Питомцы [Любовь Новгородцева] (fb2) читать онлайн

Любовь Новгородцева Питомцы

В маленькой кухне с красными шкафчиками, квадратным обеденным столиком и Биг Беном на фотообоях, похожем на остро заточенный карандаш, преподаватель педагогического колледжа Егор Орехин корректировал рабочую программу. Из бутона настенной лампы на стол с ноутбуком и ворохом бумаг уютно лился желтоватый свет. В комнате за стеной звучала мультяшная песенка про трёх котов. Егор шутил, что по вечерам кухня превращается в его кабинет, другого подходящего места, чтобы уединиться для работы, в однушке не было.

– Долго ещё? – заглянула в «кабинет» жена.

Егор промычал, что не долго.

Лана прошуршала к шкафчикам, не отрывая от пола ног в тёплых тапках (отопление ещё не дали, и она мёрзла), налила в кружку кипятка, побулькала в нём чайный пакетик, позвякала ложкой о стекло. Затем прошуршала к столу, с глухим скрипом отодвинув стул, села напротив мужа.

Егор догадался, что у неё назрел какой-то важный вопрос. Потёр переносицу, поправил очки. Извинился улыбкой за свою вечную занятость.

– Ты хоть помнишь, что у Дениса скоро день рождения? – в красивых жёлто-карих глазах жены промелькнул укор.

– Конечно.

Через неделю их сыну исполнялось пять лет.

– Что будем ему дарить? – тонкие пальцы с голубыми ногтями выжидающе постучали по столу.

Предыдущие четыре раза этот вопрос заставал Егора врасплох, к пятому он был готов.

– Динька котёнка просит. Давай котёнка и подарим.

Плечи Ланы, укрытые роскошными светлыми волосами с перламутровым отливом, раздражённо шевельнулись.

– Я же серьёзно спрашиваю!

– Так и я серьёзно!

В последнее время Егор стал замечать, что между ним и женой пропадает взаимопонимание. Винил в этом десятилетнюю разницу в возрасте, которая прежде не мешала, но теперь всё-таки дала о себе знать. За шесть лет брака Лана как будто повзрослела, стала независимой, мнение мужа больше не было для неё таким весомым, как раньше. Беспокоило Орехина и другое: жена цвела, добавляющиеся годы только подчёркивали, укрепляли её красоту, а он уже потихоньку старел, появились залысины, подтянутую фигуру испортил небольшой животик…

– Ты не понимаешь, что такое котёнок в доме! Он будет гадить, блевать, драть обои и мебель! А ещё линять и делать затяжки на одежде!

О неудобствах, которые могут возникнуть, если завести питомца, Егор не подумал, но сдаваться всё равно не собирался.

– У многих есть кошки. Значит, не так всё страшно.

– Меня не волнуют многие! – рассержено зашипела Лана. – Если многим нравится жить в кошачьей вони и волосне – пусть живут!

– Ну что ты говоришь? – поморщился Егор. – Купим ему домик, когтеточку, приучим к лотку…

Лана порывисто встала. Едва не опрокинув, схватила со стола кружку с чаем, сделала несколько больших глотков, остатки выплеснула в мойку.

Егор опустил взгляд в монитор ноутбука, поискал в таблице место, на котором остановился. Не нашёл. Снова посмотрел на жену.

– Между прочим, для полноценного развития ребёнка очень важно иметь домашнее животное…

Лана с демонстративным молчанием вышла из кухни.

***

Утро следующего дня началось как обычно. Денис капризничал, Лана психовала, собирая его в сад.

Орехин торопливо сжевал бутерброд, запил кофе. Крикнул из прихожей, что уходит. На лестничной клетке встретил соседа-пенсионера со светло-рыжим лабрадором, поздоровался с обоими. Прохладный собачий нос дружелюбно ткнулся Орехину в руку. «Может, собаку подарить? Шпица, например», – мелькнула мысль.

В маршрутке к Егору подсела женщина с пластиковым контейнером, из-за решетчатой дверки которого круглыми перепуганным глазами смотрел на людей толстомордый кот. «Их ещё и по клиникам возить надо, – прозвучало в голове недовольным голосом Ланы. – Кастрировать и всё такое…»

На работу Орехин едва не опоздал: пробка в центре рассасывалась чересчур долго. Звонок на первую пару застал его на вахте.

– От двести пятой ключ уже забрали, – развела руками пожилая вахтёрша.

Открыв дверь в аудиторию, Егор увидел стайку студенток-первокурсниц, окруживших ближний к выходу стол и о чём-то оживлённо щебечущих. Появление преподавателя вспугнуло их, они разлетелись по местам, оставив на парте сумку-переноску для животных. По зелёному боку сумки тянулась весёлая бордовая надпись «Мой питомец», подчёркнутая цепочкой таких же бордовых кошачьих следов. У сидевшей за партой девушки празднично розовели щёки.

– Что это? – строго спросил Егор. – Зачем вы принесли это на занятия?

Девушка не торопясь убрала переноску под стол и сообщила:

– Это не я. Это мне подарили. У меня сегодня день рождения.

– Поздравляю, – буркнул Орехин.

Пока он доставал из портфеля бумаги и искал нужный конспект лекции, студентка-именинница несколько раз успела заглянуть под стол и поправить там сумку.

– Отнесите вы её в гардероб! – не выдержал Егор, раздражаясь от ёрзанья девушки.

Студентка вскинула исподлобья упрямый взгляд, словно приготовилась защищать от преподавателя свой подарок:

– Не могу. Там же питомец!

– Какой ещё питомец? – оторопел Егор. Это же надо быть такими безмозглыми, чтобы принести на пары животное!

– Да нет там никого! – фыркнула некрасивая девушка Соня, сидевшая за первой партой у окна.

У Сони была какая-то чересчур тонкая шея, и её голова – с короткой стрижкой и глубоко утопленным подбородком – напоминала Орехину шарик на палочке. Наверное, поэтому он с первого занятия запомнил её имя.

– Если он воображаемый, это не значит, что его там нет! – накинулись на Соню одногруппницы. – Для неё он есть!

– Мозги у вас, видно, тоже воображаемые, – пробурчала Соня.

«Издеваются они надо мной, что ли?» – Орехин приготовился услышать чей-нибудь приглушённый смешок, но в аудитории установилось напряжённое молчание. Щёки именинницы сделались нервно-пунцовыми. Её подружки нахохлились, поджали губы.

Соня перехватила недоумённый взгляд Орехина.

– Вы про Ираклия Наумова не слышали? Загуглите. И всё поймёте.

– Так, ладно… – Егор поправил очки на переносице, положил перед собой найденный конспект. Пора было поворачивать занятие в нужное русло. – Проблемы с мозгами обсудите позже. Сейчас мы будем говорить про артикли.

***

Орехин любил свою работу. Она была для него больше, чем просто источник дохода. Он нырял в неё с головой – и всё непонятное, неприятное, беспокоящее оставалось «на берегу», как сброшенные пловцом вещи. Вынырнув в конце рабочего дня и вернувшись к «вещам», он обнаруживал, что какие-то из них потеряли остроту и важность, какие-то предстали в ином цвете, а какие-то и вовсе исчезли.

«И зачем я вчера спорил с Ланой из-за котёнка? – посмеивался над собой Орехин, шагая на остановку и любуясь зардевшимися рябинками. – Взять в квартиру животное – это то же самое, что обзавестись новым членом семьи. А если кто-то из нас пока не готов к такому, значит, не стоит торопить события, вот и всё».

Автобус-гармошка, идущий в нужном Орехину направлении, подкатил вперёд маршрутки, и Орехин решил маршрутку не ждать – втиснулся в душный, забитый пассажирами салон. Ехать предстояло долго. Чтобы не мешать тем, кому выходить раньше, Егор стал пробираться вглубь, к окну, и почувствовал, как ему в колено уткнулось что-то твёрдое, но не прочное, не то из картона, не то из хлипкого пластика. Он глянул вниз и удивился знакомой зелёной сумке-переноске с бордовой надписью на боку. «Не надоело ей этот подарок весь день за собой таскать?» – мысленно усмехнулся он и уже хотел в шутку поинтересоваться, как там воображаемый питомец себя чувствует, но обладателем сумки неожиданно оказался рыжебородый парень. Студентки-именинницы поблизости не было.

«Ничего особенного, просто две одинаковые переноски», – сказал себе Егор, но отделаться от странного предчувствия, что неспроста эти переноски появились в городе, не смог.

***

Дома уютно пахло гречкой и котлетами.

– Привет! – выглянула из комнаты жена в тёплом плюшевом костюме с заячьими ушами на капюшоне. – Давай раздевайся, мой руки, и мы тебе кое-что покажем!

«Не сердится», – с облегчением отметил Егор.

– Пап, давай скорей! – запрыгал от нетерпения Денис. Его светлые волосы пушисто взметались и опадали, отчего он становился похожим на весёлый одуванчик.

– Ну? Что там у вас? – подыграл Егор. – Вы приготовили мне сюрприз?

– Почти, – Денис за руку подтянул его к дивану и, когда Егор сел, забрался к нему на колени. – Мам, давай!

Лана протянула планшет. Динька торжественно нажал пальчиком на треугольник в центре экрана.

– Всем привет! – на экране появился весёлый парень лет двадцати с чёрными, разделёнными на пробор волосами. – С вами я, Ираклий Наумов, и мой котёнок Пушистик.

«Не тот ли это Ираклий, о котором говорила Соня?» – заинтересовался Орехин.

