Двое для трагедии. Том 2 [Анна Морион] (fb2) читать онлайн

Анна Морион Двое для трагедии. Том 2

Глава 31

– Вы меня слышите?

Я молча смотрела в прекрасное лицо своего соседа и ощущала самый настоящий ужас.

– Вам нужна помощь? – Его вкрадчивый красивый голос пробирал меня до самых костей. Он разговаривал со мной по-чешски.

– Нет, спасибо… Мне уже лучше, – найдя в себе силы раскрыть рот, пролепетала я.

– Но вы выглядите испуганной, – мягким тоном настаивал мой сосед-вампир.

– Просто я боюсь летать, – прошептала я первое, что пришло мне в голову.

Эмоции и страх взяли верх над моим разумом: я была не в силах пошевельнуться или отвести взгляд от моего опасного соседа. Меня охватила легкая дрожь. Пальцы с силой впивались в подлокотники.

«Что мне делать? Господи! Что делать!» – лихорадочно думала я: мысли, как нарочно, перебивали одна другую. – Седрик… Ведь я могу позвонить ему! Нет, тогда вампир услышит, о чем я с ним разговариваю… Но я могу написать… Да! Я напишу ему!»

– Закройте глаза и глубоко дышите. Мысленно представьте или вспомните что-нибудь хорошее, – все тем же приятным голосом сказал мне вампир.

«Почему он так вежлив со мной? Ведь он знает обо и Седрике! Знает о том, что я владею тайной вампиров! Но, возможно, он ничего не слышал? Самолет стоял так далеко от здания аэропорта!» – пронеслось в моей голове, и в моей душе зажглась искра надежды. Но я не могла рисковать: непослушными дрожащими руками я достала из-под переднего кресла мой рюкзак и стала нервными рывками искать в нем телефон, чувствуя на себе взгляд голубых бессмертных глаз. Наконец, телефон был найден, и я взяла его обеими руками, чтобы вампир не заметил, как они дрожат, и стала набирать сообщение Седрику, с искренней надеждой на его совет и поддержку.

«Он знает, что делать… Мне не стоит так волноваться» – попыталась успокоить себя я, давя пальцем на сенсорный экран телефона.

– Что вы делаете? – вдруг услышала я возмущенный женский голос, прямо над моим ухом, и даже вздрогнула от неожиданности.

Подняв взгляд, я увидела стоящую рядом со мной стюардессу.

– Я хочу отправить сообщение родителям. Они попросили написать им, как только… – начала, было оправдываться я, хоть и прекрасно знала о том, что звонить и писать по обычной сети в полете было строго запрещено.

– Пожалуйста, поставьте телефон в режим «в самолете» и не выключайте его до прибытия в Рио. Таковы правила авиакомпании, – слегка раздраженным тоном приказала мне стюардесса.

– Сейчас, одну минуту! Я почти закончила! – с отчаянием воскликнула я и продолжила набирать сообщение.

– Пожалуйста, дайте мне телефон, и я сама поставлю его в нужный режим! – настойчиво сказала стюардесса и протянула мне свою ладонь.

Меня охватила паника, и я машинально прижала телефон к груди.

– Поймите, я не шучу! Ваш телефон может вызвать помехи на приборах! – серьезным тоном сказала стюардесса.

Я посмотрела по сторонам и обнаружила, что, ближайшие к моему креслу, соседи смотрели на меня недовольными и даже презрительными взглядами. Мне стало ужасно стыдно, но, черт, я не могла сдаться! Мне нужно было написать Седрику и дождаться его ответа!

Меня охватило чувство безысходности, но я послушно поставила телефон в нужный режим.

– Я ведь смогу воспользоваться им позже? – тихо спросила я, потеряв надежду на счастливый финал моего полета.

– Да, конечно, но только, когда мы прилетим в бразильский аэропорт, – строго ответила мне стюардесса и отошла от меня.

На мои глаза навернулись слезы – я была на грани истерики. Положив телефон в рюкзак, я вновь сжала подлокотники и откинулась в кресло. В голове лихорадочным круговоротом вертелись мысли, и я напрягала находчивость и разум, ища выход из сложившейся ситуации.

В висках стучал учащенный пульс, ударяя по ним, как молотком. Я прекрасно понимала, что мне нужно было контролировать себя, но страх был сильнее меня.

Вдруг мой сосед-вампир положил свою ледяную белую ладонь на мою. Я вздрогнула от неожиданности и страха и машинально взглянула на него – он улыбался мягкой приветливой улыбкой.

– Простите, что напугал вас, – извиняющимся тоном сказал вампир. – Я просто хотел узнать, как вы себя чувствуете.

Я тут же попыталась побороть состояние трясущегося кролика, ведь поняла: если я ничего не отвечу вампиру, а буду продолжать трястись и вести себя как жертва, – это никак мне поможет, а лишь вызовет его подозрения.

– Это все волнение… Я просто ужасно боюсь летать… У меня каждый раз так, – отрывисто бросила ему я, молясь, чтобы мой голос не дрожал.

– Может, у вас есть таблетки, чтобы снять волнение? – спросил вампир.

– Да, я всегда ношу их с собой… Но я забыла их дома… В красной сумке… Спешила на самолет и забыла, – пролепетала я.

Вампир понимающе улыбнулся, раскрыл большую газету и принялся читать ее. Его лицо скрылось за бумажной страницей, что принесло мне долгожданное облегчение.

Теперь, когда я не ощущала на себе его пристальный взгляд, ко мне вернулась способность размышлять трезво: я закрыла глаза, плотно сжала рот, вновь обрела контроль над своим дыханием и принялась продумывать будущие действия.

«Успокойся, Вайпер, успокойся! Ты знаешь, что вампир не может скомпрометировать себя и убить тебя прямо в самолете, ведь здесь слишком много свидетелей. Значит, ты можешь спокойно долететь до Бразилии, а там, в аэропорту, будет много людей, и он не сможет тронуть тебя. Потом… Что потом? Потом стемнеет и… Стоп! Когда я прилечу в аэропорт Рио, первым, что я сделаю – позвоню Седрику! Он скажет мне, что делать, и я буду в точности выполнять его инструкции. Но, что будет вечером? Этому кровопийце будет очень легко попасть в мой гостиничный номер, и высота не будет для него препятствием! А, может, я зря паникую? Может, он совсем не собирается убивать меня? – думала я. – Нужно притвориться спящей, и вампир выйдет из самолета, не вспомнив о моем присутствии, а я, как только выйду из этой воздушной тюрьмы, сразу полечу обратно в Чехию… Да! Все просто!» – Эта мысль немного успокоила меня, но, когда я открыла глаза, то вновь вернулась в страшную реальность: я и вампир, сидящий рядом.

– Рад видеть, что вам уже лучше, – вдруг услышала я голос вампира. Он опустил свою газету и с улыбкой взглянул на меня.

– Да, мне намного лучше. – Я попыталась выдавить из себя улыбку.

– Почему вы боитесь меня? – спросил он.

Этот вопрос застал меня врасплох.

– С чего вы взяли? – спокойным тоном ответила я.

– Как вы не пытаетесь это скрыть, у вас это плохо получается.

Я промолчала и отвернула лицо к иллюминатору.

– Не бойтесь, я не кусаюсь, – вновь услышала я голос вампира.

– Вы просто смешны! – еле слышно прошептала я.

Мой сосед тихо рассмеялся и вновь зашуршал своей газетой.

Самолет плавно рассекал воздушное пространство, унося меня в неизвестность.

Эта словесная борьба с вампиром утомила мой и без того угнетенный разум: закрыв глаза, я попыталась расслабиться, но вскоре поняла, что невольно вслушиваюсь в шум самолета, стремясь услышать, что сейчас делает мой страшный сосед. Но с его кресла не раздавалось ни звука.

«Но, разве он не читает газету? Почему он сидит так тихо? Эта тишина пугает меня!» – лихорадочно подумала я, резко открыла глаза и обернулась к вампиру, но с удивлением увидела, что его кресло пустовало.

Он ушел. Исчез.

Я откинулась назад и, чувствуя радость и облегчение, закрыла лицо ладонями. С моей души будто упал огромный камень. И, пока никто не видел, я решила воспользоваться ситуацией и написать Седрику. Я быстро открыла рюкзак, лежащий на моих коленях, и стала искать телефон. Но, к моему нарастающему отчаянию, я вдруг поняла, что он исчез. А я ведь могла поклясться, что положила его в рюкзак!

– Не спится? – Раздался красивый голос моего соседа.

Я подняла взгляд от рюкзака: вампир уже сидел на своем месте, вольготно откинувшись назад и, улыбаясь, смотрел на меня.

Все мое существо похолодело от страха. А вампир только улыбался, но его чарующая ранее улыбка превратилась в насмешливую. Он насмехался надо мной и даже не пытался этого скрыть. И тут меня осенило: это он взял мой телефон, пока я притворялась спящей!

– Где мой телефон? – с тревогой спросила я его. – Зачем вы его забрали?

«Он забрал мой телефон! Что мне теперь делать? Как теперь я смогу написать Седрику?» – с отчаянием подумала я.

– Твой телефон? Зачем он мне нужен? – спокойно ответил на мое обвинение вампир, но его глаза смеялись.

– Я знаю, что это сделали вы! И я не разрешала вам обращаться ко мне на «ты»! – на секунду позабыв свой страх, выпалила я.

– Мне не нужно твое разрешение, – усмехнулся он и наклонился к моему лицу. – Ладно, милая, хватит ломать комедию: я знаю, кто ты, а ты знаешь, кто я, – прошептал он мне на ухо.

Я машинально вжалась в кресло, чувствуя ужас, пробегающий по телу. Вдруг я почувствовала ледяное прикосновение к моей щеке, и меня передернуло, но я сумела сдержать крик.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – пролепетала я, ужасаясь его безжалостным словам.

Увы, моя надежда превратилась в прах: он слышал, а может, и видел нас с Седриком в аэропорту.

– Не принимай меня за скудоумного. Я знаю о тебе все. И знаю, что ты очень опасна, потому, что этот пражский идиот рассказал тебе то, что ты знать не должна. Да, я вампир, а впрочем, ты сама это знаешь. Надо же, и что только этот Морган в тебе нашел?

Мое сердце забилось с бешеной скоростью, но я не могла пошевельнуться, а лишь до боли сжимала подлокотники кресла.

– Хотя, признаться, я понимаю, чем ты заинтересовала его: ты довольно мила. Но он проболтался тебе о нашей тайне, и, черт, он сделал это зря!

– Мне все равно, что вы со мной сделаете, но оставьте в покое Седрика! – отрывисто пролепетала я. – Он ни в чем не виноват! Это я заставила его рассказать мне…

– Самопожертвование – как это мило! Но не волнуйся, он получит по заслугам!

– Нет! Вы не понимаете! – тихо воскликнула я.

– Нет, это ты не понимаешь, маленькая дурочка! Он совершил роковую ошибку, а за ошибки надо платить, – шептал он мне на ухо.

– Прошу вас, не трогайте его!

– Не трогать? А ты думаешь, это так просто – рассказать смертной нашу тайну и не получить за это никакого наказания? Эта тайна не принадлежит только ему, и Моргану следовало знать, чем ему это грозит. Но что делать с тобой? А впрочем, это легко исправить – ты не выйдешь из этого самолета.

Его зловещий шепот слышала только я, и никто не мог помочь мне.

Я почувствовала, как ледяная ладонь медленно переползла на мою шею, где в бешенстве билась сонная артерия. Под пальцами вампира артерия забилась еще сильнее, готовая взорваться и забрызгать все вокруг моей кровью.

Мои глаза наполнились слезами: я плакала от мысли, что все потеряно. Все наши мечты и надежды были разбиты. Наша тайна раскрыта. Наше будущее – перечеркнуто. И все из-за нашей собственной неосторожности…

– Ты так красива, когда плачешь, – вдруг прошептал вампир, еще ближе наклоняясь ко мне и не убирая руку с моего горла.

– Я клянусь, я закричу! – громко прошептала я, готовая на все, лишь бы он отстал от меня.

– Кричи на здоровье, но, знай: если из твоего горла вырвется хоть один крик, – я убью всех, кто летит на этом самолете. Ты ведь не хочешь, чтобы их смерти были на твоей совести?

– Лучше убейте меня, только не издевайтесь надо мной! – обреченно прошептала я. – Но прошу, не трогайте Седрика! Ведь я – единственный свидетель, а значит, когда вы убьете меня, – ваша тайна умрет вместе со мной. Если хотите, убейте меня прямо сейчас, я даже не буду сопротивляться!

– Убить тебя сейчас? – Вампир саркастически ухмыльнулся. – Это, конечно, очень заманчиво, но здесь слишком много свидетелей. Но тебе нужно умыться. Пойдем, и веди себя прилично! – Он поднялся со своего кресла, взял меня за руку и потянул за собой, и я послушно пошла за ним, как собака на поводке.

Мы дошли до туалета. Вампир бесцеремонно толкнул меня внутрь, зашел сам и защелкнул за собой замок.

Я непонимающе смотрела на него: он убьет меня здесь? В туалете?

– Умойся, а я пока сделаю звонок, – услышала я его приказной тон.

– Но ведь здесь нельзя звонить, – прошептала я, до смерти напуганная его поведением.

Что? Он не будет убивать меня? Или убьет, когда позвонит? Что, черт возьми, происходит!?

Вампир достал из кармана пиджака мобильный и, посмотрев на меня, насмешливо добавил:

– Поживи пока. Убить тебя здесь было бы дурным тоном.

Я застыла в нерешительности, не зная, что делать.

– Умойся, сейчас же! – повторил он резким тоном, который заставил меня вздрогнуть.

Повернувшись к раковине, я увидела свое отражение в висящем над ней зеркале: заплаканная, растрепанная, с покрасневшими щеками и носом. Я включила воду и стала машинально умывать лицо.

– Маркус! Это Грейсон, – услышала я за спиной. Вампир перешел на английский. – Да, в самолете. Слушай, у меня к тебе важное дело. Извини, что я вот так сорвался: возникли неотложные дела. Ты занят? Тогда я перезвоню позже. Удачи, друг мой. И не забудь поцеловать от моего имени твою очаровательную невесту.

«Он знает Маркуса? – ошеломленно подумала я. – Вернее, если судить по его словам, Маркус и он – друзья! Значит, если бы Маркус узнал о том, что этот безжалостный кровопийца планирует отомстить Седрику, он бы запретил оглашать его «преступление» на весь вампирский мир, чтобы уберечь Седрика… Но почему этот незнакомый вампир даже не обмолвился обо мне? Ведь он явно даже не догадывается о том, что Маркус уже давно меня знает!» – искренне удивилась я.

Но факт дружбы Маркуса с этим вампиром принес мне облегчение: Седрику не грозит жестокая расправа! Маркус не позволит этого!

Умыв лицо и взглянув в зеркало, я увидела, что Грейсон (теперь я знала его имя) задумчиво смотрел на меня.

– И что мне с тобой делать? – протянул он, потирая подбородок. – Убить тебя пока нельзя, оставить на свободе – тоже. Остается только одно – ты погостишь у меня.

Погостить? Я даже представить не могла, что он хотел со мной сделать. Единственное, в чем я не сомневалась, это в том, что отныне моя жизнь станет невыносимой: наш с Седриком секрет был раскрыт, и теперь пришло время расплачиваться за нашу любовь. Раньше я считала, что расплатой будет моя смерть, но никогда не думала о том, что все будет кончено так скоро – я стояла лицом к лицу с одним из тех, от которых желал защитить меня Седрик.

– Ты когда-нибудь была в Англии? – спросил Грейсон.

Я смотрела на его идеально-красивое лицо и не могла ничего ответить.

– Тебе там понравится, – улыбнулся вампир. – Впрочем, как и мой замок.

– Почему ты просто не убьешь меня? – машинально спросила я.

– Я обязательно сделаю это, но позже. Пойдем.

Грейсон схватил меня за руку, открыл дверь и вновь повел меня за собой. Его ледяные пальцы жгли мою ладонь, и я чувствовала себя маленьким кроликом, которого удав уже схватил в свои смертельные кольца и сжимал, но не убивал, чтобы насладиться страданиями своей жертвы.

Мы заняли свои места: я – у иллюминатора, вампир – соседнее кресло.

Я отвернулась к окну. Мне хотелось только молчать. Мой взгляд остановился на одной точке. Все силы во мне иссякли.

– И, все-таки, не могу понять, как он влюбился в тебя настолько, что осмелился рассказать тебе о том, что он вампир, – вдруг тихо и насмешливо сказал мой сосед.

– Наверно, ты просто никогда не любил, – еле слышно прошептала я.

– Да куда мне, бессердечному, – усмехнулся Грейсон.

Я равнодушно слушала его и даже слабо улыбнулась от мысли, что мой Седрик – не такой, как остальные вампиры. Мой Седрик – добрый, чуткий и человечный.

– Почему ты улыбаешься?

– Я рада, что Седрик – не такой, как ты. Он выше вас всех, – чувствуя гордость за возлюбленного, ответила я ему.

– Только ненормальный идиот мог влюбиться в смертную, – тихим зловещим тоном сказал Грейсон. – И как много он тебе рассказал?

– Это ты – ненормальный! – выпалила я, возмущенная тем, что он обливал Седрика грязью.

– Выбирай слова. Дурочка, ты даже не представляешь, что я могу сделать со всеми этими людишками! И, знаешь, в чем вся прелесть? В том, что я могу убить их, а они меня – нет, – мрачно сказал на это вампир.

– Говори, что хочешь! Мне все равно! Просто оставь меня в покое! – устало прошептала я и отвернулась от него. Но вдруг я почувствовала, что он положил свою ладонь на мое запястье и накрыл наши руки своей газетой. Я попыталась оттолкнуть ее, но он лишь усилил хватку, причиняя мне сильную боль.

– Не делай глупостей, – прошептал Грейсон мне на ухо.

– Мисс, вам плохо? – услышала я участливый голос стюардессы.

Взглянув на нее, я даже улыбнулась: во мне мелькнула искра надежды. Я планировала притвориться больной и попросить эту женщину провести меня до туалета, но вампир так крепко сжал мое запястье, что я чуть не вскрикнула от боли. Его пальцы, как тиски, давили мои кости, и я боялась, что он сломает их.

«Только посмей что-то сказать» – Говорили его ледяные голубые глаза.

– Нет, я просто боюсь летать… Но спасибо за беспокойство, – едва выдерживая боль, сквозь зубы процедила я, стараясь, чтобы в моем голосе не было слышно слез.

– Не волнуйтесь, я позабочусь о ней, – сказал Грейсон, улыбнувшись стюардессе. – Мы друзья.

«Друзья? Чертов лицемер!» – мысленно крикнула я.

– Хорошо, но, если вам станет хуже, обязательно позовите меня, – сказала мне стюардесса и отошла от нас.

И лишь когда стюардесса скрылась за шторой, вампир отпустил мое запястье, и я тут же сбросила с него газету и увидела на нем темно-синие вмятины, оставленные пальцами Грейсона.

– Ненавижу тебя! – тихо вырвалось у меня.

В ответ мне он лишь тихо рассмеялся.

Глава 32

Я шагал к парковке и до сих пор не верил в то, что Вайпер улетала. Но, несмотря на печаль от расставания, я был рад тому, что отныне Вайпер была в безопасности, и с нетерпением ждал ее сообщения, которое она должна была отправить мне, сразу по прилету в аэропорт Рио. Мне было страшно за Вайпер, ведь самолет мог упасть и разбиться или мог подняться шторм, который навлечет на самолет возможность аварии.

Приехав в замок, я поставил свое авто в гараж, объял салон и себя освежителем воздуха, поднялся наверх и нашел Маркуса – он был в зале, общался в кругу своих друзей, но, увидев меня, направился ко мне.

– Вот ты где! У меня для тебя хорошая новость! – широко улыбаясь, сказал Маркус.

– Что за новость? – тоже улыбнулся я.

– Давай прогуляемся по городу, и я все тебе расскажу. – Маркус подмигнул мне.

«Что-то насчет Вайпер» – догадался я, иначе, Маркус не стал бы выманивать меня подальше от замка и гостей.

Опасаясь чужих ушей и болтая о всякой ерунде, мы спустились в гараж, сели в автомобиль брата, и, лишь выехав далеко от замка, Маркус остановил авто в небольшой роще, под густой тенью высоких мощных деревьев.

– Что за хорошая новость? – спросил я, жутко заинтригованный поведением Маркуса.

Но вместо ответа Маркус громко включил радио и стал подпевать ему – он словно наслаждался своей упоительной новостью и желал помучить меня.

– Маркус!

– Подпевай! – сказал он и вновь затянул веселую джазовую песенку.

– Я понимаю, что тебе ужасно весело, но, прошу, оставь это на потом, – попросил я, выключив радио.

– С чего бы это? – Маркус вновь включил радио и запел во всю глотку.

– С того, что мне и так есть о чем беспокоиться! – усмехнувшись, ответил я и в очередной раз выключил радио.

– Неужели? Тогда рад избавить тебя хотя бы от некоторых волнений! Теперь можешь сильно не волноваться: сегодня утром улетел Брэндон.

– Великолепно, – мрачно бросил на это я. – Но как он решился? Он сказал мне, что не может пропустить твою свадьбу.

– У него возникли неотложные дела в Англии, поэтому он принес свои искренние извинения и улетел.

– Он точно улетел? – спросил я. – Ты сам это видел?

– Да, я проводил его до аэропорта. К тому же он недавно позвонил мне из самолета, – ответил Маркус.

– Отличная новость, – вздохнул я, но в душе, почему-то, чувствовал недоверие.

– Ты рад? – спросил брат, внимательно взглянув на меня. – Вижу, что не очень.

– Это прекрасная новость, но что-то давит на меня, – ответил я, сам не понимая причину своего волнения. – Я не могу ничего сказать, пока не получу от Вайпер сообщение о том, что с ней все в порядке.

– Но ты ведь проверил самолет? Там не было вампиров?

– В том-то и дело: сломался коридор, и пассажирам пришлось садиться с площадки. А площадка была вся залита чертовым солнцем.

– Это, конечно, печально, но в этом нет ничего страшного. Хотя, кажется, я понял, что тебя волнует. Думаешь о том, не встретилась ли она с Брэндоном?

– Да, и теперь я понимаю, как легкомысленно поступил! – с горечью сказал я. – Ведь он звонил тебе недавно, а, значит, он еще не в Англии.

– На этот счет можешь не беспокоиться: он улетел на своем личном самолете, и еще до того, как ты оправил Вайпер в Бразилию.

– Ты точно в этом уверен?

– На все сто процентов.

– Но мне нужно убедиться в этом. Я должен позвонить ему. – Меня съедало беспокойство.

А вдруг он не вылетел вовремя и увидел нас с Вайпер? Ведь тогда он мог пересесть в ее самолет, чтобы устранить «угрожающую вампирам смертную девчонку». Что, если он, все-таки, летит на одном самолете с Вайпер?

Эти мысли обожгли мое сознание.

– Мне кажется, это лишнее, – нахмурился мой брат.

– Я должен позвонить ему, – повторил я. – Продиктуй мне его номер.

Маркус недовольно вздохнул.

– Подожди, пока придет или не придет сообщение от твоей Вайпер. Вдруг это всего лишь совпадение? Я, например, уверен в этом, – недовольным тоном сказал он.

– Ты прав, нужно подождать, – согласился я. – Но, если сообщение от Вайпер не придет, я полечу в Бразилию. Извини, Маркус, но я не буду находить себе места и уже жалею о том, что отправил ее туда.

– Все в порядке. Ты преувеличиваешь. Это всего лишь совпадение, поверь мне. Такой ситуации просто не может быть в реальности.

– Ты не представляешь, как я хочу в это верить, но, если рассчитать в процентах… – мрачно начал я.

– Как мне надоело твое нытье! В порядке твоя Вайпер! Не нужно так трястись за нее! – нервно перебил меня Маркус.

– Ты не можешь понять меня, потому что Маришка – бессмертна, и тебе не приходится бояться за нее. А Вайпер – человек, – усмехнулся я. – Она может погибнуть, и я боюсь, что не окажусь рядом, чтобы спасти ее.

– Эта девчонка превратила тебя… – начал Маркус, но оборвал себя на последнем слове.

– В тряпку? –  мрачно закончил я его мысль. – Пусть так, мне все равно. Да, Маркус, ты прав: я сильно изменился. Но я не оправдываюсь перед тобой.

Брат глубоко вздохнул и потер свою переносицу.

– Ты не заметил, что в последнее время мы только и делаем, что ссоримся? – сказал он, словно не услышав моих слов.

– Жизнь без ссор была бы крайне скучной, – спокойно ответил на это я.

Некоторое время мы молчали, устремив взоры в разные стороны.

– Лучше бы я не рассказывал тебе о Вайпер. Тогда бы ты не мучился, – вдруг вырвалось у меня.

– Лучше бы ты просто не влюблялся в нее, – мрачно откликнулся на это Маркус и завел мотор.

Мы поехали обратно в замок. Я заметил, как упало настроение брата: он стал угрюмым и молчаливым. В молчании мы заехали в гараж, вышли из автомобиля, поднялись наверх и разошлись, – каждый в свою сторону: Маркус – в зал, я – в свою комнату.

Закрывшись в комнате, я ходил из угла в угол, измеряя шагами ее огромное пространство. В голове вертелось лишь одна мысль: если сообщение от Вайпер не придет, я сам позвоню ей, а если она не возьмет трубку – брошу все и полечу в Рио, какие бы последствия это мне не сулило.

***

– О чем ты договорилась с Седриком? – услышала я голос вампира.

«Ах, да. Мы договорились, что я напишу или позвоню ему, как только прилечу в аэропорт Рио» – вспомнила я, обретя ясность мысли.

Но что я могла сделать? Этот незнакомый вампир забрал мой телефон, держал меня пленницей и не спускал с меня глаз, как цепной пес! Правда, он был настолько «милостив», что даже попросил стюардессу принести для меня обед, ужин и напитки. Но я не притронулась к еде и сделала лишь пару глотков воды. Также Грейсон отпускал меня в туалет, когда я просила его об этом. Кроме этого, он разрешил мне поспать, но я не могла сомкнуть глаз: мои тело и разум были слишком напряжены, чтобы позволить мне хоть ненадолго уснуть. Ночью мне стало холодно, и я робко попросила стюардессу принести мне теплый плед. К счастью, вампир не был против, и оставшиеся часы полета я просидела, плотно укутавшись в плед. Спина и ноги ныли – не помогало даже откинутое назад кресло.

– Как только мы выйдем из самолета, сразу позвонишь ему, – сказал Грейсон.

Моему удивлению не было предела.

Зачем ему это нужно? Не из милосердия же он говорит это!

– Да, я знаю, о чем вы договорились, – усмехнулся он, видимо, наслаждаясь моим удивленным взглядом. – Я слышал каждое слово, сказанное вами в пражском аэропорту. Я даже чуть не прослезился – это было так романтично.

– Не понимаю, зачем тебе это нужно? – спросила я, не видя логики в его поступках: сперва он собирался запереть меня в своем поместье, чтобы там тихонько убить, а сейчас приказал, чтобы я позвонила Седрику. Бессмысленно!

– Он должен думать, что с тобой все в порядке. Не хочу, чтобы он запаниковал и полетел за тобой. Поэтому ты позвонишь ему.

– А если нет? – с вызовом спросила я.

– Тогда он забеспокоится и все равно прилет – я давно знаком с ним и знаю его темперамент. А когда он прилетит, здесь его встретят наши собратья, которых я осведомлю о его проступке. Представляешь, что с ним будет? Он будет искалечен настолько, что станет живым поленом…

– Перестань! – вырвалось у меня: я живо представила все последствия моего упрямства. – Я позвоню и притворюсь очень счастливой! Я буду притворяться, сколько тебе угодно, только не говори никому о нас! Пожалуйста!

– Смертные… Какие же вы наивные! Стоит только припугнуть вас, и вы готовы сделать что угодно, впадаете в панику и несете всякую чушь, – зло усмехнулся вампир. – Но не волнуйся – не в моих интересах вредить Моргану. Я просто избавлюсь от тебя, и это будет решением всех проблем.

«Родители. Мои бедные родители! Как же они? Что будет с ними, когда они узнают о том, что их дочь пропала без вести? Как они смогут жить, зная, что больше никогда не увидят меня? Они ведь сойдут с ума!» – На мои глаза навернулись слезы.

Какие противоречивые мысли! Одна часть меня была рада тому, что с моей смертью исчезнет угроза для Седрикоа, а другая рыдала оттого, что это убьет моих родителей – для них нет ничего страшнее, чем пережить смерть своего ребенка.

– Твоя кровь просто потрясающа! – наклонившись в моему уху, прошептал вампир. – Когда мы прилетим в Англию, я убью тебя, но не сразу. Я буду выпивать по маленькому бокалу твоей крови каждый день, растягивая удовольствие.

– Я не подарю тебе этого, – тихо, но решительно сказала на это я. – Я убью себя – и все твои планы рухнут.

– Не забывай о Седрике. Ты же не хочешь, чтобы с ним что-то случилось? – жестким тоном перебил он меня. – Твои жизнь и смерть принадлежат мне, и, если ты убьешь себя, я сделаю все, чтобы твой Морган был наказан. Твоя жизнь – залог его счастья и благополучия. Я ясно выразился?

– Яснее не бывает! – прошептала я, окончательно потеряв силы бороться. – Делай, что хочешь! Мне все равно!

Как легко он манипулировал мной! Он знал каждую ниточку, за которую нужно было потянуть, чтобы заставить меня послушно выполнять его приказы!

– Тебе будет весело со мной. Я буду развлекать тебя, звонить Маркусу и рассказывать тебе новости со свадьбы. Англия в августе очень красива, и ты не пожалеешь, что проведешь некоторое время там, а не в Рио. И что только ты нашла в Бразилии? Пальмы, пляж и жару? Вайпер, ты даже не представляешь, какое чудесное времяпровождение я тебе устрою.

Молча слушая его красивый низкий голос, я украдкой смахивала со щек редкие слезы, катившиеся по моим щекам.

Вдруг в салоне громко прозвучал призыв капитана пристегнуть ремни безопасности, так как самолет выходил на посадку.

Эти шестнадцать с половиной часов были для меня пыткой. Шестнадцать часов – самых ужасных, страшных и ненавистных в моей жизни. Это было мучение: я знала, что теперь все разрушено, что мои родители будут умирать от горя, что я никогда больше не увижу Седрика, что все кончено. И это событие, это возмездие за нашу с Седриком любовь, настигло меня тогда, когда мы оба считали, что спасены.

Какая ирония! Какая жестокая шутка!

Самолет сел на асфальт, поехал по дороге и вскоре остановился. Люди подскочили со своих мест и доставали с полок и из-под передних кресел свои чемоданы и сумки. Когда дверь из салона, наконец, открыли, и пассажиры стали медленно покидать самолет, Грейсон наклонился к моему лицу.

– Пойдем. И не смей отходить от меня ни на шаг, – прошептал вампир мне на ухо.

– Куда я денусь! – с иронией, совсем не к месту, ответила ему я.

– Даже не пытайся убежать, Вайпер, иначе, я уже не буду так добр к тебе. – Грейсон схватил меня за руку, и мы пошли к выходу. К счастью, я успела машинально схватить свой рюкзак. Когда мы пробирались к выходу, я чуть не упала, споткнувшись о чью-то сумку, но Грейсон не обращал на меня внимания, а просто тащил за собой, не оглядываясь на меня, словно я была всего лишь чемоданом на колесиках. Мы прошли по широкому длинному коридору в здание аэропорта на контроль, а после – быстрым шагом направились к воротам терминала.

– Мой багаж! – с отчаянием воскликнула я, когда мы прямиком шагали прямо к выходу из терминала.

– Что в багаже? – равнодушно откликнулся на это вампир.

– Все! Вещи, обувь, личные принадлежности! – ответила я. – Они нужны мне!

Вместо ответа Грейсон резко свернул в отдел выдачи багажа, а я – за ним. Впрочем, выбора у меня не было: всю дорогу вампир держал мою ладонь в своей ледяной. Но я была рада: со мной будет хотя бы моя одежда, зубная щетка, паста и нужные женские принадлежности!

Забрав мой чемодан, мы вышли из аэропорта, и яркое солнце и светлый солнечный день тут же ослепили меня: всю дорогу до Рио, мой иллюминатор был закрыт шторкой, так как смысл наслаждаться видами для меня отсутствовал напрочь. Мы остановились в тени широкого длинного навеса. Но вокруг все было залито солнцем, и этот факт заставил меня улыбнуться до самых ушей. Теперь-то он не сможет увести меня!

– Ах, да, ты же не можешь находиться на солнце! – с сарказмом сказала я Грейсону.

Но он лишь криво усмехнулся.

– Глупенькая! – вдруг рассмеялся он. – Думаешь, я не просчитал выход из этой ситуации? Я живу в этом мире уже чертово количество лет и умею ходить под солнцем даже в самые солнечные дни! Смотри!

Грейсон указал на подходящего к нам человека с двумя большими черными зонтами, один из которых он держал над головой: этот человек был одет в строгий черный костюм, как и мой мучитель. Только теперь я обратила внимание на то, что Грейсон был одет в наглухо застегнутый черный костюм, и открытыми были лишь его голова и ладони.

– Добрый вечер, сэр, – сказал подошедший, и я увидела, что он тоже был вампиром.

«Уже вечер? Но еще так светло! Как я смогла дожить до вечера?» – удивилась я, оглядываясь вокруг и видя солнечный свет, необычайно яркий для вечернего, – по моим расчетам, здесь, в Рио было уже почти семь часов вечера, но я благополучно позабыла об этом, вымотанная эмоциональной борьбой с Грейсоном.

Окинув меня насмешливым взглядом, подошедший вампир приподнял брови, словно спрашивая: «А это еще кто?».

– Добрый вечер, Митч. Эта особа летит с нами: она – гостья моего замка, – сказал ему Грейсон, неприятно улыбаясь. – Где мои перчатки?

Митч молча достал из кармана пиджака тонкие черные кожаные перчатки и протянул их Грейсону.

– Синоптики ошиблись: вместо дождя сегодня весь день светит солнце, – сказал он.

– Не проблема, – ответил на это Грейсон, отпуская мою руку, – тут всего два шага пройти. – Натянув перчатки, он взял у своего слуги зонтик, раскрыл его и, снова схватив меня за руку, смело вышел под солнце – огромный зонт полностью скрывал его от солнечных лучей. Митч пошел за нами.

Яркий свет все еще ослеплял меня, и мне пришлось прикрыть глаза ладонью. Я осмотрелась вокруг: нас окружали тысячи людей, они суетились, кричали, куда-то спешили, и я завидовала им за то, что они были свободны, в то время как я чувствовала на своей коже ледяные тиски вампира.

– Ну, как тебе Бразилия? – услышала я голос Грейсона.

– Боюсь, что из-за тебя я ее не увижу, – мрачно ответила ему я, послушно шагая рядом с ним.

– У тебя красивые волосы, – вдруг сказал он, бросив на меня мимолетный взгляд.

Эта, совершенно не к месту, фраза заставила меня насмешливо улыбнуться.

Мы все дальше отходили от здания аэропорта. Ветер раздувал мои волосы, путая их, но у меня не было возможности убрать их с глаз, так как свободной рукой я тащила за собой мой чемодан на колесиках.

Люди удивленно смотрели на нас: наверно, мы представляли собой что-то забавное. Еще бы! Двое мужчин в черных костюмах, прячущиеся от солнца под большими черными зонтами, явно напрашивались на внимание. Лишь я была одета по-летнему.

Мы шли и шли. Я уже начала изнемогать от жары и тяжело дышать. Мои распущенные волосы лишь ухудшали ситуацию. Наконец, мы дошли до какого-то небольшого здания и встали под его благодатную тень. Вокруг не было ни души. Грейсон закрыл зонт, но не снял перчатки. Когда мы добирались до этого места, я заметила, как проходящие мимо девушки улыбались ему, но он словно не обращал на их улыбки никакого внимания.

Грейсон отпустил мою ладонь, достал из кармана своего пиджака мой телефон и протянул его мне.

– Звони ему.

Я посмотрела в его лицо и поняла, что он не настроен был шутить: голубые зрачки его глаз были холодны и остры, как осколки битого льда. Они впивались в меня почти с физической болью.

Вампир не оставил мне выбора: я взяла телефон.

– Я переставил его на обычный режим. Но помни: никаких шуток, – серьезным тоном предупредил меня Грейсон.

Машинально кивнув, я набрала номер Седрика. Появившиеся вдруг слезы жалости к себе, застилали мои глаза. Приложив телефон к уху, я затаила дыхание: послышались длинные гудки. Грейсон наблюдал за каждым моим движением, и я боялась даже дышать.

Но вдруг гудки оборвались. Седрик не взял трубку.

Этот факт поразил меня, и я застыла, с телефоном у уха. Затем я глубоко вздохнула и закрыла глаза: на самом деле, моя душа ликовала оттого, что Седрик не ответил мне, ведь теперь у меня появилась возможность убедить Грейсона в том, что для Седрика я была не более чем развлечением, игрушкой.

– Он солгал мне! – прошептала я, пытаясь выглядеть до смерти обиженной. Но мне не пришлось выдавливать слезы – они сами потекли по моим щекам, и я не стала спешить вытирать их. Пусть вампир думает, что ужасно расстроена!

Казалось, Грейсон поверил мне: улыбка исчезла с его лица, и оно приняло выражение глубокой серьезности.

– Значит, ты не так важна для него, как он утверждал, – вновь отобрав у меня телефон, сказал он.

– Он играл со мной! – всхлипнула я, не глядя на Грейсона, а будто обращаясь к самой себе, в порыве отчаяния. – Чем я заслужила это? Как он мог так поступить со мной? Я ведь так люблю его, а он…

– Если он не ответил, это еще ни о чем не говорит. Думаю, сейчас он занят или находится среди наших, поэтому не смог ответить тебе.

– Нет! Он сказал, что будет ждать моего звонка! Он обещал, что ответит при любых обстоятельствах! – воскликнула я, молясь, чтобы Грейсон не оказался прав и чтобы Седрик не стал перезванивать мне.

Грейсон молча вытащил из кармана чистый белый, аккуратно сложенный платок и протянул его мне: – Вытри слезы и прекрати истерику. Ты начинаешь действовать мне на нервы.

Приняв от него платок, я вытерла слезы. Терпеливо дождавшись пока я закончу свое занятие, Грейсон отобрал у меня платок и выбросил его в стоящий неподалеку мусорный бак. Затем вампир вновь раскрыл свой зонт, и мы вышли на залитую солнцем площадку. К счастью, идти было недолго – я поняла, что меня вели к небольшому самолету.

Но тут, к моему ужасу, громко зазвенел мой телефон, лежавший в кармане пиджака вампира.

«Нет, Седрик! Не звони мне! – с отчаянием подумала я. – Зачем ты звонишь!»

Грейсон резко остановился, обернулся ко мне и насмешливо посмотрел в мои глаза, и в его взгляде промелькнуло что-то странное, что заставило меня похолодеть, несмотря на стоящую вокруг жару.

Похититель молча протянул мне мой телефон.

– Седрик! – нарочно веселым голосом воскликнула я, ведь Грейсон не спускал с меня глаз. – Я только что прилетела в Рио! Здесь стоит ужасная жара!

Глава 33

– Вайпер, как я волновался! – Я был вне себя от радости, услышав в телефоне голос Вайпер. – Я уже придумал себе тысячу катастроф! – Но я промолчал о том, как опасался ее возможной встречи с опасным вампиром, так как не желал пугать ее тем, чего на самом деле не было: она позвонила мне, как и обещала.

– Не волнуйся, со мной все в порядке! Правда, я немного испугалась, когда самолет начало трясти, но, в целом, полет прошел отлично, – откликнулась на мои слова Вайпер.

– Прости, что не ответил сразу – мне пришлось уехать из замка, чтобы перезвонить тебе, – чувствуя в душе невероятное облегчение, сказал я. – Ты не заметила рядом с собой вампиров?

– Нет, что ты. Ты же собственноручно посадил меня на самолет!

– Но я не успел проверить его. Точнее, не смог.

– Все хорошо, Седрик! Извини, я перезвоню или напишу тебе позже: мне нужно забрать багаж.

– Хорошо. Буду ждать твоего звонка. – Я вслушивался в каждую ноту ее голоса.

– Ладно, я пойду. Только, пожалуйста, не волнуйся за меня, – нежно сказала Вайпер.

– Я уже скучаю по тебе. Но будь осторожна и не выходи на улицу после заката. Помни все, о чем мы договорились.

– Хорошо! Я люблю тебя!

Вайпер отключилась.

Меня объяли беспредельное счастье и покой. Мне вдруг даже стало стыдно за то, что я чуть не поссорился с Маркусом из-за моих заблуждений насчет Грейсона. Но теперь я был спокоен.

***

Я молча протянула телефон Грейсону.

Моему удивлению не было предела: я говорила с Седриком так весело и беззаботно, будто никакой опасности не было, словно Грейсона и его слуги не существовало. А ведь, возможно, это был наш последний разговор. Теперь, когда я услышала голос любимого, мне стало немного легче. Осталось только позвонить родителям, чтобы в последний раз сказать им, как я люблю их, но вампир не дал мне этой возможности: он забрал у меня телефон, схватил меня за руку, и мы пошли к самолету.

Когда мы поднялись по трапу в довольно просторный салон, обставленный скудно, но с комфортом, я хотела, было, присесть на небольшой диван и отдохнуть, а возможно, даже поспать, как вдруг услышала над ухом ледяной голос вампира.

– Хотела обмануть меня? – мрачным тоном спросил Грейсон, и я вдруг оказалась лежащей на зеленом ковре, покрывающем пол. Моя левая щека пылала.

Он ударил меня.

Мне стало безумно страшно, а тело задрожало мелкой дрожью.

Никто никогда в жизни не поднимал на меня руку, и сейчас эта жесткая пощечина ввергла меня в изумление и омут страха. Я не понимала: за что? За что он ударил меня? Разве я не выполнила все его требования?

Грейсон возвышался надо мною как грозная темная скала.

«Сейчас он убьет меня!» – пронеслась в моем мозгу лихорадочная мысль, и я машинально сжалась и спрятала лицо в ладонях: я ждала, что он опять ударит меня.

Вампир грубо поставил меня на ноги и отвел мои ладони от лица. Выражение его лица было ужасно строгим.

– Ты думала, что обманула меня? – тихо сказал он и стал гладить мои волосы.

Я дрожала. Я чувствовала себя абсолютно беззащитной против этого монстра в человеческом обличье.

– Я не хотел бить тебя. К тому же это был не удар, а наказание за то, что ты попыталась обмануть меня, потому что я ненавижу, когда мне лгут. Не делай этого впредь. Поняла меня? – вкрадчивым тоном сказал вампир, и я машинально кивнула ему в ответ. – Ведь ты моя гостья, и я не хочу причинять тебе боль. Ты нужна мне целая и невредимая. Точнее, твоя кровь нужна мне здоровая. – Он усадил меня на диван. – Сиди, и чтобы я тебя не слышал, – мрачно сказал Грейсон и зашел в кабину пилота.

Как только дверь за его спиной закрылась, я оглянулась, в поисках возможности сбежать, но с отчаянием поняла, что двери самолета были уже заблокированы. У меня не было надежды на спасение, и от этой мысли я легла на диван, свернулась калачиком и беззвучно зарыдала: мое тело тряслось, как при предсмертных судорогах. Вскоре все исчезло, и я провалилась в глубокий сон.

***

– Извини, я был не прав, – сказал я Маркусу, оставшись с ним наедине, и прибавил одними губами. – Она позвонила. Все в порядке.

– Так вот почему ты выбежал из замка как ошалевший? – усмехнулся брат. – Она уже там?

– Да. Наверно, сейчас едет в отель, но я перезвоню ей вечером.

– Ну, что ж, рад, что теперь ты не сходишь с ума.

– Извини, мне так стыдно за то, что я едва не рассорил тебя с Грейсоном. Он еще не перезванивал?

– Еще нет, но, думаю, он давно в Англии, и ему сейчас не до меня. Сказал, что позвонит позже. Черт, Седрик! Не могу поверить, что скоро женюсь!

– Ты везунчик, – улыбнулся на это я. – Ты заслужил это счастье, Маркус.

– Как, насчет, распить бутылку из подвала? – с озорной ухмылкой предложил мой брат. – До меня дошли слухи, что вчера вечером привезли свежую кровь!

– Как я могу отказаться от такого галантного предложения? – рассмеялся я.

У меня было просто чудесное настроение.

***

Меня разбудило ледяное прикосновение к моей щеке. Но я не желала вставать, а лишь поуютнее укуталась в свое одеяло.

– Мне снился кошмар… Такой же реальный, как и тот, что я видела по дороге в Брно. Ты помнишь? – не открывая глаз, промямлила я.

– Бедная овечка. Злой вампир напугал тебя? – Послышался вкрадчивый голос. И это не был голос Седрика.

Я резко открыла глаза и увидела Грейсона: он сидел в кресле, в моих ногах и смотрел на меня.

– Нет, ты всего лишь страшный сон! – укрывшись с головой под одеяло, с отчаянием прошептала я.

– Даже если я сделаю так? – Вампир резко стянул с меня спасительное одеяло и поставил меня на ноги. – Что тебе снилось?

– Как ты похитил меня! Но, увы, это был не сон! – с чувством ответила я.

– Неблагодарная девчонка! Ты должна быть благодарна за то, что твой похититель оказался добряком и даже нашел для тебя подушку и одеяло! – рассмеялся Грейсон.

Он был прав: на диване лежали небольшая белая подушка и широкое белое одеяло, которым я укрывалась всю холодную ночь.

– Мы уже в Англии? – тихо спросила я, не собираясь благодарить его за непрошенную услугу.

– Да, и отныне ты будешь наслаждаться лишь моим обществом. – Грейсон улыбнулся красивой широкой улыбкой, но затем его лицо посерьезнело. – А теперь умойся и приведи себя в порядок. Не забудь почистить зубы:в туалете найдешь пасту и щетку для гостей. Пошла! – Он грубо толкнул меня, и я послушно зашла в маленький туалет. Там, взглянув в зеркало, я не узнала себя: заплаканная, заспанная, с растрепанными волосами. Умыв лицо и почистив зубы, мне удалось пригладить волосы, расчесав их пальцами.

– Ты долго возишься. Пойдем, – недовольным тоном сказал мне вампир, когда я вновь появилась в салоне. Он взял свой черный, прислоненный к стене зонт, раскрыл его и потащил меня за собой.

Когда мы вышли из самолета, я будто ослепла: солнце светило так ярко, что мои глаза заболели от резкой перемены тени и света. И, прищурившись, я увидела черную машину с затемненными стеклами, стоящую у самолета, очень дорогую на вид.

У машины стоял еще один вампир – это было очевидно: он тоже скрывался от солнца под большим черным зонтом.

– Добро пожаловать домой, сэр, – приятным голосом сказал он Грейсону, открывая перед ним дверцу машины. – С возвращением.

– Благодарю, Эрик, – с улыбкой ответил ему тот. – Скажи Митчеллу, чтобы он сейчас же приказал прислуге освободить на время мой замок, и пусть уедет сам.

– Как скажите, сэр. – Я заметила, что этот слуга, в отличие от Митча, не был удивлен моим присутствием – он даже не взглянул на меня, а тут же позвонил по телефону и передал приказ Грейсона второму слуге. Затем он сел в водительское кресло.

– Довези нас до середины дороги, а дальше я поведу сам, – приказал ему Грейсон.

– Как скажете, сэр, – ответил слуга.

Грейсон весьма грубо толкнул меня в машину, уселся рядом и закрыл свой зонт. Затем он захлопнул дверцу и снял с рук перчатки.

– Ненавижу солнце, – бросая перчатки на сиденье, мрачно сказал он и обернулся ко мне. – Как ты себя чувствуешь?

Машина мягко тронулась и поехала по дороге, увозя меня в неизвестность.

– Я очень устала, – отвернувшись к окну, ответила я вампиру.

– Устала? Нет, моя дорогая, у нас впереди еще столько развлечений! Тебе некогда будет отдыхать. Уверен, тебе понравится мое поместье. Сегодня я проведу тебе экскурсию. Ты проголодалась или, может, хочешь пить? Мы можем заехать в ресторан.

– Как галантно с твоей стороны! Но я должна отказаться от твоего милостивого предложения! – насмешливо ответила на это я.

Меня мучила ужасная жажда, но моя гордость не позволяла мне принимать от него подачки.

– Как хочешь, но, если передумаешь, обязательно скажи. Я должен заботиться о своей гостье. Ты выглядишь усталой, и мне это не нравится. Где твой румянец?

Как странно: я находилась в машине с двумя вампирами, но не чувствовала страха, а лишь голод и жажду. Сколько часов в моем рту не было ни даже крошки хлеба и глотка воды?

Вдруг мой разум пронзило воспоминание о том, что не только Седрик ждал от меня звонка, но и мои родители. Наверняка, они места себе не находили, ведь я так долго не давала о себе знать!

– А можно… – обернувшись к Грейсону, робко начала я, но его ледяной взгляд заставил меня умолкнуть.

– Что? – спокойно переспросил он.

– Можно я позвоню своим родителям? – тихо попросила я.

Он чарующе улыбнулся.

– Это еще зачем, черт побери?

– Я обещала позвонить им, как прилечу. Они волнуются… – почти шепотом сказала я, умоляюще глядя на Грейсона.

– И что ты им скажешь? – спросил он, не отрывая от меня насмешливого пристального взгляда. Грейсон достал из кармана пиджака мой телефон, словно дразня меня.

– Что я в Бразилии! В отеле! – с отчаянием воскликнула я.

– Только не делай глупостей, – сказал Грейсон и вручил мне телефон.

Я ненароком взглянула в зеркало заднего вида и увидела, что Эрик улыбался.

Конечно, он улыбался! Ведь он думал, что я была наивной дурочкой, влюбившейся в его босса! Он смеялся от мысли о том, как я ошиблась в выборе спутника!

Но мне было плевать: я быстро набрала номер родителей.

– Алло, привет, мам! – потеплевшим голосом сказала я, едва услышав в телефоне голос мамы. Мое сердце сжалось от боли.

– Наконец-то! Почему ты не позвонила раньше? Мы ведь жутко волнуемся! – тоже теплым радостным голосом откликнулась мама.

– Прости, у меня не было времени позвонить, – начала оправдываться я, придумывая ложь на ходу. – Сама знаешь, как это бывает – суета, волнение, чужая страна. Но не волнуйся – мы уже в отеле. У нас лучший номер, представляешь?

– Звучит очень романтично! Я рада, что тебе все понравилось! Ты не могла бы передать телефон Седрику?

– Его сейчас нет – он ушел заказывать ужин, а я только сейчас начала разбирать наши сумки. Вечером мы пойдем на пляж! Здесь очень жарко! – закрыв глаза, чтобы не видеть ухмыляющегося лица Грейсона и не расплакаться от собственной прекрасной лжи, радостно восклицала я.

– Как здорово! Не забудь крем от солнца! И не ешь много незнакомых фруктов, а вдруг у тебя на них аллергия! Но не буду много говорить, с вас ведь берут много денег за звонки в Чехию. Пока, милая! Передай от нас привет Седрику, и скажи, что мы ждем вашего звонка.

– Я позвоню, как будет время. Пока, мама. И поцелуй за меня папу.

– Целую! – Мама отключилась.

– Умница, – услышала я довольный голос Грейсона, и он погладил меня по волосам. – Теперь твои родители спокойны: ты отдыхаешь в Бразилии, в лучшем отеле, вместе с Седриком. А вечером вы пойдете на берег океана, взявшись за руки, чтобы встретить закат.

До меня вдруг дошло, что он только что назвал имя моего возлюбленного. А вдруг его слуга Эрик понял, о ком мы говорили?

Но, к счастью, словно поняв мои опасения, Грейсон отрицательно покачал головой.

Я откинулась на сиденье и стала смотреть в окно, но мысли покинули меня, и мне хотелось только спать. Мои веки были так тяжелы, что мне приходилось прилагать огромные усилия, чтобы держать глаза открытыми.

Вот и все: я попрощалась с Седриком и родителями, теперь можно было спокойно умереть, даже если моя смерть будет долгой и мучительной – Грейсон ясно дал мне понять, что я «заплачу за все свои грехи».

Взглянув на свои руки, я обнаружила, что они были покрыты небольшими, но яркими синяками от пальцев вампира. Затем я вспомнила о том, что он дал мне пощечину, и моя щека вновь заныла.

К счастью, Грейсон перестал обращать на меня внимание: он достал из кармана свой телефон и стал сосредоточено водить по нему пальцем. Затем, набрав номер, он принялся болтать с другом.

– Нет, Зигфрид, в этом месяце я буду занят, и мне не нужны никакие гости, – говорил Грейсон в телефон.

Занят. Мучением меня. Какое интересное занятие!

– Да, мне нужно кое-что уладить, к тому же, я буду не один. Проклятые дела заставили меня уехать со свадьбы Маркуса, а ведь он – мой лучший друг.

Услышав эти слова, я встрепенулась: он и Маркус – лучшие друзья? Ведь это великолепно! Я уже знала о том, что Грейсона и брата Седрика связывала дружба, но не знала, что эта дружба так велика! Но я должна была скрыть то, что знаю Маркуса, ведь он, наверно, поступит так же, если Грейсон позвонит ему, чтобы предупредить о связи Седрика со мной. Поэтому я не смотрела на Грейсона, но внимательно вслушивалась в каждое его слово.

Из его слов следовало, что он решил издеваться надо мной целый месяц. Целый месяц мучений и страданий, прежде чем он соизволит убить меня!

Вампир разговаривал по телефону еще минут десять, о самых разных пустяках, а затем отключил телефон, положил его в карман, и мы, наконец-то, могли наслаждаться полной тишиной.

Мы ехали еще долго, каждый в своих мыслях, но вдруг автомобиль остановился.

– Приехали, сэр, – сказал вампир-водитель.

– Отлично! С этого момента у тебя и Митчелла – оплачиваемый отпуск. Когда вы мне понадобитесь, я дам знать, – откликнулся Грейсон и стал надевать перчатки.

В моей голове проскользнула мысль о том, как им, должно быть, неудобно постоянно носить летом перчатки, хотя… Седрик рассказывал мне о том, что летом вампиры не выезжают из своих домов до заката, но, казалось, Грейсона солнце не волновало вообще – он совершенно не боялся скомпрометировать себя.

Эрик открыл дверцу, раскрыл свой широкий зонт и вышел из машины.

– Садись вперед, – приказал мне мой мучитель. Его тон был спокойным, но я прекрасно знала – это был приказ.

Он и я пересели на передние сидения, и машина помчалась по ровному широкому асфальту на высокой скорости, заставившей меня вжаться в кресло.

– О чем ты думаешь?

Голос вампира заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

– Странный вопрос, – усмехнулась я.

– Какое у тебя смешное имя.

– Какое есть.

– Хочешь знать мое?

– Нисколько.

– Мы ведь друзья. Меня зовут Брэндон, и я разрешаю тебе называть меня так.

– Тебе больше подходит имя Джек, – вырвалось у меня, потому что именно с английским маньяком этот вампир у меня и ассоциировался.

Брэндон… Это красивое имя не могло быть именем такого мерзавца.

– Мне нравится твой юмор, – усмехнулся он.

– Я не шучу, – мрачно изрекла я. – Откуда ты знаешь чешский язык?

– Думаешь, что, живя в мире более трехсот лет, у меня не было времени его выучить? Знаешь, я так много повидал на своем веку, что у тебя не хватит ни воображения, ни фантазии представить все это.

Более трехсот лет? Он старше Седрика и Маркуса!

Но, смотря на его прекрасное молодое лицо, я не могла поверить в это.

– И, чтобы ты знала, твой обожаемый Седрик разговаривает по-чешски только с тобой, а дома общается по-английски.

– Куда мне до вас, вампиров! – усмехнулась я, однако, это была новая информация о Седрике. Сам Седрик ни разу об этом не обмолвился. – Но почему за столько лет вы не придумали свой собственный язык? – поинтересовалась я.

– Собственный? – усмехнулся Брэндон.

– Да, вампирский, – уточнила я. – Ведь для вас было бы великолепно – общаться о том, кого вы убили сегодня ночью, и, чтобы люди, стоящие рядом, ничего не понимали.

– Глупышка, неужели ты думаешь, что тайный язык – самое главное? Вычурные буквы и смешные слова? Если бы ты была немного умнее, то знала бы, что любой язык, даже сверхтайный, можно расшифровать. К тому же, в глазах людишек, этот тайный язык выглядел бы подозрительным. Где твоя логика?

Грейсон принимал меня за круглую дуру. Согласна: мое предположение об их тайном языке было неверным, но делать из этого выводы?

Да черт с ним, пусть думает обо мне, что хочет!

– Седрик рассказывал тебе о своей семье? – вдруг спросил вампир.

– Нет, – солгала я, не видя причин говорить ему правду.

– Я тебе не верю.

– Как хочешь, – бросила я.

– Я видел Моргана накануне твоего отъезда.

Эта фраза заставила меня посмотреть на него.

– Так и знал, что ты заинтересуешься. Стоит лишь произнести его имя, как ты принимаешь вид собачонки, услышавшей знакомое слово. – Грейсон коротко рассмеялся красивым, но неприятным для меня смехом. – Черт побери, если бы в тот вечер мне не позвонили из Англии, ты бы так и улетела в Бразилию!

– И ты не побрезговал лететь с людишками? – усмехнулась я.

– Думаешь, я был рад такой никчемной компании? Мой личный самолет не смог прилететь за мной, а меня ждали безотлагательные дела в Англии.

– Но зачем ты сел на рейс до Бразилии, если тебе нужно было в Англию? – удивилась я, не видя логики его поступка.

– В Рио у меня тоже была пара дел, но они важны не так сильно, как вдруг, совершенно случайно, оказалась важна ты. Удача – удивительная штука, хотя в данном случае, это не просто удача – это судьба. Твоей судьбой была сесть именно в тот самолет, в котором был я, а моей судьбой было узнать о вас с Морганом и пресечь опасность разглашения тайны в твоем лице.

– Но я не понимаю: зачем! – вырвалось у меня. – Неужели ты думаешь, что я стала бы вредить тому, кого люблю?

– В нашем обществе есть одно золотое правило: устранить опасность прежде, чем она остановит нас.

– Ты не понимаешь, что я и так умру? Ты лишаешь меня права просто прожить свою жизнь с Седриком! Я не претендую на звание его законной жены! Я просто хочу быть рядом с ним!

– Я всего лишь хочу спасти этого идиота Моргана от тебя, – вдруг услышала я и не поверила своим ушам.

«Спасти от меня? Что я могу ему сделать? Этот Грейсон явно не в своем уме!» – насмешливо подумала я.

– Он рассказывал тебе о Барни? – спросил он.

– Кто такой Барни? И почему Седрик должен был мне о нем рассказывать?

– Я расскажу тебе о нем как-нибудь потом, – усмехнулся Грейсон.

– Почему не сейчас?

– Потому, что впереди у нас много времени для общения.

– У тебя нет сердца! – прошептала я, расстроенная тем, что он раздразнил меня секретом о каком-то Барни, а теперь нарочно молчал о нем.

– Есть, но оно почти не бьется, а впрочем, Морган, должно быть, уже рассказал тебе об этом. Куда бы лучше поселить тебя в моем замке?

– Мне все равно.

– А мне нет: не хочу, чтобы ты простудилась в подвале и умерла раньше, чем я сам с тобой покончу. К тому же ты – моя гостья. Особенная гостья, так что…

Он замолчал, не завершив фразы.

«Как он противоречив! Он словно избалованный мальчишка, упивающийся своей безнаказанностью и незнающий, как лучше уничтожить свою новую игрушку так, чтобы она не поломалась сразу, а долго терпела его издевательства над ней!» – невольно пронеслось в моей голове.

Пейзаж, пролетающий за окном машины, был ярким контрастом этому ужасному дню: все зеленело и напоминало огромное зеленое полотно, усыпанное разноцветными цветами.

– Еще долго ехать? – спросила я, так как мне стало невыносимо находиться в одном закрытом пространстве с вампиром.

– Не терпится умереть?

– Не терпится избавиться от тебя!

В ответ Грейсон рассмеялся, словно я ужасно рассмешила его.

Вдруг зазвонил телефон, и по мелодии вызова я поняла, что не мой.

Грейсон достал из кармана свой телефон и приложил его к уху.

– Да, Митчелл. Все уехали? Отлично! Хорошего отпуска! – Он положил мобильный в карман. – Теперь замок – в нашем распоряжении. Думаю, мы занимательно проведем время вместе.

От этих слов меня охватило беспокойство.

– Зачем ты это делаешь? – не удержалась я от вопроса, не понимая, зачем он строил такие грандиозные планы моего убийства и почему вел себя так дружелюбно, ведь совсем недавно ударил меня. – Я не могу понять, что тебе от меня нужно?

– По своей натуре я очень гостеприимный. Просто не выводи меня из себя – вот и весь секрет, – ответил вампир, и больше мы не разговаривали, а просто молча ехали, пока машина не остановилась у высоких железных ворот.

Глава 34

«Вот и все: моя тюрьма – передо мной» – Эта мысль пронзила мой мозг, и по телу побежали мурашки.

Грейсон нажал какую-то кнопку на панели управления, и ворота медленно и бесшумно открылись. Машина въехала в огромный двор, и ворота так же бесшумно закрылись. Грейсон остановил автомобиль у красивого большого фонтана.

– Добро пожаловать в мой замок. Выходи, – равнодушным тоном приказал мне вампир, быстро вышел из машины и, не обращая на меня внимания, пошел к замку.

Ярко-светящее солнце тут же обнажило его реальное обличие, и это ужасное зрелище заставило меня похолодеть и вздрогнуть от чувства омерзения. Но я послушно вышла из машины, и моим глазам предстал замок, в котором, как сказал вампир, он будет держать меня целый месяц.

Это был огромный замок из темного камня, с двумя башнями по углам. По логике вещей я поняла, что такие же две башни находились на другой стороне замка, так как он тянулся еще далеко назад. Замок Грейсона выглядел так, какими показывают замки в фильмах про Англию XIX века: красивый и элегантный, с огромными окнами и колонами, поддерживающими большое крыльцо, и укрывающий под сводом немного страшных, но притягивающих взгляд каменных горгулий. К высокому крыльцу поднималась широкая каменная лестница, с обеих сторон обнесенная тяжелыми, но красивыми каменными перилами. Замок просто завораживал – в нем было что-то таинственное: глядя на него, я ощущала, как это прекрасное старинное здание будто давило на меня своей монументальной тяжестью. И я вдруг подумала: «Неужели эту красоту создали люди?».

Перед замком находился огромный парк, укрытый ухоженными дорожками, зеленью, кустами и деревьями, а под огромными окнами замка цвели грядки с разноцветными прекрасными цветами. Такую свободную и естественную планировку парка дизайнеры ландшафта обычно называют «Английский парк». В центре двора, там, где Грейсон припарковал свой автомобиль, окруженный резными деревянными скамейками, стоял большой каменный фонтан, в котором три девушки, вырезанные из белого мрамора, лили из своих ладоней воду. Вдалеке за замком виднелся лес. Должно быть, замок, парк и лес занимали просто огромную территорию. И все это волшебство принадлежало ненавистному мне вампиру.

Обернувшись к воротам, я окинула их внимательным взглядом: они были частью высокого забора, который, очевидно, окружал все поместье. Верх железных ворот венчали острые шпили, а сам забор был обвит каким-то ярким вьющимся зеленым растением, покрытым лиловыми и темно-розовыми цветами.

Это было поместье истинного английского аристократа, обладающего тонким вкусом, и в душе я невольно призналась себе в том, что оно было просто великолепным. По дороге в поместье я абсолютно иначе представляла себе мою будущую тюрьму и думала, что замок Грейсона будет страшным темным зданием, покрытым туманом, как это часто изображают в фильмах про вампиров, мрачным и нагнетающим страх. Но замок Грейсона был полной противоположностью этой картины – он был красивым, светлым и ухоженным.

«Значит, у меня будет роскошная тюрьма» – усмехнулась я, однако, уверенная в том, что все оставшееся время до смерти буду гнить в каких-нибудь сырых казематах, которыми, наверняка, наполнен этот, такой светлый снаружи, замок.

Грейсон словно забыл обо мне, а я не знала, куда идти и что делать, поэтому села на красивую скамью у фонтана и ожидала, когда вампир соизволит возвратиться за мной.

Как это глупо! Он ушел, но, вместо того, чтобы попытаться сбежать, я терпеливо ждала его возвращения! Побег – какое сладостное слово! Но этот жестокий вампир знал слова, которыми привязал меня к себе крепче, чем цепью, и сделал из меня послушную куклу – следовало ему упомянуть имя Седрика, как моя воля тут же умирала.

– Как тебе моя скромная обитель? – вдруг услышала я голос вампира прямо над моим ухом, заставивший меня подпрыгнуть от неожиданности.

Как он смог так бесшумно ко мне подкрасться, несмотря на покрытые мелким гравием дорожки?

– Она совсем нескромная, – ответила я, взглянув на него: к счастью, Грейсон стоял в тени замка и не представлял собой ужасный скелет.

– Пойдем, заберем твой багаж. – Вампир схватил меня за руку, и мы вновь подошли к его машине.

Когда мы вышли на солнце, я с ужасом посмотрела на руку вампира, сжимающую мою: она превратилась в уродливую кость, обтянутую желтой иссохшей кожей. Мне стало жутко и неприятно, но я не могла даже пискнуть – в таком виде Грейсон пугал меня еще больше. Он представлял собой что-то еще более ужасное, чем Седрик. Наверно, причиной был его истинный возраст. Что он говорил? Ему – больше трехсот лет?!

Грейсон обернулся ко мне, и я еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от ужаса: его прекрасное бледное лицо превратилось в лицо монстра, и было еще более жутким, чем лицо Седрика, когда он открылся мне. Но Седрика я любила, и мне было безразлично, что он был монстром. Грейсона же я ненавидела и боялась – он был чудовищем, и я была в его власти.

– Не волнуйся, скоро ты привыкнешь к моему обличию, – насмешливо сказал мне вампир. – Вижу, Морган никогда не показывался тебе таким?

– Один раз, – выдавила я из себя.

Он оскалился – наверно, это была улыбка, от которой меня затрясло.

– Привыкай: я не буду скрываться. – Грейсон отпустил мою руку и, открыв багажник, вытащил мой чемодан и бросил его мне под ноги. – Забирай и неси в замок.

Подняв с земли свой чемодан, я поставила его на колеса и потащила за собой. Мы с вампиром направились к замку. Когда мы шли под солнцем, я старалась не смотреть на Грейсона, но в тени мой мучитель вновь стал красивым. Мы поднялись по каменной лестнице (мне самой пришлось тащить свой тяжелый чемодан), и вампир открыл передо мной высокую деревянную дверь с красивым металлическим переплетением листьев на ней.

– Добро пожаловать в Сансет-холл! – неожиданно дружелюбным тоном сказал мне вампир и вдруг толкнул меня в дверь, отчего я едва не упала лицом на пол.

– А ты можешь не дергать и не толкать меня? – вырвалось у меня.

– Могу, если ты об этом попросишь, – ответил Грейсон.

– То есть, такое понятие как «вежливость» тебе неизвестно! – проворчала я, поднимаясь на ноги и отряхивая свои джинсы и футболку.

– Ты не заслуживаешь вежливости, – спокойно ответил на это он и закрыл дверь на ключ.

Решив не обращать на него внимания, я с любопытством рассматривала внутреннюю обстановку замка: она была роскошной, но элегантной. Казалось, в замке была предусмотрена каждая мелочь, и все вещи покоились на своих местах так идеально, словно другого места для них и не должно было быть. Но в глаза мне бросилась одна удивительная деталь – все окна были закрыты темными толстыми шторами, и в холле было довольно темно, только под самым потолком, высоким настолько, что мне пришлось задрать голову, через маленькие овальные окна пробивался дневной свет. На самом потолке висела огромная, должно быть, хрустальная люстра. На верхние этажи вела широкая, белая, мраморная лестница.

Вампир вдруг забрал у меня чемодан и направился вверх по лестнице. Не ожидав от него такой приятной услуги, я побежала за ним.

Да что это с ним? Он стал вежливым хозяином замка, будто, я действительно, была его гостья? Его мотивы и поступки были для меня полной загадкой. Единственное, в чем я была уверена, – его душа была гнилой и черной.

Поднявшись на второй этаж, мы пошли по длинному каменному коридору: все шторы были открыты, и он был наполнен дневным светом. Вампир шел так быстро, что мне пришлось почти бежать за ним. Ковер на полу отсутствовал, и мои торопливые шаги отражались от высокого потолка и стен приглушенным эхом. Шагов Грейсона не было слышно вообще, словно он не шел, а парил над полом.

Грейсон остановился рядом с одной из дверей. Я подошла к нему, слегка запыхавшаяся от быстрой ходьбы, – коридоры замка были такими длинными, что по ним можно было делать утренние пробежки.

– Будешь жить здесь, – сказал вампир, открыв дверь и предоставляя мне право войти первой.

Заподозрив ловушку, я с опаской взглянула на Грейсона, но он лишь чарующе улыбнулся мне в ответ.

Набрав в легкие побольше воздуха, я вошла в дверь: вместо ловушки или темницы меня встретила большая светлая комната с красивой дорогой мебелью и камином. Это никак не укладывалось в моей голове и обмануло все мои ожидания. Я недоуменно посмотрела на Грейсона.

– А где же тюрьма? – тихо спросила я.

– Ты нужна мне здоровая, – равнодушным тоном ответил он и, зайдя в комнату, бросил мой чемодан в угол. – Ты моя гостья, и будешь жить в комнате для гостей.

– Ты издеваешься надо мной? – спросила я, не поверив в благородность его намерений. – Ты отчетливо дал мне понять, что убьешь меня, так зачем весь этот цирк?

– Цирк? Нет, Вайпер, это называется «гостеприимность».

– Зачем я нужна тебе живая? Чтобы ты мог издеваться надо мной?!

– Конечно, и это тоже. Но, на самом деле, ты нужна мне живая не для этого, – с мрачной улыбкой ответил Грейсон.

«Я не убью тебя сразу, а буду пить твою кровь каждый день, растягивая удовольствие» – Слова, сказанные им в машине, пронзили мой разум.

Из моего горла рвались оскорбления, но я лишь молча смотрела в его лицо и не могла открыть рот.

– К тому же, целый месяц ты будешь моей единственной собеседницей. Мне было бы скучно одному. Ты умеешь играть в шахматы?

– Умею, но тебе лучше сразу убить меня! – с сарказмом ответила я: о чем он говорит? Какие шахматы?

– Нет, убить тебя – это слишком банально. Ты будешь развлекать меня. – Грейсон подошел ко мне и коснулся моей щеки. – И я хочу пить твою кровь каждый день, а не выпить ее всю за один раз.

Меня охватил ужас, и я желала, чтобы он ушел и оставил меня одну. Хоть ненадолго! Его присутствие угнетало и душило меня.

– Я ужасно устала, – прошептала я. К тому же я не лгала – мне ужасно хотелось спать.

– Нет, Вайпер, мне нужно еще многое тебе показать, – спокойно откликнулся на это вампир.

– Ты не понимаешь… Я знаю, что ты не устаешь, но я… Я – человек, и мне нужно отдыхать и спать… Пожалуйста. – Я решила достичь одиночества даже путем унизительной просьбы, лишь бы он оставил меня в покое.

Грейсон недоверчиво смотрел на меня, словно раздумывая, говорю ли я правду или лгу ему в лицо. А я сжалась, помня о том, что он не любит ложь, и при мысли о том, что он снова ударит меня, если подумает, что я лгу ему.

– Что ж, отдыхай, но в первый и последний раз. – Он быстро вышел из комнаты и закрыл за собой дверь на ключ.

Бросившись на широкую, красиво застеленную кровать, я уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. Я не могла понять, что вампиру было от меня нужно! Он сказал, что ему нужны моя кровь и страдания, но тогда почему разрешил мне отдохнуть? Почему он так изменчив и настойчиво вежлив? Почему он называет меня «гостьей», а не пленницей? Почему он не звонит Маркусу еще раз? Ведь он вбил себе в голову, что меня нужно было заставить молчать! Возможно, он не хотел расстраивать лучшего друга накануне его свадьбы? Но ведь он мог рассказать обо мне родителям Седрика! Какие у него планы? Как долго Грейсон собирается мучить меня, прежде чем наиграется и соизволит убить меня?

С этими тяжелыми мыслями я провалилась в темноту. Не знаю, сколько я проспала, и приходил ли вампир в мою комнату, но, когда я проснулась, за большими окнами было уже темно. Должно быть, был поздний вечер: подойдя к окну, я увидела, что парк перед замком стал освещаться светом высоких фонарей.

