Щелчок фотоаппарата, как удар мышеловки.
Полуулыбка в ловушке флэш-карты.
Мышь, позвоночник, перебит.
Попытка изобразить Джоконду. В капкане.
Зверек дернулся и затих.
– Отлично!
Джонни стоит у фотоаппарата и, кажется, улыбается. Лампы слепят глаза. Ярославна прикрывает глаза рукой. И всё?
Часть 1
Студия маленькая, но не жарко. Вообще-то, он Гера. Но для всех – Джонни. Джонни ему подходит больше Геры. Друзья прозвали, в школе ещё. Самому нравится. Он так и представляется:
– Джонни.
Водителю такси или учителю физики зваться «Джонни» нелепо. Но, Джонни-фотограф очень даже лепо. Тем более, фотограф глянцевого журнала. Правда, Джонни публикуется не только в глянце. Где платят, там и публикуется. Джонни – фрилансер, свободный художник, вольный стрелок. С Джонни общаться легко. Задания выполняет быстро, дарит редакторшам ерунду всякую. Джонни любят. Ему всего тридцатник.
Бывают совсем неинтересные заказы. Интересные, как этот, редкость: неглянцевый мегаполис, лица города. Юные и отжившие своё веером времени на журнальный разворот.
Джонни нравится бродить по городу. К концу дня флэшка под завязку. Личный фотобанк всегда в помощь. Джонни уверен, он наберет «Лица мегаполиса» в своём архиве. Лица набираются, но в единый репортаж не выстраиваются. Простецкое, на первый взгляд задание оказывается не таким уж и простецким.
Чем проще задача, тем более точного решения требует.
***
Мегаполис как пресс, как туча, огромная, тяжелая. Опускаясь на город, она давит под собой всё. Разнородный металл спрессовывается в единую железную массу. Мегаполис уничтожает индивидуальность. Лица, самобытные с рождения, старятся по общему лекалу, морщины незнакомых между собой людей разлетаются по единому вектору. Джонни встал из-за компьютера и подошёл к окну.
Чудовище не так уж и чудовищно, когда на него светит солнце.
Крыши старого города в прошлогодних красках, заржавленных зимой, но ещё разных и радостных. А ведь они, крыши, замешаны во множестве преступлений. Покрывая убийц, грабителей, насильников, они давно превратились в соучастников злодеяний, за которые никогда не понесут ответа. Если их и лишают жизни, то за другое, за прогнившие перекрытия, провалившийся фундамент, разъехавшиеся стены. Но, это для периферийных строений.
Каменный генофонд исторического центра избежал расплаты, будто рыцарскими доспехами, прикрывшись мемориальными досками. Он защищен привилегиями туристического квартала, из которого ещё никому не удалось ускользнуть.
Джонни с фотоаппаратом отличается от туристов беззаботной походкой в будни. Он сканирует жизнь взглядом и фиксирует фотиком. Туристы щёлкают всё подряд. И теплее одеты.
Он идет прямо, всматривается в лица, но его прямая крива: навстречу одни гримасы. Концепция не выстраивается.
Заказал кофе, набрал номер.
– Кэрол!
***
У Джонни музыкальный слух и тонкая организация. «Кэрол» – фальшь. Но, Люся на Люсю не отзывается. Или молчит или звонок сбрасывает.
– Ненавижу! Не имя, а половой орган.
– Но, почему Кэрол, не Ада или Рая.
– Ты – Джонни, почему мне не быть Кэрол?
– Цирк уродов.
– Значит, Джонни – ок, а Кэрол – цирк уродов. Где логика, Джонни?
Кэрол пишет статьи в журналы разной тематики.
Читательницам изданий о женской красоте дает советы, как стать красивой. В медицинских журналах делится секретами женского здоровья. Любительницам активного образа жизни рекомендует фитнес-комплексы. Диетичек учит диетам. Кэрол даже в автомобильных журналах печатается под псевдонимом Борис Вакуленко.
Как правило, человек имеет одну работу, но свободного времени у него нет. С Кэрол всё наоборот. Статьи она строчит, от компа не отрываясь, но при этом всегда свободна и примчится по первому звонку. Она снимает квартиру в центре, пятнадцать минут – и материализация. Вот уж, кого не приходится ждать никогда. Может показаться, что Кэрол вообще не работает. Кэрол считает Джонни своим лучшим другом. И, почти собственностью.
– Кэрол. Помоги!
***
Джонни любит утреннюю прохладу этого полутемного кафе и яркое летнее солнце за его окнами. Там спешат. Здесь полумрак и полусонный бармен.
– Привет, Джонни, – улыбается бармен.
Его зовут Денис. Учится на юриста, заочно. Сегодня Денис напоминает раненого марала, заторможен и прихрамывает. Из-под мятого лица выглядывает побитый взгляд. Денис принес кофе и подсел к Джонни.
– Спал два часа потому что, – поясняет Денис.
– Я бы на твоем месте сутками спал. Спал и трахался, – Денис знает, что рабочее время Джонни равняется свободному.
– Планы на вечер?
***
Кэрол ворвалась в кафе в ритме утреннего города, заполнив развешанные на стенах зеркала всеми своими проекциями. От быстроты движения, полы её платья разлетелись, а волосы оголили уши. Стаей стервятников Кэрол слетелась с зеркальных стен за столик Джонни, согнав раненого марала.
– Дэн, американо. Приветик, Джонни!
Свою идею Джонни формулирует так: каждый человек пусть раз в жизни, но обязательно пережил потрясение. Хотя бы раз в жизни, каждый оказывался на грани смерти и выживал чудом. В каждом затаилась тоска, ведь любой человек есть кладбище нереализованных идей, остров погибших затей, сонм неопыленных страстей. И страх! Страх как вирус, активируется ночными кошмарами, а с первыми петухами впадает в дрему.
Американо.
Нет человека, которому бы не хотелось скинуть тени прошлого, вдруг оживающие и следующие за тобой след в след. Выход есть, боль проговорить вслух. Но, где найти того, кто правильно выслушает тебя и излечит.
Кэрол отпивает кофе с неподдельным вниманием.
В момент откровенности, рассказывая об унижениях, которые испытал, о страданиях, которые пережил, человек перестаёт следить за лицом и снимает с раненой Души железную маску.
– Ага! А рядом Джонни, целится фотиком в раненую Душу.
– Моя задача слиться с фоном и поймать лицо.
– Думаешь, кто-то захочет излить фону Душу?
– Да.
– Кто?
– Ты.
Ах, вот оно что…
Были ли в её жизни моменты, которые хотелось забыть? Наоборот. Есть то, о чем она не хочет забывать, и чем никогда не делилась с Джонни. Ждала случая. Случай представляется.
– Я должна подумать.
– На размышления ночь.
– Как перед казнью.
Джонни расплатился. Стая стервятников взмахнула крыльями.
Солнце повторяет свойство белого. Белое полнит. В полутьме кафе Джонни показалось, что в войне с лишним весом Кэрол заняла-таки периферийный укрепрайон. Уличный свет разоблачил. Кэрол сдала очередной укрепрайон.
– Разжирела, да?
– Есть немного.
– А ты хорошо выглядишь. Зайдешь ко мне.
– Нет.
Кэрол веселая и все время смеётся. Даже сейчас.
***
Похожее ощущение он испытал однажды, когда делал репортаж с крыши небоскреба. Сразу, как только охранник подвёл к бортику – страх, и вдруг – свобода! Ощущение власти над пространством – небом, воздухом, землёй. Джонни шагнул вперед взглянуть вниз. Охранник перехватил руку.
– Осторожно! Утягивает.
И вот опять. Джонни утягивает. Подкатывает к горлу, как тогда, на крыше. Затягивает в омут, манит в водоворот. Джонни бьет дрожь. Начинается! Азарт, спор, драйв! Он идет прямо, он не замечает дороги, он не замечает вокруг ничего, он улыбался, он почти летит.
Зацепить чужую Душу! Крутая тема.
Какие лица, какого мегаполиса…
Души! Души мегаполиса!
Своим фоторепортажем он положит на лопатки весь мир. Джонни заставит мир смотреть себе в глаза. Глаза в глаза. Когда завело, выстреливают крылья, тело теряет вес. Невесомость. Жажда утоляется взахлеб, судорожно хватая эликсир бессмертия, губы мешают пить, и ты не можешь напиться.
***
Если в холодильнике пусто, руки тянутся к нему сами. От последнего гонорара осталось тысячи две с мелочью. Вообще-то, ему неплохо платят. Но, деньги у Джонни не живут.
В доме Джонни ничего долго не живёт. Кошки, например. Однажды ему подарили котенка. Джонни ухаживал за ним по всем правилам кошачьей науки. Котёнок же дотерпел до половой зрелости и сбежал, паршивец. А казалось, он так любит Джонни. Вот и деньги также.
Когда их остается мало, Джонни переходит на режим энергосбережения: бутерброды, макароны, курица «эконом». Магазин в соседнем доме в помощь.
Зашёл, пересчитал наличные.
***
– Тысячу по пятьсот не разобьете?
Снизу-вверх на Джонни смотрит старушка. Он узнал её по хорошо прибранной голове и кружевному воротничку. Джонни видит старушку во дворе или в магазине иногда. Наверное, живёт рядом.
Джонни представил деньги:
– Увы.
Кефира и свежего хлеба. Ну, и курицу про запас. И печенье для Кэрол. Расплатившись, Джонни вышел на улицу.
Вышел и остановился, достал из пакета батон, отломил горбушку. Скользнул взглядом по витрине, а там его отражение в полный рост. Спросить? Ну, смелее! «Что ждет тебя, Джонни. Удача, вверх или крах, вниз?», – спрашивает он у отражения мысленно.
Он и продюсером на телевидении работал и пиарщиком. Зависимые и тупые занятия. Фотограф – дело свободное и увлекательное. Джонни решил стать фотографом, когда отец подарил ему фотоаппарат, в детстве ещё. А уж если случится чудо и удастся открыть собственную студию! Студию в собственном помещёнии. Независимость от аренды и заказов. Когда не думаешь про деньги, деньги, деньги, то деньги, деньги, деньги сами к тебе лезут. От обиды, что про них забыли, наверное. Студия, это фотосессии, съёмки рекламы, интернет-трансляции. Студию можно сдавать в аренду. И Джонни произносит заклинание:
– Все у тебя получится, Джонни. И очень скоро!
Улыбнулся отражению. Отражение улыбнулось в ответ.
А с противоположной стороны витрины, из магазина, на Джонни смотрит пожилая женщина с хорошо прибранной головой и кружевным воротничком. Она уверена, Джонни её не видит.
Джонни подмигнул отражению.
Старушка отскочила и стала нервно рыться в хозяйственной сумке.
***
По Кэрол можно сверять часы, кукушка, а не человек. Настоящая кукушка, с боем. Она врывается в квартиру, будто распахивает дверцы домика и начинается «ку-ку-ку-ку-ку-ку»:
– Зефир к чаю, сдала две статьи, голову помыла, а зря.
– Зря?
– Вчера мыла, каждый день вредно.
– Где вычитала.
– В «Женской красоте». В своей статье. Ты меня не читаешь?
– Не-а.
– А я, открывая журналы, всегда ищу твои фотки.
Кэрол вытягивает из сумки три шёлковых платка и пару браслетов:
– Драпировка. На голову, на шею и на пояс.
– Мне нужно лицо.
– Зря тащила?
***
Крохотная фотостудия у Джонни все-таки есть. Стена ниши, куда в однокомнатных квартирах ставят кровать, затянута зелёной тканью, слева и справа стоят осветительные приборы. Минимализм из ИКЕИ, да яркие обложки журналов, разбросанные везде: на диване, где Джонни спит, на подоконнике и кухонном столе. Беспорядок блестит глянцем. Кэрол включила чайник. Чайник зашипел.
Кэрол накинула платок, натянула браслеты.
Она движется в ритм шипению, подбрасывает платок, трепещет браслетами и протряхивает бёдрами. Джонни смеётся, смеётся и Кэрол, но чайник вскипел, отключился. Кэрол поклонилась.
Высокий барный стул скрипнул под её натиском. Осветительные приборы рисуют лицо мягко, не слепя глаз. С прямой спиной, Кэрол похожа на любопытного тюленя, выглядывающего из-под воды в поисках событий. С чего начать…
– Тебя когда-нибудь били?
– Да.
– Кто?
– Ты.
– В своем уме?
– Морально.
– Кэрол. Я серьёзно.
– Хочешь знать, что не дает мне покоя?
– Конечно.
– Тогда сливайся с фоном.
От первой съемки зависит всё.
Как начнёшь, так и покатит. Как выстрелишь, так и полетит. Джонни боится, что Кэрол отнесётся к его идее несерьёзно.
Итак. Джонни готов. Кэрол тоже.
– Мне только-только исполнилось шестнадцать. Впереди выпускные экзамены. Как-то поздно вечером, возвращаясь после дополнительных занятий по английскому, я решила сократить путь и пройти сквозь заброшенную стройку. Мы с подружками с детства играли здесь в салки, скалки, прятки, я знала каждый метр, повороты и переходы, тайные ходы и дыры в заборе.
В тот раз ничего не предвещало беды. Я шла уверенно, не обращая внимания на облупленные стены, отмеченные чёрными нишами окон сверху и провалами фундамента внизу, обходила кучи мусора и битого кирпича, размахивала портфелем, напевая песенку про «Голубой вагон».
Он вырос буквально из-под земли, преградив узкий проход между осыпающейся стеной и грязным забором. Первое, что бросилось в глаза – эта картина и сейчас стоит предо мной – его упрямые волосы в ореоле заходящего солнца. И полуулыбка на молодом безупречном лице. Он крепко сжал мою руку. Я дернулась, но силы неравны. Я отпрянула, вжалась в забор, дрожь, тело покрылось липким потом. Свободной рукой он взял мой подбородок, приподнял, подтянул к себе.
Никогда не забуду пронзительный взгляд его чистых, холодных глаз, они втягивали, всасывали… Я уже не видела его лица, только эти невероятные стальные глаза… Меня словно парализовало, дыхание остановилось… И… я проснулась. Сердце стучало бешено. Пыталась заснуть, ну куда там. С тех пор, укладываясь спать, я мечтала о новой встрече с ним.
И, о чудо! Он стал иногда приходить ко мне во сне. Я вновь и вновь шагала через стройку, напевая «Голубой вагон». Он вновь вырастал из-под земли и вновь преграждал дорогу. Если он появлялся раньше, я бежала навстречу…
Джонни обошел стул:
– Не оборачивайся, сиди, как сидела, продолжай.
Сделав несколько кадров, Джонни вновь обошел стул.
– … Мы не разговаривали никогда, я хотела заговорить, но всякий раз, увидев его, лишалась речи, а затем вновь просыпалась вспотевшей. Так у меня появился странный, потусторонний друг…
Окончила школу, поступила на журфак. Студенческие компании, увлечения, лёгкие и тяжелые, а перед глазами только он. Сокурсники меркли на его фоне. Завораживающее лицо его молчало более содержательно, чем самые умные разговоры приятелей. Шло время, а он не менялся, оставаясь таким же умопомрачительным, как и в первую встречу.
Однажды я забежала в редакционную столовую, время обеда, очередь, думаю, выпью чай с бутербродом, в буфете людей мало. Подхожу к стойке, беру чай, разворачиваюсь с чашкой, утыкаюсь в кого-то, поднимаю глаза и вижу перед собой… лицо из моих счастливых снов, самое красивое из тех, что я когда-либо встречала в жизни и пробирающие до поджилок невероятного цвета глаза…. Это был ты, Джонни.
Кэрол замолчала.
– Несколько кадров есть. Продолжай.
– Я закончила.
– Давай же, говори, говори.
– Ты меня не слушал?
– Ну, Кэрол! Настроение уйдет, не отвлекайся.
Он ее не слушал!!!
– Да пошел ты!
Оттолкнув стул, Кэрол спрыгнула, стул упал. Забрать платки и бежать.
Джонни перехватил её руку, сжал запястье и резко развернул. Свободной рукой взял за подбородок, приподнял. Пронзительный взгляд чистых, холодных глаз и солнце, сквозь упрямые волосы. Кэрол замерла, мурашки по коже, остановка дыхания. И молчание, как во снах.
– Продолжай, Кэрол, не останавливайся, – произнес Джонни, не отпуская ее глаз, – пожалуйста, продолжай…
Джонни наклонился, поднял опрокинутый стул.
– У меня всё.
– Мало. Уверен, тебе есть ещё что рассказать.
Кэрол вернулась на место.
– Что ещё… Тройки в школе … пересдачи в институте… помню ураган… закончился, последние капли дождя… люди переступали через ветви поваленных деревьев, обходя оборванные провода… следом за мной шел мальчишка… у меня развязался шнурок, я подумала, наступлю на шнурок и растянусь поперек дороги. Остановилась, нагнулась завязать. Он обогнал меня, как вдруг недоваленное дерево заскрипело, стало валиться… мальчик попытался отбежать, но, запутался в проводах… и, его убило током вместо меня… да деревом придавило.
Кэрол замолчала. Она смотрела в стену и вновь видела падающее дерево, мальчишку, ток, смерть, дождь.
– Отлично!
– Покажи, что получилось.
– Позже. Ну как, понравилось?
– Нет, не понравилось. Скажи, ты, правда, не слушал меня.
– Кэрол, у меня руки чешутся, так хочется поработать, валяй домой, а?
Она ждала реакции, любой. Но, только не отсутствие реакции. Джонни её лучший друг. И ближе Кэрол у него никого нет. Из его квартиры можно сделать студию. Джонни не раз говорил, что мечтает о полноценной студии. Они могли бы жить вместе, каждый бы занимался своим делом. Она давно об этом думает.
Компьютер, вкл.
– Вечером позвоню. Пока, Кэрол.
***
Её и раньше отправляли восвояси. Но, сегодня особенно обидно. Джонни не типичный фотограф, шла и думала Кэрол, по клубам не ходит, траву не курит, от алкоголя не зависит. И от Кэрол не зависит. Душу ей вывернул, гад. И никакой реакции.
Надо худеть, сделала вывод Кэрол.
К сексу она равнодушна. Сейчас и всегда была. До полового созревания и после. Считает, повезло. Страшная грозовая туча – смерч половых проблем – чудным образом просвистела мимо её сердца, не задев душу. Она никогда не страдала от неразделённой любви, как и от любви вообще. Слушала вой подруг, безнадёжный, предсмертный и острыми иголочками покалывали её кожу мурашки счастья. Миловало. Кэрол не зависит от самого неуправляемого из инстинктов. Её никогда не подталкивало с крыши, не валило под поезд, не совало в петлю. Только за стол с расстегаями, наваристым борщом, да сибирскими пельменями, чему она рада несказанно и кушает причмокивая.
Кэрол подчиняется инстинктам радости и никогда – беды.
А потом ей приснился сон. Джонни потряс Кэрол своей приворотной красотой. Она любовалась Джонни всё время их дружбы, как любуются посетители Русского музея картиной Сурикова «Взятие снежного городка».
Её тянуло к Джонни, но никогда в постель. Джонни – неотъемлемая часть её жизни. Они вместе почти каждый день и все праздники обязательно, но без сексуальной компоненты. Кэрол хочет, чтобы Джонни оставался рядом всегда.
Она любит его по-настоящему! Как только и надо любить. Кэрол впервые рассказала Джонни, как она его любит. Хотела услышать о любви в ответ. И не услышала. Её половое самолюбие задето, оно-то, как ни крути, есть. Более того, у Кэрол есть и человеческое самолюбие и профессиональное. Если сравнить человека с автомобилем, то два эти самолюбия как бензин и солярка.
Человеческое самолюбие – бензин – может вспыхнуть от обычной искры: косого взгляда или кривого слова. Профессиональное – солярка – взрывается от давления, когда «хрен с горы» учит работать или советует как жить. И ещё, очень важно: самолюбие заменяет талант, а в конкуренции с талантом почти всегда побеждает. Талант часто ленив, самолюбие – живчик. Талант идет напролом, самолюбие на опережение. Бывает два в одном, тогда имя ему Лев Толстой. В быту, говорили, просто чудовище!
***
Джонни у компьютера. Фотки скачиваются. Джонни ждёт. Его подтрясывает. А вдруг затея про Душу – фигня полная. В мире тысячи отличных фотографов. И каждый мечтает открыть миру мир. Эй, Ньютон¸ Картье-Брессон, Родченко, Лейбовиц… подвиньтесь. Смотрите: я откидываю занавес-тело и обнажаю Душу. А, если всё-таки фигня…
Двадцать секунд, десять… Всё. Скачались. Лица Кэрол. Много лиц.
Те, что вообще не в тему – в корзину, остальные – в архив, лучшие – в папку. Как ювелир, оценивающий стоимость камня, Джонни растягивает кадр, скрупулёзно рассматривая лицо Кэрол, увеличивает по миллиметру, до кратеров кожи. Джонни ищет обнаженную Душу, а в ответ – стандартный набор эмоций: озабоченность, растерянность, взгляд в себя.
Душа, где ты, какая ты, есть ли ты?
Джонни оттолкнулся, кресло откатилось. Встал, подошел к окну, а там крыши-убийцы. Почему убийцы? Соучастники преступлений, да, но убийцы… Чушь! Кэрол, ты должна мне помочь.
Кэрол!
Вернулся за компьютер, открыл фотошоп. Ткнул любое фото, добавил морщинок глазам, трещинок рту, сгрёб со стола деньги и вышел. Кефира.
Прибранная голова и кружевной воротничок поселились в магазине?
– Могу разбить тысячу по пятьсот.
Старушка засуетилась, открыла портмоне, нервно перебирая содержимое. Увы. Старушка развела руками. Джонни усмехнулся. Старушка виновато хмыкнула. Джонни прошел в молочный.
***
Как выглядишь ты, Душа, покажись! Ты слабость моя или сила?
Джонни идёт вдоль улицы, пьёт кефир, рассматривает крыши снизу.
Душа есть крыша? Есть крыши плоские, есть скаты на обе стороны. Скаты как крылья. Однажды они взмахнутся и унесут дом в неизвестное. Как коршун, схватив острыми когтями-крючьями мышь, утаскивает её в неведомое никуда. Шизофрения. Или творческий поиск. Или творческий кризис. Факт кризиса подтверждает факт творчества, пусть и во временном тупике. Тупик.
***
Откатив дверцу, Ярославна вбросила руку в шкаф-купе, нащупала тревожный чемоданчик! Небольшой такой, ретро, в редкой сохранности. Возможно, с таким же чемоданчиком доктор Чехов отправился на Сахалин. Возможно, в таком же чемоданчике доктор Чехов хранил опросные карточки. Раньше тревожный чемоданчик бывал Ярославне часто жизненно необходим. Сегодня она им просто пользуется.
Вытащив чемоданчик, Ярославна опустила его на подоконник. Замочки знакомо щёлкнули, крышка прочь.
Внутрь заглядывает завороженно. Привычная дрожь, предчувствие небылого. Всё, как всегда. Ярославна вытягивает из чемодана змейку – красные чулочки в крупную сеточку. А это (две тесёмочки наперекрест буквой Т) – не подумайте плохого – трусики. Цвет красный. А в эту тесёмочку можно закутаться. Чтобы тесёмочка не спадала и прикрывала острие сосков, на конце тесёмочки есть защелка в форме цветка алого мака.
Сбросив гражданку, Ярославна облачилась в красное.
Ярославна вообще любит ретро. Ее конек – Гурьевская каша, подаётся в резной плошке с деревянной ложкой. Ярославне не чужд и хай-тек – гуакамоле в хромированном салатнике. А её пельмени из трех мяс!
Встала на шпильки, прошла на кухню, остановилась у разделочной доски. Сжала правой рукой тесак-хлеборез. Взмахнула, как в кавалерии, порубила чеснок «в капусту» и даже немного всплакнула. Зеркало не утешило Ярославну, наоборот, попортило и без того неустойчивое настроение, показав ответную слезу. Пришлось брать себя в руки без посторонней помощи, ведь помощи ждать не от кого.
Переодетая в «ню», Ярославна создает гуакамоле.
Ей предстоит накормить себя. Она та ещё привереда – вдруг не понравится! Ярославна старается, переминаясь со шпильки на шпильку. На шпильках неудобно, но очень хочется, и Ярославна продолжает месить салат в плошке деревянной ложкой.
***
Солнце сегодня печёт с перехлёстом. Похоже, ливанёт. А пока невыносимая духота и голову напекло. Давно так не парило. Нужно остыть, спрятаться, переждать. Солнце загоняет Джонни в подъезд старого кирпичного дома. Дверь нараспашку, но не жарко. Дышать можно. Поднял голову. Лестница вжалась в стену, освободив центр для пустоты. Она карабкается вверх, будто альпинист к горному пику. Или падает, цепляясь пальцами-ступенями за стену-жизнь. Пустота через этаж отсечена рабицей. Гагарин бы здесь взлетел лишь на два пролета. Гулкие шаги глушит кудахтанье скрипучего лифта.
Дверь распахнулась, первой выскочила болонка на поводке, затем юная хозяйка. Болонка, похоже, хотела присесть и рвала поводок. На Джонни собака вообще не обратила внимания, проскочила, чего не скажешь о хозяйке, девчонке лет шестнадцати. Поравнявшись с Джонни, она подняла глазищи и приветливо улыбнулась:
– Привет!
– Привет! – ответил Джонни приветливо и тоже улыбнулся.
Девчонка выскочила на улицу и захлопнула подъездную дверь.
Темно. Джонни прислушался. Не только глаз выколи, но и уши. Прислонился к стенке у лифта. Если кто-то войдет, Джонни сделает вид, что заходит в лифт или выходит из лифта или ждет лифт. С собаками же долго не гуляют, как бы собакам не хотелось гулять долго. Джонни закрыл глаза.
Время идет медленно, но проходит быстро.
Писк домофона. В приоткрывшуюся дверь протискивается голова болонки, потом и сама она входит не спеша. Девчонка не видит Джонни, если со света в темноту-то. Дверь захлопывается. Когда не горит лампочка, днём здесь всегда ночь. Болонка лает. Девчонка понимает, в подъезде кто-то есть. Рядом. Совсем близко. Шаги. От страха она вжимается в стену. Она хочет закричать, но голос не слушается, девушка не может издать ни звука, её бьет дрожь. Она уже различает фигуру Джонни. Фигура приближается. Болонка не лает. Чуя беду, прижав уши и согнув задние лапы, собака прячется за хозяйку, липнет к стенке и тихо скулит.
***
Раз набрала, другой. Не отвечает. Возможно Джонни у Дениса. В кафе музыка и голоса, а телефон на беззвучном, Джонни не слышит. Даже не позвонил, не рассказал про фотосессию, ну, почему так!
Кэрол выключила компьютер. В гардеробе у неё вообще нет белого. Вся одежда в мягких черных тонах и темных. И сиреневых. Есть красный свитер и оранжевые майки, зелёного много и синего. Но белого, который полнит – вообще нет. Порывшись в шкафу, Кэрол выкатила из дома.
***
С Денисом она знакома через Джонни.
Пришла как-то без звонка, а там Дэн. Смутилась, ведь Джонни предупреждал: «Явишься без звонка – не открою!». А она не позвонила. Но, Джонни открыл сразу.
Кэрол не понимает, что может связывать Джонни и Дэна. Интересы не совпадают, интеллект не пересекается. Разница в возрасте – целых семь лет, Денису всего 23. Не в пример самой Кэрол, которая ровесница.
***
До чего же солнце жжёт! До чего же в прохладе кафе хорошо.
Она вошла и осмотрелась. Джонни нет. В прохладе кафе хорошо, но не ей. Джонни не перезванивает. Он и раньше пропадал. Всё, как всегда. Но, в этот раз плохое предчувствие. И нарастающая тревога. И возрастающее напряжение. Саспенс. Классика жанра.
***
Те, кто, как и Кэрол в центре, ещё не знают, что тучи, сговорившись, взяли город в плотное кольцо. На окраинах уже шпарит ливень, кольцо сжимается вопреки смыслу физики. Подминая за районом район, кольцо подбирается к историческому центру, готовясь удушить его голодным удавом. Но, подойдя вплотную к крепостным стенам старого города, грозовая петля остановилась набраться сил перед штурмом последнего рубежа. Стихия ждала команды.
И команда грянула: гром, молния, атака!
Револьверные пули-капли и автоматные очереди-струи долбили по крышам, не пробивая, но, и надежды не теряя.
Прикрываясь щитами крыш, город стойко держал оборону. Но, садануло градом, и всё задрожало. Дрожали оконные стёкла и ветви деревьев, сирены автомобильных сигнализаций наводили ужас на воробьев, дрожащих под навесами. И, лишь крыши-инструменты радовались, озвучивая небесную атаку. Невиданным по огромности своей оркестром, они исполняли кантату светопреставления.
***
Пора идти, но куда в такой ливень. Денис предложил повторить кофе, Кэрол попросила воды. Денис принёс воду, сел рядом. Посетители обслужены и терпеливо ждут конца потопа.
– Сколько тебе учиться, Ден?
– Четыре года.
– Поздновато начал.
– Тётка настояла. У меня богатая тётка, бездетная, всё мне завещала.
– Повезло.
– Говорит, после её смерти я деньги профукаю, квартиру промяукаю и останусь у разбитого корыта с кривым коромыслом.
– Она фольклорист?
– Лингвист.
– Славист?
– Специалист по культурологии языка. Хочет, чтобы я получил профессию. Ну, я и пошел на юриста.
– Почему не на языковеда.
– Охренела. Какой из меня языковед.
– А какой из тебя юрист.
– Никакой. Жду, тётка умрет, деньги оставит. Болеет. Скоро уже.
– Но, в жизни чем-то надо заниматься, Дэн.
– Надо. Сексом.
Дождь закончился вдруг. Но, тишина продержалась недолго.
***
Редакция «Мегаполиса» расположена на девятнадцатом этаже ещё более высокого дома. И сорок лет назад, в год постройки украшением города здание не стало. Сегодня же оно напоминало солдата, умирающего в медсанбате. Стены облупились, а грязные швы похожи на ржавые бинты, которыми неумелые руки юной санитарки обмотали его смертельные раны.
Внутри здания кипит жизнь. Кто-то называет здание муравейником, кто-то ульем. И пчелы, и муравьи больно щиплются. Бухгалтер – паук. Пауки не щиплются, они противны. У Кэрол вопросы к бухгалтеру, про деньги.
Кэрол пишет в «Мегаполис» колонку под псевдонимом Дана Латягина, дает рекомендации по уходу за домашними животными. Своих животных у Кэрол нет, но есть интернет. Кэрол обходит редакции раз в месяц. Надо напоминать о себе, тусоваться, общаться. Очень удобно, когда несколько редакций в одном здании. На каждом этаже по редакции, а то и по две. Пожарная лестница пропахла сигаретным дымом. Вольно дышится тут лишь фрилансерам. Штатные же сотрудники по соседним этажам шакалят тайно.
А ещё курят на крыше. Крышу охраняет высокий парапет. На него можно облокотиться, смотреть на город и завораживаться, когда лирическое настроение. Или пугаться, если мистическое.
Познакомившись в буфете, Кэрол с Джонни поднялись на крышу с чашками. Очень романтичное место, но грязное, крыша ведь. Кэрол нащупывала точки соприкосновения, чтобы иметь их для дальнейшего соприкосновения.
– Пишу, как паровоз. Везу со всеми остановками: автомобили, туризм, женское здоровье, космос, человеческие истории, мужская одежда. А что снимаешь ты? Чем плохая фотография отличается от хорошей? Что в фотографии главнее: передний план или фон?
Кэрол завалила Джонни вопросами, надеясь попасть в близкие ему темы, на которые он сможет с удовольствием ответить, решив, что разговаривает с человеком, разбирающимся в темах.
– Фон в фотографии должен привлекать, не отвлекая, – глумится Джонни.
– Конечно! – соглашается Кэрол. – Пятая передача в автомобиле не должна отвлекать от шестой.
Чтобы не отвлекала, Кэрол себя не слушает и со всем соглашается.
– Угадай моё самое лучшее качество, Джонни.
– Не напрягаешь.
– Всегда даю в долг. Никогда не отказываю. Ни в чём.
В итоге нашлось много общих тем. На прощанье он пожал ей руку.
***
Быстрый лифт принёс Кэрол на девятнадцатый этаж.
Вышла. Проходя по коридору, взглянула за окно, отметила: тучи вновь сбиваются в стаи. Внимание Кэрол привлекла клякса вдалеке. Она мчится над городом, летающая тарелка, чёрная, среди бело-серых облаков. Клякса разрастается на глазах, превращается в тучу… Но вот, разворот и клякса-туча уже несётся поперёк потока, её цель – девятнадцатый этаж. Плотная, сконцентрированная, она всё ближе, кажется, её черные глаза впились в Кэрол. Мгновенье и произойдет непоправимое. Ближе, ближе… Зажмуриться, закрыть лицо, отвернуться, но Кэрол остолбенела, ни отпрыгнуть, ни упасть на пол, ни закрыть голову руками. И, в самый последний момент, когда до окна остаются метры, туча взмывает вверх, бледнеет, и, затерявшись в облаках, исчезает. Что это было? Показалось?
– Львовна!
Кэрол редко звали по отчеству, и она не обратила на «Львовну» внимания.
– Иванова!
По фамилии её звали ещё реже.
– Люська!
Ну, Люськой её вообще никто никогда не звал.
– Кэрол, мать твою!
Кэрол обернулась. А это лысеющий Влад Перепёлкин, главный редактор «Мегаполиса». Кричит и облизывается.
– Ты как Пабло Диего Хозе Франциско Тринидад Руиз Пикассо.
– В каком смысле, Влад?
– Не докричишься.
– Идёшь обедать.
– Да.
– И бухгалтерия на обеде.
– Да.
– Я с тобой.
***
Что уж врать, иногда Кэрол не хватает редакционной суеты, необязательной дружбы и шепотка на ухо, летучек по утрам и водки до рассвета, обедов в перерыв, сигарет на крыше. Но, гораздо чаще она счастлива, ведь её мечта сбылась. По утрам Кэрол не спешит на работу, она хозяйка своего времени, она хозяйка своей жизни, в которой надо что-то менять.
В редакционном кафе можно встретить всех, оптом. Влад и Кэрол обсуждают тему «опта».
– Профи на заправке, – говорит Кэрол.
– Парад неликвида, – кривит лицо Влад, – Журналисты бездарные, редакторы безграмотные, фотографы криворукие.
– А Джонни?
– Джонни не в штате, как и ты. Хорошо устроились. Завидую.
Кэрол разведала: «Мегаполис» планирует выставить репортаж Джонни на фотоконкурс World Press Photo. А если Джонни победит, «Мегаполис» предложит ему персональную фотовыставку. Вот так новости!
Разведала – это условно, Влад сам всё выложил.
– Только, Джонни ни слова. Сюрприз.
– Честное пионерское!
Где же Джонни, скорее найти и обрадовать! Содержимое с подноса летит в рот вне очередности. Да, и бухгалтер уже чай допивает. Дав ему уйти, Кэрол мчится вслед на девятнадцатый этаж. Выскакивает из лифта и всей массой своей ударяется в чью-то грудь! Поднимает голову. И обжигает её взгляд чистых, холодных глаз…
– Я за тобой. Мне сказали, ты в столовой.
– Джонни, у меня сумасшедшие новости.
– Мои лучше! Кэрол, ты не представляешь, какую девчонку я встретил!
– Что???
– Кэрол, не поверишь, я её снял!
– Девчонку?
– Душу! Я снял её Душу. У меня ПЛУЧИЛОСЬ! Кэрол!!! Я поймал её!!!
Джонни стиснул Кэрол в объятьях. И тут же ожил его мобильник.
– Она! Сейчас отвечу, быстро. Привет Черепашка! Конечно, увидимся. Сегодня. Чуть позже. Я перезвоню.
Кэрол резанула его улыбка.
– Представь, ей всего шестнадцать, но какой взгляд, какие глазищи, какое лицо! Я и собаку её снял. Собаки тоже жители мегаполиса. А у собаки какой взгляд, такие глазищи! Осталось найти собачью Душу. Тоже неплохая идея Души животных. Поехали ко мне, покажу фотки. Поехали, поехали!
Счастливый, красивый, свободный. Джонни рассказывает Кэрол о фотосессии шестнадцатилетней пираньи по имени Лиза. Случайное знакомство. Джонни добился своей цели. Он поймал Душу! Он увидел её, Душу Лизы и успел зафиксировать. И никто теперь не собьет Джонни с пути. Кэрол должна срочно оценить драгоценный снимок.