– Если вы на моём канале первый раз, то вам, наверное, хочется спросить, где же Пушистик. А вот он! – с видом фокусника парень подтянул к себе зелёную переноску и расстегнул молнию на дверке. – Кс-кс, выходи!

Из переноски никто не вышел, однако губы Ираклия растянулись в ласковой улыбке, чёрные глаза заискрились радостью. Глядя перед собой на пустой стол, парень засюсюкал:

– Пуши-и-истик, Пуши-и-и-истик… Дай-ка, я почешу тебе за ушком…– он пошевелил согнутым пальцем, как будто в самом деле почесал за ухом котёнка. – Вот так, вот так… Теперь за другим… Чем мы сегодня будем удивлять наших подписчиков? Давай расскажем, как вчера ты во дворе испугался собаки и мне пришлось снимать тебя с дерева.

Парень принялся рассказывать историю, не забывая при этом «играть с Пушистиком».

– Ай! Хватит царапаться! – вскрикивал он, прерываясь на полуслове, грозил пальцем невидимому питомцу, тут же отдёргивал руку, осматривал её с озабоченным видом, дул на «поцарапанное» место. Это выглядело так натурально, будто перед ним и в самом деле был котёнок, не видимый никому, кроме него.

Динька звонко смеялся, наблюдая за представлением. Лана улыбалась, ей тоже нравилось.

Егора охватило чувство, похожее на тоску – ноющее, гнетущее: вот он, пример для подражания у современной молодёжи. Талантливый, взрослый парень, ему бы в театре играть или в кино, или другим чем-нибудь полезным заниматься, а он ерундой страдает, кривляется перед камерой… И ведь смотрят. Подписчиков уже несколько тысяч.

– Воображаемый питомец – это круто! – подытожил своё выступление Ираклий Наумов. – Его не нужно кормить, за ним не нужно убирать. Если вы собираетесь поехать в отпуск, не нужно ломать голову, куда его пристроить. К тому же у вас и ваших детей будет развиваться воображение, а это о-о-очень крутая штука! Напоминаю, что приобрести такое чудо, – он погладил переноску, – вы можете в интернет-магазине «Мой питомец», ссылку я оставлю под видео.

– Что думаешь? – спросила Лана, манерным движением руки зачерпнув за спиной волосы и выправив их на плечо. Она всегда так делала, когда ожидала от мужа похвалы.

Орехин понял, что пахнет очередной размолвкой. Ничего хорошего он не думал.

– Где ты нашла этого афериста? – спросил вместо ответа.

– Почему – афериста? – в голосе жены проскользнули обиженные нотки. – По-моему, он гений! Ко мне сегодня приходила клиентка на ногти, она и посоветовала. Говорит, купили дочке такого питомца. Дочка довольна, и сами довольны. Это идеальный компромиссный вариант! И Денис согласен. Правда, Денис? Хочешь себе воображаемого котёнка?

– Хочу! Хочу! – Динька-одуванчик радостно запрыгал по дивану. – Я назову его Джонни!

– Да и вообще! – Лана раздражённо закинула волосы обратно за спину. – Сейчас воображаемые питомцы в моде! Почитай отзывы в интернете. Уже многие себе купили, и никто не пожалел!

– Но это же просто дурь какая-то! – Егору хотелось взять Лану за плечи и хорошенько потрясти, чтобы стряхнуть с неё этот странный морок. – Как можно настоящее заменить воображаемым? Да ещё и покупать! Хочешь, я тебе этих котят штук пятнадцать навоображаю? Да что мелочиться? Давай машину вообразим! А лучше две: ты себе, и я себе!

Динька перестал прыгать, прижался к матери, с непониманием, испуганно, уставился на отца.

– Денис, вот ты мне скажи, – по-взрослому обратился к нему Орехин, – какой питомец лучше: воображаемый или настоящий?

– Выбражаемый, – не очень уверенно сказал сын.

– А почему он лучше?

– Ну… – Денис замялся, полез указательным пальцем в нос, словно надеялся достать оттуда ответ. – Он интересный… И развивательный.

– Это ты сам так думаешь или мама сказала? – Орехин не сомневался, что Лана уже успела «обработать» Диньку, как ей надо.

– Сам, – Денис отнял палец от ноздри и оживился: – Его даже в садик можно с собой брать! Алинка Куликова приносила!

Гневный взгляд Ланы, которым она всё это время пыталась прожечь Егора насквозь, сменился торжествующе-победным.

***

Как ни был Орехин против, зелёная переноска с бордовой надписью «Мой питомец» и воображаемый котёнок Джонни вскоре появились у них в квартире.

– Папа, смотри какой он миленький! – Денис складывал ладошки в горсть и совал их Егору в лицо. – Он хочет с тобой играть!

– Мне некогда, – отворачивался Орехин. – Маме отнеси, пусть она поиграет.

Динька нёс пустые ладошки Лане.

– Ой, кто это тут такой хорошенький? – принималась ворковать Лана. – Чьи это лапки? Чей это хвостик? Чей это носик?

Егора мутило от её приторного тона.

Сначала он думал, что жена подыгрывает сыну с таким усердием нарочно, потом стал замечать, что она увлеклась игрой в воображаемого котёнка чуть ли не больше Дениса. Когда они все вместе возвращались откуда-нибудь домой, Лана первая вспоминала про питомца, ещё с порога начинала сюсюкать:

– Как же наш Джонни тут один? Скучал без нас?

Динька бежал к переноске, место для которой определили в промежутке между его диванчиком и шкафом. Возвращался с жалостливо сдвинутыми бровями, сообщал чуть не плача:

– Да, мам, он скучал…

– Интересно, сколько живут воображаемые питомцы? – съязвил однажды Орехин. – Когда он у вас сдохнет?

Денис испуганно глянул на него и вдруг горько разрыдался.

– Думай, что говоришь! – шикнула Лана, подхватив сына на руки и поцеловав в макушку. – Не плачь, папа шутит. Наш Джонни никогда не умрёт.

В другой раз Лана сама довела сына до слёз, когда не разрешила спать с Джонни.

– У него есть своё место! – строго сказала она. – Нельзя его расповаживать!

Тогда уже Егор зашипел на неё:

– Тебе не кажется, что ты заигралась?!

Впрочем, заигралась не только Милана Орехина. Заигрались все. Зелёные сумки-переноски расплодились по городу подобно вирусу, поражающему мозг. Егор встречал их повсюду: на остановках, в транспорте, в гостях, видел из окон в руках прохожих, на скамейках в парке рядом с влюблёнными парочками, в корзинах детских колясок, на коленях у старушек, выходивших погреться из остывших квартир на лавочки под осеннее, ещё тёплое в дневные часы, солнце…

«Люди! Откройте глаза! Вы нянчите пустые сумки! Вы сходите с ума!», – хотелось кричать Егору, но он понимал: бесполезно. Если даже собственная семья его не слышит, то чужие люди не услышат и подавно.

Иногда в голове у него вспыхивал вопрос «Что же делать?». Этот вопрос нападал, словно воин с саблей, требовал чего-то и пугал. Егор, злясь на самого себя, неуверенно отбивался: «Что я могу? Один против всех? Может, просто подождать, когда они наиграются? Когда-то же им должно это надоесть».

***

– Не переключайтесь, после рекламы мы покажем интервью с известным блогером, лидером общественного движения «Свободу питомцам» Ираклием Наумовым! – торжественно сообщила губастая ведущая местных новостей.

Орехина неприятно удивила прыткость этого парня. Уже и общественное движение замутил, и на телевидении засветился. Далеко пойдёт.

Ираклий появился на экране в зелёной футболке с бордовой эмблемой из букв «С» и «П», заключённых в кольцо из кошачьих лапок. Чёрные, разделённые на пробор волосы «по-звёздному» блестели. Чёрные глаза сияли от восхищения самим собой.

– Ираклий, расскажите, пожалуйста, об идее, которую ваше общественное движение хочет донести до народа, – попросила ведущая. – В каком смысле – свободу питомцам?

– В прямом! В самом прямом! – энергично заговорил в камеру гость программы. – Люди держат в своих квартирах кошек, собак, других животных и полагают, что это хорошо. Никто почему-то не задумывается, что это похоже на тюрьму. Животные вынуждены сидеть взаперти, и если собак ещё выводят на прогулки, то многие кошки, не говоря уже о грызунах или птицах, вообще не знают, что такое трава, деревья, небо…

– То есть вы призываете людей выпустить питомцев на улицы города?

– Нет, на улицы города – ни в коем случае. Я призываю создать для них за городом заказники, чтобы они могли жить в естественных природных условиях и в то же время находиться под защитой человека.

– Но почему вы думаете, что животным будет лучше в заказниках? – вежливо усомнилась ведущая. – Они привыкли жить в квартирах, привыкли, что люди о них заботятся. В естественных условиях им придётся самим добывать еду, мёрзнуть в холода, мокнуть под дождём, драться за территорию…

– Да, для них это будет большим стрессом, – живо подхватил Ираклий. – Поэтому я думаю, что питомцев к жизни в заказниках нужно будет приучать постепенно, как приучают детей к детскому саду.

– Звучит как «насильственная свобода»… – сказала ведущая и улыбнулась, предлагая оппоненту поскорее разубедить её, а заодно и зрителей.

– Свобода – это лучшее, что мы можем дать своим питомцам. Это лучшее доказательство нашей к ним любви, – глаза Ираклия залучились светлой грустью. – Представьте себя на их месте. Представьте, если бы мы были питомцами у каких-нибудь больших существ. Они уходили бы на работу, на целый день запирали бы нас в своих жилищах… Все наши познания о мире ограничивались бы квартирой и видом из окна… Что бы вы предпочли: сытую жизнь в плену или полуголодную на свободе?

