Точка отсчета [Елена Каштанова] (fb2) читать онлайн

Есть в нашей жизни такие события – я называю их точки отсчета – которыми начинаются какие-то этапы. Например, ехал на машине, сбил собаку. Пока помогал хозяйке везти ее в лечебницу, переживал вместе с ней, покупал лекарства, колол уколы, потому что сама девушка иголок до жути боялась… В общем, потом вынужден был жениться как честный человек. Не на собаке, естественно. Или поехал в лагерь, потому что родители заставили, там познакомился с тусовкой ролевиков, которая потом плавно перетекла в реконструкцию, и вот ты уже поступаешь на истфак, потом уезжаешь по обмену в Сорбону, там знакомишься с очаровательной француженкой и сам не замечаешь, как становишься гражданином Франции и отцом двух кошмарных созданий. Или зашел в школе случайно не в тот класс, перепутал просто, а там репетировал школьный ансамбль. И вот теперь ты соло-гитарист в одной рок-группе. Не очень известной пока. Но у тебя все впереди. Такая, блин, вечная молодость. Все истории реальные, между прочим.

Если хорошо подумать, наверное, каждый вспомнит такую точку, когда жизнь повернула именно в эту сторону. Мне и думать не надо, я помню даже число – 25 апреля 2012 года. Именно тогда я пытался пересдать промежуточный зачет по Информационным технологиям в экономике, но, как и в первый раз, не мог не только решить ни одной задачи, но даже понять, что вообще от меня требуется. Один за другим разошлись все остальные двоечники, а я все пыхтел над своим листочком, надеясь непонятно на что. Да, я не очень шарю в этих всех множествах, вероятностях и процентах, уж простите. Но я и поступал вообще-то на менеджмент, а не на математику. И это подстава с их стороны – впихивать в программу обучения столько математики. На первом и втором курсах я каким-то чудом сдал, но эти экономические задачки… От одних формулировок мозг кипит. Какая нахрен дисперсия? Частотное распределение, серьезно? Используйте инструмент "подбор параметра", где, черт возьми, его берут?

– Ну хоть средний размер покупки Вы можете посчитать, Князев? Это же начальная школа!

Это я смог. Правда, после того как мне прямым текстом объяснили, что требуется среднее арифметическое. Нафига вот так все усложнять? И знаете – я не виноват, что в нашей сельской школе учителя математики не было. То есть абсолютно. Вела то физичка, то географичка, то вообще кто придется. На ЕГЭ нам сами учителя втихушку помогали, иначе не сдал бы никто. Я думал – попрощался с ней навечно. А тут такой сюрприз – то какие-то теории вероятностей, то информационные технологии. Не выбирал я это, не выбирал, понимаете? Надо было на филфак идти.

– Что мне с Вами делать, Тимофей?

Я вздрогнул. Преподы никогда нас по имени не называли. Да у них и нет имен в ведомостях, только инициалы. Я попытался сделать смиренное лицо. Промежуточный зачет был допуском к основному экзамену, и мне кровь из носу нужно было его получить.

– Даже если я сейчас поставлю допуск, как Вы собираетесь сдавать экзамен?

– Петр Алексеич, я все выучу!

– Да Вам не учить надо, а понимать! Вы же элементарно процент от числа посчитать не можете. Уж про число с процентом я и вовсе молчу. Вы как квартиру покупать собираетесь? Машину? Вы даже деньги в банк нормально положить не сможете. Не дай бог, на работу устроитесь, фирма же разорится. Мы тут не математические абстракции разбираем, а реальные бизнес-задачи!

Да уж, с процентами у меня всегда был полный швах. Я преданно посмотрел Петру Первому в глаза.

– Что мне сделать, чтобы допуск получить? Хотите, я Вам помогу чем-нибудь? Что-нибудь напечатаю?

Он холодно на меня посмотрел.

– Князев, я инвалид только на ноги, с руками, слава богу, все в порядке.

– Извините, я не в этом смысле…

Старушка Ираида Михайловна, которая вела у нас математику на первом и втором курсах, всегда просила меня помочь с какими-нибудь учебными материалами. Сама она компьютер разве что включить могла. Выключить уже не могла. То есть могла, но исключительно кнопочкой on/off с потерей всех несохраненных (это обязательно) данных.

– Вы ведь гей, Князев?

Я поперхнулся. (Чем, интересно?) Старушка мгновенно выветрилась из головы. Он что – гомофоб? Поэтому меня валит?

– Какое это имеет отношение…

– Да не паникуй ты так, – насмешливо сказал он, переходя на панибратское "тыканье". – Натурой не хочешь расплатиться?

Я вспыхнул и опустил глаза. Нет, не хочу. Не хочу, но расплачусь, как ни прискорбно это было осознавать. Потому что иначе – армия. Мне очень нужен этот зачет. А потом еще экзамен. Он же инвалид, минетом мы обойдемся, ведь правда?

Петр Алексеевич вдруг захохотал.

– Тимофей, ты так громко думаешь, сейчас сюда все наши дамы сбегутся советы давать. Вынужден тебя разочаровать – все будет не так, как ты себе напридумывал.

Я сник совсем. Что ему от меня нужно? Может, он извращенец? Копрофаг? Садист? Некрофил? Последнее мне особенно поможет справиться с экзаменами, несомненно. Зато от армии откошу гарантированно.

– Посмотри на меня, – приказал он. (Доминант?) Я послушно поднял глаза. – Нет.

– Что "нет"?

– Все, что ты сейчас подумал, – нет.

– Откуда Вы знаете, что я подумал?

– Я точно знаю, о чем ты не думал. Давай возьми себя в руки и успокойся. Я не собираюсь заниматься с тобой сексом ни в какой форме.

– Тогда… что Вы имели в виду?

– Хочу тебя кое-с кем познакомить. И, опережая твой вопрос, – нет, я не буду на вас смотреть.

Вопрос-то он, может, и опередил, но вот подумать и даже в красках представить я вполне успел. Познакомить… Познакомить? Ах, познакомить! Я начал понимать. Хочет подложить меня под какого-то своего дружка-извращенца? Павел Алексеевич закатил глаза.

– Тимофей, прекрати думать, пожалуйста. Ты совсем не умеешь этого делать, уж извини. Он такой же парень, как ты, ну, может, поумнее чуть-чуть. Я хочу, чтобы вы просто познакомились. Пригласи его куда-нибудь, поговори. Понравитесь друг другу – хорошо, не понравитесь – можно просто общаться, встречаться иногда. Принуждать тебя никто ни к чему не станет. Я за это поставлю тебе допуск. А если продержишься два месяца, там и экзамен подоспеет.

– И кто он такой?

– Мой сын.

Зачем это было нужно Петру Алексеевичу, я узнал гораздо позже. Тогда меня это не интересовало. Почему? Да по всем причинам на свете. Во-первых, я был несказанно рад возможности получить допуск хотя бы таким образом, потому что выучить мне не светило, я это прекрасно понимал. А уж если вспомнить, что я себе успел надумать (и мысленно согласиться на это), то и вовсе выходило, что мне даже повезло. Во-вторых, мне как-то стремно разговаривать на такие темы с взрослым человеком и к тому же моим преподавателем. Нам всем в детстве какие-то предохранители в мозги вживляют, что с педагогами нужно обращаться уважительно и осторожно, как с душевнобольными, иначе всем хуже будет. Ну и в-третьих, я просто не думал тогда ни о причинах, ни о следствиях, потому что был тупой, чего уж там скрывать.

Вы вообще не подумайте, что речь пойдет о том, что меня, бедного деревенского мальчика, охмурили ксендзы, запудрили мне мозги и заставили заниматься всякими непотребствами. И также не подумайте, что это история о каком-нибудь супермене, который ловко разрулил все свалившиеся на него проблемы, сразил всех врагов и в конце целуется со своей любимой на фоне заходящего солнца. Нет. Это исповедь мудака, лоха и чмошника, роскошный экземпляр которого я в то время из себя представлял. Я учился не ради знаний или профессии, а чтобы откосить от армии. Я пил пиво вечерами в общаге с такими же придурками, как я. Они пафосно звали меня Тимоти, и мне казалось, что это круто. Я ничем не увлекался. Я нигде не работал и жил на деньги, которые давали родители. Я трахался с разными девчонками и парнями, если они хоть немного заинтересовывали меня. Я понятия не имел, что со мной будет по окончании учебы. И таким бы я и остался, если бы Петр Алексеевич не сделал мне тогда это непристойное предложение.

