Ничей [Алексей Борисов] (fb2) читать онлайн

Алексей Борисов Ничей

– Зачем это? – произнес сумрачный голос.

Гаг поднял глаза. Над ним стояли двое – какие-то незнакомые из местных, тоже совсем молодые. Гаг осторожно опустил голову южанина на траву и поднялся.

– Зачем… – пробормотал он. – Откуда я знаю – зачем?

Аркадий и Борис Стругацкие

«Парень из преисподней»

Часть I

Козлы

Глава первая

Семейные ценности

Спикер областного парламента Хрюшников сидел за столом и ковырял в носу. Когда я сделал еще несколько шагов по ковру и присмотрелся, стало ясно, что ковыряет он не в носу, а в ухе. И не пальцем, а дужкой очков.

– Можно, Виталий Иванович? – повторил я.

– Заходи, Алексей Николаевич, – отозвался спикер. – Что у тебя там?

– Подписать кое-что надо.

Виталий Иванович вздохнул так, будто сию минуту закончил разгрузку вагона.

– Сколько раз я тебе говорил: бумаги на подпись сам не носи, передавай через консультанта? А?

– Там нюансы могут быть, Виталий Иванович. Комментарии могут потребоваться.

Спикер вздохнул сильнее.

– Комментарии потребуются – вызову. Ох, Алексей Николаевич…

– Что, Виталий Иванович?

– Всему вас учить надо. Сразу видно: не работали в обкоме.

– Да тут бумаг немного, – начал я.

Было в самом деле неловко, что оторвал занятого человека от дела. Выбил из колеи.

– Ладно, оставляй, – смягчился спикер.

Я мысленно перевел дух и приготовился дать задний ход. Тут двойная входная дверь за моей спиной скрипнула.

– Виталий Иванович, разрешите? – проскрипел голос, по тембру сильно похожий на дверь.

Оборачиваться, чтобы понять, кто это, было необязательно.

– Заходи, Никифор Мефодиевич, – кивнул хозяин кабинета.

Обогнув меня заодно с приставным столиком, полубоком, немного шаркая при ходьбе, в святая святых законодательной власти проник консультант нашего спикера Никифор Мефодиевич Толиков. Меня он приветствовал едва заметным кивком и присел на стульчик напротив.

Никифора Мефодиевича в парламентском кругу знали все. Принят он был на полставки и отвечал за духовно-нравственную сферу. Лет ему было много. Даже очень много, и кое-кто поговаривал, что пора бы человеку на покой. В аппарате в таком возрасте уже не работали. Однако спикер к нему благоволил и принимал всегда без очереди («С острой болью», как шутил один наш коллега). Секрет проходимости был прост: во времена, не слишком отдаленные от нас, товарищ Толиков занимал высокую должность в провинциальном управлении КГБ. А бывших чекистов, как известно, не бывает. Про его выдающиеся успехи на ниве нравственности и духовности ничего слышно не было, зато слухи и сплетни он носил начальству исправно.

Спикер шевельнул бровью и перестал ковырять очками в ухе. Никифор Мефодиевич покосился на меня и, приподняв скрюченное тело над столом, забормотал что-то Виталию Ивановичу в другое, свободное ухо. Спикерская бровь поползла вверх. Я попробовал прислушаться.

– Алексей Николаевич, погуляй! – оборвал мои попытки спикер.

Подрагивая кистью правой руки, Никифор Мефодиевич продолжил едва слышное бормотание. Мне почудилось, что прозвучала знакомая фамилия, но проверить это ощущение я объективно не успевал.

Предупредительнейшая Алевтина Викторовна в первой приемной читала популярный у аборигенов таблоид «Энциклопедия здоровых импульсов». По-моему, ту ее часть, где повествуется о внебрачной жизни эстрадных звезд.

– Что-то у нас Никифор Мефодиевич какой-то взволнованный, – попытался я прозондировать почву.

– Ой, не знаю, Алексей Николаевич, – откликнулась она, подняв голову от газеты. – Ничего не говорил, сразу вошел.

Пришлось мне отправиться восвояси. Там, под дверью моего кабинета, переминался с ноги на ногу очередной гость. Я мысленно застонал, потому что после визита к спикеру, как всегда, хотелось немного побыть наедине с собой. Да и голова после вчерашних излишеств еще побаливала.

Гостем оказался собственный корреспондент агентства «Интерксерокс» Василий Онищенко.

– Привет! Какие новости у пресс-службы? – заулыбался он.

– Спикер с утра ковырял в ухе, – ответил я.

– Что?

– Ничего. Шутка, – я погремел ключами. – Заходи, раздевайся, ложись.

– Сам всё шутишь, – сказал Онищенко, усаживаясь на стул. – Скучно живете у себя в парламенте. Ни скандалов, ни сенсаций.

– Стабильность в регионе. Всё под контролем.

– Давай, что ли, сами что-нибудь придумаем, – продолжал развивать свою мысль Онищенко. – Нельзя же так постоянно.

– Кто сказал, что нельзя? Ты вон у губернатора бываешь на брифингах, вот и попроси его подкинуть парочку сенсаций.

– Там у нас договорные обязательства знаешь, на какую сумму?

– Знаю. Кофе хочешь?

– Растворимого?

– Ну, ты буржуй! – я изобразил на лице праведный гнев. – У нас организация бюджетная, бедная. Другого напитка не держим.

– Знаем, какая вы бедная организация, – усмехнулся Онищенко. – Ладно, наливай.

– Налью, когда закипит. Включи чайник, – и я потянулся к свежим газетам. – Прессу вот еще не видел. Может, там и есть какой-нибудь скандал.

– Я тоже не видел, – оживился Онищенко. – Дай мне что-нибудь из ненужного.

– Всё у нас нужное, всё важное. Держи вот «Факты и комментарии», насладись пока.

– Да чем там наслаждаться?

– Версткой насладись, если больше нечем, – посоветовал я, листая одной рукой «Негоциант».

Электрочайник забулькал и щелкнул.

– Смотри-ка, твоего начальника приложили, – сказал Онищенко.

– Хрюшникова?

– Нет, Забегалова.

– Тоже мне начальник… Кого-кого приложили? – от удивления я даже отложил «Негоциант».

– Забегалова.

Я действительно оторопел.

Управляющий делами областного парламента товарищ Забегалов был в аппарате личностью легендарной. Спикеры сменяли друг друга, а Валентин Юрьевич не только оставался на плаву, но с каждой такой сменой двигался наверх. В прошлом деятельный комсомольский вожак, первый и единственный публичный шаг он сделал, издав книжку. Произведение представляло собой адаптированный вариант старой курсовой работы Валентина Юрьевича. Из работы был убран эпиграф (цитата из доклада Брежнева съезду КПСС), а сам текст практически не претерпел изменений. Курсовую работу студент Забегалов посвятил истории вузовской комсомольской ячейки. В современном кратком предисловии к ней говорилось, что задача воспитания молодежи – одна из важнейших на нынешнем этапе развития. На этом вся публичность Валентина Юрьевича закончилась. Дальнейшая его деятельность протекала под плотным покровом канцелярской тайны…

Я пробегал глазами полосу «Фактов и комментариев», когда в кармане задергался мобильник. Режим вибрации я включал, идя на высочайший прием, а потом порой забывал отменить. Номер был знакомый.

– Давай чуть позже перезвоню, а?

– Как куролесить, так сейчас, а как поговорить, попозже? – раздалось в трубке.

– Давай, давай. Потом наберу. Народ у меня, – я дал отбой.

И тут, как будильник «Маяк» (у меня в детстве был такой), пулеметно затарахтел аппарат внутренней связи. Онищенко сочувственно посмотрел на меня.

– Алексей Николаевич, зайдите ко мне.

Это был голос управляющего делами.

Лифт вознес меня тремя этажами выше. Здесь ремонт был явно лучше и свежее, чем у нас. И пол коридора устилала ковровая дорожка не грязно-красного, а зеленого цвета, успокаивающего нервы. Прикидывая возможный ход беседы, я двинулся в сторону приемной управделами. Одна из дверей на моём пути была распахнута, и красовалась на ней табличка «Ядрёная Россия». Миновать ее ускоренным шагом не удалось.

– Алексей Николаевич, можно вас на минутку?

То был помощник лидера фракции Ростик – точнее, Ростислав. Вполне безобидный молодой человек с румянцем на щеках. Лидером числился спикер Хрюшников, само собой, на чужом этаже почти не появлявшийся. Зам спикера по фракции, депутат Филейкин, тоже был в партийном кабинете редким гостем. Так что Ростик сиживал тут, под знаменем с медведем, в гордом одиночестве, периодически отбегая на задания.

– Ростислав, не могу сейчас. К Валентину Юрьевичу иду.

– Алина Вениаминовна просила.

Я мысленно дернулся.

– Давай минут через двадцать, ладно? Позвони мне или просто заходи.

И, наконец, толкнул дверь приемной.

Приемная управделами была местом общего пользования. В том смысле, что Валентин Юрьевич делил ее с двумя своими ассистентами – товарищами Власьевым и Лесных. Их дверь, тоже общего пользования (одна на двоих) была слева, его – справа. В самой приемной сидели две секретарши. Одна из них, Ульяна, как обычно, улыбнулась мне. Другая, Лариса, была явно не в духе. И я, кажется, уже догадывался, почему.

– Валентин Юрьевич один?

– Да. Он ждет вас, Алексей Николаевич, – ответила Ульяна.

Я постучался для порядка и вошел.

Уловить настроение Валентина Юрьевича было несложно. Управляющий обширным парламентским хозяйством казался мрачнее тучи. Как всегда, из-за стола, заваленного горами бумаг, он не вышел и приветствовал меня вялым пожатием руки через его поверхность. Свежий номер «Фактов и комментариев» лежал прямо перед ним. Заметка в газете была жирно обведена ядовито-желтым маркером.

– Читали, Алексей Николаевич?

– Читал, конечно.

Управделами поморщился, как от зубной боли.

– Я уже отдал необходимые распоряжения, – начал он напряженным голосом. – Скажите мне, у нас есть с этой газетой договор?

– Есть.

– И сколько мы им перечисляем?

Я сказал, сколько.

– Много. А почему тогда появляются подобные вещи?

– У всех своя редакционная политика. Мы же не всю газету выкупаем, а платим за согласованные материалы о парламенте.

– А понятия о порядочности у этих журналистов есть?

– Это всегда субъективно, Валентин Юрьевич, – сказал я.

Забегалов поморщился так, будто ему начали добираться до нерва.

– Я никогда не стал бы реагировать на статью обо мне лично, – начал он с пафосом, – но здесь непосредственно затронуты мои близкие. Здесь поставлена под сомнение наша честь.

– Мы будем судиться? – уточнил я.

– Я сам буду судиться, если потребуется! – объявил Забегалов. – Я не намерен прибегать к помощи нашего юридического отдела. Я юрист и кандидат наук.

Я молча ждал продолжения.

– Проекты договоров на следующий год завизированы? – перешел к сути Валентин Юрьевич.

– Да. Виталий Иванович на днях всё подписал.

Если быть абсолютно точным, то спикер подписал всё вчера вечером. Но я не стал уточнять.

– Свяжитесь, пожалуйста, с этой редакцией, – сказал управделами. – Свяжитесь и потребуйте поставить официальное опровержение.

– Текст подготовит пресс-служба?

– Текст подготовлю я сам.

– За чьей подписью дадим?

– Это решится позже. Я вам сообщу, – изрек Валентин Юрьевич, глядя куда-то сквозь меня.

Заметка в номере называлась так: «Семейные ценности». Ее полный текст был следующим:

«Семейные ценности – это святое. Самое полное и убедительно обоснование данного тезиса можно найти в творчестве Марио Пьюзо. К творчеству от слова «натворить», наверное, можно отнести и деятельность нашего героя.

Кто он? А просто скромный труженик аппаратного поля. Должность – управляющий делами областного заксобрания. Всего-то. Зовут его Валентин Юрьевич Забегалов. И написал он целую книжку… ну, или что-то похожее на нее. Написал если не сто лет назад, то всё равно очень давно. Когда многие деревья еще были маленькими, а сам Валентин Юрьевич являлся передовой коммунистической молодежью. То есть состоял в резерве и помощниках у КПСС. Учился он тогда в технолого-продовольственном институте, куда и с «тройками» брали. Функционировал в качестве секретаря комсомольской ячейки.

Про нее же, ячейку эту, и был его печатный труд. Про нелегкую ее историю со всеми изгибами и колебаниями вместе с генеральной линией. Текст, впрочем, вышел не особо ярким: были там, главным образом, цитаты и цитатки из постановлений съездов, конференций и пленумов. Чего вы хотите? Время такое.

Так, пожалуй, и кануло бы это сочинение в бездну эпох, но – не тут-то было! Автор уже в разгар рыночных реформ взял и издал его по-серьезному, по-взрослому. Раньше было для отчета, а нынче – для общества. Вы спросите, что здесь интересного? А вот что. Не сто лет назад, а на прошлой неделе было принято решение книжку Валентина Юрьевича переиздать. В рамках региональной программы патриотического воспитания! Бюджет оплатит?..

Да, вы еще спросите, при чем тут семейные ценности? При том: отклик на книжку Валентина Юрьевича Забегалова уже пишет Юрий Валентинович Забегалов. Угадаете, кем он приходится нашему герою? Конечно, любимым сыном. И работает в том же аппарате, что и сам историк комсомола. «Отец, слышишь, рубит? А я отвожу».

Вкалывает, кстати, Забегалов-младший в архивном отделе парламента. Ходят слухи, что тамошние залежи информации даром не пропадают, а кое-кем используются, например, для написания диссертаций. Но вот это уже совершенно отдельная тема.

Василиса Микулишна»

Я перечитал заметку еще раз, ухмыльнувшись словам о творчестве Марио Пьюзо. Потом помассировал затылок и глянул в окно. На клумбе у здания парламента паслась дворняга, расцветкой похожая на корову. Чуть поодаль две другие дворняги занимались любовью. Проблемы семейства Забегаловых были им по боку.

В дверь аккуратно постучали. Я поднял голову и сказал: «Да!»

– Алексей Николаевич, а как же кофе пить?

На пороге стояла Наталья Владиславовна, наш специалист по связям с общественностью. Когда пресс-служба только-только создавалась заново, к нам ее командировал лично Хрюшников. Каюсь, ни малейшего восторга я тогда не испытал. В резюме новой сотрудницы в графе «Работа» значились одни лишь сведения о нескольких месяцах, проведенных под началом малоизвестного партийного парламентария. Я начал отбрыкиваться, но спикер моих возражений не принял. Чуть погодя я узнал, что у очаровательной Натальи имеется родня в дирекции некоего предприятия. По случайному совпадению – именно того, которым прежде командовал сам Виталий Иванович.

Впрочем, эта сотрудница оказалась приветливым и совсем не глупым человеком. Ветеранов аппаратной службы то и дело шокировали ее наряды, но в наш маленький коллектив она влилась быстро и органично.

– Спасибо. Меня тут уже… напоили, – ответил я.

– А может, зайдете? У нас зефир в шоколаде есть.

Против зефира невозможно было устоять. Тем более что позавтракать мне сегодня не удалось.

Помещение, где разыгрывались церемонии коллективного кофепития, находилось почти напротив моего персонального кабинета. Здесь трудились доблестные бойцы пресс-службы, включая любезную Наталью Владиславовну. Ее консультантская ставка бесила парламентских старослужащих не меньше, чем наряды. Правда, выражалось это бешенство главным образом в косых взглядах. Секрет быстрого выдвижения молодой сотрудницы был секретом первые недели три, не больше…

Кофе в чашке уже благоухал, и почти столь же сладкой была улыбка моего неформального заместителя Витюши Петрова. Вообще-то, он был Виктором Александровичем и разменял четвертый десяток, но за ясные голубые глаза и белый чубчик вся внутрипарламентская вертикаль звала его исключительно уменьшительно-ласкательно. Витюша отличался обходительностью манер, пунктуальностью и педантичной исполнительностью. Когда-то, на стыке студенчества и взрослой жизни, он тоже грешил журналистикой, но потом попал в аппарат и закрепился. Консультант Петров пережил все перестройки, реорганизации и ликвидации пресс-службы, четырежды временно исполнял обязанности ее главы – один раз даже с прибавкой к жалованью в размере пятисот целковых, но шефом так и не стал. Это, по-моему, наложило отпечаток на его личность.

Витюша улыбнулся еще шире.

– А мы шефа ждем, не пьем.

Я улыбнулся в ответ.

– Пейте. От этого не сопьетесь.

– Говорят, тебя профессор вызывал, – осторожно начал Витюша.

Профессором мы в узком кругу называли Валентина Юрьевича. В узком же кругу Виктор Александрович обращался ко мне на «ты». Как выходец из творческих коллективов, излишнего чинопочитания я никогда не любил.

– Приглашал, да, – рассеянно сказал я, прихлебывая из именной чашки.

– Опять обещал всех разогнать?

– Как ни странно, нет. Забыл, наверное.

– Забыл?

– Более важная тема нашлась, – пояснил я.

Все, как по команде, перестали прихлебывать.

– Читайте «Факты и комментарии». Других комментариев пока не будет.

Дверь приоткрылась, и показалось лицо Ростика.

– Алексей Николаевич, я снова к вам.

Я подхватил чашку.

– Пошли.

– Понимаете, Алина Вениаминовна просила обеспечить освещение в СМИ нашего конкурса, – продолжил Ростик уже в моем кабинете.

– Конкурса? – я сегодня туго переключался.

– Да, под патронажем «Ядрёной России». Там есть ограничения по закону, парламент не может использовать на это свои денежные средства, но Алина Вениаминовна сказала, что вы найдете вариант.

– Может, и найду. Это что-то социальное, по-моему?

– Социальное. Под лозунгом: «Всё во имя человека!».

– Фамилия человека не называется?

– Что?

– Ничего, это я так… Музыка навеяла. А финал скоро?

– Как раз перед выборами в Госдуму, – сказал Ростик.

– Понятно. Оставляй бумаги, подумаю.

– Алина Вениаминовна просила поскорее.

– Не обижу я ее, не волнуйся.

Выпроводив активного Ростика, я допил остывший кофе и потянулся за скандальным номером газеты. В этот момент опять задергался и запиликал мобильный.

– Послушай, что за фигня творится? – услыхал я голос директора издательского дома «Факты и комментарии» Андрея Бутурлина.

– Ты о чем?

– Сам знаешь.

– Ну, это скорее моя очередь спрашивать.

– Ладно, я подъеду сейчас. Сможем поговорить?

– Сможем. Подходи сразу в кабинет.

– Давай лучше в машине.

Синяя «девятка» Андрея стояла за пихтами, немного наискосок от здания парламента. Я устроился на переднем сиденье, поближе к собеседнику.

– Ты что, пресс-службой уже не руководишь? – без предисловий спросил Андрей.

– Почему?

– Откуда я знаю, почему? Я в аппаратные игры не играю.

– Давай без загадок. Повод какой?

– Колобков у тебя работает?

– Только числится. Подчинен формально.

– Я ваших нюансов не знаю, но этот придурок сегодня у меня был.

Владимир Владимирович Колобков на аппаратной службе в заксобрании находился недолго, месяцев около двух. За рекордно короткий срок он забодал своей душевной простотой буквально всех и каждого. В позапрошлой жизни Колобков редактировал комсомольский печатный орган. Падение советской власти он благополучно перенес, но не усидел в кресле после очередных демократических выборов. Дальнейшие его мытарства протекали во всяческих эфемерных партийных структурах, которые позднее оптом влились в «Ядрёную Россию».

Там Колобков пробыл дольше, чем на редакторском месте, проявив неожиданную цепкость в борьбе за выживание. Даже протиснулся в замы по идеологии. Однако на этой зыбкой почве тоже не устоял. Партия в том, что касалось данной материи, строго ориентировалась на указания из федерального центра. А поскольку указания часто запаздывали, в региональной ячейке большую часть времени выжидали, дабы не совершить политическую ошибку. Кипучей натуре Владимира Владимировича такая пассивность была чужда, и однажды его импровизацию признали вредной. Колобков жутко обиделся и пропал из партийного офиса, предварительно уничтожив содержимое своего компьютера. По слухам, отлеживался на даче, среди кустов и грядок, откуда его и вытащил всё тот же Валентин Юрьевич Забегалов.

– И что тебе Колобков говорил? – поинтересовался я.

– Требовал назвать имя автора. Орал, как резаный.

– И ты назвал?

– Еще чего! Это я только суду обязан, – фыркнул Андрей.

– И как наш товарищ реагировал?

– Орал еще громче. Угрожать начал: дескать, у парламента свои рычаги имеются. Я уже хотел ему в нюх дать. Он что, всегда такой псих?

– Он вообще псих.

– Серьезно?

– Абсолютно. И справка есть.

– Иди ты! – Андрей посмотрел на меня с недоверием. – Лечился, что ли?

– Еще при советской власти. Прямо с работы забирали в дурку. Да ты поспрашивай у журналистов со стажем.

– Ну и дела!

Я развел руками.

– Андрей, ну а теперь ты мне скажи: откуда заметка? Кто автор, я не спрашиваю.

– Прости, не могу. Не имею полномочий, – Бутурлин отвел глаза.

– Тогда спрошу по-другому. Это не твое решение?

– Не мое.

Я вздохнул и тут же вспомнил беседу с Хрюшниковым.

– Есть официальная информация для тебя. Забегалов требует поставить опровержение. Он явно на взводе.

Андрей пожал плечам.

– Пусть несут. Посмотрим.

– Ты за последствия не опасаешься? – я прищурился.

– Чего мне опасаться? У нас свои учредители, московские. Вот будет ваш парламент все полосы выкупать, тогда и станем писать только хорошее.

– Я почти то же самое Забегалову сказал.

– Правильно сказал. Да и кто он такой, этот Забегалов?! Я его даже в лицо не знаю. Я и Хрюшникова твоего один раз видел – когда ты нас знакомил. Колхозник колхозником. Как ты с ними вообще работаешь?

– Не я выбирал. Народ.

– А, брось! Забегалова народ не выбирал.

Я вздохнул еще раз, совершенно по-спикерски. И тут опять зазвонил мой мобильный. Это был Витюша.

– Ты где?

– Близко. Что случилось?

– Тебя на малый совет зовут. Ищут, найти не могут.

– Мой номер у всех есть. Пусть не идиотничают.

– Потеряли, наверное.

– В очередной раз, значит… Подожди, какой малый совет? В плане на сегодня ничего нет.

– Внесли только что.

Я выругался.

– Сколько минут осталось?

– Пять.

– Бегу.

Совет заседал уже минут тридцать. Наш вопрос значился в самом конце повестки и назвался «Об аккредитации». Хорошо, что всё подготовили заранее. Докладчиком, как всегда, был депутат из соответствующей комиссии. И, как всегда, этим депутатом была Алина Вениаминовна Тарарыкина.

Алина Вениаминовна среди обитателей нашего здания тоже отличалась повышенной кипучестью. Правда, хоть какие-нибудь материальные следы ее деятельности отыскать было невозможно. В персональном кабинете вместо Тарарыкиной обычно сиживала, глядя на мир исподлобья, толстая и страшная помощница. Алина же Вениаминовна быстро курсировала по всем этажам или уезжала читать какие-то лекции.

Ходила она, как правило, в брючных костюмах, стриглась коротко, под мальчика. Среди коллег-депутатов считалась носительницей комсомольского задора, хотя по возрасту была ближе к ветеранам труда. Еще в парламентском кругу бытовало мнение, что Тарарыкина – ведущий наш эксперт по PR-технологиям и СМИ. На чем оно было основано, лично я сказать затруднялся. Согласно опубликованной перед выборами биографии, Алина Вениаминовна недолгое время руководила службой продаж одного медиа-холдинга. Затем господа акционеры выдвинули ее в заксобрание: отстаивать интересы. О том, написала ли она сама хотя бы строчку в газету, ничего известно не было.

Депутаты были сегодня в хорошем настроении. Может быть, потому что прошлое заседание законодательного собрания имело место две недели назад. А, возможно, и оттого, что общий сбор всех парламентариев переносился еще на неделю вперед. Причина переноса была банальной. Просто исполнительная наша власть в пожарном порядке внесла на рассмотрение слуг народа кучу бумаг, и депутатские комиссии не успевали эту кучу переварить.

Против переноса пленарного заседания никто не возражал, даже парочка записных оппозиционеров. Но я кожей чувствовал, как нервничает спикер, то ли уже получивший втык от губернатора, то ли мучительно его ожидавший.

– Вопрос номер двадцать пять, – объявил Хрюшников и поправил очки, съехавшие почти на кончик носа. – Алина Вениаминовна, давай.

– Уважаемые коллеги, предлагается на утверждение список журналистов для аккредитации, – скороговоркой начала Тарарыкина, глядя куда-то вбок и вниз. – Документы готовы, завизированы всеми отделами. Заключение нашей комиссии: утвердить.

Хрюшников выпрямился в кресле.

– Возражений нет, товарищи?

Я, как всегда, пристроившийся в дальнем углу, закрыл блокнот. В таких случаях народные избранники даже не поднимали руки.

– У меня есть возражение! – вдруг раздался взволнованный голос.

Малый совет вздрогнул. Двое сидевших передо мной депутатов перестали обмениваться анекдотами.

– Алексей Николаевич, ты что – против? – спикер снял очки.

– Уважаемые коллеги, я хотел бы высказать особое мнение, – со своего места поднялся мой полный тезка – депутат Колотушко, член фракции «Коммунисты и беспартийные».

Совет подобрался, предчувствуя интересное.

Алексей Николаевич Колотушко не слыл великим молчальником, но и особыми мнениями направо и налево не разбрасывался. Партийно-фракционная принадлежность не мешала ему, как правило, голосовать заодно с правящим большинством. В миру он был директором музыкального театра, из имеющихся в городе самого бедствующего. Отчаянное положение этого очага культуры не мешало Колотушке раскатывать на джипе «Чероки». Машина, впрочем, как я слышал, была приобретена сыном Алексея Николаевича – брокером местной товарно-сырьевой биржи.

– Слушаем тебя, Алексей Николаевич, – молвил спикер.

– Я внимательно изучил список журналистов, которые желают получить аккредитацию, – зычно начал депутат. – И я был очень удивлен, увидев там фамилию Собакина из «Современной газеты». Я очень хорошо, к несчастью, знаю этого человека. Докладываю вам: это горький пьяница и антисоциальный элемент. Его выгоняли отовсюду, где он только пытался работать. Он ярый скандалист и профессиональный собиратель самых грязных сплетен. Такие, как Собакин, не могут объективно освещать деятельность нашего парламента!

Когда Колотушко, наконец, завершил свой гневный спич, в зале царило тихое веселье. Хрюшников посмотрел на Тарарыкину. Та молчала. Кто-то из парламентариев засмеялся в голос.

– Алексей Николаевич, прокомментируйте.

Тарарыкина смотрела на меня и обращалась явно ко мне. Я встал и глянул на спикера. Тот вроде бы не возражал.

– Уважаемые депутаты! Что касается аккредитации СМИ, мы обязаны действовать в соответствии с федеральным законом. Иначе нас поправят через прокуратуру или суд. Пресс-служба отвечает за то, чтобы подобных случаев не было, – произнося это, я чувствовал, как обиженный депутат сверлит меня глазами. – «Современная газета» подала заявку на аккредитацию в срок и оформила ее правильно. У нас нет законной причины отказать ей. Это могут подтвердить юристы. Если упомянутый человек будет являться в пьяном виде, тогда и станем реагировать. Ну а моральный облик – это не по нашей части.

– Да они там все такие! – добродушно подал реплику с места депутат Колыхаев, хозяин империи мебельных салонов и загородной резиденции с пристанью для катеров и яхт.

Зал смеялся уже в открытую. У Колыхаева колыхались даже его мясистые щеки.

– Юристы что скажут? – спикер двинул бровями.

– Мне добавить нечего, – сказала Светлана Ивановна, уже при трех спикерах начальница юротдела.

– Извини, Алексей Николаевич, поделать ничего не можем, – обращаясь к моему тезке, подытожил Хрюшников.

На этом заседание малого совета завершилось.

Близилось время обеда, а у меня было ощущение, что уже как минимум шестой час вечера. Я откинулся в своем кресле и повторно посмотрел в окно. Собаки, ранее интенсивно занимавшиеся любовью, куда-то подевались. Под пихтами предприниматели без образования юридического лица, да и вообще без всяких правовых оснований торговали трусами. Пора было рапортовать.

Я снял трубку старинного аппарата и набрал короткий номер Забегалова.

– Валентин Юрьевич, редакция «Фактов и комментариев» ждет текст вашего ответа.

– Хорошо. Через пятнадцать минут подойдите ко мне, на совещание.

Я послушал короткие гудки в трубке и медленно положил ее на место. Рядом тренькнул городской телефон.

– Привет еще раз. Это Онищенко. Скажи, парламент будет реагировать на заметку про управделами?

– Может, и будет.

– Это официальный ответ?

– Не придуривайся. Официального ответа пока нет.

– То есть, он готовится?

– Я этого не говорил.

– Ну, скажи хоть что-нибудь! Из чего мне информацию писать? – взмолился Онищенко.

– А это обязательно? – спросил я.

– Это же сенсация!

– Тоже мне сенсация.

– Ты же имеешь право делать заявления для СМИ.

– Только по поручению спикера или малого совета. Потерпи, Вася. Чует мое сердце, будет продолжение у этой истории. Но это тоже не для печати, – уточнил я.

Обнадежив собственного корреспондента «Интерксерокса», я запихнул блокнот в карман пиджака и зашагал к лифту.

Настроение у Валентина Юрьевича не улучшилось – это было видно с порога. На стульях вдоль стен уже сидели приглашенные. Бок о бок ютились безотказные Власьев с Лесных. Сделав губы ниточкой, застыла в ожидании Надежда Павловна – главный бухгалтер всего заксобрания и зам Забегалова по финансовой части. Напротив нее тщательно усаживалась неизменно строгая Светлана Ивановна из юридического.

Я присел на свободный стул рядом с Надеждой Павловной и заранее вытащил свой блокнот. Следом за мной в колонну по одному вошли начальники экономического и архивного отделов. Пауза затягивалась. Делать было нечего, и я по привычке огляделся.

Бумаг на столе с прошлого раза еще прибавилось. В глаза сразу бросились свежие копии каких-то публикаций из специальных юридических журналов. На полочках длинного застекленного шкафа по своему обыкновению красовались официозного вида брошюрки. Каждая из них содержала статейку, а то и две за подписью Валентина Юрьевича. Большой плазменный телевизор продолжал работать без звука. Судя по транслируемой картинке, шли новости белорусского государственного телевидения. Диктор и дикторша по очереди славили мудрую политику президента Лукашенко. Во всяком случае, мне так показалось.

Валентин Юрьевич поднял седую голову.

– Все в сборе?

– Да, Валентин Юрьевич, – быстрее всех отозвался Власьев.

– Тогда приступим. Присутствующие знают о сегодняшней газетной публикации. Для тех, кто не знает, пресс-служба сделает копии, – заговорил управделами.

По глазам Светланы Ивановны я понял, что она ещё не в курсе. Надежда Павловна рядом беспокойно завозилась. Я подумал, что она, похоже, тоже.

– Это явная провокация против парламента в целом, – голос Валентина Юрьевича окреп и чуть не зазвенел. – Свое доброе имя я буду защищать сам, и эти журналисты так легко не отделаются.

При слове «журналисты» губы Забегалова брезгливо скривились.

– Я уже поговорил на эту тему с Виталием Ивановичем, – добавил громкости Валентин Юрьевич. – Он полностью меня поддерживает! Будет официальное заявление от лица руководства парламента. Алексей Николаевич!

– Слушаю, – я занес ручку над блокнотом.

– Вас я попрошу разместить официальный ответ в газете.

– Платно?

– Никаких «платно»! Я уже сто раз говорил, что это они нам должны платить за информацию, – Забегалов еще повысил голос. – Пусть печатают бесплатно! А если откажутся, разместим в нашем издании и подадим в суд. И вообще, пора уже произвести творческо-лингвистическую экспертизу того, что они публикуют. И сделать выводы, нужна ли нам эта газета, нужен ли договор с ней.

– Экспертизу будет делать пресс-служба? – спросил я.

– Нет. Этим займутся квалифицированные специалисты, – отрезал управделами. – Ваша задача – проследить, чтобы опровержение вышло в срок и в полном объеме.