– А как в таком случае быть одиноким людям? Они заводят домашних животных, чтобы хоть кто-то скрашивал их одинокую жизнь.

Ираклий встрепенулся:

– Есть замечательный альтернативный вариант – воображаемые питомцы!

«Гениально! – хмыкнул Орехин, чувствуя, как его переполняет отвращением к этому ушлому пареньку. – Сдавайте своих настоящих животных в заказники и покупайте у меня воображаемых!»

– Время нашего эфира подходит к концу, – заторопилась ведущая. – Может, вы хотите ещё что-то сказать телезрителям?

– Да! – решительно кивнул блогер. – Я хочу попросить всех неравнодушных о помощи. Власти уже пообещали нам выделить территорию для двух заказников, но нужны финансовые средства, информационная поддержка, волонтёры…

Орехину показалось, что у него зашевелились волосы на голове. Всегда считал это образным выражением, но они как будто и впрямь зашевелились от услышанного. Неужели люди повелись? Власти повелись? Как такое вообще возможно? Кто он – этот парень? Откуда взялся? Что за суперспособностями он обладает?

***

У каждой идеи, у каждого дела, каким бы хорошим оно ни было, всегда находятся противники и критикующие, однако у воображаемых питомцев и заказников они не спешили объявляться. Орехин просмотрел тучи комментариев под видео шустрого парня Ираклия – ни одного ругательного отзыва. Пытался найти разоблачительные ролики или статьи других блогеров – как будто кто-то специально следил за этим и не пропускал ничего подобного в интернет. Зато сообщения с призывами поддержать движение Ираклия Наумова забили Орехину чаты во всех социальных сетях и мессенджерах. Остановки, заборы, подъезды покрылись ядовито-зелёными листовками. Молодые люди с ящиками для пожертвований, в зелёно-бордовых жилетах, надетых поверх осенних курток, заполонили площади и подземные переходы…

– Я же говорю, он гений! – воскликнула Лана, когда Егор поинтересовался, что она думает о новой идее ушлого блогера. – Он открыл людям глаза! Все мои клиентки его обожают!

Услышать от неё что-то другое Егор почти и не надеялся.

Мучительное «Что же делать?» не отступало, наседало, требовало. Орехин чувствовал себя загнанным в угол, беспощадность холодного сабельного клинка давила под подбородком. Нужны единомышленники, хотя бы один единомышленник, иначе не выжить в этом безумии. Только где их искать? Почему они молчат? Не хотят быть первыми? Но ведь кто-то должен быть первым, бросить клич, чтобы отозвались другие!

Осознание «если не я, то кто» обожгло Орехина ночью. Он уже несколько ночей толком не спал, в голове шумело от недосыпа, будто в морской ракушке. Сон, тонкий, рваный, как старое одеяло, не приносил отдыха, но даже и такого сна приходилось ждать по полтора-два часа.

Осторожно, чтобы не спугнуть мерное сопение жены и сына, Егор выбрался из постели, нашарил на тумбочке очки, телефон. На кухне, подперев спиной настенный Биг Бен, тыкая вспотевшими пальцами в экран, то и дело попадая не в те буквы, набрал небольшой пост:

«Люди, очнитесь! Вас дурят! Ираклий Наумов – гениальный аферист, он продаёт вам воздух! Настоящая цель организованного им движения «Свободу питомцам» – нажиться ещё больше! Сдав своих настоящих любимцев в заказники, а по сути это будут самые настоящие концлагеря для животных, вы пойдёте к нему покупать воображаемых. Вот для чего он всё это затеял! Неужели вы этого не понимаете? Не будьте дураками, прошу вас!»

Утром его грубо растолкала Лана. Красная от гнева, с всклокоченными волосами, она пихнула ему в лицо телефон:

– Ты что, с ума сошёл? Зачем ты написал это?

Сонный Егор не сразу сообразил, что от него хочет жена, взял телефон в руку, сощурившись, всмотрелся в экран. Ах да, пошла реакция на его заметку! Уже есть несколько комментариев! Он взволнованно сел на постели, толкнул большим пальцем ленту, прочитал возмущённые отклики:

«Как вы можете такое говорить? А ещё преподаватель!»

«Егор Александрович, такого мы от вас не ожидали!»

«Орехин, ты сбрендил? Что ты несёшь?»

Самый последний комментарий написала Лана: «Страничку моего мужа взломали, это не он».

– Мне стыдно за тебя! – выкрикнула она и в каком-то истерическом припадке топнула босой ногой по полу. – Удали, пока ещё не поздно!

Егор посмотрел на жену с внимательным беспокойством, как доктор на пациентку, подхватившую неизвестную болезнь: есть ли шанс её вылечить? Перевёл взгляд на сына. Тот сидел, вжавшись в угол своего диванчика, высоко сложив на груди руки: держал воображаемого Джонни. Вид жены и сына только подхлестнул желание бороться.

– Нет, – твёрдо сказал Орехин и удалил комментарий Ланы о том, что его взломали.

***

На лестничной клетке он как всегда встретил соседа-пенсионера с лабрадором. В одной руке сосед держал собачий поводок, в другой – переноску с логотипом «Мой питомец».

Егор едва не застонал: и этот «заразился».

– Тоже воображаемого завели? – изо всех сил стараясь быть дружелюбным, кивнул он на сумку.

– Да, – вздохнул сосед. – Когда Лорда отпустим на свободу, дома станет пусто. А так хоть этот, воображаемый, останется. Решили с супругой купить заранее, будем привыкать.

Пёс заискивающе глянул на Орехина и махнул туда-сюда хвостом, словно извинился за глупость своего хозяина.

– Вы уверены, что Лорду в заказнике будет лучше, чем с вами?

Сосед простодушно удивился вопросу:

– Конечно! Там ему раздолье, будет бегать, резвиться. А тут что? Гулять ходим на поводке…

– Мне не нравится идея с заказниками, – осторожно поделился Орехин. – Представляете, какие площади нужно выделить, чтобы для всех животных города там было раздолье? Они же перегрызутся в этих заказниках… А зимой, в морозы как?.. Раздолье можно для них и самим время от времени устраивать. Выехать за город да отпустить с поводка.

В глазах соседа появилось то же обиженно-упрямое выражение, которое Егор видел в глазах Ланы, Диньки, студентки-именинницы, которой одногруппники притащили сумку с воображаемым питомцем прямо в колледж.

– Ладно, хорошего дня, – махнул Орехин рукой. На душе стало так скорбно, как будто сосед умер.

***

Студенты враждебно косились на него, пока он шагал по коридору к преподавательской. Коллеги встретили осуждающим молчанием.

– Тебя директриса искала, – сообщил Серёга, Сергей Иванович, преподаватель ОБЖ, хороший приятель Егора. – Сказала, чтобы зашёл к ней, когда появишься.

– Зачем? – спросил Егор, хотя уже и сам догадывался.

– Прочитала твою заметку в интернете… Ну ты и выдал, конечно… – Серёга покачал головой – пожурил, как умный старший брат младшего, натворившего что-то не со зла, а по глупости.

– Вы на самом деле не понимаете, что происходит? – Орехин испытующе ковырнул взглядом каждого, кто был в преподавательской. – Никто из вас?

– Вы, Егор Александрович, прямо как подросток в переходном возрасте, который устраивает бунт против общества ради того, чтобы на него обратили внимание, – поморщилась психологиня, дама предпенсионного возраста с длинным прямоугольным лицом и шапочкой русых волос на голове. Она носила свою шапочку с царственным достоинством: считала себя очень опытным специалистом. – Другого объяснения вашему поступку я не нахожу.

– Серьёзно? Не находите? – вспылил Орехин. – Вы не находите, что вся эта ситуация с воображаемыми питомцами и заказниками – бред? По-вашему, Галина Даниловна, это нормально – избавиться от живого существа, которое вам доверяет, и вместо него завести пустую сумку?

– Вы всё перековеркали, – с видом непоколебимой каменной глыбы сказала психологиня. – Доброе дело выставляете в чёрном цвете. У вас проблемы, Егор Александрович.

– Это у вас дальтонизм, а не у меня проблемы!..

Кто-то сзади потянул Орехина за рукав пиджака, он обернулся и увидел преподавательницу русского, Елену Николаевну, сидевшую на коротеньком сером диванчике из кожзаменителя.

«Успокойся», – сочувствующе сказали её голубые, жирно подведённые глаза с тонкими стрелочками морщин. Она подвинулась, и Орехин машинально сел, чувствуя себя закипевшим, но вовремя выключенным чайником.

– Вы знаете, – в своей задумчиво-медлительной манере обратилась Елена Николаевна к психологине, – мне это движение за свободу питомцам тоже кажется сомнительным. Я выросла в деревне. Там, знаете, кошки и собаки бегают свободно, где хотят и сколько хотят. Но они всегда возвращаются домой.

– Они возвращаются туда, где их кормят, – хмыкнул седобородый историк. – Перестаньте их кормить – и им не за чем будет возвращаться к человеку.

В распахнувшуюся дверь, потрясая бумагами, ворвалась директриса, полная, с большим задом, мощной грудью, как всегда стремительная, готовая безжалостно задавить всех, кто случайно окажется на пути.

– Коллеги! Пришло письмо из министерства! Кураторы должны срочно провести в своих группах беседы в поддержку движения «Свободу питомцам». Завтра уже нужно отчитаться! Вот, ознакомьтесь! – она кинула бумаги на стол. – Орехин пришёл?

