Беззаконие отцов наших [Джеймс С. А. Кори] (fb2) читать онлайн

Беззаконие отцов наших

Чудовища приходили ночью.

Сперва о них возвещал зов, далекий и жуткий. Мощные, звучные голоса эхом катились по долине, сложные, как симфония и бессмысленные, как стрекот кузнечиков. Самые глубокие ноты звучали ниже диапазона восприятия человеческого уха: инфразвуковая дрожь, которую люди в поселении скорее ощущали, чем слышали.

Затем приборы ночного видения улавливали движение. Оно могло начаться и в целых двадцати километрах отсюда, и всего в двух. Научники до сих пор не выяснили ни чем твари занимались при свете солнца, ни куда порой пропадали долгими пустыми днями, но когда они появлялись вот так, словно вырастали из самой плоти покрытой тьмой планеты, их наступление казалось почти сверхъестественным. Будто город своим существованием оскорблял какого-нибудь безымянного местного бога. Хотя все это было просто очередной загадкой. Когда-нибудь они обязательно ее разгадают. Надо только выжить.

Если предположить, что чудовища останутся верны обычной модели поведения, хор будет звучать до самого восхода маленькой ретроградной луны на западе. Потом стихнет. А там они и придут.

— В пролом полезут.

Люард кивнул на периметр. Стену построили из снятых с корабельных корпусов сборных плит из карбон-силикатного волокна, скрепленных связками из титана и устойчивой к сжатию керамики. Место, где чудовища прорвались в прошлый раз, выглядело так, будто се Господь, сошед с небес, вмял стену в землю пальцем Его. Усеянные раскрошенными плитами и искореженными связками десять метров, которые кое-как заделали местным деревом и подручным металлоломом.

— Может, в пролом, может нет. — Хандро с ленцой мотнул головой. Он занимал пост начальника группы техобслуживания, а с виду больше походил на медведя, чем на человека. — Как думаешь, Нагата?

Филип пожал плечами. Во рту пересохло, но он старался говорить, не выдавая страха.

— Стена их не очень-то задержала, даже когда целая была.

Хандро ухмыльнулся, а Люард посуровел.

Во втором по величине городе планеты Ханна жило четыреста тридцать шесть человек. Именовался он «Постоянное поселение Эмерлинг-Восс Бета», но все называли его Бетой. Ну а поскольку врата умерли, то и зваться ему Бетой до скончания века. Штаб квартира «Эмерлинг-Восс» осталась по ту сторону врат, в двадцати трех световых годах отсюда. До Альфы, с населением больше тысячи человек, лежал путь в семь с половиной тысяч километров к югу. Без орбитальных шаттлов или нормального наземного транспорта что семь тысяч, что семь миллионов, значения не имело. Когда закрылись врата, Альфа затихла. Радио у них барахлило или стряслось что посерьезнее, можно было только гадать, а у жителей Беты хватало и более насущных вопросов.

У северной стены трудилось пару десятков человек, набранных из разных рабочих групп. Командовал там Люард. Еще одна бригада занималась восточной частью, с юга и запада на всякий непредвиденный случай стояли дозорные и вестовые. Например, если чудовища пойдут другим путем, не тем, каким ходили до сих пор. Филип всматривался в лица людей под стеной, и в каждом находил отсвет того же страха, что жил в нем самом. Хандро и четверо его людей из техобслуживания держались расслабленно и спокойно. Интересно, под чем они, подумал Филип.

Люард поднял факел: титановый стержень с намотанным на один конец плотным вощеным клубком местного мшистого организма. Заговорил громко, чтобы слышали все.

— Когда они пойдут… если пойдут, мы их отклоняем. Не бежим прямо на них. Всего лишь потихоньку уводим в сторону от стены. Не воюем с ними, просто отгоняем.

Закончив речь, кивнул, будто согласился сам с собой. От этого показалось, что он в себе не очень-то уверен.

— Да пристрелить их, и все, — сказал Хандро.

Это он так шутил. Все знали, что в городе не осталось ни патронов для винтовок, ни реагентов, чтобы напечатать новых.

— Держим их за стенами, — продолжил Люард. — Ну а если все равно прорвутся… уходим с дороги. — Он махнул рукой вверх и на юг, в сторону производственной лаборатории, единственного двухэтажного здания в Бете. — Инженеры наладили магнитный метатель. Между ним и целью не суемся.

— Может, в этот раз вообще не придут, — сказал кто-то.

В ответ жуткий хор прибавил громкости. Обертона накладывались друг на друга, звенели, как попавший в резонанс с корпусом двигатель. Филип переступил с ноги на ногу и поднял факел. Здесь все было такое тяжелое. Он-то почти всю жизнь провел на кораблях, и естественным состоянием для него была либо невесомость, либо треть g гравитации. Когда он вместе с Моисеем и Диесисьет брался за работу в Бете, предполагалось, что в колодце придется просидеть три года. Теперь, похоже, торчать ему тут до конца жизни. Который может настать еще до рассвета.

Терминал Люарда пиликнул, тот принял звонок. Голос Эвелин Альберт слышался довольно громко, так что Филип ясно разбирал каждое слово:

— Расставляйте людей по местам. Мы видим движение в полукилометре, с севера на северо-восток.

— Понял. — Люард сбросил соединение. Оглядел всех с тупым недоумением актера, который забыл, что там дальше после «быть или не быть». — Приготовиться.

Они потянулись к главным воротам, вышли на полосу вычищенной земли перед стеной. В ночном небе ярко сияли звезды и диск Млечного Пути. Осеннее солнце закатилось за горизонт, и пахнущий мятой и средством для мытья унитаза воздух быстро остывал. Запах атмосферы Ханны на земной был вообще не похож, как говорили живущие в Бете земляне. По мнению Филипа, если убрать мяту, то именно так пахнет корабль сразу после генеральной уборки.

Хоть так, хоть этак, а Филип и идущие бок о бок с ним факелоносцы здесь были оккупантами, и он не задумываясь выступил бы за идею бросить это место, будь у них хоть один корабль, способный доставить их в другое. Но все, что им осталось — лишь эти стены, тьма, да нарастающий вой чудовищ вдали.

Филип прислушался к хору, стараясь уловить изменения. Представлялось, как громадные твари лезут из-под черной земли, словно древние мертвецы из своих могил. Песня при этом скорее всего должна была зазвучать по-другому, но тут уж кто знает. Он занял свое место перед стеной. Справа стояли две женщины из медицинской команды. Слева — юноша по имени Кофи, чей вытянутый скелет и непропорционально большая голова явно указывали на астерское, как и у Филипа, происхождение.

— Во засада, — сказал Кофи.

— Засада как есть, — согласился Филип.

На западе над вершинами хребта затеплился неясный свет, будто за ними разгоралось бледное пламя. Он горел все ярче, пока не обернулся маленьким полумесяцем, который Филип мог целиком закрыть ногтем, вытянув руку. Месяц напоминал повернутые к земле рога.

Инопланетный хор в долине затих. У Филипа заколотилось сердце. Слегка вспотела голова. Во внезапной тишине долина показалась огромной, как космос, только еще темнее. Скользкие пальцы страха поползли к горлу Филипа, и он до боли стиснул рукоять факела.

— Стоять, — пробормотал он себе под нос. — Стоять, койо. Бист бьен. Бист аллес бьен.

Только это была неправда. Все было совершенно не в порядке. За их спинами вышагивал Люард. Дышал прерывисто, словно его вот-вот накроет паника. Потом из темноты, все громче и громче, донесся тяжелый мерный топот.

— А теперь танцы! — сказал Хандро.

Справа от Филипа вспыхнуло оранжевое пламя. Хандро поднял горящий факел.

— Рано, рано, — ответил Люард.

Но вся группа Хандро уже начала зажигать свои факелы, и топот слышался теперь так близко и так громко, что Филип тоже подумал — пора. Весь строй принялся поджигать мох, Филип занялся тем же. Астер слева никак не мог победить воспламенитель. Филип наклонил факел поближе, чтобы огонь перекинулся на соседний. Расчищенная полоса окрасилась всеми оттенками оранжевого. От дыма щипало глаза и першило в горле.

В темноте нарисовался контур первого.

Ростом он был выше дома, любого из домов Беты, по крайней мере. Передвигался на причудливо сочлененных конечностях, которые странно дергались при каждом шаге, словно под грубой кожей скрывался безумно сложный механизм. Комично приплюснутая голова, просто небольшая выпуклость на теле, сидела глубоко меж плеч. Черные глаза, два спереди, два по бокам, искривленная в непристойной беззубой улыбке пасть. Он неуклюже тащился вперед, к свету, явно не замечая ни полосы огня, ни кучки приматов перед собственным носом.

— Не пускайте! — заорал Люард. — Пусть поворачивает! Заставьте его свернуть!

Оцепление справа от Филипа ринулось вперед, крича и размахивая факелами. Левый фланг подался назад. Филип стоял в центре, так что мог пойти куда придется. Чудище замедлило шаг, потом приостановилось, когда Хандро со своими людьми кинулся к нему сбоку, выкрикивая проклятия и угрозы. Зверь, казалось, ухмыльнулся еще шире и поплелся дальше. Под каждым шагом дрожала земля. Филип поднял свой факел и рванул наперерез. Чудовища обзавелись этими улыбками по капризу физиологии и эволюции, но все равно казалось, огромной зверюге было приятно видеть людей. Или смешно. Филип протиснулся сквозь толпу и с криком протянул руку с факелом к черным глазам твари.

Чудовище издало утробный протяжный стон, и со следующим шагом отклонилось на самую малость правее. На пару градусов.

— Держать строй! — Люарду приходилось перекрикивать дружный ор факельщиков. В том числе и победный вопль Филипа. — Не расслабляться! Продолжайте его отклонять!

Размахивая над головой факелом, Филип пробрался ближе. Его со всех сторон теснили тела, стая перепуганных млекопитающих, увидевших первый неясный проблеск победы. Лучше всякой выпивки. Кто-то, то ли Филип, то ли кто другой, ткнул в бок зверю огнем, и тот сдвинулся еще. Толпа взревела. Народу прибавилось, и чудовище топало дальше, едва сбавив темп, только теперь путь его пошел по кривой, и в итоге вышел в параллель со стеной. Люард оттаскивал людей по одному. Пусть идет. Он повернул, просто введите его так, пока не дойдет до угла. Но людей обуяла жажда крови. Они сумели подчинить своей воле тварь, что так их пугала, и это чувство пьянило. Толпу, как приливную волну, потянуло к зверю гравитацией его мощи. Вот враг, а вот победа над врагом. Пусть даже победа лишь в том, что враг пошел в сторону. Люди продолжали махать теми же факелами, но теперь со злостью и торжеством.

Чудовище улыбалось своей застывшей улыбкой и тащилось дальше, вдоль стены до угла, где Люард и его люди перекрыли толпе движение. Зверь повернул странную плоскую голову, издал громкий вибрирующий стон и вернулся к первоначальному направлению, словно ведомый какой-нибудь путеводной звездой.

Он уходил в дикие земли к северо-западу от города, а народ ликовал. Хандро подобрал камень, швырнул в удаляющуюся спину чудовища, и все загоготали и заулюлюкали. Факелы начали гаснуть.

— Перегруппироваться! — Люард махнул в сторону изначальных постов. — Всем взять новые факелы! Еще не все. Быть наготове.

Филип рысцой вернулся на место и отдал умирающий факел женщине в комбинезоне научников. Она побежала в город, поменять масляную моховую намотку, и тут кто-то закричал. Если крик и состоял из слов, то из каких — не имело значения. Филип не разобрал ни одного, но смысл понял совершенно точно.

Из тьмы выплыло второе чудовище. У этого голова сидела на плечах чуть выше, кожа отливала зеленью чуть ярче. Филип с воплем попытался зажечь новый факел, но зверь успел подойти слишком близко. От каждого шага тряслась земля. Так, наверное, ходили динозавры или слоны. Какой-то кошмар.

— Становись! — заорал Люард. — Создать строй!

Опоздали. У кого факелы горели, кто мог держать позицию, столпились на восточном конце стены. Филип, Хандро и с ними еще куча народу только-только зажигали новые огни на западе. Темный провал меж ними указывал чудовищу путь прямиком к месту, которое все они поклялись защищать. Филип замахал факелом перед лишенными век черными глазами, но пламя было слабым и бледным. Зверь качнулся вперед, согнул передние ноги. Поднялся, не прыгнул, а словно развернул, разложил свое тело вверх, и с ошеломительным грохотом обрушился на стену.

— Пролом в стене! Пролом в стене! Пролом в стене! — орал где-то неподалеку Люард.

Одно и то же, снова и снова, будто катастрофа превратила его в сирену. Чудовище скользнуло в темноту города, откуда эхом прокатился шум разрушения. Мысли Филипа понеслись вскачь, он пытался понять, чего они уже лишились. Медцентр. Сараи научников. Сухое хранилище.

— По местам! — закричал Люард, в каждой руке по факелу. — По местам! Пусть по этому отработает метатель!

— Что-то я его не слышу.

Это Хандро. Лицо в саже, рука красная, явно от ожога. Когда только успел.

— Строиться! — рявкнул Люард.

— А и правда, — сказал Филип. — Метатель не стреляет.

— Ничего не могу сказать. Это не моя работа.

В темноте, в городе, кто-то закричал.

— Во бля. — Хандро протянул руку к Филипу. — Нагата. Дай факел.

Филип перехватил ручку, положил ее в широкую ладонь Хандро. Начальник отдела техобслуживания ткнул горящий мох в землю и принялся соскребать его ботинком, словно вместо пламени там налипло собачье дерьмо. На месте намотки остался пятидюймовый шип, посаженный под прямым углом к основной палке. Хандро воткнул его в землю, проверяя на прочность.

— Строиться! — заорал Люард.

