Лизбетт [Натали Эглит] (fb2) читать онлайн

Он ждал её уже третий месяц. День за днём приходил на смотровую площадку. Сначала экономка накрывала стол на двоих, потом на одного. Потом он вообще запретил выносить еду. Быстро обедал на кухне и шел наверх. Курил, смотрел на площадь и ждал. Павел верил, что Лиза вернется. Просто иначе всё теряло смысл.

Семьдесят два дня назад

Ночь выдалась тяжелой, утро было ей под стать. Я отработал две смены подряд, чтобы сдать последние вагоны для сибирского экспресса. На квартиру приехал после полудня сменить одежду и выпить чаю. Но Устинья так мне обрадовалась, захлопотала, что было совестно отправиться обратно в мастерские отказавшись от обеда.

Май только начался, а жара была летняя и я попросил накрыть стол на крыше башни. Вот из-за этой крыши я и купил квартиру с рядом Хитровкой – до района с самой ужасной репутацией в Москве было рукой подать. Хотя… история про крышу придумана для шокированных друзей и знакомых, коих видеть мне пока не хочется. Я стал словно угрюмый полярник, одиноко живущий во льдах…

Разрешите представиться – Павел Дымов, инженер Главных мастерских Московско-Курской железной дороги. Могу похвастаться аристократическим происхождением, хотя горжусь я совсем не этим. Мой отец из обнищавшего дворянского рода. Дед сам пахал и растил урожай на клочке земли, громко именовавшемся поместьем. Крепостных было душ пять и жил он скромнее местного купечества. Женился рано, рано же овдовел. Двух сыновей воспитывал в строгости, но образование дал самое хорошее, на какое хватило средств и связей.

Старший из братьев, мой отец, построил карьеру государственного чиновника, дослужился до приличного ранга. Мать моя, немка по происхождению, была из семьи более состоятельной, но гораздо менее родовитой. В Россию её привезли в младенческом возрасте.

Обосновались родители в Москве, хоть тесть и купил дочери в качестве приданого небольшой домик в Швейцарских Альпах, там, куда в детстве маменьку вывозили для укрепления здоровья. Дед по материнской линии был специалистом по строительству железных дорог и владельцем паровозного депо, так что я пошел по его стопам. Эти черты – уважение к труду, верность слову, любовь к родным, были в обеих фамилиях. Они и есть предмет моей искренней гордости.

По наследству мне перешло имение одного деда, профессия и связи другого, так что женихом я оказался завидным. И когда пришло время создавать семью, недостатка в невестах не было.

Сейчас мне кажется, что выбирал не я. Точнее, у меня была иллюзия выбора. Эмму Турбинскую я встретил на балу у генерала Верзилина. Её невозможно было не заметить среди нескольких десятков очаровательных дебютанток. Яркая и утонченная, она вскружила мне голову. Тянуть с предложением не стал – красива, умна, образована, из приличной семьи, а что еще надо для семейного счастья мужчине? Обручились мы в день помолвки и пышно отпраздновали это событие. Если бы я знал, за что пью, когда поднимал бокал шампанского в заново отстроенном доме… Наш разрыв стал для меня жесточайшим ударом. Именно из-за него я записался в затворники.

Наследное имение под Коломной я продал. Деньги… Нет, я не развел их по кабакам и куртизанкам. Ни первые, ни вторые никогда не представляли для меня интереса. Я просто уехал из страны. В Бретани купил яхту в плачевном состоянии, как и мои разбитые вдребезги гордость с репутацией. Прежний хозяин продал посудину за гроши, но с условием, что имя у неё останется прежним – «Лизбетт». С ним же мы и восстанавливали суденышко. Это отвлекало от мыслей о пущенной под откос жизни. Под парусом я провел почти полгода. Провел бы и дольше, простой быт и физический труд лечат душевные раны. Но спустя время я начал чувствовать себя трусом, сбежавшим от клеветников. И вернулся в Москву.

Оказалось, что смелость, которой я набирался несколько месяцев, мне совершенно ни к чему – ту отвратительную историю забыли. Я навестил родителей, забрал тонкую пачку писем, скопившихся за моё отсутствие и отправился на предыдущее место службы.

В мастерских меня приняли с распростертыми объятиями – без ложной скромности скажу, что в своей профессии я хорош. Жить стал в съемном доме. Через месяц мой адрес знали все прежние знакомые и приятели. Родственники до седьмого колена тоже поспешили с визитами. Ситуация мне категорически не нравилась и я видел выходы из неё уже совершенно фантастические. Идея переехать в район, куда приличные люди носа не кажут, признаюсь, принадлежала вовсе не мне, а моей тётушке Аглае Петровне. «Не принимай приглашений от N-ских. Они совсем обнищали и опростились. Перебрались в дикий район, смеют наносить визиты и ждать ответных. Да к ним ехать почти как на Хитровку!!!», – с возмущением рассказывала старая сплетница. И я понял в чем мое спасение.