Психологиня указала взглядом в сторону Егора. Директриса круто повернулась к нему.

– В поддержку, Егор Александрович, вы слышали? В поддержку! Насчёт вас мне уже был звонок! Жду вас у себя!

«О как! Оперативно работают с недовольными!» – удивился Егор и, ощутив внутри растущую, словно на дрожжах, задорную, лихую злость, подумал, что никаких бесед он, конечно же, проводить не будет и к директрисе не пойдёт.

Протрещал звонок на первую пару. Коллеги один за другим не спеша двинулись из преподавательской по аудиториям. В коридоре Орехин догнал Елену Николаевну.

– Ты не пошёл к Раисе Львовне? – почему-то испугалась она.

– Нет, я пошёл на пару… Вы будете проводить беседу, Елена Николаевна?

– Придётся, раз начальство велело.

– Но вы ведь только что сказали, что это движение кажется вам сомнительным.

– Мало ли что мне кажется… Мне работа нужна. У меня дочь с внуком на шее и кредит…

Злое веселье Орехина потухло, будто в душу плеснули холодной воды.

– Но как можно поддерживать то, в чём вы сомневаетесь?

Елена Николаевна остановилась у дверей своей аудитории и с видом умудрённого опытом человека изрекла:

– Просто относись к этому, как к работе.

Помрачневший Орехин пошёл дальше. Сколько их, таких как она? Сомневающихся, но послушных. Живущих по принципу «сказали надо, значит надо». Выдрессированных с детства. Сделал то, что велено, – молодец, «пять» тебе, ты хороший. Не сделал – плохой, будешь наказан. Орехин и сам всегда стремился быть хорошим, делал, что велено. Но больше не мог. Сейчас не мог.

Его ждали первокурсники. Студентка за первой партой крайнего от двери ряда, бывшая именинница, сложила ярко-красные губы в сморщенный пельмень, когда Орехин проходил мимо, проводила до кафедры недобрым взглядом. В ещё не до конца установившейся тишине, с шорохами, затихавшими разговорами, в какую он всегда попадал, войдя в аудиторию, появилось что-то новое, неприятное. Егор присмотрелся, прислушался и понял: не появилось, а исчезло. Исчезло уважение, как будто вчера вечером студенты видели его свински пьяным, в помятом пиджаке, с галстуком набекрень, выкрикивающим непристойные вещи.

«Неужели они все до единого заразились этим? – простонал внутри себя Орехин. – Неужели все безнадёжны? Как их спасти? Как их вывести из-под влияния Ираклия Наумова?»

Дверь осторожно приоткрылась, и в образовавшуюся щёлочку в кабинет проскользнула Соня. Некрасивая, умная Соня с круглой головой на тонкой шее, будто шарик на палочке.

– Извините за опоздание, – сказала девушка и внимательно сощурилась на Егора, словно тоже видела его вчера другим и сейчас сравнивала вчерашнего и сегодняшнего.

«Мозги у вас тоже воображаемые», – вспомнил Орехин и чуть не вскрикнул от радости: вот же, есть ещё один здравомыслящий человек! Почему он забыл про Соню?

***

Дождь, весь день с усердием поливавший город, к концу пар затих – его рабочий день тоже закончился. Орехин дождался Соню за оградой колледжа. В длинной куртке, напоминавшей грязно-жёлтый бесформенный балахон, из-под которого торчали худые ноги, обутые в кроссовки на массивной подошве (утюги – как называл их про себя Орехин), она была похожа на нищенку. Как будто кто-то большой и добрый сжалился над ней и пожертвовал свои огромные вещи.

Другие студентки дружно и весело выпархивали из дверей колледжа стайками, щебеча о чём-то, бежали к остановке. Соня брела одна. Орехин почувствовал к ней что-то щемяще-родное: он ведь тоже один, совсем один в этом свихнувшемся мире.

Соне не нужно было на остановку. Она пошла по мокрой, скользкой тропинке под деревьями, понуро опустившими почти уже голые ветки. Тропинка вела сначала за угол, потом через жухлый двор мимо старых, обшарпанных пятиэтажек. Орехин шагал за Соней на некотором расстоянии, раздражаясь из-за липнущей к подошвам грязи и из-за того, как нелепо и даже подозрительно он выглядит со стороны: преподаватель, крадущийся за студенткой… Но разговаривать в колледже или поблизости от него было нежелательно.

Когда тропинка вывела к нерегулируемому переходу через пустынную, заросшую клёнами и бетонными заботами улицу, он окликнул Соню. Она обернулась.

– Егор Александрович? – в глазах у неё промелькнуло удивление.

«Вот чёрт, как же сказать ей обо всём этом?» – растерялся Орехин, почувствовав себя до отчаяния глупо.

– Соня, я хотел поговорить с тобой о том, что происходит… – руки, в одной из которых он держал портфель, сделали какое-то беспомощное движение. – Я знаю, что ты тоже считаешь это всё ненормальным… Все эти воображаемые питомцы и заказники… – он с надеждой вгляделся ей в лицо: – Ты понимаешь?

– Понимаю, – серьёзно ответила девушка. – Но не совсем понимаю, что вы от меня хотите.

– Я не знаю, Соня…но надо же с этим что-то делать… что-то придумать… Я больше не могу смотреть, как люди сходят с ума.

Соня печально покачала головой, и Егору вдруг стало ясно, что то состояние, которое он переживает сейчас, она уже пережила и, кажется, смирилась с происходящим.

– Всё бесполезно, Егор Александрович. Я пробовала с ними разговаривать. Никто не слышит.

– Но я же слышу! Мы с тобой слышим друг друга!

– Вы да я… Что мы можем – двое против всех? Нас просто затопчут. Забьют камнями. Для них – мы сумасшедшие.

Она помолчала немного и призналась:

– Я иногда думаю, может, и правда, это со мной что-то не так, а не с ними. Это же я не такая, как все. Значит, дело во мне самой.

– Соня, не надо так думать, – попросил Орехин, внутренне холодея, но девушка, кажется, не расслышала.

– Пусть делают, что хотят, – махнула она рукой и пошла по переходу на другую сторону улицы.

Орехин смотрел ей вслед, на грязно-жёлтый балахон, худые ноги в кроссовках-утюгах и думал, что это не Соня уходит – уходит его надежда, такая же тщедушная и нелепая.

***

Ночью он снова не мог заснуть. Болела душа. За Лану, за Диньку. За Соню. За приятеля Серёгу. За Елену Николаевну. За соседа и его лабрадора… Голова лопалась от мыслей, словно сундук, забитый бесполезным барахлом. Егор ворочался, уговаривал себя поспать, ведь утром рано вставать на работу. Пробовал считать, но всякий раз сбивался со счёта и обнаруживал себя упрямо ворошащим «сундук» в поисках хоть какой-нибудь стоящей идеи.

Понимает ли сам раздухарившийся блогер Ираклий Наумов, что делает? Он, как паук, плетёт и плетёт свою паутину, сучит жирными лапами, опутывает попавшихся людей всё крепче и крепче, чтобы не вырвались… Взялся же откуда-то, вылез же из какой-то щели… Прихлопнуло бы его чем-нибудь! Сколько людей, тихих, безвредных, умирает каждый день. А этому типу ничего, живёт и здравствует!..

Орехин испугался самого себя: ещё никогда никому он не желал смерти. Повернулся на другой бок, к жене, надеясь, что вместе с положением тела поменяются и мысли. Она лежала спиной к нему на противоположном краю постели. Демонстративно отодвинулась подальше, да так и заснула, словно на противоположном краю пропасти. В груди у Егора тоскливо заныло: он понял, что скучает по Лане. По прежней. Обнять бы её, уткнуться лицом в шёлковые, пахнущие конфетами волосы… А утром, открыв глаза, увидеть, что нет и не было никаких воображаемых питомцев и никакого Ираклия. Или услышать в утреннем выпуске новостей, что его больше нет…

…Впрочем, гибель главного паука вряд ли спасёт его жертв. У него уже десятки, если не сотни, «обращённых» ассистентов-паучков, которые помогают ему плести сеть, и они продолжат начатое им дело, потому что верят (и это самое страшное) в то, что оно благое. Здесь нужно бороться и побеждать…только как? Чтобы бороться с Наумовым его оружием, надо быть равным ему по популярности. Егор себя в роли блогера не представлял. Занудный дядька в очках – вот кто он. Давать видеоуроки у него ещё получилось бы, но большее вряд ли. Здесь надо быть таким человеком, чтобы хотелось на него смотреть и слушать, чтобы он влюблял в себя…

Егор повернулся на спину, мысли перемешались, как стёклышки в калейдоскопе, и высветилась одна, совсем безумная: он должен найти способ встретиться с Ираклием и поговорить! Разобраться, кто он и что он. Объяснить ему, что он делает. А вдруг этот прыткий блогер уже и сам рад был бы остановиться, но не знает как, потому что его несёт им же запущенный и потерявший управление бешенный поезд?

***

Связаться с Ираклием оказалось не так-то просто. Личные сообщения в соцсетях у него были закрыты. На письмо с предложением встретиться и обсудить финансово выгодную сделку, отправленное по электронной почте, ответил помощник и попросил изложить суть вопроса ему. С организационного собрания для новичков-волонтёров, куда Орехин пришёл в старой куртке с глубоким, будто пещера, капюшоном и надвинутой на глаза кепке, Ираклий уехал в сопровождении такой плотной свиты, протиснуться сквозь которую было нереально.

