Искушение [Габриэл Сам] (fb2) читать онлайн

В сборник входят: Искушение (повесть), Выбор (рассказ), Яблоки (рассказ)

Искушение

Антон Роленович Воскресенский на вопрос о своём происхождении, а чаще о странном отчестве Роленович, с готовностью начинал рассказывать про свои французские корни и о том, что отца назвал дед именем далёкого предка Ролена Воскреси, попавшего из Франции в Россию по воле императора Наполеона. История эта передавалась в роду от отца к сыну и стала семейным преданием. В начале XIX века Ролен Воскреси служил в кавалерийском корпусе армии Наполеона, участвовал во многих походах великого полководца, четырежды был ранен, но боеспособности не терял и седла не покидал. Судьба его хранила. В последнем Бородинском сражении он остался жив и вместе с императором вошёл в Москву. Однако после ухода Наполеона, когда остатки частей отступающей французской армии разбивались в столкновениях с русскими войсками и казачьими отрядами, Ролен Воскреси, получив тяжелое ранение, упал с коня и потерял сознание. В лютый мороз он остался жив благодаря случаю. Лежащего на дороге француза подобрал проезжающий в кибитке русский помещик и привёз в своё имение. Здесь Ролен Воскреси под наблюдением великодушного хозяина долго восстанавливался, влюбился в дворовую девушку, которая за ним ухаживала, женился на ней и остался в России.

Эту незатейливую историю о своём пращуре Антон каждый раз рассказывал с новыми подробностями, которые подчас противоречили деталям ранее представленной им версии. И тем не менее они никак не могли исказить истинных событий жизни Ролена Воскреси, поскольку человека такого не существовало, легенду о нём Антон попросту придумал. Отец Антона с необычным именем Ролен о своих родителях сыну не рассказывал по причине того, что ничего о них не знал. Отца своего он не видел, а мать помнил смутно – она умерла в голодное время, когда ему исполнилось пять лет. Сам он остался жив лишь благодаря приютившей его крестьянской семье, которая сжалилась над сиротой и не дала мальчику умереть с голоду. Но скоро, оказавшись в доме лишним ртом, ему пришлось покинуть деревню и примкнуть к армии бездомных оборванцев, которых в двадцатые годы называли беспризорниками. И, как многим сиротам того голодного периода, ему пришлось хлебнуть лиха и усвоить суровые законы выживания. Уже в трудовой колонии для несовершеннолетних, куда он семилетним попал в 1929 году, ему присвоили имя Ролен, которое расшифровывалось как – Рабочих освободил Ленин. Своё настоящее имя мальчик к тому времени уже не помнил. Мать называла его «мой воробушек», в крестьянской семье его никак не называли, а шпана бездомная звала его Картина. Это потому что свой восторг он выражал одним словом: «Картина!». В трудовой колонии он так и представился, когда его попросили назвать своё имя. Там же придумали ему фамилию Воскресенский, после того как на вопрос: «Когда родился?» он, знавший название лишь одного дня недели, ответил: «Воскресенье». Так беспризорник Картина стал Роленом Воскресенским. Отчество Владимирович он уже присвоил себе сам, когда возникла в этом необходимость, навсегда связав себя с вождём пролетариата.

Трудовая колония пришлась Ролену по вкусу. Мальчик отличался сообразительностью, легко и цепко всё схватывал, хорошо учился. Здесь он вырос, окреп физически и под влиянием местных воспитателей и педагогов утвердился в материалистических взглядах. После трудовой колонии, будучи уже политически подкованным молодым человеком, он быстро сориентировался и примкнул к большевицким властям, вступил в коммунистическую партию и вскоре стал партийным функционером в области образования. Поскольку для такой работы образование требовалось, Ролен стал параллельно учиться на заочном отделении педагогического института. В сорок первом году он ушел на фронт политруком, прошёл почти всю войну без царапины, но уже на подступах к Берлину был тяжело ранен, чудом выжил, комиссовался и приехал в Москву на лечение. Через год Ролен женился на молоденькой студентке мединститута Людмиле Ивановне Караваевой, а в декабре сорок девятого года у супругов родился сын Антон. Ролен назвал его в честь погибшего на фронте товарища, который по случайному стечению обстоятельств оказался на шаг впереди него и принял на себя пулемётную очередь. Сам Ролен при этом не пострадал, лишь одна пуля задела его каску, не причинив ему вреда.

В 1984 году Ролен Владимирович Воскресенский был вынужден по болезни уйти с руководящей работы в статусе персонального пенсионера, а через пять лет скончался от острой сердечной недостаточности. Будучи членом коммунистической партии, он до конца своих дней оставался верен марксистским идеям, Ленину и советской власти.

В отличие от своего отца Антон придерживался иных взглядов и, несмотря на уговоры родителя, переходящие в жесткие требования, в коммунистическую партию не вступил. Юные годы Антона прошли в период хрущёвской оттепели. Неожиданная публикация в «Новом мире» повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» произвела в обществе эффект взорвавшейся бомбы. Многие советские люди если не разуверились в истинности постулатов социализма, то задумались о причинах реального положения вещей в стране. Эти годы сыграли важную роль в жизни людей всех слоёв советского общества и, разумеется, не могли не повлиять на менталитет подрастающего поколения. Ведь Антон жил уже в условиях относительной свободы, которой были лишены его родители.

Он вырос здоровым, крепким юношей приятной наружности, был физически хорошо сложен, любил играть в хоккей, занимался плаванием, увлекался шахматами. От отца Антон унаследовал волнистые каштановые волосы, карие глаза и вспыльчивый характер, от матери – иронию и доброжелательную улыбку. В школе он учился легко, быстро схватывал, не тушевался, но оценки получал средние, на учебу времени особо не тратил, в основном пропадал на улице. Она привлекала и затягивала. Что в юном возрасте может быть для мальчика главнее самоутверждения? Чтобы чувствовать себя комфортно во дворе, и вообще вне дома, требовались налаженные отношения с местной шпаной. Для этого следовало либо окунаться в её среду и становиться своим (или почти своим, и уж конечно не задирать нос – этого шпана не терпит), либо потерять к себе уважение и быть битым. А ведь среди этих ребят в те годы были и такие, которые ходили с ножом в кармане и могли пустить его в ход. Представители этой породы признавали только сильных и волевых, притом что сами в подавляющем большинстве своём такими качествами не обладали, поэтому сбивались в стаи, создавая численное превосходство над противником, и только тогда становились смелыми. Улица тоже своего рода школа жизни. Антону пришлось пройти эту школу и научиться за себя постоять.

Что же касается образа мыслей советских юношей начала шестидесятых, коим принадлежал Антон, то здесь невозможно не упомянуть марксистскую идеологию, которая прочно насаждалась в их незрелые умы и абсолютно господствовала в сознании советских людей. Социалистический путь развития страны искренне казался гражданам единственно верным, а советский строй незыблемым. И конечно у Антона в период его взросления коммунистические идеалы, внушаемые отцом и учителями, сомнений не вызывали. Однако основы мировоззрения у него стали формироваться только в конце шестидесятых, когда он, будучи уже студентом механико-математического факультета МГУ, сблизился с либерально настроенной молодёжью, в среде которой распространялись неопубликованные произведения Солженицына и других запрещенных авторов. Знакомство с ними, а также влияние нового круга друзей и людей образованных, которые рассуждали несколько иначе, нежели его родители, на многое открыли Антону глаза. Поэтому на требование отца вступить в компартию он осознанно ответил твёрдым отказом.

В университете Антон подружился с однокурсником Виктором Востриковым из Свердловска. Вместе ходили в походы, организовывали пирушки и вечеринки с девочками, часто вдвоём готовились к экзаменам. Виктор был большой, полный, розовощёкий и очень располагал к себе открытой доброжелательной улыбкой. Жил он в общежитии и питался в основном в студенческой столовой. Антон это знал и часто приглашал его домой, чтобы накормить домашним обедом. Каждый раз перед трудным экзаменом они готовились вместе в комнате Антона и обычно засиживались допоздна. А когда Виктор, несмотря на уговоры друга остаться, собирался уходить, Антон громко произносил:

– Мама, на помощь! Витя уходит!

– Что же ты со мной делаешь, садист?! Мне же неловко, – смущался Виктор.

Людмила Ивановна заходила к ним в комнату и ласковым голосом говорила:

– Никуда мы его не отпустим и возражений никаких не примем, так что я вам сейчас, мальчики, постелю, а утром проснётесь, позавтракаете и опять за конспекты.

Виктор очень тянулся к Антону, был ему искренне предан и, как оказалось впоследствии, только благодаря его преданности их отношения со временем крепчали и сохранились на всю жизнь. Доверчивость и провинциальное простодушие Виктора нравились Антону, хотя они же порой становились предметом его насмешек. Однажды Виктора перед универмагом облапошила женщина. Он решил купить с рук модную рубашку, а после в пакете вместо рубашки обнаружил тряпьё.

– Ну и лопух же ты! – смеялся над ним Антон.

– Я такого от женщины не ожидал, – оправдывался Виктор.

Как-то раз в походе, сидя у костра, Антон решил позабавить друзей, рассказывая, как во время лекции преподаватель философии произнёс чьё-то мудрое изречение, а затем написал его на доске, чтобы студенты запомнили. В слове «пребывание» из-за плохого мелка он неаккуратно вывел букву «р». Она выглядела как «о». Одна из сидящих у костра девушек вслух произнесла слово с заменой буквы, так и не поняв смысла. Компания взорвалась хохотом, а Виктор отвёл Антона в сторону, чтобы тет-а-тет заявить:

– Ну и мастер же ты заливать! Я же помню, слово было, но ничего неприличного.

– Скучный ты человек, Витя! Ой, скучный! А знаешь ли ты, что Зиновию Гердту сказал Утёсов, когда Гердт рассказал ему забавную историю?

– Интересно, что?

– Он сказал: «Не так это было!»

– То есть, Утёсов опроверг историю Гердта, а сам при этом не присутствовал?

– Именно! Он стал рассказывать Гердту его же историю, но уже по-своему, да так, что Гердт покатывался со смеху. А ты говоришь «заливаешь»!

Когда в СССР стали проникать записи западных рок-музыкантов, Антон страстно увлёкся The Beatles, уже снискавшими к тому времени мировую известность. Вскоре он сам научился играть на гитаре, а по окончании третьего курса отрастил длинные волосы и стал появляться в среде московских хиппи. Примкнул к большой компании парней и девушек, которые следовали этому новому, если не сказать модному движению молодёжи. В те годы московских подражателей этого направления можно было видеть в строго определённых местах центра столицы. Молодые люди, конечно, только и говорили о пацифизме, о внутренней свободе и раскованности, но нельзя сказать, что всех их объединяла идеология хиппи. Если таковая и существовала в западном мире, многие из московских приверженцев этого движения имели о ней смутное представление. Скорее, их выделяли внешние признаки. И прежде всего длинные волосы, расклешенные брюки (джинсы носили лишь немногие, поскольку в Москве они доставались за бешеные деньги), отпущенные у парней бороды или, на худой конец, усы и длинные бакенбарды. И, конечно же, отличительная лексика – новоявленный жаргон с английскими словечками. У многих присутствие цинизма и наивного, если не сказать притворного нигилизма. И ещё сексуальная распущенность, к которой активно подталкивал основной лозунг западных хиппи: «Занимайтесь любовью, а не войной!» Подразумевалась война во Вьетнаме.

Это был непродолжительный период в жизни Антона – весна и лето 1970 года, когда он несколько отошёл от привычной студенческой среды, втянувшись на основе увлечения рок-музыкой в иную сферу знакомств. И уже скоро Антон стал по ночам не приходить домой. У него появились неразборчивые короткие связи и половые контакты с раскрепощенными девицами своего нового окружения, в результате чего в тот год ему два раза пришлось лечить гонорею. Студенческой стипендии на лечение, разумеется, не хватало, поэтому приходилось брать деньги у матери, придумывая более-менее правдоподобные причины в их необходимости. Отец Антона занимал высокооплачиваемую должность, мать работала окулистом в ведомственной поликлинике, так что жили они не бедно. В деньгах ему, когда возникала нужда, не отказывали. Однако с его ночными загулами они быстро таяли. В этих кутежах помимо спиртного часто в ходу был гашиш. Антон не мог не поддаться искушению попробовать. По неопытности он долго и жадно затягивался, не ощущая поначалу особого эффекта. Но скоро у него закружилась голова, ноги стали ватные и наступила слабость, сопровождаемая приступами тошноты. Состояние длилось недолго, но оказалось достаточным, чтобы навсегда отказаться от этой дури.

Иногда в большой компании появлялась яркая блондинка с породистой внешностью: высокая, стройная, с длинными до пояса распущенными волосами, голубыми глазами и очаровательной улыбкой. Звали её Тина. Её все воспринимали как «свою», однако по многим признакам она заметно отличалась от остальных девиц. В ночных загулах Тина не участвовала, ненормативной лексикой не пользовалась. Она редко приходила на Гоголевский бульвар, где компания имела обыкновение собираться по вечерам, а придя, долго не задерживалась, обычно болтала с кем-нибудь из старых приятелей или обменивалась с ним несколькими фразами и скоро исчезала. Но её хорошо все знали и заглаза называли женой Фреда. Имели в виду, разумеется, не зарегистрированный брак – об этом и речи не могло быть в этой среде, – а тот факт, что она постоянно жила с Фредом и только с ним. «Тина и Фред» – говорили про них. Они казались неразлучными и, как рассказывали Антону, появлялись всегда вместе. И только в последнее время Тина почему-то приходила одна. Про Фреда, который в миру оказался Фёдором Дьяченко, отзывались как о талантливом художнике-абстракционисте, картины которого по известным причинам не выставляются. В своё время он был одним из участников нашумевшей выставки советских авангардистов 1962 года, которую посетил Никита Хрущев и крепкими словцами её разнёс.

Антон видел Фреда лишь однажды. Это произошло там же на Гоголевском бульваре. В тот вечер Фред стоял в окружении парней и девушек, которые только и делали, что смотрели ему в рот и улыбались, когда он о чём-то говорил. Антон подошёл близко, чтобы наконец увидеть пресловутого Фреда. Это был высокий, худой и уже не очень молодой шатен с бородкой и длинными волосами. Ироничный, с острым пронзающим взглядом и явно не лишенный тщеславия, он умел держать на себе внимание. Было заметно, что в своём окружении Фред пользуется непререкаемым авторитетом. Он с азартом и довольно увлекательно рассказывал, как его арестовали «мусора» и отвезли в кутузку и как затем были вынуждены отпустить, поскольку ни гашиша, ни запрещенной литературы, которых они искали, при нём не оказалось. Говорил он довольно складно, сопровождая свой рассказ выразительными жестами и жаргонными вставками, остроумно шутил, особенно когда речь шла о причине его задержания, делал перед каждой шутливой репликой многозначительную паузу, провоцируя дружный смех слушателей.

Антону он не понравился. Во-первых, оказался старым. Мужчина, которому далеко за тридцать, двадцатилетнему парню представляется человеком из другого поколения. Антону показалось, что Фред несколько задержался в образе хиппи – чёрная повязка на лбу, придерживающая длинные до плеч волосы, расклешенные джинсы, цветная, навыпуск, рубашка с расстёгнутыми на груди пуговицами, на руке браслет, а на шее какой-то замысловатый амулет. Во-вторых, отталкивала его самоуверенная, нарочито раскованная, если не сказать развязная, манера держаться и особенно его пренебрежительное отношение к окружающим – привилегия говорить самому и не очень слушать других.

После этого эпизода Фред больше не показывался на Гоголевском бульваре, во всяком случае, Антону видеть его не приходилось. Бродили слухи, будто Фред задержан правоохранительными органами, а Тина хлопочет о его освобождении. Однако никто толком не знал, что на самом деле с ним произошло. На вопросы о нём Тина отвечала короткой фразой: «Занят. Работает». Она выглядела взрослее девиц большой компании и была старше Антона на пять лет. Тина ему понравилась с первого взгляда. Как только она появлялась, Антон терялся, его охватывало волнение, но общаться с ней ему не доводилось. Вернее, он очень хотел, однако не решался, а она, казалось, не замечала его, а когда они встречались глазами, Антон смущённо отводил взгляд.

Контакт произошёл неожиданно. В тот вечер на бульваре вокруг поющих ребят собралась большая толпа. Трое парней и девушка исполняли песни The Beatles под аккомпанемент двух гитар и задающего ритм бубна. Молодёжь притоптывала на месте и дёргалась в такт бубну. Антон стоял возле скамейки, на которой расположились исполнители, и тоже дёргался. Вдруг сзади его кто-то потянул за руку. Он обернулся и увидел Тину. Она вывела его из толпы и просто и естественно сказала:

– Привет, Антон!

Он растерялся настолько, что вместо приветствия произнёс:

– Приятно познакомиться.

Она улыбнулась и вдруг так же естественно и просто сказала:

– Говорят, ты уже дважды лечился.

Антон сконфузился:

– Кто ж это треплется?

Он знал, что о таких вещах информация в их среде распространяется быстро, поэтому осведомлённость Тины его на самом деле не удивила. И хотя он выразил возмущение по поводу чьей-то болтовни, но в душе был даже тронут её словами, расценив их как проявление сочувствия.

– Разве это важно? – продолжала Тина. – А приходится тебе лечиться от того, что водишься с кем попало, с дворняжками. Спать надо с одной женщиной, нормальной.

В первую секунду Антон не знал, что сказать, затем нашелся:

– Такую женщину пока не встретил, – ответил он смущённо.

Она насмешливо повела бровями и сказала:

– Позвони мне завтра вечером после девяти.

Предложение прозвучало настолько неожиданно, что вместо ожидаемого «конечно, позвоню…» он произнёс нечто невнятное:

– Только… – и стал в ажитации шарить в карманах, словно искал записную книжку, которой у него не оказалось.

– Телефон несложный, – помогла ему Тина, – ты запомнишь.

– Запомню.

Она продиктовала номер, затем ещё раз обдала его тёплой улыбкой и отошла, оставив растерявшегося Антона в крайнем изумлении. Он стоял ошарашенный и с застывшей улыбкой на лице смотрел вслед удаляющейся блондинке, повторяя в уме произнесённые ею цифры.

Весь следующий день Антон провёл в нервном напряжении. Томительное ожидание девяти вечера не позволяло расслабиться. Когда минутная стрелка, наконец, чуть перевалив двенадцать, показала три минуты десятого, он позвонил. На том конце ответил старческий женский голос:

– Слушаю?

– Добрый вечер! Могу я поговорить с Тиной?

– С ке…м? – переспросила старая женщина.

– С Тиной, – медленно и внятно произнёс Антон.

– С какой Тиной?.. здесь нет такой.

Антон с ужасом подумал, что неправильно запомнил телефон, и вдруг молнией мелькнула в голове горькая догадка – его просто разыграли! Господи! Конечно, она его разыграла! Какой же он глупый и доверчивый! Просто лопух! У неё же есть Фред! Как он мог забыть об этом и поверить, что такая красавица может им заинтересоваться?! Антон уже собрался повесить трубку, но всё же решил проверить номер. Может, он неверно его набрал или произошла ошибка на линии, и он попал в другую квартиру:

– Скажите, это номер… – он медленно его продиктовал.

– Да, кто вам его дал?

– Девушка.

– Какая девушка?

– Какая?.. – Антон вздохнул. – Высокая блондинка, да это уже не важно…

– Валя, что ли? Погоди, – сказала женщина. Он слышал, как она шаркающей походкой куда-то пошла и позвала: – Валь, а Валь, выйди к телефону, может к тебе.

Через несколько секунд он услышал в трубке:

– Антон, это вы?

– Да… добрый вечер.

– Добрый вечер, прихватите с собой бутылку вина, – сказала Тина и добавила: – можно и закуски, если хотите.

– Хорошо… конечно, я возьму, только… вас зовут Валя?

– Тина – это последние два слога имени Валентина.

– Ах, да… можно было догадаться… но я не знаю вашего адреса.

– Да, разумеется, я и забыла… – и она продиктовала адрес.

Тина жила в Скатерном переулке в старом двухэтажном доме. У неё была комната на втором этаже в коммунальной квартире, в которой две другие комнаты занимали старые женщины. Телефонный аппарат висел на стене в центре коридора, а рядом болтался огрызок карандаша, привязанный ниткой к трубке. Стена вокруг была исписана номерами, фамилиями, именами и потёртыми фразами каких-то давно потерявших актуальность записей. Обычно к телефону подходила Тина, а в тех редких случаях, когда звонили одной из старушек, она шла к двери её комнаты и громко приглашала к аппарату. Но на сей раз старушка оказалась рядом с телефоном и подняла трубку после первого звонка.

Денег в кармане у Антона от полученной месяц назад стипендии оставалось пять рублей. Он купил бутылку красного вина, немного сыра, батон хлеба и плитку шоколада. Надпись на входной двери квартиры указывала, что Тине следует звонить три раза. Она встретила его с улыбкой и повела к себе. Комната оказалась довольно просторной и чистой, с большим выходящим в сторону тихого двора окном с двойными рамами и широким подоконником. Обставлена она была старинной мебелью. И только современная двуспальная кровать, видимо недавно приобретённая, выпадала из ансамбля, нарушая общую гармонию. Она выглядела инопланетянкой, окруженной древним, видавшим виды гарнитуром.

Тина была очаровательна в мини-юбке, позволяющей любоваться её стройными длинными ногами. Она разложила тарелки на столе, достала приборы и стала резать сыр и хлеб. Антон безмолвно смотрел на неё и глупо улыбался.

– Открой бутылку, – сказала она, вручив ему штопор.

Даже когда они выпили вина и вроде разговорились, он чувствовал себя скованно, не знал, как подступиться к ней. Ей нравилось его юношеское волнение и то, с каким восторгом Антон смотрел на неё. Тина подошла к нему близко, нежно провела ладошкой по его лицу и сказала:

– Расслабься, милый, всё хорошо, ты мне нравишься.

Душа у Антона счастливо затрепетала, его вдруг охватило предчувствие блаженства и придало уверенности. Он обнял её, попытался поцеловать, но она мягко придержала его:

– Подожди, не торопись, у нас всё впереди, но прежде скажи мне… ты полностью вылечился?

– Да, уже больше месяца.

В постели она называла Антона ласковыми словами, искренно проявляла к нему чуть ли не материнскую нежность и, разумеется, управляла им умеючи.

– Знаешь, а ведь я давно таких слов никому не говорила, – прошептала Тина, лаская его.

– Я самый счастливый человек на свете, – сказал он.

– Вот как? – она улыбалась.

– Да, я люблю тебя.

– Э, нет, милый, это уже перебор.

– Но я действительно…

– Стоп! – сказала Тина, приложив ладошку к его губам. – Такими словами не бросаются. И запомни, для любви надо созреть, а ты всего лишь влюблённый мальчик.

– Я мужчина.

– Конечно, милый, ты мужчина, только не говори больше про любовь, иначе мы расстанемся.

Антон удивлённо смотрел на неё. Тина его нежно поцеловала и, взглянув на часы, вдруг сказала:

– Уже поздно, дорогой, тебе пора уходить.

– Как уходить? – он опешил. – Я остаюсь у тебя.

– Но я, кажется, не приглашала тебя на всю ночь.

– Так пригласи.

– Не могу, – сказала она твёрдо.

Антона охватило беспокойство:

– Скажи, Тина… а этот твой бывший муж… или он не бывший?

– Ты про Фреда? Забудь! У нас давно всё кончено.

– Тогда почему я не могу остаться?

Она нежно провела рукой по его волосам:

– Во-первых, мне комфортно спать одной. Во-вторых, я ведь работаю, рано просыпаюсь, мне надо выспаться. Так что тебе уже пора, поторопись, пока метро ещё работает.

Антон стал одеваться.

– А где ты работаешь?

– В издательстве, корректором.

– Когда мы увидимся?

– Можешь прийти завтра в это же время, только сначала обязательно позвони. Хорошо?

– Ладно.

Она проводила его до двери. Он попытался обнять её, она улыбалась:

– Иди уже, на метро опоздаешь.

Антон вышел на тихую безлюдную улицу. Душа его пела. Он остановился посредине мостовой и посмотрел в ночное небо, тёмное, усыпанное звёздами. Антон долго любовался их блеском, даже отыскал Большую Медведицу и Полярную звезду, всё смотрел и смотрел в эту звёздную бесконечность и мысленно благодарил её за то счастье, которое ему сегодня выпало. Словно в том была заслуга этой загадочной вселенной, которая непостижимым образом управляет его судьбой. Да, он был пьян от счастья! Его переполняли чувства, которые Антон раньше никогда не испытывал. В школьные годы он однажды влюбился в свою одноклассницу и даже страдал от отсутствия взаимности, но влюблённость эта скоро угасла, после того как девочка ушла в другую школу. Да разве можно, думал он, сравнивать ту детскую блажь с его теперешним состоянием, с тем, что сейчас он чувствует, с истинным блаженством, которое его словно обволакивает! А как точно Тина подметила, что он водился раньше с дворняжками. Действительно! Теперь Антон с отвращением вспоминал свои недавние похождения и свою похоть с развязными девицами на грязных матрасах где-то в подвалах и на чердаках. И с восторгом думал о Тине, о том, какая она умная и прекрасная, вспоминал её объятия и широкую кровать с накрахмаленным постельным бельём, её опрятную и уютную комнату. Надо ли говорить, что он даже не заметил в квартире испачканные стены и пыльные паутины на грязном потолке коридора. Антон видел только Тину, был слишком ею увлечён, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Охваченный этими приятными мыслями о своей возлюбленной он пошел в противоположную сторону от ближайшего метро и спохватился лишь, когда оказался на Садовом кольце. Пришлось уже идти в направлении «Краснопресненской». Скоро его быстрые шаги перешли в бег, так как надо было успеть до часу ночи сделать в метро пересадку, чтобы добраться до «Академической». Два года назад отец Антона получил трёхкомнатную квартиру в новом ведомственном доме, расположенном в пяти минутах ходьбы от этой станции.

В следующий вечер он позвонил Тине ровно в девять:

– Привет, милая!

– Привет, Антон! Тебе не составит труда купить грамм триста докторской колбасы и хлеба? Деньги я после верну.

– Конечно, я куплю, и без всякого возврата. Может, ещё что-то нужно?

– Сигареты кончились.

– Хорошо, я ещё вина возьму и буду через час.

Антон попросил у матери три рубля, поскольку на деньги, которые у него остались со вчерашнего вечера, всего перечисленного не купишь.

Тина была в той же мини-юбке, такая же соблазнительная и улыбчивая, как в прошлый раз. Едва выложив пакеты с покупками на стол, он бросился обнимать её. Она его пожурила:

– Антон! Опять ты торопишься. Я не люблю спешки. Давай сначала поужинаем.

После утоления страсти, когда они, обнявшись, лежали в темноте, Тина сказала:

– Антон, ты извини меня, пожалуйста, за то, что заставила тебя тратиться на продукты, я с зарплаты верну…

– О чём ты говоришь? – перебил он её. – Не смей даже думать!

– Мне неловко, просто, понимаешь… я сейчас совсем пустая, позавчера пришлось всю зарплату отдать за долги.

– У тебя были долги?

– К сожалению, ещё остались.

– Ты что-то покупала? Кровать эту?

Она сначала сделала круглые глаза, затем громко и заразительно рассмеялась.

– Какой ты милый! Нет, кровать хоть и новая, но нет.

– А что за долги?

Она долго молчала.

– Не хочешь говорить мне?

Тина погладила ладошкой его лицо:

– Ну, это… зачем тебе знать?

– Затем что я… – начал Антон и чуть было не повторил слова любви, но осёкся и сказал: – Неужели я не заслуживаю твоего доверия? Ведь…

– Конечно, заслуживаешь, ты замечательный…

– Тогда поделись со мной.

– Ладно, – вздохнула Тина, – придётся сказать, но… только при условии, что ты не будешь об этом распространяться. Обещаешь?

– Конечно.

– У меня все деньги уходят на лечение. Я больна, болезнь нехорошая и… требует долгого лечения. Но ты не беспокойся, она не заразная и для тебя абсолютно безопасная. Лекарство помогает мне жить, его привозят из-за границы, канал налажен, только… стоит дорого.

Антон повернулся на бок, прижался к ней.

– Ты меня огорошила! Не могу поверить! Что за болезнь у тебя?

– Я не хочу о ней говорить.

– У тебя рак?

– Антон, пожалуйста, не надо больше вопросов, ты же видишь, как тяжело мне говорить на эту тему.

– Да, милая моя, – он крепко обнял её, – но… мне так жаль тебя, может, скажешь?

– Нет, Антон, это женские дела, и мне не нравится твоя настойчивость, я уже жалею, что сказала…

– Хорошо, хорошо, я понял и больше не буду.

– Вот умница.

Они помолчали, потом он спросил:

– А долг большой остался?

– В совокупности триста пятьдесят рублей. Я брала у нескольких человек, постепенно долги погашаю, но не все терпеливо ждут, некоторые категорично требуют вернуть деньги.

– Я тебе помогу.

– Вот ещё! Перестань! Я же не для этого тебе сказала.

– Мы погасим твои долги вместе.

– Ты с ума сошел? Я не возьму у тебя денег. Да и откуда они у студента могут быть?

– Во-первых, я их накопил, а во-вторых, получил стипендию за три летних месяца.

Разумеется, это была ложь. Деньги Антон никогда не копил, а стипендию всю уже потратил.

– Сколько ты должна этим нетерпеливым? – спросил он. – Ну, которым надо срочно возвращать деньги?

– Антон, милый, это не твоя проблема, и давай закроем тему.

– Ну почему ты отвергаешь мою помощь, неужели я тебе чужой?

– Ты не чужой, ты глупый. Денег я у тебя не возьму.

– Хорошо, возьми в долг и отдай кредиторам.

– Что это изменит? Какая разница, кому оставаться должной?

– Разница огромная, потому что я буду очень и очень терпелив, а главное – буду очень и очень счастлив. Пожалуйста, дай мне возможность помочь тебе.

Тина молчала и нежно гладила Антона по волосам.

– Не молчи, пожалуйста, скажи, – настаивал он.

– Неделю назад надо было вернуть одному сорок рублей, другому пятьдесят.

– Я завтра принесу тебе эти деньги.

У Тины покатилась слеза по щеке.

– Не плачь, милая, мы закроем все долги, обещаю.

Ком в горле вынудил её перейти на шёпот:

– Но ты, пожалуйста, не сомневайся, я их верну.

Антон шёл к метро быстрой походкой и уже твёрдо знал, что деньги завтра он Тине отдаст. План возник в голове, когда они еще лежали в постели. Задумка могла обернуться для него домашним скандалом, но это было уже не важно, главное – в чём Антон не сомневался – деньги будут. Родители его имели сбережения, и он об этом знал.

Утром Антон дождался ухода отца на работу (мать обычно выходила позже), чтобы поговорить с мамой. Разговор он начал с того, что собирается поделиться с ней своей проблемой, но при условии, что она сохранит её в тайне от отца, иначе говорить не станет. Людмила Ивановна сразу забеспокоилась, ответила согласием и с тревогой в глазах смотрела на сына.

– Мама… – начал Антон и взял паузу, – со мной произошла неприятность, но ты, пожалуйста, не волнуйся, всё поправимо.

– Господи! Что случилась?

– Мам, на самом деле ничего страшного. Просто я… заразился гонореей, и мне нужны деньги для лечения.

– Боже мой! Как же ты мог, сынок?! По ночам домой не приходишь, мы не знаем где ты, с кем ты, вот и пришла беда. Давно это у тебя? Ты не запустил?

– Нет, но мне нужно сто рублей.

– Антоша, сынок, но как же так, как я могу без отца…

– Мама, прошу тебя, папа не должен знать об этом, пожалуйста.

В последнее время у Антона с отцом часто возникали трения. Родителю не нравилось поведение сына, резал глаз его внешний вид, не устраивал его образ мыслей, но особенно ему не нравилось новое окружение Антона. Отца оно сильно раздражало. Он ругал сына даже не за то, что тот исчезал по ночам, это казалось ему в порядке вещей для парня двадцати лет, а за то, что связался с распоясавшимися длинноволосыми бездельниками и тунеядцами, ведущими, как он выражался, антисоветский образ жизни, и тем самым позорил семью. Любопытно, что в юные годы Антона отцу часто приходилось видеть сына в компании местной шпаны, которая почему-то не вызывала у него беспокойства. Эти хулиганистые ребята из подворотни были ему хорошо знакомы, ведь он сам вырос на улице. Вероятно, поэтому Ролен Владимирович не видел в них угрозы для Антона, для его будущего, знал, что это всего лишь этап юности. Пусть, мол, мальчик пошалит, думал он, зато вырастет мужчиной. А новоявленных хиппи, «несущих тлетворное влияние запада», он не понимал и не мог принять.

Деньги Антон вручил Тине, как и обещал, на следующий день. Она, разумеется, была ему очень признательна и сразу же позвонила обоим кредиторам. Один из них явился за ними уже через сорок минут после звонка, со вторым Тина договорилась на завтра. Но Антон задался целью покрыть все её долги, однако, не за счёт родительских средств. У него появился новый план, реализация которого позволила бы ему не только расплатиться с кредиторами Тины, но вернуть сто рублей маме. Он чувствовал себя перед ней виноватым. Его мучила совесть за свой обман и за то, что он вынудил мать отдать ему деньги, минуя отца. План был гениально прост – разгружать вагоны на Курском вокзале. Для двадцатилетнего крепкого парня, которому понадобились деньги, решение самое подходящее. Он вспомнил, что этим иногда на каникулах занимался Виктор Востриков. Антон пришел к нему в общежитие и неожиданно попал на студенческую вечеринку. Вся студенческая братия уже была хорошо разогрета и встретила его шумно. Антон искренно обрадовался встрече с друзьями, тепло со всеми здоровался, с некоторыми обнимался. Однако уже минут через двадцать у него возникло странное ощущение, словно его вернули в полузабытое прошлое, где те же лица, с теми же разговорами и штампами, с теми же спорами и приколами, которые ему вдруг показались устаревшими и скучными. А ведь совсем недавно он сам с воодушевлением участвовал в организации подобных вечеринок, приглашал девушек с филфака, танцевал с ними, с одной из них целовался. И, кажется, она сегодня присутствовала. Но сейчас его мысли были далеки отсюда. Он думал только о Тине, о том, какая она яркая и неординарная, какая умница, как им хорошо вдвоём и как она прекрасна в постели. Антон представил себе, какой произвёл бы фурор, придя сюда вместе с Тиной. Друзья бы ахнули от восторга. И его неудержимо потянуло к ней. Едва получив нужную информацию от Виктора касательно того, как устроиться грузчиком на вокзале, он, к удивлению своего друга и всей весёлой компании, покинул вечеринку.

Антона включили в бригаду из четырёх грузчиков. Разгружать вагоны оказалось не так просто, как он себе представлял. Антон был уверен, что хорошо натренирован – не зря же занимался спортом – и сможет таскать мешки любой тяжести, однако, как скоро выяснилось, заблуждался. Занятия плаванием не помогли, по сравнению с работой грузчика оказались лёгкой игрой. И дело не в тяжести мешков, которые он без труда клал себе на спину и носил, а в интенсивности и длительности такой работы, когда напряжение в мышцах за восемь часов накапливается такое, что после руки-ноги ноют и не дают покоя ночью. Первый день вышел самым тяжелым. Под вечер у Антона всё тело ломило, особенно болели мышцы груди и рук, боль не отпускала всю ночь. На следующее утро он пришел на работу разбитый и невыспавшийся и с удивлением наблюдал за рабочими, которые с привычной сноровкой, с шутками да прибаутками таскали мешки и даже, как ему показалось, не уставали. После работы они обычно выпивали, а наутро умудрялись приходить свежими и бодрыми. А ведь по возрасту они ему в отцы годились: двоим было не меньше сорока, а третьему около пятидесяти лет. Работа начиналась в половине девятого и завершалась в пять вечера. Утром он заставлял себя рано просыпаться, чтобы вовремя прийти на вокзал. За каждый час опоздания удерживали одну восьмую дневного заработка. Но помимо удержания денег опоздавшего члена команды ожидало более чувствительное наказание – угрызение совести. Ведь за время его отсутствия бригаде приходилось выполнять работу в усечённом составе без какой-либо компенсации.

Первые две ночи Антон мучился, но затем боль в мышцах начала постепенно стихать. И только на четвёртые сутки он заснул легко и спал как убитый, утром проснулся бодрый, в хорошем настроении. Организм приспособился к физическому труду и новому режиму существования. Усталость в конце рабочего дня, конечно, присутствовала, но к вечеру она угасала, и ощущение дискомфорта у него исчезло. У Тины Антон появился только на пятый день после начала своей трудовой деятельности – не хотел приходить к ней разбитым. Они общались по телефону. Она с одобрением отнеслась к его решению работать во время каникул и сказала, что сама, будучи студенткой, летом без дела не сидела. А на вопрос, кем он устроился, Антон ответил почему-то уклончиво, мол, разнорабочим на стройке. Родители знали, что он разгружает вагоны. Отцу понравилась инициатива сына:

– Это уже дело, – сказал он, – лучше, чем шататься, а то вон какой вымахал. И лохмы свои, наконец, постриги!

Людмила Ивановна переживала:

– Сынок, это же адский труд! Может, найдёшь другую работу?

Когда отец вышел из комнаты, она перешла на шёпот:

– Антоша, ты лечишься?

– Да, мама, мне уже лучше, и вообще всё будет хорошо, поверь, а деньги я верну.

– Бог с ними, с деньгами, сынок, ради них не надо надрываться.

Антон уже подсчитывал свой будущий капитал. За рабочий день ему платили восемь рублей с полтиной после вычета подоходного налога. Значит, только за месяц он сможет заработать сто восемьдесят рублей, а если выходить и в субботние дни, то получится больше двухсот – сумасшедшие деньги! Почти отцовская зарплата!

Эти летние дни казались Антону удивительными и прекрасными. Благодаря Тине жизнь его стала насыщенной и приобрела особый, до сей поры неведомый ему смысл. Тина не просто наполняла её любовью, сама того не желая, она целиком овладела им, его волей, мыслями и стала для Антона непререкаемым авторитетом. Тина много читала, делилась с ним своими впечатлениями о прочитанных книгах, с восторгом отзывалась о творчестве Хемингуэя и Маркеса, знакомила Антона с поэзией Цветаевой и Пастернака. Но дома книг она не хранила, в комнате на полке лежали одни справочники и словари, да ещё две стопки журналов «Юность» и «Иностранная литература». Её работа в редакции способствовала знакомству со многими людьми из литературной среды и помогала доставать через них, правда на короткое время, редкие для того времени книги и неопубликованные произведения опальных писателей. Специально для Антона Тина достала машинописные главы романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Он читал их в метро, по дороге на работу и обратно домой, читал с увлечением и даже несколько раз пропускал нужную станцию. Сильное впечатление произвела на Антона история Иешуа Га-Ноцри, подтолкнула к прочтению Евангелия и впервые заронила в нём интерес к Библии.

С появлением Тины прежнее беспорядочно стихийное пребывание Антона во времени трансформировалось в существование с чётко установленным расписанием суток. Просыпался он в семь с четвертью, затем после утреннего туалета завтракал и уходил разгружать вагоны; после тяжелой дневной работы он возвращался домой, принимал душ, ужинал и час-полтора спал, затем уже вполне отдохнувший в девять вечера приезжал к Тине и в начале первого ночи уходил от неё.

Так продолжалось три недели, до того дня, когда Антону выдали аванс – восемьдесят пять рублей, что составило сорок процентов от его месячной зарплаты. Он был несказанно счастлив, держа в руках впервые самим заработанные нелёгким трудом деньги. Но больше всего его радовало то, что он вечером принесёт их Тине и скажет: «Вот они! И это только начало. Я же говорил, мы закроем долги!» Антона распирало от предвкушения предстать перед Тиной мужчиной, который держит слово и заботится о ней. Он решил не ждать девяти вечера, ему не терпелось вручить ей полученные в этот день деньги, и сразу после работы поехал к ней. Входная дверь оказалась почему-то открытой. Антон вошел в квартиру и прошёл по коридору до её двери, которая тоже была чуть приоткрыта. За дверью слышались голоса. Тина говорила с каким-то мужчиной. Голос его звучал довольно возбуждённо и показался Антону знакомым. Он невольно остановился и стал прислушиваться.

– Ты пойми, – говорил мужчина, – человек внизу ждёт возле подъезда, он может уйти!

– Повторяю, у меня нет денег. Ради тебя я уже продала всё что могла, заняла денег у кого могла, вся в долгах, тебе этого мало?

– Ко мне завтра придёт покупатель, ему понравились мои картины…

– Федя, ты каждый раз это говоришь,сам ведь знаешь, что никто…

– Дура! – вдруг закричал он. – Откуда тебе знать? и что ты в этом понимаешь!.. – Потом вновь понизил голос и вкрадчиво продолжил: – Тина, милая, ну всего-то двадцать рублей, он же уйдёт…

– А в долг не даст?

– Ты что, идиотка?! – опять закричал он. – Не знаешь этих людей?! Они никогда в долг не дают.

– Тогда я не знаю чем тебе помочь, – тихо сказала она.

– Ну… займи у старушек, – произнёс он умоляющим тоном, – они дома, я их видел.

– Ты с ума сошёл? Я же не смогу им быстро вернуть. Я не стану их грабить.

– Не станешь? Стерва! Жестокая… ты же видишь, какая у меня жуткая ломка. Видишь?! – вдруг опять закричал он, затем снова понизил голос: – Тогда звони своему хахалю, он-то не откажет? Небось сладко тебе с ним, что молчишь?

– Да, если хочешь знать, сладко, потому что я для тебя уже никто, нужна только в качестве кошелька, тебе кроме проклятой наркоты ничего не нужно. Уж как я старалась для тебя, столько денег заняла, всё зря, ты лечиться не станешь…

– Звони ему, не тяни, – продолжал он требовать, словно не слышал её слов, – проси больше, человек внизу подождёт, только если быстро…

– Я Антону должна девяносто рублей, обманула его, солгала, что больна, что трачу деньги на лечение, но больше врать не намерена и денег брать у мальчика не буду.

– Что же ты со мной делаешь, сука! Ты моей смерти хочешь? – заорал он.

Антон резко открыл дверь и со звериным оскалом пошел на Фреда. Тина мгновенно вскочила со стула и преградила ему дорогу:

– Ты что тут делаешь?! – с удивлением и негодованием выдала она довольно резко. – Я же просила не приходить без звонка!

Но тут вмешался Фред:

– О! Антон! – начал он вполне миролюбиво. – Вас, кажется, так зовут? – затем обратился к Тине, бросив на неё укоризненный взгляд: – Что ж ты так груба с гостем?

Фред сел на стул, положил ногу на ногу и упёрся локтем о поверхность стола, пытаясь в таком положении скрыть дрожь, которая не отпускала его. Антон смотрел на него с откровенной ненавистью и в то же время был поражен той перемене, которая произошла в этом человеке. Перед ним сидел осунувшийся, бледный, совершенно измождённый мужчина с сальными волосами и каким-то неестественным блеском в глазах. Он выглядел жалким подобием того Фреда, который с таким апломбом и самонадеянностью вёл себя в окружении своих молодых почитателей на Гоголевском бульваре всего два месяца назад.

– Антон, – продолжал Фред, – не обращайте внимания, она погорячилась, это результат обострения её болезни. У бедняжки начался кризис, а вы как раз вовремя пришли и можете помочь… видите ли, я должен сейчас сходить за лекарством для Тины. – Тут он повернул голову в её сторону в надежде, что она подтвердит сказанное, но она не реагировала, стояла, опустив глаза. – Препарат покупается оптом, это выгодно, оптовая покупка обходится дешевле, но… не хватает двадцати рублей. Вы смогли бы одолжить их?

Тина отвернулась и подошла к окну.

– Лекарства нужны не Тине, а тебе, – буркнул Антон с нескрываемой злобой.

Фред решил не замечать откровенного недружелюбия к себе и даже то, что к нему обратились на «ты».

– Вы ошибаетесь, молодой человек, речь идёт исключительно о здоровье Тины, ей неловко об этом говорить, но раз у вас возникли сомнения, она сейчас подтвердит…

И Фред вновь посмотрел на Тину, но Антон не стал дожидаться её реакции:

– Пошёл вон отсюда, подонок!

Тина резко повернулась к нему:

– Антон, не смей!

Фред изменился в лице, глаза его налились кровью. Он схватил лежащую на столе металлическую пепельницу, встал и двинулся на противника:

– Ах, ты ублюдок!

Антон не дал ему замахнуться, нанёс хлёсткий удар в челюсть и сам удивился, с какой лёгкостью Фред полетел, роняя стул, ударился о шкаф и упал без сознания.

– Боже! – закричала Тина. – Что ты натворил, идиот?!

Она склонилась над Фредом и стала тормошить его:

– Федя, очнись… слышишь? Феденька… очнись…

Он открыл глаза и медленно прошептал:

– Я не в силах больше терпеть… я умру.

– Нет, Федя, нет… сейчас… потерпи… сейчас…

Тина быстро подошла к окну, убедилась, что человек ещё ждёт возле подъезда, выскочила из комнаты и постучалась соседке:

– Клавдия Семёновна, откройте, пожалуйста…

Антон стоял словно оглушенный и безмолвно наблюдал за ней, затем пошел к окну и через пару минут увидел, как она выскочила из подъезда, подошла к мужчине, протянула ему деньги и что-то взяла у него. Фред лежал на полу с открытыми глазами и дёргался. Тина вбежала в комнату, не обращая никакого внимания на Антона, словно его и не было, выдвинула ящик шкафа и достала шприц, повторяя:

– Сейчас, Федя, сейчас…

И тут она бросила суровый взгляд на Антона и коротко отрезала:

– Уходи!

Он смотрел на неё, широко открыв глаза. Впервые видел её в гневе.

– Тина… – начал он робко, но она прервала его.

– Всё! Уходи и больше никогда не приходи сюда!

– Но…

– Я сказала всё! Он мой муж! – произнесла она твёрдо.

Антон вдруг словно отрезвел и молча вышел из комнаты.

После окончания университета Антон получил направление в Институт Автоматики и Телемеханики АН СССР. Новое здание института, оборудованное по последнему слову науки и техники, с модерновым интерьером, производило впечатление современного храма науки. Здесь занимались фундаментальными исследованиями в самых разных областях науки с названием техническая кибернетика. По коридорам ходили маститые учёные, кандидаты и доктора наук, можно было встретить члена-корреспондента и даже академика. Антона приняли в качестве стажера-исследователя в лабораторию, которая занималась адаптивными системами управления производственными процессами. Атмосфера, царящая в храме науки, ему понравилась. Подкупала её демократичность, приятно удивляла доступность знаменитых учёных, невзирая на регалии, а главное – предоставляемая свобода в выборе предмета исследований.

Поначалу его робкие шаги в науке не приносили ощутимого результата. Научный руководитель Антона, кандидат технических наук Олег Лосев, дал ему для штудирования список литературы и краткую рекомендацию:

– Начните с основ, читайте работы классиков, прежде всего своих, которых видите в институте каждый день, в том числе в нашей лаборатории, – Олег улыбнулся, – и, разумеется, зарубежных. Есть неплохие обзорные статьи, из них можно почерпнуть много полезного. Знакомьтесь с новыми результатами, старайтесь не пропускать их, они помогают зарождению идеи. Впрочем, процесс не быстрый, требует опыта и знаний. Идея должна созреть. Но для начала необходимо нахвататься информации, чтобы общаться с коллегами на одной частоте. Вы меня понимаете?

Как не понять? Ох уж эта пресловутая идея! Когда речь заходила о ней, Антон чувствовал себя школяром. Ведь под идеей подразумевалось если не готовое решение некой научной проблемы, то доказательный подход к её решению. Ему очень запомнился обрывок диалога пожилого корифея с молодым учёным, услышанный им в первый день своего появления в институте:

– Ну, хорошо, оставим лирику, у вас есть идея? – спросил корифей.

– Есть, – ответил молодой.

– Замечательно! Тогда давайте завтра на семинаре вы её озвучите, и мы обсудим.

Антон почувствовал себя маленьким. Ему тогда казалось, что вокруг одни гении и только он один бездарь, случайно среди них затесавшийся.

В течение года он накапливал информацию. Посещал лекции и семинары, пропадал в читальном зале института, за редкими публикациями ходил в Ленинскую библиотеку, периодически консультировался с Олегом Лосевым. Многое давало ему общение с коллегами. Антон стал часто обсуждать вопросы своей тематики с Владиславом Гурвичем, младшим научным сотрудником из соседней лаборатории. Помимо обширных знаний Гурвич обладал глубокими аналитическими способностями. Его умозаключения отличались содержательностью и часто раскрывали Антону пропущенные им детали, помогая вникнуть в суть предмета особенно на начальном этапе его научных изысканий. Антон не без зависти восторгался быстрыми мозгами Гурвича, которого в институте все почему-то звали по фамилии. Он не обижался. Это был человек непосредственный, немного чудаковатый и неряшливый, но талантливый молодой учёный. Гурвич являлся автором многих публикаций в престижных научных журналах, но при этом даже не имел степени кандидата наук. Хотя материала у него хватило бы на две диссертации. На вопрос: «Когда же?», он каждый раз отвечал: «Вот-вот», но лень, видимо, брала своё.

Исследовательская работа Антону нравилась. Со временем он почувствовал себя увереннее и даже сумел себя проявить – через год вышла его первая статья в соавторстве с научным руководителем. Антона перевели в младшие научные сотрудники. Он с головой ушел в науку, творчество захватывало, появились новые результаты. И уже на следующий год у него вышла вторая статья, а за ней третья. Ему даже повысили зарплату. Часть заработанных денег он пытался отдать маме, но Людмила Ивановна не брала:

– Зачем они нам, сынок? Ты лучше купи себе приличный костюм.

Как-то вечером, когда Антон вернулся с работы домой, она его встретила словами:

– Антоша, тебе пришёл денежный перевод.

– Какой перевод? От кого?

– Не знаю, почтальон принёс извещение.

В извещении были указаны фамилия и инициалы – Швец В.Г. Антон никак не мог понять, что за денежный перевод и кто такой Швец В.Г. Пошёл на почту. Девушка в окошке на его вопрос об отправителе сказала:

– Девяносто рублей от Швец Валентины Генриховны.

Антон продолжал с недоумением смотреть на неё. Девушка слегка подняла брови и улыбнулась:

– Похоже, вы её не знаете. Вот бы мне переводили такие суммы незнакомые люди!

И вдруг его осенило – это же Тина возвращает ему деньги, которые он брал у родителей, чтобы покрыть её долги. Надо же! Не забыла! Через столько лет! Почти четыре года! Всплыло в памяти, как она резко порвала с ним отношения, после чего начались его душевные муки. Ох, как он страдал без Тины! По ночам грезил ею, прикипел к ней так, что после разрыва с ней не знал, куда вечера девать. На Гоголевский бульвар Антон больше не ходил, не возникало желания. Недели две он истязал себя пытками – по ночам только о ней и думал, вконец не выдержал и однажды вечером после долгих сомнений решился прийти к Тине. В окне у неё свет не горел. Антон позвонил три раза в дверь, но никто ему не открыл. Он ушел и вернулся через час. Однако ничего не изменилось, свет в окне не появился. Антон позвонил в дверь один раз. Через несколько минут ему открыла старушка и сказала, что дней десять назад Валентина куда-то уехала и, кажется, надолго. А через месяц после этого визита он случайно встретил одного из завсегдатаев Гоголевского бульвара, который поведал ему, что Тина с Фредом действительно уехали из Москвы куда-то на север, то ли в Петрозаводск, то ли в Архангельск, и, говорят, навсегда.

Девушка в окошке заметила слабую улыбку, застывшую на лице Антона.

– Ну что, вспомнили, от кого деньги?

– Вспомнил.

– Слава богу! – почему-то сказала она.

Уже на третий год работы в институте Антон стал активно участвовать в разработках, которые внедрялись в крупных предприятиях страны. Участие в подобных проектах вознаграждалось неплохими премиями к зарплате. Дополнительно он занимался ещё и тем, что в научных кругах называли «халтурой» – писал для еженедельника короткие рецензии на вновь вышедшие за рубежом научные статьи в области своих исследований. Работа эта в основном сводилась к переводу аннотаций с английского на русский. У Антона появились приличные заработки, позволившие ему записаться на однокомнатную кооперативную квартиру в доме, строящемся для сотрудников института. Разумеется, для накопления денег на квартиру хорошим подспорьем являлось то, что он жил с родителями и расходы на жильё и еду у него практически отсутствовали.

Дом был уже возведён, и были подведены к нему необходимые коммуникации, оставалось завершить внутренние работы. Поэтому через пять месяцев после вхождения в кооператив, в июне 1974 года, Антон держал в руках вожделенный ордер на квартиру. Он очень гордился тем, что самостоятельно добыл себе жильё. За ужином Антон показал ордер отцу со словами:

– Вот, папа! А ты считал меня никчемным.

Ролен Владимирович слегка усмехнулся, встал и направился в спальню. Антон с удивлением смотрел ему вслед, затем повернулся к маме:

– Мам, что это с отцом?

Людмила Ивановна улыбалась:

– Мы ведь ждали этого, сынок, приготовили тебе сюрприз.

Ролен Владимирович довольный вышел из спальни и положил на стол конверт:

– Вот, сынок, здесь на мебель, думаю, хватит. Теперь можешь жениться.

Хватило не только на мебель, но и на скромное новоселье. Антон справил его через месяц после того как въехал в новую квартиру. Пришли сотрудники лаборатории: Олег Лосев – без пяти минут доктор наук, заведующий сектором и руководитель научных изысканий Антона; Дмитрий Разумовский, о котором можно сказать – поэт, донжуан и немножко кандидат физико-математических наук; Вадим Лившиц – талантливый художник-карикатурист, младший научный сотрудник, с которым Антон работал в последнем проекте. Пришла также аспирантка Оля, которую можно характеризовать одним словом – соблазнительная. Антон пригласил её с потаённой надеждой на возможную близость после ухода гостей. Пришёл его университетский друг Виктор Востриков и познакомил Антона со своей суженой Галиной. Собралась молодёжь примерно одного возраста с разницей в два-три года, и только Олег Лосев, недавно разменявший пятый десяток, выпадал из этой категории.

После бурных приветствий и беглых поздравлений с новосельем последовали один за другим тосты, остроумные и не очень, и уже скоро хмельная раскованность гостей придала веселью динамику. Дима Разумовский, разведённый холостяк и беспросветный циник, который вынужден временно жить с родителями, поскольку оставил квартиру бывшей жене с ребёнком, выступил в своём амплуа. Надо ещё упомянуть, что ранее он успел договориться с Антоном о своём визите к нему на следующей неделе с какой-то студенткой. Дима взял в руки гитару и спел с листа на мотив одной из песен Окуджавы собственное произведение, в котором среди прочих куплетов были такие:

Пусть нам наука дорога,

Но не спасёт от мастурбаций.

Спасёт лишь дом холостяка,

Он нам дороже диссертаций.

Когда нагрянет друг с девицей,

Втроём негоже находиться.

Недаром бог велел делиться,

Хозяин должен удалиться.

Затем начались танцы, и мужчины поочерёдно потянулись к Оле. Кроме Виктора, который сосредоточился на своей суженой. Когда настал черёд Антона ангажировать Олю, он крепко прижал её к себе и шепнул на ухо:

– Мы можем с тобой продолжить танцы, когда все уйдут.

Она кокетливо улыбнулась и сказала:

– Лучше в следующий раз.

В качестве подарка Вадим преподнёс Антону завёрнутый в рулон лист ватмана. После того как он его развернул, раздался смех и восторженные аплодисменты. На листе была очередная карикатура. Вадим обладал тонким чутьём художника, умел подмечать характерные особенности у людей и рисовал потешные карикатуры. На сей раз он изобразил Антона в пылу горячего диалога со своим визави, которым оказался Гурвич. Антон ему с жаром что-то объяснял, подняв кверху указательный палец, а тот, округлив глаза и вскинув брови, удивлённо слушал. Оба получились смешные и узнаваемые.

– Здорово! – воскликнул Антон и подмигнул Вадиму.

Кроме них никто не знал, что явилось подоплёкой создания карикатуры, в которой оказался Гурвич. У присутствующих не возникло сомнений в том, что на рисунке изображен момент ведения коллегами научной дискуссии. На самом деле автор запечатлел обоих за разговором, не имеющим к науке отношения. Несколько дней назад во время обеда в институтской столовой к столику, за которым сидели Антон и Вадим, подошёл Гурвич с подносом:

– Ребята, можно к вам? Все места заняты.

– Валяй, – сказал Антон, – только матом не ругайся, вокруг женщины.

– Ха! Мне нравятся твои шутки, – рассмеялся Гурвич.

Едва успел он выложить с подноса на столик блюда и стакан киселя, как пустился, что называется, с места в карьер:

– Коллеги, не далее как позавчера я наткнулся на очень любопытную стохастическую задачу…

– Гурвич, – прервал его Антон, – лучше бы ты матом ругался. Мы тут собрались говорить о высоком, а ты чёрте о чём. Скажи, футбол вчера смотрел?

– Нет.

– Так вот, – продолжил Вадим прерванную тему, – голландцы играли блестяще! Круифф чудеса творил! Ты видел?

– Я вчера в это время смотрел бразильцев, – сказал Антон. – Вот мастера! Настоящие виртуозы! Когда играют бразильцы, получаешь истинное наслаждение! Да, Круифф, конечно, хорош, но, к сожалению, голландцев я смотрел урывками, переключал канал телевизора. Вообще надо приобрести второй телевизор, чтобы одновременно смотреть две игры.

– Мне всё-таки ближе европейский футбол, – продолжал Вадим, – он более, что ли, динамичный. Немцы, к примеру, прут как танки, молодцы, но я всё же надеюсь, чемпионами станут голландцы.

Тема обоих увлекала, стали вспоминать игровые ситуации, голы, затем принялись за прогнозы, кто окажется в финале. Гурвич жевал и слушал, и вдруг сказал:

– Я тоже начал вчера смотреть чемпионат, а жена говорит, переключай, мол, надоел твой футбол.

– И ты это терпишь? – возмутился Антон.

– А что делать, ей хочется фильмы смотреть, а телевизор один.

– Нельзя такое спускать. Чемпионат мира проводится раз в четыре года.

– Ей на это наплевать.

– Да, брат, повезло тебе! Ежовые рукавицы не колют?

– Не преувеличивай, – улыбнулся Гурвич, а затем, чуть подумав, неожиданно спросил: – Слушайте, коллеги, может все жены со временем становятся ядовитыми? Есть какие-то исследования на эту тему?

– Все! – уверенно ответил Антон. – Вне всяких сомнений. Однако есть противоядие! – здесь он поднял кверху указательный палец.

– Интересно, какое?

– Изнасилуй её!

– Что? То есть? – Гурвич не понял.

– Метод эффективный, почти безотказный.

– Что ты имеешь в виду, брать лаской или силой?

– Я имею в виду изнасилование в самом прямом, пещерном смысле этого понятия, – произнёс Антон с видом многоопытного знатока. – Здесь главное неожиданность. Именно она способствует достижению высокой цели. А цель, сам понимаешь, святая – добиться метаморфозы у женщины, то есть превратить мегеру в ласковую и заботливую супругу.

– Ха! Насилием, что ли?

– А ты попробуй. Для начала можно сделать следующее. – Тут Антон глубокомысленно взял небольшую паузу. – Допустим, открывает жена тебе дверь. Ты, не произнося ни слова, – это важно! – хватаешь её и несёшь, скажем, на кухню или в ванную, но лучше на кухню – там есть стол. Не обращаешь внимания на расспросы, возгласы, возмущение, сразу кладёшь её на стол лицом вниз. Поднимаешь платье, срываешь трусы и действуешь, не мешкая. В этом деле главное стремительность, чтоб не дать ей опомниться и не упустить момент. И тогда метаморфоза неизбежна, успех гарантирован.

– Забавно! – улыбался Гурвич, продолжая жевать, – интересно, ты сам-то часто прибегал к такому способу?

– Регулярно! Как только у неё повышался градиент стервозности.

– Антон, не забудь добавить, – смеялся Вадим, – что ты не женат.

– А! – воскликнул Гурвич, – тогда ясно, откуда у тебя такая смелость.

– Ты не понимаешь, – продолжал уверять его Антон, – речь идёт о женской особи как таковой. Метод научно обоснованный, базируется на парадоксальных свойствах женской психологии. Об этом ещё Фрейд писал.

– Ладно, ладно, – усмехнулся Гурвич. Потом вдруг предложил: – Слушай, говорят у тебя новая квартира. Раз ты холостой и живёшь один, может, устроишь для нас с Вадимом просмотр полуфинала чемпионата у себя дома? А мы возьмём пивка и чего-нибудь на закуску.

– Предложение заманчивое, но, к сожалению, невыполнимое.

– Почему?

– Потому что нет у меня телевизора, я хожу к родителям смотреть футбол.

– Как же ты собирался покупать второй телевизор, когда у тебя даже одного нет?

– А я сначала второй куплю.

– Ха! Весёлый ты парень.

Через пару дней Гурвич, заметив Антона в коридоре института, окликнул его и с довольной физиономией подошел. У него была излюбленная манера излагать свои мысли коллегам «в кулуарах». Антон подумал, что гения вновь посетила идея, но вдруг услышал:

– Старик, я попробовал твой метод.

– Какой метод?

– Тот, о котором ты говорил за обедом.

Антону понадобилось пару секунд, чтобы сообразить, о чём речь.

– Что ж, хвалю! Поступок истинного учёного! И как прошёл эксперимент?

– Удался.

– Я не сомневался.

– Разумеется, не так, как ты советовал, – улыбался Гурвич, – но фактор неожиданности, безусловно, срабатывает. Женщинам нравятся сюрпризы.

– Я же говорил, наука не дремлет! Дерзай коллега! Обращайся, если что.

Слова Оли «Лучше в следующий раз» Антон запомнил и после дня новоселья искал удобного случая пригласить её. Но она почему-то стала избегать его, и даже случайно столкнувшись, холодно здоровалась, не задерживаясь. Антон решил, что был слишком наивен в своих ожиданиях. Но однажды поздно вечером у него раздался телефонный звонок:

– Привет! Это Оля.

