула из-под воды, очутившись на кровати в своей комнате.

Она долго и сипло откашливалась, зажмурив глаза так, что веки, казалось, вот-вот порвутся от напряжения. Спазмы стискивали ей горло, как если бы она долго находилась на большой глубине и чуть не утонула. Но воды в глотке и легких не было – наоборот, испепеляющая сухость. Даже хуже, чем при повышенном сахаре, когда пустыня во рту – ежедневная норма. Но сейчас все иначе. Что-то было не так прямо внутри, Фаина изо всех сил пыталась выкашлять это, но не могла.

Внутренности казались обожженными. Лишь через четверть часа это ощущение стихло. И девушка, наконец, пришла в себя. Гортань раздирало, голова налилась тяжестью, но это ничего. Нужно сконцентрироваться на чем-то, кроме болезненных ощущений, и тогда сознание прояснится. Физическую боль можно унять, если разум чист, но не наоборот – ты же помнишь это, Фаина?

Для начала девушка восстановила дыхание и осмотрелась. Она действительно находилась в своей комнате, в своей постели. За окном притаились глубокие сумерки, но быть этого никак не могло. Когда Фаина направилась к соседу, на часах было около трех, самый разгар солнечного дня. Как же она оказалась у себя? Почему прошло столько времени? Может, она потеряла сознание, а Ян отнес ее сюда? Фаина вспомнила, как кожа на нем краснела растущими пятнами, и вздрогнула. У нее не было никаких идей для объяснения случившегося. Точнее, никаких разумных идей.

Девушка откинула одеяло и обнаружила на себе ночное платье. Забавно, ведь она не надевала его. И уж тем более не ложилась спать. Босые ступни тихо опустились на холодный пол. Мягкая изогнутая подошва, чуть отросшие после бритья волосы на больших пальцах, плоские пластины прямоугольных ногтей, бледно-розовые лунулы. Связки и вены загуляли под бледной кожей голеностопа, когда девушка поднялась с постели и сделала пару шагов. Будто впервые пробовала ходить.

Ночнушка висела на ней, как на вешалке. Сейчас Фаина чувствовала себя обычно, но все равно налила воды из фильтра и промочила горло парой глотков. Хотелось достать из запасов самый дорогой алкоголь и выпить его залпом. Напиться, забыться, вырубиться. И проснуться где-нибудь в Исландии – счастливой женой лесоруба и матерью забавного белокурого мальчугана с красивым скандинавским именем. И чтобы кругом – нетронутые природные ландшафты восхитительной красоты, минимум цивилизации и людей.

Звенящая пустота в голове, непривычная тишина снаружи. Нет, это нельзя оставлять вот так. Я не куплюсь на все эти трюки, не подумаю, что, верно, схожу с ума, не приму произошедшее за сон, как бы кто ни хотел выдать события за игры моего разума. Я в здравом уме и хорошо помню, что делала и чего не делала.

Фаина решительно грохнула стаканом о стол, развернулась на розовых пятках и направилась к двери. Но уже обувая тапочки, поняла, что вся дрожит от страха – узкая ступня никак не попадала в прорезь, обувь то отскакивала от ноги, то никак не позволяла ей пройти внутрь. Ощутив слабость, девушка опустилась на пол, схватила себя за волосы на висках и тихонько завыла.

Не было сомнения, что она психически здорова. Как не было и адекватного объяснения тому, что с ней происходит. Реальность ушла в жестокий диссонанс с правдоподобием. Фаине пришло в голову, что любой ненормальный убежден в своей адекватности, зато весь остальной мир для него – сходит с ума. Она испугалась и поднялась, опираясь о стену трясущейся рукой.

Минуту спустя она, стиснув зубы, буравила взглядом грязную дверь в 405-ую. После серии яростных ударов вместо двери вырос темный проем, и на пороге появился Кирилл. Майка «I love San-Diego», растянутые трико, взлохмаченный вид, легкая небритость. Наверняка оторвали от сериала или видеоигры – больно нетерпеливый взгляд. Присмотревшись к гостье уставшими глазами, парень остыл.

– Не рановато для сна?

– Где Ян?

– Ян? – Кирилл нахмурился. – Да его с утра нет.

– Как это?.. – Фаина сморгнула с ресниц недоумение.

– Ну как? Ушел утром и до сих пор не вернулся.

– А где он может быть?

– Не знаю. Он меня в свои дела не посвящает, – лениво отозвался Кирилл.

Фаина поняла, что он врет и больше ничего ей не скажет.

– Ладно, – смирилась она и пошла к себе.

– А что ты хотела?

«Да как ты не видишь, что с тобой живет чудовище, Кирилл?! Очнись! Раскрой глаза! Здесь происходит что-то странное! С Яном что-то не так. Он… он вряд ли человек. Понимаешь? Нам надо отсюда сваливать. Как можно скорее».

– Уже ничего.

– Вид у тебя какой-то… – парень сморщился, подбирая слово.

Фаина оглянулась через плечо, ожидая продолжения.

– Испуганный, – добавил Кирилл и развел руками. – Что случилось все-таки?

– Об этом можно узнать только у Яна.

Кирилл пожал плечами и захлопнул дверь. Редко ему удавалось понять Фаину полноценно, так что, можно полагать, ничего особенного не произошло. Временами она вела себя слишком странно; говорила мало, а то, что говорила, было похоже на ребусы, разгадывать которые Кирилл не умел и не желал учиться. Особенно сейчас, когда обрел свое счастье и потерял какой-либо интерес к чужим проблемам.

Порой ему казалось, что эта девушка сама себя не понимает. Неудивительно, что ее поведение озадачивает окружающих. А с тех пор, как здесь поселился Ян, больше ничему не приходится удивляться. В этом Кирилл давно убедился на собственной шкуре. Может, с Фаиной сейчас происходит то же самое? Никто не знает, что у Яна на уме.

Глава 15, в которой Фаину оклеветали

«Я познал радость, хотя ее было слишком мало, но разве радости бывает достаточно? Конец страданий не оправдывает страданий, потому-то у страданий и не бывает конца…»

Джонатан Сафран Фоер – «Жутко громко и запредельно близко»

Когда Гена впервые назвал нового соседа хамелеоном, кто мог себе представить, чем это обернется? Сейчас, став невольным свидетелем пугающего перевоплощения, Фаина размышляла о том, что лучше бы Гена промолчал в свое время, и мысль о смене цвета кожи никогда бы не побеспокоила ее разум, не материализовалась, обдуманная сотню раз. Конечно, Гена не виноват. Он имел в виду социальную адаптацию, но оказалось, его слова можно воспринимать и буквально.

Фаина навсегда потеряла душевное спокойствие. Ей до безумия хотелось рассказать обо всем, что она видела своими глазами, Гене или хотя бы Денису (девочек она в расчет не брала), но нельзя было. Почему нельзя? Сложно объяснить этот запрет даже самой себе. Сидело в ней некое иррациональное предчувствие того, что если поделиться переживаниями хоть с кем-то, расчесать этот волдырь до огромного красного пятна, к ней уже не будут относиться, как прежде, а Ян снова выйдет сухим из воды.

А так хотелось освободиться от гнета узнанного, выложить все подчистую, облегчить зацементированную душу, сорвать с себя оковы безумия. В дневнике тоже не стоило ничего записывать – откуда-то Ян мог узнавать его содержимое. Осталось лишь одно место, где можно безопасно хранить информацию – собственный разум.

После пережитого страха Фаина не собиралась заговаривать с Яном, даже если он первый начнет диалог. Отвращение к нему, смешанное с опасением и беспомощностью, превысило все допустимые нормы, перехлестнуло высшую отметку. Она больше не будет смотреть в его сторону, требовать объяснений, вваливаться в его комнату, дышать рядом с ним, стоять в одной очереди. Может, если не нарываться, тогда он оставит ее в покое. Ведь если упорно игнорировать проблему, она исчезнет сама по себе. Верно?..

В том, что ей пришлось увидеть и испытать, Фаина винила только себя. Стоило раньше понять, что никто не собирается отвечать на ее вопросы и объяснять сложные вещи, происходящие вокруг. Никого не волнует, что сама она слишком глупа и слепа, чтобы сложить картинку воедино. Или же привыкла лгать себе, чтобы признаться: картинка давно сложена и маячит перед глазами оскаленным краснокожим лицом.

Лучше бы Ян действительно просверлил ей голову в тот вечер, избавив от неизбежности увидеть его таким, каким он может быть. Стоило вспомнить нечеловеческую жестокость, с которой он до хруста сжимал ее тело, чудом не сломавшееся пополам, и волоски шевелились на шее и висках. Белые зубы и глаза, черный разрез прямо напротив ее рта, безумие сочится из каждой поры на глянцевой терракотовой коже…

То, что Ян сотворил с ее психикой, стало апогеем их взаимоотношений и одновременно финальной точкой, которую Фаина решила поставить со всем напором, на который способна. Больше ничего не будет, как прежде, это очевидно. И хуже уже точно не станет, что приносит некоторое облегчение. Трудно себе представить нечто более фантасмагорическое, нежели то, что уже произошло. Значит, худшее позади?

Фаина перевела себя в режим молчания и почти полного игнорирования происходящего. Прежде, чем что-то радикально менять, надо было разобраться в себе. Довольно долго она ни с кем не общалась, прислушиваясь лишь к внутреннему голосу, который никогда ее не обманывал. За это время она видела Яна всего пару раз, и то мельком, а это успокаивало куда лучше пустырника. Спокойная жизнь без Яна поблизости – вот, что ей необходимо. Жаль, что ни один доктор не выпишет ей такого лечения, а в аптеке не выдадут волшебных таблеток, от которых все пройдет, словно страшный сон.

Фаина дала себе слово подкопить денег и съехать отсюда при первой же возможности, замуровав глубоко внутри страх перемен и вечное нежелание прилагать усилия, чтобы изменить свою жизнь. Она справится. И пусть после этого попробует ее достать. Глубоко внутри себя она понимала, что если Ян захочет, он найдет ее, куда бы она ни спряталась. Его юрисдикция не оканчивается студгородком.

На этот раз Фаина пыталась навести в голове порядок без помощи алкоголя, что давалось предсказуемо тяжко. Однако на неопределенное время было решено вообще от него отказаться – это имело свои плюсы и в финансовом плане. Цифры на глюкометре показывали, что она все делает правильно. Фаина вспомнила рассказы бабушки о том, как деду с диабетом строго запрещали пить, а он был уверен, что лучше знает свое тело, и продолжал попойки, дабы «продезинфицировать себя от всякой заразы». Девушка плохо помнила этого человека, но готова поклясться, она во многом на него похожа.

Мучительной жажды и сухости во рту – таких, чтобы сводили с ума – не было уже давно, лишь единичные случаи сушняка, но устранить их не составляло труда. Дни, проведенные в абсолютной трезвости, подарили Фаине хорошее самочувствие, ясность ума, а также осознание того, что в последнее время она жила словно в бесконечном бреду, в крепком дурмане, где одно нелепое событие каруселью сменяло другое, а ты не успевал даже осмыслить это.

Хотелось скорее забыть о времени, проведенном в заточении чьей-то больной фантазии. Она с тревогой ощущала в себе скопившиеся силы, размышляя, на что полезнее их направить. Невидимый кокон опадал кусками, и тело зашевелилось, чтобы выбраться из него. Чудесного превращения в бабочку не случится, но хотя бы появится некоторая свобода.

На днях позвонил брат и попросил занять пару тысяч на промежуточную сессию – знал, что не сдаст один экзамен из-за конфликта с преподавателем. Фаина не стала вдаваться в подробности. Надо, значит, надо. Брат редко обращался к ней за помощью, лишь в крайних случаях, если находил в себе смелость признать, что не справляется сам. Она ему всецело доверяла, поэтому, не уподобляясь матери с ее допросами и желанием все тотально контролировать, пообещала помочь и взяла подработку на дом.

По правде говоря, ее финансовое положение в тот момент только начинало залатывать многочисленные трещины, вызванные покупкой дорогого алкоголя, сластей и безделушек в подземных переходах или на распродажах, а аванс обещали задержать на этот раз. Но брат был важнее.

Иногда даже интересно опробовать свои силы, узнать, до какого предела можешь дойти, существуя на последние деньги. Ощущаешь себя героем шоу на выживание, рождается некий мазохистский азарт. Где купить, чтобы сэкономить? Что съесть, чтобы дольше оставаться сытым? Поехать на автобусе или пойти пешком?

Была уже ночь, а Фаина сидела за ноутбуком и составляла отчет, за который ей капнет копейка. Дедлайн маячил на горизонте, с нетерпением клацая зубами, словно разъяренный Фенрир¹³, ждущий, когда его цепь порвется. Пара тысяч не валяются на дороге, поэтому она закапывала себе глаза каждые полчаса и заваривала крепкий кофе без сахара. Не сказать, что это помогало, но самовнушение – великая вещь. Пока проводишь соответствующие ритуалы, можешь быть уверен в наличии результата. Люди живут так тысячелетиями, и это касается не только сна.

Таблицы и цифры расплывались на экране, речевые штампы теряли смысл, превращаясь в набор звуков после десятого, тридцатого, сотого прочтения. Глаза пощипывало, в желудке клокотал голод. Фаина могла уснуть прямо за столом, и это решило бы все проблемы. Но спать было нельзя.

Все перевернулось с ног на голову. Раньше она мучилась бессонницами, безуспешно пытаясь справиться с паническими атаками, тревогой и роем неприятных воспоминаний, не позволявших сомкнуть глаз. Сейчас могла отключиться в любое время и в любом положении, но из-за работы не позволяла себе большей роскоши, чем пятичасовой сон, что для ее замученного организма катастрофически мало.

Когда голод окончательно доконал, Фаина уже не могла ни на чем сосредоточиться, а сон отошел на второй план. Сколько она себя помнит, всегда было трудно уснуть, пока голодна. Мозг не успокаивается, бодрит весь организм и будто бы сигнализирует: «Эй, с ума сошел? Какой к черту сон? Еще восемь часов без топлива?! А вдруг ты умрешь?! Нам срочно нужна еда, и лучше самая питательная, чтобы наверняка. А пока ты ее не достанешь, о спокойствии можешь забыть. Поешь, а потом делай, что хочешь».

Фаина взглянула на часы. Шаурмичная в половину третьего еще работает, время-то детское. А вот кто в блоке сейчас не спит, чтобы занять денег? Было принято стратегическое решение отправиться к Даше – та уже не в первый раз выручала среди ночи и без лишних вопросов.

В коридоре пахло затхлостью, старостью, гнилью. Воздух был сырой и терпкий, будто целая колония плесневого грибка выпустила облака спор, а они зависли, чтобы осесть на чью-то одежду, волосы… Фаина ненавидела этот запах и эти мысли, натянула ворот ветровки до самых глаз, чтобы фильтровать дыхание. В таком виде ее и обнаружила на пороге своей комнаты Даша.

– Не спишь еще?

Соседка искренне удивилась, и сонная улыбка коснулась ее красивых губ.

– Фаина? Ты снова разговариваешь?

Фаина медлила с ответом, покачиваясь с носка на пятку. Ей всегда было неприятно, когда окружающие подмечали острые углы. Некоторые вещи надо просто принимать и больше о них не разговаривать. Это как ссора с лучшим другом. Она случилась, да, но какой смысл вспоминать о ней в дальнейшем, когда все наладится?

– Здесь воняет, – голос прозвучал глухо из-за ворота. – Впусти меня.

– Конечно, проходи.

Даша не пыталась скрыть того, что слегка ошарашена. Фаина вновь вела себя, как обычно. И в этом она вся. Сначала выбросит что-то диковинное, оставив с раскрытым ртом, а потом внезапно приходит к тебе глубокой ночью и глядит такими глазами, будто все вокруг прекрасно понимают, что у нее в голове. Но этого не понимал никто, даже Гена.

Они расположились друг напротив друга: одна на кровати, другая в скрипучем кресле, обменялись взглядами.

– Так что, наша Афина вернулась?

Девушка поморщилась.

– Займи денег на еду. У меня аванс задержат.

– А сколько тебе нужно?

– Рублей пятьсот.

– На вот. Держи тысячу.

– Но…

– Вернешь, как получится. Я не бедствую. Не хочу, чтобы ты ела всякую дрянь.

Отказываться было нелепо, и Фаина молча положила деньги в карман.

– Тебе налить чего-нибудь?

– Нет, с этим кончено. Чего я сейчас до смерти хочу, так это набить живот поплотнее и забраться под одеяло.

– Непьющая Фаина, – скептически прищурилась Даша, – это что-то новенькое.

– Все новое – хорошо забытое старое.

– Тяжело? – участие в голосе было неподдельным, словно Даша, отличница и умница, сама когда-то уходила в завязку.

– Пока держусь.

Они помолчали, задумавшись каждая о своем.

– Что же с тобой случилось?

Фаина пошевелилась, и зашумела плащевая ткань ее куртки.

– Хочу нормальной жизни.

– Как и все мы… Не уходи так скоро! Давай немного поболтаем. Я тебя надолго не задержу. Как твоя болезнь?

– С каждым днем легче.

– Ты перестала есть сладкое?

– Полностью.

– Как тебе удалось?

– Не без труда, – скривилась Фаина, вспомнив о Яне и его обещании, которое он исполнял до сих пор.

– О чем ты думаешь?

– Не поняла?

– Прямо сейчас. О чем? Скажи. Мне всегда было интересно, если подловить тебя в этой твоей космической задумчивости, что ты ответишь?

Фаина угрюмо посмотрела в пол, едва заметно двинула плечом.

– Мне нужно отсюда съехать.

– Из-за него?

– Кого?

– Ты знаешь.

– Не надо мне о нем напоминать.

– Почему?

– Есть множество причин, перечислять недосуг. Могу сказать одно: он сделал все возможное, чтобы я бежала отсюда, сверкая пятками.

– А я давно заметила: между вами что-то происходит.

– Бред.

– Напрасно ты так. Как-то раз он даже подходил ко мне, расспрашивал о тебе.

– Ты общалась с ним?!

– Честное слово, я не хотела. Но ты же знаешь его… у него какой-то дар убеждения, что ли. Знаю, я не должна была ничего ему рассказывать, но он настоял, и я вдруг… словно поплыла. Он может заставить сделать что угодно. В тот момент, если бы он приказал мне шагнуть с балкона, я бы… Но он всего лишь узнал о твоем здоровье. Я слышала раньше, что многие ему подчиняются, даже коменда позволяет ему многие вещи. Мистика какая-то.

– Не будь дурой, – разозлилась Фаина. – Никакой мистики тут нет. Просто Ян – ублюдок и манипулятор, использующий всех вокруг себя.

– Вы с ним плохо поладили, верно?

– Давай не будем об этом.

– Слушай, ты какая-то нервная вся. Выглядишь как запуганный зверь. Тебе нужно расслабиться, отвлечься. Приходи к нам на днях, тебя давно не было на наших традиционных посиделках.

«Мое отсутствие кто-то заметил?»

– Посидим, поедим, промоем кому-нибудь кости. Как в старые добрые! Будет классно.

– Спасибо за приглашение. Я подумаю. Мне пора идти.

– О! Фаина, стой. У тебя не идет кровь носом случайно? А то мы с девочками замучились уже. Не знаем, что это может быть.

– Давление, скорее всего. Если нет иных симптомов.

– Давление – вот так у всех сразу?

– Ну, не у всех.

– Так у тебя не было?

– Не, – солгала Фаина и вышла из комнаты.

Скажи она правду, что бы это изменило? Ничего.

Спускаясь по лестнице, между вторым и третьим этажом Фаина столкнулась с крепким бритоголовым мужиком и вжалась в стену, чтобы пропустить его. Обдав перегаром, он ее даже не заметил, а вот она его знала уже давно, как и то, на что он способен, будучи не в себе.

Стало немного жаль Наташу, но радость за себя вытеснила сочувствие. Как удачно она покинула блок прямо в преддверии нового штурма! Хорошо, что Даша слегка задержала ее. Эта девушка всегда была к ней чуть добрее остальных и пыталась понять соседку-чудачку. Но Фаина не могла доверить ей, как и всем прочим, даже какой-нибудь пустяк. Не умела.

А Наташа виновата сама. Связалась с неуравновешенным психом, да еще и допустила, чтобы он узнал, где она живет. Чудовищная недальновидность. Подумав о себе, Фаина усмехнулась: неуравновешенный псих, с которым связалась она, живет прямо напротив. Это же совсем другое дело, правда?

Перекладина турникета была вырвана с мясом, а коменда на посту отсутствовала. Фаина ее прекрасно понимала. Никто не горит желанием связываться с дружком Наташи, особенно пожилая женщина. Но можно ведь вызвать вневедомственную охрану, позвонить в полицию. Будет очередной погром, это всем известно. Каждая ночь в общаге – какое-нибудь приключение. С этой мыслью девушка тихо выскользнула наружу.

Огни, огни, огни. И откуда в них столько очарования? Всего лишь фонари, автомобильные фары да редкие вывески в ночи радуют глаз как новогодние гирлянды. Город не спал, и это Фаине всегда в нем нравилось. Не будь она такой уставшей, отправилась бы сейчас рассекать городскую тьму, догоняя свою неясную тень, наслаждаясь тишиной и цветом ночного неба, как делала это раньше.

Размышления о прогулке прервались резким и до боли знакомым звуком – взревели где-то неподалеку мотоциклетные двигатели. Девушка встрепенулась и осмотрелась, спрятав руку в карман и перебирая пальцами влажную от пота купюру. Байкеры. Надоедливые и громкие ночные жуки, трескотня которых разрывает воздух по всей округе с тех самых пор, как только пришли первые теплые дни, и дороги очистились от остатков снега и льда.

Чтобы пройти мимо шумного сборища, Фаина задействовала всю свою неприметность, скрыв волосы под капюшоном и расслабив походку. Никому нельзя показывать страх, даже самый малый. Стоит пройти мимо таких шакалов быстрым шагом – учуют твою торопливость, оскалятся, окликнут. Этого Фаине не нужно.

Шаг, еще шаг. Блестящие формы стальных коней, мощные топливные баки, широкие рули, немытые космы, яркие банданы, цепи, косухи с нашивками и шипами на плечах. Точно такие же, как покажут в любом фильме о байкерах – полное подтверждение стереотипов. Они пили пиво из больших пластиковых стаканов, шумели, травили байки, толкали друг друга и в шутку боролись, желая куда-либо выплеснуть свою энергию. Насколько Фаина успела рассмотреть, молодых среди них не было – все бородатые, прожжённые жизнью дяди, любящие ветер в волосах, скорость и дешевое пойло.

Фаина ничего не имела против анархизма (как и любой другой идеологии), даже если бунтовал человек уже взрослый, давно переживший все оттенки юношеского максимализма. Наоборот, свободолюбцы любого возраста вызывали в ней легкое уважение. И пусть бы эти байкеры гоняли на своих мотоциклах всю ночь, но где-нибудь подальше отсюда. Людям, вне зависимости от их взглядов на жизнь, необходимо спать. Особенно Фаине.

Толпа оккупировала стоянку, широкой волной прибившись к тыльной стене старого хлебокомбината. Оставалось несколько метров, и опасный участок будет преодолен без стычек, они даже не заметили ее. Но внимание Фаины привлек странный громкий смех, который она точно слышала прежде. У самой кромки байкерской тусовки девушка замедлила шаг, с тревогой рыская глазами в толпе, пока не наткнулась, словно бы пальцем на иглу в кармане, на неприятный взгляд, прячущийся среди пьяных патлатых лиц, но устремленный прямо в ее сторону.

Вспомнив данное себе обещание, девушка ускорила шаг. Нельзя позволять ему оказывать на себя влияние. Нельзя. Это будет катастрофа. Не думать о выражении его взгляда. Не думать о том, что он делает здесь среди ночи. Не думать о том, какого черта и как давно он спелся с местными маргиналами настолько, что стал для них почти своим. Хотя это ведь логично, что Ян с ними сдружился. Рыбак рыбака видит издалека. Вся шваль собирается в одном месте. Байкеры обступали его, по-братски подливая пива и хлопая по спине. Вряд ли они знают, что Ян никогда не пьянеет. Только алкоголь впустую переводят.

Не думать об этом!

Так. Вот и спасательная шлюпка в этом внезапном океане паники.

– Доброй ночи, Ахмет.

– Фаиночка! Рад видеть. Тебе как обычно?

– Да, будь добр.

Нельзя думать о том, что он все еще смотрит ей в спину. А ведь придется и обратно идти мимо них – в обход слишком долго и темно. На соседней улице давно разбиты фонари, а новые лампы ставить никто не собирается – разнесут заново. Там часто торгуют всякой дурью, а темнота – отличный напарник, если ты вне закона.

– Сыра положить? – уточнил Ахмет, потому что хорошо знал: класть или не класть сыр – это у Фаины полностью зависит от настроения.

– Побольше.

Мужчина посматривал на нее, любовно раскладывая лаваш.

– Ты нервничаешь, Фаина. Не так что-то?

– Все в норме, я просто… – она сделала глубокий вдох, – очень устала сегодня. И есть хочется.

– Ну, вторую проблему я сейчас быстро исправлю, – Ахмет пытался подбодрить ее, срезая ароматные ломти мяса с вертела, – считай, и не было у тебя такой проблемы, как голод. Не боишься ночью одна ходить? Час-то поздний.

– Будто в первый раз.

– Еще и эти сомнительные компании расповадились тут ошиваться, шайтан их забери, надоели.

– Не тебе одному.

– Но! Они потенциальные клиенты. Их много. Они пьяны. А пьян, значит, голоден, да? – Ахмет улыбался, проворно пеленая свое творение в фольгу, – держи, золото мое.

– Как всегда?

– Для тебя – всегда по одной цене.

– Спасибо. Вот. Держи.

– Ай-ай, а поменьше нет?

Фаина виновато пожала плечами. Ахмет продолжил причитать, но уже отсчитывал сдачу. Она не стала пересчитывать. Они знали друг друга более шести лет, было бы оскорблением выразить Ахмету свое недоверие, ведь он добрый малый.

Сделав пару шагов в сторону, Фаина бережно откинула одеяльце из теплодержащего материала, и когда ощутила во рту вкус хрустящего лаваша, мяса и свежих овощей, все остальное на миг потеряло смысл. Укус, быстро прожевать, проглотить, укусить еще раз, вгрызаясь, как зверь, высасывая соус, чтобы не текло на пальцы. Одно из лучших фуд-изобретений человечества. Пожалуй, сейчас это даже вкуснее, чем все сладости мира.

Фаина ела на ходу, размышляя о том, что когда дойдет до середины, сбавит темп и будет уже не спешить, а наслаждаться каждым укусом. Она не заметила, как вновь оказалась в гуще шумной толпы. Зато байкеры ее на этот раз без внимания не отпустили. Стоило ступить в зону поражения (вместо пуль были пьяные взгляды), как вопросительные возгласы посыпались из десятка охрипших глоток. Неужели еда в ее руках послужила приманкой?

– Вау, девочка, давай к нам!

– У нас тут весело, жалеть не придется.

– Вы посмотрите, какая красотка.

– А мне всегда нравились дамы с аппетитом.

– Деточка, иди-ка сюда, мы тебе горло промочим.

– Выпей с нами, не уходи! Что за шава без пива, ну?

Последнее замечание Фаина оценила как вполне здравое. Они все только болтали, но не делали и шагу в ее сторону. Трепались. Фаина жевала, глядя строго перед собой. В руках еда, и скоро ты будешь дома. Шаг за шагом. Вот так. Уже почти все.

– Ты только посмотри на эту с-сучку, – громко и разборчиво, несмотря на очевидное опьянение, произнес один из байкеров, и остальные сразу стихли, переглядываясь, – я эту стерву драл на той неделе, как сидорову козу, аж искры из глаз летели. Вот те крест! А она теперь проходит мимо и не посмотрит даже, будто впервые видит! Знаем мы таких, знаем.

Сначала Фаина даже не поверила, что речь идей о ней. Ситуация слишком резко вышла из-под контроля и стала похожа на кадр из дурного сна. Она остановилась, повернулась, дожевывая щедрый кусок свинины, и стала искать наглую рожу того, кто озвучил этот бред. Долго искать не пришлось. Немолодой мужик, отдаленно напоминающий Джигурду, пошатывался рядом с Яном, демонстративно запрокидывая в себя пиво. Показалось, что глава всей банды – именно он. Молчание затянулось. Фаина наскоро проглотила недожеванный кусок, чтобы освободить рот.

– Это Вы мне?

– Ну а кому же еще, девчуля? Уж не дьяволу! Уха-хах!

При упоминании дьявола Фаина коротко глянула на Яна, и они впервые так искренне, пусть и слабо, улыбнулись друг другу, как улыбаются одноклассники, вспоминая что-то забавное на уроке.

– Вы меня с кем-то спутали. Поверьте, будь Вы последним мужчиной на планете, я бы скорее убила себя, чем согласилась стать Вашей.

Байкер ошалел, но спустя непродолжительную паузу, в течение которой пытался осмыслить услышанное, продолжил поливать Фаину грязью хуже прежнего. Он явно принял ее за свою пассию, но об этой ошибке знали лишь двое, остальные же всецело доверяли своему лидеру, принимая обвинения за чистую монету и осматривая девушку с праведным негодованием.

Все это могло еще долго продолжаться, если бы Ян не шагнул к главарю и не обрушил ладонь на его плечо. Тот мигом закашлялся, словно воздухом подавился, и смолк, осоловело поглядывая на того, кто посмел его прервать.

– Фаина, иди домой. Я сам разберусь.

Ян произнес это так спокойно и по-домашнему, что даже если бы прямо сейчас разверзлась преисподняя, пышущая адским пламенем, Фаина бы все равно ощущала себя в безопасности. Когда с тобой вдруг мягок человек, который тебя ненавидит, мир необъяснимо меняется. Девушка пожала плечами, откусила шаву и пошла. Ее обстреливали десятки недоумевающих глаз, но теперь это было нестрашно. У нее есть надежный щит, который невозможно пробить.

– Так ты ее знаешь? Это твоя девочка? Прости, кореш, обознался спьяну, вот те крест! – слышала Фаина за спиной.

– Только крестов мне тут не хватало. Лучше заткнись.

Забавный инцидент. Но и о нем нельзя много думать. Если начать анализировать взгляды, интонации, слова – это возвратит ее к прежнему состоянию болезненной чувствительности. Любую мысль, связанную с Яном, нужно гнать от себя, выжигать огнем, выводить кислотой.

Фаина без происшествий добралась до студгородка, села на спортплощадке и, ни на что не отвлекаясь, окончила трапезу, вспоминая, как сидела тут однажды, наблюдая за игрой баскетболистов, в числе которых был и Гена. Жаль, что по ночам не устраивают турниров. Человеку кроме хлеба нужно и зрелище. Полуобнаженные тела молодых разгоряченных парней вполне подошли бы на эту роль.

У всего есть предел, как это ни грустно. И даже самая длинная шаурма, сделанная Ахметом соразмерно ее аппетиту, рано или поздно заканчивается. Невообразимая печаль нахлынывает на тебя, стоит положить в рот последний кусочек и в полной мере осознать, что это конец. Ты сыт, и остается только жалобно вылакать соус со дна упаковки, а саму ее выбросить, аккуратно свернув, будто дорогое сердцу письмо.

Фаине не хотелось возвращаться на этаж, пока буянит ухажер Наташи. В том, что он все еще там, она была совершенно уверена. Он не имел привычки уходить быстро. А этаж хорошо знал его повадки. Здесь, на площадке, царило необыкновенное спокойствие, которого в блоке не найти. Можно посидеть под деревьями, рассматривая, как льется на землю медный свет фонаря, подышать чистым воздухом прохладной весенней ночи. Тем более, отсюда прекрасно видно крыльцо их корпуса. Когда бугай решит покинуть эти скорбные места, Фаина увидит его и спокойно поднимется к себе.

Интуиция не подвела – через время мужчина нервно вышел из корпуса и направился к пропускному пункту, на ходу закуривая. И как он каждый раз сюда проходит? Неужели у него есть студенческий пропуск в виде пластиковой карты? Или какие-то другие документы…

Шаурма приятно заполнила желудок и начала перевариваться. Это Фаина поняла, пока поднималась по ступеням. От сытости сразу навалилась прежняя усталость, зашатало – нужен сон, глубокий, крепкий, исцеляющий, без сновидений.

На этаже сидела Наташа, прямо на полу, спиной к стене, колени обхватила, хлюпает. Фаина подошла ближе и заметила кровь на хорошеньком личике. Часто ли вы встречали такую любовь, такие сильные чувства, чтобы рассекать своей избраннице бровь точным ударом кулака? Травмы были и раньше, но сегодня тут, похоже, развернулось настоящее представление. Фаина порадовалась, что все это пропустила.

Наташа подняла на нее большие глаза, полные слез и потекшие тушью. Поджала ноги к себе, чтобы не мешать соседке. Фаина молча прошла мимо. Сначала она решила, что ей вовсе не жаль Наташу, что та сама во всем виновата и теперь обязана расхлебывать. И вообще, у Наташи такой характер, что порой и рукоприкладство не помешает, дабы держать ее в узде. Но, оказавшись в своей комнате, Фаина на автомате потянулась к аптечке, взяла вату и перекись водорода.