— На хер иди, — точно таким же тоном Хандро мог посоветовать Люарду подходящий сэндвич к кофе.

Здоровяк повернулся к свежей дыре в стене и припустил туда широкими размеренными скачками.

— Я его верну, — сказал Филип, скорее потому, что факела у него теперь не было, а по городу гуляло чудовище. Что-то же надо делать.

В темноте и из-за разрушений город выглядел незнакомо. Посреди дороги лежала отвалившаяся от дома стена. Рядом угадывался призрачно тонкий контур Аркадия Джонса, он сидел спиной к водяному рециркулятору, уткнувшись головой в колени. Свет выключили, чтобы не привлекать чудовищ. Сейчас такие меры защиты выглядели полной фантастикой. Если ты не видишь их, они не видят тебя. Сердце Филипа стучало в грудную клетку, напоминая, что для таких упражнений его тело не совсем годится. Что он — астер на дне колодца. Что он старый.

Впереди на фоне окружающей темноты шевелилась огромная тень. Филип пошел к ней, не понимая еще, что собирается делать, когда дойдет. Есть проблема, ее надо решить, вот и все. В свете звезд, в неясном сиянии луны он видел лишь громадную качающуюся спину да раздвоенный хвост, толще обеих ног Филипа вместе взятых. Зверь вроде дернулся, как бы споткнулся на левую ногу. Взревел, и рев его был полон боли.

На крыше производственной лаборатории, где должен был стоять метатель, вспыхнул прожектор. Луч поймал чудовище и теперь следил, как оно, спотыкаясь, ковыляет к открытой городской площади. Поначалу Филип и не понял, на что смотрит. На спине зверя, сгорбившись и прижавшись к нему всем телом, сидел Хандро и лупил твари по голове остовом факела. Шип был одновременно и темным, и блестящим. Мокрым от крови. Филип застыл.

По сравнению с остальными городскими кварталами на площади рушить было почти нечего. Почти все они смогут восстановить или заменить. И все же Филипу пришлось убеждать себя, что Хандро гонит зверюгу, ведет куда ему нужно. Филип глядел, как великан молотит в бок улыбчивого чудища под ним титановым шипом, и чувствовал едва ли не благоговение.

С верхнего этажа производственной лаборатории что-то прокричали, и хаос пронзил резкий оглушительный грохот. Вдоль бока чудовища протянулась цепочка дырок, оно скорчилось от боли.

— Не стрелять! — заорал Филип. — В Хандро попадете!

Но тот уже спрыгнул. Зверь дернулся и повернулся, сбитый с толку светом и новой болью. Кровь пропитала его бок, капала из глаз, текла по щекам. Кровь такого же точно цвета Филипу доводилось видеть не раз. Она была красной, как человеческая. Грохот новой очереди, на сей раз кучной, и в звере возникла еще одна дырка, будто метатель как шахтерским отборником вырезал из бока твари пробный керн. Чудище задрало башку и попыталось снова запеть, но вышел лишь сдавленный задушенный хрип. Оно неловко шагнуло вперед, качнулось, вернулось на шаг, и тихо сложилось на голую землю площади, словно прилегло вздремнуть. Глаза не закрылись, только потускнели.

Филип помчался к Хандро, практически уверенный, что увидит труп. Однако тот стоял на коленях, выбивал целые пыльные облака из штанин и ухмылялся.

— Ты как? — спросил Филип. — Тебе бы к врачу.

— Я отлично, — ответил Хандро.

— Ты легко мог погибнуть, койо.

Улыбка Хандро расплылась еще шире, он пожал плечами. Чудовище, казалось, выдохнуло, и с воздухом тело покинули последние остатки жизни. Даже дохлое оно было огромно. Хандро нагнулся, поднял окровавленную палку и протянул Филипу.

— Спасибо, что одолжил. Чего, покажем пинче ублюдкам, кто тут главный?

Система Ханна была (в свое время) одним из тысячи трехсот миров, объединенных сетью врат с Солнечной системой и Лаконией. Она включала в себя среднего возраста звезду, две планеты в обитаемой зоне, четыре газовых гиганта, вокруг которых их собственными звездными системами в миниатюре крутились облака лун, да тощий, невзрачный пояс астероидов. В годы золотой лихорадки на два пригодных для жизни мира претендовали с полдесятка разных организаций, и разногласия насчет прав на сельхозисследования переросли в итоге в короткую, взаимоуничтожающую ядерную войну, и тут уж пришлось вмешаться Транспортному Союзу. Почти десять лет у корпоративных юристов система занимала то четвертое, то шестое, то десятое место в списке приоритетов, и правовое урегулирование двигалось и двигалось вперед, так, однако, ничем и не решаясь.

Потом пришла Лаконианская Империя, железный кулак имперской воли разнес в клочья бюрократическую волокиту, и «Эмерлинг-Восс Минералз энд Файненшл Холдинг» стряхнул пыль со старых проектов.

Более чем вероятно, где-то в тех проектах можно было найти маленький прямоугольник с перечеркнутой двойной линией стороной, который означал временные жилые бараки, или скорее даже, помещения многоцелевого назначения. Теперь этот прямоугольник существовал в реальности как четыре сборные металлические стены в два с половиной метра, скрепленные синим герметиком с желтой стружкой и все в патине, из-за которой казались грязными, сколько Филип их ни драил. На потолке висели такие же светильники полного спектра, как в каюте на его последнем корабле, «Рифмоплете». В единственной комнате — две брезентовые раскладушки. Одна его. Вторая во владении Моисея, его начальника. Диесисьет, третья из их троицы, жила в Альфе, если жила вообще.

— Вставай, — сказал Моисей.

Филип повернулся на койке и застонал.

— Вставай.

— Не могу я встать, — ответил Филип. — Умер. Мертвые не встают.

— Ты не умер.

— Тогда почему у меня все так болит?

— Потому что ты не умер, — хрипло, протяжно рассмеялся Моисей. — Мертвым не больно. Боль только для живых.

— А может, я в аду, — ответил Филип.

Сон уже отступил, оставив по себе лишь боль и страх.

— Может. — Веселья в смехе Моисея поубавилось.

Филип перекатился на бок, и Моисей поставил к его плечу тарелку прямо на постель. Текстурированный протеин и остатки перечного соуса. Учитывая состояние Филипа, пахло даже приятно. Он принял сидячее положение и взял ложку. Моисей стоял, сложив большие руки на груди.

— Ну вот теперь, когда ты наконец проспал весь день, у нас есть чем заняться.

— Сейчас буду, — ответил Филип.

Как будто его рабочий контракт как был, так и остался просто рабочим контрактом. Как будто «Рифмоплет» вот-вот высадит новую команду, а их возьмут на борт и унесут из колодца к звездам. Такую они исполняли маленькую пьесу на двоих. Моисей играл хорошего начальника, Филип изображал исполнительного подчиненного. По игре Моисея было слышно, что сцена осточертела ему до предела. Всем и все здесь осточертело до предела.

Жители Альфы и Беты — вот вся человеческая популяция планеты и большинство населения системы в целом. Филип слышал, на одной из водных лун второго газового гиганта болтается исследовательский корабль. Если так, команде, кем бы они там ни были, стоило поскорее доставить свои тушки поближе к планете и придумать, как приземлиться. Врат больше не существовало, и значимая для них часть человечества (в том смысле, что только этой части человечества и суждено что-то значить в их жизнях отныне и до конца) сократилась с десятков миллиардов до почти двух тысяч. А то и меньше. Намного меньше, если не будут вести себя аккуратно.

Филип покончил с завтраком, выскреб пальцем последние крошки питательных дрожжей и грибов. Снаружи доносились голоса. Потом зазвенела по металлу киянка. Филип потянулся было проверить терминал, но тот уже неделю как сломался, и никаких запчастей не предвиделось. В производственных лабораториях могли бы сделать, но реагентов и так осталось небогато, а терминал теперь не то чтобы очень требовался. Чтобы узнать время, можно было просто выйти наружу и посмотреть в небо. Или послушать собственную усталую спину, пусть она расскажет, сколько ей еще нужно отдыха.

Из семи миров, которые приходилось топтать Филипу (все с низкой гравитацией, но два из них все равно давили на Филипа слишком тяжко) небо над Ханной было самым переменчивым. Порой оно окрашивалось в индиго, такое темное, что даже в полдень Филип мог разглядеть на нем самые яркие звезды. Иногда, как сегодня, становилось бледно-оливковым от горизонта до горизонта. Дул прохладный ветер, пахло мускусом, как на какой-нибудь старой станции водоочистки на Церере. Разрушения в городе при свете дня выглядели иначе. Получше, поскольку Филип их просто видел, а не давал волю воображению, которое рисовало всякие ужасы. Ну и похуже, ведь убедить себя, что они легко отделались, уже не получалось.

Чудовище протащилось сквозь склад и мастерскую, где научники колдовали над своим маленьким флотом разведывательных дронов. Сравняло оба здания с землей. Пойди оно дальше тем же путем, вломилось бы в жилые бараки, и пришлось бы копать могилы половине города. Теперь же посреди площади лежал труп, и в его разверстой плоти копошились местные насекомые-падальщики и биологи. Между ними вышагивал Люард, возбужденно размахивая большими перепачканными кровью руками. Филип пробежал глазами группу за группой, пока не увидел Моисея во главе аварийной команды в мертвой утробе мастерской. Там же работал и Кофи, и широколицая женщина, то ли Алия, то ли Адалия. Что-то такое. Раз «Рифмоплета» больше нет, может, стоит немного больше внимания уделять подобным вещам. Филип, руки в карманах, скользнул вперед и оглядел окружающий бардак. Кофи заметил его, поднял ладонь, здороваясь.

— Не особо весело, — Филип мотнул головой на руины.

— Могло быть куда грустнее, — ответил Моисей. — Сколько-то полностью рабочих машин мы потеряли, но если разберем завалы аккуратно, почти все сможем запустить по новой, точно говорю.

— Пойду гляну, может, есть свободная горелка. — Алия-Адалия зашагала прочь.

Судя по нашивке на спине комбинезона, она работала в техобслуживании. Человек Хандро. Филип посмотрел на мертвое чудище и людей вокруг него. Людей, чьей работой было говорить, говорить и говорить.

— Пойду тоже гляну, — сказал Кофи.

— Давай, — сказал Филип. — Что тебе еще делать-то.

Вполне естественно. Ученые и администрация должны заниматься наукой и администрированием. Механики и рабочие — работать с механикой. Филип нашел кусок трубы и почесал им меж лопаток. В далекой вышине между ними и оливковым солнцем кто-то очень большой расправил широкие изогнутые крылья, и их тень на секунду закрыла свет.

— Метатель достал-таки сволочь. — Моисей плюнул под ноги.

Филип оглядел мертвое чудище. Вскрытие обнажило ярко-розовые кости и бледную плоть. Тело казалось чуть меньше, чем тогда, во тьме. На плоской морде так и застыла улыбка, зверь словно смеялся над шуткой, которую не дано понять убившим его приматам.

— Только не сразу.

— Сначала дал осечку, — сказал Моисей. — С этим я первым делом и разобрался, прежде чем сюда прийти. Им пришлось заземлить конденсатор и заряжать его по новой от батарей. Построили тоже — и мудрено, и тупо одновременно. — Он плюнул опять.

— Поэтому мы с незапамятных времен и пользуемся старым добрым оружием на взрывных газах, — сказал Филип. — Оно вроде акулы. Нашлась идеальная конструкция, чтобы, если надо, вышибить дерьмо из любого койо, так чего менять?

— Ага, а еще корабли у нас когда-то были.

Корабли и патроны — реликты прошлого.

— Один койо из химиков говорит, из местного гуано можно добывать селитру. Похоже, стоит попробовать.

— Первым делом, — включил Моисей тон начальника.

От стайки администраторов и ученых отделилась женщина. Меньше Филипа, со светло-коричневой кожей и целой гривой местами каштановых, местами седых мелких кудрей. Она вела собеседование, когда они с Моисеем приехали из Альфы. Фамилия ее представляла из себя какой-то беспорядочный набор русских букв, и звучала, будто с лестницы кубарем катится щенок, посему все звали ее Нами Ве.

— Моисей. Филип. — Она кивнула по очереди каждому. У нее был дар — она умела создать впечатление, что вы с ней друзья, так что само собой, всех знала по именам. — Завтра после ужина созываем общегородской сбор.

— Правда? — спросил Филип.

— Хотим обсудить все, что мы на данный момент знаем о… — Она оглянулась на мертвое чудовище. — О них. И продумать, что делать дальше. Важно, чтобы все пришли.

— Мы-то здесь каким боком, — покачал головой Моисей. — Мы с Филипито. Мы же подрядчики, здесь не на постоянку.

Филип не понял, то ли Моисей ее подкалывает, то ли и правда так о себе мыслит. О них обоих. Видать, и сам не на сто процентов понимает. Нами Ве улыбнулась искренне, по-настоящему.

— Касается всех, так что хотелось бы, чтобы все были каким-то боком.

— Ладно, — пожал плечами Моисей. — Мы постараемся. На танцы, по крайней мере, не собирались.

Нами Ве рассмеялась, будто он и правда сказал что-то смешное, потрепала его по плечу и пошла к еще одной команде из эксплуатации, ставящей на место свороченный чудовищем водяной очиститель. Когда она уже не могла их слышать, Моисей хмыкнул:

— Ну вот, теперь она созывает «общегородской сбор». Как думаешь, мы можем так же? Пойдем к ученым, скажем их начальству, чтобы пришли, мол, дело есть. Мы все можем задачи накидывать, или только они?

Кофи улыбнулся, но глаза выдавали злость.

— Как обычно, ага? Нет у внутряков таких проблем, чтобы их было не решить на каком-нибудь, сука, собрании.