Ни одна база данных в интернете не выдала Орехину ни номер телефона Ираклия, ни адрес. Тогда он взялся просматривать видеоролики «гениального» блогера, его прогулки с воображаемыми питомцами во дворе, надеясь увидеть что-то особенное, запоминающееся, чтобы можно было зацепиться и вычислить, где он живёт. Однако двор Ираклия ничего особенного из себя не представлял: на заднем плане однообразно покачивались серые стены панельных многоэтажек, маячили побеленные стволы деревьев, мелькали старенькие качели и общипанные клумбы – обычный двор, таких половина в городе… И вдруг на одном из видео в кадр на долю секунды вплыла красная «Лада Гранта» с открытой передней дверцей и светловолосой прямоугольнолицей женщиной, выходящей из-за руля. Автомобиль и женщина поспешно выплыли из кадра обратно, будто сдали задним ходом, но глазам этого хватило, чтобы зацепиться, а пальцам вспотеть от волнения: Галина Даниловна, у которой такая же стрижка и прямоугольное лицо, приезжает на работу на такой же красной «Ладе Гранте»!

***

Егора стало преследовать ощущение, что всё, чем он живёт последнее время, на самом деле думает и делает не он, а персонаж странной книги, которую Егор настоящий читает, сидя на кухне под бутоном настенной лампы, льющей на страницы тёплый, уютный свет. Разве возможно в реальной жизни, чтобы преподаватель педагогического колледжа, серьёзный и уважаемый человек, после работы надевал старую куртку с глубоким капюшоном, широкие, как у рэперов, штаны, и отправлялся в чужой двор выслеживать мальчишку-блогера?

Стоял поздний октябрь, темнело уже рано и холодало крепко. Опасаясь привлечь к себе ненужное внимание, Орехин старался меньше ходить, выбирал пункт наблюдения и замирал там, будто снайпер в ожидании цели. Быстро замерзал, начинал тосковать о тёплой машине, которой у него никогда не было. Дело осложнялось ещё и тем, что он не знал наверняка, в каком подъезде живёт блогер и в какое время обычно возвращается домой или, наоборот, уходит. Затея была больше глупой, чем стоящей, но даже глупая затея лучше, чем ничего.

В тусклом фонарном свете все попадавшие в поле зрения молодые люди казались Орехину одинаковыми, и во всех, если только они не были полными, ему чудилось что-то от Ираклия. Каждого он готовился окликнуть, но в последний момент пересиливали сомнения, за которые потом, после неудачных «дежурств», он себя долго ругал.

Когда же небо, судьба или какое иное ведомство, раздающее людям счастливые случаи, решило наградить Орехина за упорство и на присыпанной скупым снежком дорожке появился, наконец, настоящий Ираклий Наумов, ни одно сомнение даже не шевельнулось, не высунуло своего недоверчивого носа. То ли по походке, то ли по манере как-то особенно, чуть откинув назад, держать голову – Орехин и сам толком не понял, как узнал его.

Ираклий возвращался домой около девяти вечера. Уставшим он не выглядел, шагал бодро. Уже одно это вызвало у замёрзшего Орехина всплеск неприязни. Он подождал, пока парень пройдёт мимо его «наблюдательной точки» – детской горки с холодной металлической лестницей, от сидения на которой давно онемела спина, и двинулся следом. Выказывать неприязнь было нельзя, поэтому он выдохнул и глубоко вдохнул, как будто попытался наполнить себя искусственным дружелюбием, прежде чем окликнул блогера по имени.

Тот обернулся и, окинув преследователя недоверчивым взглядом, зашагал быстрее. Видимо, вид Орехина не вызвал у него желания разговаривать.

– Ираклий, извините, вы меня не знаете, я… – Егор хотел было уже представиться, но вовремя сообразил, что лучше этого не делать. – Вы интересны мне, как человек… Феномен нашего времени, так сказать… Можно вас кое о чём спросить?

Ираклий ещё раз недоверчиво посмотрел на прицепившегося к нему типа, одетого, как гопник, но выражающегося, как приличный человек.

– Мне некогда. Хочешь что-то спросить – свяжись с моим помощником, он назначит время.

Егора задела пренебрежительная фамильярность, которой этот сопляк-блогер ответил ему на деликатное «выканье». Он заставил себя стерпеть, но, поднимаясь вслед за парнем на крыльцо подъезда и чувствуя, что контролировать рвущуюся наружу неприязнь ему становится всё труднее, не столько попросил, сколько потребовал:

– Один вопрос!

– Все вопросы – к моему помощнику, – с раздражением кинул Ираклий через плечо и протянул руку с ключом к домофону.

Егор не мог допустить, чтобы встреча, которой он с таким трудом дождался, закончилась вот так. Он схватил протянутую к домофону руку и, резко закрутив её, придавил блогера к стене. Лампа, большой стеклянной шишкой висевшая над дверью, осветила скривившийся от боли рот Ираклия и испуганные, глубоко посаженные чёрные глаза, выглядывавшие из-под шапки, натянутой до самых бровей.

– Что тебе надо? – зло проскулил парень.

– Сколько можно повторять? Чтобы ты ответил мне на один вопрос! – прорычал Орехин. Ненависть неконтролируемо росла в нём, поднималась гигантской волной, грозившей обрушиться и затопить разум: всё из-за него, из-за этого сопляка, мерзкого паука, сидящего в центре паутины и царственно дёргающего за ниточки!

– Ты вообще понимаешь, что творишь?!

Ираклий непонимающе заморгал.

– Ты понимаешь, что то, что ты делаешь, – плохо?!

– Отпусти! – дёрнулся блогер и снова скривился от боли.

– Тебя прёт, да? Прёт от того, что ты как крысолов с дудкой? Пудришь людям мозги, а они идут за тобой, глотают всю чушь, которой ты их пичкаешь! У тебя талант, крысолов! Ты красиво играешь! Но не ту песню! К чему ты ведёшь людей?

– Я никого никуда не веду, – простонал Ираклий. – Я никого не пичкаю. Я просто подал идею, и оказалось, что им это нужно. Я помогаю людям в том, чего они хотят, и не считаю, что это плохо.

– Ты внушил людям, что им это нужно! Ты мошенник, аферист, и не надо прикидываться передо мной благородным героем!

Не так, совсем не так должен был сложиться разговор! Егор собирался поговорить по-хорошему, он хотел если не достучаться, то хотя бы оставить в голове парня пищу для размышления, но волна ненависти подхватила, понесла его, захлёбывающегося, совсем не в том направлении. «Придушить! Придушить этого ушлёпка! Пока он в твоих руках, придушить!» – яростно требовало изнутри что-то звериное.

Из недр подъезда донёсся звук опускающегося лифта.

– Помогите! – звонко выкрикнул Ираклий в студёную тишину двора.

Орехин разозлился ещё больше, хоть казалось, что больше уже некуда, дёрнул блогера от стены, и ударил под дых, вложив в удар всю свою ярость. Тот скрючился, схватившись свободной рукой за живот. Орехин наклонился над ним и угрожающе прошипел:

– Сворачивай свою лавочку с воображаемыми питомцами и своё грёбаное движение! Ты понял?

Ждать ответа было некогда: за железной дверью всё чётче слышались шаги.

«Дурак! Дурак! – ругал себя Егор, когда уже ехал домой в полупустом автобусе с запотевшими окнами и клюющей носом кондукторшей. – Я же не хотел его бить!»

Ненависть схлынула, осталось раскаяние: сделал всё не так! Украдкой он поглядывал на свои руки и не мог поверить, что эти руки только чтопричинили боль человеку. А добравшись до дома и согревшись под тёплым душем, уже не мог поверить, что действительно был там сам, а не какой-нибудь другой Егор Орехин, про которого он прочитал в книжке.

***

– Вчера вечером на популярного блогера Ираклия Наумова было совершено нападение, – сообщила губастая телеведущая утреннего выпуска новостей. – Неизвестный подкараулил его во дворе дома, преследовал до дверей подъезда, а затем нанёс несколько ударов и потребовал, чтобы блогер свернул движение «Свободу питомцам!». Услышав шум в подъезде, неизвестный скрылся. Составлен фоторобот преступника…

Егор застёгивал рубашку. Его бросило в жар, пальцы замерли на предпоследней пуговице: вот так поговорил!

На экране появилась чёрно-белая голова в капюшоне.

«Кажется, не похож», – с облегчением отметил Егор. Лицо у фоторобота было чересчур вытянуто, подбородок по-злодейски остро торчал вперёд, в оправу очков были вписаны неестественно огромные глаза. Видимо, Ираклий плохо разглядел его, чётко запомнил только одну деталь – прямоугольные очки.

– Это же ты! – вполголоса вскрикнула Лана.

– С чего ты взяла? – фыркнул ошарашенный Орехин.

– Это ты! – уверенно повторила жена, так уверенно, что не стоило и пытаться переубедить её в этом. – Вот, значит, какие у тебя были дела! Я так и думала!

Пропасть между ним и Ланой росла и росла, последнее время они почти не разговаривали. Совместные ужины стали пыткой: ложки, оглушительно стучащие о тарелки, Динька, переводящий с отца на мать тревожные вопросительные взгляды, еда, непрожёванными комками проваливающаяся в горло, – и Орехин стал ужинать отдельно. «Позже», – отвечал Лане на её «будешь есть?», заданное из чувства долга, неприятное, как остывшие макароны. Когда первый раз надел куртку с капюшоном и приготовился идти, тогда ещё на собрание для волонтёров, Лана поинтересовалась, куда он, но тоже как-то «макаронно». «По делам», – скупо ответил Орехин. Больше она ничего не спрашивала, а он был настолько поглощён охотой на Ираклия, что ему даже в голову не приходило, что жена может догадываться о его «делах».