Обиженная красавица сидела на прежнем месте. В полной прострации. Все еще не понимала, как могло произойти подобное. Хорошеньких девушек часто калечат, такова почему-то правда жизни. То завистница кислоту в лицо плеснет, то фанатичный поклонник подкараулит с ножом. Многие дивы шоу-бизнеса кончали жизнь самоубийством. Красота приносит страдания. В этом плане Фаина могла о себе не беспокоиться.

Она опустилась на пол рядом с Наташей, повернула ее лицо на себя, рассмотрела рану.

– Зажмурь глаз.

Полилась шипучая жидкость, вступая в бурную реакцию с кровью. Наташа морщилась, а Фаина знай себе лила и вытирала пену, вновь лила и вытирала, пока не увидела розовое мясо в щербинке.

– Слушай, ну это уже не дело. Может, вызвать полицию?

Наташа грустно усмехнулась.

– Сергей сам оттуда. В этом-то вся и проблема. Думаешь, как он сюда так просто попадает?

– О. Это все значительно усложняет.

– Куда бы я ни переехала, для него не составит труда узнать, где я живу.

– Что собираешься делать?

– Не имею понятия. Наверное, мириться. Не вижу иного выхода.

– Это еще не означает, что его нет.

– Мне все это жутко надоело. Я тысячу раз пожалела, что связалась с ним. Я плохо себе представляла, кто он такой. Деньги и власть – вот, что важно в мужчине. Так я думала раньше. Знаешь… спасибо тебе, Фаин. Что не оставила в этой ситуации.

– Наташа, я не хочу, чтобы эта ситуация повторялась снова и снова. Придумай, как разорвать порочный круг. Мы устали это терпеть.

– Думаешь, я не устала? А что мне остается? В органах у него связи, там будут на его стороне.

Они помолчали.

– Ты очень похудела, Фаина. Как твое здоровье?

– Далеко от идеала. Но точно лучше, чем месяц назад.

– Я рада за тебя. Раз уж мы тут сидим с тобой ночью, позволь мне кое в чем признаться.

– Тебе нужно мое позволение? По-моему, ты уже твердо решила исповедаться. Прозаично в твоем положении.

– Ты, как всегда, права. Наша проницательная Фаина. Моя самая странная соседка за всю жизнь… Может, я слишком хорошо скрывала то, что хочу рассказать тебе. Но я чувствую, что могу тебе доверять. Тебе одной. Мне очень нравится Ян. Я без ума от него, если говорить прямо. Он… необыкновенный. Я замечаю, что тоже ему небезразлична. Он оказывает мне недвусмысленные знаки внимания. Знаю, ты сейчас скажешь, что я дурочка, надеюсь на чудо, вижу то, чего нет, что у него полно женщин и так далее. Фаина, я все это хорошо понимаю. Но пойми, я люблю его. Я еще никого не любила до него. Все было ложью и ерундой, вся моя жизнь до его появления не имела особого смысла. Когда я впервые увидела его… сразу поняла, что не останусь к нему равнодушна. Я схожу с ума. Я хочу принадлежать ему. Он снится мне каждую ночь. И в то же время… Я боюсь его. Знаешь, с любым другим я бы не церемонилась долго. Пришла бы ночью в одном халатике, и готово. Но здесь совсем другое. У него есть власть, которой не обладал ни один мой бывший. Он харизматичен и привлекателен. Он может решить любую проблему… Мне нужен именно такой мужчина. Я искала его всю жизнь. И я костьми лягу, чтобы Ян стал моим.

– Ты превозносишь его до небес, так не должно быть. По-моему, он просто очередной засранец, который привлек тебя только тем, что ему на тебя плевать.

– Это неважно. Я люблю его. Я в нем нуждаюсь. И я буду его добиваться.

– Хорошо, удачи вам. Совет да любовь. Но почему ты мне об этом рассказываешь?

– Есть небольшие подозрения, что ты имеешь на него виды.

– Серьезно? У кого это?

– У нас с девочками.

– Чушь собачья.

– Мое дело предупредить.

– Я тебя услышала. Препятствовать не стану. Однако настоятельно тебе советую не лезть из огня в полымя. Твой дружок мент куда более безобиден, чем Ян. Поверь на слово. Этот всего лишь бьет тебя время от времени. А Ян морально уничтожит.

– Откуда тебе известно?

Фаина поднялась на ноги, придерживаясь за стенку дрожащей рукой.

– Спокойной ночи.

Была ли Фаина удивлена? Скорее да, чем нет. Она пообещала себе об этом не думать, легла в постель и уснула, не успев даже разуться.

Глава 16, в которой Фаина пытается вспомнить

«С того самого момента, когда господь бог придумал трагедию, зрителям остается только смотреть и наблюдать процесс, сходный с тем, что молотилка делает с человеком, когда его затягивает внутрь».

Курт Воннегут – «Механическое пианино»

С самого утра, с того момента, как Фаина распахнула слипшиеся глаза, в голове царил сумбур, а слова неохотно вязались в предложения. Она уже довольно долго не выпивала, но сейчас чувствовала себя как после хорошего кутежа. А это слегка несправедливо.

После исповеди Наташи спалось неспокойно. Всю ночь Фаина промучилась в полубреду, проваливаясь в неприятные догадки и ситуации, что генерировал спящий мозг под гипнозом панических атак, запертых глубоко внутри и мечтающих вырваться. Грань реальности в таком состоянии нащупать было невозможно. Падая в очередную яму болезненного видения, Фаина была уверена, что просыпается, а, раскрывая глаза, чтобы отдышаться, думала, что сейчас-то точно спит.

Ночные фантазии, в последнее время все более частые и отчетливые, отличались пугающим правдоподобием. Если раньше Фаина могла проснуться и даже не помнить сна, сейчас видение с трудом разжимало щупальца, чтобы выпустить ее в реальный мир, и еще долго после этого боль в теле напоминала о ночных приключениях. Уж лучше бы ей не снилось ничего, чем то, что не позволяет выспаться.

Этим утром Фаина ощущала себя более разбитой, чем когда-либо. Голова трещала, и во рту было так сухо, словно ночью кто-то сидел рядом и подключал трубки к ее телу с целью выкачать всю жидкость. Наверное, это снова диабет выкидывает свои штуки. Надо выпить таблетки и измерить уровень сахара, чтобы совесть была чиста.

Фаина поднялась с постели, собрала непослушные, электризующиеся волосы. Множество микроснов, вспоминать о которых было так же мерзко, как засунуть обе руки в кучу копошащихся опарышей, окутали ее едким облаком и долго не желали выветриваться из памяти. Но под напором ежедневных бытовых действий, доведенных до автоматизма, начали сдавать позиции.

Пытаясь взбодриться, Фаина звонко пошлепала себя по щекам, и те порозовели. Лицо было опухшим, с отпечатком одеяла под глазом. Угрюмо осмотрев себя в зеркало, девушка вздохнула, накинула халат и пошла умываться, прихватив маленькое белое полотенце.

В коридоре уже образовалась небольшая очередь. Ян и Наташа стояли рядом, но, кажется, не вместе – Наташа выглядела очень взволнованной, Ян – индифферентным, оба молчали, и Фаина с облегчением выдохнула. Следом за ними вполголоса переговаривались Гена и Даша, прижимая к груди предметы утреннего обихода.

Заметив Фаину, Гена расцвел улыбкой, Даша подмигнула и вскинула бровки, Наташа испуганно отвернулась, а Ян прищурился, скрестил мощные руки и прислонился к стене плечом. Он был на голову выше стоящей за его спиной Наташи, которая всеми силами прикрывала рассеченную бровь волосами. Да и вообще, сейчас сосед казался крупнее, чем на прошлой неделе. Среди обитателей блока он выглядел самым здоровым и пышущим силой. С остальными же происходили какие-то мелкие неурядицы. Исключая Фаину, ведь ее неурядицы были крупными.

– Афи-ина, доброе утро, – поприветствовал Гена, и зеленый взор Яна отреагировал на это хищным прищуром.

– Я же просила так меня не называть. Привет, Даш.

Теперь Фаине казалось, что злополучный сосед прислушивается к каждому слову. Еще ночью они с некоторой теплотой смотрели друг на друга, когда он стоял в толпе байкеров, а она проходила мимо. Но сейчас все было по-прежнему – они делали вид, что не знают друг друга, более того – Ян неприкрыто выказывал свою неприязнь по отношению к местным. Он оставался все тем же засранцем, что и раньше.

– Брось, это уже привычка.

– Ага. Вредная.

– А у тебя, можно подумать, вредных привычек нет.

– Чтобы целиком от них избавиться, мне нужно съехать отсюда. Но я хотя бы стараюсь.

– Кстати, ну и как там ночная шаурма? – вмешалась Даша, и Гена сделал это свое лицо, словно ему обо всем должны докладывать, а тут вдруг нарушили правило – брови взлетели на лоб, рот изогнулся, подбородок вытянулся.

– Ты ходила ночью за шавой? Без меня? И этот человек называет себя моим другом?

Фаина почти не слушала, все ее внимание уходило на наблюдение за благородным мужским профилем – промелькнет ли на нем хоть какая-то эмоция. Увы, привлекательное лицо оставалось бесстрастным.

– Шаурма была вкусной, вот только… – Фаина прокашлялась, с трудом переводя взгляд на друзей, – снова эти байкеры тусили ночью под стенами хлебокомбината.

– Оу, да, это я слышала, – сказала Даша. – Они к тебе приставали?

– Попытались, но… Видимо, меня с кем-то перепутали. В общем, повезло.

Ян отвернулся так, чтобы Фаина могла видеть только его затылок.

– Больше никуда без меня не ходи.

– Гена, ты спал. Неужели тебе в кайф было бы просыпаться, одеваться и идти куда-то среди ночи?

– Какая разница! А если бы с тобой что-то случилось? Там, снаружи, тебя некому было защитить.

– Абсолютно некому, – хотелось бы Фаине видеть лицо Яна в этот момент, но он не позволил ей такой роскоши.

Дверь душа распахнулась, оттуда вышла Арина и растерянно улыбнулась Яну, отжимая полотенцем волосы. Парень оглянулся на Наташу и сделал рукой пригласительный жест, пропуская ее вперед. Фаина видела, как засияло ее израненное лицо от такого знака внимания. Наверняка теперь она укрепится в своих убеждениях. Что ж, если Ян с нею любезен, у него, наверное, тоже имеются какие-то планы.

Арина подошла к компании, Ян остался поодаль, особняком.

– Вы слышали, тут вчера опять шумел этот идиот.

– Друг Наташи?

– Почему коменда его пропускает?

– Он мент, – сказала Фаина. – Боюсь, ему никто ничего не сделает.

– Откуда ты знаешь?

– Наташа рассказала вчера.

– Зачем она с ним связалась?!

– Спроси ее, когда она выйдет, – Фаина пожала плечами. – Вот только я устала его терпеть.

– Что ты предлагаешь?

Но девушка, многозначительно глянув в сторону Яна, дала понять, что этот разговор им придется отложить до лучших времен. Ребята едва заметно кивнули. Беседа сникла как-то сама собой, и тишина в присутствии Яна оказалась слишком гнетущей. Однако стоило ему скрыться в кабинке после Наташи, все вновь разговорились. Девушка прошла к себе с блаженной улыбкой, но никто не улыбнулся ей в ответ. Сам Ян дал ей понять, что она – не пустое место, так что теперь остальное казалось Наташе несущественным. Фаина хорошо это понимала. У каждой девушки, которую Ян приводил к себе, она наблюдала похожее выражение лица – расслабленное, в плену эйфории.

– Ген, а у тебя кровь из носа не идет в последнее время?

– Не припомню, а что?

– А других проблем со здоровьем нет?

– Есть. А откуда ты знаешь?

– Да у нас у всех тут в блоке что-то происходит, – вставила шепотом Даша. – А с тобой что?

– У меня зубы очень болят. Прямо все сразу. Это странно, да?

– Сходи к стоматологу.

– У меня в жизни не было проблем с зубами. Я серьезно говорю. А сейчас такое ощущение, будто…

– Будто что? – Фаина закусила губу от любопытства. Кажется, она знала, что он скажет дальше.

– Будто десны воспалились из-за того, что каждый зуб гниет.

– Но они в порядке?

– В том-то и дело, что да. Десны в порядке, зубы тоже. Ни один не шатается. Ну, может, есть какой-то кариес, но у кого его нет? И болит так, знаете, временами. Накатит – перестанет. Потом внезапно опять. Думаете, надо идти в больницу?

– А сейчас болят?

– Да как тебе сказать. Вроде нет. А вроде и да. Я уже, наверное, просто привык к этому ощущению.

– Гена, пожалуйста, не мог бы ты запомнить, чем занимаешься в те моменты, когда боль накатывает сильнее всего? Это важно.

– Ну… ладно. А зачем?

– Не спрашивай. Я потом расскажу.

– Это какой-то эксперимент, что ли? А с вами-то что?

– У нас идет кровь из носа. Уже довольно давно, – вмешалась Даша. – Лично у меня – раза два в неделю. Иногда слабо, иногда чуть сильнее. Знаешь, будто лопнул сосудик там внутри. Покровоточил и перестал.

– Афин, у тебя тоже?

Фаина молча кивнула, и Даша прищурилась.

– У кого еще?

– Арина и Наташа.

– Паранойя какая-то, честное слово. Звучит как…

Дверь распахнулась, и в клубах пара из кабинки выплыл Ян, в районе бедер укутанный в толстое зеленое полотенце. Больше на нем ничего не было, если не считать самодовольного выражения лица. Фаина сцепила зубы, наблюдая за его шествием – с такой походкой нужно быть как минимум императором. Рассматривая потемневшие от воды волосы, уложенные назад расческой с частыми зубцами, высокий лоб и четкие скулы в капельках воды, она вдруг поняла, что от нее ускользает нечто важное. Нечто, что могло бы все объяснить.

Девушка нахмурилась и сжала губы – ей отчетливо вспомнилось, как Ян, сделавшись красным, словно раскаленная лава, душил ее и прижимал к кровати своим гибким телом, пытаясь смеяться как человек. Теперь же он проходит мимо, глядя куда угодно, кроме нее. Забавно устроена жизнь. Он делает вид, что ей это все приснилось? Хочет убедить ее в том, чего не было, и разуверить в том, что было на самом деле? Ведь это он подстроил все так, чтобы Фаина оказалась в своей постели – в ночной рубашке, которую она не надевала.

Как только широкая мокрая спина с гуляющими лопатками скрылась за поворотом, ребята переглянулись с ярко выраженным отвращением во взгляде. «Терпеть его не могу», – хотелось сказать каждому из них, но они боялись.

Фаина уснула в автобусе и пропустила свою остановку. В офисе тоже как-то не заладилось. На нее смотрели с опаской, за спиной перешептывались. Коллеги здоровались через силу. Все они будто знали что-то неприятное о Фаине, чего она сама не замечала. И сегодня это была не паранойя.

Кофейное пятно на бумаге напомнило ей жука-рогача.

Она села на свое место и вытащила из сумки тяжелую документацию. До обеда ей предстояло доделать несколько несложных, но энергозатратных заданий, однако вскоре стало очевидно, что сосредоточиться на чем-либо тяжело. Во-первых, она все время думала о Наташе и Яне, испытывая поочередно то гнев, то презрение к себе, то глупую ревность. Во-вторых, ей все время хотелось пить. И лучше бы чего-нибудь крепкого. Каждые пятнадцать минут она поднималась, скрипя креслом, шла к кулеру, наливала себе пластиковый стакан воды и парой глотков осушала его, мяла с характерным звуком, выбрасывала в урну, затем возвращалась на место. Ритуал повторялся снова и снова, что предсказуемо нервировало окружающих.

Фаина пыталась сконцентрироваться на своих вроде бы простых обязанностях, но любая цель расплывалась, даже мысленная. Важнее было разгадать ребус, возникший в ее голове утром, при рассматривании Яна вблизи. Девушка пыталась воскресить в памяти полный образ ненавистного соседа, но вскоре поняла, что это невозможно.

Загвоздка в том, что Ян вспоминался ей только по частям: либо изумительные, с длинными пальцами мраморные руки, либо босые ступни с вызывающе темными волосами на пальцах, со вспухшими венками, либо широкие атласные плечи, искусанные очередной пассией, либо гладкая упругая грудь в разрезе темно-синего халата, либо же – пленительный, полный сокрытых страстей зеленый взгляд. Почему собрать все это воедино не получалось? Всегда ли так было, или только сейчас? Фаина напрягалась, пытаясь соединить разрозненные элементы, но ловила себя на том, что подолгу сидит без движения, глядя в пустоту.

Ближе к обеду она вспомнила, что в том стихотворении, созданном почти в трансе, чтобы избавиться от навязчивых идей, описывалась внешность Яна. Она полезла в сумку, но блокнота в ней, разумеется, не оказалось. Потому что этот блокнот она никогда и никуда не брала с собой. Боялась потерять слишком личные записи. Фаина сосредоточилась и попыталась вспомнить строчки, но на ум приходили лишь те, которые Ян цитировал ей в темноте. Девушка разозлилась и стукнула по столу, не замечая удивленных взглядов окружающих.

«Кожа твоя, – шептала она, будто в лихорадке, – кожа… медом? Нет. Или да. Медом покрытая. Медом гладким, гладким! Покрытая. Дальше что-то про скулы. Блестят? Янтарные? Черт!»

К обеду офис заметно опустел, хотя обычно работники оставались есть на своих местах. Если бы Фаина обращала на них внимание, это показалось бы ей странным. Но она не заметила даже того, что к ней подошли вплотную. Потому и вздрогнула, услышав над собой голос Степы.

– Фаина, ты сделала то, о чем я тебя просил?

Девушка подняла глаза.

– Я… Степа, я, понимаешь…

Начальник видел, что она смотрит сквозь него. Она не оправдывалась, не была растеряна или расстроена. Она была не в себе, а Степа знал, что временами Фаина впадает в это состояние, и бороться с этим не умел. Он наклонился к ней, стараясь не повышать голос, хоть и был раздражен. С Фаиной нужно обходиться даже мягче, чем с ребенком. Иногда ему казалось, что на грубость она может отреагировать слишком непредсказуемо. На какую агрессию способен человек, который всегда ведет себя тихо, можно только представить, поеживаясь от мурашек.

Девушка часто моргала, бормотала что-то бессвязное, хватаясь за голову, и не могла сфокусировать взгляда. «Пьяна», – решил он и осмотрел офис. Кое-кто остался на своих местах и с любопытством поглядывал в их сторону. Степа решил, что лучше будет разобраться во всем в его кабинете. Но сможет ли Фаина туда дойти?

– Фаина. Послушай меня, Фаина?

– Медом гладким покрытая, вот, как там было.

– Что ты говоришь? Я не понимаю. Ты можешь идти?

– Могу ли я? Я могу. Многое.

– Так, поднимайся.

– Зелень таинственная, приглушенная. Да, именно приглушенная. Не яркая. Будто в последних лучах солнца. Вот такие у него глаза.

– Фаина, вставай. Облокотись на меня.

– Нет-нет, я в норме, я в порядке, просто кое-что вспоминаю…

– Ты бредишь.

– Я в порядке, я просто… А, Степа! Это же ты. Я кое-что вспоминаю.

– Да? Тогда попытайся вспомнить, где находится мой кабинет, и пойдем туда.

Ему почти не пришлось тащить ее на себе. Он закрыл дверь и усадил сотрудницу в свое кресло, а сам сел на стул напротив. Фаина глядела в окно, губы ее постоянно шевелились, взгляд не спешил становиться осмысленным. Степа откатил кресло с девушкой подальше от монитора, затем налил стакан воды и плеснул Фаине в лицо. Его поразило, что она даже не вскинула руки для защиты. Любой бы сделал это благодаря инстинкту самосохранения, но не Фаина. Это самая странная девушка, которую он встречал, и порой ее неординарное мышление помогало ему найти выход из самых тупиковых ситуаций. Может, именно поэтому он до сих пор не уволил ее, хотя имел предостаточно оснований.

Поправив галстук, Степа сел на стул и смотрел, как капли воды стекают по исхудавшему лицу и пышным волосам. Фаина нахмурилась – такая знакомая повадка. Она часто хмурилась, прежде чем что-то сказать. Как будто настраивала себя, прежде чем вступить с кем-то в коммуникацию.

– Зачем? – спросила она, наконец, безо всякого возмущения, и провела рукой по подбородку.

– Ты не в себе. Что с тобой происходит? Ты пьяна?

– Нет. Ты же знаешь, я уже почти месяц не…

Но Степа все равно принюхался, наклонившись к ней. Фаина ухмыльнулась.

– Я не пила.

– И правда. Не пила. Тогда что? Что ты употребляла?

– Таблетки от… от… диабета и, – девушка стала тереть глаза кулаками, так ожесточенно, будто хотела вдавить их в мозг, – и таблетки от бессонницы. Хотя сейчас они уже не нужны мне, так что больше я их пить не буду.

– У них есть какие-то побочные эффекты?

– Я не знаю, я… Не высыпаюсь, Степ. Я мучаюсь.

– Что тебя мучает?

– Ты его не знаешь.

– Фаина, мне нужен работоспособный человек. Ты понимаешь, что я говорю?

– Я понимаю. Я все понимаю. Я – не ра-бо-то-спо-соб-на.

– Сейчас нет. И я не понимаю, что происходит. Раньше ты пила, но это можно было решить временем. Ты приходила на работу с перегаром, но я отправлял тебя отоспаться, и потом все было окей. Что мне сделать сейчас, чтобы снова увидеть прежнюю Фаину?

Девушка нервно засмеялась.

– Тебе нужно вернуться в прошлое и заставить меня съехать из общежития.

– Так все дело в этом? Тебе нужно переехать? Давай я помогу тебе в этом, если дальше ты будешь работать по-прежнему.

– Нет, нет, нет. Он меня не отпустит. Я знаю. Не отпустит.

– О ком ты говоришь?

Фаина отрицательно замотала головой, подавляя улыбку сумасшедшего.

– Ублюдок, – заявила она вдруг, сцепив зубы, и взгляд ее изменился до неузнаваемости. – Ненавижу.

– Меня?!

– Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

Степе стало душно. Чтобы понять, как дальше поступить, ему нужна была тишина. Хотя бы пятнадцать секунд тишины, чтобы принять адекватное решение. Он снял пиджак и ослабил галстук.

– Фаина, я так понимаю, ты не сделала того, о чем я тебя просил. В последнее время ты ни хрена не успеваешь, зато допускаешь до хрена ошибок. Отчеты, составленные тобой, в них целая прорва неточностей! Мы можем понести убытки из-за тебя. На нас могут подать в суд за дезинформацию. Понимаешь, что я говорю?

– Ты увольняешь меня?

– Нет! Я не хочу тебя увольнять. Должен бы, но не хочу. Однако я сделаю тебе суровый выговор. Я хочу, чтобы ты поняла. Во имя субординации и справедливости я обязан тебя наказать. Если я этого не сделаю, остальные сотрудники, наблюдавшие за твоим поведением, станут вести себя еще хуже. Я потеряю их доверие и уважение. Я этого не хочу.

– Я тебя очень уважаю. Это правда.

– Я знаю. Поэтому лишаю тебя премии в этом месяце. И передаю отчеты, над которым ты работала, Любе. Ты меня слышишь?

– Да, Степа.

– А теперь я хочу, чтобы ты поехала домой и отоспалась. Отдохни как следует, потом возвращайся. Разберись со своими таблетками, почитай о побочке. К врачу сходи, не знаю. Я даю тебе два дня отгула. Сделаю вид, что ты тяжело больна. Все, уходи.

– Почему ты меня не уволил?

– Так тебя уволить надо? – улыбнулся Степа, поправляя галстук.

Непосредственная Фаина с вопросами ребенка, ну как он мог не умилиться ее прямоте?

– А разве я этого не заслуживаю?

– Ты, Фаина, – он помог ей подняться на ноги, – заслуживаешь отдыха. Вот езжай домой и посвяти этому все свободное время. Стой, вот, держи салфетки. Вытрись.

– Зачем?

– У тебя же вода. Тут. И тут.

– Точно.

Фаина вышла из кабинета, обтирая лицо и волосы. На груди было темное пятно, но это волновало ее меньше всего. С трудом верилось, что она так легко отделалась. Не хотелось возвращаться в общежитие, но очень клонило в сон. Пока она ехала домой, у нее перед глазами снова и снова прокручивалась одна и та же сцена: Ян выходит из душа и проходит мимо нее. Вновь выходит и вновь идет мимо. Стоп. Заново. Стоп. Опять. Она решила, что как только приедет домой, найдет свой блокнот и прочитает стих. Или, может быть, лучше попросить Яна вновь процитировать его?

Глава 17, в которой Фаина совершает необратимый поступок

«В тот вечер, на той сцене, под тем черепом я почувствовал свою запредельную близость ко всей Вселенной, но одновременно и жуткое одиночество. Я впервые задумался, стоит ли жизнь всех тех усилий, которые требуются, чтобы ее прожить. В чем именно состоит ее ценность? Почему так ужасно стать навсегда мертвым, и ничего не чувствовать, и даже не видеть снов?»

Джонатан Сафран Фоер – «Жутко громко и запредельно близко»

Чтобы наказать себя за безответственное отношение к единственному источнику дохода, за то, что подвела брата и выставила себя в дурном свете перед коллегами и перед Степой, Фаина пошла домой пешком. Было ощущение, будто мозг воспалился и пульсирует, стремясь расколоть черепную коробку, и его следовало проветрить, как раскаленный процессор, что нуждается в вентиляции. Язык комком шерсти свалялся во рту.

Стояла замечательная погода – прохладная, но солнечная, с небольшим ветром, иссушивающим последние лужицы старого снега. Зима сдавалась с трудом, то и дело устраивая новый мелкий снегопад в мартовские дни. Было свежо, и воздух пах чем-то неощутимо приятным, должно быть, это запах обновления, воскрешения природы и самой жизни, которым обычно пропитаны первые недели весны.

Фаина дышала как можно глубже, надеясь, что это поможет ей исцелиться. Всегда верилось, что долгая прогулка на свежем воздухе, молочно-голубое небо и ясный свет солнца благотворно влияют на нервную систему. Фаине требовалось найти успокоение хотя бы на время. Реальность стала как никогда тяжела. Отягощали ее множество мелких проблем, которые вкупе порождали одно большое нежелание находиться в этом мире и что-то решать.

Можно ли вычленить среди клубка маленьких змей лишь одну, что жалит больнее остальных? Одну, чьи крошечные клыки самые ядовитые? Фаина знала, что можно. Но ей не хотелось омрачать приятную прогулку мыслями о том, кто впрыскивает отраву в ее жизнь, вместе с тем вызывая сильное привыкание. Исчезни он, многое бы изменилось? Сейчас кажется, что да. Но потом выяснится, что он был всего лишь поводом для жалоб на жизнь, громоотводом. Тарой для сбора печалей, концентрации их в едином месте и в единое время.

До вчерашнего вечера Фаина не могла и допустить мысли о том, что ее коснется чувство слепой ревности. Тем более – к этому жуткому персонажу, причинившему ей много неудобств и душевных волнений. Если подумать, какое право она имеет ревновать его? Почему это чувство не просыпалось, когда Ян менял партнерш два раза в неделю? Почему раньше ей было на все плевать? Как же Фаина скучала по тем временам. Но ведь очевидно, что ничего уже не будет, как раньше. Купол психической нестабильности навис над общежитием. Назревает что-то жуткое, Фаина знала это, как люди знают расписание своего автобуса.

Наконец, она устала обдумывать одно и то же. Окружающий мир никак не вязался с тем, что у людей, идущих по делам под этим великолепным небом, могут быть серьезные проблемы. Как порой хочется на время отключать способность думать. Фаина попыталась воспользоваться своим старым методом: представить все, что волнует ее, написанным на листке бумаги, мысленно скомкать его и выбросить, порвать или сжечь. Дополнительно она отвлекала себя рассматриванием причудливых облачных выпуклостей и лиц прохожих. Пару раз Фаина споткнулась и чуть не упала, разглядывая облако-черепаху в шляпе или облако-слона на задних лапах с яблоком в хоботе.

Фаина вспомнила о Миле – любая долгая прогулка ассоциировалась в первую очередь с однокурсницей. Та давно не выходила на связь. Они не общались с того дня, как Мила увидела Яна и позволила ему себя «загипнотизировать». Может быть, оно и к лучшему. Чем дальше Мила от Яна, тем безопаснее для нее, и тем спокойнее Фаине.

Девушка зашла в сеть и проверила аккаунты подруги. Оказалось, Милы давно не было онлайн. Это уже подозрительно. Обычно она проводила в интернете все свободное время – много общалась, выкладывала стихи, слушала музыку. Фаина нахмурилась. Что могло случиться? Мила решила прервать контакты с нею? Махнула спонтанно в горы, где нет связи? Уехала «к бабушке в деревню»? Попала в больницу? Ушла в «депрессию»? Можно было придумать еще десяток вариантов, но ее прервали.

– Фаина! Ты что, уже с работы возвращаешься?

Девушка остановилась и осмотрелась. Оказывается, на автопилоте она уже подошла к студгородку. В паре метров от нее стояла Даша и улыбалась, придерживая волосы от порывов ветра.

– Фаин, ты в порядке? – насторожилась она, присматриваясь к соседке и ее отсутствующему виду.

– Да. Да. А… который час?

– Почти три. Идем внутрь?

Фаина кивнула, и Даша, приобняв ее, повела по направлению к корпусу. Когда они поднимались по лестнице, Фаина резко остановилась.

– На что это похоже?

– Что именно? – не поняла соседка.

– Ты же… видишь это пятно, где краска отвалилась?

– Ну, да. Оно тут, сколько я себя помню.

– Тебе ничего не напоминает это пятно?

– Оно должно мне напоминать что-то, кроме того, что здесь давно не было ремонта?

– Да. Визуально. Может… ну, знаешь, какой-нибудь зверь. Или цветок.

Даша странно посмотрела на нее, затем на стену, приподняла брови, будто бы одновременно удивляясь и извиняясь.

– Фаина, я не уверена, что…

– Просто скажи, что приходит тебе в голову.

– В том и дело, что ничего. Это же просто отколотая от бетона краска.

– Черт возьми, неужели ты не видишь здесь улитку?! Вот панцирь, вот тело, вот глаза на палочках.

Даша честно пыталась увидеть улитку, даже несколько раз наклоняла голову то влево, то вправо, хмурилась, щурилась, вытягивала губы трубочкой, приседала.

– Скорее, это не улитка, а… какая-то клякса. Фаин, тебе точно надо отдохнуть. Приходи сегодня ко мне, посидим с девчонками. Обещаю тебя накормить.

– Без меня не обойтись?

– Нам нужен кто-нибудь не от мира сего, для полноты картины.

Фаина печально вздохнула и покивала. Оказавшись в своей комнате, она сразу же легла спать. Ей снилось, что она смотрит сверху, как одна нога в старом ботинке прыгает по дороге, где множество нефтяных пятен, и каждое напоминает ей что-нибудь. Фаина так и не поняла, была ли это ее нога или чья-то еще, и почему тогда остальная ее часть выше щиколотки была стерта, как и все тело. Проснувшись, она не ощущала себя отдохнувшей, несмотря на то, что проспала до восьми вечера. Но хотя бы жажду удалось усмирить, вернув языку прежнее состояние.

К половине девятого в комнате Даши собрались все, кроме Наташи. Ее решили бойкотировать, пока она не сделает что-нибудь со своим настырным поклонником.

– Она не сможет ничего сделать, – заявила Фаина, пережевывая большую куриную котлету. – Он же мент. Ваш бойкот ничего не даст. Он ей бровь разбил.

– Ну а что можно сделать в этой ситуации? – скривилась Арина.

– Да, что можем сделать конкретно мы?

– Не знаю, – Фаина пожала плечами. – Действовать самим или просить помощи.

– У кого?

– У парней с нашего этажа? Ха. Если бы он им мешал, они бы уже его выпроводили.

– Почему бы не попросить Гену. Или Яна? Ну, самых крупных и сильных.

– Ну, Гену еще можно. А вот Яна… С чего бы ему нам помогать? Он считает нас дерьмом, в которое старается не вляпываться.

– Очень точно сказано. И, тем не менее, он чертовски привлекателен. Не так ли, Фаина?

– Спроси лучше Наташу. Это же она по нему убивается.

– О-о-о! Серьезно?!

Новость произвела фурор. Довольная своим парированием Фаина не спешила отвечать на шквал вопросов, занимаясь едой и почти не сдерживая ухмылки. Девочки щебетали без остановки, и не успела Фаина опустошить тарелку, как оживленный разговор переметнулся к теме сексуального опыта.

– Ну что, было ли тут у кого-нибудь с двумя парнями сразу? – спросила Арина.

– Боюсь, той, кто пробовал бы мжм, сейчас нет в этой комнате. Вы ее не позвали.

Взрыв хохота.

– Нет, а серьезно?