– Привет… – удивился Антон.

– Ты один?

– Да…

– Примешь меня?

– Конечно.

– Буду через сорок минут.

Она пришла ближе к полуночи и рано утром ушла к себе в аспирантское общежитие. Через несколько дней история в точности повторилась. На предложения Антона остаться утром позавтракать Оля отвечала:

– Это лишнее.

Ответ казался Антону странным, однако он не настаивал. В постели они почти не общались. Постичь её поведение он не мог. В институте Оля продолжала избегать его, а во время вынужденных встреч вела себя подчёркнуто холодно, обращалась к нему на «вы». Антона это коробило, хотя он понимал опасение девушки – слухи о подобных связях в институте распространялись стремительно.

Когда в третий раз после страстной ночи она утром собралась уходить, Антон попытался её остановить:

–– Оля, послушай, ну куда ты спешишь? Сегодня же выходной, мы можем провести день вместе. В «Художественном», например, началась неделя итальянского кино. Давай сходим?

И вдруг слышит:

– Это лишнее, у меня есть жених.

– Что?

– Он послезавтра приезжает в Москву на несколько дней, – продолжала Оля. – Меня неделю не будет в институте.

Она взглянула на изумлённого Антона, который смотрел на неё, выкатив на лоб глаза, и, прежде чем закрыть за собой дверь, с улыбкой бросила:

– Пока!

Накануне нового 1976 года в лаборатории по традиции накрыли праздничный стол. Присутствовал заведующий лабораторией, доктор технических наук Натан Самойлович Берковский. Он произнёс первый тост, сказал несколько общих слов о достигнутых сотрудниками лаборатории результатах за прошедший год, похвалил всех присутствующих, но упомянул всего три фамилии, включая Олега Лосева. «Ну конечно, меня называть не обязательно, а записаться в соавторы можно. Хотя так наверняка думаю не я один», – мелькнуло в голове у Антона.

Не так давно в престижном научном журнале вышла большая статья с результатами исследований Олега Лосева и Антона. Когда за полгода до публикации Олег представил заведующему лабораторией рукопись статьи, Натан Самойлович сказал:

– Оставьте, я на днях прочту.

Уже на следующий день он вернул Олегу рукопись, в которой первые четыре предложения были зачёркнуты с коротким комментарием: «Это лирика!» Пристёгнутый к рукописи лист бумаги содержал от руки написанных высоким слогом два абзаца, которые ненавязчиво предлагались в качестве вступительной части статьи. После чего она вышла с тремя авторами. Первым упоминался Берковский.

– Натан Самойлович никогда не подключается просто так, ему непременно нужно внести свою лепту, – сказал Олег с нескрываемым пиететом к заведующему лабораторией.

– Это благородно, – заявил Антон, – без него никак, разве есть у нас свои мысли?

– Послушай, – Олег понизил голос, – напрасно злорадствуешь, ты написал статью в соавторстве с маститым учёным и должен понимать, что это пойдёт в твою копилку. Кстати, тебе пора оформлять диссертацию, материала достаточно.

– Не уверен, может на главу и хватит, но на три… вряд ли.

– У тебя уже есть результаты и публикации, начни писать, там видно будет.

Каждый понедельник на выставке институтской библиотеки обновлялась экспозиция журналов и книг. Выставлялись свежие публикации научных изданий. Уже с утра выставку начинали посещать сотрудники для ознакомления с новинками. Обычно раньше остальных приходил Гурвич, чтобы первым записаться на интересующие его издания, поскольку после завершения недельной экспозиции они направлялись подписчикам по списку. Его научные интересы отличались большим разнообразием и не ограничивались тематикой помехоустойчивого кодирования, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. Гурвича вообще интересовало всё, что можно математически описать.

В то утро Антон пришел на выставку довольно рано, надеясь быть первым, но Гурвич уже стоял с журналом в руке и увлечённо читал. Кто бы сомневался!

– Доброе утро, коллега! Тебя невозможно опередить, – сказал Антон.

– Привет! Ужасно интересно! – Гурвич не отрывался от журнала. – Ты потом прочти эту статью.

Он держал в руках американский журнал IEEE Transactions on information theory.

– А что там?

– Эти два парня из Массачусетского технологического института совершили революцию в криптографии. Они предлагают использовать для шифрации открытый ключ. Представляешь?! Любой может зашифровать сообщение и отправить адресату. А раскрыть его под силу лишь тому, кто владеет ключом дешифрации, то есть только получателю. Идея проста, как штопор, и в то же время гениальна! Лишнее подтверждение тому, что гениальное действительно просто. А какая математика красивая! Рекомендую.

Статья называлась New direction in cryptography (Новое направление в криптографии). Авторы: Уидфилд Диффи и Мартин Хеллман. Идея действительно выглядела оригинально. Антона она живо заинтересовала. Очень быстро статья вызвала интерес у многих учёных, и уже скоро спровоцировала настоящий бум в области криптографии. Предлагаемый в статье способ решения основной проблемы систем шифрования показался Антону настолько неожиданным, что тема вскружила ему голову. Он стал ездить в крупные библиотеки Москвы (ГПНТБ, Ленинскую), изучать литературу по криптографии и заказывать копии статей со свежими результатами в этой области. Вся доступная информация, как и следовало ожидать, оказалась зарубежной, за исключением пары обзорных статей, базирующихся на результатах иностранных учёных. Антона особенно привлекало то, что тема, которая в нашей стране глухо закрыта, зарубежными коллегами открыто обсуждается в научных журналах, правда с оговоркой, что предлагаемые способы предназначены для защиты информации исключительно в коммерческих структурах и не касаются государственных органов. Собственно поэтому они открыты.

Олег заметил на столе у Антона копии нескольких статей и спросил:

– Тебя заинтересовала криптография?

– Да.

– Эта тема у нас в стране закрыта.

– Знаю, но никто не может воспрепятствовать занятию коммерческой криптографией, которая публикуется в открытой печати. Мало того, авторы статей призывают учёных всего мира пытаться «разрушить» представленные схемы шифров, чтобы удостовериться в их стойкости, либо в её отсутствии. И в этом плане открытость исследований коммерческих систем является их бесспорным преимуществом. Поскольку такими системами можно пользоваться и считать их относительно стойкими лишь до тех пор, пока многократные и всесторонние попытки «разрушить» усилиями пытливых умов, вооружённых мощными вычислительными ресурсами, окажутся безуспешными. Это же здорово! – восторженно говорил Антон.

– Да, я пролистал несколько статей, действительно интересно, но не вижу корреляции с нашей темой.

– Знаю, однако хочу этим заняться.

– Хорошо, только сначала заверши диссертацию.

– Материала у меня не достаточно для диссертации. И слава богу, – Антон улыбнулся, – иначе пришлось бы её защищать.

– Ты это серьёзно? Решил радикально поменять тему?

– Решил. Меня увлекла современная криптография. Изящная математика!

– Тебя могут закрыть. Ты хочешь печататься в закрытых журналах?

– Нет, этого я совсем не хочу. Если что-то у меня получится, отдам в открытую печать.

Олег пожал плечами:

– Воля твоя, но советую ещё раз хорошенько подумать.

Антон стал по средам посещать Ленинскую библиотеку. В эти так называемые библиотечные дни в институт он мог не ходить. Ему нравилась умиротворяющая тишина читального зала. Она позволяла сосредоточиться и спокойно подумать, на работе у него это редко получалось. Парадоксально, но иногда что-то путное вдруг приходило ему в голову в самых неожиданных местах и ситуациях. Например, в бассейне во время плавания или, как однажды это случилось, во время телефонного разговора на бытовую тему с диспетчером по дому.

За окном начинало темнеть. Антон сидел уже третий час, не вставая, за столом читального зала Ленинской библиотеки. Наконец он оторвался от чтения, сделал последние записи, посмотрел на часы и вдруг ощутил острое чувство голода. Молодой организм безотлагательно требовал заправки. Он выпрямил спину, слегка повёл плечами, как бы разминаясь, зевнул, закрыв рот кулаком, затем резко встал. Собрав со стола свои записи и журналы, которые следовало сдать в хранилище, Антон выключил освещение над столом и пошёл на выход из читального зала. Перед ним вдоль прохода между столами шла молоденькая девушка, держа в руках башню из семи книг. Верхнюю книгу она поддерживала подбородком, но та с каждым её шагом всё больше отходила от башни и наконец, выскочив из-под подбородка, полетела вниз. Антон подскочил, пытаясь её поймать, но не успел, книга упала на пол. Он её поднял:

– Давайте я помогу вам сдать эту макулатуру, – сказал он девушке, взяв у неё из рук три книги.

– Огромное вам спасибо! – она улыбнулась.

«Интересная! – мелькнуло у него в голове, – стройная, обаятельная, с умным взглядом».

– Зачем вам такое количество макулатуры? – спросил он.

– Чтобы отыскать алмаз в ворохе руды.

– Вы землекоп?

– В известном смысле да. Копаюсь в анналах истории.

– Аспирантка?

– Пока студентка исторического факультета МГУ. А вы, наверно, аспирант?

– Я? Да.

Антон действительно в тот год поступил в заочную аспирантуру института по настоятельной рекомендации Олега Лосева. Он тянул с написанием диссертации. А поскольку аспирантура устанавливала определённые сроки и требовала к этим срокам частями сдавать результаты работы над диссертацией, это могло подстегнуть Антона к её написанию.

Он любил задавать людям провокационные вопросы. Чаще это делал при знакомстве, и по реакции человека составлял о нём суждение, впрочем, не всегда справедливое. Сейчас Антон шёл рядом с красивой девушкой и бесцеремонно её разглядывал. А поскольку она лишь улыбалась, не обращая внимания на его назойливые взгляды, он решил спровоцировать её бестактным вопросом:

– Признайтесь, вы специально уронили книгу, чтобы со мной познакомиться.

Она остановилась и с любопытством посмотрела на Антона. Он уже ждал, что сейчас последует уничтожающий ответ, бьющий наотмашь самонадеянного глупца, но девушка вдруг засмеялась и сказала:

– Признаюсь. Слукавила. Специально. Вам приятно?

– Очень приятно, – Антон улыбался. – И часто лукавите?

– Впервые согрешила.

Внутри у него что-то зашевелилось, заиграло.

– Меня зовут Антон.

– Редкое совпадение, я Антонина.

В этот вечер он заполучил у Тони номер её домашнего телефона, и они стали встречаться. Чувство к ней у Антона возрастало с каждой новой встречей, и уже скоро она пленила его окончательно. Он восхищался её красотой и умом и, к своему удивлению, обнаружил, что, будучи старше Тони на восемь лет, во многом ей уступает. Она отличалась любознательностью, больше читала, лучше знала историю и литературу, у неё был шире кругозор.

Его звонки Тоне стали ежедневными.

– У тебя детский голосок по телефону, – сказал он ей однажды.

– Это один из моих недостатков.

– Напротив, одно из многих твоих достоинств.

– Ты очень снисходителен ко мне. Это приятно.

Тоня росла без отца и носила фамилию матери. В детстве за ней с трогательной заботой ухаживали бабушка и дедушка: Вера Степановна и Сергей Петрович Вагановы. Рождение Тони явилось для них счастливым подарком, поскольку они уже не надеялись, что их единственная дочь Тамара, которой уже было за тридцать, когда-либо выйдет замуж. Она отличалась твёрдостью характера и категоричностью суждений, и этим часто отпугивала мужчин, несмотря на свою внешнюю привлекательность. Казалось, мужчины её избегают. И вот, наконец, в жизни Тамары неожиданно возник Гриша – серьёзный, основательный, старше её на десять лет. С его появлением Тамара преобразилась. Рядом с Гришей она становилась терпимой и покладистой, относилась к нему с трепетом и впервые в жизни выглядела счастливой. Они встречалась около двух лет. Тамара упивалась своим счастьем и терпеливо ждала предложения от любимого человека. Но для родителей, желающих увидеть внуков, эти два года ожидания замужества дочери длились томительно долго. Они сильно тревожились за её судьбу. Ведь ей скоро исполнится тридцать три, да и характер у неё не сахар. Правда Сергею Петровичу будущий зять изначально пришелся не по душе, показался высокомерным и неискренним, и к тому же был разведён. Однако по всем прочим признакам вполне соответствовал вкусу привередливой Тамары: солидный, состоявшийся, даже представительный начальник отдела крупного предприятия и, что немаловажно, живущий в однокомнатной квартире ведомственного дома возле метро «Сокол». Квартира была недавно им получена от предприятия и ещё окончательно не обустроена. Тамара здесь бывала и нередко оставалась на ночь. Она очень ценила деловые качества Гриши, видела в нём будущего успешного руководителя. И это ей льстило. Когда Сергей Петрович нелицеприятно высказал своё мнение о нём, Тамара стала уверять отца, что он просто не знает Гришу:

– Папа, деловые люди всегда кажутся на первый взгляд высокомерными и могут даже показаться неискренними человеку несведущему. На самом деле он совершенно другой.

Объяснение не показалось Сергею Петровичу убедительным, но, как ни странно, именно он инициировал замужество дочери:

– Ты хочешь выйти за него замуж?

– Да, папа, мы любим друг друга.

– Что же не женитесь?

– Ну… – Тамара смутилась, – об этом мы не говорили…

– А почему?

– Ты считаешь, я должна сама…

– Нет, я так не считаю, – прервал её отец.

Убедившись в твёрдости намерения дочери выйти замуж за Гришу, он решил действовать. Пригласил его на обед. Гриша принял приглашение с удовольствием. Ему нравилось у них обедать. Ел он много и сытно и, как всегда, расхваливал блюда, приготовленные хозяйкой:

– Вера Степановна, вы кудесница!

Перед десертом Сергей Петрович пригласил его в соседнюю комнату пообщаться. Тамара бросила на отца тревожный взгляд, догадываясь, о чём он собирается говорить, и, нервно комкая в руке салфетку, села в ожидании на стул. Вера Степановна возилась на кухне, вернувшись, увидела, что стол к десерту не готов.

– Ты что задумалась? – спросила она дочь, – поставь чашки из сервиза.

– Да, сейчас.

Закрыв за собой дверь, Сергей Петрович сразу, минуя предисловия, начал прямо без обиняков:

– Чего резину тянешь?

Гриша опешил, в первый момент даже не понял вопроса:

– Вы имеете в виду…

– Да, именно это я имею в виду, – сказал Сергей Петрович твёрдым голосом. – Меня не может не беспокоить судьба нашей дочери. У вас с Тамарой близкие отношения, вы вместе уже более двух лет, и я не очень понимаю, чего нам с матерью от вас ждать. Ведь Тамаре скоро будет тридцать три года, но ты никаких шагов не предпринимаешь, и это меня тревожит. Если есть на то причины, или у тебя другие планы, скажи, я вправе знать.

Сергей Петрович смотрел на Гришу испытывающим взглядом, полагая, что сейчас последуют, скорее всего, какие-то объяснения или даже оправдания затяжки столь важного решения, но реакция Гриши оказалась неожиданной. Он вдруг заулыбался, вытянулся, приняв многозначительный вид, и сказал:

– Уважаемый Сергей Петрович, чтобы рассеять все ваши опасения, хочу сообщить, что мы с Тамарой решили пожениться, и я официально прошу у вас её руки и сердца.

– Вот как?! Что ж, хорошо, я согласен. И когда наметили свадьбу?

– В самое ближайшее время, но прежде мы должны подать заявление в загс. Завтра же это сделаем и сообщим вам дату бракосочетания. Я закажу ресторан. Детали обсудим после.

– Ладно, – сказал Сергей Петрович уже изменившимся тоном, – признаться, мы с Верой Степановной не были в курсе ваших планов. Тамара не предупредила. В противном случае я бы не стал заводить с тобой этот разговор. Надеюсь, я не был слишком бестактен?

– Ну что вы, разумеется, нет. Ваши отцовские чувства понятны и вполне естественны. Я ведь собирался с вами поговорить на днях, но вы меня опередили, и в этом я виню только себя.

Оба довольные вышли в большую комнату, где был уже накрыт чайный стол. Женщины с любопытством взирали на улыбающихся мужчин в приподнятом настроении. Что-то им подсказывало о значительности разговора за закрытой дверью. Гриша подошёл к Тамаре, взял её руку и торжественно произнёс:

– Дорогая Томочка, я только что попросил у Сергея Петровича твоей руки и сердца и получил его согласие. Так что завтра подаём заявление в загс.

Тамара обняла его и тихо шепнула на ухо:

– Какой приятный сюрприз!

Вера Степановна захлопала в ладоши, подошла и поцеловала сначала Тамару, затем Гришу и сказала:

– В холодильнике есть бутылка шампанского, сейчас принесу.

Заявление в загс подали, как и было обещано, на следующий день. И началась суета по подготовке к предстоящей свадьбе. Примечательно, что назначенный в загсе день торжественного бракосочетания совпал с днём рождения Тамары. Впрочем, торжественность не предполагалась, и вообще решено было свадьбу справить скромно в семейном кругу. На этом настаивал жених. Гриша был уже однажды женат, и второй свой брак афишировать не желал. Тамаре понравилась его идея отметить событие камерно. Будучи человеком малообщительным, она чуралась большого скопления людей и не любила шумных застолий. Должны были присутствовать родители жениха и невесты и Тамарина школьная подруга с мужем, которых она пригласила в качестве свидетелей во время церемонии бракосочетания. За три дня до свадьбы собирались приехать из Ростова родители Гриши. Тамара с ними не была знакома, знала о них только то, что работают в сфере торговли.

Ресторан на окраине Москвы, предложенный женихом, Сергей Петрович забраковал, пошёл и заказал стол на восемь человек в престижном «Арбатском» в центре столицы. Гриша не возражал, обещал оплатить счёт. Вера Степановна сшила для Тамары свадебное платье из нежно-голубого крепдешина. Оно по просьбе невесты получилось открытым, на двух бретельках, и к нему прилагалась из того же материала изящная короткая накидка с вышивкой. Платье не было в строгом смысле свадебным, поскольку доходило всего лишь до колен, но выглядело очаровательно и, несомненно, подходило для торжественного случая. Сергей Петрович решил купить для молодоженов кольца и попросил дочь сходить с ним в магазин для новобрачных.

– Папа, спасибо, конечно, но Гриша купит. Он взял у меня размер, а у него уже есть обручальное кольцо. – Тамара выразительно развела руками, мол, что поделаешь, второй брак.

Приближался день бракосочетания. Тамара с волнением ждала знакомства с родителями Гриши. Однако за три дня до свадьбы они не смогли приехать. Гриша объяснил, что у матери сейчас неотложные дела, которые она не может надолго оставить, поэтому родители приедут в день торжества.

Днём на работе Тамару попросили к телефону. В трубке прозвучал незнакомый женский голос:

– Здравствуйте, Тамара. Это Аня, жена Гриши. Вы за него замуж собираетесь, хочу с вами поговорить…

– Я не знаю, как звали бывшую жену Григория, и знать не хочу, он с ней давно развёлся. Говорить мне с вами не о чем, и не смейте больше мне звонить!

Она успела чуть отнять трубку от уха, собираясь её повесить, как вдруг услышала:

– Он спит со мной раз в неделю.

Тамара вновьприжала трубку к уху.

– Что?

– Вы можете это проверить. Я вам не враг, поверьте, и даже не против ваших встреч с ним, но ради бога, давайте поговорим, я ведь давно живу с Гришей, а вы, похоже, его не знаете… Алё, вы слушаете?

– Да.

– Я звоню с улицы, недалеко от вашей работы, видела, как Гриша встречал вас с цветами. Вы можете выйти?

– Могу.

– Тогда давайте встретимся через десять минут на Страстном бульваре. Я к вам подойду.

Тамара шла на встречу с дурным предчувствием, но всячески отгоняла от себя мысль о том, что могла ошибиться в своём избраннике. Не может быть, думала она, чтобы Гриша спал со своей бывшей женой, с которой расстался более двух лет назад. Зачем было в таком случае с ней расставаться? Неужели ей пришлось соврать, только ради этой встречи? Но откуда она знает о предстоящей свадьбе? И вообще, что этой Ане нужно? Тамара мысленно сосредоточилась на наименее болезненной для себя причине, ради которой Аня желает с ней встретиться. Ей хотелось думать, что бывшая жена Гриши собралась чисто по-женски отомстить ему за то, что когда-то оказалась брошенной, и решила наговорить о нём гадостей накануне свадьбы, чтобы её расстроить. Если она преследует такую цель, думала Тамара, придётся дать достойный отпор интриганке и отшить её.

Выйдя на бульвар, Тамара поймала себя на том, что больше всего ей хочется увидеть и оценить эту Аню, сравнить с собой и понять, чем она могла привлечь Гришу.

Женщина встала со скамейки, мимо которой Тамара чуть было не прошла, и улыбнулась. Тамара несколько удивлённо взглянула на неё и, ничего не говоря, села на скамейку. Аня выглядела простой и неухоженной. Неужели, думала Тамара, эта кошёлка могла понравиться Грише?

– Я вас видела вместе, – начала Аня, – и удивилась, что вы оказались примерно моего возраста, ну может чуть моложе. До вас у него были одни девчонки двадцатилетние. Я из-за них поначалу страдала, всё думала, бросит меня Гриша, разлюбит, но опыта в жизни набралась и поняла мужика. Понимаете, ему время от времени кто-то нужен на стороне, иначе он звереет, а со мной всегда ласков. То, что я ему даю, никто не даст, это я нутром чую. Когда у нас сын родился, Гриша стал…

– Сын?

– А вы не знали? Ванечке двенадцатый год пошел, растёт мужичок, умница, весь в отца. Свекровь со свёкром, когда приезжают, наглядеться не могут, как есть Гриша в детстве. Он у нас математик, Гриша думает отдать его в школу с математическим уклоном…

– Думает?

– Да, то есть… вы о чём? Ах, об этом, да, конечно, мы же с Гришей развелись не со зла, а по необходимости…

– По необходимости?

– Ну, да, у нас комната в коммуналке. Когда Ваня родился, Гриша взялся решить вопрос с жилплощадью. Пришлось развестись. Вы же знаете, как у нас сложно получить квартиру. А он добился, и всё для сына старается. Мы теперь прописаны в однокомнатной квартире на «Соколе», а Гриша остался в коммуналке в центре. Но нам с Ваней не с руки туда ездить, и от работы далеко, и от школы. А Грише удобно на «Соколе», рядом с работой, говорит, через год-другой будем съезжаться в большую квартиру. Он теперь к нам раз в неделю приезжает, по четвергам, работы много. Бывает и в выходной приедет, чтобы с сыном погулять, но обычно в субботу работает, а в воскресенье с друзьями за городом. О бабах его на стороне я знала, разные они у него были, но о женитьбе Гриша никогда не помышлял. Ты у меня, говорит, одна такая, своя, единственная. Я верила и была спокойна. А неделю назад чистила ему пиджак щёткой, край чем-то был испачкан, приподняла его, чтоб потереть, и тут из кармана кольцо обручальное выпало, новое, с ценником. Испугалась я не на шутку, думаю всё, разлюбил меня Гриша, раз жениться надумал. Собралась духом, хотела спросить про кольцо, но дай, думаю, подожду, посмотрю, как ночь пройдёт, и положила его обратно в карман. А ночью Гриша как всегда был ласков и горяч. Я и решила сначала с вами поговорить. Выследила его, взяла грех на душу, уж простите, видела, как он с цветами к вам на работу приходил, телефон ваш по справочнику нашла. Вот и думаю, раз он спит со мной, значит, не разлюбил меня. А вы, если хотите, можете встречаться с ним, я не возражаю, но замуж-то зачем? Может, откажетесь? Всё-таки муж он мне, сын у нас растёт, что скажете?

Тамара смотрела на эту странную женщину, которая с тревогой и надеждой обращалась к ней, и думала уже не о Грише, а о том, как сама она мало знает жизнь и людей, и как многообразна и подчас непонятна человеческая порода. Не дождавшись ответа, Аня продолжила:

– Если мне не доверяете, вот мой адрес, – она достала из сумки и положила на скамейку скомканный клочок бумаги. – Сегодня четверг, Гриша к нам приедет вечером около семи. Он любит с сыном заниматься. А утром уходит на работу обычно в половине девятого. Я номер квартиры не указала, только дом и подъезд… вам же только увидеть его, чтобы убедиться. Зачем нам скандал, правда? Вы ведь интеллигентная женщина…

– Ясно, – сказала Тамара, медленно встала и так же медленно, словно во сне, пошла.

Аня удивлённо смотрела ей вслед. Сделав несколько шагов, Тамара остановилась и задумалась, затем быстро вернулась и взяла лежащий на скамейке клочок бумаги. Аня схватила её за руку:

– Только умоляю вас, не говорите Грише, что мы встречались, пожалуйста, скажите, что вы сами о нас узнали. Я вас очень прошу.

Тамара молча освободила руку, отвернулась и пошла обратно по бульвару.

На следующее утро она с восьми часов прогуливалась возле дома Ани. Когда минут через тридцать Гриша вышел из подъезда, она направилась ему навстречу. Увидев её, он остановился и от удивления открыл рот. Тамара улыбалась:

– Я пришла сказать тебе, что ты – мерзавец, и ещё потребовать, чтобы ты никогда в моей жизни больше не появлялся.

Сказав это, она отвернулась и твёрдым шагом стала удаляться. Гриша не успел проронить слова. Но он даже не пытался догнать её.

Когда Тамара сообщила отцу, что свадьбы не будет, и объяснила причину, Сергей Петрович заметно воодушевился:

– Вот как? Он оказался прохвостом?! Собственно, как я и предполагал! Так это же к лучшему! У меня словно камень с души свалился! Ты, дочка, наконец, прозрела, и я этому очень рад.

– Чему тут радоваться? – грустно произнесла Вера Степановна.

– Я позвоню в ресторан, отменю свадебный стол, и бог с ней, с предоплатой, она не очень большая.

– Серёжа, может не надо? Ведь у Томочки день рождения, – предложила Вера Степановна.

– Действительно, я как-то не подумал. Хорошая идея! – похвалил он жену, – отметим день рождения в ресторане.

Справлять день рождения все пришли приодетые. Тамара надела новое платье. Сергей Петрович был в строгом чёрном костюме с жилетом, в кармашке которого носил часы. Серебряная цепочка, кокетливо свисая из кармашка, тянулась к нижней пуговице жилета. Вера Степановна была в бордовом платье с пристёгнутой к груди крупной золотой брошью, украшенной камнями. Кроме родителей присутствовали Тамарина школьная подруга с мужем, которых она ранее пригласила на свадьбу в качестве свидетелей.

Официант принёс шампанское, открыл и разлил по бокалам. Сергей Петрович уже собрался произнести первый тост за именинницу, как вдруг появились двое из Ростова – крупная женщина с большим пакетом и худой мужчина с тяжелой сумкой. Оба изрядно запыхавшиеся.

– Здрасьте, родственники! – радостно воскликнула женщина, – сейчас будем знакомиться. А где Гриша? Куда делся? – и, не дожидаясь ответа, – а вот и наша невеста!

Сказав это, она быстро подошла к Тамаре:

– Это тебе, дорогая, – и протянула ей пакет, который Тамара резко отвела от себя рукой.

Женщина положила пакет на стол и стала оправдываться:

– Ну, извини, невестушка, так уж получилось, не смогли мы с отцом раньше приехать. Самолёт опоздал, пришли в загс, а там уже другие брачуются. Хорошо, что Гриша сказал, в каком ресторане свадьба. А где он сам? Отошёл куда? – и опять, не дожидаясь ответа: – Борь, открывай сумку, доставай! У нас там разносолы, сейчас выложим и будем знакомиться…

Сергей Петрович уже встал, готовый высказаться, но Тамара его опередила:

– Стоп! – остановила она женщину, – послушайте, какие разносолы? какой загс? какой Гриша? вы вообще куда пришли? Мы здесь справляем день рождения! А вы вдруг нагрянули нежданно-негаданно, пришли к незнакомым людям с каким-то пакетом и сумкой и портите наш праздник.

Женщина вдруг точно онемела, а мужчина, уже успевший выложить на стол что-то мягкое, завёрнутое в газету, положил его обратно в сумку. Оба с недоумением смотрели на Тамару.

– Как?.. День рождения? – произнесла женщина с удивлением, затем стала растерянно оглядываться вокруг, ища глазами то ли свадебный стол, то ли Гришу, которого потеряла.

– Заберите ваш свёрток, – брезгливо указала Тамара на пакет, когда они стали уходить.

Тамара видела, как они подошли к официанту, и женщина что-то ему сказала. Тот пожал плечами. Она ещё раз обвела взглядом зал, затем мотнула головой мужчине с тяжёлой сумкой, и оба пошли на выход из ресторана.

– Папа, мама, – по щеке у Тамары покатилась слеза, – вы меня, пожалуйста, простите за мою ошибку.

– Что за слёзы, дочка? У тебя же день рождения! Будем радоваться, и вообще ты молодец! Получилось даже забавно, мне понравилось. За тебя! – Сергей Петрович поднял бокал.

Через неделю Тамара обнаружила, что беременна. Ужасно расстроилась, рыдала в подушку. И уже на следующий день она договорилась с врачом об удалении плода. За день до операции Вера Степановна нашла её горько плачущей и решила, что дочь оплакивает своё несостоявшееся замужество, сокрушается над тем, как нелепо и печально завершилась любовь.

– Томочка, ну что поделаешь, коли так вышло. Человека трудно распознать… не мудрено ошибиться… бывает. Говорил тебе папа, что он скользкий, ты не верила. Я тоже хороша, думала, всё у вас ладится. Но что теперь горевать?! Не надо расстраиваться, ты ещё молода, найдёшь своё счастье.

Тамара продолжала плакать.

– Знаешь, как в народе говорят? – Вера Степановна гладила её по спине, – что ни случись, всё к лучшему.

Но вдруг Тамара, закрыв лицо руками, заголосила навзрыд. Мать забеспокоилась:

– Да что с тобой, девочка моя? Ты что так убиваешься? Ну-ка подними головку.

Она рукой подняла голову дочери, посмотрела в залитые слезами глаза и вдруг догадалась:

– Постой… доченька, ты часом не беременна?

Тамара кивнула. У Веры Степановны тревога словно улетучилась, она улыбнулась и сказала:

– Так это же радость! Зачем плакать?

– Я не хочу от него ребёнка.

– А он знает?

– Нет, три дня назад я сама не знала.

– Тогда забудь про него, а ребёнок будет наш.

– Мама, я не буду рожать, уже договорилась с врачом на завтра.

– Боже мой! Что ты такое говоришь?! И думать не смей!

– Нет, я уже решила.

– Что значит решила? Ты не понимаешь, что говоришь! Сейчас ты расстроена, это понятно, нет мужа, так уж получилось. Но как можно отказываться от ребёнка?!

– Нет, мама, у меня должна быть нормальная семья. Вот выйду замуж и рожу ребёнка.

– А вдруг уже не сможешь после аборта? Ты хоть знаешь, чем рискуешь?

– У нас на работе женщины делают аборт и рожают.

– Одни рожают, другие уже не могут и потом всю жизнь раскаиваются… как я.

– Что?

– А вот то! Не говорила я тебе. Дура была молодая, взяла грех на душу, ты была маленькая, время тяжелое, думала ерунда, ещё рожу, а вышло… поэтому ты у нас единственная. Доченька, милая, умоляю тебя, – у Веры Степановны потекли слёзы, – не совершай моей ошибки, подумай о нас с отцом, не лишай себя и нас этого счастья. Он же будет наш ребёнок, родной и любимый, а ты выйдешь замуж и ещё родишь.

Узнав о беременности дочери и о том, что она намеревалась совершить, Сергей Петрович высказался горячо:

– Кто тебе дал право лишать жизни моего внука?! Не сметь!! Он будет Ваганов, а по отчеству Сергеевич!

Внука решили назвать Антоном. Родилась девочка. Назвали Антониной.

Замуж Тамара так и не вышла то ли в силу своего характера, то ли потому что увлеклась карьерой, занимая высокие посты в Министерстве лёгкой промышленности.

Уже через два месяца после знакомства с Тоней Антон пригласил её на ужин к своим родителям. Когда он ей об этом сообщил, Тоня разволновалась:

– Ой! У меня сердце заколотило!

– Не волнуйся, ты моим родителям понравишься.

– Я надену синее платье с перламутровыми пуговицами…

– Нет, – сказал Антон, – надень лучше белое сафари.

Ему очень запомнился жаркий летний день, когда она вышла из подземного перехода и, увидев его, с лёгкостью полетела навстречу в светлом платье из тонкой холщёвой ткани с накладными карманами и наклейкой safari.

– Оно же простенькое, – удивилась Тоня.

– Мне нравится.

– Между прочим, сшила моя бабушка.

– Молодец твоя бабушка, платье тебе очень идёт! Мне казалось, оно импортное.

– Многим так кажется из-за наклейки safari. Идея моя, исполнено бабушкой.

– Не той ли бабушкой, чьи старомодные часики ты носишь?

– Той, они тебе не нравятся?

– Наоборот, на твоей нежной ручке они смотрятся трогательно.

– Ладно, раз тебе понравилось сафари, я надену. И ещё туфли на каблуке…

– Не надо, надень свои светлые сандалии со шнурками в красную полоску.

– Ты смеёшься? Это же так буднично. Твои родители подумают, мне нечего надеть.

– Ничего такого они не подумают, а ты будешь просто очаровательна. Пожалуйста.

– Хорошо, милый, если тебе так хочется.

Антон позвонил маме и сообщил, что придёт на ужин с девушкой. У Людмилы Ивановны естественно сразу возникли вопросы касательно девушки, но он не стал вдаваться в подробности, сказал лишь, что зовут её Тоня и что учится она в МГУ на третьем курсе истфака, остальное при встрече. Родители были заинтригованы. Когда Антон жил с ними, к нему часто приходили друзья, в том числе девушки. Но теперь для приёма друзей у него была своя квартира. Однако их сын приглашает девушку в родительский дом на семейный ужин. Что бы это значило? Неужели смотрины?

Людмила Ивановна отнеслась к Тоне настороженно, всё присматривалась. Она распознала в ней природный ум и старалась понять, на что он способен. Впрочем, атмосфера за столом сложилась довольно непринуждённая. И прежде всего потому, что Ролену Владимировичу Тоня сразу понравилась. Это было заметно. Он с ней любезно общался, много шутил, а когда стали прощаться, выразил свою симпатию предельно откровенно. Вышло неожиданно. Людмила Ивановна уже в дверях вспомнила, что у Антона дома на окнах грязные шторы. Она обратила на них внимание, когда в его отсутствие привезла порошки для чистки ванны и мытья посуды. Людмила Ивановна пыталась снять шторы, чтобы постирать их, но без Антона это оказалось затруднительно. И вот сейчас, провожая сына, она о них вспомнила:

– У тебя, Антоша, шторы уже не свежие.

– И что мне делать? – спросил он.

Но тут её опередил Ролен Владимирович:

– Женись! – сказал он, улыбаясь.

Все рассмеялись. Вышло забавно. Тоня опустила глаза.

В конце лета Антон с Тоней съездили в подмосковный санаторий навестить Сергея Петровича и Веру Степановну. После того как Антон познакомил Тоню со своими родителями, она решила представить его дедушке и бабушке, причём прежде чем маме. Тамара Сергеевна знала его заочно, она с ним иногда обменивалась несколькими фразами по телефону, когда Тони не оказывалось дома. В том, что Антон легко покорит женщин, Тоня не сомневалась. Ей очень хотелось, чтобы сначала его одобрил Сергей Петрович.

Накануне вечером молодые общались по телефону.

– Какие планы на завтра? Приедешь ко мне? – спросил Антон.

– Завтра суббота, я еду к дедушке и бабушке в Подмосковье. Не знаю, когда вернусь.

– Они там живут?

– Они отдыхают и лечатся в санатории «Загорские дали», я обещала приехать к ним.

– Это далеко?

– Не очень. Хочешь, поедем вместе?

– Звучит заманчиво, мечтаю познакомиться с дедушкой и бабушкой.

Тоня обрадовалась:

– Умница! Тогда встречаемся завтра на платформе Ярославского вокзала в девять утра.

– Замётано.

Они стояли в тамбуре вагона возле дверей. Почти до отказа забитая людьми электричка должна была вот-вот тронуться. Внутри вагона уже практически не было стоячих мест. Антон поддерживал Тоню за талию. К двери подбежал мужчина с тяжелой сумкой и стал протискиваться внутрь. Антон прижал Тоню к себе, чтобы тот не задел её сумкой. Мужчина это заметил и неожиданно сердито выпалил:

– Нашли, где обниматься! Голубки! – последнее слово он произнёс с такой злостью, словно выругал, а затем стал с недоумением озираться на людей, которые вдруг рассмеялись, включая Антона и Тоню.

Двери вагона захлопнулись, и поезд тронулся.

– Представляешь, – шепнул Антон на ухо Тоне, – что бы этот тип сказал, если б видел нас в телефонной будке!

– Он бы лопнул от зависти, – смеялась она.

Однажды огонь страсти у них разгорелся в телефонной будке. Антон пригласил Тоню посмотреть соревнования байдарочников на гребном канале в Крылатском. Зрелище красивое и захватывающее, но оказалось слишком продолжительным, и они решили уйти до окончания соревнований. К тому же становилось душно, солнце скрылось, а на небе стали сгущаться тяжелые тучи. К метро шли пешком. По дороге их настиг ливень, да такой сильный, что за считаные секунды оба промокли до нитки. До метро идти было не близко, а спрятаться от дождя оказалось негде – голая дорога и никаких укрытий. Спасла одиноко стоящая на обочине телефонная будка со сломанным аппаратом. Насквозь мокрые они забежали в неё. Дождь лил стеной, хлестал по стёклам будки. За плотными струями воды вокруг уже ничего не было видно. Антон закрыл дверь будки и повернулся к Тоне. Сквозь прилипшее к телу платье пленительно выделялась девичья грудь и вся её стройная фигура. Страсть мгновенно захватила обоих. Слившись в объятии, они стали приноравливаться к тесному пространству, бились локтями и ногами о стеклянные стенки будки, выбирая методом проб и ошибок наиболее удобную позу. От частого их дыхания внутри запотели стёкла, а будка, пошатываясь от их ритмичных движений, угрожала свалиться набок. Антон с Тоней долго ещё находились в ней, целуясь и хохоча, пока лил дождь. А когда он прекратился и вновь заиграло летнее солнце, они вышли на дорогу и легли на высокий бетонный бордюр обочины нос к носу, и стали высыхать.

Спустя годы оба с улыбкой вспоминали эту шаткую телефонную будку и свою сумасшедшую страсть. А сейчас, обнимая Тоню в тамбуре электрички, Антон после брошенной мужчиной в их адрес реплики шепнул ей:

– Как ты думаешь, он глуп или у него просто юмора не хватает?

– По-моему, одно вытекает из другого.

– В университете у нас был очень толковый парень, пожалуй, самый толковый в группе, но меня всегда удивляло отсутствие у него чувства юмора, – сказал Антон.

– Видимо, ум первичен, без него вряд ли у человека может быть юмор. У нас в школе была учительница по биологии, ей ребята задавали глупые вопросы. Умный человек понял бы каверзу, стал бы отшучиваться или ушёл бы от ответа, а она на полном серьёзе начинала отвечать. В итоге её заводили в такие дебри, что бедняжка терялась, а ребята хохотали.

– Интересно, ты что-нибудь помнишь из биологии, ботаники?

– Конечно, особенно пестика и тычинку.

– Ну да, их даже я помню, но кроме этого ничего не знаю. До сих пор путаю названия деревьев. Ты наверно была отличницей?

– Не совсем, по физике и математике мне четвёрки ставили с большой натяжкой.

– А я учился средне, хулиганом был.

– В самом деле? И как ты хулиганил?

– Играл на деньги в ножички, в карты, якшался со шпаной, дрался.

– Какой ты, однако, многогранный!

– А знаешь, в чём первый признак истинного хулигана?

– Любопытно.

– Ходить вразвалочку и непременно держать руки в карманах штанов. У нас во дворе был один, звали его Длинный, кличка такая, по именам обычно никого не звали…

– Тебя тоже кликали?

– А как же, меня звали Тон.

– Почему Тон?

– Уже не помню, кажется, просто убрали первый слог моего имени. Так вот этот Длинный, ростом под метр девяносто, даже в плаще, застёгнутом на пуговицы, умудрялся ходить, засунув руки в карманы брюк.

– Представляю, он, безусловно, выглядел экстравагантно…

Лето 1977 года стало для них памятным, временем вспыхнувшей любви и вступления в новый этап жизни, а для Антона ещё и началом творческого подъёма в науке. На следующий год они поженились, а ещё через год у них родилась дочь Жанна.

Через много лет ко дню их серебряной свадьбы Антон подарит жене такие строки:

Помню, жарким было лето,

Вся Москва в горячем паре,

Свежесть девушки, одетой

В платье светлое “safari”.

Отношенья развивались

Как весной листва на ветке,

Счастьем души наполнялись

Аспиранта и студентки.

Первая статья Антона по криптографии вышла в начале 1978 года. Много позже она создала ему неожиданные сложности перед защитой диссертации. В результате защиту пришлось отложить почти на полгода. Статья явилась причиной вызова Антона в Главлит (Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР). Удивительно, что это произошло только через четыре года после её публикации. В Главлите статью заметили, когда в этот государственный орган был отправлен автореферат его диссертации, что делалось в обязательном порядке, прежде чем допустить её к защите. Именно он вдруг заставил главного цензора страны обратить внимание на первую статью Антона по криптографии. И почему-то только на неё, невзирая на то, что в автореферате упоминались ещё четыре других, содержание которых по тематике не отличалось от первой.

Уже был назначен день защиты, когда из Главлита поступило в институт извещение на имя Антона. Олег Лосев, будучи соавтором статьи, забеспокоился:

– Я предупреждал тебя в самом начале, что тему могут закрыть. Но сейчас уже поздно, все результаты опубликованы в открытой печати. Даже не знаю, чем этот вызов грозит, чего теперь нам ждать. Как ты думаешь, что они могут предпринять?

– Ну как что? Послать авторов статьи по этапу в Сибирь, – сказал Антон.

– Типун тебе на язык!

– Завтра на приёме выясню.

Антон приехал в Китайгородский проезд, где располагалось здание Главлита. Ему в соответствии с извещением выписали пропуск, на котором указали, в какую комнату следует идти. Там его встретила девушка и попросила выйти и подождать в холле. Минут через десять к Антону вышла полная женщина средних лет с озабоченным видом. В руках она держала копию его первой статьи.

– Вы Антон Воскресенский?

– Да.

– Вот! – сказала она, тыча пальцем в текст, в котором были подчёркнуты некоторые слова.

Красные чернила пестрели на всех страницах, но самих слов оказалось всего три: шифрование, криптография и секретность.

– И что это значит? – спросил Антон.

– Как что? – удивилась женщина, – это же закрытая тема! – она даже чуть улыбнулась, поражаясь наивности молодого человека.

– Что из этого следует? Статья была опубликована в открытой печати четыре года назад.

– Вот я вас и спрашиваю, как она могла выйти в печать?

Тут Антону на ум пришла мамина фраза, которую Людмила Ивановна в подобных ситуациях произносила: «От этого абсурда у меня мозги враскорячку!»

– Вы меня с кем-то путаете. Я всего лишь автор статьи, вернее один из авторов.

– Для этой темы, – сказала женщина, укоризненно взглянув на Антона, – существуют закрытые издания.

– Я не имею доступа к закрытым изданиям. И могу, если угодно, ответственно заявить, что в данной статье нет государственных тайн. Хотя бы потому, что авторы ими не владеют. Всё, что в статье изложено, касается исключительно открытых систем защиты информации. Вы можете убедиться по ссылкам на литературу.

Женщина озабоченно вздохнула, взяла небольшую паузу, приняв задумчивый вид, мол, «даже не знаю, что с вами делать», затем сказала:

– Ладно, будем думать, как поступить.

– И как долго? У меня скоро защита.

– Не могу сказать, это зависит не от меня.

– От кого же?

Она вновь снисходительно улыбнулась. Простодушие молодого человека её забавляло.

– Вас известят.

Любопытно, что цензура не заинтересовалась другими его статьями на ту же тему. А всё потому, что в них отсутствовали слова шифрование, криптография и секретность. После первой публикации опытные коллеги посоветовали Антону избегать этих терминов. Ему пришлось заменить их словами: преобразование, защита и стойкость. И этого, как ни странно, оказалось достаточно, чтобы следующие статьи цензура пропустила. «До чего формальный подход!» – удивлялся Антон.

– Ну что? Каков вердикт? – спросил Олег, как только он вернулся.

– Десять лет с конфискацией имущества.

– Перестань ёрничать! Что сказали?

– Сказали, будем думать, ждите ответа.

– И сколько ждать?

– На этот вопрос меня обдали презрительной улыбкой.

– Что ж… придётся задержать защиту.

Ожидание тянулось томительно. Через несколько дней Антон стал проявлять нетерпение и на проклятия в адрес Главлита не скупился. Будучи холостым, он мог позволить себе не спешить с написанием диссертации. Теперь же Антон с возрастающей ответственностью сознавал необходимость скорейшей её защиты. У него росла дочь, затраты на содержание семьи с каждым годом ощутимо прибавлялись. Ежемесячные выплаты на погашение стоимости кооперативной квартиры уже чувствительно били по карману, а зарплата младшего научного сотрудника покрыть все расходы уже не могла. Премий за текущий год у Антона не было, поскольку в проектах он не участвовал – пришлось сосредоточиться на теме диссертации. Тоня не так давно поступила на работу в Государственный исторический музей с весьма скромной зарплатой, так что в совокупности получалось, мягко говоря, не густо. Семейный бюджет едва позволял им сводить концы с концами. Приходилось обоим принимать помощь у родителей. Антона это коробило. Он боялся потерять уважение отца и Сергея Петровича. Хотя оба они с пониманием относились к трудностям молодой семьи и считали их временными. Однако Антон переживал. Отцу ведь никто не помогал, опереться ему было не на кого, всего добивался самостоятельно и содержал сына до двадцати двух лет. Антон всегда держал это в уме, ему хотелось доказать отцу свою состоятельность. Степень кандидата наук позволила бы ему рассчитывать на должность старшего научного сотрудника и, следовательно, на более высокую зарплату.

Дома у Антона тема защиты, особенно после того как её отложили, стала основной. Разговоры о диссертации маленькой Жанне приходилось слышать каждый день. Ей к этому времени исполнилось три года, и она уже знала, что дислитацию надо обязательно защищать. Жанне особенно стало жалко дислитацию после слов папы «четыре года её не замечали, а теперь набросились как хищники». Ей представлялся небольшой пушистый зверёк четырёх лет (кто ж ещё мог представиться с таким красивым названием?), который поселился у папы на работе и которому в его отсутствии грозит опасность. Жанна была уверена, что папа дислитацию в обиду не даст, защитит её от неведомых хищников. И однажды, когда родители в очередной раз завели разговор на тему защиты диссертации, она спросила:

– От кого надо защищать?

– Кого защищать? – спросил Антон.

– Дислитацию.

Вердикт Главлита пришёл через три недели: допустить к защите с грифом «для служебного пользования». В этом решении смысла никакого не было, поскольку все научные результаты, вошедшие в диссертацию, были уже открыто опубликованы.

Защита, как принято говорить, прошла успешно. Антон за отложенный период успел хорошо к ней подготовиться, говорил уверенно, на вопросы отвечал чётко. Впрочем, все они оказались предсказуемы. Оппоненты отозвались о работе весьма положительно, без существенной критики, а выступившие на защите коллеги высоко оценили полученные результаты. Казалось, членам учёного совета ничего не оставалось, как единогласно проголосовать «за» присвоение соискателю учёной степени кандидата технических наук. Однако среди двенадцати бюллетеней один оказался «недействительный», вроде как испорченный небрежным заполнением кем-то из членов совета, или оставленный им пустым. В подобных случаях говорят, мол, кто-то воздержался, так как такое можно сделать только сознательно. И хорошо если он выступил во время обсуждения и высказал свои сомнения относительно научной значимости диссертации, по делу раскритиковал её, а затем воздержался от оценки или честно проголосовал «против». Однако ни сомнений, ни конструктивной критики во время защиты не прозвучало, всё прошло гладко без сучка и задоринки. На самом деле этот кто-то по каким-то своим мотивам не пожелал отдать голос соискателю и, спрятавшись за тайным голосованием, остался неузнанным. Впрочем, на решение учёного совета «недействительный» бюллетень не повлиял.

В тот же день во время банкета Антона тепло поздравили сотрудники лаборатории. Берковский выразился в своей высокопарной манере:

– Примите, Антон, мои искренние поздравления и глубочайшую признательность.

– Спасибо за поздравление, Натан Самойлович, но за что признательность?

– За достойное выступление, за то, что не уронили честь лаборатории. Поздравляю!

– Спасибо!

Однако Антона больше интересовала оценка Гурвича, который никогда не лукавил, псевдонаучные публикации разоблачал и резал правду матку в отличие от многих. К сожалению, на предзащите диссертационной работы Антона он не присутствовал. А это, можно сказать, главный экзамен для соискателя, когда задаются самые каверзные вопросы и, по сути, проводится настоящее испытание на прочность представленных на суд результатов научного труда. Но Гурвич пришёл на защиту и был одним из немногих, кто хорошо разбирается в теме и мог сказать хотя бы несколько слов. Однако он не выступил. Антон не сомневался в научной результативности своей работы, иначе не выдвинул бы её на защиту, но молчание Гурвича его беспокоило. Многие учёные к диссертациям на этапе защиты относятся как к покойникам, о которых говорить можно либо хорошо, либо ничего. И то, что Гурвич не выступил, Антона озадачило. Он с тревогой ожидал его оценки.

– Нормальный уровень, – при встрече коротко отозвался Гурвич.

– Но ты ни слова не сказал во время защиты.

– А зачем? Тебя мало хвалили?

Уже через год дела у Антона пошли в гору. После перевода его на должность старшего научного сотрудника жизнь вошла в привычную колею. Помимо исследовательской работы по своей теме он вновь стал участвовать в проектах и параллельно заниматься «халтурой». Дефицита в семейном бюджете не возникало. Жанна росла под присмотром бабушек и дедушек, предоставляя маме возможность развиваться профессионально. Активности и старательности по части собственного развития Тоне было не занимать. Она довольно быстро себя проявила, включившись в работу музея по проведению экскурсий и организации тематических выставок.

Жанну до трёх лет растила, по сути, Вера Степановна. Когда через три месяца после её рождения Тоня вышла на работу, Вера Степановна в свои семьдесят два года каждый будний день в восемь тридцать утра приезжала к малютке, чтобы побыть с ней до возвращения мамы с работы. Собственно больше некому было сидеть с ней, все работали. Сергей Петрович, оставаясь один дома, не роптал, воспринимал заботу о правнучке как непреложную обязанность. У себя в квартире он выделил стену над диваном для её фотографий. Снимал сам. Жанна позировала, лёжа в колыбели, сидя в манеже, играя в песочнице, в объятиях родителей. Когда ей исполнилось три года и выяснилось, что попасть в ближайший детский сад не представляется возможным по причине отсутствия вакансий, за дело взялся Сергей Петрович. Пошёл воевать с администрацией детских учреждений района и добился места для своей правнучки. Когда его клали в больницу, к сожалению это происходило достаточно часто в последние годы его жизни, Сергей Петрович непременно брал с собой фотографию Жанны и ставил её на тумбочку рядом с кроватью, провоцируя вопрос врача или медсестры:

– Ваша внучка?

– Тяните выше! Правнучка! – с гордостью отвечал он.

Сергей Петрович любил собирать за большим столом всю семью, включая родителей Антона. Как он выражался – от мала до велика. Вера Степановна готовила праздничный обед. Блюда у неё всегда получались вкусные и обильные. А на десерт она пекла любимый Антоном слоёный пирог с заварным кремом. К Антону она благоволила, старалась ему угодить. Всякий раз заранее спрашивала, чего бы ему хотелось на обед. Бывало, Вера Степановна звонила Тоне, чтобы сообщить, что специально для Антона пожарила пирожки с фасолью:

– Они получились пухленькие, поджаристые, слегка остренькие, как он любит.

Она обладала редким талантом всё делать спокойно и качественно, отвергая всякую спешку и приблизительность.

Когда все родственники собирались, Сергей Петрович начинал их рассаживать, указывая каждому своё место за столом. Затем садился сам во главу стола и начинал произносить тосты. Каждый раз одни и те же: за здравие родных и близких и отдельно за правнучку Жанну. После чего он всех поочерёдно обнимал и получал от этого удовольствие. Ему приятно было ощущать себя главой большого семейства. А после застолья Сергей Петрович непременно садился играть в шахматы с отцом Антона. Ему нравилось общаться с Роленом Владимировичем. Их объединяли общие взгляды и схожие воспоминания.

Сергей Петрович гордился тем, что Тоня носит фамилию его предков и что по отчеству она Сергеевна. Он даже с некоторой осторожностью пытался присвоить свою фамилию правнучке Жанне, напомнив Антону, что фамилия Воскресенский всё же придуманная. Антон не поддался, но обещал, что когда у него родится сын, будет носить общую фамилию Ваганов-Воскресенский.

– А что, по-моему, звучит неплохо! Длинно, но благородно! – говорил он, улыбаясь.

На том и сошлись.

Пятилетие Жанны молодые супруги отмечали на трёхпалубном теплоходе. В тот год они отправились в круиз по Волге от Москвы до Астрахани и обратно. Сергей Петрович и Вера Степановна пришли провожать маленькую Жанну в далёкое плавание с пятью цветными шариками. Как только теплоход стал отходить от причала и неожиданно загремел марш «Прощание славянки», Сергей Петрович, стоя на пристани рядом с женой, приосанился и снял шляпу. Жанна радовалась, махала им ручкой и крепко держала шарики, чтобы не улетели, и не отпускала их в каюте.

Детей на теплоходе оказалось много. Они бегали по палубам, галдели неугомонно, создавая постоянный шумовой фон, и к неудовольствию персонала лезли, как выразился капитан корабля, куда не следует. Собрав на верхней палубе всех пассажиров, капитан ознакомил их с правилами безопасности на судне и попросил родителей соблюдать дисциплину, не нарушать установленный режим дня и следить за своими детьми, назвав их брошенными. Антон расценил его речь как бестактную:

– Ты слышишь, что он несёт? – сказал он Тоне.

– Да, назвал детей брошенными. Бог с ним.

– Я не о том. Он говорит, словно командует нами. Меня бесит этот тон, его заскорузлый менталитет набившего оскомину советского начальника и стремление из всего делать пионерский лагерь. И заметь, ни слова не сказал о надлежащем обслуживании пассажиров.

В конце прозвучавшего монолога Антон готов был выплеснуть своё раздражение, и только ласковый шёпот Тони, которая взяла мужа за руку, чувствуя, что он сейчас выдаст что-то резкое, остановил его от реплики в адрес капитана.

Однако с билетным контролёром, который неожиданно появился в их каюте, он уже себя не сдерживал. Теплоход стоял на пристани, кажется, в Саратове. Человек в форме вошёл без стука в каюту и, естественно, сразу нарвался на резкое высказывание Антона о невоспитанности. И всё бы ничего, поскольку мужчина извинился и представился проверяющим, но после осмотра проездных билетов вдруг потребовал «предъявить» ребёнка для проверки на соответствие детскому билету. Дело в том, что для детей до семи лет билет стоил на 50% ниже номинала. Тут Антон заскрежетал зубами. Тоня поспешила спокойно напомнить контролёру, что такая проверка уже была проведена во время приёма их на борт. Однако тот стал настаивать, и Антон взорвался, назвал его поведение хамским и уже готов был вытолкать мужчину взашей, но в этот момент прибежала Жанна. Контролёр, увидев ребёнка, бросил на Антона злобный взгляд и вышел из каюты.

– Ну как таких хамов можно терпеть?! – возмущался Антон. – Как вообще с хамством бороться? Оно ведь преследует советского человека повсюду и, похоже, непобедимо! Таксисты, продавцы, официанты, работники госучреждений, которым строго предписано служить вежливо гражданам, либо делают тебе одолжение, либо откровенно хамят. Этот в форме… явился через двое суток после отплытия судна и требует, только вдумайся! предъявить ему ребёнка для проверки билета, невзирая на то, что в Москве уже была проверка. Маразм! Да ещё врывается без стука, словно к себе домой! Хамство, причём исключительно советское! Не представляю, чтобы в цивилизованной стране служащий без стука врывался в каюту пассажира. А знаешь, что страшнее? И в этом наша беда! То, что народ привык к такому отношению к себе и не ропщет, а эти людишки, возможно, даже не догадываются о своём хамстве.

– Но он же извинился. Может, человек задумался, будь снисходителен, – сказала Тоня.

– Что значит задумался? А вдруг мы тут голые занимаемся сексом…

– Ты не голый, – сказала Жанна, – и мама не голая, а что такое сексом?

– Вот и объясни ребёнку, – Тоня смеялась.

– М-да… задача! – начал Антон, почёсывая макушку. – Значит так, это, доченька, когда… двое… нет, не так, когда… я целую маму. Вот как!

– Ты маму не целуешь, только она тебя целует, – пояснила Жанна.

– Интересное наблюдение! – удивился Антон.

– Вот именно! – вмешалась Тоня, – устами ребёнка глаголет истина!

– Вова тоже занимается сексом, – вдруг сказала Жанна.

– Какой Вова?

– Он Катю целует сексом.

– В садике? – спросила Тоня.

– Да, меня не целует.

– Этого ещё не хватало! Да пусть только попробует! – воскликнул Антон.

Он обнял дочку, чмокнул её в щёчку, затем поднял, посадил себе на плечи и спросил:

– Так хорошо?

– Здорово!

– Тогда пошли гулять!

Он каждый раз сажал Жанну на плечи, прежде чем выйти на берег, когда теплоход причаливал к пристани. Начиналась экскурсия по очередному городу на Волге.

Много позже Антон с Тоней вспоминали этот летний круиз чаще других, уже заграничных поездок. Пусть он был простой, непритязательный, с кондовым советским сервисом, но почему-то оставил светлые воспоминания. Жанна была бесконечно забавной, а они не уставали любить друг друга и были счастливы.

Но нельзя сказать, что отношения между молодыми супругам всегда складывались гладко. Иногда они портились. Запальчивость Антона в тех случаях, когда его мнение не совпадало с мнением жены, подчас приводила к размолвкам. К счастью, серьёзных ссор им удавалось избегать. Спасали, прежде всего, рассудительный ум Тони и её женская интуиция, и, разумеется, постель, после которой сомнений в том, что Антон её нежно любит, у Тони не оставалось.

Порой Антона удивляла её разумная уступчивость, когда, например, он упрямо настаивал на своём или вдруг что-то несдержанно критиковал. В последнем случае Тоня старалась унять его лаской:

– Не горячись, милый, спокойная критика звучит убедительнее.

Он обнимал её и мысленно говорил себе: «Какая она умница!» Ко дню рождения жены Антон написал строки, в которых самокритично винился в своей несдержанности:

Ты моё очарованье

И судьба, и наказанье.

Я готов тебя любить,

А порой готов душить

Не в объятьях, а в натуре.

Но проходит быстро буря,

Как гроза проходит быстро:

Гром прошел – и небо чисто.

И я вновь готов душить,

Но теперь уже в объятьях.

Что же тут греха таить –

Неплохое ведь занятье!

В некоторых случаях Тоня умело уводила мужа от взволновавшей его темы. Как однажды, перебив возбуждённую речь Антона, будто вдруг вспомнила:

– Слушай, забыла тебе рассказать! Тут на днях случилась… как бы это назвать, нелепая история с Ноги.

– Что за ноги? Босые?

– Не иронизируй! Я тебе рассказывала про японца с фамилией Ноги.

– Этого паренька, который каждый день ходит к тебе как на работу?

– Да, но он уже уехал. Мальчик был очень старательный.

– Изучал экспонаты музея?

– Нет, историю России начала двадцатого века. Так вот, несколько дней назад Ноги собирался днём прийти ко мне попрощаться, а вечером улететь вЯпонию. Но в музей он не пришёл и домой не улетел. Пропал! Родители, не дождавшись его в аэропорту Токио, обратились в японское посольство в Москве с просьбой найти сына. Представитель посольства явился ко мне выяснить, куда делся Ноги. Я, естественно, ничем помочь не могла. Через день он сам позвонил в посольство и попросил забрать его, как ты думаешь, откуда?

– Из милиции?

– Из психушки! Он там лежал, привязанный ногой к спинке кровати. Представляешь?

– Он что буйный?

– Произошло вот что. В жаркий день Ноги, гуляя по городу, увидел, как несколько мужиков стоят с кружками возле пивного ларька. Вообрази: молодой японец в элегантном костюме, дорогих туфлях, с набитым кошельком и часами Seico на руке, дружелюбно улыбаясь мужикам, подходит к ларьку и просит налить ему кружку холодного пива. Можно лишь догадываться, какое «пиво» ему налили, но через два часа после этого милиция обнаружила валявшегося на улице в невменяемом состоянии в грязных лохмотьях с босыми ногами человека с восточной внешностью без документов. Сегодня в Москве, сам знаешь, грабят безнаказанно. В милиции утверждали, что при задержании Ноги был неадекватен, вёл себя агрессивно, говорил невнятно и что-то совершенно невразумительное. По-русски он действительно говорит так, что понять его получается после третьего раза. Английский Ноги знает чуть лучше, но это не очень помогает, поскольку не так просто привыкнуть к специфике его произношения. Столкнувшись с ненормальным поведением человека и ничего не поняв из бестолковой речи, милиция решила сдать его в психиатрическую больницу. А там кто-то из врачей, наконец, вникнув в маловразумительную речь Ноги, дал ему возможность позвонить. На следующий день после своего освобождения он пришёл в музей попрощаться со мной и поведал мне эту историю. Сам над ней смеялся.

– Даже так?

– Мальчик оказался с юмором.