Несмотря на то, что мне удалось поспать, я чувствовала себя уставшей и морально измотанной. Мне следовало пойти в ванную комнату и умыть лицо холодной водой, и, еще лучше – принять душ, так как от меня пахло потом, а ноги, с которых я уже несколько дней не снимала кеды, требовали воды и мыла. Я чувствовала себя ужасно грязной и липкой.

В комнате было темно, и я стала водить руками по стенам, чтобы найти выключатель, но, как назло, не могла обнаружить его.

– Да где же он? – вырвалось у меня нервное восклицание.

– Я услышал, как ты встала. Надеюсь, ты хорошо отдохнула? – услышала я голос вампира за дверью, затем в замочной скважине провернулся ключ, и дверь отворилась.

На пороге стоял Грейсон.

Я невольно подумала о том, как же красив этот мерзавец. И за этой красивой оболочкой скрывалась такое ужасное чудовище! Такая черная душа!

– Свет включается автоматически, нужно просто сделать так. – Он хлопнул в ладони, и в комнате появился яркий свет.

– Который сейчас час? – спросила его я.

– Уже одиннадцать двадцать три. Пора вставать, – серьезно ответил мне Грейсон. – Мы должны отпраздновать наш приезд. Но я хочу, чтобы ты привела себя в порядок и надела это. – Он бросил на кровать кусок ткани.

«Отпраздновать наш приезд? Он смеется? Хотя, почему я спрашиваю? Конечно, смеется! Он хочет, чтобы я привела себя в порядок и отпраздновала с ним начало моего заточения в его замке!» – насмешливо подумала я.

Какой фарс! Какая глупость! Какое унижение – праздновать начало собственной смерти!

– Я хочу принять душ, – тихо сказала я. – От меня ужасно пахнет.

– Это точно. Иди в душ, а затем приходи в столовую. – Грейсон пошел к двери. – Если ты не появишься через полчаса, – я зайду за тобой сам, но тогда я буду разозлен. Ты ведь уже знаешь, что я не очень-то вежлив в гневе.

При этих словах мой щека заныла, словно подтверждая его слова, и я машинально прижала к лицу ладонь, будто это могло прогнать боль.

Грейсон усмехнулся.

– Именно, Вайпер. Какая ты догадливая.

Вампир вышел, а я торопливо зашла в ванную комнату, где, к счастью обнаружила аккуратно-сложенные, чистые банные полотенца, и приняла короткий теплый душ, с наслаждением захватывая жадным ртом воду. Мыть волосы я не стала, так как они смотрелись не так уж плохо, и, к тому же, у меня не было на них времени. Вернувшись в спальню, я взяла с кровати платье, которое принес вампир: это было длинное, шелковое, классическое, черное платье с двумя широкими бретелями. Я невольно подумала о том, откуда в доме Грейсона, если он живет один, оказалось женское платье, но, помня его угрозы, быстро переоделась, обула на ноги черные балетки и тщательно расчесала волосы расческой. Осталось только найти столовую. Спустившись на первый этаж и предполагая, что столовая должна быть там, я удивленно поняла, что ошиблась. Я поднялась на второй этаж и быстро пошла по коридору, но меня вновь ждало разочарование, а разум пронзила ледяная мысль о том, что время моих поисков уже истекает.

Вдруг, заявив о себе на весь замок, раздался громкий бой часов, и я вздрогнула от неожиданности, а по моей спине пробежали мурашки. Я лихорадочно считала бой часов. Бегом поднявшись на третий этаж, я с отчаянием открывала дверь за дверью, и, когда до полуночи оставалось еще два удара, наконец-то, нашла столовую. Едва я вошла и закрыла за собой дверь, свет в столовой погас, и я успела увидеть лишь длинный стол и Грейсона, стоявшего у окна.

Глава 35

Было так темно, что мне стало страшно даже дышать: я находилась в полной темноте, наедине с вампиром, который хотел убить меня – это было кошмаром наяву. Прижавшись спиной к двери, я застыла и не хотела отрываться от нее.

– Ты вовремя. Я уже был готов рассердиться, – раздался голос Грейсона у меня над ухом.

Из моего горла вырвался громкий визг. Чертов вампир! Напугал меня до ужаса!

– Ты, должно быть, очень голодна? – Его голос был уже далеко от меня. Грейсон словно летал в этой тьме, не издавая звуков.

Но я не могла ответить ему: мое горло сдавило. Тьма, Грейсон и неизвестность пугали меня и заставляли тяжело дышать. Я машинально положила руку на сердце – оно билось часто-часто.

Вдруг зажглась свеча, затем вторая, третья, четвертая… Всего десять свечей. К моему облегчению тьма отступила, и теперь большая столовая освещалась мягким тусклым светом этих спасительных свечей. Они стояли на столе, и их блеск отражался на металлических куполообразных крышках, закрывающих большие тарелки. Стояло лишь два столовых прибора – каждый на конце длинного широкого стола.

– Подойди ко мне, – послышался рядом со мной голос вампира, и сам он будто вынырнул из темноты.

Я молча повиновалась и подошла к нему. На нем красовался черный строгий костюм, а его темные волосы были красиво уложены назад. Кажется, он хорошо подготовился к «празднеству».

Мое шелковое платье было таким легким, что я ощущала себя обнаженной и поправляла спадающие с плеч скользкие бретели.

– Присаживайся. – Грейсон подвел меня к столу и усадил в мягкое кресло, а сам сел за другой конец стола.

– А можно… – робко начала я, боясь произнести свою просьбу.

– Что можно? – сладким голосом перепросил вампир.

– Можно включить свет?

– А к кому ты обращаешься? Если ко мне, то у меня есть имя.

Его голос был спокоен, но я чувствовала: он разозлился.

– Б-Брэндон? – заикаясь, сказала я. Его, имя как лезвие, резало мой язык.

– Да, Вайпер?

– Ты не мог бы включить свет? – попросила я.

Вампир сидел напротив меня, но будто присутствовал в каждом углу.

– Зачем? Я нахожу темноту очень романтичной, – мягко сказал Грейсон, и я услышала, как зазвенело что-то стеклянное, но не могла рассмотреть что – из-за довольно тусклого света свечей и длины стола, мне был виден лишь силуэт Грейсона, а его голос доходил до меня приглушенно, охваченный эхом.

– Мне страшно, – вжавшись в кресло прошептала я.

– Страшно? – Вампир услышал мой шепот и, поднявшись со своего кресла, медленно направился ко мне. – Ты боишься меня? – зловеще спросил он.

– Ты и так это знаешь! – воскликнула я, паникуя от его приближения. Я вскочила с кресла и стала пятиться назад, не зная, что взбрело ему в голову, и зачем он подходил ко мне.

– Неужели я такой страшный? – вкрадчивым тоном продолжал свой допрос Грейсон, приближаясь ко мне все ближе.

– Да! И ты хочешь убить меня! – честно ответила я дрожащим голосом.

– Я просто пытаюсь развлечь тебя. Мне не нравится видеть тебя такой испуганной.

– Не нужно меня развлекать! Просто оставь меня в покое! Запри меня в подвале, убей, только оставь в покое! – прошептала я, с ужасом осознав, что отступать было некуда – я уперлась спиной в стену, а Грейсон был уже совсем рядом.

Его силуэт, освещаемый желтым светом свечей, был таким зловещим, что у меня отнялся голос. Тело затряслось мелкой дрожью. Дыхание участилось. Сердце бешено заколотилось. Когда вампир приблизился ко мне, я с силой прислонилась к стене. Грейсон возвышался надо мной, и мне пришлось поднять подбородок, чтобы смотреть в его лицо, хоть его и скрывала темнота. Я чувствовала себя маленькой, ничтожной и совершенно беззащитной, ведь знала: один удар его руки – и я буду мертва.

– Почему ты боишься меня? – тихо спросил Грейсон. Он прикоснулся к моей руке своей ледяной ладонью, затем она скользнула вверх на мое плечо, поползла вверх по шее и остановилась на моей щеке.

– Ты пугаешь меня! – выдавила я из себя, чувствуя сильное отвращение к его прикосновениям. Мое тело напряглось от ужаса.

– Но ты не боишься Седрика?

Ответить словами я уже не могла, поэтому лишь отрицательно покачала головой.

– Тогда почему я кажусь тебе таким страшным?

Но я молчала и продолжала громко и часто дышать.

– Я слышу, как громко бьется твое сердце – как птичка в клетке, – прошептал Грейсон мне на ухо. – И я знаю, что, когда я принес тебе это платье, ты подумала, откуда я его взял. Верно? Просто ты – не первая гостья моего замка, и это платье принадлежало одной юной аристократке, которая сбежала со мной с похорон своей матери.

«Боже, так это траурное платье! И он убил ее!» – пронеслось у меня в голове.

– Она была очень красива, даже для смертной, и мне было очень приятно убивать ее. – Его красивый вкрадчивый тон был еще более страшным, чем, когда он повышал на меня голос. – Запомни, Вайпер: если я еще раз услышу, что ты обращаешься ко мне не по имени, пеняй на себя. Тебе ведь не нравится, когда к тебе обращаются как к мебели?

– Прости! – со слезами на глазах воскликнула я.

– Ты обещаешь мне?

– Да! – еле прошептала я, но и эта малость стоила мне огромных усилий.

Он отнял свою ладонь от моей щеки, хлопнул в ладони, и столовая тут же осветилась ярким светом, который почти ослепил меня. Я быстро заморгала и увидела, что вампир уже сидел в своем кресле.

Но как? Как он так быстро… Неужели Седрик тоже может все это?

– Садись, иначе, блюда остынут, а я не хочу, чтобы ты умерла от голода, – улыбнулся мне вампир.

Подбодренная светом, я увидела, что на моей стороне стола стояли разнообразные блюда: Грейсон уже успел снять с них крышки. Медленно пройдя к своему креслу, я села, но не смела прикоснуться к красивым столовым приборам.

– Что рассказал тебе Морган? – вдруг спросил вампир. Он вольготно сидел в своем кресле и не отрывал от меня пристального взгляда.

– О чем? – не поняла я.

– Не притворяйся глупенькой. О нас.

– О вампирах? Мало что… Почти ничего, – солгала я, чтобы не выдать любимого.

– Что именно? – допытывался Грейсон.

– Я знаю только, что вы бессмертны и убиваете людей… Ну, и скрываете от нас, что пьете нашу кровь.

– Ты думаешь, я в это поверю?

– Но это правда! Седрик боится оттолкнуть меня от себя. Он сказал, что мне не нужно знать…

– Это звучит очень правдоподобно, Вайпер, но я прекрасно знаю, что ты лжешь.

– Я не лгу! – в отчаянии воскликнула я.

– Почему ты не ешь? – вдруг спросил вампир.

– Я не голодна. – У меня не было никакого желания притрагиваться к еде.

– Если ты не будешь есть сама – я накормлю тебя собственноручно. – Послышался холодный голос Грейсона: тон, которым он это сказал, напугал меня, ведь я уже поняла, что этот вампир был из тех, кто всегда исполняет свои обещания.

Он не оставил мне выбора: положив на свою красивую белую тарелку первое попавшееся блюдо, я взяла вилку и нож, и молча принялась за еду. Оказалось, я была настолько голодна, что даже почувствовала радость оттого, что могла утолить голод вкусным запеченным картофелем под каким-то белым соусом.

Грейсон с усмешкой наблюдал за мной.

– Вот видишь, я знал, что ты голодна. Ты ведь почти двое суток ничего не ела, – с улыбкой сказал он.

– Откуда все это? – спросила я. – Не сам же ты это приготовил!

– Конечно, нет! – рассмеялся Грейсон и встал с кресла. – Пока ты спала, здесь побывал повар ближайшей гостиницы, но, думаю, ты не откажешься от красного вина? Вы, люди, такие непрактичные и предсказуемые создания. – Он взял стоявшую перед ним бутылку, разлил вино в два красивых бокала и, взяв их, направился ко мне. Должно быть, один бокал предназначался мне. – Я тоже немного перекушу, если ты не возражаешь. – Вампир отпил глоток из бокала и остановился рядом со мной, поставив передо мной второй бокал.

Я не обращала на него внимания и наслаждалась долгожданной пищей, но вилка в моей руке повисла в воздухе, когда я нечаянно взглянула на предложенный мне вампиром бокал, а затем – на него самого.

Кровь. Он пил кровь.

Меня охватил рвотный рефлекс. Я тут же бросила столовые приборы на стол, вскочила с кресла и подбежала к двери, но она оказалась запертой.

Он пил кровь! И предлагал выпить ее мне! Господи, ведь это была чья-то кровь! Человеческая кровь!

– Да, Вайпер, это и есть та красавица, платье которой ты сейчас носишь, – услышала я его спокойный, с примесью насмешки голос.

Еда, которую я только что съела, поднялась к горлу, и мне пришлось закрыть рот ладонью, чтобы меня не стошнило прямо здесь, в столовой.

– У нее удивительная кровь. Хочешь попробовать? – Грейсон оказался рядом со мной и протянул мне свой бокал.

– Меня сейчас стошнит! – вырвалось у меня.

– Хорошо, иди. Но мне очень неприятно, что ты отказываешься от ужина со мной. – Его голос был просто ледяным.

Вампир отпер дверь, и я быстро побежала в свою комнату, спотыкаясь на ходу и путаясь в своем ужасном траурном платье. Безошибочно добежав до своей комнаты, я заперлась в туалете, наклонилась над унитазом, и меня стошнило.

«Чудовище! Неужели и Седрик… Да, ведь Седрик тоже пьет кровь и убивает людей! Вот, как он ведет себя в своем пражском замке! Вот, что он скрывает от моих глаз! Какая мерзость! Какая жестокость!» – думала я.

Вскоре мой желудок был полностью опустошен, и я сидела на холодном кафеле, рядом с унитазом, всхлипывая и вытирая рот полотенцем, которое успела схватить перед тем, как меня стошнило. Из моих глаз текли слезы. Довольно долго просидев на полу и плача, я нашла в себе силы подняться к умывальнику и обильно прополоскать рот. Голова кружилась и раскалывалась, тело охватила слабость, а перед глазами все расплывалось.

Вдруг я вспомнила о том, что на мне все еще было платье убитой Грейсоном девушки, и меня охватило глубокое омерзение к себе. Я бросилась в комнату, сняла проклятое платье, бросила его в угол, и, порывшись в свое чемодане, надела бледно-розовое, до колен платье. Затем, в физическом и психическом изнеможении, я легла на кровать и свернулась калачиком.

«Он пьет кровь из бокалов… И моя кровь тоже будет плескаться в бутылке. Надо же, человеческую кровь он держит в бутылках, как вино. Значит, он обескровливает свою жертву полностью!» – пронеслось в моей голове, и я крепко зажмурила глаза, чтобы не видеть перед глазами образ Грейсона, пьющего кровь из красивого хрустального бокала.

Я тихо заплакала, а затем меня объяла темнота. Когда я проснулась, было уже около десяти часов утра.

Поспешно открыв окна, я услышала за окном пение птиц, прогоняющих из моей головы страшные воспоминания о вчерашнем ужине с Грейсоном. Утро встретило меня серыми облаками, тонкими, как кружево, постепенно затягивающими небо, но я с наслаждением вдыхала свежий воздух, и воспоминания о прошедшей ужасной ночи словно стерлись из моей памяти, будто все это было сном. Солнечные лучи, изредка пробивающие тучи, радовали меня и вселяли надежду на лучшее. До меня доносился аромат свежих цветов, и, я перегнулась через каменный подоконник, чтобы еще полнее вдохнуть их небесный аромат, я с улыбкой обнаружила, что под окнами моей комнаты росли пышные розовые кусты. Но, вспомнив о злополучном платье, я взглянула в угол комнаты, в который бросила его, и увидела, что оно лежало на месте. Затем я вновь вперила взгляд в парк и с удивлением поняла, что автомобиль Грейсона отсутствовал.

Значит, он уехал, и я могла сбежать!

Меня охватила безумная радость, и я побежала к двери.

«Нет! Если я убегу, этот психопат огласит всем о проступке Седрика! Нет, я не могу уйти» – Эта мысль заставила меня горько улыбнуться и сбавить шаг.

Вампир дразнил меня свободой. Он знал, что, даже если оставит меня одну, не закроет в замке и даст мне возможность спасти свою жизнь, я все равно останусь, выбрав добровольное самопожертвование ради Седрика.

Дверь моей комнаты оказалась незапертой, и я могла свободно покинуть ее и осмотреть замок. Вдруг громко заурчал мой пустой желудок, напоминая мне о том, что вчера он избавился от всей пищи, которую получил в полуночную страшную трапезу.

«Мне нужно поесть. Нужно найти какую-нибудь еду» – решила я и хотела, было, направиться в столовую, как вдруг услышала знакомую мелодию.

Я машинально взглянула на место, откуда раздавался этот звук: на комоде, перед зеркалом, лежал мой мобильный телефон, тот, что дал мне Седрик, а потом забрал Грейсон.

Грейсон вернул его мне? Зачем он оставил его? Хотя…

Ответ на этот вопрос пришел сразу – Грейсон проверял меня. Он проверял, насколько я люблю Седрика, и смогу ли лгать ему, убеждая в том, что со мной все в порядке, в то время как моя собственная жизнь мне уже не принадлежала.

И все же, я была несказанно рада услышать голос возлюбленного. Быстро схватив телефон и плюхнувшись на кровать, я с силой нажала пальцем на экран.

– Седрик! – едва сдерживая слезы радости, воскликнула я.

– Вайпер! Где ты сейчас? С тобой все в порядке? – раздался в трубке голос Седрика, и я вдруг испугалась, что не смогу сдержать эмоций и разрыдаюсь.

Нет, нельзя плакать! Седрик должен думать, что я счастлива!

– Со мной все отлично! Сегодня хочу сходить на пляж и посмотреть на океан, – начала я плести свою ложь. Это было ужасно трудно – лгать самому любимому человеку. Точнее, вампиру.

– Замечательная идея. Я рад, что у тебя все хорошо. В каком отеле ты остановилась? – мягко спросил Седрик, и я растерялась: я не знала ни одного названия из отелей Рио-де-Жанейро.

– В том, в котором ты заказал мне номер, ты ведь знаешь, как плохо я разбираюсь в подобных вещах, – нашлась я, вспомнив о том, что Седрик заказал для меня номер в лучшем отеле.

– Тебя встретили? Тебя должны были встретить.

– Да,прекрасно встретили! За мной приехали на машине, и номер у меня просто великолепный! Отсюда виден океан! – с нотками фальшивой радости, лгала я.

– Вайпер, с тобой точно все в порядке? – неожиданно заботливым тоном спросил Седрик.

– Конечно! Я в полном порядке! А что?

– У тебя странный голос.

– Я только что проснулась, – выкрутилась я. – Вчера я так устала, что сегодня проспала весь день. А как ты?

– Тоже отлично. Через три дня будет свадьба Маркуса.

– Но ведь они назначали свадьбу на восемнадцатое августа! – удивилась я такой поспешности.

– Да, но сроки сдвинулись, к тому же, все наши родственники и друзья уже собрались. Но не будем об этом. Не хочу делать тебе больно этими разговорами.

Напоминание о чешской вампирской охоте вернули мне образ Грейсона, пьющего кровь, и меня вновь передернуло от воспоминаний и отвращения – я сразу подумала о том, сколько людей будут убиты.

– Седрик, прошу, не убивай никого на охоте, – тихо попросила я. – Я не смогу вынести этой мысли.

– Я не могу пообещать тебе это, – серьезным тоном ответил Седрик. Меня охватило уныние. – Мне нужно будет убивать.

– Тогда убивай не так много, как остальные, – прошептала я, и, почувствовав, что не желаю больше разговаривать с ним, добавила: – Извини, но я ужасно проголодалась. Я как раз заказала себе много вкусностей. Позвонишь мне потом?

– Да, конечно. Кушай. И приятного аппетита.

– Спасибо! Тебе тоже! – с сарказмом вырвалось у меня. Я поспешно отключила звонок.

Благодаря Грейсону, портрет вампира предстал передо мной в полном свете: жестокий, сильный, бесшумный убийца, незнающий жалости. И Седрик – такой же. Он убивает людей и пьет их кровь. Он такой же безжалостный убийца, как и Грейсон.

Но Грейсон был прав: каким бы монстром не был Седрик, я любила его. Но я больше не увижу его. Пусть так, зато он будет в безопасности.

Я приняла душ, помыла волосы, почистила зубы, выпила воды из-под крана, привела себя в порядок и направилась в столовую. После вчерашней пытки я знала, что она находится на третьем этаже. Почему на третьем? Странно, ведь во всех домах столовая всегда находится на первом этаже.

Но, поднявшись наверх, я не обнаружила в столовой никакой еды: стол был пуст. Тогда я стала искать кухню: меня все больше охватывал голод. С трудом отыскав кухню и с радостью увидев холодильник, я открыла его, но в нем была совсем не еда. Мне стало дурно от увиденного: холодильник был забит изящными стеклянными бутылками, в которых, наверняка, была человеческая кровь.

Я в сердцах захлопнула дверцу и поспешила прочь. После жуткой находки мне необходим был свежий воздух, и я решительно направилась в парк. Проходя по холлу к парадной двери, я бросила взгляд на одну из стен, и мое внимание привлекла большая деревянная дверь, одиноко приютившаяся между двух черных мраморных колонн. Во мне тут же загорелось безумное желание посмотреть, что скрывается за этой дверью, и, хотя я никогда не была искательницей приключений, я направилась к этой загадочной двери. Дверь представляла собой внушительную, тяжелую заслонку с ручкой, в виде лапы хищного зверя. Я затаила дыхание и нерешительно коснулась ручки.

Что за ней? Такая тяжелая и большая дверь должна была скрывать за собой что-то запрещенное, спрятанное от чужих глаз.

Мои попытки открыть дверь ни к чему не привели – она была ужасно тяжело и словно не хотела раскрывать мне свои секреты. Но я не сдалась: я схватила ручку обеими руками, уперлась ногой в стену, потянула, и дверь с мягким скрипом открылась. За дверью был темный коридор, в котором не было ни малейшего намека на свет, но я решила последовать примеру Грейсона и хлопнула в ладоши – в коридоре тотчас появился яркий электрический свет, и я смогла увидеть место, в которое попала.

Робко зайдя в подозрительное помещение, я обняла себя за плечи: воздух в протянувшемся передо мной длинном коридоре был просто ледяным. Мне было страшно идти вперед, но я заставила себя, подумав, что, пока мой мучитель отсутствовал, я могла обследовать его замок. И я, отважно, но медленно пошла по коридору и увидела то, что осталось, наверняка, еще с очень давних времен: по обеим сторонам коридора тянулись небольшие камеры, огражденные тяжелыми железными решетками.

«Боже, неужели, это и есть те казематы, в которых должна была быть я?» – Я поморщилась от этой мысли.

Коридор был настолько древним, что его стены были покрыты мхом, а решетки охвачены нитями ржавчины.

Желая рассмотреть поближе одну из камер, я подошла к ней вплотную, но не увидела ничего, кроме голых стен и горсти грязных тряпок в углу. Вдруг, я с удивлением и ужасом увидела, что эти тряпки зашевелились, и из-под них выскочила растрепанная грязная девушка – она с громким криком бросилась к решетке и схватила меня за руку.

Глава 36

Страх пробрал меня до самых костей, и я громко взвизгнула.

– Пожалуйста, помоги мне! – закричала девушка на английском языке, пытаясь притянуть меня к себе, но я с криком отбилась от нее и прижалась спиной к противоположной решетке.

Вдруг чья-то холодная рука схватила меня за плечо. Из моей груди вырвался новый крик ужаса, и я поспешно встала на середину коридора, оказавшись между двумя камерами, а две девушки, запертые в них, протягивали ко мне руки и громко кричали жуткими, полными истерики голосами.

– Выпусти меня! Прошу! Выпусти! Я не хочу быть здесь! Он убьет меня! – кричала одна на английском языке: она была ужасно неухоженной, и было очевидно, что эта девушка просидела здесь не один день.

– Помоги мне! Выпусти меня! Я сойду с ума! Я не хочу умирать! – кричала вторая, тоже по-английски, но с сильным испанским акцентом. Она выглядела не лучше своей соседки.

Их жуткие крики, вид и вся ситуация вообще напугали меня настолько, что я тут же бросилась вон из подвала, слыша за спиной страшные вопли: «Нет! Не уходи! Не оставляй нас!». Эти леденящие душу крики преследовали меня. Ужасное зрелище, представшее моим глазам, было невыносимым. В моей голове не укладывалось, как такое возможно в современном мире! Девушки, запертые в этом холодном сыром подвале… Бедные создания! Наверное, они давно с нетерпением ждали, что кто-то вернет им свободу! Но для чего они там? Как они туда попали? Кто посадил их туда?

Грейсон. Какой простой ответ. И, вероятнее всего, он запер их там для того, чтобы потом выпить их кровь.

Торопливо выбежав из подвала, я закрыла за собой дверь, и, отделяемые от остального замка тяжелым мощным деревом, жалостливые крики девушек умолкли.

Мне стало дурно. Я схватилась рукой за стену и, громко дыша, охваченная ужасом и безграничной неприязнью к Грейсону, лихорадочно размышляла о том, могла ли я взять на себя смелость выпустить бедных пленниц на свободу. Мне не терпелось побежать обратно в подвал и сломать ржавые решетки, выпустить девушек, дать им свободу и утешение, но… Тогда Грейсон убьет меня за то, что я сунула свой нос в его дела. Я была уверена в этом.

Просто забыть о них? Не обращать на этот факт никакого внимания? Это было невозможно: я закрывала глаза и видела перед собой несчастных девушек, а в ушах звенели их истерические крики.

Возможно, в одной из этих камер вскоре должна была быть я. Потому что я твердо решила поговорить о пленницах с Грейсоном и попробовать уговорить его отпустить их. Пусть даже ценой моей собственной жизни.

Усталая и совершенно разбитая, я вышла из замка в парк и села на скамейку, у фонтана. Утро, еще недавно казавшееся мне радостным и полным надежд, затянулось темными тучами, как и небо над моей головой: в воздухе пахло грозой.

«Сколько дней прошло с тех пор, как Грейсон закрыл своих бедных пленниц в подвале? Сколько, должно быть, ужасов они пережили и переживают каждый день! Получают ли они пищу и воду? Господь, если ты есть, как ты позволяешь подобному совершаться? Как ты позволяешь одним своим детям издеваться над другими твоими детьми и убивать их!» – Мысли в моей голове перебивали друг друга, и мне пришлось сцепить зубы, чтобы не заплакать от этой абсолютной несправедливости.

Вскоре заморосил мелкий дождь, но я не хотела возвращаться в замок: мне было омерзительно находиться в обители вампира. И, не шевелясь, я сидела под летним дождем и думала о бедных девушках, запертых в клетках.

Мои мысли были прерваны тихим скрежетом открывающихся ворот, и, машинально бросив на них взгляд, я увидела машину Грейсона, въехавшую в парк. Ворота тут же закрылись. Автомобиль остановился у каменной лестницы, и через пару секунд из нее вышел сам хозяин замка. Отныне, в моих глазах он был не просто монстром – он был маньяком, садистом, сумасшедшим. Я стала ненавидеть его еще больше, если это вообще было возможно.

Грейсон взглянул на меня и, усмехнувшись, направился в мою сторону. Он был прекрасен в темно-синем классическом костюме. Его темные волосы великолепно оттеняли его красивое лицо, на котором сияла приветливая улыбка.

– Доброе утро, Вайпер. Как спалось? Надеюсь, ты не замерзла ночью? – остановившись напротив меня, спросил он.

У меня не было желания разговаривать с ним и даже смотреть на него, но мне нужно было узнать, кто были те девушки, в его подвале, и что он планировал с ними сделать. Возможно, он ударит меня за мою наглость, возможно, запрет в соседней с ними решетке, но мне нужно было узнать.

– Брэндон, – робко начала я, прекрасно помня о том, как вчера он разозлился за то, что я не называла его по имени.

– Наконец-то, ты выучила мое имя, – насмешливо сказал он.

– Кто… Кто они? – срывающимся голосом спросила я, не смея взглянуть на него.

– Кто «они»?

Я подняла на него взгляд.

– Девушки в твоем подвале, – тихо сказала я и сжалась, готовясь принять его удар или пощечину.

К моему изумлению, вместо того, чтобы нахмуриться или ударить меня, Брэндон улыбнулся.

Меня охватил страх: от него можно было ожидать чего угодно – это я усвоила навсегда.

– Вот, черт, ты испортила мой сюрприз! – с упреком в голосе сказал вампир.

– Какой сюрприз? – удивилась я, не понимая, к чему он клонит.

– Ну, хорошо. Ты нашла их?

– Да! Как они оказались там? Что ты хочешь сделать с ними? – воскликнула я.

Пленницы были его сюрпризом мне? Значит, он хотел рассказать мне о них?

– Все очень просто. Но наберись терпения: скоро ты получишь сюрприз, который я для тебя приготовил.

– Ты отпустишь их? – с надеждой в душе спросила я.

– Но тогда сюрприз будет испорчен, – улыбнулся вампир и протянул мне руку. – Пойдем в замок, разве ты не видишь, что идет дождь?

– Ты убьешь их? – тихо спросила я.

– Это сюрприз, – коротко ответил Брэндон. – А теперь марш в замок – ты вся промокла. Не хочу, чтобы ты простудилась. – Он схватил меня за руку и потянул за собой.

Мы вошли в холл замка, и вампир хотел, было, уйти, но я успела схватить его за рукав пиджака.

– Брэндон! – вырвалось у меня.

Вампир удивленно приподнял брови, но все же, остановился.

– Отпусти их! – умоляюще попросила я

– Нет, – жестко бросил он.

– Но почему? – воскликнула я.

– Вайпер, они – моя еда, – усмехнулся Грейсон. – Для мира они уже давно мертвы.

– Прошу тебя! Пожалуйста! Убей меня вместо них, они ведь…

– Тебя так волнует их судьба?

– Да, мне так жаль их! – взмолилась я, но с отчаянием видела, что Грейсон оставался равнодушным и черствым к моим мольбам.

– Если хочешь, можешь покормить их, – сказал на это Грейсон, убирая мою ладонь с рукава своего пиджака. – Они, кажется, ничего не ели три дня или больше, точно не помню.

«Как спокойно он говорит об этом! Покормить! Как животных в зоопарке!» – с презрением подумала я, но все же, несказанно обрадовалась тому, что могла хоть чем-то помочь пленницам.

– Где я могу взять еду? – с готовностью откликнулась я.

– На кухне, – бросил мне вампир и стал подниматься по лестнице.

Мне не нужно было говорить дважды: я бросилась на кухню. Горький опыт научил меня не заглядывать в холодильник, и я стала осматривать шкафы и полки, в поисках еды.

Еда, точнее, вчерашний ужин, оказалась в шкафу с чистыми тарелками. Видимо, Грейсон никогда не бывал на кухне ранее и не знал, куда нужно было правильно поставить еду, чтобы она не испортилась. Я осторожно попробовала блюда на пригодность к употреблению и, к счастью, из всех блюд пропало лишь мясо, простоявшее всю ночь без холодильника и теперь неприятно пахнущее.

Найдя на одной из полок большой металлический поднос, я поставила на него тарелки с едой, а также захватила два стакана и графин воды. Поднос, нагруженный тарелками, был тяжелым, но я несла его быстро, представляя, как долго не ели несчастные девушки. Я почти бежала и остановилась лишь перед дверью, ведущей в страшный коридор. Поставив поднос на пол, я с трудом открыла дверь, зашла внутрь, хлопнула в ладоши, чтобы включить свет, взяла поднос и пошла к камерам, в которых сидели девушки.

Как будто почувствовав мое присутствие или, разбуженные светом ламп, пленницы вампира выскочили из своих углов и припали к решеткам.

– Спаси меня! Пожалуйста, выпусти меня! – кричали они, но, увидев в моих руках поднос с едой, будто совсем сошли с ума и пронзительно закричали: – Дай мне! Мне!

– Тихо, пожалуйста, успокойтесь! Это все вам! – попыталась утихомирить их я, но они будто не слышали моих слов и продолжали кричать. От их криков моя душа обливалась кровью. Я поставила поднос на пол, взяла с него большую тарелку с вареным картофелем и протянула ее одной из девушек – та судорожно вцепилась в тарелку и потянула к себе. Увы, решетка не позволила ей забрать тарелку в камеру, и девушка вывалила картофель на пол, перед решеткой, и начала есть ее руками прямо с пола.

– А мне? Теперь мне! – тряся руками решетку, закричала вторая девушка.

Я поспешила взять тарелку с каким-то салатом и протянула ее девушке – она бросила ее на пол и принялась есть салат, перемешанный с осколками разбившейся тарелки.

Мой разума пронзила мысль о том, что в своем сумасшедшем дьявольском голоде эта девушка съест и осколки, и я попыталась вытащить их, но она зарычала, как зверь, и ударила меня по рукам, оставив на моей правой руке глубокие длинные царапины. Я выложила оставшуюся еду перед камерами и со слезами на глазах, испытывая боль и ужас, наблюдала за тем, как бедные пленницы, возможно, сошедшие с ума от долгого пребывания в клетках, ели еду прямо с пола, рыча и даваясь ею.

Вдруг, вспомнив о том, что нужно было дать им воды, я разлила воду по стаканам и поставила их рядом с едой, тут же пожалев, что взяла только один графин. Я быстро побежала обратно на кухню за вторым графином, и, возвращаясь к девушкам, чуть было не столкнулась с Грейсоном. Но у меня не было ни времени, ни сил, чтобы высказать ему все, что я о нем думала, и я вернулась к девушкам и поставила по графину с водой возле их камер, чтобы они могла пить воду, когда им захочется.

– Видишь, до чего доходят некоторые люди, – вдруг услышала я насмешливый голос Грейсона за своей спиной. – Они уже превратились в животных. Отвратительное зрелище, не находишь?

– Это ты превратил их в животных! – вырвалось у меня. – Но Бог накажет тебя за все, что ты причинил им!

– Бог? – Вампир рассмеялся, и его громкий смех эхом отдавался от стен и высокого потолка. Услышав голос вампира, девушки с криками ужаса забились в углы своих камер. – Бог уже давно не интересуется тем, что происходит в мире!

– Какое же ты чудовище! – прошептала я, глядя на девушек: они были так напуганы его появлением, что стали истерически рыдать.

Моя голова закружилась, и я оперлась о стену, чтобы не упасть.

– А, знаешь, я подумал над твоими словами. – Грейсон с обеспокоенным видом проверил пульс на моей шее. Меня передернуло от отвращения. – Я отпущу их.

– Правда? – радостно прошептала я, обрадовавшись так, как не радовалась никогда в жизни. – Ты отпустишь их?

– Да, если ты хочешь, – серьезно ответил Грейсон.

– Ты ведь знаешь, что я безумно хочу! Пожалуйста! – тихо взмолилась я, радуясь тому, что его душа была не такой уж гнилой, как мне казалось раньше, раз он собирался выполнить мою просьбу.

– Что ж, тогда нам нужно… Что это? – Грейсон нахмурился, схватил мою руку и стал рассматривать на ней глубокие царапины, оставленные одной из девушек.

– Ничего страшного! Всего лишь царапины! – торопливо сказала я.

– «Всего лишь» царапины? Под ногтями этих девиц – миллионы микробов, грязь, гниль! Тебе нужно срочно промыть руку! – жестко сказал вампир, и мне показалось, что он разозлился.

– Да, конечно! Я сделаю это сразу, как только ты выпустишь их отсюда! – испуганно глядя на него, пообещала я. – Обещаю!

Грейсон молчал и пристально смотрел на меня.

– Ну, хорошо. Разве я могу отказать своей гостье? – наконец, повеселевшим тоном сказал он. – Но сначала я хочу познакомить тебя с ними. – Вампир подвел меня к одной из камер.

Я взглянула на сидящую в углу, плачущую, грязную девушку: она напоминала мне представительницу первобытного племени – так ужасно она выглядела.

– Это Сьюзен – дочь мелкого английского дворянина. Сьюзен – прекрасная наездница, любит играть в крикет, а также прекрасно разбирается в живописи и английском спорте. Я познакомился с ней в Лондоне, месяц назад, и убедил ее уехать со мной, что она, совершенно добровольно, сделала.

Месяц? Так эта бедная девушка сидит в этой камере месяц?!

– А это – Лурдес. Жгучая страстная испанка, любит море, корабли и музыку. Кажется, она умеет довольно сносно играть на флейте. С ней я познакомился в Лиссабоне, где она отдыхала со своим отцом. Она уехала со мной уже на следующий день после нашего знакомства, полмесяца назад, а если быть точным, – семнадцать дней назад. Видишь, к чему приводит девичье легкомыслие?

Слушая спокойный, даже равнодушный рассказ вампира, я испытывала к нему лишь презрение: он говорил о девушках так, будто речь шла не о живых существах, а о каких-то ненужных вещах. Впрочем, скучающий вид Грейсона сказал мне о том, что он, действительно, относился к ним как к вещам.

– Ты обманул их! Сыграл на их чувствах! А ведь они доверяли тебе! – не сумев промолчать, презрительно воскликнула я. – Ты воспользовался своей красотой, чтобы заманить их сюда!

– Да, именно так. Но, если ты хочешь вызвать во мне муки совести – не трать усилий понапрасну: у меня ее нет, – чарующе улыбнулся на это Грейсон.

– Но ты обещал, что отпустишь их! – с тревогой напомнила я.

Мое сердце было наполнено жалостью к этим бедным доверчивым созданиям: обманутые ангельской внешностью, они попали в лапы чудовища. А ведь раньше у них была своя свободная интересная жизнь. Но Грейсон не испытывал к ним ни капли жалости – он видел в них только пищу, только тех, над кем он мог поиздеваться.

Глупая, а я еще жалела себя, думая, что несчастней меня никого нет!

– Я же сказал, что отпущу, но сначала их нужно привести в порядок, – спокойно ответил мне вампир. – Ты же не хочешь, чтобы они вернулись в общество в таком виде?

– Я сама это сделаю! Прямо сейчас! – с жаром воскликнула я.

– Да, именно ты. Кроме этого, они должны поклясться мне, что ничего не расскажут обо мне и о том, что они испытали и видели в этом замке.

– Клянусь тебе именем нашего Всевышнего! – выскочив из своего убежища и прижавшись к решетке, крикнула испанка. – Клянусь, я никому не скажу ни слова!

– И я! Я ничего о тебе не расскажу! Клянусь памятью своей матери! – вслед за ней, закричала англичанка.

От переполнявших меня эмоций я не смогла сдержать слез – мне было так жаль бедных девушек! Их жизни были поломаны! Навсегда в их памяти останутся ужасные воспоминания, что будут грызть их души. И, может быть, их психика была настолько повреждена, что будущая свободная жизнь не будет приносить им никакой радости!

Но Грейсон был великодушен. Он пообещал отпустить их, дать им шанс жить дальше, хоть и с такими воспоминаниями

– Приведи их в порядок, – скомандовал вампир и, достав из кармана ключи, отпер двери камер.

Девушки с громкими рыданиями бросились ко мне с объятьями, и я обнимала их в ответ, несмотря на то, что от них ужасно пахло. Но ведь в этом не было их вины!

Грейсон смотрел на нас, с холодной усмешкой на губах, а потом развернулся и вышел из подземелья.

Глава 37

После недолгого радостного мига я вспомнила о том, что девушки срочно нуждались в ванной и отдыхе, и взяла себя в руки.

– Пойдемте, нужно помыть вас… Сегодня вы будете дома! – сказала я девушкам и, взяв их за руки, вывела из коридора в холл замка. – Теперь все будет хорошо! Не плачьте! Все уже кончилось! Все позади! – Я не знала, понимали ли они мой несовершенный английский, но надеялась, что да.

Девушки послушно шли за мной и продолжали плакать, наверно, от радости. Они цеплялись за мое платье и прижимались ко мне, будто прося у меня защиты.

Все было словно в тумане: мы зашли в мою комнату, и Сьюзен с Лурдес с громкими криками радости вбежали в ванную. Они вели себя как маленькие дети, впервые увидевшие карусели. Я поспешила за ними. Быстрыми нервными движениями они сорвали с себя одежду, точнее, лохмотья, оставшиеся от нее, обе уселись в огромную ванну и выкрутили краны. Я потрогала воду, и она была настолько горячей, что я мигом одернула руку и поспешила закрутить горячий кран. Испугавшись того, что после длительного сидения в камерах девушки сошли с ума, я решила взять процесс их купания в свои руки.

– Сьюзен, Лурдес, перестаньте! Я сама все сделаю, просто сидите смирно и ничего не трогайте! – строго сказала я им.

В этот проклятый день я абсолютно забыла о себе: были только они – две несчастные, обманутые Грейсоном жертвы, напуганные, голодные и беспомощные.

Тела девушек были покрыты синяками и кровоподтеками, и, вспомнив о том, с какой яростью они бились о железные решетки камер, когда увидели меня, я поняла, что эти раны они оставили на себе сами. Их волосы – грязные, запутанные, срочно нуждались в больших порциях шампуня, а ногти были обломаны и грязны. Бедные создания испытывали такую жажду, что пили воду прямо из ванной, зачерпывая ее своими грязными ладонями.

– Сейчас мы вас искупаем, и вы будете чистыми и красивыми, как раньше! – налив в ванную пену и взяв в руки мочалку, ласково сказала я, отчего девушки тут же заулыбались.

Когда пена взошла, Сьюзен и Лурдес принялись дуть на нее и играть с ней, весело смеясь.

– Сьюзен, возьми мочалку и начинай мыться. – Я протянула ей мочалку, и она начала яростно тереть ей свою кожу.

– А мы пока помоем тебе голову, – сказала я Лурдес. – Только тебе нужно ее намочить.

Лурдес опустила голову под воду, и, когда ее длинные волосы намокли, я налила на них большую порцию шампуня и стала мыть их. Я чувствовала себя ответственной за этих девушек, которые, кроткие и ласковые, наверняка, видели во мне защитницу.

Затем девушки поменялись: я принялась за голову Сьюзен, а Лурдес стала мыть свое тело мочалкой. Вода в ванной стала серой от грязи, и я спустила ее, чтобы теперь вымыть девушек под душем. От горячего пара, стоящего в воздухе, в ванной комнате было очень жарко, и я ужасно вспотела. Мне стало не хватать воздуха – это заставило меня открыть двери.

– Как тебя зовут? – спросила меня Сьюзен, когда я укутывала ее в большое банное полотенце.

– Вайпер, – ответила я, радуясь тому, что она стала потихоньку приходить в себя.

– Можно я почищу зубы? Я не чистила их очень долго, и это причиняет мне жуткий дискомфорт, – сконфужено попросила она.

– Да, и я, можно? – робко спросила Лурдес, уже укутанная в полотенце.

– Конечно! Но у меня только одна зубная щетка, – растерялась я.

– Ничего страшного, мы поделимся, – улыбнулась Сьюзен. – Думаю, Лурдес будет не против!

– Нет, не против! – сказала Лурдес, тоже улыбаясь.

Я дала им свои зубные щетку и пасту, и девушки по очереди почистили зубы. Лурдес чистила зубы тщательно и педантично, в отличие от Сьюзен, которая сделала это довольно быстро и яростно.

Теперь, когда девушки были чистыми, я увидела, насколько красивы они были. К счастью, они уже пришли в себя и разговаривали, как полагается взрослым здравомыслящим людям.

– Вам нужно одеться, – сказала я. – Надеюсь, моя одежда будет вам впору!

Мы вышли из ванной, и, порывшись в чемодане, я достала девушкам по платью. Мое платье было коротковато для Сьюзен, а платье для Лурдес, наоборот – волочилось по полу, из-за ее низкого роста. Обе девушки были очень худыми – это был результат голода и страданий.

– Боюсь, моя обувь будет вам не впору, – задумчиво сказала я, взглянув на голые ступни девушек.

– Не нужно обуви! Спасибо тебе! Ты спасла нас! Что бы мы без тебя делали? – воскликнула Сьюзен, и обе девушки с жаром бросились обнимать меня, а я была очень счастлива оттого, что смогла помочь им.

В этот момент я была рада тому, что попала к Грейсону, иначе, эти девушки умерли бы или были бы убиты им, так и не увидев свободы.

– Мы были самыми последними, кто остался в камерах. И мне было так страшно! – всхлипнула Лурдес.

– Как? Вы были не единственными, кто сидел там? – с ужасом спросила я.

– Нет, были заполнены все камеры! И у меня поначалу стынула кровь от этих криков! Там были даже китаянки или японки, представляешь? – тихо ответила мне Сьюзен. – Он всех нас обманул!

– И где они все? Почему вас только двое? – спросила я, хотя глубоко в душе уже знала ответ: они были мертвы.

– Каждый день к нам приходил его слуга и забирал по пять-шесть девушек: они уходили и больше не возвращались. Я не знаю, где они сейчас и что с ними, но… – Сьюзен горько вздохнула. – Я думаю, что Брэндон убил их.

– Да, он убил их! – тихо повторила ее слова Лурдес.

Мы втроем сели на кровать.

Значит, Грейсон держал здесь много пленниц, а потом убивал их. И он убил бы и Сьюзен с Лурдес, если бы ему не подвернулась я, ставшая его главной мишенью для убийства.

Я посмотрела на девушек, и вдруг мой мозг пронзила безжалостная мысль: вампир не отпустит их. Он не может позволить себе отпустить их, несмотря на их клятвы не рассказывать о нем ни слова.

– Как вы сюда попали? – спросила я, решив выяснить все, что они знали о Брэндоне Грейсоне. Знали ли они о том, что он – вампир? Если нет, у них все же был шанс вырваться на свободу!

Сьюзен нервно рассмеялась.

– Как банально все было! Я познакомилась с ним в Лондоне, на выставке картин современных художников. Как сейчас помню: я увидела его и подумала: «Боже, какой красавец! Возможно ли человеку быть таким прекрасным, как он?», а потом нас представили друг другу общие друзья, и я… Потеряла голову! Я никогда раньше не видела таких красивых мужчин, как он. – Сьюзен со злостью теребила свое платье, и я поняла, что она мысленно ругала и проклинала себя за то, что сделала. – Он сказал мне, что влюблен в меня с первого взгляда, и предложил уехать с ним в его замок, где нас никто не найдет, а ведь я была помолвлена с другим. Сначала я колебалась, и это обидело его. Тогда я передумала и стала умолять его простить меня… И я уехала с ним… А мой жених, мой Кристофер, который любил меня до безумия, наверно, не простил и никогда не простит мне. Какая же я дура!

– И что было, когда вы приехали сюда? – продолжила я свой жестокий допрос, хоть и знала, что причиняла Сьюзен боль, заставляя вновь переживать те страшные минуты.

– Он провел мне экскурсию по замку, а потом сказал, что в его подвале есть кое-что очень интересное… Мы пошли туда, а там! Я была в ужасе! Эти девушки! Эти крики! – Она закрыла лицо ладонями, а ее голос перешел в дрожащее сопрано. – А потом он закрыл меня в камере и я… – Сьюзен замолчала и разразилась рыданиями.

– А ты, Лурдес? – обратилась я к испанке, которая со слезами на глазах слушала рассказ Сьюзен.

– И я тоже, как она, – коротко ответила мне Лурдес. – Но когда я приехала с ним, здесь были его друзья. Будь проклят этот маньяк!

– Вы ничего больше не видели? – допытывалась я, найдя в их горе радость того, что, благодаря их неведению, у меня был аргумент для вампира отпустить их.

– Нет! А что мы могли увидеть? Мы же были заперты в этом хлеву! Подожди… А как ты оказалась здесь? И почему он не посадил тебя в камеру, как всех нас? – тихо спросила Сьюзен, моментально успокоившись и перестав рыдать.

– Так же, как и вы, – усмехнувшись, солгала я, чтобы не беспокоить их души, к тому же, Грейсон слышал каждое наше слово.

– Мы все дуры! – печально сказала Лурдес.

– Но почему он не запер тебя? – настойчиво повторила свой вопрос Сьюзен.

– Не знаю! – пожала плечами я. – Но он отпустит вас.

– А что будет с тобой? – спросила Лурдес, печально глядя на меня своими прекрасными темными глазами.

– Это не важно, – тихо ответила я. – Главное, что вы будете дома.

– Почему ты так защищаешь этого маньяка? – спросила Сьюзен, видимо недовольная моими словами.

– Я не защищаю его… Нет, никогда! Ведь и мне он причинил массу страданий! Просто, если я не останусь, – здесь останетесь вы, потому что Грейсону нужна жертва! – горячо ответила на ее упрек я.

– Почему ты так говоришь? Мы можем уйти все вместе! – с горячностью воскликнула Сьюзен. – Ты не должна жертвовать собой ради нас!

– Поверь, это не жертва. Я сама хочу остаться, – со слезами на глазах солгала я, содрогаясь от собственной лжи. – Вы даже не представляете, что я натворила… Да, я хочу остаться…  Мое место здесь.

– Раз это твое решение… Но все это очень печально, – прошептала Сьюзен.

Я не ответила ей, и, подойдя к открытому окну, стала с тоской смотреть вдаль, думая о том, что скоро девушки будут дома, а я останусь здесь. Но я ни капли не завидовала им: я была рада за них, рада тому, что они спасутся. Моя тоска относилась лишь к моей участи.

За окном шел сильный дождь. Такой сильный, что я не могла ничего увидеть из-за его серого покрывала: струны дождя не были ровными и перемещались, меняли направление, хлестали листья деревьев и шумно вздыхали, ударяясь о землю и разлетаясь на тысячи мелких жидких осколков.

– Готовы, красавицы?

Я обернулась: в дверях стоял Грейсон. Прекрасный убийца.

Девушки испуганно вскрикнули, подбежали ко мне и спрятались за моей спиной.

Вампир медленно подошел к нам.

– Вайпер, глупенькая, нельзя быть такой сердобольной, – сказал мне Брэндон, усмехаясь неприятной кривой усмешкой.

– Я чувствую себя ответственной за них! – ответила я на его выпад.

– Каждый несет ответственность только за себя, – парировал он.

– Ты никогда этого не поймешь! – тихо сказала я.

В моем горле застряли тысячи ругательств, насмешек и язвительных замечаний в адрес Грейсона – он был мне отвратителен как никогда. Он насмехался над нами, смертными, но сам представлял собой истинное чудовище. Но я проглотила ругательства, помня о том, что он обещал отпустить девушек, а значит, нельзя было злить его.

– Ты права, я никогда не пойму этой слабости. – Грейсон презрительно улыбнулся, и по его тону я поняла, что он имел в виду любовь Седрика ко мне. Затем Грейсон сел на кровать и не спускал с нас глаз. – Какая картина! Три несовершенства прижимаются друг к другу, а их глаза блестят от страха и ненависти ко мне! – усмехнулся он.

– Ты отпустишь их? – спросила я, переходя на чешский язык, чтобы девушки не пугались нашего откровенного разговора.

– Я обещал тебе. Если хочешь, пусть идут прямо сейчас – последовал его ответ на чешском. – Но и ты кое-что мне обещала.

– Я? – искренне удивилась я.

– Да, а ты уже не помнишь об этом? – с улыбкой спросил он. – Пойдем в другую комнату, нам нужно поговорить.

Меня охватила дрожь.

«Господи, что ему от меня нужно?» – с ужасом подумала я.

– Да, конечно, – все же, ответила я, совершенно не понимая, о чем он хотел поговорить, но соглашаясь, чтобы он не передумал отпустить девушек.

Грейсон встал с кровати и, приятно улыбаясь, протянул мне руку.

Я вложила в ладонь вампира свою, и мы вышли из комнаты и направились вперед по длинному коридору. Меня охватило сильное волнение – неизвестность пугала меня: Грейсон был великолепным актером, и его слова о необходимости поговорить могли означать все, что угодно.

Наконец, вампир довел меня до конца коридора, открыл передо мной дверь комнаты, втолкнул меня в нее, вошел сам и закрыл за собой дверь. Грейсон подошел к окну.

– Удивительный день, не так ли? Буря эмоций! – весело сказал он, глядя в окно. – Подойди ко мне.

Я тут же исполнила его приказ.

– Ты хочешь поговорить об этом? – недоверчиво спросила я, встав рядом с ним.

Грейсон взглянул на меня. Его лицо было ужасно строгим.

– Конечно, нет, глупышка. – Он схватил меня за волосы и притянул к себе, заставляя смотреть в его лицо. – Так что ты обещала? – строго спросил он.

Я ошеломленно схватила его за руку, которой он тянул мои волосы.

– Мне больно! – крикнула я.

Слезы потоком хлынули из моих глаз: он причинял мне такую сильную боль, что казалось, я чувствовала, как рвалась кожа на моей голове.

– Что ты мне обещала? – повторил он, повысив голос.

Мой разум стал лихорадочно вспоминать, о чем просил меня этот садист, и что я могла обещать ему.

– Я обещала…  Промыть царапины? – неуверенно спросила я, надеясь, что это именно то, что он хотел от меня услышать.

– Ты сделала это?

– Я не успела… – Из моего горла вырвался крик боли: вампир так сильно дернул мои волосы, что мне показалось, будто он вырвал половину их.

– Не успела. Какая жалость! Очень жаль, Вайпер, очень жаль!

– Я сделаю это прямо сейчас! – взмолилась я.

– Ты разочаровала меня. Я сделал тебе подарок, а ты плюнула мне в лицо! Может, вернуть этих девчонок обратно в их уютные камеры?

– Пожалуйста, Брэндон, нет! Умоляю тебя!

– Глупая девчонка, ты думаешь, что будешь нужна мне с грязной кровью? Они могли заразить тебя чем-нибудь, и я попросил тебя промыть твои царапины. – Вкрадчивый голос Грейсона был еще страшнее, чем его действия.

– Умоляю тебя… Я не успела… Но, если хочешь, я сделаю это прямо сейчас…

– Да, Вайпер, хочу! И давай договоримся исполнять свои обещания: в следующий раз я не буду так добр!

– Да, конечно! Как скажешь!

Вампир отпустил мои волосы, и я тут же провела по ним ладонями, чтобы убедиться в том, что он не вырвал их. К счастью, они были на месте. Но его вспышка злости очень напугала меня, и теперь я ужасно боялась того, что он вновь закроет Лурдес и Сьюзен в камерах.

– Быстро промыла свои проклятые царапины! – строго приказал мне Грейсон, кивком головы указав на столик, на котором я увидела нужные медикаменты.

Я принялась молча обрабатывать свои царапины.

– Тщательнее! И перестань реветь!

Я с силой сжала зубы, и, наконец, тщательно промыв царапины, со страхом посмотрела на вампира, не зная, что делать дальше.

Все это время он наблюдал за мной, а теперь, взяв бинт и схватив мою руку, начал туго забинтовывать покрытое царапинами место.

Грейсон так беспокоился о моей крови! Он даже собственноручно перевязывал мою руку! Как же заботливо он ухаживал за тем, что ему было от меня нужно – чистотой моей крови!

– Успокоилась? – мрачно спросил Грейсон, окончив свою работу.

– Да. Я просто испугалась, – тихо ответила ему я.

– Надеюсь, ты усвоила урок?

– Да. Но ведь ты отпустишь их?

– В отличие от тебя, я всегда исполняю свои обещания, – сказал он, улыбаясь так мило, словно ничего не произошло, будто не он сорвал на мне свою злость.

Мы направились обратно в комнату, где нас ждали Лурдес и Сьюзен. Как только мы вошли, девушки боязливо прижались к подоконнику. Я подошла к ним, желая успокоить их.

– Ты плакала? Что он с тобой сделал? – прошептала Лурдес, а Сьюзен поморщилась, посмотрев на мое заплаканное, красное от слез лицо.

– Все хорошо, скоро вы будете дома, – сказала я им, а потом обратилась, по-чешски, к Грейсону. – Теперь ты отпустишь их?

– Что ты спросила? – шепотом осведомилась у меня Сьюзен, но я решила не отвечать ей.

Слова Брэндона о том, что он всегда исполняет свои обещания, подбодрили меня.

– Они поклялись, что ничего не расскажут о тебе, – напомнила я вампиру.

– Конечно, нет, – усмехнулся он. – Но ты, действительно, хочешь, чтобы я отпустил их? Разве тебе неприятна их компания?

– Пожалуйста, Брэндон! Будь милосерден! – вырвалось у меня.

Грейсон вдруг широко улыбнулся.

– Милосерден… Какое красивое слово. Но, раз таково твое желание, – я исполню его. Ты точно не пожалеешь об этом?

– Никогда! – твердо ответила я.

– Тогда прошу всех на выход! Жду вас на крыльце, – Грейсон усмехнулся и быстро вышел из комнаты.

Сьюзен, Лурдес и я быстро пошли за ним.

Вдруг он пропал: я увидела лишь его тень, скользнувшую вниз по лестнице.

Взявшись за руки, девушки и я вышли на крыльцо.

Грейсон стоял к нам спиной и смотрел на парк.

Дождь лил, не переставая, – он превратился в настоящий ливень, и я невольно подумала о том, почему вампир настаивал на том, чтобы девушки ушли прямо сейчас. Да и как они уйдут? Каким способом он собирается доставить их в город?

– Вайпер, подойди ко мне, – услышала я голос Грейсона.

Я робко выполнила его приказ.

– Прекрасная погода, не находишь? – спросил он, не оборачиваясь ко мне и не обращая внимания на девушек.

– Я люблю дождь, но мне кажется, что в такую погоду лучше сидеть дома и пить горячий чай с лимоном, – честно ответила ему я. – Брэндон, я подумала… Может, они уйдут позже, когда пройдет дождь? Смотри, какой ливень! Как они смогут добраться до города?

– Нет, Вайпер, ты ведь так хотела, чтобы я немедленно их отпустил. И именно это я сейчас и сделаю. – Вампир сказал это таким тоном, что я сразу поняла смысл его фразы: «Не умничай, иначе, я вообще их не отпущу. Или сейчас или никогда». – Знаешь, один раз Седрик был у меня в гостях, – пристально взглянув на меня, сказал он.

– Седрик? У тебя? – Я не могла поверить в это.

Что могло быть общего у Седрика и этого безжалостного садиста?

– Вижу, тебя это удивляет, но я расскажу тебе: он принимал участие в одном развлечении, моем любимом, а хотя, нет, он сразу уехал. Но его брат частенько балуется вместе со мной. Хочешь узнать чем?

– Чем? – тихо ответила я.

– Черт, я ведь обещал тебе сюрприз! Как раз пришло время отпускать твоих новоявленных подружек, – веселым тоном сказал на это Грейсон.

Он пошел к девушкам. Я сделала то же самое.

Девушки стояли, крепко взявшись за руки, и с боязнью смотрели на вампира. Особенно была напугана Лурдес: ее подбородок дрожал.

– Очень мило, что ты позаботилась о них и дала им свою одежду, но она им не понадобится, – по-чешски, сказал мне Брэндон.

– Как это? – так же прошептала я. – Они ведь…

– Они уйдут отсюда обнаженными.

Я молча смотрела на него, не понимая, шутит он или нет.

«Он хочет, чтобы они шли в город без одежды? Как он себе это представляет? Зачем он так издевается над ними?! Нет, у него явное расстройство психики!»» – пронеслось в моей голове.

– Раздевайтесь, – вновь перейдя на английский, приказал девушкам Грейсон.

Они непонимающе смотрели на меня.

Но я не смогла ничего сказать им и опустила взгляд в пол.

– Это обязательно? – испуганно спросила Сьюзен.

– Или вы раздеваетесь и уходите прямо сейчас, или не уйдете отсюда никогда. Как по мне, оба варианта просто замечательны, – спокойно ответил ей Грейсон, будто для него это было самым обычным делом. Но в его спокойном голосе слышалась сталь.

– Лучше сделайте это! – тихо воскликнула я, испугавшись, что сейчас, из-за их упрямства и стыдливости, он не отпустит их. – Вы набредете на какую-нибудь деревню или встретите хороших людей… И вы будете на свободе!

«Пусть лучше они пойдут нагими, но обретут свободу! Ведь найдутся добрые люди, которые помогут им!» – Я горячо верила в это.

Услышав мои слова, девушки еще недолго колебались, а потом, с глазами полными слез, стали медленно снимать с себя платья. Лурдес заплакала. И, когда они уже полностью были обнажены, то стыдливо попытались прикрыть свою наготу руками.

Мое сердце обливалось кровью, но я ничем не могла им помочь. Я представляла, каким унижением был для них этот приказ Грейсона, но не смела сказать вампиру ни слова.

– Вот и пришло время расставания! – улыбнулся Грейсон. – Уходите, пока я не передумал. – Он достал из кармана брелок и нажал на одну из кнопок. – Ворота открыты.

Я быстро обняла девушек и шепнула каждой: «Беги, как можно быстрее!».

Девушки медленно спустились по лестнице и оказались под яростным ливнем.

Нагие, под холодным ливнем, они должны были дойти до города! А ведь до него даже ехать было долго! Бедные, бедные мученицы!

– Бегите! Бегите! – крикнула я им, недовольная их несмелыми движениями. – Бегите отсюда, как можно быстрей!

Девушки быстро побежали к открытым воротам, что были выходом из этого королевства ужаса. Я наблюдала за ними, пока они не скрылись с глаз, и, когда их силуэты растаяли в дожде, я с облегченьем вздохнула.

– Спасибо… – тихо сказала я, посмотрев на вампира. – Ты поступил очень благородно.

Но, к моему изумлению, он рассмеялся мне в лицо. Его смех – жуткий и насмешливый, заставил меня задрожать.

– Ты действительно так считаешь? Что ж, пора показать тебе вторую часть моего любимого развлечения! – мрачно сказал он, и его глаза стали такими страшными, что я задрожала. – Как ты и просила, я отпустил их, но теперь у меня есть полное право на их убийство! Ты ведь не просила не убивать их, а только отпустить!

– Нет! –  вырвался у меня крик ужаса.

– А ты думала, я отпущу их живыми? – Вампир злорадно улыбнулся, спустился по лестнице и исчез в дожде.

– Нет, Брэндон! Не делай этого! Оставь их в покое! Умоляю! – крикнула я ему вслед, но он уже исчез из поля моего зрения.

«Он убьет их!» – пронеслось у меня в голове и я, без раздумий бросившись вниз по лестнице, побежала за ним. Я бежала по грязи и лужам, дождь бил меня по лицу, застилал мои глаза и настолько промочил мое платье, что оно превратилось в тяжелый мокрый мешок, прилипший к телу и ногам и мешавший бежать.

– Брэндон! Не смей! Оставь их! Дай им уйти! – истошно кричала я, в надежде остановить его ужасные планы. Вскоре я оказалась в лесу, и мои ступни утопали в грязевых потоках и мерзкой земляной каше. Вода стекала с меня ручьем, волосы намокли и превратились в отвратительную липкую массу, словно нарочно закрывающую мне глаза. Я не знала, куда бежать: лес казался мне огромным и неприветливым. Струи ливня били зеленые листья на деревьях, и те издавали приглушенный тихий звук барабанной дроби. В правом боку закололо, и я невольно остановилась, чтобы дать себе несколько секунд отдыха. Я оглядывалась по сторонам, ища девушек и вампира, но они словно исчезли. Мне не осталось ничего другого, как побежать дальше, но не так быстро, как прежде – мой бок ныл, так как раньше я никогда не бегала так много и так быстро. Я бежала в чашу леса и вдруг споткнулась о что-то, лежавшее на земле, и полетела лицом в грязь, но у меня не было роскоши мешкать, и, быстро поднявшись на ноги, я побежала дальше, покрытая грязью с головы до ног. Но меня вдруг охватило странное чувство невыносимой тревоги.

О что я могла споткнуться? Это «что-то» было довольномягким, длинным, и это точно не могла быть упавшая ветвь.

Я резко остановилась и взглянула назад: на земле, наполовину утонув в грязи, лежало человеческое тело. У меня отнялось дыхание. Быстро вернувшись к телу, я несмело остановилась в нескольких шагах от него.

– Нет! – вырвался у меня истошный вопль: там, в грязи, лежала Лурдес. – Лурдес! Проснись, Лурдес! – бросившись к ней и с силой встряхивая ее, закричала я.

Но она не двигалась. Она была мертва. В ее красивых широко открытых глазах застыл ужас, а на шее зияли две большие красные точки. Лицо девушки было почти белым: она была обескровлена.

Грейсон убил ее. Он выпил ее кровь.

Мои глаза наполнились слезами, и все вокруг стало расплываться. В голове был сплошной туман. Тело отказывалось подчиняться мне, и я сидела на коленях перед мертвой девушкой и, будто загипнотизированная ее смертью, тихо плакала и смотрела на ее бледное мертвое лицо. Мой разум не желал принимать эту реальность. Я не могла поверить в то, что Лурдес была мертва и больше никогда не встанет и не заговорит со мной.

Вдруг рядом со мной, обрызгав меня фонтаном брызг, упал какой-то тяжелый предмет. Я машинально взглянула в сторону и увидела Сьюзен. Она не шевелилась. Она тоже была мертва. Тихо вскрикнув от ужаса и подняв взгляд, я увидела Грейсона: он стоял совсем близко ко мне и улыбался. Его губы и зубы были алыми от выпитой им крови, однако, на его насквозь промокшем костюме не было ни единого ее пятна.

«Теперь моя очередь. Он убьет меня» – пронеслось в моем разуме, и я провалилась в темноту.

Перед моими глазами пролетали отрывочные сцены, меняющиеся, как кадры фильма ужасов: Лурдес бежит по полю, ее черные волосы намокли и прилипли к спине. Ее синее платье путается в ее ногах. Вдруг, из плотной стены дождя, словно черная тень, перед девушкой появляется Грейсон и впивается в ее шею. Из ее раскрытого рта не выходит ни звука – она не успевает даже вскрикнуть. Лурдес обессилено падает, но вампир крепко прижимает ее к себе и продолжает пить ее кровь, а затем, насытившись, грубо бросает в грязь ее уже мертвое тело. Через миг кадр сменился: бегущая Сьюзен оглядывается по сторонам, она боится за собой погони, и со всего разбега попадает прямо в смертельные объятья вампира. Грейсон выпивает ее кровь, а потом поднимает на руки ее белый труп и несет его в пелену дождя. Белая худая рука Сьюзен качается при его шагах, как маятник. И, в конце этого фильма, передо мной огромным кадром встали мертвые глаза Лурдес – прекрасные, огромные черные глаза. В них отражался дождь, силуэт Грейсона и застывшее удивление, будто вопрос, оставшийся без ответа уже навсегда: «За что?».

Я резко открыла глаза и увидела себя лежащей на меховой шкуре перед большим горящим камином.

Было тепло. Дрова в камине, объятые огнем, уютно потрескивали.

Мое платье и волосы были сухими, и я поняла, что провела без сознания несколько часов, а может, больше. Мое тело, лицо, платье, волосы – все было покрыто засохшей грязью.

«Где я? Как я здесь оказалась?» – невольно подумала я, и, оглянувшись вокруг, увидела Грейсона, сидевшего в черном кресле и смотрящего на огонь. Нас отделял всего один метр, или даже меньше – я почти лежала у его ног. Вампир был одет в новый чистый сухой костюм. Увидев, что я пришла в себя, он улыбнулся мне чарующей белозубой улыбкой.

Его улыбка заставила меня отвернуться к камину и бессильно упасть на меховую шкуру.

– Убей меня, пожалуйста, – тихо попросила я вампира. У меня больше не было сил терпеть смерть, которую он сеял вокруг.

– Не терпится умереть? – насмешливо спросил он.

– Я не хочу жить. Зачем я тебя?

– Думаю, я уже успел привыкнуть к тебе. Знаешь, как вы, люди, привыкаете к собаке? К тому же, без тебя мне будет скучно. Ты будешь моим развлечением.

– Ненавижу тебя! – с ненавистью прошептала я, и мои глаза прожгли горячие слезы безысходности.

– Ненавидь! Твоя любовь мне точно не нужна! – рассмеялся на это вампир.

Глава 38

Приближался день свадьбы Маркуса и Маришки. В замок пребывало все больше гостей, и огромный гараж был забит до отказа. Многим вампирам пришлось ставить свои авто прямо на площади перед замком, и теперь он был заключен в кольцо разноцветных иномарок. Вампиры пяти континентов сосредоточили свое местопребывание на август в Праге – все желали присутствовать на свадьбе. Так как в нашем обществе свадьбы происходят нечасто – каждая вампирская свадьба вызывает максимум внимания и ажиотажа.

Невеста уже прилетела из Польши, но с Маркусом они не виделись: как объяснил мне брат – для того, чтобы встреча у брачного алтаря была не только «божественной», но и «долгожданной».

Я не мог понять смысла этого воздержания, так как безумно скучал по Вайпер и звонил ей почти каждый день, и она отвечала мне, с радостью и любовью. Как только Маркусу удавалось сдерживать себя от внезапного визита к невесте, которая, при этом, находилась в такой близости от него?

Решающий день настал. Мы находились в комнате Маркуса, и тот стоял перед большим зеркалом и завязывал на шее галстук. Брат был одет в светло-серый костюм, причесан и взволнован, а я стоял рядом с ним, облокотившись на колонну, тоже празднично одетый, и посмеивался над ним: в волнении он всегда был несколько смешон и очень суетился.

– И долго ты будешь теребить этот бедный галстук? – насмешливо спросил я, надеясь унять его волнение легким юмором.

– Черт, никак не могу его завязать! – нервно ответил мне Маркус, сорвал галстук с шеи и бросил его на стул.

– Иди без него. Так намного лучше: с галстуком ты похож на шоумена, – усмехнулся я.

– Я чертовски волнуюсь! – воскликнул Маркус и стал кругами ходить по комнате.

– Ничего страшного в этом нет – тебе и положено волноваться перед таким важным событием, – попытался успокоить его я, но он лишь ускорил свои шаги.

– Как мне успокоиться? – спросил он, а затем закрыл лицо ладонями и забубнил: – Черт! Это ужасно! Просто ужасно! Мне нужно успокоиться!

– Просто подумай о том, что через час Маришка уже навечно станет твоей женой, – подбодрил его я.

– От этой мысли я волнуюсь еще больше! – с горячностью ответил мне Маркус.

– Что ж, все мои попытки успокоить тебя явно не дали результата. – Я беспомощно пожал плечами.

– А меня и не нужно успокаивать! – Брат резко остановился, подошел к окну и стал смотреть вниз, на площадь.

Встав рядом с Маркусом, я увидел многочисленных гостей, уже рассаживающихся по автомобилям, чтобы отбыть к месту венчания – Собору Святых Петра и Павла.

– К счастью, сегодня дождливо, – улыбнулся я, довольный темными тучами и мелкой моросью за окном. – Все пройдет великолепно, я не сомневаюсь в этом.

– Как бы не выглянуло солнце. Тогда все будет испорчено! – обеспокоенным тоном откликнулся на это Маркус.

– Солнца не будет: на всю неделю обещали морось и дождь, – твердо сказал я и похлопал брата по плечу.

– Надеюсь на это. У тебя все хорошо? – вдруг спросил брат, не глядя на меня, но наблюдая за отбытием гостей.

– У меня все отлично. – Я взглянул на свои наручные часы: наступило время выезжать к собору. – Пора, – тихо сказал я Маркусу.

Тот молча кивнул.

Мы вышли из замка и сели в мой автомобиль, который повез нас в Вышеград, к великолепному костелу-базилике Святых Петра и Павла.

Костел, основанный в одиннадцатом веке, построенный в стиле неоготики, является одним из известнейших туристических и религиозных объектов в Праге. Многие посетившие его, говорили, что здесь смогли почувствовать присутствие Бога: костел представляет собой трехнефную базилику с капеллами и резницами. По бокам главного фасада возвышаются две симметричные башни. Сам фасад богато украшен лепниной, порталами и башенками. Внутри костел украшен прекрасными разноцветными витражами, позолотой и иконами. Приглушенный мягкий свет, освещающий костел, не только не угнетает, но и, действительно, дарит уверенность в том, что Бог существует.

Маркус и Маришка сделали правильный выбор: костел Святых Петра и Павла было идеальным местом для их свадьбы. К тому же, после церемонии, гости могли пройтись по красивому, немного угрюмому Вышеградскому кладбищу, полному могильных памятников и статуй. Замечательное место для прогулки и размышлений. К счастью, на время свадебной церемонии костел был закрыт для туристов – Маркусу удалось уговорить руководство костела большим благотворительным взносом на развитие и сохранение этого великолепного памятника архитектуры.

Большая площадь перед костелом была заполнена празднично-одетыми гостями-вампирами. Здесь же я увидел и будущих родственников – многочисленный клан Мрочеков, одетых во все белое. Гости, нарядные и прекрасные, с нетерпением ожидали приезда жениха и невесты. Вокруг площади столпились любопытные туристы: конечно – они никогда в жизни не видели такого количества прекрасных существ.

Вскоре мы медленно въехали на площадь, я нашел укромное место, рядом с кладбищем, и припарковал авто. Тут же послышались рукоплескания и приветственные крики: «Жених приехал!», «А вот и жених!», «Маркус, мы тебя совсем заждались!».

Но Маркус не спешил выходить на площадь и наблюдал за всем этим действием в окно.

– Почему Мрочеки в белом? – спросил я, желая узнать причину необычайности их костюмов, ведь, обычно, на подобные церемонии мужчины надевают темные строгие костюмы.