Данька покорил меня с первого взгляда своей улыбкой и ямочками на щеках. Он пришел забирать отца с работы, как раз когда мы почти закончили обсуждать детали этого дьявольского, как мне казалось, плана. Потом я узнал, что улыбается он ТАК только отцу. Для всех остальных просто растягивает губы, даже их не разжимая. Только ямочки появляются все равно, даже от намека на улыбку. ТАК – это как будто солнце всходит немедленно прямо в помещении. Когда я увидел это впервые, захотелось расправить плечи и вдохнуть полной грудью. Но тут он заметил меня и замер настороженно, как будто выключили его, только взглядом оценивающе и пристально сверлил меня, совершенно не смущаясь.

Мы очень быстро поладили. Я никогда не встречал настолько располагающего к себе человека. Он не был как-то по-особенному красив, не обладал ни шикарной фигурой, ни грацией или изяществом, в одежде отдавал предпочтение удобству, а не стилю, и это сочетание обыкновенных вещей делало его невероятно уютным, с ним было так хорошо, как будто вернулся… Не домой, нет. Дома меня никогда так не встречали. Как будто когда-то уехал от чего-то очень тебе дорогого, а теперь вернулся. А тебя тут помнят и ждут. Вот такое ощущение бывало у меня, когда он оказывался рядом.

Я влюбился уже, наверное, со второй или с третьей встречи. Потому что в него невозможно было не влюбиться. Ходил за ним хвостом, встречал с учебы, провожал до дома, каждую его свободную минуту желал присвоить себе. Я хотел все его дела делать вместе, я хотел знать о нем все. Они жили вдвоем с отцом, и я долго стеснялся спросить, что случилось с мамой. Когда, наконец, решился, Данька спокойно пожал плечами.

– Она живет с новым мужем, у нее своя семья, ребенок маленький, брат мой сводный. Только не придумывай себе всяких слезливых историй про брошенного малютку. Я уже взрослый был, когда они развелись, школу заканчивал.

– Почему ты остался с отцом?

Данька посмотрел на меня как на идиота.

– Ты что ли не заметил, что он инвалид? Как бы я мог его оставить? Он, конечно, многое сам может, но не все. – Я мысленно дал себе по башке. Мог бы и догадаться. – Да и что мне там делать с чужим мужчиной? Мама-то его любит, а я при чем? Не парься об этом, в этой истории нет ничего трагического. Так бывает в жизни – люди сходятся и расходятся.

– По-моему, это не честно – бросать мужа-инвалида и несовершеннолетнего сына.

– Удерживать человека рядом с собой, шантажируя тем, что ты инвалид или несовершеннолетний, – тоже не честно. Она все оставила нам – квартиру, машину, только личные вещи забрала. Папа старается по максимуму жить как обычный человек. Ведь когда расходятся обычные люди, не инвалиды, никто же не говорит, что это не честно?

Что случилось с отцом, почему Петр Алексеевич не ходит, я так и не узнал. Одно дело спрашивать о ком-то незнакомом, и совсем другое – о том, кого каждый день видишь.

Данька учился в консерве по классу органа. Когда я в первый раз увидел все эти ряды клавиш, рычажков и педалей, просто офигел. Это синхрофазотрон какой-то, как в этом можно разбираться? Но он чувствовал себя очень уверенно, сидя на маленькой скамеечке посреди всех этих нависающих со всех сторон конструкций. То есть скамеечка была вполне себе обычная, это на фоне органа они вместе с Данькой выглядели маленькими. Мне вспоминался "Евангелион", когда я смотрел на его игру. Они были одним целым, и эта махина его слушалась, для меня это было совершенно непостижимо. Вскоре это стало чуть ли не физиологической потребностью – сидеть в зале на его репетициях, только там я мог сосредоточиться и читать конспекты или учебники. Приближалась сессия, и пора было начинать хоть что-то учить, а все остальное время было занято… чем же? Да им же и было занято. Я даже на пьянки в общаге почти перестал ходить, потому что все вечера проводил с Данькой или в ожидании его.

Когда его преподавательница уходила и мы оставались вдвоем, он играл что-нибудь для меня. Он увлекался переложением для органа всяких роковых композиций и смеясь говорил, что его распнут, если об этом кто-нибудь узнает. Он играл Дорз, Скорпионс, Крэнберриз и даже Нирвану. В то время работал над Рамштайном. Именно под Nebel я его впервые поцеловал. Тихо подошел сзади и положил руки на плечи. Он вздрогнул и обернулся испуганно, музыка прервалась, а я наклонился и накрыл его губы своими. Он не оттолкнул меня. По крайней мере, сразу. Сказал только:

– Сюда войти могут…

– У тебя будут проблемы? – спросил я.

Он покачал головой.

– Не думаю. Но все равно… не надо…

– А так просил, – укорил его я.

Он нахмурился непонимающе.

– Und bittet einen letzten Kuss*, – процитировал я.

– Не знал, что ты говоришь по-немецки, – усмехнулся он.

А я все равно целовал. Каждый раз, когда мы оказывались вдвоем в этом огромном зале, подкрадывался и как будто крал его губы у этого монстра, перед которым все происходило. Данька знал, что я приду, но все равно вздрагивал каждый раз, когда я внезапно дотрагивался до него. Мы целовались и в других местах, но именно здесь мне было это делать необходимо. Я как будто заявлял свои права на него, доказывал этому адскому механизму, что он мой, а не его.

Я проводил с Данькой почти все дни после учебы, но он все время был чем-то занят – то готовился к отчетному концерту, то репетиторствовал, то забирал отца из института, мы почти никогда не оказывались с ним просто вдвоем дома. Возможно, поэтому мы так и не дошли до секса. А может быть, потому что это я не торопил события. Надо мной Дамокловым мечом висел наш договор с Петром Алексеевичем об экзамене, мне казалось, что Данькин отец думает, будто я из-за этого так стараюсь. А я полюбил его по-настоящему, и этот экзамен сильно мне мешал. Отказаться от сделки я не мог, технологии надо было как-то сдавать, и между автоматом по технологиям и автоматом Калашникова выбор был очевиден. Но приходил я к нему каждый день вовсе не из-за экзамена. И тогда я решил, что признаюсь ему во всем сразу, как только получу эту злополучную оценку. Все расскажу – и о том, с чего все началось, и о своих чувствах, которые появились независимо от сделки. И предложу встречаться… ну как бы официально. Потому что мы и так вроде как встречались. И тогда уже и секс будет. И всем будет ясно, что это не за оценку.

Ничему из этого не суждено было сбыться.

В день моего эпохального экзамена по Информационным технологиям в экономике у нашего курса было собрание по поводу летней практики, поэтому я не уехал вместе с Данькой и Петром Алексеевичем, мы договорились встретиться позже в кафе. Когда я пришел, Данька уже ждал меня, заказав бутылку вина, чтобы отметить окончание его и моей сессии, он сегодня чуть ли не впервые за наши два месяца был не за рулем. Я явился, полный надежд и планов на наше совместное будущее, и тут же начал рассказывать о том, что его отец поставил мне "отлично". Нет, я не хвастался, просто хотел таким образом подвести к тому, с чего все началось. Но он опередил меня.

– Наверное, он просто был доволен тем, как ты выполнил свою часть договора.

У меня пересохло во рту.

– Ка… Какого договора?

– Не делай вид, что уже забыл о нем, не так уж давно все происходило.

– Ты знал? – только и мог спросить я.

– Конечно. У нас с папой нет секретов друг от друга. И он не стал бы делать такое за моей спиной.

– То есть… – я не знал, что сказать. – Вы все спланировали? Но зачем?

– Мы не планировали. Это было его спонтанное решение.

– Зачем? – тупо повторил я вопрос, ответ на который не имел никакого смысла.

– Меня преследовал мой бывший парень. Папе показалось, что он успокоится, если я начну встречаться с кем-то другим. Я согласился, чтобы ему было спокойнее. И это действительно сработало.

– Вот так… просто… Вы просто использовали меня?

– Не просто. Ты тоже получил то, что тебе было нужно. К тому же, ты мог и не соглашаться. Насколько я знаю, тебя никто не принуждал. Ты мог выучить предмет и пойти честным путем.

Уже много позже я осознал, что действительно мог это сделать. Но тогда мне казалось, что я бедный и несчастный, и моим положением просто воспользовались.

– А вы не думали о том, что я действительно могу воспринять все всерьез… Я имею в виду наши отношения?