Девочки поочередно отрицательно покачали головой.

– Фаина?

– А почему ты спрашиваешь?

– Я подумала, что Кирилл и Ян оба довольно симпатичные, и…

Девочки захлопали в ладоши, заулюлюкали, засвистели, словно футбольные болельщики на трибунах. Их реакция смутила даже Арину, которая и подняла эту тему. Девушка зарумянилась, неловко посмеиваясь.

– Согласилась бы на мжм с Кириллом и Яном?! – Даша залихватски перехватила инициативу и сделала лицо телеведущего с первого канала, который только что нащупал сенсацию.

– Пожалуй, да, – призналась Арина, вызвав новую волну оваций. – А вы, можно подумать, нет?!

– У Кирилла теперь девушка, – пожала плечами Лиза. – Раньше он мне нравился, а теперь как отрезало.

– Да-а. Та самая девушка, которая его все время отшивала.

– Серьезно? Так это и есть она?

– А мы-то голову ломаем, чего он такой счастливый ходит.

– Мне кажется, это Ян помог ему заполучить ее.

– Почему ты так думаешь?

– Во-первых, Ян умеет обращаться с противоположным полом. Во-вторых, он умеет быть весьма убедительным…

– Ага, от его талантов голова идет кругом, – Лиза не упустила случая съязвить.

– Кстати, на счет головы. Меня мигрени замучили, не могу уже. Может, у кого-то бывало? Посоветуете что-нибудь?

– Давно это у тебя? – спросила Фаина, переглянувшись с Дашей.

– Недели три. Ужасно болит голова, в висках стреляет. И кружится время от времени.

– Еще какие-нибудь симптомы есть? У тебя кровь из носа шла еще раз?

– У меня шла, – нахмурилась Лиза. – И аппетита нет в последнее время.

Фаине все это не нравилось. В самых темных и неизведанных глубинах ее памяти вновь зашевелилась жуткая догадка, обросшая трупной гнилью и язвами.

– Нам всем нужно провериться, – угрюмо сказала она. – Мне кажется, мы больны.

– Чем? Фаина, это просто недомогание. Действительно болеешь среди всех нас – ты.

– Погоди, ты хочешь сказать, все, что происходит с нами – симптомы одной болезни?

Но девушка промолчала. Ее теория была слишком безумной. Даже имея доказательства, она не стала бы ее озвучивать. Ей бы не поверили. Соседки продолжили общаться на нейтральные темы, Фаина отстранилась и достала телефон.

Симптомы лучевой болезни

– появилось в поисковой строке. А вот и отклик. Фаина жадно пробежалась глазами по тексту, выделяя самое важное: выпадение волос, головная боль и головокружения, потеря аппетита, истончение ногтей и зубов, колебания артериального давления, носовые кровотечения, рвота, слабость, пониженная температура, нарушение менструального цикла.

Заблокировав экран, Фаина еще пару минут сидела, не приходя в себя. Затем проморгалась, осмотрела подруг потухшими глазами. Язык не слушался. Она попыталась подняться, но пошатнулась.

– Есть… есть тут у кого-нибудь градусник?

– У тебя температура?

– Так есть или нет?!

Ей дали старинный градусник с тоненькой дорожкой ртути внутри. Фаина встряхнула его и засунула под мышку, покусывая губы.

– Мы все измерим себе температуру.

– Ну… ладно, давайте. Обычно мы взвешиваемся, но сегодня узнаем, сколько в нас градусов. Надеюсь, я не самогон.

– У кого-нибудь из вас есть подозрения на беременность? Потеря аппетита, тошнота, задержка?

Из всех присутствующих нахмурилась только Арина.

– Но я делала тест, – заявила она. – Отрицательный. А так да, задержка большая.

– Кстати, и у меня…

Фаина нервно усмехнулась. Она буквально кожей ощущала, как ее психическое состояние уплывает в небытие.

– Ты знаешь, что с нами происходит?

– Не уверена. Но если я права, нам всем нужно в больницу.

Она достала градусник и проверила шкалу – красная линия поднялась до отметки 35,1 и замерла там. Фаина зажмурилась, сцепив зубы.

– На-та-ша! Выходи, Наташа! Я же знаю, ты здесь! – заревел в коридоре мужской бас, каждый раз особо выделяя в женском имени только последний слог. – Давай решим все мирным путем, поехали со мной, все обсудим, Наташа! Давай я увезу тебя из этой помойки! Наташа!

Поднялся такой грохот, словно толстую дубовую дверь пытались вынести с петель несколько спецназовцев. Фаина решительно поднялась на ноги, но Даша тут же схватила ее за рукав, догадавшись о ее намерениях, и покачала головой: не ходи туда. Фаина стряхнула с себя ее руку. Шум снаружи набирал обороты. Остальные девочки тоже попытались ее задержать.

– Эй, ты куда это собралась?

– Не выйдешь же ты прямо к этому амбалу?!

– Не останавливайте меня, – предупредила Фаина не своим голосом, и взгляд ее не обещал ничего хорошего. – Он меня за*бал.

– Господи, надо срочно позвать Гену, пусть уведет ее! Она же сейчас хрен знает, что натворит!

Девочки вышли следом за нею, но держались поодаль. Фаина словно с цепи сорвалась, лишившись всякого рассудка. Пожалуй, это пугало даже больше, чем почти двухметровый мужик атлетического телосложения, барабанящий в дверь Наташи. Фаина бесстрашно подошла к нему вплотную. В другом конце коридора появились испуганные лица Гены и Алека. Все молчали и бездействовали, с тревогой ожидая того, что выбросит соседка.

– Сергей, так? – спросила она, и мужчина посмотрел на нее сверху вниз: Фаина доставала ему до подбородка и казалась тростиночкой на фоне упитанного тела оборотня в погонах.

– Откуда знаешь?

– Я знаю о тебе многое. Ты обо мне – ничего.

– Где Наташа? Ты ее подруга? Вымани ее наружу, пусть выйдет. Я тебе заплачу.

– Ты разбил Наташе лицо, кусок говна.

– Во-от как? – мужчина отшатнулся, но не потому, что был пьян, а от сшибающей с ног спеси собеседницы. – Я и тебе могу лицо разбить. А потом в обезьянник на пятнадцать суток упрятать. Тебя там разукрасят так, что мать родная не узнает. Девчушки там – редкое явление. Без клейма не отпустят.

– У меня есть идея получше. Собери в кулак свои яйца, свой гонор и свое желание потрахаться – и у*бывай отсюда в какой-нибудь клуб, где никто не посмеет тебе отказать.

– Во-первых, сбавь обороты, деточка, ты не знаешь, с кем разговариваешь. Во-вторых, сама у*бывай отсюда. В-третьих, мне нужна вполне конкретная девка, а именно – ваша сраная Наташа! – заорал Сергей и загремел кулаком о дверь.

– Извините, пожалуйста, моя подруга выпила немного, не держит себя в руках. Фаина, идем, позволь мне тебя увести!

– Нет! Не трогай меня! Или мы решим это сейчас, или уже никогда, – Фаина со злостью отмахнулась от смелой попытки Даши спасти ее от побоев. – Слушай, ты, ублюдок, который непонятно как получил власть, – она ткнула пальцем прямо в грудь Сергея, отчего тот рассвирепел, – мы все, включая Наташу, хотим, чтобы ты свалил отсюда и больше никогда не приходил! Ты у нас в печенках сидишь. Наташа к тебе никогда не выйдет, она не любит тебя, ты ей не нужен! Вдолби ты себе это в голову, баран толстолобый.

Секундное замешательство окружающих, включая Сергея, позволило Фаине услышать стук собственного сердца.

– Ах ты, сучка мелкая, думаешь, я буду терпеть все, что ты мне тут говоришь? – взревел Сергей, но Фаина не двинулась с места. Ей хотелось, чтобы ее избили или даже убили. Пусть только кто-нибудь заберет ее отсюда, потому что сама она не может уйти.

– А ты думаешь, мы будем терпеть каждый твой визит сюда?!

– Фаина, уходи, пока еще есть шанс, – крикнул Гена с той стороны, – я его отвлеку, только уходи!

– Почему уходить должна именно я? Вы не того прогоняете.

– Фаина, ты в своем уме?! Ты забыла, кто он?

– А у них ума-то побольше, чем у тебя, – нагло усмехнулся Сергей.

Фаина заглянула в его серые, безжизненные глаза и замахнулась. Сергей остановил ее руку прямо у паха, больно вывернул, не разжимая, и грубым толчком в грудь отправил девушку в полет. Она гулко стукнулась головой и спиной об пол и на несколько секунд лишилась зрения, а уши будто залило водой. Когда темнота расступилась, Фаина увидела прямо над собой перевернутое лицо Яна. Все стояли, не смея шевельнуться, и даже Сергей затих с появлением на сцене загадочного соседа.

– Уведите ее отсюда, – спокойно распорядился Ян. – И запритесь в своих комнатах.

Дверь, в которую молотил Сергей, приоткрылась, и в щели показалось испуганное лицо Наташи. Увидев Яна, она расслабилась и даже вышла наружу, будто знала, что теперь ей не причинят вреда. Ее поведение еще сильнее взбесило Фаину. Пока что ярость затмевала боль от удара и от падения. Арина и Даша попытались помочь ей подняться, но она гордо отпихнула их от себя и с ненавистью оглядела Яна, который мог вмешаться раньше, но не сделал этого. Сергея словно погрузили в стазис – он стоял на месте, чуть покачиваясь, и ничего не предпринимал.

Фаине до тошноты опротивела вся эта сцена, и она, проронив напоследок «Черт бы тебя побрал…», вернулась в свою комнату, где сразу же заперлась и ощупала голову. Крови не было, лишь с каждой минутой все больше опухала шишка. Кисть онемела после захвата, тупая боль раздавалась в ребрах при глубоком вдохе. Жаль, что так и не удалось врезать ему по яйцам. Интересно, каким образом Ян разбирается с ухажером Наташи: звуков борьбы или ругани снаружи не доносилось, а по-другому невоспитанное, безнаказанное, наделенное властью быдло не действует.

С трудом преодолевая желание напиться до отключки, Фаина легла на пол и сложила руки на груди так, как их складывают покойникам. Нетрудно было представить себя в могиле, несмотря на то, что тебе слегка за двадцать. Сейчас она была как никогда уверена, что медленно умирает, как и все остальные в блоке, а может, и не только в блоке. Если опросить всех, кто часто контактировал с Яном, как много из них пожалуются на те же самые симптомы?

Фаина не испытывала ни страха, ни отчаянного желания всех спасти. Происходящее было так же неизбежно, как естественный отбор или сила притяжения. Вместо глобальных, угнетающих рассуждений в голову ей лезли всякие мирские проблемы, нелепые и плотские. Например, очень хотелось, чтобы сейчас в ее комнате появилось килограммовое ведерко ванильного мороженого, и она могла насладиться им от первой до последней ложки, вновь почувствовать вкус сладкого.

Фаина отдавала себе отчет в том, что находится на грани нервного срыва. Но вот, чего она не могла понять – как она еще держится? Что удерживает ее от финального прыжка? Что еще должно случиться, чтобы добить ее? Не отпускало предчувствие, будто на нее опускается гидравлический пресс. Он давит неумолимо, а она из последних сил сопротивляется. Но почему-то из всех живущих на этаже она единственная видит этот пресс. Осталось немного. Скоро последняя преграда лопнет, и все здесь сойдут с ума. Эта мысль заставила ее улыбнуться. Если ты катишься в пропасть, всегда приятнее осознавать, что погибнешь не один.

Что же касается Наташи, она, разумеется, красивее, и Фаина не может составить ей конкуренцию даже в самой смелой фантазии. Забавно, что прежде, чем обратить внимание на девушек в своем блоке, Ян поимел многих по всему студгородку. И Наташа на подходе. Но кто будет следующим?

Фаина не хотела бы оказаться в списке его любовных побед, и в то же время испытывала ревность. Она желала его исчезновения, и в то же время мечтала ощутить на себе его обожающий взгляд. Когда они видели друг друга, в глубине души Фаина ожидала хотя бы слабой улыбки или подмигивания. Случись подобное, и она забудет обо всем, что он натворил. Ведь она отлично научилась игнорировать самое важное, предпочитая отдавать все внимание мелочам на периферии.

Вот так люди и попадают в плен, даже не заметив, где расставлена сеть и когда они в нее угодили. Может быть, так начинается влюбленность? Но разве могла Фаина припомнить, что чувствуют люди, когда влюбляются? Ей четко помнилось лишь одно: любовь – это всегда страдание. А вернее так: истинная любовь и истинное искусство зарождаются лишь в пепле из горестей и боли.

Мила давно говорила ей: «Тебе нужен мужчина». На это намекали и соседки. Но парней не заводят как домашних питомцев. Что может быть проблемнее, чем завязывать какие бы то ни было отношения с людьми? Если быть самим собой, тебя никогда не примут и не поймут, а если играть роль, рано или поздно начнет тошнить от самого себя. И ничье одобрение не оправдает этого состояния.

Фаина давно призналась себе в том, что не умеет нормально общаться с людьми. Долгое время это ей не мешало, а сейчас почему-то маячило перед глазами. Да, всегда найдутся исключения, такие как Мила или Гена, которые примут тебя со всеми твоими фобиями и комплексами. Люди, перед которыми тебе нестрашно раскрыться, с которыми ощущаешь подобие комфорта. Но весь остальной мир? Ты не нужен ему, ты никто, если не вступаешь в коммуникацию. И пока Фаина этому не научится, ее жизнь не изменится сама по себе.

А так многое хочется изменить. Например, свое место работы. Хотелось бы заниматься тем, к чему душа расположена, и получать за это деньги. Хотелось бы переехать и забыть этот страшный сон. Хотелось бы стать другим человеком – внешне и внутреннее. Но ко всему нужно прилагать усилия, а это отбивает любое желание. Если есть преграда, Фаина останавливается. Тупик. Дальше дороги нет. Само существование Фаины – тупик, в который случайно попала ветка эволюционного пути человека.

Выживает сильнейший, умнейший или красивейший. Ничем из спасательных признаков Фаина не обладает, даже дефолтными навыками общения. Ее жизнь – системная ошибка, которую пока не обнаружили. Ошибка, что обрела самосознание. Мила всегда проповедовала: надо любить себя, надо ценить себя, надо баловать себя. Будто бы есть, за что. Но Миле легко рассуждать, она ведь тоже красавица, как и Наташа. А люди без внешних недостатков крайне редко задаются вопросом, есть ли во всем этом ежедневном абсурде смысл.

Внешний вид Яна и вызывающее множество вопросов поведение постепенно заставляли Фаину страдать от чувства глубокой неудовлетворенности. Как физической, так и ментальной. У нее несколько лет не было мужчины. Да, рядом все время был Гена, который ни разу не упускал момента пошло пошутить, пофлиртовать и сделать всяческие намеки. Гена бы ни за что не отказался, если бы Фаина сама захотела. Он был как маячок, напоминание, что она все еще девушка, а не бесполый кусок мяса. Девушка, на которую при должном уходе мужчины, возможно, начнут обращать внимание. Но как она могла воспользоваться своим чуть ли не единственным другом? Ее эгоизм мог навсегда испортить отношения между ними.

Больше никогда они не поболтают о всякой ерунде, не обнимутся, как прежде – вечно над ними будет висеть клеймо воспоминания, когда одной было нужно, а другой воспользовался случаем. Это и не позволяло Фаине сделать то, чего порой так сладостно, до дрожи в коленях хотелось, когда Гена находился поблизости в одних шортах.

А когда рядом поселился Ян, в каждом движении и взгляде которого сквозила неприкрытая животная сексуальность, контролировать интимные импульсы стало в разы сложнее. Вот только Фаина не сразу это заметила, продолжая убеждать себя в том, что Ян ей безразличен и даже противен. Гена отошел на второй план – не мог тягаться с таким сильным конкурентом. Ян обладал особенным магнетизмом. Что бы он ни делал, что бы ни сказал, это добавляло ему желанности. Даже если он поступал по-скотски.

Фаина сопротивлялась изо всех сил. Слишком много она думала о Яне и корила себя за это. Ей редко что-то снилось, но эротические грезы с участием Яна постепенно пробивали панцирь и крутились в воображении перед сном. Вопрос на засыпку: хочет ли она конкретно его или вожделеет молодое тело, не лишенное мужских прелестей? Другими словами, нужен ли он ей целиком, со всеми странностями и невыносимым характером, или лишь та часть, что ниже шеи?

Четкого ответа не было. Зато была задача: ни за что не сдаваться этому ублюдку, который затащил в свою постель почти всех местных девочек. Она выше этого. Она не будет бегать за тем, кто не умеет держать свой член в штанах и пары суток. Он ни за что не должен узнать, что она к нему испытывает. Хотя, пожалуй, после того, как он прочел стихотворение, скрывать что-либо не имеет смысла.

С другой стороны, имела место быть ментальная неполноценность, и в последнее время Фаина находила все новую брешь в своем психическом состоянии. Лишь парочка человек могли понять ее практически без слов. Принимали, какая есть, и не жаловались. Остальные, а их было очень много, не могли примириться с асоциальностью девушки, ее полным неумением поддерживать живую беседу, болтать о пустяках, по-человечески общаться, находить с кем-либо общий язык.

Фаина не испытывала дискомфорта от молчания, зато часто замечала, сколько неловкости это приносит другим. Людям так важно получать даже короткий звуковой отклик на свои фразы: банальное «да уж», и ты уже поддержал разговор, теперь ты не кажешься странным, ты принимаешь участие в коммуникации, значит, с тобой все окей. На работе, в общежитии, в магазине, в кино – Фаина не знала, как и что ответить, чтобы на нее не смотрели косо, ожидая хоть слово, а получая недоумение и тишину.

А Ян, каким бы засранцем ни был, пробуждал в ней и живой интерес, и иные чувства – простые, человеческие. Его молчание и поведение помогало взглянуть на себя со стороны. С ним было несложно говорить – слова находились сами собой, не надо было долго думать, что сказать. С ним ей хотелось острить и высказывать колкости. Кричать, обвинять, умолять, подчиняться. Быть собой. Ян настолько странный, что рядом с ним Фаина магическим образом переставала чувствовать странной себя. А уж за это можно было на многое закрыть глаза.

Но Ян был для нее никем. И она была никем для Яна. В отличие от Наташи, конечно. Бедная девочка даже не представляет, в какую яму дерьма падает по собственной воле. Выходки Сергея покажутся ей детской забавой. Ян уничтожит ее, а следом с легкостью примется за кого-нибудь другого, даже кровь на губах обсохнуть не успеет.

Внезапный приступ ненависти к себе подхватил Фаину и поставил на ноги. Негативные эмоции всегда придавали ей больше сил, чем радость или удовольствие, от которых больше расслабляешься. Девушка прошлась по комнате туда и обратно, жадно высматривая что-то на всех поверхностях. И, наконец, обнаружила – большие металлические ножницы.

Мгновение спустя Фаина стояла у зеркала и с презрением осматривала себя. Да, она сильно похудела с конца зимы. Но позволило ли это полюбить себя? Убавило ли проблем? Сделало симпатичной? Нет. Все те же безродные черты лица, короткие белесые ресницы, пушок над губой, неровный нос, плохая кожа и ненавистные, слишком густые волосы, от которых нет спасения.

Фаина сняла и бросила на пол резинку, запустила пятерню в плотную шевелюру и потянула, чтобы проверить свою теорию, но выпало всего два-три толстых темных волоса, что вряд ли можно было считать доказательством. Они электризовались от одежды и торчали в разные стороны. Фаина нащупала на затылке шишку, прищурилась и покрепче перехватила ножницы.

Как и любая девушка на ее месте, Фаина рыдала, наблюдая, как тяжелые пряди неохотно падают на пол, цепляясь за одежду. Но в ее случае это были слезы облегчения и некоторого освобождения, дарованные самоистязанием. Может быть, то, на что она решилась, большая ошибка и ничего не изменит, но так сложно не поддаться импульсу изменить то малое, что в твоих силах. Возможно, это станет ее первым шагом на пути к большим переменам.

Казалось, именно волосы не давали ей жить спокойно и полноценно. Оставив длину по плечи, Фаина долго смотрела на свое отражение, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ей стало чуть менее погано, это факт. Она собрала с пола все до последнего волоска, сложила в платок, прихватила с собой бутылку виски и выскочила на балкон, озираясь. Не хотелось, чтобы кто-то увидел ее сейчас.

Ветер с радостью подхватил и унес ее непослушные пряди – тяжелые, темные, родные. Фаина глядела, как они перемещаются в воздухе по непредсказуемой траектории, и машинально продолжала оплакивать их. На ее голове остались рваные жесткие куски былой шевелюры. Раскрутив крышку на бутылке, девушка поднесла горлышко к носу. Отличный виски, превосходный. Запах, цвет, густота – все, как она любит. Сейчас бы сделать глоток и притупить обострившееся восприятие, вернуться к себе, закрыться, напиться до беспамятства, уснуть и не видеть снов. Фаина прогнала привлекательную идею и опрокинула бутыль, вытянув руку за перила. Раз – и горлышко оказалось внизу, а донышко вверху. Жидкость цвета янтаря заструилась к земле с высоты четвертого этажа, обиженно булькая.

Вот и все. Пора возвращаться.

Уже трудно было отдавать себе отчет, текут ли слезы по лицу или нет – такие мелочи как самоконтроль потеряли смысл. Чуть ли не впервые в жизни Фаина радикально меняла что-то в себе, безжалостно раздавливая страх перемен.

На балкон, видимо, покурить, направлялся Ян. Они пересеклись у стеклянных дверей, и только тут Фаина заметила на нем серебряную сережку в виде простого колечка. Наткнувшись на Фаину, сосед замер, расширил глаза и опустил руки вдоль тела. Его зажигалка упала на пол. Девушка старалась не смотреть ему в лицо. Этаж уже спал, но Ян, как всегда, бодрствовал.

– Что же ты натворила? Как ты посмела сделать это…

Молодой мужчина схватил ее за плечи и сильно встряхнул. Он выглядел обескураженным и не контролировал себя, не соизмерял силу, прилагаемую к ней.

– Ты не должна была! Так не должно быть! Ты и понятия не имеешь, что натворила! – он срывался на рычание.

– Чего ты так испугался? – прищурилась она. – Я сделала то, что давно пора было.

– Где они?! Где твои волосы?

– Сдались тебе мои волосы, Ян.

– Ты выбросила их? С балкона? Ты не могла быть настолько…

– Дай мне пройти. Я просто хочу вернуться к себе и не слушать твою околесицу.

– Фаина, – он больно сжал ее плечи, заставив скривиться, – ты хочешь умереть?

Его пальцы стальными прутьями впивались в плоть, все глубже и глубже, вот-вот проткнут кожный покров. Девушка не выдержала.

– Да, хочу! С того самого момента, как ты заселился! Оставь меня в покое, или я сама отсюда съеду!

Внезапная ярость придала ей сил оттолкнуть Яна так, что он ударился плечом о стену и в недоумении посмотрел на нее. Сначала Фаина планировала пойти к себе, но вдруг захотелось, чтобы ублюдок осознал со всей ясностью: на нем свет клином не сходится, и приревновал ее, увидев, что она отдает предпочтение кому-то другому. Так она оказалась у двери в комнату Гены и Саши.

– Афина? Ты плакала? Так, а ну-ка заходи.

Гена выгнал возмущенного сожителя переночевать где-нибудь у друзей и устроил Фаину на его постели. Она попросила его лечь рядом, он лег и обнял ее, чувствуя, что девушку бьет мелкая дрожь, словно от тела исходит вибрация. Гена понял, что она не в себе, но алкоголем от нее не пахло. Затем Фаина попыталась его поцеловать, но парень не позволил ей этого сделать.

– Нет-нет, не надо. Ты ведь будешь жалеть об этом.

Она промолчала, уронив голову на подушку. Тогда он укутал ее одеялом и отправился на поиски успокоительного. Таблетки нашлись, как ни странно, у Алека. Оказывается, в последнее время тот страдал от необъяснимых приступов паники, которые не давали ему спать. Возвратившись, Гена обнаружил соседку в глубокой отключке и сам выпил успокоительного. Это не помогло.

Несколько раз за ночь Гена просыпался и шел проверять, как там Фаина. Девушка спала крепко и беспробудно, но говорила во сне одну и ту же фразу в разных вариациях: «Улитка взбирается по лестнице» или «Улитка ползет по склону»¹⁴. Ее лихорадило и, по всей видимости, знобило. Гена расстроился, что ничем не может ей помочь, но надеялся, сон все исправит.

По пробуждении Фаина первым делом осмотрелась, пытаясь понять, где находится. Кроме нее в комнате никого не было. Последнее, что оставалось в памяти от вчерашнего вечера – это ножницы в руках и свирепый оскал Яна – белоснежные крупные зубы и пурпурные губы. Вдруг она изменилась в лице, подскочила и схватилась за волосы – те вновь были густыми, тяжелыми и длинными, путались вокруг лица.

– Нет, нет, нет… Не может этого быть.

Обмотавшись пледом, как античная богиня, Фаина бросилась наружу и направилась к 405-ой. Без стука она ворвалась в комнату и с порога начала кричать, размахивая свободной рукой:

– Это ТЫ сделал! Это все ТЫ! Снова ТЫ! Сволочь! Когда ты уже дашь мне спокойно пожить?!

С неуловимой улыбкой с кровати поднялся Ян, отложил книгу и очки в черной оправе, которые придавали его интеллигентному лицу еще больше невыразимого благородства. Его движения были плавными, размеренными и точными, в отличие от действий Фаины. Точно таким же был его голос – сама уравновешенность и вежливость.

– Говори прямо, – спокойно попросил он. – В чем ты меня обвиняешь?

На крик прибежали Гена и Даша, беспокойно встали у порога, но в комнату войти не рискнули.

– Фаина, что с тобой опять?

– Что со мной? У него спросите! Этот фокусник волосы мне прирастил!

– Фаина, что ты несешь?..

Даша была шокирована.

– Я вчера себе волосы обрезала. По плечи! Гена, неужели ты не видел? Я к тебе пришла уже в таком виде.

– Я не помню… я видел только, что ты плачешь и тебя всю трясет.

– Ты издеваешься, да? Ладно, в комнате еще Саша был, он должен был запомнить. Спроси его! Спроси!

– Позволь уточнить, в чем состоит твоя претензия ко мне, при свидетелях, – почти ласково проговорил Ян, приковывая внимание к себе. – Ты утверждаешь, что вчера вечером обрезала волосы. Ты можешь показать, каким орудием сделала это?

– Ножницы лежат в моей комнате. Волосы я выбросила с балкона, а потом встретила ТЕБЯ. Ты сказал, что я не должна была этого делать, что я допустила большую ошибку. Не притворяйся, будто ничего не помнишь.

– Так. Хорошо. Затем я пошел на балкон, поймал твои волосы и приклеил обратно?

– Что? – Фаина состроила гримасу, – все было не так. Не делай из меня идиотку.

– Хорошо, не буду. А это случилось до или после того, как ты упала и ударилась головой?

– На что ты, черт возьми, намекаешь?!

– На то, что, возможно, у тебя сотрясение мозга. Или ты выпила больше, чем следует. Или твои лекарства вызывают галлюцинации. Или тебе просто приснился кошмар. Очень реалистичный. Так бывает, Фаина.

– Я была бы безумно рада, если бы это ты оказался галлюцинацией, – грубо проговорила Фаина, прошла к двери, – оставьте меня с ним вдвоем, – и громко захлопнула ее изнутри.

Когда она повернулась, Ян улыбался. От его напускной вежливости не осталось и следа.

– Нельзя было иначе.

– Почему ты… – Фаина схватилась за голову, ощущая, как остатки разума покидают ее. Она искала вопрос, который волновал ее больше всего, – что ты делаешь здесь? Кто ты?

– Ты и сама все знаешь.

– Кем бы ты ни был, Ян, прекрати вмешиваться в мою жизнь. Я против, ты это слышишь?!

Ей хотелось напасть на него. Подбежать и сбить своим телом, чтобы застать врасплох. Нанести несколько ударов по лицу и по ребрам, схватить зубами щеку и прокусить… Сделать ему больно, услышать, как он кричит, увидеть, как истекает кровью. Убедиться в том, что он – такой же человек, как она. Убедиться в этом единственным возможным способом.

Ян глядел на нее так, словно слышал каждую ее мысль, ощущал каждое безумное желание. Его тело напружинилось, готовое выстрелить в любой миг, мышцы напряглись, глаза сузились, превратившись в две темно-зеленые щели. Фаина понимала, как сильно он сдерживается, чтобы не… что?

– Я все равно обрежу их. Исключительно назло тебе.

– Попробуй. Этого я тебе не запрещаю.

– Ты – проклятие.

– Поспорить сложно.

Еще мгновение Фаина смотрела на его плотно сжатые губы, слишком яркие и четко очерченные для мужчины, затем скривилась и вышла, вновь хлопнув дверью. Снаружи столпились все, включая Наташу.

– Фаин, ну что с тобой? Оставь его в покое. Он вчера впервые сделал доброе дело для нас всех: поговорил с Сергеем, тот больше не придет. Разве не здорово?

– Он исчадие ада.

– Фаина, ты и правда ударилась головой. Тебе надо отдохнуть. Ты болеешь…

– Раскройте глаза! Да если мы все сядем вокруг него и не будем отходить хотя бы сутки, каждый из нас откинется! Я это вам гарантирую. Из-за него у нас идет кровь из носа, из-за него кружится голова и мучает тошнота! Он – инфекция. Его нужно прогнать отсюда. Не я одна болею, мы все болеем из-за него!

– Ну вот она и сбрендила окончательно, – вздохнула Лиза. – А я думала, это случится немного позже.

Слышать это было даже не обидно, скорее закономерно.

– Гена, неужели даже ты отвернулся от меня?

– Я спрошу Сашу, – пообещал он. – Ты неспокойно спала и говорила во сне. Тебя лихорадило. Возможно, это все и правда только приснилось. Кошмары бывают очень реалистичными, постой же…

Фаина отмахнулась от них и пошла в комнату. Представ перед зеркалом, она попыталась повторить вчерашнюю сцену, но сколько бы ни клацала лезвиями по прядям, волосы оставались на своих местах, как будто вместо заточенного металла держала в руках деревяшки. Потерпев несколько неудач, она рассмеялась, замахнулась, покрепче перехватив ножницы, и ударила отражение, представив, будто перед нею Ян. Мириады осколков осыпались ей под ноги, в каждом из них отражалось искаженное болью и гневом лицо.

Глава 18, в которой Фаина дает себе волю

«По учению Иринея, дьявол получил право власти над человеком в тот момент, когда человек под влиянием обольщения и искушения нарушил божеские предписания и совершил грех. Разумеется, обольщение и вовлечение человека в грех являются преступлением дьявола, насильственно вмешавшегося в сотворенную богом область, но раз человек добровольно дал себя обольстить и отошел от бога, дьявол получил полное право господства над человеком».

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»

Фаина мечтала о ванне с теплой, а лучше горячей водой. С белоснежными сугробами пены, которой можно, дурачась, обмазать лицо, волосы и кулаки, чтобы получились борода, шляпа и боксерские перчатки. Чтобы лежать, размышляя, из скольки миллиардов маленьких пузырьков соткана эта пена, и прислушиваться, как они тихо лопаются повсюду вокруг нее. И чтобы пахло новым мылом, которым очень гордится мама.

Фаина истосковалась по приятным запахам, как и по ощущению распаренного, отдохнувшегося, очищенного тела. В общежитии есть только душевые кабины, и попробуй сначала найти среди них не сломанную и не измазанную какой-нибудь гадостью. Отмокнуть, откиснуть, как старый деревянный топор в ведре, отмыться в горячей воде от всей этой скверны – вот, чего требовала душа.

В школьные годы во время купания Фаина погружалась в странное оцепенение. Переход в этот состояние начинался определенной последовательностью действий, которую она до сих пор хорошо помнила. Девочка отключала раскаленный, запотевший кран и отворачивала его в сторону, чтобы не обжечься о железо; с неохотой раздевалась, вынужденная остаться один на один со своим несформированным телом подростка, на которое противно было смотреть из-за ненужных волос, непропорциональности и прочих недостатков; перекидывала ногу через бортик и шипела, но, стерпев, перекидывала и вторую. Затем, чтобы скорее привыкнуть, опускалась на корточки, вдыхая клубы пара, и усаживалась, вытянув ноги, которые сразу покрывались гусиными пупырышками, как бывает от холода.

И вот, вся ежась в тесном резервуаре с горячей водой и скудной пеной (они не могли себе позволить покупку дорогих средств для ванны и вместо них добавляли шампуни), наблюдая перед собой свои некрасивые, с темными волосками, ноги, что желеобразно расплывались от перемещения воды, чувствуя бедрами и копчиком неприятные шероховатости старой ванны, Фаина неизменно осознавала то, что ее существование не несет в себе никакого смысла. И почему-то при стечении всех этих обстоятельств и ощущений ей вспоминалось лишь плохое, призванное убедить в том, что она ничтожна: недавняя ссора с кем-нибудь в школе, плохие оценки, скрытые от родителей, какая-нибудь старая ложь или неприятный случай обязательно всплывали в ее памяти.