– Черт их знает! – отмахнулся Маркус. – Вот и пришел конец моей долгой холостой жизни! Даже не верится!

– И я вижу, что ты очень этому рад, – саркастически заметил я.

– Безумно рад! Ну, с Богом! – Он открыл дверцу и покинул автомобиль.

Я поспешил последовать его примеру.

– Поздравляю, Маркус, ты дождался своего времени! – сказал подошедший к нам дальний родственник из Уэльса и пожал Маркусу руку. – А, Седрик! Не волнуйся, мой мальчик, скоро и ты пойдешь под венец! – Он добродушно пожал мне руку.

Его слова вызвали во мне некоторую душевную боль, но я натянул на лицо улыбку.

– И, все-таки, я не мог пропустить это событие! – вдруг услышал я знакомый голос и увидел, как откуда ни возьмись, рядом с нами появился Грейсон.

Улыбка сползла с моего лица. Несмотря на то, что недавно я зря подозревал его, этот вампир все же вызывал у меня антипатию.

– Это ты сейчас об охоте или о моей свадьбе? – шутливо спросил его Маркус.

– Конечно, о твоей свадьбе, дружище! – улыбнулся англичанин.

– Ты не представляешь, как я рад! – Маркус бросился обнимать своего друга.

– Рад снова видеть тебя, Седрик. – Грейсон протянул мне руку, и я, с вновь натянутой улыбкой, пожал ее.

– Уладил дела в Англии? – из вежливости спросил его я.

– Да, к счастью, они решились быстрее, чем я предполагал, поэтому смог приехать.

– Как погода в Англии? Опять дожди?

– Вчера был настоящий ливень, но это не помешало мне немного развлечься. – Грейсон отвратительно улыбнулся, и я сразу понял, что он имел в виду: вчера он в который раз устроил охоту в своем поместье. Какой он, все-таки, маньяк.

– Тебе еще не надоело это развлечение? – весело спросил его Маркус, который, как я знал, сам нередко принимал участие в этом недостойном действии.

– Мне никогда это не надоест. И я предвкушаю то, что ты обещал на свою свадьбу, – с усмешкой ответил ему Грейсон.

Приезд Брэндона Грейсона удивил меня, но, все же, это было естественно, ведь он и Маркус, действительно, были лучшими друзьями уже много лет. Но черт, лучше бы он совсем не появлялся, а оставался бы в Англии и «развлекался» в своем поместье.

Поток гостей хлынул в костел.

– Думаю и нам пора, – сказал я брату. – Гости уже ждут. К тому же скоро приедет Маришка, и ты должен будешь ждать ее у алтаря.

– Ты прав… Ладно, вперед! Брэндон, ты должен сидеть в первом ряду, вместе с моими будущими родственниками! – сказал Маркус Грейсону.

Маркус был настолько взволнован, что мигом перебежал весь зал и занял свое место у алтаря. Тихо посмеиваясь, я пошел следом и встал рядом с ним, чтобы исполнить свою роль свидетеля. Брэндон Грейсон сел на переднюю скамью рядом с миссис Мрочек – матерью Маришки.

– Да не волнуйся ты так! – еле слышно шепнул я брату.

– Замолчи! – шепотом ответил он.

Его короткий ответ заставил меня улыбнуться и отстать от него: пусть переволнуется, может, это пойдет ему на пользу.

Невеста не появлялась, и я решил воспользоваться моментом и осмотрел зал: отец и мать сидели на первой скамье, улыбающиеся и умиротворенные. Напротив них, в другом ряду, сидели Миша, мать Маришки и Грейсон, за ними – еще одна сестра и два брата невесты. Далее по рядам восседали остальные Морганы (кроме Элен и Дерека, разумеется) и Мрочеки, и лишь затем – гости.

Меня вдруг охватила печаль того, что этот прекрасный костел никогда не станет местом моей свадьбы. Хотя, если Вайпер не желала узаконить наши отношения официально, мы могли обвенчаться в костеле и стать мужем и женой перед лицом Бога. Эта мысль настолько осчастливила меня, что мне пришлось прикрыть рот ладонью, чтобы спрятать счастливую улыбку.

Да. Так мы и сделаем. Через год мы обвенчаемся. Нет, зачем ждать целый год? Мы обвенчаемся, когда она вернется из Бразилии!

Я наслаждался картиной, которую представил в своем воображении: одинокий костел где-то на краю Чехии, и мы с Вайпер стоим у алтаря. Она одета в белое скромное платье, ее густые волосы роскошным густым водопадом заменяют ей белую фату. В руках у Вайпер – скромный букет белых ромашек, перевязанный белой шелковой лентой. Орган приглушенно играет торжественный марш. Зал костела пуст, и лишь Элиза и Ян занимают переднюю скамью и украдкой вытирают слезы.

Эта картина была настолько прекрасной, что к реальности меня вернул лишь громкий звук органа, вдруг заигравшего свадебный марш.

Гости поднялись со скамей.

Парадная дверь открылась настежь, и в костел медленно зашла Маришка, под руку со своим отцом, который со счастливым лицом, уверенно и трепетно одновременно, вел дочь к алтарю, где стоял Маркус.

Я взглянул на брата: он не сводил с Маришки глаз, а на его лице сияло очарование ее красотой, восхищение, любовь и поклонение этому хрупкому созданию. Он не дышал.

Маришка Мрочек была прекрасна: на ней было роскошное белоснежное платье с длинным подолом, ее руки были спрятаны в белые шелковые перчатки, а на ее тонкой шее сиял скромный медальон, в котором, как я знал, была сокрыта миниатюра Маркуса. Длинные золотистые волосы невесты и ее белое лицо были спрятаны под длинной кружевной фатой: в таком наряде она была подобна хрупкому лебедю.

Невеста подошла к алтарю, и мистер Мрочек передал ее в руки будущему зятю, что символизировало переход Маришки в клан Морганов. Вслед за этим жених и невеста стали произносить клятвы друг другу в любви и верности и обменялись кольцами. Священник-вампир, неизвестно каким образом попавший в лоно католической церкви, но глубоко и истинно верующий католик, перед лицом Создателя обвенчал их.

– Перед лицом Господа нашего и на веки веков объявляю вас мужем и женой! – наконец, торжественно объявил он.

Маркус нетерпеливо откинул с лица своей уже супруги фату, и молодожены слились в долгом поцелуе. Все было так красиво, что многие гости и родители обеих сторон всхлипывали и утирали слезы.

«Аминь» – пронеслось по костелу многочисленное эхо, а затем его оглушили громкие рукоплескания, под которые молодожены выбежали из костела и, не обращая внимания на гостей, родственников и просто зевак, сели в свадебный белый автомобиль и умчали.

Последовав примеру молодоженов, я сел в свое авто, чтобы уехать подальше от суеты и назойливых гостей. По идее, как брат жениха, я должен был развлекать гостей, но эта роль была мне чужда, и я решительно отрекся от нее и поехал в замок.

Увы, мой покой был недолгим: вскоре дамы и господа вампиры возвратились в замок, чтобы отпраздновать долгожданную для нашего тайного мира свадьбу за кровавым пиром. Все разговоры сводились к «Большой охоте», что должна была наступить с закатом следующего дня.

Было очевидно, что наши с Маркусом родители были безмерно счастливы оттого, что хоть один из их взрослых сыновей женился и теперь продолжит род Морганов, обогатив его долгожданными маленькими внуками. Однако маленькие вампиры не будут радовать родителей вечно: сперва они живут дома и обучаются вампирскому искусству, затем – разлетаются по университетам, и, когда им исполняется сто лет – они считаются совершеннолетними. Так принято в нашем мире – ущемлять в правах молодых вампиров.

Я был рад за брата, истинно рад. Он заслужил счастье, и, хоть это было крайне эгоистично, я был рад тому, что Маришка залечит его душевные раны, когда я сойду с ума и стану изгнанником из реальности.

Затем я вернулся к мыслям, которые никогда не уходили из моей головы: как там Вайпер? Что она сейчас делает? Может, сейчас она наслаждается солнцем, сидя на песочном пляже, и думает о том, как красиво там, в жаркой Бразилии? Но, зная характер моей возлюбленной, я понимал, что она не находит места от беспокойства о своих родителях.

Сегодня утром я собирался позвонить Вайпер, чтобы услышать ее голос и извиниться за то, что теперь почти весь месяц не смогу звонить из-за чертовой охоты. Мои планы, которые я так тщательно строил, рухнули, когда я понял, что с сегодняшнего дня вечно буду окружен кем-то из многочисленных гостей-вампиров.

Но, к моему изумлению, неожиданная просьба матери все изменила.

Глава 39

Дело касалось младшей девицы Мрочек. Должен отдать должное ее красоте и юности, но для меня она была не более, чем милым ребенком. К счастью, и я не вызывал у нее большой симпатии. Увидев, что между мной и Мишей не возникло влюбленности, мои родители все же не потеряли надежду и попросили меня весь этот месяц провозиться с этой девчонкой, чтобы показать ей красоты Чехии, то есть – развлекать ее. Желания быть нянькой у меня не было, но я подумал, что будет лучше катать Мишу по Чехии, чем убивать людей направо и налево. К счастью, Миша была еще слишком юна для подобного развлечения, поэтому, в то время, как ее семья будет развлекаться на охоте, для нее программа свадьбы сестры ограничивалась общению со мной,

Просьба матери присмотреть за Мишей оказалась очень кстати: теперь я мог звонить Вайпер хоть каждый день. К тому же я был рад тому, что, благодаря Мише, мне удасться улизнуть от бездумной свадебной охоты. Моя роль няни начиналась с завтрашнего утра: именно тогда все остальные вампиры разъедутся по Чехии в поисках жертв.

Вечером мне все же удалось вырвать час свободного времени, и я поспешно сел в авто и уехал за Прагу, чтобы позвонить Вайпер. В это время в Рио должен быть разгар дня, поэтому я не боялся разбудить ее своим звонком.

– Вайпер, как ты? С тобой все в порядке? – едва услышав ее голос, спросил я.

– Привет! У меня все хорошо, спасибо. Как ты? Сегодня ведь свадьба твоего брата? – В голосе Вайпер слышались нотки радости и усталости.

– Да, и все уже произошло.

– Где они венчались?

– В соборе Святых Петра и Павла. К счастью, шел дождь. Но расскажи мне, как ты? Что делаешь? Я так скучаю, что готов все бросить и прилететь к тебе.

– Нет, не нужно! – поспешно воскликнула на это Вайпер. – Это же небезопасно для нас! Я тоже очень скучаю… Ужасно скучаю! – шепотом сказала она и тяжело вздохнула.

Я знал: это был вздох, за которым и смертные и вампиры пытаются скрыть слезы.

– Почему ты плачешь? У тебя все в порядке? – забеспокоился я.

– У меня все прекрасно! – весело воскликнула Вайпер.

Но фальшивая веселость ее голоса не обманули меня.

– Я чувствую, что ты скрываешь от меня что-то серьезное, – твердо сказал я, пытаясь выяснить правду.

– Я не обманываю тебя и ничего не скрываю! Это просто от нервов. Я здесь совсем одна, и тебя нет рядом! Но это не повод для того, чтобы ты срывался с Праги, со свадьбы своего брата, тем более, ты же знаешь, как это опасно для нас…  – скороговоркой сказала Вайпер, словно желая оправдаться.

Что случилось? Почему она была так категорически против моего даже теоретического прилета к ней? Почему она так горячо оправдывалась? Нет, она явно что-то скрывала!

– Вайпер, – прервал я ее.

– Что? – тихо спросила она.

– Скажи мне правду: у тебя точно все в порядке? – настойчиво потребовал я ответа, не веря ей.

– Я же сказала: все хорошо. И мне жаль, что ты не веришь мне. Если бы что-то случилось, я обязательно бы рассказала тебе об этом, – расстроенным голосом сказала Вайпер.

Мы оба замолчали.

«Нет, Вайпер не стала бы лгать мне. Она никогда не лгала и не будет. Зачем я мучаю ее своим недоверием? Ведь она, должно быть, расстроилась еще больше, чем я, оттого, что я так деспотически допрашиваю ее, – подумал я. – Я уподобляюсь бальзаковским ревнивцам!»

– Прости, просто твой печальный голос сводит меня с ума. Мне сразу кажется, что у тебя что-то случилось, – раскаиваясь, тихо сказал я.

Зачем скрывать? Я, действительно, приревновал Вайпер. Глупо, ужасно, невообразимо, но на миг я испугался того, что она встретила в Бразилии очаровательного, а главное, смертного парня, который своей человеческой красотой показал ей контраст между живым миром и мной – ходячей ледяной могилой.

– Тебе не за что просить у меня прощения! – Тут же услышал я ее потеплевший голос. – Мне и горько и приятно одновременно оттого, что ты беспокоишься обо мне. Но мне стыдно за то, что я заставляю тебя тревожиться!

– Не говори так, – поморщился я.

– Прости, не буду, если тебе это не нравится, – ответила на это Вайпер. – Расскажи мне: как прошла свадьба твоего брата?

– Отлично. Маркус волновался, как подросток перед первой охотой… – Эти слова слетели с моего языка, и я был готов прикусить его за это неудачное сравнение, ведь вампирские реалии были ей чужды, страшны и отталкивающие.

– А невеста? Она, наверно, была прекрасна, – словно не обратив внимания на мою жестокую шутку, спросила Вайпер.

– Маришка была словно лебедь, а Маркус… Бедняга так волновался, что надел ей кольцо не на тот палец. Но все было очень красиво. Многие гости плакали, – усмехнулся я, вспомнив эту картину, и услышал, что Вайпер тоже усмехнулась.

– Не сомневаюсь в этом, – тихо сказала она.

– Ты чем-то расстроена? – Я не мог не спросить об этом – меня очень беспокоило ее странное поведение.

– Я просто очень устала, – ответила она дрогнувшим голосом и замолчала. В телефоне было слышно лишь ее тяжелое дыхание.

Чтобы подбодрить Вайпер, я решил поделиться с ней своей радостной новостью.

– Сегодня мне очень повезло: мне дали официальное право не участвовать в охоте, – теплым тоном сказал я.

– Правда? Я очень рада! Это прекрасная новость! – радостно воскликнула она. – Но это не будет опасным для тебя? Они ведь могут…

– Не волнуйся: меня попросили на месяц стать личным гидом для младшей сестры жены Маркуса, потому что ей еще рано принимать участие в этом развлечении. Так что, вместо того, чтобы… – «убивать людей», хотел, было, сказать я, но вовремя опомнился, – …бегать по Чехии как маньяк, я буду бегать по ней как нянька Миши.

– Это же так здорово! Я очень рада, что ты не станешь одним из них! И много у вас гостей?

– Почти все наши родственники – сказал я, намеренно умолчав об огромном количестве других гостей.

– А друзья Маркуса были?

Ее вопрос удивил меня.

– Были, конечно.

– И лучшие друзья?

– У Маркуса есть лишь один лучший друг, и он тоже присутствовал. Отвратительная личность, – мрачно ответил я.

***

«Грейсон!» – пронеслось у меня в голове.

Вчера он, как обычно, без стука вошел в мою комнату и предложил сыграть с ним в интересную игру.

– Ты псих! – воскликнула я ему в ответ я.

– Ну что ты, это – просто небольшое развлечение для нас обоих. И, если ты выиграешь, я отпущу тебя, – серьезно сказал вампир.

Я смотрела в его глаза, пытаясь понять, шутит ли он. Но в его прекрасных ледяных голубых глазах не было и тени насмешки. Во мне проснулась робкая надежда.

– Ты серьезно? – тихо спросила я, даже приподнявшись с кровати, на которой я плакала. – Нет, я не верю тебе! Ты обещал, что отпустишь их! А ты убил!

– Я с точностью выполнил свое обещание: я отпустил их, а что было дальше – тебя не касается, ведь ты просила только освободить их, а не убивать, – спокойно ответил мне Грейсон. – А тебе я даю реальный шанс покинуть меня.

– Как?

– Тебе просто нужно выиграть.

– В шахматы? – пролепетала я.

– Ты думаешь, тебе удастся обыграть меня в шахматы? – Казалось, он умилялся моей неловкой мыслью. – Я предлагаю тебе сыграть в догонялки.

– В догонялки? – удивленно переспросила я.

– Правила просты: ты убегаешь, я догоняю. И я даже дам тебе фору на пять минут, чтобы повысить твои шансы на победу. – Грейсон погладил мои волосы. – Соглашайся, я сегодня очень добрый.

– Ты обещаешь мне? – прошептала я, все же не веря его словам. Но я зацепилась за них. У меня не было другого выбора – я должна была рискнуть. – А если я проиграю? – спросила я.

– Тогда я убью тебя, – с ледяным спокойствием ответил он.

Как все просто. Для него.

Я не знала, что делать: я прекрасно понимала, что ни в чем не смогу обыграть его.

– Подумай: если ты выиграешь, то будешь жива и свободна. Ты сможешь вернуться к Седрику, вы воссоединитесь и будете жить дальше, будто ничего не произошло, – вкрадчивым тоном уговаривал меня вампир.

И он нашел слова, заставившие меня принять его игру.

Мы вышли на крыльцо замка.

Грейсон открыл ворота. С его лица не сходила довольная улыбка.

«Какая знакомая ситуация!» – с горечью подумала я, вспомнив, что при таких же обстоятельствах погибли Сьюзен и Лурдес.

– Твоя задача проста: недалеко от замка начинается лес. Если ты добежишь до него прежде, чем я поймаю тебя, – ты свободна, и я не стану преследовать вас с Седриком, – сказал вампир, пристально глядя на меня. – Все еще согласна сыграть в эту рулетку?

– Согласна! – тихо воскликнула я, воодушевившись его словами.

– Тогда беги: у тебя есть целых пять минут свободного бега.

Я тут же бросилась вниз по лестнице, напрягая все свои силы, чтобы сбежать из Ада, в который ввергнул меня Грейсон. Ветер этого холодного серого дня свистел в ушах, но я слышала лишь свое громкое дыхание и шум крови в висках. Я бежала так быстро, как только могла, и вскоре почувствовала сильную колющую боль в правом боку. Но мне нельзя было останавливаться, и я бежала вперед, прижав к ноющему боку ладонь. Скорость моего бега снизилась, но я упрямо бежала, игнорируя боль. Наконец, когда я одолела невысокий холм, передо мной появился лес, и я чуть не сошла с ума от радости. Превозмогая себя и ноющий бок, я рванула к нему изо всех сил, оставшихся во мне после быстрого изнуряющего бега.

Оставалось лишь несколько десятков метров.

Радость переполняла меня, но, когда я уже почти коснулась первых ветвей деревьев, которые словно тянулись мне навстречу, я споткнулась и полетела лицом наземь, но мягкая трава смягчила мое падение. Подняв голову, я увидела Грейсона, стоявшего передо мной с насмешливой усмешкой на губах. Мои глаза наполнились слезами, но мое тело так устало, что я не могла шевельнуться. Я уткнулась лицом в траву и молча заплакала. Мой плач прерывался тяжелым кашлем. Ноги дрожали от усталости.

– Ты умница, Вайпер. Почти добежала. Признаться, я впечатлен, – услышала я спокойный красивый голос Грейсона.

Я продолжала лежать на траве. Мне было все равно, что со мной будет.

Но, вместо того, чтобы схватить меня и высосать мою кровь, вампир поднял меня на руки и понес в замок. Я не шевелилась: мною завладело состояние неестественного равнодушия, а тело было таким уставшим, что я была даже рада тому, что Грейсон не заставил меня идти к замку пешком.

«Интересно, когда он убьет меня? Наверно, когда принесет в замок. Уверена: для него это будет истинным наслаждением» – с неуместным сарказмом подумала я.

Вампир принес меня в замок, поднял в мою комнату, уложил на кровать, и я тут же заснула тяжелым крепким сном. Когда, рано утром, я проснулась, Грейсон лежал на кровати рядом со мной и читал книгу при тусклом свете хмурого утра.

– Ты убьешь меня? – тихо спросила его я, но он словно не слышал меня. – Брэндон! Ты убьешь меня? – еще раз спросила я, не понимая его странного поведения, ведь вчера он ясно дал мне понять, что я проиграла, а значит – буду убита.

– Я решил помиловать тебя, – даже не взглянув на меня, спокойно ответил мне Грейсон.

«Чертов подонок! Убей меня, и дело с концом!» – с отчаянием подумала я и, поднявшись с кровати, закрылась в ванной комнате.

Через несколько часов Грейсон улетел в Чехию. Он не скрывал от меня своих планов: во-первых, его ждала свадьба лучшего друга, ведь теперь все проблемы были решены (он имел в виду меня). Во-вторых, Грейсон хотел поразвлечься на «Большой охоте», и, в-третьих, он будет наблюдать за Седриком, зная о том, что тот любит меня, смертную.

«Когда он будет звонить, ты будешь нежной, как лань. Смотри мне: если он узнает о том, что ты сейчас не в Рио, а у меня в гостях, я объявлю о его пагубной страсти, и он будет тут же наказан. Надеюсь, ты все поняла? Ладно, Вайпер, не скучай. Можешь развлечь себя чем-нибудь, пока меня не будет – весь замок в твоем распоряжении. В холодильнике на кухне ты найдешь еду, и, когда все съешь, Митчелл позаботится о доставке новой», – сказал мне Грейсон и вышел из замка, но вдруг, к моему изумлению, вернулся. Вернулся, чтобы взять в дорогу маленький флакон с моей кровью – «маленький подарок», который я должна была сделать ему как компенсацию моего проигрыша в «догонялки».

И сейчас, разговаривая с Седриком, я неотрывно смотрела на свою левую руку с перебинтованным запястьем, из надреза вен на котором взял мою кровь Грейсон.

Но, когда Седрик сказал о том, что будет проводить время с вампиршей – сестрой жены Маркуса, во мне блеснула отчаянная надежда на то, что он полюбит ее и забудет меня. Тогда он не будет страдать. Тогда он будет вне опасности. Но затем мои идиотская гордость и мелкое тщеславие подавили эти мысли и надежды, говоря, что он любит и всегда будет любить только меня.

Эти противоречия причиняли мне невыносимую душевную и головную боль: голова буквально раскалывалась от напряженных размышлений, воспоминаний и терзаний о том, что будет с нами дальше. Ведь Грейсон скоро убьет меня, и тогда Седрик сойдет с ума.

Неужели это и есть конец? Финал нашей любви?

 За что? Господи, за что?!

***

– Прости, если я расстроил тебя… – начал извиняться я.

– Ничего страшного! – бодрым тоном перебила меня Вайпер. – Только, пожалуйста, будь осторожен. Береги себя, хорошо?

Ее слова заставили меня улыбнуться: кажется, она в очередной раз забыла о том, что я – вампир.

– Обещаю тебе. Люблю тебя, – улыбаясь от счастья, сказал я.

– Пока. Я тоже люблю тебя.

 Я услышал, как противно запищали короткие гудки, говорящие о том, что Вайпер отключилась. Я еще долго сидел под дождем, на капоте автомобиля, размышляя о ней, о нас, и о только что прошедшем странном разговоре. Ее депрессивное настроение и странное поведение обеспокоили меня.

Неужели ей так плохо одной? Тогда, что я здесь делаю? Мне нужно лететь к ней.

«Нет, не могу. Маркус не поймет моего поступка, тем более, я обещал ему, что этот месяц буду полностью в его распоряжении, и это связывает меня по рукам и ногам крепче любой цепи. Да и мой брат – тот, для кого бы я ни за что не нарушил бы своего обещания, даже ради Вайпер, – твердо решил я. – Вайпер справится со своими эмоциями, долгий месяц пройдет, и я полечу за ней, а когда мы вернемся в Чехию, то сразу обвенчаемся»

Все будет прекрасно, нужно лишь подождать. Всего месяц.

Эти мысли стали логическим завершением цепи моих раздумий, и я с удивлением обнаружил, что, вместо часа, просидел на одном месте, под дождем, шесть часов подряд.

Наступило утро нового дня. Горизонт понемногу светлел, и ночь медленно, но верно отступала в свои чертоги, а небо уже озарилось тонкой бледной розовой лентой летнего рассвета начала августа.

Пора было возвращаться в Прагу, чтобы приступить к своим обязанностям няньки Миши Мрочек, но после разговора с Вайпер я стал думать, что это была плохая идея, ведь я буду проводить время с другой девушкой, а это, должно быть, расстроило мою возлюбленную, хоть она и сделала вид, что рада этой новости. Но у меня не было выбора: я дал свое согласие и не мог отступить от данного мною слова.

Замок оказался пустым: началась «Большая охота». В замке остались лишь прислуга и Миша, которую я застал не в лучшем расположении духа: девушка была крайне раздражена моим появлением и не скрывала этого. Я понял, что стало причиной перевоплощения из милой девушки в огнедышащего дракона – ей сказали, что она не будет охотиться вместе со всеми, и, наверняка, Миша была жутко обижена на всех вокруг. Ну, а я – тот, кто будет присматривать за ней и ограничивать ее свободу, был в ее глазах самым близким и большим злом.

Но ее настроение никак не задело меня: подуется и перестанет. Ну, а если нет, что ж – мне плевать.

– Доброе утро, Миша, – подходя к ней, спокойно сказал я по-польски.

Девушка даже не улыбнулась, но гордо запрокинула голову назад, выпятив подбородок и глядя на меня, как на ничтожество.

– Доброе? Ты считаешь это утро добрым? Когда все уехали развлекаться, а меня оставили на твое попеченье, как маленького ребенка? – резко ответила она и скрестила руки на груди.

Я прекрасно понимал, почему ей было обидно, и принимал тот факт, что у нее, действительно, была причина обижаться, но это не оправдывало ее невоспитанного наглого поведения. Тем более, она была сущим ребенком. Ей было всего восемнадцать лет!

– Советую не повышать на меня голос и не разговаривать со мной в таком тоне, – строго сказал я, желая проучить маленькую гордячку. – Это может привести к нежелательным для твоей свободы последствиям.

– Ха! И что же ты мне сделаешь? Поставишь меня в угол или, может, оставишь без десерта? – сердито воскликнула девушка.

– Нет, я просто закрою тебя в склепе и, вместо того, чтобы рассматривать достопримечательности Чехии, ты весь месяц просидишь там одна. Хотя, нет – в компании жирных грязных крыс, – спокойно продолжил я, с удовольствием наблюдая за тем, как все шире раскрывались серо-голубые глаза Миши.

– Ты не посмеешь! – возмущенно воскликнула она.

– Хочешь убедиться? – насмешливо бросил я.

– Ты мне не отец, чтобы меня наказывать!

– Но я старше тебя на много лет, поэтому тебе не стоит дерзить мне и раздражать меня своей грубостью. Давай будем разговаривать как взрослые люди.

– «Как взрослые люди!», – передразнила она меня, скривив губы. – Да вы все здесь считаете меня ребенком, который вообще ничего не знает в жизни!

– На это есть серьезное основание, – ответил я, в душе смеясь над тем, каким же ребенком, причем избалованным, она была.

– Да, мне восемнадцать! Но это еще не значит, что я – немощная, маленькая и глупая! В нормальном мире я уже считаюсь совершеннолетней!

От этой фразы мне стало так смешно, что я не смог подавить улыбку.

Миша заметила это и обиженно повернулась ко мне спиной.

– В этом нет ничего смешного! – тихо сказала она. – Я уже не ребенок! Почему вы не понимаете этого?

– Поверь, в свои восемнадцать я был таким же, как ты сейчас, и обижался на то, что меня не знакомили с большинством гостей, и на то, что меня не брали на охоту и не доверяли мне никакого дела. Мои юношеские амбиции были подавлены. Но с этим нужно просто смириться. Пойми: чтобы стать взрослым и, более или менее, самостоятельным вампиром, нужно достичь ста лет, а до этого возраста ты – ребенок, – спокойно объяснил я.

– Нет, я уже не маленькая! – упрямо сказала на это Миша.

– Но так оно и есть. Не путай: мы – не смертные, мы – вампиры, и наша жизнь идет совсем по иному руслу, по другим правилам.

– Но что плохого было бы в том, если бы я приняла участие в охоте? Ведь всем можно! Все уехали, а меня оставили с тобой! Как ребенка с нянькой!

– Думаю, твои родители объяснили тебе, по каким причинам они так поступили, – сказал я, все же желая достичь с ней мирного соглашения. Мне вдруг стало жаль ее.

Я помнил свои восемнадцать лет и то, как мои желания и стремления игнорировались, но это было правильно, и только спустя сто лет я понял это. В восемнадцать лет вампиров только начинают обучать искусству убийства, чтобы они начали питаться самостоятельно, а до этого они живут дома и питаются запасами крови из подвалов, где она хранится в закупоренных бутылках. Так что, Миша не могла даже представить, как, когда и где нужно убить человека, чтобы быть незамеченной. Она еще ни разу не убивала, а для юных вампиров первое убийство – всегда шок. Потом, годами оттачивая свое хладнокровие и технику охоты, вампиры становятся взрослыми.

– Они сказали, что мне пока нельзя смотреть на «Большую охоту», – фыркнула девушка и, повернувшись ко мне, всплеснула руками. – Что же в ней такого страшного, чего я не должна видеть? Я пью кровь людей и знаю, что для того, чтобы она у нас была, мы должны их убивать! Ведь это – природа! Это естественно!

– Ты сама все поймешь, когда станешь взрослее, – ответил я на ее вопрос.

– Ну вот, опять! – рассердилась она. – Значит так: или ты разговариваешь со мной, как с равной, или я никуда с тобой не поеду! И я даже не буду с тобой разговаривать!

– Как скажешь! – усмехнулся я. – Но меня попросили присмотреть за тобой, и я сдержу свое слово, даже если мне придется терпеть твои капризы. Но, как я уже сказал, не следует меня раздражать и перечить мне, иначе…

– Ты запрешь меня в склепе, я помню! – с иронией перебила меня девушка. – Но, клянусь: это тебе с рук не сойдет!

Я разочарованно вздохнул: как я ни старался поговорить с Мишей нормально, она вела себя заносчиво и нагло. Я уже с трудом сдерживал себя, чтобы не перейти на повышенный тон, но, понимая, что для вампира моего возраста ссориться с этой девчонкой было бы унизительно, просто развернулся и направился к двери.

– Подожди, а как же наша экскурсия? – услышал я тонкий голос Миши за своей спиной.

Глава 40

– По-моему, ты со мной не разговариваешь, – насмешливо напомнил я Мише, но она уже опередила меня и стояла передо мной.

– Это просто… Я просто рассержена, – тихо ответила она, и в ее голосе послышались слезы. – Просто я так хочу быть свободной!

– Ты обещаешь, что больше не будешь хамить мне? – спросил я, однако сильно удивленный ее словами.

– Я постараюсь, – уклончиво ответила она. – Но обещаю, что буду вести себя тихо, и не буду много болтать.

– Отлично. Договорились, – усмехнулся я. – Ну, а раз мы договорились, то сейчас поедем… Куда бы ты хотела поехать?

– В Карловы Вары. Много о них наслышана, – улыбнулась Миша.

Когда она улыбалась и не хамила, то была очень красивой милой девушкой. Что ж, нужно было подружиться с ней, хоть это мне было ни к чему, ведь я знал, какие планы насчет меня и Миши строили наши родители. Но мне было очевидно, что сама девушка и не подозревала о том, для чего именно меня попросили стать ее личным гидом по Чехии.

– Вчера мне звонила Маришка, ну, уже после венчания, и сказала, что Маркус попросил меня следить за тобой, – сказала Миша, когда мы спускались в гараж.

Мои губы растянулись в насмешливой улыбке: значит, Маркус тоже вел политику насчет меня и этой девушки. Ну, Маркус!

Эта новость несколько рассердила меня.

– И еще она сказала, что…

– Ты обещала не болтать много, – садясь за руль, перебил я Мишу.

Мне стало несколько обидно оттого, что Маркус, мой брат, прекрасно осведомленный о том, что я люблю Вайпер, пытался свести меня с Мишей.

Свести. Какое слово. Свести можно собак и кошек, но не вампиров. Как все это грязно.

«Но, черт, ведь в этом нет вины Миши. Пусть я безумно зол на Маркуса, но не имею права срываться на нее» – напомнил себе я.

– Извини, это было грубо с моей стороны, – извинился я перед Мишей.

– Все в порядке. Я сама знаю, что иногда чересчур много болтаю, – спокойно ответила на это она и села на соседнее сиденье. – Тем более, Маркус предупредил меня о том, что ты не слишком общительный. И совсем невеселый.

– Да, я именно такой – мизантроп, поэтому не обижайся, если иногда я буду резок с тобой. И учти, что я не буду тебя развлекать, – честно предупредил я.

– Хорошо! – откликнулась девушка. – Поехали?

Мы выехали из замка под лучами восходящего солнца и поехали в Карловы Вары.

Благодаря затемненным стеклам автомобиля, солнечные дни не были для меня помехой.

Миша и я ехали молча: я – в своих мыслях, Миша – надев наушники и слушая в своем телефоне музыку.

«Наше счастье с Вайпер пролетит быстро, как комета, и для меня этот небольшой отрезок времени будет моментальным. Пятьдесят лет, чуть меньше, чуть больше – будут одним мгновением, и все века, оставшиеся мне после потери Вайпер, станут пыткой. Но Маркус и Маришка будут счастливы вечно, – думал я. – Как это странно – быть братьями, быть такими близкими друзьями и иметь настолько разные судьбы, настолько разные пути. Интересно, как Бог планирует судьбы для своих детей? Есть ли нить, которую вьют норны, или мы сами вершим нашу судьбу и творим свой путь?»

– Седрик!

Я с трудом отвлекся от своих мыслей и взглянул на Мишу, которая позвала меня.

– Что? – спросил я по-польски: мать сказала мне, что на данный момент Миша в совершенстве владела лишь двумя языками – родным польским и английским. Ей еще многому нужно было научиться, и я знал, что с возрастом она станет разумным существом, а пока… Пока нужно было терпеть ее глупую болтовню.

– Ты учишься где-нибудь? – спросила девушка.

– Да, учусь, – подтвердил я.

– Где?

– В Карловом университете.

– Я тоже хочу поступить куда-нибудь в этом году.

– Куда-нибудь? К выбору университета нужно относиться серьезно, особенно, когда поступаешь в первый раз, – усмехнувшись, сказал на это я.

– Ну да, я понимаю. Просто родители боятся меня отпустить, а я так хочу, наконец, стать самостоятельной! Знаю, тебе кажется, что я – легкомысленная и избалованная девчонка, но это не так! Ну, не совсем так, – с жаром сказала она. – И я уже давно ругаюсь и спорю с ними из-за этого, но они совсем в меня не верят и даже слышать не хотят о моей учебе. Они говорят, что у меня будет еще целая вечность, чтобы выучиться. Но я хочу учиться сейчас! Понимаешь?

– Понимаю.

– Сколько тебе было лет, когда ты поступил в первый раз? И куда? – спросила девушка.

– Семнадцать. Это был Карлов университет. Правда, в годы моей юности, образовательная система была совершенно иной, – ответил я, решив, что вполне могу открыть ей некоторые факты из своей жизни.

В те времена, когда я был по-настоящему молод, процесс обучения, мировоззрение и вкусы людей были абсолютно противоположны нынешним. Но в этом и есть вся прелесть – наблюдать за тем, как меняется мир.

– Но я не понимаю, зачем ты опять учишься? – удивилась Миша.

– Мне нравится учиться, – коротко ответил я.

Миша тяжело вздохнула.

– Вотвидишь, тебя не побоялись отпустить, – расстроено сказала она. – А надо мной трясутся как наседка над яйцом!

– Ну, что ты, мои родители всегда были рядом и все свободное от учебы время посвящали себя обучению меня охоте, – усмехнулся я.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Когда юный вампир решает поступить в какое-нибудь учебное заведение, его родители всегда следуют за ним в тот город, в который он переезжает для учебы. И этот контроль длится вплоть до того, как молодой вампир достигает ста лет, – объяснил ей я. – Думаешь, кто-то в здравом уме отпустит семнадцатилетнего юнца одного? Возможно, родители не вмешиваются в жизнь своего отпрыска, но тот всегда находится под их зорким оком. В случае со мной, когда я впервые поступил в Карлов университет, мой отец находился в Праге и обучал меня охоте. Маркус в то время учился в Италии и мог уже сам добывать себе пропитание, но с ним была наша мать. Твоих братьев и сестер тоже не обошла эта участь: Маришка рассказывала Маркусу, что во время ее учебы в Сорбонне, с ней была ваша мать. Ваш отец в то время опекал Марию в Англии. И встречались они лишь в вашем Варшавском замке, летом и на рождественских каникулах.

– Правда? Хм, в первый раз слышу о такой дурацкой системе! – хмыкнула Миша. – И все же, мы живем в двадцать первом веке! Я прекрасно могу сама со всем справиться!

–Увы, девушки чаще и быстрее попадают под влияние нового окружения, особенно, если соприкасаются или дружат со смертными. Вы более зависимы и чувствительны. За вами нужен присмотр.

– Вот уж нет! – обиженно воскликнула Миша.

– Поверь мне, – усмехнулся я.

Миша откинулась на сидение и скрестила руки на груди, показывая этим, что я не только не убедил ее, но еще и обидел, однако меня это мало волновало.

В салоне автомобиля вновь воцарилась тишина.

– Какой университет ты мне посоветуешь? – вдруг спросила Миша.

– Оксфорд, для начала, – ответил я. – И, если ты так хочешь учиться – докажи родителям, что сможешь за себя постоять. И перестань вести себя как ребенок.

– Я не веду себя как ребенок!

– Ты думаешь, что ведешь себя как взрослая? – подтрунивал я над ней.

– Да ты… Ты просто чурбан бесчувственный! Вот так! – воскликнула она и, отвернув от меня лицо, уставилась в окно.

– И если тебе вдруг удастся переубедить родителей и поступишь в университет, советую держаться подальше от смертных и ни в коем случае не заводить с ними дружбу, – мрачно сказал я.

Мне хотелось предупредить ее, чтобы она не повторила ошибок моей юности и не разбивала себе сердце. Но моя любовь к смертной Вайпер была совсем другой историей – это был мой Рок. Моя судьба.

– Почему? – взглянув на меня, тихо спросила Миша.

– Чтобы не разочароваться в себе, – ответил я, помня о том, что прошел сам, будучи студентом в первый раз.

Тогда я возненавидел себя. Когда я познакомился с людьми, с моими товарищами по университету, я восхищался их совершенством – они никого не убивали, жили своим трудом, своим умом, своей жизнью, хоть и короткой, но полной свободы. Свобода действий, свобода выбора – тогда все это было запретно и недосягаемо для меня, и у меня не было никакой свободы, пока мне не исполнилось сто лет. В те годы я еще не был идеальным убийцей, и каждая самостоятельная охота приводила меня в ужас. Это было кошмарное время: я беспомощно наблюдал за тем, как старели и умирали те, кто учился со мной и кого я называл своими друзьями. Я наблюдал за тем, как проходила жизнь и менялся мир, но оставался все тем же. И после этого я уже никогда не общался со смертными и не допускал даже намеков на дружбу с ними. Все следующие многочисленные учебные заведения были формой моего отторжения от них – я закаливал свое сердце и превращал его в лед. И превратил: люди, прежде такие дорогие мне, превратились для меня в неразвитых и недалеких существ – они стали лишь едой и не более, и были ею до тех пор, пока я не встретил Вайпер и ее родителей.

Я предвидел, как будет страдать Миша – эта нежная, наивная, но, все же, сердечная девушка: ей будет невыносимо оттого, что ей нужно будет убивать людей.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Миша.

– Увидишь, – бросил я, не желая разъяснять ей то, с чем она непременно в скором времени столкнется сама. – Просто прими мой совет – он поможет тебе избежать многих ошибок.

– Что ж, спасибо за совет! Я подумаю над твоими словами! – откликнулась на это Миша и вновь, воткнув в уши наушники, включила музыку, и мы не разговаривали до самых Карловых Вар.

Так как ехали мы очень быстро, то приехали в город в разгар дня: солнце стояло высоко в небе и не собиралось уходить еще долго. Я был крайне недоволен: мои передвижения были стеснены. Миша же нетерпеливо ерзала в кресле. Ее глаза загорелись от предвкушения знакомства с новым городом, и она даже выключила музыку и закинула телефон с наушниками в сумку.

– Думаю, на экскурсию мы пойдем чуть позже, – сказал я ей.

– Почему? – удивилась она. – Как по мне, сейчас самое время!

– Я не могу выходить на солнце, – мрачно ответил на это я.

– А, ну да. Если честно, я совсем забыла об этом. Ну, знаешь, родители, братья, Мария, Маришка – все они редко выходят из дома в солнечную погоду, но я могу… Просто ты – новый для меня человек, вот я и забыла об этом.

Ее оправдание вызвало у меня улыбку, особенно слово «человек».

– Но я рад, что ты, все-таки, вспомнила об этом, поэтому предлагаю пока посидеть в каком-нибудь кафе. Ты не против?

– Нет. Но, возможно, мы могли бы найти кафе в центре города? – ответила на мое предложение Миша.

– Прекрасно, я как раз знаю одно хорошее место, – сказал я, и мы поехали в центр.

Как только мы остановились, и я припарковал автомобиль в тени платной стоянки, Миша тут же выскочила на улицу и с улыбкой оглядывалась вокруг.

– Как здесь красиво! – восхищенно воскликнула она. – Мне здесь нравится намного больше, чем в Праге!

– Странно, обычно все говорят о первенстве Праги, – улыбнулся я.

Миша, одетая в узкие синие джинсы и длинную белую тунику, в черных кедах и с сумочкой через плечо, была похожа на подростка. Ее длинные густые волосы, такого же цвета, как у Маришки – спелой пшеницы, были собраны в высокий узел, что придавало ей вид серьезной барышни, но я знал, что в ее сущности не было и намека на серьезность.

– Ну, и где же кафе? – спросила девушка, озираясь вокруг.

– На той стороне. Видишь зеленые витрины? – сказал я, кивая в сторону кафе.

– Застекленные? – переспросила Миша.

– Да, именно туда мы и направляемся.

Мы быстро зашагали к кафе.

К величайшему для меня счастью, на эту улицу падала тень от окружающих ее высоких зданий, и я мог идти свободно, не опасаясь раскрыть себя. Миша же почти танцевала от радости.

– Надеюсь, мы здесь ненадолго? – спросила она.

– Пока не сядет солнце, – коротко ответил я.

– Но ведь это почти четыре с половиной часа! Я же умру от скуки!

Не знаю, что было в моем взгляде, брошенном в ответ на ее фразу, но Миша тут же замолчала.

Мы молча дошли до кафе. По дороге я не мог не заметить того, с каким восхищением смотрели на Мишу проходящие мимо парни и мужчины. Смертные.

По желанию девушки, мы расположились прямо у огромных окон, чтобы у нее была возможность смотреть на улицу и хоть чем-то развлекать себя. Чтобы оправдать наше сидение в этом заведении, еще и заняв шикарный по расположению стол, я заказал два дорогих гарнира, два салата, чашку кофе, и мороженное и сок для Миши. Как оказалось, она никогда в жизни не пробовала ничего, кроме человеческой крови.

– Только не пробуй гарнир с салатом – они тебе не понравятся, – предупредил я, увидев, что Миша схватила вилку и нож.

– Почему? – удивилась она. – В фильмах это выглядит очень красиво: разрезать на кусочки мясо, а потом съесть каждый, обмакнув в соус!

– Если хочешь попробовать, пожалуйста, выплевывай не на тарелку, а в салфетку, – сказал я, решив, что будет лучше, если она будет учиться на своих ошибках и получит хороший урок.

Девушка хмыкнула себе под нос.

– А знаешь, несправедливо, что у людей есть так много видов еды на выбор, а у нас всего один! – вдруг усмехнулась она.

– Зато они лишены всего того, что есть у нас, – спокойно ответил на это я.

«Но имеет ли все это смысл? И какой смысл в нашем бессмертии?» – невольно подумал я. Этот разговор вернул меня к мыслям и навлек на мою душу щемящую тоску, ведь в который раз напомнил мне о том, что Вайпер должна умереть и оставить меня на все века существования Земли.

Я уставился в окно, позабыв о Мише. Я безумно скучал по моей Вайпер. Но лишь горькая усмешка смогла выразить все, что я чувствовал в этот миг.

А ведь у смертных есть еще и физическая боль помимо того, что всем им суждено умереть. И неужели в мире есть что-то большее, чем болезнь души, когда она ноет, словно исцарапанная и покрытая ядовитыми язвами? Хотя, откуда мне знать, что это за чувство? Но Вайпер часто говорила так о себе, поэтому это сравнение стало высшей мерой страдания души и для меня, никогда не чувствовавшего физическую боль.

– О чем ты сейчас думаешь?

Голос Миши вернул меня в реальность.

– Что? – переспросил я.

– Ты вздохнул, и так тяжело, – ответила она, пристально глядя на меня.

– Просто вспомнил кое-что, – ответил я, решив впредь не улетать так глубоко в свои мысли, чтобы не давать Мише повода вновь расспрашивать меня.

Она недоверчиво нахмурилась.

– И о чем ты вспомнил? – допытывалась девушка.

– Тебе не кажется, что это совсем не твое дело? – спокойно ответил я.

«Не забывай о том, что она – ребенок. Не нужно ей грубить» – пронеслось у меня в голове, и я тут же почувствовал стыд за то, что позволил себе вести себя с ней так, будто я тоже был ребенком.

Что со мной происходит? Откуда эта дурацкая агрессия?

– А мне, что, и поинтересоваться нельзя? – насмешливо спросила Миша. – И почему ты так груб со мной?

– Извини, я просто немного не в себе, – примиряющим тоном сказал я, чувствуя, что, если скажу что-то не то, она совсем на меня обидится.

Миша ничего не сказала: она просто откинулась на спинку стула и уставилась в окно. Эта девушка оказывала на меня странное воздействие: я был утомлен ее присутствием, ее голосом и манерами. Она не раздражала меня, нет, но я чувствовал, что нам обоим было неловко от нашего вынужденного знакомства и совместного времяпровождения. Мише было скучно со мной, но я не мог развлечь ее – это было не в моем характере, и я знал, что она разочаровалась во мне как в личности, хоть совсем меня не знала. Я не был тем, с кем ей хотелось и было бы интересно общаться – я был серьезным, замкнутым, взрослым, да еще и давал советы, которые она принимала за нудные наставления.

Итак, я считал ее легкомысленным ребенком, а она меня – нудным типом.

Всему виной было ее воспитание: родители, братья, сестры – все обожали и лелеяли ее, она была для них идолом, и все внимание, вся любовь семьи с момента рождения Миши сосредоточились на ней. Ведь Миша была самым младшим и любимым ребенком – она привыкла к поклонению, к тому, что все стараются заполучить ее внимание и благосклонность. И вот, эта душа, избалованная любовью и вниманием, столкнулась с серыми, непробиваемыми, угрюмыми скалами моей души.

Я понимал это, но не мог смириться с тем, что Миша, со своей стороны, даже не пыталась понять того, что есть те, кто безразличен к ней и не напрашивается к ней в друзья, а просто вынужден находиться рядом. Все мои собственные доводы, защищающие и оправдывающие поведение Миши, были безусловны, но мое сердце не могло принять их – мы представляем из себя то, что воспитали мы сами. Слишком идеальная оболочка чаще всего скрывает под собой отвратительную уродливую душу. Неидеальная красота была для меня светом – это серьезная, задумчивая Вайпер, которая даже своим молчанием манила меня и заставляла трепетать от счастья мою душу оттого, что именно меня она избрала в спутники своей короткой жизни.

– Когда уже сядет солнце? Мне надоело здесь сидеть! – недовольно сказала Миша, наблюдая за проходящим мимо нашего столика официантом.

«Терпение, Седрик: нужно терпеть ее выходки, ведь благодаря Мише, ты освобожден от того, что так ненавидит Вайпер» – вздохнув, подумал я.

– Еще недолго, – взглянув на наручные часы, бросил я Мише.

Через пару минут принесли наш заказ: официант аккуратно поставил тарелки на столик.

– Когда подать десерт? – вежливо осведомился официант.

– Сейчас! – буркнула Миша, даже не почтив его взглядом.

– И десерт и кофе подайте сейчас, пожалуйста, – поспешил я сгладить ее грубость.

Мне стало стыдно за то, что я сидел с ней за одним столиком.

Официант улыбнулся, кивнул и направился за заказом.

– Не обязательно так грубить людям, – не удержался я и упрекнул Мишу. – Что на тебя нашло?

– Не твое дело! Значит, ты можешь грубить, а я нет?

Ее слова заставили меня улыбнуться, но это была улыбка разочарования. Я решил больше не разговаривать с ней – мне было стыдно за нее, стыдно за ее поведение.

Вскоре вернулся официант: он принес десерт и кофе.

– Благодарю, – сказал я ему.

– Приятного аппетита, – ответил он и оставил нас.

Я преспокойно стал пить кофе. Миша с удивлением уставилась на меня.

– Ты это пьешь?! – ошарашено спросила она.

Но у меня не было никакого желания разговаривать с ней, и я стал пристально созерцать красивую улицу, полную людей и автомобилей.

Не дождавшись моего ответа, девица Мрочек с опаской отправила в рот ложку с десертом и тут же закашлялась. Я преспокойно подал ей салфетку, и девчонка тут же выплюнула в нее десерт.

– Ну и гадость! И как люди это едят? – поморщившись, шепотом сказала она.

С этого момента мы больше не разговаривали: Миша сосредоточенно уткнулась в свой телефон, а я вновь погрузился в свои мысли. Через четыре часа, когда солнце село за горизонт, мы покинули кафе, оставив официанту нетронутые блюда и крупные чаевые.

«Интересно, вытерплю ли я ее общество еще месяц?» – с тоской подумал я, наблюдая за тем, как, по пути в парк, Миша пинает мелкий камешек носками своих кед. В этот момент я отчетливо понял, что буду именно нянькой, так как у этой юной особы серьезные мысли проскакивали довольно редко, если не отсутствовали вообще.

В силу своего мировоззрения, серьезности и возраста, я не мог понять, как вести себя с этой юной вампиршей, ведь между нами была огромная пропасть абсолютно во всем. Я прожил почти три столетия и повидал на своем пути многое: войны, голод, эпидемии, депрессии, и это закалило меня. Миша же только родилась, да еще и во времена демократии, свободы мысли и слова, и, что было самым главным, – свободы выбора. Поэтому она не могла понять, что такое быть серьезной и молча держать в себе то, что думаешь, даже если твои мысли причиняют душевную боль и невозможно отогнать их. Сейчас, в относительно свободном современном мире, нам, вампирам, не нужно было думать о том, как решить главную нашу задачу – скрывать свое существование, ведь у нас есть все: власть, кровь, свобода, маскировка, и еще раз власть, безграничная, охватывающая весь мир и все сферы жизни человечества. Как все эти обстоятельства могла понять эта юная восемнадцатилетняя вампирша, если она росла как цветок в теплице? В ее голове гулял ветер.

Так мы дошли до парка: я – молча, Миша – пиная камешек. Прохожие с улыбкой смотрели на нее, и в их глазах читалось восхищение: перед ними было воплощение идеальной красоты, еще настоящей, истинной и ослепительной.

Солнце ушло, оставив на память о себе оранжевые облака, призванные еще недолго напоминать о нем. Закат был великолепен: я шел, глядя на небо, и невольно вспоминал нас с Вайпер, стоящих на Нусельском мосту и провожающих солнце на отдых в его покои. С первой нашей встречи закат стал нашим символом, но сейчас Вайпер не могла так же любоваться им, ведь там, в Бразилии, на данный момент было еще утро. Мое солнце уже умерло, ее же – только родилось.

– Ну и где же обещанная экскурсия? Ты словно воды в рот набрал! Я что, зря пропускаю охоту, чтобы послушать твое молчанье? – услышал я недовольный голос Миши, грубо разорвавший картину, нарисованную моим воображением: две темные фигуры на фоне огромного заходящего солнца, как на рисунке Вайпер.

Экскурсия. Да, я обещал Мише, что буду ее личным гидом, но в этот момент не имел желания разговаривать и, тем более, проводить ей экскурсию – меня взяли в плен мысли, и я не мог найти в себе силы прогнать их для того, чтобы бросать слова на ветер.

– Ты же обещал мне! – воскликнула девушка.

– У меня нет настроения разговаривать, – отрезал я, не обращая внимания на ее недовольное лицо. – Просто рассматривай город и наслаждайся его архитектурой самостоятельно.

– И чего я не видела? – усмехнулась она. – В Варшаве такие здания стоят на каждом углу.

– Тогда просто помолчи, хорошо? – не выдержал я и повысил на нее голос, после чего сразу пожалел об этом.

– Как скажешь! Какой же ты нудный! – обиделась Миша и, молча, с гордо поднятой головой, пошла вперед, обогнав меня, но я схватил ее за руку, боясь, что эта капризная девица куда-нибудь удерет, а бегать за ней по городу я не собирался. – Отпусти меня! Совсем ненормальный? – вскрикнула она, пытаясь высвободиться от моей хватки, но ее усилия были тщетны.

– Думаешь, что, если обиделась, то имеешь право убегать? – спокойно ответил я, проигнорировав ее оскорбление.

– Да я и не собиралась! Ты псих какой-то!

– В данную минуту, единственный псих среди нас – это ты. Поэтому перестань истерить и веди себя как взрослая. Ты ведь усердно утверждаешь, что являешься именно ею! – отпуская ее, сказал я. – Но, если ты попытаешься убежать, имей в виду – я догоню тебя в два счета и тогда точно посажу в склеп. Ясно?

– Еще как! Я прекрасно запомнила все твои дурацкие угрозы! – отойдя от меня на некоторое расстояние, огрызнулась Миша.

Итак, Миша обиделась на меня и делала вид, будто меня не существует, но это было мне на руку – теперь она не приставала ко мне с вопросами.

Мы зашли в парк, и яркая летняя зелень тут же зарябила в глазах, хоть ее тона и были приглушены отсутствием их естественной подсветки – солнца. Но уход светила стал моей свободой. Над Мишей же солнце пока не имело никакой власти: ее юность была естественной и для него, и оно не могло компрометировать ее. Так было и со мной, пока я не переступил рубеж двадцатипятилетия, которое на все оставшиеся столетия прослужит моей внешней обманчивой оболочкой.

Молча добредя до одной из парковых скамей, мы сели на нее, совершенно не договариваясь. Это удивило меня: я считал, что Миша не захочет сидеть рядом со мной.

Бродя взглядом по красотам парка, я краем глаза увидел, что Миша беспокойно теребила свою тунику и явно не скучала: казалось, вместо крови в ней текла жидкая энергия, и мимика ее лица постоянно менялась, как меняется у всех, чей разум подвергается бурному потоку мыслей. Я усмехнулся, поняв причину ее неусидчивости: девица хотела заговорить со мной, но в последний момент сдерживалась, видимо, чтобы не развенчать в моих глазах образ обиженной дамы, и мне пришлось ждать, когда желание поболтать возьмет верх над ее гордостью.

– А знаешь, все-таки, интересно все это! – наконец, сказала она, не поворачивая ко мне голову, а будто обращаясь к самой себе.

– О чем ты? – спросил я, удивленный ее словами.

– О моей сестре и твоем брате, – ответила Миша. – Я ведь помню, как она раньше вообще на мужчин не смотрела. Ну, в смысле, только как на друзей или гостей. А сейчас? Поженились! И это странно.

– Почему странно? Они любят друг друга, и свадьба – совершенно естественный ход событий, – сказал я, хотя мне было неловко говорить об этом и затрагивать чужие отношения.

Я вообще терпеть не мог разговаривать о любви и доверял свои мысли лишь Вайпер и Маркусу. Миша же была еще ребенком и не могла разбираться в такой деликатной теме как любовь, поэтому ее рассуждения навели меня на мысль, что у нее была скучная жизнь, и что она слишком близка к человеческим взглядам на мир. И это было крайне странно.

– Да, любят, но как они так быстро друг друга полюбили? Это же абсурд! Они ведь и раньше знали друг друга, и вдруг, после стольких лет знакомства поженились!

– Ты еще слишком юна, чтобы понять такие вещи. Вот, когда ты полюбишь, тогда все поймешь, – ответил я Мише словами Маркуса, вспомнив именно эти слова, которые всего год назад так разозлили меня.

И все же, мой брат – мудрец.

– А ты?

– Что я?

– Ты любишь кого-нибудь?

Я совсем не ожидал этого вопроса, поэтому хмуро взглянул на Мишу, но она ответила мне спокойным пристальным взглядом.

– Думаешь, я ничего не замечаю? Знаешь, женские интуиция и наблюдательность – великие вещи, – сказала она. – Ты влюблен – это факт, и не нужно этого отрицать.

– Я и не отрицаю, – вдруг вырвалось у меня, так как солгать о самом святом, что было в моей жизни, было бы преступлением.

Миша смотрела на меня так спокойно, будто мы были друзьями уже двести лет и делились друг с другом самыми сокровенными тайнами. От ее беспечности не осталось и следа. Меня вдруг поразило: я понял, что, несмотря на свою любовь поговорить, она всегда верно храни доверенные ей тайны. Как я ошибался: эта девушка была намного взрослее своих лет, а все ее детские капризы и легкомысленность были всего лишь старательной игрой на публику.

Почему я раньше не замечал или не желал замечать ее настоящую душу? Я почувствовал в ней друга, собеседника, с которым мог поделиться своими мыслями и страхами за Вайпер, и за наше с ней будущее.

– Ты ведь никому ничего не расскажешь? – спросил я, прежде чем открыть Мише некоторые свои секреты.

– А это тайна? – тихо спросила девушка.

– Да, и очень личная.

– Я всегда храню чужие секреты и тайны, какую бы боль они мне ни причиняли, – серьезно ответила на это Миша.

Я вздохнул: мне было крайне сложно и неловко начать свой рассказ.

– Я люблю одну прекрасную девушку, – начал я, но после этой фразы замолчал, не в силах преодолеть вдруг возникший в разуме психологический барьер.

– Я ее знаю?

По выражению лица Миши, я видел, что она чувствовала ко мне сильную симпатию и участие.

– Нет, – ответил я, радуясь тому, что она пришла мне на помощь.

– И как… Как ты понял, что любишь ее?

– Сначала я ненавидел ее, но потом… – Я усмехнулся, вспомнив нашу с Вайпер первую встречу в библиотеке. – Потом я понял, что она – единственная, с кем я хочу быть. Она удивительна. До того, как я ее встретил, я насмехался над Маркусом, который уже был влюблен в твою сестру. Меня раздражали разговоры и песни о любви. Сначала она жутко злила меня, но сейчас я не могу без нее жить.

– Должно быть, она, действительно, удивительна, раз ты полюбил ее, – тихо сказала Миша. – И ты ждал все это время, чтобы полюбить ее?

– Нет, я не хотел любить – любовь была для меня пустым словом, но сейчас это слово означает для меня всю жизнь. Я не хочу больше говорить об этом. – Я встал со скамьи и пошел прочь от Миши, чувствуя что-то злое в своей душе, будто разозлился сам на себя за то, что рассказал Мише о Вайпер.

Но Миша догнала меня и схватила мой локоть, останавливая меня.

– Извини, Седрик, это не мое дело! Я не хотела расстраивать тебя! Не волнуйся, я никому не расскажу о нашем разговоре! Клянусь! – с жаром воскликнула она.

Я был крайне удивлен ее поведением: что на нее нашло? Почему она испытывала ко мне симпатию? Чем я заслужил ее, если был невежественен и груб с Мишей?

– Почему тебя это так интересует? – спросил я.

Она поспешно убрала свою ладонь с моего локтя.

– Я словно нашла в тебе родственную душу, друга, такого же серьезного и отдаленного от мира, как и я! На самом деле, я очень замкнута и через силу общаюсь с окружающими. Новые лица угнетают и пугают меня тем, что я должна искать слова, чтобы подобрать к ним ключ, как к замкам. Точнее, я вообще не могу разговаривать с людьми, то есть, с вампирами. Но, чтобы не расстраивать родителей, которые просто сходят с ума от любви ко мне, мне пришлось надеть на себя эту маску, которую ты видел. И иногда я так жалею о том, что не могу сбросить ее, потому что этот образ иногда завладевает мной…

Я слушал ее нервный рассказ и не мог поверить своим ушам: зачем Миша призналась мне в этом? Ведь никто, даже ее родители не знали об этом, а она поделилась своей тайной со мной, почти незнакомым собеседником. Что вызвало у нее такое доверие ко мне?

– Почему ты рассказываешь об этом именно мне? – перебил я ее, желая получить ответы на свои вопросы прежде, чем она закончит свое признание.

– Просто я наблюдала за тобой и поняла, что мы одинаковы, что тебе тоже противна вся эта суета и эта дурацкая охота и кровь. Я ведь очень рада, что мне не дали участвовать во всем этом ужасе! Я не представляю, как это – убить человека… И ты… Ты ведь тоже не презираешь людей, ведь так? Видишь, я очень наблюдательная! И только ты, такой же, как я, можешь понять меня, ведь я так давно прячу в себе добрые эмоции и свое настоящее «Я», что скоро взорвусь, если не поделюсь с кем-то своим горем! – Она замолчала и испуганно смотрела на меня, ожидая моей реакции, будто боялась, что я оттолкну ее или рассмеюсь над ее словами.

Но у меня не было никого желания смеяться, наоборот, – мне стало тревожно за Мишу, потому что только сейчас я понял, как сильно она страдает, ведь сам я страдал так же. Но я делился мыслями и тревогами с братом, а она была лишена такой возможности: ее братья и сестры были настолько старше нее, что не могли понять ее юный пыл и детские, но такие жестокие страдания. Как и я, Миша скрывала от всех свое истинное лицо и свою настоящую сущность, а это делать мучительно тяжело – играть роль, которая тебе ненавистна, и улыбаться тогда, когда душа плачет навзрыд.

Мне стало жаль ее, жаль за то, что она была похожа на меня. Но я не мог утешить ее и не мог ничего ей посоветовать, ведь сам был полон мук, но мои муки были залогом моего будущего с Вайпер, и ими я расплачивался за свою любовь к ней. А Миша? Ее муки не были залогом ее будущего, но лишь стесняли и отяжеляли ее юную жизнь, лишенную покоя, делали ее пустой и безрадостной. Жизнь Миши была ей тягостна, и мне было очень жаль ее.

– Я понимаю тебя, – тихо сказал я. – То, что ты говоришь о себе – все это чувствую и я, но наши страдания, такие похожие, растут из разной почвы: мои страдания – это цветы, которые ты пока не видишь, потому что не любишь. Твои же – поиск себя, поиск того общества, которое будет принимать тебя настоящей, такой, какая ты есть. Тебе нужно открыться и стать собой: стать той, что ты скрываешь в себе и даже пытаешься подавить, но, делая это, ты соглашаешься с миром, который диктует, что нужно скрывать и убивать себя во имя его блага. Ты еще молода, ты еще можешь победить, пока никакие узы и чувства не стоят тебе преградой к этому.

– А ты? Ты ведь тоже должен бороться с миром! Ты ведь такой сильный, ты не дашь миру изменить себя, ты ведь сильнее его!

– Ты ошибаешься и идеализируешь меня. На самом деле, я – лицемер. Я – актер, я скрываюсь от мира под маской, которую видишь и ты. Мне стыдно признаваться в этом, но я уже не могу изменить что-либо в своей жизни, потому что мое лицемерие основано на нерушимых столпах – я лицемерю перед миром, лицемерю перед вампирами, чтобы любить. Любовь – это узы, которые приносят мне мучения, но я не хочу бороться с ними, ведь только так я могу любить и быть любимым.

– Значит, любовь – это страдания? – прошептала Миша.

Мне показалось, что мои слова вдребезги разбили ее идеалы о любви.

– Да, но это страдания, ради которых ты будешь хотеть жить, – честно признался я.

– Тогда я не хочу любить! – Миша чуть не плакала: ее лицо выражало сильные душевные муки.

– Не говори так. В этих страданиях есть и некоторая прелесть.

– Ты так сильно ее любишь?

Я не смог ответить, а лишь вздохнул, и этот тяжелый вздох, вырвавшийся из самого моего сердца, был наполнен всем: болью, страданиями, радостью и поклонением Вайпер.

Миша поняла мой беззвучный ответ – она улыбнулась сквозь слезы.

– Все это так прекрасно… И страшно! – сказала она, вытирая слезы ладонью.

– Мне очень жаль, что я расстроил тебя, – сказал я, чувствуя, что не смогу больше вынести ее общество, хоть она и была близка мне по духу: я терзался мыслью, что своими словами мог отвратить ее от желания любви. Тем более, я уже это сделал: сам того не желая, я разбил веру Миши в любовь, и ее юное сердце жестоко пострадало от этой правды. Я не мог находиться рядом с ней и нести еще и ее боль – мои страдания и так были почти невыносимы, а ее страдания окончательно добили бы меня. Два существа, страдающие так сильно, не могут быть вместе и даже просто наедине – они должны страдать в одиночестве.

Мне было жаль, но я не мог даже разговаривать с Мишей – она была слишком похожа на меня. Поэтому, когда мы шли по темнеющему парку, я поделился с Мишей своими рассуждениями, и она согласилась со мной. Она ничуть не обиделась: мне показалось, что и она была рада избавиться от моего общества.

Итак, в один день я обрел и потерял друга по духу, но эта дружба была бы невыносима для нас обоих – слишком многое связывало нас, слишком много общих чувств и страданий мы имели, чтобы не чувствовать дискомфорт в обществе друг друга.

Я привез Мишу обратно в Прагу, и в этот же день она улетела в Польшу. И мы не встречались больше никогда.

Глава 41

Уже второй день я была одна. Грейсон уехал, но вместо моральной свободы, которая должна была наступить после его отъезда, я получила паутину, связавшую меня с ним еще крепче. Мысль о том, что он был в Праге и находился рядом с Седриком, не давала мне ни покоя, ни сна, мне было трудно дышать от страха того, что Грейсон расскажет о «преступлении» Седрика всем вампирам. И тогда случится ужасное.

Но Грейсон обещал, что, пока я нахожусь в замке, Седрик будет в безопасности, и я честно проживала в нем тягостные дни, один за другим. Пребывание в поместье вампира было для меня пыткой, и все, что я могла – бродить по парку, ходить к небольшому озеру, часами сидеть под горячим душем, жалея себя, или на весь день оставаться в комнате и лежать на кровати, глядя в потолок.

Я не чувствовала ни голода, ни жажды – я была живым трупом. Еда, которую оставил мне Грейсон, была почти нетронута, так как, несмотря на то, что вампир милостиво переместил бутылки с кровью в другое место, я брезговала открывать холодильник. Слишком много страшных воспоминаний было связано с этим большим белым холодильником.

Грейсон уехал, и я должна была бы радоваться этому, но мне было все равно. Каждое утром я вставала с кровати, принимала долгий душ, одевалась, впихивала в себя пару ложек еды и стакан воды, и шла в парк, где долго смотрела на колыхающиеся от ветра деревья и цветы, и на синее небо, краски которого для меня давно поблекли. Мне стало безразлично все: красота природы, собственные потребности, сон, – мне стала невыносима сама жизнь.

Но самое ужасное было в том, что я понимала, что эта невыносимая жизнь не могла оборваться с моей стороны – чтобы получить свободу, меня должен был убить сам Грейсон, иначе…

«Иначе» быть не должно.

Весь следующий день, и день после него, и после, и после, и после… Все они проходили бесцельно. Жизнь тянулась бессмысленной нитью, и я ждала, когда вернется Грейсон, чтобы убить меня.

И однажды он прилетел.

Это было странное темное утро: я спускалась в холл замка и увидела Грейсона, сидящего на одном из элегантных черных диванов. Его возвращение так удивило меня, что я, как статуя, застыла на лестнице. Вампир даже не взглянул на меня: он держал на коленях ноутбук и сосредоточенно смотрел в его сияющий монитор.

Я была еще сонной, только проснувшейся, и мне показалось, что я брежу, ведь вампир должен был находиться там, в Праге, на свадьбе Маркуса. Он не мог быть здесь.

– Брэндон, это ты? – робко спросила я, медленно спускаясь по лестнице.

– Ждала кого-то другого? – мрачно ответил он.

Спустившись в холл, я осторожно подошла к Грейсону. Он даже не поднял головы, чтобы посмотреть на меня – его внимание было поглощено монитором ноутбука.

Не знаю, что я чувствовала в тот момент: вампир вернулся в замок, я смотрела прямо на него, было серое туманное утро. Какая-то бессмыслица.

– Брэндон? – вновь робко спросила я, боясь потревожить его.

– Вайпер, ты мешаешь мне, – холодно ответил он, не удостоив меня взглядом.

– Но… Я хочу немного подрезать розы… У тебя есть садовые ножницы? – спросила я, вдруг с удивлением услышав свой собственный голос: зачем я спросила про садовые ножницы? Какие розы? Зачем я это сказала?

– Да, знаю: ты помогала своей матери с ее цветами. Жаль, что ваши розы погибли, – не отрывая взгляда от монитора, вдруг сказал Грейсон.

– Но как ты… – пролепетала я: вампир знал о том, где находится мой дом, и о том, что моя мама занимается цветами, и о том, что у нас были розы… Откуда! Откуда он узнал!

– Теперь я понимаю, почему Маркус запретил охотиться в Брно. – Грейсон насмешливо усмехнулся. – Значит, он знает о тебе.

– Нет, не знает! – поспешно сказала я, не желая втягивать в нашу трагедию еще и Маркуса. – Это я попросила Седрика… Не знаю, как он уговорил своего брата, но…

– Ты опять лжешь мне, Вайпер. Твоя ложь выводит меня из себя.

Чтобы больше не сказать лишнего, я крепко сжала губы: Грейсон был так спокоен, что я чувствовала жуткий страх. Этот вампир был похож на небо перед грозой: холодный, мрачный, спокойный, но затем в нем просыпается злость, и он начинает сыпать молниями. Поэтому я посчитала за благо промолчать о Маркусе.

– Как твое запястье? – Вампир оторвался от монитора и взглянул на меня. – Дай руку.

Я послушно протянула ему свою руку, на которой он разрезал вены, но он даже не прикоснулся к ней, а лишь бросил на нее мимолетный взгляд и вновь уставился в ноутбук. Раны уже заживали.

– Так я могу взять садовые ножницы? – неожиданно для себя спросила я, хотя мне хотелось со всех ног броситься в свою комнату и закрыться в ванной. – Не волнуйся, я не буду пытаться убить себя ими, ведь знаю, что ты строго запретил мне это, – добавила я, потому что Грейсон не ответил на мой вопрос.

– Они в чулане. Где-то в подвале, – наконец, коротко изрек он.

«Опять этот проклятый подвал!» – Мне ужасно не хотелось вновь оказаться в этом мрачном месте, которое стало последней тюрьмой для Лурдес, Сьюзен, и еще сотен других девушек, но делать было нечего. Я зашла в подвал, нашла там деревянную дверь, за которой пряталась коморка с садовыми инструментами, и взяла оттуда садовые ножницы и лопатку. Затем я вышла из замка к розам, растущим около его стен, и принялась с усердием перекапывать землю: не знаю, для чего я это делала, но я как робот возилась с черной землей и пыталась не думать ни о чем, кроме нее. Мне нужно было чем-то занять себя, отвлечь. Я не хотела возвращаться в реальность, в которой Грейсон вновь вернулся в замок, чтобы, наверняка, продолжать мучить меня и пить мою кровь.

– Ты копаешься здесь уже два часа, – вдруг услышала я голос вампира над своим ухом.

Я вздрогнула, но молча продолжала перекапывать землю. Вскоре я бросила лопатку, поднялась с колен и стала перебирать пальцами раскрытые розы, ища в них мелких жучков.

– За розами нужен особый уход. Нужно каждый день смотреть за тем, чтобы не появились эти мелкие жуки, – стала объяснять я вампиру, и, сняв с одной из роз маленького жука, протянула его к лицу Грейсона. – Один такой жучек может уничтожить целую клумбу. Их нужно убивать, этих паразитов. Один раз они уничтожили у нас…

– Глупенькая, думаешь, мне интересно слушать об этих жуках? – насмешливо перебил меня вампир.

Я растерялась: действительно, зачем я рассказываю ему о розах и жуках? Он мне никто, он мой мучитель, а я зачем-то рассказываю ему все это, будто он – мой друг!

Я разжала пальцы, и жук беззвучно упал на землю.

Грейсон пристально смотрел на меня.

– Ты приехал насовсем? – тихо спросила я, покрываясь мурашками под его холодным взглядом.

– Надеешься на это?

– Нисколько. Я просто спросила… Мне очень холодно. Я пойду в свою комнату.

– Разве я отпускал тебя?

Я прищурила глаза, пытаясь понять, что он хотел сказать этой фразой: я что, должна была получить его разрешение?

– Но мне холодно! – тихо сказала я, все же не смея уйти.

– Что нужно сказать? – спокойно спросил Грейсон.

– Что? – ошеломленно пролепетала я.

– Как ты должна попросить, Вайпер?

