Проводники Света [Ольга Юрьевна Моисеева] (fb2) читать онлайн

- Проводники Света (а.с. Светоносцы -3) 1.17 Мб, 313с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Ольга Юрьевна Моисеева

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ольга Юрьевна Моисеева Проводники Света

Пролог

Было зябко и влажно, Костя весь продрог, ютясь в утлой лодчонке посреди тихой, спокойной речки. Ни вёсел, ни ветра, только гладкая чёрная вода вокруг, а над головой — холодное звёздное небо. Он поёжился и запихнул руки под мышки, стараясь согреться, как вдруг услышал в тумане на берегу шёпот. Лодку медленно повлекло в ту сторону, Костя ощутил в груди горячий толчок и, глянув в тёмную глубину реки, увидел, как его отражение изменилось, скользнув к мелководью золотой рыбой — нет, не рыбой, каракатицей! Туман разошёлся, открывая двух мужиков. Тихо переговариваясь, они топтались у самой воды, один держал тёмно-бордовую тонкую книжицу размером с ладонь, а рука второго вытягивалась, словно телескопическая антенна, стремясь добраться до…

«Смартфона!» — Костя открыл глаза и обнаружил, что его обворовывают бомжи: один, буйно заросший седыми лохмами, ковырялся в кармане куртки, а второй, в грязной, натянутой на самые брови шапке, уже вытащил паспорт.

Из центра Костиного светака выстрелило золотое щупальце и пронзило выцветшую и драную, как старая тряпка, светотень Шапника — тот дико завопил, заглушая хруст костей и шлепок паспорта о землю, потом захрипел и, упав на колени, пополз прочь, придерживая изувеченную руку. Костин светак тем временем выпустил ещё одно щупальце.

«Беги!» — хотел выдавить парень Лохматому, но вышло только мычание: оказывается, он ещё не проснулся! Один сон в другом, как матрёшки…

Пока ещё целый бомж бросился к приятелю, не забыв, однако, прихватить украденный смартфон, что, конечно же, было самой большой ошибкой в его не слишком долгой жизни. Но парализованный сном Костя не мог ничего сделать и лишь с ужасом наблюдал, что творит золотая каракатица. Творит быстро и по собственному усмотрению.

Когда парень проснулся по-настоящему, на земле лежали два трупа.

Шапник скрючился на боку, поджав колени и обхватив левую руку правой, — лицо и трава вокруг залиты кровью. Его подельник распластался чуть дальше, ничком, но при этом его светло-голубые, будто выцветшие, глаза удивлённо глядели в небо. Свёрнутую шею скрывали густые лохмы, так что казалось, он просто смотрит, откуда вдруг начал накрапывать этот противный, меленький, частый дождик.

Костя подобрал с земли паспорт со смартфоном и, быстро распихав их по карманам, двинулся прочь.

— Дело дрянь, Кос, дело дрянь!.. — бормотал парень себе под нос, оглядываясь кругом: в ранний рассветный час этот дальний уголок огромного парка был совершенно пустынным. Повезло, что никто ничего не видел, — иначе свидетелей могла ожидать та же участь, что и Лохматого с Шапником.

Дождик усилился, Костя надвинул на глаза капюшон и поспешил прочь: подальше от мёртвых тел, из парка и из города… жаль только, не от каракатицы… или кто она есть там на самом деле…

Ладно, не важно, хоть горшком назови, а суть одна: тварь!

И от этой твари ему не убежать, пробовал… он провёл по груди: никакого шрама под рубашкой, конечно же, не осталось: всё теперь заживает так быстро! Очень быстро… хоп! — и нет никаких следов! Только горячее биение под кожей.

И это не сердце.

Глава 1 Дымовая завеса

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Вот уже пять вёсен семья Деяны одиноко жила в лесу — с тех пор, как отец крепко поссорился со старейшиной Колосом и переехал на отдельное угодье, благо свободных земель вокруг было в избытке. Звали таких отщепенцев извергами, и полагаться они должны были только на себя, не рассчитывая на помощь рода. Злобы, правда, особой никто на них не таил: семена, хоть и скупо, но Колос всё ж в долг давал, а родичи порой обменивались с вольной семьёй поделками, крупами, тканями, не глядя при этом в глаза и стараясь быстрей уйти.

Был во всей общине один только отрок, Некрут, водивший зазорную дружбу с извергами. Любые порядки были ему не указ, и обязанности, вменяемые детям, он тоже не выполнял. С рождения слабый головушкой, не мог он, как другие мальчишки, косить, жать, посевы от нашествий лесного зверья и птиц охранять, гонять скотину и прочую нужную работу делать.

Ещё когда младенцем был, ведунья и знахарка рода подозревала в нём подменыша, что подсовывают злые духи матерям, когда те плохо за дитём глядят. Хотела ведунья класть младенца под корыто и бить сверху топором, дабы проверить, да мать Некрута воспротивилась: моё, говорит, дитятко, сердцем чувствую! Знахарка не настаивала, ибо выглядел-то Некрут нестрашно: лицо и тельце не уродливы, руки-ноги в порядке, а всё ж чуяла ведунья в нём нечто неправильное, да и голову в положенный срок малец не держал. Но раз не кричал дико, глаза не пучил и злобы явной не являл, то решила она обойтись заговором да натиркой травами, толчёными в белоглиняном горшке на первой четверти Луны, — а коль не поможет, так подменыши всё одно долго не живут и легко помирают от слабости.

Некрут, однако ж, не помер. Тонкий был, как былиночка, зато к хворям на диво стойкий: не брали его, как других детей, ни лихоманки, особо злые по осени, ни нарывы в горле, коих даже крепкие мальцы не выдерживали. Жил себе Некрут и жил, телом и умом слабый — говорить даже не умел! — зато с улыбкой и добрым взглядом.

А как подрос, стал незаметно от всех в лес убегать. Сначала пыталась мать искать его и пугалась, что пропадёт: не учили ведь Некрута старшие топором владеть, делать лук или силки, зверя бить. Рыбу, гусей и уток на реке ловить тоже он не умел, тропы и приметы, как не заблудиться, ему никто не показывал, однако ж, и три, и четыре дня проведши в лесу, всегда возвращался в деревню весёлый и сытый.

Часто добирался он и до угодий извергов, где подолгу наблюдал, как они работают, а потом, улучив подходящий миг, подбегал к Деяне и дарил ей головки лесных цветов, шишки, палки и даже куски корней необычной формы.

Однажды она полола гряды с овощами, а Некрут тихо подкрался сзади и стукнул её по спине, заставив обернуться. В руке он держал резную деревянную игрушку, да такую красивую! — сразу видно, сделана большим мастером. Раньше в общине таких не водилось — знать, за пять вёсен кто-то из деток подрос и научился искусно резать…

— Твоё ли? — строго спросила Деяна, подозревая, что Некрут мог стащить поделку без спроса. — Где взял?

Он широко улыбнулся, сунул игрушку ей в руки и побежал в лес, раскачиваясь и прихрамывая на обе ноги.

— Стой, погоди! — девочка бросилась следом, не сомневаясь, что догонит его в два счёта, однако, мелькнув пару раз меж деревьев, Некрут вдруг пропал: скрылся за толстым стволом вяза — и с концами. Она дважды обошла дерево: ни дупла, ни кустов поблизости — словно в воздухе растворился мальчишка!

Осталась только игрушка. Это был резной мышонок — он смотрел на Деяну хитрыми глазками и задорно улыбался, склонив ушастую длинноносую голову на бок. Передние лапки с пальчиками и ладошками, очень похожими на человеческие, держали крашенную в рыжий цвет морковку. Стоило её вынуть, как сразу же показалось, будто Мыш тянет ручки, прося угощения. Пришлось отдать ему морковку обратно, и в тот же миг вокруг застучали крупные капли.

Ого, как быстро Перун нагнал такие огромные чёрные тучи!

Стало темно, ударил ветер, засверкали молнии, грянул гром и обрушился ливень. Деяна помчалась в сторону дома, зацепилась за корень и упала. Мышонок улетел в кусты, она вскочила и ринулась за ним, но ветер бросил в глаза воду и ослепил. А когда удалось проморгаться, прямо перед глазами оказался большой тёмный лаз. Он был таким круглым, словно землю, вместе с корнями и кусками веток кто-то вырезал острым ножом и унёс. Неужели Мыш туда провалился?! Деяна подошла ближе и увидела, как тьма в лазе струится и колыхается, глотая капли дождя, словно живая. Сверкнула молния, и в самом низу, на земле, блеснула рыжая морковкина попка. Значит, и Мыш тоже валяется где-то там, внутри, — ухнул в дыру, потеряв угощение!

Подобрав палку, девочка сунула её в темноту, но ничего не нащупала.

Перун снова ударил молнией, и внутри лаза сверкнуло что-то светлое. Он там, точно! — отбросив палку, Деяна запустила в дыру руку, наткнулась на что-то твёрдое, но пальцы соскользнули, а её саму что-то схватило и рвануло во тьму, да так, что и пикнуть не успела, как провалилась в лаз целиком.

Снаружи продолжал идти дождь, поливая сиротливо лежавшую на земле маленькую деревянную морковку.

* * *
На мгновение Деяна ослепла, оглохла и перестала чувствовать собственное тело, но потом тьма расступилась, открыв огромную гору: вершина её уходила ввысь, куда уже невозможно достать взглядом, а склон простирался в обе стороны, постепенно теряясь в бесконечности.

Ноги коснулось что-то мягкое.

— Ой! — Деяна отпрыгнула в сторону от жавшегося к щиколотке рыхлого тёмного кома и чуть не наступила на свою игрушку, что, оказывается, валялась прямо тут, под ногами! — Мыш?!

— Не-е, — раздалось снизу. — Мых!

Девочка попятилась прочь, а ком тем временем вылепился в крупную — размером с кошку! — мышь с размытыми контурами и сине-красными точками глаз.

— Меня зовут Мых, а не Мыш! — пояснило тёмное существо, поднимая игрушку. — Да ты не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю! — Тьма под огоньками глаз раздалась, изобразив подобие улыбки.

— Ты — подземный Дух?!

— Ну, если я и Дух, то не злой, не волнуйся.

— Коли ты добрый, пусти меня домой!

— Да пущу, конечно, только в лесу сейчас ливень стеной. Пережди его здесь, а после пойдёшь.

Продолжая улыбаться и теряя кусочки тёмного тумана, который тут же бесследно рассеивался в воздухе, Мых протянул ей мышонка.

— Ты под нашим лесом живёшь? — Деяна с удивлением заметила, что её промокшая насквозь одежда и волосы стали совершенно сухими.

— Нет, я из другого мира.

— Из Нави?

— Нет!

— Из Хаоса?! — глаза девочки округлились.

— Да не из Хаоса! Это всё ваши миры, а мой… он совсем в другом месте.

— И где ж то место?

— Там, куда ни людям, ни Духам из вашего мира, без этого, — он покачал игрушкой, — не добраться. Но я твой друг, и это мой подарок! Я его через Некрута передал, морковку только разыщи, не то ничего у нас с тобой не получится!

— Чего не получится?

— Ну, ты возьмёшь его? или так и будешь недвижно стоять, словно говорящее пугало?

— Сам ты пугало! — огрызнулась Деяна, забирая мышонка. — А морковка у лаза осталась.

— Вот и найди её, когда назад вернёшься, обязательно! — Мых встряхнулся, как настоящий зверёк, и добавил: — Да расслабься ты, наконец, я дружелюбный и не опасный! Смотри!

Составлявшая его тело тьма задвигалась, мгновенно меняя местами голову и задние лапы, отчего показалось, мышь-акробат сделал несколько дивно быстрых и ловких кувырков. Деяна рассмеялась, а он поклонился, разведя лапки в стороны.

— Я ещё и не такое умею! Давай будем дружить?

— Давай! А что мы будем делать?

— Я могу научить тебя разным трюкам!

— Крутиться, как ты?

— Ну, тоже можно, конечно, только вряд ли тебе будет от этого весело, а вот… ежели я тятю твоего исцелю? — Мых подмигнул и хитро ухмыльнулся. — Слышал, захворал он сильно… А? Как тебе такое предложение?

Тятя Деяны и правда хворал: сорвался, когда крышу чинил, и ударился оземь. Вроде и высота небольшая, а руку всё же сломал — нехорошо так, кость прямо наружу торчала! Бабка Улита страшно опечалилась: от отца это у него, сказала. Дед, мол, тоже слабостью костей страдал, калечился всё время и быстро помер — полвека и то не намерил.

Кость тяте обратно заправили, травами целебными натёрли, дощечками обложили и замотали. Сначала вроде ничего было, а потом стала дуться рука, и чем дальше, тем хуже, пальцы чернеть начали, отец слёг и бредил…

— Рука у него плохая — вылечишь? — Деяна посмотрела на Мыха с надеждой.

— Легко! — чёрный мышонок снова забавно прокрутился и откланялся. — Но обязательно с твоей помощью, ибо я не могу действовать в вашем мире напрямую, а значит, одному мне не справиться, понимаешь?

Девочка не очень-то поняла, но кивнула, ведь кроме отца в семье из мужчин были только старший брат Деяны Голуб и самый младшенький — Дубок, а он махонький ещё совсем! Как смогут они без отца, ведь он у них — старейшина, всё знает, по работам остальных распределяет, да и сам больше всех трудится!

— Так ты согласна?

— Да!

— Прекрасно! — несмотря на то, что состоял из плотных клубов тьмы, Мых прямо-таки просиял: морду разрезала широченная улыбка, а сине-красные глаза вспыхнули весёлыми оранжевыми факелами. — Тогда слушай внимательно, что тебе нужно сделать.

* * *
Деяна очнулась возле куста, под которым провалилась в чернолаз, только никакой тёмной круглой норы здесь больше не было, только морковка рядом валялась. Мых предупреждал, что старый лаз исчезнет, но всегда можно отыскать новый с помощью особого шёпота. Только сперва надо непременно кое-что сделать! Деяна подняла морковку и, отряхнув её от воды и сора, сунула в карман, где уже лежал деревянный мышонок.

Перун щедро насытил землю влагой, но лишнего не дал, ускакал на своём огнегривом коне, вовремя уняв грозу. Сквозь ветки проглядывало синее небо, и там, куда проникали солнечные лучи, мокрые листья сверкали чистотой и пахли свежестью. Девочка побежала домой, задевая ветки и смеясь, когда прямо на голову обрушивался короткий, но яростный дождик капель.

— Где ты была, Деяна? — выйдя из избы, строго спросила мать. — В огороде никого, кликали тебя, кликали…

— Я недалече в лес по нужде отлучилась, а тут вдруг гроза, я там, под выворотнем, отсиделась, — ответила девочка, помня наказ Мыха никому про него не рассказывать, иначе заговор на исцеление не подействует. — Как тятя, матушка?

— Второй день в себя не приходит. Помирает, — горько вздохнула матушка. — Иди в дом, там одна только Улита старая, ты за Дубком пригляди, пока я схожу по воду.

В избе царил сумрак и пахло травами вперемешку с неприятным духом тятиной хвори. Сам он вытянулся на лежанке, дышал часто, лоб в испарине, глаза закрыты, замотанная куском полотна рука покоилась на животе. Дубок мирно посапывал в люльке, рядом клевала носом бабка Улита.

Девочка села в уголке и прижав резного Мыха к животу, тихонько забормотала:

— Беги тропинка сквозь чёрный лаз…

В животе вдруг что-то тихонько задвигалось, но Деяна, вспомнив напутствие Мыха: «Ты наверняка почуешь странное, но не бойся, ничего плохого с тобой не случится, обещаю!», перетерпела и продолжила:

— …катись слезинка из глаза в глаз…

Внутри стало щекотно — сначала внизу, потом в груди, словно что-то росло снизу вверх.

— …свяжи шерстинка навеки нас!..

Всё, поняла Деяна, это уже не остановить! Дыхание на миг захолонуло, а потом, когда щекотная «шерстинка» достигла головы, страх ушёл, и бормотание девочки сделалось неразборчивым. Сначала исчезли осмысленные предложения, потом распались слова, и вскоре мешанина звуков стала напоминать не то шипение, не то завывание. Всё тело Деяны напряглось, она положила игрушку на спину и закрыла глаза. Две ярко-алые слезы скатились по щекам и упали на морду мышонка, отчего глаза его вспыхнули рубиновым светом, а девочка вместо своего бормотания услышала собственные шаги и увидела, как бежит по узкому мостику через укутанную туманом чёрную реку, а на другом берегу стоит отец. Коснувшись его, Деяна открыла глаза и, вложив Мыху в лапки морковку, сказала:

— Отступи хворь и срастись рука!

— Матушка! — вдруг громко сказал тятя.

— А-а? — проснулась старуха Улита. — Сынок! Ты очнулся!

— Тятя! — радостно крикнула Деяна, подбегая к отцу.

— Воды дайте! — попросил тот и, к равному изумлению и старой и малой, сел на лежанке. — Пить больно хочется.

* * *
Странное это было отпевание: без мужа — пусть и бывшего, но всё-таки! — и без сына.

Из самых близких в церкви присутствовал только брат — он всё и организовывал. Остальных Вера не знала, родственники, скорее всего… может, дальние?.. или друзья? Хотя какие у Елены Викторовны друзья — наверняка, всех растеряла, когда пить стала, а про её новую жизнь никто и узнать не успел, за пару недель-то…

Ну, где же всё-таки Костя?! — мать хоронят, а он где-то болтается! Неужели так и не прекратит вести себя, как последний неадекват?..

Нет, поначалу, когда только встречаться начали, всё вроде нормально было, ну, или он просто вид делал, что нормально… А спустя несколько недель началось: срывы, придирки разные, бесился без повода… сто раз она с ним пыталась поговорить, да он только отмахивался и огрызался.

Потом ключ праотцов вдруг на шею нацепил и носить стал — то ли в честь былого подвига, то ли как украшение, фиг разберёшь, Вере такое никогда в мужиках не нравилось, но она ничего не сказала: отношения и так были натянутыми, зачем ещё больше портить?

Однако тактичность не помогла: размолвка всё равно обострилась, когда пошли к Андрею на Днюху. Кос нажрался там в хлам, стал орать, что именинник — старый душнила, разбил бокал и ругался, пока Вера не уволокла идиота домой. Потом пришлось перед друзьями извиняться, а его выгнать спать на диван в гостиной.

Пару дней они вообще не разговаривали, а потом Вера вдруг заметила в Костином отделении шкафа новые, далеко не дешёвые, кроссы, шмотки известных брендов, бутылку дорогущего виски, но спросить ничего не успела. Утром встала — Коса и след простыл. Куда свалил среди ночи?! А когда после учёбы домой вернулась, уже и вещей его в гардеробе не было…

Потом позвонил, правда, сказал, что у матери несколько дней поживёт: она, типа, бухать завязала, помочь ей надо в себя прийти, квартиру убрать и с делами разобраться.

Вера тогда даже обрадовалась: ладно, пусть! небольшой тайм-аут не помешает, а потом может, и вообще всё наладится — перестанет Кос наконец мучиться, что не вылечил мать от алкоголизма, когда его способности за все мыслимые пределы зашкаливали, и чужими светаками умел крутить, не хуже самого Господа-бога… Блин, ну и сравнение, да ещё и прямо во время отпевания! — одёрнула себя Вера и попыталась сосредоточиться на словах батюшки, но он говорил так быстро, тихо и малопонятно, что уследить за молитвой не получилось, и вскоре голова вновь наполнилась собственными мыслями.

Может, Кос на кладбище хотя бы придёт? Не явиться на похороны матери! — это ж вообще… ну, совсем ни в какие ворота! Вера вздохнула, глядя на его дядю: он плакал — низенький, толстый и несчастный, молния на куртке разошлась, а он даже не заметил… И сестру потерял, и бизнес вряд ли теперь, после пожара в «Крендельке», наладится. Там, кажется, всё сгорело дотла, а ведь ещё недавно Максим Викторович сеть наладить планировал: сразу десять павильончиков в разных частях города. И Елену привлечь к этому делу хотел — уж с её-то кондитерским талантом точно не пропали бы — Вера невольно улыбнулась, вспомнив, как Кос прислал ей фотки маминых тортиков, — вот уж правду говорят: мастерство не пропьёшь! Он постоянно писал Вере в ватсап, когда жил у Елены Викторовны, пока вдруг не прислал сообщение: «Я к тебе не вернусь, не ищи меня!», после чего вообще перестал выходить на связь и ни на звонки, ни на эсэмески не откликался. Про дорогие обновки она его так и не успела спросить, всё ждала подходящего случая.

Но случай так и не представился, потому что Костя пропал. Просто однажды ушёл с работы в начале рабочего дня и больше никто его не видел, а спустя несколько часов в пекарне случился пожар. Обо всём этом стало известно в тот же вечер от его матери — она думала, что сын к Вере вернулся, и сильно обеспокоилась, узнав, что это не так. Просила позвонить, если объявится…

Он, разумеется, не объявился, в строгом соответствии со своим последним дурацким сообщением… Оно было таким… обидным! И грубым… Словно чужому человеку писал… А может, Вера всегда для него такой и была? Просто временная глупая попутчица. Доехал вместе с ней до нужного пункта (пунктика!) и соскочил — без предупреждения и не оглянувшись…

Но она всё равно за него волновалась! Отцу даже его, Илье Десятову, звонила, но тот сказал, что тоже давно сына не видел, и разговор быстро свернул: типа, занят он сейчас охренительно — ну и ну! Ничего себе папаша — до отпрыска и дела нет!.. Впрочем — ей-то что до этого? Ей бы только убедиться, что с Косом ничего плохого не случилось! Стыдно в таком даже самой себе признаваться, но и на похороны эти Вера из-за него лишь приехала, Елену Викторовну-то она едва знала…

Интересно, где он сейчас обретается? У знакомых или угол снимает? Деньги, судя по новому шмотью, у него есть — может, работу какую нашёл?..

Но зачем надо было всех самых близких вот так бросать, отталкивать, что это? Очередное проявление депрессни? Неужто его всё ещё не отпустило?! Сколько ж можно, о господи? Ну, не могут никак лампочные способности возродиться, смирись уже — что толку тосковать о несбыточном?!

Сам ведь всё это устроил! Создал спираль активации и сделал себя сосудом, где слились и взаимно уничтожились радужная сила и чёрная кровь. Понимал ведь, что лишится способностей, но пошёл на это, иначе было нельзя!

Они спасли всех от новой, кошмарной тьмы! Они это сделали!

Но сила, конечно, ушла, вся без остатка, и ни он, ни Вера светаков больше не видели, а уж про влияние на людей и говорить нечего. Так, промелькнёт иногда что-то… или догадаешься о чём-то — только ведь это не видение а, скорей, интуиция!

Так же и все бывшие «лампочки», в каком бы городе ни жили, полностью «обескровленными» остались. Чем, кстати, многие были весьма и весьма недовольны… такое в чате писали! — волосы дыбом… до прямых угроз доходило!

О! а не в этом ли причина Костиного состояния? Может, преследовали его, терроризировали? Мстить кто-то решил за отобранные без спроса способности? Потому и пекарня сгорела?..

Батюшка объявил, что можно подходить прощаться, и народ потянулся к гробу. Трогать за руку и целовать покойницу Вера не стала, просто чуть постояла рядом и, вздохнув, отошла.

* * *
На кладбище Кос тоже не пришёл, напрасно Вера надеялась.

— Максим Викторович! — дождавшись окончания погребения, она подошла к нему, чтобы поговорить.

Он посмотрел на неё потухшим рассеянным взглядом.

— Я… — она замялась.

— Да, Верочка, спасибо! — он коснулся её плеча. — Иди садись в автобус.

— Да нет, я — туда, — девушка махнула рукой. — На остановку.

— Не поедешь на поминки?

— Извините, Максим Викторович, мне на учёбу надо… и это… скажите, пожалуйста, а вы Костю в последние дни не видели?

— Костю? Да утром, в день пожара я его видел, когда он снова с работы сбежал… — дядя чуть нахмурился. — А что? Где он сам-то, чего на похороны не явился? Я ведь так до него и не дозвонился: порез-то хоть зажил?

— Какой ещё порез? — насторожилась Вера. — Вы о чём?

— Да грудь он себе располосовал!

— Что-о?!

— Кухонным ножом, ты не в курсе что ль?

— Нет! — она помотала головой, глядя на дядю округлившимися глазами. — Я… я Костю давно не видела… когда это было-то?!

— Так вот прямо в тот день, как Лена… как Лены… — дядя яростно потёр лоб. — В общем, я искал его, сразу, как он из пекарни смылся, и ей тоже по этому поводу звонил. Просил сообщить, если сынок заявится, в таком бешенстве был, что этот мелкий засранец вот уже второй раз с работы, без всякого предупреждения, словно подлая собака, сбегает! Высказать ему всё хотел и правды добиться: зачем же, чёрт бы его подрал, он это делает?! — Максим Викторович на несколько секунд замолчал, скользя по Вере невидящим взглядом, а потом вдруг сказал: — А теперь бы я ещё спросил у него, не знает ли он чего про возгорание? Оказалось ведь, кто-то специально электропроводку повредил, да ещё и пожарную сигнализацию из строя вывел… — Дядя снова затих, размышляя.

— Максим Викторович! — Вера тронула его за руку.

— А? — он будто очнулся.

— Вы сказали, что просили Елену Викторовну позвонить, если Костя придёт. Она позвонила?

— А? Да! Позвонила! Через день после пожара. Звонит и плачет. В чём дело, спрашиваю, и, оказывается, Костя ей написал, что ему очень надо с ней встретиться, помощь, мол, срочно нужна, но он всё объяснит на месте. Скинул адрес и просил подождать, если вдруг задержится. Ну, мать, ясное дело, за сыночка перепугалась и немедленно рванулась на место встречи, а телефон дома забыла и обнаружила это уже в метро, у турникетов. Обратно вернулась, а в квартире — Костя! В руке нож, грудь располосована, в ванной кровища кругом, она бросилась к нему, а он оттолкнул её и сбежал. Рассказывает она мне это, рыдает, и вдруг посреди разговора — грохот! На телефон смотрю — «вызов завершён». Я давай перезванивать — она трубку не берёт. Ну, я забеспокоился: что такое?! Ключи-то у меня, ещё со старых времён, от её квартиры имеются, я и поехал. Открываю, а она… на полу лежит, мёртвая… Сердечная недостаточность — так мне потом сказали. Я Косте звонить — нет ответа, тебя набрал — то же самое…

— У меня на занятиях без звука, — пробормотала Вера.

— А тут уже и скорая, и полиция… — кивнув, продолжил дядя. — Я про Костю им говорить не стал… хоть мне, конечно, фокусы его идиотские уже вот где… — он постучал ребром ладони по горлу, — но всё равно: чего они парня мытарить-то будут?.. в общем, не сказал. Тут ты перезвонила, я тебе про Лену сообщил… А потом как навалилось всё разом: страховщики подлые доставать стали, что за пекарню не оплатят: сам, мол, проводку испортил! Но у меня ж долги теперь перед всеми! И похороны эти ещё…

К ним подошёл какой-то мужик и пока Максим Викторович с ним разговаривал, Веру вдруг осенило, что раз Кос убежал, когда Елена Викторовна была ещё жива, и с тех пор никто ему так и не дозвонился, то получается — о смерти матери он не знает! Вот почему его нет на похоронах — он понятия о них не имеет! Вера достала телефон и вызвала Костю. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

— Ладно, Верочка, ты прости, но ехать надо, — повернулся к ней дядя. — Может, всё-таки с нами?..

Сказать ему, что Костя не знает?..

— Спасибо, Максим Викторович, но нет, не могу, извините! — повинуясь неожиданному порыву, она крепко его обняла. — Держитесь!

Он кивнул, и Вера, так больше ничего и не сказав, потопала к остановке.

— Увидишь архаровца этого, — раздалось ей вслед, — позвони, ладно? Не чужой всё-таки… хоть и балбес!

— Позвоню! — обернувшись, пообещала она.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Тятя и впрямь исцелился. Лихорадка отступила, и рука зажила — будто не ломана была никогда.

Счастье, однако, длилось недолго. Месяц спустя обварилась кипящим маслом бабушка Улита. Потом Голуб животом замаялся, а сестра Дарёна, на год Деяны младше, ногу вдруг на ровном месте подвернула и могла теперь только в избе за прялкой сидеть или люльку Дубка качать.

Улучив минутку, Деяна побежала в лес и, вышептав чернолаз, шмыгнула внутрь.

— Ты обещал, что тятя выздоровеет и всё будет хорошо! — едва завидев Мыха, завопила она.

— И что? — мышонок склонил голову на бок. — Разве твой отец не поправился?

— Да он-то поправился, но другие! Баба Улита, брат Голуб, сестрёнка Дарёна — они ж заболели, все разом!

— И кто же в том виноват? — Мых полыхнул оранжевыми факелами глаз.

— Но… — Деяна растерялась. Она шла сюда, твёрдо зная, что домочадцы захворали из-за мышонка, но объяснить, откуда взялась её уверенность, не могла. — Я не знаю… — она мотнула головой, нахмурилась и, чуть подумав, спросила: — А ты можешь исцелить их? Как тятю?

— Сейчас посмотрим… — Мых прищурился, светя огоньками глаз сквозь узкие щёлки в чёрном тумане, а потом вдруг «шерсть» его встала дыбом: — Ого!

— Что?!

— Да у тебя же воронка открылась! — глаза мышонка округлились.

— Какая ещё ворона? — испугалась Деяна, оглядывая саму себя. — Где?!

— Да не ворона — воронка!.. ну то есть это как… омут в реке! Он крутится, и жизненные силы всех, кто рядом с тобой, прямо туда утекают! Вот родичи твои и заболели.

— Омут? Но как… отчего?!

— Скорее всего, от отцовского исцеления, слишком много сил на него потребовалось, вот все теперь и расплачиваются, — вздохнув, повинился Мых.

— Ты не говорил, что так будет! Ты обещал…

— Да я и сам не знал! — всплеснув струящимися ручонками, воскликнул мышонок. — В первый раз ведь попробовал! Не думал, что такое может случиться, клянусь!

— Ну, так поправь! Заткни этот омут!

— Заткнуть?! — Мых аж подпрыгнул от возмущения. — Ты что, помереть хочешь?

— Зачем помереть? — растерялась Деяна.

— Затем, что если тупо заткнуть силам выход, тебя просто разнесёт на клочки. Всё равно что голову отсечь, чтоб не болела, или желудок вырвать, дабы резь в животе прекратилась!

— И что же мне делать?!

— Надо подумать!.. — Мых принялся так быстро ходить взад-вперёд, что за ним потянулся чёрный дымовой «хвост». — Надо подумать… подумать… О! — он остановился, подняв струящийся палец вверх. — Есть способ тебе помочь… Опасный, правда…

— Опасный? — девочка сдвинула брови.

— Не для тебя! — заверил её мышонок.

— А для кого? — Деяна замерла, глядя в сине-красные огоньки его глаз и надеясь, что речь не идёт о ком-то из родичей. Хоть бы это был какой-то незнакомец! Или нет, пусть вообще, это будет не человек! Зверь какой-нибудь или птица.

— Некрут, — выдержав небольшую паузу, ответил Мых. — Нам нужен Некрут.

— Зачем?!

— У него есть то, что поможет одолеть твой омут.

Глядя на её оторопелое лицо, Мых принялся задумчиво теребить подбородок, разбрасывая клоки чёрного тумана.

— Прекрати, пожалуйста! — жалобно пискнула Деяна, когда почти полголовы Мыха растаяло в воздухе и огоньки глаз повисли на разном уровне.

Мышонок сунул лапы в собственный живот, зачерпнул оттуда хорошую охапку тьмы и стал приляпывать её к тому, что осталось от головы.

— Скажи, ты понимаешь, что такое пересадка? — спросил он, когда его чёрная морда восстановилась. — Видела когда-нибудь, как от куста или цветка берут побег и сажают его в другое место сада?

— Да, — кивнула Деяна. — Мама так делала… а тятя ещё и ветку от одной яблони к другой приращивал… чтоб яблоки сладкие родились.

— О, точно, прививка! — оживился Мых и посмотрел на неё чуть ли не с восхищением. — Ты верно уловила суть: взять что-то у одного дерева-организма и пересадить другому для его улучшения! Это как раз то, что может дать тебе Некрут.

— Но он же не дерево!

— Так ведь и брать мы с тобой будем не ветку! У Некрута есть свойство, данное ему от природы и обратное твоему омуту. Он легко может запасать силу прямо из солнечного света, причём так много, что порой скапливается излишек, который может закинуть Некрута куда угодно: сюда ко мне, например. Когда я увидел его, то сказал, какой он Солнечный человек. Мальчишка не ответил, но мы стали играть. Я дня три с ним возился, пока не понял: ну, не способен он управлять своей силой! И научить его делиться ею, когда мне надо, никак не получится. Тогда я попросил его привести сюда ещё кого-нибудь, кому будет интересно с нами играть. В итоге его лишняя сила пошла на то, чтобы появилась эта якобы резная игрушка, — Чёрный туман мышиной морды прорезала широкая щель-улыбка. — Она-то и помогла сделать для тебя лаз, и даже внешне похожей на меня вышла!.. такой вот ваш Некрут даровитый…

— Даровитый? — рассмеялась Деяна. — Да он же слабый головушкой, не понимает почти ничего и даже разговаривать не умеет!

— Он не слабый головушкой, просто она у него по-другому устроена, вот он и смог пробить мне лазейку в ваш мир. — Мых вдохнул и, закатив к небу огоньки-глаза, длинно выдохнул, после чего вновь, уже без улыбки, уставился на девочку. — Но в одном ты права: ничего ты этому мальчишке нормально не объяснишь, так что придётся тебе заманивать его сюда хитростью.

— Я не хочу Некрута обманывать!

— Думаешь, я хочу? Но что нам ещё остаётся, коли он приглашений не понимает? Попробуй сначала добром, а уж если не получится, воспользуешься его связью с поделкой, — Мых показал на резного мышонка и объяснил, что делать. — Ну, а как Некрут к тебе явится, уж не теряйся, хочет или нет, а тащи его в чернолаз любым способом, главное, чтоб в лес не сбежал.

— А дальше что?

— А дальше я возьму хороший такой «кусок» его запасателя силы и пересажу тебе — это позволит нам обуздать омут.

— Но ты говоришь, это опасно для Некрута! Он что, может умереть?

— Надеюсь, что нет, но обещать не могу — впервые ведь такое делаю… Решать, однако, тебе — твои же родичи под ударом! Не приведёшь Некрута — они будут всё сильнее болеть, пока не умрут. Один за другим.

Мых полыхнул оранжевыми глазами-факелами и игрушка в руках Деяны ответила тем же. Тело девочки сотрясла дрожь, голова закружилась.

— Поразмысли, что дороже тебе в твоём мире! — донеслось до неё прежде, чем земля под ногами разверзлась, и Деяна ухнула в бездонную пропасть.

Очнувшись возле своего тына, она поспешила домой.

* * *
Родичам становилось всё хуже, и Деяна стала всё чаще и дольше думать о Некруте, надеясь, что он прибежит её навестить.

Может, он сам согласится нырнуть в чернолаз, если она попросит помочь, и от пересадки с ним ничего не случится?

Ведь не умирает же дерево, давшее ветвь для прививки, вот и он тоже пусть выживет — заранее запасёт себе побольше солнечной силы и всё хорошо тогда будет! Поделится просто с ней запасателем, как она иногда делилась с ним сладкой ягодой из малинника: нарвёт полную горсть и сунет ему прямо в рот — сам-то он никогда б не собрал. А ел, однако, с удовольствием! Угощала Деяна его и вишней с высаженных всего пять вёсен назад деревьев, хоть и мал был ещё урожай, не то что в общих садах рода. Она тогда крохой была, но помнит, сколько вишни, сливы, яблок и груш давали большие, могучие деревья.

Так думала она, подходя к огромной, толстой липе рядом с огородной поляной. Здесь, в дупле старого дерева, Деяна хранила всё, что ей приносил Некрут. Бывало, достанешь подарки его посмотреть, улыбку и походку смешную представишь, — глядь, а он уже тут как тут! Будто слышит, как она его вспоминает, и является во плоти.

Но сейчас, сколько бы ни перебирала Деяна шишки, высохшие цветы и куски необычно перекрученных корней, мальчишка не прибегал. Где же ты, Некрут?!

* * *
Когда, вдобавок к хворым брату, сестре и бабушке, мать стала лихорадкой маяться — да так, что не встать, Деяна совсем пала духом. Голуб уже еле шевелился, иссох весь, ни еда ни вода в его животе не держались, а тут ещё и младшенький Дубок стал постоянно кричать — аж красный весь сделался.

— Не понимаю, что с ним! — жаловалась сестра, качая люльку и глядя с тоской, как мечется в жару матушка.

Нога Дарёны раздулась уже как подушка, заставляя маленькую няньку то и дело подвывать от боли. Обваренная бабка Улита пребывала без чувств, отец разрывался меж ста дел и работ, а Некрут всё не шёл и не шёл.

И поняла тогда Деяна — ждать больше нельзя! Не хочет идти добром, придётся понудить, иного выхода нет.

Вышептав чернолаз, она нашла неподалёку пенёк и уселась, положив резного мышонка себе на колени. Потом взяла нож и замерла, собираясь с духом. Решиться было трудно, но коли струсишь — родичей будет уже не спасти. Мых сказал, отец заболеет последним, но и он из-за её омута тоже не выживет… Умрут все! — как же тогда она будет жить? Одна?! Все посевы кабаны да птицы потравят, скотина падёт, а её одну тут, в лесу, дикие звери порвут. Только и останется, что в общину идти, к старейшине на милость, обратно в род проситься… возьмут, наверное, пожалеют малую сироту-горемыку… Помогут и мёртвых проводить, как полагается. Деяне явственно представилась погребальная крада, куда понесут отца, матушку, бабу Улиту, Голуба, Дарёну и малютку Дубка…

Нет!

Смахнув набежавшую слезу, девочка сжала нож и с силой полосонула себя по левой ладони. Острая боль обожгла руку, кровь полилась ручьём — всё, пути назад нет! Деяна сжала кулак, следя, как алые капли падают на игрушку, текут по морде, заливают резные глаза. Сюда, Некрут, сюда! Ко мне!

«Сила крови, коей ты Некрута вызовешь, тоже отнята будет у родичей, — предупредил её Мых, — ещё хуже им станет от этого, а потому торопись: чем быстрее мальчишку в чернолаз затянешь, тем меньше им вреда нанесёшь…»

Зрачки резного мышонка вспыхнули рубиновым светом, Деяна зашептала подсказанные Мыхом слова и звуки, сжимая и разжимая кулак, чтобы на игрушку продолжала капать кровь. Где же ты Некрут, где?!

Она закрыла глаза, повторяя заклинание, а когда открыла — он был уже здесь! Стоял прямо напротив и глядел на неё, ежась, будто от холода.

Деяна вскочила с пня и попыталась схватить Некрута, но тот увернулся.

— Идём! Надо! Прошу! — Деяна с силой сдавила игрушку разрезанной рукой — может, пока идёт кровь, она удержит мальчишку на месте?

Он замотал головой, и стал медленно отступать от чернолаза.

Ох, нет, нет, только не дать ему убежать в лес — он там исчезнет!.. нельзя!..

Заманить… провести… понудить!..

Деяна бухнулась рядом с пнём на колени, громко вскрикнула и скрючилась, будто скрутило живот. Некрут остановился, но ближе не шёл. Она повернула к нему залитое слезами лицо:

— Больно, помоги, больно!

Мальчишка сделал пару неуверенных шагов к Деяне — она громко стонала и корчилась возле пня, незаметно шаря рукой в траве меж корней. Некрут придвинулся ближе и склонился, тронув её за плечо.

Резкий удар по правому уху обрушил мальчишку на левый бок. Он ударился оземь и замер — кожа на щеке ссажена, вокруг расплывался кровоподтёк. Отбросив камень — заранее припрятанный тут на случай вот такого неприятного исхода дела, — Деяна сунула мышонка в карман, перевернула Некрута на спину и поволокла за ноги, словно лошадь меж оглоблей, к зияющей тьмой дыре.

Голова и спина мальчишки скребли по земле, затылок громко бился о корни, и за пару шагов до цели девочка услышала, как он замычал, приходя в себя, и отчаянно завозился, дрыгая ногами и изворачиваясь. Вцепившись в его щиколотки, словно собака — в кость, Деяна рыбкой бросилась вперёд, метя головой в самую серёдку чернолаза.

Глава 2 Вынужденная жертва

Ночью Вере снова приснился тот же сон, что и вчера, и позавчера. Про мужика и дерево. Мужик был самой обычной, ничем не примечательной, внешности, лет, наверное, сорока, а может, пятидесяти — она плохо определяла возраст таких старых людей. Одет он был в джинсы, высокие походные ботинки на толстой подошве и куртку с миллионом карманов, на голове — кепка.

«Проснись! — говорил он. — Деяна, проснись!»

Вера хотела сказать в ответ, что она — не Деяна, но из горла вырвался только стон.

«Ты помнишь древо, Деяна?» — спрашивал мужик и показывал почему-то вверх, словно это его древо могло находиться на небе.

Вера поднимала голову, и от этого вдруг переворачивалась сама вверх тормашками, однако под ногами оказывалось вовсе не небо, а океан — безбрежный и бесконечный. Она стояла на затерянном среди волн каменном острове, где росло одно-единственное дерево. Настолько огромное, что глаз не мог охватить его целиком, виден был лишь исполинский ствол без конца и края, а вверху просматривалось начало самых нижних ветвей, толщиной с Останкинскую телебашню, сама же крона терялась где-то в далёком сером мареве.

«Древо, Деяна. Вспомни!» — это был голос мужика в кепке, и Вера стала поворачиваться туда-сюда, пытаясь увидеть, где он, но тут всё вокруг внезапно потемнело, послышался жуткий вой, поразительно знакомый, и её ослепила ярчайшая вспышка. Раздался адский грохот, гигантский ствол вздрогнул и заскрипел. Молния! — поняла Вера. — В дерево ударила молния!

Дерево закачалось и озарилось изнутри сине-красным светом, будто горела его сердцевина, освещая кору — только не кора это была, а лица! Сотни, тысячи, миллионы лиц глядели с колоссального ствола, а потом, возле самой земли, над корнями, он лопнул, и оттуда вырвалось что-то чёрное, живое, текучее. Ударило прямо в Веру, резко выбрасывая из сна.

Вскрикнув, она открыла глаза и села на постели, щёки горели, будто по ним и правда хлестанула та чёрная жижа… За окном брезжил рассвет. Деяна… Какая ещё, на фиг, Деяна?! И что это за мужик? — задолбал уже третью ночь подряд сниться! Что надо ему, зачем она должна видеть это дурацкое древо? Вера потёрла руками лицо и встала — жутко хотелось пить.

Каждый раз новые подробности раскрываются, думала она, жадно глотая воду прямо из-под крана. В первый раз только мужик этот приснился со своим «Вспомни, Деяна!», во второй — мужик и колоссальное дерево, а сегодня вот накрыла тьма и раздался вой… такой громкий и… Чёрт! Да ведь это же…

О нет! Нет! Ну, сколько же можно, о господи?! Вера плеснула в лицо холодной водой.

Суперслаженный хор лысорей.

Умывшись, она прошла на кухню и села за стол.

Пение старших чернокровых, глас крылатой тьмы — столкнувшиеся с ним люди могли называть его по-разному, суть от этого не менялась. Это был вой чёрной сущности, веками обжиравшей людские души.

Вера узнала его.

И чёрная жижа, что ударила ей в лицо, — это та самая «нефть», что наполняла глаза чернокровых! Вот же гнусь — ну, неужели всё начинается вновь?.. Неужели эта чёртова зараза никогда не уйдёт, не отвалит, не сгинет уже, наконец, к чертям собачьим навеки?!

Блин, какого хрена!.. Ведь ни «лампочек» уже нет, ни лысорей, ни их чернокровых наследников! Радужная сила и чёрная кровь нейтрализовали друг друга, все это видели, знали и чувствовали… Не может быть, чтобы грёбаная тьма снова вернулась…

Но Костя-то пропал!

А он был самой сильной из всех когда-либо рождавшихся «лампочек», и в последнее время с ним явно творилось что-то не то… все эти странные вещи: дорогие обновки, внезапный уход из дома. Грудь вот ещё, как выяснилось, себе кухонным ножом располосовал — вот уж вообще непонятно, что на него нашло… чего он добиться этим хотел?! Из пекарни опять посреди смены сбежал, а сразу после — пожар, дядька о племяннике теперь невесть что думает… А мать?! Вот тоже странности: вылечилась вдруг чудесным образом от алкоголизма, а потом — бах! — скоропостижно умерла от сердечной недостаточности, о которой до этого никто — в том числе и сама Елена Викторовна! — и не подозревал даже.

Теперь вот сны эти ещё допекать начали! Третью ночь подряд мужик один и тот же со своим жутким древом является, и видение обрастает всё новыми и новыми подробностями. Будто кто-то достучаться до бывшей суперлампочки пытается… а способностей-то уже нет!..

Но кто он, мужик этот? Вера никогда его раньше не видела. Она закрыла глаза, припоминая, как он выглядел и где находился… — в лесу! Да, точно, он был в лесу, потому и одет по-походному… стоял рядом с… ямой?..

Бассейн! —девушка широко распахнула глаза, поражённая собственным озарением. Да он же стоял рядом с бывшим лысорским бассейном! Заваленным землёй и потерявшим форму после её битвы со спящими, когда всё закончилось грандиозным «землетрясением» и Веру чуть не прибило сосной — она, кажется, там, за мужиком, на заднем плане, тоже маячила… Или, может, это уже фантазия? Но хвоя на земле стопудово присутствовала. И холм, и развалившаяся яма — да! Это то самое место! Лысорских ловушек там больше не было, так что теперь любой человек мог к бассейну попасть…

Хотя мужик этот — точно не любой, раз умеет к Вере во сне три ночи подряд заявляться!

И почему он звал её Деяной?

Поиски в интернете одарили знанием, что имя Деяна — древнее, старославянское и означает «трудолюбивая». Ничего интересного найти больше не удалось, только отсылки к нумерологии, где слово «Деяна» соответствует числу 6, и другие — высосанные кем-то из пальца, а затем тупо перекопированные на десятки разных сайтов — подробности, вплоть до разбора, что даёт каждая отдельная буква носителю имени, предсказаний его характера и судьбы.

Фыркнув, Вера вышла из интернета и, бросив смартфон на стол, принялась варить себе кофе, ибо было ясно: уснуть всё равно уже не удастся.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Как именно проходила пересадка запасателя, Деяна не видела: перед глазами всё время клубился чёрный дым, ни руки, ни ноги не слушались, голова отяжелела, а живот крутило, словно прямо сейчас обделаешься… но нет! ничего такого, к счастью, не произошло.

Дурнота ушла, но сил почти не осталось: едва хватило, чтобы глаза открыть и спросить, с трудом выплёвывая слова:

— Как там мои?.. живы?

— Скорее всего, — пожал плечами Мых. — С того момента, как ты здесь, вредоносное влияние на них прекратилось.

— Я много крови лила, — прошептала девочка. — Ты говорил, им от этого хуже станет.

— Да, но не так сильно, как от твоего омута. Может, кто-то самый слабый кровопускания и не выдержал, но большинство наверняка выжило. И теперь, когда пересадка прошла успешно и омут обезврежен, смело надейся на лучшее!

— А Некрут?

— Некрут плох, но жив, я постараюсь ему помочь.

Ободрённая этими словами, девочка свернулась калачиком и провалилась в глубокий сон, а когда очнулась, мальчишка по-прежнему оставался без чувств: глаза его были закрыты, лицо выглядело чужим, оплывшим и плоским, а сам он казался мягким и податливым, словно ватная кукла без костей. Зато в Деяне, наоборот, жёсткости будто прибавилось: тело сделалось крепким, упругим, в нём чувствовалась какая-то новая сила. Девочка стала лучше видеть, слышать и вдруг заметила, что странная гора, на которую она уже привыкла не обращать внимания, и не гора вовсе, а… полотнище?.. — да, это действительно было похоже на бесконечно длинное и широкое рябое полотнище пеньковой тканины, собранное густыми складками.

Пока Мых озабоченно кружил вокруг Некрута, Деяна встала и, сделав несколько шагов к «тканине», с изумлением заметила, что та и правда приблизилась, а ведь раньше, сколько не иди, ни на локоть не удавалось к «горе» придвинуться!

Деяна побежала к «полотнищу» и услышала нараставший шёпот: он исходил от складок, а сами они непрестанно волновались, будто от ветра. А может, с той стороны кто-то ходил туда-сюда и, пришёптывая, водил по «тканине» рукой?..

— Эй, кто там? — громко крикнула она.

— Стой! Нет! Назад! — заорал Мых, бросаясь к Деяне, но та уже сунула руку в складки.

— Береги голову! — провыл мышонок и едва успел ухватить девочку за ноги, когда кто-то цапнул её за ладонь и свирепо дёрнул к себе.

Она отшатнулась в самый последний момент — лицо оказалось на волосок от тёмного провала между колыхавшимися слоями «полотнища». Рука ушла туда почти по плечо, и чьи-то раскалённые, будто огненные, челюсти уже пережёвывали кисть! Деяна заорала и, сунув меж складок вторую руку, в которой вдруг ощутила резного мышонка, принялась лупить им невидимого врага. Раздалось громкое шипение и рёв, челюсти разжались, и девочка отлетела прочь от провала, как камень, пущенный из рогатки. Рёв стал громче, «тканина» замотались, словно её рвал ураган.

Мых превратился в чёрный вихрь и, окутав собой Деяну, снёс в сторону и забросил внутрь другой, огромной и многослойной, складки.

— Где… — начала было девочка, но тут же умолкла, подавившись клубом чёрного пара — густым, словно настоящий кляп.

Её туманный приятель полыхнул глазами, попутно вылепив из тьмы пасть и тут же её захлопнув. Деяна молча кивнула, и дымный кляп сразу исчез. Складка, куда втащил её Мых, была не похожа на тёмный провал, а состояла из множества тонких слоёв, между которыми беглецы и притаились, пережидая опасность.

Правая рука Деяны оказалась, как ни странно, целой, а резного мышонка, которым она била врага, нигде не было.

Снова раздался рык, причём гораздо громче, чем раньше. Мых тихонько приблизился к краю складки, высунул наружу один глаз и, тут же втянув его обратно, едва слышно прошептал:

— Тигр. Здоровущий.

Тигр? Деяна никогда про такого зверя не слыхивала. Она вытянулась и осторожно выглянула за сгиб.

У занавеса стояло, задрав голову вверх и нюхая воздух, гибкое чёрное существо, похожее на рысь, но размером с медведя, состоявшее, как и Мых, из клубов тьмы, только гораздо более плотных. Глаза существа горели ровным, сине-красным пламенем, пасть истекала завихрениями тёмного тумана. Тигр, — беззвучно катала во рту новое слово Деяна и, несмотря на страх, с жадным интересом рассматривала загадочное создание. — Тигр.

Зверь тем временем прыгнул к Некруту и как только тронул его носом, мальчишка застонал и пошевелился! Деяна ахнула и дёрнулась было вперёд, но Мых мгновенно обволок её своей тьмой и утащил в глубину складки.

— Не рыпайся, неука глупая, не то сожрут! — злобно прошипел он девочке на ухо. — Некруту ты всё равно уже ничем не поможешь! — По-прежнему обнимая её тьмой, Мых позволил Деяне чуть-чуть высунуться за сгиб, чтобы одним глазом увидеть, что происходит снаружи.

Мальчишка сел, с открытым ртом таращась на огромную чёрную кошку, потом, улыбаясь, потянулся прямо к открытой пасти. Тигр взревел и ринулся вперёд, полностью скрыв Некрута под слоем густой тьмы, а затем развернулся и, одним прыжком достигнув «полотнища», исчез в одном из тёмных провалов.

Дождавшись, когда «тканина» полностью успокоится и замрёт в неподвижности, Мых вынес девочку из складок и поставил на землю.

— Он сожрал его, сожрал! — воскликнула, чуть не плача, Деяна.

— Это ты виновата! — безжалостно изрек мышонок, ткнув пальцем в её ладони. — Ты!

— Но я же не хотела! Я не знала, мне показалось…

— Думать надо, прежде чем делать! Показалось ей… — беззлобно пробурчал Мых. — Теперь вот он будет всё время сюда соваться, чтоб и меня проглотить… — он задумчиво нахмурился и умолк, но когда девочка тронула его за плечо, быстро добавил: — И тебя! Тебя тоже сожрёт с потрохами, если ещё раз в провал сунешься!

— А вдруг Некрута ещё можно спасти? — Деяна смотрела на свою руку, без вреда побывавшую в пасти чёрного зверя.

— С ума, что ль, сошла, дурында?!

— Сам ты дурында! Я била Тигра мышонком, и он отстал!

— Чепуха это всё, случайность! — убеждённо заявил Мых. — Успел я в последний миг за ноги тебя схватить, вот мы и улизнули, ясно? Нет бы спасибо сказать! — Глаза его полыхнули оранжевыми факелами. — Учу тут её, спасаю, прививания труднейшие делаю, а она мне, вместо благодарности, тварей злобных приманивает!

— Я не нарочно… — Деяна потупилась.

— Ладно, ты морковку не потеряла?

— Нет, здесь она, на месте! — проверив карман, сообщила Деяна.

— Вот и славно! — просиял Мых.

— А сам резной мышонок? Он где?

— Да с тобой он, с тобой! Внутри, вместе с запасателем…

— Внутри?! — девочка уставилась на свою левую ладонь, и ей вдруг почудилось, что там и правда зажата игрушка. — Ай! — она испуганно тряхнула рукой, и видение рассеялось.

— Да не пугайся ты, в этом же нет ничего страшного, одно только сплошное удобство… — Мых ухмыльнулся и подмигнул. — Привыкнешь!

Деяна неуверенно кивнула.

— Вернёшься домой, про каждого из своих родичей загадаешь желание, чтобы выздоровел, а потом просто переложишь морковку из правой руки в левую. И тогда они исцелятся!

— Ты же сказал, они сами уже выздоравливают! — воскликнула девочка.

— Я такого не говорил, я сказал — надейся на лучшее.

— Ах ты, чёрная морда!.. — разозлилась Деяна. — Давай быстрей домой меня отправляй!

— Погоди, есть ещё одна важная вещь, которую тебе надо знать.

— Слышь, Мых, а если я стану сильно махать руками, твой дым или что это — чёрный туман? — развеется?

— Я не дым! — мышонок обиженно засопел, уплотнившись так, чтобы ни одного клочка не торчало наружу. — И не чёрный туман. Это всё слабость твоего зрения, ясно?

Деяна только фыркнула.

— И ещё вот что: тебе придётся покинуть свой дом навсегда!

— Что?!

— Что слышала, — глаза Мыха превратились в щёлки. — Придёшь, загадаешь желание, чтоб поправились, а когда оно исполнится, соберёшь свои вещички и двинешь прочь!

— Но как?.. — она не верила своим ушам, надеясь, что он её просто пугает. — Почему?

— Потому что вы связаны! У родичей очень крепкие узы, и жизненная сила гуляет по ним туда-сюда, от одного к другому и обратно.

— И что ж в том плохого?

— А то, что она будет то и дело толкать запасатель, сбивая его работу. И скоро так растолкает, что он просто отвалится! И тогда всё! — пропадёте окончательно, и я ничем не смогу помочь. Единственный способ избежать этого — оторвать тебя от семьи.

— И ты молчал?! — взбеленилась девочка и, схватившись за голову, затопала от злости ногами. — Молчал!

— Да тихо ты, не беснуйся, Тигр вернётся! — выставив «шерсть» дыбом, прошипел Мых. Обернувшись чёрным вихрем, он подхватил девочку и поднял её над полом, одновременно затыкая рот клубами чёрного дыма. — Уймись!

Он держал Деяну, пока та не перестала дрыгать ногами в воздухе, тогда только поставил обратно на землю и мягко произнёс, сочувственно заглядывая в глаза:

— Тебе придётся уйти — другого выхода нет.

— Но куда ж я пойду?! — Деяна в отчаянии простёрла к нему руки. — Одну меня назад в род не возьмут: никто не поймёт, зачем я из своей семьи извергов ушла, обратно погонят!

— Даже если б взяли, твоя родовая община всё равно слишком близка, — Мых вздохнул, выпустив маленькое туманно-чёрное облачко. — Уходить надо намного дальше, в места иные, где никто тебя знать не знает.

— Меня волки по дороге съедят!

— Не съедят. Отсюда, из межмирья, попасть можно куда угодно, так что не придётся тебе вёрсты ногами бить. Исцелишь родичей и возвращайся ко мне — я сам тебя в другую местность отправлю.

* * *
Умерла только баба Улита, все остальные поправились, а тятя оказался здоров — с тех пор, как рука прошла, так больше и не болел.

Деяна смотрела, как погребальный костёр возносит душу Улиты, и вспоминала, что та ей рассказывала про Навь, куда попадают умершие. Там темно и по небу катается чёрное солнце… а люди-тени переходят Реку Забвения и забывают, кем были, чтобы позже родиться сызнова, уже другими. Но иные пращуры не уходят, а остаются в особом, светлом месте Нави — Слави, дабы родичам живым помогать… — может, и баба Улита так сделает? Останется в Слави за всеми приглядывать, а в Навью неделю придёт к внучке и расскажет, как они тут, без неё, живут…

Деяна пробыла с родичами две недели, дабы убедиться, что все они полностью исцелились, а потом в одну из ночей просто тихо исчезла, ни с кем не прощаясь. Встала, едва все уснули, прокралась мимо лежанок сестры и брата, кивнула им, еле различимым во тьме, поклонилась до земли отцу и матери, постояла, улыбаясь, возле махонького Дубка, а затем тихонько скользнула за дверь, прямо под звёздное небо. Две большие лохматые собаки, верные внушённой людьми привычке лаять только по делу, молча проводили её до калитки. В свете нарождавшегося месяца они чудились такими же чёрно-дымными созданиями, как Тигр из Мыхиного межмирья, пока Деяна не коснулась их мохнатых голов. Тёплые, плотные, живые! Потрепав и погладив псов, она вышла со двора и, миновав колосившиеся поляны, принялась вышёптывать чернолаз.

Дыра открылась прямо тут же — легко и быстро. Девочка сомневалась, сможет ли ночью различить проход, да куда там! — чернота лаза была такой полной, глубокой и безраздельной, что обычная лесная темнота казалась наполненной светом.

Оглянувшись на возделанные лоскуты земли и родную рубленную избу, что скорее угадывалась, чем была видна во мраке, Деяна тяжко вздохнула и, сморгнув набежавшие слезы, шагнула в дыру.

* * *
Прежде чем перебросить Деяну на новое место, Мых научил её, что говорить по прибытии.

«Но как же смогу я сказывать такие небылицы старейшине рода?!» — в ужасе вопросила Деяна, с малолетства впитавшая безраздельное уважение к старшим.

«Придётся! — ответил Мых. — Открывать правду нельзя! Ежели сделаешь это, никто всё равно не поверит — сочтут, что ума лишилась! Пожалеют, наверное, не прогонят, но и своей ты у них не станешь. Не будет ведь рядом матушки, что любит своё дитя, даже если оно увечное, а только люди совсем незнакомые! И коль что не так — отделять тебя станут всегда, как помеху досадную! Нужна тебе жизнь такая?»

«Не нужна», — вынуждена была согласиться Деяна.

Мых переправил её далеко-далеко, много дальше соседних родов, за сотню вёрст, а то и больше. Здесь тоже жили люди славянского языка, только другого племени. Речь их была понятна, но часть слов отличалась, да и произносили их гораздо быстрее и как-то твёрже, смысл приходилось ловить, пока приноровилась к новому говору. А ещё зимы тут оказались холодней, чем Деяна привыкла.

Пришла она в селение налегке: ни котомки с собой, ни вещей. «Так тебя скорее приютят и обогреют», — сказал туманный мышонок и оказался прав.

Она рассказала, что отец семейства не захотел терпеть притеснений старейшины рода, забрал своих и поселился отдельно, вольным пахарем. Так и жили, пока однажды не случилась беда: злые люди из соседнего племени напали на их двор, скотину хотели угнать у беззащитных извергов. Мать укрыла младших детей в погребе и бросилась на помощь отцу — он вступил в схватку с разбойниками, и была такая неразбериха, свистели стрелы, отец рявкнул «Беги!», Деяна испугалась и бросилась в лес. Там наткнулась ещё на пришлых, один чуть конём не затоптал, но она увернулась и от страха неслась, не разбирая дороги, пока не началась гроза. Деяна долго брела сквозь ливень, пока не очутилась на большом лугу, потом — внезапная вспышка, удар и темнота…

«Стрела Перуна!» — заключила ведунья Ракита, что сидела по правую руку от старейшины рода Горислава и слушала рассказ невесть откуда появившейся в селении гостьи.

А утром, продолжала Деяна, она открыла глаза, а всё вокруг — незнакомое! Как она с того луга попала сюда, в неизвестное место, далеко-далеко от дома?

«Не иначе, как Духи перенесли!» — весомо объявила Ракита.

Выйдя из леса наугад, девочка увидела распаханные поляны и пошла к селению. Тропы вокруг неизведанные, куда идти, где дом свой искать?

«Не найти тебе дороги обратно, — покачала головой старая ведунья. — Стерта она волей и стрелою Перуна. Не убил он тебя — знать, сумел душу от нечисти спасти, а тело от скверны избавить, — она повернулась к старейшине и добавила: — Чистое дитя сие, Горислав, хорошая кровь, помогать роду будет…»

Подивился пращур рассказу Деяны и её чудаковатой манере говорить, но поверил, прислушался к старой Раките, в род девочку принял и в доме у себя поселил.

Добрые люди жили в селении, заботились о ней, как о своей дочери, и она им тем же ответила: работала всюду, куда старшие ставили, трудилась не покладая рук.

А осенью захворал самый младший внук Горислава — младенец совсем, и знахарка Ракита ничего не смогла сделать, ибо нельзя таким малым целебные отвары давать.

Так и ушла старая ведунья, тяжко вздыхая, качая головой и бормоча сожаления, что помочь не смогла, а Деяна вдруг подошла к мальцу, зажмурилась и, сжимая кулачки, принялась что-то шептать. Милава, сноха старейшины, ни слова не разобрав, испугалась и выхватила больного сыночка из люльки, отчего он, едва забывшийся беспокойным полусном, сразу же очнулся и заорал, горячий и красный. Мать крепко прижала его к себе, а что делать не знает: то ли бежать к Раките, то ли к Гориславу, а может, подождать?! А девочка, будто не замечая ни крика младенца, ни метаний матери, вдруг сказала — Милава не слышала, но по губам увидела, догадалась — «Отступи хворь, исцелись дитя!», открыла глаза и переложила что-то — деревянную палочку вроде бы? — из одной руки в другую. И тут же младенец вдруг перестал кричать и воззрился на мать, пуская пузыри и глазами хлопая.

Улыбнулась тогда Деяна Милаве и побежала как ни в чём не бывало на двор, а мать ещё долго глядела на сыночка, не решаясь положить в люльку и укачивая на руках, ходила туда-сюда, пока не уснул. Прикоснулась Милава губами к его лобику, а он уже и не горячий! Личико истомлённое, но спокойное, сопит сынок глубоко и сладко…

Горислав был так рад чудесному исцелению внука, что целого козлёнка в дар Богам принёс: детки-то малые часто не выживали, трудней всего первые две зимы было им выдержать — многие ещё в первую свою осень или весну умирали. Зато потом, когда вырастали, хворь редко кого забирала, если только от увечий или ран оправиться не могли, но тут уж Ракита в дело вступала. Лечить взрослых ведунья умела отлично, знала, как и когда чудодейственные отвары, мази да притирания заговорённые для них сварить. Да и сами крепки они были, ведь все, кто послабей, к пращурам ещё в детстве отправились.

Весь род возликовал, что Деяна мальцов исцелять может, внучкой Перуна называть стали. Пересказывали друг другу, как громовик её для благого дела избрал…

Долго горела на капище требная крада, славили Рода Всевышнего, Сварога, Даждьбога, Перуна и других повелителей небесной тверди, Роданиц и навьих Дедов.

* * *
Деяна улыбнулась: уж семь вёсен с тех пор минуло, а воспоминания яркие, будто вчера это было. Многих мальцов исцелила она с тех пор, слух о ней прошёл по всему племени, из соседних родов приезжать с больными младенцами стали, а когда боялись, что мальцы дороги не выдержат, засылали к Гориславу гонцов с богатыми дарами, деток на месте лечить просили. Старейшина в помощи никому не отказывал, так что Деяна была нарасхват.

Сейчас вот возвращалась она из соседнего рода: к старейшине Ждану ездила дочку малую кузнеца Шумилы исцелять. Благодарного кузнеца, ещё одного мужа и юношу Колояра, который сразу же приглянулся Деяне, — Ждан выделил девушке в попутчики. Дорога хоть и не далека была, ежели тропы знать, а всё ж через лес добираться, мало ли что. Все ехали верхом, провожатые, в том числе и Колояр, поглядывали на девушку с интересом, уважением и с некоторой даже опаской: невеста уже, старейшина Горислав, наверняка, скоро сватать её будет и выкуп немалый за неё назначит! А с другой стороны — никто не слыхал, чтоб кудесницами столь молодые становились… да и заговоры такие всегда непонятные шепчет, на слова-то людские непохожие, оторопь берёт…

Деяна тоже бросала на Колояра взгляды — не только потому, что был он примерно её возраста, ладно скроен и приятен лицом, но ещё и из-за спрятанной глубоко внутри силы, которой в других ни разу не замечала. А в этом юноше… да, в нём точно жило нечто особенное, девушка это чувствовала, пусть и не могла придумать своему чувству названия, её просто влекло к Колояру, словно было у них внутри, в душе, нечто общее.

Ракита сказывала, дед Колояра — Белогор, ведуном-чародеем и Велеса внуком считался, да только, как думала старая знахарка, чёрным колдуном он, на самом деле был, Чернобога, со всей его ратью нежити и злых духов, приспешником, да такой силы, что и помыслить страшно! Жена Белогора вроде как от испуга сильного умерла, и он тогда, весь род свой сгубить опасаясь, в лес ушёл. Срубил себе там домишко, да и жил в нём один-оденёшенек. Никто до него никогда так не делал: становились порой люди извергами, когда старейшин слушать не хотели, но всех своих тогда с собой забирали, а так, чтоб не только род, но и семью оставить — дело неслыханное!.. Потому все и знают об том, кого ни спроси, уж больно дело-то странное! А прошлым летом помер старик Белогор — может, упырём стал иль какой другой нежитью?..

Нет, думала Деяна, искоса, из-под ресниц посматривая на качавшегося в седле крепкого статного юношу, ежели и было в его деде нечто чёрное, то Колояр этого не унаследовал, душа у него светлая, сразу чувствуется. Есть просто в нём сила какая-то, подобная Деяниной, потому и прислониться к нему так хочется…

Особенно сейчас, когда сны сии странные начались.

Приснилось, будто в дом кто-то стучится, колотит прямо по двери, чуть ли не выбить хочет. В щёлку разглядеть попыталась, а там непонятное что-то блестит-золотится, глаз целиком охватить не может: не то щёлка мала, не то слишком близко оно стоит… И собаки снаружи лают, но не кусают отчего-то пришлого. А тот рвётся и рвётся внутрь, напугал так, что с криком проснулась. Открыла глаза — всё тихо вокруг, собаки на самом деле не лают, только сердце бьётся в груди, словно птица в силках. Скрипнула дверь, Деяна с лежанки вскочила, но то старая Виклина, жена Горислава, пришла, с берестой в руках, очаг разжигать, и петух тут же прокукарекал — утро уже, стало быть.

На следующую ночь сон, как кто-то золотой ломится в дверь, повторился, после ещё раз, а потом вдруг приснилось, будто Деяна снова в отчем доме, причём вот прямо сейчас, семь вёсен спустя: у матушки морщин стало поболе, у тяти в бороде седины заметно прибавилось. Дарёна — девица-красавица румяная стала, глаза, словно два василька синих-синих, высокая да крепкая, — настоящая невеста выросла! Голуб — муж в плечах широкий, с бородой да усами уже, давно жениться пора. А в дверь мальчишка какой-то заходит — шустрый, с зайцами битыми в руках, лук самодельный у него — кто таков сей малый охотник?.. взгляд вроде знакомый — ой! так ведь это ж Дубок! Братишка! Ай, как подрос! Матушке зайцев отдал и выскочил на двор. Деяна за ним — глядь! — а уж осень пришла, листья почти облетели!

Вернулась в дом, а стол накрыт, первая суббота Навьей недели, оказывается, наступила, пращуров из Слави отец погостить приглашает: «Навьи Деды, летите к нам!» А те и правда летят: шум крыльев снаружи слышится. На крышу сели, топочут, а в избу не спускаются. Матушка голову вверх задрала и говорит: «Ужинать к нам идите!», а отец повернулся к Деяне: «Выйди на двор, кликни Дедов, что-то они там мешкают?» Вышла она тогда, а на крыше-то не Деды вовсе, а чёрные навьи! Скачут, на огромных тёмных птиц без перьев похожие, цок-цок коготками, хрусть-хрусть крылами. Потом одна — порх! — вниз спустилась и сразу на человека похожа сделалась — глядь! — да то ж баба Улита!

«Ах, как же так-то?! — вскричала во сне Деяна. — Отчего? Ты ж до старости дожила, никому не вредя, честно для рода старалась, пока мы извергами не стали, а после — работала для семьи, рук не покладая, как все! Ни колдуньей злой не была, сама себя не убивала, и никто другой тебя не убивал, погребальная крада горела — не должно тебе никак духом злым становиться!»

А та слушает, голову, будто собака, набок склонив, сине-белое лицо всё печальней и печальней делается, и вот уже из глаз слёзы кровавые покатились.

«Баба Улита, не плачь!» — Деяна руки к ней протянула, а старуха как зашипит вдруг змеёй, как на внучку кинется — зубы, как у лисы, острые, когти чёрные, руки вытянула, за шею схватить норовит! Попятилась от неё внучка, обратно в дом бросилась, дверь за собой захлопнула, а когти снаружи скребут, скребут, по крыше когти стучат-стучат — страшно! Щеколду задвинула, повернулась к своим, а они тоже все — злые навьи! С лицами белыми, искажёнными, и когти-то не снаружи, по крыше, а по столу цокают! Еда на нём вся сгнила, синей зеленью поросла, сверху белые черви ползают.

«Чёрная навья, ужинать к нам лети!» — прошипел отец и оскалил клыки в ухмылке нечеловеческой.

«Тятя…» — пролепетала Деяна.

«Чёрный дым тебе тятя!» — провыл Голуб и на стол, будто ворон, взмахнув руками-крылами, вспрыгнул.

В ужасе пробудилась Деяна, на лежанке села, вся в испарине, руки-ноги дрожат, ночь стоит глубокая, а перед глазами баба Улита, с кровавыми слезами на бело-синем лице. Неужели могла она злою навьей сделаться? Мых ничего такого не сказывал!..

Чёрный дым! — вдруг вспомнила она слова Голуба. — Это же ведь о Мыхе! Точно! о ком же ещё?!

А может, всё это просто сон?.. Ай, нет! — всей душой чувствуется, что неспроста ей такое увиделось, неспроста! Деяна опустилась обратно на лежанку и прикрыла глаза. Показаться хотела ей баба Улита, вот и явилась, но почему сейчас, когда столько вёсен с её смерти минуло? Неужто из-за того золотистого налётчика, что три ночи подряд во сне дверь вышибить пытается? Кто он такой и что затевает — вот бы постичь!..

На дворе вдруг зашлись лаем собаки — да так, словно на зверя выбежали. Деяна услышала, как из хозяйского кута, тяжело топая, выскочил Горислав. Стукнула дверь, собачий лай стих. На дворе послышались голоса: похоже, вышел и старший сын старейшины — они с женой и детьми жили в отдельном, пристроенном к основной избе, доме. Девушка наскоро оделась, вышла и, увидев жену Горислава, глубоко поклонилась:

— Матушка Виклина?

— Тут ждать велел нам, Деянушка, — с лёгким поклоном ответила та.

Из широкого, по-летнему открытого продуха над очагом света не проникало — знать, ночь глубокая на дворе…

Хлопнула дверь, вернулся Горислав.

— Кто там? — спросила его жена.

— Никого, — буркнул муж. — Спать идём.

Поклонившись старейшине, Деяна юркнула в свой, завешенный тканиной, кут.

— А псы почто взбеленились? — услышала она голос Виклины.

— Не постичь, — угрюмо проговорил Горислав. — Мож, съели не то?

Мых! — Деяна села на лежанку. — Вот кто может разъяснить ей, что тут за странности делаются! И вот кто должен ответить, как баба Улита злой навьей сделалась и почему Голуб о чёрном дыме мне говорил».

* * *
Вера сошла с электрички и бодро зашагала по дороге, временами сверяясь с навигатором. Хотела сначала взять такси, да потом передумала: к чему такая спешка и лишние траты, когда сегодня воскресенье, и встала она с рассветом?.. И так всё прекрасно успеет. Мелькнула мысль позвонить Андрею, но Вера её тут же отбросила: до того ли парню сейчас, когда Вика вот-вот родит? Нет уж, пусть лучше женой занимается, а она уж тут сама как-нибудь… тем более что с лампочными способностями у парня вообще по нулям… абсолютным… Да и у неё-то самой немногим лучше: только лёгкие проблески интуиции иногда.

Но вот сны! Вернее, сон — один и тот же, три ночи подряд, каждый раз с новыми подробностями — это точно должно что-то значить. А что?.. Да фиг его знает!.. Единственная зацепка — бывший лысорский бассейн на заднем плане, если, конечно, Вера его не нафантазировала.

Да, такое вполне могло быть, но… почему не проверить? Лысорских ловушек там точно больше нет, сосна второй раз не завалится, а прогулка по лесу ранней осенью в любом случае пойдёт только на пользу.

Пройтись и правда было приятно, тем более новым маршрутом, от электрички, через посёлок, где суетились, закрывая летний сезон, дачники, мимо деревни и через брошенный над ручьём мостик, наслаждаясь тёплым мягким солнышком, потом чуть по дороге и дальше, через поле, прямо туда, где начинается лес. Погода стояла отличная — сухо, солнечно, но уже не так жарко, как пару месяцев назад, когда они ехали к бассейну на Зелдеде Андрея, чтобы, бросив машину на обочине трассы, долго топать сквозь лес и в итоге окунуться в удушающую атмосферу зоны лысорского бассейна. Целый день они провели тогда, гоняясь за «призраками» и теряясь во времени. Вера чуть не погребла себя под землёй, а Андрей её спас…

Воспоминания об этом скользнули и уплыли, когда она ступила на жёсткую стерню поля. Что за злаки тут, интересно, росли? Вера подняла валявшийся среди сжатых стеблей колосок. «Усики крохотные, колос четырёхгранный, значит, пшеница! — прозвучал в голове голос деда Паши. — Сечёшь, насекомка?» — он легонько стукнул её колоском по носу.

— Секу, — улыбаясь, пробормотала она вслух.

«Люди выращивают её с древних времён, как и другие злаки. Хорошо нам с тобой сейчас: зерно комбайнами собирают, машинами обрабатывают. А наши далёкие предки и колосья жали, и муку мололи — вручную. Сидела бы ты тогда и, вместо того, чтобы мультики на планшете смотреть, крутила за ручку жёрнов целый день, потихоньку зерно подсыпая!» — «Почему я?» — «А потому что работа — жуткая нудятина, зато лёгкая, как раз для детей». «Дети не работают!» — возмутилась она тогда. «Это сейчас не работают, — рассмеялся дед, — а в древние времена дети твоего возраста трудились вовсю, да ещё как!..»

Вера вздохнула, скучая по тем дням, когда была маленькой девочкой, жила летом на даче у бабушки с дедушкой, и всё было так… просто?..

А главное — все были живы!..

