Вишняки [Пилип Дмитриевич Бабанский] (fb2) читать онлайн

Пилип Бабанский ВИШНЯКИ РАССКАЗЫ И СКАЗКИ

РИСУНКИ В. Макеева

Украинский писатель Филипп (Пилип) Дмитриевич Бабанский родился в 1921 году в селе Дудниковом близ города Полтавы. После окончания средней школы он поступает в военное училище.

Грянула Великая Отечественная война. С первых и почти до последних дней П. Бабанский — на фронте. После тяжёлого ранения в феврале 1945 года он долго лечился в госпиталях.

Первая книга писателя для детей вышла в 1954 году. Это был сборник рассказов «Как вырос пирожок». Затем выходят книги рассказов: «Золотой Октябрь», «Портрет дедушки», «Про Нату и Тату», сказка «Муравей с жалом», повесть «Тайна Толи Стародуба».

В книге «Вишняки» собраны лучшие рассказы П. Бабанского, получившие признание критики, завоевавшие любовь и уважение украинской детворы.

КИРПИЧИК

Вова и Таня жили в старом одноэтажном домике. В школу они не ходили, так как были ещё маленькие, а целыми днями вдвоём играли на своём дворе. Там, за высоким дощатым забором, лежали груды битого кирпича, торчали ржавые и искривлённые металлические рельсы. Вовин папа рассказывал, что когда-то на этом месте был большой дом. Фашисты его разрушили во время войны.

Однажды утром Вова и Таня вышли во двор погулять и вдруг услышали страшный грохот.

Таня посмотрела на Вову и спросила:

— Что это?

— Не знаю… Может, трактор.

Вова ещё прислушался, потом предложил:

— Идём посмотрим.

Дети вышли за ворота и в самом деле увидели трактор. Только это был какой-то странный, необычный трактор, одетый в раму из толстых металлических рельсов. Спереди на этих рельсах держался широкий и высокий щит, снизу щит заканчивался ножом.

Эта удивительная машина работала очень интересно. Она подъезжала к развалинам, вонзала свой нож в землю и медленно двигалась вперёд, тяжело рокоча. Широким щитом машина двигала перед собой огромную груду глины и битого кирпича. Потом поднимала щит с ножом вверх, возвращалась назад и начинала всё сначала.

— Вот это трактор! — восхищённо воскликнул Вова.

А какой-то дядя, который тоже остановился, любуясь работой необычного трактора, объяснил:

— Это бульдозер. Очень полезная машина на любом строительстве!

На другом конце развалин была большая яма. Трактор засыпал эту яму. А рабочие грузили глину и камни на автомашину и вывозили прочь.

Вечером тут была уже ровная, чистая площадка.

А на другой день к площадке опять подъезжали автомашины. Металлические кузова машин медленно опрокидывались назад, и из кузовов плавно спускались кирпичи, бумажные мешки с известью, балки…

Потом пришли рабочие в спецовках и начали строить дом. Один из рабочих был молодой и весёлый. Звали его дядя Коля. Он очень быстро укладывал кирпич к кирпичу и всегда напевал одну и ту же песню:

Вове и Тане очень понравились весёлый дядя Коля и его песня. Они смело подходили к нему, смотрели, как он работает, и потом спрашивали:

— А окна кто будет делать?

— Окна плотники делают, — отвечал дядя Коля.

— А вы кто?

— А я каменщик.

— И я буду каменщиком, когда вырасту, — важно говорил Вова.

— А если будет уже очень высоко, как вы тогда будете класть кирпич? — спросила Таня.

— Тогда мы сделаем леса. Вот так закопаем столбы, сверху собьём их перекладинами, а на перекладины положим доски. По доскам и будем ходить, — объяснял весёлый каменщик и снова начинал песню:

Потом на стройку привезли башенный кран. Сразу трудно было догадаться, что это такое, так как он был разобран. Сначала вдоль всей площадки проложили рельсы — точь-в-точь такие, как на железной дороге, только немного дальше один от другого.

Затем собрали и поставили кран, и он стал похожим на стройную ажурную башню. Где-то посредине этой башни, высоко над землёй, — застеклённая кабина, а в ней сидит крановщик. Всё ему оттуда видно.

Гу-у-у! — сигналит машинист, и кран идёт по рельсам от одного края до другого. Там останавливается, рабочие подцепляют крюком контейнер с кирпичом и кричат:

— Вира!

Это значит — вверх! Крановщик нажимает на рычаг — контейнер поднимается, потом на другой рычаг — и стрела, словно гигантская рука, несёт контейнер каменщикам на леса. Там контейнер отцепляют, а крюком поддевают большое, как бочка, ведро из-под раствора и кричат:

— Майна!

Вниз, мол, давай!

Всё это было очень интересно!

Но вот однажды Вова и Таня подошли к дому и едва узнали доброго дядю Колю: сегодня он был сердит и ругал кого-то:

— И что они там себе думают? Не могли с вечера кирпичи подвезти! Теперь сиди сложа руки… Да я бы в полчаса первый этаж полностью закончил!

— Чего это он сердится? — тихо спросила Таня у Вовы.

— Кирпичей, говорит, нет, — догадался Вова.

Дети оглянулись вокруг и увидели небольшую груду кирпичей.

— Дядя Коля! Вот же кирпичи лежат, — сказал Вова.

— Э-э, Вова, эти не годятся. Это половинки, а мне целые нужны.

Вова и Таня посмотрели друг на друга и задумались: что делать, как помочь дяде Коле? Эх, если бы у них была автомашина! Они бы поехали на тот кирпичный завод и привезли дяде Коле кирпича столько, сколько ему нужно.

— Таня, иди сюда! — И Вова озабоченно потянул девочку за рукав. — Таня, давай пойдём во двор, поищем кирпичей.

— Пошли, — с готовностью откликнулась Таня.

Они долго шныряли по всем закоулкам, но им всё попадались только половинки, а целых кирпичей не было.

Тогда Таня немного подумала и сказала:

— А я знаю, где ещё есть кирпич.

— Где? — чуть не подскочил Вова.

— За домом.

— Так чего же ты молчала? Ну-ка, идём.

Взявшись за руки, дети побежали за дом. И действительно, увидели там несколько сложенных кирпичей — осенью Танина мама варила из слив повидло. Вова бросился к кирпичам, напевая: «Есть кирпич, есть кирпич!»

Но вдруг он остановился и разочарованно произнёс:

— Тут тоже половинки-и-и…

— А вот, гляди, с этой стороны есть целый, — сказала Таня.

Действительно, один кирпич был целый, только почти совсем чёрный от копоти. Но это не беда!

— Я понесу, — сказал Вова и поднял кирпич.

— Нет, я! — заспорила Таня.

— Ты ещё маленькая.

— Нет, большая. И кирпич я нашла.

— Фи! Я бы и сам нашёл его.

— Это ж моя мама варила на нём повидло! — сказала Таня и решительно взяла кирпич из Вовиных рук.

— Ну хорошо. Сначала ты понесёшь, а потом я, — сдался, наконец, Вова.

Но кирпич был таким тяжёлым, что пришлось отдыхать несколько раз. Им даже жарко стало, пока донесли кирпич до дяди Коли.

— Детки, что это вы несёте? — спросил он.

— Кирпичик, — сказала Таня.

— Вам же нужно… — добавил Вова.

— Ах вы, помощники мои маленькие! — весело крикнул дядя Коля. — Давайте ваш кирпич!

А через несколько минут пришла автомашина, доверху нагружённая кирпичом.

— Наконец! — обрадовался дядя Коля и снова, как вчера, весело начал работать, напевая свою любимую песню о мире.

Он укладывал один кирпич к другому, и скоро кирпич Вовы и Тани очутился в середине, между другими кирпичами. Но он, чёрный от копоти, был хорошо виден среди тех других — красных, новеньких.

Пришла зима. Мороз разрисовал ледяными узорами окна, развесил на деревьях сосульки. Уже и дом заканчивали. Дядя Коля достраивал последний, шестой этаж, а Вова и Таня всё ходили смотреть на свой кирпич, замурованный в стену.

Наконец дом оштукатурили и покрасили в бледно-розовый цвет.

И, когда дети со своими родителями переехали из маленького и старого домика в этот новый, большой и красивый, Таня в тот же день пришла в гости к Вове.

Они долго играли, бегали по большим просторным комнатам. А потом Вова подошёл к стене и сказал:

— Помнишь, Таня, тут, в стене, есть и наш кирпичик…

ВОЛШЕБНИК

Отец купил Андрейке свинку-скрипача. Ну и забавная же была свинка! В брючках и шляпе, в одной руке — скрипка, в другой — смычок, а на спине — дырочка. Сунешь туда ключик, заведёшь — свинка давай пиликать на скрипке, да ещё и приплясывать.

Старший брат, Николай, — он уже окончил десятилетку и теперь учится в техническом училище — подсмеивался:

— Эх ты, в школу ходишь, а куклами забавляешься.

— Ну так что ж! — обижался Андрейка. — Если она мне нравится…

И до того он полюбил свою весёлую игрушку, так привык к ней, что даже за уроки не мог сесть, пока свинка ему не спляшет.

Но вот однажды со свинкой что-то случилось. Стал Андрейка заводить её ключиком, и вдруг в серёдке — хруп! Андрейка даже похолодел. «Что это там хрупнуло?» — думает. Поставил свинку на стол, пальцем подталкивает, а она и не шевелится вовсе. Он к отцу:

— Пап, глянь…

А отец Андрейки — бухгалтер, какой-то там отчёт писал, на счётах постукивал. Снял он очки, взял свинку в руки, заглянул в неё, покрутил, да и поставил.

— Ничего, — говорит, — я тут не сделаю. Пиши, брат, пропало.

Чуть не заплакал Андрейка. Но потом стал привыкать, что свинка его сломалась. Всегда она перед ним на столе стояла, а заводить уже не пробовал.

Так прошла, может быть, неделя, а может, и целый месяц. И вот один раз сидит Андрейка вечером над задачкой, а тут Николай домой приходит. Разделся и спрашивает:

— Ну, как твоя свинка?

— Сам знаешь, — хмуро отвечает Андрейка.

Усмехнулся Николай, взял ключик и давай заводить игрушку. Андрейка даже дышать перестал.

Опустил Николай свинку на стол. А она как затарахтит, как запляшет — ну прямо взаправдашний скрипач!

— Папа! Танцует! Танцует! — не своим голосом стал кричать Андрейка и запрыгал на стуле.

С тех пор всё наладилось, пошло по-старому. Андрейка был очень доволен и каждому, кто приходил к нему, повторял слова Николая:

— Это она просто тогда устала. А сейчас отдохнула и снова танцует.

Но Андрейку подстерегала новая беда. Зашла к ним как-то соседка с сынишкой Вовой. Он ещё маленький, ничего не понимает. Вцепился в свинку, а ключик-то из неё и выпал. В полу была щель между досками. Ключик звякнул об половицу — и в щель.

Вот какой вредный мальчишка! Не будь в комнате взрослых, Андрейка показал бы ему, как хватать чужие вещи. А тут только и сказал:

— Ну и дурной же ты, Вова. Теперь как хочешь, так и доставай.

Но не только Вова, а даже папа не мог достать ключик: ведь для этого пришлось бы разбирать пол.

Загрустил Андрейка. Вечером долго не мог уснуть, а на другой день даже на уроках был невнимателен.

В обед возвращается он домой, глядь: стоит перед ним свинка-скрипач и в спине у неё ключик торчит. Андрейка глаза протёр: может, это ему во сне привиделось?

Схватил он игрушку — ну да, самый настоящий ключик. Да ещё какой блестящий, лучше, чем раньше был. Попробовал завести — пошла свинка пиликать да приплясывать.

«Чудеса! — думает Андрейка. — Откуда он мог взяться, этот ключик?»

Рассказал папе с мамой — они тоже удивляются. А Николай говорит:

— Не иначе, как бывает у тебя какой-нибудь волшебник.

— Нет, — возражает Андрейка. — Никакого волшебника я не видел.

— Так он тебе и признается, кто он такой, — смеётся Николай. — Он может в кого угодно обратиться: захочет — придёт, как старый дед с бородой, захочет — станет парнишкой, вроде твоих товарищей.

— Брось глупости, Николай, — рассердился отец. — Будто ты не знаешь, что волшебников не бывает.

Андрейка поглядывает то на брата, то на отца и не знает, кому верить. Отец всегда говорит правду, но в то же время этот ключик… Ведь и впрямь похоже на волшебство.

Андрейка даже попробовал проверить, в чём тут дело. Взял ключик, да и спрятал потихоньку в стол, а сам стал ждать, не появится ли другой такой же.

Ждал он день, два, три — ключик не появлялся. «Наверно, этого волшебника не перехитрить», — решил Андрейка и достал ключик из ящика.

Возможно, Андрейка и забыл бы вскоре эту историю. Но в квартире и даже во дворе стали происходить дела, одно другого таинственнее.

Началось с того, что как-то ранним утром, едва Николай ушёл в училище, в комнату заглянула соседка по квартире — бабушка Галя, её так весь двор звал. Добрая, всегда тихая и спокойная, на этот раз она была растеряна и возбуждена. Кое-как совладев с волнением, бабушка Галя спросила:

— Эта кастрюля… не ваша?

— Где? — не поняла мать Андрейки.

— Там… на столе в коридоре.

— Да ведь это ваша. Разве вы забыли?

Конечно, бабушка не могла забыть свою кастрюлю, в которой лет двадцать варила суп. Но недавно кастрюля стала сильно протекать. Бабушка поставила её в коридоре и до сегодняшнего дня не могла собраться выбросить. Сегодня посмотрела — а кастрюля цела-целёшенька. Даже воды кто-то налил.

— Вы только гляньте, — просила бабушка. — Полно воды, и хоть бы капелька вытекла!..

Андрейка сразу вспомнил про волшебника. Может, и это — дело его рук?..

Во дворе были качели. Катались кто хотел, пока не сломалось одно из железных колец. Тогда все забыли про качели. И вдруг кто-то подошёл случайно, а качели как новенькие. Катаются ребята и смеются:

— Волшебник качели починил!

Тут уж всех разобрало любопытство: что же это за волшебник такой?

Решили выследить его. Распределили, кому откуда вести наблюдение. Андрейке пришлось засесть за большим мусорным ящиком, стоявшим у забора, и следить за всем, что происходит во дворе. О каждом подозрении или просто постороннем человеке нужно было немедленно сообщать.

Следили с утра до вечера, но всё напрасно — волшебник был неуловим.

На несколько дней всё затихло.

И вдруг однажды старый дворник Овсиевич заметил, что из дверей парадного подъезда исчез замок. Вчера замок был, а сегодня кто-то его вывинтил. Овсиевича никто не боялся, но он по любому поводу мог поднять такой крик, что на его голос сбегался весь двор, подходил даже постовой милиционер.

— Душа из них вон! — кричал Овсиевич.

— Это же волшебник, — смеялись ребята.

— Всё равно в милицию заявлю! — не унимался дворник.

А вечером того же дня волшебника поймали, как говорят, по горячим следам.

Когда Андрейка сменился со своего поста у мусорного ящика и забежал домой поесть, Николай что-то читал за столом. Потом он закрыл книгу и вышел. Не успел Андрейка сжевать холодный блин, как услышал возбуждённые голоса:

— Попался!

— Это он!

— Волшебника поймали!

Андрейка выскочил из комнаты и увидел, что в подъезде стоит окружённый ребятами Николай, Николай смущённо улыбался, и Андрейка сразу сообразил, кого называли волшебником. Тут же стоял и дворник Овсиевич.

— Я говорил — от меня не спрячешься, — хвастался дед, потом спохватился и добавил: — Да и вообще, парень, хорошие дела прятать не годится. Руки у тебя, сынок, золотые. Гордиться надо. Гляди, никудышный был замок, а теперь и нового не надо.

С тех пор Николая называют во дворе волшебником. Испортится ли у кого-нибудь водопровод или игрушка, примус ли нужно наладить или кастрюлю запаять — все к нему идут. Ещё училища не окончил, а уже настоящий слесарь. Скольким людям помог!

А совсем недавно Николай придумал устроить свою мастерскую. В углу двора вместе с ребятами сделал стол, огородил его. Стоит Николаю появиться во дворе, как мальчишки за ним табуном. И до самого вечера паяют и клепают в этой мастерской. Андрейка тоже частенько там крутится: у кого паяльник подержит, кому зубило подаст.

Нет, что ни говорите, а хорошее это дело — быть слесарем!

НА РУИНАХ БАШНИ

Пришли дети из школы, пообедали и один за другим вышли во двор — ведь завтра выходной.

Было тепло, снег отсырел — так и не терпелось слепить снежок и швырнуть в кого-нибудь.

— Подождите! — крикнул Костик, отряхивая с шапки снег. — Давайте снежную бабу скатаем!

Все, даже малыши в капюшонах, закричали: «Давайте!» — и тут же засуетились, заработали.

Когда баба была уже такая большая, что дальше катить её по снегу стало тяжело, вышли ребята постарше. Брат Костика — Валерик, которого во дворе прозвали инженером, подумав, скомандовал:

— Стой, мелюзга! Построим лучше за́мок.

— Какой замок? — спросила Тамара.

Она ещё не ходила в школу и много чего не знала.

— Сделаем, тогда увидишь, — свысока через плечо сказал ей Костик.

Галя, учившаяся с Костиком во втором классе, спрятала под белую шапочку косичку с голубым бантом и тоже спросила:

— А для чего мы его будем делать?

Костик не знал, для чего, собственно, строить замок и хотел уже сказать: «Какое твоё дело!» Пусть Галя думает, что он знает, но не хочет говорить. Его выручил брат Валерик — «инженер». С таинственным выражением лица, поводя широко открытыми глазами, он таинственно прошептал:

— В этом неприступном древнем замке будет жить страшный змей двенадцатиголовый!

— Ой, не надо, я буду бояться, — запищала Тамара.

Костик снисходительно похлопал девочку по плечу.

— Не бойся! — храбро сказал он. — Мы будем драться с этим лютым змеем три дня и три ночи и победим его. А в замке детский сад потом устроим. Будешь там играть.

Такой конец дела понравился не только маленькой Тамаре. Все закричали:

— Вот это игра!

— А как его строить?

— Давайте!

— Да ты не толкайся!

— Дай сюда лопату…

И закипела работа. Одни резали снег лопатами на квадратные плиты, другие сносили или свозили их на саночках в кучу, третьи под руководством Валерика выкладывали стены. Даже Шарик, чёрный бездомный пёсик, живший на дворе, визжа от удовольствия, метался и бегал за детьми, словно и он помогал.

Ну и замок же получился! Посредине — настоящая башня с окошком и входом. В башне смело могли поместиться двое. Слева и справа от башни тоже были комнаты, только без потолков. По обе стороны от этих комнат ребята начали выкладывать толстую «крепостную» стену.

В это время к месту строительства подъехали вместе Костик и маленькая Тамара. Они привезли на санках снеговые кирпичики.

— Дорогу старшим! — решительно сказал Костик и оттолкнул плечом Тамару.

Девочка упала в снег и заплакала.

— Эх ты, второклассник, а с малышами воюешь, — пристыдила Галя забияку.

— А чего она!

— Ты что, снова уже завёлся? — закричал на брата Валерик.

— Он всегда так, — обиженно жаловалась Галя. — То толкнёт, то игрушку отнимет. Умник какой…

Тут уже и мальчишки не выдержали:

— Эге, такой задира…

— Ещё задаётся, когда кто-нибудь заплачет из-за него.

— Вот за это сейчас же уходи домой. Нам не нужны такие вояки, — сказал Валерик.

— Она видела, что я еду, и надо же было ей под ноги лезть, — пытался оправдаться Костик.

— Я кому говорю?! — повысил голос Валерик.

Ой, как не хотелось Костику уходить отсюда! Его даже зло взяло и на Валерика, и на эту маленькую плаксу Тамарку, и на всех. Но что он мог поделать? Не послушаться брата — он силой затащит его домой. Он такой, шутить не любит! Костик почувствовал, что не выдержит и тотчас же заплачет. А разве можно допустить до того, чтобы расплакаться перед этими девчонками? Они прохода потом не дадут! Нет, уж лучше уйти.

Но самой большой му́кой для Костика было наблюдать из окна, как мальчики и девочки выгоняли змея из замка. И придумает же Валерик! Вон какую маску сделал себе… Ага, снежками как лупят! Так ему и надо! Эге, отступили… Эх, нет его там. Он бы всем показал, как надо на того змея наступать!

«И зачем я связался с Тамаркой?» — со злостью думал Костик.

Короток зимний день. Пока Костик сидел у окна и раздумывал над своей судьбой, начало темнеть. Дети перестали играть, Валерик пришёл домой.

— Ну-ка, садись учить уроки! — строго сказал он.

Костик неохотно полез в портфель и вытащил тетрадь по арифметике. Скоро он уже увлёкся задачками и начал их решать одну за другой.

Валерик тоже сел за стол. Он перевернул несколько страничек учебника по истории, исподлобья следя за Костиком, потом взял шахматы и ушёл к соседу — тоже пятикласснику.

«Ишь ты, мне — уроки, а сам за шахматы — и ходу. Ну, теперь он придёт не скоро, — подумал Костик и сразу решил: — Пока мама с работы не вернулась, пойду погляжу на их замок».