С годами характер у Антона постепенно сглаживался. Бывало, когда он начинал эмоционально чему-то возмущаться, вдруг останавливал себя и мысленно спрашивал: «А что я, в самом деле, так разволновался? Это же не так важно. Да пропади оно пропадом!» Часто ситуация действительно не стоила того. Оба они, и Антон, и Тоня, набравшись опыта семейной жизни, многое стали осознавать и переосмысливать. Душой они всегда оставались близкими людьми, и, несмотря на возникающие трения, каждый понимал, что нет для него человека роднее и дороже, и что необходимо беречь этого человека. Со временем, достаточно хорошо изучив друг друга и будучи неглупыми людьми, они стали приноравливаться и воспринимать некоторые вещи иначе. В частности, оба начали сознательно не замечать друг у друга незначительные изъяны и слабости, вернее не заострять на них внимание. И уже меньше звучало упреков. Тоня с улыбкой говорила:

– Я, мой дорогой, стараюсь сосредоточиться исключительно на твоих положительных качествах. Их у тебя великое множество! Некоторые ярко проявляются в постели.

И действительно, эффективность такого подхода скоро стала обнаруживаться. Уже особых сложностей в их отношениях практически не возникало. Об этом Тоня однажды заметила: «Мы, кажется, притёрлись». Он обнял жену и, прижимая её к себе, томным голосом произнёс: «И продолжаем притираться, чувствуешь?»

Конечно, немалую роль в сглаживании их отношений продолжала играть Тонина уступчивость в тех случаях, когда Антон проявлял настойчивость. В такие моменты он восхищался её реакцией. И однажды после её слов: «Хорошо, милый, пусть будет по-твоему» он бросился к ней, крепко обнял, страстно поцеловал, а затем сказал:

– Неужели любовь может возрастать экспоненциально?

– Только у редких мужчин, если я правильно поняла этот термин.

– Ты хотела сказать сильных.

– Разумеется, дорогой.

Основным источником радости в жизни супругов была, конечно, Жанна. После окончания школы она решила получить экономическое образование. Поступила в университет имени Плеханова. В девяностых годах, когда страна оказалась в глубоком кризисе, то, чем занимались её родители, казалось ей бесперспективным. Молодёжь интересовали профессии, позволяющие зарабатывать деньги. Даже высшее образование несколько уронило свой престиж. Оборотистому нуворишу купить диплом в случае необходимости в те годы труда не составляло. В стране бесчинствовал криминальный бизнес.

– Я буду работать в крупной иностранной компании, либо в банке, – говорила Жанна, – серые деньги в конверте меня не устраивают.

Она оказалась волевой и целеустремлённой. Училась на отлично, что позволило ей после окончания третьего курса претендовать на летнюю поездку в Англию для совершенствования языка. Направление давал университет. По его запросу обучение оплачивал международный фонд по образовательным и научным связям между вузами. За обучение платить не приходилось, однако питание, авиабилеты и двухмесячное пребывание студента в университетском кампусе требовало немалых затрат. Они могли показаться относительно небольшими разве что британцу, однако для Антона и Тони такие расходы в период глубокого кризиса в стране оказались неподъёмными. Но надо было видеть лицо Жанны, когда она говорила о поездке в Англию. Ей так не хотелось упускать предоставленную ей возможность пожить в среде носителей языка, она с такой мольбой смотрела на своих родителей, что Антону пришлось занять денег под ожидаемую премию за проект, которым он руководил. И в очередной раз руку помощи протянула родня. Дедушек у Жанны к тому времени уже не было. Остались только две бабушки, чьи сбережения после дефолта в стране окончательно обесценились. Так что Тамаре Сергеевне пришлось продать перешедшую ей от Веры Степановны золотую брошь с камнями, а Людмила Ивановна рассталась с золотым кольцом с бриллиантом. В итоге Жанну благополучно отправили на учёбу в Англию.

Когда она через два месяца вернулась из туманного Альбиона, её было не узнать: воодушевленная, с блеском в глазах, бегло говорящая по-английски с хорошим произношением, с массой новых впечатлений. Долго и увлечённо она рассказывала о стране, о своих новых друзьях из разных уголков мира, с которыми после поддерживала связь через интернет. Бабушкам и родителям Жанна не забыла привезти подарки.

Окончив вуз с отличием, она неотступно добивалась поставленной цели. Знание языка и экономическое образованием позволили ей устроиться на должность ассистента в Европейском банке реконструкции и развития. Проработав там полгода, ей уже не терпелось получить повышение. Но в этом международном банке с устоявшимися консервативными традициями продвижение по карьерной лестнице происходило довольно медленно с тщательным изучением деятельности и достижений претендента. Решение принималось в штаб-квартире в Лондоне. Когда через год Жанну собирались повысить, она уже вела переговоры с представительством крупной немецкой компании, поставляющей на российский рынок бытовую технику. Жанну взяли в финансовый департамент в качестве специалиста. Её работоспособность и профессионализм, а также умение анализировать и быстро схватывать суть возникающих проблем не остались незамеченными. Она достаточно быстро продвинулась. Через два года она уже была ведущим специалистом, а ещё через год ей доверили руководить сектором. Затем в течение нескольких лет Жанну успешно продвигали, сначала назначили начальником отдела, затем заместителем директора финансового департамента компании.

Работа у неё была ненормированной, но за переработку платили вдвойне. Жанне приходилось просыпаться в начале седьмого утра и возвращаться вечером домой в лучшем случае в начале девятого. Вся жизнь, по сути, уходила на работу. В течение первых пяти лет Жанне даже нравился такой режим. Она относилась к своей работе с большим энтузиазмом, постоянно повышала уровень квалификации на ежегодных курсах обучения персонала. Ей приходилось много ездить по миру. Мало того, Жанна являлась активным участником корпоративных мероприятий компании и даже успевала по выходным ходить в фитнес-клуб и навещать родителей. Любимых бабушек к тому времени уже, к сожалению, не было. Людмила Ивановна скончалась в 2002 на семьдесят восьмом году жизни, а через полтора года умерла Тамара Сергеевна, прожив без малого восемьдесят лет. Жанна очень переживала, когда их не стало. Она с младенчества была привязана ко всем своим родным. Первым ушел из жизни Сергей Петрович. Жанне тогда только исполнилось восемь лет. Она испытала сильное потрясение, в тот день не пошла в школу, плакала не переставая.

Тоня любила вспоминать один эпизод из её детства. Однажды, когда Жанне было четыре года, она вдруг, услышав из комнаты возбуждённый голос папы, бросила свои игрушки и пришла на кухню, где родители что-то обсуждали. Забралась на стул, деловито положила ручки на стол и вопросительно посмотрела сначала на маму, потом на папу.

– Теперь мы можем обсудить самые важные вопросы, – торжественно произнёс Антон, глядя на дочь, – наконец собралась вся семья!

– Не вся семья, – поправила Жанна и стала перечислять трёх бабушек и двух дедушек.

В немецкой компании Жанну ценили. Она хорошо зарабатывала, каждые три-четыре года меняла машину. Правда водить Жанна не очень умела, зимой часто мучилась с выездом со двора, когда снег не успевали вовремя убрать. На работу она выезжала рано, зачастую раньше, чем убирали снег, и тогда шипованная резина не всегда помогала. Однажды утром Жанна на работу опоздала. За два дня до этого кто-то неудачно припарковал на въезде во двор огромный старый внедорожник, оставив самый минимум дороги для проезда. Жанне приходилось закрывать боковые зеркала и медленно с тревогой в груди проезжать мимо него буквально в нескольких сантиметрах. Но в то утро после сильного снегопада это оказалось затруднительно. Снегоочистительная машина во двор не заехала, опасаясь задеть стоявший на въезде внедорожник. Жанне пришлось позвонить отцу и попросить срочно приехать и помочь ей. Антон примчался через сорок минут. Ему пришлось убрать вокруг внедорожника весь снег, а затем двумя колёсами машины взобраться на бордюр, чтобы безопасно вывезти её со двора. Таким же способом за ним выезжали уже другие машины. После того как дочь уехала на работу Антон поступил в своей манере. Он положил на капот внедорожника всем на обозрение большой кусок картона, а сверху кирпич. На картоне крупно написал: «Это ж надо быть таким ТУПОРЫЛЫМ, чтобы своим старым корытом перегородить всем дорогу!»

Несмотря на занятость, Жанна многое успевала. Энергии ей было не занимать. Она решила обновить жильё родственникам. Наняла бригаду молдаван и поочерёдно отремонтировала три квартиры: сначала свою, затем бабушкину и, наконец, родительскую. Контроль и приёмку работ осуществлял Антон.

– Папа, у тебя старая машина, – как-то сказала она ему.

– Даже думать не смей! Она ещё побегает, я за ней слежу.

Жанна купила отцу гараж и убедила поменять старую машину. Всё у неё спорилось, за что бы ни бралась. Вот только личная жизнь не складывалась. Она не очень нравилась мужчинам и, надо признать, была лишена той женской привлекательности, которой обладала в молодости её мать. Лицом Жанна напоминала Тоню, но для полного сходства чего-то важного не доставало. Ей не хватало той нежности, которая придавала облику Тони обаяние. И фигура у Жанны была не женская: маленькая попа и широкие отцовские плечи. Но главное, что вероятнее всего настораживало мужчин, это её волевой характер и быстрый ум.

Почти год она встречалась с внешне обаятельным Вадимом. Познакомилась с ним на отдыхе в Греции. Он занимался продажей через интернет спортивной одежды. Жанна была им искренне очарована. Даже пару раз, кощунственно попирая собственные принципы, бегала к нему на свидание в рабочие часы. Но со временем она почувствовала в поведении Вадима некоторую скованность. Закралось подозрение, что он ей изменяет. Жанна бесконечно страдала, чувствуя, как он отдаляется от неё, но заводить с ним разговор на зыбкую тему измены не решалась. Однако причина, как скоро выяснилось, оказалась иной, той, которая рано или поздно должна была проявиться. Они с Вадимом были слишком разные. Не то чтобы Жанна об этом не догадывалась, просто не задумывалась и даже не подозревала, что своим положением и умом может неосознанно подавлять его. В первые несколько месяцев разница между ними не так сильно сказывалась на их отношениях, физическая близость приглушала её. Но вскоре он стал ощущать в её присутствии дискомфорт. Она долго не могла понять причины его зажатости и порой с удивлением наблюдала, как он раскрепощённо ведёт себя с простыми девчонками, будь то продавщицы в магазине или официантки в кафе, как охотно с ними болтает и с юмором реагирует на их милые глупости. Жанна чувствовала, что прежних отношений с Вадимом уже нет, но расставаться с ним не хотела, была им по-настоящему увлечена и пыталась удержать его. Однако это оказалось не в её власти. Он ей честно признался:

– Прости, но ты меня напрягаешь.

После того как они расстались, Жанна, проанализировав и трезво оценив его поведение, поняла, что многие положительные качества она ему слепо приписывала.

Был ещё Алексей, с которым любовь, если можно её так назвать, длилась ещё короче. Он появился неожиданно и очень кстати. В то утро после сильного снегопада Жанна в очередной раз не могла выехать со двора. Алексей подошёл сзади и стал толкать её машину, продвинув её по глубокому снегу метров на пятьдесят. Затем, заметив, что Жанна и дальше не справляется с управлением по скользкому снегу, сам сел за руль и аккуратно вывел её машину на уже очищенную от снега улицу. Парень оказался не промах, сразу стал выяснять, замужем ли Жанна, и пригласил её к себе домой на ужин. Она, разумеется, отказалась – уж слишком кондово и прямолинейно прозвучало предложение. Хотя в душе Жанна была не против встречи с таким брутальным и, как после выяснилось, рукастым мужчиной. Алексей не только устанавливал фильтры для воды (это была его основная работа), но мог собрать любую мебель и даже отремонтировать квартиру. Словом, настоящий мужик. Жанне он понравился.

Алексей жил в однокомнатной квартире в доме на соседней улице. Поэтому следующая их встреча, которая произошла через несколько дней, оказалась не такой уж маловероятной. Она заезжала в микрорайон, он выезжал. Когда машины оказались рядом, Алексей посигналил. Оба остановились, открыли окна и улыбнулись друг другу.

– Привет, Жанна! – весело произнёс он, – давно не виделись, я соскучился!

– Привет! – она смеялась.

– Смотрите, моё предложение остаётся в силе.

– Если вы настаиваете, можем просто прогуляться.

– С удовольствием! Когда и где?

– Можно здесь, только я смогу через два часа.

– Замечательно! Тогда я отменяю свою поездку и через два часа буду тут как штык!

Жанна стала приходить к нему по вечерам два раза в неделю. На ночь не оставалась. Алексей не настаивал, и она не хотела. Благо, пешком до дома занимало у неё не больше пятнадцати минут. Встречи происходили только у Алексея. Он не проявлял желания приходить к Жанне, но у себя всегда встречал её радушно, нежно обнимал и был горяч в постели. Иногда они даже ужинали вместе, однако настоящего общения между ними не происходило. Оба удовлетворяли свои желания, не более того.

Как-то вечером Жанна позвонила Алексею, чтобы прийти к нему. Он сказал, что находится на даче у друга и будет в Москве через два дня, торопливо попрощался и даже не обещал по приезде позвонить. Голос его почему-то звучал неуверенно. Обычно он бодро с ней здоровался и всякий раз говорил, что ждёт её с распростёртыми объятиями. Странная неуверенность в голосе Жанну насторожила, у неё закралось сомнение по поводу дачи. Она вышла на улицу и прошлась до дома Алексея. Квартира его располагалась на втором этаже, комната со двора хорошо просматривалась, когда окно не было зашторено. Свет в окне горел, однако шторы были задвинуты. За ними мелькали два силуэта. Один был явно женский, второй со всей очевидностью принадлежал Алексею. Жанна вернулась домой с твёрдым решением больше не звонить ему. Она не ревновала, просто очень не любила проигрывать, ей было больно оттого, что вновь оказалась отвергнутой.

Алексей позвонил ей через несколько дней. Жанна не ответила, послала ему короткое сообщение «Видела твою дачу. Больше не звони», в ответ получила «Как скажешь».

Обычно Жанна брала отпуск два раза в год. И, тем не менее, несколько неиспользованных дней в конце года у неё оставались. Не получалось у трудоголика надолго отлучаться от работы. В последние годы она ездила в отпуск с единственной своей школьной подругой. Основные расходы брала на себя. Но та два года назад втихаря выскочила замуж и резко оборвала с ней отношения. Позже Жанна выяснила, что подруге муж попался странный, почему-то потребовал порвать все бывшие связи.

В начале ноября 2013 года она взяла двенадцать дней отпуска и улетела на отдых в Доминикану. Вернулась загорелая и похудевшая.

– Жанночка, зачем тебе худеть? – удивлялась Тоня, – у тебя же нормальный вес.

– Я, мама, не старалась. В последнее время пропал аппетит.

– Тебе надо есть, милая, ты много работаешь, устаёшь, тебе необходима энергия.

– Ладно, мама, буду есть.

Но аппетит не появлялся, порой даже подступала тошнота при виде еды. По утрам вместо былой бодрости Жанна стала чувствовать слабость. По вечерам у неё поднималась небольшая температура. Надо обратиться к врачу, говорила она себе, но всё откладывала. Приближался декабрь, началась горячая пора формирования бюджета компании на следующий год. Руководила процессом Жанна. Ей приходилось допоздна оставаться на работе. «Ещё один день, – говорила она себе, – и пойду к врачу. Вот только завтра представлю бюджет». Вечером следующего дня в своём кабинете в присутствии двух сотрудников она упала в обморок. Сослуживцы ахнули, вызвали неотложку. Жанну увезли в больницу. Родителям кто-то сообщил о произошедшем только на следующий день. Они примчались в больницу и стали выяснять у врача диагноз. Тот ничего толком не сказал, говорил о каком-то истощении организма и необходимости покоя и режимного питания. Ей назначили хороший уход. Уже через день она почувствовала себя лучше и вопреки рекомендациям лечащего врача собиралась выйти на работу. Этому воспрепятствовал вице-президент немецкой компании господин Шрёдер. Он приехал навестить Жанну с огромным букетом роз и потребовал лечиться до полного выздоровления. Её оставили в больнице ещё на две недели. К сожалению, обмороки повторились. После проведённых анализов и длительного исследования врачи вызвали родителей Жанны и сообщили страшный диагноз – рак поджелудочной железы.

В эту ночь Антон и Тоня не уснули. К утру они постарели на десять лет. У Тони побелели волосы. Узнав о том, что её переводят в Онкологический Центр на дополнительное обследование, Жанна вздрогнула. Вначале у неё теплилась надежна, что предварительные анализы неверны. Но после поступления результатов дополнительного обследования бедняжка сникла. Жанне пришлось согласиться на срочную операцию. Надежда ещё оставалась. Родители ей улыбались и пытались подбадривать, хотя приходили к ней с заплаканными глазами. Тоня уже не покидала дочь, оставалась круглые сутки в больнице. Результаты операции оказались неутешительны. Обширные метастазы шансов не оставляли, но Жанне сообщили, что надежда на выздоровление имеется. Ей назначили курс химиотерапии. Она её мужественно переносила, однако чахла с каждым днём и через два месяца скончалась.

Жанну похоронили на Троекуровском кладбище. Организацию похорон и все сопутствующие расходы взяла на себя немецкая компания, которой она отдала больше десяти лет жизни. Антон и Тоня на похоронах выглядели отрешенно, никого вокруг не замечали, оставались безучастны ко всему, что происходило: шли, куда им скажут, садились, куда предложат, на слова соболезнования кивали. И только в последний миг прощания склонились над гробом и зарыдали.

Были ещё поминки. Кто-то что-то говорил, они покорно вставали и садились, когда пили за упокой. А потом Виктор с Галиной привезли их домой.

Жизнь Антона и Тони потускнела. Невыносимо было сознавать, что дочери нет, и что никого из родных не осталось. Если бы Жанна успела родить им внука, сокрушались они.

Тоня ходила на работу. Занималась выставками, проводила экскурсии. Она умела это делать блестяще, оставалась одним из самых эрудированных и востребованных специалистов в своей области. Это, пожалуй, спасало её от отчаяния.

Антон в этот год вышел на пенсию, однако научные изыскания не бросил. Такое решение принял сам без всякого сожаления. Он мог ещё оставаться в институте и в соавторстве с молодыми учёными публиковать статьи. Но у него уже возникли проблемы с появлением собственных идей, а быть балластом в среде творческих людей, которые относилась к нему с уважением, Антон не желал. В своё время он даже докторскую диссертацию не защитил, хотя вполне мог бы по совокупности работ, как поступали многие. Но Антон не стал этого делать, поскольку нового направления в науке не создал. Он твёрдо запомнил слова, однажды произнесённые его соратником по науке Гурвичем, который стоя рядом с ним на библиотечной выставке, вдруг швырнул журнал после его прочтения обратно на место и едко выдал: «Какого хрена печатать объёмную статью, если нет в ней нового результата». Гурвич так и не защитил кандидатскую диссертацию, а в начале девяностых уехал по приглашению в США, стал там преподавать и публиковаться.

В июне оформление могилы Жанны стараниями Антона было завершено. На базальтовой стеле по желанию Тони установили лучшую её фотографию.

– Мне надо видеть дочку. Я буду с ней общаться, – говорила Тоня.

Они приходили на кладбище каждую неделю, чтобы убрать могилу и «пообщаться». Могли, глядя на фотографию Жанны, час-другой сидеть на лавочке и безмолвствовать.

Антон стал с особой нежностью относиться к Тоне, чаще говорить ей ласковые слова, обнимать и целовать её, словно пытался этим утолить свою тоску по дочери. Всё остальное в жизни ему уже казалось пустым и суетным. То, что раньше занимало его, вдруг стало для Антона настолько несущественным, что он уже перестал чему-то возмущаться, что-либо критиковать и раздражаться. Он даже не спешил решить вопрос с тремя квартирами, которые нежданно-негаданно оказались собственностью супругов. Однако долго тянуть с ними нельзя было, поскольку за обслуживание квартир приходилось платить. Пришлось их продать. Сначала продали однокомнатную квартиру Жанны, ту самую, которую Антон когда-то приобрёл для себя и очень этим гордился. Затем была продана машина Жанны, а за ней квартира, в которой выросла Тоня. Она тяжело расставалась с родительским домом, в котором прошли её детство и юность, где она была окружена заботой и любовью Веры Степановны и Сергея Петровича, и где в последние годы жила Тамара Сергеевна. На супругов свалилась куча денег, часть из которых они перечислили в фонд помощи больным раком.

Через год по настоянию Антона они поехали в путешествие по городам Европы, в которых ещё не были. Сначала посетили Мюнхен, потом Зальцбург. Тоне хотелось увидеть родину Моцарта. В столице Австрии сходили на концерт Венского филармонического оркестра. Затем три дня любовались своеобразной архитектурой Амстердама. Тоня, разумеется, не могла упустить возможность увидеть картины великих голландцев, повела Антона в музеи Амстердама, в том числе в музей Ван Гога. В конце путешествия они прокатились по каналам старинного бельгийского города Брюгге.

Супруги вернулись в Москву в конце сентября 2015 года. Беды ничто не предвещало. Тоня ходила на работу, Антон продолжал заниматься научными исследованиями и вести переписку с бывшими коллегами, собирался написать критическую статью на недавно вышедшую книгу с псевдонаучным содержанием.

В тот вечер он сидел за компьютером, Тоня мыла на кухне посуду. В комнате, где находился Антон, слышались звуки гремящей посуды и шум воды. Увлёкшись статьёй, он не обратил внимания, что уже достаточно долго шумит вода, но посуда почему-то не гремит.

– Тоня! – позвал он её.

Она не отозвалась. Антон вошёл в кухню и обмер. Тоня лежала на полу без сознания. Он бросился к ней:

– Тонечка, милая, что с тобой? Очнись! Слышишь меня?

Антон вызвал неотложку, быстро достал из шкафа нашатырный спирт и поднёс к носу Тони. Она не реагировала. Затем он стал щупать ей руку – пульс отсутствовал. Он прижал ухо к груди Тони, но сердцебиения не уловил, несколько раз пытался посредством искусственного дыхания и массажа сердца привести её в чувство – не помогло. Антон с большим трудом поднял жену и понёс её в спальню, положил на кровать. Он сильно нервничал, вторично позвонил в скорую помощь. Ему сказали, что машина на подходе, и тут раздался звонок в дверь. Антон бросил телефон и помчался к лифту. Чуть ли не толкая врачей, он привёл их в спальню и умолял спасти жену, но… оказалось поздно. Врачи констатировали смерть. Антон завыл, взрыдал так громко и отчаянно, что рядом стоявшие люди в халатах вздрогнули.

В справке, которую ему после выдали, причиной смерти был указан обширный инфаркт миокарда.

В дни скорби Антон вёл себя сдержанно, казалось даже хладнокровно, организационные вопросы решал спокойно и оперативно. Рядом с могилой Жанны, к сожалению, мест не оказались. Примерно в ста метрах от неё Антон купил два участка – для Тони и для себя. У гроба жены стоял отрешённо. На следующий день после похорон он почувствовал себя полностью опустошённым, и уже скоро у него наступила апатия ко всему. Жизнь стала в тягость. Но надо было держаться, переждать зиму, чтобы весной начать оформление могилы Тони.

Виктор стал бывать у него каждую неделю, часто звонил, несколько раз приезжал с женой. Галина готовила обед. Антон ценил внимание друга, но просил не уделять ему столько времени, ведь у Виктора семья и работа. В его присутствии Антон всячески старался скрыть своё внутреннее состояние.

С наступлением весны он ходил на кладбище через день. К концу лета 2016 года оформление могилы Тони с её фотографией на базальтовой стеле было завершено. В октябре Антон отметил годовщину смерти жены, и с этого дня жизнь его превратилась в сплошную муку. Он чувствовал себя потерянным, не знал, как существовать дальше, что делать и куда себя деть. Быт его не напрягал, он вполне с ним справлялся, имел опыт холостой жизни в молодости, да и на здоровье не жаловался. Несмотря на свои шестьдесят семь лет Антон оставался физически крепким и здоровым мужчиной. Однако с каждым днём он всё больше ощущал обременительность жизни и никчемность своего существования. Пропал интерес к науке. Время тянулось медленно и мучительно. Долгими зимними вечерами Антон пытался занять себя чтением, но чаще бесконечно перебирал старые фотографии или смотрел семейные ролики с участием Жанны и Тони. Ему особенно был дорог фильм, в котором Жанна пошла в первый класс. В этот день с утра собралась вся родня. Сергей Петрович приехал вооруженный кинокамерой (видео ещё не было), чтобы снять первый учебный день правнучки. Тот год, к сожалению, оказался последним в его жизни. Эту ленту, снятую на восьмимиллиметровой плёнке, Антон перевёл в цифровое изображение. Другое семейное видео, снятое им уже позже во время отпусков и зарубежных поездок, не так сильно его трогало. А эти беззвучные кадры первого школьного дня дочки, в которых присутствовали все близкие ему люди, он не уставал пересматривать. Съёмка фильма начиналась в комнате Жанны. Вот Вера Степановна причёсывает её, аккуратно заплетает ей две косички, закручивает на них цветные резинки, затем поворачивает правнучку лицом к себе и с улыбкой ею любуется. Вот Антон в спальне завязывает галстук, заметив, что его снимают, улыбается и что-то говорит оператору. Потом камера уходит по коридору на кухню, где Тоня с Людмилой Ивановной и Тамарой Сергеевной пьют чай. Людмила Ивановна о чём-то говорит, Тоня смеётся, Тамара Сергеевна слегка улыбается. Дальше следует гостиная, где Ролен Владимирович сидит на диване, а перед ним стоит Жанна. Он берёт её за ручки, ритмично разводит их, затем соединяет и, похоже, что-то ей то ли читает, то ли поёт. Жанна заливается смехом. Затем начинаются кадры похода первоклассницы в школу. Их уже снимет Антон. Из подъезда торжественно выходит Жанна с букетом цветов в сопровождении родственников. Ярко светит утреннее солнце. Все празднично одеты. Сергей Петрович в костюме с неизменным жилетом, пиджак расстёгнут, из кармана жилета свисает серебряная цепочка часов. Он берёт Жанну за ручку и ведёт её по тротуару мимо клумб в направлении школы. Свита родственников не отстаёт. Все в этот день кажутся молодыми и жизнерадостными. Процессия движется чинно, не спеша. Неожиданно Жанна останавливается и о чём-то спрашивает дедушку. Сергей Петрович нагибается к ней, отвечает на вопрос. Затем говорит Жанна. И, похоже, сказанное ею приводит дедушку в полный восторг, потому что он хохочет, целует правнучку в лоб, затем оборачивается и сообщает услышанное свите. Все вдруг, к удивлению Жанны, тоже начинают смеяться, причём довольно продолжительно. По ходу движения они, жестикулируя, о чём-то говорят, вероятно, комментируют сказанное Жанной, так как смех периодически возобновляется по пути до самой школы.

Глядя на эти кадры, Антон усиленно напрягал память, но, к сожалению, никак не мог вспомнить, что же такого потешного выдала его дочь, что заставило бабушек и дедушек так от души хохотать. Смеялась даже сдержанная Тамара Сергеевна, которая, казалось, умела только улыбаться.

Затем в фильме следуют кадры торжественной линейки в школьном дворе. Жанна стоит в ряду первоклашек в отутюженной форме, аккуратно причёсанная с двумя косичками. В руках у неё букет цветов, за спиной ранец со школьными принадлежностями. Она улыбается своим бабушкам и дедушкам, а те умилённо на неё смотрят. После этого идёт крупный план, в котором Сергей Петрович общается с первой учительницей Жанны, что-то ей говорит, а та в ответ кивает и улыбается.

В последних кадрах фильма Жанна, взявшись за руку с одноклассником, поднимается по ступенькам и, перед тем как войти в здание школы, оборачивается и машет ручкой. А бабушки, вдруг смешно спохватившись, замечают это и дружно машут ей в ответ.

Антон каждый раз с жадностью поглощал эти трогательные моменты того солнечного утра тридцатилетней давности, а когда на экране все родственники от души смеялись, у него по щекам текли слёзы.

Единственным близким человеком для Антона оставался Виктор. С ним он всегда делился мыслями, мог поговорить по душам или даже поплакаться ему в жилетку. И такое бывало. Однако после потери дочери и жены Антон перестал ему звонить. Это делал Виктор и каждый раз, приглашая друга в гости, упрекал его в том, что ленится прийти. У Антона всегда находились причины мягкого отказа от приглашений Виктора, хотя встречи с ним всегда доставляли ему радость. Но лишь когда эти встречи происходили дома у Антона, либо в каком-нибудь московском парке в хорошую погоду. У Виктора была большая семья: жена, две дочери, зятья и три внучки. Летом все они жили на даче. Антон с ностальгией вспоминал те годы, когда они с женой и дочерью приезжали к ним на дачу и оставались ночевать. В большом двухэтажном доме из сруба мест хватало. А как тепло их принимали! И как им было комфортно в этой атмосфере доброжелательности и семейного уюта, создаваемого обитателями дома, включая трёх прелестных внучек, которые мило оживляли их дачную жизнь.

Антон искренне любил своего старого друга, который за все прожитые годы никогда не изменял чуткого отношения к нему, а главное – с поразительной терпимостью выносил его насмешки и взрывной характер. Он же, в отличие от Виктора, мог, иногда чем-то сильно увлёкшись, месяцами забыть про него и даже игнорировать его звонки на сотовый телефон, но когда видел Виктора, его доброе круглое лицо и улыбку, бросался к нему в объятия и говорил:

– Как же ты меня терпишь, толстяк?

– Ты, конечно, подлец, – отвечал Виктор, широко улыбаясь,– но всё же мне друг.

Они были очень разные. Виктор, будучи иногородним, сознательно много трудился и корпел над учебниками. Знал парень из Свердловска, что в столице ему никто не поможет. В университете он сумел привлечь к себе внимание преподавателей своим усердием и активным участием в общественной жизни факультета. В результате, получив отличную характеристику и рекомендации, остался работать на кафедре и в первый же год вступил в коммунистическую партию. «Шагай смело! – иронизировал Антон, – далеко пойдёшь!» Виктор, безусловно, был не без способностей, однако не последнюю роль в карьере сыграло его особое умение ладить с людьми. В отличие от Антона он спокойно воспринимал опостылевшую коммунистическую власть, а главное – довольно снисходительно относился к человеческим порокам. Эту его способность Антон называл «талантом конформиста».

С возрастом Виктор ещё больше поправился, появилась одышка при ходьбе, скакало давление. К тому же он страдал сахарным диабетом, но старался не замечать своих хворей, никогда не унывал и бодрости духа не терял.

Последний раз Антон был у него дома в начале мая 2017 года, однако оставался недолго, ушёл вскоре после того как пришла старшая дочь Виктора с детьми. И Антон, сославшись на усталость и плохое самочувствие, стал прощаться. Не то чтобы юные девочки с молодой мамой его раздражали, скорее, бередили душу. Эти прелестные создания, полные жизни и детской беспечности, ненароком жгли ему сердце, заставляя с особой остротой чувствовать своё горькое одиночество. Только своим присутствием они невольно обостряли в нём мучительные переживания, и тогда к сердцу подкатывала неизбывная тоска, которая в последние полтора года подтачивала его изнутри, разъедая душу.

– Ну, куда ты собрался? – говорил ему Виктор с грустью, – только ведь пришел. Даже толком пообщаться не успели!

– Антон, не уходи, – подключалась Галина, – останься, пожалуйста, ты же неважно себя чувствуешь. Лучше приляг в спальне, отдохни, тебя никто не потревожит.

– Спасибо, Галя, не беспокойся, мне просто нужен свежий воздух, я лучше пройдусь.

– Ладно, – понимающе вздохнул Виктор, – я провожу тебя, только переоденусь.

Друзья вышли на улицу и подошли к машине Антона.

– Что же ты так… – начал Виктор осторожно, – Антон, я за тебя очень переживаю…

– Брось, Витя, мне этого не надо, сам знаешь.

– Что с того, что знаю. Веришь, мне за тебя иногда даже страшно бывает, я…

– Перестань, – перебил его Антон, – что ты заладил одно и то же. Мне действительно захотелось на свежий воздух.

– Ладно… – Виктор вздохнул, мол, не буду. Потом предложил: – Слушай, а хочешь, поедем к тебе? Мы давно с тобой не играли в шахматы на этой твоей огромной доске с вычурными разукрашенными фигурами. Знаешь, я ведь хотел купить себе такие шахматы, чтоб у нас с тобой были одинаковые, но нигде их не видел. Кстати, откуда они у тебя?

– Несколько лет назад Тоне подарили на двадцать третье февраля.

– Ха! – улыбнулся Виктор. – Опять выдумал?

– Ничуть?

Зная о пристрастии друга к выдумке и искажению некоторых фактов, когда он о чём-то увлечённо рассказывал, Виктор всегда был начеку. Антон называл своё враньё преданием рассказу перца, приведением его в товарный вид, и порой трудно было отличить выдумку от реальности. Однажды, когда они с Тоней вернулись из Вьетнама, проведя там две недели отпуска, Антон поделился с Виктором поразившей его информацией от местного гида. Оказывается, в целях ограничения рождаемости правительство Вьетнама установило для граждан большой налог на рождение третьего ребёнка. Со слов гида теперь третьего ребёнка могут себе позволить лишь люди богатые. Такова политика государства, борющегося с перенаселением. Бедные крестьяне рыбаки, естественно, не в состоянии платить такой налог, а предохраняться они, как оказалось, не умели. К ним специально ходили люди, раздавали презервативы и объясняли, как ими пользоваться, показывали, надевая на большой палец. Многие крестьяне воспринимали демонстрацию буквально. Ложась в постель с женой, они надевали на палец презерватив, а после, когда жена беременела, жаловались на его бесполезность.

Виктор решил, что смешную историю о презервативах друг добавил от себя, однако удостоверился в подлинности информации после того как её подтвердила Тоня, которая присутствовала при разговоре с гидом.

Когда Антон сказал, что шахматы Тоне подарили на двадцать третье февраля, Виктор усмехнулся:

– Как это? Подарили Тоне в мужской день?

– Именно. Представь, приехал какой-то чиновник из администрации Костромской области, оказывается, только там такие шахматы производили, и решил поздравить руководителя проекта с мужским праздником. Его забыли предупредить, что руководителем является женщина. Тоня ведь работала с музеями Костромы. Когда он с шахматами в руках увидел её, растерялся, стал извиняться и говорить, что его подвели, иначе вместо них принёс бы цветы. Тоня стала его успокаивать, мол, шахматы – её любимая игра с детства, а с цветами он может явиться Восьмого марта. После того как тот открыл доску, демонстрируя размалёванные резные фигуры, Тоня сказала, что такие шахматы следует дарить исключительно женщинам.

– Да, – улыбался Виктор, – Тонечка была остроумная.

– Это её качество я ценил больше всего.

– Ну, так что, едем играть?

– Витя, если ты и вправду располагаешь временем, давай подъедем к речному вокзалу и прогуляемся вдоль набережной. Вы тут рядом живёте, а я давненько не провожал корабли. Потом привезу тебя обратно.

– Здорово! Поехали, я и сам давно там не был.

Друзья сидели на скамейке в парке, расположенном высоко над набережной Северного речного вокзала. Отсюда открывался великолепный вид на реку. Вблизи судов не было. Они стояли пришвартованные к дальним причалам. Здание вокзала едва просматривалось за кронами деревьев. Молодая листва, ещё не достигшая зрелого размера, блестела под лучами тёплого майского солнца.

– Хорошо тут! – Антон глубоко вобрал в себя воздух.

– Да, – согласился Виктор, – спасибо, что вытащил меня сюда. Хоть и близко от дома, но редко приходится здесь бывать.

– Мне всегда нравилось это место: ширь реки, парк, набережная, само здание вокзала, похожее на огромный корабль, широкая лестница, фонтаны. Знаешь, когда в детстве родители привозили меня сюда покатать на прогулочном катере, мне казалось, мы выехали далеко загород. После прогулки на катере мы гуляли по парку. Отец покупал мне мороженое, сажал на колени и вместе со мной смотрел на отплывающие корабли. Он каждый раз, заведомо зная мой ответ, спрашивал: «Сынок, тебе нравится?» И уже много лет спустя мы с Тоней и Жанной отсюда отчаливали на теплоходе в круиз.… Какой же это был год? – силился вспомнить Антон. – Жанне тогда исполнилось пять лет, точно, мы же справляли день её рождения на корабле, значит 1984-й…

Улыбка исчезла на лице Антона. Задумавшись, он смотрел куда-то вдаль. Минуты две оба молчали. Затем Виктор тихо произнёс:

– Антон, ты же знаешь, как я люблю тебя, как мы с Галей…

– Перестань, Витя! Хватит меня жалеть!

После непродолжительного молчания Антон повернулся к другу и, уже улыбаясь, вдруг сказал:

– Давай лучше поговорим о тебе.

– Обо мне? – Виктор удивлённо вскинул брови.

По выражению лица Антона он понял, что его что-то гложет. Со студенческих лет Виктор хорошо знал этот его горячий взгляд и манеру слегка дёргать губами, когда Антон был чем-то сильно увлечён или мучился в поисках ответа на какой-нибудь вопрос.

– Чем же на сей раз я тебе не угодил?

– Ты не находишь странным, – начал Антон, – что я антикоммунист и при этом неверующий, вернее сказать агностик, а ты марксист, материалист и коммунист, и вдруг стал религиозным?

– Ты опять об этом, – вздохнул Виктор.

– Всё же ответь, ты не считаешь такое совмещение в человеке безнравственным? Скажу откровенно, если б я тебя не знал с юных лет, не знал твоих человеческих качеств, которые, несомненно, делают тебя во много раз лучше меня, наверняка презирал бы тебя.

– Нет, не считаю.

– Поразительно! Образованный человек, доктор наук, и вдруг – верующий.

– Это потому что некоторые вещи ты не способен воспринимать, просто не хочешь понять. Не буду приводить тебе имена великих людей, в том числе учёных, которые были истинно верующими. Сам их можешь назвать. Толстой говорил, что бог в душе у человека. Душа приводит человека к вере. И неважно, какая у него профессия.

– Но я не понимаю, как коммунистическая идеология может сочетаться с религией?

– А разве христианские заповеди противоречат кодексу строителя коммунизма? Те же нравственные категории, только выражены другими словами и вполне соотносятся с коммунистическими идеалами. Просто мы уже забыли эти идеалы, ориентируемся на семидесятилетний опыт социализма в нашей стране, который был далёк от этих принципов. Ты вспомни лекции, которые нам читали в университете по научному коммунизму, вспомни великих утопистов, основателей социализма. Того же Томаса Мора с его «Утопией», или Томмазо Кампанеллу с его бессмертным «Городом солнца». Они же были людьми религиозными. А что такое «Город солнца»? Это даже не социализм, а коммунизм в чистом виде.

– И всё же, религия – это, прежде всего, бог. Как там у Иоанна: «В начале было слово, и слово было у бога…», кажется так. А коммунистическое мировоззрение зиждется на материализме, на отрицании бога. Здесь очевидное расхождение с точки зрения ответа на основной вопрос философии.

– Над этим вопросом гении веками ломали копья, и до сих пор ломают.Пусть многие доказывают, что материя породила разум, и никак не наоборот, я с ними спорить не стану.

– По поводу бога, на мой взгляд, хорошо сказал Сергей Капица.

– И как же?

– Он сказал: верующий считает, что человека создал бог, я думаю – наоборот.

– Знаешь, что я скажу, Антон, не вдаваясь в эти дебри. Мне кажется, что верующий человек старается жить по совести.

– Ох, как красиво сказано! Сам-то ты веришь в то, что говоришь, Витя? Сколько я видел этих верующих лицемеров! Стоят в церкви со свечой, крестятся, а библию ни разу в руки не брали. Иной повесит крест у себя в машине, даже не забывает креститься, проезжая мимо церкви, а сам пройдоха из пройдох, так и норовит содрать с тебя побольше денег. Или какой-нибудь поп по телевизору порой такую пургу несёт!

– Знаю, но я же не о них говорю, я говорю об истинно верующих людях.

Помолчали. Несколько минут друзья любовались представшей перед глазами картиной. По реке, сверкая под лучами солнца, чинно шел четырёхпалубный белый теплоход. Две девочки, стоя на верхней палубе, что-то доставали из пакета и бросали вверх. Чайки, стремительно подлетая, хватали корм в воздухе прямо у них над головой.

Когда теплоход исчез из поля зрения, Антон нарушил молчание:

– Скажи мне, Витя, только честно. Ты веришь в загробную жизнь?

– Без веры в бессмертие души иссякнет сама любовь. Это не моя мысль, примерно так писал Достоевский.

Антон взорвался:

– Что ты меня пичкаешь Толстым и Достоевским?! Бумага всё стерпит! Ты мне скажи откровенно, как сказал бы духовнику, – тут он понизил голос. – Есть загробная жизнь?

– Есть, я верю.

Антон на некоторое время задумался, потом так же тихо спросил:

– Ты думаешь, я встречу… – у него подкатил ком к горлу, – … Тоню и Жанну?

Виктор обнял друга и также тихо сказал:

– Конечно, вы обязательно встретитесь.

Антон с минуту задумчиво смотрел вдаль и вдруг еле слышным шёпотом произнёс:

– Скорее бы.

Виктор вздрогнул:

– Ну что ты несёшь?! Не смей больше такое говорить! Антон, пойми, уныние – смертный грех! Нельзя ему поддаваться!

– Ладно, ладно, – заулыбался Антон, – мой славный Витёк!

– Очень тебя прошу, ради Христа, ради меня, выкинь ты из головы дурные мысли.

– Всё, Витя, уже выкинул. И знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– Здорово, что ты у меня есть!

Антон успокоил Виктора, пообещав ему выкинуть из головы дурные мысли. Но после того как похоронил всех близких, он потерял интерес к жизни. Уже давно Антона преследовала депрессия, которая с течением времени усугублялась. Она порой становилось до того невыносимой, что «дурные мысли» стали посещать его всё чаще и вскоре неотступно преследовали. Самое страшное было утреннее пробуждение. Особенно если запоминался ночной сон. А он чаще всего запоминался, так как после ухода Тони Антон лишился крепкого сна. Перед тем как заснуть, он час-полтора ворочался в постели, притом что ложился не раньше полуночи. Мысли не отпускали, порой они терзали его до глубокой ночи и приводили к головной боли. Приходилось принимать болеутоляющее и, сидя среди ночи на постели, поскольку в положении лёжа боль не ослабевала, ждать пока она утихнет, а затем пытаться заснуть. Мысли эти не отличались разнообразием, почти всегда были одни и те же и касались они Тони и Жанны. Собственно он вспоминал всю свою жизнь, которая так или иначе была с ними связана. Это был бесконечный сериал воспоминаний, который не обрывался в его сознании, а только повторялся или на чём-то зацикливался. Антон мысленно смотрел его перед сном каждую ночь и не мог остановиться. В некоторых эпизодах он корил себя за допущенные просчёты и ошибки, за свою вспыльчивость и даже грубость по отношению к любимой жене и мучился угрызениями совести. Но в других эпизодах душа его ненадолго пребывала в блаженном состоянии, когда он вспоминал счастливые мгновения жизни, связанные с дорогими ему людьми. В такие минуты на лице Антона застывала улыбка, а по щекам текли слёзы.

Удивительно не то, что эти мысли сопровождали его теперь постоянно, а то, что думать о чём-то другом у него не получалось, как бы Антон иногда ни старался. Когда он, например, начинал думать о своей работе в институте или пытался занять мысли научными исследованиями, они сначала подчинялись его воле, но уже через некоторое время поразительным образом и как-то незаметно отдалялись от темы, возвращая его к Тоне и Жанне. А после того как Антон наконец засыпал, ему снился сон. Это происходило чаще всего под утро. И надо ли удивляться тому, что сны эти являлись продолжением его бесконечных дум. Но если в мыслях своих он вспоминал события прошлой жизни, то во сне они совершались сегодня и сейчас, и каждый раз происходило что-то новое и немыслимое. В них Жанна и Тоня, как ни в чём не бывало, были живы и вели себя обыкновенно, только ситуации вокруг них возникали фантастические и нелепые. Впрочем, порой они были вполне правдоподобные. Антон во сне говорил с женой и дочкой, решал с ними какие-то неотложные семейные проблемы. И вели они себя естественно и просто, а он был с ними ласков и даже обнимал Тоню. Картины возникали абсолютно живые, не оставляющие сомнений в реальности происходящего. И вдруг – пробуждение! А за ним горькая действительность, осмысление которой сонным сознанием происходило не сразу, а только через несколько секунд после того как открывались глаза. В эти секунды у Антона ещё длилась иллюзия сна. И лишь после неё наступал страшный, беспощадный момент отрезвления – осознание реальности, ввергавшее его в отчаяние. Каждый раз оно наносило смертельную рану его исстрадавшейся душе. И в один из таких моментов Антон принял решение уйти из жизни.

Конечно, это был миг отчаяния. Но нельзя сказать, что решение принималось им скоропалительно под влиянием минутной слабости. Оно подсознательно созревало у Антона, потому что уже через несколько месяцев после осмысления им необходимости осуществления рокового шага он абсолютно хладнокровно и со спокойной совестью утвердился в своём решении. Оставалось только реализовать задуманное, что, как выяснилось, особого труда не составляло. Уже более двух лет Антону выписывали снотворное после того как он однажды пожаловался врачу на плохой сон. Он не так часто принимал таблетки, поэтому запасов для гарантированного ухода из жизни накопилось более чем достаточно. Однако прежде чем это сделать, необходимо было предварительно решить организационные и наследственные вопросы. Ведь кто-то должен заняться его похоронами, и кому-то надо оставлять квартиру, машину, а также солидную сумму в банке. Кандидатура Виктора Вострикова, единственного друга, была безальтернативна.

Антон разработал алгоритм действий. Прежде всего, предстояло заверить у нотариуса дарственные на имя Виктора, которому он оставлял всё своё имущество. Но документы наследник должен получить лишь после ухода Антона из жизни. По счастью у Антона оказались паспортные данные Виктора, необходимые для оформления документов. В противном случае ему пришлось бы их запрашивать у друга, а это вызвало бы у него вопросы, на которые Антон вряд ли смог бы ответить. Лет пять назад Виктор присылал ему копию договора с банком для выдачи кредита, в котором были указаны его данные, и куда следовало вписать данные Антона, выступающего в качестве гаранта.

Далее согласно алгоритму следовало назначить день ухода в небытие и написать предсмертную записку, чтобы никого в его смерти не дай бог не винили, затем каким-то образом передать (непременно на следующий день после его ухода) заверенные нотариусом документы и ключи от квартиры Виктору. Здесь возникала проблема. Кто мог это сделать на следующий день после его смерти? Разумеется, только человек посторонний, с которым ещё предстояло договориться о гарантиях. Но как доверить постороннему человеку столь важные документы и ключи от квартиры?

Было начало июня. Антон знал, что семья друга в это время безвылазно находится на даче. Сам Виктор периодически возвращается в Москву, так как в этот период у студентов экзаменационная сессия, а также для того, чтобы забрать корреспонденцию и заодно проверить, всё ли дома в порядке. Следовательно, думал Антон, за день до его приезда в Москву можно с утра опустить в его почтовый ящик ключи от квартиры с прощальным письмом, в котором указать, где и как себя хоронить, а вечером уйти из жизни. На следующий день, обнаружив конверт, Виктор примчится к нему домой. Таким образом, тело будет лежать дома не более суток, что при включённом кондиционере вполне приемлемо. Только надо узнать у Виктора точный день его возвращения в Москву.

После принятия твёрдого и окончательного решения Антон оформил необходимые документы на имя Виктора Вострикова: отдельно на квартиру, на машину и на счёт в банке. Женщина-нотариус с некоторым любопытством на него смотрела, но вопросов не задала. Затем он позвонил другу.

– Привет! – удивился Виктор и с тревогой в голосе спросил: – Что случилось? Ты здоров?

– Здоровее не бывает.

– Что произошло?

– К чему эти вопросы?! Почему ты думаешь, я должен непременно загнуться, чтобы тебе позвонить? Для этого есть «скорая помощь».

– Ты хоть помнишь, когда в последний раз мне звонил?

– Ну что ты за человек! Похоже, тебе доставляет удовольствие каждый раз мешать меня с дерьмом.

– Антоша, не юродствуй, объясни по-человечески, что случилось.

– Может, я по тебе соскучился.

– Не сомневаюсь, только скажи, что произошло.

– Мне надо обсудить с тобой одну статью, надо ли её публиковать.

– Вот как? Неужели мой совет тебе так важен? У тебя есть коллеги, профессионалы, они лучше разбираются в твоей теме.

– В данном случае важен не профессионализм, а… если угодно, моральный аспект. Вопрос деликатный. Человек опубликовал книгу, не знаю, что взбрело ему в голову, но она пустая, то есть не совсем… есть некий результат, ранее опубликованный, но… словом, надо обсудить. Я подготовил разгромную статью, однако… не знаю, может, погорячился? К сожалению, я с ним знаком.

– Когда это тебя останавливало?

– Мне нужен твой совет, хочу показать тебе статью.

– Хорошо, давай сегодня встретимся.

– А… разве ты не на даче?

– Завтра с утра поеду.

– А когда вернёшься?

– Вернусь в четверг вечером. В пятницу мне надо быть в университете, весь день занят. А чем тебя сегодня не устраивает?

– Понимаешь… статья ещё не полностью готова. Давай лучше встретимся в субботу, я тебе позвоню.

– Неужели сам позвонишь? – усмехнулся Виктор.

– Ладно, Витёк, не надо думать, что ты меня больше любишь. Я тебе ещё докажу, что это не так.

– Да неужто докажешь? Чудеса! – смеялся Виктор.

– Вон как обрадовался! Ладно, пока.

– До встречи.

На журнальном столике перед диваном в гостиной лежал чистый лист бумаги, на котором возвышалась гора таблеток. Гора выглядела довольно внушительно. Принятие такого количества снотворного гарантированно привело бы к летальному исходу. Рядом на столике стояли два стакана с водой. Антон сидел на диване перед журнальным столиком и смотрел на гору таблеток. «Хорошо бы не мучиться, – думал он, – но если придётся… что ж, в данном случае цель оправдывает средство».

Это был день отчуждения – день ухода его из жизни, к которому Антон тщательно готовился. С утра он поехал к Виктору домой и опустил в его почтовый ящик конверт, содержащий прощальное письмо с уведомлением о передаче ему всего своего имущества. В конверт были вложены ключи от квартиры. Сначала Антон на всякий случай поднялся на седьмой этаж, позвонил в квартиру друга и убедился, что дома никого нет. Виктор обещал приехать вечером следующего дня. Потом Антон спустился вниз и попробовал сунуть конверт в почтовый ящик, но столкнулся с непредвиденной сложностью – из-за связки ключей внутри конверта он не влезал в щель. Ему пришлось немного его снизу порвать, чтобы достать связку ключей, снять их с ободка, и каждый ключ отдельно запихнуть обратно в конверт, затем опустить его в почтовый ящик. Выполнив эту операцию, Антон с чувством исполненного долга вернулся домой.

Перед его подъездом собрались соседи и что-то оживлённо обсуждали. Он попытался пройти мимо, но его остановили, пригласив к разговору о возникшей в доме проблеме. Предположительно она могла касаться и его квартиры. Оказалось, новый жилец, неделю назад купивший в доме две квартиры, одна из которых располагалась над квартирой Антона, затеял ремонт и стал вырубать в капитальной стене дверь, чтобы их соединить. К сожалению, подобные дерзкие идеи не перестают посещать некоторые бредовые головы. Но надо отдать должное фантазии нового жильца, который задумал после соединения квартир иметь доступ к своему жилищу как с одного подъезда, так и с другого.

Жуткий шум перфоратора соседи ещё некоторое время терпели, не подозревая, что вразнос идёт капитальная стена. Но когда пошла в ход кувалда, от ударов которой панельный дом стал трескаться по швам, они стали колотить в двери безумного соседа, ворвались с угрозами в обе его квартиры, после чего безобразие прекратилось. Всё это произошло за время отсутствия Антона, когда он ездил к Виктору домой. А теперь, вернувшись, он застал скопление жильцов перед своим подъездом. В том состоянии абсолютной отрешенности и безразличия ко всему окружающему, в котором пребывал Антон, ему было далеко до возникшей в доме проблемы и не терпелось как можно скорее покинуть сборище разгневанных соседей. Некоторое время он молчаливо стоял возле них, выражая кивком головы свою солидарность, но вскоре незаметно покинул собрание и поднялся к себе домой.

Антон не сразу заметил глубокую трещину в углу гостиной, которая явилась следствием безумных действий верхнего соседа. Увидел её после того как обнаружил на паркете осыпавшуюся со стен и с потолка штукатурку. Это его расстроило. Надо же быть таким безмозглым, думал он про соседа, чтобы ломать капитальную стену! Вчера Антону пришлось приложить много труда, чтобы перед своим уходом в мир иной дочиста убрать всю квартиру, а сегодня ему приходится опять браться за веник и тряпку. Он включил кондиционер и принялся чистить паркет, затем стал исследовать трещину в углу, которая тянулась на всю высоту стены от пола до потолка. В некоторых местах ширина её достигала трёх сантиметров. Оказалось, полностью обнажилась щель между панельными плитами. Видимо всё, что было между ними, осыпалось. Разумеется, это произошло в результате ударов кувалды безумного соседа, но нельзя исключить некачественное выполнение работ при строительстве дома, в частности, плохое наполнение стыков между бетонными плитами. Антон просунул линейку в щель и удивился, насколько она глубока. После небольшого усилия над линейкой, когда она, пройдя сквозь щель между плитами, достигла какого-то мягкого препятствия, раздался треск порванной бумаги, и линейка беспрепятственно скользнула дальше до конца своей длины. Антон вздрогнул. Он понял, что проткнул обои в соседней квартире. Однако с той стороны никто не отреагировал, из чего он сделал вывод, что в комнате у соседей никого не оказалось. Он вытащил линейку и вернул её в ящик письменного стола. Потом Антон приступил к дальнейшей реализации плана ухода в небытие: помылся, тщательно побрился, надел чистую рубашку, завязал дорогой галстук, надел новый тёмно-синий костюм и до блеска начищенные туфли. Положил на видное место свой паспорт, заверенные нотариусом документы для Виктора, бумажник со всеми банковскими картами, документы на квартиру и машину, а также ключи. Затем сел и написал предсмертную записку. Написав её, Антон решил не тянуть дело до вечера, покончить с ним прямо сейчас. Ожидание – дополнительная мука. При включённом кондиционере, думал он, с телом за полторы сутки вряд ли могут произойти серьёзные изменения.

И вот он сидит на диване перед журнальным столиком, сосредоточенно смотрит на гору таблеток и сам удивляется, что абсолютно спокоен и готов к смерти. За окном светит солнце. Часы показывают половину первого. Вдруг тишину громко нарушает цоканье женских каблуков. Звукоизоляция между смежными квартирами и раньше оставляла желать лучшего, но теперь образовавшаяся в углу трещина и пустота между панельными плитами окончательно её нарушили. Из соседней квартиры отчётливо послышалось:

– Ну вот, пришли, – звучал мягкий женский голос, – что ты хотел мне сказать?

Антон решил не отвлекаться, и ещё раз в уме перебрал всё, что должен был сделать. Кажется, ничего не забыл.

Сиплый мужской голос за стенкой ответил женщине не сразу:

– Чего хочу?.. Ты красивая…

– Что?

– Ты мне нравишься…

– Да как ты смеешь?

– Смею… ты даже красивее Светки…

«Даже умереть спокойно нельзя!» – с усмешкой подумал Антон и взял стакан с водой, перед тем как глотать таблетки.

– Какой же ты бессовестный! – громко произнесла женщина, – как ты можешь такое нести! Бедная моя сестра!

– Иди ко мне…

– Только посмей меня тронуть! я закричу…

Антон невольно стал прислушиваться.

– Не закричишь… или ты хочешь, чтобы я Насте сегодня всё рассказал?

– Ну и подлец же ты! Какой же ты подлец!

– Что ты дёргаешься, дурёха, давай лучше по-хорошему…

– Оставь меня… ай!.. не смей трогать!.. порвал мне платье! Подонок!

Женщина заплакала. Антон поставил стакан обратно на журнальный столик.

– Ну, давай, не кочевряжься…

– Убери руки, скотина!.. ай!

Дальше грохот падающей мебели и шум ожесточённой борьбы. Антон встал и подошёл ближе к углу гостиной. Борьба вперемешку с женскими криками продолжалась. Он уже было открыл рот, чтобы возгласом остановить насилие, но тут раздался резкий звонок в дверь. Антон вздрогнул. Кто бы это мог быть? Неужели Виктор уже вернулся с дачи и обнаружил конверт? Катастрофа! Антон быстро выскочил за дверь и прошёлся по межквартирному холлу до двери возле лифта. За ней оказался сосед, живущий этажом выше квартиры нового жильца. Он стал возбуждённо рассказывать о том, что натворил этот «сукин сын». С его слов, треснули наружные швы дома и как минимум четыре квартиры получили страшные повреждения: образовались щели, и осыпалась штукатурка со стен и потолка. Антон выразил ему свою солидарность и уже пытался закрыть перед ним дверь, но тот стал говорить, что собирает информацию от жильцов пострадавших квартир, грозился написать заявление в суд, если безумный сосед немедленно не компенсирует нанесённый ущерб и не заделает треснутые швы дома. Он попросил Антона подробно изложить обо всех повреждениях своей квартиры. Антон в двух словах сказал о трещине в стене, стараясь скорее от него избавиться. Однако сосед его не отпускал, протянул ему бумагу и ручку, требуя изложить письменно, подписаться и указать дату. Антон предпринял ещё одну попытку избавиться от навязчивого соседа, пообещав написать и опустить бумагу в его почтовый ящик. Но тот не унимался и требовал сделать это сейчас, чтобы как можно раньше составить общий перечень, как он выразился, всех разрушений. Он даже предложил вместе обследовать стены и потолок в квартире Антона и подробно описать нанесённый ущерб. Антон понял, что от настырного соседа словами не отделаться, взял у него ручку и бумагу и написал, в каком именно месте, какой высоты, ширины и глубины образовалась злополучная трещина.

Когда он, наконец, выпроводил соседа и вернулся в гостиную, из квартиры за стенкой слышались всхлипывания женщины. Она тихо плакала, но говорила уже спокойно.

– Ты мерзавец! Я тебе этого не прощу!

– Ладно, не реви… тебе же понравилось, признайся… ха!.. знаю я вас, баб…

– Какая же ты мразь! И как только такого земля носит!

– Э…э… потише… твою мать, а то ведь могу наказать…

– Ты уже наказал меня, сволочь, куда ж ещё?

– За такие слова… ты мне заплатишь, и не только собой… поняла?

– Убери руку… Ты и так нас грабишь. Бедная моя сестра, если б она только знала!

– Я тариф повышаю.

– Что?

– Теперь двадцать тысяч в месяц.

– Ты что совсем одурел! Откуда у меня столько?!

– Тебе же зарплату повысили. Думаешь, не знаю?

– Неужели ты не понимаешь, что грабишь собственного ребёнка?!

– Настю я люблю, и подарки ей дарю.

– Дешевые поделки…

– Ну, вот что, будешь ерепениться, заберу ребёнка.

– Кто ж тебе отдаст, алкашу?

– Настя моя дочь, ты к ней не имеешь отношения. Вырастет чуть, я ей расскажу про Светку и скажу, что ты ей не мать.

– Зачем тебе это надо? Ребёнку нужна мать, неужели ты такое чудовище, что даже этого не можешь понять? Что плохого в том, что она меня мамой называет? Я же ей родной человек. Мало того что бедняжка фактически без отца растёт, ты хочешь её матери лишить?

– Ладно, будешь со мной ласкова, не скажу. Я пошёл. В понедельник к семи часам. И запомни – двадцать! Всего-то на пять больше. Не обеднеешь.

Антон словно оглушённый стоял в оцепенении в углу гостиной. Когда разговор за стенкой завершился и раздался хлопок закрывающейся двери, он вдруг будто очнулся, пришёл в состояние крайнего возбуждения: «Прикончу мерзавца! Освобожу землю от этого грязного ублюдка, а после уйду в мир иной. Мне терять нечего!» Он быстро схватил со стола бумажник, ключи и вышел из квартиры. К счастью лифта ждать не пришлось, он оказался на этаже. Антон спустился вниз и вышел во двор. Собрание жильцов к этому времени закончилось, у подъезда никого не было. Он знал, что квартира за стенкой выходит на другую лестничную клетку, и попасть в неё можно из соседнего подъезда. Но оттуда, после того как он оказался во дворе, никто не вышел. «Неужели я опоздал? – сокрушался Антон, – вроде времени не тратил и лифта не ждал». В эту секунду из соседнего подъезда вышли двое мужчин примерно одного возраста, лет под сорок, и пошли в разные стороны. Один из них, проходя мимо Антона, кивнул ему и, кажется, улыбнулся. Похоже, это была реакция на слишком пристальный взгляд Антона. Мужчина даже обернулся, пройдя несколько метров. Но Антон уже не смотрел в его сторону, решил, что человек, который аккуратно побрит и улыбается незнакомцу, вряд ли может оказаться мерзавцем. Он ещё минуту подождал, в течение которой более никто из подъезда не вышел, и решительно двинулся догонять второго мужчину. Тот чуть было не потерялся из виду, но Антон ускорил шаг и вскоре догнал его. Мужчина был в изношенных джинсах, стоптанных кроссовках, синей футболке и лёгкой бежевой куртке. Он шёл к метро. Антон следовал за ним, не отставая, и всё пытался разглядеть его лицо. Это ему удалось лишь на платформе метро, после того как он быстро прошел турникет и направился вниз по эскалатору. А мужчина сначала задержался возле кассы, потом спустился на платформу и встал в ожидании поезда в нескольких метрах от своего преследователя. Подошел поезд, оба вошли в вагон. В толпе Антон принялся незаметно изучать лицо незнакомца: худое, небритое, довольно потёртое, узкие глаза и выпирающие скулы. Словом, лицо ничем не примечательное. Возрастом он оказался не «под сорок», а скорее чуть больше тридцати лет. Характерная черта – неприятный взгляд. Антон вспомнил чьи-то слова о том, что душа у человека прозрачна, что она проявляется во взгляде. Он был уже убеждён, что сиплый голос за стенкой принадлежит этому мужчине. Взгляд его не оставлял сомнений. Антон смотрел на отражение его лица в стекле вагона и думал про себя: «Ведь внешне напоминает человека, и наверно мозги какие-то имеет. Что же такое творится в голове у этого выродка?»