– Попросить? Ну… Я пойду в замок?

– Нет, не так.

– Можно я пойду в замок? – еще раз попыталась я, но вампир лишь холодно смотрел на меня. Тогда я робко добавила: – Пожалуйста.

– Иди, но ровно в девять вечера жду тебя в гостиной.

– Хорошо, я… Я пойду… – выдавила из себя я и, обойдя его, почти побежала в замок.

Оказавшись в своей комнате, я заперлась в ванной: наверно, Грейсон вновь придумал что-то мерзкое и ужасное, ведь не зря же приказал мне прийти к девяти в гостиную… Опять он что-то выдумал, но, Боже, что еще? Он вновь кого-то убьет? Убьет меня? Побьет меня?

Но ровно к девяти часам я послушно пришла в гостиную, расположенную на первом этаже. Грейсон уже был там: дверь в зал была широко открыта. Хозяин замка вновь сидел за ноутбуком и что-то печатал. В гостиной было довольно темно, и ее освещали лишь пара высоких настольных ламп, отчего в ней царил полумрак.

Пока вампир не успел увидеть меня, я спряталась за дверью: мне ужасно не хотелось идти к нему, и я надеялась хоть ненадолго оттянуть мучительное общение с ним.

А вдруг он совершенно не намерен был общаться со мной, а вновь хотел выпить моей крови? Эта неизвестность ввергала меня в отчаяние, и я стояла за дверью, боясь даже дышать.

– Я знаю, что ты там, Вайпер. Выходи и не зли меня. – Холодный мрачный голос Грейсона словно ударил меня по щеке.

Я робко заглянула в гостиную и взглянула на него: Грейсон продолжал печатать и даже не смотрел в мою сторону – это придало мне смелости, и я вошла в зал.

– Что за убогое голубое платье? Я надеялся, ты сменишь наряд на более пристойный, – громко сказал вампир, бросив на меня недовольный взгляд.

– Но ты не сказал мне переодеться, – тихо сказала я в ответ, испугавшись, что он разозлился.

– А сама ты до этого не додумалась? Ты разочаровываешь меня все больше и больше.

Его строгий тон заставил меня прижаться к двери и молча смотреть на Грейсона.

– Садись, – приказал он, кивком указывая на место рядом с собой.

Я боязливо пересекла гостиную и села на диван рядом с вампиром.

Грейсон продолжал печатать, и его пальцы перемещались по клавиатуре ноутбука так быстро, что я почти не видела их. Взглянув на монитор, я изумилась: текст, который набирал вампир, появлялся с такой скоростью, как тот, что появляется, когда переустанавливается Windows, причем, думаю, он не делал ни единой ошибки, и все запятые были на месте. Я вдруг почувствовала себя настоящей тупицей – я печатала сто тридцать слов в минуту максимум.

– Брэндон, что тебе нужно от меня? – с отчаянием спросила я, желая как можно скорее получить свою порцию страданий и ужасов, которые он приготовил для меня, и уйти в свою комнату.

– Тихо, Вайпер. Это очень важный проект, – холодно сказал на это Грейсон.

– Но ты сам сказал…

– Помолчи.

Я тут же последовала его приказу, потому что это была явно не просьба.

Через несколько минут вампир захлопнул ноутбук, положил его рядом с собой и повернулся ко мне.

– Ты больше никогда не будешь говорить о Седрике, – спокойным тоном сказал он.

Мои губы растянулись в невольной усмешке: Грейсон приказал мне прийти сюда только для того, чтобы я услышала это?

– Но ты ведь сказал, что будешь рассказывать мне новости из Чехии. Помнишь? – удивленно спросила я.

Что на него нашло? При чем здесь мой Седрик?

– Прекрасно помню. Но я передумал и запрещаю тебе даже упоминать о Седрике Моргане.

– И что ты сделаешь, если я ослушаюсь? – с сарказмом спросила я.

– То, чего ты боишься.

Он говорил спокойно, хладнокровно, ведь прекрасно понимал, что был хозяином положения. И я тоже понимала это: после того, как вампир ударил меня в самолете, я боялась его, а после того, как он убил Лурдес и Сьюзен, он стал для меня настоящим маньяком – безжалостным, злым, ненормальным.

– Как легко манипулировать тобой, – усмехнулся Грейсон, видимо, увидев мое колебание.

– Значит, я вообще не могу ни о чем тебя спрашивать? – спросила я.

– Можешь.

– Но о чем? – искренне изумилась я. – Все, о чем я хочу узнать, ты запретил. Зачем ты вообще позвал меня сюда?

– Хочу провести время в твоей компании. Ты можешь спросить меня о чем-нибудь – я все равно убью тебя, так что, могу раскрыть тебе некоторые секреты.

Какая милость с его стороны!

– Тогда могу я спросить о тебе? – поинтересовалась я: раз у меня появилась возможность узнать об этом маньяке чуть больше, я хотела воспользоваться ею.

Грейсон усмехнулся.

– Зачем тебе что-то знать обо мне?

– Но здесь больше никого нет. Только ты.

– Прекрасная мотивация. И что ты хочешь узнать?

– Когда у тебя появилась склонность к садизму? – не подумав, ляпнула я, а затем подумала, что он ужасно разозлится, ведь я назвала его ненормальным.

Но вампир лишь скудно улыбнулся.

– То, что я делаю – не садизм. Это – развлечение. Ты вообще знаешь значение этого слова? – ровным тоном сказал он, вперив в меня ледяной взгляд своих голубых глаз.

– Знаю: это любовь причинять другим страдания, – мрачно сказала я, вспоминая все, что он причинил мне.

– Вот видишь, ты ошибаешься – я никому не причиняю страданий.

– Ну да! – насмешливо воскликнула я. – А все те девушки в твоем подвале?

– Чтобы ты знала, я не бил их, не насиловал, и не совершал над ними никаких развратных действий – я просто сажал их в камеры, но всегда давал им возможность убежать. Это непередаваемое наслаждение – чувствовать себя властелином чужих судеб. Я всегда играю по-честному, и если мои соперники проигрывают, они обязаны заплатить за свой проигрыш.

Я смотрела на него, широко раскрыв глаза: его абсолютное равнодушие к убийству всех тех девушек потрясло меня.

– Тебя смутило слово «насиловал»? – вдруг усмехнулся вампир.

– Нет, потому что Се… – Я чуть было не произнесла имя возлюбленного, но вовремя спохватилась. – Он сказал, что это невозможно. Слава Богу… Я просто подумала… Ты говоришь об убийствах так, будто они для тебя – обыденность. И знаешь, может, ты не бил тех девушек, но ты ударил меня и много раз причинял мне боль: в самолете, здесь… Ты садист. Самый настоящий.

– Все просто: я не считаю тебя достойной обычной, почти безболезненной смерти. Ты – ничто, – ледяным тоном откликнулся на это Грейсон.

– Прекрасно, я поняла: моя жизнь неугодна тебе, и ты ненавидишь меня, – усмехнулась я.

– У меня тоже есть к тебе пара вопросов, – неожиданно сказал вампир. – Как вы познакомились?

– С Се… С ним? Но ведь ты только что сказал…

– На эти пару минут разрешаю тебе нарушить табу.

– Просто я не понимаю… Тебе интересны такие вещи? – Я была глубоко удивлена еголюбопытством.

– Интересны? Нисколько. Но то, что происходит между тобой и Морганом-младшим, не укладывается в моей голове: я давно знаком с ним и знаю, что он презирает смертных не меньше, чем я. И вдруг этот отшельник влюбился в тебя. Как, где и когда?

– Тебя это не касается, – тихо, но твердо сказала я.

Грейсон схватил мое запястье и сжал его.

– Запомни раз и навсегда: мои приказы обязательны к исполнению. – Его пальцы сжали мое запястье еще сильнее.

– Это было в октябре прошлого года, когда в нашем университете началась экспериментальная программа помощи старшекурсников младшим… – начала рассказывать я, понимая, что отвертеться от допроса мне не удастся, и напуганная его холодным строгим тоном.

– И ты досталась ему, – усмехнулся вампир. – Значит, ты ничего не понимаешь в математике?

– В физике, но сейчас… – Я замолчала, вдруг поняв, что оправдываюсь перед этим мерзавцем. Нет, еще чего!

– Признаться, я думал, что все было намного интересней, а ваша история оказалась совершенно банальной.

– Нет, Брэндон, не банальной. Мы почти сразу возненавидели друг друга: Седрик вел себя как свинья, а я показалась ему наивной дурочкой…

– Показалась? – Грейсон насмешливо усмехнулся.

Я проигнорировала эту колкость.

– А потом он забрал меня из университета, и мы крупно поругались из-за одной не очень хорошей девушки, которую я считала своей подругой… Я расплакалась, а он… Он сказал, что хочет быть со мной, сказал, что боролся с собой, пытался оттолкнуть меня и поэтому нарочно оскорблял. Но он… Он лучший. Я люблю его. – Я замолчала, улыбнулась от этих воспоминаний и опустила взгляд на пол. В моем горле стоял ком, и я не могла больше говорить о том чудесном моменте, тем более, рассказывать о нем Грейсону.

Когда я подняла взгляд на Грейсона, то обнаружила, что он внимательно смотрел на меня, словно взвешивая каждое мое слово, но его губы были искривлены в насмешливой ухмылке, и моя восторженная улыбка тут же померкла.

– Так вот как Седрик пустил под откос свою жизнь. Удивляюсь тому, как Морганы не поняли того, что он изменился. Маркус уж точно должен был заметить это. И он знает, верно? – Грейсон испытующе смотрел в мои глаза.

– Нет, его брат ни о чем не знает. Седрик боится, что он отвернется от него, – тихо солгала я, не смея сказать ему правду: хоть он и пугал меня тем, что «моя ложь раздражает его», я не имела права предать Маркуса, ведь знала, как много он помогает Седрику.

Воцарилась тишина. Грейсон продолжал пристально смотреть в мое лицо. Мне было жутко от его взгляда, и я поспешила сказать хоть что-то, чтобы отвлечь вампира от «любования мною».

– Брэндон, я хочу спросить… Кое-что о вас, – робко сказала я, ежась под его холодным взглядом.

– Неужели Морган не утолил твое любопытство? – Он даже не улыбнулся.

– Он рассказывал мне, но тогда я была очень смущена. Мне были неприятны его откровения о том, как вы убиваете, и Седрик увидел, что мне жутко от этого, и замолчал.

– Хорошо, Вайпер, что именно тебя интересует?

– Как много лет самому старому из вас?

– Не старому, а первому.

– Да, извини. – Мне показалось, что моя неверная фраза задела его.

– Никто не знает, сколько ему лет. Он сам не помнит, когда впервые открыл глаза в этом мире, но, думаю, что в тот же миг, когда и первый смертный. Это все?

– А серебро? Вы боитесь его?

Грейсон отпустил мое запястье, и его ладонь легла на мою щеку, а затем он провел пальцем по мочке моего правого уха. Я похолодела, но выдержала это неожиданное прикосновение.

– Кажется, эти серьги серебряные? – спросил вампир, гладя мои сережки – единственное, что я носила из украшений.

Я тут же пожалела о том, что задала этот вопрос, и вспомнила, что эти серьги никогда не смущали и Седрика. Значит, то, что вампиры боятся серебра – всего лишь очередная ложь.

– А кол в сердце? – все-таки полюбопытствовала я.

Брэндон прекратил гладить мои сережки, отстранился от меня и криво усмехнулся.

Я поняла, что это был его насмешливый ответ на мой дурацкий вопрос.

– Значит, все это – просто выдумки? Но тогда почему люди считают, что… Господи, да вы еще более живучи, чем тараканы! – воскликнула я, ошеломленная этим известием.

– Сравнение нелестное, но правдивое. Зачем вы, глупые создания, придумали чушь про серебро и осиновый кол? Ответ прост: так вам спокойнее, от мысли, что вы можете защититься и истреблять нас, – тихо рассмеялся вампир.

– Вас вообще нельзя убить? – Я удивлялась все больше. Нет, конечно, Седрик говорил мне, что это невозможно, но не до такой же степени!

– Хочешь попробовать? – с хитрой улыбкой спросил меня Грейсон.

– К чему пробовать, если я уже знаю конечный результат? – нахмурилась я, не понимая, к чему он спросил об этом.

– Даже не попытаешься?

– Предпочитаю не тратить сил понапрасну.

– Что ж, вижу, проблеск ума в тебе все же имеется. – Вампир достал из кармана своего пиджака мобильный телефон и провел пальцем по экрану – тот засветился, и Грейсон отвлекся от нашего разговора.

– И где он сейчас? – спросила я, рассеянно поглядывая на собеседника.

– Кто? – равнодушно ответил он.

– Тот, первый из вас.

– Отдыхает.

– Он стал мумией? – допытывалась я.

Грейсон оторвался от своего телефона и посмотрел на меня.

– Да, но, если он решит возвратиться к жизни, то сделает это, – ответил вампир и вновь перевел взгляд на свой телефон.

– То есть, вы не можете умереть, и вас не могут убить? – уточнила я: этот разговор был мне интересен, ведь теперь я узнала о Седрике еще больше.

Грейсон кинул телефон на диван и посмотрел на меня.

– Это как закон физики, который нельзя нарушить: наша жизнь – закон и для самих нас. Захотел сдохнуть? – Он криво усмехнулся. – Не выйдет.

– И ты никогда не жалел об этом? – спросила я, радуясь тому, что он вернулся к беседе со мной.

– Жалеть о том, что я не могу умереть? Вайпер, я люблю жизнь, и она у меня довольно интересная, полная событий и развлечений. А теперь сходи на кухню и принеси самый большой нож, который найдешь.

– Зачем? – искренне удивилась я этому приказу.

«Он хочет зарубить меня?» – от этой мысли моя кожа покрылась мурашками страха.

– Не задавай лишних вопросов. Вперед, – мрачно сказал вампир.

Я сходила на кухню и взяла там то, что он просил. Также я обнаружила на кухне много разнообразной еды, которая стояла на столах в больших пластиковых коробках.

– Брэндон, что там за еда? – спросила я вампира, когда вернулась в гостиную.

– Пока ты пряталась в своей комнате, приезжал тот же милейший повар, что приготовил для нас роскошный ужин в день твоего приезда. Ты не должна голодать без меня. Кажется, это нож, которым рубят кости? – спросил вампир, взглянув на нож, который я держала в руках. – Теперь возьми его и попытайся пробить им мою грудь.

Он снял с себя пиджак и расстегнул свою белую рубашку. Я молча наблюдала за ним, лихорадочно размышляя, шутит он или нет.

– Ну же, попытайся убить меня, – спокойным тоном сказал Грейсон, с усмешкой наблюдая за моей робостью. – Целься в самое сердце, и, может, у тебя все получится.

Меня не нужно было просить дважды: я взяла нож обеими руками и с силой направила его прямо в грудь вампира, но он не пробил его кожу, а лишь слегка погнулся, словно я направила его не в живую материю, а в статую. Я с яростью нанесла вампиру еще пять ударов, но все было бесполезно: на белой коже Грейсона не осталось ни малейшего шрама.

– Не хватает силенок? Дай сюда нож. – Грейсон отобрал у меня нож и ударил им свою грудь. Лезвие поломалось надвое. – Какая жалость, правда? – Брэндон криво усмехнулся, бросил сломанный нож на пол и стал застегивать рубашку. – А как бы ты хотела пронзить мое черное сердце, чтобы освободиться от меня и побежать к своему Моргану! Да?

Это была чистая правда, но все мои старания причинить Грейсону вред, действительно, были совершенно напрасны.

– С этой минуты я восстанавливаю табу на разговоры о Моргане, – вдруг сказал он. Вампир уже застегнул рубашку, но не стал надевать пиджак.

– Но у меня есть другой вопрос… – вновь робко начала я.

– Нет, теперь моя очередь спрашивать, – перебил меня он.

«Он играет в какую-то дурацкую игру? Задавать вопросы по очереди?» – недовольно подумала я.

– Смешно, конечно, но, спрашивай. Ты опять хочешь спросить о нас с Седриком? – предположила я.

Грейсон наклонился ко мне и погладил своими ледяными пальцами мою щеку. Я сжалась и громко вздохнула – в этот раз я не смогла молча вытерпеть эту пытку.

– Что я говорил тебе? Не упоминать о нем. Никогда, – зловеще тихо сказал он.

– Ты сейчас ударишь меня? – прошептала я, закрыв глаза.

– Нет, в этот раз я тебя прощаю. Что нужно сказать?

– Спасибо, – машинально ответила я, посмотрев в его лицо и радуясь тому, что он не ударил меня. – Но тогда… Ты хочешь спросить обо мне?

– Зачем? Я и так знаю о тебе все, и, боюсь, ты – скучная серая мышка. Но, благодаря тому, что ты знаешь то, чего знать не должна, все же представляешь некоторый интерес.

– Тогда тебе не о чем меня спрашивать.

– Не думаю. Что ты почувствовала, когда он признался тебе? – Вампир все никак не убирал с моей щеки свои ледяные пальцы, и мне было жутко от этого.

– Я испугалась и убежала в другую комнату… Это было самое ужасное зрелище, что я когда-либо видела… Нет, а потом, когда ты вышел тогда на солнце…

– Довольно, – перебил он меня. – Когда я был в Чехии, то узнал кое-что о твоих родителях. Интересно?

Я поспешно закивала.

– Твоему отцу дали премию, как лучшему учителю Брно, и он расплатился с долгом за вашу ржавую банку.

Эта новость так обрадовала меня, что мое лицо озарила широкая улыбка.

– Это так здорово! Они с мамой, должно быть, очень рады и ждут, когда я приеду, чтобы сделать мне сюрприз! Но я уже не вернусь… – Мне вдруг стало безумно горько от этой мысли, и я тихо заплакала. – Ты запретил мне звонить им, и я не звонила… Они волнуются и думают, что со мной что-то случилось!

– Перестань реветь и иди спать, – вдруг резким ледяным тоном сказал Грейсон и убрал с моего лица свои пальцы.

– Но зачем ты… – начала я, желая спросить его: «Зачем ты рассказал мне об отце? Чтобы сделать мне еще больнее?».

– Еще одно слово, и я сам уложу тебя в кровать, но, боюсь, это будет совсем невежливо и неэстетично, – мрачно перебил меня вампир.

Было очевидно, что он разозлился: его лицо стало строгим и словно каменным, а голубые глаза будто исторгали холод, который я физически чувствовала на своей коже.

Перспектива, которую пообещал мне Грейсон, безумно напугала меня, и я моментально выбежала из гостиной. Но, добежав до лестницы, я остановилась и решила уговорить Грейсона дать мне сделать родителям хоть один звонок. Я хотела поговорить с ними и солгать о том, что сейчас я и Седрик были очень заняты путешествием по Бразилии, поэтому у меня не было времени звонить им.

Робко зайдя обратно в гостиную, я встала напротив вампира. Мне было страшно, но я преодолела себя.

– Брэндон, можно я позвоню родителям? – тихо спросила я, надеясь, что он уступит мне.

Он поднял на меня мрачный взгляд, и я поняла ответ, но я так отчаянно желала услышать голос родителей, что была готова вновь унизиться перед ним. Я опустилась перед ним на колени и сложила руки в мольбе.

– Я умоляю тебя. В последний раз. Пожалуйста, – прошептала я, заглядывая в его глаза, как верная собачонка.

К счастью, он усмехнулся, и во мне вспыхнула надежда. Грейсон положил свою ладонь на мой затылок, и наклонил свое лицо к моему.

– Что я сказал тебе? Иди спать. Немедленно, – низким тоном сказал он, а затем положил вторую ладонь на мое лицо и резко оттолкнул меня – я упала на пол и глухо ударилась головой о мраморный пол.

От страха и унижения меня охватили громкие рыдания. Я поднялась на ноги и быстро пошла в свою комнату.

На следующий день, когда я проснулась, вампира уже не было. Он вновь исчез.

После того дня все остальные дни прошли в молчании, и только мои мысли занимали меня.  Но я больше не могла представить себе того, что было бы, если бы я не встретила Грейсона. Мое воображение погибло. Я не могла ничего увидеть, потому что мое будущее было уже перечеркнуто. У меня больше не было будущего.

Но у Седрика было.

Я не хотела быть эгоисткой и не хотела, чтобы страдали мы оба – если мы не можем быть счастливы вместе, пусть будет счастлив он. Ведь только теперь, находясь наедине с самой собой, я поняла – Седрик мучился рядом со мной, хоть и усиленно скрывал это от меня. Это из-за меня он находился в опасности: если бы я тогда, в октябре, я отвергла его ухаживания, он не скорбел бы слишком долго и сейчас был бы в безопасности и в любви с достойной его бессмертной девушкой. А я, кроме того, что для него неполноценна, еще и стала причиной его нынешнего состояния: если бы я не была смертной, и он любил бы не меня, ему не пришлось бы открывать мне свою тайну и спасать меня от охотников-вампиров, боясь за мою жизнь. Именно тот факт, что я не бессмертна, выдал нас – тогда, в аэропорту Праги, он не должен был провожать меня до самолета, пытаясь спасти и уберечь от вампиров. Все это случилось из-за меня.

Когда Седрик в очередной раз позвонил, впервые с тех пор, как звонил в день свадьбы своего брата, и сказал, что Миша уехала из Чехии, мне было тяжело слушать его: Седрик говорил голосом, полным теплоты и любви, говорил, что ждет меня, ждет, когда, наконец, пройдет этот месяц, чтобы обнять меня. От этих слов я почувствовала, будто в мое сердце вонзили нож и провернули его там, ведь Седрик не знал о том, что мы больше никогда не увидимся. Но, скрепя сердце, я солгала ему, сказав, что у меня все прекрасно, что каждый день я хожу на пляж, где купаюсь, загораю и думаю о нем. Ложь. Грязная ложь!

Я страдала от собственных мыслей, которые, в союзе с моральным насилием Грейсона, загоняли меня в угол невыносимой тоски, от которой я боялась сойти с ума. И в какой-то момент я вдруг осознала, что разговариваю сама с собой. Понимание этого привело меня в ужас, и я вновь стала желать, чтобы Грейсон вернулся. Я дошла до того, что стала желать возвращения своего палача! Разве это – не сумасшествие?

Дни пролетали, но я не считала их – я потерялась во времени. Но Грейсон даже не звонил, и я заметила, что стала ждать его звонка даже больше, чем звонка Седрика. Я находила покой лишь тогда, когда сон закрывал мои глаза, когда мой мозг, измученный мыслями, был уже не в состоянии удерживать во мне сознание. Сны не тешили меня – это были всего лишь отрывки моей жизни, которые с бешеной скоростью пролетали перед глазами, а я будто сидела в зрительном зале, прикованная к креслу, и не могла остановить их поток. Но чаще всего моими ночными гостями были кошмары: мое сознание рисовало мне чудовищ, которые прятались под кроватью и за углами, выжидая момент, чтобы напасть и растерзать мое тело. Меня часто преследовали мертвые глаза Лурдес и воспоминания о смерти тех двух девушек – они приходили ко мне, заставляя меня просыпаться в поту, с криками ужаса.

Я желала, чтобы Грейсон убил меня. Убил как можно скорей.

Глава 42

Дни, проведенные без Вайпер, тянулись мучительно медленно, но я верно исполнял данное ей обещание и оберегал ее родителей от нападения вампиров. И беречь их стоило, потому что охота оказалась на редкость кровавой: за прошедшие семнадцать дней было убито свыше двух тысяч человек во всех уголках Чехии, кроме Брно. К счастью, все вампиры подчинялись табу Маркуса и не охотились в этом городе, но я все равно каждый день с утра до ночи охранял Владиновичей, укрывшись в своем автомобиле: получив свободу от Миши, я не стал принимать участие в охоте, помня о просьбе Вайпер. Я был монстром, но не желал уподобляться другим монстрам – бесчеловечным и жестоким, которые ручьями выпивали кровь, соревнуясь, кто станет победителем в этом кровавом пире – для них это было сродни спорту.

Несмотря на то, что я не желал иметь ничего общего с охотой, каждое утро я покупал свежую газету, и из нее, как и смертные, узнавал страшные новости: в стране царили ужас и истерика – люди боялись выходить из дома и ходить на работу, отряды полиции все гуще заполняли улицы, вокзалы, аэропорты, был введен комендантский час. Ночные бары и рестораны были закрыты. Все чешские газеты били в колокола – всюду искали загадочных похитителей и убийц. Но все было напрасно: эти меры были ничтожны против вампиров, и они продолжали убивать и уничтожать трупы своих жертв, поэтому ни одна человеческая живая душа не знала о том, что случалось с похищенными. В живых не оставалось ни одного свидетеля – их просто не существовало. Отечественные и иностранные каналы каждый час передавали новые страшные сводки – вся мировая общественность была возбуждена кровавыми событиями, происходящими в Чехии. Кровавое веселье продолжалось.

Испытывая неподдельную жалость к смертным, я внимательно следил за происходящим и знал, что, как всегда, особой ловкостью, яростью и жаждой убийства отличался Брэндон Грейсон – он лидировал в печальном списке убийств и страшно гордился этим. Как-то раз он приехал в замок, в поисках Маркуса, но обнаружил лишь меня, что тут же испортило мой вечер.

– До Маркуса не дозвониться! – с улыбкой сказал Брэндон, пожимая мне руку. – Возможно, ты слышал что-нибудь от брата?

– Увы. Не видел его с самого дня свадьбы, – ответил на это я. – Ты здесь проездом?

– Да, решил заглянуть к вам, в надежде встретить молодожен. Я только что вернулся из Брно.

– Брно? – В моей душе тут же поднялась тревога. – Что ты там делал?

– Решал проблемы с акциями одного из промышленных заводов. Они упали на три процента, и мне нужно было разобраться почему.

Это объяснение удовлетворило меня, но даже мысль том, что Брэндон прибывал в родном городе Вайпер, близко к ее родителям, заставляла меня холодеть от неприязни к нему.

– Кстати, не знаешь, почему Маркус ввел табу на охоту в Брно? – поинтересовался Брэндон. – Такой большой город, так много возможностей.

– Не знаю. Должно быть, просто его причуда. Маркус всегда был шутником. – Я пожал плечами. Мне был неприятен этот разговор, и я желал прервать его. – Что ж, если найдешь Маркуса, передай ему, чтоб позвонил мне.

– Обязательно. Ты занят? Есть планы на ближайшие пару часов? – вдруг спросил Грейсон, заставив меня удивиться.

Он искал моей компании? С чего бы это? Мы никогда не были друзьями и общались лишь из-за того, что нас связывал лишь один общий элемент – Маркус. Без Маркуса, который всегда выступал посредником в наших общих разговорах, мы были друг другу неинтересны. Точнее – нам было глубоко наплевать друг на друга.

– Пока никаких. Есть предложение? – ответил ему я.

– Как насчет партии в шахматы? – улыбнулся Грейсон. – У меня тоже есть пара свободных часов, и я хотел бы провести их с пользой, в хорошей компании.

– Шахматы – не моя сильная сторона. Маркус обыгрывает меня за десять минут, – усмехнулся на это я, и, зная чудовищный талант Брэндона к этой игре, добавил: – Тебя мне тем более не обыграть. Но, как насчет бильярда?

«Почему бы не провести с ним пару часов? Возможно, Маркус прав, и Брэндон – не так уж плох? – подумал я.

– Прекрасно! – откликнулся на мое предложение Брэндон. – Кстати, в подвалах еще осталась хоть пара бутылок крови, или гости все выпили?

– По-моему с десяток бутылок еще осталось, – усмехнулся я.

Заглянув в подвал и прихватив с собой пару бутылок, мы поднялись в бильярдную. Там, разлив по бокалам кровь, мы принялись за поединок. У меня были все шансы обыграть Брэндона, потому что в бильярде я был не так уж плох и проигрывал редко. Но и Грейсон был достойным соперником.

– Никаких новостей от бедного Бернарда? – спросил Брэндон, прицеливаясь кием в шар.

– От Барни? Нет, не слышал, – отозвался на это я, слегка удивившись его неожиданному вопросу. – С чего такой интерес к этому бедолаге?

– Маркус сказал, что послал ему приглашение на свадьбу, но тот прислал вежливый отказ. – Брэндон ударил кием в шар, и тот мигом залетел в лузу.

– Правда? Не знал. – Это и, правда, была новая для меня информация.

– Кажется, он все никак не может отойти от своего сумасшествия. Черт бы побрал ту смертную… Как ее звали? Гертруда? – Брэндон забил в лузу новый шар, но тот выскочил обратно на поле.

– Ульрика. – Я послал один из шаров в угол, но переборщил с силой удара, и шар, оттолкнувшись от борта стола, вернулся обратно на зеленое поле. – Дьявол! – тихо выругался я себе под нос. – Твоя очередь, Брэндон.

– Да, точно. Ульрика Кингсли Маяр. – Брэндон задумчиво смотрел на шары. – Отец рассказывал мне о том дне, когда он и его друзья решили посетить Барни, после того, как тот долгое время не давал о себе знать.

– Твой отец знал его? – поинтересовался я. Раньше я никогда не слышал эту историю подробно – лишь некоторые ее отрывки, поэтому слова Грейсона заинтересовали меня.

– Да, они были хорошими друзьями, конечно, после того, как Барни познакомился с Ульрикой, их общение почти сошло на нет. Она ревновала его к сестре отца. – Брэндон насмешливо усмехнулся и наклонился к бильярдному столу. – Бернард был у нее под каблуком и соглашался на все ее требования.

– Что заставило его рассказать ей о том, что он – вампир? – спросил я, наблюдая за тем, как от удара Брэндона шары на столе раскатились в разные стороны, но ни один не попал в цель.

– Об этом он не рассказывал, но факт остается фактом: девица обо всем знала. Как она приняла его признание – это уже другой вопрос.

Я задумался: возможно, Ульрика отреагировала на признание возлюбленного так же, как Вайпер на мое? Ведь она осталась с Барни, а значит – искренне любила его. Эта мысль заставила меня слегка улыбнуться.

– Что? – спросил Грейсон, словно заметив мою улыбку.

– Просто подумал, что иногда Судьба выкидывает жестокие шутки, – солгал ему я, однако недовольный его наблюдательностью. – Моя очередь? – Выбрав ближайший ко мне шар, я послал его в цель.

– Ты абсолютно прав, – откликнулся на мои слова Брэндон. – Как думаешь, почему так случается? Почему вампиры вдруг влюбляются в смертных?

Эти слова заставили меня удивленно взглянуть на соперника. Он сказал вампиры? Множественное число? Но ведь нашему обществу известен лишь один подобный случай – трагедия Барни. Обо мне и Вайпер было известно только Маркусу. Неужели он что-то подозревал?

– Насколько я знаю, только Барни постигла такая судьба, – тихо сказал я.

Брэндон отпил из своего бокала кровь.

– Где один там и второй. Кто знает, возможно, это дерьмо случится еще с кем-то из наших. Не хотел бы стать одним из них, – сказал он и, поставив бокал на край стола, добавил: – Не хотел бы стать психопатом. Мне ужасно жаль Барни. Бедолага. Та смертная свела его с ума.

«Нет, он ничего не знает. Просто болтает чепуху о Барни» – с облечением подумал я.

– Возможно, так случилось, потому, что не всем так везет, как моему брату? – усмехнулся я. – Или, все еще банальнее: некоторые вампиры рождаются ненормальными, так сказать. Если смертные вызывают у них чувства и желание – значит, их психика явно нарушена.

«Как моя. Но, черт возьми, это прекрасно» – добавил про себя я.

– Возможно, ты прав. Но неужели с этими чувствами нельзя бороться? Будь я на месте Барни, то убил бы эту Ульрику, и дело с концом. – Брэндон вновь отпил глоток крови.

«Я посмотрел бы на это, – с насмешкой подумал я. – Хотя, зная этого садиста, его словам можно поверить. В нем нет ни капли жалости».

– Но что случилось, когда твой отец пришел к Барни? – спросил я, желая услышать эту историю дальше.

– Они пришли в его замок и застали там мародеров. Почти все было украдено: драгоценности, вещи, мебель, даже портреты, шторы и книги. До наших сразу дошло, что случилось что-то ужасное. Мародеров убили, замок обыскали, и Барни нашли: он сидел на полу в своем подземелье, прикованный к огромным камням. Уже сухой. Почти мумия. А в его руках лежал обглоданный до костей скелет Ульрики.

– Но разве он не похоронил ее? – удивился я.

– Она болела чумой. Как сказал потом Барни, – он хотел умереть вместе с ней. Впрочем, это у него почти получилось. – Брэндон усмехнулся. – Они пролежали так десять лет. Но наши не растерялись, сбегали в ближайшую деревню, привели нескольких смертных и вернули бедного страдальца к жизни. А когда он пришел в себя, первым, что они услышали, были его проклятья и рыдания. Он не был особо благодарен за то, что друзья сделали для него. Он сошел с ума. Похоронил скелет своей Ульрики в саду, выгнал друзей, и больше никто никогда не видел его в обществе. Барни не выходит из замка и не пользуется современными технологиями. Вот такая история. – Брэндон задумчиво потер подбородок. – Но ты проиграл, Седрик. Черт, а замечательная была партия!

Я машинально взглянул на бильярдный стол и добродушно усмехнулся: Брэндон закатил последний восьмой шар в лузу.

– Поздравляю с победой. – Я пожал ему руку. – Сыграем еще партию?

– Пожалуй. Кстати, хотел спросить, почему ты больше не приезжаешь в мое поместье? – вдруг, с улыбкой спросил Брэндон. – Поезжай со мной: меня ждет замечательная трогательная девица. Больше никого нет, но я с удовольствием отдам ее тебе. Она быстро бегает, недавно я сам удостоверился в этом.

– Спасибо за предложение, но должен отказаться, – усмехнулся на это я. – Подобные развлечения не вызывают у меня особого интереса.

– Жаль. Что ж, тогда развлекусь сам. – Брэндон пожал плечами и стал собирать шары. – Слышал, ты не принимаешь участие в «Большой охоте?».

– Не вижу в этом никакого смысла. Но ты, естественно, лидируешь на всех фронтах, – спокойно ответил на это я.

В ответ на это Грейсон довольно усмехнулся.

Мы сыграли еще партию, но и в этот раз он обыграл меня. Затем Грейсон уехал, а я, почувствовавший к нему еще большую неприязнь, был рад избавиться от его общества.

Порой я задумывался о том, как мой прекрасный душой брат мог быть другом такого существа как Грейсон. Я не понимал и того, как мой брат, тоже принимавший участие в кровавом развлечении вместе со своей супругой, мог находить удовольствие в этом бессмысленном действии. Как мог Маркус наслаждаться убийствами?

Эти вопросы захлестывали меня, и во мне загоралось желание позвонить ему и отвратить от кровавого развлечения, но его мобильный был отключен, а номера Маришки у меня никогда не было.

Вся моя семья превратилась в безумных охотников на кровь.

В этих обстоятельствах я покидал свой пост лишь глубоким вечером, так как знал, что добропорядочные Владиновичи не выходят из дома ночью, и свободное от наблюдения время проводил в замке, где иногда встречал кого-то из гостей.

Несколько раз мне звонила мать, с удивлением поинтересовавшаяся о том, что произошло между мной и Мишей Мрочек.

– Почему Миша так внезапно уехала? Мы думали, вы прекрасно проводите время вместе! – спросила мать. Она была явно недовольна тем, что ее план провалился.

– Мы не сошлись характерами. К тому же, у нее были другие планы на август, – ответил на это я, очень кстати вспомнив о том, что Миша собиралась поступать в университет.

– Седрик… Мы надеялись, что, возможно, вы подружитесь!

– Этого не случилось и, боюсь, не случится никогда.

Мать разочарованно вздохнула.

– Ну, хорошо. Как продвигается «веселье»? – словно приняв мою новость, перевела она разговор. – Ты все еще в Праге?

– Да, в Праге. Но «веселиться» я не собираюсь, – твердо заявил я. На самом деле я солгал: я был в Брно и охранял покой Владиновичей-старших.

– Почему? Мальчик мой, ты все пропускаешь!

– Не вижу никакой причины для веселья и считаю все это действо ненужным и отвратительным. Не понимаю, как вы с отцом можете с такой легкостью нарушать все правила здравого смысла, – грубовато сказал я. Моя душа была полна неприятия.

– Не будь так строг. Мы веселимся! Приезжай к нам!

– И не подумаю.

– Чем же ты будешь заниматься? И нескучно тебе будет? Совсем одному? – тут же засыпала меня вопросами мать.

– Я найду, чем заняться. Но вы веселитесь. Увидимся в Праге. – Я отключил телефон.

Как я и думал, через час мне позвонил отец, сказав все то же, что и его супруга: «Брось, Седрик, не будь отшельником! Это ведь «семейное празднование!» Маркус обидится, если ты не примешь в нем участие!».

Но мне было плевать: что думали о моем странном поведении родители, и обидится ли на меня Маркус – все было неважным.

«Что ж, тогда не буду настаивать. Не скучай!» – было последней фразой отца на мои твердые доводы о безумии «Большой охоты». Хм, а ведь сам он был такого же мнения, что и я. Должно быть, в этот раз моя мать крепко прижала его своим каблуком.

Таким образом, все, чего я опасался, исчезло: надзор и подозрение вампиров, назойливость их окружения и недостаток времени для уединения и звонков Вайпер. У меня были полностью развязаны руки: я был один, и это никого не удивляло и не смущало, потому что все были знакомы с моим «странным отчужденным» образом жизни. Я не принимал участие в охоте и мог звонить любимой хоть каждый час, но нечасто пользовался этой возможностью, ведь знал, что Вайпер начнет волноваться.

Не знаю, звонила ли Вайпер своим родителям, но она сказала, что они не беспокоятся, потому что думают, что я рядом с ней.

Сегодня я лишь недавно приехал из Брно в замок, в самый разгар ночи. Запершись в своей комнате, я сел в кресло у камина и стал рассматривать дорогую мне вещь – рисунок Вайпер, который я тщательно берег от чужих глаз и которым мог любоваться только по ночам. Я нарочно не включал свет, и мою комнату освещал лишь слабый огонь в камине, неспособный озарить своим мерцающим желтым светом всю площадь моей огромной темной комнаты. В который раз, вглядываясь в силуэты на бумаге, я благоволил перед силуэтом Вайпер, и, когда прощался с рисунком, всегда гладил его пальцами.

Но неожиданный шум мотора вдалеке заставил меня прервать свое созерцание: я отложил рисунок и подошел к окну, чтобы увидеть, кто решил посетить замок.

Каково же было мое удивление, когда из-за ворот показался знакомый мне автомобиль – это было авто моего брата.

Я с радостной улыбкой наблюдал за тем, как Маркус вышел на площадь, и, словно почувствовав на себе мой взгляд, поднял голову, взглянул в мое окно и тоже улыбнулся, увидев меня. Через секунду брат уже стучал в мою дверь. Я поспешно отпер ему.

– Ну, наконец-то, объявился! – нарочно недовольным голосом сказал я, но в душе был очень счастлив видеть брата, да еще и таким счастливым – с его лица не сходила широкая светлая улыбка.

– Думаю, ты догадываешься, где меня носило! – задорным мальчишеским тоном ответил он, хотя я и без его намеков знал, где и почему он пропадал.

– Догадываюсь, но мог хотя бы позвонить, – со смехом сказал я.

– У меня не было времени. Я был ужасно занят! – усмехнулся он.

Мы благодушно рассмеялись и схватили друг друга в крепкие братские объятия.

– Я скучал по тебе, братец, – честно признался ему я. – Ты ведь пропал сразу после свадьбы! Где вы провели медовый месяц?

Маркус прошел в комнату, и я вновь запер дверь.

– О, Боже, что это? – услышал я за спиной.

Я обернулся: Маркус держал в руках рисунок Вайпер.

– Это моя драгоценность, – тихо ответил я на его вопрос, и, подойдя к нему, забрал рисунок – я не желал, чтобы брат рассматривал его. Только я имел право наслаждаться им, тем более, я знал отношение Маркуса к Вайпер, и то, что он ненавидел все, связанное с ней.

– Кто автор рисунка? Она? Хотя, глупый вопрос. Учитывая твой художественный талант и созданные тобой картины, могу точно определить, что это рисовал не ты – этот рисунок похож на рисунок ребенка…

– Довольно! – твердо перебил его я: мне стало обидно оттого, что он так низко отозвался о Вайпер. – Несмотря на свою низкую художественную технику, этот рисунок очень дорог мне.

– Прошу прощения, я не хотел обидеть тебя, – серьезно сказал Маркус.

– Ничего страшного, но давай больше не будем разговаривать на эту тему, – спокойным тоном отозвался на это, не желая расстраивать его.

– Как скажешь.

Мне стало стыдно за мой резкий тон: все-таки, брат пришел навестить меня, и, тем более, мы довольно долго не виделись.

– Извини, Маркус. Лучше расскажи, куда вы поехали и где были, – сказал я, переводя разговор в другое русло и пряча рисунок в ящик письменного стола.

Маркус плюхнулся на диван. Я сел рядом с ним.

– Сразу после венчания, мы уехали в аэропорт: еще до этого мы зарезервировали маленький домик на западе Норвегии, где провели замечательную неделю. Это был уютный двухэтажный деревянный коттедж на скале, прямо над обрывом фьорда, с которой открывался непередаваемо-великолепный холодный пейзаж, почти такой же, как на твоей картине, – поделился со мной брат и с мечтательной улыбкой посмотрел на написанную мной картину, что висела над камином.

– Так ты не принимал участие в охоте? – удивился я, обрадовавшись тому, что он не стал, как я думал, безумным охотником.

– Ну что ты, мы вернулись в Чехию сразу после медового месяца, и я уже практически наверстал упущенное, – усмехнулся Маркус.

– Но, думаю, Грейсона тебе все равно не догнать, – мрачно сказал на это я.

– Да, это факт. Ну, а ты, как я знаю, совсем отказался от веселья?

– Ты знаешь, почему. И я рад, что не уподобляюсь твоему дружку Грейсону.

– Зря ты так: Брэндон – отличный парень и хороший друг. Я уже не раз убеждался в этом, – парировал мой брат.

– И все же, не могу сказать того же, – мрачно ответил я.

– Ну, да черт с ним. Как ты, братишка? Чем ты занимался все это время?

– Исполнял свои обязанности в Брно, – уклончиво ответил я, но Маркус и так все понял.

– Ну что ж, молодец. Значит, у тебя все в порядке?

– Все прекрасно.

– Это замечательно, но почему ты так невежливо отослал домой Мишу? – с легким смехом спросил Маркус.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Маришка звонит ей почти каждый день. Они очень близки.

– Я не отсылал ее – просто мы поняли, что не можем находиться в обществе друг друга, – без капли лукавства, объяснил ему я.

– Если честно, я надеялся, что… – пробормотал Маркус, но запнулся, так и не закончив свою фразу.

Но я знал, что он хотел сказать.

«Я надеялся, что она изгонит из твоего сердца Вайпер».

– Я знаю, – с кривой усмешкой сказал я. – Я все знаю, Маркус, но не волнуйся: я совсем не обижен – естественно, ты желаешь мне лучшего, но не усердствуй – у меня уже есть все, о чем можно только мечтать.

– Как ты догадался? – еле слышно спросил брат, словно не смея взглянуть на меня.

– Только слепой не смог бы заметить ваших союзных усилий: родителей, Маришки и твоих, к тому же, вы подослали ко мне эту девушку так не вовремя и так неловко, что мне было очень смешно, право. А знаешь, мне было очень жаль ее: одного дня общения с ней мне хватило для того, чтобы понять, что она страдает. И я понимаю ее.

– Страдает? Ха! Миша – дерзкая и капризная натура! Ты просто плохо ее знаешь! – насмешливо отозвался на это Маркус, и я понял, что он оставил попытки свести меня с Мишей, поэтому так высоко «хвалил» ее.

– Да, но, к сожалению, ни ты, ни Маришка, ни ее родители даже не подозреваете о том, что таится в ее душе за всей ее дерзостью и капризностью. Ну, довольно об этом. Вы здесь надолго? – спросил я, не желая отвлекаться на посторонние темы.

– Если честно, я сильно удивлен твоим отношением к Мише, – вместо ответа сказал Маркус. – Я думал, она покажется тебе грубым и несносным ребенком.

– И все же, надеялся, что она тронет мое сердце, – усмехнулся я: противоречивые мысли моего брата забавляли меня. – Но я, со своей стороны, удивляюсь тому, что ты, обладая такой тонкой, чистой и доброй душой, не сумел рассмотреть в ней то, что она скрывает под своим детским поведением.

– Право, Седрик, ты вгоняешь меня в краску. Я не так идеален, как тебе кажется, точнее, я совсем неидеален. У каждого вампира и смертного есть свои плюсы и минусы, добрые и злые качества, добродетели и пороки. Идеальных существ не бывает, и ты это знаешь.

– Ты напрасно скромничаешь, – улыбнулся я. – Я говорю тебе это не как брат, но как живописец, философ и наблюдатель. Ты гораздо лучше меня: твоя душа настолько возвышенна, что ты, зная о том, что я могу обидеться на тебя за Мишу, все равно рискнул, ради моего «спасения», как ты это называешь. Ты видишь? Моя жизнь, мое спасение – это то, что делает тебя именно тобой. Ты – не эгоист, ты… У меня просто нет слов, чтобы донести до тебя эту простую истину – ты прекрасный человек.

– Нет, Седрик, к счастью, я – не человек, – тихо сказал Маркус.

«Но в этом мое проклятье» – подумал я.

– Насчет Миши: я никогда долго с ней не общался, скорее, она всегда была неким аксессуаром Маришки, – с усмешкой добавил брат.

Я задумался: разговаривать мне совсем не хотелось. Странно, но желание пообщаться с братом ушло, и меня вновь охватила жажда одиночества: мне нужно было погрузиться в свои мысли, чтобы еще на день подкрепить свои силы до того дня, как Вайпер вернется из Бразилии, и когда, наконец, закончится эта страшная охота. Количество жертв ввергало меня в ужас – масштаб трагедии перешел всякий предел, но, к моему сожалению, я понял, что Маркус не собирался сворачивать охоту раньше времени и сам был одним из игроков-убийц.

– Седрик.

Я очнулся от своих мыслей: Маркус серьезно смотрел на меня.

– Что? – спросил я, удивляясь суровому выражению его лица.

– Чего ты ждешь? На что надеешься? – тихо спросил он.

– Я ни на что не надеюсь, и уже давно знаю, что меня ждет: или вечное счастье или вечные страдания, – честно ответил ему я.

– Ты можешь выбрать сам: страдания или счастье.

– Не заставляй меня презирать тебя, Маркус. Не давай мне повода презирать тебя! – сказал я, разгневавшись на его намеки: он желал, чтобы я разорвал свой союз с Вайпер!

– На досуге я много рассуждал об этом и понял, что лгал сам себе, говоря, что смирился с будущей потерей твоей нормальной жизни. Я обманывал себя мнимой добродетелью – желанием видеть тебя счастливым, пусть, даже если со смертной, быть свидетелем самых коротких, хоть и самых радостных лет твоей жизни. – Маркус запнулся. Я не верил своим ушам: его признание поразило меня до глубины души. – Но недавно, оставшись наедине с собой, я решил вступить в бой со своими мыслями и стал искать в себе настоящие чувства, какими бы эгоистичными они ни были, и которые, как оказалось, были спрятаны под маской моей мнимой мудрости. Я понял, что чувствую на самом деле. Я так часто говорил себе, что смирился, но на самом деле – это была ложь, и ею прикрывался мой эгоизм, который я не могу в себе победить! Знаю: я не вправе решать за тебя и руководить твоей жизнью, но я хочу сделать это! Я хочу отвернуть от тебя то, чего ты так желаешь: вечные страдания после секундного и зыбкого счастья со смертной! Седрик, сейчас ты можешь презирать и ненавидеть меня, но я не могу больше скрывать мои настоящие мысли: я не смирился! И не смирюсь никогда! Вайпер для меня – злейший враг! Я ненавижу ее!

Казалось, признание Маркуса должно было отвратить меня от него: его ужасные слова и непонимание должны были стать стеной между нами, но я прекрасно понимал, что у него было право пытаться «спасти» меня. Ведь я сделал бы то же самое, если бы на моем месте оказался он.

– Не кори себя – я не призираю тебя, и мы уже не в первый раз говорим об этом. Маркус, я не мальчишка и ни капли не поверил тебе, когда ты убеждал меня в том, что смирился: смирение – это жертва, на которую не пошли бы ни ты, ни я, если бы ты оказался в моей ситуации. Твои мысли благородны и не вызывают во мне ничего, кроме восхищения твоим мужеством – ты жертвуешь своими нервами и своим спокойствием во имя того, что ненавидишь. Подобно тебе, оставшись на досуге, наедине с суровой правдой, я понял, что я – лжец и эгоист: по просьбе Вайпер я поклялся ей не замыкаться в круге сумасшествия и духовного самоубийства после ее смерти. Я постоянно лгу миру, который стал бы посягать на ее жизнь, узнай он о нашей любви. Не тебя, а себя я должен презирать: я – ничтожество, но в силах признать это, и все же, вопреки этому, я не остаюсь никем, выше себя самого: ничтожное существо навсегда останется ничтожным, если оно не желает бороться. А я не желаю бороться и принимаю реальность такой, какая она есть, – мне суждено стать безумным, вкусить и принять смерть единственного луча света в моей жизни. И я принимаю твое право ненавидеть Вайпер, но призываю винить во всем только меня. Однако я вижу, что уже не смогу переубедить тебя, потому что братские узы – сильнее, чем голос разума, но я хочу, чтобы ты понял: голос разума, братские узы и твои страдания – давно уже стали второстепенным для меня. Наша с Вайпер любовь, желание быть с ней и упиваться воспоминаниями о прошлом, в безумстве без нее – мое счастье и моя цель. И это прекрасно, что сейчас, в первый раз в нашей жизни, мы говорим то, что чувствуем на самом деле, не скрываясь за чувствами братской любви и угрызениями совести за свои слова, не слыша зова родной крови, не боясь обидеть, расстроить или ранить друг друга своей правдой. Теперь все фигуры расставлены правильно, как и должны быть расставлены.

Я произнес этот тягостный печальный монолог, наблюдая за огнем в камине: треск дров, горящих в нем, прерывал тяжелое дыхание брата.

– Значит, я уже давно и окончательно потерял тебя! – шепотом сказал он.

– Да, – твердо ответил на это я.

– Тогда я уйду первым, чтобы не видеть, как уйдешь ты! – Он пулей вылетел из моей комнаты, но я все еще слышал его горестные вздохи.

После ухода брата меня охватили тысячи сомнений и противоречивых мыслей: было бы лучше, если бы Маркус оставался в неведении о моих истинных приоритетов и мыслей? Или я поступил правильно, и теперь ни он, ни я не были в заблуждении насчет друг друга?

Горькая правда всегда лучше сладкой лжи. Хотя, и ложь была горькой. Но более выносимой.

***

Кошмар, преследовавший всю ночь, заставил меня проснуться в поту: во сне я стояла рядом с Седриком, и он, такой прекрасный, начал стареть на моих глазах и превращаться в монстра, а затем – в мумию. Он рассыпался в прах, а я ловила руками его и кричала от ужаса.

Мое лицо было мокрым от слез, но я улыбнулась: Седрик – бессмертный. Он будет жить вечно. Это был всего лишь страшный сон, и не более.

Вдруг я просто физически почувствовала в комнате чужое присутствие. Кто-то был здесь. Кто-то следил за мной.

Мягкий тусклый свет уходящей луны освещал мою комнату через большие не зашторенные окна. Я лежала в кровати и смотрела в потолок: было так тихо, что мое учащенное дыхание и шум в висках казались мне громкими, как бой колоколов. Я не могла пошевельнуться. Мое тело сковал страх. Но, все же, найдя в себе храбрость, я вскочила с кровати, подбежала к окну и оглянула сонными глазами темную комнату. Я не ошиблась: рядом с дверью, темным пятном выделяясь на белой стене, навис чей-то силуэт.

– Скучала без меня? – вдруг, заставив меня пискнуть от страха, послышался знакомый низкий голос.

– Гре… Б-Брэндон? –заикаясь, спросила я, не веря своим ушам: он должен был быть в Чехии!

– Скучала без меня, глупышка?

«Теперь я не одна! Он вернулся! Какое счастье!» – словно обезумев от вдруг объявшей меня радости, я подбежала к вампиру и сжала его в своих объятьях.

– Ты приехал! Брэндон, мне так страшно одной! Я схожу с ума! – пролепетала я, словно в забытьи, обнимая его. – Но через миг я отрезвела: я поняла, что обнимала его, но он не отвергал меня и позволял мне себя обнимать. – Почему ты так долго не прилетал? Ты хотел, чтобы я обезумела? Так я уже… Я боюсь этого замка, боюсь тишины и солнечного света! Видишь, во что я превратилась? – пролепетала я, уткнувшись головой в его плечо.

– Если бы это увидел Морган, он сошел бы с ума от ревности, – с легким смехом сказал вампир, не отвергая моих объятий, но не обнимая меня в ответ.

– Он бы понял, как я страдаю! – прошептала я, отстраняясь от него. – Брэндон, я схожу с ума: мне кажется, что что-то злое и страшное живет в твоем замке! И оно охотится за мной! Я боюсь спать…

– Вайпер, наивная девочка, думаешь, я прилетел просто так? – Он крепко прижал меня к своему телу. Его ледяные пальцы медленно поползли по моей щеке и коснулись моих губ. – Ты надеешься, что со мной ты будешь в безопасности? – тихим вкрадчивым голосом спросил вампир.

– Нет, но мне будет спокойней от мысли, что я здесь не одна, – с дрожью в голосе ответила я, отворачивая от него свое лицо. – Прошу тебя, не нужно… Не делай так.

– Тебе неприятно? – Его ладонь медленно переместилась с моей щеки на мою правую ключицу, а затем – на плечо и вниз, на мою талию.

«Что он имеет в виду? Что ему от меня нужно?» – похолодев от страха и льда его ладоней, подумала я.

Я желала оттолкнуть его от себя, прервать эту пытку, но мое тело занемело от ужаса и не желало слушать голос разума.

– Ты спала с Седриком? – тихо спросил Грейсон, наклонившись к моим губам. – Он был твоим первым мужчиной? – прошептал вампир, а затем прикоснулся своими холодными губами к моим дрожащим губам. – Что это за чувство – заниматься любовью с вампиром? Знаешь, иногда меня посещают мысли попробовать секс со смертной, ради развлечения. А ты как раз рядом: такая невинная, такая испуганная. Почему бы мне не развлечься с тобой?

Глава 43

– Я не хочу! – громко прошептала я, пытаясь вырваться из его рук. – Я не хочу! Оставь меня!

– Вижу, мое предложение тебе не по душе? – насмешливо сказал он.

– Если ты хочешь развлечься, то делай это с кем-то другим! – истерично вскрикнула я.

– Не бойся, мне от тебя нужно не это! – Грейсон оттолкнул меня от себя и громко рассмеялся – Черт, что ты о себе возомнила? Я же – не идиот Морган, чтобы желать тебя! Будь ты последней женщиной в мире, я побрезговал бы тобой, смертная шлюшка!

Я облегченно вздохнула, но все же отпрыгнула от вампира и прижалась спиной к подоконнику. К счастью, я не привлекала его как женщина. Какая радость, что я не могла привлекать его! Я – смертная, а вампиры никогда не чувствуют желания к нам, людям. Я не смогла бы вынести, если бы он изнасиловал меня.

Грейсон громко хлопнул в ладони, и комнату тут же осветил яркий свет.

– Ты говоришь, что страдаешь? Тогда тебе нужно страдать постоянно: ты похорошела, – с мерзкой улыбкой сказал мне Грейсон. Он подошел ко мне, приподнял своими ледяными пальцами мой подбородок и стал внимательно рассматривать мое лицо. – У тебя лицо святой мученицы. Я бы сказал, что сейчас твоя красота почти идеальна, именно та, что должна быть у смертных – вы всегда должны страдать и быть напуганы. Под твоими глазами лежат фиолетовые круги – свидетели того, что ты перенесла. И знаешь, что в этом мне нравится больше всего? Что причиной твоих страданий был я. А ведь это почти любовь, Вайпер.

– Ты сумасшедший! Благодаря тебе, я превратилась в тень! Я боюсь света и разговариваю сама с собой! А ты видишь в этом любовь? Какая, черт возьми, любовь! Я бы покончила с собой, если бы почувствовала к тебе что-то, кроме ненависти и отвращения, которые я чувствую сейчас! Почти любовь? Почти идеальная красота? Должно быть, у тебя еще давно развилось психическое расстройство, раз в самом уродливом, самом нестерпимом, ты видишь красоту! – Закончив эту гневную тираду, я разрыдалась от переполнявших меня эмоций.

Мое заточение, ужасы, происходящие со мной, внезапный приезд Грейсона – все это вызвало у меня приступ истерики. Теперь я отчетливо понимала, что теперь была не одна в этом страшном замке! Паук вернулся в свое логово, чтобы издеваться над мухой! И как я могла желать его возвращения? Безумная!

В истерике я легла на пол, прямо перед ногами вампира. Я била пол руками, каталась из стороны в сторону и кричала, словно мне причиняли ужасную физическую боль. Но моя боль была сильнее физической – это болела умирающая душа. Но скоро я выбилась из сил и просто лежала на спине и смотрела в одну точку на потолке. Иногда мое тело подергивала судорога. Я чувствовала, что вместо души у меня осталась лишь пустота, все чувства: гнев, страх, ненависть, негодование, сожаление – вдруг исчезли, и я не чувствовала абсолютно ничего. Только одна мысль не покидала меня: я мысленно молила Бога, чтобы Грейсон убил меня.

Моя истерика не поколебала Грейсона: он просто молча облокотился о стену и с улыбкой наблюдал за тем, как я катаюсь по полу. Когда силы во мне иссякли, и я затихла, вампир наклонился ко мне, поднял меня на руки и отнес на кровать. Затем он достал из шкафа плед и небрежно укрыл меня им.

– Я привез тебе подарок из Праги, – спокойным тоном, будто ничего не произошло, сказал Грейсон. – Я снимал на фотоаппарат свадьбу Маркуса: церемонию, друзей, родителей, молодоженов, а еще привез много фотографий с друзьями и родственниками. Твой Седрик настойчиво избегал моего объектива, но мне, все же, удалось поймать его в парочке кадров. Хочешь взглянуть?

Вампир травил мою душу, но я была в таком угнетенном настроении и слабом состоянии духа, что меня нельзя было растравить даже фотографиями возлюбленного, которого я никогда больше не увижу вживую. Зачем смотреть на фотографии Седрика, если он уже навсегда потерян для меня?!

– Вайпер, ты меня слышишь?

Но я вновь промолчала и лишь перевела пустой взгляд на красивое лицо Брэндона.

– Ты не заболела? – Грейсон нахмурился и прикоснулся ладонью к моему лбу. – Жаль, что я не могу узнать: вампиры не чувствуют температуру. Ты ответишь мне?

Я молчала.

На лице вампира появилось недовольство: он явно не ожидал от меня такого упрямства, ведь рассчитывал на то, что я буду, как обычно, трястись перед ним и соглашусь на любые унижения, лишь бы получить возможность увидеть Седрика на фотографиях.

– Тебе нужен сон. Не хочу сломать тебя преждевременно, – сказал Брэндон, нежно гладя мои волосы. – Но завтра нас ждет очень занятный разговор. Спокойной ночи. – Он встал с кровати и, хлопком погасив свет, вышел из комнаты, закрыв меня на замок.

«Нас ждет разговор». О чем? Что было у него сказать мне и наоборот? Он появился так же внезапно, как и уехал, и теперь в моем теле, как и в душе, будет постепенно проходить процесс тления: Грейсон будет пить мою кровь.

Я закрыла глаза и открыла их уже утром. Завладевший мной крепкий сон дал мне долгожданный отдых, но пробуждение не принесло мне радости и новых сил, ведь начался новый день моих мучений.

Только начинало рассветать, но птицы уже громко пели за моими окнами. В воздухе чувствовались утренняя свежесть и прохлада, и, почувствовав легкий холод, я уютнее укуталась в плед.

Но вдруг краем глаза я увидела небольшой темный предмет, лежащий на полу. Переведя сосредоточенный взгляд на этот предмет, я с удивлением обнаружила, что это был фотоаппарат. Наверно, Грейсон нарочно оставил его в моей комнате, чтобы разжечь мое любопытство и желание увидеть Седрика – взять верх над моим разумом, чтобы тем самым преумножить мои страдания.

«Нет! Я не пойду у тебя на поводу, мерзкий убийца!» – твердо решила я и отвернулась лицом к окну. Но, немного погодя, против моей воли, я вновь обернулась и взглянула на ловушку Грейсона. К счастью, мне хватило сил вновь отвести взгляд, но желание увидеть Седрика охватывало меня все сильнее. Тактика Грейсона сработала: меня преследовало непреодолимое любопытство, но я стойко боролась с ним, чтобы не попасться на его крючок.

В конце концов, я поняла, что должна была сделать, чтобы избавиться от назойливого желания включить фотоаппарат и посмотреть на Седрика, и, встав с кровати, я взяла фотоаппарат и без колебаний выбросила его в окно – тут же послышался громкий треск. Перегнувшись через подоконник, я с ядовитой радостью увидела, что от фотоаппарата остались лишь обломки.

– В этот раз, Брэндон, выиграть тебе не удалось! – вслух сказала я, чтобы вампир услышал мои слова.

Это была моя маленькая победа, проявление моей смелости или безумия в войне против угнетателя. Все мое существо на миг охватила эйфория, и я счастливо рассмеялась.

Не успела я отойти от окна, как тут же послышался звук открывающейся двери.

В комнату вошел Грейсон. Он улыбался.

– Надо же, а я думал, ты не удержишься, – дружелюбным тоном сказал он, подходя ко мне. – Выспалась?

Я смело смотрела в его голубые глаза, и с моих губ не сходила радостная улыбка.

– О, я прекрасно выспалась, спасибо! О чем ты хотел со мной поговорить? – слегка посмеиваясь, ответила ему я.

Утренний свет успокаивал меня и придавал силы: сейчас мне было совсем не страшно находиться рядом с вампиром. Прошедшая ночь и странное поведение Грейсона теперь казались мне баловством, его банальным желанием напугать меня.

Нет, он никогда не снизойдет до меня, и это было прекрасно! Он считал меня грязной смертной шлюхой, и я была ужасно рада этому факту.

– Поговорить? Ах, да… Но, черт побери, ты похожа на пугало!

Эта фраза и искренне-удивленный тон Грейсона сбили меня с толку.

– Я такая же, какой была вчера! – насмешливо воскликнула я.

– Вайпер, ты позоришь меня, – нахмурился вампир.

– О чем ты хотел поговорить? – не унималась я, не желая сдавать позиции.

– Я хотел сказать тебе, что к нам приехали гости. Но ты просто опозоришь меня перед ними.

– А вчера ты сказал, что я почти идеально красива, – усмехнулась на это я.

– Я не могу позволить тебе появиться перед ними в таком виде.

– А кто они? Вампиры? – испугалась я. Меня объял животный страх.

– Ты сейчас же пойдешь в ванную, искупаешься и приведешь себя в порядок! – резко сказал вампир, словно не слыша моих слов. Сам Брэндон, одетый в дорогой строгий классический костюм, был идеален.

– Это твои гости! Сам их и развлекай! – воскликнула я, испугавшись того, что гости Грейсона были такими же жестокими кровопийцами, как он сам.

– Если ты не сделаешь это сама, это сделаю я. Поняла меня?

Самообладание и смелость тут же покинули меня: тон Грейсона был тверд и вкрадчив, а я уже умела различать серьезность его намерений. И сейчас вампир точно не шутил.

Это испугало меня еще больше: я впала в ступор и с ужасом смотрела на него, не решаясь ничего сказать или сделать.

– Ты слышала меня? Сейчас же иди в ванную, – тихим мрачным тоном сказал Грейсон.

Эти слова заставили меня действовать: я схватила большое банное полотенце, висевшее на спинке стула, и бегом побежала в ванную, закрыв за собой дверь на замок.

– Не забудь помыть волосы! До чего ты опустилась! Довела себя до состояния замарашки! – раздался за дверью голос вампира.

Чтобы он понял, что я послушалась его, я поспешно включила в душе воду, но снять с себя ночное белое платье не решалась.

– Мне нужно, чтобы ты ушел! – крикнула я Грейсону.

Присутствие Грейсона, даже за дверью, смущало и страшило меня: я прекрасно была знакома с его непредсказуемым характером и знала, что он может сделать все, что взбредет ему в голову.

– Ты боишься меня? – со смехом спросил он.

– Я не могу купаться, когда ты стоишь за дверью! И когда ты в комнате вообще! – объяснила я, в душе молясь, чтобы он не рассердился и не выполнил то, что обещал: искупать меня сам. – Скажи, куда мне прийти, и я приду! Только уйди, прошу тебя!

– Чтобы через час ты была готова! Ты заставляешь гостей ждать! Я лично зайду за тобой ровно через час. И не позже.

– Хорошо! Я все поняла! – поспешно воскликнула я.

Наступила тишина, и я прижалась ухом к двери, прислушивалась, ушел ли вампир, но слышала лишь шум воды, шумно стекающей в душе.

Грейсон ушел? Я не могла понять, свершилось ли это, ведь он перемещался совершенно бесшумно. Но вдруг тихо хлопнула входная в комнату дверь, и я вздохнула с облегчением, поняв, что, наконец-то, осталась одна.

Быстро сбросив с себя ночное платье, я бросила его в угол, залезла в душ и стала яростно тереть мочалкой кожу. Затем, тщательно вымыв волосы, я вышла из ванной, вытерла тело и волосы полотенцем, обернула полотенце вокруг моего тела, и присев на край большой красивой металлической ванны, тихо заплакала.

Я плакала оттого, что чувствовала себя совершенно бесправной, рабыней, каким-то недочеловеком. Грейсон унижал меня не только действиями, но и словами. Мне должно было быть все равно, но моя гордость не могла выносить такого унизительного ко мне отношения.

«Пусть наслаждается своей победой! Пусть упивается моим рабством и смеется надо мной, пусть думает, что я окончательно потеряла себя и растворилась в его замке, став его послушной пленницей! Пусть! Перестань плакать, Вайпер, ведь все, чего добивается Грейсон – видеть твои слезы! Не давай ему повода торжествовать и радоваться!» – пронеслось в моей голове, и я гордо выпрямила спину.

Умыв лицо и почистив зубы, я направилась в комнату, чтобы надеть чистую одежду.

Открыв дверь, первым, что я увидела, был Грейсон. Вампир стоял у окна, облокотившись на подоконник.

«Ну, что ему опять нужно?» – с тоской подумала я, а затем ужаснулась от мысли, что предстала перед ним обнаженная, укрытая лишь полотенцем.

– Что ты… – начала, было, я изливать свое возмущение, но тут же осеклась, увидев, что чемодан с моими вещами и одеждой исчез, прямо, как мой рюкзак с документами, пропавший еще в первый день моего приезда в поместье.

– С этого окна открывается прекрасный вид на парк. Но нужно подстричь газон. А что с цветами? Я думал, ты ухаживаешь за ними, – спокойно сказал Грейсон, и его медленный взгляд прошелся по мне: от самых моих ступней до моей головы. Он как-то странно усмехнулся и бросил тихое «Вот черт!» себе под нос.

Его поведение и пропажа всей моей одежды ввергли меня в настоящий шок.

– Где моя одежда? – тихо спросила я, не найдя в себе силы даже возмутиться, настолько я была поражена происходящим.

– Я ее выбросил.

Эта фраза ввела меня в состояние ступора, и я молча смотрела на вампира и размышляла о том, смеется он надо мной или нет. Ведь это так смешно! Он выбросил мою одежду. Какой в этом смысл? Ах, да, наверно, это еще одна забава для него – всего-то выбросить мою одежду! Всю мою одежду, кроме белого ночного платья и трусиков, оставшихся лежать на полу в ванной!

Неожиданно для себя, я рассмеялась. Нет, меня просто охватил истерический смех: поступок Грейсона был настолько детским и бессмысленным, что я просто не могла унять себя. Я стояла перед ним, закутанная в полотенце, и громко смеялась.

– Может, объяснишь, почему ты это сделал? – со смехом спросила я.

– Наверно, глубоко в моей душе еще живет ребенок, и я хочу, чтобы моя кукла носила красивую одежду, а не те тряпки, которые привезла ты, – спокойно ответил на это Брэндон.

Мне так и хотелось сказать: «Вообще-то, в куклы играют девочки!», но смысл его слов поразил меня.

Кукла. Значит, уже не гостья, а кукла. Вот и близится конец моей жизни. Возможно, мучиться мне оставалась совсем недолго.

Прекрасное лицо Грейсона освещала мягкая улыбка. Он был просто прекрасен в строгом черном классическом костюме, а его густые темные волосы красиво гармонировали с его белой кожей. Но его холодный взгляд прожигал меня. Как спокойно он говорил со мной! Каким мягким стал его голос! А где же та ледяная резкость, которой он так напугал меня? Каким же великолепным актером он был!

– И чем тебя не устраивала моя одежда? – совсем растерявшись, поинтересовалась я.

– Все твои вещи какие-то блеклые.

Его слова удивили меня, потому что почти вся моя летняя одежда была довольно ярких цветов: зеленой, синей, фиолетовой, голубой и даже желтой.

– Блеклые? – переспросила я, не веря своим ушам.

– И похожи на одежду для тех, кому немного за пятьдесят. – Грейсон ехидно улыбнулся.

Мне стало любопытно, что же будет дальше, и как он собирался решить эту «проблему».

– И в чем я буду ходить? – спросила я.

– Было бы неплохо и так.

Я напряглась: он сошел с ума? Он хочет, чтобы я ходила в одном полотенце?

– Успокойся, я вижу, как ты разволновалась. Твоя новая одежда находится вон в том чемодане. – Грейсон кивнул куда-то в сторону кровати, и, обойдя ее, я увидела большой черный кожаный чемодан, прислоненный к стене.

– Мою обувь ты тоже выкинул? – забеспокоилась я, испугавшись того, что вместе с одеждой вампир выбросил и всю мою удобную обувь.

– Эти комнатные тапочки ты называешь «обувью»? – серьезным тоном спросил Грейсон.

«Наверно, он так отзывается о моих любимых балетках и кедах» – поняла я.

Я чувствовала на себе пристальный взгляд вампира, но не стала спорить с ним: мне нужно было срочно надеть хоть что-то, чтобы не чувствовать себя обнаженной перед Грейсоном, а ведь именно так я себя и чувствовала – полотенце было слишком тонкой и хрупкой ширмой.

С трудом подняв чемодан на кровать и открыв его, я с удивлением уставилась на его содержимое: на самом верху лежало что-то темно-красное. Я достала «это» и увидела длинное до пят классическое платье. Элегантными платьями оказалась и вся остальная одежда: серые, черные, темно-синие, зеленые, белые. И ни одного яркого летнего цвета.

«И это моя одежда показалась ему блеклой? Да во всех этих его платьях можно посещать похороны!» – насмешливо подумала я.

– Кто умер? Мы идем на похороны? Если да, то согласна: твои платья прекрасно подходят для такого печального события! – со смехом воскликнула я.

К моему удивлению, на низу чемодана оказались еще и туфли: они были еще хуже платьев – элегантные, черные, синие, белые, зеленые, и на каждой туфле, как башенный шпиль, торчал высокий толстый каблук. Я не любила каблуки и не носила их, но Грейсон нарочно купил именно эту мерзость. Мне назло.

От разочарования и обиды за мою удобную, выброшенную вампиром одежду и обувь, от злости на всю эту кучу платьев и отвратительных туфель, и от мысли, что мне придется все это носить, чтобы не ходить раздетой или закутанной в полотенце, я почувствовала такую горькую жгучую обиду на Грейсона, что просто не могла найти слов. Я бессильно села на кровать и уставилась в одну точку.

«Он знает, как унизить меня. За что? Почему? Чем я заслужила это?» – пронеслось в моем сознании, но ответы на эти вопросы я уже давно знала.

– Вижу, ты просто в восторге, – ответил Грейсон на мою реплику: в его голосе чувствовался яд. – Теперь ты будешь радовать меня прекрасным элегантным стилем. Элегантность и скромность – две вещи, что я ценю превыше всего.

– Как насчет нижнего белья? – поинтересовалась я.

– Оно тебе не понадобится.

– Прекрасно! Ну, теперь-то твоя кукла будет тебе по душе! – мрачно улыбнулась я.

– Так-то лучше. Мне нравится твоя улыбка. Кстати, на сегодняшнюю встречу с нашими гостями я приготовил для тебя кое-что особенное.

Я с беспокойством взглянула на вампира.

– Я выбирал его с особой тщательностью, чтобы оно гармонировало с твоими волосами. – Брэндон на секунду вышел и тут же вернулся с платьем в руках. – Надень его.

Он вручил мне платье, сел на широкий мягкий стул и, прижав указательный палец в губам, вперил в меня серьезный взгляд.