Прикрыл двери потихоньку, чтобы не скрипнули, выглянул. Кажись, во дворе нет никого. Подкрался к замку. Вот одна комната, а справа — другая.

Внезапно у него мелькнула мысль: «Разрушить!» Оглянулся ещё раз вокруг, не видит ли кто. Чем же разрушить? Лопаткой! В коридоре… «Не приняли в игру. Будет вам теперь замок!» — злорадствовал Костик.

Выйдя с лопаткой, подбежал и занёс уже её над вершиной башни. Но удержался. «Посмотрю, как оно там внутри, а тогда уж…» — подумал Костик. О, что это? Смотри, какие хитрые: постлали соломы, тут и полежать можно.

Внутри башни было темно и немного страшновато. Но Костик пересилил страх и начал потихоньку влезать в башню.

И вдруг нащупал рукой что-то мягкое, тёплое, волосатое. Тут кто-то живой… В груди у Костика похолодело, сердце замерло. Не успел он подумать, что предпринять, как то, что находилось в башне, зашевелилось и потёрлось чем-то жёстким прямо по лицу.

— Ой, спасайте! — завизжал Костик и всем телом откинулся назад.

Башня завалилась, а Костик упал спиной на снег.

В тот же миг мальчик заметил, как задвигались руины башни, а из-под снега, усиленно фыркая и отряхиваясь, вылез… Шарик.

И смешно и досадно Костику.

— Почему ты залез сюда? Тебе будки мало? Из-за тебя, глупого, замок разрушил. — С перепугу он забыл, что и сам хотел это сделать.

Но через минуту Костик успокоился и даже обрадовался, что так случилось: он и за обиду отплатил, и вину можно будет свалить на Шарика. Он всё-таки решил никому не рассказывать об этом случае, а то мальчишки засмеют.

А на другой день утром в комнату без стука вбежала Галя и ещё у порога закричала:

— Ой, Валерик! Иди скорее, замок разрушен!

Валерик и шапку не успел надеть — быстрее во двор. Там все уже были в сборе.

— Ишь, как будто нарочно, — сказала Галя.

— Да нет, кто это будет нарочно разрушать? — возразил кто-то из мальчиков.

— Конечно, нарочно!

— Кому наш замок мешал?

— Может, какой-то озорник?

И тут маленькая Тамара вспомнила своего вчерашнего обидчика:

— А где это Костик?

— И в самом деле, где Костик?

А в это время Костик сидел в комнате и делал вид, будто очень занят тем, что приводит в порядок свою библиотечку.

— Ну-ка, одевайся и выходи! — приказал Валерик.

— Чего? — недовольно буркнул Костик.

— Скорее, там узнаешь.

— Не пойду.

— Выведу!

— Не очень, — сказал Костик и начал одеваться.

Он никак не мог просунуть руку в куртку, словно кто-то завязал рукав в узел. Наконец оделся, вышел и остановился на пороге. Все стояли около разрушенного замка и пристально смотрели на Костика.

— Подходи поближе, не стыдись, — ехидно приглашал Валерик. — Ну, говори: кто разрушил башню?

Костик немного подумал, шмыгнул носом и сказал:

— Шарик.

— Ха-ха-ха!

— Шарик!

— Нашёл, на кого свалить!

— Вот здорово! — смеялись дети.

— Как же это он? — издеваясь, допытывался Валерик.

Костик понял, что ему не верят, но признаться не хотел.

— Давай сюда Шарика, — сказал Валерик.

— Вот он, упирается. Должно быть, виноват.

— На руки бери, он не укусит!

Принесли Шарика. Поставили на снег. Валерик взял его за кудлатое ухо и грозно спросил:

— Это ты разрушил наш замок?

Шарик жалобно заскулил, закрутил хвостом.

— Ещё и скулит, просит прощения. Вот его прутом! — пригрозил кто-то.

Беззащитный пёс невинно моргал тихими глазами, доверчиво и одновременно умоляюще смотрел на знакомых мальчиков и девочек. Потом снова заскулил и лизнул руку Костика, точно просил у него защиты. Мальчику показалось даже, что из глаз Шарика покатились слёзы. «Я же виноват, а Шарика будут бить», — подумал он и не выдержал.

Само собой сорвалось:

— Не трогайте его. Это я…

— Что — ты?

— …разрушил.

И Костик рассказал всё, как было.

Странно, но его приключение никого не рассмешило. Наоборот, сочувствовали. Валерик сказал:

— Хоть ты и трус, но раз признался — принимаем тебя в игру.

Даже Галя пожалела Костика:

— Всякий на его месте, струсил бы…

— А теперь мы восстановим наш замок, — сказал Валерик и добавил, обращаясь к Костику: — Будешь материал подвозить. Только не драться и больше не разрушать. Понял?

— Что я, маленький! — независимо ответил Костик и весело побежал за санками.

СКАЗКА ПРО ЛЁНЬКУ И ПРО ЛЕНЬ

Жил себе хлопец, Лёнькой его звали. Жил и горя не знал. Встанет утром — зарядку сделает, зубы почистит, умоется. Да не просто умоется, как попало, а до самого пояса холодной водой обольётся, потом полотенцем — ширк, ширк, ширк — и спину и грудь. Вытрется так, что тело прямо горит, кровь так и играет в жилах.

Позавтракает с аппетитом и весёлый, бодрый идёт в школу.

На уроках внимательно слушает учителя, всё делает старательно и с охотой.

Домой вернётся — отдохнёт, поиграет и принимается за уроки. Уроки сделает, книжки и тетради в портфель сложит, а тогда можно и маме по хозяйству помочь. Вечер придёт — хлопец спокойно ложится спать: всё, что нужно, сделано.

— Молодец, Лёнька, — хвалил его учитель и неизменно прибавлял: — Берите, ребята, с него пример.

Дома соседки говорили Лёнькиной маме:

— И что за сынок у вас! Не ребёнок, а золото!

Так все хвалили и хвалили Лёньку.

«Может, я и правда самый лучший? — подумал он и задрал нос. — И знаю я всё лучше всех».

Вот приходит Лёнька однажды из школы, пообедал и побежал на улицу. Играл, играл, наконец вспомнил: «Пора бы уж идти уроки делать». А кто-то ему шепчет: «Успеешь. Можно и попозже».

Уже стемнело, когда Лёнька вошел в хату. Разыскал свой портфель с книжками и тетрадями, положил на стол.

«Зачем тебе учить, если ты и так всё лучше всех знаешь? Один раз можно и не выучить», — снова шепнул ему кто-то на ухо. Так тихонько шепнул, что Лёньке показалось, будто это он сам подумал.

Всё-таки вынул он нехотя книжку, развернул на той странице, где на дом было задано. Хотел читать, но тут буквы в книге начали такое вытворять, что просто жутко: то выскакивают одна перед другой, то прячутся одна за другую, словно смеются над ним.

Вздохнул Лёнька, отодвинул книжку, достал тетрадь по арифметике. Окунул перо в чернила, хотел писать, а перо только царапает и не пишет — сломано.

Еле нашёл другое перо. Не успел окунуть, а оно — кап! Кляксу посадил в тетради. Думал промокнуть — на всю страницу размазал.

И снова нашёптывает кто-то на ухо: «Поздно уже. Ты устал. Поспи лучше». А веки слипаются, точно мёдом намазанные.

Зевнул Лёнька раз, другой, да так сладко, что за ушами затрещало, и лёг спать.

Так первый раз Лёнька не выучил уроки…

Утром Лёнька проснулся в тот же час, что и всегда. Хотел по привычке сбросить с себя одеяло и вскочить на ноги. Но тут опять кто-то стал нашёптывать — нежно, сонно: «Куда тебе спешить? Полежи немножко. Под одеялом тепло, мягко».

Лёнька хотел возразить коварному голосу и сделать по-своему. Но не нашёл в себе сил и всё-таки полежал, даже вздремнул. А потом как сорвётся! Физзарядка? Куда там! Успеть бы умыться и позавтракать.

Чуть на урок не опоздал.

И в школе почему-то всё зевал, учителя слушал невнимательно. А когда ребята записывали домашние задания, тот же голос шептал: «Не пиши, ты и так запомнишь… И вообще, всё это скучно… А во дворе как чудесно, птички по деревьям порхают. Ни тебе уроков, ни домашних заданий. Хорошо бы совсем в школу не ходить и всё знать. Придумали бы такую машинку, чтобы отвечала за тебя на любой вопрос: и по языку, и по арифметике, и по географии…»

Сначала Лёнька колебался: прислушаться к этому подозрительному шёпоту или нет? Но позже лень так завладела им, что он на всё махнул рукой и во всём слушался этого сладенького голоса, который сковал мысли и движения и усыплял его среди урока.

Чтобы угодить этому голосу, не нужно ничего делать, не нужно думать. И это было самым соблазнительным.

Вскоре и дома и в школе стали замечать, что с Лёнькой происходит что-то необычное. То опоздал на урок, то пришёл в школу неумытый, в нечищеных ботинках. Ходил какой-то обвисший, сонный, кислый.

Лёньку перестали узнавать.

Опоздал он как-то на урок и тихо постучал в дверь.

— Войдите, — говорит учитель.

И вот входит в класс хлопец: грязный, нечёсаный, пиджачок на нём помятый, рваный, без пуговиц… Не хлопец, а страшилище какое-то.

— Что тебе, мальчик, нужно? — удивлённо спрашивает учитель.

— На урок я… учиться, — отвечает тот.

— Да кто ты такой?

— Лёнька.

Тут уж все удивились, зашумели:

— Разве это Лёнька?

— Голос, вроде, его.

— Не может быть!

— Это не Лёнька.

Давай ребята ощупывать хлопца да разглядывать — Лёнька или не Лёнька?

— Иди себе, мальчик, домой, — сказал наконец учитель, — и больше никогда не лги. В нашем классе не может быть таких грязнуль.

Повернулся Лёнька и пошёл домой.

Идёт по улице, пташки скачут с ветки на ветку, — перекликаются удивлённо:

— Чей такой? Чей такой?

— Чей-чей? Чей-чей?

Тоже не узнают.

Рассердился Лёнька. Хотел поднять камень и швырнуть в любопытных пташек, да лень ему к земле нагибаться.

Наконец на свой двор приплёлся. Смотрит — кот Мурко сидит на пороге, греется под солнышком.

Лёнька к нему:

— Киса! Мурик!

А кот в ответ:

— Замур-мур-мурзанный! Ф-фу! — и побежал со двора.

Выбежал Шарик из коридора. Протянул Лёнька руку, чтобы погладить, а пёс как бросится на него:

— Гр-р-рязный! Пр-рочь, пр-рочь, пр-рочь!

Так и кидается под ноги, в хату не пускает.

Насилу отогнал его Лёнька. Он уже в комнате был, а Шарик никак не мог успокоиться:

— Гр-р-рязный! Пр-рочь!

Сегодня Лёнька даже играть не захотел — в постель потянуло. Так, одетый, и лёг, а сам думает: «Что ж это такое? Это ведь правда я, а никто не верит… Двойки в журнале… Карикатура в стенгазете… Все в школе, а я… Что со мной делается?»

И тут снова тот сладенький коварный голос: «Не волнуйся, проживём как-нибудь. Никуда твоя школа не убежит».

Лёнька насторожился: голос уже не шептал, а звучал нахально, уверенно.

— Кто это? — спросил он испуганно.

— Хи-хи-хи, — засмеялся тоненький голос. — Это я.

Лёнька так и подскочил на кровати. Оглядывается кругом — никого не видит.

— Кто же ты?

— Лень… Да не вертись. Всё равно ты меня не увидишь. Я как тень твоя — всегда с тобой.

— Зачем? Что тебе нужно?

— Хи-хи! Я с тобой с того самого дня, как ты первый раз уроки не сделал. Помнишь?

— Помню.

— Кто хоть немножко заленится — я сразу к нему. И чем больше он ленится, тем лучше я себя чувствую.

— Чудно́.

— Ничего чудного. Я же — Лень. Пока будут лодыри, и я жить буду.

— А… а разве я… лодырь? — с ужасом спросил Лёнька.

— А кто же ты? Лодырь и есть. Теперь ты весь мой. Хи-хи-хи!

Лень так противно хихикала, что у Лёньки прямо по спине мурашки забегали. «Лодырь…» Неужели его можно назвать этим страшным словом?..

— Так это ты всё время нашёптывала мне, чтобы я ничего не делал? Это ты мешала мне читать и писать?

— А то кто же?

«Плохи мои дела, — подумал Лёнька. — Что мне делать? Если теперь никто меня знать не хочет, что дальше будет?»

Подумал, да и говорит:

— А ну, вылезай, где ты там, и стань так, чтобы я тебя увидел.

— Это можно, — говорит Лень, — только смотри получше.

При этих словах перед Лёнькой возникло какое-то бесформенное, растерзанное существо. Единственное, что хорошо разглядел Лёнька, были глаза — мутные, мёртвые, словно стоячая гнилая вода в канаве. Ни одного желания, ни одной мысли не было в них. И, когда Лёнька глянул в эти глаза, его стал разбирать сон — тяжёлый, тягучий…

«Усыпит меня проклятая Лень так, что и не встанешь», — совсем уже перепугался Лёнька. Собрал все свои силы, тряхнул головой, вскочил с кровати да как топнет ногой, как крикнет:

— Не по пути мне с тобой! Прочь! Сгинь с глаз!

— Ой! — слабо пискнула Лень и куда-то исчезла.

Только ветер загудел в трубе, заскулил жалобно, зазвенел оконным стеклом — и всё стихло.

И сразу Лёньке стало свободно, легко, точно гору с плеч сбросил. «Во сне это было или наяву?» Бросился к зеркалу и остолбенел: такое на него оттуда глянуло пугало, что и смотреть противно было!

Так вот почему не узнали его ученики, учитель. А всё из-за проклятой Лени.

Поскорее снял пиджак и давай его чистить, чинить, пуговицы пришивать. Потом умываться. «И сразу в школу, — решил Лёнька. — Надо всем ребятам эту историю рассказать. Как бы кто из них тоже ненароком с Ленью не подружился».

ВИШНЯКИ

Село наше большое, красивое. И название у него такое славное: Вишняки. А почему оно так называется, я в точности не знаю. Мы с ребятами спорили, спорили, но так ни до чего и не доспорились. Некоторые говорят, будто название пошло от того, что вишнёвых садиков у нас много. А я думаю, это от фамилии: у нас полсела — Вишняки. И я вот Вишняк, и Петро да Наталка, с которыми я дружу, тоже Вишняки…

Дружить-то мы дружили давно, только учились в разных школах. У нас было две школы в разных концах села: ребят ведь много, а школы маленькие, в одной ни за что бы не поместились. Так мы и ходили: я с Наталкой в одну школу, а Петро — в другую.

Наталку все уважают; она такая спокойная, разумная и учится хорошо. А главное — не плакса или неженка, как некоторые. Сама другого не обидит, но и себя в обиду не даст. С ней можно и в лес пойти, и даже в разбойников поиграть. Она и дружит-то больше с нами, мальчишками.

А Петро… Нет, он тоже неплохой парень. За что бы мы ни взялись, никогда не отстанет. Только вот…

Например, зашёл как-то разговор про реки, Наталка и говорит:

— Днепр знаешь какой широкий?.. Когда я к дедушке ездила, он меня на лодке перевозил.

— Я тоже ездил к дяде. И на Днепре был, — перебивает Петро. А уж когда он начнёт про себя рассказывать, его не остановишь. — Я даже переплывал Днепр!

Ему, видно, и этого показалось мало, поэтому он добавил:

— Туда и обратно переплывал. И дно доставал. Там на дне всякие ракушки да камушки…

Вот ведь какой!

В другой раз Наталка сообщила с гордостью:

— Я уже пять раз на турнике подтягиваюсь! — Но тут же вздохнула и сказала с грустью: — А вот Валерик — даже шесть.

Валерик — это я.

Петро, как всякий раз, когда хвалили не его, а кого-нибудь другого, скривил губы:

— Ха, подтягиваться! Я «солнце» могу вертеть! А подтягиваться — пожалуйста, сколько угодно…

И опять как заведётся — только слушай! Со слов Петра выходило, что он — знаменитый спортсмен, арифметику знает назубок, стихи рассказывает лучше всех и вообще первый ученик в классе, если не во всей школе.

Но в прошлом году случилось совсем неожиданное. Сколько до этого мы с ребятами бегали везде — и ничего такого не замечали. И вдруг — на́ тебе: нефть нашли. Да ещё где: за нашими огородами, прямо на колхозном поле!.. Не сверху, конечно, а глубоко в земле. Но это всё равно. Главное — нефть!

Мы всё лето туда бегали. Ух, интересно! Машин этих, тракторов — не пересчитать! Рабочие соорудили вышки — высокие такие, железные — и давай скважины бурить. Моторы стоят огромные: чах-чах! Чах-чах!.. А от них бур вращается, землю сверлит. Всё глубже, глубже зарывается.

Потом нефть пошла. Где сама, а где насосами выкачивают её. Бежит она по трубам прямо на станцию. А там цистерны наполнили, паровоз подцепили — и будь здоров! Поехала наша вишняковская нефть на перерабатывающий завод!..

Но я это вот к чему: как только нефть нашли, так сразу посёлок огромный начали строить, потому что людей понаехало много. Посёлок тоже назвали Вишняки. И прежде всего на новой улице поставили новую школу, да такую — куда нашим: кирпичная, двухэтажная!

Теперь все мы — Наталка, Петро и я — пошли учиться в эту школу. И даже в один класс попали — в четвёртый «Б». А учителя нам дали того, который Петра учил — Василия Кондратьевича.

Ну, идём мы в школу втроём. Петро держится героем, то и дело складки разглаживает на своей новой форме. Потом покосился на большой букет в Наталкиных руках и говорит:

— А мы с Валеркой без букетов. И правильно. Мальчишкам это не подходит.

— Что ты! — возразила Наталка. — Учителю было бы приятно, если бы и мальчики пришли с цветами.

— Нужно ему очень! Он у нас строгий, без всяких там этих нежностей. Да я его не боюсь, я всегда всё знаю.

И опять пошло: я да я!..

Ну ладно.

Подходим к школе. Петро заметил кого-то из своих одноклассников, бросил нас и побежал к ним. Я только издалека видел, как он всё руку сгибал — мускулами, значит, хвастался.

Наконец звонок позвал всех в класс.

Зашли мы, смотрим: половина ребят вовсе не наши, не сельские. И всё больше девочки. Это они со своими отцами — нефтеразведчиками — приехали в новый посёлок.

Вот и учитель Василий Кондратьевич — седой, важный — медленно вошёл и поздравил нас с началом учения.

— В этом году вы должны учиться ещё лучше, — сказал он. — Вы уже большие, в четвёртый класс ходите. Надеюсь, вы все скоро подружитесь, и мы будем работать одним хорошим коллективом.

Тут все заулыбались. Мы, вишняковские, стали украдкой посматривать на новеньких, а те рассматривали нас.

Учитель сделал по списку перекличку, потом сказал:

— А теперь давайте вспомним, что мы учили в прошлом году.

Я заметил, как Петро насторожился. А учитель, будто нарочно, взглянул на него и сказал:

— Иди-ка, Петро, к доске.

— Кто, я? — растерянно переспрашивает Петро.

— Ну да.

От волнения, что ли, Петро даже споткнулся на ровном полу. Наверно, он тоже слышал, как Наталка шепнула кому-то из новеньких:

— Это отличник, лучший ученик класса.

Вышел Петро к доске, написал задачу, а как она решается — не сообразит. Лицо у него красное, потное. Оглянулся он, видит: почти все решили и на него смотрят. И Наталка. И новенькие. Задачка-то пустяковая.

— Делить надо, — шепчу я.

Петро ухо подставил, вроде услышал, а какое число на какое делить, чувствую, не поймёт. Учитель заметил, что я подсказываю, спросил:

— Ты, кажется, помочь хочешь? Иди к доске.

Вышел я и всю задачку от начала до конца распутал. А Петро только стоит да на доску смотрит…

Идёт Петро на место, а сам украдкой на дверь поглядывает. Так бы вот, наверно, и выскочил из класса. Но нельзя ведь! Сел он за парту, надулся. Жаль мне его стало.

— Говорил тебе: делить надо, — шепчу я.

— Отстань, — отмахнулся Петро, — нужны мне теперь твои советы…

Наталка впереди нас сидит. Услышала наш разговор и тоже оглядывается на Петра сочувственно. Он от этого ещё пуще краснеет.

А на уроке физкультуры Василий Кондратьевич предупредил:

— Наши соседи — ученики четвёртого класса Весёлоподольской школы — хотят организовать с нами физкультурные соревнования. Так что надо быть готовыми. А ну, давайте покажем, на что мы способны. С правого фланга по одному — к турнику…

Пошли мы все подряд. Наталка подтянулась пять раз, я — шесть. Дальше очередь Петра. Подходит он к турнику, а у самого ноги заплетаются. Даже побледнел весь.

— Смелее, Петро! — подбадривает учитель.

Петро едва ухватился за перекладину, хоть она и не высоко совсем.

— Теперь подтягивайся, — говорит учитель.

Но Петро перебирает в воздухе ногами, а уж подтянуться вовсе не может. Подрыгал, подрыгал ногами и упал на землю.