Поезд стремительно летел от одной станции к другой. Люди толпами входили в вагон и выходили из него. Антон не отходил далеко от дверей, чтобы в нужный момент успеть выйти, и старался не упустить из виду незнакомца. Наблюдая за ним, он задавался вопросами, которые сам бы назвал риторическими: почему и как человек становится нравственным уродом? Это свойство врождённое или благоприобретённое? Сколько же таких уродов ходят по земле и портят людям кровь! Он вспомнил, как отец на его вопрос о войне, о которой не любил говорить, однажды сказал, что она выявила среди своих много подонков, которые в обычной жизни таковыми не казались.

Как, однако, неожиданно и подчас странно разворачиваются в жизни события. Если бы Антона сейчас спросили, что собственно он собирается предпринять, он не знал бы что ответить. Но в нём определённо что-то проснулось, даже можно сказать вспыхнуло и разгорелось, заставило его инстинктивно, почти неосознанно поддаться смутному, пока ещё до конца самому не ясному порыву.

Он преследовал незнакомца до самого его дома в Измайлово. На всём пути Антон держал дистанцию, чтобы тот ничего не заподозрил, а в конце чуть задержался, перед тем как вслед за ним войти в подъезд девятиэтажного панельного дома. Не хотелось столкнуться с ним возле лифта. Задержка длилась меньше минуты. Осмотревшись в тускло освещённом подъезде, он стал прислушиваться, но ни звука шагов, ни шума работающего лифта не уловил. За какие-то несколько секунд незнакомец успел исчезнуть. Антон ещё немного постоял, пытаясь что-то услышать, однако тишину ничто не нарушило. Он вышел из подъезда, сделал несколько шагов и в задумчивости встал. Мимо медленно прошёл, искоса на него поглядывая, мужчина, похожий на спившегося бомжа. Вдруг он остановился, обернулся и, уже откровенно обводя взглядом Антона с ног до головы, обратился к нему:

– Уважаемый!

Антон не реагировал, продолжал стоять в задумчивости. Бомж подошёл ближе.

– Господин! – сказал он, изобразив на помятой багровой физиономии гримасу просителя, – не могли бы вы помочь на лекарство больной жене?

– Пошел ты… – Антон крепко выругался.

– Ты чего?.. – удивился мужик, – думаешь, если олигарх, тебе всё можно?.. чем злобиться, лучше помог бы людям… вон ведь как упакован, а тут на лекарство не хватает…

Антон вдруг вспомнил, что на нём новый тёмно-синий костюм, белая рубашка, дорогой галстук и блестящие туфли. Он же в гроб собирался! Действительно, мелькнуло у него в голове, чем не олигарх? В этот момент на первом этаже отварилось окно, высунулся мужчина и позвал бомжа:

– Сань, ты чего там застрял? Заходи.

Антон лишь краем глаза видел мужчину в окне, но этого оказалось достаточно, чтобы идентифицировать владельца сиплого голоса. Тот, как оказалось, жил на первом этаже, и стало ясно, как ему удалось так быстро исчезнуть в подъезде. Антон отвернулся от бомжа и быстрым шагом стал удаляться.

– Жлоб хренов! – бросил ему вдогонку бомж и направился к подъезду.

На обратном пути Антон всю дорогу думал о том, что с ним произошло за последние два часа. Внутренне он был уже спокоен и мог трезво оценить своё поведение и то, чему он стал невольным свидетелем. Да, он поддался эмоциям, дал волю взрывному характеру и на пике ненависти к насильнику решил его прикончить. Однако в этом его порыве помимо благородного гнева присутствовало, пусть подсознательно, ощущение собственной вины в том, что случилось. И возможно оно сыграло не последнюю роль в его поведении. Потому что в глубине души Антон не мог не осознавать, что у него была возможность спасти женщину от надругательства. Ведь если бы он себя обнаружил, например окриком и угрозой позвонить в полицию, наверняка испугал бы негодяя и, скорее всего, остановил бы насилие. Но Антон этого не сделал. Собирался, но не сделал. Разумеется, помешал неожиданный звонок. Он растерялся и ринулся к двери, думая, что пришёл Виктор. В эти мгновения его сознание эгоистично переключилось на собственную проблему, и Антон уже думал не о спасении женщины, а о том, что рухнул план, который им скрупулёзно готовился.

Как бы то ни было, он оказался свидетелем шантажа и насилия женщины со стороны подонка. Но что из этого следует? Что в сложившихся обстоятельствах делать дальше, если ему вообще что-то надо делать? Он действительно в пылу горячности готов был убить насильника, и убил бы без зазрения совести, если б выдалась такая возможность. Тем более что перед собственной смертью терять ему нечего. Однако сейчас Антон даже не представлял себе, как такое осуществить. А что вообще в подобных случаях можно и нужно предпринимать свидетелю, коим он является? Обратиться в полицию? Скорее всего, это самый правильный путь согласно закону и если руководствоваться здравым смыслом. Но что это даст? Тем более что он ничего, по сути, не видел, а только слышал некий разговор за стенкой, из которого сделал свои выводы. К тому же надо ещё доказать, что он вообще что-то слышал. Допустим, эксперимент подтвердит, что звукоизоляция между квартирами нарушена и слышимость действительно хорошая. Что дальше? А дальше то, что, прежде его показаний, пострадавшая должна написать в полицию заявление об изнасиловании, и не только написать, но предоставить подтверждающее этот факт медицинское освидетельствование. Антон был убеждён, что женщина не только не станет этого делать, но уже давно смыла с себя все так называемые доказательства. Более того, ради ребёнка, который называет её мамой, она ни за что не признается в том, что была изнасилована своим зятем. Скорее всего, будет его терпеть и даже давать ему деньги, лишь бы он не пытался отобрать у неё ребёнка и не проболтался, что она ему не мать. Что в таком случае остаётся делать Антону как свидетелю? Пожалуй, ничего! Выходит, пусть подонок тащит деньги у бедной женщины и даже продолжает насиловать её, а он преспокойно уйдёт на покой? В конце концов, всё, что произошло за стенкой, не имеет к нему ни малейшего отношения. Ведь так? Так да не так, думал Антон, нет, этому не бывать! Он вспомнил лицо насильника, и вновь поднялась в нём волна злой ненависти и желание убить его.

Выйдя из метро, Антон быстро зашагал в сторону дома. Минуя строение с магазинами и офисами, он завернул в арку примыкающего к нему здания и стал пересекать широкий двор по выложенной плиткой тропинке. Проходя мимо детской площадки, расположенной рядом с его домом, он неожиданно задержался. Причиной стало обращение женщины к маленькой девочке:

– Настенька, не подходи близко!

С этими словами она поднялась со скамейки и подошла к девочке, чтобы не дать ей приблизиться к качелям, на которых мальчик примерно девяти лет сильно раскачивался. Интуиция подсказывала Антону, что это та самая Настенька, о которой шла речь за стенкой. Разумеется, он мог ошибаться, имя всё же нередкое. Но возраст ребёнка и то, что площадка детская находится рядом с домом, подкрепляли его догадку. Девочке с виду годика три, не больше, только вот женщине, которая заботится о ней, лет около пятидесяти. Она, как скоро выяснилось, оказалась бабушкой Насти. Антон прошел на площадку и опустился на скамейку. Мальчик спрыгнул с качели и куда-то убежал. Женщина посадила на них девочку и стала раскачивать. Но уже через минуту Настеньке захотелось в песочницу, которая до этого была пуста, а теперь в ней появилась её подружка, с которой можно поиграть. Женщина спустили её с качели, и после того как та побежала к песочнице, вернулась на скамейку. Она поздоровалась с Антоном и села рядом. Ответив на приветствие, он спросил:

– Мы, наверно, соседи?

– Да, только вы живёте в первом подъезде, а мы во втором.

Женщина ему улыбалась. Нежное лицо её доверчиво светилось. Антон был удивлён, что она знает, где он живёт, и просто по-дружески ему улыбается, как старому знакомому, меж тем он видит её впервые.

– Странно, что, будучи соседями, мы не встречались.

– Встречались, – сказала женщина с лёгкой интонацией упрёка, словно пожурила его в том, что он не замечает вокруг никого.

Мягкий женственный её голос напомнил Антону тот, который ему слышался сегодня за стенкой. Похоже, голос передался дочке от матери, подумал он.

– Я знаю вашу жену, – продолжала женщина, улыбаясь, – мы с ней достаточно часто видимся, иногда общаемся. Мне ваша супруга два раза давала пригласительные билеты на выставки.

– Вот как?

– Да, только в последнее время не видимся.

– Она умерла полтора года назад, – сказал Антон, опустив глаза.

– Господи! – женщина вздрогнула, – … как же так?!.. – произнесла она еле слышно.

Антона поразила её реакция – когда он поднял глаза, по щекам её текли слёзы.

– Такая замечательная женщина… Мне очень жаль её… – произнесла она тихо.

Они с минуту молчали, потом он спросил:

– Как вас зовут?

– Надежда.

– Меня зовут Антон.

– А по отчеству?

– Не надо по отчеству. Мне всегда казалось это лишним.

– Я не смогу иначе.

– Ну, хорошо. Антон Роленович.

– Ро-ле-но-вич? – переспросила она.

– Да. А как вас по отчеству?

– Меня можно по имени.

– Нет уж, раз вы не можете, и я не смогу.

– Надежда Юрьевна.

Подбежала Настенька, попросила пить. Бабушка достала из сумки термос с питьём, налила его в крышку от термоса и протянула внучке. Девочка схватила её обеими ручками, взахлёб попила, в конце удовлетворённо вздохнула и побежала обратно в песочницу.

– У вас прелестная внучка! Вместе живёте?

– Да, втроём, с моей дочерью. А у вас, Антон Роленович, есть внуки?

– К сожалению, ни детей, ни внуков.

– Как же? – удивилась она, – мне казалось…

– Что?

– Мне казалось… я видела вас с женой и дочерью…

– Мы её потеряли три года назад.

– Боже мой! – растерянно произнесла она. После небольшой паузы добавила: – Сколько же горя вам пришлось пережить… Нет ничего страшнее потери своего ребёнка.

Голубые глаза её наполнились слезами. Капли медленно потекли по нежному лицу. Она смущённо их вытерла и сказала:

– Я вам очень сочувствую, и поверьте, знаю, как это больно. Моя старшая дочь скончалась при родах. Ей было всего двадцать три года. Я тогда с горя чуть в могилу не сошла. Но надо жить, помогать младшей дочке, растить внучку. Вас судьба совсем не пощадила. Пережить такие потери и остаться без близких людей… вы мужественный человек.

Антон смотрел куда-то вдаль и думал про себя, что вряд ли он мужественный. Вот если прикончит ублюдка, который приносит страдания этой прекрасной женщине и её дочери, может тогда его можно будет назвать мужественным. Он встал:

– Надежда Юрьевна, рад был с вами познакомиться.

– Я тоже очень, очень рада, Антон Роленович! Будьте здоровы!

Он сделал несколько шагов и остановился:

– Скажите, у вас этаж…

– Десятый, квартира девяносто три, – с готовностью продолжила Надежда Юрьевна.

– А, ну да, разумеется. До свидания.

– До свидания.

Придя домой, он снял туфли, надел тапочки, прошел в спальню, разделся, повесил костюм и галстук в гардероб и, прихватив рубашку и бельё, в котором провел весь день и потел, направился в ванную. Бросил их в стиральную машину и залез под душ. После душа Антон надел махровый халат, прошёл в гостиную, понизил уровень вентиляции кондиционера, который работал на полную мощность, от чего в комнате было уже прохладно, спокойно собрал в небольшой пакет гору таблеток с журнального столика, спрятал их в шкаф и вернулся в спальню. Надев теперь уже джинсы и поло, он взял ключи от машины и, прихватив летнюю куртку, вышел из дому.

Антон поехал на кладбище. По дороге купил цветы. Сначала посетил могилу Жанны, затем могилу жены. Он смотрел на фотографию Тони и мысленно рассказывал ей о своих переживаниях. Сказал, что спешил к ней, что сегодня они должны были встретиться, но случилось непредвиденное – неожиданно возникла проблема, которую никто кроме него не может решить. Речь идёт о судьбе двух слабых женщин и маленькой девочки. Он считает своим долгом оказать им помощь, поэтому обязан ненадолго задержаться, чтобы исполнить возложенную на него миссию, прежде чем соединиться с ней и Жанной. Но это всего лишь небольшая заминка.

Антон долго ещё сидел на лавке, задумчиво глядя на фотографию жены. Стало темнеть. Он вспомнил, что за весь день ничего не ел, и что холодильник у него пуст. На обратном пути Антон зашёл в кавказский ресторан, плотно и с аппетитом поел, затем поехал в супермаркет, купил на утро продукты и вернулся домой около полуночи. Разложив продукты в холодильнике, он в очередной раз принял душ (летом по причине жары приходилось это делать чаще обычного) и лёг спать.

Проснулся Антон в половине десятого утра свежим и выспавшимся. Такого глубокого сна и ночного отдыха без кошмарных сновидений у него не было уже давно. Он поднялся с постели, потянулся, разведя руками, и невольно стал прислушиваться: снаружи доносились странные звуки – скрипы, шуршания, глухие стуки, словно кто-то по стене стучит и чем-то скребёт. Антон вышел по звуку в гостиную и увидел за окном висячую люльку. В ней сидел альпинист и заделывал наружные швы дома. «Быстро, однако, спохватился», – подумал Антон про безумного соседа. После того как он умылся, побрился и сел завтракать, в дверь позвонили. На сей раз Антон не удивился звонку, подумал, что это, скорее всего, вчерашний сосед. Оказалось, звонил бригадир рабочих, ремонтирующих квартиры верхнего жильца. Он представил подписанную вчера Антоном бумагу и попросил разрешения осмотреть нанесённые повреждения с тем, чтобы сегодня же начать ремонт. Антон проводил его в гостиную и показал трещину в углу.

– Мы можем начать прямо сейчас, если не возражаете, – предложил бригадир.

– Не возражаю, только вам придётся тщательно подобрать краску, чтобы она совпала с той, которой покрашены стены.

– Мы постараемся, но красить будем не сегодня. Сейчас всё заделаем, и пусть сохнет. У вас есть, что постелить в углу на паркет?

– Да, большой полиэтиленовый пакет, сейчас принесу.

Бригадир позвонил и через несколько минут явились двое рабочих со стремянкой и смесью для заделки щели. Управились они за двадцать минут, обещали прийти завтра утром для финальной шпаклёвки стены, а послезавтра уже красить. «Ну и прыткий! – думал Антон про нового жильца, – сначала ломает, потом быстро ремонтирует. Наверняка уже успел прорубить дверь в стене и соединить квартиры».

Он подошёл к углу гостиной и приложил ухо к уже заделанной щели. Из соседней квартиры до слуха доходили лишь глухие, едва уловимые звуки, как собственно они доносились до возникновения трещины. Ну, всё, сказал себе Антон, теперь даже свидетелем невозможно стать. Действительно, не разрушать же проделанную мастерами и альпинистом работу, чтобы проверить, слышал ли он то, что говорилось вчера за стенкой. Да и вряд ли это возможно. Так что, жребий брошен, остаётся лишь один выход – ликвидировать насильника. Приговор вынесен. Только вот как его исполнить? И когда? Здесь нужен детально разработанный план, решил Антон.

И он начал думать о возможных вариантах приведения в исполнение вынесенного им приговора. Задача оказалась непростой. Ранее, когда о самой технологии убийства он не сильно задумывался, она почему-то не представлялась ему особо сложной. Антон говорил себе: «Убью мерзавца, приду домой и распрощаюсь с жизнью». Второе действие почему-то придавало обманчивую лёгкость первому, словно собственный уход из жизни упрощал задачу совершения убийства. На самом деле он прекрасно понимал, что это всего лишь своеобразный способ уйти от ответственности за преступление. Но если с собственным уходом в небытие Антон уже определился и знал, как поступить, то в отношении так называемого приговорённого он был в растерянности, совершенно не имел представления, каким образом осуществить над ним расправу. Оружия для этого у него, разумеется, никакого не было, разве что кухонный нож. Но с таким оружием ему справиться с молодым мужчиной вряд ли удастся. Антон хоть и был ещё достаточно крепок, но в свои шестьдесят семь лет уже не обладал нужной реакцией, чтобы тягаться с тридцатилетним. Да и где можно применить нож? В подъезде? Он вспомнил свои юные годы, когда носил в кармане перочинный нож, но лишь для того чтобы заточить чижика или поиграть с пацанами в ножички на деньги. Бывали случаи, когда кто-то из местной шпаны по дурости пускал в ход нож в драке, а после попадал в тюрьму. Антона поражала безмозглость таких поступков. Вспомнился ему дворовый мальчик, который подкрался в подъезде к здоровому парню и пырнул его ножом в бок за то, что тот его давеча поколотил. Серьёзного наказания мальчик избежал, поскольку рана оказалась неглубокой, но был вторично избит парнем до слёз. Да, не попасть бы сейчас самому в подобную ситуацию, внутренне усмехался Антон.

Нож не годится, решил он, нужно что-то более эффективное. Приобрести огнестрельное оружие теоретически возможно, но это чревато. Опыта в таком деле у него никакого нет, так что недолго вляпаться в неприятную историю или даже попасть в тюрьму, не успев воспользоваться этим оружием. В его положении только этого не хватало. Что же тогда остаётся? Долгие раздумья не давали сколь-нибудь разумного ответа. Он вспомнил, что женщина за стенкой назвала насильника алкашом. Значит, он пьющий. Конечно, пьющий, у него и собутыльник есть с багровой физиономией, вспомнил Антон бомжа, который клянчил у него деньги. С алкоголиком справиться проще, особенно когда он пьян. Но в таком состоянии надо его застать, да ещё в тёмном безлюдном месте, чтобы осуществить экзекуцию без свидетелей. Вчера, например, этот тип был трезв, иначе не смог бы изнасиловать женщину. А что если устроить за ним слежку, продолжал Антон свои рассуждения, выбрать момент, когда он дома один и сильно пьян, постучаться и под каким-нибудь предлогом войди к нему в квартиру. А там… «канделябром оглоушить, аль подушкой задушить?» усмехнулся Антон, вспомнив сказку Филатова. Стоп! А вдруг он не одинживёт? Например, с родителями или с новой женой алкоголичкой? Или с этим бомжем? Необходимо предварительно собрать о нём сведения, иначе можно провалить операцию. Но как это сделать? Следить за ним постоянно Антон не хотел – не в том он возрасте для такого занятия. Можно, конечно, нанять сыщика, средства имеются. Однако… из этого выльется целое дело.

Вот как, оказывается, втягиваешься постепенно в процесс подготовки преступления, думал он, и начинаешь понимать, какой тяжкий труд выполняют профессионалы, готовя покушение на жертву. А что если, мелькнула у него идея, попробовать для начала выудить информацию у Надежды Юрьевны. Она наверняка может многое рассказать, как-никак этот мерзкий насильник приходится ей зятем. Поразмыслив, Антон решил ещё раз с ней «случайно» встретиться и пообщаться. Например, можно сначала завести разговор о Настеньке. Когда есть ребёнок, разговор о нём выглядит вполне естественно, а для любящей бабушки тема внучки самая заветная и неисчерпаемая. И тогда, развивая эту тему, можно спросить о родителях Настеньки. Вряд ли такой переход может показаться ей навязчивым. А после того как выяснится, что всё для неё делают мать и бабушка, вопрос об отце будет воспринят вполне естественно. А дальше – как сложится, зависит от желания Надежды Юрьевны что-то о нём говорить.

Антон решил понаблюдать за детской площадкой. Взял томик Бабеля из домашней библиотеки, – Тоня в своё время её старательно собирала, – сел в кресло на балконе и стал читать, периодически поглядывая во двор. Сидел он долго, прочёл почти весь том, даже увлёкся, словно читал этого автора впервые. В молодости особого впечатления Бабель на него не произвёл. А сейчас Антон читал его рассказы с удовольствием, ещё раз убеждаясь, что классику следует перечитывать.

Однако за весь день Настенька с бабушкой на площадке так и не появились. И только вечером, ближе к восьми часам, он их увидел, выходящих из подъезда. Антон быстро оделся и вышел во двор, но на площадке возле дома их не оказалось. Он прошелся по тропинке через широкий двор и обнаружил их на другой детской площадке. Увидев его, Надежда Юрьевна заулыбалась, поздоровалась. Он ответил на приветствие, подошёл к ней и сел рядом не скамейке. Получилось естественно, без натяжки, точно они договаривались о встрече. Настенька, сидя на зелёном пружинистом динозаврике, что-то напевала и раскачивалась. Антон сначала спросил про её возраст, затем, следуя намеченному плану, вышел к вопросу об отце Настеньки. Но тут он столкнулся с твёрдой бронёй Надежды Юрьевны не раскрывать семейных секретов без надобности. Она лишь обронила фразу, что дочь в разводе, и сразу поменяла тему, явно не желая её развивать. Антон это почувствовал, и ему даже понравилось. Он с интересом на неё смотрел, и только сейчас заметил, что у Надежды Юрьевны приятная внешность, что она миловидная, женственная, ухоженная, не похожа на тёток её возраста, и к тому же оказалась разумной и неболтливой.

К ней подошла невысокая симпатичная девушка.

– Антон Роленович, это моя дочь, Татьяна, – представила её Надежда Юрьевна.

– Добрый вечер, Антон Роленович! – поздоровалась Татьяна, чётко произнося отчество Антона. Он понял, что мать её научила. Не у каждого с первого раза получалось правильно выговорить его отчество. Как только ни коверкали: и Ромелович, и Ронелович, и Ролемович, и даже Лоренович.

– Здравствуйте, – ответил Антон.

У Татьяны были короткие русые волосы, большие голубые глаза и маленький, чуть вздёрнутый носик. Она выглядела совсем молоденькой. В свои двадцать пят лет Татьяна показалась Антону юной девочкой: небольшого роста, хрупкая, нежная и стройная, как статуэтка. Мягкий голосок прибавлял ей очарования. «Изнасиловать такую девочку! – думал Антон, глядя на неё. – Я найду способ прикончить ублюдка!»

– Мама, ты можешь идти, я всё купила, – сказала Татьяна.

– До свидания, Антон Роленович, и будьте здоровы! – попрощалась Надежда Юрьевна.

– До свидания! – ответил он, а когда она ушла, обратился к Татьяне: – Мама, наверное, пошла готовить?

– Вы угадали, – детская улыбка озарила её лицо.

Настенька уже возилась с подружками в песочнице.

– Девочка в садик ходит? – спросил Антон.

– Да, я вожу, мама приводит.

– А отец Настеньки помогает вам?

Татьяна вздрогнула. Испуганно посмотрела на Антона и спросила:

– Вам мама… что-то говорила о нём?

Антон почувствовал, что своим вопросом перегнул палку.

– Она лишь сказала, что вы в разводе. Простите меня, пожалуйста, за бестактный вопрос и ради бога не пугайтесь. Я посторонний вам человек, но поверьте, Танечка, спрашиваю, руководствуясь исключительно дружескими, я бы даже сказал отеческими чувствами. Вы, разумеется, совершенно не обязаны отвечать на мои вопросы. Просто… ваша семья мне очень симпатична.

– Спасибо. – Она успокоилась и, слегка улыбнувшись, тихо произнесла своим мягким голосом: – А насчёт него… какая там помощь, лишь бы не мешал нам жить…

Антон смотрел на неё в ожидании продолжения. Она это почувствовала и добавила:

– Он алкоголик…

– Вон как? – Антон понимающе кивнул. – Это беда. Такой может всё пропить и даже деньги клянчить на водку.

Однако Татьяна дальше не раскрылась, только грустно опустила глаза. Он понял, что пора менять тему:

– Вы, Танечка, работаете?

– Да, в сотовой компании, в отделе рекламы. Вообще-то я филолог, как и моя мама.

– Мама тоже трудится?

– А как же, ей ещё далеко до пенсии. Мама работает в районной библиотеке. Близко и удобно. Она забирает Настю из садика, вовремя кормит её и вообще ухаживает за ней почти весь день.

– Для вас большое подспорье.

– Конечно. Мама успевает даже за ремонтом следить.

– Вы затеяли ремонт?

– Не мы. Нашу квартиру бесплатно ремонтирует верхний сосед. Похоже, он миллионер. Стал ломать у себя стену, растревожил соседей. Даже швы в доме треснули. Всем нанёс повреждения. У нас в комнате стали вздуваться и отходить обои. Они очень старые. Их ещё мой папа клеил в лохматом году. За ними штукатурка сыпалась. А сегодня пришли мастера, всё отодрали, стены отштукатурили. На днях придут клеить новые обои. Представляете, как нам повезло?!

Антон с улыбкой смотрел на эту милую девушку и на Настеньку, которая подбежала к ней и стала за руку тянуть:

– Мама, пошли, пошли…

Он встал со скамейки:

– До свидания, Танечка! Пока, Настенька!

– До свидания, Антон Роленович! – попрощалась Татьяна и обратилась к Насте: – Что ты молчишь, попрощайся, скажи «пока».

– Пока, – пролепетала Настенька и стала махать ручкой.

По дороге домой Антон продолжал думать о том, как привести приговор в исполнение. Но ничего путного в голову не приходило. Войдя в квартиру, он снял туфли, повесил куртку на вешалку и внезапно вспомнил про конверт, оставленный в почтовом ящике Виктора. О, ужас! Как он мог о нём забыть! Вдруг Виктор уже приехал и прочёл письмо! Кошмар! Полный провал дела! Хотя… звонка от него пока не поступало. А Виктор, обнаружив письмо, обязательно позвонил бы. Следовательно, он не доехал ещё до дому. Сейчас только девять вечера. Может, ещё не поздно успеть до него забрать конверт? Надо торопиться! Антон быстро надел туфли, снял с вешалки куртку и на миг задумался: как открыть почтовый ящик Виктора? На ум пришел только один способ – взломать! Он быстро схватил отвёртку и плоскогубцы, выскочил из квартиры и метнулся вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.

Антон гнал машину, превышая допустимую скорость, а в некоторых участках дороги выезжал на полосу движения общественного транспорта, чтобы обогнать поток автомобилей. Пусть присылают штрафы, думал он, только бы не встретить полицейского на пути. В этом отношении ему повезло – без происшествий и встреч с дорожной полицией он добрался до дома Виктора. Машину бросил во дворе и прибежал к подъезду. Несколько минут нервно ходил возле него в ожидании, когда кто-то откроет дверь. Наконец оттуда вышел молодой человек. Антон придержал распахнутую дверь и, войдя в подъезд, кинулся к почтовому ящику. Даже не заглядывая в щель, было видно, что он переполнен. Из щели торчали краешки втиснутых в него конвертов. Антон достал отвёртку и, оглядываясь по сторонам, попробовал сунуть её в замок и покрутить. После безрезультатных попыток он поддел концом отвёртки дверцу почтового ящика, пытаясь глубже её засунуть, чтобы силой открыть. Но она прошла лишь миллиметра три и встала. Он достал плоскогубцы и стал ими бить по ручке отвёртки. Когда она прошла ещё несколько миллиметров и уже устойчиво застряла в образовавшейся щели, Антон вдруг заметил стоявшую рядом в ожидании лифта девушку. Она держала нажатой кнопку вызова лифта и удивлённо на него смотрела. Антону ничего не оставалось, как улыбнуться ей:

– Грабёж средь бела дня! – сказал он и виновато поёжился. Потом спросил: – У вас нет случайно ключа от этого ящика?

Девушка отрицательно помотала головой, испуганно забежала в лифт и торопливо нажала на кнопку.

Надо скорее заканчивать этот грабёж, пока не явилась полиция, подумал он и резко дёрнул за ручку отвёртки. Дверце с металлическим скрежетом распахнулось, и часть содержимого почтового ящика вывалилась наружу. Его конверт тёмно-бежевого цвета выделялся среди прочих. Антон достал конверт из ящика, проверил на ощупь наличие в нём ключей, затем вложил обратно в ящик вывалившуюся из него корреспонденцию, прикрыл дверцу и спешно удалился.

В пятницу утром позвонил ему Виктор:

– С добрым утром, Антоша!

– Привет, Витя! Давно приехал?

– Вчера вечером, ближе к полуночи. Долго ехал, на подступах к Москве попал в жуткую пробку.

– Всё хорошо у вас? Все здоровы?

– Да, слава богу. Сейчас еду в университет, освобожусь не позже половины пятого. Я помню о нашей встрече завтра, Антоша, но у меня предложение…

– Витя, я не смогу на дачу поехать.

– Ну почему не сможешь? Ты послушай, не перебивай. Можем выехать сегодня вечером. Статью твою обсудим по дороге. Галя приготовила обед, посидим на веранде, пообщаемся, выпьем, в речке искупаемся… там такой воздух! Антоша, соглашайся.

– Мой дорогой Витёк! Я тебе очень признателен, и тебе, и Гале. Кстати, передай ей мои тёплые пожелания. Но я сейчас не могу, и поверь, пожалуйста, это не поза и не уныние, за которое ты меня коришь. У меня неожиданно возникла идея, я над ней работаю и не могу оторваться. Она меня по-настоящему захватила и не отпускает. Поэтому – не обессудь.

– Вот как? Идея? Это радует! У тебя же светлая голова! Молодец! Завтра поделишься своей идеей?

– Витя, ну что я буду держать тебя до завтра, когда ты собираешься сегодня поехать на дачу?

– Погоди, а как же твоя разгромная статья, которую собирался завтра мне показать?

– Подождёт. Я её бросил на время. Занимаюсь исключительно новой идеей. Ты, пожалуйста, не задерживайся из-за меня, езжай сегодня.

– Ну, ты меня просто-таки заинтриговал! И голос у тебя изменился.

– Совершенствуюсь, однако, до тебя, Витёк, мне ещё далеко.

– Давно от тебя не слышал ехидного слова. Ты начинаешь меня радовать.

– Лучше расскажи как твои дела?

– У меня студенты, заботы и хлопоты. Заботы преобладают. Из новостей… помнишь Яна Френка, профессора из Чешского технического университета? Мы с ним выпивали у меня на даче. Прислал мне официальное приглашение прочесть у них курс лекций по теории сложности вычислений. Сегодня письмо получил. Хорошо, что не пропало. Представляешь, какой-то идиот взломал мой почтовый ящик. Зачем ему это понадобилось? Помню, в девяностые годы взламывали почтовые ящики, доставали глянцевые журналы. Их, кажется, потом продавали. Но сегодня кому понадобилась моя корреспонденция? Ума не приложу?

– Идиотов у нас хватает, Витя. Мой сосед сверху позавчера ломал капитальную стену, да так, что в доме потрескались швы. Он наверняка брат твоему идиоту взломщику.

– Наверное. Значит, опять встреча откладывается?

– Давай на следующей неделе.

– Ладно, Антоша, мне уже пора выходить. Очень рад, что у тебя родилась идея. Желаю тебе творческих полётов в твоих изысканиях. Позвоню послезавтра.

– Будь здоров, Витя.

– Пока.

Как и в прошлый раз в дверь позвонили, когда он сел завтракать. Антон усмехнулся: «Не дадут позавтракать!» Пришли рабочие произвести финальную обработку стены и потолка перед покраской.

После ухода рабочих ему пришлось включить пылесос, затем провести сырой тряпкой по паркету. Потом он прошёлся по мебели специальной тряпкой, собирающей пыль. Антон старался соблюдать в доме чистоту, которую поддерживала Тоня, помнил, как она строго к этому относилась, не допускала малейшей пыли. Затем он сел завтракать. Что бы он ни делал, мысли у него теперь были заняты только одной проблемой – как избавить бедных женщин от гнусного вымогателя. Ставя перед собой цель, Антон, в силу своего беспокойного характера, торопил события, стараясь как можно скорее добиться желаемого результата. И сейчас он пытался найти быстрое решение. Нельзя бездействовать, говорил он себе, надо предпринимать решительные шаги. Для этого нужен чёткий план, алгоритм эффективных действий. «Ну же, думай! – подталкивал он себя, – мозги по утрам должны хорошо работать. Что делать? С чего начать?» Вопросы один за другим зависали, оставаясь без ответа. Чтобы получить какую-то зацепку и построить план действий, он решил устроить слежку за своей будущей жертвой. Для начала, например, узнать, с кем он живёт, куда ходит, когда возвращается домой, есть ли вообще у него занятие, пьёт постоянно или запоями. Словом, уяснить для себя цикл его ежедневного существования. И как знать, может эта информация даст какую-то подсказку и поможет определить, где и как привести приговор в исполнение. А поскольку решение столь непростой задачи, как уже стало очевидно, требует времени, Антон решил запастись на несколько дней продовольствием. Составил на бумаге список необходимых покупок, чтобы в магазине чего-то не упустить, как это часто с ним происходило, взял бинокль, которым Тоня пользовалась в театре, и вышел из дому.

Он поехал в Измайлово. Подойдя к дому, в котором, как ему казалось, обитает объект его слежки, он неожиданно обнаружил, что ошибся местом. В микрорайоне все дома выглядели практически одинаково – девятиэтажные, панельные, белые, окружённые зелёными насаждениями, детскими площадками и узкими подъездными дорогами. В прошлый раз Антон, увлёкшись преследованием насильника, даже не удосужился определить номер дома. Ему казалось, что место он хорошо запомнил, но сейчас Антон пребывал в растерянности и беспощадно себя ругал, называя старым олухом. Поиски дома оказались долгими и, к сожалению, результата не дали. Он ведь даже никаких ориентиров толком не запомнил. Впрочем, один ориентир в памяти Антона всё-таки зафиксировался, но он не очень-то помог. Когда в прошлый раз ему пришлось чуть задержаться, перед тем как вслед за объектом войти в подъезд, на глаза попалась необычная надпись, нацарапанная на стене с торца дома. Вместо привычных ругательных слов она неожиданно выражала нечто оригинальное. Однако Антону запомнился только её пафос, содержание надписи он, несмотря на все усилия памяти, вспомнить не смог. В поисках её он стал ходить вокруг зданий, исследуя творчество любителей писать на стенах, и думал о том, что, несмотря на обилие надписей, ему никогда, даже в детстве, не приходилось видеть этих анонимов за делом. И трудно понять что, кроме отсутствия мозгов, может заставить недоросля царапать непристойности на заборах и стенах, а чаще, как бывало в пору его юности, в общественных туалетах. Антон обошёл шесть ближайших домов, выбирая их произвольно, однако ничего оригинального, кроме мата, названия спортивных клубов и неуклюжих объяснений в любви, на стенах не обнаружил. Он долго и медленно фланировал между зданиями, и уже было отчаялся найти поразившую его своей неординарностью надпись, когда сзади его обогнал молодой мужчина. Антон сразу узнал его по стоптанным грязным кроссовкам, потёртым джинсам и синей футболке. Облегчённо вздохнув, он последовал за объектом. Тот направился сначала в супермаркет, купил там яйца, чай и хлеб, затем зашёл в аптеку. Здесь Антон ждал его снаружи, пытаясь не попадаться ему на глаза. Выйдя из аптеки, объект зашагал обратно к дому. Когда он исчез в своём подъезде, Антон, сгораемый любопытством, подошёл к торцу дома и, наконец, обнаружил искомую надпись. Оказалось, надо было вплотную подойти к углу дома, чтобы её заметить. На стене было нацарапано: Дела благородные! Надо же, подумал Антон, интересно, что могло подвигнуть автора такое написать?

Отойдя от дома в тенистую часть двора, он встал за деревьями на выложенной плитками тропинке, ведущей к детской площадке, достал бинокль и принялся украдкой наблюдать за ближайшими к подъезду окнами первого этажа. Только на двух из них отсутствовали металлические решётки. Именно в этих окнах объект обнаружился. В окне кухни его можно было видеть вполне отчётливо. Свисающий сверху огрызок занавески не заслонял помещение кухни с грязными стенами и до крайности замызганной газовой плитой. В другом окне сквозь задвинутую штору несколько раз мелькал силуэт хозяина, когда он ходил из кухни в комнату и обратно. Квартира, по всей видимости, была однокомнатной, и жил он в ней, похоже, один. Антон видел, как он включил две газовые конфорки, на одну поставил небольшую кастрюлю варить яйца, на вторую – чайник с водой. Минут через десять сел завтракать. Съел яйца, выпил чай и закурил. Выглядел трезвым. Интересно, думал Антон, когда же этот тип начнёт пить? Он увлечённо смотрел в бинокль и не заметил, как сзади подошёл пожилой мужчина и стал за ним наблюдать. Это был худой старик старше восьмидесяти, в отутюженной старой рубашке, в широких брюках с тонким поношенным кожаным ремнём и ботинках тридцатилетней давности. Глядя на него, можно было безошибочно определить советского пенсионера времён Горбачёва. Старик держал в руке пакет с продуктами из супермаркета и подозрительно смотрел на человека с биноклем. Когда Антон обернулся, он строго спросил:

– ФСБ?

– Так точно! – ответил Антон.

– Слежка за террористом?

– Никак нет!

– А за кем?

– Не подлежит разглашению. Проходите, пожалуйста, не задерживайтесь, – произнёс Антон металлическим голосом.

Старик понимающе кивнул и медленно заковылял дальше по тропинке.

Антон спрятал бинокль, чтобы не дразнить любопытных прохожих, и в течение следующих двух часов терпеливо наблюдал за подъездом. Но объект так и не вышел из дому. В будний день сидит дома, думал Антон, чем же он занят, если не пьёт? Может на компьютере работает? Сомнительно. Алкоголик, который путём шантажа вытягивает у девушки двадцать тысяч в месяц, вряд ли может иметь компьютер. Он бы его пропил.

Взглянув на часы, Антон с удивлением обнаружил, что уже половина третьего. Ощутив симптомы голода, он решил прежде подкрепиться, потом зайти в супермаркет и купить продукты, список которых утром составил, затем заехать домой и вернуться сюда уже поздно вечером. На сей раз он запомнил номер дома, приметы места и направился к машине.

Когда Антон вновь пришёл на это место, стало темнеть. Оглядываясь по сторонам и убедившись, что поблизости нет ни души, он достал бинокль и направил его на окно кухни, в котором днём видел свою будущую жертву. Там никого не оказалось. Антон следил за подъездом и каждые пять минут наводил бинокль на окна квартиры насильника, но никаких признаков движения за ними не зафиксировал. После сорока минут наблюдений, когда уже совсем стемнело, он решил, что зря тратит время, и, вероятнее всего, объекта нет дома. И вдруг, посмотрев в очередной раз в бинокль, Антон заметил, как в окне зашевелилась штора и вновь застыла. Он стал следить, уже не отрываясь. Через пару минут на кухне включился свет и появился долгожданный объект. Он был явно нетрезв, стоял, покачиваясь, одной рукой держась за косяк двери. «Ого! Наконец-то!» – воскликнул Антон вслух и вдруг почувствовал за спиной чьё-то пропахшее перегаром дыхание. Почти вплотную к нему стоял хмельной мужик с бутылкой пива.

– Чего смотрим? – спросил он, пошатываясь на месте.

– Тебе незачем знать, иди куда шёл! – разозлился Антон.

– Нет, ты мне скажи… – упирался пьяный мужик.

– Не твоё это дело, понял?

– Не понял… за кем следим? Выкладывай, – настоятельно требовал он заплетающимся языком.

Антон уже собирался его оттолкнуть, но вдруг подумал, что, возможно, этот алкаш ещё один собутыльник насильника и направляется к нему домой выпивать. Тогда он непременно расскажет, как встретил во дворе человека с биноклем, который пялился на окна дома. Надо его сориентировать на что-то другое.

– Тебе зачем? – спросил Антон сердито.

– Интересно…

– Там моя любовница на втором этаже.

– Ха! – усмехнулся алкаш, – с мужиком?

– Ага… а теперь уходи, ты мне мешаешь! – грубо скомандовал Антон.

Алкаш не обиделся на суровый тон, скорее решил, что ревнивец зол на свою любовницу.

– Резать её будешь? – спросил он, понизив голос.

– Тупым ножом!

– Молодец! – обрадовался алкаш, – круто! – похлопал Антона по плечу и, усмехаясь, двинулся дальше по тропинке.

«Из меня сыщик – как из этого забулдыги учёный!» – подумал Антон и спрятал бинокль. Но через несколько минут, когда вокруг вновь воцарилась тишина и никого поблизости не оказалось, он снова достал его и направил на окно кухни. Объект уже стоял возле плиты и, пошатываясь, схватил чайник и начал пить из горлышка. Надо полагать, чайник был почти пуст, потому что ему пришлось довольно высоко его поднять. В результате крышка чайника отвалилась и, падая на плиту, подпрыгнула и стала болтаться между конфорками. Глядя на неё, он почему-то рассмеялся, медленно опустил чайник на конфорку и, нетвёрдо ступая, направился в комнату. «Вот таким ты мне нравишься, – мысленно произнёс Антон, – вот таким я тебя и прикончу. Надо только решить – как?» Свет в кухне остался включённым. Внутри всё хорошо просматривалось уже без бинокля. В комнате свет не горел, однако слабое, едва заметное освещение всё же проникало из открытой двери кухни, что позволяло Антону улавливать через бинокль малейшие движения за шторой. После непродолжительных наблюдений он убедился, что объект находится в квартире один.

Придя к такому выводу, Антон почему-то занервничал – неожиданно осознал, что именно сейчас надо действовать, что наступил благоприятный момент для приведения в исполнение вынесенного им приговора. Осознав это, он перед ответственным шагом вдруг впервые задумался: а сможет ли он стать убийцей? Легко ли ему будет перешагнуть черту, которая отделяет человека от существа без каких-либо нравственных тормозов. Несколько минут Антон стоял в нерешительности, не находя твёрдого ответа на свой вопрос. Ведь это же не так просто – убить человека! Да, наверное, не просто, рассуждал он, но разве насильника, шантажиста и вымогателя можно назвать человеком? Нет! В конце концов, чем он отличается от бандита, который ворвался в чужой дом и начал грабить и насиловать? И кто посмеет упрекнуть того, кто убьёт такого подонка? В очередной раз Антон убедил себя, что этот кровосос и насильник не должен жить на свете, не должен отравлять жизнь несчастным женщинам. А он, Антон, просто обязан выполнить возложенную на него благородную миссию. Час настал, говорил он себе, надо действовать и прочь сомнения!

Он вернулся к машине, достал из бардачка складной нож, положил в карман, закрыл машину и направился к дому. Шёл и на ходу разрабатывал план действий. Прежде всего, необходимо найти способ проникнуть в квартиру. Если позвонить в дверь, хозяин наверняка спросит, кого принесло в такой поздний час. Надо придумать нечто убедительное, что могло бы его заставить открыть дверь. Допустим, он её откроет. Что потом? Потом, рассуждал Антон, следует сразу наброситься на него и повалить на пол. Поскольку он и так еле стоит на ногах, свалить его будет несложно. А вот дальше надо действовать жестко, не мешкая, наносить удары ножом, и лучше всего в шею, чтоб он не успел звука издать. Впрочем, в пьяном состоянии он вряд ли станет кричать, но сопротивляться точно будет. Тут Антон усомнился: а вдруг его даже пьяного не одолеть? Всё же он молод и возможно даже силён, хоть и выглядит вялым. Сумел же, гнида, изнасиловать девушку. Необходимо навалиться на него всем телом, а нож держать наготове.

Приближаясь к дому, Антон задавал себе эти вопросы и, как ему казалось, убедительно отвечал на них. Однако былой уверенности в том, что он справится с насильником, у него уже не было. Даже в пятьдесят лет он бы не сомневался, что легко завалит его, но в шестьдесят семь у него не могли не возникнуть опасения. И всё-таки Антон был не из тех, кто при малейшем сомнении отступает от поставленной цели. В конце концов, он чувствует себя крепким и вполне сильным. Только надо действовать, говорил он себе, нацеленно и быстро. И ни в коем случае не доводить схватку, если она возникнет, до сколь-нибудь продолжительной возни, иначе можно проиграть борьбу и оказаться в глупейшем положении.

Подойдя к дому, он сначала осторожно заглянул в окно освещённой кухни. Там никого не было. В комнате признаков движения он тоже не обнаружил. Похоже, хозяин лёг спать. Придётся разбудить, подумал Антон. Оказавшись перед дверью подъезда, он неожиданно столкнулся с проблемой – увидел на двери замок домофона. «Как же я раньше его не замечал? И как я в прошлый раз проник в подъезд?» – удивился Антон. И тут он вспомнил, что дверь медленно закрывалась, он успел поймать её до того как она захлопнется. Но теперь дверь была закрыта, и пришлось ждать, пока кто-то её откроет. В столь поздний час, время перевалило за полночь, надеяться на то, что это может произойти быстро, не приходилось. Антон стал прогуливаться вдоль дома и не переставая следить за двумя окнами первого этажа. В квартире всё оставалось по-прежнему. Минут через пятнадцать к подъезду подошёл мужчина и открыл дверь, она стала медленно закрываться. В последний миг Антон успел придержать её, но вошёл в подъезд лишь после того как услышал характерный звук работающего лифта и убедился, что мужчина в нём уехал. Тишину подъезда ничто не нарушало. Тусклый свет люминесцентной лампы едва освещал площадку. Антон, чуть постояв и оглядевшись, вытащил нож, раскрыл его и, держа в правой руке, спрятал в рукав куртки. Затем он позвонил в дверь квартиры. Никто не отозвался. Антон ещё раз нажал на кнопку звонка, затем третий, четвёртый… Реакции не последовало. Неужели, думал он, этот мерзавец не слышит, или слышит, но боится открыть? В подъезд вошла полная женщина лет пятидесяти и вызвала лифт. Антон стоял, уже отвернувшись от двери. Женщина с некоторым удивлением посмотрела на задумчиво стоящего мужчину, а когда лифт спустился, спросила:

– Вы едете?

– Нет, езжайте, – ответил Антон и жестом указал на дверь квартиры, – кажется, хозяина нет дома.

В эту секунду за дверью послышался шорох, после чего сиплый голос спросил:

– Кто там?

Антон вздрогнул, но ответил уверенно:

– Под вашей квартирой в подвале хлещет вода, где-то прорвало трубу. Откройте, пожалуйста, надо срочно устранить протечку.

Сказав это, он обернулся к лифту в надежде, что женщина уже уехала. Но та, услышав, что где-то хлещет вода, вышла из лифта и сделала несколько шагов в сторону Антона с явным намерением задать ему вопрос. Он же, мысленно проклиная её, стал судорожно соображать, что делать дальше, когда дверь откроется. Действовать с ходу, как он собирался, уже не получится, так как эта проклятая женщина окажется свидетелем, и можно себе представить, как она отреагирует и чем всё кончится. В этот момент ему почему-то вспомнился Раскольников, который, убив старуху процентщицу, вынужден был зарубить её сестру, случайно оказавшуюся свидетельницей преступления. Надо поступить иначе, решил Антон, сначала проникнуть в квартиру, обязательно закрыть за собой дверь, затем пройти вместе с хозяином в ванную комнату, мол, для установления места протечки, и там его прикончить. Мысли эти мелькнули у него в голове за долю секунды. Наметив план, он настроился смело его исполнить, весь напрягся готовый к решительным действиям. Оставалось только войти в квартиру. Входная дверь должна была вот-вот открыться, но вдруг хозяин сказал:

– Подожди.

За дверью послышалось шарканье удаляющихся шагов. Видимо он пошёл сам проверять протечку. Женщина подошла к Антону.

– Будете опять выключать воду? – спросила она.

В иной ситуации его наверняка позабавило бы в её вопросе слово «опять». Но сейчас он находился в обострённо стрессовом состоянии, и присутствие этой женщины его сильно раздражало и заставляло нервничать. «Вот дура! – злился он, – свалилась на мою голову!» Антон был до крайности напряжён и сосредоточен. С минуты на минуту дверь должна была открыться, а тут эта толстушка, так некстати возникшая в самый ответственный момент со своим дурацким вопросом.

– Придётся, – ответил он.

Шаги за дверью приблизились, и вновь прозвучал сиплый голос:

– Пошёл к чёрту! У меня ничего не течёт.

Антон чуть замешкался:

– Но… мне надо посмотреть трубы, – произнёс он уже неуверенно.

– Перекрой воду, а утром разберёшься. Нечего ходить по ночам! – раздражённо бросил хозяин за дверью. И опять послышалось шарканье удаляющихся шагов.

– А что, воды утром не будет? – забеспокоилась женщина.

– Утром? – задумчиво переспросил Антон.

До этого момента он твёрдо знал и был уверен, что если дверь откроется, он пройдёт с хозяином в ванную комнату и там убьёт его без колебаний, рука не дрогнет. Это будет для насильника и вымогателя справедливой карой. Но сейчас, после того как за дверью послышалось шарканье удаляющихся шагов, Антон вдруг почувствовал такое облегчение, словно освободился от непомерно тяжёлой ноши. Он физически ощутил, как спало с него чудовищное напряжение, которым было охвачено всё его существо с той минуты, как он вошёл в подъезд. И это ощущение его радовало и одновременно удивляло. «Неужели, – думал Антон, – я радуюсь тому, что попытка оказалась неудачной, что операция, на которую было потрачено столько времени, энергии и нервов, сорвалась? Странное чувство».

Женщина вопросительно на него смотрела. Он бросил на неё отрешённый взгляд и вдруг вспомнил заданный ею вопрос.

– Утром вода будет, – ответил Антон. – Мы сейчас её перекроем, но ненадолго, аварийная бригада уже работает.

– Да, да, лучше сделать сейчас, – она улыбнулась. – А то ведь утром без воды совсем худо. Горячую-то вы неделю назад отключили для профилактики.

– Что поделаешь… – вздохнул Антон, – профилактика… есть профилактика, как говорится. Не тревожьтесь, хозяйка, без воды вас не оставим, – заключил он авторитетно.

– Спасибо.

– До свидания.

Ночной сон Антона был спокойным и глубоким. Утром он проснулся свежим и отдохнувшим. Умылся, побрился, но на сей раз решил дождаться прихода рабочих, перед тем как позавтракать. Они должны были прийти, чтобы начать покраску стены и небольшого участка потолка. Уже дважды рабочие являлись аккурат в тот момент, когда Антон начинал свой завтрак. Приходилось прерывать его, фактически не начав, чтобы встретить рабочих, проводить их в гостиную, что-то им принести, о чём-то договариваться и в результате, вернувшись на кухню, есть холодную яичницу. Но сегодня рабочие почему-то опаздывали. А может, подумал Антон, не собираются приходить? День ведь субботний, и наверно у них тоже выходной. С этими мыслями он достал из холодильника сыр, масло, помидоры, нарезал ветчину, хлеб, пожарил яичницу с ветчиной, налил себе большую чашку кофе, добавил молока и немного сахара, помешал и сел завтракать. Не успел Антон взять в руки вилку и нож, как раздался звонок в дверь. Впервые за долгое время он от души рассмеялся.

Рабочим Антон напомнил о необходимости тщательно подобрать краску для стены и не пачкать паркет. Они обещали всё делать аккуратно и старательно подогнать цвет, однако точного совпадения со старой покраской не гарантировали, сказали, что добиться этого невозможно. Чтобы свободно двигать стремянку и освободить место для работы с красками, пришлось подвинуть диван и постелить на паркет два больших целлофановых пакета. За это время завтрак, разумеется, остыл. Кофе Антон подогрел в микроволновке, а яичницу съел холодную. Подогретая она ему не нравилась.

После того как рабочие ушли, он опять дочиста за ними всё убрал и поехал на кладбище. По дороге купил цветы. Сначала Антон посидел на лавке возле могилы Жанны, потом перешёл к могиле Тони. Он смотрел на фотографию жены и, слегка шевеля губами, изливал ей душу: «Милая, любимая моя Тонечка! Если б ты знала, как мне тяжело без тебя и Жанны, как мне хочется быть с вами! Я всё ещё жив, и чувствую свою вину, но надеюсь, мы скоро встретимся. Знаю, что ты не одобряешь моего решения соединиться с вами и, наверное, упрекаешь меня в несдержанности и торопливости, мол, мы ещё успеем встретиться и мне не надо спешить. Но ты даже не представляешь, какая это невыносимая боль, какая это мука – жить без вас! Поэтому я и на этот раз поступлю по-своему. А пока мне придётся ещё немного здесь задержаться, надо кое-что сделать. Что именно? Не хочу говорить тебе, потому что заведомо знаю твою реакцию, знаю, что ты будешь категорически против того, что я задумал. В данном случае даже свою разумную уступчивость не проявишь. Но я не могу поступить иначе, ты знаешь мой характер. Скажу лишь, что мне необходимо выполнить возложенную на меня миссию, чтобы восстановить справедливость. Ты же помнишь, я тебе рассказывал о моём участии в судьбе двух слабых женщин и маленькой девочки. Поверь, милая моя, это благородная миссия, и я обязан им помочь. До скорой встречи, мои любимые Тоня и Жанна».

Вчерашний провал операции заставил Антона задуматься о дальнейших своих действиях. Конечно, операция сорвалась по объективной причине, однако он понимал, что вчера был упущен реальный шанс, которого может уже не быть. Теперь надо ему думать, что делать дальше, отталкиваясь от имеющейся об объекте информации. Как-никак всё же удалось кое-что важное о нём узнать. В частности, что он бывает пьяным по вечерам и, похоже, пьёт один. Информация действительно ценная, поскольку при наличии хитроумного способа проникновения вечером к нему в квартиру, можно прикончить его без свидетелей. Это очень удобно. Антон был убеждён, что именно так следует поступить. Но он не мог забыть, какое чувство облегчения испытал, когда убийство не состоялось. И он стал задаваться вопросом – сможет ли в следующий раз также настроить себя на решительные действия, как вчера. Где-то он читал про покушение на убийство, мол, если первый раз не вышло, второй раз лучше не испытывать судьбу. Интересно почему? Как бы то ни было, сегодня Антон определённо не был настроен испытывать судьбу. По всем признакам своего внутреннего ощущения он чувствовал, что не готов повторить вчерашнюю попытку. Может завтра, а лучше, пожалуй, через несколько дней, но только не сегодня, говорил он себе. Однако думать о том, как всё-таки ухитриться проникнуть в квартиру своей жертвы, он не переставал, но сколь-нибудь удовлетворительного решения проблемы не находил. Антон перебрал в уме самые разные возможные для этого поводы, придумывал какие-то заумные ухищрения, которые могли бы вынудить хозяина открыть дверь, но уверенности в том, что тот на что-то поведётся и впустит его в квартиру, не прибавилось. А сейчас, после провала предпринятой попытки выполнить возложенную на себя миссию, за которую он так рьяно взялся перед тем, как самому уйти в мир иной, нужна была стопроцентная гарантия успеха в столь дерзком мероприятии. Проблема усугублялась тем, что этот алкоголик, как выяснилось, настроен крайне недоверчиво к незнакомцам и не склонен открывать им дверь. Даже при наличии такой, казалось бы, веской причины, как «хлещет вода под вашей квартирой», он остался непреклонен. А если он ненароком выяснит, что никакой аварии с водой не было, то непременно задумается о вчерашнем посетителе всерьёз. И тогда его недоверие к нежданным визитёрам возрастёт многократно. Дверь он станет открывать только тому, кому доверяет и кого хорошо знает. Что же в таком случае остаётся делать Антону? Войти к нему в доверие? Ха! Антон над этим сначала рассмеялся, а потом задумался. А может действительно найти предлог с ним познакомиться и каким-нибудь хитрым способом войти к нему в доверие? Задача, пожалуй, сложнее, нежели найти повод, вынуждающий этого типа открыть дверь незнакомцу. Здесь требуются незаурядные способности, возможно даже талант. Работа сродни шпионской – сыграть роль если не приятеля, то хорошего знакомого. И сыграть надо не просто, а правдоподобно, чтобы он поверил. Может, даже придётся выпивать с ним. Ха! Только этого не доставало! Абсурд! Да и здоровья не хватит. А что если просто угощать его? От угощения алкоголик не откажется, хотя… наверняка что-то заподозрит: с какой стати человек тратит свои деньги, угощает, а сам не пьёт? А деньги нужны ему позарез. Он же алкоголик, притом безработный. Ради них, вернее ради водки он грабит бедную девушку и, по сути, собственного ребёнка, требует у неё двадцать тысяч ежемесячно. Ходит к ней, по всей видимости, в месяц раз, формально вроде как навестить дочь, а на самом деле за деньгами… Стоп! А что если отдавать ему свои деньги, чтобы Татьяна не мучилась? И потребовать от него оставить бедняжку в покое. Например, пообещать ежемесячную выплату на десять тысяч больше ожидаемого, но при жестком условии, что он больше никогда не обратится за деньгами к Татьяне. А ведь это идея! Предложение должно сработать! И даже наверняка сработает! «Как же я раньше об этом не подумал? – Антон заметно возбудился. – Для алкоголика лишние десять тысяч – это сколько бутылок водки? Вот именно! К тому же состоится моё с ним, так сказать, знакомство, из чего последует главное – мой свободный доступ в его квартиру. Кто ж своего спонсора не пустит в дом?! И тогда… за какие-то тридцать тысяч я могу легко привести приговор в исполнение. Прекрасная идея! Нет, гениальная!»

Антон воодушевился. Он уже представлял свою встречу с насильником и мысленно строил диалог с ним. Хорошо бы, думал он, выяснить у Татьяны, когда этот тип намерен прийти за деньгами. Впрочем, вряд ли она скажет, разговор на эту тему ей не по душе, но попробовать можно. Надо постараться вызвать её на откровенность и попытаться извлечь эту информацию. Татьяна в этом отношении кажется более открытой, нежели Надежда Юрьевна.

Вернувшись с кладбища, Антон поставил машину в гараж и пошёл через двор к дому. Увидев на детской площадке Настеньку с мамой и бабушкой, подошёл к ним. Они его радушно встретили, поздоровались.

– Сегодня вы дежурите вдвоём, – заметил Антон, улыбаясь.

– Да, сегодня выходной, – сказала Татьяна, – погода замечательная, мы вышли погулять всей семьёй.

– Понятно. Только Настеньке, похоже, не с кем играть. И на той площадке никого нет, я сейчас мимо проходил.

– Каникулы у детей, все разъехались. Многие на дачах.

– А у вас нет дачи? – спросил Антон.

– Нет, – поспешила ответить Надежда Юрьевна. Антон заметил, что она намеренно опередила дочь, которая собиралась что-то сказать про дачу.

– Да, уже нет, – всё же добавила Татьяна.

«Видимо пришлось её продать, – подумал Антон. – Какая, однако, Надежда Юрьевна сдержанная, лишнего слова не допустит, в то же время чувствительная и заботливая. Молодец!»

– Мы обычно ходим гулять с Настенькой в парк Воронцовский, он ближе других, – продолжила Надежда Юрьевна.

– У нас тоже не было дачи, – сказал Антон, – мы всегда предпочитали в отпуск куда-нибудь поехать, а в выходные ездили в подмосковные усадьбы. Да и в Москве много интересных мест.

– Вы правы, Антон Роленович, одних музеев в Москве около четырёхсот, а мы и десятой доли их не посетили.

– Надежда Юрьевна, а вы были в Царицыно после реконструкции?

– К сожалению, не были. Вот Настенька чуть подрастёт, мы обязательно съездим туда с ней. Я знаю, там очень красиво.

– Зачем же ждать. Настенька вполне сформировавшаяся личность, может там покататься на велосипеде, а мы с вами и Танечкой прогуляемся.

Надежда Юрьевна несколько растерянно на него посмотрела:

– Это… как понимать, Антон Роленович?

– Мама, – улыбаясь, вмешалась Татьяна, – Антон Роленович предлагает нам поехать вместе в Царицыно. Правильно? – обратилась она к Антону.

– Абсолютно верно.

– А когда? – Татьяна оживилась.

– Прямо сейчас, – ответил он, глядя на Надежду Юрьевну.

Она продолжала растерянно смотреть то на Антона, то на дочь, потом сказала:

– Антон Роленович, спасибо вам большое за приглашение, но Настенька днём спит, скоро её надо укладывать.

– А когда она просыпается?

– Мы её укладываем в половине второго, а спит она час с небольшим, – сказала Татьяна.

– Мы можем выехать в три часа, – предложил Антон.

Надежда Юрьевна наконец улыбнулась и спросила:

– А это не поздно?

– Вовсе нет. День сейчас длинный, а туда ехать от силы сорок минут. Вы согласны?

– Конечно, согласны! – вновь вмешалась Татьяна.

– Замечательно! Тогда ваш водитель, – сказал Антон, – будет ждать вас возле подъезда ровно в три часа.

– Здорово! – обрадовалась Татьяна.

– Давайте лучше в три пятнадцать, – поправила Надежда Юрьевна, – с небольшим запасом, чтобы вы нас не ждали.

– Хорошо. И пусть Настенькавозьмёт велосипед, он ей там пригодится.

– У нас есть самокат, – сказала Татьяна, – но дочка его не очень жалует, быстро бросает.

– Что ж, можем обойтись без самоката.

– Спасибо, Антон Роленович, – улыбалась Татьяна, – мы постараемся не опаздывать.

В три часа Антон стоял возле машины в ожидании своих пассажиров. Через пять минут они счастливые вышли из подъезда. Настенька в летнем платьице и красивых туфельках выглядела очаровательно. Антон посадил их в машину и повёз на Каширское шоссе. С него он свернул на Шипиловский проезд и стал медленно двигаться мимо широко раскинутых прудов, окружённых живописной природой, предоставляя возможность своим спутницам любоваться их красотой. Когда они приехали в Царицыно и вышли из машины, Антон вытащил из багажника купленный два часа назад новый велосипед для Настеньки. Нежно-розового цвета, с привинченными дополнительными колёсиками, он весь переливался на солнце. На сиденье, на руле и на висячей спереди плетёной корзиночке было написано «Lady». Надежда Юрьевна и Татьяна были смущены неожиданным сюрпризом и стали конфузливо благодарить Антона за подарок. Зато Настенька, увидев свой личный транспорт, пришла в восторг, сразу его оседлала и в течение почти всего времени нахождения на территории парка не сходила с велосипеда. Когда пошли во дворец, она расплакалась, не понимая, почему надо его оставлять в вестибюле среди прочих велосипедов и самокатов. В залах дворца Настенька откровенно скучала, временами ныла, и только когда предложили ей переодеться в принцессу, чтобы сфотографироваться, она сразу оживилась, заулыбалась и стала чинно ходить по залу в наряде времён Екатерины II.