На следующий же день я отправился в самое опасное место Москвы – Хитровку. Найти приличного извозчика, готового отвезти барина в эту клоаку*, оказалось непросто. Здоровый угрюмый дядька объехал со мной почти весь район. Когда я смирился с мыслью, что план был безумным, мы выбрались на довольно широкую улицу. Здесь было почище, публика прохаживалась более порядочная. В минимальном удалении от опасной площади размещался доходный дом с башней, гастрономом и конуркой городового. Прогулявшись по этажам и поговорив с управляющим, я решил купить тут квартиру. Но не в самом доме, а в башне, где пустовала одна из четырех.

Все уладилось быстро. Я переехал в новое жилье за пару дней. Трудностей, конечно, хватало – от меня ушла прислуга, а сама квартира была тесной. Всего три комнаты (включая спальню для камердинера), ещё кухня, ванная с туалетом и кладовка, сделанная на манер немецкой кальтерциммер*.

Я никому ничего не объяснял, лишь самым дотошным придумывал истории, каждый раз разные. Но везде фигурировала старинная башня, на крыше которой можно было устраивать пикники, завтраки и летний кабинет.

Вот на этой самой крыше я и ждал, когда Устинья закончит готовить жаркое. Я смотрел на небо и понимал, что отчаянно скучаю по картине, открывавшейся с палубы моей «Лизбетт». В этот момент, словно привет с французского побережья, ветер принес аромат нежной утренней свежести. Откуда ему взяться посреди душной и пыльной Москвы? Обернувшись, в первые секунды не поверил своим глазам. На смотровую площадку поднялась барышня. Неловкость заключалась в слишком близком расстоянии между нами. Она отступила, забыв, что позади крутая лестница и я едва успел подхватить её. Лицо обдало жаром – под тонкой блузкой незнакомка была практически раздета. В первый момент я решил, что это дорогая куртизанка ошиблась дверью, но после недолгого раздумья сообразил, что во-первых в нашем доме дорогие продажные женщины вряд ли кому-то по карману, а во-вторых… Паника, которая отразилась в глазах девушки, некоторая робость и скромность, были совершенно не свойственны дамам полусвета.

– Извините, – сказала она неестественно тонким голосом.

– Вы не ушиблись? – пожалуй, прижимал я её к себе теснее, чем рекомендовали правила хорошего тона. Ну, а мой внешний вид вообще выходил за рамки приличий – пиджак и жилет остались на стуле в кабинете, галстук перекочевал в карман брюк, рубашка от жары была расстегнута до пупа…

– Добрый день, сударыня, – я убрал руку с её талии и убедился, что мне удалось не облить незнакомку кофе. – Должен извиниться за мой внешний вид. Не рассчитывал кого-то здесь встретить. Тяжелое утро.

На лице барышни со скоростью света замелькали переполняющие её чувства – смущение, любопытство, страх, а затем и паника. Я огляделся, пытаясь понять, что так напугало мою визави. Наконец она успокоилась и посмотрела на чашку.

– Люблю кофе с кардамоном. Хотите попробовать? – я отсалютовал чашкой, как бокалом с шампанским.

– Да, спасибо.

Мы вместе вышли на смотровую площадку, где был накрыт стол для небольшого (с точки зрения моей экономки) перекуса. Устинья переживала, что барин слишком худ и всенепременно помрет от голода в ожидании обеда. Глядя на очаровательную незнакомку, я порадовался привычке Усти сервировать трапезу, словно нас должны посетить Его Величество вместе с супругой.

Начищенный до зеркального блеска медный кофейник, тончайшие фарфоровые чашки, серебряные столовые приборы, хрустальная сахарница, ваза с фруктами, свежайшая выпечка в нескольких корзинках, белоснежная скатерть и салфетки, украшенные кружевом и ручной вышивкой – стол, в отличии от меня, выглядел безупречно.

– Разрешите представится, Павел Дымов. Инженер, по профессии и призванию.

– А я думала вы – пират. Ой, – она опять покраснела, и переложила из руки в руку необычный ридикюль. На узком запястье блеснули огромные часы. Я ни разу не видел подобной модели.

– Елизавета, – протянула розовую ладошку. – Архивариус, я здесь рядом работаю. Шла мимо на обед, а дверь открыта. Не удержалась и заглянула.

– Составьте мне компанию, я с удовольствием пообедаю с такой милой барышней. Пока вы пьете кофе, из соседнего трактира принесут горячее.

– Нет-нет-нет, не беспокойтесь. Чашка кофе меня вполне устроит.

– Позвольте за вами поухаживать, – я положил гроздь сочного винограда, ломтик арбуза на тарелку и поставил её перед гостьей. – У вас необычная профессия. Неужели не скучно заниматься старыми бумагами? Я ничего не перепутал?

– Все верно, я занимаюсь документами. И да, они не новые. Но в этом то и вся прелесть! Скучная… В принципе, так можно сказать про любую профессию. Думаю, только у каскадеров или гонщиков работа захватывающая с утра и до вечера, а самое унылое время – обед. Архив это как пещера с сокровищами, место, где в нескольких бумажках умещается человеческая жизнь. Люблю разбирать личные фонды, в них чаще случаются исторические находки.