– Господи-и-и! – с отчаянием протянула Лана и спрятала лицо в ладонях.

Орехин так и стоял в рубахе, застёгнутой не на все пуговицы, не зная, как ему быть и что говорить.

– Егор, что с тобой происходит? – Лана отняла ладошки от лица, и он увидел в её глазах страдание.

Он ждал злости, презрения, даже ненависти, но не был готов увидеть, что жена из-за его «дел» страдает. Стало так больно, что не вдохнуть – не выдохнуть. Захотелось обнять её, успокоить, убедить, что всё с ним в порядке, – и он шагнул к ней, с удивлением отмечая, что пропасть между ними только казалась ему непреодолимой, на самом деле это всего лишь маленькая трещинка, маленькая ранка в отношениях, которую можно залечить нежностью и любовью.

Лана напряжённо замерла в его объятьях, увернулась от поцелуя. Орехин вообразил, что ей неловко из-за Динькиного присутствия.

– Всё хорошо, – шепнул он, не торопясь отпускать её, наслаждаясь тем, как мягко щекочут лицо пахнущие конфетами волосы. – Вечером поговорим.

***

Дождь со снегом хлестал по лицу, встречные прохожие ёжились и втягивали головы в воротники. Орехин не замечал ни колючего дождя, ни пронизывающего ветра. Его грела изнутри благодарность. Он снова и снова вспоминал глаза жены, наполненные страданием, и теперь ему от этого страдания было тепло. Оно означало, что ей не всё равно. Оно означало любовь. А любовь – это такая сила, которая поможет преодолеть всё.

Он уже подходил к дому, когда услышал жалобное мяуканье. Мокрый, грязный котёнок на обочине тротуара, дрожа тощим тельцем, отчаянно кричал, молил о спасении остановившегося рядом мальчика лет восьми. Мальчик был не один. На некотором расстоянии его ждала женщина в коротком красном пальто, элегантно облегающем фигуру, и требовала:

– Слава, пошли!

– Ма-а-ам, давай возьмём его! – со слезами в голосе тянул мальчишка. – Пожа-а-алуйста!

– Кто-то выбросил, а мы подбирать будем! Он больной и с глистами!

– Ну он же замёрзнет и умрёт!

– Ничего с ним не случится! Волонтёры подберут и увезут в заказник.

– Ему там будет плохо, он же маленький!

Орехин слушал их диалог затаив дыхание, всей душой желая двум страдальцам – мальчику и котёнку – достучаться до сердца женщины.

– Слава, я сказала – нет!

– Давай возьмём! Мы его вылечим! Ты обещала мне котёнка!

– Завтра купим воображаемого.

– Не хочу воображаемого, хочу настоящего!

Егор вздрогнул и возликовал: есть ещё «зрячие» люди! Это ничего, что маленькие. Большие вырастают из маленьких.

Мать, потеряв терпение, вернулась за сыном, схватила его за руку и потащила прочь. Котёнок неуверенно поковылял следом, покачиваясь то ли от ветра, то ли от слабости.

– Мама, он идёт за нами! – заплакал мальчик.

Орехин сам чуть не прослезился.

– Брысь! – женщина с брезгливым выражением на лице махнула в сторону котёнка сумочкой. – Пшёл!

Егор догнал несчастного малыша, присел на корточки. Чёрный, худой, с длинным мокрым хвостом, он больше походил на крысёнка. Лана, конечно, будет далеко не в восторге, поворчит первое время…

– Дяденька! Дяденька! – завопил мальчик, безуспешно пытаясь вырваться из цепких материнских пальцев. – Хоть вы возьмите! Он же погибнет!

Мать дёрнула его за руку, что-то сердито шикнула в макушку.

Орехин не удержался и крикнул красному пальто:

– У вас замечательный сын! Настоящий человек! Не воображаемый!

Пальто только ускорило шаг.

***

Пришлось пожертвовать шапкой. Орехин посадил в неё котёнка, будто в тёплое гнездо, и тот замолчал. Ему было всё равно, кто и куда его несёт, он доверился первым протянутым рукам. Осторожно прижимая «гнездо» со спасённым малышом к груди, Орехин поднялся на свой этаж. У двери вдруг подумал, что всё складывается правильно: теперь, когда у них появится котёнок, сын и жена увидят разницу между воображаемым и настоящим. Откуда Диньке знать, где настоящее, а где пустое, если у него этого настоящего никогда не было? А Лана в погоне за модой, в своём нежелании отставать от других просто перепутала ориентиры.

Егор давно уже не возвращался домой в таком хорошем настроении: наконец-то появился просвет в хаосе происходящего. Он повернул ключ в замке, открыл дверь. Прихожая встретила сумеречной тишиной. Жены и сына не было дома. Ущипнуло тревожное предчувствие, но Егор прогнал его. Подумал, что всё опять складывается правильно. Будет лучше, если к их приходу он успеет искупать котёнка и сбегать в гипермаркет через дорогу за лотком и наполнителем.

Малыш спокойно дал себя помыть и выбрать из шерсти колючки. Как будто понимал, что от его поведения может зависеть дальнейшая судьба, и решил всё терпеть, чтобы свалившийся с неба хозяин не передумал и не выбросил его обратно на улицу.

Выяснилось, что шерсть у котёнка не чёрная, а серая, с тёмными полосками. Тонкие рёбрышки отчётливо прощупывались сквозь кожу. Он был таким худым и хрупким, что, казалось, можно ненароком сломать ему что-нибудь.

Завернув страдальца в полотенце для рук, Орехин отправился на кухню поискать блюдце и проверить, есть ли дома молоко. Привычно дёрнул цепочку настенной лампы. Из плафона брызнуло светом, и Орехин увидел на столе записку. Удивился: зачем писать записки, когда есть телефоны?

«Егор, я так больше не могу, – сообщали круглые, похожие на бусины буквы. – Мне страшно. Я вижу, что с тобой что-то происходит, но не знаю, как об этом поговорить. Ты всё время злишься и молчишь. Я надеялась, что это у тебя пройдёт, но становится только хуже. Я устала жить и бояться за себя, за Дениса, поэтому решила уехать к маме. Конечно тебе самому кажется, что с тобой всё в порядке, но на самом деле – не в порядке! Ты стал агрессивным, нападаешь на людей! Я не вернусь и не дам общаться с сыном, пока ты не обратишься за помощью к специалистам. Пожалуйста, сделай это ради нас».

Котёнок повернул мокрую голову с огромными ушами и вполне осмысленным взглядом посмотрел на новоиспечённого хозяина, как будто тоже прочитал записку и спрашивал теперь, что тот намерен делать.

Орехин вспомнил, что собирался его покормить. Нашёл в шкафу блюдце, в холодильнике – пакет молока. Хотел погреть, но из тела куда-то исчезли все силы, даже на то, чтобы ткнуть кнопку на микроволновке не нашлось. Налил холодного.

Один. Теперь он совсем один. Окончательно один.

«А вдруг мне правда нужна помощь? – подумал, опускаясь на табурет. – Может, со мной действительно что-то не так?»

На какую-то секунду мысль о том, чтобы обратиться к специалистам, показалась спасительной. Ему назначат лечение, и он станет, как все. Лана вернётся. Всё наладится. Всё равно из него не получится борца. Его либо посадят в тюрьму, либо упрячут в психушку. Барахтаться в одиночку – бессмысленно.

Котёнок вцепился ему в штанину и полез вверх по ноге. Царапанье маленьких, но острых коготков по коже привело Орехина в чувство. Он взглянул на спасительную мысль с другой стороны. Стать как все? Сюсюкаться с пустыми сумками? Нет, он не хочет становится таким. Он слишком рано собрался сдаваться. Слишком рано поставил крест на Диньке и Лане…

В кармане куртки завибрировал телефон.

«Лана!» – пронзило Орехина, и он, ссадив котёнка на пол, кинулся прихожую, достал требовательно жужжащий гаджет из кармана.

Звонила не Лана. На экране светился незнакомый номер. Орехин какое-то время разочарованно смотрел на него. Никого, кроме жены, он слышать не хотел, но всё-таки заставил себя ответить.

– Алло, – без интереса приложил телефон к уху.

– Егор Александрович! Это Соня! – голос у неё был встревоженный.

Орехин удивился: что у неё произошло и как это может быть связано с ним?

– Егор Александрович, вы дома?

– Да. Что случилось, Соня?

– Никуда сегодня не выходите! – она торопилась, словно боялась, что он не станет слушать и бросит трубку. – И завтра тоже! Я имею в виду вечером. А может и утром тоже, я не знаю…

– Так. Успокойся, – строго прервал её Орехин. – Объясни толком, что случилось.

– В общем, – Соня постаралась говорить спокойнее, – все решили, что это вы напали на Ираклия Наумова, и собираются вас… наказать.

– Кто – все?

– Ребята из колледжа. Они хотят вас подкараулить или как-нибудь выманить из дома. Не верьте никаким звонкам и сообщениям!

– Хорошо, я понял, Соня. Спасибо.

Орехин вернулся на кухню, положил телефон на стол рядом с запиской жены.

– Значит, наказывать собрались, – проговорил вслух, усмехнувшись абсурдности происходящего, однако смешно ему не было. Страха он тоже не чувствовал – скорее, отчаяние и ярость обложенного со всех сторон зверя.