– А ты воспринял всерьез? – заинтересовался Данька.

– Нет, – отчаянно соврал я. – Но что бы было, если бы я влюбился?

Почему я тогда сказал неправду? Я и сам не знал. Наверное, просто не хотел оказаться в положении слабого. Не хотел вызвать жалость.

– Ничего. Ничего бы не было. Извини, но такой, как ты, не смог бы заинтересовать меня.

– Такой – это какой?

– Тебе правду или эвфемизмы?

– Правду. – Я не знал, что такое эвфемизмы.

– Такой – это никакой. Серьезно, Тим, ты хоть сам-то знаешь, какой ты? Я общался с тобой два месяца, и могу только сказать, что ты не дурак, не злой, не жестокий, не жадный, не завистливый и еще много какой НЕ. Но при этом ты не умный, не добрый, не щедрый, и, в общем, любая положительная характеристика тоже не про тебя.

– А тебе нужен супермен, представляющий собой сумму положительных характеристик?

– Не совсем. Человек – это не то, что он думает или что он говорит, а то, что он делает. Ну или хотя бы, о чем мечтает. Так вот ты не делаешь и не мечтаешь. За эти два месяца ты не совершил ни одного поступка, который бы меня заинтересовал. Ты занимаешься ничем, понимаешь? И довольно профессионально. Ты не учишься толком, не работаешь, ничем не увлекаешься, не читаешь книги, не смотришь фильмы. Я не знаю, о чем ты думаешь и думаешь ли вообще. Ты даже в быту умудряешься делать ничего. Пожрать себе приготовить не можешь. Грязное белье везешь маме. Под твоей кроватью вечный срач. Одну и ту же футболку носишь неделю. Когда ты целуешься, от тебя пахнет пивом. Как тебе такой образ? Ты сам-то хотел бы встречаться с таким типом?

– Тем не менее, ты встречался, пока тебе это было выгодно.

– Я не встречался. Я выполнял просьбу папы. Речь шла о двух месяцах и сегодня они заканчиваются. Ты получил свою оценку, тебе больше нет необходимости таскаться везде за мной.

– А на поцелуи ты отвечал тоже по просьбе папы?

– Я пытался дать шанс и тебе, и себе. Знаешь, у меня не очень хорошая интуиция, я часто ошибался в людях, вот хоть тот же Антон, папа мне сразу говорил, что он гнилой человек, а я его защищал. Пока не убедился в этом сам. Я подумал, что и насчет тебя могу заблуждаться.

– А потом убедился, что я и на самом деле такой неудачник?

Данька серьезно кивнул.

– Что-то типа того. И мне не нравится, что ты относишься к этому так легкомысленно. Я тебе одну историю расскажу. Однажды еще в школе мы с пацанами аферу провернули – взломали чей-то аккаунт в "Одноклассниках" и попросили всех друзей положить по 100 рублей на телефон. Тогда еще это не было таким баяном, и многие повелись, тем более что сумма смешная. Номер, конечно, быстро заблокировали, но мы успели большую часть денег перевести в какую-то онлайн игру и накупить там кучу снаряжения и оружия. В общем, нам это казалось жутко удачной затеей, и я с гордостью рассказал об этом родителям. Конечно, имел потом долгий разговор, в ходе которого папа заставил меня проиграть ситуацию с другой стороны, с позиции того, чей аккаунт взломали, а потом с позиции того, кто перечислил нам деньги. Наглядно доказал мне, что я стал вором, и не ради больной раком младшей сестры или престарелых голодных родителей, а ради каких-то пикселей на экране компьютера. В общем, опустил меня по полной, и был прав. Но главным в этой истории было то, что он сказал – мы вернемся к этому разговору через несколько лет, когда с твоими друзьями начнут происходить разные неприятные вещи, и я хочу, чтобы ты понимал, что все началось именно сегодня, когда вы впервые украли и вам это понравилось. Ждать долго не пришлось, первый "звоночек" прозвенел через полгода, когда одного из парней поставили на учет в детскую комнату милиции. Папа тогда впервые напомнил мне о том разговоре, сказал что-то типа "я же говорил". Я огрызнулся, не поверил, мне казалось, что эти вещи вообще не связаны. Потом другой оказался в колонии, выяснилось, что он угонял машины. Ну и дальше пошло одно за другим. Кто-то погиб в перестрелке. Еще один передознулся. Последний сейчас спивается и постоянно ноет, как несправедлива к нему жизнь. А началось все в тот день, когда мы впервые украли и остались безнаказанными. Только у меня был папа, а им некому было вправить мозги. И взломали они в тот вечер не аккаунт неизвестного человека, а собственные судьбы.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? Какое это имеет отношение ко мне?

– Именно это – никакого, – согласился он. – Просто я хотел показать, что по тем поступкам, которые ты совершаешь сейчас или, в твоем случае, которых ты НЕ совершаешь, можно спрогнозировать будущее. Каким ты видишь себя через 5 лет? Через 10? Я вижу тебя в трениках с вытянутыми коленками и в несвежей футболке, со стойким запахом перегара изо рта, с фингалом под глазом, с работы тебя уволили за пьянство и прогулы, жена (безусловно, стерва) ушла и забрала ребенка, жрать дома нечего, а ты сидишь и ждешь Коляна, который принесет опохмелиться.

– Какого Коляна?

– Почем я знаю, какого Коляна ты ждешь? Меня в этой твоей жизни нет, поэтому с Коляном я, слава богу, не знаком. Ну и как, устраивает тебя такое будущее?

Все это время я умудрялся сидеть с непроницаемым лицом и даже иногда иронически усмехаться, как будто разговор шел не обо мне. Оправдываться я не видел смысла, да и нечем было оправдываться, по большому счету, обижаться – значило признать, что все это правда, сердиться на него я не мог, он был слишком… любимым.

– Надеюсь, твоя интуиция и в этот раз не сработала, – попытался отшутиться я, нервно глотая вино почти в одиночку.

Я слушал его и понимал, что это конец. Того, о чем я мечтал, не случится никогда. Более того, я и то, что имел, потеряю. Я уже не увижу его ямочки на щеках, не поцелую украдкой, не услышу его музыку. Я пытался вспомнить, чем занимал свои дни до Данькиного появления в своей жизни, и не мог. Я давно уже не делал ничего своего, целыми днями занимался его делами, провожал его, ждал, слушал. Просто был рядом. А поскольку я действительно был тем недалеким пареньком, о котором он рассказывал, мне казалось, что так и будет всегда. Я не знал, что отношения – это постоянная работа двух людей, что нужно не только получать, но и отдавать. А отдать-то мне было и нечего. Я ничего не мог ему дать и ничем не мог заинтересовать. Он действительно заслуживал большего. А мой потолок – это Колян. Пойду его искать, может, хоть с ним что-то сложится.

Когда Данька уходил, я не выдержал, схватил его за руку, притянул к себе и уткнулся ему в живот. Вдохнул его запах в последний раз. Посетителей в кафе в будний вечер было немного, никто не обращал на нас внимания. Он запустил мне руки в волосы и, тихо поглаживая, сказал напоследок:

– Знаешь, я ведь тоже был тогда с теми парнями, когда мы "Одноклассников" взломали. Но я смог свернуть в другую сторону. Я не утверждаю, что сам это сделал, мне помогли. Но и вокруг тебя наверняка есть люди, которым ты не безразличен и которые не хотят тебе той судьбы, что я для тебя придумал. Измени свою жизнь, Тим. Хотя бы попытайся.

Этим же вечером я вернулся к своей прежней жизни. Вся общага отмечала окончание сессии, меня мотало от одной компании к другой, и везде были рады меня видеть после моего двухмесячного отсутствия. Эта ночь в моей памяти осталась только короткими вспышками – вот меня заставляют пить "штрафную", вот мы что-то орем с балкона, вот я выясняю у симпатичного первокурсника, не Коляном ли его случайно зовут, и вот я бешено трахаю его, закрыв глаза и представляя Даньку.

Когда утром пришел сосед по комнате, мне показалось, что он даже испугался, меня увидев. Уж не знаю, как я выглядел, зеркала у нас в комнате не было, но могу себе представить. Вообще Димка – хороший парень, мы за три года с ним притерлись и научились уживаться друг с другом. Но не тогда, когда вся комната завалена пустыми бутылками и использованными презервативами и воняет, как в бомжатнике. Сначала он на меня наорал. Потом сунул таблетку и бутылку воды. Потом снова наорал. Попытался дать подзатыльник, но я увернулся. Велел убираться. В смысле – уборку делать. Глядя на мои жалкие телодвижения, снова велел убираться, но теперь уже за дверь вместе с мусором, и убрал остатки сам. Хотел накормить, но меня тошнило от запаха и даже от мыслей о еде. Зато я выпил всю воду из бутылок и перешел на мерзко-теплую из чайника.