Так девочка лежала, глядя в никуда, пока вода не начинала остывать, и лишь затем начинала мыться – терла жесткой стороной мочалки так, что кожа краснела и горела. Все, что беспокоило ее в такие моменты, почуяв боль, отступало. Может быть, это и было настоящее очищение – во всех его смыслах. То, чего Фаина давно лишилась и так страстно желала теперь.

Двух дней, данных на отдых, не могло хватить, чтобы восстановить прежнее состояние. Что есть два дня, если человек стоит на пороге чего-то большего, чем само время? Сумасшествие не укладывается даже в коробок вечности, поэтому-то здравому уму невозможно его измерить. Нездоровый же ум понимает ясно, что быть портным у безумия не только невозможно, но и не нужно. Понимала это и Фаина. А потому поклялась себе прекратить всяческие попытки разобраться в происходящем и выудить правду, что неоднократно лишь глубже утягивало ее на дно. Разумнее тратить энергию на то, чтобы сохранить последние крупицы рассудка. Возможно, из них получится заново взрастить сад, если удастся выпутаться из этой истории невредимой.

С недавних пор Фаина предчувствовала внутри себя надрывающееся напряжение. Гнев, недосказанность, раздражение и испуг копились в ней слишком долго, не находя дороги наружу. В то утро по пути на работу девушка ощутила, как надлом, наконец, проступил, словно ребра под натянутой кожей, словно лезвие ножа, выходящее с другой стороны ладони. Она поняла, что все случится сегодня, и исполнилась решимости пережить этот день малой кровью.

Однако Фаина недооценила глубину своей психологической шаткости и масштаб угрозы, которую она представляет для общества. Знай она заранее, что произойдет, осталась бы дома, заперлась и привязала себя к стулу. А может, ничего и не случилось бы, не окажись она в коллективе нормальных людей в том состоянии, до которого Ян довел ее своим поведением.

Бывают дни, когда ты уверен, что окружающие сговорились, чтобы дружно нервировать тебя, а мироздание им подыгрывает. Сегодня был именно такой день. По капле, по дециметру Фаина наполнялась дурным предчувствием бури, что виднелась на горизонте. Смерч рос и приближался, подпитываясь то мелкой ссорой в общественном транспорте, то не вовремя заглючившим телефоном, то пустым кулером на работе, когда очень хотелось пить.

Раньше она спокойно относилась к коллегам, но теперь их вездесущие взгляды и шепотки раздражали ее. Казалось, они все говорят только о ней, словно у них нет иных забот. Гадают, почему же Степа так лоялен к сотруднице, от которой в последнее время одни проблемы. Наверняка придумывают довольно интимные объяснения этого вопроса. Что ж, ограничить их фантазию не в ее полномочиях. Между нею и Степой никогда не было ничего подобного – по отношению друг к другу они с самого первого дня вели себя как бесполые существа. Больше ни с кем Фаина не была столь асексуальна, как со своим начальником.

Размышляя обо всем этом, она печатала длинную инфостатью на чертовски нудную тему, с трудом склеивая слова в осмысленные предложения. Ей очень хотелось пить, а кулер был пуст, и бутылочка воды, за которой она сбегала час назад, тоже опустела. Фаина несколько раз ходила в туалет и пила воду из-под крана, зная, что организм заставит ее пожалеть об этом. Каждый раз, когда она поднималась, кресло ее предательски скрипело, и офис затихал в ожидании какой-нибудь выходки. Офис тоже знал, что отдых Фаине не помог. Офис догадывался о буре, но благоразумно молчал, чтобы не стать провокатором.

Последней каплей стал не вовремя заевший пробел на клавиатуре. Когда Фаина поставила его на место, кнопка перестала работать, процессор от частого нажатия на одну и ту же клавишу завис, а монитор не откликался. Она сжала кулаки и заскрипела зубами. Всю чертову жизнь техника в ее руках глючила, выдавала странные ошибки, ломалась просто так. Всю чертову жизнь Фаина принимала это как оскорбление, которое нужно просто стерпеть. Что ж, если этому компьютеру так не терпится выйти из строя и насолить ей, пусть хотя бы имеет на то реальную причину.

Фаина достала из органайзера канцелярский нож и спокойно перерезала провод, соединяющий клавиатуру с процессором. Он поддался на удивление легко, будто только и ждал лезвия. Фаина почувствовала себя опьяненной от невысказанной злобы и готовности совершать безбашенные поступки, точь-в-точь как в тот вечер, когда решила использовать дрель, чтобы показать Яну, кто главный на этаже.

Взяв клавиатуру обеими руками, девушка подняла ее над головой и поднялась сама. На нее успели обратить внимание, но не успели остановить. Оглушительный треск разнесся по офису, когда кусок пластика достиг пола, и следом замерли все, кроме Фаины. Она пронзительно захохотала и прыгнула на осколки клавиатуры, чтобы изничтожить их в прах своими тяжелыми ботинками на шнуровке. Реакция сотрудников казалась ей очень смешной, как и разлетающиеся из-под ног кнопки с потертыми буквами.

Ну что, как вам такое залипания клавиш? А? Вы уже достаточно залипли, или мне ударить сильнее?

Она была горящий фитиль, к которому никто не рискнул бы протянуть руку. Впервые за долгое время ей ощутимо полегчало – смех помогает всегда, особенно истерический. Но это было только начало.

– Фаина? Хватит!

– Фаина, перестань же!

Некоторые из коллег даже привстали со своих мест, надеясь прекратить дикую пляску, от которой веяло первобытным безумием. Фаина действительно остановилась, но для того, чтобы отыскать новую цель и ринуться в атаку. Она схватила пустой кулер и швырнула его под потолок по длинной дуге, так что коллегам, в чью сторону он полетел, пришлось уворачиваться. Пластиковая бутыль не причинила никому вреда, и в ее руках оказался электрический чайник. Девушка метнулась к окну, распугав окружающих, которые в панике покидали рабочие столы и сбивались в группы, словно домашний скот, заметивший волка в хлеву. Распахнув створки, она вышвырнула чайник в окно и с удовольствием проследила траекторию его падения. Снизу кто-то закричал, но Фаина ничего не ответила им. Не в состоянии была ответить.

– Да что ж ты делаешь?

– Сбрендила?!

– Кто-нибудь, позовите Степу!

Колония здоровых клеток хаотично металась по помещению, стараясь избежать столкновения с инфицированным собратом. Зараженная вызывала в них страх и отторжение, которые сложно объяснить. То, что теряет свою основную функцию и приобретает свободу, априори опасно. Это прочный, заложенный глубоко в сознании каждого живого организма закон.

– Степа! Скорее, сюда! Что-то с Фаиной… мы не знаем… она вдруг начала кричать, крушить тут все.

– Она выбросила наш чайник. Просто открыла окно и… представляешь?!

Задумчиво оглядев их, девушка принялась с молчаливым усердием опрокидывать стулья и кресла на своем пути. В офисе поднялся грохот.

– Да что вы стоите! – заорал Степа, – Дима, вызывай скорую. Ее бы саму от окон увести…

– Так, понял, телефон, где мой телефон… – парень стал оглядываться и хлопать себя по карманам, не зная, в какую сторону податься.

– Глеб, перекрой выходы, живее! Я постараюсь ее поймать. Девочки, а ну, бегом в мой кабинет, в туалеты, куда хотите, туда и прячьтесь, пока вам не прилетело.

Все, наконец, ринулись выполнять осмысленные действия. В хаосе главное – ощущать себя полезным.

– Пожалуйста, остановись. Фаина! Слышишь меня? Это всего лишь травма на рабочем месте, все будет хорошо, верь мне. Разве я тебя обманывал? – Степа пытался приблизиться к ней, но вовремя заметил сжатый в кулаке канцелярский нож. Стиснув зубы, Фаина била им по столам и папкам с документами – методично, удар за ударом. – Остановись, прошу. Ты нездорова. Это поправимо. Тебе надо поговорить со специалистом, только и всего. Я тебе все оплачу, дам отпуск, Фаина!

Она ничего не слышала и ничего не говорила в ответ. Лишь замахивалась и обрушивала сжатый в кулаке ножик на все, что ей попадалось. И взгляд у нее был такой, что Степа почувствовал мурашки от шеи до лопаток. Фаина словно превратилась в чью-то безвольную марионетку, с ней бесполезно было разговаривать.

Прежде, чем обезумевшую скрутили два рослых санитара в светло-голубой форме, она успела рассыпать по полу весь имеющийся кофе и сахар, изрезать много документации и даже попыталась разбить офисным креслом монитор компьютера. Ущерб был не слишком серьезный, но неприятный. Зная Фаину, Степа давно ожидал подобного, втайне надеясь, что это случится не в офисе. Главное, что физически никто не пострадал: сотрудники отделались испугом.

Не без труда обездвижив, в больнице девушке вкололи хорошую дозу успокоительного и уложили на койку. Начальник оставался поблизости и обсудил все детали с врачом. Через время сообщили, что у нее с высокой вероятностью нервный срыв на фоне сильного стресса, психическая неустойчивость и гиперчувствительность, а это состояние требует изоляции и лечения при полном отсутствии раздражителей.

Фаина обрывками помнила, как Степа рассказывал ей, что будет дальше. Он действительно обязался оплатить две недели, которые она должна провести под наблюдением. Часть суммы он будет постепенно вычитать из ее будущих зарплат, другую часть спишет как компенсацию за «травму на рабочем месте». Но нетрудно догадаться, что есть еще одна часть, которую Степа оплатит просто так, из глубокой привязанности к ней. Фаина не испытывала ни благодарности, ни удивления по этому поводу.

– Скажи мне теперь, ты согласна на все, что я тебе предложил? Ты хотя бы поняла, что я рассказал тебе?

– Пусть забирают меня, куда хотят. Я больше не могу там находиться, – тихо проговорила девушка и отвернулась, чтобы и дальше рассматривать больничные занавески. В их чудном узоре ей виделось цирковое представление: дрессированные животные выполняли команды, а клоуны жонглировали шляпами.

Степа снова ничего не понял, продолжительно вдохнул-выдохнул и оставил девушку одну. Он искренне надеялся, что Фаине смогут помочь, и через две недели ей полегчает настолько, что она сможет вернуться к работе. Однако в глубине души молодой начальник знал, что этой девушке уже ничто не поможет. Наверное, поэтому он относился к ней с неясной ему самому симпатией. Разве станешь ругать за какой-то проступок человека, обреченного на страдания? Он всегда понимал, что Фаина мучилась, но боялся себе в этом признаться. Сама жизнь мучила ее, абсолютно неприспособленную к существующим законам и правилам.

Фаине дали как следует выспаться, накормили казенной едой (поведение персонала разительным образом меняется, если твое лечение оплачивается) и отвезли в небольшой загородный пансионат для душевнобольных. Бежевое здание, окруженное морем свежей зелени. При себе у нее имелась только сумка с телефоном и кошельком, но девушка не стала никому ничего сообщать. Расскажет, только если кто-нибудь заметит ее отсутствие. А пока что хочется одного – выпасть из привычного мирка, побыть в изоляции от людей и вещей, которые довели ее до ручки.

Весь путь по кочкам и выбоинам загородной дороги Фаину не покидала приятная легкость. Во-первых, она как следует прооралась сегодня, во-вторых, она еще две недели не вернется в общежитие и не увидит Яна, в-третьих, ее везут туда, где кто-нибудь точно поможет ей разобраться в себе и в окружающих, выпутаться из сетей, в которых она билась слабым насекомым под чутким взглядом паука. А если нет, она хотя бы отдохнет в спокойной обстановке, где никто не будет превращаться в монстра, приращивать ей волосы и пытаться продырявить висок дрелью.

По прибытии ее молниеносно оформили, с улыбкой проводили в номерок гостиничного типа в крыло для спокойных пациентов, выдали чистую одежду и постельное белье и на время оставили в одиночестве. С удовольствием переодевшись во что-то вроде просторной белой пижамы и мягких тапочек, Фаина собрала волосы в дурацкий пучок на затылке и стала осматривать отведенное ей помещение. Максимум пятнадцать-двадцать квадратных метров. Здесь легко умещались односпальная кровать, маленькая прикроватная тумбочка, письменный стол у окна и два стула. Душевая совсем тесная, зато своя. А вот в столовую, похоже, придется ходить со всеми остальными в отведенные часы. Как в школе. Или в тюрьме.

Фаину не волновало, что ее жизнь разительно изменилась за столь короткий срок. Главное, что сейчас она подальше от Яна, в спокойной обстановке – не так уж важно, где именно. В последнее время в ее жизни стало происходить так много всякой дьявольщины, что оказаться в лечебнице казалось вещью вполне закономерной.

Забавно, рухнув на кровать, пялиться в потолок и размышлять, как там, в общежитии, отреагируют на ее исчезновение, и кто забьет тревогу первым? И как же себя поведет Ян, когда Фаины не станет поблизости, кого он будет мучить теперь, над кем издеваться? Хотелось пройтись по своему «лазарету», раскручивая йо-йо и ожидая телефонного звонка от кого-нибудь вроде Гены или Даши, взволнованных голосов, десятка вопросов, предложений помощи… И спокойно так, с улыбкой, уверять, что отныне у нее все в порядке, а помощь нужна не ей, а всем тем, кто остался на этаже.

Специалист посетил пристанище Фаины ближе к вечеру, когда она уже успела как следует проголодаться и заскучать. Это была женщина, которую сложно назвать молодой, но в то же время язык не повернется сказать «пожилая»; с красивыми волосами, ухоженными ногтями и чистой кожей; она вся излучала спокойствие и цельность духа. Говорила она равномерно и сдержанно, редко позволяя себе улыбку, но при этом не казалась сухой. Рассматривая ее, Фаина неосознанно проникалась симпатией, и целый рой мыслей относительно ближайшего будущего выстраивался в ее голове в соответствии с тем, в какую сторону «дул ветер» разговора.

Не дождавшись приглашения, женщина коротко осмотрелась, присела на стул и представилась Инессой Дмитриевной Браль; затем поведала о своих дипломах и профессиональном опыте, лаконично и без хвастовства, что пришлось по душе Фаине, которая никогда не жаловала хвастунов с душой нараспашку, да и в целом с большим подозрением относилась к новым людям в своей жизни.

– Сегодня не буду мучить Вас долго – Вы нуждаетесь в отдыхе. Начнем с завтрашнего дня, если Вы не против, а пока проведу небольшой экскурс.

Слушая приятный голос Инессы Дмитриевны, Фаине хотелось верить в то, что эта интеллигентная женщина с трезвым взглядом на мир и явно высоким уровнем квалификации обязательно поможет ей. Но, вспоминая о существовании Яна, грустно усмехалась про себя. Даже на расстоянии его длинные щупальца дотягивались до Фаины, не отпускали, словно легкая тошнота.

– Жить будете здесь, питаться в столовой в определенное время. Сеансы психотерапии, если вам удобно, тоже можно проводить прямо здесь. Либо Вы ко мне приходите, либо я к Вам, тут решайте сами. Комфорт пациентов превыше всего, особенно в таком состоянии, как у Вас. Сразу скажу – пичкать таблетками я никого не собираюсь. Я не сторонник антидепрессантов и психостимуляторов, максимум – снотворное, но это в крайнем случае. Моя цель не сделать Вас овощем, а разобраться, что вызвало нервный срыв, и предотвратить его повторение в будущем. Вы сейчас в довольно шатком состоянии, таить не буду. Если переживаете, то успокойтесь. Проблемы с психикой бывают у всех – молодых, взрослых, старых. Не все считают это чем-то, достойным внимания специалиста. Не все находят время и желание лечиться. Депрессия – не сломанная рука, сами понимаете.

Фаина едва заметно шевельнула подбородком.

– Всегда решают: как-нибудь само пройдет. Думаю, Вам это знакомо.

Фаина позволила себе слабую улыбку.

– Наш курс продлится две недели. Это довольно малый срок, чтобы привести человека в состояние, близкое к норме, особенно если он измотан и замучен, как Вы. Две недели – это практически ничто в естественном биоритме человека, с которым перекликаются все его жизненные показатели, как физические, так и психические. Мы, психотерапевты, всегда имеем дело с тем, что формировалось в человеке десятилетиями, а должно быть устранено за гораздо более краткий срок. Не всегда это реально. Однако я приложу все усилия, чтобы Вам стало легче.

Можете звать меня Инесса. Или Инесса Дмитриевна, да хоть фрау Браль, как Вам удобно. Так, что еще забыла рассказать? Если что-то нужно, обращайтесь к медперсоналу. По любому вопросу. Пусть Вас не стискивает смущение или неудобство – здесь это лишнее. Я хочу создать для Вас комфортные условия, это первостепенно. Не ходите в крыло для тяжело больных, там может быть опасно. Прогулки разрешены в любое время, кроме сеанса. Хотя я не против провести его и на свежем воздухе, например, за партией в шахматы. И помните, Вас тут никто не удерживает силой. В любое время Вы можете собраться и уехать. Ваших родственников мы не уполномочены оповещать, связи Вас никто не лишает. Интернет и звонки в вашем распоряжении. Чувствуйте себя свободно, но все же помните, что это лечебница, на территории которой действует ряд простых правил. Памятку вам выдадут, ознакомитесь. Ничего жуткого.

Инесса Дмитриевна на пару мгновений замолчала, собираясь с мыслями, и внимательно осмотрела свою пациентку, слегка удивленная тем, что та до сих пор не проронила ни слова. Женщине уже в тот миг показалось, что перед нею сидит крайне любопытный случай.

– Что забыла рассказать сегодня, добавлю завтра. В час дня проведем первый пробный сеанс. Вы, главное, не волнуйтесь, это просто беседа. Поговорим. Постараюсь Вас сильно не обременять. Итак, – она поднялась, поправила белый халат и волосы, – на сегодня все, я Вас покидаю. Есть ли какие-нибудь пожелания или вопросы?

Почему-то Инессе Дмитриевне показалось, что девушка так и не обмолвится. К счастью, она ошибалась.

– Где я могу взять тетрадь и ручку?

Низкий, хрипловатый тембр голоса этой худенькой девушки поразил психотерапевта. Он никак не вязался с безобидной, замученной внешностью. В нем была сила и глубина, свойственные только здоровым и морально устойчивым людям.

– Завтра я могу принести Вам их на сеанс.

– Нет. Они нужны мне прямо сейчас. Я должна подготовиться.

– Что ж, ладно, – Браль сделала вид, будто понимает, о чем речь. – Я распоряжусь, чтобы Вам принесли все, что нужно, в ближайшее время. Что-нибудь еще?

– Пока это все. До свидания.

Тон девушки и ее манера общаться не оставляли никаких вариантов доминирования в диалоге. По крайней мере, на данный момент. Инесса Дмитриевна вышла из комнаты, предвкушая, как будут выглядеть их беседы в обозримом будущем, и получится ли смягчить ее недоверчивую молчаливость. На ресепшн она отдала администратору соответствующие распоряжения и направилась к себе. Ей тоже нужно было подготовиться к завтрашнему дню.

Спустя десять минут Фаине принесли памятку, расписание, несколько ручек и чистую тетрадку в сорок восемь листов. Девушка сразу села за стол и записала стихотворение, выстроенное на подробном описании внешности Яна и тех чувств, что он в ней вызывает. Когда все строчки оказались на месте, на душе полегчало. Теперь создавалось впечатление, что Фаина дома, и Ян где-то поблизости – такое привычное, пусть и не слишком приятное чувство.

«Дабы ты, зверь изумрудный и алчущий, – перечитала она с легкой улыбкой, не веря, что когда-то придумала все это сама, столь поэтично сложив в единое целое, – выпил ее и забыл обо мне навсегда».

Фаине стало грустно. Сейчас она ощутила себя в пансионате где-нибудь в Ялте, очень далеко от дома. Когда начинаешь скучать по родным, даже чудесный отдых становится не в радость. Девушка перевернула страницу и новым почерком стала записывать имена своих соседей в столбик, а затем добавлять известные симптомы.

Гена – зубы.

Лиза – кровотечение, потеря аппетита.

Арина – кровотечение, головокружение, нарушение цикла.

Даша – кровотечение.

Наташа – кровотечение.

Помедлив, она дописала и себя.

Фаина – кровотечение, бессонница, слабость, пониженная температура, психическая нестабильность.

Рука норовила дописать еще и диабет, для полноты картины. Но Фаина вовремя вспомнила, что симптомы сахарного недуга впервые посетили ее до того, как Ян заселился на этаж.

Вдруг ее озарила гениальная мысль. Она вновь перевернула страницу и схематично начертила этаж, стараясь сохранить верное расположение комнат относительно друг друга. Если ее теория верна, то в основной радиус поражения как раз попадали она и Арина. Не считая Кирилла, конечно. Ведь если все так, как она думает, сосед Яна обязан давно окочуриться, с чем пока не торопится. Даже наоборот – у него в жизни все подозрительно наладилось.

Фаина отложила ручку и посидела с закрытыми глазами. Сейчас ей нужно сходить на ужин, а после, вернувшись, она займется записями. Требуется действительно подготовиться к сеансу и ничего не упустить. Фаина собиралась кратко перечислить все до единой странности, свидетелем которых стала, и поведать их Браль. Она все еще надеялась, что происходящее возможно объяснить рационально, и здесь ей в этом помогут.

Глава 19, в которой Фаине задают вопросы

«Когда выберусь отсюда, не стану вести дневник. Это не настоящее. Здесь, под землей, он помогает мне сохранить рассудок, с ним я разговариваю по ночам. Но он подстегивает тщеславие. Пишешь то, что хочешь услышать о себе».

Джон Фаулз – «Коллекционер»

К полудню следующего дня Фаина успела даже больше, чем планировала. В клинике ей свободно дышалось и думалось, не было постоянного ощущения, словно в легких у тебя кишмя кишат плесневые споры, а в голову налили жидкий металл. Ежедневное в общежитии, здесь болезненное восприятие реальности отступало, как бактерии перед хлоркой.

Можно было передвигаться по помещениям без неприятного покалывания в области сердца – не опасаться того, что в любой момент можешь наткнуться на Яна, и неизвестно еще, чем кончится для тебя очередная встреча; не замирать, прислушиваясь к звукам на этаже, не высчитывать, когда выскочить из укрытия на кухню или в душ, чтобы не напороться на пару магнетически-зеленых глаз, словно бы алчущих чьей-нибудь души.

Физическое отсутствие Яна приносило даже больше облегчения, чем можно было представить, но и некую опустошенность тоже. В стенах клиники у Фаины как будто открылось второе дыхание. Она вновь ощущала себя живой. И это всего лишь за сутки! Пока никто из общежития ей не позвонил и не написал, и тем забавнее было представлять дальнейшее развитие событий, строить сценарии и делать ставки, кто же первым хватится ее.

В состоянии сильной усталости, но, тем не менее, в приподнятом настроении, Фаина успела: познакомиться с персоналом (симпатичный медбрат на вечерней смене особенно любезничал с нею); пообщаться с парой пациентов на ужине из овощного салата, кефира и овсяного печенья – оказалось, не так сложно заговорить с людьми, признающими, что имеют проблемы с психикой (хотя ничего серьезнее шалящих нервов или депрессии в этом крыле было не найти); ознакомиться с памяткой правил и выучить местное расписание.

Но самое главное, и Фаина гордилась этим так по-детски, она успела исписать чуть более половины предоставленной ей тетради, приятно опустошив голову. Бумага впитала все, что девушка планировала обсудить с психотерапевтом: мысли, догадки, наблюдения, обрывки воспоминаний, безумные теории и не менее безумные к ним доказательства, схемы, таблицы, даты, даже некоторые цитаты, дословно зафиксированные по странному алгоритму ее избирательной памяти. И весь этот почти бессвязный, не систематизированный поток сознания, выпотрошенный из Фаины, словно кишки из вздувшегося рыбьего брюха, плавал на орбите планеты под названием Ян.

Девушка подробнейшим образом описала его внешний вид и темперамент, манеру общаться и особенности поведения. Прочитав эти записи, любой решил бы, что Фаина давно и хорошо знакома с описываемым объектом. Отнюдь, нет. Почти не контактируя с ним, Фаина знала о нем так много. Она доверяла своей интуиции. При этом ее не покидала уверенность, что Яна невозможно познать в принципе – до дна, без остатка. Он иррационален, как деление на ноль. Об этом она тоже написала в тетради.

Оказалось, чтобы почувствовать облегчение, необязательно высказываться перед живым собеседником. Порой достаточно ручки и чистого листа перед глазами. Так, может быть, потребность в помощи специалиста преувеличена? Фаина вспомнила погром, который устроила в офисе – казалось, это произошло давно – и поймала себя на мысли, что помощь ей все-таки требуется. Очевидно, что выспаться и разгрузить голову в этом случае недостаточно. А вот что это будет за помощь, предстояло выяснить.

К часу пришла Инесса Дмитриевна, принесла с собой небольшой блокнот и нечто вроде медицинской книжки. Поздоровавшись, она первым делом выразила удивление на счет того, как переменилась ее пациентка со вчерашнего вечера. Фаина улыбалась и разговаривала, открыто смотрела в глаза. «Очень сильный взгляд, – подумала Браль, – взгляд человека, которого сложно сломать. Так что же все-таки ее сломало, если она оказалась здесь?..»

– Вижу, Вы отлично отдохнули, Фаина, – с полуулыбкой Джоконды сказала Инесса Дмитриевна, присаживаясь.

Фаина мысленно отметила, что у многих, начиная с Яна, есть странное пристрастие – употреблять ее имя в конце или в начале предложения без особой надобности. Почему родители просто не назвали ее какой-нибудь Катей или Леной? Это лишило бы ее необходимости по двести раз на день слышать собственное имя, которое всем хотелось произносить просто так.

– Я наконец-то выспалась, – воодушевленно ответила девушка, испытывая желание плодотворно провести время.

– Лучшее лекарство для нервной системы человека. Лишенный здорового ежедневного сна собирает все болячки, в том числе психические. Сон – своего рода механизм ментального иммунитета. Он обязателен, чтобы подкрутить расшатанные за день гайки нашего биокомпьютера, а заодно очистить память от лишней информации, которую мы получаем в слишком больших объемах для адекватного восприятия и обработки. Лишнее просто стирается, чтобы мы не сошли с ума.

Фаина не ожидала, что Браль прямо с порога будет так много говорить, но с интересом слушала ее, удобно устроившись на своей постели. Ветерок колыхал белую занавеску на приоткрытом окне, и свежий прохладный воздух толчками поступал в комнату.

– Я читала об этом.

– У Вас есть или были проблемы со сном?

– Раньше не припомню, но в последние примерно полгода – часто.

– Вот видите. Всего одна ночь здорового сна привела Вас в чувства.

– А впереди еще две недели, – не без удовольствия подхватила Фаина. – Выйду отсюда новым человеком.

– Звучит как слоган для исправительной колонии, – поморщилась Браль, но взгляд у нее стал хитрый.

Беседа завязалась легко, слова и фразы сливались в ручейки и журчали среди дремучего леса, который Фаина взрастила внутри себя, бережно огибали многолетние темные деревья с иссохшими стволами, питали каменную землю – толстую корку на сердце пациентки. Девушка не ожидала, что беседа с «мозгоправом» может оказаться столь увлекательной, что это сложно будет назвать сеансом психотерапии. Они с Браль мирно спорили о чем-нибудь, заранее зная, что каждый останется при своем мнении, рассказывали друг другу преинтересные вещи, задавали множество вопросов – вот, как это выглядело и в самом начале, и в последующие дни.

– А чем ваше заведение, по большому счету, отличается от тюрьмы? – спросила Фаина, склонив голову.

Инессе Дмитриевне можно было задавать любые вопросы, вплоть до неудобных или провокационных, и Фаине начинала нравиться эта безнаказанность, возможность снова побыть ребенком и донимать своим любопытством кого-то из старших.

– В нашем заведении Вы вольны встать и уйти прямо сейчас, никто не держит Вас, – спокойно ответила Браль. По ее тону нельзя было подумать, будто ей в тягость разъяснять элементарные вещи. А Фаина хорошо знала, что именно в них порой кроется истина.

– Разве может свободный человек оказаться в лечебнице для психически нездоровых? Да любое заведение, где людей пытаются переделать с неправильных на правильных, уничтожает само понятие свободы.

– Тонкое замечание, однако мы не исправляем Вас настолько, чтобы деформировать личность, а всего лишь стремимся помочь. Если Вам и дальше хочется страдать, можете уйти и предаться этому. Как многие из нас.

– О какой вообще свободе может идти речь, – Фаина будто не слышала встречной реплики и продолжала размышлять вслух, – если мы говорим о человеке. Он обречен страдать уже потому, что существует.

– Не стану спорить, однако не проще ли страдать, зная хотя бы причину – истинную причину – своих мучений?

– В этом и суть работы психотерапевта? – усмехнулась девушка.

– Отчасти. Хотя с Вашей точки зрения можно и так сказать.

– Разве поиск причины не разрешает проблему?

– Далеко не всегда. Душевная болезнь не устраняется по щелчку, как только находишь, откуда она взялась. В девяноста процентах случаев нам и так известно, что ноги растут из детства. Поиск конкретного источника помогает скорее изучить саму болезнь, как растение изучают по корням. Исследовать возникновение и генезис, но никак не искоренить.

– В чем же тогда смысл?! – почти восхитилась Фаина. Рассуждения Браль были адекватны и понятны, даже если не сходились с ее собственными взглядами.

– Смысл в том, что человек не разбирается в себе. Он перекладывает эту самую важную обязанность на волю случая или вообще игнорирует, пока не понадобится специалист. От этого только хуже, когда происходит сбой. Вы замечали, что Вам может полегчать лишь оттого, что Вы побывали у врача и точно узнали, что с Вами не так? Хотя, казалось бы, состояние осталось прежним, и за один прием Вас никто не вылечил – только выписал, ну, скажем, таблетки. И, покупая эти таблетки в аптеке по рецепту, который Вам только что дали, уже ощущаете, будто болезнь отступает, потому что следуете указаниям врача?

С Фаиной часто бывало подобное, и точность описания впечатлила ее настолько, что она ничего не ответила. Но Браль правильно поняла ее молчание. Возможно, у Фаины был красноречивый вид.

– Это своего рода плацебо. Людям легче жить с болезнью, о которой им известно больше, чем название и основные симптомы. Информация приносит осознание. В тяжелых случаях – смирение. Помогает избежать усугубления. Такова психология людей, зачастую не поддающаяся законам логики и здравого смысла.

– Я об этом не задумывалась, – хмуро призналась Фаина. – Хотя имею склонность задумываться о многих вещах. Что и мешает мне высыпаться.

– Фаина, я задам Вам один простой вопрос и хочу, чтобы Вы ответили на него быстро и честно. Первое, что появится в голове. Идет?

Девушка кивнула, подумав: «Ну, вот и начались проверки». Она ожидала услышать что угодно, но не это:

– Кто Вы?

Последовала краткая пауза.

– Человек. Я просто… человек, – ответила Фаина.

Инесса Дмитриевна едва заметно улыбнулась и откинулась на спинку стула, скрещивая руки на груди. У нее было такое выражение лица, словно она хотела что-то сказать, но в последний миг передумала.

– Я не прошла тест?

– Это ведь не урок математики в начальной школе, Фаина. Психологические тесты невозможно не пройти, здесь любой результат – это показатель, как и отсутствие результата. Пример у всех одинаковый, решения – разные, но все они верные. Знаете, Вы – первая, кто за последние пару лет ответил мне так просто и легко, и вместе с тем так правдиво, близко к истинной сути вещей.

– А что отвечают другие люди?

– Обычно они либо впадают в ступор, не понимая смысла происходящего; либо переспрашивают, сомневаясь, верно ли все услышали; либо называют мне свое имя, социальный статус, должность на работе… Понимаете, к чему я веду?

– Кажется, да. Но, возможно, и нет.

– Мне нравится Ваша честность.

– Это не честность, а паранойя и недоверие ко всему, что окружает. Включая собственные выводы и понимание происходящего. Любая, казалось бы, устойчивая вещь или суждение кажутся мне шаткими и ненадежными. Я ни в чем не могу быть уверена, потому что все относительно и нестабильно. Мне сложно принять решение, сложно сказать что-либо точно. С этим тяжело жить.

– А Вы задумывались о том, что, высказываясь о своей неопределенности по отношению ко всему, делаете это вполне четко и точно – следовательно, Вы в этом уверены.

Фаина замерла на пару мгновений, в уме повторяя и осмысляя услышанное.

– Иными словами, – продолжала атаку Браль, – Вы сейчас вполне уверенно заявляете мне, что ни в чем в этом мире не можете быть уверены. Правильно я Вас понимаю?

И тут до Фаины дошло.

– Но это ведь парадокс.

– Сознание человека кишит парадоксами. Но разве не становится чуточку легче, когда откапываешь в себе противоречие, словно ржавую деталь глубоко в земле? Не сокровище, но почему-то гордишься тем, что нашел ее именно ты.