Поле закончилось, в нескольких шагах впереди красовался уже тронутый золотом, багрянцем и даже почти алым, но ещё зелёный в основной массе лес. Подсвеченная солнцем листва трепетала на лёгком ветру, а небо пылало яркой и густой синевой, как бывает лишь осенью. Ветер гнал маленькие, похожие на морскую пену, кучевые облачка, и на секунду Вере вдруг показалось, будто над головой и правда бегут перевёрнутые вверх тормашками волны.

— Великий Небесный Океан! — прошептала она, удивляясь, откуда выплыли эти слова.

Голова вдруг на миг закружилась, как во сне, когда она угодила в самый центр водной бесконечности, где, на острове, состоящем из одного-единственного громадного камня, вздымалось на невероятную высоту исполинское Древо.

Сверившись с навигатором, Вера быстро потопала через лес, невольно поглядывая по сторонам: а вдруг грибочки хорошие попадутся — сейчас ведь как раз сезон!

Набрала, в итоге, небольшой пакетик подберёзовиков и подосиновиков, да плюс один белый, пока дошла до знакомой пологой возвышенности, за которой раньше начиналась зона лысорского бассейна. А вот и тот пенёк, где она сидела, преодолевая свой страх и собирая волю в кулак. Сунув грибы в рюкзак, Вера надела его на спину. С ветвей высокой осины сорвался крупный ворон и с гортанным карканьем устремился за холм — да, ловушек тут уже точно не было, вокруг бодро посвистывали синички, никто не боялся летать над бывшим бассейном.

Вера взбежала на пригорок и застыла с отрытым от изумления ртом.

Глава 3 Золотая рыбка

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Всё началось с того чудного яркого сна, где мир сперва казался Колояру ровно тем же, что и въяве: родной дом, деревня, скотный двор, лес, поляны, где колосились рожь и зрел овёс, даже репа и капуста в огороде сидели хорошо знакомыми рядами. Стояла глубокая ночь, однако, несмотря на темноту, каждая ветка и камень были видны так же ясно, как и при свете дня.

Выйдя за околицу, Колояр двинулся к реке, и почти сразу наткнулся на небольшие, изящной формы, следы, явно оставленные девицей. Шла она босиком к речному разливу и, казалось, едва касалась земли, ибо трава была почти не примята, но при этом словно бы осыпана золотой пылью.

Едва Колояр миновал луг и вышел к воде, как пыль из следов вдруг поднялась в воздух и единым искрящимся вихрем, полетела к краю мостков, где собралась в нечто маленькое, но плотное и блестящее. Это оказалась подвеска в виде рыбки — лежала на досках, блестя гладким и чистым золотом.

Чародейный оберег?

Колояр поднял рыбку — она висела на тончайшем, но очень прочном и твёрдом золотом волоске, о который юноша случайно порезался, обагрив подвеску кровью, от чего крохотный глазок рыбки ярко полыхнул рубиновым светом, а сама она вдруг озарилась разноцветным сиянием.

Завороженный красотой радужных переливов юноша расправил волосок и надел подвеску на шею. Едва рыбка коснулась груди, как тут же снова сделалась золотой, а внутри у Колояра будто горячая волна от пяток до маковки пробежала. А потом он услышал тихий плеск и поднял голову: прямо на воде стояла дева и с лёгкой улыбкой смотрела прямо на него — длинные волосы струились золотым водопадом, а глаза лучились чистым изумрудным светом. Длинная шея, безукоризненной формы плечи и ключицы девы были обнажены, а ниже её тело охватывала тончайшая золотая ткань, так плотно облегавшая высокую грудь и бёдра, что у юноши закружилась голова, а плоть под штанами мгновенно затвердела, грозя разорвать холстину.

Все мысли вымело из головы, пока он, поражённый неземной красотой, неотрывно смотрел, как дева, ступая по тёмно-зелёному ковру кувшинок — те едва прогибались под точёными стопами, озарявшими листья золотыми искрами, — взошла на мостки. В огромных зелёных очах застыло отражение Колояра: торчит на месте, будто примороженный, рот открыт, глаза распахнуты, на груди — золотая рыбка.

— Вижу, ты принял мой дар, — скорее пропела, чем сказала она, дотронувшись до подвески. — А дар принял тебя.

От прикосновения её пальцев по телу пробежала сладостная дрожь.

— Кто ты? — тихо молвил юноша, не в силах глаз отвести от девичьего стана.

— Волновое создание из иного мира, — ответила она и, увидев выражение его лица, рассмеялась: — Рождённая небесным океаном звёзд — так понятнее?

— Великий Небесный Океан? Ты — дочь Сварога? Богиня?!

— Нет-нет, Колояр, не Сварожич я. Чёрный и безбрежный океан великого неба дал мне жизнь, но отец вашего Сварога, Род Всевышний, он… из иного… яйца появился. Так что мы вовсе не родичи, я — из другого божественного племени.

— Но… — умолкнув, он тщился постичь сказанное, но мысли разбегались.

— Зови меня просто Негой, — она отпустила рыбку и та мягко стукнула Колояра по груди.

— Нега, — прошептал он, дивясь нежности этого имени. — Нега.

Божественная дева улыбнулась и, обогнув его, двинулась по мосткам на берег.

— Знаешь, — на ходу обернувшись, проговорила она, — почему я предложила свой дар тебе?

— Нет! — он поспешил за ней.

— Ты можешь услышать меня и увидеть. — Она величаво ступила с досок на землю. — Способности есть у тебя, от деда передались. Дед твой великим ведуном был.

— Дед Белогор? — поравнявшись с Негой, нахмурился юноша. — Да, он ведуном был и чародеем, но ушёл из деревни ещё до того, как я родился, один в глухом лесу жил, там весну назад и помер… Я так не хочу!

— Да я разве прошу тебя от всех в лес уйти? — улыбнулась дева. — Я лишь повестила, что ты родился особенным и, как твой дед, можешь слышать и видеть больше остальных. Посему мы с тобой сейчас и разговариваем.

— Ты меня избрала? — жар бросился ему в лицо, а сердце застучало часто, будто топор спешившего завершить дело плотника. — Но зачем? Что я могу сделать для тебя, прекрасная Нега?

Ему хотелось взять её за руку, но он знал, что никак не позволительно человеку прикасаться к Богине, а посему просто тихо шёл рядом, любуясь её идеальным профилем и роскошными волосами цвета солнца, даже близко не ожидая того ответа, что, спустя томительные мгновения, прозвучал в ночи, будто золотой колокольчик с небес.

— Полюби меня! — сказала Нега и сама протянула Колояру руку.

* * *
Это было словно сказка, чудо, которое внезапно и бесследно рассеялось, когда утром следующего дня Колояр проснулся и обнаружил, что подвески на шее нет.

Он помнил, как расставшись с Негой, тихо вошёл в дом, пробрался к лежанке и потом долго не мог уснуть, сжимая рыбку в кулаке, распираемый великой гордостью, что был избран Богиней и посему мог прикоснуться к ней… Да что там прикоснуться! — она позволила ему куда как большее, и от этой мысли кругом шла голова, а счастье накатывало, затапливая такой горячей волной — ах! кабы не захлебнуться!..

Колояр провёл рукой по груди и, не найдя рыбку, вскочил, словно змеёй ужаленный, и перерыл и перетряс все шкуры на лежанке, потом обшарил под ней пол и вообще всё вокруг, но тщетно! Подаренное Богиней украшение растаяло, словно морок!..

Неужто она ему всего лишь в грёзах привиделась?!

Нет, не может быть, мир выглядел таким настоящим! И их любовные утехи — ну, нет, такое невозможно просто выдумать, Колояр помнил каждое движение, каждый миг их единения — всё, до самых мельчайших подробностей…

Нет! нет! Он был уверен, что всё происходило не во сне, а въявь, и с нетерпением ждал предстоящей ночи, надеясь снова увидеть Негу, хоть и не понимал, куда исчез её дар. Может, Богиня забрала рыбку обратно, к себе на небесную твердь?

С трудом дождавшись, когда все в доме уснут, Колояр встал и тихонько покинул избу. Темень стояла непроглядная, но, когда он, практически ощупью, миновал огород и через заднюю калитку вышел за околицу, облака расступились, и окрестности озарила почти полная луна, играя серебром в водах речного разлива.

Золотых следов на лугу не было, но Колояр всё равно повторил весь свой вчерашний путь через луг, мимо тёмных согбенных спин прибрежных ив, к мосткам. На противоположном берегу ухала ночная птица, в зарослях водорослей шлёпала рыба, лёгкий ветерок шуршал камышами. Колояр прошёл до конца досок и сел на краю, свесив ноги и вспоминая, как изящные стопы Неги лишь самую малость притапливали круглые листья кувшинок. Сейчас, освещённые луной, они казались сплошным чёрным ковром: цветки с наступлением темноты закрылись и опустились под воду, пряча свою красоту до утра. Так же скрылась от него и Нега, только не в воде, а высоко, за небесами… Он задрал голову вверх: с высоты, безмолвно и будто бы неохотно, чуть искоса, глядела на Землю угрюмая белёсая Луна.

— Вернись, Нега, вернись, пожалуйста! — беззвучно шептал юноша, следя, как тонкие облака пыльным кружевом накрывают Лунный лик. — Ведь я полюбил тебя, как ты того и желала, так отчего же?..

Кто-то резко и с нечеловеческой силой дёрнул Колояра за ноги. Не успев даже охнуть, он погрузился под воду с головой, и на краткий миг ему почудилось, будто Луна упала вместе с ним и теперь всё так же хмуро взирает на него из тёмной глубины пруда. Но вот «Луна», отпустив лодыжки юноши, молниеносно простёрла вверх тонкие белые руки и сжала его в объятиях, подтянув к себе близко-близко, так что её чёрные очи оказались в вершке от Колояровых глаз. Она была молода и, несмотря на смертельную бледность кожи, хороша собой, но не божественно, как Нега, а простой красотой обычной девушки, и смотрела на него без злобы, а наоборот, с вожделением, длинные чёрные волосы облаком колыхались вокруг. Навка-водяница! — с ужасом осознал Колояр, и изо всех сил дёрнулся вверх, пытаясь её оттолкнуть, но хватка нежити, несмотря на тонкость и внешнюю хрупкость членов, оказалась железной.

Воздух, воздух!! как же ему нужен воздух!!!

«Ты пришёл ко мне, мой милый, наконец-то пришёл!» — голос, не голос, Колояр не понимал, слова отдавались прямо у него в голове.

«Я не твой милый, не твой, отпусти!» — он снова забился, желание вдохнуть сделалось непреодолимым, он хватанул воды, закашлялся и от этого хлебанул ещё больше. В носу, горле и груди всё вспыхнуло ярым огнём, словно он проглотил пылающий факел. И в этот жуткий, полный боли миг, когда водная нежить потащила его глубже, на самое дно, Колояр вдруг увидел, как всплыла вверх висевшая у него на груди золотая рыбка. Дар Неги снова был с ним! И он светился, лучами пронзая толщу тёмной воды.

«Моё это, моё! — навка-водяница выпустила юношу, норовя схватить украшение. Свет рыбки озарил её зелёные, а вовсе не чёрные, волосы и полупрозрачную кожу, сквозь которую просвечивали кости и внутренности. — Отдай мне, отдай!»

Отринув падавшую на него темноту бесчувствия, Колояр из последних сил рванулся ввысь, толкая, пиная, разгребая воду. Вверх! вверх!! вверх!!!

Навка билась рядом, пытаясь сорвать подвеску, но рыбка чудесным образом уплывала, увёртывалась, выскальзывала из тонких, сине-прозрачных пальцев.

Но юноша ничего этого уже не видел: что есть мочи, почти в беспамятстве, он устремлялся всё выше и выше — к воздуху! к небесам! к Неге!..

А сверху, сквозь тонкое пыльное кружево облаков, всё так же ровно светила Луна. Её бледный лик недвижно и бесстрастно смотрел, как с громким плеском расступилась река, и на поверхность, бешено ударив руками, вырвался юноша. Сумев уцепиться за мостки, он последним, чудовищным, усилием вытянул тело на доски и распластался, содрогаясь и кашляя, изо рта потоком изливалась вода.

* * *
Очнулся Колояр только под вечер следующего дня. Он лежал дома, не на своей обычной лежанке, а на полатях, в дальнем углу избы, где спят только зимой, весь в поту, горячий и мокрый, в голове туман, грудь горит, тело ломит, будто оглоблей отходили. Словно сквозь сито увидел он, как у постели возникла сестрёнка и, радостно заорав: «Очнулся!», выбежала вон. Юноша попытался сесть, но не смог и вновь откинулся назад, на шкуры, переводя дух и ловя обрывочные воспоминания, как чуть не захлебнулся в пруду. Навка-водяница! Нечеловеческая сила, чёрные очи, полупрозрачные руки, облако волос, зелёных в золотом сиянии рыбки… Колояр ощупал грудь — оберега-подвески не было! «Отдай мне, отдай!» — звенел в голове голос.

Возле палатей появилась матушка с мокрым полотенцем в руках и, что-то бормоча, присела рядом. Колояр хотел спросить, не она ли сняла с него рыбку, но не смог вымолвить ни слова, а только застонал.

— Тише, тише, мой хороший, береги силы, у тебя жар!

Она обтёрла сыну лоб и щёки, потом кликнула дочку, и та принесла дымящуюся кружку.

— Вот, выпей отвар, — матушка осторожно приподняла ему голову и влила в рот горькую жидкость.

Колояр скривился и хотел отвернуться, но не тут-то было!

— Давай, давай! — мать и не думала отпускать его голову и тыкала в губы кружкой, пока не заставила сына проглотить всё до капли.

А попутно рассказала, что нашел его утром младший братишка, на мостках, в беспамятстве. Долго тормошил, но привести в чувство не смог и прибежал за помощью к старшим. Когда принесли Колояра домой, он весь горел в лихорадке, долго метался, вскрикивал, но в себя так и не пришёл. Сбивали жар уксусом и мокрыми полотенцами, потом ведунья Негода велела как можно дальше от двери положить, сухой сбор принесла и мазь, сразу грудь ему натёрла, и после полудня он стал потихоньку успокаиваться, потом задышал ровнее и вроде уснул.

— А отвара, она велела, обязательно за сей день трижды по полкружки выпить, так что глотай, сыночек, не ропщи, хворь сильная! Ещё ночью, видно, напала, вот ты и побрёл к реке — снохождение от лихорадки — Негода сказывает, такое бывает, особливо, ежели Луна полная или к тому наподходе… Белогора нашего вспомнила: он, мол, всегда в полнолуние сам не свой становился…

Протолкнув последнюю порцию горькой, воняющей полынью жидкости, Колояр обессилено откинулся на меховые шкуры.

— Расскажи, матушка!

— Что?

— Про Белогора.

— Да ты ж и так вроде знаешь…

— Что в лес ушёл, знаю, а почему?

— Да как бабушка твоя Ладимира, жена его, померла, так и ушёл… сын его, тятя твой, к тому времени на мне уж женился, а других детей у Белогора не было: померли все, кто малым, а кто вообще во младенчестве, — удерживаться не за что, а он ведь всегда чудаковатым и нелюдимым был. Ладимира порой жаловалась, что ночами он ускользает и по лесу волком рыщет… А потом и саму её там, в лесу, мёртвой нашли. Ни ран на ней никаких, ни следов, от чего скончалась? Негода, помню, долго над телом бормотала-бормотала, да и выдала: от испуга, мол, сильного, сердце у Ладимиры лопнуло, она к пращурам и отправилась… Вот же диковина какая — сильная баба ещё была, не хворая, немочью и пустыми страхами отродясь не страдала, а поди ж ты!..

— А Эло-ор? — вопросил Колояр, с трудом ворочая языком: от Негодиного отвара весь рот онемел. — Он ше шам веуном-ароеем ыл.

— Чародеем, может, и был, только вот норовом — весьма диковатый… Молчун — оно хорошо, ежели только попусту не болтать, но дело-то говорить всё одно — надо… а он молчал и молчал, чего б ни было, хоть чего ни спроси — не ответит… Только на соцветия звёзд по ночам всё смотрел — гадал, видно, про что-то, одному ему ведомое. Вот и тогда ни словечка, почему женушка умерла, никто из Белогора так и не вытянул. А сам-то, помню, за один день седой, словно лунь, сделался, а вскорости и вовсе собрал котомку и — в лес! Тятя твой удержать пытался, да Белогор и слушать не стал, ушёл просто и всё…

Голова у Колояра закружилась, и он смежил веки.

— Вот и поспи, поспи! — одобрила матушка. — А я пойду тяте скажу, что полегчало тебе, а то он уж места себе не находит…

Мать молвила что-то ещё, но Колояр уже не разобрал, проваливаясь в вязкую трясину тёмного лихорадочного сна.

* * *
Спустя несколько дней Колояр поправился, но про навку-водяницу и уж тем более про Негу рассказывать никому не стал. Пытался у близких выведать, правда ли он плавал в воде, или водная нежить ему только пригрезилась в тяжком кошмаре хвори, но так и не сумел ничего прояснить. Да, когда его нашли, одежда и волосы были сыроватыми, но от воды ли, быстро подсохшей в тепле летней ночи, иль от обильного лихорадочного пота — не разберёшь. Подвеска-рыбка так и не нашлась, и саму Богиню он больше не видел, хоть и ждал, каждый вечер надеясь на новую встречу.

Но Нега не приходила. Ни в ту ночь, ни в эту, ни в следующую…

Колояр давно выздоровел, но потерял аппетит, работа не ладилась, топор, вилы, лопаты и другая утварь валились из рук, а юноша едва ли замечал это, снедаемый острой тоской по прекрасной деве. Его постоянно терзали сомнения, что он позволил водянице сорвать со своей груди рыбку и тем прогневил Богиню. Откупился чудесным даром от нежити!.. А иначе почему водяница ему улизнуть позволила? — ну вот то-то!.. Навка отпустила, а Нега бросила… ещё и лихорадкой вдобавок наказала — благодарствуй, что не прикончила…

А может быть, и про Богиню, и про водяницу ему всё только привиделось?..

Эх, был бы жив дед Белогор — уж тогда б Колояр точно ни сил, ни времени не пожалел бы, чтоб до избушки его добраться! Батя ездил иногда, всё время через лес — конь с седоком шагом едва пройти может, а то и вообще только в поводу… А перед смертью Белогор к сыну во сне явился и говорит: прибудь ко мне как можно скорее, неотложная надобность в том назрела! Тятя, едва рассвело, к нему и помчался. Зашёл в избушку, а там дед ещё тёплый лежит — и часа не прошло, как помер…

А до этого сам Белогор порой в деревню наведывался — одёжу взять в обмен на выделанные шкурки, что охотой добывал, отдать ложки, ковши и другую утварь, что сам, с большим искусством из дерева мастерил, а взамен крупу получить, соль, ещё чего-то… а заодно и семью свою, внуков повидать. Пусть и не игрался с ними, а так… — пару слов бросит, по макушке потреплет, да и двинет восвояси… Но глаза-то не злые, хоть и смотрел всегда… слишком остро, что ли, трудно описать, будто под кожу залезал и в самой серёдке тела что-то выглядывал, аж холодок пробирает. А чего выглядывал, одному ему ведомо, может, по внутренностям гадал? Негода ж по внутренностям животин ворожит иногда, вот, может, и он так же делал, только по человечьим?.. Слухи-то разные про него ходили… глядишь, и внуку, невзирая на нелюдимость свою, Белогор прояснил бы чего, не зря ведь Нега про него говорила…

Если только она настоящей была, а не просто грёзой ночною!..

Считать, что Нега — прекрасный и удивительный сон, который вряд ли когда-нибудь ещё повторится, а навка-водяница — всего лишь болезненный кошмар, было куда как проще, однако и много — ох, как много! — тоскливее. Очень уж хотелось верить, что он, Колояр, и правда особенный, избранный самой Богиней — да ещё и для неземной любви! — о, за такое с любой нежитью схлестнуться не страшно!

Думы эти крутились в голове, словно жернова, грозя перемолоть рассудок в труху, но остановить их никак не получалось, и однажды, когда сон, как часто бывало в последнее время, бежал от Колояра, словно заяц — от волка, юноша неожиданно вспомнил Деяну. Ту самую ведунью из рода Горислава, которая неделю назад приезжала к ним в общину малую дочку кузнеца Шумилы лечить. За взрослых-то она редко бралась — свои ведь ведуньи в каждом роду были и с этим обычно справлялись, а вот деток малых по всему племени исцеляла. Никто, кроме неё, так не умел! А всё потому, что с самим Перуном Деяна ещё в детстве встретилась.

Будто пролетал он над ней на коне своём огнегривом, да стрелой-молнией в девочку и выстрелил, а потом спустился с небес, вынул стрелу свою и говорит: «Тело твоё чисто теперь, ступай других чистыми от хворей делать!» и обратно на небесную твердь ускакал, где Стрибог отрядил для Деяны одного из своих Ветров-Стрибожичей, дабы туда, где нужда в ней возникнет, переносил он целительницу. Но тут прослышал о ней извечный враг Перуна — Змей подземный, выскочил он из болота — проглотить Деяну хотел. Но не дал ему Стрибожич, в схватку со Змеем вступил. Бились они долго, пока не загнал Ветер чудище обратно в его подземное царство, но сам так ослаб, что развеялся в воздухе. А Деяна в глухой чащобе осталась совсем одна. Духи лесные над ней тогда сжалились и переправили ближе к людям. Очнулась она на краю леса, пашни увидела да к роду Горислава межою и вышла. Сила, Перуном подаренная, осталась, но носить целительницу по свету с тех пор стало некому.

Поведал сию повесть старый Бус, большой любитель сказок, басен, загадок, как начнёт чего сказывать, так не остановишь, быль аль небылица — поди разбери, язык у Буса никогда не устанет. Ну да ладно, главное, мальцов-то Деяна и правда исцеляет — своими глазами Колояр видел! Все это знают, одна лишь травница Негода её не жалует, не без подвоха тут, говорит, не без духов злых, не просите, мол, ибо ждёт вас расплата за исцеление… Только как не просить-то, коль твоё дитятко помирает?!

А Негоде-то может, просто обидно, что сама даже на старости лет так лечить и заговаривать не умеет, вот и шипит, как змея, на ведунью молодую и даровитую? А та, знай, всем помогает исправно! Да и про стрелу небесного воителя не только Бус, но и ведунья Ракита, и сам Горислав, и многие ещё сказывают. А Горислав — старейшина, небылицы городить просто так не станет! Знать, и впрямь Деяна Перуном отмечена.

А раз так, то знает, как с Богами встретиться, только молчит об этом так же, как сам Колояр никому про Негу не болтает. Есть у Деяны своя тайна, похожая на ту, что у Колояра в душе живёт, — он знает, чувствовал, когда обратно к Гориславу ехали! Да-да, точно — уж ежели у кого совета да помощи спрашивать, так у неё.

Только… надобно ведь какие-то ей дары принести, а какие?.. Да вот у неё самой, он, пожалуй, и вызнает. Так, мол, и так… помоги мне Негу найти, а я уж отблагодарю, скажи чего — всё добуду! Да, точно — пусть только ведунья-кудесница молодая научит, что делать, а уж он в лепёшку расшибётся, исполнит! На край света пойдёт, ежели нужда такая прибудет! Уж всяко лучше, чем сиднем сидеть, думая, горюя, да чудес ожидая: так ведь недолго и умом тронуться!

Окрылённый надеждой и успокоенный тем, что придумал, как быть, Колояр мгновенно провалился в сон, даже не догадываясь, какая неожиданность ждёт его по ту сторону Яви.

* * *
Колояр глазам своим не поверил, когда увидел золотые следы, и бросился по ним бегом, за тын, меж колосившихся полян, ни на миг не упуская из виду. Они вывели его к лесу, где… стояла она! Богиня! Пришла! Сердце наполнилось великой радостью. Вернулась!

— Нега! — юноша кинулся к ней, обнял, прижал к груди. — Любимая! Где же ты пропадала?!

— Колояр! — она отстранилась и посмотрела на него с такой печалью, что у юноши захолонуло в груди.

— Что случилось? — он сжал её ладони, заглядывая в глаза.

— Кое-кто хочет оборвать нашу связь и меня больше в твой мир не пустить. Вот почему меня так долго не было. Чёрное колдовство мешало… Тебе, как я вижу, тут тоже досталось?

— Навка-водяница… — Колояр рассказал Неге, как нежить стащила его в воду и, вспомнив про оберег, стукнул себя по груди — подвеска снова была на месте, вот только… он рывком поднял рубаху: так и есть, ему не мнилось! Рыбка и в самом деле была внутри, шишкой выпирая наружу и просвечивая прямо сквозь кожу!

— Не бойся, — успокоила дева.

Она легонько коснулась сиявшего золотом бугорка, и подвеска, едва слышно звякнув под её тонкими точёными пальцами, вдруг очутилась сверху, над телом, как и было положено оберегу.

— Так лучше? — пропела Нега.

Колояр ничего не почувствовал, но дотронулся до подвески с опаской, будто она могла его укусить. Упругая и тёплая на ощупь, она и правда казалась живой. Юноша поднял глаза и безмолвно воззрился на Богиню.

— Мой дар умеет прятаться, — пояснила она.

— Она что, живая? Рыбка — живая?

— Нет, в том смысле, который ты вкладываешь в это слово, не живая, но обладает необычными свойствами. Она помогает тебе встречаться со мной.

— А навка? Зачем ей твоя рыбка? Почему хотела сорвать?

— Чтобы не дать мне сюда проникнуть! Подвеска — часть меня, и если бы не твои храбрость, сила и верность, гнить бы тебе на дне реки среди рыб! А мне бы уже больше в твой мир никогда спуститься! Колдовством эта водяница была на тебя наслана, чёрным колдовством!

— Колдовством? Но кто? Кто ворожит-то?!

— Тот, кто хочет нас разлучить…

Богиня притянула его к себе и поцеловала сладко-сладко. Юноша закрыл глаза, и они унёслись на волнах блаженства высоко-высоко… почти на небесную твердь. А когда, сполна насладившись друг другом, спустились на землю, Нега нежно коснулась век Колояра губами и прошептала:

— Смотри!

Он послушно открыл глаза и ахнул, увидев большое радужное пятно. Очертаниями оно походило на человека и переливалось прямо у него перед носом.

— Это твоя душа, — сказала Нега. — Дыши глубже, и она перестанет заслонять всё вокруг. Я научу тебя…

Богиня протянула руку и дотронулась до радужного пятна, отчего цветные потоки в нём забурлили, задвигались, переплетаясь, смешиваясь и расходясь. Дух захватило, будто с обрыва вниз сиганул, однако уже спустя мгновение Колояр понял, как дыхание влияет на душу, и быстро приноровился двигать ею, куда захочется.

Внутри светового двойника светилось золотое пятнышко, пронзая цветные потоки тонкими, но частыми лучами-ниточками — будто золотая сеть душу опутывала.

Колояру от этого стало не по себе, и радужные переливы сразу окрасили багровые всполохи. Вспомнился уж — от гадюк охранник, что вольно у них под избой жил, пока стену чинить не понадобилось. Поймали его тогда и в закрытую корзинку из ивовых прутиков посадили.

— Разве ты со мной не по доброй воле? — в огромных изумрудных глазах Неги отразилась обида.

Она взяла рыбку-подвеску в ладонь и сжала: золотые лучи угасли, а душа потеряла яркость, унылой тенью отплыв куда-то под ноги. Колояру стало зябко, словно студёный ветер забрался зимой под тулуп и обжёг морозом голую кожу.

Он вздрогнул и поспешил заверить:

— По доброй, Нега, вестимо по доброй! Я же люблю тебя.

Лучи загорелись снова, согревая душу теплом и насыщая радостью.

— Эта наша с тобой связь, Колояр! Без неё ты ни меня, ни души своей не увидишь! Ведь я из другого мира… но выбрала тебя, и дар мой несёт прозрение, понимаешь? С ним ты, ежели захочешь, сможешь видеть души всех, кто живёт в деревне, и понимать, что они за люди такие.

— А твоя душа? — юноша пытливо всматривался в воздух вокруг Неги. — Я ничего не вижу!

— Моя душа перед тобой, именно её ты сейчас и видишь, ибо тело… ну, такого тела, как у человека, у меня попросту нет, ведь я…

— Рождённая Великим Небесным Океаном, — заворожено продолжил за неё Колояр.

— Да. Я создание, единое с духом звёзд, и душа моя — это и есть я, и есть то, что ты видишь, — точёная рука скользнула вдоль груди и бёдер. Тончайшая золотая ткань, словно вторая кожа, не скрывала, а напротив, обрисовывала все изгибы стана Богини.

— Ты так прекрасна!

— Ты тоже красив, Колояр. Чист душой, хорош телом и способен любить меня, вот почему я возвысить тебя хочу. Желаю, чтобы душа твоя тоже соединилась с духом звёзд, и ты стал бы мне равен.

— Разве такое исполнимо? — глаза юноши широко распахнулись, в груди затрепетало сладостное предвкушение. — Да я… я даже грезить не дерзнул бы!..

— А ты дерзни! — Нега взяла его за руки. — Вот как я! Осмелилась на тебя положиться, и ты меня не подвёл, дар мой принял и сохранил, хоть и заплатил за это жестокой схваткой с нежитью и тяжёлой лихорадкой. Но всё уже позади, тебе удалось вырваться со дна пруда, а мне — вновь спуститься из небесного мира, поэтому мы опять вместе и знаем, кто навку-водяницу послал, чтобы отнять у тебя мой дар.

— Кто же это, Нега? Кто?!

— Колдунья. Злая колдунья из соседней общины!

— Неужто старая Ракита? — удивился Колояр. — Её все считают доброй целительницей, что тайны трав и гаданий ведает.

— Не туда смотришь! — отмахнулась Богиня. — Ракита слишком слаба, в травах только и понимает, куда уж ей с нечистью единиться! Нет, тут ворожит другая — молодая да сильная!

— Подожди, Нега, ты… — Колояр догадался, конечно, о ком речь, но никак не мог поверить в столь… несуразные обвинения. — Неужто ты и впрямь говоришь о Деяне?!

— Да, я говорю о ней! — без тени сомнения заявила дева. — Ибо она — могучая чёрная ведьма!

— Но… — юноша замотал головой. — Я не понимаю! Она ж никому ничего плохого не сделала! Мальцам со всего племени помогает, ни разу зла не чинила. Сам Перун её стрелой отметил, да не убил, а очистил и даром ведовским наделил.

— Перун? что за бредни?! — взгляд девы посуровел, в голосе зазвенел лёд. — Не било её никакой стрелой, выдумка это всё, чистая небылица!

— Пусть так, но… — Колояр нахмурился. — Все к ней за помощью ходят и знают: любого младенца она вылечит! Не может она злой колдуньей быть, ты ошибаешься!

— А ты забываешься!

В зелёных глазах Неги вспыхнули отсветы молний, и чуть ли не раскат грома послышался, заставив юношу умолкнуть, вспомнив о её божественном происхождении.

— Ваши души для меня как на ладони, поэтому я никогда не ошибаюсь! — отчеканила дева. — Я покажу тебе, кто такая на самом деле ваша Деяна-кудесница и как изуродована её душа!

Нега развернулась и двинулась через полянку к деревьям. Колояр медленно побрёл следом.

— Эй! — она обернулась, и луна высветила совершенный изгиб её шеи. — Ты что, так и собираешься еле плестись? — Нега щёлкнула пальцами, и ноги сами понесли Колояра вперёд. Его душа плыла рядом, переливаясь всеми цветами, среди которых ярче всего выделялся пурпур с красноватым отливом.

— Козни нам строит не сама Деяна, — примирительно проговорила дева, когда юноша приблизился, — а дикая нечисть, с которой она в своё время связалась. Тёмные низшие силы. Они сами не могут проникнуть в человеческий мир, и действуют через колдунью. И она готова пойти на всё, лишь бы прогнать меня из своих владений.

— Да нет у неё никаких владений, у старейшины Горислава в доме живёт…

— Узко смотришь, Колояр, — мягко, без тени упрёка, молвила Нега. — Под владениями я разумею весь ваш мир.

— Но…

— Ты любишь меня? — резко перебила его Богиня, внезапно останавливаясь и разворачиваясь к нему лицом.

— Люблю! — сладостное томление пронизало его всего, от макушки до пяток, когда Нега нежно погладила его по щеке и прильнула к груди. — Да! Люблю всем сердцем!

— Тогда следуй за мной! — дева отстранилась, её изумрудные глаза сверкнули в темноте яркими лунными бликами. — Всегда следуй за мной, и я покажу тебе всё!

Она взяла его за руку и устремилась вверх. Закружились перед глазами Колояра золотые искры, затмевая и небо, и землю, стремительно уходившую из-под ног.

* * *
Интересно, кто же это всё сделал? — поражалась Вера, глядя с холма на бывший лысорский бассейн. Яма была полностью засыпана утрамбованной землей, огорожена неглубокой канавкой и насыпью из выбранного грунта. Ближе к тому краю, где Вера, чуть больше двух месяцев назад, кротом зарывалась в землю, торчал деревянный столбик, с верхней части которого глядело грубо высеченное — топором, скорее всего, — лицо… мужское вроде бы, с бородой. Возле столбика притулился широкий плоский камень, а примерно в полуметре от него, ближе к центру площадки, располагалось выложенное маленькими камушками углубление, чёрно-серое от углей и золы. Напротив кострища, на одной линии с камнем и столбиком, виднелся проход, ограниченный двумя деревянными чурбачками.

Огромная сосна, что чуть не прибила Веру, была распилена, порублена и аккуратно рассортирована на три кучи: в первой лежали чурбаки, во второй — колотые дрова и обрубки толстых веток, а третья состояла из лапника.

Вера спустилась с холма и, вдыхая характерный запах затушенного костра, принялась фотографировать с разных сторон площадку, обнесённую, будто старинная крепость, миниатюрными валом и рвом. «Кто знает, что это значит?» — выкладывая в соцсетях снимок, написала она.

Раздался шум крыльев, заставив отвлечься от смартфона и задрать голову: над площадкой кружил ворон — похоже, тот же самый, что с криками сорвался с осины, когда Вера подходила к холму. Кусты неподалёку зашуршали, и из леса к площадке вдруг вышел знакомый мужчина!

Лет сорок-пятьдесят, лицо и одежда такие же, как в Вериных снах…

— Добрый день! — улыбнулся он и замер, внимательно разглядывая гостью.

Пару раз каркнув, ворон спустился вниз и приземлился мужику на плечо — чёрный блестящий птичий глаз уставился прямо на Веру.

— Здрасьте, — откликнулась она, пока в голове роились неутешительные мысли о маньяках… с топорами — она глянула на порубленные дрова, странными ритуалами — взгляд упал на столбик с камнем и кострище… а если он тут не один?!

— Пожалуйста, не бойтесь, я не маньяк! Я тут один и без оружия, — мужик поднял руки.

Он что, ещё и мысли читает? — Вера попятилась к холму.

— Да подождите, прошу! Это просто жизненный опыт, да и по лицу вашему нетрудно догадаться, о чём вы думаете. Вот, смотрите — я стою, не двигаюсь. Я видел, что вы узнали меня, так давайте поговорим!

Она стала бочком подниматься по склону, не отрывая глаз от мужчины.

— Подвеска в виде рыбки, она у вас есть? — неожиданно крикнул он, когда Вера уже добралась до вершины пригорка.

Девушка остановилась:

— Что?

— Металлический кулон-рыбка, старинный! Где он сейчас? У вас?.. или у кого-то ещё?

В голову ворвались мысли о Косте: рыбка была у него! На шее.

— Откуда вы знаете про кулон? Почему спрашиваете?

— Спускайтесь, и я объясню. Или мы что, так и будем орать друг другу?

Вера закусила губу, думая, как пригодились бы сейчас суперлампочные способности!.. Как же сильно, оказывается, она привыкла на них полагаться, раз теперь, несмотря на курсы самообороны для девушек, чувствовала себя беззащитной, словно в катакомбах, где внезапно погас свет…

Но сбегать, так ничего и не выяснив, — это же так глупо! Зачем было тогда вообще приезжать?! Тем более что мужик точно из её снов, да ещё и про Костю он что-то знает!..

Отсутствие лампочных способностей превратило её в такую трусиху!

Она окинула взглядом окрестности — никого… потом отпустила мысли, глядя на терпеливо стоявшего возле кустов человека, и уловила короткий, но ясный фиолетовый промельк — раньше, когда она могла считывать инфу со светаков, это означало способности к предчувствию, предсказаниям или ясновидению…

Ворон слетел с плеча хозяина, пронёсся над холмом и нырнул в ветви высокой осины.

— Там его наблюдательный пост, — проследив за Вериным взглядом, пояснил мужчина. — Предупреждает меня, если кто-то сюда идёт. Его зовут Крук!

Заслышав своё имя, птица громко каркнула.

— А меня — Жарков Борис Андреевич.

Вздохнув, Вера стала спускаться обратно к площадке.

Глава 4 Отравленная душа

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Своей божественной волей подняла Нега Колояра в воздух и за единый миг перенесла внутрь соседской общины, прямо во двор дома Горислава — юноша сразу узнал его большую избу, длинной стеной выходившую на улицу. Напротив ворот, возле хлевов для зимнего житья скотины, лежали два пса. Один, похожий на волка, спал, свернувшись калачиком, а второй — огромный, мохнатый, с проседью на заросшей морде, — поднял голову, блеснув ночным серебром глаз, но не залаял.

— Он нас не видит! — догадался юноша.

— Да, — откликнулась Богиня. — Пёс не умеет глядеть, как мы, сквозь свой мир, однако всё равно чует наше присутствие, посему и обеспокоился.

— Стало быть, мы сейчас — бесплотные Духи?

— Нет, мы не Духи, мы — это мы, просто видим деревню, землю и даже свою душу через иной, высший, мир.

— Тот мир, откуда ты родом?

— Ну, можно и так сказать, — отмахнулась дева. — Главное, всё, что мы с тобой делаем, происходит въявь, а не в каком-то чудесном сне, как ты думал, пока меня не было, — в её голосе слышалась укоризна.

— А что ещё мог я подумать, Нега? Я вернулся после нашей встречи и лёг спать, рыбку зажал в руке, а утром проснулся — подвески нет! — Он пощупал украшение и вновь удивился его тёплой упругости. — Весь день я думал о тебе, а ночью пошёл к реке, звал тебя, молил явиться, да лишь нежить водяную накликал! А потом — лихорадка…

— Это были происки дикой нечисти, я ведь тебе говорила! Битва с нежитью так тебя потрепала, что мне пришлось ждать, когда ты слабость свою переборешь, и я смогу проникнуть сюда вновь.

— Слабость переборю?.. — Колояр растеряно наблюдал, как пёс тянет морду, пытаясь вынюхать невидимых гостей.

— А ты разве ещё не понял? — в изумрудных глазах Богини сверкнули лукавые искорки. — Так и не понял, как я попадаю в твой мир?

Пёс опустил заросшую морду на лапы и прикрыл глаза.

— Нет! — покачал головой Колояр.

— Твоя любовь! — Нега улыбнулась и посмотрела на него так, что сердце пустилось галопом и всё существо охватил сладостный жар. — Вот ключ, что открывает мне дверь! Твоя любовь зажигает рыбку и тем позволяет мне прийти сюда. Прийти к тебе, мой возлюбленный!

Они вдруг так стремительно полетели прямо на стену избы, что он едва успел заслонить лицо локтем, но никакого удара не случилось. Опустив руку, юноша обнаружил, что стоит в куте, где спит на лежанке Деяна. Прямо над ней, примерно на аршин выше, переливалось разными цветами облако с очертаниями женского тела.

— Её душа! — выдохнул Колояр.

— Да, — кивнула Нега. — Вон там, видишь? — она показала пальцем.

— Силы небесные! — прошептал юноша, глядя, как, прямо среди цветных потоков Деяниной души, там, где у обычного тела находится низ живота, крутится нечто тёмное. — Будто омут в реке, только обратно вверх!..

— Тебе не обязательно шептать: мы разговариваем сейчас без помощи голоса и слышим друг друга не ушами, а душами.

— Там ещё и пузырь над завихрением… — Колояр присмотрелся. — Большой, как на болоте бывают… Что ж это за круговерть такая? Отчего она?

— Она связывает Деяну с нечистью.

— И ты, Богиня, ничего не можешь поделать? — вспомнив, как Нега рукой коснулась его души, и цветные потоки сразу же забурлили, удивился Колояр.

— Нечисть поставила защиту.

— Болотный пузырь? — сообразил он.

— Именно! Омут будто крышкой закрыт, и я никак не могу к нему подобраться. Но если ты мне поможешь, то вместе мы одолеем колдунью.

Деяна что-то тихонько пробормотала во сне и перевернулась на бок, лицом к Колояру, подложив сложенные ладошки под щёку. Она выглядела такой юной и миленькой, нежной, словно ранний цветок.

— Но отчего, Нега? Отчего ты так уверена, что омут связывает её с нечистью? Вдруг это просто хворь, которую исцелить можно? Деяна же сроду плохого никому не сделала, всегда помогает только… Может, не она это всё же, а кто другой против тебя ворожит?

— Ох, не думала я, Колояр, что ты такой простак!.. — с жалостью в голосе молвила Богиня. — Впрочем, тут вся деревня одурачена, чего уж на тебя одного пенять… Ладно, не хотела я рисковать, но, как видно, придётся. Иначе не убедить!

— Что ты собираешься делать? — нахмурился юноша.

— Я не могу вскрыть пузырь, но показать тебе, что у неё сейчас в голове — проще простого.

Нега столкнула его светящегося двойника с душой девушки, и Колояр мигом оказался в избе, где раньше жила Деяна. Рядом с ней — матушка, отец и сестра с братом. Семь вёсен девушка тут не была, младший брат из младенца в мальчишку вырос. Навью неделю встречают, стол накрыт, зовут святых Дедов гостить, а снаружи — шум крыльев слышится. Вышла Деяна на двор — глядь, а бабушка её чёрной навьей сделалась и на внучку как кинется! Бросилась девушка обратно в дом, а там вся семья её — злые навьи — когтями цокают и крылами хрустят…

Вжух! — Колояр вдруг очутился в просторной кладовой, где чего только не хранилось: выделанные кожи, глиняная посуда, тканина, железо для кузнецов, мотыги, лемехи, закрытые колоды и корчаги для сыпучих припасов. Здесь явно собрали ценности всего рода, стало быть, это клеть, пристроенная к избе старейшины Горислава.

— Почему мы из избы ушли? — озадачился Колояр.

— Потому что я боюсь, она проснётся и нападёт на нас! Ты видел, как колдовство всю семью её злыми духами сделало? Потому-то она в том доме своём и не живёт, летает только туда иногда по ночам, вот как сейчас.

— Разве это не сон?

— О, нет! Это не сон. Это доказательство, что Деяна — вовсе не светлая ведунья-кудесница!

Да, всё и правда выглядело так, будто въяве происходит, к тому же Колояр уловил, что девушка вину чувствует, словно как раз она-то свою бабушку злой навьей и сделала…

— Но если она чёрная колдунья и хочет дорогу тебе закрыть, то почему сама на меня не нападает, чтобы рыбку сорвать?

— Потому что это опасно! Мой дар не так-то просто обезвредить! Ведьма побаивается к нему приближаться и даже не знает, у кого он. Но когда рыбка загорается, чтобы впустить меня сюда, колдунья это чует и посылает за даром нежить, ибо чужими-то руками куда как безопасней жар загребать! Как думаешь, что с той навкой-водяницей в вашей реке сделалось?

— Уплыла? — предположил Колояр.

— Ага, уплыла, — усмехнулась Нега в ответ, — кверху брюхом!

— Но она же не рыба, а нежить… — нахмурился юноша, — стало быть, и так уже мёртвая!

— А теперь вообще распалась. Всплыла кверху брюхом и распалась. А колдунья сторожко смотрит теперь! Но сегодня нам повезло: спит без задних ног, притомилась сильно, да ещё и отвара успокоительного выпила — я сверху это подглядела и тебя, мой милый, сразу же вызвала! — Богинч прижалась к юноше, и золотое свечение в форме рыбки ярко вспыхнуло в центре радужных переливов его души.

— И что же нам теперь делать? — прошептал он.

— Я временно заберу у тебя оберег, чтобы колдунья нежить к тебе больше не слала, а когда придёт время, вновь оставлю подвеску на твоём пути, как в первый раз оставляла. Надеюсь, ты наденешь её опять, не откажешься?..

— Только ежели умру! — горячо вскричал Колояр. — Тогда рыбку твою не надену!

— Я верю тебе, милый, верю! Поэтому и не боюсь попросить тебя… — она умолкла, облизывая губы и явно не решаясь продолжить.

— Да выкладывай уже, не робей! — поддержал её юноша.

— Я хочу, чтобы ты заставил Деяну открыться, и мы могли выявить и уничтожить того чёрного Духа, что с ней на связи.

— Но как? Как я заставлю её открыться?

— А ты поговори с ней ласково, дружбу сведи. Дара моего у тебя уже не будет, так что она ничего плохого не заподозрит. Ты — красив и силён, да и я, прежде чем забрать рыбку, чуть помогу, чтобы тебе было легче…

— Что?! — Колояру будто колодезной воды за шиворот плеснули, когда он догадался, о чём просит Богиня. — Ты хочешь, чтобы я… — он отстранился, не в силах вымолвить это вслух.

— Да, — мягко утвердила она. — Заставь её полюбить тебя.

— Нет! — юноша яростно замотал головой, высвобождаясь из объятий Неги и делая шаг назад. — Так нельзя, я не стану!

— Ты думаешь, мне, что ли, это нравится?! — на лице девы отразилась боль. — О, мне это куда как неприятнее, чем тебе, ведь ты — мой! И я хочу возвысить тебя, сделать равным Богам! Ради этого я готова вытерпеть всё! ради нашего будущего! Иного выхода нет: только любовь отмыкает любую душу. А когда ты душу Деяны отомкнёшь, мы нечисть сразу достанем…

Она протянула руку, чтобы снять с Колояра подвеску, но что-то в его лице заставило деву замереть, пристально глядя ему прямо в глаза.

Во дворе вдруг зашлись лаем обе собаки.

Так и не забрав рыбку, Нега проскочила сквозь стену и скрылась из виду. Юноша бросился следом, но налетел лбом на брёвна. Попытался толкнуть дверь, но ничего не получилось: руки его были там, где душа и Богиня, а двери оставались в мире плотном, который он мог только видеть, но не осязать! Но ведь дева-то как-то умеет проходить через стены? И его даже с собой таскала! А теперь вдруг бросила! Почему?!

К собачьему лаю во дворе добавились крики и дикие завывания. Нега! Кто-то напал на неё! — понял юноша и решил преодолеть дверь с разбега, но вдруг спиной провалился в какой-то маленький чулан. Как?! Колояр принялся озираться по сторонам и сообразил, что, когда разбегался, его световой двойник был как раз за спиной! Сейчас он висел впереди, переливаясь красноватым пурпуром. Юноша, недолго думая, ринулся через него прямо на стену и… — снова оказался в кладовой! Да! Светящийся двойник — вот ключ от преград!

Псы умолкли, а жуткие завывания слышались уже не во дворе, а где-то дальше, на улице! Нужно быстро попасть наружу!

Так, где внешняя стена? — справа! А световой двойник? — сзади! Стало быть, надо его передвинуть, но как?!

«Дыши глубже… — всплыло в памяти. — Я научу тебя». Правильно дышать! Колояр развернулся лицом направо — ох! — голова закружилась, дух захватило, будто со скалы сигануть собрался, и — вот оно! — душа переплыла на новое место и повисла прямо напротив глаз.

Вперёд! — он ринулся сквозь неё, пригнувшись и вытянув вперёд руки. Стена осталась позади, он выскочил прямо на двор!

Богини тут уже не было, возле улёгшихся обратно на землю собак стоял старейшина Горислав, что-то тихо обсуждая со своим старшим сыном. Появления невидимого Колояра они не заметили.

Зато он узрел то, что заставило содрогнуться: землю повсюду усеивали золотые искры, следы от ног и беспорядочные пятна — они вели на улицу. Юноша передвинул душу-двойника к воротам и прошёл их насквозь.

— Нега! Нега, отзовись! — крикнул он и припустил вдоль длинной стены Гориславовой избы по следам, но не успел сделать и десятка шагов, как что-то прыгнуло на него из тьмы — огромное, тёмное, мохнатое!

Сбило с ног, вмяло в землю, да так, что хрустнули рёбра, — тварь, в отличие от людей и собак, явно находилась в том же мире, что и Колояр! Лицо обдало горячим смрадом, он червяком извернулся в сторону, уходя от оскаленной пасти, огромные челюсти щёлкнули, едва не зацепив ухо. Он ударил в мохнатый живот, но размаха не было, рука утонула в шерсти, ушла куда-то в мягкую плоть. Острые длинные зубы клацнули прямо возле лица, юноша едва сумел уклониться и локтем левой руки упереться в шею чудовища, пока правым кулаком продолжал давить со всей силы тяжёлое брюхо, будто хотел продырявить его насквозь. Руку пронзила боль, но хватка чудища ослабла, и Колояру удалось подтянуть ноги. Он лягнул ими тварь, сбросил с себя, вскочил. Отлетевший на пару шагов зверь завалился на бок, но тут же вспрыгнул обратно на лапы. Это был волкодлак — гигантский, чёрный, лохматый, в свете луны глаза его блестели серебром, в центре каждого горел красный, будто выступившая капля крови, зрачок.

Юноша скользнул взглядом вокруг — вилы бы, лопату, эх, да хоть палку какую! — но тут на глаза попалось радужное пятно двойника, заставив вспомнить, что никакие вещи из твёрдого мира сейчас не взять!

Оборотень зарычал, обнажив мокрые блестящие клыки, и прижался к земле. В груди у Колояра захолонуло, голова закружилась, волкодлак прыгнул, а юноша закричал, выпростав вперёд руки с растопыренными пальцами. Радужный двойник рванулся навстречу зверю, весь расцвеченный яркими всполохами багрянца и пурпура, с ярким золотым огоньком рыбки в центре.

Голос юноши вдруг стал низким, он упал на четвереньки и вместо своих рук увидел огромные рыжие лапы с когтями. Лицо вытянулось вперёд волчьей мордой, из горла рвался звериный рык. И сила! Чудовищная сила распирала тело, требуя выхода, а в голову била волна ярости: враг! враг!! враг!!! Колояр бросился навстречу — драть, кусать, убивать! разорвать в клочья!!

Чёрный и рыжий зверь сшиблись в воздухе, как два живых урагана, оскаленные пасти рванули плоть, когти впились в мохнатые шкуры. Затем Чёрный вырвался и отпрыгнул в сторону, морда пробита клыками, а Рыжий чуть просел, хромая на одну лапу с рассечённым до мяса бедром, но тут же выровнялся и двинулся вправо, нацеливаясь врагу на шею, с пасти дождём падали тёмные в свете луны капли. Чёрный, смаргивая текущую в глаза кровь, тоже обходил с разворотом, стремясь зайти к противнику с раненого бока. Несколько мгновений два громадных волкодлака кружили, примеряясь к прыжку, потом Рыжий напал, они вместе упали на землю и с утробным рычанием покатились чёрно-рыжим клубком, размётывая брызги крови.

Но вот клубок развалился, враги отлетели в стороны и замерли друг напротив друга, скалясь и глухо ворча. Подранные шкуры и клыки мокро блестели, будто смолой облитые, красные огоньки зрачков светились во мраке, а сами глаза у одного переливались серебром, а у другого — золотом, отвечая на сияние рыбки-подвески, сверкавшей прямо на груди, среди клоков мокрой от крови и слюны шерсти.

Чёрный кинулся на Рыжего, но тот чуть отступил в сторону, и лунный луч, отразившись от рыбки, ударил нападавшего по глазам. Ослеплённый зверь взревел и мотнул головой, всего на краткий миг открывая шею, но Рыжему этого хватило, чтобы вцепиться ему прямо в горло. Он повалил Чёрного на бок, клыками пробил шкуру и давил, пока шея врага не хрустнула. Тот резко дёрнулся и обмяк, вытянув ноги. Победитель разжал челюсти и встал над поверженным врагом: красные огоньки его зрачков потухли, серебряные глаза застыли, словно две круглые льдинки в чёрной смоле.

Ярость схватки быстро сходила на нет, Колояра охватила дрожь, он глубоко вдохнул и вдруг стал расти, отдаляясь от трупа — рыжее звериное тело снова менялось на человеческое. Голова закружилась, дух захватило, и прямо перед носом возникла разноцветная световая фигура — в середине, среди метавшихся разноцветных потоков, ярко горело золотое пятно. Уже привычным усилием юноша сдвинул душу-двойника в сторону и обнаружил, что трупа на земле нет — волкодлак бесследно исчез, будто в воздухе растворился! Колояр посмотрел на свои руки — чистые, перевёл взгляд на одежду — не в крови и не порвана, однако тело болело, и слабость одолевала страшная. Кожу во многих местах саднило — не прикоснуться, а разодранное оборотнем бедро ломило и дёргало так, что он с трудом мог наступить на ногу.

Бой был принят на самом деле!

Чёрный волкодлак мог убить его, и все раны — самые что ни на есть настоящие, пусть и не видимые обычному глазу. Одержи враг победу — лежать бы сейчас Колояру мёртвым — это уж как пить дать! Хорошо ещё, Нега рыбку не забрала! — порадовался он, вспомнив, как Чёрного ослепил лунный луч. Однако где же она сама?!

Превозмогая боль, Колояр, подволакивая раненую ногу, поспешил по угасающим золотым искрам, к тыну, что огораживал всю родовую общину. Дальше следы вели к лесу, и юноша, как мог скорее, бросился прямо через колосившиеся хлеба к деревьям, продрался сквозь чащу и вышел к той самой полянке, где они с Негой дарили друг другу любовь.

Богиня лежала прямо на земле с закрытыми глазами и, похоже, почти совсем истаяла: полупрозрачное тело едва просматривалось среди травы и белых ночных фиалок.

— Нега! — юноша кинулся к ней и упал рядом на колени.

Очи её разомкнулись, но изумрудного блеска в глазах больше не было: казалось, будто два чёрных провала открылись на бледном в лунном свете лице.

— Колояр… — еле слышно прошептала она. — Ты жив! Милый…

— Нега! Что с тобой, Нега? Почему ты меня бросила?! Я едва смог наружу выбраться… зачем ты это сделала?!

— Деяна… — выдохнула дева. — Я хотела её от тебя отвлечь… думала: в дом свой она нежить-то вряд ли пустит, коли я во дворе, прямо пред ней, покажусь! Так и вышло… вот только не знала я, насколько она сильна, не думала, что столько нежити сразу может наслать: двух упырей и волкодлака, я всех увела на улицу, потом в лес, упырей уничтожила, а волкодлак убежал… Он напал на тебя, да?.. прости! — глаза её снова закрылись, дыхание замерло.

— Нега, милая моя Нега! — в отчаянии он подхватил невесомое тело, прижал к груди, чувствуя, что она вот-вот растворится, и, глядя вверх, воззвал к Великому Небесному Океану: — Как? Как мне вернуть её?

В воздухе замельтешили искорки светлячков и маленьким роем полетели прямо к душе Колояра — туда, где среди разноцветных потоков ярко горела рыбка. Как только они исчезли в лучах её золотого сияния, юноша понял, что нужно делать. Голова закружилась, дух захватило, когда его радужный двойник перелетел к Богине, чтобы слиться с ней в единое целое.

Вспыхнули золотые лучи, и Негу с ног до головы пронизало живительное сияние, к ней мгновенно вернулись краски, и Колояр почувствовал, как её истончившееся тело вновь наливается силой и упругостью. Дева глубоко вздохнула, длинные золотые ресницы дрогнули, она распахнула глаза — огромные, изумрудные!

— Нега! — юноша счастливо рассмеялся и прижался губами к её устам.

Ответив на поцелуй, она отстранилась и, обеспокоенно глядя ему в глаза, прошептала:

— Тебе больно… это всё волкодлак… Надо было в доме тебе оставаться, а я бы сама с нежитью справилась!

— Да я уж вижу, как ты справилась, — Колояр хмыкнул и, сняв подвеску, положил её деве на грудь.

— Нет, нет! — она схватила оберег и протянула юноше, но тот, превозмогая боль от ран, стал быстро отодвигаться, следя, чтобы его радужный двойник оставался с Негой.

— Ты говорила, я должен отдать тебе рыбку, чтобы Деяна ничего не заподозрила, вот и забери, заодно поправишься. Сколько ночей надобно?.. Давай спустя неделю здесь снова встретимся, а до этого не приходи, исцеляйся! Ты обещаешь?

— Обещаю! Неделя, и я приду… но ты? ты сможешь ли… сам?

— Да уж я-то поправлюсь! — зашептал он быстро и горячо, довольный тем, что теперь всё золотое сияние достаётся только ей. — Лишь бы ты была здесь, со мной, — вот и всё, что мне нужно…

На юношу камнем наваливалась тяжёлая дурнота, и мир потерял краски, стремительно уплывая во тьму.

* * *
— Так это всё вы один тут понаделали? — Вера показала туда, где на месте лысорского бассейна красовалась огороженная канавкой и насыпью площадка со столбиком, камнем и кострищем.

— Ага, — кивнул Жарков Борис Андреевич. — Да вы садитесь, садитесь! — он подставил ей сосновый чурбан и накрыл его вытащенным из кармана пакетом: — Это чтобы в смолу не вляпаться.

— Спасибо.

— Я тут в отпуске, с палаткой — там, подальше, она стоит, за кустами… — он вытащил из кучи ещё один чурбан и уселся напротив.

— Ясно, — устраиваясь на предложенном месте, кивнула девушка, хотя на самом деле ничегошеньки ей было не ясно, пусть даже мужик и объяснил, что площадка эта — капище, где он общается с Велесом — одним из языческих Богов, почитаемых древними славянами. Ну, да и ладно, пусть этот Борис Андреевич верит, в кого хочет, главное выяснить, что он знает про Костю: — И что же этот ваш Велес, может он подсказать, где мой парень?

— Надеюсь, раз он помог мне вас разыскать. Во сне меня вам показать — вот уж не ожидал!..

— А как ожидали?

— Да могло быть как угодно — это решает Бог, — пожал плечами Жарков. — Я просто помощи у него попросил, он и откликнулся.

— Я пришла сюда, потому что место узнала, я… бывала тут раньше…

— Ну, так не зря же Велеса, помимо прочего, водчим считают и владетелем перекрёстков!

— А вы? как вы это место нашли? Почему капище именно здесь сделали?

— Есть точки, где границы между мирами очень тонки, а я из тех, кого в старые времена ведунами звали, поэтому такие места всегда чувствую, а тут! Тут… мало того, что граница тонка, она ещё и преодолевалась, причём многократно!

«О да! — мысленно согласилась с ним Вера, вспомнив, как бабушка с дедом связывались тут с лысорским «пером» Виктором, а сама она недавно билась сразу с пятью черноглазыми. — Ещё как преодолевалась!»

— Кем и почему — сказать не могу, — продолжал меж тем Борис Андреевич, — но одно знаю точно: ворожить здесь определённо гораздо легче, чем где-то ещё… — Он прищурился, внимательно глядя на Веру. — Мне кажется, вы что-то об этом знаете: о преодолении границ, в смысле.

Она тоже смотрела на него с любопытством: а мужик-то явно не прост, не померещился ей тот густо-фиолетовый промельк… как он там себя назвал?..

— Ведун — это от слова «ведать»?

— Да. Как и ведьма, кстати! — Жарков улыбнулся. — «Знающая, ведающая мать» — общеславянское слово, ничего плохого не означало, наоборот, к таким женщинам все с большим уважением относились.

— Всё это, конечно, интересно, — кивнула Вера, чувствуя, что разговор явно уходит куда-то не туда, — но давайте лучше про кулон-рыбку, Борис Андреевич! Что вы о нём знаете?

— Это очень древняя вещь, в шестом веке примерно появилась.

— В шестом веке? — брови девушки поползли вверх. — Это же…

— Очень давно, да… седаядревность!

— Но… — Вера вспомнила изящный вид рыбки. — Такая тонкая работа! Разве могли тогда подобную вещь… выковать?.. или как в то время металл обрабатывали?

— Ковали, ковали, правильно. Кузнецы были, они с железом дело имели, вот только подвеску эту, — Жарков тяжко вздохнул, явно готовясь к тому, что ему не поверят, — сделали вовсе не люди.

— А кто? — спокойно спросила девушка. В памяти всплыло, что говорила про ключ-рыбку бабуля: — Бог? Другая, существовавшая до нас, цивилизация? Или сама Вселенная, Мироздание?

— Другая цивилизация?.. — задумчиво произнёс Борис Андреевич. — Что ж, можно и так сказать, наверное, хотя… эти создания имеют совсем иную, чем люди, природу и слишком сильно от нас отличаются.

— Иную, чем люди, природу — это как?

— Ну, я думаю, они — существа не плотно-материальные, а волновые, но это уже из области сложной физики, так что вряд ли я смогу объяснить конкретнее.

— Не надо конкретнее, скажите лучше, откуда-то вы вообще это взяли? Про существ и их волновую природу?!

— Вспомнил! То есть… — Жарков потёр лоб, собираясь с мыслями. — Тут надо начать с того, что древние славяне знали: каждый человек многократно перерождается, прежде чем его бессмертная душа наберётся такого совершенства, что сможет уйти на покой и больше не возвращаться на землю.

Вера молча кивнула, с нетерпением ожидая продолжения, ведь он говорил о хорошо знакомых вещах: борьба «лампочек» как раз всегда и была направлена на то, чтобы души, отправляясь в положенный им после смерти путь, не были обожраны лысорями или их последователями, а сохраняли весь свой накопленный в течение жизни багаж.

— Ну, вот и я много раз воплощался, и одно из моих воплощений было как раз в шестом веке, — продолжил Борис Андреевич. — Именно тогда я столкнулся с этими волновыми существами, точнее, с одним из них, и… В общем, я это вспомнил!

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Колояр проснулся дома, ещё до первого петушиного кукареканья и лежал, неприятно озадаченный заданием Неги прельстить Деяну. «Заставь её полюбить тебя» — эти слова девы ранили его больнее, чем когти волкодлака.

Неужто ему и впрямь необходимо так поступать? Иного выхода нет, сказала она, но притворяться, что любишь?.. да и как — сперва ведь жениться придётся! То есть нужно уже сейчас просить родителей с Гориславом сговариваться, чтоб Деяну ему в невесты снаряжал?.. Потом он женится, молодая ведунья откроет ему свою душу, Нега разобьёт нечистую силу, возвысит Колояра, и тогда — что? Он просто сбежит?! Разве может мужчина так повести себя?.. Жена, скорее всего, будет уже беременна, — выходит, ему и родное дитя придётся покинуть?..

Неладно всё это, ох, как неладно!

Да, Нега прекрасна и Колояр её любит, но готов ли он ради неё обмануть всех: жену, родителей, старейшин, соплеменников? Навеки покинуть общину и уйти куда-то в неизведанную глубину Великого Небесного Океана? Что будет делать он там, средь неведомых Богов и чужих Пращуров?

Изверг, проклятый своим родом!..

Ах, если бы Нега попросила сразиться ради неё! С любой нечистью, нежитью, да с кем угодно, вот тут он готов, готов! — ради любимой, да в честном бою — и погибнуть не страшно!..

Колояр резко сел, и всё тело прострелило болью от ран, полученных в схватке с оборотнем. Хорошо хоть, они обычному глазу были невидимы, не то как бы он с родичами объяснялся?..

Пропел петух, и юноша встал. Мать уже разжигала очаг, чтоб еду варить.

На дворе брезжил рассвет, наступала пора всем в общине пробуждаться и браться за работу. Доить и гонять скотину, косить траву на сено, поляны полоть, от зверя и птицы стеречь, за табунами в пойменном лугу следить, рубить деревья в лесу, таскать брёвна на волокушах, плотничать вместе с другими, где старейшина Ждан укажет, и так далее и тому подобное… Бесконечная привычная череда дел, о которой юноша никогда раньше и не задумывался, воспринимая такую жизнь как должное. Вставал и сразу окунался в работу, но сегодня!..

Сегодня у Колояра всё в голове перепуталось.

Жил он себе не тужил в родной деревне, на земле-матушке со всеми вместе ковырялся, пока Боги по небесной тверди в Прави гуляли, как им положено… и вдруг! Является прекрасная дева с изумрудными глазами, и говорит, что Боги наши ей не родичи, а сама вся золотом сияет и по воде идёт, аки посуху, значит, тоже Богиня, Великим Небесным Океаном рождённая…

Колояр порывисто вздохнул — губы до сих пор ощущали её поцелуи, руки помнили каждый изгиб её стана и… ах! Юноша сел на лавку-лежанку, прикрылся попавшейся под руку шкурой — а ну, как близкие заметят, что творит его неуёмная плоть?!

— Сынок, ты не захворал? — заметив, как он кутается, спросила мать.

— Нет, матушка, нет!.. здоров я, здоров, не тревожься!

Она на мгновенье отвернулась, хлопоча возле очага, и Колояр, отбросив шкуру, быстро шмыгнул мимо неё на двор.

Работа отвлекла его, однако к вечеру он почувствовал такое опустошение, словно пропала часть его самого, оставив лишь тоску и сожаления. Рыбка-подвеска осталась у девы, он это знал, ощущал всей душой, кою теперь, лишившись Негиного дара, вряд ли сможет узреть…

Да и саму Богиню тоже, если чёрное колдовство отрежет ей путь к Колояру.

Неужто нечисть настолько могуча? И повелевает нежитью, сговорившись с Деяной? А исцеления мальцов — лишь обманный ход, дабы её связи со злым никто не заметил? Может, права всё-таки дева и просьба её не так уж зазорна, коль нет иного способа одолеть тёмную силу? Он вспомнил беспорядочные золотые пятна, оставленные Негой по дороге к полянке, где он нашёл её, израненную и полупрозрачную, и сердце его сжалось от страдания, многократно превышавшего боль телесную…

Любовь и страсть к Богине боролись с преданностью своему роду и племени, нежеланием обманывать и предавать — пусть даже и связанную с нечистью — девушку. Сомнения и дурные мысли рвали его разум на части, словно стая волков — добычу.

С трудом дождавшись конца этого бесконечного дня, Колояр упал, обессиленный, на лежанку и мгновенно провалился в сон…

* * *
…и оказался в лесу. Стояла глубокая ночь, и с неба, огромным и не серебристо-белым, как бывает обычно, а красноватым, словно в драке подбитым, глазом, смотрела Луна. Колояр понятия не имел, где находится и как вернуться в родную деревню. С тяжёлым сердцем брёл он среди мрака чужого леса, понимая, что дороги ему здесь, за сто вёрст от дома, уже не найти. Кругом, со всех сторон, сплошной тёмной массой вставали кусты да деревья, а в них и за ними постоянно слышались какие-то звуки: то сова ухнет, то мышь пискнет, то ветки вдруг захрустят. Колояра эта ночная жизнь не пугала: лес окружал его с детства, он отлично знал голоса птиц, повадки зверей, умел насторожить охотничьи силки и ловушки, чуял дух живности и отлично слышал её движения.

Из чащи раздался протяжный вой, близость коего удивила. Волк — умный зверь, если хочет подкрасться и напасть, то делает это абсолютно бесшумно. А к охотнику уж точно просто так не пойдёт, учёный людскими стрелами да рогатинами, ежели только скотину какую увидит случай отбить, но тогда волки действуют стаей… Вой повторился, причём ещё ближе, и Колояр замер, навострив уши и нос: смрада целой стаи не уловил, но тяжёлое дыхание зверя услышал. Большого зверя, что зачем-то выл, в одиночку подходя к человеку, — может, бешеный?..

Ни топора, ни лука со стрелами у Колояра не было — гол, как сокол, — с чего так? Почему, отправляясь в незнакомый лес, не взял с собой никакого оружия?! — хоть бы нож за голенище сапога сунул, но и того нет!

Уцепившись за ветку ближайшего дерева, юноша едва успел подтянуться, как кто-то огромный и едва различимый в темноте вдруг с ошеломительной быстротой пронёсся мимо, впритирку, аж ветром обдало! Взлетев на ветку, Колояр увидел, как зверь — здоровенный волк, каких раньше не видывал! — блеснув в свете Луны широченной спиной, перескочил через кучу бурелома и умчался, теряясь в густых тенях впереди. Юноша забрался ещё выше и, обнаружив удобную развилку, долго выглядывал, вынюхивал и выслушивал стаю, но так и не почуял других волков. Зато увидел, как прямо посреди леса зажёгся огонёк. Спрыгнув вниз, Колояр перебрался через бурелом и двинулся на свет.

Вскоре он вышел к почти догоревшему костерку возле низенькой избушки, и сразу же, несмотря на тьму, едва разгоняемую последними язычками пламени, понял, где находится. Лес вокруг в одно мгновение изменился, стал родным и знакомым — вот так диво!

Трепетавший меж камней огонёк погас, Колояр подошёл к двери и только хотел постучать, как она сама отворилась. На пороге стоял белоголовый старик, седой как лунь, но с острым взглядом глубоко посаженных голубых глаз.

— Дед Белогор?! — оторопевший внук низко поклонился, коснувшись рукой земли-матушки: — Мир твоему дому!

— Здоров будь, внучек! — отвечая лёгким поклоном, старик посторонился, пропуская юношу. — Заходи, не робей.

Едва Колояр шагнул в избу, как резкий порыв ветра захлопнул дверь и качнул свисавшую с потолка масляную лампу, отчего по комнате разлетелись, словно стая призрачных птиц, живые быстрые тени.

— Сюда садись, — Белогор указал на колоду возле стола, ножки которого были вкопаны в землю, сам занял место напротив. — Спрашивай.

— Что… спрашивать? — растерялся Колояр.

— Зачем позвал.

— Позвал? Я?!

— Не люблю разговоры, — нахмурился Белогор, — особливо пустые. Потому в лес и удалился. Спрашивай, или уйду!

— Рождённая Великим Небесным Океаном дева Нега — знаешь ли ты про неё… что-нибудь?

— О том, откуда она, Боги молчат, но тебе с ней надо быть осторожнее. Не пара она тебе.

— Я дар её принял, она обещала возвысить меня и ровней себе сделать.

— Дар? Не вижу.

— Это потому что я отдал его обратно. На время, чтобы помочь ей от ран избавиться. Теперь ждёт она, чтобы я поручение её выполнил. — И Колояр, подгоняемый суровым взглядом деда, боясь, что тот обвинит его в бестолковой болтовне и уйдёт, не дослушав, как мог короче и быстрее рассказал всё, что случилось с ним с тех пор, как он впервые увидел золотые следы.

Умолкнув, юноша перевёл дух и спросил:

— Что делать мне, навий Дед Белогор? Научи!

— Пустил ты деву Негу в своё сердце… — казалось, глаза деда пронзают до самых костей, — глубоко пустил… но истинна ли любовь твоя? А её? Не тому учили тебя в роду, что она делать велит, но решать за тебя не могу, тут уж сам выбирай, а я… — он задумчиво качнул головой. — Я лишь на несообразности кое-какие указать могу, коль захочешь.

— Да, мудрый старче, для того ж я и рассказал!

— Тогда подумай: если способна Нега видеть, что в голове Деяны делается, то почему для подтверждения колдовства она показала её сон, а не воспоминания, как она навку на тебя насылала?

— Защита, сказывает, нечистой силой поставлена, чтоб никто не мог колдовство увидеть и понять, с какой нечистью Деяна связана, потому, мол, и должен я душу ей отомкнуть, дабы сие как раз выведать.

— Колдовство, стало быть, для девы закрыто, так? — в незабудковых глазах Белогора сверкнуло лукавство.

— Выходит, так, — согласился Колояр.

— Тогда откуда она, не видя колдовства, знает, что это именно Деяна и навку, и упырей с волкодлаком наслала?

— Дык, а кто ж? Нет больше у Горислава в общине ведьм таких сильных, лишь бабка Ракита, да она ведь знахарка-травница и гадальщица, вряд ли на такое способная… А у нас в роду — только Негода старая.

— Знавал я Негоду, — согласно кивая, откликнулся Белогор. — Не по силам ей… да и незачем.

— Вот и я о том же! Кто ж тогда остаётся?

Старик пожевал губами и глянул на внука как-то странно, искоса, будто бы… мог сказать, да не хотел.

У Колояра в груди вдруг защемило от тоски, на плечи будто настоящей тяжестью легло нехорошее предчувствие и он внезапно спросил, сам не осознавая почему, словно что-то толкнуло его изнутри:

— Почему она выбрала меня? Нега? Спустилась со своей тверди небесной, из Прави чужих нам Богов, шла по воде, как посуху, говорила: души наши для неё, как на ладони…

Он заметил, что старик смотрит на него с нескрываемым интересом, а эти чудные, будто бы не Колояра, а чьи-то сторонние рассуждения сами рвутся с губ, почти вопреки воле:

— …она так прекрасна, каждый мужчина её полюбит, ежели она к нему явится… почему она пришла ко мне? Неужто сверху глянула и прям вот так сразу и полюбила? Жизнью ради меня рисковала, упырей и волкодлака в лес уводя! Нешто я единственный из людей во всех общинах окрест и дальше — а ей ведь сверху-то, поди, вся наша земля-матушка видна? — кто способен дар её принять? Ужель нет достойного там, где Неге не станет мешать столь сильная злая колдунья?..

Колояр замолчал и закрыл руками лицо, дыша часто и тяжко, мысли стали разбегаться, сердце пустилось вскачь.

— Это ещё одна несообразность, — как сквозь надетое на голову ведро, донёсся до него голос Белогора. — Или, может быть, та же самая?..

Юноша повалился головой на стол и… — проснулся!

* * *
Было ещё темно и все спали. Разговор с дедом помнился ясно, во всех подробностях, однако то, что Колояр говорил в конце, перед тем как проснуться, так сильно тревожило, аж разум туманился, словно что-то внутри головы яростно противилось мыслям об упомянутых несообразностях.

Но ведь они и правда были!

И сейчас он особенно остро чувствовал, как преданность роду и мудрость пращуров выставились, будто копья точёные, навстречу Негиной просьбе неладной!

Стронул дед Белогор что-то в душе Колояра, зародил сомнения: а чиста ли его любовь к деве? али питают её лишь безумная страсть обладания и желание сделаться равным Богам?..

Мысли эти были столь неприятны, что юноша их отринул и стал вспоминать сон: блестевшую в свете Луны спину волка, дерево, огонёк во мраке. Как шёл к нему сквозь чужой тёмный лес, шаг за шагом… Избушка, на пороге — навий Дед Белогор. И лес вокруг в один миг вдруг знакомым стал! А голубые глаза деда поймали лунный свет и направили его прямо внуку в душу…

Колояр вдруг с удивлением понял, что отлично помнит-знает, как добраться до деда: дорога прямо вставала перед глазами, словно сто раз он к старику хаживал, и сто примет, как тропинки нужные лесные разыскать, давным-давно присмотрел и запомнил.

Стало быть, надо в эту избушку пойти! — уверился Колояр. — Ибо где вся эта каша с несообразностями заварилась, там мне и придётся её расхлёбывать.

Ещё не рассвело, но юноша резво слетел с лежанки, торопясь разбудить отца и спросить позволения отлучиться. Негоже убегать втихаря, свалив положенную ему работу на родичей и заставляя их беспокоиться, куда пропал. А тятя уж сам, ежели надо будет, Ждану о его отлучке скажет, старшие меж собою поладят легко.

* * *
Тятя ещё спал, зато матушка уже проснулась и, услышав, что Колояр хочет поговорить с отцом, так долго и внимательно изучала лицо сына, будто загадочные знаки разбирала, потом кивнула и, ласково погладив по щеке, вышла из комнаты.

— Колояр? — отец сел на постели и нахмурился. — Случилось чего?

— Надобно мне уйти ненадолго, тятя, вот соизволения пришёл испросить.

И он объяснил зачем. Про Негу, вестимо, не сказал ни слова, а вот про Белогора выложил всё, как есть. Мол, явился старик во сне, ясно, как въяве, зовёт в избушку свою, и дорогу-то так показал, что запомнилась, — нельзя не пойти!

