Как привыкнуть к Рождеству? [Андрей Шахов] (fb2) читать постранично

Судьба

Фамилия, говоришь, странная? Гм… А чего в ней странного-то? Обычная, детдомовская…

Бывают и такие. Тебе оно, конечно, непонятно. А откуда взять всем привычную, коли неизвестны мои родители?

Во-во! Сирота! Круглый чуть ли не с самого рождения.

Подкинула меня моя мамаша… или папаша?.. А у них самих четверо голодных ртов.

Время было тяжелое – война. Не могли они меня прокормить, конечно, и сдали в детдом.

Мне-то что! Я другой жизни и не знал. А вот другим, постарше, приходилось туго. Особливо тем, кто помнил своих родителей.

Да, жестокое было время!

А потом меня и кореша моего, Васюту, выпустили.

В конце зимы дело было. Холода стояли неслабые. А одежу-то выдали летнюю…

Никогда не забуду, как мы с Васютой валялись в ногах у гада-директора и умоляли его: дай, мол, хоть пальтишко какое и рублей десять на первое время! Клялись, божились всеми святыми, что, как только заработаем, вернем в тройном!

А он, сучья морда, ни в какую! И выпуск не оттянул. Выгнал в шею, и все тут!

Повезло нам, однако. Устроились на работу в тот же день. Только в общаге места не нашлось…

А так и жили! Днем работали, вечерами отсиживались в подъездах, грелись возле батарей. Спали в подвалах, завернувшись в газеты…

Ели? А что придется. Васюта гордый был, и я не говорил ему, откуда достаю. Ну, сам понимаешь…

Не веришь? Да я и сам сейчас с трудом… Но так было. Не хотели помощи просить. Да и у кого? Но до аванса дотянули…

И опять в ногах валяемся, умоляем! А эта пухлая рожа ни в какую – не дам, чтоб не сбежали! Знаю, мол, вашего брата…

Так и тянул я до самой получки. Но ничего, выдержал…

Васюта? Гордый он был. Не захотел боле терпеть, свернул с прямой дорожки – воровать пошел. И вляпался!..

А я ничего. После армии – в институт. И опять голод! Степуха-то – кошке на молоко…

Семья? А как же – большущая! Я ведь в детдоме воспитателем… А Васюта второй срок отсиживает. Убить хотел…

Ну, ты это, того! Он ведь мать свою, змею подколодную!..

Да, судьбина! Из одного детдома мы. А вот как оно вышло…

1987 г.

Лотерея

Холодно. Чертовски холодно. Такой же холодной была весна девяносто четвертого. Но тогда у него была квартира; работы уже не было, а квартира еще была. Хорошо было…

Поблизости послышались чьи-то шаги; твердые, уверенные. Вениамин приоткрыл глаз. Мимо скамьи прошествовал рослый бородач с пивным брюхом, на скрюченного холодом бомжа даже не глянул. Вениамин закрыл глаз.

Он понимал, что засиживаться не стоит, надо бы походить и хоть чуточку разогреться, но никак не мог заставить себя оторваться от скамьи. Простуда отнимала силы.

А в детстве она была его союзницей. Первые два-три дня Веня, конечно, хрипел и температурил, зато потом наступала лафа: родители до позднего вечера пропадали на работе, а отпрыск читал книжки про пиратов и разведчиков, смотрел телек и лопал печенье с малиновым или клюквенным вареньем. И ни о чем его головушка не болела.

Правда, он и теперь мозги особо не напрягал. Не раздумывал даже о том, где достать копейку на пропитание, – просто обходил помойки. А тот единственный случай, когда проявил какую-то изобретательность, вспоминался с болью и стыдом.

Было это в первые дни его бродяжничества. Изучение помоек все еще казалось недостойным делом, но есть уже хотелось нестерпимо. Вениамин накорябал на клочке бумаги душещипательную записку и под видом глухонемого пошел по квартирам просить милостыню. Он не жадничал, готов был довольствоваться одной кроной с носа, но получал и две, и даже пять. Буквально каждый второй откликался на мольбу «инвалида». Но тринадцатая дверь оказалась последней: здоровенный красномордый пьянчуга рявкнул матом и саданул попрошайке в глаз.

Вениамин забрался на крышу соседней девятиэтажки, глядя на собранные одиннадцать крон, с горечью осознал, что ради «заработка» хотя бы вдвое больше мог бы согласиться получать в глаз каждый день. И выбросил записку…

Бумажка закружилась на ветру и превратилась в… гамбургер. Удаляясь, он пах почему-то все сильнее. У Вениамина на мгновение перехватило дыхание, желудок напомнил о себе металлическим стоном, и в следующий миг стало ясно: в память встрял сегодняшний день. Открылся ларек на окраине парка.

Пришлось убираться. Вениамин нехотя встал и побрел к перекрестку. Запах гамбургеров потихоньку отстал, но желудок не успокаивался.

На выходе из парка стояла одинокая помойка. Два облезлых кота уплетали на крышке бака выложенную каким-то добряком салаку. При виде приближающегося бомжа они безошибочно угадали в нем соперника и ощетинились.

Вениамин взял камень, демонстративно взвесил его в руке. Коты насторожились. Бросок – и дымчатый с визгом сиганул в кусты. Второй – здоровенный одноглазый ветеран – смерил бомжа коротким взглядом и величаво последовал за дымчатым.

Вениамин готов был поклясться, что кошак смотрел на него чуть ли не с жалостью. В самом деле, две салаки – не ахти какой завтрак для человека, даже для бомжа.

Но голод