– Валентин Юрьевич, может, не стоит связываться с ними? – осторожно, как и подобает представителю ее профессии, произнесла Надежда Павловна. – Все знают вас как заслуженного и порядочного человека…

– Нет, стоит! – заряд гнева, предназначавшийся мне, достался главбуху. – А руководству отделов и служб приказываю: ознакомить с данной публикацией всех работников аппарата. И сегодня же провести ее коллективное обсуждение!

– Валентин Юрьевич, вы имеете в виду наше опровержение? – спросил главный экономист.

– Я имею в виду публикацию в газете «Факты и комментарии», – развеял сомнения Забегалов-старший. – Обсудите ее и об итогах доложите мне лично. Каждый!

Сразу после совещания я зашел в комнату к Витюше и Наталье. Витюша в одиночестве сидел за компьютером и при виде меня вздрогнул.

– Как дела?

– Да вот, – сконфуженно улыбнулся неформальный зам, – на обед не пошёл. Мне тут с научной конференции кое-что прислали, по языкознанию. Читаю.

– Устроит тебе профессор научную конференцию, – сказал я.

– Ему-то диссертации писать можно, – начал Витюша.

– Ему можно, а другим нельзя. И вообще, теперь слово «диссертации» лучше всуе не использовать, – посоветовал я. – После обеда собирай личный состав у меня. Будут коллективные чтения. А Наталья пусть сразу зайдет, когда появится.

У себя в кабинете я закрылся на ключ и наконец-то перевел дух. Долго трезвонил городской телефон, но трубку брать я не стал. Предстояло спокойно подумать над одним единственным вопросом: кому и для чего понадобилось мочить Валентина Юрьевича.

Вообще, покровителем Забегалова негласно считался вице-губернатор Кобяков. Биографии обоих были похожи, только Кобяков родился на пару лет раньше. Оба ковали карьеру в ленинском комсомоле, оба всю сознательную жизнь провели на аппаратной работе. Когда грянула перестройка, в бизнес не подались, лавировали и терпели. Кобяков пережил опалу при смене власти в регионе, был задвинут в самые глубокие недра канцелярии, но уцелел. Сделав правильные ставки, Георгий Вадимович при персоне нового губернатора, Григория Владимировича, вернул себе утраченные рубежи. Слыл он человеком крайне закрытым, интервью прессе вообще не давал, на планерках и совещаниях был немногословен и неулыбчив. Говорили, что бизнеса у него до сих пор нет, зато имеются влиятельные друзья в Москве – само собой, из числа бывших комсомольцев.

В аппарате губернатора Кобяков отвечал за подбор и расстановку кадров, а также курировал общественные организации и СМИ. Это – по официальной версии. На деле, кроме решения кадровых вопросов, Георгий Вадимович занимался проведением предвыборных кампаний – разумеется, с нужным Григорию Владимировичу результатом. С первого дня вице-губернаторства он входил в политсовет «Ядрёной России», где его весу и влиянию остро завидовал даже главный областной партайгеноссе Митрофанычев…

В дверь аккуратно, одним пальчиком, постучали. Я открыл.

– Алексей Николаевич, вызывали? – это была Наталья.

– Наташа, договоры с редакциями у тебя?

– Да. Занести?

– Там всё со всеми согласовано?

– Конечно. Ведь Виталий Иванович подписал.

– Тогда заноси.

Я подержал папку на руке, открыл, полистал.

– У тебя какие творческие планы на сегодня?

– Пишу сама себе должностную инструкцию. Вы же сказали, что это срочно.

– Это не я, это профессор сказал. Отложи на время инструкцию. Разошли договоры по редакциям – для подписания. Прямо сейчас.

Наталья внимательно посмотрела на меня. В такие моменты я лишний раз мысленно напоминал сам себе, что девушка она совсем не бестолковая.

– Алексей Николаевич, может, подождем?

– Зачем? Виталий Иванович подписал, надо двигаться дальше.

– А профессор? – осторожно спросила Наталья.

– Не вижу взаимосвязи, – спокойно ответил я.

После ухода Натальи я пробежал глазами текст, полученный у Забегалова. По объему ответ «Фактам и комментариям» превышал ерническую публикацию раза в полтора. По стилю он живо напомнил заявления ТАСС осенью 1983 года, посвященные вторжению США на Гренаду. Профессор обвинял зарвавшихся писак в утере всякой совести и порядочности, в полном забвении принципа объективности и неуважении к закону. Подробно и тщательно перечислялись все регалии Валентина Юрьевича – звания, почетные грамоты, дипломы. Указывался общий трудовой стаж. Насчет же Забегалова-младшего Забегалов-старший написал, что Юрий Валентинович был принят на работу под начало Валентина Юрьевича в строжайшем соответствии со всеми кодексами – как и положено, на конкурсной основе. А до этого знаменательного события сын, еще будучи студентом, проходил в аппарате у отца производственную практику и заслуживал самых лестных отзывов. Пассаж про делишки архивного отдела Забегалов-старший целиком и полностью оставлял на так называемой совести так называемых журналистов, уклонившись от объяснений по существу.

Я улыбнулся, и улыбка моя была не из приятных. Автор, прикрывшийся псевдонимом «Василиса Микулишна», действительно знал многое о жизни аппарата. Те, кто не один год посвятили работе в этих стенах, не раз и не два слышали разговорчики о том, сколько кандидатских и докторских диссертаций было подготовлено силами наших архивистов, скольких уважаемых людей осчастливили тихие подручные Валентина Юрьевича… Правда, о том, как благодарили управляющего делами эти уважаемые счастливцы, даже наиболее языкатые сплетники предпочитали помалкивать.

Самое оригинальное обнаружилось в самом низу последнего листа. Ответ бессовестной прессе был подписан моей фамилией.

Сотрудники расходились в недоумении и предвкушении. Недоумевали по поводу факта обязательного коллективного обсуждения статьи, предвкушали продолжение интриги. Я упорно делал вид, что не замечаю бросаемых на меня взглядов. Витюша задержался в дверях и помялся, как всегда.

Я вскинул брови, опять почти по-спикерски.

– Поговорить?

– Да.

– Тогда прикрой дверь.

Витюша прикрыл и сел на ближний ко мне стул.

– Там Колобков копии материалов затребовал, – сказал он вполголоса.

– Каких материалов?

– Наших прошлых договорных публикаций в «Фактах и комментариях», за которые парламент платил.

– А кто он такой, чтобы требовать? – спросил я.

Витюша опустил свои ясные очи.

– Ты дал? – продолжил я.

– Нет пока.

– И не давай. Как объявится Колобков, пусть ко мне идет.

В последующие минут сорок я периодически названивал в приемную Хрюшникова. Там любезнейшую Алевтину Викторовну после обеда сменила совсем неприветливая и немногословная Елена Вячеславовна. По ее словам, спикер то принимал депутатов, то говорил с Москвой по прямому проводу, то, наконец, уехал в неизвестном направлении, не сказав, когда вернется. Звонить Хрюшникову на мобильный я не стал, памятуя о его категорическом запрете на подобного рода действия. Дела пресс-службы Виталий Иванович срочными не считал.

Оставив это бесполезное занятие, я вышел прогуляться и размять ноги. В курилке на первом этаже, у запасного выхода на улицу, раздавались какие-то всхлипы. При ближайшем рассмотрении источником этих звуков оказалась сотрудница нашего собственного печатного издания Ольга Дмитренко. Она то затягивалась сигаретой, то громко шмыгала носом. Глаза у Ольги были явно на мокром месте.

– По какому вопросу плачешь? – осведомился я.

– Достал уже, – мрачно ответила Ольга.

– Я?

– Нет. Колобков.

– А что конкретно случилось?

– Текст мой опять потерял, а на меня орет. Будто я его не сдавала!

– Ты протоколируй и документируй.

– Протоколирую! По электронной почте посылаю в соседний кабинет! Но он же чокнутый! Номер сверстает, в типографию отошлет, а потом про свои же планы вспоминает.

– Амнезия.

– Что-что?

– Заболевание такое. Не рыдай, побереги здоровье. А то будешь такой же, как он.

– Типун тебе на язык! – Ольга нервно затушила окурок. – Пойду работать, а то сегодня еще в редакцию надо, за авансом.

Коллектив парламентского издания был почти в полном составе приписан к редакции бывшей областной партийной газеты «Ленинское знамя». С каждым его членом оформляли краткосрочный договор: с новичками – на месяц, со всеми остальными – на квартал. Считалось, что в таком случае люди будут острее чувствовать ответственность за свои слова и поступки. На довольствии в аппарате стояли двое: Колобков, редактор выпуска, и фотограф Колёсиков. Последнему платили сущие копейки, и он, как мог, подхалтуривал, устраивая левые фотосессии с депутатами. А пишущая наша братия регулярно бегала в «Знамя» за сладкой копеечкой, подвергаясь там мелким унижениям. Старые «ленинцы», которые давно приватизировали редакционный особняк со всеми активами, свысока смотрели на входящих-исходящих. Сами они бросили писать вообще, сдавая газетные полосы под рекламу, постановления-извещения и договорные материалы о достижениях властей.

Простившись с Ольгой, я вернулся к себе на этаж. Под дверью кабинета переминался с ноги на ногу приснопамятный консультант Колобков. Со мной он поздоровался, как всегда, в искательной манере, но я этого тона не принял и, молча кивнув, уселся в кресло.

– Расскажите, Владимир Владимирович, зачем вам копии материалов.

– Понимаете, Алексей Николаевич, это поручение Валентина Юрьевича. Эта грязная заметка – однозначно провокация против парламента. Нельзя, чтобы такое сходило с рук, и Валентин Юрьевич того же мнения.

– Делать вы с ними что будете?

– Понимаете, принято решение провести экспертизу…

– Это я слышал уже, – сухо заметил я. – А не скажете случайно, кто ответ писал?

– Какой ответ, Алексей Николаевич?

– «Фактам и комментариям». За моей подписью.

Колобков побледнел и облизнул губы.

– Понимаете, сам текст писал я по заданию Валентина Юрьевича, но кто подписывал, я не знаю, уверяю вас.

– Владимир Владимирович, – начал я голосом, который был неприятен мне самому, – вы всё-таки числитесь сотрудником нашей пресс-службы. Я вижу и понимаю вашу особую роль, но вы хотя бы заранее уведомляйте меня о публикациях, которые должны идти от моего имени. На большее я уже давно не претендую.

Глаза у Колобкова отчаянно бегали туда-сюда.

– Алексей Николаевич, прошу меня извинить, если что-то не так. Но это действительно было поручение Валентина Юрьевича.

– И в редакцию ездили по его поручению?

– В редакцию?

– Да.

Колобков облизнулся еще раз.

– Понимаете…

– Это тоже было поручение Валентина Юрьевича? – перебил я его.

– Да, но…

– А вы в курсе, что согласно утвержденному положению о пресс-службе все контакты со СМИ от лица парламента осуществляет только начальник пресс-службы или ее сотрудники по его поручению?

– Я…

– Я лично вам поручал выяснять отношения с редакцией «Фактов и комментариев»? Да или нет?

– Алексей Николаевич, были затронуты честь и достоинство Валентина Юрьевича. Это вопиющий факт! – с надрывом в голосе заявил Колобков.

– О своих чести и достоинстве Валентин Юрьевич способен позаботиться сам. Цитирую его же высказывание, – сказал я. – И сообщите мне, пожалуйста, кто конкретно будет проводить эту вашу экспертизу?

Колобков прекратил облизываться и выпрямил спину.

– Экспертизу? В частности, я буду проводить.

– Вы?!

– Да. Забыл вам сказать: в прошлом месяце я защитил кандидатскуюдиссертацию по словесности. И еще этим займётся Андрей Павлович.

Я откинулся на спинку кресла. Вот уж точно было «без комментариев».

Об Андрее Павловиче Карлове был особый спич. Появился этот кадр на парламентском горизонте примерно через неделю после моего назначения. Все мои предложения по комплектованию штата пресс-службы Хрюшников тогда завернул, сказав, что денег в бюджете нет. И на следующий же день, при подписании очередных важных бумаг, спикер как бы вскользь сообщил мне, что под мое командование с понедельника поступит бывший собкор «Советской промышленности». По неопытности я начал возражать, приводить логические доводы, но был отослан прочь. И собкор со стажем приступил к выполнению обязанностей референта.

В журналистских кругах это событие вызвало изрядный смех. Андрей Павлович относился к тесному кружку спивающихся корифеев. Корифеями эти работники пера и микрофона величали себя сами, ибо когда-то вместе учились и получали ценные указания из обкома партии. После краха социализма судьба раскидала их, и отчего-то ни один особо не преуспел. Карлова из «Советской промышленности» выперли, да и сама «Промышленность» протянула недолго. Обиженный на весь белый свет, Андрей Павлович подрабатывал в разных изданиях, рангом пониже и с уровнем оплаты поскромнее. Писал, как он выражался, крепкую публицистику. Я в ней ничего крепкого не видел, мог лишь гадать о крепости употребленных при написании напитков. В погоне за яркими эпитетами вольно обращаясь с фактурой, Карлов неоднократно нарывался на неприятности. За него редакциям не раз приходилось письменно извиняться. Посему корифей сменил немало изданий, а несло от него вечно, как от ликероводочного завода.

Когда в парламенте Андрею Павловичу сказали, что рабочий день здесь начинается в девять утра, он сильно оскорбился. По словам Андрея Павловича, произнесенным при этом, он всегда был и остался человеком творческим, а человеку творческому не пристало являться в контору по звонку. Человек творческий, по его словам, творит, опираясь на вдохновение, а не по приказу. Как ни странно, после этих слов из аппарата его не попросили. Хрюшников, по данным из надежного источника, прямо балдел от корифеевой писанины и даже приводил ее в пример. Сидеть вдвоем с Карловым в одном кабинете никто не хотел, дабы не подвергнуться отравлению. В конце концов, после внутренней борьбы, подселили к нему бедную Ольгу – как самую молодую и не могущую сопротивляться.

– Идите, Владимир Владимирович, занимайтесь, – сказал я веско, давая понять, что беседа окончена.

День в парламенте близился к финишу. Хрюшникова я так и не услышал и не увидел. От Елены Вячеславовны узнал, что спикер заезжал минут на десять, потом снова уехал. Соединить она, по ее словам, не успела – а вернее, как всегда, не захотела. Думаю, по своему обыкновению разгадывала кроссворды и сканворды. К такому варианту я был заранее морально подготовлен. Поэтому очередной гость застал меня за составлением пространной служебной записки на высочайшее имя.

Дверь мягко отворилась, пропуская внутрь кабинета Семёна Марковича Домашевского, одного из моих предшественников на высоком посту в пресс-службе законодательного собрания. Служивший верой и правдой партийному спикеру из фракции «Коммунисты и беспартийные», он был без церемоний выброшен из ближнего круга при смене караула. Эпоха «Ядрёной России» загнала Семёна Марковича в консультанты третьесортного отдела писем. Зам управляющего делами Власьев собственноручно выкинул в коридор пожитки и бумаги опального пресс-секретаря.

Семён Маркович, кроме службы в аппарате, преподавал на факультете словесности и слыл хорошим дядькой. Пересдавать экзамены к нему приходили прямо сюда. Напугав разгильдяев и разгильдяек нахмуренными бровями и суровым тоном, он всякий раз потом смягчался и говорил: «Ну, давайте вашу зачетку». В молодости Семён Маркович сам поработал журналистом, вкусил и партийного хлебушка – то есть, ведал, что почем. Его и сейчас привлекали к творческим работам, а если конкретно, поручали готовить поздравительные адреса и обращения. До пенсии Домашевскому оставалось несколько месяцев, и в верхах сейчас решалась его дальнейшая судьба.

– Здравствуйте-здравствуйте, Семён Маркович, – улыбнулся я ему. – Заходите, пообщаемся.

– Да зачем я тебя отвлекать буду? – вздохнул Семён Маркович, проходя и пристраиваясь у окошка.

– Вы меня никогда не отвлекаете, – заверил я.

– Ну что, пнули Забегалова? – издалека начал Семён Маркович.

– Пнули. Только зачем и кто, до сих пор не пойму.

– А ведь он уверен, что это ты, – прищурился Семён Маркович.

До меня дошло не сразу. Семён Маркович глядел, улыбаясь, и протирал мятым носовым платком очки.

– Я?!

– Ты, ты. Он же знает, что ты его не любишь.

– Да что он, девица красная, чтобы я его любил?

– Не знаю, не знаю…

– Вообще, откуда эта информация?

– Говорят в кулуарах, – Семён Маркович неопределенно повращал очками.

– Может, стравливают нас таким образом? – предположил я.

– Может, и стравливают. Тот же Никифор Мефодиевич на тебя ох как зол…

– Да пошел он, гнида старая! – не сдержался я.

– Говорит, обидел ты его сильно, – продолжал Семён Маркович.

Я захотел плюнуть, да некуда было.

Никифору Мефодиевичу, по моему убеждению, давным-давно пора было прищемить его поганый язык. Таких, как он, следовало еще году в девяносто первом вывезти на барже подальше от берега и открыть кингстоны. Жаль, первому президенту России не хватило запала проделать всё это. Кормясь слухами и сплетнями, товарищ Толиков дул в уши не одному Хрюшникову. А обида его заключалась вот в чем. Как-то раз преподобному Никифору Мефодиевичу вздумалось вдруг показать служебное рвение – собственноручно написать в наше издание про какую-то мемориальную доску. Про ее охрененное значение в деле воспитания подрастающих поколений. И не просто написать, но и запечатлеть сие изделие на фото. Конечно, придворный фотограф Колёсиков был в тот момент занят, о чем я и сказал инициативному товарищу. Кроме того, Никифору Мефодиевичу мною было сообщено, что о подобных инициативах желательно извещать меня заранее, а не в последние десять минут. Ни слова не говоря в ответ, товарищ Толиков тогда вышел с таким видом, будто его унизили и растоптали. Попрали человеческое достоинство.

– Я через всё это проходил, – говорил тем временем Семён Маркович. – А тебя они особенно ненавидят: ты же не их человек. Толиков до сих пор возмущается. Не может понять, откуда ты взялся.

Я неаккуратно пошевелился в кресле, и боль в спине тут же напомнила о себе.

– Может, ну их всех к чёрту? А, Семён Маркович? Пусть сами в своем г… копаются?

– Не горячись, Алексей Николаевич. Спокойнее будь.

– Обрастать толстой кожей?

– Ну да, если можно так сказать. Уволишься, а что толку? Поставят на твое место какого-нибудь идиота.

– Я тут сам скоро в идиота превращусь.

А память подбрасывала новые сценки из прошлого. При известии о моем назначении все в аппарате, конечно, выпали в осадок. В тот момент в ящике стола у Хрюшникова лежала целая пачка резюме и прошений. Больше месяца спикеру промывали мозги самые разные кандидаты и кандидатки. Одна из кандидаток, по фамилии Скотникова, рвалась даже к нему в загородную резиденцию, грозясь лично представить развернутую концепцию работы пресс-службы. Себе в актив мадам Скотникова заносила доблестную службу в секретариате одного из предыдущих губернаторов. Ныне была она соседкой всё того же Валентина Юрьевича по подъезду одного и того же номенклатурного жилого дома.

К изумлению публики, спикер стоически вынес эти наскоки и подходцы. Этим он изрядно огорчил и Забегалова, и ряд других желающих пристроить в аппарат своего человечка или даже пристроиться лично. С тех-то самых пор любимой темой расстроенного Валентина Юрьевича и стали рассуждения о необходимости разогнать пресс-службу как слишком дорогостоящую структуру, к тому же хронически и вызывающе не выполняющую своих обязанностей.

Семён Маркович улыбался и глядел на меня сквозь очки.

– Ничего, Алексей Николаевич! Всё нормально. Держись!

– Да смысла всё меньше вижу.

Спина как будто отваливалась. Хотелось вытянуться и забыться, а еще лучше – погрузиться в соленую ласковую воду Средиземного моря, снова увидеть залитые солнцем горы, пальмы и разноцветные паруса…

Семён Маркович тактично кашлянул.

– Ну, я пойду. Ты тоже не засиживайся, отдохни.

– А вы же в отпуске вроде бы, – вспомнил я.

– На больничном, – поправил Семён Маркович. – Поджелудочная ноет, обследоваться надо.

– Ну и обследуйтесь. Зачем сюда ходить?

– Вызывают, – развёл руками Семён Маркович. – Сегодня в обед спохватились: надо, оказывается, сделать речь к открытию клуба.

– Какого клуба? Ночного?

– Сельского. У Виталия Ивановича в избирательном округе. Он говорит, ты ему не пишешь ничего, вот меня и озадачили.

Я только рукой махнул.

– Интересно, а он хоть раз мне поручал?

– Не знаю, не знаю…

– Зато я знаю. Не было такого. У пресс-службы вообще эту функцию забрали. Теперь то вас дергают, то вообще непонятно кого. Бардак развели и виноватых ищут! – я с хрустом оторвал вчерашний листок календаря.

– Держись, Алексей Николаевич, – повторил Домашевский, вставая.

Я кивнул в ответ.

– Тут Шарохин к тебе не заходил? – спросил Семён Маркович уже с порога.

– Нет. А зачем?

– Если зайдет, скажи, что не видел меня, ладно?

– Скажу, – пообещал я.

Все будто сговорились не дать мне закончить эту служебную записку. Продвинуться вперед я успел ровно на абзац, когда дверь снова распахнулась – в этот раз без стука и стремительно. В кабинет, часто дыша, вбежал депутат Шарохин. Михаил Юрьевич руководил межфракционной группой «Честность», созданной на заре нынешнего созыва. Тогда всерьез предполагалось, что в нее вольются все, кому дороги идеалы неподкупности – невзирая на партийную принадлежность. Кончилась затея тем, что в группе скоро остались двое – сам Шарохин и один его коллега, в принципе не появлявшийся в парламенте. По регламенту группа должна была принять решение о самороспуске, но для этого ей надо было собраться на заседание. А провести его не имелось ни малейшей возможности, ибо кворум, согласно всё тому же регламенту, составлял более половины ее списочного состава.

Над уникальной ситуацией смеялись все, но поделать что-либо никто не мог. Закон, как известно, суров. И Михаил Юрьевич на совершенно законных основаниях продолжал ходить на малый совет, имел свой кабинет с телефоном-вертушкой и консультантом и, само собой, получал хорошую заработную плату с надбавками и премиями. Лидеру группы, как и главам партийных фракций, таковая полагалась.

Сам лидер был человеком военным (разумеется, уже несколько лет как в отставке) и периодически выступал с громкими заявлениями – то о горестной судьбе всей животноводческой отрасли, то о недопустимости приватизации городских рынков. Вполне, по-моему, искренне и честно ратовал за усиление государственного регулирования и, одновременно, за беспощадную борьбу с коррупцией. Что, опять же, по моему мнению, явно противоречило друг другу.

– Николаич, к тебе Домашевский не забегал? – сразу спросил Шарохин.

– Нет, – ответил я, помня свое обещание.

– Ах, падла такая! – яростно выдохнул депутат. – Нет, ну ты смотри, а! Специально от меня бегает!

– Говорят, он на больничном, – обмолвился я.

– Знаем мы эти больничные! Симулянт он! – продолжал бушевать Михаил Юрьевич.

– А что случилось? – спросил я, отрываясь от компьютера.

– Чтоб я за него хоть раз еще поручился!.. Да его прибить мало! – развивал свою мысль парламентарий.

В принципе всё было ясно и без вопросов. История эта началась до моего появления в аппарате. Тогда еще действующий пресс-секретарь задумался об улучшении жилищных условий и занял деньжат в одном почтенном банке. Крупную сумму без поручителя не давали, и Семён Маркович привлек в этом качестве депутата Шарохина, с которым был на короткой ноге. Потом власть переменилась, Домашевского хотели убрать из парламента к чёртовой матери и даже оформили приказ о его увольнении. Болтался он между небом и землей месяца три, банку кредит не возвращал. Банк разъярился и адресовал претензии поручителю. Поручитель тоже разъярился, ибо ничего такого не предполагал. И пошла писать губерния…

Семёна Марковича в аппарате оставили, но понизили и в должности, и в зарплате. Долг меж тем образовался приличный, особенно учитывая штрафные санкции. Банк пригрозил судом, и лидер группы «Честность» заплатил за Домашевского, дабы не было публичного скандала, связанного с депутатским именем. После чего эпопея продолжилась. Теперь уже Михаил Юрьевич бегал за Семёном Марковичем, требуя с него каких-то дополнительных расписок. Периодически депутат срывался на крик и обещал отвезти неплательщика в лес, подышать свежим воздухом.

– Говорят, он часть долга вернул, – сказал я.

– Хрен он чего вернул! – рявкнул Шарохин. – Он еще за моральный ущерб должен! Меня, уважаемого человека, в суд из-за него чуть не потащили!

– Моральный ущерб – материя тонкая, его трудно подсчитать, —заметил я.

– Ничего, подсчитаем! Я сам в суд подам! Квартиру у него заберу! – грохотал депутат.

Я вспомнил разговор с Валентином Юрьевичем. Видимо, на лице у меня что-то отразилось, так как Шарохин убавил громкость и спросил:

– Я тебя отвлекаю, наверное?

– Не очень, – дипломатично ответил я и покосился на монитор.

– Ну, извини. Сам понимаешь, он меня достал, – развел руками депутат. – Слушай, а что сегодня «Факты и комментарии» написали?

После ухода Шарохина, которого я снабдил копией заметки, работа пошла веселее. Как ни странно, никто больше не звонил и не заглядывал. Было около семи вечера, когда я поставил последнюю точку.

Я откинулся на спинку кресла, потянулся и перечитал концовку.

«…Все параметры договора на следующий календарный год уже согласованы обеими сторонами, текст подписан Вами и выслан генеральному директору издательского дома «Факты и комментарии». Начав односторонний, задним числом, пересмотр, парламент создаст прецедент, который может иметь последствия для всех СМИ. Никто из руководителей законодательного собрания ранее не поступал подобным образом. Естественно, в ближайшее время о таком шаге станет известно другим редакциям. Вследствие этого, все наши усилия, предпринятые за последние два года ради улучшения имиджа регионального парламента, могут оказаться обесцененными.

Ссылки на экспертизу качества договорных журналистских публикаций в правовом отношении совершенно неубедительны. Ныне действующие, а также заключаемые нами договоры не содержат никаких упоминаний о возможности экспертизы. Законодательством такая экспертиза вообще не предусмотрена, а ее объективные критерии отсутствуют. Со стороны парламента эти действия будут выглядеть попыткой свести счеты с газетой.

Убедительно прошу Вас взвесить все «за» и «против» для того, чтобы избежать непоправимой ошибки в нашей информационной политике.

Надеюсь на понимание».

Язычок, конечно, был еще тот, но…с волками жить – не поле перейти. Главную мысль, по-моему, донести удалось. Я распечатал служебную записку, расписался внизу и запер ее на ключ в верхнем ящике стола. Сейф пресс-службе не полагался, как и много чего еще. Диск с файлами я засунул в папку и взял ее с твердым намерением отправиться домой.

В большом здании давно уже было пусто. Свет в его коридорах не горел. Практически все работники аппарата убыли точно по графику, не задерживаясь в кабинетах ни на минуту. Задержки при новом руководстве не поощрялись: чрезмерное усердие даже будило в начальстве подозрения. Зачем за ту же зарплату нормальный человек будет пересиживать на службе?

Милиционер на вахте принял у меня ключ, и я привычно пожелал ему спокойного дежурства, когда пробудился мобильник.

– Ты нашу последнюю сводку читал?

То был Онищенко.

– Я не в кабинете.

– Жалко.

– Скажи своими словами.

– Прокуратура начала проверку.

– Проверку чего?

– Фактов, изложенных «Фактами». Про вашего Забегалова и сына.

У меня перехватило дыхание.

– Слышишь меня? Проверяют насчет родственных связей и прочего, – продолжал Онищенко.

– А основание для проверки? – спросил я.

Собкор «Интерксерокса» захихикал.

– Основание – сам факт публикации. Прокуратура по закону имеет полное право.

– Ну, спасибо, – только и ответил я.

– А ты наши сводки не читаешь, – ласково попенял мне коллега.

В кабачке «Синьор Робинзон» играла музыка. По вечерам в будние дни клиентов было немного. Мы вдвоем с Егором сидели в зальчике с бильярдом, за плетеной загородкой, которая изображала часть необитаемого острова. Как обычно, пили пиво. Домой, в пустую и не слишком теплую квартиру, мне что-то не хотелось.

– Брешут все. Верить, вообще, никому нельзя, – говорил Егор, закусывая блинчиком с семгой. – Думаешь, твой Домашевский на тебя не стучит? Ха! Размечтался…

– Ему-то зачем? – попробовал возразить я.

– А затем, чтобы выслужиться! Чтобы на пенсию не вытурили. Чтобы еще денег пополучать не за хрен собачий.

У Егора получалось довольно убедительно. И сам он был убедителен по своему обыкновению – с пудовыми кулачищами и живым весом в сто тридцать кило, при росте метр девяносто. Знал я его, можно сказать, с незапамятных времён. Я тогда был начинающим репортером, а Егор терся в неформальной тусовке, сражался за экологию и демократию. Стоял на митингах с портретом Ельцина. Потом судьба привела его в помощники к одному депутату, откуда мой приятель пробился в мэрию.

Но во властных структурах Егор не стал засиживаться. Прекратив, по его собственному выражению, маяться дурью, он рванул покорять банковскую сферу. К моменту нашего вечернего разговора за ним уже числился солидный стаж финансиста-практика, и командовал бывший юный демократ целым отделом в кредитном учреждении.

– Вот, по-твоему, чьих это рук дело? – спросил я его уже слегка заплетавшимся языком.

Егор хмыкнул, поддевая вилкой очередной кусок.

– Не знаю. Мутная какая-то история. Я бы даже подумал, что тебя специально подставляют, если бы не эта проверка. Прокуратура просто так ничего не делает.

– Прокуратура? Да она спала года три, не меньше. В упор ничего не видела и видеть не хотела! И про сына, и про махинации в архивах каждая собака в аппарате знала! – я непроизвольно повысил голос, и официантка с любопытством оглянулась на нас.

– Ты сам всё за меня сказал, – спокойно заметил Егор. – Три года спала, а тут – бац! – и проснулась. Кто ее разбудил? Кто сказал «фас»?

– Егор, дорогой, – проникновенно ответил я, хлебнув из бокала, – ты пойми: Забегалов – не та фигура, чтобы палить по ней из главного калибра. Это не политическая величина и не олигарх, у которого хотят забрать бизнес. Его шкурная выгода на сраных этих диссертациях – копейки по меркам серьезных людей.

– Это я понимаю, не беспокойся, – кивнул мой собеседник. – Тут всякие варианты возможны. Может, Хрюшникову твоему сигнальчик сверху подают: мол, ты, товарищ, не очень расслабляйся у себя в парламенте. Помни, благодаря кому ты свою должность получил, и не думай с поводка соскочить. А, может быть, через Забегалова, через его возможное падение, хотят кого-то из настоящих вождей ослабить.

– Кого? – спросил я в упор. – Кобякова?

– Не исключено, – помедлив, серьезно ответил Егор.

– Вообще, «Факты и комментарии» в такие игры не играют, – я снова отпил из бокала. – Да, дружат они кое с кем в городе, но от областных дел обычно далеки. Может, конечно, их московские акционеры политикой решили позаниматься…

– Или те, с кем они дружат в городе, решили помочь кому-то в области, – ковыряя в зубах, как бы между прочим сказал мой старый знакомый.

От выпитого пива слегка шумело в голове, но меня как будто молнией долбануло. Я хорошо знал, с кем действительно дружит Андрей Бутурлин, но почему-то совсем не подумал об этом в горячке безумного дня.

– Ладно, всё. Хватит о политике, – оборвал мои размышления Егор. – Смотри, какие экземпляры в бильярд играют. Вон с той брюнеткой я бы прямо сейчас познакомился! Не могу, питаю слабость к брюнеткам…

Глава вторая

Человек конфликтный

Утро стрелецкой казни было, конечно, суровее к своим жертвам. Но и сейчас мне мало не показалось. Я потер ладонью глаза, в которые словно кто-то насыпал песка. Будильник продолжал выводить рокочущую мелодию. С усилием откинув одеяло, я полез ногами в тапки.

Из зеркала в ванной на меня глянула помятая физиономия с прической как у пугала. События позднего вечера и, частично, ночи вспоминались плохо. Не надо было потом пить джин. Но разве Егора остановишь, когда он заведется?.. Я более или менее отчетливо помнил, как играли в бильярд с двумя какими-то студентками. Хотя студентками ли? Документов они, по-моему, не предъявляли. У одной, той самой брюнетки, были джинсы с очень низкой талией, и Егор то и дело норовил приобнять ее сзади. В его ладони почти полностью умещалось то, что располагалось ниже талии.