Хохочут все, прямо заливаются! У Петра уши, кажется, вот-вот сгорят.

И перед новенькими ему стыдно, а больше всего, конечно, перед Наталкой. Очень уж он дорожил её уважением.

«Но разве после этого она будет дружить с Петром? — подумал и я. — Даже разговаривать с ним не захочет!»

Стал Петро на своё место. Сам, понятно, слышит, как девчата хихикают. А мальчишки — те издеваются без стеснения:

— Вот это физкультурник!

— Ну и циркач!

А тут ещё Василий Кондратьевич масла в огонь подливает:

— Эге! — говорит. — Так мы с тобой, Петро, соседей не одолеем! Осрамят они нас, ой, как осрамят!

Одна из новеньких в насмешку спрашивает Наталку:

— Значит, это отличник, лучший ученик в классе?

Обидно, наверно, стало Наталке за нашего вишняковца. Посмотрела на Петра так, что у того лицо перекосилось — вот-вот заревёт хлопец! — но ответила нарочно громко:

— Это ничего не значит. Просто он всё за лето забыл. Начнёт учиться и, увидишь, снова отличником станет.

И опять взглянула на Петра, словно сказала глазами: «Слышал? За тебя дала обещание».

* * *

Уроки закончились. Домой мы тоже втроём пошли. И вот ведь какая эта Наталка: хоть бы словом обмолвилась о том, что в школе произошло! Сказала только, что ей и самой надо задачки повторить, а то она в них не слишком твёрдо разбирается.

— Да одной как-то не хочется. Давайте вместе повторять, а? — предложила она.

Петро согласился. Я, конечно, тоже. Вместе так вместе!

С тех пор мы всегда втроём уроки готовим. И не только задачки или там грамматику — физкультурой тоже вместе занимаемся. Петро у нефтяников трубу подходящую выпросил, и мы турник себе сделали. Порешаем задачки — и на турник. Потом другое что-нибудь почитаем — и опять бежим на улицу, попрыгаем, поиграем… Хорошо так: не устаёшь и уроки даже лучше запоминаются. Зимой на лыжах ходили, на коньках. По реке далеко-далеко уедем, еле к вечеру домой доберёмся!

А когда закончилось первое полугодие, всем выставили отметки. И оказалось вдруг, что Петро и правда отличник. Но самое удивительное — он вовсе этим не хвастается. Иногда разве прорвётся у него что-нибудь такое. Но Наталка на него только глянет — и он сразу поперхнётся, умолкнет.

Во время зимних каникул были и соревнования с весёлоподолянцами. Мы, конечно, заткнули их за пояс! И, знаете, лучшими спортсменами в нашем классе оказались мы трое: Вишняк Наталка, Вишняк Петро и я — Вишняк Валерий.

Василий Кондратьевич даже как будто удивился. А потом при всех поздравил нас и поблагодарил:

— Спасибо, — говорит, — не подкачали. Молодцы Вишняки!

ПРО НАТУ И ТАТУ

В нашем дворе живут две сестрички — Наташа и Таня. Смешные такие девчонки! Сейчас им по три года, и они хорошо разговаривают. Но себя называют по-своему — так, как называли раньше, когда ещё только учились говорить. И знаете как?

Никогда не угадаете!

А вот как: Ната и Тата.

Будем и мы такзвать девочек — во дворе их никто иначе не называет.

Сестрички так похожи, что их даже папа и мама иногда путают. Взглянешь на них и удивишься: ну совсем одинаковые!

Да сейчас не об этом разговор. Дело в том, что с Натой и Татой чуть не каждый день что-нибудь случается, то смешное, то неприятное. Не то чтобы какие-нибудь особенные невероятные приключения, а так всякие маленькие историйки. Это и понятно: с большими случаются большие приключения, а наши девчушки ещё совсем маленькие.

Если описывать всё, что происходит ежедневно с сестричками, это будет очень долго. Поэтому я расскажу вам, как Ната и Тата провели только один день.

Ёлочка

Ната и Тата спят на одной большой постели.

Сегодня они, как всегда, проснулись вместе, словно по команде. Проснулись, сели на постели и испуганно уставились заспанными глазами в угол. Чтобы убедиться, что она не спит и всё видит наяву, Ната крикнула:

— Тата, погляди, что там!

— Елочка, — удивлённо ответила Тата.

Тогда Ната быстро перелезла через сетку, приделанную к кровати, чтоб девочки ночью не попа́дали, и, босая, в одной рубашонке, побежала к ёлке.

Ой, чего только не было на этой ёлке!

Тут и разноцветные шары, и блестящие снежинки с фонариками, цветные ленты и флажки́, розовощёкие яблоки и конфеты!..

— Тата, вон медведик! Видишь, выглядывает из-под ветки?

— А вон ёжик, у него шубка из колючек!

— А вот лодочка!

— Не трогай, а то упадёт!

— Ой, колется!

Тут в комнату вошла мама.

— Не успели проснуться, как уже шум подняли, — сказала она. — Давайте одеваться!

Обуваться девочки сами умеют, а платья они надевают с маминой помощью.

Натягивая на ногу чулок, Ната спросила:

— Мама, а откуда ёлочка взялась?

— Из лесу пришла, — ответила мама.

— А что она в лесу делала? — поинтересовалась Тата.

— Елочка росла там среди своих зелёных подруг. Весной под нею птичка гнёздышко вила и кормила птенчиков. Елочка оберегала маленьких птенчиков от непогоды. Позднее, летом, она защищала от жаркого солнца цветок, который рос в её тени. А как-то зимой злой и жадный волк хотел съесть зайчика. Бежит бедный зайчик, а волк вот-вот его догонит. Что тут делать? Глядь — ёлка стоит. Зайчик под ёлочку — прыг! Елочка прикрыла зайчика ветвями, волк не заметил его — пробежал мимо. Вот так ёлочка от волка зайчика спрятала.

— Мама! А что потом было?

— А потом ёлка пришла сюда. Вы спать легли, а мы с папой поставили её тут и украсили.

— Зачем украсили? — опять поинтересовалась Ната.

— Чтоб красиво было, — вставила Тата и тоже спросила: — А почему она колется?

— Колется, чтоб её не трогали, — ответила мама. — А поставили и украсили ёлку, потому что сегодня праздник — Новый год. Елочка всегда приходит из лесу на Новый год, чтоб порадовать, повеселить ребяток.

— Новый год! Новый год! — закричали девочки, прыгая вокруг ёлки.

— Да, сегодня Новый год. Поздравляю вас, дочки, с Новым годом. Растите большие и счастливые.

Сёстры не знали, что на это ответить. Тата немного подумала и сказала:

— И ты, мамочка, расти большая и счастливая.

Мама улыбнулась:

— Спасибо!

Мамины помощницы

— Ну, девочки, уберём комнаты, а тогда уже будем завтракать, — сказала мама.

— Давай, — согласилась Ната.

— Мы тебе поможем, — прибавила Тата.

— Хорошо. Сначала посмотрите во всех уголках, может, вчера какие игрушки забыли. Что найдёте — положите на место.

Девочки засуетились по комнате. Ната нашла под кроватью валенок и чулок, а Тата вытащила из-под дивана свою куклу Зою.

— Теперь будем подметать? — спросила Тата и, не дождавшись ответа, побежала в чулан за щёткой с длинной ручкой.

Ната бросилась вслед.

Послышалось:

— Дай сюда!

— Я сама понесу.

— Отдай!

— Я же первая возьмила!

Мама вышла в коридор:

— Тата, надо говорить «взяла», а не «возьмила»… Неси щётку, а ты, Ната, поди в кухню за тряпкой, которой мебель вытирают.

— Лучше я принесу тряпку! — крикнула Тата.

Девочки сразу оставили щётку и бросились в кухню. Через мгновение и там вспыхнула ссора.

— Я не хочу щётку. Я буду вытирать.

Опять была вынуждена вмешаться мама.

— Как вам не стыдно, — сказала она. — Сестрички, а такие недружные, из-за каждой мелочи ссоритесь!

Девочки нахмурились и молчали.

— Вы хотите мне помочь?

— Хотим, — в один голос ответили сестрички.

— Тогда слушайтесь меня. Бери, Тата, щётку, а ты, Ната, тряпку. А потом поменяетесь.

Девочки вытирали стулья и подметали пол. Мама похвалила их, а сама ещё раз подмела после них.

— Всё! — захлопав в ладоши, воскликнула Тата, когда мама поставила в чулан щётку.

— Теперь умываться, — сказала Ната.

После умывания вместе накрыли на стол. Тут уже не спорили, кому что нести. Ната принесла хлебницу, Тата солонку и ложки, а мама суповую миску и тарелки.

За стол девочки садились не спеша, как взрослые. Как же: сегодня они маме помогали! Можно сказать, наравне с нею поработали.

Пока выглянет синичка

Раньше девочки очень плохо ели. Особенно Тата. Чего только не придумывала мама, чтобы заставить её есть! Посадит рядом с собой, зачерпнёт в ложку супа или борща и говорит:

— Раскрой рот.

А у Таты рот никак не раскрывается.

— Не будешь есть? Ну, что же! Мы с Натой пойдём гулять, а тебя оставим дома с Барсиком.

Барсик — это кот. Большой, пушистый. Девочка его побаивается: он может оцарапать и даже укусить. Он такой, что может!

— Не хочу с Барсиком, — нахмурившись, говорит Тата.

— Тогда ешь.

Тата раскрывает рот, берёт ложку супа, но не глотает, а так с супом во рту и сидит.

Ната помогает маме.

— Сейчас мы купим билеты и пойдём в кино. А Тату тётя сестра возьмёт в больницу.

Тата быстро глотает суп и начинает спорить:

— И не возьмёт. Я спрячусь.

— Она всё равно найдёт.

— А я убегу!

— Она поймает. И сделает укол.

— Не хочу укол!

— Тогда ешь, — говорит мама.

Тата глотает ещё одну ложку супа и больше не хочет.

Мама вспоминает, что недавно девочки простудились и она капала им в нос капли.

Ната ещё кое-как переносила это лечение, а Тата каждый раз кричала так, что прохожие оглядывались на окна их квартиры.

— Так ты не хочешь есть? — спрашивает мама. — Значит ты больна.

Тата молчит.

— Ната! Принеси пипетку, я ей в нос капель накапаю.

У Таты взволнованно расширяются глаза, а рот раскрывается сам собой. Она глотает ещё несколько ложек супа.

В другой раз с Натой такая же морока.

Папа как-то смотрел-смотрел на это, да и говорит маме:

— Купи им маленькие мисочки, пускай сами едят. Может, так будет лучше.

И вот сегодня девочки сидят за маленьким столиком и сами едят суп.

— Ната, ложку надо брать в правую руку, — замечает мама.

— А я правильно ем? — спрашивает Тата.

— Ты правильно. Только в левую руку возьми хлеб и не клади его на стол, пока не съешь.

Девочки поглядывают друг на друга и едят, стараются. А мама ещё подбадривает:

— А ну, чья синичка первой выглянет?

— Моя! — кричит Тата и ещё быстрее водит ложкой.

Ната тоже спешит, чтоб не отстать от сестрички.

— Ну-ну, посмотрим, — говорит мама.

И вот Тата уже кричит:

— Мама, синичка выглядывает!

— Молодец, — хвалит мама. — А у тебя, Ната?

— И у меня выглядывает!

Поглядела мама — правда: съели девочки суп, и стало видно синичек, нарисованных на донышках мисок. Весёлые такие синички — рады, что девочки их из-под супа освободили.

Теперь, что бы Ната и Тата ни ели из своих мисочек, всегда до дна съедают, пока синички выглянут.

Снег убежал!

Позавтракали девочки, потанцевали вокруг ёлки, потрогали игрушки так, чтобы мама не видела. Никто из них до сих пор и не поглядел, что во дворе делается. Но вот Тата залезла на стул у окна и крикнула:

— Ой, мама! Что это?

Ната забралась к Тате, поглядела в окно и крикнула:

— Пух летит. Ой, сколько пуху!

— Это снег идёт, — сказала мама.

Девочки засыпали маму вопросами:

— А как он идёт?

— У него ножки есть?

— А почему он такой белый?

Не успела мама ответить, как девочки тут же забыли свои вопросы, а Тата заявила:

— Я хочу на снег.

— И я хочу, — поддержала Ната.

Мама обула девочек в белые валенки с калошами, надела на них тёплые шубки, и пошли они во двор. Вышли на порог, поглядели, а во дворе всё такое белое, что глазам больно.

— Ну идите, — говорит мама, — поиграйте. А я дома буду, у меня работа есть, — и пошла домой.

Тата побежала на средину двора, схватила горсть пушистого снега и кричит Нате:

— У меня снег есть! Иди скорее, я тебе покажу.

А Ната боится по снегу бежать — идёт тихонько и всё под ноги смотрит.

Тата не удержалась, побежала навстречу Нате.

— Вот, гляди!

Раскрыла кулачок, а там ничего нет, только пальчики мокрые.

— А где же снег? — спрашивает Ната.

Тата растерянно разглядывает свою мокрую ладошку, потом неуверенно говорит:

— Убежал…

А вы не знаете, куда девался снег из Татиного кулачка?

Яшка

Проводила мама девочек, а сама села довязывать им варежки.

Через некоторое время вышла поглядеть, что там Ната и Тата делают. Взглянула — во дворе уже много детей. Бегают, смеются, её девчушки вместе со всеми играют. Вернулась мама в квартиру — и опять за работу.

Но вот в дверь кто-то постучал. Открыла мама, а там Ната и Тата.

— А мы…

— Мама!..

Тата оттолкнула Нату, сама вперёд вышла.

— Мы там бабу из снега делаем, а Яшка балуется и мешает.

Мама не знала, кто такой Яшка, потому что в этом доме они живут недавно. Она посоветовала девочкам:

— Скажите ему, что так нельзя. Надо играть вместе со всеми и не мешать.

Побежали дочки.

С полчаса мама работала спокойно, а потом опять: стук-стук!

«Девочки, — догадалась мама. — И чего они беспрерывно бегают?»

Открыла дверь — правда они. Раскрасневшиеся, взволнованные.

— Мама! — кричит Тата.

Ната отталкивает Тату:

— Подожди, я скажу. Мама! А Яшка ест снег и валяется в снегу!

— Ах, он разбойник этакий! — всплеснула мама руками. — Он же простудится!

Девочки побежали во двор, мама — за ними.

Она остановилась на пороге и какое-то мгновение, не понимая, смотрела на то, что делается во дворе.

У подъезда стоял сосед — доктор Иван Сергеевич. А посреди двора, среди детей, метался его здоровенный пёс. Он то бросался, играя, на детей, то валялся, то хватал ртом снег и жевал его.

Это и был Яшка.

Голуби

Доктор Иван Сергеевич повёл Яшку домой. Шум во дворе немного утих, дети успокоились. И тут Ната и Тата увидали, что Валерик из другого подъезда открыл сарай. Там у него живут голуби.

Ната и Тата наперегонки побежали к сараю.

— Не бегайте, голубей напугаете, — сделал замечание Валерик.

Девочки стали тихонько у дверей, с любопытством наблюдая за голубями.

Птицы, видно, хотели есть, потому что сразу бросились Валерику под ноги. Ой, сколько их тут! Чёрные, пепельные, белые, рябенькие…

Валерик чистил кормушки и подметал в сарае, а голуби ходили у него под ногами, мешали.

— Кыш! — сердито кричал он на голубей, брал то одного, то другого в руку и бросал в угол.

А они опять слетались и сбегались к нему, требовательно ворковали.

Девочки не понимали, как можно сердиться на таких красивых птиц. Им так хотелось подержать голубей в руках.

Тата первая осмелилась, попросила:

— Валерик! Дай мне! Хоть одного…

Мальчик поймал маленькую пепельную голубку и дал Тате.

— Только гляди не придави, а то умрёт.

Тата нежно прижала к шубке трепетное тельце голубя, и её сердце тоже затрепетало от волнения и радости.

— И тебе? — спросил Валерик Нату.

— Дай…

Нате мальчик дал большого белого голубя. Очутившись в руках незнакомой девочки, голубь комично поводил во все стороны белой чубатой головкой, удивлённо разглядывал Нату круглыми розовыми глазами — то одним, то другим.

Потом Валерик взял из ведёрка горсть зерна и насыпал на пол. Голуби удовлетворённо заворковали, слетелись и начали быстро-быстро клевать.

— Пусть и мой ест, — сказала Ната и выпустила голубя.

— И мой, — сказала и Тата. Она взяла голубку за крыло, а голубка, освобождаясь, слегка оцарапала ей пальчик другой руки. Но Тата не заплакала и никому не сказала об этом.

Валерик в углу что-то ремонтировал — стучал там молотком, а Ната и Тата восхищались голубями так, что, кроме них, ничего вокруг себя не замечали.

Но вот Ната увидала, что чёрный голубь с красивой шеей, которая переливала тёмно-зелёной позолотой, быстро отлетел от дверей. Она взглянула туда и испуганно крикнула:

— Барсик!..

Тогда и Тата повернулась к дверям и увидала Барсика. Распластавшись за порогом так, что были видны только его уши и глаза, кот насторожённо следил за голубями. В зелёных глазах хищно горели огоньки, а пушистый хвост легонько хлопал по снегу — влево, вправо… влево, вправо…

Тата по глазам Барсика поняла, что пришёл он сюда не с добрыми намерениями. Она знала, что кот больно царапается, да ещё и кусается, и всегда старалась держаться от него подальше. Но сейчас, когда он угрожал этим красивым доверчивым птицам, девочка решилась и шагнула к дверям.

— Ты чего? А ну брысь отсюда! Видишь, они тебя боятся.

Кот зло взглянул на Тату, но послушался и отошёл от дверей.

— Он хочет с голубем поиграть, — вслух подумала Ната.

Услыхав это, к дверям подбежал с молотком в руках Валерик. Лицо у него было испуганное.

— Брысь! — крикнул он на Барсика и, когда кот скрылся в доме, прибавил: — Он так поиграет, что без головы голубя оставит…

Только теперь Ната и Тата поняли, что они, может, спасли одну из этих красивых птиц от острых когтей и зубов Барсика.

Санки-кувыркалки

Валерик накормил голубей и закрыл сарай. Девочки были вынуждены искать других развлечений.

Посреди двора летом была большая круглая клумба. Землю для неё возили на машине. Теперь клумба превратилась в горку, занесённую снегом. Ната и Тата увидали, что мальчики и девочки тащат на гору санки, а потом спускаются оттуда.

Побежали и они к ним.

Сначала девочки стояли и смотрели, как забавляются старшие дети. А те взбегали на горку, падали, спускались на салазках, опрокидывались в снег, вскакивали и опять бежали на горку. Сколько смеху, шуму было!

Девочек заметил Генка.

— Тата, Ната! — крикнул он. — Идите сюда, я вас на санках покатаю.

Сестрички взошли на горку.

— Садитесь вот так, — учил Генка. — Ты, Ната, сюда ноги поставь, а Тата будет за тебя держаться.

Ната и Тата не могли сдержать радости. Сейчас они вихрем понесутся до самого забора.

Но, только санки тронулись с места, Тата опустила ногу. Валенок зарылся в снег, и санки мигом опрокинулись.

Ната поднялась, молча отряхнула с шубки снег. А Тата сказала Генке с укором:

— Видишь, опрокинул.

— Ты же сама виновата. Я говорил — подними ноги… Садитесь ещё раз. Подними, Тата, ножки и не опускай на снег. Сейчас далё-о-ко поедете!

Съехали девочки с горки и только внизу опрокинулись. Ната упала лицом в снег, испугалась и заплакала.

— Не умеешь, так не берись, — сердито сказала Генке соседская девочка Галя. — Садитесь в мои санки.

А санки у Гали железные, большие. Её отец — кузнец, он сам в кузнице санки сделал. Сели в них Тата, Ната, ещё и Галя сзади прицепилась.

Р-раз! — и поехали до самого забора. Ох, как хорошо!

— Галя, давай ещё! — кричит Ната.

— Давай.

А Генка подходит к Тате и говорит:

— Пускай Ната с Галей катаются, а мы будем с тобой вдвоём. Хорошо?

— Э-э, не хочу, — отвечает Ната.

— Почему?

— У тебя санки-кувыркалки.

Самая важная работа

Папа у Наты и Таты шофёр, ездит по городу на автобусе.

Ох, и хитрый же он! Заблаговременно накупил им подарков и оставил их на работе. А сегодня рано пошёл и, пока девочки гуляли, принёс им всякой всячины: и новенькие платьица — красненькие в белый горошек, и всякие игрушки. Каждой — собачка, которая пищит, если нажмёшь, котик, голубь и уточка. Да ещё по книжке с цветными картинками.

А маме — духи в красивой коробке и пёстрый платок.

Девочки радуются, любуются подарками.

Папа спрашивает у мамы:

— Вы уже позавтракали?

— Позавтракали, — отвечает мама.

— Тогда дайте и мне поесть, да пойду на работу.

Девочки очень скучают по своему папе, потому что не каждый день с ним видятся. И, как только услыхали, что он собирается на работу, подбежали к нему, залезли на колени, просят:

— Папа, не ходи!

— Сегодня холодно, снег на дворе.

Улыбнулся отец, прижал девочек.