Котёнок, присевший с оттопыренным хвостом у стены, и появившаяся после этого лужица напомнили, что надо купить лоток и наполнитель. Орехин даже обрадовался поводу выйти из дома. Нет, он не станет прятаться в квартире, как суслик в норе. Он будет ходить, где и когда хочет, и говорить, что считает нужным. А если толпа «зомбированных» захочет убить его – пусть. Бояться и прятаться – это уже слишком.

***

У подъезда, вопреки ожиданиям, его никто не караулил. Мирно светил фонарь и отдыхали припаркованные автомобили. Егор благополучно дошёл до гипермаркета, купил принадлежности кошачьего туалета, несколько пакетиков с кормом и пачку пельменей, вспомнив, что себя тоже нужно чем-то кормить. На обратном пути услышал, что за ним идут. Шаги преследователей вразнобой сыпались по асфальту за спиной. В самом тёмном месте двора Егора обогнал долговязый парень, бесцеремонно посветил фонариком в лицо и презрительно фыркнул:

– Это он!

Орехин узнал парня, вспомнил, что тот учится на третьем курсе на физрука.

Со зловещим молчанием «каратели» окружили Орехина. Остальных он различить не смог, но понял по силуэтам, что среди них были и парни, и девушки.

– Что вы хотели, ребята? – спросил Егор по-учительски строго. Страха почти не было – так, слегка защекотало под кожей.

И в следующее мгновение охнул от боли, зажал разбитый нос, уронив на землю пакет с покупками.

– Это за Ираклия, – процедил долговязый и, сделав обманчивую паузу, так что Орехин подумал, этим все ограничится, ударил ещё раз – крепко прижёг кулаком левую скулу.

– За Ираклия! – призывно пискнул девичий голосок, и Орехин почувствовал слабый, но злой толчок в плечо.

– Ребята, хорош, успокойтесь! – потребовал он. Перед ним были его студенты, и как с ними драться, он не знал. Тем более с девчонками.

Но успокоиться они уже не могли. Каждому хотелось лично отомстить за кумира. На Орехина со всех сторон посыпались удары, будто он угодил под камнепад. От пинка в пах его согнуло пополам. Удар чем-то тяжёлым по спине повалил на землю. Орехин услышал хруст своих раздавленных очков, почувствовал, как твёрдые носы ботинок вонзаются в рёбра, больно молотят по рукам, обхватившим голову…

– Всё, хватит с него! – скомандовал долговязый. – А то загнётся ещё.

Удары прекратились. Егор подниматься не спешил. Слушал.

– А он хоть живой? – спросил испуганный девчоночий голос.

Кто-то бесцеремонно рванул Орехина за плечо, посветил в лицо фонариком, успокоил остальных:

– Норм, живой.

– Надо сфотать, Ираклию показать.

Над головой Орехина несколько раз чмокнула камера.

– А если он в ментовку пойдёт?

– Не пойдёт, его самого менты ищут.

– Всё, валим! – поторопил долговязый.

Какое-то время Егор ещё слышал голоса и дробь удаляющихся шагов. Потом всё стихло. Тишина сомкнулась над ним, как холодная вода в ночном озере. Превозмогая боль и радуясь, что тело подчиняется ему, он поднялся. Голова кружилась. Фонари и окна в доме расплывались бесформенными жёлтыми пятнами. В нескольких шагах белело пятно пакета с кормом, лотком и пельменями. Орехин подобрал пакет и поковылял домой.

Тёмное пятнышко на полу в прихожей встретило его тревожным мяуканьем, словно спрашивало, где он был и что случилось.

Первым делом Егор отыскал старые очки в домашней аптечке, – и к предметам вокруг вернулись более-менее чёткие очертания. Переоделся. В ванной внимательно рассмотрел лицо: нос и губы распухли, под левым глазом наливался синяк, на лбу алела ссадина.

«Как в таком виде идти на работу? Больничный не взять, врачи сообщат в полицию… Почему студенты из колледжа так уверены, что это я напал на Ираклия? Если они так легко вычислили меня, то скоро вычислит и полиция. Что дают за нанесение лёгких телесных повреждений? – тревожные мысли, как стая хищных птиц, налетели на Орехина сразу со всех сторон. – А вдруг мне припаяют статью потяжелее или признают сумасшедшим?.. Что будет с Динькой, если меня посадят или отправят на принудительное лечение? Лана окончательно запудрит ему мозги и настроит против меня… Что делать? Бежать, скрываться? Куда? Тогда уж проще выйти в окно и всё…»

Мысли долбили его клювами, оглушительно хлопали крыльями, кричали в уши… Чтобы хоть как-то угомонить их, Орехин пошёл на кухню и налил рюмку коньяка. Потом ещё одну. Это помогло, стая приутихла. Когда бутылка опустела наполовину, в голове прояснило, как в небе после бури, и высветилось простое, спокойное решение: будь что будет. Просто будь что будет и всё.

Короткий, требовательный звонок в дверь заставил вздрогнуть обоих: и Орехина, и котёнка, свернувшегося клубочком после сытного ужина на коленях новообретённого хозяина.

«Уже?» – удивился Орехин.

Он не торопясь поднялся из-за стола. Убрал недопитый коньяк обратно в холодильник. Сполоснул рюмку и поставил на место в красный шкафчик над мойкой. Легонько дотронулся до лежавшей в центре стола записки, словно на прощание прикоснулся к руке, написавшей её, и только после этого пошёл открывать, опять удивляясь, на этот раз тому, что полицейские так вежливо ведут себя, задерживая преступников. Не стучат, не ломятся в квартиру. Позвонили и терпеливо ждут…

За дверью стояла Соня. Из огромной куртки-балахона торчала голова на тонкой шее и худые ноги, обутые в кроссовки-утюги.

«Ещё что-то случилось?» – на мгновение испугался Егор.

– Извините, я просто хотела убедиться, что вы в порядке…после этого… – сказала Соня, оправдываясь, и осторожно, словно боялась сделать больно, ощупала взглядом его распухшее лицо. – Я звонила, у вас телефон не доступен…

Орехин похлопал себя по карманам и, не обнаружив телефона, предположил:

– Батарейка села, наверно.

– Ну… тогда я пойду.

– Нет, нет, стой! – он крепко схватил Соню за рукав. – Надо поговорить!

Она отшатнулась, и по гримасе лёгкой брезгливости, скользнувшей по её лицу, Орехин понял, что ей неприятен исходящий от него запах алкоголя, но пальцев не разжал, наоборот, втащил студентку в квартиру и захлопнул дверь.

– Объясни мне! – потребовал он, не дав Соне толком опомниться. – Как ты обо всём узнала? Почему вы все решили, что это я напал на Ираклия?

– У нас группа есть общая, – Соня, обиженная его грубостью, втянула шею в куртку-балахон, как улитка в раковину. – Группа колледжа… В общем, кто-то написал там, что фоторобот на вас похож, и все согласились. Вспомнили вашу заметку в интернете и как вы беседу проводили, что не надо движение Ираклия поддерживать. Договорились вас побить… А потом скинули фотку, когда уже всё… Когда вы на земле лежали, и лицо у вас было в крови… она запнулась и договорила с досадой: – Я же предупредила вас, Егор Александрович!

На Орехина нахлынуло запоздалое чувство благодарности: милая, отважная девочка! Приехала уже почти ночью в такую даль спасать глупого преподавателя, который не послушался её предупреждений. И он отлично понимал, почему она это сделала: ей страшно остаться одной в свихнувшемся мире.

– Ты прости, – Орехин потрепал рукав Сониной куртки, извиняясь сразу за всё: и за то, что пьян, и за тот стресс, который она из-за него сегодня пережила. – Просто день такой… А вообще, хорошо, что ты здесь. Проходи. Что ты будешь? Чай? Кофе? – он помедлил и скорее в шутку, чем всерьёз, добавил: – Коньяк?

– Коньяк, – неожиданно выбрала Соня.

После глотка спиртного щёки у неё порозовели, плечи расслабленно опустились. Она прислонилась к Биг Бену на стене, снова ощупала лицо Орехина сочувствующим взглядом.

– От меня жена сегодня ушла, – поделился Егор своей главной болью и подвинул Соне записку: – Вот, читай… Говорит, мне надо к специалисту… Я не знаю, что делать, Соня. Но что-то делать нужно. Надо как-то открыть людям глаза.

– Вы уже попытались, – напомнила девушка.

– Нужно пытаться ещё. Искать способы.

– Да бесполезно, Егор Александрович. Для них мы сумасшедшие. Кто станет слушать сумасшедших?

– Но как можно спокойно смотреть на всё это? – разгорячился Орехин. – Вот ты – у тебя впереди вся жизнь. Как ты будешь её жить в этом сюре? – он развёл руками, и под рёбрами протяжно заныло.

– Отучусь и уеду в деревню. Куда-нибудь подальше.

– Думаешь, до деревень эта дурь не доберётся?

– Там будет легче быть собой настоящей, – она коснулась Егора извиняющимся взглядом. – Я не борец. Я не хочу тратить время и силы на то, что считаю безнадёжным. Но я… я всё равно с вами. Не знаю, понимаете вы меня или нет.

Егор кивнул. Он хотел объяснить Соне, что тоже не борец, но у него так болит душа за родных, близких, соседей, вообще за всех людей и питомцев, которых хозяева выкинут в заказники и заменят пустыми сумками. Не успел.

Стук в дверь прогремел, как короткая пулемётная очередь.

– Откройте, полиция!

У Сони испуганно округлились глаза.

– Не открывайте, – попросила она беззвучно, одними губами.