Я не фанат бильярда, и это еще слабо сказано. Но, к моему величайшему изумлению, первую партию мы с блондинкой (второй студенткой) выиграли. Потом игра продолжилась с переменным успехом. Для куража заказали еще пива, хотя внутрь оно уже практически не лезло. Егор точно поймал кураж, скинул пиджак с галстуком и пел песни на ломаном немецком и английском и плясал гопака. Брюнетку он, кажется, ощупал всю без изъятий. Наш выход из кабачка в моей памяти не отложился. Дальше мы вроде бы всей компанией стояли на улице… да, и пили джин из горлышка бутылки, по очереди.

С хозяйкой заведения, тоже давнишней знакомой Егора, мы простились тепло. Потом куда-то брели. Потом Егор вместе с брюнеткой ненавязчиво испарились… Ах, да, моя блондинка запросилась в боулинг, но я и к боулингу совершенно равнодушен. Вдобавок из головы у меня никак не шли аппаратные переживания. Студентка тотчас же надулась, после чего была без разговоров посажена в маршрутное такси. Домой я прибыл, судя по всему, на автопилоте.

Лица наших спутниц я сейчас, наверное, не вспомнил бы.

– Да, Алексей Николаевич, не надо смешивать напитки, – хрипло сказал я своему отражению в зеркале.

После душа и бритья мне заметно полегчало. Я извлек из шкафа пиджак посвежее (вчерашний болтался на вешалке в прихожей), переложил в карман удостоверение и заторопился на службу. Обычный утренний променад по холодку был весьма кстати.

На верхней ступеньке парламентского крыльца стоял зам управляющего делами Власьев. Его большие, навыкате, глаза по-рачьи озирали каждого с головы до ног. Самый преданный нукер Валентина Юрьевича осуществлял важнейшую миссию: контролировал своевременность прибытия. В руке его на осеннем ветру трепетал блокнотик.

Со стороны парковки одновременно со мной приблизилась Наталья Владиславовна. Власьев явно недружелюбно покосился на ее коротенькое белоснежное пальтишко, купленное этим летом в Италии, и на длинные ноги в колготках цвета «Фуксия».

– Я сегодня вовремя, Андрей Александрович, – ангельским тоном сказала Наталья, вертя в тонких пальчиках брелочек с ключами от новенького «Ниссана».

Власьев не удостоил ее ответом.

Я улыбнулся Наталье и кивнул заму управделами.

– Кофе пить к нам придете, Алексей Николаевич? – поинтересовалась Наталья.

– Приду обязательно, – ответил я. – Набирай пока воду.

В кабинете, повесив куртку в шкаф и проведя расческой по волосам, я отработанным движением запустил компьютер. Ввел парламентский пароль и зашел в Интернет. Перед чашкой кофе, как обычно, хотелось посмотреть свою почту. Служебным ящиком я практически не пользовался – так и не привык: деловую, как и личную переписку вел через старый персональный, которым обзавелся задолго до службы.

На пароль к нему, вводившийся ранее тысячи раз, мой ящик реагировал странно. Машина просигналила мне, что желательно проверить написание. Я проверил, хотя не видел такой нужды. Эти буквы и цифры я помнил лучше, чем номер телефона. Результат не изменился. После пятого подряд ввода и пятого отказа стало понятно, что без технического специалиста тут не обойтись. Я позвонил в нашу компьютерную «скорую помощь», изложил суть и сказал, что буду в помещении напротив, а ключ оставлю в замке.

Чайник урчал, нагреваясь. Витюша приветствовал меня улыбкой и кипой свежей прессы.

– Про нас больше ничего не пишут?

– Про нас нет, а насчет профессора «Канцелярская правда» сообщает, что прокуратура интересуется им и его сыном, – ответил Витюша. – Ссылаются на «Интерксерокс».

– Про агентство я знаю. А в «Канцелярскую правду», похоже, тоже будем опровержение слать.

Горячий и сладкий кофе окончательно вернул меня к жизни. В очередной раз я мысленно пообещал себе никогда не соревноваться с Егором в количестве выпитого – ввиду изначальной и полной обреченности этого занятия.

– Алексей Николаевич, «Фактам и комментариям» уже можно письмо отправлять? – спросила Наталья.

– Подожди чуть-чуть, до особого распоряжения. Ладно?

В дверь поскреблись.

– Да! – крикнул я.

То был не товарищ Толиков, хотя манера казалась похожей. То был наш компьютерщик Пётр Иванович – тихий, дотошный и безотказный работник, лысоватый, полноватый и круглолицый мужчина. Всех коллег по аппарату он охотно консультировал в любое время и по первому требованию.

– Алексей Николаевич, – как-то смущенно произнес он, – можно вас на минутку?

Мы с ним вышли в коридор.

– Что-нибудь секретное? – пошутил я.

– Да понимаете, такое впечатление, что ваш ящик взломан, – сказал Пётр Иванович.

– Взломан? Кем?

– Не знаю. Отсюда установить невозможно.

Я взялся за голову.

– Бред какой-то… Кому он нужен – взламывать его?! Это что, Пентагон?

– Алексей Николаевич, я простой техник, – начал Пётр Иванович. – И это пока только мое предположение, понимаете? Надо, конечно, еще проверять. Но мой опыт говорит о том, что это – самый правдоподобный вариант.

– Что же делать? Были такие прецеденты?

– При мне не было. Вы лучше доложите Забегалову, а он решит, кому поручить разбираться. Но на мои слова не ссылайтесь, ладно? Это ведь не подтверждено.

После беседы с Петром Ивановичем я молча допил свой кофе и вернулся в кабинет. Набрал номер Валентина Юрьевича по «вертушке».

– Слушаю вас, – раздался знакомый голос.

– Валентин Юрьевич, доброе утро. Есть разговор на пару минут.

– Поднимайтесь.

На этаже управляющего делами явственно пахло валерьянкой. Запах усиливался по мере приближения к приемной профессора. В самой приемной он сделался просто нестерпимым. Ульяна нервно множила что-то на ксероксе. «Прокламации», – почему-то подумал я. Лариса шепталась с сыном Валентина Юрьевича. При моем появлении они вздрогнули и обернулись.

Для работников аппарата отношения Ларисы и Забегалова-младшего тайной никогда не были. Сам факт наличия Ларисы в приемной управделами злые языки объясняли тем, что Валентин Юрьевич желает более внимательно присмотреться к будущей невестке. Лариса, в свою очередь, доводилась близкой родственницей главе одного из сельских районов.

Я протянул руку Юрию Валентиновичу и увидел легкое смятение у него в глазах. Молодой и перспективный архивист был одет, как всегда, с иголочки и на сей раз очень коротко, почти «под ноль», подстрижен. «Обрили уже», – вспомнилась фраза из «Джентльменов удачи». Я задержал взгляд на Забегалове-младшем, и он пожал мою руку. Ощущение было абсолютно таким же, как от рукопожатия с его папой.

Покинув членов семейного совета, я предстал перед его главой.

– У нас ЧП, Валентин Юрьевич, – бодро доложил я.

Валентин Юрьевич явно удивился. Как правило, я уверял его в том, что у пресс-службы дела идут отлично.

– Похоже, взломан мой ящик электронной почты, – пояснил я.

– Парламентский?

– Нет, личный. Но все наши сотрудники знают, что он использовался для деловой переписки, в том числе с редакциями.

Произнося «с редакциями», я особенно внимательно следил за реакцией управляющего делами. Или я еще мал и глуп, или Забегалов мастерски владел мимикой лица, но уловить хоть что-нибудь необычное я не сумел, как ни старался.

– Вы уверены, Алексей Николаевич?

– По внешним признакам – да.

– Техника вызывали?

– Вызывал, но он ни в чем до конца не уверен, – сказал я, не желая подставлять Петра Ивановича.

Валентин Юрьевич снял трубку «вертушки».

– Вячеслав Алексеевич, зайди ко мне.

Лесных появился тут же, словно стоял и караулил за дверью.

– Алексей Николаевич говорит, что взломан его почтовый ящик, – без предисловий объявил своему второму заму Забегалов. – По-моему, раньше таких случаев в аппарате не было?

Второй зам, насколько я мог судить, растерялся. Его язык жестов, правда, богатством никогда не отличался. Не засуетился Лесных и сейчас, но глаза выдали чиновника. Вячеслав Алексеевич, кажется, был застигнут врасплох и даже несколько напуган. Круг его обязанностей, вообще, не афишировался. Известно было, что входит в них, в том числе, надзор за информационной безопасностью. Лесных говорил мало, улыбался редко, входил и уходил тихо. Мне он всегда напоминал приснопамятного Никифора Мефодьевича. Аурой какой-то, что ли.

– Валентин Юрьевич, если факт подтвердится, то это уголовная статья, – негромко сказал Лесных. – Что говорят техники?

– Это я у вас должен спросить, что говорят техники, – заметил Забегалов. – Вам разве до сих пор не доложили?

Лесных побагровел. Кровь прилила к его большому лбу.

– Сейчас разберемся, Валентин Юрьевич, – ответил он.

– Разберитесь немедленно и доложите, – приказал управделами. – Алексей Николаевич, я вас вызову.

Заскучать мне и сегодня не дали. Не успел я толком засесть за сводки новостей, как загрохотала внутренняя связь.

– Алексей Николаевич, – по-хамски, как всегда, не здороваясь, выдала мне Светлана Васильевна из приемной вице-спикера Жуликова, – зайдите, пожалуйста, к Сергею Федосеевичу.

Была она старой клюшкой и набитой дурой. Вечно всё путала и забывала – несмотря на то, что записывала в тетрадку. На дверь в кабинет своего шефа ложилась, как на амбразуру, не пуская посторонних и тех, кто без записи. За это качество ее, похоже, до сих пор и держали на должности секретаря.

Зачем меня хочет видеть Жуликов, я в принципе догадывался. Не далее, как позавчера его хорошенечко натянули в программе одного из местных телеканалов. Программа была посвящена борьбе с игроманией, и тема эта была действительно дорога вице-спикеру. В парламенте он отвечал за малый и средний бизнес, являясь председателем соответствующей комиссии. Других направлений работы ему не доверили, помня о том, что в «Ядрёную Россию» он перебежал из оппозиционного патриотического блока. Но одной заурядной комиссии кипучей натуре господина Жуликова явно не хватало, и Сергей Федосеевич уже несколько месяцев подряд мотался по области, создавая общественные приемные на местах. Предприниматели из сельской глубинки встречали его хлебом-солью и стояли в очередь за красными «корочками» заведующего такой приемной.

Параллельно наш энергичный «вице» навалился на игорные заведения. Им, особенно после грозных заявлений из Кремля, он буквально объявил войну. Группа быстрого реагирования под началом Жуликова время от времени, в сопровождении кучи журналистов, бросалась на отдельно стоявшие «ромашки» и опечатывала их (крупные казино депутат не трогал). СМИ трубили о его непримиримой позиции, само собой, получая за это денежку из парламентских фондов. На одну «ромашку» Сергей Федосеевич залез сам ради эффектного кадра, чуть не разодрав брюки на самом интересном месте. Его фото потом обошло все газеты.

После экстремального восхождения, не вся пресса, однако, отозвалась о его действиях восторженно. Мэрия не торопилась прикрывать игорный бизнес на корню, ибо вполне официально получала с него налоги. А неофициально те же «ромашки» крышевал кое-кто из депутатов городского Совета. В общем, за самоуправство Жуликова вызвали повесткой в прокуратуру. Ну, а с критической телепрограммой всё было просто, как дважды два. Вице-спикер элементарно кинул ребят, пообещав им оплатить предыдущий сюжет из своего кармана и, само собой, не оплатил.

– Алексей Николаевич, – заговорил Жуликов, подкатив глаза к потолку, – вы у нас за телевидение отвечаете?

– В каком смысле? – уточнил я.

– За то, что о парламенте рассказывают, вы отвечаете?

– Не всегда. Если парламент платит за это деньги, то да. Если не платит – по ситуации.

– А когда ваши друзья меня поливают грязью – это какая ситуация? – начал заводиться Жуликов.

– Дружить со СМИ – моя обязанность, Сергей Федосеевич, – напомнил я. – Но у вас там, по-моему, какие-то проблемы со студией были.

– А ваша задача – чтобы проблем не было! – заявил вице-спикер.

Я молчал и ждал продолжения концерта.

– К вам мой пресс-секретарь подходил? – продолжал Жуликов.

– Какой пресс-секретарь? – вопросом на вопрос ответил я.

– Девушка!

– Девушка подходила.

– И что вы ей сказали?

– Сказал, что постороннему лицу никаких материалов, тем более видео, не дам, – я посмотрел прямо в глаза депутату. – По должности не обязан. Более того, было распоряжение Виталия Ивановича: перед выборами в Госдуму режим информационной безопасности ужесточить.

– Вы красиво говорить научились, как я погляжу, – вскипел Жуликов.

– Давно этим занимаюсь, – перебил я его, не любезничая.

Жуликов побледнел.

– Да вы что себе позволяете? Мы тут всю вашу деятельность проверим! Надо будет – служебное расследование проведем.

– Проводите, пожалуйста. У вас вся информация? Можно идти? – я приподнялся.

Жуликов без звука переваривал случившееся.

– Если информации больше нет, всего вам доброго.

И я плавно закрыл за собой дверь.

– Ну, и зачем ты этого деятеля взбесил? Он теперь ведь не успокоится, – Семён Маркович укоризненно смотрел на меня.

– Побесится и успокоится, не переживайте, – ответил я. – Думаете, он кому-то нужен?

– Всё-таки зам.

– Такого зама завтра же выгонят, если указание поступит.

– Это верно, конечно. Перебежчиков нигде не любят, – Домашевский вздохнул. – Но ты всё равно круто берешь.

– А не надо на меня свои проблемы перекладывать. Он по частоте упоминаний в СМИ вторым идет, после спикера, – заметил я. – Это как, само собой случилось, без участия пресс-службы и вашего покорного слуги?

– Может, перестарались?

– Без согласия свыше ничего не делали. А что, уже многие про нашу беседу с Жуликовым говорят?

– Говорят… отдельные трудящиеся.

– Быстро слух расходится. Вас Шарохин-то нашел?

– Шарохин зря волну поднимает! – Семён Маркович беспокойно задвигался на стуле. – Я же ему сказал: всё верну. И проценты верну – но не те грабительские, которые он хочет! Я знаю, кто его накручивает…

– Можно, Алексей Николаевич? – не дожидаясь ответа, в кабинет уже влетела Алина Вениаминовна.

– Конечно, можно, – радушно улыбнулся я.

– Семён Маркович, мы тут посекретничаем, да? Спасибо, – тоже не дожидаясь ответа, зачастила Тарарыкина.

– Да, я пойду, пожалуй, – закряхтел Семён Маркович, поднимаясь.

Алина Вениаминовна проводила его кислым взглядом и сама притворила дверь.

– Зря вы с Домашевским общаетесь. Озлобленный он человек, тяжелый, – обронила она вскользь.

Я сделал вид, что временно оглох, и выжидающе посмотрел на нее.

– Алексей Николаевич, надо обеспечить освещение конкурса. Ростислав был у вас?

– Был еще вчера. Виталий Иванович говорил об этом раньше. Сделаем.

– Сделайте, Алексей Николаевич. Это важно.

– Особые пожелания будут?

– Ну, какие особые пожелания? Вы профессионал, сами всё знаете.

Я кивнул.

– А договоры на следующий год Виталий Иванович уже подписал?

– Да, Алина Вениаминовна. Подписал.

– Там с «Канцелярской правдой» всё нормально?

Службой рекламы «Канцелярской правды» руководила сестра Алины Вениаминовны – по манерам и ухваткам точная копия народной избранницы. С каждого договора об освещении деятельности парламента она имела свой бонус.

– Нормально. Не обидели.

– Вот и хорошо. Тогда я пойду, мне еще к лекции подготовиться надо, – заспешила Тарарыкина.

– Диссертацию когда обмывать будем, Алина Вениаминовна? – спросил я вдогон.

– Какую диссертацию? – стушевалась она.

– Вашу. Как же в наше время без диссертации?

– Ой, что вы! Я об этом даже не думаю, – махнула рукой Тарарыкина.

Пользуясь тактической паузой, я выудил из кармана ключ и отомкнул ящик стола. Служебная записка была на месте, но мне показалось, что большой красный маркер лежал не там, где я его вчера оставил. Я повертел лист бумаги в руках, внимательно изучил его на свет. Никаких следов, понятное дело, на нем не обнаружилось.

«Так, знаете, до паранойи недалеко», – подумал я и позвонил в первую приемную. Ответила мне на этот раз Алевтина Викторовна. Выяснилось, что Виталий Иванович побыл у себя лишь минут десять и уехал в администрацию. Рвалась к нему толпа желающих, включая разных депутатов, но все напрасно. В такой обстановке о личной аудиенции мечтать не приходилось.

– Алексей Николаевич, а что у вас, важное? – спросила Алевтина Викторовна.

– Служебка, – немного поколебавшись, ответил я.

– Если очень надо, вы занесите и оставьте у него на столе, на видном месте, – посоветовала она. – А я ему скажу, как только он придет.

Видимо, я долго размышлял, прежде чем решиться, потому что Алевтина Викторовна добавила:

– Вы не думайте, я читать не буду.

Иного способа оперативно донести свое мнение до спикера, наверное, не было. Конечно, я понимал, что Алевтина Викторовна тоже не с дуба упала в аппарат. Кому она доложит о моей бумаге, оставалось только гадать. «А пошли они все!» – чуть не сказал я вслух, но секретарше ответил:

– Занесу.

Пошел и занес, повторяя про себя тезис о том, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Дверь своего кабинета я отпирал в темпе, потому что внутри разрывалась «вертушка». Звонила мне Татьяна Эрастовна из главного областного штаба «Ядрёной России». Вопрос был наиважнейший: она в очередной раз попросила не забывать указывать в наших публикациях фракционную принадлежность депутатов – особенно, если речь велась о богоугодных делах. Татьяна Эрастовна при этом ссылалась на партайгеноссе Митрофанычева. Я дал понять, что в моем лице партайгеноссе Митрофанычев может видеть надежного союзника, и тепло простился с собеседницей.

Эстафету у «вертушки» подхватил мобильник.

– Свинья ты, – раздался знакомый женский голос. – Мог бы перезвонить со вчерашнего утра!

Мне стало неловко.

– Да тут проблем целый воз, – попытался я оправдаться. – Кручусь, как белка в колесе.

– Не белка ты, а свинья. Мерзкая и жирная.

– Не такая и жирная вовсе…

– Жирная и наглая! И не спорь со мной!

Личная жизнь оставалась моим слабым местом. Даже сам Хрюшников однажды спросил у меня: «Алексей Николаевич, когда ж ты женишься?» На что я пробуробил нечто вроде: «Я как-то уже женился…» Несколько парламентских барышень, пока не охваченных узами брака, периодически поглядывали в мою сторону, однако шансов не имели. И первого неудачного опыта мне хватило, и крайне нервная профессия не располагала к повторению этого самого первого опыта.

– Давай так, – я сделал внушительный вдох, – как только будет чуть легче, сам позвоню. Договорились?

– Знаю я, как ты сам позвонишь, – прозвучало из трубки, и дальше понеслись короткие гудки.

Я сделал выдох.

– Можно, Алексей Николаевич?

В кабинет деликатно заглядывал депутат Шмоткин.

– Конечно, Авдей Юрьевич. Проходите!

Шмоткин был, возможно, самой оригинальной персоной в депутатском корпусе. За глаза его прозвали вторым Жириновским, ибо он всегда и без подготовки был готов выступать на любую тему. До полного соответствия образу Владимира Вольфовича ему, правда, не хватало южного темперамента и привычки махать руками. Входил он в комиссию по малому и среднему бизнесу, и его судьба некоторым образом тоже переплелась с судьбой вице-спикера Жуликова. Шмоткин заработал свой первый капитал еще при Советах, на самом деле спекулируя какими-то чрезвычайно дефицитными шмотками. Потом, судя по туманным разговорам коллег-бизнесменов, была валюта, потом кооператив. Потом активный предприниматель на время пропал из поля зрения (чуть не вырвалось: правоохранительных органов), а вынырнул в середине девяностых как управляющий первого в городе казино «Страус».

В парламент он, впрочем, попал не из казино, а как член патриотического блока с крайне резкими лозунгами. Место работы, согласно трудовой книжке, Шмоткин в рамках подготовки к выборам вовремя сменил на контору по оказанию бесплатной юридической помощи. Будущие мандаты в том блоке распродавал, то есть, распределял будущий депутат Жуликов, которому такое право, если верить слухам, купил его брат – хозяин большого вещевого рынка. Блок затем начал стремительно рассыпаться. Жуликов, по соглашению сторон успев получить местечко вице-спикера, очутился в «Ядрёной России», прежде оговорив сохранение за собой этой хлебной должности. А вот Авдей Юрьевич, ко всеобщему изумлению, всплыл не где-то, а в рядах фракции «Коммунисты и беспартийные». Там он начал направо и налево поносить правящий режим с классовых позиций – не трогая, правда, губернатора с президентом.

С Жуликовым этот «новый левый» спустя короткое время расплевался. Наскоки нашего активного Сергея Федосеевича на игорный бизнес Шмоткин принял почему-то очень близко к сердцу, хотя согласно декларации свою долю в «Страусе» давно продал. Два бывших патриота крайне жестко пикировались на пленарных заседаниях, где Шмоткин последовательно обличал правовой нигилизм и волюнтаризм Жуликова. Возникшие между ними споры чуть не привели к разбирательству об оскорблении в общественном месте. Мирил двух депутатов, отговаривая их от суда, сам Хрюшников. Пока мирились и остывали от дебатов, Авдей Юрьевич заявился на комиссию по этике и морали с пневматическим пистолетом и взялся перезаряжать его на глазах у оторопевших парламентариев. После дружеских увещеваний он всё-таки спрятал ствол в наплечную кобуру.

– Как дела, Авдей Юрьевич? – спросил я, пытаясь на глаз определить, при нем ли оружие.

– Да вот, опять особое мнение готовлю по игорным заведениям, – ответил Шмоткин. – Нельзя там сплеча рубить.

– А что во фракции говорят? Поддерживают? – осведомился я.

– А что мне фракция? – вопросом на вопрос отозвался депутат. – Я вообще-то сам ее хочу возглавить.

Я малость опешил. Для наших провинциальных большевиков это было бы чересчур.

– Обком не возражает?

– Я с Кобяковым уже почтисогласовал. Куда он денется, обком этот.

– С вице-губернатором?

– Ну да.

«Низко пала передовая партия», – подумал я.

– Говорят, на тебя Жуликов наехал? – спросил Шмоткин.

– Как наехал, так и отъедет, – спокойно сказал я. – Не надо людей кидать.

Шмоткин пожевал губами.

– Слушай, – сменил он тему, – а дорого на телевидении свою передачу иметь?

– Смотря какую и на каком канале.

– Ну а ты на каком посоветовал бы?

Я пожал плечами.

– Зависит от целевой аудитории. Кому программа-то нужна?

– Допустим, мне.

Я опешил еще раз. Шмоткин везде и всюду норовил пролезть на халяву. Представить себе, что он готов финансировать телевизионный проект, я мог только в сказочном сне. Или находясь в нетрезвом состоянии. Но я столько не выпью.

– На кого собираетесь влиять?

– На пенсионеров, конечно. Я же – передовая фракция!

В отсутствии логики депутату нельзя было отказать.

– Надо навести справки. Вам срочно?

– Не особо. Сейчас всё равно федеральные выборы идут. На следующей неделе можно будет узнать?

– Узнаю, – пообещал я.

Андрей Бутурлин объявился внезапно. По его словам, проезжал мимо. На всякий случай встретились мы опять на нейтральной территории – в кафе «Солонка» через дорогу от нашей обители.

– Меня сегодня изнасиловали, – начал он даже без приветствия.

– Кто? Опять Колобков?

– Ха! Ничего подобного. Будешь еще угадывать?

– Что, Забегалов сам явился?

– Нет, опять мимо. Тарарыкина Оксана Вениаминовна, бывшая моя коллега по издательскому дому.

– Старовата уже для искрометного секса.

– А для нашего дела самое то. Пытала морально: хотела узнать, кто написал заметку про управляющего делами.

– Какое дело «Канцелярской правде» до внутренних дел «Фактов и комментариев»?

Андрей посмотрел на меня как на психа.

– Не прикидывайся, а? С твоими внешними данными это бесполезно. Сам же всё отлично понимаешь! Оксану Вениаминовну попросила Алина Вениаминовна, а ее, в свою очередь, попросил кто-то из вашего дома.

– Даже догадываюсь, кто это мог быть, – сказал я, вспомнив наш с Тарарыкиной разговор о диссертации. – А, если не секрет, в каких отношениях Алина Вениаминовна с твоими боссами?

– Уже, считай, ни в каких, – чуть поразмыслив, ответил Бутурлин. – Она, между нами говоря, сама была акционером, когда работала у нас. Мелким, но всё же. Боссы думали, что она будет их интересы лоббировать в парламенте.

– Не лоббировала?

– Лоббировала, да. Только исключительно свои. Квартиру себе в центре сделала, машину, часы у нее коммерческие в двух вузах. Но фирме от этого ни холодно, ни жарко.

– И что фирма? – спросил я.

– Пригласили раз, другой. Пообщались. Потом договорились, что долю у нее выкупят. Вот и вся история любви.

– Ты раскололся?

– Не смеши, пожалуйста. Я и тебе-то не сказал! – Андрей засмеялся и пустил колечко сигаретного дыма. – Кстати, ты на фестиваль идешь?

– Молодежи и студентов?

– Остряк. Не молодежи, а серьезной прессы. Так идешь или нет?

– Пока не звали.

Андрей всплеснул руками. Фестиваль серьезной прессы был экстренно изобретен одним московским PR-агентством, чтобы отщипнуть немного от нашего бюджетного пирога. По-моему, на каких-то других регионах этот опыт уже обкатали. Светлым умам из администрации легко и быстро внушили мысль о его полезности. Сначала акцию хотели назвать форумом качественной прессы, но потом слово «форум» посчитали слишком официальным, а «качественную» заменили на «серьезную», чтобы те, кого не возьмут на финальную пьянку, обижались не так сильно.

– Если тебя не звали, то кого же зовут?

– Спикеру, я знаю, приглашение пришло. А мне никто ничего не слал и не передавал, – я тоже развел руками.

– С ума сойти, правда… Слушай, давай я тебе одно дам. У нас все равно два приглашения на редакцию газеты.

Тут настала моя очередь смеяться.

– Это мне как явка с повинной зачтется?

– Какая явка? Не понял.

– Понимаешь, Андрей, товарищ Забегалов уверен почему-то, что заметка про него – моих рук дело.

– Ну, вы даете! – директор издательского дома чуть не пролил кофе себе на штаны. – А я-то голову ломал, зачем Оксана про тебя всякие дурацкие вопросы задавала.

– Например?

– Например, часто ли мы с тобой общаемся.

– Ладно, – я тоже решил сменить тему. – Вам с выборов-то перепадает что-нибудь?

– Перепадает, ага. Все норовят на дурачка обслужиться!

– Оппозиция, что ли?

– Какая, на хрен, оппозиция! Наша многоуважаемая «Ядрёная Россия»! Везут из Москвы своих свадебных генералов, репортажи про них, значит, пиши, а насчет оплаты – потом, потом… Я тут одного политтехнолога уже завернул обратно.

– Не боишься отношения испортить?

– Ай, с кем там портить? Они сами про меня на следующий день забудут.

– И не пишете бесплатно?

– Не пишем принципиально, – заявил Андрей. – Я сам только одно исключение допустил – конечно, по согласованию с боссами.

– Какое?

– Коле Ухову помог без денег. Я его сто лет знаю, мировой мужик! Забомбили прямую линию с ним на целый разворот.

– У него шансов нет на Госдуму. Он далеко стоит в региональном списке, – напомнил я.

– Знаю. Зато он весной в мэры собирается.

– Ух ты!

Будущий мэр – это всегда серьезно. Вопреки суждениям о бедности главного губернского города и скудости его казны, здесь еще было что взять. Упомянутый кандидат Коля Ухов тоже работал спикером – только городского Совета. Там крепких хозяйственников с колхозной закваской было явно меньше, чем у нас, но водилось больше молодых и цепких ребят из бизнеса. Их спикер, классический улыбчивый рубаха-парень, сам бизнесом не занимался. Сбросив комсомольскую шинель, он ковал аппаратную карьеру. Досужих домыслов про него и его друзей-коммерсантов ходило много. Если верить им (домыслам), то ли они (коммерсанты) его спонсировали, то ли он продвигал их нужды через депутатское собрание. В чем дружно сходились независимые источники, не желавшие называть себя – это в уверениях о беспробудном пьянстве Коли. В целом общественность воспринимала его не слишком серьезно, и Николаем Михайловичем спикера называли только в официальных сообщениях.

Андрей, насколько я знаю, в юности тоже грешил марксизмом и посетил немало комсомольских аппаратных застолий. Определение «мировой мужик» я вполне мог отнести и к нему.

– Уверен, что он пойдет?

Бутурлин помялся.

– В чем сейчас можно быть уверенным? Сначала пусть федеральные выборы закончатся.

– О том и речь. Я, допустим, слышал в нашем здании, что от «Ядрёной России» Колыхаева в мэры двинут.

– Этажерочника? – вскинулся Андрей.

– Вовсе не этажерочника, а заслуженного мебельщика, – назидательно поправил я. – Человека, чья двуспальная кровать выиграла тендер на право стоять на государственной даче в Сочи. На государевой даже, я бы сказал.

– А он на чем спит?

– Не юродствуйте, молодой человек. Это особа, приближенная к нашему губернатору.

– Губернатор-то… крепко держится?

– Хороший вопрос. Скорее нет, чем да.

– Скорее некрепко?

– Да, – кивнул я. – Как будто сам не знаешь.

Вице-губернатор Кобяков ослабил узел своего галстука. Пиджак висел на спинке стоявшего рядом стула. Дальше сеанс административного стриптиза не продвинулся. Георгий Вадимович, демократично пересев за длинный общий стол, привычно вел заседание большого жюри. Ему и всем нам, чиновникам и начальникам от СМИ, предстояло назвать победителей и лауреатов ежегодного губернского творческого конкурса.

Негласная установка, о которой знали все участники, была такой: три четверти призовых мест разделить поровну между главным государственным каналом и телестудией «Сторонка», тоже на сто процентов государственной. Оставшаяся четверть милостиво отписывалась разным газетам и газеткам. Ущемленные директора и редакторы глухо роптали в курилке, ибо похожая картина имела место год от года. Короче, всё шло до зевоты предсказуемо.

Только что отписали первое место в номинации «Пир духа» районному изданию, сохранившему в неприкосновенности название и дизайн с октября 1917-го. За пару или тройку минут до него титул лучшего публициста достался ведущему газетной рубрики «Вместе с народом». Человек на протяжении всего губернаторского срока писал победные рапорта о газификации села, которое всё никак не газифицировалось полностью.

Я сдержанно подремывал рядом с Анной Игоревной – моей коллегой из администрации. Кобяков четко дирижировал процессом. Да, собственно, никто и не думал никуда вмешиваться, пока дело не дошло до номинации «Право и политика». Механизм отбора формально был таким: члены жюри заранее, до общего сбора, смотрели и читали представленные на конкурс материалы. После ознакомления выставляли оценки по пятибалльной шкале. А большое жюри суммировало эти цифры и объявляло итоги.

С «Правом и политикой» приключилась неувязка. Номинация входила в ту четверть, которую отводилась газетчикам. Идеологически сомнительных публикаций на означенные темы никто на конкурс не подал, и установок свыше не последовало. Так что все оценщики оценивали, как Бог на душу положит, и результат вышел неожиданным. Равное количество голосов набрали сразу два номинанта.

– Что будем делать, коллеги? – спросил Кобяков.

Полусонное жюри сразу оживилось. Запахло столкновением интересов и амбиций. Один автор писал о политике, другой творил на почве права. Первый работал в частном издании, второй, а точнее, вторая, – в государственном. С одной стороны, за политику в прошлом году уже давали премию, с другой – дали сотруднику именно той газеты, где трудилась сегодняшняя номинантка. Кроме того, все знали, что между этими двумя редакциями идет плохо скрытое соперничество.