— Нет, — говорит, — надо идти.

— А почему — надо?

— Почему?

Папа подумал минуту и ответил:

— Вот я многих своих пассажиров знаю. Они каждый день ездят на работу и с работы. Один из них — старенький уже, седоусый — кочегаром на электростанции работает. Другой — молодой и весёлый такой, всегда рассказывает что-нибудь смешное — тот в пекарне вкусные булки печёт. А ещё ездит со мной продавщица из продуктового магазина, рабочие, которые новую школу строят, кассир из кинотеатра, наборщик из типографии и много другого народа. И вот, если бы я сегодня не вышел на работу, что бы было? Просыпаетесь вы утром, хотите есть, а есть нечего. Ведь я булочника не привёз, и он булок не напёк. И молока нет — продавщица из продуктового магазина дома осталась. В кино пойти захотели — опять ничего не вышло: билеты продавать некому. Вечер пришёл — темно, ведь кочегара на электростанции нет. Видите, что было бы, если б я не пошёл сегодня на работу.

Девочки притихли, а потом Тата спрашивает:

— У тебя, значит, самая важная работа?

— У всех у нас очень важная работа, никто друг без друга прожить не может. Я людей вожу в автобусе, а они для меня булки пекут, ботинки шьют, кино показывают…

— Тогда иди на работу, — сказала Тата.

А Ната побежала подать папе калоши и рукавицы.

Сколько игрушек?

Папа пошёл на работу, мама что-то пекла в кухне, а девочки играли в свои новые игрушки.

Сначала Ната была мамой, а Тата — мальчиком Сергейкой. Мама приносила Сергейке котика и говорила:

— Вот тебе Барсик. Дай ему мяса и молока. А играть с ним нельзя — он грязный и царапается.

Сергейка хныкал:

— Не хочу Барсика. Мне собачку. Шарика.

— Хорошо. Если не будешь плакать, принесу.

Ната вышла в коридор с корзинкой, в которой лежали все игрушки, потом вернулась.

— Вот принесла тебе Шарика.

— Мне двух Шариков.

— На. Только это Шарик, а это Каштанка.

Когда эта игра надоела, Тата предложила:

— Давай поиграем в магазин. Я буду магазин, а ты покупай.

Тата разложила на стульчике все игрушки. Ната взяла корзинку, положила туда деньги — бумажки от конфет — и пошла в магазин.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте.

— Сколько стоит уточка?

— Двадцать копеек.

— Ого, как дорого! А книжечка?

— Три рубля.

— Давайте.

Тата дала книжечку и уточку, а Ната — две бумажки от конфет.

Потом Тата сказала:

— Не хочу больше играть. Давай сюда мои игрушки.

Поделили игрушки, но Тата подозрительно поглядывает на Натины: ей всё кажется, что у сестрички больше.

— Ната, сколько у тебя игрушек?

— Одна, две, пять, семь, восемь, — посчитала Ната. — А у тебя?

— А у меня? Одна, две, семь, десять, пятнадцать… Э-э, Ната, у тебя восемь, а у меня только пятнадцать. Дай одну.

— Какая хитрая! Не дам, — отвечает Ната.

— Дай!

— Не дам!

— А я говорю — дай!

— А я не дам!

Услыхала мама, вошла в комнату:

— Из-за чего вы тут ссоритесь?

— У меня только пятнадцать игрушек, а у неё восемь. Пусть даст мне одну.

— Ну и грамотеи! — смеётся мама. — Кто же это вас учил так считать? Давай, Тата, твои игрушки. Смотри. Вот книжечка — один. Кладём к ней голубя — два. Прибавляем уточку — три. Ещё собачку — четыре. Наконец кладём туда же котика — пять. Всего у тебя пять игрушек. Теперь сама попробуй посчитать.

Тата посчитала — вышло тоже пять.

— Теперь посчитаем Натины. У неё такие же игрушки — одна, две, три, четыре, пять. И у Таты и у Наты столько игрушек, сколько пальцев на одной руке.

— А на двух руках сколько пальцев? — спрашивает Ната.

— На двух руках — десять пальцев. И, если ваши игрушки сложить вместе, тоже будет десять.

Радуются девочки: считать научились. Мама опять ушла на кухню, а они всё считают игрушки:

— Книжечка — один, положить к ней голубя — два, потом уточку — три, потом собачку — четыре, ещё котика — пять…

„А у меня шишка!“

Наконец Тате надоело считать. Она подтащила стул к окну и смотрела, что делается на улице.

— Ната! Вон собака побежала. Большая, страшная! — рассказывала она сестричке. — А вон голубок на дереве… А вот какой-то старик идёт! — и начала пальцем в окно стучать: — Дедушка, возьми меня! И не возьмёшь, и не возьмёшь!

Мама услыхала, крикнула:

— Тата, сейчас же перестань! Некрасиво так делать — приставать к прохожим. Дедушка скажет, что ты — плохая девочка.

Тогда Тата взяла свою книжечку, потянулась к открытой форточке, говоря:

— Пускай она немного подышит свежим воздухом.

— Разве книжечка дышит? — засомневалась Ната.

— Дышит.

— У неё ведь нет ротика.

— Ну и что ж. А она всё равно дышит, — упрямо твердила Тата. — Дыши, книжечка, дыши, — приговаривала она и даже на пальчики поднялась, чтоб дотянуться до форточки.

Вдруг стул пошатнулся и упал на пол. Вместе со стулом полетела и Тата. Она подняла такой крик, что перепуганная мама прибежала из кухни, схватила её на руки:

— Ох, горюшко моё! Покажи, где ты ударилась?

Тата продолжала плакать и не могла ответить. Но мама и сама уже увидала у неё на лбу большую шишку. Она схватила полотенце, намочила его в холодной воде и приложила Тате ко лбу.

— Видишь, глупенькая! Сколько раз говорила тебе: не становись на стул. Ушибёшься когда-нибудь!

Наконец Тата успокоилась, мама пустила её на пол.

— Вон какая шишка вскочила, — грустно сказала мама.

Тата подошла к зеркальному шкафу и долго любовалась большой синей шишкой на своём лбу.

Потом пришли соседские девочки. Они старше Наты и Таты, но играть с ними любят.

— С Новым годом! — поздравила старшая из них, Галя.

— С Новым годом, детки, — ответила мама и угостила всех конфетами.

— Видишь, какое у меня платье. Новое! — сразу же похвасталась Тата.

— Красивое! — сказала Галя.

— И у меня новое, — ревниво вставила Ната.

— А у меня книжечка есть, — похвалилась Тата.

— И у меня есть книжечка.

— А у меня ещё есть собачка. Она пищит.

— И у меня собачка и тоже пищит.

— А у меня есть голубь, и уточка, и котик! — не сдавалась Тата.

— И у меня!

Тата поняла, что, чем бы она ни похвалилась, всё это есть и у Наты: сестричкам всегда покупали одинаковые игрушки. Мгновение Тата не знала, как выйти из создавшегося положения.

Но вот чёрные глаза торжествующе засветились, и она крикнула:

— А у меня шишка есть! Вон, смотри, какая. А у тебя, Ната, нет!

Нате пришлось сдаться: шишки у неё действительно на этот раз не было.

Не надо быть скупой

Девочки потанцевали, спели песенку про ёлку, почитали стихи.

Незаметно подошло время обеда.

Мама усадила всех за стол. Сначала поели борщ, потом котлеты с жареной картошкой. А потом на столе появились красивая ваза с печеньем, большая кастрюля с компотом и чашечки. Мама сказала Гале:

— Ты тут старшая. Следи за порядком.

Галя раздала всем печенье, налила в чашечки компот. Девочки захрустели вкусным печеньем, запивая сладким, душистым компотом.

Потом опять стали играть. Ната и Тата вынесли свои игрушки. Галя увидала в руках у Таты красиво выкрашенную автомашину. Если её завести ключиком, она побежит по полу.

— Дай, я погляжу, — попросила Галя.

Тата насторожилась, охватила машину обеими руками.

— Не дам. Это моя.

— Ты такая жадная? — удивилась Галя. — Дай, я только посмотрю и отдам.

А Тата ещё крепче прижала к себе игрушку, насупилась и молчит.

— Ну и не надо, — обиделась Галя.

Ната сказала:

— У меня тоже есть такая. Я сейчас тебе принесу, — и побежала за игрушкой.

Тогда и Тата бочком подошла к Гале, протянула ей машину.

— На.

— Не хочу, — сказала Галя и даже отвернулась от Таты. — Мне Ната свою принесёт.

— Посмотри мою машину, — просит Тата и чуть не плачет. — Посмотри, Галочка… Ну, почему ты не хочешь?

Галя повернулась к Тате и ответила:

— Не надо быть скупой.

Похвасталась

Ната и Тата любят иногда друг перед другом похвастаться. А хвастовство, как известно, к добру не приводит.

Девочки-соседки поиграли, попрощались и пошли домой.

— Мама, и я пойду гулять.

— И я, — попросилась Ната.

— Вам надо бы немножко поспать, — сказала мама.

— Я не хочу спать, — в один голос крикнули сестрички.

— Тогда подождите, я управлюсь и пойдём вместе погуляем. А вы пока приготовьте всё, чтоб поскорее одеться.

Тата быстро нашла свои тёплые чулки, валенки, шерстяной костюм и побежала на кухню сказать маме, что у неё все готово.

— Молодец, — похвалила мама.

Она нашла случайно уцелевший мандарин, очистила его, разделила поровну и сказала:

— Одна половинка тебе, а другая — Нате.

Вбежала Тата в комнату. Одну половинку в руке за спиной спрятала, а другую доедает и хвалится:

— Ната, смотри, что у меня!

— А что?

— Мандарин!

Ната видит, что Тата последний кусочек в рот положила и думает: «Мама и мне даст». А сама говорит:

— Пхи, мне мама целый дала, я уже съела!

— А-а, ты съела целый мандарин? Тогда я и твою половинку съем, — обрадовалась Тата и запихнула в рот Натину половинку, только желтоватый сок брызнул на подбородок.

Лишь теперь Ната поняла, что случилось. Да как закричит:

— Ой, отдай, сейчас же отдай!

Но отдавать было уже нечего.

Ната расплакалась, побежала к маме.

Мама выслушала и говорит:

— Вот видишь, как нехорошо хвастаться и говорить неправду.

Возьмём себе Новый год

Мама одела Нату и Тату, и пошли они гулять по городу.

Люди ходят по улицам нарядные, весёлые. Тут молодёжь под баян поёт, там в снежки играет. Знакомые здороваются, поздравляют с Новым годом, расспрашивают Нату и Тату, как они себя чувствуют, угощают их конфетами.

Так они прошли какой-нибудь квартал от своего дома, как вдруг Ната крикнула:

— Мама! Вон тоже ёлка!

— Пойдём туда, — потянула маму за руку и Тата.

Елка стояла в сквере. Была она такая высокая и ветвистая, что ее́ даже ёлкой трудно было назвать. Это было огромное дерево. Не верилось, что эту ёлку привезли откуда-то из лесу. Казалось, что она и выросла тут, на площади.

А как убрана! Кроме всяких украшений, на ёлке было много лампочек, которые горели разноцветными огнями. От этого и волк, и лисица, и зайчики, лежавшие на снегу под ёлкой, и высокий дед Мороз в белой шубе казались такими красивыми и необычайными, какие могут быть только в сказке.

Вдруг откуда-то появились живые дед Мороз, Снегурочка, зайчики. Даже медведь пришёл — большой, лохматый, страшный.

— Я боюсь, — сказала Ната.

— Не надо бояться, — успокоила мама. — Это не настоящие звери. Это мальчики и девочки надели маски.

— Зачем? — спросила Тата.

— Чтобы было интереснее.

Мальчики и девочки начали танцевать, говорить стихи.

— Мама, погляди, Снегурочка танцевает! — в восторге кричит Ната.

— Танцует, — поправляет мама.

А дед Мороз — такой хороший, такой добрый: полный мешок конфет, орехов, пряников принёс и роздал детям.

Возбуждённые, весёлые вернулись девочки с прогулки. Рассказывают о том, что их поразило, расспрашивают о том, чего не поняли.

Тата задаёт вопрос:

— Мама, а когда ещё будет ёлка?

— Пройдёт зима, будет весна, лето, потом подойдёт осень, похолодает, опять наступит зима. Тогда и придёт снова Новый год, и ёлку опять поставят.

— Когда будет ещё ёлка, — восхищённо говорит Тата, — мы пойдём туда и возьмём к себе домой Новый год! Он будет нам петь, танцевать, орехи и конфеты давать. Правда, мама?

А Ната подумала и возразила:

— Мы пойдём и только посмотрим. А брать не надо, тогда у других детей не будет Нового года.

Кто напроказил?

Раздела мама девочек, потом вошла в комнату, взглянула на ёлку и руками всплеснула:

— Ой, горюшко! Кто же это сделал?

Девочки тоже вошли, взглянули и застыли: под ёлкой лежало несколько разбитых стеклянных игрушек.

— Признавайтесь: кто трогал ёлку?

— Не я, — первой опомнилась Тата.

— Не мы, — сказала Ната.

— Они сами разбились, — прибавила Тата.

— Фу, какие вы нехорошие девочки, — пристыдила мама. — Напроказничали да ещё сознаться не хотите. Лучше скажите, кто это сделал, а то обеих накажу.

Девочки молча хлопали глазами, глядя друг на друга.

— Это ты, Тата? — допытывалась мама.

— Нет. Это, должно быть, Ната.

— Ты, Ната?

— Нет. Это, должно быть, Тата.

Мама вздохнула и сказала:

— Ну что ж. Не признаётесь — так и сделаю: накажу обеих. Сегодня за ужином не дам вам торта, а завтра не пойдёте в кино.

Мама собрала разбитые игрушки и пошла кипятить молоко. Девочки побыли немного в комнате и тоже пошли к маме. Но вот молоко вскипело. Мама отставила кастрюлю и пошла в комнату, но, открыв дверь, так и остановилась на пороге: под ёлкой снова лежала разбитая игрушка.

Теперь мама поняла, что она напрасно напала на девочек. Но кто бы мог ещё шалить, если в квартире больше никого нет? Если от ветра, так на дворе никакого ветра нет и форточка закрыта…

Постояла мама, подумала и говорит:

— Пойдёмте на кухню.

Вышли, а двери в комнату оставили открытыми.

Сидят, ждут.

Сначала во всей квартире было только слышно, как в ванной размеренно капала вода из неисправного крана: кап… кап… кап…

Но вот из комнаты долетело какое-то шуршание, потом глухой звон, и вдруг — хлоп! Словно из игрушечного пистолета выстрелили.

Мама тихонько встала со стула и пошла к двери. За ней так же осторожно пошли Ната и Тата. Вот они дошли до двери, заглянули в комнату.

Под ёлкой сидел их пушистый Барсик. Его глаза жадно перебегали с одной игрушки на другую и хищно горели — совсем так, как в сарае, когда он охотился на голубей. И хвостом даже шевелил, хлопая им по полу.

Вот он присел, потом подпрыгнул, ударил лапкой. С ветки сорвался большой розовый шар. Ещё мгновение — и шар хлопнулся об пол, от него остались только мелкие блестящие осколки. В то же мгновение кот одним прыжком спрятался под кроватью.

Ната и Тата облегчённо вздохнули и засмеялись.

Где спят автобусы

Вернулся с работы папа. Ната и Тата бросились к нему и наперегонки стали рассказывать про ёлку около кинотеатра, про живого деда Мороза и Снегурочку, про то, что натворил Барсик…

— Подождите, дайте хоть раздеться, — просит папа.

А девочки всё не отстают от него:

— Папа, а Валерик давал мне голубя!

— И мне.

— Он такой хорошенький! Белый.

— А у меня был… был… зелёный, — сказала Тата.

— Ну что ты, дочка, — возразил папа, — зелёных голубей не бывает.

— Нет, быва-а-ет, — надувшись, упиралась Тата.

— Нет, он не зелёный, — сказала Ната, — а такой… такой, как Барсик.

Тогда Тата вспомнила про то, что наделал Барсик, и попросила:

— Папа, выгони Барсика. А то он все игрушки на ёлке побьёт.

— Хорошо, выгоню.

Ната вступилась за кота:

— Ему же будет холодно.

— Не будет, — заспорила Тата, — у него шубка тёплая!

— Он в подвале пересидит, там не холодно, — сказал папа.

А Барсик беззаботно дремал на паркете под тёплой батареей, словно не о нём шла речь.

Папа разделся и пошёл умываться. Девочки — за ним.

— Я уже сама умываюсь, — хвалится Ната. — И я сама. И совсем не плачу, — говорит Тата.

— Вы уже большие, молодцы, — хвалит их папа. — А ручки с мылом надо мыть…

Потом все сели ужинать. Папа с мамой пили белое шипучее вино из высоких тонких бокалов, а девочки — ситро из чашечек. Все чокались и приговаривали:

— С Новым годом, с новым счастьем!

А ещё через час сестрёнки лежали в постели. Рядом с Татой на подушке была её любимая кукла Зоя, а около Наты из-под одеяла выглядывало чёрное ухо плюшевого медвежонка.

— Папа, а тебе завтра опять на работу? — спросила Ната.

— Нет, завтра у меня выходной.

— Мы пойдём с тобой гулять, правда? — договаривается Тата.

— Пойдём, пойдём. А пока спите!

Несколько минут девочки лежали молча.

Потом Тата беспокойно задвигалась, поднялась.

— Папа!

— Что тебе?

— Папа! А твой автобус тоже спать лёг?

— Нет. На нём сейчас другой шофёр ездит.

Тут и Ната вскочила, спросила:

— А где автобусы спят?

— Автобусы не спят. Но они тоже отдыхают. Целый день автобусы трудятся, бегают с одного конца города на другой, перевозят пассажиров. И только поздно ночью шофёры вводят их в гараж — большой такой сарай. Там их осматривают механики. Видят, у одного автобуса шина очень стёрлась, вот-вот лопнет. Значит, надо заменить шину. У второго щёточка сломалась — та, что ветровое стекло прочищает. Это тоже плохо: пойдёт снег, залепит стекло, и шофёр не увидит, куда ехать. У третьего что-то внутри не ладится — надо отремонтировать. Так оглядят каждую машину и сделают всё, чтоб на другой день автобусы опять были готовы неутомимо бегать по городу.

— А ты нас покатаешь, как раньше?

— Покатаю. Спи.

Ната вздохнула, повернулась на другой бок и затихла.

* * *

Когда папа опять подошёл к постели, чтобы поправить на девочках одеяло, Ната и Тата уже спали. Их личики то слегка хмурились, то улыбались. Что им снится: страшный волк, который догоняет маленького зайчика или зелёная ёлочка, прикрывшая серенького своими ветвями? Санки-кувыркалки или голубой папин автобус, который мчит их по людным улицам города? А может, весёлая Снегурочка или добрый дед Мороз?

Трудно отгадать. Возможно, и то, и другое, и третье… Вот они завтра проснутся, мы их и спросим.

ВОРОБЫШЕК

На охоту

В комнате горел свет. Значит, на улице было ещё темно. Я открыл другой глаз и увидел папу. Он стоял посреди комнаты в своём коротком кожушке и подпоясывался широким охотничьим ремнём с маленькими кармашками для патронов. Этот ремень называется патронташем.

Меня сразу точно подбросило на кровати. Я вскочил и, протирая глаза, спросил:

— Пап, ты на охоту?

— Спи, сынок.

— А ты на охоту? — не отставал я.

— Да так, пойду поброжу немного.

Каждый выходной день папа отправлялся на охоту в лес или в поле, но вставал он так рано, что я видел его лишь тогда, когда он возвращался домой. Я всегда просил, чтобы в следующий раз папа взял меня с собой, а он смеялся и отвечал:

— Хорошо, только с одним уговором: если спать не будешь — пойдёшь, а вовремя не проснёшься — не взыщи, будить не стану.

И вот сегодня, наконец, мне посчастливилось проснуться вовремя.

— Я тоже пойду! — И, не ожидая папиного ответа, я вскочил с кровати.

— Ну куда тебе! На дворе вон как темно и страшно…

— А чего страшно? Волка? Так ведь у тебя ружьё, и я своё возьму.

Босиком я бросился в уголок, где стояло моё двуствольное, как и у отца, ружьё. Только маленькое. Его ещё давно купила мама в день моего рождения.

— А в лесу снегу знаешь сколько? Ты не сможешь идти.

— Так ты пойдёшь впереди, а я — за тобой.

— Ну уж возьми его, раз обещал, — попросила мама. — Побегает за тобой — в другой раз не захочет.

— Ладно, так и быть, — согласился отец. — Одевайся скорее.

Ух, как же я торопился! Я забегал по комнате, кидаясь то к валенкам, то к тёплому свитеру, то к своему ружью.

— Обожди, не суетись, я тёплые рейтузы найду, — смеясь, сказала мама. — Постой, валенки на босу ногу? Носки шерстяные надень.

Наконец с ружьями за плечами вышли мы со двора. Уже в нескольких домах светились огоньки. У соседей запел петух. Вдоль улицы пробежал ветер и донёс музыку из репродуктора, висевшего в центре села. Под музыку дядя физкультурник говорил:

— Ниже, ниже наклоняйтесь. Не сгибайте ноги в коленях. Три-четыре…

Воробышек

Пока мы добирались до леса, уже совсем рассвело. В лесу сначала кажется тихо-тихо. Но, когда прислушаешься, уловишь: где-то хрустнула веточка, а там вспорхнула с дерева пташка — только снег посыпался и словно дым обволок на какое-то время кусты. А издали слышится: «Тук-тук. Тук-тук-тук…»

— Что это?