– С кем ты тут зажигал? – поинтересовался Димка, когда я немного пришел в себя.

– Точно не с Коляном.

– Кто такой Колян?

– Ты его не знаешь. – Я не стал добавлять, что я тоже. Во избежание дальнейших вопросов и доведения ситуации до абсурда.

– Вы с Данькой что ли поссорились?

Либо он экстрасенс, либо у меня на лбу все написано большими буквами.

– Нет. Мы расстались. И вообще, как выяснилось, не встречались.

– Так. – Он присел ко мне на кровать. – Ну-ка, рассказывай, что там у тебя выяснилось.

Когда я впервые переспал с парнем еще на первом курсе, я очень боялся, что сосед после этого руки мне не подаст и хорошо, если в рожу не плюнет. Но Димка только поржал и сказал, что конкуренция теперь меньше, и это хорошо. Я не знаю, почему он так спокойно все воспринял, сам он встречался с местной девчонкой и в сторону парней никогда не смотрел. Но всегда с интересом меня расспрашивал, выслушивал и давал советы. Поэтому я выложил ему все, совершенно себя не жалея. Он слушал сосредоточенно, не перебивая, иногда кивал и угукал, и в конце моей пламенной речи лишь уточнил:

– То есть ты так и не сказал ему о своих чувствах?

– Зачем? – удивился я. – Что это меняет?

– Хороший вопрос, между прочим. Если найти что-то, что все меняет… То все можно изменить.

– Неужели? Это пример глубокомысленного суждения.

– Не иронизируй. Я имею в виду, что ты нынешний его не устраиваешь. Так изменись. И измени его к тебе отношение.

– Вот так просто, по щелчку пальцев? Стать умным, интересным, успешным и в итоге необходимым?

– Это не просто. Это называется работа над собой. И это не по щелчку пальцев, а долго и, может быть, мучительно. Зато результат… Даже если с Данькой ничего не сложится, саморазвитие всегда на пользу.

– На это уйдут годы. И он забудет меня.

– Он забудет тебя нынешнего, и очень хорошо. Может, и ты забудешь его за эти годы. А может и нет. Мне только не нравится, что между вами остались недосказанные вещи. Ты будешь это таскать за собой всю жизнь. Отношения надо завершать, чтобы ничего не оставалось.

– Да зачем ему это? Даже если я скажу ему, что люблю… Он только пожалеет меня и все. Это в лучшем случае.

– Это не ему нужно, а тебе. Просто чтобы знать, что сделал все, что мог. Не думать, что вот если бы, то тогда, а вдруг. На данный момент он думает, что ты встречался с ним из-за оценки, и относится к тебе в соответствии с этим фактом. Я бы на твоем месте сказал ему правду. В любви нет ничего стыдного. В отличие от этого твоего экзамена.

Наверное, он убедил меня. А я так легко позволил ему это сделать, потому что и сам не мог смириться со своей потерей. И я позвонил. Но абонент был не абонент. И через час. И вечером. И на следующий день. Я написал ему в Контакте. Он не ответил. Я поехал в институт и дождался, когда Петр Алексеевич закончит работу. Но за ним приехала женщина. Я решил не сдаваться и утром поехал к ним домой. Никто не открывал. Я начинал терять надежду. Через пару дней мне все же удалось застать дома Петра Алексеевича.

– Тимофей? – он удивился, но впустил меня. – Даниил уехал. Разве он не сказал тебе?

– Куда?

– В Грецию.

– Надолго?

– На все лето. Он работает там. Ты и этого не знаешь? Это забавная история. Мы с ним отдыхали два года назад в одном отеле, там в баре стоял шикарный рояль, и Данилка по вечерам часто играл. Однажды его услышал хозяин и предложил поиграть в других его отелях, у него сеть. А потом пригласил его на работу на следующее лето. И вот он уже второй год там развлекается. Он только в сентябре вернется. А что ты хотел?

– Мне нужно с ним поговорить. Его телефон не отвечает.

– Конечно, не отвечает, он поменял симку на местную. Через Скайп не пробовал?

– Пробовал через Контакт. Тоже не отвечает.

– У вас что-то случилось?

– Ничего. Ничего у нас не случилось, – мрачно ответил я. – В этом-то все и дело. Будто Вы не знаете.

– Я не знаю. Ты, может, удивишься, но мы с сыном говорим не только о тебе. У нас есть и другие темы.

– Он поблагодарил меня за проделанную работу, сказал, что слишком хорош для меня и свалил отдыхать на море! – Петр Алексеевич смотрел выжидающе, не отвечая, как будто ожидая продолжения, а я начал заводиться, понимая, что именно этот человек заварил всю эту кашу, а теперь сидит и молчит, как будто не имеет к этому отношения. – Он все знал о нашем договоре. Вы обманули меня!

Он удивленно поднял брови.

– Обманул? В чем? Я никогда не обещал, что Даниил не будет ни о чем знать. Да и ты не спрашивал. Как бы иначе я убедил его встречаться с тобой, если бы не сказал, зачем мне это нужно? Он ведь рассказал тебе, почему я все это затеял?

– Потому что его доставал бывший парень?

– Он его не просто доставал. Он его преследовал, угрожал, принуждал и насиловал. Подкарауливал на улице, заталкивал в машину и увозил к себе домой. Даниил с ним подрался, выбил сустав на пальце, и у него сорвалось участие в конкурсе, к которому он 3 месяца готовился.

Петр Алексеевич понял, что разговор предстоит долгий, включил чайник и начал накрывать на стол.

– Не вини его. Это полностью моя идея. И довольно внезапная. То есть я и раньше думал, что ему новый парень нужен, чтобы защищал. Но мне и в голову не приходило его искать и сводить как-то. А тут посмотрел на тебя несчастного, вспомнил, какие слухи о тебе ходят, и план сам собой сложился. Честно говоря, я не думал, что что-то получится.

– Ничего и не получилось.

– В итоге – да. Но изначально я думал, что что-то не сработает раньше. Либо ты не согласишься. Либо Даниил. Либо вы бросите эту затею после двух-трех встреч. Либо на Антона это не подействует. Но, как ни странно, все шло по плану.

– Не все. Я полюбил его. А он меня – нет.

– От этого никто не застрахован. Могло быть и наоборот.

– Ага. Но так, как сейчас, Вас устраивает. Все счастливы, все довольны. И только мне… больно.

Я впервые в жизни признавался в своих чувствах. Ну, если не считать Димку, которому и признаваться было не надо, он сам все понимал и только задавал правильные вопросы, на которые оставалось утвердительно ответить. И пусть я не мог сказать обо всем Даньке, но я надеялся, что отец ему все передаст.

– Извини. Если ты считаешь меня причиной своей боли, то я прошу у тебя прощения. Я не знаю, как это исправить. Но я ни о чем не жалею. Знаешь, я со многим смирился в своем положении. От чего-то в жизни пришлось отказаться, что-то изменить, к чему-то прикладывать больше усилий, чем обычному человеку. Но очень сложно смириться с тем, что не можешь защитить своих близких. Не только тебе было больно. Был период, когда я каждую минуту боялся за сына, звонил ему после каждой пары, требовал, чтобы он мне смс присылал, что с ним все в порядке. И нелегко было осознавать, что если что-то случится, я ничем не смогу помочь. Я даже приехать не смогу. Когда появился ты, это прошло. Я успокоился. Наверное, поэтому Даниил и встречался с тобой.

– Да. Он говорил, что Вам так спокойнее.

– Именно. Я перестал его доставать. Потому что перестал думать, что каждую минуту ему угрожает опасность. А то уже и до паранойи было недалеко. Я очень благодарен тебе, Тимофей. И я нисколько не жалею, что поставил тебе незаслуженную пятерку. Есть в жизни вещи важнее временных оценок. И я уверен, что Даниил тоже так считает. Он тоже успокоился. Перестал шарахаться от собственной тени. Стал более уверенным в себе. Улыбаться снова начал. Он ценит то, что ты для него сделал, поверь.

– Только он никогда не сможет полюбить "такого, как я".

– Такого – это какого?