Тем временем Антон беседовал с Надеждой Юрьевной. Она умела говорить о предмете без лишних слов, что Антону нравилось. От их обилия он уставал. На его вопросы Надежда Юрьевна отвечала своим мягким голосом лаконично и в то же время содержательно. Немного рассказала о себе: где училась, когда вышла замуж и родила девочек, и о том, что семь лет назад потеряла мужа, дорогого и преданного ей человека. Хвалила Татьяну, говорила, что она смышлёная и деловая, что её ценят на работе, а недавно повысили в должности и существенно увеличили ей зарплату, что, по сути, семью содержит она, поскольку у самой Надежды Юрьевну зарплата очень скромная. Про старшую дочь Надежда Юрьевна говорила мало, сказала только, что Светлана отличалась от Танечки, была менее самостоятельной и очень легковерной, совершила большую ошибку, выйдя замуж за человека недостойного и, к тому же, как оказалось, пьющего. Про то, что Настенька приходится Светлане дочерью, она умолчала. Антону нравилась скромность и сдержанность Надежды Юрьевны и то, что она не задаёт лишних вопросов. Скорее всего, думал он, опасается показаться нетактичной. И только однажды она, смутившись, сказала:

– Я тут подумала, Антон Роленович, не сочтите за навязчивость… если… надо помочь вам убраться в доме или приготовить… я с удовольствием…

– Спасибо, Надежда Юрьевна, я справляюсь. Поверьте, быт меня не тяготит, наоборот, даже в чём-то помогает… – и тихо добавил: – Чтобы не сойти с ума.

Она грустно опустила глаза.

Антону так и не удалось поговорить с Татьяной о зяте. Она была занята Настенькой. Да и вряд ли разговор о нём в этот субботний день в атмосфере приятного времяпрепровождения был бы уместен. Когда экскурсия завершилась, Надежда Юрьевна вновь поблагодарила его:

– Мы вам очень признательны за сегодняшний день, Антон Роленович, вы преподнесли нам неожиданный подарок.

– Не говоря уже о том, какой подарок вы преподнесли Насте! – сказала Татьяна, – спасибо вам большое!

– Да, – добавила Надежда Юрьевна, – когда вы достали из багажника велосипед, мы, признаться, растерялись.

– Перестаньте меня благодарить, пожалуйста. И поверьте, общаясь с вами, я получаю удовольствие. Осмелюсь даже предложить вам завтра тоже куда-нибудь поехать, например, в усадьбу «Архангельское». Если, конечно, вы не утомились за сегодняшний день.

– Здорово! – обрадовалась Татьяна, – мама, что молчишь?

Надежда Юрьевна улыбалась:

– Я просто в растерянности, не знаю, что и сказать. Вы нас балуете, Антон Роленович.

– Вот и замечательно! Когда вам удобно? Может, с утра?

– Давайте с утра, – бодро откликнулась Татьяна.

– Тогда в десять часов на том же месте. Устраивает?

– Вполне! – ответила Татьяна.

Домой приехали в половине десятого вечера. Под конец Настенька в машине заснула. Пришлось бедняжку разбудить, от чего она заплакала, отказалась идти ножками, попросилась маме на руки и закрыла глазки. Антон достал из багажника велосипед.

– А зачем? – сказала Татьяна, – утром же поедем.

– Действительно, не подумал, – он улыбнулся и вернул его обратно в багажник. – Доброй вам ночи, до завтра.

– До завтра, Антон Роленович, мы будем вовремя.

Воскресный день они провели вместе с утра и до вечера. Сначала поехали в усадьбу «Архангельское». После посещения большого дворца и колоннады спустились через парк к берегу Москвы-реки. День выдался жаркий, солнечный. Люди купались в реке. Доступ к воде не везде был удобен из-за скользкого глинистого берега, но в одном месте была сооружена купальня и небольшой деревянный помост над водой для удобного вхождения в реку. Настеньке захотелось помочить ножки. Антон разулся, закатал брюки и, держа её босую за обе ручки, стал опускать до колен в воду и поднимать. Настенька хохотала, шлёпала ножками по воде и повторяла:

– Ещё хочу!

Затем Антон посадил её на плечи и некоторое время носил.

– Хорошо тебе там? – спросил он.

– Вышоко! – отозвалась она сверху.

– Антон Роленович, опустите её, вам тяжело, – забеспокоилась Надежда Юрьевна.

– Она лёгкая. Что же ты такая худенькая, Настя? – спросил он.

– Я уше большая.

– Кашу любишь?

– Нет, только шушки.

В час дня выехали в Москву. Настенька в машине сразу заснула и минут сорок спала. Проснувшись, заявила, что хочет есть. Все проголодались, и Антон предложил перекусить в кафе. Затем по его инициативе они поехали в парк Горького, где провели остаток дня. Настенька каталась на велосипеде, играла с детьми на площадке. Взрослые общались, а под вечер слегка уставшие, но довольные вернулись домой.

Антон так и не решился завести с Татьяной разговор на интересующую его тему. У него возникли опасения, что своими вопросами он может её расстроить и тем испортить атмосферу приятного воскресного отдыха. Ему очень не хотелось разрушить контакт, который установился между ним и женщинами за эти два дня. Они со всей очевидностью относились к нему с симпатией и признавали его авторитет мужчины. Это проявлялось хотя бы в том, как доверчиво они реагировали на его инициативы и прислушивались к каждому его слову. Антона трогало такое отношение и давало ему почувствовать беззащитность этих женщин. Ощущение это усиливало в нём желание помочь им, убеждало в необходимости нести за них ответственность. А ведь стремление стать кому-то покровителем поневоле вносит смысл в собственное существование. Но более всего Антон боялся признаться себе в зарождении привязанности к ним, в том, что, приглашая провести вместе выходные, он руководствовался отнюдь не намерением выяснить время посещения зятя, а тем, что его тянуло к этим женщинам. В окружении Надежды Юрьевны, Танечки и прелестной Настеньки он чувствовал себя легко и комфортно.

В понедельник позвонил ему Виктор, сказал, что будет в Москве через два дня и предложил по приезде встретиться. Антон ответил уклончиво, мол, если не получится, ничего страшного, ведь у Виктора много дел, да и самому есть чем заняться. Виктор чувствовал произошедшую в друге перемену, искренне радовался, что исчезла в нём эта гнетущая тоска и апатия ко всему и, наконец, забрезжила жизнь. Подтверждением тому являлся, как он полагал, возродившийся у Антона интерес к творчеству, его неожиданная увлечённость научной идеей. Виктор всячески поддержал друга в его увлечении, похвалил, пожелал успеха и даже с пониманием отнёсся к словам Антона, которые фактически означали отказ от предложения встретиться.

Весь этот день Антон провёл дома за чтением. Прочёл переписку Чехова с женой и его именитыми современниками за два последних года жизни писателя. С большим интересом прочитал воспоминания о нём Бунина, в которых раскрывались некоторые необычные черты этого весьма неординарного человека. Затем Антон взял томик Достоевского «Преступление и наказание». Он вдруг вспомнил, как перед дверью квартиры насильника, когда он нацелился на убийство и неожиданно появилась соседка, в памяти ассоциативно всплыл Раскольников. Антона заинтересовало, сколько лет каторги присудил Раскольникову суд за два убийства. Подробности романа он не помнил, читал его в школьные годы и, естественно, многое забыл. Открыв книгу и прочтя эпилог, он с удивлением обнаружил, что Раскольникову дали всего восемь лет за то, что он топором зарубил двух невинных женщин. Сегодня Антону за умышленное убийство ничтожного негодяя, который изнасиловал беззащитную девушку и путём шантажа вымогает у неё трудом заработанные деньги, дали бы, пожалуй, больше. А герой Достоевского, даже не раскаявшись в жутком своём преступлении, через год каторги возрождается к новой жизни, познав любовь к Соне. Вердикт автора Антону показался странным. Сидя на балконе с книгой, он время от времени поглядывал вниз на площадку. Там иногда появлялись дети, но Настеньки среди них не было.

Уже вечером, выйдя в очередной раз на балкон, он увидел внизу на скамейке возле детской площадки Татьяну. Она сидела в одиночестве, понуро опустив голову. Антона удивило, что она на площадке одна без Настеньки. Он уже знал, что в будние дни с ребёнком гуляет Надежда Юрьевна, но их рядом не оказалось. Возможно, они скоро выйдут, однако зачем Татьяне сидеть в это время одной и ждать их… И тут Антона осенила догадка: «Она ждёт зятя! Конечно его! Да ведь он сам сказал, когда придёт за деньгами – неожиданно всплыло у него в памяти – точно, сказал в понедельник вечером, даже время указал». Антон взглянул на часы. Они показывали без четверти семь. Он быстро переоделся, взял ключи и бумажник, проверил в нём наличие необходимой суммы денег и вышел из дому. Выйдя из подъезда, Антон бросил взгляд в сторону Татьяны. Она сидела в той же позе и наверняка краем глаза заметила его, но не подала виду. «Правильно, – рассуждал он, – значит, я не ошибаюсь, ей сейчас не до меня, она ждёт его. Надо перехватить этого типа возле метро. Нет, там много народу, лучше всего это сделать в арке, когда он будет через неё проходить. Не пойдёт же он длинным путём, хотя может… Необходимо проследить оба варианта. Это несложно, только нужно не упустить его у выхода из метро. Придётся караулить».

Антон быстрым шагом пересёк двор, прошел арку и ещё метров пятьдесят по улице и остановился. Отсюда можно было контролировать выход из подземного перехода и оба пути к дому. Часы уже показывали без трёх минут семь. В течение следующих двадцати минут объект не появился. У Антона закралось сомнение, может, догадка его ошибочна? Прождав ещё десять минут, он решил проверить своё предположение. Если Татьяна всё ещё сидит на скамейке, значит, ждёт зятя. Антон пошёл обратно. Увидев издали Татьяну на том же месте, он резко развернулся и зашагал снова к метро. Ему показалось, что она заметила его манёвр. Антон ускорил шаг. Стоило ему выйти из арки, как он увидел насильника, идущего ему навстречу. Вид у него сегодня был жалкий. Шел он медленно, ступал нетвёрдо, чуть пошатывался. Антон вернулся назад, чтобы перехватить его в арке. Когда тот в неё вошел, Антон попытался остановить его:

– Молодой человек!

Но тот не реагировал, продолжал идти. Тогда Антон преградил ему дорогу:

– Мне надо поговорить с тобой.

Насильник удивлённо посмотрел на Антона и стал испуганно озираться по сторонам. В арке кроме них никого не оказалось.

– Чего тебе надо? – спросил он своим сиплым голосом.

Антон смотрел в его мутные глаза и в эту секунду подумал, что, будь сейчас в руке нож, можно было бы этого алкаша, еле стоящего на ногах, легко прикончить.

– Хочу дать тебе денег, – спокойно сказал Антон и достал бумажник, вынул из него пятитысячные купюры, на его глазах сосчитал тридцать тысяч и протянул ему.

Насильник сначала сосредоточенно смотрел на деньги, потом опять стал оглядываться по сторонам, после чего подозрительно посмотрел на Антона. Деньги брать почему-то не спешил, и казалось, протрезвел. Во всяком случае, взгляд у него был вполне осознанный. Соображает, подумал Антон.

– Ты кто такой? – спросил он.

– Я друг Надежды Юрьевны, – Антон смотрел на него холодным спокойным взглядом. Тот на несколько секунд задумался и спросил:

– Хахаль её?

– Я сказал друг, – чётко произнёс Антон. – Ну, так как? Деньги брать будешь?

– А что тебе надо?

– Вот это деловой разговор. Прежде всего, мне нужен твой адрес для того, чтобы доставлять тебе каждый месяц тридцать тысяч. Деньги хорошие. От тебя требуется только одно – больше никогда не обращаться за деньгами к Татьяне и не говорить ей ничего обо мне. Только и всего. Впредь будешь иметь дело со мной. Но об этом – никому ни слова.

Глаза насильника бегали, он весь дёргался и усиленно соображал, пытаясь понять происходящее.

– Ты их содержишь?

– Нет. Сказал же, я друг Надежды Юрьевны. Ну как?

После небольшой паузы, поразмыслив, и видимо окончательно уверившись в реальность предложения Антона, он спросил:

– Сам будешь приносить?

– Да, сам. Зачем тебе здесь появляться, тем более нетрезвым.

– Каждый месяц?

– Разумеется. Сегодня первое пособие. Ровно через месяц принесу второе и так дальше. Где ты живёшь?

– В Измайлово.

– Адрес?

– Улица Розовского 21, квартира 121.

– Легко запомнить. А ты запомни сегодняшнее число и жди меня через месяц. Меня зовут Антон. А теперь я жду твоего слова.

– Не пойму, зачем ты это делаешь?

– Тебе незачем понимать. Это моё дело. Я жду ответа.

– Я согласен.

– То есть сейчас ты даёшь обязательство никогда не обращаться за деньгами к Татьяне, не говорить ей обо мне и держать наши отношения в тайне. Так?

– Да.

– Хорошо. Это означает, мы скрепили договор. Своё слово я держу, и ты получишь сегодня первое пособие. Следующее я принесу тебе через месяц в этот же день. Могу только после девяти вечера, я человек занятой. Но запомни, предупреждаю – если нарушишь договор, сильно об этом пожалеешь. У меня широкие возможности. Надеюсь, ты понимаешь?

– Понимаю, – сказал он, глядя на деньги, затем перевёл взгляд на Антона. Выражение его лица, до этого момента недоверчиво злое, неожиданно сменилось омерзительной улыбкой удовлетворённого лакея.

Чувство гадливости, охватившее в эту минуту Антона, чуть было не вырвалось у него бранным словом и ударом под дых, но он сдержал себя и сухо произнёс:

– Тогда вот, – протянул деньги и скомандовал: – А теперь шагай обратно!

Убрав улыбку, насильник молча взял деньги, развернулся и пошёл к метро.

Антон направился к дому. Татьяна продолжала сидеть на скамейке, уткнувшись в экран смартфона. Он подошёл и сел рядом.

– Танечка, добрый вечер!

– Здравствуйте, Антон Роленович!

– А где Настенька с бабушкой?

– Они дома.

– Надеюсь, Настенька здорова, мы не перегуляли вчера?

– Нет, конечно, ей прогулки только на пользу. Мы замечательно время провели!

– Я спрашиваю, потому что вы тут сидите одна, грустная…

– Разве грустная? – Татьяна широко ему улыбнулась, бросила беглый взгляд в сторону арки и быстро отвела его.

– Ждёте кого-то? – спросил Антон.

– Да, человека…

– Наверно он сильно опаздывает?

– Почему вы так думаете?

– Я заметил, вы тут уже долго сидите.

– К сожалению, он непунктуален. А вы сегодня не на машине? – Татьяна решила поменять тему.

– Вам нужна машина?

Она рассмеялась:

– Нет, просто я видела, как вы вышли из арки, вот и подумала, что вы шли от метро. Гараж в другой стороне.

«Значит, – решил Антон, – мне не показалось, она заметила мой странный манёвр».

– Да, я сегодня не выезжал. Но если вам понадобится машина, Танечка, она к вашим услугам.

– Спасибо, Антон Роленович, вы очень добры к нам.

Из подъезда вышли Надежда Юрьевна и Настенька. Бабушка несла велосипед. Она обычно с восьми до девяти вечера гуляла с внучкой, перед тем как уложить её спать. Было уже начало девятого. Татьяна посмотрела на часы и вновь бросила тревожный взгляд в сторону арки. Она рассчитывала встретиться с зятем до того как Настенька с бабушкой выйдут на прогулку, хотела избежать его встречи с ребёнком.

Надежда Юрьевна поздоровалась с Антоном и обратилась к внучке:

– Что же ты не здороваешься, Настя?

Девочка вдруг побежала к Антону и протянула ему ручки:

– Шдлаштвуй! – сказала она тоненьким голоском и улыбнулась.

– Здравствуй, милая! – Он её поднял и обнял, она прижалась к нему, обхватила ручонками его шею. У Антона перехватило дыхание, ком подкатил к горлу. Он отвернулся, чтобы скрыть своё волнение, но Татьяна и Надежда Юрьевна успели это заметить.

Антон поцеловал Настеньку в голову, затем опустил её на ножки и сказал:

– Ну, иди, катайся!

Смятение Антона вызвало неловкую паузу. Её нарушила Татьяна:

– Ладно, я пойду, – и встала со скамейки.

– Куда? – спросила мать.

– В «Косметику» за детским мылом.

– Как? – удивилась Надежда Юрьевна, – только пойдёшь? Мне казалось, ты уже вернулась.

– Я тут… общалась с Антоном Роленовичем, – ответила Татьяна, стараясь скрыть своё замешательство. – Скоро буду, – бросила она и торопливо направилась в сторону арки.

Её замешательство Антона насторожило. Как же так, думал он, выходит, мать не знает о встрече дочери с зятем? И разве она не видела Татьяну, сидящую больше часа в ожидании здесь на скамейке? Он вспомнил, что окна двухкомнатных квартир в доме выходят не во двор, а в противоположную сторону. Но более всего его поразила Татьяна. Реакция Надежды Юрьевны на то, что дочь ещё не ходила в «Косметику», и то, как Татьяна слукавила, сказав, что всё это время общалась с ним, и то, как она, пытаясь скрыть своё замешательство, поспешила уйти, не оставляли у Антона сомнений, что она утаила от матери встречу с зятем. Её поведение заронило в нём подозрение, что Надежда Юрьевна, похоже, вообще не в курсе дел дочери. Возможно, она даже не знает о деньгах, которые Татьяна ежемесячно отдаёт зятю. И скорее всего не знает, что дочь была изнасилована этим ублюдком. «Да, – думал Антон про Татьяну, – если это действительно так, то эта маленькая хрупкая девочка – кремень!» В эту минуту его так и подмывало остановить Татьяну, сказать ей, что зять, этот подонок, уже ушёл и больше никогда не встанет у неё на пути, и вообще впредь у них с Настенькой и мамой всё будет замечательно. Но сказать такое Антон, разумеется, не мог. Он этим не только сильно смутил бы обеих женщин, но пришлось бы ему придумывать объяснение своей загадочной осведомлённости. А если окажется, что Надежда Юрьевна действительно не в курсе того, что несколько дней назад произошло с её дочерью и кому она сейчас торопится отдать деньги, можно представить, в каком тяжёлом и неловком положении окажется бедняжка Татьяна. И неизвестно, во что всё выльется.

Татьяна спустилась в подземный переход, чтобы встретить зятя у выхода из метро. Её удивляло, что он не звонит. Обычно он звонил ей в рабочее время, перед тем как вечером прийти за деньгами. И сегодня позвонил в конце рабочего дня, напомнил, что в семь часов будет. Каждый раз он опаздывал, но всё же не более получаса. Один раз даже предупредил, что опоздает на час. Однако прошло уже полтора часа, а он так и не появился. Отчаявшись ждать, она отправила ему короткое сообщение, но ответа не получила. В какой-то момент Татьяна, которая никогда зятю не звонила, чуть было не решилась на это, лишь бы покончить с неопределённостью, в котором она пребывала и сильно нервничала. Уж очень ей не хотелось, чтобы этот урод в пьяном виде встретился во дворе с Настей, или, того хуже, явился к ним домой. Она знала, что зять по вечерам трезвым не бывает. Лучше встретить его на улице, вручить деньги и пусть катится ко всем чертям. И всё же Татьяна воздержалась от звонка. Гордость не позволила ей это сделать. Много чести – звонить этому ничтожеству.

После пятнадцати минут ожидания ей пришлось идти обратно. Больше ждать она не могла – магазин «Косметика» закрывался в девять вечера. Надо было успеть купить обещанное детское мыло. В противном случае Татьяна окончательно озадачила бы мать своим поведением. Надежда Юрьевна и без того была удивлена, что дочь более часа оставалась во дворе, и только её общение с Антоном Роленовичем оправдывало в глазах матери столь длительную задержку.

Вернувшись на детскую площадку, Татьяна нашла маму и Антона за увлечённой беседой. Настенька на велосипеде нарезала круги вокруг песочницы. Антон что-то эмоционально рассказывал, Надежда Юрьевна от души смеялась. Настроение у Антона было заметно приподнятое. Похоже, он был в этот вечер в ударе, чувствовал душевный подъём от того, что ему удалось сделать. Ведь он нашёл решение неимоверно сложной задачи, к которой даже не знал, как подступиться. Более того, он уже наполовину её решил – отдал деньги подлому насильнику и заставил его отступить. Антон был чрезвычайно доволен исходом встречи, особенно тем, что сумел психологически верно выстроить диалог и абсолютно спокойно, без лишних слов и угроз достаточно быстро договориться с ним. А главное – добиться наиболее предпочтительной реакции со стороны насильника. Больше всего Антон опасался, что тот будет настаивать на встрече с Настенькой, мол, пришёл с ней повидаться, и никто ему этого не запретит. Антон хорошо понимал, что после того как войдёт с ним в контакт, допускать его к ребёнку, а следовательно к Татьяне, уже нельзя. Это чревато провалом всей операции и может иметь самые нежелательные последствия, если этот тип откроет их разговор Татьяне. Чтобы не допустить такого развития событий, Антон держал в запасе ход конём – намеревался купить насильника увеличением суммы пособия. В том, что этот ход для алкоголика самый действенный, он почти не сомневался. Однако, как выяснилось, исходная сумма оказалась вполне достаточной для достижения соглашения. Антон был весьма удовлетворён результатом встречи, тем более что зять дал слово держать язык за зубами.

– Вижу у вас тут весело! – сказала Татьяна.

– Если б ты знала, Танечка, – улыбалась Надежда Юрьевна, – какой Антон Роленович интересный рассказчик! Он мне рассказал забавную историю про Зиновия Гердта и Утёсова, я тебе после перескажу, а сейчас рассказывает о своём пращуре, Ролене Воскреси, который служил в армии Наполеона. Представляешь, у Антона Роленовича французские корни. Думаю, и нам не мешало бы изучить свою родословную.

– Папа говорил о своих прадедах. Один был фабрикантом из Нижнего Новгорода, второй крестьянином, кажется, из Тамбовской губернии.

– Правильно, но мы больше о них ничего не знаем, а у Антона Роленовича увлекательная история рода со времён Наполеона.

– Ваш предок был французом? – спросила Татьяна.

– Да. Он служил в кавалерийском корпусе армии Наполеона.

– И что же, участвовал в Бородинском сражении?

– Именно. Я потомок врага, который вместе с императором вошёл в Москву.

– Рассказывайте дальше, Антон Роленович, – просила Надежда Юрьевна, – что же после ухода Наполеона произошло с вашим пращуром? Вы сказали, он был ранен…

– Да, сражённый ударом шашки он рухнул в снег и остался лежать недвижно. Казак на коне с шашкой наголо объехал его вокруг и, когда потекла из раны струйка крови и стала окрашивать снег, пришпорил коня и поскакал дальше, полагая, что француз мёртв. Но удар острого клинка пришелся Ролену Воскреси, слава богу, не в шею, – казак явно нацеливался отсечь ему голову – а в плечо. В очередной раз судьба сохранила ему жизнь, но уготовила тяжелое испытание. Долго лежал Ролен Воскреси в глухом лесу, истекая кровью, очнулся среди ночи от острой боли в плече и пронизывающего до костей холода. Трое суток без еды и питья он медленно, насколько позволяло ранение, перемещался на запад без какой-либо надежды на спасение, но всё же двигался, чтобы не замерзнуть окончательно. Руки и ноги окоченели, и хотя плечевая рана оказалась глубокой, он боли почти не чувствовал, кроме жуткого холода ничего не ощущал. Наконец под утро он вышел на опушку леса и вдруг заметил, как вдалеке маячит тусклый свет. Ролен Воскреси шёл к этому свету сквозь метель по глубокому снегу через широкое поле, но до него так и не дошел. Измученный и вконец обессиленный он едва добрался до запорошенной снегом дороги и упал, потеряв сознание. Смерть неумолимо подкрадывалась к нему, когда неожиданно Ролену Воскреси улыбнулась фортуна – на утренней заре по дороге мчалась запряжённая тройкой кибитка. Лошади притормозили перед лежавшим на дороге припорошенным снегом человеком. Оборванного, замерзшего, полуживого Ролена Воскреси подобрал русский помещик, отставной капитан Жарков Пётр Петрович, и увёз в своё поместье в Смоленской губернии. Здесь бедолагу обогрели, накормили, в тёплую постель уложили и недели три заботливо ухаживали за ним под наблюдением великодушного Петра Петровича, даже рану залечили примочками местного лекаря. Словом, выходили француза, однако правой рукой он навсегда лишился способности махать саблей. Будучи бесконечно признательным своему спасителю, Ролен Воскреси зарёкся служить ему до конца своих дней и в порыве благодарности взялся обучать детей барина французскому языку. У Петра Петровича росли два сына, девяти и одиннадцати лет, и предложение француза пришлось ему по душе. Он назначил Ролена Воскреси гувернёром и даже положил ему жалованье. Мой пращур надолго поселился в большом барском доме и скоро заговорил по-русски, влюбился в молоденькую русскую горничную, женился на ней и остался в России.

– Как интересно! – детское личико Татьяны светилось в улыбке и уже без тени тревоги, которая невольно отражалась в её взгляде полчаса назад.

– Танечка, я пригласила Антона Роленовича завтра к нам на ужин! – заявила Надежда Юрьевна чуть ли не торжественно, – будем общаться, будешь задавать свои вопросы.

– Здорово! – воскликнула Татьяна. – А в котором часу?

– В семь. Вам ведь удобно в семь, Антон Роленович?

– Вполне.

– Вот и замечательно, – продолжала Надежда Юрьевна, – очень будем вам рады! – Затем обратилась к Татьяне: – Пора Настеньку укладывать спать. Уговори её идти домой, уже начало десятого.

Прошло больше трёх недель со дня приглашения Антона на ужин. За это время он несколько раз бывал у них в гостях. Когда Антон появлялся, Настенька бросала свои игрушки и бежала к нему, протягивая ручонки, а после весь вечер не отходила от него, несмотря на уговоры мамы оставить в покое дедушку Антона. Именно так теперь называла его Настенька. Он сажал ребёнка на колени и начинал отвечать на её нескончаемые вопросы. Настенька тащила его за руку к своим игрушкам, заставляя собирать вместе картинки из кубиков, а когда мама укладывала её спать, она требовала, чтобы сказку прочёл ей дедушка Антон. Он не отказывался, невзирая на сопротивление мамы и бабушки, которые находили её поведение слишком навязчивым. Антона очень трогала эта привязанность к нему ребёнка. Каждый раз, когда он выходил из подъезда, Настенька, находясь на детской площадке, бросала свои занятия и бежала ему навстречу. Попытки Надежды Юрьевны удержать её не помогали. Он брал её на руки, сажал на плечи и некоторое время так с ней гулял.

– Она ведёт себя бесцеремонно, – извинялась Надежда Юрьевна.

– Вовсе нет, – говорил он, – мне нравится. Мы с Настенькой будем дружить, даже если вам это не по душе.

Надежда Юрьевна улыбалась.

Один раз Антон принимал их у себя дома, приготовил обед, купил много фруктов и клубники для Настеньки. Надежда Юрьевна принесла мясной салат и пирог с капустой. После обеда она, несмотря на возражения Антона, взялась мыть посуду и заодно почистила электрическую плиту, столешницу и холодильник.

– Мне казалось, они чистые, – сказал Антон.

– В целом у вас чистота соблюдается, – одобрительно отозвалась Надежда Юрьевна.

– Я стараюсь. Раньше всё делала жена, она не допускала малейшей пыли.

– И со вкусом у неё было всё в порядке. Я сужу не только по вашей квартире, помню, как Антонина Сергеевна выглядела.

– Вы знаете отчество моей жены?

– Конечно. Я к ней так обращалась.

– Как интересно!

– Мы общались во дворе, когда я была с Настей. Она шла от метро, мы сидели на скамейке, разговаривали. А вы приезжали позже на машине.

– Странно… я ничего этого не знал.

По выходным Антон возил их гулять в московские парки или куда-нибудь за город. Настенька, сойдя с велосипеда, уже не шла к маме или к бабушке, а сразу тянулась к Антону, брала его за руку или просилась на плечи.

– Вот что значит, девочка растёт без отца, – говорила Надежда Юрьевна.

Антон шел гордо, держа её за ручку. И даже просьбы, с которыми раньше Настенька обращалась к маме, будь то «хочу мороженое» или «покататься на лошадке», теперь она адресовала только Антону.

– У нас полное взаимопонимание! – говорил он, улыбаясь.

Приближался день выдачи насильнику второго пособия. Это должно было произойти через три дня. Антон вернулся домой после кладбища в шесть вечера. Теперь он ходил туда раз в неделю и рассказывал покойной жене всё, что с ним происходило. Он поужинал и по своему обыкновению вышел на балкон подышать свежим воздухом. Взглянув вниз, Антон увидел Татьяну одиноко сидящей на скамейке возле детской площадки. Картина в точности повторяла прошлый случай, когда она так же сидела и ждала зятя. «Что это? Прямо дежавю! – Антон посмотрел на часы. Они, как и в прошлый раз, показывали без четверти семь. – Да что же это такое? Неужели она опять ждёт его? Выходит, этот мерзавец не сдержал слова? А я, наивный дурак, успокоился, доверился ему! А он, оказывается, тянет деньги и с меня, и с Татьяны! Конечно! Какой же я идиот! Он же, гнида, знает, что Татьяна не в курсе, что я ему плачу. Вот и пользуется этим. Ну, погоди, ублюдок! Я тебе этого спущу!»

Антон быстро переоделся и вышел во двор. На сей раз он сам сделал вид, что не видит Татьяну на скамейке, и торопливо направился к метро. Выйдя из арки на улицу, Антон остановился и стал ждать насильника. В пять минут восьмого тот появился. Антон наблюдал за ним издали. Если в прошлый раз насильник имел жалкий вид, то сегодня он выглядел ещё хуже: похудел, осунулся, походил на опустившегося бомжа. Войдя в арку, он сделал несколько шагов и, столкнувшись лицом к лицу с Антоном, слегка пошатнулся, попятился назад и спиной упёрся в стену. В глазах у него застыл страх. Антон взял его за футболку, потянул на себя, затем, оттолкнув, прижал его к стене и был удивлён, с какой лёгкостью тот поддался силе.

– Решил с огнём поиграть? – медленно выговорил Антон сквозь зубы. – Жизнь надоела?

– Нет… она сама мне позвонила, ей богу сама, но я тебя не выдал, клянусь…

– Кто? Когда?

– Таня, сегодня, час назад…

– Зачем ей звонить тебе?

– Хотела проверить, не сдох ли я, раз не пришёл за деньгами. Так и сказала…

– И ты решил сорвать с неё двадцать тысяч помимо моих тридцати…

– Пятнадцать…

– Что пятнадцать?

– Сказала пятнадцать, больше не даст.

Антон смотрел на этого жалкого, совершенно измождённого, похожего на высохшего старика с помятым лицом и выпирающими скулами, но ещё совсем молодого человека, и подумал, что деградация идёт у него ускоренно. Но главное, о чём в эту минуту думал Антон – что делать дальше? как с ним поступить? Ответа он не находил и потому чувствовал себя неуверенно. Ситуация требовала решительных действий с его стороны. Не зря же он в прошлый раз недвусмысленно намекал, что нарушение соглашения повлечёт за собой суровое наказание. Такой момент настал, и теперь уже сам насильник испуганно ждал исполнения угрозы. Антон производил на него впечатление грозного дельца с тугим кошельком и сворой цепных псов, которых до поры не выпускает. В следующую секунду Антон неожиданно для себя произнёс зловещую фразу, которая как нельзя лучше пришлась к месту. Он сам внутренне содрогнулся от того, что сказал:

– Придётся тебя казнить.

– Не надо… – взмолился насильник и стал трусливо озираться по сторонам, полагая, что палач сейчас явится.

– Ты нарушил уговор, – произнёс Антон угрожающе холодно.

– Я сейчас уйду… – его била дрожь, – и больше не приду… клянусь…

Антон ощутил внутреннее удовлетворение – угроза сработала. Теперь можно было на этом спекулировать:

– Ты посмел меня обмануть! Придётся…

– Нет, – перебил его насильник, – ведь она сама звонила… я о тебе ни слова не сказал… поверь…ни слова… я больше не приду, вот увидишь…

Сверля его взглядом, Антон выдержал внушительную паузу, которая усиливала страх насильника, затем снисходительно произнёс:

– Ладно… сегодня, так и быть, я тебя отпускаю, но… больше не прощу.

Нервная дрожь у насильника стала спадать. Он отодвинулся от стены, сделал несколько шагов, чтобы уйти, но вдруг остановился, повернул голову в сторону Антона и тихо спросил:

– А… как же ты?

– Что я?

– Насчёт… денег? Сказал, что слово держишь.

– Раз сказал, значит держу.

– Тогда… может сейчас? Зачем тебе приезжать? Осталось всего три дня…

Антон задумался. Он понимал, что через три дня у него уже будет реальная возможность привести приговор в исполнение. За это время можно тщательно подготовиться и, наконец, прикончить вымогателя в его логове. А главное – сделать это без свидетелей и практически чисто. Комар носа не подточит. Ведь кто знает об их связи? Никто! Никому и в голову не придёт подозревать его. Идеальный шанс. Остаётся только решиться. В эти секунды у Антона шла внутренняя борьба: либо надо набраться смелости и через три дня совершить убийство, либо трусливо отступить от намеченного плана, но тогда удобнее деньги отдать сейчас. Он смотрел вниз, чтобы не выдавать своего волнения, опасался вызвать у насильника подозрение. Антону почему-то казалось, что тот может прочесть его мысли, но когда он поднял глаза, то увидел, что этому опустившемуся алкашу сейчас нужна только доза, которая облегчит ему страдания и в то же время станет ещё одним толчком, ведущим его к гибели. Действительно, решил Антон, может лучше отдать деньги и пусть он дальше деградирует? Похоже, они идут ему на пользу. В бумажнике у него было всего двадцать тысяч.

– Ладно, – Антон притворно вздохнул и достал бумажник. – За то, что нарушил соглашение, сумму пособия уменьшаю. Здесь двадцать тысяч. Ещё одно нарушение, и не будет ни пособия, ни тебя. Усвоил?

– Да, да… конечно… – торопливо произнёс тот, жадно уставившись на купюры, подошёл, забрал их дрожащими руками и пошёл обратно в сторону метро.

Выйдя из арки, Антон медленно шёл через двор к дому и заметил, что Татьяна неотрывно смотрит в его сторону. Когда он приблизился к детской площадке, она громко поздоровалась, опасаясь, что он может пройти мимо:

– Здравствуйте, Антон Роленович!

– Здравствуйте, Танечка!

Он подошёл и сел рядом на скамейку.

– Вы сегодня одна, задумчивая?

Она смотрела на него, широко открыв глаза и как-то по-детски вскинув брови:

– Я не задумчивая, я… – она хотела сказать озадачена, – удивлена.

– Чему, Танечка?

Ещё в прошлый раз Татьяне показалось странным поведение Антона, когда он, выйдя из арки, увидел её, резко развернулся и пошёл обратно. Зять в тот день так и не появился. И сейчас она видела, как Антон быстро шёл к метро, намеренно не глядя в её сторону. А зятя до сих пор нет, хотя уже половина восьмого. Смутное предчувствие ей подсказывало, что между поведением Антона и отсутствием зятя есть какая-то связь, что, возможно, Антон и тогда, и сейчас не зря ходил к метро. Но связь эта в представлении Татьяны была настолько нереальной, почти фантастичной, что она не могла даже заикнуться Антону о той догадке, которая вдруг посетила её. Уж слишком она казалась невероятной.

– Мне почему-то кажется… вернее показалось… – Татьяна запиналась, – скажите, вы сейчас ходили к метро?

– Да, – ответил Антон.

– С кем-то встречались?

– Встречался.

– Можно мне спросить вас?

– Разумеется.

– Мой вопрос может вам показаться странным, но…

– Да что за вопрос, Танечка? Что вас так беспокоит? Спрашивайте.

– Хорошо. С кем вы встречались?

– С одним знакомым.

– Антон Роленович, понимаете, у меня закралось смутное ощущение, что я…

– Что?

– … знаю вашего знакомого. Я ошибаюсь?

Глаза Татьяны отражали внутреннюю тревогу, и в то же время в них угадывалась надежда, что она не ошибается. Татьяна смотрела на Антона так по-детски наивно и доверчиво, что ему стоило усилий, чтобы утаить от неё правду:

– Думаю, ошибаетесь. Вряд ли у вас, Танечка, есть знакомые моего возраста. Даже если имеются, принимая во внимание народонаселение нашего мегаполиса, вероятность того, что у нас с вами окажется общий знакомый, практически равна нулю. Это я вам говорю как математик.

– Ясно, – она слегка улыбнулась и в последний раз бросила взгляд в сторону арки.

– Вы, похоже, кого-то ждёте?

– Да, отца Насти. Он второй раз не приходит, – сказала Татьяна и внимательно посмотрела на Антона.

– Вы хотите, чтобы он пришёл?

– Нет. Он нам не нужен. Его долго не было, я позвонила, он обещал прийти.

– Я думаю, вам не следует ему звонить, если сам он не приходит. Вы, кажется, говорили, он алкоголик. Тогда тем более. Ему ведь нужна только водка, а ваш звонок может растревожить его, спровоцировать на новый визит. Но вы же не хотите, чтобы он встретился с Настей?

– Я этого очень боюсь, и собственно позвонила ему впервые. Он давно не появлялся. Кстати сказать, с того дня как мы с вами познакомились, – сказала Татьяна и вновь пристально посмотрела на Антона, словно ждала от него разгадки этого странного совпадения.

– Ну, если с того самого дня как мы познакомились, значит и впредь не появится.

– Почему вы так уверены?

– Потому что я обладаю магическим полем, которое отпугивает людей подлых и злых, а тем более непорядочных отцов. Они за километр чуют карающую силу моего магического поля, и боятся приблизиться. Так что, милая Танечка, забудьте вы его, и тогда у вас с Настенькой всё пойдёт прекрасно. Поверьте.

Она рассмеялась:

– Какой вы замечательный человек, Антон Роленович! Я теперь не сомневаюсь, что вы наш ангел-хранитель!

– Я, конечно, далеко не ангел, но кое-каким волшебством владею. Поэтому, если вдруг он позвонит, сообщите мне, и я усилю воздействие магического поля.

– И что оно с ним сделает?

– Так вы обещаете мне сообщить?

– Обещаю, Антон Роленович. И всё же, что сделает ваше поле? Поразит его?

– Я уже сказал, отпугнёт нерадивого отца так, что он забудет дорогу сюда и ваш телефон.

– Вот как?! – Татьяна продолжала смеяться.

– А вон и внучка с бабушкой! – Антон оживился.

Из подъезда вышли Надежда Юрьевна с Настенькой. Он специально поднялся со скамейки, чтобы Настенька его заметила и побежала, протягивая ручонки. Теперь Антон каждый раз, когда она бежала к нему, поднимал её высоко над головой, потом сажал на руку и задавал один и тот же вопрос: «Ты не забыла дедушку Антона?». Ответ ребёнка приводил его в восторг: «Никогда!»

Жизнь Антона изменилась и вошла в новое русло. Существование стало осмысленным, сон укрепился, и его снова потянуло к научной работе. Он вновь принялся за исследования и даже стал заказывать свежие статьи. В одной из них Антон наткнулся на старую нерешённую научную проблему, над которой в молодые годы ломал голову, но результата не добился. А сейчас он решил вновь за неё взяться. Толчком послужила неожиданно возникшая у него идея нового подхода, которая могла привести к конструктивному решению проблемы, в то время как автор статьи предлагал лишь частное решение.

Вечерами Антон выходил во двор пообщаться с Настенькой и Надеждой Юрьевной. В субботу и воскресенье он их возил гулять в московские парки или на набережные Москвы-реки. Настеньке больше всего нравился парк на Якиманской набережной. Здесь из-под каменных плит вразнобой било множество фонтанов, дети босиком бегали между ними и восторженно визжали. Август оказался тёплым, хоть и дождливым. Татьяна в последнее время редко к ним присоединялась. У неё недавно появился молодой человек, и она теперь выходные проводила с ним.

Раз в неделю Антон продолжал ходить на кладбище. Дни шли своим чередом. Так прошёл ещё один месяц.

Как-то воскресным солнечным утром Антон после завтрака, сев за компьютер, обратил внимание на дату и обнаружил, что срок предоставления очередного пособия насильнику истёк вчера. С минуту подумав, он встал и пошёл в спальню переодеться. Через двадцать минут он уже ехал на машине вИзмайлово. По дороге снял из банкомата необходимую сумму денег. На место приехал достаточно быстро. У подъезда ждать не пришлось, дверь открыл мальчик, выносивший велосипед. Войдя в подъезд, Антон вдруг увидел, что дверь 121-й квартиры опечатана. Он некоторое время тупо смотрел на бумажную ленту с печатью, потом вышел из подъезда и в задумчивости встал. Интересно, думал Антон, что бы это значило? К двери подошла молодая женщина с детской коляской. Он помог ей занести коляску в подъезд.

– Простите, – обратился он к ней, – вы не знаете, почему дверь 121-й квартиры опечатана?

– Я вообще-то не в курсе. Там, кажется, какой-то несчастный случай произошёл.

– А что было?

– Подробности не знаю.

Из подъезда вышли парень с девушкой, затем молодой мужчина, за ними девочка лет двенадцати, но Антону нужен был компетентный жилец, обладающий информацией. И он дождался. К двери подошла старая женщина с палочкой и стала доставать из сумки ключи. По тому, как она бросила суровый взгляд на Антона, который без дела стоял возле подъезда, он понял, что это тот самый компетентный жилец.

– Простите, пожалуйста, это не ваши окна? – спросил Антон, указывая на два окна первого этажа.

– Нет, не мои. Вы из полиции?

– Разве я похож на полицейского?

– Не знаю, на кого вы похожи. А что вам нужно?

– Мне нужен хозяин этой квартиры.

– Зачем он вам? – грозно спросила женщина.

– Видите ли, мы ставим решётки на окна. Работаем качественно, ставим крепкие решётки, их домкратом не сорвать. Ворам не под силу. У вас в доме только на этих двух окнах их нет.

– Только решёток не хватало! Слава богу, что их нет, иначе сотрудники МЧС не смогли бы быстро проникнуть в квартиру этого наркомана.

– Какого наркомана?

– Да жил тут один, ходил, шатался, наркоты нажравшись.

– А что с ним стало?

– Угорел вместе с дружком своим, чуть дом не взорвали, ироды.

– Взорвали?

– Заснули от наркоты своей, а на плите что-то оставили вариться. Вода вскипела, погасила огонь, а газ-то не выключился. В результате два трупа. Соседка под утро учуяла запах газа, позвонила в МЧС, вызвала. Слава богу, взрыва не было. Всем нам хана бы настала. Вот до чего наркота проклятая доводит.

– Да, беда, – согласился Антон, кивая головой. – Стало быть, хозяина нового пока нет?

– Откуда? Месяца не прошло, как полиция опечатала квартиру.

– Понятно, ладно, приду, когда он появится.

– В тридцать первом доме есть окна без решёток. Там какая-то контора на первом этаже. Можете к ним сходить.

– Спасибо за подсказку, сейчас пойду.

Антон направился к машине. И вдруг слышит:

– Вы не туда пошли. Вам сейчас надо справа обойти здание, дальше через двор по тропинке до аптеки, а там направо, второй дом.

– Спасибо. Я очень вам признателен.

Пришлось идти к машине длинным путём, обходя дом справа. На углу Антон на миг остановился, вспомнил нацарапанную на стене надпись: Дела благородные! Он подошёл ближе, прочёл, усмехнулся и пошёл дальше.

Когда Антон вернулся, Настенька с мамой и бабушкой находились на детской площадке. Завидев его, Настенька побежала навстречу и протянула ему ручонки. После того как Антон поднял её, посадил на руку, задал свой неизменный вопрос и получил желанный ответ, он обратился к Надежде Юрьевне:

– Сегодня замечательный солнечный день! А не поехать ли нам в Коломенское? Как вы на это смотрите?

– Давайте, поедем. И Танечка может к нам присоединиться.

– Вот как? Это хорошо. Танечка нас давно не радовала своим присутствием. Надеюсь, у неё с молодым человеком всё в порядке?

– Всё нормально, – смущённо улыбнулась Татьяна. – Он вчера уехал к родителям.

– Антон Роленович, а у меня для вас сюрприз! – Надежда Юрьевна лукаво улыбалась.

– Да, – добавила Татьяна, – мама вчера весь вечер старалась.

– Что за сюрприз? Вы меня заинтриговали.

– Вы как-то обронили, что любите жареные пирожки с фасолью, – сказала Надежда Юрьевна.

– Ах, вон оно что?!

– Да, мы приглашаем вас сегодня на ужин. Кроме пирожков будет суп с фрикадельками, и ещё я сделала малосольные огурчики. Всё как вы любите.

– Ну!.. Надежда Юрьевна, вы меня балуете!

– Это такая малость, что я могу для вас сделать.

– Спасибо большое!

– А знаете что, Антон Роленович? Раз мы сейчас поедем в Коломенское, я схожу и принесу в дорогу пирожков. Я их много пожарила, и на вечер хватит. Заодно прихвачу кофточку для Насти. На случай, если ветер поднимется.

– С удовольствием испробую пирожки вашего приготовления.

Она встала со скамейки и направилась к дому.

– Мама у меня труженица, – сказала Татьяна, – я не такая, я ленивая.

– Знаете, а ведь ваша мама совсем не похожа на мою покойную жену, – вдруг почему-то без всякой связи сказал Антон, задумчиво глядя вслед уходящей Надежде Юрьевне. Лёгкая улыбка скользнула по его, казалось, помолодевшему лицу.

– Но?.. – с игривой интонацией произнесла Татьяна и чуть приподняла брови.

– Что но? – спросил он удивлённо.

– Ну как же, Антон Роленович? – она лукаво улыбалась, – после такой фразы непременно должно следовать «но», а дальше продолжение…

Антон впервые за последние годы смутился, словно его поймали врасплох. Он смотрел в смеющиеся голубые глаза Татьяны и сам ей широко улыбался.

2016, 2017 г.

Выбор

«Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться.

Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано…»

Евангелие от Матфея: гл. 19, п. 10, 11.

– Добрый вечер! Вы заказывали? – спросил вышедший навстречу метрдотель.

– Нет, я… на программу «Шанс», – ответил Михаил, несколько смутившись.

– Да, да, – понятливо подтвердил метрдотель, – проходите сюда, вас встретит девушка.

Михаил прошел в небольшое помещение, где за компьютерным столиком сидела молоденькая девушка. На груди у неё была пристёгнута карточка с именем Катя. Увидев гостя, она улыбнулась:

– Представьтесь, пожалуйста.

– Михаил Гейс.

Катя стала быстро щёлкать мышью компьютера, затем снова обратилась к гостю, продолжая улыбаться:

– Позвольте пристегнуть вам номерок, – она достала карточку, на которой крупно была выведена цифра 2.

«Похоже, кто-то пришёл раньше меня», – подумал Михаил и, словно угадывая его мысли, Катя сказала:

– Вы не первый.

Он приехал почти на сорок минут раньше назначенного времени. Была суббота. Москва летом пустела в выходные дни, машин становилось меньше. Михаил по привычке выехал за час, а доехал до центра меньше чем за двадцать минут. День выдался замечательный, и хотя солнце уже клонилось к закату и приближался вечер, на улице было ещё жарко. Он решил не ждать, припарковал машину и направился к ресторану.

– Программа начинается в семь, придётся подождать, – сказала Катя и протянула ему что-то вроде открытки. – Это памятка. Пройдите, пожалуйста, направо в холл. Желаете кофе, чай? – спросила она вдогонку.

– Нет, спасибо.

Михаил открыл дверь и вошёл в просторный, залитый солнцем холл. Солнечные лучи проникали сквозь огромное почти во всю стену окно. В помещении приятно ощущался охлажденный воздух. Посредине холла стоял человек, у которого гордо красовалась карточка с номером 1. Мужчина напоминал боровика – маленького роста, не больше метра шестидесяти, плотного телосложения, с большой головой и практически без шеи. Было заметно, что галстук ему давит. Его облик производил бы смешное или даже жалкое впечатление, если бы не большие, тёмно-карие, живые и умные глаза. Они сразу уставились на Михаила. Взгляд был до неприличия пристальным, изучающим, в то же время в нём угадывалось почти детское любопытство.

Михаил поздоровался, но мужчина даже не кивнул, а продолжал несколько секунд внимательно смотреть на него, потом вдруг решительно двинулся вперёд, подошел к Михаилу и протянул руку для пожатия. Михаил улыбнулся, пожал ему руку и решил представиться, как обычно в таких случаях поступают:

– Миха…

Но мужчина его оборвал:

– Зачем? Мы вряд ли с вами встретимся еще, а здесь мы Номер 1 и Номер 2. В этом даже что-то есть. Сейчас мы для женщин, словно лошади на бегах. Делайте ставки, милые дамы!

Он рассмеялся, затем довольно бесцеремонно обвёл взглядом Михаила с головы до ног и выпалил:

– Мне нравятся высокие женщины!

Михаил улыбнулся:

– А мне – невысокие.

– Вот и замечательно! Значит, мы не конкуренты.

– А вы полагаете выбор за нами?

– Безусловно, – убеждённо ответил Номер 1.

– Но мы, кажется, не в публичный дом пришли, – заметил Михаил.

– Нет, конечно, – мужчина брезгливо поморщился, – проститутки удел слюнявых онанистов и прочих убогих мужиков, – сказал он и вдруг вопросительно, почти испуганно посмотрел на Михаила, ожидая реакции.

– Не спорю, однако мне до сих пор казалось, что выбирают чаще всего… женщины, – произнёс Михаил неуверенно.

– Абсолютно верно! – без тени сомнения подтвердил Номер 1 и, заметив удивление на лице Михаила, пояснил: – На свете уйма дураков. Их намного больше, чем нас с вами, согласны?

– Вам трудно возразить, – опять улыбнулся Михаил.

– Так вот, – продолжал Номер 1, – когда женщина попадает в их общество, выбор, несомненно, за ней. В таких случаях власть женщины абсолютна. Но если с ней окажетесь вы, да еще наедине, особенно важно, что наедине! – подчеркнул он, поднимая указательный палец, – она попадет в плен своих же эмоций и чувств, как только вы начнёте подкрадываться к ней и завораживать её своим обаянием.

– Похоже, вы знаете меня лучше, чем я.

– Не иронизируйте, я человека ВИЖУ! – произнёс он многозначительно. – Ведь что для этого нужно?

– И что же? – искренне заинтересовался Михаил.

– Прежде всего, проявление живого интереса к её особе. Немного простоты в общении – этакая естественность, почти открытость. С вашей улыбкой эффект обеспечен, сразу возникнет нужный контакт. Рассказ о каком-нибудь трогательном случае из вашей жизни, например связанный с ребёнком или как бы ненароком демонстрирующий, каким вы бываете щедрым и внимательным. Можно в беседе сослаться на пример из литературы, лучше из классики, или еще лучше из библии. Сойдет также остроумный анекдот.

– То есть вы хотите сказать, что я буду коварно завлекать жертву в сети?

– Именно! – убеждённо ответил Номер 1. – Я ведь тоже буду действовать подобным образом, но сознательно, то есть осознанно и целенаправленно. В то время как вы будете это делать без каких-либо усилий – естественно, я бы даже сказал бессознательно, следуя собственной натуре.

– Вы ясновидящий?

– Нет, я просто думающий человек с большим опытом по части смены жён, чего, как я догадываюсь, не так много у вас.

– Способности думать?

– Нет, конечно. Вы, полагаю, всего раз были женаты?

– Меня начинает пугать ваша проницательность.

– Можете считать меня ясновидящим, но на самом деле все, как говорится, элементарно. Во-первых, я хорошо знаю какой мужчина, а точнее, что в мужчине нравится женщине, если, конечно, она не круглая дура. Таких я отметаю. Во-вторых, могу утверждать, что у такого правильного человека как вы… – и тут Номер 1 неожиданно умолк и вновь обвёл Михаила взглядом с головы до ног. – Вообще-то странно… – произнёс он загадочно, снова пристально вглядываясь в своего визави.

Михаил собрался было спросить, что собственно означает «правильный», но последние слова его заинтересовали больше.

– Что странного?

– То, что вы пришли сюда…

– Но вы ведь тоже пришли.

– Да… – вздохнул Номер 1 обречённо, – пришел… Официально я расписывался дважды, но жён у меня было намного больше… – продолжал он, покусывая ноготь, словно говорил сам с собой. И вдруг спросил:

– У вас есть дети?

– Дочь, – ответил Михаил.

– Вот это замечательно! Если б у меня была дочь… или сын… – оставив фразу незавершенной, Номер 1 неожиданно оживился: – Хотите анекдот? По теме. Он появился давно, когда у нас впервые начали печатать брачные объявления. Женщина даёт объявление: желаю познакомиться с интеллигентным симпатичным мужчиной не старше сорока лет, ростом не меньше метра восьмидесяти, без вредных привычек и т.д. Звонит мужчина и говорит: «Сразу хочу предупредить, что мне сорок восемь лет» – «Гм! А вы симпатичный? – спрашивает женщина» – «Да! Этого сколько угодно, но я лысый» – «А рост какой? – забеспокоилась она» – «Рост – метр шестьдесят, – отвечает мужчина». – «Послушайте, – говорит женщина, – вы хорошо читали объявление?» – «Конечно, – уверенно отвечает мужчина» – «Тогда что же вы звоните?» – «Я звоню, – говорит он, – чтобы сказать вам, чтобы вы на меня не рассчитывали!»

Тут Номер 1 громко рассмеялся, а затем весело добавил:

– Мой случай!

– По-моему, не ваш, – Михаил улыбался, – вы не лысый.

– Думаете, у меня есть шанс?

– С вашим юмором и опытом – вполне определённый.

В холл вошли в сопровождении Кати двое мужчин с номерами 3 и 4. Поздоровались. Номер 1 слегка кивнул и принялся их изучать. Катя сообщила, что скоро подойдёт пятый участник, и исчезла за дверью.

Один из вошедших был высокого роста, худой, с мелкими чертами лица и большой рыжей шевелюрой. Возраст его трудно поддавался определению – мешала рыжая шевелюра – скорее всего, не более сорока лет. Второй – среднего роста, лет сорока пяти, с угрюмой физиономией.

Через несколько минут вновь появилась Катя с пятым участником. Им оказался полный мужчина примерно шестидесяти лет с круглым лицом и зачесанной лысиной. За ними вслед вошла дама в элегантной, обтягивающей бёдра юбке с пикантным разрезом.

– Добрый вечер, господа! Меня зовут Елена, – начала она, обводя взглядом присутствующих мужчин. При этом чуть дольше и с некоторым удивлением задержала взгляд на Номере 1, словно не ожидала его здесь увидеть.

– Приятно вас видеть сегодня у нас, – продолжала Елена, – мы не так давно стали организовывать подобные встречи, но уже есть положительные отзывы. Они помещены на нашем сайте. Пока отзываются только женщины. Как и следовало ожидать, они более активны, но хотелось бы, чтобы мужчины также откликнулись. Наша программа называется «Шанс», мы даём нашим клиентам шанс встретить своего спутника жизни и надеемся, что предоставленный нами шанс окажется для кого-то счастливым. Каждому из вас Катя дала памятку с правилами программы. Да, господа, у нас есть некоторые совершенно не обременяющие правила, которые просим вас соблюдать. Я о них скажу.

Господа, вам сегодня предстоит познакомиться с пятью очаровательными женщинами. Дамы уже прибыли и ожидают вас в отдельных кабинетах. Каждая встреча рассчитана на полчаса. Между сеансами десятиминутный перерыв. Обслуживающие вас официанты напомнят об окончании очередной встречи и после перерыва проводят в следующий кабинет. После завершения сегодняшней программы вы должны прислать нам по электронной почте ваши предпочтения с обязательным указанием имени и номера претендентки, т. е. женщины, с которой вы желали бы вновь увидеться. Имена с номерами указаны в памятке. Подобный список с вашими данными получат женщины и также сделают свой выбор. Обращаю ваше внимание на то, что по нашим правилам решение вы должны принять не сегодня и не здесь, а завтра до конца дня. Сегодня после завершения программы все участники разъедутся, чтобы спокойно подумать и сделать свой выбор. Получив завтра от всех участников сегодняшних встреч информацию, мы внесём её в базу данных. Далее программа сделает сравнение мужских и женских предпочтений и определит совпавшие пары. Все участники получат по электронной почте результаты сравнений. Каждый получит информацию, которая касается непосредственно его. Совпавшим парам пришлём номера телефонов их избранников. Ну а дальше, как вы догадываетесь, милые мужчины, ход за вами.

Еще один важный момент: наши правила позволяют каждому участнику сделать два выбора, т.е. указать двух претенденток, но при этом следует обязательно обозначить приоритет – кто из двух женщин предпочтительнее. И тогда, как вы понимаете, возникают разные варианты. Например, кто-то из вас может оказаться избранником дамы по второму приоритету, в то время как он выбрал её первым приоритетом. Т.е. он может оказаться у неё, что называется, на вторых ролях. Не исключена также обратная ситуация, но могут совпасть и приоритеты. Кому-то из вас вдруг особенно повезёт, и он окажется избранником двух дам, то есть тех, которых он выбрал. Но даже в этом случае возможны четыре варианта, если учесть приоритеты, выставленные женщинами. Это я говорю к тому, что вы, дорогие мужчины, должны учесть, что если вас выбрали по второму приоритету, то, возможно, вашей избраннице уже позвонил мужчина, которого она выбрала по первому приоритету. Хотя и это совсем не обязательно, поскольку он мог её не выбрать или выбрать по второму приоритету.

И тут, заметив, что у мужчины с угрюмой физиономией выражение лица становится всё более и более вопросительным, Елена добавила:

– На самом деле всё не так сложно, просто есть нюансы. Впрочем, вы вольны ограничиться выбором только одной претендентки или вовсе никого не указывать, если вам никто не понравится. Как бы то ни было, мы вам желаем счастья, чтобы вы нашли свою спутницу жизни. Если есть вопросы, я с удовольствием отвечу.

В течение нескольких секунд воцарилась тишина, после чего раздался голос, который по своему звучанию мог принадлежать скорее женщине, нежели мужчине. Голос принадлежал мужчине с рыжей шевелюрой:

– Скажите, Елена, а можно узнать…

Но вопрос был прерван. Высокий скрипучий фальцет прозвучал настолько неожиданно, что никто не мог удержаться от улыбки, включая Елену, а Номер 1 откровенно расхохотался, чем заслужил суровый взгляд рыжей шевелюры. Толстяк с зачесанной лысиной, стоящий ближе всех к Елене, повернулся к присутствующим мужчинам с ухмылкой на лице и стал мигать глазами. Строгий взгляд рыжей шевелюры заставил Номера 1 перестать смеяться и даже опустить глаза. Остальные также перестали улыбаться.

– Я вас слушаю, – мягко произнесла Елена, разряжая обстановку.

– Я хотел спросить. После того как компьютер определит совпавшие пары и выяснится, что тобой не заинтересовались дамы, которых ты указал. Можно ли узнать, выбрала ли тебя кто-либо из трёх оставшихся женщин? Ваши правила позволяют указать двух претенденток, но не всегда можно за полчаса сделать правильный выбор.

Голос рыжей шевелюры не давал покоя Номеру 1. Он повернулся спиной к присутствующим, чтобы скрыть душившие его приступы смеха. Толстяк закрыл рукой рот. Михаил, глядя на них, улыбался. И только мужчина с угрюмой физиономией невозмутимо уставился на Елену в ожидании ответа на заданный вопрос.

– Возможно, – ответила Елена, – но согласитесь, выглядело бы, по меньшей мере, странно, если мужчина, выражая своё предпочтение, указал бы подряд всех женщин. Однако я поняла ваш вопрос. Допустим, вы получили от нас извещение о том, что две женщины, которых вы выбрали, вами не заинтересовались. Но это отнюдь не означает, что ни одна из участниц программы вас не выбрала. Предположим, кому-то из трёх женщин, которым вы предпочли двух других, вы понравились. Это возможно, но вы, увы, её не выбрали. Если действительно сложится такая ситуация, мы готовы будем вам помочь. Вы можете позвонить нам послезавтра, и мы вам ответим, но лишь в том случае, если женщина, которая вас выбрала, предварительно даст нам на это своё согласие. Я ответила на ваш вопрос?

– Да, спасибо.

– Господа, если больше нет вопросов, Катя вас проводит в кабинеты. Желаю удачи!

Кабинет № 1

Михаил вошел в кабинет. Звучала спокойная приятная музыка. Возле столика для напитков стояла женщина, возраст которой подходил под определение «бальзаковский». Её нельзя было назвать полной, скорее она была близка к той грани, после которой женщина переходит в категорию полных. Черные волосы были собраны сзади, темно-карие чуть раскосые глаза светились доверчиво. Большой чувственный рот не портил лица, наоборот, придавал особое обаяние улыбке. Она была в облегающей юбке и блузке на пуговицах. Три из них были расстегнуты, обнажая мощную грудь лишь настолько, насколько это позволительно женщине в этом возрасте. Она казалась домашней и тёплой, из той категории женщин, которые умеют создавать уют в доме. Алла – так её звали – говорила мало и поэтому время от времени оправдывалась:

– Вы, пожалуйста, спрашивайте, что вас интересует. Я отвечу.

Официант обслуживал быстро, принял заказ на горячее для подачи на следующем получасовом сеансе и удалился. На столе были расставлены салаты из овощей и морепродуктов, маринованные грибы, бутерброды с красной икрой и рыбой, изящно выложенный на широкой тарелке сырный ассорти. Стояла ваза с фруктами. В конце сеансов подразумевался десерт. Ассортимент алкогольных и прочих напитков, выставленных на отдельном столике, нареканий не вызывал.