– Я считаю, Балаболкин больше других премии заслуживает, – стукнул ребром ладони по краю стола Александр Пышкин, шеф молодежного печатного органа.

Частная газета, где был обозревателем журналист Балаболкин, являлась де-факто собственностью Пышкина, будучи временно записанной на Сашину жену. Самого Сашу, то ли завидуя, то ли подкалывая, то ли органично совмещая одно с другим, как это у нас водится, некоторые товарищи по цеху именовали «золотым пером» губернатора.

– А мне публикации на темы права понравились, – подал голос кто-то из районной прессы.

– Да там одни общие слова! – откликнулся другой сельский публицист.

– Вы их читали? – громко спросила Алина Вениаминовна, сидевшая напротив меня.

Жюри загудело, грозя выйти из-под контроля. Вице-губернатор поднял руку.

– Коллеги, тише!

– Предлагаю первую премию поделить на двоих! – предложил директор одного из телеканалов, не получившего ничего.

Он давно взирал на происходящее философски.

– Не положено по регламенту, – напомнил Кобяков.

– Тогда повторное голосование, прямо сейчас, – дополнил его Илья Александрович Кислотный, глава управления по взаимодействию со СМИ.

Не совсем типичный чиновник, он был известен как поэт-лирик, к тому же составлявший сборники частушек. Илья Александрович слыл полноправным субъектом творческого процесса в губернии. В его дебютном сборнике, правда, отдельные частушки оказались не вполне пристойного содержания. Но после сигнала от читающей аудитории составитель быстро исправился.

– Закрытое? – спросил бывший бухгалтер, а ныне директор другого телеканала, уже получившего несколько премий.

– Открытое, коллеги, – известил нас поэт-лирик.

– Давайте голосовать, – послышались реплики.

– Давайте обсудим, – сказал кто-то на дальнем от меня краю стола.

– Что обсудим? – несколько нервно отреагировал Илья Александрович.

– Кандидатуры, – серьезно ответил товарищ с мест.

Жюри опять загудело, готовое сорваться в пике.

– Уважаемые коллеги, – повышая голос, начал глава управления по СМИ, – в задачу нашего собрания не входит обсуждение чьих-то кандидатур. Мы оцениваем не личности авторов, а только их публикации, представленные на конкурс.

– А пусть Георгий Вадимович выскажется, – развил спорную тему первый представитель районной прессы.

Кобяков в атакующей манере наклонил голову – так, что стала видна его прогрессирующая лысина, – и поморщился.

– Балаболкину раньше уже присуждали, – вспомнил второй человек из района.

– Пускай даму вперед пропустит, – пошутил философски настроенный директор канала.

– У этой девушки хорошие репортажи, – шепнула мне Анна Игоревна. – Если по-хорошему, надо бы ей премию дать.

– Давайте дадим, – шепнул я.

Жюри продолжало волноваться, но, как я ощутил, медленно склонялось на сторону права.

– Георгий Вадимович, ну скажите же всё-таки! – буквально возопил первый районщик.

Кобяков откашлялся.

– Коллеги, мое мнение чисто субъективное, вас ни к чему не обязывает. Балаболкина я знаю давно…

– Да алкаш он, – вполголоса произнесли на дальнем конце.

– Знаю его давно, – повторил вице-губернатор. – А девушку, ну, почти не знаю. Может, моя это недоработка. Я, наверное, за Балаболкина проголосую.

Чем всё закончится, я сообразил и без голосования, но руку, тем не менее, поднял за журналистку из отдела права. Анна Игоревна, вздохнув, поддержала своего прямого начальника – Кобякова. За обозревателя из молодежного органа голосовали и оба товарища с мест, и телевизионный бухгалтер с кучей премий. Алина Вениаминовна воздержалась, чем искренне удивила меня.

Победителем в номинации был объявлен Балаболкин.

Кто-то уже задвигал стулом, когда Илья Александрович крикнул:

– Коллеги, еще один вопрос!

Жюри разочарованно присело.

– Мы с вами совсем забыли про номинацию «Корифей», – сообщил Илья Александрович. – Необходимых пятидесяти процентов голосов нет ни у кого.

– Сколько есть? – поинтересовался Пышкин.

– Мало, – признался Кислотный. – Около двадцати. А между тем, коллеги, это очень важная номинация. В ней всегда были представлены лучшие из лучших, подлинные мастера словесности и всей нашей журналистики.

– Нету лучших. Кончились, – констатировал голос, говоривший про алкаша.

– Не надо ёрничать, коллеги, – попросил поэт, частушечник и чиновник в одном лице. – Нам предстоит определиться. Не вручать эту премию просто нельзя!

– Вахрамееву давайте вручим, – сказал, недолго думая, Пышкин.

– Пантелеймону?

– Да.

– Ты что, Саша? – Илья Александрович оторопел. – Он вообще не пишет уже лет пять, если не больше. И из дома не выходит.

– Ну и что? Заслуженный человек, собкор центральной газеты.

– Нет, это не вариант.

– Можно предложение? – руку вверх тянул редактор издания, в котором работала журналистка из отдела права.

– Пожалуйста! – радостно откликнулся глава управления.

–Я предлагаю, – торжественно провозгласил редактор, – первым в номинации «Корифей» за многолетний вклад и выдающиеся заслуги признать нашего уважаемого Илью Александровича. Я считаю, он имеет полное право именоваться журналистом – хотя бы по совокупности печатных трудов.

Просторный кабинет вице-губернатора утонул в аплодисментах.

До полного маразма мы всё-таки не дошли. Илья Александрович вспотел и начал благодарить, но наотрез отказался. В конце концов «Корифея» решили вымарать из списка номинаций – на время, до появления новых корифеев.

– Интересно, это он так прикололся? – вслух подумала Анна Игоревна.

Мы с ней стояли у лифта. Прочая братия галдела в вожделенной курилке.

– Вы кого имеете в виду? – спросил я.

– Редактора, конечно, с его инициативой.

– Возможно. Тонкий такой юмор, недоступный начальству.

– Между прочим, несколько слов насчет начальства, – Анна Игоревна профессионально огляделась по сторонам. – Хрюшников тобой недоволен.

– Этой сенсации без малого два года, – усмехнулся я.

– Он сильно недоволен, – подчеркнула коллега. – Кто-то на него влияет.

– Кто?

– Не знаю. Он сейчас мало со мной советуется.

По моим данным, спикер и теперь общался с Анной Игоревной минимум раз в день – во всяком случае, по телефону точно. Я даже в лучшие периоды с ним столько не разговаривал. Темнила гражданка.

– Если уволят, пойду заметки писать из серии «Попал под лошадь», – сказал я.

– Ты – наш золотой кадровый фонд, – заулыбалась Анна Игоревна. – Куда ж ты денешься?

– Ой, Анна Игоревна, проходил я уже всё это в младших классах. Не мне люди улыбаются, а моей должности. Уйду, и в упор замечать перестанут.

– Ты не обо мне случайно?

– Ни в коем случае, – я помотал головой. – Мы ведь с вами друзья, правда?

На улице, куда я вышел из губернского «белого дома», погода совсем испортилась. Моросило нечто среднее между мелким, мерзеньким дождичком и мокрым снегом. Я поднял воротник и зашагал в направлении парламента со всем его содержимым. Подкрадывались сумерки. С противоположной стороны к зданию подходил товарищ Лесных.

Я остановился, подпуская его поближе.

– Какие новости, Вячеслав Алексеевич? Что там с моим ящиком?

Взгляд Вячеслава Алексеевича устремился куда-то мимо меня, но в то же время внутрь: наверное, в подпространство.

– До конца определить не удается, Алексей Николаевич. Вероятность взлома в принципе есть, но… думаю, техник напрасно поднял панику.

– Да никто панику не поднимал. Пользоваться-то можно?

– Можно. Только смените пароль и – пожалуйста. Но всё-таки лучше используйте нашу электронную почту, она лучше защищена.

Я сказал ему, что обязательно всё сделаю, не уточнив, что именно.

На нашем этаже дверь кабинета, в котором квартировал Андрей Петрович Карлов, была распахнута настежь. Действующего корифея я не увидел, зато нос к носу столкнулся с уборщицей. Бормоча что-то неласковое, она вытаскивала оттуда полный пакет пустых бутылок. Как я заметил, не из-под кефира. Повеяло специфическим ароматом.

– А где хозяин?

– Похоже, не приходил сегодня, – неприветливо ответила мне жрица чистоты.

– Экспертизу проводит, – сказал я.

– Что? – не поняла уборщица.

– Ничего. Всё нормально.

Я заглянул к Витюше и Наталье. Они пили чай и мирно беседовали.

– Никто меня не искал?

– Нет. Тишина полная, – доложил Витюша.

– Из первой приемной не звонили?

– Не звонили. Виталий Иванович приехал где-то час назад, к нему Никифор Мефодьевич сразу побежал, а потом к ним Забегалов зашел, – сообщил мой неформальный зам.

Его способность оперативно получать самые разнообразные кулуарные новости всегда поражала меня.

– Чай с нами будете пить, Алексей Николаевич? – спросила Наталья.

– Попозже попью, спасибо.

Витюша выразительно посмотрел на меня.

– Витя, зайди сейчас, – и я двинулся в свои апартаменты, на ходу расстегивая куртку.

– Я насчет завтрашнего дня хотел напомнить, – сказал Витюша, когда мы с ним уединились.

– А что у нас завтра?

– Да у меня семинар в институте, хотел отпроситься пораньше. Можно?

– Можно, конечно. Только потихоньку, через боковой подъезд.

– Я знаю, – улыбнулся Витюша. – Забегалов опять всех предупреждал, что не потерпит никаких отлучек. У нас одним можно на казенной машине в рабочее время по лекциям ездить, а другим нельзя.

– Профессор снова ездил?

– Ездил, – блеснул осведомленностью Витюша. – Тоже с час назад вернулся.

Мне отчего-то стало тошно. В этот миг зазвонила «вертушка».

– Алексей Николаевич, вас Виталий Иванович хочет видеть, – услышал я голос Алевтины Викторовны.

Спикер областного парламента Хрюшников был занят. Когда я поднялся в приемную, Алевтина Викторовна попросила немного подождать.

– Кто там? – спросил я.

– Александр Витальевич, – вполголоса ответила она.

Александр Витальевич Хрюшников доводился нашему спикеру сыном, и должность его называлась «генеральный директор». Командовал Хрюшников-младший на том предприятии, где еще недавно был начальником транспортного цеха, а потом верховодил Хрюшников-старший. Наследнику моего шефа было чуть за тридцать. Учился он в техническом вузе, но инженерных способностей не проявил. Затем решил пойти по финансовой тропе и, видимо, не без помощи родителя стал налоговым инспектором. В инспекторах, однако, пробыл недолго. Звёзд с неба не хватал, а вскоре упразднили и само подразделение – как не оправдавшее высокой миссии.

И приземлился Александр Витальевич в офисе у родного своего Виталия Ивановича, для которого процесс акционирования и приватизации предприятия успешно завершился. Приватизировал его сам Хрюшников-старший, в долю к себе взяв пару проверенных замов. Сына он, скрепя сердце, поставил третьим замом. Сотворить что-нибудь непоправимое на этом посту было практически невозможно. Примерно с год Хрюшников-младший осваивал кабинет, никому особенно не мешая. Заодно женился, стал подумывать о потомстве. На этой стадии жизненного пути его и застал переход Виталия Ивановича на работу в парламент.

Новый генеральный директор ежедневно являлся в кабинет спикера, как на доклад. Впрочем, почему «как»? Один раз даже я был свидетелем того, как Виталий Иванович сурово распекал сына за упущение на производстве. Перед вспотевшим Александром Витальевичем лежала в тот миг тетрадочка, а в руке у него была зажата ручка. Наверное, глава хозяйствующего субъекта на всякий случай конспектировал речь главы законодательной власти.

Табличка с искусственной позолотой дрогнула, дверь в кабинет спикера беззвучно отворилась. Мы с приветливой Алевтиной Викторовной повернули головы. Бочком, осторожно придерживая всё ту же тетрадочку подмышкой, из-за двери показался младший Хрюшников. Пройти прямо через дверной проем ему мешали не по сезону теплая дубленка и собственная толщина. За два года, проведенные в руководящем кресле, Александр Витальевич раздался вширь просто неимоверно.

– Заходите, Алексей Николаевич, – сказала секретарша.

Спикер сидел в той же позе, что и вчера, только в ухе не ковырял. На мое «Здравствуйте, Виталий Иванович» он и бровью не повел. Начал без преамбул.

– Жуликов на тебя жалуется.

Я не удивился.

– Он каналу денег не заплатил. Кинул, если по-русски.

– А ты тогда зачем со своей службой?

– У него был свой договор с ними, всё оплачивалось им напрямую из фонда поддержки бизнеса, наличкой. С пресс-службой Жуликов вообще ничего не согласовывал.

Фонд был детищем вице-спикера Жуликова и его же ноу-хау. Туда делали взносы все малые и средние предприниматели, жаждавшие получить красные парламентские «корочки». Фонд частично спонсировал рекламную кампанию самого Сергея Федосеевича, а частично, по-моему, депутатские увеселения и тому подобные штуки.

– Надо было мне доложить, – спикер глядел исподлобья.

– Я сам узнал после эфира.

Хрюшников страдальчески вздохнул.

– А ты обязан всё заранее знать! Плохо, Алексей Николаевич, очень плохо.

Я ждал продолжения.

– Все говорят, что ты – человек конфликтный.

– Кто «все»? Толиков?

– Неважно.

Повисла пауза. Спикер вроде бы хотел сказать что-то еще, но колебался. Я первым нарушил тишину.

– Вы мою служебную записку читали?

Виталий Иванович пошарил одной рукой по столу.

– Нет пока. Видел, прочитаю.

Я подождал еще секунд десять. Спикер не говорил ни слова. В голову ко мне опять полезли картины из недавнего прошлого. Хрюшников стал спикером абсолютно случайно. После выборов «Ядрёная Россия» продвинула его в замы к своему тогдашнему вождю, который возглавил губернский парламент. То был очевидный «потолок» Виталия Ивановича. До пенсии ему оставалось ровно четыре года, да и номенклатурного веса для взятия следующей высоты явно недоставало.

Находясь в тени амбициозного и полного далеко идущих планов спикера, Хрюшников приглядывал за беспокойным хозяйством во время отлучек вождя, изредка подписывал наиболее щекотливые постановления и распоряжения, которые почему-либо не стремилось подписывать первое лицо. Слыл истинным солдатом партии – на вид недалеким, исполнительным, голосующим как надо и призывающим других. Конфигурация сложилась, портфели были розданы тем, кому следует, и перемен в принципе не предвиделось.

Беда пришла, откуда не ждали. Спикер и вождь не вернулся из очередной командировки: по дороге домой отказало сердце… «Белый дом» пребывал в растерянности. Ландшафт законодательного собрания был плотно утоптан под конкретного человека. Желающие подхватить бразды, само собой, нашлись, но губернатору все они показались слишком ретивыми. Хрюшников, напротив, молча стоял в карауле с траурной повязкой на рукаве и никуда не рвался.

В «белом доме» поколебались и приняли решение, удивившее многих. Так в кресле спикера появился Виталий Иванович, возле которого потом появился я.

Я кашлянул.

– Поручения пресс-службе будут, Виталий Иванович?

– Поручения? – Хрюшников чуть привстал в кресле, поправляя полы пиджака. – Нет. Иди, работай.

День угас окончательно. Я механически наводил порядок в тумбочке и думал о последних событиях. И, правда, гадкое было ощущение и тревожное. Будто некто осторожно ходил где-то рядом кругами, ступая мягко и глядя в спину, а на глаза не показывался. Иногда словно дышал в затылок…

Кто-то позвонил на мобильный. Я долго смотрел на незнакомый номер, потом ответил.

– Слушаю.

– Алексей Николаевич, здравствуйте! Извините за беспокойство. Это из редакции «Модного журнала». Меня зовут Яна.

– Очень приятно, – рассеянно ответил я, мысленно отметив, что голос у неведомой Яны в самом деле приятный.

– Алексей Николаевич, как вас можно увидеть?

– Очень просто. Приходите и увидите.

– Ой, а когда вы свободны? – кажется, обрадовалась Яна.

– Вообще-то обычно занят.

– Но, может, для меня сделаете исключение? – в голосе у модницы, как я ее сразу окрестил, промелькнуло нечто умеренно-игривое.

– Может, – в тон ей отозвался я. – А что за разговор будет?

– Хотелось бы обсудить возможное сотрудничество.

– Яна, – очень проникновенно сказал я, – обязан вас предупредить: вероятность такого сотрудничества небольшая. Это не мой личный произвол, такова позиция руководства.

– Спасибо вам, что предупредили, но… может, всё-таки есть шанс? – немного жалобно спросила Яна.

– Теоретический, – откровенно сказал я.

– А когда мне можно подойти?

– А вы когда хотели? – вопросом на вопрос, как в Одессе, ответил я.

– Я могу сейчас. То есть, минут через пять. Я здесь недалеко, – заспешила модница.

– Приходите, я вас внизу встречу.

– Ой, буду так признательна, – буквально запела Яна.

– Не за что. У вас ведь аккредитации нет, всё равно не пустят.

Временно простившись с певучей сотрудницей «Модного журнала», я поразмышлял еще с минуту и набрал другой номер – на этот раз с мобильного телефона, предварительно выйдя в коридор.

– Да, – коротко отозвался густой баритон.

– Надо пообщаться, – в тон ему сказал я.

Человек помолчал немного.

– Давай там же, где в прошлый раз, ровно через час.

– Буду, – пообещал я, и содержательная беседа завершилась.

Яна явилась на вахту даже раньше, чем обещала мне. Я сразу узнал свою собеседницу, хотя минут семь назад и не подозревал о ее существовании.

– В «Модном журнале» все так одеваются?

Гостья широко улыбнулась.

– За мной никто в редакции угнаться не может!

– Да, бегаете вы, наверное, быстро, – я посмотрел на ее ноги от ушей.

Яна слегка зарделась. Я перевел взгляд на пост охраны.

– Эта девушка со мной.

– Пожалуйста, – милиционер кивнул.

От модницы пахнуло какими-то дорогими духами – может быть, даже настоящими французскими. Я в них плохо разбираюсь. И походка у нее была соответствующая. Семён Маркович, вывернувший из-за угла, аж присел.

– Какие к вам красавицы ходят, Алексей Николаевич!

– Исключительно по служебным вопросам, Семён Маркович.

Домашевский залоснился.

– Ах, Алексей Николаевич, хорошее дело – молодость. Разве я против?

Оставив его завидовать, мы поднялись по лестнице. Каюсь, я специально пропустил Яну вперед, чтобы с этой позиции досконально изучить ее тактико-технические характеристики.

– Посмотрите налево, Яночка. Это наша достопримечательность.

– Ой, а что это? – гостья приостановилась.

– Павлин. Скульптурное изображение из гранита. Автор неизвестен: по крайней мере, мне, – я тоже улыбнулся.

– Откуда он у вас?

– Когда-то, две исторические эпохи назад, побывала здесь передвижная выставка. Потом она уехала, а павлина забыли.

– Какой он страшный… Простите, я не то говорю? – Яна прикрыла ротик ладошкой.

– Это символ регионального парламентаризма, – заметил я серьезно. – Но вам, как человеку новому, прощаю. На первый раз.

Я снова пропустил гостью вперед, затем и сам вошел в кабинет.

– Кофе будете?

– Вы знаете, Алексей Николаевич, я только что пила. Может, потом?

– Потом? – я хмыкнул. – Это уже интересно. Ну, рассказывайте всё подробно. Вы журналистка?

– Нет, к сожалению. Я менеджер по рекламе. И мы очень хотим сделать интервью с вашим спикером.

– Гламурное?

– Ну, что-то вроде.

Я помассировал затылок.

– Яночка, признавайтесь, вы спикера нашего когда-нибудь видели? Хотя бы по телевизору?

Красотка потупилась. Я окончательно развеселился.

– Это ваша личная идея?

– Как вам сказать…

– Чувствую, что ваша. Но можете не признаваться. Жаль, сейчас времени мало, а то я просветил бы вас насчет некоторых аспектов местной политики.

– А когда у вас будет время? – спросила Яночка.

Я чуть не крякнул. Прозвучало, прямо скажем, двусмысленно.

– Дни какие-то непредсказуемые пошли, – начал я. – Сложные какие-то дни.

– А если завтра вечером? – продолжала пытать меня модница.

– Здесь?

– Здесь как-то официально…

Я внимательнее посмотрел на менеджера по рекламе. Ее блузка была расстегнута, пожалуй, на одну пуговку больше допустимого в официальном учреждении. По-моему, она предпочитала белье красного цвета.

– Ваши предложения, Яна?

– Давайте посидим в кафе. Вы не против, Алексей Николаевич?

– Я только за.

– Тогда вот моя визитка, – Яна полезла в сумочку и слегка наклонилась. Белье у нее точно было ярко-красным. Как и маникюр.

– Вам визитку не дам, – я изобразил огорчение.

– Почему?

– С некоторых пор не обзавожусь. Примета плохая.

– Чем плохая? – Яна взмахнула ресницами.

– Как только сделаю, работу меняю.

Человека из органов коллеги-журналисты давно окрестили Джеймсом Бондом. Был он высоким, широкоплечим, спортивным, в хорошем костюме по фигуре и, подобно непобедимому киногерою, обожал дорогие автомашины. Повстречавшись в тихом переулке, мы с ним спустились в укромный бар в подвальчике старого дома. «В индейцев играем», – подумал я, когда «Бонд» выбрал столик в самом темном углу.

После моего очень подробного рассказа под апельсиновый сок он заказал у официанта еще один стакан и посмотрел на меня с прищуром.

– Дела твои не очень хороши, – резюмировал «Бонд». – Похоже, реально копают. И полномочия отбирают, и вообще.

– Кто? – спросил я в лоб.

– Забегалов однозначно. Это, во-первых. Ну, насчет его интереса ты сам всё понимаешь, – начал загибать пальцы «Бонд». – Но возможны и другие варианты.

– Какие?

– Пока трудно определить. Думаю, в твою почту влезли еще какие-то ребята.

– А не товарищ Лесных?

– Если ты никаких деталей не упустил, то вряд ли.

– Кто-нибудь по линии товарища Толикова? – предположил я.

– Нет, не похоже. Слишком топорно сделано, – поморщился «Бонд».

– Тогда Жуликов? – предположил я.

– Тоже возможно, – не отрицал мой эксперт.

– Загадками говоришь, – сказал я, допивая до дна свою порцию. – Ну а заметку «Фактам и комментариям», по-твоему, кто заказывал?

– Дай подумать до завтра, – ответил он.

– До утра?

– До вечера. Часов до семи хотя бы.

Глава третья

Взять девочку

Я пил утренний кофе и листал газеты. Все наши договорные материалы вышли в срок. Корреспонденты и обозреватели разных изданий примерно в одних и тех же выражениях сообщали о том, как областной парламент бьется за интересы малоимущих, незащищенных и многодетных. Везде и всюду в скобочках стояли названия депутатских фракций, среди которых с гигантским отрывом лидировала «Ядрёная Россия». Венчало эту картину наше приложение к «Ленинскому знамени».

Здесь редактор Колобков превзошел сам себя, взяв необъятное интервью у спикера Хрюшникова. Меня, разумеется, предупредить о самом факте беседы никто не соизволил. Даже сквозь строчки на газетной бумаге было видно, как расстилался берущий перед дающим. Основополагающие, ключевые фразы спикера Колобков особо выделил жирным шрифтом – дабы мысль начальника гарантированно дошла до сознания масс. На фото Виталий Иванович, нахмурив брови, зрил, очевидно, как Радищев, сквозь целое столетие.

Брякнула «вертушка».

– Да, – сказал я.

– Алексей Николаевич, ну как же так получилось? – горестно завела свою песню Римма Васильевна, первый референт Хрюшникова.

– Что получилось? У кого?

– Кто же такое фото Виталия Ивановича выбрал? Неужели у вас ничего лучше нет?

– Вы интервью имеете в виду?

– Конечно!

Я посмотрел оценивающе. Подстричь бакенбарды перед съемкой спикеру явно не помешало бы. Да и краешек воротничка загнулся вверх. Не фонтан.

– Да, Римма Васильевна, неважное фото.

– Просто ужасное! Как же так, Алексей Николаевич? У нас же фотограф есть в штате, куча снимков с прошлого раза должна была остаться…

– Остались, Римма Васильевна. Все целы.

– Почему тогда это выходит?!

Я постарался придать своему голосу как можно более скорбное звучание.

– Приложение мне больше не подчинено, Римма Васильевна. Всем, что его касается, единолично ведает Колобков, и он же напрямую докладывает Валентину Юрьевичу.

– Забегалову?

– Да.

– О Господи! – Римма Васильевна бросила трубку.

Я продолжил чтение. О надвигавшихся выборах в Госдуму газеты писали мало. За их конечный результат явно никто не переживал. Один «Негоциант», известный своей критической направленностью, поднял следующую выборную тему и сделал вывод, что шансы мебельного магната Колыхаева стать мэром далеко не бесспорны. Партайгеноссе Митрофанычев, по оценке газеты, хотел бы видеть на этом посту своего союзника. Кого персонально, обозреватель «Негоцианта» пока не брался предположить. По мнению журналиста, в офисе «Ядрёной России», в отличие от вице-губернатора Кобякова, еще не пришли к консенсусу. А губернатор, досиживая остаток второго срока, лавировал между разными властными группировками.

Зазвонил мобильный.

– Привет! – это был Андрей Челноков из «Негоцианта».

– Легок на помине, – отозвался я.

– В смысле?

– Читаю как раз вашу газету.

– О, это приятно.

– Тебе комментарий нужен?

– Не совсем, – Андрей замялся. – Скорее узнать кое-что хочу.

– Про спикера?

– Нет, про тебя.

– А ты про меня до сих пор что-то не знаешь?

– Слухи есть, что ты в отставку уходишь, а пресс-службу реформируют.

Я усмехнулся.

– Бедная пресс-служба. Сколько ее можно реформировать?

– Это правда или нет? – профессионально спросил Андрей.

– Таких сведений у меня нет, – ответил я.

– А если будут? – продолжал напирать коллега.

– А если будут, тебе первому скажу.

– Ловлю на слове, – оживился Андрей.

– Вот и славно, – заметил я. – Теперь у меня возник вопрос. Откуда дровишки?

– Не могу сказать, – заерзал мой собеседник. – Сам понимаешь, у нас в парламенте свои источники.

– Депутатские?

– Не пытай! Не выдам всё равно.

– Ну и не выдавай. Позвоню, если в отставку соберусь.

День в парламенте обещал быть нескучным. Внутренне готовый к любой гадости, я бодро занялся бумажной текучкой. Надо было списать кучу давно отработанных документов, возвышавшихся отдельной стопкой на столе. Наши делопроизводители мне уже плешь проели, напоминая о них. По этим бумажкам «наверху» тоже делали выводы об эффективности работы службы. Я расписался уже раз тридцать и столько же раз собственноручно вывел «В дело», когда заскрипела дверь, и отчетливо пахнуло перегаром.

– А, Андрей Павлович! – безошибочно определил я.

Вид у корифея был еще тот.

– Меня тут никто не спрашивал? – осторожно осведомился Карлов после обмена приветствиями.

– Уборщица интересовалась, – сказал я.

– Уборщица?

– Ну да. Проветривала у вас.

Андрей Павлович вздохнул и потрогал себя за виски. Лицо его исказилось похмельной мукой.

– Не любишь ты меня, Алексей, – произнес он печально. – А я к тебе всегда хорошо относился.

– Экспертизу-то провели?

– Какую экспертизу? – не понял Карлов.

– Творческо-лингвистическую. Или как она у вас называется? Колобков собирался.

– Я в библиотеке вчера весь день просидел, – заявил Андрей Павлович. – Виталию Ивановичу статью готовлю.

– Статью? – мне стало любопытно. – О чем же?

– О реформах местного самоуправления в России. От Сперанского и Столыпина до наших дней.

– Обалдеть, – искренне сказал я. – И куда она пойдет?

– Это потом будет решено. Может, даже в Москву.

Проводив крепкого публициста до его кабинета, я заглянул к Витюше и Наталье. Витюша бойко набирал какой-то текст, а Наталья сидела, погруженная в себя. Перед ней на столе одиноко белел какой-то список, весь в исправлениях и зачеркиваниях.

– Кому грустим? – спросил я, подойдя поближе.

– Алексей Николаевич, это кошмар какой-то! – пожаловалась Наталья. – Никто не хочет на радио выступать.

– На радио?

– Да! Сегодня в обед еженедельный эфир, «Парламент у микрофона». Час целый. Я всех обзвонила раз по пять, и бесполезно.

– А ты говорила, что выборы в Госдуму на носу, что Виталий Иванович лично список выступающих утвердил?

– Говорила и повторяла даже! Ничего не помогает.

– Какая у нас фракция на очереди?

– «Ядрёная Россия», конечно.

Я посмотрел на часы. Ситуация приближалась к критической. Депутаты бегали от микрофона, как призывники от военкомата. Выступать в прямом эфире на радио стабильно не хотел никто из них, кроме пары-тройки записных ораторов и недобитых оппозиционеров. Но оппозицию велено было подвинуть на период после выборов.

– Ты у Ростика была?

– Конечно. Его тоже все посылают.

– Мама родная! За них государство платит, а они про свои достижения рассказывать не хотят, – вырвалось у меня.

Сотрудники молча ждали распоряжений.

– А к Филейкину твой Ростик не подходил?

– Филейкин в отъезде, – сверившись по списку, объявила Наталья.

– Агитирует селян, что ли?

– Нет. Он на соревнованиях по метанию молота. Под девизом «Ядрёная Россия – сильная Россия».

Мне стало нехорошо. Депутат Филейкин в таких случаях был последним резервом.

– Может быть, Жуликову предложить? – подал голос Витюша.

– Жуликов по графику после Нового года, – отрезал я. – Наташа, звони всем по шестому разу. Если будут отнекиваться – пугай спикером и партийной ответственностью. Скажи, что политсовет принял соответствующее решение.

– А он правда принял?

– Неважно. Филейкина ты набирала?

– Ростик сказал, что он, возможно, сегодня вернется.

– Если сегодня, то шанс есть. Московский поезд уже пришел. Позвони на мобильный. Если мобильный выключен, тогда на домашний. Если упрется, сразу докладывай мне, сам ему перезвоню!

Поставив задачу, я вернулся к своей нужной документации.

Оставалось расписаться на последнем листе, когда в дверях нарисовался Домашевский. Я ему совершенно искренне обрадовался, ибо канцелярщина уже надоела мне хуже горькой редьки.

– Как себя чувствуете, Семён Маркович? С больничного вышли?

– Пойду завтра анализы сдавать, – Семён Маркович покрутил в воздухе какими-то бумажными огрызками. – Может, в больницу придется лечь.

– Не надо в больницу. Вы нам тут нужны.

– Кому я тут нужен? Речи за отдельных трудящихся писать?

– За кого это?

– За Карлова. Тут вчера искали его, с ног сбились. Так и не нашли.

Домашевский сел и принялся теребить точилку из настольного набора.

– Ты с Хрюшниковым виделся?

– Виделся, – кивнул я. – Вроде без последствий.

– Жуликов не успокоится, – предупредил Семён Маркович. – Он человек мстительный и высокого мнения о себе.

– Разве я против его мнения? Пусть будет.

Я посмотрел в окно. Собак не было, предприниматели со своими трусами продолжали стоять. Полгода назад спикера ужасно возмутил факт незаконной торговли, да еще сомнительным товаром, и Виталий Иванович потребовал разобраться. Малый совет образовал рабочую группу. Возглавить ее поручили Жуликову. Группа раскидала запросы по инстанциям и провела несколько заседаний под протокол. Активный вице-спикер сам спускался к торгующим и говорил про возможную ответственность перед законом. Тем не менее, изгнать их с территории нашего храма не получилось.

– Семён Маркович, а как вообще вышло, что Хрюшников меня решил назначить? – внезапно спросил я.

– Кем назначить?

– Начальником пресс-службы. Тогда, в позапрошлом году. Без крыши, без протекции. Ничей ведь был человек.

– Этого я до сих пор не понял, – помедлив, ответил Домашевский. – Да, ты не аппаратный человек, не из их обоймы. Кто его надоумил? Ума не приложу.

– Неверное было решение?

– Почему неверное? Нормальное. Ты сильный журналист, у тебя свежий взгляд на вещи. Номенклатурной выучки, конечно, не хватало, но это дело наживное.