– Никакого. – Я вкратце пересказал ему данные мне характеристики, добавив кое-что от себя, потому что чем больше я вспоминал наш последний разговор, тем больше находил в себе отрицательных черт, о которых Данька не посчитал нужным упомянуть. – Вот так вот. Я ничего не делаю, ни к чему не стремлюсь и ни о чем не мечтаю.

– А на самом деле все не так?

Мне бы и хотелось думать, что все не так. Но за прошедшие с нашего разговора дни я все отчетливее понимал, что мне нечего возразить. Ни по одному гребанному пункту. Я не находил оправданий даже внутри себя.

– На самом деле все так. И мое будущее – это Колян.

– Какой Колян?

– Понятия не имею. Его Данька выдумал. Но я на всякий случай начал шарахаться от всех парней с именем Николай.

– Так… Про Коляна я не понял, но будущее… Оно же не является константой. Ты должен это понимать. Каждый наш шаг в настоящем изменяет наше будущее. Эффект бабочки – слышал о таком?

– Слышал.

– Так делай эти шаги! Пусть маленькие, но в нужном направлении. Не позволяй увести себя…

– К Коляну? – подсказал я.

– Да забудь ты о нем! Ты его так живо представляешь, что он скоро материализуется прямо на этой кухне.

Мы оба расхохотались. Я – впервые с момента моего приговора. Почему-то стало легко. Я уже принял решение внутри себя, хотя тогда этого еще не понимал.

Пока я трясся в душном автобусе по дороге домой, я обдумывал, с чего бы мне начать свое "самосовершенствование". Я ничем не отличаюсь от большинства людей. У меня нет особых талантов, я не пою, не танцую, не занимаюсь спортом, даже ушами шевелить не умею. Более того, у меня нет средств на эти особые таланты. Семья у нас небогатая, прокормить меня они еще могут, а вот на какие-нибудь курсы или покупку снаряжения денег никогда не будет. Так что начать придется с поисков подработки.

Я начал вспоминать, где работали мои знакомые студенты. Данька занимался репетиторством по фортепиано. Сразу нет. Ни в одной науке я не шарю настолько, чтобы научить кого-то другого, пусть даже школьника. Двое парней разгружали фуры в транспортной компании по ночам. Потом спали на лекциях. Зачем это мне, если отныне я решил посещать все лекции и тщательно конспектировать? Девчонки работали нянями. Только не это, маленьких детей я боюсь и не умею, этот анекдот – "поседеть с детьми" – это про меня. Многие раздавали флаеры и листовки, но это был очень нерегулярный и мизерный заработок. Так одну за другой я отмел с десяток возможностей. Оставались еще некие "фрилансеры". Я не знал точно, что они делают, но знал, у кого спросить, – мой хороший приятель Игорь занимался этой фигней еще со школы. Он не был высоколобым интеллектуалом, вероятно, раз он смог, то и я смогу. Я открыл Контакт, написал ему сообщение и остаток пути гадал, кем бы мог подрабатывать Колян.

Дома по окончании всех мероприятий по встрече я наконец ушел в свою комнату и открыл ящик стола. Ага, на месте. Там лежали огромные тетради формата А4, которые мать зачем-то мне купила к первому курсу, ожидая, вероятно, что я буду туда записывать конспекты лекций. Тетради оказались жутко неудобными, тяжелыми, занимали много места в сумке и на парте, да и в целом они были слишком избыточными для такого ленивого студента, как я. Я взял одну тетрадь, разделил ее стикерами на части и подписал заголовки: "Работа" (ну пока ее поиск); "Математика" (выучить ее представлялось мне теперь делом чести); "Книги" (стану начитанным); "Фильмы" (та же фигня, только про кино); "Личная гигиена" (буду учиться менять футболки, нефиг Коляну плохой пример подавать); "Новые умения" (что-то вроде приготовить себе пожрать). Часть тетради оставил, вдруг еще какие разделы придумаются. Теперь в эту тетрадь я буду записывать, что конкретно я сделал ежедневно по каждому из направлений.

Сходил в душ и с гордостью записал это в разделе "Личная гигиена". Поскольку был уже вечер, начинать какие-то глобальные проекты не имело смысла. Я задал в поисковик "100 лучших фильмов" и скачал с десяток списков. Включил "Крестного отца" на ноуте, это я точно осилю своим скудным умишком. Где-то на середине фильма пришло сообщение от Игоря, в котором он мне прислал ссылку для регистрации и подробную инструкцию, с чего начинать и куда лучше не лезть. Под его руководством зарегистрировался, завел кошелек и выполнил первое задание – пофлудил на каком-то музыкальном форуме. Черт, не знал, что за это деньги платят! Правда, копейки, но Игорь меня обнадежил, что поначалу у всех так. А потом я наберу рейтинг и опыт, задания пойдут более сложные и более высокооплачиваемые. Но пока запретил мне туда лезть, чтобы не портить себе карму, как он выразился. Он тренировал меня чуть ли не до полуночи, пока мне не стало совестно отрывать его от сна. Но оказалось, что ему за мои выполненные задания тоже какие-то символические копейки начисляются, так что чем больше "реферралов", тем лучше. Я выучил новое слово, надо бы завести раздел соответствующий в моей тетрадочке.

Так потихоньку начиналась моя новая жизнь. Я порвал шаблоны всем домочадцам, помогая матери на кухне, отцу с ремонтом, а от сестры потребовав научить меня пришивать пуговицы. Она все порывалась пришить сама, типа это проще, но я же не Колян какой-нибудь, легких путей не искал. Я отжимался, подтягивался и приседал, добавив в тетрадь раздел "Физическое развитие". Я штудировал школьные учебники, по которым когда-то готовился к ЕГЭ. Я читал Стивена Кинга (бр-р-р, ну уж что было на полке у Светки) и смотрел подряд все фильмы Тарантино. Я флудил на форумах и писал липовые отзывы, деньги понемногу накапливались на личном счете, и вдруг мне попалось задание, которое изменило мою жизнь. Нужно было перевести с немецкого инструкцию к какой-то там мебели. Я легкомысленно принял задание, и только потом понял, что моих знаний вряд ли хватит. К счастью, времени на выполнение давалось достаточно, и я поперся к бабушке. Красная, блин, шапочка.

Почему я так хорошо знал немецкий? Ну по сравнению с моими одноклассниками и одногруппниками – хорошо, да. Его у нас в школе преподавала моя бабушка. И учить она меня начала еще с дошкольного возраста, называя предметы сразу на двух языках. Так что ко второму классу, когда начался иностранный язык, я уже имел довольно большой лексический запас и мог формулировать простенькие фразы. Потом еще и Рамштайн начал слушать и переводить. Короче, это был единственный предмет, с которым я не имел проблем ни в школе, ни в институте, и не потому что бабушка, а потому что реально знал больше, чем требовалось по программе. В общем, совместными усилиями мы с бабушкой победили эту инструкцию, и на тот момент это было самое дорогое мое задание, мне за него начислили раз в 100 больше, чем за флуд на форумах.

Игорь открыл мне глаза на этот мой скрытый талант. "Переводчиков с английского дохрена, – написал он мне. – И заказчики нос воротят и выбирают. А за переводчиками с немецкого им самим бегать приходится". Я был горд собой и завел в тетради еще один раздел "Немецкий". Правда, тут же пришлось завести еще и "Русский", потому что заказчик перевод оценил, но указал на глупые ошибки в родном языке.

Я скачал себе несколько аудиокурсов и развесил по всему дому желтые листочки с немецкими словами для пополнения своего лексического запаса. Порвал шаблон еще и бабушке, которая никак не могла взять в толк, откуда у внучка на старости лет взялось такое рвение к изучению языка. Мысленно показал язык Коляну, который и на русском-то двух слов связать не мог, особенно после бутылки водки.

Кстати, о водке. Бухать с дружками, в связи с вышеизложенным, мне было совершенно некогда. Я, конечно, зависал с ними периодически, чтобы от коллектива не откалываться и вообще… надо же расслабляться иногда. Но почти всегда со мной оказывалась книжка или учебник, и дружки прикалывались и обзывались поначалу, а потом привыкли и перестали обращать внимание.

Короче, когда закончилось лето, я чувствовал себя сильно продвинутым по всем направлениям в моей тетради, особенно в немецком. Я брал все заказы, выполнял их, на моем счету копились деньги, а я постепенно обретал уверенность в своих силах.