Выяснилось, что Алла вдова. Уже четыре года. Сыну семнадцать лет. Месяц назад он сам завёл с ней разговор о её замужестве и позволил ей выйти замуж.

– А я думаю, раз сын разрешил, – это важно для меня, я бы не смогла говорить с ним на эту тему – может, попробовать? Мне ведь скоро сорок, потом будет уже поздно. Но за кого? У меня нет знакомых мужчин. Работа и дом. После смерти мужа круг знакомых резко сузился. Он, в отличие от меня, был очень общительным, имел много друзей. Они любили приходить к нам в гости, я угощала. Мне нравилось, когда приходили его друзья. Теперь, конечно, не приходят. Иногда звонят по праздникам, но уже реже. У меня только одна подруга со школьных лет. Она и нарыла эту программу «Шанс», я бы не смогла, – говорила Алла тихим, мягким голосом, улыбаясь.

Михаил подумал, что сын у неё молодец. Эта женщина предназначена для семьи и заслуживает того, чтобы её согревал нормальный мужчина. Только вот сам он вряд ли подходит на эту роль. «Интересно, почему?» – задал себе вопрос Михаил и поймал себя на том, что он ищет в каждой женщине ту единственную, которая однажды глубоко запала ему в душу и уже не покидала её, но которую необходимо вычеркнуть из своей жизни и забыть. И сейчас Михаил вдруг понял, что её манеры, речь, голос, взгляд стали для него чем-то вроде эталона, с которым он невольно подходит в оценке каждой женщины. «Стоп! – сказал он себе. – Нужно быть мужчиной. Свет клином на Ирине не сошёлся. Надо, наконец, понять, что есть много других интересных женщин».

– Но вы, кажется, не слушаете меня? – сказала Алла, все так же мило улыбаясь.

– Нет, я слушаю вас. И я подумал, что у вас умный сын. Вы заслуживаете семейного счастья.

– Только не с вами, так? Я правильно вас поняла?

Михаил смутился. Он не ожидал такой проницательности. «Неужели моё лицо выдаёт мои мысли?» – подумал он и, улыбнувшись, ответил:

– Я вас не исключаю. У меня есть цели в жизни, о которых я не могу говорить на первой встрече, они существенно влияют на мой выбор. Мне надо принять продуманное решение.

– Конечно. Вы извините меня, пожалуйста. Я сама не знаю, как у меня сорвался этот вопрос…

Кабинет № 2

Светлана была в коротком летнем платье. Стройная блондинка с очаровательной улыбкой, которая не сходила с её лица за все время общения с Михаилом, производила приятное впечатление. Равномерный по всему телу загар придавал ей шарма. О своём возрасте Светлана уже третий год с некоторой грустью, но смело говорила, что ей уже тридцать. Ей действительно нельзя было дать больше. Открытое лёгкое платье позволяло почти полностью разглядеть её стройное тело.

Михаил, как всякий мужчина, был большим ценителем женских ног. Оценивая ту или иную женскую ножку, он иногда даже делился своими мыслями с Ириной. Она спокойно относилась к его оценкам. Лишь однажды поинтересовалась: «Такой интерес к женским ногам – это страсть маньяка или присущ всем мужчинам? И почему именно ноги? почему не руки, грудь, губы… глаза, наконец?» Михаил отвечал, что ему нет дела до всех, что перечисленные части тела, безусловно, играют свою роль в восприятии женского образа, но по силе воздействия на мужские гормоны женские ножки вне конкуренции.

Он сразу дал самую высокую оценку ножкам Светланы. Короткое платье позволяло созерцать их почти целиком. Особенно ему понравились коленки, которые, на его взгляд, имели идеальную форму. Каблучок изящной босоножки, не очень высокий (да и нужен ли для таких длинных ног высокий каблук?) гармонично завершал её точёную ножку. И надо признать, Светлана не страдала отсутствием вкуса. Элегантное платье, изящная тёмно-бордовая сумочка из тисненой кожи и схожие по цвету босоножки, а также умеренно наложенный макияж подтверждали это.

Светлана была замужем четыре года. Муж изводил её ревностью. Последнее время стал невыносим. Наконец в прошлом году решили расстаться. Детей не рожала, всё как-то не решались… и, слава богу. Работает в парфюмерном магазине, заведует отделом. Очень хочет, чтобы мужчина её «понимал».

Кабинет № 3

Вначале Татьяна производила вполне приятное впечатление. Разве что не улыбалась. Через некоторое время Михаилу показалась странной её манера общения. О чём бы ни шла речь, Татьяна говорила много, рассудительно, временами уходила в излишнюю детализацию предметов, не заслуживающих, как ему казалось, особого внимания. На её редкие вопросы он отвечал коротко. Пару раз, задав вопрос, она сама начинала подыскивать правильный ответ, предлагая различные варианты. В частности, интересуясь, какой вуз он окончил, Татьяна стала перечислять московские вузы, не дожидаясь ответа. Михаил был немало удивлен, когда она достаточно подробно стала рассказывать о взаимоотношениях с бывшим мужем, не исключая детали интимной жизни. Совершенно серьёзно поведала о договорённости, которой они достигли в занятиях сексом.

– Это ведь важно, – говорила Татьяна, – мы с мужем в сексе добились полного взаимопонимания. Жили в гражданском браке. Детей муж не хотел, я не настаивала, хотя понимала, что пора рожать. Однажды он исчез на три дня. На работе взял отпуск, сотовый телефон выключил. Потом явился и сказал, что влюбился в другую женщину. Взял свои вещи и ушел.

Татьяна рассказывала об этом совершенно спокойно, без каких-либо эмоций, словно уход мужа ей был безразличен. Но больше всего Михаила удивляло то, что она за все время встречи ни разу не улыбнулась. Выражение лица её не менялось, о чём бы Татьяна ни говорила. Михаил пытался её пару раз развеселить, рассказывая смешные анекдоты. Первый раз Татьяна кивнула, давая понять, что уловила смысл. Второй раз она даже сказала: «Да, смешно», не меняя постного выражения лица.

Как, однако, разнообразна и порой непонятна человеческая натура, думал Михаил, ведь внешне вполне интересная женщина и, кажется, неглупа.

Когда зашел официант и встал возле двери, стало ясно, что время вышло и пора прощаться.

– Я вас выбрала! – неожиданно объявила Татьяна без тени смущения. Присутствие официанта не имело для неё никакого значения.

Михаил посмотрел на неё внимательно и не удержался, чтобы не сказать:

– Вы произнесли это почти обречённо.

– Обречённо? Почему? – искренне удивилась Татьяна. – Вы мне понравились, я вам это сказала.

– Простите, я неудачно выразился. Скорее без эмоций.

– Да, мне говорили, что я не эмоциональна. Но эмоции могут быть скрытыми, – неожиданно заключила она.

– Возможно, вы правы. – После небольшой паузы Михаил спросил: – Мне надо что-то сказать по поводу вашего выбора?

– Нет, совсем не обязательно, – спокойно ответила Татьяна.

– До свидания. Приятно было познакомиться.

– Мне тоже. До свидания.

Кабинет № 4

Оксана говорила с акцентом. Худая блондинка с волевым лицом. Когда он входил, дверь кабинета была приоткрыта, официант расставлял свежие приборы. Оксана Михаила не заметила. Она стояла спиной к двери и говорила по сотовому телефону, держа в правой руке сигарету. Голос её звучал раздраженно: «… это такой hеморрой… никто этим заниматься не будет… короче ему по любому нужно приехать… Что?.. ну, блин, я же hоворю… ну и пусть тогда сидит в своём hрёбаном hомеле… всё!»

Она обернулась и увидела Михаила. Оба представились. Оксана слегка улыбнулась и предложила сесть. Взгляд её был откровенно оценивающий, даже подозрительный. Он почувствовал себя в кабинете начальника. После нескольких фраз и ответов Михаила на вопросы относительно его занятий и места жительства взгляд её стал более дружелюбным.

– Что за бардачное заведение! – возмущалась она, – мне сказали, что сюда попадают только престижные люди, а до сих пор были одни деhенераты!

– Может мне лучше уйти? – Михаил приподнялся со стула.

– Нет, нет!– испугалась Оксана, – пожалуйста, сидите, я не вас имела в виду, а тех, кто до вас приходил.

Она улыбнулась и, похоже, успокоилась. Как всякий начальник, в основном говорила Оксана, при этом постоянно стряхивала несуществующий пепел и вращала сигарету, опустив её кончик в пепельницу. Говорила она о своем бизнесе и главным образом о том, как тяжело вести бизнес в Москве, но она, конечно, справляется.

– Я по жизни борец! – объявила Оксана.

Михаил отметил про себя, что раз человек произносит фразы «по любому» и «по жизни», то непременно произнесёт ещё и фразу «по барабану», надо только дождаться. Слушая Оксану, он сразу определил в ней главное. Ему была знакома эта порода цепких женщин, которые не только никогда не упустят своего, но при необходимости пойдут до конца – цель оправдывает средства. Оксана владела небольшим магазином шуб и дублёнок в одном из крупных торговых комплексов Москвы. Ей часто приходилось, как она выразилась, мотаться в Эмираты. Несколько раз Оксана прерывала свой монолог, чтобы задать вопрос. Выражение её лица при этом неожиданно менялось. Михаил с интересом наблюдал, как волевое резкое выражение вдруг сменялось улыбчиво мягким, почти ласковым. Он был немногословен, но, похоже, Оксану удовлетворяли его короткие ответы. Единственный вопрос, на котором она задержала своё внимание дольше, это – когда он собирается разводиться со своей женой официально. Оксана проговорила почти полчаса и не заметила, как время истекло. В конце встречи, когда Михаил с ней попрощался, она ласково улыбнулась и сказала:

– Пока! Может, увидимся.

Кабинет № 5

У зеркала стояла молодая женщина в короткой юбке и плотно облегающей кофте с глубоким вырезом. Стройные ноги на высоком каблуке в сочетании с короткой юбкой приковывали внимание. Она показалась Михаилу совсем молоденькой – уж очень была ладная. Когда ему было тридцать, он почти безошибочно мог определить возраст женщин моложе себя. Теперь, когда ему сорок два, он мог промахнуться лет на пять.

– Добрый вечер, я Михаил!

– Добрый вечер, я Лариса, – ответила женщина и после некоторой паузы, улыбаясь, добавила, – ну наконец!

Ей очень шла улыбка. Михаил сразу почувствовал её весёлый нрав. У Ларисы были белые ровные зубы, гладкая кожа и густые русые волосы. Облегающая кофта соблазнительно подчеркивала грудь.

– Разве я опоздал на свидание? – спросил Михаил.

– Нет, – Лариса засмеялась, – просто до вас были не очень привлекательные мужчины, если не сказать… странные.

– Да? Мне они показались обыкновенными. Разве что у одного голос высокий.

– Ха! – она опять рассмеялась. – Парень неплохой, но голос… Мне его жалко. А толстяк с зачесанной лысиной! Ха! Вы бы видели его здесь под столом.

– Под столом?

– Да, представляете, у него зазвонил телефон, он стал его доставать из кармана и выронил на пол, под стол. Может, случайно, не берусь судить, а потом полез туда доставать. Ну, я сижу, нога на ногу, а он пыхтит под столом, ха… ха…! И вдруг вижу в зеркале, как он ноги мои обнюхивает. Нет, вы представляете картину! Солидный человек, какой-то директор… и такое! Я встала и отодвинула стул, он поднимается и бьётся головой об стол. Потом, наконец, появляется, поддерживая зачес на лысине. Ха! Я покатываюсь со смеху, не могу остановиться. Он расстроился. Я, конечно, перестала. Нехорошо над человеком смеяться. Какой-никакой всё ж мужчина, ведь вас так легко ранить. Но что было после него! Я еще не отошла от смеха над толстяком, как заходит следующий: длинный, рыжий и вдруг начинает писклявым голосом представляться. Я чуть со стула не упала, вся трясусь от смеха. Потом кое-как успокоилась. Парень стал объяснять, что ему сделали операцию на горле, с того света достали, что в остальном он мужик нормальный, и нужна ему покладистая жена. Ещё один приходил – три раза был женат, ни одну жену без ребёнка не оставил, а всё ищет свою половину. Ну что это за мужик? Разве мужчине позволительно так легкомысленно к детям относиться? К тому же угрюмый такой, словно на похороны пришёл. Я уже незаметно стала смотреть на часы – много ль до конца сеанса осталось? Слава богу, вы пришли.

С Ларисой Михаилу было легко. Они много и весело болтали и сами не заметили, как перешли на «ты».

– Хочешь, потанцуем? Белый танец! – объявила она.

– Почему белый? Я приглашаю.

– О! Спасибо! – откликнулась Лариса и приподняла руки, давая ему возможность обнять себя за талию. Михаил почувствовал прилив крови.

– Скажи, Лариса, а я не старый для тебя? – спросил он, медленно передвигаясь с ней в танце.

– Почему старый? Ты на комплимент напрашиваешься? – улыбнулась она. – И сколько же тебе?

– Сорок два.

– Ну… пятнадцать лет разницы… не так уж много. Конечно, было б лучше, если б ты оказался моложе… – смеялась она, – но ты мне уже понравился.

Михаил вспомнил высказывания Номера 1 и подумал: «Неужели я действительно заманиваю жертву в сети?»

Женщины относились к нему благосклонно. Он это чувствовал, но никогда не задумывался о причинах. Внешне Михаил вряд ли тянул на супермена: рост выше среднего, нормальное телосложение, шатен с правильными чертами лица, глаза голубые, на макушке вырисовывалась плешь. Разве что широкая улыбка и чуть заметный прищур во взгляде придавали ему обаяние. Возможно, этому ещё способствовал бархатистый тембр голоса. Впрочем, человеческое обаяние труднообъяснимо.

Михаил всегда был подтянут, умерен в еде, с детства любил заниматься спортом, играл в футбол и в большой теннис. В последние годы он с охотой и регулярно ходил в фитнес-клуб, не любил опаздывать и вообще был человеком обязательным. Вероятно, здесь сказались немецкие корни Михаила. Его далёкий пращур, Карл Шмидгейслер, обосновался в Санкт-Петербурге в середине девятнадцатого века. Один из внуков Карла, Герман Шмидгейслер, еще носил эту фамилию, хотя другие его братья уже писались просто Шмид. Оригинальнее всех поступил сын Германа – Павел, прадед Михаила. Он отсёк начало и конец фамилии предков и писался Павел Гейс. Второй его оригинальный поступок заключался в том, что он, в отличие от всех своих родственников, предпочитавших русских жен, женился на мадьярке. Если верить семейному преданию, она была ослепительно красива. Павел увидел её в Вене во время деловых поездок по Европе, влюбился до смерти и чуть ли не выкрал юную мадьярку у родителей, которые не хотели отпускать её в Россию. Так что фамилию Гейс и немного мадьярской крови Михаил унаследовал от своего обрусевшего предка и его красавицы жены. Ближайшие его родственники и сейчас жили в Петербурге: отец Юрий Николаевич, мать Елена Васильевна и младшая сестра Оля с мужем Олегом и дочкой Анютой. Они в Москву редко приезжали. Обычно Михаил с женой и дочерью ездил в июле к ним в Петербург. Но в это лето поездка сорвалась по семейным обстоятельствам. Шёл 2008 год.

Выйдя из ресторана, Михаил держал в руке памятку с именами женщин, с которыми довелось ему сегодня познакомиться. Он завёл машину и вдруг увидел, как вышла из ресторана Светлана (кабинет № 2) и пошла по тротуару мимо витрин магазина. «Стройна!» – подумал Михаил, любуясь её походкой. Светлана неожиданно замедлила шаг, открыла дамскую сумочку и стала в ней перебирать предметы, явно пытаясь что-то найти. Михаил несколько секунд наблюдал за красивой блондинкой, и в голове у него мелькнула мысль: «А что, если прямо сейчас, нарушая священные запреты программы «Шанс», взять и увезти её? Что если это – судьба?».

Он резко выключил двигатель, открыл дверцу машины, чтобы выйти, но… судьба, видимо, распорядилась иначе. Светлану кто-то окликнул. Она подняла голову и закрыла сумочку, держа в правой руке то, что, по всей видимости, искала. Лицо её до этого момента сосредоточенное засветилось в улыбе, выдавая радость внезапной встречи. «Такой улыбкой она встретила меня два часа назад», – зафиксировал про себя Михаил и, закрыв дверцу машины, стал наблюдать за ней.

К Светлане подошёл высокий блондин лет двадцати пяти. На нём были рваные на коленях джинсы, оранжевая футболка и кольцо в ухе. Молодой человек вёл себя довольно уверенно, хотя было заметно, что оба немного смущены встречей. Так ведут себя обычно люди, испытывающие симпатию друг к другу, но которым не доводилось оставаться наедине. А тут неожиданно выпал случай. Поначалу, скорее всего, они обменивались приветственными фразами. Потом в основном говорил молодой человек. Светлана выражала мимикой понимание и смеялась, а когда он нагнулся, чтобы почему-то шёпотом ей что-то сказать на ухо, хотя вряд ли окружающие могли слышать их разговор, она громко расхохоталась и мягко провела рукой по его груди. Жест, который так окрыляет мужчину, придает ему уверенность!

Через несколько минут стали прощаться. Молодой человек достал свой телефон и стал набирать под диктовку Светланы. Затем они постояли, молча глядя друг на друга в нерешительности, и, наконец, Светлана потянулась и поцеловала парня в щечку. Он обеими руками прижал её к себе, задерживая поцелуй. Светлана несколько секунд оставалась стоять на цыпочках. И не успел Михаил подумать, что в такой позе истинная кокетка просто обязана поднять ножку, согнув её в колене, как она исполнила это движение, завершая сцену нежности. «А ведь парень лет на семь моложе!» – подумал Михаил. Помахав напоследок парню ручкой, Светлана пошла в направлении стоянки, держа в правой руке, как уже можно догадаться, ключ от машины. Лицо её сияло. Михаил быстро завёл машину и выехал, на ходу пристёгивая ремень безопасности.

Ирина

До встречи с Ириной у Михаила были самые разные женщины. Но он обрывал эти связи, не доводя до серьёзных отношений. Ощущение их временности всегда присутствовало. Стоило ему представить свою совместную жизнь с той, которая была с ним рядом, как у него сразу пропадала охота жениться, притом что Михаил не был идеалистом или мечтателем. Он просто пытался прагматично оценить то, что могло ожидать его впереди. Наблюдая за реакцией и повадками своей подруги, он даже прогнозировал её поведение в стандартных житейских обстоятельствах, которые возникают в каждой семье. Михаил хорошо знал на примере своих родителей, что брак, вообще говоря, не сахар, и что надо осознавать меру ответственности, которая ложится на семейного человека. Он опасался возникновения тех непростых отношений, которые складывались у его родителей в течение жизни. И каждый раз, когда у него появлялась очередная пассия, причём почти все они были по-своему хороши, а некоторые даже очень красивы и, в сущности, готовы были выйти за него замуж, интуиция ему подсказывала – нет, жениться не следует. Никто не вписывался в образ счастливой семьи, который Михаил умозрительно себе рисовал. Ему порой даже казалось, что он не способен на серьёзную постоянную связь.

И вдруг появилась Ирина. Он сразу её почувствовал, более того, через некоторое время у него исчезли всякие сомнения, скорее наоборот, возникло желание всегда быть рядом с ней. Она не была красавицей в общепринятом смысле этого понятия, но в ней было нечто особенное, то, что его пленило, что-то неординарное и притягательное. Она была необъяснимо обаятельна и умна. Ирина держалась естественно и на первый взгляд даже холодновато, но манерами, речью и всем своим обликом неизменно приковывала к себе внимание мужчин, не прилагая для этого каких-либо усилий.

Впервые Михаил увидел её одиннадцать лет назад. Это произошло у входа в театр в Камергерском переулке. У него была знакомая женщина Галя, которая доставала ему с переплатой билеты на спектакли и концерты. Михаил попросил её достать два билета в МХТ на спектакль «Тартюф». Когда он пришёл за ними, Галя вместо двух вручила ему четыре билета и объяснила:

– Два билета для Ирины Никифоровой. Мы условились, что она заберёт их у меня сегодня вечером, но ждать её я не могу, мне надо срочно уезжать. Я ей уже звонила, мы договорились, что вы передадите ей билеты у входа в театр за пятнадцать минут до начала спектакля. Чтобы она вас узнала, вам надо будет держать в левой руке носовой платок. Не сложно?

– Думаю, справлюсь.

– На всякий случай, – сказала Галя, быстро записывая на клочке бумаги, – если у вас вдруг что-то изменится, вот её телефон.

Михаил пришёл на спектакль с Олей, женщиной довольно привлекательной, с которой не так давно познакомился. Подойдя к входу в театр, он достал платок, демонстративно переложил его в левую руку и стал махать. Рядом стоящие две девушки рассмеялись. Одна из нихпредставилась:

– Здравствуйте, Михаил, я Ирина.

– Здравствуйте, Ирина! Вы придумали этот хитроумный пароль, или Галя отличилась?

– Я ей подсказала.

Места их оказались рядом. Слева от Михаила сидела Оля, справа села Ирина, за ней её подруга. Михаил по своему обыкновению стал заводить разговор с женщинами и перекинулся несколькими фразами с Ириной.

– Как замечательно, что у нас с вами есть общая знакомая, заставляющая меня приобщаться к искусству. Если б не она, вряд ли я знал бы дорогу в театр.

Ирина улыбнулась:

– Вы правы, только через Галю лежит истинный путь к искусству.

Интуитивно почуяв тревожное, в разговор вмешалась Оля:

– Вы слишком преувеличиваете роль этой Гали. Дорогой, в следующий раз билеты для нас достаю я.

– Замечательно! – улыбнулся Михаил и, повернувшись к Ирине, тихо спросил, – а у вас есть альтернатива?

Ирина просто посмотрела на него и улыбнулась. И только теперь он увидел её глаза, большие, карие, лучистые. Они пронзили его не столько редкостной красотой, сколько неожиданной глубиной восприятия. Михаил долго не мог отвести взгляд от её светящихся глаз. Он вдруг увидел в них, вернее почувствовал в ней самой нечто такое, что ему подсознательно хотелось видеть в женщине, ту неповторимую индивидуальность, которую он смутно, неосознанно искал и не мог найти в других женщинах. Его внезапно охватило давно забытое душевное смятение. Ирина продолжала смотреть на него и улыбаться, и наверно Михаил долго еще любовался бы ею, но тут погас свет, и она опустила глаза. Царивший в зрительном зале гомон стал постепенно стихать. Начинался спектакль.

Во время антракта Михаил с Олей сидели за столиком в буфете. Ирина с подругой направлялись с чашками кофе в руках к единственному свободному столику. Но пока они пробирались сквозь толпу, столик заняли, и девушки стали смотреть по сторонам, куда бы сесть.

– Девушки, давайте к нам, – позвал их Михаил.

– Большое спасибо, к сожалению, все места заняты, – извинялась Ирина.

Завязался разговор. В основном говорили Михаил и Ирина. Тему задавал он, Ирина ненавязчиво высказывая своё мнение спокойным ровным голосом. Михаил заметил, как складно льётся её речь и как логичны её суждения. Она быстро улавливала суть вопроса и остроумно отвечала. К тому же Ирина умела слушать. Её голос и манера говорить умиротворяли. Глядя на неё, Михаил испытывал слегка пьянящее внутреннее волнение. В эти мгновения ему даже показалось, что Ирина понимает и чувствует то, что понимает и чувствует он сам.

Оля не могла не заметить его повышенного интереса к Ирине. Она с тревогой наблюдала, с каким восторгом он иногда смотрел на неё. Один раз Оля попыталась вмешаться в разговор, но попытка оказалась неудачной, возникла непродолжительная пауза, и Михаил сменил тему.

После спектакля, когда все вышли на улицу, девушки стали прощаться с Михаилом и Олей. Она прижималась к нему, уронив головку ему на плечо, и всем своим видом давала понять девушкам – не смейте и думать, он мой. Михаил тем временем нащупывал в кармане клочок бумаги, на котором Галя записала телефон.

На следующий день он позвонил Ирине. Узнав его голос, она была так удивлена, что на всякий случай спросила:

– Простите, какой Михаил?

– Если у вас есть другой Михаил, я вызову его на дуэль.

– Я удивлена, потому что не давала вам своего телефона… Ну, конечно! Вы его взяли у Гали.

– Вы будете еще больше удивлены, если я вам скажу, что Галя ясновидящая, она дала мне ваш телефон до нашей встречи. А ещё она приготовила нам два билета на завтра для приобщения к Мельпомене.

– Оля с такой нежностью к вам прижималась вчера.

– Это было до нашей с вами эры.

– У меня дочь в этом году в школу пойдёт.

Последовала длинная пауза. Затем:

– У вас есть… муж?

– Нет, только поклонники.

– Ну, слава богу! Они мне не помеха.

Много позже, когда они уже знали, что не могут жить друг без друга, Ирина призналась:

– В тот вечер, придя домой после театра, я только о тебе и думала и так переживала, что у тебя не будет возможности мне позвонить. Совсем забыла про Галю. Я ей так благодарна.

Ирина занималась переводами. Она окончила Институт иностранных языков, владела английским и французским. На втором курсе у неё родилась дочь, и ей пришлось брать год академического отпуска. Она назвала дочь Евой. Основной труд по уходу за ребёнком взяла на себя мама Ирины – Любовь Яковлевна, благодаря которой этот год для Ирины не прошёл без пользы. Она стала ходить на курсы японского языка и довольно преуспела в учёбе. На четвёртом курсе института стараниями отца Ирины, профессора Никифорова, ей удалось на четыре месяца поехать в Японию для изучения языка. Эта поездка для неё оказалась решающей. Ирина проявила такое усердие, что впоследствии японский стал основным языком в её переводческой работе.

Вскоре Михаил познакомился с её семьёй, с мамой и дочкой. Отец Ирины, Сергей Владимирович Никифоров, скончался два года назад. Он был доктором физико-математических наук и руководил научным направлением в Институте космических исследований РАН.

Михаил заметил удивительное сходство представительниц трёх поколений. Большие, карие, лучистые глаза, которые так ему понравились, передались по женской линии – от Любови Яковлевны к Ирине и от Ирины к Еве. Когда он поделился своими наблюдениями с Ириной, она сказала:

– Да, глаза передались по наследству, но мама их унаследовала не по женской линии. Они ей достались от моего деда. У него была очень яркая внешность.

Отец Любови Яковлевны, Яков Натанович Мулерман, в медицинских кругах Москвы слыл авторитетным кардиологом. Хорошо образованный, с широкими интересами, он обладал не только яркой внешностью, но был незаурядной личностью, знал языки, прекрасно говорил по-английски, читал западную классику в подлинниках. У Якова Натановича была богатая домашняя библиотека. Основная её часть досталась ему по наследству, но он сам всю жизнь собирал книги и очень бережно к ним относился. Ирина иногда пользовалась библиотекой деда, но Яков Натанович строго контролировал доступ к ней и сам подбирал внучке книги для чтения, прививал ей вкус к хорошей литературе, интерес к английской классике. Будучи человеком коммуникабельным, Яков Натанович имел обширный круг друзей и знакомых. Среди них оказался молодой учёный Сергей Никифоров, впоследствии ставший мужем его любимой дочери Любы.

Мама Любови Яковлевны, Ольга Ильинична, отличалась мягким характером, говорила тихо, никогда не повышая голоса. Будучи необыкновенно покладистой и заботливой, она во всем потакала своему темпераментному и зачастую несдержанному в эмоциях мужу. Яков Натанович любил повторять, что когда он впервые увидел юную Ольгу, сразу понял, что без него она пропадёт – пришлось жениться. Он умер в тот год, когда Ирина поступила в институт. Ольга Ильинична пережила мужа на четыре года.

Пришло время Михаилу задать Ирине главный вопрос – кто отец Евы? И она рассказала историю рождения дочери:

– Это история моей юности. Мне было восемнадцать лет. В то лето мы отдыхали в пансионате Валдай: папа, мама и я. Там живописные места. Пансионат расположен на берегу большого красивого озера. Хороший пляж, лодочная станция. Я плавала, загорала. На лодочной станции работал молодой парень, студент-химик из МГУ, на два года старше меня. Он был невообразимо красив в своих узеньких плавках, напоминал скульптуру Микеланджело. Я его прозвала Давидом. Девочки из пансионата были влюблены в него, и я, конечно, тоже. Он заигрывал со многими девчонками, а мы гадали, не могли определить, кто же из нас ему нравится. За всё время отдыха мы с ним говорили раза три, да и то обменялась несколькими фразами. Я не надеялась на его внимание, и для меня стало неожиданностью, когда он вдруг меня заметил.

Это случилось в последний день нашего пребывания в пансионате. Я лежала на надувном матрасе далеко от берега, где глубоко и где купаться не разрешалось. Он подплыл на лодке, чуть пожурил меня, а потом неожиданно предложил покататься. Я, разумеется, согласилась и вместе с матрасом перевалилась к нему в лодку. Мы болтали, смеялись. Озеро большое, и мы уплыли довольно далеко, к другому берегу, где совсем безлюдно. Я была счастлива – меня, наконец, заметил Давид с бронзовым загаром. В последний день отдыха я не могла откладывать поцелуи на потом. И когда он стал обнимать меня, я впервые почувствовала страстное влечение и оказалась не в силах чему-то противиться.

На следующий день после завтрака мы уезжали. Я несколько раз бегала на лодочную станцию, но его там не находила. Наконец увидела вдалеке его лодку, стала махать ему рукой. Он заметил, подплыл. В лодке оказалась девушка. Я сказала, что уезжаю. Он мило улыбнулся, пожелал счастливого пути, помахал рукой и стал грести, удаляясь от берега. Я испытала шок и поняла, что накануне поступила опрометчиво. Родители мои ни о чём не догадывались. Они его даже не видели. Я хоть и была совсем неопытной, но кое-какие теоретические знания имела. По моим расчётам я не должна была забеременеть, однако мои расчёты не оправдались. Когда я поняла, что беременна, рассказала всё маме. Она, в отличие от меня, была категорически против аборта. Мама у меня мудрая. Отец очень расстроился, собирался отыскать Давида. Но я оставалась непреклонной в том, что этого делать не следует, и твёрдо на этом настаивала. Я действительно была убеждена, что он нам не нужен.

Ева

Ева росла ребёнком общительным и эмоциональным, реагировала на всё живо, с интересом. Её нескончаемые вопросы ставили в тупик профессора Никифорова. Сергей Владимирович не был традиционным дедушкой: он никогда не брал Еву на руки, не гулял с ней, практически ребёнком не занимался. Их контакты ограничивались диалогами. Ему нравилось общаться со смышленым ребёнком, но лишь столько, сколько хватало ему времени, чтобы отвлечься от научной работы и снова вернуться в свой кабинет. А когда Ева иногда заходила к нему, через некоторое время он выходил из кабинета и объявлял:

– У меня не хватает эрудиции для ответов на вопросы этого перпетуум-мобиле. Ирочка, подключайся.

– Послушай, Почемучка, – говорила Ирина, – хватит надоедать своими вопросами. Займись-ка лучше раскрашиванием, или чтением. – И, обращаясь к Любови Яковлевне, спрашивала, – мама, она уже умеет читать?

Еве было четыре года. Диктор телевидения объявила: «Сегодня День космонавтики!»

– Это праздник? – спросила Ева.

– Да, – ответила Любовь Яковлевна, – надо поздравить дедушку.

Ева побежала в кабинет к Сергею Владимировичу и объявила:

– Дедушка, поздравляю тебя с днем космонавтиков!

Единственный человек, который всю свою душу вкладывал в ребёнка с самого его рождения, была бабушка Любовь Яковлевна. Каждый микрон её сердца был наполнен маленькой Евой. Мудрая Любовь Яковлевна даже научилась отвечать на бесконечные вопросы своей внучки. Например, на вопрос «почему Луна светит?» она отвечала «чтобы ночью стало светлее», на вопрос «почему идёт дождь?» она говорила «потому что с неба падают капли», а на вопрос «почему девочка плачет?» она отвечала «потому что хочет плакать». Бабушка водила Еву гулять, учила читать, сама ей много читала. Ева жила категориями сказочных понятий и персонажей. Впервые увидев на пруду лебедей, она радостно воскликнула:

– Гуси-лебеди!

Однажды Ева гуляла с бабушкой в парке, где была установлена большая избушка на курьих ножках. Неожиданно открылась дверь избушки и оттуда вышла уборщица в тёмном длинном халате с растрёпанными волосами, держа одной рукой метлу, другой – большое ведро.

– Баба-Яга! – убеждённо воскликнула Ева.

Она выделялась среди детей поразительной общительностью, легко раздавала всем свои игрушки, прощаясь с подружками, обнималась, всегда делилась с ними и не понимала, почему девочка ест сливу и не угощает. Ей казалось, что все её любят и ждут во дворе. Когда Ева выбегала из подъезда, сразу радостно и громко объявляла:

– Я пришла!

«Занятная!» – говорил про Еву Игорь Иванович, пожилой сосед с пятого этажа. Будучи пенсионером, он много времени проводил во дворе: по своей инициативе перестроил детскую площадку, привлекал к этой работе мужчин из дома, сажал деревья, поливал цветы. Дети, которые постарше, помогали ему. Причём без принуждения. Одного его слова было достаточно даже для тех, кто не очень слушал собственных родителей. Для детей он являлся непререкаемым авторитетом. Как он этого добивался – оставалось загадкой. Игорь Иванович очень редко улыбался, общался с детьми серьёзно, без поблажек. Иногда журил, а тех, кто постарше, мог и отчитать.

Как-то летом Ирина с Евой вышли из подъезда и сразу раскрыли зонты. Шел мелкий дождь. Возле клумбы на корточках сидел Игорь Иванович и небольшой лопатой копал землю.

– Такой дождь хороший, а вы зонты взяли, – сказал он.

Ева тут же закрыла свой маленький зонт, отдала его маме и побежала на детскую площадку.

– Интересно, а если он не прекратится? – усомнилась Ирина.

– Пройдёт… – сказал Игорь Иванович.

И действительно, уже через несколько минут стало выглядывать солнце, и дождь прошел.

На лестничной клетке у Евы жила её подружка Наташа. Обе одногодки, ходили в один садик, по вечерам катались на санках. Наташу гулять водил её папа, молодой крепкий мужчина двадцати девяти лет. Звали его Володя. Ева часто завистливо смотрела, как по утрам Володя сажал Наташу на плечи и быстрым шагом доставлял в садик.

Однажды Ева заболела, а вслед за ней заболела Наташа. Целую неделю Еве нельзя было выходить из дому. И вот, после томительного пребывания дома ей, наконец, позволили выйти во двор покататься на санках. Наташа тоже выздоравливала, но ей пока не разрешили выходить на улицу.

Ева с бабушкой вошли в лифт. В шубке, затянутая шарфом Ева держала санки. На пятом этаже в лифт вошел Игорь Иванович:

– Здравствуйте!

– Добрый день, Игорь Иванович! – ответила Любовь Яковлевна.

– Здравствуйте! – поздоровалась Ева.

– Где ж твоя подружка? – спросил Игорь Иванович, имея в виду Наташу.

– Болеет… – вздохнула Ева.

– Случайно заболела или нарочно?

Любовь Яковлевна не поняла вопроса, но Ева отреагировала сразу:

– Юля Бурова заразилась от Ани Котовой, я заразилась от Юли Буровой, Наташа заразилась от меня.

– Значит, нарочно, – констатировал Игорь Иванович.

Через день вечером подружки уже катались на санках вместе. Еву сопровождала Ирина, а Наташа как обычно была с папой. Сначала дети спускались с горки на санках, потом стали скатываться на попе по ледяной дорожке. Родители ждали их под горкой. У разрумянившейся Евы развязался шарф, и съехала шапка. Ирина пыталась замерзшими пальцами спрятать под неё густые волосы Евы, но у неё плохо получалось.

– Дайте мне, – сказал Володя и, быстро расстегнув у Евы шубку, надел заново шапку, подведя под неё волосы, застегнул шубку и затянул шарф вокруг шеи.

– Не туго? – спросил он.

– Нет! – бодро ответила Ева.

– Тогда вот! – схватив Еву под мышками, он поднял её над головой.

– Здорово! – закричала она от восторга.

– Ну, беги! – сказал Володя, опуская её на ножки.

Затем дети привязали одни санки за другие и попросили Володю прокатить их.

– Садитесь и вы, – предложил он Ирине.

– Ну что вы, я не помещусь, – она рассмеялась, – да и тяжело вам будет.

– Нет, садитесь, а дети поместятся на одних.

– Здорово! Садись, мама! – обрадовалась Ева.

Ирина села, девочки разместились, Володя, схватив упряжку, потащил санки, ускоряя шаг. Скоро он пустился, к всеобщему восторгу, бежать, а когда замедлял шаг, Наташа ему кричала:

– Папа, ты не ходи, ты беги, беги!

Домой вернулись раскрасневшиеся, счастливые. Ева была сильно возбуждена. И тут впервые она задала маме вопрос:

– А почему у меня нет папы?

Ирина растерялась. Конечно, она ждала этого вопроса. Она ждала его раньше. У неё даже был готов ответ – он умер. Такой ответ сразу снимал проблему. Но сейчас она растерялась. Сказать, что он умер? А вдруг такой ответ напугает ребёнка? Да и что означает «умер» для ребёнка четырёх лет?

– Ну… почему нет… – замялась Ирина, – …есть… – сказала она, не очень представляя себе, что говорить дальше.

– Есть? – удивилась Ева. Это было настолько неожиданно для неё, что она вскочила со стула и подошла вплотную к маме. И тут Ирина поняла, что допустила оплошность, потому что следующий вопрос Ева задала с таким выражением лица, что Ирине стало совестно.

– А где он? – спросила Ева с широко раскрытыми глазами, в которых светилось абсолютное счастье.

Ирине надо было выкарабкиваться. Она не припоминала, чтобы ей когда-либо приходилось врать ребёнку, но надо было что-то отвечать. Времени на раздумье не было, и она сказала:

– В Австралии.

«По крайней мере, это далеко», – мелькнуло у неё в голове. Дальше посыпались вопросы. Ирина терялась, отвечала неуверенно, запинаясь: «…он не может, он работает… в экспедиции… это очень далеко… очень и очень долго… да, самолётом, потом поездом… нет, нас не пустят… важная экспедиция… нет, на новый год не приедет… приедет тогда, когда закончит свою работу».

Объяснения мамы хоть и остались для Евы не совсем понятными, особенно загадочное слово «экспедиция», но в этот вечер она заснула счастливая. Ева думала о том, что у неё есть папа, который рано или поздно приедет, будет катать её на санках, сажать на плечи и доставлять в садик. А она, сидя у него на плечах, будет сверху всем объявлять: «Это мой папа! Он приехал!».

Скрыть от Любови Яковлевны такой эпизод Ирина не могла – Ева непременно заговорила бы с бабушкой об отце. Поэтому Ирина рассказала маме коротко и сухо. Реакция была предсказуемой. У Любови Яковлевны навернулись слёзы на глаза, и она в очередной раз завела разговор о том, что необходимо отыскать отца Евы и что надо быть очень жестокой, чтобы лишать ребёнка отца. Да разве может нормальный мужчина отказаться от такого чуда, как Ева! В очередной раз Ирина ответила, что ей это не нужно, да и невозможно, поскольку она даже имени его уже не помнит. И вообще она скоро выйдет замуж и у ребёнка будет отец.

Вопреки ожиданию Ева больше не задавала вопросов об отце. Видимо, чтобы не раздражать маму. А может, сыграло роль таинственное словосочетание «важная экспедиция», и Ева не без гордости подумала, что её папа в далёкой стране занят некой неведомой, но очень важной работой, которую, как объяснила мама, нельзя останавливать, можно только завершить. Но однажды, месяца через три, произошел случай, который до того потряс Любовь Яковлевну, что она впервые в резкой форме обвинила Ирину в бессердечности и в том, что она плохая мать. Даже Сергей Владимирович отреагировал: «Ирочка, хочешь, я найду его?»

Любовь Яковлевна повела Еву на утренний спектакль. После спектакля бабушка с внучкой решили прогуляться до метро по Тверскому бульвару. Любовь Яковлевна случайно встретила свою приятельницу, с которой раньше работала. Та была год назад в доме у Никифоровых.

– Ева, как ты выросла за год! – сказала она, поглаживая ребёнка по головке.

Женщины увлеклись беседой, Еве стало скучно. Она отпустила руку бабушки и пошла смотреть, что в мире происходит. Сначала Ева долго смотрела, как парень с девушкой на скамейке целуются. Поцелуй оказался слишком продолжительным, и Ева потеряла к нему интерес. Потом она подошла к пожилой женщине, которая кормила голубей, и с любопытством стала наблюдать, как шустрые воробьи тащат из-под носа жирных птиц предназначенные им крошки хлеба. Через некоторое время Ева, наконец, устала бродить в ожидании, когда бабушка закончит беседу, и подошла к ней. И тут она услышала, как приятельница бабушки сказала:

– Так что через неделю еду в Австралию. Давно уж получила приглашение от дочки, всё откладывала. Поеду внука нянчить.

– Конечно, надо с дочкой повидаться, да и с внуком познакомиться, – говорила Любовь Яковлевна, затем обратилась к Еве, которая тянула её за рукав, – подожди Ева, дай поговорить.

– Ну ладно, ребёнок, похоже, уже устал, я пойду, – сказала приятельница Любови Яковлевны. – Всего вам доброго, до свиданья, увидимся, приеду всё расскажу.

Они попрощались, и женщина пошла дальше по бульвару.

– Что ты дёргаешь меня Ева? Что с тобой? – спросила Любовь Яковлевна.

– Попроси её, бабушка, пусть она папе моему скажет, чтоб он приехал.

Любовь Яковлевна оторопела.

– Кого попросить?

– Её! – нервничала Ева, указывая на удаляющуюся женщину и дёргая бабушку за рукав. – Она же уйдёт, ну скажи ей, быстрей!

Растерянная Любовь Яковлевна окликнула свою приятельницу. Та обернулась и, увидев, что Любовь Яковлевна с ребёнком идут в её сторону, пошла им навстречу. Когда подошли близко, Ева посмотрела на бабушку, но Любовь Яковлевна уже не могла говорить – её душили спазмы в горле. С трудом сдерживая слёзы, она еле слышно прошептала Еве:

– Скажи сама.

Женщина вопросительно на них смотрела.

– Вы в Австралию едете? – спросила Ева.

– Да.

– А папу моего увидите?

Женщина повернула лицо к Любови Яковлевне. Та кивнула.

– Да, увижу… – сказала она, начиная понимать происходящее.

– Тогда скажите ему, чтобы приехал, что я жду его. Скажете?

– Конечно, скажу, – женщина нагнулась и поцеловала Еву, – обязательно скажу. Ну, до свиданья, Ева!

– До свиданья!

Через полгода от инфаркта скончался профессор Никифоров. В доме был траур. Ева ходила молчаливая, задумчивая. Она вдруг поняла, что люди иногда умирают, и, видимо, испытала сильный стресс, потому что спросила у мамы:

– Все люди умирают?

– Да, доченька, – неосторожно ответила Ирина.

– Все, все?

– Понимаешь, детям надо еще долго расти, становиться взрослыми, потом долго-долго жить, становиться старыми. И только когда человек становится очень старым, он умирает.

Ева подумала, что дедушка был не таким уж старым, у Маши со второго этажа дедушка совсем старенький, ходит с палочкой, но не умирает. Но она промолчала и только кивнула головой, думая о том, что взрослые иногда не умеют или не хотят объяснить толково.

Еще через месяц Ирина сообщила дочке о том, что её папа тоже умер.

– Он был старый? – спросила Ева.

– Нет, – ответила Ирина, – произошел… несчастный случай. Он неосторожно наступил на ядовитую змею, и она его укусила.

– В Австралии?

– Да, в Австралии.

Ева, немного подумав, спросила:

– А у нас есть ядамитые змеи?

– Нет, у нас их нет.

И поскольку Ева не задала больше вопросов, Ирина облегчённо вздохнула. Она решила, что удалось, наконец, закрыть мучившую её тему. А Ева подумала, что теперь она знает, что люди умирают либо от старости, либо от укуса ядамитых змей в Австралии.

Когда появился Михаил, Еве ещё не было семи лет. Поначалу она отнеслась к нему безразлично. Михаил даже переживал. Он старался с ней подружиться. Ему нравилась яркая, смышлёная девочка, но первые попытки сблизиться с ней оказались неудачными. Ева оставалась равнодушной к нему. Со временем она стала привыкать к его появлению, а Михаил решил, что лучше не дёргаться, а вести себя просто и естественно.

Однажды он повёл Еву в зоопарк. Этот день сыграл решающую роль в формировании их отношений. Так уж получилось, что Ирина не смогла составить им компанию – неожиданно свалилась срочная работа. Она переживала, ей казалось, что её отсутствие Михаилу может не понравиться. Однако Михаил отнёсся не только с пониманием, но рад был возможности провести время с Евой. Он надеялся заслужить её расположение. Они провели вместе почти целый день, периодически отчитывались Ирине по телефону. После зоопарка обедали в кафе, затем прокатились на речном трамвайчике до парка с аттракционами. Еве захотелось покружиться на центрифуге. Михаил спросил у билетёрши, можно ли это ребёнку шести лет.

– Дошколята только с родителями! – строго отчеканила билетёрша.

Михаил взял Еву за ручку, их стоя пристегнули к центрифуге. Когда она стала быстро набирать скорость, Михаил вдруг почувствовал головокружение и приступы тошноты. Он уже проклинал всё на свете и прежде всего себя за то, что согласился на это жуткое кружение с поднятием и опусканием чёртовой кастрюли. Был момент, когда его чуть не вырвало. Михаила охватил жуткий страх за Еву. Он крепко держал её за ручку и периодически смотрел в её сторону. «Если ребёнку будет плохо, – говорил он себе, – я застрелюсь». Наконец центрифуга замедлила своё кружение и остановилась. Михаил бледный, еле живой, осторожно посмотрел на Еву.

– Здорово! – воскликнула она, – теперь пойдём на большое колесо.

Когда Ирина сообщила дочке, что выходит замуж за Михаила, Ева так бурно выразила свою радость, что Ирина даже насторожилась – ей такая реакция показалась странной.

В этот выходной ждали Михаила к обеду. Любовь Яковлевна с Ириной возились на кухне. Ирина резала хлеб, Любовь Яковлевна мыла фрукты. Раздался звонок. Любовь Яковлевна стала быстро вытирать руки, чтобы пойти открыть дверь, но Ева её опередила. Она выскочила из комнаты и побежала открывать входную дверь. Вошел Михаил, поздоровался. И женщины услышали разговор Евы с Михаилом.

– Ты женишься на моей маме?

– Да, я люблю твою маму.

– А можно я тебя буду папой называть?

Ирина вздрогнула, острие ножа скользнуло по пальцу. Любовь Яковлевна замерла.

– Конечно можно! А я буду звать тебя доченька. Договорились?

– Договорились, – обрадовалась Ева и ушла в свою комнату.

Ирина, похоже, не чувствовала, как кровь медленно стекает с пальца на хлеб. Любовь Яковлевна плакала.

Михаил хотел сына. Желание это появилось вдруг. Подсознательно, скорее всего, оно присутствовало. Да и кто из мужчин не хочет иметь сына. Через год после женитьбы он подумал, что Ирине пора уже родить ребёнка. Причём тогда ему неважно было кого – мальчика или девочку. Но, видимо потому что дочка уже была (Михаил искренне любил Еву и считал её своей дочерью), возникло это острое желание иметь сына. Когда он представлял себе, как он будет с ним возиться, растить, дружить с мальчиком, у него дух захватывало, переполнялось сердце такой радостью, что, казалось, учащался пульс. Он был убеждён, что сделает из него замечательного парня.

Однажды Михаил ехал с работы домой по обычному своему маршруту через Воробьёвы горы. Он любил это место Москвы, иногда приезжал сюда прогуляться с Ириной и Евой. С улицы Косыгина Михаил повернул к университету. Справа был лесопарк, а слева – огороженная высокими кустарниками прогулочная зона с лужайками. На лужайках обычно играли дети, иногда здесь запускали воздушных змеев. Михаил вдруг увидел, как метрах в сорока перед машиной проскакал футбольный мяч, пересек улицу и покатился дальше по траве вглубь лесопарка. Из-за кустов неожиданно выскочил мальчик лет пяти и бросился за мячом на мостовую. Движение в этом месте одностороннее, мальчик смотрел почему-то налево, в то время как угроза возникла справа. Михаил резко нажал на тормоз, засвистели шины, и машина остановилась в двух метрах от мальчика. Через секунду из того места, откуда он выбежал, появился с испуганным лицом мужчина в спортивной одежде, подбежал к ребёнку и стал судорожно его ощупывать. Михаил вышел из машины. Мужчина, убедившись, что с мальчиком всё в порядке, сделал пару шагов в сторону Михаила и заорал:

– Ты соображаешь, что делаешь?

– Моей вины тут нет. Вам бы лучше следить за ребёнком, – спокойно сказал Михаил.

Мужчина, будучи еще в возбуждённом состоянии, быстро подошёл к сыну и дал ему подзатыльник.

– Ты куда лезешь, охламон!

– Ну, пап… сам говорил, надо смотреть сначала налево, – обиделся мальчуган.

– Ладно… – улыбнулся отец, прижимая к себе сына, затем подошёл к Михаилу: – Вы, пожалуйста, извините нас, я просто… испугался.

– Понимаю, – ответил Михаил.

Мужчина снова подошел к сыну, взял его за руку и повёл через дорогу в сторону укатившего мяча.

– Пап, а мы будем еще играть в футбол? – спросил сын, интонируя просьбу.

– Конечно! – ответил отец.

Мальчик радостно заулыбался, и было видно, что он ничуть не испугался, ему не терпелось продолжить прерванную игру. А отец, заметив, что Михаил еще стоит и смотрит на них, повернулся к нему и еще раз жестом показал, что извиняется. Михаил кивнул, сел в машину и еще несколько минут наблюдал, как отец с сыном ищут затерявшийся мяч.

По приезде домой он завёл с женой разговор о рождении сына:

– Ириш, – начал Михаил тихим голосом, обнимая её, – знаешь, что я очень хочу?

– Что?

– Я хочу… сына. Извлекай свою спираль и рожай мне сына. Я ужасно хочу иметь сына!

Выражение лица у Ирины стало грустным.

– Ириш, ты слышишь меня? Ты родишь мне сына?

Она опустила голову.

– Ирочка, в чём дело? Тебе не понравилось моё предложение?

– Ну что ты! – Ирина нежно провела рукой по его щеке, – я давно об этом думаю. Уже полгода как у меня нет спирали, хотела сделать тебе сюрприз, сообщить что беременна. Но пока… почему-то не получается.

– Вот как! Ну… ничего, Ирочка, полгода – это не срок. Мы постараемся, правда?

И они старались. Начались походы к врачам, консультации. Пробовались разные методики и программы. В течение одиннадцати лет совместной жизни Ирина дважды беременела, и оба раза беременность завершалась выкидышем. Последний выкидыш произвёл на неё сильное психологическое воздействие. Ирина была подавлена и, кажется, потеряла надежду родить. Но больше всего она переживала из-за того, что не может подарить Михаилу ребёнка. Её не покидало чувство вины перед ним. Ей казалось, что для Михаила полноценной может быть лишь семья, в которой есть собственный ребёнок. Пусть даже он не говорил ей об этом. Конечно, Михаил прекрасно относился к Еве, его очень ценила Любовь Яковлевна. И жили они одной семьёй, хоть и в двух квартирах: после женитьбы Ирина переехала в квартиру Михаила на юго-западе Москвы. Но здесь они бывали в будние дни. В выходные зачастую оставались в большой квартире на Кутузовском проспекте, где жили Ева и Любовь Яковлевна. К великой радости Любови Яковлевны Ева пожелала остаться жить с бабушкой.

Состояние Ирины усугублялось ещё и тем, что шли годы, Михаил ждал и надеялся, в то время как сама Ирина уже перестала надеяться.

Тем временем Ева окончила школу и готовилась поступать в университет. В июле она сдавала вступительные экзамены. Накануне перед первым экзаменом Ева засиделась допоздна. Любовь Яковлевна время от времени заходила к ней в комнату и просила уж лечь спать.

– На экзамен надо идти со свежей головой, – говорила она.

Ближе к четырём утра Ева, наконец, заснула. И приснился ей сон. В детстве ей часто снились сны, иногда страшные, потому что она просыпалась и плакала. Бабушка переживала, консультировалась с врачами, однако ничего толкового от них не услышала. В школьные годы Ева уже не видела снов, вернее не запоминала их. А тут под утро приснился ей сон, который запомнился навсегда.

Снилось Еве, что уже конец августа, скоро первое сентября, и она вместе с одноклассницей Соней едет в электричке на дачу к родителям Сони. Обе счастливы – позади вступительные экзамены, они поступили в университет и теперь уже живут ожиданием интересной, насыщенной студенческой жизни. День выдался солнечный, но уже осенний. За окном электрички видно, как склоняются под ветром деревья и срываются пожелтевшие листья. На очередной станции в вагон входит похожая на цыганку пожилая женщина в чёрном длинном платье и тёмно-бордовой кофте. Левой рукой она придерживает сумку через плечо, на которой еле видна потёртая надпись «для денег». Седые волосы волнистыми прядями спадают ей на плечи, большие карие глаза смотрят спокойно и сосредоточенно. Сидящие вблизи пассажиры, заметив потёртую надпись на сумке, недоверчиво поглядывают на неё, ожидая, что сейчас она начнёт просить денег. Но женщина, молча окинув взором пассажиров, правой рукой берётся за поручень и медленно продвигается вперёд, внимательно вглядываясь в лица людей. Девочки видят, как она подходит к мужчине и что-то ему говорит. Мужчина сначала удивлённо слушает, потом улыбается и кладёт ей в сумку деньги. Затем женщина, пройдя чуть вперёд, останавливается и внимательно смотрит на сидящую с книжкой в руке девушку. Та, покосившись на пожилую женщину, отводит в сторону книжку и пытается встать, чтобы уступить ей место. Однако женщина жестом показывает, чтобы девушка сидела, потом склоняется к ней и что-то говорит. Реакция повторяется: девушка с улыбкой кладёт ей в сумку деньги. Наконец загадочная женщина оказывается возле девочек. Рядом с ними у окна угрюмо сидит мужчина и отстранённо, не обращая внимания на окружающих, задумчиво глядит в окно. Пожилая женщина смотрит на него в упор. Мужчина, вдруг заметив на себе пристальный взгляд, поворачивает голову в её сторону и, встретившись с ней глазами, вздрагивает. Отчуждённость во взгляде сменяется тревогой. Женщина упрямо продолжает на него смотреть.

– Что? – наконец не выдержав, тихо произносит он, смутившись.

Она проходит чуть вперёд между скамьями, чтобы ближе подойти к нему, и оказывается аккурат напротив Евы. И хотя женщина произносит фразу тихо, девочки слышат:

– Не горюй, выздоровеет твоя больная, встанет на ноги.

Лицо мужчины вдруг меняется: тревогу сменяет изумление, и он шёпотом произносит:

– Если бы… если бы…

– Вот увидишь! – женщина ему улыбается.

В глазах мужчины появляется блеск, мелькает надежда. Он быстро достаёт бумажник и кладёт ей в сумку тысячерублёвую купюру.

– Ух, ты! – вырывается у Сони.

– Конечно, – говорит Ева, – ходит цыганка и всем счастье обещает, а люди верят.

Пожилая женщина склоняется теперь уже к Еве и говорит:

– Я не цыганка.

– А кто? – спрашивает Ева.

– Ясновидящая!

– Из тех, что сидят в кабинетах и принимают клиентуру?

– Нет, я настоящая! О плохом никому не говорю. Зачем людей расстраивать. Тебя как зовут?

– Ева.

– Ева?! Так вот, девочка моя, твой Адам не за горами. Скоро замуж выйдешь.

– Пока не окончу университет никуда я не выйду. А это пять лет!

– Выйдешь! Через три года родишь сына!

– Ух, ты! – снова вырывается у Сони. – За это и десятку не жалко. Давай деньги!

Она выхватывает кошелёк из рук Евы, достаёт десятку и опускает в сумку пожилой женщины. Мужчина, сидящий на противоположной скамье, протягивает ей руку и говорит:

– И мне погадай, цыганка.

Она внимательно смотрит ему в глаза и тихо произносит:

– Я по руке не гадаю.

– Надо же?! Первый раз вижу цыганку, которая не хочет гадать по руке….

– Милая, вставай, на экзамен опоздаешь… – Любовь Яковлевна осторожно будила Еву.

Уже на первом курсе с небольшой разницей во времени у Евы появились два ухажёра: Максим и Олег. Оба были влюблены, и уступать соперники не собирались. Максим – худой, близорукий, в очках, учился на третьем курсе МГИМО. Олег – крепкий, волевой парень, занимался спортом и учился на втором курсе МИФИ. С Максимом Ева познакомилась на дне рождения однокурсницы. Он сел рядом с ней и целый вечер не отходил от неё, потом провожал домой. Узнав у Евы расписание занятий, он стал появляться в университете и по вечерам провожать её домой. Максим пытался пригласить Еву на свидание, просил сходить с ним на концерт или в кафе, но она не спешила давать согласие, хотя от провожаний до дому не отказывалась.

С Олегом Ева встретилась в МИФИ, куда пришла на студенческий капустник вместе с подружкой. На следующий день Олег пришел за ней в университет и сразу столкнулся с Максимом.

Ева спускалась по лестнице. Оба одновременно её окликнули и с удивлением посмотрели друг на друга. Олег преподнёс букет цветов, Максим с ненавистью покосился на соперника.

– Щекотливая ситуация! – рассмеялась Ева и представила их друг другу: – Это – Максим, это – Олег. Надеюсь, вы не будете ссориться.

Они не ссорились, они игнорировали друг друга. Особенно старался Максим. Когда Олег о чём-то говорил, он демонстративно отворачивался. Попытки Евы их сблизить не увенчались успехом. Когда ребята проводили её до дому, Ева, прощаясь, предупредила:

– Мальчики, только без глупостей, пожалуйста.

На следующий день оба стояли и ждали её на том же месте. Максим был в тёмных очках, но фингал под левым глазом Ева заметила.

– Олег, как ты посмел его ударить! Я же просила без глупостей!

– Ева, поверь, у меня и в мыслях не было с ним ссориться. Наоборот, я пытался говорить с ним спокойно. Но он набросился на меня с кулаками. Я схватил его за руки, оттолкнул – не помогало. Пришлось подставить кулак. Очки я ему куплю.

– Да пошёл ты…– вспылил Максим.

Ева рассердилась:

– Максим, если ты намерен и дальше себя так вести, пожалуйста, не приходи больше. Мне не нужны провожатые.

– Не приходить? Чтобы он тебя провожал? Нет уж, фиг ему! Не дождётся!

– Тогда пообещай, что не будешь больше на людей бросаться.

– Ева, нам надо серьёзно поговорить, и присутствие этого типа не обязательно.

– Опять за своё! У тебя второй глаз еще не разукрашен, – съязвил Олег.

– А ты попробуй, сегодня я тебе башку снесу.

– Всё, ребята, это начинает меня утомлять. Никогда больше меня не провожайте. Я лучше пойду одна, а вы грызитесь.

Ева быстро прошла между ними и стала удаляться. Максим пустился вдогонку. Олег не отставал.

– Ладно, Ева, я не буду его задирать, только нам надо поговорить наедине, – догнал её Максим.

– Мне тоже не нравится эта ситуация, – вставил Олег, – Ева, надо поговорить.

– Ладно, ребята, поговорим. Только не сегодня. А сейчас, по случаю вашего окончательного примирения, приглашаю вас ко мне домой на блины. Моя бабушка готовит их лучше всех на свете. Кроме блинов будет много чего вкусного, так что вперёд! Я уже предупредила бабушку.

Блины были съедены за милую душу. После этого ребята стали захаживать к Еве домой, но встречаясь, по-прежнему не скрывали неприязни друг к другу. Среди множества друзей Евы, которых она часто и с удовольствием приглашала к себе домой, были и другие ребята, которые не сводили с неё глаз. Любовь Яковлевна всё примечала, но также видела, что внучка её никого не одаривала особым вниманием. Однажды она осторожно поинтересовалась:

– Ты отдаешь предпочтение кому-нибудь из ребят?

– Нет, бабушка, они все неплохие, но… не хочу себя обманывать. Ты сама говоришь, что я максималистка. Знаешь, бабуль, мне кажется, у меня должно быть что-то очень большое и яркое, и навсегда… Что? скажешь, я до сих пор живу твоими сказками?

– Дай бог тебе, золотце моё!

После разговора с Евой «наедине» ребятам стало ясно, что на большее, чем дружеские отношения, рассчитывать не приходится. Олег стал звонить реже, последний раз пришел поздравить Еву с днём рождения и больше не появлялся.

Максим оказался настойчивей. Он очень обрадовался исчезновению Олега.

– По-настоящему люблю тебя только я, – шепнул он Еве, пытаясь обнять.

– Максим, прошу тебя, не надо, – сказала она, мягко отстраняясь, – иначе мы поссоримся.

Стоял июль месяц. Ирине предстояла длительная поездка в Японию. Ей понадобилась сумка к новому брючному костюму, и она попросила Михаила отвезти её в Мегу. Это внушительное сооружение за московской кольцевой дорогой с бессчётным количеством разнообразных магазинов по продаже, как говорили в былые времена, товаров народного потребления. Некоторые женщины проводят здесь весь день. Благо кроме магазинов есть разные кафе, кинозалы и даже каток для любителей покататься летом на коньках.

Продолжительность поиска в магазинах нужной вещи прямо пропорциональна уровню вкуса покупательницы. Михаил вывел для себя эту формулу, впрочем, весьма сомнительную хотя бы потому, что он основывался на наблюдениях лишь за одной женщиной – собственной женой. Действительно, Ирина была нетерпима к безвкусию. Но заблуждение его заключалось в том, что чудовищная продолжительность пребывания в магазинах свойственна не женщине со вкусом, а женщине вообще. Однако чтобы не провоцировать праведный гнев отдельных представительниц прекрасного пола, следует отметить, что могут быть исключения.