Фаина ощутила себя в руках первоклассного профессионала. Ей вспомнилось, как в глубоком детстве, во время игры в «бартер» такие найденные в земле и с большим трудом выкопанные куски ржавых железяк ценились особенно – их можно было выменять сразу на несколько вещей.

Браль продолжала.

– Даже если не можешь устранить в себе это противоречие, его приятно нащупывать, как старый рубец. Точно знать, где он находится, хоть и не помнить, откуда появился на теле. Однако мы слегка отклонились от курса. Самое забавное в том, что Вы могли ответить мне десятком способов, которые ничуть не хуже, наоборот, более логичны и предсказуемы. Но Вы выбрали, точнее, Ваше подсознание, не успев сориентироваться и обдумать вопрос, подкинуло Вам именно этот ответ. Единственно верный для Вас. «Человек». Случайно ли это, или имеет смысл?

Помолчав, Фаина сказала:

– Вы сейчас спрашиваете меня?

– Разумеется. Кого же еще мне спрашивать?

– Я думаю, все имеет какой-то смысл.

– Любая вещь в мире?

– Да.

– И Вы могли бы назвать мне смысл чего угодно? – наседала Браль.

– Я, ну… если будет время подумать, наверное, да.

– И со всей своей неопределенностью Вы дадите мне точный ответ. Например, смысл стакана в том, чтобы наливать жидкость и пить из него. Примерно так?

– Примерно, – опасливо согласилась Фаина, предчувствуя подвох. – Но не все вещи так же просты, как стакан.

Уже сейчас ей казалось, что Инесса Дмитриевна непринужденно разрушает привычный ей порядок вещей, стирает четкие границы и на многое раскрывает глаза. Что же будет через две недели…

– В чем смысл Вашего пребывания в этой лечебнице?

– Лечебницы существуют, чтобы исцелять людей.

– А Вы больны?

– Да.

– Вы в этом уверены?

– Будь я здорова, не оказалась бы здесь.

– А чем Вы больны?

– Я не знаю. Надеялась, здесь это и выяснится.

– Уверены, что не знаете? – спокойно уточнила Браль. Ее вопрос вновь звучал как риторический. Фаина подумала и отрицательно покачала головой.

– Знаете. Иначе на мой вопрос «Кто Вы?» ответили бы иначе – гораздо проще.

– Что Вы имеете в виду?

Инесса Дмитриевна поднялась и прошла к окну, положила одну руку на ключицу, а другой обхватила себя на уровне талии. Позже Фаина заметила, что это ее самый привычный жест в состоянии задумчивости.

– Фаина, Вы заявили, что смысл есть у всего. Это, конечно, не так. Многие вещи в нашей жизни не несут никакого смысла. Включая, пожалуй, и саму жизнь. Но то, что Вы идентифицировали себя как «просто человек», говорит мне о многом.

Фаина в предвкушении обкусывала кожу с засохших губ, слизывая теплые соленые капельки. Виртуозная манера Браль вести диалог с пациентом вызывала у нее восхищение.

– Например?

– Например, те, кто отвечал мне «я – домохозяйка» позиционировали себя только в парадигме рабочих отношений и возможных комплексов по поводу отсутствия самореализации в работе. Кто-то отвечал мне «я – отец двоих детей», и тут тоже все довольно ясно, семья и продолжение рода у человека на первом месте, без этого он не ощущает себя полноценным. Это, конечно, очень кратко и поверхностно, но метод работает безотказно. Ваш ответ, Фаина, почти уникален. Немногие дают такой, и тем проще определить его суть. Вы сказали «просто человек», потому что, очевидно, в вашей картине мира есть кто-то, кто в это понятие не укладывается, и Вы себя ему противопоставляете. Вам важно оставаться человеком. Но кто-то в Вашем окружении вызывает сильные подозрения и позволяет сомневаться в том, что он такой же, как Вы. Что Вы делаете непрерывно и незаметно для себя, так это сравниваете свою человечность с его а-человечностью. Очевидно, он даже пугает Вас. Тот индивид, что ведет себя не как обычные люди. И это сильно вас беспокоит, потому что Вы не можете ничего изменить.

Пораженная до глубины души, Фаина перевернулась на кровати так, чтобы смотреть в потолок. Так ей было легче говорить и думать о сложных вещах.

– Вы абсолютно правы, – ошеломленно проговорила она. – На двести процентов.

– Что ж, моя правота еще не означает ничего хорошего. Это тоже парадокс: я знаю все, но ничего не знаю одновременно.

Фаина помолчала, заново собирая себя в единое целое после услышанного. Браль дала ей время все обдумать.

– Видите эту тетрадку на краю стола? В ней находится буквально все, что Вы можете обо мне узнать. Обо мне и о том индивиде, которого я считаю не совсем человеком.

– Вы хотите, чтобы я прочла это самостоятельно, или разобрала вместе с Вами?

– Лучше вместе. Боюсь, Вы можете сильно запутаться в дебрях чужого разума.

– Я блуждаю там не первый день и знаю тайные тропы, – отшутилась Браль, – это моя работа. А Вы плотно подготовились, похвально. Не каждый может сконцентрироваться до такой степени, чтобы собрать в одну кучу все беспокоящие его вещи. Значит, у нас с Вами впереди много работы.

– Страшно представить, сколько информации может извлечь из моих импульсивных записей профессионал Вашего уровня, если вам хватило одного краткого ответа, чтобы увидеть суть проблемы.

– Абсолютно нечего бояться. Мы здесь именно с этой целью и находимся. Чем больше Вы мне расскажете, тем лучше для Вас. А что не поддастся вербальной передаче, мы извлечем по другим каналам.

– Как это?

– Увидите. Главное – ничего не бойтесь. Я хочу Вам помочь.

– Я тоже хочу, чтобы мне помогли. Я не могу так больше…

– Вы не представляете, сколько раз за свою врачебную практику я слышала подобное, – печально призналась Инесса Дмитриевна. – На этом моменте предлагаю завершить первый сеанс. Для начала эмоций достаточно, тут следует соблюдать порционность. Самое тяжелое начнем с завтрашнего дня. Приготовьтесь морально. Наш курс весьма интенсивен по сравнению с обычными походами к психотерапевту, которые происходят максимум три раза в неделю. Вас ждет небольшая перестройка, но мы постараемся, чтобы все прошло безболезненно. Советую сходить сейчас на обед, поболтать с кем-нибудь, затем погулять в саду. Если хотите, Вам принесут книги. Если остались какие-то вопросы, я слушаю Вас.

– Скажите, – Фаина приподнялась на кровати. – Здесь есть ванны?

– Не поняла?

– Ванны. Я так хочу принять ванну. Там, где я живу, только душевые кабины. И они не всегда… в хорошем состоянии. Ну, знаете…

– Общежитие, – понимающе кивнула Браль. – Знаю, тоже была молодой когда-то. Я узнаю, возможно ли это устроить. А пока что набирайтесь сил перед завтрашним днем. Он обещает быть насыщенным.

– Спасибо, – слабо отозвалась Фаина. – До свидания.

После того, как ушла Инесса Дмитриевна, девушка еще долго лежала, глядя в потолок. Несложно догадаться, о чем она думала. Иногда эти мысли ужасали ее, иногда, наоборот, все ставили на свои места. В одном она была уверена – Браль поможет ей. Точно поможет. Она профессионал и здорово разбирается в мозгах. По крайней мере, Фаину раскусила как орешек с не слишком твердой скорлупой.

После обеда Фаина села за стол и раскрыла пухлую тетрадь, чтобы внимательно перечитать собственные записи. На свежую голову они показались ей неполными и слишком бессвязными. Несколько часов она потратила, чтобы исправить их, уже почти не опасаясь показаться глупой в своих суждениях и наблюдениях, ведь Браль хорошо понимает ее. Многое пришлось вспомнить и дописать, многое назвать своими именами. Теперь она старалась писать все, что приходит в голову, не обдумывая подолгу и не искажая первоначальной мысли в стремлении показаться адекватной.

После Фаина отправила себя на прогулку, хотя моральное истощение требовало лежать в кровати и не двигаться. Каким-то чудом она забрела в закуток, откуда через прорехи в толстой кованой решетке можно было увидеть другую часть лечебницы – крыло для буйных больных. Во дворе люди в светлых одеждах со связанными за спиной рукавами бесцельно бороздили отведенное им пространство на свежем воздухе под пристальным взором конвоиров. Отсюда не было видно их лиц, но воображение живописно дорисовывало пустые взгляды и приоткрытые рты. Фаина ужаснулась, представив себя на их месте.

Это зрелище вернуло ее на землю: как бы хорошо тут с ней ни обращались, все же она в психлечебнице, а не на курорте, не стоит об этом забывать. Если здесь с ней случится такой же приступ, как в офисе, смирительную рубашку на нее наденут без разговоров. Далеко идти не придется. Переезд в соседнее крыло будет быстрым, а от сочувственной улыбки Браль не останется и следа. И все вполне законно. «Вы вольны встать и уйти отсюда в любой момент» больше не сработает.

Вернувшись с прогулки, Фаина обнаружила несколько входящих сообщений от Гены и Даши. «Наконец-то», – подумала она с улыбкой, упала на кровать и стала увлеченно отвечать друзьям. В ходе переписки стали известны последние новости: Арину положили в больницу с подозрением то ли на язву, то ли на кисту; Алек решил съехать – «замучился от кошмаров» и недомогания, а по его религиозным верованиям в таких случаях люди меняют место жительства, избегая, как он сам сказал, «злого духа». Наташа, по всей видимости, все-таки добилась своего и переспала с Яном. Даша видела, как та заходила в его комнату поздно вечером, и в течение ночи слышала соответствующие догадкам звуки. И хоть вместе их до сих пор никто не видел, Даша была уверена в том, что все произошло.

Но больше всего Фаину беспокоило вовсе не это, а состояние Гены – его зубы продолжали кровоточить и начали шататься, словно собирались выпасть. Гена очень переживал по этому поводу, но не решался идти в больницу. Девушка отчитала его за глупое поведение, когда здоровье находится под угрозой, и на крайний случай посоветовала последовать примеру Алека. Но сосед пообещал ей, что посетит стоматолога в ближайшее время. После разговора с ним у Фаины снова все заболело внутри. Оказывается, она сильно переживала за своего почти единственного друга. Гораздо больше, чем за себя.

Даша также поведала ей, что за краткое время отсутствия Фаины на привычном месте Ян уже несколько раз контактировал с соседями, пытаясь узнать, где она, почему не пришла ночевать и наутро тоже не появилась. Он действительно был обеспокоен этим вопросом, но никто не мог дать ему определенного ответа.

«Похоже, он неровно дышит к тебе», – написала Даша, не забыв про эмодзи-сердечко.

«И при этом развлекается с женской половиной общаги? Ну, нет. Такая симпатия мне ни к чему, – быстро напечатала Фаина. – Сейчас я чувствую себя прекрасно впервые за долгое время. Хочу и впредь находиться подальше от него».

«ТЫ ХОЧЕШЬ СЪЕХАТЬ ИЗ ОБЩАГИ???» – пришел немедленный ответ.

«Это давно в моих планах, но теперь я настроена более решительно. Если у Алека получилось, то и у меня получится. Знаешь, здесь я даже забываю, что у меня диабет».

«Но ты же не бросила принимать препараты, я надеюсь?»

«С местной диетой мне больше не нужно жестко регулировать уровень сахара. Так что к препаратам я почти не прибегаю. Кормят тут, конечно, пресно, но ради всего остального стоит потерпеть. Как думаешь, за кого Ян примется после Наташи? Очевидно ведь, что скоро он ею пресытится, как и всеми предыдущими».

«Думаю, Фаина, у него большие планы именно на тебя».

«Обойдется. Я не стану одним из его трофеев. И тебе, кстати, тоже не советую».

На это Даша ничего не ответила, что показалось Фаине странным. Перед сном она снова попыталась дозвониться до Милы, хотя бы ради того, чтобы услышать ее голос и убедиться, что девушка жива и здорова. Но аппарат вызываемого абонента оказался вне зоны обслуживания, и с этим пришлось смириться. Только бы она не натворила каких-нибудь глупостей из-за очередного бойфренда и не навредила себе. Почему-то не оставляла тревожная мысль, будто с Милой что-то случилось. Лишь убедив себя в том, что это паранойя, Фаина смогла уснуть.

Глава 20, в которой Фаине озвучивают итоги

«Могущество женщины! Никогда раньше не ощущала в себе такой таинственной, необъяснимой силы. Какие же дураки мужчины. Мы так слабы физически. Беспомощны. Даже теперь, в наши дни. Но все равно мы – сильнее. Мы можем вынести их жестокость. Они неспособны перенести нашу».

Джон Фаулз – «Коллекционер»

На следующий день началось самое интересное, и в то же время самое трудное. Фаина без прикрас поведала Браль все, что особенно сильно беспокоило ее в последнее время. В списке того, что привело Фаину к нервному срыву, оказался, как ни странно, не один лишь Ян, но и отношения с родителями и окружающими, внутренние разлады с самой собой.

Девушка пыталась высказываться кратко, но исповедь все равно заняла несколько часов. Инесса Дмитриевна не перебивала ее и слушала внимательно, чуть прикрыв веки. В те моменты, когда Фаина от усталости и непривычки так много говорить делала паузу, чтобы отдышаться, Браль перехватывала инициативу и что-нибудь уточняла, пока без особых подробностей. Даже когда вопросы психотерапевта казались слишком личными или странными, на первый взгляд не связанными с делом, Фаина отвечала честно. Как и с любым врачом, здесь ни к чему было стыдиться и утаивать. Это могло навредить.

Время сеанса давно закончилось, но Браль и не думала уходить, не дослушав истории. Она оставалась с Фаиной до тех пор, пока та не выдохлась. К тому моменту психотерапевту было известно, пусть и в общих чертах, практически все о странной девушке, сидящей перед нею на кровати в позе лотоса. Как и цветок, она открывалась постепенно, боязливо впуская в свой разум нечто чужеродное.

На четвертый день знакомства Фаина уже почти не боялась показаться глупой или фанатичной. Все, что только могла вспомнить, она без раздумий выкладывала Браль. А та в очередной раз убедилась, что первое впечатление обманчиво.

Удивительно было видеть, что Инесса Дмитриевна, выслушав всю историю пациентки, не посчитала ее ни глупой, ни помешанной. По крайней мере, не позволила Фаине заметить нечто такое. Она лишь с легким замешательством на лице пробормотала «интереснейший случай», помечая что-то в блокноте. Пару минут они помолчали, затем Инесса Дмитриевна сказала:

– Не ждите от меня полноценного диагноза или таблетки от всех бед прямо сейчас. Пока я не могу дать точных выводов, а смысла неточных выводов я в принципе не вижу. Могу сказать, что Ваша история поразила меня и привела в замешательство. Но ни в коем случае не вызвала негативных эмоций. Наоборот – глубокое любопытство и потребность разгадать этот ребус. И еще кое-что: как бы там ни было на самом деле, думаю, здесь Вы в безопасности. Даже если он появится, мы его к Вам не пустим.

– Надеюсь, не появится. Он еще не знает, где я. Его появление испортило бы все. Уничтожило.

– Я уверена, что всему есть рациональное объяснение. Вы очень устали сегодня. Не привыкли так много говорить?

– Да, именно. Не привыкла.

– Это заметно. Вы, верно, вообще мало общительный человек. Тем важнее для Вас высказаться, и тем легче мне Вас понять.

– Извините, что сегодня Вам пришлось задержаться.

– Задержаться? Не понимаю, за что Вы извиняетесь.

– Из-за меня Вам пришлось сидеть тут несколько часов.

– И Вы чувствуете себя виноватой? Фаина, в этом вся Вы. У Вас же комплекс вины перед всеми за факт своего существования! Я хотела остаться и осталась. Вы меня не удерживали, не заставляли. Было бы глупо и непрофессионально с моей стороны прерывать Вас на полпути. Никто так не делает. Сеанс будет длиться столько, сколько нужно. Хоть десять минут, хоть пять часов, если потребуется. Важен результат, а не потраченное время. А Ваш случай столь увлекателен, что мне сложно от него оторваться. Информации стало куда больше, но пока что я не прощупала костяк, на котором она держится. Мы с вами будем работать над этим, одновременно наращивая «мясо» на каркас. Будьте уверены, я приложу все усилия, чтобы разобраться, почему Вы оказались в таком положении. Мы с Вами вместе все разложим по местам.

Фаина грустно закивала, и они распрощались, договорившись, что завтрашний сеанс проведут на свежем воздухе. Время обеда было пропущено, но аппетита все равно не было, поэтому девушка решила дождаться ужина, проведя время в раздумьях. Инесса Дмитриевна довольно спокойно отреагировала на теорию о том, что ее сосед по общежитию – не совсем человек. Неужели она слышала подобное ранее? Разве что в крыле для буйных…

Браль – профессионал своего дела. Она обязательно поможет, в этом нет сомнений. Но почему-то надежды на светлое будущее не приносили ни радости, ни облегчения. Должно быть, Фаине вновь стало тяжело, потому что за несколько часов она вспомнила и пересказала постороннему человеку свои самые сокровенные мысли и страхи, сконцентрировала и вывела наружу всю свою жизнь. Ей также пришлось освежить в памяти многие моменты, которые хотелось бы забыть навсегда, в том числе историю взаимоотношений с Яном с момента его заселения и вплоть до сегодняшнего дня. Воскрешать в воображении то, как он бывал с нею то груб, то нежен, то безразличен – угнетало. Особенно если учитывать последние новости о любовных победах Наташи.

Что ж, пусть будет так. Ян и Наташа в отношениях – сложно представить, но если благодаря этому союзу он перестанет сводить Фаину с ума, совет им да любовь. Фаина задумалась о том, что ее молодому телу тоже требуется удовлетворение, и как только она выйдет из лечебницы, то перестанет себя ограничивать. Однако в реальности все вышло даже проще и быстрее, чем планировалась.

Медбрат по имени Костя, с которым Фаина познакомилась в первый вечер, продолжал оказывать ей недвусмысленные знаки внимания. Поначалу девушка не знала, что ей делать с этим напором мужской симпатии. Впервые некто противоположного пола так открыто намекал на ее привлекательность. А к ночи третьего дня Костя заступил на дежурство – в пустом блоке не было ни врачей, ни служебного персонала. Воспользовавшись этим, молодой мужчина взял инициативу в свои руки и нагрянул в гости к своей любимице.

Фаина не спала. Она очень удивилась, но не испугалась, даже когда Костя запер дверь изнутри. Все было ясно и без слов, но парень жаждал общения. Впрочем, его устраивали краткие реплики ошеломленной собеседницы и отсутствие вопросов. Медбрат присел на край кровати и достал из-за пазухи что-то небольшое и прямоугольное – пачку игральных карт. Фаина выхватила их и стала рассматривать в неярком свете прикроватной лампы.

– Черт возьми, – довольным голосом проговорила она и улыбнулась.

– На смене скучно до смерти, а мы с тобой поладили, – объяснил медбрат, пожав широченными плечами.

Вообще-то он был вполне симпатичным, хоть и не пытался просверлить Фаине висок, не ходил всюду босиком и не менял цвет кожи, не обладал роскошными зелеными глазами и густой шевелюрой с красивыми бакенбардами. Но Фаина согласилась провести с ним время еще и потому, что жаждала отомстить Яну, пусть тот даже не узнает об этом. А не узнает ли?

Несколько часов они с Костей азартно резались в дурака, в козла, в свинью, с трудом вспоминали игры из детства и давились от хохота, чтобы не разбудить других пациентов. И все это было так ненапряжно и легко, без лишних копаний в поисках чьей-то мотивации или скрытого подтекста, словно тебе снова десять лет, и в гости к тебе забежал сосед – вместе поиграть в приставку или в тетрис, пока мама отпустила. И никому не надо думать о чем-то, кроме как бы веселее провести время.

Около двух ночи Костя заметил, что Фаина стала слишком сонной и вялой, поэтому просто ушел, не став ей больше докучать. Девушка практически сразу уснула, не успев осознать, как же ей хорошо на душе после общения с живым существом, после времени, проведенного за игрой и шутками, словно бы она снова стала обычным человеком.

Пользуясь служебным положением, Костя стал чаще брать ночные смены и заглядывать к Фаине. Каждый раз он приносил что-нибудь вкусное, не понаслышке зная скучное меню местной столовой. Вместе они болтали и играли в карты, нарды или шашки. Костя разгонял скуку, а Фаина утомляла себя, чтобы спать без задних ног. Лестно было сознавать, что она все же обладает некоторой привлекательностью, если довольно симпатичный, высокий и плечистый парень уделяет ей столько внимания. Даже если она не первая такая пациентка на его ночных сменах (скорее всего, так оно и есть), это не имеет значения.

Игры становились все более эмоциональными, азарт накалял обоих. Если парень и девушка, небезразличные друг другу, часто проводят время вместе – ночью, при тусклом свете – природа рано или поздно возьмет свое. Фаина начала испытывать крепнущее с каждым визитом Кости возбуждение, подогреваемое постоянным соперничеством. Ясно понимая, что с противником происходит то же самое, девушка решила долго не церемониться. Вскоре они без лишних угрызений совести утолили взаимную неудовлетворенность, которая так долго копилась в обоих. С той поры шашки и нарды уступили место играм иного рода.

Фаина ощутила себя новым человеком и планировала продолжать эти свидания по зову тела. И она, и Костя не хотели обязательств, а тем более чувств. Ничего лишнего: врач, пациентка и мощный еженощный антидепрессант. Фаина так легко вжилась в новую роль, словно происходящее между нею и медбратом не противоречило всей ее жизни до попадания в клинику, словно она и была такой всегда – могла легко закрутить интрижку с кем угодно, умела заигрывать и соблазнять.

Спустя время Фаина поймала себя на мысли, что теперь понимает тех, кто думает об одном человеке, а спит с другим. Ночные свидания с неутомимым Костей приносили ей столько энергии и приятной опустошенности от стресса, что вывод напрашивался сам собой: ей давно стоило начать вести подобный образ жизни. Не садить себя на цепь, не игнорировать потребности своего тела, не тратить лучшие годы жизни на алкоголь, обжорство, попытки вернуться в прошлое и вечную ненависть к себе. «Пока молод, – размышляла она, – нужно жить полноценно, чтобы потом не жалеть о впустую потраченных годах, которые никто не даст прожить заново».

Благодаря настойчивости медбрата Фаина открыла в себе сильное эротическое начало, что так долго подавляла, считая ненужным, постыдным, недостойным разумного человека. На самом же деле, как выяснилось, удовлетворение инстинктов лучше всего проясняет затуманенный разум. Просто дай организму то, что ему нужно, и он в ответ даст тебе возможность снова быть созданием мыслящим.

Вопреки сложившимся в обществе суждениям, Фаина не чувствовала себя легкомысленной или доступной, ночь за ночью посвящая плотским утехам (которые утаила от Браль). Наоборот, поступая так ради собственного блага и здоровья, она могла бы считать себя более разумной, чем прежде, потому что не придерживалась общепринятых норм, придуманных глупцами для глупцов.

Теперь у Фаины было гораздо больше сил, и сеансы проходили плодотворно, насыщенно. Большую часть времени они с Браль гуляли и беседовали, оставаясь в помещении лишь тогда, когда Фаине нужно было проходить тесты. Инесса Дмитриевна раз за разом превышала лимит отведенного времени по собственной инициативе. Уходя к себе, она думала, что подобных Фаине ей доводилось встречать нечасто не только за свою врачебную практику, но и за жизнь. Так много впечатляющих противоречий было связано в этой девушке в тугие пульсирующие узлы, так много загадок и индивидуальных, редчайших особенностей восприятия мира, что хотелось изучить ее вдоль и поперек, дневать и ночевать, разговаривая с ней о чем угодно, пересчитывая грани, из которых она состоит, как сложная геометрическая фигура.

Браль давала пациентке разнообразные психологические тесты и изучала ее дневник. Первым был традиционный тест Роршаха. Наслышанная о парейдолии Фаины, Инесса Дмитриевна все равно была шокирована результатами. Девушка долго рассматривала изображения, улыбалась, хмурилась, а потом выдавала такие ответы, что найти их в числе существующих – частых или редких – было невозможно.

Больше всего Фаину поражало, что на этих картинках по умолчанию положено увидеть лишь что-то одно; у нее же вспыхивало сразу множество одновременных ассоциаций, она брала ручку и обводила силуэты, параллельно рассказывая Браль, кого в них видит. На одном изображении Фаина могла найти от семи до пятнадцати пятен, напоминающих ей различные предметы, животных, птиц, насекомых, реже – какие-то абстрактные понятия. Инесса Дмитриевна слушала и едва сдерживала эмоции – уже сейчас у нее накопилось достаточно материала, чтобы защитить еще одну докторскую диссертацию. Фаина вела себя спокойно и не видела ничего особенного в том, что в упор не замечает пресловутых летучих мышей, танцующих на карусели медведей, бабочек и прочих стандартных трактовок, которые Браль ожидала получить и интерпретировать.

Следующие тесты лишь подтвердили сложность ситуации. Неочевидные результаты Фаины не прекращали приводить в изумление. Тест на склонность к шизофрении показал, что девушка имеет весьма серьезные отклонения; тест IQ дал результат выше среднего; по типу темперамента Фаина оказалась полумеланхоликом-полуфлегматиком, чистейшая «золотая» смесь, без лишних примесей, так редко встречающаяся в природе; шизоидный психотип с преобладаем левого полушария живописно завершал картину, стал последним штрихом раскрывшегося перед Браль шедевра, достойного самого досконального изучения. «Самородок, – размышляла Инесса Дмитриевна перед сном, ворочаясь беспокойно, – потрясающе».

Чтобы озвучить Фаине предварительные выводы, пришлось заново прошерстить самые солидные и уважаемые пособия по психотерапии, монументальные статьи и монографии, собственные конспекты и старые записи. Освежив память, Браль еще больше поразилась тому, как в ее руки попал столь ценный экземпляр причудливой человеческой психики.

Результаты тестов дали ей более полную картину того, что происходит с Фаиной глубоко внутри и остается незримым для окружающих, но и это казалось верхушкой айсберга. Своими соображениями психотерапевт поделилась с Фаиной на двенадцатый день – раньше этого срока ей не удавалось собрать воедино мысли и наблюдения.

– Ну, что ж, Вы много говорили, теперь настал мой черед, – начала Браль слегка взволнованно. – Сразу предупреждаю, что не ставлю Вам серьезного диагноза; для этого мне пришлось бы провести с Вами как минимум два месяца, к тому же иметь немного другую специальность. Учитывая все, что Вы мне поведали за эти дни, в совокупности с тем, что я увидела и извлекла из Вас самостоятельно, мною произведены некоторые выводы.

Начнем, пожалуй, с самого очевидного. У Вас на редкость буйная фантазия, но, к сожалению, Вы не в силах обуздать ее и направить в нужное русло. Отсюда проистекает Ваша ярко выраженная парейдолия, высокая впечатлительность, частая бессонница, галлюцинации, додумывание реальности (подробнее об этом скажу чуть позже), паранойя, мистификация чего-либо вокруг Вас, – Браль сделала паузу, и Фаина расположилась поудобнее.

– Как и любому шизоиду, Вам свойственны эмоциональная отстраненность, любовь к одиночеству, страх перемен и сложности с адаптацией к чему-либо новому, отказ принимать решения и брать на себя ответственность, замкнутость в себе, немногословность, стремление прежде всего к личному комфорту и удобству, неумение выражать теплые чувства или же сознательный запрет это делать, утомление от больших скоплений людей, проблемы со сном из-за обилия мыслей и переживаний, спрятанных глубоко внутри, как и Ваша подавленная чувствительность. Избыточность внутреннего мира и отсутствие достаточно широких каналов для его реализации приносит Вам лишь страдания. Вы живете в мире своих фантазий, потому что там вам комфортнее. Поправьте меня, если я в чем-то не права на данном этапе.

Но Фаина лишь молча покачала головой. Нечего тут было поправлять. Все про нее, все до последнего словечка. Даже жутковато стало. Но и любопытно тоже. Что скажут дальше? Неужели с ней все настолько плохо? Она, конечно, догадывалась… но полной картины не было.

– Хорошо, тогда движемся дальше. Шизоиды не особо волнуются по поводу внешнего вида, им спокойно в беспорядке и неряшливости. Они редко заводят серьезные отношения, так как слишком ценят личное пространство и время и не готовы тратить их на кого-то, кроме себя и своих фантазий. Им некомфортно с кем-то знакомиться, открываться новым людям. Находясь в обществе, шизоиды мечтают о том, как попадут домой и проведут время без посторонних, занимаясь тем, что им приятно. В большинстве случаев шизоид – личность яркая и неординарная. Он иначе видит мир и не принимает на веру навязанные обществом нормы, резко меняет настроение и не терпит вторжения в личное пространство.

– У меня шизофрения? – спокойно уточнила Фаина, прищурившись.

– Не совсем. Но она может легко развиться из Вашего нынешнего состояния. Вы имеете к этому все задатки. Я склонна отнести Вас к ярко выраженному шизоиду психастенического типа еще и по следующим признакам: Вы не умеете работать в команде – для Вас легче и проще все сделать самостоятельно, лишь бы не контактировать с людьми (по Вашему убеждению, это затормаживает процесс); Вы не способны нести ответственность за себя и за других (будем называть вещи своими именами); судя по результатам теста на уровень интеллекта, Вы облаете глубокими познаниями, но не можете их озвучить из-за нерешительности и тревожной мнительности, а это сильно мешает жить, особенно в школьные и студенческие годы – на фоне этого развиваются многие комплексы; наконец, у Вас слабая нервная система и склонность к апатии.

– Я не считаю себя умной, – поразмыслив, призналась Фаина. – Никогда не считала. Мне, скорее всего, просто везло. Но я тысячу раз испытывала иррациональный страх озвучить то, что знаю, даже если уверена в этом. Я всегда боюсь допустить ошибку, словно сразу после этого моя жизнь будет испорчена навсегда.

– Я об этом и говорю. Чистейший психастенический шизоид.

– А откуда вообще… это в человеке берется?

– Шизоидность? Единого мнения нет до сих пор, – вздохнула Браль. – Лишь теории. Это либо неблагополучная семья, где с самого детства ребенок видит родительскую неприязнь и замыкается в себе, осознанно отстраняясь от людей; либо возникающее на фоне неумения создать комфортные для себя условия неприятие себя и своих недостатков, и как следствие затворничество; либо врожденная когнитивная расфокусированность, когда человек не умеет улавливать чужие чувства, а потому не может на них ответить.

Кстати, если уж заговорили о детстве, на этот счет у меня тоже есть парочка наблюдений. Знаете, почему Вам так нравится вкус сладкого, различные безделицы, мультики, игрушки? Почему Вы страшитесь перемен и ответственности? Вы любите все, что возвращает Вас в те старые добрые времена. Вам не нравится взрослая жизнь, верно? Вам все больше хочется выпасть из нее. Вы даже нашли хороший способ эскапизма – надежный, но не оригинальный. Алкоголь облегчает ситуацию не тем, что помогает расслабиться или повеселиться, нет. Он позволяет на время притормозить самокопание и мучительные для Вас мыслительные процессы, которые редко удается застопорить. Дарит недолговечную легкость, прелесть которой познается лишь в сравнении с ежедневным состоянием.

Очевидно, у Вас было счастливое детство, если Вы так жаждите в него вернуться. Вы не заметили, как выросли. Когда Вы стали взрослой, Фаина, в каком возрасте? – Браль вновь сочувственно вздохнула. – Инфантилизм – весьма распространенная проблема в наше время. Она проявляется в легкой форме у большинства людей Вашего возраста. У людей есть только два варианта: либо приятное детство, полное позитивных впечатлений, и отказ переходить в новое состояние, принимать законы взрослой жизни, либо, наоборот, ужасное детство, полное травм, и стремление исправить нынешнюю жизнь, сделать непохожей на то, что пришлось пережить. С другой стороны, будь Ваше детство безоблачным, откуда взялись бы все эти комплексы и страхи? Допускаю, что Вы склонны, как многие из нас, идеализировать то, что безвозвратно прошло, искусственно наращивая ценность утерянного. Вы – загадка, Фаина. Интереснейший ребус человеческой психики, требующий тщательного изучения.

Но девушка не ощущала того же восторга, что испытывал бы любой психолог на месте Браль. Она поняла вдруг с необыкновенной ясностью, что не зря оказалась здесь. Даже если бы Ян не появился в ее жизни и не послужил катализатором всех внутренних странностей и противоречий, ей давно следовало показаться специалисту.

– Признаться честно, услышанное меня угнетает.

– Так не должно быть, Фаина. Вы словно павлин, который грустит, увидев свои чудесные перья.

– «Чудесные перья», – усмехнулась она. – Конечно… Что в этом всем чудесного?

– Вы уникальны, а это бесценно.

– За уникальность я слишком дорого плачу.

– Иначе не бывает. За уникальность всегда приходится платить. Отчуждением, отшельничеством, полным неприятием окружающими, отсутствием нормальных взаимоотношений с ними.