Надо ли говорить о целостности Димкиного шаблона, когда я аккуратно развесил в шкафу свою одежду, сложил стопочкой учебники и тетради и небрежно бросил на кровать оранжевый томик Макса Фрая? Я ему потом еще и ужин приготовил, не бог весть что, конечно, макароны с курицей, но я и учился-то всего два месяца быть вменяемым человеком.

– Кто ты и куда дел раздолбая Тимоти? – предсказуемо завопил он, когда я помыл посуду.

– А кто говорил "изменись"? – с удовольствием наблюдая его реакцию, засмеялся я.

– Но так не бывает!

– То есть ты дал мне совет, в который сам не верил?

– Верил. Но не за одно лето же!

– Так я ничего еще и не сделал. Так, на исходную позицию встал.

Начался учебный год. С 4-го курса нам полагалась специализация, я выбрал туризм. Попутно своим рвением порвал шаблоны однокурсникам и знавшим меня до этого педагогам. Постепенно кусочки моего будущего начали в голове складываться в узор. Я продолжал учить немецкий, делал переводы по объявлению и готовился к международному экзамену. Прибавить к этому туризм и менеджмент… Я пошел искать турагентство, специализирующееся на поездках в Германию. Весь год я работал у них бесплатно стажером, зато летом уехал-таки в Германию, сдав досрочно сессию.

Колян большую часть времени пил горькую и меня практически не беспокоил.Только иногда, когда я ленился что-нибудь учить или забывал убрать за собой, вылезал и одобрительно хлопал меня по плечу.

В моей тетради появились два новых раздела – "Стихи" и "Музыка". Стихи я учил наизусть, а музыка… Я не терял надежды однажды вернуть Даньку. И я должен был к тому времени знать все об органах и композиторах. В Германии было полно соборов с органами, и, когда позволяла работа, я постоянно ездил на концерты, а иногда даже ходил на мессу.

Собственно, тетрадь-то была уже и не нужна, я научился делать то, что в ней записывал, по потребности, а не по принуждению. Например, очень быстро стал неактуальным раздел "Личная гигиена", не записывать же туда ежедневный душ, бритье или смену белья. Я записывал лишь дни, когда по каким-то причинам этого не делал, просто чтобы порадовать Коляна, он не понимал, что все, что радует его, расстраивает меня. А раздел "Книги" для экономии времени совместился с разделом "Немецкий", читал я теперь на языке оригинала. Иногда я думал, что хорошо бы дать моей тетради какое-нибудь громкое имя типа "Дневник Становления Личности", только не так длинно. Но ни одно из прозвищ к ней не липло, и я называл ее просто "тетрадь", даже не с большой буквы.

Экзамен по информационным технологиям я пересдал через два года, в конце 5-го курса. Пересдал честно. Нет, я не стал блестяще разбираться в этих технологиях, просто прорешал все возможные типы задач, а также заколебал всех третьекурсников в общаге, которые тоже готовились к этому экзамену. Петру Алексеевичу шаблон не порвал, он смотрел на меня с непонятной гордостью, а по окончании экзамена пожал руку и поблагодарил. Я не понял, за что. С моей точки зрения, это мне нужно было его благодарить. Я не спросил про Даньку, а он не сказал.

За два года я не сделал ни одной попытки поговорить с ним ни лично, ни каким-либо другим способом. Я видел его иногда издалека, когда он приезжал забирать отца. И в конце своего четвертого (его – пятого) курса сходил на отчетный студенческий концерт в консерваторию. Я старался, чтобы ни он, ни Петр Алексеевич не заметили моего присутствия, уж не знаю, получилось ли. Смотрел с заднего ряда на его напряженную спину и вспоминал, как целовал его на этом самом месте. Клал руки ему на плечи, он вздрагивал, поворачивался ко мне, поднимал голову. А я, наоборот, склонялся к нему, дотрагивался мягко до его губ… Сначала мягко, потом мы оба входили во вкус, распалялись, начинали задыхаться… Он всегда отрывался первым. А я, мне казалось, мог бы целовать его вечно, мне всегда было мало.

Я зря туда пошел. Растревоженное органом сердце не давало мне покоя несколько недель, пока я не уехал в Германию. Я, кажется, не только не излечился, но полюбил еще сильнее. Но прошел всего год, я по-прежнему был никем, по-прежнему ничего не мог ему предложить. И я ушел, не дожидаясь окончания концерта, чтобы не столкнуться ни с ним, ни с его отцом.

Через год, окончив институт, я уехал в Германию на постоянную работу переводчиком. Колян остался в России. Иногда он присылал мне весточки, мол, жду, надеюсь. Я его сердечно за это благодарил, потому что от таких перспектив начинал работать с удвоенной силой. С чем я только не столкнулся в первый же год! Какие-то пивовары, врачи, ученые-химики и театральные фестивали… Каждый раз, боясь облажаться, я перед встречей с клиентами, как школьник, учил профессиональную лексику, традиционно развешивая по дому желтые стикеры. Не облажался ни разу. Немцы меня ценили за инициативность и трудоголизм. Я создал несколько уникальных туристических маршрутов, организовал продажу услуг пакетами, разработал бюджетные автобусные туры и фестивальные проекты. Консервативные немцы не любили нововведения, но я делал презентации и доказывал (с помощью информационных технологий, между прочим) перспективность моих предложений. Инвесторы впечатлялись. Начинал я простым переводчиком и сопровождающим для русских бизнес-групп, но за 3 года работы меня 3 же раза повышали в должности. Один раз, правда, в связи с увольнением моего непосредственного начальника, но 2 раза совершенно заслуженно.

В конце 2016 года я как ведущий специалист департамента развития выступил на собрании совета директоров с революционным предложением выйти на российский рынок не только принимающей, но и принимаемой стороной. Казалось бы, банальная идея, но мне не раз намекали, что некто загадочный из руководства против партнерства с российскими туроператорами. То ли опыт у него какой-то негативный, то ли предубеждение, я так и не понял. Равно как и не заметил никакого открытого противодействия ни с чьей стороны. Вернее, наоборот, практически все были настроены скептически поначалу. Мне пришлось напомнить, сколько из моих проектов уже успешно работают на благо всех присутствующих. А также о том, что в 2018-м Россия принимает чемпионат мира по футболу, и тысячи болельщиков пройдут со своими деньгами мимо нашего кармана. Примерно через полгода мы созрели хотя бы провести переговоры с российскими партнерами и небольшой делегацией вылетели в Москву.

Неделя прошла в бесконечных перелетах между городами, встречах, переговорах, осмотрах и обсуждениях. Я спал по 2-3 часа, и те в самолетах. Потому что это был мой проект, мое детище, мое будущее, я не имел сейчас права на ошибку. Я вынес мозг Оксане, курировавшей проект со стороны России, пытаясь контролировать все, что только можно, вплоть до меню за ужином. Мы с ней рассмотрели перечень всех возможных накладок, начиная от погоды и заканчивая человеческим фактором. Подготовили замены по всем этим накладкам. Расписали тайминги чуть ли не по минутам. Составили с десяток списков, что может понадобиться на каждом этапе. В какой-то момент вымотанная Оксана не выдержала.

– Тим, а ты точно русский? Ты такой дотошный, меня еще никто так не доставал!

– Не расслабляться! – скомандовал я. – Сейчас от нас с тобой зависит, подпишем мы соглашение или нет. Вот когда подпишем, когда деньги будут вложены, тогда уже можно будет ошибаться, задний ход уже никто не даст.

И мы продолжили в ночи обсуждение по скайпу невероятно важных вопросов вроде выставки русского сувенира.

Когда соглашение все-таки было подписано, я, с одной стороны, был горд, что у меня все получилось, но, с другой стороны, я понимал, что ничего не закончилось, а только началось, что работа теперь предстоит адская, а из-за этих тормозов мы потеряли целый туристический сезон перед чемпионатом.

Все радовались и расслаблялись на прощальном банкете, один я сидел как на иголках. Я оставался в России еще на неделю. Официально – для встречи с семьей. Но, на самом деле, вся эта развесистая клюква была мной затеяна ради свидания только с одним человеком. "Каким ты видишь себя через 5 лет?" – спросил он 5 лет назад. Я с удовлетворением могу сказать, что ни одно его пророчество не сбылось. Даже Колян почти перестал появляться, завел себе кого-то что ли уже наконец.

Я больше не боялся появиться перед ним. Хотя и не знал, люблю ли его еще. Острой тоски не было уже давно. Но что будет, когда я его увижу? Вернется все или, наоборот, пройдет? Был только один способ проверить. И я ломанулся к нему сразу, как только посадил своих в самолет.