Я положила платье на кровать: оно было темно-зеленого цвета, классического фасона. Что ж, зеленый – уже не так плохо! Улыбнувшись, я хотела, было уже снять с себя полотенце, как вдруг осознала, что Грейсон все еще находился в моем комнате. Взглянув на него непонимающим взглядом, я покрылась мурашками: он сидел на стуле, как зритель, и не спускал с меня взгляд.

– Ты не мог бы выйти? – робко попросила я, изумленная его поведением.

– И пропустить такую картину? Нет. Продолжай – спокойно ответила на это вампир.

– Тогда я пойду в ванную комнату, – решительно заявила я, схватив платье.

– Нет, Вайпер. Ты наденешь его здесь, перед моими глазами.

Я сглотнула и машинально положила платье обратно на кровать.

– Но я… Я не могу… Перед тобой… – заикаясь, совершенно растерявшись, пролепетала я.

– Тебе помочь? – Послышался его спокойный ответ.

– Нет… Нет! – вырвалось у меня.

– Тогда надень платье. Сейчас же.

Опять этот вкрадчивый тон! Опять прелюдия к грозе! Но какое унижение он мне приготовил! Предстать перед ним обнаженной! Зачем ему это нужно?!

Но я не стала больше спорить и, повернувшись к Грейсону спиной, быстро сбросила с себя полотенце и юркнула в платье. Перебросив мокрые волосы на плечо, я потянулась к пуговицам, чтобы застегнуть платье на спине, но это было трудное занятие: пуговицы были такими мелкими, что мои нервные пальцы соскальзывали с них.

Вдруг к моей шее прикоснулось что-то ледяное, и, невольно вскрикнув, я обернулась назад и вскрикнула еще раз: за моей спиной стоял Грейсон.

– Брэндон, что ты делаешь? – тихо спросила я, чувствуя, как он нежно гладит мою шею, и покрываясь мурашками от его нежеланных прикосновений.

– Помолчи. – Он медленно провел пальцами от моей шеи вниз, по хребту, и начал застегивать на платье злополучнее пуговицы. Медленно. Пуговица за пуговицей.

Когда дело было сделано, он направился к двери.

– Высуши волосы. Я зайду за тобой через двадцать минут. И не забудь черные туфли, – бросил он мне и вышел из комнаты.

Я с облегчением вздохнула, быстро высушила волосы феном, который нашла в шкафу, в ванной комнате, и, за неимением резинки для волос, просто оставила их распущенными. Мне незачем было выглядеть слишком шикарно: в конце концов, это были не мои гости, а гости Грейсона.

У меня не было желания взглянуть на себя в зеркало: я была так угнетена, что, вопреки приказу вампира надеть туфли, села на кровать, лицом к двери, и послушно ждала, когда пройдут оставшиеся свободные минуты и Грейсон, увидев, что я не надела туфли, придет в ярость.

Наконец, послышался щелчок замка, и дверь открылась.

Грейсон окинул меня пристальным взглядом и довольно улыбнулся, но, заметив мои босые ноги, слегка нахмурился.

– Где туфли? – еле слышно спросил он.

Это был плохой знак: я знала, что когда он говорит тихо и строго, значит – он очень рассержен.

– Они лежат в чемодане, – глядя на пол, тихо ответила я.

– Я приказал тебе, – ледяным тоном сказал Грейсон.

– Я не умею ходить на каблуках, – сказала я, и это была чистая правда, которая, на мой взгляд, должна была оправдать меня.

– Любая девушка умеет ходить на каблуках.

– Значит, я не девушка.

В один миг вампир схватил меня за горло и повалил на кровать: я не могла дышать.

– Когда я приказываю тебе что-либо, ты обязана исполнить это, и в точности! – Вкрадчивым ледяным тоном сказал он.

– Я не… Это правда! Я никогда не носила каблуки! – прохрипела я, отчаянно и безуспешно пытаясь оттолкнуть от моего горла руку Грейсона.

Меня охватил жуткий страх: этот садист был так зол, что был готов убить меня… Убить меня… Положить конец моим мучениям… Пусть!

Сладкая мысль о смерти завладела моим сознанием, и я перестала бороться: я надеялась, что, ослепленный яростью, мой мучитель убьет меня, задушит или сломает мне шею.

Но вдруг Грейсон отнял свою ледяную ладонь от моего горла и приблизил свое лицо к моему.

– Знаю, на что ты надеешься, милая, но я не убью тебя сейчас! Твоя смерть будет совсем не такой быстрой и легкой, как ты того желаешь! – прошептал он мне на ухо.

– Я не могу больше терпеть! – кашляя, прошептала я. – Убей меня! Пожалуйста!

– Нет, Вайпер, ты еще нужна мне. Что с тобой случилось? Ведь ты так радовалась моему возвращению, почему же сейчас ты хочешь избавиться от моего приятного общества?

– Ты унижаешь меня! Ты не даешь мне дышать! Ты…

– Разве ты заслуживаешь уважения? Ты – смертная, из-за которой будет страдать мой лучший друг, потому что ты посмела влюбить в себя его брата!

«Вот в чем дело! Вот истинная причина его ненависти ко мне! Из-за Маркуса! Значит, это его личная месть мне, а не «спасение» тайны, которым он прикрывается!» – пронеслась в моем разуме лихорадочная мысль.

– Седрик забудет меня, когда я умру. Он поклялся мне, что вновь полюбит и женится на одной из вампирш! – воскликнула я, пытаясь рассеять заблуждения Грейсона. – Я умру, а он будет жить вечно!

– Наивная глупая девчонка! Если бы все было так просто, мне не было бы никакого дела до вашей связи с Морганом-младшим! Ты попросила его пообещать тебе, что он будет жить дальше, и он поклялся, не желая принести тебе страдания правдой о том, что с ним будет на самом деле! Помнишь, я спрашивал тебя, не рассказывал ли тебе Седрик о Барни?

– Помню, – прошептала я, ловя каждое слово моего мучителя.

Я чувствовала, что Грейсон собирался рассказать мне то, что так усердно скрывал от меня Седрик, и даже эта страшная правда была для меня желанной, ведь именно из-за нее Грейсон так ненавидел меня. Но что может быть важнее секрета о вампирах?

– Так вот, Вайпер: Барни – это вампир, который тоже влюбился в смертную. Да, и не смотри на меня с таким удивлением! У него, как и у твоего Моргана, было отклонение от природы: он влюбился в ту, что должна была стать его добычей – в смертную, такую же, как и ты. Никто из вампиров не вмешивался в их союз, даже зная о том, что та девка была осведомлена о секрете своего возлюбленного. Все мы считали, что исцеление Барни наступит после ее смерти…

«Так, значит, мы с Седриком не единственные, кто любят друг друга вопреки природе!» – с радостью подумала я.

– …Но все оказалось совершенно иначе: похоронив ее, он отказался от крови, приковал себя к стене подземелья своего замка и стал засыхать, превращаясь в чудовище, от тоски по своей ненаглядной смертной. Он так бы и превратился в мумию, но друзья привели к нему жертву, и Барни, наперекор своей воле и ведомый хищническим инстинктом, выпил ее кровь, до последней капли. Барни возродился, но до сих пор ненавидит тех, кто спас его, за то, что они вернули ему жизнь и прежнюю форму, вопреки его желанию, и заставили его страдать всю вечность. Он спрятался в своем замке и не выходит из него. А его родители, братья, сестры, друзья – скорбят и не могут достучаться до угнетенного разума этого бедолаги. Его разум погиб навсегда.

«Барни сошел с ума… Так вот, что скрывает от меня Седрик! Как он может? Зачем он изводит себя? Зачем пытается пожертвовать собой ради нашей любви? Нет, Седрик, не такой ценой! Ты же поклялся мне!» – Слезы текли из моих глаз, губы дрожали, как в лихорадке: мое сознание было оглушено жестокой правдой.

Но могла ли я принять его жертву? Имела ли я право делать его несчастным на всю вечность? Отторгнуть от семьи и друзей?

Нет.

– Теперь ты поняла, чего я хочу? Я хочу оградить бедного безумца от тебя и твоей навязчивой ненужной любви, чтобы он увидел, как заблуждался! – ледяным тоном сказал Грейсон.

– Но разве это возможно? – с надеждой в душе спросила я.

– Возможно ли? Пока не знаю, но время покажет. Ты же не хочешь, чтобы он страдал из-за тебя?

– Нет! – ответила я, с ужасом осознав, какая судьба ожидает Седрика на самом деле. – Я не хочу! Я не знала, что он делает с собой!

– Поздно сожалеть! Твое покаяние ни к чему не приведет! Пожинай то, что посеяла, моя милая!

– Тогда убей меня! Я не могу жить, зная о том, что Седрик гибнет из-за меня! – взмолилась я.

– О, нет, глупенькая, ты будешь жить и мучиться, а я буду наслаждаться, наблюдая за тем, как ты уничтожаешь себя своими же мыслями! – Грейсон прикоснулся к моей щеке, и я вздрогнула: вампир смотрел на меня, как кат на жертву. – Сейчас я принесу твои ужасные стоптанные тапочки, а ты вытрешь свои слезы, умоешься, и мы пойдем к гостям. Я ненавижу, когда ты плачешь, и люблю одновременно. Ты так красива, когда плачешь. В первый и последний раз я уступаю тебе. Слышишь? В следующий раз я заставлю тебя выполнить мой приказ, и лучше тебе не дожить до этого дня, – мрачно процедил Грейсон и, поднявшись с кровати, вышел из комнаты.

Медленно соскользнув с кровати, я зашла в ванную, чтобы умыть лицо. Мое горло болело: Грейсон так старался задушить меня, что на белой коже остались синие следы его пальцев. Умыв лицо, я вернулась в комнату.

Грейсон уже ждал меня.

На полу, рядом с кроватью, стояли мои любимые черные балетки.

– Спасибо, – сказала я, поспешно надевая обувь.

– Гости уже ждут нас, – спокойно ответил он. – Приподними волосы.

Я молча выполнила его приказ, и он надел на мою шею похожее на широкий золотой ошейник колье и погладил мои волосы, пропустив пряди между своих холодных белых пальцев.

«Колье… Конечно, гости не должны видеть его издевательств надо мной!» – усмехнувшись в душе, подумала я.

Вампир взял меня за руку, мы вышли из комнаты и неторопливо направились к ожидающим нас гостям.

– Веди себя прилично, иначе, я рассержусь, – предупредил меня вампир, когда мы подошли к большим белым дверям. Очевидно, это и была конечная точка нашего маршрута через весь замок.

– Мне уже нечего терять, не находишь? Теперь, когда ты рассказал мне правду о том, за что ненавидишь меня, я могу… – возмущенно начала я.

– Ты ничего не можешь. Запомни: судьба Седрика по-прежнему в моих руках, – мрачно перебил меня Грейсон.

– Но ты ведь не желаешь причинить боль своему лучшему другу, не так ли? – тихо воскликнула я, встревоженная тем, что он вновь взял в руки нить, которой может играть мной как куклой.

– Могу или нет – это неизвестно, ты же знаешь, какой я, – насмешливо усмехнулся на это Грейсон.

– Да, знаю! Ты подонок! – процедила я и тут же почувствовала жгучую боль на своей левой щеке. Через секунду я лежала на полу, оглушенная сильной пощечиной. Машинально схватившись за горящую огнем щеку, я испуганно посмотрела на вампира.

Но вместе со страхом меня охватил гнев: я дрожала от ярости, с усилием сдерживая ругательства, вертевшиеся на языке, но боялась, что вторая пощечина будет еще сильнее, но не убьет меня, а лишь причинит мне еще больше боли. Или, следующим будет его кулак? И я молчала, напряженно думая о том, ограничится ли вампир одной пощечиной или мое тело ждали еще большие физические страдания.

– Что это, Вайпер? Ты оскорбляешь меня? – свысока смотря на меня, зловеще спросил Грейсон. – А не боишься, что мое терпение когда-нибудь лопнет?

– Ненавижу тебя! – вырвался из моих легких тихий возглас.

– В следующий раз, клянусь, я убью тебя, – жестким низким тоном ответил на это он. – Вставай, и следи за тем, что говоришь, несчастная!

– Убьешь? Ха! Как тебе угодно! – парировала я. – Ты освободишь меня от страданий, чертов вампир!

– Значит, ты осмелела настолько, что идешь мне наперекор? – насмешливо улыбнулся он.

Вампир был прав: теперь, когда я знала о том, что он ничего не сможет сделать Седрику из-за Маркуса – своего лучшего друга, ведь было очевидно, что Грейсон блефовал, когда говорил, что, может, и причинит боль Маркусу, во мне вновь появилась смелость.

– Да, Грейсон! Я буду сопротивляться твоей тирании до последнего вздоха! Ты можешь бить меня, издеваться надо мной и пить мою кровь, но я больше не буду куклой, которой ты крутишь, как тебе заблагорассудится! – воскликнула я, нарочно назвав его Грейсоном, ведь это так не нравилось ему. Я поднялась с пола и гордо подняла голову, показывая вампиру, что объявила ему войну: меня подхлестывали гнев и жгучая ненависть к этому садисту.

Но, к моему изумлению, в ответ на мою тираду, Грейсон рассмеялся своим красивым низким смехом. Его реакция встревожила меня: неужели он не принимал мои слова всерьез, и я только рассмешила его своей внезапной смелостью?

– Ну, наконец-то! Теперь наша игра будет еще интереснее: охотнику всегда приятно и сладостно покорять свою жертву. Твоя пассивность не устраивала меня – мне нужны сопротивление, динамика! И сейчас я ее получил. Победа без яростного сопротивления врага – разве это победа? – сквозь смех, говорил вампир.

Меня охватил ужас: для него все это было только игрой, веселой забавой, победой над врагом!

Я не хотела доставлять Грейсону удовольствие игрой и борьбой с моим сопротивлением, но и не могла больше терпеть то, что он постоянно унижал мое человеческое достоинство. У меня не было желания быть игрушкой в его руках, пластилином, из которого он лепит, что пожелает. Так что же мне делать? Злить его, пребывая в покорности, и уничтожать свою гордость, или сопротивляться ему, оскорблять, высмеивать и унижать его? Но тогда я пойду у него на поводу… К сожалению, верной альтернативы для меня не существовало: в любом случае, я была всего лишь жертвой. Что для меня важнее? Моя гордость и борьба за достоинство или желание злить вампира, пакостить ему, быть послушной и бесить его?

– Тяжелый выбор, не правда ли? – насмешливо сказал Грейсон, словно прочитав мои мысли.

Я удивленно взглянула на него: откуда он узнал, о чем я думаю?

– Как я догадался? Все очень просто: если бы ты прожила на свете столько, сколько прожил я, то читала бы даже малейшие оттенки изменений на человеческом лице. У тебя все написано на лбу. – Он насмешливо усмехнулся, глядя в мои глаза. – Черт побери! Если бы я не был бессмертным, а твой взгляд мог бы убивать, ты бы давно убила меня им! Но ты не можешь убить меня: в этом замке я хозяин и палач. Твой палач. А ты – ничто, ты – букашка, которую я могу раздавить одним движением пальца. И никогда не забывай о том, что даже одним словом я могу разрушить твою жизнь и жизнь того, кого ты так любишь. Ты в ответе за все, что натворила. И сейчас ты пойдешь к гостям и будешь милой и веселой. Ты будешь исполнять все, что я прикажу тебе.

Моя душа была полна негодования: слова Грейсона были полны яда, упрека, обвинений и презрения ко мне. Он говорил так, будто уже давно знал о том, что в один момент я перестану быть просто жертвой, запуганной и смиренной его воли, и превращусь в волчицу, пытающуюся зубами вырвать себе право на уважение.

– Всегда помни о том, что своей дурацкой любовью ты уничтожила жизнь Седрика: ты отобрала его у родителей, у брата, у нас. Ты сломала его и заплатишь за это сполна. – Вампир открыл белые двери комнаты и с силой втолкнул меня в них.

Глава 44

От неожиданного сильного толчка в спину я буквально влетела в комнату и упала на пол, не успев даже вскрикнуть.

– Вайпер, неуклюжая девочка, не забывай смотреть под ноги! – услышала я обеспокоенный голос Грейсона.

Он заботливо помог мне подняться.

Я была обескуражена его поступком: он толкнул меня, выставив дурой перед гостями!

– Не ушиблась, дорогая? – спросил вампир самым искренним и полным тревоги тоном, но, взглянув на него, я убедилась в том, что это была всего лишь тонкая игра: он насмешливо усмехался.

– Вы не ушиблись, мисс? – Вдруг послышалось из глубины комнаты.

Этот голос… Новый голос за весь долгий безрадостный месяц!

Обернувшись, я с замиранием сердца увидела гостей: они не были вампирами, но такими же смертными как и я. Мою душу наполнил непередаваемый прилив радости оттого, что я увидела себе подобных. И я могла разговаривать с ними! Смотреть на них! Задавать им вопросы! Живые, смертные люди, здесь, в замке!

– Со мной все в порядке, спасибо! – поспешила ответить я, стараясь скрыть от вампира свою радость, но у меня это не получилось: восторг видеть гостей заставил меня улыбаться во весь рот.

У огромного окна, впускающего через себя дневной свет в этот огромный, богато обставленный зал, и насыщающее все вокруг тусклым бессолнечным днем, на длинной мягкой софе сидели два человека: мужчина и женщина.

Мужчина поднялся, подошел к нам с вампиром и протянул мне руку. Женщина последовала за ним.

– Позвольте представиться, мисс… – начал мужчина по-английски, взяв мою ладонь в свою и поднося ее к своим губам, но Грейсон перебил его:

– Нет, Франсуа, позвольте мне: Вайпер, это – мои друзья: Франсуа Дюпри и его супруга Софи.

Франсуа прикоснулся к моей руке легким поцелуем. Через секунду к нам подошла его жена.

– А это – моя гостья: Вайпер Владинович, – с милой улыбкой представил меня вампир.

– Рада познакомиться с вами, мисс Владинович, – сказала Софи Дюпри и с улыбкой пожала мне руку.

– И я… – сдавленным голосом ответила я.

Меня поразила страшная догадка: Грейсон убьет их. Он пригласил чету Дюпри в замок, а они ошиблись его игрой в гостеприимство и приехали, чтобы расстаться здесь с жизнью.

Он убьет их.

Моя радость в одно мгновение превратилась в душевную боль. Я с болью и тоской посмотрела на Грейсона: он холодно улыбнулся мне, и его улыбка подтвердила мою догадку – он признался в своих намерениях насчет гостей, отнюдь не прямо, но и не скрывал их от меня. А мне он оставил роль невольной соучастницы этого убийства: я знала, что задумал вампир, но должна была молчать. И своим молчанием я приведу их к гибели.

Я перевела взгляд на супругов Дюпри: Франсуа был невысоким стройным мужчиной, и я почему-то сразу подумала, что он выглядит как типичный француз, так как его внешность, манеры и акцент говорили сами за себя. Его супруга Софи была красивой стройной брюнеткой, и, скорее всего, тоже француженкой: она была одета в элегантное белое платье, а ее волосы были уложены в красивую свободную косу, лежавшую на ее левом плече.

Мое сердце словно сжала ледяная ладонь Грейсона: и эти прекрасные, ни в чем неповинные люди должны были умереть? Не считая гибели Лурдес и Сьюзен, это было самое жестокое и мучительное испытание из тех, что заставил меня пройти вампир. Раньше я испытывала страх только за себя, за свою жизнь и судьбу – это было моей личной трагедией, но сейчас я чувствовала на себе тяжесть еще двух жизней и страдала за нас троих.

«Неужели они должны умереть? Должны. Ведь Грейсон давно решил все за них!» – с отчаянием подумала я, смотря в красивые, приветливые, ни о чем неподозревающие лица гостей.

– С вами все в порядке? Вы так побледнели! – нежным высоким голосом спросила Софи и взяла меня за руку. – Вам нужно присесть!

«Какой у нее забавный английский!» – вдруг совершенно не к месту подумала я, услышав ее картавую, но милую французскую «р».

Софи повела меня за собой, усадила на софу и села на диван-кушетку напротив. Теперь между нами стоял маленький низкий столик с красивым чайным сервизом на нем.

Грейсон даже собственноручно приготовил чай и принес в зал этот сервиз, играя гостеприимного радушного хозяина.

У меня отнялся дар речи, и я лишь смотрела на мадам Дюпри, и моя душа обливалась слезами от знания того, что эта добрая молодая женщина больше никогда не выйдет из этого ужасного замка.

– У Вайпер железодефицитная анемия, – печально сказал Грейсон, садясь рядом со мной. – Но мы боремся с ней.

Он разлил по чашкам горячий чай, взял обе мои ладони в свои и стал растирать их, делая вид, будто пытается согреть, но я была бесчувственна и равнодушна к его актерской игре. Я даже не чувствовала лед его ладоней: я думала лишь о том, что стану невольной свидетельницей того, как Грейсон лишит жизни своих гостей.

Софи ласково смотрела на меня и улыбалась красивой мягкой улыбкой.

– Анемию можно побороть. Главное, не сдавайтесь и поддерживайте друг друга, – сказала она и сжала ладонь своего супруга, севшего рядом с ней.

Теперь мы сидели лицом друг к другу: жертвы и убийцы. Ведь они были жертвами, незнающими, что вершится их судьба, а я и Грейсон – убийцами: он – явным, я – косвенным, скрывающим от них опасность.

Но я отчаянно желала спасти их. Но как я могла это сделать? Ведь Грейсон сидел рядом и контролировал все мои слова и движения!

«Нужно сделать так, чтобы они срочно уехали отсюда. Как предупредить их? Как можно изловчиться, чтобы у вампира не возникло подозрений? Мне нужно что-то придумать. Думай, Вайпер, думай! Их спасение – в твоих руках!» – лихорадочно думала я.

– Прошу вас, не беспокойтесь, мадам Дюпри, – сказала я, решив придумать план их спасения во время нашего разговора. Мне необходимо было оставаться спокойной и послушно играть роль, предназначенную мне Грейсоном.

– Зовите меня просто Софи, – улыбнулась француженка.

– Как скажете, Софи, – тихо ответила я, улыбнулась и опустила взгляд на пол.

Мне было тяжело смотреть на нее – я словно видела над ее головой черную длань смерти, которая приняла прекрасный облик Грейсона, сидевшего рядом со мной, держащего меня за руку и невидимо насмехающегося над ними и надо мной. Его жестокое, бесчувственное, черствое сердце, должно быть, просто упивалось наслаждением от нелепости ситуации и предвкушения их крови и смерти от его руки.

Как ему нравилось быть убийцей! Как он любил свою ужасную роль! Я знала, что Седрик ненавидел свою сущность, ведь не раз говорил мне об этом – она мучила его высокую душу потребностью лишать жизни людей, чтобы насытить свой голод. А Грейсон… Он видел в убийстве не потребность, а наслаждение – убивая, он получал удовольствие, и, заставляя страдать меня, он получал удовольствие вдвойне.

Зачем он привез сюда этих французов? Зачем заставил меня увидеть их? Зачем показал мне их душевную красоту? Чтобы потом убить? Убить и этим что-то мне доказать? Значит, они были здесь из-за меня?

Бедные Лурдес и Сьюзен уже стали жертвами моих действий: если бы я не попросила Грейсона отпустить их, или попросила бы его правильно, может, сейчас они были бы живы. А сейчас вампир хотел добить мою израненную совесть смертью этой супружеской пары? Монстр. Он монстр!

Но я твердо решила найти секретный способ спасти супругов Дюпри. Я знала, что, если промолчу и не найду способа предупредить их, кровь французов будет на моих руках.

Как часто я успокаивала себя одними лишь мыслями, и в этот раз вновь попыталась утешить, успокоить себя, чтобы рассуждать хладнокровно и искать путь к спасению. Но от переполнявших меня мыслей и эмоций, мои щеки начали гореть, и меня бросило в жар.

– Вайпер, тебе плохо? – обернувшись ко мне, с деланной тревогой спросил Грейсон.

– Здесь немного душно, – хрипло ответила я, чувствуя дискомфорт и настоящую тревогу: мои руки так тряслись, что мне пришлось спрятать их в складки моего платья. – Не волнуйся, я справлюсь с этим.

– Может, вам лучше отдохнуть? – заботливо спросила Софи.

– Нет, нет! Со мной все в порядке! Просто здесь душно… Брэндон, ты не мог бы открыть окно? – быстро сказала я, боясь, что сейчас эта добрая девушка будет настаивать на том, чтобы я пошла отдохнуть в свою комнату, а мне нельзя было покидать их!

Грейсон мягко улыбнулся мне, поднялся с софы и широко открыл окно, перед которым мы сидели: в комнату тут же хлынулпрохладный свежий воздух – он немного отрезвил мои мысли, но жар не спадал. Встревоженное состояние моего сознания не позволяло мне расслабиться, и я была словно натянутая струна.

– Так лучше? – спросил Грейсон, вновь усаживаясь рядом со мной.

– Да, спасибо. – Я улыбнулась ему, а затем обратилась к супругам Дюпри. – Могу я поинтересоваться, где и как вы познакомились с Брэндоном?

– Здесь нет никакого секрета: мы познакомились две недели назад в Праге, – сказал Франсуа, вольготно откинувшись на спинку дивана-кушетки. – Это случилось на официальном вечере, посвященном дням Франции в Чехии: мы стояли у какой-то картины… Не помнишь ее автора, дорогая?

– Андре Массонс, – с улыбкой подсказала ему Софи.

– На редкость отвратительная картина, – усмехнулся вампир.

– Да, именно так лорд Грейсон тогда и сказал, – улыбнулся мне Франсуа. – Мы с Софи стояли рядом и услышали его замечание, полностью совпадавшее с нашим мнением.

– Хоть мы и французы, но умеем объективно критиковать свою культуру и искусство, и видеть в них некоторые изъяны, – сказала француженка.

– Это высшая ценность для человека: быть сыном своей страны и видеть в ней то, что уродует ее культуру, – сказал Грейсон, повернувшись ко мне.

Я ничего ему не ответила: сейчас меня интересовало лишь то, каким образом они оказались в этом замке.

– Благодарю вас, лорд Грейсон, вы, как всегда, очень любезны. – Софи кокетливо улыбнулась ему, но я не увидела в ее улыбке ничего порицательного: именно такими я всегда представляла себе француженок – кокетливыми, милыми, изысканными, вобравшими в себя неповторимый шарм.

– Право, не стоит благодарности, – с очаровательной улыбкой ответил ей вампир.

В этот момент я поняла, чем именно привлекал к себе и подкупал Грейсон: галантность, общительность, остроумие – они так и били в нем, но только тогда, когда он хотел притянуть к себе людей, и он делал это без усилий. В нем был какой-то необъяснимый магматизм, он словно паук вил свою шелковую паутину вокруг смертных, создавая неповторимую особую атмосферу. Даже я против своей воли почувствовала к нему симпатию, но голос разума прокричал мне, что это – обман. Я тут же вспомнила лица двух несчастных убитых им девушек и тот ужасный день – и меня охватило отвращение к Грейсону: он плел серебряные нити, чтобы потом задушить ими жертву. Идеальный механизм для убийства.

– Затем между нами завязался разговор, и к концу дня мы уже стали друзьями, – закончил свой рассказ Франсуа. – Я никогда раньше не встречал таких интересных людей, как лорд Грейсон, а помимо того, еще и таких интеллигентных и скромных. Вам несказанно повезло, Вайпер: вы будете за ним, как за каменной стеной.

«Нет, Франсуа, он вам не друг! А я – не его девушка! Вы даже не представляете, кому поверили! Он смог обмануть вас своими мнимыми добродетелями! И если я буду за стеной, то только за могильной! Вместе с вами!» – с отчаянием подумала я.

– Не сомневаюсь в этом, – чуть насмешливо сказала я, глядя в глаза Грейсону. Он еле заметно усмехнулся мне в ответ.

– Да, Вайпер! Я ведь могу называть вас по имени? Именно так! Он с такой теплотой и любовью рассказывал о вас! – воскликнула Софи.

– Что? – Я не поверила своим ушам: он рассказывал им обо мне? Да еще с любовью? Что за чушь!

– Лорд Грейсон так много рассказывал о вас, о ваших достоинствах и душевных качествах, что мы с радостью приняли его предложение познакомиться с вами лично, – с улыбкой добавил Франсуа.

Нет! Как он посмел! Он заманил их сюда моим именем! Он сделал то, чего я так боялась – сделал меня приманкой!

Я с горьким упреком посмотрела на Грейсона, но он лишь чарующе улыбнулся мне в ответ. Казалось, его улыбка говорила: «Именно, Вайпер. Теперь ты видишь, насколько я кровожаден и хитер? Куда тебе тягаться со мной!».

– Вам не следовало… – начала я, изнемогая от душевной боли.

– Нет, следовало! – перебила меня Софи. – Поговорив с вами всего несколько минут, я поняла, что вы, действительно, прекрасны! – Она положила ладонь на сердце. – А ваш поступок! Ради вашей любви вы пожертвовали всем!

Я с изумлением смотрела на нее, не понимая, что она имела в виду.

О какой любви она говорила? Неужели Грейсон рассказал им обо мне и Седрике?

– О чем вы? – пролепетала я.

– Вы бросили родной дом и свою семью ради лорда Грейсона! Я не смогла бы так! Я восхищаюсь вами, вашей смелостью и стойкостью! Пойти для любви на такие жертвы! Вайпер, вы удивительная девушка! – с неприкрытым восхищением на лице, воскликнула Софи.

Эта жуткая, безжалостная ложь Грейсона поразила меня. Как он посмел рассказывать такое? Как он посмел извратить мою прекрасную и чистую любовь к Седрику? Как он посмел сказать, что я люблю его – маньяка и психопата?!

– Но ведь это… – хотела возмутиться я.

– Не нужно, Вайпер, – мягким тоном перебил меня Грейсон и, нагнувшись ко мне, прошептал мне на ухо. – Ты хочешь, чтобы они ушли отсюда живыми?

Я была готова заплакать от безысходности: он терзал мою душу своей гнусной ложью и переложил на мои плечи судьбу жизней гостей. Значило ли это, что я могла спасти их? Но я больше не верила ни единому слову вампира: его обещания были ложью, и он доказал это, когда убил Лурдес и Сьюзен.

– Я только хотела сказать, что это была судьба, – поспешила сказать я, притворившись, что вцепилась в его слова, как в спасательный круг.

– Умница, – прошептал Грейсон и, повернув ладонью к себе мое лицо, поцеловал меня в губы.

Мной завладело непреодолимое отвращение, но я послушно приоткрыла губы, чтобы уверить его в своей покорности. Язык Грейсона проскользнул в мой рот, и, округлив глаза, я мягко оттолкнула его от себя, громко прошептав: «Брэндон, пожалуйста, у нас же гости!».

Дюпри переглянулись: наверно, им стало неловко от такой сцены.

– Приношу свои извинения, просто я так давно не видел ее! – сказал вампир, тоже заметив это, но его глаза смеялись – было видно, что смущение Дюпри забавляло его.

Но мне стало стыдно за то, что я невольно, но вместе с Грейсоном поставила их в неловкое положение, и мои щеки загорелись.

«Зачем он выдумал эту историю? Зачем ему это нужно? – Эти вопросы заполнили мою голову, и я ощущала крайний дискомфорт оттого, что гости считали нас влюбленными. – Зачем Грейсон, презирающий людей, притворяется, что любит меня? Наверное, для него это забавная игра, в которую он играет со дня их знакомства! В Праге… Они познакомились в Праге… Значит, они могут что-то знать о том, что происходит в Чехии! Вампирская охота! И как я могла забыть о ней!».

– Скажите, а правда ли то, о чем говорят в новостях про Чехию? – осмелилась спросить я, обращаясь к Софи.

– Об этом ты могла спросить у меня, а не смущать наших гостей, – недовольным тоном сказал вампир, но мне было все равно на его тон: я хотела узнать это у тех, кто был просто наблюдателем, а не исполнителем.

– О, вы имеете в виду криминальную волну? – переспросила Софи, с удивлением приподняв брови.

– Да, именно. Это правда, что есть уже много жертв, но преступников так и не нашли?

– Да, к сожалению. Знаете, мы с Франсуа боялись выходить из отеля при наступлении темноты. За то время, что мы прожили в Праге, без вести пропало около пятидесяти человек.

– Пропало без вести? Но разве этих пропавших людей не находят мертвыми? – удивилась я. – Я думала, что…

– Не стоит переходить на такие печальные темы: мы собрались здесь для непринужденного дружеского общения, и не стоит наполнять его даже упоминаниями об этих страшных вещах. Хорошо, дорогая? – прервал меня Грейсон и, при последних словах, так сильно сжал мою ладонь, что я тут же поняла его приказ: «Заткнись!».

По моей коже пробежал мороз: я мысленно представила картину, описанную для меня Софи, и мне стало так жаль этих невинных жертв, что на глаза навернулись слезы.

«Какой странный кошмар творится там…. Кошмар реальности… Но никто из людей не знает, что те вампиры, которые стали героями многих фильмов и книг, свирепствуют и убивают тех, кто так восхищается ими! Мама, папа, как вы там? С вами все в порядке?» – невольно пронеслось в моем разуме.

Да, в порядке, ведь Седрик обещал мне оберегать их, и я верила в него.

– Простите, Вайпер, я не хотела огорчить вас, – печальным, искренне-извиняющимся тоном сказала француженка.

– Вы ни при чем, Софи, просто… Все это так ужасно… Но, действительно, давайте не будем об этом, – тихо сказала я, и Грейсон тут же, в качестве награды за мое смирение, отпустил мою руку.

Воцарилось молчание, и были слышны лишь щебет птиц за окном и громкий треск секундной стрелки на настенных часах.

Я не хотела разговаривать и поддерживать беседу: после того, как я услышала слова Софи, сожаление и сочувствие не отпускали меня, и я молча оплакивала людей, которые никогда больше не увидят свет из-за прихоти горстки бессмертных существ, из-за монстров, которые возомнили себя богами. Взяв в руки чашку чая, я обхватила ее ладонями, чтобы согреть их.

Супруги Дюпри тоже молчали, улыбались и пили свой чай. Думаю, все в этом зале, кроме вампира, чувствовали себя неловко. Как назло, сам Грейсон не говорил ни слова, и мне пришлось самой вновь начинать разговор.

– Надеюсь, вы к нам надолго? – вежливо солгала я.

– Нет, к сожалению! – встрепенулась Софи. – Мы смогли вырваться из Лондона только на денек, и даже никому не сказали о том, что мы уже в Англии, иначе, с головой погрязли бы в делах.

– Ты даже не представляешь, какие благородные люди сидят перед тобой, – обратился ко мне Грейсон. – Франсуа и Софи занимаются проблемами физического и психологического насилия.

– Ну что вы, эта проблема трогает не только нас, но и миллионы других людей. Мы помогаем жертвам насилия. Видите ли, мы основали специальную сеть заведений, в которых оказывается помощь тем, кто пострадал от физического и психологического насилия. Там женщины, девушки и дети находят приют и защиту, доброту и понимание, с ними работают высококвалифицированные психологи и юристы. Вы знаете, иногда к нам обращаются даже мужчины, хотя это бывает редко, – с чувством сказал Франсуа, видимо, эта тема разволновала его. – Единственная проблема, с которой мы сталкиваемся, – поиск спонсоров. К сожалению, богатые люди тратят деньги на что угодно: на виллы, яхты, острова, машины, вертолеты, но не могут пожертвовать на благотворительность даже тысячу евро! Но так приятно, что в нашем увязшем в денежном болоте мире есть неравнодушные люди, которые не кичатся своим богатством и не занимаются благотворительностью для повышения собственного престижа или банального пиара. Такие люди, как лорд Грейсон.

Я с недоумением посмотрела на Грейсона.

Что? Он занимается благотворительностью?!

– Да, лорд Грейсон очень помог нам: он пожертвовал в наш фонд такую огромную сумму, что мы просто не представляем, как в полной мере сможем отблагодарить его за доброту, – улыбнулась Софи Грейсону.

– Право, вы вгоняете меня в краску. Поверьте, для меня это совсем необременительно, тем более, я знаю, что вы занимаетесь благородным делом, и полностью поддерживаю вас в этом. – Грейсон улыбнулся ей в ответ.

Самообладание покинуло меня: я встала с софы, отчаянно желая покинуть комнату. Я не могла больше сдерживать ненависть к Грейсону: он хотел убить таких прекрасных людей! Он смотрел на них, улыбался, говорил галантности, а в душе смеялся над ними и предвкушал, как убьет их. Подонок!

– Куда ты, дорогая? – вкрадчивым тоном спросил меня вампир.

Все было как в тумане: ноги не держали меня, голова кружилась, сердце готово было выскочить из груди.

– Простите, мне нужно… – Я с усилием заставила себя солгать. – Мне нужно покинуть вас ненадолго. Я вернусь через пару минут.

– Да, конечно, – ласково улыбнулась Софи, а Франсуа и Грейсон молча поднялись со своих мест.

Грейсон мягко улыбнулся мне, и я поспешно вышла из комнаты. Мои ноги были словно набиты ватой, и я с усилием напрягала их, чтобы не упасть. Как только я закрыла за собой дверь в зал, силы покинули меня: я доковыляла до ближайшего стула и, тяжело упав на него, откинулась назад, закрыла глаза и задышала часто-часто, чтобы не пустить на волю слезы.

Эти прекрасные души, занимающиеся защитой униженных и оскорбленных, должны были умереть. Как это несправедливо! Почему Грейсон выбирает себе в жертвы тех, кто стремится сделать для этого бессердечного мира что-то доброе? Сьюзен была аристократкой, юной и пылкой, Лурдес – чувственной и музыкальной, Франсуа и Софи – благородные спасатели жертв насилия, они лечат раны тех, кто пострадал от жестокости.

Грейсон был мне отвратителен своей игрой в любовь и благородство: казалось, он безумно наслаждался атмосферой приближающейся смерти и заставлял меня вдыхать ее и ощущать ее мерзкое дыхание на своей щеке. Я ненавидела Грейсона так, что убила бы его, будь это возможно.

«Господь, как ты несправедлив! Почему ты дал бессмертие этому гнусному убийце, который вместо того, чтобы использовать твой дар во благо, лишь наносит неизлечимые раны миру, убивая таких людей, как супруги Дюпри! За что ты так не любишь нас, своих детей?!» – кричала моя душа. В этот момент я была ужасно зла на того, кто, по словам церкви, должен был являться эталоном справедливости и добра. Этот эталон был ужасно несправедлив, и это вызывало во мне отвращение к нему.

– Что с тобой? – услышала я голос Грейсона над ухом, но я была так обессилена, что не смогла даже испугаться.

Я медленно открыла глаза и увидела вампира, нависающего надо мной, как прекрасный палач.

– Мне плохо, – тихо ответила ему я. – Зачем ты выдумал все это?

– Ты о нашей любовной истории? – усмехнулся он и сел на соседний стул.

– Не могу понять, зачем тебе это нужно? Зачем ты обманываешь этих людей? Ты так хорошо играешь свою роль, что они верят тебе.

– Зачем мне это нужно? Ответ прост: я просто развлекаюсь, – тихо сказал Грейсон и взял в ладонь прядь моих волос.

– Какое жестокое развлечение! – с чувством прошептала я. – Неужели тебе не противно даже играть в то, что ты любишь меня? Неужели это не выше твоего вампирского достоинства? Ты ведь ненавидишь меня так же сильно, как я тебя.

– Нет, Вайпер, эта невинная игра ничуть не унижает меня, к тому же, я просто притворяюсь.

– Ты не притворщик, а лицемер!

– Да, и это тоже. Но ты сама знаешь: игра – это не реальность. Игра – это просто пшик, это то, чего никогда не было и не будет, просто небольшое развлечение. Разве я виноват в том, что эти смертные так наивны? Они вцепились в первого, кто предложил им деньги, и сразу же набились мне в друзья. Так кто же виноват: я, играющий по всем правилам, или они, желающие через дружбу выманить у меня как можно больше денег? – тихо сказал Грейсон.

– Ты плохо разбираешься в людях! Они не такие! Они занимаются истинно прекрасным и благородным делом! Они спасают человеческие души, а ты хочешь погубить их! – Слова вампира задели меня за живое: обида за дело Дюпри, за их помощь людям, вызвала во мне горячую ноту протеста.

– Люди, которые сознательно уступают богачу ради своих целей, недостойны сочувствия или уважения. И ты ошибаешься: я прекрасно разбираюсь в людях и с первого взгляда на Дюпри уже знал, чего они хотят от жизни и от меня, если они подошли завязать со мной знакомство. Я вижу и то, что они видят во мне толстосума, который сорит деньгами направо и налево, и отчаянно желают присосаться к моему кошельку, как пиявки, потихоньку выманивая у меня то, без чего вы, смертные, не представляете своей жизни и чему поклоняетесь – деньги. Эти французы хотят всего лишь использовать меня в своих корыстных целях, но ты не можешь понять этого, потому что тебя ослепило их мнимое благородство. Дюпри не видят во мне ни собеседника, ни интересную личность, а лишь того, кто может дать деньги, много денег. Ты думаешь, они приехали для того, чтобы познакомиться с тобой? Наивная, глупенькая Вайпер! Им плевать на тебя. Дюпри приехали только для того, чтобы еще больше втереться мне в доверие, но ты не видишь этого, потому что ты – всего лишь глупая смертная девчонка. Деньги правят миром. А мы, вампиры, правим деньгами, поэтому весь мир уже давно в наших руках.

– Ты ошибаешься! Не все люди живут в погоне за деньгами! – парировала на это я.

– Ты плохо знаешь жизнь. А впрочем, ты совсем ее не знаешь, в силу своего возраста и человечности. Вы, смертные, поставили себя в такую зависимость от денег, что без них ваша жизнь сводится к простому выживанию.

Его жестокие, но справедливые слова ударили по моему человеческому самолюбию, но я молча согласилась с доводами вампира, потому что это была правда, и я не стала спорить с ним и утверждать, что он ошибался. Грейсон был абсолютно прав: люди зависят от денег, и вся их короткая жизнь проходит в погоне за ними.

– Но Дюпри просят тебя помочь им с благой целью! Пусть они и используют тебя, но используют для того, чтобы делать людям добро! – попыталась я переубедить его.

– Да, Дюпри – единственные, кто не стал просить у меня деньги сразу: они методично вводили меня в дела своей организации и подталкивали стать их спонсором, из жалости к бедным и оскорбленным людишкам.

– Ты говоришь, что люди поклоняются деньгам, но сам готов убить за них! Такое ощущение, что тебе просто жаль своих чертовых денег! – воскликнула я.

– Не кричи так, потому что, если они услышат тебя, это плохо для них кончится. Вайпер, глупышка, ты так и не поняла меня – я являюсь божьим орудием для наказания тех, кто, прикрываясь благими целями, становятся попрошайками.

– Но Дюпри просят деньги не на себя, а для тех, кто нуждается в защите! Они достойны восхищения!

– Нет, ни восхищения, ни уважения, ни симпатии. Они пострадают за свою легкомысленность. Моя любимая цитата всегда была для меня девизом: «Не доверяй незнакомцам», а они поверили мне, как и все мои жертвы, и сами избрали свою участь, приехав сюда. В этом мире нужно быть жестоким и сильным, потому что вокруг – голодное зверье, готовое убить тебя при первой же возможности, особенно вы, людишки.

– Но, если все люди будут жестокими и никто никому не будет нужен, этот мир покроется тьмой. Милосердие, а не жестокость нужно в нас воспитывать, – бросила я.

– Ты считаешь, что лучше быть милосердной и слабой, чем жестокой и сильной? – усмехнулся на это Грейсон.

– Милосердие – не слабость! Я говорю о том, что во всем нужен баланс: если не будет милосердных людей, баланс нарушится, и все вокруг превратится в хаос.

– Этот баланс невозможен: все, что касается смертных, лишено любого баланса. Например, что ты скажешь насчет богатых и бедных? Бедных так много, что чаша весов дрожит под их весом. Сколько богатых в этом мире? Всего лишь несколько процентов из ста. Баланса нет и не может быть.

– Я подразумеваю природу, а не искусственно созданную среду. Богатство – не показатель. Милосердные должны смягчать жестоких, а жестокие укреплять милосердных. Но жестокости не должно быть больше, – попыталась объяснить я свою точку зрения.

– То есть, в каждой паре тоже должен быть баланс? Жестокий муж и милосердная мягкая жена?

– Вполне. Как строгий отец и нежная мать. Или наоборот. Кто-то должен наказывать, а кто-то утешать. Ведь даже жестокие нуждаются в утешении.

– У каждого жестокого принца должна быть милосердная простушка?

– Принцесса.

– Нет, Вайпер, милосердными бывают только Золушки и простушки. Принцессы не знают этого слова. А знаешь почему? Потому что власть развращает человека.

– Конечно, тебе виднее. Ты ведь самое жестокое создание, которое только сотворил Господь!

– Из твоих рассуждений выходит, что ты и я – идеальная пара.

– Я говорю не о нас. Но, если ты все же говоришь об этом, то нет. Нет!

– Ты противоречишь своим же словам. И ты и Седрик – мягкие создания, поэтому все вышло так, как есть сейчас…

– Замолчи! – прошептала я.

– …и ты попала ко мне, жестокому и злому. Ведь это и есть твой идеальный мир. Значит, сейчас ты живешь в идеальной обстановке. Тебе нечего возразить, правда? – насмешливо сказал вампир.

– Да, но это не мир. Это идеальный ад, кошмар, ужас! Но ты прав, и я не буду возражать. Но, если это и есть идеал моего мировоззрения, значит, я – ненормальная мазохистка.

– Поздравляю тебя, наконец-то, ты поняла это. Ты должна радоваться: твоя теория оказалась верной на практике. Седрик не был твоим идеалом.

– Замолчи! Не говори о нем! Зачем ты мучаешь меня? – Я закрыла лицо ладонями.

– Потому что ты думаешь о нем.

– Какая тебе разница, о ком я думаю?

– Никакая. Я просто констатирую факт.

– Оставь свои факты себе!

– Факты – упрямая вещь. И ты только что сама доказала, что даже такие жестокие создания, как я, нужны обществу. Моя жестокость стоит милосердия обоих французов.

– Но зачем ты играешь с ними и со мной? Это сводит меня с ума!

– Единственная жизнь, обличие и роль – ничтожно мало для меня. Я могу быть кем угодно, могу вершить судьбы, убивать, миловать, наказывать. Я использую лишь то, что дал мне сам старик Бог, а ведь он знал, кого создает в моем лице.

– Думаю, что, глядя на тебя, он жалеет о том, что сделал это! – с сожалением прошептала я.

– Может быть, но он уже ничего не сможет с этим поделать: пока жив мир, жив и я. – Грейсон перестал играть с моими волосами и хотел, было, подняться со стула, но я остановила его, схватив за рукав пиджака.

– Что ты сделаешь с ними? – с тревогой спросила я.

– При чем здесь я? Они приехали увидеть тебя, значит, это твои гости, и ты должна решать сама, – серьезно ответил вампир.

– Правда? И что бы я ни решила, ты согласишься и исполнишь это? – настойчиво спросила я, хватаясь за его слова. В моем сердце появился луч надежды.

– Конечно, правда. Ты ведь знаешь, что я всегда исполняю свои обещания, – улыбнулся он.

– Тогда я хочу, чтобы они уехали отсюда живыми и невредимыми. Но не так, как ты поступил со Сьюзен и Лурдес, а живыми! Они должны жить дальше и продолжать свое благородное дело.

Грейсон усмехнулся.

– Я предвидел твое решение. Что ж, обещаю, что, если ты не наделаешь глупостей и будешь во всем меня слушаться, французы уйдут отсюда живыми. Теперь ты успокоилась? – Он аккуратно убрал мою ладонь с рукава своего костюма.

Но мое сердце не верило ему: он уже обещал мне тогда, что отпустит девушек живыми, но все равно поступил по-своему и убил их. Как я могла поверить ему сейчас? Однако я сделала вид, будто поверила и была несказанно рада его великодушию. В глубине сознания, наученная горьким опытом, я знала: он всегда все делает по-своему, и его обещания – это легитимная форма, которую он исполняет, а затем делает то, что желает. Так было с Лурдес и Сьюзен: выполнив свое обещание и отпустив их, Грейсон нашел для себя право на их убийство.

– Ты рада? – спросил Грейсон.

– Да, очень, – тихо ответила я, подыграв ему. – Спасибо!

– Честно признаться, я сам не хочу их убивать – французы всегда вызывали у меня умиление: они так гордятся своей страной и культурой, что, стоит сказать что-либо нелестное в адрес Франции, как они начинают горячо защищать благородство Родины и утверждать, что их культура – верх цивилизации. А Дюпри покорили меня своим мнением о том, что картина их соотечественника Анри Массонса – отвратительна. Смело как для французов, не находишь?

– Я совсем не разбираюсь в живописи, ни разу не слышала об этом художнике и никогда не видела его картины, – честно призналась я.

– Думаю, тебе бы не понравилась его мазня. Хотя, кто знает, у тебя ведь такой отвратительный вкус. Но вернемся к нашим гостям. Не забывай… – Он улыбнулся и приложил к моим губам свой указательный палец.

«Не забывай о том, что от твоего поведения зависит, уйдут ли они из замка живыми» – говорил его жест.

Грейсон поднялся со стула и протянул мне руку, я приняла ее, поднялась, и мы пошли обратно к гостям.

– А вот и мы. Еще раз приносим свои извинения за наше отсутствие, – извиняющимся тоном сказал гостям вампир.

Мы вновь сели напротив супругов Дюпри.

– О, ничего страшного! – с улыбкой ответила ему Софи, но ее тон говорил обратное, и она с беспокойством смотрела на меня.

«Что успел наговорить им Грейсон, если она с такой жалостью смотрит на меня?» – невольно подумала я, недовольная тем, что Софи вперила взгляд в мое лицо, и при этом, ее глаза выражали жалость и печаль одновременно.

– Знаете, я никогда не была во Франции, – начала я разговор, пытаясь не обращать внимания на взгляд Софи. – Вы не могли бы немного рассказать мне о вашей стране и культуре?

– Как, вы действительно никогда не были во Франции? – удивился Франсуа. – Вам обязательно нужно съездить в Париж! Он великолепен!

– Это говорите вы – человек или вы – француз? – усмехнулся Грейсон. Он не выпускал мою ладонь из своей.

– Честно признаться, я и сам не знаю, но, должно быть, все же я – француз, – рассмеялся Франсуа, но я услышала в его смехе фальшь.

Он переглянулся с супругой.

«Что происходит?» – со злостью подумала я.

Стоило мне выйти из комнаты, как гости стали переглядываться и стараться выглядеть непринужденно, но это получалось у них откровенно плохо.

Я сидела в напряжении, не зная, что они думали обо мне и почему так странно вели себя, но склонялась к мысли о том, что, когда я вышла, Грейсон, наверняка, что-то сказал им, а скорее всего, солгал им обо мне. Учитывая богатую фантазию вампира, я не могла даже представить, что он мог сказать супругам Дюпри.

– Возвращаюсь к вашей просьбе, Вайпер, – начал свой рассказ Франсуа. – Франция – это огромное поле, покрытое зеленью и реками, на котором смешались все стили и направления, мода и бездарность, роскошь и нищета, утопающие в деньгах города и бедные, еле выживающие деревушки и мелкие городки. Да, конечно, Париж, Марсель, Канны и другие известные крупные города прекрасны, но стоит выехать в пригород и далее, и вы увидите Францию во всем ее противоречии – это страна контрастов, и в ней вы увидите даже то, чего никогда не ожидали увидеть. СМИ твердят, что во Франции все стабильно, но это только для того, чтобы мир думал, что она благополучна.

– Мне кажется, это проблемы любой страны: политики всегда называют несуществующее действительным и наоборот, – заметил Грейсон.

– Да, лорд, к сожалению, вы правы! – откликнулась Софи.

– И все же, я знаю, что ваша культура – одна из самых богатых в Европе и мире, взять хотя бы литературу: Руссо, Бальзак, Вольтер, Дидро, Санд – все эти фамилии уже говорят о ее величии, а ведь, сколько еще в ней талантливых писателей и поэтов! – сказала я, немного удивляясь тому, какими красками Франсуа описал свою страну. Безжалостным критическим взглядом он высветил все ее проблемы, что делало ему честь: патриот своей страны, он видел ее больные места и говорил о них прямо, не оправдываясь, как это любят делать все нации в мире.

В таких разговорах прошел мучительный долгий час, за который я перестрадала так, как может страдать человек, несущий в своей душе тяжелую печать тайны.

Софи не переставала бросать на меня жалостливые взгляды, но я мужественно игнорировала их, точнее, просто не придавала им значения, потому что моя голова была забита мыслями о том, каким образом дать Дюпри знак уехать из замка, чтобы вампир не заметил этого. Несмотря ни на что, я решила, что спасу их жизни даже ценой собственной. Теперь, когда я знала, что угрозы Грейсона насчет Седрика были блефом, я была уверена в том, что должна пожертвовать собой ради тех, кто в этом, действительно, нуждался. Ведь, если моя жизнь не являлась чем-то важным, то от жизней супругов Дюпри зависели защита и спокойствие жертв человеческого насилия.

Когда я уже, было, отчаялась, не находя способы их спасения, в мою голову пришла замечательная мысль. Я должна была быть очень осторожной, чтобы не вызвать у Грейсона подозрений, ведь он слышал все. Мне нужно было, чтобы Грейсон вышел из комнаты, иначе, я не смогла бы воплотить в жизнь то, что задумала.

Как назло, разговор не прекращался: Грейсон целенаправленно развлекал гостей и иногда что-то говорил им по-французски, они смеялись, и тогда он переводил то, что сказал, мне на мой родной чешский, все так же продолжая исполнять гнусную роль моего возлюбленного, а я мило улыбалась, подыгрывала ему и притворялась, в душе злясь, что разговор никак не прекращается. Ведь, если бы я сама попросила Грейсона выйти – это стало бы практически признанием ему в моем намерении предупредить гостей, так что, мне приходилось только терпеливо ждать удобного случая.

– Лорд Грейсон, не составите мне компанию? – спросил Франсуа, доставая из кармана пиджака металлический портсигар.

От этой фразы все во мне встрепенулось: вот он, этот миг!

– Франсуа, вы же знаете, что я не курю, но я с удовольствием составлю вам компанию, – вежливо ответил вампир. – Тем более, дадим нашим дамам возможность поболтать о своем, о женском.

– Отличная мысль! Нам и без вас будет нескучно! – весело отозвалась Софи, следя за тем, как ее супруг поднимается с софы. – Только прошу вас, проследите за тем, чтобы Франсуа выкурил не более одной сигары!

На эту фразу своей жены француз что-то сказал ей на их родном языке и поцеловал ее руку.

– Не скучай, дорогая, я скоро вернусь, – сказал Грейсон и поцеловал меня в губы.

– Я постараюсь, – кротко ответила я, чтобы отделаться от него.

Грейсон улыбнулся Софи, а затем он и Франсуа вышли на балкон и закрыли за собой дверь. В окно я увидела, как Франсуа достал сигару, положил ее в рот и протянул портсигар Грейсону, но тот что-то со смехом сказал собеседнику, на это француз что-то ответил, и оба рассмеялись. Видимо, Франсуа тщетно уговаривал Грейсона взять сигару.

– Знаете, я впервые вижу, чтобы мужчина мог так любить, – вдруг услышала я голос Софи.

Я обернулась к ней.

– Простите? – переспросила я, не поняв, к чему относилась ее фраза.

– Лорд Грейсон так сильно любит вас, как, наверное, даже мой Франсуа не любит меня, – серьезно сказала мне девушка.

«Он просто великолепный актер и не более! – с горечью подумала я. – Мужчина, который любит меня больше жизни, сейчас не со мной, и я никогда не увижу его из-за вашего проклятого лорда Грейсона!»

Но в ответ Софи я сказала совсем иное, зная о том, что вампир слышал каждое наше слово.

– Софи, я вижу, что ваш супруг любит вас не меньше… Но давайте не будем говорить о банальных вещах и мужчинах, а поговорим о французском кинематографе. Знаете, я так много о нем наслышана, но, к сожалению и моему великому стыду, не знаю французского языка, а дублированные фильмы – это уже совсем не то! – Я широко улыбнулась.

– Вы правы: при дублировании и переводе, шарм и дух Франции уходят, – согласилась Софи: по ее лицу я поняла, что она была удивлена тем, как резко я сменила русло нашего разговора на нейтральную тему. Должно быть, как большинство женщин, темы отношений она любила больше всего и намеревалась побольше узнать о нашей с Грейсоном «любви».

Но, во-первых, у меня не было времени утолять ее любопытство ложной историей. Во-вторых, я не могла упустить этот бесценный момент нашего тет-а-тет: мне нужно было дать Софи знать, что ей и ее супругу нужно было покинуть замок. Сейчас же!

– И все же, мне кажется, именно французские фильмы полнее и ярче других отражают ментальность французов. Вы не могли бы написать мне названия фильмов, которые, на ваш взгляд истинной француженки, правдиво показывают французский менталитет? – невинным тоном попросила я, радуясь тому, что полдела было сделано, и оставалось лишь написать на бумаге предупреждение Софи, ведь сказать его вслух я не могла. Грейсон услышал бы даже самый тихий шепот, и тогда… Я не могла даже представить, что было бы с ними.

Но написать – совсем другое дело, тогда Грейсон ни о чем не узнает!

– О, конечно! У меня есть пять любимых фильмов о Франции! Мне так приятно, что вы интересуетесь нашим кинематографом! – со счастливой улыбкой воскликнула Софи и, достав из своей сумочки небольшой желтый листик и ручку, начала писать на ней названия фильмов.

В этот момент я интуитивно почувствовала, что вампир посмотрел на меня, но я не смела взглянуть в его сторону, ведь боялась выдать себя резким напряженным движением. Я должна была сидеть непринужденно, будто не замечая его взгляда – это казалось мне надежной маскировкой.

– Вот, пожалуйста, как вы и просили! – Софи дописала названия своих любимых фильмов и протянула мне листок.

Я взяла листок и пробежала по нему взглядом, не читая названия фильмов – мне было не до этого.

– А знаете, недавно я смотрела фильм про Французскую революцию, и он мне очень понравился. Может быть, вы тоже смотрели его? Он называется вот так… Простите, что пишу его название: я не знаю французского, но это название мне запомнилось. – Я взяла ручку и дрожащей рукой написала на обратной чистой стороне листка: «Вам срочно нужно уехать! От этого зависит ваша жизнь! Прошу, уезжайте немедленно!».

Когда я протянула листок Софи, она с улыбкой взяла его, но, по мере чтения моего нервного почерка, ее улыбка померкла. Она подняла на меня взгляд: он был полон удивления и жалости.

Опять жалость! За что она жалела меня?

– Он хочет убить вас, – беззвучно, одними губами сказала я: ее реакция повергла меня в отчаянье.

Но Софи продолжала безмолвно смотреть на меня.

– А еще вот такой фильм. – Я вырвала из ее рук листок и дописала на нем: «Я не сумасшедшая! Поверьте мне! Он хочет убить вас! Немедленно уезжайте!».

Я вновь протянула листок Софи – она боязливо взяла его и быстро пробежала строчки глазами, а потом вновь, с еще большим непониманием, посмотрела на меня.

Она не поверила мне. Да и кто бы поверил? Скорее всего, мое предупреждение показалось ей бредом или абсурдом! Но она должна была мне поверить!

– Пожалуйста, уезжайте! – вновь, одними губами, сказала я.

– О, mon Dieu! – вырвалось у нее, и я тут же прижала к губам указательный палец, призывая Софи к молчанию, испугавшись того, что она выдаст меня своим поведением. Но ее восклицание: «О, мой Бог!» дало мне понять, что она, все-таки, поверила мне!

– Прошу прощения, Вайпер, мне нужно срочно переговорить с супругом: может быть, он тоже посоветует вам некоторые фильмы, – вдруг мягко улыбнувшись, совершенно спокойно сказала Софи.

– Конечно! Ничего страшного! Буду рада посмотреть рекомендованные вами фильмы, – так же спокойно попыталась ответить я, радуясь тому, что она подыгрывала мне, чтобы не выдать меня.

«Они спасены! Сейчас они уедут, и Грейсон не посмеет убить их! К тому же, он сам сказал, что не хочет их убивать, а значит, я лишь подстрекала гостей, увеличив их теоретические шансы остаться в живых и уехать отсюда» – с облегчением в душе подумала я. С моих губ не сходила легкая улыбка.

Софи положила листик в сумочку, поднялась на ноги и пошла на балкон к мужчинам. Я продолжала сидеть, откинувшись на спинку софы, счастливо думая о том, что все наладилось. Но я не смела взглянуть на балкон, из-за боязни, что Грейсон догадается о том, что я совершила.

Нет, все в порядке: Софи покажет мое предостережение своему мужу, и они тотчас же уедут. Вот и все: дело сделано! Они будут жить!

Пока Софи находилась на балконе, я с напряжением отсчитывала каждую секунду, в тишине, в которой был слышен только ход секундной стрелки на часах: эти секунды казались мне вечностью, я не могла успокоиться, пока не услышала бы, что Дюпри приносят свои извинения за то, что им срочно нужно уехать.

Наконец, дверь балкона открылась, и я услышала, как все трое приближались ко мне: я похолодела и крепко вцепилась пальцами в складки платья.

– Je vous ai dit qu'elle ést malade à la schizophrénie, – услышала я голос Грейсона: он показался мне печальным, а его владелец говорил так, будто был совершенно уставшим.

– O, pauvre fille! – жалостливо воскликнула Софи.

Они подошли ко мне и встали передо мной. Все трое смотрели на меня: Дюпри с участием и жалостью, а Грейсон с холодом, но на его губах виднелась едва заметная кривая усмешка.

Услышав его фразу, я тут же поняла, что он сказал Софи и Франсуа, когда я ненадолго покидала комнату. Я поняла, из-за чего Софи была так жалостлива ко мне.

Не нужно было быть филологом, чтобы понять, что сказал Грейсон: «У нее шизофрения».

Шизофрения. Вот, что он сказал им обо мне! Они принимали меня за душевнобольную!

– Нет, это неправда! Он лжет вам! У меня нет шизофрении! – возмущенно вскрикнула я, вскакивая с софы. Моему возмущению не было предела.

Он сказал им, что я больна! Боже правый!

Вместо ответа Грейсон кинул что-то на софу, и я с отчаянием увидела желтый листок, на котором я написала свое предупреждение Софи.

– Прошу вас, Вайпер, не бойтесь! Все хорошо! – добрым нежным голосом, каким разговаривают с маленькими детьми, сказала Софи и подошла ко мне.

Я перевела взгляд на ее лицо: оно расплывалась от слез, что застилали мои глаза и потоком текли по моим щекам, потому что мне было невыносимо больно от мысли, что Софи предала меня. Она прочитала мою записку и всего лишь подыграла мне. Но подыграла не потому, что поверила моим словам, а потому, что считала меня душевнобольной! А я своей запиской только подтвердила слова Грейсона: написав о том, что он хочет убить их, я только заставила их утвердиться в том, что больна шизофренией.

Но ведь Софи не знала, что ошибалась! Она знала только то, что сказал ей Грейсон!

Грейсон. Это он ввел их в заблуждение, а значит, он знал о том, что я не поверю его обещаниям и обязательно попытаюсь предупредить гостей об опасности. Вампир знал и устроил все так, чтобы они не поверили мне. Он сказал им, что я больна шизофрений – этой страшной болезнью душевнобольных людей! Вот откуда была у Софи эта жалость! Она жалела меня! Жалела, ошибочно думая о том, что я сумасшедшая!

Я перевела взгляд на Грейсона: он все с той же холодной усмешкой смотрел на меня. Он был явно доволен собой и своей выходкой. Он вновь победил. Но как он узнал о том, что я написала Софи? Хотя, все ведь так просто! Софи ушла на балкон, чтобы показать записку, но не своему мужу, как думала я, а Грейсону, считая, что так поступает верно по отношению к нему и ко мне. Конечно, исходя из ее представления обо мне, как о больной страшным недугом, моя записка повергла ее в шок и страх – она была уверена в том, что у меня начался приступ. Все мои оправдания лишь усугубили мое падение.

Я была разбита. У меня не было сил сдерживать эмоции: меня разрывали душевная боль, обида, горечь, злость на французов за то, что они поверили Грейсону и считали меня больной, за то, что Софи предала меня и показала мою записку вампиру!

Грейсон. Я ненавидела его. Как он мог? Как он посмел сказать такое обо мне? Разве я заслужила это?

– Все хорошо, Вайпер, не волнуйтесь! – опять повторила Софи и в этот раз коснулась моей руки.

– У меня нет шизофрении! Я не больна! – со злостью вскрикнула я, одергивая свою руку.

– Не больна? – насмешливым тоном сказал Грейсон, поднял с софы листок, отошел вглубь зала и стал громко читать вслух написанное мной: «Вам срочно нужно уехать! От этого зависит ваша жизнь! Прошу, уезжайте немедленно! Я не сумасшедшая! Поверьте мне! Он хочет убить вас! Немедленно уезжайте!». Разве здоровый адекватный человек мог написать это? Глупышка, разве я похож на убийцу?

– Ненавижу тебя! Как ты мог так поступить со мной? Так мерзко и чудовищно! – закричала я по-чешски. Его ирония разозлила меня еще больше, но вместе с тем ввергла в отчаянье.

– Как поступил, Вайпер? Ты сама все испортила, – сказал вампир, тоже перейдя на чешский, и подойдя ко мне, кинул листок мне в лицо.

– Боже мой, лорд, что вы делаете? – возмущенно воскликнула Софи, оборачиваясь к Грейсону, но он будто не слышал ее и вновь отошел вглубь зала.

– Я действительно хотел отпустить их, но ты все испортила! – насмешливо бросил мне он.

И тут я поняла, что все зашло слишком далеко. Что я наделала! Я собственными руками вырыла им могилы, убила их! Моя предостерегающая записка стала их смертным приговором!

– Лгун! Несчастный лгун! Если ты хотел отпустить их, то зачем сказал им, что я – шизофреничка!? – воскликнула я.

– Это была игра, милая, наша альтернативная история, трагическая и романтическая: ты больна анемией и шизофренией, но я люблю тебя, несмотря ни на что.

– Что ты сказал им?! – Бред Грейсона был отвратительным.

– Я сказал, что, к сожалению, у тебя часто бывают приступы шизофрении, и тогда ты слышишь голоса, говорящие тебе, будто я хочу убить тебя или кого-то еще. Весело, не так ли?

– О, Боже, какой же ты подонок! – прошептала я, и только сейчас заметила, что французы с тревогой наблюдали за нашими препираниями, но не понимали ни слова, о чем мы говорили по-чешски.

– Я прекрасно знал о том, что ты постараешься предупредить их обо мне, поэтому попросил, что, если они заметят в тебе начинающийся приступ, немедленно сообщить об этом мне. Просто блестящая стратегия. Теперь ты понимаешь, что наделала? – зловеще спросил Грейсон.

– Ты уже давно решил, что убьешь их! – воскликнула я, понимая, к чему он клонит.

– Нет, я же сказал тебе, что не хочу убивать их. Даже больше: я пообещал тебе не убивать их, но, боюсь, теперь мне придется нарушить свое обещание.

– Нет, прошу тебя, нет! Они невиноваты! – Я с ужасом осознала, что именно я стала причиной их убийства.

Я вынудила вампира убить их! Я не поверила его словам и все испортила!

– Да, не их вина в том, что я убью их, а твоя, – спокойным тоном парировал мне Грейсон.

– Нет, умоляю тебя! Они ведь думают, что у меня шизофрения, и не восприняли мои слова всерьез! Они думают, что это просто бред сумасшедшей! Тебе не за что их убивать!

– Именно, моя милая Вайпер, мне не за что убивать их, но я должен преподнести тебе хороший урок: я убью их, и это будет твоим наказанием. Я не желаю убивать наших гостей, но у меня нет другого выхода. Я же предупреждал тебя.

Его слова впивались в мою душу как иголки: я с безжалостной жестокостью осознала, что натворила своим поступком. Грейсон так ловко переложил на мои плечи вину убийства супругов Дюпри, что я была готова сейчас же убить себя, зная о том, что убила французов. Если бы я не была такой наивной, если бы я доверилась Грейсону, он не стал бы убивать их. Но я сделала все, чтобы собственными усилиями приблизить их конец.

– Вайпер, глупая девочка, ты думала, я не знал о том, что у тебя на уме? – жалостливым тоном передразнил меня вампир и повернулся к Дюпри.

– Мои дорогие гости. – Он обернулся к гостям и перешел на английский, наверное, чтобы и я его понимала. – Мне очень жаль, что вы стали свидетелями нашей ссоры, но, боюсь, вы слишком доверились совершенно незнакомому человеку. Человеку? – Он насмешливо усмехнулся. – Какое ужасное низкое слово.

Глава 45

Я наблюдала за этой сценой, словно зритель в зале страшного театра, и молча стояла перед Дюпри, застыв, как статуя, и убивая себя своими мыслями.

– О чем вы, лорд Грейсон? – мрачным тоном спросил Франсуа и взял за руку свою супругу.

Софи была очень встревожена и испуганно смотрела на вампира.

– Я говорю о том, друг мой, чтовам не следовало доверять тому, с кем вы знакомы всего две недели, – спокойно ответил ему Грейсон и стал медленно надвигаться на них.

– Вы не в своем уме! – повысил голос француз и заслонил собой свою жену, желая защитить ее.

«Нет, Брэндон, умоляю тебя!» – мысленно кричала я, но не могла пошевелить языком: мое тело, скованное невероятным ужасом, отказывалось подчиняться мне.

– Ну, что вы, Франсуа, я абсолютно трезв и в своем уме. Просто я хочу принести вам свои извинения за то, что сейчас мне придется убить вас.

Софи испуганно вскрикнула и прижалась к мужу.

– Бросьте свои шутки, иначе, клянусь, я сам вас убью! – грозно воскликнул Франсуа.

– Боюсь, у вас это не получится. Но я убью вас, и знаете почему? Потому что вам следовало довериться предостережению Вайпер, но вы легко поверили всем моим словам. Вайпер честно пыталась предупредить вас, но рассказала вам то, чего не должна была рассказывать. Так что, поблагодарите ее за свою смерть.

Софи посмотрела на меня: ее взгляд был полон страха, и в нем стоял тот же вопрос, что и в глазах мертвой Лурдес.

«За что?»

Вдруг почувствовав бешеный прилив сил, я быстро встала перед Франсуа, готовая защитить французов ценой собственной жизни. Я была готова на все.

– Вайпер, дорогая, отойди и не мешай мне, – с мрачной усмешкой сказал Грейсон. – Не хочу причинять тебе боль.

– Ты убьешь их только через мой труп! – с жаром воскликнула я. – Я не позволю тебе…

– Отойдите, Вайпер, это дело мужчин! – ледяным тоном перебил меня француз.

Бедный наивный Франсуа! Он надеялся убить Грейсона! Убить того, кого убить невозможно!

– Вот видишь, они даже не ценят того, что ты хочешь сделать для них, – вкрадчиво сказал мне вампир, подходя к нам все ближе. На его губах играла циничная усмешка убийцы.

Софи тяжело задышала.

– Что происходит? – нервно прошептала она. – Пожалуйста, перестаньте! Вы ужасно пугаете меня!

– Вы переоцениваете свои возможности, лорд Грейсон! Нас трое, а вы – в абсолютном меньшинстве! – с яростью в голосе воскликнул Франсуа.

– О, это совершенно не проблема. Правда, Вайпер? – усмехнулся на это вампир.

– Клянусь, ты убьешь их только вместе со мной! – крикнула я Грейсону.

– Что ж, тогда пора заканчивать эту игру, – спокойно сказал он.

Я тут же почувствовала сильный толчок в плечо и отлетела от Франсуа, упав лицом на холодный мраморный пол. Мою нижнюю губу тут же пронзила острая боль. В этот момент огромный зал прорезали яростный крик Франсуа и полный ужаса визг Софи. После этого все стихло, и я услышала, как что-то тяжелое с глухим стуком упало на пол. Зажмурив глаза и закрыв лицо ладонями, я лежала на полу и захлебывалась в слезах. Мой мозг был пронзен единственной мыслью, которая разрывала меня на куски: это я во всем виновата!

– Вставай и полюбуйся делом своих рук, – вдруг услышала я жесткий голос вампира.

Он грубо поднял меня на ноги и подвел к тому месту, где лежали два окровавленных тела. Увидев их, я издала ужасный, полный боли вопль и вновь продолжила рыдать так.

Франсуа лежал лицом вниз, раскинув руки, его шея была неестественно искривлена, а из артерии ручьем, стекающим на мраморный пол, текла кровь. Тело Софии находилось недалеко от тела ее супруга: она лежала на спине со скрещенными на груди руками, тоже со сломанной шеей, а на ее шее бордовой лентой текла кровь, растекаясь вокруг ее головы и впитываясь в ее темные волосы.

– Довольна? Как тебе эта прекрасная картина? – Грейсон прижал меня к себе, сорвал с моей шеи колье и поцеловал в губы.