— Не пойдем, — сказал Моисей, потом посмотрел Филипу прямо в лицо. — Правило такое. Если внеочередное собрание не одобрено профсоюзом, мы туда не идем. Дашь этим козлам миллиметр, заберут милю.

— Профсоюзом? Угораешь?

Филип тут же пожалел, что спросил. Моисей потемнел, выпятил подбородок.

— Слушай сюда. Ты и я, вот тебе профсоюз. Вот так. Все это говно вокруг, оно ничего не меняет, пока мы ему не даем. А мы ни хера не дадим менять. Никогда. Понял?

Кофи смущенно отвел глаза. Моисей вроде не сошел с ума, но вот он, орет о каких-то правилах профсоюза, как будто они хоть что-то тут значат. Как будто все, что было раньше, хоть что-то значит теперь. Спусти Моисей штаны и начни выплясывать с голым задом, отношения к окружающей реальности это имело бы не больше.

Горе делает людей странными.

Рядом с трупом Люард что-то оживленно втолковывал полудюжине ученых. Нами Ве уже успела обойти половину площади, устраивая что она там устраивала. Моисей молча буравил Филипа взглядом с той злостью, которая легко перерастает в драку, если ей позволить. Моисей был на десять лет моложе, и перед собой он видел лишь старого техника, астера с белыми прядями в бороде и шевелюре. Опасным Филипа он не считал, а тот уйму сил положил, чтобы так и оставалось.

— Все, я тебя понял, — сказал Филип осторожно. — Может, стоит отсюда что-то себе прибрать?

Моисей задрал бороду еще чуть-чуть. Филип представил, как труба в его руках влетает тому в лицо. Вот он удивится, когда повалится наземь. Но лучше будет все же опустить взгляд и изобразить покорный вид. Моисею, похоже, этого хватило.

— Где эта Адия шляется? — пробормотал Моисей и побрел прочь с явным намерением сорвать на ней зло.

Филип выронил трубу и пошагал к развалинам мастерской. Кофи увязался следом. Немного помолчал, потом начал:

— Моисей, он…

— Да, — согласился Филип. — Многих тряхнуло. Странные времена, ке?

— Странные. — И через миг: — Ты правда пропустишь сбор из-за этой профсоюзной ерунды?

— Нет.

Сорок лет могут оказаться долгим сроком. А могут мигом пролететь. Но обычно столь немалый кусок жизни проходит и так, и этак разом. Филип заработал себе имя еще будучи ребенком. И чем старше становился, чем дальше уходило детство, тем более и более чужим это имя казалось. Пятнадцать — в этом возрасте большинство берется за свой первый контракт. Филип же руководил террористическими операциями, где гибли близкие, небезразличные ему люди. Видел, как мать выходит из шлюза без скафандра. Помогал отцу творить геноцид. Филип Инарос — так его звали в те времена.

Впав в немилость, он назвал себя Нагата. Он помнил, какой сияющей добродетелью казались все его грехи тогда, в детстве, но само чувство вернуть никак не выходило. Потом погиб отец, возродился основанный на законе и торговле строй, и Филип стал всего лишь очередным лицом среди миллиардов таких же. Никто не знал, что он ушел перед последней битвой. Свидетельства его дезертирства канули вместе со Свободным Флотом. Он умер, и теперь мог спокойно продолжать жить. По крайней мере, в теории. На практике все было немного сложнее.

Он злился, и много лет не понимал, на что. Даже сказанные вслух, слова «мой отец был жуткий человек, а я помогал ему творить жуткие вещи» не вмещали всей тяжести своего смысла. Первую стажировку Филип провалил, потому что его слишком часто скручивали панические атаки. Имя «Филип Нагата» давало неважную защиту. Присмотрись повнимательнее, увидишь нарисованное прошлое. Так что Филип брал новые имена и рисовал прошлое по новой. Оскар Даксан. Тир Сент. Энджел Морелла. Правда, всегда почему-то возвращался к Филипу Нагате. Реальное прошлое походило на неизлечимую рану. Отравляло как яд.

Все остальные проживали свои жизни, следуя от одной вехи к другой. Он же постоянно бегал от правосудия, которое, вполне вероятно, и гонялось-то за ним только в его собственной голове. К тридцати одному его уже полтора года звали Тир Сент, он представлял неформальную часть коллективного брака на колонистском корабле Транспортного Союза и стоял в очереди на место механика, ожидая, когда выйдет на пенсию та, что занимала его сейчас. Почему, он так и не смог постичь, но однажды утром он проснулся и почувствовал, как под ним разверзается бездна страха. Он убил миллиарды. Видел, как гибнут друзья. Его найдут и придут, кем бы там ни были эти ищущие. В первом же порту он стер свою личность и исчез, снова начав все с нуля. И больше никогда ничего за собой не оставлял.

Он брал работу, которую никто не хотел. С низкой оплатой, высоким риском, долгим контрактом. Нанимался на корабли, где никто не распространялся о прошлом. Избегал любых разговоров о Марко Инаросе, Свободном Флоте или бомбардировках Земли. А если вдруг что-то шло хорошо, если появлялась даже неясная угроза обрести то, что можно, что хотелось сохранить, убегал.

Как-то он попытался осилить книгу об опыте детей-солдат и их травматических переживаниях во взрослой жизни. Не одолев и половины, впал в столь глубокую панику, что корабельный врач выписал ему противосудорожные. Больше не пытался.

Сорок лет такой жизни пролетают быстро. Ощущаются зато, как тысяча.

«Рифмоплет» стал последним в долгой череде других. Филип Нагата никогда не пропадал на столько, чтобы потерять место в профсоюзе, но в его трудовом стаже зияли продолжительные необъяснимые провалы. Подобных рабочих записей существовали миллионы. Душевные болезни. Зависимости. Религиозная или любовная одержимость. Создание и разрушение семей. Тысячи причин образовывали такие же источенные дырами карьеры, как у Филипа. И людям вроде него всегда находилось место на кораблях вроде «Рифмоплета». Полное название звучало как «Томас-Рифмоплет», он принадлежал торговой организации из Бара-Гаон, обслуживающей новые и развивающиеся колонии. Первые несколько лет Филип занимал место на корабле исключительно как член команды, пока они возили через полдесятка врат рабочие группы, высаживали или брали на борт людей и оборудование, чтобы отвезти на другие корабли в других системах. Когда на сцену выступила Лакония, «Рифмоплет» и все его близнецы в одночасье вместо Транспортного Союза начали работать на Ассоциацию Миров. Кто бы ни стоял у власти, им всегда требовался кто-то на самую дерьмовую работу, какой и занимался «Рифмоплет».

Филип был тогда счастлив, или как минимум не несчастен. Он так и остался бы на своем месте, если бы не две причины. Во-первых, старпом непонятно почему Филипа невзлюбил. Во-вторых, через три недели после того, как они прошли врата Ханны, у младшего механика из команды Моисея случился сердечный приступ. Компания искала замену, а взяв ее из команды «Рифмоплета», могла сэкономить кучу денег и времени на трансфере. Филипу требовалось отсидеться где-то за пределами корабля пока старпом не угомонится или хоть не направит свою паранойю на другую цель, а гравитация маленькой планеты позволяла Филипу пожить здесь, не рискуя заработать сосудистую недостаточность.

Выбор, казалось, устраивал каждого, а больше всех — Филипа.

Они с Моисеем и Диесисьет привезли в Альфу солнечные панели и несколько месяцев их устанавливали, налаживали и помогали местным разбираться с неисправностями. Диесисьет осталась в Альфе искать утечки энергии, а Филип с Моисеем полетели на челноке службы снабжения в Бету, чтобы начать там ту же канитель по новой. Филип до сих пор, закрывая глаза, видел, как челнок оставляет их здесь, а сам улетает обратно, в Альфу, в какую-никакую, но столицу. Странное умиротворение снисходило на Филипа от бытия на грани цивилизации. А то и за гранью.

Новости из остальных систем, атака на Лаконию, потеря станции Медина, жуткое массовое забытье там и тут, в том числе и в Ханне — все это случилось, пока Филип торчал в Альфе. И прочее непонятное. Тягучее безвременье, когда все сознания на свете размазались, перемешались, как краски на мольберте, по которому кто-то безразлично возит огромным пальцем, обрушилось на них с Моисеем уже в Бете. Воспоминания о нем у Филипа остались самые обрывочные и странные. Словно пытаешься вспомнить детали сна, слишком огромного для твоего маленького черепа.

Когда все пришли в себя, врата уже умерли. «Рифмоплету» до возвращения по графику оставалось несколько недель, значит теперь у них не осталось ни врат, ни корабля. Кто-то из астрономов нашел кольцо, оно стремилось к солнцу по вытянутой эллиптической орбите, сброшенное со своего места неведомой божественной дланью. Никто в Ханне не знал, что случилось. Никто и не узнает. Любые нынешние трудности, как и любые будущие, им придется решать прямо здесь.

Самим.

Небо быстро темнело. Россыпь высоких, легких облаков на севере собрала алый закатный свет и превратила в золотую фольгу. Труп чудовища оттащили с площади, но место, где он лежал, почернело от крови. Над пятном, ноль внимания на людей, гудел рой местных насекомых.

Город понес ощутимый ущерб, но упорная расчистка и перестройка немного подлатали раны. Бывшая механическая мастерская превратилась в горы годных к ремонту запчастей. Новый пролом в стене укрепили ровно настолько, чтобы в город не лезла дикая живность. Чудовища проходили сквозь стену не глядя, но это не значило, что остальному зверью тут рады. Городская кухня раздавала рис с тофу и черным соусом — Филип как раз заканчивал свою порцию. Миски делались из отвержденных водорослей с помощью вакуумной формовки. Когда кончится тофу, придется есть их. Калории и витамины стали нынче так ценны, что в научной команде уже предлагали создать новую денежную систему на основе калорий.

На краю площади, болтая и смеясь громче остальных, сидели Хандро и его компания. Они пили что-то похожее на пиво. Хандро после скачки на чудовище чествовали как героя, как сорвиголову. Что, по мнению Филипа, недалеко ушло от правды. Если ради пива надо вскочить на спину огромной зверюге, пока ее дырявят снаряды, летящие из производственной лаборатории, Филип и водичкой прекрасно обойдется.

Моисей куда-то пропал. Наверное, вернулся в свою комнату и сам себе рассказывает о профсоюзных нормах и правилах. Кофи затесался в кучку других астеров неподалеку от команды Хандро. Ученые и администрация сидели собственными отдельными стайками, только Нами Ве бродила от группы к группе, перекидывалась словом-другим с каждым, похлопывала людей по плечам, пожимала руки, улыбалась, как у себя в офисе.

Наступал вечер, солнце все падало, золотые облака отполыхали свое и посерели. Филип откусил от миски. Хрустящая, соленая и слоистая. Как пахлава, только несладкая. Он жевал и смотрел на приближающуюся Нами Ве.

— Филип, — сказала она. — Долгий был день. Спасибо, что пришел. Я правда очень благодарна всем, кто явился.

— Моисей не придет. Но он без задней мысли. Просто, видишь, есть у него дела кое-какие.

Ее улыбка чуть померкла.

— Да вроде как у всех есть.

— Это да, — согласился Филип.

Она еще подумала, как бы коснуться его так, чтобы получилось без неловкости, не придумала и ушла. С ее уходом стало легче, и это его удивило. Она так-то вроде неплохая. Доброта ее и чуткость слишком уж стойкие для настоящих, но Филипа не она сейчас раздражала. А разговоры. Разговоры раздражали, потому что он пытался слушать. Пытался услышать песню чудовищ.

Они пока молчали.

Люард вытащил на площадь небольшую металлическую скамейку и голографический проектор. Со своего места Филип видел, как руководитель научников шевелит губами. Репетирует. На площади собралось сотни четыре народу. Почти все. Филип поерзал на месте — нога затекла.

Люард неуклюже шагнул вперед и поднял ладони, прося тишины. Или требуя.

— Так? — Хоть прозвучало вопросительно, он не спрашивал. — Так. Всем спасибо, что пришли. Понятно, все натерпелись, так что для начала хочу выразить огромную признательность за все, что вы сделали.

Закат быстро угасал. Выражения лиц людей на площади прочитать было трудно, но Филипу показалось, Нами Ве слегка качает головой.

— Мы многое узнали. Много больше, чем знали раньше, и это должно реально помочь. — Он кивал в такт своей речи. Справа от Филипа что-то пробормотали. Кто-то засмеялся. Люард улыбнулся шире. — Место для Беты выбирали на основе ряда критериев. Доступность воды. Защищенность от большинства неблагоприятных погодных явлений. И так далее.

Он взял терминал, ткнул в экран, и проектор ожил. В воздухе повисла чуть размытая топографическая карта долины, красный шар размером с кулак обозначал положение города. Филип подался вперед, изучая очертания холмов.

— Те же соображения, что привлекли сюда нас, — Люард поймал ритм, заговорил как лектор за университетской кафедрой, — влекут сюда же и местную фауну. Это было известно. Биоразнообразие считалось скорее плюсом. Чего мы не знали, так это ни каких размеров могут достигать некоторые представители этой самой фауны, ни что мы собираемся укореняться практически посреди их миграционной тропы.

Женщина из команды связи подняла руку и встала.

— То есть чудовища на город и не нападают? Он у них всего-то на дороге стоит?

— Получается, мы построили дома у них в коридоре. Но тут решение выходит довольно простое. — Люард навис над терминалом и опять потыкал в экран. К красному шару Беты присоединился зеленый, на полпути к вершине ближайшего склона. — Участок третьей очереди, тогда его рассматривать не стали. Довольно близко, переехать можно даже без челнока.

Филипа словно волной накрыло. Он оглядел город вокруг. Все, что построено для работы и жизни больше чем четырех сотен человек. Рециркуляторы, реактор, энергосистема. Все разработано для перевозки в трюме корабля колонистов: легко разобрать, легко собрать. В данном случае «легко» — это в смысле «не совсем невозможно». Филип подумал, сколько трубы они с Моисеем установили, сколько проложили кабелей и вакуумных каналов. Переезд пойдет веселее, если весь город возьмется за дело, но перспектива все равно нагоняла тоску.