По всем законам жанра, мне должны были сообщить сначала "здесь такие не живут", а потом, в институте, – "здесь такие не работают", и оставшиеся дни я должен был пробегать по всей стране с туфелькой в руках в поисках. Но всем забыли об этом сообщить, поэтому… Во-первых, в подъезде установили домофон. А номера квартиры я, естественно, не помнил. Во-вторых, телефонных номеров у меня также не было. В-третьих, когда я попытался высчитать номер квартиры, исходя из таблички над дверью, никто по указанному номеру не ответил. Примерно через полчаса моих танцев под дверью из подъезда, наконец, вышла женщина с коляской. Я галантно придержал ей дверь, в которую потом и зашел, проклиная всех на свете воров, из-за которых честному человеку в подъезд войти невозможно.

С номером квартиры я ошибся, потому что на первом этаже было не 4 квартиры, а 3 из-за магазина. И тут мне, наконец, повезло – дверь открыл сам Данька. Он явно ждал кого-то другого, потому что приветливое в первый момент выражение лица тут же сменилось испуганным. Он сделал движение закрыть дверь, но я успел его позвать.

– Дань… Ты не узнаешь меня, да?

Он прищурил глаза, разглядывая меня в полумраке подъезда.

– Тим? – недоверчиво спросил он. – Это ты?

– Это я.

Конечно, он изменился. Возмужал, стал шире в плечах, состриг свою роскошную гриву, в которую я так любил запускать пальцы. Только ямочки на щеках остались прежними, я с удовольствием обласкал их взглядом, когда он улыбнулся чуть иронично и спросил:

– Цветы – мне?

– Вообще Петру Алексеевичу, но если хочешь…

– Не хочу, – засмеялся он. – Он должен прийти скоро, проходи, чаем напою пока.

– Для тебя у меня другой подарок, но его так просто не вручишь, он требует пояснений.

– Заинтриговал.

Как я мечтал когда-то, чтобы он мне так улыбался!

Я с тайной гордостью рассказывал о себе. Он с интересом меня расспрашивал. Я любовался его ползающими вверх-вниз бровями, искорками смеха в серых глазах, лишившими меня покоя ямочками и понимал, что ничего не изменилось. Пальцы зудели от нестерпимого желания провести по щеке, прямо по ямочке. Губы пересыхали от не менее острого желания зацеловать ее. Он был такой родной, такой близкий… Я, как и 5 лет назад, почувствовал, что вернулся. Как будто я Пер Гюнт и только здесь могу быть самим собой. Он, казалось, был искренне рад меня видеть, но некая его отстраненная вежливость не давала моим непристойным желаниям вырваться наружу. Одним взглядом он держал меня на расстоянии.

Подбираясь к своему подарку, я рассказывал о своей жизни в Германии. О католическом соборе недалеко от моего дома и о старинном органе XIX века. О том, как ходил туда на концерты и на мессы. Как познакомился с органистом. После мессы он всегда спускался, по традиции, чтобы прихожане могли его поблагодарить, и однажды я заговорил с ним. Мы начали здороваться, перебрасываться дежурными фразами, потом общаться. Через какое-то время мы стали хорошими приятелями. Он играл для меня, когда собор был закрыт. Иногда он приходил ко мне после работы или мы вместе шли в пивной бар. Он много рассказывал о своем инструменте и о других органах, на которых ему довелось играть, он разрешал мне подняться наверх и даже дотронуться до клавиш, он заинтересовался одним моим русским знакомым органистом, и он совсем не против, чтобы этот мой друг играл на его инструменте, если вдруг он захочет приехать.

Я сделал многозначительную паузу. Я видел, как загорелись Данькины глаза. Он засыпал меня миллионом вопросов о фирме, размере, количестве мануалов, клавиш педальной клавиатуры, диапазоне, звучании. Я и на половину из них не мог ответить. Заметил только, что Отто может трепаться об этом часами.

– Это и есть мой подарок тебе, – жутко смущаясь, объявил я.

– Орган? – недоуменно уточнил он.

– Не совсем. – Я достал из сумки Аэрофлотовский конверт. – Это подарочный сертификат на приобретение авиабилетов. Здесь хватит для тебя и для Петра Алексеевича. Я очень надеюсь, что вы им воспользуетесь.

Данька не удержался, сунул любопытный нос в конверт и поднял на меня глаза.

– Тим… Я не могу это принять. Это… слишком дорого.

– Для меня – не слишком. Для меня дорог ты, и я очень хочу что-нибудь для тебя сделать. Что-нибудь важное. Как ты когда-то сделал для меня.

– Что я для тебя сделал? – удивился он.

– Научил меня быть самим собой. Неважно, – отмахнулся я, видя, что он не понимает.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, но точно могу сказать, что мне это ничего не стоило. Это не равноценный подарок.

– Тебе не обязательно принимать решение прямо сейчас. Сертификат действителен в течение года. Я все равно оставлю его здесь. Если решишься, в конверте визитка с моими координатами. Если нет, деньги вернутся на мой счет через год.

Данька растерянно крутил в руках содержимое конверта.

– Я не понимаю… Зачем тебе это?

Я улыбнулся.

– Что, в самом деле не понимаешь?

– Нет. Я наговорил тебе всяких гадостей тогда. Я думал, ты должен меня ненавидеть.

– Ненавидеть? – удивился я. – Как я мог тебя ненавидеть? Разве Петр Алексеевич ничего тебе не говорил?

– О чем?

– Я встречался с тобой не ради оценки. Я любил тебя, Дань. И, может быть, до сих пор люблю. – Вот он, момент истины. Я должен был сказать это 5 лет назад. Я должен был каждый день доказывать это. – И я никогда не смогу тебя возненавидеть. Даже когда ты мне все это говорил, я чувствовал только, что теряю тебя с каждым твоим словом и что мне больно от этого. А потом была тоска, и я глушил ее, заполняя свою тетрадку. Тетрадь – это… Неважно. Может, когда-нибудь расскажу. А потом работа по 15 часов в сутки, потому что я хотел стать если не равным тебе, то хотя бы достойным тебя. И я хранил воспоминания о тебе, как Скупой рыцарь, не пускал в них никого и наслаждался в одиночестве. И все это время во мне жила надежда, что однажды я верну тебя. Но ненависти не было никогда.

– Тим… – Данька опустил голову на скрещенные руки. – Зачем ты мне все это говоришь? Давай сделаем вид, что я ничего не слышал.

– Нет, Дань. Я сказал. А ты услышал. Я не повторю ошибки пятилетней давности.

– Я не знаю, что ответить, Тим. Мне очень жаль, но… Это не взаимно.

– Это уже не важно. Я очень благодарен тебе. И Петру Алексеевичу тоже. Если бы вы не появились в моей жизни и не перевернули ее с ног на голову, я бы никогда не выбрался из той клоаки, в которой тогда находился, даже не понимая этого. Сидел бы сейчас и пил водку с Коляном.

– Кто такой Колян?

– Не знаю. В этой жизни его нет. А в ту я больше не вернусь. Ты сам же его и придумал, когда рисовал мне мое будущее. "Сидишь и ждешь Коляна, который принесет опохмелиться".

– Я так сказал? – Данька улыбнулся своими ямочками солнечно и задорно. – Я этого не помню.

– Зато я прекрасно помню. Этот Колян мне разве что в кошмарах не являлся, а наяву просто преследовал. Если я когда-нибудь стану шизофреником, то именно он будет моим воображаемым другом. Я делал что-то и каждый раз прикидывал – приближает это меня к Коляну или, наоборот, отдаляет. Ну и, конечно, все, что приближало к Коляну, отдаляло от тебя. У меня был прекрасный стимул держаться от него подальше.

– Тим… Ты должен понять. Ничто не приближает тебя ко мне. Я не могу ответить тебе взаимностью, потому что… – Раздался скрежет ключа в замке, а затем скрип открываемой двери. Данька, мне показалось, вздохнул с облегчением. – Так даже лучше.

Коляску Петра Алексеевича вкатил в кухню мужчина лет 30-ти.

– У нас гость, – сообщил им Данька то, что они и сами уже видели.

Петр Алексеевич не сразу меня узнал, это и понятно, столько лет и столько работы над собой. Но через несколько секунд его лицо засветилось улыбкой, и он подался мне навстречу. Данька, тем временем, представил нас с мужчиной друг другу, демонстративно прижимаясь щекой к его плечу. Его звали Олег, и он смотрел на меня не то чтобы недружелюбно, но немного настороженно, не зная, чего ожидать. Мы втроем пожали друг другу руки.