— Дятел трудится, — сказал папа.

Долго ходили мы по лесу, много видели всяких звериных следов — и маленьких и больших, но ни лисица, ни заяц так нам и не попались.

— Давай отдохнём, — попросил я папу.

Но, когда мы присели на кучу хвороста, я почувствовал, что в валенки откуда-то набралась вода и ноги мои закоченели. Я сказал об этом папе.

— Ну что ж, тогда пошли домой.

Мы уже подходили к дому, только с другой стороны, с огородов, когда из-за кустов выскочил заяц. Папа поднял ружьё и, не целясь, выстрелил. С кустов шумно поднялась стайка воробьёв, а беляк, прижав к спине уши, изо всех сил понёсся через луг к лесу.

Я заметил, что в снегу под кустом что-то трепыхается.

— Папа, гляди: что там? — шепнул я.

Папа запустил руку в снег.

— Э-э, так ты вместо зайца попался, — с жалостью сказал он, и я увидел на его ладони серенького нахохлившегося воробышка.

— Ты… подстрелил его?

— Подстрелил. Видишь, крылышко повредил… Что ж теперь с тобой делать?

— Папа! Раз это мы его подстрелили, давай возьмём домой. Я буду за ним ухаживать, пока крылышко не заживёт.

— Хорошо. На, неси.

Я хотел взять воробышка из папиных рук, но он меня так ущипнул за палец, что я вскрикнул и выпустил его. А он сразу попрыгал в сторону от нас, стараясь убежать.

— Эх, ты, а говоришь: «Я храбрый», — пристыдил меня папа.

Я поймал воробышка. Он меня ещё раз клюнул, однако я уже не выпустил его и не закричал. И палец уже не болел так, как сперва.

Мама против

Дорого мне стоила эта охота: набрал снегу в валенки и простудился. Теперь мама не пускает гулять, всё время в комнате сижу.

Но мне не скучно: ведь у меня есть воробышек!

Первые дни он никого не признавал, даже есть не хотел. Насыплю ему пшена, накрошу хлеба, воды налью в блюдечко. Поймаю его, посажу:

— Ешь.

А он забьётся за шкаф, нахохлится, сунет нос в угол и сидит.

Потом привык. Едва рассветёт — сразу же вылезает из своего тайника и так забавно — прыг-прыг — бочком, бочком — и уже на дощечке, где насыпано пшено и блюдечко с водой стоит.

Поест, воды попьёт и давай разгуливать по всей комнате.

Я радовался, что воробышек поправляется, а ночью мне часто снилось, что он уже летает. И вдруг против воробышка выступила мама. Как-то утром, в выходной день, когда и папа был дома, она убирала комнату и очень сердилась.

— Тьфу, куда ни глянь — всюду твой воробей наследил. Вот возьму и вышвырну его во двор.

— Во дворе же холодно, мороз. Он сразу пропадёт, — испуганно возразил я.

— А до каких пор я буду терпеть от паршивой птахи! — ещё сильнее сердилась мама. — Не успеваешь убирать после него. Весь пол заследил. Выброшу его — и всё.

Я уже представил, как больной воробышек замерзает на снегу, и из глаз моих сами закапали слёзы.

Папа увидел это и вступился за воробышка:

— Ты уж потерпи, пока у него крыло срастётся. Мы же решили его вылечить, значит, надо довести дело до конца.

— А кто говорит, что его сейчас надо выбросить? — сказала мама. — Конечно, когда крыло заживёт.

Я понял, что мама только грозит, и успокоился. Но с тех пор всё же следил за воробышком, не давал ему разгуливать по всей комнате.

Васькино злодейство

У нас есть кот Васька. Летом он был ещё маленьким котёнком, а теперь уже похож на настоящего кота. Он всё время или в чулане мышей ловит, или спит в кухне возле тёплой плиты. В комнату заходит редко.

Но один раз он выкинул такую пакость, что я до сих пор его терпеть не могу.

Я стоял на коленях перед стулом и ножницами вырезал из бумаги домик, в котором, может быть, привыкнет жить мой воробышек. А воробышек в это время прыгал по комнате. Прыгнет, клюнет что-то на полу и весело так:

— Жив-жив! Жив-жив!

Радуется, что живой и что крылышко у него срастается.

Тут, откуда ни возьмись, Васька появился. Сел на пороге и смотрит. Потом прилёг, бьёт хвостом по полу, а глаза так и горят. Я думал, он просто поглядит на воробышка, да и уйдёт. А он сидел-сидел и вдруг ка-ак кинется на воробышка! Тот, не будь дурак, расставил крылья, нахохлился и как клюнет кота в нос.

Васька подскочил, мотнул головой и снова к воробышку. Раз! — и схватил его прямо под крылышки.

— Васька! Васька, отпусти! — изо всех сил закричал я и бросился спасать воробышка.

Кот — в кухню, я — за ним, он — под стол, я его — за хвост.

— Мя-а-ав! — заверещал кот, выпустил воробья и лапой меня по руке — кровь так и брызнула.

Но я не испугался, схватил его за ухо и давай ругать. — Что ж ты, — говорю, — наделал? Мало тебе мышей, ты ещё и воробышка хотел съесть? Ах ты, бессовестный!

А Васька сидит да облизывается. Тогда я наподдал ему и выгнал на мороз.

— Чтоб ноги твоей в хате не было! — сказал я ему.

Вернулся в комнату, посмотрел на воробышка и заплакал. Лежит, бедняга, на боку, не шевелится, только клюв раскрыл и дышит часто-часто.

«Умрёт», — подумал я и заревел уже на весь дом.

Мама что-то во дворе делала. Вошла, спрашивает, что случилось, а я никак рассказать не могу.

— Во… во… робышек. Васька задушил.

— Ну, не плачь, — говорит мама. — Воробей твой всё равно не выжил бы. Крыло у него так и не срослось. А что же это за птица, если она не летает?

А мне ещё больше жаль воробышка.

Тут пришёл с работы папа. Взял воробышка в руки, ощупал его всего, точно доктор, напоил водой, постелил ему в уголке старую шерстяную варежку и говорит мне:

— Не плачь, выживет твой воробышек. Васька только чуть придушил его, а косточкивсе целы.

Воробышек летает

Постепенно воробышек стал поправляться. А через несколько дней он, как и раньше, бочком прыгал по комнате и ликовал:

— Жив-жив! Жив-жив!

Я теперь всё время следил за Васькой, а вечером сам затворял двери в комнату.

Воробышек веселел с каждым днём. Он уже не был таким нахохленным, как раньше. Перья лежали на нём гладко, даже поблёскивали.

И вот однажды, смотрю, воробышек мой поел, попил, потом — порх! — и взлетел на стул.

— Мама! Мама! — закричал я и стал танцевать.

Мама с крынкой в руках встревоженно выглянула из кухни.

— Смотри, мама, он сам на стул взлетел!

— Вот и хорошо. Значит, скоро мы сможем его выпустить.

— Ну же, воробьюшка, полетай. Ну, ещё! — просил я.

А он поглядывал во все стороны, точно сомневался, сможет ли ещё раз взлететь. Но вот, видимо, отважился.

— Жив-жив! — вспорхнул — и к окну. Но не долетел, ударился о подоконник и упал на пол. Это напугало меня.

— Э, так ты можешь свои крылышки поломать. Лучше обожди ещё немножко, — посоветовал я ему.

Воробышек словно и правда послушался. Несколько дней после этого он не пробовал летать.

Потом как-то взлетел с пола — и прямо на окно. Поклевал стекло и перелетел на другое окно. Дальше на стол, на стул, снова на окно.

На другой день он уже взлетел на шкаф, а оттуда на радиоантенну, которая была натянута в углу под самым потолком.

С этого дня воробей летал по всей комнате, а ночевал всегда на антенне.

Пусть теперь Васька попробует его достать!

Вернулся!

Когда воробышек научился летать по всей комнате, мама снова стала сердиться:

— То хоть по полу ходил, а теперь простыни пачкает, мебель вон поразрисовал. Пожил, поправился и скатертью дорога. А то сама выпущу.

— Пусть у него ещё крылышки окрепнут, — просил я.

— Нет, у меня уже терпение лопнуло.

— Только один денёчек!

— Ну хорошо. Но завтра чтоб выпустил.

Так повторялось несколько раз, а воробышек всё ещё жил в комнате. Я до того привык к нему, что никак не мог расстаться. Да и за его больное крылышко я опасался. Но вот и папа стал говорить, что пора выпустить воробышка.

— Видишь, он уже о стекло бьётся, на волю просится.

Пришлось выпустить.

Рано утром я оделся, накормил воробышка, потом поймал его и долго держал в руках — всё прощался с ним.

— Ты хоть не улетай далеко, ночуй под крышей сарая. Там тепло, — просил я его.

А он молча вырывался из рук. Вздохнул я и вынес воробышка из дома.

— Ну, лети.

Раскрыл ладонь, а он сидит и не хочет лететь. Потом сразу вспорхнул и взлетел на вербу. Посидел там немножко и перелетел на соседский сарай. Тут у меня защипало в носу, я ушёл домой и больше ничего не видел…

Подошёл вечер. Я уж и заводную машину крутил, и рисовать пробовал, и телефон проводил от этажерки к своей кровати, а сам всё думал про своего воробышка: каково-то ему там одному на морозе?

И мне представлялась страшная картина: сидит воробышек на ветке и замерзает. Он хочет слететь с дерева, чтобы поискать укромное место, но его подвело подбитое крыло. Воробышек не полетел, а упал в снег. Я вижу, как к воробышку подбирается хитрая усатая морда, и кричу не своим голосом:

— Васька!

Смотрю, а Васька выходит из кухни. Стал на пороге, посмотрел на меня, точно спросить хотел, что мне от него нужно, и, не дождавшись ответа, лениво потянулся.

И вдруг мне почудилось: «Жив-жив!»

Прислушался… Верно! Это на террасе.

Бросаюсь туда, распахиваю дверь — так и есть. Ур-а-а! Воробышек мой вернулся.

— Жив-жив?

— Живой, живой! А ты как? Лети скорее в комнату.

Воробышек не заставил себя долго ждать, влетел в кухню, оттуда в комнату и уселся на антенне.

Я сразу выгнал Ваську, поискал дощечку, но её не было — наверно, мама уже успела выбросить. Тогда я схватил кусок хлеба и накрошил прямо на полу.

— Ешь, воробьюшка, ешь, мой хороший. Молодец, что вернулся! Значит, тебе хорошо у меня? — допытывался я.

— Жив-жив, — ответил воробышек, слетел со своего насеста и стал клевать хлеб.

Когда в комнату вошла мама, она остановилась у порога и спросила с изумлением:

— Это ещё что? Не успели одного вытурить, как ты снова где-то воробья достал?

— Эх, ты! Не узнала, что ли? Ведь это же наш воробышек! Тот самый. Он вернулся ко мне, сам в дом влетел. Теперь пускай уж до весны будет в доме. Хорошо, мама?

Мама вздохнула и сказала:

— Ну что ж, пусть поживёт у нас, раз ему не нашлось во дворе ночлега.

Весна

С каждым днём становилось теплее. Ночью окна ещё намерзали, а днём оттаивали. Тогда из комнаты можно было увидеть всё, что делалось на дворе и на улице.

С крыши свисали сосульки, с них капала вода. Снег местами совсем растаял, показалась чёрная земля.

С деревьев часто опускались стайки воробьёв.

Они суетились на земле, что-то находили, шумели, ссорились и, внезапно сорвавшись, улетали прочь.

Куры выходили из сарая и грелись на солнышке.

Лес был уже не белый, как раньше, а чёрный. Это наступала весна.

Мой воробышек тоже изменился. Он стал какой-то беспокойный, не давался мне в руки, даже не садился на плечо, как раньше, а всё чаще подлетал к окну и бился клювом и крыльями о стекло.

— Не сидится ему в хате, надо выпускать. Вот что значит весна, — сказал папа.

— А почему, если весна, так и выпускать? Пусть ещё поживёт.

— Так не хочет он, видишь? Не до того ему. Скоро гнёздышко придётся строить, маленьких воробышков высиживать, кормить. Весной не только людям, а и птицам хватает работы.

И я понял, что на этот раз мне уже по-настоящему придётся проститься с воробышком.

Прощай, воробышек!

А больше и рассказывать нечего.

Ещё не зеленели ни трава, ни листья на деревьях, но было уже совсем тепло. Вынес я воробышка, посмотрел последний раз в его живые чёрные глазки, погладил серые блестящие пёрышки и выпустил.

— Жив-жив! — радостно пискнул воробышек и взлетел на вербу, где уже сидела стайка воробьёв.

— Жив-жив?

— Чирик!

— Жив-жив! — приветствовала стая моего воробышка.

А мне захотелось ещё раз увидеть его вблизи, и я подошёл к вербе.

Воробьи испугались, вспорхнули и полетели к лесу. Только мой воробышек остался. Он глянул на меня раз, другой, наклоняя свою серую головку то вправо, то влево, словно тоже хотел меня запомнить.

— Прощай, воробышек!

— Жив-жив! — ответил воробышек, поднялся с ветки и полетел за стайкой к лесу.

Дальше, дальше… Вот он стал маленьким, как чёрный жучок, а потом совсем исчез из виду.

Ну и пусть летит! На воле ему лучше.

Вот и всё.

МУРАВЕЙ С ЖАЛОМ Сказка

Дядя Шмель

Послушайте, какую удивительную историю удалось нам узнать в густом тёмном лесу. В том самом лесу, среди которого есть широкая поляна с яркими цветами и зелёной душистой травой.

На краю этой полянки шумит резными листьями могучий дуб. Жители поляны — кузнечики, жучки, бабочки, пробегая или пролетая мимо дуба, оглядываются на него с почтением или страхом. А остроносые лесные мыши обегают это место десятой дорогой.

Чем же так знаменит старый дуб, который у одних вызывает почтение, а у других страх?

А тем, что в его корневище живёт грозный дядя Шмель. Все знают, что у Шмеля есть страшное оружие — большое, острое жало. Из уст в уста передаётся таинственным шёпотом легенда о том, что от жала дядюшки Шмеля погибло немало лесного народа.

Может, тут и преувеличивают, но мы рассказываем то, что слышали. Говорят, что прошлой весной его жертвой стал уже довольно большой Зайчонок. Подбежал он к дубу и давай лапами землю рыть. Шмель угрожающе загудел, а Зайчонок и ухом не ведёт.

Ну, тут Шмель рассердился — он привык, чтобы его сразу слушались. Вылетел из своей норы да Зайчонка прямо в нос жалом — раз! Бедный Зайчонок так закричал, что всем стало страшно.

А вот конец этой истории про глупого Зайчонка мы слыхали по-разному: бабочки клянутся своими крыльями, что в тот же день видели Зайчонка мёртвым на другом конце поляны, а муравьи — соседи и добрые друзья Шмеля (их муравейник как раз рядом с дубом) — говорят, что легкомысленные бабочки слышали звон, да не знают, где он. Шмель — дядя серьёзный, но справедливый и наказывает только виновных.

Такой случай, говорят они, вправду был только не с Зайчонком, а с Мышонком. Забежал он раз в нору к Шмелю и давай соты потрошить, чужим медком, видите ли, захотел полакомиться. Вот Шмель его и наказал. И правильно сделал!

С тех пор мыши не отваживались приближаться к старому дубу, а Зайчонок жив и здоров. Шмель его только попугал, чтобы вперёд был умнее.

Мы больше верим серьёзным и трудолюбивым муравьям.

Но, как бы там ни было, ясно одно: честные Шмеля уважают, а воры боятся, потому что его жало не такая вещь, с которой можно не считаться.

Ленивый Муравей

Мы уже вспоминали про муравьёв, соседей Шмеля. Это дружная, работящая семья. Но, как известно, в лесу не без кривого дерева. Был в этой большой и хорошей семье один плохой Муравей, ленивый, жадный, зазнайка. Поставят его, скажем, вход сторожить, а он убежит куда-нибудь или стоит ворон ловит. А тут кто-нибудь из чужих в муравьиный дом и забредёт. Прикажут муравейник чистить — он схватит что-нибудь для вида, пока другие как следует работой займутся, а потом заберётся в тёмный уголок и отлёживается там на мягких муравьиных подушках. Только есть мастер был! Тут уж с ним никто сравняться не мог.

А до чего вредный! Скажут ему что-нибудь, замечание сделают — сейчас же кусаться! А был он сильный. Не один уже муравей почувствовал крепость его челюстей и ходил с покалеченной лапкой или надкушенным усом.

Конечно, такое поведение хоть кому не понравится. Лодырей и хулиганов никто не любит. И хоть муравьи — народ терпеливый, но, в конце концов, и они начали возмущаться.

— Ох, Муравей, — говорят ему, — где твоя совесть? Возьмись за ум, пока не поздно, чтобы плакать не пришлось.

И, что же вы думаете, повлияло это на Муравья? Ничуть! День или два никого не трогал, даже немного работал, а потом опять за своё.

Однако он понимал, что его беззаботная жизнь приходит к концу. Чтобы и дальше можно было лодырничать, врать и обманывать своих товарищей, надо было немедленно что-то придумывать.

И Муравей стал думать.

Но его ленивая голова долго не могла ни до чего путного додуматься.

Муравьиные мечты

Как-то к вечеру, когда всё живое спешило покончить с дневными заботами, наш Муравей, удобно примостившись на сухой ветке, грелся себе на солнышке.

Но вот на поляне послышалось: «Гу-у, гу-у, гу-у…»

Все невольно притаились, а Муравей мигом спрятался под ветку.

Шмель залетел в свою нору, немножко погудел, побубнил, как старый дед, и затих.

«Спать лёг, — подумал лениво Муравей, вылезая опять на ветку. — Вот кому хорошо: захотел — ложись и спи. Никто тебя не побеспокоит, никто не осмелится залезть в твою нору».

Муравей завистливо вздохнул.

«А всё потому, что у него жало, — продолжал раздумывать Муравей. — Как всё-таки несправедливо устроен мир: у одного и голос громкий, сердитый, и крылья, и жало… а у другого только ножки, да челюсти…»

Вот если бы ему хоть жало! Крылья — что, упадёшь, да ещё расшибёшься. А жало — ой, как бы оно ему пригодилось! Пусть бы тогда кто-нибудь попробовал ему слово сказать — сейчас бы ноги протянул.

«А куда же девать это жало, когда спать ложишься? — спросил себя Муравей. — Интересно, куда Шмель кладёт его на ночь?..»

И тут Муравья осенило: «А ведь жало-то можно украсть! Спуститься с куста, подкрасться к норе, и…»

Он становится вором

Нет, страшно. Бр-р-р… даже затрясло всего. Если дядька Шмель поймает — живым не выпустит. Если бы это был не Муравей, можно было бы сказать, что у него при этой мысли под кожей мурашки забегали.

А вдруг не поймает? О, тогда Муравей покажет, кто он такой! На всей поляне будет самый сильный. Все будут бояться.

А всё-таки страшно…

Долго раздумывал Муравей, долго не мог на что-нибудь решиться. Наконец жажда власти, желание стать сильнее всех победили трусость.

Муравей встал, воровато оглянулся. Все вокруг были заняты своим делом, никто не обращал на него внимания. Муравей выбежал из-за куста и начал осторожно пробираться к Шмелиной норе. Пробежит немного, остановится, пошевелит усиками, прислушается — и опять побежит.

Вот на дороге лежит толстый шершавый корень. Но для Муравья это не помеха. Он с разбега взобрался на корень и… от неожиданности присел на все свои шесть ножек: прямо перед его носом чернела нора Шмеля. Она зияла таинственно, пугающе, словно бездонная пропасть.

Долго сидел Муравей на одном месте, прислушиваясь и принюхиваясь. В норе стояла такая тишина, словно в ней никого не было. Но дядя Шмель там, это Муравей знает наверное. «Ну, что ж, если дядя Шмель не спит — притаюсь, он и не заметит», — подбадривал себя Муравей и осторожно пополз в нору. Сначала она шла вглубь, потом спуск кончился, и нора постепенно расширилась в настоящую пещеру. Муравей остановился, чтобы привыкнуть к темноте и разглядеть, что тут творится.

И вот он увидал, что в самом далёком углу пещеры находятся соты. Муравью как-то пришлось побывать в дупле, где когда-то жили пчёлы, там тоже были соты, только те походили на кружки подсолнечника, из которых выбрали зёрна. Муравей заползал в красивые гранёные чашечки и в некоторых находил капельки густого и очень сладкого мёда.

Но соты Шмеля были похожи на белые жёлуди или лесные орехи, нескладно слепленные друг с другом.

Приглядевшись получше, Муравей увидал и самого Шмеля. От страха у него задрожали ножки. Но он скоро успокоился, потому что понял, что Шмель и вправду спал: он сидел на сотах неподвижно, только его полосатое, лохматое брюшко то раздувалось, то опадало.