Пока Люарда не перебили, Филип и не замечал, что тот все продолжает говорить. Хандро стоял прямо в центре голограммы и махал руками на две Беты — воображаемую и реальную. С чего он там начал, Филип как-то упустил.

— Я говорю, это с полкилометра вверх, так?

— Так, — отвечал Люард. — Но самоходные платформы строили с расчетом на полное g. Для подобных кратких поездок они вполне надежны, вдобавок можно использовать охотничьи тропы местных животных.

Хандро оглядел толпу. Над головами высыпали звезды, сияние их заспорило со светом уличных фонарей и мерцанием дисплея. Хандро сложил на груди руки и задумчиво покачал головой.

— Плохой это план, начальник.

— Мы подбили расчеты, — сказал Люард. — Весь переезд от начала до конца займет пять дней.

Филипу заявление показалось очень уж оптимистичным, как наверняка и многим из сидящих здесь под звездами. Люард скорее всего решил назвать срок поменьше, чтобы весь план выглядел убедительнее. С оптимизмом в итоге перебрал, и теперь и все остальное вызывало некоторые подозрения.

Нами Ве подошла к скамейке и протянула Люарду руку, чтобы любезно помочь ему спуститься. Он помялся, но место уступил.

— Не поделишься поподробнее, что ты сам думаешь, Алехандро? — спросила Нами Ве. — Вопрос серьезный, а времени на решение немного. Если у кого есть какие мысли, надо озвучивать, это важно. Мы для того и собрались.

В голосе Хандро энтузиазма было поменьше.

— Дело такое. Мы обсуждаем, как все взять и снести. Все. Потом собрать по новой, конечно. Каждый раз, как приходится заниматься такой ерундой, рискуешь что-нибудь сломать. Износ это называется, понятно? Причем хорошо еще, если посреди работы не припрутся эти огромные мрази. Прикиньте, во что нам встанет переезд, и может, лучше теми же силами просто сделать крепче то, что уже построено? Прокопаем траншеи. Натыкаем в них кольев. Пристреляем метатель получше. Химики пусть пороху нам наделают. Бомбы какие-нибудь. Эти сраные туши тоже умеют истекать кровью. И дохнуть. Научим их не совать к нам свои ублюдочные носы.

— Сама по себе крепость поначалу потребует меньших затрат, — сказал Люард, — нозатем ее нужно будет постоянно обслуживать. Тогда как переездом придется заняться лишь раз, чтобы после него спокойно вернуться к своим делам.

— Если на новом месте, как здесь, не найдется еще что-нибудь неизвестное.

— Интересные, кстати, вопросы, — заметила Нами Ве.

Поднялся Джон Ли из группы обслуживания рециркуляторов, и Нами обратилась к нему.

— Что с доступом к воде? Нынешнюю зону выбрали не просто так. Что придется потерять, если уйти?

— Я могу рассказать, — ответила молодая женщина в куртке команды изыскателей. — Через рассматриваемый участок протекает питающий долину ручей. По сравнению с рекой очевидно заметное уменьшение объемов стока, но воды все равно много больше, чем нам потребуется в обозримом будущем.

— Даже учитывая работу рециркуляторов?

— Рециркуляторов, гидропоники, охлаждения. Сможем даже кое-какую энергию вырабатывать, если кончатся топливные таблетки для реакторов. Воды на новом участке нам вполне хватит.

Филип смотрел, слушал, но на скамейку не лез. Почти всю жизнь он старался не выделяться, а мнений тут и без него хватало.

На его взгляд, где-то половина этих мнений действительно касалась чудовищ и их миграционных троп. Остальные выражали страх. Страх перед чудовищами. Страх перед тем, что случилось с вратами и тем, что все это значило для жителей системы. Страх потерять то немногое, что еще осталось. Филип все понимал, ведь и сам чувствовал то же.

Только ближе к полуночи Нами Ве остановила прения и отправила всех спать и думать обо всем сегодня услышанном. Утром будет голосование. Филип отстоял очередь в сортир и не переодеваясь, пошел в свою койку. Моисей смотрел в терминал, где мужчина в ярко-красном костюме только что ввязался в перестрелку в окружении, подразумевающем Цереру, но больше похожем на сеть пещер Каллисто. Филип вдруг понял, что из развлекательных программ у них осталось лишь то, что сохранилось в локальной сети. Если она не упадет. Тогда и мужчины в красном они лишатся.

— Ходил, значит, на сборище, — холодно произнес Моисей, когда Филип свернулся под одеялом.

— Ходил.

— А я говорил не ходить.

— А ты говорил не ходить.

— А ты все равно пошел.

— Ну.

Филип подождал, пока Моисей переварит ситуацию. Вряд ли начнет напирать, но времена нынче странные. Все может пойти кувырком. Филип уже было решил, что Моисей то ли плюнул и смотрит себе дальше свое видео, то ли отвернулся и пытается уснуть, но тот вдруг сказал:

— Не стану гнать пургу, Нагата. Обо всем этом я сообщу. А то если я промолчу, а в профсоюзе узнают, мне открутят яйца.

— Лады.

— Лады, — повторил Моисей. — Хотя, наверное, я попробую сгладить углы, если ты сам доложишь. Типа, ходил туда, чтобы не спускать с козлов глаз. Что там у них?

— Спорили, перевозить город или окопаться и воевать со зверями. Научники хотят переезжать. Техники склоняются к другому мнению. Во время завтрака голосуют.

— Охренеть, — сказал Моисей. — Ладно, завтра увидим, какие у нас планы.

Филип перекатился на спину, уставился на бесформенные серые разводы на потолке. Он думал о карте Люарда и команде рядом с Хандро. О черной отметине на пропитанной кровью чудища земле. О словах матери: «Единственное право, которое у тебя есть в отношении кого угодно — это право уйти». Думал об отце, о его вечной страсти все на свете представлять как личную битву со вселенной. Вспоминал спокойный, доброжелательный голос Нами Ве, гневный рык Хандро, и понимал, как пойдет голосование.

— У плана остаться и драться есть хорошие стороны, но голосов он не наберет. Будем переезжать.

— Уверен?

— Уверен, — ответил Филип.

Поутру оказалось, он был прав. И неправ.

После голосования Люард взял шестерых человек из инженерно-строительной и административной групп, Нами Ве в том числе, и повел осматривать новый участок и выяснять, какими тропами туда можно добраться. Остальные разошлись по работам. Филип и Моисей, единственные в Бете специалисты по энергосетям, два часа потратили на изоляцию фаз и подготовку портативного реактора к отключению. Когда сделали что можно, Моисей пошел помогать с оборудованием медблока, а Филип вместе с полудюжиной местных отправился разбирать пищевой синтезатор.

Работа несложная. Там, в глубоком космосе, системы корабельных камбузов с помощью воды и энергии выращивают текстурированные грибные культуры и с правильными добавками и специями умеют имитировать широкий спектр пищевых продуктов, какие-то похоже, какие-то не очень. В кухне Беты имелось пятьдесят отдельных метровых цилиндров в стальных стойках. Подача мощности на них регулировалась весьма замысловато. Конденсаторы проектировал какой-то тупица, и уже не один дилетант пал жертвой недопонимания предупреждающих сигналов на маленькой красной коробке, так что эту часть работы Филип оставил себе.

Даже если половину цилиндров отключить, голод поселению не грозит. Их можно заменять в производственной лаборатории, тогда лет на шесть хватит. Сначала казалось, это долго, потом Филип задумался, что им понадобится на седьмой год, и понял — он наступит очень скоро.

Человека, курирующего разборку, звали Джексон. Тощее тело астера, но лаконианский акцент. Контрактник, как Филип с Моисеем, только от другой компании. В мыслях у Джексон было снять половину оборудования, установить на новом месте, потом вернуться за остальным.

— Вот бы нам эту пинче самоходку надыбать, да все разом отвезти, — Брови Джексон сошлись к переносице. — Может кто пойти найти самоходку?

Молодой парень по имени Камерон вприпрыжку побежал искать Хандро и группу обслуживания. Филип снял силовые пары с одного модуля и только собирался приступить к следующему, как на его плечо легла рука Джексон. У Джексон были полные губы и тонкий нос, какие в иных обстоятельствах показались бы Филипу заслуживающими внимания. Едва сдерживаемое раздражение, излучаемое глазами Джексон всякий раз, как Филип попадал в их поле зрения, убедительно доказывало, что внимание это будет неуместно в любых обстоятельствах.

— Если не получится загрузить на платформу, смысла нет. Можешь примотать одну из этих херовин к спине и нормально, но это уж если совсем присралось.

Филип хмыкнул и пошел мыть руки. По всему поселению работали люди, разбирали все что имели. Он-то прожил здесь всего пару месяцев. В Бете хватало тех, кто жил тут куда дольше. Но даже ему все происходящее напоминало утилизацию старого корабля. Все дышало чувством потери.

Моисея он нашел на улице перед медицинским корпусом. Одну из стен вынесли, и в раскрытой утробе корпуса гулял ветер. На немой вопрос Моисея Филип только плечами пожал.

— Нужны стропы какие-нибудь, — сказал Моисей. — Такое чувство, что люди почему-то не собирались сносить город и тащить его на середину горы.

— Да разберемся, — сказал Филип.

— Вот Диесисьет посмеется, когда доберется сюда наконец, — сказал Моисей. — Лучше бы эти долбоклюи из Альфы радио-то починили, а то прикинь, как на челноке со страху обгадятся, когда прилетят? Целое поселение раз, и… — Моисей свистнул сквозь зубы и махнул широкой ладонью, словно сметая город прочь.

Филип сел. Земля отдавала сыростью. Пахло почвой и цитрусом с вездесущей ноткой средства для чистки унитаза.

Моисей усмехнулся сам себе.

— Да, Диесисьет посмеется, — и продолжил тихонько: — Закончим здесь и возвращаемся в Альфу. Вся команда. Там устоявшаяся колония. Вот в этой мелкой возне жить нельзя. Альфа лучше.

Филип кивнул. В голосе Моисея сквозила мольба. Знакомые нотки. Именно такие звучали в словах людей, когда неожиданно исчезал в небытие какой-нибудь корабль. Вселенная — не очень доброе место. Все может пойти не так миллионами разных способов. В корпус вдруг врезается микрометеорит, или система обрушивается каскадом не пойманных вовремя ошибок. Колонию или станцию застигает врасплох авария. Или вот врата умирают. Вся цивилизация, все ее миллиарды мгновенно сокращаются до нескольких сотен, живущих от сегодня до завтра. С этой точки зрения у Моисея никакой не психический срыв. Просто думает вслух. Пытается догнать вселенную, которая меняется слишком быстро и плевать хотела, поспевают за ней или нет.

— Посмеется, — подтвердил Филип.

Камерон вернулся к пищевому синтезатору и что-то оживленно втолковывал Джексон. Филип не слышал, о чем речь, но Камерон все махал руками на север и тряс головой. Филип почесал шею, хоть она и не чесалась.

— Слушай, — сказал Филип, — я отскочу на минуту.

— Да пожалуйста, — ответил Моисей. — Я-то ни хера никуда не денусь.

Филип побрел к северной окраине. Еще три команды деловито разбирали конструкции и паковали припасы. Бета собиралась в дорогу, но ни одна душа пока не переехала. Хоть ящики и тюки стояли готовые к погрузке, их не грузили. В стене теперь зияло два оставленных чудовищами пролома. Филип шагал не спеша, выглядывая, что же могли обсуждать Джексон и Камерон. Услышал прежде чем увидел: громкие голоса за стеной. Там не злились и не смеялись, просто перекрикивались. Люди окликали друг друга, координировали действия. Работали. Филип выбрал участок стены пониже и подтянулся.

А вот и самоходки. Филип еще из-за стены услышал натужное жужжание моторов, и под этот вой поневоле задумался, а что же люди Хандро будут делать, когда полетят подшипники. Пока что самоходки казались исправными, они неуклюже громыхали по площадке или стояли рядом. Крашеный желтым металл покрывали пятна грязи. Работающих с платформами людей — тоже. В руках люди держали лопаты. Где-то на половину расстояния от одного края города до другого землю прорезал ров, три метра шириной и метр глубиной, вынутый из него грунт сложили в вал между рвом и городской стеной. От свежевскопанной почвы шел густой, странно терпкий запах.

Филип, руки в карманах, неспешно двинулся к рабочим. Все они были из техобслуживания и строительства. Люди Хандро. Одна из женщин увидела Филипа, коротко кивнула, одновременно и приветливо, и с вызовом. Филип улыбнулся, кивнул в ответ.

— Нагата.

Откуда-то сбоку выкарабкался Хандро, выглядел он кошмарно. Ноги в глине выше колена, руки и грудь покрыты грязью. Он улыбнулся, и Филип заметил скол на его клыке. Раньше не замечал. Филип вдруг очень ясно понял, насколько Хандро здоровый. Он прямо излучал силу, уверенность и внутреннюю мужественность, но никакой угрозы, пока никто не угрожал ему.

— Хандро, — сказал Филип. Получив в ответ лишь невнятное ворчание, добавил: — Работы, смотрю, уйма?

— Ну. Думаю раза четыре пройтись. То есть будет вдвое шире и вдвое глубже. И насыпь еще на краю. Попробуем взять глины и этой херни, какая тут за траву. Кирпичей наделаем. Забор из обшивки этих уродов не останавливает, так что сделаем крутой холм, они устанут и пойдут в обход, как и остальные.

Хандро пожал плечами, словно в подтверждение сказанного, и чуть подался вперед в ожидании. Филипу не то чтобы хотелось говорить очевидное, но кроме него было некому.