– Ну и как, справляюсь?

– Справляешься, конечно. Службу организовал? Организовал. Порядок навел? Навел. Скандалов не допускаешь? Не допускаешь. Спикера нашего в народе узнавать начали… А почему ты спрашиваешь?

– Пытаюсь понять кое-что. А какие были реальные альтернативы?

– Реальные? – Семён Маркович опять помедлил и оставил в покое точилку. – Ну, про Скотникову ты сам знаешь.

– Знаю. Забегалов ее двигал?

– Да.

– Почему же не продвинул?

– У Виталия Ивановича свои резоны. Забегалов и так своих людей везде расставил.

– Хрюшников думал, я буду служить персонально ему?

Домашевский выразительно глянул на потолок, потом на стационарные телефоны.

– А, да пускай слушают! – я махнул рукой. – И что же, обманулся Виталий Иванович?

– Почему обманулся? Разве ты не его линию проводишь?

– Его, конечно. Чью же еще? – сказал я выразительно и громко.

– Ну вот, – Семён Маркович по-отечески посмотрел на меня, – значит, и волноваться не надо. Держись и работай.

– Ну а что говорили тогда всё-таки? Кого еще советовали назначить?

– Пожалуй, никого конкретно, – подумав, сказал Домашевский. – В секретариате, правда, одно время носились с идеей взять какую-нибудь девочку с телевидения, желательно смазливую. Чтобы сидела на пресс-конференциях рядом с Виталием Ивановичем.

– Украшением стола?

– Можно и так сказать. Чтобы за внешним видом следила, за галстуками, рубашками.

Я фыркнул.

– Последишь за ним, как же! Он значок депутатский на съемку надевать не хочет. С боем навязываю каждый раз.

– Не заводись. Держись и работай! – повторил бывший лучший, но опальный пресс-секретарь.

Время шло, а ситуация с эфиром не прояснялась. Члены господствующей фракции категорически не желалирассказывать о том, сколько всего сделано ими для счастья народного. Один из них чуть не довел Наталью до слёз. От интервью этот крепкий хозяйственник наотрез отказался, заявив ей, что прежде обязан согласовать свой шаг с главой района, где находится его избирательный округ.

Наконец откликнулся депутат Филейкин.

– Виктор Никитич, рад вас слышать! – истово сказал я. – Вы со щитом или на щите?

– Со щитом, конечно! Чистое первое место, – с удовольствием сообщил Филейкин.

– Мы про вас заметку в наше приложение дадим, – посулил я. – Жаль, фото нет, как вы молот бросаете.

– Меня коллеги из Мосгордумы снимали, – сказал депутат.

– Отлично! Тогда поставим прямо в следующий номер. Я Колобкову скажу.

– Спасибо, Алексей Николаевич, – поблагодарил зам лидера «Ядрёной России».

– Не за что. А вы нас не выручите, Виктор Никитич?

– Что от меня требуется, Алексей Николаевич?

– Всего-навсего на радио выступить. Там всё уже готово, только вас ждут.

– Продолжительность выступления? – уточнил Филейкин.

– Ровно час.

– Тематика?

– Всё о деятельности фракции. Последние решения и новейшие законы. Национальные проекты и забота об отечественном производителе.

– Понял. Сколько времени на подготовку?

– С учетом дороги часа два, – я внутренне сжался.

– А другие мои коллеги?

– Все в командировках, Виктор Никитич, – уверенно ответил я.

– Выступлю, – ответил депутат.

– Огромная вам благодарность от лица пресс-службы!

«Спорт действительно дисциплинирует», – подумал я.

До обеда еще позвонил Бутурлин. Поинтересовался у меня, когда же будет официальный ответ на скандальную заметку про Забегалова. Я сказал, что непременно будет, пусть готовят место на полосе. Андрей ответил: «Почитаем сначала». Потом осторожно, придерживая дверь, заглянул Власьев.

– Сегодня мероприятие, Алексей Николаевич, – проговорил он со значением.

– Мероприятие? По плану же нет ничего.

– Это важнейшее государственное мероприятие, – подчеркнул зам управляющего делами, наслаждаясь собственной интонацией.

– Чей-то визит?

– Нет. Митинг в поддержку президента.

– Что-то случилось разве?

– Общественный комитет «За третий срок» призывает всех прийти и проявить гражданскую зрелость, – как будто по написанному оттарабанил Власьев.

– Мы как-то освещаем? – уточнил я.

– Про освещение не знаю, мне это не поручали, – быстро ответил он. – Моя задача другая: все работники аппарата обязаны быть.

– А работа как же?

– Всё в законное обеденное время. Общий сбор на площади, каждый руководитель ведет свое подразделение.

– Возражения не принимаются? – спросил я.

– Никаких возражений. Базары и магазины отменить, – строго сказал Власьев. – Сейчас, конечно, не советское время… время другое… но всё равно все обязаны явиться. Это нетрудно за такую зарплату.

Про зарплату – это, по-моему, был его собственный экспромт.

Площадь была до самых краев заполнена митингующими. Организованно явились труженики бюджетной сферы – учителя и врачи. Вслед за ними, тоже колоннами, подтянулись студенты вузов с деканами. Плакатов и транспарантов видно нигде не было. Государственное мероприятие, судя по всему, готовилось в такой жуткой спешке, что нарисовать их просто не успели. Висела одна лишь растяжка – далеко впереди, на борту грузовика, служившего трибуной: «План Утина – в жизнь!»

Явившиеся – точнее, их представители – уже добрых полчаса клялись в верности этому плану и стремлении выполнить его до конца. Клялись, на мой взгляд, несколько общо и расплывчато. Спроси их, в чем же состоит план – вряд ли ясно ответили бы. Партайгеноссе Митрофанычев с багровым лицом выслушивал клятвы. Рядом с ним в кузове топтались местные общественники из комитета «За третий срок». Во главе их стоял вечный кандидат в депутаты господин Борискин, он же президент губернской федерации дзюдо, державший сеть бензоколонок.

Делегация парламента расположилась возле театра оперетты. Ораторов слышно было через пятое на десятое: работали всего два динамика в другом конце площади. Поэтому аппаратчики в основном и не слушали, а говорили друг с другом о своем. Женщины судачили о покупках, мужчины – о футболе. Обсудив с соседями шансы сборной России в отборочном цикле и контракт Гуса Хиддинка, я пошарил глазами по толпе и узрел неподалеку своего коллегу из городского Совета. Пресс-секретарь Коли Ухова смотрел на происходящее, рассеянно улыбаясь.

– Что это вы улыбаетесь, Юрий Львович? Какие могут быть смешки в реконструктивный период? – подойдя, спросил я.

– Как тут не улыбаться? Раньше хоть порядка больше было.

– Правду говорят, что твой шеф пойдет в мэры?

– Штаб создан, – сказал Юра. – Только, по-моему, денег пока нет.

– А что же друзья-бизнесмены, не делают взносы?

– Им гарантии нужны. Деньги-то не маленькие.

– Миллионов семь «зеленью»?

– Я слышал насчет десяти, – заметил коллега.

– И каких гарантий хотят друзья Коли Ухова?

– Официальной поддержки от «Ядрёной России». Чтобы конференция приняла решение, как положено по уставу.

– Товарищ Кобяков может заблокировать, – предположил я.

– Еще как может! Он Колю просто ненавидит. Там ведь Колыхаев денег уже отсыпал кому надо. Для него и семь, и десять миллионов – мелочь.

– Ну, не мелочь, конечно, – усомнился я, – хотя мужчина он небедный. А что же Митрофанычев, поддерживает твоего спикера?

– Кажется, да. Но их разве поймешь до конца? – пожал плечами Юра. – И потом, своих бабок-то у него тоже нет.

– В Москве ищет?

– Похоже. Само собой, в обмен на собственность. У нас тут еще есть что приватизировать: не все муниципальные предприятия розданы. Да и те, которые розданы, можно обратно изъять.

Митинг бурно захлопал.

– Финиш, – констатировал пресс-секретарь. – Пора по кабинетам.

Толпа рассасывалась стремительно. Кто-то, видимо, еще надеялся попасть в магазин или на рынок. Из обоих динамиков грянула песня «Мои мысли – мои скакуны».

Выступать публично я не люблю. По-моему, люди, выступая публично, частенько несут такую пургу, что уши вянут. И получается это не всегда из-за безграмотности или бестолковости говорящего. Просто докладчик вольно или невольно пытается понравиться аудитории, подстроиться под нее. В итоге происходит то же, что на море – с эскадрой, которая движется со скоростью самого тихоходного судна. Оратор тоже ориентируется на некоего усредненного человека, а его-то в реальной жизни и не существует.

Но тут случай был особый. К нам в парламент пришла целая делегация будущих политологов и работников пресс-служб, тоже будущих. Их уже провели – где шагом, где рысцой, а где галопом – по всем отделам, и они теперь надвигались на наше подразделение. Витюша успел предупредить меня о приближении студентов, и я, дав указание рассадить их в малом конференц-зале, тихо сосредотачивался перед тем, как направиться туда же.

Конечно, полноценно настроиться мне не дали. Следующим визитером оказался депутат Пичугин. Носитель самых элегантных костюмов, маникюра и педикюра, четко по графику навещавший солярий, Иван Григорьевич управлял комиссией по сдерживанию тарифов естественных монополий. Тарифы в нашей богоспасаемой губернии росли так же, как и в других регионах. Комиссия, однако, ежегодно отчитывалась перед избирателями о проделанной работе, и по отчетам выходило, что сражалась она, не щадя живота своего.

У самого Ивана Григорьевича был свой бизнес, к нашему краю имевший весьма отдаленное отношение. Пичугин львиную долю времени проводил в зарубежных поездках, из которых возвращался всё более загорелым. Был он тоже выходцем из партийной среды, знал вдоль и поперек местное начальство и всегда нормально с ним ладил. В молодости Иван Григорьевич слыл красавцем и щеголем. Сейчас, на шестом десятке, уже стало ощущаться, что молодость его осталась позади, но парламентский лев противостоял переменам, как мог.

Люди, посещавшие увеселительные заведения города, не раз видели его в обществе юных спутниц. Симпатичных журналисток, являвшихся на брифинги комиссии по сдерживанию монопольных тарифов, Иван Григорьевич, не сдерживаясь, провожал маслянистым взглядом. Наиболее грациозным из них он предлагал выехать в подшефный район, дабы лучше ознакомиться с плодами его трудов. Там же, в районе, на высоком берегу великой русской реки, стояла депутатская заимка – с баней, караоке, массажной кроватью и спутниковым телевидением.

Когда выборы только состоялись, и шла раздача слонов, Пичугин, вроде бы ни в чем не нуждавшийся, дрогнул и тоже вступил в борьбу за кресло. На спикерское сиденье он, конечно, не претендовал, ибо там всё давным-давно было согласовано. А вот, по его собственному выражению, стать «хотя бы замчиком» сильно хотел. Не раз и не два видели Ивана Григорьевича у порога первой приемной… Увы, карта легла по-другому. Места вице-спикеров уплыли вдаль. Пичугин обиделся, но вида не подал. Терпеть, ждать и не делать ничего против ветра его научили еще в рядах ВЛКСМ.

– Алексей Николаевич, надо бы с вами вопросик один решить, – мягко произнес депутат.

– Для вас всегда, Иван Григорьевич, – откликнулся я.

– У меня интервью брали для одной программки, – как-то неуверенно продолжил Пичугин. – Нельзя ли посмотреть, что они там выпустят?

– Вы какие-то спорные вопросы поднимали?

– Да как вам сказать…

– Говорите, как есть, Иван Григорьевич. Здесь все свои.

Пичугин посмотрел куда-то вбок, на оконные жалюзи.

– Понимаете, там корреспондент спрашивал про перестроечные времена.

– Ну и что?

– Да я тогда был в группе «Коммунисты за демократию».

– Мало ли кто где был, Иван Григорьевич!

– Это верно. Только я письмо одно коллективное подписывал, от имени депутатского корпуса.

– Про что письмо?

– В поддержку суверенитета России, против союзного центра, – через силу выговорил Пичугин.

Я помотал головой.

– Простите, не пойму что-то, Иван Григорьевич. А что тут страшного? Тому письму семнадцать лет исполнилось.

– Понимаете, у меня округ сельский, там народ консервативно настроен. До сих пор живут прошлым. Могут быть кривотолки.

– А что за канал интервью брал?

Депутат назвал канал.

– Иван Григорьевич, дорогой! Он же в вашем округе не ловится.

– Совсем не ловится? – с сомнением переспросил Пичугин.

– То есть абсолютно!

Депутат помолчал и потеребил кожаный ремешок портфеля.

– Если так, то ладно. Но вы всё-таки поинтересуйтесь у них до эфира, что они оставили, а что убрали. Хорошо, Алексей Николаевич?

– По-вашему, федеральные телеканалы проводят сбалансированную политику, и цензуры на них нет?

Ну и детки пошли нынче. Девушка с африканскими косичками, задавшая мне очередной вопрос, была настроена наступательно. Вводная часть беседы со студентами осталась позади, и со стороны будущих пресс-службистов начался хороший, плотный натиск.

Я мило улыбнулся.

– Федеральные телеканалы – это не по моей части, скажу сразу. Мы с ними практически не взаимодействуем – точнее, они с нами. Так что на себе или своих коллегах их политику не ощущаю.

– Ну а что с цензурой? Вы признаёте ее наличие?

– Под цензурой вы, очевидно, имеете в виду редакционную политику. Цензуры как системы специальных государственных структур в нашей стране не существует. Более того, она официально запрещена.

– Хорошо, – донеслось из противоположного угла конференц-зала, – а с редакционной политикой федеральных каналов лично вы согласны?

«Живенько сегодня дискутируем», – подумал я.

– Если бы я был тотально не согласен, то ходил бы с плакатом на марши несогласных.

Раздался смех.

– Если же говорить серьезно, – я погасил улыбку на лице, – то у каждого канала своя собственная линия, своя политика. И рассматривать надо каждый случай в отдельности. Мне что-то нравится, а что-то нет. Нормальное явление.

– Алексей Николаевич, – подняла руку другая девушка, в строгом деловом костюме, – вы профессионально отвечаете на острые вопросы. Я сама хочу стать руководителем пресс-службы, если получится. Я пишу дипломную работу о городской прессе девяностых годов, была в библиотеке и почитала некоторые ваши старые публикации. Вы тогда еще не работали в парламенте и были очень зубастым журналистом. Вы жестко критиковали власть. Скажите, с тех пор ваши убеждения изменились? Извините, если это некорректный вопрос.

– Вопрос корректный, – спокойно ответил я. – Ни от одного из написанных тогда слов я не отказываюсь. Просто если появляется возможность что-нибудь сделать, что-нибудь изменить к лучшему, надо ее использовать. Мне предложили почти с нуля сформировать пресс-службу, и я решил, что это может быть интересно и… полезно. Критиковать, не неся реальной ответственности ни за что, конечно, легче.

– А чем лично для вас является служба в аппарате заксобрания? – подхватила «африканка». – Вы пока чиновник с небольшим стажем…

Лесных, приставленный к нам в качестве смотрящего и сидевший у стеночки, с любопытством покосился на меня. Его шеф, товарищ Забегалов, пробыл на мероприятии минут пять, послушал, понюхал и удалился. Я, в свою очередь, посмотрев на Лесных, ощутил какой-то странный душевный подъем.

– Вы мне, наверное, не поверите, сейчас опять будете смеяться, – сказал я. – Для меня нынешняя служба это не статус, не стаж и даже не деньги. Это самореализация.

Фразы вылетали одна за другой, как автоматные очереди.

– Мне интересно здесь работать, – говорил я. – Я вижу и чувствую, что у меня получается, хотя на этот счет могут быть и другие мнения. Задача пресс-службы, как я ее понимаю – это создание положительной атмосферы. Журналисты, которые обращаются к нам за информацией, должны чувствовать человеческое отношение к себе. Если не будет его, то вся наша кипучая деятельность окажется напрасной.

Кресло под товарищем Лесных громко скрипнуло.

– Вам, возможно, предстоит занять в будущем мое место или место одного из моих преемников. Я хочу, чтобы вы уважали журналистов – конечно, тех из них, кого есть за что уважать. Пожалуйста, помните о том, что у этих людей довольно непростое ремесло. И… всё-таки это мы, пресс-службы, для них, а не они для нас. Журналисты первичны, мы вторичны, – закончил я.

– Вы правильно говорите, Алексей Николаевич, – заметил юноша, сидевший рядом с деловой девушкой. – Но, знаете, на словах все чиновники за открытость и гласность. А вот потом, после их обещаний, начальнику вашего уровня элементарно невозможно дозвониться. Секретарша просто скажет: «Перезвоните позже», и всё. Для простых граждан – таких студентов, как мы, например, – вы недоступны.

– У меня нет секретарши, – ответил я. – А те, кому это интересно, могут записать номер моего мобильного телефона. Готовы?

– Ну, ты даешь, Алексей Николаевич! – покрутил головой Лесных, когда мы шагали со встречи по длинным парламентским коридорам. – Такого никто еще не делал. Это прямо популизмом попахивает, с телефоном-то.

– А какие были аплодисменты! – ответил я.

– Это же дети еще, вчерашние школьники. Что они понимают? – хмыкнул зам управляющего делами.

– Многие вещи они понимают не хуже нас с вами, – задумчиво сказал я.

У лифта Вячеслав Алексеевич со мной простился и покатил наверх: докладывать Валентину Юрьевичу о моем популизме. Я же достал мобильный и увидел два пропущенных вызова. Номер был знакомый.

– Анна Игоревна, искали? – спросил я, дождавшись соединения.

– Искала, – подтвердила она. – Ты у Хрюшникова, что ли, был?

– Нет. Народ просвещал.

– Какой народ?

– Студенты на практику пришли.

– Бросай студентов, слушай меня. Губернатор в Москву уезжает, а у него эфир сегодня на телевидении.

– Сочувствую вам, – сказал я.

– Я уже свою порцию получила, – бодро отозвалась моя коллега из администрации, – а Григорий Владимирович попросил твоего шефа выступить вместо себя.

– И он согласился? – задал я глупейший вопрос.

– Угадай, – предложила Анна Игоревна.

Я испытал ощущение полета.

– Во сколько? – услыхал я собственный голос как бы со стороны.

– Сразу после вечерних новостей.

– Это будет комментарий?

– Нет. Ток-шоу Матусевича.

– На «Сторонке»? – задал я уже совершенно лишний вопрос.

– Ну да.

Это был полный вперед. Шоу в прямом эфире под названием «Вокруг да около» длилось сорок минут. Вернее, должно было продлиться, ибо сегодня телекомпания презентовала его самый первый выпуск. Вести его уже прибыл из столицы один из легендарных сотрудников программы «Взор» Владислав Матусевич. Программа гремела на весь Союз в эпоху перестройки, а потом незаметно увяла, и ее отцы разбрелись кто куда. Матусевич ездил по городам и весям, читал лекции, вел какие-то мастер-классы, поддаивал региональные бюджеты и вот, походя, договорился со «Сторонкой» о совместном проекте. Коммерческая сторона сделки не афишировалась. Я слышал, что этот гость берет дорого.

«Сторонка» занимала особое положение среди местных телеканалов. Учредила ее губернская администрация, а частотой на всякий непредвиденный случай владел очень близкий к «белому дому» олигарх Камышанский. Через всякие целевые программы денег туда вбухали, как в Асуанскую плотину. Все программы имели целью комплексное развитие телевещания в регионе, но по мере их реализации почему-то развивалась и росла, как на дрожжах, только «Сторонка».

Губернатор посетил «Сторонку» один раз, когда сам избирался повторно. Прибыл на эфир поздно вечером и, пока ждал в вестибюле, когда принесут ключи от гардероба, выдал историческую фразу: «Э-э, что это за «Сторонка» такая? Чья она? Мне всё говорят, говорят, а я ее ни разу не видел». Все, включая генерального директора, кинулись наперебой объяснять ему, что это самый верноподданный, самый правильный канал, где находят и будут находить самое полное, самое адекватное отражение любые аспекты губернаторской политики. «Дедушка» покивал, выступил, уехал и больше никогда на телекомпанию не приезжал.

Сейчас там полным ходом разворачивался второй за отчетные два года масштабный ремонт, и в комнате отдыха, позади кабинета Анфисы Дикторовны Сидоровой, генерального директора компании, монтировали джакузи взамен не оправдавшей себя душевой кабины.

До начала ток-шоу Матусевича оставалось чуть больше трех часов.

– Анна Игоревна, ерунда получится, – твердо сказал я. – Давайте повлияем вместе.

– На решение губернатора? – осведомилась Анна Игоревна.

– Без этого шоу вся наша политика рухнет?

– Нет, конечно. Но ты представляешь, какой скандал Анфиса закатит? И главное, шефа-то твоего уже озадачили.

– Интересно, почему он мне ничего не сказал? – спросил я.

Ответом стал звонок «вертушки».

– Алексей Николаевич, вас Виталий Иванович зовет, – с нескрываемым торжеством объявила Елена Вячеславовна.

Все заковыристые кроссворды и сканворды были, видимо, разгаданы, и она предвкушала удовольствие от нашего, парламентского шоу.

На подступах к первой приемной я чуть не врезался в журналистку Куропаткину из филиала главного федерального телеканала. По сравнению с каналом она была молода, но этим все ее достоинства исчерпывались. Была она троечницей-заочницей, едва-едва доучившейся на факультете словесности и взятой в «ящик» по чьей-то протекции. По характеру – конченая сука, готовая по всякому поводу и без повода орать и козырять названием фирмы. У нас в пресс-службе ее не воспринимали совершенно – как, впрочем, и в других аналогичных службах. Общаться с Куропаткиной не хотел никто. Налицо был классический случай полного несоответствия между личными амбициями и возможностями.

Куропаткина одной рукой поправляла прическу, а другой юбку и при виде меня почему-то нервно прикусила губу. Я сдержанно кивнул и, не дожидаясь маловероятного ответа, проследовал дальше. Елена в приемной, как ни странно, без слов сразу показала: путь свободен.

Виталий Иванович сидел в кресле без пиджака и барабанил пальцами по настольным часам из малахита.

– Вот скажи: ты ко мне на прием, что ли, попасть не можешь? – выдал он без приветствий и реверансов.

– Могу, когда пускают, – ответил я.

– А если можешь, то на хрена записки пишешь?! – рявкнул спикер, уже не сдерживаясь.

– Вы про вчерашнюю служебную записку, Виталий Иванович?

– Да! Про нее! Умные все стали, – продолжал заводиться Хрюшников, – записки пишете, молодежь учите. А прямые свои обязанности перестали выполнять! Мне тут творческих людей не надо, ясно?!

– Что случилось, Виталий Иванович? – участливо спросил я, при словах о творческих людях вспомнив почему-то Андрея Павловича Карлова.

Как и в случаях с тяжело больными людьми, на вопли спикера в таких случаях обращать внимание не рекомендовалось.

– А ничего не случилось! Думаешь, ты один тут за информационную политику радеешь?

– Думаю, что не один, – искренне сказал я.

– Думаешь, ты один про всех тут всё знаешь? – орал, как будто не слыша ответа, Хрюшников. – Хрен ты угадал! Про всех вас только я один знаю! Вы там еще договорить не успеваете, а я уже в курсе!

Я уже с интересом посмотрел на его круглую лысину, блестевшую под лампой.

– Ты что мне про Забегалова пишешь? – спикер помахал моей запиской. – Ты думаешь, я сам в этом деле не разберусь?

– Считаю, что обязан вас проинформировать и донести свое мнение о ситуации.

– Зачем мне твое мнение, если ты обстановку не контролируешь? Вот скажи, кто эту блядскую заметку написал, а?

– Если вы не против, Виталий Иванович, скажу завтра. Я пока собираю необходимую информацию.

– Завтра… – спикер усмехнулся. – А если надо сегодня?

Я решил промолчать.

– Записку свою забери, – спикер бросил ее через стол. – Я не дурак, чтобы шашкой махать из-за Валентина Юрьевича. Знаю лучше тебя, кому он раньше служил и на кого сейчас работает. Не волнуйся! За всё это собрание я отвечаю.

Наступила тишина, после громких криков резавшая слух.

– Виталий Иванович, – сказал я, – надо что-то решать с этим эфиром на «Сторонке». Предлагаю вам под любым предлогом не ходить. Пошлите кого-то из депутатов. Алину Вениаминовну хотя бы.

– Толкушка она, твоя Алина, – от души высказался спикер.

– Эфир первый, никто этой программы еще в глаза не видел. Могут быть проблемы, – не унимался я.

– Проблемы будут, если я не пойду, – ответил Хрюшников и в первый раз за время разговора вздохнул.

За окном сделалось по-ноябрьски темным-темно. Спикер отчалил только что, запихнув подмышку пухлую папку со справками, которые подготовили и принесли ему загнанные экономисты. «В машине посмотрю», – на ходу бросил он. Его предупредили, что на телекомпанию надо прибыть заранее, дабы гримеры и режиссеры успели сделать свою работу. От моих услуг и, вообще, от любых сопровождающих Виталий Иванович отмахнулся и даже депутатский значок оставил в ящике стола. Был он по-прежнему на взводе. По опыту своему я знал, что нарастающее раздражение Хрюшникова может в любую секунду прорваться наружу.

Я сам чувствовал себя каким-то выпотрошенным. Время звонить «Бонду» еще не пришло, и оставалось только ждать. Запиликавший в кармане мобильник заставил дернуться.

– Алексей Николаевич, я вас жду, – пропела трубка.

– Кто это?

– Это Яна. Вы про меня забыли?

Вчерашний разговор действительно вылетел у меня из головы.

– Нет, Яночка, не забыл. Просто забот сегодня прибавилось.

– Вы до сих пор на работе? – спросила Яна.

– Где же еще?

– Наша встреча не отменяется?

– Не отменяется, – ответил я. – Вы у подъезда?

– Подхожу.

– Тогда и я иду.

Яна стояла под пихтой напротив главного входа. Я улыбнулся ей, но, по-моему, не очень уверенно.

– Вы устали, Алексей Николаевич?

– Почему?

– У вас измученное лицо.

– Ничего от прессы не скроешь! – я старался говорить как можно беззаботнее. – Ну что, держим курс на кафе?

– А у вас что-то изменилось?

– Да эфир тут один свалился на мою грешную голову. Шеф убыл на телевидение, меня не взял. Но отсмотреть не мешало бы, – объяснил я.

– Это очень важно?

– Может быть. Вскрытие покажет.

– Пойдемте ко мне, – предложила Яна.

– В редакцию?

– Нет, домой.

– Домой? – в моем голосе прозвучало удивление.

– Ну да. Это рядом тут, через улицу. Если вам удобно, конечно, – и она нерешительно посмотрела на меня.

– Это вам, наверное, неудобно, – возразил я. – Всё-таки я человек посторонний, а дома у вас родные, близкие.

– Я одна живу, снимаю здесь квартиру, – ответила Яна.

Дома у певучей Яны было довольно уютно. В ее единственной комнате, кроме телевизора, стоял мягкий уголок с огромным плюшевым котом, платяной шкаф и миниатюрный столик. На стенах там и сям висели какие-то безделушки со шнурками и множество цветных фотографий. На всех фото была изображена сама модница в разнообразных нарядах и интерьерах.

– Вы просто модель, Яна, – заметил я. – Вам самой на обложку пора.

– Не берут, обижают меня, – кокетливо сообщила она.

Представительница «Модного журнала» успела разоблачиться (в смысле верхней одежды) и осталась в очень коротком ярко-красном платье, которое подчеркивало все достоинства фигуры. Я подумал, что сегодня, наверное, она в черном или белом белье. В кафе на мою новую знакомую точно пялились бы все мужчины.

Я повесил пиджак на дверную ручку и сел. В телевизоре шла популярная молодежная программа «Сарай». Запертые в большом сарае на амбарный замок, молодые люди и девушки пытались выстроить гармоничные взаимоотношения. Сейчас показывали сцену на сеновале. Две участницы бурно выясняли, кому завтра мыть посуду.

– Это наш канал? – спросила Яна.

– Да. Ток-шоу после новостей начнется.

– Странное какое-то соседство: «Сарай» и шоу со спикером.

– «Сторонка» круглые сутки вещать не может, творческих силенок мало. Приходится врезаться в эфир московского канала.

– Нельзя было другой московский канал выбрать?

– Другие каналы были разобраны другими компаниями, а уважаемой Анфисе Дикторовне очень хотелось быть телевизионной начальницей. У нее даже отчество такое – от папы, энтузиаста первых пятилеток.

– Она из-за него такая влиятельная? – удивилась модница.

– Если вы про отчество или папу, то нет. О доценте Барабулько слышали? О Зиновии Моисеевиче? По глазам вижу, что нет. Был такой деятель, ученый реформатор при губернаторе. Осваивал бюджетные средства. Это он за Анфису похлопотал, за подругу свою сердечную, – пояснил я.

– Он и телекомпанию создал?

– Не совсем так. Один хваткий вице-губернатор подсуетился, теперь уже бывший. Компаньон уважаемого доцента. Заодно весьма кстати пролоббировал интересы олигарха Камышанского. Анфису туда поставили за имуществом и кассой приглядывать, ну и на презентациях красоваться. Хотя какая там красота – в ее-то годы, при ее комплекции.

– Вы на презентации не ходите?

– Хожу иногда. Если дома готовить неохота.

– Вам жена совсем не готовит? – несколько нарушив границы этикета, спросила Яна.

– Не готовит. Нет у меня жены, тоже перешла в число бывших.

– Ой, может, вас угостить чем-нибудь? – спохватилась хозяйка. – Вы же с работы, ничего не ели.

– Лучше рюмку коньяка налейте, – пошутил я.

– Коньяка у меня нет, – растерялась она. – Есть водка «Парламент», мне ее на выставке подарили.

– Достижений народного хозяйства?

– Агропромышленного комплекса.

– «Парламент»? Это судьба, – засмеялся я. – Несите, так уж и быть.

Пока Яна ходила на кухню, я набрал номер «Бонда». Мне сообщили, что абонент не отвечает или временно недоступен.

Водка сильно обожгла горло, в голове зашумело. Заедали бутербродами с сыром. Умяв три подряд, я откинулся на подушки и ощутил страшную слабость. Телевизор, где продолжали ожесточенно спорить узницы «Сарая», как будто подернулся дымкой.

– Вам нравится ваша работа? – неожиданно спросила Яна.

Я рассмеялся.

– Меня сегодня уже спрашивали об этом.

– Кто?

– Студенты-практиканты. Интересные ребята, горячие.

– И что вы ответили?

– Ответил утвердительно. А вот теперь думаю, что был не до конца откровенен.

– Вы их обманули?

– Не совсем так, – я взял рюмку и плеснул еще водки. – Просто в той обстановке всей правды сказать не мог. О моих словах и так мигом доложили руководству.

Яна смотрела на меня сочувственно. Или мне так казалось? «Куда меня вообще несет?», – подумал я, а вслух произнес:

– Давайте еще по капле, – и, не дожидаясь ответа, налил ей.

Она не протестовала.

– За информационную безопасность? – предложил я.

Мы выпили снова.

– Мне кажется, у вас там все боятся всех, – очень серьезно сказала Яна.

– А больше всех-всех-всех знаете, кто боится? – я понизил голос до таинственного шепота.

– Кто? – она тоже перешла на шепот.

– Больше всех-всех боится спикер Виталий Иванович Хрюшников. Он больше других потеряет, если что. Забавно, правда? Должность такая солидная, вроде бы второе лицо в губернии – и боится. Меня так не пасут, как его.

– Зачем вас… пасут?

– Как зачем? Наивная вы девушка. Чтобы выслужиться, рвение показать, усердие. Нужность свою подтвердить перед начальством и особую ценность. Этим и заняты в первую очередь. На том стоят!

– А его зачем пасут?

– Примерно за тем же.

– Ну а вы сами боитесь?

– Хороший вопрос, – отметил я, как на пресс-конференции. – Честно ответить?

– Да, честно.

– Не боюсь. Просто противно.

«И зачем я всё это говорю? Тоже ведь пойдет завтра и сольет кому-нибудь информацию. Легко. Элементарно. И пусть сливает, на здоровье», – я ощутил, что мысли мои слегка путаются.

– Значит, вы всё-таки обманули бедных, доверчивых студентов? – мягко улыбнулась Яна.