Муравей набрался смелости и подполз ближе. Ничего! Шмель не шевелился. Где ж его жало? Освоившись в Шмелиной норе, Муравей начал шарить по всем закоулкам.

Наконец в одном тёмном уголке что-то забелело. Муравей бросился туда и заметил сухой листочек, а на нём…

Фу! Даже в пот бросило и дух захватило — на листочке лежало жало. Да, это оно, чёрное, кривое и острое!

Муравей бросился к жалу, но сухой листочек так под ним зашелестел, что вор присел с перепугу и не шевелился, пока не убедился в том, что Шмель продолжает беспечно спать. Тогда Муравей осторожно взял в рот жало, сполз с листочка и, не оглядываясь, спотыкаясь из-за своей неудобной ноши, побежал к выходу.

Муравей с жалом

К своему дому Муравей добрался тогда, когда солнце уже зашло. Натрудившись за день, муравьи спали, только у входа в муравейник стояло двое часовых. Широко раскрыв рты с большими крепкими челюстями, часовые преградили Муравью путь, но тот наставил на них своё страшное оружие.

— Видите, что это? Шмелиное жало! Как ткну, так вам и каюк!

И часовые пропустили нахала. А что они могли сделать? Шмелиное жало — вещь на самом деле страшная.

Муравей пробрался на своё место и лёг спать, крепко обхватив лапками жало, чтобы никто не украл. Но спал он тревожно, часто просыпался. А под утро ему приснилось, что прямо в муравейник пришёл грозный дядя Шмель. Он подошёл к Муравью, впился в него страшными чёрными глазами и сердито зашевелил усами.

«Это не я… Я больше не буду…» — лепечет перепуганный Муравей.

«Врёшь, вор!» — гремит Шмель и подступает ближе.

Муравей вскакивает с мягких подушек и бежит, но ноги его не слушаются, он едва ползёт.

«Не убежишь! Ха-ха-ха!» — догоняет басистый голос Шмеля.

«Спасите!» — изо всей силы закричал Муравей и проснулся.

Вокруг стояли муравьи и с насторожённым любопытством смотрели на него.

— Что глаза вытаращили? — грубо закричал он на товарищей и пренебрежительно добавил: — Ваше дело в земле рыться! Ну!

Испуганно поглядывая на большое тёмное жало, которое Муравей неуклюже держал в лапах, муравьи разошлись. Каждый взялся за свою работу, а наш Муравей сладко поел и задумался, чем бы ему развлечься. Про работу он, конечно, не думал. Это не для него! С сегодняшнего дня он самый сильный на всей поляне. Он и самого Шмеля заколет, если тот попробует прицепиться. Теперь его дело приказывать. Пускай другие делают всё, что ему захочется.

И Муравей решил тут же проверить свою власть.

Вот над чем-то трудится, весь обливаясь потом, маленький, худенький муравьишка. Наш Муравей подбежал к нему и стал на пути. Тот удивлённо остановился, потом пропищал:

— Не мешай!

— Ах ты, негодяй! — закричал Муравей. — Не видишь, кто перед тобой? Хочешь — мигом кишки выпущу?

Бедный муравьишка как бросится бежать, только пыль поднялась.

А Муравей и рад:

— Держи его! Го-го-го!

Вон там несколько муравьёв готовят на всех обед.

Подходит к ним наш Муравей, жалом нацеливается:

— А ну, отойдите-ка, я попробую, что тут у вас!

— Нельзя! — возражает кто-то. — Ещё не время!

— Я тебе дам «нельзя». Мне всё можно!

Залез с ногами, перепоганил всю еду и пошёл дальше.

Вот какая-то суета, крики… Ага, тащат гусеницу. А она большая, толстая — никак не справятся.

— Что тут такое? — кричит Муравей. — Шуму много, а работы чуть!

— А ты чего кричишь?

— Надсмотрщик нашёлся!

— Лучше бы помог, — сердито огрызнулись труженики.

— Цыц! — гаркнул Муравей и как кольнет ближайшего муравья жалом под ребро — тот, бедняжка, так и согнулся.

Весь день Муравей мешал своим товарищам работать, издевался над ними, нескольких даже ранил. И увидали муравьи, что дальше этого терпеть нельзя.

Муравья наказывают

Вечером, когда Муравей натешился, вволю наелся, оставив многих без ужина, и заснул, муравьи начали советоваться, как им избавиться от зловредного соседа. Долго спорили, никак к одному решению прийти не могли.

Наконец кто-то предложил:

— А давайте сходим к Шмелю и расскажем, где его жало. Он сам накажет вора.

— Правильно! — закричали муравьи.

Предложение понравилось всем. На том и порешили.

А утром, только что солнышко послало на лесную поляну свои первые лучи, делегация из десяти солидных муравьёв двинулась к Шмелиной норе.

По дороге чуть не поссорились: спорили, кому первому войти в нору к сердитому дяде Шмелю. Но оказалось, что спорили напрасно. Будить Шмеля не пришлось. Такой же труженик, как и муравьи, он уже сидел около норы, расправляя лапками свои длинные усы, приводя себя в порядок.

Делегаты низко поклонились Шмелю, а старший сказал:

— Дорогой дядя Шмель! Мы никогда бы не решились тебя побеспокоить, если бы наше дело не касалось и твоей особы…

— Говорите покороче! — нетерпеливо прогудел Шмель.

— А короче вот что: наш лодырь и хулиган, а теперь уже и вор-Муравей украл у тебя жало, и теперь нам…

— Что?!

— … и теперь нам нет из-за этого жизни.

— Что украл?

— Не сердись, дядя, но это правда. Он украл твоё жало!

— Ха-ха-ха! — расхохотался вдруг Шмель. Он схватился за бока, оглядел смущённых муравьёв и ещё громче залился смехом. — Ха-ха-ха! Ох-хо-хо! Вот чудаки! А это что?

Тут из кончика Шмелиного туловища высунулось чёрное блестящее жало.

— Но… у него тоже есть жало! И он сам говорил, что это твоё! — растерянно сказал один из делегатов.

Шмель вдруг что-то вспомнил.

— Подождите, — сказал он и бросился в нору. Через минуту он вылез и сердито пробормотал: — Он украл не моё жало, а жало моего покойного отца, которое хранилось у меня, как память. А ну, пойдёмте в ваш муравейник.

Идти было недалеко, и Шмель пошёл с муравьями пешком.

— Выведите сюда вашего героя. Да не бойтесь, ничего он вам этим жалом не сделает.

Ободрённые Шмелём, муравьи бросились в свой дом, нашли сонного Муравья, растолкали:

— Вставай, хватит отлёживаться!

Тот вскочил — и за жало:

— Вам что, жизнь надоела? — кричит.

— А ты не ори, — говорят ему товарищи, — а выходи к Шмелю на расправу.

— Не подходите, заколю! — не сдаётся Муравей.

Тогда муравьи все вместе бросились на разбойника. Кто-то охнул от раны, нанесённой жалом, у кого-то хрустнула лапка, перекушенная Муравьём, но вора тут же связали, жало отняли. Вывели Муравья, поставили перед грозные очи Шмеля и рядом жало положили.

Посмотрел Шмель на Муравья и говорит:

— Мало того, что ты негодяй, ты ещё и дурак. Вот моё жало, и пользоваться им могу только я. Это можно было бы тебе сейчас доказать, но я не стану пачкать о тебя своё жало.

Потом сказал муравьям:

— Я думаю, вы сами найдёте ему наказание…

И тут все муравьи зашумели, закричали:

— Выгнать его из дома! Выгнать! Вон!

Муравей стоял оробев, ждал смерти. А когда услыхал эти крики, так даже обрадовался. Одним прыжком он выскочил из муравейника и так засверкал пятками, что только его и видели!

Конец

Но радость его была преждевременной.

Сначала Муравей бежал, не разбирая дороги, пока не выбился из сил. Потом упал и лежал некоторое время не в состоянии подняться и пошевелить усом, а когда немножко отдышался, начал думать, что ж ему делать, как дальше жить.

«Пойду поищу какой-нибудь муравейник. Попрошусь, муравьи меня примут».

Пошёл Муравей искать добрых соседей. Пускай ищет. А вам мы скажем по секрету: не найти ему таких добряков. Дело в том, что о недостойных поступках Муравья знали уже не только на поляне, а и во всём лесу. Вы, вероятно, догадываетесь, что тут постарались бабочки, большие любительницы всяких необычайных историй. Порхая с цветка на цветок, они первыми узнавали все лесные новости и охотно ими делились. Бабочки и рассказали эту историю с жалом.

И вот, когда Муравей добрался до огромного муравейника, в котором жили крупные рыжие муравьи (наш Муравей был чёрный), и стал проситься к ним в соседи, часовые не пустили его даже на порог.

— Слыхали про тебя, героя, проваливай, пока ноги целы!

Не более любезно встретили его и чёрные муравьи в другом муравейнике. Разница была только в том, что тут ему пообещали переломать рёбра, если он не перестанет приставать и не уберётся прочь.

Муравей устал, проголодался, а тут уже и вечер подходит. Что делать, где холодную ночь пересидеть?

Едва ползёт Муравей, сам не знает куда, да слезами землю кропит. Вдруг глядь — впереди удобный такой плоский камешек, сверху листочком накрыт. Залез Муравей на камешек, а тот ещё тёплый — солнце за день нагрело.

«Повезло! — радуется Муравей. — Тут и переночую, а завтра что-нибудь придумаю».

Лёг да и заснул, словно на печи.

И если бы он привык рано вставать, как трудовой народ встаёт, то, может быть, всё бы и обошлось благополучно. Но что вы от лодыря хотите? Уже и птички проснулись, летают, щебечут, жучки всякие суетятся в траве, а Муравей перевернулся на другой бок и опять храпака задаёт.

А тут бежал козлёнок к реке — водицы напиться. Хорошенький такой козлёнок, маленький, пушок на нём жёлтенький. Бежит, подпрыгивает да копытцем прямо на тот камешек скок! — и раздавил Муравья. Совсем. Только мокрое пятнышко на камешке осталось…

* * *

Может, вам и жаль Муравья, а мне — не очень. Не хотел он с добрыми людьми по-честному жить, вот и пострадал.

КАК ВЫРОС ПИРОЖОК

Цветы

В солнечный весёлый городок, где жил маленький Витя, пришла самая настоящая весна. Сначала растаял снег и потекли быстрые ручейки. Потом ручейки убежали в речку, и даже лужи высохли. Витя вышел во двор и увидел: от земли лёгкой дымкой поднимается пар, кое-где зелёными иголочками пробивается травка.

— Наверно, уже совсем тепло, — решил Витя, сбросил ботинки и пробежался по двору босиком.

Шероховатая земля и вправду была тёплой и приятно щекотала пятки.

— Витя, ты что делаешь? — услышал вдруг мальчик мамин голос. — Почему босиком бегаешь?

Пришлось опять надевать ботинки.

— Витя, — снова позвала мама, — давай, сынок, цветы сажать.

Витя часто хозяйничает вдвоём с мамой. Есть у Вити и папа, но он моряк, плавает на корабле и дома бывает очень редко.

Мама большой блестящей лопатой вскопала под окошками грядку, а Витя разровнял её граблями. Потом мама вырыла небольшие ямки и в каждую опустила продолговатое семечко, а Витя старательно засыпал его землёй. Возле грядки росло небольшое дерево — его когда-то посадил папа.

Это была яблонька. Витя знал: скоро на ней вырастут краснощёкие яблоки. Очень вкусные! «А, кроме яблок, есть ещё груши», — вспомнил Витя и спросил:

— Мама, а груши тоже растут?

— Растут и груши, — отвечала мама.

— А огурцы?

— И огурцы.

— А лимоны?

— Всё растёт, — отмахнулась мама, — не мешай, а то я семена рассыплю.

Витя сажает пирожок

Но вот цветы уже посажены. Вместе с мамой Витя зашёл в комнату, взял со стола пирожок с капустой и снова вышел во двор.

— Смотри не потопчи грядок, — предупредила мама. — Когда приедет папа, мы нарвём цветов и пойдём его встречать.

— Хоть бы поскорее он приезжал, — вздохнул Витя.

Он остановился возле грядок и задумался: «Мама говорит: «Всё растёт». А что, если посадить в землю пирожок? Может, он тоже вырастет? Вот было бы замечательно!»

Недолго думая Витя принёс из коридора свою игрушечную лопатку и в углу грядки вырыл маленькую ямку. Потом посмотрел, нет ли поблизости рыжего дворового пса Каштана — этот Каштан уже не раз отнимал у Вити пирожки, печенье и прочие вкусные вещи — и торопливо сунул в ямку свой пирожок. Благополучно засыпав ямку землёй, Витя сел на скамейку и принялся размышлять: «Интересно, когда вырастет пирожок — сегодня, завтра или, быть может, тогда, когда и цветы?» Витя долго сидел на скамейке. Пирожок всё не рос.

И вдруг Витя догадался: «Мама свои цветы поливает, значит, и мне надо полить». Он набрал в маленькое ведёрко воды и вылил её на грядку, где был посажен пирожок.

На следующий день Витя первым делом снова побежал поливать пирожок.

— Куда это ты воду носишь? — поинтересовалась мама.

Витя никому не хотел рассказывать про пирожок. Пусть вырастет — тогда все и увидят. Но раз мама спрашивает, придётся рассказать. Витя подошёл к маме и тихонько, чтобы не услышал Каштан, который вертелся неподалёку, прошептал в самое мамино ухо:

— Пирожок поливаю.

— Какой пирожок? — удивилась мама.

— Тот, с капустой… Я посадил его.

Мама как засмеётся, а потом и говорит:

— Ну, пойдём посмотрим.

Разгребли ямку. А пирожок уже и на пирожок не похож: раскис, смешался с землёй. А тут ещё подошла соседка тётя Лида и тоже начала смеяться:

— Ох-хо-хо! Ну и насмешил! Кто ж сажает пирожки?!

Витя с укором посмотрел на маму:

— Ты ж говорила: «Всё растёт».

— Правильно. И пирожок растёт, только не так.

— А как?

— Это долго рассказывать. Вот поедем к бабушке в деревню, сам увидишь.

К бабушке

— Завтра едем к бабушке, — сказала мама однажды вечером.

— К бабушке! Едем к бабушке! — Витя от радости даже затанцевал по комнате.

Ночью он несколько раз просыпался и спрашивал:

— На поезд не опоздали?

— Спи, сынок, — успокаивала мама, — успеем.

Наконец наступило утро. Позавтракали и пошли к автобусу. Далеко идти не пришлось — остановка как раз напротив их дома. Только перешли улицу — подъехал автобус. Не успел Витя рассмотреть в автобусе людей — снова остановка. Мама взяла его за руку и сказала:

— Нам выходить.

Вот он, вокзал — высокое красивое здание. Наверху в стене Витя увидел круглые часы с огромными стрелками. Ну и стрелки! Прямо настоящие пики.

Внутри вокзала много людей. Каждый подходит к маленькому окошечку и просит тётю, которая там сидит: «Дайте, пожалуйста, билет». И Витя с мамой купили билет. Теперь нужно ждать поезда. Одна маленькая девочка, беленькая с чёрными, как угольки, глазами, тянула маму за платье и хныкала:

— Ма-аа!

Она заметила Витю и, позабыв, что ей надо плакать, некоторое время молча рассматривала его. Но потом спохватилась и снова затянула:

— Ма-а!

Витя и сам иногда так делал, но, конечно, дома. А здесь, на вокзале, куда это годится? Да и чего, спрашивается, плакать, если у тебя в руке хоть и мамин, но всё же настоящий билет на поезд и ты едешь в гости к бабушке?

Дежурный по вокзалу в красной фуражке объявил, что поезд прибыл. Витя с мамой вышли на перрон. Возле платформы стоял большой чёрный паровоз и устало пыхтел: «Пх-пх-ссс… пх-пх-сссс…..»

Возле вагона девушка-проводница проверяла билеты.

— Билет есть, — сказал ей Витя, когда они подошли к вагону.

— Ну, если есть, заходи, — усмехнулась девушка и сама подсадила Витю в вагон.

Паровоз протяжно засвистел. Поезд тронулся. Витя выглянул в окошко.

— Мама! — вдруг испуганно закричал он. — Смотри вон та девочка со своей мамой. Они опоздали!

— Не волнуйся, — сказала мама, — им на другой поезд.

Наверно, это и в самом деле так, потому что обе — и девочка и тётя — смотрят на встревоженное Витино лицо и смеются. Витя тоже засмеялся и помахал девочке рукой. Поезд мчался всё быстрей. За окошком проплывали дома, деревья, люди, столбы с натянутыми проводами. Вагон покачивало. Витя прислонился к маме, и глаза его начали слипаться. Он ещё слышал, как мама кому-то сказала:

— Ночью плохо спал — боялся опоздать на поезд.

И Витя уснул.

Сеют пшеницу

Бабушка и дядя Пётр жили на краю села, недалеко от леса. Витя с мамой отворили калитку и сразу же увидели бабушку: с ведром в руках, она шла к колодцу, желтевшему новым срубом в углу двора. Увидев Витю, бабушка опустила ведро на траву и всплеснула руками:

— Ой, какой же ты беленький! Надо тебе побольше на солнышке бегать.

Рассказывая друг другу разные новости, бабушка и мама вошли в дом. Витю их разговоры не интересовали, он заглянул в сарай. Здесь лежали инструменты дяди Петра. Витя уже схватил молоток и думал, что бы ему ещё взять, как вдруг услышал возле сарая ребячьи голоса. Он выбежал наружу. На улице стояли два мальчика.

— Беги! Беги! Он поднимается! — кричал один.

— Куда — беги? Нитка запуталась, — возражал другой.

— Ах, ты!

Витя подошёл поближе и увидел, что мальчики стараются освободить бумажного змея, запутавшегося в лопухах. Одного из этих мальчиков, серьёзного деловитого Колю Витя знал: тот жил как раз напротив бабушкиной избы. Другой был похож на Витю: такой же беленький, курносый, даже штаны у него были синие, как у Вити.

— А ну, давай я, — сказал Витя.

Незнакомый мальчик выпустил из рук запутавшуюся нитку и, разглядывая Витю, спросил у Коли:

— Это кто?

— Витя. Он к бабушке приехал, — пояснил тот.

Витя вырвал с корнями огромный лопух и распутал нитку.

— Как тебя зовут? — поинтересовался он, поворачиваясь к незнакомому мальчику.

— Митя. Мы с Колей осенью в школу пойдём. А ты?

— Я… Меня ещё не пустят, — хмуро отвечал Витя.

За лесом что-то загудело. Сначала тихо, потом всё громче, громче.

— Что это?

— Трактор, — сказал Митя.

— Пшеницу сеют, — пояснил Коля. — И мой папа там.

— Пойдём поглядим, — попросил Витя Колю.

— Пошли, — согласился тот.

— А ну, кто быстрей! — крикнул Митя.

И они наперегонки пустились по дороге.

Сразу же за небольшим дубовым леском открывалось поле. Дорога разделяла его на две неровные части. Слева поле тянулось вдоль леса неширокой полосой. Справа чернело без конца и края. К лесу, тарахтя и поднимая за собой тучу пыли, подходил трактор.

Вите только один раз в жизни пришлось видеть трактор так близко. Это было весной, когда асфальтировали улицу, на которой жил Витя. Трактор с двумя огромными колёсами сзади и широким чугунным катком впереди двигался взад-вперёд, разравнивая и укатывая мягкий асфальт. Трактор, подходивший сейчас к лесу, был похож на тот, только немного больше. И вместо колёс и катка у него были гусеницы. Сверху на тракторе находилась кабина почти такая же, как у автомашины. В ней сидел тракторист. Сзади к трактору было прицеплено пять широких зелёных ящиков на колёсах.

— Сеялки, — сказал Митя.

— Вон мой папа, — показал Коля на высокого темноволосого человека, который стоял на подножке одной из сеялок и что-то помешивал в ящике.

— А что он делает?

— Смотрит, чтоб зерно правильно высевалось, — солидно пояснил Коля.

— Какое зерно?

В это время трактор остановился возле бочки с водой. Тракторист соскочил вниз и ведром стал заливать воду в трактор. Колин папа подошёл к мальчикам:

— Это что за экскурсия? — спросил он.

— Это Витя. Он хочет посмотреть зерно.

— Что ж, можно.

Колин папа подвёл их к сеялке, набрал горсть зерна и показал Вите:

— Вот смотри, это пшеница.

Витя с интересом рассматривал жёлтые продолговатые зёрна, а потом взял в руку несколько штук.

Коля пояснил: пшеница по трубочкам сыплется из ящиков в землю и потом растёт.

Когда Витя пришёл домой, мама и бабушка уже искали его.

— Где ты бегал? — недовольно спросила мама.

— Я видел, как пшеницу сеют, — похвалился Витя.

— Значит, теперь знаешь, как пирожок сажают? — улыбнулась мама.

— А как он растёт?

— Потерпи — увидишь.

Пирожок растёт

С этих пор Витя часто приезжал к бабушке, и каждый раз мама водила его в поле, где была посеяна пшеница.

— Смотри, как пирожок растёт.

— Пирожок?

Витя старательно смотрел вокруг, но нигде не было видно пирожков, похожих на те, что пекла мама. Вокруг виднелись только нежные бледно-зелёные стебельки. Через некоторое время Витя опять приехал в деревню.