— Нельзя, — почесав затылок, вынужден был согласиться отец. — Знаю я, каково сие — меня он так же во сне, перед смертью, позвал… Да и когда сюда, в деревню, приходил, предупреждал о тебе.

— Обо мне? — Колояр глядел на тятю во все глаза. — Как так? Когда?

— Да когда впервые тебя увидел, ты мальцом совсем был, до первой своей весны ещё даже не дожил, Белогор тогда шкурки выделанные и посуду деревянную сбыть явился, к нам зашёл, посмотрел на тебя и сказал, что ты, как и он сам, внук Велеса. Стало быть, стремление к ведовству тоже почувствуешь.

— Чего ж раньше-то, тятя, ты мне об том не сказал?!

— Дык не проявлял ты стремления, а просто так с чего ж языком-то молоть? — в глазах отца промелькнула хитринка, тут же сменившись печальной обеспокоенностью. Тяжёлая мозолистая рука легла Колояру на плечо. — Иди, коль такова воля Велеса и Белогора, сейчас матери скажу. Коня седлать будешь?

— Нет, тятя, я пешим пойду, так правильней.

— Ну, как знаешь, — похлопав сына по плечу, отец встал.

Едва они вместе покинули завешенный тканиной хозяйский кут, как столкнулись с матушкой.

— Я тут поесть тебе чуток собрала, — она вручила Колояру котомку, а отец вышел, оставив их вдвоём.

— Да зачем, матушка! Идти не так уж далече, всего день пути, а в лесу-то только ленивый голодать будет, — улыбнулся он, но котомку всё ж взял.

— А вот ещё Белогор велел тебе передать, — она протянула ему мешочек с красиво вышитым узором в виде следа от медвежьей лапы — знаком Бога Велеса. — Вот ты как стал меня про деда спрашивать, так я и поняла: близится срок!

— Какой срок, матушка?

— Когда позовёт тебя Велес. Мешочек этот я давным-давно вышила, Белогору в подарок, ещё когда он тут жил, а мы с тятей твоим только женились. И вот, много вёсен спустя, незадолго до смерти своей, когда пришёл Белогор в деревню в последний раз, набил он этот мешочек какими-то травами да и отдал мне его обратно с наказом тебе вручить, коль в поход соберёшься. — Мать вложила мешочек Колояру в ладонь, потом расцеловала в обе щёки. — Храни тебя Боги, и сам береги себя, сыночек!

— Я постараюсь, матушка, — он спрятал подарок в котомку и поклонился. — Да и ненадолго я ухожу-то, до дедовой заимки, чего ты?

В избу вернулся отец — принёс сыну лук со стрелами да охотничий нож.

— Положимся на мудрость навьего Деда, и Сварог нам в помощь, — отец крепко обнял Колояра. — Делай, что Белогор велит, и скорей возвращайся!

Глава 5 Пробужденное могущество

Наше время, пару недель назад
С отцом у Кости так толком и не заладилось, мать по-прежнему пила, а отношения с Верой медленно, но верно сходили на нет.

Не то чтобы он её разлюбил, но… после того, как исчезли лампочные способности, Костя всё чаще испытывал тоску и раздражение. Гордость за спасение человечества — это, конечно, супер, вот только проходит очень уж быстро! Особенно, когда никто из обычных людей — ни уха ни рыла, а бывшие «лампочки» так вообще подвиг не оценили и спасителей захейтили — лаяли в чате, как собаки, у которых кость из пасти выдрали… Ну да пофиг, он это «общество посвящённых» всё равно знать не знал — сам по себе включился, так что пошли они все!..

А вот Вера!.. Вера — дело другое, на неё Косте было точно не всё равно… и если б…

Если б не была она такой… правильной?.. Прямо жуть берёт! Знает всегда, чего хочет, и ещё вот это вот, типа: лучше синица в руках, чем журавль в облаках… Реально бесит! Строгость её к себе вечная, дисциплина — ей бы, блин, в армию!

Да он бы и сам сейчас не расстроился, если б забрали — от всех, на хрен, подальше! — но положенный год он уже отслужил. Как раз только вернулся и к дяде работать пошёл, когда включился — пары месяцев не прошло! Повезло, что не во время службы, а то бы такое могло закрутиться!..

Косте всё чаще вспоминалась сладкая сила могущества, когда мог он делать всё, что хотел, и ни один человек был не в силах ему противостоять. Пытался иногда думать: «Ведь жил же я как-то без этого девятнадцать лет», но не помогало ни хрена!

Не получалось у него, как у Веры: старательно учиться, ходить в спортклуб и ещё временами подрабатывать, вроде как и не замечая потери своих способностей. Может, так было, потому что из-за лампочной деятельности вся семья её полегла? Целый год ведь потом Вера — не только для других, но и сама перед собой! — нормальной притворялась… если не врёт, конечно…

Или же жить обычной жизнью стало для неё челленджем?

Всё может быть, хрен теперь, без скана светака, разберёшь! Но ведёт себя, словно бабка старая! Ни движухи, ни радости — одна монотонность кругом! Духота!.. Костя старался сдержаться, но не выходило, злость прорывалась изо всех щелей, словно пар из кипевшего чайника.

А Вера только масла в огонь подливала! Он ей хамил, а она, вместо того, чтобы рассвирепеть, разораться, вопрос поставить ребром, начинала это своё нудилово: «Давай поговорим», «Что с тобой?», «Проблема сама собой не уйдёт, но если обсудим…» Всего на год старше, а будто мамаша, подписавшаяся на вебинары о тинейджерах! Ну, она что, серьёзно?! Думает, он станет грузить её, жаловаться и ныть?! Признается в острой тоске по чувству превосходства над людьми и пустит слезу?

В общем, всё шло наперекосяк и стремительно катилось в глубокую, как Марианская впадина, жопу. Учиться, в итоге, Костя так и не поступил, скучная работа у дяди тоже постоянно выбешивала, но не мог же он всё бросить и остаться вообще без бабла?! Что же тогда? Жить за счёт подруги? — смерти подобно! К отцу, так жестоко им обиженному, приползти и жалким бездомным щенком прибиться? — ещё хуже! К матери в квартиру возвращаться и смотреть, как она бухает и деградирует? — вообще не вариант!

Короче, никакого выхода из «марианской» жопы не просматривалось, и депрессня активно набирала обороты, когда Костя увидел странный сон.

* * *
Будто он снова маленький, и мама ведёт его за ручку к карусели, только вместо лошадок на ней — золотые рыбки. Они плывут среди волн, весело задрав хвостики.

«Хочешь прокатиться?» — улыбается мама, и он кивает.

Она сажает его на рыбку, и та смотрит огромным зелёным глазом, второго, с другой стороны головы, не видно, а потому будто бы вовсе нет.

Карусель начинает крутиться, рыбка качается, одним глазом поглядывая вокруг. Вращение ускоряется, маленький Костя смеётся, мимо пролетает мама, она машет рукой. Рыбка несётся резвее, всё быстрей и быстрей, мальчик пугается и кричит, но мама не слышит, её уже нет, и вместо парка сплошная разноцветная полоса, уши закладывает, ветер яростно бьёт по лицу и глазам!

Костя больше не кричит, он зажмуривается и, чтобы не слететь с карусели, изо всех сил прижимается к рыбке, стискивает её руками и коленями, и она вдруг спрашивает:

«Чего ты хочешь?»

«К маме!»

«Я отнесу тебя, если ты попросишь и скажешь волшебное слово».

«Отнеси меня к маме! — еле выговаривает мальчик, его знобит и тошнит, руки и ноги затекли, кожу и волосы рвёт горячим встречным ветром. — Пожалуйста!»

У рыбки вдруг отрастают щупальца — она превращается в золотую каракатицу с одним огромным зелёным глазом и затаскивает Костю в своё нутро. Там оказывается неожиданно просторно: он летит сквозь темноту и падает прямо в золотую сеть, которая мгновенно облепляет тело и впитывается в кожу.

А потом мальчик снова оказывается верхом на рыбке, и она больше не несётся, как бешеная, сквозь горячий ветер, а легко и весело кружится, играет музыка, карусель постепенно замедляет свой ход и останавливается.

Подбегает мама и, улыбаясь, протягивает к нему руки. Костя бросается к ней в объятья. От мамы исходит тепло и пахнет ландышами. Он смотрит через её плечо и вновь видит золотую каракатицу — она машет ему щупальцами и подмигивает зелёным глазом.

«Мама, смотри! Смотри!» — мальчик показывает пальцем.

Мама поворачивается к карусели, но там уже вновь неподвижно застывшая рыбка.

* * *
На этом месте Костя проснулся. Сон помнился ярко, во всех деталях, и оставил после себя неприятное ощущение. А когда он вспомнил момент впитывания золотой сети, внутри будто и в самом деле что-то вдруг шевельнулось. Противно так и пугающе. Костя провёл по груди рукой, нащупывая кулон (надел его несколько дней назад, когда джинсы в стиралку запихивал и наткнулся на рыбку в кармане), — пальцы почувствовали тепло, как от кого-то живого. Стянув майку, он бросился к зеркалу: подвеска сменила вид и цвет и больше не выглядела обычной грубой бижутерией. Сияла настоящим золотом высшей пробы, а на месте глазка, там, где раньше была просто вмятинка, сейчас блистал маленький, но, похоже, натуральный бриллиант!

— Что это? — вслух пробормотал Костя, ему стало не по себе, но одновременно в душе вспыхнула надежда, что ключ праотцов каким-то образом сможет облегчить ему жизнь. Не вдумываясь как, зачем и почему, он схватился за горячую рыбку и с отчаянием прошептал: — Помоги мне!

Руку кольнуло, Костя разжал пальцы и увидел, что камушек-глазок из прозрачного бриллианта превратился в красный рубин, а из ладони сочится кровь. Перед глазами мелькнуло что-то разноцветное и тут же пропало. Светак?! А что это ещё могло быть?

Ладно, кивнул он и снова сжал подвеску — пусть пьёт крови, сколько хочет, если это вернёт ему утраченное могущество!

* * *
Могущество и правда вернулось, вот только совсем не так, как он думал.

Хотя поначалу ему даже нравилось. Первый раз получилось интуитивно: Костя был в магазине и, поглаживая сквозь рубашку ключ-рыбку, представил, что за взятые им товары платит кто-то другой. Перед глазами тут же возникли свой и чужой светаки, сомкнулись и тут же пропали. Пока кассирша пробивала его шоколадку, чипсы и воду, он полез в карман за деньгами, но стоявший сзади мужик вдруг сунул в терминал свою карту. «Я заплачу!» — сказал он. «Спасибо!» — буркнул Костя, быстренько сгреб свои покупки и поспешил удалиться.

Потом, в том же торговом центре, он провернул то же самое в обувном, заполучив новые дорогущие кроссы, и вновь рыбка будто бы действовала сама, устраивая показ и контакт светаков. После этого Костя малость расслабился и подумал: да какая, в сущности, разница? Главное, его желания выполняются, а уж как оно получается — не всё ли равно?.. Он так стосковался по своей силе! Когда можно безнаказанно делать, что вздумается, и вертеть людьми, словно куклами…

В голову ударило, словно полстакана водки хватанул, и Костя пошёл бы в полный разнос, если б после четвёртого использования новых возможностей вдруг не ощутил внутри себя чужое присутствие. Какие-то неясные, но явно не из собственной памяти, образы и мысли всплывали и гасли, оставляя неприятное сосущее чувство, будто подхватил вирус и инфекция разрастается. Эйфория сразу же поутихла, тем не менее Костя ещё немного порезвился, пока не обнаружил, что почти не контролирует ситуацию.

Когда случайно толкнувший его парень споткнулся на траволаторе и покатился вниз, чуть не сломав себе шею, Костя, наконец, понял, что совсем заигрался, и, стараясь ни о чём не думать и ни на кого не смотреть, быстро пошёл домой.

В голове тем временем стремительно прояснялось и, открывая квартиру, он уже знал, что все его желания выполняло существо из недавнего сна. Золотая каракатица с одним изумрудным глазом, в которую превратилась карусельная рыбка.

Он вспомнил, как «поил» реальную рыбку-подвеску собственной кровью, и в памяти вдруг чётко всплыл собственный светак, когда он резвился в торговом центре. Там, в угаре вновь обретённой силы, он не обратил на это внимания, а сейчас точно вспомнил, как прямо в центральных потоках его светотени золотилось маленькое пятно с тончайшими, исходившими во все стороны лучиками!

Скинув куртку, Костя сдёрнул рубашку и… — чёрт! — обнаружил, что подвеска приросла к телу — не оторвать!

Он долго бил по ней, тянул вверх и в сторону, даже попытался отколупнуть отвёрткой, но только зря наставил себе синяков и расцарапал до крови кожу.

Нацепив обратно рубашку, он вытер потные ладони о штаны и с минуту просто стоял, слушая стук собственного сердца. Во рту было сухо, Костя включил воду и жадно приник к струе.

Утолив жажду, он долго размышлял, что делать, но ничего так и не придумал и говорить Вере о том, что случилось, не стал. Между ними в тот момент как раз возникла очередная серьёзная размолвка, и он был изгнан на диван в гостиной. Весьма кстати, — мрачно обрадовался Костя, щупая через рубашку, как торчит из груди шишка, — не то как бы он это скрыл?..

А ночью ему снова приснилась мать, только на этот раз старой и пьяной, с сигаретой в зубах. Сидела на кровати, пялясь мутным взглядом в телевизор и прикладывалась к бутылке, пока с громким храпом не повалилась на бок. Сигарета выпала изо рта и, скользнув по простыне, откатилась к брошенной на пол газете. Бумага вспыхнула, огонь перекинулся на штору, и та запылала снизу вверх, сразу вся, мгновенно наполнив комнату удушливым дымом.

Костя проснулся с кашлем и резко сел на диване. В носу стоял запах пожара, словно всё это было на самом деле. Он схватил телефон и, несмотря на ранний час, долго звонил матери, но она так и не взяла трубку. Пришлось быстро одеться, проверить ключи и выскочить на улицу.

Машина!

Мелькнули светаки, контакт, и вот прямо перед ним уже стоит внедорожник. Костя запрыгнул внутрь, незнакомый мужик нажал на газ, и машина сорвалась с места так, будто за ними гнался сам дьявол. Только-только рассвело, дороги свободны, а правила, благодаря золотой каракатице, были мужику не указ, она даже умудрилась на бешеной скорости законтачиться ещё и с дэпээсником, а после, кажется, с полицейским, чтоб никто не пустился в погоню. И всё это снова происходило само, Костя лишь чувствовал, как с каждым разом рыбка всё сильнее погружается в тело, светак гуще опутывается золотой сетью, а в голове вспыхивают чужие образы, мысли, желания.

«Сок»! — вот почему каракатица всё это для него делала, внезапно осознал Костя, — чтобы тянуть из него особый душевный «сок», а рыбка-подвеска являлась средством для его обработки и последующей откачки. Мысль, конечно, пугала и была неприятной, но с другой стороны — за всё надо платить, и если, отдавая «сок», не умираешь и не едешь кукухой, то пусть каракатица качает, сколько ей надо, — не впадлу и потерпеть, получая такие широкие возможности. Костя принялся грызть ноготь на большом пальце, мрачно глядя в окно. Пока ведь он чувствует себя хорошо и соображает тоже нормально…

Да пофиг! На хрена сейчас об этом думать?! Услышав сирены, парень вздрогнул, но это оказалась скорая, которая ехала в противоположную от него сторону.

Вот уже показался его дом, и Костя облегчённо выдохнул: ни криков, ни пожарных, ни чёрного дыма из окон. Внедорожник притормозил у подъезда, парень выскочил и помчался наверх, на ходу доставая ключи. Отпер дверь, ворвался в квартиру. Внутри неприятно пахло грязным бельём, перегаром и окурками. В комнате, на диване, пристроились какие-то незнакомые мужик с бабой — полубомжи на вид, хорошо хоть не сильно вонючие.

Вон отсюда! И без звука!

Бледные, как старые тряпки, и вялые, словно сурки в зимней спячке, светаки на миг вспыхнули живыми красками, мужик с бабой встали и безмолвными привидениями поплелись в прихожую, где Костя уже распахнул дверь. Из-за его мимолётного желания пнуть тощие задницы в обвисших штанах, гости с ускорением вылетели на лестничную клетку, будто он и правда наподдал им ногой.

Рыбка уходила всё глубже, пробуждая в голове новые знания, но с этим он разберётся потом, а сейчас…

Захлопнув дверь, Костя вернулся в комнату. Мать спала в кресле перед телевизором, на полу криво(!) стояла консервная банка с окурками, тот, что лежал сверху, ещё тлел, догорев до самого фильтра. Сын поднял банку — под дном оказалась пуговица от материного жакета. Рядом валялось несколько бесплатных газет, самая дальняя — прямо под шторой. Если бы окурок скатился за борт перекошенной банки и упал, стопудово бы всё здесь вспыхнуло.

Морщась от сигаретной вони, Костя опорожнил «пепельницу» в унитаз и спустил воду. Тяжко вздохнув, вернулся в комнату. Мать храпела, распространяя запах дешёвой спиртяги.

— Мам! — он потряс её за плечи. — Мама!

— А-а?.. — женщина приоткрыла глаза. — Кос?.. сынок! — она улыбнулась.

— Давай просыпайся! — он улыбнулся в ответ. — Лечиться будем.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Колояр вышел из дома на рассвете и шагал очень бодро, без задержек, однако до места добрался, когда уже стало смеркаться.

На самом подходе к избушке он с изумлением миновал берёзу, на которую забирался во сне, когда услышал вой, а потом уловил дыхание огромного волка, и откуда увидел вдали огонёк. Въяве берёза оказалась гораздо ближе к дому деда — росла, можно сказать, прям в двух шагах! А чуть дальше юноша узнал толстенное поваленное дерево в окружении более мелкого бурелома. Во сне волк легко перемахнул его, а Колояру пришлось перелезать в темноте на ощупь.

С другой стороны поваленного дерева, на глине, мягкой и влажной в постоянной тени, обнаружился чёткий отпечаток волчьей лапы. След был на редкость крупным и оставленным зверем совсем недавно. Прошлой ночью! — дивясь совпадению сна и яви, думал Колояр, прикидывая, что — да, именно сюда наступила бы нога того огромного волка, перемахни он через бурелом.

Прямо над головой, будто бы соглашаясь, громко каркнул ворон и, шумно взмахнув крыльями, полетел в сторону избушки. Юноша поспешил туда же, сразу приметив высокие сосны, меж которых примостился низенький рубленый домишко. И двор и изба выглядели точно как во сне, даже камни, окружавшие кострище, были на том же месте.

Дверь оказалась не заперта, будто хозяин ненадолго вышел… дров поколоть — завершил мысль Колояр, увидев за домом пень и воткнутый в него топорик.

Рядом бежал через лес ручей, юноша напился и налил воды в большую корчагу, что стояла прямо при входе в избушку. Уже стемнело, он зажёг висевшую под потолком масляную лампу и огляделся. Здесь было уютно и приятно находиться, хотя и темновато из-за сажи, наросшей на стенах от топившегося по-чёрному очага. Кое-где по углам клоками наросла паутина, но жилище всё равно не выглядело заброшенным: вкопанный в землю стол был чисто мыт, у очага горкой лежали дрова, с потолка свисали пучки сухих растений, под ними на полке стоял горшок, миска и кружка. Ниже лежали ножи и ложки. Колояр открыл летний продух на всю ширь, но топить не стал, а, наколов щепок, развёл костерок во дворе и, вскипятив воду, заварил в горшке травы из мешочка с медвежьей лапой. Чай получился густой, ароматный и весьма необычный на вкус.

Юноша перекусил медовой лепёшкой и куском варёной дичины, заботливо положенными ему в котомку матушкой, отставил опустевшую кружку и, подперев голову руками, подумал: а не завалиться ли спать? Целый день ведь сегодня шёл, устал, как собака. Колояр зевнул, поглядывая на лежанку вдоль стены, заваленную выделанными и сшитыми по нескольку штук в небольшие одеяла шкурами куниц, соболей, лисиц да горностаев. Сейчас зароется в них с головой, да и нет его!..

Из леса раздался волчий вой, мгновенно сметая прочь сонное настроение. Колояр выпрямился, прислушиваясь: волк выводил свою песню где-то рядом, возможно, как раз у той самой берёзы…

Когда стихли все переливы, юноша взял с полки нож и, распахнув дверь, стал на пороге, всматриваясь в ночную тьму. Тишину нарушали только ветер, голоса сов и шуршание мелкого зверья, вой больше не повторялся. На небе ярко горели звёзды, так ярко, Колояр никогда такого раньше не видел, светила почти полная, но не красная, как во сне, Луна, да так сияла, что глаза резала! Сморгнув выступившие слёзы, он опустил голову и с изумлением обнаружил, что лес виден ясно и отчётливо, будто днём! Он посмотрел в дом: масляная лампа горела под потолком, будто тысяча факелов сразу, — пришлось срочно снять её и прикрутить фитиль, чтоб не ослепнуть. Поставив лампу на стол, Колояр развернулся лицом к двери и застыл, словно к полу примороженный.

За порогом стоял огромный волк с широкой спиной, мощной грудью и лапами, одна из коих вполне могла оставить тот след за кучей бурелома. Шерсть зверя была густой, блестящей, серой на могучем теле и снежно-белой на голове. Но главное — глаза! Голубые и такие ясные, пронзительные, они сияли, словно первый, хрупкий и прозрачный, ледок под солнечными лучами.

Несколько мгновений прошли в полной неподвижности, юноша и зверь сцепились взглядами, проникая друг другу прямо в души, и сердце Колояра, подскочившее было к горлу, быстро умерило стук. Страх отступил, юноша вдохнул полной грудью, сжимавшая нож рука расслабилась, губы дрогнули.

— Белогор?! — полупрошептал-полувыдохнул он.

Волк оскалился, но не злобно, морща губу и нос, а, скорее, в некоем подобии улыбки — острые клыки, однако, сверкнули весьма впечатляюще. Мотнув головой, будто приглашая последовать за ним, зверь развернулся и прыгнул, скрывшись с глаз. Колояр бросился за ним.

Волк ждал его возле пня с топориком — наколов щепок, юноша воткнул его ровно на то же место, откуда вытащил, хотел позже забрать в дом, да позабыл. Или не позабыл?! Ему вдруг подумалось, он оставил его так нарочно, по безотчетному наитию.

Лукаво взглянув на юношу, белоголовый зверь сделал пару шагов назад, а потом перескочил через пень с топориком. И приземлился на землю уже человеком! Колояр не понял, как так получилось, не уследил, когда исчез волк, и остолбенело хлопал глазами с открытым от изумления ртом.

— Ну, здравствуй, внучек! — улыбнулся Белогор, его голубые глаза сверкали, был он статен и крепок, выглядел, будто не старик, а молодец, — лишь снежно-белые волосы напоминали об истинном возрасте.

Промычав что-то не вполне членораздельное, Колояр поклонился, достав землю рукой, и выпрямился, глядя во все глаза на старика-не-старика, бывшего волка.

— Ну, так и будешь стоять, будто из дерева вырублен? — Белогор провёл ладонями по лицу, и его облик сменился: вместо молодого мужчины на внука смотрел седой как лунь старик с острым взглядом глубоко посаженных глаз. — Так лучше?

Колояр безмолвно кивнул, Белогор рассмеялся.

— Иди сюда, трав моих ещё выпей — авось полегчает.

Юноша покорно протопал в дом.

— Только ты уж сам наливай, — дед сел на колоду возле стола, — а то я-то ведь только гость здесь теперь.

Колояр молча бухнулся напротив и плеснул немного травяного чая из горшка в кружку.

— Гость? — сделав глоток, хрипло проговорил он и, прочистив горло, добавил: — В своём доме?

— В Яви, — поправил дед. — Я ведь умер уже, не забыл?

Юноша покачал головой.

— Ну, вот то-то! Утварью, стало быть, и другими вещами я пользоваться так, как живые, уже не могу.

— А след?

— О, смотри-ка, не только дар речи к тебе от моих трав вернулся, но и разумение тоже прорезалось! — обрадовался Белогор.

— След-то, — не отвлекаясь на замечание, гнул своё Колояр, — разве его не ты, когда волком вчера через бурелом сигал, оставил?

— Может, и я.

— Как же тогда землю ты продавил, коль вещи тронуть не можешь?

— А и не продавливал, ступил только, но ты всё одно узрел. А другой ни за что мой вчерашний след не увидит — сие не каждому человеку дано, уж поверь! Но ты — умелый, я всегда это знал. Да и разумный ты, внучек, вопросы вон какие въедливые спрашиваешь — хорошо! Легче обучить тебя будет.

— Обучить? — Колояр посмотрел старику в глаза и по спине пробежали мурашки. — Чему? Неужто в волка перекидываться?!

— Но ты ведь уже и без меня перекидывался, сам рассказывал! — Белогор вздёрнул бровь.

— Так то ведь волею Неги, с помощью рыбки-подвески! Она в душе моей пятно золотое устроила, я сквозь него и сиганул, чтобы с чёрным волкодлаком на равных биться…

— Думаешь, убил ты его? — прищурился дед.

— Прикончил, вестимо! Горло перекусил.

— А потом?

— Обратно в человека перекинулся.

— А дохлый волкодлак? С ним что?

— Исчез, — признал Колояр.

— И крови его ни на руках твоих, ни на одежде…

— Но раны! Они болели по-настоящему, и я точно знаю: убей меня тогда волкодлак, не сидел бы я сейчас тут, с тобой, дед Белогор, в этой избушке!

— Верно, верно, я не про то! Ясно, что тебя убить можно — ты ведь живой, но нежить? Как убить нежить, ежели она мертва?

— Как?

— Нам — никак! Сие только самому Роду Всевышнему, родителю Яви и Нави, подвластно — нежить уничтожать.

— Стало быть, не убил я того волкодлака?

— Прогнал только, — кивнул Белогор.

— И он снова может явиться?

— Ежели призовут. Навка-водяница — Дух утопленницы обыкновенной, а вот упыри и волкодлаки — Духи не заурядных людей, а ведунов да колдунов мёртвых, и кто-то нежитью сей — непростой! — повелевать весьма ловко умеет.

— Нега говорит — Деяна повелевает.

— Ведунья юная, что у Горислава приёмышем живёт, — усмехнулся дед.

— Ну да, а чего улыбаешься?

— Дык никто колдовства-то её не разумеет: Нега твоя — сама ж созналась, что скрыто оно защитой необычайною, никому на свете неведомой.

— А ты, дед Белогор? — спросил юноша. — Тоже не видишь?

— Нет. От меня сие тоже сокрыто, одно лишь знаю наверняка: меня, старика-ведуна Белогора, ни Деяна, ни кто-либо ещё ни разу не призывал. — Дед широко улыбнулся.

— А могли бы?! — благоговейно выдохнул внук — брови вверх, глаза как плошки.

— Попытаться могли бы, — пожал плечами старик, — а что было бы дальше… — он покряхтел, почесав затылок, — одному лишь Велесу ведомо!

Колояр разочарованно заморгал и плеснул себе ещё дедова настоя.

— Нет! — покачал головой Белогор, указав на кружку. — Вот теперь уже хватит. Водицы простой испей, коли в горле пересохло, да и на двор пойдём — делом пора заняться.

— В волка будешь меня учить перекидываться?

— Ну, нам же надо узнать, кто волкодлака того и прочую нежить наслал!

— И как же мы сие выясним? — растерялся от перескока мысли Колояр.

— Как только обернёшься ты волком, так сможешь того Чёрного волкодлака отыскать. Я с тобой тоже пойду. Найдём его, разговорим и спросим, кто им повелевает, уразумел?

— Погоди, погоди, не гони коней, мудрый Белогор! Найдём, разговорим, спросим… — как?! Как я смогу найти-то его, того Чёрного волкодлака?! Вот уж невдомёк мне совсем!

— Да по запаху, внучек! как же ещё? — удивился дед его недогадливости. — Ты же с ним бился, стало быть, только ты из нас двоих и знаешь, что за дух у него! По духу и отыщешь. Раз плюнуть!

— Раз плюнуть… — зачарованно произнёс Колояр, поднимаясь из-за стола.

Пока шли на улицу, он всеми силами старался припомнить, как пахнул чёрный волкодлак. Тщетно! Больше того, юноша даже не мог сказать, чуял ли вообще какие-то запахи во время той схватки… однако признаться в том Белогору не решился, стыдясь собственной бестолковости.

Наше время, несколько дней назад
После поездки на «пожар» и лечения матери от алкоголизма, рыбка полностью погрузилась в тело. Она больше не была видна, но легко прощупывалась, временами отдаваясь горячей пульсацией.

Это глубокое проникновение одарило Костю новыми знаниями.

Он, например, понял, что когда-то давным-давно ключ-рыбка уже служила каракатице, но была вроде как испорчена и утеряна, да и сама золотая тварь тоже куда-то делась, поэтому связь с человечеством надолго прервалась. Только когда Костя активировал рыбку для нейтрализации чёрной крови, любительницывнедряться в людские души получили сигнал, что можно снова явиться на Землю.

Что случилось с той, первой, каракатицей и почему её соплеменницы не сделали новый ключ — пока оставалось загадкой. Зато выяснилось кое-что весьма и весьма интересное: оказывается, для выкачки «сока» золотой твари обязательно нужна «лампочка» — вот так новость! Не удивительно теперь, что выбор пал именно на Костю — ведь он был самым талантливым! И когда обнаружилось, что, отдав всю свою радужную силу, он лишился способностей, новая каракатица стала искать возможность хоть как-то их возродить.

И нашла! Сумела-таки влезть и в Костин светак, и даже в его тело.

Поманила лёгкой жизнью, могуществом, оболванила сладким чувством собственной гениальности — он, дурачок, и поддался! А потом ещё очертя голову бросился мать спасать, позволяя окончательно затянуть золотую сеть, так что теперь и не вырваться.

Каракатица по-прежнему исполняла его желания, но Косте это уже совсем перестало нравиться, ибо действовала она с каждым разом всё жёстче, вынуждая людей страдать, даже когда никакой необходимости в этом не было. Зачем, например, принуждать человека выкладывать за чужой обед последние деньги и самому оставаться голодным, когда кругом полно тех, кто может накормить целую деревню и даже глазом не моргнуть?.. Или толкать самокатчика на проезжую часть, под машину? Пусть даже он и нёсся по тротуару с бешеной скоростью, рискуя сбить пешеходов, — это ж не повод в реанимацию его отправлять?!

Несправедливые выходки, грабёж бедных и обездоленных, наказания, неадекватные проступкам… Да она даже детей обижала! И стариков! Это было уже слишком, Костя пытался бороться, но золотая каракатица постоянно усиливала влияние и хотела только страданий и боли. Они явно ей были нужнее, чем счастье, она могла дарить радость, но не собиралась этого делать: видно, «сок» от положительных эмоций получался хуже, чем от душевных и физических мук.

Однако чем сильнее каракатица стремилась подчинить Костю, тем лучше он её узнавал и даже научился иногда «придавливать», блокируя контакт светаков.

В результате какое-то время всё было ещё ничего, он жил у матери, переписывался с Верой и ходил на работу, приноровившись не допускать ничего плохого по отношению к коллегам и близким людям. Но хрупкое равновесие продержалось не долго: каракатица повадилась злить его исподволь, да так, что в итоге гнев застилал глаза и желание навредить помимо воли прорывалось наружу, а когда Костя очухивался, было уже поздно.

После того, как посетитель пекарни вдохнул кусок круассана и посинел от удушья, Костя понял, что всё! — не может он больше подвергать всех подряд смертельной опасности, сбросил рабочий фартук и рванул к выходу. Но на шум, к несчастью, прибежал дядя и неожиданно преградил ему путь. Изо всех сил давя действия каракатицы, Костя сумел избежать прямого контакта, как вдруг из его светака выстрелило золотое щупальце и, мазнув по дядиным потокам, скрылось обратно.

— Куда это ты, опять, чёрт тебя раздери, собрался?! — с досадой всплеснув руками, заорал Максим Викторович племяннику вслед, пока тот улепётывал из пекарни, словно лодочник от цунами.

Бежал, пока мог, ни о чём не думая, — лишь бы оказаться подальше. Бродил потом по дворам и улицам, ни на кого не глядя и вспоминая золотое щупальце. Что ещё за чёртова хреновина?! Тварь втихаря научилась новому трюку!.. А Костя не успел увернуться! Внутри что-то заклокотало, потянуло, вздрогнуло — это была каракатица, он чувствовал её гадостное удовольствие. Значит, она зацепила всё-таки дядю, навредила ему, тварь проклятая! А самое поганое — Костя не знал, как именно. Мог бы узнать, пустив тварь себе в голову, но боялся: вдруг она полностью перехватит контроль?.. какие ещё сюрпризы она ему подготовила? Вдруг он уже никогда не вернётся в нормальное состояние, а так и будет бродить, будто зомби безмозглый?..

Спустя несколько часов бессмысленного хождения, Костя приземлился на лавочку и достал смартфон. Хотел спросить у девчонок из сегодняшней смены, выжил ли подавившийся мужик и как там дядя, но узнал страшную новость: в «Крендельке» бушевал пожар!

Так вот, значит, чем кончилось вмешательство золотого щупальца — дядька пекарню поджёг?! твою ж грёбаную дивизию! И что делать теперь?!

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
— Не могу, дед Белогор, не выходит! — тяжко дыша, застонал Колояр, в сотый уже, кажется, раз перепрыгнув через воткнутый в пень топорик и приземлившись таким же, как был. — Нет во мне волка, хоть тресни!

— Как так — нет? — усмехнулся в бороду старик. — Ежели глаза у тебя уже волчьи!

— Что?.. — юноша принялся ощупывать лоб, веки, скулы.

— Да не щупай ты, отрок глупый! — рассмеялся Белогор. — Я про зрение твоё говорю, а не про наружность! Ночь на дворе, а ты видишь всё, словно днём, ужель не заметил?

— Ах, вон ты про что! Так оно давно уж так стало, сразу, как трав хлебнул.

— Ясно дело, раз сам Велес великий к травам тем прикоснулся! Вот и давай, с Божьей помощью, гляди глазами волчьими — авось зверя в себе и увидишь, — поучал старик, как вдруг, скумекав нечто новое, встал супротив внука и приказал: — А ну-ка, во мне сначала волка узри! Вот прямо так, без перекидки — Дух ведь я уже, всеми обличьями сразу полнюсь!

Затрепетало что-то внутри Колояра от слов вдохновенных дедовых, запела кровь внутри, взволновалась.

— Не гляди, как человек, — гремел меж тем кудесник, сияя очами, голубыми, словно отражение чистого неба во льду, — раскрой волчьи глаза свои, обличье моё второе — узри!

И вдруг, словно раздался Белогор вверх и в стороны, и вот пред Колояром уже не его дед, а огромный медведь! Поднялся зверь на задние лапы, вырос до неба — глядь, а уж и не медведь это, а муж темноволосый с рогами, в медвежьей шубе! Высоченный, могучий, как гора, очи — будто два лунных озера. Под правой дланью у него теперь настоящий медведь стоит — маленьким кажется рядом с мужем таким великим, а в левой руке — посох лучистым серебром переливается.

Да то ж сам хозяин чародейства, водчий и владыка путей во всех трёх мирах, Велес! — обмер юноша, не в силах ни слова сказать, ни с места сойти под божественным взором.

А великий водчий простёр десницу свою к Колояру, очами, словно звёздами ясными, озарил, посохом о землю стукнул, и затопило всё вокруг яркое лунное сияние.

Моргнул Колояр, а Бога уж нет как нет! — ушёл Велес, опора кудесников, и сердце тоскою сжало, как хотелось узреть его вновь, аж слезами взор застит. Но вот слёзинки скатились, и видит юноша: волк перед ним белоголовый с глазами, как синь небесная с отсветом лунного серебра.

Встряхнулся зверь и в старика Белогора обратился — стоит, внуку улыбается:

— Вижу, узрел ты не только моё второе обличье!

Ничего не ответил Колояр, а разбежался и через пень с топориком перелетел кувырком, легко, словно перо, ветром несомое. Коснулся земли лапами — вот он и волк уже! — серый с рыжими подпалинами, помчался сквозь лес, ноги сами несут, бока ночную росу с трав сбивают, ветер в ушах свистит, перемахнул через бурелом, сила звериная распирает, ещё скорей, скорей мчаться требует! И вот уже будто даже и лапы земли не касаются, в воздухе, прямо над лесом летит — вдруг раз! — и прямо к деревне из леса выбежал! Да деревня-то не своя, родная, а соседская — Горислава община!

Остановился Колояр, оглянулся, а Белогор-то, оказывается, тут как тут! — так, волком белоголовым, всю дорогу прямо за внуком и следовал.

Вышли они прямо к тыну, и в нос Колояру ударили совсем другие, чем в лесу, запахи. Сейчас только он вспомнил, сколько всего чуялось в воздухе, пока нёсся он во всю прыть, а потом, когда в воздух поднялся, пропали те запахи, и теперь уж другие захлёстывают: люди и их жилища, кони… коровы, много! Много всего, да не то! Не то!..

Перемахнул рыжий волкодлак через тын, выпрыгнул на улицу, что идёт вдоль длинной стены дома Горислава, принюхался и тряхнул головой, отгоняя назойливый дух людей. Прочихался, потом снова неторопливо повёл носом, чутко прощупывая воздух, и… — ага! вот он! Есть! Это был вовсе не тот пахучий след, что обычно собаки и настоящие волки берут, а нечто иное, тайное, одному лишь Чёрному оборотню присущее и другим оборотнем только лишь чуянное.

Белоголовый всё это время безмолвно и недвижно стоял, наблюдая за Рыжим, а как понял, что поймал тот, наконец, дух Чёрного волкодлака, кивнул одобрительно и оскалился. А затем подпрыгнул, грянулся оземь и человеком — седым стариком Белогором — встал.

«Так тебе, стало быть, и пень тот с топориком не нужен!» — хотел вопросить-восхититься Колояр, но вместо слов из глотки вырвался протяжный вой.

Он высоко подпрыгнул, попытался в воздухе перекувырнуться-перекинуться, да не вышло: как был волком — так и остался.

— Здесь не оборотишься ты, не пытайся, — сказал Белогор. — Это только Духи из мира Нави всеми обличьями сразу полнятся, потому средства явные мне уже не нужны. А ты, внучек мой милый, — живой, а в мире Яви живому куда как труднее, без вещи особой, обходиться, не готов ты к такому пока. Вот вернёшься, через топорик в обратную сторону прыгнешь, человеком тогда сделаешься.

Заворчал рыжий Колояр-волкодлак в знак того, что уразумел объяснение дедово, маханул опять через тын, рванулся было к лесу, дабы к избушке во всю прыть пуститься.

— Стой! — остудил его пыл Белогор, вновь, без малейшей задержки, оказавшийся рядом. — Не спеши. Иль забыл уже, внучек, для чего мы здесь?

«Чёрный волкодлак! Здесь он был, когда победил я его, здесь дух его витает ещё… — Колояр принюхался, потом порыскал вдоль тына, за которым бился он с нежитью, пробежал пару раз туда и обратно, остановился в растерянности: — Не могу я взять след! Распознать, куда он отсель двинулся?..»

— Не чуешь, куда волкодлак ушёл? — усмехнулся дед: то ли по виду вытянувшейся рыжей морды о промахе внука догадался, то ли думы его читал, как свои. — Оно и правильно, ибо, как поверг ты его, так он в Навь обратно и возвратился.

«Что ж делать-то теперь, как искать?!»

— Так в Нави и будем искать! — ответил Белогор — видать, и впрямь мысли слыхал, не иначе. — Затем я и пришёл на твой зов. Волею владыки перекрёстков Велеса, явившего сей ночью тебе лик свой и дверь для тебя в мир Нави на время открывший, перенесу я тебя туда волкодлаком, чтоб ты Чёрного вынюхать смог. Узнаем, кто им повелевает, и я тебя сразу назад верну. Готов ты к пути такому?

Значит, и впрямь он Велеса великого видел, ободрился Колояр, а раз сам Бог ему помогает, стало быть, важное дело они с дедом затеяли. Робеть и отступать при таком покровителе — да ни в жизнь!

«Готов!» — кивнул Рыжий волк и даже ударил лапами оземь в знак согласия.

Белогор улыбнулся и повёл внука-волкодлака в густой малинник поблизости, где дух Чёрного ещё чувствовался, а самого Рыжего случайному глазу видно не было. Простёр ладонь над его головой и стал читать заклинание. И сразу же ощутил Колояр, как поднимается ветер, всё сильнее и сильнее, а кусты окрест, вместо того, чтобы гнуться, волноваться да к земле прижиматься, вдруг кругом пошли. Да быстро, аж в глазах зарябило, а потом и верх с низом поползли друг за другом, местами поменялись — раз, другой, третий! Юноша будто кувыркался, пока всё вокруг тоже вертелось в безумной пляске, внутренности, подскочив к горлу, ухали в самый низ, в голове и животе — неразбериха, и накрыла вдруг тьма кромешная, а спустя мгновение Колояр вдруг дедову руку на себе почувствовал и внутри разом всё успокоилось.

Тьма расступилась, и увидел он вокруг ровный тихий полусвет, ибо не катится над миром мёртвых небесная телега Даждьбога, однако видно всё хорошо, пусть и нет ярких красок. Сам Колояр остался здесь тем же волком, только серым — совсем съела Навь его солнечную рыжесть, тенью бесцветною сделала. Оглянулся юноша и увидел тёмную ленту реки — далеко ли, близко ли, никак не ясно почему-то, лишь серые тени на берегу движутся, откуда и куда — не постичь.

— Река Забвения, — проследив за его взглядом, сказал Белогор. — Стоит её перейти, как перестаёт душа помнить, кем в жизни была… но наш Чёрный волкодлак не там, раз ты чуешь его, ты ведь чуешь?

Колояр повёл носом: о да! дух Чёрного не пропал, здесь он ещё, здесь! В преддверии Нави.

Пустился он тогда по следу, во всю прыть, лапами от земли мощно толкается, а по виду всё будто бы на том же месте остаётся, жуть берёт, да и Белогор странным образом за волчьим бегом легко поспевает — вот диковина!..

А потом вдруг — раз! — и вот он, прямо перед Колояром: тот самый чёрный волк — учуянного духа источник.

— Кто ты? — спросил юноша, внезапно обнаружив, что стоит вроде как человеком, хоть и неплотным: текучим и тенистым одновременно — чувство, словами неописуемое. Осмотрел своё «тело», взгляд обратно на найденного волкодлака перевёл, а он тоже уже не волк, а человек.

— С чего бы мне тебе называться, волчок рыжий мелкий?

— Не хочешь внуку, мне назовись, — прищурился Белогор. — Не из нашего ты роду, и не из соседских — никогда не видал тебя раньше.

— Из дальних мест, выходит! — подхватил Колояр, с любопытством разглядывая незнакомца.

Лицо у того было узкое, глаза и волосы тёмные, точнее в свете Нави не определишь, губы как нитка, подбородок крупный, телом сух и жилист, в плечах широк, ноги крепкие.

— Не из ваших я, — мрачно ответствовал муж. — Но с тобой, белоголовый, говорить стану, вижу — старше ты меня, опытом мудрее, да и правильный, раз в Слави обитаешь… Я бы тоже туда хотел, да не вышло. Чурославом меня зовут, я с далёких земель, за пять сотен вёрст от вашего племени. — Он глубоко поклонился Белогору. — Воеводой вещим был, пока стрелы степняков меня не сразили…

— А я ведун Белогор, — представился Колояров дед и, к великому изумлению внука, ответно поклонился Чурославу — в пояс!

— Разорвать он меня хотел! — не удержал ярости юноша. — Кишки выпустить!

— А почто ты рыбку мою золотую украл, волчок?!

— Украл?! — взвился Колояр. — Я?

Мигом обратился он волком и бросился было на обидчика, однако Белогор, с необычайным проворством, прыгнул и, сжав бока внука железной хваткой коленей, удержал на месте, приговаривая:

— Не смей пререкаться со старшими! Имей терпение выслушать.

Со старшего, правда, старик тоже ответа потребовал:

— Неладно такими словами бросаться, Чурослав! Лучше бы объясниться тебе, пока поздно не сделалось. Пусть ты и воевода, внука в обиду не дам. Рассказал он мне, откуда рыбка: дева Нега ему подарила!

— Что? — зрачки мужа вспыхнули красными точками. — Да как смеет он перечить старейшинам?! Моя это рыбка, мне дар особый!

— Не его это дар!! Неправда! Не его! — не помня себя от ревности, выкликнул Колояр, ужом выскользнув из дедовой хватки и став в облике человека.

— Те, кто в Нави, говорят правду! — жёстко осадил Белогор юношу, одновременно ухватив за руку, — пальцы как клещи — не вывернуться. — Небылицы сочинять только живые способны, запомни сие, Колояр, намотай на ус! Но и тебе я верю, не мог ты мне, деду своему, небывальщину такую про Негу сказывать. Не то здесь что-то, Чурослав, сам погляди! — призывая его к миру, дед вытянул свободную руку раскрытой ладонью к груди воеводы. — Ты старше и внука моего много мудрее, стало быть, разумеешь: коли Нега вам двоим один и тот же дар посулила, знать, вражду между вами нарочно посеяла и взрастила!

— Нет! — ожесточённо мотал головой Колояр, не помогала даже впитанная с детства покорность безраздельной власти старших. — Нет! Она любит меня! Меня!!

При слове «любит» Чурослав скрипнул зубами и сжал кулаки, но с собой совладал — видно, зацепили его слова Белогора, мысль новую пробудили. Красные огоньки в зрачках погасли, он отступил и прищурился, глядя мимо собеседников вдаль, словно вспоминал что-то.

— Раскумекать нам надо, что делается, — медленно опуская руку, веско проговорил Белогор. — Неладное с молодым творится, совсем разума лишился! Да не по своей вине, как мне видится… Согласен ты, воевода?

— Согласен, — спустя долгие, томительные мгновения, произнёс тот. — Расскажу я вам, как у меня дело было, там и раскумекаем. Ты, Белогор, только внучка своего угомони, чтоб слушал с должным почтением…

— Повинись! — сухо потребовал от Колояра Белогор. — Не враги мы, а соратники, и дело сейчас у нас общее.

— Прости, воевода Чурослав, — под напором двух пар мудрых глаз, выдавил юноша.

Хоть в груди всё так и горело от ревности, умом-то соображал он уже, что и правда что-то не так с Негой, ой, как сильно не так!.. Несообразности, как верно подметил дед. Колояр поклонился, коснувшись рукой земли.

— Злобы на тебя, отрок, я не таю: околдован ты, вот собой и не владел! Я сам с трудом справился, хоть и старше тебя и мудрее… Да и мёртвый уже! но даже в Нави покоя мне нет — остался в преддверии, колдовством пойманный.

— Чьим колдовством? — сразу же взволновался Колояр. — Кто наслал тебя волкодлаком меня и деву Негу рвать?!

— Деву рвать?! — нахмурился Чурослав. — Что говоришь ты такое, отрок? Не рвал я деву Негу — опомнись! Я любил её, и на землю волкодлаком по её же воле отправился — с тобой поквитаться.

— По воле Неги?! — растерялся Колояр от столь нежданного поворота. — Поквитаться? За что?

— Сказала, ты рыбку-подвеску украл! Колдун, мол, ты, из чужих земель, нарочно летаешь над битвами вороном, дабы силой тёмной от коварства и злобы врагов, как пищей, полниться, и, как только я пал, стрелами в грудь пронзённый, сорвал ты с меня оберег-рыбку, да и был таков! Потому и не сумела мне дева помочь, что я дара её лишился и душу тем себе повредил. Сказала, рыбку добуду — восстановит она мне душу, чтобы я в самую Правь, прямо к Богам, отправился. Ответствовал ей тогда, что в Слави хотел бы остаться — потомков хранить, как ты, Белогор, подсказки и помощь им свою предлагать… Согласилась Нега, пообещала устроить, но, по всему выходит теперь, обманула она меня.

Обжигали эти слова Колояра так, что уши горели, а грудь теснила тоска. Горько было слушать воеводу, трудно заставить себя признать, как жестоко провела его Нега. Но он понимал: и живой-то старейшина никогда такие небылицы молодому гостю из далёких земель сказывать не стал бы, что уж про навьего Пращура говорить!.. И потому внимал ему юноша чутко, потихоньку избавляясь от наведённого девой морока.

— Обещал ты нам, воевода, поведать, как дело было, когда Негу ты встретил, — мягко напомнил Белогор.

— Поведаю, — кивнул Чурослав, призадумался ненадолго, потом объявил: — Тут с самого начала рассказывать надо.

— Выслушаем с почтением, — с расстановкой молвил Колояров дед.

Глава 6 Глубокое проникновение

Вера смотрела на Бориса Андреевича и пыталась понять, может ли то, что он говорит, быть правдой. В очередной раз кольнуло сожаление, что нет больше лампочных способностей, и ей остаётся полагаться на интуицию. И внешне, и по поведению Жарков на психа вроде не походил и определённо был наделён ведовскими — по его собственному выражению — способностями, раз сумел найти бывший лысорский бассейн и сделать так, чтобы Вера сюда пришла. Да ещё и про кулон-рыбку как-то узнал!..

Но внеземная цивилизация существ иной, волновой, природы, которые уже являлись на Землю в шестом веке! — о чём Жарков теперь, в двадцать первом, вдруг нежданно-негаданно вспомнил?.. — это как-то уж слишком!.. Хотя…

Ну, вот взять, например, лысорей! — тварей вообще непостижимой природы, размеров и мощи. Разве не выглядят они для непосвящённого как самый худший бред пациента дурдома? «Существо», «кластер», «объединение», «тьма» — всё это весьма далёкие от их истинной сути слова, которые люди использовали, лишь бы как-то определиться, а сами знали: к лысорям никакие человеческие понятия не применимы в принципе. А ведь эти жуткие уроды существуют на самом деле! Веками обжирали они человеческие души, убивали «лампочек», создали искусственных людей-устранителей и использовали их потом в качестве своих аватаров…

— Эй, Вера, вы меня слушаете? — Борис Андреевич помахал ладонью перед её лицом. — Алё!

— Да-да, я слушаю! — опомнилась она. — Просто… немного задумалась, извините… Вы сказали, что вспомнили, как жили в шестом веке?

— Звали меня тогда Колояром, — улыбнулся Жарков. — Красивые имена в те времена были, особенно такие вот двусложные, как моё.

— А Деяна? — тут же спросила Вера. — Это ведь тоже старославянское имя… чьё оно?

— Я думаю, вы и сами уже догадались? — то ли спрашивая, то ли утверждая, проговорил Борис Андреевич.

— Вы так обращались ко мне во снах… Хотите сказать, я тоже воплощалась в шестом веке и… — она умолкла, заёрзав на чурбаке: всё-таки это было очень странно!

— Так вас тогда звали.

— Ладно, — она смиренно вздохнула. — Тогда расскажите, что именно вы про меня вспомнили.

— Мог бы, конечно, — кисло протянул Жарков, — но это будет так долго, нудно и блёкло… в общем, мне бы очень хотелось воспользоваться другим методом передачи информации.

— Это каким же?

— Прямым! Показать. Всё и сразу. С помощью ворожбы.

— Ворожбы? — брови Веры полезли вверх. — Вы серьёзно? Колдовать, то есть, будете?!

— Если вы, конечно, не против, — как ни в чём не бывало, подтвердил Борис Андреевич. — Я мог бы побудить вас вспомнить, но вы должны согласиться и не препятствовать, насильно заставить вряд ли получится… да я и не хотел бы!

Какое-то время она молча изучала его лицо, потом осторожно спросила:

— А что конкретно вы собираетесь делать?

— Разведу огонь на капище, принесу дары Велесу и попрошу его о помощи, потом вы выпьете специальный травяной сбор, я произнесу заговор, и вы ту себя вспомните. Надеюсь!

В кармане у Веры пропиликал смартфон. Борис Андреевич жестом предложил посмотреть, что там. Оказалась рекламная эсэмеска. Смахнув её, девушка глянула, нет ли чего интересного в ответ на выложенное сегодня фото.

— Что пишут? — осведомился Жарков и, встретив её удивлённый взгляд, показал на огороженную площадку: — Вы ведь про это в соцсетях интересовались? Мне любопытно!

— Ну-у-у, — протянула Вера, просматривая комменты и сразу отбрасывая не относящиеся к делу высказывания и попытки блеснуть остроумием, — пишут, что это похоже на современное капище неоязычников…

— Предпочитаю термин «родноверы», — чуть улыбнулся Борис Андреевич.

— Что они собираются в общины и танцуют в лесах и парках, восхваляют древних Богов, совершают обряды… о! а вот тут пишут, что все язычники — сатанисты, режут козлят и людей убивают — человеческие жертвоприношения, типа! — Она вскинула голову и воззрилась на ведуна.

— Да что за глупости?! — скривился Жарков. — Ну и невежды… там у вас… — он покачал головой, а потом рассмеялся: — Сатанисты, жертвы человеческие — вот же бред!

— Ладно, — тоже усмехнувшись, Вера сунула смартфон в карман. — На сатаниста вы и впрямь не похожи. Как и на члена… танцующей в лесу общины неоязычников, или как там вы сказали?..

— Родноверов.

— Ну да. Ладно. Значит, людей и козлят вы не режете…

— И на том спасибо!

— …однако веры в древних языческих Богов, как я вижу, придерживаетесь.

— Угу.

— Так почему же вы тогда тут один? отпуск свой коротаете? Где ваши собратья родноверы, почему вы не с ними?

— Потому что общин этих много, и деятельность их сильно разнится: одни занимаются реконструкцией костюмов и доспехов, другие концентрируются на сближении с природой и хотят обрести с ней полную гармонию, а иные налегают на традиции ратоборства и старинных боевых искусств. Ещё бывают игруны-ролевики, а кто-то занимается возрождением народных промыслов, искусств и обрядов, имеются даже политически направленные объединения… короче, общины есть всяческие, некоторые даже враждуют друг с другом, но я… Мне, знаете ли, вся эта возня и внешняя мишура ни к чему. У меня своя чёткая цель имеется и знания, которые вряд ли кто-то из родноверов может со мной разделить.

— Но почему, если они тоже изучают древних славян и верят в тех же Богов, что и вы…

— В том-то и проблема, Вера! — с жаром перебил её Борис Андреевич. — В том-то вся и проблема!

— В смысле?!

— В смысле, что они в тех Богов — верят, а я — знаю! — Он пожевал губами и продолжил, отвечая на застывший в глазах девушки вопрос: — Я точно знаю, что они есть.

— Вы что, хотите сказать, языческие Боги… — она замялась, неуверенная, что правильно его поняла, — существуют на самом деле?

— Да, существуют! Те, кого сейчас называют языческими Богами. Это не люди, разумеется, но они так же реальны, как вы или я, и раньше, в те времена, когда я был Колояром, а вы — Деяной, Боги помогали людям и иногда даже позволяли себя увидеть.

— А теперь что? — криво улыбнувшись, догадалась Вера. — Не помогают?

— Теперь они заперты, — кивнул родновер Жарков. — Все, кроме Велеса… впрочем, сейчас говорить об этом преждевременно. Сначала надо, чтобы вы себя вспомнили и уж тогда…

— Знаете, Борис Андреевич, всё это, конечно, очень интересно, но мне пора! — она встала с чурбака, подхватив свой рюкзак. — Пойду я!

— Хорошо, — на удивление легко согласился он. — Пожалуй, так и правда вам будет спокойнее. Время, конечно, не ждёт, ибо кулон-рыбка сейчас стал штукой весьма опасной, но… давайте договоримся так: поразмыслите о моём предложении на досуге и приходите сюда завтра. Надумаете вспомнить — отлично, я помогу, а нет, ну что ж — придётся мне вам всю эту историю словами рассказывать.

— До свидания! — попрощалась Вера и быстро двинулась вверх по холму, прочь от этого стрёмного типа, его реальных Богов и самостийного капища.

Когда она проходила мимо высокой осины, ворон Крук хлопнул крыльями и трижды каркнул ей вслед.

В голове царил полный сумбур.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Ровный полусвет, тёмная Река Забвения — то ли близкая, а то ли далёкая, не постичь, серые тени на берегу вроде бы движутся, но, как ни глянешь, они снова на месте — те ли, другие — не различить. Всё здесь, в преддверии Нави, застыло навеки вне хода ночи и дня.

Замерли и Белогор с Колояром, ожидая рассказа Чурослава.

Собравшись с мыслями, воевода пригладил усы и заговорил:

— Здесь, в лесах северных, вольготно племена ваши живут: одна слободка на сто вёрст, да и та малая и хилая. Ну, оно и понятно: тишь да гладь вам тут, когда гнёзда ваши родовые лесами густыми, реками да болотами с зыбкими трясинами закрыты. Полчищ чужих вы в глаза не видали, ежели только соседи вдруг забалуют да свару затеют… У нас же — каждый град — крепость, вокруг ров глубокий, тын высокий, а ближе всего к степи — слобода, куда каждый род нашего племени сынов своих от работ отрывает, дабы воинами в крепком месте сидели, от степняков отбиваться, хранить нашу землю, врага на неё не пускать. Там, в слободе, я и был воеводой.

Взгляд Чурослава затмился, не видел уже настоящее, смотрел внутрь себя, вспоминая.

— Попал я туда ещё отроком безусым и сразу понял: хочу такой жизни, как у слободских воинов, что могучи были, как медведи, ловки и храбры, как волчья стая, опасны, как матерые вепри. У тех — клыки, а у слобожан — оружие словно с телом сращено! Били стрелами и копья метали с коней, как с земли, одними ногами правя, в поводьях не нуждались, коленями рёбра коню сломать могли! Вот и я жаждал стать как они, бился над собой до упаду, любых испытаний искал, родичей годами не видел. Нравилась мне такая жизнь, не желал иного. Луком, мечом да копьём лучше всех овладел, силён был и здоров, как тур! Даже женился когда, жил всё равно в слободе, жену раз в пару месяцев, а то и ещё реже навещал. Старый воевода умер, старейшины единым словом меня, вместо него, назначили, так хорош я был всегда в ратном деле. Не только силой и ловкостью, но и чуткостью духа превосходил я многих: мысли чужих прозревал, врага за много вёрст чуял, за то вещим и звали. Узнавал о набегах степняков заранее, с вышки ещё ничего не видно, а уж бередит тревога внутри — неладно на дальних подступах! Шли тогда в ночной поиск, и оказывалось: не ошибся я! Отбивали набеги малой кровью, силой ума и прозреньем духа врага побеждая. Пятнадцать вёсен воеводой я был, а жил-то в слободе с детства, уж и не упомню сколько…

Умолк он, лицо просветлело, словно огнём былых битв изнутри освещённое, а глаза — тёмная вода в омуте — что в глубине таится, не разобрать.

— Славная жизнь у тебя была, Чурослав, за других радел, землю родную защищал! — вкрадчиво произнёс Белогор, когда молчание рассказчика затянулось.

— Отчего ж я, мудрый и вещий воевода, будто отрок, на Негины посулы поддался? — откликнулся тот, сдвинув брови. — Это ты хочешь спросить?

— Пока я лишь слушаю тебя, Чурослав, поспешных вопросов не задаю, но и высказаться, коль ты молчишь, а мысль пришла, не зазорно.

— Не зазорно, — кивнул воевода и, мазнув взглядом по нахмуренному лицу Колояра, смотревшего в землю, усмехнулся: — А твой внук сейчас мрачно дивится: как так — воин великий, а, став волкодлаком, дал себя одолеть?

Юноша поднял глаза, брови взлетели вверх — не в силах был утаить удивление, как точно Чурослав его мысли прозрел.

— Не моя то воля была — позволить себя одолеть… Коли сошлись бы мы с тобой в Яви, когда жив я был и с девой незнаком, быть тебе битым в честном бою, и никакое сиянье рыбки золотой меня бы не ослепило. Зато теперь-то понимаю я: ослеплены были не очи мои, но душа! Душа моя была связана, опутана, истощена и ослеплена…

Лучи-ниточки! — вспомнил Колояр свою последнюю встречу с Негой. Они пронзали его светового двойника-душу во всех направлениях, будто сеть золотая…

— А малец-то, похоже, знает, о чём я, — наблюдая за ним, обронил воевода. — Ну-ка скажи, показывала тебе дева душу, разными огнями сиявшую, с золотой рыбкой в серёдке?

Колояр хмуро кивнул.

— Показывала, — лицо Чурослава помрачнело, да и сам он весь потемнел, будто чёрная туча сверху нашла и свет перекрыла. — Вот и ясно теперь: обманула обоих — и стар и млад в сеть к ней зашли, будто рыба — в невод…

Ко мне дева явилась, когда я от старейшин стал больше отроков в слободу требовать, но они не слишком-то хотели рабочие руки от пашен, хозяйств и ремёсел своих отрывать, соглашались лишь на малое, да и то со скрипом. Предлагал я им ещё сговориться и с теми племенами, кто дальше нас от степи живёт. Пусть, мол, тоже молодцев в нашу слободу присылают, не всё же нам одним за всех задних биться, пока сидят они себе, в ус не дуют — ни кормления нам от них, ни воинов. А ведь ежели степняки нас опрокинут, так и до них, вестимо, доберутся!

Но убедить удалось немногих. Кто-то подумал: воевода набрать чужаков хочет, чтобы власть большую, чем у старейшин, получить. А соседи, особливо те, кто подальше, размыслили, что лучше свою слободу между нами и собой укрепить, чем к нам людей посылать. Тогда ослабленных нами степняков, ежели те прорвутся, своей силой доконают, да ещё и добычу себе возьмут…

Так вот дело с пополнением слободы едва продвигалось, а с приходом пахотного времени и вовсе встало: старейшины с утра до ночи заняты, да и все в роду тоже — раньше посеешь, крепче урожай будет…

И вот снится мне, что на пашне заборонённой уже, нашёл я подвеску — золотая рыбка на тонком, тоже золотом, волосе — прочном, не хуже самого лучшего ремня. Попробовал разорвать — только порезался, кровь на рыбку брызнула, и глазок красным полыхнул. Рука моя, будто сама собой подвеску на шею надела, и в тот же миг слышу вдруг конский топот.

Поднял глаза, а по полю дева на белом коне скачет, в золотом походном одеянии и с оружием: за плечом колчан, к седлу приторочен лук, слева меч. Грудь в перекрестье ремней — высока, по ней золотая коса, с мою руку толщиной, сбегает, до колен достаёт, глаза — будто солнце в глубоком зелёном омуте — храбро сверкают: женщина-воин! Никогда не видал я таких дев прекрасных!..

Жена-то моя к тому дню вот уж три весны как умерла, хоть навещал я её и не слишком часто, однако ж перед родом был не в долгу: детей каждый год рожала — погибли частью, но трое живут, два внука есть уже, вот и не хотел жениться я снова, не думал даже о том… пока вдруг сия дева-воин пред взором моим не предстала.

Взгляд её — удар молнии! — до самого сердца пронзил, вот как глянула, так и полюбил я её. А дева спешилась, руки на плечи мне положила и говорит:

«Великим князем станешь, все рода под тобой объединятся, вся земля славянская всецело под твоей волей лежать будет!»

«Кто ты? — ослеплённый её красотой и речами, спросил я, будто отрок, робея. — Дочь Перуна?»

Она ответила, что зовут её Нега, и она с другой, чем наш громовик, небесной тверди. Там, в широте необъятной Великого Небесного Океана, совсем иное племя Богов властвует. И что она меня, как самого лучшего воина, достойного возвышения, выбрала…

«Люби меня и всего добьёшься!» — пообещала и в шатёр повела, который вдруг прямо средь полей возник…

После пропала она на несколько ночей, а когда явилась, заметил я раны на ней свежие, и вскипела внутри, будто варево в котле, жажда отмщения. Кто твой обидчик, дева прекрасная? И ответила она, что виновника уже и сама покарала, но успел он Хаос открыть и полчище нечистой силы — чудь, так назвала она её, — выпустить.

А случилось всё так: возжелал обидчик деву, а она отказала, и тогда он обманом её в заточение бросил — сломить хотел. Но не на ту напал: Нега вырвалась, сразилась с недругом и повергла его в небытие. Но чудь-то уже выскочила, и надо теперь нечисть сию срочно на подступах к Яви остановить, ибо если сумеет она в мир людей прорваться, то сделается стократ сильнее, будет резать всех подряд и страшных бед понаделает.

И вот когда мы злую чудь истребим, в благодарность за помощь возвысят меня Боги, равным Неге сделают. И тогда всё, что угодно, в моей воле будет: захочу — стану великим князем земли славянской, или на небесную твердь удалюсь, коли явится такое желание.

Долго после этого я каждую ночь, плечом к плечу с девой, с чудью рубился, когда человеком с оружием в руках, и пешим, и на коне, а когда и волком, ежели нечисть вдруг облик звериный принимала. Научила меня Нега, как душу свою радужную настроить, дабы волкодлаком становиться, а сама она в белую, с золотым отливом, волчицу оборачивалась, и носились мы тогда вместе с ней по лесам, за чудищами из Хаоса охотились.

А в Яви-то тем временем Ярило в полную силу вошёл, степь просохла — жди недобрых налётчиков. И вдруг понял я, насколько схватки с чудью меня ослабили, и силу свою потерял, не заметив, — здоров ведь всегда был, как тур! А как догадался, хотел к деве за ответом обратиться, да вдруг пропала она! Без упреждения, без слов, что всё, мол: чудь перебили, жди, воевода, возвышения… Ничего не сказала, а являться во сне перестала. Обеспокоился я, что делать не знал, только чуял: всё хуже и хуже мне. И двойник сияющий мой тоже пропал, не видел я его больше. Не мог посмотреть, что с душой моей делается.

А тут как раз степняки на нашу землю опять полезли. И в первой же схватке пробили мне грудь сразу две вражьи стрелы — упал я с коня и умер.

После крады погребальной оказался я здесь, в преддверии Нави. А дальше-то ходу мне нет, сколько не иду, ни к Реке Забвения, ни вправо, ни влево не двигаюсь, на месте лишь топчусь, да и всё! как быть? Неужто застрял тут навеки?! Пригорюнился я, сел на землю, да про деву стал думать — что за беда с ней случилась, ведь не просто ж так нет её! Явиться молил, долго, горячо, и вняла она мне всё же, пришла.

«Раньше вырваться не могла, — говорит. — Злой колдун большой силы из чужих земель объявился, вредит нам. Он, мол, меня к тебе не пускал, насылал на меня проклятья и нежить и из тебя тоже силы тянул, а потом вороном перекинулся и рыбку, с мёртвого уже, сорвал. Большой вред этим твоей душе нанёс. Потому и застрял ты здесь. Добудешь рыбку, душа выправится, и отправлю я её в свою Правь, где будем мы вместе навеки среди Богов».

«А как же мечта моя? — вопросил. — Как же цель моя великая, самая важная: слободы объединить, силу-силушку всех племён земли славянской в один могучий кулак собрать, да Русь непобедимой сделать? — так, значит, и канет, как камень в омут?»

«Ты уж за грубость прости, — ответила, — но должен же сам скумекать: как мёртвый может князем великим всей славянской земли сделаться?..»

Мёртвый — никак! Понимал я сие, вестимо, да только душа-то больно за слободу свою, за воинов, болела! Разве мог я взять и дружину свою бросить, чтоб в чужую Правь навеки удалиться?! Нет!.. Не по мне такое: в Прави чужой блаженствовать, не ведая, что там, на земле моей родной, делается… И спросил я тогда, нельзя ли мне, душу выправив, в Слави нашей остаться — потомков хранить? ведь пришла же Нега сюда, значит, и потом навещать меня сможет, пусть даже изредка…

«Что ж, воля твоя, воевода, — сказала. — Рыбку добудь, и всё, как ты хочешь, сложится».

— Ну, а дальше что было, вы знаете: не отбил я подвеску у тебя, Колояр, волчок рыжий, задрал ты меня, не только по слабости души моей после битв с чудью, но и по воле самой девы Неги… Мне бы раньше додуматься, да в голову прийти не могло такое, что Богиня, пусть и не с нашей тверди небесной, но с того же Великого Небесного Океана, обманывать может, вредить!.. — хмурился Чурослав, желваками играя. — Единственно диковинным мне, как вернулся сюда, вот что увиделось: коль любит Нега меня, что ж не пришла на выручку, когда с колдуном-волкодлаком бился?

— Я не колдун! — возмутился Колояр.

Открытая навьим старейшиной правда смела наведённый девой морок, и юноша жарко горел изнутри злым ярким пламенем — тем самым, что любовь в ненависть превращает.

Но Чурослав будто и не услышал молодого, мрачно мысль свою продолжая:

— Сколько чуди поганой из Хаоса, что грозила бедой Неге и миру её, перебил, а землю свою защитить не смог: пал в битве со степняками, дружина без воеводы осталась!

Покачав головой, он посмотрел на Белогора глазами тёмными, как глухая чащоба в ночь без луны:

— Неужто Нега нарочно меня обескровила и дважды на смерть: один раз на настоящую, а другой на такую, что дух унижает, — отправила?

Колояров дед лишь молча вздохнул: всё и так было ясно.

— Ох, и слепец же я!.. — покачал головой Чурослав. — Околдовала она меня, словно безусого отрока…

— А вот навку ту, водяницу, что на меня из реки набросилась, тоже Нега наслала? — то ли утверждая, то ли спрашивая, откликнулся «безусый отрок».

— Похоже на то, — поразмыслив, объявил Белогор. — И ещё скажу, пусть вы оба и разъяритесь. — Две пары глаз, словно две молнии мгновенно скрестились на лице деда, но он, нисколечко не смутившись, продолжил: — У вашей Неги, судя по всему, не только вы, но и другие — и живые, и мёртвые — есть. Сколько не знаю, но верно имеются, ибо цедит она с душ что-то, ей одной ведомое, а как до последней капли выцедит, так и бросает на смерть, дабы обещания, вам розданные, выполнять не пришлось.

Повисло тяжёлое, как грозовая туча, молчание, но возражений не последовало, и дед, чуть подумав, добавил:

— Не собиралась она никого возвышать, однако ласковый телёнок, как говорится, двух маток сосёт, вот она и сулила каждому самое нужное да приятное, чтоб в силки свои золоторыбьи, на дойку душ, заманить.

— Найти бы ту навку-водяницу, — подал голос Чурослав. — Как только сделать это, не знаю…

— Убедиться хочешь, что и она с Негой знакома? — спросил Белогор.

— Да я в том и не сомневаюсь почти, — раздумчиво произнёс воевода. — Но она ближе всех к нам, связь с ней есть явная, а кто другие? Коль сумеем её найти, может, поймём, как и до всех остальных добраться?

— Зачем? — отрывисто бросил Колояр.

— Сила в единстве! — Чурослав перевёл на него взгляд, удивлённый, как юноша не понимает столь очевидной вещи. — Объединимся и зададим обманщице жару!

— Как? Разве сможем мы, простые люди, с Богиней бороться?!

— Отчего ж не сможем, коль мы уже козни Неги раскрыть сумели и, против её воли, не бьёмся друг с другом, а дружбу свели! — уверенно заявил воевода. — Да и люди мы не простые, иначе не выбрала бы она нас, верно? — он стрельнул глазом на Белогора, и тот кивнул, с довольным видом поглаживая длинные белые усы, а Чурослав с усмешкой продолжил: — Во имя Перуна! заставим вернуть обмороченным ею живым и навьям положенное, да все изувеченные рыбкой души исцелить, а тогда уж пусть катится, подобру-поздорову, к себе на небесную твердь, к своему божескому роду-племени. А откажется, так не только бороться, но и победить все вместе сумеем, — не боюсь я её!

И с такой силой сказал, с такой глубокой убеждённостью, что Колояр сразу поверил ему и духом воспрянул.

— Вернёмся к тому месту, где я с водяницей боролся, и позвать её попробуем? — он с надеждой взглянул на деда.

— На то место её чужая воля отправила, — поразмыслив немного, ответил Белогор, — стало быть незачем нам туда идти, тебе лучше в избушку двинуться — перекусишь и отдохнёшь, а я тем временем в Славь вернусь, над заклинанием подходящим для навки покумекаю — да поможет мне славный Велес великий! — с пращурами посоветуюсь, как тут, в Нави, всем обиженным навьям объединиться и с Негой в бой вступить, тогда снова и встретимся.

— Ну, а я, покамест ходу мне никуда нет, здесь ждать вас буду, к Перуну воззову, — кивнул воевода и, сурово сдвинув брови, добавил: — По всему видать, Нега ко мне больше не явится, но ежели вдруг придёт, то прикинусь, будто ни с кем я тут не встречался, а сам разузнать постараюсь, как найти её, когда готовы будем.

— Ко мне скоро Нега явится! — вспомнил Колояр. — Она ровно через неделю с той ночи, что мы волкодлаками бились, обещала прийти. Я её так просил, хотел, чтоб раны её от упырей затянуться успели…

— Раны? — поднял брови Чурослав. — Не было на ней ран, когда она меня к тебе биться отправила. Вытащила меня отсюда и в лес твой переправила: там, говорит, колдун, я его выследила, вон, смотри! Глянул я — а на тебе и впрямь рыбка светится! Рванулся, себя от ярости не помня…

— Неужто могла так прикидываться? — нахмурился Колояр. — Повсюду золотые следы, будто кровь… а потом нашёл её — истаявшую почти! Бледна как туман, глаза — чёрные провалы…

— Да морок она на тебя навела, чтоб ты ей помочь захотел, а сама жизнь из тебя высасывала! — с досадой проговорил Чурослав. — Так вот и доила бы потихоньку, пока б не помер, как я.

— Притворство! — поддержал его Белогор. — Морок и притворство, правда твоя, воевода. Упыри, как же! Да она сама — упырь, других не было!

Колояр не ответил, но молчание его было тяжёлым, словно камень, повисший на самом краю обрыва, и Навьи Деды поняли: гнетёт душу отрока что-то зазорное, но спрашивать не стали, терпеливо ожидая, когда сам будет готов рассказать.

— Нега задание мне дала, — наконец проговорил юноша. — Деяну заставить открыться.

Он глубоко вздохнул и кратко поведал Чурославу свою историю.

— Не знаю, правда лито, что колдовство ведуньи всю семью её злыми навьями сделало, — чуть подумав, рассудил тот. — Но ясно одно: новую жертву себе подлая дева наметила, а в душу влезть не получается, вот и придумала сказку, что Деяна нежить насылает, как и мне про тебя — якобы злого колдуна из далёких земель. Но того Нега не знает, что учёные мы теперь, и ходы её уже вскрыли, словно нору сурочью. Не удастся ей больше людей меж собой стравливать, будто молодых бычков в гон весенний! Предупредим Деяну, да и заполучим на свою сторону — сильный союзник, полезный, коль дева зубки свои об неё обломала, не сумев душу её, как коня, стреножить и пользовать. Сумеешь ли ты, отрок, с сим важным делом справиться?

— Отчего ж не суметь? Нега сказала, приятен я Деянину глазу, вот думаю, не прогонит она меня, выслушает!.. Отдыхать мне, дед Белогор, похоже, не придётся.

— Волком разгонишься, словно ветер по воле Стрибога, мигом до избушки домчишься, — ответил старик. — Перекинься в обратную сторону через пень, человеком станешь. Топор тогда выдерни и в избу спрячь — в помощь он тебе был, чтоб обучился быстрее, с ним и слабак, коли хоть каплей ведовских способностей наделён, перекинется. Однако же есть способ и заклинание — научу им сейчас! — как без помощи предметов чародейственной силы в птицу иль зверя оборачиваться. Доступен сей способ лишь очень сильным — телом, мыслью и, главное, духом! — ведунам, но ты такой и есть, после того, как сам Велес тебя благословил!

От этих слов в глазах Чурослава вспыхнул горячий интерес, а Колояру жаркая кровь в голову бросилась. Даром, что тело его в Яви осталось, — щёки вспыхнули, а сердце от радости будто в пляс пустилось: такое великое воодушевление поднялось в душе юноши.