Я попыталась оттолкнуть его от себя и вдруг с ужасом почувствовала на губах что-то мокрое, и в голову мне ударил запах крови. Эта кровь пропитала мои губы, и меня чуть не стошнило от понимания того, что на моих губах и в моем рту была кровь французов. Я принялась яростно стирать кровь ладонью, но она только размазывалась по моему лицу. Моя грудь, руки и платье тоже были выпачканы кровью.

Сознание покидало меня: я уже впадала в пустоту, как Грейсон грубо встряхнул меня, возвратив в жестокую реальность. Я с ужасом увидела его вампирские длинные клыки, губы и подбородок, обильно забрызганные кровью. Она стекала на воротник его белоснежной рубашки, которая и без этого кровавого ручья была покрыта бордовыми пятнами.

Мне вновь стало дурно, но Грейсон еще раз встряхнул меня.

– О, нет, милая, это еще не все! Неужели ты думаешь, что на этом все закончилось? – ласково спросил он, улыбаясь пропитанной кровью улыбкой.

– Убей меня тоже! Я не могу этого вынести! – сквозь рыдания воскликнула я: как я хотела умереть в этот миг!

– Тебе было интересно, куда мы деваем трупы? Сейчас увидишь!

– Нет! – истошно завопила я. – Отпусти меня! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Грейсон со смехом высвободил меня из своих объятий, и я бросилась бежать, куда глаза глядят. Я бежала по замку, не останавливаясь. Меня душили рыдания, а перед глазами стояла ужасная до дрожи картина: мертвые Франсуа и Софи; в ушах звенели их предсмертные крики, а мое платье, лицо и руки были покрыты их кровью. Но вдруг я споткнулась, запутавшись в длинном подоле своего платья, и упала на пол. У меня не было сил подняться и бежать дальше, и я доползла до стены и, обняв свои колени, осталась сидеть так, продолжая громко рыдать. Голос Грейсона бил меня по вискам: «Это твоя вина! Это ты убила их!».

– Вот, ты где. Пойдем, я уже все устроил, ты ведь хотела посмотреть на это? – Вдруг услышала я ненавистный мне голос прямо над ухом. Грейсон стал поднимать меня.

– Нет, оставь меня в покое! Убийца! Ненавижу тебя! – закричала я, яростно отбиваясь от его рук, но он легко поднял меня и потащил за собой.

Я упиралась с криками и рыданиями, но вампир быстро шел вперед, заставляя меня почти бежать за ним.

– Умоляю тебя, Брэндон! Я не хочу это видеть! Умоляю, оставь меня в покое! – кричала я, но мои мольбы никак не повлияли на жестокого вампира, и мне даже показалось, что они лишь веселили его. На все мои просьбы он отвечал настойчиво и бескомпромиссно: «Нет, ты должна увидеть то, о чем так настойчиво интересовалась. Мне нравится твое любопытство!».

Это постоянное напоминание моей вины сводило меня с ума и растравливало мою душу: мне хотелось повернуть время вспять и все вернуть, все исправить! Но что я могла сделать? Мои извинения, рыдания и раскаяние никак не могли помочь мертвым. Теперь они никому не нужны! Софи и Франсуа были мертвы, и мои мольбы не воскресят их! Что Грейсон собирался сделать с их телами? Расчленить? Похоронить? О, должно быть, у этого маньяка было много «интересных» способов избавиться от них!

Вампир завел меня в подвал и вывел из замка через тайную боковую дверь в темный заброшенный сад, где находилось небольшое каменное здание. Легко удерживая меня одной рукой, он достал из кармана брюк ключ, отпер дверь здания, затолкнул меня внутрь, вошел сам и закрыл за собой дверь на ключ.

Я хотела убежать, но меня окружали четыре толстые каменные стены. Внутри здания было темно, но, когда Грейсон включил тусклый желтый свет, я с ужасом увидела лежащие на полу мертвые тела супругов Дюпри. Мертвецы лежали рядом с огромной печью, занимающей большую часть пространства маленького здания.

«Это ведь крематорий!» – с ужасом поняла я.

Вампир собирался сжечь тела супругов Дюпри! Как до этого, очевидно, сжег тела Сьюзен, Лурдес и всех девушек, когда-то побывавших в камерах его подвала!

– Начнем представление? – весело сказал мне Грейсон, с улыбкой наблюдая за тем, как я с ужасом в глазах и прижавшись к стене, не отрываю взгляд от печи. – Сейчас я покажу тебе то, что скрывает от тебя Седрик. Ты желала узнать, как мы избавляемся от трупов? У тебя есть уникальный и единственный шанс понаблюдать за этим тайным процессом: еще никто и никогда из смертных не удостаивался такой чести. Видишь, как высоко я ценю тебя?

Слова вампира эхом отзывались в моей голове: «То, что скрывает от тебя Седрик».

«Нет, Седрик не скрывал это от меня! Он признался мне, что сжег труп, когда мы были в Брно!» – возмущенно подумала я, готовая защищать честь возлюбленного от ужасных обвинений Грейсона. Но вдруг до меня дошло понимание.

Я всегда думала, что это был единственный случай, когда Седрик сжег тело… О, нет, ведь проклятый Грейсон прав: Седрик собственноручно сжег тысячи трупов своих жертв. Как это ужасно и отвратительно! И он молчал об этом! Скрывал от меня масштаб своих преступлений!

– Вайпер, вернись ко мне и наблюдай за тем, что хотела увидеть. – Голос Грейсона прервал мои тяжелые размышления. – Это – мой личный маленький крематорий. Конечно, сам я нечасто сжигаю трупы: в основном это дело моего управляющего, ты его видела – Эрика. Но в начале месяца я уже сжег здесь двух юных очаровательных девушек, твоих подружек.

Чудовище, он еще и хвастался этим!

Мои ноги отказывались держать меня: я прислонилась к стене и медленно сползла по ней, а затем зажмурила глаза, чтобы не видеть Грейсона, и закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его голоса.

– Нет, мы так не договаривались! – Вампир вдруг очутился рядом со мной и заставил меня отнять ладони от ушей и открыть глаза. – Если ты еще раз закроешь глаза, клянусь, я не посмотрю на то, что Маркус – мой друг, а Седрик – его брат. Поняла меня?

Я машинально кивнула и вцепилась пальцами в свое запачканное кровью платье, чтобы не позволить себе невольно закрыть глаза, ведь я обязана была смотреть на то, что Грейсон делал с трупами тех, кто еще совсем недавно разговаривал со мной и улыбался мне.

– Умница. Помни: одно неверное движение, и твой Седрик будет раскрыт со всеми вашими секретами. – Грейсон отошел от меня, снял пиджак, закатал рукава рубашки, открыл массивную железную заслонку печи, и вдруг печь ярко загорелась яростным всепожирающим огнем.

Сковавший меня ужас замедлил поток слез, и я молча смотрела на это страшное действие, не смея закрыть своих глаз.

Вампир легко поднял тело Софи и небрежно закинул его в самое сердце жаркой печи. Затем в печь был заброшен труп Франсуа. Грейсон закрыл заслонку и, обернувшись ко мне, засмеялся. Его красивый низкий смех смешивался с шумом пожирающего тела супругов Дюпри огня.

– Какое великолепное зрелище! Черт, Вайпер, да ты счастливица! – воскликнул Грейсон и, вновь открыв заслонку, бросил в печь свои пиджак и рубашку. Подойдя ко мне и подняв меня на ноги, он грубо разорвал на мне мое платье и тоже бросил его в огонь, оставив меня совершенно обнаженной, так как Грейсон привез мне одни лишь платья и туфли, но ни одной пары нижнего белья.

Но факт собственной наготы не смутил меня: мой мозг отказывался принять реальность и то страшное представление, которое устроил для меня вампир. И я лишь вновь опустилась на землю, обняла свои колени, молча плакала и не спускала взгляд с печи. Лицо Грейсона, с которого не сходила дьявольская улыбка, навсегда запечатлелось в моей памяти.

Печь, запах жареного мяса и горящей одежды, Грейсон, жар – все это смешалось в одну страшную размытую картину, которая постепенно превращалась в черную мозаику. Сознание покидало меня.

«Как это странно – быть вампиром. Оказывается, у них столько проблем… Сжечь человека, сделать так, чтобы он исчез с лица Земли, и никто никогда не смог бы найти его… Так и Дюпри, и Лурдес, и Сьюзен… Теперь они не существуют вообще… Их тела сожжены, и все, что от них осталось – это горстка пепла…  Грязного серого пепла» – думала я и медленно впадала в темноту: мне казалось, что я умирала, но я ничего не чувствовала, а просто думала и думала, пока черная пропасть не поглотила меня.

Придя в себя, я обнаружила себя лежащей и укрытой пледом в кровати, в своей комнате. Часы и холодный свет за окном сказали мне о том, что наступило утро другого дня. Моя голова раскалывалась.

Схватившись руками за голову, я тихо заплакала: мои нервы были расстроены, и я не могла поверить в то, что Софи и Франсуа не было в живых. Вчерашний полный ужаса день казался мне каким-то нереальным кошмаром, каким-то странным сном, но, к сожалению, мой разум говорил мне, что все это произошло на самом деле: супруги Дюпри были убиты, а их тела сожжены.

Вдруг я услышала запах крови и с отвращением увидела на своих руках и груди засохшую кровь. К горлу тут же подступила тошнота, и, вскочив с кровати, я побежала в ванную комнату, где меня вывернуло наизнанку. Я целое утро не отходила от унитаза.

Когда желудок успокоился, я быстро зашла в душ и с яростью смыла с себя кровь бедных французов. Меня охватило безграничное чувство мерзости к себе, к Грейсону, и к самой реальности. И вдруг я подумала о том, как спокойно я жила, когда не знала ни Седрика, ни его тайну, ни о существовании вампиров, а теперь эта реальность проглотила меня как черная дыра и втягивала в себя все глубже и глубже, тянула на самое дно, чтобы там окончательно свести меня с ума.

Искупавшись, вымыв волосы и почистив зубы, я вышла из ванной комнаты и с яростью раскидала по полу платья, привезенные для меня Грейсоном. Я была не в себе. У меня началась настоящая истерика, словно запоздалая реакция мозга на вчерашний кошмар.

Устав от бегания по комнате и разбрасывания вещей, я присела на кровать, и вдруг до меня дошло, что все это время я была нагая. Меня тут же охватил стыд и испуг того, что в любую секунду в комнату мог зайти Грейсон, и я поспешила надеть, первое попавшееся мне под руку, короткое, белое платье. Затем я устало легла на кровать, моментально упала в темноту и проснулась только под вечер.

Первым, что я увидела, открыв глаза, был Грейсон – он сидел рядом со мной на кровати. Чистый, красивый, как всегда в костюме.

– Я принес тебе ужин, – приветливо сказал он и улыбнулся. – Замечательный выбор платья: белый цвет невероятно идет твоим волосам.

– Иди к дьяволу! – сквозь зубы процедила я.

– Я знаю, что тебе нравятся круассаны, но вспомнил, что ты не ела весь день, поэтому мясо по-французски и артишоки как нельзя лучше подойдут твоему аппетиту.

– Оставь меня, чудовище! Не хочу тебя видеть! – еле слышно прошептала я, отвернувшись от него.

– Поешь, а я скоро вернусь: у меня есть к тебе занимательный разговор, – бросил вампир и погладил мои волосы. Затем он вышел из комнаты и закрыл меня на ключ.

Перевернувшись на спину, я стала смотреть в потолок, но потом, все же взглянув на поднос, что принес Грейсон, увидела лежащий на нем нож.

Довольно острый нож для разрезания мяса.

Я схватила этот нож и прижала его к своему горлу, но этот способ лишения себя жизни показался мне слишком банальным, и я прикоснулась острием ножа к венам на своем запястье. Самоубийство манило меня такой сладкой местью, что я с трудом сдержала себя мыслью о том, что мне нельзя было убивать себя из-за Седрика. Но, если я не могла порезать собственные вены, кое-что порезать на себе я все же могла.

Поднявшись с кровати, я собрала в пучок свои волосы и, с ненавистью вспоминая о том, как вампир восхищался ими, безжалостно отрезала их, и, взглянув в зеркало, с острым наслаждением увидела, что вместо длинных красивых волос у меня осталась непонятная рваная прическа длиною до плеч. Затем я аккуратно положила нож обратно на поднос и с презрением подумала: «Как будет удивлен проклятый Грейсон!». Я представляла его удивленные глаза и чувствовала сладкую пьянящую месть, хоть это была совсем и не месть, а всего лишь маленькая пакость.

Я была безумно рада тому, что сделала вампиру хоть какую-то гадость, и хотела заставить его понять, что он не властен надо мной. Сев на кровать, лицом к двери, я стала терпеливо ожидать прихода вампира: не знаю, сколько прошло времени, но я не спускала с двери взгляда, боясь пропустить появление Грейсона и его реакцию на мой поступок. Разбитая губа ныла, но я не обращала на боль внимания, с упоением предвкушая, как Грейсон увидит меня и то, что я сделала со своими волосами.

«Ты увидишь, что я не боюсь тебя. Ты так часто трогаешь мои волосы, что, бьюсь об заклад, ты будешь удивлен. Очень удивлен, Грейсон. Но ты уже не сможешь пришить их обратно, правда? Я ненавижу тебя. Я так ненавижу тебя, что готова обезобразить себя, изуродовать свое лицо, только чтобы досадить тебе. Так я и сделаю. Если волосы не впечатлят тебя, я изуродую свое лицо» – с каким-то ненормальным наслаждением думала я, ведь после вчерашнего я уже не была прежней Вайпер – что-то сломалось в механизме моего мозга.

Я терпеливо ждала Грейсона, и вот, он появился.

Глава 46

Вампир стоял в дверях, не сводя равнодушного взгляда с моих коротких волос. Затем он так же спокойно перевел взгляд на отстриженные волосы, лежавшие на полу. Его бледное лицо не выражало никаких эмоций, но было словно высечено из камня. Грейсон смотрел на меня, не говоря ни слова и не делая ничего.

Его реакция глубоко разочаровала меня: он был спокоен, как обычно, а ведь я надеялась, что будет взрыв! Что он будет изумлен!

– Что ты сделала, Вайпер? – наконец, спросил он совершенно спокойным ровным тоном.

– Что видишь! – с вызовом ответила я, радуясь тому, что у него появилась хоть какая-то реакция.

Через долю секунды Грейсон схватил меня за горло и прижал к кровати: его лицо было искажено от злости.

– Разве я ни говорил тебе, что ни один волос не упадет с твоей головы без моего разрешения? – со злостью спросил он.

Его пальцы так крепко сжимали мое горло, что я не могла дышать. Я машинально попыталась отнять его руки от моей шеи, но это было бесполезно, и я лишь цеплялась за его ледяные ладони и бесшумно открывала рот, в тщетных попытках вдохнуть глоток воздуха.

– Разве я ни предупреждал тебя не злить меня? Непослушная низкая тварь! – кричал Грейсон. Он стал душить меня одной рукой, а второй отвел от себя мои руки и прижал их к кровати над моей головой – это произошло так внезапно, что я не успела воспользоваться передышкой и вдохнуть воздуха.

В моей шее что-то хрустнуло, и я с ужасом подумала, что вампир сломает ее. Хотя, так даже лучше! Моя смерть не будет такой медленной, как если бы он задушил меня!

Я бессознательно ловила губами воздух. Мой разум быстро отключался от недостатка кислорода, перед глазами все превратилось в черную сплошную дыру, и я была готова отдаться в руки смерти. Но вдруг Грейсон швырнул меня на пол, и, упав перед кроватью, я стала жадно вдыхать воздух и страшно закашлялась, мне казалось, что этим истерическим кашлем я разорву свои легкие. Меня затошнило. Я не могла прийти в себя и как чахоточная лежала на полу и кашляла, кашляла, кашляла. Разум возвращался ко мне, но от нестерпимой боли в легких и животе по моим щекам текли слезы.

– Черт побери, Вайпер! Перестань кашлять! Не убил же я тебя, а следовало бы! Поднимайся! – Вампир грубо поднял меня на ноги, но я не могла твердо стоять и качалась из стороны в сторону, сильно кашляя при этом. – А ты уже обрадовалась, что я задушу тебя? Нет, милая! Ты заслуживаешь медленной и мучительной смерти! Какое сегодня число? Тридцатое августа? Так, значит, скоро ты должна будешь вернуться к своему Моргану? Но этот день станет для тебя последним! Ты избавилась от единственного, что украшало тебя, и ради чего я позволял тебе оставаться в живых, так что, ты собственной рукой порвала контракт со мной на твою жизнь! – гневно и четко говорил он, схватив меня за плечи. – Но, как я уже сказал, ты будешь страдать, как и все те презренные дуры, которых я убил! Чем ты лучше них? Ничем не лучше, а даже хуже, во сто крат хуже! И ты будешь умирать так, как ни умирал никто из них!

«Неужели он сам, в здравом уме, все-таки принял решение избавиться от меня? Наконец-то, эти мучения прекратятся!» – с радостью подумала я.

Вампир схватил меня за руку и повел за собой, не оборачиваясь ко мне. Я шла за ним, босая, спокойно, без страха, даже наоборот – мой обезумевший ум радовался приближающейся смерти. Меня безумно интересовал вопрос: как именно он собирался убить меня? Единственное, в чем я была уверена – он выпьет всю мою кровь, как и обещал, и я превращусь в сухой мешок с костями.

Когда мы шли по длинному коридору к лестнице, я чувствовала, что картины предков Грейсона с холодным презрением следили за мной и будто насмехались над моей участью.

«И ведь все они живы и живут где-то далеко. Наверное, это удивительное чувство – видеть своих предков и общаться с ними. Но сколько им лет? Тысячи? Миллионы?» – невольно подумала я. Мои мысли были далекими от смерти.

Должно быть, я действительно сошла с ума, раз день моей смерти не пугал, а радовал меня. Наверно, смерть супругов Дюпри стала точкой в моем безумии: моя психика не выдержала натиска Грейсона и сдалась. И сейчас я шла на эшафот и думала о вампирах: жили ли они в этом замке до Грейсона или нет, или он всегда жил здесь один, а картины просто были гордостью его родословной, ведь все эти прекрасные лица на портретах были его предками – он сам когда-то обмолвился об этом.

Грейсон вывел меня на крыльцо замка.

Вечер был безветренным, но прохладным. Моя кожа тут же покрылась мурашками.

Небо было почти красным. Был закат.

– А теперь поиграем в мою любимую игру, – мрачным тоном сказал Грейсон.

Я поняла, какую игру он имел в виду: игру, в которой он убил Лурдес и Сьюзен. Передо мной в который раз предстал побег девушек с крыльца под ливень, страх в их глазах, их мертвые лица, и я отчетливо поняла, что меня ждала верная смерть, уже окончательная и бесповоротная. И в этот раз он не помилует меня – его лицо было таким холодным и жестоким, что я не сомневалась в этом.

– Но я буду настолько милосерден, что дам тебе целых полчаса, чтобы ты успела убежать или спрятаться. Но, если через это время я найду тебя, – то в этот раз убью, но убью медленно: я буду пить твою кровь, капля за каплей, до тех пор, пока ты не станешь белой как мрамор, и пока в тебе не останется ни капли твой дрянной крови. – Грейсон, казалось, немного успокоился, но его тон оставался все таким же ледяным. – У тебя есть последнее желание перед смертью?

Да, у меня было последнее желание: умереть достойно.

– Я хочу остаться в одежде, – сказала я, уже совсем успокоившись от истерики. – Я хочу идти не голой, а в этом платье, что сейчас на мне. – Я нарочно уточнила мое желание, потому что знала: если оно будет расплывчатым, Грейсон истолкует его так, как будет удобно ему.

Приближающаяся смерть не тревожила меня: я была спокойна, словно просто шла на прогулку. Но я точно осознавала, что хотела умереть в одежде, пусть даже в этом чужом для меня коротком белом платье, но не обнаженной, как все остальные жертвы вампира, погибшие в жестокой игре в «догонялки».

– Это твое желание? – тихо спросил Грейсон.

– Да, – твердо ответила я.

– Тогда оно пропадет зря.

– Но это единственное, чего я хочу. Ты сам спросил…

– Бестолковая дурочка! – вдруг резким тоном сказал вампир и впился в меня своим ледяным взглядом. Вдруг он положил свою ладонь на мое предплечье и сжал его.

– Я… Я могу идти? – робко спросила я, совершенно не понимая, что еще ему было от меня нужно.

Вместо ответа он крепче сжал мое предплечье. Я невольно поморщилась от боли.

– Брэндон… Мне больно, – тихо сказала я, положив свою ладонь на его пальцы, сжимающие мою руку. – Отпусти меня… Мне больно!

– Больно? – Он насмешливо усмехнулся, но не разжал ладони.

– Да… Ты слишком сильно сжимаешь…

– Зачем? – резко перебил он меня.

– Что зачем? – удивилась я.

– Зачем ты срезала свои чертовы волосы?

– Потому, что хотела… Надеялась сделать тебе больно! – честно призналась я. – Я хотела, чтобы ты хоть раз почувствовал разочарование… Брэндон, отпусти! Пожалуйста! Мне больно! – Он так сильно сжал мою руку, что я не смогла сдержать крик боли.

– Хотела сделать мне больно? – Грейсон криво усмехнулся. – Нет, Вайпер, ты добилась лишь того, что разозлила меня. Разозлила по-настоящему.

– Но ты сказал, что я должна уйти… Я хочу уйти, Брэндон! Пожалуйста! – Его железная хватка причиняла мне такую боль, что я едва не плакала.

– Ты уйдешь только потому, что я разрешаю тебе. Ты – ничто. Поняла меня?

– Да!

– Твои желания не имеют ни малейшего значения.

Голос вампира был ледяным и пропитанным мраком, и я испугалась того, что он передумал «догонять» меня и вместо этого посадит в одну из камер своей ужасной сырой тюрьмы.

Грейсон пошел к началу лестницы. Я невольно пошла за ним. Вдруг он остановился, положил вторую ладонь на мой затылок, притянул к себе мою голову, наклонился к моему лицу и сказал тихим мрачным тоном:

– У тебя есть ровно тридцать минут жизни. Иди.

Он грубо толкнул меня на ступеньки.

Я машинально последовала его приказу и быстрым шагом направилась к уже открытым воротам. Грейсон наблюдал за мной – я чувствовала его взгляд, прожигающий мою спину. Моя голова будто стала легче: я что-то потеряла, что-то привычное для меня. Короткие волосы касались моих плеч, и это новое обстоятельство удивило меня. Я шла, совершенно позабыв о Грейсоне, о том, что скоро он убьет меня, о родителях, о Седрике. Холод пробирал меня до костей, но я терпела его, улыбаясь от мысли, что это был последний раз, когда я могла чувствовать холод и смотреть на небо, поэтому я с восхищением смотрела вверх, наблюдая за розовыми облаками, плывущими по бледно-красному полотну. В последний раз мои босые ноги касались земли и травы, в последний раз я дышала и наслаждалась каждым глотком последнего в моей жизни воздуха.

Выйдя из поместья, я не стала идти по асфальтированной дороге, но свернула к ярко-зеленому лугу, покрытому полевыми цветами. Я словно впервые обнаружила прелесть этих скромных созданий: каждая деталь их тела заставляла меня удивляться тому, как раньше я могла не замечать эту неброскую, но истинную красоту. Осторожно пробираясь между цветами, чтобы не раздавить их, я взошла на невысокий холм, увидела долину, покрытую маками, что тут же бросились мне в глаза своим алым цветом, и быстро спустилась туда. Мне никогда не нравились маки, но сейчас они казались мне самыми прекрасными цветами в мире: их большие, правильной формы лепестки были алыми, будто покрытыми кровью, и горделиво тянулись ввысь, словно приветствуя меня. Я была так восхищена этими кроваво-красными цветами, что осторожно сорвала один из них, с любовью поцеловала его лепестки и невольно подумала о том, как слепы люди, веками отдающие предпочтение кричащим капризным розам и абсолютно не замечающие совершенство маков. Я пошла дальше и стала думать о Седрике – маки напомнили мне о нем, и я вспоминала самые прекрасные моменты нашей жизни: нашу первую встречу на мосту, встречу в библиотеке, наш первый поцелуй, нашу первую ночь.

«Господь, если ты есть! Спасибо за то, что все это было! Спасибо за то, что я могу вспоминать об этом и не плакать! Ведь все это – последний раз, когда я чувствую, вижу, дышу, вспоминаю. Скоро этого не будет» – подняв взгляд в небо, подумала я и пошла дальше, вглубь алого моря маков.

– Пришло время умирать. – Голос Грейсона за моей спиной грубо ворвался в мои радужные мысли.

Я обернулась: он стоял позади меня, прекрасный ангел смерти. Моей смерти. Но живописный нереальный ландшафт смягчал его миссию: Грейсон выглядел так, словно пришел сюда искать отдых и покой. Я смотрела на него с легкой улыбкой: сейчас он не был монстром – он был прекрасен.

Мне было спокойно и хорошо: приближающаяся смерть не была мне ни страшна, ни отвратительна. Мне было не жаль своей жизни: если так будет лучше для Седрика – я умру и сделаю это с радостью. Не будет больше слез и страданий от издевательств Грейсона, я больше не буду видеть его жестокие глаза, он больше не будет душить меня, трогать своими ледяными пальцами и целовать своими жесткими холодными губами – все это теперь в прошлом. Впереди – покой. Долгожданный покой.

– Ты ничего не скажешь? – тихо спросил Грейсон, будто не решаясь подходить ко мне: он стоял недалеко, но не делал ко мне ни шага.

– А что я должна сказать? – тихо спросила я, в свою очередь, удивленная его словами.

– Что-нибудь. Например, твое любимое: «Я ненавижу тебя».

– Сейчас я не ненавижу тебя, наоборот, я благодарна тебе.

– Благодарна? За что?

– За то, что ты все-таки позволишь мне умереть и больше не видеть тебя.

Вампир молча смотрел на меня. По его нахмуренным бровям я видела, что он усиленно размышлял. Но мне было все равно: я честно и терпеливо ждала, когда он убьет меня.

Грейсон наклонился, сорвал мак, растущий рядом с ним, подошел ко мне и протянул мне его. Я приняла протянутый мне цветок и положила его к моему маку. Теперь в моих руках были похоронные цветы.

– Ты любишь маки? – спросил Грейсон, пряча руки в карманы брюк.

– Нет, но сейчас они прекрасны, – нахмурившись, ответила я.

Я посмотрела прямо в его холодные глаза и не отводила своего взгляда, но вампир встретил мой взгляд спокойно и тоже не отводил своих глаз.

«Чего ты ждешь? Убей меня!» – подумала я, смотря на него и не понимая, почему он мешкал.

– Сегодня замечательный вечер, – спокойным тоном заметил он.

– Да, в такой вечер прекрасно умереть, – ответила я.

– Ты должна умереть?

– Да, ведь ты обещал, что убьешь меня.

– Но ты можешь попросить меня о помиловании, – серьезно сказал Грейсон.

Его слова удивили меня, но я не почувствовала никакой радости.

– Я не буду просить тебя об этом, – твердо сказала я.

Вампир ничего не ответил, и мы продолжали молча смотреть друг на друга.

– Если ты попросишь, я не убью тебя, – наконец, сказал он.

– Я не буду просить тебя, – повторила я.

– Почему?

– Не хочу.

– Это не ответ, Вайпер. Почему?

– Ты сам знаешь ответ.

– Прошу, ответь на мой вопрос.

– Я не хочу жить, – ответила я, решив сказать ему правду.

– Тебе надоело жить? – спросил вампир.

– Нет.

– Тогда почему ты хочешь умереть?

– Потому что ты заставил меня желать смерти, – честно призналась я.

Моя душа словно впилась в этот красивый до слез пейзаж, в красное небо, облака и маковое поле. Мне было радостно оттого, что я умру здесь, среди маков, и что, когда я буду медленно умирать, последним, что я увижу, будет это небо, и его облака заберут меня с собой в мир вечного покоя.

– Ты хочешь, чтобы я убил тебя?

– Если так будет лучше для Седрика.

– Ты готова умереть для него?

– Да.

Мои слова будто задели его за живое: Грейсон отвел от меня свой пристальный взгляд и стал смотреть вдаль.

– Не понимаю: я отнимаю у тебя жизнь и счастье, а ты благодаришь меня за это.

– И не поймешь никогда.

– Твоя смерть будет бессмысленным самопожертвованием. Ты понимаешь это?

– Да.

– Тогда почему ты хочешь, чтобы я убил тебя?

– Я уже ответила на этот вопрос.

– Для него?

– Да.

– Это твое окончательное решение?

– Да.

– Как хочешь.

Я вздохнула с облегчением, без страха протянула вампиру руку, и он взял ее и притянул к своим губам. Его глаза неотрывно смотрели в мои. Он коснулся губами кожи на моем запястье и выпустил клыки.

Его действия интересовали меня. Все происходило так, словно я была не жертвой, а просто зрителем, наблюдающим за этой картиной со стороны: девушка с короткими темными волосами, в белом шифоновом платье, сжимающая в руке два ярко-красных мака – спокойна и безмолвна, – напротив нее, прижимая ее руку к своим губам, стоит ослепительно красивый темноволосый ангел с белоснежной кожей, в строгом черном костюме. Эта сцена могла быть прекрасным завершением фильма про любовь, восхитительным эпилогом для влюбленных. Но эта девушка, то есть я, не была влюблена в него, и он, Грейсон, не был влюблен в меня. Эпилог был только для меня.

Грейсон не торопился пробивать клыками вену на моем запястье: он просто держал его у своих губ и смотрел мне в глаза. Я уже успела сто раз удивиться его медлительности – он будто специально дразнил меня последними минутами жизни.

Но вдруг вместо того, чтобы распороть клыками мое запястье, вампир поцеловал его.

Я широко раскрыла глаза от удивления. Меня охватило волнение: что он делает? Зачем он поцеловал мою руку? Он должен убить, а не целовать меня!

– Что ты делаешь? – тихим, но полным возмущения голосом спросила я, сжав маки так сильно, что их стебли поломались в моей руке.

Мой голос словно вывел вампира из транса. Он резко оттолкнул от себя мою руку и отошел на несколько шагов, давя на своем пути цветы.

– Я не могу, – громко сказал он, не оборачиваясь ко мне.

– Что не можешь? – отчаянно спросила я, испуганная его поступком.

– Не могу убить тебя. Нет, я могу убить тебя, это легко! Это легче, чем сломать этот дурацкий цветок! – Он ударил ботинком по большому красивому маку, и тот, поверженный и потерявший все лепестки, безжизненно склонился к земле, поломанный надвое.

– Тогда почему ты остановился! – воскликнула я, боясь, что Грейсон не убьет меня, и мои страдания продолжатся.

– Я хочу убить тебя, но не сегодня, не сейчас, – бросил он мне. Его голос был холодным и жестким. – Попроси меня помиловать тебя.

– Нет! – мрачно откликнулась на это я.

Грейсон обернулся, и я увидела, что он был ошарашен своим поступком не менее меня. Его глаза горели лихорадочным огнем, и он зашагал передо мной, как маятник, бросая на меня полные ненависти взгляды.

– Я мог убить тебя уже много раз, и много раз собирался это сделать! Но в самый последний момент что-то сдерживало меня. Не понимаю, что в тебе есть такого, что заставляет меня отказываться от своих замыслов! Я собирался убить тебя еще тогда, когда ты проиграла мне, и тогда, когда ты не надела чертовы туфли! И сейчас я тоже не могу покончить с тобой! Я – идиот… Идиот! Нужно убить тебя, пока не поздно. – Он подошел ко мне, резко схватил меня за шею, притянул к себе и наклонился к сонной артерии, но вдруг резко оттолкнул меня. – Нет, не могу. Что со мной происходит? Что ты со мной сделала, чешская ведьма? Будь ты проклята!

– Почему? – этот вопрос вырвался из самого моего сердца. Я не понимала, что происходит! Он не может убить меня?

– Потому, что я смотрю на тебя и думаю о том, как ты прекрасна в своей верности и своем самопожертвовании. Ты готова умереть для того, кого любишь, хотя прекрасно знаешь, что ему на это плевать.

– Седрику не плевать! – вырвался у меня возглас возмущения.

– Его жизнь ты ценишь выше своей, хотя знаешь, что он все равно никогда не умрет. Но ты готова умереть для него, и это прекрасно, Вайпер!

– Какой бред… Брэндон, ведь это бред! Ты не можешь убить меня из-за этого? – Я изумленно рассмеялась. – Надо же! Жестокий лорд Грейсон не может убить какую-то смертную! И это ты столько раз пугал меня смертью и шантажировал Седриком? И что сейчас? Ты болен?

– О, поверь, я явно не в своем уме, – мрачно усмехнулся на это он. – А может, мне завести свою личную смертную? Она любила бы меня и не посмела бы и пискнуть против моей воли!

– У тебя они были! Целые толпы тех, кто любил тебя! А что делал ты? Ты закрывал и заставлял их гнить в подвале! А потом убивал! Вот, что ты делал! И ты говоришь о любви? Да как ты вообще смеешь произносить это слово! – взорвалась я, возмущенная его эгоистическими словами.

Вампир громко рассеялся.

– Глупая девчонка! Это была всего лишь влюбленность! Согласись, любовь и влюбленность – два разных слова, – это, во-первых, а во-вторых, как только они видели мое истинное лицо, то орали так, что у меня лопались перепонки. Они были просто глупышками, бесхребетными созданиями, попавшими в плен к злому охотнику!

– Ты чудовище! Ты недостоин любви! – воскликнула я, решив спровоцировать его и получить желанную смерть.

– Недостоин? – холодно усмехнулся вампир. – А как же сказал Бог: «Каждой твари по паре». Что ты на это скажешь, милая?

– Да, недостоин! Ты живешь в этом мире более трехсот лет, но до сих пор один! Знаешь почему? Потому, что у тебя гнилое сердце и гнилая душа, ты жесток и бессердечен, и живешь тем, что заставляешь людей страдать! Такие, как ты, не заслуживают права быть любимыми!

– Я не хочу убивать тебя сейчас, но быть с Седриком ты не можешь. Не должна. Но я знаю, как все решить. Я должен был сделать это еще в первый же день нашего знакомства. – Грейсон достал из кармана своего черного пиджака телефон.

По моему телу пробежал холодок ужаса: он собирался рассказать другим вампирам о преступлении Седрика!

– Нет, не надо! – вырвалось у меня. Я бросилась к нему и машинально потянулась к телефону, пытаясь забрать его, но вампир схватил мою руку и притянул меня к себе.

– Я не вправе решать твою судьбу… Хотя, черт побери, нет! Я вправе это сделать! Все они были слепы, и, только благодаря мне, ваша связь с Седриком раскрыта, – говорил он, набирая номер и не обращая внимания на то, что я безуспешно пыталась вырваться из его рук. – Но так, как из-за своего проклятого мягкого сердца я не могу убить тебя, то полностью снимаю с себя ответственность и передаю ее Маркусу.

Вампир с жарким блеском в глазах посмотрел на меня.

– Конечно, я мог бы оставить тебя себе. Но нет, я не могу позволить себе привязаться к кому-либо. Ты и так превратила меня в тряпку. Но ты можешь быть моей, Вайпер. Если ты добровольно останешься со мной, я клянусь, что не убью тебя и забуду о Моргане. Тогда, в комнате, когда я прилетел из Чехии, я еле сдержал себя. Ты не зря испугалась: я желал тебя неистово! Ты превратила меня в психа. Ты будешь со мной. Я желаю тебя так, как не желал ни одну женщину в этом чертовом мире!

Я слушала его, широко раскрыв глаза от удивления.

Он чувствовал ко мне непреодолимое вожделение? Он хотел изнасиловать меня в ту ночь? Нет… За что я заслужила эту муку?!

Грейсон схватил меня за руки и притянул к себе.

– Ты будешь послушной, и я прощу тебе то, что ты сделала со своими волосами. Ты останешься со мной! – нетерпящим возражения тоном сказал он.

– Лучше умереть тысячу, нет, миллион раз, чем терпеть твое насилие! Я люблю Седрика и никогда не изменю ему! Помнишь, ты спрашивал, был ли он моим первым мужчиной? Да! Был! И всегда будет первым и последним, единственным в моей жизни! А ты… Твои прикосновения вызывают у меня только жгучее отвращение! Я ненавижу тебя и лучше умру, чем стану твоей секс-рабыней! – выкрикнула я ему в лицо.

Даже мысль о том, что Грейсон желал меня как женщину, приводила меня в ужас: Быть послушной? Терпеть его сексуальное насилие надо мной? Лучше убить себя! Повеситься! Утопиться!

Грейсон громко рассмеялся и оттолкнул меня от себя.

– Черт, Брэндон, до чего ты докатился! Хочешь трахать эту глупую смертную! Как будто тебе не хватает вампирш! – сквозь смех воскликнул он. Через несколько секунд он приложил ладонь к глазам и пробормотал себе под нос: – Черт! До чего я опустился! – И, вновь широко улыбнувшись и взглянув на меня, он тихо добавил: – Бедный Маркус. Он будет опечален, услышав, что его брат свихнулся из-за тебя.

– Так позвони ему! Прямо сейчас! – настойчиво сказала я.

– Я спрашиваю тебя в последний раз: ты останешься со мной? – вместо ответа спросил Грейсон: его лицо превратилось в жестокую ледяную маску.

– Лучше смерть! – с чувством прошептала я.

– Значит, так и будет, – с усмешкой сказал он и, отвернувшись от меня, стал набирать номер телефона. – Нет. Не так быстро. – Он вдруг положил телефон в карман пиджака. – Ты останешься здесь. Со мной. И мы прекрасно проведем время вместе.

– Пожалуйста, позвони ему! – с отчаянием воскликнула я. – Брэндон! Ты не понимаешь! Если я…

– Заткнись! – Он стал подходить ко мне. Его губы были растянуты в злорадной похотливой усмешке.

Я попятилась назад, громко дыша и слыша тихий хруст маков, которые я давила своими ногами.

– Это я обнаружил вашу связь, и ты принадлежишь мне. Я могу делать с тобой все, что захочу. – Грейсон надвигался на меня. – И если я захочу поиметь тебя на этом маковом поле, то я это сделаю. Именно этим мы сейчас и займемся.

– Нет… Нет! – тихо воскликнула я, шагая назад и с ужасом слушая его красивый голос. – Я убью себя! Ты не сможешь контролировать меня вечно! Если ты изнасилуешь меня, клянусь, я убью себя! – вырвался из моей глотки истошный вопль.

– Не думаю, – спокойным тоном ответил на это вампир.

Он в мгновение оказался рядом со мной, повалил меня в маки, улегся сверху и, удерживая мои руки над головой, принялся жадно целовать мое лицо, шею, плечи. Из моих глаз потекли слезы, но сковавший меня ужас от осознания того, что Грейсон лежал на мне, целовал меня и желал изнасиловать, лишила меня дара речи, и я лишь тихо всхлипывала. Я желала бороться, осыпать его оскорблениями, но вместо этого лежала в маках, под тяжестью вампира, и плакала. Надо мной пролетали облака, а на моей коже леденели поцелуи Грейсона.

– Как великолепно! Первый секс со смертной! Новое развлечение! Ты – мое развлечение, Вайпер! – Вампир рассмеялся и погладил мою шею.

– Ты ненормальный! – прошептала я. – Еще недавно ты говорил, что никогда не опустишься до меня, а теперь насилуешь!

– Если ты думаешь, что я испытываю к тебе какие-то чувства, то ты крупно ошибаешься! – Он тихо рассмеялся, и я вдруг почувствовала, как он приподнял подол моего платья, и его ледяная ладонь легла на мои обнаженные бедра. – Это всего лишь похоть, Вайпер! Всего лишь любопытство!

– Что я тебе сделала? Почему ты так мучаешь меня? – всхлипнула я.

– Потому что, чертова сука, ты заставила меня хотеть тебя, – тихо ответил Грейсон. – Тебя! Смертную! Ты – паразит, дрянь, вещь! Но, дьявол, я не настолько пал, чтобы вестись на животные желания, которыми ты меня заразила! – Он резко отстранился от меня, поднялся на ноги, отошел на несколько шагов и насмешливо засмеялся. – Нет, дрянь, ты не настолько пленила меня, чтобы я опустился до уровня Моргана и трахал тебя!

Мою душу охватило непередаваемое облегчение.

– Спасибо, Господь… Спасибо! – расправив поднявшееся до самого моего живота платье и закрыв лицо ладонями, промямлила я.

– Встань! Сейчас же! – приказал мне вампир.

Я поспешно поднялась на ноги.

Грейсон достал телефон и, вперив в меня насмешливый взгляд, приложил телефон к уху.

– Здравствуй, Маркус. У меня к тебе есть очень серьезное дело, и оно касается твоего брата. Где ты сейчас? Твои родители рядом? Что ж, видимо, сама судьба велела им узнать о проступке их сына. Маркус, мне очень жаль, но Седрик любит смертную, и их связь длится уже довольно долго. Нет, это не увлечение – он любит ее. Он рассказал ей о том, что он вампир, и она все о нас знает. Я перехватил ее, когда он отправил ее в Бразилию. Да, она знает про Чешскую охоту. Девица у меня в замке. Нет, я не буду ее убивать, а передам ее вам, в конце концов, это ваши семейные проблемы. Конечно, никакой огласки. Когда вы приедете за ней? Отлично, жду вас.

Он отключил звонок.

– Ты говорила, что твоя жизнь у меня была адом? Ты ошибаешься: твой ад начинается сегодня ночью, – мрачно сказал мне вампир. Он схватил меня за руку и повел обратно к замку.

Мы шли молча. Никто из нас больше не упоминал о том, что произошло на маковом поле: для меня это было печалью и стыдом, а для Грейсона… Наверное, просто стыдом: он признался мне в том, что желает меня, едва не изнасиловал и уронил себя в своих собственных глазах.

Морганы приедут за мной. Сегодня.

И в этотраз Смерть не пройдет мимо, а заключит меня прямо в свои ледяные объятья.

Глава 47

Этот месяц показался мне нереальным: дни были будто пронизаны туманом, а все вокруг пролетало как кометы, не оставляя мне ничего, кроме пустых рассветов и одиноких ненужных закатов. Когда со мной не было Вайпер, даже моя излюбленная привычка ходить провожать закат на Нусельский мост потеряла всякую прелесть, хоть я и знал, что каждый рассвет и каждый закат приближали тот день, когда я обниму Вайпер.

Мы обвенчаемся. Каким сладостным будет тот момент, когда перед Богом я назову ее своей супругой.

Четыре дня. Осталось четыре дня.

После нашей с Маркусом ссоры я ни разу его не видел, но чувствовал, что он избегал меня. Признаться, со своей стороны я тоже не искал встречи с братом, но мне нужно было поговорить с ним: только недавно до меня дошло, какая угроза отныне нависла над нами с Вайпер. Он сказал, что постарается сделать все, чтобы уберечь меня. Уберечь от чего? Маркус, ты бредишь! Уже слишком поздно пытаться уберечь того, кто выбрал забвение и сумасшествие добровольно! Поздно думать о моей судьбе, поздно бить тревогу и говорить мне о том, что я должен оставить Вайпер!

Теперь я лишился единственного союзника, друга и поверенного в моих личных тайнах, а это ознаменовало начало нового периода, когда я каждую секунду боялся собственного брата. Я боялся того, что он решит привлечь на свою сторону наших родителей, открыть им мою тайну и украсть у меня Вайпер. Или, что еще хуже, он попробует сам устранить ее.

После того, как я пришел к этим выводам, я стал искать общества Маркуса: я звонил ему и посылал сообщения с просьбой о встрече, но все мои действия оставались без ответа с его стороны. Он словно отрешился от меня, и мне было горько от этой потери.

Я приехал в замок после очередного дежурства у дома Владиновичей в запутанных и тревожных мыслях, но среди этих мрачных пятен, словно луч солнца пробивалась нота счастья, с каждым новым днем звучавшая все громче: через четыре дня должна была вернуться Вайпер, ведь сегодня «Большая охота» проживала последнюю ночь.

В замке не оказалось никого, кроме прислуги. Когда я спросил, не передавали ли мне что-нибудь родители и не заходил ли Маркус, оказалось, брат действительно заходил, но уже успел уехать. Родителей же дома не оказалось.

«Должно быть, все еще развлекаются в последнюю ночь охоты, – подумал я. – Хотя, это великолепно: никто не будет лезть мне в душу».

Но Маркус… Мне стало больно оттого, что он вновь избежал встречи со мной: я тянулся к нему, к общению с ним, но он отталкивал все мои попытки к примирению.

Что ж, раз он был так категорически настроен, я готов был оставить все как есть. К чему эта печаль, когда мое солнце вновь выйдет из-за туч? Скоро вернется Вайпер, и мир перевернется. Жизнь без Вайпер была простым существованием и выполнением обязательств, которые я на себя взял.

***

Мы вернулись в замок Грейсона, и я вновь оказалась в своей тюрьме, от которой, как я ждала, меня должна была освободить смерть. Но Грейсон не убил меня.

Почему он нарушил свое слово? Зачем оставил меня в живых тогда, когда я уже была в гармонии с близким дыханием смерти? Этот проклятый убийца ненавидел меня за то, что я разрушила его жизнь. В чем была моя вина? Я не хотела и не пыталась вызвать в нем желание ко мне, и мне его похоть была так же ненавистна, как ему самому. Грейсон обманул меня, и этот обман стоил мне еще больших страданий от мысли, что теперь родители Седрика знали о нас и могли наказать сына за слабость, которую он повторил за тем, первым вампиром, полюбившим смертную. Седрик должен был продолжить их род, но, вместо этого, полюбил ничтожную и слабую меня.

Грейсон запер меня в комнате, и я не видела его до самого вечера, но я была рада этому: тишина и одиночество были любезны моей душе, ведь я смирилась со смертью, какой бы она ни была – от руки Грейсона или от родителей Седрика. Мне было удивительно спокойно, и я не боялась их приезда – они не пугали меня, но внушали уважение к ним. Они не были для меня могущественными вампирами, но теми, кто дал жизнь Седрику. Что ж, интересно будет увидеть ту, что родила моего возлюбленного, ведь его отца я уже однажды видела.

Вампиры давно стали для меня таким привычным знанием, что я уже ничему не удивлялась, но не могла понять, когда мой мучитель успел «пасть под мои чары». Он сказал, что желал меня, когда вернулся из Чехии, и ему стоило огромных усилий удержать себя от того, чтобы не надругаться надо мной. Что-то во мне удивило его, но не смягчило, что-то заставило его увидеть во мне женщину, а не жертву, что-то опьянило его разум и обмануло его. Он ненавидел меня за то, что я вызвала в нем похоть ко мне, смертной. Он стыдился своих желаний. Он сравнивал меня с куклой, с собакой, а потом захотел, чтобы я осталась с ним и отдала ему в распоряжение мое тело. Когда он тащил меня за собой в замок, я просто физически чувствовала его ненависть ко мне. Он просто сжигал меня ею.

На меня вдруг нахлынула какая-то странная легкость, заставившая не думать о том, что будет, когда приедут старшие Морганы, а они обязательно приедут. Совсем скоро. Так должно было быть по простой логике – родители всегда пытаются решить проблемы своих детей, и так оно и будет. Они убьют меня, и все вокруг вздохнут с облегчением. Лишь мои родители и Седрик будут страдать.

Мои бедные, любимые родители. Они останутся совсем одинокими.

Я сидела на кровати и молча наблюдала за тем, как темнота постепенно накрывала сад и мою комнату. Пение птиц не умолкало, но стало реже и тише. Через час я уже не могла различить верхушки деревьев от темного неба, и все вокруг покрылось ночной сонной вуалью. В комнате стало темно, но я не включала свет – мне было уютно и спокойно в окутавшей меня тьме.

Вдруг послышался щелчок замка. Дверь открылась, и на пол пролился яркий желтый свет коридора, а на его фоне вырисовалась мужская фигура. Это был Грейсон. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Вновь стало темно: луна не светила в эту ночь, будто отказывая мне в радости в последний раз увидеть ее перед смертью.

Вампир бесшумно подошел к кровати и сел рядом со мной. Никто из нас не сказал ни слова.

Мы сидели в полной темноте, и я слышала лишь свое дыхание и пение ночных птиц за окном: когда засыпают одни, всегда просыпаются другие. Как жаль, что это дивное пение было моим похоронным маршем.

– Тебе нужно было убить меня, – нарушила я молчание: эти слова долго крутились в моей голове, и сейчас я освободилась от них.

– Да, – коротко сказал вампир.

– Тогда почему… – начала я, но не закончила фразу: он и так все понял.

– Я не желаю говорить об этом, – послышался его тихий, но жесткий ответ.

– Не нужно было вмешивать его родителей.

– Иначе было нельзя.

– Нет, можно. Просто ты струсил, – сказала я, высказывая ему все, что думала: мне нечего было бояться.

– Я постараюсь сделать так, чтобы Седрик ничего не узнал.

– Зачем? – удивилась я, но Грейсон ничего не ответил, и мы продолжали молча сидеть в темноте.

– Я спрашиваю тебя в последний раз: ты останешься со мной?

Его командный жесткий тон заставил меня вздрогнуть.

– Нет.

– Как хочешь.

За его поступками скрывалось что-то непонятное, полное отсутствие логики. У Грейсона было два лица: одно из них я ненавидела, а другое не понимала, и оно проявлялось так редко, что я не могла разобрать его черты, ведь его тут же подавлял тиран – второе, истинное лицо вампира. Два лица: одно для мира, второе – для его жертв.

– Вот и они, – тихо сказал он, и через некоторое время я услышала, как во двор замка въехала машина, хлопнули дверцы и тихо заскрипели тяжелые входные двери, а затем все затихло.

– Прошу вас, пройдите в гостиную. Я уже иду к вам, – сказал Грейсон, обращаясь к пустоте, но я знала, что он обращался к гостям, и они услышали его.

Просидев в темноте много часов, я уже могла смутно различить в ней окружающие меня предметы, и сейчас увидела, как вампир бесшумно встал с кровати и протянул мне руку.

«Вот и все» – спокойно подумала я.

Я приняла руку вампира, и мы медленно пошли к двери: Грейсон вел меня, молчаливо направляя. Когда дверь в коридор открылась, меня ослепил яркий свет ламп, и мы направились по длинному коридору в ту же гостиную, где были убиты Софи и Франсуа Дюпри.

Во мне не было страха и колебаний: мне было безразлично, что мне скажут родители Седрика, будут ли они меня оскорблять и как именно убьют. Я знала, что это будет всего лишь физическая смерть, а она не пугала меня.

Мы вошли в зал, и передо мной предстали могущественные бессмертные вампиры – родители того, кого я любила. Я видела их в первый и в последний раз.

Их красота невольно восхитила меня и, вспомнив слова Седрика о том, что им было больше пятисот лет, мне было трудно поверить в это: они были так молоды и прекрасны, что мой мозг отказывался принять истину.

Я не знала, как зовут этих вампиров, и впервые видела вампира-женщину: она была так прекрасна, что на миг мне стало стыдно за то, что я отобрала у этой красавицы ее сына. Ее прекрасное белое лицо и яркие карие глаза поразили меня, и я не спускала с нее взгляда, завороженная этой неземной красотой.

Отец Седрика напомнил мне грозную скалу. Он был похож на своего сына. Или, наоборот, Седрик был похож на него, и мне показалось, что я вижу перед собой моего возлюбленного, но холодного и чужого. В его голубых, как небо, глазах стоял такой холод, что я сжалась под его ледяным строгим взглядом. Я стояла перед ними, как лань перед двумя охотниками, но страх и удивление вскоре прошли, оставив трезвое сознание, которое тут же напомнило мне о том, что именно в этой комнате лишились жизни супруги Дюпри. Я машинально перевела взгляд на место, где вчера лежали мертвые, окровавленные французы, и с удивлением увидела, что от страшного убийства не осталось и следа: ковер был чист, а стены и мраморный пол блестели от света большой люстры.

Я чувствовала, что Морганы внимательно рассматривали меня, словно перед ними стоял не живой человек, а статуя – бесцеремонно, с презрением и неодобрением в глазах, впиваясь в меня своими тяжелыми многовековыми взглядами. Но я стояла твердо, не шелохнувшись, и тяжело дышала, наверное, таким образом, мой организм пытался сдерживать волнение, оставшееся где-то внутри моих легких. Вена на моей шее начала биться все сильнее и сильнее. Меня охватил жар, но внутри я была охвачена могильным холодом.

– Так это и есть та, которую выбрал мой сын? – красивым высоким голосом спросила мать Седрика по-чешски, не отрывая от меня взгляда.

Не знаю, к кому она обращалась, но никто не ответил ей: я молчала, а Грейсон молча стоял за моей спиной и, должно быть, превратился в просто наблюдателя и не вмешивался в наш разговор. Он был явно рад тому, что избавится от объекта своей больной похоти.

Женщина подошла ко мне и встала совсем рядом: она была выше меня, и мне пришлось поднять подбородок, чтобы смотреть ей в глаза.

– И как же тебя зовут? – опять спросила она, на этот раз, обращаясь ко мне.

Но я промолчала.

Какая была им разница, какое имя носит девушка, которую они убьют?

Повисла тяжелая тишина: мы смотрели друг на друга, и вдруг прекрасная женщина широко улыбнулась.

– Гордая. Но не думай, что твоя гордость спасет тебя, наоборот – она играет тебе злую службу. Неужели ты думаешь, что мы не выяснили о тебе все? Не строй иллюзий, смертная девчонка! Мы знаем о тебе абсолютно все, Вайпер, – холодно сказала она.

– Вы можете оскорблять меня, сколько вам угодно, но я не буду уподобляться вам или в чем-то обвинять вас, – тихо, но твердо ответила на это я.

– Обвинять нас? Даже смешно слышать это от той, что виновата в самом страшном преступлении! – воскликнула мать Седрика и наклонилась к моему лицу. – Ты даже не представляешь, что натворила! Мало того, что ты завела интрижку с моим сыном, ты еще и выманила у него тайну, которая теперь будет стоить тебе жизни!

Она назвала нашу любовь «интрижкой»? Она не имела права оскорблять наши чистые и светлые чувства!

– Интрижка? Да как вы смеете… – гневно начала я.

– Конечно, интрижка! А ты, бедная дурочка, думала, что у вас любовь? – насмешливо перебила меня мать Седрика. – Вампиры не влюбляются в смертных – они могут только использовать их!

– Это не так… – попыталась протестовать я, но дама не дала мне возможности высказать ей мое возмущение.

– Неужели ты возомнила себя настолько неповторимой, что он – вампир, аристократ, смог влюбиться в тебя?

– Вы можете говорить все, что хотите, но вы ошибаетесь! – тихо воскликнула я.

– Упрямая, наивная девчонка! Ты всего лишь игрушка для него! Думаешь, Седрик всерьез увлечен тобой? Таких, как ты, у него хоть отбавляй! Но мне жаль тебя, поэтому советую тебе прекратить эту отвратительную игру и достойно выйти из его обмана. Не будь наивной и откажись от него.

– Никогда! – прошептала я.

«Как она смеет порочить имя своего сына такими несправедливыми словами в его адрес!» – с возмущением подумала я.

– Отказавшись от него, ты сделаешь лучше всем, и, в первую очередь, самой себе.

– Нет, сударыня, вы не обманете меня! То, что вы так горячо убеждаете меня в том, будто ваш сын – обманщик, нисколько не тронуло меня: я не верю вам ни капли. Но ваши слова доказали обратное: он любит меня, и вы боитесь нашей любви! Если бы я поверила вам и сказала Седрику, что мы расстаемся – это было бы для вас очень кстати, таким образом, вы за один раз устранили бы сразу две проблемы: заставили бы меня порвать с Седриком, а потом спокойно убили бы, чтобы устранить посвященного в вашу тайну. Вы так боитесь, что я открою ее, что убили бы меня сразу, как только я…

– Зачем мне обманывать тебя? Ты настолько ничтожна, что это было бы святотатством – убить такую мерзость, прикоснуться к тебе! – холодно перебила меня леди Морган. Я знала, что отец Седрика, как и Грейсон, носил титул лорда, значит, его супруга была леди. Она смотрела на меня с таким презрением, словно вместо меня видела таракана.

– Если бы Седрик не любил меня, он не рассказал бы мне о том, что он – вампир и убивает таких же людей, как я! Он не доверил бы мне свое истинное обличие, не вставал бы под солнце, чтобы показать мне, кем является! И если бы он не любил меня, вы не прилетели бы сюда, в Англию, из Праги, только для того, чтобы предупредить меня о его обмане! – тихо сказала я.

Я никогда не видела женщины красивее леди Морган, но ее красота была такой несоответствующей ее словам, ее поведению и презрительной улыбке, что этот диссонанс совершенства и уродства неприятно поразил меня: она была прекрасной ледяной статуей со злыми глазами и черствым сердцем.

Казалось, мои слова заставили леди Морган замолчать: я видела, что она не находила слов мне в ответ, не знала, как опровергнуть мои доводы, когда сама же доказала их своим поспешным прилетом.

– Хорошо, Вайпер, ты выиграла: мне не удалось обмануть тебя, – тихо сказала она после недолгого молчания. – Но раз обман не помог, тогда, может, правда откроет тебе глаза? Правда о том, до чего доведет Седрика твоя смерть?

– Грейсон рассказывал мне о Барни, но, поверьте, его история не повторится с Седриком! – воскликнула я, почувствовав жалость к этой прекрасной женщине – матери моего возлюбленного.

Она улыбнулась, и в ее улыбке была жгучая боль.

– Он поклялся, что после моей смерти забудет обо мне и полюбит вампиршу, что продолжит свой род! – продолжила я.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь! Он не разлюбит тебя! Это невозможно! Вампиры любят только раз в жизни, и эта любовь остается с ними на всю вечность, и они любят не смертных. Но Седрик, мой младший сын, полюбил тебя! Он не должен был… Когда ты умрешь, он умрет вместе с тобой, только ты будешь мертва физически, а он – духовно: он превратится в умалишенного, сознание покинет его, и он иссохнет! Вот, какую судьбу ты уготовила ему! – Голос леди Морган задрожал, а в ее глазах заблестели слезы.

Мне стало жаль ее за то, что своей любовью к ее сыну, я заставляла ее страдать.

– Но он пообещал мне! И я верю его обещаниям! – сказала я, едва сдерживая слезы: они стояли в моих глазах, превращая облик леди Морган в расплывчатое цветное пятно.

– Он сделал это потому, что не хотел причинять тебе боль, но теперь ты все знаешь. И если ты действительно любишь моего сына, то спасешь его от себя.

– Как? – еле вымолвила я, и две слезы одновременно упали с моих глаз: до меня дошел весь ужас моего поступка. Я убью Седрика своей смертью, а он – так великодушен, что скрыл это от меня. Но ведь, когда Грейсон первым раскрыл мне всю правду, я сомневалась в его словах, хоть страдала не меньше, но сейчас… Сейчас это сказала мать Седрика.

– Ты должна отказаться от него, именно ты, потому что я знаю своего сына – он никогда не откажется от тебя первым, – сказала мне вампирша. – Я понимаю тебя: безумно тяжело, отказаться от того, кого любишь, но, поверь, так будет лучше: ведь у вас никогда не будет детей, вы не сможете вступить в брак, а когда ты постареешь, все будут считать тебя сначала его матерью, а затем бабушкой. Ваш союз невозможен, и ты сама понимаешь это.

Эта была жгучая правд, и я смотрела на леди Морган, и из моих глаз, одна за другой, текли горячие, полные боли и сожаления слезы. Мои губы дрожали.

– Я обещаю не убивать тебя, ведь ты не виновата в том, что приняла Седрика за человека – это наша маскировка. Скорее, это он виноват в том, что позволил себе полюбить тебя, – мягким тоном продолжила мать Седрика.

– Но я не понимаю. Я и так умру, так какая разница, когда именно он потеряет меня? – спросила я, надеясь на то, что мне разрешат прожить с Седриком мою короткую жизнь.

– Если ты будешь с ним до тех пор, пока не умрешь от старости, Седрик еще сильнее привяжется к тебе и после твоей смерти сойдет с ума, потому что не сможет понять, как жить без тебя. Мы, вампиры, не знаем, что такое потеря, и мой сын привык к тому, что все, кого он любит и кто любит его, всегда рядом с ним. А ты… Он не сможет даже прикоснуться к тебе, потому что ты будешь скрыта от него под толщей земли. Ты умрешь, и твое физическое отсутствие приведет его к сумасшествию. Седрик будет гнить и медленно сохнуть, как дерево без воды. Вайпер! Ты должна спасти его! Если сейчас ты позвонишь ему и скажешь, что между вами все кончено, конечно, он впадет в депрессию, в меланхолию, будет страдать, но смирится с этим. Он забудет тебя рано или поздно. А ты сможешь выйти замуж и родить детей, чего никогда не сможешь сделать с моим сыном. Зачем тебе портить свою и его жизни? Все зависит только от тебя! Умоляю тебя, Вайпер, пойми меня! Я его мать! И я прошу: пощади нас! Не отбирай у нас нашего сына!

Это был последний удар по моей броне – она раскололась, и я возненавидела себя. Я поняла, что не могу принять жертву, которую так желал принести мне Седрик.

– Я позвоню ему, – сквозь слезы, прошептала я.

Мать Седрика умоляла меня отвергнуть его, и она имела на это право. Я не должна была отнимать его у семьи. Моя любовь к нему была чистым эгоизмом, если я заставила так страдать его мать.

– Держи, – услышала я голос Грейсона. Он подошел ко мне и протянул мне мой телефон.

Я машинально взяла телефон и трясущимися руками стала искать номер Седрика. Леди Морган стояла передо мной со слезами на глазах и ладонями, прижатыми к груди.

«Но имею ли я право отказываться от его жертвы? Он делает это ради меня! Он хочет, чтобы я была счастлива. Седрик подарил мне свою жизнь, и разве имею ли я право отказываться от него только потому, что его родители страдают из-за этого? Ведь он будет страдать сильнее, но безропотно принимает реальность, только, чтобы быть со мной. Он дарит мне свою жизнь и будет разбит, если я не приму его дар! Это – измена ему!» – пронеслось в моей голове.

Я не могла изменить ему. Не могла предать его.

– Нет, – тихо сказала я, опуская руки и смотря на пол.

– Чего ты ждешь! Звони ему! – послышался недовольный голос леди Морган.

Я подняла взгляд и смело встретила ее взор: в нем больше не было мольбы – в нем было удивление. Мое короткое слово поразило ее.

Отец Седрика, лорд Морган, нахмурился, и я поняла: чтобы я не сделала, для них я навсегда останусь только врагом.

– Я не могу предать его, – твердым, недрогнувшим голосом сказала ответила я.

– Да как ты смеешь! Дрянная смертная девчонка! Так-то ты любишь моего сына? Ты смеешь ставить свою эгоистическую любовь выше его жизни? – полным гнева голосом сказал отец Седрика и быстрым шагом направился ко мне.

Я сжалась, но продолжала стоять и смотреть на них, не отступая ни на шаг. Леди Морган молчала, но ее глаза метали молнии: казалось, она хотела разорвать меня на куски.

– Ты сейчас же позвонишь ему! – Лорд Морган грубо схватил мое запястье и сжал его так сильно, что я невольно вскрикнула от боли.

– Я лучше умру, чем предам его! – вскрикнула я.

Он сжал мою руку еще сильнее, и я вновь закричала от боли.

– Это твое последнее слово? – мрачно спросил лорд Морган, и я увидела, как Смерть улыбнулась мне.

– Да! – бесстрашно воскликнула я, и меня тут же оглушил сильный удар: я почувствовала ужасную боль на лице, и через миг – в спине. Я ударилась спиной о что-то холодное и твердое, а затем мою голову пронзила острая боль. На несколько секунд сознание покинуло меня, но, придя в себя, я увидела, что лежала на полу у мраморного камина, а на нем – пятнами алела моя кровь. Моя голова раскалывалась, будто ее разрывали на части: я схватилась за нее и почувствовала под пальцами что-то мокрое – на затылке была большая рана, и из нее быстрым тонким ручейком текла кровь. Мои руки вмиг покрылись моей собственной кровью. От падения у меня ныло все тело, и мне показалось, что все мои ребра были сломаны. Мне было трудно дышать: при каждом вдохе я чувствовала жгучую боль в груди.

Лорд Морган вновь направился ко мне – его суровое лицо было безжалостно, и я не сомневалась, что второй его удар будет для меня последним: мое слабое смертное тело не выдержит его чудовищной силы.

С трудом приподнявшись на локтях, я увидела, что меня и Морганов разделяла вся длина огромной гостиной: сила удара была такой мощной, что я пролетела через весь зал и ударилась о мраморный камин.

Я смотрела на Морганов и думала о том, как мне удалось выжить после такого ужасного удара, столкновения с камином и падения на пол, но знала, что со вторым ударом лорда Моргана боль закончится вместе с моей жизнью.

– Лорд Морган, остановитесь, – вдруг сказал Грейсон. Он встал передо мной и заслонил меня от него.

Мое тело было сплошной болью, но даже я удивилась его поступку: зачем? Что он делает?

– Это еще почему, черт побери? – воскликнул отец Седрика, не спуская с меня горящего отвращением взгляда, но все же, остановился.

– Брэндон, прошу тебя, не лезь в наши семейные дела! – вкрадчивым тоном сказала леди Морган.

– Поверьте, я никоим образом не желаю вмешиваться: вы вправе убить ее, и это, действительно, необходимо, но, если вы это сделаете, Седрик узнает об этом и никогда не простит вас, – спокойно объяснил им Грейсон.

– Он никогда ни о чем не узнает, если ему об этом не скажут, – сказала мать Седрика, пристально смотря на меня: я поняла, что она сама была не прочь убить меня.

– Бросьте свои недостойные намеки, леди Морган. О том, что Вайпер здесь, знают только четверо: я, вы, и Маркус, и думаю, это в ваших интересах – чтобы Седрик не узнал об этом, – ровным тоном сказал Грейсон.

– Тогда как он узнает? – тихо спросила леди Морган.

– Очень просто: насколько я знаю, через четыре дня Вайпер должна вернуться в Чехию, и представьте, что будет, если она не приедет, не позвонит ему, а просто пропадет. На кого падут подозрения в первую очередь? Вы знаете, на кого. Седрик навсегда отвернется от вас, ведь вы лишите его самого ценного, чем он дорожит в жизни, – сказал Грейсон и с усмешкой взглянул на меня.

Воцарилась тишина: было слышно лишь мое прерывистое дыхание. Я лежала на полу, чуть приподнявшись на локтях и испытывая почти невыносимую боль, но внимательно наблюдала за происходящим: решалась моя судьба, и я ловила каждое слово, сказанное вампирами.

– Он прав, Грегори, – наконец, сказала леди Морган своему супругу. – Если мы убьем ее, Седрик поймет, что это сделали мы. И он проклянет нас.

– Но нужно что-то предпринять. Я предпочитаю стать ненавистным собственному сыну, но спасти его, чем оставить в живых эту мерзость и позволить ему погибнуть из-за нее, – тихо ответил ей лорд Морган.

– А я нет! Я не вынесу, если мой сын отвернется от меня! Я – мать, и у меня больше прав на моего ребенка! Я родила его, и мне решать его судьбу! – вскрикнула леди Морган, подойдя к мужу, и теперь они вместе пронзали меня взглядами, как ядовитыми кинжалами.

– Хорошо, решай сама, – примиряющим тоном сказал лорд Морган.

Мать Седрика медленно направилась ко мне.

– Ну что, Вайпер, теперь ты позвонишь Седрику? – убийственным тоном спросила она, смотря на меня сверху вниз.

Но ни боль, ни страдания не поколебали меня.

– Нет… Никогда, – тихо ответила я и закашлялась. Кашель принес с собой новый прилив боли.

Леди Морган терпеливо подождала, пока мой приступ кашля кончится.

– Если тебя не пугают страдания Седрика, не трогают мои мольбы, и если ты не боишься смерти, тогда, может, тебя испугает смерть тех, кто тебе дорог?

Мое дыхание прервалось: я поняла, что она имела в виду.

– Да, чертовка! Если ты сейчас же не позвонишь Седрику и не скажешь, что между вами все кончено, что ты ошиблась в своем выборе и нашла другого, я лично убью всех, кого ты любишь! Если будет страдать Седрик, ты будешь страдать еще сильнее! Все они станут твоей расплатой за его гибель: твои друзья и даже просто знакомые, Элиза, Ян… Да, паршивка, не смотри на меня с таким ужасом! Ты сама во всем виновата! И я собственными клыками разорву вены твоих родителей…

– Нет, прошу вас! – воскликнула я, пытаясь подняться на ноги, но меня пронзила невыносимая боль, и я против своей воли легла обратно на пол.

Меня охватила мелкая дрожь. Слова матери Седрика убивали меня: она грозила мне убийством моих родителей. Моих любимых, ни в чем неповинных родителей! А друзья и знакомые? Почему они должны быть убиты из-за меня? Как это чудовищно несправедливо!

– Как вы можете шантажировать меня моей семьей! Ведь вы – мать, и у вас самой есть семья! – с отчаянием прошептала я.

Мое сердце разрывалось от боли: вампирша не блефовала и не шутила – это было бы слишком низко для нее, и ей ни к чему было прибегать к подобным ухищрениям. Ей, действительно, было легко выполнить свою угрозу. И я знала, что она выполнит ее, если я откажу ей.

– Только ради своей семьи я и существую! Уже столько веков! И я готова убить каждого за своих сыновей, за их счастье и здоровье, за то, чтобы они не страдали и были в кругу своей семьи! И ты, смертная дрянь, отнимающая жизнь у моего сына, смеешь говорить мне о семье? Выбирай: или Седрик или жизнь твоих родителей и друзей! Посмотрим, что для тебя важнее!

Меня душили слезы, а тело тряслось от рыданий: что бы я не выбрала, все будет моим самоубийством и убийством тех, кого я люблю. Жестокая вампирша сказала, что мне нужно было выбрать, но, в действительности, не оставила мне выбора – она знала, что я выберу жизнь своих родителей. Любой человек сделал бы такой выбор.

– Хорошо! – сквозь рыдания, воскликнула я. – Лучше бы мне не родиться, чем сделать это, но я сделаю! Вы выиграли!

Грейсон тут же поднял меня с пола и посадил на диван-кушетку, ту самую, на которой перед смертью сидели Дюпри.

– Ты все поймешь, когда у тебя будет своя семья, – сказала мать Седрика, словно пытаясь утешить меня. – Сейчас ты проклинаешь меня, но потом осознаешь, что поступила правильно.

Я ничего не отвечала ей, а продолжала дрожать от боли и душевных мук: мне казалось, что мое сердце вынули из груди, раздавили в ледяной руке и закинули обратно.

Грейсон снял свой пиджак, разорвал его на куски, сложил один из них и приложил его к ране на моем затылке. Моя шея, спина, мои волосы и белое платье были залиты кровью, и я теряла контроль над своим телом – потеря большого количества крови довела меня до полубессознательного состояния.

Леди Морган поднесла мне стакан воды, но мои ослабевшие пальцы не смогли удержать его, и он разбился у моих ног. Она принесла мне новый и почти насильно влила в мой рот воду. Ее руки испачкались в моей крови.

– Седрик говорил мне о ней, – вдруг сказал лорд Морган.

– Когда? – удивилась его супруга.

– Почти год назад: эта мерзость была его подопечной в университете. Он признался мне в том, что хочет убить ее, потому что у нее прекрасная кровь. Ты слышишь? Аромат морского бриза.

Я закрыла глаза – силы покинули мое тело, и моя голова все ниже склонялась к коленам.

– А теперь звони! – леди Морган вложила в мою окровавленную руку телефон.

– Сначала поклянитесь, что не убьете моих родителей, – еле слышно, с огромным усилием выдавила я.

– Клянусь, – ответила она.

– А потом убейте меня: я не хочу жить, – добавила я: мне было безразлично, что они со мной сделают, после того, как я позвоню Седрику, лишь бы они не трогали моих родителей.

– Звони ему и помни все, что я тебе сказала – потребовала леди Морган.

Найти номер Седрика в телефоне мне удалось с огромным усилием: перед глазами все расплывалось, и я видела перед собой лишь неясную размытую картину.

Я чувствовала, что трое вампиров не сводили с меня глаз и следили за каждым моим движением. Прижав телефон к уху и едва удерживая глаза открытыми, я уставилась на пол – поднять голову у меня не было сил. Я сидела, покрытая собственной кровью, и слушала гудки, каждый из которых приближал меня к концу жизни, в которой был Седрик.

Вампиры окружили меня, словно желая надавить на меня своей живой цепью и показать свое могущество и превосходство, и теперь я видела перед собой элегантные черные туфли леди Морган, которая встала прямо передо мной, будто для того, чтобы своими туфлями напоминать мне о том, что от нее зависела жизнь моих родителей.

– Вайпер, почему ты так долго не звонила? Я безумно скучал! – вдруг раздался в трубке голос Седрика

Мне показалось, что при словах Седрика, туфли его матери дрогнули, и я услышала ее шумный вздох.