Она рассказывала про редкое фото полицейского дома, про карту, по которой нашли клад, про старый альбом с уникальными видами Москвы, про кувшин с талерами, который простоял в стенном шкафу старого арбатского домика больше трех столетий и был вытащен на свет божий только благодаря долговой книге ростовщика. Я слушал не перебивая. Такого просто не могло быть. Фото датировано 1895 годом, хорошо. Карта выпущена в середине прошлого века, а клад найден в 1985 году. Старый альбом с видами Москвы послереволюционный, аж 1920 года! А талеры вытащили два года назад, в 2015. Прекрасно. С утра был май. Я точно помню – май 1910 года. И да, в районе гастронома не было никаких архивов. А там, где они были, никогда не работали девушки.

– Ой, я совсем забыла про время, обед закончился – Елизавета глянула на часы, опять смутилась. – Мне пора бежать.

– Вы как принцесса из детской сказки. Сейчас пробьют куранты и вы исчезнете. А я так хотел дослушать про талеры. Может, увидимся еще раз? Во сколько вы обедаете?

– С часа до двух.

– Приходите сюда. Если меня не найдете на крыше, то постучитесь в первую квартиру. Я обязательно угощу вас окрошкой и горячими рябчиками.

Лиза согласно кивнула головой и легко сбежала вниз по лестнице…

Обедал я в некотором замешательстве. Я не думал, что Лиза врала. Однако ум отказывался верить в то, что это реальность. Увиденное же заставляло отбросить сомнения. Часы, сумочка, одежда – подобного я не встречал даже на картинках заокеанских журналов. Речь, в которой не все слова мне были понятны, свободные манеры, странная сияющая пластина с цифрами (я чуть не начал креститься, как деревенская бабка, когда Лиза нажала на кнопку и одна сторона этой штуковины засветилась) – все было совершенно футуристичным*.

Наверное, к вечеру я бы решил, что случившееся либо розыгрыш, либо галлюцинация. Но Лиза забыла ручку. Очень странную, с необычными чернилами. Я осторожно её разобрал и собрал несколько раз. Изрисовал три листа бумаги. Но чернила в ней почти не убавились.

Уже поздно вечером я понял, что возможно своим приглашением подверг барышню опасности, ведь район у нас совершенно неподходящий для приличной публики и впервые пожалел о принятом решении. Не о том, что пригласил Лизу, а о том, что переехал в этот район.

Зато у Устиньи, которая видела мою гостью, сразу же нашлось объяснение.

– Американка, поди? У них говорят, голышом ходят и перья в голову тыкают.

– На индейскую женщину она совершенно не похожа. По-русски говорит без акцента. Так что вряд ли.

– А я говорю – американка. У ней под платье только она сама, но я думаю, вы это прекрасно разглядели, не безглазый, чай, – Устя неодобрительно поджала губы. Но её недовольство было показным. Если бы гостья не понравилась, она непременно влезла бы в нашу с Лизой беседу.

Надо сказать, что моя экономка удивительно деликатна и тактична для своего происхождения и воспитания. Точнее, деликатна и тактична, когда считает нужным и только с теми, кто ей симпатичен. Еще она демонстративно не любопытна, но наблюдательна, патологически честна и работает у меня вместо камердинера. Нет, конечно, с некоторыми сторонами своей жизни я справляюсь без её помощи и сложности от того, что у меня слуга женского пола, присутствуют. Но путешествия научили меня не гнушаться никакого труда и самостоятельности, которая не снилась большинству дворян. Так что мы справляемся. Не буду хвастаться, что спас бедную крестьянку, дав ей средства к существованию и работу. На самом деле, возможно, это она мой ангел хранитель.

Нашел я её случайно. В первый же день, возвращаясь в новую квартиру, я зашел на Хитровскую площадь. Днем там стояли те, кто искал работу. Контингент это был специфичный и я сразу решил, что в крайнем случае обойдусь своими силами. То, что случай у меня очень крайний, стало понятно моментально. Не буду говорить, что не расстроился, но я был готов к такому повороту событий. По дороге домой у одного из дешевых трактиров я нечаянно оборвал цепочку часов, а заметить, куда укатился чертов предмет, не успел. Оглядев пару канав, уже решил махнуть рукой, как дородная девка с самоваром крикнула:

– Эй, барин, вон ваши часики, за камнем лежат.

Часы я подобрал, девке дал монетку. А потом решил, что за спрос не бьют.

– Сударыня, мне нужна кухарка и экономка. Пойдете ко мне работать?

– А сколько платить будете?

– В два раза больше, чем вам платят сейчас. И столоваться будете за мой счет.

Девка поставила кипящий самовар на крыльцо и вытерла ладони передником.

– А чего не пойти-то… Пойду. Только, барин, сразу скажу – я не из этих, не из вертихвосток или марух*. Я девица честная, для мужа себя берегу. Руки не распускать.

– Руки точно распускать не буду. Список обязанностей… – договорить я не успел.

– Да справлюсь я, в деревне целую семью обихаживала, а тут один мужик. Послезавтра приду раненько, как рассветет, адрес скажите.