— Пойдём посмотрим на нашу пшеницу, — сказала бабушка.

Как же удивился Витя, когда они пришли на поле: пшеница была уже не зелёная, а жёлтая. Стебли стояли густой золотистой стеной. Они были выше Вити. На верхушке каждого стебелька висел плотный гранёный колосок. Покачиваясь от лёгкого ветра, колоски чуть слышно шелестели и позванивали. Бабушка сорвала один колосок, размяла его, провеяла.

На её ладони Витя увидел зёрна, похожие на те, которыми весной засевали поле, только не блестящие, а покрытые нежным белёсым пушком. Внутри каждого колоска было что-то вроде молока.

— Как только затвердеют, так и можно жать, — сказала бабушка.

— А как это — жать? — спросил Витя.

— Вот приедешь в следующий раз — увидишь, ещё и нам поможешь.

И правда, через две недели Витя с мамой получили от бабушки письмо. Бабушка писала, что началась жатва, и звала их к себе.

Машина с крыльями

Витя снова у бабушки.

— Вставай, сынок, — будит мама.

Ещё только начало рассветать. Витя не привык вставать так рано. Ему совсем не хотелось вылезать из-под тёплого одеяла, и он захныкал.

— Ой, как не стыдно, — сказала бабушка, — а ещё хвалился: «Я вам помогать буду!» Оказывается, ты помощник только пироги есть.

Это, конечно, было очень обидно. Витя стал одеваться. А когда он умылся, ему и вовсе расхотелось спать и сразу стало весело. Теперь уж он торопил бабушку:

— Идём скорей, а то дядя Пётр уедет.

Дядя Пётр будет жать хлеб комбайном. Это Вите вчера сказала мама. А комбайн — замечательная машина. Пройдёт по полю — и все колосья уберёт. Конечно, Вите не терпится поскорее увидеть комбайн.

Когда они подошли к полю, там уже собралось немало народу. Слева от дороги Витя увидел диковинную машину. Её тянула пара коней. Машина тарахтела и взмахивала крыльями, которые, по очереди касаясь земли, подгребали пшеницу к железным зубьям. Потом Витя узнал: за этими зубьями находится острый, похожий на огромную пилу нож. Он срезает пшеницу. Там, где проходила крылатая машина, оставались только колючая стриженая стерня и кучи скошенной пшеницы.

Машина приблизилась, и Витя увидел, что ею управляет незнакомый человек.

— А где ж дядя Пётр? — разочарованно спросил он.

Женщины, находившиеся в поле, тем временем скручивали вясла — верёвки из соломы. Положат на такую верёвочку охапку скошенной пшеницы, придавят её коленом к земле, мигом связывают сноп. Не поднимаясь от снопа, бабушка сказала:

— Дядя Пётр на комбайне. Скоро приедет.

— А это разве не комбайн? — удивился Витя.

Все засмеялись, а тётя Дуня, вязавшая снопы рядом с бабушкой, пояснила:

— Нет, Витя, это жатка.

Другая соседка добавила:

— Это уже старая машина. Вот придёт комбайн — там есть на что посмотреть. Он не только косит, а сразу и молотит и веет.

Витя помогает

Солнце поднялось высоко в небе, и вязальщицам стало жарко.

— Пить хочется, — сказала тётя Дуня.

— И я б напилась, — откликнулась мама, — только где ж тут воды взять?

— Тут кухня недалёко — там есть вода, — ответила бабушка и повернулась к Вите. — Возьми, внучек, в корзинке кувшин. Вон возле леса дымок, видишь? Там тётя Галя хозяйничает — у неё и попроси воды.

Тётя Галя расположилась со своей кухней на небольшой полянке, которая светлым островком выделялась среди густой зелени леса. Вокруг кухни была выкопана канавка.

— Зачем это обкопали? — поинтересовался Витя.

— А ты чей будешь — такой разговорчивый? — в свою очередь, спросила тётя Галя.

— Я Витя.

— А, Витя! Теперь знаю. А обкопали кухню, чтобы огонь в лес не перекинулся. Вон сколько здесь сухого листа. Может загореться — тогда беда!

Она ковшиком налила из новой бочки воды в коричневый с белыми цветочками кувшинчик. Витя хотел идти, но тётя Галя окликнула его:

— Подожди!

Что-то поискала и подала Вите завёрнутые в капустный листок ягоды.

— Вот возьми.

Это была малина. Витя сразу насыпал в рот горсть сладких ароматных ягод. Потом, прижимая к груди пакетик с малиной и кувшин с водой, тронулся в обратный путь. Он уже прошёл половину дороги, как вдруг откуда-то выскочил небольшой серый зверёк и прыгнул прямо Вите под ноги. Мальчик испуганно упал на стерню. Зверёк тоже испугался и юркнул в норку. Витя встал. Кувшин валялся на земле. Вода из него вытекла. А, главное, раздавленные ягоды малины рассыпались по стерне. Витя с жалостью посмотрел на них, поднял кувшин и хотел идти к вязальщицам без воды. Но представил себе, как он придёт с пустым кувшином, а бабушка опять скажет: «Помощник только пироги есть». Он повернул назад и пошёл к тёте Гале. Сделал несколько шагов и вдруг вскрикнул от боли в ноге.

«Наверно, укусил кто-нибудь», — испуганно подумал Витя и присел на землю, рассматривая ногу. Оказывается, в палец вонзилась острая колючка. «Ой, болит как! Да что ж это такое: то зверь на меня прыгнул, то занозу в ногу загнал!» И Витя заплакал…

— Ви-тя-а! Ты чего сидишь? Неси скорей воду!

«Это мама кричит. Наверно, пить хочет».

Витя перестал всхлипывать. Выдернул из пальца колючку и пошёл за водой.

Воды он всё-таки принёс. Когда Витя рассказал, как его напугал серый зверёк, все очень смеялись.

— Это, наверно, суслик, — сказала бабушка. — Его нечего бояться.

В это время на дороге показалась тройка ребят. Витя узнал Колю и Митю. А впереди бежал незнакомый мальчик. Нет, не мальчик, а девочка, тоненькая, с короткими тёмными волосами. Витя разглядел её, когда ребята подбежали поближе.

— Здравствуйте! — громко сказала девочка.

— Наташа, ты поросятам дала поесть? — спросила тётя Дуня.

— Дала и курам тоже, — не без гордости отвечала Наташа и сверху вниз — она была года на три старше — посмотрела на Витю.

Но и Витя хотел показать Наташе, что он тут тоже не сидел без дела, и сказал:

— А я воды принёс.

— Подумаешь, воды! А колоски ты умеешь собирать?

Витя должен был признаться, что не умеет. Он хотел спросить, зачем собирают колоски, но побоялся, что Наташа будет над ним смеяться. Малыш, мол, поэтому и не знает.

— Ага, — сказала Наташа, — а мы собирали — и вчера и позавчера. Это просто. Вот так подними рубашку и клади сюда колоски. Давай наперегонки кто больше!

— Давай, — ответил Витя, наклоняясь за колоском.

Дядя Пётр

Солнце припекало всё сильней и сильней.

Жатка уехала на другое поле. Женщины уже связали снопы и теперь сносили и устанавливали их по нескольку штук островерхими домиками, чтоб не помокли, если пойдёт дождь.

Витя устал. Болели поколотые стернёй ноги, было жарко и хотелось спать. Он подошёл к маме и захныкал:

— Пойдём домой. Коля и Митя уже пошли.

Но тут вдруг случилось такое, что Витя забыл про всё на свете: в конце поля показалась огромная машина.

— Мама, что это?

Бабушка глянула из-под руки и спокойно сказала:

— Комбайн, Пётр едет.

— Комбайн! Комбайн! — закричал Витя и помчался навстречу машине.

— Не беги, он сюда едет! — кричала мама.

Но Витя ничего не слышал. Он мчался во весь дух. Поколотые стернёй ноги уже не болели. В палец опять впилась колючка, но вытаскивать было некогда. Витя поскакал немного на одной ноге и снова помчался вперёд.

Споткнулся и с разгона растянулся на земле — кажется, расшиб колено. Но разве сейчас до колена? Комбайн уже совсем близко. Вот уже видно дядю Петра. А сбоку от него сидит загорелая девушка с чёрными косами. Комбайн движется прямо на Витю. А вдруг его не заметят? Витя уже хотел закричать. Но дядя Пётр узнал его. Вот он усмехается и что-то говорит девушке. Та глянула на Витю, кивнула головой и на ходу спрыгнула с комбайна. Витя только успел добежать — девушка подхватила его на руки.

— Ах ты такой!..

И так и не сказав какой, передала прямо дяде Петру на мостик с перильцами. А сама быстро взобралась к ним по лесенке и села на своё место.

Дядя Пётр, как шофёр в автомашине, держал в руках руль. Откинув со лба светлую прядь волос, он спросил:

— Ну, чижик, как живёшь?

— Хорошо живу! — радостно отвечал Витя.

А взгляд его так и бегал вокруг. Рукоятки, которые иногда передвигал дядя Пётр, огромный тент над головой, что всех троих укрывает от солнца, и сам комбайн с мотором и резиновыми колёсами — всё интересовало Витю, обо всём хотелось расспросить, только Витя не знал, с чего начать.

Как работает комбайн

Впереди у комбайна, как и у жатки, крылья. Только устроены по-другому.

— Это мотовило, — поясняет дядя Пётр.

— А зачем оно?

— Мотовило подгребает стебли пшеницы к ножу.

— А нож такой, как и у жатки, да?

— Похож, только раза в три больше.

Дядя Пётр рассказал Вите, как работает комбайн.

— Нож срезает пшеницу. А вот это полотно на роликах, — показал дядя Пётр, — называется транспортёром. На него попали срезанные стебли и, видишь, едут в середину комбайна. А там барабаны вымолотят из колосков зерно, решёта провеют его, и всё! Конечно, рассказывать — это просто, а если заглянуть в машину — там всё устроено гораздо сложнее.

— А где же зерно?

— Да вот здесь, в бункере.

— Ого! Полный какой этот, как его…

— Бункер.

— Да, бункер. Сейчас через край посыплется.

— Не посыплется, — успокоил дядя Пётр. — Видишь, автомашина к нам идёт?

Автомашина тем временем свернула с дороги, проехала прямо по стерне и пристроилась сбоку комбайна. В кузове стоял загорелый парень в голубой майке с деревянной лопатой в руках.

— Открывай, — громко крикнул он и махнул рукой.

Девушка, сидевшая рядом с дядей Петром, нажала какой-то рычаг, и пшеница тяжёлым ручьём потекла из бункера в кузов автомашины, которая потихоньку ехала рядом с комбайном. Витя смотрел, как сыпалась пшеница, отливая золотом в солнечных лучах. А парень в автомашине лопатой разгребал её по кузову. Наконец он скомандовал:

— Стоп!

Девушка снова нажала на рычаг. Зерно перестало сыпаться. Машина поехала быстрее, обогнала комбайн и вскоре выехала на дорогу и скрылась из глаз.

Витя ведёт комбайн

Какой счастливый дядя Пётр! Ведёт такую замечательную машину! Вот бы Вите попробовать! Только, наверно, маленьким нельзя.

Витя покосился на девушку. Она, не поднимая головы, копалась в моторе, и тогда, приподнявшись на цыпочки к уху дяди Петра, Витя спросил шёпотом:

— А она кто?

— Комбайн гудит, не слышу.

— Эта тётя, кто она?

— Она? Ну, она мой помощник.

— Выходит, вы старший? — обрадовался Витя.

— Угадал, — смеясь, отвечал дядя Пётр. — Я комбайнер.

Тогда Витя осмелел и попросил, показывая на руль:

— Дядя Пётр, дайте мне!

— Ты ж не удержишь.

— Удержу. Папа, когда приезжал, говорил, что я сильный.

— Ну, если так, давай вдвоём управлять, — согласился дядя Пётр.

Витя нерешительно протянул руки к рулю. Правда можно или дядя Пётр пошутил?

— Ну, что же ты? — услышал он ободряющий дядин голос.

И тогда, раскрасневшись от радости, Витя положил руки на большое колесо штурвала.

Какой же он хороший — дядя Пётр!

Комбайн движется вперёд. Они приближаются к тому месту, где работают Витина мама и бабушка. Вот мама подняла голову и что-то сказала бабушке. Теперь уже и бабушка смотрит из-под ладони на Витю, и её соседки, и тоненькая Наташа. А Витя стоит рядом с дядей Петром и крепко держит штурвал комбайна.

Родина

Когда Витя проезжал на комбайне, Наташа всё ещё собирала колоски. Держа в руках колесо штурвала, Витя гордо поглядел на неё с высоты мостика. Это, мол, тебе не поросят кормить!

Наташа засмеялась и что-то крикнула Вите, но что, он из-за шума мотора так и не разобрал.

— Дядя Пётр, а зачем колоски собирают? — спросил он через некоторое время.

— Чтобы хлеб в поле не оставался — пропадёт. А ведь колхозники трудились: сеяли, выращивали.

— Да вон его сколько — хлеба! Разве мало колхозу?

— Э, чижик, хлеб наш не только для колхоза. Ты вот с мамой в городе живёшь. Там много людей, и всем нужен хлеб. А в городе хлеб не растёт. Там строят разные машины: автомобили, тракторы, сеялки. Да мало ли что. Вот и этот комбайн сделан рабочими на заводе. Колхозы дают городу хлеб, а город колхозам — машины. Понял, чижик?

— Понял.

— Велика наша Родина, много нам всего нужно, — задумчиво, будто сам себе, сказал дядя Пётр.

Родина! Это слово Витя уже слышал.

— Что такое Родина? — спросил он.

— Это, Витя, наша Советская страна. Самолёт видел? Быстро он летает, правда? Так вот, если бы ты сел на самолёт и летел целый день, на твоём пути всё время встречались бы города и сёла, люди, которые живут в них, зелёные леса и большие заводы, синие моря и озёра, глубокие шахты и широкие поля. Всё это наша с тобой Родина. Большая и самая прекрасная на свете страна, потому что в ней живут счастливые люди. А счастье дал нам Ленин.

— Дедушка Ленин. Я знаю его, — серьёзно сказал Витя.

Мука

Вот и кончилась жатва. Однажды вечером бабушка сказала:

— Ну, вот что: вы готовьте ужин, а я пойду на мельницу — дают зерно из нового урожая. Получу и там же смелю.

— Идите, — сказала мама, а потом спохватилась: — А Витю? Возьмите его с собой. Как хлеб жнут, он уже знает. Теперь пусть посмотрит, как муку мелют.

И Витя отправился вместе с бабушкой. Мельница помещалась на просторном колхозном дворе.

Снаружи это обыкновенный каменный сарай с высокой железной трубой на черепичной крыше. Ещё издали Витя услыхал равномерное тарахтение: тах тах, тах-тах…

— Это что?

— Движок. От него мельница работает.

Они вошли в сарай, и Витя испуганно остановился на пороге: там всё двигалось, гремело, стучало так, что даже земля содрогалась. В воздухе тучей носилась белая пыль. Она была повсюду: на полу, на окнах, на одежде и лицах людей. Один рабочий стал совсем белым от этой пыли, а его брови и усы, казалось, были покрыты инеем.

— Почему он такой? — тихонько спросил Витя.

— Какой? — не поняла бабушка.

— Ну, белый весь.

— От муки. Это мельник.

— А как мелют зерно?

— А вон, смотри — ковш…

Витя увидел вверху деревянный ящик, похожий на бункер комбайна.

— Сейчас я насыплю в ковш зерно, — сказала бабушка, — оно будет падать вниз. Там два огромных круглых камня. Мотор приводит их в движение. Зерно попадает между камней. Камни мелко-мелко растирают его, и вниз уже сыплется не зерно, а мука.

В это время мельник окликнул бабушку:

— Засыпайте, ваша очередь! — Сам схватил бабушкин мешок с пшеницей и высыпал в ковш.

Бабушка быстро взяла пустой мешок и зацепила его на крючки внизу под камнями. Мельник открыл заслонку, и в мешок посыпалась мука — белая-белая. Вдруг Витя заметил, что мешок сорвался с одного крюка, и мука сыплется на землю.

— Бабушка, мешок!.. — крикнул он и подхватил опустившийся край.

Бабушка снова прицепила мешок на крюк, а мельник похвалил Витю:

— Молодец!

Вите было очень приятно, что он и тут помог бабушке.

Пирожок

Но вот мука уже перестала сыпаться. Мельник помог бабушке отставить мешок.

Подошла какая-то женщина:

— Давайте вашу муку и садитесь в машину — подвезём вас.

В кузове набралось немало народу. Машина подъезжала то к одному, то к другому дому, люди сбрасывали с машины мешок или два, кто-нибудь соскакивал вниз, а остальные ехали дальше. Бабушкина изба последняя, возле самого леса. В машине теперь остались только бабушка и Витя. Шофёр затормозил и вышел из кабины.

— Давайте-ка мешок.

— Не надо, я сама, — отказалась бабушка.

— Давайте быстрей, мне некогда, — строго сказал шофёр и, взвалив мешок на плечи, понёс его в дом.

— Ну вот, теперь из нового урожая напечём пирогов, — торжественно сказала мама.

— Наконец-то дело дошло до пирогов! — обрадовался Витя.

Пока мама месила тесто, Витя принёс дров, а бабушка затопила печь. А ещё через полчаса Витя, обжигаясь, ел горячий пирожок с капустой. И надо сказать, что таких вкусных пирожков ему ещё никогда не приходилось есть. Глядя на Витино загорелое лицо и облупившийся нос, бабушка ласково улыбалась.

Перехватив её взгляд, улыбнулась и мама и спросила:

— Ну, Витя, больше ты не будешь сажать в землю пирожок? Теперь знаешь, как он растёт?

Откусывая кусок пирога, Витя в ответ кивнул головой.

Теперь, конечно, он знает, как растут вкусные румяные пирожки.

ЛОЖЕЧКА МЁДА

Оля набрала в ложечку мёда. Он был прозрачно-жёлтый, с золотыми искорками и такой душистый, словно это не мёд, а букет полевых цветов.

— Папа, а как мёд делается?

— Пчёлы его собирают, — ответил папа.

— Как собирают?

— Это долго рассказывать.

— Ничего, что долго. Расскажи, — просит девочка.

— Ну хорошо. Слушай же.

Пчёлка родилась

В улье, на одной из рамок с сотами, в маленькой восковой ячейке что-то зашуршало. Сперва еле слышно, потом сильнее. А через мгновение в жёлтой крышке ячейки уже образовалась дырочка. Вот из неё показались два чёрных усика и маленькие острые челюсти. Будто ножницы, челюсти грызли и грызли крышку, дырочка становилась всё больше, круглее. Ещё мгновение — и из тесной ячейки на соты выбралась пчёлка.

Молодая пчёлка чем-то напоминала только что вылупившегося из яйца цыплёнка. Правда, родилась она совсем взрослой и казалась даже крупнее своих старших сестёр.

Но если старшие сёстры были золотистые, блестящие и очень подвижные, то наша новорождённая пчёлка ещё очень неуверенно держалась на сотах, серенькая, растрёпанная, с непросохшими ворсинками на всём тельце.

Пчёлка немножко посидела неподвижно — видно, с силами собиралась. Потом пошевелила усиками, расправила крылышки, одну за другой разогнула и согнула все свои шесть ножек. Посмотрела на себя и застеснялась: «Ой, какая же я грязнуля!» То тут, то там к туловищу и крыльям прилипли малюсенькие кусочки воска, какие-то пылинки.

И начала она прихорашиваться, обчищать себя ножками. Сначала головку, потом крылышки, спинку, брюшко.

Ну вот, совсем другой вид! Теперь можно поглядеть, что делается вокруг.

По сотам сюда и туда хлопотливо сновали тоненькие, быстрые рабочие пчёлы.

От скуки лениво переползали с места на место толстые, неповоротливые трутни.

А вон движется по сотам целая процессия. Пчёлка никак не могла догадаться, что это происходит.

— Почему все там столпились? — обратилась она к соседке.

— Это матка обходит соты, а её окружает свита из рабочих пчёл, — ответила та.

— Матка? Кто она такая?

— Это наша мама. Самая большая и главная пчела в улье. Вот смотри.

Процессия приблизилась, и наша пчёлка увидела, наконец, пчелу, которая заметно отличалась от других.

Она была длиннее трутней, но тоньше, с острым подвижным брюшком. Пчёлы из свиты беспрерывно по очереди кормили матку, а она только то и делала, что подходила к свободным восковым ячейкам и откладывала в них малюсенькие беленькие яички.

— Зачем это? — снова спросила пчёлка.

— Из этих яичек вырастут потом молодые пчёлы, — сказала соседка и добавила: — И я выросла из такого яичка и ты. Ведь мы сёстры. — Вдруг она спохватилась: — Ну, некогда мне тут болтать, работа ждёт, — и убежала.

Матка со свитой скрылась на другой половине сот. Остальные пчёлы не обращали на неё внимания и продолжали свою работу. Одни лепили новые восковые ячейки, другие складывали в ячейки собранную с цветов пыльцу, третьи стояли на сотах и часто махали крылышками, точно летели на одном месте.

Наша пчёлка подошла к одной из тех, которые с жужжанием махали крылышками.

— Что ты делаешь?