Михаил, конечно же, осознавал роль и значимость такого предмета туалета, как женская сумка. Более того, он также осознавал всю сложность и продолжительность мероприятия. Поэтому, заранее набравшись терпения, он спокойно ходил за Ириной молчаливой тенью и лишь изредка кивал головой в вертикальном или горизонтальном направлении в зависимости от того, нравилась или не нравилась ему сумка, которую она ему показывала. При этом Михаил прекрасно понимал, что его мнение не играет особой роли, но он также знал, что жена в итоге выберет ту вещь, которая ему действительно понравится. Они уже побывали в нескольких магазинах от разных производителей, но Ирине пока ничего не приглянулось.

Подойдя к витрине очередного магазина, она остановилась и стала разглядывать выставленные тамженские сумки. Михаил стоял в нескольких шагах сзади. Ирина, похоже, приметила одну из сумок, потому что стала более внимательно её рассматривать и даже собралась подозвать Михаила, но тут она увидела его отражение в стекле витрины и застыла.

Стекло отражало восторженное лицо её мужа. Он зачарованно смотрел на трёхлетнего на вид малыша, сидевшего на плечах высокого крепкого мужчины. Тот стоял чуть позади Ирины и, глядя на экран смартфона, отвечал на вопросы круглолицего симпатичного пацана, удобно устроившегося у него на плечах.

– Пап, ты мне купишь коньки?

– Да, сынок.

– Мы будем здесь кататься?

– Будем.

– А куда мама ушла?

– Пошла тряпки покупать.

– А мы гуляем?

– Да, сынок.

– Мама долго будет покупать?

– Пока не устанет.

– А ты устал?

– Нет.

– Я тоже.

Ирина, затаив дыхание, продолжала наблюдать за мужем. Когда отец с сыном ушли, она видела, как Михаил смотрел им вслед с застывшей улыбкой на лице.

Заметив, что жена задержалась возле витрины, Михаил подошёл к ней и спросил:

– Ну, как ассортимент?

Ирина, казалось, не слышала вопроса, но после некоторой паузы ответила:

– Ты знаешь, я тут вряд ли смогу что-то подобрать, лучше закажу по каталогу. Поехали домой.

– Мысль здравая. Только почему домой? Впереди воскресный вечер, может, сходим куда-нибудь?

– Нет, я хочу домой, мне надо готовиться к завтрашней конференции.

В машине Михаил осторожно спросил:

– Ты расстроилась?

– С чего ты взял?

– Я вижу. Неужели из-за сумки?

– Не знаю, может быть.

– На тебя не похоже.

На следующий день Ирина уехала на конференцию в Нижний Новгород на два дня. Михаил привык к её командировкам и ничего странного в очередной её поездке не увидел. Но по возвращении из Нижнего Новгорода, когда он бросился обнимать жену, она его неожиданно придержала.

– Не понял? – удивился Михаил.

– Миша, мне очень тяжело говорить… об этом, поверь… – начала Ирина сбивчиво, – ты порядочный человек и, кажется… ещё не разлюбил меня…

– Ириш, что ты такое говоришь?

Она явно нервничала:

– Было бы нечестно с моей стороны продолжать скрывать от тебя…

– Что?

– Миша, я виновата перед тобой, и должна признаться…

– В чём?

– Я эти два дня… провела… я была… с другим мужчиной…

– Что? Что за бред? Ириш, это неудачная шутка.

– Миша, это не шутка.

– Так…

– Это… короче говоря… я полюбила другого человека.

– Вот как? Моя Ирина за какие-то два дня влюбилась? И кто же этот принц?

– Не два дня, связь давнишняя, но… то, о чём ты подумал, произошло в эти два дня.

– Твои шутки приобретают зловещий оттенок.

– Миша, я очень виновата, знаю и долго с собой боролась, но… эти два дня… подвигли меня к тому, чтобы я… наконец, открыла тебе правду.

Михаил сел на диван и несколько минут молча смотрел перед собой. Он был ошеломлён, растерян. Он жил с Ириной одиннадцать лет, знал каждую её клеточку, знал её гордую натуру, пусть своенравную, но преданную и порядочную. Происходящее не укладывалось у него в голове. Ощущение было такое, словно он пребывает в каком-то дурном сне, будто его хватили поленом по голове и вышибли мозги. Он не мог осознать того, что услышал, не мог до конца поверить в её измену. Как такое могло случиться? Однако Михаил также знал, что Ирина никогда слов на ветер не бросает, так что поверить придётся. Но кто этот человек, думал он, что ж это за личность незаурядная, сумевшая покорить саму Ирину?

Она стояла безмолвно у окна спиной к Михаилу. Он, наконец, нарушил молчание:

– Я могу узнать, кто он?

Чуть задержавшись, Ирина тихо произнесла:

– Отец Евы.

– Кто?

Михаил был потрясён:

– Я не ослышался? Это отец Евы?

– Миша, я должна объяснить. История мимолётной связи с прекрасным Давидом всего лишь легенда. На самом деле это была моя первая любовь и длилась она несколько месяцев. От родителей я скрывала. Потом он меня бросил, но не знал, что я беременна. Я ещё надеялась, что мы будем вместе, однако этого не произошло. Я родила Еву, он о ней ничего не знал. И вот, больше месяца назад мы случайно встретились в театре. Я была с Евой, ты в тот день не смог с нами пойти. После этой встречи мы виделись еще два раза. Нахлынули воспоминания, он был настойчив, и во мне вновь вспыхнули чувства. Когда он узнал про Еву, так обрадовался, что сразу предложил жениться. Сейчас он хочет ближе с ней познакомиться, но я пока придерживаю эту встречу. И тебя очень прошу ничего не говорить Еве и маме, пожалуйста, пока мы с тобой не… Мне предстоит довольно длительная поездка в Японию, потом, возможно, в Питер. Я, конечно, сегодня же съеду от тебя к маме, но… сейчас я просто не решаюсь начать с ними разговор на эту тему, поэтому откладываю его на время, когда вернусь из Японии.

Михаил слушал и тупо смотрел перед собой невидящим взглядом.

– Миша, прости меня, пожалуйста… если можешь. Но… с другой стороны, от меня толку мало. Ты ведь так хочешь сына. Ты наверняка очень быстро найдёшь себе молодую, здоровую женщину, которая родит тебе сына… и не одного, и будете вы счастливы. Может, мой уход даже к лучшему.

Он достал платок и вытер верхнюю губу.

– Так… выходит… я теперь для тебя и Евы чужой человек?

– Миша, пожалуйста, не говори так, ты делаешь мне больно. Мы будем встречаться… я надеюсь.

Минуты две они молчали. Михаил сидел и комкал в руке платок. Ирина отошла от окна и прошла в спальню собирать вещи. Ещё несколько минут Михаил продолжал комкать платок, потом встал, быстро подошёл к Ирине, схватил её за плечи и резко повернул к себе.

– Посмотри на меня.

Ирина смотрела молча.

– Всё, что ты сказала, правда?

Она опустила глаза и произнесла:

– Да, правда.

Михаил медленно отпустил её плечи и вернулся на диван. Ирина собрала вещи в небольшой чемодан, с минуту в тишине постояла, затем вышла из спальни. Проходя мимо него, она остановилась:

– Миша, я сегодня не смогу забрать все свои вещи, взяла только необходимое для поездки… остальное потом… хорошо?

Он не ответил и не взглянул на неё.

– Прости, – тихо прошептала Ирина и вышла из квартиры.

Михаил долго сидел, глядя в одну точку, и в растерянности комкал в руке платок.

Он был оглушен, подавлен. Жизнь, которая казалась налаженной и вполне комфортной, вдруг, опрокидывая всякие наивные о себе представления, обнажила свою сущность со всей циничной откровенностью. Измены, предательства и прочие подобные проявления человеческой слабости, конечно, были ему знакомы не понаслышке. Иногда они обнаруживались совсем близко или даже касались его, порой заставляя поражаться, до чего человек может опуститься. Всё это хоть и присутствовало в его жизни, однако не играло для Михаила существенной роли. Он просто отворачивался от людей, которые поступали недостойно, и старался забыть их. Сейчас же произошло нечто такое, что перевернуло его жизнь. Можно, конечно, гневно осуждать людей за скверные поступки и даже знать, как следует реагировать в таких случаях, но стоит самому оказаться жертвой измены, как вдруг теряешь точку опоры, становясь растерянным и беспомощным.

Но, с другой стороны, что собственно произошло? Ему честно и откровенно сказали, что его больше не любят. Сказали и ушли без каких-либо претензий. Разве это предательство? Подумать только – первая любовь! Говорят, это глубоко и надолго врезается в душу. А общий ребёнок! «Он, оказывается, уже видел Еву, – думал Михаил. – Можно себе представить, в каком счастье пребывает этот отец! Воссоединение семьи на основе вновь вспыхнувшей любви, которая, как выяснилось, теплилась, не угасала в течение многих лет. Что может быть романтичнее?»

Задумавшись, Михаил хотел вспомнить свою первую любовь. Когда это было? И что это было? И вдруг из каких-то глубин памяти неожиданно всплыло из далёкого детства то счастливое, ни с чем не сравнимое состояние влюблённости, когда душа наполняется невообразимой радостью, такой, какую можно испытывать только в детстве. Причиной этому счастью в ту далёкую пору была девчонка из соседнего дома. Хрупкая и нежная, она одной только улыбкой заставляла его сердце учащённо биться и ощущать всю прелесть жизни. Когда она улыбалась, образовывались ямочки на щеках, а он, мальчишка, не мог оторваться от этих ямочек. Девочка была старше него на год или два и, конечно, не догадывалась о чувствах маленького Миши, даже не замечала его. После окончания школы она сразу вышла замуж и быстро располнела.

Были случаи, когда Михаилу казалось, что он влюбился. Его привлекали интеллектуальные женщины. Их было немного. Но даже в этих редких случаях, когда женщина ему действительно нравилась, внутреннее чутьё не позволяло Михаилу сделать тот решительный шаг, который определит всю оставшуюся жизнь. Что-то его вовремя останавливало. Теперь же Михаил твёрдо знал, что любил он и любит только одну женщину – Ирину.

Ночью он долго не мог заснуть. Его терзали сомнения – неужели разрыв окончательный? почему он не заметил этой угрозы? как он мог допустить такое? После долгих и мучительных раздумий он, наконец, заснул с мыслью о том, что надо еще раз поговорить с Ириной: в конце концов, он имеет право знать, что, чёрт возьми, произошло!

Утром Михаил проснулся с головной болью, выпил таблетку, наспех позавтракал и выехал на работу. И сразу пришла трезвая оценка (утро вечера мудренее): попытка ещё раз поговорить с женой – бессмысленна. Разговор состоялся. Он знал Ирину, она высказалась вполне определённо, и второй раз не будет возвращаться к разговору. Тема закрыта. «Ну что ж, – говорил он себе, – надо жить дальше, нечего унывать». Но душа не воспринимала пустые слова. Ей было больно. Он физически ощущал эту боль. Гнетущее состояние не покидало его.

Утром Михаилу надо было присутствовать на совещании у начальника департамента Саркиса Арутюняна.

– Ты не болен? – спросил после совещания Саркис, заметив его подавленное состояние.

– Голова разболелась, я выпил таблетку, скоро пройдёт.

Саркис Гарегинович Арутюнян, доктор технических наук, был когда-то заведующим лабораторией в академическом НИИ и руководил научной работой молодого Михаила Гейса. В середине девяностых институт окончательно зачах и многие сотрудники в поисках средств существования пустились во все тяжкие. Некоторые уехали из страны. Михаил ушел работать в компанию, предоставляющую услуги интернет. Саркису в ту пору приходилось особенно тяжело – он являлся руководителем коллектива, и бросать творческую работу, оставлять на произвол судьбы полученные за многие годы научные результаты, оставлять, наконец, умных, талантливых людей было для него совсем непросто. Но со временем таланты стали уходить сами. И когда Саркис остался с двумя сотрудниками, он позвонил своему бывшему коллеге, который давно его приглашал на работу, и вместе с остатками лаборатории перекочевал в быстро растущую телекоммуникационную компанию. В этот период телекоммуникации, особенно сотовая связь, в стране бурно развивались. И скромная компания, куда перешел работать Саркис, через десять лет превратилась в крупную современную корпорацию, где он уже руководил департаментом. Со временем он перетянул к себе Михаила, который стал руководителем отдела в его департаменте.

Отношения между сотрудниками в подобных компаниях складываются далеко не так, как в научной среде. Однако Саркис с Михаилом поддерживали хорошие приятельские отношения, невзирая на существенную разницу в возрасте.

В середине дня Михаил обычно обедал в кафе, не выходя из здания офиса. Сюда ходили почти все сотрудники компании. Но в этот день ему захотелось побыть одному. Он вышел из здания и направился подальше от офиса в поисках приличного места, где можно посидеть в тишине, без суеты и гомона, создаваемых в кафе сослуживцами во время обеда.

Михаил зашел в ресторан и сел за столик возле колонны. Посетителей в зале было мало. За колонной сидели две молодые женщины, одетые строго, со вкусом и, похоже, тоже зашли сюда в обеденный перерыв. Официант принёс им десерт, затем подошёл к Михаилу и принял заказ. Столик за колонной находился совсем близко, и Михаил оказался невольным слушателем разговора молодых женщин.

– Ты когда договорилась с мужем?

– Андрей через двадцать минут за мной зайдет, поедем в банк за кредитом. Нам надо прежде домой заехать, так что на работу я уже не вернусь.

– Днём домой с мужем? Вам ночи мало, вы этим ещё и днём занимаетесь?

– Ха! Ну, ты даешь, подруга! Ты явно помешана на сексе. Тебе срочно нужен муж.

– Нужен, только где его взять?

– Ты пойми, под лежачий камень вода не течёт. Надо знакомиться. Возраст-то, извини меня, критический.

– Легко сказать, а как знакомиться, где?

– Хотя бы в интернете. Там, говорят, этих сайтов – завались.

– Нет, что ты! Для девочек, может, эти сайты годятся, только не для меня. Я не хочу там оставлять свои данные. Мне кажется, стоит там что-то оставить, как сразу разойдётся по всему миру. Да еще маньяк какой-нибудь всплывет.

– Слушай! Забыла тебе сказать. Помнишь Свету, соседку мою по лестничной клетке? Ты её видела у меня на дне рождения. Так вот, недавно нашла себе мужа. Послушай, это интересно. Где-то в центре Москвы есть ресторан, называется… кажется, «Шанс»… да, точно, «Шанс».

– Рестораны исключаются.

– Да ты послушай. В этом ресторане раз в неделю организуется вечер знакомств. В нескольких кабинетах встречаются незнакомые мужчины и женщины, попарно, одни. Потом меняются парами. Каждая встреча длится полчаса.

– Одни в кабинете? Да ещё меняются парами?

– Перестань! У тебя только одно на уме, развратная ты женщина. Что смеёшься, я тебе серьёзно говорю, это приличное заведение. Кстати, Света сказала, что ресторан не дешёвый. Туда приходят состоятельные люди. Стоимость такого сеанса – как хорошо посидеть вдвоём в дорогом ресторане.

– И что, надо ходить весь вечер по кабинетам?

– Нет, слушай. Ты остаёшься в своём кабинете, столик накрыт, официант обслуживает, тихо звучит приятная музыка. Заходит мужчина, знакомитесь, общаетесь, можете выпить, закусить, потанцевать. Через полчаса небольшой перерыв, и заходит уже другой мужчина. Ну что ты смеёшься, глупая?

– Просто смешно, один за другим будут заходить, и сколько их будет?

– Пять, может шесть… не знаю. Ты зайди на сайт этого ресторана, называется «Шанс», почитай.

– Хорошо, и что потом? Я их выстраиваю и говорю – этих не хочу, а вот этого, пожалуй, возьму. Беру его под руку и забираю домой. Так?

– Вот ты смеёшься, а Света там себе мужа нашла. Всё происходит иначе. Никто никого под руку не выводит, все расходятся поодиночке.

– Ха! Как в детективе. А зачем встречались?

– Вот, слушай. На следующий день каждая из женщин, хорошенько подумав, взвесив и оценив всех мужиков, делает свой выбор и посылает сообщение по электронной почте устроителям этих встреч, то есть в адрес этого ресторана. Там сравнивают полученные сообщения от мужчин и женщин, и те, которые указали друг на друга, получают телефоны своих избранников. А дальше звони, встречайся…

Женщины говорили ещё долго, но Михаил уже погрузился в свои мысли и почему-то подумал, что он тоже не хотел бы оставлять о себе информацию в интернете.

Вернувшись на работу, Михаил стал просматривать почту, которую, ввиду отсутствия времени, отложил на вторую половину дня. Утром он прочёл только самые срочные сообщения. У него был небольшой, отделённый стеклянными перегородками кабинет в центре зала, где вокруг вплотную располагались столы сотрудников отдела. Он сидел, можно сказать, на виду у коллектива, который обозвал его кабинет аквариумом.

День прошёл быстро, в обычной деловой суете, когда не замечаешь, как летит время. В конце дня к Михаилу зашла с бумагами Марина – высокая длинноногая блондинка, мимо которой трудно пройти мужчине, чтобы не обернуться и не полюбоваться совершенством форм, которыми одарила её природа. Она пришла в компанию вместе с Михаилом со старой его работы. Они давно и как-то сразу перешли на «ты», поэтому у Марины была привилегия по сравнению с другими женщинами отдела, с которыми Михаил был на «вы». Марина могла себе позволить говорить с ним по-дружески и называть его Мишей, а не Михаилом, как обращались к нему остальные женщины.

– Миша, что делать с гарантийным письмом на оплату работ? Контрагент просит прислать его.

– Поставка уже была?

– Да, они готовы начать работу хоть завтра, но подписание договора потребует не меньше недели. Служба эксплуатации тоже торопит, а Саркис Гарегинович письмо вернул, сказал, зачем оно нужно, надо быстро подписывать договор.

– Хорошо, Марина, оставь письмо, я схожу к Арутюняну.

Марина положила письмо и проект договора на стол, но уходить не собиралась.

– Что-то ещё? – спросил Михаил.

– Миша, у тебя неприятности? Случилось что?

Он слабо улыбнулся:

– Это у меня на лице написано?

– Написано. Я утром еще заметила, ты чем-то озабочен.

Михаилу меньше всего сейчас нужно было чьё-то сочувствие, но сказать Марине «нет, всё нормально», значило бы зря обидеть хорошую девушку.

– Есть неприятности, Марина, но всё поправимо.

– Может, помощь какая нужна? – спросила она, понизив голос.

– Я справлюсь, Марина, спасибо, – ответил Михаил и коснулся её плеча в знак благодарности за проявленное участие.

– Можно? – громко прозвучало.

В дверях стоял Олег Кожевников, ровесник Михаила и тоже руководитель отдела. В работе он, как впрочем, и во всём другом, был мотор. От его энергии часто хотелось прятаться. Марина пошла к двери.

– Мариночка, вы хорошеете с каждым днём. В этом есть какая-то тайна, откройте секрет, – пытался задержать её Олег.

– У меня хороший жених.

– Полгода назад вы дали мне тот же ответ. Он всё ещё ходит в женихах?

– Это другой, тоже брюнет, иных не признаю, – парировала она и быстро удалилась.

– Ах, жаль, жаль… – повторял блондин Олег, глядя вслед красавице. – Миш, ты извини, я, кажется, помешал.

– Чему?

– Ну как? Вы так нежно ворковали тут.

– Не мели чепухи.

– А зря, девушка – бомба. Конечно, на работе ни-ни, но… я бы не выдержал.

– Ты, похоже, пришёл дать мне дельный совет.

– Да, даю! Закажи себе, наконец, жалюзи и закрой стёкла, все уже закрылись, один ты как в аквариуме.

– Хорошо, закажу.

– А ты что домой не идёшь? Рабочий день давно закончился. Всё-таки совки мы все, не можем работать как на западе. Их в конце рабочего дня как ветром сдувает. Тебя что, дома не ждут?

– Не ждут.

– По-че-му? – удивился Олег.

– Жена в Японии, дочка у тёщи.

– Как интересно! И у меня похожая ситуация. Может, в бильярд поиграем? Здесь недалеко есть заведение, прекрасные столы.

«А что, – подумал Михаил, – это лучше, чем приходить в пустую квартиру».

– В бильярд, говоришь? Можно, если подождёшь минут пять, я схожу быстро к Арутюняну.

– Ладно, только я тебя на стоянке подожду, в машине.

– Договорились.

Михаил набрал телефон Саркиса Арутюняна.

– Саркис Гарегинович, ты еще на месте?

– Собираюсь уходить.

– У меня вопрос короткий.

– Заходи.

Михаил взял письмо и направился в кабинет начальника департамента.

– Саркис, письмо это ты вернул, но лучше всё-таки его подписать. Поставщик начнет инсталляцию. Поверь, договор мы быстро не подпишем, наша система согласования этого не позволит, а если юристы заставят что-то переделывать в нём, придётся его заново согласовывать с поставщиком.

– Ладно, Миша, оставляй письмо, завтра отдам генеральному. Вид у тебя утром был паршивый, сейчас получше. Что в субботу делаешь?

– Пока планов нет. А что?

– Приезжайте с Ириной ко мне на дачу, погоду обещают хорошую. Внука моего увидите. Я тебе скажу, это особое зрелище, такого удовольствия я в жизни еще не испытывал. Когда дети мои рождались, я был молод и подобных эмоций не знал. А сейчас, поверишь, не терпится приехать и взять его на руки. Оказывается, любовь к ребёнку пропорциональна разнице в возрасте.

– Дочка приехала?

– Да, вся семья в сборе. Ты не думай, компания будет камерная. Я сам не люблю сборища, никакого общения, когда много народу. Ну что, приедете?

– Ирина в Японии, дочка у тёщи. Я сейчас один.

– Вот как! Ну, приезжай один. Выпьем, вспомним былое, на ночь тебя оставлю.

– Спасибо, Саркис, если ничего не помешает, приеду.

Михаил вернулся к себе, выключил компьютер и пошел на выход к лифту. «Счастливый человек, – думал он про Саркиса, – спешит к внуку, вся семья ждёт его, а тут… ни жены, ни семьи… в сорок два года».

Олег ждал его на стоянке возле своей новой машины.

– Поменял авто? – спросил Михаил.

– Что скажешь?

– Шикарная.

– Слушай, Миша, может нам сообразить что-нибудь поинтереснее бильярда?

– Что, например?

– Например, вечер в обществе прекрасных дам.

Если бы это предложил не Олег, а кто-то другой, Михаил, будучи брошенным мужем, скорее всего, поддержал бы идею. Самое время после испытанного стресса развеяться и познакомиться с какой-нибудь интересной женщиной. Но с болтливым сотрудником ему этого не хотелось. И он прикинулся дурачком:

– Но мы, кажется, выяснили, что остались без прекрасных женщин.

– Я говорю о других дамах. Есть у меня две шикарные девушки, молодые, длинноногие, принимают у себя дома, обстановка интимная. Гульнём до утра. Ну что, звоню?

– Постой, – Михаила осенила догадка, – проститутки, что ли?

– Ну, какая тебе разница?

– А ты не видишь разницы?

– Миша, оставь это ханжество.

– Это не ханжество. Я могу понять, когда женатому мужчине понравилась женщина. Он проявляет активность, добивается её, и у них страсть по взаимному влечению. Тогда он чувствует себя мужчиной, он добился желаемого. А что проститутка? Ей же наплевать на тебя. Она, скорее всего, презирает своих клиентов. Вокруг ведь столько замечательных, не обласканных женщин. Я хочу понять, зачем тебе это нужно?

– По-моему, ты слишком всё усложняешь. Это… ну как тебе сказать, ну… как сходить в тренажерный зал.

– Ясно. Пошли играть в бильярд.

– Как скажешь, в бильярд так в бильярд.

Вечером, придя домой, Михаил принял душ и лёг в постель. Долго не мог заснуть. Не так давно, когда Ирина находилась в командировке, он так же ложился один в пустую постель и быстро засыпал. Тогда не было этого гнетущего, разъедающего душу чувства потери. Он вспомнил, как однажды ночью звонок Ирины разбудил и разозлил его, а она смеялась в трубку:

– Как же ты можешь спать без меня?

А теперь он ворочался и не мог заснуть. Михаил ещё и ещё раз мысленно возвращался к последнему разговору с ней. Его не покидало скверное ощущение собственной ненужности, словно его как бездарного игрока вышвырнули из команды. «Надо отвлечься, заставить себя думать о другом, – говорил он себе, – иначе это жалкое состояние будет продолжаться долго». Ближе к трём часам ночи он, наконец, заснул. Утреннее пробуждение на работу было мучительным.

Следующий вечер Михаил решил провести в фитнес-клубе. Тренажёры, беговая дорожка, бассейн, турецкая баня, а затем кофе с бутербродами заняли почти три часа. Домой он пришёл около двенадцати ночи. Сон сразил его сразу – недосып и физическая усталость взяли своё.

В пятницу после работы справляли день рождения сразу двух сотрудников отдела. Михаил как руководитель не мог не участвовать в чествовании. Обычно на подобных мероприятиях он присутствовал недолго: произносил первый тост (без употребления алкоголя, поскольку всегда был на машине) и уже минут через двадцать прощался с коллегами, предоставляя молодёжи возможность раскрепоститься и получить удовольствие. Но в этот раз он решил остаться с коллективом подольше, хотелось опять прийти домой поздно и сразу лечь спать. К всеобщему удивлению Михаил наравне с молодыми сотрудниками пил коньяк и оживлял обстановку шутливыми репликами «корпоративного» свойства – юмор, который привязан к внутренней жизни компании.

Через пару часов в комнате для переговоров, где справлялся день рождения, воцарилась та приятная атмосфера, когда участники, перебивая друг друга, произносят тосты, обращения становятся фамильярными и уже любая шутка вызывает дружную реакцию и весёлый смех. Некоторые сотрудники проявились с неожиданной стороны. Он к своему удивлению обнаружил у коллег способности, о которых не подозревал. Молодой парень, недавно поступивший в отдел, обычно молчаливый, оказался остроумным рассказчиком. Будучи страстным любителем дайвинга, он живописал несколько захватывающих происшествий из собственной практики подводных съёмок, добавляя щепотку чёрного юмора. «Кошмар какой-то!» – восклицали женщины сквозь смех. Тучная сотрудница сорока семи лет, давно работавшая в договорном секторе, раскрасневшись от принятого алкоголя, стала читать стихи. Началось с того, что, отвечая на вопрос: «Надежда Васильевна, когда у вас день рождения?», она удивила всех строками Цветаевой «Красною кистью рябина зажглась, падали листья, я родилась, …» Затем по просьбе публики Надежда Васильевна прочла ещё пару стихотворений, да с таким чувством, что была заслуженно награждена бурными аплодисментами. А ещё Михаил заметил одну амурную связь, которая, скорее всего, оставалась тайной только для него. «Надо же! – думал он, – работаешь и не знаешь, что вокруг происходит. Необходимо быть ближе к коллективу, – сделал он для себя вывод».

Выпито им было в этот вечер изрядно. Осушая рюмку за рюмкой, Михаил почему-то не ощущал признаков опьянения, и только к концу пиршества почувствовал, что пьян. Машину пришлось оставить на офисной стоянке и заказывать такси. Домой Михаил пришёл как вчера – около двенадцати ночи. Но на сей раз заснуть оказалось непросто. В доме всё напоминало Ирину: фотографии, предметы туалета, её украшения, а также большой гардероб одежды и обуви, который она обещала забрать «потом». Мысль о том, что всё это скоро исчезнет, и надо будет начинать новую жизнь, жгла Михаилу душу. Интересно, думал он, что собой представляет этот отец Евы? К нему вновь стало подкрадываться уже знакомое гнусное ощущение, точно его выкинули за борт за ненадобностью, просто потому что оказался лишним.

Время перевалило далеко за полночь, но сна у него не было, что называется, ни в одном глазу. Мучившая, не стихающая душевная боль не давала ему заснуть. Михаил вспомнил недавний разговор двух женщин за обедом, и даже название упомянутого ими ресторана – «Шанс». Он встал, включил компьютер и быстро нашёл сайт этого ресторана. На сайте были представлены условия участия в программе «Шанс» и приведены отзывы некоторых её участниц. Михаил прочёл их. В целом отзывы были положительные, одна из женщин даже благодарила организаторов за оригинальность идеи. Желающим участвовать в программе предлагалось заполнить анкету и ответить на некоторые вопросы, впрочем, вполне безобидные. Михаил вышел на страничку об оплате. Сумма оказалась действительно немалой. Он вспомнил реплику женщины на этот счёт – как хорошо посидеть вдвоём в дорогом ресторане. «Что ж, может действительно попробовать? – подумал Михаил, – чем чёрт не шутит! что зря мучиться!» Если б он оставил эту затею на завтра, то вряд ли вернулся бы к ней. Но сейчас, ночью, будучи в подавленном состоянии, которое усугублялось принятым алкоголем, Михаил, не задумываясь, быстро заполнил анкету, ответил на все вопросы и перевёл необходимую сумму на счёт, указанный на сайте, оплатив своё участие в программе «Шанс».

На следующий день ему пришло сообщение о том, что заявка принята и о предстоящей встрече его известят. А через три дня пришло приглашение с указанием даты и времени участия в программе «Шанс». Михаил уже сожалел о своём, как ему теперь казалось, легкомысленном поступке. Но отказ от участия стал бы равносилен малодушному отступлению – в приглашении было написано: «Пять очаровательных женщин будут ждать Вас в этот вечер! Просьба обязательно присутствовать».

Ирине предстояло объяснить причину своего внезапного возвращения в родительский дом. Ожидался тяжелый разговор с мамой и Евой. Но к такому разговору с родными людьми она не была готова. Обе они, и Любовь Яковлевна, и Ева прекрасно относились к Михаилу, их реакция на её разрыв с мужем была предсказуема. Разговор предстоял нелёгкий, поэтому Ирина решила отложить его до дня своего возвращения из поездки. Было бы слишком жестоко с её стороны оглушить близких людей своим внезапным разводом, оставить их в расстроенных чувствах и уехать. И поскольку уже на следующий день она улетала на две недели в Японию, в своём объяснении Ирина ограничилась фразой о том, что завтра перед поездкой ей необходимо зайти в редакцию, и возвращаться за вещами в Тёплый стан ей не хочется. Поэтому машина за ней заедет сюда, на Кутузовский проспект. У Любови Яковлевны объяснение подозрений не вызвало, но Ева почему-то забеспокоилась. Перед сном она зашла в комнату к маме. Ирина работала над текстом перевода уже лёжа в постели. Ева села не край кровати и с минуту молчала.

– Что, Ева?

– Мам, ты что, с папой поссорилась?

Ирина внимательно посмотрела на дочь. Ей очень не хотелось сейчас говорить на эту тему, и она сухо ответила:

– Нет.

– Мама, что случилось? Скажи, я же переживаю.

– Хорошо, – вздохнула Ирина, – есть одна проблема, но сейчас я не в состоянии говорить о ней. Я обещаю, мы с тобой подробно поговорим об этом, но после моего возвращения. А сейчас, прошу тебя, не надо больше вопросов.

Ева чуть помедлила и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Но если до разговора с Ириной у неё было слабое беспокойство, то после него она уже была серьёзно встревожена. Ева почувствовала сильные переживания матери и испугалась. Она вдруг поняла, что произошло что-то серьёзное.

На следующий день Ирина улетела в Токио. Ей предстояла работа над переводом научного труда, посвященного вопросам океанологии. Автор книги, Игучи сан, очень ценивший работу Ирины, пригласил её в Токио, чтобы завершить редактуру русской версии. Он даже имел намерение через две недели презентовать книгу в России, чему Ирина была рада, поскольку презентация намечалась в Санкт-Петербурге. Это означало, что она из Токио полетит транзитом в Петербург и, следовательно, ещё на несколько дней отодвинет неприятный разговор с родными о разрыве с Михаилом.

В субботу утром Михаилу позвонила Ева:

– Пап, ты сегодня приедешь к нам обедать?

– Нет, милая, я сегодня не могу.

– Бабушка обед готовит, зовёт тебя.

– Спасибо, но сегодня не получится.

– Почему? Что у тебя за планы?

– Меня Саркис Арутюнян на дачу пригласил. Скоро выезжаю.

– Папа, но мне хочется поговорить с тобой.

– Давай поговорим. Что тебя беспокоит?

– Нет, не по телефону.

– Тогда поехали со мной. Хочешь?

– Да, хочу.

– Ладно, я скоро заеду за тобой.

Михаил ехал за Евой с тревожным чувством. О чём она собирается говорить? Вдруг Ева начнёт говорить о родном отце? Конечно о нём! О чём же ещё?! Если Ирина уже рассказала ей, Ева наверняка станет жалеть Михаила, заверять, что уважает его и всё такое, но… всё же хочет встретиться с родным отцом. Он не знал, как реагировать на это. А что если Ева уже встречалась с ним, с отцом своим – Михаила охватила тревога – и сейчас она начнёт рассказывать ему… Нет, это будет совсем невыносимо! Михаил почувствовал напряжение в животе, ему вдруг стало трудно дышать.

Когда он подъехал к дому, Ева в джинсах и кроссовках ждала его у подъезда.

– Привет, пап! – сказала она, закрыв за собой дверцу машины.

– Привет, дочка!

– А долго ехать до дачи?

– Думаю, часа полтора.

– Вот и замечательно! Ты мне подробно расскажешь, что у вас с мамой случилось.

– Что ты имеешь в виду?

– Папа, прошу тебя, я же не маленькая, я же вижу – что-то между вами произошло. Мама не хочет говорить, она скрывает, а я переживаю. Ты же не такой скрытный, как она. Пап, скажи мне, что случилось? Ты обидел маму, признайся?

У Михаила подкатил ком к горлу. Больше минуты он не мог произнести ни слова. Он не смотрел на Еву, чтобы не выдавать своего волнения. А в голове вертелась торжествующая мысль: «Мы ещё посмотрим, кто настоящий отец Евы!»

– Папа, ну что ты молчишь?

Наконец Михаил почувствовал, что может говорить.

– Доченька, ты должна понимать, что между супругами могут быть проблемы, которые детям не обязательно знать. Я лишь могу тебе сказать, что маму я не обижал.

– Знаю я вашу проблему, – произнесла она грустно, – мама не может родить тебе сына.

Затем, немного помолчав, Ева спросила:

– Пап…

– Что?

– Скажи честно… но… ты же не бросишь её из-за этого, правда?

Михаил повернулся к Еве, взял обеими руками её головку и поцеловал в лоб, потом сказал:

– Как же я могу это сделать, когда у меня есть такая дочка, как ты?

Дача Саркиса Арутюняна представляла собой старый деревянный дом в центре пятнадцати соток земли и находилась в сорока километрах от московской кольцевой дороги. Метрах в десяти от дома, рядом с сараем, где хранились всякого рода инструменты, стоял под навесом деревянный стол с лавками. За сараем был стационарно установлен большой мангал. В этот день семейство Арутюнянов ждало гостей. Возле мангала возился молодой мужчина и аккуратно укладывал дрова, завершая приготовления к предстоящему шашлыку. Эта был сын Саркиса – Арам. Внешне он не был похож на Саркиса, коренастого, ширококостного шатена с мужицкими руками и крупными чертами лица. Арам был брюнет, намного выше своего отца, имел более привлекательную внешность и приятную улыбку. Он походил на мать. Жена Саркиса, Асмик, была на восемь лет моложе мужа. Она и сейчас, в свои сорок восемь лет, оставалась грациозной женщиной с густыми чёрными волосами и благородными чертами лица.

У калитки остановился чёрный Лексус. Из машины вышли двое полноватых мужчин кавказской наружности. Обоим на вид лет пятьдесят. Арам оставил мангал и, выйдя из-за сарая, подошел к калитке.

– Добрый день! Саркис Гарегинович дома? – спросил один из мужчин по-русски с армянским акцентом. Арам ответил по-армянски:

– Да, здравствуйте, проходите, пожалуйста.

– Спасибо, мы лучше здесь подождём.

– Зачем же здесь, проходите в дом.

– Хорошо, только не в дом, торопимся, мы вон там посидим, – предложил мужчина, указывая на стол с лавками под навесом. – Ты, наверное, Арам? Арам-джан¹, позови отца.

Но Саркис уже видел гостей и вышел им навстречу:

– Здравствуйте, здравствуйте! – поздоровался он, пожимая им руки, – пройдемте в дом, сейчас Арам шашлык будет готовить. – Затем обратился к сыну: – А ты давай, начинай.

– Спасибо большое, Саркис-джан, но мы, поверь, действительно торопимся, – извинялся мужчина. – Нам еще надо успеть на самолёт.

– Ах, вот как. Ну ладно, раз торопитесь… сейчас вынесу, – сказал Саркис и вернулся в дом.

Арам прошёл за сарай и подошёл к мангалу. Мужчины расположились под навесом. Арам их не видел, но ему был слышен разговор мужчин.

– Неплохая дача, – начал один из них.

– А что хорошего? Да и далековато.

– Ну да, для тебя пятьдесят километров от Москвы – далеко.

– Конечно, столько времени тратить на дорогу.

– Ладно… слушай, забыл спросить, как вы вчера без меня гуляли?

– О! Если б ты видел, какие тёлки были!

– Не те, что в прошлый раз?

– Нет, другие. Их Баграт заказал, говорит дорогие. Короче, оттянулись на всю катушку до трёх ночи. Домой приехал в четыре утра.

– И охота было тебе среди ночи домой ехать. Там же прекрасные номера.

– Нет, домой надо возвращаться, ночью спать надо дома, иначе жена запишет отсутствие. Ха…ха…! – Оба громко рассмеялись.

Вышел Саркис с папкой для бумаг:

– Вот документы, которые ты просил.

– Спасибо, Саркис-джан, извини, что так получилось, было б время, с удовольствием с тобой посидели бы.

– В следующий раз прихватите с собой время.

– Ха! Прихватим. До свиданья!

– До свиданья!

Саркис подошел к мангалу.

– Как идут дела? – спросил он сына по-армянски.

– Нормально. Кто эти люди? Твои друзья?

– Нет, – ответил отец и, улавливая интонацию сына, внимательно посмотрел на него, – это же наши соседи по двору в Ереване. Ты что, не помнишь? Ты же с их сыновьями играл в футбол.

– Их не помню. В Москве живут?

– Да, у одного крупный бизнес, просил меня кое-какие документы для него подобрать.

– Солидные, значит, люди, – то ли спросил, то ли констатировал Арам.

– Солидные… – подтвердил отец и вопросительно посмотрел на сына. – Тебе что не понравилось?

– Да так… ничего, – вполголоса произнёс Арам.

– Не пойму, что ты бормочешь, – сказал отец и, указывая на мангал, где огонь стал разгораться, спросил, – один справишься?

– Первый раз, что ли?

– Смотри, чтобы вовремя всё было.

– Будет, не беспокойся.

Стали подъезжать гости. Приезд Михаила с Евой Арам не заметил – на огне уже готовились овощи. Сидя на стуле, он нанизывал перец на шампур, когда сзади раздался голос Евы:

– Вот где, оказывается, шашлыки жарят.

– Жарят на сковородке, а шашлыки готовят, – отозвался Арам и повернул голову, чтобы разглядеть гостью.

– Какие, однако, глубокие познания!

Арам еще несколько секунд, сидя на стуле, смотрел на внезапно появившееся чудесное видение, потом встал и, не сводя с Евы удивлённого взгляда, подошел к ней с шампуром в руке.

– Ты кто? – спросил он радостно, улыбаясь.

– Я Ева, а вы, наверное, Арам.

– Да, но…

– Я дочь Михаила Юрьевича.

– Понятно… я не знал, что у Михаила Юрьевича такая дочь.

– А мне папа сказал, что на даче будут дети Саркиса Гарегиновича – сын и дочь с детишками.

– Да, семья сестры приехала из Еревана неделю назад, – сказал Арам, продолжая любоваться лучистыми глазами Евы. Наверно никакое чудо не могло произвести на него такого впечатления, как её появление. Он не мог оторвать глаз от неё.

Ева, надо заметить, привыкла к тому, что на неё ребята поглядывают. Но чтобы так откровенно, с такой восторженной детской радостью ею любовались – не случалось. Она смутилась и, взглянув на мангал, спросила:

– А помидоры не сгорят?

– Нет, они еще не дошли… – ответил Арам, медленно выходя из постигшего его гипноза.

– Я могу быть полезной?

– Полезной?.. Да, только при одном условии, – сказал Арам, окончательно приходя в себя, – мы сразу переходим на «ты».

– Возражений нет.

– Шашлык – дело мужское, – продолжал он, – единственная процедура, к которой можно тебя допустить, – это чистка овощей после их снятия с огня. Справишься?

– Думаю, да.

– Ты готова своими нежными пальчиками снимать шкурки с горячих баклажанов, помидоров, перца?

– Готова. Только у меня тоже есть условие: ты будешь комментировать весь процесс священнодействия. Меня всегда интересовал процесс приготовления. Я похвастаюсь перед однокурсниками своими знаниями в этой области.

– Замётано. Где учимся?

– МГУ, факультет журналистики, уже второй курс! – гордо отчеканила Ева.

– Ну что ж, второй курс годится для восприятия священнодействия. Значит, так, овощи готовят на огне, мясо – на углях. Начнем с овощей. Перец надо нанизывать вот так, чтобы…

Арам говорил и смотрел на Еву, ощущая прилив необыкновенных чувств. Её голос, смех, чувство юмора, большие карие глаза завораживали. Темы менялись, но они не играли роли, он просто наслаждался её присутствием. Ева как прилежная ученица слушала, как надо чистить горячий баклажан, чтобы не обжечься. Один раз она всё-таки обожглась, схватившись за горячий шампур. Не успела Ева вскрикнуть, как Арам подбежал с холодной водой, взял её руку и стал лить на пальцы воду.

– Болит? – спросил он после обильного литья.

– Вроде нет, – ответила она.

Арам начал дуть на покрасневшие пальчики. Ева застенчиво отняла руку. Подошла Ануш, сестра Арама.

– Ты что бедную девушку заставляешь овощи чистить. Вон, она уже пальцы себе обожгла.

– Ничего страшного, Ануш, я уже умею, – сказала Ева.

– Я смотрю, ты половину всех овощей очистила, молодец. Остальное я дочищу. Арам, еще будут овощи?

– Нет, забирай.

Ануш взяла посуду с овощами и направилась к дому.

– Сестра намного старше тебя? – спросила Ева, глядя вслед уходящей Ануш.

– На два года. Мне двадцать четыре, если тебе это интересно.

– Мне всё интересно, я любознательная.

Этот день они провели вместе до позднего вечера. Сначала сидели за столом вместе со всеми.Гостей было немного: институтская подруга Асмик и Михаил с Евой. Ануш с мужем Вартаном и дочкой Нунэ сидели по обе стороны высокого стульчика, на котором как на троне восседал годовалый Ованес. Саркис называл внука именно Ованес, без уменьшительных и ласкательных форм, подобно тому, как если бы малыша называли Иоанном.

– Раз человека назвали хорошим именем, будьте добры, обращайтесь к нему по имени. Что за глупость, – говорил он, – давать человеку имя, а потом всю жизнь какой-нибудь кличкой обзывать.

Как и полагается в армянской семье маленький Ованес был центром вселенной. Родные не могли нарадоваться, да и гости с удовольствием смотрели на упитанного малыша с большими глазами и длинными ресницами. А он, знай себе, всё время что-то жевал и всем улыбался.

– Нет, вы посмотрите на моего внука! – восхищался Саркис, – у него всегда хорошее настроение. Ест, спит и улыбается! Уже неделя как он здесь, я ни разу не слышал, чтобы Ованес плакал. Всё понимает, даже когда голодный он не плачет, только рукой машет – мол, кормите. Я такого спокойного ребёнка не видел.

– Он же ёще маленький, – неосторожно заметил Арам.

– Ты тоже был маленький, орал как резаный, по ночам спать не давал, все, что ниже одного метра, падало и разбивалось. Так что помалкивай.

Трёхлетняя Нунэ подошла к Еве и стала что-то говорить по-армянски. Ева беспомощно посмотрела на Арама.

– Она просит, чтобы ты с ней поиграла в мяч, – перевёл он.

Нунэ удивлённо смотрела на Еву, потом обратилась к Араму с вопросами. Он рассмеялся, ответил ребёнку по-армянски и пояснил Еве:

– Она за неделю привыкла, что вокруг говорят по-русски, но всё еще удивляется, когда кто-то не понимает по-армянски.

– Пошли играть, – улыбнулась Ева и, взяв Нунэ за ручку, повела её на игровую площадку.

Посадив маленькую Нунэ себе на плечи, Арам предложил Еве прогуляться по окрестным местам. Сначала они бродили по местным улочкам между дачными участками. Ева заметила, что ближайшие соседи хорошо знают Арама. Они с ним приветливо здоровались, подходили к калитке, обсуждали вопросы, в основном касающиеся строительства и благоустройства дач. Затем молодые, беседуя, вышли в поле и, медленно прогуливаясь, дошли до леса. Арам поставил Нунэ на ножки, Ева взяла её за ручку. Но уже минут через десять Нунэ снова попросилась на плечи своему дяде.

– Ты говорил, всего полгода как вернулся из армии, а тебя, похоже, уже все соседи знают, – сказала Ева.

– Меня тут знали ещё до армии. Проблемы у нас в основном одинаковые, вот и приходится помогать друг другу. Делами дачи занимаюсь я, отец не любит в это вмешиваться. Он даже ближнего соседа нашего плохо знает. Завтра, например, мне надо с ним поехать на рынок за фанерой, но придётся отложить поездку, потому что завтра мне необходимо быть в Москве.

– Но завтра ведь воскресенье, зачем тебе Москва?

– Да, воскресенье, и ты будешь в Москве. А мне уже кажется, не смогу прожить завтрашний день, не увидев тебя. Я приеду за тобой часам к двенадцати. Не рано?

Выдержав небольшую паузу, Ева сказала:

– Но ты даже не интересуешься, хочу ли этого я.

Арам остановился, повернулся к Еве, придерживая двумя руками ножки ребёнка. Нунэ, которая до этого момента сидела у него на плечах с безразличным видом, от резкого поворота в сторону Евы стала тоже смотреть на неё?

– А ты… не хочешь? – спросил он. Голос его чуть задрожал.

Ева уловила тревогу, которую в эту минуту испытывал Арам. Сверху на неё с широко раскрытыми глазами смотрела маленькая Нунэ и, похоже, тоже ждала ответа. Глядя на ребёнка, Ева улыбнулась и спросила:

– А как сказать по-армянски, чтобы Нунэ поняла?

– Что сказать? – нетерпеливо переспросил Арам.

– Кажется… хочу.

– Ура! – закричал он и, сняв с плеч малышку, стал подбрасывать её вверх и ловить. Сначала у ребёнка от неожиданного полёта на лице появился испуг, но уже на второй раз она стала смеяться и тоже кричать «ура». А когда Арам после нескольких подбрасываний прижал её к груди и смачно чмокнул в щёчку, Нунэ стала ручками упираться ему в грудь и категорично заявила, что хочет идти ножками.

В воскресенье, как и в последующие дни, Арам с Евой не расставались. Сначала он заезжал за ней после работы, потом взял недельный отпуск.

– Не могу дождаться конца рабочего дня, – объяснил он.

У Евы были каникулы. Они ходили на концерты, в молодёжные клубы, ездили в подмосковные усадьбы. Арам познакомил её со своими друзьями и родственниками, Ева представила его своей бабушке. В эти насыщенные событиями дни она хоть и ложилась по вечерам в обычное время, но засыпала поздно: снова и снова Ева прокручивала в памяти ленту прожитого дня, заново проживала отдельные эпизоды. Её переполняли чувства, которые доселе она не испытывала. Арам ей не просто нравился, она впервые почувствовала рядом мужчину, который не только с заботой и нежностью к ней относится, но проявляет инициативу и, не раздумывая, берёт на себя ответственность.

Прошли три дня после того как Михаил побывал в ресторане «Шанс». Уже на следующий день после визита он получил по электронной почте сообщение о том, что обе его избранницы – Лариса и Светлана, выражая свои симпатии, отметили его первым приоритетом. Он прочёл это сообщение и обнаружил, что особой радости почему-то не испытывает. Конечно, оно льстило его самолюбию, ещё бы – две молодые очаровательные женщины, о которых могли мечтать очень многие мужчины, хотят с ним встретиться! Вот бы обрадовался такому счастью Номер 1, вдруг вспомнил Михаил забавного собеседника в ресторане. Да разве он сам не обрадовался бы, подвернись ему такая возможность в былые времена. Ох, как бы он развернулся! А что значит – былые времена? – спрашивал себя Михаил – чем собственно его теперешнее положение отличается от состояния в так называемые былые времёна? Ничем! – смело отвечал он себе. Тогда почему он уже два дня не решается позвонить кому-то из этих женщин? Почему? Что собственно мешает? Но что-то все-таки сдерживало его, не давало переступить некий порог, перейти Рубикон. Михаил не помнил, чтобы когда-либо он испытывал такую нерешительность. Что, чёрт возьми, происходит?! – злился он на себя.

Вечером следующего дня раздался звонок:

– Это Лариса, – прозвучал грустный женский голос.

– Привет, Лариса! Куда девался твой весёлый голосок?

– Мне пришло сообщение, что ты меня выбрал. Передумал?

– Нет, Лариса, я не передумал.

– Тогда, что же ты, злодей, два дня меня мучаешь? – сказала она уже изменившимся бодрым голосом.

– Прости, Лариса, я завтра вечером приглашаю тебя в ресторан.

– О! Ресторан! Спасибо, только…

– Что только?

– Может, в ресторан мы сходим в выходной день?

– Ты предлагаешь отложить нашу встречу до субботы?

– Нет, предлагаю завтра поужинать у меня. Я неплохо готовлю.

– Обожаю домашнюю еду. Диктуй адрес.

– Записывай…

Выйдя из цветочного магазина, Михаил направился к машине. Он держал большой букет тёмно-бордовых роз и, проходя мимо аптеки, вспомнил, что собирался купить презерватив к предстоящей встрече с Ларисой. «Давно не пользовался!» – подумал Михаил и зашел в аптеку.

На витрине рядом с выставленным презервативом было написано: клубничный, банановый. Михаил подошёл к прилавку. Возле него стояла молодая женщина, видимо в ожидании продавца. За прилавком никого не оказалось. Через некоторое время подошла молоденькая продавщица и обратилась к женщине:

– Слушаю вас?

– Ваша коллега уже приняла мой заказ, – ответила женщина.

Девушка вопросительно посмотрела на Михаила.

– Мне, пожалуйста, два презерватива, – сказал он, улыбаясь, и добавил: – клубничных.

Молоденькая продавщица вдруг смутилась, быстро повернулась и пошла к полкам с медикаментами. Стоявшая рядом молодая женщина бросила взгляд на Михаила и сразу отвела его. «М-да, – подумал он, – наверно со стороны выглядит забавно: стоит мужчина с букетом цветов, пахнет дорогими духами и покупает презервативы».

Подошла пожилая женщина и стала сзади Михаила. Он видел, как молоденькая продавщица поставила стремянку и поднялась искать презервативы на верхней полке. Через пару минут ожидания стоявшая за Михаилом пожилая женщина стала проявлять нетерпение:

– Куда подевались продавщицы? – сказала она громко и уставилась на Михаила.

Он обернулся и увидел важную даму с каменным лицом. Она очень напомнила ему школьную директрису, у которой, как у этой пожилой женщины, левая бровь всегда была чуть приподнята. Это придавало комичность строгому выражению лица. А ещё у директрисы была излюбленная фраза: «Я как член партии хочу сказать…». Фраза сражала наповал. Люди сразу теряли способность соображать, невольно возникало желание встать по стойке смирно.

– Сейчас подойдут, – ответила молодая женщина, обратившись к пожилой даме.

– Их же две тут обычно бывает, – возмущалась дама, не обращая никакого внимания на молодую женщину. Она продолжала смотреть на Михаила так, что он почувствовал себя провинившимся школьником и, вероятно, поэтому ответил довольно глупо:

– Да, две.

Вернулась молоденькая продавщица и положила на прилавок два презерватива, назвав цену. Михаил заметил, что на упаковках нарисован банан. Ему было абсолютно всё равно – клубничные они или банановые, но он решил позабавиться:

– Жалко! Похоже, я опоздал, клубничные уже разошлись, остались только банановые, – печально произнёс Михаил, доставая бумажник.

Реакция молоденькой продавщицы оказалась неожиданной. Она быстро схватила обе упаковки и вернулась к стремянке.

Вышла из подсобного помещения вторая продавщица и подошла к прилавку:

– Есть только в капсулах, они дороже, брать будете? – обратилась она к молодой женщине.

Получив утвердительный ответ, она пошла обратно и, проходя мимо молоденькой продавщицы, спросила:

– Аня, ты что там ищешь?

Ане пришлось спуститься на пару ступеней, чтоб коллеге был слышен её шёпот:

– Не могу найти презервативы клубничные. На полке одни банановые.

– Нет, должны быть и клубничные, и банановые, посмотри в коробке, – довольно громко сказала старшая продавщица и исчезла за дверью подсобного помещения.

– Клубничные… банановые… – забормотала сзади пожилая дама, – это что, витамины? – спросила она, повернувшись опять к Михаилу. Молодая женщина прыснула.

– Нет, но… средство профилактическое, – произнёс он глубокомысленно.

– От чего? – не унималась пожилая дама.

Михаил задумался:

– Как бы это объяснить, от… нашествия… агрессивных полчищ микроорганизмов.

Молодая женщина беззвучно тряслась.

– Полчищ? – недоумённо повторила пожилая дама, – … это надо пить или колоть? – напирала она.

– Гм… – Михаил замялся.

– Ну, внутреннего потребления? – дама решила ему помочь.

– Вообще-то… женщинам – внутреннего, мужчинам – внешнего.

– На кожу, что ли? – удивилась пожилая дама.

– Да, пожалуй, прямо на кожу, – уверенно ответил Михаил.

Молодая женщина уже была не в силах сдерживать смех.

– Я сказала что-то смешное? – спросила пожилая дама, еще больше поднимая левую бровь.

– Нет, – ответил Михаил.

– Тогда чему она смеётся? – спросила дама, указывая острым ссохшимся пальцем на молодую женщину.

– Не берусь судить… у неё, видимо, свои мысли, – сказал Михаил и обратился к молоденькой продавщице:

– Анечка, не ищите. Я, пожалуй, возьму банановые. – И добавил, когда стал расплачиваться: – Банановые даже лучше, они ассоциативно больше подходят. Не находите? – спросил он, окончательно смутив девушку.

– Ваша сдача, – сказала она зло.

К приходу Михаила стол у Ларисы был накрыт. Она радостно улыбалась и излучала положительные флюиды. Глядя не неё, можно было уверенно утверждать – жизнь прекрасна! Михаил преподнёс ей шикарный букет и бутылку французского коньяка. Лариса поцеловала его в щёчку:

– Проходи, дорогой.

Квартира не отличалась размерами, но была уютно и со вкусом обставлена. Сама Лариса, ухоженная, в макияже, в лёгком летнем платье показалась Михаилу ещё более соблазнительной, чем тогда в ресторане.

– Я помою руки, – сказал он и прошел в ванную комнату.

Здесь всё блестело чистотой, висели свежие полотенца, ощущался приятный аромат. Помыв руки, он прошёл в комнату. Из кухни вышла Лариса и подошла к нему:

– Ну как? Тебе нравится?

– Да, у тебя очень уютно.

– Спасибо. Я поставила мясо в духовку, через двадцать минут будет готово.

– А там твои фотографии? – спросил Михаил, заметив на комоде альбом для фотографий.

– Да, там их много.

– Можно мне посмотреть?

Лариса вплотную приблизилась к нему, улыбаясь, нежно провела рукой по его щеке и сказала:

– Тебе всё можно.

И тут произошло то, что довольно часто можно видеть в голливудских фильмах: когда двое истосковавшихся существ сначала резко бросаются друг другу в объятия, осыпая страстными поцелуями; затем, не размыкая уст, начинают нетерпеливо и судорожно расстёгивать друг у друга одежду, срывать её и, опрокидывая на пути к кровати торшер и разные предметы, наконец, оказываются в постели, где сладострастно сливаются воедино, жадно предаваясь жарким лобзаниям.

Они ещё лежали в постели, забыв про ужин. Лариса спросила:

– Миша, а что у тебя с женой? Почему вы расстались?

– Она, стерва, меня бросила.

– Все мы немного стервы… а ты не лукавишь? Таких, как ты, не бросают.

– Ты ведь тоже бросила своего мужа.

– Ой! Ты бы видел его! Мы с ним полтора года прожили. Я решила пока не рожать. Не была уверена, что будем вместе. Он плакал, когда расставались. Знаешь, здоровый такой, здоровее тебя, а мужик… никакой. Это я потом поняла. Да еще… скупой. Ты, надеюсь, не скупой?

– Пожалуй, нет.

– Терпеть не могу скупых. Даже на себя не потратится. Поменяй галстуки, говорю, такие сейчас не носят. Приходилось самой покупать ему галстуки.

– Мне тоже жена покупает… покупала галстуки, мне нравилось.

– Понятно, я о другом… Ну, пожалуйста, Миша, скажи мне правду, почему вы расстались, для меня это очень важно. Кстати, у вас есть дети?

– Дочь. Но дело в том, что у неё есть родной отец, и жена снова сошлась с ним. А я остался без жены, без дочери…

– Миша, бедненький, ты так печально вздохнул. Ты хочешь ребёнка?

– Я очень хочу сына.

– Так за чем же дело стало? Я тебе рожу сына. Хочешь, начнём прямо сейчас, без презерватива.

Михаил провёл рукой по волосам Ларисы, поцеловал её в губы и сказал:

– Спасибо, давай немножко подождём, мы ведь совсем не знаем друг друга.

– А у меня такое чувство, будто давно тебя знаю… Ладно, может, мы всё-таки поужинаем?

– Конечно, я для чего к тебе пришёл?

– Вот нахал! – улыбалась Лариса.

Максим вернулся с моря после двухнедельного отдыха и сразу попытался увидеться с Евой. Но он никак не мог её застать. Появился Арам, и Ева стала меньше бывать дома. Максим места себе не находил. Он не понимал, что происходит, несколько раз в день звонил Еве на сотовый телефон. Наконец она ему сказала, что встретила человека, который ей нравится, и просила отнестись с пониманием. Максим был взбешён, сказал, что она мелет вздор и что вечером он зайдет к ней домой. Араму Ева рассказала про Максима, объяснила, что он её давнишний приятель, и просила принять его дружески.

– Разберёмся, – сказал Арам.

– Нет, пожалуйста, будь с ним вежлив. Он парень хороший, но… просто влюбился в меня.

– Конечно, Ева, не беспокойся, я ничего плохого не имел в виду, всё понимаю. Я приглашу его на нашу свадьбу.

Максим ждал влюблённых во дворе у подъезда.

– Познакомься, Максим, это Арам, – представила Ева.

– Привет, Максим! – сказал Арам, протягивая руку, – мне Ева рассказывала о тебе.

Максим молча пожал руку.

– Поднимемся домой, чаю попьём, – предложила Ева.

– Нет, лучше здесь, – тихо произнёс Максим, глядя под ноги.

– Здесь нет чая, – сказала Ева.

Максим молчал, продолжая глядеть вниз.

– Понятно, – догадался Арам, – он хочет со мной пообщаться на свежем воздухе.

– Максим, ты наш друг! Пошли лучше пить чай, – пыталась уговорить его Ева.

– НАШ?! – повторил он, не поднимая глаз.

Наступила продолжительная пауза. Её прервал Арам:

– Ладно, Максим, сейчас я спущусь. Мы с Евой поднимемся, и я сразу выйду.

Когда через несколько минут Арам вернулся, Максим стоял под деревом возле пустой детской площадки.

– Что у тебя с Евой? – спросил он, когда Арам подошёл.

– Отвечаю на твой не очень вежливый вопрос, поскольку Ева о тебе хорошо отзывалась. Я её люблю, она меня тоже, и скоро у нас свадьба. Я тебя приг…

– Что? Какая свадьба? – разнервничался Максим, – да не выйдет она никогда за тебя! – повысил он голос.

– Почему? – спокойно спросил Арам.

Максим был уже на взводе. Он резко повернулся лицом к Араму и дрожащим голосом начал говорить:

– Да потому что ты… ты…

– Ну, кто я?

– Ты… чужак! – наконец выдавил он из себя.

– Ах, вот оно что! Ты, оказывается, шовинист. И с такими мыслями собирался покорить сердце Евы? Мне тебя жаль.

– Я не шовинист. Она меня знает давно, а ты… невесть откуда взялся, знакомы всего несколько дней, и на тебе, уже свадьба. Шустрый!

– Послушай, меня начинают раздражать твои манеры. Я тебе советую поменять тон…

– А не то что? Вон, уже глаза блестят. Ну, ударь, ударь, посмотрим, чья возьмёт.

– Я первым не бью и тебе не советую. Во-первых, расстроишь Еву, а во-вторых, я отвечаю жестко, могу что-нибудь сломать.

– Да не боюсь я тебя, не пугай, – уже спокойно произнес Максим.

– Я не пугаю, предупреждаю.

Разговор зашёл в тупик. Помолчали. Максим опустил голову. Арам продолжал смотреть на него и после длительного молчания сказал:

– Знаешь что, Максим, Ева считает тебя хорошим парнем, я думаю, так оно и есть. Давай лучше строить дружеские отношения.

– Поживём – увидим, – бросил Максим и, повернувшись, зашагал прочь.

В этот день Михаил приехал на Кутузовский проспект. Накануне позвонила ему Любовь Яковлевна:

– Миша, почему не приходишь обедать?

– Поздно заканчиваю, Любовь Яковлевна, работы много…

– Так нельзя, Миша, ты себе желудок испортишь. Приходи завтра обязательно, я твой любимый суп сварила.

– Хорошо, Любовь Яковлевна, приеду.

Дверь открыла Любовь Яковлевна и сообщила, что Евы пока нет дома, но она звонила и вот-вот будет.

– Ты очень голоден, Миша? Подождёшь?

– Конечно.