– Да не обманывал я их. Работа и правда нравится – чувствую себя на своем месте. Людей бы еще нормальных побольше. А то пили как-то в узком кругу, с начальством, и посмотрел я на этот балаган изнутри, послушал тосты и всхлипы про комсомольскую юность, всё под виски и под коньячок… Рухлядь это старая, Яна. Мы ток-шоу не прозеваем?

– Нет, еще даже «Сарай» не закончился, – успокоила меня хозяйка. – Хотите посмотреть на вечерний город с высоты птичьего полета?

Я кивнул.

Вид сверху оказался шикарным. По залитому огнями проспекту потоком катили машины, автобусы и троллейбусы. Сиял всеми цветами радуги, посылая в темноту свои импульсы, громадный экран с рекламой. На крыше парламента, подсвеченные специальными фонарями, трепетали два флага, государственный и губернский, с волнами и колосьями.

Балкон был узким, с тонкими прутьями перил. Казалось, что море огней начинается у наших ног. Холодный осенний ветер обдал мое разгоряченное лицо.

– Вы не простудитесь в рубашке? – спросила Яна.

Я посмотрел на нее и увидел, а скорее даже почувствовал, что она сама дрожит.

– Хорошего понемногу, да? Идемте в дом, Яночка.

Она кивнула.

Не знаю, а вернее, догадываюсь, как вышло, что в дверном проеме мы оказались друг напротив друга. Пространство для маневра предельно сузилось, и Яна всем телом прижалась ко мне. Первой моей мыслью было, что она действительно успела замерзнуть. Второй, когда я опустил глаза в вырез платья – что на ней сегодня меньше белья, чем в прошлый раз.

Новости на «Сторонке» заканчивались. Мы с Яной лежали на так и не раздвинутом мягком уголке, накрывшись пледом. Предметы нашего туалета были причудливо раскиданы по всей комнате. Сотрудница «Модного журнала» замерзла только с виду, без одежды она оказалась очень даже горячей. По-моему, соседи должны были слышать всё, что у нас творилось. Ну, или почти всё.

– Вопиющее безобразие. Использовал служебное положение, – сказал я и погладил Яну ниже спины.

Яна томно потянулась.

– Вы раскаиваетесь?

– Может, уже хватит на «вы»? – ответил я. – Иначе смешно получается.

Модница потерлась о мое плечо.

– Можно, я буду и дальше на «вы»? Меня это возбуждает.

– Давай всё-таки телевизор посмотрим? – предложил я. – А то еще неизвестно, кто из нас раньше возбудится.

На экране закрутилась заставка оригинального ток-шоу. Оригинальным его, как и абсолютно всю свою продукцию, заранее окрестила сама «Сторонка». С недавних пор она, вообще, горделиво и без затей именовала себя «Первым оригинальным каналом».

Заставка уступила место виду из студии. Матусевич стоял в кадре, одетый в потертую джинсовую куртку и свитер перестроечного фасона. По сравнению с минувшими временами ведущий заметно поправился. Перестройка пошла ему на пользу.

– Добрый, добрый вечер! – завопил он, взмахнув руками, как крыльями.

Хрюшников сидел перед ним на очень высоком и хлипком стульчике, как возле барной стойки – весь какой-то сгорбленный, поджавший ноги, отчего штанины задрались, открыв смятые в гармошку носки. От одной его позы мне стало не по себе.

В следующую секунду Яна с головой нырнула под плед. Она явно хотела продолжить наши игры. Противостоять ей я не смог. Первые две или три минуты эфира, пока Матусевич бродил по студии кругами, произнося туманное вступление, мои мысли были заняты совершенно другим процессом. Наконец я с грехом пополам сосредоточился на шоу, хотя Яна под пледом не прекращала усилий.

Шоу «Вокруг да около» набирало ход.

– Губернатора сегодня в нашем эфире нет. Но всё равно хотелось бы спросить Валерия… э-э… то есть Виталия Ивановича, – продолжал плести Матусевич, – очень хотелось бы спросить, почему никак не реализуется в вашем… то есть в нашем регионе федеральный закон?

Хрюшников тискал перед собой шпаргалку, но съехавшие на кончик носа очки мешали ему подсматривать. В машине Виталий Иванович, понятное дело, ничего не прочел.

– Итак, Виталий Иванович, общество ждет вашего прямого ответа, – с апломбом заявил столичный ведущий.

Спикер засопел, и хороший японский микрофон немедленно передал в прямой эфир этот звук.

– А я не согласен с вами, уважаемый! – брякнул мой шеф, как будто в лужу облегчился.

Хотя бы поздороваться с телевизионной аудиторией он начисто забыл, и я про себя застонал. Собственно, даже не про себя.

Яна, услыхав из-под пледа мой стон, заработала еще интенсивнее.

– Почему это вы не согласны, Виталий Иванович? – поиграл голосом и бровями Матусевич. – Аргументируйте, пожалуйста.

– А потому, что социальную, значит, направленность нашего бюджета еще никто не отменял! – в сотый, наверное, раз на моей памяти заученно понес Хрюшников. – Наш парламент и его, так сказать, ведущая фракция совместно с губернатором и дальше намерены неуклонно выделять средства…

Слово «средства» он, по своему обыкновению, произнес с ударением на «а».

– Одну секундочку! – оборвал его шоумен. – Дорогие зрители, у нас небольшая рекламная пауза!

– Реклама на «Первом оригинальном»! – торжественно грянул голос за кадром, и большую студию на экране сменил ролик про подгузники.

Яна, блестя глазами, выбралась на поверхность.

– Ну как? – спросила она.

– Натуральный пипец, – не стесняясь, ответил я.

– Тебе не понравилось? – моя партнерша, видимо, от волнения сама перешла на «ты».

– Что?.. А, ты про это, – догадался я. – Нет, Яночка, ты настоящая умница. Просто спикер жжёт.

– Он что-нибудь не так сказал?

– И не так, и не то. В общем, тушите свет.

– Тебя… то есть, вас теперь накажут?

Я мысленно оценил обстановку на театре военных действий и заржал. Смех был каким-то истерическим, но сдерживаться не осталось сил.

– Что с вами, Алексей Николаевич?

Я смотрел то на экран, то на разбросанные вещи, то на голую Яну, сидевшую по-турецки у меня в ногах, и принимался ржать еще сильнее.

– Вам плохо?!

– Если ты еще раз обратишься ко мне на «вы», мне точно станет плохо. Умру от смеха, и будешь давать показания в милиции.

Реклама на «Первом оригинальном» закончилась. Хрюшников, потный и злой, и во время паузы, кажется, продолжал что-то говорить, но звук дали не сразу. Когда же дали, я опять застонал.

– Достигнутую стабильность мы никому подорвать не позволим! Курс президента народ поддерживает – так и передайте в свою Москву! – зажигал спикер.

– Василий… э-э… Виталий Иванович, – пробовал остановить его Матусевич, – я вас немножко не о том спрашиваю. У меня есть данные, что в ваших селах продолжаются проблемы с газификацией…

– Нет проблем с газификацией! – уже буквально лаял спикер. – Это пресса разжигает, но мы-то у себя знаем, кто за кем стоит! Я вам ответственно заявляю: мы не дадим вбить клин…

– Но у меня в руке официальная справка, – даже Матусевич под таким первобытным напором несколько потерялся.

– А у меня с собой другие справки! И нечего нам тут подбрасывать! – Хрюшников остановился, чтобы набрать воздуха.

– Уважаемые зрители, а вот независимое экспертное мнение, – всё-таки вбил клин Матусевич.

В телевизоре крупным планом возник Стас Биркин – известный в городе юрист и правовед, член адвокатской палаты. Стаса журналисты любили и часто приглашали комментировать всякие спорные ситуации, чего бы эти споры ни касались. Журналисты студии «Сторонка» любили его особенно, потому что Стас был на короткой ноге с Анфисой.

– Понимаете ли, какое дело…

Стас, как всегда, начал издалека. Эфирного времени на него «Сторонка» никогда не жалела, да и сам эксперт был не прочь порассуждать.

Спикер набычился и попробовал повернуться к нему. Высокий хлипкий стульчик под ним опасно пошатнулся. Виталий Иванович замер.

– Федерального закона для решения, например, задач газификации еще недостаточно, – весомо продолжил Биркин. – При слабости региональной правовой базы возможны отдельные коллизии на местах.

– Это кто у вас комментирует? – заглушая Стаса, обратился к ведущему Хрюшников.

– Простите, не понял.

– Кто это комментирует, спрашиваю! Финансист? Производственник? Газовщик?

Спикер так и сказал: «газовщик».

– Ведущий специалист по гражданскому и хозяйственному праву, – заметил Матусевич.

– А он что, какое-то отношение имеет к данному вопросу?

– Мы просили его проанализировать юридический аспект…

– А хватит уже анализировать! – ринулся в атаку Виталий Иванович. – Все анализировать любят, только работать некому стало! Как фамилия этого специалиста?

– Би… Биркин, – ошеломленно произнес ведущий.

– Так вот, уважаемый товарищ Биркин или как вас там, – назидательно молвил спикер со своего насеста, – я вам докладываю: газификация села в общем и целом успешно завершена. Согласно указаний нашего губернатора! По отдельным недостаткам работает общественная приемная. Туда и можете обращаться, если остались вопросы.

Большая студия, плотно набитая гостями, хранила гробовую тишину. Как реагировать, никто не знал.

– Show must go on! – само собой вырвалось у меня.

– Что? – не поняла Яна, облачившаяся в мою рубашку.

– Это расхожее выражение такое. Английское.

– У тебя точно проблем не будет? – с тревогой спросила она.

– Обязательно будут.

– Но ты же не виноват!

– Радость моя, кого это волнует? У нас правая рука не ведает, что творит левая! Планы меняются по пять-шесть раз на дню, секретариат вообще занят неизвестно чем, управделами семейный карман набивает – зато насчет работы пресс-службы у каждого свое авторитетное суждение. И со всеми наш спикер по вопросам информационной политики советуется – от бухгалтера до завхоза, любой бред выслушивает и впитывает. И хорошо, если хотя бы в последнюю очередь мнением самой пресс-службы поинтересуется. А случись неприятность – кто виноват? Правильно, пресс-служба! А пьяницы, шизофреники, стукачи ни в чем не виноваты, никогда.

– Неужели такое может быть? – Яна, кажется, была в шоке. – У вас такая авторитетная организация…

– Яночка, мой тебе совет: не верь газетам и журналам.

– Тебя могут уволить?

– По идее не должны. Когда Виталий Иванович звал на службу, обещал, что будем вместе до конца срока. Но он и другое обещал – например, что буду подчиняться одному ему.

– Что же делать?

Шоу на голубом экране действительно продолжилось. Матусевич опять размахивал руками и что-то говорил в микрофон.

– А, пожалуй, вот что, – сказал я, рывком стаскивая с Яны рубашку. – Поворачивайся к подушке передом, ко мне задом.

Глава четвертая

Интервью без очереди

Как ни странно, грозы с утра пораньше не последовало. По информации с «царского» этажа, к спикеру в кабинет тянулась громадная очередь. Без очереди просочился, как всегда, один товарищ Толиков. Связи с «Бондом» по-прежнему не было, и я позвонил Анне Игоревне – обменяться мнениями по поводу вчерашнего эфира. За нее ответила секретарша. Оказалось, Анна Игоревна уже убыла на губернаторскую планерку, откуда собиралась поехать на фестиваль серьезной прессы.

Чтобы разведать обстановку и успокоить нервную систему, я отправился пройтись по парламентским коридорам. На боковой лестнице, между вторым и третьим этажами, мне повстречался Александр Иванович Сенников, зав сектором оргработы. Именно он при зачислении в аппарат заксобрания вручал мне удостоверение и говорил краткое напутствие. «Служите честно», – сказал тогда Александр Иванович, помянув и свою райкомовскую молодость. Подобно Семёну Марковичу, он тоже делал карьеру с самых низов.

С тех пор, как мы познакомились, зав сектором стал носить очки, а курил теперь строго раз в день – в обеденный перерыв. Годы мало-помалу брали свое, но характер у Александра Ивановича остался прежним – открытым и доброжелательным. Поболтать с ним про наши внутренние делишки, про их многочисленные нюансы, оттенки и оттеночки всегда было интересно, а порой весьма полезно.

После обмена приветствиями Александр Иванович вдруг предложил мне:

– Пойдем, Алексей Николаевич, отравимся.

И кивнул в направлении верхней курилки.

– Александр Иванович, обед же еще нескоро.

– Пойдем, – настойчиво повторил Сенников, обернувшись и проверив, не слушает ли нас кто-нибудь.

Верхняя курилка, а точнее площадка перед выходом на чердак, долго была ещё одной головной болью товарища Власьева. Работники, подверженные никотиновой зависимости, норовили укрыться тут в холодные месяцы, чтобы злостно попрать федеральный закон. Одеваться и идти на улицу им, само собой, было лень. Бдительный Власьев регулярно устраивал на них засады и строчил докладные Забегалову. После его титанической борьбы пагубная привычка бегать наверх у многих курильщиков сошла на ноль. Но уборщицы нет-нет, да и обнаруживали в этом уголке парламентского комплекса свежий бычок.

Поднявшись в курилку, Александр Иванович достал из пачки сигарету, но совать ее в рот не стал. Вместо этого он еще раз огляделся.

– Власьев сантехника воспитывает на первом этаже, – сообщил я. – В туалете проблемы с унитазом. Так что горизонт чист.

– Да я курить не хочу, – ответил Сенников. – Поговорить с тобой собирался.

– Если про входящую документацию, то я ее вчера списал в архив. Извините, что задержал.

– Молодец! – одобрил мои действия Александр Иванович. – Но я не об этом.

Я вопросительно посмотрел нанего.

– Бумага одна вносится для рассмотрения, – сказал он тихо. – Имей в виду.

– На сессию?

– Да.

– Что за бумага?

– Не могу тебе сказать. Сам догадайся, – еще тише проговорил Сенников.

– А кого она касается хотя бы?

– Тебя тоже. Ну ладно, всё, мне работать пора, – и Александр Иванович быстро зашагал вниз по лестнице.

Я помедитировал в одиночестве пару минут и тоже пешком двинулся к месту обитания. Про имеющийся в здании лифт как-то даже и не вспомнилось. Задумался я так основательно, что в упор не увидел еще одного большого человека. Перебирал ногами, пока самого не окликнули.

– Алексей Николаевич, ты прямо весь в мыслях!

Голос был до боли знакомым.

На красной ковровой дорожке уверенно стояла и глядела на меня Тамара Григорьевна Передкова, первый вице-спикер нашего парламента. Она же глава редколлегии печатного приложения, она же – куратор всего социального блока, она же – лидер женской депутатской группы в составе фракции «Ядрёная Россия».

Начинала свой путь Тамара Григорьевна, как и спикер Хрюшников, тоже в сельской глубинке. По совпадению, родной ее совхоз «Краснопартизанский» непосредственно граничил с колхозом, откуда вышел в мир Виталий Иванович. Районы, правда, были разные, но разделявшую их речку Гнилушу можно было форсировать вброд. Совхозу будущая народная избранница отдала, наверное, три четверти сознательной жизни. А то и четыре пятых. В доярки или свинарки после школы не пошла, поберегла внешние данные. Устроилась в правление. При тогдашнем директоре, мужчине строгом, но справедливом, который дневал и ночевал на работе, поднялась до главбуха. Даже курсы счетоводов окончила, почти не отрываясь от производства.

Когда настала пора приватизации, на месте совхоза родилось общество с ограниченной ответственностью. В очень узком кругу его участников была и гражданка Передкова. Пожилой директор командовал при капитализме недолго. Отойдя на покой, он лично рекомендовал Тамару Григорьевну в преемники. А поскольку за ним и за ней числилось уже девять десятых уставного капитала, собрание к его рекомендации прислушалось. Из общества с партизанскими корнями наша героиня и стартовала в политику.

На новом старте ей помог другой мужчина, а именно еще позапрошлый спикер заксобрания, чей конец позднее был ужасным. По велению губернатора его всенародно развенчали как врага стабильности и спокойствия в регионе. Тамара Григорьевна с коллегами-депутатами одобрила гражданскую казнь, тем самым наглядно подтвердив свою гражданскую зрелость и умение планировать перспективу. Результат не замедлил сказаться на ее росте. В следующем, ныне функционирующем составе областного парламента товарищи партийцы сочли ее достойной занять место по правую руку от председателя.

– Не взыщите, Тамара Григорьевна. Что-то одни заботы кругом, – ответил я и кривовато улыбнулся.

– Не грусти, Алексей Николаевич! Ты же молодой еще. Жених!

– Да какой жених? Разве что комиссионный.

– Ну, это ты зря. Виталий Иванович тебя не вызывал?

– Пока не вызывал. А должен?

– Вчера искал. Что-то насчет телевидения хотел сказать.

– Вчера мы виделись, – заметил я.

– Да? А ты и сегодня зайди, – посоветовала Передкова. – Виталий Иванович жалуется, что ты редко у него бываешь.

– Депутаты не пускают, – пошутил я. – У всех неотложные нужды.

– Пробивайся, Алексей Николаевич, пробивайся! – крепко, по-мужски похлопала меня по плечу Тамара Григорьевна.

Сегодня она была сама доброжелательность. А я вспомнил наш первый с Тамарой Григорьевной прямой эфир. Примчались мы тогда тоже в пожарном порядке на канал к одному коммерсанту, человеку в медиа-бизнесе случайному и дикому, одновременно хозяину барахолки и мясных рядов. Бардак у этого деятеля творился жуткий. В студию купили здоровые мониторы за много тысяч евро, а из мебели посреди необъятного помещения сиротливо стоял один плюгавенький диванчик без всякого стола или тумбочки. Григорьевна со своей стороны тоже отличилась, изволив заявиться прямо из совхоза, в корявых зимних сапогах с меховыми отворотами. Гостеприимные хозяева не дали ей даже отдышаться: до программы оставались секунды. Что-то исправить было просто невозможно.

Картинка вышла первый сорт. Сапоги красовались на переднем плане. Посмотрев потом контрольную запись, первый вице-спикер закатила спикеру форменную истерику. Хрюшников еле-еле успокоил верного зама. После этого скандала Тамара Григорьевна недели три не общалась и даже не здоровалась со мной. Дули на меня губы и все ее холуи. Как сообщили очевидцы, Передкова внутри своего кабинета громогласно разорялась о том, что ее, мол, сознательно подставили, и требовала сатисфакции.

– Вы мои предложения читали, Тамара Григорьевна? – осведомился я.

– Какие предложения?

– По будущему юбилею парламента. Надо же как-то его ознаменовать.

– Читала, да. Очень дельные предложения. Заходи попозже, Алексей Николаевич, поговорим!

Дав ценное указание, Тамара Григорьевна без стука скользнула в кабинет к Алине Вениаминовне. У первого вице-спикера на голове была новая прическа, и ее, как я понял, требовалось экстренно обсудить с напарницей по женской депутатской группе.

Бывший депутат Макеев кричал так, что было слышно на верхних этажах. Страшного ничего не произошло, просто у Георгия Александровича была такая манера изъясняться. Спорил он ни с кем иным, как с Валентином Юрьевичем Забегаловым.

В предыдущем составе парламента Макеев слыл самым экстравагантным человеком. Придя в аппаратную тишь из бизнеса, где надо было уметь постоять за себя, Георгий Александрович на один аргумент «против» мигом выдавал десять доводов «за», разнообразил свою речь шутками-прибаутками и, если требовалось, легко заглушал спикера без помощи микрофона. За глаза над ним посмеивались, но не зло. Макеева, резавшего с плеча правду-матку, с улыбкой выслушивал сам губернатор. Числился он (Макеев, конечно, а не губернатор) в оппозиции, хотя ни в какие партии не вступал. В ту эпоху беспартийные оппозиционеры еще водились на просторах губернии.

Когда подошло время новых выборов, на которых реально соперничали партийные списки, Георгий Александрович потряс всех депутатов и аналитиков. Один-единственный из когорты парламентских борцов, он не стал повторно выдвигать свою кандидатуру. Пока другие суетились и дергались, Макеев спокойно паковал движимое имущество, готовясь подписать обходной лист. Тайна его маневра открылась немного погодя. Все свои ресурсы Георгий Александрович бросил на взятие достижимой высоты – должности главы Чеширского района, где базировался его бизнес. Район был сельским и не самым большим, зато отличался выгодным местоположением. Его чудное название проистекало от села Чеширы, поименованного так помещиком-англоманом в дореволюционные годы. Почвы там славились плодородием, а в прудах водилась отменная рыба. Здешние угодья успели попасть на заметку к разным инвесторам.

Критики сильно сомневались в том, что Макеев победит даже на этих выборах. Губернатор хоть и улыбался с высокой трибуны, но с оппозицией не церемонился. Злопыхатели заранее потирали руки, однако их ждал облом. Георгий Александрович как-то сумел убедить Григория Владимировича в своей лояльности. Возможно, был реабилитирован после того, как эмоционально и публично поддержал выдвижение самого губернатора на второй срок или нашел другие веские доводы.

Короче говоря, наш недавний парламентарий-пассионарий отпраздновал уверенную победу и переехал поближе к полям и прудам. К нам на огонек он заскакивал, впрочем, регулярно. Забегалов, скорее всего, попался ему случайно – в аккурат напротив гранитного павлина. С давних пор между Валентином Юрьевичем и Георгием Александровичем существовала стойкая неприязнь. Макеев при каждом удобном случае возмущался инертностью и косностью аппарата, Забегалов же брезгливо кривился при любом упоминании о бывшем депутате.

Сейчас глава Чеширского района опять находился в боевой позиции, не снимая с головы бейсболки и уперев руки в бока.

– Я бы у вас тут живо порядок навел! – кричал Георгий Александрович. – Не верите? Приезжайте ко мне в район, сами всё увидите! По динамике инвестиций мы сегодня на втором месте, а завтра будем на первом!

– Вот когда будете на первом, тогда и поздравим вас, – иронически комментировал Валентин Юрьевич.

– Я хозяйственник, у меня ни одна копейка даром не пропадает! – распалялся Макеев. – А ваш аппарат на шее у народа сидит!

– У вас, можно подумать, своего аппарата в администрации нет, – парировал управляющий делами.

– Мой аппарат меньше вашего в десять раз, и за экономику отвечает и за социалку!

– Только вы не забывайте, пожалуйста, кто вам правовую базу готовит.

– Из-за вашей правовой базы я, как побирушка, с протянутой рукой в областную администрацию езжу! Я, всенародно избранный глава района, в приемных целыми днями сижу! Плановое управление, финансовое управление, казначейство – и все мне говорят: «Ждите ответа»!

– Вы же сами твердите, что губернатор вас уважает. Вот и шли бы прямо к нему, – посоветовал Забегалов.

– А вы губернатором не прикрывайтесь! Спрятались тут за широкой спиной! – пригвоздил Макеев и увидел меня.

Я махнул рукой.

– Здравствуйте, Георгий Александрович.

– Соскучились тут без меня, – тут же сменил тему бывший депутат. – Никто вам жару не поддает?

– Без вас не так весело, – улыбнулся я.

– А я возьму и вернусь! Тогда все забегают.

Забегалов рефлекторно втянул голову в плечи. Его и без того короткая шея стала совсем не видна.

– У Георгия Александровича сегодня хорошее настроение, – сказал он. – А вы, Алексей Николаевич, были у Виталия Ивановича?

– Там людей много, – ответил я.

– Да? Ну, хорошо.

Ограничившись одной этой репликой, Валентин Юрьевич нажал кнопку вызова лифта. Ни приглашения зайти к нему попозже, ни очередной оценки деятельности пресс-службы с его стороны не последовало – к величайшему моему изумлению.

Гранитный павлин смотрел на нас, наклонив голову и прищурив один глаз. Как будто тоже находил занятным поведение управляющего делами.

Потрындев еще немного с Макеевым, я вернулся в кабинет. По пути с мобильного сделал еще звонок «Бонду». Мой личный эксперт по безопасности опять не отозвался. Правда, теперь телефон абонента был включен и отозвался длинными гудками.

Тут же появился Витюша Петров.

– Заходи, не стой, – позвал я. – В ногах правды нет. Но нет ее и выше.

– К тебе Куропаткина не заходила? – поинтересовался он.

– Куропаткина? – удивился я. – С какой стати? Мы с ней здороваемся-то в лучшем случае через раз.

– Она к нам заглядывала минут пятнадцать назад, – сообщил Витюша. – Приехала на лифте сверху.

– Откуда знаешь?

– А я из второго лифта как раз выходил. На первый этаж ездил, в канцелярию.

– И чего хотела Куропаткина?

– Да я толком не понял, – пожал плечами Витюша. – Покрутила носом, поздоровалась сквозь зубы с Натальей и ушла.

– Неадекватная девушка, – сказал я. – Хотя это давно не новость. Другая полезная информация есть?

– Наталья говорила, что мы «Фактам и комментариям» письмо до сих пор не отправили, – осторожно сказал мой неформальный зам.

– И не отправим, пока я не получу «добро» от Виталия Ивановича на посылку его именно в таком виде.

– Профессор не взбесится?

– Не знаю. В любом случае время до выхода очередного номера имеется.

– Виталий Иванович не уедет? Ведь сегодня пятница.

– Надеюсь перехватить. Ты эфир вчера видел?

– Видел, – сказал Витюша.

– И какие впечатления?

– Анфисе всё можно. А ты там был с Виталием Ивановичем?

– Нет. Виталий Иванович сказал, что сам справится, – я вспомнил ответ спикера юристу Биркину.

Витюша тактично промолчал. Я тоже взял паузу, давая понять ему, что разговор окончен. В дверях сотрудник пресс-службы обернулся.

– Нам приглашение на фестиваль так и не передали?

Я не сдержался и фыркнул.

– Наверное, кому-то более достойному вручили. Андрею Павловичу или Колобкову. Корифеи!

«Бонд» позвонил сам и после двух гудков сбросил вызов. Я выскочил в коридор и набрал его номер.

– Сейчас можешь? – спросил он вместо приветствия.

– Могу.

– Напротив «Солонки» в моей машине.

Черный «БМВ» с тонированными стеклами стоял в назначенном месте. Его хозяин приоткрыл дверцу изнутри, и я быстро нырнул внутрь.

– Ну и задал ты мне домашнее задание, – сказал он. – Думал, не справлюсь.

– Но хоть что-то есть? – я слегка напрягся.

– Кое-что.

– Про электронку?

– Про это нет. Но твои товарищи Толиков и Лесных к взлому отношения не имеют.

– Точно?

– Да. Увы, продвинуться дальше на этом направлении не удалось.

«Бонд» закурил.

– Ты просил еще про заметку выяснить, – продолжил он. – Так вот, есть одна ниточка…

– Не томи!

– Уверен, что тебе нужна эта информация? – он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Уверен, конечно. Почему спрашиваешь?

– Не убежден, что ты сможешь ее использовать.

Я на миг задумался.

– Всё равно говори. Лучше знать, чем не знать.

– Хорошо, скажу. Но имей в виду, после этого мы с тобой в полном расчете. Договорились? – эксперт по безопасности затянулся еще раз.

Я кивнул.

– Тогда слушай меня внимательно. На верстку заметка про Забегалова поступила действительно в день сдачи номера – в понедельник. Принес лично главный редактор, в электронном виде, на флэш-карте.

– Почту бы редакционную посмотреть, – сказал я.

«Бонд» совсем по-геройски усмехнулся.

– Необязательно. Текст на флэшку набивала наборщица где-то часов в двенадцать дня, в присутствии главного.

– С рукописи?

– С распечатки. Без пометок и правок от руки. Главный стоял и ждал, потом забрал у нее и флэшку, и листок.

– Бутурлин был в это время в редакции? – спросил я.

– Был. Приехал минут за десять до появления главного с флэшкой.

– Редактора вызывал?

– Неизвестно. У него очень дисциплинированная секретарша, – как бы между делом заметил мой собеседник.

– Допустим, что листок передал сам Бутурлин, – предположил я. – Кто и когда мог дать его Бутурлину?

– Мне тут кое-то дал посмотреть детализацию телефонных переговоров Бутурлина за неделю, – невозмутимо сообщил «Бонд». – Помня нашу с тобой беседу, я обратил внимание на входящий звонок от абонента, который в записной книжке Андрея значится как «Коля». Было это в прошлую пятницу, в 15.25. Продолжительность разговора – в пределах минуты.

«Бонд» явно смаковал сказанное.

– Кто этот «Коля»? Чей номер? – спросил я внезапно севшим голосом.

– Звонок прошел с мобильного, телефон числится за городским Советом депутатов. Тариф «Корпоративный».

– А кто реально пользуется?

– Не установлено. Не успел.

– Ты хочешь намекнуть…

– Я пока ничего не хочу, – прервал меня «Бонд». – Я отталкивался от того, что ты мне сам говорил. Слушай дальше. В ту же пятницу, в 15.50, Андрей Иванович Бутурлин вошел в здание городского Совета.

– Откуда данные?

– С камеры наружного видеонаблюдения.

– Он был у спикера?

– Объективно не подтверждается. А секретарши там тоже службу знают.

– И?

– В 16.09 с мобильного телефона Бутурлина был сделан звонок в Москву – акционеру и владельцу контрольного пакета издательского дома «Факты и комментарии» господину Кучину. Разговор длился менее двух минут. В 16.14 Бутурлин вышел из здания Совета и сел в авто.

– Мало ли у кого он там был и зачем звонил, – усомнился я.

– Доклад не окончен, – опять усмехнулся «Бонд». – На следующий день, в субботу, в отдельном купе вагона «СВ» в наш город из Москвы прибыл сам господин Кучин.

– Какая оперативность!

– Да. Если учесть, что с московского вокзала поезд отходит в пятницу в 20.45… Так вот, перед зданием Совета они оба, Кучин и Бутурлин, были в 11.50.

– А Ухов где был?

– Внутри этого здания. «Тойота» с водителем ожидала его у подъезда. Обратно оба наши джентльмена вышли в 12.58. Возможно, не самый простой был разговор. Если был, конечно. Кучин убыл обратно в Москву в тот же день, самолетом.

– Ты меня не убедил, – сказал я. – Опять же, мало ли какие вопросы люди обсуждали? Может, по бизнесу что.

– Может, и по бизнесу, – согласился «Бонд». – Но вот тебе еще деталь: в 12.46 с мобильного телефона Бутурлина был сделан звонок на номер главного редактора «Фактов и комментариев». Продолжительность беседы – до одной минуты.

– Давал команду запланировать публикацию? Предположительно, из кабинета Коли Ухова? – спросил я.

– Предположительно, – подчеркнул он. – А в понедельник у главного редактора появился текст про вашего Забегалова.

– Да, для следствия это не аргументы. Тем более, для суда.

– Для твоего шефа, думаю, тоже, – добавил «Бонд». – Уж не знаю, помог я тебе или нет.

Он снова закурил.

– Значит, если придерживаться этой версии, Коля Ухов, который хочет стать мэром, на самом деле попросил своего старого кореша Андрея Бутурлина оказать ему услугу, – принялся вслух рассуждать я. – Коля Ухов сам или с подачи партайгеноссе Митрофанычева захотел надавить на вице-губернатора Кобякова, который желает видеть следующим мэром господина Колыхаева. В итоге товарища Забегалова, близкого к вице-губернатору, по сути, обвинили в коррупции. После этого Кобяков по-хорошему должен задуматься, а не будет ли он следующей мишенью. Цена вопроса неизвестна, но в принципе это и неважно. Московский издательский дом, очевидно, в накладе не остался. Так получается?

– Ты сам про это заметку напиши, анонимную, в рубрику «Слухи», – дружески посоветовал мой эксперт. – А вообще, если постараться, можно целый детектив сочинить. Ты талантливый, у тебя должно получиться.

– Ну, а другие версии ты не отрабатывал? – спросил я, не обращая внимания на иронию «Бонда».

– Не отрабатывал. Да и физически не мог в такие сроки, – ответил он. – Я же тебе сразу объяснил: твою рабочую гипотезу я взял за основу – просто потому, что вообще без нее было нельзя.

– Скажи мне как профессионал, – попросил я, – какова степень вероятности всего этого?

«Бонд» пощелкал зажигалкой, но закуривать больше не стал.

– Не знаю.

– Это не ответ. Тебе интуиция, опыт что-то подсказывают?

– Я в политику не лезу, – сказал хозяин черного «Бумера». – Факты, какие мог, для тебя собрал, дальше соображай сам.

      Обратно в здание парламента я брел не спеша, время от времени поддавая ногой палые листья. По-хорошему надо было бы залечь на дно и осмотреться – может быть, и правда, больничный взять, как Семён Маркович. Только кто мне его сейчас дал бы? И о какой такой бумаге предупреждал загадочным тоном Сенников?