– А мои фото. Мою Душу ты не разглядел?
– Над твоими снимками надо работать.
– Да, ладно уж. Говори как есть.
– Я и говорю как есть.
Они идут рядом, только Джонни быстрее, Кэрол догоняет. Мешают взгляды прохожих. Тех, кто проходит мимо, не обращая на Джонни внимания, Кэрол презирает. Тех, кто фиксирует на Джонни взгляд, она ненавидит.
– Продолжаешь охоту?
– Да, конечно.
– Кто следующий?
– Дэн. Ты не представляешь, как я вчера был счастлив.
– Не отвечал на мои звонки, потому что был счастлив?
– Интересная постановка вопроса.
– Из-за этой девчонки?
– Да.
– А со мной ты не счастлив?
– Я же сказал, над твоими фото надо работать.
***
По чесноку, снимки удались. Особенно тот, на котором Джонни увидел Душу. И Кэрол увидела Душу. И поняла, что ищет Джонни. А ещё она поняла, что такое Душа.
Душа – это линия жизни, которая считывается одним взглядом. Всего-навсего. Простой поворот головы. Похоже, Джонни окликнул её. Она обернулась. И он её снял. Или она его.
– У вас что-то было?
– Выражайся яснее.
– Куда уж яснее…
Душа Лизы глядит на Кэрол вызывающе.
Линия жизни пронзает девушку, рассекая лицо наискось. Серые глаза умоляют о заклании. Розовая кожа, это пространство перламутра – бонус. Чуть впалые щеки обещают долгую молодость. И выброс желания! Такие сносят города и строят их заново. Такие добиваются цели вопреки. Лизу нельзя остановить, ее можно убить, если нельзя отпустить. Лиза победит в каждом бою. Её пехота – юность, её конница – гормональный раж. Всё остальное – Душа. И, Джонни сражён.
Но, если без неприязни, Джонни отличный фотограф. Просто великолепный. И чем навороченнее будет его студия, тем круче окажутся его работы. Не надо быть экспертом, чтобы видеть, каким талантом его одарил Бог!
– Она тебе понравилось?
– Она, фотография, понравилась.
– Спасибо.
– Пожалуйста, Джонни, найди Душу и у меня. Поищи, а?
А эта Лиза опытная самка, делает вывод Кэрол. Пометила территорию с запасом. Кэрол оглядывается и с каждым поворотом головы ненавидит Лизу всё больше. Лиза разглядывает Кэрол с экрана монитора. Лиза распечатана в формате А4 и разложена на столах, в комнате и на кухне. Она везде. Она третья. Она лишняя. Или Кэрол лишняя. Настроения осталось лишь на цыганочку с выходом:
– Ну, всё. Я пошла.
***
Фотосессия с Кэрол разочаровала. Нет, для «Лиц мегаполиса» сойдет, но для «Души мегаполиса» слабо. Эмоций у Кэрол много, но Душа выражается не эмоцией, не воспоминанием о переживании, а лицом!
Теперь Джонни знает это наверняка. Ну, что могла пережить в шестнадцать лет Лиза с собачкой, девочка из обычной семьи. Она и не влюблялась ещё по-настоящему. Крышу не сносило, родных не хоронила, собак не теряла. Тряпочка. Джонни снимал Лизу слева, справа и задавал вопросы. Рассказать-то ей нечего. Зашёл сзади, спросил, как она поступит, если болонка потеряется…
А дальше произошло вот что: Лиза стала оборачиваться.
Она оборачивается, словно в замедленно съёмке.
Его палец давит на спусковую кнопку.
Лиза оборачивается… Палец давит.
Джонни смотрит в её лицо, но…
… лица у Лизы нет. Есть другое.
И Джонни понимает, это другое – Душа: решительная и невинная, рациональная и беззащитная. Всего-то меньше мгновенья, отблеск. Палец сработал прежде, чем вернулось лицо. Джонни очнулся от щелчка.
– Обойду весь город, весь земной шар и найду Капу. Она без меня пропадет. Все просто.
Скорее закончить съемку и скачать снимки!
А если Душа померещилась.
Несколько фотосессий впустую. Есть удачные снимки, много удачных. Лица, лица, фото, фото, улыбки, ухмылки, не то. И вдруг – Лиза. Джонни ухватил свет-тень, мелькнувшие в подъезде. Волнение, которое не охватывало Джонни ранее. Комок в горле. Он ждал её у лифта, боясь потревожить темноту. Что бы Джонни ждал, да ещё мурашки по спине, да ещё ноги ватные. Такого с ним не случалось никогда. Такое впервые. А если она не вернется, приезжала в гости, уехала.
Но, она вернулась.
***
Фотографии тяжелые, скачиваются не мгновенно. Он давно ничего не боится. Страх Джонни потерял однажды и навсегда. Джонни просто стоит перед компьютером и ждёт. Если фиксация Души бред его воображения, то «Лица мегаполиса» Джонни больше не интересны, он откажется от репортажа.
Скачались. Джонни открывает ту самую. И ему становится не по себе.
С экрана монитора на Джонни смотрит Душа!
И Джонни понимает: отныне ему подвластно всё!
Гордыня? Отнюдь. Констатация!
Он круче, сильнее, гениальнее всех ныне живущих. Он снес границы жанра. Он вышел за флажки и полетел. Когда вырываешься за флажки– взлетаешь всегда.
***
Джонни водит пальцами по лицу Лизы, обводит контуры губ, овал подбородка. Ему вновь шестнадцать. Он снова верит в чудеса. Сейчас откроется дверь, в комнату войдёт мама, молодая, волшебная, войдёт и скажет:
– Ты у меня самый красивый парень на свете! И самый-самый талантливый.
Она всегда говорила:
– Ровняйся только на себя, Джонни. Не сомневайся в себе. Никогда. Знай, ты – лучший.
И ещё:
– Чтобы не случилось, не отчаивайся. И, никогда не раскаивайся в своих поступках. Все что ты делаешь – правильно! Главное, найти свой путь. А верить – только в себя. Я очень, очень тебя люблю.
– Посмотри мне в глаза.
– Смотрю, мама.
– Какая же я счастливая.
***
Джонни отошел от компьютера. Привычный вид из окна. Непривычно смотреть за окно и ничего не видеть. Собрался, сконцентрировал взгляд. Джонни видит здания. А крыш нет! Открытые коробки напоминают растревоженный муравейник. Джонни с интересом рассматривает жизнь, ещё вчера от него скрытую.
Но, вот и стены становятся прозрачными, исчезают.
– Когда увидимся, когда фотосессия.
– Приходи сейчас, можешь.
– Ок. Чем занят?
– Представь, смотрю в окно, а с домов исчезли крыши. И стены стали прозрачными. Не поверишь, рабочий день, но внутри полно людей.
– А говорил, травку не куришь. Приду, покурим вместе.
– Да, шучу я, Дэн, шучу. Все на месте, крыши, стены.
Мысль материальна. Но, не у всех. У Дэна, например, она материальна. Чем он заслужил такую благодать – смерть тётки. Никто не верил, но лентяй схоронил. Теперь Дэн живет среди красивых вещей. Долго ли проживет, красота не его конек. Вещи и украшения продаст.
– Уволюсь. Буду приезжать, – сообщает Дэн.
Джонни занят, он выставляет свет и настраивает камеру.
– Сиди спокойно.
– Поехали ко мне. Посмотришь, как богатые люди живут. Останешься.
– Сиди же спокойно!
Ну, можно начинать. Всё готово. Дэн задумался. Он должен говорить. Потребности выговориться нет, и никогда не было. Но, не отказывать же Джонни. Дэн соврал, что хочет выговориться. Смотрит в пол, лихорадочно ищет тему. Изображает переживание. Молчит. Джонни ждет. Дэн думает. От дум голова Дэна превращается в полый горшок. А говорить надо. О чём… О тётке.
– Накормит, а денег не даст. Тётка замуж за богатого вышла, давно ещё. Связь с родными оборвала, только меня принимала. Своих детей не завела. Специалист по культурологии языка. У меня всё.
– Ты чего-нибудь боишься?
– Ну… боялся тётка не умрёт.
– Я серьёзно.
– И я серьёзно.
– О чём мечтаешь.
– О сексе.
– Ты обещал рассказать страшную историю из своей жизни.
– Обманул. Ты же вечно занят. Мы редко видимся, а хочется.
– Вообще ничего не расскажешь?
– Нет, – виновато выдохнул Денис.
Ну, как тут обижаться. Джонни выключил аппарат и погасил лампы…
***
… Джонни вновь включил осветительные приборы, потянулся к камере.
– Ну, в чем дело…, – ноет Дэн
– Закинь руки за голову. Вопрос-ответ. Ты одинок?
– А ты. Можно опустить руки?
– Нет.
Джонни спрашивает и снимает, снимает и спрашивает. С руками за головой Дэн напоминает забитую мышь. Мышь жалкая-жалкая. Но, похоже, съемка в тему. Души бывают большие как океаны и маленькие, как плевочки.
– Всё, – Джонни отложил аппарат и вновь погасил свет.
А потом рассматривал фото и чесал затылок. Черт побери, он и Душу Дэна поймал!!! Если так дальше пойдет…
– Кэрол, приезжай!
***
Они сидят рядом, он показывает фото. Пока Души всего две. Кэрол среди них нет. Ну, нет и нет. Но, есть Лиза.
Кэрол знает, Лиза теперь частая гостья у Джонни. Уже и журналы не вразброс, а стопочкой и в мойке пусто, грязная посуда чистая и на местах. И запах, гадкий запах дорогих духов в ванной. Он подарил? Джонни пошел на кухню ставить чайник. Кэрол подскочила к дивану, схватила подушку и уткнулась в неё носом. В одну, в другую. А чайник в комнате и Джонни вернулся.
– Ты что делаешь?
– Твои Души меня душат.
– А как будто сморкаешься.
Кэрол делает вид, что ничего не замечает.
А Джонни ничего не рассказывает.
***
Не пишется. Вообще. Джонни ускользает.
Он всё чаще занят. Они всё реже вместе.
Кэрол кажется, будто она в аэропорту и её сдают в багаж, крутят, обматывают плёнкой. Обмотало ноги, поднялось выше, сковало руки, изолирует голову. Уже ничего не слышно. Глухо. И не видно. Слепо. И дико. Дико одиноко! Кэрол не понимает, как вести себя с Джонни. Он же не обещал, что никогда не влюбится. А он влюбился, Кэрол не обманешь. Чутьё женщины не обманешь ни за что. Даже такой, как Кэрол. Так всегда: чуть что, друзей в сторону. Кэрол не хочет в сторону. Рядом с Джонни тепло, рядом с Джонни жизнь наполняет смысл. Кэрол не может потерять его, сказку своих снов. Сейчас они вместе перед компьютером, ей передается его волнение.
Таким красивым она не видела его даже во сне.
Худеть, худеть… С это мыслью она каждый вечер засыпала, а утром просыпалась, садилась за стол. За компьютерный стол. Ставила кофе, бутерброды и, давай наяривать, деньги зарабатывать. Самая любимая рубрика в журнале «Невыдуманные истории».
Раз в месяц Кэрол сдает невыдуманную человеческую историю. Невыдуманные истории Кэрол выдумывает. Выглядят они правдоподобнее, чем истории читателей, те, что засоряют слив её электронной почты. Рассказы читателей о приключениях в лабиринте жизни выглядят бледнее историй Кэрол.
Но, ситуация перевернулась.
Она напишет бестселлер!
По бестселлеру снимут блокбастер.
Кэрол разбогатеет как Донцова. Или Стивен Кинг. И купит для Джонни студию. Но, с одним условием: Лизу на мыло! Или мечта, или Лиза.
Выбирай, Джонни.
Кэрол отломила горбушку, колбаса сверху, зубы вглубь, мотнула головой, сглотнула и – по клавишам. Она впервые напишет настоящую невыдуманную историю. С продолжением, которое последует. Начали!
«Решив сократить путь, Люся шагнула на территорию заброшенной стройки. В детстве она часто играла здесь с подружками в салки, скалки и смекалки – интеллектуальную игру девочек-подростков на куче битого кирпича. Люся шла быстро. Солнце садилось за спиной, тень двигалась впереди, указывая путь, обгоняя тело. Во время детских игр тень отставала. Игры по утрам, а не поздним вечером, как сейчас.
Люся посмотрела в небо, а там разворачивается необъявленная война. Луна беспардонно сталкивает солнце за горизонт, отвоевывая роль единовластной хозяйки небосклона. Пожилое солнце аж побагровело от потуги, но, оно бессильно перед молодой и полной сил воинствующей луной. Тень от Люси удлинялась на глазах. Стройная тень танцовщицы. Да, сегодня она сильно задержалась в балетном классе. Мама наверняка сходит с ума. Люся ускорила шаг, как вдруг заметила: ее тень начала раздваиваться. Не надо быть и трех пядей во лбу, чтобы понять, отчего иногда раздваиваются тени. Липкий пот брызнул из всех потовых желез юной танцовщицы разом. Дьявольщина! Люся обернулась резко, испугано, богобоязненно.
И в этот самый момент солнце свалилось в преисподнюю.
И ужас округлил ее глаза».
Кэрол доглотила бутерброд и, отхлебнув, продолжила:
«Его силуэт заслонил полнолуние. Люсю пронзили холодные глаза-лазеры человека-волка. Молодой, голодный взгляд гипнотизировал Люсю, пробирая до кончиков оснований. Она отскочила, прижавшись дрожащей спиной к шершавой кирпичной кладке. Он вдвинулся вплотную. Его пальцы приподняли её подбородок, подтянули. Подчиняясь чужой воле, Люся подалась вперед.
Его убойная красота лишает её дара предвидения, очевидного в такой ситуации, и она перестает понимать: что будет дальше и кто её мать».
Нет, рассказать правдиво у Кэрол не получается. Хотела написать, как это было на самом деле во сне, а получается художественно. Джонни-то она рассказала правду, но – и так у неё всегда, даже для журнала «За рулем» – стоит сесть за компьютер, пальцы сами начинают лгать.
***
Душа есть суть. Суть человека, животного, растения, предмета, явления… Джонни не до лифта, он сбегает по лестнице. Он уже на улице. Солнце сбоку и не бьет в глаза. Всё замерло. И ветер замер. Даже дорогу перекрыло, чтобы без машин. Джонни сконцентрирован, собран, быстр. Его ничто не отвлекает. Его сейчас ничего не должно отвлекать. Его и не может ничего отвлечь. Он почти летит. Джонни сейчас везде. Как воздух, который тоже везде. И всё принадлежит ему: крыши, и дома под ними, земля и деревья сверху, всё вокруг, он слышит их условные голоса, они хотят выговориться, они ждали союза с Джонни.
И союз открыт.
Джонни получил допуск.
Он выбран знать, фиксировать, предъявлять.
На улице ни души. Как непривычно и как хорошо.
Накрывает знакомая дрожь, как тогда на крыше.
Джонни знает, если он разбежится и поднимет руки, он взлетит.
Здания и даже бордюрный камень меняют очертания, деревья теряют привычные пропорции, обретая формы совершенства.
Джонни видит: мир вокруг превращается в абсолют, каким и должен быть. Джонни смотрит по сторонам, ему не насмотреться, он вращает головой, напоминая обалдевший флюгер.
И пятым чувством знает – здесь все принадлежит Ему!
Но, Как Ему Здесь Хорошо! Он В Своем Мире! Его Мечта Сбылась!
Джонни часто здесь ходит. Здание и здание. Если судить по типовой двери матового стекла – офис. Его втягивает внутрь. Он толкает дверь и попадает в просторный холл, и дальше – в зал круглой формы. Людей нет.
Он в Пространстве истины.
Он смотрит вверх. И ему открываются смыслы.
Джонни ловит себя на понимании: он знает всё обо всем. Он удивлен открывшемуся знанию: как же просто устроен мир! Решения самых сложных проблем – на ладони. Жизнь логична как таблица умножения. Загадки прошлого, настоящего, будущего. Какие загадки, люди, очнитесь! Рак, СПИД, левитация, телепортация, в чем проблема?
Джонни сейчас как ребёнок в цирке, который разгадал все фокусы.
Ну, почему он не понимал таких очевидностей раньше!
Боже, как ему комфортно в пространстве конечной гармонии.
Джонни вновь на улице. Он уже другой, а здесь все как раньше: тротуары в прохожих, двери туда-сюда. Пронеслась машина, да по луже, окатила водой, Джонни отпрыгнул, налетел на женщину. Толкнул не сильно, но мата получил, будто пытался её зарезать, она чудом выжила и теперь злая на него. Она матом, а он улыбается. А матом потому, что она однолюб, а её предали.
Теперь уж Джонни раскроет людям глаза. Ведь он знает про них все.
Мир совершенен, а мы – подобие мира, только не задумываемся об этом.
***
Удачливые – те, кто в выигрыше всегда. Люди, в массе своей неудачливы. Они проигрывают даже в беспроигрышные лотереи. Удачники и неудачники ходят по одним улицам, пьют на брудершафт, но их сущности на разных орбитах.
Здороваясь за руку, они не соприкасаются никогда.
Переход с одной орбиты на другую не в их власти.
Джонни думал о себе так: он не неудачник и не везунчик. Твердая середина.
Скорее всего он выбран потому, что не отягощён притяжением, его ничего не связывает с прошлым и ничто не утягивает назад.
***
Прошлого для Джонни нет.
Все, что вчера – было не с ним. Вчерашний день стоит одного: забвения. Джонни живет настоящим и будущим. Он дал слово, что вчерашнего дня в его жизни не будет никогда!
И её, свою маму, он не будет вспоминать никогда.
Она требовала клятвы: «Я никогда не буду вспоминать тебя, мама».
Джонни отказывался.
Она закричала на него, первый раз в жизни.
И Джонни разревелся, впервые в жизни.
– Джонник, любимый мой! Запомни, позади нет ничего. И никого. Позади лишь наше воображение. Забудь то, что было вчера. Не вспоминай вчерашний день никогда. Ты – владелец одной единственной жизни. Жизнь эта здесь, сейчас, в данный момент и завтра. Но, только не вчера. Джонни! Я кому сказала!! Утри же свои сопли!!!
Слезы затекают в рот. Ему стыдно перед мамой, но слезы текут сами, будто назло, и не останавливаются.
– Прекрати!!! Смотри на меня! Успокойся… Ну… Слушай, а тебе идет, когда глаза мокрые. Каменное сердце растопишь, хитрюша.
Джонни хмыкнул, принялся слезы вытирать, но лишь размазал.
– Успокоился? Ну, и славно. А теперь повторяй за мной: Я никогда не буду вспоминать тебя, мама.
– Я никогда…
– Короче паузу, Джонни! Сначала. Начал.
– Я никогда… не буду… вспоминать тебя … мама…
– Смог же. Это надо отметить. Наливай.
И новая волна. Лицо в ладони, локти в стол. Слезы стекают по запястьям, оставляя блестящие полоски. Глотая слезы, он выдыхает:
– Что ты со мной… делаешь, мама! Зачем тебе это.
– Не выбешивай меня! Утрись же!!! Ну, ты и плакса, Джонник.
Она подошла сзади, погладила вздрагивающие плечи сына, поцеловала их.
***
Джонни даже дернулся, услышав за спиной, ну, от неожиданности:
– Пятьсот по сто не разменяете?
О, воротничок! Наваждение, опять она. Хотя… У воротничка наверняка есть Душа, а Джонни теперь специалист по выковыриванию Душ из тел. Даже из такого сморщенного можно попробовать.
– Не против, если я вас сниму.
– В каком смысле.
– Для журнала. Я фотограф. Приходите на съемки.
– Куда.
– Ко мне домой.
– А удобно.
– Приходите, заодно пятьсот по сто разменяю.
Старуха застигнута врасплох. Но, как материальна её мысль! Стоило отметить парня, мысль взяла быка за рога и материализовалась, познакомила. Мало того. Мысль вошла во вкус и стала материализовывать желания невысказанные: парень пригласил её в свой дом. Пригласил поучаствовать в фотосессии, покорившись её лицом, не иначе. Он ведь первую встречную не пригласил. А первых встречных первой молодости навстречу пруд пруди. Она же молодости не первой. Какова интрига! Та ещё интрига, с сюрпризиком.
Воротничок, естественно, согласилась. Для экстренного выхода у неё припасены чистые кружева. И серебряная заколка в голову. Та, в которой её прабабка щеголяла на балах в Наркомпросе.
Элегантным движением пригладила идеально уложенные волосы, пожала протянутую руку.
– Джонни? – Какое учтивое рукопожатие, сильное, но щадящее. А каковы нездешние глаза! Оно и понятно, Джонни, иностранные корни. – А я Татьяна. Просто и по-русски. Но, все зовут меня по отчеству.
– Как называть вас мне.
– По отчеству.
– И как?
– Ярославна.
***
Джонни собирает Души как Чичиков. Но, Джонни не Чичиков, его Души живы. Даже слишком. То одна позвонит, то другая, ждут журнальный разворот. Лиза приходит без звонка телефонного. Джонни узнает её по звонку дверному. Лиза с порога бросается Джонни за шею, прикусывает его губу своими, поднимает ноги и висит. Она легкая, такая пушинка отчаянная. Лиза опускает ноги и утягивает Джонни в комнату. Она говорит о своих желаниях, она ведь уже взрослая.
– Ты ещё маленькая.
– Но, у меня есть паспорт!
– Когда исполнится восемнадцать…
– И ты будешь спать со старухой?
– С такой, как ты – буду.
– Ну, Джонни!
Лиза поглощает чипсы с паприкой. Капа обожает чипсы с уткой. Джонни поясняет: если Черепашка не откажется от чипсов, к сорока годам превратиться в Бегемотика. От цифры сорок, Лиза заливается хохотом, а Капа лает. Черепашка упряма как слоненок, хочет, чтоб Джонни и её научил ловить Души.
***
Вода везде найдет дырочку. Слухи тоже.
Главный редактор «Мегаполиса» лысеющий Влад Перепёлкин стал улавливать слухи. Кто-то пронюхал, что Джонни готовит для «Мегаполиса» репортаж нереальной силищи. И что Джонни пророчат победу в фотоконкурсе.
Влад успешный рекламный агент в прошлом. Работает языком, как Д`Артаньян шпагой. Рвется в бой с противником. Разведёт самого противного. Распотрошит любой бюджет. Таранище невиданной силы, вот кто такой Влад.
Талант рекламного агента – дар редкий. Как и любой дар.
В настоящем рекламщике должны присутствовать нравственность и её отсутствие. Совет Станиславского про жизнь в предлагаемых обстоятельствах более важен человеку, продающему рекламу, чем актёру. Хорошему актёру помощь не нужна, плохого актёра Станиславский не вытянет.
Продавец же рекламы без Станиславского, что конь стреноженный.
Ему, как никакому актеру нужна вера в то, чего нет.
Плохому актёру много систем в помощь: Брехт, Брук, Стрелер. У рекламного же агента один Станиславский в кукише. Если бы рекламным агентам, как артистам, давали звания, Перепелкин бы получил звание народного рекламщика России.
Разумеется, Влада руководство отмечало. И поднимало. Всё выше и выше и выше стремило полёт его, птицы. Путь от уличного раздолбая до руководителя рекламного отдела оказался самым долгим – восемь лет. Дальше понеслось. Отсидев чуть на табурете руководителя рекламного отдела, пересел на стул заместителя главного редактора по маркетингу, откуда и перебрался в кресло главного редактора «Мегаполиса». «Это начало, для взлета», – бросил мимолетом хозяин издательского Дома, подписывая назначение. Уже лечу, подумал Влад.
Перепелкин с ходу принялся укреплять позиции, подтягивать лучших.
И сделал Джонни предложение, от которого тот не смог отказаться: фоторепортаж «Лица мегаполиса». Нашел для Джонни внебюджетное финансирование. Джонни засиял от удивления, когда Влад озвучил гонорар.
Надо выяснить, кто проболтался про фоторепортаж. Ну, если сам Джонни! Или его лучшая подруга Кэрол. Позвонил, но Джонни оборвал Влада, сказал «занят» и положил трубку.
Воспользовавшись звонком, Лиза попыталась расстегнуть ремень на джинсах Джонни. Она смотрела на Джонни в упор и хитренько улыбалась.
Джонни сбросил звонок и перехватил её руку.
– Хочешь, чтобы меня посадили за совращение малолетней?
– Если тебя посадят, я повешусь.
– Спасибо.
– Только никто не узнает. Мы же никому не скажем.
Джонни оттянул руку Лизы от ремня, поднес к своему лицу и поцеловал.
– Всему своё время, Черепашка. Не обижайся.
Лиза вздохнула, свернулась кошкой у Джонни на коленях, просунула руки под его майку, обвила спину, прижалась головой к его груди.
– Хорошо. Буду ждать.
– Лиза, я старше тебя.
– Комплексуешь?
– У меня вообще нет комплексов. Или я о них не знаю.
Лиза отразила выпад нападением:
– Запомни: это ты ещё маленький. Видите ли, он со мной не спит, потому что его посадят. Это меня посадят за совращение тебя, малолетки! Понял?
Руки Лизы выскользнули из-под майки, поползли вверх и сплелись вокруг его шеи морским узлом практически.
***
Влюбленная Лиза отличается от невлюбленной особой прилежностью.
– Хочешь получить две золотые медали?
Родители считают, дочь и без медалей хороша. Но, не настаивают. Лиза мечтает стать грумером. Беспроблемная девочка. Одиннадцатый год взрослеет за учебниками. Математика – 5. Физика – 5. Литература – 5. Английский – 5. Зачем грумеру столько раз по 5. С таким аттестатом могла бы на авиаконструктора пойти или на архитектора.
– Лишь бы в девах не засиделась, – вздыхает мама вслух, но тихо, что бы слышал только папа.
Лиза что ни час за учебниками. Даже летом. Готовится к сентябрю. Или с Капой, во дворе гуляет. Дочь влюбилась, а родители не замечают. У других бы ещё один глаз открылся, родительское чутье возобладало, а эти не секут.
– Мам, пап, я в кино, буду поздно, не волнуйтесь.
– А как же основы экономики, правоведение…
Родители напоминают Лизе, что помнят про свой долг: родил – выучи, но, Лиза себе на уме, убежала. На этот раз и правда, в кино с подружками.
***
Ярославна не поинтересовалась, в какую фотосессию приглашена. Вдруг, Джонни предложит раздеться. Не поинтересовалась, испугавшись, что вдруг не предложит. Если тема геронтофилическая, Ярославна откажется сразу.
Если «ню», она «за».
Бледность кожи освежила румянами.
На случай, если он будет освежевать её одежду, надраила кремами тело.
Самая элегантная ее сумочка от Луи Виттона. Очень вместительная. Ярославна давно не выходила в свет. Свет коварен. Ярославна по своему лицу знает, в возрасте свет не друг, враг. От света можно ожидать любой подлости. А потому: губная помада, румяна, антистатик, салфетки… Ярославна ходит по дому, набирает женские необходимости и нервничает как институтка.
Ну, всё!
Она готова к поединку с молодостью.
Пошла побеждать.
Душа Ярославны трепещет. Тело дрожит. Пальцы рук наигрывают «Хорошо темперированный клавир» в неведомом Баху темпе и без клавесина. На исполнение двенадцати прелюдий и одной фуги уходит минуты три. Только бы не Паркинсон, молится Ярославна, ведь жизнь её только начинается. У Ярославны ни подружек настоящих, ни родственников стоящих. Джонни она заслужила, решила Ярославна. Они станут друзьями. Она станет его частой гостьей, живут-то в одном дворе. И Джонни начнёт к ней захаживать. Ярославна помнит толк в любви и знает толк в крепленых винах.
– Ла-ла-лай-ла, – успокаивала себя Ярославна, набирая код его подъезда и напевая. Ей сейчас двадцать пять, если не смотреться в зеркало.
А вдруг Джонни женат. Эту мысль Ярославна не рассматривает, ведь тогда раздеваться наверняка не предложат. Но, мысль атакует, и Ярославна вынуждена держать оборону. Такой красавчик не может быть женат, есть же справедливость на свете, у кнопки лифта думает она все-таки. Двери разъезжаются от нервного касания старческого пальца. Лифт приглашает Ярославну в себя.
На пути Ярославны ещё одно препятствие – кнопка дверного звонка.
Страшно. Трепетно. Страшно трепетно.
Если Джонни женат, то на уродице. Закон жизни. Муж красавец, жена урод. Или наоборот. Ну, я-то не красавица, вспоминает Ярославна в кассу, всё сходится. И она давит на кнопку.
А!!!!! Палец отскакивает как ужаленный. Или ошпаренный.
Платье прилипло к дряблым ягодицам, выставив напоказ все её непрелести. Скорее. Скорей! Пока не слышно шагов за дверью, Ярославна срывает навесной луивиттоновский замок, выхватывает из сумочной пасти антистатик, прыжком расставляет ноги, задирает юбку и распыляет там из баллончика.
Запах ранней весны вырывается из-под юбки на лестничную клетку.
А именно – запах первых ландышей, нежных и ароматных колоколец.
Дверь распахивается неожиданно. На пороге Джонни.
Перед порогом Ярославна в раскоряку. Смущена лишь мгновенье. Неспешно высвобождает руку из-под низа и представляет аэрозоль:
– Настоящую женщину, Джонни вы всегда определите по этому пузырьку. Помните, как в рекламе: «Носи антистатик, если ты романтик». Вот я и ношу. Я же романтик!
Ярославна придумала эту глупость в момент. Острый ум помог. Как она выкрутилась про рекламу, а? Вот у кого надо учиться – у Ярославны.
– Ландыш, – Джонни крутит баллончик, читает вслух. – Освежитель воздуха для туалета. Нейтрализует неприятные запахи.
Черт!!! Сослепу флаконы перепутала!
Но, и Джонни хорош. Нет, перевести тему, а он будто смеётся над старой:
– Запахи нейтрализованы. Вы готовы?
– Да, – красная рак-Ярославна смотрит в пол, упуская время для смотрения в лицо Джонни и любования им.
– Тогда, проходите.
Ярославна заходит в квартиру, осматривается. Запах ландыша следует за ней ручным пингвином. Квартира проникается туалетным ветерком. Ландышем теперь дует из каждого угла, будто в каждом углу напукали и задрапировали ароматом весны.
Вот диван, единственное место в квартире, которое может быть спальным.
– Вы спите здесь, Джонни?
– Да.
– Ну-ну…
А это шкаф. Наверное, тут вся его одежда. Не густо, в такой шкаф много не напихаешь, решает Ярославна, но не уточняет. А Джонни будто считывает её мысли и отвечает сам:
– У меня мало одежды. Ношу сезон, выкидываю, покупаю новую.
Чай готов. Дома Ярославна пьёт чай с кусковым сахаром, вприкуску. Но у Джонни пользует сахар-песок. Чтобы не напоминало пьесу Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын», а то Джонни высчитает, сколько ей лет на самом деле.
Чем вы можете быть полезна? Откровенностью. Я буду подбрасывать темы, а вы развивайте их, размышляйте, сама с собой. Меня здесь нет. Расскажите, что вас мучает, не дает покоя, преследует ночными кошмарами.
Ярославна садится куда велят:
– Начать с бомбежки Киева или сразу с послевоенного голода.
– Начните со своих страхов, фобий.
– Ну, с хобби, так с хобби.
– Ни с хобби, а с фобий.
– Ну, с фобий, так с фобий.
Чтобы не провоцировать расчеты, Ярославна не привязывает рассказы к датам. Сбивает Джонни со следа, мешая столетия, как краплёные карты.
Ее первая история о рождении первой фобии.
– Пятый класс. Пишем диктант о Сталине. «Иосиф Виссарионович пробирался из Туруханской ссылки по тайге». В слове «пробирался» я пропустила букву «р». Получилось – «побирался». Что они устроили! Вывели перед всей школой, сорвали пионерский галстук, назвали троцкисткой, и я упала в обморок. Думала, расстреляют. Образовалась фобия. С тех пор боюсь выстрелов. Даже холостых.
Передергивает карты. Переброс темы:
– Я знаете ли вы, Джонни, какого современной женщине на шпильках? Гуляю вчера вечером по центру и боюсь, шпилька застрянет в стыке тротуарной плитки. Можно так навернуться, костей не досчитаешь. Фобия на щели! Что ваши подружки говорят о новом уличном покрытии?
– Ничего не говорят, они в кроссовках ходят.
– Я тоже ношу кроссовки. Но, на свидания бегаю на шпильках. Походка от бедра – сила женщины, вам ли не знать, Джонни.
Несет околесицу. Жаль. Долго живущий человек, волей-неволей пережил многое. Старуха неинтересна. Джонни сам виноват, должен вытащить на свет её Душу, но как. И Джонни нестерпимо захотелось увидеть Лизу, сейчас, здесь, рядом, почувствовать молодое тепло ее воздушных рук. Видеть ее искрящиеся глазищи. Спокойно! Старуха – это работа.
– Вам когда-либо ставили ошибочный диагноз, Ярославна.
Воротничок задумалась. Пошла линия. Одна морщинка, другая. Хорошо!
– Просьба. Снимите воротничок.
– Сейчас отстегну.
Ярославна закидывает руку на спину, но не может нащупать пуговичку. Джонни обошел тело, справился с пуговицей, вернулся вперед. И передние она не может отстегнуть. Для удобства Джонни опустился перед Ярославной на колени, протянул к воротничку руки. Одна пуговица, другая.
Встретились глазами, он улыбнулся.
Будь у Ярославны револьвер, она бы завизжала: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» и застрелилась. Она видит у самого лица своего его сильные, острожные руки с выгоревшими на солнце волосками, искренне заботливое лицо, пробирающие до поджилок, невероятного цвета глаза. И солнечные лучи, бьющие сквозь его упрямые волосы…
Отстегнув воротник, Джонни потянулся к верхней пуговице её платья.
– Не против?
«Начинается», – затрепетала Ярославна.
Расстегивая верхнюю пуговицу, он тронул теплыми своими пальцами её шею. Кожа Ярославны отстрелила крупными мурашками. Следующая пуговица. Его пальцы коснулись её груди, мурашки взлетели до плеч, вздыбив старческую кожу. Третья пуговица.
Ниже Джонни, ниже, прошу тебя!!!
Джонни отогнул вороник, открыл шею и немного грудь.
– Уже лучше.
– Моя кожа не так молода, как бы хотелось вам, Джонни, – кокетничает Ярославна.
– И прическа ваша мне не нравится.
– Смелее. Отдаюсь в ваши руки. Делайте со мной всё!
Джонни вытянул из её волос историческую заколку, повертел в руках, хмыкнул, отбросил на стол. Вспучил истонченные пряди, уложил заново. Ярославна сидит, ни жива – ни мертва, Джонни вдувает в её тело жизнь, выдутую ранее и давно. Ярославне счастливо. Она трепещет от его молодильных прикосновений, и, желая скрыть волнение, начинает строить смешные рожицы.
– Сидите смирно! – Джонни отвечает улыбкой на её уродливые гримасы.
Закончив с прической, он отворачивается к камере. Ярославна быстро, пока не видит Джонни, взлохмачивает волосы, а лицо её принимает серьезное выражение.
Джонни смотрит на Ярославну через камеру, выглядывает поверх, не может сдержать новой улыбки. Ярославна впивает в улыбку Джонни женский взгляд, и её голова начинает кружиться. Ярославна понимает, что теряет сознание…
… держаться. Только не опозориться, не выпасть с досады в осадок. А досада огромная, шире Суэцкого канала. Каньоном длиною в жизнь, меж ними пролегли десятилетия. Ярославна остается на стуле, но, боже, какими усилиями!
Вернув волосы в исходное, Джонни возвращается к камере.
– Осовременил?
– Привел в соответствие.
Пока приводил в соответствие, лицо Ярославны покрыла испарина. Надо бы промокнуть. Где-ж салфетки… На кухне. Джонни, подождите. Подайте мой ридикюль. Ха! Повод обратить его внимание на её отменный вкус: Луи Виттон, на минуточку! При этом Ярославна слегка кривит рот. Так усмехаются молодые, видела в молодежном сериале. Затем репетировала перед зеркалом.
Не отрывая прищуренных глаз от его лица, она лезет в Виттон, нащупывает салфетки и выкидывает перед Джонни пачку. Ну, как? У настоящей женщины все с собой, дружок.