– Я давно заметила, что мне… не требуется становиться фрагментом чего-либо, чтобы ощущать себя, знаете, полноценной. Вливаться в фан-клубы, группы по интересам, литературные кружки и тому подобное – не для меня. Если я и люблю что-то, я люблю это сама по себе, мне не нужно все остальное сообщество поклонников, чтобы делить с ними свои впечатления от прочтения книги или просмотра фильма, грубо говоря.

Я никогда не была частью школьного, университетского коллектива, членом определенной социальной группы, самоидентифицирующей себя только как часть от целого. Никогда не стать мне и частью рабочего коллектива. И дело не в людях, которые окружают. Дело только во мне. Я просто… не хочу этого. Мне достаточно себя. Внутри меня и так слишком много всего, чтобы стремиться еще и к постоянному общению с кем-то, тем более – с группой людей. Люди отнимают мое бесценное время, которое я могу потратить на множество вещей более интересных, чем человеческая посредственность. Я замечаю, что все больше становлюсь циником. Но как им не стать, когда большая часть моего окружения – серость? Я отчетливо вижу, что они не задумываются и о половине тех вещей, которые для меня очевидны. Мне легче промолчать, чем объяснить им что-то, чего они не видят из-за узости кругозора.

– Шизоиды часто эгоцентрики, нарциссы и гордецы в глубине души. Вообще это очень противоречивый психотип. Сплошной парадокс. И Ваш инфантилизм в сочетании с четкими шизоидными чертами – главное доказательство.

– Это лечится?

– Для лечения шизоидной акцентуации применяется как раз психотерапия. В идеале я должна вести себя осторожно, не заостряя внимания на особенностях пациента, но я слишком под впечатлением, чтобы сохранять столь высокий уровень профессионализма. Шизоиды не любят, когда им открыто говорят об их непохожести, и закрываются. Обычно они либо догадываются, либо точно знают, что с ними не так, еще до посещения специалиста. Но никогда сами не обратятся за помощью, только под давлением окружающих.

– Чистая правда, – улыбнулась Фаина. – Я всегда отдавала себе отчет в том, что люблю одиночество и не умею общаться с людьми. Мне это и нравится, и в то же время приносит неудобства. Я знаю, что самодостаточна и социопатична, молчалива и слабо эмоциональна. Порой все это раздражает. Мне хочется стать нормальной, но за провальные попытки я еще сильнее ненавижу себя. Я вижу в себе много недостатков и противоречий, я знаю, сколько фобий и комплексов отягощают меня. Я считаю себя непривлекательной; хуже того, я – пустое место, недостойное называться существом разумным, не способное изменить что-либо даже в собственной жизни. Я боюсь и избегаю всего, что приносит мне дискомфорт. Перемены в окружающей обстановке, темнота, долгое общение и тактильные контакты с людьми, проникновение чего-либо под кожу…

– А вот в страхе перед колющими и режущими предметами, способными нарушить целостность Вашей кожи и плоти, Фрейд усмотрел бы подавленный страх близости с мужчиной. Между проникновением иглы под кожу и проникновением полового члена во влагалище для фрейдиста нет никакой разницы. Возможно, в этом и правда нет разницы. Доподлинно неизвестно. Но определенная связь в Вашем случае есть, Вы не находите? Иначе почему бы эта фобия стала тесно связана с феноменом Яна? Ян попадается Вам в темноте, Ян сам выключает свет, а следом Вы чувствуете уколы по всему телу. Знаете, почему? Потому что Вы боитесь его и самой мысли о близости с ним. Все страхи обычно сливаются в один. Ясно ведь, почему Вы потом не нашли никаких следов. Никто не колол Вас. Это мозг обманул нервную систему, чтобы спугнуть Вас, просигнализировать о мнимой опасности. Подавленное либидо единственно верным образом среагировало на мысль о физической близости с симпатичным мужчиной, мысль вполне естественную, когда оказываешься в темном замкнутом помещении с лицом противоположного пола. Я думаю, у Вас и в этой области может обнаружиться травма. Она может оказаться как безобидной – некогда неудачный сексуальный опыт, так и тяжелой – например, совращение или изнасилование.

Браль замолчала, рассматривая Фаину, но девушка ничего на это не ответила, не выказала и малой эмоциональный реакции, хотя затронутая тема была довольно щепетильна. Она на многое реагировала вот так, словно это ее не касалось, проходило мимо нее. «На двести процентов шизоид, – подумала Инесса Дмитриевна, – до мозга костей». С этой девушкой все вышло гораздо хуже, чем она полагала, и с каждой беседой ситуация усложнялась. Двумя неделями точно не обойтись, но выбора не остается. Одной из них придется вернуться к рутинной работе со скучными пациентами, которые в жизни не ощущали ничего сложнее комплекса неполноценности; другой надо возвратиться в обыденный мир и притворяться обычным человеком, подавляя свою истинную суть.

Женщина несколько раз призналась, что работать с Фаиной – бесценный опыт, который редко выпадает психотерапевтам. Она пребывала в неугасимом восторге от непосредственности пациентки, фантазия которой оказалась настолько сильна, что легко преображала реальность – детально и подробно, не забывая о мелочах, чтобы все выглядело правдоподобно. Внутри Фаины таилась огромная сила, стремящаяся вырваться наружу и переделать все вокруг на свой вкус. Браль понимала это ясно и попыталась объяснить.

– Подводя один большой итог, могу сказать следующее. Первое и самое главное, что Вам нужно вбить себе в голову: то, что вы психастенический шизоид с чертами инфантилизма, нарциссизма и аутистического расстройства, не означает, что Ваша жизнь кончена. Скорее всего, Вы такой родились, а теперь обязаны научиться жить с этим. Поверьте, если диагноз легко поддается научной классификации, то все не так уж страшно. Мы хотя бы знаем, что с Вами, а это уже полбеды. Примите себя. Вы – другая. И с этим ничего не сделать, если не посещать психотерапевта годами. Вы всегда будете такой с вероятностью в восемьдесят процентов. Это не плохо и не хорошо, просто это так. Представляйте себе, что это психологическое родимое пятно. Вам это будет несложно – с Вашей-то бурной фантазией.

Теперь о фантазии. Ваш неординарно мыслящий мозг, Фаина, генерирует множество интереснейших вещей и явлений, дополняя скудную реальность, в которой Вы обрекли себя жить. Он достраивает «картинку» в соответствии с Вашими желаниями и тягой ко всему сверхъестественному, мистическому. Вам не хватает впечатлений и эмоций, поэтому внутри Вас запустился механизм, который сам их придумывает. Придумывает столь изящно, что они кажутся такими же настоящими, как силуэты, которые вы видите там, где их нет. По-моему, это гениально. Я почти никогда с таким не сталкивалась, и, по правде говоря, меня это поражает.

– То есть, Вы хотите сказать, я не схожу с ума, а от скуки додумываю реальность? Разве это не одно и то же?

– Вовсе нет. Но пойдем по порядку и постараемся расставить все на свои места. Самое главное. Ян. За эти две недели о нем было рассказано едва ли не больше, чем о Вас. Я никогда не видела этого человека, но ясно себе представляю, кто он такой и как выглядит. Да, Фаина, я уверена, что Ян – обычный человек. Он не виноват в том, что Вы видите вещи там, где их нет, и почти разучились отличать фантазию от реальности. При парейдолии обманывает зрение, и воображение Ваше проделывает тот же самый трюк. Скорее всего, Вы не отдаете себе отчета в том, что влюблены в Яна или сильно увлечены им. Его недосягаемость (реальная или придуманная) заставляет Вас демонизировать его образ. В соответствии с Вашим темпераментом и психотипом Вам легче представить себя рядом с демоном, нежели с обычным мужчиной.

Все случаи проявления потусторонней сущности Яна, все, что Вы видели и чувствовали, от пропавших монет до его дара убеждения, от носовых кровотечений до девушки, что признала в нем мертвеца, можно объяснить рационально: алкогольный бред, принятие снов за реальность, фантазирование, галлюцинации от недосыпа и препаратов, а также простые совпадения, в которых Вы склонны видеть некие фантастические знаки.

– Но его кожа тогда… она действительно покраснела. И я не спала. Его лицо изменилось… он…

– Даже если Вам это действительно не причудилось, Фаина, Вы когда-нибудь смотрели шоу талантов, где выступают фокусники? При желании можно и не такое провернуть.

– Но зачем ему это?

– Может быть, Вы ему тоже не безразличны, может, ему доставляет удовольствие над Вами издеваться. Не могу сказать, какие цели он преследует, если дело вообще в нем. С почти стопроцентной вероятностью Ян – обыкновенный молодой мужчина. Но Вы не можете влюбиться в обыкновенное, поэтому придумываете ему качества, которыми он не обладает.

– Демонизирую, – кивнула Фаина.

– Именно. Вы должны сказать ему о своих чувствах, как бы там ни было. Тогда все встанет на свои места, уверяю Вас. Определенный ответ всегда лучше мучительного незнания. Фаина, Вы – создание необыкновенное, и я искренне хочу наладить Вашу жизнь. Вы не заслуживаете страданий, которыми себя неосознанно окружили. Перестаньте ненавидеть и душить себя. Хватит прикладывать пластырь там, где давно нужен хирургический шов. Пора очнуться от бреда и просто жить.

– Просто жить… – хмыкнула Фаина. – Хотелось бы, но получается жить только сложно.

– Вы слишком не любите себя, но вряд ли кто-нибудь из Вашего окружения об этом догадывается. Для них Вы замкнутый в себе, немногословный и саркастичный человек, который предпочтет одиночество любой компании. Особенности Вашего характера и темперамента им неизвестны, поэтому они скорее посчитают Вас высокомерной, странной и самовлюбленной, чем страдающей и угнетенной. Только специалист, порывшись в Вашей голове, увидит уникальное психологическое явление, о котором можно писать монографии. Я не преувеличиваю. Если Вы дадите мне добро использовать материал, полученный на наших сеансах, в научных целях, я не посмею взять плату за свои услуги. Но это мы с Вами позже еще раз обсудим. Так, о чем я говорила? Обыватель предпочитает избегать людей, подобных Вам, без разбора мотивов и причин – их мозг тоже экономит время. Учтите это на будущее. Не думайте, что я поучаю Вас. Это мои дружеские советы и наставления, которые Вы в праве проигнорировать, а я не в праве не озвучить. Потому что очень хочу помочь Вам, это правда.

Фаина была тронута, а Инесса Дмитриевна продолжала.

– Одна из главных проблем кроется в том, что Вы не умеете получать удовольствие от чего-либо, кроме сладкого и алкоголя – возвращения в детство и эскапизма соответственно. Это взаимосвязано. Между тем в мире есть гораздо больше приятных вещей. Но простые человеческие радости обесценены в Вашем личном восприятии, и сейчас уже некогда разбираться, почему так вышло, надо решать, что с этим делать теперь. Практически невозможно в Вашем положении сломать себя, научиться жить иначе, особенно без личного желания. Но помните: огромное преимущество в том, что человек изменчив. Все большое состоит из малого, и длинная дорога начинается с короткого шага. Всегда важнее и труднее – начать.

Вы должны меньше пить, чаще выбираться в люди, больше дышать свежим воздухом, следить за тем, чем питаетесь, гулять, читать, свести на минимум контакты с раздражителями вроде Яна, на крайний случай – переехать, бросить нелюбимую работу, заняться тем, что нравится. Не бойтесь быть радикальной, только Вы способны преобразовать свою жизнь. И не пугайтесь, когда результаты не выстрелят сразу же. У Вас дефицит внимания, тонна комплексов и стресса. Из-за высокого IQ Вам сложно общаться с людьми, легче генерировать истории и ситуации в голове как сублимацию реального общения. Вы боитесь быть непринятой обществом, но разве Вы сами принимаете общество? Нет. Вот именно. Что от этого меняется? Абсолютно ничего. Общество всегда будет отторгать непонятное, а Вы никогда не захотите стать частью социума, который кажется вам глупым, банальным, убогим. Помните о том, что пугаете их, и научитесь это использовать. Наконец, признайтесь себе в том, что любите и ревнуете Яна. Попробуйте следовать моим простым советам, и Вы заметите, как буквально каждый фрагмент Вашего существования начнет меняться в лучшую сторону.

Фаина всю ночь размышляла над выводами и наставлениями Инессы Дмитриевны. Браль была убедительна. Похоже, Фаина и правда потеряла границу между правдой и вымыслом. Вместе с психотерапевтом они разобрали каждый случай, когда Ян намекал ей на свою нечеловеческую природу, и девушка поняла, что запуталась окончательно. Что-то из этого она действительно могла додумать, увидеть в бреду или во сне, принять шутку или провокацию за чистую монету.

Неужели она любит Яна? Сама мысль о возможной влюбленности не укладывалась у Фаины в голове, как кубик в отверстие для пирамидки. Сколько ни впихивай – не идет. Как эта оплошность могла случиться с нею и, главное, когда? Может ли считаться любовью, если Фаина то напрочь забывает, то четче собственной помнит его внешность? Если не может сказать точно, красив он или отвратен, но испытывает желание постоянно смотреть на него?..

Как много за эти долгие две недели было рассказано о Яне в присутствии Браль днем и обдумано – в пылких объятиях Кости по ночам. Ян то был жесток с нею и отталкивал, то вдруг становился необыкновенно мягким, помогал в чем-то… Может ли он что-то к ней испытывать? Или это снова пресловутое «додумывание реальности»? Очень скоро Фаина получит ответ на эти вопросы. До возвращения домой оставались сутки.

Глава 21, в которой Фаина больше не боится

«Я не для того пришел в мир, чтобы сочинять стихи, чтобы проповедовать, чтобы писать картины, ни я, ни кто-либо другой не приходил в мир для этого. Все получалось лишь попутно. Истинное призвание каждого состоит только в одном – прийти к самому себе. Кем бы он под конец ни стал – поэтом, безумцем или пророком, – это не его дело и в конечном счете неважно. Его дело – найти собственную, а не любую судьбу, и отдаться ей внутренне, безраздельно и непоколебимо».

Герман Гессе – «Демиан»

Фаине пришлось смириться с тем, какая она есть, и произошло это на удивление быстро. Стараниями Браль девушка чувствовала себя обновленной и воодушевленной. «Я словно бы стала другим человеком, – писала она в дневнике накануне возвращения домой, – человеком, который наконец-то знает, чего хочет от жизни, и не боится меняться. Не боится допустить ошибку, даже хочет этого».

Покидая клинику утром тринадцатого дня, Фаина обещала Инессе Дмитриевне переосмыслить свою жизнь и искренне благодарила за помощь. Психотерапевт еще раз попросила разрешения использовать все материалы, задействованные во время сеансов, в научных целях (соблюдая, естественно, анонимность), и Фаина дала на это письменное согласие. Браль с радостью оставила себе рисунки, результаты тестов, аудиозаписи разговоров и пухлые тетради дневников, в которых часто менялся почерк и сама манера изложения. Все это, была уверена Браль, послужит материалом для интереснейшего исследования.

Как выяснилось в дальнейшем, она действительно не потребовала платы за свои услуги, и начальнику Фаины пришлось оплатить только содержание девушки – еду, воду, одежду и прочие казенные вещи. Хоть это и было похоже на сказку больше, чем на реальную жизнь, пришлось поверить в благие намерения Инессы Дмитриевны, которая ни разу не позволила в себе усомниться. Они распрощались как старые приятели, и Браль дала Фаине свою визитку – на всякий случай.

С медбратом девушка не стала устраивать церемоний. Легко началось, пусть так же и закончится. Их отношения, если это можно так назвать, подошли к логическому финалу. Каждый получил то, что хотел. Все ясно без неловких объяснений и стыдливых взоров. Очевидно, Костя думал так же. Он знал, когда Фаина уезжает, но не появился в то утро. Теперь ее место займет какая-нибудь другая пациентка, но это не вызывало ревности или сожаления. Даже наоборот.

Оставляя спокойные стены лечебницы за спиной, Фаина поймала себя на мысли, что ей жаль уходить отсюда. Здесь ее приняли тепло и по-человечески, здесь ее выслушали, поняли, не стали смеяться над ее историями, не стали жалеть, словно калеку, а помогли разобраться в себе. Инесса Дмитриевна удивительная. Она, конечно, прибеднялась или недооценила себя, когда уверяла, что за две недели не сможет ничего радикально изменить в мироощущении пациента. Оказалось, она умеет больше, чем предполагает. Как и любой из нас.

По пути домой Фаина была увлечена грезами о светлом будущем – как она примется за себя, во что превратит свою жизнь? Каждый шаг влияет на грядущее, даже самый малый. Эти руки и этот мозг способны исправить буквально все. Браль хорошо постаралась, чтобы внушить ей уверенность в своих силах. Это невероятное чувство не посещало Фаину долгие годы, а теперь почти напоминало всемогущество. И весь окружающий мир отныне вращался вокруг, а не мимо нее. Она вмещала в себя все, что видит и чувствует, и внутри по-прежнему оставалось так много места…

С чего бы начать? Нужно чаще выбираться из дома, не сидеть в четырех стенах. Ходить на прогулки, в кино, в театр, наконец. На матчи какие-нибудь. Да мало ли? Распланировать заранее каждый день в неделе и не отклоняться от графика – пусть войдет в привычку. Вторая важная вещь – нужно завести мужчину. На постоянной основе. Флирт и робкая вера в собственную привлекательность, как показывает опыт, хорошо сказываются на физическом здоровье, не говоря уж о периодической близости. В этом, надо признать, Мила была права. До нее все еще не получалось дозвониться. Под пристальным взором таксиста Фаина попробовала снова – абонент все еще находился вне зоны обслуживания.

– Что это у Вас?

– Где? А, леденцы. Угощайся.

Боязливо девушка развернула конфету и внимательно осмотрела. Ее посетило странное предчувствие.

– Спасибо.

Она была сладкой! Потрясающий, давно забытый вкус доказывал, что Браль полностью права.

– Поверить не могу.

– Во что?

– Самые вкусные конфеты, что я пробовала.

Таксист ничего не ответил, но одарил девушку подозрительным взглядом, задавшись естественным вопросом, все ли с ней в порядке. Слезы почти увлажнили глаза, в носу защипало. Жизнь налаживается. А с таким мощным стимулом еще проще будет отказаться от алкоголя полностью, следить за своим внешним видом, больше общаться с живыми людьми, не быть отшельницей. Любая смелая цель казалось реализуемой, пока Фаина с удовольствием разгрызала леденец, благословляя всех богов этого мира за неожиданный дар.

Испытывая несвойственное ей умиление, Фаина ступила на порог родного общежития. На вахте сидел какой-то незнакомый комендант. Он было подался вверх, настороженно сдвинув брови, но вовремя заметил у девушки пропуск и опустился обратно на скрипучий стул с чувством выполненного долга.

Очень интересно.

Пискнул турникет, пропуская ее без проблем, и Фаина направилась к лестнице, не наблюдая по углам привычного сора. Лифт, как ни странно, работал исправно, но девушка решила пройтись. Что-то незримое изменилось здесь за время ее отсутствия. Она всматривалась в каждый уголок и не сразу заметила, что. Пока не остановилась на лестничном пролете в том самом месте, где останавливалась сотню раз, играя с воображаемой улиткой наперегонки.

На этот раз соревноваться было не с кем – пятно отвалившейся краски замазали. Да так искусно, что Фаине пришлось сесть на корточки и ощупать стену, чтобы обнаружить следы своего былого соперника. Стало немного грустно. В последний раз коснувшись теперь уже однотонной стены, девушка поднялась на ноги и внимательно осмотрелась. Здесь сделали косметический ремонт, пока ее не было. Вот, что насторожило ее. Кое-что изменилось. Но суть осталась прежней. Сколько румян ни используй, а если ты базарная хабалка, косметика не переменит твоей сути. Вот и с общежитием так же. Может быть, починили душевые кабинки?..

На балконе у лестничной клетки развешивал мокрое белье Гена. На том самом балконе, где сотню лет назад он стоял с Наташей, когда Фаина, ошарашенная возможным диагнозом, возвратилась из больницы и узнала о заселении нового соседа. Ныне она тоже вернулась из клиники. Какие же новости ждут ее на этот раз?

Гена заметил ее, только когда девушка приоткрыла тяжелую стеклянную дверь, чтобы выйти к нему. Он обыденно обернулся, не ожидая увидеть ничего особенного, замер, и на лице его заиграла буря эмоций.

– Охренеть. Фаина!

Они обнялись так, словно не виделись целую вечность, и долго стояли, прижимаясь друг к другу, понимая, как соскучились по этим объятиям, незаменимым, теплым и родным.

– Черт возьми, как я рад. Как рад снова видеть тебя! Без тебя тут было совсем невыносимо.

– Как твои зубы? Ты был у врача?

– Переживаешь? Был. На той неделе. Посмотрели, сказали, ничего серьезного. Прописали какие-то настойки для полоскания, витамины, бальзамы…

– И как? Помогает?

– Все вроде бы налаживается. Больше не кровоточат.

– А вот это слышать я рада еще сильнее, чем видеть тебя.

– Афина, я скучал. Очень.

– Я тоже, Ген. Я тоже.

– Ты изменилась.

– Правда?

– Да. Заметно.

– Общага тоже изменилась.

– О, да. Тут небольшой ремонтик сделали сразу после того, как проверка нагрянула. Ну и некоторые покинули свои посты, как ты успела, наверное, заметить.

Фаина кивнула, окинула взглядом открывающийся с балкона городской пейзаж. Шумели деревья, сияло солнце, ветер качал кроны, гонял мелкий мусор по земле и с характерным похлопыванием трепал влажную одежду на тугих веревках. Она полностью высохнет всего за пару часов…

– Да… уже и весна, – протянул Гена, уловив ход ее мыслей. – Я и не заметил, когда совсем перестало быть холодно. Даже по утрам.

Фаина еще раз кивнула, обкусываю кожу с нижней губы. Точно так же не замечаешь, как начинаешь сходить с ума. Словно это не с тобой, а просто погода меняется где-то там, независимо от тебя.

– Я догадывался, что ты приедешь на днях, но точно не знал. Идем, посидим у тебя или у меня, расскажешь о своем опыте, если, конечно, хочешь. Нет, и все-таки ты сильно изменилась. У тебя даже взгляд теперь какой-то другой. Глубоко там к тебе в мозги залезли? Надеюсь, не слишком. Хотелось бы верить, что ты осталась прежней. Ну, знаешь, со всеми твоими странностями, без которых Фаина не Фаина.

– Я прежняя, – успокоила она, – просто теперь мне немного легче быть собой.

– Слышать это я рад даже больше, чем видеть тебя, – не упустил случая удачно сострить Гена. Уж он-то точно остался прежним, подумала Фаина и улыбнулась сама себе.

В тот же день, гораздо позже, вдоволь пообщавшись с приятелем, поведав ему практически все, выговорившись до такой степени, что пересохло в горле, Фаина готовила на кухне, собираясь с ужином завалиться в гости к Денису. Даши почему-то не было на месте, и визит к ней был отложен на потом.

Девушка решила не идти в магазин, а состряпать что-нибудь из имеющегося в наличии. Порывшись в запасах, она обнаружила две вещи, идеально сочетающиеся друг с другом, а именно – богом забытую банку тушенки и пачку гречки. Сегодня никто не мешал ей хозяйничать на кухне и размышлять в спокойной атмосфере. О диалоге с Геной, о предстоящих беседах с Денисом и Дашей, об Арине в больнице, о съехавшем Алеке, об отчаянно игнорирующей ее Наташе, о пропавшей куда-то Миле…

Все слишком изменилось за последнее время. Но ведь и человек изменчив. Он может привыкнуть буквально ко всему. Перемены – это естественный ход вещей. Не стоит бояться их. А чтобы не бояться, нужно не думать о них. Перестать прикладывать пластырь, как выразилась Браль. Эта фраза врезалась в память.

Вот-вот должен был закипеть чайник, когда на кухню вошел высокий мужчина в темном одеянии до пят. Босой, с невероятно густыми, тяжелыми волосами до плеч, крупной волной уложенными назад, уже без бороды и усов, но все с теми же красивыми бакенбардами и лукавыми, живыми, пронзительно зелеными глазами, ровным носом и слегка пухлыми губами. Сначала она даже не узнала его, секунду прикидывая, могли ли всего за две недели так быстро отрасти волосы на голове. Но этот взгляд, безразличный и в то же время пылающий, не оставлял сомнений в том, кто удостоил ее своим присутствием.

Они без спешки окинули друг друга оценивающими взглядами с головы до ног, затем оба многозначительно ухмыльнулись. Схватив со стола полотенце, Фаина вытирала мокрые руки, чувствуя, что теперь совсем не боится человека, который нарушил ее одиночество. Ян просто стоял перед нею в рясе священника и молчал – его глаза и губы выражали больше, чем любые слова, они словно заигрывали с нею, источая почти осязаемую энергию. Очевидно, Ян жаждал реакции на свою обновленную наружность, но с этим девушка как раз не спешила. Уже не испытывая никакой трудности заговорить первой, она спросила:

– Сменил имидж? – и отвела глаза, что так тяжело давалось ей раньше.

Похоже, он действительно удивился тому, как изменилось отношение и поведение Фаины. Сейчас перед нею явно человек, самовлюбленный, эгоистичный, со своими закидонами, не самый обычный, но всего лишь мужчина. И просторный черный балахон с белоснежным прямоугольничком на шее ужасно ему к лицу – хорошо контрастирует с гладко выбритой кожей, цветом волос и глаз.

– Мне идет? – он даже приподнял руки и покрутил торсом, позволяя со всех ракурсов рассмотреть туго подпоясанную талию, широкую спину и плечи. Зрелище было впечатляющим, и Фаина обязательно купилась бы на него, не проведи она последние две недели с избытком сексуального удовлетворения.

– О, несомненно. Из тебя вышел бы отличный батюшка. Ты бы, наверное, мно-ого грехов отпустил прихожанкам… – иронично заметила она, накрывая крышкой сковороду.

Коротко улыбнувшись, Ян качнулся по направлению к ней. Затем поднял одну руку, направив ее прямо на девушку, и заговорил так монотонно и звучно, словно имел огромный опыт в чтении проповедей:

– «Не отдавай женщинам сил твоих, ни путей твоих губительницам царей». «Не смотри на красоту человека и не сиди среди женщин: ибо как из одежд выходит моль, так от женщины – лукавство женское»…

Фаина слушала, не шевелясь. Ян все продолжал, и голос его порой становился мягким и вкрадчивым, слегка гипнотизирующим. Говорил он негромко, но каждое слово было столь отчетливо, что великолепной дикции оставалось лишь позавидовать. Это был тот тип голоса, которым можно заслушаться, словно пением морских сирен. Фаина позволила ему очаровать себя библейским плетением слов. Ей даже нравилось то легкое чувство эйфории, настигающее, когда теряешь смысл и улавливаешь только магически переливающийся набор звуков, который расслабляет тело и одурманивает разум.

– «И нашёл я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце её – силки, руки её – оковы; добрый пред Богом спасётся от неё, а грешник уловлен будет ею»…

Интонации Яна, сладкие, будоражащие, порой с придыханием или иными интересными акцентами на некоторых словах, доставляли удовольствие, граничащее с физическим. Раньше Фаина и представить не могла, как от звучания чьего-либо голоса телу может быть приятно. Уже не получалось слушать его с былым безразличием. Магнетизм Яна все возрастал, креп, как древесная кора. Молодой мужчина в расцвете лет словно пустил в ход все свои навыки, чтобы пленить Фаину.

Но с чего бы ему добиваться такой, как она? Он для нее слишком хорош. К тому же, если бы он действительно захотел, давно бы затащил в постель бедняжку, изнывающую от неудовлетворенности. Судя по всему, Ян просто играл с нею. Недостатка в красивых девушках у него не было с момента заселения, а Фаиной он изначально не интересовался как лицом противоположного пола. Но мог использовать ради развлечения. Иначе зачем бы ему раз за разом устраивать свои фокусы только для нее, чтобы она медленно сходила с ума, а остальные считали ее ненормальной?

Браль абсолютно права. Ян специально изводит ее. А она не должна поддаваться. Отныне противостоять ему получится играючи. Ведь ей известна истина. Фаина вытерла лицо мокрым полотенцем – медленно, чтобы избавиться от морока, от лба до самого подбородка. Ян смолк, и тишина позволила ей совладать с собой.

– Мужчины не менее коварны, и ты тому – яркое доказательство. Как это ты не загорелся, цитируя Библию? – юноша ничего не ответил, но сделал шаг по направлению к ней и очень медленно опустил свою руку, прямо как в тот вечер, когда отдал ей забытый флакон шампуня. Иногда создавалось ложное впечатление, словно некоторые его заторможенные движения и порой полное отсутствие мимики – результат трудностей с привыканием к своему телу, а не осознанные качества.

– Чай будешь?

– Да.

Вообще-то она предложила из вежливости и не рассчитывала на такой ответ. Пришлось залить кипятком два пакетика и сесть за стол, словно закадычные друзья. Ян молча подвинул кружку ближе к себе, а стул – ближе к столу. Происходящее было крайне необычно для обоих, но они смотрели друг на друга открыто, без утаек и опасений. И все-таки есть в нем что-то… необычайное. Не поддающееся описанию, но четко ощущаемое при долгом зрительном контакте.

– Так что, придешь на спектакль?

«Так вот, откуда у него ряса. Реквизит!» – пронеслось в голове.

– Пришла бы, если бы ты не отказался играть Дьявола.

– А мне не нужно его играть.

– У тебя теперь новая роль? Сначала притворялся чертом, теперь проповедником.

– Мне не нужно никем притворяться. У меня тысяча лиц. А ты хотела исповедоваться, Фаина?

– Не так уж много у меня грехов, – поморщилась она.

– Достаточно.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Мне известны все твои грешки. Чревоугодие, уныние. А с недавних пор еще и похоть.

У Фаины запылали щеки. Но каркас, бережно взращенный Инессой Дмитриевной, выстоял эту проверку и даже не дрогнул.

– Я не верю в бога, – она попыталась отшутиться.

– А в Сатану?

– Я должна верить в то, чего не видела?

– Как это не видела? Вы, люди, такие интересные, – почти усмехнулся он, но лицо осталось непроницаемым, взгляд – напряженным.

– Следи лучше за своими грехами, у тебя их тоже по горло.

Ян прищурился, и нижняя часть его лица утонула в кружке.

– Вот такой ты мне нравишься гораздо больше.

– Да мне, в принципе, все равно, нравлюсь я тебе или нет, – с бешено колотящимся сердцем заявила она, стараясь выглядеть индифферентно.

Пока они спокойно пили чай и болтали, ее донимали фантазии, героем которых стал горячий молодой священник, жаждущий согрешить вместе с послушницей. Она обкусывала кожу с нижней губы и думала, что Ян, пожалуй, прав на счет ее нового увлечения. И как она раньше в себе это сдерживала? Какими силами подавляла столь буйный зов животных страстей? Пока сосед не сводил с нее взгляда, то чуть улыбаясь, то вновь становясь раздраженным и злым от неосторожно сказанного слова, Фаина испытывала возбуждение, не ограничивая свою фантазию. Почему она боялась его раньше? Ведь он так красив… И так доступен теперь.

– А мне казалось, что тебе не все равно.

– Ты странно на меня влияешь.

– Рад слышать это, – молодой мужчина отставил кружку и придвинулся к Фаине, ножки стула громко скрипнули по полу.

Мгновение – и он совсем рядом. Гладит ее по щеке. Пальцы очень теплые, даже горячие. И нежные, как самый свежий зефир. Она не успевала отдавать себе отчет о происходящем. Две крупные темно-зеленые монеты с точками-зрачками пульсировали, словно живые, напротив ее лица. Гипнотизировали. Завлекали в такие бездны, откуда люди больше не выбираются. Фаина поняла, наконец, где пришлось побывать Миле в тот день, и почему она так долго не могла оклематься.

– Я хочу тебя… кое о чем попросить, – прошептала она, когда их лица были совсем рядом. Этот белый воротничок сводил ее с ума. Есть ли у него что-нибудь под этим балахоном?..

– Я слушаю, – промурлыкал Ян, слегка откинув голову.

– Больше никогда ко мне не приближайся.

Фаина поднялась на ноги с большим трудом – колени дрожали, и было ощущение, словно вырываешься из густого желе, преодолевая сопротивление плотно натянутой пленки. Но она справилась и знала, кого за это благодарить. Отключив плиту, Фаина направилась в свою комнату, оставив Яна в глубоком недоумении. Разрушать чужие планы ей безумно понравилось, как польстило и недвусмысленное внимание Яна, пусть и такое внезапное.

В коридоре ей встретилась Наташа, задумчиво бредущая с грязной посудой в сторону кухни. Девушка даже не взглянула на соседку, а Фаина с удовольствием представила, какой забавной ситуации все они только что избежали. Приди Наташа на пару секунд раньше, позволь Фаина себя поцеловать – и все сложилось бы иначе. Неужели Ян все еще с Наташей, а уже подбивает клинья к новоприбывшей? Раньше его отношения тянулись не так долго. Практикует «многоженство»?