На ступеньке парадного крыльца стоял, конечно, Власьев. Изловив всех опоздавших, написав докладные и наставив на путь истинный сантехника, он теперь объяснял дворнику, как надо убирать территорию. На меня Власьев просто покосился, но вслух ничего не сказал. Еще одна докладная была гарантирована.

В кабинете сходила с ума «вертушка». Я поднял трубку.

– Алексей Николаевич, это вы? – раздался голос Алевтины Викторовны.

– А кто же еще? – ответил я, пытаясь сосредоточиться.

– Вас Виталий Иванович срочно ищет!

– Вы на мобильный позвонили бы, – сказал я, беря красную папку с надписью «К докладу».

– Ваш номер Елена Вячеславовна куда-то записывала, а я не могу найти.

– Не ищите уже. Сейчас буду.

– Только скорее! А то он уедет.

В приемной, кроме депутата Шмоткина и секретарши, не было никого. Шмоткин пожал мне руку и спросил:

– Не узнавал про телепередачу?

– Потом, Авдей Юрьевич, ладно? Сам позвоню.

– Заходите скорее, Алексей Николаевич, – опять поторопила Алевтина Викторовна. – Виталий Иванович, по-моему, уже пальто с вешалки снял.

Я всегда диву давался, до чего у наших секретарш тонкий слух.

– А я? – шагнул за мной депутат.

– Вы обождите, пожалуйста, – неожиданно резко осадила его Алевтина.

И я перешагнул порог.

Спикер областного парламента Хрюшников стоял за своим письменным столом. Короткое пальто с воротником из выдры было накинуто на плечи, но не застегнуто. Виталий Иванович ковырялся в мобильном телефоне. При виде меня он поднял голову и сказал:

– Телефон новый купил, а он уже не работает.

Я подошел ближе.

– Можно посмотреть?

Хрюшников недоверчиво протянул мне трубку.

Я повертел ее в руках, отметив про себя, что корпус титановый, и тянет всё это удовольствие штуки на полторы «бакинских комиссаров».

– Здесь крышка неплотно прилегала, Виталий Иванович. Вы, наверное, нечаянно ее сдвинули, поэтому контакты отошли.

– Да? – и Хрюшников, не сказав «спасибо», сунул телефон в карман.

Мы, как и в позапрошлый раз, молча смотрели друг на друга. Наконец верховный парламентарий сел в кресло, не снимая пальто, и сделался еще ниже меня ростом. Я продолжал стоять со своей красной папкой.

– Алексей Николаевич, – наконец начал Хрюшников, – ты телевизор смотришь?

Я вспомнил свои вчерашние упражнения с Яной перед ящиком и, вопреки обстановке, чуть не прыснул от смеха.

– Если вы про эфир на «Сторонке», то да. Конечно.

– По-твоему, вчера всё хорошо было?

– Нет, было нехорошо, – твердо ответил я. – Мы с вами обсуждали этот вопрос, Виталий Иванович, и я просил вас не ходить.

– А я тебе еще раз повторяю, если непонятно было: не мог я не ходить! Не имел права! – спикер шваркнул кулаком по столу. – Ты меня почему не предупредил, что будут всякие Биркины с комментариями?

– Потому что никто нам сценарий не показывал, – пояснил я, – а вы, Виталий Иванович, сами сказали, что вам на студии никто не нужен.

– А почему тебе сценарий не показывали? Ты мой пресс-секретарь или кто?

– Ток-шоу «Вокруг да около» – это совместное детище телекомпании с Матусевичем. Проект коммерческий. Анфиса к нему чужих не подпускает, – рассказывал я. – Что касается Матусевича, то он нам вообще ничего не должен. Он здесь временно, проездом, на хлеб с икрой заработать.

– Ты им туда звонил?! – спикер как будто оглох от собственного вопля.

– Естественно. Иначе откуда у нас были бы вопросы по теме?

Хрюшников засопел, как вчера в прямом эфире.

– Алексей Николаевич, я тебя предупреждал, что к тебе есть претензии?

– С чьей стороны? Жуликова?

– С Жуликовым я сам разберусь, без тебя! – спикер снова хватил кулаком по столу. Флажок общества «Торпедо», стоявший рядом с письменным прибором, аж подпрыгнул.

– А кто еще претензии высказывал, Виталий Иванович?

– Я высказываю! Я сам! У нас выборы в Госдуму на носу, а спикер областного парламента дураком выглядит!

«Чует всё-таки», – подумал я.

– Виталий Иванович, – сказал я, собрав воедино весь запас вежливости, – как-то странно всё получается. Вы, когда меня на эту должность приглашали, говорили, что наше направление работы – важнейшее. Говорили, что готовы общаться и советоваться в любое время, когда надо, без ограничений. Говорили, что в информационную политику никто больше вмешиваться не будет. И что мы имеем?

Спикер глядел исподлобья и не произносил ни слова.

– Мне каких-то чудаков навязывают, от прямого общения с вами почти уже полностью отодвинули, пресс-службу изображают главными нахлебниками, полномочия урезают…

– Ты кого чудаками называешь? – бросил Хрюшников.

– А Карлов с Колобковым – это кто, по-вашему?

– Карлов с Колобковым выше тебя на две головы! – резанул спикер.

Я присел напротив Хрюшникова и очень аккуратно положил папку на приставной стол.

– Виталий Иванович, я за место не держусь. Если считаете нужным, имеете право произвести любые перестановки и назначения.

Спикер тяжело задышал.

– Ты меня напугать, что ли, думаешь?

– Хотелось бы ясности, Виталий Иванович.

Все посторонние звуки куда-то ушли, и мне казалось, что нас двоих окружает абсолютная, стопроцентная тишина.

– Пиши заявление. Я подпишу, – сказал Хрюшников и встал из-за стола, застегивая пальто с воротником из выдры.

Витюша отловил меня у газетного киоска в фойе. Я листал какую-то книжку в мягкой обложке и прислушивался к собственным ощущениям.

– Ты знаешь, – спросил я, увидев его, – что древние индусы знали толк в чувственных удовольствиях?

Витюша остолбенел.

– Что это? – он указал пальцем на книжку.

Я сверился с обложкой.

– «Тайны тантрического секса». Странно, что товарищ Власьев до них не добрался и не привел в соответствие с правилами внутреннего распорядка. Что у нас случилось?

– Ничего. Просто хотел еще раз напомнить про наш ответ «Фактам и комментариям».

– Решим вопрос, не мечись! – я внимательно посмотрел на Витюшу. – Слушай боевую задачу. Временно остаешься за меня.

– В каком смысле?

– Пока не в том. Я схожу на фестиваль серьезной прессы.

– Дали все-таки приглашение? – уточнил наш незаменимый «номер два».

– В приглашениях не нуждаемся! – отрезал я, положил «Тайны» на прилавок и пошел наверх, за курткой.

До кинотеатра «Антей» было рукой подать. Здесь, в одном из больших залов, расположились участники фестиваля. Правда, к моему появлению оргкомитет объявил перерыв, и публика повалила в буфет. Охранник затребовал было у меня пригласительный билет, но я сунул ему в нос «корочку» с орлом и надменно прошествовал мимо.

Кивая направо и налево знакомым лицам, я двигался вперед без определенной цели. Коллега из пресс-службы городского Совета сам ухватил меня за рукав.

– Я думал, ты с Хрюшниковым уехал.

– А что, здесь Хрюшников был? – спросил я.

– Был до перерыва. Опоздал сильно, посидел чуть-чуть, но не выступал, – поведал мне Юра. – Тут слух прошел о твоей отставке…

– Прости, не комментирую, – решительно ответил я. – Обещал «Негоцианту» без очереди дать интервью, если что.

– Так это правда?

– Если хочешь знать, никаких заявлений я не писал.

– Значит, опять «утка». А говорили, Куропаткину прочат на твое место.

– Кого?!

– Куропаткину с телевидения.

– Она же дебилка полная.

– Кого это в наше время смущает? – пресс-секретарь муниципального органа пожал плечами. – Как будто сам не знаешь!

– Юр, по-моему, это бред насчет Куропаткиной, – сказал я. – Кому такое чучело нужно?

– Э-э, не скажи, – Юра прищурился. – Я дольше тебя во власти, на всякое насмотрелся. Дебилка, говоришь? Ну и что? Зато исполнительной будет, как собака. И поддакнет, и лизнет, и отсосет.

Наверное, удивление на моем лице читалось так ясно, что коллега не удержался и добавил:

– Передкова эту дуру продвигает. Имей в виду.

Юра давно перепорхнул куда-то еще, а я продолжал стоять под колонной с завитушками. Играл духовой оркестр, из буфета возвращались возбужденные гости. Вывел меня из оцепенения редактор Пышкин.

– Привет! Пойдем, по сто грамм пропустим.

– Извини, Саша, на службе не пью.

Пышкин расплылся до ушей.

– Да ладно, хуже не будет, – утешил он меня в свойственной ему манере. – Хочешь, на работу тебя устрою?

– Я пока еще не безработный.

– Твой вопрос, по моим данным, решен, – блеснул осведомленностью Александр.

– Когда решен? – зачем-то спросил я.

– На этой неделе.

– И что ты мне хочешь предложить? Заметки в твою газету писать? Вести с полей? Про озимые? Яровые? Рапс?

– Про озимые там есть кому писать, – заметил Саша. – Давай, двигай за мной!

В буфете он взял какой-то коктейль, а я стакан сока.

– Главным редактором пойдешь? – спросил Пышкин, сделав пару глотков.

– Вместо тебя, что ли?

– Нет. В «Привратник».

Я откровенно засмеялся, хотя в целом было не до смеха.

– Там главного редактора каждый год увольняют и никак не уволят. Он уже трех губернаторов пересидел.

– Теперь всё серьезно, – со значением сказал Саша. – Кобяков хочет навести порядок. Администрация хорошие деньги платит, газету содержит, а там «Ядрёную Россию» мочат.

– Не выйдет ничего, – дал я свое экспертное заключение. – Тот, кого Кобяков убрать хочет, «дедушке» книжку писал на первых выборах. Как она называлась, не помнишь? «Путь к себе», кажется.

– Это неважно. Москва уже потребовала разобраться. Ну что, пойдешь? Оклад там, конечно, поменьше твоей зарплаты с надбавками, но в газете свои возможности есть.

– Не пойду, – ответил я.

– Да хватит тебе! – Пышкин быстро допил коктейль и посмотрел в сторону зала. – Кобяков где-то здесь, я тебя сейчас прямо к нему подведу. Побеседуете – и вперед!

– Спасибо, Саша, – искренне сказал я, – но ни в какие газеты я не хочу. Отвык.

– Зря. Кадров-то нет нормальных, – с сожалением отозвался он. – Ты всё равно не пропадай, заходи.

Участников фестиваля громогласно зазывали на обсуждение. Предлагали раскрыть тему ответственности и гражданственности СМИ при осуществлении «Плана Утина». Я отправился в обратную сторону и возле гардероба увидел Анну Игоревну.

– Ничего про меня не слышали? – спросил я после обмена приветствиями.

– Пока ничего.

– Понятно. А с Пышкиным не общались в кулуарах?

– Мы с ним каждый день общаемся. Не пойму, при чем тут Пышкин?

– Совершенно не при чем, – ответил я. – Виталия Ивановича увидите или услышите – привет передавайте.

На улице темнело необычайно рано. Над губернским городом повисла серо-свинцовая туча, из которой уже падали первые хлопья снега. Флаги над зданием парламента трепетали и хлопали, как на корме корабля. Корма смотрела прямо на меня. Кое-где в кабинетах начали зажигать свет.

Поднявшись на этаж, я не поверил своим глазам. Гранитного павлина не было. На привычном месте виднелся лишь пыльный круг из-под основания скульптуры. Чуть поодаль двое рабочих, пыхтя, сматывали ковровую дорожку.

– Это зачем? – задал я вопрос Семёну Марковичу, вышедшему из лифта.

– Ты про что?

– Павлина куда дели, не знаете? – уточнил я.

– А, павлина… Увезли. Наверное, на дачу к кому-то. На этаже ремонт собираются делать. Власьев так сказал.

– Жалко, – рассеянно сказал я.

Семён Маркович пристально поглядел на меня.

– Чего жалко?

– Павлина жалко. Что-то в этом есть глубоко символическое.

– Ты у Хрюшникова был? – поинтересовался Домашевский.

– Был. Получил предложение уволиться, – сообщил я.

Семён Маркович сдернул очки с носа.

– Как уволиться?

– По собственному желанию.

– Чёрт знает что творится! – только и вырвалось у него.

Не снимая куртки, я сел в кресло в кабинете, запустил компьютер и машинально открыл сводку новостей «Интерксерокса». Мое внимание сразу же привлек заголовок: «Прокуратура завершила проверку в областном заксобрании». Из нее я узнал, что фактов противозаконной деятельности, связанной с личностями Валентина Юрьевича и Юрия Валентиновича Забегаловых, не выявлено.

Другая информация, стоявшая в сводке чуть ниже, гласила: политсовет партии «Ядрёная Россия» сегодня принял решение поддержать на выборах мэра в будущем году председателя городского Совета Николая Ухова. Это решение, правда, еще подлежало утверждению на партийной конференции.

Я набрал номер Онищенко.

– Вася, ты случайно не знаешь, прокуратура чем руководствовалась? Какими материалами?

– По-моему, они и материалов никаких не затребовали. Только это без передачи. – сказал Онищенко. – А правда, что…

– Перезвони через полчаса, – не дал я ему задать встречный вопрос.

Заглянула Наталья.

– Алексей Николаевич, вы сегодня кофе ни разу не пили.

– Наливай. Сейчас буду, – сказал я и позвонил Яне.

Судя по голосу, Яна опять была бодра и весела. Ее, кажется, не заботили ничьи интриги, подсиживания и нашептывания.

– Увидимся вечером? – без церемоний спросил я.

– Всё может быть, – кокетливо ответила она. – А когда интервью будем делать с вашим спикером?

– Боюсь, что никогда, – честно сказал я.

– Почему?

– Он в моих услугах больше не нуждается. Считай, что ты сейчас говоришь с бывшим начальником пресс-службы.

– А как же наш уговор?

– Здесь я бессилен. Барин захотел сменить обстановку в прихожей.

Яна молчала в трубку. Пауза затягивалась.

– Ну что, встречаемся? – нарушил я неприятную тишину.

Яна помолчала еще.

– Работы много? – полувопросительно произнес я.

– Да, дела срочные есть, – наконец отреагировала она изменившимся голосом.

– Звони, когда время появится, – посоветовал я и дал отбой.

Снова противно заболела спина.

– Всё готово, Алексей Николаевич, – как будто откуда-то издалека доложила Наталья, переступив порог.

– Через пару минут приду, – кивнул я.

Дождался, пока она плотно прикроет за собой дверь, и подвинул к себе стационарный телефон. «Пускай послушают», – мелькнуло в голове.

– Алло, Андрей?

– Да. Это кто? – корреспондент «Негоцианта» не сразу меня узнал.

– Богатым буду. Сенсацию хочешь?

– Что, уходишь всё-таки? – теперь он точно понял, с кем разговаривает.

– Пиши. Первое. Сегодня спикер областного парламента Хрюшников предложил мне подать в отставку. Успеваешь?

– Да, я диктофон включил.

– Второе. На ближайшую сессию законодательного собрания будет внесено предложение об очередном реформировании пресс-службы. Подробности пока неизвестны.

Я без лишних слов чувствовал, как Андрей уже сделал охотничью стойку.

– Третье. Заявляю специально для вашей газеты, что в отставку я не подам. То, что произошло, оцениваю как попытку давления с целью посадить на это место некомпетентного человека, избранного только по принципу личной преданности.

– Кто этот человек? Фамилия? – тут же спросил Челноков.

– Об этом лучше спросите у Хрюшникова. Номер мобильного телефона могу дать. И… четвертое, – я помедлил.

– Будет и четвертое? – уточнил корреспондент.

– Будет. Можете написать, что я намерен вернуться к журналистской деятельности, а кроме того, приступаю к работе над документальной повестью.

– Только один вопрос, и я побежал. Думаю, успеем дать в завтрашний номер, – выпалил Андрей. – Как будет называться повесть?

– Как называться? «Козлы», – ответил я.

Часть II

Шпион

Глава пятая

Деревянные солдаты

– В общем, сливает кто-то информацию, – сказал мой клиент.

– Кого-то конкретно подозреваете? – спросил я.

– Ты здесь начальник штаба, вот и разбирайся, – ответил Георгий Александрович и махнул рукой.

Он опять куда-то мчался, и в карманах его пальто по очереди надрывались два мобильных телефона. Было понятно, что поговорить с ним обстоятельно не удастся. Во всяком случае, сейчас.

– Давай, звони, если что, – бросил он уже на ходу, тряся рукавами.

Я кивнул вслед закрывшейся двери и остался наедине с проблемой. А также с письменным столом однотумбовым, бывшим в употреблении, тремя стульями офисными новыми, вешалкой для одежды, электрическим чайником, банкой растворимого кофе, набором пластмассовых ложек, дыроколом, стопкой папок-скоросшивателей и парой зарядных устройств. Наверху, где торговали живым пивом на розлив и на вынос, кто-то ходил на каблуках. За маленьким окошком под потолком сгущались сумерки. Отдельную комнатку цокольного этажа, где я сейчас сидел, мы иронически называли процедурной.

«Ты сам себе враг», – мысленно процитировал я Кота Базилио и Лису Алису. Чего-то подобного следовало мне ожидать значительно раньше: при получении предложения поработать на выборах. Георгия Александровича я лично знал уже лет десять, но прежде наше с ним взаимодействие было сугубо точечным и эпизодическим. Познакомились мы, когда я еще был страшным тележурналистом, вел программу на местном канале и громил всех и вся до известных пределов. Тогда звезда депутата Макеева только-только начинала восходить. Лихим наскоком он ворвался в областной парламент и тотчас же шокировал его старожилов своими речами и манерами. В малом и среднем бизнесе, где нажил свой капитал новый избранник, выражений в те времена особо не подбирали. Да и право на место под солнцем отстаивали не одними уговорами. А Георгий Александрович, кроме того, смотреть кому-либо в рот и поддакивать был не способен в принципе.

Телевидение, да и прессу тоже депутат сразу полюбил, ибо осознавал всю их значимость. Прекрасно понимая, что экономические рычаги эффективнее административных, он легко находил подходы не только к медиа-менеджерам, но и к рядовым исполнителям. И те, и другие платили ему взаимностью, благо недостатка в информационных поводах и ярких фразах с его стороны не было. Я больше общался с ним просто так – из профессиональных побуждений. Но некий общечеловеческий интерес у меня тоже присутствовал, и сам Георгий Александрович, по-моему, тоже испытывал ко мне что-то вроде симпатии. Пару раз в особенно острые моменты я давал ему советы, как лучше повернуть ситуацию в свою пользу. Не потому даже, что рассчитывал на вознаграждение, а скорее из любви к искусству. Любопытно было посмотреть, что же за этим последует. Выкрутился из тех ситуаций он довольно удачно, а потом сменил мандат на кресло главы своего родного района. Затем наши пути на несколько лет разошлись…

– Можно к тебе уже?

Я поднял голову на звук приоткрывшейся двери.

– Не спрашивай. Даже нужно.

Андрей Шубин, моя правая рука по юридической части, был невесел. Еще на его лице читались признаки недосыпания и крайней усталости. Ему в эти дни выпала такая работа, какой и врагу не пожелаешь. А если точнее, принимал он и проверял подписные листы в пользу нашего кандидата. Вообще, Андрея подтянул в команду я. Мы с ним давным-давно учились на одном факультете, таскали рояль на студенческом концерте и вместе ездили на археологические раскопки. Потом меня занесло в журналистику, а он получил второе высшее и сменил великое множество мест, включая территориальную избирательную комиссию. Оттуда Андрей ушел после прошлогодних президентских выборов, по его собственному выражению, наглотавшись дерьма до отвала. Заодно от него ушла жена, забрав дочку и буквально всё движимое имущество. С тех пор мой однокурсник много курил и еще больше кашлял.

– Что, полная ж..? – спросил я, практически не сомневаясь в ответе.

– Хуже, – хмуро ответил Андрей. – Не знаю, как еще надо этому спецконтингенту объяснять, чтобы поняли. Есть четкий образец заполнения, я его делал сам, заранее. Копировали и каждому лично раздали. И бес-по-лез-но! Дорогие избиратели рисуют, кто во что горазд, а наши молодцы стоят рядом и смотрят. Сейчас доказывали мне, что они трудились и надо бы оплатить. А что мы будем оплачивать? Туфту полную?

– Сколько нормальных подписей?

– Четыреста две, за которые могу ручаться, – сообщил Андрей и резко закашлялся в платок. – Чёрт, не свалиться бы совсем…

– При такой динамике на что можем рассчитывать? – поинтересовался я.

– На чудо разве что. На всё, включая проверку и подшивку листов, у нас меньше двух суток. Сдать надо, с учетом допустимого брака, пятьсот девяносто. Те, которые уже есть, мы собирали и проверяли пять дней.

– А если поднажать?

– Кому и на что? Вернулось обратно почти восемьдесят процентов розданных листов, и наши сборщики больше не берут. Каждая вторая подпись – коту под хвост. Да, я знаю, они все живые, но ты пойди, докажи это избиркому! Посудись, ага, – и Андрея буквально скрутило от кашля.

– Ты, может, ехал бы домой, а? Отдохнул бы?

– Пока побуду. Иначе не успеем точно.

Я плавно сменил тему.

– Слушай, кандидат уверен, что у нас нехороший человек завелся.

– Тайнус агентус?

– Он.

– При нашем бардаке и агентов не надо, и резидентов – усмехнулся Андрей. – О наших делах все, кому надо, давно знают. Один этот полевой штаб чего стоит.

Я скривился. Коллега попал в больное место. Наш полевой штаб состоял из двух его теневых начальников – Игоря и Татьяны – и сети агитаторов. Агитировать им только предстояло, а пока занимались они сбором подписей за Макеева. Начальники были теневыми, потому что официально состояли в областном штабе «Ядрёной России» в роли консультантов. Ситуация на первый взгляд (и на второй тоже) выглядела диковатой, ибо нашим главным соперником в округе был как раз член правящей партии. Но Георгий Александрович с его живым и парадоксальным умом прислушался в данном случае к совету своего младшего брата – Василия Александровича. Тот по темпераменту был его полной противоположностью, тоже занимался бизнесом и норовил всегда со всеми договориться, не вступая в перепалку и тем более в настоящий конфликт. Фирма его (впрочем, не единственная) специализировалась на краткосрочных инвестициях и оптимизации налогообложения. Так вот, ему кто-то из его друзей-приятелей и подогнал эту ушлую парочку.

Оба кормились с предвыборных кампаний хрен знает с каких пор. Игорь еще преподавал в паре вузов, и, в связи с этим, его образу вполне шли бородка клинышком и очки в тонкой оправе. Что поделывала Татьяна в периоды между выборами, я точно не знал. Возможно, продолжала ездить по ушам каким-нибудь избранным депутатам или жаждавшим власти маньякам. Когда нас впервые свели в присутствии Макеева-старшего, она долго и пристально смотрела на меня, чего я откровенно не выношу, а потом сказала прокуренным голосом: «А мне ваше лицо знакомо». Я захотел ответить, что мое лицо было неплохо знакомо всему городу и доброй половине области, но вместо этого лаконично заметил: «Всё возможно». Обсуждение довольно скользкой темы на этом прекратилось.

Парочка сходу взяла дорогого Георгия Александровича в оборот. Игорь не расставался с ноутбуком, Татьяна обходилась без технических средств, уповая на свой ораторский дар. Непременным условием, которое поставили перед нами полевые начальники, была строжайшая конспирация. Нам давалось понять, что трудятся оба в первую очередь потому, что испытывают глубочайшее уважение к Василию Александровичу и, само собой, Георгию Александровичу лично. Тем не менее, гонорар каждого из них, как я случайно узнал, заметно превышал мой. При этом кандидат не уставал повторять, что всей кампанией руковожу я.

В агитаторах и сборщиках у Игоря и Татьяны состояли в основном средних лет тетки. Многие из них, по-моему, вышли из розничной торговли. А некоторые до конца и не выходили. Начальники-конспираторы напирали на то, что доверие населения к таким кадрам будет выше. Как выяснялось теперь, с доверием дело обстояло не столь однозначно. Кадры по своим квадратам вроде разбежались бойко, бригадиры поначалу докладывали уверенно. Однако на проверку нам, как уже было сказано, волокли массу брака, а потом забуксовали. Пошли разговоры, что нашего кандидата, мол, народ не знает. Или знает, но недостаточно. А вот если бы речь шла об агитации, тогда точно горы бы свернули. Я выслушивал эти откровения молча, Игорь и Татьяна по ходу бригадирских докладов маялись и мялись. Было это не далее, как сегодня с утра, после чего все убыли по боевым постам.

– Насчет агента всё-таки стоит подумать, – сказал я.

– Как минимум двоих я уже знаю, – тут же отреагировал Андрей. – Утром сидели у нас на планерке.

– Слишком простое объяснение.

– Простые решения обычно самые верные, – парировал наш юрист.

– Андрей Владимирович, вы занятысейчас? – раздалось из-за вновь приоткрывшейся двери. – Ой, Алексей Николаевич, простите. Не знала, что вы тут, я перекусить ходила, – секретарь полевого штаба Ирина, тоже входившая в команду Игоря и Татьяны, попятилась обратно в общую залу.

– Срочное что-нибудь? – спросил я.

– Там еще листы принесли, – ответила она.

– Ладно, поговорим потом, – сказал Андрей и поднялся, пряча платок в карман. – Урфин Джюс и его деревянные солдаты, – усмехнулся он, кивая в ту сторону, где слышались возбужденные голоса.

– Наталия, вот ответь мне: ты всё-таки Наталия или Наталья? Как правильно?

– Валерий Сергеевич, вы вроде взрослый мужчина, а ведете себя как ребенок.

– Нет, ну ответь: Наталья и Наталия – одно и то же или нет?

Этот диалог я слышал уже раз пятьдесят. Или семьдесят. Мой помощник по вопросам безопасности Валерий Фурсов покачивался на стуле и улыбался буквально до ушей. Глаза его были как щелочки. Человек снова получал мелкое удовольствие. Офис-менеджер Наталия капризно оттопырила губу. С Фурсовым они были не то, чтобы как кошка с собакой, но как-то не очень ладили. Он, не скрываясь, смотрел на нее как на маленькую девочку с соответствующим уровнем развития. Она же была твердо уверена, что ему элементарно не хватает воспитания.

– Алексей Николаевич, меня опять обижают.

– Эх, Наталия, никто тебя не обижает. Просто в тебе пока юношеского максимализма очень много, – вынес оценку Фурсов, перестав покачиваться.

Наталия фыркнула, как кошка.

– Алексей Николаевич, пусть Валерий Сергеевич прекратит безобразие.

Фурсов прямо таял от счастья.

– Ладно, братцы-кролики, не ругайтесь, – миролюбиво сказал я, бросая пиджак на диван.

Как обычно, взгляд мой невольно упал на картину. Висела она как раз над диванной спинкой. На полотне была изображена пышнотелая блондинка в позе лежа, из одежды на ней имелись только бусы. Произведение искусства было неотъемлемой частью офиса, под который Георгий Александрович щедро выделил одну из своих квартир в тихом центре. Судя по первоначальному ее состоянию, жить в ней никто не жил, а лишь от случая к случаю культурно проводили досуг. Наводя порядок в ящиках стола, Наталия выгребла оттуда кучу презервативов и несколько упаковок чудодейственного африканского средства для повышения потенции. В холодильнике кто-то оставил початые бутылки виски, настойки с перцем и красного вина.

В такой волнующей обстановке и базировалось ключевое звено штаба. Кроме нас троих, постоянное рабочее место здесь было у Андрея, временно перебравшегося в «поле», а также у Володи Паньшина, журналиста на все руки. Когда-то он прославился тем, что сумел полностью записать на диктофон закрытое заседание областного парламента. Всю прессу выставили из зала вон, один Паньшин не растерялся и пролез в бывшую кинобудку. Благодаря ему читатели узнали, как господа депутаты проиндексировали свои оклады и пенсии… Володю кандидат услал сегодня в пригородный район, дав ему машину с водителем. Задачу поставил предельно конкретную – собрав кое-какой недостающий материал, обосрать нынешнего главу муниципалитета. Под обличительную статью уже была ангажирована полоса в массовой газете «Факты и комментарии». Кстати, моим персональным водителем числился Фурсов, об истинных обязанностях которого никто из штабистов не должен был знать.

– Валерий Сергеевич, пошли на кухне посидим, – предложил я.

На кухне, подождав, пока он закроет за собой дверь и врубит магнитолу на подоконнике, я продолжил.

– Новости неважные.

– С полей? – мотнул головой Фурсов.

– С них тоже. Но я не об этом сейчас хотел. Шеф говорит, что у нас шпион работает.

Валерий Сергеевич внимательно, без улыбки, посмотрел на меня.

– А что еще говорит?

– В смысле подробностей? Нет их.

– Георгий Александрович вообще много чего говорит, – невозмутимо прокомментировал мой собеседник.

– Думаешь, он сам где-то проболтался, а теперь грешит на утечку из штаба? – предположил я.

– И такое может быть.

– Проверить бы.

– Попробуем, – отозвался Фурсов.

– С кого начнешь? – спросил я.

– Подумать надо. А что вообще утекло?

– Да фигня. Якобы тусил он где-то с депутатами, и сказали ему, что я у него штабом рулю. Мы этот факт пока прячем, ты знаешь. По официальной версии, начальник штаба – Василий Александрович.

– Уже теплее, – заметил мой специалист по безопасности.

– Есть предположение? Готов поделиться?

Фурсов впервые за время секретного разговора улыбнулся краешками губ.

– Не готов еще. Доверься профессионалу.

По-моему, Георгий Александрович в действительности занимался фигней, устроив игру в казаки-разбойники. Свои соображения по этому поводу он мне так и не открыл. Конечно, для группы влиятельных товарищей я был как красная тряпка для быка. Моя прошлая деятельность в качестве шефа пресс-службы дивного нашего областного парламента закончилась беспрецедентным скандалом. Отказавшись уволиться по прихоти спикера Хрюшникова, я сделал громкое заявление для прессы. Чтобы закрыть вопрос, мою службу попросту расформировали. Удалившись-таки из казенного дома, я послал Хрюшникову дополнительный привет. Главный редактор оппозиционной «Современной газеты», с которым мы вместе играли в футбол, согласился тиснуть отрывок из моей повести «Козлы», которую я анонсировал прежде. В том коротком отрывке я хорошенечко насадил на пику и преподобного спикера, и заодно с ним кое-кого из наиболее достойных. Самое пикантное заключалось в том, что полного варианта якобы разоблачительной повести не существовало и поныне. Однако возможность продолжения публикации напрягла ее героев сама по себе.

«Козлы» имели бешеный успех в узких кругах. Холуи спикера, получив команду, понеслись по киоскам быстрее ланей, но тщетно. Тираж был разметен под корень, и в административных зданиях ксероксы со сканерами работали без устали. Естественно, я сделался персоной нон грата в местных коридорах власти, хотя многие чиновники и парламентарии при встрече со мной хихикали и упорно допытывались, когда же будут новые главы. Я мило отвечал: «Вы тоже готовьтесь». И только после паузы смеялся тоже… Скрыть хотя бы до поры до времени степень моего участия в кампании надоумил, скорее всего, Макеев-младший. Он вообще хотел как можно тише пройти всю дистанцию – образно выражаясь, по возможности и рыбку съесть, и на люстре покачаться. Поэтому наших строго-настрого предупредили о неразглашении. В полевом штабе все, кроме Игоря и Татьяны, были уверены, что я лишь верный адъютант Георгия Александровича

– Сколько тебе надо на следственные действия? День? Два? – спросил я у Фурсова.

Тот прищурился, но не как при общении с Наталией.

– Двух хватит. Смотри, что мы сделаем…

Володя ввалился в тихий офис, когда за окном было уже черным-черно. От него пахло бензином и, кажется, коровником. Глаза блестели.

– Какая обстановка на селе? Зябь готовы пахать? – осведомился я.

– Про зябь не знаю. Но тема есть, – серьезно сказал он.