Джонни берет упаковку, читает вслух:
– Урологические прокладки. Защищают от протеканий, нейтрализуют запах, предотвращают рост бактерий.…
Черт!!! Черт!!! Черт!!! Перепутала сослепу.
От ярости, она готова изодрать прокладки в мелкодисперсную пыль! Лицо покрывают красные пятна. Соберись, дура! приказывает она себе. И всё переведи в шутку.
– Подарок для вашей девушки или для жены, Джонни. У меня-то всё нормально, но вдруг ей понадобится.
Сумасшедшая баба. Джонни сует прокладки обратно в саквояж и идет на кухню за тряпкой. Лицо промокнуто. Камера готова. Можно начинать.
Как бы в проброс, Ярославна, делает лицо загадочным. Репетировала перед зеркалом. Поставила перед собой зеркало и портрет Джоконды. Копировала, пока не добилась сходства.
В молодости она мастерски повторяла артисток. И всё ей сходило с рук, даже помогало невероятно как. Опростоволосилась лишь дважды. Первый раз, когда вместо Терье Луйк получилась Дзидра Ритенбергс. И второй раз, когда делала Эве Киви, а вышла Байба Индриксоне.
Для Джонни она выбрала Джоконду, хотя сперва хотела Мишель Мерьсе.
Итак, Джоконда.
Я готова.
– Как часто вы делали аборты?
– Джонни!!! Извини…, – перешла на «ты», ошарашенная Ярославна, забыв про Джоконду. – У меня двое детей. И три аборта. Нет, пять. А что?
– Где ваши дети?
– Птенцы по гнездам.
– Ярославна, пожалуйста, отвечайте полным ответом.
Дети… Отношения не сложились. Общения нет. И интереса нет.
– Рассказывать нечего. А где твои родители?
– Спрашиваю я. О чем вы жалеете?
О чем жалеет… Джоконда. О том, что опередила Джонни на целую жизнь.
А дети… Их двое: сын и дочь. Игорь и Лия. Дочь замужем за полковником. Прежде, чем стать полковником, он был капитаном, возлюбленным Ярославны. Капитан получил отставку у Ярославны и, получив майора, женился на Лии. Ярославна имела молодого. Лия поимела старого.
Дочь долго не подозревала о страсти, кипевшей между матерью и мужем. И, лишь родив от майора сына, узнала, что чуть не получила от того же майора брата. Это про аборт. Лия не простила Ярославне вторичку. А виновата мать!
Игорь ботаник, продолжает свой рассказ Ярославна, специалист по крестоцветным. Крестоцветные его интересуют, а мать нет.
Игорь с рождения был кротким ребёнком. С первого по девятый класс сидел за одной партой со своим лучшим другом, Львом. Имя опасное, но характер добрейший. У Льва с рождения одна нога получилась короче другой и с вывертом. Но, Лев не хотел идти на поводу у своего уродства и старался ни в чем не отставать от одноклассников: ходил с ними в кино. Дети же злые как белки. Причем, многие из них остаются злыми вплоть до вручения аттестата зрелости. Это потом часть добреет. Кого жизнь правит, кого могила. И самые близкие друзья Льва, ну, потому что злые, придумали для него специальную игру «Олег Попов». Знаменитый клоун Олег Попов многие свои трюки выполнял, балансируя на натянутой проволоке. Вот и лучшие друзья Льва, его одноклассники, всего человек двенадцать, придумали натянуть канат.
Один друг забрался на одно дерево, другой на другое. Натянули между деревьями буксировочный трос и говорят: «Давай, Лев, пройдись». Лев хотел убежать, но, во-первых, с кривой ногой далеко не убежишь, во-вторых, самые близкие его друзья стояли близко, отрезая путь к бегству, дальние друзья подстраховывали подальше. Одноклассники приволокли тяжеленые козлы – две штуки, поставили на козлы высоченные стремянки – две штуки и начали поднимать упирающегося Льва на дерево. Даже руки за спиной скрутили, чтобы не упирался. Намучились с ним страшно, стремянки-то шатаются, и говорят: «А теперь Левушка, покажи нам "Олега Попова".
Так Лев оказался в кроне тополя. В западне, можно сказать.
Глянул из кроны вниз – матери божья! – земля-то где? Ни тебе козлов, ни стремянок, друзья мигом разобрали подъемник, один ствол остался, вниз упирается. Но, вниз дороги нет, только вперед.
Лев никогда не ходил по проволоке. Даже не тренировался никогда, он же не в артисты цирка собирался, а на льнокомбинат, лён отбраковывать. Хотел стать отбраковщиком льняного стебля, повреждённого долгоносиком. Но, ситуация безвыходная. Здоровой ногой Лев нащупал буксировочный трос, натянутый что тетива лука, и шагнул.
Страх творит чудеса.
Один шаг, другой… Льву показалось, что его недоразвитая и скрюченная нога выросла и распрямилась.
Ещё шаг, ещё.
Самые близкие, самые лучшие и самые верные друзья Льва затаив дыхание наблюдали за ним, боясь шелохнуться. Многие молились.
Ещё шаг, ещё.
Такой свободы Лев не ощущал никогда в жизни!
И ветер Льву в помощь. Ветер сдувал со лба девятиклашки непослушные пряди, чтобы те не мешали смотреть вперёд. Но, ещё большую свободу Лев ощутил, когда, оступившись, полетел вниз и вплоть до момента перелома позвоночника.
Лучшие друзья не оставили Льва в беде. Ни один из его верных товарищей не оставил. Подростки организовали круглосуточный волонтерский пост у постели травмированного. Кстати, во время ночных дежурств, многие стали добрыми, не дожидаясь вручения аттестата.
Среди волонтеров оказался и сын Ярославны, Игорь.
Ярославна, будучи заботливой матерью, варила суп, пекла угощения и носила на пост подкармливать сына на дежурстве. А дежурили-то по двое. Подкармливала и второго. И доподкармливалась.
Второго мальчика звали Альберт. Рослый пацан, велогонщик, любитель плавания и выпить, выглядел старше своих лет. Ярославна даже подумала, что Альберт учится в десятом классе, а не в девятом. И Ярославна с собой не совладала. И Альберт тоже.
Игорь сначала долго не понимал, с чего это вдруг Альберт зачастил в гости. Вроде и Лев умер и пост снят… А Альберт ходит по часам, как на новый пост. То конфеты принесет, то открытку с восьмым мартом. И все матери. А в семье ж не только мать, ещё отец, сам Игорь и Лия. Но, все матери, Лии хоть бы хны, как говорится. (Лия рано начала красить волосы).
Через полгода Альберт уезжал на длительные сборы по велогонкам.
Идиот, не придумал ничего лучшего, как просить у мужа Ярославны – отца Игоря и Лии – руки Ярославны. А от самой Ярославны Альберт потребовал клятву, что она будет ему верна, пока сборы не кончатся.
Ярославна, скрывавшая роман с Альбертом как могла, увидев любимого на пороге, и тем паче, услышав его, чуть в обморок не упала. Муж Ярославны так в обморок и упал, лицом в открытку с восьмым мартом. И Лия с Игорем тоже в обморок упали, причем на разные стороны. Оставшись с Альбертом наедине, Ярославна сказала:
– Ну, ты и идиот!
– Почему?
– Потому что все спортсмены идиоты. У меня их трое было.
– Все велосипедисты?
– Нет: штангист, футболист и чемпион по быстрым шашкам.
– И все идиоты?
– Все, Альберт, все!
Первым очнулся муж, но семья уже распалась.
Игорь и Лия плакали навзрыд, когда отец собирал вещи: гель для чувствительной и нежной кожи, стринги, дезодорант «Интимный», пену для ванн «Интимная». Пожалуй, и всё… Отец ушел к Зине, можно сказать, в чём мать родила, всё оставил детям.
Игорь не простил матери отца.
Лия – мужа.
Альберт бросил Ярославну.
Зина родила Якова.
Ярославна абортировалась.
Лия родила Иосифа.
Прошло двадцать лет.
Яков изнасиловал Иосифа.
Лия отравила Зину.
Зина выжила чудом.
Санта Барбара.
Джонни слушает мутные рассказы… Он в пролете. Души нет. Душа Ярославны под шлаком слов. Джонни раздражён, что для него редкость.
– Ярославна! Ваши рассказы… Вы живете прошлым. Так нельзя. Вы вся – во вчера, как и ваша прическа, как и ваши льняные кружева.
– Плохо меня знаешь!
– Прошлое это фикция. Его нет. Пшик! Есть только сегодня и завтра. Прошлое – удел сна, а не яви, оно во власти подсознания, а не сознания.
– Нет, миленький! Там у меня больше чем тут. Сзади реально и осязаемо.
– Прошлого нет!
– Есть! Мое прошло со мной. И оно материальнее настоящего. Я трогаю его руками. Завтрашний день. Не смеши. Если он и будет, мой завтрашний день, его не отличишь от дня сегодняшнего. Пятьдесят лет назад каждый день дарил сюрпризы. Каждый, Джонни! Сегодня ни одного. Разве что – сегодня.
– Кто ж виноват, что ваша жизнь в прошлом. Вы и виноваты.
– Дорогой мой. Старость – мерзкая тварь, я не желаю её знать. Я живу лишь, возвращаясь назад. И чем дальше назад, тем интереснее жить.
В молодости Ярославна брала красноречием. Потом, брать стало некого. Огонь в печи её глаз давно не полыхал. И вот опять. Сор, хворост, пыль, скопившиеся в желторотых глазницах, вспыхнули и не желали тухнуть до полного испепеления. Лицо модели раскраснелось, кожа головы сигнализирует сквозь белый пудинг волос о повышении давления розовым. Пудинг истончен временем и напоминает чизкейк. Ещё и температура подскочила.
И стало Душе её неуютно в пекле тела, да под давлением. И Душа её, будто собака на пляже, высунула шершавый свой язык. Затем и сама чуть показалась.
О, день начинал тратиться не зря!
Джонни ухватил первый промельк. Щёлк, щёлк, щёлк…
Старую понесло! Она возносит прошлое. Взывает к нему по- настоящему. Будто не к Джонни обращается. Так в фильмах ужасов восставшие из мёртвых пугают новопреставленных. Так волки-оборотни воют на луну. Кажется, старая забыла о Джонни. А Джонни снимет, снимет, мучительно вспоминая, кого она, минуту назад напоминавшая Джоконду, напоминает теперь. Что-то знакомое, но что. И, не может вспомнить… А меж тем, бабка-Дракула жжёт глаголом, существительным и междометиями.
Ярославна обрывает монолог вдруг. На полуслове. Мигом преобразившись внешне и, метнув в Джонни Джоконду, съезжает со стула.
– Джонни. Ну-ка, давай на мое место! Живо. Покажи, куда нажимать.
Подтолкнув Джонни, выхватывает из его рук фотоаппарат.
– Садись, садись, наглый чёрт!
Почему и нет! Джонни занимает место Ярославны.
– Первая мастурбация. Сколько лет тебе было?
Опаньки! Ярославна победно сощурилась.
– Что-то не так? Ты спросил про аборты. Про два я честно рассказала. Твоя очередь. Расскажи про свой первый онанизм. Тебе понравилось? Жду.
– Да, пожалуйста, расскажу… Нет… Я не помню. Честно.
– Где это произошло.
– А где это произошло у вас, Ярославна.
– Спрашиваю я! О чем ты мечтаешь.
– О собственной профессиональной студии. Идей много, планов, проектов. Без студии их не реализовать. Студия – это свобода, без которой творчество невозможно в принципе.
– В чём же дело?
– Деньги. Студия, какой я её вижу, стоит дорого. У меня нет таких средств и, похоже, не будет. Ну, все, Ярославна. Хватит. Спасибо.
Он стоит у фотоаппарата и, кажется, улыбается. Ярославна смотрит на Джонни, но лампы слепят глаза. Ярославна прикрывает глаза рукой. И всё?
– Подожди, Джонни! Ты не рассказал про свою девушку. Ты женат?
– Съемка закончена.
Ему не терпится засесть за компьютер.
А Ярославна и не собирается уходить. Понравилось. Ярославна хочет остаться. Звонок в дверь ей в помощь. По звонку – не Лиза.
Дэн, блин. Тебя здесь не хватало. Джонни и забыл, что обещал Денису показать его фотосессию.
– Дэн? – Ярославна пожимает руку.
– Ярославна? – Пожимает руку Денис. – Джонни, показывай.
Ярославна рада, она остается.
Но, Джонни выпроваживает обоих.
***
– Дождя не будет.
– Будет. – Настроение у Дениса хуже некуда. А плохое настроение и дождь похожи. Сам пригласил и сам выпроводил.
Ярославна смотрит на безоблачное небо мельком. Запрокинуть голову шпильки мешают. Шпильки… Заколка! Ярославна ощупала растрепанную голову. Заколки нет. Зато есть повод вернуться к Джонни. Нет, сейчас она не вернётся. Позже. Без Дениса. Притворится, что спохватилась.
***
Интересное наблюдение сделал Джонни.
Пока он ловил первую Душу, шёл дождь. Тучи сходились и расходились, будто злой волшебник то и дело хмурил свои мрачные брови. Волшебник был недоволен. Кем, Джонни?
Но, начал прирастать Душами фоторепортаж, и лето вернулось. Ливни отступили, в город пришла нормальная для второй половины июля погода. Джонни подходит к окну, смотрит на соседние дома, а они шлют Джонни приветы – солнечные зайчики.
И конечно, крыши.
Джонни любит крыши. Крыши отвечают ему взаимностью.
Иногда, ночами – об этом не знает никто – Джонни выходит на одну из них. Такой красивой луны, как с крыши не увидишь из окна. Ни за что!
Вы наверняка согласитесь с Джонни, если, хотя бы раз, бывали на крыше ночью. Ночью на крыше хорошо мечтать. И, говорят, эти мечты сбываются без очереди. Конечно, если мечтаешь побывать на Марсе, это вряд ли получится. А если и побываешь, тебе, уж точно, никтоне поверит.
Джонни верит в счастье, потому что он реалист.
Счастье, в понимании Джонни похоже на город. Счастье – это движение.
По улицам города мчатся машины, по трубам – вода, по воздуху – птицы. И люди, люди, люди. Катастрофы, смерчи, смерти, рождения, встречи, любовь. Все переплетено здесь, как канат, как провода в телефонном кабеле. Город ловко сочетает несочетаемое, благодаря чему живет, растет, становится сильнее.
Нет, ну, правда! Мечтать о безмятежном парении – глупость несусветная. Джонни стопроцентный реалист. Вот сейчас, например. Чего сейчас Джонни хочет больше всего: увидеть Лизу или оказаться на крыше? Конечно, оказаться на крыше. Потому что Лизу в одиннадцать вечера из дома не выпустят. А на крыше Джонни может думать о Лизе. И о жизни, которая начала сбываться.
Сбывается то, что однажды задумал Джонни.
На крыше. Ночью. Когда начался звездопад, вдруг.
Зафиксировав Душу, Джонни получил неведомую ранее свободу. Здесь, на высоченной орбите он защищён от опасностей, которые караулят всех внизу, от страшных болезней, профессиональных провалов. И знает наверняка, с ним ничего не может случиться! Он под защитой.
С таким острым чувством теперь живёт Джонни.
Сегодня он вновь останется наедине с сумасшедшим ночным небом. Джонни будет смотреть на звезды, думать о наступающих переменах и мечтать. И фиксировать лучшие мгновенья своей ночи фотиком.
А спать совсем не хочется.
На крыше человек должен бывать один. Хотя бы иногда. Обязательно.
***
Сунув в рюкзак фотокамеру, Джонни вышел из квартиры.
Побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, потому что выход на крышу в соседнем доме.
Перепрыгивает и напевает песню про Голубой вагон. Песня ритмично ложится на прыжки: «Каждому-каждому. В лучшее верится. Катится-катится. Голубой вагон». Прыг-прыг, прыг-прыг. Привязалась. Ах, ну да, Кэрол. Она шла по стройке и напевала «Голубой вагон». И путь ей преградил прекрасный Джонни. И его стальные глаза пронзили её трепетное сердце. А что, очень романтично.
А на крыше ещё романтичнее!
И, когда придёт время возвращаться, он обязательно встанет во весь рост, раскинет в стороны руки, посмотрит на звёзды и крикнет во весь голос «Yes!!!!!».
А что ещё кричать, когда тебя накрыло, и удача поцеловала взасос.
Джонни выбежал из подъезда.
– Тысячу по пятьсот не разменяете.
Ярославна???
– Моя заколка. У тебя осталась.
У Джонни реально опустились руки. А в руках рюкзак. А в рюкзаке фотоаппарат с дорогущим объективом. Джонни чуть не грохнул рюкзак с фотоаппаратом об асфальт. Но, у него классное настроение и он готов на минуту задержаться, вернуться в квартиру за заколкой. В квартиру поднимаются в лифте. В тесной кабинке Ярославна, как бы невзначай касается руки Джонни:
– Ну что, получились фотографии?
Джонни противны прикосновения Ярославны.
– Да.
– Я говорю про твои фотографии, которые снимала я.
– Ах, эти…
– Подаришь мне мои работы?
Второй сюрприз ждал Джонни на лестничной клетке.
Хотя, неизвестно, кто удивлён более, Джонни или Дэн. Пока Джонни спускался по лестнице, Дэн поднялся в лифте. Дэн безуспешно звонит в дверь:
– Вдвоем, откуда?
– Гуляли. В такой прекрасный вечер дома не усидеть, – Ярославна наигранно хихикает. Она смекнула так: Джонни не поймёт, потому что она специально произнесла фразу фальшиво. А Дэн посчитает, что Ярославну переполняют эмоции от близкой прогулки с Джонни.
– Джонни, ты обещал показать мои фото.
– Почему без звонка.
– Скажешь занят.
Нет, с этим пора кончать! Пусть быстро смотрят и убираются. Дэн, конечно, обидится, но сейчас для Джонни важнее крыша. И звёздная ночь. И, чтобы никого рядом! Пусть только намекнут, что снимки так себе.
Джонни слил фото Ярославны на флэшку и удалил из компьютера.
– Джонни, – Ярославна откидывается на стуле. Такую позу принимают, когда рассчитывают на чай. Фигушки! – Теперь покажи нам другие свои фотографии.
– У меня их нет.
– Тогда покажи фотографии родителей, маму, папу.
Джонни оборачивается. Какой пронзительный, странный взгляд. Джонни смотрит на Ярославну и молчит. Молчит и Ярославна. Молчит Дэн. Первым заговаривает Джонни:
– Не уверен, что они у меня были… Я не помню их.
– Но, ты же не детдомовский.
– Нет, не детдомовский…
– А ты вспомни подарки родителей – самые яркие впечатление детства.
– Подарки… Фотоаппарат. Я захотел стать фотографом. И стал им. Но, не сразу.
– Что ты снимал?
– Не помню.
– Где снимки, покажи.
– Их нет.
– А родители твои где, Джонни?
– Все!!! Хватит!!! Оставьте же меня одного!!!
Денис впервые видит глаза Джонни черные от ярости. Джонни распахивает входную дверь. Хорошо, не Дэн разозлил Джонни, а Ярославна.
– Заколка! – Грубит Джонни Ярославне, и та чувствует себя женщиной.
***
Шел к Джонни, а оказался на улице, под луной, со старухой вприкуску. Домой ему совершенно не хочется. Ярославне тоже не домой хочется, и она не отвязывается. Ей-то с молодежью хорошо, как в молодости. Приставшую Ярославну Денис приглашает в свое кафе. Кафе работает до полуночи. Со следующей недели Денис в кафе не работает. Кафе рядом. Пятнадцать минут пешком. Или на такси, быстро. Ярославна соглашается без уговоров, которых бы не было.
– Что обмываем?
– Мое наследство.
– Богатое?
– Да. А кто вы, Ярославна?
– Близкая знакомая Джонни.
– Близкая?
– Ну да, подруга.
Вот так новости. Джонни-то некрофил, хихикнул Денис не вслух. Денис-то вкусы Джонни знает. Ну, и бабуля. Так на себя наговаривать. Вообще, старуху понять можно. Джонни сексуальный запредельно, просто отпад! Каждый, кто знаком с Джонни поверхностно, лезет узнать его глубже. Это Денис так думает. Но, чем бы старуха ни тешилась, продолжает думать Денис, лишь бы не вешалась. Такси остановилось у кафе. Денис помог Ярославне выбраться из автомобиля. Старуха взяла Дениса под руку без разрешения.
– Ты говорил, она умерла, – шепнула Денису официантка.
– Это другая! – отшенулся Денис.
Обилие зеркал кружит голову. Ярославна осмотрелась. Так много себя вокруг себя она ещё не встречала. А здесь – куда не посмотри сплошное напоминание. Какая гадость! Ну, если ещё и кофе разбавленный.
А Денису с Ярославной понравилось. Всё время хохмит. Совсем не скучная, прикольная, хоть и старая. Глотнув кофе, назвала его менструацией неподмытой официантки. И кивнула на официантку. Попробовав чизкейк – творожком, не будем уточнять откуда, и кивнула на бармена. Хохоча, Денис опрокинул сахарницу. Подошла та самая официантка, с веником.
– Обкурился, держи себя в руках, Дэн.
– Я не на работе.
– Тем более. Я предупредила.
***
А Джонни, наконец, на крыше.
Крыша немного покатая, но есть и плоские участки.
– Привет, крыша! – Говорит Джонни, скидывая рюкзак и усаживаясь на своё любимое место. – Привет небо! Здравствуйте, звёзды!
Прижался затылком к дымоходу. Конечно, это вентиляция, откуда в современном обществе дымоход, но Джонни хочет считать вентиляцию дымоходом и чувствует его тёплую спину. Днем кирпич нагрелся. Кирпич долго держит тепло.
Примерно месяц назад, на этом же месте Джонни размышлял о времени.
Мчится оно, только пятки сверкают. Пытаешься ухватить его за рыжий хвост, остановить, но, поди ж ты. Хитрое, оно изворачивается ловко. Кажется, вот-вот схватишь, а хвост раз – и в другую сторону.
Нет, о возрасте Джонни не думает вообще. Главное, исполнить своё предназначение. Ведь у каждого человека на земле есть предназначение. Иначе, какой смысл в человеке вообще. Только не всякий знает, зачем он на Земле. Думает, пришел отдыхать. А он послан работать. Ценность человека, который не реализует высший замысел, обнуляется. Индивидуум превращается в биобалласт, необязательную биологическую массу. А ответ-то держать, не отвертеться. Вердикт – удар током, например, или деревом насмерть.
Раньше Джонни не понимал, зачем он здесь. Только догадывался.
Джонни думает о будущем. А внизу город, а над головой небо.
Хочет ли он персональную выставку? Безразлично.
Хочет ли он снимать обложки? Безразлично.
Хочет ли он открыть людям глаза, помочь им познать себя. Да! Да! Да!
Фотография лучший для этого способ. Фиксация единственного мгновенья, двадцать пятый кадр. Душа. Как удалось Джонни, не удавалась ещё никому.
Узнаешь себя – станешь терпимее к другим. Джонни сделает людей добрее. Добрый человек честен с собой. Если человек честен с собой, он честен и с остальными. Зло – трата времени не на себя. В мире столько зла.
Вывод. Собственность бесценна!
У человека нет ничего ценнее себя самого. Да! Да! Да!
***
Джонни учится в пятом классе. Ранняя весна. По асфальту, переливаясь на ярком солнце, и обгоняя друг друга, мчатся серебряные ручейки. Сквозь щели первых проталин приоткрываются чёрные газоны. Снег будто спрашивает: «Ну что, Джонни, открывать дальше?». «Да! Да! Да! Снег тай, землю открывай».
Белые шапки сползают с покатых крыш. Сбрасывая снег, крыши начинают напоминать медведей. Бурые, они выползают из своих берлог, потягиваются. И, щурясь на ярком солнце, удивленно водят носом, вдыхая забытые запахи.
Утро. Воскресенье. Папа, мама и Джонни завтракают.
Джонни не терпится убежать, фотографировать ручьи, сосульки, просыпающийся после зимы город.
– Джонни, бери фотоаппарат и дуй на улицу. Но, учти! Твои снимки должны быть также прекрасны, как и эта весна, – говорит мама.
– Стоп! Георгий! Убери со стола, вымой посуду, покажи уроки. Пойдёшь на час, не более, – говорит папа.
– Сама посуду вымою. А уроки он позже сделает. Пусть идет, пока погода, солнце.
– Растишь из сына эгоиста! Пожалеешь, да поздно будет. Он и стакана воды не подаст. Ребенка надо приучать к труду с детства.
– Но, разве сделать хорошие снимки не труд?
– Нет, развлечение.
– А если Джонни станет фотографом. Профессии учатся с детства.
– Фотограф, это профессия? Оставь, пожалуйста, свои фантазии.
– Джонни, ты хочешь стать фотографом?
– И зови ребенка по-человечески!!! Нашего сына зовут Георгий!
– Джонни, беги. Посуду вымою я.
– Георгий, сядь!
***
Звёзды подмигивают ему, как лампочки на новогодней ёлке.
Джонни прикрывает глаза. Спину приятно греет дымоход, ноги в стороны, руки упираются в жесть.
Лиза…
Ему и без Лизы казалось неплохо. И вдруг прилетел свежий ветер. Старое закашлялось, простудилось, заболело и, кажется, умирает. В его жизнь вошло необычное существо.
Ему никто не даёт тридцатник. Некоторые дают двадцать три. Недруги – двадцать шесть. Но, он, и в этом Лиза права, чувствует себя малолеткой.
Съемки, съемки, Души, Души. Джонни уверен, после публикации «Душ» начнётся другая жизнь. И он рвется в эту неизвестную жизнь, как рвется всё новое от всего старого. Джонни отложил другие работы. Вот-вот затрещат удивленные звонки. Он всегда сдавал материалы в срок.
Лиза…
Сейчас она спит. Лежит на боку и посапывает, волосы раскинуты по подушке. Стать бы приведением и оказаться рядом. Поцеловать любимую мордочку, поднять спящую Лизу на руки и унести. Куда? Да, к звёздам, куда же ещё.
А вдруг Лиза уже там, спряталась за Млечный путь, и исподтишка наблюдает за ним. Ну-ка. Джонни открыл глаза. Он вглядывается в небо, пытаясь отыскать среди звёздной россыпи лицо Лизы. Джонни проводит линии, соединяя огоньки из разных созвездий. В его конструкции много овалов. Её ресницы он нашёл в созвездии Гончих псов, а глаза в созвездии Кассиопеи.
Ха! Хотела поиграть со мной в прятки.
Не выйдет. Джонни непобедим! Я нашёл тебя!
Звёзды мерцают, переливаются. Лиза смотрит на Джонни с полуулыбкой, будто она не Лиза, а Мона Лиза.
Фотик кстати. Пусть докажет потом, что ночами спит. Попалась!
Джонни делает отдельные снимки и серии. Щелчки затвора, как азбука Морзе. Это Джонни отсылает во вселенную сообщение. Он просит не задерживать Лизу надолго. А если будет сопротивляться, вернуть на Землю силой. Потому что Джонни соскучился. Очень. Очень сильно.
И лицо Лизы пропало.
Джонни усмехнулся, облокотился о дымоход и вновь закрыл глаза.
Фантастическое настроение! Фантастическая ночь!
Он возвращается через тёмный двор. Ему хочется набрать воздуха в грудь, раз в пять больше, чем туда вмещается. Легкость. Кажется, если поднять руки, обязательно оторвёшься от земли и… если б не тяжёлый рюкзак. Уже и звёзды машут ему своими лучами-лапами:
– Джонни, давай же, лети к нам. Ты получил разрешение. У нас здорово!
– Не сейчас! – отвечает Джонни звездам. – Я спать. Встретимся во сне.
***
Скрипучий лифт, наверное, перебудил весь дом. И правильно. Спать в такую ночь – преступление. Джонни выходит из лифта и видит под дверью сжавшийся комочек. Комочек поднял личико.
Лиза???
Глаза заплаканы.
– Я думала, ты не хочешь мне открывать.
Ночной побег Лиза готовила неделю. Отправила Капу к бабушке, чтобы та не загавкала. Капа тоже очень любит Джонни и радостным лаем всё испортит. Неделю, ни свет, ни заря, Лиза водила родителей в лес за грибами. Помогли дожди, которые в июне и начале июля шли не переставая. Вслед за дождями пошли грибы. Лиза безжалостно поднимала родителей в четыре. Каждое утро. День ото дня. Теперь спят как убитые.
Ключ в двери Джонни поворачивает одной рукой. Вторую крепко держит Лиза. Дверь открывается, и Лиза перехватывает первую руку. Что бы Джонни случайно не включил свет. А он и не собирается включать свет.
Она вжимается в него всем комочком.
– Лиза…
Это называется «слетела кукушка».
***
Кукушка у Джонни точно слетела. Он трогает её тело, как будто никогда в жизни не трогал чужих тел. Её волосы ссыпаются между его пальцами, взрывая неизвестные ранее эрогенные зоны. Перехватив инициативу, он целует её руки, губы, глаза, и нет большего счастья ей, чем подчиняться ему.
– Джонни, сядь! – шепчет Лиза. – Пожалуйста.
Глаза привыкли к темноте, но ещё не очень, потому что в квартире темно, но не совсем.
– Закрой глаза, Джонни. Тебя ждет сюрприз.
Джонни садится на стул и закрывает глаза.
– Только не подглядывай.
Для пущей темноты Джонни закрывает глаза ладонями. По звуку спадающей одежды всё ему про сюрприз понятно. Джонни опускает руки.
Силуэт Лизы на фоне ночного окна прорисован четко. Ну и что, что темно. Когда влюблён, глаза не нужны. Люди любят в темноте не потому ведь, что стесняются друг друга. В темноте влюбленные зорче соколов.
Любовь меняет местами свет и тьму.
День и ночь.
Вечность и скоротечность.
А Лиза, скинув одежду, растерялась. Она впервые разделась перед парнем, хоть и в темноте. Глаза Джонни открыты, Лиза видит их отблеск. Лиза в нерешительности. Лезть обниматься – грубо. Стоять голой – глупо.
Джонни протягивает Лизе руку, подтягивает к себе, сажает на колени.
Лиза, что есть силы, обнимет Джонни и утыкается мордочкой в его шею.
Губы Джонни касаются её плеча. Она свежая, как ранний огурец. Лиза прижимается вся-вся. Она дрожит. Дрожь ожидания. Отличается от дорожи в мороз иной чистотой колебаний. Чистоты не перепутать, если ты человек, конечно. Это как перепутать пол и потолок. Хотя, пол и потолок в сознании Джонни уже начинают путаться и меняться местами.
– Ты обещал научить меня ловить души, – шепчет Лиза.
– Одну ты уже поймала, – то ли слышит в ответ Лиза, то ли ей кажется.
***
Прошлого нет. Своё прошлое Джонни запер в непреступный для преступников Тауэр. Прошлое преступно перед настоящим. Прошлое предъявляет настоящему права. В Тауэр! Ключ от темницы под слоем глинистого ила.
И лишь подсознание неуправляемо иногда, выбрасывает вдруг неуместные картинки.
Первые поцелуи в школьном саду, тайные свидания и клятвы. Записки на уроках передавали под партой, через Тёму. Две «кукушки» взмыли на высоту, которую обычным кукушкам познать не дано. Первая любовь ведь.
Её звали… какая разница. Он дал ей новое имя, тайное, их личный код. Джонни назвал её Никой в честь богини победы.
Ника оценила сходство со статуей.
– И статуя без кукушки. Значит, и у богини Ники был свой Джонни.
А потом Ника резко, вдруг, отвернулась от Джонни.
Рвала его записки и избегала на переменах. Из школы уходила в кольце подружек. Джонни ничего не понимал. Назло Джонни, она заигрывала с другими ребятами. Что случилось? Джонни не находил себе места.
Настроение подавлял с трудом, чтобы мама не догадалась. Буквально, из последних сил давил. А, когда становилось совсем плохо, закрывался в своей комнате и говорил маме, что делает уроки.
– Ника перестала звонить. У вас всё хорошо?
– Да, мама. Просто скоро выпускные экзамены. Ты же понимаешь.
– Да, да… Правда, не понимаю, но … да, да… Все хорошо?
– Да, мама.
– Тогда наливай!
Джонни наливает чай. Быстрее выпить и уйти к себе.
Так тяжело ему ещё не было никогда.
Готовиться бы к экзаменам, но какие физики, математики, когда в голове Ника. Джонни делал попытки объясниться. Отчаявшись, в коридоре, на перемене, при всех, попытался обнять Нику и поцеловать, но она оттолкнула его больно, со всей силы и убежала.
Одноклассники завидовали Джонни, а когда Ника его бросила, обрадовались, принялись ухаживать за ней, бесхозной. Все девчонки взяли сторону Ники. Они старательно унижали Джонни взглядами: так тебе и надо, красавчик Джонни. Попробуй только поухаживать за одной из нас. Получишь от ворот поворот. Ты нам теперь тоже не нужен!
Контакт с Никой, которая на уроках сидела на параллельной парте в соседнем ряду, поддерживался только через Тёму. Хотя, какой там контакт.
– Джонни, она просила оставить её в покое.
– Но, почему?
– Нам с тобой женщин не понять!
– Спроси, что случилось.
– Говорит, больше не хочет тебя знать.
На уроках Джонни пытался перехватить её взгляд.
Ника пересела за последнюю парту.
***
Картинки вспыхнули и погасли. Мгновенный укол и только.
Реальна только Лиза. Её тело, с каждой встречей наполняется жизнью.
Но, не слишком ли всерьёз Лиза входит в его жизнь, сейчас, когда он знает о своей миссии всё. Он получил допуск. А думает о Лизе. Его желание сильнее его логики. Его логика должна подчинить себе желание, но логика, отступая, сдает аргумент за аргументом.
Она облизывает его лицо, как котенок. И пахнет она как котенок.
– Лиза.
– Что, Джонни.
– Пожалуйста, оденься.
Лиза замерла, но и только. Она все варианты продумала заранее. И такой поворот ожидала. Не слышать, не слушать, не реагировать.
– Иди сюда, ну давай же.
Лиза тянет Джонни к дивану.
Ремень на его джинсах поддался сразу. Лиза тренировалась на папиных. Справиться с ремнем для нее теперь секундное дело. Тоже мне, форт Боярд, усмехнулась Лиза, достигнув совершенства в скорости расстегивания ремней, болтов и молний. Джонни хочет перехватить ее руку, но не успевает.
Электрический разряд. Джонни закрывает глаза и откидывает назад голову.
***
Так детей учат водить машину. Сажают к себе на колени. Ребёнок упирается в руль руками, но рулит не он. И до педалей ребёнок не достает. Автомобиль разгоняется и тормозит без его участия. Лиза, конечно же, не ребёнок. В шестнадцать лет она взрослая девушка. И ниже Джонни всего на полголовы. А когда сидит у Джонни на коленях, почти вровень. Перед глазами монитор. Рука Лизы на мышке, рука Джонни сверху и рулит: водит мышью, давит на правую кнопку, как на правую педаль автомобиля с коробкой автомат.
– Соединяй звёздочки. Это глаза. – Джонни наклоняется чуть вперед, прижимаясь грудью к спине Лизы.
– Какие звёздочки соединять? – Лиза отклоняется назад, вжимаясь спиной в грудь Джонни.
– Видишь себя, Черепашка.
– Вижу! Вижу! Глаза, нос. А здесь не вижу.
– А здесь тебя нет. Я попросил, и тебя вернули на Землю.
– И я улетела.
– Прилетела. Ко мне.
– К тебе, только к тебе! У меня на этой планете кроме тебя теперь никого.
– А Капа?
– Я же сказала – никого.
– А мама с папой?
– Никого…
Лиза развернулась к Джонни и прижалась к его лицу щекой. Джонни откинул с её лица волосы.
Тррррррррр! Звонок в дверь! Посреди ночи!!!
– Ты кого-то ждал? – Лиза замерла, побледнела, отстранилась.
– Нет…
– У тебя кто-то есть? – глаза увлажняются, увлажняются…
– Без истерики. Иди и посмотри. Я никого не жду. Оденься же …
– А мы не откроем, кто бы ни пришел.
Хитрохвостой лисицей Лиза прошмыгнула в прихожую.
Звонок повторился. Наглость несусветная! Лиза прилипла к глазку.
– Джонни, Джонни, – прибежав в комнату, она стала нервно натягивать джинсы. – Твоя бабушка приехала.