Сдавалось ей, если Ян действительно выбрал ее следующей целью, так просто, как сейчас, она не отделается. Это еще не конец, ведь Ян умеет добиваться своего – уже десятки раз он делал это у нее на глазах. И теперь, скорее всего, планирует провернуть и с нею. На данном этапе это не напрягало Фаину, скорее веселило. Пока у нее есть самообладание, подаренное Браль, Ян ей совершенно неопасен.

Прежде, чем идти к Денису на ужин, Фаина решила как следует прибраться в комнате. В запасе у нее имелось часа полтора, пока приятель не вернется в общагу, и девушка не стала тратить времени зря. Для начала она перехватила волосы высоко на затылке, сообразив прическу невиданной красоты и естественности, которой не добиться, когда собираешься выйти в люди и судорожно пытаешься привести себя в божеский вид. Раздумывая, во что переодеться на время уборки, чтобы сильно не вспотеть, Фаина перерыла шкаф и нашла там вещи, о которых давно забыла. Она выбрала самый легкий, удобный и открытый вариант – короткие шорты и майка на голое тело. Хотелось, чтобы кожа дышала так же свободно, как и она. Мельком заметив свое отражение, Фаина осознала, что диета принесла исключительно пользу. А совсем недавно она смотрелась в зеркало с пенящейся ненавистью к собственной внешности.

Диабет избавил от лишнего веса, заново начавшаяся половая жизнь – от некоторых комплексов. Ее волосы густые, пышные и здоровые, как в рекламных роликах, фигура вполне привлекательна в глазах мужчин, лицо – симпатично, особенно при естественном освещении, питание увлажнило кожу, местами шелушившуюся ранее. Нужно следить за собой и не игнорировать одежду «для девочек». Довольно все время стесняться оголять себя. Быть соблазнительной правильно и необходимо. Более того, это приносит свои плоды.

Прежде всего стоило как следует проветрить помещение. Без свежего воздуха здесь нечего и делать. Распахивая окна, Фаина не могла не заметить многовековые залежи грязи на стеклах, рамах и перекрестьях. Она сдернула занавески и закашлялась от пыли. В стирку. Набрала ведро воды, нацедила моющего средства и воинствующе сжала в кулаке губку. Единственное окно, к тому же небольшое, но мусор скопился в труднодоступных местах, а на стекле все время оставались разводы. Мытье затянулось.

Девушка стояла на стуле, вытянувшись на носочках к потолку и убирая непонятно откуда взявшуюся в таких количествах паутину, когда дверь приоткрылась, впуская в комнату нежданного гостя. Коротко обернувшись, Фаина увидела Кирилла и не успела приветственно улыбнуться ему, потому что чуть не упала. Сосед было дернулся ей на помощь, но она сумела сохранить равновесие на шатком стуле и продолжила свое занятие как ни в чем не бывало.

– С возвращением.

– Спасибо.

Кирилл облокотился о стену, сложил руки на груди и стал оценивающе осматривать новую Фаину. Его мужской взор подметил многое, что долгое время оставалось скрытым. Это занятие ему понравилось, и он не спешил уходить. Впрочем, Фаина и не думала его выпроваживать. С чего бы? Когда-то они хорошо общались. Может быть, теперь получится вернуть те славные времена. Вот Ян-то обрадуется.

– Фаина, да у тебя же длинные ноги, – выдал он вдруг и почти засмеялся.

– Да? – она полуобернулась и поправила растрепавшиеся волосы, ловя на себя неотрывный взгляд. Сейчас у нее так естественно получалось быть кокетливой, что изумляло обоих. От прежней Фаины, забитой и замкнутой, практически не осталось следа.

– И прочие достоинства, – Кирилл оторвался от стены, – ты почему-то раньше тщательно скрывала.

Девушка поморщилась и пожала плечами. Ей нужно было дотянуться еще до одного угла, где черные пятнышки на старой краске никак не хотели отмываться. Ноги подрагивали, но пока что она стояла довольно прочно.

– Может, обратишь уже на меня внимание?

Сильные руки подхватили ее за талию и поставили на пол, но не выпустили. Фаина нахмурилась. Кирилл вел себя крайне странно для юноши, который по уши влюблен и не видит больше никого, кроме своей девушки. А две недели назад так все и было.

– Какая нежная кожа, – пробормотал он, все еще держа ладони на ее талии, там, где майка предательски задралась, – приятно трогать…

Он рванул ее к себе, чтобы их тела максимально соприкасались. Из любопытства Фаина не сопротивлялась. Она не понимала, как подобное может произойти между ними, поэтому забавно было узнать дальнейший ход событий. Столько мужского внимания за один день, а стоило-то всего лишь накинуть на себя легкий налет женственности и состроить невинные глаза.

– Под майкой ничего нет, – прохрипел Кирилл.

– Ничего, – подтвердила она.

– Фаина… – его руки опускались ниже и ниже, мяли и гладили. – Мне нельзя, но как хочется… до одури.

– Да вы сегодня сговорились просто. Разве у тебя нет любимой девушки?

– Любимая девушка… Теперь понятие «любимая» редуцировалось до «любая». Любая может стать моей, кого пожелаю. Кроме тебя, конечно.

– Почему?

– Ян уничтожит меня, – печально усмехнулся Кирилл и поцеловал Фаину в лоб, что выглядело странно, учитывая бугорок, без проблем ощущаемый сквозь тонкие трико.

– Ты меня не отпустишь?

Он позволил ей высвободиться, но стоило отойти, юноша подался вслед всем телом, успевшим разгорячиться. Кирилл, по всей видимости, обладал ценной информацией. А Фаина теперь знала, как вытащить из него все, что ей нужно. Вовремя прикинуться дурочкой – незаменимое умение для женщины.

– Почему ты так говоришь? – спросила она, распустив волосы у зеркала, чтобы расчесаться. – Я не принадлежу Яну. Он мне вообще не нравится, если уж на то пошло.

– Ах, Фаина, ты не знаешь еще так многого, – с горечью протянул Кирилл, пытаясь успокоиться. Искорка, пробежавшая между ними, едва не превратилась в пожар – стоит Яну узнать, и все здесь сгорят.

– Из вас двоих я бы выбрала тебя. И искренне не понимаю, почему ты должен его бояться в этом плане.

– Ты правда выбрала бы меня?

Девушка замерла с гребнем в руках, рассыпав волосы по плечу. Она дала себе время осмотреть Кирилла с головы до ног, якобы принимая решение, и с улыбкой ответила:

– Без сомнений.

Юноша нахмурился, явно обдумывая масштаб последствий. Легкий испуг незамедлительно отразился на его лице.

– Нет, нет, все равно нельзя. Я не могу так с ним. После всего, что он для меня сделал…

– Например?

– Не рассказывай ему о том, что только что было.

– Он тебе не конкурент. К тому же ничего и не было, – Фаина перехватила копну тугой резинкой и пожала плечами с явным сожалением.

– Фаина, я не имею права… мы не должны… Я просто не устоял. Забылся. Ты привлекательна, совсем одна в этой комнате, и я имел возможность хорошо рассмотреть тебя, пока ты стояла на стуле почти без одежды.

– Я и сейчас почти без нее. Не оправдывайся. Ян мне не хозяин.

– Ты и представить себе не можешь… – Кирилл сокрушенно покачал головой. Он хотел бы очень многое сказать, но все, что он мог сделать, это с осторожностью навести ее на нужную мысль.

– Давай присядем и поговорим.

– Давай.

– Слушай, разве ты не чувствуешь, что между вами что-то происходит?

– Чувствую даже слишком отчетливо. И мне это не нравится.

– А вот это уже не имеет значения. Ты говоришь, что он тебе не хозяин, но ты не права. Все, что с тобой происходит, спланировано им. Задумано. Разрешено.

– Слушай, ну хотя бы ты не делай из него идола какого-то.

– Фаина, что бы тебе ни сказали в клинике, верь только собственному сердцу. Оно знает все и не ошибается, в отличие от врачей, которым никогда не бывать на твоем месте.

– И мое сердце говорит мне, что я больше не хочу слышать о Яне.

– Он не такой, каким его принято считать. И даже не такой, каким его считаешь лично ты. Он изменчив, потому что ищет для себя подходящую форму. Каждый раз он новый. Но суть у него одна. Он даже слишком добр для своей, так скажем, должности. Он стремится всем помочь, но сначала надо впустить его. Я тоже поначалу сильно ошибался на его счет. С тех пор он многое открыл мне.

«Почему Кирилл избегает называть Яна по имени?» – заметила Фаина, а вслух сказала:

– Попахивает религиозным мракобесием, которое я терпеть не могу. Ты организовываешь культ Яна?

Кирилл улыбнулся ей, словно ребенку, что задал наивный вопрос. Вопрос, ответ на который имеется, но детям его сложно разъяснить.

– Я сделал все, что мог.

– Ты же знаешь, что ему нужно от меня. Ты точно знаешь. Скажи мне.

– Ему от всех нас нужно только одно, Фаина. И он этого с жадностью ищет.

– И что же это?

– Наша душа.

– А. Ну да. Разумеется. Душа. Не сказала бы я этого по списку его трофеев. Внешность его интересует куда больше.

– Он слишком очеловечился среди нас. Он ведет себя так, потому что людям свойственно себя так вести – не знать меры, когда речь идет об удовольствиях. Можно ли винить в грехах такого, как он? Это не имеет смысла. В конечном счете, я не за этим сюда пришел.

– Серьезно?

– Да. Я шел пригласить тебя на нашу постановку.

– Тебя Ян подослал?

– Кто? А, нет, нет, это я сам. Честно. Мы вложили в это много сил. Хотелось бы, чтобы ты присутствовала.

– Только я? А остальные соседи?

– Фаина, ну ты же сама понимаешь. Я ведь пришел именно к тебе. Значит, в этом есть смысл. Если согласишься, я достану тебе бесплатный пригласительный.

– А когда?

– О, с датой мы тоже здорово устроили. Сам спектакль назначен на поздний вечер, а в полночь начнется нечто вроде старомодного бала-маскарада. Таким образом, все действо будет происходить с тридцатого апреля на первое мая. В Вальпургиеву ночь. Это Он придумал, и его идея привела всех в восторг.

– О, да. Это он умеет лучше всего. А он тоже там будет?

– Разумеется. Он главный вдохновитель постановки и практически режиссер. Ты представить себе не можешь, как много поразительных, интересных вещей по нашей тематике он знает. Впрочем, тут нечему удивляться. Представление обещает быть атмосферным и правдоподобным. Так ты придешь?

– Знаешь, мне надо подумать. Я тут вроде как пообещала себе избегать Яна всеми возможными способами.

– Как глупо, – расхохотался Кирилл. – Очень глупо и невозможно. Не занимайся чепухой. Не бойся. Он не желает тебе зла.

– Мне все равно, чего он желает. Главное, что чем дальше я от него, тем мне легче.

– Ты, верно, влюбилась в него. Как и многие здесь.

– Не влюбилась. Но он заставляет меня сомневаться в своей адекватности.

– Так все и должно быть, – снисходительно улыбнулся юноша. – Позволь дать тебе совет. Тебе лучше не злить его, он пока еще плохо контролирует себя, и оставить все попытки выяснить, кто он такой на самом деле, что ему от тебя нужно, и тому подобное. Все ответы есть внутри тебя, ты давно об этом знаешь. Я только не понимаю, почему ты их игнорируешь.

– Так, – Фаина поднялась и уперла руки в боки, – хватит с меня на сегодня мистификаций и намеков. Пожалуйста, не приходи ко мне больше с такими разговорами. Я подумаю над твоим предложением, идет? А сейчас уходи. У меня еще есть незавершенные дела, а потом я ухожу.

– Я уйду, но надеюсь, наша дружба для тебя все еще что-то значит. Верь мне. Я не сумасшедший, и ты, кстати, тоже, – Кирилл поднялся и направился к двери. – Я хотел подготовить тебя, дружески помочь. С моментом принятия. Но вижу теперь, что ты еще не готова. Он неплох. Надо лишь найти с ним общий язык. Вражда с ним ни к чему не приведет. Он в тысячи раз сильнее. Просто дай ему то, чего он хочет.

– Кирилл, ваш совместный розыгрыш затянулся. Я не хочу больше слышать об этом всем. Уходи.

Дверь за его спиной закрылась почти неслышно. Фаина вновь села на кровать, обхватила голову руками. Глубоко внутри себя она слышала, как лопаются швы наскоро сшитого полотнища, и ткань оглушительно трещит. Ей захотелось выпить.

Глава 22, в которой Фаина слишком много думает

«Моя история лишена приятности, в ней нет милой гармонии выдуманных историй, она отдает бессмыслицей и душевной смутой, безумием и бредом, как жизнь всех, кто уже не хочет обманываться».

Герман Гессе – «Демиан»

Наступил столь нежеланный первый рабочий день после нервного срыва и всего за ним последовавшего. Фаина старалась не думать о том, какими взглядами ее встретят в офисе, как отреагируют на появление в слегка модифицированной после лечебницы версии, смогут ли относиться к ней, как прежде, захотят ли общаться, как с обычным человеком. После всего, что она устроила. Хотя могло быть и хуже. Порча имущества – не самое ужасное, на что способен человек со сдавшими нервами.

Фаина почти не помнила состояния, в котором крушила мебель, технику и документы, пугая коллег. Осознавала ли она, что творит, была ли в состоянии представить последствия? Пряный гнев и пьянящее чувство свободы горячим коктейлем разлились по венам и управляли ею. Не хотелось бы снова оказаться во власти подобного состояния, сбить которое удалось лишь сильной дозой успокоительного. Как она выглядела со стороны? Как вели себя сотрудники? Пытался ли кто-то остановить ее? В голове – туман. Никаких ответов.

Прийти в офис и расспрашивать коллег о подробностях того происшествия казалось неприемлемым, поэтому Фаина избрала самый подходящий в таких случаях путь – вести себя так, словно ничего не случилось. Как ни странно, некоторые даже здоровались с нею и сочувственно заглядывали в лицо, стараясь по его выражению выведать что-нибудь интересное, но девушка, откликаясь на редкие приветствия, оставалась непроницаема.

Все с удовольствием и даже некоторым облегчением приняли игру, в которой проигрывает тот, кто первым вспомнит о событиях двухнедельной давности, заговорит о них или хотя бы намекнет. «Так и принято в цивилизованном обществе – избегать острых углов», – подумала Фаина. Даже Степа, вызвав ее к себе, чтобы дать поручений на день, упомянул о пребывании в клинике как о чем-то давно забытом и несущественном. Девушку это устроило. Получив задания, она вернулась на рабочее место и задумалась о том, что ее восприятие реальности слегка накренилось на бок. Оставалось понять, комфортно ли ей в таком положении.

Вокруг стало словно бы больше воздуха, его потоки струились, как чистые невесомые ручьи, мимо нее, мимо всех окружающих людей. Благодаря кристальной чистоте этих ручейков речь становилась более отчетливой, слова – разборчивыми, взгляды людей и их эмоции – выразительнее, понятнее. Эти потоки омывали ее замутненный взор, обращенный ранее лишь внутрь себя. Теперь же она видела, слышала и ощущала присутствующих – не вполсилы, как прежде, не на задворках сознания, а прямо перед собой. Реальность оказалась не менее яркой и четкой, чем внутренний мир.

Оказывается, рядом с ней работает так много людей, живых людей, которые общаются, смеются, размышляют о чем-то, делают свое дело – хорошо или плохо, получают премии или выговоры, ходят на обед, отпрашиваются пораньше, чтобы забрать ребенка из детского сада… И обо всех этих людях Фаина практически ничего не знала. Более того, раньше ей сложно было представить, что тени, окружающие ее – такие же живые и неоднозначные, как она сама.

Набралась целая куча вещей, о которых девушка размышляла на автомате, занимаясь рутинными делами и стараясь не привлекать к себе внимания. Например, непривычное поведение противоположного пола, а именно – внезапное и недвусмысленное внимание к ее персоне. Неужели, вернувшись из клиники, она стала вести себя как те девушки, которые выглядят доступными? Вряд ли. Одеваться стала иначе, конечно, но это «иначе» теперь ничем не отличается от того, как одеваются все девушки вокруг. Обыкновенно. Как и принято.

Сначала Гена – он был чертовски рад ее видеть, но в этой радости не было ничего особенного, он всегда был счастлив, когда видел свою Афину – девушку, к которой почему-то так сильно привязался и считал своим близким другом. Другом, с которым, однако, обожал флиртовать и пошло шутить. Фаина слегка улыбалась, думая о Гене, но не осознавала в полной мере, почему ей так приятно вспоминать обо всем, что связывает ее с дружелюбным соседом.

Радостно было вспоминать мгновения, проведенные с ним – в день ее возвращения они сидели у нее и говорили очень долго. Фаина многое ему рассказала, но было и то, что она сочла рациональным утаить. Гена не знал о любовной связи с медбратом (это ранило бы его), не догадывался о серьезности психического состояния подруги (знать это ему было просто незачем), многого не ведал о проделках Яна (он не поверил бы, что это правда, и стал бы искать всему объяснение, как и Браль).

– Помнишь, накануне всего этого… когда мне было плохо, и я ночевала у тебя… – издалека начала Фаина, вспомнив одну вещь, которая ее до сих пор беспокоила.

– Ты про волосы, верно? – догадался Гена и провел рукой по ее голове, – твои прекрасные густые волосы. Я обещал, что узнаю у Саши, видел ли он, что ты их обрезала. Потому что сам я этого не помню.

– И что он?

– Он тоже не помнит. Он вообще не может ту ночь восстановить в памяти. Словно взяли и стерли. Не помнит, как я его разбудил и выпроводил, тебя – трясущуюся и плачущую – не помнит. Я даже не знаю, что думать, Афин. Похоже, тебе это просто приснилось. Ты бредила ночью, говорю тебе. Возможно, ты лишь собиралась это сделать. А в бреду тебе причудилось, что ты воплотила стремление в жизнь. Ну не могли же они прирасти заново ночью? Ты ведь не можешь не согласиться с тем, что это полная дичь.

– Скорее всего, ты прав, – задумалась девушка. – Потому что я на следующий день еще и зеркало ножницами разбила, а оно вот – стоит целехонькое.

– Так вот что это был за шум, – нахмурился Гена.

– Ты слышал?!

– Да. Я слышал, будто у кого-то ваза разбилась. Или камень в окно прилетел. Сразу после того, как ты побывала в комнате Яна, вышла оттуда злая и заперлась у себя. Может, это просто совпадение, и у кого-то еще что-то разбилось в то утро…

Они посмотрели друг на друга, испытывая легкий страх перед событиями, которые не получалось объяснить. Затем им пришлось перевести тему, ибо ощущение опасной прогулки по тонкой грани, из-за которой девушка и оказалась в лечебнице, не оставляло обоих. Фаина не хотела больше докапываться до истины. Каждый раз, когда она делала это, она все более отдалялась от адекватного восприятия реальности, насколько оно вообще возможно в ее случае.

Но была одна вещь касательно Гены, которая очень радовала и давала надежду на лучшее – его симптомы почти прекратились. Похоже, парня удалось вылечить, и никаких мистических знаков в кровоточивости его десен и боли во рту на самом деле не было. Но как же остальные симптомы у девочек, у Алека? Тоже совпадения? Собственное здоровье пока не давало сбоев. Она вновь ощущала вкус сладкого, но не собиралась этим злоупотреблять. Благодаря сдержанности, попыткам питаться здоровой пищей и отказу от спиртного жажда и недомогание не беспокоили ее.

– Фаин? – чей-то незнакомый голос вывел девушку из глубоких раздумий, она отъехала от рабочего стола и подняла голову. Перед ней стоял программист, его имени она не помнила.

– Я тебя слушаю.

Зачем он подошел к ней? Что ему нужно? О чем они могут говорить?

– Я иду в магазин, тебе купить чего-нибудь?

Фаина откинулась на спинке своего кресла, чтобы осмотреть офис. Почти все глядели в их сторону. Зачем они послали его к ней? Это какая-то проверка?

– Не надо, у меня еда с собой.

– Ладно, как хочешь, – парень похлопал себя по карманам, словно искал что-то. Например, повод задержаться.

– А что, уже обед? – удивилась девушка.

– Да, почти. Вот меня и послали в магазин, каждый просит что-то ему купить, чтобы не идти самому. Мы и раньше так все время делали, ты не замечала?

Фаина отрицательно покачала головой.

– Можешь просить и ты. На будущее.

– Ясно. Так ты идешь один?

Коллеги слушали с большим вниманием. Они уже не могли припомнить, когда в последний раз Фаина общалась с кем-то из них так долго и осознанно, без очевидного для нее напряга и взаимного желания скорее закончить диалог.

– Ну да. Хочешь, пошли со мной?

– Хочу. Проветрю голову. А то уже ничего не соображаю.

Преодолев сильное удивление, программист с трудом поверил в происходящее. Вместе они покинули офис. Спускаясь по широкой лестнице наравне друг с другом, они заговорили снова.

– Напомни мне, как тебя зовут.

– Артем.

– Артем… да. Я запомню. Постараюсь. Это обидно, что я о таком спрашиваю?

«Шизоиды испытывают трудности с пониманием эмоций окружающих людей, – вспомнилось ей. – Почему же я раньше не замечала, как мне сложно порой догадаться, что испытывает человек, с которым я контактирую? Я просто и не помышляла об этом».

– Немного, но… Мы ведь никогда и не общались плотно.

– Но ты-то мое имя помнишь.

– Оно у тебя редкое. Вообще-то, знаешь, мне не обидно, что ты решила узнать это. От такой, как ты, стоит ожидать чего-то в этом стиле.

Фаина усмехнулась. Будь она прежней, этот разговор закончился бы прямо здесь. Но нынешняя Фаина могла и хотела продолжить иссякающую беседу.

– От такой, как я. Что это может значить?

– Ты же сама понимаешь. Но хочешь услышать, как я об этом скажу. Какими словами.

– Скорее всего, – призналась она и усмехнулась снова.

– А раньше тебя не беспокоило, кто ты для нас.

– Ну… с недавних пор кое-что изменилось.

– Мы все это заметили. Именно поэтому меня сегодня подослали к тебе. Прощупать почву.

– Вот как.

Артем открыл входную дверь и пропустил ее вперед. На улице стояла чудесная солнечная погода, громко шумели деревья, с крыши на крышу перелетали сизые стаи голубей.

– Я даже не помню, как это было, – задумчиво сказала Фаина, пока они шагали в сторону магазинчика, вдыхая запах свежей выпечки, витающий в воздухе.

– Зато мы все помним очень отчетливо. Многие испугались. Не за себя, а за тебя. Этот случай, пусть о нем никто и не решается заговорить, навсегда изменил наше отношение к тебе.

Фаина внимательно посмотрела на него, не понимая, что бы это могло означать и как ей к этому признанию отнестись, затем подняла лицо к небу и солнечному свету, зажмурилась на пару секунд. Артем не имел в виду что-то хорошее. Это очевидно.

– Мне жаль.

– Нет. Ты не должна жалеть. Наоборот.

– Не совсем тебя понимаю.

– Не знаю, как это объяснить, но благодаря этому нервному срыву (или что это такое было) мы все, наконец, разглядели в тебе живого человека, а не ту молчаливую безэмоциональную мумию, которая работала с нами в одном помещении и редко когда выдавала и десять слов за день. Мы увидели, что ты тоже испытываешь эмоции, сильные, буйные чувства. У тебя даже взгляд появился. А раньше были просто глаза – пустые, без выражения. Странно было видеть их на молодой девушке. Стой, я тебя чем-то расстроил?

– Не знаю. Нет. Наверное, нет. Это все там, внутри. Слишком много всего навалилось в последнее время.

– Не держи в себе. Помнишь же, чем это закончилось в прошлый раз.

– Вы ведь не думаете, что теперь я стану активной и общительной? К сожалению, меня не перекроить, хоть я и пытаюсь.

– То, что ты со мной общаешься сейчас, уже нонсенс для нашего коллектива. Пока нам хватит и того, что есть. Мы не будем тебя донимать, не волнуйся. Все-таки видим, что ты за человек.

– Спасибо. Когда я захочу общения, я начну его сама.

Вот так просто, оказывается, можно обо всем договориться и обозначить допустимые нормы. После того, как люди увидят тебя в гневе, почему-то начинают с пониманием относиться к твоим странностям.

В магазине Артем закупил целый пакет еды и с трудом дотащил его до офиса. Несмотря на очевидную сложность с транспортировкой груза, он выглядел довольным и отказался принять помощь, которую предложила Фаина.

– Я рад, что мы поговорили, – признался Артем, когда они поднимались в лифте, и молчание слегка затянулось.

– Я тоже испытываю некоторое облегчение, – девушка посмотрела ему в глаза, – но и замешательство тоже.

– Это нормально. То же самое происходит и в офисе. Ты ведь не собираешься увольняться?

– Я думала об этом. Может быть.

– Серьезно? Уйдешь, когда все только начинается? – программист был искренне изумлен.

– Что – начинается?

– Время покажет, – улыбнулся Артем и толкнул плечом дверь в офис, где все уже заждались своих заказов.

Фаина вернулась на рабочее место и достала из пакета контейнер с рисом, овощами и вареной индейкой. В последнее время она стала неприхотлива к еде даже больше, чем ранее, и наедалась малым ее количеством. Никто больше не стал ее трогать, желать приятного аппетита или шептаться за спиной. Она все еще оставалась словно бы за пределами коллектива, но сегодня был сделан первый шаг, чтобы стереть четкую границу. Фаина не могла и представить, что ее нервный срыв не отпугнет сотрудников, как предполагалась, а наоборот, сыграет в ее пользу, приведет к улучшению отношений с коллегами, к своего рода оттепели.

После обеда мысли вернулись в прежнее монотонное русло. Она вспоминала и безостановочно анализировала все, что с ней произошло с момента возвращения из клиники. После разговора с Геной была кухня и, разумеется, Ян. О, да, ему удалось удивить ее. То и дело образ высокого молодого мужчины привлекательной наружности в черной подпоясанной рясе всплывал у нее в памяти и горячил разум. Эта пышная, густая шевелюра из плотных жестких волос, блестящих, словно бы напитанных елеем изнутри; брутальные бакенбарды, как у героев американских блокбастеров прошлого века; чистая, пышущая здоровьем кожа цвета слегка недозрелого персика; почти постоянная ухмылка полных, сочных губ четко очерченной формы; ясный, словно бы омытый водою взгляд темно-зеленых глаз, всегда открытый и выразительный, способный пленить, осчастливить, обнадежить, свести с ума, убить; наконец, шикарные плечи идеальной ширины и размаха, о которых любой мужчина может только мечтать, и гибкая талия, обтянутая черной тканью. Сочетание утонченности и неизмеримой силы, мужественности и изящества, простоты и лукавства, нежности и грубости – в одном человеке.

Ради такого священника можно и уверовать, – с улыбкой размышляла девушка, уже предвкушая красочные сны. Прокручивая в голове сцену, случившуюся между ними (как и сцену, которая лишь могла случиться), Фаине приходилось делать глубокие вдохи, чтобы усмирить разыгравшееся воображение. Оставалось лишь восхищаться собственной стойкостью в тот момент, когда его лицо оказалось слишком близко. Откуда в ней взялось такое упрямство? Ведь она готова была развести колени в стороны и полностью отдаться в его власть, но из вредности не поддалась искушению.

Что случилось с Яном? Стоило ей проявить толику дружелюбия, поболтать с ним, пригласить выпить чая вместе, и через несколько минут он почти залез ей под одежду. Где былое безразличие к местным, больше даже презрение и брезгливость? Где та неподдельная ярость, с которой держал работающую дрель у ее виска, готовый надавить чуть-чуть и убить ее? Неужели Браль была права, и Ян может оказаться чуть более человечным, чем думалось ранее? Неужели он способен испытывать к Фаине нечто положительное?

Его неожиданное внимание, странное поведение на кухне, цитирование Библии, дружеские посиделки за столом и напористая попытка соблазнения выглядели скорее как сон или пресловутое «додумывание реальности», фантазирование, которым Фаина временами чрезмерно увлекалась, если верить психотерапевту. В ее жизни стало происходить слишком много вещей, которых совсем не ожидаешь от привычного миропорядка. Как же понять, что из них выдумка, а что – правда?

Слишком много вопросов накопилось за несколько дней, и никто не собирался давать на них ответа. Фаине не хватало ежедневных разговоров с Инессой Дмитриевной. Каким-то образом эта женщина ухитрилась влезть в тесную зону комфорта своей пациентки, не вызвав отторжения и паники, свойственной любому шизоиду в подобных случаях. Фаина прекрасно понимала, что никто из нынешнего окружения не заслуживает такого же доверия, как Браль. Никому она не сумеет рассказать о себе столько, сколько поведала специалисту, ни с кем не сможет обсудить безумные и откровенные темы, которые ее беспокоят. Это против ее природы. В лечебнице она привыкла высказываться много и подробно, беседовать с тем, кто понимает ее, кому можно довериться. Теперь эта привычка мешает. Нужно вновь зашить душу, которую аккуратно распахнула Браль, заштопать толстыми нитками, крепко завязать узел и спрятать ножницы.

Как же Ян станет вести себя дальше? После того, как она отвергла его с присущей ей язвительностью, которой были пропитаны их отношения с самого начала. Можно сказать, она обошлась с ним жестоко, учитывая его любовные похождения и славу местного Казановы, привыкшего к вниманию девушек, чьи юные и свежие тела, полные жизни, он испивал до последней капли и выбрасывал за порог, пресытив непомерный аппетит на короткое время.

Омерзительно. Все это на самом деле омерзительно, и гадко даже подумать о том, что между ними может быть близость. Только не с ним. Ведь, если быть по-настоящему честной с самой собой и задать вопрос, кем был Ян все это время, с момента заселения, то ответ окажется довольно прост. Мерзавцем, вот, кем он был. Самовлюбленным, напыщенным, с раздутым самомнением, из-за которого ему не видно ничего, кроме собственного величия, выращенного искусственно. Ублюдком, который всех презирает, на всех смотрит свысока, манипулирует людьми, считая себя сверхчеловеком, жестоко обращается с окружающими, упивается собственным превосходством, вот, кем он был все это время.

И не стоит делать вид, что на это можно закрыть глаза в силу тех редких и незначительных случаев, когда он снисходительно проявлял человечность. Нет. Вовсе нет. Он не заслуживает ни внимания, ни любви, ни понимания. Не заслуживает, чтобы в нем искали что-то хорошее. Причины, по которым он стал такой сволочью, какие-то оправдания его поведения или характера. Не заслуживает, чтобы его восхищенно обсуждали, стоя в очереди к душу по утрам, чтобы провожали прищуренными взглядами, полными надежд или зависти, чтобы о нем сочиняли сплетни, чтобы его боялись или уважали, чтобы с него брали пример, чтобы искали его расположения, улыбки, взгляда. Гнилой фрукт с красивой кожурой. Проткни палкой и увидишь, что он такое на самом деле.

Почему же Кирилл, живущий с ним с самого начала и наверняка знающий лучше других, каков Ян на самом деле, так хорошо о нем отзывается? Почему он пытался убедить Фаину в том, что Ян не хочет причинить вреда ни ей, ни кому-либо еще? Почему всегда адекватный и скептически настроенный Кирилл теперь ведет себя как религиозный фанатик, возвышая своего соседа до небес? Почему он уверен, что поплатится, если Ян узнает об искре между ними? Зачем зовет ее на этот проклятый спектакль в Вальпургиеву ночь? И отчего, наконец, он избегает называть Яна по имени? Сейчас бы рассказать обо всем Инессе Дмитриевне, пройтись с нею по саду и как следует пораскинуть мозгами вместе – в тишине и покое. Но нет, нужно решать все самостоятельно, а это раздражает, потому что совершенно ничего не стремится встать на свои места.

А Кирилл, конечно, не промах. Зашел в комнату и сразу руки распустил. Не сказать, будто Фаине не по вкусу пришлась грубая мужская сила. Он мог продолжить, и она не стала бы сопротивляться. Может, совсем чуть-чуть, для вида. Между ними действительно что-то вспыхнуло в тот момент, неуловимое, горячее и запретное. Если бы не страх перед Яном, тот вечер мог закончиться для обоих гораздо более приятно и полезно. Кирилл далеко не урод, а мысль о симпатии между ними никогда не приходила Фаине в голову. Ведь сосед, сколько она его помнит, был безнадежно увлечен девушкой, о которой теперь даже не вспомнил, когда вцепился в полуобнаженное тело Фаины с бешеной пульсацией в паху.

Мужчины – удивительные создания. Несколько лет Кирилл страдал от безответной любви, терпел неудачи, ни на кого смотреть больше не мог, был в депрессии, даже пить начал. Ничьи советы, дружеские беседы, увещевания и уговоры не могли исправить ситуацию, никакие методы не помогали. Лишь чудо могло все исправить. И вот появляется Ян. Проходит время, и Кирилл оживлен. Проходит еще немного времени, и он встречается с той, о которой мечтал. Дальше, видимо, логичный финал – достигнутое больше не привлекает. Ждут новые высоты. Но только не в лице Фаины, хотя он прямо сказал, что ему хотелось бы. Может, соблазнить его и посмотреть, что будет? Труда это не составит. Нужно только немного поднажать, и Кирилл сломается. Ян очень скоро обо всем узнает. Наверное, он будет разгневан. А может, и нет.