– Всё равно меня арестуют. Лучше уж сразу.

Соня вскочила, кинулась к кухонному проёму, преградила Орехину путь.

– Давайте скажем, что провели вчерашний вечер вместе!

Егор, отказываясь, покачал головой. Такого Лана ему точно не простит.

– Всё обойдётся, не слишком уж страшное преступление я совершил, – попытался он успокоить Соню, да и себя заодно. – Если хочешь мне помочь, возьми вот лучше котёнка на время, пока меня не будет.

– Угу, – прерывисто вздохнула девушка и посторонилась, пропуская его к двери.

***

В камере у Орехина была большая бессонная ночь на раздумья. Больше и бессоннее, чем были ночи до этого. Час катился за часом, поскрипывая от натуги, как тяжёлый мельничный жернов по кругу, перемалывая одни и те же мысли. Орехин гадал, знает ли Лана, что он арестован, и если знает, то переживает за него или наоборот, радуется и чувствует себя в безопасности. Улыбался Сониному «Давайте скажем, что провели вчерашний вечер в месте». Скрипел зубами от боли: студентка, чужой человек, которому Орехин был никем, всего лишь преподавателем, дважды за вечер пыталась спасти его, а родной человек, жена, с которой прожили вместе шесть лет и вроде бы любили друг друга, убежала, спасаясь от него, хотя это ей должны были принадлежать слова «скажем, что провели вчерашний вечер вместе».

Вспоминал Егор и встречу с блогером-пауком, его звонкое, трусливое «Помогите!», свою вырвавшуюся из-под контроля злость. Стыдился за себя и тревожился одновременно: как он так – не совладал с эмоциями и кулаками? С этими воображаемыми питомцами, пожалуй, можно сойти с ума если не в одну, так в другую сторону, превратиться в какого-нибудь одинокого психопата-бунтаря…

Раз за разом он прокручивал в памяти разговор с Соней, пока, наконец, до него не дошло, о чём она на самом деле говорила. Не бороться – бунтовать бессмысленно. Истериками не заставить людей очнуться. Насильно не спасти тех, кто не хочет спасаться. Остаться собой настоящим, сберечь настоящее в себе – вот что важно. Только с желанием Сони сбежать прочь Егор не был согласен. Надо быть здесь. Спокойно, с достоинством нести настоящее, не выпячивая его, но и не пряча, чтобы люди хотя бы помнили, что оно есть.

О том, что ждёт его с наступлением утра, Орехин не думал совсем. Прежняя жизнь потерпела крушение. Поначалу он ещё пытался грести вёслами, направляя свою шлюпку по курсу, который считал верным. Но сил не осталось. Он бросил вёсла и лёг на дно. Куда вынесет, туда вынесет.

***

Через полтора суток его отпустили за недоказанностью вины. Следователь, лысеющий мужчина возрастом за сорок, в ответ на чистосердечное признание Егора сообщил:

– А девушка, которая находилась с вами в момент задержания, заявляет, что вечер двадцать седьмого октября вы провели вместе. Так же она уверяет, что вы потребовали, чтобы она об этом молчала, так как лучше признаетесь в том, чего не совершали, чем допустите, чтобы о вашей с ней любовной связи узнала ваша жена.

Приглашённый на процедуру опознания Ираклий Наумов не узнал в Орехине нападавшего. Узнать его, конечно, было трудно, после драки со студентами лицо преобразилось: на месте левого глаза набух фиолетовый синяк, на лбу красовалась бордовая корка ссадины, на губах насохли болячки. Очки были уже не те – полукруглые, в толстой чёрной оправе, да и без капюшона Орехин больше не выглядел по-злодейски.

Блогер неуверенно постоял напротив Орехина, поколебался:

– Не могу с уверенностью сказать, что это он.

Избитый, в грязной куртке, Орехин устало брёл по городу домой, пугая своим видом опрятных, благопристойных прохожих. Они шарахались от него, старались не смотреть, словно боялись встретиться взглядом, как с одичавшей собакой. Женщины опасливо перекладывали сумочки в руки с дальней от Орехина стороны.

Каждая зелёно-бордовая переноска, каждый зелёно-бордовый жилет вызывали у Орехина приступы тошноты. Он вспоминал о своём недавнем намерении оставаться среди людей и со спокойным достоинством нести по жизни своё настоящее, и не был уверен, что найдёт силы на это. Может, Соня и тут права? Уехать подальше в самую разглухую деревеньку, посадить огород, завести корову, куриц… Нет, Лана никогда не согласится на такое. И Дениса не отдаст…

Квартира встретила тоскливой тишиной, спёртым, как будто чужим запахом. Егор включил телевизор, чтобы хоть что-то звучало. Отыскал свой разряженный смартфон, поставил заряжаться. «Сейчас поеду к Лане! – решил вдруг. – Скажу, сам Ираклий подтвердил, что напал на него не я».

– …И как нам только что сообщили, – донеслось из телевизора, – задержанный по подозрению в нападении на лидера общественного движения «Свободу питомцам!» преподаватель колледжа Егор Орехин отпущен на свободу. Прибывший на процедуру опознания Ираклий Наумов сказал, что Орехин не похож на нападавшего. К тому же одна из студенток колледжа, где работает Орехин, заявила, что преподаватель в то время, когда произошло нападение, находился с ней…

Ну Соня! Егор схватил смартфон с намерением сейчас же позвонить ей и отчитать за самодеятельность. Сказал же, что не надо ничего сочинять! Как он теперь должен оправдываться перед женой? Вот пусть едет к ней и сама, как хочет, так и объясняет!

Смартфон загрузился, из него посыпались сообщения о пропущенных звонках. Звонила директриса, приятель Серёга, Елена Николаевна. Больше всего пропущенных было от Сони. От Ланы ни одного. Орехин положил гаджет обратно. Ни одного. И какое право он имеет отчитывать Соню? В то время, когда он, покинутый женой и отвергнутый всеми остальными, безвольно плыл по течению, улёгшись на дно своей шлюпки, Соня одна спасала его, как могла.

Орехин подошёл к окну, словно хотел посмотреть, куда его занесло, не виднеется ли берег. Внизу около пустой детской площадки на скамейке сидел сосед-пенсионер, рядом стояла сумка-переноска с расстёгнутой дверкой. «Выгуливает питомца», – передёрнуло Егора. Он поискал взглядом его реального питомца – лабрадора – и не нашёл. Поводка в руках у соседа не было. Егор вспомнил, как пёс здоровался с ним при каждой утренней встрече, тычась мокрым прохладным носом в руку.

– Ну и скотина! – вырвалось у него и тяжело упало на подоконник.

Он вдруг понял, что ему больше не жаль людей. За что их жалеть? Как они могут не понимать, что делают? Каждому дан мозг и способность думать. А они предпочитают слепнуть!

***

Из декабрьского неба, как из огромной солонки, густо и щедро сыпало снегом. Орехин в надетом поверх пуховика оранжево-синем жилете с эмблемой в виде двух мордочек – кошачьей и собачьей, сел в подкативший к остановке служебный микроавтобус. Подобрав ещё несколько таких же оранжевожилетных пассажиров, микроавтобус выехал за город и свернул на просёлочную дорогу без каких-либо указателей. Через полчаса остановился около металлических решетчатых ворот, влево и вправо от которых, сколько хватало взгляда, уныло тянулась сетка-рабица. Невзрачная табличка на воротах сообщала, что пассажиры прибыли в Городок питомцев.

Из сколоченных наспех деревянных вольеров, неровными рядами расползшихся по территории, поднялся дружный собачий лай всех тонов и оттенков. Орехин вместе с другими работниками зашёл на территорию Городка, взял в сарае, который именовался складом, пакет собачьего корма и открыл первый вольер. Навстречу выбежал бело-рыжий пёс, отряхиваясь от сенной трухи, ткнулся влажным носом в руку. Орехин потрепал его по холке:

– Потерпи, брат, это временно.

Пёс радостно помахал хвостом: потерплю, дескать, чего уж там.

Орехин знал, о чём говорил. Пока ещё это место сути напоминало приют, но скоро здесь вырастет город. Городок для бывших любимцев, где они будут находиться под круглосуточным присмотром. Появятся отапливаемые павильоны, прогулочные зоны, ветеринарная служба. Сколько пришлось обить для этого порогов – чиновничьих и предпринимательских – Орехин не считал. Он взывал к совести и самолюбию, давил на жалость и жадность. Убеждал, что Городок покроет расходы на строительство, сможет сам себя содержать и даже приносить прибыль. Ведь когда в домах не останется настоящих животных, люди станут возить детей на экскурсии и с радостью раскошелятся на то, чтобы их чада могли погладить или подержать на руках настоящую кошку, покормить попугайчика, поиграть с собакой, сводить её на прогулку на поводке, сфотографироваться, в конце концов.

«Поддержите проект Егора Орехина! – взывали теперь газеты, листовки, телевидение, интернет. – Городок питомцев! Впереди морозы, и наши питомцы могут погибнуть в суровых зимних условиях, мы должны построить для них тёплые павильоны, организовать службу спасения…»

– Потерпи, брат, – повторял Орехин, заходя в вольер к каждому из своих подопечных.

Он говорил это не только собакам. Себе тоже. Когда Городок питомцев построят, он и сам поселится в нём. Будет ухаживать за животными, встречать посетителей, проводить экскурсии.

Он все силы положит, чтобы сохранить настоящее для того, кто однажды придёт за ним. Денис это будет, или сын женщины в красном пальто, или Сонин ученик из далёкой деревни – кто бы ни был.