– У меня нет бабушки.
– Ну, не знаю, старуха какая-то.
Джонни понял, но в глазок посмотрел.
Ярославна! Ночью!
Забрав заколку, старуха выронила кошелек. Но, припереться ночью! И звонит, звонит. Свинья старая. Старая свинья! Джонни отщелкнул задвижку и распахнул дверь.
– Прости, Джонни, прости! – Ярославна перехватывает инициативу. – Я бы не решилась, но утром в поликлинику, а кошелек у тебя, а в нём талончик, деньги. Прости, прости…
Джонни стоит голый по пояс, да ещё с распущенным ремнем на джинсах. Ярославна предполагала, конечно, что без рубашки он хорош, но не думала, что настолько! Да, ещё чуть расстегнутые джинсы, и полоска Tommy Hilfiger чуть выглядывая, манит, зазывает.
Ярославна частенько заходит в магазины мужского белья, как будто для внука трусы выбирает. Покупает редко, но ощупывает прилично. По колеру резинки и структуре ткани может безошибочно отличить Calvin Klein от Tommy Hilfiger и Dim от Diesel, как никакая другая бабушка.
Протянув руку, Джонни снял с полки туго набитый кошелёк. Ярославна вставила в него две пенсии мелкими купюрами. Пусть знает, она не церковная мышь какая-нибудь, и не сядет приятному ей мужчине на шею.
– Ну, раз пришла… Чаем угостишь, а Джонни?
– Я не один, извините.
Что?! Взгляд-бросок вправо. Джонни отбил. В пол! А там кроссовки небольшого размера. Баба!
Джонни захлопывает дверь перед самым её носом.
***
Ярославна бредёт по безлюдному ночному двору и хочет, чтобы её убили.
Она движется близко-близко к кустам, по газону. На случай, если убийца поленится выходить на асфальт. «Ну, где ты, дорогой, – взывает к преступнику Ярославна, – у меня с собой деньги, много денег, две пенсии».
Её так и не убили.
По квартире развешаны, разложены, разбросаны фото Джонни в формате А4. Соседский сын распечатал. Джонни в комнатах и на кухне, на подоконнике, в кровати и в серванте между стёклами. А в это время оригинал …
Лишь в красном углу нет изображения Джонни, там икона сверху. Дело не в иконе. Не дотянулась, стремянка нужна, чтобы поменять. Хотела Джонни видеть-видеть-видеть, но сейчас не может. Ни видеть! Не смотреть!
Ярославна вошла в красный угол и уткнулась в стену лбом.
«Нет! Не хочу! Нет!».
Ну, почему так несправедлива к ней жизнь. Она же живая, хоть и старая. Она тоже хочет любить, а казалось, отлюбила. Чтобы тело её сжимали сильные руки, чтобы ради неё улетали в ночную высь, срывали там все-все звёздочки и ссыпали на неё нескончаемым звездопадом.
Как когда-то… Обнаженные догола, они стояли под водопадом между Алуштой и Судаком, держась за руки и закрыв глаза. Вода смывала прошлое до последней грязинки.
И, чтобы довеском, в подарок – весь земной шар. Ярославна вновь онемела от желания, как раньше, но с учетом возраста: до дрожи в тронутых ревматизмом коленях, до мушек в подёрнутых катарактой глазах.
«Почему не я, Джонни? Я умею любить, как никакая не сумеет! Я знаю баб, Джонни. Эта предаст тебя. Они все предают. Эта подставит тебя. Они все подставляют. Я одна не предам и не подставлю. До гробовой доски не предам! Знаю, есть молодые мужчины, которые любят женщин постарше. Я постарше, ты молодой, ты мужчина, чего ещё? Для тебя, ради тебя, Джонни я сделаю всё! Ты только скажи, намекни, прикажи». Заклинает Ярославна молитву, ввинчивая голову в стену. Сильнее, ослабит, давит, обратно.
И то, что означается проклятьем «любовь»: страшная, неконтролируемая, термоядерная реакция мозга вдруг бабахает в её черепе в полную силу. Череп взрывается изнутри. Ярославна зажмуривается, сжимает виски руками и, что есть силы, бьет головой о стену, вдавливает, отводит и вновь бьет.
– Джонни! Я люблю тебя! – хрипит она, стиснув вставную челюсть.
И снова взрыв в мозге. И снова головой в стену.
– Я люблю тебя! Джонни! Будь моим, Джонни!
Она долбится лбом, в надежде потерять сознание и прекратить страдания хотя б на полчаса, пока не очнется. Но сознание не теряется, только захлюпало. По стене расползается липкое красное пятно.
– Забери меня отсюда, господи! Забери! – Ярославна отводит голову для удара и вновь удар. В ушах не звон: перезвон. Окровавленное место увеличивает размеры. Ярославна мочит себя всерьёз. Перезвон не только в ушах. Слышны и другие удары. Это разбуженные соседи колошматят по трубам.
Очнулась. Развернулась, вжалась спиной в красный угол, сползла на пол. Голова разламывается от боли. Боль везде, но в душе больнее всего.
– Так тебе и надо, старая блядь! – Стонет Ярославна.
Слёзы бессилия, так напоминающие звёзды, падают из её глаз. Звездопад.
Из расквашенного лба струится кровь. Водопад.
Кровь изо лба догоняет слезы и, кажется, будто Ярославна плачет кровавыми слезами.
Так кажется, и есть.
Встала, добрела до кухни, нащупала самый острый нож, сжала в руке.
Она готова изрезать то, что осталось от ее, некогда беспроигрышного тела. Не жаль. Не больно. Совсем недавно. Ещё вчера. Стоило приоткрыть лодыжку, приспустить чулок, оголить плечо… и ни одного отказа. Никогда. Стоило захотеть. Ни грамма лишнего тела. На зависть моделям.
Рожала, абортировалась, снова рожала. И, ни грамма.
Мир несовершенен. Он устроен против человека. Человек расплачивается за то, в чем абсолютно невиновен. Всегда. Как несправедливо! Она же просила, чтобы её ни старили. Она же упрашивала, она же умоляла не стареть! Почему жизнь презрела её, так любившую жизнь. За что?
Ярославна всегда выглядела на 5+. В пятьдесят – на тридцать. Думала, и недели не проживет без любви. А потом рассосалось. Лет десять как…. И вдруг накатило! Снова. Да так, что воздуха нет. Задыхается. И, ни грамма надежды. Без вариантов. Всё. Конец.
Мерзятина. Стоит перед зеркалом в полный рост и не может поверить: это не я! Эта гадость – не я! Эта пародия не должна жить! Жить должна я, а не это…
Изрубить. В мелкую крошку. Уничтожить. Без жалости.
Нагнувшись и кряхтя, Ярославна выудила из-под стола топорик.
Скинула одежду, что б совсем не жаль было. Стоит перед зеркалом голая, сжимает древку, и, не задумываясь, как будет рубить, всем видом своим презирает развалины Помпеи в их последний день.
***
– Смотри, Джонни, свет в окне. Кто-то не спит. Как и мы сейчас.
Джонни провожает Лизу. Её подъезд слишком быстро. Пора.
– Прощай, Джонни. Но, я скоро вернусь.
– Три минуты ничего не решат. Подожди.
– Три – нет, не решат.
Джонни гладит ее волосы, плечи, ниже… Лиза перехватывает его руку.
– Оставь что-нибудь на потом.
– Черепашка-то у меня с характером!
– А то!
Лиза чмокает Джонни в нос и убегает по лестнице вверх.
***
Всё прозрачнее намек на рассвет. Рассвет ближе и ближе. В четвертый раз за ночь Джонни идет по двору. И каждый раз новый свет. И каждый раз новый двор. Началось. Светает. Как и жизнь Джонни сейчас. Главное в его жизни случилось, сразу, одновременно, вдруг: Души и Лиза. Джонни знает, что сделает сейчас… Он сейчас один. Вообще. В этот час город не надо делить. Ни с кем.
Ну, а звёзды… Не дождались, когда Джонни уснет и пошли пропадать. Конечно, звёзды обиделись. Они же выполнили его просьбу – вернули Лизу. А Джонни их обманул.
Джонни смотрит вверх:
– Ну, простите! Вы же видите, как я счастлив.
Но, звёзды не ответили. Джонни помахал рукой, хотя махать осталось некому. Наступило утро нового дня.
***
– Мама, они дразнятся "Джонни", "Джонни"….
– Дурачок, это же здорово! Как я сама не додумалась.
– Мама, я – Жора.
– Ну, какой ты Жора? Посмотри на себя. Ты – Джонни! И я буду называть тебя Джонни. Джонни, любимый мой Джонни!
– Мам, и ты тоже…
– Так! Быстро утер сопли! Выше голову. Отныне ты – Джонни!
***
Влад Перепелкин лысел неимоверно как. Никакие средства не помогали.
– Стресс, собака, реализуется, – резюмировал усталый, убеленный сединой трихомонолог.
Ну, и черт с вами, с волосами, вздохнул Влад. Вышел от доктора, выхватил расческу и со всего размаха причесался. К зубьям поналипло. Влад решил постричься на лысо. Долго к такому решению шел. Но, подошел к парикмахерской, а решимости никакой, стоит снаружи, дальше не идется.
Вот. А в остальном Влад Перепелкин очень решительный человек.
На столе разложены фото в распечатанном виде.
Фото из репортажа «Душа» произвели на Влада сильное впечатление.
Сильное – слабо сказано! Влад почесал затылок. Под ногтями заволосилось, а Влад даже внимания не обратил, при том, что каждая волосинка на счету.
Влад смотрит на лица и не видит лиц. Вернее, лица видит, но не замечает. Влад будто считывает судьбу каждого, читает мысли всех. Читает и не верит, что читает, думает – выдумывает. Все хотят секса. Поголовно. Но!
Поголовщина попахивает уголовщиной.
Не репортаж, а явка с повинной, кричащие желания сиганули за рамки УК РФ, как прыгун с шестом Бубка – далеко-далеко. Педофилия, зоофилия, геронтофилия, плюс тяга к однополости и жгучее желание измен.
Фоторепортаж Джонни ломает скрепы как копья.
Невероятно, но Джонни удалось выудить из людей их вторые «Я». А если это их первые «Я», из глубоких глубин подсознания выуженные?
Влад рассматривает фото пристально и переходит к мыслям о себе.
Если признаться честно-честно-честно. Ещё честнее. Ещё!
О, боже! Стоящий Влад опускается в кресло. И становится ему нестерпимо стыдно, да тошно. В детстве, он мечтал изнасиловать и съесть бабушкину козу.
Нет! Нет! Нет!
Маленький Владик рос исключительно мстительным ребёнком. А коза беленькая. Увидев козу, Владик обомлел, и полез обниматься, а коза боднулась, Владик упал, ушиб ножку и был травмирован козой. А как раз по телевизору шел старый сериал «Вечный зов» про раскулачивание. Владик во все глаза глядит, как кулак Кафтанов насилует дочь, оторваться не может. И решил малыш отомстить козе по-кулацки, но пошел дальше Кафтанова – изнасиловать и съесть. И эту психологическую травму-мечту Влад пронес через всю жизнь. А, так как парень он ещё молодой, нести ему травму, да нести, ведь … Невозможно, но… встретиться с той козой он не прочь и сегодня. Коза была старой, молока не давала. Её давно и в помине нет, а Влад продолжает о козе думать.
Выходит, он – отец пугливых близняшек – некрозоогетерогерантофил?
Все ли? Нет же! Он бы не отказался, и даже мечтал оказаться в пассивной близости с администратором интернет сайта «Мегаполиса» Игорем. Эх… где-нибудь в белорусской полесье…привяжи его Игорь к поваленной берёзе на опушке смешанного леса солдатским ремнем, и, что б запах разнотравья вскружил им голову… Так, он ещё и …
Нет! Нет! Нет!
Перепелкин тихо взвыл, благо в кабинете хорошая звукоизоляция, вой вволю. Обхватил голову руками и уронил сию конструкцию прямо на фотографии. Потрясенный страшными признаниями, в которых он ранее никогда себе не признавался, Влад скрежетал зубами. Глаза его увлажнились, но от чего: от презрения себя или от несбыточности своих желаний?
Или …
Проинспектировал он свое порочное честно. И облегченно выдохнул! Говорят, все, кто совершает coming out затем облегченно выдыхают.
Влага в его глазах сконденсировалась и укатилась несколькими штучками. Влад поднял голову. Штучки окропили фотографию мужчины в возрасте. Мужчина теперь тоже в слезах. Но, плачет светло и с хитрецой.
Не отрывая от мужчины взгляда, Влад дотянулся до свежего номера «Мегаполиса», и прихлопнул им фото, как муху.
А теперь главный вопрос: кто есть Джонни. Дьявол или Бог?
Это, если пафосно. А, если попроще: с репортажем-то что делать?
Репортаж рождает низменные чувства, размышляет Влад Перепелкин. Уместно ли провоцировать преданную аудиторию «Мегаполиса». Или, если взглянуть шире, возможно ли выпускать Душу на всеобщее обозрение. Имеет ли право человек так оголяться даже перед самим собой?
Теперь Влад знает всю подноготную «космонавтов», героев репортажа. Девять человек во вселенной отныне не являются загадкой Бога. (Влад атеист, но, когда нагоняет пафосу, обязательно треплет слово «Бог»). Только Бог имеет подобную власть над людьми. Выходит, Джонни – Бог?
Мир жив, пока каждый из нас загадка, которую хочет разгадать другой.
Человек, лишенный тайны разоружен, безопасен, пуст. Не случайно одетый загадочнее раздетого, знает Влад.
Если человеческое мясо сравнить с отварной свеклой, по цвету, то все люди на Земле – компоненты винегрета, распоясался в своих размышлениях Влад ближе к обеду. И в этом винегрете убийства, футбол, секс – перец, соль и оливки. Убери из винегрета приправы, оставь одну свеклу, и, кто его станет есть? Свекла, конечно, хороша, но преснятина невообразимая.
Репортаж рождает чувства возвышенные, продолжает размышлять Перепелкин. Уместно ли открывать перед аудиторией «Мегаполиса» ворота и пускать её в рай земной. Кто сказал, что береза, поваленная на землю, это низменно. Ещё не привязанный к стволу, но лишь живо это вообразивший, Влад открыл в себе такую свободу, что ой-ой-ой!
Это как самолет: ещё на земле, но команда «на взлет» получена.
Самолет может лететь, а может не лететь. Волен выбирать. Это и есть свобода. Ценность свободы – не надо тратить силы на ее обретение. А, обретя свободу или – что одно и то же – лишившись зависимости, человек способен реализовать божий замысел по максимуму.
И здесь мысли Джонни и Влада сошлись на 100%.
Влад продолжает размышлять, так его захватило.
А если оголить все-все-все Души в мире, что тогда?
С одной стороны, все потеряют интерес ко всем. Каждый превратится в ещё не открытую, но уже прочитанную книгу. С другой стороны, если люди выпустят из клеток-тайников свои Души-птицы, все станут равны. И, вновь интересны друг другу.
И случится то, что происходит с современным человеком. В новый дом он въезжает, оставив в старом мебель, грибок в ванной, обиды.
Новый дом чист и свеж, как и человек, если без хлама.
Но, 99,999% новоселов въезжают с хламом.
Шкаф набит старой одеждой, которую мы никогда не будем носить, но, не выбрасываем. То на дачу отвезем, то обратно. Кажется, и заляпанная майка непременно пригодится, и без покоцанных джинсов не проживем. Но, выкиньте их, и вы не вспомните о них ни-ког-да.
Выкидывая старое, очищается один.
Открыв Души, очистятся все.
А там и до поваленной березы рукой поддать.
В печать!!!
***
А может стать фотографом? У Дениса получится. Его тонкие пальцы работают умело. Неужели на кнопку не нажмут как надо. Ему нравятся фотки Джонни. Денис просил и его научить. У Дениса теперь времени полно и денег навалом. Он может стать по-настоящему свободным фотографом, который о заработке не думает. Джонни учит Дениса честно, но улыбка его хитра. Денис старается хватать на лету. Композиция, экспозиция… На лету всё и путается. Летит и путается. Но, чем больше путается, тем больше уроков Денису потребуется.
– Дэн, сосредоточься!
– Сам сосредоточься.
– Не хочу.
Джонни не прост, как думают все, кто видит его впервые. С каждой встречей открываются новые возможности его улыбки. Денис как открывашка: всё открывает и открывает. Денис знает, Джонни с пути не сдвинуть. Ни просьбой, ни обманом. Что хочет, то и сделает, когда придет время.
Фотоаппарат на штативе. Джонни сзади.
Светом можно нарисовать практически любое лицо. Свет может заменить эмоцию. А если добавить грима, чуть-чуть. Но, Джонни не использует грим. Он работает светом, как пластический хирург скальпелем.
Меняются местами. У Дениса получается неумело. Но, он очень хотел!
Портретная съемка дело тонкое, непростое. Требует частых повторов, чтобы научиться. Большой монитор говорит: учиться ещё и учиться. Монитор на стороне Дениса. И на стороне Джонни, но Джонни не показывает вида. Дениса это заводит. Того и гляди, фотографом станет.
Вазелином можно смазать фильтр. Художественный прием – размытое изображение. Впрочем, вазелином фотографы давно не пользуются.
– Вазелин заменили лубриканты? – интересуется Денис.
– Нет, фотошоп, – смеется Джонни.
Уф… Вспышка ослепила на мгновенье. Денис даже прикрыл глаза. А это не вспышка, а солнечный зайчик. Кто-то пускает в окно Джонни солнечные зайчики.
– Это мои друзья, Дэн.
Друзья? Денис подходит к окну. Вид из квартиры Джонни ни тот, что из новой квартиры Дениса на втором этаж. Зимой крыши за окном Джонни в снегу как в сказках Андерсена. Летом – будто волны в океане. По любому фотографом сделаешься. Или писателем по сказкам, думает Денис. В квартире Джонни каждый становится другим, как всё, к чему прикасается Джонни.
Джонни подошёл к окну, стал рядом, коснулся плеча. Порыв ветра. Зайчик вновь слепанул Дениса. Форточки мотнуло туда-сюда. А это окна машут Джонни ладонями. Солнечные зайчики резвятся по квартире.
– Зайцы по стенам прыгают, – Денис прищурился. – Здорово!
– Здорово, если лапы чистые.
– Чего?
– Следы на стенах оставляют.
– Прикалываешься.
– Показать?
По звонку Джонни узнал Лизу.
***
Лето – самый проносящийся мимо сезон года. Как на железной дороге: есть поезда почтовые, а есть литерные. Зима – почтовый. Лето – литерный.
Вот и августу конец. И ты понимаешь, что не успел. Ничего не успел. Не надышался зноем, не насладился прохладой, ни рухнул в одуряющее лето весь. Теплые и дождливые, солнечные и пасмурные по-летнему дни, с ранними рассветами и поздними закатами, волшебные дни, схлопнулись холостыми выстрелами.
Задержать бы его, лето! Все пробовали. Ни у кого не получилось.
– Ключ от моей квартиры. Приходи в любое время. Можешь без звонка.
– … знаешь… я не хочу без тебя…
– … я тоже…
***
Кэрол не обедала со вчерашнего дня. Вчера пообедала, а сегодня не лезет. Закурила. Курит она не часто, но с удовольствием. Нервы успокаивает. Включила компьютер. Кэрол никому не может открыть душу, засмеют. Только себе. Да компьютеру. Да, сигарета друг.
Денег на фотостудию нужно немерено. Заработать их не-воз-мож-но. Ограбить банк? Ха-ха-ха. Выйти замуж за миллионера? Ха-ха-ха. Получить наследство, как Денис? Ха-ха-ха. Короче, не смешно.
Тупик.
Пока она сочинит бестселлер – пойдет на поводу у Голливуда – столько воды утечет. И не только воды: Лиза залетит от Джонни и все отсюда вытекающее. Кэрол потеряет Джонни навсегда.
А вдруг Лиза бесплодная. В этом случае нельзя терять ни дня. На бестселлер надо месяца четыре, меньше, чем у Лизы на ЭКО, если она бесплодная. А если не бесплодная. Посмотрим, что возьмет: большие деньги или большой живот. У Кэрол тоже большой живот, Кэрол его кисло погладила.
Чушь. Кэрол понимает, её мысли – чушь, но и её чушь – надежда.
Итак, сюжет бестселлера. Кэрол докурила. Сюжет… Кэрол закурила…
Если развить сюжет про стройку. Как вариант… Парень, прижавший балерину Люсю к кирпичной кладке – вор, домушник. На стройку он проник сквозь оконный прогал. Балерина влюбляется страстно. И, готова выполнять все его противозаконные поручения. Но, чтобы лазить по форточкам, Люсе надо усиленно заниматься у балетного станка, развивая гибкость и связки. И она начинает заниматься, да так, что становится фаворитом, и попадает на престижное состязание: балетный конкурс имени Майи Плисецкой. Люся выигрывает Гран При. И её берут в Большой театр без конкурса. Она появляется у театра в назначенный час и понимает, что забыла временный пропуск. Большой театр объект режимный. Опоздала – вышвырнут! И она пролезает в Большой театрчерез форточку второго этажа, потому что на первом решетки.
Кэрол застонала. Чушь! Даже вслух проговорила медленно: К-а-к-а-я ч-у-ш-ь. На мягком знаке раздался телефонный звонок.
«Не отвечу! Пошли все в мою толстую задницу». Кэрол представила комикс-очередь и скосилась на дребезжащий мобильник. Номер незнакомый.
«В задницу!». Кэрол закрыла глаза. Но трубку сняла.
А если бы не сняла, её жизнь не сложилась бы иначе.
– Иванова!
– А, это ты…
– Дело есть.
– Ну.
– Отдохнуть хочешь?
Владелец журнала вывозит редакцию на Кипр. Спецрейс. Есть свободное место. Кто-то вспомнил про Кэрол. Отлично! Кэрол промоет извилины водой соленого моря. И такой бестселлер замутит, под солнцем лежучи!
– Иванова, алло! Летишь?
– Лечу.
***
Так у Кэрол появился ухажёр. Липучий, будто двусторонний скотч.
Да, не просто ухажёр, а заводчик, недропользователь, промышленник-горноруд, владелец глянцевого журнала «Недропользование и горнорудная промышленность».
Глянец он держит для души, а Кэрол угощает пирожными ручной выделки по 20 евро за штуку. Говорит, любит полненьких и весёлых. Между ними разница 18 лет. И у Коллонтай с Дыбенко 18 лет, только в другую сторону. И у Пугачевой с Киркоровым 18 лет в другую. У Кэрол с Петром – в эту.
Серебров – золото. Это на рудниках он не сдержан. На приисках ведет себя неподобающе. Хотя, в шахты не спускается, пьет чай в здании заводоуправления и разносит сотрудников для профилактики. Правды ради, в Норильске он редкий гость. В Норильске хотят, чтобы он появлялся ещё реже. Он всё чаще в Сен-Тропе, Монако, на Лазурном берегу и в Лас-Вегасе, подальше от рудников и горно-обогатительных комбинатов. Серебров полюбил Кэрол бескорыстно, как только и может любить журналистку олигарх. Он её не понимает. Вот как он её любит. Он хочет её впасть в зависимость от себя, а она брыкается. Серебров называет Кэрол «сладенькая моя» и добивается, как ребёнок добивается сладенького, спрятанного под замок. Какой же Серебров всё-таки ребёнок, хоть и взрослый человек. Понапридумал себе. Он задумывает, вернувшись, выкрасть Кэрол, как ребёнок хочет выкрасть конфетку. Выкрасть, умчать в горы и отпустить, пусть сама выбирается, если с ним не захочет. А если захочет – горы Швейцарии к её ногам.
На Кипр редакция «Недропользования и горнорудной промышленности» выехала в полном составе. На полных Серебров начал коситься ещё в зале ожидания. Ранее Петр никогда не бывал на Кипре, да и свою редакцию целиком видит впервые. Он всё в Сен-Тропе, в Монако, на Лазурном берегу, да в Лас-Вегасе.
Чувство скосило его на небесах, когда самолет пролетал над Средиземным морем, а Серебров ходил по салону и предлагал конфеты с коньяком. Самолет сел, а Петр, будто ещё в воздухе, нет почвы под ногами.
Разместились в отеле и сразу на вечеринку.
В тот вечер Петр был молчалив и исчез в самый разгар веселья. Просто сбежал. Сбежал искать ветра в лицо. И, хотя в тот вечер Серебров де факто являлся самым богатым человеком Кипра (как однажды в Маврикии и на Карибах), кобениться не стал. Схватил ключи от раздолбанного гостиничного Сеата, и пришпорил зажигание, как жокей кобылу: с проворотом.
Он мчался по встречке, распугивая нищеблудов на Bentley. Он убегал от того, от кого не убежать – от себя. Ну, и не убежал. Вернулся в гостиницу человеком, безвольным от любви к Кэрол. Все спали.
Петр вышел к морю и побрел по его краю. Если б не галька, мокасины Петра наглотались б песка по самые гланды. Как и глаза его наполнились чувством по самые уши. Люся!
Вернувшись в гостиницу, он нашел её номер, уткнулся лбом в дверь и шептал:
– Люся…. Люся…
Кэрол спала. Но «Люсю» сквозь сон услышала. И стало ей сниться, будто зовет её умерший отчим. Он один упорно называл её «Люся», даже когда родная мать сдалась и перешла на Кэрол. И Кэрол громко застонала.
Серебров услышал стон, и у него перехватило дыхание:
– Люся…Люся…
На завтрак Кэрол вышла с предчувствием грядущей обороны. Ни от кого конкретно, оборону ей навеял мертвый отчим. Странное воспитание чувств…
– Валяйте за мой стол. Ведь вас зовут Люся?
И она узнала голос отчима из сна. Этим голосом говорил сам Серебров.
Судьба? Как страшно она подкатила.
На Кипре Серебров ничем не выделился среди сотрудников редакции. Только суперлюксом на последнем этаже. Но к себе никого не звал. Только Люсю позвал. Кэрол забыла про гордость – так интересно ей стало.
Пришла в суперлюкс, а там кипрские пирожные, белевская пастила.
Падкая на сладкое, Кэрол пала. Но, только на сладкое. Серебров вёл себя по-джентльменски, и Кэрол это даже немного задело. Из люкса они двинули на пляж. Серебров, конструктор-дизайнер холодильных установок по образованию, решил сначала внимательно изучить наружное строение Кэрол. По Душе она ему походила. На пляже они нашли «Недропользование и горнорудную промышленность» в полном составе.
– Поплыли! – Предложил Петр.
Плавал он так себе, но с полненькими девушками далеко заплывать не боялся, они ведь как буйки из пенополиуретана. За них цепляешься, а они не тонут. А Серебров теннисист, жира нет, на воде его ничего не держит, так что повод зацепиться за буёк есть всегда.
– Только я плохо плаваю, – намекнул Петр.
– Я тоже плавать не умею, – призналась Кэрол.
В ответ Серебров засмеялся. Он любил раздеваться при людях, на пляжах мира в том числе. Его фигуре завидовали все, включая личных телохранителей, традиционно похожих на бегемотов. У телохранителей почему-то всегда огромные жопы, из-за которых они не могут слиться с толпой. Будто объект от пуль должны защищать не грудью, а жопой. Киллер винтовку не успел вскинуть, а телохранитель уже раком стоит, тело защищает. Объект за рак юрк, киллер трах, а все пули жопа съела. Неужто плохо?
«Недропользование и горнорудная промышленность» вдохнула и не выдыхает, такой Серебров оказался в плавках. Не случайно он три раза в неделю посещает закрытый корт.
Их семь, семь олигархов. Три раза в неделю они бросают все свои неотложные дела и играют в большой теннис. Завистники называют их команду «Большой пенис». Сами себя они называют «Клуб семи». Завистники называют их «Семитский клуб». И утверждают, что настоящая фамилия Сереброва – Кац.
Кац разделся… Ладно, Серебров разделся и все ахнули, так ему шел теннис.
– Поплыли?
Схватив Кэрол за руку, Петр потащил её на глубину.
Да, плавать она не умела. Но, ей и не надо было. Сучи руками, оно и поплывет. К сожалению, Петр не мог подплыть к Кэрол близко, как не старался. Она долбасила по воде, создавая водяную завесу из брызг. Петр-таки подплыл, но брызги влетели ему в нос, в рот и дальше, в легкие. Олигарх подавился. Закашлялся. Кашель не проходил. Кашель усиливался.
– Люсь, подожди.
Она перестала колошматить. Он подплыл и чувствует, плохо ему, вода в легких.
– Дай зацепиться.
– Цепляйтесь, Пётр Наумович.
Серебров вытянул руку (что-то ему совсем невесело), уцепился за самое близкое и самое выпирающее, но хватанул неловко и сорвал купальник.
Груди Кэрол вывалились в Средиземное море.
А Сереброву не до любования. Он всё кашляет и кашляет, посинел даже. Кэрол испугалась не на шутку.
– Цепляйтесь же!
И развернулась к Сереброву тылом:
– Лезьте ж на спину.
Пальцы Сереброва скользнули по спине Кэрол, но лишь поддели трусы. Почувствовав сцепку, олигарх сжал пальцы. Кэрол принялась лупить по воде. Её тело от этого двинулось вперед, а трусы остались сзади. Освободившись от бремени последней одежды, Кэрол перестала колотить по воде и с игривым удивлением обернулась. Но, удивление сменил испуг.
Пётр, будто белый флаг, сжимал в руке ее 65-й размер и сдавался морю. Если тело уйдёт вниз, Кэрол не сможет его спасти, ей не нырнуть, она же поплавок. Кэрол выкинула руку вперед, ухватила Сереброва за плавки, подтянула. Сереброва подтянула, а плавки стянула. Серебров вскользнул из них, как линь, но Кэрол успела зацепить Петра за одну руку, подцепила вторую, перебросила через спину обе, натянула. Пётр выпустил трусы и, ухватив Кэрол под булки, сжал их, так ему хотелось жить. Кэрол в третий раз задолбила ногами, и началось возвращение на берег.
Его вялый пенис приятно щекотал её поясницу, солнце стояло в зените, а вдалеке, вдоль берега, в черных как смоль костюмах, бегали телохранители. Кэрол видела, они открывали рты, издавали какие-то звуки, возможно, просто скулили. А что ещё они могли сделать. Могли, конечно, раком встать, но не тот случай, раком горю не поможешь. Вся надежда на Кэрол. И Кэрол не подвела.
Она тащила его по морю, уподобляясь быку с картины Серова «Похищение Европы», где Европа – Серебров, а Кэрол – бык. По сути, Серебров и есть Европа. Свои миллионы он хранит в европейских банках.
Но, точно так же и Ева могла спасать Адама, если бы в раю расплескалось море, а Адам не умел плавать и начал тонуть. Вышли-то они из моря не как Европа с быком, а как Адам с Евой до яблока. Ближе к берегу Серебров откашлялся и уже шел сам.
Ну и ну, онемело «Недропользование и горнорудная промышленность». И когда успели… Конечно, деньги мощный ускоритель. И стыд при этом не нужен. Только море нужно. И деньги нужны, много денег нужно, куда ж без них.
В Ларнаке, в магазине сувениров, отношения Кэрол и Петра переросли в командно-любовные. Кэрол принялась командовать, выбирая шлепанцы. Пётр любовался, как командует Кэрол. Рядом с богатым всегда должен быть смелый. У королей есть шуты, у олигархов интимные поверенные.
Почуяв слабину, Кэрол даже прикрикнула на Петра:
– Хватит раздевать Россию!
И Пётр, будто шкодливый мальчишка, оправдывался:
– Я её не раздеваю, а обуваю.
***
Вот попала! Смешно, а не до смеха.
От нервов Кэрол бросило в жор. В большом теле большое число нервов. И все гудят как провода. Кэрол теперь больше времени проводит с Серебровым, чем с недропользователями. Редакция хочет с Кэрол не разговаривать из чувства зависти, но заискивает без умолку. Поездка заканчивается. Недропользователи в ожидании развязки. Кэрол тоже.
А если она лишь женщина-волан, забава теннисиста, пляжная игрушка в его тренированных руках? По правде, Кэрол всё равно. Это недропользователи весь Кипр на успокоительных, да на виски с бренди. Кэрол перед Серебровым не заискивает, это его будоражит. Она не царапается в дверь суперлюкса и не клянчит пастилу. Она даже отказалась переезжать в суперлюкс, где пастила. Хотя, иногда ей кажется, пастилу она любит больше жизни. Серебров очень отвлек Кэрол от её невеселья. Мощно отвлек. Она б ему в ноги поклонилась, да живот мешает.
Пётр теперь почти каждую минуту не дает Кэрол думать о грустном. Сегодня он, например, потащил ее в горы. Эдак я как Монсеррат Кабалье стану, думает Кэрол, но пыхтит и поднимается, Монсеррат любила подниматься в горы, она ж альпинистка. Цепляясь за острые уступы да опасные выступы, о Джонни не думаешь и ничего не видишь вокруг кроме телохранителей. Они страхуют спереди, сзади, снизу, да по бокам.
Прямо в аэропорту, в VIP-зоне, Серебров показал Кэрол обручальное кольцо. Кэрол отбила платиновую атаку. Не балуй, олигарх! А Серебров и не расстроился: кольцо принадлежит Кэрол, а где лежит не суть. Кэрол теперь хозяйка дома, где лежит кольцо.
И именно там, попивая с Серебровым коллекционный аперитив, Кэрол с новой силой затосковала по Джонни! Лоб покрылся испариной, тоска такая. Кэрол сидит напротив Сереброва, а видит умопомрачительного Джонни.
«Кэрол, тебе бог Петра послал. Кэрол, определись! Лето почти прошло», – думает Кэрол, смотрит на Петра, а видит Джонни.
***
А у Джонни сегодня Душа № 10, последняя. Если, конечно, Джонни поймает её, душу одноклассника Лизы. Лиза настояла, пообещала очень необычного мальчика, с душой. Лови только.
Перед съемкой она полы помыла, теперь расставляет свет, двигает под руководством Джонни штативы. Одноклассник оказался пунктуальным. На улице Джонни не обратил бы на такого внимание. Парень вошел и скромно осмотрелся.
– Сядь под лампы, – указала Лиза. – Спина прямая. Поверни голову налево, направо… Джонни, можно, я сама его сфотографирую?
Джонни отошел к окну. Он наблюдает за движениями Лизы, ловит её взгляд: я все делаю правильно? Лиза снимает, юноша старательно выполняет команды. Джонни понимает, к Душе эта съемка не имеет никакого отношения, но Лиза очень хотела снимать сама.
– Джонни включи таймер и отойди влево. Я стану справа. Кадр века!
Фотоаппарат начал отсчет. Джонни и Лиза разошлись по сторонам. Парень смотрит в объектив.
– Семь, шесть, пять …. – считает Лиза вслух. На цифре 2 она командует: – Максик, давай!
И парень… разводит глаза в стороны: левый на Джонни, правый на Лизу. Щелчок. Лиза хохочет, Максик смеется.
– Все, Макс, свободен, уходи.
Лиза обняла Джонни, сцепив пальцы в замок.
– Не отпущу, пока не простишь!
– Тогда я не прощу тебя никогда.
– Хотела развеселить своего Джонни. Смешно ведь…
– Потеряли съемочный день.
– Ну, прости…
Лиза ушла, а Джонни отправился в город. Он ищет последнее лицо, чтобы по пять на странице. А думает о Лизе.
Ему нужен парень возраста Лизы. Такие ищутся в Макдональдсах и на вокзалах. Джонни направляется в Макдональдс. Он смотрит по сторонам. А думает о Лизе.
Они могут долго находиться в его небольшой квартирке вдвоём, и им не скучно вместе. Лиза не мешает Джонни работать. Она обладает редкой особенностью не отвлекать. Она как лампочка накаливания. Там¸ где Лиза светло и тепло.
Он видит её глаза, растворяющиеся в нем. И это взаимно. Когда Лиза не рядом, он тоскует, практически теряет голову. Как сейчас, например, когда надо ловить душу, а мысли о Лизе, но на людей Джонни всё же косится. Покашивается. Людей много, целая масса большая с маленькими заботами, раздутыми до размера огромных проблем. Придавившие себя к низу, туда, где душам нет места. Наверное, поэтому Джонни не видит Душ вообще, одни лица.
***
Самолет приземлился мягко. Или конфеты с коньяком самортизировали. Черный Мазерати класса "люкс" и перронный автобус НефАз ожидали пассажиров спецрейса у трапа. Двери автомобиля и автобуса открылись синхронно.