– Добрый вечер, – безразличным тоном ответила я, и мне было нетрудно сделать это: все было как во сне. Последние силы моего разума были сосредоточены на предстоящем разрыве с Седриком.

– Как я рад тебя слышать! – Седрик коротко рассмеялся. – Уже не могу дождаться, когда пройдут эти проклятые четыре дня. Весь этот месяц я жил только мыслью о том, что ты в безопасности. Ты нужна мне…

Седрик говорил и говорил, но я не слушала его: я знала, что его родители слышали каждое его слово, и что его слова были гвоздями в их сердцах.

Внимание покинуло меня, и длинный монолог Седрика был для меня бессмысленной путаницей слов. Я услышала лишь первые его фразы, а все остальные слова словно растворились в трубке.

«Я уже не могу дождаться, когда пройдут эти проклятые четыре дня» – Я вцепилась в эту фразу.

– Четыре дня или пять, или неделя, месяц, год… Седрик, можешь больше не ждать: я не вернусь, – все с тем же безразличием сказала я, радуясь тому, что полубессознательное состояние позволило мне ничего не чувствовать – все мысли и чувства растворились в моей крови и вытекли вместе с ней. Мне было даже удивительно, с каким холодным безразличием я сказала эту жестокую, убивающую Седрика фразу.

Глава 48

«Что? Почему ты говоришь это?» – пронеслось у меня в голове.

Ее слова ввергли меня в шок, в самый, что ни есть, настоящий шок: все мысли отхлынули от сознания, и в пустой голове эхом сотрясались слова и голос Вайпер: «Я не вернусь, я не вернусь, я не вернусь».

– Не говори так, ты просто устала, – спокойно сказал на это я, действительно, надеясь, что ее жестокие слова были вызваны усталостью или депрессией.

– Я больше не хочу быть с тобой. И не буду, – последовал еще один удар в мое сердце.

Я пытался не паниковать: это была какая-то ошибка. Игра моего сознания. Это не могло быть реальностью.

– Что ты говоришь? С тобой все в порядке? Ты не в себе, – попытался успокоить я Вайпер. Но ее холодный, бесцветный голос заставил меня понять жестокую реальность: Вайпер осознавала, что говорила.

– Нет, Седрик, я не сошла с ума и говорю тебе при полном здравии и ясном сознании: это конец. Я больше не хочу быть с тобой. Я не вернусь к тебе.

– Моя Вайпер не могла сказать этого. Это не она. – Я не мог прийти в себя и не желал принимать ее слова.

– Ошибаешься, это я. Говорю тебе раз и навсегда: не жди, я не вернусь. Никогда, – сказала Вайпер, и мой мозг заледенел от этих слов.

«Это ее голос. Голос моей Вайпер» – с отчаянием подумал я.

Но этого не могло быть. Я не сомневался в ее любви. Она не могла сказать этих слов. Это был какой-то бред.

***

Мое сознание было равнодушно к страданиям Седрика: я видела перед собой туфли его матери, и они делали меня бессердечной к нему.

– Я не верю тебе, – тихо сказал Седрик. – Не знаю, что на тебя нашло, но ты обманываешь меня.

– Ты обещал отпустить меня, если я захочу уйти, – сказала я, безжалостно напомнив ему его собственные слова.

– Да, я говорил это, и отпущу тебя, если ты этого хочешь. Но почему, Вайпер? В последний наш разговор ты клялась мне в вечной любви. Что с тобой случилось за это время? Что произошло?

– Я не могу быть с убийцей. Дни, когда ты приходил ко мне после охоты, были для меня адом: я притворялась, будто не придавала значения, но, на самом деле, меня тошнило от отвращения, – машинально лгала я, вспомнив о том, что творилось после того, как Грейсон убил Дюпри. Я лгала легко, без запинки: мне было легко лгать, ведь все воспоминания смешались в моей голове.

Мне пришлось закрыть глаза – у меня больше не было сил держать их открытыми. Все пропало: гостиная, вампиры, туфли леди Морган, все. Я была наедине со своим полумертвым состоянием и голосом Седрика в трубке. Остальной мир умер.

– Ты лжешь. Я умею различать, когда ты пытаешься говорить неправду, и сейчас точно знаю: ты лжешь мне, – настойчивым тоном сказал Седрик.

– Верь, не верь, мне все равно…

– Я прилечу к тебе ближайшим рейсом, и мы спокойно все обсудим. Завтра ночью я уже буду у тебя.

– Зря. Ты не найдешь меня. Я не в Бразилии, – сказала я.

– Не говори ему, где ты! – шепнула мне на ухо леди Морган, и я вздрогнула от неожиданности.

– Если ты не в Бразилии, то где? – спросил Седрик изумленным голосом: в нем ясной нотой слышалось недоверие.

– Это не важно.

– Вайпер, так нельзя! Мы должны обо всем поговорить. Это какой-то бред. Я не верю, что ты можешь предать нашу любовь…

– Я уже сказала тебе: мне все равно, веришь ты или нет, но все кончено. Я не хочу и не могу быть с тем, чьи руки испачканы человеческой кровью. И здесь, без тебя, я поняла это…

– Это не твои слова. Кто заставил тебя сказать их? – мрачно сказал он, и меня вдруг охватили чувства: умершая душа медленно воскресала от его слов.

Мне стало больно. Но, вновь открыв глаза, я увидела туфли леди Морган, и они мигом затоптали во мне воскресшие чувства.

– Все кончено, Седрик, оставь меня, – твердо сказала я, решив поставить последнюю точку.

– Не верю, что это говоришь ты. Кто заставляет тебя говорить это? Маркус?

– Нет, никто.

– Да, это не он. Это мои родители. Они ведь там, с тобой, верно?

– Нет, я никогда не видела их, – ответила я, вдруг испугавшись того, что Седрик раскроет нашу с ними тайну, и тогда мои родители будут убиты.

Я с ужасом взглянула на леди Морган и поняла, что ее беспокоил тот же вопрос: она дала мне знак, что нужно было сейчас же прекращать разговор.

– Все кончено. Не ищи меня. Я не люблю тебя, – сказала я и отключила звонок, не дослушав, что говорил мне Седрик.

Этот тяжелый разговор обессилил меня. Телефон выпал из моих ослабевших рук. Мое тело отказалось подчиняться мне. Реальность уходила, и последнее, что я видела перед собой, было прекрасное улыбающееся лицо леди Морган, и ее голос, долетающий до меня как сквозь туман.

«Молодец, Вайпер. Теперь мы в расчете»

Я уходила в темноту с мыслью, что, наверно, уже не проснусь. И я была счастлива. Мои страдания закончились.

***

– Ты лжешь мне… Вайпер! Не клади трубку! – закричал я, но короткие гудки уже стрелами пронизывали мой мозг.

«Нет, не может быть. Вайпер не могла так резко перемениться за неделю, ведь совсем недавно… Да, черт, ведь не в этом дело! Это были не ее слова! Ее заставили сказать их!» – со злостью подумал я.

И я знал кто.

Мои родители. Они раскрыли нашу тайну и были рядом с ней. Они заставили ее сказать всю эту ложь. Я не сомневался в этом, ведь безошибочно расслышал шепот моей матери, совсем тихий, как дуновение ветра, но для меня он был громом в пустыне.

«Не говори ему, где ты!» – это сказала моя мать.

Я набрал номер Вайпер, но ее телефон был отключен.

Что они сделали с ней? Они. Ведь мой отец всегда был рядом со своей супругой, и я не сомневался в том, что и сейчас они были вместе. И там, с ними, с разъяренными вампирами, находилась моя беззащитная Вайпер. Что они сделали, чтобы она сказала все то, что я услышал от нее?

Мысли безжалостно разрывали мою голову: она наполнилась ими как воздушный шар гелием, который скоро лопнет от переполнявшего его газа. Мир пошатнулся.

Я не мог принять то, что сказала Вайпер, и впал в состояние непринятия реальности: я сидел в автомобиле, недалеко от дома Владиновичей, смотрел на небо и не мог думать. Ни о чем.

Моя логика кричала о том, что Вайпер была мертва. Мертва по-настоящему. Мои родители убили ее, сразу, как только она положила трубку. Вайпер солгала мне – я не сомневался в этом. Я знал, что ее ложь была вынужденной. Но чем они пригрозили ей? Угрозой смерти?

Я отчетливо понимал, что это был конец. Все было уничтожено, но не Богом, не смертью, а теми, кого я ненавидел теперь навсегда, ненавидел лютой черной ненавистью – моими родителями.

И вдруг я понял, чем мои родители напугали Вайпер, чем заставили ее отказаться от меня: я посмотрел на дом Владиновичей.

Вайпер выдержала бы все, кроме смерти своих родителей.

Ее родители – вот на что они надавили.

Наша с Вайпер тайна была раскрыта, и я не сомневался в том, что никогда не увижу ее. Мои жестокие родители не могли оставить ее в живых. Вайпер была мертва и потеряна для меня. Значит, отныне был мертв и я.

Но вдруг во мне появилась надежда: я знал, что Маркус не допустил бы ее смерти. Вайпер могла быть живой. Нужно было найти ее и спасти из плена моих родителей!

«Будьте прокляты, бессмертные эгоисты! Я не отдам вам Вайпер! Даже не мечтайте!» – с невероятной злостью подумал я, сжимая руль моего автомобиля и оставляя на нем глубокие вмятины.

Откуда-то из глубины моей разбитой души восстала ярость: она вылилась как яд и жгла мои внутренности, растворяя их своей токсичной силой. Мой мозг, мое сознание, мои мысли – все было охвачено этой дикой яростью. На огромной скорости, нарушая все правила дорожного движения, я поехал в Прагу. Я был безумно зол, ярость на родителей и на их поступок ослепила меня настолько, что на резком повороте я не справился с управлением, и автомобиль вылетел глубоко в кювет, где перевернулся пять раз и остановился от столкновения с деревом. Но мне было безразлично все: заметят ли меня смертные, что они подумают об аварии, что будет, если меня заметят или если я попаду под солнечные лучи. Мне было плевать на это – я должен был попасть в Прагу.

Не получив от аварии даже царапины, я выскочил из перевернутого покореженного авто и со скоростью ветра побежал в Прагу. Я бежал и думал лишь о том, как заставлю весь мир принять мою любовь и заставлю родителей вернуть мне Вайпер.

Если она была еще жива.

Я бежал через леса, поля, города, – ничто не было мне препятствием к моей цели – замку Морганов. Люди, встречавшиеся на моем пути, замечали лишь тень, проскальзывающую мимо них. Вскоре я миновал лесную часть и побежал по дороге, ведущей в замок. В самом замке никого не оказалось, даже слуг.

Поднявшись в зал и, оглушенный реальностью и безмолвием, я остановился посреди этого огромного помещения и не знал, как выпустить свой гнев.

Мебель. Красивая, старинная, бесценная мебель. Картины, статуэтки, лампы. Все это напомнило мне о тех днях, когда этот замок был для меня родным. Теперь он стал олицетворением моего разрушенного мира: все было на месте, все стояло нерушимое, вековое, и будет стоять так вечно, пока не закончится эра людей и вампиров. Но моей любви и Вайпер не было, их разрушили те, кто дал мне жизнь и посмел решать за меня мою судьбу.

Я подошел к камину и взял в руки семейную фотографию, на которой была моя семья: родители, Маркус и я. Одна семья.

Одна семья? Я с ненавистью сжал в руках раму с фотографией, и она превратилась в большой металлический шар.

Камин был не зажжен, но благодаря тусклому лунному свету, освещающему зал через огромные окна, было светло.

Меня вновь наполнила безграничная ярость, и я впал в забытье. Когда моя ярость утихла, и мой разум отрезвел, я увидел, что весь огромный зал превратился в груду осколков поломанной на мелкие части мебели, все картины были изорваны моими руками, а их тяжелые деревянные рамы – поломанные и покалеченные, лежали неясной грудой около стен. Стекла и рамы окон были выбиты. В живых остались только две вещи: большое кресло у камина и висевший над ним огромный, семейный, написанный маслом портрет.

Я взглянул на эту картину и восполнился жгучей ненавистью к тем двоим, кто стояли в ее центре. Мне следовало избавиться от нее первой, как от напоминания о том, что я принадлежу к теперь ненавистному мне клану Морганов и к вампирам вообще.

«Нет, это будет моей сладостной местью, когда на глазах у родителей я покончу со всем, что нас с ними связывает, если они не вернут мне Вайпер» – с холодным презрением решил я.

К тому же мне было чем заняться: я собирался сжечь все то, что даже в обломках напоминало мне о моей семье. Я собрал все обломки рам, старинных шкафов, стульев, кресел, комодов, все разорванные холсты и шторы, и бросил все это в камин – он наполнился этой мертвой грудой до самого верха, но, благодаря своим огромным размерам, смог проглотить всю эту кучу щепок, обломков, разорванных холстов и тканей.

Под рукой не оказалось ни спичек, ни зажигалки, но это не остановило меня: я отломал два куска от останков каменных статуй, еще недавно охранявших камин, и с первого раза высек искру: упав прямо на кусок сухого холста, она быстро превратилась в огромный до потолка костер.

Я сел в кресле и смотрел на этот жаркий, бушующий, яростный огонь, и такой же костер сжигал мою душу, – он был всепожирающ и пропитан ненавистью. До моих ушей доносились стоны горевших дерева и холстов, и я чувствовал зловонную гарь горящего на холсте масла, и радовался: чем быстрее все это сгорит, тем быстрее я получу ответ.

Но вдруг меня пронзила мысль: я сам могу найти Вайпер! И я посмел потерять столько времени! Такмного драгоценного времени!

Каждая секунда была на счету. Я тут же наполнился злостью к самому себе: «Глупец! Вместо того, чтобы искать Вайпер, ты сидишь на месте, упиваешься своим горем и подстегиваешь свою ярость!».

Я достал телефон и набрал номер гостиницы в Рио, в которой должна была жить Вайпер, – это было первое звено длинной (я не сомневался в этом) цепи.

– «Sheraton Grande Rio Hotel and Resort», – услышал я мужской голос, говоривший по-английски с португальским акцентом.

– Я бронировал в вашем отеле номер, с проживанием на весь август для мисс Вайпер Владинович. Мне нужно срочно связаться с ней, – потребовал я.

– Одну минуту, сэр. – Быстро защелкала клавиатура. – Сожалею, но мисс Владинович не приезжала в наш отель.

«Как? Не приезжала? Значит, она солгала, а я, идиот, не понял этого!» – со злостью на себя и свою простоту подумал я. Моя голова раскалывалась от жутких мыслей.

– Почему вы не предупредили меня об этом? – мрачно процедил я.

– Прошу прощения, но наш отель никогда не вмешивается в личные дела своих клиентов…

Я прервал звонок.

Если Вайпер весь этот месяц была не в Бразилии, то где?

Первое звено цепи оказалось неверным.

Но я не отчаивался и вспомнил о том, что весь август Вайпер была в роуминге. Я был вне себя от радости и не сомневался в том, что теперь точно смогу найти ее. Я позвонил в центр обслуживания мобильной связи своего оператора и потребовал сказать мне, из какой страны мне звонила Вайпер, но, к моей большей ярости, мне отказали, сказав, что это незаконно и что они не имеют права разглашать местопребывание своих абонентов. Тогда я потребовал еще настойчивей и даже прибегнул к угрозе того, что, если мне сейчас же не скажут, где в данный момент находится Вайпер, и откуда исходил ее последний звонок, – я обращусь непосредственно к директору компании. Меня тут же соединили с ним, но он вежливо отказал мне, и на него не подействовали ни обещание огромных денег, ни угроза его жизни.

Я едва сдерживал свой гнев, ходил по залу, как безумный, шагая по ровной линии назад и вперед, освещенный ярким светом пламени, бушующего в камине.

«Спокойствие, Седрик. Не нужно паники. Вайпер летела на самолете компании «Royal Dutch Airlines». Нужно связаться с ней!» – мысленно успокоил себя я.

Глубоко вздохнув, чтобы прогнать волнение, я позвонил в главный офис «Royal Dutch Airlines», убедил оператора найти в базе данных нужный мне рейс и даже получил контактные данные стюардесс, работающих на этом рейсе в тот злополучный день. Мне пришлось сказать, что девушка, которую я разыскиваю, не выходила на связь уже месяц, и что ее семья ужасно волнуется за нее и, возможно, через пару дней подаст в розыск. Получив нужные мне телефоны, я тут же по очереди позвонил каждой из стюардесс, но, к моему огромному отчаянию, они сказали, что каждый день видят так много лиц, что просто не запоминают их. Никто из них не видел Вайпер.

Остался последний номер. Моя надежда гасла.

– Да? – услышал я приятный женский голос.

– Добрый день, Кристина. Мне нужно поговорить с вами, это крайне важно, – спокойным тоном сказал я по-нидерландски, чтобы не особо пугать эту женщину.

– Кто вы? Я не знаю вашего номера.

– Я понимаю, но мне очень нужна ваша помощь. Пропала моя невеста, и, в последний раз, когда я видел ее, она села в самолет, в котором были вы. Вы очень поможете мне, если вспомните рейс №… в Бразилию. На нем должна была лететь девушка, в первом классе: она была одета в белую майку, узкие джинсы и кеды. У нее были длинные, распущенные, темные, прямые волосы и карие глаза. Вы помните ее? – спросил я, не питая особой надежды на положительный результат.

– Девушка с длинными темными волосами… Да, по-моему, помню. Она хотела воспользоваться мобильным телефоном, и мне пришлось строго заставить ее выключить его на время полета.

Эти слова встряхнули меня.

– Вы просто не представляете, как я рад это слышать! Скажите, когда вы в последний раз видели ее?

– Когда она выходила из самолета в аэропорту Рио.

«Как! Она, все-таки, прилетела в Бразилию? Но как она смогла улететь оттуда!» – пронеслось в моем разуме.

– Вы уверены в этом? – уточнил я. Мне было трудно поверить словам Кристины.

– Да, конечно. Я хорошо ее запомнила: сначала ей стало плохо, а потом она постоянно плакала.

Плакала.

Теперь я прозрел: Вайпер прилетела в Бразилию, но, нет, она не была все это время в Рио. Вот и вся разгадка того, почему она постоянно была печальна и почти плакала в трубку. Ее насильно увезли из Бразилии – я не сомневался в этом.

Но кто? Родители? Маловероятно – все это время они были в Праге. Но они могли нанять кого-то, чтобы похитить Вайпер и спрятать ее от меня. Нет, это тоже нелогично: если бы все было так, они бы с самого начала заставили ее порвать со мной, а не питать меня надеждой на ее скорое возвращение.

Тогда кто? Кто!

Я с яростью бросил телефон в стену. Он разбился на мелкие куски.

Пытаясь разрешить эту задачу, я настолько ушел в себя, что, когда вновь вернулся в реальность, был уже полдень другого дня. Костер, не поддерживаемый новой порцией деревянных жертв, уже затих, и лишь угли все еще краснели, наполняя зал запахом сожженного прошлого.

Так как окна в зале были выбиты, весь дым и чад медленно уходили сквозь них, но ночью его было столько, что, не будь я вампиром, давно задохнулся бы.

Медленно поднявшись с кресла, я подошел к окнам и открыл то, что от них осталось, помогая дыму уходить еще быстрей. Обернувшись к камину, я только сейчас увидел яркую черную копоть на высоком потолке.

С этим костром сгорела моя душа и вместо нее осталась лишь такая же черная, безжизненная, уродливая копоть.

Я не ел уже три дня, и голод давал о себе знать, но я подавлял его в себе. Зачем мне было убивать кого-то, если моя жизнь была потеряна? Без Вайпер жизнь была мне не нужна. Но мне стоило держаться в надежде на то, что я заставлю родителей уйти с нашего пути и вернуть ее мне.

И я решил дождаться их. Я сел в кресло, уставился в почерневший камин и глубоко ушел в свои мысли и вернулся из плена своего сознания лишь тогда, когда услышал шум, вторгшийся в мой мозг – шум подъезжающего к замку автомобиля. Мои способности, подстегнутые голодом, обострились, и я на бессознательном уровне знал, кто из вампиров приехал в замок.

Я вслушивался в каждое слово родителей, но имя Вайпер не было сказано ими ни разу. Они разговаривали о самых разных вещах, таких далеких от нас с Вайпер, что можно было подумать, что родители понятия не имели о нашей с ней любви. Но им не удалось обмануть меня: силой своего сознания, интуиции и гнева я знал, что это было дело их рук.

«Боже, что здесь произошло? Грегори, посмотри! Все окна в зале выбиты! У нас пожар?» – Вдруг донесся до меня изумленный и немного испуганный голос матери.

Конечно, родители уже увидели обломки мебели и разбитое стекло на площади перед замком, но, не могли даже представить, что ждало их в зале.

Краем глаза я увидел, как мать остановилась на пороге: она застыла в одной позе, как статуя, и не двигалась, лишь ее глаза – широко раскрытые и ошеломленные, выдавали ее состояние.

Следом за ней в зал вошел отец.

– Седрик! Что здесь произошло? – громовым голосом, заполнившим весь пустой зал, спросил он.

Я хладнокровно сидел в кресле и не отрывал взгляд от камина. Шок матери и ярость отца рассердили меня еще больше, но я сдерживал свои эмоции: я буду спокоен, буду держать себя в руках и не впадать в крайность – мы должны выяснить все спокойно, без истерик. Но простить… Мог ли я простить их? Их поступок навечно стал глухой стеной между нами.

– Я думаю, вы догадывайтесь, – тихо ответил я, собрав волю в кулак, чтобы не сорваться на крик.

Отец зашагал по залу: разбитое стекло и щепки захрустели под его ногами. Он ушел с поля моего зрения, но в нем все еще оставалась мать – она так и не двигалась, вероятно, ошеломленная делом рук своего сына. Но я знал, что она понимала, почему я разгромил зал, и была не вправе ничего мне сказать. Мать поняла, что я знаю о том, что они сделали с Вайпер, и мне оставалась только ждать, что она скажет.

– Здесь словно смерч пронесся! И все это сделал ты. Зачем? Почему? – спросил отец самым удивленным тоном, от которого я постепенно закипал от злобы: как он смел делать вид, что ничего не понимает?

Встав с кресла, я подошел к окну. Я старался быть хладнокровным, но это стоило мне таких огромных усилий, что я больше не мог смотреть на родителей и боялся, что налечу на них, если ярость и гнев вновь заглушат во мне голос разума.

– Где она? – тихо спросил я, не оборачиваясь к родителям, и мои слова полетели вперед, во двор, оставив после себя тяжелое молчание. Но перед тем, как оно воцарилось, я услышал полное признание их вины – вздох матери, который был красноречивей любых признаний.

– Не понимаю, о чем ты, – спокойно сказал на это отец.

– Я повторю свой вопрос еще раз: где Вайпер? – Я был на грани срыва: невозмутимость отца выводила меня из себя и заполняла все мое существо жгучей ненавистью.

– Вайпер? – последовал удивленный ответ.

– Можешь не играть, отец: я все знаю, – еще тише, еще более злым голосом сказал я, заставляя себя смотреть в окно.

Я стоял, обернутый в солнечные лучи, что пробивались в зал, не встречая на пути тяжелых черных штор, которые до этого момента преграждали им доступ в это огромное, мрачное, темное помещение – обитель чудовищ.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. Что на тебя нашло? Ты уничтожил все наши семейные фотографии и картины! Седрик, ты обезумел? – вновь солгал отец.

– Где она? – настойчиво повторил я свой вопрос.

Ответом мне было молчание.

– Если сейчас вы скажете, где она, я прощу вам то, что вы сделали, – сказал я, решив, что, возможно, они боялись моего гнева на них.

– Седрик, ты не… – начал отец, но голос матери перебил его.

– Постой, Грегори. Нет смысла лгать – он все знает.

Моя душа, мертвая и сгоревшая, словно встрепенулась от этих слов. Я обернулся к матери, все еще оставаясь в лучах солнца.

– Ради Бога, Седрик, уйди в тень! Не могу смотреть на тебя, когда ты в таком виде! – горячо воскликнула мать, подходя к своему супругу.

Я не двигался с места: просьба матери была мне безразлична – слишком сильно я был зол на нее, но потом все же зашел в тень – было глупо ребячиться и противостоять родителям маленькими пакостями. Все мы были взрослыми и должны были решать проблемы так, как положено взрослым.

– Да, мы были у Вайпер и убедили ее позвонить тебе, – тихим голосом сказала мать.

Я мрачно усмехнулся.

– Не сомневаюсь в этом, – холодно сказал я. – Просто скажите мне, где она, и тогда, клянусь, я прощу вам и никогда в жизни не укорю этим.

– Мы объяснили ей, что она не права, и что для вас обоих будет лучше, если вы расстанетесь. Она поняла это, и ты должен понять.

– Вы не убедили, а заставили ее позвонить мне. И я знаю, чем вы пригрозили ей, в случае отказа.

– Даже если это так, ты должен знать: все это – для твоего блага! – Мать положила руку на сердце, и этот глупый жест вызвал у меня насмешливую улыбку.

– Какое право вы имеете распоряжаться моей жизнью! Какое право вы имеете делать выбор за меня! – Я повысил голос, еле сдерживая свой гнев.

– Имеем! Мы дали тебе жизнь! И я, твоя мать, родившая тебя, как никто другой имею право распоряжаться твоей жизнью! Твоя жизнь принадлежит мне! Мне, а не тебе, и, тем более, не этой проклятой смертной! – вскрикнула мать.

– Эта проклятая смертная мне дороже, чем все вы, – мрачно процедил я сквозь зубы.

– Замолчи! Замолчи, несчастный! Как ты смеешь говорить такое своей матери? – громом прозвучал крик отца.

– А как смеете вы отбирать у меня то, что вам не принадлежит? Как вы посмели отнять у меня Вайпер! Законченные эгоисты, вы не можете принять того, что ваш сын любит смертную? – невольно сжав кулаки, процедил сквозь зубы я.

– Да! И я проклинаю тот день, когда вы встретились! – с яростью парировал мне отец.

– А я проклинаю день, когда вы дали мне жизнь, раз сейчас собственноручно отобрали ее у меня!

– Ты не понимаешь, что говоришь! – крикнула мать.

Но я не слушал ее: я быстро зашагал по залу, не помня себя от ярости.

– Где Вайпер? – в очередной раз потребовал я ответа.

– Ты больше никогда не увидишь ее, – хладнокровно сказал отец.

– Что вы с ней сделали?

– Она мертва. Ты должен забыть о ней, – твердым тоном ответила мать.

– Не верю. Вайпер жива, и вы просто хотите уверить меня в том, что искать ее бесполезно, – мрачно сказал я, не веря ее словам.

– Все это мы сделали ради твоего блага и счастья!

– Моего счастья? Нет, мама, ты заботишься лишь о своем благе! Где моя Вайпер? Отвечайте!

– Ты никогда не найдешь ее! Она – зло для тебя, язва, отрава! Как ты этого не понимаешь! Мы убили ее! – с отчаянием в голосе воскликнула мать.

Я был вне себя от отчаяния и взвыл как дикий зверь. Машинально схватив кресло, я бросил его в родителей: мне хотелось избавиться от них, покалечить их – так безгранична была мой ненависть к ним.

Родители легко увернулись от брошенного мною кресла, и я заметил, как округлились их глаза – они явно не ожидали от меня такой ярости.

– Где Вайпер? – в который раз мрачно спросил я.

– Ты никогда больше не увидишь ее. Ее больше нет. Мы – твоя семья, и мы любим тебя! – дрожащим голосом ответила мать.

– Бессердечные! – Подойдя к камину, я снял со стены огромный семейный портрет. – Моя семья? – Я с силой ударил картиной об острый край камина: рама тут же разлетелась, холст лопнул, и я медленно и хладнокровно разорвал его на куски.

Мать вскрикнула и заплакала. Отец ошеломленно смотрел на меня, словно не веря своим глазам.

– Моя семья? У меня больше нет семьи. Вайпер была моей семьей, но вы забрали ее у меня, – тихо сказал я.

– Сейчас ты страдаешь, но вскоре обязательно исцелишься от нее! – со слезами на глазах воскликнул отец.

– Моя любовь к Вайпер – не болезнь. Вы лишили меня той, ради которой я существовал.

– Она привела бы тебя к могиле! Ты стал бы таким же живым мертвецом, как Барни! Если ты не хочешь думать о себе, то подумай обо мне! Какие страдания ты причиняешь мне своими словами! Как я смогу жить без тебя? Мы спасем тебя, если ты не хочешь спасти себя сам! – Голос матери прерывался слезами, но я был равнодушен к ним.

– Спасая меня, вы сами же приблизили мой конец, – спокойно сказал я: силы покинули меня, ярость утихла, и во мне осталась лишь тихая ненависть. – Вы убили ее… Теперь я верю. Вы посмели убить ее.

– Тебе кажется, что мы жестоки, что мы не имели права касаться вашей так называемой «любви», но, Седрик, мы твои родители, и мы живем ради твоего счастья, и это наш долг – устранять твои ошибки! – сказала мать, не переставая плакать.

Отец обнял ее и с болью в глазах посмотрел на меня.

– Смотри, что ты натворил, неблагодарный! – тихо воскликнул он.

– Это наш долг: спасти и уберечь тебя от неверного пути и вернуть к жизни! – продолжила мать.

– К какой жизни? Вайпер была моей жизнью, так что вы оставили мне? Вы думаете, что без нее я буду жить? Глупцы! Вы лишь ускорили мой путь к увяданию и падению! Я никогда не прощу вам убийства Вайпер. Я ненавижу вас! Отрекаюсь от вас! – Я пулей вылетел из зала, спустился в гараж, сел в первое попавшееся авто, слыша громкое рыдание матери и крики отца, и уехал, куда глаза глядят.

Я ехал целый день, глух и нем, останавливаясь лишь на заправках, и голод уже сделал меня безумцем: я остановился, убил первого попавшегося мне на пути, выпил его кровь и поехал дальше, не заботясь о сожжении трупа, а просто закопав его в землю. Ранним утром следующего дня я пересек границы Дании и сумел сделать это абсолютно незаметно, через леса. Граница не была мне помехой. Ничто не могло остановить меня. Заехав в густой лес, я утопил в пруду свой автомобиль и этим уничтожил единственные следы моего пребывания здесь:

Смысл жизни исчез. Вайпер была мертва, и с ней умер и я – духовно и морально, и надеялся, что умру физически.

Добежав до ближайшего кладбища, я нашел каменный заброшенный склеп. Я желал забвения, но знал, что не смогу сдерживать свои чудовищные инстинкты и что скоро вновь стану монстром. Предвидев это, я вооружился в ближайшем специализированном магазине огромными толстыми стальными цепями, затем забрался в выбранный мною склеп, забаррикадировал выход огромными, надежными, каменными глыбами и приковал себя к каменному гробу, чтобы не позволить моей вампирской силе победить мое желание иссохнуть и превратиться в мумию.

Мне незачем было жить: Вайпер была не со мной. Она была мертва. Я знал, что это так, потому что мои родители не стали бы лгать мне насчет ее убийства – ведь они знали, в какое бешенство, в какое нетерпимое мучение ввергнут меня. Я понимал, что теперь Вайпер была потеряна для меня навсегда. Ведь это так логично: нет Вайпер – нет проблемы. Я посадил ее в самолет и все это время думал, что она в безопасности. А она страдала. И я ничего не сделал, чтобы спасти ее.

Глава 49

Время пролетело, а я никак не могла поверить в то, что уже два года была оторвана от цивилизации и похоронена в глухом, забытом Богом месте. Я не знала, что за тюрьма пленила меня: кажется, Морганы нашли для меня самую ужасную, самую далекую и затерянную дыру, которую только можно было найти.

Я закрыла глаза в Англии, в замке Грейсона, и проснулась здесь. В тот момент я подумала, что умерла и попала в чистилище: увидев перед глазами серые угрюмые стены узкой кельи, я подумала, что перешла в то место, где буду спокойна, думала, что это была вторая ступень, ведущая мою душу в загробный мир. Но потом я увидела прекрасное беспристрастное лицо леди Морган, склоненное надо мной, и поняла, что мой земной ад продолжался, и я не была одарена милостью умереть.

Прямо из кельи меня повели на обряд пострига: мое опустошенное больное сознание больше не могло сопротивляться злу, и по дороге я сама решила, что теперь, когда я принесла безграничную боль родителям и Седрику, навсегда исчезнув из их жизней, мне необходимо было вымолить исцеление их кровоточащих душ. Каждый день, стоя на коленях в своей холодной узкой келье, я, со слезами на глазах, молила Бога помочь им исцелиться от боли, которую я им причинила. Здесь, в этом монастыре, я поверила в то, что, все же, есть Бог. Точнее, у меня не было выбора: во всем огромном холодном монастыре Бог был единственным, кому я могла излить свои слезы и вверить мои тайны.

Прошло только два года, а мне казалось, что я находилась здесь уже всю вечность. Я честно исполняла обязанности, наложенные на меня строгой матерью-настоятельницей, чтобы избежать наказания и быть полезной. Но то, что я заживо была погребена в католическом монастыре, понятия не имела ни в какой стране, ни даже на каком континенте я находилась, не знала, что происходит в реальном мире, угнетало меня. Я чувствовала себя паразитом, букашкой, ненужным нелюбимым ребенком. Реальный мир уже два года как перестал существовать – он был наглухо закрыт от меня Морганами и каменными стенами монастыря.

Сегодня, после утренней молитвы, ко мне подошла одна из монахинь и повела меня за собой в скрытую от глаз келью. Я не понимала, что ей было от меня нужно, но послушно шла за ней. Когда я вошла в узкое полутемное помещение, освещаемое только маленьким круглым окошком, монахиня закрыла меня в нем на ключ. В этой келье не было даже выступов, и я не смогла присесть и, стоя, ждала, что будет дальше.

Через пару минут послышался громкий скрип ржавого замка, и в келье появился мой нежданный посетитель, при виде которого мои глаза широко раскрылись от удивления.

В келье был Грейсон. Такой же юный и прекрасный, каким был в тот ужасный вечер. Он ошеломленно смотрел на меня, затянутую в грубо-сотканную, длинную, черную робу, словно не веря своим глазам – должно быть, я представляла собой нечто отталкивающее.

Мы молча смотрели друг на друга.

Я была безгранично удивлена и даже шокирована. Мой разум наполнился боязливыми вопросами: что он здесь делает? Зачем он приехал? Что ему нужно? Зачем меня привели сюда, в эту келью?

– Вижу, тебя здесь не балуют, – насмешливым тоном сказал вампир.

От звука его голоса я вздрогнула: я слишком давно не слышала мужской голос, а красивый низкий голос Грейсона был проводником в тот страшный день, когда я оказалась здесь. Но он говорил со мной по-чешски.

Какая радость наполнила мое сердце, когда я услышала свой родной язык!

– Что тебе нужно? – тихо спросила я, радуясь тому, что приход вампира дал мне возможность хоть ненадолго воспользоваться своим родным, прекрасным языком, пусть даже для разговора с ним.

– Я здесь проездом, – спокойно ответил он и стал подходить ко мне. – Узнал, что ты здесь, и решил навестить тебя.

Я невольно попятилась, пока не уперлась спиной в холодную стену.

– Навестил? Поздравляю! Теперь со спокойной душой можешь уезжать! – воскликнула я, покрываясь крупными мурашками: я боялась его еще сильнее, чем два года назад.

– Я приехал, чтобы дать тебе шанс.

– Какой шанс?

– Вырваться отсюда.

– Спасибо за предложение, но я предпочитаю оставаться здесь! – буркнула я.

– Я заберу тебя.

– Заберешь? Куда? – насмешливо спросила я.

Грейсон подошел ко мне и пристально посмотрел в мои глаза.

– К себе. Тебе здесь не место, – с усмешкой ответил он.

– Зачем? – полная удивления, спросила я.

– Все так же хочу развлекаться с тобой. – Его вкрадчивый тон заставил меня вздрогнуть.

– Развлекаться и ненавидеть себя за это?

– Да, черт бы тебя побрал.

– Тогда ты слаб.

– Нет, я решил побаловать себя.

– А меня ты спросил о том, хочу ли я быть твоей игрушкой!? – возмутилась я его наглым словам и планам на меня.

– Твое мнение меня не интересует. Я увезу тебя из этого склепа, и ты будешь со мной.

– Нет! – тихо, но твердо сказала я.

Я надеялась, что, услышав мой отказ, вампир уйдет, и я никогда больше не увижу его: он напоминал мне о прошлом, он и был осколком моего прошлого, и сейчас своим видом и намерением увезти меня в свой плен, Грейсон поверг меня в шок.

Но его лицо превратилось в ледяную маску.

– Ты уедешь со мной, хочешь ты этого или нет.

– Никогда, слышишь? – испуганно прошептала я, с силой прижимаясь к холодной стене.

– Нас ждут очень интересные игры. Возможно, тебе они не понравятся, но это не важно. Главное, что они нравятся мне. От тебя разит молитвами и грязью, но, ничего, я отмою тебя! – насмешливо сказал на это Грейсон и вдруг схватил мое запястье, до боли сжав его.

– Отпусти меня! Ты сломаешь мне руку! – громко вскрикнула я.

Но Грейсон не слышал меня – он толкнул меня к двери. Открыв дверь, вампир потянул меня за собой по длинному узкому коридору. Я упиралась изо всех сил, хватаясь свободной рукой за выступы стен, но это было бесполезно – я не могла даже на секунду остановить быстрый шаг Грейсона.

Мой мозг наполнился лихорадочными мыслями: Грейсон был здесь, в монастыре, и собрался забрать меня к себе! Только не это! Кто знает, что ему нужно от меня, если он все еще испытывал ко мне ужасную похоть, не умершую в нем за целых два года моего пребывания в монастыре!

– Я никуда с тобой не поеду! – истерично закричала я.

Он громко рассмеялся мне в ответ.

По дороге нам встретились несколько монахинь, и я с надеждой обратилась к ним:

– Помогите мне! Прошу вас! Не дайте ему забрать меня! – с мольбой воскликнула я, но они лишь молча уступили дорогу моему похитителю. Я была в отчаянии. – Почему вы стоите? Он хочет забрать меня отсюда! Я не хочу идти с ним!

– Думаешь, эти монашки могут остановить меня? Уже забыла о том, кто я? – насмешливо спросил меня Грейсон.

– Не забыла, чертов вампир! – в сердцах вырвалось у меня.

– Не ругайся в святом месте.

– Несчастный лицемер! Я не поеду с тобой! Никогда!

– Тебя никто не спрашивает.

– Да отпусти же меня, ненормальный! Псих! Как ты смеешь! Ты не имеешь права вот так забрать меня, как вещь, без моего согласия!

– Мне не нужно твое согласие. Главное – мое желание, а я желаю тебя. Свое согласие оставь себе.

Меня тут же передернуло от этих слов.

– Нет! Я не хочу! Помогите! – Из моего горла вырывались истерические всхлипы, сопровождавшиеся неистовым ужасом, пробиравшим меня до костей.

Я споткнулась о длинную полу моего монашеского одеяния и чуть не упала.

– Не хватало только, чтобы ты разбила себе голову! – со смехом сказал вампир и, схватив меня, закинул на свое плечо, как мешок картошки.

– Что ты делаешь? Отпусти меня! Я не вещь! Я живой человек! Пожалуйста, Грейсон! Я не хочу возвращаться в твой ад! – вскрикнула я, беспомощно колотя его спину: к сожалению, пинаться я не могла – Грейсон крепко удерживал мои ноги.

– У тебя было два года свободы. Целых два года, Вайпер. Это семьсот тридцать дней, – спокойно ответил он, не обращая внимания на мои удары: наверное, он совсем не чувствовал их, как не чувствует скала яростных волн шторма.

– Свободы? Морганы закрыли меня здесь, как в тюрьме, чтобы я страдала до конца своей жизни! – возмущенно вскричала я.

– Глупышка, ты думаешь, это была тюрьма? Нет, это была всего лишь ступень к исцелению от тебя влюбленного пражского идиота.

– Замолчи! Я не позволю тебе так говорить о Седрике!

– И что ты сделаешь? Убьешь меня? – Послышался его смех.

– Ты даже не представляешь, как я мечтаю об этом!

– Твоя мечта льстит мне.

Он уже спускался по широкой лестнице к выходу. Но камень не отражал его быстрых шагов: лишь эхо наших слов и моих криков витало в воздухе.

Я решила вразумить Грейсона и вывести его из этой безумной вспышки страсти, напомнив о том, что я – всего лишь ничтожная смертная.

– Брэндон, оставь меня! Ну, зачем ты это делаешь? Ты же сам говорил, что я – сорняк, что я сделала тебя безумным и мешаю тебе жить! – напомнила я ему, надеясь, что эти слова отрезвят его.

– Именно так. Но даже сорняк может принести пользу.

– Какую? Чем?

– Своим телом.

Эти два слова словно ударили меня по вискам.

– Родители Седрика придут в бешенство, когда узнают, что ты вновь вмешался в их семейные дела! Еще и таким извращенным способом!

– Мне плевать на Морганов и их мнение. Ну же, хватит упираться, иначе, мне придется ударить тебя.

– Конечно! Ты это можешь! – с сарказмом воскликнула я. Грейсон поставил меня на ноги, и я с новой силой продолжила свое сопротивление. – Отпусти меня, чертов псих! Ты ведь тысячу раз проклянешь нас обоих за то, что сам натворил!

– Я знаю это, но не откажусь от тебя. Ты просто болезнь. Ты умрешь, и я излечусь от тебя, а пока что я готов поболеть тобой.

– Но я не хочу! Ты вызываешь у меня лишь отвращение!

– Это тоже не важно. Черт, перестань кричать мне на ухо! – Вампир грубо встряхнул меня. – И, если хочешь знать, твои стоны только возбуждают меня.

Я тут же до смерти перепугалась и постаралась подавлять стоны отчаяния, разрывавшие мою грудь.

– Ты ненормальный! Я не верю… Не верю, что это происходит на самом деле! – с отчаянием всхлипнула я.

– Зря. Ты еще поблагодаришь меня. Кажется, сырость проела твои мозги, но я все равно хочу тебя, Вайпер.

– Мне отвратительны твои желания! Ты пожалеешь! Мне уже двадцать пять лет, и скоро я начну стареть! Я стану морщинистой дряхлой старухой! И я уродлива… Теперь я уродлива! И ты хочешь меня такую!?

– Когда ты начнешь стареть, я убью тебя.

Я даже рассмеялась от этих слов. Какое решение он нашел! Как легко у него все получается!

– У меня просто нет слов! – с иронией сказала я.

Вампир вывел меня из монастыря и, прячась в тени деревьев, повел к машине, стоящей недалеко от моей тюрьмы.

– Я буду наслаждаться тобой, пока твое тело не начнет увядать. Это пять лет. Пять лет наслаждения. А потом – смерть. Думаю, к этому времени твоя кровь испортится несильно, – спокойным тоном бросил мне Грейсон.

– Если ты прикоснешься ко мне, клянусь, я убью себя! – с ужасом воскликнула я, в отчаянии от его извращенных планов на меня.

– Нет, Вайпер, ты этого не сделаешь: твои родители еще живы, а ты же не хочешь, чтобы с ними случилось что-то плохое?

– Опять шантаж! Так нельзя! Это низко – шантажировать меня моими родителями! Ты, как и мать Седрика, убиваешь меня этим! Ты наказываешь меня за твое собственное сумасшествие! – простонала я.

– Это ты сделала меня таким! – бросил на это Грейсон, открывая дверцу машины и заталкивая меня в нее.

– Я? Да будь проклят тот день, когда я встретила тебя! Нет… Оставь меня, прошу! Я никуда с тобой не поеду!

Он захлопнул дверь, и я стала с силой теребить ее изнутри. Но мои усилия были тщетны: дверь не открывалась.

Вампир сел за руль и рассмеялся своим красивым, но невыносимым для меня смехом.

– Пора ехать. Пристегнись. Хотя, лучше связать тебя, чтобы ты не натворила глупостей. – Он снял с шеи свой галстук и, схватив меня за руки, стал связывать их ним.

– Нет! Не смей! – закричала я, изо всех сил пытаясь помешать Грейсону, но он без усилий связал мои руки и туго пристегнул меня к сидению ремнем безопасности – теперь я была целиком в его власти: он обездвижил меня.

– Так-то лучше. Осталось только закрыть тебе рот, иначе, ты будешь раздражать меня своей истерикой. Но сначала… – Он схватил мое лицо своими ледяными ладонями и впился в мои губы долгим страстным поцелуем, засунув свой язык в мой рот. Вдруг я почувствовала, как он сжал ладонью мою грудь, и протестующе застонала, содрогаясь от ужаса, охватившего меня.

«И ведь он хочет, чтобы я спала с ним! Занималась с ним… Нет! Никогда! Я не позволю ему прикоснуться ко мне!» – лихорадочно думала я.

Наконец, Грейсон отстранился от меня и достал из бардачка широкий скотч.

– Ненавижу тебя! – успела сказать я, прежде чем он заклеил мой рот широкой белой полосой.

– Какие знакомые слова. Признаться, я скучал по ним, – усмехнувшись, сказал он и, положив скотч на место, завел мотор.

Мы выехали на узкую тропу, ведущую из монастыря, но куда она вела, я не знала: я никогда не уходила от монастыря так далеко, точнее, мне это запрещали.

Вампир протянул ко мне руку и снял с моей головы черную монашескую фату.

– Твои волосы… Жаль, что их обстригли так коротко. Но, ничего, отрастут, – мрачно добавил Грейсон, бросив взгляд на мою мальчишескую прическу.

По моему лицу заструились потоки слез – это были слезы бессилия, ужаса и безнадежности: я была связана, обездвижена, а мой рот был залеплен скотчем. Я плакала от понимания того, что вампир увозил меня. Увозил к себе, обратно в свое ужасное поместье, где будет насиловать меня.

– Ты плачешь? Дурочка, ты должна быть благодарна мне за то, что я спасаю тебя из этого склепа с полоумными монашками. Не плачь, скоро я утешу тебя. Ты не представляешь, как я пожалел о том, что не оставил тебя себе. Я был одержим тобой и думал, что, если Морганы спрячут тебя, мне станет легче. Но легче мне не стало: я стал бредить тобой и злился на себя за то, что отдал тебя им и потерял целых два года. Я знал, что ты жива и можешь дать мне все, что я хочу, и решил, что достоин награды. Я сознательно готов поболеть тобой, а потом убить. Пока ты жива и относительно молода, я буду наслаждаться твоим телом. Каждый день. У меня много планов на тебя: два года ожидания – долгий срок, и я написал богатый сценарий наших с тобой игр.

Его слова били меня с почти физической силой, и я плакала, представляя, как он будет прикасаться ко мне, раздевать меня, гладить мое тело своими ледяными руками… А потом… От этой мысли я истерически зарыдала, а Грейсон все продолжал в красках рассказывать мне о своих извращенных желаниях.

Автомобиль вампира выехал на широкую заасфальтированную дорогу и с бешеной скоростью помчался по ней.

– Будет интересно взять тебя в первый раз. Секс со смертной… Звучит интригующе. Но я не закончил свой рассказ: поняв, как неистово я хочу твое тело, я приложил все силы, чтобы отыскать тебя. Признаться, это было непросто, ведь Морганы заперли тебя в такой глуши, что я никогда не догадался бы искать здесь. Но сейчас ты сидишь рядом со мной, и мы едем к моему самолету. Какой счастливый конец. – Наконец, Грейсон замолчал, посмотрел на меня и криво усмехнулся.

Я закрыла глаза и попыталась успокоиться: теперь, когда я не слышала голоса вампира и его мысли вслух о том, как он будет использовать меня в качестве наложницы, мне стало легче, но мои глаза болели от слез, которые все еще редкими каплями катились по моим щекам.

Некоторое время Грейсон молчал.

– Успокоилась? Умница, за это я награжу тебя – я сниму скотч, но ты должна пообещать мне, что не будешь кричать. – Вдруг слышала я его голос.

Тут же открыв глаза, я с надеждой посмотрела на него и энергично закивала головой, соглашаясь на его условие.

– Оставайся такой же послушной, и я буду очень добр к тебе, – довольно улыбнулся он и снял скотч с моих губ, что принесло мне слабую боль.

– За что ты так поступаешь со мной? Я не игрушка, а живой человек! У меня ведь тоже есть чувства! – тихо воскликнула я, совершенно разбитая его ядовитыми фразами.

– Конечно, у тебя есть чувства, – сказал Грейсон, не отрывая взгляд от дороги. – Но мне они безразличны.

– Вот видишь: если бы ты дорожил мной, то в первую очередь думал бы о моих чувствах, а не о своих извращенных желаниях!

– Извращенных… – медленно протянул он и усмехнулся. – Нет, Вайпер, совершенно естественных. Это физиология, всего-навсего природа. Хотя, черт, ты права! Хотеть смертную! Верх извращения!

– Я не позволю тебе прикоснуться ко мне, – тихо пообещала я.

– Сомневаюсь в этом, – вновь усмехнулся Грейсон.

– Я никогда не буду спать с тобой добровольно… Никогда! Тебе придется только… Только насиловать меня…

– Как пожелаешь.

– Боже, нет! Я желаю лишь одного! Чтобы ты оставил меня в покое! Или убил…

– Убью, но перед этим ты должна заплатить за то, что сделала со мной. И ты заплатишь.

Как ловко он поставил мне в вину его же безумие! Значит, по его мнению, я была виновата в том, что, вопреки своему желанию, заставила его хотеть насиловать меня!

– Ненавижу тебя! – с горечью прошептала я.

– Я тоже себя ненавижу, и сам не знаю, зачем все это делаю, но знаю одно: я возьму от тебя все, что хочу. – Грейсон взглянул на меня: на его губах играла насмешливая улыбка. – Испугалась? Я так долго мечтал об этом, что хочу как можно скорее приблизить нашу первую, но совершенно не последнюю ночь.

– Нет! Пожалуйста, не нужно! Я не хочу… Ну за что, Брэндон?! – Я вновь заплакала от мысли, что он изнасилует меня прямо в самолете.

– Все зависит от тебя и твоего поведения.

– Я надеялась, что навсегда избавилась от тебя, что все кончено, и ты никогда больше не будешь мучить меня! А теперь твое безумие причиняет страдания нам обоим! Ты только сильнее впадешь в зависимость от меня! От смертной девчонки! Ты этого хочешь!?

– Не впаду: я получу все, что мне нужно, и успокоюсь. А ты привыкнешь. Ко всему.

– Господи, почему я не умерла? Почему отец Седрика не ударил меня сильнее? – простонала я, искренне сожалея об этом.

– Потому, что это – судьба. Ты помнишь наш разговор? Мы с тобой просто созданы друг для друга: жестокость и милосердие. Это ведь твои собственные мысли.

– Брэндон, я умоляю тебя, подумай! Если ты убьешь меня, то излечишься!

– Я же сказал: всему свое время, а пока я готов потакать своей болезни и добровольно согласен развлекаться с тобой лет так пять.

– Но я буду ненавидеть тебя до самой смерти, и ты всегда будешь чувствовать мою ненависть и отвращение ко всему, что будешь со мной делать!

– Мне глубоко наплевать на твои чувства и эмоции, – спокойным тоном ответил на это Грейсон. – Я буду получать удовольствие. А что будешь получать ты, зависит от тебя. Если ты будешь покорна…

– В твоих мечтах! – воскликнула я.

– Все свои мечты я превращу в реальность. Скоро, Вайпер, совсем скоро.

– Ты настоящий психопат. Маньяк! Тебе нужно обратиться к психиатру!

Но на мои оскорбления он только рассмеялся.

Я была разочарована его реакцией – я хотела хоть чем-то зацепить его гордость, чтобы сделать ему больно, но Грейсон – эта прекрасная ледяная статуя, был пуленепробиваем.

– Хорошо! Прекрасно! Увози меня к себе! Слабак! Ты не смог справиться со своим бредом и проиграл сам себе! Надо же, как я сумела растоптать твою вампирскую гордость, раз ты согласен добровольно опуститься до секса с какой-то грязной смертной! – насмешливо сказала я.

– Я справлюсь с этим, – ледяным тоном ответил он, обращая на меня свои сверкающие голубые глаза, похожие на куски льда.

– Ты и тогда это говорил! И что же? Ты приехал за мной в эту глушь! Ты разыскивал меня, мечтал обо мне! И чем ты лучше Седрика?

– Хочешь вывести меня из себя?

– Нет, что ты! Я просто констатирую факт! Как же сильно я влияю на тебя! Мое тело так сводит тебя с ума, что ты готов насиловать ту, что презираешь! Брэндон Грейсон хочет трахать смертную девчонку! Вот умора! – весело воскликнула я.

– Замолчи, – мрачным тоном сказал вампир.

– Ты делаешь все, чтобы я была с тобой, а я не хочу этого! Мне отвратительно все, что с тобой связано! И ты можешь насиловать меня, сколько тебе угодно, потому что в эти моменты я буду представлять, что занимаюсь любовью с Седриком…

– Закрой свой рот! – угрожающе сказал Грейсон, и я заметила, как задрожали его руки, лежащие на руле.

Но я не испытывала ни капли страха: пусть лучше он убьет меня, чем вновь закроет в своем поместье и будет воплощать со мной свои отвратительные эротические фантазии.

– И я даже буду целовать тебя и позволять тебе ласкать меня! – еще более сладким голосом сказала я, видя, как мои слова действовали на него.

Грейсон так сильно сжал руками руль, что оставил на нем глубокие вмятины.

Его лицо было словно высечено из камня, и я ликовала, видя, как сильно смогла разгневать его.

– И все эти ночи, когда ты будешь целовать меня, шептать мое имя и гладить мои волосы, я буду представлять моего Седрика. Ты будешь заниматься любовью со мной, а я с ним…

Вдруг Грейсон схватил меня за горло, перекрыв мне доступ к воздуху. Я вскрикнула от неожиданности, но только рассмеялась, понимая, что выиграла эту битву.

– Ты будешь ревновать меня к нему, а я буду наслаждаться… Но не с тобой, Грейсон, а с ним! – из последних сил прохрипела я.

Он все сильнее сдавливал мое горло.

– Маленькая сучонка! Если ты не будешь со мной, то не будешь ни с кем! Даже в мечтах! Так умирай здесь! – крикнул он и, разорвав на мне ремень безопасности, открыл дверцу машины и вытолкнул меня в нее.

Я помню только, как вылетела из машины и почувствовала боль. А потом была темнота.

Придя в себя, я увидела перед собой обеспокоенные и перепуганные лица моих сестер-монахинь. Они увидели, что я открыла глаза и перекрестились. Я до сих пор не знаю, как вновь оказалась в монастыре, потому что никто ничего мне не рассказывал и не разговаривал со мной. Но, вероятно, меня, бесчувственную и окровавленную, нашел на дороге какой-то добрый человек и, увидев мои связанные руки и монашеское одеяние, отвез в монастырь.

Мои голова и тело были покрыты ранами и царапинами, и я даже удивилась тому, как смогла выжить после того, как Грейсон вытолкнул меня из машины, мчащейся на сумасшедшей скорости. Но я была безумна рада тому, что он не увез меня. Я горячо поблагодарила Бога за то, что он помог мне избежать участи, которую уготовил мне этот садист. Я плакала от радости того, что вновь вернулась в свою каменную сырую тюрьму. Вампир сказал, что хотел освободить меня от нее. Но жить с ним, продавать ему свое тело, лишь бы сбежать отсюда? Нет: моя тюрьма была мне намного дороже, чем свобода рядом с ним. Да и какая бы это была свобода? Это было бы насилие, бесконечное насилие над моим бедным телом.

После того дня я стала бояться, что вампир приедет снова и в следующий раз уже точно заберет меня. Каждый день я проживала в тревоге и не могла обрести покой.

***

Меня преследовал кошмар. Резко открыв глаза, я с изумлением увидела надо мной высокий белый потолок с красивым орнаментом. Я уже где-то видела подобный. Мой мозг пронзили смутные воспоминания того, что когда-то я видела этот потолок очень часто. Да, точно: я видела его в замке Грейсона.

Я чувствовала ладонями простыни. Холодный шелк. В моей келье не было простыней и никакого шелка, а лишь грубое домотканое шерстяное одеяло.

– Проснулась? Прекрасно. А я уже подумал, что переборщил с эфиром.

Моя кожа покрылась мурашками. Я смотрела в потолок и слышала этот голос. Голос Грейсона. Медленно и робко, боясь увидеть вампира, я заставила себя взглянуть туда, откуда доносился ненавистный мне голос.

Вампир лежал рядом со мной на кровати, в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Грейсон вольготно лежал на спине, закинув руки за голову, и с усмешкой смотрел на меня.

Мой мозг вдруг пронзило понимание того, что на мне было одето голубое платье, в котором я рассказывала вампиру о жуках и розах. Я окинула взглядом комнату, и мое сердце екнуло – это была та самая комната, в которой я жила в заточении у Грейсона.

«Нет, это невозможно! Я не могу быть в его замке! Я в монастыре!» – лихорадочно подумала я, с ужасом смотря на вампира, лежащего рядом со мной.

– Как я здесь оказалась? Нет, это какой-то бред! – воскликнула я, пытаясь вскочить с кровати, но Грейсон схватил меня, притянул к себе, уложил на спину и навис надо мной.

– Куда это ты собралась? – усмехнулся он и провел указательным пальцем по моим губам. Я попыталась отвернуть от него лицо, но он вцепился в мой подбородок своей мертвой хваткой. – Не нравится? Привыкай!

Нет, это бред! Самый настоящий кошмар моего воспаленного разума! Но, если я находилась в замке Грейсона, значит, мое возвращение в монастырь было всего лишь сладким сном? Ведь сейчас я не чувствовала боли от того, что он выбросил меня из машины. На мне не было ни одной царапины.

– Но я помню, что ты кричал на меня, а потом… – Мой голос дрожал от волнения и страха. Я не понимала, что происходит. Как я оказалась здесь, в этой комнате?

– Когда ты начала нести чушь, я усыпил тебя, – со смехом перебил меня вампир, гладя в мое лицо и заставляя мое тело покрываться мурашками ужаса.

– Как? Нет… Разве ты не выкинул меня из машины? – пролепетала я.

Я лежала под ним. Он придавил меня к кровати.

– Смирись с этим. А теперь пришло время поиграть. – Грейсон впился в мои губы настойчивым требовательным поцелуем, а затем стал покрывать быстрыми грубыми поцелуями мою шею.

– Нет, не надо, Брэндон! Нет! – в ужасе прошептала я, отчетливо осознавая, что он целовал меня, как тогда, на маковом поле. – Что происходит? Почему я здесь? Почему ты здесь? – Я задыхалась от волнения. – Ты выбросил меня из машины! Ты не забрал меня! Я не должна быть здесь!

– Выбросил? Из машины? – Он перестал целовать меня и посмотрел в мое лицо. Грейсон насмешливо усмехался. Я почувствовала, как его ледяная ладонь легла на мою талию, поползла вверх и легла на мою грудь. – Искать тебя два года, чтобы сразу выбросить? Нет, Вайпер, я слишком долго ждал этого момента! – Он приподнял подол моего платья и стал гладить мои бедра. Я вздрогнулаот его ледяного прикосновения к моей теплой коже. Его пальцы перебрались на внутреннюю сторону моих бедер.

– Перестань! Оставь меня! – Я уперлась руками в его грудь, чтобы оттолкнуть вампира от себя. – Ты мне омерзителен!

– Я ведь говорил, что твои желания не имеют ни малейшего значения? – Его ладонь оставила мои бедра, и я тут же услышала треск разрывающейся ткани. Он разорвал мое платье.

Мне хотелось кричать от ужаса, но от осознания того, что сейчас Грейсон изнасилует меня, мое горло сжалось, и я издавала лишь еле слышные: «Нет! Не надо! Я не хочу!».

Я была уже полностью обнажена, а Грейсон лежал между моих бедер, одной рукой удерживая мои руки, а второй снимая с себя брюки. Словно в ступоре я неотрывно смотрела в лицо вампира – оно было полным похоти и злости, и вдруг из его рта полилась кровь. Она закапала на мое лицо…

Из моего горла вырвался истошный крик, и я открыла глаза: я была в монастыре, в своей холодной темной келье, и лежала на своей маленькой кровати. Грейсон исчез. Он не насиловал меня. Его не было. Не было!

Это был сон, самый ужасный кошмар, который я видела за всю свою жизнь: он был так реалистичен, что я даже физически чувствовала на себе холод ладоней вампира и то, как он прикасался ко мне и гладил меня.

Я была в своей келье, в своей монастырской робе, и мое лицо было мокрым, но не от того, что на него падала кровь с губ вампира: на улице начался дождь, и его капли пробирались в мою обитель через вырубленное в камне окно.

Обхватив себя руками, я попыталась унять дрожь и освободиться от ужаса, охватившего все мое существо, но страх не отпустил меня, и в эту ночь я больше не уснула. С этого дня по ночам мне часто снились сцены, о которых рассказывал мне Грейсон, и я просыпалась в холодном поту и дрожала от отвращения.

***

Я вышла на маленький каменный балкон и смотрела вдаль: облака уже покрылись прощальным розовым цветом, и природа будто засыпала от усталости и жары. Тихий ветер принес мне запах моря, которое я видела с высоты своего дозорного места – пленившего меня монастыря.

Уже пять лет как меня постригли в монахини. Пять лет прошло с тех пор, как родители Седрика насильно заставили меня стать одной из обитательниц забытого Богом клочка суши, и я жила в этой мрачной, полупустой, каменной глыбе, которая стала моим надгробным камнем при жизни.

Моя жизнь медленно тлела с тех пор, как с моих уст тогда, пять лет назад, таких далеких, сорвались слова: «Я не люблю тебя». С того дня моя жизнь угасла, как светильник, в котором сгорело масло, и началось долгое, ненавистное, мучительное существование.

С того проклятого дня, когда Грейсон едва не увез меня, я не видела его – к счастью, в монастыре он больше не появлялся.

Я жила здесь уже пять лет, но до сих пор не знала, где находилась моя тюрьма – это был католический женский монастырь, где никто, кроме меня, не говорил ни по-чешски, ни по-английски, а местного языка я никогда раньше не слышала. В монастыре со мной не разговаривали: мать-настоятельница только жестами показывала, что я должна сделать, и за пять лет одиночества я превратилась в тень, в механизм, в часть этой серой каменной массы, что была ненавистна мне.

По ночам, лежа в своей твердой узкой кровати, покрытой тонким одеялом, я смотрела в окно, вырубленное в моей келье. Я смотрела на темное небо и тихо напевала песни о любви, слыша лишь свой голос, а затем долго лежала без сна, прокручивая в голове как кино нашу жизнь с Седриком. Иногда, когда я не была слишком уставшей и разбитой, мне даже удавалось представлять, что было бы, не встреть я Грейсона: я благополучно вернулась бы в Чехию, доучилась в университете, и мы с Седриком уехали бы далеко-далеко, на край света. Но, засыпая в сладких грезах, я всегда просыпалась в серой тюрьме и впадала в отчаяние.

Я не знала, что все эти пять лет происходило с моими родителями, и боялась, что они умерли от горя, потеряв единственную дочь, которая не сказала им даже прощальных слов и оставила наедине с приближающейся безрадостной старостью. Но изменить это мне было неподвластно: я не могла сбежать, не могла написать им, потому что в этом краю не было почты и вообще никакого населения. Казалось, этот монастырь нашел самое укромное и скрытое место на планете Земля для того, чтобы изолировать меня от мира. Но главным было то, что, если бы я и смогла написать родителям, письмо тут же перехватили бы Морганы, из боязни того, что Седрик узнает о моем местоположении и найдет меня.

Сегодня медленно протекал очередной тягостный и безразличный мне день: все утро мы с сестрами молились перед большим каменным крестом, на котором распятый Христос был вытесан из простого дерева, уже потрескавшегося. Мы стояли на коленах на холодном каменном полу и шептали молитвы. Я, при постриге получившая новое имя – Элоиза, молилась не за спасение своей души, но о помощи Седрику и моим родителям. О чем еще мне оставалось молить? Далекое прошлое было лишь маленьким мерцающим огоньком, спрятанным в моей душе, но я бережно лелеяла этот огонек – он был единственной связью с прекрасными, теперь уже навсегда потерянными прошлым и будущим. Все последующее время после молитвы я помогала на кухне – пекла хлеб, грубый и твердый, который был основной нашей пищей вместе с водой и пустой кашей.

После тяжелых трудов и скудного ужина я вышла на каменный балкон. К счастью, мне не запрещали приходить сюда, иначе, я сошла бы с ума, оставаясь в моей маленькой темной келье, в которой после заката не было света даже от свечи – мне не давали свечей. Должно быть, по приказу леди Морган, в монастыре против меня был устроен бойкот и ограничение меня от самых простых человеческих потребностей. Моя физическая свобода ограничивалась этим маленьким балконом, с которого я вдыхала свежий воздух, но потом всегда возвращалась в тюрьму, где меня вновь окружал сырой воздух каменных стен.

– Элоиза! – вдруг услышала я за спиной голос матери-настоятельницы, и, когда я обернулась к ней, она подала мне знак уйти в свою келью.

Я удивилась приказу, но подчинилась: раньше меня никогда не заставляли покидать балкон. Поднявшись в свою келью, я бросилась к окну, чтобы успеть поймать взглядом уходящие краски заката.

– Здравствуй, Вайпер.

«Вайпер… Это зовут меня… Но ведь здесь никто не знает мое настоящее имя. Здесь я – Элоиза… Неужели это кто-то из моей прошлой жизни?» – пронеслось в моей голове.

Я не оборачивалась, захваченная в плен этими раздумьями: я уже настолько вжилась в роль Элоизы, что Вайпер стала для меня другим человеком.

– Нам нужно поговорить.

Голос. Знакомый мужской голос и мой родной чешский язык. Этот голос я слышала только раз в своей жизни: голос Маркуса – брата Седрика.

Но это не мог быть он.

– Господи, я сошла с ума! – воскликнула я в ужасе оттого, что слышала голос Маркуса там, где его не было и быть не могло: в монастыре, в моей келье.

– Нет, ты не сошла с ума. Обернись ко мне, не бойся.

Вновь этот голос! Но я боялась обернуться: я боялась, что, обернувшись, никого не увижу, и это станет подтверждением моего сумасшествия.

– Мы должны поговорить о Седрике. Вайпер, он умирает.

«Седрик умирает? Этого не может быть!» – Я оторопела. По моей коже пробежал холод.

Я резко обернулась: передо мной стоял Маркус Морган.

Глава 50

– Кто ты? – спросила я, не веря своим глазам: Маркус не мог быть здесь. Наверное, это был плод моего воображения, наверное, я все же сошла с ума.

– Не бойся, я все тот же Маркус.

Да, это был Маркус – такой же молодой и прекрасный, как пять лет назад. Ни одна морщинка не появилась на его белом лице. Время было не властно над ним. Одетый в белую футболку и серые джинсы, он был инородным телом в этом мрачном угрюмом монастыре.

– Что тебе нужно? Зачем ты здесь? – спросила я, леденея под его взглядом.

– Вайпер, Седрик умирает.

– Нет, он жив: ваши родители исцелили его от меня, – уверенно сказала я, повторив слова леди Морган, которые как раскаленное клеймо жгли мою память.

Я не верила ему, не верила уже ни во что.

– К сожалению, они ошиблись. Расставание и разлука с тобой не излечили моего брата от любви к тебе, а лишь привели его к самоотречению от жизни, – тихо сказал на это Маркус.

– Но он не может умереть. Он бессмертен, – твердо сказала я, совершенно не понимая, что он имел в виду под словом «умирал».

– После того, как родители заставили тебя позвонить ему, он исчез. Мы сходили с ума от горя и беспокойства о нем, ведь он был вне себя от злости, когда узнал о том, что родители влезли в ваши отношения. Мы искали его всеми силами, всеми возможностями, но нашли только вчера. И то, если бы при чистке одного из озер в Дании, не обнаружили бы машину, на которой он уехал из Праги, мы бы никогда не смогли найти Седрика. Он нарочно утопил свой автомобиль, чтобы замести следы, и у него это безумно хорошо получилось. Едва услышав об этом, я бросился в Данию и решил искать моего брата в местах, расположенных рядом с этим озером. Я исследовал каждый дюйм земли и, в конце концов, нашел его – он был в бессознательном состоянии: его тело уже засохло и стало желтым. Он скрылся на кладбище и искал гибели: для того, чтобы не поддаться голоду, он приковал себя к тяжелому каменному гробу. Седрик решил покинуть реальность, но я нашел его.

– Он жив? – шепотом спросила я: голос отказался подчиняться мне.

– Да, мне удалось вернуть его к жизни: я взломал этот чертов склеп и привел туда первого попавшегося мне человека. Я убил его и разорвал его сонную артерию, чтобы кровь проникала в засохшее тело Седрика, и он стал оживать: кровь вернула ему жизнь. Но одной жертвы для полного его восстановления было недостаточно, и мне пришлось убить еще двоих, прежде чем тело моего брата вновь стало здоровым, но, когда он открыл глаза, я понял, что его разум все еще не восстановился. Седрик смотрел на меня как дикий зверь, как умалишенный. Я закрыл брата в склепе, чтобы последней жертвой привести его к полному восстановлению и пробудить в нем разум, но, когда вернулся, дверь была выбита, а Седрик исчез. Но я знаю, что он до сих пор где-то там.

– О, слава тебе, Всевышний, он жив! – вскрикнула я и закрыла лицо ладонями. Меня трясло от переполнявших душу эмоций.

– Вайпер.

Я отняла ладони от лица: Маркус медленно и беззвучно стал подходить ко мне.

– Ты нужна ему, Вайпер.

«Я нужна ему? Что он имеет в виду? Значит, я смогу быть с Седриком?» – с надеждой подумала я.

– Мы смертельно ошиблись, разлучив вас, и не предвидели того, что случилось с ним. Я умоляю тебя, приди к нему и будь с ним. Мы можем вылечить его тело, но не его душу. Он вновь исчезнет, чтобы искать забвения, если тебя не будет с ним.

Маркус упал передо мной на колени и схватил мои ладони.

Моя голова закружилась, и, ничего не ответив Маркусу, я облокотилась на стену: пол и келья тряслись перед моими глазами, и я не могла понять: что происходит? Где я нахожусь? Кто я – Элоиза или Вайпер? Правда это или ложь?

– Я не понимаю… – наконец, выдохнула я, когда сознание вновь вернуло все на свои места. – Ты лжешь!

– Я не лгу. Вы будете жить вместе! Родители уже благословили ваш союз и послали меня к тебе, чтобы умолять тебя вернуться к Седрику. Пусть вы будете вместе недолго, пока ты не умрешь, но тогда он не будет ненавидеть нас.

Это правда или восхитительная больная фантазия? Я не могла понять, не могла разобраться: мысли кружились с такой скоростью, что я не могла сосредоточиться ни на одной из них.

– Умоляю тебя, пойми и прости нас! – Маркус все еще стоял на коленях и с силой сжимал мои ладони. – Будь милосердна, Вайпер! Он нуждается в тебе, как в крови! Ты его жизнь! Прошу тебя, пойдем со мной! Спаси его!

– Да! Я иду с тобой! – закричала я, и мой голос эхом отразился от стен моей кельи.

Все мое существо заполнили торжество и радость: после пяти лет страданий мы, наконец-то, получили право быть вместе! Ради этого я жила, об этом я даже не мечтала, но это свершилось! Сам Маркус приехал за мной!

– Ты хочешь вернуться к нему? – со слезами на глазах спросил Маркус.

– Да! Я люблю его больше жизни! – громко прошептала я. – Чего же мы ждем? Седрик ждет меня! Он ждет, когда я приду к нему! – Я была готова сейчас же бежать на край Земли, чтобы спасти любимого.

– Мы уезжаем сейчас же!

Маркус поднялся с колен, схватил меня за руку, и мы почти побежали по крутой каменной лестнице во двор монастыря, где, как оказалось, нас ждала машина.

«Чем я заслужила такое счастье? Теперь я буду жить с Седриком до самой моей смерти! Лишь бы он дождался меня!» – пронеслось в моей голове, и я широко улыбнулась от переполнявшего меня счастья.

Маркус открыл передо мной дверцу машины, помог мне сесть и собрать мою длинную монастырскую рясу, затем сел за руль, и мы с бешеной скоростью поехали прочь от монастыря.

Как только мрачные башни монастыря скрылись из виду, я явственно почувствовала, что теперь моя жизнь полностью изменится. Теперь я буду с Седриком. Теперь я вновь возрадую сердца моих родителей, которые, возможно, уже давно оплакивали меня как мертвую. Я прижму их к сердцу, утешу их, и теперь мы не расстанемся никогда.

– Маркус, скажи мне… Когда я была здесь, мои родители… Что с ними было? – спросила я.

– Твои родители подняли панику и шум, когда ты в назначенный день не прилетела в Прагу: они весь день ждали вас с Седриком в аэропорту, а когда не дождались, стали звонить на номер, с которого ты звонила им, но он был отключен…

Я представила, в какой панике и тревоге были мои бедные родители! Их дочь не вернулась из другой страны!