Устинья не обманула и через день была на пороге с узелком в руках. То утро надолго запомнилось и ей, и мне – я показывал новой экономке как пользоваться ванной. А еще на ходу сочинил устную инструкцию к туалету. И уже думал, что она сбежит, напуганная благами цивилизации, но на кухне Устя увидела бабушкин столовый сервиз, приборы с венецианским стеклом и медный кофейник. Я никогда не думал, что в этой простой крестьянкой девушке скрывается эстетка и ценительница прекрасного. Правда, позже выяснилось, что прекрасное она видит только в кухонной и столовой утвари. К вечеру Устя помылась в ванной, перестирала все свои вещи, получила от меня форменное платье, а в качестве поощрения за успехи в учебе я подарил ей чайную пару и ложечку.

Имение в Коломне продавалось со всей обстановкой и скарбом, я забрал только вещи моей бабушки – три сундука разных размеров. Собиравшая их прислуга сложила туда то, что имело отношение к старой хозяйке. В результате, в сундуках была аккуратно упакована совершенно невероятная коллекция предметов. Что-то пригодилось, а что-то просто не поднималась выкинуть рука. Как, например, остатки фаянсового сервиза, которым пользовались в людской – чашка с блюдцем, несколько тарелок, соусник и молочник. Два последних понравились Устинье сильнее, она смотрела на них, как папуас на стеклянные бусы. Так что средства для шантажа и поощрения экономки у меня имелись.

– Барин, а вы не боитесь, что я вас ночью обкраду и убегу?

– Не очень. Красть у меня нечего.

– Это вы так думаете, вон, три сундука добра.

– Такого добра и в соседней квартире навалом.

– А что я вас ночью убью, тоже не боитесь?

– Боюсь, наверное, – от этого вопроса я опешил. – Но не сильно. Соберешься убивать – сделай это быстро и чтобы я не мучился.

Устя промолчала и ушла в свою спаленку. Дверь закрылась, громко, как выстрел стукнула защелка. А утром меня ждал завтрак на белоснежной скатерти и из лучшей посуды. Я осторожно спросил, что у нас сегодня за праздник.

– Чой-то праздник? Колокола не звонят.

– Сервировка стола очень уж нарядная.

– Барин, у вас ренома пострадает, если вы будете есть как голытьба уличная, – Устинья посмотрела на меня с упреком. Я понял, что если не хочу поссориться со своей кухаркой, горничной, прачкой и экономкой в одном лице, не стоит с ней спорить. Кофе был крепкий и горячий, молоко свежее. К омлету Устя подала белый хлеб, сыр, ветчину и масло. Запахи, обстановка, были как детстве и на минуту мне показалось, что сейчас скрипнет дверь, в гостиную войдет бабушка и ласково погладит меня по голове.

На работу в тот день я ушел в отличном настроении. Я не боялся что экономка меня обворует – красть в этой квартире было нечего. Конечно, на Хитровке у скупщиков можно было получить деньги даже за мои старые портянки. Бабушкино наследство было дорого как память, но я решил рискнуть. Вечером меня ждал горячий ужин из трех блюд. В кабинете Устя только протерла пыль и отмыла пол, оставив все на своих местах. А вот гостиная заметно преобразилась – окна украсились занавесками, стекла стали, как им и положено,прозрачными, на каминной полке стоял букет полевых цветов и самые дешевые безделушки из бабушкиного сундука. Проследив за мои взглядом, свежеиспеченная экономка посчитала нужным объясниться.

– Нечего богатством хвастаться, показали что карман не пустой и ладно. Букет у Насти купила, всего за полушку. Сирота, а есть что-то надо. Я могла и копейку дать, вы бы не заметили, все равно цен не знаете.

– Отлично, будем считать, что доброе дело я сегодня сделал.

– Это какое? – Устя насупилась.

– Не стал тебя ругать. Я не сержусь, но надеюсь, что мы не будем кормить всю Хитровку. Спасибо за вкусный ужин. А гостиную ты сделала намного уютнее. Не скажешь, что тут живет старый холостяк.

Жизнь вошла в колею. Я много работал, много читал, раз в месяц бывал у родителей. Знакомые и родня меня навещать не рвались, так что светская жизнь была очень нерегулярной. Устинья получила свою мечту – молочник с соусником и совершенно освоилась. Оказалось, что она не знает, сколько ей лет, не умеет читать и писать. Считает, правда, шустро, особенно деньги. Я не планировал становиться Пигмалионом, но не мог не принять участия в судьбе Галатеи*. На заводе была открыта школа для рабочих и я договорился, чтобы она могла её посещать раз в неделю. Туда ученица добиралась вместе со мной в пролетке* Демьяна, того самого мрачного здоровяка. Он же отвозил её обратно. Накануне первого учебного дня я купил Усте букварь (понравились картинки), ручку с чернильницей-непроливайкой (всё-таки пролила на платье, плакала и боялась, что останется пятно) и карандаш. Брать подарки первоклассница сначала не хотела, сказала, что у неё есть свои деньги и она все купит сама. Но с аргументом, что идея учить её грамоте была моя, значит, мне и платить, согласилась. Ничто не предвещало смуты в нашем тихом болотце. Но у судьбы, как всегда, был припасен рояль в кустах.