Кэрол и Серебров покидают самолет последними.
Она все ещё не решила – чья она. Сопротивление Кэрол заводит Петра, но и его терпение имеет границы. Момент истины приближается от шажка к шажку. Кэрол спускается по трапу, ну очень медленно. Серебров сжимает зубы и терпит.
Кэрол стоит перед глобальным выбором всей своей жизни. Слева автобус, справа лимузин. Кэрол чувствует себя библейской ослицей. Серебров – ослом.
Кэрол тормозит что есть сил. Но, как не тормози, а ноги вступают на взлетное поле. «Недропользование и горнорудная промышленность» сгруппировалась у автобуса. Стоят и немигают взглядами. Напряжение наросло дальше некуда. Кого-то уже подташнивает. Турбины самолета докрутились и бездыханно замерли.
Судьбу Кэрол решают секунды. Каждая новая лупит Сереброва пощёчинами. Ладно бы, по щекам лупила, а то ведь ниже пояса. Всё. Дальше тянуть нельзя. И Кэрол делает выбор:
– Девчонки, не знаю, как вы, – обращается она к горнорудницам и недропользовательницам, – а я без кондиционера не доеду, сдохну.
И Кэрол отдает себя в пользование недрам черноватого, как горная руда Мазерати.
***
Мазерати мчится по шоссе.
Кэрол коситься назад. Кажется, её вновь преследует грозовая туча, такая темень сзади. А это гелендваген охраны заслоняет солнце. Кэрол к гелендвагену ещё не привыкла. И к Мазерати не привыкла. Лучше смотреть вбок.
Вбок. Природа сквозь тонированные стекла жалка.
Кэрол любит цвета насыщенные. Солнце ей такую возможность предоставляет, а Мазерати отбирает. Краски сглажены, сплошная пастель. Кэрол начинает размышлять про постель. Да ещё Пётр провоцирует: одной рукой обнял за плечи, другую положил ей на живот. Руки у Петра горячие, как пшеничные лепешки на празднике Урожая.
Кому рассказать – не поверят: Кэрол снял олигарх и тянет замуж!!!
Она без пяти минут жена долларового миллионера! Если, конечно, какой-нибудь фортель не выкинет. Время на фортель у неё ещё есть.
Автомобиль приятно покачивает на выбоинах.
Серебров не шевелится, руки пристроил, отдыхает. Самое время подумать.
О Джонни.
Кэрол нравилось, что у Джонни нет друзей. Место друзей заняла она.
У Джонни не было подружки. Кэрол это нравилось особенно.
Хотя, странно. Неужели, Джонни не интересовал секс, как он не интересует Кэрол. Впрочем, Джонни скрытный парень. Бывает, пропадает на несколько дней, не отвечает на звонки, не звонит.
Кэрол убеждена, живи они с Джонни, им было бы хорошо. Из его квартиры вышла бы временная фотостудия, пока бы накопили на настоящую.
И вдруг возникает Лиза.
И на Кэрол обрушивается невиданная ревность.
Кэрол и не предполагала, что может так ревновать. Она готова убить Лизу. Кэрол говорит себе, что будет бороться за Джонни, но… Но, что Кэрол может предложить взамен Лизы? Броситься в постель к Джонни, если тот захочет. Не захочет ведь! Кэрол готова отказаться от пищи и резко похудеть вдвое, лишь бы Джонни бросил Лизу. А Сереброва она пошлет немедленно, честное слово.
Джонни уходит. Женское чутье безжалостно. И нет у Кэрол чар, которые могли бы его удержать. Кэрол бессильна перед Лизой! Гадкая народная мудрость права: ночная кукушка всегда дневную перекукует.
Неуютно стало.
Горячая рука Петра прогрела живот до позвоночника. Живот повело.
– Петь, убери руку, что-то внутри жжёт.
– Что жжёт?
– Откуда я знаю, говно в трубах.
Сказав слово «говно», Кэрол поняла, что попала в десяточку. Прожиг Петра растопил содержимое кишечника, превратив твёрдую массу в жидкую, да газообразную. Кэрол начало пучить.
– Ой, Петь, нехорошо мне.
Кэрол тянет в туалет. Тяга нарастает, терпеть можно, но, долго ли. Перед отлетом Кэрол поела пропорционально массе тела: плотненько.
– Петь, притормози у пирожковой.
– С ума сошла, на Мазерати у пирожковой!
Ой, нехорошо-то как! Неужели отравилась. А если дизентерия. Не дай бог!
– Мне в туалет нужно, срочно!
– Саша, – кинул Серебров водителю, – гони в Хилтон или в Шератон.
– Да, хоть в Золотой Колос, – взмолилась Кэрол.
Серебров нахмурился:
– Люся! Ты эти плебейские штучки брось!
– Петя, невмоготу, сейчас обосруся.
– Не смей! Ручная сборка, пять тысяч пробега всего!
– Ой, обосруся!!!
Кэрол застонала, выгнула спину, отчего её впечатлительный живот стал ещё более впечатляющ.
– Не сметь!!!
Но, больше Сереброва взволновался телохранитель на переднем сиденье. Он судорожно искал в навигаторе ближайший пятизвездочный отель. Попав на работу к олигарху, мужчина перестал переносить запахи деревенского детства. Hugo Boss, Paco Rabanne, ну, в крайнем случае Tom Ford. Остальное вызывало у него тошноту, да рвоту. А тут – обосруся!
Кэрол стонала громко. Нарастающие позывы гасила непосильным трудом.
– Пётр Наумович! Вблизи ни Хилтона, ни Шератона, ни хрена. Только клиника управления делам Президента «Дитятя и матерь». Пойдет?
– Раз управляет делами Президента, сортир точно есть. Гони, Сашка!
Сашка топит в пол.
В клинике переполох.
Россыпь новых позывов слилась в единый длинный. Кэрол понимает: расслабь ягодицы на секунду, она потеряет в этой жизни всё! Кэрол подсовывает под зад руки вместо памперсов, на всякий случай. А Чернобыльская АЭС в её животе уже пошла вразнос.
– Петя! ААААА!
– Крепись, Люся!
– АААААА!!!
Кортеж встречает реанимационная бригада и главврач.
– ААААА!!! – Кэрол вываливается из Мазерати на каталку. Сквозь забытье слышит слово «капельница» и чувствует, как в вену вонзается игла.
– В родильное!!!
Главврач бежит рядом с каталкой и держит Кэрол за свободную руку.
– Доктор, – стонет Кэрол, – пожалуйста, положите меня под кустик.
– Зачем под кустик. Положим в комфортабельную палату.
***
Серебров нервно шагает по кабинету. Главврач тоже делает вид, что в нервах. Напряжение снимает стук в дверь. Входит ведущий акушер-гинеколог страны. Соблюдая субординацию, он обращается к Сереброву:
– Поздравляю, Пётр Наумович! У вас мальчик. Богатырь! Два килограмма четыреста граммов.
– Постойте! – онемел Серебров. – У нас несварение…
– А… значит, это ваша жена уделала родильное.
– Моя, – смутился Серебров и вытащил увесистую пачку.
– Зачем же, Пётр Наумович… – главврач мысленно делит доллары поровну, – … при посторонних.
– На дезинфекцию здания.
Странное дело. В тот момент, когда акушер-гинеколог, анестезиолог, хирургическая сестра и студенты, которых злодейка-судьба бросила на практику в «Дитятя и матерь» прятались под аппарат «искусственная почка», за стойку для проведения инфузионной терапии и передвижной электроотсасыватель, а Кэрол обдристывала стены да потолок, в её голове родился план.
Джонни!!! Они останутся близки, и она знает, за счет кого.
Серебров купит Джонни самую современную студию, в Лондоне или Нью-Йорке. Но, условие – Джонни выставит Лизу вон! Пётр оплатит Джонни участие в лучших фотовыставках мира. Но – Лизу вон! Пётр издаст фотоальбом Джонни «Душа». Постеры Джонни украсят витрины Манхэттена и Сохо. А Лиза? Ладно, пусть в альбоме останется, но из жизни – Вон!
Кэрол лежит на столе и улыбается, будто и вправду родила богатыря.
***
Серебров ожидает Кэрол у душевой.
– Петенька! – чистенькая, она бросается ему на шею.
– Обосрунчик мой…
К машине идут в сопровождении главврача и ведущего акушера-гинеколога страны, которые тащат цветы и коробки с конфетами. Замыкает шествие санитар с ящиком Hennessy XQ.
– Так будет всегда? – шёпотом спрашивает Кэрол.
– Пока у меня есть деньги – всегда, – отвечает Серебров.
***
Неужели конец подёнщине! Не сказать, что Кэрол не любит свою работу. Авторские колонки любит, но в целом функционирует, как заводной апельсин: спелая, в оранжевой безрукавке, она стучит по клавиатуре, редко вдумываясь в то, о чём стучит. Бывает, до самого вечера стучит, размышляя при этом о вещах взаимоисключающих. Такая жизнь может длиться вечно.
Если Кэрол не высадят на остановке общественного транспорта, она завтра же засядет за бестселлер про балерину-домушницу.
Не высадили.
Переступив порог дома, Кэрол не почувствовала себя Золушкой, так ей страшно. Подняла голову, посмотрела в направлении потолка, присвистнула, но, взяла себя в руки и поплыла вдоль стены павой. Да уж, домик! Кэрол теперь не просто принцесса, а принцесса Прекрасная. Прекрасный принц идет рядом и небрежно сплевывает:
– Брюллов, Суриков, Леонардо, Веласкес, Никас… Микс.
***
Описанное ниже произошло ещё на Кипре. Когда Серебров, покорябавшись в дверь к Кэрол, вернулся в суперлюкс на последнем этаже.
Все свои решения Серебров принимает без сомненья. Выбор – тире. Решение – точка. Вся жизнь Сереброва: точка-тире, тире-точка. И с Кэрол: тире-точка. Пётр подбросил монетку символически, на всякий случай – решка. Да, решение правильное. Точка. И, для полноты уверенности, позвонил астрологу. Тире.
У Сереброва отличный астролог, известнейший среди своих. Сильнейший оккультист, женщина. Консультирует по телефону, чтобы время не расходовать. Астролог на зарплате. На семи зарплатах. Консультирует «Клуб семи». Довольны все: астролог – у неё из ушей лезет и олигархи, потому что наверняка. Астролог силен, ей не надо даже вопросы задавать. Считывает мысли как МРТ и заглядывает внутрь как УЗИ. Звони и слушай. У олигархов время в обрез. Даже, когда им не спится ночью.
Она бережет их время и не здоровается. И олигархи с ней не здороваются.
– Ок.
– Всё-всё ок?
– Да, всё.
– Всё-всё-всё ок?
– Да, ок: всё-всё-всё.
– Ок.
***
Кэрол не разочаровала Сереброва ни в первые дни, ни во вторые. Её звонкий смех заполнил вдовий дом: весь облазила. Дом-то её, хоть и не совсем.
Жена Петра погибла страшно, в Альпах.
Откатавшись на лыжах, направилась в домик егеря, к Петру, на подъемнике. Сама не пристегнулась, лыжи не отстегнула, болтала ими. Никто из телохранителей не посмел сказать ей: «Анжелика, не делай этого». Видели, как беззаботно томится она перед встречей с домиком.
Лыжа зацепилась за сугроб. Анжелику сбросило головой вниз. А снег только сверху пушистый, под внешней красотой наледь. Анжелика пробила наледь лбом, болтает лыжами, дышать нечем. Кровь к голове приливает и не отливает, потому что верх тормашками.
Телохранители не растерялись и прыгнули вслед, а жопы-то у них огромные, тяжелые, живописно описанные выше. Жопы не только наледь пробили: их глубоко усосало. Пять телохранителей ушли вглубь и тоже страшно погибли. Как показала судмедэкспертиза, они отморозили жопы и жопы превратились в льдинки. Кровообращение внутри прекратилось. Телохранители погибли от остановки кровообращения.
Спасать Анжелику осталось некому, и она умерла от асфиксии, как Дэвид Кэррадайн, только не в шкафу, а в сугробе, и не в сексуальной истоме, а в мечте о ней.
Выковыривали Анжелику пятнадцать спасателей и вертолет. Гроб несли вдесятером, по пятеро с каждой стороны. Потому что Анжелика каждый день хотела похудеть, но Пётр запрещал ей вплоть до развода!
Уже полгода как один, Пётр изголодался и теперь целовал Кэрол без умолку. «Чмок-чмок» слышалось из всех углов многоэтажного особняка. Кэрол осматривала дом, а Пётр её преследовал:
Гардеробная – чмок. Бильярдная – чмок. Бойлерная – чмок.
Кэрол прижалась к котлу и расставила ноги.
Её рецепторы отключены, как котел. Но, с котлом понятно, бабье лето. Воспылают ли рецепторы Кэрол к Петру, как пылают её мысли о Джонни. Можно попросить Петра построить для Джонни студию в особняке. Но, будут ли модели ездить за город. И, согласится ли Пётр пускать посторонних в дом. Идея неудачная. Обычно Кэрол приходят удачные идеи. А эта неудачная. Оно и понятно: туповатый штуцер больно таранит спину.
***
Капа гордая до неузнаваемости. Нос вверх, хвост влево-вправо. Ей есть чем гордиться. Лиза постригла капу. Так Джонни узнал, что Капа болонка не обычная, а мальтийская. У Лизы свой взгляд на стрижку животных, она противница причёсок "Милитари" и "Двойное каре", по ее мнению, Капе подходит "Хипстерская" или "Гранж". Лиза их чередует. "Гарсон" или "Канадка" – удел ризеншнауцера, "Спортивная"– прическа пуделя, если его хозяин слетел с колёс.
– Могу и про кошкины стрижки рассказать.
Джонни уже знает, Лиза станет грумером, специалистом по стрижке животных. Очень прибыльное дело. И у Лизы созрел план. Лиза хочет, чтобы и Джонни стал грумером.
– Джонни, – Лиза встала напротив Джонни, преградив дорогу и взяв его руки в свои. Она всегда так делает, когда хочет донести до Джонни мысль. – Мы с тобой откроем салон стрижки животных. Новые стрижки придумаем.
– Лиза. Я не собираюсь бросать свою работу.
– Ты отлично фотографируешь, но что дальше? А я предлагаю план. Ты будешь снимать животных до стрижки и после. Увидев твои фото, все поведут кошечек и собачек в наш салон.
– Ты хочешь, чтобы я бросил фотографию.
– Ну, почему бросил, Джонни! Ты будешь снимать животных в салоне. Просто я хочу, чтобы мы всё время были вместе. Из меня фотограф не получится, а из тебя выйдет отличный грумер-фотограф.
– Спасибо за предложение, Черепашка. Но, я буду заниматься своим делом.
Лиза вздохнула, отпустила руки Джонни и пошла на кухню.
– Обиделась?
– Нет, пошла еду готовить. Кто ещё о тебе позаботится. Только я.
***
Раз в Макдональдсе, взял биг мак. Джонни ест, чаем запивает, да по сторонам глядит. А героя подходящего всё нет. Волна ускользает. Волна близко, совсем близко, Джонни чувствует волну. Подкатывает, подкатывает, но не накатывает, а откатывает. Джонни не может настроиться.
Перепелкин замучил звонками. Девять душ не комплект, ждёт десятую. Джонни сам виноват. Он рассредоточен, рассеян, в расфокусе.
Джонни достался удобный столик. Хороший обзор.
Блин, ну, хоть одну-то душу он выловит! Неделю назад на каждом углу пачками, проходу не давали, теперь ни одной.
– Привет!
За столик Джонни без разрешения сел парень. Смотрит в упор и улыбается.
– Привет!
– Как дела? – продолжает улыбаться незнакомец.
Джонни молчит. Молчит и парень. Смотрит и улыбается.
– Не узнаешь? Вспомни, мы с тобой репортаж делали.
Точно, репортаж… но где и когда.
– Тверь. Блошиный рынок. Лет восемь назад. Командировка. Вспомнил?
Да, было… а как парня зовут, ну, хоть убей.
– Я – Сева Бориско. Да ладно, не напрягайся.
– Извини, Сева, не узнал. Чем занимаешься, где работаешь.
– Три года, как нигде.
– Есть на что жить, значит.
В ответ Сева смеётся, как бы подтверждая – да, есть на что.
– А как ты? У тебя всё нормально, Джонни?
– Да, нормально.
– Ты, не ты, думаю…
Настрой сбит окончательно. День впустую. Надо уходить.
– Куда направляешься, Джонни?
Уж не хочет ли Сева с ним увязаться. А почему нет. Пригласить Севу на фотосессию? Идея. Не случайно же он явился. Хотя, на первый взгляд души у Севы нет, и намека на душу нет, глаз-то у Джонни наметан. Если Джонни из сморщенной Ярославны душу выудил, из Севы выудит наверняка.
– Спешишь?
– Да, нет.
– Слушай, я репортаж делаю, назвал "Душа". Не хватает одного фото. Поехали ко мне, сделаем фотосессию. Возможно, я искал именно тебя.
– Нет-нет, не хочу, нет.
– Тогда приходи завтра.
– Извини, сниматься я не буду.
Джонни расстроился.
– Ладно, Сева, тогда прощай. Мне пора.
– Никогда не говори: "Прощай". Лучше коротко – "Пока".
Джонни протянул руку.
– Ах, Джонни. Не здоровались, и прощаться не будем. Кстати, вы с Кэрол ещё дружите?
– Да, конечно.
– Передавай ей привет.
– Передам.
Профессиональный тупик, признался себе честно Джонни. Но, во всем остальном, ему легко. И эта лёгкость пришла вместе с Лизой. С Лизой можно говорить бесконечно и обо всём. Её мнение всегда нестандартно. Например, обсуждать с Лизой телевизор, который Джонни принципиально не смотрел раньше – сплошное удовольствие. А ходить по улицам и перетирать увиденное!
Джонни глядит на часы. Скоро у Лизы закончатся уроки.
***
Школьные годы, тягомотные, унылые, бесконечные, закончились вдруг. И сразу же отпрыгнули в прошлое, будто и не было их никогда.
– Мам, не хочу на выпускной.
– Вот так новости!
– Отметим окончание школы вдвоем, дома, а мам?
– Отменить выпускной вечер! Даже не думай, Джонни.
– Мам, я его не отменяю, а делаю не таким, как у всех. Я и ты, а мам.
– Нет, Джонник. Точка.
За весь выпускной они с Никой ни разу другу к другу не подошли, наблюдали друг за другом украдкой. А когда зазвучал старый вальс:
Давно, друзья весёлые,
Простились мы со школою.
Но каждый год мы в свой приходим класс.
В саду берёзки с клёнами…
Джонни и Ника разбежались по разным углам актового зала. Ника вообще ни с кем не танцевала и вскоре ушла. Увидев, как она уходит, Джонни помчался на второй этаж. Перепрыгивая через ступеньки тёмной лестницы, он вбежал в коридор и замер у окна.
Джонни видел, Ника подошла к машине родителей, но, прежде чем открыть дверцу, обернулась и подняла голову. И их взгляды встретились. Ника глядела на Джонни, одинокого, едва различимого в темноте.
И Джонни смотрел на Нику, подавленную, растерянную.
Она очень хотела в ту прощальную ночь объясниться с Джонни, но не решилась. И Джонни хотел объясниться, но не посмел.
Каждый дал себе слово подойти. И не решился, не подошёл.
Ника опустила глаза, села в машину – и всё.
Джонни ушёл вслед за Никой.
Такой была его последняя школьная ночь, в смысле погоды теплая-теплая, в смысле теплоты – холодная-холодная.
Джонни возвращался домой по пустым улицам и думал о Нике, о маме, о папе, о себе. И было ему невыносимо одиноко в это первое утро взрослой жизни.
***
Точка. Денис уволился. Теперь он свободен как статуя с факелом.
Ходит по квартире и наслаждается. У него теперь своя квартира! Ура!!!
Съемные углы в прошлом со своими тараканами.
Две комнаты, прихожая, вместительная кухня – всё принадлежат ему. И старые вещи тоже, других вещей в квартире нет. Денис выбросит старьё и купит новьё. И ремонт сделает. Денег теперь много. Бриллианты, сапфиры, изумруды разные, колечки, цепочки, кулоны драгоценные, ожерелья, перстни, браслеты разложены по коробочкам.
Тётка любила блестящее. Денис чувствует себя Данилой-мастером, о котором не слышал даже. Блестящее тётка любила, и живопись ещё. Ее любовь к живописи подтверждалась криком:
– Убери руки. Саврасов!
А Денис чуть было не лохонулся!
Тётка превратила дом в бумажную кибитку: газеты в корзинках, книги везде, картонные коробки, в коробках тетради вручную исписанные – лекции рукописные. Даже одежду она носила хлопчатобумажную. Очень пунктуальная была. И все организовывала. Бумаги по папкам, документы по годам аккуратно рассортированы, не кучей.
Денис засучил рукава. Он начинает избавляться от хлама. Слева направо.
Решил выбрасывать всё, без разбора. В новой жизни нет места старому.
Начал слева, где книжно-бумажный шкаф. Стянул с полки пачку папок, штук пятнадцать, чтобы разом, да в мешок. Нагнулся, но папки выскользнули из его рук, рассыпались, по полу разлетелись бумаги и… деньги.
Теперь Денис вынужден папки перетряхивать, книги перелистывать, между бельем руками водить.
Кто ещё до такой хитрости додумается – рассовать деньги везде. Грабители никогда бы не ограбили тётку полностью. По мелочам милости просим, а полностью в месяц не управиться, плюс квартира под охраной и на сигнализации.
Тётка ж не белка, чтобы прятать и помнить. Должен план быть – где спрятано и список – что спрятала. Денис напоминает уже не Данилу–мастера, а Джима Хокинса, сына трактирщика из «Острова сокровищ». Уже неделю Денис перебирает бумаги, карту-план ищет, но и первого шкафа не осилил. А шкафов – два. Да ещё полки, антресоли. Деньги попадаются, ура! Но, путеводителя нет.
Очень много тетрадей и каждую надо просматривать. Хитрая сорока могла вписать путеводитель в текст лекции. Денис вынужден внимательно смотреть тексты, даже вникать иногда. Боится, что невольно станет специалистом по культурологии языка, а ему это надо? Он и юридический-то решил бросить. Ему теперь и юридический ни к чему.
Так Денис добрался до коробки: «Сергей. Письма».
В коробке четыре папки: 1995, 1996, 1997, 1998.
Сергей Казанцев – это тёткин муж.
Самого мужа Денис никогда не видел, муж давно умер. Но от матери – родной сестры тётки – Денис знает, Сергей был военным. Занимался распродажей военного имущества. Из командировки в командировку. И всё тащил в дом: Саврасов, бриллианты. Это ж не тётка заработала. Домашний военный был.
Его письма – до замужества и из командировок – тётка сортировала по годам, и укладывала в папки.
Вопрос не праздный: любила ли тётка мужа? Суходольские считали, что нет. Тётка, Варвара Васильевна Суходольская, обладала безобразным характером, лишённым чувства любви. Родилась, как и все Суходольские той поры под Самарой, в селе Усолье.
Тётка с родными не общалась вовсе, а с матерью Дениса практически.
Мать Дениса – поздний ребёнок, все остальные вовремя. Между матерью и тёткой двадцать два года разницы. Целая юная жизнь. Тётка родилась первой и смотрела на младших свысока. И на родителей своих свысока смотрела, хоть и родилась позже. Тяга к языкознанию родилась у Варвары рано, а в остальном Варвара оказалась бездетной. Это брат и две сестры рожали легко. А тётка никак.
Варвара Васильевна посвятила себя языку. Окончила филологический педагогического, осталась на кафедре языкознания культурологом языковедения. Там же на кафедре, Варвара вышла замуж за одинокого вдовца, профессора филологии, автора книги «Язык мой – враг мой».
Недолго прожили. Автор книги выгнал Варвару в чём пришла, и вся кафедра узнала, что Варвара бесплодная и не любит готовить. То, что она желчная, ненавидит детей и собак, мужчин и птиц, студентов и абитуру коллеги знали и без нытья занудного писаки.
Лишь из работы с языком тётка черпала усладу.
И вдруг Варвара, к тому времени женщина не первой молодости, выходит замуж. Да за военного. Да за богатого!
Что скрывать, тётка была красива какой-то необычной, вологодской красотой. Все знают про вологодское масло и вологодские палисадники, даже про вологодскую реку Сухона, которая два раза в год, как камбоджийская Тонлесап в полнолуние меняет направление своего течения, многие знают.
А про вологодскую красоту не знает никто. Если у тётки просили конкретики: что она имеет ввиду, рассказывая про свою вологодскую красоту, пусть пальцем покажет, тётка неизменно отвечала: «Своих глаз нету?»
Похоже, один майор Казанцев разглядел её внешнюю тайну.
В Усолье предположили, что замужем Варвара подобреет. Куда там!
С родными Варвара мужа не знакомила. И подробности встречи покрыла завесой. Лишь Денису все тайны открылись. Из писем майора.
Письма.
Папка первая. Год 1995-й.
Из этой папки Денис узнал, как они познакомились. А вот как: тётка – языковой культуролог – не раз объезжала воинские части, изучала мат. Она даже научное открытие сделала, что с каждым призывом культурология языка претерпевает изменения. В тот раз Казанцев обеспечивал её сопровождение. К концу командировки сопровождал сам.
Командировка окончилась, началась переписка.
Чтение захватило Дениса. Сидит на полу, читает, читает…
Майор искал поводы для встреч. Предложил Варваре помощь в научной работе: собирал уникальные языковые обороты, и, похоже, некоторые сочинял сам. Обороты он подробно комментировал и отсылал по почте.
Тексты его писем мочились фольклором, со страниц капала похоть.
Очевидно, тётка имела тайную цель и долго оставалась недотрогой.
Всё чаще его письма вопрошали «Когда же?». Похоть без устали билась о бетонную стену, чем копировала сливки. Если сливки без устали бить, они собьются в масло. Так и похоть Казанцева, билась о бетонный характер Варвары, пока не сбилась в страсть.
Прочитать бы тёткины ответы. Но, их нет. Только догадываться.
Похоже, она требовала дорогих подарков. Не исключено, что ставила условие. В подтверждение – фраза майора: «Не волнуйся, тебе больше не придется жить в нищете. Твоя нужда позади, Варварушка».
Интересно, когда ж Варварушка жила в нищете!
Большие деньги позволили майору перейти в контрнаступление.
«В её подвесках ты – Анна Австрийская». Ну, и подарочек!
«У Грейс Келли на шее столько же. См. фото». Ну, дает!
Из письма 1996 года: «Варюша! Ей уже ничего не нужно. Поверь, всё твоё. Дарственные, как ты хотела, передам в среду. Жить без тебя не могу».
Кому «ничего не нужно?».
Стоп.
Выходит, Казанцев дарил тётке украшения, принадлежавшие другой женщине. И тётка об этом знала. Как путано. Дениса увлекает распутывание загадочной истории. Ну, не детектив ли.
Похоже, так: на деньги, прилипшие при распродаже военного имущества, Казанцев покупал драгоценности, передавал их какой-то женщине. Потом влюбился в тётку, изъял брюлики у первой и передал тётке. А первая-то, кто: жена, сестра, мать?
Странно, конечно, передавать ценности полузнакомой любимой…
Денис ощущает себя Шерлоком Холмсом. Наверное, гуманитарной направленностью он в тётку. Не случайно она выбрала наследником именно его. А может, выучиться на следователя, пока молодой.
«Дарственные», надписано на папке чётким почерком тётки.
Как же майор любил Суходольскую, как доверял ей, если не на хранение отдавал, а дарил! При этом тётка замуж не спешила. Денис перебирает нотариально заверенные бумаги. Их много! Пачка целая. 1995, 1996, 1997 …
«Я, Казанцев Сергей Георгиевич, проживающий по адресу… и Суходольская Варвара Васильевна, проживающая по адресу… заключили договор о следующем:
Я, Казанцев С.Г., подарил Суходольской В.В., а я, Суходольская В.В., приняла в дар от Казанцева С.Г. ювелирное украшение…»
Дарственная на квартиру. Так и квартира – его подарок!
Да, повезло тетеньке, раскрутила дяденьку. Вытащила счастливый билетик. Хитрая стервь – так Денис озаглавил Варвару – шантажировала органом, незаработанным ей, а данным в наказание другим. Честно ли.
Денис даже завидует тётке, её хваткости, хитрости, выдержке, хладнокровию. Хотя, ему-то что завидовать. Она мёртвая, а он живой. Денис наследник её интриг, монетизированных в будущую безбедную и счастливую его жизнь.
И вновь вопрос: любила ли тётка мужа? Где фотографии, запечатлевшие их, счастливых, вместе. И вообще – где его фотографии? Обычно вдовы вешают фото ушедших мужей на стены. Или выставляют в рамках-гробиках на трюмо. Трюмо есть, а где гробики?
Воображение Дениса рисует картину.
Итак, тётка водила майора за нос, разводила на деньги, да брюлики, но, не спала с ним. Вообще-то, все Суходольские очень похотливы. Денис в этом смысле плоть от плоти Суходольский и тётка должна такой же быть. Но, из писем очевидно: врата в свой ад тётка отворила зимой. А познакомились они летом.
И Денис, с помощь шерлокхолмсовского метода дедукции, составил портрет тёткиного мужа: толстозадый коротышка-особист, с сальными волосами и тремя слизлявыми подбородками. Картину дописывает застиранный, но, грязный воротник, нечищеная обувь и вонючие носки. С богатыми так часто. Понятно, почему тётка не знакомила мужа с родственниками. Стыдилась.
А потом Казанцев сбежал от неё в мир иной. Вот подарок, так подарок.
Из писем выходит: тётка не допускала майора до своей плоти с Ивана Купалы до Деда Мороза. Но, брызги шампанского лед её оков не растопили. Свидания майор вымаливал, обижался, что Варвара не подходит к телефону, а на письма отвечает не на раз-два.
Сколько же презренного металла пришлось навалить на тёткины весы, чтобы уравновеситься в её глазах! Тётка, конечно, стервь, но и жертва. Жила с жабой, если дедуктивная картина, нарисованная Денисом, верна.
Последняя папка. Март 1998 года. В конце марта они поженились, переписка завершилась. Денис развязывает тесёмочку и начинает читать.
Не сказать, что Денис интеллектуально развит, обычный. Не сказать, что чрезвычайно умен, как все. И склонным к состраданию не назовешь, себе на уме. Но, последние письма майора …
Денис понимает: драгоценности не у матери майора хранились, не у сестры прятались, а жене законной принадлежали. На момент знакомства Казанцева с Суходольской, у жены Казанцева был рак. Но годы шли: 1996, 1997, 1998, а жена не умирала. Рак есть, а смерти нет. Майор из командировки в командировку, чтобы реже дома бывать. Не хочет с онкобольной в одном доме находиться. Майор уверяет тётку, что жену разлюбил, как только та заболела. Да, и раньше не очень-то любил. Любовь к тётке окончательно отвратила от жены. И Казанцев подал на развод с умирающей, просит тётку как можно скорее оформить с ним отношения. И он забудет прошлую жизнь как лишний сон.
Денис перечитал дважды:
«Забуду прошлую жизнь как лишний сон, любимая моя Варварушка».
По гороскопу Казанцев оказался скорпионом, как и Суходольская. Встретились два паука, сползлись две гадюки. И Шерлок Холмс, наконец, понимает, почему тётка избегала телефонных разговоров и личного общения, почему требовала писем и хранила их зорко.
Его письма – её алиби. А, если Казанцева арестуют, а если объявятся родственники умирающей жены, а если суд божий. У Варвары же все документы в порядке. К махинациям Казанцева она не имеет отношения. Вот почему тётка тянула, не выходила замуж. Варвар, а не Варвара эта Варвара Васильевна.
Денис умом прост и с отягощенной наследственностью. Вернее, с наследственностью не неотягощённой условными рамками рефлексии. Но, его реакция на последнее письмо ставит вышесказанное под сомнение.
Последнее письмо.
Казанцев подтверждает дату возвращения из командировки, дату бракосочетания, значит, уже развелся. Вновь обещает вечную преданность и клянется в чувствах. А вот и фраза, которую тётка ждала три с половиной года: «Все ценные вещи, любимая, до последней запонки, перевезены в нашу квартиру и принадлежат тебе. Там ничего не осталось, будь уверенна. Вступаю в новую жизнь с чистой совестью».
И не постигла их кара земная. Ушли в мир иной майор Казанцев и культуролог Суходольская неотмщёнными.
И Денис берет на себя миссию высших сил, всегда справедливых.
Он решает побросать в ведро фото Варвары, письма Казанцева, его фото, если найдутся и все сжечь, т.е. символически кремировать. Так Денис избавится от чёрных теней, подведет черту и по-настоящему вступит во владение богатствами, принадлежащими теперь ему по праву наследования.
Папка «Сергей. Фото» нашлась не сразу, в другой день, глубоко на антресолях. Ого, толстенькая! Денис готов посмотреть в глаза монстру, пусть и давно мертвому. Наконец-то он увидит тёткиного мужа, так тщательно скрываемого. Шерлоку Холмсу кажется, монстр должен смотреть в глаза смерти бесстрашно!
Наиболее циничные преступники шли на казнь с гордо поднятой головой, зачастую смеясь. И Казанцев перед сожжением должен высоко держать голову. А тётка-то на фото вылитая вологодская милашка. И милашку в огонь.
Ведро – палач с топором – ждет. Спичка – чирк – готово. Фитиль – вспых!
Папка тяжелая, фотографий много. Между фото наверняка деньги. В манере тётки. Денис вошел в роль Шерлока Холмса всерьёз. Подходит к окну. Кладет папку на подоконник, тесёмочку развязывает медленно, в голове музыка из фильма про Шерлока Холмса: там-трам-тара-татара-рам…
Денис раскрывает папку и видит фото Казанцева.
Денис столбенеет…
Дыхание по тормозам.
Мурашки по телу.
Пальцы разжимаются сами.
Фотография тёткиного мужа летит на пол.
***
Кэрол узнала, как петухи топчут кур.
Её теперь не переубедить, а Серебров всё приговаривает: «курочка моя». К стереотипам привыкаешь легко. Надо признаться, Кэрол нравится, как он её топчет. Ещё б изнутри не щекотал… И всё же, она улетучивается выше туч. Блаженство налицо и на все остальные органы, кроме внутренних.
Серебров впивается в её тело коленями и пятками одновременно, пронизывает тектонические отложения острыми стержнями тонких пальцев, проходит слой за слоем, давит на точки, о существовании которых Кэрол и не догадывалась.
Так не только кур топчут, так виноград давят. В наиболее ценное вино. И Кэрол превращается в ценное вино. Сама превращается, сама и пьянеет.
Разбирая жиры, слой за слоем, массируя их, Серебров проходит мышцы и добирается до внутренних органов. От Сереброва достается всяким, но более других почкам, печени, придаткам, желудку, молочным железам, глотке и кишечнику. Серебров работает без устали, пока не кончит. Кончает он долго – это и хорошо, и плохо. Лучше бы просто массировал. Лучше, чем Пётр массажиста нет. От салонного массажиста в жизни не дождешься «курочка моя».
По разу в день, по часу, а то и более Кэрол взмывает над тучами.
У нее прекрасный дом, а она проводит время выше.
Но, первого без второго нет. И Кэрол, исподтишка, чтобы не вспугнуть, начинает рассказывать Сереброву про коллег, в том числе про замечательного фотографа Джонни.
С какого-то момента, а именно, на второй день совместной жизни, имя Джонни звучит в особняке постоянно. И, интересное дело – Пётр не ревнует, он заинтересован. Он давно хочет объявить себя меценатом, только не знает кого меценировать, вокруг одни пройдохи. По настоянию Кэрол, Серебров готов встретиться с Джонни, посмотреть его работы.
– Студия убогая, но снимки от бога, – готовит почву для инвестиций Кэрол.
– Значит, у твоего приятеля всё есть, – доволен Петр.
Кэрол закусывает губу:
– Он может вознестись выше облаков, так талантлив, – проговаривает Кэрол, но Пётр уже не вникает и Кэрол уносится выше туч.
Они впервые расстаются после Кипра. Пётр летит в Норильск, всего-то на пару дней, а прощается, как на неделю, с запасом, с потерей чувства меры. Воланчиком над теннисным кортом Кэрол летает по трехпольной кровати. Пётр вернулся с тренировки, и сопровождает её полет теннисным рыком. Кэрол закрывает глаза и кажется ей, будто с ней не Пётр, а Мария Шарапова. Серебров невероятно нежен, а с виду бешен, истоптал весь корт, не только Кэрол.