Да, провела его Нега, жестоко так обманула, что внутри всё перетянутой тетивой звенело, грозя разорвать сердце на части, но сейчас обида и боль переплавились в жажду разведки и боя. Ещё бы, ведь два навьих Деда настоящее Дело Колояру поручили! И сами Боги ему в том помогают: Велес великий, хозяин чародейства, путь волку открыл, а Стрибог, повелитель воздуха, подарил ветер, чтоб бежал-летел волк тот быстрей орла!

Глядя в строгие, но добрые очи мудрых старейшин, Колояр чувствовал, что отныне готов он не только в Навь, но куда угодно — да хоть бы даже в сам жуткий Хаос! — вступить и схватку с любой нечистью выдержать, дабы оправдать навьих Пращуров и Богов доверие.

Наше время, неделю назад
Узнав про пожар в пекарне, Костя ещё целый час, наверное, сидел на лавочке, пытаясь понять, что же теперь делать. Куда идти? Сможет ли он сдержать золотое щупальце и не навредить матери? Неизвестно. Домой, значит, нельзя. Как и к Вере — об этом вообще речи нет: рядом с ней всегда чувства охватывают, контролировать невозможно… любую случайную встречу, контакт, пересечение — всё это надо заранее исключить, только так можно Веру обезопасить.

«Я к тебе не вернусь, не ищи меня!» — Костя долго смотрел на набранный текст, давя тоску — она физически точила его изнутри, будто в солнечном сплетении вырос жук и теперь прогрызает себе ход наружу, — потом всё-таки отправил.

Обида лучше, чем смерть!

Он выключил телефон: переписываться и разговаривать сейчас ни с кем желания не было, а аккумулятор лучше пока поберечь, неизвестно когда теперь возле розетки окажешься.

— Привет! Тебе что, совсем некуда идти?

Костя поднял голову: в трёх шагах от него стояла девушка — не сказать, чтоб красивая, но… — он вскочил, оборвав мысль, и рванулся прочь, стараясь вообще не думать, не проявлять злости, симпатии, какой-то ещё эмоции, которую тварь сможет расценить как желание.

— Да брось! — девушка легко догнала его и ловко пристроилась рядом. — От меня не уйдёшь, я чемпионка района по бегу.

— Со мной не нужно, — Костя остановился и замотал головой, сосредоточенно отбрасывая любые слова типа «Отвали!» и другие варианты, что могли закончиться катастрофой.

— С тобой не нужно? — девушка весело рассмеялась. — Зачётный посыл! Никогда раньше такого не слышала.

— Пожалуйста, — простонал он, поворачиваясь к ней спиной и с ужасом ожидая появления светаков и золотого щупальца.

Но их почему-то не было.

— Эй! — она дотронулась до его плеча. — Ты чего-то боишься?

«Никто, никто, никто ко мне не привязался! — Он зашагал, пытаясь не обращать на неё внимания. — Я никого не вижу, не слышу, просто иду! иду себе и иду!»

— Ну, точно, боишься! — Она схватила его за локоть и развернула. — Боишься причинить мне вред!

«Как?..» — Костя оторопело посмотрел ей в глаза, и там будто бы мелькнули золотые искорки.

— Ты что, маньяк?.. — в голосе её слышался неподдельный восторг и интерес. — Настоящий?

Он моргнул и сглотнул, сердце бухнуло, но… — ни светаков, ни щупальца!

— О-о, как всё запущено! — протянула девушка, беря его за запястье. — Пульс — будто энергетиком загрузился! Но не маньяк… — она вздохнула. — Да и непохож ты вообще-то, молодой слишком.

— Кто ты? — выдавил он.

— Я - Катя. Минут пятнадцать тут за тобой наблюдала.

— З-зачем?

— Может, сначала представишься? Для приличия!

— Костя.

Он вдруг почувствовал, что его отпускает. Как, почему? — не понять, но эта девушка… такая странная!.. А главное, каракатица на неё не реагирует!

— Будем знакомы, Костя! — улыбнулась Катя, а он решился, наконец, её рассмотреть.

Девушка явно была старше него, на вид — лет двадцать пять, не красивая, но привлекательная, стройная, волосы чёрные, а кожа белая, будто солнца вообще никогда не видела, и глаза цвета какого-то непонятного, не то серые, не то голубые… блестят сильно.

— Так зачем ты за мной наблюдала… целых пятнадцать минут?

— Заинтриговал!

— Чем?

— Тайной… Смотрю вот и вижу: есть в тебе какая-то тайна, причём страшная… и… необычная. Что-то похожее на… Халка? Или нет, скорее, на мистера Хайда.

— Хайда? — Костя напряг извилины, но в голове, как в запертой комнате, скакали, перекрикивая друг друга, словно оставленные без присмотра первоклашки, одни лишь глупые и мелкие мысли.

— Ну, доктор Джекил и мистер Хайд — есть такая повесть у Стивенсона, больше ста лет назад написана, так что можно сказать, он прародитель Халка… слушай, может, кофе попьём? — вон там неплохая кофейня…

— Нет! — выкрикнул Костя.

— Да брось, я угощаю!

— Нет, — он нахмурился и сжал губы.

— Ладно, я поняла, ты туда не пойдёшь, окей? — быстро проговорила она и, взяв его под руку, с силой потащила к кофейне. — Постоишь просто на улице, пока я возьму нам по стаканчику.

— А ты и правда чемпионка района по бегу? — неожиданно для себя осведомился Костя.

— Ага! На четыреста метров. Вот, жди тут, — Катя толкнула его к стоявшей слева от входа тумбе с искусственным деревцем. — I» ll be back!

«Какого хрена я прямо сейчас не свалю от неё на фиг?!» — удивлялся сам себе Костя, таращась на густые пластиковые листочки деревца. Потом огляделся и осторожно прислушался к себе: каракатица бездействовала!.. Костя достал смартфон: десять вечера, пожар в пекарне почти потушили, но урон, похоже, колоссальный… конец дядиному бизнесу, девчонки из Костиной смены переписывались в чате, что остались без работы… а посетитель, подавившийся круассаном, умер. «Предзнаменование!» — писала Анька.

Угу, мрачно усмехнулся парень, убирая смартфон в карман. Несчастный мужик умер только за то, что козёл, который принёс поднос свежей выпечки, косо на него посмотрел! Костю затошнило и голову сдавило, будто обручем, однако всё это тут же прошло, сменившись каким-то пьяным весельем, — точно проделки каракатицы, хозяйничает в организме, как хочет… но никого не трогает! Катю не трогает!! Почему?!

Открыв дверь спиной, она вынырнула на улицу с двумя большими стаканами кофе и широкой улыбкой на лице. Такая… безбашенная?.. наглая?.. странная?

— Взяла тебе латте, — она протянула стакан.

— Да пофиг… — Костя попробовал напиток: горячо и вкусно. — Спасибо!

— Ну, на самом деле я просто не уверена была, что ты меня дождёшься, вот и взяла то, что и в двойном размере осилю.

Он молча ухмыльнулся в ответ, жадно глотая кофе. Катя ему нравилась.

Мелькали мысли о Вере, но он гнал их прочь. Не по годам рассудительная, она была милой, доброй и такой красивой, что от одного взгляда на неё внутри у Кости зарождалась настоящая буря… Он любил Веру! Но сейчас… — чёрт, ну, никто ведь не идеален!.. — он так устал чувствовать себя… никем! Просто никем, мать твою! А теперь стал ещё и реально опасным, несущим смерть… И вдруг! Эта Катя — открытая, напористая, инициативная — иди за ней и ни о чём не волнуйся… а главное, каракатица! — тиха, сука, словно дохлая рыбина!

— Смотрю, тебе чуток полегчало? — прищурилась Катя.

— Есть такое дело, — пробормотал Костя и, допив кофе, уже почти без страха навредить, посмотрел ей в глаза: — А ты откуда всё знаешь?

— Что всё? — она подняла брови.

— Про полегчало… про… — он постарался придать голосу беззаботную шуточную интонацию, — страшную тайну?

— Прогуляемся? — Катя забрала у парня стакан и вместе со своим ловко забросила в стоявшую неподалёку урну.

— Может, ты ещё и баскетболистка?

— Не, для баскетбола я ростом не вышла. А так я со спортом очень даже дружу!

— Заметно, — хмыкнул Костя, с каждым шагом чувствуя себя всё лучше и лучше.

Жестокое напряжение последних дней отпускало, так приятно, аж в голове мутилось. Он словно летел, ног не чуя, и только когда они почти дошли до конца квартала, вспомнил, что Катя так и не ответила на его вопрос:

— Так откуда ты про меня столько знаешь?

— А ты уверен, что знаю? Может, я леплю просто наугад, и случайно иногда попадаю.

— Не гони, — скривился Костя. — Ничего ты наугад не лепишь.

— Ну… да, — она с внезапной злостью пнула валявшуюся на дороге крышку от пластиковой бутылки. — Есть у меня в башке что-то такое. Законтачишься с кем-то, и — раз! — инфа сразу по проводам и заходит.

— По проводам?

— Ну, так вот я чувствую. Не вай-фай, а старый добрый провод. — Она подняла руку и, подкрепляя каждое слово коротким ударом кулака по воздуху, продекламировала: — Только кабель, только хардкор!

— Круто!

— Так у меня бабка ведьмой была! Настоящей! — На улице уже стемнело, и когда Катя резко повернулась и заглянула Косте в лицо, ему вдруг показалось, что глаза её блеснули серебром, как у кошки или собаки. — Боишься?

— Тебя? — он расхохотался. Неудержимо, беззаботно и от души, впервые за долгое, долгое время.

Девушка изумлённо прыснула и тут же, заразившись его весельем, громко рассмеялась. Хохоча, они прошли ещё полквартала, а потом Катя заявила, что гуляли они в направлении её дома и уже пришли.

— Вот мой подъезд, — махнула она рукой. — А вон окна: третий этаж, справа от лестницы, видишь?

— Тёмные, — констатировал Костя. — Одна живёшь?

— Когда как.

— Может… пригласишь?.. На чашку чая?

Она не ответила, скользя по нему взглядом и будто бы размышляя.

— Боишься? — Костя подошёл ближе, его охватило возбуждение, он смотрел на неё жадно, не отрываясь и не скрываясь, чтобы она почувствовала — по этим своим проводам! — как сильно он её хочет.

Он ждал, что она скажет «Тебя?» и засмеётся, но она промолчала и только слегка улыбнулась. Потом подошла к двери подъезда и ненадолго замерла, стоя к нему спиной. Костя ждал, не двигаясь с места.

Девушка открыла дверь и, повернувшись к нему лицом, сделала приглашающий жест рукой.

Глава 7 Болезненная откровенность

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
В межмирье раздавался дикий рёв, бесконечная «тканина» ходила ходуном, складки тряслись, словно за ними гулял бешеный ветер. Деяна посмотрела назад: чернолаз исчез, Мыха нигде не было видно, а обратно в свой мир без него не попасть! В шею дохнуло горячим воздухом, она рывком развернулась и взвизгнула: перед ней, сверкая огненными глазами, стоял Тигр — тот самый, что семь лет назад поглотил Некрута, — она это чувствовала. Из складок позади него выскочил Мых и тут же, свернувшись маленьким чёрным смерчем, нырнул обратно, так молниеносно, что его дико вытаращенные огненные глаза остались висеть снаружи, прежде чем, спустя мгновение, последовать за хозяином. Тигр обернулся и, огласив окрестности раскатистым рыком, уверенно двинулся к «полотнищу». Из пасти вырвались клубы чёрного тумана и закружились вокруг, постепенно истаивая в воздухе.

Сейчас хищник сожрёт мышонка, и тогда Деяна ни про свою семью, ни про то, как бабу Улиту из злых навий вызволить, так ничего и не узнает!

— Некрут!

Тигр на пару мгновений замер, словно в растерянности, но потом снова двинулся вперёд к той складке, где Мых трясся от страха и думал о том, что мог бы остаться незамеченным, если б глупая девка сидела здесь же, с ним вместе, в укрытии, а не красовалась снаружи! Из-за этого связь с ней горела, словно солнечный луч, прекрасно видимая хищником той же чёрной туманной породы, что и мышонок. Куда ни беги, «луч» выдаст тебя с потрохами!..

— Стой! Назад! — Деяне казалось, сердце проломит ей грудь — так сильно оно колотилось, но слова вылетали сами, неудержимо, будто стрелы из лука. — Сюда, Некрут! Сю…

Коротко, но оглушительно рыкнув, Тигр одним движением развернулся и прыгнул.

— Нет! — она вытянула руки, словно это могло остановить летящего прямо на неё хищника. В левом кулаке ей вдруг ясно почудился — да нет! не почудился, а возник! — резной деревянный мышонок. — Некрут!

Тигр приземлился так близко, что руки Деяны утонули в чёрных клубах его тела, а оранжевые факелы глаз коснулись лица. Кожу будто ошпарили кипятком, девушка зажмурилась и упала на четвереньки, задыхаясь от раскалённого дыма, как вдруг… боль и удушье исчезли!

Жадно втянув воздух, она открыла глаза и отшатнулась: Тигр приблизил свою чёрную морду к самому её лицу, оранжевых факелов больше не было, глаза хищника горели ровным сине-красном светом, и в них!..

В них светилось отражение Некрута, но не мальчишки, которого Деяна, ещё девочкой, насильно уволокла в чернолаз, а взрослого — каким он был бы сейчас, останься жив тогда, семь вёсен назад!

— Так ты не умер?! — спросила девушка, поднимаясь с четверенек. Тигр был настолько огромен, что даже когда она стояла, лицо оказывалось напротив звериной морды. Резной мышонок по-прежнему был зажат в левой руке, но стал чёрным, как сажа. — Тигр тебя не переварил?

«Переварил?.. — рассмеялось отражение Некрута. — Что ж, можно, наверное, и так сказать. — Его слова раздавались прямо в Деяниной голове. — Тигр принял того мальчишку — слишком уж поразительны были его способности, пусть даже эта мелкая чёрная мышиная бестия и располосовала его почём зря, отдав часть тебе, бывшая девочка с омутом!»

— Почём зря?! Я спасала свою семью! Они умирали! Все! Заболевали и слабели прямо на глазах, один за другим, а твой запасатель позволил им выжить. У меня просто не было выбора!

«Выбор есть всегда! — парень в отражении криво усмехнулся. — Твой отец сломал руку и должен был умереть от костной слабости, как и твой дед, — таков был естественный ход вещей, но этот мелкий мышеподобный гадёныш предложил тебе его изменить, и ты согласилась! Пошла против природы…»

— Я?! — взъярилась Деяна. — А кто сделал и дал мне эту игрушку?! — она сунула резного мышонка Тигру в нос, сорвав с его морды клуб дыма и разметав его в воздухе. — Не будь её у меня — я б сюда не попала! Ты сам меня к Мыху отправил, а теперь упрекаешь?!

«Я был блаженным мальчишкой со способностями, которых не понимал!»

— А я, что ли, их понимала? Мых предложил отца исцелить, я и обрадовалась! Откуда мне было знать, чем это может закончиться?!

Деяна и отражение Некрута испепеляли друг друга взглядами, потом одновременно повернулись и посмотрели на складки, где прятался чёрный туманный мышонок.

— Он сказал, что не знал об омуте!

«А со мной он просто весело поиграл!..»

Из складок вырвался чёрный вихрь и метнулся по низу, вдоль «полотнища», дико вращая красными огоньками глаз. Тигр взревел и вырвал у Деяны игрушку — маленький чёрный смерч резко взмыл вверх и повис в воздухе, крутясь на одном месте.

«Хотел в нору свою ускользнуть!» — усмехнулось отражение Некрута, и Мыха неудержимо поволокло к хищнику. Вихрь вытянулся в тонкую струю, тщетно пытаясь улететь прочь.

«Теперь я покажу тебе, как надо играть!» — Тигр пронзил резного мышонка зубами.

Чёрная струя мгновенно собралась в клубок, Мых рухнул между Деяной и Некрутом, мышиная «шерсть» стала сливаться с тигриной. Красные огоньки глаз отделились от потерявшего форму тела, прянули вверх и повисли в воздухе, дрожа, словно капли росы на ветру.

— Подожди, Некрут! — вскричала Деяна. — Моя семья! Я хотела спросить его про моих родичей! Баба Улита! Отчего она — чёрная навья?

«Поздновато интересуешься!» — Тигриная пасть сомкнулась, поглотив то, что осталось от резной игрушки. Глаза Мыха закружились, словно две отлетевшие от костра искры, и, погаснув, тёмными пылинками сели на «шкуру» хищника.

— Ты съел его! Проглотил! — Деяна схватилась за голову. — Что же мне теперь делать?

«Значит, хочешь узнать, почему бабка твоя — злая навья? — спросило отражение Некрута, и девушка кивнула, глядя на Тигра во все глаза. — Ну, так я скажу тебе, девочка-кудесница, только сначала сама задай-ка себе вопрос: зачем Мых вообще тебе помогал? А? Отца вылечил, потом почти весь запасатель у меня выдрал, чтобы омут твой обезвредить, родичей на ноги поставил, а тебя в далёкие земли послал, чтобы ты ещё и других исцеляла. Зачем?»

Деяна слушала, силясь постичь, о чём это говорит Некрут? Мых всегда помогал ей, не требуя ничего взамен, да и что могла девочка из семьи извергов предложить чёрному туману с факелами вместо глаз? Она думала, Мых исцеляет, ибо может это сделать, что ж в том необычного? Ведуньи и ведуны родов тоже лечат всех, кто в том нуждается, потому как обладают нужным умением. И все остальные родичи: мужчины, женщины, дети — также имеют свои поручения. Старейшины распределяют работу, и каждый вершит свою долю единого, общего для всех, дела, а потом берёт зерно, крупы, овощи с общих полян, молоко, мясо с общего стада, одёжу из вытканного полотна, звериные шкуры, утварь и что ещё нужно для жизни — таков извечный уклад!..

«Неужели ты и впрямь думаешь, Мых помогал тебе просто так, ничего не желая взамен?»

— Так… а что же он мог с меня взять-то?..

«Душу твою, девочка! Вот что он мог с тебя взять. И не только твою, но и всех, до кого он через тебя дотянулся, всех, кого ты с его помощью исцелила».

— Душу? — вздёрнула брови Деяна. — Но все ведь живы, их души при них! Кроме бабы Улиты — она умерла и её возложили на краду, стало быть, душу погребальный огонь унёс прямо в Навь!

«Я говорю не о самой душе, она бессмертна, и никто не может отнять её у тебя, а вот выпотрошить после твоей смерти, словно выловленную из реки рыбу, это — пожалуйста!»

— Выпотрошить?!

«Ну да, только, в отличие от обычного рыбака, Мых-потрошитель не употребляет саму «рыбу», ему нужна только её «икра» — вот что он отбирает, после чего отпускает опустошённую душу плыть дальше. Представь, что в реке полно всяческих вещиц, которые рыба в течение жизни глотает, и они, попав внутрь, превращаются в нечто очень ценное, сияющее прекрасным светом. Вот этот свет Мых и хотел, после смерти тела, из душ высосать, для того связь с ними заранее через тебя и протягивал».

— Но на что клубам чёрного дыма свет? — нахмурилась Деяна, силясь разогнать туман, который напустил своими объяснениями Некрут.

«Чем ярче свет, тем гуще тени! — вот на что», — окончательно запутал её тот.

— Не понимаю! — всплеснула руками Деяна.

«Ну, тогда считай, что ему просто очень вкусно этот свет душ поедать. Что таким, как Мых, он даёт силу, ум и счастье! Душу твоей бабы Улиты он уже обессветил. Сразу, как она умерла. И так будет со всеми, кого ты исцелила! Их души после смерти тоже ждёт обессвечивание».

— Поэтому я всю свою семью во сне чёрными навьями видела?

«Называй как хочешь, но дело в том, что объеденные тьмой души не могут правильно пройти положенный путь».

— Они станут нежитью! — в отчаянии воскликнула Деяна. — И всё из-за меня?

«Из-за того, что ты связалась с Мыхом. Думаешь, зачем он тебя в новые земли отправил?»

— Сказал, я крепко связана с родичами, отчего наша сила жизни бегает и крутится меж нами во все стороны, посему «омут» снова откроется и все быстро умрут.

«А если он зашвырнёт тебя подальше, то этого не случится?»

— Да.

«Силён!» — Некрут расхохотался.

— Что смешного? — насторожилась Деяна.

«Да то, что дальность тут вообще ни при чём! Пусть ты хоть за тридевять земель, мать любит тебя нисколько не меньше, чем когда ты под боком, и так же про любые связи сказать можно! А Мых просто придумал для тебя страшную сказочку, чтобы к новым людям отправить. Ибо семья твоя уже привязана, в старой общине дочь изверга не жаловали, а тут — гляди-ка, как все тебя любят, из соседних родов приезжают просить исцеления!»

— Нет… — Деяна замотала головой, на глаза навернулись слёзы. — Не может быть…

«Ещё как может! — безжалостно отрезал Некрут, и Тигр оскалился. — Мых — хитрый кусок тьмы! Мне он тоже казался забавным: кувыркался, глазами смешно крутил, а сам только и думал, как души к своим чёрным лапкам прибрать!»

— И кто? Кто теперь держит все эти души на привязи? — шмыгнула носом Деяна, вытирая кулаками глаза. — Ты же Мыха сожрал! Стало быть, они к тебе перешли?

«Смотри-ка, смекнула!»

— Если ты их свет не возьмёшь, — она приободрилась от растущей в душе надежды, — они, после смерти, смогут отправиться в Навь, по положенному пути?

«Ох ты, какая ловкая! — с мрачной ухмылкой отрезвил её Некрут. — Об одном только не подумала: а мне-то это зачем?»

— Так ведь с тебя же всё началось! Игрушку…

Тигр взревел, заглушая её слова. Глаза его полыхнули оранжевыми факелами, «шерсть» встала дыбом, из пасти вырвались клубы чёрного дыма. Деяна отшатнулась, заслоняясь рукой.

«Я — Тьма! — яростно прорычал зверь. — Я делаю, что хочу, глупая маленькая ведунья! Могу убить тебя прямо сейчас!»

— Так чего ж не убиваешь? — она медленно опустила руку. — Зачем разговариваешь? про души мне рассказал…

«Потому что ты так легко не отделаешься! — прошипел Тигр, «шерсть» его уплотнилась, лохматое пламя в глазах сменил ровный свет, в нём снова дрожало отражение Некрута. — Ты притворилась, будто тебе больно, а сама ударила меня камнем по голове и затащила в чернолаз, где чёрная бестия меня порезала! Я потом семь вёсен тут варился-мучился, чтобы выжить, развиться и подчинить себе Тигра, который может с тобой разговаривать. И ты говоришь — убить? Раз и всё?! Ну уж нет! Я отомстить хотел, чтоб ты тоже страдала! Чтоб узнала, как на самом деле поступил с тобой Мых! — Лицо в отражении укрупнилось и исказилось, будто вплотную приблизилось к круглому выпуклому зеркалу: — А потом я бы вырвал из тебя свой запасатель и выпихнул обратно к твоим извергам, чтобы все вы подохли, — вот как я хотел! Ясно?»

Напуганная страшным откровением Деяна только молча моргала.

«Но обстоятельства изменились, — довольный её страхом, продолжил Некрут. — Я так долго болтался в этом межмирье, что уразумел, как могу отсюда вернуться обратно к людям!»

— Вернуться обратно к людям? — девушка глядела на него во все глаза, думая, что ослышалась.

«Да! Только для этого мне нужно человеческое тело. Мужеское! ибо вселяться в девку, да ещё и с омутом, пусть даже обузданным, я не желаю».

— Это ты про меня говоришь?!

«Про тело твоё — я легко мог бы его отнять, да не хочу! Мне другое от тебя надобно!»

— И что же?

«Мужчину мне приведи!»

— Для этого ты должен отправить меня обратно в деревню! — Деяна встала.

«А-а, собралась улизнуть отсюда и больше никогда в чернолаз не прыгнуть! — Некрут «отодвинулся от кривого зеркала» и, ухмыльнувшись, скрестил на груди руки. — Что ж, давай-давай, вот только души твоих родичей у меня останутся, будут объедены и все до одного станут чёрными навьями — уж не сомневайся!»

— А если я приведу тебе мужчину, тогда что?

«Тогда я разорву привязь Мыха и на волю отпущу тебя и твоих родичей. Всех, кроме Улиты, — свет её души Мых давным-давно съел, не вернуть уже».

— А вдруг ты только так говоришь, а потом ничего не сделаешь? Обманешь меня, как Мых?

«Да с чего мне обманывать-то? Сама подумай: на что мне души, коли я человеком стану?»

— А младенцы, коих я исцелила! Может, их тоже отпустишь, раз ничьи души не будут тебе нужны?

«Тело мужеское, ладное, сперва приведи, а там посмотрим! Мало ей собственной души и родичей, слышь-ка?! Торг она тут ведёт!..»

— Но…

«Хватит! — разъярился Некрут. — Слушай лучше, как тело проверить, ибо какое попало мне не пойдёт!..»

Наше время, меньше недели назад
Катя жила одна, год назад строительный универ закончила, получила диплом архитектора, но по специальности поработала всего восемь месяцев. Почему уволилась, рассказывать не стала, ну да Косте это было параллельно: на работу, главное, ей не надо идти, и ладно. Квартиру Кате снимали родители, люди, как видно, далеко не бедные, ибо в деньгах девушка не нуждалась и могла позволить себе, по её собственному выражению, «находиться в свободном поиске».

Костя прожил у неё счастливые сутки и так воспрянул духом, что всё вдруг стало казаться возможным, не просто более-менее нормальная жизнь, но даже полное избавление от каракатицы.

— У меня есть один контакт, — сказала Катя на следующий день, после того, как они, перекусив заказанной на квартиру едой, снова испытали кровать на прочность, и теперь просто лежали, довольные и обессиленные. — Ещё от бабушки остался… но сама женщина не такая старая. Год назад я к ней уже обращалась, девочку одну водила, дальняя родственница. Мать считала, что её дочь одержима.

— Серьёзно? — Костя приподнялся на локте, заглядывая Кате в лицо.

— Ага, — девушка явно не шутила. — Говорила, нормальный ребёнок был, как вдруг изменился до неузнаваемости, такая злость из девчонки восьмилетней попёрла, чуть братишку своего маленького в кроватке не задушила, хорошо мать успела вмешаться. Малыша спасла, но фингал от дочери получила.

— Охренеть! — Костя упал обратно на подушки. — Реально демон вселился?!

— Трудно сказать. Я когда с ней законтачилась, как… живой комок чистого зла почувствовала… но извне он вселился или это её собственная ярость так разрослась?.. — Катя глубоко вздохнула. — Даже не знаю…

— А у меня?

— У тебя по-другому, но… там точно что-то есть, — она дотронулась до его груди.

— Эмбрион чужого!

— Не эмбрион, но чужого, — в своей обычной, прямой, как стрела, манере, ответила Катя. — Проводник, типа, через который этот чужой может менять тебя… Делать монстром… — она замолчала, впиваясь в него взглядом, и вдруг добавила: — И я тоже его боюсь! Хоть он меня пока и не трогает… почему-то.

— Мне уйти? — хрипло процедил Костя.

— Успеешь ещё, — криво улыбнулась она, садясь на кровати, и он вдруг отчётливо понял: она знает про Веру… по этим проводам своим, точно знает! — Ты мне нравишься, и даже очень, но у нас всё равно ничего не получится. Да ты ведь и сам это понимаешь!

— Я… — он хотел, но так и не смог заставить себя соврать насчёт отношений. Вместо этого сказал: — Я реально опасен, и ты сильно рискуешь, когда находишься рядом. Зачем?

— Да хрен его знает!.. Дура? — Катя пожала плечами и взяла с полки смартфон. — А может, адреналинщица — тебе не пофиг? Ничего ведь плохого пока не случилось! А там, глядишь, тётка эта бабкина тебе поможет… — она умолкла, сосредоточенно роясь в контактах.

— Как той бесноватой девочке? — Костя принялся гладить Катю по голой спине. — Она её вылечила?

— Заговорила, скорее… Таисия Николаевна, вот, нашла! Это она зло из той девочки выгнала. — Катя бросила смартфон на полку и повернулась: от Костиных ласк глаза её заблестели, на щеках расцвел лёгкий румянец. — Я попозже ей позвоню.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Деяна вернулась в деревню сама не своя — давно ей так тошно не было, только в детстве, когда пришлось Некрута камнем огреть…

«Мелкий мышеподобный гадёныш» наверняка видел, что, как только он исцелит отца, у неё откроется «омут» — после разговора с отражением в глазах Тигра, Деяна в этом не сомневалась. Глупым дитём была, потому и не сумела узреть в забавном мышонке корысть, да ещё и столь подлую! Разлучить девочку с родичами, отправив за сотни вёрст от дома лишь для того, чтоб душ побольше привлечь! Собрать урожай великий… Раз за разом её обманывал, ибо всё! всё знал заранее! И про «омут», и что Некрут умрёт, если оторвать у него кусок запасателя. Но тут появился Тигр — вот же промашечка! — мальчишка-то взял и спасся! На том Мых и погорел…

А Деяна снова попала в силки. Теперь уже к Тигру. И вести на убой теперь ей придётся не мальчика, а мужчину! Новая плата за родичей… Так и выходит, что стоит однажды отдать что-то тьме, как её требы начинают расти, словно снежный ком. Не зря ж говорят: коготок увяз — всей птичке пропасть!..

О, вот уже и болото! — обрадовалась Деяна, ступив на первую кочку среди водно-моховой зыбкости, — быстро, однако, она сюда добежала. Сами принесли ноги, без всякого усилия, — правильно старая ведунья ей подсказала.

* * *
Как посмотрела в глаза, так сразу и молвила: «Иди-ка ты, милая, Даждьбогу поклонись, испроси помощи! Глядишь, и облегчатся муки твои тяжкие».

«Да с чего ж мне мучиться-то, Ракита-матушка?» — дивясь её прозорливости, сторожко спросила Деяна.

«Не постичь мне того, — покачала седой головою старуха. — Стрела Перуна в тебе особую силу зажгла, и никто прозреть тебя не сумеет, вижу только: неладно тебе, душа сильно болит. — Её коричневое от солнца и ветра, изрезанное глубокими морщинами лицо казалось вырезанным из дерева, как лики Богов на капище. — Вот и сходи к холму, пусть Даждьбог и навьи Пращуры на тебя взглянут! Поймут они правду сердца твоего, и узнаешь, что дальше делать…»

* * *
По кочкам Деяна добралась до круглого холма-острова, где, в самой серёдке, рос вечный дуб в три обхвата, с ветвями, толщиной с человека. От древнего могучего дерева до края холма — в любую сторону полторы сотни шагов. Старшие говорят, Бог жизни здесь спускался на землю — даровать людям свет и тепло, отчего и взросло сие древо, единя небесную и земную тверди. Прямо на стволе его явлен лик самого Даждьбога — он глядит на восток. Вот крутой его лоб, два ясных глаза и борода с усами, кончики в кору спрятались, ниже — солнцеворот с живительными лучами, а под ним — тут только надо позорче всмотреться! — можно узреть и руку, в коей повелитель здоровья и урожаев держит сноп спелых колосьев.

Деяна поклонилась Богу низко, как отцу с матерью и старейшинам, коснувшись правой рукой земли-матушки, и через проход в тыне двинулась к дубу. Миновав чёрное от золы и углей огневище, присела у ног Даждьбога, где, меж толстых выпирающих корней, был пристроен большой ровный камень для возложения треб.

Угостить бы Бога хлебцем, да сейчас не осталось в общине зерна! — все ждут нового урожая, а пока пекут невкусные серые лепёшки из остатков, мышами тронутых, скребут муку по ларям вместе с сором — не годится такое в дар…

Зато мёд хорош! Деяна достала из котомки закрытую долблёную плошку и поставила в центр камня, рядом высыпала горсть орехов, с другой стороны разложила лебяжьи и гусиные перья. Ладные дары, чистые и красивые.

Почему Ракита направила её сюда, к Даждьбогу, а не на капище Перуна? Неужто догадалась, что вовсе не громовик зажёг в девочке силу исцеления? — думала Деяна, укладывая хворост на огневище крады. — Да нет, вряд ли! Такое старая ведунья скрывать бы не стала, да и как ей про Мыха и Тигра прозреть, коль они не из Яви, не из Нави и даже не из Хаоса?.. Но ведь они — тьма! Вот что мудрая Ракита почуяла. Посему к солнечному Богу жизни и отправила. Свет против тьмы!..

Деяна достала кремень с огнивом, разожгла костёр. Как занялось хорошее пламя, бросила в него охапку сырой травы, чтоб пошёл густой дым: тот, кто явился на капище, обязан дать знак, что в священном месте есть человек.

Но вот дым развеялся, и Деяна, глядя на явленное в стволе лицо, прочла молитву славления Даждьбога, а потом, положив руки на требу, сказала, что мучает её Дух тёмный мира чужого, непостижимого, и научить попросила, как быть.

Вылив немного мёда на камень, положила почти полную плошку в огонь, туда же бросила три ореха и столько же перьев, прося солнечного Бога отведать даров, и пламя взвилось вдруг высоко, а с дуба послышался громкий сорочий стрёкот. Деяна задрала голову, высматривая, что за чудаковатая птица прилетела прямо к огню и человеку, но никого не увидела, только листья на ветвях шевельнулись… Знак! Бог подал ей знак. Стрёкот повторился. Да! Сорока-трещотка, сорока-болтунья… а! Даждьбог хочет, чтобы Деяна всё ему рассказала! Слишком коротко она о беде обмолвилась! Как ей помочь, коль нет ясности? Нужно же объяснить как следует! Прострекотав в третий раз, сорока вылетела из ветвей и унеслась в лес — явное подтверждение, что Деяна всё поняла правильно.

Подложив дров, девушка высыпала в огонь оставшиеся орехи, отправила туда же все перья, затем уселась перед крадой на землю и, глядя на лик Даждьбога, повела рассказ, как ещё маленькой девочкой хотела тятю спасти…

Говорила долго, плошка с мёдом полностью сгорела, перья и орехи тем более — священный огонь доставил дары прямо в Правь — где живут светлые Боги и те Пращуры, чей дух уже прошёл все должные перерождения и стал так прекрасен, что отправился после смерти не в Навь, а сразу на небесную твердь.

Огонь почти угас, Деяна завершила свою историю и, вновь попросив у Даждьбога света и мудрости, достала из кармана деревянную морковку — всё, что осталось от резного мышонка. Когда Тигр его проглотил, морковка сменила свой красный цвет на угольно-чёрный. Вдруг захотелось бросить её в костёр, но что тогда будет с семьёй и теми младенцами, коих она исцелила?

Сунув морковку обратно в карман, Деяна подняла голову и сквозь неплотно вбитые колья увидела, что с наружной стороны тына кто-то беззвучно движется. Мелькнул серо-рыжий мех — лиса или волк?! Девушка вскочила и, схватив палку из кучки запасённого хвороста, сунула в почти потухший костёр, следя, как зверь медленно обходит огороженное капище. Сухая хворостина занялась, Деяна вытащила её из углей и развернулась лицом к входу.

Там стоял юноша, причём знакомый!

— Колояр?

Он глубоко, достав рукой земли-матушки, поклонился Даждьбогу, а потом уж ей:

— Будешь здорова, ведунья Деяна!

— Будь и ты здрав, Колояр! — поклонившись в ответ, она растерянно скользнула взглядом по кольям тына.

— Волка выглядываешь? — улыбнулся юноша.

— Ты видел его?

— Да, — кивнул Колояр. — Но сейчас он… уже нет его здесь, не понадобится тебе это! — он показал на горящую палку, зажатую в её правой руке.

Деяна затушила хворостину о землю и вышла к нему за тын.

— Я слышал всё, что ты рассказала Даждьбогу.

— Слышал?! — девушка вспыхнула. Подсматривать да подслушивать, ещё и на капище, — как это нечестно, некрасиво, неладно! — Ты что, хоронился за дубом?.. — она смотрела Колояру прямо в глаза, щеки пошли красным румянцем стыда: чёрный Мых, Тигр, Некрут — она поведала всё-всё, что же он о ней теперь думает?! — Я же не для тебя! Я говорила так тихо!

— У меня волчий слух, — улыбнулся Колояр. — И зря ты яришься, я ведь честно тебе в том признался, а мог бы неслышно уйти, ты б меня и не заметила! — Он вдруг посмотрел на неё так, будто догадался о чём-то: — А зачем ты всё так подробно сказывала?

— Даждьбог повелел. Знак подал…

— Вот! то ж неспроста! Неужто, думаешь, Бог не видел, что я тут рядом стою да всё слышу? Знал он об этом, вестимо, посему и велел!

— Ну да, нарочно для тебя! — Деяна рассмеялась столь великой нелепости, и ей сразу легче сделалось, будто туча на голову давила-давила, а сейчас дождём пролилась.

— Напрасно смеёшься, — стоял на своём Колояр. — Вот поведаю тебе, зачем пришёл, уразумеешь тогда, что все наши Боги и навьи Деды — за нас!

Он снова глубоко поклонился вековому древу с ликом Даждьбога, а Деяна тем временем опустила руку в карман и почувствовала, как нагревается спрятанная там чёрная морковка. Она стала не просто тёплой — горячей! Почти обжигала пальцы.

Глава 8 Неестественная смерть

Наше время, несколько дней назад
Увидеть загадочную Таисию Николаевну, которая умеет извлекать из людей живое зло, Косте так и не удалось.

Встреча была назначена на двенадцать дня, и он успел хорошо выспаться. Вторая ночь оказалась не менее бурной, чем первая, в итоге Костя продрал глаза только часов в десять, и обнаружил, что Катя давно уже встала, убралась в квартире, сходила в магазин и сама приготовила ему завтрак.

Каракатица по-прежнему не высовывалась, но Костя чувствовал странное напряжение, будто нервная система была гитарой, и кто-то туго закрутил все колки, натянув их по максимуму. Катя казалась бледной и почти не разговаривала, молча ковыряя в тарелке омлет.

— Чего не ешь? — быстро слопав свою порцию, спросил Костя.

— Да я напробовалась всего, пока готовила, — кисло промямлила она, положила ему в тарелку блин и пододвинула банку с мёдом. — А ты давай-давай, заправляйся как следует! Кофе будешь?

— Угу, — кивнул он, приканчивая один блин и намазывая мёдом второй. — Обалденно вкусно, ты — супер!

— А то! — улыбнулась Катя, подавая ему кофе. Она сварила его в турке, хотя рядом стояла кофе-машина.

— Далеко к этой… Таисии ехать? — осведомился Костя, поглядывая на часы. — Такси будем заказывать?

— Нет, — покачала головой Катя. — Давай лучше на автобусе… и ты это… — она закусила губу, явно не зная, как сказать.

— Ну что? Что?

— Вещи свои собери…

Костя чуть не подавился, но всё ж сумел не раскашляться.

— Понял.

— Да ни фига ты не понял! Я просто… — она вздохнула.

— Просто на всякий случай, — он подмигнул ей, стараясь казаться беспечным, и Катя благодарно кивнула.

Залпом допив оставшийся в чашке кофе, он встал. В горле стоял ком, на душе было тягостно, в груди горело, однако каракатица по-прежнему не высовывалась.

* * *
Она сделала это позже, по дороге на остановку автобуса. Толкнула Катю прямо под колёса машин. Мелькнули светаки, стрельнуло золотое щупальце, и её будто ураганом снесло с тротуара на проезжую часть. Удар! Запоздалый визг тормозов, грохот столкнувшихся автомобилей, крики, сигналы клаксонов.

Будь Костя один, он застыл бы тут, прибитый к месту молнией ужаса, вообще не соображая, что происходит, но он давно уже был не один: с тех пор, как впервые сказал «да» той, что стояла за кулоном-рыбкой. С тех пор, как золотая каракатица выполнила первое его желание. Он тогда воззвал к ней о помощи и теперь получал её. Всегда и всюду, отдавал себе в том отчёт или нет.

Ноги сами понесли его прочь. Вспыхивали светаки, когда золотое щупальце стирало Костю из памяти всех, кто был свидетелем этого ДТП со смертельным исходом, а парень всё бежал и бежал, пока не оказался в пустынном дворе старого, выселенного дома, явно под снос.

Работы ещё не велись, поэтому вокруг не было ни души. Внутри, у выбитого окна, валялся старый деревянный стул, весь в царапинах и сколах, с истлевшей обивкой, но на удивление крепкий. Костя поднял его и сел, тяжело дыша и скользя невидящим взглядом по противоположной стене.

Грудь под рубашкой горела и пульсировала, он провёл по этому месту рукой: шишка разрослась, будто нажравшийся крови паразит, который распустил щупальца по всему светаку — когда он вспыхивал перед глазами, Костя отчётливо видел центральное золотое пятно и расходящуюся от него золотую сеть. Посмотреть, что творилось в физическом теле, он не мог, но нетрудно было догадаться, что ничего хорошего. Раз менялся светак, менялось и тело — вещь для бывшей «лампочки» очевидная… да Костя и сам это чувствовал…

Чёрт! — он закрыл руками лицо, оно оказалось мокрым от слёз. Он вспомнил звук удара, когда Катю внезапно и резко бросило под машину, но вместо того, чтобы разрыдаться, вдруг ощутил странную почти-что-радость вместе с лёгкой дрожью и головокружением. Пьяное веселье! Он уже сталкивался с ним раньше… да, когда узнал, что подавившийся круассаном мужик задохнулся. Каракатица! Снова хозяйничает в теле, снова выполняет подспудные желания: ты ведь не хочешь страдать, парень, правда?.. И Катя тебе… Что?! Сердце бухнуло, подскочив к горлу, живот скрутила судорога, когда он вдруг понял…

Нет! Нет!! Нет!!!

«О да, мой сладкий!» — «Заткнись!!!» — «А я и не говорю ничего, это ты сам…» — «Я не делал этого! Не делал!!» — «Но ты хотел!» — «Врёшь, сука!» — «Разве?»

Фоном к безумному разговору-перепалке шёл тихий смех и подавленный — интересно, гормонально или электроразрядами? о господи, зачем он об этом думает?! — ужас.

«Ты любишь одну, но тут подвернулась другая, ты изменил Вере, тебе понравилось, но было и стыдно. Ты не любил Катю, но переспал с ней и хотел ещё, ведь это было так легко, приятно, возбуждающе. Как глоток ледяного шампанского в жаркий день, как свежий ветер в душном помещении. Катя всё больше влюблялась в тебя, ты это чувствовал, но не мог ответить взаимностью, как и отказаться, противное раздвоение — что же делать?.. Ах, вот бы всё как-нибудь само разрешилось!» — «Я так не думал!» — «Ещё как думал! Не явно конечно, но ты хотел, чтобы Катя исчезла». — «Но не так же!» — «Именно так: раз, и готово! Нет больше соблазна и ничего не надо решать». — «Да что за бред! Она же погибла!! Я этого не хотел!» — «Каждый считает себя лучше, чем есть на самом деле…»

Всё, хватит! Костя встал. Горячая пульсация стихла, слёзы высохли. Гормоны, разряды, или чем там ещё эта тварь бомбила его организм, подействовали, и внутренняя истерика прекратилась. Эмоции схлынули, и это возымело ещё один интересный эффект, для каракатицы неприятный, ибо Константин осознал, что она не способна действовать, руководствуясь только собственной волей и интересами. Ей обязательно надо на что-то опереться, вот она и рыщет среди глубинно-подспудных стремлений. Иначе не может.

Не может взять и пойти против его однозначного и конкретного желания — возникнув, оно с каждой минутой только крепло, подчиняя себе все его мысли.

О да! Он не струсит, он сделает это! Надо лишь найти, где. Поразмыслив ещё минуту, Костя чуть ли не бегом бросился к метро.

Доехав до своего дома, он спрятался во дворе, достал смартфон и стал писать матери, прося о помощи и срочной встрече на другом конце города.«…Всё объясню наместе, дождись, пжлст, если я задержусь!» — добавил он в конце и отправил сообщение.

Мать вышла уже через пятнадцать минут, вот это скорость! Пронаблюдав, как она пересекла двор и устремилась к метро, парень рванул к подъезду. Поднявшись в квартиру, скинул куртку и прямо в кроссовках прошёл на кухню, где выбрал самый острый нож, после чего отправился в ванную. «Попробуй останови меня, тварь!» — злорадно подумал Костя и полоснул ножом прямо по шишке. Боль вспыхнула, будто ослепительно белое облако, хлынула кровь.

— Хочу убрать боль! — прорычал он и, стиснув зубы, попытался раздвинуть рану, но та оказалась слишком поверхностной.

— Убрать боль! — вновь потребовал Костя и, перехватив нож, вонзил его снова, углубляя разрез. Боли и правда стало меньше, но кровь полилась сильнее, а в ушах вдруг раздался звон и голова закружилась.

— Не-е-т! — взревел он, хватаясь за стену и мысленно приказывая обмороку отступить.

— Костя?! — дверь в ванную распахнулась, на пороге стояла мать. — Костя!!

Она завизжала и бросилась к сыну, тот ринулся прочь, ничего толком не понимая, просто не успевая сообразить, мелькнули светаки — о нет! — золотое щупальце выстрелило, отбросив мать в сторону.

Прочь от мамы, чёртова грёбаная тварь, не смей! — парень пронёсся через прихожую, схватил куртку и выскочил вон. Но тварь посмела. Костя знал это. Едва не скатившись кубарем — стопудово скатился бы, да каракатица была начеку! — он слетел вниз по лестнице и понесся по улице так, словно хотел физически, ногами, выбежать из поглотившего разум кошмара.

Визг тормозов, вспышка светаков, Косте было на это плевать, он не хотел никуда смотреть, не желал думать, только бежать! Бежать и не останавливаться! Никогда…

Однако остановиться всё же пришлось — ноги слишком устали, он задыхался, потный и перепачканный кровью. Оглядевшись, он увидел Макдоналдс и, прикрывшись курткой, метнулся внутрь, в туалет. Уборщик испуганно прыснул в сторону, золотое щупальце вонзилось в его светак, корректируя память.

Какого хрена?! Какого хрена ты, подлая сволочь, не сделала того же с моей мамой? Ты могла просто стереть ей воспоминание о том, что она увидела в квартире, но ты ударила её, тварь!

Мгновение, всего какая-то чёртова микродоля секунды шока — мать здесь?! видела! застукала! убрать её, удалить, отменить! — привела к необратимым последствиям. Боль от ножа, полуобморок, — он тупо не удержал контроль над полуосознанными, мелко-идиотскими мыслишками, которые можно истолковать двояко, трояко, да, блин, вообще как угодно! — и каракатица, конечно же, этим воспользовалась.

В раковину лилась красная вода, рубашка заскорузла от крови, куртка — вся в пятнах…

Сердце, она ударила маму в самое сердце!..

Костя плохо помнил, что было дальше, думать о смерти мамы было невыносимо, и он разрешил каракатице вырубить, на фиг, все чувства, а заодно и затуманить соображалку. Он лишь хотел оказаться чистым, в тишине, и чтоб ни одного человека минимум на сто метров вокруг.

В итоге Костя очнулся в лесопарке, в дальнем, безлюдном уголке, сидя на лавочке, и обнаружил, что одет в новую рубашку, худи и куртку. В голове тут же всплыли мутные видения: магазин одежды, кассирша размагничивает и снимает датчики-пищалки, мусорный контейнер, куда были выброшены кровавые шмотки, потом метро, автобус и долгий путь пешком. Костя устало потёр руками лицо, надеясь, что все, кого он повстречал по дороге, остались живы.

Истомлённый бешеным бегом и ужасами смертей, он позволил каракатице блокировать всякую боль, физическую и душевную, чтобы дать телу и мозгу роздых. Вытянулся на лавочке и уснул.

Приснилось, что его грабят два бомжа: один, в грязной, натянутой на самые брови шапке, выудил из кармана паспорт, а второй, густо заросший седыми лохмами, тащит из кармана смартфон.

Золотые щупальца разобрались с ними максимально быстро и жёстко, и когда Костя проснулся, Шапник и Косматый уже лежали на земле мёртвыми: у одного были переломаны кости, у второго свернута шея. Рядом валялись смартфон и паспорт, сверху сыпал частый, противный дождик.

Подобрав свои вещи, Костя распихал их по карманам и, тихо бормоча себе под нос: «Дело дрянь, Кос, дело дрянь!..», двинулся прочь.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
— Вот! — пропыхтела Деяна, вытащив Колояра из чернолаза.

«Почему он без чувств?»

— Камнем огрела, вот почему! — буркнула она, рукавом утирая со лба пот. — Или, думаешь, я могла уговорить его пойти на смерть добровольно?!

«Ну да, — Тигр оскалился, в голосе Некрута-отражения проскользнула насмешка. — Тебе ж не впервой!..»

— Слышь-ка, ты, чёрный дым! Давай без пустословия, ладно? Ты просил тело — вот оно! — Деяна достала из кармана чёрную морковку и бросила её на грудь Колояра. — Печёт, едва удержать можно — стало быть, тело тебе годится, и я свою часть уговора выполнила. Дело теперь за тобой — семью мою отпускай и младенцев, коих я исцелила, — тоже, да поскорей!

«Не то что? — звучавший в голове голос Некрута сделался сладким, как мёд. — Ну? что ты мне сделаешь?»

— А вот что! — молниеносно выхватив откуда-то из-под юбки нож, Деяна приставила лезвие к горлу Колояра. — Проткну вот здесь, где жилка бьётся, и он сразу умрёт!

«Ах ты!.. — зашипел Тигр, полыхнув глазами. Оранжевые факелы коснулись шеи девушки, но та не вскрикнула и не дёрнулась, только губы сильнее сжала. — Глупая маленькая ведунья! Я могу просто сожрать тебя, да и дело с концом! прямо сейчас!»

— Я успею! — она чуть нажала на лезвие, и на горле Колояра выступила маленькая алая капелька.

«Твои родичи станут чёрными навьями!»

— Зато и ты ничего не возьмёшь!

«Злобная девка! — Факелы исчезли, оставив на коже Деяны красные ожоги. — Уймись, я уговоров не нарушаю!»

— Мых обманул меня трижды — мне ли верить чёрному дыму? Выпускай души на волю, и я сразу его отпущу! Или ты мёртвого оживлять умеешь? — она снова надавила на лезвие.

«Ладно-ладно, хватит, не то случайно проткнёшь!»

— Души! — сквозь зубы провыла Деяна. — И так, чтоб я видела!

Тигр открыл пасть и выдохнул пять ярких, будто звёзды, комочков, — они отлетели не дальше, чем на аршин, и замерли, колеблясь на тонких стебельках, словно созревшие одуванчики, что выросли из глубин чёрной тьмы. Сиявшие «головки» потянулись к Деяне и коснулись ямки между ключиц — места, где живёт человеческая душа.

Тятя, матушка, сестра, а вот и братишка — что-то внутри откликалось, безошибочно выявляя родичей, словно каждый из них играл на натянутых в душе струнах свою собственную, но знакомую и родную всей семье, песню.

Тигр поднял лапу и, выдвинув из неё длинный чёрный коготь, по очереди перерезал четыре «стебля», и каждый раз, когда звёздочка воспаряла вверх и исчезала высоко в воздухе, её вольный полёт отдавался в душе бурной радостью.

— А этот? — спросила Деяна, когда на «стебле» остался качаться только один «одуванчик».

«Я думаю, ты знаешь! — Коготь завис возле стебля. — И хочу, чтобы ты была со мной столь же честной, как и я с тобой — убери нож!»

Она отняла лезвие от горла Колояра и встала.

Тигр перерезал стебель, и её захлестнула волна счастья, стократ сильнее предыдущих, ибо освободилась её собственная душа. Вместо того чтобы воспарить вверх и исчезнуть в воздухе, ярко сиявшая звёздочка нырнула прямо в ямку между её ключиц и растаяла.

— А младенцы? — напомнила Деяна.

«А ты его не слишком ли сильно огрела? — обеспокоился Некрут, склоняясь к Колояру. — До сих пор в себя не пришёл!»

— Но он ведь жив! Так чего ж ещё тебе надобно? Завладеешь телом, а настоящий хозяин даже помешать не сможет, тебе же лучше! Давай-ка, возвращай свободу младенцам, и пойдём отсюда быстрее.

«Вот дались тебе эти младенцы! — проворчал Некрут. — Ну да ладно».

Пасть Тигра широко открылась, выпустив целую большую стаю «одуванчиков», а коготь одним махом перерезал «стебли».

— Эй, а это точно все? — Деяна попыталась ухватить парочку, но не успела — «цветочки-звёздочки» взмыли вверх и разом исчезли высоко в воздухе. — Как узнать?!

«Все, кого ты исцелила! на что они мне сдались, если сам ухожу?» — отмахнулся Некрут.

Тигр высоко прыгнул, и она ахнула, поняв, что сейчас он приземлится прямо на Колояра! Струящиеся чернотой лапы стукнули о землю возле плеч и коленей лежавшего на спине юноши, как вдруг чёрный хищник резко отлетел назад, словно дым, сбитый резким порывом ветра.

— Не спеши! — раздался позади Деяны мелодичный женский голос.

Она обернулась и увидела деву с золотой косой и в платье — тонком, срамно смотреть: ткань прилегала плотно, будто вторая кожа, показывая каждый изгиб стана! Рядом, будто сотканный из прозрачного света, стоял Колояр, безмолвно глядя на себя же, только плотного и распростёртого на земле.

Чёрные клубы меж тем снова собрались в хищника, и, дико взревев, он прыгнул навстречу деве, но промахнулся, когда она, ловко уйдя в сторону, оказалась на четвереньках. Тигр едва успел развернуться — навстречу ему, выпустив длинные когти и оскалив зубы, уже летела белая, с золотым отливом, тигрица — Деяна даже не поняла, как и когда дева изменила свой облик, настолько молниеносно это произошло. Хищники сшиблись в воздухе почти над телом юноши. Полетели клоки чёрного дыма и золотые искры.

Прозрачный Колояр метнулся к себе плотному и лёг сверху, как вдруг, словно из сжатого меха, дохнуло мощной струёй чёрного дыма, и световые лоскуты брызнули во все стороны, будто перья из утки, битой коршуном.

— Колояр! — вскрикнула Деяна и, схватив тело за ноги, оттащила подальше от места схватки. На груди его всё ещё лежала угольно-чёрная морковка, Деяна схватила её и сунула в карман.

Обрывки света медленно шевелились, пытаясь собраться в единое целое, но тут сверху обрушились звери. Теряя клубы дыма и золотые искры, они пронеслись прямо по Колояру, разметав остатки прозрачного двойника окрест. На земле, в полсажени от его плотного тела вдруг сочно и живо вспыхнуло яркое золотое пятнышко — тигрица живо метнулась к нему, на ходу становясь человеком, но Деяна оказалась проворней и выхватила золотой сгусток прямо из-под её руки, длинные пальцы лишь царапнули землю. Зашипев будто кошка, полудева-полутигрица оскалилась, но тут же была сбита с ног прыгнувшим Тигром, а Деяна отскочила в сторону и раскрыла кулак: на ладони горела золотом рыбка-подвеска на тонком волосе — тот самый оберег, о котором Колояр рассказал ей возле капища!

Волос порезал руку до крови, рыбий глазок засветился красным. Надев оберег себе на шею, чтобы не потерять, девушка отступила подальше: без подвески Нега не сможет тянуть силу из беззащитного Колояра! А из неё? Открылась ли она деве?.. — о нет! Точно нет! Она посмотрела на рыбку — красный глазок потух, живое сияние сменилось обычным жёлтым металлическим блеском. Оберег на Деяну не действовал… или, может, ей помогал запасатель Некрута?

Нега тем временем вновь обернулась зверем, отбиваясь от чёрного, струившегося вокруг неё дыма, полосуя его острыми, как ножи, когтями. Тогда тот, в ком сидел Некрут, внезапно перекинулся в змея и обвил тигрицу, безжалостно сдавливая ей грудь. Он потерял в схватке один глаз, но оставшийся вспыхнул оранжевым факелом в предвкушении победы, как вдруг змея пронзили золотые шипы, и он обвалился бесформенным дымом, освобождая огромную золотую ящерицу с костяным гребнем вдоль спины, правая задняя лапа была разодрана сверху до низу. Ящерица упала на землю, медленно превращаясь обратно в деву, а чёрный дым пополз к телу Колояра.

— Нет! — выкрикнула Деяна, бросаясь наперерез.

Тёмная струя саданула её в лоб, в глазах всё померкло, она больно ударилась спиной обо что-то твёрдое, охнула и вдруг увидела, что окрест простирается самый обычный лес!

Проклятый Некрут вышвырнул её из чернолаза неизвестно куда! А Колояр так и остался в межмирье — тело без чувств, сотканный из света двойник разбит на клочки!.. а Нега? Деяна сжала висевшую на груди рыбку — та совсем потеряла золотое сияние и выглядела так, словно сделана из железа. Бесполезная дрянь!

Как же теперь быть?!

Нужно вернуться назад и помочь Колояру! Некрут и дева сильно подрали друг друга в схватке, оба уже слабы…

Чернолаз! Надобно сызнова открыть чернолаз… — Деяна опустила руку в карман, куда сунула морковку, оттаскивая тело Колояра от места схватки Тигров. Не потерялась ли?! Нет, вот она! по-прежнему чёрная… Девушка закрыла глаза и, сжав морковку в кулаке, зашептала.

Висевшая на груди рыбка вдруг заблестела и начала наливаться золотым светом.

* * *
— Оружия тут у нас нет, — Чурослав обвёл взглядом четырёх навий. — Стало быть, дерёмся, как есть.

— Кулаками? — спросила стоявшая с левого края девушка.

— Нескладно бить кулаками, коль способны мы перекидываться. Уж чёрными птицами-то все полететь могут, верно?

Навьи загудели, нестройно выражая согласие.

— Ну, так когти и клювы уж всяко острей и сильней кулаков, особо бабьих, — утвердил воевода. — Ну, а кто в зверя, упыря, иль ещё кого зубастого обратиться способен, так и ещё лучше будет! Ясно?

— Да ясно-то оно ясно, только вот… — высокий муж, по левую руку от девушки, замялся, не зная, как продолжить.

— Чего ещё? — строго глянул на него Чурослав.

— Коль она бабой-то выйдет, как бить? Не можно же женщину-то…

— Да не женщина она никакая — совсем ума, что ль, лишился? — разозлился воевода и, плюнув себе под ноги, поднял на мужа такой свирепый взгляд, что тот отшатнулся. — Притворство всё это, морок, обман! сто раз ведь уж объяснял! Баба, муж, отрок — в каком бы обличье ни была — она всех нас выпила, на верную смерть отправила, да ещё и нежитью сделала!

— Мне она молодцем-красавцем являлась, — печально произнесла девушка. — В рубахе из тонкого полотна, золотом шитой, в мягких сапожках из красной кожи, сразу видать — иноземных. А усы с бородушкой дивно как хороши, будто золотые колосья под солнцем сияли…

— А мне она дедом-кудесником предстала и жениха обещала вернуть! — мрачно молвила та самая навка-водяница, что чуть Колояра не утопила. Она замыкала ряд с правого края.

— Вот, понял? — обратился к высокому мужу Чурослав.

— Так-то оно так, — тот поскрёб в затылке. — Да только… ну вот коль девой прекрасной выйдет, как бить-то?..

— А ты перекинься сразу и увидишь, чем ответит, — посоветовал стоявший между ним и водяницей отрок. — Со мной она в лису перекидывалась.

— А со мной в волчицу, — кивнул воевода. — Кем угодно может она предстать, а вот истинный облик её, я думаю, никто из нас даже не видел! К каждому приходила так, чтоб полюбил, и всем нам много чего обещала, однако знаем теперь, чего её сладкие речи стоили. Так что хватит об этом. Кто готов биться и за себя постоять — идут со мной, а кто трусит — может и дальше тут в преддверии Нави нежитью бестолковой болтаться.

— Я не тру… — начал было высокий, как вдруг перед навьями возник Белогор.

— Всё наперекосяк пошло! — с ходу заявил он. — Колояр в чернолаз ушёл!

— Чернолаз?.. Погоди! — сдвинул брови Чурослав. — Мы же условились, что как только отрок с Негой встретится, ты нас туда вызовешь!

— Условились, только вот… ты же слышал Деяны-ведуньи историю?

— Ну да, ты мне сказывал, и мы рассудили, что поможем ей после!

— Да мы-то рассудили, а вот Колояр…

— Мы ж втолковали ему, что лезть с девой в чернолаз — слишком опасно, и он внял наставлениям!

Остальные навьи, уже отвыкшие, из-за своего долгого сидения в преддверье, быстро смекать что к чему, стояли, будто к месту примороженные, и молча переводили взгляд с белоголового деда на черноволосого воеводу, силясь постичь, об чём разговор.

— Внять-то внял, — мрачно кивнул Белогор. — Да только потом передумал!

— Как так — передумал?! Он должен был принять снадобье, что поможет за ним уследить, и пойти по золотым следам к деве!

— А он взял, да и не пошёл! Сговорился с Деяной и прямо возле чернолаза снадобье принял. Явился я за ним следить, гляжу, стоит он, из света сотканный, рядом с золотыми следами, а тела-то уже нет как нет — Деяна его в чернолаз утащила! Что ж ты, внучек, такое творишь?! — спрашиваю. А он меня огорошил: «Прости, дед Белогор, что ослушался, да не смог я от Деяны вот так отмахнуться и на потом всё это оставить!». Ибо потом, мол, ничего толкового не скумекать, ежели в чернолаз Деяна только одного человека с собой протащить может: Некрут не глупец — как бы ни был силён человек, один он побить тёмного Тигра и заставить его освободить души никак не способен, а для всех других лаз закрыт.

— Но не для Богини, — невесело усмехнулся Чурослав.

— Вот-вот! Потому Колояр и отважился, вопреки нашему уговору, стравить Негу с Некрутом. Разъярился я, вестимо, но деваться-то уже некуда! Пошли мы с внуком по золотым следам к оставленному девой оберегу. Я спрятался, а Колояр рыбку-подвеску надел. Нега сразу явилась, он ей и выложил: так, мол, и так: всю неделю просьбу её выполнял, и Деяна многое про чёрную нечисть поведала. Сегодня обещала открыться и в лес повела, а там нежданно-негаданно оглушила, и тело в нору уволокла! Теперь дикая нечисть им завладеет так же, как Деяной, и могучести себе дюже прибавит!

— И Нега подвоха не заподозрила? Она ж души людские насквозь видит!

— Так не заботит её наш подвох, коли Деяна ей всё одно нужна, и побить Тигра она тоже хочет, а что до единства ею обиженных, то…

— То ты нас просто не позвал! — мрачно договорил за него воевода.

— Ну, не мог же я внука без тела оставить! Как попал бы он в чернолаз, если б мы Негу прикончили? А так подхватила она Колояра своей силой Богини, да и нырнула в нору. Я следом рванулся, но — увы! — нет мне в межмирье ходу. Теперь остаётся только надеяться, что пока Нега с Некрутом сцепятся, Колояр успеет занять своё тело, поможет деве с Тигром справиться, и Нега всех из межмирья выведет. Тут-то я внука вмиг через снадобье обнаружу, и мы сразу же к нему ринемся!

— А если Некрут верх взял? Деву убил?

— Тогда плохо дело, — старец понурил голову. — Говорил я об этом Колояру, да разве ж он слушал?!

— Подождите! Я что-то чувствую! — вдруг вскричал высокий муж.

— Меня призывают! — воскликнули обе девушки разом.

— Нас всех! — подтвердил отрок и исчез.

— За ним! — скомандовал воевода.

* * *
Всю обратную дорогу в электричке Вера просидела в интернете, выискивая инфу о древних славянах, их Богах и обрядах, и пришла к выводу, что виденное во сне исполинское дерево, согласно верованиям тех времён, является Мировым Древом — символом центра мироздания, осью, вокруг которой существует всё остальное. Древо растёт в центре мирового океана, на острове Буяне, на Алатырь-камне. Корни его уходят в мир мёртвых под названием Навь, вершина — в небеса, где расположен мир богов — Правь, а ствол проходит через Явь — мир, где живут люди.

В последнем сне в это Древо что-то ударило — кажется, молния… которой предшествовал жуткий вой… Чернокровые! — вдруг осенило Веру. — Необычайно слаженный хор миллионов голосов, ну конечно! Так выл Кафтырёв, когда выпрастывал чёрное семя, потом Лявис, сливая всех чернокровых в единую силу, так же разговаривали и сами лысори, об этом точно упоминал Антон.

Вой — это голос лысорей и их наследников, голос тьмы!

А потом была ярчайшая вспышка, и Мировое Древо вздрогнуло, озаряясь изнутри сине-красным светом.

Свет, похожий на газовое пламя — это огонь в зрачках лысорей, а позже — в глазах их преемников — чернопёрых птицелюдей.

После воя и вспышки ствол Древа над корнями, возле самой земли, лопнул, и оттуда хлестануло что-то чёрное и текучее, как нефть, но при этом будто живое…

Чёрная кровь лысорей!

Получается, в Верином сне лысори вторглись в Мировое Древо!

Так, может, именно тогда, в шестом веке, они и присосались к человечеству, чтобы обжирать души мёртвых, а её сон показывает, как это произошло? Может, Вера — тогда Деяна, всё сама видела?!

Ого! — поразилась она собственному выводу. — Ну, ты, мать, хватила! Круто, конечно, да только манией величия сильно попахивает… Она усмехнулась. И вообще… прежние жизни, перевоплощения, реальные Боги, которые раньше якобы могли спускаться на Землю помогать людям, а теперь заперты… все, кроме Велеса… древнеславянское капище, ворожба… — этого Жаркова Бориса Андреевича прям так и хочется полечиться отправить, но!..

Все эти три сна, где он умудрился показать ей себя, да ещё прямо в бывшем лысорском бассейне, причём не в переделанном виде, — заметьте! — а именно так, как она сама это место помнила, — как ни крути, а совпадением или случайностью никак быть не может!

Да, мужик явно не прост! И, что успокаивает, агрессии никакой не проявлял, номер телефона даже не стал у неё просить, видно, чтобы чего плохого не подумала, и всё же…

Можно ли позволить ему колдовством или как-то ещё — неважно, суть-то одна! — влезть к ней в голову?

Вера хмыкнула, вспомнив, сколько раз, будучи суперлампочкой, проделывала такое сама, даже не спрашивая согласия!

Да и Костя-то так и не появляется! На похороны матери не пришёл, телефон выключен, где его носит?! Илья Десятов тоже ничего про сына не знает, никто из бывших лампочек не в курсе — господи, да с кем только Вера ни связывалась, пытаясь его найти, — всё без толку!

Остаётся только Борис Андреевич с его обещанием рассказать про того, у кого сейчас рыбка-подвеска, и почему кулон «стал штукой весьма опасной», как он выразился, прежде чем Вера сбежала. Зря, наверное. Надо было остаться и попросить всё рассказать словами.

Может, и надо было, — вздохнула Вера, открывая квартиру. — Но в голове царила такая неразбериха! Даже мужик это понимал: «Поразмыслите там, на досуге, и приходите сюда завтра».

Поразмыслила, кивнула сама себе Вера, бросая рюкзак на тумбочку и падая на кровать.

Придётся поехать завтра к этому Жаркову… и, возможно, даже согласиться на его ворожбу, чтоб побыстрее узнать, в чём дело.

И если это никак не прояснит, где сейчас Кос, то останется только идти в полицию — писать заявление о пропаже. Пусть даже он вполне себе взрослый, и времени не так уж много прошло с момента, как он убежал от матери, ждать Вера уже не могла: ну, не просто же так он располосовал себе грудь! В беде, значит, парень! — сейчас она вдруг особенно ясно и остро это почувствовала.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Деянин шёпот только-только начал входить в силу, когда что-то вдруг ударило её по рукам, выбивая морковку. Девушка отлетела в сторону и, врезавшись в дерево, упала на землю. Перед глазами возникло золотое мерцание.

— Лежи смирно, хитрая псица! — прошипело над самым ухом.

Мерцание осыпалось искрами, открыв взору чудище с единственным зелёным глазом посреди короткого тела с целым пучком длинных хвостов. Они непрестанно волновались и двигались, будто клубок змей на гадючьей свадьбе. Кожа тоже блеском напоминала змеиную и отливала золотом, но в глубокой тени была багрово-буроватой — цвета запёкшейся крови. Один из хвостов стукнул по рыбке на шее Деяны, прижимая её к ямке между ключиц, и оберег засветился золотом, однако быстро поблёк и стал вновь выглядеть обычной железкой.

— Откройся мне, не то хуже будет! — взвизгнуло чудище, ещё сильней вжимая подвеску в ямку, будто хотела продавить её прямо в душу.

Деяна почувствовала, как проминается и горит кожа, а за ней раздвигается плоть… перед глазами поплыли круги, среди них вдруг возник образ Колояра, а за ним ещё лица: два незнакомых мужа, один помоложе, другой старше — суровый черноволосый воин с пронзительным взглядом… Чурослав! — вдруг щёлкнуло в голове. Мелькнули девичьи лица, у одной тёмно-зелёные волосы — навка-водяница! Следом выплыл незнакомый отрок, но Деяна уже постигла, что видит тех, кто был опутан золотой сетью, убит и застрял в преддверии Нави, став нежитью.

— Нега! — выдохнула она, с омерзением глядя на истинное обличье чужой Богини: единственный, цвета болотной воды, глаз, тело без костей, прилепленное к змеиному клубку, будто ком теста, и багровую, с мороком золота, кожу.

— Ты нужна мне, — провыло чудище, ещё глубже вминая свой ужасный рыбий… коготь? и пытаясь вскрыть Деянину душу.

— Помогите!.. — снова ловя образы тех, о ком рассказал ей Колояр, воззвала девушка и, собрав все силы, толкнула подвеску вон.

Рыбка выдавилась наружу, свечение погасло, а потом подвеска вдруг засияла всеми цветами радуги, что привело Негу в неистовство.

— Ты что сделала, дрянь?! — прошипела «Богиня», безуспешно тщась вновь овладеть «золотым рыбьим когтем». — Ты, жалкий мешок костей и мяса!

— А ты — гадючье отродье! — раздался громкий мужской голос.

Чудище обернулось.

— Воевода?! — болотный глаз расширился, багровое тело содрогнулось, пытаясь изменить облик, да не вышло.

— Что, потрепало тебя в чернолазе, подлая Нега, нет уж силёнок-то девицей-красой с золотою косой притвориться?

Издав бульканье-карканье-кваканье, клубок хвостов молниеносно раскрылся цветком и бросился на Чурослава, но тот подпрыгнул и, уцепившись за ветку дерева, забросил себя вверх. Змеиный «цветок» захлопнулся, ухватив пустой воздух, а воевода уже спрыгнул с ветки и, оседлав чудище, ударил его пяткой в глаз и кулаками по голове. Нега пронзительно взвизгнула и, вздёрнув хвосты вверх, обрушилась телом на землю, стремясь раздавить Чурослава, но тот успел оттолкнуться и рыбкой полететь в сторону. Приземлившись на руки, он сделал кувырок и вскочил, уходя за ближайший ствол. Хвосты чудища саданули по дереву, сбивая листья и ветви, пронеслись мимо воеводы, ломая тонкую поросль.

— Бей! Бей! Бей! — заорал Чурослав, хватая сокрушённое Негой деревце.

Из леса, оскалив зубастые пасти, выскочили волкодлак и упырь, а с окрестных ветвей сорвались две огромные чёрные птицы — они упали сверху на чудище, вонзив когти и клювы прямо в багровую плоть. В два прыжка волкодлак достиг бока Неги и его мощные челюсти разорвали блестевшую змеиную кожу, пока упырь, наскочив спереди, впился клыками туда, где чуял самую крупную, полную крови, жилу.

Воевода, враз сладив из деревца длинную рогатину с тремя острыми обломками на конце: два коротких по бокам и длинный острый меж ними — бросился в бой.

Нега червивым клубком извивалась меж четырёх напавших, пытаясь раскидать их по земле, прибить или задушить. Улучив момент, когда хвосты в погоне за добычей разойдутся далеко в стороны, Чурослав всадил в середину короткого тела рогатину. Чудище пронзительно вскрикнуло и подалось вперёд, но кусавший с головы упырь не пустил, Нега рванулась налево, стремясь вырваться через бок, но воеводу было не обмануть: много раз ходил он с рогатиной на вепря, медведя, тура, и весили они куда как больше этого червивого клубка, который уже извивался в агонии. Хоть и лучше было тогда оружие — прямое, ясеневое, с четырёхгранным железным жалом, но и это кривое деревце толщиной в запястье не сломалось, и твари до Чурослава было не дотянуться. Упёрся он в землю ногами и надавил так, что хрустнуло что-то внутри у чудища.

— Стойте! Стойте! — раздался отчаянный крик Деяны.

Змеиный клубок уже почти перестал биться, дрожа и слабо всплёскивая хвостами. Упырь отцепился и высунулся из-за головы Неги, вопросительно глядя на воеводу. Волкодлак разжал челюсти, чёрные птицы-навьи подняли клювы.

— Не убивайте её! — девушка подбежала к Чурославу. — Колояр! Я не могу открыть чернолаз, пусть она! Она мне поможет!

— Нам она тоже нужна живой, — кивнул воевода, не отпуская, однако, рогатины. — Но до смерти ей ещё далеко…

— Ссдаюссь… — прошипело чудище. — Ссдаюссь, отпусстите!

— Открой мне путь в межмирье! — потребовала Деяна. — Там Колояр!

— Колояр? Он что, застрял по ту сторону чернолаза? — нахмурился Чурослав. — Плохо дело! Белогор сказал… а где он, кстати? Сам старик! Куда делся-то? В Нави, что ль, остался?..

— Про Белогора не знаю, а Колояр — в межмирье! — сжав кулаки, выкрикнула Деяна. — И тело его там, и душа, давай путь открывай! — напустилась она на Негу.

— С чего ты взяла, что я могу это сделать? — сухо ответила та.

— Ты же туда проходила!

— Проходила, пока чернолаз был открыт, но открывала-то его — ты!

— У меня не выходит! — Деяна бессильно уронила руки, разжав кулаки. — Морковка рассыпалась! В траве осталась кучка чёрной пыли! Шёпот не идёт!

— Рассыпалась? — в голосе Неги прорезалось торжество. — Стало быть, всё-таки сдох!

— Кто сдох? — не понял воевода.

— Тигр, змей, чёрный дым, назови, как хочешь, — главное, нет его больше! Вот почему твоя чёрная морковка рассыпалась! Не с кем теперь тебе, глупая маленькая ведунья, чернолазы налаживать…

— Но ты? — Деяна упала рядом с Чурославом на колени, протянув руки к Неге и заглядывая в мутный зелёный глаз. — Ты же Богиня, ты наверняка можешь в межмирье проникнуть!

— Да куда? Не вижу! Где оно, это твоё межмирье?.. Укажи, и я проникну… если только… сейчас не помру, — голос Неги упал до шёпота, глаз закатился.

— Эй-эй, а ну-ка очнись! — взвыл волкодлак, куснув один из хвостов чудища. — Сперва наше верни, а потом уже окочуривайся! Отдай нам назад всё, что выпила!

— Отдай, верни! — прокаркали чёрные навьи-птицы, вспорхнув на дерево.

— Верни!.. — эхом откликнулся упырь.

— Ну? — Чурослав слегка повернул рогатину, заставив чудище вздрогнуть и застонать, снова распахнув глаз.

— Я не могу вам вернуть выпитый «сок»…

— Что?! — вскричали все навьи разом и бросились к ней, готовые разорвать на клочки.

— Да подождите, дослушайте! — взмолилась она, из последних сил заслонив хвостами свой, подёрнутый пеленой боли, глаз.

Воевода нахмурился и, вытянув рогатину, предостерегающе поднял руку, веля своему отряду боевой нежити погодить.

Нега уронила хвосты наземь и, благодарно кивнув Чурославу, продолжила: — Вы сами можете уйти из преддверья Нави дальше, через Реку Забвения, ничто вас больше не держит.

— А ежели ты снова обманываешь? — упырь оскалился.