— Вроде по плану мы переносим город, не?

— Так себе план. Наш лучше.

Они помолчали, глядя на растущую траншею. Команда работала и перекрикивалась. Интересно, что если перевести все в конфликт? Вспомнился Моисей со своим: «Мы подрядчики». Все это не совсем правильно, но город собирал не Филип, и не Филип устраивал голосование. Его не выбирали ни за что отвечать.

Хандро снова качнулся, расправил плечи. Дружелюбие в его улыбке балансировало на грани. Словно молоко, что вот-вот начнет портиться.

— Ну ладно, — кивнул Филип.

Повернулся и побрел назад в город. Навстречу прошло несколько человек. Новости разбегались. Он шел, глядя в землю. Скулы ныли.

Моисей и Кофи сидели на керамических ящиках у медблока, привалясь спинами к одной из уцелевших стен. Завидя Филипа, Моисей поднял руки вверх ладонями, спрашивая что-то без слов.

— Ну вот хоть добыча ископаемых, — Кофи продолжал разговор, который они вели с Моисеем. — Мы много чем можем заниматься, пока энергия есть. Вот кончатся топливные таблетки, что тогда? Гидропонике каюк. Дрожжевые фермы не работают.

— У Кофи вышли сигареты, так что он решил, мы все сдохнем.

— Да при чем тут… это всего касается. К оружию нет патронов. В медцентре нет лекарств для укрепления костей. У службы безопасности осталось полдесятка электрошокеров, и все. Как думаешь, насколько обильно тем огроменным ублюдкам насрать на шокеры? Лаборатория не умеет печатать детали из ничего. Принтеры у них не волшебные. Нужны металлы и промышленная глина. Углерод. Ну и даже найди мы все, чтобы не сдохнуть с голоду… бля, ведь еще и детей рожать придется.

— Да твою ж мать.

— Я серьезно! Детей здесь ни одного. Самому молодому в Бете лет двадцать с чем-то. Мы помрем от старости, и делать дело будет больше некому.

— Да и хорошо, что детей нет. Ты б за них до усрачки трясся. — Моисей плюнул, как точку поставил. — Может, погодим загоняться с нашим наследием, пока Альфа не починит радио и не расскажет, что там с изысканиями? Вообще что нам сейчас надо, так это самоходка. Я не собираюсь привязывать это говно к горбу и таскать на половину дороги к вершине. Ну на четыре десятых, хер с ним.

— Не жди под водой, — сказал Филип.

— А это еще к чему? — нахмурился Моисей.

Филип покачал головой и ничего не ответил.

В следующие несколько часов город понемногу замер. Сосредоточенные на разборке конструкций команды остановились. Горы припасов перестали расти. Люди, склонясь друг к другу поближе, говорили тихо и напряженно. Предвкушение действия, работы, часов, до краев наполненных тем, что должно быть сделано, и сделано быстро, уступило место тягучему тошнотворному ступору. Команда техобслуживания за стеной кричала как-то слишком много и смеялась как-то слишком громко.

День потихоньку перетекал в вечер, когда вернулись Люард и остальные. Издалека Филип, как и весь город, видел идущих к северной стене Эвелин Альберт и Нами Ве. У Филипа внутри все натянулось, его наполнило давнее детское чувство, что вот сейчас обязательно случится плохое. Он проверил питание к магнитному метателю на крыше производственной лаборатории. Какое-никакое, а занятие — сидеть без дела было невмоготу.

Лично он не видел, как Люард налетел на Хандро, но слышал много. Красный как рак Люард орал на Хандро, что тот идет против воли целого города и рушит весь план. Из-за него целый день потеряли, так что пусть моет платформы и готовит к переброске, приступаем с утра. По словам Кофи, Хандро слушал себе тихо, пока Люард тыкал ему пальцем в грудь и вопил в лицо, а потом и говорит, мол, план Люарда плохой и он, Хандро, не позволит жителям города загнать самих себя в могилу только затем, чтоб Люард не плакал. Взъерошил главе научников шевелюру, по-братски этак, как маленькому. И ушел.

— Это надо было видеть, — говорил Кофи с благоговейным придыханием. — Жаль, тебя там не было.

— Не, — ответил Филип. В живот будто кто-то врезал. — Мне и тут неплохо.

Они сидели на скамейке: ножки из катушек от оптического кабеля и сиденье из местного аналога дерева, чью бледную древесную плоть пронизывали зеленые и голубые прожилки. Филип, Кофи, Моисей. Спинами к стене медцентра, лицом к площади. Темное пятно почти исчезло, и Филип лениво гадал, что могло случиться с кровью. По всему городу точно так же кучковались люди. Конфликт принес напряжение, как ветер приносит запах гари, неосязаемый намек на опасность, которую все чувствуют, но никто не видит.

— Люард — мудак, — сказал Моисей.

— Мудак, — согласился Кофи. — Но главный мудак. Был, по крайней мере. Как сейчас, непонятно.

Филип знал, как бы оно шло раньше. Со скоростью света полетели бы сообщения, узконаправленные лазерные лучи били бы от передатчика к передатчику, за кольцо врат, до администрации Эмерлинг-Восс, дальше разговор с представителем профсоюза, за ним — разрешение компании на санкции в отношении Хандро и его людей. Лишение премий. Лишение профсоюзных привилегий. А то и билет на обратный рейс. На тот же «Рифмоплет», к примеру. Или другой подобный корабль. Отчасти Филип до сих пор ожидал, что так и будет. Но так, конечно, не будет. Люард придумал план, заручился общим согласием, но выполнить не смог. За ним больше не стояли ни компания, ни профсоюз. Протоколы кончились. Осталась только сила.

— Ты не ешь, — сказал Моисей, и Филип понял, что тот так и говорит с ним.

— Не особо голоден.

— Дерьмо какое-то. — Моисей поднял миску. — У нас и соус кончился?

— Ага, — ответил Кофи. — Деликатесы теперь можешь забыть. Баррет, он из химиков, говорит, они ищут, чего такого извлечь из местных организмов, чтобы и на вкус не совсем отрава, ну и вообще чтобы не отрава. Что-то найдут через пару недель, наверное.

— Я не буду жрать это говно инопланетное, — сказал Моисей. — Сдурел совсем? У них химия вообще не такая, как наша.

— Да есть кое-какие совпадения. А соль — она и есть соль, хоть здесь, хоть где. Вот хорошо бы нашлось что-нибудь, чтоб перцем пахло. Или тмином.

— Пополним припасы в Альфе, когда они радио починят, — сказал Моисей. — До тех пор я хоть дерьмо жрать могу.

— Если Альфа есть еще, — ответил Кофи. — Очень уж долго на связь не выходят. Ну и если они свою еду берегли, пока мы свою ели. Им-то пополнять припасы негде. — Он поднял миску, как образец на презентации. — Так что единственное дерьмо, что осталось — вот.

Моисей потемнел лицом, поджал губы.

— Знаешь что? Иди-ка в жопу.

Он встал, втянул голову в плечи и удалился, бормоча что-то себе под нос. Кофи проводил его удивленным взглядом.

— Чего это с ним?

— Да все подряд, видимо, — ответил Филип. — Корабль. Наш человек в Альфе. Врата. Многовато всего, сам понимаешь.

Кофи кивнул.

— Забыл, что вы двое тут совсем недавно. Считалось, вы в Бете ненадолго.

— Считалось.

Кофи сгреб очередную ложку протеиновых дрожжей из миски и кивнул на миску Филипа.

— Надо есть. Ничего хорошего, конечно, но все лучше, чем голодать.

Филип зачерпнул двумя пальцами мягкое густое месиво. В животе все сжалось, но он заставил себя проглотить и порадовался, что не стошнило.

— Ты что помнишь?

— Ке?

— Ну про это, перед тем, как врата кончились.

Кофи кивнул. Перед тем, как кончились врата, могло быть только одно «это».

— Да не знаю. Сейчас уже нормально и не вспомнить. Я занимался… водопроводом, вроде. И тут раз — и я уже кто-то другой. Или вообще никто. Но я огромный. А у тебя что?

— Знаешь, как сон. Когда заканчивается, не можешь вспомнить. Типа что-то настолько большое, что в голове не помещается. Вот такой сон…

— После которого просыпаешься — а кругом блядский кошмар.

Филип засмеялся, Кофи за ним.

— Да ну на хер, короче. Просто… Моисей странно себя ведет, это понятно. Но и я вот постоянно жду «Рифмоплет». Жду Диесисьет, когда она там закончит в Альфе и сюда прилетит. Или я к ней. Или… следующий контракт мы заключили в системе Трайдеви. Пять рабочих групп, строительство энергосистемы для города с населением в полмиллиона. Четыре года возили бы бригады туда-обратно, а сами работали за основу. Я все размышляю, как оно там пойдет, будто мы туда все еще собираемся. Полмиллиона человек. Теперь — четыреста, вот и все.

— Ну, остальные где-нибудь да есть, никуда не делись.

— Думаешь? Я вот не знаю. Может, остались только здесь и только мы, а прочих задуло, как свечки на ветру. Нам-то откуда знать?

— Альфа есть.

— Может быть.

— Изыскательская группа.

— Ты понял, о чем я.

— Ага, — сказал Кофи.

Эрик Таннхаузер, невысокий блондин с такой бледной кожей, что сквозь нее явно читались вены на его лбу, толковал о чем-то с Миной Ньоку на том конце площади. Он тряс головой и гневно тыкал пальцем вверх, в лицо женщине. Рядом возникла Нами Ве, и Таннхаузер обрушил всю свою ярость на нее. Филип попытался протолкнуть в глотку еще еды, но побороть себя не смог.

— Как думаешь, устроят новое голосование? — спросил он.

Кофи пожал плечами.

— Если да, ставлю половину недельной платы, Хандро победит. Ты бы его видел. Люард плюется, шипит как ошпареный кот, а Хандро все как с гуся вода, ноль внимания. В общем, как бы ни проголосовали. Мы остаемся. Держим рубежи.

— Может, и не придется. Вдруг все твари уже прошли. Ушли себе дальше.

— Или отрастили крылья и учатся дышать огнем. Кто эту планету разберет. — Кофи выскреб остатки еды и поднял миску на ладони, как музейную ценность. — Устал я на хер от этого всего.

Кончился ужин, а Моисей в комнату так и не вернулся. Филип лежал на спине, подложив руку под голову вместо подушки, и ждал сна, который все не шел. Только Филип начинал уплывать в дрему, слышался какой-нибудь случайный шум и в кровь выплескивался адреналин, заставляя Филипа просыпаться снова и снова. Он и сам не понимал, что его гложет. Слишком много было вариантов.

Когда не засыпал, думал о Хандро. Представлял эту его стычку с Люардом, строил версии, исходя из рассказов Кофи. Себя вводил в сцену. Узел в животе завязывался все туже. Хандро со своей широкой, опасной улыбкой. Герой. Укротитель чудовищ. Он, может, город спас, когда выгнал зверя на площадь, в зону обстрела метателя. Филип не помнил, кто, но в юности ему сказали как-то: откладывать деньги на случай экономического обвала — глупо. Откуда знать, что будет иметь смысл, а что так и останется цифрами, привязанными к счету, на который всем плевать. Вот что точно будет в цене, так это бухло и пули, никак не деньги. Когда приходит апокалипсис, бухло и пули становятся единственными значимыми валютами. Они не подводят. Скоро Бете придется перейти на них.

Но тот полузабытый даритель мудростей говорил не о Бете. Он говорил о бомбардировках Земли. О миллиардах, убитых Филипом и его отцом. Что там сейчас Моисей, бродит по городу, ищет кого-нибудь, у кого хватило мозгов собрать дистиллятор? Такой человек скоро станет богатейшим жителем Беты. Пока еще кто-нибудь не научится делать пули и дистиллятор не отберет.

— Блядь, — буркнул во тьму Филип и поднялся.

Комбинезон весь в грязи, подумал Филип. Надо бы завтра отнести на реку, попробовать хоть немного отмыть. Но сейчас, надевая скользкую и липкую одежду, он сам себе казался грязным. Филип вышел на улицу. В небе сияли мириады звезд, терпкий запах разрытой на северной окраине земли стал еще гуще. Почему так, Филип не знал, как, наверное, и никто. Он сунул руки в карманы, опустил голову и побрел.

Если бы чудовища собирались прийти сегодня ночью, они давно завели бы свою песню. А он торчал бы к северу от города с факелом в руке. С Хандро, Люардом и всеми остальными. Так себе повод для ностальгии, конечно. Но по крайней мере, все были бы на одной стороне.

Может, еще придется. Только на этот раз все, наверное, пойдет немного иначе. Интересно, если Хандро опять решит рискнуть жизнью ради города, Люард попытается его остановить, как в тот раз? Трудно сказать.

Холодный ветерок обдувал щеки, а гравитации не хватало силы, чтобы суставы заныли. Там и сям по всему городу горели огоньки, местные насекомые крутились вокруг них маленькими гудящими облачками. Слышались голоса, но без всякой злости, без гнева. Люди просто болтали. Кто-то смеялся. Где-то точно занимались сексом. Человеческий шум. Город больше корабля, но не то чтобы очень намного, и Филипу поневоле казалось, он снова бродит по палубам. Еще чуть, и представишь: Бета — старый корабль колонистов, бороздящий бескрайнюю тьму. Так хоть какой-то смысл появлялся. Вся планета — просто странной конструкции корабль, что крутится в том же вакууме, в каком рос сам Филип. Жители — команда и пассажиры, чьи судьбы накрепко связаны с корабельными рециркуляторами и тягой привода. Тяготы и опасности, с которыми приходилось сталкиваться, на первый взгляд казались разными. По космосу не бродят огромные странные улыбчивые чудовища. Зато в нем летают микрометеориты, а неумолимый вакуум постоянно грозит высосать твой воздух.