Она ловит секунду свободного рта, а, поймав, выкрикивает:
– Петя!!!
– Чего тебе.
– Ты бог! – вставляет она, прежде чем вставляют ей.
А в сексуальном плане – ноль. Кэрол даже обидно. Другая бы от счастья подавилась, а Кэрол имитирует. «Фригида на татаме», – лупасит себя Кэрол безжалостным резюме.
Пётр в самолете. Высматривает Норильск сквозь облака. Пётр блаженствует. Норильск трепещет, а зря.
***
Так Кэрол выпало увольнение. Она спешит к Джонни. Соскучилась. И Джонни соскучился. Целых три недели друг без друга. Кэрол в глубине души надеялась, что Лиза осталась в прошлом, но Лиза осталась в настоящем. Раздраконенная Петром, Кэрол смотрит на Джонни иначе, с сексуальным уважением, что ли. И Джонни замечает изменения в Кэрол.
– Похудела… не пойму.
– Сплюнь. Мне теперь нельзя.
Звонил Влад Перепелкин, требовал повлиять на Джонни. Скоро сдавать журнал, а Джонни тянет с репортажем. Если «Души» не попадут в ближайший номер, журнал пролетит мимо World Press Photo. Влад рассчитывает на участие «Мегаполиса» в фотоконкурсе. Влад готов порвать Джонни на куски и выставить неустойку. За такой гонорар любой шахтер фотографом станет!
– Пляши!!! Муж готов вложить в тебя деньги, я настояла. У тебя будет студия, лучшая в мире, самая современная, самая крутая. Выбирай – Нью-Йорк, Лондон. Что молчишь…
В принципе она с мужем договорилась. Уезжая в аэропорт, Пётр сказал, что доверяет жене, и, если она настаивает, он вложится в фотографа.
Кэрол ожидала встретить счастливые глаза Джонни.
– Не знаю, не хочу, что-то ушло.
– Не поняла…
Эй, Джонни! Что с тобой?
Кэрол осуществит твою мечту. Случилось чудо, она нашла волшебную палочку и взмахнула ей. Все произошло одновременно, в тот самый момент, когда Джонни открылась великая тайна, хотя, казалось, в 21 веке открыто всё. Его, одного из миллиардов пропустили в затаённейшее из пространств. И тут же явилось финансирование в лице Сереброва. А если Серебров послан в помощь Джонни? Такая неожиданная мысль пришла Кэрол.
Ближе Кэрол у Джонни никого нет. Вот Сереброва и встретили с Кэрол.
Тогда кто есть Лиза, вставшая между Джонни и его судьбой? Если Джонни помогают силы высшие, то Лизу ведут силы низшие, черные, равносильные?
А если и Лиза, и Серебров дело одних и тех же «рук». Тогда никто, кроме самого Джонни ему не поможет.
Джонни испытывают: долг или соблазн, труд или искушение. Что выберешь, Джонни? Можно балансировать между. Так ходят по проволоке. Или по карнизу. Пройдешь или сорвешься. Хочешь рискнуть? Опасно. На кону – жизнь.
Избранные себе не принадлежат.
Под прицелом все, но пока избран ты, ты – защищен.
Выбирай себе роль: охотник или добыча. Винтовка или мишень.
О чем она думает. Кэрол, о чем ты думаешь?
Кэрол страшно за Джонни. Очень страшно! Он не смеет бросить фотографию. Он не имеет права отойти в сторону.
– Джонни.
– Что, Кэрол.
– Ты с ней спишь?
– Нет. Пока нет.
– Ты должен отдохнуть. Я куплю тебе билет в любую точку мира, поезжай куда угодно, но один…
Договорить Кэрол не успела, ее перебил мобильный.
– Лиза… Стоит о ней подумать, тут же звонит.
– Не поднимай трубку, Джонни!
– Почему.
– Просто, не поднимай!
– Она будет волноваться.
– Пусть. Ты можешь один раз выполнить мою просьбу!
– Скажу, что перезвоню позже.
– Нет!
Телефон лупит по мозгам Кэрол, как пулемет, мысли разлетаются вдребезги, Кэрол не может сосредоточиться.
– Выключи телефон.
– Ну, так совсем глупо. Говори.
– Подожди, сейчас соберусь с мыслями.
– Пока соберешься… Черепашка, привет!
Кэрол, веселая, когда не смешно, владеющая собой, хотя самообладанию не училась, позеленела. Вырвала телефон из рук Джонни и грохнула об пол.
– Дурак! Дебил! Ты можешь укатать весь мир. Ты – гений. Она – дьявол. Ты пустил её в свою Душу. Она уничтожит тебя, вместе с твоей Душой. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я могу дать тебе всё и ничего не прошу взамен!
Кэрол разревелась от обиды и бессилия. Увы, оказывается, здравый смысл – миф. Трусливый заяц, вот что такое здравый смысл. Он украшает душу логикой, как пирс на День рыбака сдутым спасательным кругом, для вида. Здравый смысл как домработница: аккуратно протрет от пыли и расставит по полочкам дорогие вазы, но гвоздь выскальзывает из стены и полки летят на хрен. В голове кавардак.
Логика чуть что – в кусты, а клялась спасать.
Телефон разлетается на мелкие осколки, как зеркало в сказке про Снежную королеву. Джонни собирает детальки. Но, в телефон их не сложить.
***
Серебров вернулся по-деловому. Привез подарок, ключ от Норильска.
Приучает Кэрол владеть частью России, раз она теперь олигархша. Пока в игровой форме. Серебров позвонил из аэропорта и сообщил, что едет в Кремль, к Президенту. Время есть, решила Кэрол и пошла набирать воду.
Он застал её лежащей в джакузи. Наколол с Кремлем.
Оказывается, в Кремль вечером. Тот ещё хитрец!
Она напустила пару как дыму и когда дверь в джакузишную распахнулась, Кэрол не сразу разглядела, кто посмел её распахнуть. А это Серебров сквозь пар выглядывает. Костюм, галстук, пышный букет желтых хризантем, стиснутых вкруг холеными пальцами. Кэрол хихикнула, ухватилась за поручни и, распрямив руки, ушла под воду с головой, спряталась. Пётр отложил цветы, скинул пиджак, засучил рукава, руки в воду, нащупал сиськи и потянул за соски.
Серебров тащит упирающуюся Кэрол, напевая марш Мендельсона:
– Там-там-та-рам – там- там…
Пётр выудил из своего пиджака её паспорт.
– Это чего? – удивилась Кэрол.
Серебров раскрыл нужную страницу и огласил: Кэрол вышла замуж.
– А кукла на радиаторе…
– У нас каждый день кукла на радиаторе.
Так, лежа в джакузи и даже не накинув халата, Кэрол вышла замуж.
Но, Серебров тот ещё разводила. Страну развел со всеми её элитами и боеголовками. Что уж говорить про беззащитную девушку. И, промокнув руки насухо, Кэрол раскрыла новенький, хрустящий, пахнущий свежими водяными знаками документ. Раскрыла и чуть обратно под воду не ушла.
– Люся Львовна Кац? – пробормотала она вопросительно. – Я – Людмила! – Но быстро справилась с первым волнением: не обманул!
Веселая у Сереброва женушка. Предыдущая, Анжелика отличалась самоедством. Пётр подозревал, что самоедство – нелегальный способ похудеть. Уж очень хотелось Анжелике сбросить килограммов 100. Кэрол другая: ест, пьет, да смеется. Хорошо б и ежедневный привес фиксировала.
***
Тяжелую артиллерию на рубеж атаки!
Кэрол не отступиться от Джонни. Да, крыша у парня упорхнула, будто воробушек. Но, на то и пушки, чтоб из них по воробушкам. А чтоб наверняка – осколочными. Серебров к бою готов. В качестве пехоты выступит Денис. Кэрол и его подключит. Они вдвоем вправят Джонни мозги.
Но, Денис не дослушав, перебил Кэрол:
– Срочно приезжай. Я тебе такое покажу – упадешь!
– Дэн, надо поговорить о Джонни.
– Вот и приезжай. Только срочно!!!
– Сегодня не могу. Я ж замуж за олигарха вышла.
– И я теперь олигарх, полный дом брюликов. Приезжай же скорее.
– Завтра, часа в два.
– Жду в два, только не опаздывай.
***
У Дениса всё чешется, потому что ему неймется.
Он узнал тайну тайн. Ему ужас, как хочется поделиться ей. И увидеть эффект, который тайна произведет. Потому что его тайна – бомба! А все бомбы хотят взорваться. Для бомбы взрыв – это секс.
С кем бы поделиться…
Денис, например, никогда не видел, как старухи грохаются без чувств. Если поделиться с Ярославной, её наверняка разорвет, и старушечьи ошметки разлетятся в обморок. Увлекательное получится движение. Денис набрал Ярославну.
– Кто её спрашивает, – ответил незнакомый голос.
– Дэн.
– А, это ты, – Ярославна перешла на обычный тембр. Она всегда меняет голос, когда не узнает абонента.
Отреагировала рысью: «Еду!». А слова «такое покажу – в обморок грохнитесь», придали старухе ускорение: «Беру такси!».
До Дениса минут сорок пути. Если пробки – с час.
Чайник закипел, а уже звонок в дверь. Будто Ярославна не на такси ехала, а на метле летела.
– Быстро вы. Дороги свободные?
– Нет, пробки.
– На ракете прилетели?
– Нет, на метле.
Конечно, Ярославну бы чаем напоить с дороги, но пусть сама решает:
– Чаем напоить, или убить сразу?
– Сразу убить.
Комнат две. Прошли в большую. Ярославна осмотрелась. Разгром на канцелярской фабрике. Картонные коробки с бумагами, тетради, папки, книги, скоросшиватели. Пыли-то! Ярославна чихнула. Среди книг Денис смотрится чуднО, но передвигается гоголем. Хозяин.
– А теперь держитесь за перила!
Ярославна ухватилась за подоконник.
– Вы часто падаете в обморок?
– Не поняла.
– У вас на лбу пластырь.
– А это… Ерунда. Ты хотел меня убить.
Откуда в примитивном существе столько лицедейства, – отслеживает Ярославна движения Дениса. Но, с молодёжью все равно хорошо. Молодому человеку мозги ни к чему. Бывает, годы идут, а мозгов не прибавляется. Сказать больше: у многих с годами мозги вообще исчезают, но тоже ничего страшного. Тем временем Денис, скашивая на Ярославну подёрнутый вуалью глаз, опускает на подоконник папку «Сергей. Фото».
– Сергей. – Читает Ярославна прищуриваясь. – Кто это?
– Терпение, мадам!
Первый эффект произведен. Ярославна заинтригована.
И Денис приступает к главной части шоу. Он медленно раскрывает папку, вытягивает верхнее фото и подносит его к самому лицу старухи.
– Кто это, Ярославна?
– Ни черта не вижу, – вновь прищуривается Ярославна, – За очками схожу.
Ярославна уходит в прихожую за очками.
Эх, сцену испортила, недоволен Денис, но ждет недолго. Ярославна возвращается в очках, берет в руки фотографию, поворачивает её к свету, рассматривает.
– Итак, кто на фото? – не унимается дознаватель.
– Как кто? Джонни. Ему идет военная форма, взрослит.
– Нет, Ярославна. Это не Джонни!
Ярославна поднимает на Дениса удивлённые глаза.
– Не Джонни, а кто?
– Это его отец.
Денис передает Ярославне по очереди фото из папки.
– Господи! Одно лицо!
– Вы хотели увидеть мать Джонни. Смотрите.
– Ах! Какая красавица!
Снимков много. Самый ранний – примерно третий класс. Джонни без лица, не оформился ещё, как и все дети. Седьмой класс, девятый. Птенец превращается в птицу, нарождается индивидуальность, проступают глаза, появляются черты, проявляется форма.
Последние фото, десятый класс, предвыпускной. Да, в десятом Джонни уже необычайно хорош. Просто загляденье. Ярославна рассматривает снимки медленно, не спешит переходить от одного к другому.
– Откуда у тебя фотографии. Джонни дал?
– Нет.
Денис-то хотел повалить старуху навзничь, но она лишь пошатывается. Денис попробует свалить её словами. Может, ещё и грохнется.
– Хотите сесть.
– Нет. Я никогда не устаю.
– Молодец!
И Денис приступает к чтению избранных писем Казанцева с комментариями. Достается и тётке, хотя Денису от тётки столько досталось, мог бы и промолчать. Ярославна слушает, реально рот открыв. Просто закрыть забыла, с кем не бывает. Слушает и не может поверить. Такая картина, что Саврасов меркнет.
Выходит, мама Джонни, красавица неписаная, умерла от рака.
Отец Джонни ограбил больную, бросив на произвол с сыном-школьником.
Ярославна прожила жизнь, пусть не до конца ещё, но, ничего похожего ни слыхом не слыхивала, ни читом не читывала.
Время перейти от рассказов к показам.
Денис откидывает ящик с вещественными доказательствами. Ярославна охает или ахает. А может и ахает, и охает. Сокровища Али Бабы!
Старуха перебирает изумрудные бусы как сандаловые четки. Дышит на увесистый бриллиант, схваченный в тяжелый золотой капкан, трет его о джинсовую юбку. После чистки бриллиант все ещё блестит! Волнение не скрыть. Ярославна силится оторвать глаза от музейного великолепья. С трудом отрывает. Переводит на стену. А на стене-то, батюшки…
– Саврасов, – подсказывает Денис.
***
Ярославна захлопывает короб с драгоценностями как наручники, в один щелчок. Смотрит на Дениса размазанным взглядом. Денис доволен собой и эффектом в целом. Он же видит, старуха потеряла разум. Эмоционально она ниц, т.е. в обмороке:
– Денис. Драгоценности принадлежат Джонни. Ты должен их ему вернуть.
Денис думал об этом. Но, одно маленькое «но». «Но» ещё маленькое – в этом году оно заканчивает школу. «Но» снесло Джонни крышу. Денис же с глазами. Он всё видит и всё понимает. Ему очень больно. Очень! Ему невыносимо больно. Невыносимо! Он столкнулся с Лизой один раз. Так вышло. Джонни не хотел. Денис уверен, получив драгоценности, Джонни передарит их Лизе. Просто драгоценности такие, карма у них необычная. Переходить их рук в руки. От любящего её к любящей их.
– Нет, я продам брюлики и оборудую для Джонни студию.
– Ты меня не услышал. Здесь всё принадлежит Джонни.
– Я же сказал: куплю студию для Джонни.
– Мой тебе совет, Дэн, – Ярославна прибегает в молодежной лексике, – не держи ювелирку дома, снеси в банк. Опасно.
– Завтра в два придет Кэрол. Она статьи про камни пишет, оценит. Сразу и отнесу. Я что, дурак, по-вашему?
***
На свежем воздухе Ярославна очухалась.
Затхлый дух старых стен не располагает к осмыслению. Свежий воздух – другое дело. На улице пасмурно. Морось держит городскую пыль в узде, не дает ей распыляться. Дышится легко. Ярославна идет медленно, но внутри вся ходуном ходит. Активно думает. Пятидесяти четырех шагов оказалось достаточно. Ярославна улыбнулась.
Она придумала!
В её руках ключик от золотой дверцы – тела Джонни.
Слава богу, Ярославна не доколошматила себя вконец.
Ну и жизнь! Какой сюрприз подкинула. Такую идею поддала.
Ярославна заполучит Джонни. И она знает как.
Он не посмеет сказать: «Нет». Ни-за-что!
Часть 2
Каждое утро Валентина Попович уходит на работу. Отправит ребенка в школу, затем постоит у окна, проследит, как Гоша завернёт за угол, и на работу. Вале хочется, чтобы из окна открывался вид на парк или на лес, на озеро или на реку. А за окном крыши, крыши… Ей необходим релакс. Но за окном коллапс.
Мрачные плоскости давят на сознание Валентины. Они караулят её днем и ночью, заглядывают в окна. Валентина пугается всякий раз. Крыши покрыты облезлой краской, треснутой черепицей и черным рубероидом. Как никакое другое покрытие, рубероид любят голуби и годы. Рубероид напоминает о бренности бытия с особым цинизмом.
Крыши враждебны ей, но Валя не сделала им ничего дурного. Пыталась протянуть руку дружбы, приласкать всем своим взглядом, но крыши ощетинились всем своим видом.
Хоть к окну не подходи, но она подходит всегда, провожая сына из дома.
***
Родители Валентины обомлели, узнав, что их дочь одинока.
И живет – конспиратор – в дешевой квартире в не лучшем районе. Была замужем – не работала, развелась – стала безработной. Муж обеспечивал Валентину от и до. Воспитывая ребенка, Валентина ни в чем не знала отказа. Артём хотел второго, третьего. Но Валентина говорила: третий – лишний. И до второго не дошло.
Про развод родители узнали не сразу, а как узнали, бросились на помощь. Все дела свои бросили и на помощь.
Распахнув дверь, и увидев тестя с тёщей, Артём не удивился, хотя надеялся на чудо, т.е. надеялся увидеть не их.
– Мы не бросим тебя, Артём. Мы с тобой. Держись!
– Артём, – вступила тёща, – Артёмушка…
Продолжить не смогла, захлебнуло. Обнялись.
Так и стояли, обнявшись: тесть и Артём стиснули зубы. Тёща выла. Потому что Артём прототип песни «Чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил».
Ирина Александровна – мать Вали кричала в трубку:
– Ты нам не дочь!
Петр Романович – Валин отец – пытался трубку вырвать, но жена не отпускала, вцепилась крепко, по-бабьи. Петр Романович пристроился рядом, раскраснелся. Цаплей на болоте неудобно, но он стоял цаплей и орал похожие крики сбоку. И Артём стоял, уткнувшись головой в серебристую дверь морозилки Miele.
Кому, как не им знать: Валентина не дает заднего хода.
Артём с Валентиной не афишировали развод. Все продолжали считать их завидной парой. Артём – молодой, но вполне успешный юрист: обеспеченный и очень любящий. Валентина эффектная домохозяйка: обеспеченная мужем и тоже любящая. Есть ребёнок – славный сын. Услышав о разводе, друзья делали одинаково: будто дула револьверов тыкали в виски указательные пальцы и крутили ими фуэте.
Теперь Валентина в квартирке с крышами. Лучше бы – с полем. Она бы вообще в деревню уехала, дальнюю-дальнюю. Но, ребёнок учиться в лучшей школе города.
Валентина впала в депрессию, черную, как крыши за окном и густую как голубиный помет поверх рубероида. Спасибо родителям, приняли сторону Артёма, отказались от дочери. И она их не допекает. Ребёнок уходит в школу, а Валентина ложится на диван, утыкается лицом в подушки и дышит пылью. Ей сейчас никого не видеть, не слышать.
С дивана поднимает ребёнок. Депрессия депрессией, но ребёнок есть хочет. А деньги на исходе. Нужна работа. Обзвонила подруг. Так подруги узнали о разводе. Но, работу нашли. Работа нашлась по душе.
***
Эх, Валя-Валя… – Говорила себе Валя, когда дело рассыпалось.
Ух, Валя-Валя! – Говорила себе она, когда дело клеилось.
И в одном и в другом случае Валентина ни при чем. Но, она своё дело любит, и жизнь принимает близко к сердцу. Валентина теперь помощник дознавателя. Входит в следственно-оперативную группу. Дознаватель по фамилии Каплин – мужик подозрительный с репутацией невыносимого. Максималист. Так мозги вынесет! Дознаватель каждого подозревает в семи смертных грехах. Коллег, в том числе. Предыдущего помощника в тюрьму посадил за разглашение секретной розыскной информации на два года. Лично довёл до суда, хотя это уж вообще не его собачье дело.
С дознавателем мало кто может сработаться. Но, у Валентина получилось. А что ей оставалось. Она с ребёнком. Такая согласится на всё, лишь бы работа в график. Она уже год, как помощник. Он ей ключи от сейфа доверяет. А доверие дорогого стоит.
Конечно, помощник дознавателя, это, ну самый низ. Для женщины – ненамного выше. Но, следственно-оперативной группой Валя гордится. Ребята настоящие, всегда на помощь придут, мебель передвинуть, тяжёлое занести.
Валентина решила жить одна и воспитывать сына одна.
А попала к замечательным ребятам, среди которых есть женщина, Ядвига, кинолог, и ее пес, Самец. Теперь Валентина при всём желании не может считать себя одинокой. Они одна семья: следователь, дознаватель, кинолог, криминалист, два младших оперуполномоченных, фотограф. А когда собираются вместе, к ним обязательно присоединяется патологоанатом, тоже бесстрашный человек. Они всё бесстрашные, включая Самца. И Валентина хочет стать бесстрашной, чтоб от коллег-друзей не отставать. Только с дознавателем никак не сроднится. Он отчитывает Валентину, а бледнеют многие. Так у дознавателя получается. Профессионал. Но, Валентина нашла поддержку: скашивает взгляд на бесстрашного Самца. Вот уж кому все до одного места.
***
Лиза считает, что лучший грумер на свете, это дикая природа. Домашние животные расслабились. А дикие всегда в тонусе. Их жизнь заставляет добывать еду, хорошо выглядеть и оптимально себя содержать. Лиза убеждена, чтобы придумать новую прическу для кошки, надо присмотреться к семейству кошачьих, чтобы предложить нечто новое собаке, надо понаблюдать за волчачьими.
– Хочешь в зоопарк? – Джонни целует Лизу.
–Ты и мысли мои читаешь! – Лиза смотрит на своего Джонни с восхищением, ведь если он читает её мысли, значит любит её также, как и она любит его. – Ура! Мы идем в зоопарк!
– Я хотел отвести тебя в зоопарк…
– … чтобы я увидела…
– … фламинго.
***
Лысеющий Влад Перепёлкин воспитывает в пугливых близняшках мужественность. Парням по четыре года, но звонок в дверь – и малышек бросает в холодный пот. Казалось, чего бояться, не 1937-й же.
Жена Влада от природы мужественная: палец в рот не клади, цапнет.
Наука говорит, что противоположности притягиваются. Волосы у Светланы огненно-рыжие и прут, не в пример волосам Влада. Впервые увидев её на курсах пиарщиков, Влад обомлел, не мог отвести глаз от её волос. И Светлану приковала его плешь. Правда, Светлану чуть не стошнило, и она опустила глаза. Там их взгляды и пересеклись. А в остальном Влад и Света очень похожи.
Перед выходом из дома Влад потрепал жену по пышной гриве и поцеловал близняшек. Влад и Светлана редко выходят из дома вдвоём. Потому что Светлана носит исключительно супер-мини юбки. Влад не в силах её переодеть и безумно ревнует. Икры его ног немеют от ревности, а скулы белеют. Если вместе и выходят, то на утренники в ясли или зимой.
Сегодня он предложил иной маршрут – в зоопарк. Светлана довольна, но обычно недовольна. Она просит Влада чаще выводить её в свет, после родов она полюбила мужа до тошноты. Зачем такую ревновать? Влад обещает взять Светлану на работу в «Мегаполис», тогда они смогут выходить в свет каждый день, кроме выходных и праздничных.
Зоопарк приветствовал Перепёлкиных ревом медведицы Даурии и шорохом крыл фламинго. Близнецам стало не до смеха. Лбы малышей накрыла испарина.
– У тебя в роду трУсы были? – спрашивает Влад у жены.
– Конкретнее.
– Предатели, провокаторы, власовцы, вертухаи, поп Гапон.
– Нет.
– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю.
Одноразовой салфеткой Влад протер лоб правому близнецу, Светлана обработала левого. Двинулись дальше.
Типичная осенняя погода, когда в небе мутит, а проходит стороной. Светлана держит Влада под руку. Ей нравится общество мужа на людях. И Влад не исключение, и ему нравится, только близнецы отвлекают, потеют всё время.
И вдруг, у площадки молодняка, Перепёлкины столкнулись с Джонни.
А Джонни-то не один. Девчонка симпатичная, отметил Влад. И кажется Владу, что он всё про девчонку знает: ей 16-ть, учится в 11-м. Знания о незнакомке удивили и Светлану, просто Влад показывал жене «Души».
– Коленка зажила? – неожиданно спросила Светлана.
– Какая коленка? – удивляется Лиза.
– Та, что вы повредили на уроке физкультуры.
– Давно зажила.
Влад тоже знает о коленке, но его интересует репортаж:
– Джонни! Подставишь, немедленно вернешь аванс, и поверь, твои фото больше никогда не появятся в «Мегаполисе».
– Извини, дня два.
– Сутки. Завтра днем десятое фото должно лежать у меня на столе.
– Влад, прости!
– Хватит пялиться на медведей. Иди, работай, живо!
Светлана давно не видела Джонни, да и знакомы они слегка.
– А он изменился, – сказала Светлана.
– В какую сторону?
– Джонни всегда меняется в одну сторону. В лучшую.
***
С Джонни так не разговаривали никогда: «иди, работай, живо!». Никто. Вообще! Да, ещё при Лизе. Сам виноват, потому и не ответил.
– Джонни, поехали домой.
– Но, ты хотела в зоопарк.
– Хотела, да перехотела.
– Влад испортил настроение?
– Нет, просто расхотелось.
– Мы ещё не видели фламинго.
– Не хочу. Поехали домой. Тебе надо работать. Ты будешь работать, а я сяду рядом тебе помогать.
***
В небе мутит, срывается на морось и приятно, освежая.
Лиза идет рядом. Их взгляды то и дело сталкиваются, потому что они то и дело смотрят друг на друга. Как же не хочется работать. И, вроде не бетон мешает, не тоннели роет, не рельсы укладывает. Всего-то одну Душу отснять.
Из года в год, изо дня в день – съемки, компьютер, редакции, люди.
Из года в год работа накрывает жизнь Джонни целиком. Теперь оттеснено. А если Лиза однажды пропадет, перестанет звонить, отвечать на звонки, приходить. Вернется ли его душа в прежнее состояние, вернется ли голова на место, заполнится ли вновь работой его день. Джонни понимает: нет, не вернется, не заполнится. Он хочет, чтобы Лиза не уходила никогда.
Лиза рядом. Обвила Джонни руками, как он любит, голову на плечо положила.
Души…
Ещё недавно Джонни хотел открыть миру мир. А открыл мир себе. Он хотел заставить людей раскрыться друг перед другом. А раскрылся сам. Он хотел поменять человечество. А поменял себя. Кто хочет взлететь – взлетит и без Джонни. Он же взлетел без посторонних. И теперь ему нет дела до других.
Джонни сидит перед компьютером и не имеет желания шевелить рукой, в его руке рука Лизы. Не видит смысла отпускать её руку, перекладывать на мышь и водить стрелочкой по экрану. Тормозит не Лиза, обняв его плечи. Тормозит он сам. Джонни молчит. Молчит и Лиза, теснее прижимаясь к Джонни. Он отворачивает голову от монитора и утыкается в её волосы, целует низ уха. Верни Перепёлкину аванс, он вообще на мели. Но, смотреть в монитор тошно, рассматривать застывшие лица вообще нет охоты, когда рядом живое лицо. Развернуться бы к монитору, но желания нет.
Мир сконцентрировался в этом маленьком и таком любимом существе. Только она, только Лиза. И ничего больше. Больше ему не нужно ничего.
Он поднимает её мордочку, смотрит в её глаза. Рассматривает их мельчайшие детали. И Лиза смотрит в глаза Джонни, рассматривает, в тысячный раз запоминая.
– Знаешь, Черепашка… Я решил тебе рассказать. Всё. О себе. Даже то, о чём забыл. Навсегда. Хочешь знать обо мне всё?
– Да. Я очень хочу знать о тебе всё, Джонни.
– Тогда пошли.
И они покинули квартиру.
Пересекли двор, подошли к соседнему дому, вошли в подъезд.
– Боишься высоты?
– Нет, Джонни, не боюсь.
– Вообще не боишься?
– Вообще не боюсь. Могу стоять на подоконнике и смотреть вниз. Однажды родители обидели меня, я вспрыгнула на подоконник и посмотрела вниз. И мне совсем не было страшно.
– А я боюсь высоты. Утягивает. Но, раз ты смелая, пошли. Покажу тебе тайное место, про это место не знает никто на свете. Если я вдруг пропаду, ты она будешь знать, где меня найти. Я прихожу туда ночами, когда все спят. Там хорошо мечтать, оставаясь наедине с собой. Теперь это будет и твоё место тоже. Хочешь?
– Да, Джонни, очень хочу. Мы будем приходить туда вдвоём.
– Да, вдвоём.
Лифт поднимает вверх. Они вновь и вновь всматриваются друг в друга.
Последний пролёт пешком. Вот и пожарная лестница, упирается вертикально в люк. В тот самый, что ведёт на крышу. Лестница грязная, но Джонни научился подниматься по ней, не касаясь перил. И никогда не пачкался. Он и Лизу научит не касаться. Джонни поднимет голову.
И видит навесной замок.
Новенький навесной замок. Вчера ночью замка не было. Не успел даже пылью покрыться. Петли свежие, утром приварены.
Замок не удостаивает их внимания, даже одним своим глазом.
– Ты забыл ключ, Джонни?
***
Разве что на свидание так скрупулёзно Ярославна собиралась когда-то. Детально. На улице она модно поднимет воротник бежевого плаща. Цвет идет к части её лица. Другую часть закрывают темные очки. Под очками лицевые морщины. Крупнее очков у Ярославны нет, она же не аквалангист, а то бы все морщины прикрыло. Обвила голову косынкой, как банданой. Губы обвела помадой. Ярославна теперь встречается с молодежью, она снова красится, да учится прикалываться по молодежному. Через плечо любимый Луи Виттон.
– Hey, Dan!
– Вы кто?
– My name is Yaroslavna.
Ну и старуха, ну и придуряется. Ясное дело, он теперь богатый и все к нему будут липнуть. Даже без пяти минут жмурики, такие, как Ярославна.
Но, Денис не дурак, чтобы кричать на каждом углу: Я богатый! Я богатый! Я очень богатый! Пока одна Ярославна и липнет: хочет колечко. Пусть покупает. Говорит, перстенёк ей дорого, не потянет. Только колечко. У неё такое же было, пятьсот лет назад. А, вдруг у Дэна оно самое. Фантазёрка.
– Жду после двух, после Кэрол.
– После двух у меня косметолог, парикмахер, фитнес. Можно к часу?
– Не знаю, сколько кольцо стоит. Пусть Кэрол оценит.
– Не волнуйся, не обижу!
– Ладно, приезжайте.
Денис представляет реакцию Кэрол. Услышав историю Джонни, Кэрол наверняка начнёт таращить глаза и хлопать губами как на рыбалке. Не все ж ей олигархов спининговать. Пусть и сама красноглазкой побудет.
В прихожие мешки на выброс, в мешках бумажный хлам и тёткина одежда. Денис планирует день так: сначала Ярославна, потом Кэрол, потом мешки, а потом…
– Какие планы на вечер.
– Ещё не знаю, Дэн.
– Давай же встретимся.
– Созвонимся.
– Ну, Джонни!!! Что с тобой!
– Встретимся, о`кей.
Ярославну не узнать.
Оделась для комплиментов. Теперь Денис знает, как старухи модничают. Просто он раньше никогда не обращал на моднючих старух внимания. Денис работал официантом и видел, как джентльмены раздевают молодух. Возможно, старух раздевают особо, но Денис особо не видел и помогает Ярославне, будто молодухе, а ей того и надо.
Холодным движением альфонса он принимает бандану…
«Вот как одевались в 19 веке!», – мысленно острит Денис.
Темные очки Ярославна снимает сама. Под плащом платье свободного кроя, бежевые сапожки, через плечо Луи Виттон. Проходят в комнату.
И вновь ларец Марии Медичи, как она теперь называет коробку. Чтобы поставить ларец на стол, пришлось стол расчищать. Денис изо дня в день наводит порядок, но квартира лишь захламляется и захламляется.
***
Денис ждёт Кэрол. Денису не надо, чтобы Ярославна и Кэрол встретились. Тогда Ярославна наверняка останется. А Денис хочет наслаждаться эффектом от показа фотографий, Ярославна-то фото видела. И вообще, она другое поколение, пусть идет лесом. Старуха обладает отвратительной способностью прилипать.
Денис смотрит на часы – 13.15. Ярославна перехватывает взгляд.
– Спешишь, Дэн?
– Вы спешите.
И вновь её руки перебирают сокровища. Она явно не торопится. Денис смотрит на часы. Перевертев в руках кучу, Ярославна выуживает кольцо.
– Я девушка небогатая…
– Ну, начинается. Вы же говорили, не обидите.
– Ты не понял. Я хочу заключить договор на покупку кольца.
– ???
– Опишем кольцо, впишем цену, паспортные данные. Свой паспорт я вписала. Договор готов. Всё всерьёз. Неси паспорт и папку с дарственными.
– Зачем?
– Заберу дарственную на кольцо. А ты как думал.
Ну, и проходимка!
В принципе, она права. Почему Ярославна должна верить байкам про покойную лингвистку. А вдруг дарственные поддельные, а драгоценности ворованные. А вдруг Денис убил старуху-процентщицу.
Пошел за паспортом, а когда вернулся, Ярославна примеряла брошь, обернулась:
– Остановись! Стой!
Денис остановился. Ярославна смотрит на него, рассматривая. Откинулась на стуле и даже голову набок склонила.
– А ты симпатичный парень, Дэн!
– Спасибо!
– У тебя красивые запястья. Широкая кость. Покажи руки.
Денис вытягивает руки.
– И шея у тебя красивая. Изящная такая, юношеская. Повернись-ка спиной. Хочу посмотреть на твою шею сзади.
Денис хихикнул и повернулся к Ярославне спиной:
– Хотите меня трахнуть?
– Откажешься ведь. Или не откажешься?
– Ну, вы даёте!
– Сколько тебе лет.
– Двадцать три.
– Хороший возраст… Самый расцвет. Двадцать три тысячи. По рукам?
Колечко-то самое некрасивое. А рубин в нем, что глаз муравья. И двадцать три тысячи! Денис рассчитывал тысяч на пять, но решил просить десять, чтобы торговаться до семи. Двадцать три! Ага, деньги у старухи есть.
– Двадцать пять!
– Дэн, очнись! И двадцать три много. Лишь из уважения к твоему возрасту.
– А рубин. В кольцо вделан настоящий рубин.
– Блошиная какашка. Ладно, двадцать пять. Пиши, садись.
Эх, надо было тридцать просить.
Ярославна отодвинула в сторону ящик и разложила купчую.
– Садись на моё место. Садись же, а я постою.
Прежде чем подписать договор, Денис, как везде советуют, начинает его читать, вчитываясь. Похоже, надолго, думает Ярославна. Денис оборачивается.
– Что-то не так, Дэн?
– Ну, вы и навертели. Целый роман.
– Стандартный договор. По образцу. Читай внимательно.
Денис продолжил чтение.
– Читай-читай.Внимательно читай. Все читай.
Он и вправду вчитывается в каждое слово. Вот, дурак, думает Ярославна и открывает сумку, разверзая пасть Луи Виттона, будто Самсон льву. Так кажется со стороны. На самом деле руки её ужасно слабы и с каждым мгновением, всё слабеют и деревенеют, но ни одного мига нельзя терять.
Сжав древку обеими руками, она вытягивает из Луи Виттона топор.
– Что значит, в случае…– Денис оборачивается, но договорить не успевает.
Едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, старуха опускает топор на шею Дениса. Ярославна чувствует, как лезвие проходит мякоть и упирается в кость правой ключицы.
Глаза парня изумленно вспыхивают, рот судорожно хватает воздух. Пальцы метнулись к ране и, их мигом окатывает густая, рванувшая на свободу, цвета спелой вишни, кровь.
И сразу прилив сил.
Взмах. Удар. Лезвие рассекает шею слева.
Взмах. Удар. Второй сильнее первого. Рубит она, как учили в школе на домоводстве: бьёшь и подтягиваешь, бьёшь и подтягиваешь.
Взмах. Удар. Шейные позвонки. Хруст. Кровь выстреливает из сонной артерии, точно в лицо старухе: горячая, липкая.
Лицо её, омытое его кровью, раскраснелось, старуху не узнать!
Взмах. Удар. Хребет. Треск.
Денис захлебывается кровью. Голова откидывается назад. Будто под тяжестью её, парень валится на спину, опрокидываясь на пол.