После встречи с Лизой я каждый день приезжал домой на обед и на каждый шорох выскакивал в подъезд. Кажется, даже в шестнадцать лет я не вел себя подобным образом. Устинья все поняла без слов, и только качала головой. Не знаю, на что я надеялся, но мои молитвы были услышаны. Спустя полторы недели, когда в очередной раз хлопнула подъездная дверь, я рванул из-за стола на площадку. Лиза смущенно мне улыбнулась и… протянула шоколадный торт в хрустальной коробке. Я осторожно забрал хрупкую ношу, мысленно отметив необычайную легкость посуды.

– Я боялся, что вы не сдержите обещание и мне никогда не узнать, чем закончилась история с талерами. Здравствуйте, рад вас видеть, – мои губы слегка коснулись Лизиных пальцев.

Мы поднялись на крышу, и к моей досаде стол был пуст.

– Сейчас покажу фокус. Пять минут! – вниз по лестнице я несся сломя голову. На пороге в квартиру меня ждала Устинья. С корзиной для пикника.

– Я все положила. Рябчиков и окрошку Демьян сейчас привезет, наказала взять у Гурина*. Я про них слышала, когда вам жаркое несла… Ну, не донесла, решила не мешать. Ваша барышня бы в обморок хлопнулась, если бы еще и я тогда приперлась.

Не знаю, сколько собак напугал Демьян, пока мчался на своей пролетке, но окрошку и рябчиков он привез едва мы успели разложить плед и приборы. Час обеда пролетел, словно миг. Но я успел назначить свидание. В пятницу, в 20.00 мы договорились поужинать вместе. И теперь отдал бы все, чтобы вернуться в тот вечер. Он оказался Рубиконом* наших отношений. На философский вопрос, что лучше – потерять или не иметь, я всегда отвечал, что терять больнее. Но с Лизой я был готов перетерпеть любую боль, лишь бы хоть на минуту, на секунду снова быть вместе. Мне казалось, что она должна знать правду, но решиться открыть ей глаза на происходящее было трудно. Подобрать слова – вообще невозможно. «Дорогая, сейчас 1910 год и ты приходишь на свидание в прошлое. Я родился в 1875 году и между нами пропасть более века, но это ничего не значит!», – покажите мне того, кто скажет подобное без запинки самому дорогому человеку. Я не рискнул испортить нашу первую ночь. Лиза заснула у меня на плече, а я не смог сомкнуть глаз. Слушал её легкое дыхание и думал, думал, думал. Что, если узнав правду, она больше не сможет прийти? Или посчитает меня сумасшедшим и не захочет больше видеть? Но было понятно, что если объяснение не состоится, будущего у наших отношений нет.

После первой ночи, проведенной вместе наступила вторая. В то утро Лиза никуда не торопилась.

– Теперь моя очередь угощать тебя кофе. Одевайся и пойдем! В гастрономе самые вкусные булочки с клубничным кремом.

– Я ни разу не пробовал.

– А зря. – Лиза уже стояла у двери. Я не представлял, как отреагирует на неё публика, но был готов убить любого, кто скажет ей грубое слово. Однако испытания, что придумала судьба, не ожидал совершенно. Мы вышли из подъезда на площадь и мне пришлось собрать в кулак всё самообладание. Знакомый гастроном, правда, без башни, огромная чистая площадь и невероятные авто. От них было невозможно отвести глаза и я словно завороженный смотрел, как эти изящные машины на бешеной скорости летели по гладкой дороге. В магазине с трудом получилось сдержать удивленный возглас. Зал был полон полуодетых женщин и странно одетых мужчин. Если бы не пара месяцев, проведенных в Индии, трудно сказать, как бы я отреагировал на пожилых джентльменов в трусах. Правда, никто кроме меня не обращал на них внимания. Лиза сунула мне в руки корзину из железных прутьев и мы пошли вдоль полок.

– Лиза, я оставил кошелек в квартире, – ситуация становилась все неприятнее.

– Я взяла сумку, так что все в порядке. – отмахнулась девушка. – Лучше скажи, ты любишь собирать пазлы?

– Не знаю.

– Я люблю. Давай соберем вместе?

– Давай, – я был готов собирать что угодно и где угодно, раз она это любит.

– Выбирай картинку, – и Лиза вытащила с полки две коробки с пузелями *.

– Пазлы?!

– Ага. Неужели ты их ни разу не видел? Мне кажется, все собирали их в детском саду.

– ?!

– Ты, наверное, рос с бабушкой. Конечно, детский сад – это не всегда весело, но утренники и мясную запеканку с макаронами я вспоминаю с удовольствием. Смотри, это карта мира, а это картина Айвазовского. Тут еще есть что-то на тему фэнтези и слащавых влюбленных парочек.

– Мне нравится карта.