Но задание всегда одно и то же. Не дай еде закончиться. Не дай воде испортиться. Не дай себе свариться в собственном отработанном тепле. Выживи. Всегда одна и та же работа. Выжить.

Пока Филип шел обратно, узел в животе слабел. Усталость рабочего дня пересилила напряжение и страх. Вот теперь можно и поспать.

Моисей лежал на койке и тихонько сопел. Филип в темноте разделся до трусов и свернулся на своей. Моисей что-то пробормотал, но тут же снова уснул. Тело Филипа наливалось тяжестью, койка давила на него снизу, будто под землей на полную тягу включился двигатель. В голове эхом разговоров на соседних палубах крутились мысли о Люарде и Хандро, Нами Ве и улыбках чудовищ. Можно не обращать внимания. Не думать о них всех. Филип закрыл глаза. Вот и хорошо, вот пусть так и идет. Даже легкому покусыванию голода не удалось отогнать сон.

Филип уснул, и впервые за десять с лишним лет увидел во сне отца.

— Мы их нашли.

— Кого?

— Этих говнюков огромных. Чудовищ, — ответил Камерон на вопрос Джексон. Парень буквально подпрыгивал от восторга.

Взгляд Джексон упал на Филипа, в нем ясно читалось: «Можешь поработать один, пока я разберусь?» Филип вытер пот со лба и кивнул в том смысле, что, мол, да, могу.

Начальник с кряхтением поднялся. Пищевой синтезатор, который вчера разбирали, сегодня собирали обратно. Почти половину вынутых было из стоек цилиндров теперь вернули на место, и половину из них уже подключили. Собирать дольше, чем разбирать. Причем это очень многого касается, подумал Филип.

— Ну так что там?

— Мухаммеда Клейна знаешь? Толстый Мухаммед, не тот, не кривоносый. Так вот он прицепил к дронам-разведчикам химические датчики. Мы почему не могли их отследить? Потому что за ними следом ходит еще один вид. Типа мелких птиц, питаются личинками и всем, что со зверюг падает. Все следы заметают начисто. Единственный след — выделения аммиака в местах их лежки, спячки или чего там еще. Так их и нашли.

Филип взял очередной конденсатор, плоскую красную коробку чуть больше ладони, и трижды проверил состояние заряда, прежде чем сунуть элемент в основание цилиндра. При этом внимательно слушая Камерона. Звери, значит, оставляют аммиачный след. Пахнут только что отдраенным сортиром. До Филипа дошло, что все это время у города было средство раннего оповещения.

Плевок Джексон полетел на землю.

— И где они?

— Везде. На севере. На юге. По всей долине.

Филип и Джексон переглянулись.

— Полностью не закончу, но до контрольной точки доведу, — сказал Филип. — Говорю на случай, если хочешь пойти глянуть, как там дела с обороной.

— Думаю, стоит сходить.

— Ну так.

Начальник провел руками по бедрам, будто ладони вытер, и вместе с Камероном направился к научной лаборатории. Филип водрузил новый цилиндр на место и, придерживая одной рукой, другой закрутил болты. Без второй пары рук было немного неловко, но терпимо. При гравитации в полную g вообще ничего не вышло бы.

Чем-то подобным люди занимались по всему городу. Из-за фальстарта с переездом все стояло полуразобранным. Или полусобранным. Это с какой стороны посмотреть. Небо залило практически изумрудной зеленью. Белоснежные облака на западе вздымались чуть не до орбитальных высот. Филип не любил на них смотреть. Его уже не ужасало существование вне безопасных пределов корабельного корпуса, но вид облаков никак не давал забыть, в пространствах каких масштабов приходится жить на планетах. Странно все-таки — живешь посреди пустоты, бесконечно превосходящей своей огромностью расстояние отсюда даже до самого высокого облака, и чувствуешь себя совершенно спокойно, когда вокруг тебя тонкий металлический пузырь. Дело в перспективе, видимо. Вселенная огромна всегда, так ты ее и воспринимаешь. Хитрость в том, чтобы не видеть больше, чем сможешь вынести. И понимать, откуда куда смотреть.

Филип закрутил на место последний болт, проверил, что ничего не болтается, и взял следующий конденсатор. В нем оставался заряд, так что пришлось запустить цикл заземления и минутку подождать. Филип сначала услышал Люарда, только потом увидел.

— Верните где взяли. Это не ваше!

Филип потянулся вперед для лучшего обзора. Они шли с восточной части города по проходу между домами, где бесчисленные ноги за долгие месяцы вытоптали растительность и плотно убили дерн. Проход пока не дорос до звания улицы, но со временем это обязательно случится. Двое парней в форме команды техобслуживания волокли тележку. Приземистую плоскую хреновину на колесах больше широких, чем высоких, похожую на желтый стальной поддон с роликами. Глава ученых шагал следом, задрав голову и на каждом шаге поднимая колени, как солдат на плацу. Он был в ярости, что Филип уже имел возможность наблюдать. В новинку было то, что он выглядел нелепо. Не сам по себе, нет. Просто парни из техобслуживания ухмылялись и хихикали, вот и все.

— Стойте, вы! — орал Люард. — Она нам нужна! Вы не можете просто взять и увезти к себе.

Парень повыше склонился к уху невысокого напарника и что-то сказал, но слишком тихо, чтобы Филип мог разобрать. Коротышка усмехнулся. Прозвучало недобро. Кое-кто в соседних домах притормозил с работой. Люард задушенно взвыл и ринулся вперед. Схватил задний край тележки и потянул. Тележка дернулась, улыбки с лиц парней исчезли. Они побросали лямки наземь и повернулись. Тот, что поменьше, упер руки в бока, чтобы казаться шире.

— Какого хера ты творишь, койо? — спросил он.

Филипа слегка тряхнуло от страха. Этот тон он знал. Знал, что он значит, а вот Люард, похоже, нет.

— Вот это, — Люард ткнул пальцем в тележку, — собственность биолаборатории. Это даже не строительное оборудование. Нельзя же приходить когда захочется и забирать что понравится.

Высокий напустил на себя печальный вид. Заговорил тоненьким, издевательски-напевным голоском:

— Ай! Не строительное, значит! Боже! Нет! Как жаль. Нет нам прощения.

Он осклабился, шагнул к Люарду и сказал уже нормальным тоном:

— Она будет работать там, где мы скажем.

— Верните сейчас же!

Но Люард все-таки дрогнул. Начал понимать, что происходит.

— Или что? — спросил коротышка.

— Ты о чем?

— Я говорю: или что? Что сделаешь, если не вернем, а?

Люард огляделся, увидел устремленные на него глаза. Филип, словно настроенный с ним в резонанс, всем нутром чувствовал его унижение. Будто они оба проснулись от одного и того же сна. Словно это Филипа унижали. Люард подошел к тележке и опять потянул руки, намереваясь забрать. Высокий упер ладони Люарду в грудь и толкнул. В слабой гравитации падение растянулось на секунды, в конце его ноги Люарда задрались к небу. Тем не менее, удар заставил его задохнуться. Короткий заржал и двинулся на Люарда, сжав кулаки.

— Э! — крикнул Филип.

Один звук. Жестко. Резко. Двое обернулись. Ну, сука, ладно, подумал Филип. Теперь поздновато размышлять, ввязываться или нет. Уже ввязался. Но подходя к заварушке, он понял, что не жалеет.

Высокий целое представление устроил, оглядев Филипа сверху донизу.

— Кореш твой?

— Я его вообще не знаю, — ответил Филип. — Я подрядчик.

— Так за чо тогда базар, подрядчик?

Люард за спинами парней поднялся на ноги. В глазах наконец замерцал страх. Поздно, но лучше поздно, чем никогда. Филип разглядывал парней. Они моложе. Выросли в гравитационном колодце, судя по телосложению. Случись драка — отметелят его как пить дать. По уму надо бы свалить. Но вот поступать по уму не хотелось.

Работа вокруг встала. Наезд на Люарда шокировал, но с учетом обстоятельств не удивлял. А вот этот парень удивил. Если бы он не вышел, тоже следил бы себе тихонько за происходящим.

— Да вот прикидываю, что бы ты сказал, если бы я у тебя без спроса начал инструмент таскать, — ответил Филип. «Мы и есть профсоюз», сказал Моисей где-то на задворках сознания. Глупо, но что остается-то? — Что Хандро с ним закусился, это не мое дело. Мне все равно, кто из них кого не любит. Я здесь дело делаю, вот и все. Но если вам что надо, у профсоюза есть правила на этот счет. А так не делается.

— У профсоюза? — Коротышка наклонил голову к плечу.

На миг Филип был уверен, что парень сейчас на него кинется. Что между ними вот-вот вспыхнет драка. Он не боялся драки. Даже хотел. В него намертво въелась память о том, как еще ребенком, вряд ли даже подростком, он руководил налетом на марсианскую верфь. Видел гибель бойцов, своих и вражеских. Он помнил это упоение. Более того, ощущал его отголоски прямо сейчас. Коротышка, похоже, заметил в Филипе перемену, потому что смешался на секунду и на полшага отступил.

— А он прав, Эйлин, — послышался сбоку голос Джексон. — А ты — нет, и сам это понимаешь.

Высокий театрально пожал плечами. Судя по всему, Эйлин. Пора бы и правда выучить их имена.

— Как скажешь, Джекс.

— Вот так и скажу. Здесь рабочая зона, а не детская площадка. Идите уже, блядь, работать.

Когда парни повернулись к тележке, Люарда и след простыл. Про него никто не вспомнил. Они подняли лямки и потащили тележку на север. Филип проводил их взглядом.

— А яйца у тебя на месте, Нагата. — В голосе Джексон слышалось уважение. — Не поспоришь. Но мой тебе совет — не лезь в пекло.

— Я тебя понял, — ответил Филип. — Прикроешь ненадолго, лады?

— Дела появились?

— Есть немного. Не пускай Камерона…

— Мы дождемся тебя, сами подключать не будем. Я ж не тупица. Ты это… аккуратнее там.

Филип не бывал в офисе Нами Ве с тех пор, как вышел из челнока с Моисеем на пару. Здесь они подавали заявки на питание, подтверждали корпоративные стандарты, получали койко-места и знакомились с местной правовой политикой. Филип все это едва помнил.

Комната нисколько не изменилась. Те же зеленые с серым стены, маленькое окошко да легкий металлический столик. Все мелочи, какие Филип подмечал сейчас, скорее всего были здесь и в тот раз. На столе — оправленное в серебряную рамку фото мужчины с темными волосами и реденькой бородкой. В углу — ваза с местными цветами. На стене — скромный серебряный крест. Филип не замечал за Нами Ве особой набожности, но кресту не удивился.

И хозяйка кабинета осталась та же. У Филипа успел сложиться некий ее образ, но пока он говорил, пока смотрел, как она слушает, понял, что картинка с реальностью не так-то и вяжется. Образ состоял из профессионализма, скромной харизмы, мягких глаз и жесткой улыбки человека, чья работа — говорить что все в порядке, даже когда все совсем наоборот. На деле же у Нами Ве оказалось живое лицо с сеточкой морщинок в уголках губ и глаза, которые, казалось, с одинаковой легкостью сияли что от смеха, что от слез. Филип вдруг понял, что хочет ей нравиться.

— Садись. — Она указала на рахитичную табуретку напротив стола.

Филип сел и развел руками у пояса — старый астерский жест «давай к делу».

— Ты администрация. Не знаю, что должно быть сделано, знаю только, что делать это не мне.

Он не удивился бы, скажи она: «А мне-то, по твоему, что делать?» Хороший, кстати, вопрос. К ее чести, она лишь облокотилась на стол и поджала губы.

— Он ранен?

— Не знаю. Ты бы его сама спросила. Его сбили с ног.

— И Алехандро там не было.

— Это были его парни. Людей порой заносит, и если так и оставить, назад уже не отыграешь. Это вроде…

— Оскорбление, — сказала Нами Ве, и в ее голосе уже не звучало обычное дружелюбие. Его место заняла бесконечная усталость. С толикой висельного юмора, может. — Это оскорбление.

— Это проблема. И кто-то должен ее решить.

— И этот кто-то — я, — сказала она печально. — Спасибо, Филип. Мне скорее всего еще понадобится твоя помощь. Но я услышала твои слова, и приму их со всей серьезностью.

— Этого хватит?

Она нахмурилась в ответ.

— В том смысле, — сказал Филип, — что Хандро тебя еще слушает? Раньше ты могла диктовать, но тогда за тобой стояла компания. За мной — профсоюз. За нами… А сейчас он станет слушать?

— Все получится.

Нами Ве говорила очень убедительно, и Филипу почти удалось уверить себя, что она и правда ответила на вопрос.

— Ты не понимаешь, что он такое, — Филип очень постарался не дать прозвучать в словах отчаянию.

На удивление, Нами Ве не пропустила их мимо ушей. Что-то в его лице заставило ее нахмуриться и откинуться на спинку стула.

— Так расскажи, Филип.

— Люди вроде него… — начал он и замолчал. — Мой отец таким был. Сильный. Уверенный. Его любили и очень старались заслужить его любовь. Получить хоть толику доверия, если выйдет. Творили страшное, лишь бы он заметил.

— Типа чего? — спросила она.

Филип не ответил. Понял вдруг, что избегает ее взгляда. Она кивнула, улыбнулась и показала на висящий на стене крест.

— Мама моя была святой. — Сарказм это или нет, сказать было трудно. — Она умерла несколько лет назад, здесь, и мне кажется, немало людей в колонии удивилось, как это солнце не погасло.

— Жаль, не довелось встретиться.

— Это ты сейчас говоришь, — рассмеялась Нами. — Но когда о тебе так переживают, что постоянно изо всех сил спасают от тебя самого, это охренеть как выматывает.