– Тим был папиным студентом, – сообщил Данька Олегу. И никаких "тот самый Тим" или "помнишь, я рассказывал", меня явно не существовало в их жизни.

Я не знаю, почему я решил, что он окажется одинок. Ведь для него время тоже не стояло на месте. А может, я и не решал ничего, просто боялся об этом подумать – что будет, если в его жизни появится мужчина, действительно любимый мужчина, а не временный его заменитель, каким был я. Нет, я не рассчитывал, что он падет к моим ногам, как только меня увидит, такого обновленного и великолепного. Я намеревался постепенно завоевывать его доверие. Но почему-то в эти завоевательские планы совершенно не входили посторонние люди разной степени вовлеченности. Да это и понятно, математик из меня всегда был хреновый, я учитывал только известные переменные.

– Ты готов, солнце? – между тем, поинтересовался Олег, слегка Даньку приобнимая.

– Ага.

Он виновато взглянул на меня. А я позавидовал и пожалел, что сам не называл его так, ведь Данька всегда был для меня моим личным Солнцем.

– Мне нужно идти. Я очень рад был тебя повидать, Тим. И очень рад, что у тебя все в порядке.

Я по второму разу пересказал Петру Алексеевичу историю своей заграничной жизни. Только дополнил ее еще одной частью, которая для Даньки не предназначалась.

– Я не уверен, может быть, ничего и не получится, но попытаться стоит. Это очень хорошая клиника, и они многих людей поставили на ноги. Если Вы просто пройдете обследование, хуже ведь не будет, правда? А если они согласятся на операцию, тогда уже и будем дальше думать. – Я показал ему Аэрофлотовский сертификат и объяснил, как им пользоваться. – В любом случае, даже если ничего не получится, Вы просто побываете в Германии, культурную программу я обеспечу. Я уже столько групп провел, для меня это никакого труда не составит, а лично для Вас что-то сделать только в радость будет. А если Данька не захочет поехать, тоже не проблема, я Вас встречу, у нас там все оборудовано для людей с ограниченными возможностями.

– Почему вдруг он не захочет?

– Я не знаю, как объяснить… Это очень тонкий момент. Он ради Вас на все готов, но он может подумать, что я его этим покупаю. А это не так. Я правда хочу Вам помочь независимо от моих чувств к нему.

– Я думаю, он достаточно зрелый человек, чтобы это все разграничить.

– Так Вы согласны?

– Тимофей, мальчик мой, – насмешливо проговорил он. – В моем положении только дурак откажется от даже призрачной надежды на какие-то хотя бы самые минимальные изменения. Для меня и костыли будут глобальным шагом вперед.

– Здорово. Я пришлю Вам список необходимых документов и переведу их на немецкий. Только не проходите здесь обследования и не сдавайте анализы, смысла нет, они все равно затребуют свои, не доверяют нашим клиникам.

Я был счастлив, что хотя бы это у меня получилось. Долги нужно отдавать, а я считал себя в долгу перед этим человеком. Ведь именно его безумная идея стала для меня точкой отсчета, которая подарила мне любовь и изменила меня самого. Больше меня здесь ничто не задерживало, пора было уходить. Где-то на другом конце города меня ждал Димка, за это время он женился и завел сына. Нужно было еще заехать в гостиницу за подарками и в магазин за выпивкой и закусками.

– Домой торопишься? – спросил Петр Алексеевич, увидев, что я поглядываю на часы.

– Нет. Домой завтра. А может и послезавтра. Не тянет меня туда совсем.

– Почему?

Я задумался.

– Как бы так в двух словах сказать… Много причин. Вот Даньке нравятся мужчины, а не женщины. Как так получилось, что Вы это приняли? Меня всегда этот вопрос интересовал.

– Ну тут все просто. Он первым меня принял. Мы с ним оба такие… калечные. Отличаемся от большинства. И он первым не отвернулся от меня, безногого, еще когда совсем мальчишкой был. Всегда меня поддерживал. И всегда давал понять, что он рядом и будет рядом всегда. Особенно, когда Алена ушла, ему тяжело было. Умом он понимал, что сердцу не прикажешь, но ему все равно это предательством казалось. Хотя она ушла вовсе не потому, что я инвалид и ей противно было или что-то в этом роде. Просто она другого полюбила. Трудно найти оправдание человеку, который бросает своих близких в болезни. В здравии-то не все находят.

– Я бы не нашел, – честно признался я.

– Так или иначе, мы справились. Ну и когда он мне признался, что гей, разве я мог не поддержать его? Конечно, я не прыгал до потолка от радости, но и отказываться от него не собирался. Мы с ним одинаковые, только по-разному, понимаешь? – Я кивнул. – Он смирился с моим увечьем, а я – с его.

– Ну вот, а у моих родителей такого опыта не было.

– И слава Богу, – быстро вставил Петр Алексеевич.

Я кивнул.

– Я так отвык за три года изворачиваться, не договаривать, врать, скрываться. В Германии это все не нужно, там никому нет дела до твоей постели. Мне очень некомфортно дома, потому что меня считают другим человеком, не тем, кто я есть. А я вынужден эту иллюзию поддерживать.

– Почему ты не попытаешься поговорить с ними? Вдруг они поймут?

– Ага. У нас в селе меня прекрасно "поймут" черенком поперек хребта. Но однажды я так и поступлю, да, когда мать в очередной раз меня сведет с какой-нибудь соседкой. С ней в последнее время невозможно стало. Ни один разговор не обходится без выяснений, не появилась ли у меня девушка, и без рассказов в стиле "а вот помнишь, у бухгалтерши нашей дочка была, так вот она техникум кулинарный закончила и вернулась". Если я с ними поговорю, у меня больше не будет семьи. А я пока не могу выбрать между родителями и возможностью быть самим собой. К сестре табунами подруги ходят, и им всем от меня чего-то надо. Видели бы Вы эти экземпляры! Одежда расцветки "вырви глаз", косметики столько, что и второго глаза не пожалеешь, хихикают противно и глупые вопросы задают. Светка говорит, они в обычной жизни нормальные, это только в моем присутствии дурами становятся, я так на них действую. Друзья зовут бухать каждый вечер, не пойти – обидятся, а там километр водки и тоже девки липнут, еще и пьяные. В прошлый раз еле вытерпел 2 недели дома. В этот раз всего 5 дней взял, и те не знаю, как пережить. Я ною, да?

– Не без этого. – Петр Алексеевич сочувственно похлопал меня по руке. – Добро пожаловать домой. Но мне почему-то кажется, что ты отлично справляешься.

Справлялся ли я? Да. За 5 прошедших лет я понял, что человек – очень выносливое существо, способен справиться с чем угодно, если захочет, конечно. Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, как бы банально это ни звучало. На самом деле, я очень доволен своей нынешней жизнью. И особенно горжусь тем, что многое сделал сам, не имея каких-то преференций в силу своего рождения или выгодных знакомств. Когда-нибудь мне повезет и в любви, я в этом уверен. Моя судьба решится в течение ближайшего года.

Я спустился по ступеням подъезда, в который, возможно, не войду больше никогда в жизни. Я оставлял позади целый этап своей жизни, но грустно мне не было. Ведь впереди были новые этапы и новые свершения. Я был уверен, что мне все под силу в этой жизни, и я вдруг понял, что это разговоры с Петром Алексеевичем всегда давали мне эту уверенность. Именно после них моя жизнь становилась совершенно иной, но всегда в лучшую сторону. Я уселся на лавочку у подъезда, вспоминая все с самого начала, обдумывая эти не замеченные мною ранее совпадения. Почувствовал чужое присутствие рядом.

– Знаешь, Колян… – обратился я к пустому месту рядом с собой. – Спасибо тебе за все. Но найди себе кого-нибудь другого. Я теперь точно уверен, что ты – не мое будущее.

Молодая женщина, проходившая мимо с дочкой, взглянула на меня подозрительно. Кем, с ее точки зрения, может быть парень, разговаривающий на лавочке сам с собой? Алкоголиком? Наркоманом? Сумасшедшим? Я улыбнулся ей. Я был странным образом счастлив. Год. Именно столько действует сертификат. Именно столько я буду его ждать. Я ждал 5 лет, и я выдержу еще один год. Если он не прилетит, я все пойму и отпущу его. А если прилетит, то…