Лиза удовлетворенно кивнула и сунула коробку в корзинку, где уже лежали булочки (снова в хрустальной упаковке, видимо в будущем это дешевле картона) и плитка шоколада. На кассе была очередь. Как ни странно, в парах кошелек часто доставали дамы, так что Лиза не выглядела белой вороной, но мне от стыда хотелось провалиться сквозь землю. Потом нам налили кофе в бумажные стаканчики с крышками и мы вернулись в квартиру. Я вздохнул с облегчением. Мысль начать все с чистого листа в незнакомом месте больше не казалась мне привлекательной.

После тех выходных я понял, что срочно нужны деньги из будущего, отдельное жилье для Усти и большая кровать – тахта в кабинете была слишком узкой для двоих. Как ни странно, Устинья не выказала недовольства переездом. Квартиры над гастрономом сдавали только семейным и в основном они были заняты работниками предприятий сахарного магната Сидоренко, который купил и перестроил старый полицейский дом. Туда не поселили бы одинокую девушку, но для прислуги респектабельного господина сделали исключение. Крошечная комнатка с кухней и туалетом показалась Усте дворцом. В моей квартире из спальни для прислуги сделали кабинет, из кабинета спальню, и я приступил к разработке плана по добыче денег 2017 года.

На каминную полку в числе прочих изящных мелочей моя экономка выставила пасхальное яйцо. Увидев его снова, я испытал ту же горечь предательства, что и три года назад. Эта безделушка была футляром для помолвочного кольца Эммы. Мода на подарочные яйца с сюрпризом пошла из императорского дома и, конечно, моей невесте хотелось иметь что-то подобное. Подарить ей изделие Фаберже я не мог, но заказал нечто похожее у ювелира, работавшего на эту фирму. Серебряное яйцо, украшенное синими иолитами и горным хрусталем, изготовил Хенрик Вигстрём, что подтверждало личное клеймо мастера. Внутри яйца была миниатюрная шкатулка, яблоко из розового сердолика. В нём – кольцо и крошечный ключик, как знак того, что она открыла моё сердце. Кольцо Эмма не вернула, она отдала только футляр. Это было сделано публично, в театре. Свидетелями моего унижения стали не только родители, но и несколько десятков знакомых. «Я возвращаю вам ваше кольцо и ваше предложение. Помолвка расторгнута» – помню, как автоматически забрал то, что она сунула мне в руки. Проверять наличие кольца мне не пришло в голову. Обман обнаружился дома, меня он не удивил, но сильно задел моих родных. Я забыл, куда сунул ювелирный шедевр и не интересовался его дальнейшей судьбой. Кто решил, что пасхальное яйцо принадлежит бабушке, не знаю. У неё было похожее, сделанное другим мастером. Теперь я нашел отличный способ избавиться от ненавистной вещи. Судя по тому, что мне рассказывала Лиза, безделушка за сто десять лет вполне могла вырасти в цене. Сначала я хотел сочинить какую-нибудь историю про друга, но вспомнил, что обещал никогда не врать. Разговор состоялся в один из совместных обедов.

– Лиза, помнишь я говорил про безделушку с несчастной историей?

– Ага. Мне до сих пор ужасно любопытно, хоть я тогда и не решилась спросить, – она взяла шкатулку с полки и принялась крутить её в руках.

– Три года назад я собирался жениться. Свадьба расстроилась. Кольцо я дарил в яйце.

Лиза неожиданно хихикнула, смутилась, прошептала «Извини» и уставилась на меня огромными голубыми глазами, в которых весело скакала добрая сотня чертенят.

– Что смешного я сказал?

– Ты знаешь сказку про Кощея Бессмертного?

– Конечно, – я вспомнил народную байку и от души захохотал. В этот момент я понял, что наконец-то совершенно свободен от злого наваждения по имени Эмма.

– Там смерть Кащеева! – страшным загробным голосом сказала Лиза, потрясла яйцом и тут же деловито переспросила – А утку с зайцем ты зажарил и съел?*

– Не успел, они ускакали и улетели. Я не знаю, сколько стоит это пасхальное яйцо. Оно не Фаберже.

– А жаль. Хватило бы на самолет и небольшой остров в Тихом океане…

– Ты хочешь свой остров?

Лиза неожиданно смутилась.

– Я выгляжу меркантильной?

– Нет, ты выглядишь искренней. Хочешь личный необитаемый остров?

– Иногда. Люблю побыть одна.

– А меня взяла бы с собой?

– Да.

Я не удержался и поцеловал её в губы. Возвращаться к деловому разговору не хотелось, но желание заводить его ещё раз вообще отсутствовало.

– Не знаю, куда пристроить этот Кащеев подарочек. Может, давно пора выкинуть, а может, порадовать какого-нибудь любителя антиквариата.

Лиза задумалась на пару секунд, достала телефон (я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что это плоское нечто тоже телефон).

– Не понимаю, что у тебя в квартире со связью. Давай я его сфоткаю и покажу знакомому владельцу антикварной лавки?

– Спасибо.