— Я говорю правду, — тихо откликнулась Нега. — И честно отвечаю, что «сок» вернуть не могу, я из него зелье делала и сородичам своим продавала. Для нас он — как сброженный мёд для людей, только стократ пьянее и без похмелья. Разлетался вмиг и на диво дорого. Так что нет больше вашего «сока» — давно уж продан, выпит, переварен. Но зато вы! Вы-то сами — вольны, я вами больше не управляю. Не верите — идите и убедитесь!

— Но как?! — навьи растерянно озирались, в надежде узреть какой-нибудь ход. — Как нам пойти-то?

— Её спросите, — чудище указало хвостом на Деяну — та яростно рылась в прахе морковки, неразборчиво бормоча какие-то заклинания. — Это ведь она всех сюда вытащила, не я!

— Она?! — вся нежить разом повернулась к юной ведунье.

— Что? — она перестала шептать и воззрилась на навий. — Я?!

— Ты нас призвала!

Чёрные птицы затопали по веткам ногами, вытягивая чёрные шеи, упырь и волкодлак подобрались поближе, Чурослав прищурился, вглядываясь в её оторопелое лицо.

— Я?! К-как это?.. — изумлённо пролепетала Деяна, и вдруг вспомнила!

Вспомнила, как плыли их образы и своё «Помогите!». Она посмотрела на оберег — он всё ещё горел разноцветьем.

— Девка не просто перехватила управление ключом, она вытащила его в ваш мир, из-за чего он стал плотным и свойства его изменились, — глухо промолвила Нега. — Я пыталась вернуть себе власть, но вместо этого сама к вам вывалилась — она и меня умудрилась сюда вытащить…

— Так вот почему я смог сделать рогатину! — воскликнул Чурослав. — Мы стали плотными!

— Мы что, снова живы?! — глаза волкодлака округлились.

Он вскочил и тяпнул себя за ногу, пробив шкуру, — кровь не пошла.

— Нет! — проследив, как тёмные дырки от клыков тут же затянулись, словно их и не было, покачал головой воевода. — Мы всё ещё Духи, хоть и плотные. Но мы не из мяса и крови… И Белогор… Где же всё-таки Белогор?

— Откуда я знаю?! — огрызнулась Деяна.

— Ежели мы Духи, так давай нас обратно в Навь отправляй! — потребовал от неё упырь. — Проверим, правду ли чудище про Реку Забвения сказывает.

— Да! Да! — прокаркали навьи птицы.

— Да если б я ведала, как сделать сие! — всплеснула руками ведунья. — Я…

Она осеклась, потому что день внезапно померк, и на землю пала огромная тень. Все как по команде задрали головы — прямо над ними клубились тучи — чёрные с янтарными от солнца краями.

— Гроза? — удивился Чурослав. — Средь ясного…

Слова заглушил дикий грохот, всех ослепил яркий свет, и земля сотряслась от удара. В сажени от воеводы дымился круг почерневшей травы.

— Стрела Перуна! — взвыл волкодлак, выпученными глазами взирая на небо.

— Глядите… — упырь простёр руку вверх, — там! Меж тучами!

Сизые клубы разошлись, и в просвете явился огромный всадник: могучий конь под ним бил серебряным копытом, распустив гриву огненную, а выше, в чистом небе, кружил, раскинув длинные крылья, орёл.

— Перун! — выдохнул воевода. — Да то ж сам Перун, воитель небесный!

Деяна не отрываясь смотрела на Бога: муж был не молод, но красив так, что дух захватывало: очи велики и грозны, лоб высок, голова и борода чистым серебром сияют, а усы — золотые, длинные, от ветра развеваются. Слева на поясе — секира, справа — громовая палица, на широкой груди сияет шестью пламенными лучами Сварожий круг, а в руках — лук и стрела золотая. Натянул Перун тетиву, и сверкнула молния, залив лес ярчайшим светом, грянул оглушительный гром, и земля под ногами снова вздрогнула так, что все, кто стоял, повалились, а навьи птицы с криками захлопали крыльями, едва удержавшись на ветках.

Чёрный круг сожжённой травы лопнул. Поднимаясь на ноги, Деяна снова взглянула на небо, но увидеть всадника не сумела, ослеплённая третьей вспышкой молнии, после которой земля в центре выжженного круга просто исчезла, и на её месте открылся большой, в рост человека и, словно надутый чернотою, пузырь.

— Чернолаз! — завопила юная ведунья. — Перун путь нам в межмирье открыл! Славься, небесный воитель! Она вскочила и, глубоко поклонившись до самой земли, вновь задрала голову к небу, но Бога там уже не было. Умчался на небесную твердь громовик, только кружили ещё в воздухе отсветы огненной гривы его коня, да расходились, истончаясь прямо на глазах, тучи.

— Ускакал, — тихо произнесла Деяна и, опустив голову, замерла от удивления: все навьи приняли человеческий облик и стояли рядком, глядя на чернолаз, из которого медленно выходил седой как лунь человек, еле переставляя ноги из-за тяжёлой ноши — бесчувственного Колояра.

— Белогор! — воскликнул Чурослав, резво бросаясь старику на помощь.

Все остальные глубоко поклонились навьему Деду и сгрудились вокруг, не заметив, как чудище за их спинами, собрав последние силы, ринулось к чернолазу.

— Он жив? — спросила Деяна, глядя, как воевода с Белогором бережно укладывают юношу на землю.

— Да, — ответил старик. — И он скоро очнётся, если Велес великий позволит.

— Велес? — выпрямившись, переспросил Чурослав, но голос его вдруг стал тихим, словно раздавался издалека. — Что это? — он поднял руку: сквозь неё легко проникал солнечный луч.

Девушки-навьи тоже сделались почти прозрачными и, воздев руки к небу, успели подняться всего на три сажени вверх, прежде чем истаяли в воздухе. Высокий муж и отрок последовали за ними.

— Навь зовёт! — едва слышно прошептал Чурослав. — Прости, Белогор, ничего не могу… — воевода исчез.

— Славься Перун — хранитель всесветного порядка! — улыбнулся старик. — Отправил застрявшие души по надобному пути… — в его голосе появилась грусть.

Что-то скользнуло по груди Деяны и упало в траву. Рыбка! — девушка подняла подвеску, что снова выглядела обычной железкой, красный глазок и режущий волос бесследно пропали.

— Нега! — Деяна обернулась: в чернолазе мелькнул кончик багрово-золотистого хвоста, и — хлоп! — чёрный проход растворился в воздухе.

— Сбежала! — она повернулась к Белогору: — В межмирье нырнула… зачем?!

— Надеется избежать смерти, — предположил старик. — Видно, здесь ей долго не протянуть.

— А там?

— Что будет там, мне неведомо, — пожал плечами навий Дед. — А здесь наши Боги — Перун с Велесом — будут и дальше хранить порядок и границы миров.

— А Колояр? Ты сказал, он очнётся, если Велес…

— Позволит, — Белогор улыбнулся печальной улыбкой, а потом глаза его вдруг мягко засветились серебряным лунным светом.

Старик опустился рядом с Колояром на колени, и Деяна заметила, что светятся уже не только его глаза, но и брови, и щёки: лунное сияние разбегалось, постепенно захватывая всего навьего Деда.

— Славен будь, о Велес великий, хозяин Нави и чародейства! — успел с жаром прошептать Белогор, прежде чем разлететься серебристыми искрами. Они поднялись в воздух и, станцевав запутанный танец, собрались облаком, похожим на человека, — не просто человека, а Колояра, — а затем мягко опустились на юношу.

Из леса раздался шорох, Деяна встрепенулась и увидела меж стволов красивого, рослого и могучего мужа с рогами и серебряным посохом. На плечах — шуба медвежья, волосы и борода с усами — тёмны, живым водопадом струятся. «Велес!» — беззвучно проговорила девушка, глядя на Бога во все глаза. А тот ударил посохом оземь, и тело бесчувственного Колояра на миг вспыхнуло, словно вода, отразившая лунный свет. Моргнула Деяна — глядь, а прекрасного мужа уже и нет, только мелькнула средь деревьев спина медвежья, да тут же в зарослях и пропала.

А Колояр вдруг резко вдохнул полной грудью — сильно, глубоко, с громким хрипловатым стоном — и сел, так широко распахнув рот и глаза, словно целый век воздухом не дышал и не видел ни зги.

Глава 9 Беспокойный сон

Наше время, несколько дней назад
После убийства бомжей в лесопарке Костя покинул Москву: находиться в густонаселённом городе стало страшно. От каракатицы пострадало уже столько людей — она постоянно жаждала крови! Он почти не мог это контролировать, и отчаянная попытка вырезать рыбку закончилась катастрофой: золотая сука воспользовалась его шоковым состоянием и нашла способ лишить мать жизни, хотя легко могла просто её оттолкнуть.

Тварь сделала это в наказание. За то, что хотел от неё избавиться.

Господи, какой же он идиот! Вместо того чтобы просчитать все возможные риски и найти иное место для проведения «операции», он тупо поддался первому же глупому порыву.

И в результате?..

В результате ему нельзя даже проводить маму в последний путь! Чёртова каракатица только и делает, что выискивает причины навредить людям, — попасть под раздачу могут все: дядя, которому он и так уже подложил свинью; Вера, если она придёт на похороны; отец, если тот вдруг тоже заявится; ещё кто-нибудь из знакомых и родственников.

Да и вообще, любые, даже совершенно незнакомые, люди сейчас в опасности!

Взять вот хоть этих несчастных бомжей: каракатица уже сломала Шапнику руку, чтобы он выронил паспорт, так на фига было сердце ему останавливать?! А зачем сворачивать шею Лохматому — пусть бы просто бросил смартфон и бежал! Именно этого Костя ведь и хотел, когда пытался сказать: «Беги!», а вовсе не жестокой расправы!..

Нет, не верил он, что мог желать смерти бомжей, даже подспудно, — он же не лютый маньяк какой-нибудь, пусть тварь и пытается всё именно так и представить. Якобы она делает только то, что он хочет, — да ни хрена! Ни хрена! Поэтому она и провернула свою жестокую расправу, пока он спал, ведь даже самый тихий, безобидный и законопослушный гражданин порой видит, как проломил начальнику череп бейсбольной битой, — но это же только сон! Там можно всё, без ограничений, чем тварь и воспользовалась!..

Каракатице явно нравилось увечить людей, «сок» от этого становился вкуснее, наверное.

Надвинув капюшон, Костя долго бродил по лесопарку под мелким осенним дождиком, стараясь держаться подальше от прохожих, и вышел на пригородную станцию к последней электричке. Народу было мало, так что ему удалось найти место, где, кроме него, сидело всего два человека, да и те в противоположном конце вагона.

Нахохлившись, будто замёрзший воробей, Костя опустил голову и закрыл глаза, позволив, наконец, каракатице блокировать всё, что делало его несчастным. Тошнило уже от этой фигни, требовалась передышка и возможность думать не только о нанесённом людям вреде и убийствах, но и о собственной дальнейшей судьбе.

Вспомнилось, как, уже поздним вечером, перед поездкой к Таисии, он спросил Катю:

«А чем там, у этого писателя твоего… забыл, блин!.. ну, ты ещё сказала, он прародитель Халка?»

«Стивенсон?.. — улыбнулась Катя. — Странная история доктора Джекила и мистера Хайда?»

«Да-да, про это! Чем там дело-то кончилось?»

«Ну, в итоге, злобный и порочный мистер Хайд стал настолько сильнее своего доброго альтер эго, что уже должен был поглотить его навсегда, и тогда доктор Джекил принял яд».

«Отравился?» — зачем-то уточнил Костя.

«Ага. Цианистым калием. Окончательно превратился в Хайда и тут же умер».

«М-м-м…»

«Эй! — Катя толкнула его кулаком в плечо. — О чём это ты думаешь?!»

«Ни о чём!»

«Да ладно, я же вижу… завязывай, слышь! Всё будет в порядке! Таисия тебе поможет, я обещаю! Верь мне, и тогда завтра станешь как новенький».

Он и поверил. А зря. Костя тяжко вздохнул.

Катя умерла мгновенно, а мать спустя минут пятнадцать-двадцать после его ухода, вдруг осознал он — кусочек нового знания, пришедшего в голову после очередного вмешательства твари.

Не надо было ему соглашаться… никакая Таисия уже не могла тут помочь…

Но что же тогда остаётся? Сделать как доктор Джекил?..

«Ох, погоди-ка, погоди! Зачем пороть горячку?..» — «Затем, что кто-то может снова погибнуть!» — «Да брось, есть масса других вариантов! Пожелай, и увидишь».

Это не был диалог в полном смысле слова, скорее, внутренняя перепалка самого с собой, хоть и не без косвенного участия золотой каракатицы. Он уже слышал нечто подобное, после того, как погибла Катя, но не прислушался, а в отчаянии рванулся вырезать рыбку, что привело только к ещё большим ужасам и неприятностям.

«Забудь про людей, никто их не тронет… расслабься и разреши себе спокойно посмотреть сон».

Каракатица испугалась угрозы самоуничтожения носителя и сменила тактику? Хочет сотрудничества и дружбы?

«Просто сон и ничего больше!.. Нечто типа переговоров… в сонном формате. Покажу своё предложение. А ты уже сам решишь, согласиться на него или нет». — «Обещай, что пока я буду спать, никто не пострадает!» — «Обещаю». — «…Ладно, валяй, — чуть подумав, согласился Костя, — показывай». Ему сейчас и правда требовался отдых.

И он его получил. Да такой, какого не ждал.

* * *
Под ногами золотой песок, тёплыеволны ласкают щиколотки, Вера уже забежала в воду, плавает и машет Косте рукой, а он медлит, наслаждаясь мягким солнцем и морским бризом. Здесь так приятно и хорошо, на пляже сейчас никого, кроме него и жены, но уже завтра на их виллу приедут друзья, и здесь сразу станет шумно и весело. Взрывы смеха, коктейли, морепродукты высшего качества, дорогущие кондитерские изыски — мама с дядей пришлют всё самое лучшее! — приглашённые звёзды…

— Эй! Чего застрял?! — крикнула Вера. — Я тебя жду!

— Иду!

Он бросился в чистые тёплые волны, нырнул с головой и тут же почувствовал тихий перещёлк, как бывает в ушах при перемене давления, а затем его зрение, дыхание, тело — всё перестроилось так, чтобы вода стала родной средой обитания, на время или навсегда — как он захочет. Выныривать на поверхность теперь было незачем, Костя плеснул изменившимися ногами и ушёл в глубину, наслаждаясь лёгкостью и скоростью, с которыми рассекало воду его обновлённое тело. В голове прозвучал Верин смех, она тоже перестроилась, наслаждаясь полной свободой в морской стихии, и торпедой промчалась мимо — Костя устремился следом. Они пронеслись сквозь целый каскад подводных садов, разноцветные рыбы испуганно прыскали в стороны, багрово-зелёные водоросли колыхались вокруг, стелились под и над ними, нежно ласкали кожу.

Чуть правее сверкнул золотой бок, Костя развернулся и, встретив взгляд огромного изумрудного глаза, услышал: «Единенье хотите? Я угощаю!»

Каракатица бросила в воду горсть сияющих серебряных искр. Вера закружилась, впитывая их всем телом, Костя последовал её примеру, и мир сразу же изменился. Океан стал другим, и они с женой тоже: гибкие, быстрые, изящные синие существа — их были тысячи, рядом, бок к боку, голова к голове, и все двигались в едином скором ритме — танец, идущий из глубины веков. Когда-то, на заре разума, перемещение цельным косяком спасало от хищников, а теперь стало просто любимым развлечением, возможностью ощутить себя великим, неуязвимым и непобедимым организмом. Это было не просто приятно, а фантастически прекрасно, Костя прочувствовал единение в полной мере, так же, как настоящие аборигены другого мира.

Насладившись древнейшим танцем водных существ, Костя с Верой сменили форму на человеческую и выбрались на пляж, где ели запечённую на углях рыбу, пили вино и много смеялись.

А когда стемнело, каракатица увлекла их новым развлечением, предложив отведать «сока» ночных летунов из иной… вселенной?.. планеты?.. галактики?.. — бог знает, Костя об этом не задумывался, легко и стремительно рассекая воздух крыльями. Рядом летела и пела Вера, голос её был прекрасен, Костя вторил мелодии и кружился в ночном небе, среди замысловатого рисунка стольких издаваемых и отражённых звуков, сколько человеку никогда и не снилось. Пока они носились под звёздами, Костя знал самоназвание этих крылатых существ, но стоило только превратиться обратно в человека, забыл. И это было неудивительно: его язык, горло и уши так сильно отличались от речевого и слухового аппаратов ночных летунов, что он всё равно не смог бы ни воспроизвести, ни услышать привычные для них звуки.

После Костя побывал и в других невероятных местах, перевоплощаясь в различных существ и испытывая их способы получать удовольствия, пока не услышал прямо внутри себя:

«Миров великое множество, ты можешь увидеть их все, испробовать всё, стать кем угодно, принять любую форму, в том числе и человеческую, надо только согласиться на полную перестройку своего организма и сделаться волновым существом».

«Но ведь тогда я перестану быть человеком?» — «Ты станешь тем, кто гораздо круче, пойми! Это как… ну вот если бы ты всю жизнь смотрел только черно-белое немое кино по советскому «КВН-49» с микроэкраном и водной линзой, и вдруг тебя пересадили в зал кинотеатра с системой аймакс и стали показывать современные фильмы со спецэффектами. При этом «КВН» твой никто реквизировать не собирается, он у тебя остаётся, и ты всегда можешь вернуться к старым просмотрам…» — «Только вряд ли я, после аймакса, этого захочу, верно?..»

Прямо перед Костей возникла Катя, она улыбалась:

— Ну, как тебе Таисия Николаевна? Понравилась?

— Ч-что?.. — всего пара секунд замешательства, и Костя вдруг ясно вспомнил, как они пришли к нестарой ещё, подтянутой женщине с умными и блестящими сине-серыми глазами, такого необычного, удивительного цвета, словно небо в грозу.

— Симпатичная тётка… только… она ведь так ничем мне и не помогла…

— Она выяснила, что ты вовсе не одержим! — возмутилась Катя.

— Ты веришь ей?

— Разумеется! Нельзя выгнать беса, которого нет!

— А если я сам и есть этот бес? Вдруг я уже стал им, растворился в нём, согласился навеки остаться Хайдом?

— Нет никакого Хайда, Кос! — рассмеялась Катя. — Успокойся.

— Ты так в этом уверена? — он взял её за руки и заглянул в глаза, в самую глубину, игнорируя смех, и там… там было только его отражение.

— Конечно. Ты — это ты!

— Я - это я? — спросил Костя своё отражение и прочёл в нём некую растерянность: всё было вроде бы хорошо и Катя так ему нравится, но… Вера? Как быть теперь с Верой?..

* * *
Катя исчезла, и он сразу же вспомнил, что она на самом деле погибла, мать тоже мертва, а Вере он отправил сообщение, что больше к ней не вернётся.

«Это всего лишь один из бесчисленных вариантов развития событий, — пояснила ему каракатица, — и пока ты обычный человек, у тебя нет выбора, однако если согласишься на моё предложение, всё сразу изменится!» — «Но ведь это будет только воображаемая жизнь! Смерти Кати и мамы уже случились, я видел. Мёртвых не воскресить!» — «Да, если ты — человек. Перестанешь им быть, и глупые ограничения исчезнут». — «Не понимаю!» — «И не поймёшь, пока мыслишь людскими мозгами, хоть бы я даже и сказала тебе правду: никакого времени на самом деле нет, нет ни прошлого, ни будущего, всё во Вселенной существует одномоментно и в бесконечном количестве вариантов». — «Хочешь сказать, Катя и мама смогут быть живы и здоровы, если я соглашусь на твоё предложение?» — «Ну, если ты захочешь влезть обратно в человеческую шкуру и сидеть на Земле, то да — сможешь выбрать любой вариант этой жизни, и оставаться в узких земных рамках столько, сколько тебе заблагорассудится. Времени не существует, я уже говорила, и когда тебе надоест заниматься Земной фигнёй, сможешь всё бросить и расшириться до самых звёзд». — «А что взамен?» — «Взамен чего?» — «Того, что ты предлагаешь! Ведь не из альтруизма же ты это делаешь? Говоришь, я должен согласиться на полную перестройку своего организма, обещаешь, что тогда все мои близкие каким-то нечеловеческим образом останутся живы и здоровы, но тебе-то, самой золотой каракатице, это зачем?» — «Получать человеческий «сок»! Через тебя. Это будет легко, если ты перестроишься». — «И люди больше не будут страдать и гибнуть?» — «Варианты! Ты что, забыл? Есть бесконечное число вариантов, где никто не умер, даже те бомжи, из-за которых ты убиваешься, хотя они и стырили бы у тебя смартфон с паспортом и даже кроссы с ног стащили, пока ты спишь, если б не я! Выбирай какую угодно версию событий и живи в ней, пока не надоест». — «Мне надо подумать». — «Три дня! Я дам тебе их на размышление. А чтоб ты не скучал, не голодал и не чувствовал себя одиноким, предлагаю на время стать, кем захочешь: орлом, волком, медведем… — любая земная форма существования в твоём распоряжении. Пожелай, чтоб так было, и думай себе на здоровье! Договорились?»

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Деяна брела, глядя в землю, но едва ли замечая, куда ступает: в голове теснилось столько всего, что она даже не пыталась навести там порядок. Пусть эта круговерть образов, мыслей, вопросов и ощущений сама как-нибудь уляжется, тогда можно будет думать и здраво судить о том, что случилось. Колояр медленно шагал чуть впереди, то покашливая, то втягивая воздух большими глотками, словно всё ещё не мог отдышаться.

Путь им предстоял неблизкий: Деяну выкинуло далеко от обоих — и её и юноши — родных деревень, зато близко к заимке Белогора, так что места эти, к счастью, были Колояру знакомы, и он уверено вёл девушку сквозь лес. Солнце почти село, когда они наконец вышли к неглубокому оврагу рядом с избушкой, где по дну бежал ручеёк, и разом бросились к воде: дома свои они сегодня покинули, едва только стало светать, тогда же и пили в последний раз. Утолив жажду, с наслаждением умылись и двинулись к дому.

На дворе совсем стемнело, Колояр зажёг масляную лампу, выставил на стол горшок с кашей, положил ложки, достал из ларя у стены одного из зайцев — добытых и испечённых им ещё в предыдущий день. Усевшись друг напротив друга, уставшие путники принялись жадно уплетать мясо, заедая его крутой и холодной — тоже сваренной прошлым вечером — ячневой кашей.

— И долго же твой навий Дед Белогор тут один-одинёшенек жил? — спросила Деяна уже после того, как они оба насытились, и гостья высказала все положенные слова благодарности за еду и гостеприимство.

— Долго, — кивнул Колояр. — Ушёл сразу после того, как жена его, моя бабушка Ладимира, умерла. Я тогда ещё даже и на свет не родился… но я видел деда, когда дитём был. Являлся он к нам в деревню обычно по осени. Ложки и другие деревянные поделки приносил, шкурки выделанные, травяные сборы, мази целебные… Менял это всё на одёжу, железо… ну, и всякое разное там… Теперь уж и не увижу его никогда больше… — юноша умолк, пригорюнившись.

— Что, даже в Навью неделю?.. А во сне?

— Что Навья неделя, если нет его больше ни в Слави, ни в Прави, нигде! — вздохнул Колояр. — А сон? — он пожал плечами. — Только если это самый обычный сон будет, не вещий.

— А может, ты ошибаешься, и он…

— Нет, — перебил её юноша. — Не ошибаюсь. Знаю я точно, что себя он целиком отдал, чтоб меня оживить. Растоптали меня там, в межмирье, а потом ещё и этот Некрут в тело моё вселился, да там и распался — слишком уж сильно Нега его потрепала. На мелкие клочки его, и без того чёрным дымом изувеченную, душу изорвала — так и не сумел он собраться, лишь меня собой отравил! Не попал бы я обратно в тело своё, не вышел из межмирья и уж точно не очнулся, если б не дед Белогор!

— И не Велес с Перуном — я их обоих видела! Наших Богов! — от восторга у Деяны перехватило дыхание, и она ненадолго умолкла. Потом, с трудом обуздав свои чувства, восхищенно прошептала: — Каким же великим ведуном-кудесником был твой дед Белогор, что сами Боги так ему помогали?!

— Да у них ведь и свои интересы во всём этом деле были. Думаешь, могли им по нраву Богиня и чёрный дым из других миров прийтись? Чужаки, что мировой порядок и в Яви нашей, и в Нави нарушили? Не замечали их долго, ибо они хитрые — в Правь, на нашу небесную твердь, не полезли, а через людей, исподтишка, действовали! Но Велес великий всё же сумел злое лихо пришлое выявить, оттого и благословил меня, дабы мы с Белогором с делом этим непростым разобрались. И в Правь Велес дал о том деле знать, потому и другие Боги тоже нам помогали.

— И откуда ж ты знать-то всё это можешь? — недоверчиво улыбнулась Деяна, подперев кулаком щёку.

— Так от навьего Деда и знаю. Душа-то его — здесь теперь! — Колояр приложил руку к ямке между ключиц.

— Как?!

— Как — это только Велесу ведомо, у него Белогор позволения испрашивал, чтобы свет своей души мне отдать. Так вот и выжил я, за счёт Деда, а сам он… эх! — юноша только рукой махнул и умолк.

— Что ж Боги не могли разве просто так тебя оживить?

— У миропорядка есть свои законы, и даже Боги на небесной тверди им подчиняются, — вздохнул Колояр. — Я должен был исчезнуть! Я! Но Дед очень уж не хотел! И придумал, как внука спасти: вместо моей души — дать сгинуть своей. И к Велесу великому обратился, чтоб тот помог ему обмен такой провернуть. Так и свершилось дело: он навсегда пропал, а я получил свет и силу его души.

— И теперь знаешь всё-всё, что он думал?!

— Ну… не то чтобы прям его мысли, я просто… постиг разом многие вещи, которых раньше не знал. Вся дедова жизнь мне теперь известна. Почему жил тут один-одинёшенек…

— Почему? — в глазах Деяны горело любопытство. — Расскажи! Я, ежели что, об том не проболтаюсь: знаешь сам, сколько я всего и как долго уже от людей скрываю, давно привыкла о многом помалкивать…

— Пойдём на двор, я огонь в камнях разложу, воды вскипятим, сыту с травами дедовыми заварим. — Колояр поднялся и двинулся к выходу.

— Я пока сосуд вымою, — Деяна подхватила горшок из-под каши и поспешила за юношей.

* * *
— Белогор и правда был ведуном очень сильным: исцеления, предсказания, крепкая связь с Богами — всё было ему по плечу, — начал говорить Колояр, когда они уже развели огонь и, поставив на камни горшок с чистой водой, сели рядом на колоды. — И вот проведал он как-то, что жене его, Ладимире, беда угрожает. Кровяная жила в голове у неё разбухла и в любой момент лопнуть могла, смерть мгновенную принести. Отвары, настои и заговоры никак не годились: Белогор не мог ни предотвратить эту опасность, ни сказать, когда жила та лопнет. Каждый день просил он Богов о спасении Ладимиры, но ничего не менялось, и видеть это было так тяжко, словно занесённый прямо над сердцем нож. Терпел-терпел Белогор, да и не выдержал однажды: решил обратиться за помощью не к светлым нашим Богам, а к силам опасным и тёмным.

Готовиться к этому стал, уходить по ночам, зверей в лесу резать, злым духам и их повелителю Чернобогу кровавые дары подносить. Заметила Ладимира, что творится с мужем неладное, стала за Белогором следить и узрела, как зашёл он ночью в лес, в волка перекинулся да в зарослях скрылся! Ладимира тогда вышла из кустов под свет полной луны, села на пень и стала мужа прямо там дожидаться — хотела, чтоб понял: она всё видела и говорить с ним об том весьма сильно желает.

Вернулся Белогор, когда уж рассвет забрезжил, выскочил на поляну огромным чёрным волком — пасть оскалена, зубы и морда в крови, шерсть дыбом, глаза диким огнём горят. Увидела жена мужа таким, испугалась и в страхе попятилась. Камень острый под пятку попал, оступилась она и упала. Ударилась головой о пень — жила больная и лопнула. В миг единый умерла Ладимира, Белогор и моргнуть не успел… Не за кого стало просить, и от помощи злых сил дед сразу же отказался. И хотя не успел он ещё в услужение к Чернобогу уйти, сон ему вскоре привиделся, что недоволен тот таким поворотом, что взор свой уже на него обратил и расплаты непременно потребует. Белогор, опасаясь, что сон вещим окажется, решил уйти подальше от родичей, чтобы расплата никого из них не задела, а на него только обрушилась. Срубил себе избу и там один жил — Велесу служил, постигая глубокие тайны чародейства, охотился, борти медовые обирал, травы целебные сушил, поделки из дерева делал, славил светлых Богов, защиты родичам у них каждодневно просил…

— Так и что же, Чернобог отступился? Неужто просто так оставил деда в покое? — усомнилась Деяна.

— Вестимо оставил, хоть и не сразу, и не просто, наверно… ну да тут Велес помог, так я думаю… Но дед всё одно опасался и в деревню уже не вернулся, остался в этой избушке до самой смерти куковать, хоть и приходил порой нас проведать, что всё в порядке, удостовериться, пока не умер весну назад. Ну, а дальше что было, ты знаешь.

Вода в горшке закипела, Колояр принёс плошку с мёдом и травы из дедовых запасов. Горшок сняли с огня, развели в нём мёд, засыпали травы. Затушив костёр, вернулись в избу и разлили сыту по чашкам.

Пока пили, Деяна достала из кармана рыбку-подвеску и положила на стол.

— Совсем не такая, как при Неге, — заметил Колояр, продевая в неё тонкий кожаный шнур — дед использовал такие для стягивания мешочков с травами. — Не золотая, а будто железная, только вряд ли наши кузнецы смогли бы так тонко выковать.

— И нити, что до крови резала, больше нет, и глазок, что красным светился, теперь — просто вмятинка. Я думала — рыбка — это оберег, но Нега ключом его назвала. Сказала, ключ стал другим, после того, как я его в наш мир вытащила… и её саму, мол, тоже я сюда вытащила, и всех навий! Но могла разве я сотворить такое?! — воздев руки к небу, воскликнула девушка. — Может, это вовсе не я, а Боги?

— Нет, — покачал головой Колояр. — Думаю, ты. Ты это сделала, а иначе зачем бы дева так за тобой гонялась, заполучить для себя мечтала? — Вспомнив, как Нега велела ему соблазнить девушку, он покраснел и залпом осушил свою кружку.

— Неужто и впрямь есть такая небесная твердь, где Боги души людские пьют, будто сыту? — глядя, как ходит его кадык, спросила Деяна.

— Небесный Океан велик… — утерев губы, отозвался юноша. — Ведуны говорят: Род, отец всего сущего, вышел из яйца среди звёзд и создал наше Мировое Древо с Явью, Навью и Правью… Но Нега сказывала, что она совсем из другого божественного племени, стало быть, где-то, в неведомом месте, есть ещё одно Древо, иным родителем созданное, где живут Боги, подобные деве.

— Деве?! — Деяна воззрилась на него с изумлением. — Да она — чудище хвостатое одноглазое с багровым телом и кожей змеиной!.. ах, да… — наткнувшись на его ошарашенный взгляд, вспомнила она. — Ты ж был в межмирье, когда она к нам такой вывалилась…

— Я видел, как она менялась, чтоб с чёрным дымом на равных сражаться: зверем была, потом ящерицей с костяным гребнем, но, когда опасность миновала, вновь девой сделалась.

— Здесь, в нашей Яви, она — мерзкий гадючий клубок — вот каково её истинное обличье! — безжалостно утвердила Деяна. — Жаль, ты не видел…

— Зато я про твоих чёрных дымных дружков кое-что видел, — нахмурился Колояр, явно не желая больше обсуждать, каков настоящий вид Неги. — Погибая в моём теле, Некрут оставил след… Тигр и Мых — ты знаешь, кто они и откуда взялись?

— Откуда-то с иного… — Деяна вдруг выпрямилась, осенённая неожиданной мыслью: — Слушай, Колояр, а может, Мых с Тигром с того же самого Древа, что и Нега? Только из другой его части? Она — из верхнего мира, а они — из подземного, а?

— Наверное… — чуть подумав, ответил он. — Но это только догадки, а вот что я точно знаю от Некрута: и Мых и Тигр — не отдельные существа, а части кого-то гораздо большего!

— Как это?

— Ну, живёт где-то там — невесть где — существо такое гигантское… очень большое, выше самой высокой горы, шире, чем лес, да не только лес, а и вся земля-матушка наша! Настолько огромное, что само даже не может увидеть сразу всего себя целиком, и поэтому дальние его части порой делают, что хотят…

— Это как… пальцы мои сами собою бы бегали? — покрутив руками, рассмеялась Деяна. — Где ж такое видано?!

— А из дыма текучего мышью или тигром вылепляться — видано что ль? Иное сие существо, чем мы, сильно иное! И огромное — не помыслить тебе!

— А тебе? — она фыркнула. — Тебе помыслить? Какое оно из себя?

— Похоже на гигантского чёрного орла о многих-премногих головах и многих-премногих крыльях с глазами сине-красными, огненными.

— А глаза-то такие я и у Мыха и у Тигра видела, выходит, они, глаза то есть, тоже отдельно от самого орла бегали?.. Ох… — девушка расхохоталась. — Ох, и небывальщина!

— Ну и не верь, коль не хочешь! — буркнул Колояр. — Некрут семь вёсен с ними варился, вот и вызнал…

Хотела было Деяна сказать, что Некрут с детства был умом тронутый, да смех никак унять не могла и только рукой махнула.

— Ладно, поздно уже, спать пора. Тебе — дедова лежанка, а я на полу, пожалуй, устроюсь, — юноша взял пару меховых одеял, бросил их прямо на землю и улёгся, отвернувшись к двери.

Глядя, как он возится меж тёплых мягких шкур, Деяна зевнула — устали они сегодня, что и говорить. Она взяла со стола рыбку-подвеску и надела на шею, чтобы не потерялась. Потом загасила лампу и, уютно устроившись на лежанке среди шкур, мгновенно уснула, не заметив, как подвеска вдруг засияла радужным светом.

* * *
Приснилось, будто она — Нега. Сбежала за спинами Деяны и драчливых навьих Духов в чернолаз, потом стрелу огромную, в землю воткнутую, выдернула — бах! — чёрный пузырь лопнул, и проход навсегда закрылся. Не добраться теперь до неё никому, не добить! Трижды спускал тетиву своего лука человеческий Бог Перун, одну стрелу в другую вонзая, сливая их в единую молнию, дабы чернолаз пробить — вот это меткость и силища! Ах, кабы могла она с Перуном этим прежде встретиться, ещё до того, как столкнуться с Некрутом и отбившейся от рук нежитью!.. Вот поглядел бы тогда ваш небесный хранитель порядка и мировых границ, кто она и на что способна… А то, может, и вовсе силой меряться не пришлось бы: обвела б его вокруг пальца, да сетью своей так окрутила, что Перун сам бы ей людские души на блюдечке преподнёс… ах, мечты, мечты, пустые рассужденья!..

Сзади раздался гул, Нега обернулась к «полотнищу» и увидела, что складки шевелятся, будто от ветра. Надо быстрее выбираться отсюда!.. Она вытянула хвосты и крутанулась, как делала обычно, чтобы тут на мельчайшие искры рассыпаться, а там, в своём мире, вновь в целое существо собраться, но не вышло!

Ветер усилился, складки заволновались, набегая друг на друга и сталкиваясь. Сюда двигалось что-то огромное и могучее.

Она повторила попытку — опять безуспешно. «Это всё девка, псица поганая! — осенило Негу. — Из-за неё мою переходку замкнуло, когда она меня на земную твердь вытащила!»

Шум нарастал, складки бились сильнее, земля сотрясалась. Оно приближалось.

Нега развернулась к ходившему ходуном «полотнищу», крепко сжимая в одном из хвостов громадную золотую стрелу — кто бы там ни был, она не дастся без боя. Гул превратился в грохот, складки рвануло, и занавес разорвался в прах, открыв чёрное, колыхавшее неисчислимыми головами и крыльями, немного похожее на орла, существо. Земля вдруг разбилась на осколки, и Нега полетела в пропасть, но тут же была схвачена за хвосты несколькими клювами — над ними ровным сине-красным огнём горели глаза — всего их, как и голов, было не перечесть. Плеснули многие-премногие крылья, и Богиню накрыла тьма, прошла прямо через тело, разом впитывая все её воспоминания. А потом «Орёл» легко, будто у дитяти — хворостинку, вырвал у Неги стрелу Перуна и, насытив её тёмной силой, вонзил прямо в Мировое Древо. Пройдя вертикально через ствол, молния прошила сразу три мира: Правь, Явь и Навь. Древо вздрогнуло, но устояло, однако там, где кончается ствол, над корнями, возникла дыра, из которой потёк чёрный дым. Последнее, что увидела Нега, прежде чем свет в её единственном глазу навсегда угас, это как, струясь по Великому Небесному Океану, дым соединился с «орлом». А потом она будто взорвалась изнутри, и…

* * *
…Деяна ахнула и проснулась. Колояр вздрогнул и тоже открыл глаза: прямо напротив плавало расцвеченное пурпурными переливами радужное облако, формой напоминавшее человека.

— Я снова вижу её! — пробормотал юноша.

— Кого? — откликнулась девушка, откидывая меховые шкуры и садясь на лежанке.

— Свою душу, — он посмотрел в её сторону. — И твою тоже… ты… тебе страшно?

— С чего ты взял?

— У тебя там… в душе, багряно-тёмное мечется…

— Тревожно мне, Колояр, — молвила Деяна, поднимаясь с лежанки. — Очень тревожно! Сон я видела… Плохое случилось, ужасное!

— Где? С кем?

— Со всеми! Тот гигантский чёрный «орёл» о многих крыльях и головах с сине-красными глазами, о котором ты давеча говорил, из неведомых далей-глубин Великого Мирового Океана и правда пришёл. Стрела Перуна, пробившая ход в межмирье, указала ему, где наше Мировое Древо, и «орёл» пронзил его изнутри! Все три мира чёрной кровью своей отравил и сам ненасытной пиявкой к корням присосался.

— К корням? Это же…

— Да, Колояр! Туда! Впился он там, где души людские в мир Нави проходят, что с ними теперь будет, не знаю! И с нами тоже.

Быстро прибрав место, где спала, она прошла к очагу.

— А может, то всего лишь страшный сон был?

— Нет, — покачала она головой, стуча огнивом о кремень. — Такое не может быть просто сном, ты ведь и сам это знаешь. Прости, что потешалась вчера над тобой.

— Да пустое! — отмахнулся Колояр.

Сухой трут занялся, Деяна подложила щепок и воскликнула с горечью:

— Это я во всём виновата! Я с Мыхом проклятым связалась, и вон оно чем обернулось…

— Но ты же не со зла, ты тятю спасти хотела! — с жаром возразил юноша. — Да и я тоже повинен… не меньше твоего! Чарам Неги бездумно поддался, на всё ради неё готов был… — он нахмурился и покачал головой. — Но что толку нам сейчас об этом терзаться?

Он открыл ларь, достал миску с парой кусков печёного зайца и горшок с остатками сыти.

— Давай поедим и, что делать дальше, подумаем. Вдруг что исправить получится?

— Да как, ежели дар мой от Мыха был, а ныне пропал? Не ведунья я боле, никого исцелять не смогу.

— Ну, это мы ещё поглядим! Нега не зря на тебя охотилась, сетью своей золоторыбьей оплести хотела, стало быть, есть в тебе дар и без чёрного Мыха. А этот хитрый гад им просто воспользовался.

— Ты и правда так думаешь? — глаза Деяны заблестели, щёки раскрасил нежный румянец.

— Не думаю, а знаю! — глотнув холодной сыти, твёрдо изрёк Колояр, стукнув горшком о стол. — Ты без всяких чёрных тварей сумела и Негу, и боевой отряд навий в наш мир вытащить! А сейчас говоришь, дара нет? Да как бы иначе мы с этой хвостатой нечистью сладили? Будь здоров у тебя дар, уж поверь! Девы больше нет, а я опять души вижу! И ты тоже сможешь. Не зря же ты это надела? — Он показал пальцем на рыбку-подвеску. — Нега называла это ключом, ибо души им, как медовые борти, вскрывала, а ты его под себя изменила. Вот и поможет тебе он теперь в души глядеть — я научу! И тогда вместе мы раскумекаем, что и как дальше делать. Велес Великий нам в помощь!

* * *
Больше всего Косте понравилось становиться волком.

Он носился по лесу, наслаждаясь силой и скоростью, и охотился на разную живность, что получалось у него гораздо лучше, чем у обычного хищника. С когтями, зубами, обонянием, зрением, слухом настоящего крупного волка и человеческим интеллектом, избавленным от навязанных цивилизацией устоев и норм, он, конечно же, был умней и мощней любого подмосковного зверя.

Пара дней прошла в угаре охоты и бега на многие километры, заставив Костю на время позабыть обо всех своих проблемах, волнениях, горе и неприятностях, пока однажды он вдруг не увидел во сне Катю. Она пыталась ему что-то сказать, но он, оставив человеческую речь за порогом волчьего бытия, не понял ни слова и, проснувшись, продолжил вольную жизнь сильного зверя. Однако когда следующей ночью сон повторился, Костя, хоть и не различил слова, но заметил, что Катя показывает ему три пальца. Пробудившись, он захотел было на время сделаться человеком, но отвлёкся на зайца и, погнавшись за шустрым зверьком, вновь позабыл обо всём. Только когда Катя стала настойчиво появляться перед его мысленным взором уже не во сне, а наяву, причём прямо во время охоты, Костя вновь обратил внимание на показанную пальцами тройку.

«Очнись!.. вспомни… это ведь я, Катя, я погибла, очнись!»

«Три дня!» — внезапно всплыло где-то на границе сознания, и Костя, собрав всю оставшуюся волю в кулак, сбросил, наконец, волчью форму. Усилие для этого понадобилось поистине чудовищное, и он с ужасом понял, что мог вообще больше никогда не очнуться!

«Три дня на размышление прошло, во что же я превратился?!» — Костя провёл по груди рукой: шишка почти не прощупывалась. Ушла глубже? Но куда — там же дальше вроде бы кость?..

Растворяется! — вдруг стукнуло в голове. Три дня прошло, а он продолжал чёрт знает чем заниматься! Хрен знает о чём думать и чего хотеть! — считай, дал каракатице согласие на переделку своего организма. И эта переделка не просто началась, а идёт уже полным ходом! И если б не Катя! Если б не то лучшее, что сумела она за краткое время их знакомства вложить в его дурную, бестолковую голову, он бы так и бегал, задравши хвост, по лесу. Но она достучалась! Смогла! Даже после смерти. Умерла, чтобы стать его совестью…

Он снова прикоснулся к груди и ощутил жар. Трансформация! Рыбка расходилась по клеткам, меняя его тело, стремясь сделать из Кости нечто иное, пытаясь полностью поглотить его душу, подчинить своим интересам и сделать из него…

Он понял, что именно сделать!

А сразу за этим стало ясно, почему тварь так долго не трогала Катю, зачем устроила ему счастливые полуторасуточные чудо-каникулы…

Знания о каракатице! Ну, конечно! Вот где её слабое место! Перелопачивая Костин организм, она не может скрыть то, что делает! Её мотивы, цели, память — он уже считывал кое-что раньше, и, чем активнее тварь действовала, тем сильнее открывалась сама. Обоюдный процесс, ей это не нравилось — ох, как не нравилось! — но такова была цена!

Костя неожиданно расхохотался, распугав прыгавших над головой птиц.

Цена и особенность нового вторжения к людям.

Каракатица уже являлась на Землю раньше, и он знал, что тогда было всё по-другому: и люди, и методы выкачки «сока», но одно оставалось всегда неизменным.

Законы мироздания!

Они были незыблемы, заставляя любительницу грабить человеческие души искать тех, кто впустит её в свою жизнь добровольно. Для этого она выбирала людей, одарённых способностью чувствовать и видеть больше, чем остальные, и фактически делала из них… «лампочек»! Да-да, именно делала, ибо это значительно облегчало ей выкачку душевного «сока».

То есть первые «лампочки» появились благодаря каракатице, вот так новость! Номер один.

А номер два — это противоборство с диким и тёмным хищником, которое закончилось для первой каракатицы весьма и весьма печально: она сдохла! Зато хищник не просто выжил, но и полностью захватил власть над людским измерением. Он сам стал обжирать души и делал это веками, почти полторы тысячи лет, пока тоже не сгинул, окончательно изгнанный всего пару месяцев назад.

Господи! — Костя потёр лицо. — Так вот, значит, как: охотники за «соком» бились за человечество, словно голодные собаки за сладкую косточку!.. Каракатицы и лысори — последние оказались сильнее. Но оно и неудивительно: столь могучую и колоссальную «собаку» просто так не свалить!

Каракатицы вынуждены были держаться подальше.

Пока люди, сами того не зная, не открыли им доступ…

Два месяца назад чернопёрые наследники лысорей так и не сумели переродиться в новую тьму и были окончательно изгнаны Костей — именно он поставил в этом процессе последнюю точку! И он же приманил каракатицу, дал сигнал, а потом и отворил ворота, впуская в свой мир.

Тварь по-прежнему не могла попирать основные законы мироздания, однако действовала иначе, чем в давние времена. Во-первых, она извлекла уроки из смерти предыдущей охотницы, а во-вторых, люди и, в частности «лампочки», за это время здорово изменились вообще, да ещё и потеряли всю свою радужную силу! Поэтому тех, кто мог с ходу принять новый ключ, не нашлось. Но был же старый! Прямо тут! «Испорченный» ещё полторы тысячи лет назад и использованный всё это время и так и эдак, он, в итоге, «мутировал» в нечто иное, гораздо более подходящее современным людям, чем изначальная разработка каракатиц. Однако саму основу ключа, где была заложена способность очищать и качать «сок», это никак не затронуло, и новой охотнице надо было лишь придумать, как запустить его главную функцию, что оказалось не так уж и сложно. Два месяца, и — вуаля!

Попался, который кусался, — мрачно усмехнулся Костя.

Вот только кусался не он один!..

У твари и сейчас оставались враги, с кем можно попытаться её столкнуть. Она получила от Кати то, что хотела, но это оказалась палка о двух концах, и теперь он знал, куда стоит пойти…

Это, конечно, опасно, но ему наплевать! Он больше не позволит ей безнаказанно манипулировать его желаниями, снами и чувствами.

Он сам её атакует!

Глава 10 Прямое столкновение

На этот раз Вера взяла такси — грудь теснило дурное предчувствие и очень хотелось добраться до Жаркова как можно быстрее. Снов о Мировом Древе и лысорском вмешательстве этой ночью не было, что отнюдь не успокаивало. Даже наоборот, беспокоило.

Вспомнилось, как, чуть больше двух месяцев назад, когда она вот так же ехала к лысорскому бассейну, ей пригрезился Антон и предупредил, что их ждёт встреча со злом. Улучшению настроения это, мягко говоря, не способствовало, навевая тоску и чувство одиночества.

После того, как Костя насильно лишил «лампочек» радужной силы, многие из них открыто и сильно злились, потеряв способности, которые дарили им чувство исключительности. Да, они должны были держать это в тайне, служить объединению посвящённых и подвергаться — особенно в последние годы! — серьёзной опасности, но… Знать, что ты особенный, талантливый, не такой, как все, — это было так круто! И здорово грело душу. К тому же умение видеть светаки сильно помогало в обычной жизни, чего бывшие «лампочки» теперь тоже лишились, да ещё и без спроса, по чьей-то чужой воле, — с этим трудно было смириться. Даже те, кто понимал, что всё это было сделано ради спасения всего человечества, и вроде бы даже не злились, общаться всё равно не хотели… но Андрей!..

Почему она не позвонила Андрею? Понятно, что Вике скоро рожать, да и Кос подгадил ему на Дне рождения, но ведь они же всё равно друзья, а дело важное, уж выкроил бы несколько часов, Вера в этом не сомневалась! Но звонить, тем не менее, не стала, ибо опять, как и в прошлый раз, ехать ей было нужно прям срочно!.. Приспичило.

Такси остановилось на указанном километре.

— Тут что, грибное место? — полюбопытствовал водитель.

— Ага, — кивнула Вера, оплачивая поездку. — Идти только далековато.

— Удачи! — попрощался таксист.

— Спасибо!

Вера вылезла из машины и бодро зашагала к лесу. Вчера, топая от электрички, она и в самом деле набрала пакет грибов, правда, вспомнила о них только поздним вечером. Но всё равно пожарила и прямо на ночь наелась — вкуснятина!..

Но сейчас ей точно не до грибов — надо скорее добраться до места.

С каждым шагом плохое предчувствие только крепло, и, когда впереди показался холм, Вера уже почти бежала, всматриваясь в крону высокой осины.

Ворона-наблюдателя на месте не оказалось. Девушка взобралась на холм и ахнула, глядя на капище: заточенный снизу столбик с высеченным на верхней части лицом — идол или кумир, как она вчера вычитала, — валялся в кустах. Жертвенный — или требный, как его называли язычники-славяне, — камень был сворочен со своего места, а чурбачки, обозначавшие вход, раскиданы по сторонам.

— Борис Андреевич! — спустившись к капищу, позвала Вера, но ответа не последовало.

Возле кострища, внутри огороженной площадки, виднелись следы — не только человеческие, но и собачьи, причём крупные — наверное, овчарка или волкодав… Кто-то сюда приходил и всё разнёс, может, это противники родноверов? Вчера Вера про такое тоже читала: порча идолов, уничтожение или осквернение святилищ — распространённая практика ярых ненавистников язычества. Так может, это кто-то из них? Только как он умудрился сюда забрести? Случайно? Именно противник родноверия?

Бродил тут с собакой по лесу, вдали от всех дорог и населённых пунктов, искал грибы, да и наткнулся?.. Девушка замерла, прислушиваясь: ни собачьего лая, ни звука шагов…

Жарков говорил про палатку, вспомнила она, где-то подальше, за кустами, — Вера двинулась в том направлении, однако громко кричать, вызывая Жаркова, больше не стала.

Палатка нашлась, но в ней никого не было. Хотя и большой рюкзак, и другие вещи лежали так, что понятно: Борис Андреевич явно не собирался уходить далеко, а выскочил на минутку. Но тогда где же он? Сверху вдруг раздалось хлопанье крыльев и карканье.

— Крук! — обрадовалась Вера. — Привет! Где твой хозяин?

Ворон спустился ниже, описал над её головой круг и полетел в глубь леса, откуда вновь громко каркнул. Он звал! Звал её за собой.

Она побежала за птицей, и уже спустя минуту наткнулась на поломанные ветки и красные капли. Кровь?! Ворон продолжал каркать и лететь дальше, девушка едва поспевала за ним, вновь и вновь натыкаясь на кровавые отметины, пока не услышала возню и то ли вой, то ли скулёж. Вера продралась сквозь кусты и замерла, не решаясь подойти ближе.

В середине поросшего черничником пятачка корчилась большая рыжеватая собака… или волк?! Шкура на боку была в крови, лапы дёргались и будто вытягивались, из оскаленной пасти вырывались странные звуки, похожие на человеческий стон. А из зарослей на краю поляны слышались шорохи и громкое ворчание — там, в тени, шевелился кто-то ещё, не то животное, не то человек. По спине пробежал холодок, волосы на голове зашевелились, Вера попятилась за ближайшее дерево, но, снова глянув в центр поляны, застыла… что?.. Жарков?! Как?! Она растерялась и уже ничего не понимала, глядя, как вместо рыжего волка откуда-то взялся измазанный кровью ведун! Заметив её, он попытался приподняться и что-то сказать… «Помоги!», кажется?

Вера сделала пару шагов к поляне, Борис Андреевич замычал и отчаянно завозился на месте. Кусты с краю раздались в стороны, выпустив… чёрно-серого волка — он зарычал, сверкнув окровавленным оскалом, но вдруг замер и даже будто бы заскулил.

— Беги! — простонал Жарков.

Так вот что он говорил! «Беги», а не «Помоги»! Она медленно попятилась назад, боясь развернуться к поляне спиной. И тут чёрно-серый волк внезапно и как-то… отчаянно?.. замотал головой и, взрыкнув, стал отступать обратно в заросли, но упал. Лапы его начали вытягиваться, и всё тело забилось-задёргалось, будто какая-то неведомая и невидимая сила крутила зверя, стремясь разодрать на части. Он жалобно заскулил, повернув голову, и Вера ахнула, увидев на месте волчьей морды знакомое человеческое лицо. Костя! Измазанный кровью, с безумием в глазах и полуволчьим телом, но это точно был он!

— Кос?! — девушка бросилась вперёд. — Что?..

Зацепившись ногой за корень, она рухнула ничком в черничник, едва успев выставить руки, по щекам и глазам хлестнули жёсткие стебли.

— Костя! — она вскочила и, увидев, что полуволк уже уполз в заросли, ринулась за ним.

— Стой! — Жарков попытался схватить её за лодыжки, но промахнулся.

— Не-е-ет! — вдруг раздался жуткий то ли голос, то ли звериный вой, заставив Веру резко остановиться.

— Не ходи туда! Не ходи! — прохрипел Борис Андреевич, силясь подняться и преградить ей путь.

Из кустов послышался громкий шорох, треск веток и шум тяжёлых, поначалу неровных шагов. Они удалялись, с каждой секундой делаясь легче, чётче, увереннее и чаще: кто-то бежал отсюда прочь.

— Что это?.. — Она повернулась к Жаркову и не договорила: ведун был без сознания.

Он неподвижно лежал на боку, с закрытыми глазами, но вроде дышал и пульс прощупывался, однако раны на плече, бедре и руке выглядели ужасно: по нему явно прошлись когти и зубы того серо-чёрного волка… с Костиным лицом. Одежда была разорвана, вокруг столько крови! Вера достала смартфон, чтобы набрать «112», но Борис Андреевич тут же очнулся и с неожиданной силой ухватил её за предплечье.

— Нет… — прохрипел он. — В правом кармане.

Стараясь не зацепить раны, она осторожно залезла в его куртку и извлекла небольшой мешочек с нанесённым краской следом от медвежьей лапы. Внутри оказался какой-то серо-зелёный порошок, остро пахнувший травами.

— Надо воды, — Жарков закашлялся и неловко перекатился на спину. — На груди…

В верхнем кармане виднелась тонкая металлическая фляжка.

— Сыпь, а потом воды! — Борис Андреевич открыл рот и высунул язык.

Вера припорошила его травяным порошком и, аккуратно придержав ведуну голову, напоила из фляжки.

— Спасибо. Подожди… — он закрыл глаза и принялся едва слышно бормотать.

— Что? — девушка наклонилась ближе. — Я не слышу!

Родновер не ответил, продолжая неразборчиво бубнить что-то себе под нос. Вера вздохнула и, завязав обратно мешочек, осторожно опустила его в тот же карман, откуда взяла.

Спустя минуты три бормотание стихло, Жарков открыл глаза и улыбнулся, глядя куда-то поверх её головы.

— Здравствуй!

— Может, всё-таки врача? — нахмурилась Вера.

— Ни в коем случае! — вдруг ответил из-за её спины мужской голос.

Подскочив, как ужаленная, девушка обернулась: позади неё стоял какой-то черноволосый тип средних лет, с аккуратно постриженными бородой и усами, одетый в джинсы и камуфляжную куртку, на голове — бейсболка, на ногах военные ботинки.

— Вы кто?! — она умолкла, не веря, что можно насколько бесшумно выйти из леса.

Бородатый вопросительно посмотрел на Бориса Андреевича и тот кивнул.

— Её сейчас Вера зовут, но она вспомнит… мы просто ещё не успели… — сказал он и снова закрыл глаза.

— Я - Велес, — заявил появившийся из ниоткуда мужик. — Вы позволите?

Вера молча отодвинулась, обалдело пропуская его к Жаркову. Ещё один двинутый на старославянском язычестве родновер? Только где ж он до этого был, почему не помог раньше и зачем так незаметно подкрался?

Бородатый наклонился, из-под его куртки выскользнул и повис на цепочке серебряный медальон в виде окружённого солнечными лучами круга, внутрь которого была вписана перевёрнутая буква «А» с двойной поперечной чёрточкой. Знак Велеса! — Вера вспомнила картинки из прочитанного вчера описания, там были и этот, и медвежья лапа, как на мешочке с травяным порошком… Но, блин! — не может же этот мужик быть языческим Богом?!

Бородатый меж тем стал водить пальцем по лбу Бориса Андреевича, словно письмена какие-то вычерчивал — раненый при этом тихо охал и постанывал, — а когда закончил, Жарков распахнул веки, глубоко вздохнул, а потом сел, осторожно ощупывая бедро и плечо.

— Крупные сосуды закрыл, боль приглушил, мышцы срастил, но только частично — раны слишком глубокие, силы на всё не хватило. И кровь! Ты потерял много крови, так что ходи осторожно, не то в обморок грохнешься и голову разобьёшь.

— У меня есть литровая банка мёда и килограмм орехов.

— Отлично! — кивнул тот, кто назвал себя Велесом. — Этого будет достаточно.

— Достаточно для чего?! — не выдержала Вера, окончательно одурев от того, что происходило вокруг. Волк с Костиным лицом, раны от когтей и зубов на теле Жаркова, внезапное появление незнакомца, который заявляет, что он — Бог и может исцелять, просто водя пальцем по лбу раненого… — из всех теснившихся в её голове вопросов, под язык почему-то подвернулся самый малозначимый, но остановиться она уже не могла: — Хотите сказать, банка мёда и кило орехов народят ему кровь и раны затянут?!

— Нет, — рассмеялся бородатый. — Мёд и орехи — это для меня.

— Да, — кивнул Борис Андреевич, с кряхтением поднимаясь с земли, Вера бросилась ему на помощь, пока мужик просто стоял в сторонке и даже руку не протянул. — Капище только надо восстановить.

Сверху, с радостным карканьем, спустился ворон и сел Жаркову прямо на повреждённое плечо, нохозяин не прогнал птицу, наоборот, улыбнулся и ласково почесал пальцем пернатое пузико.

— Крук, дружище! Ты за меня волновался?

Ворон вытянул шею, чёрным блестящим глазом разглядывая сначала руку и бедро Бориса Андреевича, потом плечо, на котором сидел. Вера последовала его примеру и удивлённо хмыкнула: вместо открытых ран, сквозь дыры в разорванной куртке, виднелись только тонкие тёмные полосы.

— Знаю, что волновался, — продолжал ворковать Жарков. — Хороший мальчик, хороший! Ну, идём, идём!

Ведун медленно побрёл в сторону бывшего лысорского бассейна, Крук сорвался с его плеча и полетел вперёд, а Вера развернулась к бородатому:

— Ну, и что это значит?!

— Что? — поднял брови мужик, лицо его вроде бы оставалось серьёзным, однако в тёмных, почти чёрных, глазах плясали весёлые искорки… и он… он был так красив!

— Да всё! — девушка нахмурилась, прогоняя неуместную мысль о привлекательности бородатого, и аж ногой притопнула.

— А поконкретней? — улыбнулся странный тип.

— Ну, вот вы!..

— А что я?

— Вы и правда сумели каким-то образом затянуть Борису Андреевичу раны… но — языческий Бог?! Вы серьёзно? Думаете, кто-то может в это поверить?! Кто вы на самом деле?

— Я на самом деле водчий на всех дорогах — Велес, — он чуть поклонился, глядя на неё с весельем и интересом.

— Я на такое не поведусь! — надулась Вера и потопала за Жарковым.

В спину внезапно толкнулся тёплый воздух, девушка обернулась и обомлела: вместо мужика в джинсах и камуфляжной куртке прямо за ней возвышался трёхметровый гигант в распахнутой медвежьей шубе, под которой была красная рубаха, перехваченная в талии поясом, в середине которого красовался знак Велеса. По бокам головы, из густой гривы тёмных волос торчали в стороны и вверх два мощных, изогнутых рога. И волосы, и борода с усами были длинными, аж до пояса, глаза лучились серебряным светом, а в руке он сжимал серебряный посох.

— Ну что, так лучше? — прогудел великан.

Онемев от изумления, Вера только хлопала глазами, не в силах оторвать от него взгляд.

— Очень убедительно! — оценил обернувшийся Борис Андреевич. — Только хватит ли теперь мёда с орехами?

Гигант начал быстро уменьшаться, прямо на глазах превращаясь обратно в брюнета средних лет с аккуратно постриженными бородой и усами.

— Хватит, — сказал он. — Медведя же я не призывал! А на мой личный облик не так много и тратится, с исцелением ран, во всяком случае, уж никак не сравнить.

— Хорошо, — кивнул Жарков и побрёл дальше.

— Нифигасе… — пробормотала Вера, продолжая неотрывно пялиться на Велеса. — Так значит, вы и правда… — она умолкла.

— Ни разу не человек! — закончил за неё бородатый. — Я — Бог, но не тот Господь, создатель всего сущего, которого одного только вы, современные люди, и понимаете под словом «Бог». Так что лучше называй меня просто Велес или можешь ещё — водчий, если так тебе, Вера, будет удобней.

* * *
Бог Велес удалился куда-то в лесную чащобу, а Крук дожидался их возле палатки.

— Проголодался! — пояснил родновер и, к удивлению Веры, достал пакет с изображением довольного жизнью кота.

— Он что, это ест?!

— И с большим удовольствием! — улыбнулся Борис Андреевич.

Натрескавшись кошачьего корма, Крук попил водички прямо из кружки хозяина и полетел в сторону капища. Жарков взял из палатки литровую банку мёда, большой пакет с орехами и двинулся за вороном. Вера потопала следом.

— Поверить не могу, что это был Костя! — сказала она, когда взгляду предстал учинённый на огороженной площадке разгром.

Покружив у них над головами, ворон каркнул и полетел на свою осину — наблюдать за подходами к капищу.

— У вас есть его фото? — спросил Жарков.

— Кого? Кости? Конечно! — девушка достала смартфон и стала показывать снимки. — Вот. И вот ещё…

— Он это, точно он! — подтвердил Борис Андреевич, ввинчивая в землю деревянного идола. — Ничего вам не показалось!

— Но как же мог он всё разнести, да ещё и… — она замялась, подбирая слова, — волком сделаться?..

— Я объясню позже, когда вы всё вспомните, обещаю!

— Ладно… — смирилась Вера и, убрав телефон в карман, принялась помогать родноверу восстанавливать капище. — Скажите, а Костя… вы ведь его тоже здорово… подрали…

— Он восстановится! — уверил Жарков. — Причём вполне вероятно, что ещё быстрее, чем я.

— То есть ему тоже помогут? — она толкнула большой камень, но тот не поддался.

— Ещё как! — с пыхтением перекатив его на положенное место, ответил ведун.

— А у вас раны не разойдутся? — обеспокоилась девушка.

— Не разойдутся, — улыбнулся Жарков. — Велес ведь не швы мне в больнице накладывал: ткани уже срослись!

— Этот ваш… Велес! Куда он свинтил-то? Мог бы тоже немного тут поработать.

— Бог?! — родновер прыснул, воззрившись на неё с изумлением. — Должен сам себе капище соорудить? Вы серьёзно?

— А что? Типа, не царское это дело?

— Да просто тогда сам смысл всего этого, — Жарков повёл рукой, очерчивая в воздухе круг над камнем и идолом, — полностью пропадает!

— Но хотя бы руку-то он мог вам там, на полянке, подать? — упрямо пробурчала Вера, поправляя порушенный вал. — Подняться помочь?

— Боги — не люди! — пожал плечами родновер, утрамбовывая камушки на кострище. — К ним нельзя подходить с той же меркой.

— Чего ж он тогда в таком виде пришёл? Будто человек?

— А вы хотели бы, чтобы он в облике медведя у вас за спиной появился? — рассмеялся Борис Андреевич.

— Нет, но…

— Наверное, не хотел вас пугать. Сейчас ведь не шестой век, когда каждый ребёнок знал, что есть не только люди и звери, но и Боги, и природные Духи, и всё вокруг было верой в них и в чародейство пропитано… Но свой классический, если можно так выразиться, облик водчий вам всё же продемонстрировал.

— Это было впечатляюще, — нехотя признала Вера.

— Обычно ещё настоящий медведь у него под правой дланью стоит, но Велес, видно, силы решил поберечь. Исцеление ран — дело такое… затратное!

— Он же Бог!

— И что? У них тоже ресурсы не бесконечны, особенно когда столько веков без нормальной подпитки! Ослабел он за это время, конечно, что уж тут говорить.

— Что ещё за нормальная подпитка?

— Связь с Правью прежде всего. Велес — единственный Бог, что свободно перемещался по всем трём мирам, земными делами всегда занимался и к людям ближе других был, потому и бродил постоянно по Яви. И когда всех Богов в их обители заперли, он тут, у нас, находился — так, в итоге, в земном мире на пятнадцать веков и застрял. Ни в Правь, наверх, не попасть, чтоб энергии из родного мира почерпнуть, ни в Навь не спуститься — а ведь раньше он в Нави хозяином был, души мёртвых ему поклонялись и тем тоже много сил придавали. Плюс ещё живые люди, что беззаветно в него верили, любили за помощь в скотоводстве и возделывании земель. Каждый род на каждом поле обязательно последний сноп Велесу «на бородку» оставлял. Любой путешественник, а также человек, ищущий свой жизненный путь в широком смысле, требы ему возлагал, надеясь на помощь водчего. Покровительствовал он и торговле, и искусству, и творчеству — не зря ж бояны внуками Велеса себя называли, не говоря уже о ведунах, чародеях, целителях! — для них он особой опорой был, любыми проявлениями волшебства управлял, да и все природные Духи ему как высшему своему владыке всегда подчинялись.

— Фигасе, списочек! Столько видов деятельности! Когда ж он за всем следить-то успевал? И мёртвые, и живые, да ещё и Духи…

— Ну, так на то он и Велес великий. До конца десятого века в людской любви и силе своей купался, а вот после крещения, когда капища разорять принялись и свергать идолов, гораздо хуже стало. Правь и Навь перекрыты, вера людская ослабла, но славяне ещё долго почитали своих родных Богов, пусть даже нечасто и втихаря. Только в двадцатом веке уже, после революции с её насаждением атеизма и войны, Велеса, как и всех его собратьев, совсем позабыли и бросили. И хотя сейчас вновь появились люди, которые хотят изучить и возродить верования наших предков, это всё — сущие крохи! Да и церковь активно противодействует…

— Они считают язычество суеверием — я об этом читала.

— Догмы! — мрачно констатировал Жарков. — Не могут допустить, что Всевышний Господь, рабами коего они себя считают, мог, наряду с людьми, создать и этих существ. Ведь Он сам — так неизмеримо далеко от нас, далеко во всех смыслах, а Боги наши, народные, они ж всегда были тут, рядышком, присматривали за нами…

— Пока лысори их не заперли, — едва слышно пробормотала себе под нос Вера.

— Что?

— Пока их не заперли! И оставшийся тут в полном одиночестве Велес не ослабел окончательно, так?

— Так, — кивнул Борис Андреевич, оглядывая полностью восстановленное капище. — Ну, да ничего! Он всё равно как Богом был, так Богом и остался. Раны мои почти исцелил. А теперь и мы ему немножко поможем. Дары Велесу лучше, конечно, приносить в тёмное время суток, но ждать уже нет никакой возможности, так что я начинаю, а вы, Вера, не отвлекайте меня, пожалуйста. Можете смотреть, но не спрашивайте ничего, ко мне, костру и требному камню лучше не подходите, ладно?

Она молча пожала плечами.

— Без обид, хорошо? — улыбнулся ведун. — Вы девушка славная, но момент сейчас больно уж… тонкий, а я хочу сделать всё максимально эффективно, понимаете?

— Ладно, без обид, — кивнула Вера. — Вы ведь потом мне всё покажете?.. в смысле — как я Деяной была?

— Разумеется, Верочка! — обрадовался её согласию Жарков, и было видно, что искренне. — Разумеется!

* * *
Ручей — или лучше назвать его узенькой речкой? — был ледяным и быстрым: красные потоки мгновенно бледнели и исчезали, уносимые бурным течением. Отстиранная от крови одежда висела на ветках растущего вдоль берега ивняка, а сам Костя сидел голым на каменистом дне, отмывая теперь собственное — или уже не совсем собственное? — тело. Вода доходила ему почти до груди, но холода и боли он не чувствовал: об этом, как и о заживлении ран, позаботилась золотая каракатица. Она сделала его своим живым орудием, а орудие надо беречь, ибо крайне сложно найти кого-то лучше него.

От воодушевления, с каким прибежал он к бывшему лысорскому бассейну, теперь не осталось и следа. Чему обрадовался сдуру? Понял он план твари по поводу Кати, ага! а толку?! Думал, сможет правильно воспользоваться этим новым знанием, а вышло…

Да ни хрена у него не вышло, если быть честным!

И не просто не вышло, а ещё и обернулось против него самого…

Ладно! — Он несколько раз плеснул в лицо водой. — Вера, его любимая, осталась жива, и это сейчас главное. Сумел он на неё не наброситься, тварь рвала ему всё внутри, но он удержался! поборол адское влияние золотой суки, устоял! Сам даже не понял как! Но он смог! Смог, а значит, возможность сопротивляться всё ещё есть…

Однако кто ж таков тот мужик?! Почему он сидел в бывшем лысорском бассейне, что значат эти камни, столбики, которые, похоже, именно он и нагородил? И наконец самый интересный вопрос — как?! Как он сумел превратиться в волка? В нём что, тоже сидит какая-то каракатица?! Просто невероятно!..

Костя вспомнил, как выбежал к бассейну и, увидев, что яма закопана, впал в самую настоящую ярость. Ему нужен был этот чёртов бассейн, чтобы связаться с врагами каракатицы — так говорили ему Катины «провода»! Тот самый «только кабель, только хардкор», как она шутила, когда рассказывала про свою способность соединяться с любым человеком. Она пользовалась ею, чтобы считывать инфу, но каракатица усмотрела в этом умении нечто гораздо большее и очень для себя полезное, вот почему она не стала мешать сближению Кости с Катей.

Напротив, устроила им чудо-каникулы, сделала вид, что оставила в покое, а сама тем временем подбиралась к Катиному природному дару, проникая, вместе с Костей, всё глубже и глубже к ней в душу и тело, чтобы постичь, как работают «провода». Это знание она с самого начала планировала применить к Костиному светаку и его материальной оболочке. Хотела сделать его способным соединяться с каждым встреченным человеком, чтобы тянуть из всех подключённых «сок», постепенно расширяя охват. «Сок» тогда будет литься и литься постоянно, до конца жизни всех, кто окажется в сети, а не урывками, как раньше, когда тварь «выполняла желания». Всё новые и новые доноры будут присоединяться к Косте по «проводам», пока нагрузка на его мозг не вырастет настолько, что задействует абсолютно все мощности, и ресурсов для поддержания его личности попросту не останется.

Сделать из него ходячий, ничего не соображающий сосуд для перегонки «сока», — вот конечная цель трансформации.

Каракатице понадобилось время, чтобы, не повредив источник нового знания, спокойно разобраться с «проводами», но как только она это сделала, Катя стала ей не нужна. И тогда тварь, разглядев в душе Кости сожаление, что он переспал с одной, а любит другую, раздула из этого тёмного облачка такую чернуху, что смогла вытолкнуть девушку под машину. А потом, используя его шоковое состояние, ещё и мать убила в наказание за попытку вырезать рыбку! После чего, хитро проникнув в его сон, прикончила несчастных бомжей и затем заморочила Косте голову, чтобы добиться от него согласия на перестройку организма и внедрить Катины «провода». Подкинула суперразвлекалово, «бочку варенья и корзину печенья», чтобы мальчиш Плохиш жрал, спал и ни о чём не думал, пока дьявол внутри него творит своё чёрное дело по обескровливанию всех его друзей, родных, близких, не говоря уж об остальных, незнакомых людях…

Только сейчас, в этой ледяной быстрой речке, Костя окончательно протрезвел и с ужасом понял, что чуть было не проспал вообще всё на свете! Если б не Катя, не её, оставленный у него в душе, прекрасный след, он бы уже не очнулся. Сколько раз она пыталась до него достучаться, чтобы осознал, наконец, что происходит! а заодно понял, как можно использовать обратную сторону её «проводов»! Да, видно, всё-таки опоздала…

Костя с горечью вспомнил, как вскипела в нём ярость от того, что бывший лысорский бассейн кто-то засыпал, и это мешает ему связаться с врагами каракатицы. Одурманенный несколькими днями волчьего существования, он даже не успел разобраться, кто же конкретно эти враги, прибежал, как подорванный, увидел: бассейна нет и, вместо того чтобы спокойно обдумать ситуацию, позволил каракатице взрастить своё бешенство и тупо кинулся крушить насыпь, камни и столбики. В совершенно неоправданной, бессмысленной, полностью застлавшей мозг злобе. А когда выскочил этот мужик, Костя вообще соскользнул обратно в звериное состояние и набросился на него, стремясь разорвать на части.

Инстинкт хищника, взявший верх над рассудком, — вот она, очередная проделка подлой золотой суки!

Катя протянула ему руку помощи, но подлая хитрая тварь снова перевернула всё с ног на голову! И опять его поимела! Жестоко, цинично и неожиданно. В который раз!! блин, да чтоб ему сдохнуть!..

А может, и правда? — в отчаянии подумал он, и сразу почувствовал, как вода мгновенно сделалась адски ледяной, так что спёрло дыхание и кожа покрылась мурашками размером с горошины. «Хочешь, сука, чтобы я вылез?» — мрачно усмехнулся Костя и, уцепившись за камень на дне, погрузился в речку с головой. «О тебе же забочусь, бестолочь!» — «О, я вижу, как ты заботишься, тварь! Самогонный аппарат из меня делаешь». — «Зачем тебе надо постоянно придумывать всякие ужасы и бороться? Почему ты не можешь просто жить и получать удовольствие?» — «Ты убила столько людей!..» — «И что? Ты их всё равно уже не вернёшь, смирись, и сразу перестанешь чувствовать боль! Это же так просто!».

Ответить Костя уже не мог, он чувствовал, как сильно ему не хватает воздуха, смертельно хотелось вдохнуть. — «Я могу отрастить тебе жабры, только пожелай!» — «Нет!!! Я хочу сдохнуть! Хочу сдохнуть!! Сдохнуть!!! — он вдохнул воду, закашлялся, хлебанул ещё — рот, нос и грудь изнутри загорелись огнём. Терпеть, терпеть! быстро утонуть, и всё кончится… Вера…»

Руки отпустили камень — каракатица обращалась к его инстинктам, заставляла всплыть, но лёгкие уже заполнились водой, и сознание Костю покинуло. Он замер, распластавшись на дне, как вдруг кто-то схватил его за ногу и стремительно выдернул из речки на берег.

Глава 11 Позабытое бытие

— Так-так-так-так-так! — забормотало существо, быстро, но аккуратно располагая посиневшее тело на земле вдоль речки. Разведя Костины руки в стороны, создание выпрямилось и забубнило что-то, почёсывая затылок, но уже через секунду воскликнуло: — А-а! ага! Вспомнил!

Сложив тонкие и длинные бело-зеленоватые пальцы в хитрую конструкцию-комбинацию, вряд ли подвластную обычному человеку, оно принялось шустро двигать руками, загребая воздух. Из носа и рта Кости вдруг хлынула вода и устремилась к странному созданию — росточка оно было маленького, руки и ноги длинные, волосы — словно копна зелёного мокрого сена, глаза светло-голубые, на выкате, рот широкий, улыбчивый, с живыми гибкими усиками, как у сома.

— Давай, давай, давай! Ко мне, ко мне, ко мне, — приговаривало существо, глядя, как ручеёк пробирается под пожухлой, усыпанной осенними листьями травой.

Руки зеленоволосого замерли прямо перед лицом, пальцы разомкнулись и стали шевелиться так, будто вовсе не имели костей. Струйка поднялась вверх и закачалась в воздухе, словно кобра, а затем метнулась к мелкому заклинателю, обвилась вокруг ног и спиралью поползла по телу к рукам. Едва она достигла пальцев, как он ухватил водное тело и сунул его себе в рот. Всосав струйку внутрь, словно гигантскую прозрачную макаронину, существо резко выдохнуло, и в тот же миг Костя с хрипом втянул в себя воздух и закашлялся.