Ева пришла с Арамом. Михаил знал, что они встречаются и, как выражалась Ева, дружат. Но уже через несколько минут он понял, что молодые просто влюблены.

– Мне Саркис сказал, что ты в армии служил? – обратился он к Араму.

– Да, я вернулся в ноябре прошлого года. Сейчас работаю инженером в небольшой компании, занимаемся телефонией и предоставлением услуг-интернет. Поступал по рекомендации отца.

– А что же в нашу фирму не попал?

– Отец не предлагал, да я и сам не хотел. За два года многое упустил, технологии быстро развиваются. Теперь освоился, а потом наша компания тоже растёт. Пока она меня устраивает, через год будет видно, может, перейду в другую, более солидную.

– Ну что ж, похвально, дерзай.

Любовь Яковлевна постелила скатерть и стала накрывать на стол. Ева расставляла столовые приборы, закончив, села рядом с Арамом. Он смотрел на неё с такой нежностью, что Михаил, глядя на них, невольно улыбнулся. Сначала внимательно посмотрел на Еву, потом перевёл взгляд на Арама, чем смутил их окончательно. Ева опустила глаза. Арам некоторое время молчал, но, встретившись глазами с Михаилом, решился заговорить:

– Михаил Юрьеыич, я считаю своим долгом сказать вам, – начал он и положил руку на лежавшую на столе руку Евы. Любовь Яковлевна с удивлением зафиксировала, что Ева не отвела свою руку, – я очень люблю Еву и прошу у вас её руки и сердца.

Любовь Яковлевна с тарелкой в руке присела на стул.

– Прежде чем вы мне ответите, – продолжал Арам, – я хочу вас заверить, что буду…

– Есть такие строки у Баратынского: «в молодые наши леты, даём поспешные обеты…»

– Михаил Юрьевич, поверьте, я не мальчик, я отдаю отчёт моим поступкам и отвечаю за свои слова. Я полгода как работаю после армии и зарабатываю неплохо для начала. Но я буду зарабатывать больше и, уверяю вас, смогу содержать свою семью. Я буду настоящим мужчиной.

– Смело. И что ты под этим подразумеваешь?

– Мой дед говорил – настоящий мужчина не тот, кто физически силён или безмерно богат. А тот, кто всю жизнь несёт ответственность за свою семью, своих близких и друзей, тот, кто душу вкладывает в своих детей и внуков и понимает, что создавать семью надо один раз и на всю жизнь. Нужно только любить, не быть эгоистом, тогда дети будут счастливы, говорил мой дед. Он не был религиозным человеком, но часто ссылался на Христа. Дед считал, что человек, который разводится, оставляя жену и детей, предает их. Он мне советовал жениться к тридцати годам, когда я уже чего-то добьюсь в жизни. Я так и собирался поступить, но… встретил Еву. Думаю, дед меня поддержал бы. Потому что у меня исключительный случай, потому что Ева – исключительная.

Ева положила свободную руку на руку Арама.

– Что ж, с дедом твоим не поспоришь, человек он был, видимо, мудрый. Если ты ждешь от меня ответа, то скажу, что отказать моей дочке я не могу. А она, похоже, согласна, – Михаил показал на руку Евы, которая лежала поверх руки Арама.

Арам счастливо заулыбался:

– Надеюсь, Ирина Сергеевна и Любовь Яковлевна тоже не будут возражать? – сказал он и повернулся к Любови Яковлевне. Глядя на внучку, она улыбалась полными слёз глазами. Ева встала, подошла к бабушке и обняла её:

– Бабуль, ну что за слёзы?

– Михаил Юрьевич, – продолжал Арам, – конечно, мои родители придут просить руки Евы в день, который вы назначите, но я очень признателен вам и Любови Яковлевне за ваше согласие.

После обеда Ева с Арамом уединились в её комнате.

– Как ты, однако, проникновенно просил руки и сердца, – похвалила его Ева, улыбаясь, – мне понравилось. Ты, видать, готовился к этому торжественному моменту.

– Нет, знаешь, все получилось спонтанно. Конечно, я собирался это сделать, но не сегодня. И, скажу тебе честно, немножко побаивался заводить об этом разговор с Михаилом Юрьевичем. Но я почувствовал в его взгляде… короче говоря, само собой получилось… и я счастлив.

– Молодец! Ты был на высоте! – произнесла она дурашливо.

– Спасибо. Ты должна всю жизнь меня поддерживать.

– И как же? без критики?

– Наоборот. Для меня важно твоё мнение. Я должен знать, где я проявил себя должным образом, а где маху дал. Понимаешь?

– Конечно, милый, – сказала Ева, обнимая его за шею.

– А когда мама твоя приедет? Я полагаю, главный экзамен у меня впереди – разговор с будущей тёщей.

– Мама моя разумная и, в отличие от меня, спокойная. У тебя с ней проблем не будет.

– А когда она вернётся?

– Точно не могу сказать. У неё сейчас период длительных командировок.

– Я не разрешу тебе так надолго уезжать.

– Начинается!.. это почему же?

– Грр… – зарычал Арам, – умру от тоски, грр… – продолжал он рычать, пытаясь обнять её.

– Нет, серьёзно, ты что, будешь тиранить меня?

– Какие всё-таки женщины в России странные, они думают…

– Ну, конечно, – перебила его Ева, – мы все тут дуры, а армянки все умницы, вот и найди себе армянку, – заключила она и демонстративно отвернулась.

– Нет, правда, – продолжал Арам, обнимая её сзади, – большинство женщин в плену стереотипов: если мужчина кавказец, значит кондовый тиран. А где, кстати говоря, родилась поговорка «бьёт – значит любит»? Её что, на Кавказе придумали? Вот мой дед всю жизнь прожил в Армении, в Москву приезжал довольно часто, но за границей не был. А бабушка все время выезжала за кордон на всякие медицинские конференции, правда в основном в соцстраны. Тогда был Советский Союз. Прожили они душа в душу. Я тебя представлю им.

– Как? Ты же говорил, они…

– Да, они умерли. Мы с тобой пойдём к ним на могилу, положим цветы. А знаешь, что желают жениху и невесте на армянской свадьбе?

– Что?

– Чтобы состарились на одной подушке. Дед с бабушкой именно так и состарились.

– Это Христос сказал, что нельзя разводиться?

– Христос.

– А что, до него можно было разводиться?

– Да, Моисей разрешал.

– А я библию не читала. Надо прочесть.

– Я читал только Евангелие, да и то благодаря деду.

– Скажи, а почему ты всегда говоришь только о деде и не говоришь о родителях своих?

– Ты же видела моих родителей, но дед был особенный. Я провёл с ним всё детство. И после, когда в Москве учился, каждый год к нему ездил. Он меня уму-разуму учил.

– Чему, например?

– Я в армии до конца осознал его мудрость. Например, как не терять собственного достоинства, не совершать грубых ошибок. В детстве я часто дрался. Дед мне говорил – в драке побеждает не тот, кто физически сильнее, а тот, кто не боится. Не бойся, не допускай, чтобы тебя унизили, но никогда не бей первым, если тебя не оскорбили. Относись ко всем доброжелательно. Всегда здоровайся с людьми, улыбайся, не делай вид, что не замечаешь человека. Никогда не обижайся, мужчине это не к лицу. И знай, что моральный выигрыш дороже материального. Если решил создать семью, помни – она на всю жизнь. Заботься о жене своей, люби её так, чтобы она гордилась тобой. Если есть душа, это несложно. Истинная любовь отличается от мимолётной влюблённости. Иногда придётся ссориться с женой, без этого не обойтись. Но как приятно потом мириться! Благополучие семьи зависит только от тебя. Чем больше вложишь в неё души, тем счастливее будут твои дети. Воспитывать их надо своей жизнью. Не забывай предков, уважай их память. Вроде простые истины, но не так много людей им следуют или хотя бы задумываются над ними. Дед – мой идеал.

Ева слушала внимательно.

– Знаешь, а я очень люблю свою бабушку.

– Да, я заметил. Любовь Яковлевна замечательная и, по-моему, она обожает тебя.

– В сущности, она меня вырастила и воспитала. Мама родила меня совсем девчонкой, ей было почти столько лет, сколько мне сейчас. Это была очень короткая романтичная связь с Давидом Микеланджело, после которой я появилась на свет.

– Ничего не понимаю. А как же Михаил Юрьевич? Он не…

– Конечно, он мой отец, и я его люблю как отца. Но он, как это называется, не биологический мой отец.

– А биологический твой отец… итальянец?

– Ха! Нет, он просто по воспоминаниям моей мамы был очень красив, похож на Давида, то есть знаменитую скульптуру Микеланджело. Это сходство настолько заворожило мою маму, что она уступила Давиду. В результате родилась я. Мама находит свой поступок опрометчивым. У меня другое мнение на этот счёт.

– И ты его не видела, отца своего?

– Нет, конечно. Мама вычеркнула его из жизни.

– По-моему, отец у тебя молодец. Я имею в виду Михаила Юрьевича.

– Да, он очень хороший, и любит меня, я знаю.

– Да разве можно тебя не любить!

– Ты знаешь, Арам, мне понравилось армянское пожелание молодожёнам. Давай состаримся на одной подушке.

– Давай.

Ева повернулась к Араму, их лица сблизились. Когда губы разомкнулись, он нежно прошептал:

– Ты моя славная Ева.

– А ты мой Арам. Твоё имя что-то означает?

– Имя библейское. Арам был родоначальником армян, как Авраам у евреев.

– Ева и Арам. Правда, хорошо звучит, как Ева и Адам… О! – вдруг воскликнула она, будто вспомнила, – цыганка!

– Какая цыганка?

– Может не цыганка, но… Господи, сон!

– Какой сон?

– Вещий! Мне ясновидящая во сне предсказала нашу встречу примерно год назад. Но если встреча сбылась, значит… она сказала, что через три года я рожу сына…

– Вот как! Это событие нам надо как следует подготовить!

– Не смейся, я теперь верю, что так и будет.

– Я никогда не сомневался, что у меня родится сын. Когда приступим к подготовке?

– Знаешь, Арам, я хочу поделиться с тобой мыслями. Но, пожалуйста, без шуток, это серьёзно.

– Милая, я слушаю.

– Понимаешь, мама с отцом женаты уже одиннадцать лет, но у них нет детей. Они обращались к специалистам, мама долго лечилась, пару раз пыталась родить, но безуспешно. У неё не получается. Внешне она, как всегда, спокойна, но сильно переживает. Папа не теряет надежды. Он очень хочет сына, а мама, кажется, уже не надеется.

– Да, я им сочувствую.

– Мы им можем помочь!

– Мы?

– Теперь я верю, что у меня родится сын через два года. А ведь это то, что нужно моему отцу. Какая разница сын или внук?

– Никакой! Мой дед говорил, внуков любят больше, чем детей.

– Тогда, мы сейчас пойдём и объявим об этом папе!

– Как? Ева, ты уверена, что сейчас…

– Я даже не сомневаюсь! Пошли!

Она взяла Арама за руку и повела в гостиную. Михаил сидел на диване и пил кофе.

– Папа, – начала Ева, – у меня для тебя есть приятное сообщение!

– Вот как? Еще одно? Похоже, день сегодня особенный.

– Бабушка, помнишь, год назад мне приснился сон? Ты еще меня будила к экзамену утром, я проснулась и рассказала.

– Да, помню, тебе, кажется, цыганка что-то нагадала.

– Это была ясновидящая. Она предсказала, что я скоро выйду замуж и через три года рожу сына. Прошел год, и предсказание сбывается. Значит, через два года у меня родится сын.

– Ева, это всего лишь сон, – пожурила её Любовь Яковлевна.

– Нет, бабуль, это вещий сон, я теперь знаю. Папа, у тебя, наконец, будет сын, вернее внук! Ну, какая для тебя разница?! Правда, папа?

Михаил смеялся от души:

– Ева, ты с годами не меняешься, всё такая же. А что скажет Арам?

Арам улыбался:

– Я могу сказать только одно – мы постараемся.

В это время раздался звонок телефона. Любовь Яковлевна подняла трубку:

– Ирочка, привет! Когда прилетаешь?.. В Петербург?.. Ещё несколько дней… так долго?.. Всё нормально?.. Ладно. Хорошо, что ты позвонила, Ева и Миша дома, передаю трубку.

Ева говорила коротко, в конце сказала:

– Мам, я готовлю тебе сюрприз. Узнаешь, когда приедешь. Даю папе.

Михаил взял трубку и ушел в другую комнату.

– Привет, Ириш!

– Привет!

– … Ты не удивлена, что я здесь?

– Нет.

Пауза несколько секунд.

– Как твои успехи? – спросил Михаил.

– У меня всё по-прежнему, а ты, видимо, уже успел жениться?

– Что?.. С чего ты взяла?

– Я чувствую.

– Чувствуешь?

– Меня интуиция ещё не подводила.

– Постой… да ты, кажется… ревнуешь?

– Она намного моложе меня?

– Я не совсем понимаю…

– Ладно, не думай, я искренне желаю тебе счастья. Пока.

В трубке раздались прерывистые гудки. Михаил в оцепенении всё еще держал её возле уха. Потом он медленно опустил телефон на журнальный столик и несколько минут сидел словно оглушённый. «Что происходит? – думал Михаил, – она не смогла скрыть свою ревность!» Это было для него откровением. Ирина никогда не проявляла признаков ревности, даже когда он вроде бы давал повод к этому: ничего серьёзного, просто она иногда замечала, как женщины заигрывают с ним, а он отшучивается. Михаил сидел озадаченный.

Через некоторое время он, наконец, вышел из оцепенения, быстро достал сотовый телефон и начал перебирать имена в списке. Найдя того, кого искал, Михаил позвонил.

– Привет, Володя!.. Да, всё нормально. Как у тебя?.. Вот как? Какая должность?.. И звание?.. Поздравляю!.. Нет, я не напрашиваюсь…Зря не напрашиваюсь? Ха!.. Ладно, отметим, конечно, спасибо! Володя, я хочу попросить тебя об одной услуге. Я просто не знаю к кому обратиться с такой просьбой. Ты всё-таки человек служивый… Понимаешь, мне надо найти одного человека, то есть его адрес, телефон, но чтобы он не догадался об этом. Ты, верно, знаешь, такие конторы с платными услугами… Что?.. Нет, справочники, интернет не годятся. Дело в том, что у меня информация о нём довольно скудная… Продиктовать?.. Знаю только, что летом 1989 года он работал на лодочной станции пансионата «Валдай», был студентом четвёртого курса химического факультета МГУ, то есть перешёл на четвёртый курс… Нет, имени не знаю. Это сложно?.. За ценой не постою… Хорошо, Володя, только учти, пожалуйста, нужно срочно. Для меня это очень важно… Спасибо, жду звонка.

Володя не звонил два дня. Михаил пребывал в мучительном ожидании. Днём отвлекала работа, но по вечерам он места себе не находил, всё порывался позвонить ему. Но каждый раз останавливался и убеждал себя, что для сбора информации требуется время, что Володя человек обязательный, раз обещал – сделает. Звонок раздался на третий день:

– Старик, записывай. Васильев Геннадий Викторович, 1969 года рождения, женат, жену зовут… дочери десять лет, зовут… проживают в Москве по адресу… телефон…

Михаил быстро всё записал.

– Володя, спасибо тебе огромное! Но как мне удостовериться, что это именно тот студент?

– Очень просто. Мой боец съездил в этот пансионат и выяснил, что как раз в тот период только один студент там подрабатывал несколько лет подряд на лодочной станции. Даже остались кое-какие бумаги у старого работника пансионата. А дальше всё элементарно, так что можешь не сомневаться.

– Володя, я твой должник. Что прикажешь делать?

– Как что делать? Заказывать теннисный корт и сауну с пивом. Я не расстаюсь с надеждой хоть раз у тебя выиграть.

– Есть, старик! Будет исполнено.

Михаил вышел из лифта, увидел нужный номер квартиры, постоял пару минут в нерешительности и, наконец, нажал на звонок. Дверь открыл мужчина в спортивном костюме.

– Вы Геннадий Васильев? – спросил Михаил.

– Да, вы кто?

– Я… муж Ирины, то есть… хотел сказать… бывший.

– Какой Ирины?

– Вашей… любовницы.

Геннадий прикрыл за собою дверь и уже почти шёпотом спросил:

– Муж Ирины?

– Да.

– Бывший?

– Ну… да.

– Но Ира не говорила, что была замужем.

– Не говорила? – теперь уже удивился Михаил.

– Ну, и что вам нужно?

– Я хочу поговорить с вами об Ирине и о ваш… о нашей дочке…

– Дочке? – удивился Геннадий. – Послушайте, тут явно какая-то путаница. Вы подождите минутку, я сейчас вернусь.

Геннадий исчез за дверью. Михаилу очень пришлась кстати эта пауза в разговоре. Он чувствовал себя в том состоянии, когда после безумно длительной задержки дыхания можно, наконец, сделать вдох и отдышаться. Та немыслимая напряжённость, которую он испытывал по дороге сюда, и которая усилилась потом в лифте и здесь перед дверью на лестничной клетке, стала понемногу угасать, уступая место исподволь подступающему ощущению счастья.

Вышел Геннадий с сотовым телефоном в руке. Послышался женский голос из квартиры:

– Ген, ты куда? Кто там?

– Да это сосед, сейчас вернусь.

Геннадий закрыл за собой дверь. Михаил смотрел на него уже спокойным взглядом, испытывая счастливое чувство от осознания уже очевидного для него факта, что этот мужчина никак не может нравиться Ирине. Это он мог теперь утверждать совершенно определённо. «А ведь девятнадцать лет назад понравился!» – подумал Михаил.

– Сейчас, минутку, – сказал Геннадий и позвонил. Отозвался весёлый женский голос:

– О? Привет! Ты чё, уже соскучился?

– Ир, погоди, понимаешь… тут пришёл мужчина и утверждает, что он твой бывший муж.

– Чего?.. – послышалось в трубке, – какой ещё муж?

– Поговорите, – обратился Геннадий к Михаилу, протягивая ему телефон, – у меня нет другой Ирины.

Хотя Михаилу уже всё было ясно, он взял трубку.

– Добрый вечер!

– Ну, здрасьте! – ответил игривый женский голос.

– Видите ли, я ищу любовника моей бывшей жены, – начал он нелепой фразой, – и, похоже, мне дали по ошибке адрес другого Геннадия. Извините, пожалуйста.

– Сочувствую, хотя если жена бывшая, зачем вам её любовник? – насмешливо спросила женщина.

– Она живёт с ним. А я хочу вернуть её.

– Ха! – ухмыльнулась она на том конце, – удачи!

– Спасибо за участие. И вам того же, – попрощался он и передал трубку Геннадию.

– Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, – сказал Михаил, – у вас и имя, и фамилия довольно распространенные. Кажется, агентство по ошибке дало мне данные другого Геннадия, вернее, ваши данные, а не того, кого я ищу.

– И вы им платите?

– Ничего! Я с них шкуру спущу, найдут мне человека. Извините.

Михаил нажал кнопку вызова лифта. Геннадий уже повернулся, чтобы уйти.

– Позвольте один вопрос?

– Давайте, – согласился Геннадий.

– Вам приходилось в прошлом году отдыхать в пансионате «Валдай»?

– Отдыхать? Уже забыл, когда я в последний раз выезжал на отдых.

– Я спросил на всякий случай, они в прошлом году познакомились в этом пансионате.

– Вы сказали «Валдай»?

– Да.

Геннадий слабо улыбнулся:

– Знакомое место.

– И что же, вы были там в прошлом году?

– Да нет. Очень давно. Просто вспомнил. Мои родители жили недалеко от этого пансионата. Мать там работала. А я каждое лето к ним ездил и, будучи студентом, подрабатывал на лодочной станции. А отдыхать не отдыхал.

– Ясно, – сказал Михаил, – поеду разбираться с агентством. Извините ещё раз за беспокойство.

Японец говорил по-русски довольно сносно. Но понять его можно было только при определённой сноровке, привыкая к специфике произношения. Поэтому под конец презентации, когда он закончил своё выступление, люди стали подходить и задавать вопросы чаще Ирине, нежели ему. Однако Игучи-сан не возражал, понимая, что на некоторые вопросы её ответы могут быть более полными. Тем более что Ирина это делала с умом и умела правильно расставлять акценты. Она отвечала в своей спокойной манере, улыбаясь, и старалась быть лаконичной.

Вопросов было много, и почему-то обращались к ней в основном мужчины. То ли им хотелось пообщаться с Ириной, то ли потому что женщин на презентации было значительно меньше. Так или иначе, она оказалась в центре внимания мужчин. Михаил это заметил. Он стоял возле колонны и старался не попадаться ей на глаза. Ирина сидела к нему спиной и не могла его видеть, так и не заметила до конца презентации.

Особую активность в общении с ней проявлял молодой мужчина в светлом летнем костюме и ярко-жёлтом галстуке. Его вопросы не требовали обстоятельных ответов, но следовали один за другим. При очередной попытке задать вопрос его опередил, можно сказать перебил, потеряв терпение, другой мужчина. Ирина стала отвечать на вопрос, а активист в ярко-жёлтом галстуке нервно отошёл в сторону и направился к столику с напитками, возле которого стоял Михаил. Мужчина схватил бокал вина и, упираясь спиной в колонну, стал восхищёнными глазами наблюдать за Ириной.

Михаил, который внимательно следил за происходящим, поймал его восторженный взгляд и, глядя на свою жену, сказал:

– Интересно объясняет.

Мужчина в ярко-жёлтом галстуке, не обращая никакого внимания на Михаила, но как бы в ответ услышанной реплике произнёс:

– Какая женщина! Влюблён!

Михаил медленно повернул голову в его сторону, внимательно посмотрел на его ярко-желтый галстук, затем снова направил взор в сторону жены и сказал:

– Я тоже.

Мужчину будто вдруг сильно укололи. Он резко повернулся к Михаилу.

– Что? – вырвалось у него.

Его злобно-растерянный взгляд со всей очевидностью говорил: «Тебя тут только не хватало! Нечего трогать своими лапами мою хрустальную мечту!» Продолжая сверлить глазами Михаила, мужчина почему-то вернул стакан с вином обратно на столик, затем демонстративно отвернулся и быстро отошел от Михаила, как от прокажённого.

Тем временем презентация приближалась к завершению. Автор книги поблагодарил присутствующих за участие и пригласил всех к накрытым столам отведать японские блюда.

Ирина устала за день и ещё не успела адаптироваться к местному времени. Ей хотелось принять душ и лечь в постель. Обменявшись несколькими фразами с Игучи-сан, она направилась к лифту, чтобы подняться к себе в номер. К ней вдруг подбежал мужчина в ярко-жёлтом галстуке, видимо с намерением всё же задать свой вопрос, на котором его прервали во время презентации. Михаил наблюдал, как Ирина остановилась, выслушала его с улыбкой и, ответив на вопрос, пошла к лифту. Придя в свой номер, она быстренько разделась и пошла под душ.

Она была ещё в ваннойкомнате, когда раздался стук в дверь. Ирина надела махровый халат, вышла из ванной и открыла дверь. За ней стоял мужчина, старательно прятавший своё лицо за огромным букетом цветов. Ирина удивлённо смотрела, как мужчина с букетом стал приближаться к ней, не произнося ни слова.

– Вы к кому? – спросила она.

Мужчина продолжал молча приближаться. И когда он шагнул через порог и вдруг схватил её за руку, не открывая своего лица, она вскрикнула:

– Послушайте, вы кто?

В этот момент Михаил убрал от лица букет, оставил его возле зеркала и томно произнёс:

– Я сейчас тебя съем!

– Ты?! – воскликнула Ирина, совершенно ошеломлённая.

– О! Как я люблю тебя после горячего душа! – продолжал Михаил, обнимая её и одновременно закрывая ногой дверь.

– Нет! Нет! – сопротивлялась она, пытаясь вырваться из объятий.

– Тогда я буду тебя насиловать, – говорил он томным голосом, всё крепче прижимая её к себе.

– Нет! Я не люблю тебя! Нет! – продолжала она отталкивать его. Но он держал её крепко и уже припал к её губам…

И тут у неё произошёл нервный срыв, вернее истерика, которой Михаил никак не ожидал. Он никогда не видел Ирину плачущей. Она рыдала без всякого стеснения, громко и откровенно. Михаила вдруг охватила тревога:

– Ирочка, что с тобой? Милая, что случилось?

Ирина не могла говорить, она рыдала. Она медленно стала обнимать Михаила, теперь уже сама, всё крепче и крепче, и сквозь рыдания говорила:

– … Миша… Миша… я так люблю тебя… мне так плохо без тебя…

– Знаю, Ирочка… я всё знаю.

После бурной и страстной любви они долго ещё лежали молча в постели обнявшись. Их переполняли нежные чувства. Наконец Ирина нарушила молчание:

– Миша, милый, откуда ты всё знаешь?

– У меня, Ириш, интуиция не хуже твоей. Скажи, зачем ты всё это придумала?

– Миша, мне так было жалко тебя. Ты ведь так хочешь сына.

– Глупая, я же хочу сына от тебя.

Она нежно водила рукой по его лицу и целовала его щёки.

– Миша, ты знаешь, я в Японии была у очень знаменитого доктора. Он давно занимается проблемой бесплодия. У них своя методика, свой подход. Говорят, они здорово продвинулись в этой области. Он с моих слов записал мою историю и очень детально меня исследовал. Миша, он сказал, что я не безнадёжна. Ты представляешь, по их методике рожают женщины, которым за пятьдесят. Только надо, чтобы ты со мной поехал в Японию.

– Ириш, после сегодняшней близости, с тобой – хоть на край света. Поедем, конечно. Слушай, а край света – это и есть, наверное, Япония. И еще мне кажется, у нас получится, если ты каждый раз будешь так сопротивляться, как сегодня.

– Чокнутый, – она смеялась.

– В этом что-то есть. Как в том анекдоте, помнишь? Грузин познакомился с женщиной, пригласил её в ресторан, потом в гостиничный номер. Женщина сразу разделась и легла в постель. Грузин посмотрел на неё и говорит – вставай, одевайся, сопротивляйся, у меня такая женщина дома есть.

– Хорошо, буду тебя колошматить.

– Да, а ты в курсе, какие грядут у нас события?

– Какие?

– Наша дочь выходит замуж.

– Перестань, что за шутки?

– Ириш, я не шучу. Это серьёзно. Ева сделала свой выбор.

– Как сделала? О чем ты говоришь? Ей восемнадцать лет.

– Мы с ней были у Саркиса на даче. Помнишь его сына, Арама? Ты его видела несколько лет назад, когда мы ездили к Саркису.

– Да, помню, мальчик неплохой, и что?

– У Евы с ним завязалась дружба, а теперь они безумно влюблены и рвутся под венец.

– Вот как? Ева влюблена? А чем он занят?

– Он окончил Московский институт электроники и математики, полгода как работает в телекоммуникационной компании, до этого служил в армии. Ему двадцать четыре года. Парень, мне кажется, серьёзный, из хорошей семьи, интеллигентной. Правда сегодня это определение звучит архаично.

Михаил подробно рассказал Ирине о том дне, когда Арам просил руки и сердца Евы, и как она была счастлива.

– Я чувствую себя отстраненной. Нехорошо, что такое событие произошло без меня.

– Ты зря беспокоишься, основные события впереди. Все ждут тебя. И, похоже, нам надо назначить день, когда Саркис и Асмик придут официально просить руки нашей дочери.

– Ты меня огорошил. Вот, оказывается, какой сюрприз она имела в виду, когда говорила со мной по телефону. Ева влюблена?! Надо же! Замуж! Как неожиданно! Она очень эмоциональна, на меня не похожа.

– Да, но внешне вы похожи, особенно глаза.

– Она выше меня, лучше сложена.

– Меня вполне устраивает твоё телосложение. Во всяком случае, на отца она не похожа.

Ирина улыбнулась:

– Но ты же не видел её отца.

Михаил после небольшой паузы тихо произнёс:

– Да, не видел.

На следующий день они возвращались в Москву. Когда Михаил с Ириной выходили из лифта, вчерашний активист в ярко-жёлтом галстуке стоял с двумя мужчинами в фойе гостиницы и громко смеялся. Увидев счастливую Ирину, взявшую под руку Михаила, он перестал смеяться, но забыл закрыть рот. Проходя мимо, Михаил ему подмигнул.

В аэропорту, когда они сидели в креслах в ожидании приглашения на посадку в самолёт, у Михаила зазвонил сотовый телефон:

– Да… добрый день!.. Кто?.. Ах, Светлана, понятно… Отчего же, помню, просто не ожидал… Нет, нисколько не помешали… – говорил он, глядя на Ирину.

Она взяла журнал и отвернулась, не желая мешать приватному разговору. Михаил, напротив, говорил так, чтобы ей было хорошо слышно:

– Да, не позвонил… Видите ли, Светлана, к сожалению, не успел я расправить крылья, как неожиданно явилась моя бывшая жена и… цап-царап… Что?.. да, вот именно, захомутала. Я теперь как на привязи… что?.. да… не то слово! Я сам себя жалею, но деваться некуда, хватка у неё мертвая… Подкаблучник? Согласен, но если б вы знали, Светлана, какой каблучок!.. спасибо, взаимно, до свидания.

Михаил смотрел на Ирину, проводя по её спине кончиком пальца. Она делала вид, будто читает.

– Какой, однако, спрос! Даже не ожидал, – произнёс он громко.

– Не скромничай, я так и предполагала, охотницы быстро появятся.

Михаилу пришлось извиниться перед Ларисой. Он позвонил ей, сказал много добрых слов, объяснил создавшуюся ситуацию и просил понять его. Она молчаливо выслушала и грустно произнесла:

– Я же говорила, таких, как ты, не бросают.

***

Послеполуденное солнце пекло нещадно. Сухой горячий воздух наполнял просторы Араратской долины. Арам с Евой ехали в машине в направлении небольшого провинциального города Арташат. Когда-то, в далёкие античные времена этот город, прежде чем его разрушили римляне, блистал богатством храмов и ремесленным искусством. Основанный во II веке до н. э. он был расположен на знаменитом «шёлковом пути» и являлся столицей дохристианской Армении.

Свадебное путешествие молодые начали с поездки в Ереван. Свадьба состоялась через год после их романтического знакомства – здравомыслящая Ирина установила для молодых год испытательного срока, который им пришлось безропотно выдержать.

Дорога шла параллельно пограничной реке Аракс. Казалось, совсем близко, с поверхности живописной долины резко возвышался библейский Арарат. Снежная макушка большого конуса терялась в светло-серой дымке. Очертания могучей горы были чуть размыты. Арарат сейчас не выглядел таким ясным и величественным, таким загадочно притягательным, как в то утро, когда Ева впервые его увидела в день своего прибытия в Армению. Тогда, в тот утренний час, воздух был прозрачен и свеж, очертания двуглавого великана были удивительно отчётливы. Потухший кратер, придающий ему особую красоту, чётко вырисовывался. Ева попросила остановить машину, вышла и восторженно произнесла:

– Боже, какой красавец!

Вдоль дороги, по которой они ехали, мелькали частные дома, сады и виноградники. Ева смотрела на фруктовые деревья, пытаясь определить плоды. Она впервые видела абрикосовые деревья. Зрелые плоды соблазнительно свисали с веток, казалось, вот-вот упадут.

– Какие большие! Арам, можно я сорву несколько абрикосов?

– Конечно, сейчас организуем.

Он остановил машину на обочине и подошел к саду с абрикосовыми деревьями. Навстречу ему вышел мужчина средних лет с мускулистыми руками и пропечённым лицом. Сказав несколько слов хозяину, Арам позвал Еву. Когда она подошла, мужчина широко улыбнулся:

– Здрастате, пажаста, – сказал он и гостеприимным жестом пригласил Еву к абрикосовому изобилию.

Поблагодарив, она подошла к дереву и, взяв в руку абрикос, весело воскликнула:

– Арам, ты только потрогай, они горячие!

Ева нарвала несколько абрикосов, поблагодарила гостеприимного хозяина и направилась к калитке. Но хозяин вдруг жестом остановил её и побежал в дом. Через минуту он вышел с бумажным пакетом в руке и стал рвать абрикосы и бережно класть их в пакет. Затем он подошел к Еве и протянул ей полный пакет абрикосов.

– Вам, – сказал он, улыбаясь.

– Но это много!

– Нэт, нэт, это для вас.

– Большое спасибо.

Когда молодые отъехали, хозяин стоял возле калитки и смотрел вслед удаляющейся машине.

После поедания в машине абрикосов понадобились салфетки.

– Посмотри в бардачке, они должны быть там, – сказал Арам.

Ева достала из бардачка салфетки, вместе с ними попался сложенный вчетверо лист бумаги. Она его развернула.

– Арам, тут стихи.

Арам посмотрел на развёрнутый лист, оказавшийся ксерокопией книжной страницы:

– Да, они про Армению. Дед хранил эти стихи. Их написал его московский друг, тоже историк, и поместил в свою книгу об Армении. Он часто приезжал к нам, изучал древние памятники и был в восторге от страны. Дед возил его повсюду. Они иногда брали меня с собой. Ева, мы с тобой поедем по их маршруту, и ты по-настоящему почувствуешь Армению.

Ева прочла следующие строки:

Здесь всюду властвует горячий камень.

Сама земля начинена им щедро.

Но стоит прикоснуться к ней руками

И душу приложить, корпя усердно,

Она воспрянет и, как плоть живая,

Воздаст плодами сочными, вбирая

Всю ярость солнца, как тот бесценный дар,

Что в них рождает божественный нектар.

*

Сюда спускался Ной с вершины снежной,

Лишь отступила власть стихии водной.

Сюда, направив взор свой безмятежный,

Сошёл с небес и Сын Единородный.

Реликт эпох ушедших здесь каждый храм:

Неброский лик чуть оживляют грани.

Его так сочно великий Мандельштам

Нарисовал сермяжными словами!

*

Пытались властвовать тут грубой силой

И перс, и римлянин, жестокий турок.

Но корни сильные, здесь чтут могилы –

Залог устоев, веры и культуры.

А гении искусства и науки

Ковали творчеством наследия цепь.

Но больше всех – натруженные руки,

Кои из камня здесь выжимали хлеб.

*

Пламя солнца накаляет камни.

Плод горяч на ветке абрикоса.

Храм ведёт счёт времени веками.

Бьёт родник холодный под утёсом.

Хищник в воздухе парит упрямо.

Глаз его не зря нацелен остро –

Уж петляет вяло возле храма.

Тишь у абрикосового монстра.

Август 2008 года.

Яблоки

Мой дядя – брат моего отца – жил в Москве. И любил яблоки. А моя бабушка – его мама – жила в Ереване. И любила меня. Дядю она тоже любила, иначе не затеяла бы эту немыслимую возню с яблоками. Но меня бабушка обожала и, как мне кажется, только лишь потому, что я был у неё единственным внуком. По крайней мере, трудно найти другое объяснение её безмерной любви ко мне, особенно если учесть какую разницу ставила бабушка между мальчиком и девочкой. Ведь помимо меня у неё было пять внучек. Возможно, здесь сыграло роль ещё и то обстоятельство, что бабушка после смерти деда всегда жила с моими родителями, являлась членом нашей семьи и с детства ко мне очень привязалась. Со мной она никогда не расставалась. Если приходилось ей куда-то уезжать, например, в деревню или в Москву к дяде на побывку, бабушка непременно брала меня с собой. Дядя жил с женой, детей у них не было, и всегда очень радовался нашему приезду, просил оставаться подольше. Бывало, мы с бабушкой почти полгода гостили у него, и мне там даже приходилось ходить в детский сад. Но когда я пошёл в школу, наши поездки в Москву стали реже, менее продолжительными и приходились только на летние каникулы.

Своё особое отношение ко мне бабушка не скрывала и от пятерых своих внучек, включая мою старшую сестру.

– Рубен наша единственная надежда и опора, – говорила она про меня при девочках и повторяла это в присутствии остальных родственников.

Когда однажды её младшая невестка попыталась робко напомнить, что кроме Рубена есть у неё внучки, бабушка оборвала её:

– Я внучек люблю, но прежде чем говорить, ты мне внука роди.

Моё появление на свет состоялось холодной февральской ночью 1952 года. Событие, скажем прямо, малозначимое, но только не для моей бабушки. Ещё бы – ведь после пяти провальных попыток (так она оценивала рождение внучек) наконец родился мальчик. И чтобы её обрадовать, моя мама сразу после родов поспешила отправить домой молодого санитара с известием о победе. Домашний телефон в то время был большой редкостью. Когда санитар в лютый мороз прибежал среди ночи и сообщил, что родился мальчик, бабушка приказала моему отцу:

– Ступай в роддом сейчас же и ПРОВЕРЬ!

Требование её было исполнено незамедлительно.

Бабушка меня нянчила, опекала и заботилась обо мне со дня моего рождения. Особенно любила кормить. После каждого маминого кормления грудью бабушка втайне от неё начинала докармливать меня кашей и маслом. Я не отказывался. Однажды мама, покормив меня и будучи в полной уверенности, что я насытился, ушла на работу. Выйдя из дому, она вдруг вспомнила, что оставила на столе свой фонендоскоп. Вернувшись, застала картину: бабушка пичкает меня кашей.

– Мама, что вы делаете? – удивилась она, – я только что его кормила!

– Что с того, что кормила? – парировала бабушка, – теперь я буду кормить. Ты что же, думаешь, одного твоего молока для него достаточно? Это же мальчик!

Последний аргумент сражал наповал. После того как бабушка произносила фразу «Это же мальчик!», со всей очевидностью становилось ясно, что никаких возражений она не потерпит, и вообще всё будет так, как она считает нужным, и не иначе. Слава богу, её откармливания на мне не отразились. Я с малых лет много двигался, часами мог играть в футбол, много плавал, умел драться и вообще физически нормально развивался. Процесс моего кормления доставлял бабушке наслаждение. Сама она ела совсем мало и почему-то стеснялась это делать на людях. Ей нравилось, когда родственники о ней говорили: «Наша бабушка питается исключительно воздухом». Худая, жилистая и невероятно работоспособная, она не чуралась даже мужской работы, могла, например, прибить гвоздь куда следует или закрепить расшатавшиеся ножки стула.

На моей памяти бабушка вечно возилась на кухне и что-то стряпала. Но при этом, как оказалось, постоянно краем глаза за мной наблюдала, когда я находился во дворе. Иначе нельзя объяснить, как она умудрялась каждый раз встречать меня у порога, когда я прибегал домой попить воды или перекусить, или прихватить что-то из своего имущества (например, мяч, перочинный нож или рогатку) и вновь убежать во двор. Как-то раз бабушка меня встретила даже не у порога, а на лестничной клетке. Случай этот достоин того, чтобы о нём вспомнить.

В детстве я не был забиякой, но драться иногда приходилось. В основном со своими сверстниками. Но однажды, когда мне было восемь лет, моё самолюбие сильно задел мальчик старше меня на четыре года. Во время игры в футбол после моего удара по воротам мяч попал в руку защитника. Обычно пенальти пробивал тот, кто его создал. Но когда я установил мяч, подошел самый старший из нашей команды, который был здоровее меня и на голову выше, и грубо меня отодвинул со словами:

– Подожди, сопля, бить буду я.

Если бы он произнёс свою фразу без слова сопля, я бы, наверное, молча уступил. Но меня стало распирать от обиды и накатившего гнева. И когда он отошел от мяча на несколько шагов, чтобы разбежаться и пробить по воротам, я подошел к нему и резко ударил его ногой по заднице. Вокруг раздался хохот. На миг оторопев, он в ярости за мной погнался. Сначала мне удавалось убегать от него, петляя между деревьями. Но сознавая, что скоро он все же меня настигнет и тогда мне несдобровать, я помчался домой, нырнул в подъезд и стремглав пустился вверх по лестнице. На последней ступени я на миг увидел бабушку с половником в руке. С этим оружием она стояла наготове. После того как я прошмыгнул мимо неё, преследовавший меня мальчик, увидев бабушку в боевой готовности, остановился. И правильно сделал, потому что иначе ему не удалось бы избежать удара половником – бабушка была настроена решительно. Мальчик-то остановился, но теперь в атаку пошла моя бабушка. Размахивая половником, она стала преследовать беднягу до улицы. А когда он исчез из пределов её видимости, бабушка пошла к нему домой и разразилась в адрес родителей угрозами, что если их дылда, который намного старше и на голову выше её внука, посмеет до него дотронуться, она вернётся и разнесёт их квартиру. Родители мальчика в полной уверенности, что обидчиком является их сын (ну не я же, который на четыре года моложе), стали успокаивать мою бабушку и обещали строго поговорить с сыном.

Бабушка меня баловала по-всякому. Завтраки и обеды готовила по моему вкусу, а если возникала необходимость приготовить блюдо, которое любил мой отец, но которое не нравилось мне, она вопреки запрету отца стряпала для меня отдельно. Весной, когда появлялись первые фрукты, бабушка ходила на рынок покупать для меня сочную алычу и мои любимые зелёные абрикосы. Она всегда для меня оставляла фрукты, чтобы вечером угостить, если вдруг ваза окажется пустой. Сестре моей тоже перепадало, но бабушка угощала меня, зная, что побегу с сестрой делиться.

Когда отец меня за что-то бранил, сразу появлялась бабушка и начинала заступиться за внука, даже если меня было за что ругать. Справедливость она воспринимала через призму собственных критериев, то есть весьма субъективно. В ситуации со мной это понятие не играло для неё никакой роли. Отец возмущался, требовал от неё впредь не вмешиваться, но стоило истории повториться, как моя бабушка оказывалась тут как тут.

Вообще настойчивости и отваги ей было не занимать. Помню, как однажды она смело вступила в бой с целой бандой мышей. История эта произошла за год до того случая, когда бабушка чуть не пустила в ход свой половник. Как-то поздно вечером я услышал в шкафу на кухне странную возню и тихий скрежет. Открыл дверцу шкафа, но ничего необычного не заметил. Возня прекратилась. Спустя некоторое время после того как я дверцу закрыл, она опять возобновилась. Я повторил эксперимент несколько раз, открывая другие дверцы шкафа, но грызуна не обнаружил. Рассказал об этом бабушке. Наверно, правильнее было идти по такому поводу к отцу, но я пошел делиться с другом. В детстве я по всем вопросам прежде делился с бабушкой. Она долго на кухне прислушивалась, однако ничего не уловила (слух её сильно уступал моему), но мне, разумеется, поверила. Давай, говорит, поставим мышеловку. После того как мы её установили, приманка сработала. Буквально минут через пять мышь попалась. Оказалась довольно крупная особь. Она была еще жива под жесткой пружиной, когда бабушка одним ударом палки её прикончила со словами:

– Ты откуда взялась, тварь!

Затем она поставила стремянку и поднялась исследовать верхние полки шкафа. Увидев разорванные пакеты с мукой, рисом и зерном, бабушка пришла в ярость и стала перебирать их с проклятиями в адрес воровки. Вскоре выяснилось, что мышь действовала не в одиночку. Оказалось, орудовала целая банда – под утро в мышеловку попала сначала одна её сообщница, затем вторая. Моя мама, вконец напуганная нашествием мышей, попросила отца выяснить обстановку у нижнего соседа. Может они лезут к нам снизу? Тот клялся-божился, что мышей у них никогда не было, и нет. Бабушка пошла к соседям через стенку. Выслушав её, соседка крайне возмутилась инсинуациям в свой адрес и заявила, что мы сами завели мышей и должны их срочно извести, пока они не дай бог не перешли к ней в квартиру.

Мы с бабушкой тщательно обследовали всю кухню, но ни одной щели, через которую могли проникать мыши, не обнаружили. На всякий случай заделали небольшую трещину в стене возле раковины, хотя вряд ли она могла служить для них лазейкой. Убрали из кухни всё, на что мыши могли польститься, и возня в шкафу прекратилась. Бабушка на всякий случай поставила в пустой шкаф мышеловку с новой приманкой. День прошел без происшествий. Мы даже подумали, что в прошлый раз в ловушке оказалась последняя мышь. Глубокой ночью вдруг раздался жесткий хлопок пружины, разбудивший всех домочадцев. Мы прибежали на кухню, включили свет и открыли дверцу шкафа. И что же видим: мышеловка пуста, приманка украдена.

– Ах, ты стерва хитрая! – воскликнула бабушка. – Ты смотри, она умудрилась стащить приманку и не попасть в ловушку!

Мы, словно завороженные, молча смотрели на пустую мышеловку.

– Нужен кот, – вдруг глубокомысленно произнесла моя бабушка.

– Нет, пожалуйста, не надо кота, – сказала мама и обратилась к отцу, – неужели нельзя извести их иначе? Может, какими-нибудь порошками?

– Возможно, – сказал отец, – но мышеловка должна срабатывать надёжно. Эта ненадёжная, надо купить хорошую, – и почему-то добавил: – Пару штук.

Предложение бабушки мне показалось дельным, хотя кошек я не любил. Наутро во время завтрака говорю ей:

– Бабушка, я знаю одного злого кота.

– Злого? – заинтересовалась она.

В нашем доме у соседки с первого этажа жил кот. Обычно он весь день гулял на улице и только по вечерам мурлыкал перед дверью хозяйки, чтобы его впустили в дом. Людей он не боялся, разве что мальчишек, которые могли пустить в него камнем, и еще собак. Хотя собак он тоже не боялся, скорее презирал. Стоило ему повернуться своей усатой мордой к собаке, которая агрессивно и шумно его преследовала, и выгнуть спину, как она (даже самая крупная собака) мгновенно пасовала перед ним.

Однажды я был свидетелем охоты этого кота на голубя. Он залез под стоявшую на улице машину, возле которой несколько голубей клевали крошки хлеба. Незаметно подкравшись к ним ближе, кот спрятался за колесо машины, выжидая удобного момента. Когда одна голубка оказалась в пределах досягаемости, он вдруг выскочил из укрытия и одним прыжком, когда та уже оторвалась от земли, достал её в воздухе, схватил и быстро потащил под машину. Бедняжка отчаянно трепыхалась, взмахивая крыльями, но кот держал её цепко. Я нагнулся взглянуть под машину и увидел в темноте два направленных на меня хищных зрачка. Казалось, он был готов драться с кем угодно за свою добычу. Этот эпизод я рассказал бабушке.

– Хороший кот! – воскликнула она, – покажи мне его.

Я пошёл искать зверя. Искать пришлось недолго. Он лежал в подъезде на лестнице, возле квартиры своей хозяйки. Сообщив об этом бабушке, я предупредил:

– Только ко мне не пойдёт, мальчишек он опасается.

Она поцеловала меня в обе щечки, как обычно это делала, когда ей нравился мой поступок, и сказала:

– Ничего, Рубен-джан, мы его пригласим в гости.

Я с недоумением посмотрел на бабушку. Она взяла небольшое блюдце, положила в него немного сметаны и обратилась ко мне:

– Пошли приглашать.

Когда мы вошли в подъезд, кот, глядя на меня, насторожился и поднялся с места. Бабушка медленно подошла к нему. Я остался стоять. Она осторожно поднесла ему блюдце со сметаной и ласковым, даже нежным голосом произнесла:

– Ну, ты, зверюга лукавая, ешь и не смей отказываться.

Кот взглянул на блюдце, чуть подумал, затем, озираясь на меня, медленно подошел и лизнул сметану.

– Ешь, ешь, хищник ты мой. Я тебя ещё не тем угощу, – приговаривала бабушка, поглаживая кота.

Когда он стал уже с жадностью лизать, уткнувшись мордой в сметану, бабушка отняла от него блюдце, взяла его на руки и пошла домой. По дороге кормила его сметаной, чтобы тот не дай бог не сбежал. Но кот уже чувствовал себя в объятиях бабушки вполне комфортно и даже не выразил беспокойства, когда его принесли в чужой дом. Бабушка открыла все дверцы шкафа и в качестве приманки демонстративно выставила на полках разорванные мышами пакеты с остатками муки и риса. Оставила на полу плошку с водой для кота и заперла его на кухне.

– Будем ждать, – сказала она, садясь на стул и кладя руки на колени.

Сидя рядом с бабушкой, я мысленно представлял как кот, увидев мышь, погонится за ней и схватит её. А вдруг, думаю, не догонит, и мышь уйдёт туда, откуда пришла. Или, например, догонит, поймает и сразу съест. Тогда следующая мышь (если она есть) уже не рискнёт появиться у нас на кухне, пока там присутствует кот, а мы так и не узнаем, откуда они к нам лезли. Придётся постоянно держать в доме кота. Но маме не понравится его присутствие, да и мне это будет не по душе.

Прошел час, за ним другой, но ничего не происходило. Мы с бабушкой извелись: вставали, ходили по комнатам, вновь возвращались, садились, бесшумно подходили к кухонной двери, прислушивались – тишина. Я стал проявлять нетерпение:

– Давай посмотрим, что он там делает.

Бабушка тихо открыла дверь кухни, заглянула и ужаснулась: кот, развалившись на полу рядом с пустой плошкой, мирно спал.

– Вот наглец! – возмутилась она, – ты чего мышей не ловишь, бездельник? Зря что ли я тебя, паршивца, сметаной кормила?

Кот открыл глаза, с откровенным безразличием на нас посмотрел и даже не шелохнулся. Бабушка, пребывая в полном разочаровании, стояла подбоченившись в центре кухни и с недовольным видом уставилась на кота. Уже в сомнениях относительно его способностей она спросила меня:

– Рубен-джан, это точно тот кот, который на голубя охотился?

– Да, – говорю, – тот самый.

– Ладно, – вздохнула она, – что тут сделаешь, давай еще подождём.

В следующие полтора часа мучительного ожидания тоже ничего не происходило. Бабушка нервничала, ей нужна была кухня, чтобы приготовить обед. До возвращения родителей с работы оставалось три часа. И вдруг – бабах! На кухне что-то упало и разбилось, следом буквально через секунду там же раздался хлопок, словно что-то лопнуло. Мы вскочили и открыли дверь на кухню. На полу валялись осколки разбитого кувшина, и лежала небольшая полка, на котором он стоял. Повсюду был рассыпан рис и валялся пакет с его остатками. Кота не было. Нигде. Мы смотрели во все глаза, искали его по всем углам кухни и среди полок в шкафу, даже в газовую плиту заглянули – кота нигде не обнаружили. Он исчез, будто испарился, растворился в воздухе.

– Где кот? – растерянно вопрошала бабушка.

Я его увидел после того как поставил стремянку и поднялся заглянуть на крышу шкафа. Высота шкафа составляла более трёх метров, до потолка оставалось сантиметров двадцать. Заметить кота на верхотуре за выступающим фасадом шкафа было невозможно. Он сидел на краю крыши и настороженным хищным взором смотрел в одну точку, в самый угол, где сходились потолок и две стены кухни. Здесь проходила труба отопления, а за ней оказалась небольшая дырка в потолке, на которую пристально уставился наш доблестный гость.

Произошло следующее. Учуяв мышь, кот покинул своё лежбище и бросился за ней вверх, цепляясь за полки и открытые дверцы шкафа. По пути задел кувшин, который вместе с полкой грохнулся на пол, и опрокинул пакет с рисом, за которым, по всей видимости, скрывалась его добыча. Но мышь оказалась проворней и успела удрать и скрыться через дырку в потолке.

– Да-а!.. – в изумлении протянула бабушка, – мы искали эту щель на полу, а она оказалась на потолке. Мудрено, конечно, увидеть её за трубой. Выходит, мыши лезут к нам из квартиры сверху. Но там никого нет, она закрыта. Щель надо срочно заделать.

– Кот молодец, – сказал я, – а ты, бабушка, сомневалась.

– Да, работу свою он выполнил, но и мне забот прибавил, убирать тут всё за ним. Да еще разбил кувшин, разбойник. Ладно, сама виновата, не догадалась заранее его убрать с полки.

– Давай дадим коту сметаны и отпустим домой, – предложил я.

– Нет, пусть сидит наверху. Нам надо быстро дырку заделать. А пока он там сидит, мыши сюда не полезут. Хорошо бы достать немного цемента.

– Рядом стройка, у них есть.

– Молодец, Рубен-джан, ты наша надежда и опора! Сбегай, цавт танем², принеси в пакете немного цемента.

Пока я бегал за цементом, бабушка разбила бутылку, а осколки запихала в щель. После мы её заделали цементом. Кота угостили сметаной и выпроводили на улицу. С трудом. Кажется, ему у нас понравилось.

Однако история на этом не кончилась. Моя настойчивая бабушка любила всегда доводить дело до конца. Что с того, что дырку заткнули? Мыши ведь не исчезли, они могут новую прогрызть. От них необходимо окончательно избавиться. Но проблема заключалась в том, что в квартире сверху никто не жил. Хозяева уехали за границу и не скоро планировали вернуться, поручили своей родственнице присмотреть за квартирой. Молодая женщина приходила раз в неделю и больше двух минут в квартире не задерживалась. Бегло осматривала комнаты, ничего подозрительного, естественно, не замечала и уходила.

Бабушка стала тормошить соседей, подняла тревогу: в доме завелись мыши! У соседки напротив нежилой квартиры оказался телефон приходящей родственницы. Бабушка её срочно вызвала и, после того как та явилась, строго отчитала. Женщина виновато молчала. Мы вошли в нежилую квартиру, открыли шкаф на кухне и дружно ахнули – везде валялась одна труха. Мыши прогрызли всё, что было можно. Следы их бесчинства обнаружились повсюду. На полу в самом углу зияла дыра, через которую бандиты проникали в нашу кухню. За шкафом отчетливо слышна была мышиная возня. Даже бабушка её услышала.

– Они за шкафом, – произнесла она почему-то шёпотом.

Молодая женщина пришла в ужас, растерянно спросила:

– Господи! Что же делать?

– Я знаю, что надо делать, – сказала бабушка.

План её был гениален и поэтому прост. Она принесла того же кота, только теперь в нежилую квартиру. Предварительно мы залили раствором цемента зияющую на полу дыру, всё лишнее из кухни вынесли, включая стол, стулья, посуду, кастрюли и прочую утварь, а также полки из шкафа. Дверцы мы настежь открыли и немного отодвинули шкаф от стены, чтобы дать коту возможность туда проникнуть. Мыши при этом занервничали, одна даже показалась, быстро пробежала вдоль плинтуса до противоположной стены и так же быстро вернулась обратно за шкаф. Бабушка поставила на пол миску с водой, затем бросила в кухню кота и заперла за ним дверь.

– Пошли, – сказала она женщине, – он своё дело знает. Нам лучше не присутствовать. Ты приходи завтра.

На следующее утро молодая женщина позвонила к нам в дверь.

– Ты пришла рано, – сказала бабушка, – давай лучше после полудня, дадим коту разгуляться.

Она пришла в два пополудни. Сцену, которую мы увидели, открыв дверь на кухню нежилой квартиры, заслуживала кисти художника. Кот вальяжно возлежал возле миски с водой и облизывался. На полу лежали три дохлых мыши. Он их душил и приносил к двери, мол, смотрите немощные люди, на что я способен, оцените мой талант и наградите меня по достоинству. Четвёртого дохлого мышонка мы нашли за шкафом и там же обнаружили то, что кот оставил от пятого после своей трапезы. Молодая женщина при виде такого количества мышей чуть в обморок не упала, брезгливо на них смотрела и всё охала. Бабушка помогла ей убраться на кухне, а почетная обязанность выносить мусор на помойку предоставлялась мне.

Кота бабушка, разумеется, наградила – дала ему поесть сметаны, затем насилу выгнала на улицу. После этого он иногда приходил и ложился на ступеньку лестницы возле нашей двери.

В школьные годы бабушка снабжала меня деньгами. В старших классах это делалось втайне от моих родителей, хотя они наверняка догадывались. Я не знаю, какая была у бабушки пенсия, но деньги у неё водились. Отец всегда их давал ей на мелкие расходы. Я не любил просить у отца денег. В тех редких случаях, когда приходилось это делать, моё самолюбие страдало. Поэтому я обращался к маме или к бабушке. Они никогда не отказывали. В пятнадцать лет деньги я тратил обычно на сигареты, на билеты в кино, на то, чтобы посидеть в кафе с друзьями или организовать с ними вечеринку с девочками. Именно в этом возрасте я в последний раз поехал в Москву вместе с бабушкой. Поехал без желания, лишь бы не обидеть её. У меня уже были свои интересы и друзья, которые занимали меня больше, чем кто-либо из родственников. Перед поездкой бабушка меня попросила:

– Рубен-джан, пойдем на рынок, купим яблок для дяди. Ты же знаешь, как он их любит.

Дядя любил не просто яблоки, а определённые, которые росли в его деревне. Но на рынке их почему-то не продавали. Видимо слишком далеко было везти эти яблоки из самого юга Армении. Когда дядя их описывал, лицо его выражало восторг и ностальгию одновременно:

– Если б ты знал, – говорил он мне, – какие яблоки растут у нас в деревне! Нигде в мире нет таких! Это уникальный сорт. Они растут, знаешь где… постой, – и тут дядя менялся в лице и строго меня спрашивал: – А ты бывал в нашей деревне?

– Бывал.

– Молодец! – хвалил он меня и продолжал: – Помнишь это место, где много яблоневых деревьев, чуть выше церкви, но ниже скалы Мушега? Помнишь?

– Конечно, – отвечал я уверенно, хотя скала Мушега мне ни о чем не говорила.

– Они крепкие, красные, сочные и не просто сладкие, а с особой пикантной кислинкой, с единственным неповторимым вкусом.

Я в ответ кивал головой. Но тем больше во мне возникали сомнения в уникальности этих яблок, чем больше дядя их расхваливал.

Когда бабушка предложила мне сходить на рынок, я, разумеется, не собирался отказывать ей в помощи. Но в этот день я торопился на встречу с друзьями, и мне очень не хотелось тратить время на какие-то яблоки.

– Сегодня уже поздно, скоро рынок закроется, – сказал я, – мы же завтра вечером уезжаем. Давай это сделаем утром. У нас будет время купить яблоки.

Бабушка ничего не ответила, а я воспринял её молчание как знак согласия. Вернее, мне было удобно так воспринимать. Я ушел на встречу с друзьями и вернулся ближе к полуночи, довольный и счастливый лёг спать. Утром зашел на кухню и вижу: сидит на стуле бабушка, задумчиво и грустно смотрит на две небольшие сумки, до краёв набитых яблоками.

– Бабушка, ты купила яблоки?

– Да.

– Сколько тут?

– Десять килограммов.

– Десять? Кто тебе помог нести?

– Никто.

– Никто? – удивился я и растерянно спросил, – как же ты донесла столько?

– Ходила дважды.

Тут я почувствовал себя подлецом.

На мои вопросы бабушка отвечала односложно и ни разу на меня не взглянула. Она продолжала сосредоточенно смотреть на сумки с яблоками, не обращая внимания на моё присутствие. Это казалось, по меньшей мере, странно, потому что по утрам бабушка обычно встречала меня с улыбкой (она просыпалась раньше всех), обнимала и спрашивала, что мне приготовить на завтрак. А сейчас она молчала и тупо уставилась на эти яблоки. Обиделась, подумал я. Мне было жутко совестно. Я её обнял и задал глупый вопрос, лишь бы вывести её из ступора:

– Бабушка, зачем дяде столько яблок?

– Есть, варить компоты, варенья.

– Кто будет этим заниматься?

– Я, – ответила она. И вдруг со вздохом произнесла: – Они плохие!

– Кто плохие?

– Яблоки.

– Эти?

– Да.

Я бросил взгляд на полные сумки: яблоки как яблоки, большие, красивые, красные.

– Бабушка, что значит плохие?

– Этот продавец – жулик! Чтоб ему пусто было! Он дал мне попробовать уже отрезанное яблоко. Оно было сочное, вкусное и не приторное, почти такое, как наше, из деревни. А продал мне, подлец, эти. Они плохие, приторные. Я только сейчас это обнаружила. Такие яблоки нельзя в Москву везти.

Я молчал, не зная, что сказать. Совесть меня, конечно, мучила за мой эгоизм, но утешало то, что бабушка всё-таки не обижена на меня, просто сейчас она удручена неудачной покупкой. И тут она оторвала взгляд от яблок, направила его, наконец, на меня и чуть улыбнулась. В глазах её мелькала хитринка. Похоже, ей пришла в голову идея, взгляд будто говорил – эврика!

– А знаешь что, Рубен-джан?

– Что?

– Я их продам!

– То есть, как продашь?

– Встану на рынке и продам.

– Бабушка, что ты такое говоришь? Ты же не торговка.

– Не беспокойся, Рубен-джан, я смогу. Только ты помоги мне донести эти сумки до рынка.

Мои попытки отговорить её от этой затеи оказались тщетными. Если бабушка что-то решила, разубедить её невозможно. И мы поехали на рынок.

Торговые места внутри крытого рынка, конечно, не для дилетантов вроде моей бабушки, но снаружи тоже шла бойкая торговля. Здесь много народу продавало свой товар, стихийно расположившись на площади перед рынком. Бабушка нашла себе местечко и встала. А я рядом с ней не знал, куда себя деть, маялся, стеснялся и смущенно озирался по сторонам.

– Поставь сюда сумки, Рубен-джан, и уходи. Ты здесь не нужен.

Моя мудрая бабушка понимала моё состояние.

– А если у тебя не получится продать яблоки, что тогда?

– Получится, – уверенно ответила она, – а ты, цавт танем, иди и даже не думай.

Я с облегчением покинул рынок, пришёл домой, позавтракал и отправился по своим делам. Когда часа через три вернулся, дверь открыла бабушка:

– Рубен-джан, я их продала! – радостно воскликнула она и обняла меня.

– Молодец!

И вдруг слышу:

– На сей раз я купила хорошие яблоки. Правда, в итоге получилось на килограмм меньше, но зато хорошие.

– А как же ты их…

– Донесла? На транспорте. Девять килограммов – не так уж много, а до квартиры мне мальчик со двора помог донести. Всё сложилось удачно, Рубен-джан. Давай теперь собирать чемоданы, – говорила моя бабушка уже в приподнятом настроении и без тени упрёка в мой адрес.

В тот год, когда её не стало, я учился на втором курсе института. Она умерла во сне. Я за многое не успел перед ней извиниться.

Июнь 2015 года

Редактор – Александр Шерстюк

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Примечания

1

Джан – выражает сердечное отношение к человеку, схожее с обращением «душа моя».

(обратно)

2

Цавт танем – дословно «возьму твою боль».

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***