— Ну знаешь, если уж выбирать…

— Слушай, — перебила Нами. — Я не хочу слушать, как и чем отец усложнял тебе жизнь, и рассказывать, как и что жизнь под крылом Святой Анны разломала во мне — тоже. Нам с тобой не в чем соревноваться. Что тут скажешь. Только одно — родители, сами того не желая, взваливают на нас тяжелое бремя, а нам таскать его на горбу до конца жизни, и ничего тут не попишешь. Но и тебе, и мне приходится выбирать, как именно это бремя нести.

Она через стол дотянулась до руки Филипа. Ладонь была теплая и сухая. Нами улыбнулась и грустно, и ободряюще одновременно. Филипу захотелось на нее заорать.

— Это все хорошо и прекрасно, но проблема с Хандро сама собой никуда не денется.

Филип отдернул руку, чтобы разбить этот интимный междусобойчик, и понял, что почти с радостью видит, как с лица Нами исчезает улыбка.

— Знаю, — ответила она.

Филип вскочил с табуретки и рванул за дверь, по ходу врезавшись в косяк. Вышел на городскую улицу. Что-то изменилось. То ли люди и впрямь увидели младшего электротехника в новом свете, то ли ему просто так казалось. Грудь сдавило, словно он с полупустыми кислородными баллонами ушел от корабля слишком далеко. Филип понял, что топчет землю слишком сильно, и от этого слегка подпрыгивает.

Моисей, скрестив руки на груди, поджидал у пищевых цилиндров. Ветер гнал с запада облака, воздух пах дождем. Джексон и Камерон где-то болтались, но их инструменты лежали на месте, словно это Моисей попросил всех немного прогуляться. Филип прислонился спиной к стальному корпусу и сунул руки в карманы.

— Какого хера ты творишь, Нагата? — Моисей говорил тихо, но голос его звенел. От злости, или, может, страха. — Чего ты суешься в их разборки? Нас втянуть собираешься?

— Нам тут жить. Может, недолго, а может, придется и задержаться. Их разборки не только их касаются.

— Чушь собачья.

— Нет, не чушь. — Моисей отступил на шаг, будто Филип этими словами влепил ему пощечину. — Я знаю таких как Хандро. Смотри — люди боятся, им больно, так? А тут появляется большой человек, весь такой уверенный. В себе уверенный в первую очередь. Все, что грызет тебя, его даже не задевает. Да и команда у него имеется. Все встают под его знамя, и начинается кошмар. Сущий ад.

Моисей прочистил горло, но Филип продолжил, не дав ему сказать:

— Прямо сейчас начинается новая жизнь. Нельзя спускать подобное на тормозах. Позволишь один раз — и уже не остановишь. Течь надо затыкать, пока она маленькая, иначе хлопот не оберешься, когда вырастет.

— А ты, значит, собираешься все исправить.

— Я нашел проблему, доложил администрации. Но там проблемы решать не умеют. Не те люди.

— И какие же, интересно, в администрации люди? — спросил Моисей.

— Мягкие, — ответил Филип. — Мягкие люди.

— А может, это не совсем твоя работа — найти самого жесткого козла во всем городе и сделать из него врага?

— Так оно и происходит обычно, Моисей. Пока никто не поднимется, никто и не поднимется.

— Я не знаю, из какого говна состоит твой сраный внутренний мир, — сказал Моисей. — Мне похер. Как твой начальник я заявляю, что мы держимся подальше от местных драм. Здесь мы ровно до тех пор, пока не сможем вернуться в Альфу, к Дисетисьет.

— А давай я заявлю, что пошел ты на хер? Что насрать на твои правила, делаю что хочу? Давай так, Моисей? Давай я стану еще одним Хандро? Что делать будешь? Мы же оба понимаем, что больше никакого профсоюза за тобой нет, так что лучше, блядь, не путай меня с мягкотелыми местными, койо.

Моисей нахмурился, щеки прорезали глубокие морщины.

— Ты переходишь границы, Нагата. — Он уткнул палец в грудь Филипа. — Вконец охренел и переходишь все границы.

Но затем просто ушел. Что ему еще оставалось? Филип вернулся к цилиндрам. До бури надо успеть смонтировать все и поставить стенки на место.

Филип шагал сквозь ливень. В неполной гравитации капли падали медленно, соединялись, и дождь состоял из тяжелого неумолимого тумана вперемешку с пузырями воды. Где-то за облаками садилось солнце. Судить об этом можно было только по тому, как темнело вокруг.

Площадь не опустела. Стены у некоторых зданий поднимались наружу — получались навесы, где люди могли сидеть и на улице, и в то же время не под дождем. Лужицы света, как ночные киоски на картинках с планет, где Филип никогда не бывал. Он прошел мимо места, где разделывали чудовище. Даже вблизи он не разглядел ни пятнышка крови, хотя вроде бы учуял странный запах типа перегретого железа.

Филип вымок до нитки, пока дошел до администрации. Постучал, и Нами Ве пригласила войти. За пару часов металлический стол успели убрать, принесли еще стульев и составили их в тесный кружок. Напоминало собрание очень маленькой группы поддержки.

Люард сидел спиной к двери. Хандро — напротив него, вытянув ноги и положив руки на спинки соседних стульев. Нами Ве снова приняла свой профессиональный облик, улыбчивый и любезный. Филип с удивлением заметил, что ему от этого грустно.

— Здоров, Нагата, — сказал Хандро.

— Ойе, Хандро, — и, повернувшись к Нами Ве: — Звала?

— Да, и спасибо, что пришел. — Она кивнула на пустой стул. — Есть пара вопросов о произошедшем. Я надеялась, ты поможешь восстановить события.

Хандро с полуулыбкой посмотрел куда-то посередине между Люардом и Филипом. Люард тесно скрестил на груди руки.

— Да, — ответил Филип. — Конечно.

Он по новой рассказал всю историю. Люард, тележка, толчок. Джексон. Говорил, ни на кого не глядя, но и головы не опускал. Просто смотрел в одну точку на стене. Закончил и пожал плечами.

— Так, — сказала Нами Ве. — Немного разнится с твоими впечатлениями, Люард?

— Это было нападение, — вскинулся глава научного отдела. — Какая разница, сколько раз меня ударили? На меня напали.

— Может, напали, может, нет, — сказал Хандро. — Нагата, тебе драться приходилось?

Филипа окатило холодом. Шум дождя, казалось, разомсмолк.

— Ты о чем?

— Приходилось драться? Видел когда-нибудь, как один человек пытается реально покалечить другого? Ты идешь, смотришь — парни дурачатся. Ну силы не рассчитали. Если драться не приходилось, мог перепутать. Увидеть чего не было.

— Драться приходилось, — сказал Филип.

Но он говорил тихо, и Нами Ве его перебила:

— Как бы то ни было — совершенно ясно, люди перешли черту. Все мы знаем, кто замешан, то есть вопрос только в том, как нам двигаться дальше. Хандро, это твои люди. Они должны все исправить.

По глазам, по тонкой улыбочке Филип видел, что Хандро весело.

— Ага, лады. Прослежу, чтобы извинились. Не сомневайся.

— И вернули тележку, — подсказала Нами Ве.

— Нужна ему тележка — будет тележка.

— И вот что, Люард. — Нами Ве повернулась к ученому. — Думаю, для блага общества будет невредно, если ты и кто-нибудь из научной группы поможете строить укрепления.

Холод в груди Филипа зашевелился и стал расти.

— Что с голосованием? — На него уставились три пары глаз. — Мы голосовали за перенос города. Что с голосованием?

— Да. — Люард протянул широкую ладонь в сторону Филипа. — Кстати.

— Уже проехали, — сказала Нами Ве. — Так что, Люард? Поработаешь на общество?

— Поставим тебя на легкий труд, — сказал Хандро. — Весело будет.

Люард поджал тонкие бескровные губы, молча встал и вышел. Дверь закрылась, Хандро усмехнулся. Он победил и ясно это понимал. Филип понимал то же.

— Ты должен держать своих в узде, — говорила Нами Ве откуда-то справа. — Нам отчаянно нужно, чтобы все работали как один.

— Мои будут работать, — ответил Хандро. — Пока делаем что правильно, еще как будут.

Филип поднялся, через силу кивнул обоим и вышел вон. Он чувствовал себя как-то странно, но не понимал почему. Словно подташнивало, да голова чуть кружилась. Хотя на самом деле ни то, ни то. Другое чувство, хоть и без названия, но знакомое. Такое с ним уже случалось.

Навесы нескольких зданий на площади оставались поднятыми. Дождь стал холоднее и реже. Филип прислушивался, не запоют ли чудовища, но белый шум дождя скрывал любые звуки. Если бы надвигалась беда, кто-нибудь предупредил бы. А если она и не нагрянет этой ночью, все равно придет скоро. Каждая мирная ночь добавляет опасности следующей. Филипу и это чувство показалось знакомым.

В комнате он нашел сидящего на раскладушке Моисея. В расстегнутом до пупа комбинезоне, с красными изможденными глазами. Даже не принюхиваясь, Филип мог сходу сказать, что Моисей вдребезги пьян. Нашел наконец, где обосновался предприимчивый будущий богатей. Филип сел на свою раскладушку, привалился спиной к стене. Одежда насквозь промокла, дождевая вода стекала с волос и ползла по шее. Филип не обращал внимания.

— Взял бы полотенце, Нагата, — сказал Моисей. Филип молчал, и Моисей вытянул из кармана стальную флягу. Протянул руку и положил флягу на раскладушку у ног Филипа. — Один биохимик гонит джин. Ну, не прямо джин, но почти. Короче, хорошая штука. Без тоника, но у него правильный… — Он затряс головой, подбирая нужное слово, но в итоге сдался. — Хороший, в общем.

— Спасибо. — Голос Филипа казался ему самому чужим.

Моисей сплел пальцы, глянул на собственные руки как на головоломку, которую никак не получалось собрать.

— Я, эт… хочу извиниться. Я как-то, знаешь, держал в себе, но вот это вот все… Оно… Заставляет становиться хуже, понимаешь? Я ведь не такой. Я профессионал.

— Да нормально все.

— Отрицание. Так это называют, точно? Просто… Не могу…

Он захрипел. То ли засмеялся, то ли заплакал, то ли дыхание перехватило. Филип ждал и смотрел на руки Моисея: он так их сжал, что костяшки побелели. Хрип понемногу утих.

— Никто не придет. Ни корабль. Ни челнок. Врат больше нет. Что бы там ни случилось с Альфой, уж радио они бы давно починили. Остались только мы. Один этот сраный городишко и больше ничего.

Это правда. И уже не первый день правда. Но все равно, слышать, как Моисей вслух выкладывает и так известный обоим секрет, было странно.

— Теперь важна каждая мелочь, — сказал Филип.

— Если начну об этом слишком задумываться, ничего делать не смогу. Снимаю зажим, а сам думаю: а ну как сломаю? Другой взять неоткуда. Расхерачу случайно, а потом окажется, что он край как нужен. Чтобы дело шло, надо правильно сложить целый миллион частей. Но из-за одной-единственной все может развалиться.

Филип открыл флягу, глотнул. На джин даже издалека не похоже, но неплохо. Он вытер горлышко фляги рукавом и протянул ее Моисею. Тот взял, расцепив наконец руки. Там, где пальцы пережимали друг друга, остались отметины. Филип смотрел, как скачет на каждом глотке кадык Моисея. Во фляге осталось не много.

— Одно, — сказал Моисей. — Что-то одно идет не так, и мы все дохнем. Кроме нас не осталось никого, а мы все дохнем. И никто никогда не узнает.

— Может выйти и хуже.

Моисей всплыл из транса, медленно поднял глаза, вперил взгляд Филипу в лицо. Дождь за стеной утих, местная насекомая мелочь устроила перекличку — звук напоминал треск испорченного компрессора. Филип заговорил, глядя на Моисея, и будто за него говорил мороз в его груди.

— Мне вот что страшно, Моисей. Не облажаться и сдохнуть, нет. А вот если облажаться и не сдохнуть, а? Облажаться и жить себе дальше. Одна жизнь кончилась, что есть то есть. Но, может, другая как раз рождается? Может, мы сейчас творим совершенно новый мир на совершенно новой планете. Когда-то на Земле все начиналось так же. Сотни поколений. Миллиарды людей. А мы стоим у истока и гадим прямо в него.

— Ничего не понял.

— Сделаем все как обычно? Вляпаемся в то же говно? Опять наделим властью тех же отморозков и брехунов. Начнем так же жульничать. Терпеть то же лицемерие. Нырнем еще глубже в дерьмо, которое и привело нас сюда. Вот это еще хуже. По мне — намного хуже.

— Просто хочу, чтобы ты знал: мне стыдно, что я вот так себя вел, — сказал Моисей. Его явно смутил новый поворот беседы. — Пытаешься как-то собраться, но оно само из тебя прет.

— Да у всех сейчас так, — сказал Филип. — Мне тоже стыдно. За все.

Вот тут-то Моисей и заплакал. Без хрипов, но тягостно, судорожно всхлипывая. Филип подошел, сел рядом, обнял одной рукой за плечи и держал так, пока горе накатывало на Моисея и отступало. Потом отпустил, тот упал на койку, и почти тотчас уснул, пока Филип накрывал его одеялом. Филип подобрал выпивку, закрутил крышку и аккуратно поместил флягу на свою подушку, будто спать уложил.

По дороге к баракам группы техобслуживания он кое-куда заскочил.

Хандро с командой занимали два небольших сборных домика у западной окраины. В одном располагалось стандартное спальное помещение с койками в четыре ряда вдоль стен. В другом стояло несколько таких же, как у Филипа с Моисеем, раскладушек, и множество шкафов с припасами. Перед спальным бараком в свете полудюжины факелов топталась небольшая кучка народу. Филип узнал длинные металлические палки с шипом, с какими они в прошлый раз ходили гонять чудовищ. Масляные моховые намотки, правда, теперь вроде бы работали получше. Дольше горели.