— Ага! Ага! Ага! — одобрил зеленоволосый.

Подскочив к несостоявшемуся утопленнику, странный тип ухватил его за бёдра и, невзирая на внешнюю хрупкость и маленький рост, легко поднял в воздух и принялся трясти, держа головой вниз.

Костя снова закашлялся, разбрызгивая воду и стукаясь лбом о коленки своего чудаковатого спасителя, сознание вернулось, и парень замахал руками, пытаясь вырваться из цепких бело-зелёных пальцев.

Существо закрякало, словно утка — то ли смеялось так, то ли от натуги кряхтело — и, ловко перевернув свой улов, посадило Костю на землю. Светлые глаза навыкате внимательно разглядывали спасённого, гибкие рыбьи усики шевелились, будто живые.

— Т-т-ы к-к-кто? — дрожа всем телом, спросил парень, заметив, как мелькнул его собственный светак, выстрелив золотым щупальцем в направлении странного типа.

Светака своего тот не имел, и щупальце метило прямо в его узкую грудь, обросшую редкой и мягкой растительностью буро-огуречного цвета. Волоски встали дыбом, брызнув на золотого вторженца прозрачными каплями. Дёрнувшись, словно от ожога, щупальце быстренько убралось обратно.

— Ай-яй-яй, яй-яй! — тип погрозил Косте пальцем.

— Эт-то н-н-не я. Это К-к-каракатица. — Дрожь прекратилась, пришедшая в себя тварь стала стремительно восстанавливать нормальное дыхание и теплообмен пострадавшего от ледяной воды тела. — Она мучает всех вокруг.

— Поэтому ты тонуть хотел?

— Зря ты меня вытащил… зачем?

— Не зря, не зря, душа в вечном круге самоубийц — это плохо, очень-очень плохо!

— Зато суке золотой тоже настал бы звездец.

— У неё ж нет души, глупый ты, глупый…

— Сам ты глупый! — Костя скрипнул зубами. — Она бы от меня отцепилась и…

— И удрала безнаказанной! Глупый, глупый, глупый!

— Да заткнись ты, зелёный урод! Кто ты, на хрен, вообще, такой?!

— Ичетик! Я — Ичетик, Ичетик! Не урод! Красивый! Очень-очень хорош! — создание расплылось в улыбке и приосанилось, нежно поглаживая волосы на своей груди.

— Ичетий?

— Ичетик! Водный Дух.

— Дух? — растерялся Костя. — Чей?

— Ну, я же сказал: водный! Я в этой речке живу, тебя спас, и ты — спасибо скажи, а не уродом обзывайся! Несправедливо!

— Да ладно тебе, ну прости, я ж не из прихоти утонуть хотел, я от твари не знал, как иначе избавиться! Вот нафига надо меня спасать, если каракатица через меня всех людей теперь до смерти будет годами замучивать?!

Ичетик задумчиво пожевал губами, шевеля своими сомовьими усиками, потом принялся активно чесать затылок, пока из зелёной копны мокрого сена, заменявшего ему волосы, не выскочила лягушка.

— Пошли! — наподдав ей босой ногой, сказал водный Дух.

— Куда? — проследив, как лягушка с бульканьем плюхнулась в речку, спросил Костя.

— Ну, девочка же не зря меня разбудила!

— Какая ещё девочка?!

— Девочка, девочка! — Ичетик постучал ему по лбу: — Тут-тут!

— В голове?..

— Ага! Ага! — Дух прокрутился на месте, растопырив руки в стороны: — Связи-связи-связи!

— …Девочка в голове?.. связи… Провода? Катя?!

— Помощь, помощь! хотела-просила! пошли! — водный Дух отступил и критически оглядел парня: — Одеваться будешь? Или прям так?

— Буду! — Костя принялся срывать развешанную на ветках ивняка мокрую одежду. — А куда пойдём-то?

— Водовика будить! Поможет?

— Ты меня спрашиваешь? — с трудом натягивая липнувшие к ногам штаны, удивился Костя. — Я даже не знаю, кто это такой! Водовик, говоришь?

— Водовик — главный Дух пресных вод! — Ичетик поднял вверх палец. — Эх, спали, спали, проспали… не знают нас люди больше… ну, кроме девочки — может, ещё есть такие?..

— Лично я только про Водяного слышал.

— Водяной, Водяной… тоже подходит, — пожало плечами бело-зелёное существо. — Но мне милее Водовик, я к нему привык-привык!

— Ладно — Водовик, я понял.

— Сюда-сюда! — позвал Ичетик и побежал вдоль берега, сверкая синевато-белыми пятками: — За мной, за мной!

Костя пустился следом, и едва он догнал водного Духа, как тот схватил его в охапку и, увлекая с собой, бухнулся боком в реку — прямо в её самое заваленное корягами узкое место, где бурное течение неустанно облизывало торчавшие вверх острые сучья. Костя вскрикнул и зажмурился, но ни один обломок не пропорол и даже не царапнул его тело, а бурная вода так и не коснулась кожи.

Почувствовав под ногами твёрдую землю, парень с опаской открыл глаза и обнаружил, что стоит в подводной пещере, а вокруг него — воздушный пузырь.

Заметив, как встревожился Костя, Ичетик пояснил, ткнув пальцем в границу между воздухом и водой, от чего она взволновалась сонмом микроскопических пузырьков:

— Обмен, обмен, не надо бояться!

— Хочешь сказать, этот мой… скафандр? Добывает из воды кислород, а углекислый газ, наоборот, выводит наружу?

— Говорю: воздух у тебя не закончится, ага-ага!

— А почему я не всплываю? — удивился Костя. — Такой толстый слой воздуха, а вверх не тянет?

— Твои глаза выбирают: хочешь подняться — посмотри туда, но зачем? Там, — Дух показал пальцем наверх, — никто тебе не поможет.

— Ясно… — пробормотал Костя, но вверх всё-таки глянул, из-за чего тут же начал всплывать, но упёрся в потолок пещеры. Он сделал гребок к выходу.

— Эй-эй, — Ичетик ухватил его за ногу, — если вынырнешь, воздушная шкурка лопнет, и тогда — прощевай! Сделать её второй раз мне сейчас не по силам.

Костя посмотрел вниз и опустился на дно.

— Торопиться! — нахмурился Ичетик и замысловато прощёлкал пальцами.

В ответ откуда ни возьмись возник… конь?! — нет! — плотно сбитая стая рыб, чем-то похожая на тёмно-серебристого скакуна. Водный Дух схватил — прямо через воздушный пузырь! — Костю и забросил его на спину «коня», а сам прыгнул вперёд, оказавшись почти на «шее» стаи. В руках Ичетика ничего не было, но он вытянул их над «головой» рыбного скакуна и стал, как всегда, шевелить своими невероятно гибкими пальцами. «Конь» рванулся во всю прыть, рассекая воду бурлящими полосами.

Скорость быстро увеличивалась, и, уже спустя секунд десять, всё вокруг слилось в сплошную пенную карусель, внутренности то проваливались вниз, а то подскакивали к самому горлу, словно «конь» совершал в воде одну мёртвую петлю за другой. Перед глазами то и дело мелькал собственный светак и золотое щупальце, которое бестолково металось по сторонам — похоже, каракатица тоже конкретно прибалдела от бешеной скачки по подводным «американским горкам». Пузырь-скафандр, что примечательно, выдержал.

Когда безумная круговерть закончилась, у Кости кружилась голова, а к горлу подступала тошнота. «Таких не берут в космонавты!» — икнув, мрачно подумал парень и огляделся: вокруг было зелено, чисто и, как видно, не слишком глубоко, ибо воду пронизывали солнечные лучи.

Это была широкая река или озеро. Костя стоял возле пещеры в стене обрывистого берега. Вход туда густо зарос высокими, словно деревья, водорослями — из них торчала худосочная, бело-зелёная, обтянутая плотным слоем зелёной тины, задница Ичетика, а сам он что-то неразборчиво бормотал, засунув голову внутрь.

Костя подошёл ближе, как вдруг раздался бешеный рёв, и мелкий водный Дух вылетел из зарослей, словно пробка из бутылки. Парень едва успел увернуться — причём, похоже, исключительно благодаря каракатице — тощее тельце Ичетика ядром пронеслось мимо, разбрасывая вокруг целую кучу пиявок: где, в каких местах его тела, они умудрялись незаметно сидеть в таком количестве, так и осталось загадкой.

Откинув занавесь из водорослей, на пороге пещеры возник здоровенный дед с острыми, как у щуки, зубами, белым, словно рыбье брюхо, лицом и налитыми кровью болотно-серыми глазищами. Голова была лысой, а на крепко сбитой груди колыхалась то ли шерсть, то ли тонкие, зеленовато-седые червячки. Руки и ноги покрывала мелкая блестящая чешуя, роль коротких штанов играла густая ярко-зелёная тина.

— Какая такая девочка, что это ещё за хреновина?! — ревел, вращая очами, дед.

— И-ик-и-и, ик, Водовик, там-ик-тут-вот, — завершив полёт кульбитом и растянувшись на дне, проблеял мелкий Дух.

Взгляд выпученных от ярости глазищ остановился на Косте — тот замер с открытым ртом, пока каракатица золотым щупальцем срывала с него пиявок. Одна отлетела прямо деду в пасть. Удивлённо моргнув, он клацнул зубами, и между губ потекла красная струйка — пиявка явно времени зря не теряла. Облизнувшись, Водовик поймал ещё одну и закинул за щёку, явно смакуя свежую человеческую кровь. Каракатица уже отрывала последнюю пиявку, когда водный дед с необычайной скоростью рванулся вперёд — Косте даже показалось, он на миг превратился в огромную рыбу! — и ухватил щупальце в кулак.

Парень ахнул от острой, ослепляющей и обжигающей боли. Дед засмеялся и хотел дёрнуть ещё раз, но щупальце вывернулось из кулака, будто скользкая рыбёшка.

— Эй! — Водовик схватил Костю поперёк туловища, прижав ему руки к телу, а второй лапищей полез прямо в рот, вероятно собираясь оттуда добраться до золотого щупальца.

— Нет-нет-нет! — подбежав к главному Духу пресных вод, Ичетик белкой вскарабкался по его ноге вверх, прыгнул на оттопыренный локоть, с него — на плечо и жарко забубнил что-то огромному деду на ухо.

Костя мычал и извивался всем телом, пытаясь освободиться от вторжения в глотку скользких пальцев, до слуха донеслось сказанное Ичетиком слово «сломаешь».

Водовик поднял седые брови, волосы в которых тоже, как и на груди, находились в непрерывном движении и, вытащив руку изо рта гостя, спросил:

— Правда?

Костя зашёлся кашлем, заглушив очередное бормотание мелкого Духа. Перед глазами снова мелькнул собственный светак и золотое щупальце, которое попыталось уязвить огромного деда со спины, но расчёт, что тот не заметит манёвра, не оправдался. Водовик молниеносно забросил руку за спину, и Костю будто пронзило мощным электрическим разрядом. Мышцы отказались повиноваться, и он обмяк, безвольно повиснув в огромной дедовой лапище. Водовик аккуратно положил парня на дно.

Мелкий водный Дух тем временем взмахнул ладонью, и та рыбья стая, что была водным скакуном, а теперь разбрелась и паслась в водорослях неподалёку, мгновенно собралась в единое целое. Ичетик пощёлкал пальцами, и рыбы рванулись сквозь заросли, чтобы через пару секунд притащить гигантскую, густо обросшую мягким зелёным ковром корягу. Дед опустился в неё, словно в кресло, и к ногам его тут же подплыл, вынырнув из спальной ниши, красивый, жёлто-песчаный с зеленовато-оливковыми пятнами, сомик, килограмм на пятнадцать.

Весьма крупный с точки зрения человека, рядом с Водовиком он казался маленьким, будто комнатная собачка. Дух ласково потрепал сомика по плоской голове, за жаберными плавниками и возле длинных усов, после чего рыба закружилась на месте и забила хвостом, тычась мордой в ладонь хозяина. Дед улыбнулся и, порывшись в своих тинистых безразмерных штанах, извлёк оттуда горсть мелкой живности: головастиков, водных жуков и мотыля. Получив угощение, сомик радостно прокрутился на месте и выполнил ряд кульбитов, так порадовав Водовика, что тот отдал ему самую крупную и сочную, явно припасённую для себя, пиявку.

Каракатица к тому времени уже полностью нейтрализовала последствия от удара током, и Костя смог, наконец, сесть. Теперь он точно знал, что чувствуют люди, когда их вырубают электрошокером.

— Водовик спит уже много лет, и всегда бешено злится, когда его будят, — сказал Ичетик, подбежав к парню.

— Понапрасну! — взревел Дед. — Когда будят меня понапрасну! За последние полторы тысячи весён меня уже дважды будили попусту…

— Так-так-так я же не попусту, я же… девочка-то…

— Да замолкни! — скривился Водовик. — Уймись уже со своей девочкой, что она мне? Кто она мне? Где все мои навьи Берегини? Где наша Богиня?! Людям вообще нет никакого дела до Духов, срут только в реки мои и всякую пакость туда сливают, поддержки от них по-прежнему — хрен! Так на кой ляд ты меня растолкал, дурень безмозглый?..

— Девочка сказала — он! — Ичетик ткнул в Костю пальцем. — Он тот, кто способен вновь отворить пути и к навьим Берегиням, и даже в Правь, к нашей Богине!

— Да неужели? — Дед сбавил тон и хмуро уставился на нежданного гостя: — Ну, и как?!

— Отвечай, когда Водовик спрашивает! — ткнув парня кулачком в бок, прошипел Ичетик, приплясывая на месте, словно сильно хотел в туалет.

— Чего? — растерялся Костя.

— Как-как-как отворить пути в Навь и Правь! — мелкий Дух так сильно вылупил глаза, что, казалось, они вот-вот вывалятся и повиснут на ниточках.

Парень поманил его пальцем и, когда тот приблизился, прошептал прямо в торчавшее из зелёного сена ухо:

— А где это?

— Он что, ничего не слышал про Навь и Правь?! — Дед откинулся на «спинку» коряги, он был настолько поражён, что даже не разозлился.

— Спали, спали, проспали… — тихонько, почти беззвучно прошептал Ичетик.

— Что-о?! — Водовик схватил его за ноги и, держа вниз головой, поднёс ближе.

— Э-э-э, подзабыли за тысячу лет люди о Нави и о Прави, ни о Богах наших не знают, ни о Духах, Водовик, ты ж сам это чувствуешь, потому и спишь всё время, ну, не так разве?

— Как же забыли, когда ты, тощее белое рыло, только что мне про девочку болтал?

— Не все люди, не все, есть, кто знает, есть, кто помнит, девочка сказала, надо помочь, тогда пути откроются, помочь ему-ему-ему! — Ичетик, всё так же висевший вниз головой, трижды ткнул пальцем в Костю. — Она умерла! Ради этого!

— Что? — парень вскочил.

— Чушь какая-то, — почесав щёку, разочарованно изрёк хозяин пресных вод и подбросил мелкого Духа вверх: тот совершил в воде кульбит и приземлился на ноги.

— Что ты сказал? — Костя ринулся к нему и сцапал за плечи.

— Хорош красавца хватать! — взъерепенился Ичетик и легко выскользнул из человеческих рук, выметнув из своего зелёного сена очередную лягушку, которая была мгновенно проглочена сомиком.

— Про Катю! Ты сказал…

— Да-да-да-да! Она знала, что скоро погибнет, но не отступила, да-да! Она видела, что делает тот, кто внутри тебя, и позволила ему забрать свои «провода», ибо очень хотела помочь! Тебе, всем людям, Богам, навьям, Духам…

— Знала?! — у Кости по спине побежали мурашки, и сразу вспомнилось то утро, когда они собирались к Таисии. Грусть в Катиных глазах, как рано она встала, убралась и приготовила ему завтрак, но сама ничего не ела. «Вещи свои собери…» — «Понял». — «Да не фига ты не понял!..» Теперь всё это приобрело совсем иной смысл: Катя осознавала, что уже не вернётся: ни в квартиру, ни к Косте, вообще никуда!.. — О Господи! — Он закрыл руками лицо. — Господи!..

— Кого это он зовёт? — удивлённо шевеля бровями, осведомился Водовик, и, чуть подумав, предположил: — Неужто Высший Разум Мироздания?

— Наверное, но… вряд ли Он может его услышать… Для этого Боги и мы, Духи, есть, для того и созданы! Хоть люди и отвернулись от нас, позабыли… — грустно проговорил Ичетик, поскрёб в голове и, вытащив оттуда жучка, бросил сомику. Слопав подачку, тот принялся активно кружить возле ног мелкого зеленоволосого духа. — Но такие, как девочка, ещё помнят! Сказала, что только мы и сможем ему помочь…

— Да как помочь-то?! — возмутился, грозно шевеля бровями, Водовик. — Болтовню только разводишь!..

— Убейте! — Костя решительно подошёл к хозяину пресных вод. — Вскройте воздушный пузырь! Я просто умру, и всё сразу закончится!

— Не-не-не-не-не! — решительно застрекотал Ичетик. — Не пойдёт, не пойдёт! Девочка умерла совсем не для этого! Она просила спасти тебя и помочь — последнее желание перед смертью! Нельзя не уважить, не смей! — щёки его позеленели, и он так яростно топнул, что сомику пришлось спешно спасаться от поднявшейся со дна мути, юркнув в нишу, за водоросли.

— Так, — Водовик уселся поудобнее. — Давай-ка, юноша, как звать-то тебя?..

— Константин.

— …Костя, давай-ка расскажи ты мне для начала, что за золотое чучело в тебе поселилось, при чём тут какая-то девочка, и как она умудрилась связаться с моим Ичетиком?

— Я просто ближе всех оказался, да-да-да! — застрекотал тот. — Вот мольбу о помощи и услышал. Но сам-то я слишком мелок, пришлось тебя, Водовик, разбудить, уж не обессудь!..

— Да с тобой-то всё ясно, — пробурчал главный Дух пресных вод. — Пусть теперь Костя мне свою историю поведает, раз уж девочка на смерть ради него пошла.

— Вообще-то Катя — взрослая и умная девушка, на пять лет меня старше, а вы — девочка… словно она малолетка какая!

— Так для нас вы все — малолетки, ага-ага! — широко улыбнулся Ичетик, продемонстрировав мелкие острые зубки. — Не счесть уж, сколько ваших жизней прошло, пока мы, Духи, тут существуем.

— Это правда, — согласился Водовик. — Люди для нас — всегда дети. Но и детей тоже уважать надо, особливо ежели они храбры и самоотверженны, так что давай, Костя, не тяни, рассказывай.

Поднятая Ичетиком муть улеглась, и из ниши тут же высунулась, поблёскивая маленькими, широко расставленными глазёнками, морда сомика, словно он тоже хотел послушать.

— Ладно, — вздохнул Костя, собираясь с мыслями. — Но учтите — история длинная.

* * *
Жарков низко поклонился, достав рукой до земли, прошёл через обозначенные чурбачками воротца и положил на требный камень мёд и орехи. Потом разжёг на кострище огонь, и когда пламя разгорелось, негромко заговорил. Вера не всё расслышала, но, кажется, он просил Бога дать «силы его несокрушимой и защиты неодолимой», вести путями своими, ибо он, в смысле Борис Андреевич, внук его, после ещё что-то бормотал, а потом, призывая в свидетели Духов огня, воздуха, земли и каких-то ещё, предлагал водчему дары. Лил в огонь отменный мёд и бросал отборные орехи с приговором: «Слава тебе, Велес великий!»

Вера хотела бы смотреть и слушать внимательнее, но это было так необычно, особенно если вспомнить, что Бог только что был рядом с ними и мог бы просто съесть весь этот мёд вместе с орехами. «Боги — не люди! — одёрнула она себя, вспомнив слова Жаркова. — К ним нельзя подходить с той же меркой». Ясно ведь, что смысл подношения не в прямом поглощении даров и усвоении калорий, а в том, чтобы впитать поддержку тех, кто эти дары предлагает. Любовь людская и желание пожертвовать то, что есть у тебя самого лучшего, Богам реальную силу даёт. Раньше, в том же шестом веке, ведуны, наверняка, жертвовали лично добытые, выращенные или сделанные собственными руками продукты, а сейчас за любую свою работу люди получают деньги, и на них уже покупают еду. Жарков купил лучший мёд и отборные орехи, чтобы сжечь на костре, — это, конечно, странно для современного человека, но, когда войдёшь в курс дела, всё выглядит, в общем-то, логичным…

Веру вдруг осенила идея — она схватила рюкзак и достала оттуда взятый в дорогу бургер. Памятуя о просьбе Жаркова ничего у него не спрашивать, не подходить к костру и требному камню, девушка молча прокралась между чурбачков и, как только смогла дотянуться до родновера, тихонько тронула его за плечо. Борис Андреевич обернулся, и Вера протянула ему коробочку с сэндвичем:

— Дар Велесу! От меня.

Родновер на секунду замер, потом взял бургер, развернул, вытащил хлеб и положил его на требный камень, остальное оставил в коробочке и отдал назад.

— В ознаменование союза нашего приносим тебе, Велес великий, этот хлеб.

Вспомнив, как делал родновер, девушка низко поклонилась, тронув рукой землю, потом тихонько вышла с капища и уселась возле окружавшей его канавки со рвом.

Перед глазами всплыл чёрно-серый волк, как он мотал головой, рычал, упал в зарослях, потом стал меняться и вдруг — Костя! Его лицо, всё в крови, в глазах плещется безумие, а тело ещё полуволчье!

— Помоги ему, водчий, пожалуйста, — беззвучно прошептала Вера. — Направь на верный путь, очень тебя прошу!..

Жарков со всеми положенными приговорами отправил хлеб в огонь, и Вера встрепенулась от радости: что-то определённо происходило, на тонком, незримом уровне, и будь у неё лампочные способности, она бы наверняка это увидела. Но даже без них она чувствовала, что родновер делал всё хорошо и правильно, а огонь, передававший дар Велесу, согревал и её душу тоже.

Ещё как согревал! Вера вдруг ощутила внутри себя нечто неописуемое: словно она обняла всю Вселенную, одновременно являясь и её частью, всегда и везде, в настоящем, прошлом и будущем. Общая структура пространства и связь времён! — они проходили прямо через неё, пропитывая собой всё: сознание, тело, душу!

Чувство было невероятным, ярким и всеобъемлющим, оно захлестнуло её волной, поглотило и закружило так, что Вера ахнула и упала прямо в канавку, вырытую вокруг капища.

* * *
Стараясь быть максимально кратким, Костя поведал Водовику с Ичетиком всю предысторию противостояния «лампочек» с лысорями, а впоследствии и с порождённой ими новой тьмой. Несмотря на то, что мелкий Дух выглядел эдаким дурачком, а хозяин пресных вод — старым и чуждым умственной работе мужланом, оба слушали очень внимательно, порой прерывая парня точными вопросами, и быстро вошли в курс дела, поразив скоростью и гибкостью мышления. «Весьма умны и не так просты, как кажутся!» — ловил себя на мысли Костя, пересказывая события последних недель, когда он погрузился в глубокую депрессию из-за полной потери своих сверхчеловеческих способностей — ибо вдруг выяснилось, они для него значили несоизмеримо больше, чем он осознавал! — и угодил из-за этого прямо в лапы золотой каракатицы. Стоило ей пообещать возврат превосходства над другими людьми, как он и попался… Обагрил кровью рыбку-подвеску и тем будто договор с дьяволом подписал.

Продался за могущество, а оно совсем не таким, как он себе представлял, оказалось.

А когда дошло до того, что больше нельзя было ни с кем из близких, даже случайно, пересекаться и Костя сидел в совершенной растерянности, не зная, куда идти, вдруг появилась Катя — будто солнечный луч прорвался сквозь чёрные, заслонившие весь мир, тучи и повёл его за собой! Сутки с половиной чистого счастья, а потом…

Рассказ о смерти Кати, решении вырезать рыбку и о том, что случилось с матерью, давался особенно трудно. Приходилось прерываться, проглатывая комок в горле, однако Костя, не сводя глаз с Водовика, заставил себя выложить всё, даже про убитых бомжей и «сон» в электричке, во время которого каракатица в очередной раз его облапошила, незаметно подведя к согласию отдать свои тело и душу на полную перестройку. И теперь, используя Катины «провода», она делает из него безмозглый сосуд для перекачки сока. Однако проникая внутрь, тварь открывается и сама.

— Так я понял, что Катины «провода» могут сработать и против самой подлой твари, но для этого мне надо было попасть к бывшему лысорскому бассейну, ибо я точно чувствовал: там можно связаться с врагами каракатицы. Кто они и как это сделать, я не успел разобраться, думал, пойму на месте, но бассейн оказался засыпан, — заканчивал свое длинное повествование Костя. — И я взбесился!

Он описал, как, изрядно подогретый золотой сукой, ринулся крушить всё вокруг, сцепился с выскочившим на защиту площадки со столбиками и камнями мужиком, и они оба обернулись волками, чтобы разорвать друг друга на части, но тут вдруг…

— Не знаю, как сказать… — пожал плечами парень. — У меня есть знакомая «лампочка» — Андрей, он всегда чуял присутствие определённого человека и называл это «духом». Не таким Духом, как вы, а… — он замялся, пытаясь подобрать нужное слово.

— Да мы поняли, о чём ты говоришь, — успокоил его Водовик. — Это как дрожь воды, по которой мы узнаём, кто и где проплывает.

— Ага-ага-ага! — энергично закивал Ичетик и, выудив из своего зелёного сена червячка, отщёлкнул его в сторону сомика — прожорливая рыба молниеносно метнулась вперёд и проглотила подачку, словно собака — подброшенную в воздух сосиску.

— Ну да, — кивнул Костя. — Это был хорошо знакомый мне дух, и меня сразу будто ударило: Вера! Здесь моя Вера! И я, чтобы не причинить ей вред, бросил драться с мужиком-оборотнем и ринулся прочь. К тому времени мы с ним нехило подрали друг друга, но каракатица уже восстанавливала мне тело и искала в моих мозгах всё, что может сойти за побуждение вернуться на поляну и кинуться не только на мужика, но и на Веру! Однако я сумел удержаться. Не знаю как, но я смог… и даже заставил тварь вернуть мне человеческий облик. В общем… убежал я, но Верка офигела, конечно… да я и сам офигел… особенно, когда допёр, что золотая сука вновь меня обдурила: хитро приучила быть волком, чтоб в любой момент вперёд его вытащить. Мгновенное озверение — раз и готово! — легко, блин, и эффективно… Я реально мог Веру загрызть, понимаете?! И про Катины «провода» так и не понял: зачем они привели меня к бывшему лысорскому бассейну? кто был тот мужик? для чего всё засыпал, и как там оказалась Вера?! — эта грёбаная каракатица ни фига не дала разобраться! А скоро я перестану соображать вообще, я ведь уже чувствую! Чувствую, как она переделывает меня… короче, зря ты, Ичетик, не позволил мне утопиться!

— О, это можно устроить в любой момент, к чему спешить? — пробурчал Водовик.

А вот и нет! Не в любой! Я ж говорю: каракатица теперь уже ни мне, ни вам этого не позволит, вы не въезжаете, что ль?! Момент, блин, упущен!

— Нет-нет-нет! — мелко замотал головой Ичетик. — Сейчас месяц молод, Водовик силён и могуч!

— Я и на полной Луне могуч! — слегка наподдав ему по тощей заднице, возразил хозяин пресных вод. — Но ты же сам знаешь: выдрать из Кости каракатицу — значит убить его!

— Это так, это так, — сделав вынужденный кульбит так, словно это было нормальной неотъемлемой частью беседы, согласился Ичетик. — Выдирать нельзя, а вот приструнить! Приструнить золотую тварь наш могучий водный Дух, коль напряжётся и постарается, я думаю, сможет.

— Серьёзно? — Костя вскочил. — А нельзя ли об этом поподробнее… уважаемый Водовик?! Пожалуйста! Вы можете остановить изменение моей души и тела? Заморозить каракатицу? хотя бы на сколько-то!

— А что это даст? — задумчиво пожевав губами, спросил Водовик.

— Время! Пока тварь будет не в состоянии нападать на людей, я смогу вернуться к бассейну и разобраться, с кем надо связаться через Катины «провода»! Иначе я никак не могу этого сделать: слишком опасно! Для Веры и вообще… — Костя вдруг замолчал.

Глаза его закатились, он задрожал и потерял сознание. Воздушный пузырь потянул его вверх.

— Эй-эй-эй! — заорал Ичетик, бросаясь наперехват. — Костя!

Мгновенно обратившись в чёрно-зелёное нечто, похожее одновременно и на змею и на рыбу, Водовик молнией ринулся к парню.

* * *
— С ней всё будет хорошо, — услышала Вера голос Велеса. — Думаю, ты правильно сделал, что провёл основную ворожбу, пока она была без чувств, так ей будет легче перенести пробуждение. — Сбор приготовил?

— Конечно, Велес… слушай, спасибо тебе, что… — Жарков ненадолго умолк, явно тщательно подбирая слова, — так близко подходишь к нам. Я ведь понимаю, насколько это тебе тяжело, но ты всё равно делаешь!

— Да брось! Я ведь не только для вас, я и для себя тоже стараюсь. Да, постоянно торчать среди людей для Богов болезненно, даже разрушительно, но не время сейчас о себе беспокоиться. Впервые за пятнадцать веков у нас появился шанс вылечить Мировое Древо, и ради этого мы должны быть готовы на всё!

Вера слушала их разговор, не открывая глаз, в ней билось понимание чего-то очень важного, но она никак не могла вытащить его на поверхность. Слова «Мировое Древо» заставили её вздрогнуть. Вспомнилось, как исполинский ствол лопнул возле самой земли, извергнув нечто чёрное, живое, текучее… — это был момент, когда лысори присосались к человечеству, чтобы обжирать души мёртвых, и она его видела, как и много чего ещё, но мысли слишком быстро скользили, ни одну невозможно поймать за хвост.

Порывисто вздохнув, Вера распахнула веки. Она лежала в палатке, Жарков с Богом стояли у входа.

— Очнулась! — констатировал Велес. — Будь здрава.

Он выглядел как человек: ослепительно красивый, аккуратно постриженный мужчина лет тридцати, в джинсах и куртке, но Вера отчётливо помнила трёхметрового гиганта с двумя мощными рогами, гривой тёмных волос, бородой и усами до пояса, лунным светом в глазах и серебряным посохом в руках. Образ был ярким и словно бы постоянно стоял за спиной у Бога, не давая забыть, кто он на самом деле такой.

— Приветствую тебя, о водчий великий! — слова вырвались сами, но встать и поклониться не вышло, только сесть и кивнуть сумела.

— Ты вспомнила? — Жарков наклонился, заглядывая ей в глаза, в руке он держал большую железную кружку с крышкой — она сейчас была откинута, и от варева исходил пар и острый запах разных трав.

— Н-не знаю, что-то там… — Вера коснулась пальцами лба, — …есть, но как бы скрыто… Много! Очень много всего, но не в фокусе.

Велес посторонился, и Борис Андреевич протянул ей руку, помогая выбраться из палатки наружу. Над разведённым неподалёку костерком висел котелок с водой.

— Нам надо продолжить! — она посмотрела на кружку в руках родновера, потом перевела взгляд на огонь. — А то я чувствую себя, как надутый непонятно чем шар… Словно я во сне и никак не могу проснуться…

Жарков посмотрел на Велеса, и тот кивнул:

— Возвращайтесь туда, где грань тонка, будто весенний лёд.

— Обратно к капищу, — согласился родновер.

Водчий щёлкнул пальцами, и огонь, в который смотрела Вера, в одно мгновение погас, а сам Бог исчез, только тень меж деревьев мелькнула, да ветки качнулись, сбрасывая пожелтевшие листья: будто занавес опустился.

— Пойдём, Вера, если готова, — Борис Андреевич тронул её за локоть. — Закончим всё там, где начали.

— Да, — она медленно побрела к капищу, будто боясь расплескать то, что никак не могла вспомнить.

— Не бойся! — подбодрил её Жарков. — Всё будет хорошо, водчий позаботится.

— Я не боюсь, — проговорила Вера, устраиваясь между входом и кострищем, на густо уложенном сосновом лапнике, накрытом сверху походным ковриком. — Ведь это должно прояснить, что с Костей случилось! Так ведь, Борис Андреевич?

— Да-да, безусловно, — ответил тот, разводя огонь на кострище.

— Ну, так давайте тогда скорее! — Она взяла у него кружку.

— Хорошо, пейте, — родновер подбросил дров в весело запылавший костерок и взял стоявшую у требного камня миску с какими-то разноцветными мелочами.

Вкус отвара был странным и сильно вязал рот, но Вера продолжала глотать, пока Жарков брал из миски: несколько перьев, маленькую белую — мышиную? — косточку, три красные ягоды, два пучка разных трав, кучку грибов на тонких ножках, щепоть жёлтого порошка, клок тёмно-бурой шерсти — и бросал всё это в огонь, произнося непонятные фразы.

Вера поставила опустевшую кружку на землю и, подняв взгляд на родновера, вдруг увидела вместо него старую женщину с седыми волосами и коричневой от ветра и солнца, измятой временем кожей.

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
— Будешь здорова, матушка Ракита! — девушка поклонилась старухе, достав рукой землю.

— Будь и ты здрава, молодая! — улыбнулась ведунья, провожая гостью в дом, где усадила её на лавку возле вкопанного в землю стола, на котором, стараниями хозяйки, мгновенно появились миска с мёдом, хлебец и корчажка с молоком. — Давненько ты ко мне не заходила, милая.

— Да, — согласилась Деяна.

Есть совсем не хотелось, но она всё равно отломила кусочек хлеба и, зачерпнув им мёда, положила в рот: нельзя хозяину не угостить гостя, а тому отказаться предложенное отведать, будто брезгует, — обида долгие годы будет помниться.

— Слухи ходят, младенцев исцелять не выходит у тебя больше.

— Мнится мне, матушка Ракита, — с тяжким вздохом ответила девушка, — сей дар навсегда я утратила. Печально.

— Да что ты? А с чего же тогда душа твоя радуется?

— Разве?

— От меня такое не скроешь, — улыбнулась старуха. — Ежели дар пропал, а душа радуется, так дар ли то был на самом деле? али бремя неладное, тяжкое?

Девушка молча опустила голову, жалея, что никогда не может рассказать Раките всю правду: как? ежели целых семь вёсен она всю общину обманывала?

— Не печалься об ушедшем том бремени, — не дождавшись ответа, продолжила говорить старая ведунья. — Помни, что стрела Перуна, ежели в человека попадает, то спасает от любой нечисти, да и тело от скверны избавляет. Может, та сила, что давала она тебе, для того и предназначалась, чтоб не только младенцев, но себя, прежде всего, исцелить… Да только дело-то было, как видно, не скорое — сейчас только завершилось. Вот отчего Духи лесные, что тебя сюда, к нам, перенесли, взволновались и знаки всякие посылают! Никак не могла я постичь их задумку, а теперь прозреваю, что не со мной они говорить хотят.

— Ох, а с кем же тогда, матушка Ракита, коль не с ведуньей самой сильной средь всех родов окрестных?!

— Мнится мне, что с тобой, Деяна!

— Со мной?.. — растерялась девушка. — Но как, коли дар ведовской у меня был, да весь вышел?

— А вот и не вышел, видать!

— Чего ж я тогда ни исцелить, ни прозреть не могу?..

— Можешь, — потемневшее от ветра и солнца лицо Ракиты посуровело, морщины стали резче, будто не в коже, а в дереве высечены. — Пусть и сама ещё этого не постигла. Подаренная Перуном сила не может так просто исчезнуть, и Духи лесные не зря тебя к нам принесли.

Деяна хотела бы возразить, однако сознаться мудрой ведунье, глядя в её, будто вырезанный в дереве лик, что не было никакой стрелы Перуна, а сюда девочку отправили вовсе не Духи лесные, а чёрный подлый Мых, заставить себя не могла. Лишь тяжко вздохнула.

— Не печалься, — по-своему истолковав её подавленный порыв, улыбнулась старуха. — У тебя ведь есть Колояр — к нему обратись. Пращур его, Белогор, — могучим ведуном слыл, много вёсен средь Духов лесных жил, и во внуке, вестимо, та же сила бурлит… пусть поможет тебе… Духи очень уж беспокоятся, знаки мне о вас с Колояром подавали.

— Так-таки о нас?

— О вас, о вас, уж это точно смогла разобрать, не сомневайся, и связь между вами вижу я крепкую… думаю, скоро Горислав со Жданом о невестах станут договариваться, так про тебя с Колояром речь первым делом зайдёт. — При этих словах Деяна опустила очи долу, на щеках расцвёл румянец, а Ракита меж тем продолжала: — Да будет тебе краской-то заливаться, юноша он тебе самый что ни на есть подходящий, да ведь ты и сама это понимаешь! — шершавая рука ведуньи нежно прикоснулась к лицу девушки. — Счастлива будешь ты с ним, милая, я зря говорить не стану, знаешь же, как люблю тебя, пусть ты из краёв далёких, а мне — аки дочь…

— Спасибо, матушка Ракита, — Деяна накрыла своей ладошкой огрубевшие, искривлённые временем старые пальцы.

На глаза навернулись слёзы: девушка тоже Ракиту любила, как и жену старейшины Виклину, что заменила ей мать… Со своими-то родичами Деяна вряд ли когда свидится, ибо, где далёкая родная сторонка, знал только Мых, но девочка не спрашивала, дабы беду на своих не накликать — вон как заморочил её подлый врун!.. но теперь уж ничего не поделаешь: Мыха больше нет! как и Некрута-тигра, и никто ей не скажет, где родичи — во сне ежели только на них поглядеть удастся… Хорошо, что есть матушка Виклина и ведунья Ракита!..

Старуха легонько-легонько похлопала девушку по щеке и встала:

— Я сейчас, ты пока посиди… Молочка, вон, отведай.

Она пододвинула кружку и прошла в отгороженный занавеской кут. Деяна послушно налила из корчажки молока и сделала глоток: густое, вкусное, сладкое! — она с удовольствием осушила целую кружку. На душе стало немного легче, и вспомнился Колояр… — он ей и правда очень нравился…

— Вот! — ведунья вышла из кута и протянула ей мешочек с порошком. — Идите с Колояром к Перуну, поклонитесь ему, потом найдите небольшой камень возле капища, высыпьте на него порошок, пусть от искры затлеет, тогда дым будет вам — указ, куда идти надо.

— А Духи лесные?

— Они ответят… Когда на место придёте.

— Хорошо, матушка Ракита, я поняла, благодарствую, — Деяна взяла мешочек.

— Ты, милая, вот что, — неожиданно сказала ведунья уже во дворе, провожая гостью. — Ты знай: одно и то же для разных людей может выглядеть по-разному. И толковаться по-разному, но… — она улыбнулась, в глазах сверкнул лукавый огонёк: — Даже если я и ошиблась в каких-то толкованиях, в главном-то я всё одно права! Сделайте с Колояром, как говорю, обязательно, ибо это нужно не только вам, разумеешь?

— Да, — прошептала Деяна, в очередной раз потрясённая внезапными прозрениями старухи. — Да, я всё сделаю. — Она глубоко поклонилась.

* * *
Выпустив утверждения Ракиты насчёт будущей женитьбы, об остальном Деяна рассказала Колояру в подробностях.

Они провели славление и возложили требы Перуну: железную подкову, наконечник стрелы, а ещё яйца да немного хмельного мёда, и подыскивали теперь подходящий камушек возле тына, что опоясывал капище.

Священное место располагалось посреди дубравы на невысокой горке, где с самой её маковки взирал на молодых людей лик Перуна: воинский шлем на голове, усы в две косы заплетёны и покрашены в цвет золота, борода — серебряная, взгляд — грозен. По бокам красовались копьё и щит, а в самом низу, под звездой громовика, был ловко высечен конь. Деяне очень нравилось, как умелец проявил в дереве лики Перуна и Богов, что стояли рядом. По правую руку небесного воителя и защитника — мать-земля Макошь, по левую — солнечный Хорс. Все трое чудо как были ладны, а глаза их словно в самое сердце заглядывали.

Но сегодня явно что-то прошло неправильно. Это было не выразить словами, но душой Деяна чувствовала неладное: и огонь плохо горел, и лик Бога как-то не так смотрел, и на сердце неясная тяжесть осталась.

— Вот нашёл! — сказал Колояр, подходя к девушке с плоским, чуть вогнутым в центре камнем.

— Подойдёт, — с тяжким вздохом согласилась она.

— Ты чего? — юноша сдвинул брови. — О чём печалишься?

— Мне кажется, Перун плохо принял наши дары…

Она умолкла и потупилась, ожидая, что Колояр возмутится и начнёт убеждать, что быть такого не может, или на смех поднимет, но, к своему великому удивлению, услышала:

— Скорее даже — вовсе не принял.

— Как так?.. — девушка вскинула взгляд, глаза её распахнулись.

— Не знаю… я просто чувствую это! Что наши дары не приняты. После того, как Белогор спас меня и оказался тут, — парень прижал руку к ямке между ключиц, — мне то и дело открываются неведомые ранее вещи, растолковать которые не могу. И знания: они вдруг приходят и всё!..

— Но почему? Перун разлюбил нас?! Он гневается? Неужто мы Бога обидели?! Но чем?

— Мировое Древо, — чуть подумав, сказал Колояр. — Что-то и правда произошло с нашим Мировым Древом.

Деяна сразу же вспомнила свой ужасный сон, где была Негой, и ей сделалось страшно.

— Не бойся! — юноша взял её за руку. — Мы узнаем, в чём дело, я обещаю!

— И что? Что дальше?

— Пока не знаю, но… мы… мы попытаемся всё поправить.

— Поправить? Бог Перун — небесный защитник Яви не принял от нас дары, как можно такое поправить?! А Мировое Древо, Колояр! Это ведь не соха или плуг, которые можно починить, не сломанная стрела, кою легко заменить на новую! Или ты думаешь исцелить его, будто больную корову? — она на миг задохнулась и, воздев руки к небу, воскликнула: — Как мы с тобой, простые люди, можем наладить само Мировое Древо?!

— Мы не простые люди! — упрямо отрезал юноша. — В нас есть сила!

— Сила! О, Велес великий, да где же она? — уронив руки, воскликнула девушка. — Ты говорил, сила была у меня ещё до Мыха, а он лишь ею воспользовался. Ракита то же самое вещала, но… где? Где она, сила?! Это раньше я исцелять могла, а теперь… — она хотела было припомнить Колояру, как он обещал научить видеть души, но так и не смог, да передумала и только горестно покачала головой.

— Перестань, Деяна! Сдаваться нельзя! — сдвинув брови, юноша потряс перед ней найденным камнем. — Мы должны сделать, что велела мудрая Ракита, Белогор во мне говорит, это важно! — Он сжал её пальцы свободной рукой, заглянул в глаза: — Лесные Духи и в самом деле хотят нам что-то сказать.

Лицо его смягчилось, он смотрел на неё решительно и нежно одновременно.

— …Ладно, — обласканная его взглядом девушка достала из котомки мешочек с порошком и кремень с огнивом.

Глава 12 Диковинная компания

Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Деяна с Колояром забрели далеко в глубь леса, в почти непролазную чащобу. После того, как, перебираясь через очередной бурелом, они чуть было не уронили камень с дымящимся порошком, за ними стал неотступно следовать ворон, перелетая с одной ветки на другую прямо над их головами. Содержимое выданного Ракитой мешочка уже дотлевало, когда птица с громким карканьем уселась на старую, кривую и замшелую корягу в середине небольшого овражка. Остатки порошка вспыхнули, последняя тоненькая струйка дыма потянулась прямо к ворону и закрутилась вокруг. Птица вытянула шею, захлопала крыльями и… — будто провалилась внутрь, бесследно сгинув в гнилой сердцевине.

Колояр с Деяной изумлённо ахнули и подбежали ближе, как вдруг коряга зашевелилась и стала медленно подниматься над дном земляного провала, обнажая толстые корни. Очертания её лишь чуть изменились, однако этого хватило, чтобы остатки гнилого дерева враз сделались похожи на старого согбенного человека. Корни превратились в две могучие, покрытые корой ноги, существо выпрямилось во весь свой, вовсе не малый, рост, и лицо его оказалось на том же уровне, что и у людей на краю оврага.

— Лесовик, — прошептал Колояр, отбрасывая в сторону опустевшую каменную «плошку».

Бывшее корягой создание закряхтело, выпрастывая откуда-то их глубин тела — со всех сторон окутанного шубой из тёмно-зелёного плотного мха — угловатые, покрытые древесной корой руки-ветви. Похожие на поломанные сучки пальцы подобрали брошенный юношей камень.

Колояр опомнился первым и громко проговорил:

— Мир пуще твоей, отец Лесовик!

— Славься главный Дух леса, защитник зверья, птиц и дерев! — возгласила Деяна.

Юноша и девушка низко поклонились, каждый коснулся рукой земли.

— Здравы будьте, человеки! — гулко произнёс Лесовик, поднёс камень к похожему на вороний клюв носу, шумно втянул воздух и, выдохнув, заключил: — Славный был дымок, забористый! Ещё есть?

— С собой нет, — развела руками Деяна. — А остался ли ещё у матушки Ракиты — мне не ведомо, у нас есть только молоко и хлеб.

— А-а, так, стало быть, старая ведунья Ракита вас ко мне направила? — Лесовик почесал щёку, обросшую длинными космами рыхлого серебристого мха. Они продолжались и ниже, свисая бородой, где мох оплетали вьюны, по листьям которых непрерывно скакали кузнечики и ползали разные жуки.

— Ракита, — подтвердила девушка, доставая из котомки хлебец, мех с молоком и пустую плошку. Налив туда молока, поставила плошку на землю, хлеб аккуратно пристроила на лист лопуха, а мех закупорила обратно пробкой и положила рядом. — Прими дары наши, хозяин леса! Да не гневайся.

— А Белогор? Я чую тут дух навьего Деда… — он вытянул нос, обнюхивая Колояра. — Почему я чую дух Белогора?

— Белогор теперь здесь! — юноша приложил руку к ямке меж ключиц. — Спас меня, ценой бессмертной души своей…

Из густых кустов бузины на противоположной стороне оврага раздался шум, возня, ворчание, а затем, с громким писком, улюлюканьем и хихиканьем, по склону скатились мелкие существа с покрытыми мхом спинами и двумя лицами. Вторые были на голых животах и так же, как и те, что на голове, непрерывно повизгивали, бормотали и строили рожи. Такой, гомонящей на разные лады ватагой-волной они и понеслись, беспрерывно падая, сталкиваясь, перепрыгивая и перекатываясь друг через дружку, прямо к Лесовику.

Колтки! — догадалась Деяна, с опаской поглядывая на хлеб с молоком, ибо эти маленькие двулицые Духи издавна славились своею прожорливостью и легко могли без спроса слопать дары, предназначенные их хозяину. Будто в ответ на эти мысли, несколько малоросликов тут же выпрыгнули вперёд и, перекувырнувшись в воздухе, ловко схватили плошку с молоком, хлеб и закрытый мех. На ходу разделяя и вырывая друг у друга добычу — но не уронив при этом ни крошки и не пролив ни капли! — Колтки запрыгнули обратно в общую кучу, откуда, спустя мгновение, на край оврага вылетел сначала пустой мех, а затем и пробка. Лесовик, к счастью и удивлению Деяны, на вольность такую совсем даже не рассердился.

— Проголодались! — Дух леса закряхтел, равномерно поскрипывая, что, по всей видимости, означало весёлый смех.

Колтки меж тем густо облепили своего хозяина и все одновременно забормотали что-то нижними лицами, пока верхние таращились на людей, высовывали языки и хихикали. По мнению Деяны, разобрать что-то в этом громком гуле было невозможно, однако Лесовик умел как-то понимать свою шумную команду и, уже спустя несколько мгновений, отправил двулицых малоросликов обратно в лес, явно снабдив указаниями.

— Дурные вести, — прогудел Лесовик. — Что-то случилось на тверди небесной, голоса всех Богов и навьих Дедов из Слави умолкли, пути в Правь и Навь заказаны, и даже водчий наш не может ни в верхний, ни в нижний миры попасть! — В тёмных, как вода в глубине лесного болота, глазах хозяина леса отразилась растерянность.

— Стало быть, Велес великий сейчас с нами, в Яви? — спросил Колояр.

— Вестимо здесь, ежели такое послание всем главным Духам разослал! Только вот так и не постиг я, что же пути-дороги в Правь и Навь перекрыло?

— У меня вещее видение было, как Мировое Древо отравлено тьмой, насланной из неведомых глубин Великого Небесного Океана, — осторожно подбирая слова, сказала Деяна.

— Что-то уж больно юная ты — неужто и впрямь ведунья? — вскинул мшистые брови Лесовик.

— Матушка Ракита говорит — да… Сила, считает, ведовская у меня есть. Я раньше младенцев исцелять умела, из всех соседних родов люди за этим ко мне приходили! — не без гордости объяснила девушка.

— Ну-ну, ладная сила! А ко мне-то Ракита тебя для чего прислала?

— Так ведь сила-то моя ушла вдруг куда-то… — Деяна горестно вздохнула. — То ль пропала, отец Лесовик, то ль куда спряталась — прозреть не могу, Ракита сказала, ты мне помочь с этим можешь, Духи лесные, мол, знаки об том подают.

— Знаки? — хозяин леса явно был озадачен. Сняв с головы кучу переплетённых веток, весьма похожую на птичье гнездо, он задумчиво почесал темя, после чего водрузил свою «шляпу» обратно и перевёл взгляд на Колояра: — Ну, а ты, молодой ведун, спасённый и исцелённый душой навьего Деда Белогора, тут зачем?

— У меня тоже есть сила, и Ракита прозрела, что я должен помочь Деяне… и я очень хочу… только не получается! Матушка ведунья разумеет — ты, отец Лесовик, помочь в том сумеешь.

Главный Дух Леса закряхтел, снова почёсывая голову, — на сей раз затылок, из-за чего гнездо съехало ему на брови, и Колояр с удивлением углядел там мелких существ: тельца их, обросшие густой и нежной зелёной травкой, были размером с яйцо, с розовыми ручками и личиками. С едва слышным писком вцепились они крохотными ладошками в ветки, явно пережидая катаклизм, но один всё же сорвался и полетел вниз.

— Хухи, — ловко поймав малютку, пояснил Лесовик и поправил свою «шляпу» — писк в гнезде сразу стих. — Налетаются на лесных ветрах, прибегут доложить, что видели, да и остаются тут отдохнуть.

Пойманная кроха меж тем, перепрыгнув с ладони хозяина на бороду, шустро вскарабкалась к его уху и засвистела, выдавая птичьи трели-переливы, сверкая круглыми фиалковыми глазками и показывая розовым пальчиком на Колояра.

— Говорит, чужую Богиню с тобой на поляне видели, говорит… о-о-о! — брови Лесовика взлетели вверх, а гнездо на голове подпрыгнуло, вызвав новую бурю негодования среди отдыхавших там хухов.

Юноша сделался красным, точно варёный рак, и Деяну молнией пробил озноб, когда она догадалась, о чём именно пел обросший травой Дух-малютка своему хозяину. Нет, она знала, вестимо, что Нега окрутила далеко не одного мужа — не гнушаясь, кстати, и девушками, коим являлась в мужском облике, — но представить себе, как Колояр любился с ней на лужайке, аки жених в ночь свадебную — ох!.. Сие было просто невыносимо! Деяна закусила губу и уставилась в землю.

— Что это за Богиня такая, Колояр? — осведомился тем временем Лесовик. — И где же она теперь?

— Убита! — выпалила Деяна. — Теми, кого она облапошила и нежитью сделала! Навьи Деды — Чурослав и Белогор помогли…

— А ну-ка, расскажите подробней! — потребовал главный Дух леса и, выбравшись из оврага, сел на торчавший неподалёку широкий пень.

Колояр, вздохнув, открыл было рот, но Лесовик взмахнул рукой:

— Погоди-ка!

Из кустов бузины, со своим обычным диким шумом выскочили толпой двулицые Колтки, с ворчанием, хрюканьем и хихиканьем таща две деревянные колоды. Молодые люди поспешили убраться с пути этой несущейся, не разбирая дороги, оравы. Установив колоды напротив пня, где сидел хозяин, двулицые малорослики, вопя, гомоня и подпрыгивая, помчались обратно к своей бузине.

— Садитесь, — главный Дух леса указал на колоды, и когда люди опустились на предложенные места, а Колтки скрылись в кустах и затихли, пристально уставился на Колояра: — Вот теперь сказывай.

Кивнув, юноша собрался с мыслями и, как мог кратко, но стараясь не упустить важного, поведал всю историю встречи и битвы с Негой.

Где-то в середине повествования Лесовик, явно смекнув кое-что интересное, вновь ненадолго прервал Колояра, снял с головы гнездо и, просвистев пушистым зелёным комочкам птичью трель, отправил их с поручениями. Хухи мгновенно умчались в разные стороны, притом одни скрылись в лесной траве, а другие вскарабкались на деревья и, оттолкнувшись от веток пятками, вдруг взмыли в воздух. Когда они пронеслись над головой Деяны, волосы тронули лёгкие порывы ветра.

Едва Колояр завершил свой рассказ, как к оврагу вышли сразу три девушки-Лесавки: были они наги, но густые и буйно вьющиеся русые волосы доходили почти до колен и ловко скрывали срамные места. У одной на ногах уже появился едва заметный белый пушок: лето было уже на излёте, а к зиме Лесавки всегда обрастают снежно-белой шерстью, волосы заплетают в косы и кладут вкруг головы тёплой шапкой. На плечах девушек сидели хухи, а в руках были маленькие берестяные короба.

Протанцевав мимо людей, Лесавки окружили Лесовика, с нежными улыбками и интересом поглядывая на Колояра, отчего тот опять покраснел, а у Деяны внизу живота будто холодные змейки скользнули, и она заметила, что на неё девушки посматривают коротко и с неприязнью. Поставив возле главного Духа леса короба, Лесавки отступили за деревья, сверкая из теней глазами, будто кошки во тьме.

Лесовик взял одну из берестянок и открыл.

— Хм, — он поманил Колояра пальцем.

Тот подошёл, и Деяна, не желая оставаться в стороне, последовала за ним.

— Следы! — ахнул юноша.

— Я просил хухов разведать, видел ли, слышал или делал кто что-нибудь необычное, и вот — пожалуйста. Мои Лесавки, оказывается, пыль золотую, неизвестно откуда взявшуюся, собирали, а мне — ни гу-гу! — повысил голос главный Дух и обернулся.

Девушки испуганно забились дальше в лес.

— Пыль? — не поняла Деяна, тоже заглянув в короб: внутри сияло плотное облачко золотых искр.

— Следы золотой девы… ну, то бишь Неги, — пояснил Колояр и, заметив, какие взгляды бросает на него девушка, уточнил: — Той хвостатой твари, что Богиней в золотом одеянии мне являлась, и рождённой небесным океаном звёзд себя называла.

— Чужая Богиня, с которой хухи тебя на полянке видели, — не отказав себе в удовольствии снова вогнать юношу в краску, прогудел Лесовик.

— Да, — ответил тот. — Везде, где она ступала, оставались такие искры.

— И на полянке тоже?.. — вновь поддел его Лесовик, поскрипывая и содрогаясь от смеха, из-за чего золотое облако стало подпрыгивать, грозя вылететь из своего вместилища.

Прикрыв короб крышкой, главный Дух отставил его подальше в сторонку, дабы случайно не уронить.

— Я думал, искры сии — как кровь Неги и её особая сила, когда видел, как золотое сияние саму подранную упырями Богиню лечило… — стремясь уйти от скользкой темы, молвил Колояр. — Но потом выяснилось, не нападал на неё никто на самом деле, обман это всё, а раны — притворство… вот и не знаю даже теперь…

— Смотрите! — воскликнула Деяна, роясь в своей котомке. — А я-то дивлюсь: что там светится? а оно — вот!

Она вытащила рыбку-подвеску, испускавшую разноцветное сияние.

— Это ещё что за оберег? — удивился Лесовик.

— Та самая рыбка-подвеска Неги, с помощью которой она душу мою в сеть свою затянула.

Забыв страх, девушки-Лесавки выскочили из-за деревьев и замерли, глазея на украшение, словно заворожённые. Лесовик сдвинул брови и погрозил им пальцем-сучком:

— А с вами, внученьки, я ещё разберусь!

Девушки вновь спрятались в лесу, но не ушли далеко, жадно сверкая серебром глаз.

— Ух, я вам! — пугнул их Лесовик и повернулся обратно к людям: — Блестящее любят, что твои сороки! Да и вообще, всё яркое: у девок человеческих платья нарядные, нитью красной вышитые, порой скрадут, напялят — и давай по лесу вышагивать, воронам на смех. Вот и твоя рыбка-подвеска, вишь, как на них… постой-ка! — вдруг вспомнил он, перебив сам себя. — Ты ж говорил, она золотая!

— Была золотая, пока Деяна её, вместе с самой Негой, в наш мир не вытащила.

— Нега называла рыбку ключом и сказала, что я перехватила над ним власть, и он стал действовать по-иному, — добавила девушка.

Тут из кустов бузины вынырнули Колтки, таща и толкая ещё одну, четвёртую, Лесавку. На девушке сверкал тонкий золотой покров, и она изо всех сил упиралась, явно не желая идти.

— Эт-то ещё что такое?! — возмутился хозяин леса, сверкая очами. — А ну, скидывай!

Лесавка жалобно взвыла, отчаянно замотав головой, в глазах её блеснули слёзы, а Колтки, подтолкнув её ещё ближе к Лесовику, быстренько шмыгнули прочь, в заросли.

— Скидывай! — безжалостно повторил главный Дух. — Негоже…

— Но почто, коли я не украла?! — вслух взбунтовалась девушка, голос у неё оказался красивым и мелодичным. — Коли я сама! Сама сие платьице из искорок сладила!

— Перечить мне вздумала?! — разъярился хозяин леса.

Он поднялся, но наказать непокорную внученьку не успел: она вдруг веретеном закрутилась на месте, а её «платьице из искорок» превратилось в золотой вихрь. Одновременно с этим со всех трёх, стоявших возле Лесовика, берестяных коробов слетели крышки, выпуская облака золотых искр. Примкнув к вихрю, они понеслись к Деяне и мгновенно окутали девушку, а потом вдруг — хлоп! — и одним махом втянулись в её тело. Деяна без чувств упала на землю, а рыбка-подвеска почему-то вдруг оказалась не в руке, а надетой на шею.

* * *
Девушка моргнула и непонимающе уставилась на мужчину — он сидел напротив и пристально смотрел ей в глаза. Она перевела взгляд на пылавший рядом огонь, чуть дальше торчал деревянный столбик, возле него лежал большой плоский камень, на нём — миска.

— Вера? — спросил мужчина и взял что-то из миски. — Вы меня слышите?

Вера? В голове царила полная пустота. Это он ей? Или к кому-то другому обращается? Девушка заёрзала и оглянулась: она сидела на коврике, под которым пружинил сосновый лапник, внутри круглой площадки, окопанной канавкой. Вытащенная оттуда земля лежала на краю небольшим земляным валом. Позади был огороженный чурбаками вход.

Раздалось шипение, в нос ударил странный запах. Девушка вздрогнула и обернулась: напротив сидела старая седая женщина с задубевшим от ветра и солнца лицом, изрезанным глубокими морщинами. Они были в избе, позади женщины располагался очаг из нетесаного камня, над ним, в крыше, по-летнему широко был открыт продух. На вкопанном в землю столе, между девушкой и старухой, стояла миска с мёдом, хлебец из зерна свежего урожая и корчажка с молоком.

— Деяна? — старуха обеспокоенно всмотрелась в глаза девушки, потом наполнила из корчажки кружку и пододвинула гостье: — На-ка вот, попей молочка!

Девушка покорно взяла кружку и поднесла к губам. Первый же глоток будто стронул что-то внутри, второй отозвался странной дрожью по всему телу, а после третьего лицо старой женщины вдруг стало меняться, а изба вокруг пропадать…

— Нет! — воскликнула девушка. — Ракита!

Она моргнула и увидела прямо перед собой Жаркова: он ловко поймал выпавшую из её рук кружку.

— Борис Андреевич!

— Фу-у-у! — он вытер рукавом пот. — Славься же ты, о Велес великий!

— Стараюсь, — произнёс стоявший рядом с родновером Бог. — Хорошо, молоко у тебя в палатке было, хоть и тощеватое. — Он завинтил крышечку на пакете.

— Тощеватое?! — возмутился Жарков. — Я ж четырёхпроцентное купил — там, сверху, написано!

— Не знаю, чего там написано, но когда Колояром ты был, такое молоко только самые худосочные коровы давали. Верь мне, всё-таки не зря меня скотьим Богом звали!

— Да я самое лучшее взял из того, что без холодильника можно хранить! — обиженно фыркнул Борис Андреевич. — Думал, для Духов лесных пригодиться может или ёжиков каких…

— Колтки! — вдруг встряла Вера. — Вот кто молоко любит.

— О-о-о, эти что угодно любят! — махнул рукой Велес. — Даром, что Духи: прожорливы, как кроты… погоди-ка! а ты когда это их молоком-то поила?

— Когда по велению ведуньи Ракиты к Лесовику с Колояром ходили.

— Вы вспомнили! — обрадовался Жарков. — Ура! Славься наш Велес! Но почему молоко?

— Наша Вера-Деяна будто меж двух ведунов застряла. Ты с одной стороны, а Ракита — с другой.

— Ох, как я испугался! — не выдержав, встрял родновер.

— Да я уж понял, — усмехнулся Бог, — когда ты ко мне так отчаянно воззвал и панический сбор в костёр бросил. Вера, ты это видела?

— Нет, я отвернулась, но запах! В нос ударил такой странный запах…

— Сбор для экстренного вызова, — пробурчал Жарков.

— …Я сразу обернулась, но вместо Бориса Андреевича Ракиту увидела. И избу её. Она там молоком меня угощала.

— Вот потому я и принёс молоко, — кивнул Велес. — Велел Боре тоже тебя угостить, чтобы мостик между жизнями навести.

— Так просто? — удивилась Вера.

— Да, если ты — Бог и водчий на всех дорогах.

— Спасибо, водчий. Это так странно… я теперь обе жизни помню, причём отчётливо! Параллельное какое-то существование двух блоков воспоминаний, и они не путаются и не пересекаются! никогда бы не подумала, что такое возможно… ну, если ты не шизофреник, конечно, — она хихикнула. — Невероятно! Я… Я хочу извиниться. Зря я не верила! Водчий, прости…те!

— Славься, Велес Великий! — подсказал Жарков, и девушка повторила.

Потом встала и низко поклонилась, коснувшись правой рукой земли.

Бог слегка поклонился в ответ и стремительно двинулся к лесу. Миг — и он исчез среди деревьев — ни шороха, ни качания ветвей — растворился, будто дым в воздухе.

— Чего это он? — подняла брови Вера.

— В смысле?

— Так быстро сбежал?

— Прямой контакт и близость людей Богов ослабляет. И даже боль порой причиняет — ну, это если к человеку прикасаться приходится, как когда он мне раны исцелял.

— А-а… — Вера вспомнила, что слышала об этом, очнувшись в палатке после «основной ворожбы», по выражению Велеса. — Пошёл, значит, от нашего дурного воздействия подлечиться.

— Ну, можно сказать и так… — кисло признал Борис Андреевич, однако тут же встрепенулся: — Но вы, Вера, не волнуйтесь — нас водчий не бросит! И любить будет всегда, и на помощь придёт!

— Да я и не волнуюсь, — улыбнулась она такому пламенному заверению. — Только тут ведь, как говорится: на Бога надейся, а сам не плошай!

— Точно! — рассмеялся родновер. — Пойдёмте к палатке — перекусим, я что-то проголодался, а вы? — Он поднялся и вышел с капища.

— Да я вообще-то тоже, — девушка последовала за ним.

Добравшись до палатки, они удобно устроились возле большого пня, на который Жарков выставил вскрытую банку тушёнки, галеты и сухарики из чёрного хлеба, а Вера выложила оставшуюся от бургера котлету, большой пакет чипсов, бутылку сока и шоколадку.

— Я вас, Борис Андреевич, про Костю хочу спросить, — уже когда они хорошо подкрепились и попивали за импровизированным столом разлитый по кружкам сок, сказала Вера. — Вы объяснить про него обещали, помните?

— Ну, разумеется! Костю вашего, как и Колояра, поработило такое же чужое, похожее на золотого кальмара, существо.

— Нега!

— Угу… Но вот что, Вера, мне непонятно: почему об этих «рождённых океаном звёзд» столько веков было не слыхать — вон, хоть Велеса спросите, он подтвердит, — и вдруг именно сейчас одна из этих тварей снова явилась?

— Всё дело в лысорях! — уверенно заявила девушка. — Ну, то есть… вы помните, как Колояр от Некрута понял, что Мых и Тигр не были сами по себе? Что они части существа, настолько огромного, что даже не может увидеть сразу всего себя целиком, и поэтому дальние его проявления порой делают, что хотят?

— Да-да! Гигантское чёрное существо, похожее на орла с огненными глазами и о многих-премногих головах и крыльях. Оно испортило Мировое Древо.

— Не просто испортило, но ещё и пиявкой к корням присосалось. А знаете, чем оно там все эти пятнадцать веков занималось?

— Чем?

— Обжирало души умерших людей!

— Что? Как это?

— А вот так! Отлавливало всех их, без исключения, — прямо в преддверии Нави, как я теперь понимаю, — и лущило, словно семечки. Все набранные в течение жизни смыслы, знания, чувства, духовные и телесные переживания, озарения — в общем, всё, что составляет световой багаж человеческой души после смерти, эта многоклювая чёрная тварь — мы называли её лысорями — безжалостно высасывала, оставляя одну лишь выхолощенную шкурку…

И Вера рассказала Жаркову о «лампочках», которые нашли способ увидеть через высшее измерение деятельность лысорей и поколениями противостояли попыткам быть обожранными, надеясь, что когда-нибудь сумеют изгнать ненасытную тварь, и как в прошлом году это наконец-то свершилось. Лысори ушли. Но оставили семена, из которых проклюнулось и, прямо здесь на Земле, выросло новое зло — чёрные птицелюди, что чуть было не объединились в иную, не менее поганую, чем лысори, версию тьмы. Как Костя сумел разработать план по уничтожению этой тьмы, что и было недавно — всего пару месяцев назад! — осуществлено, однако стоило всем «лампочкам» полной потери способностей.

— То есть выходит, лысори и их наследники изгнаны? — уточнил родновер. — И никаких других чёрных тварей больше нет?

— Нет, — покачала головой Вера, хотя её и кольнула подспудная мысль: «А как мы теперь, без лампочных способностей, можем быть в этом на сто процентов уверены?»

— Почему же тогда Мировое Древо так и остаётся искалеченным? — нахмурился Борис Андреевич. — Велес по-прежнему не может попасть ни в Правь, ни в Навь! Почему? Кто или что продолжает держать все миры закрытыми?

— Не знаю, — честно ответила Вера. — Но думаю, что это именно чёрные твари все пятнадцать веков не подпускали к человечеству таких золотых кальмаров, как Нега.

— Ну, это логично, — согласился Жарков. — Ведь им, по сути, нужно то же самое, что и лысорям: «обескровливать», будто вампиры, души, цедить с них «сок», который для них — как алкоголь для людей, только стократ крепче и без похмелья, и тянут они его не после смерти человека, а пока он жив, — вот и вся разница.

— Разница ещё в том, что лысори гораздо — ну, просто несравнимо! — мощнее золотых кальмаров, и, конечно же, не стали бы делиться с ними добычей. Негу они за секунду порвали, и других таких же уж точно сюда не пустили бы. Да те, наверняка, и сами к людям не совались — подыхать, блин, никому не охота!

— То есть вы считаете, появление и всесление в Костю кальмара — это косвенное доказательство отсутствия лысорей и каких-либо других их наследников, представителей и, чёрт знает, кого там ещё…

— Угу, — Вера кивнула. Несколько напрягало слово «косвенное»…

Мысль оборвало громкое карканье Крука. Птица описала круг над головами людей и села на ветку, не переставая подавать голос и тревожно поблёскивая чёрным глазом.

— Кто-то идёт!

Жарков с Верой вскочили, и Крук тут же умолк, взмыл в воздух и устремился в сторону капища.

— Обратно полетел, не каркает, значит, боится! — проговорил родновер и, метнувшись в палатку, выскочил оттуда с небольшой походной сумкой. — Может, их много, может, выглядят агрессивно. В любом случае, Вера, вам лучше спрятаться вон там, — он показал на густые кусты, — пока я с этим не разберусь.

— Но… — она подхватила свой рюкзачок и накинула его на плечо.

— Давайте, давайте! — он подтолкнул её в нужном направлении, а сам осторожно двинулся вперёд и, обернувшись, прошипел: — Ну же!

— Ладно, — Вера побежала к кустам.

* * *
Это было удивительное шествие, Крук молча наблюдал за ним со своего любимого дерева, задумчиво почёсывая лапой голову возле клюва.

Впереди, подскакивая на длинных, костлявых ногах, двигалось мелкое тощее существо с копной травы на голове, бормоча что-то себе под нос и шевеля длинными бело-зеленоватыми пальцами на руках — гибкими, будто толстые гусеницы, что казались сочными, но с точки зрения ворона, скорее всего, вонючими и невкусными из-за своего явно болотного происхождения. Короткие штаны этому худосочному типу заменял тонкий слой тины, на груди росла редкая мягкая шерсть цвета старых сосновых иголок.

За странным созданием шли четыре красивые девицы, в их длинных и тёмных, как мокрая лесная земля, волосах виднелись белые и жёлтые речные цветы, бёдра прикрыты гладким и жёстким коричневым мехом. Девушки тащили большие, сплетенные из веток носилки, на которых лежал человек, но, несмотря на это, ступали легко, будто едва касались босыми ногами земли.

Позади них топал здоровущий дед со светлым, словно весенний тающий снег, лицом и лысиной. Его большие серые глазищи так и шарили по лесу вокруг, на могучей груди колыхалась поросль, похожая на тончайших зеленовато-белых червячков. На руках старика блестела чешуя, бёдра и ноги скрывали толстые тинистые штаны.

Дед поднял голову и вдруг воззрился прямо на Крука, отчего тот испуганно всплеснул крыльями, но, тут же устыдившись собственной трусости, трижды громко стукнул клювом по ветке, показывая решимость прогнать незнакомцев, если будет такая необходимость. Мощный старик широко ухмыльнулся в ответ, сверкнув острыми, как у кошки, зубами, вокруг рта его шевелились четыре длинных уса, но не из волос, а из плоти.

Стукнув для острастки ещё раз по ветке, ворон посмотрел туда, где осторожно пробирался меж деревьев уже предупреждённый о явлении чужаков хозяин. Чуть в стороне, за кустами, притаилась его гостья. Оба, если осторожно выглянут, смогут увидеть необычную компанию, в которой человеком — да и то каким-то ненормальным… или даже чем-то заражённым! — являлся только один: тот, кто без чувств лежал на носилках. Остальные, похоже, были существами иной природы. Не Боги, как Велес, конечно, но… — Крук задумчиво поправил о ветку клюв — если представить, что Боги — птицы, то мелкий с девицами — как блохи в их перьях, а старик — как блошиный клоп-предводитель.

Довольный собственным разбором ситуации, ворон наблюдал за хозяином: ага, увидел! — высмотрел-таки чужаков… и… да! Он тоже понял. Наверняка понял, кто они есть, Крук это почувствовал.

Поднявшись на холм, пришельцы остановились, носилки оказались прямо под вороном и он, взглянув в лицо лежавшему без чувств парню, узнал в нём того самого человека, что недавно разнёс капище, а потом перекинулся в волка и сцепился с хозяином!

Крук сорвался с осины и с громким карканьем полетел к Жаркову, дивясь сам себе — как же это он не узнал парня раньше!

— Костя! — из кустов, проломившись прямо сквозь ветки, вдруг выскочила гостья хозяина, и тот сразурванулся за ней.

Крук изменил маршрут и принялся кружить над чужаками, готовый, ежели что, немедленно спикировать вниз на защиту хозяина.

* * *
Неожиданное громкое карканье Крука будто заслонку в башке сломало, и Вера вдруг осознала, что парень на носилках — это Костя. Она истово всматривалась в невероятную процессию странных существ, но отсюда, снизу и из-за кустов, лица лежавшего человека видно, конечно же, не было. И тут вдруг — ворон! Словно катализатор какой для мозгов! Веру будто пружиной из укрытия выстрелило, и она с криком «Костя!» ринулась к капищу.

Пришельцы спокойно спустились с холма и с интересом наблюдали, как она несётся навстречу. Никто не пытался её задержать, девушки с лёгкими улыбками следили, блестя светло-серыми, будто тонкий речной ледок, глазами, как Вера схватила парня за руку, потом прижалась ухом к его груди.

Жарков замер чуть позади неё, с опаской разглядывая необычных гостей. Он уже понял, кто перед ним, но срочно взывать к Велесу не стал: агрессии водные Духи не проявляли, а Бога он и так в последнее время задёргал, пусть силы поднаберёт, восстановится — сейчас это куда как дольше и труднее, чем в шестом веке…

Убедившись, что никто не собирается обижать хозяина, Крук перестал орать и спустился ему на плечо.

— Он жив! — прогудел высокий и мощный старик с лысиной и сомовьими усиками. С его тинистых штанов непрерывно подкапывала вода.

Уловив тихий стук Костиного сердца, Вера выпрямилась, перебегая взглядом с одного пришельца на другого:

— Что с ним?

— Мир тебе и твоим Духам, хозяин пресных вод Водовик, — Жарков отвесил поклон, вынудив Ворона соскользнуть с плеча и подняться в воздух.

— Будь здрав, человече! — склонил голову водный дед.

Крук коротко каркнул, пролетая над Верой, и сел на ветку неподалёку.

— Славься, главный водный Дух Водовик! — сообразив наконец, что ведёт себя невежливо, поклонилась девушка.

— Мир вашему дому, — хором сказали девушки.

Деяна, память которой теперь обитала в Вериной голове, мгновенно идентифицировала их как Бродниц, что живут в реках, рядом с бобрами:

— Мир вам, Бродницы, и…

— Ичетик я, Ичетик, здравы все будете! — протараторил мелкий Дух с волосами огуречного цвета.

— …и тебе, Ичетик! — Вера ещё раз коротко поклонилась и, показав на Костю, вновь задала свой вопрос: — Что с ним?

— Не жив, не мёртв, не мёртв, не жив Костя — так как-то, — пробормотал Ичетик.

— Золотая тварь им владеет, и душой и телом, — веско произнёс Водовик. — Сей юноша называл её каракатицей.

Сердце Веры ускорило бег.

— Мы так и думали! — воскликнула она и, покосившись на Жаркова, с надеждой воззрилась на хозяина пресных вод. — А… можно ему как-то помочь?

— Прямо сейчас он мною будто бы заморожен. Но тварь чужая так и сидит внутри, а как уничтожить её, не сломав юношу, того мы пока не постигли… — прогудел водный дед.

— Дорогой Водовик и Духи! — мягко встрял родновер. — Не соблаговолите ли пройти вон туда, — он указал на чурбаки, где сидели они с Верой, когда она впервые пришла к бывшему лысорскому бассейну. — Присядем давайте, чтобы можно было спокойно всё обсудить. Занимайте пока эти два места, а я сейчас ещё колоды поставлю.

Он бросился было к распиленной и сложенной в кучи сосне, но девушки-Бродницы оказались быстрее и, в мгновение ока переместившись к брёвнам, притащили ещё несколько штук, ловко выставив их в кружок.

Водовик протопал за ними и уселся, выбрав колоду, получившуюся из самой нижней части соснового ствола, Ичетик прямо с ногами взгромоздился на самую маленькую и был настолько тощ, что легко там поместился, напоминая угловатую бело-зелёную лягушку с коленками возле ушей. Бродницы хороводом проскочили мимо Жаркова, обдав его холодными брызгами, и скрылись в лесу.