Совершенно неожиданно яйцо вызвало бурный интерес. Купил его один из частных московских музеев, заплатив вполне приличные деньги. С этого момента «выходить в люди» мы стали чаще. Правда, каждый раз это была прогулка по минному полю. Было странно притворяться современником Лизы. На каждом шагу я видел такие чудеса техники, что хотелось говорить только междометиями: «Ого! Ох! Ах! Ух ты!». Но приходилось держать лицо, даже когда мы катались в метро. Я научился есть суши палочками, влюбился в уличные кафешки на Аптекарском огороде и книжный магазин Гиперион. Это там я купил учебник истории. Мне казалось, что делать этого категорически нельзя, но желание узнать будущее было сильнее. Книгу пришлось спрятать в кладовке за кучей хлама, который Устя почему-то отказывалась нести старьевщику.

Да, да, я помнил, каждый миг помнил, что мне нужно сказать Лизе правду, но казалось, что еще есть время. Ключевое слово – «казалось». Однажды она просто не пришла.

Целый месяц, день за днём, я приходил на смотровую площадку. Сначала экономка накрывала стол на двоих, потом на одного. Потом я вообще запретил выносить еду. Быстро обедал на кухне и шел наверх. Курил, смотрел на площадь и надеялся.

Больше всего я боялся, что она попала на Хитровку, и с ней случилось что-то ужасное. Устинья теперь регулярно ходила с гостинцами к Насте-цветочнице и каждый раз возвращалась с ворохом страшных историй, правда, девушек похожих на Лизу в них не фигурировало. Я взял за правило читать криминальную колонку в газете и периодически заглядывал в конурку к городовому. Время от времени мне снились кошмары. В них я воочию видел события уголовной хроники с Елизаветой в главной роли и просыпался с ужасным чувством вины.

Иногда мне казалось, что она просто потеряла ко мне интерес, встретив кого-то лучше и состоятельнее – эти мысли тоже были мучительны. Но я бы предпочел, чтобы именно они были правдой. Сильнее всего я жалел о том, что не сказал Лизе самого главного – что люблю её.

Промозглые темные улицы, холодные ветра и одиночество – так выглядит московская осень. Продрогнув в пролетке до костей, я мечтал о тарелке горячего супа. Отперев дверь в квартиру своим ключом, почувствовал запах свежих щей, горячих котлет и ещё какой-то знакомый аромат. Он напоминал о чем-то неприятном. Запах розового масла! Я вошел в гостиную. За столом, в шляпке и манто из белого соболя сидела моя бывшая невеста. Устя стояла рядом, брезгливо поджав губы и уперев кулаки в крепкие бока.

– Господи, Паша, у тебя квартира в таком ужасном, ужасном углу! – Эмма сморщила хорошенький носик. Всем своим видом она демонстрировала брезгливость, страдание и снисходительность. Предполагалось, что я буду разрываться между виной, стыдом и желанием помочь леди, попавшей в беду. Эмма периодически смотрелась в окно, чтобы убедиться, что все её достоинства мне видны и ракурс для обзора выбран самый удачный.

– Прислуга, кстати, такая же… как угол. Поди отсюда, – она махнула перчаткой на Устинью.

– Ах, ты прошмандовка разнаряженная!!! – экономка в ответ махнула полотенцем. С голубой шляпки слетели незабудки и два ярких перышка. Эмма взвизгнула от неожиданности.

– Устя, так нельзя, я потом объясню, почему. Сейчас гостья расскажет про цель визита и я провожу её до дома.

– Ага, вы её до дома, а она потом подкидыша вам под дверьми оставит. Позору не оберемся!

– Что ты несешь, я приличная замужняя женщина!!!

– Приличные по квартирам холостых мужчин не шастают. И таких декольтов не носют, что панталоны видать. Нарумянилась, как курва дешевая, одна срамота!!!

Я стоял и с интересом смотрел, как настоящий румянец пробивается сквозь искусственный. После встречи с искренней и открытой Лизой, некоторые вещи казались столь очевидными, что хотелось стучать головой о стену и орать: «Где раньше были твои глаза?! Каким местом ты смотрел на эту женщину?!». К нашей встрече Эмма тщательно подготовилась. Платье с откровенным вырезом, уместное только в бальной зале, было моего любимого цвета – синего. Шляпка оттеняла серые глаза и нежный румянец. Хотя, возможно, все было наоборот – оттенок нежного румянца подобрали в тон к головному убору. Я усмехнулся. В этой пьесе она была кукловодом. А мне отводилась роль послушной марионетки. После недолгой паузы Эмма сменила тон.

– Павел, я пришла попросить прощения. За всё. За обман, за… клевету, – это слово Эмме далось с большим трудом. – За кольцо. Я не могу его вернуть, у меня были трудные жизненные обстоятельства… Мне так жаль, – взмах длинных ресниц и по щеке покатилась слеза. Выдержав паузу, она подняла на меня карие глаза. Отблеск лампы добавил золота в её взгляд.

– Понимаю, что заслужила такой приём. И не буду держать обиду. Я могу надеяться, что ты простишь меня?

– Зачем тебе моё прощение? Жила же ты без него столько лет.

Эмма рывком поднялась со стула, её руки обвили мою шею.

– Ты не знаешь, как я жила эти годы, – в голосе девушки сквозила горечь.

– Не надо. Мы оба пожалеем о необдуманном поступке.