Но это была сердитая пчела, и она ответила неприветливо:

— Разве ты слепая, не видиш-ш-шь?.. Улей проветриваю. Воздух в нём должен быть сухой, чистый, свеж-ж-ж-ий.

Пчёлка смутилась. Некоторые из взрослых пчёл, заметив её замешательство, подбежали к ней.

— Не печалься, — успокоила пчёлку одна из них, — ты скоро всё узнаешь и сама всему научишься.

Другая ласково потрогала её своими подвижными усиками и сказала:

— Смотрите, какая славная пчела. Наверно, она только что родилась.

— Вот и хорошо, — радостно сказала третья. — Значит, в нашей семье прибавилась новая работница.

Первые обязанности

Новорождённые дети первое время только и умеют, что есть. Через несколько месяцев они выучиваются сидеть, брать в руки игрушки. Потом начинают ползать и, наконец, ходить…

А вот у пчёл не так. Уже через несколько минут после рождения пчёлка начинает работать, помогать старшим. Правда, за мёдом молодая пчела летит не сразу. Сначала она работает в улье.

Давайте же посмотрим, что делает наша пчёлка.

Приведя себя в порядок, она подошла к одной из старших пчёл и спросила:

— А мне что делать?

— Делай то же, что и я, — ответила та.

— Ячейки чистить?

— Да. Ячейки должны быть чистыми, иначе пчёлы не будут носить в них мёд, а матка — откладывать яички.

— Хорошо, — ответила пчёлка и стала старательно чистить ячейки.

Начала она со своей, из которой сама только что вышла. Она сгрызала остатки крышечки, выравнивала и заглаживала края ячейки, забиралась внутрь и язычком обмывала и вычищала до блеска стенки и дно.

Старшие пчёлы сильные, они подолгу работают без отдыха. А наша новорождённая потрудилась немножко и устала.

— Что, трудно? — участливо спросила её старшая пчела, которая работала рядом.

— Ой, очень! — призналась пчёлка.

— Присядь, отдохни.

Пчёлка перелезла на соседнюю, ещё закрытую ячейку и присела отдохнуть. Потом ещё немного поработала и снова отдохнула. Только на этот раз она заползла в пустую чистую ячейку и долго сидела там, набираясь сил. Наконец вышла на соты и сказала:

— Есть хочу, — уж-жасно, уж-жасно!

К ней подбежала старшая пчела.

— На, еш-шь…

Ведь в первые дни жизни пчёлка ещё не может сама есть, поэтому старшая и подошла её покормить. Готовую еду она из хоботка в хоботок передавала нашей пчёлке.

Кормилица

Так продолжалось три дня. А на четвёртый день одна из старших сестёр сказала пчёлке:

— Теперь ты уже большая. Ты не только сама можешь есть, а сумеешь уже приготовлять еду, которой кормят старших личинок, и станешь кормилицей.

Пчёлка бросилась к ячейкам с пергой — цветочной пыльцой, перемешанной со сладким соком — нектаром, набрала её в рот, побежала дальше и набрала из другой ячейки мёда. Приготовив вкусную сладкую смесь, она вернулась обратно.

Теперь пчёлка быстро ползла по сотам, заглядывая в каждую ячейку. И, если видела там крупную личинку, заползала к ней и кормила.

Вскоре запас еды окончился. Пчёлка пополнила его и продолжала кормить личинок. Так прошло несколько дней.

Но вот однажды, когда наша пчёлка хотела взяться за привычную работу, одна из старших сестёр остановила её:

— Погоди. С сегодняшнего дня ты будешь кормилицей маленьких личинок.

— Почему? — удивилась пчёлка.

— А потому, что теперь у тебя мёд и перга уже перерабатываются в молочко, которым можно кормить и самых маленьких личинок.

— Ой, как хорошо! Это, наверно, страшно интересно — кормить маленьких! — сказала пчёлка.

Она была очень работящая и с радостью бралась за любую работу. Поглядите, как быстро бегает она по сотам, как проворно влезает в ячейки. Это она кормит маленьких беленьких личинок, из которых со временем вырастут настоящие пчёлы.

Приёмщица корма. Санитарка

Кормилицей маленьких личинок наша пчёлка была дней пять, а потом молочка у неё не стало.

— Теперь иди к летку и принимай корм, — снова сказала ей одна из старших пчёл.

— А как же личинки? — встревоженно спросила пчёлка. — Они же умрут!

— Не беспокойся. Их будут кормить молодые пчёлы.

Пчёлка успокоилась и побежала к выходу из улья. Она остановилась около узенькой щели — летка — и с интересом осмотрелась.

Сотни пчёл летали туда и сюда. Одни выползали из летка и летели к цветам. Другие тяжело опускались на прилётную доску. У этих пчёл-сборщиц зобики были наполнены нектаром.

— Сюда, сюда несите! — позвала пчёлка.

Одна из пчёл быстро подбежала к ней и срыгнула капельку нектара, а наша пчёлка хоботком всосала его в свой зобик. Сборщица снова полетела за нектаром, а наша пчёлка побежала на соты. Она нашла пустую ячейку и вылила туда нектар, как в маленькую кадушку. Тут этот жиденький сладкий сок и превратится в густой, душистый мёд.

Вскоре нашу пчёлку около летка сменили другие, а она набирала в зобик нектар из ячеек возле летка и переносила его в глубь улья.

Через некоторое время пчёлка взялась готовить пергу: головкой утрамбовывала в ячейках принесённую сборщицами пыльцу, смоченную нектаром, и сверху обмазывала тонким слоем мёда. А когда пчёлка чувствовала, что в улье душно, она поднималась на задних ножках так, чтобы брюшко было выше головы, и быстро-быстро махала крылышками — проветривала улей.

Прошло ещё дней пять. Пчёлка за это время уже так освоилась в улье, что сама знала, что и когда ей надо делать. Вот она поправляет соты, убирает в улье.

А потом… Посмотрите, как смешно ведёт себя пчёлка! Она перебегает от одной пчелы к другой и по очереди чистит своих сестёр, ножками и челюстями перебирает у них на голове, на спинке, на боках, под крылышками пушистые ворсинки, приглаживает их. Это для того, чтобы чистюлям-пчёлам ничто не мешало быстро летать за сладким соком и цветочной пыльцой.

На страже

А вот сегодня мы уже видим нашу пчёлку на прилётной доске. Она охраняет семейное гнездо.

Сидит пчёлка и всё время насторожённо поводит подвижными усиками — принюхивается к каждой пчеле, которая садится на леток. Своих пчёлка узнаёт по запаху. Рядом стоят другие ульи с такими же пчёлами, но пахнут они по-другому.

Бесконечным золотым потоком летят пчёлы в улей и из улья — всё свои. Вдруг пчёлка встрепенулась: она почуяла незнакомый запах. В улей летит чужая пчела!

— Ты куда? — возмутилась пчёлка, преградив дорогу.

Но тут же она увидела, что пчела из чужого улья тяжело нагружена цветочной пыльцой, а зобик её полон нектара. И наша пчёлка не остановила чужую. В таких случаях разрешается заходить в улей и чужим пчёлам. Раз чужая так хочет, пусть оставит в их улье собранные пыльцу и нектар.

Но вот короткими перелётами к улью приближается вертлявая серая муха, с ограды — на куст смородины, с куста — на стенку улья. Пчёлка знает, что мухи не приносят ни пыльцу, ни нектар. Муха норовит пробраться в улей с одной только целью: на дармовщинку полакомиться вкусным пчелиным мёдом. Не выйдет!

Пчёлка притаилась и ждёт. Муха летает быстрее пчелы, она ловчее, и, если на неё напасть сейчас, муха успеет удрать. А потом опять будет надоедать, назойливо лезть к улью. Поэтому надо набраться терпения и подождать удобного момента.

Вот муха попрыгала по улью, покрутилась. Потом слетела прямо на прилётную доску. Пчёлка не шевелится, как будто не замечает её. Муха ещё покрутилась — и в леток.

Но тут наша пчёлка молниеносно кинулась на муху. Раз! — и острое жало пронзило злодейку. Муха испустила дух. Пчёлка взяла её тело в лапки, отлетела от улья и выбросила в траву, а сама вернулась на свой пост.

Несколько минут было спокойно — прилетали и улетали только свои пчёлы. Вдруг до пчёлки донеслось басовитое гудение, не похожее на пчелиное. А через минуту она увидела опасного врага пчёл — большую осу. У осы крепкие челюсти и длинное жало.

Но это не испугало нашу пчёлку. Не ожидая, пока оса подлетит к летку, она кинулась ей навстречу. Завязался тяжёлый для пчёлки воздушный бой. В нём она могла скорее погибнуть, чем победить.

— Пчёлы, на подмогу! — позвала она.

Пчёлы-стражники, увидя, с каким сильным врагом борется пчёлка, поспешили к ней. Они окружили осу со всех сторон, и та, сообразив, что ей не пробраться в улей, сердито загудела и пустилась наутёк.

Пчёлка довольная вернулась на своё место. А одна из старших пчёл похвалила её:

— Молодчина! Ты сегодня показала себя смелым и внимательным стражником.

За нектаром и пыльцой

Ещё когда пчёлка кормила старших личинок, а потом маленьких, как мы видели, она изредка садилась на соты, немножко подымалась на ножках и одну-две минуты быстро-быстро махала крылышками. Мы уже знаем: она проветривала улей. Но не только в этом дело. Одновременно она готовилась к полётам, пробовала силу своих крылышек.

А через несколько дней после этого она действительно вылетела из улья.

Думаете, пчёлка сразу полетела собирать сладкий нектар? Вовсе нет. Она выбралась на прилётную доску, огляделась, пошевелила усиками.

— Ой, как тут хорошо! — воскликнула пчёлка. — Сколько света! И цветы так хорошо пахнут.

Она посидела немного, потом поднялась в воздух и несколько минут полетала перед ульем. При этом всё время держалась головой к улью: ей надо было хорошо запомнить свой улей, чтобы потом не спутать его с каким-нибудь другим, чужим.

На следующий день пчёлка слетала с доски более уверенно. На этот раз она уже долго пробыла в воздухе и отлетела немножко дальше, но всё ещё держалась головой к улью.

А потом пчёлка вылетела с такими же молодыми пчёлками, которые тоже прошли все службы в улье, и, играя с ними, облетела весь улей кругом.

— Ну-ка, давайте наперегонки! — крикнула она.

Молодые пчёлы весело кружились, играли и в то же время разглядывали со всех сторон свой улей, чтобы ещё лучше его запомнить.

И вот в один погожий день наша пчёлка поела мёда, выбежала на прилётную доску и, уже не глядя на улей, как взрослая, взвилась в голубое небо. Впереди и следом за ней неслись её старшие сёстры и ровесницы, навстречу тяжело летели пчёлы, уже набравшие нектара и пыльцы.

Вот и лужок, усеянный жёлтыми цветами. Пчёлка почуяла их запах и опустилась на один цветок.

— Ох, и устала же я, — пожаловалась она соседке, которая рядом собирала нектар с другого цветка.

— А-а-а, ты первый раз вылетела? — догадалась пчела. — Ничего, привыкнешь.

Пчёлка долго отдыхала, пока решилась перелететь на другой цветок. Потом на третий, на четвёртый. Потом снова отдохнула и полетела обратно в улей.

И на этот раз пчёлка не принесла нектара. Она просто слетала, чтобы ознакомиться со своими новыми обязанностями, испытать свои силы.

Дома пчёлка отдохнула, поела на дорогу мёда и полетела на тот же самый лужок. Но теперь она уже начала собирать нектар и пыльцу. Посмотрите, как она выпрямляет хоботок, всовывает его в венчик цветка и высасывает жиденький нектар.

Высосала, а потом язычком, что на кончике хоботка, вылизала весь сладкий сок до последней капельки.

Пока пчёлка высасывала нектар, на её лохматые ножки набиралась цветочная пыльца. Однако этого ей показалось мало. И что она придумала: качаться!

Да, да, не удивляйтесь. Она нарочно качается на цветке, а жёлтая пыльца прилипает к её ворсинкам — на спинку, на брюшко. Посмотрите, какая она теперь вся жёлтая, лохматая.

Пчёлка побывала на многих цветах и, когда её зобик наполнился нектаром, тяжело поднялась в воздух и полетела прямо на пасеку. А через несколько минут она опустилась на прилётную доску своего улья с первой сладкой ношей.

Так двадцатидневная пчела стала совсем взрослой.

Разведчица

Вторая половина лета. Вот уже несколько дней стоит жара. Нектара в цветах мало. Лётные пчёлы неподвижно сидят на сотах. Это для того, чтобы сберечь энергию и корм.

А наша пчёлка, как только наступил рассвет, набрала в зобик мёда и полетела на разведку.

Долго летала она вблизи пасеки, садилась на всякие цветы, и всё напрасно: в венчиках цветов было сухо.

Пчёлка летела дальше и дальше и, наконец, почуяла запах новых для неё цветов. Запах шёл откуда-то из-за сада. Пчёлка поднялась выше, перелетела через сад и поняла, откуда пахло. Это зацвела липа. И не одна. Целая аллея высоких раскидистых лип стояла в цвету.

Перелетая с одного цветка на другой, пчёлка быстро наполнила зобик нектаром, а на щёточки и гребешочки ножек набрала пыльцы и радостная полетела домой. Солнце уже поднялось над землёй и позолотило своим светом всё вокруг.

Возбуждённая вбежала пчёлка в улей, поднялась вверх по сотам и остановилась там, где сидела большая группа пчёл. На её хоботке появилась капелька нектара, который тут же высосала и отнесла в ячейку пчела — приёмщица корма. По улью разнёсся запах липового нектара.

А пчёлка закружилась на сотах, трепеща крылышками и описывая небольшие круги то влево, то вправо.

— Сестрички! Я нашла нектар! И пыльцу, — жужжала она, не помня себя от радости. — Лететь придётся далеко, но там так много нектара! За мной! Смотрите, куда лететь!

И она снова и снова повторяла свой танец. Этим танцем она показывала другим куда надо лететь.

Всё больше и больше пчёл собирается возле нашей пчёлки.

Они спешат к ней, ощупывают её своими усиками, принюхиваются к её запаху, чтобы знать, с каких цветов брать корм. Потом повторяют её движения, стараясь запомнить направление полёта.

Через минуту пчёлка перебегает на новые соты и начинает свой танец среди новой группы пчёл.

— Летите все за мной! Там много нектара и пыльцы!

Потом она заправляется мёдом и снова летит к цветущим липам. Теперь она уже не одна, за ней спешат десятки пчёл.

Скоро все они вернулись в улей с богатой ношей.

Теперь и эти пчёлы, отдав нектар, пускаются в танец, приглашают всех остальных на вылет.

В следующий рейс летят уже тысячи пчёл.

Через час весь улей знает о цветущих липах — о новых богатствах пыльцы и сладкого нектара. А разведала их наша пчёлка.

Последние дни

Приближалась осень. Пчёлы её чувствовали, потому что среди дня в улье уже не было так жарко, как раньше. А ночью и особенно под утро было совсем прохладно. Теперь, чтобы согреться, пчёлы садились большими группами.

Взятки пыльцы и нектара если и бывали, то уже очень бедные. Пчёлы начали хуже кормить матку, и она теперь всё меньше откладывала яичек. И это было правильно: подходила зима, а зимой пчёлы только сидят и едят мёд. Поэтому им и невыгодно увеличивать к зиме семью.

И если толстые, неповоротливые трутни всё лето безнаказанно лакомились мёдом, то теперь рабочие пчёлы выгоняли их со всех углов к летку, а потом и совсем вытесняли из улья.

Трутни сердито гудели и упирались. Но пчёлы знали, что челюсти у трутней маленькие и слабые, а жала и совсем нет, и потому обращались с этими дармоедами довольно бесцеремонно: кусали их, царапали ножками, выталкивали. Если какой-нибудь трутень проявлял особое упрямство и никак не хотел выходить, пчёлы пускали в ход жало.

Наша пчёлка сначала тоже помогала выгонять трутней. Потом полетела искать взяток.

Теперь она летала уже не так легко и быстро, как когда-то. И вообще она очень переменилась по сравнению с тем, какой мы её видели в первые дни после рождения. Она уже давно не серенькая, а тёмно-золотистая. Крылышки у неё после многих полётов стали какими-то смятыми, потрёпанными. На её спинке и брюшке уже лишь кое-где торчали ворсинки, а на голове их и вовсе не было.

Если бы наша пчёлка родилась только сейчас, то она могла бы прожить всю осень, зиму и весну. Но она появилась на свет в разгар лета, много летала.

И вот, проживя каких-нибудь два месяца, пчёлка совсем состарилась.

Отлетев от улья, пчёлка искала корм, но его нигде уже не было. Цветов мало, нектара они уже не выделяют, а пыльца с них давно собрана.

Однажды, летая низко над землёй, пчёлка заметила мокрый бумажный пакет и почуяла, что в нём есть что-то и для неё.

Она опустилась на бумагу. И правда, пакет промок от сладкого сиропа. Наверно, в нём недавно был сахар.

Пчёлка набрала полный зобик сладкого сиропа, вернулась в улей и передала его одной из приёмщиц.

В этот раз она уже не танцевала, чтобы показать другим пчёлам, где набрала сиропа. Его там совсем мало, и звать туда подруг нет надобности.

Прилетев на бумажный свёрток второй раз, пчёлка вылизала язычком остатки сиропа. Еле долетела она назад в улей, чтобы отдать и эту каплю.

Это была последняя капля сладкого сока в ложечке мёда, собранного нашей пчёлкой за всю её жизнь…

Пчёлка долго сидела неподвижно на сотах.

Отдохнув немного, пчёлка поползла к летку. Она почувствовала, что наступают её последние минуты, и торопилась. Если она умрёт в улье, то пчёлам надо будет выносить её. Пчёлка хотела избавить своих сестёр от лишних хлопот и этим выполнить свой последний долг перед ними, сослужить им последнюю службу.

Когда пчёлка выползла на прилётную доску, нежаркий день уже угасал. На улье кучками и в одиночку сидели выгнанные семьёй полуживые трутни.

Собрала пчёлка остаток сил, расправила крылья, оттолкнулась и полетела прямо к солнцу. Еле держали её постаревшее тельце растрёпанные, усталые крылышки.

С трудом перелетела пчёлка через плетень, которым была огорожена пасека, и упала в росистую траву.

А через мгновение её не стало. Пчёлка умерла.

* * *

Ну, Оля, почему же ты не ешь сладкий мёд? Почему загрустила? Жалеешь пчёлку?

Что поделаешь: такова её короткая жизнь. Пчелиная семья родила и выкормила нашу пчёлку. Она, как смогла, отблагодарила за это семью: поработала в улье, наносила мёда. Теперь её мёд будут есть молодые пчёлы, которые родились после неё.

Так мы с тобой отдыхаем в тени больших деревьев и вовсе не думаем о том, что деревья эти посажены людьми, которых давно уже нет на свете.

Со временем умрут и живущие теперь молодые, пчёлы, а их заменят другие — ещё моложе.

Пчёлы будут умирать и рождаться, и долго ещё будет жить пчелиная семья. Она и будет носить вам, дети, сладкий, душистый мёд.

СОДЕРЖАНИЕ

Кирпичик. Перевод Е. Весенина

Волшебник. Перевод О. Романченко

На руинах башни. Перевод Е. Весенина

Сказка про Леньку и Лень. Перевод О. Романченко

Вишняки. Перевод О. Романченко

Про Нату и Тату. Перевод Л. Михайловской

Воробышек. Перевод О. Романченко

Муравей с жалом. Перевод Л. Михайловской

Как вырос пирожок. Перевод Т. Лихоталь

Ложечка мёда. Перевод О. Романченко

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

КИРПИЧИК

ВОЛШЕБНИК

НА РУИНАХ БАШНИ

СКАЗКА ПРО ЛЁНЬКУ И ПРО ЛЕНЬ

ВИШНЯКИ

ПРО НАТУ И ТАТУ

  Ёлочка

  Мамины помощницы

  Пока выглянет синичка

  Снег убежал!

  Яшка

  Голуби

  Санки-кувыркалки

  Самая важная работа

  Сколько игрушек?

  „А у меня шишка!“

  Не надо быть скупой

  Похвасталась

  Возьмём себе Новый год

  Кто напроказил?

  Где спят автобусы

ВОРОБЫШЕК

  На охоту

  Воробышек

  Мама против

  Васькино злодейство

  Воробышек летает

  Вернулся!

  Весна

  Прощай, воробышек!

МУРАВЕЙ С ЖАЛОМ Сказка

  Дядя Шмель

  Ленивый Муравей

  Муравьиные мечты

  Он становится вором

  Муравей с жалом

  Муравья наказывают

  Конец

КАК ВЫРОС ПИРОЖОК

  Цветы

  Витя сажает пирожок

  К бабушке

  Сеют пшеницу

  Пирожок растёт

  Машина с крыльями

  Витя помогает

  Дядя Пётр

  Как работает комбайн

  Витя ведёт комбайн

  Родина

  Мука

  Пирожок

ЛОЖЕЧКА МЁДА

  Пчёлка родилась

  Первые обязанности

  Кормилица

  Приёмщица корма. Санитарка

  На страже

  За нектаром и пыльцой

  Разведчица

  Последние дни

СОДЕРЖАНИЕ