— Куда это они? — удивился родновер.

— Да призову, ежели что, — махнул рукой Водовик. — Тут речка недалеко, пусть поплещутся.

— В той речке-то я вашего Костю спас-спас-спас! — с довольным видом похвастался Ичетик. — Топиться парень пытался. Да-да!

— Топиться? — ахнула Вера, а в груди что-то сжалось, не давая вдохнуть.

— Каракатице хотел насолить покрепче, — пояснил Водовик.

— Глупый-глупый, — тихо прошептал Ичетик, но, перехватив недобрый взгляд девушки, поспешил добавить: — Девочка с проводами ему свой дар отдала, а он! Так нельзя-нельзя было…

— Девочка с проводами?! Я не ослышалась?..

— Не ослышалась, нет-нет! — затараторил Ичетик. — Я расскажу, Водовик, ты позволишь?

— Ей будет неприятно, — предупредил Водовик, глядя на Веру с прищуром, волоски на его бровях плавно шевелились, словно их непрерывно омывало водным течением.

Девушка вспыхнула, но кивнула:

— Потерплю.

* * *
Рассказ про Катю, которая ради спасения Кости пожертвовала собой, ранил Веру больнее ножа. Пусть даже Ичетик и подчёркивал, что она позволила золотой каракатице забрать «провода» и тем обрекла себя на смерть, ибо хотела помочь не только парню, но и вообще всем людям, Богам и Духам, Веру это нисколько не утешало. Катя и Костя были знакомы меньше трёх дней, и за такое короткое время он стал ей настолько близок, что «проводница» позволила лишить себя жизни! Значит, она любила его, по-настоящему… а самый ужас… самый ужас в том, что и Костя! — он тоже её любил, иначе она никогда бы на такое не согласилась. Любовь точно была взаимной, это уж как пить дать! спросите сто миллионов женщин, и они подтвердят: такая жертва без взаимности невозможна…

Вера закрыла глаза, по щекам покатились слёзы, она больше не могла их удерживать, но сидевшие рядом Духи и родновер тактично делали вид, будто ничего не замечают.

— В последние века в Духов мало кто верит, вот мы почти всё время и спим, силы экономим. Просыпаемся, только когда совсем уж что-то из ряда вон, да и то: поглядим-поглядим, и снова на боковую, ибо чего делать, не знаем. Особенно те Духи, кому люди реки загадили, — они столь плохи стали, что распались почти или переродились в нечто кошмарное. И не поможет никто! С нашей Богиней воды Берегиней никакой связи нет, никто не следит за нами, не струнит, ни поручений, ни вопросов — так, болтаешься снулой рыбой в потоке… и тут вдруг — он! — Ичетик показал на всё так же недвижно лежавшего Костю. — Головушку под воду опустил, и оттуда — прямо крик о помощи — я ближе всех оказался, потому и проснулся!..

«Костя меня разлюбил, — думала Вера. — Потому и ушёл. Врастание рыбки лишь ускорило то, что произошло бы и так… — В памяти сразу всплыла строчка сообщения: «Я к тебе не вернусь, не ищи меня!» — Он ушёл от меня и встретил другую. Он не хотел меня видеть, вот почему убежал после драки с Жарковым!»

— Нет-нет-нет! — вдруг вскричал мелкий водный Дух, заставив Веру вскинуть голову, и воззрился ей прямо в лицо. — Он убежал не поэтому!

— Ты мысли мои читаешь?!

— Ты бормотала вслух, — объяснил Жарков.

— О боже! — она вспыхнула и закрыла лицо руками.

— Костя хотел тебя видеть, но боялся, что не удержит золотую тварь и нападёт на тебя! — продолжил Ичетик. — Она уже сумела убить его мать, Катю и двух бродяг в парке, я ведь рассказывал — ты меня не слушала?!

— …Ладно, — Вера опустила руки, слёзы её высохли. — Ладно. — Она тряхнула головой, стараясь прогнать боль, стыд и вообще все лишние и панические мысли. — Вы говорите, Костя пришёл к бывшему лысорскому бассейну, потому что думал найти тут врагов каракатицы… — кого он имел в виду?

— Этого мы постичь не успели, — проговорил водный дед. — Каракатица резво пошла в наступление, и юношу пришлось спешно сковать, что на время лишило её ходу.

— И сколько он… так вот… сможет?

— Дня два-три? — пожал плечами Водовик. — Потом сила заклятья иссякнет, да и ему самому-то тоже ведь и пить и есть нужно, а посему лучше бы нам поторопиться.

— Понять бы ещё, что делать, — заметил Жарков.

— А может, он под врагом каракатицы имел в виду его? — предположил мелкий Дух, тыча длинным пальцем в родеовера.

— Зачем же он тогда на меня напал?!

— Разъярился, что тут всё засыпано, — прогудел Водовик, поводя ручищей в сторону капища. — Стало быть, нужна была именно яма, а вовсе не сей человече.

— Меня Борисом Андреевичем зовут! — мягко напомнил Жарков и улыбнулся главному Духу: — Можно просто Боря.

— Хорошо, Боря… — Тот почесал лысину, потом в задумчивости извлёк из кармана штанов горсть жучков с червячками, но, спохватившись, что любимого сомика тут нет, вздохнул и высыпал всё это себе в рот.

Вера опустила глаза, стараясь не слышать противного хруста, пока щучьи зубы Водовика перемалывали мелкую живность. Глядя на хозяина вод, Ичетик тоже решил подкрепиться, слопав парочку пиявок, найденных в том зелёном сене, что заменяло ему волосы.

«Эх, сейчас бы мои лампочные способности! — привычно подумалось Вере. — Уж я бы разобралась, что там, у Кости, в душе и теле, творится. Придумала бы, как… Стоп!» Она вдруг охнула и вскочила, будто змеёй ужаленная.

Ичетик от неожиданности чуть не свалился со своего насеста, дёрнув и руками и ногами сразу, Водовик выпрямился, брови его бурно зашевелились и поползли вверх.

Жарков встал:

— Что?

— Деяна! — глаза Веры заблестели. — Деяна и Колояр! Ракита, Лесовик, золотые искры!

Ичетик так громко и интенсивно захлопал глазами, что казалось, где-то забулькала вода.

— И кто такие Деяна и Колояр? — строго осведомился хозяин пресных вод.

— Я объясню! — родновер быстро рассказал гостям о том, кем были они с Верой в шестом веке, как справились с золотой каракатицей, но та сбежала в чернолаз и была разорвана лысорями, которые, воспользовавшись стрелой Перуна, проникли в Мировое Древо и начали обжирать людские души, перехватывая их прямо в преддверии Нави.

— С тех пор доступ и в Правь и в Навь перекрыт, поэтому связи с Богиней воды Берегиней у вас и нет!

— Но Костя сказывал, лысорей и их наследников прогнали! — заметил Водовик. — Почему же тогда переходы из мира в мир всё так же закрыты?

— Вот! — воскликнула Вера. — Мы с Борисом Андреевичем тоже задавались этим вопросом прямо перед вашим приходом и ответа не знаем, одно только понятно: раз каракатица снова явилась, значит, лысорей точно нет — они не пустили бы эту золотую тварь сюда, да и вообще к Древу! Когда мы были Деяной и Колояром, Велес великий помог нам увидеть, что миры перекрыты, но сделать мы тогда с лысорями ничего не могли, даже просто к проходам приблизиться и то не получалось! Вы помните это, Борис Андреевич?

— Да, только тогда ни Деяна, ни Колояр так и не сумели понять, чем конкретно ужасное многоголовое и многокрылое чёрное существо занимается.

— Зато потом, по прошествии сотен лет, уже другие, новые «лампочки» — способности которых веками росли, развивались, менялись и отшлифовывались — поняли! Но я сейчас не об этом, а о том, откуда первые «лампочки» в шестом веке появились. Кто Колояру и другим глаза на светаки открыл?

— Нега! Золотая каракатица, в смысле, — перехватив взгляд Водовика, уточнил Жарков. — Такая же тварь, что и этого парня атаковала.

— Но не только она сама! Вспомните золотые искры!

— Чёрт, точно! — хлопнул себя по лбу Борис Андреевич. — Золотые искры! Надо…

— Эй-ей-ей-ей! — воскликнул Ичетик. — Искры-искры, что за искры?!

— Да уж, давайте-ка растолкуйте! — трубным голосом потребовал хозяин пресных вод.

Вера поведала им, как по велению Ракиты, Деяна с Колояром к Лесовику обратились, Лесавки принесли собранные после Неги искры, золотой вихрь окутал девушку, и она упала без чувств.

— А когда Деяна очнулась, выяснилось, что она теперь тоже, как и Колояр, может видеть души! — завершила свой рассказ Вера. — «Лампочкой» то есть стала. Причём не только она сама, но и все исцелённые за те семь лет, пока у Горислава жила. Такой вот неожиданный бонус! Побочный эффект от деятельности Мыха — он же через Деяну связь с душами устанавливал, чтобы после смерти не упустить, ну, вот по этим связям они своё и получили.

— Вообще тех, кого каракатица, как Колояра, сетью опутала, в разных частях света могло быть множество, если она не одна на Землю являлась, — заметил Жарков.

— Да, и они тоже сделалась «лампочками». Но Деяна и все ею исцелённые получили способности не напрямую от Неги, а под действием золотых искр — вот что важно! Ведь та каракатица, что опутала Костю, тоже уже могла наследить!

— А значит, и мы можем попытаться искры эти использовать, — подхватил родновер. — Только как их собрать-то?

— Надо обратиться к Лесовику! Его внучки-Лесавки — большие любительницы золотых искр! — Вера посмотрела на Водовика.

Тот поскрёб лысину:

— Лесовика будить надо. Нынче давно уж не тот век, когда Духи за каждым камушком и деревом сидели, в глухую спячку они, по большей части, все впали…

— Но ведь тогда я смогу снова «лампочкой» стать, а то и «суперлампочкой»! Предрасположенность точно есть, да ещё какая! И у остальных, кто мог светаки видеть, кстати, тоже, у нас просто радужной силы нет — вся на нейтрализацию чёрной крови ушла, но если удастся заполучить её вновь, я смогу разобраться, как Костю спасти!.. и не только! Мы сможем ещё и к проходам приблизиться — ведь лысорей-то уже нет! — и понять, почему они до сих пор перекрыты. А вдруг удастся их отворить?!

Она обвела взглядом всех присутствующих: хозяин пресных вод задумчиво жевал очередную горсть предназначенного для сомика корма, Ичетик по-прежнему сидел лягушкой и вращал глазами, барабаня пальцами голых ног по чурбану, Борис Андреевич топтался на месте, поглядывая на капище и явно о чём-то размышляя, но продолжалось это недолго.

— Я думаю, нам надо воззвать к Велесу! — заключил он, доставая из кармана мешочек с нанесённым краской следом от медвежьей лапы.

Глава 13 Воскрешённая сила

— Совсем мы Велеса великого обескровили, — посетовал Жарков, когда они уже вылезли из такси и шли по лесу, каждый с двумя пакетами в руках, а родновер ещё и большой рюкзак тащил. — А мёд и орехи в окрестных магазинах… — он тяжко вздохнул, — оставляют желать лучшего.

— Ну, я предлагала заказать в интернете, написано было «настоящий бортевой мёд с доставкой», и цена не такая астрономическая, как вы говорили.

— Написано… насвистано! Нет, не доверяю я, Вера, объявлениям этим. Врут они, что он бортевой, хорошо ещё, если это вообще мёд окажется, а не разбавленное патокой или сахарным сиропом чёрт-те что! Да и про орехи тоже непонятно: какого качества, откуда? Свежими ли будут остальные продукты, или нам завалявшиеся сбагрят? — нет уж! Я сам должен посмотреть, выбрать, пощупать, а не через доставку эту вашу… — хреновина какая-то!

— Но ведь так бортевой мёд не купишь, надо заказывать!

— Или в Башкирию ехать, — улыбнулся родновер. — Только там, в деревнях Бурзянского района настоящий мёд диких пчёл можно купить. Но времени на это у нас нет, наложенное на Костю заклятье слабеет, так что обойдёмся мёдом обычным, пасечным, ничего страшного. Скупердяйство или покупка абы чего, конечно, тут неприемлемы, но в целом… главным-то всё равно желание души остаётся! Ты ведь и сама это почувствовала, когда хлеб, купленный себе на обед, Богу пожертвовала.

— Да уж… — Вера вспомнила, как завалилась в канавку вокруг капища.

— А то, что в обморок упала, так это как раз подтверждает твою способность видеть и чувствовать то, что другим не под силу!

— Надеюсь. Очень хотелось бы Косте помочь…

«…пусть даже он и не любит меня больше, — добавила она про себя, закусив губу. — Я всё равно должна постараться его из этой чёртовой золотой сети вызволить… все мы должны… ведь это он спас мир от зла!» — Ей вспомнился подвал медицинского корпуса пансионата «Вторая жизнь». — Кос пожертвовал ради людей всем своим могуществом, а ведь мог бы стать и на тёмную сторону — тьма обещала ему и власть и бессмертие — шёпот тьмы, он рассказывал… И отец его, и Кафтырёв, и Лявис, да и многие другие пошли ради этого на всё: убийства, эксперименты над людьми, любые преступления, лишь бы стать частью чёрной Крылатой силы, а Костя устоял!.. ну да, лампочная природа помогала, конечно, но только пока не лопнул пузырь с исходной чёрной кровью, а потом…

Потом он боролся! Ох, как боролся… а никто и не знает даже, как умереть был готов, лишь бы человечество спасти, велел центральные потоки в его светаке рвать!.. А бывшие «лампочки», вместо благодарности, обозлились, что не спросили их, видите ли… уроды несчастные!.. А он, конечно, переживал… Был великим, а стал никем — попробуй-ка осознать такое, смириться!.. Но он бы справился, обязательно справился, если бы не эта чёртова сука-каракатица! Убивала людей прямо у него на глазах. Из-за неё и Катя эта… и мать… ох, и крепко же парню досталось!..»

Вера только сейчас обратила внимание, что Жарков с момента её последней реплики не сказал ни слова и тихонько топает чуть позади, давая ей возможность побыть со своими мыслями наедине. Удивительно тактичный человек!

— Как думаете, Борис Андреевич, получится у меня снова «лампочкой» стать?

— «Лампочкой» или нет, но что-то должно получиться… Не может быть, чтоб никак не сработало, когда с нами все наши исконные Духи и сам водчий великий!

— С нами Бог! — кивнула Вера.

Первыми навстречу им, как обычно с шумом, гамом, писком и хихиканьем, выскочили-выкатились Колтки — похоже было, что они счастливы наконец-то проснуться и размять свои затёкшие в спячке тела. Опасаясь, как бы двулицые малорослики не сожрали все купленные продукты, Вера подняла вверх пакеты, высматривая главного Духа леса, — тот говорил о чём-то с Водовиком, пока вроде бы вполне мирно и дружелюбно, хотя было понятно: не любят они друг друга.

Что, вообще-то, вполне объяснимо, как сказал девушке Жарков, когда они выдвинулись сегодня за продуктами: вода и суша — среды разные, обитатели одной плохо или даже совсем не переносят другую, потому и Лесовик с Водовиком тоже не испытывают взаимной симпатии. Однако все эти Духи обитают в Яви, прямо здесь, на одной общей Земле, так что, как ни крути, друг от друга зависят, а потому должны приспосабливаться, да ещё и с людьми уживаться. Раньше Боги помогали им добрососедские отношения налаживать, присматривали и за ними, и за людьми, но это было давно. До того, как лысори Мировое Древо искалечили. Правь и Навь заперли, порядок нарушили, души обжирать принялись, и что в итоге? Люди веру в Богов утратили, природу изгадили, Духи от безысходности в спячку впали, один только Велес тут, с нами, остался, да тот обессиленный. А теперь ему ещё и всех Духов леса будить пришлось!

Под пристальным взглядом Лесовика, Колтки вернулись к хозяину, жадно взирая на пакеты. Ничего, ничего, думала Вера, получат ещё вкусненького, главное, чтобы харчи для божеских треб не схомячили, не то совсем наш бедный водчий истает!

В воздухе катались на лесных ветрах зелёные Хухи с нежной травкой вместо шерсти, розовыми личиками и ручками. Прилетали, шептали что-то Лесовику на ушко и вновь устремлялись в чащу, ловко увёртываясь от хулиганских попыток Ичетика сбить шустрых малюток с курса.

Костя по-прежнему лежал, скованный ещё и Лесовиком в дополнение к уже изрядно ослабевшему заклятию Водовика, так что пока каракатица не могла окончательно завладеть его душой и телом. Бродницы, вместе с бобрами и Колтками, быстро — всего-то часа за полтора! — возвели вокруг парня шалаш, после чего водный и лесной хозяева дали своим Духам задание разыскать и собрать золотые искры. А потом Лесовик вызвал лесного хранителя кладов и тайн Полуверицу, и тот повесил на шалаш замок-заклятие, чтобы искры не собрались раньше времени в золотой вихрь и не устремились к растворённой в Костином теле подвеске.

Всё это было сделано ещё до того, как Вера с Жарковым ушли за продуктами.

Когда они вернулись, Лесовик продемонстрировал несколько долблёнок с сияющими, будто солнышко, облачками, и Колткам в качестве награды было выдано печенье и молоко. Двулицые шумопроизводители, слопав всё за мгновение, тут же с новыми силами умчались в глубину леса. А вскоре возвратились Бродницы, мокрые, весёлые и довольные, с плетёными из тонких веточек корзиночками, где под крышечками уже покоились плотные слои искр — всё, что разыскали и собрали по крупинкам в ручьях и реках водные обитатели.

Последними явились Лесавки с берестяными коробами в руках. Отдавали найденные сокровища неохотно, в блестящих глазах отражалось острое желание оставить искорки себе и принарядиться. Вера подарила им свои фенечки из бисера, которые носила до того, как Антон сделал ей защитный браслет с фрактальным рисунком — они с ним не сочетались, и поэтому перекочевали в карман рюкзака, где так до сих пор и лежали. Фенечек, что особенно замечательно, было как раз четыре штуки, и девушкам не пришлось думать, как их делить, а то могли и подраться, судя по тому, как жадно выхватывали украшения друг у друга из рук, чтобы рассмотреть поближе. Когда браслетики, после недолгих споров, распределились по новым хозяйкам, девушки принялись благодарить и даже обнимать Веру — ей казалось, будто кожи касается тёплый и мягкий гагачий пух.

— Ну, хватит, хватит! — проворчал Лесовик, стараясь под строгим тоном скрыть улыбку. — Не дело это — к человеку липнуть!

Лесавки покорно отступили к деревьям, не уставая любоваться подарками, похоже, они были совершенно счастливы.

* * *
Вечером Жарков с Верой провели на капище славление Велеса великого и возложили Богу требы. Всё было сделано по правилам, в тёмное время суток, и в свидетели впервые призывались не только Духи, спящие где-то там, в отдалении, но и те — лесные и водные — что прямо здесь и сейчас присутствовали в конкретных земных воплощениях, а значит, в полной силе и максимальном своём проявлении. Лесавки принарядились, сладив наряды из самых ярких багряных и рыжих листьев, какие удалось разыскать в самом начале осени. У всех в волосах красовались георгины и астры, явно втихаря позаимствованные из людских садов, но Лесовик на это только рукой махнул: сорванное обратно всё равно не приставишь.

— Хоть платья у деревенских девушек не украли, уже хорошо, — пробормотал лесной дед.

На что одна из Лесавок, по-прежнему не уставая любоваться бисерным браслетиком, доверительно прошептала Вере, что и платьев-то красивых осенью не найдёшь: девушки на селе ходят в штанах и каких-то страшных бесформенных кофтах с капюшонами. Да и вообще в деревнях нынче даже полотенчика расшитого не стащишь: выстиранное бельё на дворе почти никто не развешивает — такая стала тоска!..

Бродницы тоже приоделись: помимо юбок из бобрового меха на них были плетёные из речных трав топы, отороченные камышовыми метёлками, а в волосах белели настоящие живые кувшинки, чему очень удивилась Вера: она всегда думала — это чисто летние цветы, а, оказалось, они цветут и в сентябре, вплоть до первых заморозков.

Ичетик и Колтки наряжаться, конечно, не стали, но зато мелкий водный Дух наловил и принёс живой рыбы, а двулицые притащили целый короб лесных орехов, приобщив это всё к человеческим подношениям. В итоге требы для Водчего получились велики и отменны, чистый высокий огонь доставал, казалось, до самых небес, а в конце люди и сами приобщились даров Велесовых: преломили жертвенный хлеб и разделили трапезу с Богом.

Во время всего обряда Вера чувствовала такой невероятный подъём, трепет души и прилив благодати — аж голова кружилась, а сердце замирало, исполненное всемирной любви. Это было как взаимное объятие со Вселенной — ты в ней, а она в тебе, в бесконечном коридоре прошлого, настоящего и будущего.

А утром, когда настала пора выпускать золотой вихрь, к Вере подошёл Жарков и протянул острый охотничий нож. Позади него маячил лесной дух Полуверица — высокий, худой, с узким синевато-белым лицом и рогами, похожими на лосиные. Сиявшие ярким золотым блеском зрачки в окружении чёрных, как безлунная и беззвёздная ночь, радужек, делали его взгляд одновременно жутким и притягательным. Длинные, чёрные как сажа и прямые как солома волосы падали на достававший до земли балахон, сотканный из еловых иголок.

— А как мы войдём к Косте? — спросила Вера. — Шалаш ведь закрыт замком-заклинанием!

— Я перевесил его прямо на парня, — голос Полуверицы был похож на шорох сухих листьев, но при этом каждое слово слышалось удивительно ясно и отчётливо.

Он махнул рукой, и мокрые, после ночного пребывания в ближайшей речке, Бродницы мигом подняли и унесли куда-то шалаш, оставив Костю лежать под открытым небом. Торс парня был оголён, снятая одежда лежала рядом. Берестяные короба и ивовые корзиночки остались стоять под закрытыми крышками — искры тихо покоились внутри.

— Можем приступать, — с лёгким поклоном прошелестел лесной хранитель кладов и тайн и плавным мановением руки пригласил Веру подойти к парню.

— Спасибо, уважаемый Полуверица, — девушка поклонилась в ответ и двинулась к носилкам.

Она встала возле Кости.

— Крови должно быть достаточно, — напутствовал рогатый Дух. — Иначе связь окажется неустойчивой и вихрь к тебе не пойдёт, а остановить или повернуть его вспять будет уже невозможно.

— Если искры достанутся каракатице, она станет намного сильнее, взломает наш блок и полностью завладеет Костей, — предупредил Лесовик, а хозяин пресных вод ему тут же поддакнул.

— Я поняла! — девушка стиснула нож. — Все готовы?

И, не дожидаясь ответа, она резко, длинно и глубоко, полосонула себя по левой ладони — если уж девочка Деяна могла это сделать, то уж ей-то, взрослому челу, тем более не слабо!

Рогатый Дух полыхнул золотыми зрачками, чёрные волосы его приподнялись, будто от сильного ветра снизу, и тут же тяжёлой волной обрушились обратно на плечи. Длинные пальцы вздрогнули, как от электрического разряда, открывая замок и снимая заклятье.

— Так нормально? — Вера сжала кулак, из которого потекла красная струйка, попадая Косте на грудь — туда, где вошла в тело рыбка-подвеска.

Лесной и водный Деды вытянули руки, и в груди парня стало разгораться разноцветное сияние.

— Да-а-а… — змеёй прошипел черноглазый хранитель кладов и тайн, яростно сверкнув зрачками.

Берестянки и плетёнки дрогнули, крышки слетели, облака золотых искр вырвались на волю, кружась и сливаясь в единое целое. Золотой вихрь рванулся к парню, пальцы и волосы Полуверицы снова вздрогнули, и кровь девушки внезапно растеклась тончайшей лужицей во все стороны, образовав купол, искры ударились об него и отскочили, окружив Веру и Костю золотым облаком. Радужное сияние в груди парня разгоралось всё ярче, искры притянуло к кровяному куполу, словно магнитом.

— Раскрой ладонь! — велел Полуверица.

Вера разжала кулак, и золотое полотно искр ринулось прямо в рану — открытую, словно багровый рот на ладони. Руку озарил изнутри яркий свет: на миг проявив вены, артерии и сосуды, он побежал вверх: к локтю, плечу, стал захватывать грудь. Когда он коснулся сердца, девушка ахнула и закрыла глаза. Наполовину втянувшееся в руку полотно вдруг замедлилось и почти замерло, разноцветное сияние в Костиной груди стало гореть с перебоями.

— Держи, держи, держи! — то ли хозяину леса, то ли Полуверице, а может и себе самому, взревел Водовик.

Разноцветное сияние выровнялось, остатки золотого полотна устремились в разрез, свет ринулся вверх по шее, и девушка задрожала. В голове её будто вспыхнула на миг яркая лампочка, выделив под веками и кожей щёк тёмные веточки капилляров на фоне костей черепа.

Полуверица ещё раз всплеснул волосами, и сияние погасло, а висевшая куполом кровь обрушилась вниз, усеяв микроскопическими капельками лицо и голую грудь парня. Вера протяжно, со стоном выдохнула и открыла глаза.

Лесной и водный Деды одновременно опустили руки и скорее упали, чем сели на колоды, заботливо подставленные Колтками и Бродницами.

— Господи… — тихо произнесла Вера, глядя прямо перед собой.

Потом она посмотрела на Костю, и брови её сдвинулись.

— Нет, — сказала она, и тело парня внезапно вздрогнуло.

А спустя ещё пять секунд он сел и огляделся вокруг.

Раздался звук, словно ветер шуршит бумагой, — это смеялся, покачивая своими лосиными рогами, Полуверица.

* * *
— Велес великий? — удивлённо прогудел Водовик, глядя на выходившего из леса стриженого мужчину в камуфляжной куртке, джинсах и высоких шнурованных ботинках. Брови водного Деда поползли вверх, их непрестанное шевеление усилилось.

Из кустов толпой вывалились Колтки и, кроя немыслимые рожи обеими лицами, с охами, вздохами и перешёптываниями раскатились по траве, глазея на Бога.

— Здрав будь, наш водчий на всех дорогах! — Лесовик поклонился и, обернувшись на стремительно нараставший шум этих вечных нарушителей тишины, прикрикнул: — А ну-ка, цыц!

Колтки укатились в бузину и, понизив голоса до шёпота, по очереди стали высовываться — то там, то здесь — из ветвей.

— Мир вам и Духам вашим, хозяева леса и пресных вод! — ответил Бог. — Обличью моему дивиться незачем: времена и люди сильно меняются, пока вы тут веками дрыхнете.

— О, не гневайся, владыка! — Водовик склонился, чуть ли не задев землю лбом. — Богиня Берегиня пропала, люди в Духов больше не верят, нигде нас не уважают, многие водоёмы запортили…

— Леса рубят повсюду без спросу, Боги нас не ведут и не направляют, — подхватил Лесовик. — Не знали, что ещё делать… переждать решили.

— Так можно до конца света допережидаться, — беззлобно пробурчал водчий. — Боги их не ведут, а свои смекалки-то вам на что?..

— Славься, Велес, господин путей! Владетель перекрёстков! — разнобойным хором проговорили Жарков с Верой и поклонились, тронув матушку-землю. Они как раз только закончили перекус возле палатки, когда услышали шум, карканье Крука и стремглав побежали к капищу.

Девушка махнула рукой подоспевшему Косте, и тот, пробормотав приветствие, тоже отвесил торопливый поклон.

Ворожба родновера, пробудившая память о своём древнем воплощении, работа Полуверицы, поддержка главных природных Духов и связь крови с золотыми искрами вернули Вере способности «суперлампочки», и она поставила «заслонку» от атак каракатицы. Костя теперь тоже мог видеть светаки, не опасаясь, что за этим последует выброс золотого щупальца и чья-нибудь смерть, но насколько хватит этой защиты, которая постоянно расходовала ресурсы его организма, сказать не брался никто. Мера была временной, а что и как сложится дальше — скрывал мрак и туман… Зато Костя разглядел в Верином светаке, что она знает про Катю, и испытывал по этому поводу мучительный стыд. Ситуация усугублялась ещё и тем, что заслонка от каракатицы скрывала его чувства — Костя любил Веру, но она не могла этого видеть! Ни когда ставила защиту — тогда у неё просто не было ни секунды, чтобы лезть в глубоко личное, — ни сейчас…

Он хотел объясниться, но она не пожелала слушать: «Пожалуйста, Кос, давай не будем об этом!» — «Но мне на тебя не всё равно, а Катя…» — «Замолчи! — Верка даже ногой топнула. — Не надо! Не надо ничего говорить, если не хочешь, чтобы я прямо сейчас отсюда ушла!» И ушла бы — по светаку было понятно… Она боялась, что Костя станет врать и изворачиваться. Но он бы не стал! Однако доказать это не мог…

Будто старые времена вернулись, только раньше он превосходил её способностями, а сейчас всё оказалось ровно наоборот. Она была гораздо сильнее него, однако освободить от золотой твари ни она, ни Духи, ни даже Бог сейчас не имели возможности: слишком глубоким и всеобъемлющим было проникновение. И душа и тело парня подверглись такой перестройке, что уничтожить растворённую рыбку — значило убить и самого Костю тоже.

Жарков и Вера рассказали ему про собственные воплощения в шестом веке, после чего последние кусочки мозаики встали на место, дополнив то, что он и так уже понял, когда каракатица, проникая в глубь его существа, невольно открывалась сама.

В общем, все теперь знали всё.

И как бились за доступ к человеческим душам золотые каракатицы с отдельными «головами» тьмы, пока чёрный «Змей Горыныч», названный современными людьми лысорями, не стал действовать в полную силу. И как потом лысори испоганили Мировое Древо, перекрыв нормальный доступ в мир мёртвых — Навь, где ещё на подступах обжирали человеческие души, лишая их возможности доставить свой световой багаж Высшему Мировому Разуму. Ну, или Господу Вседержителю — называть можно по-разному, суть-то вовсе не в терминах! Заперли лысори и Правь — обитель высших существ, отрезав их и от людей и от Духов природы. В итоге человечество утратило веру, что Боги действительно существуют, а Духи впали в глубокую спячку.

Пока в двадцать первом веке не случились события, прогнавшие лысорей и их наследников.

Обнаружив, что чернопёрые враги исчезли, на Землю снова явилась золотая каракатица, и он, Константин Десятов, отворил ей дверь. Пустил к людям вампира. И почти уже стал узлом, из которого родится и пойдёт ветвиться по всей Земле золоторыбья сеть для постоянной и бесперебойной выкачки душевного «сока».

Он, Костя, стал служителем силы, ничуть не лучшей, чем лысори! Он — соучастник преступления против человечества. По сравнению с этим все его мелкие, букашечные проблемы и переживания — просто сор на штормовом ветру и вообще никакого значения не имеют.

Сейчас главное — помочь исцелить Мировое Древо.

Для этого Велес проведёт Костю и «возрождённую Деяну» туда, где все вместе они попытаются разобраться, как можно отворить проходы, к которым раньше, пока были лысори, нельзя было даже приблизиться. А сейчас это стало возможным, что легко читалось по Вериному светаку, как и уверенность в том, что вот этот мужик в джинсах и камуфляжной куртке — ну да, очень красивый, но в целом обычный на вид! — самый настоящий языческий Бог.

Костя просто не мог отвести от него глаз, нутром чувствуя в нём какое-то нечеловеческое благородство, но не в силах ничего прочитать по его светаку, ибо у Велеса он весь был равномерно серебряным и полностью обнимал фигуру…

— Принимать наружность, перед которой всегда благоговели люди, мне сейчас не с руки, — по-своему истолковав пристальный взгляд парня, улыбнулся водчий. — Давай как-нибудь обойдёмся без этого, ибо все здесь присутствующие и так могут подтвердить, что я действительно Бог. — Когда Жарков, Вера и Духи вокруг энергично закивали, он продолжил: — Займёмся лучше делами куда как более насущными.

— Ок, — согласился Костя, оставив попытки разглядеть, где же всё-таки у Бога кончается светак и начинается то, что можно было бы назвать телом.

— Тогда предлагаю немедля отправиться в путь. Готовы?

— Готовы, — подтвердила Вера.

— И куда конкретно мы двинемся? — решил уточнить Костя.

— К перекрёстку миров, разумеется, куда ж ещё? — удивился вопросу Жарков и печально вздохнул: — Жаль, что без меня.

— В тебе, Боря, нет способностей Колояра, увы! поэтому на перекрёстке ты ничего не увидишь, — мягко заметил Велес. — Смысл тащить тебя?..

— Нет смысла, — признал родновер, ещё пуще помрачнев лицом. — Пустая трата энергии.

— Зато какие у вас способности к ведовству и ворожбе! — подбодрила его Вера. — Да без вас мы бы вообще никогда не узнали про Мировое Древо! Костю просто доела бы эта поганая каракатица, а потом золотые твари стали бы непрерывно качать «сок» из всего человечества. Так что вы, Борис Андреевич, для людей, Богов и Духов гораздо важнее, чем мы со своими лампочными способностями!

— Я буду следить здесь за обстановкой, — сказал Жарков, сохраняя суровое выражение лица, хотя по светаку-то всё равно было видно, насколько приятна ему похвала.

* * *
Путь оказался неблизким: сначала Велес долго вёл молодых людей вроде бы через обычный подмосковный лес, однако на самом деле природа вокруг потихоньку менялась, так исподволь и постепенно, что лишь спустя минут тридцать-сорок стало заметно, что деревья сблизились, а кроны стали гуще и выше, полностью закрыв небо. Ещё через полчаса листва исчезла, стволы сделались тоньше, ветви — гуще, а тропинка под ногами взбугрилась сплошными корнями. А вскоре и вовсе всё так переплелось, что путники оказались в туннеле со стенками из хаотично наползавших друг на друга толстых и тонких ветвей. Их слой казался неприятно живым, мощным и будто физически давил на Веру, затрудняя и ход и дыхание.

— Долго ещё? — обеспокоенно спросила она, но получилось очень тихо, и ушедший вперёд Велес ничего не услышал.

— Нет, не далеко, — ответил ей Костя. Он подошёл вплотную, но голос всё равно оказался еле слышен: звук явно поглощался туннелем. — Я это чувствую!

Он дотронулся до груди, и Вера увидела, как через «заслонку» в его светаке пробивается разноцветное свечение. Что бы это значило? Рыбка так реагирует? И тут же сама ощутила, будто внутри внезапно проснулось нечто резкое, тревожное, острое…

Плетёный из веток туннель обрывался в нескольких шагах впереди, а дальше ничего, кроме туманного воздуха, не было. Вера с Костей остановились, а Велес как ни в чём не бывало подошёл к самому краю и вдруг… — словно опрокинулся! Только что стоял вертикально и — раз! — горизонтально полетел вниз.

— Ничего себе! — девушка захлопала глазами, а Костя медленно сделал шаг, второй, оказался на самом краю, чуть наклонился и — хоп! — тоже плашмя ухнул в бездну.

Верин светак сам выплыл вперёд, переливаясь багрово-фиолетовым — это говорило о страхе и близости сверхъестественного. Красного протуберанца с чернотой по краям, по счастью, не наблюдалось.

Ладно.

«Вот сейчас и посмотрим, действительно ли я опять «суперлампочка».

Она сглотнула, вспоминая, как это делается, и легко скользнула внутрь своего светака. Дух захватило, словно с горы вниз сиганула, и всё вокруг внезапно преобразилось: туннель из веток поблёк, а там, где он обрывался, висел и сиял разными цветами большой, в рост человека, шар. В памяти сразу всплыли радужные двери — с тех пор будто прошли века, хотя на самом деле всего-то чуть больше двух лет.

Девушка осторожно подплыла ближе и увидела-почувствовала, как её светак подстраивается под переливы шара. Значит, это тоже проход! Хотя глаза видели, что Велес и Костя просто опрокинулись вниз. Вера решительно двинулась вперёд и, уже коснувшись шара, вдруг сообразила, что в светаке находится только сознание, а физическое тело осталось лежать в туннеле! Ногами надо было идти, ногами!! Она резко дёрнулась назад, но было поздно: её со страшной силой завертело и понесло сквозь разноцветные всполохи, чтобы спустя несколько секунд выплюнуть в странное, но одновременно вроде бы чем-то знакомое место… Сама она выглядела точно так же, как в туннеле, где осталось лежать её тело… блин! Да это же…

Вера провела рукой вдоль куртки, и длина полы изменилась — кисель! Следующий взмах мгновенно вернул одежде прежний вид. Всё здесь было из киселя!

Пузырь!

Не тот, конечно, где болтались отблески сознаний самоубийц — тот лопнул больше года назад, когда в глотки лысорей обрушился адский коктейль, — но явно из той же серии.

Вера оглянулась кругом, всматриваясь в однородную кисельную массу, почти ожидая увидеть странные фигуры. Три крысы, воробей, Мишка-ворон, кошка Дина, пёс по прозвищу драный Юрик — все кривые, с уродствами, колченогие, страшноватые… И с ними ещё человек — архитектор Славик. Как все они спешат к ней и Андрею, чтобы посмотреть, что же случилось в их тоскливом кисельном микромирке…

Но нет, конечно же нет! — они все погибли, это всего лишь воспоминания, а здесь…

Здесь тоже пузырь, но другой.

Она обернулась: позади неё была щель, заполненная багровым дымом. Вера осторожно сунулась внутрь, но движение вперёд быстро замедлилось: дым с каждым шагом всё сильней уплотнялся и прогибался внутрь, будто резина, так, что вскоре натяжение уже не давало идти. Впереди, сквозь багровый морок Вера вроде бы различила людей: Велес и Костя? Она изо всех сил ринулась к ним, но «резина» отбросила её назад, выплюнув обратно в пузырь.

Вера зачерпнула киселя и быстро вылепила острый, сверкающий сталью, меч. А затем снова двинулась в щель, сначала пытаясь рубить с размаху, потом резать, колоть, давить, но всё без толку — «резина» не поддавалась.

Чёрт, здесь не выбраться! — оставив бесполезные попытки, Вера выбралась из прохода, озираясь по сторонам. Возможно, где-то есть другой выход? или… кто это там?! — вдали, в глубине киселя, вроде как шевелилось что-то тёмное.

Нутром чуя опасность, она всё же двинулась в том направлении, крепко сжимая своё оружие. Ну, не зарываться же головой в кисель, трясясь от страха, пока там, снаружи, золотая каракатица пробивает защиту, чтобы переварить Костю? Сколько выдержит заслонка? Вопрос!..

Шевелившемся предметом оказались чёрные лохмы на длинной палке.

— Стрела Перуна?! — подобравшись ближе, прошептала Вера, вспоминая исполинского небесного всадника на огнегривом коне, его громовую палицу, секиру и огромный лук.

Стрела сидела так глубоко, что виднелась только верхняя часть её толстого и длинного, как копье, древка, пронизанного тончайшими, невидимыми издали чёрными струйками, — из-за них золото поблёкло и стало едва заметным. Вместо белоснежных с серебряным отливом и жёстких, словно от гигантского гуся, перьев, струились, как густой жирный дым, черные лохматые бороды. На ощупь стрела была твёрдой и гладкой, Вера попыталась потянуть её вверх, и тогда кисель слева вдруг будто взорвался изнутри, выпуская наружу нечто тёмное, гибкое и быстрое.

Спасло то, что она не успела отложить меч, чтобы тащить обеими руками. Сказался опыт борьбы с аватарами, и она рубанула сразу, не разбираясь, что там такое выпрыгнуло.

Тварь взвизгнула и развалилась напополам, барахтаясь в киселе. Она походила на покрытого чёрными перьями осьминога. Разрубленное тело стало тут же срастаться, Вера перебросила меч в правую руку, но едва замахнулась для следующего удара, как вдруг увидела человеческое лицо. Она ахнула и отпрянула, а тварь тем временем уже полностью восстановилась и вновь ринулась в бой. Мужское лицо на осьминожьем теле оскалилось и издало хриплый рёв. Вера взмахнула мечом, отсекая сразу несколько щупалец, однако одно всё же обвило ногу и опрокинуло навзничь, впиваясь в икру то ли когтем, то ли клювом. Меч вылетел, монстр резко дёрнул её на себя, и пальцы проскребли мимо оружия. Зачерпнув киселя слева, Вера мгновенно слепила короткий нож и рассекла им щупальце, но искорёженная нога не позволила быстро встать, и сверху обрушились ещё две чёрных пернатых конечности, метя острыми когтями-клювами ей прямо в живот, но она успела перекатиться вправо и схватить меч. Вырастив нож в длину, Вера стала отступать, рубя сразу двумя руками. Онаполучила несколько глубоких царапин, но почти искромсала монстра, когда из киселя возле стрелы — о чёрт! чёрт!! — внезапно вылезли ещё два «осьминога» с человеческими лицами и ринулись в атаку.

Нога, к счастью, восстановилась, царапины от острых концов щупалец тоже затягивались, но биться сразу с тремя тварями — кому же такое по силам?! Пока изрубленный монстр корчился на земле, Вера, черпанув киселя, метнула его в глаза двум другим с яростным повелением проникнуть как можно глубже. Ослепшие монстры закружились на месте, щупальцами отдирая впившиеся, словно кровососущие клещи, нашлёпки.

Прилепив мечи к поясу, Вера воздела руки кверху, сосредоточено манипулируя киселём, призывая на помощь опыт, накопленный в пузыре самоубийц. Монстры с диким рёвом бесились, выдирая «клещей» из глаз, пока куски третьего сползались и сливались вместе. Времени оставалось всё меньше! Один уже почти избавился от нашлёпки, второй поднимался, добирая последние кусочки, а третий уже выбросил вперёд несколько щупалец, пытаясь схватить Веру, когда сверху упал стальной купол, запечатывая тварей внутри.

Несколько быстрых круговых движений рук срастили купол с землей, прежде чем монстры успели разобраться, что происходит. Развернувшись, Вера побежала назад, к щели, за спиной слышался приглушённый рык и остервенелые удары в стенки. Она обернулась: купол трясся и вздрагивал, выстреливая кисельной пылью и проминаясь от тычков и пинков бесившихся внутри «осьминогов».

Долго ему не продержаться!

Впереди показалась тёмно-красная полоса прохода, но… как? как пробиться через «резину»?! Ответа не было, и девушка просто неслась через кисель, заставляя себя не оборачиваться.

На подходе к щели громкость рёва и грохота за спиной резко, скачком, возросла.

Конец куполу!

Вера бросилась в багровый туман, выставив вперёд оба меча, и танком попёрла вперёд.

— Костя! Водчий! — изо всех сил заорала она, с трудом разглядев за максимально растянутой, но всё равно едва пропускавшей свет «резиной» какие-то тени. — Помогите!!

Это люди, точно люди!

— Спасите!

Один из них зашевелился!

— Костя! Ко-остя-а-а!

Тень двинулась в противоположную сторону, вторая направилась следом и потом обе замерли, будто прислушиваясь.

— Я здесь! — Вера заколотила кулаками, в которых сжимала мечи. — Велес! Здесь! Помогите!

Казалось, сейчас они развернутся и подойдут к ней, но вместо этого одна вдруг поплыла куда-то вправо и пропала из видимости. Вторая двинулась туда же, но остановилась, услышав отчаянный вопль:

— Эй! Э-э-эй, куда?! Я тут, тут! Ту-ут!!

Первая тень вернулась и силой увлекла вторую прочь.

— Нет! Нет, о Боже! Пожалуйста, нет! — Вера с остервенением ринулась сквозь багровую преграду, так натянув «резину», что та с силой выбросила её обратно.

Упав на спину, Вера проехалась по киселю и вскочила. Три чёрных клубка были в относительном отдалении: купол они разнесли, а засечь, как она юркнула в щель, видно, не успели, зато теперь…

Монстры взревели и понеслись прямо к Вере.

Она не стала забиваться спиной внутрь прохода — слишком узко, не размахнёшься, да и «резина» будет давить, нет уж! Бой состоится прямо здесь, в чистом поле. Пусть это будет её последняя битва, но и тварям достанется так, что мало не покажется. Она сжала оружие и сделала пару шагов вперёд, навстречу стремительно катившимся «осьминогам».

Чёрными клубками мчались они по киселю, злобно размахивая щупальцами и взрывая когтями кисель, так что он клочьями летал вокруг, словно сорванная ветром пена.

«Ну, давайте, твари, давайте! Идите сюда, я вас жду!!» Между Верой и осьминогами уже остались считанные метры — она взмахнула мечами, со свистом рассекая воздух, как вдруг… — время замедлилось, мысли ушли, а в руках проснулась ловкость и сила!

Это было состояние бойца. Она уже испытывала его раньше. То с помощью Антона, то по велению «мегалампочки» Кости, а вот теперь как-то сумела сделать это сама.

Вера с ужасающей скоростью закрутилась на месте, орудуя двумя мечами: резала, рубила, колола сразу трёх монстров. Блеск стали, прыжки, уклонения, летящие в кисель части чёрных щупалец и даже тел. Рёв «осьминогов», тяжкое дыхание, звериные оскалы человеческих лиц, её собственные вскрики и беспрестанное хлюпанье киселя вокруг.

Разрубленные твари восстанавливались, Верины раны от их когтей тоже затягивались, но с каждым новым повреждением всё медленнее и медленнее. Разорванная в клочья одежда больше не срасталась, энергия тратилась только на движения и самые крупные раны.

Вера не отходила далеко от щели, чтобы не пустить монстров за спину, и их остервенелые наскоки теснили её всё ближе и ближе к проходу. Шаг назад, второй, третий — ей приходилось отступать и сзади уже чувствовалось лёгкое сопротивление тумана…

Сделав отчаянный выпад вперёд, она пропустила удар в ногу. Коготь проткнул стопу насквозь, и щупальце рвануло Веру на себя. Она упала навзничь, головой в багровое нутро щели, и тут вдруг что-то схватило её за волосы и поволокло назад, натягивая мембрану и волоча прицепившегося «осьминога».

— Держи, держи, не отпускай! — глухо прозвучало из-за «резины».

— Что-то тянет её назад!

Костя! Второй голос принадлежал Косте!

— Нога! — крикнула Вера, пытаясь согнуть колено, чтобы достать мечом до щупальца. — Тварь в ногу вцепилась!

Первого монстра обвил второй, и теперь они вместе тащили добычу в пузырь, грозя оторвать всё, что ниже пояса. Вера заорала от боли.

— Да-а-а-вай! — прохрипел Костя.

— Я тяну! Тяну! — вскричал Велес.

«Резина» лопнула, но тут «осьминоги» с таким зверством дернули пленницу на себя, что вырвали из щели. Девушка взвизгнула от чудовищной боли, на лицо хлынула кровь, ресурсов на затягивание ран уже не осталось. Монстры повалились всей кучей на землю, Вера рубанула сквозь красную пелену почти наугад, и ей повезло: нога обрела свободу. Подбросив мечи в воздух, девушка добавила к ним киселя, и два широких лезвия скользнули вниз, рассекая поднимавшихся монстров на части. Третьему досталось меньше всего: отлетела лишь половина щупалец, а тело осталось целым. Вера развернулась и ринулась в щель, где из багрового тумана торчала, переливаясь разными цветами, человеческая рука, в которой остался клок выдранных с кожей волос. Отбросив его прочь, Костин светак высунулся сильнее и двумя руками ухватил девушку.

— Тащи! — заорал парень.

Вера пронеслась сквозь «резину», исчезнув прямо перед носом монстра, что уже ковылял к проходу, на ходу приращивая отрубленные щупальца.

Глава 14 Тёмная одержимость

В себя Вера пришла уже в лесу: она лежала на походном матрасе, под которым чувствовался солидный слой лапника. Вокруг столпились Жарков, Костя, Водовик с Лесовиком и Ичетик. Позади главных Духов маячили Бродницы и Лесавки, над ними летали, оседлав ветры, Хухи, где-то вдали были слышны гомон и возня Колтков.

— Привет! — Костя подбежал первым, за ним Жарков, а Духи, с явным облегчением в голосах передавая друг другу «Очнулась, очнулась!», наоборот, отступили подальше. — Ну, ты как?!

— Да вроде норм… — ответила Вера, хотя и чувствовала неприятную слабость и ломоту во всём теле.

Голова, там где «вырвался» клок кожи с волосами, горела и пульсировала, но крови, к счастью, не было, да и прядь оказалась на месте. Светак показывал здесь лишь лёгкое затемнение, зато в других потоках, тех, что относятся к правой ноге, зиял довольно глубокий, тёмный разрыв непонятного — даже для суперлампочки! — свойства.

Девушка села и тут же охнула от боли в стопе — она была забинтована.

— Вот что было в твоей ноге, — Жарков показал стоявшую прямо на земле неподалёку банку из-под мёда.

Внутри плавало короткое, пушистое чёрное перо с застрявшей в волосках каплей багровой жидкости — кровь?..

— Там были чёрные пернатые осьминоги с когтями на концах щупалец, — объяснила девушка. Один проткнул мне стопу, я отрубила щупальце, но и коготь застрял внутри…

— Ты вытащила его в наш мир! — с восхищением воскликнул Борис Андреевич. — Как Деяна! У неё были такие способности.

— Я помню, — пробормотала Вера. — Она и рыбку-подвеску вытащила, и Негу, и даже навий умудрилась в наш мир призвать…

— Вот-вот! — подтвердил Жарков. — Вытащенные вещи меняются, приобретая иные черты и новые свойства, поэтому и коготь из твоей стопы стал выглядеть здесь вот так!

— Чёрное перо с каплей крови, — задумчиво проговорила девушка, внимательно разглядывая повреждение в собственном светаке, а так же очень глубинные, относившиеся к кровеносной системе, потоки. — И она не моя, это точно. Хотя вроде и человеческая… надо с Велесом посоветоваться!

— Велес пока недоступен! — покачал головой Жарков.

— А что с ним? — взволновалась девушка.

— Он потерял слишком много сил, пока они с Костей тебя спасали, даже рану твою затянуть не смог, хреновину только эту достал, — он слегка тряхнул банкой, — и тут же сам без чувств повалился. Духи его куда-то в лес унесли лечить, а мы тем временем ногу тебе перекисью обработали, мой фирменный травяной бальзам на рану наложили и забинтовали. Костя всё лампочные способности свои напрягал: разобрать, что случилось с тобой, старался, но в итоге констатировал только, что жизнь твоя вне опасности. — Тут Костя недовольно фыркнул, и Жарков, перехватив его хмурый взгляд, поспешил добавить: — Но он всё равно сидел рядом и следил за тобой, пока я обряд проводил в помощь Велесу!.. А потом прибежал Ичетик, сказал, всё в порядке, Бог скоро восстановится. После и остальные Духи сюда подтянулись, нормально всё, говорят, а по самим видно: упарились они с ним! В общем, потрепала ты нашего водчего, что и говорить… — родновер снял бейсболку, почесал затылок и снова надел.

— Ну, вышло так, я ж не нарочно! Сама чуть не склеилась!

— Как ты вообще, блин, туда провалилась?! — вопросил Костя.

— Куда, в пузырь? — Вера проверила собственноручно установленную в светаке парня заслонку: под напором каракатицы она стала заметно тоньше, но всё, что можно, уже было сделано. Не без помощи Духов, конечно: они, во главе с Водовиком, сумели «загнать тварь в узкое место» и сдерживали, пока Вера работала с Костиным светаком. Но теперь, когда золотая сволочь упорно билась над нейтрализацией защиты, пусть медленно, но всё же верно разбирая её слой за слоем, надежда была только на исцеление Мирового Древа и восстановление его нормального «кровотока», чтобы Боги, объединёнными силами всей Прави, смогли выдернуть и уничтожить чёртову каракатицу без вреда для носителя.

— Пузырь?! Какой ещё, нафиг, пузырь? — нахмурился Костя.

— Это был пузырь! — упрямо заявила Вера. — Такой же, как тот, через который мы с Андреем и самоубийцами залили лысорям в глотки адский коктейль… ты знаешь эту историю.

— Даже я уже её знаю, — буркнул Жарков. — Только понять теперь вообще ничего не могу…

— Там из киселя торчит вот такой толщины прямая палка, — Вера сомкнула указательный и большой палец кольцом, — с чёрными перьями в верхней части. Деяна во мне говорит, это стрела Перуна.

— У стрелы Перуна перья белые! — возразил Борис Андреевич.

— Были когда-то, — терпеливо кивнула Вера, — а теперь они — цвета и консистенции дыма, из которого состояли Мых с Тигром, понимаете?

— Хочешь сказать, это они так стрелу испоганили? — предположил Жарков.

— Конечно испоганили! Деяна видела в своём вещем сне, как лысори уничтожили каракатицу, забрали стрелу и с помощью неё внедрились в Мировое Древо. Чернота на стреле повсюду, не только перья, но и древко ею, как кровеносными сосудами, пронизано, она будто стекает от перьев вниз.

— А что внизу-то? — вклинился Костя.

— Не знаю, она уходит глубоко в кисель. Я попыталась её выдернуть, тут-то эти пернатые «осьминоги» с когтями и выскочили! Прямо из киселя выпрыгнули и на меня кинулись.

— В засаде сидели? — поднял бровь родновер. — Ждали, когда рыбка за червячка схватится?

— Фиг знает, — пожала плечами Вера. — Но выглядели они… — она покачала головой, подбирая слова, — короче, это совсем не было похоже на осмысленное нападение. В глазах бешенство, рты оскалены…

— Рты оскалены? — Жарков подозрительно прищурился.

— Ну да, а я что, разве вам не сказала? — Вера глянула на светак родновера. — Чёрт, я и правда, не сказала. У них были лица! У чернопёрых осьминогов. Обычные человеческие лица!

— Фигасе! — воскликнул Костя.

— Твою мать! — одновременно с ним ругнулся Борис Андреевич.

— Мужские лица, мне не знакомые, — уточнила меж тем Вера. — Двое постарше, третий молодой… Как они в пузыре оказались? Откуда взялась чернопёрость, если вся чёрная кровь нейтрализована?! Да и глаза у них были обычные, «нефтью» не залитые… Кто такие? Вот бы выяснить!..

— Кажется, я знаю! — внезапно вскричал осенённый идеей Костя.

— В смысле? — девушка смотрела на него во все глаза. — Знаешь, кто они?!

— Нет. Но я знаю, у кого это можно спросить!

* * *
После трёх дней в лесу уверенность, что горячий душ — величайшее изобретение всех времён и народов, стала абсолютной. Мысли о заброшенной учёбе Вера постаралась задвинуть подальше — потом нагонять придётся, что ж поделаешь, если сейчас совсем не до того? — и переключилась на следующий пункт в списке самого прекрасного, что только есть на белом свете. Это оказался крепкий кофе с сахаром. Отвары, молотый цикорий и травяные чаи Бориса Андреевича, конечно, весьма хороши и полезны, но ароматный, собственноручно сваренный в турке кофе — это нечто особенное, ничем иным совершенно не заменяемое.

На голове, там, где была «вырванная с мясом» прядь волос, кожа уже не горела, а вот на стопе красовалась багровая засохшая корка и нога ещё ощутимо побаливала, особенно когда наступаешь. Такова оказалась расплата за коготь, вытащенный в наш мир вместе с нанесённой им раной. И теперь, несмотря на то, что реальное повреждение «осьминог» причинил Вериному светаку, а вовсе не физическому телу, та часть мозга, что управляла дыханием, кровотоком, пищеварением и прочими не зависящими от сознания вещами, этой разницы просто не видела. Хорошо, хоть без воспаления обошлось — спасибо травяному бальзаму Бориса Андреевича!

Чудил человеческий мозг и с восприятием Мирового Древа: Костя услышал Верины крики прямо там, где был переход из Яви в Правь. Проход из одного мира в другой предстал перед «лампочкой» в виде огромных врат, на которых висел гигантский амбарный замок. Вот из этого замка-то, к великому Костиному изумлению, как раз и раздались Верины вопли. Звук был глухим и шёл прямо из скважины! То есть получалось, пузырь, где сидели чернопёрые «осьминоги» с мужскими лицами, находился где-то внутри запирающего «механизма».

И тогда Велес — ну, на то он и Бог! — мгновенно сообразил, что надо вернуться назад, в древесный туннель, чтобы определить, где и как девушка умудрилась провалиться внутрь прохода, и уже оттуда попытаться помочь. Когда нашли Верино тело, Костя увидел тонкую нить связи со светаком — она висела в пустоте, словно ножом обрезанная, но выглядела живой. Если бы парень мог двигать собственной светотенью, он бы тут же, не медля ни секунды, отправил её к месту обрыва, но — увы! — на это не хватало способностей. Однако с ним же был водчий! Господин дорог и владетель перекрёстков.

Так что вместе они справились.

Вера закрыла глаза, вспоминая, как прыгнула в щель, и Костины руки обхватили её предплечья. Она улыбнулась: прикосновение было таким ярким, таким реальным! Упоительное чувство, пусть даже на самом деле это был вовсе не физический контакт, а взаимодействие светаков — какая, нафиг, разница?!

Она спасена, и это главное. Дорогого стоит!..

Костя резко дёрнул её сквозь «резину», и будто белая бомба в голове взорвалась…

Он сказал, Велесу приходилось удерживать её светак идеально совмещённым с физическим телом, иначе коготь было бы не достать: обычное зрение видело странное пятно, словно сумасшедший татуировщик налил под кожу стопы целую лужу чернил. В светаке же на этом месте торчало перо — чёрное, мягкое, струящееся, будто дым, и хрен ты его ухватишь!

Водчий, однако, умудрился — славься наш дорогой Бог! Велес великий!..

«Все Духи ему помогали, кто чем мог, а я только таращился дебилом, ругался, какой хреновой «лампочкой» стал — одна, блин, видимость только! — и банку держал», — мрачно посетовал Костя, пока они ехали в Москву.

«Такими, между прочим, большинство «лампочек» всегда и было, — попыталась урезонить его Вера. — Светаки только видели, а сделать-то с ними ничего не умели, да даже просто прочитать состояние здоровья человека и что с ним случилось, могли только приблизительно…»

«Но я-то таким не был! Я…»

«Да я прекрасно знаю, каким ты был! И каков сейчас, пусть даже заслонка скрывает от меня большинство потоков в твоём светаке, наплевать! — в голову неожиданно полезли мысли о Кате, но девушка решительно от них отмахнулась. — Ты спас меня! Вот что главное! По делам же о людях судят, а вовсе не по их суперспособностям! А дело таково, что ты храбрый и вёл себя круто! Я тебе жизнью обязана».

Возражений не последовало, и даже без изучения светака было понятно, как Костя доволен.

Эх! Кто бы теперь подбодрил так её саму! Вера вздохнула, допивая последний глоток кофе, и с тоской поглядела на свой смартфон: защитный браслет Антона сгинул во время борьбы с чернокровыми, и теперь, когда способности «суперлампочки» вернулись, экран снова слепил ей глаза, так что ни с друзьями словом перемолвиться, ни инфу в сети поискать…

Ай, ладно!.. не впервой. Жила же она как-то раньше, ещё до браслета, не умерла… вот и сейчас тоже продержится… Вера вдруг поймала себя на внутренней уверенности, что спустя несколько дней всё каким-то непонятным образом, но обязательно переменится. Такое вот странное ощущение… — предчувствие?..

Мысли прервал звонок в дверь. Костя! Вера потопала открывать, ненадолго задержавшись у зеркала и отгоняя мысли о Кате. Вчера вечером, по молчаливому соглашению, каждый из них поехал в свою сторону: она — домой, он — в квартиру матери.

Вера распахнула дверь:

— Привет! Проходи.

— Салют, — Костя переступил порог и сразу остановился. Выглядел он всклокоченным и не выспавшимся. Светак это подтверждал — ну, насколько можно было судить сквозь заслонку, которая, кстати, ещё сильней потончала.

— Кофе хочешь?

— Да я это… — он неопределённо махнул рукой. — Пил уже… по дороге. Ты как сама-то? Готова?

— Ага! Рюкзак только возьму.

— А ты чего это?

— В смысле?

Они вышли из квартиры.

— Да в напряге вроде каком-то…

— Это ты по светаку моему, что ль, просёк? — усмехнулась Вера, запирая дверь.

— Ну, просёк. И что?

— Да так, — дёрнула Вера плечом, сбегая по ступенькам.

Костя поспешил следом.

— Насчёт заслонки твоей волнуюсь, — честно призналась она уже на улице, по дороге к арке. — Сколько продержится? Одному Богу известно.

— Нет, Велесу, походу, тоже ни хрена не известно.

— Я имела в виду не водчего, а Высший Разум Мироздания.

— А он есть?

— Мои бабуля с дедулей, родители, да и вообще все «лампочки» — верили! — пожала плечами Вера.

— А ты? — со странным упорством продолжил допытываться Костя.

Она бросила взгляд на стену арки, где когда-то горела радужная дверь… лет сто, кажется, с тех пор уже минуло…

— Я тоже верю!

— Но почему? — усмехнулся Костя. — Жить, что ль, тебе так интересней?

— Возможно… я даже не знаю, но… что-то как бы подсказывает!.. Сложно так всё устроено: Вселенная наша, и мы, и светаки, а теперь вот, оказывается, ещё и Духи с Богами есть…

— Про золотых каракатиц не забудь! — мрачно буркнул парень.

— Каракатицы тоже, да, — согласилась Вера, — ещё и лысори между прочим!..

Она умолкла, вроде как размышляя, но собеседник вновь проявил настойчивость:

— Ну и?

— Ну-у-у, и… неужто всё это могло вот так вот взять и само собой, просто случайно, вдруг появиться?..

— Тогда выходит, что и эту золотую тварь, — Костя стукнул себя по груди, — и поганых лысорей и вообще всякую прочую гнусь, создал тоже Он?

— Выходит, — признала Вера. — Только… может, они тогда вовсе не были такими мерзотами?

— Ага, да! Они были белыми и пушистыми.

— Может и были! А потом сделали неправильный выбор. После ещё один и ещё… Понеслось дерьмо по трубам, короче.

— Ну, и хренли Он их не остановил?

— А ты о свободе воли что-нибудь слышал, или вообще не в курсах?

— А ты чего так завелась-то? — огрызнулся Костя, окидывая её типично лампочковым взглядом.

— Слышь, стопэ мой светак по каждой фигне мониторить! Реально же бесит!

— Да пофиг!..

В это время они как раз зашли в метро и разговор сам собой прервался, пока проходили через турникеты. На эскалаторе стояли на разных ступеньках, так что тоже молчали, и только уже в вагоне Вера, глядя на угрюмое лицо парня, сказала:

— Да ладно тебе, забей! Ну, хочешь быть атеистом — вперёд, мне параллельно… не, ну честно! Не знаю, с чего я так разозлилась. Нервы!..

— Как думаешь, отец нам поможет? — вдруг спросил Костя, продолжая глядеть в пол.

— Почему бы и нет? — «Особенно если учесть, что у меня снова способности суперлампочки», — подумала Вера, а вслух поинтересовалась: — Как он, вообще, на твой звонок-то среагировал?

— Как-как… да никак!.. Привет — пока, как дела — норм…

— Ну, а на то, что ты зайдёшь? чего сказал?

— Да ничего! — Костя вдруг затоптался, как молодой конь, косясь в темноту туннеля за окнами. — Ну, приду и приду, чего обсуждать?

И тут Веру осенило:

— Ты ему не звонил!

— Да иди ты!

Костя умолк, но подтверждения её догадки прорывались даже сквозь «заслонку» в его светаке.

— А если его тупо дома нет? Вдруг уехал куда?!

— Да дома он, дома, — процедил Костя. — Никуда не уехал, инфа — сотка!

Веру пробило новое озарение:

— Ты что, видел его?

— Я был просто поблизости, смотрю, идёт и по телефону с кем-то базарит, я нагнал его и услышал фразу: «Завтра до обеда я дома».

— И что?

— И всё! Развернулся я и к себе поехал.

— Ясно, — примирительно сказала Вера, хотя на самом деле ясно ничего не было: Костя явно что-то недоговаривал.

Остаток пути поэтому они провели молча, каждый размышлял о своём.

Отношения Кости с отцом были сложными. Илья Десятов, после смерти своего младшего брата, соскочил из семьи и сыном не интересовался вообще. А когда спустя восемь лет они встретились, Костя обманом и игрой на отцовских чувствах лишил родителя всего, к чему тот стремился, перейдя на тёмную сторону: власти, бессмертия и неограниченной свободы учёного, не отягощённого моральными нормами, не скованного никакими правилами или инструкциями…

До этого Десятов старший вниманием никогда сына не баловал, даже когда ещё жил в семье, но он Костю любил! Пусть по-своему, на расстоянии, никак это не показывая, но любил, и когда нависла реальная опасность, Илья, несмотря на сладкий шёпот тьмы и отравление чёрной кровью, всё равно рискнул всем, лишь бы защитить родную кровиночку.

Был на стороне зла, но с сыном оставался честен, а Костя, приняв сторону добра, отца, можно сказать, предал… Такие вот странные повороты-зигзаги в жизни нашей случаются…

И хоть со стороны казалось, Десятов-старший всё понял, отпрыска за обман простил, общались они редко, с трудом, неохотно… Особенно, когда выяснилось, что отец с потерями своими вроде бы как смирился, а сын-то — нет!..

Из-за этого Костя, в итоге, и продался золотой каракатице, то есть — злу! Пусть и другому, чем когда-то Илья, но тоже злу! Вот тебе, мальчик, ещё один, новый, зигзаг, получи!..

И теперь, — думала Вера, выходя из метро и с облегчением вдыхая ещё не сильно прохладный, но уже с явственным привкусом осени, воздух, — одержимый новым злом Костя должен обратиться к отцу за помощью.

Неудивительно, что он, вместо того, чтобы сразу связаться с Десятовым-старшим, попёрся к нему ногами — обстановочку, как видно, провентилировать… блин! Да он же светак отцовский хотел посмотреть, вот что! «Был неподалёку», ага! — в засаде, то есть, сидел, чтоб на улице перехватить…

Что же такого, интересно, узрел он в светаке родителя, что убежал и звонить даже ему не стал? Да ещё и про веру в Бога разговор завёл? Сроду с этим не загонялся, и вдруг на тебе — вопрос за вопросом, да настырно так, не отвяжешься!..

— Пришли, — сообщил Костя. — Вот его подъезд, третий этаж.

Он впустил Веру в предбанник и замер у домофона.

— Ну? — она подняла бровь. — Звонить будем?

— Я знаю код, — он набрал нужную комбинацию.

— Могу посмотреть, как он там поживает, прямо отсюда, — предложила Вера уже на лестничной клетке третьего этажа.

— Давай! — без лишних слов согласился Костя.

— За телом моим последи, — она села на ступеньку, прислонилась к стене и закрыла глаза.

А потом скользнула внутрь собственного светака, словно с горы вниз ухнула. Мир мгновенно поблёк, Костя превратился в неясную тень, зато его разноцветный двойник приобрёл яркость, с невероятной чёткостью демонстрируя густую сеть бугристых золотых то ли ветвей, то ли сосудов — все они вырастали из золотого пятна в форме рыбки, расположенного в районе солнечного сплетения. Сосуды пульсировали, то и дело выстреливая пачками капилляров, бивших в заслонку — развёрнутые определённым образом ряды потоков, связанных с иммунитетом и восприимчивостью к внушениям. Часть их была уже смещена и зафиксирована проросшими золотыми капиллярами, но остальные пока держались. Эшелонированная оборона медленно, но верно сдавала позиции, и когда дело дойдёт до центральных потоков…

Хватит! — Вера решительно повернулась в другую сторону. Что толку сейчас предаваться переживаниям? Делом надо заняться, делом!

Сквозь ставшие почти прозрачными двери и стены в глубине квартиры висел светак Десятова-старшего. И вовсе не спокойно, рядом с хозяином, как полагалось нормальной светотени, а на максимальном от физического тела расстоянии. Нить-связка была натянута до предела, двойник Ильи дрожал и дёргался, стремясь навстречу необычно активному — а значит, способному отдавать энергию! — собрату. Так делали только сильно повреждённые светаки: активно искали внешней подпитки и, словно вампиры, стремились присосаться к тому, кто может дать «свежей крови». Обычные люди имели естественные щиты от такого вмешательства, обратной стороной которых была полная неспособность хотя бы просто увидеть свою светотень, не то чтобы управлять ею. Суперлампочка же, с её полной свободой действий, таких щитов не имела, поэтому приходилось быть начеку, блокируя все попытки чужого светака обескровить её собственный.

Сейчас она даже не стала вступать в контакт, а оставив светотень на безопасном расстоянии, вернулась обратно в тело.

— Плохо дело! — сказала Вера, открывая глаза.

— Видела?

— Да. Дыра. Чёрная. И не маленькая… ты… — она замялась, подбирая слова, но Костя её опередил.

— Да, да! Я знаю, что это значит! Убийство невинных. Я видел такое, ещё когда «лампочкой» был. Мужик по пьяни соседа своего замочил. Бухали вместе, поспорили — он его кухонным ножиком в живот и пырнул, а скорую… — осёкшись, Костя махнул рукой: — Да неважно, к чёрту подробности! Суть в том, что мой предок — убийца, больше ничего не знаю — такие хреновые теперь у меня способности. Дырку вижу, а из-за кого она?.. Ты посмотрела?

— Пока поняла только, что она вроде бы с деятельностью во «Второй жизни» связана. Ну, логично, в общем-то… Они ж там, с посевом своим, народу достаточно изувечили… особенно, я думаю, поначалу, пока процедуру свою не отладили. И отец твой принимал в этом непосредственное участие: он же все эти установки для быстрой штамповки чернокровых разрабатывал!

— Для того его Кафтырёв и взял! — хмыкнул Костя.

— Ну, вот именно! Разрабатывал и на депрессивных людях испытывал — наверняка, есть такие, кто от этих экспериментов ласты склеили — вот тебе и убийство невинных. Я даже одну такую жертву посева знаю — это Дарья Кулькова. Посев, правда, пережила, но потом всё равно жизнь самоубийством покончила.

— Кулькова? — нахмурился Костя.

— Ну да, это художница, отдыхала во «Второй жизни», а потом — того! — Вера изобразила петлю. — Повесилась. А вместо прощальной записки рисунки птицелюдей на столе оставила. Так я, кстати, на их гнездо в пансионате и вышла!.. через рисунки.

— Ясно… то есть… слушай, а я не понял, почему ты так быстро оттуда, — он оттопырил большой палец в сторону двери в квартиру Десятова, — соскочила и не посмотрела светак подробнее?

— Потому что для этого нужен контакт, а тут дело такое: контакт должен быть, когда я в своём физическом теле, иначе… — девушка в задумчивости потёрла нос, соображая, как объяснить. — В общем, дыра эта… она, как чёрная пасть, дышит и жрёт, тьма в ней активна!.. Был у меня один такой опыт, когда я, находясь в светаке, законтачилась с дырявым мужиком — надо было понять, он ли убил девочку, ну, я в дыру к нему прямо из своего светака и заглянула…

— И что?

— Тьма стала меня засасывать, вот что! — от воспоминания о вдохе чёрной ледяной бездны Веру передёрнуло. — Короче, суть в том, что читать дыру можно, когда я в физическом теле — тогда я лучше могу весь процесс контролировать и рискую только своей энергией, а не головой, понимаешь?

— Понимаю, — буркнул Костя и потянулся к дверному звонку, но рука на полпути замерла. — С такой дырой он вряд ли долго протянет… сказать ему об этом, как думаешь?

— Я думаю, нет, — ответила Вера. — Чего раньше времени краски сгущать… Повреждения ведь могут постепенно затягиваться.

— Но не дыры!

— Кто знает?.. Ведь есть же раскаяние, искупление…

— Я тебя умоляю! — скривился Костя. — Ты что, родока моего не знаешь?

— Ой, да ладно, Кос! Люди меняются. А твоего родака ты и сам, если уж по-честноку, толком не знаешь! Вот поможет он нам, глядишь, дыра и уменьшится. Звони давай… Или я сама позвоню!

Костя нажал на кнопку.

Глава 15 Вскрытая червоточина

— Вы всё ещё вместе? — спросил Десятов-старший, поздоровавшись и впустив гостей в квартиру.

«Интересное начало беседы!» — хмыкнула про себя Вера.

— Да типа того, — буркнул Костя, и они все потопали на кухню.

— Чай будете? — спросил Илья.

— Ага! — Костя уселся за стол.

Вера пристроилась рядом и направила свой светак к двойнику Десятова-старшего, пока тот ставил чайник и доставал заварку.

Осторожный контакт подтвердил, что дыра и правда следствие неудачных опытов над людьми. Две женщины умерли, пока Илья разрабатывал и отлаживал свою установку для спецподготовки перед посевом…

— О-о-о, а этот взгляд я очень хорошо знаю! — громко заявил Десятов-старший, с усмешкой глядя на Веру.

Костя толкнул её под столом коленкой, и девушка, разорвав контакт, отодвинула свой светак как можно дальше. Ковыряться в поисках инфы, параллельно блокируя откачку жизненных сил чужаком, требовало большого напряжения — оно-то Веру и выдало.

— Вы же вроде всё потеряли? — Илья прищурился, глядя на сына.

Тот молча заёрзал, изучая рисунок на «дубовом» столе, а потом вдруг ни с того ни с сего залепил:

— Мать умерла, ты, вообще, в курсе?

— В курсе, — спокойно ответил ему отец. — Её брат сказал — сердце. — Илья вздохнул с таким видом, что оно, мол, и не удивительно, учитывая, как она зашибала. — Сердечная недостаточность. А ты что, за этим ко мне пришёл? Про Лену спросить?

Костя помотал головой. Вера подумала, они сейчас начнут упрекать друг друга за отсутствие на похоронах, но оба промолчали. Щёлкнул чайник, Десятов-старший отвернулся, чтобы заварить чай, и она снова установила контакт, однако в глубину не полезла, спешно читая настроение и текущее положение дел Ильи.

— Мы пришли к вам за помощью, — сказала Вера, когда тот повернулся к столу.

— Серьёзно? — Десятов-старший сел напротив молодых людей, подперев кулаком щёку. — Какое совпадение!

— В смысле? — округлил глаза Костя.

— В смысле, что я и сам собирался тебе позвонить и предложить свою помощь.

— Да ладно! — в голосе сына слышалось недоверие.

— Хочешь верь, а хочешь нет, но после всей этой свистопляски с Крылатой тьмой, у меня в голове будто сдвинулось что-то… может, в связи с большим количеством свободного времени, пока в больнице лежал, а потом ещё от журналюг прятался — из дома не выходил, ну и делать-то оказалось нечего, кроме как размышлять… в том числе и о жизни. Раньше-то задуматься ни секунды не было: всё время гонка какая-то, цейтнот, особенно во «Второй жизни». Как говорил Кафтырёв: «Если нас опередит другой Старший, останемся червяками в отброшенной бытиём реальности!» Ну, и ещё там всякую подобную бредятину, с панической окраской, среди нас с Анькой и боевиков своих разгонял. «Давай, давай, срочно — результат нужен вчера!..» А потом вдруг — ты, Кос! — да такой… взрослый, умный… родной! Я чуть с ума не сошёл, когда Кафтырёв велел отдать тебя на заклание! — вот, наверное, тогда-то мне впервые по кумполу и долбануло так, что мозги, невзирая на чёрную кровь, частично на место встали…

Десятов-старший говорил неспешно, но без перерывов, повинуясь своей давно назревшей потребности высказаться, и когда он скользнул взглядом в сторону, Вера, в ответ на вопросительный Костин взгляд тихонько кивнула: да, отец говорит правду, его стоит послушать.

— Меня как громом поразило: да ведь я же не знаю тебя совсем! — сына своего единственного — не знаю! Что ж я за хреновый отец, мать твою, просто кошмар!.. — Илья потёр руками лицо. — Хоть и больно было от хамства твоего, не скрою!

— Я… — Костя потупился, уши его вспыхнули.