– Никогда! Я никогда не пожалею об этом.

– Устинья, прекрати так громко сопеть. Моя бывшая прекрасная актриса, я вижу, что она отлично отрепетировала сцену. Вряд ли партнером был супруг госпожи Лихаревой. Наверное, пришлось ограничиться зеркалом. Про декольте ты, кстати, наврала. Там не панталоны, там туфли видны, – на этих словах мне наконец-то удалось отцепить от себя пальцы Эммы. – Сейчас я позову полицейского, мы скажем, что госпожа Лихарева заблудилась и попросим найти ей экипаж. Я оплачу извозчика.

Эмма продолжала плакать, слезы катились по её щекам, но досада, что все пошло не по плану, пару раз промелькнула на красивом лице.

Как только за незваной гостьей закрылась дверь, я распахнул окно. Запах прелой листвы, дешевого табака и еды из соседнего трактира перебили приторный цветочный аромат и мне сразу же стало легче. После ужина Устинья ушла к себе, а я достал учебник истории.

Признаюсь честно, я не читал ничего более драматического и увлекательного. Непривычный шрифт и странная грамматика мешали первые десять страниц. Потом я перестал замечать разницу. Оторваться от книги получилось только когда закончился последний параграф – в шесть часов утра. Устя, которая пришла в пять, поняла что я не ложился и выглядела встревоженной.

– Послушай, я принял решение. В очередной раз хочу поменять свою жизнь. Но я чувствую ответственность за твою судьбу и готов предложить тебе поехать со мной. Где бы я не поселился, мне будет нужна не только честная экономка, но и верный друг.

– Так и знала, что все пойдет кверху дном. С Демьяном-то попрощаться дадите ? – Устя всхлипнула.

Я оторопел. Под моим носом развивался роман, а я со своими переживаниями был глух и слеп.

– А почему надо прощаться? У него в Москве ни кола, ни двора. Я хотел и ему предложить службу.

– А можно, я сама ему скажу?

– Что именно скажешь?

– Что барин за границу поедет и нас с собой берет. Ну и чтобы лошадь продал. Вы же коня с собой не попрете?

– Может, и попру.

– Ну, про коня быстрее решайте, он его кому попало не отдаст, хороший, чай, конь-то, – Устинья повеселела и ушла топить печь и готовить завтрак.

Ложиться я не стал. Выпил кофе и поехал к матери. Нам всем предстоял серьезный переезд и я уже придумал, как уговорить родителей перебраться в Швейцарию.

На подготовку к отъезду потребовалось три месяца. Я уладил дела, продал квартиру, получил рекомендательные письма от начальства и отправил вещи контейнером по железной дороге. Вместе с багажом уехали родители со своей прислугой, Демьян и его конь. Коня купил отец. Все были немного шокированы, но молчали. Я же с Устиньей отправился немного позже и другим маршрутом.

Наш путь лежал в Париж, на улицу Воржирар, в цветочный магазин «Фиалки дофина»*. Его адрес я случайно увидел на рекламном плакате в Москве 2017 года, где предлагалась скидка по случаю юбилея девиза фирмы. Слогану «Доставим ваш букет через пространство и время в любую точку Земли» исполнилось сто двадцать пять лет. К моему огромному облегчению, цифры оказались правдивыми – под огромной вывеской с названием магазина золотом было написано провокационное предложение.

Думаю, визит эксцентричного русского запомнится всем сотрудникам магазина и, может быть, станет легендой. Услышав мой заказ, директор достал коньяк и послал за юристом. Через час мы подписали договор. 1 декабря 2017 года магазин обязался доставить букет из роз и лилий или иных свежих первосортных цветов, а также конверт с личной запиской в Москву по адресу Подколокольный переулок, дом 5, лично в руки Елизавете Николаевне Ветчинкиной.

Толковый словарик

Клоака – канал для стока нечистот в Древнем Риме.

Кальтерциммер – кладовая для хранения продуктов, в ней не было отопления, иногда одна из стен специально делалась тоньше.

Футуристичный – используется в смысле передовой, фантастический, принадлежащий будущему.

Маруха – устаревшее жаргонное слово, обозначающее проститутку.

Галатея – ожившая статуя, которую создал скульптор Пигамалион, подробности в мифах Древней Греции.

Пролетка – лёгкая четырёхколёсная коляска.

Гурин – владелец сети известных московских трактиров.

Рубикон – используется в смысле черты, точки, после которой все решительно меняется

А утку с зайцем ты зажарил и съел? – отсыл к сказке про Кащея, там яйцо было спрятано почище, чем самая маленькая атрешка.

Магазин «Фиалки дофина» – не существует, авторка его выдумала.

В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0.

https://pixabay.com/ru/illustrations/%D0%B8%D0%BB%D0%BB%D1%8E%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D1%81%D1%83%D0%B4%D0%BD%D0%BE-%D1%8F%D1%85%D1%82%D0%B0-%D0%BE%D0%BA%D0%B5%D0%B0%D0%BD-%D0%BC%D0%BE%D1%80%D0%B5-1827583/

Оглавление

Семьдесят два дня назад

Толковый словарик