В пляшущем свете Филип насчитал десятерых, в большинстве мужчины. Хандро сидел на стуле, на двух ножках, спинкой привалившись к стене дома. В самой середке, будто царь или знаменитость какая-нибудь. Филип вошел в круг света, разговоры и смех стихли. В толпе стоял Кофи, но астер Филипа не признал. Ну что ж, справедливо. Неизвестно еще, как Филип сам себя повел бы на его месте. Вернее, очень даже известно, так что юность и трусость Кофи вполне простительны. Филип разглядел и двоих, что сперли тележку Люарда. Оба смотрели на него с пустым змеиным выражением.

Хандро наклонил голову к плечу.

— Нагата! Тебе спать-то не пора, а?

Кто-то хихикнул, но Филип уже натянул на лицо спокойную улыбку, словно оценил шутку. Словно охотно проглотил дерьмо унижения. Такие вещи он умел. Один из немногих полезных уроков отца.

— Похоже на то. Я тут обдумывал кое-что.

— Правда?

Хандро медленно опустил стул на все четыре ножки. Филип, демонстрируя покорность, отвел глаза. Холодная ярость стискивала ему грудь.

— Ну что она там говорила, — сказал Филип. — Нами Ве. Город. Общество, помнишь? На благо общества, вот это вот.

— Что-то припоминаю, — ответил Хандро.

— Подумал, надо прояснить ситуацию.

— Ну, поперек меня ты не лез. Хотя может вот Эйлин с Юрием расстроились немного.

Филип оглядел двоих, что сперли тележку.

— Здоров, Эйлин. Здоров, Юрий.

— Здоров, подрядчик, — ответил Юрий.

Хандро неодобрительно хмыкнул, и Юрий отвел взгляд. Наказан.

— Я, парни, хотел… — Филип пытался сказать «извиниться», но мороз в груди не пускал это слово наружу. Слишком большая ложь, она просто не пролезет в глотку. — Хотел, чтобы все шло ровно. Чтобы все у нас стало лучше, чем раньше.

Парочка уставилась на Хандро, невольно ожидая, чтобы он решил за них, как им реагировать. Так знакомо — Филип практически вживую увидел Цина и Карала, Крылья, Чучу и Эндрю. Призраков войны, которую он проиграл. Мертвецов, к которым повернулся спиной.

— Тебе твой начальник сказал прийти? — спросил Хандро.

— Моисей? Да нет. Просто… по зову совести, так сказать. И это… вот еще чего. Кое-что полезное, а?

Он выудил из кармана маленькую красную коробку, по пути стащив с нее защитный резиновый рукав. Протянул Хандро, старательно избегая касаться одновременно корпуса и силового порта. Коробка была самую малость шире ладони Филипа. Хандро нахмурился, кивнул на коробку, мол, что это?

— Помнишь, метатель тупил той ночью, когда чудовища пришли? Пришлось еще конденсатор подключать?

— Это точно, — встрял Кофи. — Помню, был такой разговор.

— Ну и?

В глазах Хандро загорелся интерес. Разговор зашел о его минуте славы. И о смерти. Хандро нравился такой поворот.

Филип с улыбкой держал коробку на ладони.

— Ну и вот. Это — конденсатор от дрожжевого чана. Глянь.

Он тихонько перекинул конденсатор, будто пиво другу передал. Хандро поймал, перевернул.

— Ни хера не понимаю в энергосистемах, Нагата.

— Открой заднюю панель, — сказал Филип, — и поймешь, о чем я.

Хандро положил коробку на колени и надавил ладонью на заднюю панель.

— Как эта штука работает?

Разряд прогремел как выстрел и полыхнул как молния. Хандро полетел вбок и медленно обрушился наземь в слабой гравитации. Бедра лопнули как переваренные сосиски, глазницы опустели.

— Она убивает чудовищ. — Филипа никто не услышал.

Все повскакивали и заорали разом. Филип повернулся и ушел во тьму. Люди Хандро были так ошарашены и растеряны, что Филип успел отойти метров на тридцать, прежде чем его поймали.

***

В импровизированной камере царил мрак и холод. Филип лежал на голом полу. Болело все. Как минимум одно ребро ему сломали, а левое запястье жутко опухло. Какие еще раны остались после избиения, только предстояло выяснить. Пока хватало просто боли.

Что настал день, Филип понял благодаря небольшому браку в сварном шве на стене. Тусклая искорка слабее самой далекой звезды становилась ярче и ярче, пока наконец сквозь нее не прорвался тонкий луч. Бледное пятнышко не больше ногтя поползло медленно по полу. Филип смотрел на него не отрываясь. Воздух отдавал пылью.

Снаружи время от времени доносились голоса. Кое-какие Филип узнавал. Кофи. Моисей. Нами Ве орет — на нее совсем не похоже. Сдерживает толпу линчевателей? Очень может быть.

Лучик подбирался все ближе к стене, а когда солнце вошло в зенит, исчез. Филип вдруг понял, что дико хочет пить, но ни капли воды не нашел, так что решил лучше поспать. Все, чего смог от себя добиться — полудремы, то и дело прерываемой болью. Когда его разбудил лязг засова, Филип успел совершенно потеряться во времени.

Дверь открылась, в залитом светом проеме возник силуэт Нами Ве. Филип попытался было сесть, но спина так затекла, что получилось только с третьего раза.

Представительница администрации села напротив. В льющемся из соседней комнаты свете она казалась и усталой, и полной решимости. Ангел, несущий кару или дарующий искупление.

— Ну что, мы старались восемнадцать часов, — сказала она после долгого молчания, — но все равно его потеряли. Теперь по закону ты убийца. Что? Тебе весело?

— Не, я и не думал смеяться, — сказал Филип. — Есть просто некий контекст, и из-за него… Нет, это не смешно, конечно.

— Ты о чем думал?

Ангел исчез. Вместе с маской мягкости, доброты, профессионализма. Филип будто впервые увидел Нами Ве. Бессильный гнев в ее голосе эхом вторил такому же в его собственной голове.

— Так было надо, — сказал он. — Но кроме меня никто не вызвался.

— Так было не надо.

— Я знаю таких, как Хандро. Он показал тебе свое лицо. Он всем нам его показал. А ему все сошло с рук. Парням вроде Хандро закон не писан. Город проголосовал, но Хандро важнее города. А вы взяли и прогнулись. Ну и все. Раз позволишь ему делать что хочется, обратно уже не вернешь. Когда такой человек побеждает хоть в малом, давит до самого конца.

— И вот ты решил, он заслуживает смертного приговора. Не видишь тут некую иронию?

— Есть разница, — ответил Филип. — Меня накажут. Я отвечу за свой поступок.

— Господи Иисусе, — покачала головой Нами Ве.

— Вот так должно быть. Делаешь что-то плохое — жди расплаты. Жди страдания. Одно это не дает всяким Хандро подминать под себя все подряд только потому, что они могут.

— Такой, значит, план? Сотворю, мол, из себя жертву, и да распят буду на кресте закона? Мне спасибо тебе сказать теперь?

— Ты так и не поняла, что это был за человек.

— Еще как поняла, — ответила Нами Ве. — Алехандро был самовлюбленный бандит. К тому же с немаленькими садистскими наклонностями. А еще он был очень устойчив психически. Харизматичен. Смел. Бросился навстречу опасности не раздумывая. Так. Люард. Один из умнейших людей из всех, кого мне доводилось встречать, и жуткий сноб. Попросит, не знаю, вилку передать, и обязательно чем-нибудь зацепит, не умеет иначе. Адия, если ей позволить, будет вкалывать по две смены и ни разу в жизни не пожалуется, зато в любовные драмы ныряет с головой при первой возможности. Моисей — крепкий трудяга и неврастеник. Мертон — самый милый, чуткий, добрый из всех моих знакомых, и уже успел построить аппарат в биолаборатории, потому что алкоголик. Вот это мы. Просто люди.

— Хандро отличался, — сказал Филип.

— А ты, — она наклонилась ближе, положила руку ему на колено, — прекрасный специалист с огромным опытом и незаменимым багажом знаний. Еще ты отчаянно ждешь за что-то наказания, но я не понимаю, зачем.

— Он забрал бы все. И перестал вас слышать.

— Возможно.

— Если придется умереть, чтобы избавить вас от этого, ну что ж.

Нами Ве засмеялась тихо и печально.

— Ну нет. Как сказала бы моя святая мать — не будет тебе легкого пути. Я много чего испортила, но уж смертную казнь в поселение приводить не собираюсь. Идти можешь?

— Можно сперва водички попить?

Ходьба причиняла дикую боль. Филип с ног до головы закостенел, а на улице смог наконец подробно разглядеть свои синяки и ссадины. Вдоль почти-улицы выстроился весь город. Моисей стоял с угрюмым видом. Сбившись в стаю, смотрели с ненавистью парни из обслуживания. Следом не увязались, но глазами проводили. Филип старался держать спину прямо, нести себя хоть с каким-то достоинством. Нами Ве шла рядом, готовая подхватить, если придется. Он твердо решил не давать повод.

После вчерашнего дождя ноги скользили по грязи, но над головой широко раскинулось чистое небо. Безоблачное. Филип понял, что чего-то ждет от толпы. То ли приветствий, то ли всплеска ярости. Толпа молча смотрела, как он идет.

Пока дошли до городской стены, суставы Филипа начало понемногу отпускать. Запястье пронзала злая стреляющая боль, когда он поворачивал руку, но остальное было терпимо. Филип не жаловался. Нами Ве вышла в проход меж панелями, когда-то составлявшими корабельный корпус.

Перед ними протянулась южная долина. Пока сидишь в городе, легко забыть, какая же она широкая, как в ней полно всего. Заросли по берегам реки состояли из чего-то, не сильно отличного от деревьев. Стая длинноногих животных, похожих на помесь оленя с гигантским пауком, пробиралась на запад, то ли следуя им одним видной тропе, то ли торя собственную. В круге растоптанной человеческими ботинками земли грудой валялось снаряжение. Нами Ве остановилась рядом с ним.

— Спасательное покрывало, — указала она на маленький серебристый сверток. — Им можно накрыть шалаш. Солнечная микропанель, запитать дрожжевой цилиндр. Моисей сказал, камера улавливания углерода отработает как положено дай бог два года, так что придется тебе найти что-нибудь местное и добывать глюкозу из него, если получится. Надеюсь, прибор не накормит тебя ядом, но с незнакомой едой все же будь осторожнее.

— Изгнание?

— Получилось договориться. Техобслуживание, что неудивительно, требовало твоей смерти. Люард был готов тебе выделить квартиру с полным пансионом. Выбор стоял между твоим заключением в городе и… Так на тебя уйдет меньше ресурсов. Все, что смогла.

— И это, наверное, больше, чем я заслужил.

— Если в следующие пять лет тебя увидит кто-то из техобслуживания, тебя, скорее всего, убьют, и я им никак помешать не смогу. Вряд ли большинство в городе за твою смерть, но кое-кто найдется, и кто именно — как знать. Потом, если выживешь, можешь подать прошение на возвращение. Если выживем мы.

Филип оглядел снаряжение. Тяжелое, но унести можно. Цилиндр с лямками и монтажной площадкой для солнечной панели. Если надеть цилиндр на спину и не заходить в тень, энергия будет поступать в приемник. Есть бутылка для воды — держись реки, от жажды не умрешь. Разве что местный микроб просочится сквозь фильтр и сочтет кровоток Филипа подходящим местом, чтобы как следует обосноваться.

— Ладно, — сказал Филип, — пойду я. Спасибо.

— План какой-то есть?

— Не, — ответил он. — Попробую дойти до Альфы. Дорога долгая, но может, там припасы найдутся. А то и люди. Нет, так хоть выясню, что с ними стряслось.

— Если додумаешься, почему, выбрав убить Хандро, ты фатально ошибся, возвращайся к нам, ладно? Я постараюсь, чтобы тебе обязательно нашлось место.

Филип поднял покрывало. Оно почти ничего не весило и легко помещалось в карман.

— Спасибо, но милосердия я недостоин.

— Само собой недостоин. Оно потому и называется милосердием. Когда получаешь чего достоин, это справедливость. — Она положила руку ему на плечо, как часто делала в разговоре с людьми. — Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы сохранить людям жизнь. Здесь договорюсь, там прогнусь, совру, извернусь, начну играть грязно, стану очень далека от совершенства. Рано или поздно наступит время, когда я очень пожалею, что ты ушел. Как и о том, что ушел Алехандро.

Филип молчал, но она кивнула будто в ответ на его слова.

— Говорю загадками, но это тебе подсказка. — Она отступила на шаг. — Попробуй решить.

Он посмотрел, как она идет к стене, как заходит за нее. Нами исчезла, а Филип принялся загружаться. Он теперь словно маленький разобранный корабль. Покрывало — управление параметрами обитаемой среды. Цилиндр — пищевой рециркулятор. Вся огромная планета — система рециркуляции воздуха. Логика выживания не меняется, неважно, в каких пространствах ты двигаешься. И сожаления остаются всегда одними и теми же.

Филип побрел к югу, держась от реки на расстоянии, чтобы не вязнуть в мокрой земле. Прошло меньше получаса, и Постоянное поселение Эмерлинг-Восс Бета скрылось из виду за поворотом долины. Солнце краснело, клонясь к западу, и Филип подыскал вполне неплохое место для первого лагеря своей новой жизни. Выход дрожжей оказался меньше, чем он надеялся, но камера улавливания углерода выглядела чистой. Филип нашел ручеек, нафильтровал воды для питья.

На закате высыпали звезды. Огромное пятно галактического диска. Вселенная, обретенная однажды человечеством и утерянная, превратилась в красивую картинку из света и обещаний. И еще надежды.

Вдали запели чудовища.