— Ну да и поделом мне: сам упустил момент, так терпи!.. — продолжал Десятов-старший. — И то, как ты меня обманул…

— Прости! — выдохнул сын. — Мне пришлось. Я был тогда…

— Ты тогда слишком многое видел и постигал! — перебил его отец. — Такие способности неизбежно уничтожают человеческую природу. Столь глубокий доступ открывает все двери, уничтожает любые тайны и наделяет такой властью, что мораль, сострадание, любовь к ближнему — в общем, всё то, что делает нас людьми, кажется полнейшей ерундой и сущей мелочью! — он покачал головой. — Даже когда смотришь на мир с высоты птичьего полёта — люди на земле, словно букашки, а уж с орбиты их обычным глазом и вовсе не увидишь… — понимаешь, о чём я? — Он воззрился на сына, явно ожидая ответа.

Тот хмуро молчал, и Вера толкнула парня под столом ногой.

— …Я не мог по-другому, — пробормотал Костя.

— Разумеется! — обрадовался Илья. — Я же ровно об этом и говорю! Когда чувствуешь себя богом, не можешь сомневаться, что всё позволено. Поэтому я тебя не виню. То, как ты поступил со мной — закономерность и неизбежное следствие мегаспособностей. Можно даже сказать, что это они тебя использовали, а не ты их. Тебя — Свет, меня — Тьма, мы были лишь орудиями в руках необъятных и непостижимых сил. А когда выполнили свою функцию, нас просто выкинули, словно истёртые тряпки. У меня лично и здоровье пошатнулось неслабо, и на работу теперь хрен кто возьмёт, да и… а, к чёрту! — Он скривился, махнув рукой. — Не собираюсь я тебе жаловаться, сын, ибо у тебя наверняка тоже большие проблемы, я уже и раньше понял, а сейчас ты сам просишь помощи. И эту помощь я могу и хочу тебе оказать!

— С-спасибо, — растерялся Костя. — Я… — он замялся, подбирая слова.

— А можно мне чаю, пожалуйста! — вдруг вклинилась Вера. — Он там наверняка уже заварился.

— Ох, чёрт! А про чай-то я и позабыл! — Илья вскочил и бросился к заварочному чайнику, бормоча: — Перестоялся, наверное…

— Я знаю, кто эти «осьминоги» и где они, — пока он гремел посудой, тихо проговорила Вера Косте на ухо.

Хотелось быстрее уйти, чтобы спокойно обдумать полученные сведения и решить, что делать дальше, но договорить она не успела: Десятов-старший уже повернулся к ним лицом.

— О чём это вы там шепчитесь? — он расставил чашки и, не дождавшись ответа, предположил: — Боитесь меня что ли?

— Немного, — честно ответила Вера, а Костя одновременно с ней произнёс: — Да ничего мы не боимся!

— Вот она, моя кровь! — рассмеялся Илья, разливая чай. — Правильно, сынок, бояться вам и впрямь нечего. А меня-то уж точно! Я ведь только помочь хочу, а заодно и справедливость восстановить.

— Это как? — не понял Десятов-младший. Вера наступила ему на ногу, давая понять, что знает и ей это не нравится, но парень сигнал проигнорировал.

— Собираюсь призвать к ответу те силы, что использовали нас с тобой и бросили. Помните, как вы объяснили мне, что произошло, когда я только пришёл в себя после нейтрализации чёрной крови?

— Кровь у тебя не была исходной, и я был уверен: ты это переживёшь!

— Да я, сынок, не злился бы, даже если б ты не был уверен, я ведь уже объяснял!

— Но я знал! Мне было не всё равно на тебя, я точно знал, что в отличие от Лявис и Кафтырёва, ты выживешь… папа. Твои проблемы со здоровьем — не из-за меня.

— Конечно… — Илья опустил глаза, изучая свою нетронутую чашку с чаем.

— Нет, правда! Последствия нейтрализации давно прошли, — продолжал настаивать Костя, несмотря на новые подстольные тычки Веры.

— Вы спросили, помним ли мы, как вы пришли в себя после нейтрализации, — не дав развить мысль, напомнила девушка.

— Да-да! — Десятов-старший поднял глаза. — Установка! Я не сразу осмыслил произошедшее — уж больно велико было потрясение! — но зато сообразил, что должен сохранить свою установку для спецподготовки людей к посеву. Нельзя было допустить к ней чужих: великие секреты — вы ж понимаете! К тому же я столько в неё вложил, это же настоящий генератор возможностей! И я её разобрал. Успел разобрать и спрятать по разным уголкам пансионата прежде, чем произошедшее в подвале просочилось наружу и кто-то из отдыхающих вызвал полицию — вас-то уже к тому времени Белкина по-тихому вывезла.

— На своей личной машине, ага! — кивнул Костя. — Девчонки там между сиденьями под пледом спрятались, Андрей как-то впереди пригнулся, я в багажник залез! — он рассмеялся. — С хрена, если охранники тоже чернокровыми были? Они от нейтрализации так одурели, что и слона бы не заметили…

— О да! Я сам одурел: еле на ногах стоял, температура подскочила, всё кружилось вокруг, сам даже не понимаю, как силы нашёл с установкой возиться, — покачал головой Илья. — Из-за этого, скорее всего, в больницу и загремел — надорвался! Только всё сделал, как упал прямо возле медкорпуса и отключился.

— Мотивация творит чудеса, — обронила Вера.

— Воистину! — согласился Десятов-старший. — К тому же в последние дни перед объединением я все свои материалы, препараты, флешки с исследованиями заранее вынес и надёжно припрятал. Тогда же и схроны на территории подготовил. Просто на всякий случай: а вдруг что-то пойдёт не так?

— А оно и пошло… — обронил Костя.

— Верно! — Илья вдруг приобнял сына и даже попытался ласково потрепать по голове, но тот вывернулся, и Десятов-старший отодвинулся. — Медицинский корпус полиция сразу же опечатала: там криминалисты возились, а остальная территория им пофиг, так что схроны мои никто не нашёл. Допрашивали меня, разумеется, как и всех других сотрудников, долго, нудно, иногда и весьма злобно, но в итоге пришить мне ничего не смогли, да и журналисты тоже постепенно отстали. Пансионат закрыли, всё ценное оборудование оттуда, по-моему, уже вывезли, но проникнуть ночью на территорию для меня не проблема, так что я оттуда всё своё уже потихонечку вытащил. И установку собрал. Плюс все мои заранее вынесенные материалы, наработки, исследования. Я теперь снова могу запустить и отладить спецподготовку!

— Но зачем?! Ведь вся чёрная кровь нейтрализована, Крылатая тьма ушла, Старшие загнули коньки и семян больше нет!

— Тьма, Свет, чёрная кровь, радужная сила — всё это проявления одного порядка, связанные единой природой иного измерения и его способом взаимодействия с нашим примитивным трёхмерным миром. Процессы, что заставляют наши мозги, организмы, тонкие энергетические тела и структуры чувствовать иномирные силы и перестраиваться, откликаясь на их воздействие, схожи, да что там схожи! Можно сказать — это одни и те же процессы, надо только…

— Стоп, стоп, отец, подожди! — взмолился Костя, выставив перед собой ладони. — Что конкретно ты хочешь сказать?

— Что я снова могу работать!

— Над чем?!

— Над возрождением твоих лампочных способностей!

— Блин, папа! — восхитился сын, уронив руки и откинувшись на спинку стула. — Ну, ты… — он длинно, с фырканьем, выдохнул. — Ты просто неисправим!

— Но ты же хочешь этого, разве нет?! — глаза Ильи горели: он жаждал новых открытий.

— Хочет… хотел, — уже смирившись с тем, что Кос от отца не уйдёт, и, увидев в потоках Ильи искреннее желание помочь сыну, сказала Вера. — Но… — она вздохнула и посмотрела на парня.

— Но ты опоздал!.. — решительно заявил тот.

— Опоздал?.. В смысле… чёрт! Значит, тот взгляд… — Десятов-старший был явно сбит с толку. — Мне вовсе не показалось, к вам и правда вернулись лампочные способности?! Но как? Я не понимаю… как?!

— Я хочу рассказать ему всё! — Костя покосился на Веру, и та, чуть подумав, кивнула.

* * *
Появление сына, вкупе с новой, полученной от Кости с Верой, инфой о реальном существовании Богов, Духов, Мирового Древа с пузырём-червоточиной, где сидели чернопёрые «осьминоги», привело Десятова-старшего в почти невменяемое состояние. Смесь тревоги за Костю, восторга учёного от того, что открылось столько ранее неизвестных, невообразимых деталей сложного вселенского бытия, и могучее кипение мысли — заставляли его, забыв обо всём на свете, действовать с невероятной интенсивностью и самоотдачей.

Ещё работая в пансионате «Вторая жизнь», он приобрёл в одной, почти вымершей, деревеньке Московской области небольшой домишко на самом отшибе. Поводом послужил неудачный посев в Женьку Морозова и последующее нападение девицы с огненным клинком. Тогда он не знал, конечно, что это Вера, да и другие чернокровые тоже ещё ничего не поняли, но инцидент заставил Илью здорово призадуматься и насторожиться, ибо всё это означало, что у Кафтырёва, оказывается, есть враги, о которых его соратники знать ничего не знали. И только когда дело дошло уже до «землетрясения», Старший рассказал им о «лампочках», подтвердив правильность решения создать «запасной аэродром» на случай, если случится что-нибудь непредвиденное. Илья давно уже потихоньку подкупал туда оборудование, выносил из пансионата кое-какие материалы, образцы препаратов и записи исследований. А уж когда «грянул гром» — Кафтырёв потребовал отдать на заклание сына — там уже была обустроена и личнаялаборатория, и тайная комната в подвале, где он хотел спрятать Костю от посева. Хотя бы на время, пока не найдёт способ переправить его куда-нибудь ещё дальше, в Тмутаракань, ибо отследить покупку домика в Подмосковье Кафтырёву труда не составит…

Однако всё повернулось так, как Илья и помыслить не мог: начиная со способностей сына и заканчивая грандиозным обманом всей чернопёрой братии, гибелью Старших, полной нейтрализацией черной крови и провалом великого объединения в новую Крылатую тьму. Бессмертие, безраздельные власть и могущество — всё лопнуло, как пузырь на воде, сгинула великая цель, ради которой он жил и готов был на всё, прахом пошли титанические усилия по мгновенному и надёжному обращению людей в чернокровых сразу же после посева.

Осталась только боль, свободное время и домик, где хранились его разработки, идеи, открытия. И ещё разобранная по схронам установка спецподготовки. Куда, как, когда всё это может теперь пригодиться? — с горечью думал Илья, когда очнулся в больнице…

Думал, а надежда на лучшее всё равно жила, слабенькая, полудохлая, но неистребимая. Барахталась где-то там, в глубине души, на самом-самом донышке.

И вот, спустя пару месяцев, когда Илья понял, почему сын с ним так поступил, она вдруг воспрянула и подняла голову.

А уж когда Костя явился к нему сам — явился за помощью! — надежда переросла в твёрдую веру, и Десятов-старший с энтузиазмом бросился изучать организм сына. Не помешало этому — а может даже наоборот помогло! — объяснение про дыру в собственном светаке, куда постоянно уходит энергия. Узнав, что причиной его проблем со здоровьем является убийство невинных, Илья вычленил для себя главное: дыра неизлечима, но стабильна. Да, он испытывал слабость, одышку и ещё целый ряд неприятных ощущений, однако положение в данный момент не было критичным, а раз лечения всё равно нет — симптомы можно просто игнорировать. Вера пыталась втирать ему про какие-то искупления, раскаяния и добрые дела, но Илья даже слушать не стал. Сделанного не воротишь, убитые не воскреснут, а чёрной крови, способной закрыть любые дыры, давно уже нет — это факты! Всё остальное — пустые фантазии. Так что забить и не париться! Помогут только лёгкие тонизирующие средства и глубокое погружение в работу. Ему надо помочь сыну. Это задача наиважнейшая, и её надо решить как можно быстрее, ибо заслонка слабеет, а стоит только каракатице вырваться из-под пресса, состояние Кости начнёт стремительно ухудшаться. Нельзя этого допустить, а для этого требуется понять, как вытащить — или даже уничтожить прямо на месте! — золотую тварь, прежде чем она сможет активно действовать.

Надо успеть!

Несколько дней прошли в интенсивных обследованиях на душевном подъёме, Десятов-старший работал на пределе сил и вообще не спал бы и не ел — если б трижды в день не являлась Вера, заставляя прервать научную деятельность, чтобы передохнуть и подкрепиться.

Сегодня она принесла большую пиццу и целый пакет яблок — сказала, что собрала их со старых яблонь во дворе. Помыла и аккуратно разложила на самой большой тарелке.

Илья взял одно, с ярко-красным боком: оно оказалось довольно сладким, но с кислинкой и червяком в глубине — он извивался в прогрызенном ходе, навевая ассоциации с пузырём-«червоточиной» в Мировом Древе, где, по словам Веры, сидели целых три чернопёрых вредителя.

А запустил их туда, как выяснилось, не кто иной, как сам Илья. Ещё один минус к карме — усмехнулся он про себя, — хорошо хоть убил их не он, а нейтрализация чёрной крови, не то дыра в светаке стала бы, наверное, размером с пушечное ядро… хотя, может, невинными-то эти три типа вовсе и не были?.. Ведь пока только известно, что все они маялись сильной депрессией, потому и оказались в пансионате «Вторая жизнь». Повезло, что у «осьминогов» были человеческие лица, а у Веры — возродившиеся способности «суперлампочки», чтобы отыскать этих людей в памяти Десятого-старшего, не то как бы они их идентифицировали?.. Илью вдруг потянуло на философское осмысление истинной природы случайностей, но он отогнал эти мысли, волевым усилием вернув себя в русло насущных проблем.

Случайности случайностями, но сам Илья тоже ведь молодец! Не только скрупулёзно фиксировал всех, кто проходил посев, и вёл журнал, где записывал их фамилии, паспортные данные и чем в итоге кончилось внедрение семени, но и сумел заранее вынести и сохранить эти секретные записи ещё до дня объединения. Лявис-то с Кафтырёвом не больно об этих секретах заботились, всё только о скорейшем наполнении хранилища пеклись! Видно, уверены были, что они или станут Крылатой тьмой, или умрут, так что компромат в любом случае уже не будет иметь никакого значения.

Зато Десятов предусмотрел разные варианты, и теперь, как только Вера раскопала в его памяти, когда он видел лица «осьминогов», установить по журналу личности — никакого труда не составило. Посев проводился с применением самой первой версии установки, когда Илья делал упор на предотвращение отторжения, ибо тогда семя сразу же распадалось, и его уже нельзя было вторично использовать. Кафтырёва подобный расклад, разумеется, не устраивал, и он поручил Десятову добиться лучшей приживаемости.

И тот добился. Вот только лучшая приживаемость, как вскоре выяснилось, отнюдь не гарантировала правильного роста и развития, а в некоторых случаях вообще приводила к последствиям, куда как худшим, чем обычное отторжение. Например, внезапная смерть подопытного, проблемы в поведении, психике, даже самоубийства. Три «осьминога» как раз и оказались в ряду таких жертв, ибо фамилии их были обведены красным, что означало неудачный посев, а в примечании говорилось: повреждение психики.

После посева все трое потеряли память, речь и представление о том, где находятся, могли только ходить, есть и спать, когда их к этому понуждали. Тёмное зрение, однако, подсказывало, что семя в них не просто прижилось, но и выросло, причём весьма мощно, хоть и неправильно, поэтому Кафтырёв определил их в частную клинику для душевнобольных, в надежде: а вдруг Десятов придумает, как повлиять на «вымахавшее не туда» семя, чтобы эти тихие психи стали нормальными чернокровыми.

Но он не придумал, и три спятившие жертвы первой версии спецподготовки так и продолжали жить в клинике до самого дня объединения, пока все разом не умерли в день нейтрализации чёрной крови. Десятов узнал об этом ещё лёжа в больнице, поскольку в договоре с клиникой вторым контактным телефоном, после Кафтырёвского, значился номер Ильи. Близких родственников у почивших не было, страховка обеспечила похороны, так что проблем с телами у Десятова не возникло. Зато теперь, спустя пару месяцев, вдруг обнаружились неприятности с их душами. Да ещё какие! — попробуй расхлебай…

* * *
«Однажды я уже сталкивалась с подобным явлением, — сказала про пузырь Вера. — Там тоже застряли не помнящие себя души. Точнее не сами души, а их осколки, или даже следы, отблески сознаний… Я точно не знаю, как правильно их назвать, но суть в том, что когда я установила связи с их полными сознаниями, которые находились в адском круге самоубийц, пузырь лопнул. Ситуация, очень похожая на то, что мы имеем сейчас в Мировом древе, где пузырь с невменяемыми частичками умерших людей перекрывает проход из Яви в Правь. Поэтому, если связать «осьминогов» с их полными сознаниями…»

«Но они же тебя чуть не разорвали! — взъярился, перебив её, Костя. — Как ты их собираешься связывать? Сунешься снова, они с рёвом выскочат, а ты им что-то типа: минуточку-минуточку, дорогие психи, подождите бросаться, я вам сейчас всё объясню?!»

Да это была проблема, точное решение которой пока не просматривалось. Дело осложнялось ещё и тем, что Илья работал только над технической стороной повышения эффективности посева, а людей для этого ему поставляли Лявис и Кафтырёв. Именно они подыскивали подходящих кандидатов, беседовали с ними, смотрели, достаточно ли те депрессивны и злы, а также выясняли, станет ли кто-то ими сильно интересоваться, если что-то пойдёт не так.

Единственным, кого Десятов лично нашёл и заманил во «Вторую жизнь», был Женька Морозов, из-за того что мог пролить свет на историю Пашки, дорогого мелкого братца…

Во всех остальных случаях привлечением подопытных занимались другие, а в записях Ильи значились только: фамилия, имя, отчество, возраст и результат посева с примечаниями.

«Информации, чем может быть заполнено их сознание, у меня нет», — признался Илья.

«А в психушке?» — предположила Вера.

«Кафтырёв не зря выбрал дорогую частную клинику — там лишних вопросов ему не задавали. А уж самим пациентам с полной потерей памяти и речи — тем более…»

* * *
Вот так и вышло, что историю жизни почивших психов пришлось раскапывать Вере, благо, у неё оказался один очень полезный контакт — весьма удивительный для такой молоденькой девушки! — используя который, она могла выяснить всю нужную инфу, причём быстро.

А скорость была очень важна: после нескольких дней обследований и размышлений Илья склонялся к мысли, что избавить сына от иномирного артефакта, который продолжает перестраивать его организм, и не убить при этом носителя, уже, скорее всего, вообще невозможно. Значит, остаётся только один вариант: уничтожить саму золотую каракатицу, тогда действие глубоко связанного с ней артефакта должно прекратиться. Илья надеялся в этом на помощь Богов.

Узнав об их существовании, он связался с Жарковым и попытался устроить обследование Велеса, на что родновер долго смеялся, тем не менее Десятов выкроил время — за счёт сна, как обычно, — и ночью явился в лагерь Бориса Андреевича, где добился-таки встречи с водчим, чтобы просить разрешения изучить его божественную природу. Бог, разумеется, ни на какие опыты и исследование собственной сущности не согласился, зато ответил на множество важных вопросов и даже — тронутый искренним желанием Ильи пойти на любые жертвы, лишь бы спасти сына, — прикоснулся к Десятову-старшему, значительно улучшив его самочувствие.

В общем, итогом встречи стало обилие необычайно интересной и важной инфы о Мировом Древе, Прави, Яви и Нави, что дало Илье импульс для дальнейшей работы и понимания, что общая сила Богов, при должной организации процесса, вполне способна уничтожить золотую каракатицу. Надо только открыть переходы между мирами, а для этого требуется схлопнуть пузырь с «осьминогами» и вытащить изувеченную стрелу Перуна.

О, эти удивительные образования — пузыри! Будь у Ильи время на философские размышления, он непременно задался бы вопросом, зачем Мироздание, в острые моменты своей истории, создаёт вот такие скрытые, но при этом ключевые точки противостояния Света и Тьмы, куда открыть путь могут только «лампочки» — это поистине поразительно! Какое-то маленькое людское сознание, микропесчинка в масштабах Вселенной, вдруг получает возможность вершить судьбу не только всего человечества, но и куда как более могучих сил — лысорей, например, или золотых каракатиц…

И самое удивительное, что заглавным бойцом невидимого — даже для Бога-водчего, владетеля перекрёстков и хозяина всех дорог! — фронта снова становится вот эта вот девочка с… нет, не персиками, а яблоками… червивыми. Десятов-старший отложил надкушенный фрукт подальше в сторону. Нет уж! Пусть лучше будет девочкой с пиццей.

— А что это вы, Илья Валентинович, так странно на меня смотрите? — Вера обеспокоенно заёрзала. — Плохие новости?

— Мне он нифево такофа не гофорил! — с набитым ртом промычал Костя.

— Да нет, Вер, у нас тут пока всё по-старому, — успокоил её Илья и взял треугольник пиццы.

Отхватив сразу полкуска, он принялся энергично жевать, прикидывая, насколько то ослабление активности золотой сети, которого он добился с помощью своей установки, сможет оттянуть момент разрушения Вериной заслонки. Выходило, дня четыре, ну, максимум, пять.

— Периодическое облучение всё ещё препятствует каракатице, — в два приёма проглотив тесто, покрытое чем-то кисловатым, слабо отдающим грибами и сыром, продолжил свою мысль Десятов-старший. — Но эффект постепенно слабеет, ибо тварь-то тоже не сидит, сложа руки… то есть щупальца… или что у неё там на самом деле имеется. Попросту говоря, она, пусть и медленнее, но продолжает разбирать твою заслонку, и остановить это не получается. У нас нет в запасе даже недели.

— Время работает против нас! — подытожил Костя, хватая второй кусок: на аппетите парня печальный прогноз никак не сказывался. — Ты по «осьминогам» чего-то узнала? Что там твой следователь?

— Согласился помочь, — со вздохом ответила Вера.

— Что, пришлось сильно давить и старые долги припоминать? — предположил Илья.

— Ну, про долги Иван Игнатьевич и сам всегда помнит — такой уж он человек, но мне пришлось пообещать всю правду ему рассказать, когда мы закончим…

— И он поверил? — вздёрнул брови Костя.

— Я честное слово дала, — кивнула Вера. — Для Василькова это не пустой звук, и… мы с ним не то чтобы друзья, конечно, но он — человек честный и правильный! И он достаточно хорошо меня знает.

— То есть ты и правда собралась всё ему выложить?!

— Иначе он бы отказался, — она пожала плечами. — Да и что в этом страшного, если «лампочек»-то теперь всего — мы с тобой, да ещё и неизвестно, выживем ли! Лысори ушли, ни чернокровых, ни устранителей больше нет, как и тайного общества посвящённых! Смысл мне так свято хранить наш секрет, что даже одному хорошему человеку рассказать нельзя? Он же использует своё служебное положение в личных целях, и должен быть уверен, что это для благого дела.

— Так понял, ты уже ему многое сболтнула! — воскликнул Костя, всматриваясь в её светак.

— Ты читаешь только намерение, — заметив, как изменился его взгляд, возразила она. — Я лишь поклялась Василькову, что наше дело — правое, а все подробности обещала раскрыть после — сейчас на это просто нет времени!

— Да ладно тебе, Кос! — вмешался Илья. — Даже если Вера рассказала или расскажет всё про твою одержимость каракатицей, ни один нормальный следователь к такому серьёзно не отнесётся, да и нет никаких физических доказательств твоей причастности к смертям, произошедшим по вине золотой твари…

— А ты? — напомнил ему сын. — Твоей работой во «Второй жизни» полиция как раз интересовалась, причём всерьёз!

— И что? — хмыкнул отец. — Думаешь, исповедь о семенах чёрной крови и Крылатой тьме способна заставить кого-то форсировать давно зашедшее в тупик расследование смертей Лявис и Кафртырёва? Да не смеши! Давай лучше доедай, и пойдём дальше работать.

Костя схватил яблоко и с хрустом отгрыз сочный кусок, вскрыв белую, плотную и чистую мякоть.

Никаких червяков! — отметил про себя Илья.

* * *
Несмотря на сопровождение Жаркова и уверения Веры, что Илья Десятов — свой человек, главный Дух леса отнёсся к нему с большой подозрительностью и ни в какую не соглашался позволить поговорить с Лесавками, чтобы попросить их о помощи.

По его поручению, натрескавшиеся молока с хлебом двулицые Колтки с шумом и гамом удалились в лес, но вовсе не за внучками, а за хранителем кладов, способным чуять не только скрытые в земле или где-то ещё сокровища, но и тайные нехорошие замыслы.

Илья, уже поражённый видом обросшего мхом лесного деда с покрытыми корой руками, а потом и нашествием хулиганистых Колтков, при виде Полуверицы пришёл вообще в полный восторг и таращился на него, словно попавший в сказку ребёнок.

— Это… ну, это же просто потрясающе! — бормотал Десятов, обходя высокого, закутанного в балахон из плотно прилегавших друг к другу еловых иголок, Духа, разглядывая его одежду и рога, похожие на лосиные.

Видно было, как заранее предупреждённый о том, что ни в коем случае нельзя хватать существ иной природы руками, Илья специально держался подальше, сгорая от желания прикоснуться к этому необыкновенному созданию. «Контакт с человеческим телом Духу неприятен, — объяснила Вера, пока Илья вёл машину к бывшему лысорскому бассейну, ныне ставшему капищем, — а Богу — так вообще откровенно вреден, однако иногда они всё же идут на это: например, если хотят помочь в исцелении или выразить особую благодарность…»

Полуверица терпеливо стоял, с тонкой улыбкой на узком синевато-белом лице, ожидая, когда человек завершит круг и снова окажется прямо напротив. Сиявшие ярким золотым блеском зрачки в окружении чёрных, как безлунная и беззвёздная ночь, радужек, встретились с глазами Ильи, и тот сразу же замер на месте.

Несколько мгновений лесной хранитель кладов и тайн неотрывно смотрел на человека, потом медленно качнул рогатой головой в знак того, что Десятов-старший не имеет камня за пазухой.

— Зови своих внучек, Лесовик, — голос Духа шуршал, как осенние листья. — Их помощь надобна, это правда.

— Но не повредит ли им это ужасное путешествие? — лесной дед перевёл хмурый взгляд на Веру.

— Не повредит, славный хозяин леса, — поклонившись, ответствовала она. — Мы проследим, чтобы с ними ничего не случилось.

— Не знаю ещё, согласятся ли, — пробурчал Лесовик.

— Ну, так давайте их спросим! — бодро предложил Жарков.

— Позовите, пожалуйста, — поддержала его Вера. — Я подарки им привезла!

— Подарки, подарки! — раздалось из-за деревьев.

— Это ещё что такое?! — взревел Лесовик, с изумлением глядя на выскочивших на поляну Лесавок и, заметив пролетавших над ними Хухов, погрозил пушистым зелёным малюткам пальцем: — Ах вы мелкое хулиганьё! Как смели без спросу позвать?

Хухи ретировались к лесу и мгновенно затерялись меж листьев. А Лесавки уже радостно разбирали привезённые Верой яркие шарфики, заколки и недорогую бижутерию. Глаза их сияли и они были так счастливы, что лесной дед тоже заулыбался. Осень близилась к середине, и Лесавки всё больше обрастали белой шёрсткой, пока ещё короткой, но уже ясно видимой и мягкой, будто гагачий пух.

Девушки по очереди обняли Веру и встали вокруг в кружок, когда она сказала, что хочет попросить у них помощи.

В итоге ехать в город согласилась только одна, остальные перепугались и быстро попятились к лесу. Вера молча стояла, наблюдая, как они скрываются меж деревьев сверкая из теней глазами, словно кошки в тёмное время суток.

Оставшаяся Лесавка подошла ближе и, погладив её по руке, сказала тихим и переливчатым, словно ручеёк, голосом:

— Ничего, я смогу и без них. Если только дедушка согласится и отпустит меня одну.

— Ты очень храбрая! — улыбнулась ей Вера. — Спасибо.

— Я обязательно куплю тебе красивое платье! — вдогонку пообещал Илья.

— Деда? — Лесавка умоляюще протянула к нему руки.

— Эх-эх! — сдвинув на лоб свою шляпу-гнездо, Лесовик стал в раздумье чесать затылок.

— А вы, господин Полуверица, — Десятов-старший почтительно поклонился Духу. — Не хотите ли с нами прокатиться? Заодно, если Лесавушке-красавице — при этих словах мохнатая девушка сразу заулыбалась, а рогатый Дух удивлённо вскинул бровь, — разрешат съездить в город, вы бы за ней присмотрели…

— О! Правильно! — обрадовался такой идее Лесовик. — Поезжай, мой верный хранитель кладов и тайн, Полуверица, тогда мне и внученьку отпускать не страшно.

— Слушаюсь, хозяин леса, защитник зверья и птиц, — склонив голову, прошелестел Дух.

Глава 16 Новое зрение

Миссия в Москве началась в том самом парке, где погибли Лохматый и Шапник — бомжи, попавшие под безжалостное золотое щупальце, когда хотели ограбить отдыхавшего Костю. Действовать Духи предпочли ночью и от сопровождения на место побоища отказались наотрез, велев людям ждать в машине, на стоянке за пределами парка.

Полуверица вообще был против совместной поездки: зачем, если Духи на то и Духи, что могут перемещаться куда угодно, без всяких транспортных средств? Но Костя настоял, хотя и не очень понимал зачем: ему просто хотелось присутствовать. Поэтому он и упросил отца проехать на машине по всем намеченным точкам.

Из парка Лесавка вернулась напуганной, но рассказывать почему, отказалась. Когда она возникла на стоянке, Костя успел заметить мохнатые чёрные тени: они кружили над девушкой, но быстро скользнули прочь, когда из темноты за фонарями выступил Полуверица.

Следующим местом была квартира Костиной матери, потом дядина пекарня, после торговый центр и каждый раз Лесавка возвращалась всё более потрёпанной и несчастной, а хранителю кладов и тайн приходилось всё активнее разгонять тёмные тени, едва внучка лесного Деда проявлялась поблизости от машины. Пока она, невесомая, бежала к людям, едва касаясь ногами земли, Полуверица кружил позади, всплёскивая тяжёлой волной волос и воздевая вверх руки. Мохнатые тени тогда отставали от девушки и пикировали на него сверху, пальцы Духа вздрагивали, будто от мощных электрических разрядов, и тут же ближайшие фонари гасли, скрывая происходящее в темноте. Лесавка тем временем оказывалась в машине, с огромными, серебряными, как у кошки ночью, глазами — широко распахнутыми, испуганными. Она дрожала, на лице лежали глубокие, тонкие и резкие тени, будто начерченные карандашом морщины, в полутьме её рыжие волосы казались серыми, тонкие белые пальцы крепко сжимали добытое на очередной точке сокровище.

— Может быть, поедем домой, когда он отобьётся? — спросил Костя, с тревогой наблюдая, как одна из теней над головой танцующего Полуверицы явно задела его рога, и очередной фонарь взорвался, скрыв Духа в темноте.

— Ты говорил, есть ещё одно важное место, — напомнил сидевший за рулём Илья.

— Да, но… вполне возможно, этого уже хватит? — он показал на закрытый короб в руках Лесавки. — Да ты только посмотри на неё, пап! Лесной дед нас просто убьёт…

— А если не хватит? — прожурчала девушка, не дав Илье и слова сказать. — Ты уверен, что сумеешь определить это заранее? Здесь, в вашем мире, совсем не то же, что там! Поэтому чем больше будет, тем лучше!

— Тогда давайте поедем ещё раз следующей ночью, когда вы с Полуверицей восстановитесь.

— Эффективность моей терапии почти равна нулю, сынок. Каракатица свела её на нет и вновь принялась за заслонку — она уже на ладан дышит. Мы не можем позволить себе терять столько времени.

— А Веру потерять мы не можем тем более! — нахмурилась Лесавка. — Она добрая… Я должна собрать всё-всё, чтобы уменьшить опасность.

Костя со вздохом кивнул: да, рисковать Вериной жизнью он был не готов — девушка-Дух знала, чем его зацепить. Он посмотрел в окно: Полуверица опять вынырнул на свет и, кружась, тут же снова исчез в темноте. Так, с боями, он медленно, но верно приближался к машине.

Когда лесной хранитель кладов и тайн наконец оказался внутри и полуразлёгся на сидении, чтобы не биться рогами в потолок, вид он имел потрёпанный. Лесавка стала тихонько гладить его по руке, он улыбнулся и, ласково похлопав её сверху по ладони, прошелестел:

— Спой что-нибудь, милая девочка, станет легче.

Илья посмотрел на Лесавку из зеркала заднего вида и кивнул. Она перевела взгляд на Костю — тот пожал плечами.

— Давай! — подбодрил её Полуверица и закрыл глаза.

Слов в песне не было, да и голос Лесавки мало напоминал человеческий, одновременно походя и на песню жаворонка, и на тонкий перезвон колокольчиков, угадывалось в нём звонкое журчание быстрого чистого ручейка и даже слышался иногда лёгкий свист ветра…

Так переливчато, красиво и необычно — Илье тоже хотелось закрыть глаза и с головой погрузиться в эту вроде бы природную, но в то же время явно продуманную и структурированную мелодию, но надо было смотреть на дорогу. Он глянул на сына: тот расслабленно откинулся на сидении, чуть покачиваясь то ли в такт звукам, то ли просто из-за дорожных неровностей. «Он выживет! — с неожиданной уверенностью подумалось отцу. — А я — нет». Мысль, как ни странно, совсем не пугала, а напротив, несла облегчение: «Так будет, и так правильно».

Когда чудесная песня Лесавки стихла, все и правда чувствовали себя гораздо лучше, что, наверное, помогло Духам справиться с последним запланированным на сегодня пунктом: местом, где каракатица толкнула Катю под машину, когда они с Костей шли на остановку автобуса.

Лесавка и Полуверица снова велели людям ждать на порядочном отдалении, откуда им не было видно происходящее.

— Так надо, поверьте, — прошуршал Косте хранитель кладов и его золотые зрачки сверкнули.

А потом Духи вышли из машины, не открывая дверей, и растворились во тьме.

Это было самое долгое и неприятное ожидание за всю ночь, Костя хотел уже плюнуть на все запреты и пешком побежать к месту гибели Кати, когда метрах в двадцати от места парковки возник Полуверица, бегущий к машине с Лесавкой на руках. Сверху на него то и дело пикировали чёрные мохнатые тени, явно причиняя боль, заставляя вздрагивать и дёргаться, но он не остановился, пока не забросил девушку на заднее сидение. Сделал он это с расстояния примерно трёх метров, после чего вступил в схватку с тенями — они уже изрядно порвали его игольчатый балахон, раскурочили рога и пытались расклевать голову.

Отбившись от попыток отца удержать его на месте, Костя выскочил из машины. Ругаясь на чём свет стоит, Илья зачем-то полез в бардачок. Сын успел увидеть в руках отца… — зонт?! — прежде чем сам выхватил из кармана перочинный ножик и с криком ринулся на помощь Полуверице.

— Наза-ад! — как мог громко прошуршал хранитель кладов, но было уже поздно.

Маленькое лезвие блеснуло в свете фонаря, тени над головами на долю секунды будто застыли, а затем часть из них, развернувшись в чёрное полотно, спикировала прямо на Костю. Полуверица вытянул руки в его сторону, но оставшиеся над его головой твари метнулись наперерез и поглотили всю выпущенную им силу. Последний из фонарей поблизости взорвался снопом искр и погас, и только горевшие фары машины Десятова ещё продолжали резать мрак, не давая улице погрузиться во тьму.

Костя вскрикнул и пошатнулся, пытаясь пропороть ножиком и отбросить падавший сверху тёмный саван, как вдруг воздух разорвали громкий хлопок и яркая вспышка света. Чёрная куча теней дёрнулась и, сбившись в беспорядочный ком, упала в полуметре от парня. А затем он увидел отца — в левой руке тот держал чехол от зонта, а в правой — цилиндрическую дубинку, из которой тянулись тонкие провода, уходившие в рухнувший на землю ком.

— Электрошокер! — прояснил назначение «зонта» Илья. — Ты цел?

Разобравшись с тварями над своей головой, Полуверица повернулся к тёмной куче: она уже начала распадаться на отдельные тени и медленно подниматься над асфальтом. Дух всплеснул волосами, его пальцы дрогнули, и в ком ударила невидимая сила, разметав чёрные брызги. Они мгновенно истаяли в воздухе, а Дух бессильно опустился на землю.

— В меня не попало… — хлопая глазами, запоздало ответил Костя.

— Быстро в машину! — рыкнул на него отец и повернулся к Полуверице: — Можно помочь вам подняться?

— Не стоит, — тихо прошелестел он. — Идите за руль, я сейчас.

Едва Костя и Илья дошли до машины, как хранитель кладов переместился прямо к Лесавке на заднее сидение.

— Я думал, это зонт! — садясь в машину, сказал Костя, глядя на открытый бардачок.

— Для того и чехол, маскирует предназначение, — заняв водительское кресло, пояснил Десятов-старший, передавая сыну шокер. — Отличная вещь, я его в позапрошлом году приобрёл, когда… ну, в общем, захотелось чего-то такого… для самозащиты. Я выбрал мощный, до трёх ватт, напряжение до девяносто киловольт — парализатор, считай! Можно и контактно бить, и дистанционно до четырёх с половиной метров, — похвастался он.

— Не думал, что шокер так громко бабахает, — изучая прибор, проговорил Костя.

— Это специально! — расплылся в довольной улыбке Илья. — Хлопок и вспышка для психологического устрашения. Тут, кстати, ещё и встроенный генератор ультразвука есть, собак пугать. Его я тоже включал, хоть не знаю, был ли от этого прок…

Он посмотрел в зеркало на заднее сидение: Полуверица и Лесавка привалились друг к другу, глаза у обоих были закрыты.

— От электроразряда был точно! — Костя проследил за взглядом отца. — Они очнутся, как думаешь?

— Не очнутся сами, я постараюсь помочь. Держи! — он передал сыну чехол. — Убирай шокер и погнали быстрей домой.

* * *
— Теперь я понимаю, почему лесной дед не хотел её отпускать, — вздохнула Вера, глядя, как Полуверица кладёт Лесавку на койку, под нависавшую сверху аппаратуру.

Мягкая «гагачья» шёрстка на теле девушки больше не была белой и походила на замызганный пух из свалявшейся подушки, длинные рыжие волосы распались на грязные пряди-сосульки, лицо выглядело серым и полупрозрачным.

— Тут слишком много негативных влияний, — посетовал Полуверица. — Пребывание и работа в таком огромном, крайне плотном и тесном поселении — настоящая пытка для чистых лесных Духов.

— Как и для большинства людей, — усмехнулся Десятов-старший, вытаскивая из гнёзд над койкой длинный, похожий на тёмную кишку, кабель с металлическим кончиком. — Постоянный стресс большого города — дело известное. — Он снял с крючка на боку установки чёрный матовый шлем с серебристыми отверстиями, куда вставил и завинтил сначала один, потом ещё три, вытянутые из соседних гнёзд, кабели. — Надо надеть это ей на голову — я могу сам? или лучше — вы?

— Делайте сами! — Хранитель кладов и тайн отошёл от установки и замер возле стены.

Выглядел он ненамного краше Лесавки: лицо совсем посинело, с рогов свисали серые лохмотья, словно паутина по углам давно не чищеной избы, еловые иголки плохо прилегали друг другу и местами торчали перпендикулярно полотну, волосы стали матовыми и спутались. Пока ехали домой, Полуверица очнулся и сказал, что сам отнесёт Лесавку в дом. Илья сразу же предложил сперва оказать им обоим быструю, почти одновременную, первичную помощь, а уж потом заниматься более глубоким восстановлением структур каждого, но хранитель кладов попросил взяться только за Лесавку, используя при этом сразу все возможные мощности, а он, мол, со своим организмом и сам справится.

— Надо только выйти отсюда на воздух, в ближайший лес или рощу, — сказал Дух.

— О, этого добра здесь навалом, деревня же! — хмыкнул Костя, наблюдая, как отец настраивает параметры установки.

Когда спустя полминуты она тихонько загудела, он повернулся к Полуверице, но того уже не было — ни возле стены, ни вообще в доме.

— Быстро он, — удивлённо пробормотал парень.

— Есть будете? — спросила Вера. — Я вечером ещё, по дороге сюда, купила кое-чего, но вы уже уехали. Принести?

— Давай! — оживился Костя.

— А мне бы кофе, — отходя от установки и садясь за стол, попросил Илья.

— Может, лучше немного поспите? — подняла Вера бровь. — Почти утро уже. Я подремала, пока вы ездили, могу приглядеть за Лесавкой и дождаться возвращения Полуверицы, а вы тем временем отдохнёте.

— Ладно, — Десятов-старший зевнул и побрёл в соседнюю комнату на диван.

— А мне еды! — напомнил Костя.

— Уже несу! — Вера потопала на кухню, но на пороге обернулась: — И да! Вчера вечером Васильков рассказал мне истории жизни всех трёх «осьминогов», если это кому-то тут интересно!

* * *
С помощью следователя Василькова удалось выяснить, что до того, как попасть в пансионат «Вторая жизнь», все три «осьминога» были самыми обычными, законопослушными и, видимо незлобивыми по природе своей, людьми, пока у каждого не случилась беда.

Большую часть инфы раскопал, по просьбе Ивана Игнатьевича, опер Серёжа, который, как и следователь, уже привык к Вериным странностям и не особо удивился, когда она пожаловалась на проблемы с глазами и, не глядя присланные на телефон ссылки, попросила устно и коротенько рассказать ей всё, что он смог узнать.

Пока опер говорил, Вера считывала с его светака все подробности и вот что в итоге выяснила.

Василий Карпенков, самый старший из «осьминогов», после смерти жены от рака, один воспитывал сына Виктора, других родственников у них не было. Витя окончил школу с отличием и уехал учиться в Москву, в университет. Сам Василий трудился простым рабочим на заводе, лишних денег не имел и очень гордился, что сын сумел поступить на бюджетное место в высшем учебном заведении, как вдруг первокурсника арестовали за хранение и распространение наркотиков. Отец был в ужасе, пришлось срочно ехать в Москву, где он выяснил, что сын на самом деле был не виноват — новые крутые «друзья» подставили, спасая собственные шкуры. Их родители принадлежали к элите и мажоров своих отмазали, а сына Василия «утопили», свалив на него всю вину. Тягаться деньгами и связями у простого рабочего, возможности, конечно же, не было, и Виктора осудили. Несмотря на угрозы со стороны родственников «друзей» сына, отец всеми силами пытался вывести их на чистую воду и добиться правды, пока не узнал, что Витя повесился в камере. Василий тогда свалился с инфарктом, а в больнице горемычного отца, судя по всему, присмотрели чернопёрые и устроили перевод во «Вторую жизнь» на реабилитацию.

Второй «осьминог» — Игорь Старобогатько, долго жил один, а в сорок лет женился на девушке Марине, много младше него, и овдовел спустя всего год после свадьбы. Они с Мариной как раз планировали завести ребёнка, когда её насмерть сбила машина. За рулём находился высокопоставленный полицейский, который в итоге ушёл от ответственности. Мужу заявили, что жена его была пьяна и сама виновата, но он точно знал: это не так, анализы подменили или подделали, но доказать так ничего и не смог. Поток угроз, травля и невозможность добиться правды довели Игоря до нервного срыва, в результате которого он, явно стараниями чернопёрых, тоже попал во «Вторую жизнь».

Третьим, из потерявших после обработки в пансионате память и речь, был молодой парень Ян Калиновский. Он жил вместе с матерью, Софией Борисовной, которую очень любил, слушался и почитал. Других родственников у них не было, близких друзей застенчивый парень тоже не заводил. В общем, типичный такой «маменькин сынок». Окончил школу и учился в колледже, когда Софья Борисовна неожиданно умерла. Беда случилась в праздничные дни, матери стало плохо, она хрипела и задыхалась, попала в больницу, где ей дали таблетки, а уже спустя пару часов, когда женщине полегчало, выписали домой. Через час после того, как София Борисовна добралась до квартиры, она потеряла сознание, сын снова вызвал скорую, и женщина оказалась в реанимации. Врачи сказали Яну, что у неё, скорее всего, необратимые повреждения мозга и в себя она уже не придёт. Спустя пару суток её отключили от аппаратуры для поддержания жизни, но сыну объявили об этом только на следующий день, сказав, что лечащего врача в праздники не было, а дежурные не сообщают. Врачебную ошибку, по которой её выписали из больницы, никто не признал, про отключение от аппаратов жизнеобеспечения сказали, что, если умер мозг, это и есть биологическая смерть, а потому никакого согласия родственников не требуется.

По этому поводу Ян много писал в соцсетях, где делился своими проблемами и советовался с народом, можно ли привлечь к ответственности врачей. Но, судя по всему, у него так ничего и не выгорело, в то время как душевное состояние парня с каждым днём ухудшалось, и в комментах к его записям многие советовали обратиться за помощью к соответствующим специалистам. Поэтому, когда он написал, что один неравнодушный человек предлагает ему поехать на выходные в пансионат «Вторая жизнь» для бесплатных консультаций психолога и знающих юристов, френды встретили этот пост Яна с большим одобрением.

— В общем, все три истории очень похожи: люди как люди, жили тихо, закрыто, ни связей, ни больших денег не имели, у каждого был только один-единственный близкий человек, внезапная смерть которого стала ужасной трагедией, а виновные в том так и не были наказаны, — заканчивая свой доклад, подытожила Вера. — Все три «осьминога» пытались добиться правды, но не смогли, и эта жуткая несправедливость окончательно разбила им сердце, сделав глубоко несчастными и злыми на жизнь. Тут-то чернопёрые их и приняли. — Она покосилась на Десятова-старшего.

— Такова была задача, и для её решения Кафтырёв использовал целую сеть агентов, которые занимались поиском одиноких и депрессивных, — спокойно констатировал он. — Соцсети, службы доверия, кабинеты психологов… да весь наш пансионат «Вторая жизнь» с его широкой рекламой и сарафанным радио…

— Вы, кажется, до сих пор этим гордитесь?

— Что было, то было, — пожал плечами Илья. — Я не собираюсь врать или делать вид, будто ничего не понимал. Да, изначально они с Лявис меня опоили, но иначе я загремел бы в тюрягу, то есть я всё равно катился уже по наклонной… Сам виноват, никто меня насильно не заставлял так себя вести… и полностью отдаваться работе на стороне Крылатой тьмы. Но она давала мне полную свободу, и всё дело было отлично организовано, а это всегда вызывает уважение. К тому же попутно мы помогли стольким людям — огромному количеству! Пансионат реально избавил их от депрессии, вернув радость жизни и способность трудиться!

— Да вы прям святые! — мрачно хмыкнула Вера.

— Хочешь меня пристыдить? — усмехнулся Илья. — Думаешь, ты достаточно знаешь жизнь, девочка, чтобы кого-то судить? Увы! В мире по-настоящему больших дел нет ни чёрного ни белого! Думаешь, те олигархи, что регулярно отваливают огромные суммы на благотворительность, чем-то лучше Кафтырёва и никому не сделали зла?

— Хватит! — решительно возопил Костя. — Про что вы, на фиг, вообще?! Меня скоро сосудом тупым эта чёртова каракатица сделает, чтобы через Катины провода устроить пипец всему человечеству, а они тут за жизнь втирают! Очнитесь уже, блин!.. — Он устало потёр руками лицо.

На некоторое время воцарилось молчание, потом Вера достала из кармана смартфон и первой нарушила тишину.

— Кос прав, — хмурясь, признала она. — Надо вернуться к делу. Серёжа прислал мне фотки Вити, Марины и Софьи Борисовны — это умершие родные «осьминогов», но я не могу смотреть в экраны, так что придётся сделать это вам, Илья Валентинович, — она протянула телефон Илье, — а я потом считаю образы из вашего светака.

— А вот и ни фига! — возразил Костя. — Я, когда мегалампочкой был, мог как угодно зрение перестраивать, экраны, не экраны — всё это полная хрень, вообще не вопрос для тебя будет!

— Если уровень способностей поднимется то тогдашнего твоего, то — да, — согласилась Вера. — Но кто сказал, что искр для этого хватит?!

— Чтобы сделать то, что ты хочешь, в пузыре с «осьминогами», уровень способностей должен быть ого-го! — заметил Илья.

Прямо возле двери в комнату, где они сидели, возник Полуверица.

— Так давайте же, блин, проверим! — вытянув в его сторону руку, предложил Десятов-младший.

— Что именно? — изогнув бровь, поинтересовался хранитель кладов — он полностью восстановился и выглядел превосходно: на голове волосок к волоску, в балахоне иголочка к иголочке, рога гладкие и чистые, зрачки, в окружении чёрных озёр радужек, ярко сияют золотом.

— Насколько поднимутся Веркины способности от собранных в городе искр, — пояснил Костя.

Полуверица прошёл к установке и, посмотрев на Лесавку, прошелестел:

— Чувствую, она скоро очнётся.

— Разумеется! — буркнул Илья, окинув всех взглядом, в котором ясно читалось возмущение, что кто-то может сомневаться в его компетенции.

— Хорошо, — рогатый Дух растянул губы в тонкой улыбке, извлёк из складок балахона закрытый берестяной короб и обратился к Вере: — В тебе уже есть искры, поэтому загнать золотой вихрь сейчас будет легче, чем в прошлый раз, однако растворённый в Косте ключ всё равно будет оттягивать его на себя, так что нам снова понадобятся щит из крови и открытая рана.

— Я готова, уважаемый Полуверица! — поклонилась ему девушка. Затем она повернулась к Десятову-старшему: — Илья Валентинович, у вас есть острый нож?

* * *
Приехавших из Москвы людей вышли встречать сразу все.

Лесавка и Полуверица исчезли из машины, едва только Илья вырулил за пределы мегаполиса. До этого два Духа и человеческая девушка втроём теснились на заднем сидении, что было не слишком приятно и правильно, хотя Лесавка, похоже, особых неудобств от этого не испытывала. Устроившись между хранителем кладов и Верой, внучка лесного Деда всю дорогу любовалась сложенными в коробку подарками для сестёр: шарфики, бантики, заколки и палочки для волос. Десятов-старший сдержал своё обещание, и Лесавка, одетая в новенькое платье с красочным цветочным принтом, много смеялась, предвкушая завистливые взгляды испугавшихся ехать в Москву сестричек.

Теперь лесная девушка первой выбежала гостям навстречу, за ней шли Лесовик с Полуверицей, а следом топал, слегка сотрясая землю, Водовик в окружении Бродниц. Перед ними бежал, резво подпрыгивая и почёсывая зелёное сено на голове, Ичетик, а над всей этой толпой носились, оседлав ветерок, маленькие мохнатые Хухи. Колткам, как обычно, привезли хлеб с молоком, и они уже всё это лопали — в два рта каждый.

Не забыли люди и про верного Крука: ворон-часовой до отвала натрескался самого лучшего кошачьего корма и тут же вернулся на свою любимую, самую высокую в округе, осину — следить за подступами к капищу.

Жарков с Десятовыми поздоровался за руку, а Веру тепло, по-отечески, обнял, уже зная, что всё у них с искрами получилось — девушка видела это из его светака, знала, что ведун, без всяких слов, едва прикоснувшись к ней, уже понял-почувствовал, насколько прибавилось у неё способностей.

— Надеюсь, этого хватит, — сказала она Борису Андреевичу уже возле капища, готовясь восславить Велеса и принести Богу в дар: мёд, чай, орехи и большой каравай — всё это было закуплено в Москве специально для треб водчему.

Илья внимательно следил за подготовкой, но участия не принимал, опасаясь напортить что-нибудь по незнанию и ещё раз прокручивая в голове обсуждённый и одобренный на общем собрании людей и Духов план действий по исцелению Мирового Древа и освобождении Кости, а заодно и всего человечества, от золотой каракатицы.

Эффект от установки настолько снизился, что сыну это больше не помогало: тварь сумела окончательно преодолеть воздействие и почти прорвала оборону. Если бы не героически добытые Лесавкой и Полуверицей искры, лежать бы сейчас Косте недвижным овощем, пока каракатица стремительно завершает перестройку его организма, но, к счастью, не вышло. Дополнительный золотой вихрь так усилил суперлампочные способности, что Вера сумела укрепить заслонку, выиграв немного дополнительного времени.

Однако это, конечно же, не решало проблему: заслонка хоть и не давала каракатице полностью перехватить контроль над телом и душой Кости, но приэтом, как любое искусственное образование, нарушала нормальную жизнедеятельность организма. Дальнейшее укрепление Вериной блокады нанесло бы уже столько вреда, что фактически убило бы парня.

Глядя на своего бледного, осунувшегося, родного мальчика, Илья вынужден был с горечью констатировать, что смерть (чисто физическая или, если победит каракатица, ментальная — особой разницы нет!) подкрадывается к сыну со всех сторон…

За грудиной кольнуло, Десятов-старший глубоко вдохнул и медленно выдохнул, стараясь успокоиться, наблюдая за Верой. Он сделал всё, что мог, и жизнь парня теперь была в руках этой молодой, но странно, не по годам, рассудительной и удивительно храброй девчонки.

Илья не мог оценить, достигли ли Верины способности уровня, которым, пару месяцев назад, владел Кос, но зато точно знал, что чёрной крови, когда-то препятствовавшей проникновению в его светак, больше нет, а значит, девушка может считать там всё, что угодно, в том числе и как действуют Катины «провода». Десятов-старший гордился, что сумел с ними разобраться и продумать возможные способы использования этого нового знания. Теперь оно стало доступно Вере, и должно было послужить освобождению сына.

Призвав Духов в свидетели, Жарков начал обряд славления Велеса и возложения Богу треб.

Отцу оставалось только ждать. Надеяться. И верить.

* * *
Вере больше не надо было «ухать с горы вниз», чтобы перевести своё восприятие в светак, она словно находилась там постоянно, однако и обычное человеческое зрение при этом не пропадало. Она теперь видела сразу всё, и проход в пузырь представал перед ней, как только ей этого хотелось. Тащиться втроём сто лет через лес, плавно переходивший в древесный туннель, никакой необходимости уже не было: до Костиного светака Вера теперь могла дотянуться откуда угодно, а уж Велес, когда лопнет пузырь, и в Правь и в Навь из любого места пройдёт.

Проблемы с экранами тоже исчезли, и перед тем, как отправиться к «осьминогам», она села на пенёк рядом с капищем и ещё раз внимательно посмотрела фотографии Вити Карпенкова, Марины Скоробогатько и Софьи Борисовны Калиновской.

А потом Вера положила смартфон в карман и, увидев проход, шагнула прямо в пузырь. Её физическое тело при этом так и осталось сидеть на пеньке, а та, что появилась из заполненной багровым туманом щели, сразу же нырнула в кисель и пропала.

Зато неподалёку от стрелы Перуна, на равном от неё расстоянии, из «подземных» глубин выступили, словно поднимаясь по скрытой киселём лестнице, сразу три человека: две женщины, молодая и пожилая, и парень, по виду — студент-первокурсник.

Оперённое струящейся чернотой древко оказалось в центре образованного людьми треугольника, и они двинулись к нему с трёх сторон, ступая медленно и осторожно, будто по узеньким мостикам, перекинутым над бездонной пропастью. Шаг, второй, третий…

На половине пути до стрелы кисель перед каждым гостем вздыбился, извергая из себя «осьминога». Люди остановились, без страха глядя прямо в ревущие, искажённые яростью человеческие лица чудовищ. Взгляды встретились, отражения человеческих фигур задрожали в зрачках «осьминогов», уже занесённые для удара щупальца замерли. Гости улыбнулись и, протянули к чудовищам руки.

— Папа, это я!

— Привет, любимый, я вернулась!

— Сынок, милый, я снова с тобой!

Они коснулись острых когтей и те дёрнулись, процарапывая человеческие ладони и пальцы, но гости не отступили и лишь плотнее обхватили концы щупалец, бесстрашно глядя в глаза «осьминогов», где, в тёмном озере поглотившей память тьмы, продолжали жить отражения любимых когда-то людей.

На мгновение всё застыло в напряжённом бездействии, а потом по рукам пришельцев побежали тонкие ручейки света, тихонько перетекая в тела чудовищ. Незаметно пробравшись под чёрными перьями, они поднялись к лицам, пронизали светящимися капиллярами щёки, и отражения людей ярко вспыхнули в глазах «осьминогов».

Щупальца пали, из глаз покатились слёзы, губы каждого прошептали своё:

— Мамочка!

— Мариночка, милая!

— Витюша, сынок!

Люди широко развели руки, и чудовища бросились к ним в объятья, а чёрные пернатые тела стали меняться, приобретая человеческие пропорции.

Спустя минуту, пары, держась за руки, с тёх сторон подошли вплотную к стреле и коснулись клубившегося чёрным дымом оперения.

Вспыхнул яркий свет, растворяя слепленные из киселя тела, когда сознания бывших «осьминогов» обрели целостность и устремились туда, где их уже ждали души умерших близких.

Дыхание перехватило, в глазах на миг потемнело, а потом Вера увидела Мировое Древо. Словами оно было неописуемо, но так прекрасно, что всё её существо охватил восторг.

Велес великий ступил из Яви в Правь, а Костя остался стоять на пороге, ибо ни одному живому человеку нет хода в царство Богов. Девушка видела, как яростно бьётся у парня сердце, и как пульсирует в нём разросшаяся в густую сеть рыбка-подвеска. Видела она и свою совсем истончившуюся заслонку, и Катины провода, и даже саму каракатицу.

— Ты видишь всё, — прошептала та. — Ты можешь получить могущество и власть над всем вашим миром, если…

— Я уничтожу тебя! — перебила её мегалампочка, увидев, как из Прави вырвался ослепительный свет.

— Сила! — золотая тварь мягко засмеялась. — Стань ею! Будь единственной, стань нами…

— Тебе конец! — Вера сорвала остатки заслонки, давая дорогу свету Богов.

Он потоком обрушился на Костин светак и пронизал его насквозь, сметая влияние иномирного артефакта и восстанавливая нормальную жизнь потоков. Сеть распалась на отдельные искры, они стремительным золотым вихрем вылетели наружу и ударили в Верин светак. Девушка и глазом моргнуть не успела, как её потоки сами жадно поглотили дополнительную силу.

— Сюда! — смех иномирного создания стал громче.

Оглушённая и опьянённая новой мощью девушка рванулась за светом, посланным Богами из Прави. Смех каракатицы оборвался, и Верин светак всосал новый золотой вихрь, стократ больше предыдущего.

Ещё!

Она просканировала пространство и засекла ещё одну каракатицу поблизости: только что проглоченная соплеменница призвала её для наладки поставок обработанного человеческого «сока», который вот-вот должен был политься сплошным потоком. Вера направила к ней божеский свет и поглотила новый, чудовищно огромный, золотой вихрь.

Ещё!!

Следующая оказалась чуть дальше и попыталась скрыться, но не успела.

После поглощения трёх каракатиц свет из Прави иссяк, полностью истратив весь свой ресурс, но Вера уже не нуждалась в его помощи.

«Стань Богиней, стань выше всех ваших богов, стань Единственной!» — шептала и пела в ней неслыханная и невиданная ранее сила.

Хрустнули, расправляясь за спиной огромными полотнищами, золотые крылья, и Вера взмыла в немыслимую высь, оглядывая переплетение пространств. После бесславного распада своих собратьев, остальные каракатицы, не будь дураками, скрылись в многомерных просторах Вселенной. Поиск их требовал методичности и долгих постоянных усилий — ни на то, ни на другое терпения у Веры сейчас не было. Её свежая колоссальная мощь требовала немедленного выхода, применения, и то, что было когда-то девушкой, устремилось к Мировому Древу.

Разрушить?.. Подчинить?.. Переделать?.. Идеи роились во множестве — она могла сделать всё, что угодно, и…

Мировое Древо раскинулось перед ней во всём своём великолепии, могучее и прекрасное, со светлой Правью и сумрачной Навью — двумя равновесными полюсами — хранителями мира Яви, мира живых людей и природных Духов, — он покоился между ними, связанный бессчётным количеством «ветвей» и «корней».

Невероятное единое целое.

И оно было доступно! Осознание этого просто взрывало разум изнутри, и всё её новое существо жаждало немедленного подтверждения собственного могущества.

«Такие способности неизбежно уничтожают человеческую природу… — эти слова Костиного отца сами, без всякого с её стороны желания, вдруг ясно прозвучали в сознании. — …Мораль, сострадание, любовь к ближнему — в общем, всё то, что делает нас людьми, кажется ерундой и сущей мелочью!»

Вера смахнула их, словно досадно звеневшую возле уха мошку.

— Остановись! — Всё воинство Богов выдвинулось из Прави, преградив путь существу с безумием в ярко сверкавших глазах и необъятными золотыми крыльями за спиной.

Во главе был Перун — Вера ухмыльнулась, вспомнив явившегося Деяне огромного среброголового, златоусого мужа на коне с огненной гривой, на поясе всадника была секира и громовая палица, в руках — лук и стрела золотая…

На самом деле Бог вовсе не походил на человека и выглядел сейчас совсем по-другому: просто некая сила, что пыталась оградить Мировое Древо от вмешательства агрессивного сверхсущества. Вера могла одним махом смести всех этих смешных Богов со своего пути так же легко, как ветер сдувает семена с созревшего одуванчика, тем более что они изрядно ослабели, дробя потребителей человеческого «сока» на искры.

«Будь Единственной! Стань нами!» — смысл этих слов вдруг встал в полный рост, и она поняла, почему каракатица не боялась распада и смеялась, превращаясь в золотой вихрь. На том уровне, где находилась сейчас Вера, смерти, как таковой, уже не существовало, и, поглотив искры, Вера действительно стала…

Ей вдруг снова вспомнилось, как Десятов-старший говорил про мегаспособности. Про их власть. Власть над разумом. Что это не ты используешь их, а они — тебя. Бывшее девушкой существо чуть отступило, придержав свою, уже готовую выплеснуться и сокрушить любую преграду, мощь. Боги замерли, внимательно следя за каждым её движением, а Вера в это время нашла Илью взглядом: он пытался утешить сына — тот стоял на коленях возле бездыханного тела, рядом столпились Лесавки в бисерных браслетах-фенечках и ярких платочках. Костин светак был затоплен болью — ничего не осталось другого, одно только безмерное чувство утраты любимого человека… Парень плакал над лежавшим возле пня телом, Веры в нём давно уже не было — слёзы капали на пустую человеческую скорлупку…

Перун заметил что-то в её глазах и отступил в сторону, пропуская вперёд Велеса.

Она могла завязать водчего узлом или разорвать на отдельные молекулы и развеять их по Вселенной, но тот лишь улыбнулся, без страха взял её за руку, повернув к корням Древа.

И тогда перед Верой вдруг простерлась, открывая своё сумрачное величие, Навь.

Почти полтора десятка веков лысори объедали попадавшие в преддверье мира мёртвых людские души, отправляя пустые шкурки к Высшему Разуму Мироздания мимо Древа. Лысорей прогнали, а проходы остались запечатанными стрелой, изувеченной и отравленной этим тёмным многоголовым монстром, из-за чего ни Велес, ни запертые Боги не могли её вытащить. И даже когда чёрная кровь на Земле, в Яви, была нейтрализована радужной силой, та часть, что держала проходы, осталась цела из-за пузыря «осьминогов».

Но теперь! Теперь всё было кончено!

Блокированный ранее проход открылся, и копившиеся два года души смогли наконец-то перейти из преддверия дальше в Навь.

Это был исход многих и многих душ. Не тронутые ни лысорями, ни каракатицами, они неторопливо плыли, каждая со своим скопленным за жизнь багажом, к Реке Забвения, за которой их ждал естественный, проложенный Высшим Разумом Мироздания путь. Большинство людей в итоге переродится и вернётся обратно в Явь, на следующую ступень развития. Некоторые — совсем уж отъявленные преступники и злодеи — станут на время чёрными навьями или даже нежитью, но Духи и Боги помогут им справиться с низшими проявлениями и, рано или поздно, они тоже исправятся, чтобы двигаться дальше. Есть и те, кто уже заслужил место в Прави, — они отправятся или прямо к Богам, или, если захотят, окажутся в Слави, среди таких же навьих Дедов, чтобы присматривать за потомками и помогать им делать правильный выбор. В памяти всплыл образ деда Паши, и что-то кольнуло в самой глубине существа, ведь он пожертвовал ради внучки всем, даже своей бессмертной душой, потому что верил…

Дедушка так в неё верил!.. и что же она?..

Кем стала теперь?.. Мега — уже нет, МЕТА! Она стала металампочкой!

Но зачем?..

Одиноко странствовать по многомерным просторам Вселенной, постичь все её тайны, но не испытать ни радости, ни скорби, существовать вечно, без цели и смысла?

После трёх каракатиц Вера уже потеряла человеческую сущность, она ничего не чувствовала, и то, что вдруг проснулось сейчас… этот нечаянный всплеск, отблеск навсегда уходящей людской природы — он был точно последним, а потом…

Она больше никогда не вспомнит ни деда Пашу, ни Костю — парень всё ещё плакал, сгорбившись возле её неподвижного тела…

Она взглянула на Велеса, на других Богов — минуту назад она хотела сокрушить их всех и получить ещё больше могущества. Для чего?..

Что делать ей с этой безумной, невообразимой силищей?!

Мелькнули среди душ и обретшие целостность «осьминоги», и их близкие, и Женя Морозов, и Костина мама, и та девушка, отдавшая жизнь за… Вере вдруг показалось, что Катя подняла голову и, посмотрев ей прямо в глаза, шевельнула губами.

Провода! Катя сказала: «Провода»! О Боже, это же так просто!

Последний всплеск человеческих чувств затухал, но это уже не имело значения.

Решение было принято, и она знала, что делать.

* * *
Первый вдох дался особенно трудно. Глаза вылезали из орбит, адская боль затопила всё тело, Вера царапала горло, рыбой шлёпая губами, пока Лесавки изо всех сил растирали её тело, а Жарков сыпал на голову порошок из мешочка с рисунком медвежьей лапы и взывал к Велесу.

А потом из леса выскочил огромный медведь и, в три прыжка оказавшись возле девушки, стукнул её по голове лапой с огромными острыми когтями. Хлынула кровь — и по лбу, и внутри, по сосудам, артериям, венам. Остывшие члены согрелись, запавшие ткани расправились, и всё тело наполнилось жизнью.

Воздух со свистом ворвался в лёгкие, и Вера с громким хрипом открыла глаза. Она сидела на кровати, прижав руки к груди, и дышала так жадно, словно хотела поглотить весь кислород на планете.

— Опять? — привстав на локте, спросил Костя.

Вера в ответ только хмыкнула. Ночные кошмары о первом вдохе приходили всё реже, но оставались такими же яркими, как и в первую неделю после возвращения, когда они преследовали её каждую ночь.

Сейчас минуло уже несколько месяцев, а они всё ещё не давали порой покоя.

Вера коснулась рукой лба: он был мокрый, как и тогда, только уже не от крови.

— Я принесу, — садясь на постели, сказал Костя. — Тебе сок или воду?

— Воду, — ответила Вера, вытирая пот и краем глаза изучая светак парня.

Нанесённая её временной смертью травма давным-давно ушла, ещё к концу первой недели её чудесного воскрешения, и смятые ужасной тёмной улиткой потоки полностью разгладились. Исчезли и затемнения, связанные с Десятовым-старшим. Костя так беспокоился, что отец долго не протянет, однако Вера оказалась права. Как бы по-дурацки пафосно это ни звучало, но искупление, смирение, самоотверженная помощь сыну, а заодно и всему человечеству! — действительно были способны излечить душу! Дыра в светаке Ильи, после восстановления нормальной связи между Явью, Навью и Правью, зримо уменьшилась, а Боги, благодарные за его вклад в исцеление Мирового Древа, постарались, совместными усилиями, закрыть её окончательно. Бесследно, конечно, повреждение не исчезло, но шанс полностью выправить светак оставался: всё зависело теперь только от самого Десятова-старшего — как станет он дальше жить. Но Костя на этот счёт больше не парился — он просто верил в отца, верил в то, что теперь папа всегда будет рядом.

Молодые светаки эластичны, как вещал недавно какой-то учёный тип… по телеку вроде… или это был ролик в инете?.. да пофиг, какая разница! Светаки сейчас везде стали темой номер один. Изучают, освещают, поучают, болтают… религии даже какие-то новые придумывают, а зачем, если за человечеством снова Боги, Духи и навьи Деды присматривают? Высший Разум Мироздания, Господь наш, он ведь так далеко, а они — тут, рядышком, хоть и не покажутся никому… без особой на то причины.

А «эксперты», вместо того, чтобы глаза разуть, такую дичь мелют!..

— Жалеешь, что раздала свою метамощь всему человечеству? — заходя со стаканом воды, спросил Костя.

Он, в отличие от подавляющего большинства людей, ставших, после разноса силы по Катиным проводам, слабенькими «лампочками», получил, как и сама Вера — а также Вика с Андреем и вообще все, кто имел такой опыт раньше, — чуть больше способностей, чем остальные, — они, хоть и увидели светаки, читать по ним пока не умели. Зато глаза ни у кого не болели, и люди по-прежнему могли таращиться в любые экраны.

— Это был единственный способ, — пожала плечами Вера, принимая стакан.

«Способ остаться со мной!» — хотелось сказать Косте, но это была бы неправда, и он промолчал. Может, «остаться человеком» звучало бы чуть ближе к истине, хотя всё равно не отражало сути того, что он знал, касаясь своим светаком Вериного.

Осушив стакан, она весело рассмеялась:

— Говоря метафорически, мы повесили её шкуру на нашу входную дверь! Ты понимаешь? Распяли каракатицу на самом видном месте, чтобы все ей подобные видели, что к людям соваться больше не стоит!

«Говорят, в каждой паре один любит, а второй, — Костя кисло улыбнулся ей в ответ, — только позволяет себя любить…»

— Брось, Кос, мы же счастливы!

Она вскочила и обняла его крепко-крепко. Он зарылся лицом ей в шею, вдохнул знакомый аромат. Это правда. Он счастлив. Действительно.

— И больше никакого вранья, — пробормотал он, когда их светаки снова соприкоснулись.

«Скоро все так научатся». — «А они смогут?» — «Читать светаки-то? Конечно!» — «Я про без вранья».

— Поживём — увидим! — вслух возгласила Вера и упала на кровать, увлекая за собой Костю.

Глоссарий

Боги древних славян, упомянутые в тексте:
Род — верховный Бог, повелевающий всеми остальными Богами. Род — творец и родоначальник всего, отделивший темные частицы хаоса от светлых и создав таким образом порядок в мире. Согласно легендам, Род появился на свет из яйца, оказавшегося среди звёзд.

Роданицы — спутницы Рода, Богини плодородия, жизни и судьбы;

Сварог — Бог неба и огня, отец солнечных и огненных Богов, называемых Сварожичами.

Даждьбог — Бог солнечного света, тепла, здоровья, материальных ценностей, плодородия и урожая.

Хорс — Бог солнечного диска, юный и огненный, воплощающий стремление к росту и совершенствованию.

Ярило — Бог начала жизни, пробуждающейся природы и вешнего света.

Перун — Бог грозы, грома и молнии, покровитель воинов, защитник Яви, хранитель порядка, небесный воитель.

Стрибог — Бог ветра, руководитель воздушных течений, повелитель погоды.

Велес — Лунный Бог, водчий на всех дорогах, единственный из Богов, кто может свободно ходить по всем трём мирам, владыка мертвых, хозяин дикой природы, покровитель торговли, мудрости и чародейства, куратор творческой энергии и поиска пути (во всех смыслах).

Макошь — Богиня земли, урожая, судьбы, покровительница всех женских ремёсел.

Чернобог — повелитель сил тьмы, нечисти и злой нежити.


Бортевой мёд — мёд диких пчёл.

Борть — дупло в дереве, жилище пчелиной семьи.


Волкодлак(волколак) — оборотень, принимающий образ волка.

Долблёнка — деревянный сосуд, изготовленный долблением.

Изверги — семья, покинувшая родовую общину, чтобы поселиться отдельно и вести собственное независимое хозяйство.

Капище — особое, священное место для славления Богов, передачи им треб, устроения обрядов и празднеств. Капище имеет круглую форму, огораживается рвом или тыном и располагается на труднодоступных и неиспользуемых территориях (вершины гор, острова, болота, леса). Центральными объектами капища являются идолы (кумиры), высотой 2–2,5 метра, также там устанавливается широкий и плоский жертвенный камень для положения треб, а перед ним разжигается очистительный огонь — крада. Славянские идолы вырезаны из дерева и наделены определенной атрибутикой, имеют чёткие черты лица и представляют собой скульптурные изображения Богов, к которым обращены прошения и ритуальные обряды, совершаемые на капище. Иногда место идола занимает природный объект — вековое дерево или большой камень. Известны так же простые рельефные изображения голов на длинном и толстом стержне.

Корчага — большой глиняный сосуд.

Крада — очищающий огонь, костёр, который разжигается для проведения обрядов. Требные крады используются для передачи жертв Богам и предкам. На погребальных крадах сжигают тела умерших и всё, что отдаётся им в дар для загробной жизни.

Мировое Древо — символ центра мироздания, ось, вокруг которой существует всё остальное. Корни Мирового Древа проникают в мир Нави, ствол располагается в нашем привычном мире, видимой Яви, а вершина уходит к Прави.

Навь — загробный мир, куда попадают души мёртвых.

Навьи — умершие.

Навья неделя (осенние Деды, Навья седмица) — особые дни поминовения предков, пращуров.

Навьи Деды (навьи Пращуры) — старинное славянское название духов умерших предков — хранителей рода и, в первую очередь, своих детей и внуков. Навьи Деды обитают в Слави и несколько раз в год могут вернуться в Явь и встретиться с родичами, дать им подсказки и свою помощь.

Навка-водяница — утопленница, ставшая чёрной навьей, нежитью.

Черные навьи — духи тех, кто умерли не своей смертью (утонули, были съедены волками, пали с дерева и т. п. или же были убиты злыми колдунами), не сумели очиститься, чтобы отправиться на перерождение, и стали нежитью.

Правь — высший мир, где обитают Боги и духи предков, которые достигли такого полного духовного развития, что больше не нуждаются в перевоплощениях. Правь — это также законы мироздания и законы человеческие, данные людям Богами, отсюда и выражение: «поступать по Прави».

Псица — самка пса, сука.

Славь (Светлая Навь) — место, где обитают хранители родов — навьи Деды, и откуда они могут временами проникать в Явь и помогать родичам.

Треба — жертва (чаще всего бескровная), которую во время проводимого на капище обряда сжигают на краде, чтобы доставить Богам подношение.

Триглав (трилистник), изображённый на задней сторонке обложки, внизу, — символ единства и взаимодействия трёх миров: Яви, где живут все люди и природные Духи, Прави, где обитают Боги, и Нави, куда уходят умершие души. Проходящий через все три лепестка круг иногда толкуется как Славь (Светлая Навь), где остаются навьи Деды, чтобы помогать своему роду. Символ Триглав принадлежит Велесу — единственному из всех Богов, кто может свободно ходить по всем трём мирам.

Хаос — зло, отсутствие порядка, разделения света и тьмы.

Явь — видимый плотный мир, в котором живут люди и природные Духи.


Древнеславянские меры длины:
Верста 1066,80 м 500 саженей
Сажень 213,36 см 3 аршина
Аршин 71,12 см 4 пяди
Локоть 53,34 см 3 пяди
Пядь 17,78 см 4 вершка
Вершок 4,44 см

Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1 Дымовая завеса
  • Глава 2 Вынужденная жертва
  • Глава 3 Золотая рыбка
  • Глава 4 Отравленная душа
  • Глава 5 Пробужденное могущество
  • Глава 6 Глубокое проникновение
  • Глава 7 Болезненная откровенность
  • Глава 8 Неестественная смерть
  • Глава 9 Беспокойный сон
  • Глава 10 Прямое столкновение
  • Глава 11 Позабытое бытие
  • Глава 12 Диковинная компания
  • Глава 13 Воскрешённая сила
  • Глава 14 Тёмная одержимость
  • Глава 15 Вскрытая червоточина
  • Глава 16 Новое зрение
  • Глоссарий