– …Не дозвонившись до вас, они решились на крайнюю меру – приехали в наш замок…

– В замок! – с ужасом воскликнула я, не веря своим ушам.

Они, сами того не зная, поехали в логово вампиров!

– Да, в замок. Они встретились с нашими родителями и высказали предположение, что с самолетом что-то случилось: они говорили, что, наверное, наши дети разбились в авиакатастрофе, и все признаки были налицо.

– О, Господи! – прошептала я, в смятении и боли оттого, что пришлось перенести моим родителям: они думали, что уже навсегда потеряли меня!

– Тогда мы надеялись и были глубоко убеждены в том, что Седрик скоро вернется к нам, когда остынет, поэтому сделали так, чтобы ваш рейс, действительно, был гибельным: по всем документам ты погибла, но Седрик выжил после падения самолета. Никто не знает о том, что ты жива, и мы официально похоронили твое сгоревшее тело в Брно. Пять лет назад.

Я впала в ступор: вот это историю сочинили эти проклятые вампиры!

«Ты погибла… После падения самолета… Мы официально похоронили твое сгоревшее тело в Брно… Пять лет назад… О, Боже, как это ужасно, чудовищно, страшно… Для реального мира я мертва! Уже пять лет! Уже пять лет мои родители оплакивают меня! И все это сделали Морганы… Чудовища! Они разрушили нашу семью и принесли нам только скорбь и горе!» – с ненавистью подумала я, уставившись в спокойное лицо Маркуса.

– Значит, похоронив меня в монастыре, вы похоронили меня и для мира! – тихо сказала я, скорее себе, чем Маркусу.

– Да, и сейчас мы очень жалеем об этом. Ты даже представить не можешь, как мы мучимся от своих прошлых эгоистичных поступков. Своим вмешательством мы практически привели Седрика к могиле, а надеялись излечить его от пагубной любви. Господь свидетель, если можно было бы вернуть время вспять, мы ни за что не стали бы разлучать вас.

– Теперь все равно, что было в прошлом. Сейчас нужно спасти Седрика. И я спасу его любой ценой, – прошептала я.

«Ничего, скоро родители вновь обретут меня!» – твердо решила я.

– Но, если я мертва, как я вернусь обратно? – удивилась я.

– Легко: медицинская экспертиза докажет, что ошиблась и что сгоревшим трупом в самолете была не ты, – просто ответил на это Маркус.

– Но ведь родители опознали мое тело! – воскликнула я, удивляясь спокойствию его тона, словно он говорил о самых обычных вещах.

– Нет, они не присутствовали на опознании. Тебя хоронили в закрытом гробу.

– Но кто тогда опознал якобы мое тело? – вырвался из моей груди изумленный возглас.

– Я.

Этот простой короткий ответ подвел черту под всей историей моих похорон. Теперь мне было ясно: Морганы сделали все, чтобы стереть с лица земли даже мое имя. Они устроили аварию, документы, мертвое обгоревшее тело, опознание, похороны, все для того, чтобы от меня не осталось и следа. Они уничтожили меня: нет человека – нет проблемы. Но все пошло не так, как они рассчитывали: Седрик так и не простил им и не вернулся домой. Их усилия оказались напрасными. Они переступили через свою гордость и теперь умоляли меня спасти их сына.

– Когда мы приедем к Седрику? – с трепетом в душе спросила я.

– Чем раньше, тем лучше. Но, думаю, сначала тебе нужно переодеться. Будет лучше, если он увидит тебя цветущей, а не монашкой, – ответил на это Маркус. – Сейчас мы едем в отель, там ты приведешь себя в порядок и наденешь красивое платье. Седрик не должен знать о том, что все это время ты была заперта в монастыре, иначе, он никогда не простит нам нашей жестокости и вновь отречется от семьи. Поэтому ты должна уговорить его простить нас – это наше условие.

– Я сделаю все, что смогу, – искренне пообещала я.

В один миг из препятствия, которое нужно было преодолеть, я превратилось в ценный ключ к спасению Седрика и его прощению своей семьи. Пусть так, пусть я была для них всего лишь вещью, лишь бы они позволили мне быть с Седриком! Это было единственное, чего я хотела от Морганов, и за что была безумно благодарна им.

– Но Седрик даже не искал меня… Он просто сдался, – прошептала я.

– Поверь, это единственное, что ему оставалось: родители убедили его в том, что убили тебя и сожгли твое тело, – тихо сказал на это Маркус. – Он был уверен, что ты мертва и поэтому запер себя в склепе.

– Он страдал? Ему было больно? – с отчаянием спросила я.

– Этого я не знаю, но, не думаю, что его тело чувствовало хоть что-то. Некоторые вампиры добровольно выбирают сон, но, конечно, не в таком юном возрасте, как Седрик. Когда вампиру становится больше восьмидесяти тысяч лет, жизнь уже не приносит особой радости, и они предпочитают, скажем так, сон. Но Седрик… Мне безумно стыдно за то, что я сделал с собственным братом.

На лице Маркуса отразилась такая боль, что я решила больше не упоминать о его трагедии. Но я вдруг вспомнила о Грейсоне: мне стало интересно, что происходило с ним после его приезда в мой монастырь.

– А что с Грейсоном? – робко спросила я Маркуса, боясь, что он мог неправильно истолковать мое любопытство.

– Не волнуйся, он уехал, – спокойным тоном ответил Маркус.

– Он рассказывал тебе о том, что происходило в его поместье?

– Да, он честно признался мне в том, что издевался над тобой. Приношу за это свои извинения. Но Брэндон сказал, что ты отчаянно отрицала мою осведомленность насчет тебя и Седрика. Почему?

– Не хотела втягивать тебя в это, – честно сказала я.

«Грейсон все ему рассказал? И о том, что одержим моим телом настолько, что едва не похитил меня из монастыря?» – удивилась я.

– Грейсон уехал? Куда? – уточнила я.

– Когда я сказал ему, что родители хотят вернуть тебя Седрику, Брэндон был взбешен этим известием. Чем ты успела так ему досадить? Он сказал, что мы делаем большую ошибку и что он жалеет о том, что не убил тебя. Но, к счастью для нас, ты жива и вернешь нам Седрика. – Маркус взглянул на меня, и его глаза потеплели.

– Но Грейсон угрожал мне, что расскажет обо мне и Седрике всем вам. Он говорил, что…

– Он никогда ничего не скажет – он поклялся об этом.

– А как ты и Маришка? – спросила я, удовлетворившись новостями о Грейсоне и теперь желая узнать о браке самого Маркуса.

– У нас все великолепно: ждем первенца. – Маркус улыбнулся. – Мальчика.

Я тоже улыбнулась до самых ушей: вот это новость! Как замечательно, что Маркус скоро станет отцом!

– Поздравляю! Это так здорово! – искренне поздравила его я. – Уверена, ты будешь прекрасным отцом. И когда вы ждете малыша?

– Через четыре месяца.

Так, продолжая дружескую беседу, мы разговаривали всю дорогу до ближайшего отеля, где для меня был снят отдельный люкс. Персонал отеля с почтением смотрел на меня и просил окрестить их крестным знаменем (это мне переводил Маркус), что я и делала, помня о том, что еще недавно была сестрой Элоизой – невестой Христовой.

Маркус провел меня до двери моего номера.

– Какой твой любимый цвет? – спросил он. Теперь он относился ко мне совершенно по-другому, чем тогда, в Праге. Наверное, сейчас он высоко ценил меня за то, что, благодаря мне, вновь обретет брата.

– Белый, – ответила я, желая предстать перед Седриком воскресшим ангелом.

Маркус молча кивнул и ушел, а я открыла дверь номера и, зачарованная застыла на пороге.

Как давно я не видела нормальной удобной мебели! Пять лет меня окружали лишь каменные своды, а в моей низкой маленькой келье не было ничего, кроме жесткой деревянной постели. А здесь был человеческий мир, из которого я была похищена и заперта в тюрьму монастыря. Мебель: стулья, столы, кровать, софа, комод, украшения, статуэтки, картины, шторы, часы – все это было почти забытым.

Я зашла в ванную комнату и счастливо рассмеялась оттого, что могла принять ванну и искупаться под душем в горячей воде, а не под ледяной водой, бегущей тонкой стрункой из ржавого высокого крана, под которым мне приходилось мыть себя в монастыре. Шампуни, гели, кремы привели меня в восторг, ведь в своей тюрьме я пользовалась лишь дурно пахнущим хозяйственным мылом.

Последний раз я видела свое отражение пять лет назад, и сейчас, посмотрев на себя в зеркало, я вскрикнула от ужаса: на меня смотрела измученная бледная женщина с впалыми худыми щеками и бледно-фиолетовыми синяками под глазами, одетая в грубую черную мешковину, а ее шею тянул большой деревянный крест.

Мой вид так шокировал меня своей безобразностью, что я горько заплакала. Я в исступлении сняла с себя крест, нижнюю юбку и рясу, швырнула их на пол, осталась нагой и просто разрыдалась: я была такой худой, что ребра отчетливо выпирали над впалым животом, руки превратились в тонкие костяные ветки, а ноги стали тонкими палками. Я стала омерзительна. Мои прекрасные, длинные когда-то волосы были коротко подстрижены: в монастыре их стригли каждые два месяца, чтобы не завелись вши. Осталась лишь страшная тень от той, кем я была пять лет назад.

Вот, во что я превратилась?! В страшную худую тень! В живого мертвеца! Белая-белая, никогда за пять лет не видевшая солнца кожа, ярко подчеркивала синяки под моими глазами и делала меня похожей на вставшего из могилы покойника.

И такой меня должен был увидеть Седрик? Как я могла предстать перед ним в таком виде!

Но мне нужно было торопиться, и, отбросив жалость к себе, я с непередаваемым удовольствием приняла ванну в горячей воде с пеной, несколько раз бережно помыла волосы, которые за пять лет использования хозяйственного мыла стали жесткими и сухими, помыла тело мягкой шелковистой мочалкой и гелем, и лишь тогда почувствовала себя чистой и свежей.

Выйдя из ванной комнаты, я увидела висящее на плечиках белое платье, а рядом с ним – лежащие на стуле комплект белого нижнего белья и новые белые балетки. Я усмехнулась, подумав о том, как неловко было Маркусу покупать все это, ведь он, должно быть, ни разу не был в женских магазинах. Но мне было приятно оттого, что он не позабыл о таких вещах.

Нижнее белье село идеально, и платье тоже оказалось мне впору – оно было классического покроя, на ладонь выше колена. Я надела балетки и, открыв гардероб, повертелась у большого зеркала и с удовлетворением подумала, что теперь я была не так уж страшна. Но мое сильно похудевшее тело и короткие волосы печалили меня: мне хотелось предстать перед Седриком той, двадцатитрехлетней девушкой, а не двадцативосьмилетней худышкой, своим худым угловатым телом похожей на подростка.

Я нашла фен, высушила волосы и расчесала их. Теперь я чувствовала себя человеком. Достойной. Чистой.

Когда я спустилась к ресепшну, Маркус уже был там. Он взглянул на меня, и его лицо приняло виноватое выражение, видимо, он чувствовал свою вину за то, кем я стала, но не сказал ни слова извинения. Девушка, которой я отдала ключи от номера, тоже с удивлением уставилась на меня. Конечно! Еще час назад она видела меня монашкой!

Маркус настоял на том, чтобы я поужинала и повел меня в маленький ресторан при отеле, где я быстро перекусила салатом и водой. За пять лет скудной монастырской пищи мой желудок стал таким маленьким, что для насыщения мне требовалось совсем немного еды. Когда я сказала, что готова ехать, мы молча вышли на улицу, сели в машину и долго ехали до аэропорта: проезжая город, я во все глаза смотрела на окружающий меня свободный мир и новые незнакомые места. Я пыталась понять, какая страна стала местом моего пятилетнего заточения, но так и не смогла это определить: местные билборды были написаны на непонятном языке латинским алфавитом, а им пользуется так много стран, что я бросила эту безрезультатную попытку и прямо спросила об этом Маркуса. Но он улыбнулся мне и ответил лишь: «Теперь это в прошлом».

Маркус привез меня в аэропорт, в котором было совсем мало людей: должно быть, это был маленький город с миниатюрным аэропортом, потому что я увидела только три самолета, и один из них принадлежал Морганам – об этом свидетельствовала надпись «Морган» на его теле. В него мы и сели.

– Когда мы прилетим? – спросила я Маркуса, когда мы вошли в салон: я хотела как можно скорее увидеть Седрика, поцеловать и обнять его – об этом я смела только мечтать долгими бессонными ночами. Ведь он, наверное, еще не знал о том, что его родители благословили наш союз.

– Через пять часов, – ответил Маркус. – Тебе лучше прилечь отдохнуть.

– Я не устала, – сказала я чистую правду: любовь и стремление быть с Седриком давали мне силы.

– Хорошо, как хочешь. – Тут у Маркуса зазвонил телефон, и он заперся в кабине пилота.

Я села в кресло, застегнула ремень безопасности и нервно затеребила складки своего платья – мне не терпелось увидеть своего любимого и сказать ему о том, что я пришла навсегда.

Могла ли я там, в монастыре, даже мечтать о том, что вновь обрету счастье и буду с Седриком? Тогда я уже ни на что не надеялась, а сейчас, в предвкушении увидеть его, не могла найти себе места.

Пять часов… Целых пять часов! Это же целая вечность!

За все время полета Маркус больше не появлялся рядом со мной. Наверно, он сам вел самолет. Я же сидела в ступоре, не имея сил поверить в происходящее, и боялась проснуться в своей страшной келье. Но вот, самолет начал снижаться и вскоре совершил посадку: его немного встряхнуло, а затем он мягко поехал по твердой земле и остановился. Несколько минут спустя, Маркус вышел из кабины пилота и сказал мне идти за ним. Мое сердце бешено колотилось от волнения, а кровь практически разрывала вены – вампир тоже чувствовал это, потому что часто бросал взгляд на вену, пульсирующую на моей шее, но я не боялась его, ведь была слишком ценной вещью для их семьи.

Но, к моему разочарованию, мы снова сели в автомобиль и вновь куда-то поехали. На улице было холодно, и Маркус услужливо дал мне свой пиджак, который очень кстати нашелся на заднем сидении его автомобиля. Мы ехали молча, но я с надеждой вглядывалась в каждый поворот, надеясь увидеть за ним Седрика. Его образ не померк в моем сознании. Но мы проехали уже сотни поворотов, а я так и не увидела его.

– Приехали, – вдруг тихо сказал Маркус.

Мы остановились рядом с густым лесом.

Я не смогла сдержать счастливую улыбку.

– Жди меня здесь. Я проверю, не вернулся ли он в свой склеп, – серьезно сказал мне Маркус. – Не выходи из машины – Седрик может быть опасен.

– Но почему? Я думала… – начала я, с недоумением смотря на него.

– Он находится в состоянии голода и не контролирует себя. Не надейся – Седрик не узнает тебя, потому что сейчас его разум поглощен лишь поиском пищи, и он убьет тебя, если ты станешь первым человеком, которого я к нему приведу. Понимаешь?

Я ошеломленно смотрела на Маркуса: раньше до меня не доходило, насколько серьезна была ситуация, но сейчас меня охватил настоящий ужас – я представила, в каком безнадежном состоянии должен был находиться мой Седрик, раз не узнает даже меня. Серьезное выражение лица Маркуса напугало меня еще больше.

– Но что ты будешь делать там один? Он ведь ждет меня, – робко сказала я.

– Сначала я должен привести к нему жертву: здесь неподалеку находится небольшая деревня. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит, и не будешь возражать, – тихо ответил Маркус. – Это необходимо.

– Я все понимаю. Когда ты вернешься? – с надеждой смотря на него, спросила я.

– Пока не знаю: мне нужно раздобыть для Седрика жертву, а потом ждать, когда к нему вернется сознание – это довольно долгий процесс, учитывая то, как долго его разум обходился без пищи. – Маркус улыбнулся мне. – Не волнуйся, я уверен, что мы вернемся через пару часов. Ты должна быть здесь, чтобы он поверил мне и возвратился со мной. И, надеюсь, он простит меня.

– Он простит тебя, Маркус. Ты даже не представляешь, как много значишь для него. Он поймет, что все, что ты сделал пять лет назад, было для него. Я обещаю: он простит тебя. Иди к нему, а я буду здесь. – Я прикоснулась к его ледяной ладони, желая подбодрить.

– Спасибо, Вайпер, – все еще улыбаясь, сказал Маркус. – Мой брат будет счастлив с тобой. Я оставляю тебе номер моего мобильного: если меня долго не будет, позвони мне прямо из машины. – Он протянул мне телефон.

– Хорошо, – ответила я, принимая телефон, и с трудом подавляя желание пойти с ним: Седрик был рядом, а я не могла, не должна была идти к нему. Это было ударом для меня.

– Закройся изнутри и не выходи! – еще раз предупредил меня Маркус и вышел из машины.

Я тут же заблокировала двери.

Маркус побежал вглубь леса, и через секунду скрылся с моих глаз.

Одиноко сидя в машине, я рассматривала окружающий пейзаж, который еще недавно был могилой Седрика. Было начало ноября: земля была покрыта сухой желтой травой и опавшими листьями. Почти голые деревья все еще сиротливо сохранили на своих ветвях немного оранжевых листьев. Ветер качал деревья и кружил опавшую листву. Небо было затянуто серыми тучами, но дождя не было. После пятилетнего бесконечного лета осень показалась мне невероятным волшебством. Я с улыбкой осматривала окружающую меня природу и надеялась на то, что вскоре Маркус вернется с Седриком, и я увижу их, идущих вместе к машине.

По левую сторону от меня был лес. Справа – нестройным порядком вытянулись к небу могучие высокие деревья. Но вдруг что-то мелькнуло среди деревьев. Я машинально перевела взгляд туда, но ничего не увидела. Вдруг это «что-то» промелькнуло еще раз, и это произошло так быстро, что я не успела ничего рассмотреть, и стала пристально вглядываться, желая понять, что это было.

За одним из одиноких деревьев стоял Седрик.

Мое сердце вздрогнуло от счастья, и мне пришлось закрыть рот ладонью, чтобы не закричать от охватившей меня безумной радости.

Седрик стоял, немного выглянув из-за дерева, и я видела его прекрасное бледное лицо: он пристально смотрел на меня, но в его взгляде было что-то нечеловеческое. Одежда на нем была изорвана и грязна. Он стоял так близко к машине, что я могла видеть его, очень четко и ясно: он прищурил глаза и втягивал в себя воздух. Через секунду он исчез.

Первым моим побуждением было выйти из машины и броситься за ним, чтобы обнять его, поцеловать и утешить, но я помнила предупреждение Маркуса о том, что сейчас это был не Седрик, а монстр, ищущий жертву, и меня объял самый настоящий ужас.

«Он может быть опасен» – Прозвучали в моем разуме слова Маркуса.

Моя кожа покрылась мурашками, и я лихорадочно искала взглядом Седрика, боясь, что он мог напасть на меня, пусть я и была защищена корпусом машины. Но разве стекло и железо устоят перед тем, кого не может пронзить даже нож для рубки костей?

Я торопливо схватила телефон, чтобы позвонить Маркусу и предупредить его о том, что Седрик был здесь, рядом с машиной, и что он наблюдал за мной, спрятавшись от моего взгляда. Мои руки дрожали. Я стала набирать цифры, написанные на белом листке, вырванном из маленького блокнота, но вдруг дверца машины со скрипом исчезла, словно что-то снаружи вырвало ее, а затем меня схватили ледяные руки, и я оказалась на земле, придавленная сверху чем-то тяжелым. Ледяные ладони прижали мое лицо щекой к траве, а шею вдруг пронзила чудовищная боль, и я почувствовала, как по ней потекла теплая жидкость, и я знала, что это была моя кровь.

Я не могла даже пошевелиться: мои руки были в плену ледяной ладони, как и мое лицо, прижатое другой ледышкой к траве. И я лежала на этой траве, прижатая к ней существом, которое присосалось к моей шее и жадными глотками пило мою кровь. Место на шее, ставшее родником пищи для монстра, ужасно болело, но я не могла вскрикнуть, ошеломленная происходящим, словно убивали не меня, а кого-то другого. Вдруг ладонь, прижимавшая мое лицо к земле, переместилась на мою шею, и я смогла повернуть голову, чтобы взглянуть на того, кто медленно и жестоко убивал меня. Но мне не нужно было видеть его лица, чтобы понять, кто станет моим убийцей – я знала: это был мой Седрик, за которым я приехала и с которым должна была прожить всю оставшуюся жизнь.

– Седрик, нет! Остановись! Это я! Твоя Вайпер! Ты убиваешь меня… – прохрипела я, отчаянно извиваясь под его тяжелым телом. – Седрик! Хватит! Ты же убьешь меня!

Седрик оторвался от моей шеи и посмотрел на меня: его глаза горели безумием, а с его рта по подбородку стекала моя кровь.

Он узнал меня! Слава Богу, узнал! А я уже испугалась! Подумала, что он безумен настолько, что убьет меня!

– Седрик, отпусти меня! Я здесь, я пришла за тобой! Твои родители разрешили нам быть вместе… – Но вдруг он вновь вгрызся в мою шею, и я поняла, что ошиблась: Седрик не пришел в сознание. Он не узнал меня. Он не понял моих слов, не понял, что я приехала к нему.

– Седрик, прошу тебя, нет! – закричала я, пытаясь оттолкнуть его, но он еще сильнее сжал меня, и я чувствовала, как кровь покидала мое тело. – Перестань! Мы будем вместе! – Я отчаянно пыталась остановить его. Но это было бесполезно. Я теряла силы. Он выпивал их с моей кровью.

«Вот и все… Вот и конец. Как грустно, как неправильно все получилось! Бедный Маркус, он столько сделал для того, чтобы мы с Седриком воссоединились! Что с ним будет? А что будет с Седриком, когда он придет в себя и увидит, что убил меня?» – пронеслось у меня в голове.

Сознание покидало меня.

– Седрик, не надо! – прошептала я, из последних сил пытаясь оттолкнуть его.

Но он не слышал меня.

– Я люблю тебя… Ты не виноват, – едва слышно пролепетала я.

В глазах чернело. Небо уходило вдаль. Все расплывалось.

Тело не слушалось меня. Я уходила в темноту.

Меня охватил невероятный холод, и даже боль притупилась от льда, покрывшего мое тело.

Глава 51

Кровь. Теплая человеческая кровь.

Я медленно обретал сознание: каждый глоток делал его сильнее. Кровь моей жертвы растекалась по моим холодным венам и наполняла их жизнью. Кровь была удивительной: такой вкусной и необычной крови я не пил никогда. И какой у нее аромат… Морской бриз.

В своей жизни я знал только одного человека с такой же кровью.

Морской бриз. Мост.  Вечер.

Такой аромат был у той девушки.

У Вайпер.

Сознание окончательно вернулось ко мне: я выпил столько крови, что моя жертва уже умерла.

Эта восхитительная кровь… Я не мог спутать ее ни с чем.

Нет. Не может быть!

Я оторвался от шеи жертвы и взглянул на ее лицо: худое, белое, обескровленное лицо, широко раскрытые ярко-карие глаза, побелевшие губы.

Это была она. Моя Вайпер.

Я убил ее.

– Вайпер! – с отчаянием прошептал я. – Вайпер, нет! Не умирай! Умоляю тебя, проснись!

Я целовал ее лицо, оставляя на нем кровавые поцелуи, но она не шевелилась.

Она не просыпалась.

Вайпер была мертва.

Мертва. Я убил ту, что любил сильнее жизни? Нет, я не мог.

– Вайпер, любовь моя, проснись! Моя родная, не покидай меня! Ты же обещала мне, что нас разлучит только смерть от твоей старости! Проснись! Умоляю! – шептал я, гладя ее белое лицо. Я целовал ее руки, но они падали, как игрушечные.

Я убил ее. Убил Вайпер.

– Ты не можешь оставить меня! Проснись! Что я натворил! Вайпер, я убил тебя своими собственными руками! – в отчаянии воскликнул я, закрывая ее глаза.

Подняв ее на руки, я сделал несколько шагов, но ноги не держали меня, и я упал на землю. Я прижал Вайпер к себе и смотрел на нее, с болью, разрывающей мою грудь: ее шея, плечо и белое платье были покрыты кровью. Кровь была и на ее ладонях, и я понял, что Вайпер пыталась оттолкнуть меня, защититься, но погибла от моих клыков, полная ужаса и непонимания. Я вновь поднялся на ноги и машинально зашагал по поляне, держа на руках Вайпер, целуя ее и умоляя простить меня, проснуться и вернуться ко мне. Ее голова лежала на моей груди, и я целовал ее, и шептал любимой о том, как люблю ее, что не могу жить без нее, что она должна проснуться, и тогда мы будем вместе. Но она была мертва, и я стал ее убийцей.

Родители солгали мне: Вайпер была жива. Она отыскала меня, пришла ко мне, а я убил ее и выпил всю ее кровь.

Но что она здесь делала? Как она оказалась здесь? Сколько времени прошло с тех пор, как я видел ее в последний раз, в аэропорту Праги? Но как она изменилась: она стала такой худой, словно ужасно голодала, а ее волосы были обстрижены так коротко, что эта перемена была просто уничтожительной. Вайпер, которую я знал, заменила эта странная, худая девушка, но это была моя Вайпер, и я не перестал любить ее, наоборот – моя любовь к ней вспыхнула с новой силой. Но эта любовь теперь была не нужна ей – Вайпер была мертва. Она была здесь, со мной, на моих руках, но не могла сказать мне ни слова, ни взглянуть на меня, ни поцеловать, ни обнять. Ничего. Она навсегда покинула этот мир – я прогнал ее, осквернил ее тело, забрал ее жизнь. Я отчетливо понимал, что это был конец. Вайпер больше не было в живых. Теперь все было потеряно, и, может, я убил ее именно в тот момент, когда мы вновь могли быть вместе, ведь она пришла ко мне. Отыскала меня.

Вдруг я увидел на желтой траве маленький белый кусок бумаги. Подняв его, я увидел на нем набор цифр и подпись снизу: «М».

Маркус. Мой брат. Он был здесь.

Я осмотрелся вокруг и лишь теперь заметил серый автомобиль, стоящий на узкой лесной дороге – одна его дверца была вырвана, и я понял: Вайпер приехала вместе с Маркусом, она сидела в этом авто, одна, а я вырвал дверцу, вытащил мою возлюбленную из убежища и убил.

Значит, Маркус был где-то здесь – это он привез ко мне Вайпер. Но что он подумает, когда обнаружит, что я убил ее? Если сам Маркус привез ко мне Вайпер, значит, моя семья приняла мою любовь к ней и вернула мне ее. Но я все разрушил. Я сам.

«Маркус, я знаю, как ты страдал без меня, мой брат. Ты не должен страдать еще сильнее, не должен знать, что я стал еще несчастней, чем был в тот злосчастный день. Я не могу нанести тебе еще одну рану» – твердо решил я.

Я отнес Вайпер к автомобилю, аккуратно положил ее на заднее сидение, затем поднял с земли вырванную дверцу и темный пиджак, пахнущий ароматом Вайпер и Маркуса, спрятал их в багажник, сел за руль и помчал прочь с места моего преступления.

Если не было Вайпер, и я убил ее, мы должны были умереть вместе. Обычный огонь не берет мою кожу, но огонь крематория возьмет: я подсчитал в уме силу огня и силу сопротивления моей кожи, и пришел к выводу, что двух дней сильнейшего огня в печи крематория хватит для того, чтобы сжечь даже мое бессмертное тело.

Я с силой давил на газ, выдавливая из автомобиля Маркуса максимальную скорость: мне нужно было оторваться от брата, ведь он легко мог догнать меня, если я не скроюсь от него сейчас же, когда он потерял меня из поля своих способностей. Поэтому я мчал, обгоняя попадавшиеся на пути машины, как можно дальше от леса и Маркуса, искавшего меня в нем.

Мне было прекрасно известно, что без документов сжечь меня и Вайпер никто не согласится, поэтому составил замечательный план того, как этого добиться.

Деньги. Эти бумажки – главное в жизни людей, и они помогут мне убить в людях страх сотворить беззаконие.

Отыскав ближайший банкомат, где-то в небольшой деревушке, я, знающий все ПИН-коды брата, снял со счета Маркуса сто пятьдесят тысяч евро – больше в нем не было, в другом банкомате оказалось еще сто тысяч – я снял их на всякий случай, если сотрудники крематория не обойдутся меньшей суммой. К счастью, денег было предостаточно.

Покрытый кровью, но незамеченный ни одним смертным, я вернулся к автомобилю, положил деньги на заднее сидение, поцеловал белое лицо Вайпер и укутал ее в пиджак Маркуса, который нарочно достал из багажника.

– Скоро я приду к тебе, только жди меня, – сказал я Вайпер, хоть разум и говорил мне о том, что она была мертва и не слышала меня, но мое сердце и сознание отказывались смириться с ее смертью. Она всего лишь заснула, и я разговаривал с ней, надеясь на то, что сквозь сон она слышала мои слова.

После этого я поехал в город, за которым, как я знал, был ближайший крематорий – святое для меня место, которое поможет мне, наконец-то, избавиться от вечной жизни, и я был несказанно рад тому, что, вопреки всем божьим законам, я, может быть, нашел путь самоубийства. Возможно, я смогу сбежать. Попробую.

Я сидел за рулем автомобиля, Вайпер сидела рядом – я пересадил ее к себе. Все было так, как должно было быть. Мы были вместе. Только она и я.

Но мне нужно было попрощаться с братом и уверить его в том, что я был счастлив: Маркус не должен был страдать из-за моего смертельного проступка.

Я подъехал к красивому маленькому озеру, положил голову Вайпер на свое плечо и наслаждался ее близостью, тем, что она была со мной, что она прикасалась ко мне. Пусть так, пусть мертвая, но она была рядом. Затем я аккуратно пристегнул Вайпер к ее сидению, взял телефон, набрал номер, который обнаружил на листке, и стал ждать, когда Маркус ответит мне. Мне было нужно услышать его голос. Как жаль, что я не услышал голоса Вайпер. И не услышу теперь никогда.

– Маркус Морган.

– Привет, Маркус, – сказал я и даже усмехнулся от светлого чувства, охватившего меня.

– Седрик… Это ты, Седрик? – торопливо сказал мой брат, а затем послышался его радостный смех.

– Да, я. Рад слышать тебя, – сказал я, прекрасно понимая, что сейчас чувствовал Маркус, – должно быть, он был безмерно счастлив тому, что я вновь вернулся к жизни.

– А я как рад! – Он глубоко вздохнул. – Прости меня, братишка, я был не прав. Мы не имели права забирать ее у тебя…

– Не будем об этом, – прервал я его, не желая ворошить прошлое, ведь теперь, когда я собственными клыками убил свое будущее – мою Вайпер, оно было совершенно не важным.

– Нет, я не могу так! Ты должен выслушать меня…

– Маркус, не стоит: я знаю, как ты раскаиваешься. Вайпер уже все мне рассказала, – солгал я, создавая иллюзию, альтернативный конецтого, что было бы, не убей я Вайпер.

– Она рядом? Где вы? – спросил брат: его голос был наполнен искренним раскаянием.

Я простил ему. Но родителям – никогда.

– Мы уже далеко от тебя. И прости, я угнал твое авто, надеюсь, ты сумеешь добраться до ближайшего города.

– Это не проблема! – Я услышал, как Маркус усмехнулся. – Я очень рад за вас. Когда родители поняли, что потеряли тебя, они изменили свое мнение о Вайпер, правда, для этого потребовалось пять лет…

– Пять лет? – переспросил я.

Прошло пять лет? А все было как вчера: последний разговор с Вайпер, разгром мною зала замка, уверения родителей в том, что моей любимой смертной больше не было в живых, мой побег. Значит, Вайпер исполнилось двадцать восемь лет. И где она была все это время?

– Где вы прятали ее? – прямо спросил я.

Маркус промолчал.

– Не бойся, я не буду упрекать тебя: сейчас она со мной, и я счастлив. Просто скажи, где была Вайпер и почему она стала такой? Что за порез на ее запястье? – сказал я, поняв, что брат боялся моего гнева.

– О шраме на ее запястье я не осведомлен. Но она была в закрытом женском монастыре, – словно нехотя, ответил мне Маркус. – Я знаю, ей тяжело пришлось там, среди незнакомых людей, но, Седрик, тогда мы считали, что так будет лучше.

– Но я рад тому, что вы поняли свою ошибку и вернули ее мне. – Я с любовью гладил белое лицо возлюбленной, представляя, что она чувствовала мои прикосновения и знала, что я не перестал любить ее ни тогда, после ее отречения от меня, ни сейчас, когда она превратилась в худой манекен, почти полностью лишенный своих прекрасных густых волос.

– Седрик, скажи, где вы сейчас, и я приеду: я хочу увидеть тебя, обнять. Эти пять лет были для меня пыткой.

– Извини, но в данный момент это невозможно: я должен скрыться и скрыть от вас Вайпер. Кто знает, что придет в голову нашим родителям. – Я не мог позволить Маркусу понять, что я убил Вайпер, и продолжал плести свою ложь. – Но не волнуйся, мы обязательно встретимся через год или два, а может, лет через пять, когда все встанет на свои места.

– Я не настаиваю на том, чтобы ты приехал в замок, но встретиться со мной ты можешь? – недовольным тоном сказал Маркус. – Не упрямься!

– Не в этот раз: мне нужно начать новую жизнь, – отрезал я.

– Хорошо, не буду настаивать. Чувствую, ты, все-таки, зол на меня.

– Нет, не зол. Маркус, не смей упрекать себя и пойми, что сейчас я хочу побыть с Вайпер, и нам с ней нужно о многом поговорить.

– Да, я понимаю… Куда вы отправитесь? – Голос брата стал печальным, но я не мог сказать ему правду – она убила бы его сознание.

– Пока не скажу, но, как только почувствую, что готов увидеть тебя, я позвоню. Кстати, не возражаешь, если я сниму с твоего счета некоторую сумму?

– Без вопросов. К тому же, думаю, все твои карты заморожены.

– Именно. Признаться, я уже снял с твоего счета крупную сумму. Хочу начать новую жизнь с Вайпер, далеко от всего, что связывает нас с прошлым: далеко от Праги, Чехии, наших родителей, Дании. И не паникуй, если я не буду звонить тебе – когда придет время, мы обязательно встретимся.

Мне необходимо было подготовить брата к тому, что он больше никогда не увидит и не услышит меня. Пусть думает, что я живу где-то далеко, уединенно, как отшельник, чем знает о том, что меня больше не существует даже в виде материи.

– Конечно, это твое право, но ты должен увидеть племянника, – теплым тоном сказал Маркус.

Я улыбнулся от этой новости: Маркус стал отцом?

– Да, поздравляю, это великолепная новость, – с искренней радостью сказал я брату.

– Вайпер уже сказала тебе об этом?

– Да. Честно признаться, я был ошеломлен. Но я безмерно счастлив: в один день я обрел и Вайпер и маленького племянника. Сколько ему? – Я нарочно говорил банальные фразы, не называя цифр и имен.

– Пять месяцев, но наши врачи говорят, что он может родиться и раньше – он уже вовсю стучит у Маришки в животе. Она будет рожать дома. – Голос брата был наполнен радостью, и я действительно был счастлив за него.

У Маркуса будет сын, а значит, ему не придется сильно тосковать из-за моего отсутствия.

– Передай Маришке мои поздравления, – усмехнулся я. – Готов поспорить, сейчас ты сияешь как начищенная крона!

– Для этого есть повод! Ты жив, счастлив и не особо злишься на меня! И у меня скоро родится сын! Но, Седрик, неужели ты никогда не приедешь в замок? Родители сходят с ума от отчаяния.

– Очень жаль. – Мой голос ожесточился. – Передай им, что у меня нет желания ни видеть их, ни разговаривать с ними. Просто скажи им спасибо за то, что соизволили вернуть мне то, что забрали у меня же. Думаю, не нужно объяснять, почему я придерживаюсь такой позиции.

Маркус тяжело вздохнул.

– Дело твое. Главное, что ты вернулся к жизни. Как Вайпер?

– Очень устала после такого сильного эмоционального срыва и сейчас спит. – Я с нежностью погладил ее белую щеку.

– Но что произошло? Почему на траве столько ее крови? – Видимо, Маркус дошел до места, где оставил автомобиль, и увидел тот проклятый кусок тверди, на котором я лишил жизни Вайпер. – Боже, да тут целая лужа… Седрик, что с ней?

– Не волнуйся на этот счет: я был не так уж голоден, когда напал на нее, но ей пришлось несладко.

– Седрик…

– Маркус, она жива, просто потеряла много крови и сейчас отдыхает. Я успел вовремя остановиться.

«Как было бы прекрасно, если бы моя ложь стала правдой! Если бы я вовремя остановился, Вайпер сидела бы рядом со мной живая, смеющаяся, обнимающая меня, а не мертвая и равнодушная, как сейчас!» – с болью подумал я, прижимая ее голову к своему плечу.

– Черт, Седрик, почему ты сразу не сказал? Я уже успел перепугаться! – с упреком сказал Маркус. – Отвези ее в больницу!

– Мы уже рядом с ней.

– А знаешь, я только сейчас понял: ведь это – новый этап, новая эпоха в нашей жизни, – вдруг тихо сказал брат. – Даже не верится, что все это произошло: ты жив, у меня будет наследник… Это что-то прекрасное.

– Да, не верится в то, что это правда, – тихо согласился я: не верится в то, что я убил Вайпер, и что скоро меня не будет на Земле. – Как вы назовете вашего мальчишку?

– Еще не знаем, но, если ты не против, я позаимствую для него твое имя, – со смехом ответил на это Маркус.

– Это честь для меня. Но, надеюсь, маленький Седрик не повторит судьбу своего дяди, – усмехнулся я. – Но нам пора прощаться: мне нужно отнести Вайпер в больницу. Я достану для нас новые паспорта, куплю домик в какой-нибудь милой глуши, и мы будем жить там, в счастье и согласии.

– Ты говоришь так, словно прощаешься со мной навсегда, – тревожным тоном сказал Маркус.

«Так оно и есть. Прощай навсегда» – подумал я.

– Нет уж, так просто так ты от меня не отделаешься, – пошутил я, чтобы рассеять подозрения и тревогу Маркуса. – Я прощаюсь до определенного момента, потому что не знаю, когда именно он наступит. Все, Маркус, Вайпер проснулась, и мы уходим.

– Хорошо. Мой номер у тебя есть, если что, позвони.

– Договорились, но ничего не обещаю. Привет Маришке и вашему малышу. Прощай.

– Пока. Будьте счастливы.

Я отключил звонок и закрыл глаза: какую чудесную ложь, какую прекрасную иллюзию я создал! Все счастливы, все нашли покой и умиротворение, у всех будет прекрасное будущее!

У всех, кроме нас с Вайпер.

Крематорий – довольно большое каменное здание, встретил меня зловонным дымом и легким, летящим из огромных труб пеплом – это было все, что оставалось от людей, лежащих в раскаленных печах его сердца.

Я подъехал прямо к входу: около большой железной двери стояли два кочегара: они курили и разговаривали о политике. Наверное, они только что сожгли чье-то мертвое тело или даже десяток их. Выйдя из авто под серое угрюмое небо, я стал подходить к мужчинам. Увидев меня, они нахмурились: моя окровавленная одежда смутила их, но мои руки и лицо были чисты – я вытер с них кровь Вайпер полотенцем, что похитил с первого попавшегося мне жилого двора, в котором сушилось чистое белье. Я успел переложить Вайпер на заднее сидение, а деньги – на переднее.

– Добрый вечер, джентльмены, – сказал я по-датски.

Они с неприязнью уставились на мою запачканную кровью одежду.

– Я заплачу вам двести пятьдесят тысяч евро, если вы поможете мне, – добавил я, понимая, что эти двое уж точно согласятся сделать ради денег все.

– Вечер очень добрый, да. Только шутить не стоит! – недружелюбным грубым голосом ответил мне один из кочегаров и отшвырнул сигарету в сторону.

– Я не шучу: деньги лежат в автомобиле, – спокойно ответил я. – Если хотите, можете посмотреть и убедиться в том, что шутить я не намерен.

Мужчины переглянулись.

– Да он просто смеется над нами! – недоверчиво сказал один другому, тот, что отвечал мне.

– А если нет? Попытка – не пытка, можно и проверить! – убедил его товарищ: он был более щуплым, ниже ростом, и, очевидно, менее принципиален.

Я знал, что они клюнут: запах легкой наживы всегда приятен людям.

Они подошли к моему авто, и я указал им на отсутствующую, вырванную мною дверцу, где на сиденье красивыми ровными пачками лежали деньги. Глаза рабочих заблестели, и я понял: теперь они сделают все, что угодно, чтобы заполучить эти хрустящие бумажки.

– Они настоящие? – спросил один, видимо, не совсем веря в то, что кто-то предлагает им такие большие деньги.

– Проверьте, если вам угодно, – усмехнувшись, ответил ему я.

Меня начинала злить медлительность этих смертных: мне не терпелось прийти к Вайпер в смерть, тем более, Маркус мог найти меня по своей банковской карточке, а эти двое с умным видом медленно пересчитывали деньги.

– Что мы должны сделать? – деловым тоном спросил «грубиян»: он кардинально поменял свое отношение ко мне, когда понял, как много денег мог от меня получить.

– Ничего, кроме своей основной работы, – ответил я.

– Нужно сжечь труп? – догадался «щуплый».

– Именно. Два трупа.

– Документы есть?

– Нет, и именно за это вы получите свой гонорар.

Они испуганно переглянулись.

– Но это незаконно! – сказал «грубиян».

– Это останется нашим секретом: никто не знает о том, что я здесь.

– Вы кого-то убили и хотите избавиться от трупа? – нахмурившись, поинтересовался его товарищ.

– Почти. Погибла моя любимая девушка, – тихо сказал им я и, открыв заднюю дверцу авто, показал им тело Вайпер.

– Святая Матерь Божья! – Мужчины перекрестились.

– Сочувствуем вашей потере, но, надеюсь, это не вы ее убили? – дрогнувшим голосом спросил второй кочегар, со страхом смотря на меня и мою одежду, покрытую кровью, как и платье Вайпер.

– Я, – тихо ответил я, не став лгать: это было бы трусостью с моей стороны.

– Так вы, все-таки, хотите скрыть преступление! – воскликнул «щуплый», отходя от авто. – Нет уж! Мы не будем помогать вам в этом!

– Я не пытаюсь скрыть свое преступление. Иначе, я не говорил бы вам правду о том, что убийца – я. И я щедро вознагражу вас за вашу помощь, – настойчиво сказал на это я.

– Ну, хорошо, ее мы сожжем, а кто второй? – спросил «грубиян», видимо, не желавший отказываться от награды.

– Второй – я.

Их лица застыли в удивлении, а затем превратились в гримасы ужаса.

– Вы? Но как? – спросил «щуплый».

– Скоро я буду мертв, – спокойно ответил я. – Не волнуйтесь, я не причиню вам никаких неудобств: я выпью яд, и вы будете абсолютно непричастны к моей смерти. Я твердо решил уйти из жизни, потому что убил ее, и не могу жить дальше, зная это.

– Но тогда вы должны написать заявку… То есть, заявление, что все решения приняли вы сами и что на нашей совести нет никакой вины, – медленно, сбиваясь, сказал «грубиян».

Великолепно. Они решились.

Но их слова заставили меня вспомнить о Маркусе.

Я должен был написать ему перед тем, как стану пеплом.

– Хорошо, дайте мне ручку и бумагу, – сказал я.

– Тогда пройдемте в служебное помещение, – шепотом сказал «щуплый». – Только не указывайте, где, когда и кто сжег вас, не говорите даже о стране, и тогда мы в точности исполним вашу просьбу. Договорились?

– Сделаю все, как вы скажете, – убедил их я.

Я взял Вайпер на руки, и мы вошли внутрь крематория: угарный дым ударил мне в глаза и в легкие, но я с удовольствием вдыхал его, чувствуя в нем сладость освобождения от мира.

Мы вошли в маленькую комнату, я положил Вайпер на грязную кровать, имеющуюся там, вытер руки, которые вновь испачкались в крови, и сел за стол, стоящий рядом. «Грубиян» отыскал для меня пару чистых листов бумаги и ручку, я написал официальное заявление о том, что сам отвечаю за свои поступки, а затем стал писать письмо Маркусу. Но мне никак не удавалось начать его: я понимал, что это должно было быть особенное письмо, которое навечно останется с ним – и оно должно было уверить его в том, что я обрел покой и счастье, что простил его и что мы обязательно встретимся – и с ним, и с маленьким Седриком. Мой брат не должен быть страдать и винить себя в моем исчезновении с лица Земли. У Маркуса теперь был тот, кто заставит его жить дальше, – его наследник. Наши родители тоже не будут долго горевать из-за моего исчезновения – маленький Седрик заменит меня.

Но, взглянув на Вайпер, на ее безмятежное ангельское лицо, тронутое вуалью смерти, я понял, что должен был написать. И, получив вдохновение от Вайпер, я написал письмо брату. Из другого чистого листа я сделал конверт и написал на нем адрес нашего замка, и лично – Маркусу Моргану, а адрес отправителя оставил пустым – так брат не сможет понять, где завершились последние минуты моего существования. Запечатав письмо, я передал его рабочим.

– Только не клейте на конверт марки и постарайтесь, чтобы оно дошло так. Когда вы сожжете нас, возьмите самую обычную урну, без вашего клейма, положите в нее наш пепел и развейте его где-нибудь над морем, – приказал я.

– Будет сделано! – тихо откликнулся на это «щуплый» и аккуратно положил конверт в лежащую на столе книгу.

– Вы положите нас в одну камеру и будете жечь на самой высокой температуре полные двое с половиной суток, – продолжил я инструктаж.

– Двое суток? Да нам хватит и полчаса, чтобы от вас осталась только пыль! – в изумлении воскликнул «грубиян», смотря на меня как на безумного. Он явно подумал, что имеет дело с сумасшедшим.

– Двое с половиной суток, и не меньше. Считайте это моей прихотью, – мрачным тихим голосом сказал я, вдруг испугавшись того, что они не исполнят то, что должны.

– Мы все сделаем, дружище! – примиряющее сказал «грубиян».

Теперь я был спокоен: деньги сделали свое дело. Хвала тебе, человеческая алчность – ты поможешь мне умереть.

– Идите, приготовьте камеру, а я пока попрощаюсь с ней, – сказал я.

Мужчины торопливо вышли из комнаты.

Я сел на кровать рядом с Вайпер, и весь мир умер для меня: передо мной была только она. Я гладил ее короткие волосы, целовал ее лицо, губы, руки.

– Скоро я буду с тобой, любовь моя, подожди меня еще немного. Не грусти обо мне: наша жизнь на Земле закончилась и начинается новая. Разве я смогу жить без тебя? Прости за то, что нарушаю клятву, которую дал тебе. Я выпил твою кровь, лишил тебя жизни. Я не смогу пережить этого. Я не могу жить в мире, в котором нет тебя, – прошептал я Вайпер.

– Готово.

Грубый низкий голос вернул меня в реальный мир.

Вот и настал момент, которого я так ждал: Бог смиловался надо мной и дал мне надежду на смерть.

Я осторожно взял Вайпер на руки, и мы с «грубияном» пошли к одной из больших печей.

– Вы случайно не передумали сжигать себя? – спросил кочегар, боязливо открывая передо мной дверь печи.

– Нет, – холодно ответил я.

– Но тогда мы сожжем вас заживо!

– Об этом не волнуйтесь: когда вы включите огонь, я буду уже мертв.

– Тогда мы хотим убедиться в том, что вы умерли, и только тогда начнем сожжение.

– Что ж, убедитесь, – усмехнулся я. – Но, надеюсь, вы исполните все в точности, как я желаю?

– Не сомневайтесь.

– Сделайте все на совесть и жгите нас двое с половиной суток, – мрачно сказал я.

«Грубиян» молча кивнул.

Бережно положив Вайпер на передвижные носилки, что автоматически несли мертвое тело в печь, я в последний раз погладил ее лицо и поцеловал ее бледные губы.

– Когда я умру, положите меня рядом с ней, – приказал я рабочим.

Чтобы успокоить напуганных кочегаров и убедить их в том, что я, действительно, буду мертв, когда они положат меня в печь, я достал из кармана маленькую бутылочку, которую специально взял из аптечки Маркуса, поднес ее к губам, чтобы выпить содержимое и инсценировать свою смерть, но вдруг Вайпер открыла глаза. Моя рука замерла. Дыхание оборвалось. Я опустил руку с лекарством.

Вайпер смотрела на меня, и в ее карих глазах читался глубокий упрек.

– Вайпер… – прошептал я, неотрывно смотря на нее. – Вайпер… Ты жива.

– Что ты делаешь? – услышал я в своей голове голос возлюбленной, но ее губы не шевелились.

– Я хочу уйти с тобой, – вслух ответил ей я.

Я был ошарашен: она разговаривала со мной. Но она была мертва. Как это возможно?

– Ты не должен, – вновь пронесся в моей голове ее голос.

– Должен. Я убил тебя, – твердо сказал я.

Вайпер смотрела на меня, и ее голос пронзал мой разум.

– Ты не виноват в этом, – сказала мне она.

– Ты опять оправдываешь меня, – с улыбкой ответил я.

– Нет. Так было суждено.

– Моя судьба – быть с тобой.

– С кем он разговаривает? – услышал я удивленный голос позади себя – голос «грубияна».

– Совсем свихнулся! – прошептал его напарник.

Но я не обращал на них внимания: я смотрел на Вайпер, в ее прекрасные темные карие глаза, и внимал ее голосу.

– Помнишь, мы говорили об этом? – спросила Вайпер.

– Да. Но я не могу остаться здесь один, без тебя, – ответил я, нежно гладя ее белое лицо.

– Седрик, твоя судьба – жить, а моя – умереть. Мы знали, на что шли, когда любовь объединила наши сердца. И ты не имеешь права отвергать то, что пообещал мне.

– Ты не можешь быть такой жестокой: если ты мертва, значит, должен умереть и я.

– Нет. Твоя жизнь продолжается. И моя тоже. Я не умерла – я теку по твоим венам и наполняю тебя жизнью. Теперь мы – единое целое, разве ты не понимаешь этого?

– Это всего лишь твоя кровь, но ты умерла – я убил тебя, любовь моя, – с болью сказал я, не понимая, зачем она говорила мне все это, почему не позволяла уйти с ней.

– Ты убил не меня, а лишь мою оболочку: я – жива, я – кровь, что ты выпил из моего тела. Я всегда буду с тобой, в тебе, Седрик. Если ты попытаешься сжечь себя, то погубишь и меня тоже. – Голос Вайпер обволакивал мое сознание.

Что это было? Иллюзия моего больного сознания? Игра воображения? То, что я желал услышать? Но я желал услышать не это: я хотел бы знать, что Вайпер ждала меня в вечности, но она сказала, что я должен был остаться в мире, в котором нет ее.

– Ты обманываешь себя, любимый: та вечность, о которой ты мечтаешь, уже вокруг тебя – я в тебе, и пока жив ты, живу и я, – улыбнувшись, ласково сказала Вайпер.

Бутылочка с лекарством выпала из моей руки и звонко разбилась об каменный пол.

– Почему ты запрещаешь мне уйти с тобой? – в порыве отчаяния спросил я.

– Потому что это – не твоя судьба. И ты должен позаботиться о моих родителях. Они ждут, когда ты придешь к ним, чтобы разделить с ними горе. Они – часть меня, как и мои детские рисунки, как все мои вещи и книги, как мы с тобой.

– Да…

– Ты не потерял меня и никогда не потеряешь, но, если ты ляжешь со мной в эту печь, я не смогу обрести покой.

– Тогда позволь мне поцеловать тебя в последний раз, – попросил я. – Если ты так желаешь, чтобы я жил, я буду жить.

Взгляд Вайпер потеплел, и она улыбнулась мне нежной улыбкой, какой улыбалась только тогда, когда была счастлива.

– И не отворачивайся от своей семьи: они так любят тебя, что пошли наперекор судьбе, желая отвратить от тебя сумасшествие. Особенно Маркус – он так страдал все это время. Прости их, потому что я простила им.

Я наклонился к ее губам и поцеловал их, вкладывая в свой поцелуй все то, что было в нем тогда, на Нусельском мосту, когда наши губы обжег наш первый поцелуй.

– А теперь отпусти меня, – с улыбкой сказала Вайпер. – Пообещай мне, что развеешь мой прах с Нусельского моста, во время заката: пусть место нашей первой встречи станет местом моего освобождения.

– Я обещаю тебе. – Я закрыл глаза, чтобы сдержать слезы, а когда открыл их, Вайпер вновь лежала мертвая, но на ее лице словно появился свет умиротворенности.

– Она готова, – сказал я мужчинам, стоящим позади меня.

– А вы…

– Я передумал.

Носилки с Вайпер были молча задвинуты в печь, и это был последний раз, когда я видел ее. Но я чувствовал: она жила во мне в виде крови, и я был не вправе убивать ее еще раз. Вайпер всегда будет со мной. Пусть даже не в виде материи, а в виде памяти, и, пока был жив я, была жива и она. Значит, мы познаем вечность.

В печи вспыхнул яростный огонь.

Когда тело Вайпер превратилось в пепел, я собственноручно собрал его в урну. Письмо, которое я написал Маркусу, и заявление я сжег: кочегары уверили меня в том, что даже не заикнутся о том, что я сделал со своей девушкой и что они вообще меня видели. Я знал, что они не проболтаются: они тряслись за свои шкуры.

Работники крематория получили свой гонорар и попросили меня покинуть территорию крематория.

Остановившись у ближайшего населенного пункта, я остановил автомобиль подальше от глаз смертных, вспышкой пронесся по ближайшему магазину одежды, в котором украл нижнее белье, ботинки, джинсы, футболку, пальто и шарф, и, искупавшись в одном из лесных озер, оделся в новую одежду. Теперь я был тем Седриком Морганом, которым знала меня Вайпер. Аккуратно завернув урну с прахом Вайпер в пиджак Маркуса, я поехал в Биллунн – небольшой городок Дании, в котором, однако, имелся большой банк, где я снял со счета Маркуса наличные, и аэропорт, в котором я сел на рейс Биллунн – Прага. Документов у меня не было, но, благодаря моему положению в обществе, меня посадили и без них.

Я с любовью сжимал в руках урну с прахом своей возлюбленной, не желая расставаться с ней ни на миг, но, помня о просьбе Вайпер развеять его с Нусельского моста, смирился с тем, что потеряю даже его. Но Вайпер была права: со мной остались ее родители, все ее вещи, все то, что она любила. И ее рисунок.

Прилетев в Прагу, я взял такси до замка. Было около двух часов дня пасмурного дня начала ноября.

Глава 52

Такси подъехало к замку. Я расплатился, оставив таксисту хорошие чаевые, вышел на площадь и окинул взглядом свое бывшее семейное гнездо: окна зала, которые я пять лет назад выбил, были восстановлены и даже более красивы, чем прежние. Но замок не изменился: он был все таким же величественным, гордым и холодным.

До меня донесся цокот каблуков по камню, я и пошел навстречу этому звуку. Через минуту на меня смотрели красивые серо-голубые глаза Маришки, округленные от удивления. Она была одета в красивое платье, подхваченное под грудью лентой, потому что ее живот нельзя было спрятать тем фасоном платья, который она любила.

– Вижу, маленький Седрик вышел на прогулку? – с улыбкой спросил я жену брата, но она была так удивлена моим появлением, что просто молча смотрела на меня, а когда заметила свернутый пиджак, в котором я спрятал от посторонних глаз урну с прахом Вайпер, ее брови поползли вверх.

– Привет, Маришка. Чудесно выглядишь, – сказал я ей, несколько забавляясь ее видом.

– Седрик? Ты вернулся? – удивленно спросила Маришка. – Как же долго тебя не было дома! Но Маркус сказал, что ты решил пока не встречаться с нами?

– Я передумал. Кстати, где этот юморист, твой муж? – Я усмехнулся, взглянув на животик Маришки. – Поздравляю с пополнением.

– Спасибо. А откуда ты узнал, что мы назовем его Седрик? Хотя, должно быть, это Маркус проболтался! – весело сказала она.

– У тебя талант провидицы, – пошутил я.

– Ну да, я могу только предсказать, когда мне захочется поесть: я ем каждый день. Ой, он опять пинается, проказник! – Маришка положила ладонь на свой округлый животик. – Маркус играет с вашим отцом в бильярд.

– А моя мать?

Маришка улыбнулась и молча кивнула, указывая на что-то позади меня.

Я обернулся: в пяти шагах от меня стояла моя мать: она словно боялась подойти ко мне.

– Ты вернулся, – наконец, тихо сказала она, и по ее щеке прокатилась слеза.

– Да, но ненадолго, – холодно ответил я на это, все еще не в силах простить ей того, какие страдания она причинила Вайпер.

«Прости их, потому что я простила им» – вдруг услышал я в голове голос Вайпер, и он смягчил мое сердце.

– Я все еще зол на тебя, мама, но прощаю тебя и отца. Мне нужно время, чтобы смириться с тем, что вы сделали. – Я подошел к матери и обнял ее.

Она горячо обняла меня в ответ.

– Прости, прости меня! – всхлипнула она, цепляясь пальцами за мое пальто. – Я не знала, что все выйдет так ужасно!

– Это уже в прошлом, – сказал я ей и отстранился от нее. – Но я хочу увидеть отца.

– Он в бильярдной! – сказала мать, вытирая слезы ладонями.

К нам подошла Маришка. Она обняла за плечи свою свекровь и сказала ей:

– Мама, нужно не плакать, а радоваться! Седрик здесь, а ты плачешь!

Я улыбнулся и потрепал маму по щеке.

– Твоя невестка дело говорит. Я к отцу, – шутливо сказал я и, обойдя замок, вошел внутрь.

Но долго искать отца мне не пришлось – он сам нашел меня и тут же заключил в свои объятья. Когда отец отстранился, я увидел его дрожащие губы и поспешил подбодрить его.

– Отец, по-моему, ты никогда не плакал. Что на тебя нашло? – пошутил я, хлопнув его по плечу.

– Я просто рад твоему возвращению, – сказал он, и его губы вновь задрожали. – Прости. За все.

– Я прощаю тебя, отец. – Я улыбнулся и еще раз хлопнул его по плечу. – Но я пойду к Маркусу: видеть, как плачет мой отец, мне совсем не по душе

Маркус был в бильярдной: он стоял, облокотившись на стол, и рассматривал шары, разбросанные по зеленому полотну. Мой брат совершенно не изменился – лишь его волосы стали немного длиннее.

Я поставил урну с прахом Вайпер на пол, у стены.

– Отец опять обыграл тебя? – спросил я брата, беря в руки свободный кий, лежащий на бильярдном столе.

– Ошибся: в этот раз удача была на моей стороне. – Маркус задумчиво смотрел на шары. – А ты, насколько я помню, заявил, что пока побудешь гордым отшельником. Соскучился-таки?

– Нет. Для меня моя трагедия произошла словно вчера, поэтому соскучиться я не успел, – ответил ему я. – Кстати, хотел спросить, как поживает Миша?

– Отлично. Когда Маришка сказала ей, что ты скоро приедешь домой, Миша слезно напросилась к нам в гости и должна прилететь на следующей неделе.

– Меня уже не будет к этому времени. – Я нацелил кий на один из шаров и отправил его прямехонько в лузу.

– Но, если она все же застанет тебя здесь, ты очень удивишься тому, что с ней произошло за то время, пока ты отсутствовал. – Маркус положил свой кий на стол и перевел взгляд на урну, завернутую в его пиджак. – А этот пиджак я долго искал. И, конечно, ты его испачкал.

– Это кровь Вайпер. А в твоем пиджаке… – Я осекся: как сказать ему об этом?

– Что? – Маркус подошел ко мне. – Что там, Седрик?

– Пойдем со мной сегодня на Нусельский мост, – вместо ответа сказал я. Меня вновь объяла тоска по Вайпер, и я болезненно усмехнулся. – Жаль, что сегодня почти нет солнца, но, надеюсь, к закату облака над городом рассеются.

Маркус задумчиво потер свой подбородок.

– Как Вайпер? Она сейчас в больнице? – спросил он меня.

– Нет.

– Ты уже купил дом?

– Еще нет.

– Тогда что ты здесь делаешь? И что с Вайпер? – Маркус помрачнел.

– Зайди за мной в половину пятого. Я буду в своей комнате. – Я поднял урну и пошел к двери.

– Седрик, ты пугаешь меня! – услышал я голос брата за своей спиной.

– Все отлично! – бросил ему я и вышел из бильярдной.

Зайдя в свою комнату, я сел в кресло у камина и прижал к себе урну с прахом Вайпер: через несколько часов я должен был попрощаться с ней. Затем я поднялся с кресла и окинул взглядом свое прежнее жилище: все в нем осталось таким же, как пять лет назад, когда я вышел из него в последний раз. Даже шторы остались в том же положении, не изменив за это время ни одной складки. Но теперь это пространство было мне чуждо: я не собирался оставаться в замке. Мне нужно было уехать. На север. Туда, где я мог быть один, наедине со светлыми воспоминаниями о Вайпер.

Так странно: Вайпер умерла, но я чувствовал себя полноценным, и моя душа была спокойна. И я знал почему. Взглянул на свои руки, я улыбнулся – в них текла ее кровь. Она была во мне. Я вновь сел в кресло, закрыл глаза и глубоко задумался.

– Седрик, скоро закат, – вдруг услышал я голос Маркуса прямо над моим ухом.

Я открыл глаза и посмотрел на брата.

– Уже? – переспросил я: мне казалось, что прошло всего несколько минут с тех пор, как я зашел в комнату.

– Да. И тебе повезло: облака поредели.

Я молча поднялся с кресла.

– И когда? – поинтересовался я, смотря на брата.

– Что когда?

– Когда ты уже обнимешь меня?

Маркус усмехнулся, я тоже, и мы крепко обнялись.

– Теперь – на мост, – сказал я.

Мы спустились в гараж, сели в автомобиль брата и поехали на Нусельский мост. Как и сказал Маркус, облаков стало намного меньше, и, когда мы встали именно у того фонаря, у которого мы с Вайпер любили наблюдать закат, я развернул пиджак, в который закутал урну.

– Что это? – тихо спросил Маркус, пристально смотря на урну.

– Я солгал: Вайпер больше нет, – тихо ответил я.

– Она не выжила от потери крови?

– Нет. Я убил ее. Я не успел вовремя остановиться.

Маркус ошеломленно молчал и смотрел на урну.

– Я вытащил ее из автомобиля и убил, а когда пришел в себя, было уже поздно – она была мертва. – Я глубоко вздохнул от этого ужасного воспоминания. – Я уехал оттуда, чтобы не расстраивать тебя, а когда ты сказал мне о том, что у тебя будет сын, я не хотел причинять тебе боль. И я должен признаться: я искал смерти. Я сказал тебе, что уеду с Вайпер, а сам собирался сжечь себя и ее в крематории.

– Ты в своем уме!? – резко воскликнул мой брат. – Совсем обезумел? А обо мне ты подумал?

– Именно поэтому я здесь.

Маркус отвернулся, и я знал, что внутри него кипела злость на меня и обида за мое гибельное намерение.

– И, чтобы ты знал, даже крематорий не сжег бы тебя! – буркнул он, не глядя на меня. – Ну и идиот же ты!

– Я собирался лечь с Вайпер на носилки, но вдруг произошло что-то странное: она открыла глаза… Или я почти обезумел в тот момент от горя, но услышал в своем разуме ее голос. Вайпер сказала, что я должен жить дальше, потому что она живет во мне.

– Что? – Маркус удивленно посмотрел на меня.

– Я выпил ее кровь, и она течет во мне.

– Это я во всем виноват! Нельзя было оставлять ее одну! – сокрушенно воскликнул Маркус.

– Ты здесь ни при чем, – сказал я ему. – Вот этого я и боялся – что ты будешь винить во всех бедах себя.

Маркус ничего не ответил: он опустил голову и потер свою переносицу.

– У меня просто в голове не укладывается… Ты убил ее… Убил свою Вайпер… В тот же день, когда мы приехали за тобой, – тихо сказал брат.

– Да, – только и смог вымолвить я. – Она сказала, что так должно было быть. Я ни в коем случае не умаляю моего преступления, моего греха, и буду жить с этим знанием всю вечность – знанием того, что я убил Вайпер, но она сказала, что всегда будет со мной, и я верю ей.

Маркус посмотрел на меня: в его глазах блестели слезы.

– И что ты будешь делать? – нервно спросил он. – Убежишь? Опять похоронишь себя в склепе?

– Она остановила меня от попытки самоубийства, и я буду жить дальше, ради нее, – спокойно ответил ему я. – И ради вас: тебя, Маришки и маленького Седрика. В тот раз я поступил как последний трус, спрятал голову в песок, а мне нужно было бороться за Вайпер. Я поверил лжи родителей и не стал искать ее.

– Ты останешься в замке?

– Нет. Хочу навестить Барни.

– Он не впустит тебя.

– Впустит. У нас с ним много общего.

Маркус глубоко вздохнул.

– Если бы мы знали, что после ее смерти ты будешь так философски спокоен, то не стали бы разлучать вас. Это было самой большой ошибкой в нашей жизни, и мне до конца вечности будет стыдно перед тобой за то, что я сделал. – Он посмотрел на часы. – Почти пять.

– Никогда нельзя предугадать, что будет в будущем, – с усмешкой сказал на это я. – Вайпер просила развеять ее прах здесь, во время заката.

Я открыл крышку и стал медленно переворачивать ее: прах Вайпер тут же вырвался из объятий своей тюрьмы и полетел, подхватываемый ветром – он получил свободу.

– Лети, любовь моя. Ты была и всегда будешь самым прекрасным, что есть в моей жизни, – тихо сказал я, наблюдая за тем, как улетали от меня последние частицы моей Вайпер.

– Все логично, Седрик: она была смертной, и ты потерял ее, – так же тихо сказал мне Маркус. – Мне очень жаль, но Вайпер была права: такова ее судьба.

– Я не потерял ее: она всегда рядом со мной. – Я спокойно взглянул на брата. – Вайпер живет во мне, в моих мыслях и моей памяти.

Все оставшееся время мы наблюдали закат, а затем вернулись в замок. Теперь пустая урна покоилась на камине в моей комнате.

Ночью на телефон, который я позаимствовал у брата, пришло странное сообщение, отосланное с незнакомого мне номера: «Ты сделал то, что не смог сделать я». Когда я показал его Маркусу, он нахмурился и сказал: «Я расскажу тебе, что было с Вайпер. Это номер Брэндона».

Так я узнал о том, кто стал основным элементом в похищении Вайпер. Значит, тогда я не ошибся: Грейсон был с ней в самолете. От того, что рассказал мне Маркус, мою душу покрыл мрак: Вайпер была в заточении именно у ненормального проклятого Грейсона. Весь долгий август.

– Брэндон не собирался ничего скрывать ни от тебя, ни от нас. В тот момент он руководствовался нашими принципами, и я не могу упрекнуть его в этом, – добавил Маркус, увидев, как я помрачнел. – Он не убил ее, хотя мог, но решил, что не вправе вмешиваться в дела нашей семьи, и позвонил мне. Родители приехали к нему в тот же день, а я в это время подыскивал для Вайпер место, где ты никогда бы не смог найти ее. Более того, мама рассказала, что именно Брэндон не позволил отцу убить Вайпер в тот вечер.

– Как он благороден, – сквозь зубы процедил я.

– Я знаю: теперь ты ненавидишь его, но подумай трезво, посмотри на эту ситуацию нашими глазами: ты любишь Вайпер и видишь все субъективно, но мы мыслим так, как должно вампирам. Но даже, несмотря на то, что Брэндон похитил Вайпер, – он не убил ее, а отдал нам, на наш суд, и именно мы были теми, кто заставил ее отвергнуть тебя и закрыли ее в монастыре.

– Но он бил ее. Издевался над ней, – мрачно напомнил я брату.

– В этом я его не оправдываю, – тихо сказал Маркус.

Я не простил Грейсона, но не мог не согласиться с доводами Маркуса: с точки зрения вампира, Грейсон сделал все как положено. Однажды я увидел его – он сидел в своем авто, в компании какой-то смертной. Брэндон не заметил меня – его вниманием владела его спутница. Я прошел мимо: жажда мести во мне уступила место мрачному отторжению. Потом я услышал о том, что Грейсон спит со смертными девушками и не скрывает этого.

Я уехал из Чехии, но часто навещал Владиновичей в Брно. После похорон Элизы (Ян умер раньше нее) я собрал вещи Вайпер и увез их в свой маленький тихий дом на севере Норвегии. Где бы я ни был, Вайпер была со мной, и я чувствовал ее присутствие. Я не был счастлив, но жил, чтобы жила Вайпер.

Эпилог

Когда, после долгих пяти лет, я приехал к родителям Вайпер, они приняли меня с радостью и пониманием несмотря на то, что я не посещал их все эти годы.

Элиза и Ян сильно постарели, но продолжали жить любовью друг к другу и памятью о погибшей дочери.

По дороге к Владиновичам, я считал, что они будут винить меня в смерти своей дочери, ведь это я настоял на ее полете в Бразилию. Но они не сказали мне ни слова упрека и радовались тому, что я «выжил», и мне было ужасно стыдно обманывать их.

Я не стал рассказывать им о том, что Вайпер умерла не пять лет назад, как считали они, а совсем недавно, ведь Элиза и Ян уже пережили свою утрату, и я не имел права вновь разжигать в них горе и боль – они навсегда пропитались этими скорбными чувствами, но их боль утихла, смирившись с действительностью.

Комната Вайпер осталась такой же, как и пять лет назад: психолог посоветовал Владиновичам «избавиться от нее», но Элиза и Ян с яростью отвергли это предложение. К счастью. Также обнаружилось, что неизвестным образом из семейного альбома Владиновичей пропали некоторые фотографии Вайпер.

– У нас есть кое-что для тебя, – однажды сказала мне Элиза, когда я в очередной раз приехал проведать их. – Сегодня мы включили старый ноутбук Вайпер и обнаружили там одно видео.

Мы поднялись в комнату Вайпер, Элиза включила ноутбук, открыла нужную папку, улыбнулась мне и вышла за дверь.

В папке было несколько видео, и одно из них называлось «Седрику». Я поставил ноутбук на стол, включил видео и сел на кровать, затаив дыхание.

Я в сотый раз включал его снова и снова, наслаждаясь смехом и голосом моей возлюбленной, ее растрепанными волосами и смешной ночной пижамой с ромашками.

– Ты не ушла. Ты здесь, со мной, – прошептал я, поставив видео на паузу и погладив на мониторе щеку моей Вайпер, а ее прекрасные карие глаза ответили мне: «Да. Я здесь».

Седрику

«Привет, Седрик. Сейчас три часа ночи, но мне не спится, и я решила сделать тебе вот такой сюрприз… Не пойму, запись идет или я болтаю попусту? (Вайпер нахмурилась и с серьезным выражением лица стала щелкать что-то в своем ноутбуке). Вот теперь вижу! (Она весело рассмеялась). Если честно, никогда не занималась подобной ерундой, но это весело! Завтра я улетаю в Бразилию и буду безумно скучать по тебе. Я еще не знаю, что буду там делать, и даже не представляю… И мне немножко страшно, потому что вчера мама смотрела новости, и там рассказали, что сейчас в Бразилии очень опасно: там происходят постоянные митинги против правительства, и люди жгут машины и магазины… Но я придумала вот что: я просто не буду выходить из отеля. (Она собрала пряди волос, упавшие на ее лицо, и откинула их назад) Седрик, мне так жаль, что ты так беспокоишься из-за меня. Я понимаю, что приношу тебе много проблем, а ты утешаешь меня и говоришь, что любишь заботиться обо мне (Вайпер ласково улыбнулась). Это очень приятно… По-моему, меня плохо видно. Сейчас включу настольную лампу (Она потянулась вправо, и ее тут же залил желтый свет, сделавший ее лицо ярким, как солнышко) Так лучше? Конечно, правда? Сколько я уже записываюсь? Три минуты, представляешь?! Ну, что еще сказать? Я буду очень скучать по тебе. Очень. И прости меня за то, что сегодня я вела себя так глупо, как настоящая грубиянка: просто я знаю, что мне нужно лететь, но я не хочу… (На ее лице появилась болезненная улыбка). Но, если ты настаиваешь, я не могу отказать тебе. Так странно: я записываюсь сейчас, а ты увидишь это видео, когда меня уже не будет. Надеюсь, тебе будет приятно увидеть меня… Да, сейчас я немного сонная и растрепанная, но мне так хотелось сделать тебе сюрприз. (Вайпер замолчала, словно не зная, что еще сказать) Хорошо, я пошла спать: мне завтра рано вставать… Хотя нет, уже сегодня, через три часа. Я люблю тебя, Седрик. Спокойной ночи»

Оглавление

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Эпилог

Седрику