Судороги ведут руки по залившей пол крови-смазке.
Растерянные глаза его смотрят в никуда, язык залип меж зубами.
Зверёк – мелькает в голове Ярославны.
Старуха не в силах остановиться. Да, она старая, но топор острый.
Взмах. Удар. Зверёк дёрнулся и затих.
Взмах. Удар. Шея в месиво.
Взмах. Удар. Отрубленная голова скатывается вбок.
Удар. Кисть правой руки – в сторону. Кость широкая, но бьёшь, подтягиваешь и отлетает. Вторая кисть, удар, в сторону.
Пот заливает глаза старухи, смывая с её лица его кровь.
Справилась.
Удары продолжаются эхом. Это соседи долбят по трубам.
Дверь! Она не закрыла дверь. Ярославна бросается в прихожую.
Чёрт!!!
Ярославна захлопывает дверь, оборачивается, прижимается к ней спиной.
Успела!
Настенные часы бьют два раза.
Передохнуть. Тридцать секунд. Раз, два, три, четыре, пять…
***
… звонок!
Затылок Ярославны перекрывает дверной глазок. Отойди, в глазке мелькнет свет. За дверью поймут – в квартире человек. Не отрывая головы от двери, Ярославна разворачивается к глазку.
Кэрол! Конечно, это Кэрол. Ярославна жадно рассматривает Кэрол в глазок. Вот ты какая, подруга Джонни. Жирная, мерзкая. Джонни с тобой спал? Не верю! Если спал, то сильно выпив. Знай, сучка, ты уже в прошлом. Все его бабы в прошлом. В настоящем только одна, только я, и имя мне – Ярославна!
Кэрол набирает телефон Дениса. Эхом из комнаты отдается звонок. Кэрол прислоняет ухо к двери, толкает дверь. Пот выжигает глаза Ярославны. Не шевелиться! Не дышать! Посиневшими пальцами она продолжает сжимать окровавленное топорище. А если у Кэрол ключи и она попытается войти? Ярославна зарубит и Кэрол, оказалось, это так просто: бьёшь и подтягиваешь.
Но, постояв с минуту, Кэрол уходит.
Ярославна в ванной. Быстро умылась. Кинула взгляд на расчленённый ею труп. Никаких эмоций. Вообще никаких. Голова работает четко. Отошла в чистое от крови место, вынула из Луи Виттона сменные туфли. Ссыпала драгоценности в саквояж, туда же договор, паспорт Дениса, папку с дарственными. Окровавленные сапоги в пакет. Плащ на все пуговицы, косынку на голову, очки, осмотрелась.
Сейчас главное, ничего не забыть.
Семь позиций: плащ, очки, бандана, договор, паспорт, сменная обувь, дарственные. Все на месте. Взгляд в глазок, прислушалась… Никого.
Захлопнув дверь, Ярославна выскользнула из квартиры.
***
Вечер. Джонни звонит Денису… Телефон молчит. Джонни звонит снова …
***
В синеньком в цветочках платье, увенчанном кружевным воротничком, Ярославна вышла из дома. На общественном транспорте путь не близок. И план не прост. Но, игра того стоит. Джонни в её колоде – червовый туз. Не десятка, и даже не валет. И даже не король. Туз!
Почтовое отделение на краю города нашла сразу. Подготовила слова, мол, внук учится, занят, а она старенькая, свободная, просил бандероль послать, примите, ну, пожалуйста…
Объясняться не пришлось. Приемщица даже голову не подняла:
– Фамилия.
– Суходольский.
– Да, не ваша. Адресат.
– Казанцев.
– … как курица лапой, Суходольский.
Следующее п/о. Следующее. Работы дня на два. Начинающие операционистки Почты России надоумили: идите в DHL, доставка день в день.
Готово. Следы разбросаны.
Джонни получит драгоценности. Драгоценности попадут к Джонни.
Ради последней страсти – под восемьдесят, это вам не трали-вали – она готова пожертвовать собой. Ради любви она готова взойти на костер как Джордано Бруно. Но, пяткам Ярославны ближе Галилео Галилей. Голова отлетела, а думать продолжает. Ярославна за здравый смысл.
Нет, не раскаяние даже: страх. Ярославну начал преследовать страх!
В ожидании телефонного звонка она не причесывается. Хотя, дальше не страшно. Она ответит на любые вызовы сначала голосом Джульетты Мазина, чтобы выиграть время и взять себя в руки, затем – своим. Парирует обвинения бесспорным алиби. С другой стороны, что ей грозит на восьмом десятке? Ничего. Ей даже смерть не грозит. Смерть опасна в двадцать, сорок, даже в шестьдесят, когда умирать не пристало. В почти восемьдесят смерть не враг, а друг. Единственно, чего боится Ярославна, так это боли. Но и тут ей бояться нечего. Её же не вздыбят на дыбе, а раскаленные иглы не зашипят под ногтями искривленных артритом пальцев. И всё же…
Дарственные, размышляет старуха, доказывают, что Джонни обокрал и убил Дениса. А брюлики переслал себе сам, по паспорту Дениса, для алиби. Если Ярославну на почте опознают, она скажет, что Джонни её шантажировал. Паспорт Дениса Ярославна подкинет Джонни. Придет на чай и сунет под диван.
Как дарственные попали к Ярославне? Она выкрала их, у Джонни. Ради торжества справедливости. Судите меня за это по всей строгости закона, скажет Ярославна на суде, не дай бог, конечно. А лучше – и дарственные засунуть под диван. Если успеет, конечно. Тогда она абсолютно очистится перед законом. В случае отказа Джонни, намекнет ему на суд. Но.
Суда может и не быть. Если Джонни её полюбит. Плотски. Отчаянно. Страстно. И будет любить её. Только её. И никого более. Галкин же полюбил Пугачеву плотски, отчаянно, страстно. Или тюрьма. Ярославна свою любовь не на помойке нашла. Любовь должна не только нападать, но и защищаться, отстаивать себя. Воду, например, Ярославна всегда отстаивает в банке на подоконнике. Осадок вниз, чистая вверх. А любовь людская не водица. Её отстаивать просто необходимо. За любовь приходится биться всегда.
Драгоценности он продаст. Ярославна поможет ему, сдаст, как фамильные. И у Джонни появятся деньги. На студию. Он хочет студию. Он мечтает о студии. И он студию получит. Ярославна поможет Джонни. Не перед чем не остановится. Уже помогает. Уже не останавливается. Расчищает дорогу топором. Дровосек любви. Вот кто она такая.
***
Хлебавши у двери Дениса несолоно, Кэрол поехала домой. Вернее, в съемную квартиру, которую по привычке называет домом. Квартира ей теперь не нужна, но проплачено и Кэрол не спешит вывозить майки. Она не барахольщица, все её имущество – на один Мазерати. А что в Мазерати не влезет, в гелендваген запихает. Или ГАЗель закажет. Кэрол не выпендрежная, просто не хочет обижать мужа. У нее ключ от Норильска, пусть и символический, а она ГАЗель заказывает. Позорище.
Каждый шаг свой она теперь согласует с Петром. Звонит и докладывает – куда пошла и когда вернется. Для безопасности, объясняет ей Пётр. Наверное, ревнует. Кому она нужна. Кэрол теперь в золотой клетке и каждый её шаг под контролем. Без уведомления ей и на параллельную улицу не свернуть.
От такой жизни у нее привкус металла во рту. Кэрол теперь то и дело жвачку с ментолом жует, ощущает себя женщиной, какой и должна быть любая женщина: богатая и беззащитная, которую есть, кому защитить.
Наконец-то она кому-то понадобилась. Как приятно!
Кто-то тратит время – да что там время – жизнь, отслеживает её передвижения, докладывает Петру.
Пётр слушает, вникает, тоже жизнь расходует.
И, хотя к интиму тяги по-прежнему нет, биение жизни появилось.
Она теперь в самой её гуще, в социуме. И этот социум – золотая клетка.
Не квартира, а космический корабль, когда космонавты умерли, а корабль летит. Паутины, правда, нет, но пылищи навалило. Настоящее уходит в прошлое в момент. Пройтись бы мокрой тряпкой, повернуть время вспять, да не дай бог!
Кэрол сокращает свое присутствие в прессе. Столько лет потрачено, чтобы в прессу влезть. Кэрол оставит лишь «Невыдуманные истории». Уже неделю она не садилась за компьютер, чем напоминает Джонни. И причина одинаковая – личная. Только у Кэрол жизнь взлетела вверх, а у Джонни вошла в штопор.
***
Лиза наэкономила на обедах, заняла у подружек. И купила…
– Джонни закрой глаза.
– Не закрою! Хочу смотреть, как ты раздеваешься.
– Другой сюрприз. Вытяни руки.
Джонни вытянул руки и закрыл глаза. Прохлада благородного металла позолотила безымянный палец правой руки.
– Нельзя заранее, плохой знак.
– Ты суеверный, а я – нет. Жизнь свою мы строим сами.
– Кольца должен покупать мужчина.
– Да, ладно тебе. У меня просьба. Выполнишь.
– Говори.
– Будем носить их дома, а уходя снимать. Надень мне кольцо и ты.
***
Кольца сняты. Теперь их место на полке в бархатной коробочке, сателлите счастья. Слово сателлит – значит "телохранитель" и "спутник". Для бархатной коробочки, которая будет храниться в нижнем ящике его стола, подходят оба определения.
Лиза не пользуется чужими запахами. Она выпорхнула из квартиры, оставив аромат чистоты и свежести, всегда сопутствующие ей сателлиты. Джонни прислонился к двери, закрыл глаза и втянул в себя воздух прихожей. Ему хочется набрать полную грудь, раз в пять больше, чем туда вмещается. Но, туда вмещается столько, сколько вмещается…
Вернувшись в комнату, Джонни позвонил Кэрол.
– Не обижайся.
– И ты прости за разбитый телефон.
– Свободна?
– Не поверишь, свободна. Петя на корте, я на Форде. Он мне машину подарил.
– Форд?
– Нет, это для рифмы: он на корте, я на Форде. Порш Кайен.
– Покатаешь?
– Ещё прав нет. Встретимся как обычно, в кафе Дениса. Я и его позову. Не против?
– Зови, конечно.
Оглядевшись в поисках Джонни, Кэрол обратила внимание, что в зеркалах она не активна. Послеобеденное солнце не высвечивает её формы, а искусственный свет кафе тускл. Или зеркала отдыхают, ведь отражение их работа, а о работе иногда надо забывать.
– Привет!
– Прости за телефон ещё раз. Сколько я тебе должна.
– С ума сошла!
– Пользуйся моментом, Джонни, называй любую сумму!
– Успокойся. Ты звонила Денису?
– Не берёт трубку.
– Кэрол, я решил сменить профессию.
– Что???
– Хочу заняться чем-то другим.
– Чем?
– Например, животных стричь. Очень прибыльное дело. Стану грумером.
– Это она тебя надоумила?
Так случалось и раньше. Когда нервы как струны, Кэрол читает его мысли.
– Джонни, ты бредишь. Договоримся так: я ничего не слышала, ничего не помню, а ты ничего не говорил. … Грумер. Ты не в себе! Посмотри мне в глаза.
Джонни смотрит Кэрол в глаза.
– Единственный раз в жизни я потеряла самообладание, когда разбила твой телефон. Теперь спокойна. Ты не посмеешь бросить фотографию. Не посмеешь!
– Ну, это решать мне.
– Нет, профессию выбрал не ты и не тебе решать, бросать её или нет.
– Не я, а кто?
– Это выбор свыше.
– Кэрол, не парь мозги.
– Думаешь, я позволю ей сломать твою жизнь. Ошибаешься!
– Звучит как угроза.
– Возможно. Репортаж сдал?
– Нет ещё.
– Что с десятой душой?
– Найду в архиве.
Привыкаешь ко всему. В Русском музее Кэрол обратила внимание, что смотрительницы, к примеру, не "Взятием снежного городка" любуются завороженно, а паркетом. И так в любом музее.
Кэрол теперь тоже ходит мимо Никаса как мимо Рубенса, вообще внимания не обращает, как не обращала она внимания на обои с красными маками в съемной квартире. И только к Джонни привыкнуть не может. Смотрит на него, как музейная смотрительница на паркет. И видит то, что недоступно топчущему его турпотоку.
– Не можешь найти десятую душу.
– Не могу.
– Знаешь почему.
– Почему?
– Десятая душа, это – ты!
– Оригинально.
– Посмотрись в зеркало, Джонни! Я нашла десятую душу. Ура!
– Отстань.
– Быстро же она тебя сломала…
– Ладно. Забываю сказать. Тебе передавал привет Сева Бориско.
– Бориско? – удивилась Кэрол
– Не узнал бы, но он сам подошел. Так, ты с ним знакома?
– Отлично знакома, мы работали вместе, за одним столом сидели.
– Тогда чему удивляешься.
– Он погиб.
– Погиб?
– Да. Три года назад.
– Мы, наверное, говорим о разных людях.
Кэрол взяла мобильник, набрала в поисковой системе "Всеволод Бориско" и протянула Джонни.
– Он?
– Да, он! Но, он жив.
– Я была на его похоронах. И шутки у тебя стали дурацкими, Джонни…
***
Кэрол идет по хоженой-перехоженной улице. И тоскливо ей, как в аэропорту Ларнаки. Тяжелый осадок оставил разговор. Да ещё ветер поднялся. Сентябрь то теплый, то холодный, месяц, от которого можно ожидать всякое. Даже прогноз погоду не догоняет. Вчера обещали тепло, безоблачно, штиль всю неделю. Но сегодня поднялся ветер и, хотя солнце светит, как обещано, небо безоблачным не назовешь.
Улица, люди. То один заденет, то другой толкнет. Скоро Кэрол совсем перестанет с ними сталкиваться. Здесь теснота, а в золотой клетке свобода. Свобода прохожих – аттракцион иллюзий. Они зачумленные, а она весёлая, пусть сейчас и грустная.
В принципе, Кэрол никуда не спешит. Могла побыть с Джонни ещё, но разговор не клеился. Кэрол подойдет к Джонни с другого бока-припёка. И ей поможет Денис.
***
Вернувшись домой, Джонни обнаружил в почтовом ящике уведомление, ценная бандероль от Дениса. Странно. Не откладывая, Джонни пошел на почту, а, дома, раскрыв сверток, обнаружил в нем жемчужное ожерелье.
Телефон Дениса не отвечает. И новое уведомление.
Звонок в дверь. Курьер службы доставки DHL.
– Распишитесь.
На кухонном столе уже гора сокровищ.
Гора растет. Денис не перезванивает.
***
И Джонни едет к Денису сам.
Дом нашёл быстро, поднялся на этаж, позвонил в дверь. Тишина. Денис уехал, не сообщив? Исключено. Потерял телефон. Купил бы новый. Денис третий день не выходит на связь. Так не бывает.
Достав ключ, Джонни открыл дверь и вошел в квартиру.
В нос ударил дух затхлости. И спрессованная тишина.
– Денис!
Голос отскочил от стены резиновым мячиком и больно ударил обратно. Прихожая тесная, да ещё мешки. Джонни включил свет.
Прямо – дверь в комнату, закрыта.
Налево – узкий коридор на кухню.
Справа перед кухней вторая комната, слева – туалет и ванная.
Балкон на кухне. Проветрить квартиру, дышать нечем. Проходя вперед, Джонни бросил взгляд вправо, в комнату…
… и их взгляды встретились.
Глаза на отрубленной голове Дениса не узнали Джонни.
Джонни отбросило к стене! Прижался вмиг взмокшей спиной к забрызганным обоям. Ноги подкосились. Кроссовки влипли в засохшую кровь.
Кисти отдельно, ноги впритык. Джонни осознал, затхлость – дух разлагающегося человеческого мяса.
Попятившись, споткнувшись о мешки, Джонни выскочил на лестничную клетку. Как-то оказался на улице.
– Кэрол! Срочно! Ты мне нужна!
– Нервничаешь, поругались. Молодец.
– Срочно, приезжай, прошу тебя!!!
– Прости, не могу, муж не поймет. Что случилось, говори по телефону.
– Нет!
– Тогда завтра. Заодно с Петром познакомлю.
– Нет, мне нужна ты! Сейчас!
– Не могу же! Завтра, Джонни. Репортаж сдал?
Но, Джонни уже повесил трубку.
***
Полицию вызвала соседка. Заглянула в прикрытую дверь, а там такое…
С размятого глянца застывшей крови следователь снял отпечатки кроссовок Джонни. Вопрос: случайный человек заходил в квартиру или вернулся убийца? Соседка высказалась за убийцу: утром дверь в квартиру была закрыта, а к обеду приоткрыта. Недюжинного ума соседка. Как с такой не согласиться после этого.
Опрос остальных соседей впустую. Дознаватель со следователем сильнейший дуэт. У них две чуйки на двоих: соседи чисты, две пары наметанных глаз их отметают. Удары топора слышали многие, но подумали на часовщика, любителя отбивных в панировке. В квартире убийства раньше жила нелюдимая женщина. С соседями не зналась, но поражала их своей вологодской красотой, когда за хлебом ходила.
Ясность внес ЖЭК и прозвенел в селе Усолье страшный звонок.
За год Валентина навидалась всякого, но, чтобы Самец заскулил…
Циничное убийство совершалось хладнокровно. Преступник неоднократно промахивался своим орудием, кости раздроблены вблизи обруба во многих местах. Но, каждый участок старательно завершен. Убийца оставлял следы, не удосуживаясь их заметать.
Глазодробительное это дело, просмотр камер видеонаблюдения в плохом разрешении. Сейчас они всем кагалом, включая Самца и Ядвигу. Следователь любит смотреть размазанные видео в составе целиковой опергруппы. Чай пьют и вслух размышляют, мозговой штурм вразвалочку: можно развалиться в кресле или на стуле-вертелке. Очень действенная вещь, надо сказать – мозговой штурм. Разумеется, и Валя рядом. Делает вид, что задумалась: штурм ведь.
Вале необходимо срочно уйти. И она выходит, сделав ловкий ход.
Ее ловкий ход кому-то покажется влажным, но Валя побежала не в дамскую комнату, а рядом. Она уже у компьютера. Просматривает список жильцов. Взгляд ее трясется по строкам как трактор «Беларус» по пашне, пальцы дрожат по клавишам, как самосвал КАМАЗ по целине. Валя вводит в поисковую строку «Георгий Казанцев» и не находит.
А в городской базе находит. С кем проживает. Ни с кем. Ну, почему она не ввела его раньше! Выключила компьютер, побежала в буфет, благо буфет у туалета, накупила сочников для опергруппы.
***
Скоро придет Лиза. Нет. Не сегодня. Лиза начнет спрашивать. Джонни отключил телефон, вышел из дома. Сквозняк-сентябрь срывает с мокрых стволов мертвые листья и бросает их в лицо Джонни. Не сентябрь, а гадалка: лети-лети лепесток… Сентябрь смеётся над Джонни, бьёт гадательными лепестками наотмашь. Порыв ветра. Затрещало старое дерево. Огромная ветка угрожающе раскачивается, ещё чуть – и на провода. Джонни юркнул в переулок, где нет деревьев.
Косой дождь прицельно лупит за воротник. Новый бросок ветра и грохнуло вновь. Джонни поднимает голову, видит, как от крыши отрывается кусок жести. С одного края, с другого, с третьего, отрывается не до конца, кусок аккомпанирует ветру. Или бьет в набат. Последний крепеж, вот-вот сорвет «стоп» и жесть вырвется на свободу. Джонни пятится за угол, быстрее, ещё быстрее.
Домой, назад, скорее домой. Джонни ощутил давно забытое чувство страха. Страх карабкается из подсознания, вползает в мозг, распоряжается по-хозяйски.
Нет!
И Джонни меняет направление. Его цель – дверь матового стекла.
Он должен получить ответ: в чем провинился, чем виноват, чем произошло и зачем опять этот дождь, дождь, дождь… Джонни должен узнать правду!
Они тянет за ручку, но стеклянная дверь не поддается.
Откройся же!
Он стучит по двери сначала кулаком, затем ногами
Кирпич. Джонни хватает с земли кирпич и со всего размаха бьет в стекло. Кирпич разлетается на мелкие, красные камешки, стекло даже не поцарапалось. Джонни прислоняется к двери ухом, услышать, хотя бы что-то. Но, слышит лишь удары дождевых струй по омертвевшему стеклу.
Мокрый насквозь, Джонни вернулся домой, а переодеться не успел.
– Мерзкая погодка, – Лиза прижала себя к Джонни. Почувствовал её тепло, он начал успокаивается. – Промок. Где ты был?
– Да, так…
– Я все рассказала родителям. Они хотят с тобой познакомиться.
– Лиза!!!
– Что?
– Я должен работать.
– Мне уйти?
– Нет. Не уходи, пожалуйста. Сделай чай.
Джонни садится к компьютеру. Я должен, должен, должен…
Открыл архивную папку: «17-20 лет. Парни» Огромный архив.
Влад предложил «Лица мегаполиса», зная, что Джонни любит снимать людей, тратит время. Очень много времени тратит Джонни на людей. Влад даже не удержался как-то:
– Помнишь, что Татьяна говорила Онегину: жениться вам надо, барин.
Полистав папку, Джонни ткнул в первое попавшееся изображение.
Лиза даже чай делает уютно, садится рядом, хочет положить голову на плечо Джонни, а Джонни хочет – на плечо Лизы. Их лбы сталкиваются:
– Бам!
И снова: – Бам! Трах! Дзынь!
Дверной звонок разбивает тишину, как кузнечный пресс хрустальную вазу.
Ярославна.
Основные волосы свалялись, остальные вразброс. Лицо красное, руки бледные, в руках пакет.
– Мне плохо.
– Заходите.
Пробежав в комнату, не сняв обувь, не обратив на Лизу внимания, Ярославна плюхается на диван. Её руки ощупывают тело, взгляд в пол.
– Сердце? – Лиза берет холодные руки Ярославны в свои, согревает их.
– Воды… – Ярославна вырывает руки.
Лиза бежит за водой на кухню. Джонни в кухонном шкафу ищет валидол.
Оставшись одна, Ярославна выхватывает из кармана паспорт Дениса, сует подальше под диван. И дарственные из пакета максимально глубоко под диван.
Уф! Готово. Не верила, что так легко выйдет. Встала, пошла к двери.
– Подождите, я вызову скорую,– остановил Джонни Ярославну.
– Вода, пейте!
Ярославна оттолкнула Джонни и, выйдя из квартиры, с силой захлопнула дверь.
***
Судьба Ярославны в руках одной лишь Почты России.
Главное – паспорт Дениса и дарственные у Джонни под диваном.
Бандероли она отправляла со всеми наставлениями: доставка мигом, авиа, vip и через DHL. Правильно, что платила, не скупясь. Удавка желания душит Ярославну, а силы сопротивления любви иссякли, организм ослаблен возрастом, иммунитет на выдохе, под восемьдесят как-никак.
Каждое утро теперь Ярославна вновь пьет гоголь-моголь и тщательно пережевывает манную кашу, мать говорила: моголь и каша силы дают, тело здоровьем наполняют. Мать как в воду глядела. Ярославна выросла сильной – два раза рожала и пять абортировалась. И здоровой: пять раз абортировалась и два раза родила.
За дверью скрип или показалось? Показалось, что за дверью. Это сердце бьет грудную клеть изнутри. Ровно бьет, безостановочно пока.
Звонок Джонни: – Вы в норме?
И сердце вприсядку. Пусть тренируется. Пригодится ему. Скоро уже.
***
Денис избавлялся от драгоценностей, чьих, тёткиных?
Но, почему не позвонил, почему отправлял почтой. Боялся, что Джонни откажется принять? Взял бы такси, да привёз.
Бандероль DHL пришла в день, когда он обнаружил тело Дениса. Судя по заветренности мяса, Дениса убили раньше. Если посылка доставлена в день отправления – как декларирует свои способности DHL – драгоценности отправлял не Денис. Убийца? Но почему на адрес Джонни.
Джонни вновь разложил украшения на столе. Он рассматривает вязь золотых плетений, простые и причудливые линии оправ, смотрит на просвет камни, как делал это когда-то.
Общих знакомых, тех, кто знал о дружбе Джонни с Денисом ни так много: Кэрол, Ярославна, Лиза, которая видела Дениса один единственный раз. Кто его убил? Юная воздушная Лиза – даже смешно, старая немощная Ярославна – даже не смешно.
Кэрол? Ревность к Денису. Рассказав о своем сне, Кэрол призналась Джонни в любви, да, ещё какой любви! Кэрол наверняка ждала, что Джонни предложит ей… Но, убить Дениса – это слишком, – размышляет Джонни, перебирая сокровища …
***
– Мама, не надо, пожалуйста.
– Ты дал слово! Слово надо держать.
– Не надо, мама…
Содержимое большого пакета выскользнуло на гладкую поверхность кухонного стола. Семейный фотоархив. На снимке Джонни. Здесь ему лет пять. Ребёнок вглядывается в объектив, мама с папой на заднем плане.
Мама рвёт фото, возвращая в пакет мелкими клочьями.
Зоопарк. Джонни никогда не видел розовых куриц.
– Это фламинго, Георгий, – объяснил папа.
– Взлетая, фламинго превращаются в розовую тучу, – сказала мама.
Розовых туч Джонни тоже никогда не видел, он хочет дождаться, пока фламинго взлетят и превратятся в тучу.
– Не взлетят, у них подрезаны крылья, – папа обнял Джонни за плечи.
– Фото на память.
Зоопарковский фотограф имеет звериное чутьё. Он не предлагает сниматься всем подряд, только тем, кто не откажется.
Хороший снимок. В мелкие клочья.
– Помнишь, что сказал папа.
– Да. У фламинго подрезаны крылья. И обняло меня за плечи…
– Для других фотография, для тебя – кино.
Мама рвала снимки мелко-мелко. Все. Без исключения.
– Придет время, спасибо скажешь.
Уничтожив фото, мама вернулась в комнату и легла.
– Джонни, – позвала она.
Он приоткрыл дверь, заглянул.
– Ты устала, мам?
– Интересно, где карточки, которые он забрал с собой. Надеюсь, выкинул на помойку… Квартиру продай. Сразу же. Понял.
– Мама…
– Ничего не должно напоминать… Мне там будет спокойнее. И тебе, здесь.
***
Съезжая с квартиры, Джонни обнаружил за батареей соскользнувшую со стола фотокарточку. На снимке мама. Откинувшись в кресле, она сжимает пальцами спадающие с шеи бусы.
Стоп. Совершенно точно: на фото те же бусы, что сейчас перед ним на столе. А кольцо на её пальце. Джонни рассматривает кольцо в увеличительное стекло.
Как украшения мамы оказались у Дениса? Чертовщина.
Денис знал, что украшения принадлежат матери Джонни?
Спокойно. О происхождение украшений знали лишь отец Джонни и убийца. Выходит, убийца Дениса и отец Джонни одно лицо?
После ухода отца, Джонни не видел его ни разу, и не слышал о нём никогда. Отец стёрт из памяти. Получается, отец знает новый адрес Джонни. Но, зачем убивать Дениса. Выяснив, откуда отправлялись бандероли, Джонни узнает, как выглядел отправитель. И поймет, кто убил его друга.
Неужели и вправду отец…
Джонни поехал в главный офис DHL.
Красным на желтом надпись, стеклянные двери, просторный холл. Офис DHL подталкивает к отправлению. Чай, правда, не предлагают.
По просьбе Джонни, сотрудники сделали многое из того, что не принято. Операционистку нашли по фамилии получателя, времени и дате отправления. Оказалось, женщина выходная. Но, позвонили – всё для клиентов – и попали на рынок, в фермерские ряды: операционистка выбирала парную телятину. Отошла от прилавка, но отправление не вспомнила.
Есть ещё Почта России.
***
Валентина смилостивилась, как говорят её родители. По характеру они непреклонны как дочь, это и понятно, Валя же их дочь. Но Валя не зверь какой-то, да и они ей: папа с мамой. Не лишать же сына бабушки с дедушкой, пока те живы. На выходные сын отправляется к старикам, где и встречается с отцом. Лишь бы самой с отцом не встретиться. Она его так и называет: отец ребёнка. Ни Артём или мой бывший муж, а отец ребёнка.
Когда сын болеет, он лечится у бабушки с дедушкой, как сейчас. Валентина же работает. Когда много преступлений, Валя работает до глубокой полуночи. Навесит сына и на работу. Дознаватель разрешает приходить с опозданием, когда ребёнок болеет. Что-то человеческое ему у других не занимать.
На стоп-кадре мутное изображение Джонни, входящего в подъезд и выходящего из подъезда с разницей в несколько минут.
– Жильцы не опознали.
– Лицо размыто, как опознать, – всматривается в изображение Валентина.
– Валь, не будь наивной, – учит Ядвига Валю, а за ухом чешет Самца, – по одежде могли узнать, по движению. Не узнали.
Видео предполагаемого дня убийства не сохранилось.
Как вдруг…
– Так я знаю его! – вскричал фотограф. – Это – Джонни!!!
Самец удивленно вскинул брови. Следователь вздрогнул:
– Джонни. Иностранец?
– Джонни – погонялово. Его настоящее имя Гоша Казанцев.
Фотограф ликует. Следователь ожил. И дознавателю визави.
Пять минут – и полная информация: родился, учился…
Следователь в группе главный, да и воробей он стреляный. Его первый закон – не вспугни. А то, что Джонни приходил именно к Денису – сомнения нет: в телефоне убитого забито «Дж». Подозреваемый активно звонил Суходольскому сразу после дня предполагаемого убийства. Что заставило его тревожить место кровавой бойни. Понадобилось алиби? Следователь собирался вызвать "Дж" на допрос, вскрывшиеся обстоятельства торопят допросить "Дж", но свой первый закон следователь не отменял.
***
В прошлой жизни младшие оперуполномоченные были улитками. Или лемурами, уверен следователь. Потому что в следующих жизнях, как правило, всё наоборот: теперь они – Джек Рассел терьеры. Их зовут Игорь и Аркадий. Не терпится им расследование проводить и секунды на месте не посидят, всё с версиями пристают. Ладно бы, советовались, а то торопят.
– Ждать! – уже не просит, а приказывает следователь.
Оперативники не слушаются.
– Сидеть! Лежать!
Один Самец выполняет команды: садится, ложится, ждет, а голос подает исключительно по команде «Голос».
И, следователь шлет оперативников на Главпочтамт. Вдруг Казанцев отправлял что-нибудь или получал вдруг. Электронной почтой профессиональные убийцы давно не пользуются, у некоторых за плечами вышка, бауманка или плешка. У особо опасных – МГИМО.
***
– Я – следователь Барсуков. Дениса Суходольского знаете, Георгий?
От первого допроса зависит всё. Формула следователя проверена серьёзными раздумьями: Как начнешь, так и покатит. Как выстрелишь, так и полетит.
***
Оперативники вольнодумны и на почту не идут. На почту их отправляли в прошлое убийство. Пустое. Теперь они сработают по своему плану, начальством не утверждённому, как полицейские в американских фильмах и в некоторых наших. Под угрозой увольнения, даже тюрьмы, американские, да и некоторые наши полицейские ради торжества справедливости нарушают закон, то и дело ослушиваясь приказов. Игорь с Анатолием идут не на почту, а ва-банк: на лавочку к подъезду Казанцева.
Игорь подмигивает Анатолию, протягивает семечки «от Мартина». Игорь подставляет ладони лодочкой. Ждут, когда Казанцев покинет квартиру. Если понадобится долго ждать, они дождутся. Терпения им не занимать, когда дело горит. Джонни квартиру уже покинул, но, им-то откуда знать. И они терпят.
***
Следователь Барсуков стремится знать всё. И дознаватель Каплин тут как тут. Невозмутим, насуплен… У Каплина есть особенность, он покуривает. Покуривают пожарные, онкологи, учителя начальных классов, стресс снимают. Дознавателю стрессовые ситуации взять неоткуда. Он создает их сам, не участвуя в них, только купаясь. Каплин редкий оригинал. И даже не в том, что покуривает. Ведь покуривают офицеры в наряде, хоккеисты НХЛ, невесты перед первой брачной ночью. Сигарету они, как правило, запивают кофе, иногда чаем, чаще вином или водкой. Каплин оригинал редкий, он покуривает и запивает молоком. При том, что Каплин не романтик. Он прагматик. Перед каждым допросом самонастраивается. Как ракета Бук на пассажирский Боинг. Каплин умеет ловко завалить визави навзничь. Делает это с молниеносностью сурка и с большой охотой. И опыт у Каплина огромный. И у Барсукова немалый. Они ждут Джонни, не переглядываясь.
Джонни приходит вовремя. Он приходит за правдой, хоть и не сам напросился. Все трое стремятся узнать правду: Барсуков, Каплин и Джонни. Первые двое наседают, Джонни отступать некуда, потому что он невиновен. Но Каплин с Барсуковым ищут обратное.
– Когда вы били в квартире убитого последний раз?
– После убийства, зашел, увидел мертвого Дениса, – Джонни говорит всё, потому что виновен не он.
– Почему вы не вызвали полицию, когда обнаружили труп.
– Не помню, как домой вернулся … Что говорят соседи?
Дознаватель не позволит, что бы у него хлеб отбирали:
– Здесь вопросы задаю я!
– И я, – Барсуков ставит Каплина на место.
– Вопросы задаем мы, – Каплин признает главенство Барсукова.
Они нескрываемо подозревают Джонни в убийстве друга, а это не так.
– Вы, кроме меня кого-то подозреваете? – не унимается Джонни.
– Тебя, – пользуется Каплин грубой словестной силой, перейдя на «ты».
– Меня?
Джонни даже растерялся, его невозмутимость становится деланой, что не ускользает от опытного глаза Барсукова.
***
Ровно в это время, буквально минута в минуту кончились семечки.
Игорю и Анатолию надоело ждать. Подъезд не локоть – близко, укусишь. И они вошли в него, натянув хирургические перчатки. Один в дверь звонит, второй ухо прикладывает. Один ключи подбирает, второй с ноги на ногу переступает. Не терпится. Однокомнатная квартира идеальна для работы пары: Игорь в кухне перекладывает, Аркадий в комнате перебирает.
Профессиональному человеку, оперативнику, не надо копаться в чужом белье, потрошить ящики письменного стола. Подождут. Да, и стол не убежит, хоть и на четырех лапках. Прощупав карманы одежды в прихожей, вернувшийся из кухни Игорь опустил глаза. Игорь сканирует обувь. Перед ним три пары кроссовок, одни отмыты особо. Эти внимание и привлекают. Игорь рассматривает протектор трепетно, с профессиональной надеждой, у него и лупа всегда в кармане. На всякий случай, такой, как этот.
– Посмотри.
Бордовый налёт, похож на кровь, доказательство присутствия на месте убийства. Но, налёт не всегда кровь. Слово за экспертизой. И оперативники продолжают делать свое дело.
Игорь выдвинул ящик стола.
– Ой! – Игорь даже отпрянул.
Из ящика в упор смотрит покойный Денис, торс голый, руки за головой.
На крик подскочил Аркадий, взял фото в руки, рассматривает. Взгляд убитого потряс обоих, испуганный и умоляющий о снисхождении. Взгляд-желание. Взгляд-мольба. Фоторепетиция убийства? Парень заслоняется от слов как от топора. А мысли-то, мысли! Игорь с Аркадием друг на друга не смотрят, опытные оперативники, а краснеют, как дети малые.
Под фото покойника лежат старуха, девчонка, мужик… всего девять штук.
– Десять негритят, – произносит книгочей Игорь.
– Один негритенок уже откинулся, – подхватывает киноман Аркадий.
– А если ты прав! Один процент из тысячи, что ты прав.
И они продолжают обыск.
***
На обратном пути Джонни заглянул в молочный.
Глаза-ракеты засекли цель мигом. Пли,– раздалось поверх мятых кружев:
– Джонни!
Ярославна не рассчитывала встретить его, просто тайно надеялась.
– Ты мне нужен. Это очень важно. Идём.
В квартире Ярославны фотографии Джонни везде, в красном углу, например. Джонни осмотрелся, он здесь впервые. Одна Ярославна фотографий не замечает, будто так и должно быть в квартире каждого пожилого человека.
– Сядь.
Странное поведение выглядит ещё более странным, когда человеку под восемьдесят. Раскоординация движений должна настораживать, а мысли о микроинсульте не покидать. Джонни неприятно, он хочется покинуть квартиру, но садится. Ярославна сейчас напоминает не саму себя.