– Лифт работает с перебоями, – предупредил новый комендант, энергично врываясь в поток мыслей и рассеивая их. – Лучше идите пешком, а то утром люди застряли на полтора часа.

Поднимаясь по лестнице, Фаина ощутила, что у нее почти нет одышки, как раньше. Нужно продолжать питаться именно в этом режиме. Не жалеть времени и позаимствовать у местного повара кухню – не только он тут кое-что умеет. На днях она приготовила отличный ужин и направилась в гости к Денису. Единственный, пожалуй, кто ни на йоту не изменил к ней своего отношения. Он был по-прежнему спокоен, уравновешен, добр и ничего не требовал взамен. Они ели, лежа на его кровати, общались и смотрели «Сам себе режиссер». Денис сообщил, что бросает принимать наркотики и начинает откладывать деньги на бизнес – он все еще грезил мечтой открыть собственную тату-студию. Фаина во всем его поддержала и повторила слова Браль о том, что большая дорога начинается с маленького шага. Денис воодушевился еще больше.

Вернувшись домой после первого рабочего дня, Фаина не поверила, что зашла в свою комнату. Она стала просторнее, светлее, в ней дышалось более свободно. Потребность в тщательной уборке, которую девушка успешно игнорировала долгое время, принесла ощутимую пользу. Осталось избавиться от мусора в голове. А после беседы с Кириллом его собралось болезненно много.

Парень явно знает о Яне что-то такое, что могло бы помочь Фаине разобраться в происходящем. Но по неизвестным причинам он не может ей всего рассказать, только намекает. И эти намеки ей не нравятся, потому что возвращают в то состояние, из-за которого она попала в клинику. А ей не хотелось бы снова прийти к начальной точке. Пора идти дальше, стараться оставить все это безумие позади. Но безумие сопротивляется, всплывает в голове фрагментами фраз, заставляет думать о себе – снова, и снова, и снова.

«Ян уничтожит меня». За то, что Кирилл прикасался ко мне? Посягнул на меня? Словно я принадлежу только Яну, а всем остальным следует его бояться. Да он никогда на меня внимания не обращал, а теперь решил сменить стратегию и не потерпит конкуренции? Полный бред.

«Ах, Фаина, ты не знаешь еще так многого». А очень хотелось бы узнать, вот только все ждут от меня экстрасенсорных способностей, пока я медленно схожу с ума, не в силах понять и принять происходящее.

«Я не могу так с ним. После всего, что он для меня сделал». А что он сделал? Как это связано с девушкой, которую ты любил? Как это связано с тем, кем ты стал? Я ошибалась, полагая, что Ян не повлиял на тебя.

«Все, что с тобой происходит, спланировано им. Задумано. Разрешено». Получается, мое пребывание в клинике, где меня убедили в том, что Ян – не демон, а человек, тоже задумано Яном? Но зачем ему это? И то, что Кирилл потеряет самообладание наедине со мной, тоже задумано Яном? В таком случае он не должен быть против нашей интрижки. И почему Кирилл боится, что Ян узнает об этом, если он настолько всесилен, что должен все знать еще до того, как это произойдет? А то, что я откажу ему, когда он придет ко мне на кухню, сладкоголосый, велеречивый, гипнотизирующий, и попытается заговорить мне зубы, это он тоже знал заранее? Тогда это парадокс. Или глупость.

«Что бы тебе ни сказали в клинике, верь только собственному сердцу». Откуда он может знать, что мне говорили в клинике? Почему он хочет, чтобы я игнорировала советы специалиста?

«Он стремится всем помочь, но сначала надо впустить его. Я тоже поначалу сильно ошибался на его счет». Чем он хочет помочь мне? Свести меня с ума? Выставить больной перед людьми, с которыми я контактирую? Отправить меня на проживание в психушку? Ни в чем, что Ян совершил в моем отношении, я не могу усмотреть помощи, исключая два случая: с захлопнувшейся дверью и разбившейся тарелкой. Как Ян и Кирилл ладили поначалу? Что случилось потом? Почему Кирилл изменил свое мнение, в какой момент влияние нового соседа обрушилось и изменило его?

«Ему от всех нас нужно только одно, Фаина. Наша душа». С этим можно поспорить, ибо присутствие Яна скорее влияет на разум. Неужели Кирилл имел в виду того, кто обычно охотится за душами людей, вымогает их обманами, чтобы они вечно мучились после смерти? А свою душу Кирилл уже отдал?

«Он слишком очеловечился среди нас». Снова намек на нечеловеческую природу Яна. Слишком очевидный. Ян и сам все время говорит об этом, хочет спровоцировать, расшатать всем нервы. Даже в тот день, на кухне, когда он и другие ребята обсуждали постановку, а я мыла посуду, он упоминал об этом при всех. Помнится, это раздражало одного из них, а остальных приводило в замешательство. И только я восприняла его слова всерьез. Теперь на это же намекает и Кирилл, но я уже не верю. Не хочу верить. Если это окажется правдой, и не красноречием, плакали мои планы на будущую жизнь. К сожалению, исключать этого я не могу.

«Не бойся. Он не желает тебе зла». В том-то все и дело, что я его больше не боюсь. Прошел тот период, когда его взгляд пугал меня. Теперь я презираю его так же сильно, как и он нас всех, своих непутевых соседей, которых ему приходится терпеть. Вот только зачем он терпит? Зачем Ян вообще поселился в затхлом общежитии? Наверняка он единственный здесь, кто полностью владеет своей жизнью и способен менять ее по своему усмотрению. В таком случае его вкусы относительно жилища весьма нестандартны. Не желает мне зла… А чего он тогда желает? Развести на секс и вышвырнуть через пару дней, как многих других?

«Ты, верно, влюбилась в него. Как и многие здесь». С чего он взял это? Разве мои попытки избегать Яна всеми способами, мое нежелание даже говорить о нем – признак моей влюбленности? Тогда я точно чего-то не понимаю в устройстве этого мира. Влюбиться… Я уже не помню, как это. И не хочу вспоминать. С Костей не было никакой любви, и поэтому мне было удобно, хорошо. Любовь все портит, она только мучает. В этом ее смысл. Она проходит быстро и кончается болью.

«Тебе лучше не злить его, он пока еще плохо контролирует себя, и оставить все попытки выяснить, кто он такой на самом деле». Это я уже и сама поняла на горьком опыте. Он вспыльчив и едва не прикончил меня. До сих пор мурашки бегут по коже, как вспоминаю тот вечер и то состояние. Но благо, что мне больше не надо выяснять, кто он на самом деле. Потому что я и так это знаю. Ян – зазнавшийся кусок говна, с которым я не хочу иметь ничего общего.

«Я хотел подготовить тебя, дружески помочь. С моментом принятия». Подготовить к чему? Что я должна принять? Его безумную религию, в которой Ян – главный идол? Похоже, ею здесь успели заразиться многие, судя по рассказам Гены о поклонницах Яна, которые подстерегают его повсюду, следят за ним, говорят только о нем, делятся наблюдениями. Плюс есть уже много девушек, которых он использовал и грубо оставил. Как они себя ощущают? Продолжают ли любить его или находят в себе силы жить дальше? Что такого он делает с ними, что все они словно теряют рассудок? И еще – проявляются ли у них те самые симптомы, что и при облучении?.. Это необходимо выяснить.

Пока Фаина переодевалась, ужинала, мыла посуду, ходила на прогулку и возвращалась в общежитие, пока делала мелкие бытовые дела, купалась в душе, стирала вещи, прежние идеи просачивались в ее мозг, прорастали, как ядовитые семена, политые бережной рукой Кирилла. Девушка не могла и представить, к чему ее приведут эти невинные, казалось бы, внутренние диалоги.

В тот день она начала медленно раздваиваться. Одна ее часть все еще доверяла Инессе Дмитриевне и находила в нынешних событиях подтверждение всему, о чем предупреждала психотерапевт; эта часть Фаины свято верила в возможность изменить жизнь к лучшему, если приложить усилия и не оглядываться назад. Другая ее часть отчаянно рвала цепь, чтобы вернуться в прежнее состояние непрерывной паранойи и болезненного страха, апатии и безнадеги. Эта часть уверяла ее, что, меняясь, Фаина утрачивает себя, теряет свою истинную сущность, а этим путем не достичь гармонии с миром, не исправить собственную жизнь. Пока она притворяется, что проблема решена, что она стала другой, пока она закрывает глаза на очевидное в пользу логичного, ничто не может наладиться.

Остатки былой Фаины, которую в клинике оголили, как провод, содрали «экзистенциальную кожу» со всего тела, остатки той Фаины, которая была уникальной, агонизировали, но не умирали окончательно. Новая Фаина, стремящаяся изменить привычный образ жизни, пока не ощущала готовности уничтожить все то, что росло в ней, крепло и развивалось годами. То, что делало ее самой собой, заставляло многих смотреть на нее с долей презрения, сочувствия и опасения, и только в единицах вызывало восхищение, способность принять девушку в истинном виде, несмотря на все странности. Эту совокупность черт характера нельзя было описать словами – все равно что пытаться написать шедевр, окуная кисть в помойное ведро. Лишь сухому научному языку удалось емко диагностировать то, что таилось в Фаине и мешало ей жить.

Мысли об этом измучивали, лишали энергии. В постель девушка легла обессиленной, но списала усталость на полный рабочий день и груду дел, от которых успела отвыкнуть. Внутренняя борьба, еще более сложная, чем ранее, разбухала в ней как ударная волна от столкновения двух реальностей: той, что ей внушили в лечебнице и которой надо было следовать, и той, что ожидала ее возвращения здесь, в стенах общежития. И если первая была логичной, продуманной, рациональной и адекватной, как чистенькая операционная, где все лежит на своем месте, то вторая казалась мрачным подвалом, в котором безумный маньяк расчленяет трупы в условиях жуткой антисанитарии.

Фаина из прошлого, психически нестабильная фантазерка, склонная к шизофрении и галлюцинациям, жаждала заполучить права, вновь оказавшись в привычной среде, а не в белых палатах, где очень просто стать нормальным, пока тебя не окружают те же вещи и люди, что и каждый день. Фаина из настоящего сопротивлялась и игнорировала все странности своей жизни, словно щитом прикрываясь аргументами и опровержениями Браль, охотно воскрешая их в памяти. Ей хотелось стать нормальной навсегда, и сейчас ее оснастили необходимыми силами для очередной попытки. Но получится ли? Или страх утратить себя – ту впечатлительную, молчаливую, с развитым воображением девочку – вновь пересилит все остальное?

Глава 23, в которой Фаина попадает в западню

«Когда я представлял себе черта, я легко мог вообразить его идущим по улице, открыто или переодетым, или где-нибудь на ярмарке или в трактире, но никак не у нас дома».

Герман Гессе – «Демиан»

Начало новой жизни ознаменовалось притоком первокурсников, которые стремились заселить свободные места, образовавшиеся после некоторых съехавших. Этаж наполнился нескончаемым гомоном, смехом и шумом, свойственными любому переезду. В блоке стало повеселее – новые люди оживили и развеяли тягостную атмосферу лазарета со смертельно больными и смертельно уставшими от всего происходящего людьми.

Новоиспеченные студенты вели себя несдержанно, обладали наивным взором, но острым языком, пристрастием спорить и затевать полемику по любому поводу, навязывать свою компанию вечно недовольным и ворчащим аборигенам, собираться по вечерам и громко смеяться, когда местные мечтали о тишине и покое.

«Свежее мясо для нашего монстра», – размышляла Фаина, наблюдая за ними, и смиренно вздыхала, не в силах здесь что-то исправить. Еще хорошо помня школьную пору, первокурсники перемещались стаями и все делали сообща: ходили в магазин или стояли в очереди в душ, стирали белье, готовили на кухне. Они и по манерам оставались школьниками, шумными и несерьезными. Вот, кого жизнь пока не успела потрепать. Но это ненадолго. Из детской безобидной сказки судьба забросила из в сказку для взрослых, сюда, где есть такой, как Ян. В этом им не позавидуешь. Они ведь абсолютно не подготовлены к этому приключению.

Фаина качала головой, чувствуя себя старым морским волком, прожженным жизнью. Теперь она видела кого-то более инфантильного, чем она, и черты, о которых говорила Браль, словно пропадали в ней самой. Наблюдая за этими все еще детьми, которым пора бы уже вести себя серьезнее, она проводила между собой и ними неосознанную параллель и не находила в себе былого желания вновь побыть ребенком.

Радовало одно чудесное обстоятельство – к Фаине никого не подселили. Хотя новый комендант должен бы уже узнать, что в комнате она проживает одна, и лишь по старым документам, сфальсифицированным благодаря коробке шоколадных конфет и бутылке шампанского, там живет еще одна девушка, которая давно покинула это место и не выходила на связь, потому что ее жизнь наладилась. Несколько раз новоприбывшие пытались заговорить с Фаиной и разузнать, живет ли она одна в комнате, рассчитанной на двоих. Девушка, понимая, к чему идет дело, избегала контактов. Оставалось надеяться, что затерявшуюся правду не разворошат, позволив ей и дальше наслаждаться одиночеством.

Пока первокурсники обживали свои комнаты, менялась и обстановка на этаже. Во-первых, почти перестала показываться на глаза Наташа. Непонятно было, продолжается ли их с Яном связь, ставшая очевидной для всех с тех пор, как по утрам девушку видели крадущейся к себе из комнаты любовника. Или Ян уже порвал с нею со свойственной ему внезапностью и жестокостью, или они выбирали другие места для свиданий, или сами свидания стали реже. Гадать Фаине не хотелось – это было противно во всех отношениях. Забавно, что прежний настойчивый ухажер Наташи не казал и носа в общежитие с того самого случая. Что же такого Ян сказал ему тогда? И, что еще интереснее, сделал ли он это ради Наташи?

С Дашей так и не удалось поговорить по душам. Девушка стала сама не своя – от прежней жизнерадостной умницы с горящими глазами и пытливым умом почти не осталось следа. На глазах у всех она теряла жизненные силы, стала апатична, молчалива, взгляд ее вечно любопытных глаз постепенно затухал, блекнул. Никто не понимал, что с нею происходит и как это остановить. Беседы не помогали. В конечном итоге Даша начала избегать каких-либо разговоров о своем самочувствии или настроении, уверяя соседей, что с нею все в порядке. Гене это очень не нравилось. А Фаина, наблюдая за увядающей подругой, видела в ней былую себя. Это ведь именно Даша раньше старалась приободрить ее, развеселить, разговорить, понять. Теперь они словно поменялись местами.

Единственное, чем можно было объяснить ее хандру – влияние Яна. Либо она тайно влюбилась в него и страдает, либо у нее начались изменения в физическом здоровье, которые, конечно, абсолютное совпадение и к Яну никакого отношения не имеют. Гене же стало легче, он все еще боролся с недугом, да и Арина вскоре вернулась из больницы, слабая после операции, но все-таки идущая на поправку.

Девушки пытались возродить традицию былых вечерних посиделок, пусть и не в полном составе. Брать кого-то из новеньких никто не горел желанием. Хотя в каком-то смысле теперь и Фаина казалась им «новенькой». По многим параметрам она изменилась, стала более понятной и человечной, но в общем смысле все еще оставалась собой. Словно ребус, решение которого призрачно замаячило на горизонте. Однако все понимали, что в случае с Фаиной ребус не имеет решения, даже если тебе кажется, что ответ уже где-то рядом. Как априори недоказуемая математическая теорема.

Да, она стала более общительной, много рассказывала и задавала вопросы, что раньше тяготило ее. Порой ей удавалось удачно пошутить, и, смеясь, соседки чувствовали облегчение. Радовало их и то, что Фаина стала следить за своим здоровьем, питанием и внешним видом. С последним пунктом они готовы были помочь в любое время и с большим усердием: научить грамотно ухаживать за кожей, делать маски для волос, правильно подбирать средства по уходу за волосами, одеваться так, чтобы выглядеть сногсшибательно, в целом, обучить всем женским премудростям, которые Фаина долгие годы обходила стороной.

После случая с Кириллом девушка сделала для себя некоторые выводы о женской привлекательности, и главный из них состоял в следующем: чем естественнее ты выглядишь, тем лучше. Как можно меньше косметики и одежды, как можно больше уверенности в себе и хорошего настроения. Настроив себя на эти установки, она спокойно жила дальше.

Редкие встречи с Яном в стенах общежития оканчивались одинаково – он либо бросал на нее многозначительные взгляды, либо пытался заговорить, но в обоих случаях Фаина игнорировала его. Странно, что он не предпринимал попыток обойтись с ней более жестко, как это бывало ранее. И никаких новых чудес или намеков на сверхъестественное с его стороны не происходило. Вскоре он словно бы подзабыл о девушке, которую так любил донимать ранее, и все свое внимание переключил на «свежее мясо». Фаина могла вздохнуть с облегчением, надеясь, что так продолжится и дальше, и ненасытный аппетит Яна не доберется до нее, довольствуясь легкой добычей.

Взаимоотношения с коллегами продолжались в прежнем ключе. Оттепель была постепенной и не успевала раздражать или вызвать отторжение, желание сбежать, забиться в угол, где никто не найдет. Все развивалось своим чередом, спокойно и умеренно. Сотрудники не тревожили ее, если замечали, что она к этому не готова, и Фаина мысленно благодарила их за чуткость. Вскоре они научились по выражению ее лица определять, стоит ли пытаться завести с ней разговор или достаточно дружелюбной улыбки, и хватит на этом. Но проще всего для них (и сложнее всего для нее) были те моменты, когда Фаина заговаривала с кем-то из них первой. К концу недели она вновь ходила в магазин с программистом, но на этот раз они общались только на рабочие темы.

В течение всей пятницы девушка обдумывала приглашение Яна и Кирилла посетить спектакль, ведь Вальпургиева ночь приближалась. С одной стороны, хотелось развлечься, а это был хороший способ культурно и бесплатно отдохнуть, выйти в люди. С другой стороны, Фаина обещала себе и многоуважаемой Браль всеми силами игнорировать Яна. Стоило зациклить мысли на его персоне, не говоря уже о том, чтобы видеть его вживую, и все внутри нее металось, желая вернуться в исходное агрегатное состояние.

Прятаться от странного соседа – не тот путь, которого девушка хотела бы придерживаться. Постепенно она планировала избавиться от всех вещей, сковывающих ее. Самым главным в этом списке был, конечно же, Ян. Избегать его влияния – не единственный выход. Нужно набраться сил и уничтожить внутренний страх, эмоциональную нестабильность, паранойю, которые она привыкла испытывать при контакте с ним. Нужно стать гораздо сильнее и открыто смотреть в лицо тому, чей взгляд вызывает неприятную рябь внутри и мурашки на коже. Нужно доказать себе, что в Яне никогда не было ничего особенного, мистического, демонического.

Вывод напрашивался один: не стоит больше ничего воспринимать близко к сердцу, вообще ничего. Надо тратить время на себя и не оглядываться назад. Все прошлое слилось в большой бредовый сон, отдельные куски которого сплавились в единое целое, и уже невозможно разобрать, какой элемент реален, какой – выдуман. Вся суть в том, чтобы оставить попытки разобраться. Выбросить из головы все прежние странности, все порывы докопаться до истины, собрать все детали пазла, и наслаждаться жизнью, которая потихоньку налаживалась.

Так Фаина решила прекратить бойкотировать Яна, а вместо этого научиться не выделять его среди других, спокойной реагировать на его присутствие. В конце концов, он просто человек, хоть и ублюдок. Немного потренировавшись, она сможет без опасений отправиться на спектакль. Но для начала было принято решение сходить в кино.

Теплым вечером пятницы, сразу после работы, Фаина пешком направилась в сторону кинотеатра. Ей было хорошо от мысли, что вот сейчас она придет туда, возьмет в кассе билет на ближайший сеанс – даже неважно, какой это будет фильм, купит себе попкорн или вкусный ягодный энергетик (в качестве редкого исключения!), сядет куда-нибудь на задний ряд и с удовольствием проведет пару часов, пялясь на большой экран и ни о чем не думая. Подальше от общежития, до нуля снизив вероятность повстречать кого-то из знакомых.

Исполнив почти все пункты из запланированных, Фаина сидела напротив своего зала с маленьким картонным ведерком карамельного попкорна, в котором торчал сложенный вдвое билет на новый фильм скандального режиссера, и в умиротворенном настроении ожидала, когда зрителей пустят внутрь. Ждать оставалось минут пятнадцать, и, судя по звукам, в зале сейчас оканчивался предыдущий сеанс.

Людей было немного в этот час, что радовало. Не все могут отправиться развлекаться сразу по окончании рабочей недели. Надо и впредь выбирать такое время, чтобы поменьше гомона и глаз вокруг. Все-таки неприязнь находиться в толпе никуда не делась даже после Браль. Видимо, ее не искоренить и даже не пошатнуть, как многое другое в Фаине. Между отдыхом где-то в шумной компании и одиноким пребыванием дома с возможностью заниматься, чем хочется, она до сих пор твердо выбирала второе и с презрением посматривала в сторону первого, не понимая, что привлекательного в этом находит большинство людей.

Здорово было бы прийти в кино, а в зале – ни души, кроме тебя. Можно сесть, куда хочется, расположиться максимально удобно, не выслушивать ничьих комментариев и попыток шутить, телефонных звонков, шелеста упаковок, приглушенного хруста чипсов… Хотя, с другой стороны, во всех этих раздражителях есть своя романтика – именно они вкупе с огромным экраном создают особенную атмосферу, ради которой люди и идут в кино. Дома у телевизора такого эффекта не добиться.

За пять минут до начала, когда собралось уже порядочно народу, из зала стали выходить люди. Их шумный поток струился сквозь проем по два-три человека. Все они говорили о фильме, спорили, выражали удивление, выбрасывали что-нибудь в урну, кто-то плакал. Одними из последних вышли, держась за руки, высокий стройный парень с густой темной шевелюрой и миниатюрная девушка с воздушными, растрепанными аквамариновыми волосами. У обоих на лице были следы помады, наскоро размазанной с целью скрыть улики. Он был серьезен, она – блаженно улыбалась и следовала за ним, словно слепой котенок.

Лицо Фаины застыло гипсовой маской, руки опустились вдоль тела.

Мила ее не заметила, что вполне естественно при глубокой эйфории, в которой она пребывала. Зато вездесущего взгляда Яна избежать не удалось. Это были глаза человека, который спокоен и сосредоточен, но никак не окрылен счастьем. Когда они заметили друг друга, на мгновение все вокруг вспыхнуло от страшной догадки, от ужаса и неожиданности, одновременно настигнувших Фаину. В голове пульсировала лишь одна мысль: «Как давно?» Не имея ответа, мозг повторял ее бесконечным эхом, на фоне которого шум окружающего мира сошел на нет.

Время потекло очень медленно. Каждая секунда тянулась как десять. Не шевелясь, Фаина в подробностях рассматривала две до боли знакомых фигуры, которые медленно шли мимо нее. Первая ничего не замечала и все время улыбалась, вторая все видела и контролировала вокруг себя. Ни одна деталь, включая шок, который Фаине пришлось испытать, не могла ускользнуть от этого тяжелого взора. Само зло темно-зелеными очами надменно осматривало окружающих, купаясь в собственном превосходстве, безнаказанности и вседозволенности.

Люди неоднородно реагировали на Яна. Кто-то в образовавшейся толпе неосознанно обходил его стороной, стараясь даже не касаться его тела, не смотреть в его сторону; кто-то, наоборот, легко попадал в его плен, не мог вырваться и замирал, словно переставая дышать. Что самое печальное, Фаину постигла вторая участь. Видя перед собой такого, как Ян, среди обилия самых обыкновенных, посредственных людей, физически невозможно отвернуться. Волосы атласными волнами уложены назад, клином венчая высокий лоб; обыкновенные джинсы и смолисто-черная ветровка нараспашку сидят на нем как влитые; очки в темной оправе и постоянный прищур делают глаза еще более выразительными. Без бороды и усов он перестал быть похож на хипстера («ищет себе подходящую форму», – сказал тогда Кирилл). Теперь хорошо виды его сладострастные губы, которые он взял за привычку задумчиво покусывать. Губы, которые однажды уже касались Фаины. А теперь касаются Милы.

Ее бросило в жар. Почему при контакте с ним она так четко и детально воспринимает его внешность, а находясь вдали, не может восстановить ее в памяти полностью, как единое целое – лишь фрагментами?

Едва голубки скрылись из виду, Фаину настигла скрежещущая боль в диафрагме. Стало тяжело и больно дышать. Она поднялась, с трудом выстояла очередь на проверку билетов, в любой момент ожидая, что откроется носовое кровотечение. Наконец, опустилась в кресло, но посмотреть фильм ей так и не удалось. Вместо этого она пыталась избавиться от шока и ужаса, которые снова и снова волной накатывали на нее, стоило вспомнить, как эти двое вышли из зала, держась за руки, словно влюбленные.

Словно?!

А что, если так оно и есть? Как давно это длится? Ясно, почему Мила исчезла из зоны доступа. У нее теперь есть Ян, ей не до подруги, да и, скорее всего, остальные люди на планете больше не нужны. Как же он это провернул? Неужели еще тогда, загипнотизировав ее? Мила ведь его боялась и больше не приходила к ней в общежитие. Черт возьми, как же так? Как же все это случилось?

Фаина не могла простить себе, что не уберегла подругу. Не углядела, думала о себе. Участь Милы теперь ясна и не вызывает радости. Особенно учитывая ее природную доверчивость, влюбчивость и впечатлительность. Она ведь и понятия не имеет, что Ян одновременно спит с Наташей и, скорее всего, с кем-то еще. И Фаину пытался поцеловать. Хорошо, что она не поддалась ему.

Итак, Мила и Ян встречаются. Ходят вместе с кино, как самая обычная пара. Замечательно. Кого угодно Фаина могла стерпеть рядом с ним, но только не подругу. На остальных плевать, не жалко. Но Мила – это ведь такой нежный ребенок, обвести ее вокруг пальца так же легко, как довести до мысли о самоубийстве.

Нет, все это неправильно. Что, если они любят друг друга? Должно быть, они вместе уже давно. А Ян обычно не тянет так долго с девушками, которые ему не интересны. Может быть, он нашел в Миле нечто, чего искал и не находил во всех предыдущих жертвах? Наивность? Легковерие? Доброту? Может быть, он влюбился в нее как-то по-своему, по-звериному, и любовь эта незаметна обычному глазу и неподвластна стандартной логике. Ведь можно любить одну, а спать с другими? В случае Яна – да. Очень даже можно.

Похоже, Фаина к нему и правда что-то чувствует, но всеми силами стремится это спрятать, пока никто не заметил. Браль была права. Жгучая ненависть кислотой разъедала девушку изнутри. Ей было не до фильма. Она то и дело упускала сюжетную линию, а к финалу не могла вспомнить имен главных героев. Не досидев до конца сеанса, злая и раздраженная, она покинула зал, резко поднявшись и рассыпав чей-то попкорн.

Все, что происходило и окружало ее в те мгновения, казалось мерзким и неестественным. Звук собственных шагов раздавался фальшиво, дыхание и стук сердца исходили словно от чужого человека, улыбки идущих навстречу людей были вырезаны из бумаги кривыми ржавыми ножницами, запах любимого карамельного попкорна вызывал тошноту. В туалете Фаину вырвало несколько раз, пока желудок не начал болезненно сокращаться вхолостую. Нечего было больше извергать. Состояние напоминало сильное отравление, острые симптомы которого проявились внезапно и единовременно. Разумеется, она понимала, что никакого отравления нет.

Как ноги вынесли ее наружу и повели на поиски аптеки, Фаина потом так и не вспомнила. Она обнаружила себя в небольшой очереди к кассе, когда в ноздри ударил запах стерильности. Чего хотелось больше всего – так это лечь на пол, поджать колени к животу и глядеть в одну точку, пока не отпустит. Но вместо этого Фаина купила таблетки от тошноты и успокоительное. Что-то подсказывало, последнее понадобится ей еще не раз.

На улице полегчало. Опустившись на скамейку под фонарем, девушка держалась за живот и осматривала местность, силясь понять, что это за улица и как ей отсюда добраться домой. Дома, деревья, люди и машины – все здесь казалось враждебным и чужим. Оказывается, оставались еще такие места, куда нога Фаины ни разу не ступала за столько лет проживания в этом городе. Здесь словно сама жизнь текла иначе, по иным законам.

Желудок успокаивался, чего нельзя было сказать о гудящем рое мыслей, который становился тем активнее, чем яснее отступала физическая боль. Хорошо, допустим, все это правда. Мила и Ян, Наташа и Ян. Кто еще у него в плену? Даша? Судя по ее поведению, вполне возможно. Вот он и выпустил свои ядовитые корни на месте обитания. Даже самых близких спасти не удалось. Осталось уберечь саму себя. Получится ли? Или пришло время признаться себе, что безнадежно и омерзительно втрескалась в ублюдка, который не заслуживает никакой любви? Просто взяла тяжелую ржавую цепь, накинула себе на шею и прыгнула в воду. Скоро покажется дно, и дыхание перехватит.

Надо держать себя в руках до последнего. Чтобы, когда коснешься ступнями ила, не было стыдно перед собой. За то, что выбрал настолько глупую смерть. Нужно бороться. Что это с тобой, Фаина? Он и раньше все время гулял налево и направо, он ведь не твой парень, он тебе ничего не обязан. Как и ты ему. Вас абсолютно ничто не связывает, как бы кто ни пытался доказать обратное. Держись, пока еще в твоих силах противостоять ему. Ведь получилось же один раз, значит, получится и потом. А нет – уедешь, как и планировала. Сбежишь! Не стоит отчаиваться раньше времени. Война не проиграна. Она только началась.

Изнывая от жгучей ревности, мощь которой поражала даже больше, чем увиденное в кинотеатре, Фаина попыталась подняться со скамьи и найти дорогу домой. В тот же миг с нею заговорили.

– Девушка? Вам плохо?

Приятный мужской голос. Отдаленно знакомый, но в сумерках черты лица сложно различить. Одно было точно – это не Ян.

– Немного, но я уже в порядке, – ответила она и тут же предательски пошатнулась. Мужчина поддержал ее за локоть.

– Что это с Вами? Может, врача?

Фаина прищурилась в попытке сфокусировать взгляд на лице незнакомца, но щелчка узнавания так и не произошло.

– Отравилась, кажется. Не надо врача. Я из аптеки только.

– Погоди-ка, – нахмурился мужчина. – Я же тебя знаю. Ты Фаина, да? Точно. Фаина! Здравствуй! Ты что, не помнишь меня?

– Я… извините, нет. Что-то не могу припомнить.

– Александр Семенович, ну? Я у вас на первом курсе пару раз замещал вашего преподавателя немецкого, когда он уезжал в командировку. Не помнишь?

Фаина задумалась. В голове была куча-мала. Как можно было отыскать в прошлом такие незначительные данные, если ее настоящее пылало здесь и сейчас килотоннами необработанной информации? Однако, чтобы не показаться невежливой, она сделала вид, что вспомнила.

– А, Александр… Семенович? Так это Вы?

– Это я! – мужчина несказанно обрадовался. – Вот уж не ожидал тебя встретить сегодня. Знаешь, что? Никуда я тебя в таком состоянии не отпущу. Пошли на остановку, доставлю тебя домой. Ты еле на ногах стоишь.

– Я в порядке.

– Я же вижу, что нет. Короче, я настаиваю.

– Ладно, только давайте пешком. Мне нужен свежий воздух, а то мутит.

– Без проблем, прогуляемся. Ну, веди.

Это был мужчина возрастом от тридцати пяти до сорока лет и, в принципе, довольно приятной наружности, однако его манера общаться и вести себя с малознакомыми людьми напрягла бы любого, не только Фаину. Он показался ей простодушным, говорливым и даже фамильярным. Сколько бы она ни поглядывала на него украдкой, никак не могла воскресить в залежах памяти, видела ли когда-нибудь его прежде. Как же он сам, спустя столько лет, почти сразу узнал ее?

Несмотря на обручальное кольцо на правой руке, которое Александр и не пытался скрыть, мужчина отчаянно флиртовал с Фаиной, маскируя свое безудержное желание заигрывать под шутку или гражданскую заботу о ее самочувствии. Девушка слушала его болтовню все менее заинтересованно. Быть вежливой больше не хотелось, особенно в свете последних событий. Хотелось быть самой собой, поэтому она внимала молча, изредка хмыкая.

Александр Семенович попросил быть с ним на «ты» и пару раз нежно намекнул на то, что ее произношение немецкого всегда его возбуждало, поэтому он так хорошо запомнил способную студентку. Значит, придется мириться с тем, как стали реагировать на нее мужчины. Даже женатые мужчины, что по сути неважно, ведь все мы тут взрослые люди, и брак давно не тождественен любви, чаще всего наоборот. И тут Фаину осенило. Да ведь рыба же сама приплыла в ее сети, даже голову ломать не пришлось!

Раз у