Она долго планировала встречу, меняла план, подбирала темп слов, готовилась. Выжать слезу заклинанием: «Денис, бедный мальчик!» не проблема. И слезы градом.
– Джонни, Денис погиб…
– Откуда вы знаете?
От верблюда.
– Денис, бедный мальчик!
И слезы градом. Ярославна, будто подкошенная, рушится на колени.
И будто крылья вырастают у неё сзади.
А это руки, разведённые в стороны и согнутые в локтях.
Упор в колени Джонни, рывок, колени в стороны. Бросок головы вглубь. Нос Ярославны упирается в предел.
Быстро-быстро она сучит носом влево-вправо, в надежде на ответную эрекцию. Но чувствует лишь грубые джинсовые швы, да мягкое под. Её восставшая плоть разверзла черный провал рта, чтобы губами цапнуть, да не успела: Джонни вскочил!
Ярославна давно разучилась терять самообладание, не теряет его и теперь, цепляясь за руку Джонни. Он пытается руку вырвать, но и рывка достаточно, чтобы поднять старуху. Джонни отступает к двери, стряхивая с себя Ярославну окончательно. Она норовит ухватиться вновь, но руки его недосягаемы. Вот-вот схватит, но Джонни уворачивается. Её новая попытка также бесславна, Джонни пятится быстрее, Ярославна хлопает ладонями по воздуху, будто моль ловит.
Ещё мгновенье и Джонни выскочит из квартиры.
Стоп его!
– Украшения! – Ярославна меняет тактику, отступает, втягивая Джонни назад. – Ты получил украшения. Так ведь? Мы продадим их. Ты купишь студию. Твоя мечта рядом, только протяни руку.
Что она бормочет?
– Теперь ты богат. Мы теперь богаты, мы вместе, как Бонни и Клайд. Сядь!
Но, Джонни продолжает отступать.
– Сядь же! Мы теперь муж и жена, а как иначе, не понимаю.
Джонни остановился. Муж… жена… ключевые термины, скованные в диковинную фразу, пролетают мимо его сознания.
Она знает и про смерть Дениса и про украшения!
– Сядь же, голубок …
Ярославна сдувается на глазах. Руки свисают вдоль тела безопасными плетьми, спина горбится, волосы превращаются в как будто немытые, даже колени подгибаются, демонстрируя потерю воли. Если Ярославна упадет, Джонни уйдет, не дав нашатыря.
Без диплома (когда-то Ярославна думала поступать на психологический, но передумала, хоть всегда и задумывалась, правильно ли, что передумала), но тонкий психолог от рождения: сдуваться до тряпочки она не планирует. И в мыслях не было отрепетировать такое. Она сдувается лишь до степени, не представляющей опасности партнёру.
Джонни стоит перед выбором: сесть или уйти. Ничего, кроме отвращения он не испытывает. Перед ним полутруп в полный рост. Да, спора нет: картина может заворожить, не на шутку раззадорить геронтофила, пьянчугу, лояльного повесу, но не Джонни.
Мыслимы ли сейчас вспышки картинок с Денисом, но они пулеметной стаей врываются в его мозг, срабатывая тормошителем. Мысль-боль пронзает Джонни острым своим концом: Дениса нет. И никогда не будет. Всё. Конец.
Легко, без задних мыслей, передних, сбоку, слева, справа они встречались. Желание Дениса казаться испорченным лишь обозначало его наивность. Джонни не имел обязательств перед Денисом. Это подкупало. Затем появилась ответственность за прирученного. Оказалось, с Денисом можно и поговорить, его незатейливая философия имела право быть. Денис вползал в Джонни терпеливо, став единственным другом. Как вдруг – пустота.
Джонни захлопнул дверь. Ярославна знает про драгоценности мамы, которые унёс отец и вернул Денис. Она знает, что Денис убит. Несвязанные между собой сюжеты не могут не быть связаны.
***
Руки Аркадия задрожали, когда он нащупал паспорт Дениса под диваном.
Так удача никогда ещё не баловала его. Во-вторых, паспорт нашел он, не Игорь. Лицо Аркадия покраснело, выступила испарина, а показывать-то чувства неловко и Аркадий прикрыл лицо ладонями.
– Ну-ну, – успокаивает его Игорь, – всё будет хорошо.
Легко сказать, «всё будет хорошо». В первый раз за три года ненормативного труда судьба не просто раскинула объятья и крепко обняла Аркадия, судьба обнажилась перед ним. Как поверить в такое. Пойди они на почту, подчинись приказу Барсукова и что тогда. Пошли же на почту в прошлое убийство, упустили время, а убийца на Запад ушел, в Гродно уехал.
«Сейчас он позвонит Барсукову», – подумал Игорь согласно инструкции.
Но, Аркадий медлил. Поменялась и краска. Аркадия осенило. Сначала покраснело, затем осенило, и он сунул паспорт обратно под диван.
Игорь удивленно сморщил лоб.
Гибкость ума Аркадия, быстрота дум, оценка ситуации в доли мгновенья и – решение есть. Аркадий рассудил хладнокровно, а именно: раз удача улыбнулась, надо разделать её как курицу: перья в перину, грудку в суп, голень на вертел, кости на холодец. Безотходное производство.
Три годаАркаша с Игорем состоят в опергруппе и всё младшие оперуполномоченные. Долг долгом, служба службой, но завтрак завтраком, а обед обедом. А ещё дети. И у Аркаши, и у Игоря. Страшнее детей – жёны. Долг долгом, кричат они днем как петухи на рассвете, но обед обедом! Разница в оплате труда младшего оперуполномоченного и просто оперуполномоченного десять тысяч рублей, которые на дороге не валяются.
Волны рапортов о повышении разбиваются об один и тот же волнорез: где ваши подвиги младшие оперуполномоченные, покажите профессиональное чутье, предъявите гибкость ума, быстроту дум, оценку ситуации в доли мгновенья.
Барсуков хочет, чтобы Игорь с Аркадием его профессионально удивляли. Как будто они актеры, а Барсуков зритель. Вообще-то они ищут преступников, убийц часто. А где убийцы, там жизнь висит на волоске, пусть и от случая к случаю. Они в партере театра военных действий, а не на сцене Гоголь-центра.
Находку паспорта Барсуков оценит как чистой воды случайность.
Ну, нет!
И у Аркадия возник план-многоходовка, четкий, какой и должен возникать у полноценных оперативников, а именно: они с Игорем настоят на обыске квартиры Казанцева. Обыск проведут в присутствии Барсукова. Начальник станет свидетелем, как мастерски знает свое дело и ведет его Аркадий, а чутье подсказывает куда. Аркадий извлечет из-под дивана паспорт. И Игорь, не теряя ни минуты, вытащит кроссовки с кровью в лабиринте протектора. Надо лишь засунуть кроссовки подальше, например, за шкаф.
По инструкции оперативники должны немедленно докладывать начальству обо всех следственных действиях. Они и доложат, но часом раньше, часом позже, суть не изменится. Плюс пять минут, чтобы выписать ордер на обыск. Пять минут никогда ещё роли не играли, как не играл роли и час.
Карты спутать может лишь Казанцев, если вернётся. Кто знает, какие у него связи, знакомства, родственники. Вдруг он племянник кого-то из МВД. А Игорь с Аркадием в его квартире, без разрешения на проникновение в неё. Грубое нарушение инструкции. И на почту не пошли, грубое нарушение приказа. Следователь Барсуков снесёт им голову, а дознаватель Каплин съест мозг. Нет уж! Главное сейчас не схватить убийцу голыми руками, а покинуть квартиру быстрыми ногами, пока не вернулся хозяин!
И они выскакивают за дверь.
Мчатся по лестнице, вдруг Казанцев из лифта выйдет, чтоб не лоб в лоб.
Игорь с Аркадием перепрыгивают через две ступеньки. Как ловко они ускользнули от преступника, как умело они воспользуются удачей. Оперативники мчатся вниз духоподъёмно, о чем говорит песенка, которую они напевают при этом: «Каждому-каждому в лучшее верится…».
С Джонни столкнулись, выбегая из подъезда. Тот дверь открыл, но войти не успел. Игорь с силой оттолкнул Джонни, а Аркадий пулей просвистел мимо, буквально в десяти сантиметрах от его сердца.
Они бежали как конькобежцы, хоть и по асфальту, но как по льду, не задирая ног, а вперед их выбрасывая, будто скользя. Так учил тренер в бесплатном спортзале для работников силовых ведомств. И научил: дыхалка работает бесперебойно, ноги тоже.
Тренер говорил: Запомните! У ног мозгов нету, но есть память. Задайте мышцам последовательность движений и не мешайте её выполнять, не сбивайте с ритма. Тогда мышцы будут работать максимально долго, не уставая. Главное, не ломать ритм! Язык ваш – тоже мышца. Если работать языком ритмично как ногами, он до Киева доведет, – даже растерялся тренер от яркости вспыхнувшего образа.
Вторую половину пути Аркадий с Игорем начали ехать на троллейбусе.
***
Постель пахнет лавандой. Джонни в постели нет. Джонни не крадется в кухню на цыпочках, боясь разбудить любимую, которая притворяется спящей. Он не на кухне. Он не боится греметь посудой, но она слышит, как он пьет воду, взахлеб утоляя жажду после горячей ночи, когда сбылись все её завершающиеся желания: коньячок, разорванные кружева, секс.
Ярославна медленно ведет рукой между одеялом и простынёю. Холодно, всё ещё холодно, холодно окончательно – подушка холодна и не смята. Непонятно, где план дал сбой, она же выиграла бой. Самую невероятную часть плана осуществила – убила. Как Россия из рабовладельческого строя скакнула в капитализм, перескочив стадию феодализма, как Сергей Бондарчук из заслуженных артистов РСФСР скакнул в народные артисты СССР, проскочив стадию «народный артист РСФСР». Так и Денис: из молодости перескочил в смерть, миновав зрелость и увядание. Осуществленный план – это вклад Ярославны в историю своей страны, её народа.
А если подвела почта, если обманул DHL. Тогда Джонни вел себя логично: удивился, вскочил, выскочил. Ярославна сомневается редко, не сомневается и теперь: почта пришла в срок.
Почему же возведенный ею монолит рассыпался, словно карточный домик.
Деньги делают чудеса.
Их придумали для чудес, как когда-то придумали фантики. Потому-то деньги так похожи на фантики. Для начала следует загадать желание, которое фант должен исполнить. В отличие от фантиков – конфетных оберток, фантики–деньги придуманы, чтобы желания исполнять. Деньги быстро заканчиваются для того, чтобы не заканчивалась вера в чудеса. Чтобы не пресыщаться чудесами, которые материализуют деньги. От исполнения конфетных оберток можно отвертеться, от исполнения разноцветных банкнот практически никогда.
Упаковывая жемчужную гирлянду поверх коралловых бус, Ярославна не оставила себе ничего, хотя могла. Ярославна уверена, денежная масса обеспечена массой желаний. Две эти массы живут накоротке. И чем больше первая масса, тем надежнее исполнение второй.
Она упаковывала рубиновую брошь с изумрудным оберегом, тыл к тылу, и уже чувствовала, как кончик горячего языка её дотягивается до склеры его обворожительного глаза (любимый, у тебя соринка, мне виднее). Она запускает руки под его майку и нащупывает лопатки. Лопатки горячие, руки ледяные, лопатки сводит судорога, любимый согрейся: коньячок, кружева в клочья, секс.
Ярославна открыла глаза, осмотрелась. Оп-па! А она уже на кухне. Шла лунатиком по его не следу. Теперь сидит, уставилась в хромированный салатник и ничего там не видит. А там ничего и нет. Её поимели как холопку, раздели догола, сняв всё: перстни с бриллиантами, кольца с сапфирами, ожерелья рубиновые на шее, изумрудный браслет с голеностопа, александрит в коробочке…
Роковая ошибка отрезвила. Драгоценности следовало продать.
Да, пришлось бы ждать, продажа дело не быстрое. Но хруст купюр слепит посильнее луча бриллианта. Ярославна совершила непоправимое, отдала Джонни его же предметы от имени Дениса, человека, которого нет.
Резонный вопрос: Ярославна, а причем здесь вы?
Как же она просчиталась в расчетах!
Ярославна пыталась объяснить Джонни, что семейные реликвии вернулись благодаря её вмешательству с топором. Но Джонни не дослушал.
Вторая попытка жизненно необходима.
Ярославна будет доказывать, умолять. Она упадет на колени.
Нет, на колени она уже падала, испугала только.
Она будет стоять.
Стоять до последнего.
***
Человек рождается не по своей воле. Родили без согласия и говорят: Дальше сам. Куда, зачем? Совет: включи дальний свет и дуй вдоль луча.
Но, Кэрол не знала, где у не дальний свет включается, так бы и не узнала никогда, если бы жизнь сама не повернула рычажок. Жизнь ждала-ждала, когда Кэрол сообразит, да ждать устала. Какие к Кэрол претензии. Она с утра до вечера по клавишам долбила, статьи писала. А так, чтоб подняться над клавиатурой, взглянуть масштабно – никак. А баба-то хорошая. И решила жизнь помочь Кэрол.
Сейчас она у собственного бассейна, но мучается.
На веранде, выходящей в вишневый сад, на журнальном столике из полновесного оникса раскрыты «Роковые яйца», читай – не хочу. Кэрол уверена, кроме яиц Пётр вообще ничего не читал. Да, и зачем ему книги читать – Пётр до всего доходит своим умом. В случае с яйцами его сбило название. Открыл, но втянулся, дочитал, правда, книгочеем, в силу ума своего природного, не стал. Теперь он и Кэрол рекомендует: прочти, говорит, яйца.
Желание мужа – закон. Но, позже.
Ещё недавно Кэрол боялась остаться без средств. С утра до вечера статьи писала. Пальцы её без устали гонялись по клавиатуре. Кэрол иногда представляла, что это не пальцы, а коротконожки – бегут, бегут. Поставила цель накопить на безбедность, но бежала по кругу. А по кругу на безбедность не накопишь. Пальцы-ножки утаптывали пространство, ограниченное манежем клавиатуры, удаляясь от флажка «а», они утыкались во флажок «я», работали будто робот-пылесос, от стенки к стенке метались, высасывая из клавиатуры слова, конвертируя их в рубли, размером своим соотносимым с площадью клавиатуры.
Аренда квартиры, еда, иногда отдых, иногда майки, женские штучки, редко джинсы. Мелочи, но, конец месяца и сальдо объявляет счет: ноль-ноль.
Однажды Кэрол страшно перепугалась, представив, как ломает себе обе руки. Перспектива – голодная смерть на улице, которую не надо арендовать. Перспектива и есть настоящая цель?
И, трах-тибидух как в сказке: Пётр.
К своему новому положению Кэрол привыкла быстро. Она теперь запросто может стать космической туристкой, улететь в космос, если мужа упросит.
Свобода – деньги мужа – набросилась на Кэрол дикими собаками динго. Они рвали её мозг, выбрасывали наружу желания. Теперь она в состоянии исполнить любое желание Джонни. Она может купить ему всё!!!
Есть деньги – нет проблем.
Так она думала до последней встречи с Джонни. И оказалось…
… оказалось, что деньги не решают ничего, их сила – миф, блеф в красивой обертке. Деньги учат лгать, чтобы затем поймать тебя на вранье, кочевряжатся и глумятся. Глум-глум – так хрустят новенькие купюры, когда их разминаешь пальцами.
Растерянность Кэрол у бассейна не ускользнула от Петра.
Кэрол поотнекивалась, но, прижатая к стенке, решила соригинальничать: у фотографа Джонни съехал эмульсионный слой. Пётр не понял. Кэрол перевела: Джонни – лучший фотограф из тех, чьи работы она видела, включая Лялю Кузнецову и Гнисюка. Лучший фотограф решил забросить фотографию и заняться стрижкой собак.
Пётр даже присвистнул: – Он что… (дальше последовало нецензурное слово "охуел")
Кэрол чувствовала, что не смогла обрисовать ситуацию во всем её ужасе. И прибегла к другому образу, упрощённому: Джонни влюбился, вообразил, что Лиза его муза, а музу, которую ему послал всевышний, Джонни послал на фиг.
Последний образ возмутил Петра. Жизнь выучила представителей высшего бизнеса, сросшихся с высшей властью, решать вопросы сразу и наверняка, и Пётр предложил убить Лизу.
– Убить? – не поверила своим ушам Кэрол.
– Есть другие варианты?
Простота решения опешила Кэрол. Взять и убить? Так просто?
Пётр терпеливо разъяснил, что можно и сложно. Да, Кэрол жила вдалеке от реальной жизни, но теперь попала в самое её пекло, в высшее общество.
По-новому растерянное лицо Кэрол молчало. Пётр предлагал варианты:
– Можно утопить в реке, застрелить в городе, зарезать в подъезде. Как вариант – насильственный передоз. Можно пойти путём, подсказанным русской классикой: топором зарубить.
– Бог с тобой, Петя, как можно грех на душу брать. Свят, свят, свят!
– Тогда не хнычь про своего фотографа. Точка.
– Есть же другие варианты, как оторвать его от девки, и вернуть к делу.
– Других вариантов нет, как мужик, говорю тебе, сам он её не бросит.
Кэрол обмочилась глазами.
Мокрые круги на лице аппетитной плюшки не понравились Петру. А дело, повторим, было рядом с бассейном. Кэрол собиралась нырнуть, когда возник разговор. Пётр стоял в так идущих ему плавках в обтяжку. Кэрол в одноразовом купальнике с бантом спереди, вылитая кукла с витрины "Детского мира": левая грудь налита, правая налита, а посредине бантик.
Пётр ухватил бантик за хвостик и пихнул Кэрол в воду.
Верхняя часть её тела осталась в чем мать родила, нижняя в купальных трусах фирмы «Секс бомб». Кэрол упала в бассейн спиной и даже немного ушла под воду. Вода сомкнулась над её лицом, оптически преломляя пропорции потолка, как чёрная тень пантеры на мгновенье заслонила собой кривой потолок. Это пролетел Пётр. Разбег, толчок, полет, нырок.
Подплыв снизу, он пытается развязать бант-трусы, но лишь затягивает узел. Петр напрягается, силясь разорвать лямочки силой, но тщетно, тогда он просовывает пальцы под "секс бомб", хочет тупо стянуть, но раньше надо было. Воздух в легких подходит к концу и Пётр выныривает:
– Уф… ф-р-р… уф…
Кэрол делает, как нравится Петру: полощет груди туда-сюда, поднимая нешуточную волну. Петру нравится подныривать под волну, ведь там такое увидишь! В знак благодарности, он позволяет Кэрол иметь иногда свой взгляд на разные вещи, прислушивается к ней и даже соглашается иногда, если она настаивает, готов пойти на короткие уступки, чтобы порадовать свою плюшку.
Как же он правильно поступил – взял и женился на Кэрол. Без обмана, без оглядки на удивление "Клуба семи". И не прогадал, они второй месяц в ближнем бою, который какой-то недотрога назвал серыми семейными буднями. Может у недотрог будни и серые, но у Серебровых они возбуждённые и цветные.
***
Ярославна накручивает телефонный диск. У неё и кнопочный есть, но она старообрядна. Она чтит старые обряды. Например, обои у неё поклеены на газеты. Зачем, спрашивали маляры лет десять назад, стены выровняем, современные обои газет не любят. Но, Ярославна любит как положено, и настаивает на своём. Обряды надо чтить. Ей претит, что нынче хоронят без оркестра, последний путь как-никак. И кружева давно не носят, она последняя кружевница в своём дворе. Телефонному диску Ярославна предана, как шаман бубну. Крутит и заклинает:
– Ответь. Ответь. Ответь.
Номер Джонни близок к завершению. Последний прокрут. Гудок. Ответ:
– Слушаю.
– Джонничка, дорогой.
– Алло.
– Джонничка, дорогой, это я, Ярославна, не клади трубку. Нам надо встретиться. Прошу тебя о встрече
– Зачем?
– Джонничка, дорогой мой. Нам надо объясниться.
Молчание.
– Ты хотел студию. Считай, она у тебя есть. Это я послала украшения. Без меня ты б не узнал, что украшениями твоей мамы завладел Денис. Именно я вернула их тебе. Продашь ювелирку и осуществишь мечту, купишь студию. За всё надо платить, Джонничка, я желаю быть с тобой рядом. Поверь, я не самая худшая плата за успех, есть девушки и постарше.
– Вы ошиблись номером.
– Джонни, это ты?
– Да, Ярославна, это Джонни, но вам не ко мне, а к психиатру.
– Подожди. Мне больше не звонить?
– Нет.
– И я тебя никогда не увижу?
– Очень на это надеюсь.
И Джонни вешает трубку.
"Подожди", – Ярославна продолжает просить, затем переходит на крик: "Подожди!". Сначала в трубку, затем на его фото, смотрящее из красного угла, затем в красный угол воет, затем снимает трубку и крутит телефонный диск вновь.
– Дежурный слушает.
– Я по поводу убийства.
– Какого убийства?
– Хочу признаться в убийстве Дениса Суходольского.
– Переключаю.
Щёлк.
– Следователь Барсуков. Слушаю.
– Хочу признаться в убийстве Дениса Суходольского.
– Как вас зовут?
– Не важно.
– Как не важно, если вы признаетесь в убийстве.
– Хочу признаться, что убийца – Джонни, фотограф. Это он Суходольского топором зарубил.
– Как зарубил?
– Как куренка.
– Доказательства.
– Доказательства не у меня, а у Джонни под диваном. Там паспорт Суходольского и дарственные, который он забрал из квартиры убитого.
Ярославна бросила трубку. Затем быстро оделась и вышла из дома.
– Телефон засекли?
– Татьяна Ярославовна Завьюжинова, проживает… Да, она в соседнем доме с Казанцевым проживает.
– Вот и всё! Живо к Казанцеву. И опергруппу к Завьюжновой, – и дежурному, – обеспечить зеленую волну!
А так как младшие оперуполномоченные застряли в троллейбусе, который застрял из-за обрыва провода, пришлось без них. И у Валентины ребёнок заболел, оказывается. Дознаватель Валентину не отпускает, но, она того и гляди в обморок грохнется, мать, видите ли. Дознаватель Валю отпускает, но с твердым намерением завтра же уволить по несоответствию.
Каплин насупился. Он имеет несколько поводов насупиться: когда ест, пьет или, как сейчас, в бешенстве. Да ещё Барсуков масло в огонь подливает, мол, как погоны обмывать, так к столу не протолкнуться, а как в атаку, так не с кем. Впору патологоанатома брать на обезвреживание. Хорошо Самец всегда при своих. И Ядвига при Самце, в стойке: полная боеготовность, хоть у кого-то.
Барсуков, Каплин, Ядвига, Самец, фотограф – по машинам!
Следственный Форд повизгивая покрышками вырывается на проезжую часть. Это и все звуки. Барсуков запрещает включать сирену, один проблесковый маячок с ума сходит. С сиреной мчатся – плохая примета. Возможно, для кого-то и хорошая, но для Барсукова плохая. Он редко упускает преступников, только если сирена на всю улицу, тогда даже странно, когда преступник ловится, обычно упускается.
***
… и стала Кэрол ощущать себя искусствоведом. Началось с малого. Проходя вдоль полотен, развешанных на стене большого холла нижнего этажа, Кэрол вдруг увидела, что отличает Веласкеса от Рубенса. Вчера ещё не отличала, а сегодня уже не одно и то же. Вроде одно и то же, а разное.
Сделав открытие, Кэрол сильно удивилась. Развернулась и пошла вдоль стены обратно, затем снова вперед.
– Пограничник, поднимайся.
Серебров наблюдал за Кэрол с балюстрады верхнего променада.
Сверху Кэрол напоминала ему пампушку, катышек из сдобного теста с вишневым джемом внутри. Серебров не позволял себе сладкое, любил, но запрещал категорически, оберегал фигуру, культивировал кубики на животе.
Сладкое он лишь фантазировал и, надо сказать, после коитуса, пончиков ему не хотелось, он после коитуса даже чай пил без сахара. Нет, он и до коитуса чай без сахара пил, но после о сахаре даже не вспоминал. А вообще-то Серебров чай пил редко, кофе почти не пил. Одну чистую воду пил, как Анжелика Варум, с утра до вечера пил. И выглядел как Анжелика Варум, на 10 лет моложе заложенного возраста.
Сереброву и Кэрол завидовали. Особенно завидовали Кэрол, и особенно -после выхода журнала «Форбс» с Тиньковым на обложке. Там и про Сереброва, если с умом почитать. Серебров шел в гору. Значит и Кэрол рядом.
– Альпинистка, – зло шептались недропользователи и горнорудники.
Редакция журнала «Недропользование и горнорудная промышленность» проводила негласное расследование: кто пригласил Кэрол на Кипр! Какая тварь пригласила. Словно, не попадись Кэрол, Серебров принял бы постриг, оставив каждой горноруднице по надежде.
– Жди, сам спущусь, – крикнул Серебров сверху.
Пока пампушка на верх взберется, джемом изойдешь.
И Пётр мчится вниз.
***
Взрыв!
Лицо Петра перекосила ярость. Таким она мужа ещё не видела.
Подсвечник в руке, что теннисная ракетка. Замах. Сзади Тициан. Стоп!
Ярость залила глаза Петра ненавистью. Они бьют наотмашь, безжалостно, взглядом, в котором нет состраданья. Только хруст стиснутых в кольцо пальцев.
Кэрол побледнела, попятилась.
Мозг повторяет, как заведенный "Бенни Андерсон, Бенни Андерсон…"
Господи, кто этот Андерсон, причем он здесь, носится в ее голове не думая.
Нет, страх не сковал, наоборот, придал силы. И Кэрол побежала. Оказывается, она может мчаться быстро, даже зная, что спасенья нет.
Проскочив плац Пигаль, как Пётр называл нижний холл, она выскочила на Пикадилли, как Пётр называл нижнюю анфиладу. Иногда Кэрол прогуливалась здесь по его просьбе, затем подходил он …
Выскочив на Пикадилли, Кэрол поскользнулась на венецианском паркете и покатилась, как могут катиться лишь ватрушки со сгущенкой, долбясь о маренный дуб подбородком, лбом, затылком.
" АББА. Мамма мия. Бенни Андерсон ", вертела за Кэрол её память.
– Сука! – бежал рядом и кричал над ее ухом Серебров. – Сука!!!
***
Взрыв не предвещало ничего.
Пётр примчался сверху, но получать удовольствие не спешил, отсрачивал. Будто фокусник Кио, он извлёк из бюро в стиле Буль зеленую микрофибру. Протирая серебро, Пётр релаксировал, умиротворялся, настраивался, объясняя приятный эффект магией благородного металла.
Как правило, для читки серебра Пётр использует раствор "Алладин", обмакнул в него микрофибру и на этот раз.
– Он её бросил?
– Бросил. Но, не её, а фотографию. Что делать, Петя!!!
И опять вкруг глаз чёрные воронки дыр.
– Подойди-ка, – Петр отложил микрофибру.
Кэрол подошла.
– Стань-ка.
Кэрол стала на весы.
***
– Гриня, – кричал Серебров в рацию, – поднимай головорезов!
– Петенка, не надо.
– Убью суку! В машину. Живо!
– Нет!!!
– Минус пять кг! Убью!
– Ты не убьёшь его! Нет!!!
Ярость, бешенство, перекошенный рот, подсвечник, Тициан.
И Кэрол рванула, побежала, поскользнулась.
– Вставай! В машину! – Пётр тянет её за руку, но она прилипла к паркету.
– Петенька, не убивай его!!! Нет!!!
– Убил бы не моргнув, да от тебя половина останется. – И по рации, – Гриня, запроси коридор в Нью-Йорк.
– Ты отправишь Джонни в Нью-Йорк? А если он не захочет.
– Кто ж его спросит.
– Петенька! А студию, аппаратуру купишь?
– Открою счёт, сам купит. А ты в Нью-Йорке была?
– Смеёшься, милый.
– С ним полетишь. И я полечу. Втроём полетим.
Оттолкнувшись от венецианского паркета, как от надувного батута, Кэрол подпрыгнула, бросилась на мужа, стала целовать-всасывать.
– Любимый, мы теряем секунды, бежим же!
Пётр отстранился впервые, для рации:
– Зелёную волну до… Адрес суки, живо.
***
Звонок. Нерешительный, незнакомый.
Джонни распахнул дверь, не посмотрев в глазок.
Он узнал её сразу: Ника!
Она изменилась. Стала хороша, необычайно хороша!
И у неё перехвалило дыхание.
Им всего-то тридцатник, самый расцвет.
Он взял её руку, потянул в комнату.
Она подчинилась, но в комнате очнулась:
– Джонни! Они хотят арестовать тебя. Они уже рядом. Бежать, скорее!
– Я не убивал.
– Джонни, скорее, же! Я спрячу тебя, они не найдут.
– Подожди…
– Джонни, у нас минута, может меньше! Умоляю!!!
Не имея сил сопротивляться, она уткнулась головой в его грудь. Он обнял руками её голову, а свою положил сверху.
– Ника, чем я тебя обидел.
– Тёма сказал, у тебя есть девушка.
– И ты поверила?
– Тёма был твоим лучшим другом.
– Да.
– Ты пропадал днем, вечерами. Тема, говорил, ты с девушкой.
– Мама умирала.
– Почему не сказал мне.
– Не хотел, чтобы меня жалели.
– Тёма знал про маму?
– Только он и знал.
– Я вышла за Тему замуж… И ушла от него, когда узнала …
– Джонни, скажи, ты счастлив?
– Да…
***
Лиза вставила ключ в замочную скважину, тихонечко провернула его, толкнула дверь и просунула голову в прихожую. Никого. Проникла вся …
***
Две параллельные улицы. И на обеих зелёная волна. И рев двигателей.
Гонка на опережение секунд. Кто придёт первым. Кто первым ударит по тормозам. Так решается судьба. Так решаются судьбы. Их решают секунды.
А уже моросит, крупно моросит. Дорога намокла. Следственный Форд занесло, развернуло на 360, но водитель выровнял и гонит дальше, только Самца стошнило, укачало при развороте.
Барсуков поморщился. Ядвига оправдывается, хотя стошнило не её.
**
Лиза заглянула в комнату…
… и перед её глазами всё поплыло.
Завизжав, она бросилась к окну, распахнула его и вскочила на подоконник.
– Лиза! Стой!
Белое, её захватило белое. Слезы душат, не дают дышать.
Белое везде, перед глазами, во рту, внизу. Только стена в лицо. Бордюр, выступ в два кирпича она нащупала его ногами. И у подбородка в один кирпич впилась в выступ пальцами. Прочь от окна, от Джонни, из жизни, прочь, прочь, из квартиры прочь, шажок, по сантиметру, шажок, шажок.
– Лиза! – Джонни вскочил на подоконник. – Лизонька!!!
Упираясь ногой в откос, ухватившись за раму и стараясь не смотреть вниз, он пытается до неё дотянутся, но уже не дотянуться:
– Стой!
Нет, нет, не видеть, не слышать, не знать, никого, не хочу, жить не хочу, оставьте меня, оставьте меня все! Шаг, шаг, ещё, шаг…
Она отдаляется от окна по бордюру восьмого этажа.
И капли, мелкие, крупные: дождь!
Капли бьют в лицо, холодные, злые, обнаглевшие, бьют за воротник.
То ли вода, то ли слезы, и первого и второго не счесть. На мокром выступе прижатая к стене, Лиза вдруг очнулась. Где она! Что с ней! Не пошевелиться, не повернуть головы, но повернула на крик "Лизонька". Их отделяет метра полтора. За жирными полосками дождя, она встретила его глаза, и её взорвало вновь!
Ненависть!
Как она ненавидит эти его глаза!
Как она ненавидит руки, которые тянутся к ней!
Она ненавидит его всего!
Прочь!
Ненависть задавила страх.
Ненависть вдавливает пальцы и вмагничивает ноги.
И хлынуло потоком. Ливень! Стена!
– Предатель… – шепчет Лиза, – ты – предатель … я ненавижу тебя…
Ей кажется, она кричит, но она шепчет. Джонни слышит её шепот сквозь водопад. Его глаза! Она ненавидит их, но – и Джонни знает – его глаза держат её сейчас. Её спасение – магическая сила его магнетических глаз. Его взгляд не дает ей соскользнуть, оставляет в сознании. Отведи он глаза, она сорвется и погибнет.
– Ненавижу тебя… предатель…ты предатель.
Шепчет заклинание Лиза.
– Держись, Черепашка, пожалуйста…
Не отпуская левую руку от оконной рамы, Джонни тянется к Лизе.
– Иди ко мне, не бойся, не спеши.
Вода заливает глаза, бьет в зрачки, нестерпимо не моргать. Смотреть! Не отрываясь смотреть! Внизу пропасть, а ему почти не страшно, главное не думать, что там нет ничего. Тогда почти не страшно. Джонни продвинул ногу вперед.
– Не волнуйся, Лизонька, все хорошо, я рядом, смотри на меня, иди ко мне.
Визг тормозов внизу, и ещё один.
Охранники выпрыгнули из машин и распахнули зонты. Вода потопом, холодная, осенняя, злая, бесконечная. Кэрол машинально глянула вверх.
И её отбросило назад, вжало в дверь Мазерати. Пётр поднял голову и тоже отпрянул, стиснув руку Кэрол.
И Барсуков забыл, что мчался на захват. Выхватил мегафон. Вода заливает рупор, он на батарейках, но пока работает. Барсуков старается перекричать ливень:
– Не шевелитесь! Держитесь. Сейчас вас снимут. Главное, не шевелитесь!
И Каплин уже орет в рацию "МЧС, Скорая", а сам думает: "Какая, к черту Скорая". Опустив глаза и сжав плечи, Каплин раскрыл зонт. Дождь долбит по кузову следственного Форда, по Мазератти и гелендвагену рядом.
Каплин сложил зонт и забрался в Форд.
Самцу совсем плохо, голова пса на коленях Ядвиги. Дышать нечем.
– Открой окно, – приказывает Каплин Ядвиге, вылезает под дождь и вновь раскрывает зонт.
– Джонни, остановись, это безумие!
– Ника, веревку… – приказывает Джонни тихо.
Валя бросается в прихожую. Встроенный шкаф, веревка где?
На пол летят фотокамеры, объективы, вспышки. Одна полка, вторая, третья, кухонные шкафы, полки. Антресоль! Под потолком антресоль. Стул. На стул табурет. Вот он. Большой моток, канат, кричит:
– Джонни, нашла! Не шевелись, я закреплю, я быстро!
Ручка входной двери – узел. Комната – узел. Кухня – узел. Комната – узел…
– … не смотри на меня…
Он услышал её голос сквозь шум моря и целлофан дождя.
– Лизонька…
Ещё чуть, протянуть руку, совсем чуть. Ещё чуть-чуть.
Джонни перебрасывает руку с оконной рамы на стену. Старясь не потерять равновесия, он тянется к Лизе, ещё чуть…
… и его нога соскальзывает с мокрого выступа.
Вода, много воды целое море сверху, сильное море раздвинуло крыши.
Или крыши сжали море ржавой удавкой.
Море там, где раньше было небо, а неба он не увидел.
***
– Руку!
Лиза переворачивает голову на крик. Прочь страх, она – робот. Окно. Совсем рядом. Кроме ничего. Осталось чуть.
Громкий приказ из окна:
– Не отрывай ногу. Скользи. Шажок.
Лиза подчиняется и осторожно скользит ногой.
– Не спеши!
Она перебирает руками.
– Раз ногой. Перехватилась. Два ногой.
Сильные руки подхватывают Лизу и втягивают в квартиру.
Она отстраняется, опускается на пол, утыкается в ладони лицом. Всё!
Лишь теперь её накрывает озноб, в горле лёд, шепчет с трудом, но разобрать можно:
– Жива… жива… я жива…
***
Весь следующий день светило солнце, безразличное, осеннее. Но уже к концу недели начались заморозки и выпал первый снег.
Серебров ненавидел зиму. Он вообще снег не любил, а горнолыжные курорты посещал исключительно из-за Анжелики. Ноет, бывало, ноет…
Кэрол – прямая ей противоположность.
Иногда Петру кажется, что Кэрол читает его мысли. Это очень важно – встретить человека, который читает твои мысли.
Пётр отменил Нью-Йорк, и они улетели туда, где круглый год лето.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
Последние комментарии
1 день 15 часов назад
1 день 19 часов назад
1 день 21 часов назад
1 день 22 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 56 минут назад