Чувство юмора у Паньшина всегда было немного своеобразным. Вернее, запрятанным очень-очень глубоко внутрь. В то же время сидела в нем здоровая упертость, помноженная на завидную работоспособность. Он, как пионер, всегда готов был идти, ехать, беседовать, расшифровывать записи, собирать по крупицам какие-нибудь сведения. Конечно, имелись в нашем цехе коллеги, способные написать ярче и красивее. Но, кроме того, что был он спокойный и незаносчивый пахарь, имелось у Володи еще одно свойство, довольно редкое. Подхалтурить на стороне или взять с кого-то денежку в обход рекламного отдела он, понятно, тоже был не прочь. И это вполне уживалось в нем с какой-то неизжитой убежденностью в том, что пресса должна не только обслуживать, а еще призвана доносить до общества достоверную и значимую информацию.

– Шляпу сними, – процитировал я товарища Саахова.

Паньшин положил меховой картуз на соседний стул и ладонью пригладил волосы.

– Наталия Геннадьевна, чайку нам заварите?

Наш офис-менеджер, реагируя на мою просьбу, встала из-за компьютера и прошагала мимо нас, грациозно покачивая задом. Володя сглотнул слюну и одним глазом покосился на нее.

– Макеев почти не погорячился, там действительно наворочали дел, – начал рассказывать он. – Юрин, похоже, зарвался…

Зарвавшийся, по его определению, Юрин был главой того самого района, которым чуть больше года назад повелевал Георгий Александрович. Район был среди трех десятков прочих так себе, не имел ни нефти, ни газа, ни других полезных ископаемых, ни промышленных производств. Плюсы его заключались в близости к областному центру и обширных земельных угодьях, пригодных как для выращивания чего-нибудь, так и для строительства. Славился район также озерами и прудами, где водилась недурная рыба. По преданию, как раз отсюда к столу царя Михаила Федоровича Романова были поданы сто добрых щук и сто добрых сазанов. Будучи студентом на архивной практике, я сам держал в руках летопись, которая сообщала об этом гастрономическом факте.

То ли земли, то ли пруды с отменной рыбой, то ли и то, и другое вместе заинтересовало вдруг серьезных людей, но к выборам в районе объявились конкуренты. Юрин, бывший тогда обычным председателем колхоза, сам по себе не мог представлять особой угрозы. За его спиной маячили другие силы. В день голосования на территорию, которую вроде бы прочно контролировал Георгий Александрович, высадился мощный десант. Прямо с утра началась массовая и нескрываемая скупка бюллетеней. Бригады, высадившиеся в каждом селе и хуторке, прикрывало частное охранное предприятие из самой Москвы. Местная милиция с каменными лицами ни во что происходящее не вмешивалась.

Последующие попытки Макеева доказать что-то кому-то в избиркомах и судах, конечно, оказались тщетными. В одной компании с приезжими бойцами были замечены несколько ветеранов госбезопасности в штатском, все как на подбор в очень высоких званиях. А стоило Юрину опохмелиться после выборов и принести присягу на верность народу, как о своей инвестиционной стратегии применительно к району заговорила известная столичная фирма «Полусвет». Георгий Александрович прекратил свои хождения по инстанциям, но ничего не забыл и не простил. Юрин стал его личным врагом, имя которого он даже не мог спокойно упоминать. Моего клиента в таких случаях мигом начинала бить нервная дрожь.

…– Короче, в эту школу вместе с бассейном вбухали кучу бабла, но ни одна комиссия их ни за что не примет, – продолжал излагать Володя. – Там скоммуниздили всё, до чего смогли дотянуться, и даже больше. Губер бубнит о борьбе с коррупцией, а вот тебе пример – под самым носом.

– Номер через два дня выходит, – напомнил я. – Завтра сдашь текст?

– Раз надо, значит сдам, – как обычно, ответил Паньшин.

– За это и ценю. Всё, не буду тебя забалтывать. Чай допивай и вперед, к станку.

– Я дома попишу с утра? – полувопросительно сказал Володя.

– Никаких проблем, пиши хоть дома, хоть у любовницы. К трем часам управишься?

– К четырем, наверное.

– Ладно, но дольше не затягивай. Наталия Геннадьевна?

– Да, Алексей Николаевич, слушаю вас, – томно откликнулась наша домоправительница, занявшая прежнюю позицию перед клавиатурой.

– Посидишь минут пять на кухне, а?

Наталия вздохнула.

– Гоняете меня туда-сюда…

– Так надо, – подчеркнул я, подпустив суровости в голос.

Наталия поднялась, отодвинула кресло и снова продефилировала мимо, еще более акцентированно покачивая задом.

– Ты пей, пей, не спеши, – задумчиво сказал я, глядя на Володю, раскрасневшегося от чая. – Тут еще одна темка есть.

– Какая? – сразу спросил он, поставив кружку.

– Потенциальная, если можно так выразиться.

– Стоящая?

– Пожалуй. Ты что-нибудь про фабрику Филейкина знаешь? Ну, главного нашего конкурента? Которая на улице Красных Конников?

– Так, кое-что. Специально пока не выяснял, но можно информацию подсобрать.

– Собери. А дело вот в чем. По имеющимся данным, завтра там одна акция пройдет. Незаконно уволенные работники выразят свой протест.

– Что-то я не слышал про увольнения у него, – с сомнением сказал Володя.

– Ты у нас молодец, но все на свете никто слышать не может, – заметил я. – Это молодежь, их сократили как недавно принятых, с наименьшим стажем. Мотивировали так: мол, всемирный кризис, демпинг со стороны Китая, товар не расходится.

– Это да, обувщикам сейчас трудно, – подхватил Паньшин. – Китайцев ценой не перебьешь, а у населения денег мало.

– Вот-вот. И эти ребята сговорились обмазать ему проходную краской и расписать стены. Типа «Верни зарплату, гад!» или «Хватит пить нашу кровь!» Как-то так, причем молниеносно. Мы вовремя обо всем узнали и зашлем туда своих людей. Они снимут акцию на видео, а я уже договорился пристроить сюжетик на телевидение. И в Интернете разместим.

– Нормальный ход, – одобрил Володя.

– А понимаешь, для чего я тебе это рассказываю?

– Написать придется?

– Скорее всего, да, и позлее. Но пока не знаю, для какого издания. Шеф решит.

– Мне там надо быть? – спросил Володя.

– Это ровно на два часа намечено. Нет-нет, ты пиши свою статью, не дергайся. Материалом обеспечим, – заверил я.

После ухода Паньшина позвонил Георгий Александрович. Я коротко доложил об итогах поездки на село, чем вызвал шквал ненормативной лексики в адрес Юрина и, напротив, несколько теплых слов по поводу Володи и его творческих способностей. Кандидат, судя по звуковому фону, был в дороге. Напоследок он поинтересовался сбором подписей. Я привел последние цифры и пообещал ему лечь костьми. Видимо, уже предвкушая, как будет обтекать ненавистный Юрин, Георгий Александрович завершил беседу на мажорной ноте и даже пожелал мне спокойной ночи. На самом деле, на мой взгляд, такая многозадачность была нам ни к чему, ибо неумолимо вела к войне на два фронта. Правда, убедить клиента отказаться от нее представлялось абсолютно невозможным.

Фурсов уехал еще раньше. Он собирался по пути домой наведаться в полевой штаб и пообщаться с Андреем Шубиным, заодно и подвезти его потом. Завтрашний день должен был стать решающим при сборе подписей. Вообще, кампания имела шанс финишировать уже послезавтра. Для этого надо было всего-то провалить задание, порученное Игорю и Татьяне с их воинством.

– Гоблинское воинство, береги достоинство, – вслух произнес я.

– Алексей Николаевич, это вы про какое достоинство на ночь глядя? – иронически осведомилась Наталия.

Она смотрела на мониторе какой-то мультик, скачанный из Сети, и была, в отличие от меня, вполне свежа. По крайней мере, на вид.

– Да был у меня один экзотический клиент с его гвардейцами, – усмехнулся я. – Такое видеть надо. Гуляй-Поле, как у батьки Махно. Сидел он в своей берлоге под огромным портретом Дзержинского, гладил бронзовый бюстик Ильича и всем предлагал хлопнуть по сто граммов. Ребята вокруг ходили в камуфляже с портупеями, а девки-соратницы целовали его в лысину.

– Фу-у! – скривилась Наталия.

– Не любишь лысых?

– Не очень.

– А если я облысею в боях?

Наталия поставила мультик на паузу и уставилась на меня бесстыжими глазами. Ее взгляд я долго выносить не мог. Поэтому сказал без затей:

– Иди сюда.

Минут через пятнадцать тихий офис имел несколько иной вид. Предметы туалета Наталии, да и моего тоже, были хаотически разбросаны по всей мебели и полу. Особенно причудливо располагались ее джинсы, которые свисали с телевизора в углу. Сама Наталия в чем мать родила свернулась калачиком на диване. Я находился от нее в непосредственной близости, лежа на спине, и одежды на мне было ничуть не больше.

– Алексей Николаевич, вы слишком активны, – игриво резюмировала Наталия.

– Утомил, что ли? Ты же молодая и озорная.

– Старый нашелся, – хмыкнула она.

Я глубоко выдохнул и, не глядя, погладил ее правой рукой. Попал, куда надо, с первого раза, потому что Наталия вздрогнула и тихонько охнула.

– На выборы сил не останется, – прошептала она. – И вообще, нам предохраняться надо.

– Точно, – ответил я, раздвигая ей ноги.

Еще минут через пятнадцать мы оба дышали тяжело, как в парилке. Да и разогрелись не хуже. Наталья издавала звуки, похожие на мурлыканье.

– Котейка ты, – ласково сказал я.

– Сам котейка с хвостейкой, – парировала она. – Смотри, доиграемся.

– До чего?

– До потомства.

– А может, я на тебе женюсь.

Наталия приподнялась на локте.

– Ну-ка, ну-ка, Алексей Николаевич, еще раз, пожалуйста.

– Для СМИ?

– Не шутите так, товарищ начальник.

– Да я и не шутил. Почти.

– Что значит почти?

Я задумчиво посмотрел на блондинку на стене, потом перевел взор на офис-менеджера. Пышностью форм она заметно уступала образу, созданному неизвестным художником. Впрочем, склонности к полноте я как раз не любил. И как раз в этом смысле у Наталии всего было в меру и вдоволь. Кроме того, она выгодно отличалась ясным умом и сообразительностью, всё понимала и запоминала с первого раза, умела и поддержать беседу, и помолчать, если надо. Ну а карие ее глаза, как я уже дал понять, были совершенно блядскими. По-моему, при виде их у любого мужика возникало одно-единственное желание: разложить ее тут же неважно на чем и даже невзирая на последствия.

Наталия тоже была моим человеком в штабе. Отыскал я ее на сайте знакомств, отмечая очередную сделку. Партнер отказался присоединиться ко мне по семейным обстоятельствам, а пить одному было стремно. Жила тогда Наталия на съемной квартирке вдвоем с сестрой-студенткой, в который уже раз уйдя от мужа. Мы обмыли мой успех на поприще PR шампанским и закусили какой-то хренью из фаст-фуда. Наталия, как ни странно, питала искреннюю слабость к этой мусорной еде. Потом мы с ней без долгих прелюдий принялись куролесить, причем сестра находилась в прямом смысле в полушаге – за фанерной перегородкой, разделявшей спальню в хрущевке-двушке. Потом я высказал предположение, что мы поступаем непорядочно, потому что девушка страдает в одиночестве. Потом мы куролесили втроем.

Потом знакомство продолжилось. Выяснилось, что с Наталией есть и о чем поговорить. Работала она референтом у одного бизнесмена средней руки, продававшего то ли сеялки, то ли веялки. Круг ее обязанностей на предприятии был довольно размытым, включая в себя и рекламу, и связи с общественностью, и организацию корпоративов. Бизнесмен постоянно мотался то в Курган, то в Абакан, а прибывая обратно в родные палестины, уделял повышенное внимание именно корпоративам. Выезжали туда и на машинах, и на катере, если погода позволяла. Наталия дирижировала этим беспокойным процессом и регулярно сама выгружала бесчувственное тело босса у порога загородной виллы. Словом, удивить ее чем-нибудь было трудно. В последнее время дела у бизнесмена застопорились, работников перевели на сокращенную неделю. Статью на рекламу, связи и корпоративы урезали до символической суммы. Так что мое предложение насчет выборов она приняла без колебаний, взяв отпуск за свой счет.

– Что там про женитьбу, Алексей Николаевич? Я не ослышалась?

– Не гони лошадей, рассмотрим твой вопрос, – ответил я.

– Ах ты, бюрократ хренов! Набрался у депутатов разной мерзости, уже нормальным языком сказать не можешь.

– Языком, говоришь?

– Тьфу на тебя! Развратник! Об одном вечно думаешь, как в том анекдоте про военных.

Я заржал.

– Шучу. Сегодня у нас, как в Пёрл-Харборе. Третьего налета японской авиации не будет.

– Не умничай, – сказала Наталия миролюбиво и прижалась ко мне. – А зачем вы с Фурсовым на кухне закрывались?

– Просто любезничали.

– Ну, хватит прикалываться.

– Секретные дела у нас, понимаешь?

– Не надо со мной, как с идиоткой.

– Ладно, только не проболтайся никому, – я сделал драматическую паузу. – Есть план по заброске дохлой крысы в лагерь конкурента…

Далее я рассказал ей то же, что и Володе. Практически слово в слово.

– А мы не рано начинаем? – спросила Наталия вполне здраво.

– Наоборот, в самый раз. В районной администрации уже директоров управляющих компаний собирали, чтобы за Филейкина агитировали. Пусть отвлекутся на нечто веселенькое.

– Этим Фурсов будет заниматься?

– Непосредственно нет. Его с обеда Макеев куда-то забирает, – сказал я. – Есть там какие-то орлы. Если честно, не вникал.

– Это я завтра без его общества обойдусь? – иронически спросила Наталия.

– Увы, придется тебе пострадать, – улыбнулся я. – Ты уж попробуй как-нибудь без Фурсова. А операция «Пролетарии против капиталиста» у нас на пятнадцать ноль-ноль назначена.

Фурсов вел свой внедорожник аккуратно, сохраняя при этом обманчиво-расслабленный вид. На самом деле водитель он был классный, мне за все время моих приключений и странствий попадались двое или трое таких же, не больше. Ехать было недалеко, но с утра город, как обычно, мучился в пробках. Снег почистили кое-как, и состояние дорожного покрытия добавляло адреналина. Наконец, мы ловко свернули в переулок за старой церковью, где раньше, еще на моей памяти, располагался склад, и остановились возле торца длинного, подъездов на десять, дома. Был он немногим новее церкви, но фасад недавно отремонтировали, а крышу перекрыли. Почти весь его первый этаж, слегка утопленный в землю, занимали офисы, магазины и магазинчики. Имелся также салон красоты. Соседняя с ним дверь без вывески вела в резиденцию Василия Александровича.

Мы потоптались у порога, сбивая снег с ботинок. От проезжей части к дверям вела элементарная народная тропа, дворник тут еще не появлялся, да и конь не валялся. Фурсов нажал кнопку звонка. Было слышно, как внутри играет бодрая мелодия. Потом, после того как на наши лица насмотрелись через экран домофона, дверь автоматически открылась.

Макеев-младший заседал посреди довольно обширного зала. Помещение офиса в прошлом было квартирой, впоследствии подвергшейся некоторой перепланировке. Зал (я его с первого раза почему-то окрестил newsroom), вел свою родословную от двух смежных комнат. Еще две комнаты – одна, дальняя, чуть побольше, и другая, ближняя к холлу, поменьше – дополняли общую панораму. Кроме того, из зала сразу справа от входа вел коридорчик в санузел и кладовку.

Мы вошли и поздоровались за руку. Василию Александровичу тяжеловато было вставать лишний раз. Это объяснялось как его тучной комплекцией, так и травмой, полученной им когда-то в автомобильной аварии. Человек он был действительно мягкий, чуждый высокомерию и пафосу. Внешне, кстати, совсем не походил на брата, разве что формой лица. В отличие от бойкого Георгия Александровича, чьими университетами стала жизнь, Василий Александрович закончил один со мной вуз, через команду КВН и клуб самодеятельной песни знал кучу народа и с удовольствием вращался в городском богемном кругу.

– Садитесь, ребята, – запросто пригласил он. – Алёна, присоединяйся.

Я сделал усилие, чтобы не поморщиться.

Алёна полноправно входила в состав штаба, но была чужим человеком. Ее появление стало первым сюрпризом, который преподнес мне кандидат. Изначально мы договаривались, что в кадровую политику он лезть не будет. Фурсов под видом водителя не считался: его приставили ко мне, по словам Георгия Александровича, для моей же пользы. Тогда я возражать не стал, и в том был свой резон. А по поводу Алёны имел место короткий, малоприятный разговор со старшим Макеевым. Как он заявил, она работала с ним и его братом раньше: в частности, на тех провальных выборах в сельском районе, и Василий Александрович ее ценил. В итоге я уступил ему с условием, что она будет подчиняться мне и только мне. Интуитивно я ощущал, что пошел на это зря. Алёна уже четвертый день безвылазно паслась в офисе у Василия, объясняя свое поведение тем, что оттуда ей удобнее общаться с подрядчиками.

На нее были возложены обязанности контролировать изготовление всей печатной и сувенирной продукции кандидата в депутаты. В мирной жизни она трудилась в типографии со смешным названием «СОСО», которой владели три брата-грузина. Должность ее там называлась «менеджер по продажам», и я не сомневался, что ей, кроме зарплаты в нашем штабе, выходцами с Кавказа были обещаны хорошие проценты с договоров. Что касается круга подозреваемых в шпионаже, Алёна представлялась, пожалуй, самым слабым местом. Проверить ее по-быстрому было довольно затруднительно. Скажу откровенно, она мне не понравилась и просто субъективно. И не только тем, что держалась особнячком от нашего остального маленького коллектива. Было в ней нечто от людей того сорта, про каких обычно говорят: из дураков, но хитрый.

– Алексей Николаевич, вы не передумали насчет дизайнера? – спросила она, поджав губы.

– Не передумал и не думал передумывать.

– Зря. В «СОСО» очень хороший дизайнер.

– Только не надо больше про него, – попросил я. – Он, может быть, и хороший бутылочные этикетки делать, но здесь другие задачи стоят.

– Бутылочные этикетки тоже надо уметь делать, – возразила она.

– Надо, очень надо, – истово подтвердил я. – Знаете, что над воротами концлагеря было написано?

– Какого концлагеря?

– Не нашего, немецкого. «Каждому свое». Вот так.

Алёна приняла оскорбленный вид, как будто я собрался упечь ее в этот концлагерь, и отсела подальше от нас с Фурсовым.

– Георгий Александрович будет? – обратился я без паузы к Василию Александровичу.

– Звонил, сказал, что поедет сразу на очень важную встречу. Без него посовещаемся, – развел он руками.

– А эти артисты где?

– С минуты на минуту будут.

Тут же заиграл домофон.

– Вот и они, – облегченно вздохнул Макеев-младший.

Первым в наш newsroom вступил Игорь, в дверях по привычке слегка пригнувшись из-за своего большого роста. Был он с неразлучным другом-ноутбуком и в расстегнутом кожаном пальто. За ним неслышно вплыла Татьяна с вечной кисловатой улыбочкой на бледном лице. Василий Александрович тепло приветствовал обоих, я молча пожал Игорю руку, а Татьяне кивнул.

– Ну что, как у нас дела? – радушно спросил Василий Александрович, как будто звал всех к накрытому столу.

Игорь потеребил бородку, избегая смотреть нам в глаза.

– Знаете, Василий Александрович, дела не очень. Люди вымотаны до предела, но результата пока нет.

Фурсов ухмыльнулся.

– Мне показалось, только наш юрист вымотался им объяснять.

Игорь запнулся. Татьяна скривилась так, будто наступила в коровью лепешку, и приняла у него эстафету.

– Василий Александрович, я понимаю: Валерий Сергеевич, как всегда, неудачно шутит. А ситуация очень серьезная.

– Кто же ее до этого довел? – изобразив полное простодушие на лице, поинтересовался Фурсов.

– Давайте мы сейчас не будем выяснять, кто и как довел, – кротко предложил Игорь.

– Извиняюсь, вы про меня еще не забыли? – спросил я.

Установилась напряженная тишина.

– Игорь, вы были сейчас в полевом штабе? – продолжил я.

– Да, был.

– Это хорошо. И что там, в смысле цифр?

Игорь и Татьяна переглянулись.

– Понимаете, у нас возникли некоторые разногласия с вашим человеком, – осторожно начал Игорь.

– С Андреем? Какие именно?

– По нашему мнению, он излишне строг при отборе и приемке подписей.

– Я работаю на выборах очень давно, – вмешалась Татьяна таким тоном, будто хотела сказать: «Я очень давно занимаю пост премьер-министра Великобритании». – Так вот, при мне никто не устраивал такую пристрастную проверку. Вы знаете Илью Валентиновича Балахонова?

Илью Валентиновича я знал неплохо. Был у него в прошлые годы общий с Георгием Александровичем бизнес, оба они в один год и один день стали депутатами, а сейчас прежний компаньон Макеева старался депутатом остаться. Он очень сильно уповал на то, что его таки включит в свой список «Ядрёная Россия», и всюду клялся в любви к новому губернатору Елисею Васильевичу Нудееву. Тем не менее, список пронесли мимо него. Ну, или его прокинули мимо списка.

– И что же с Ильей Валентиновичем? – спросил я участливо.

– А с ним всё в порядке! – победоносно сообщила Татьяна.

– А вы откуда знаете? – так же, с видом бравого солдата Швейка, спросил Фурсов.

Татьяна не удостоила его даже движения бровей.

– Илья Валентинович вчера зарегистрирован кандидатом в своем округе, – чеканно проговорила она. – И поверьте мне, процесс сбора его подписей не был таким долгим и сложным.

– А почему мы должны вам верить? – продолжал резвиться Фурсов.

– Алексей Николаевич, пусть ваш помощник не превращает планерку в забаву, – не выдержала Татьяна.

– Молчу-молчу, – заулыбался Валерий Сергеевич, прищурившись в точности как рысь.

– Друзья мои, нам надо что-то решать, – подал голос Василий Александрович. – Мы не имеем права проигрывать.

– Есть предложения? – я обвел взглядом участников планерки.

– Если нам не доверяют, мы готовы сложить полномочия, – в своем премьерском стиле заявила Татьяна. – Надеюсь, уже выполненную работу нам оплатят?

Василий Александрович приподнялся и всплеснул руками.

– Татьяна, Игорь… Вас никто ни в чем не обвиняет. Перестаньте, пожалуйста. Понимаю, все устали, издерганы…

– Рано уставать, – перебил я его. – Подвожу итоги. Первое. Игорь и Татьяна, о своем желании прекратить работу вы можете сообщить лично кандидату. Приглашал вас не я и, кажется, не Василий Александрович, а именно он. Во всяком случае, об оплате договаривался точно он. Второе. Пока кандидат не принял решения по данному вопросу, давайте продолжим наши игры. Через полтора… нет, ровно через два часа жду вас в полевом штабе.

– Я вряд ли смогу через два часа. В партийном штабе совещание, надо обязательно быть, – сменив тон на чуть менее премьерский, сказала Татьяна.

– Тогда жду одного Игоря. Вызовите к этому времени всех бригадиров. Вопросы есть?

Илье Валентиновичу привольно было начинать в своем родном округе, многократно окученном и утоптанном. Можно было и без «Ядрёной России» обойтись – по крайней мере, на первом этапе. У нас же всё происходило иначе. Георгий Александрович как настоящий мастер импровизаций тянул с выбором территории до последнего. Вариантов было два, прямо как проводов у бомбы в американском боевике. Выбирал он, как я понял, всё-таки соперников послабее. Один округ находился у чёрта на рогах, между двумя заводами и промзонами. Другой был поближе к центру, но тоже включал в себя хороший кусок частного сектора. В обоих округах правящая партия власти выдвигала людей пришлых, совершенно не раскрученных здесь. Прочих претендентов Макеев как равных себе вообще не рассматривал.

Что явилось решающим фактором, мне он так и не признался. Возможно, ему придало уверенности отсутствие кандидата-коммуниста. Более того, их секретарь обкома, с которым Георгий Александрович давненько разводил какие-то шуры-муры, туманно обещал поддержать его. Истинный масштаб такой поддержки я прекрасно знал по разным предыдущим кампаниям и здорово удивился наивности клиента. Впрочем, он действительно мог знать то, чего не знал я. В любом случае право решать было за ним.

– За ним, за ним, – кивнул мне Фурсов, ведя машину.

Я вздрогнул.

– Уже вслух говорю? И давно?

– Служебную тайну не выдал, не волнуйся.

Мы оба как-то невесело посмеялись.

– Ты Андрею вчера дезу закинул? – спросил я нашего контрразведчика.

– Закинул, конечно. И время акции назвал: шестнадцать ноль-ноль.

– Увидим, кто клюнет.

– Может, и никто не клюнет, – флегматично ответил Фурсов. – Такое тоже бывает.

В полевом штабе было тихо. Ирина дежурила у телефона в общем зале. Она внимательно и как-то с опаской посмотрела на нас. Андрей корпел над бумагами в процедурной комнате, где мы с ним расстались вчера.

– Видел этих двоих? – был его первый вопрос.

– И видел, и слышал, – кивнул я. – Уже в отставку просятся.

– Ах, мрази…

– Не переживай за них. Давай лучше о себе подумаем. Сколько сейчас чистых подписей?

Андрей сверился со своей шпаргалкой.

– Четыреста пятьдесят одна.

Мне действительно стало не по себе.

– Ты сколько вчера вечером зарубил?

– Семьдесят три.

– И, значит, только сорок девять принял?

– Да. Они сожрать меня были готовы.

Я придвинул стул и сел. Фурсов сочувственно глядел на нас.

– Андрей, предлагаю пофантазировать.

– Валяй. Даже интересно, – Андрей прижал платок ко рту и гулко кашлянул.

– Допустим, ты ослабишь свою хватку.

– До какой степени ослаблю?

– В разумных пределах.

Андрей помотал головой.

– Не выйдет, не знаю таких пределов. Пойми ты, друг мой, избирком за одну закорючку может подпись забраковать. Кто-нибудь буковку «г» с точкой перед названием населенного пункта не впишет, и привет родителям.

– А вот мне Илью Валентиновича Балахонова в пример приводили, – сказал я. – Как передовика.

– Поздновато нам его опыт перенимать, – ответил Андрей. – К тому же есть у меня подозрение, что на Илью Валентиновича побольше народа работает, и не за такие деньги.

– Согласен. Завтра до восемнадцати ноль-ноль наши папки с подписями должны быть доставлены в избирком. Говори откровенно, сколько еще живых душ поступит?

Андрей замялся, пожевал губами.

– Назови реальный минимум. Только реальный!

– Завтра к обеду надо закончить, иначе не успеем оформить и заверить, – Андрей, наверное, что-то прочел в моих глазах и подобрался. – Ожидаю примерно восемьдесят, от силы девяносто.

– Итого на круг пятьсот тридцать или пятьсот сорок. Выход?

Андрей встал и прошелся по комнате.

– Комплектуем допустимый максимум – десять папок, так называемые спорные сгружаем в одну из них. По существующим правилам комиссия выберет для углубленной проверки только три. Дальше молимся, чтобы не взяли ту, где условный брак.

– А если возьмут?

– Сам знаешь. Полный писец. Можно будет даже не ждать письменного отказа.

Я тоже встал и выпрямился.

– Ну что, господа? Сыграем в русскую рулетку?

Минуту или полторы мы все молчали, только под могучим Фурсовым, который раскачивался взад-вперед, жалобно стонал стул. Этот стон первым заглушил Андрей.

– Погоди стреляться. Есть у меня все-таки одна идея…

Ожидая нашего полевого командира, я выпил крепкий и сладкий кофе, предложенный Ириной, и полюбовался громадной, в половину стены, картой-схемой округа. Географические карты и атласы были моей слабостью с детства. Потом поднялся наверх, на свежий воздух, и немного поболтал по мобильному с Наталией. Магазинчик с живым пивом, находившийся поверх нашего подвала, уже собирал свою жатву. Помещение под полевой штаб нашел тоже я, изучая объявления в газетах. С его хозяином, неулыбчивым, хорошо одетым мужчиной лет за пятьдесят, мы договорились быстро. Половину суммы он официально получал по договору, так как договор нужен был нам для финансового отчета. Половину я должен был отдавать ему наличными, так как средства нужны были ему для жизни и бизнеса, а не для нужд налоговой инспекции. Узнав от меня фамилию кандидата, он как-то неопределенно повел плечом, но ничего не сказал.

Игорь подкатил на своей серой «Тойоте» без опоздания. Как ни странно, ноутбука при нем не было, а имелся портфель.

– Не простудитесь без шапки? – спросил он.

– Ничего, капюшон накину, если замерзну, – сказал я. – Что делать-то будем? Шеф с ума сойдет.

– Вы не представляете, как нам неудобно, – затянул свою песню Игорь. – Первые выборы такие. Раньше проще было подписи собирать, в комиссиях меньше придирались.

– Суверенная демократия на марше, – усмехнулся я. – То ли еще будет.

– Ой, не говорите. Татьяна тоже переживает. Вы не думайте, ей не всё равно.

– Я и не думаю.

– На нас и так уже в штабе начали коситься… ну, в партии. Якобы часто пропадаем где-то, нет ли двойной игры, и всё такое.

– А про меня там ничего не слыхать?

– Про вас? – удивился Игорь.

– Ну да. Не упоминал там никто мою фамилию?

– Вроде не слышал. Я знаю, Хрюшников на вас зол.

– Зол не то слово, – сказал я с удовольствием.

Мы посторонились, давая дорогу мужичкам, которые выходили с добычей из пивного магазина.

– Алексей Николаевич, – окликнул меня Игорь, когда я уже начал спускаться по ступенькам.

Я обернулся.

– Хотелось еще на пару слов без посторонних.

– Говорите.

– Мы на Андрея не обижаемся. Он свою работу делает, мы свою. Но, действительно, может так получиться, что подписи мы не соберем.

Мне стало интересно. Я не перебивал и ждал продолжения.

– Я почти не спал сегодня, искал выход, – развивал свою мысль Игорь. – Предложение следующее. Есть на округе одна бригада, не наша. Работают сами по себе, на любого, кто заплатит. Собирали подписи для двух кандидатов в горсовет, база есть, могут поделиться с нами.

– А подписи у них не липовые?

– Что вы! Им дальше с этими клиентами работать.

– Сколько хотят за услугу?

Игорь озвучил.

– Тариф «Особый»?

– Алексей Николаевич, я ценю ваш юмор, но здесь уже точно не до шуток.

– Когда принесут?

– Если вы даете добро, завтра утром.

– Шустрые ребята.

– Вы согласны? – спросил Игорь, теребя лямку на портфеле.

– Пусть несут. Сто штук, больше не надо, – ответил я.

Собравшиеся потом бригадиры снова охали и ахали, в лицах рассказывая, какой нынче пошел народ, как им не хотят открывать двери или посылают по известному адресу. Жаловались на лютый холод и нечищеный снег во дворах. Упоминали детей и проблему безработицы в условиях экономического спада. Я рассеянно послушал минут десять, потом поднял руку, призывая остановиться.

– Друзья мои, теперь я скажу. Точнее, спрошу. Сколько еще подписей можем принести? Сегодня?

Тетки загалдели, заквохтали, замахали руками. Сошлись на ста двадцати.

– Но сколько Андрей Владимирович примет, мы не знаем, – с вызовом сказала одна из них.

– Делайте, сколько сможете, – отдал я распоряжение. – Последний срок двадцать ноль-ноль. Постарайтесь, пожалуйста!

Игорь остался с тетками для дополнительной накачки, а мы с Фурсовым покинули помещение. Он довез меня до нашего офиса и подмигнул.

– Привет передавай Наталии.

– Обязательно, – сказал я. – Надеюсь на тебя, Валерий Сергеевич. Хорошо бы этого шпиона взять за одно место.

– Возьмем, если найдем, – пообещал Фурсов.

На прощание я сказал ему еще несколько слов.

Георгий Александрович говорил уже полчаса, не давая никому вставить ни звука. Володя завершил свой труд досрочно и привез ему на вычитку. Кандидат собственноручно поправил несколько слов и принялся бегать туда-сюда по офису, вслух припоминая новые подробности своих теплых отношений с Юриным. Наталия слушала, как завороженная, мне почти весь репертуар уже был знаком. Часы на стене слева от фривольной картины показывали без десяти два. Наконец, Макеев прервался и начал пить минералку из стакана.

– Значит, запускаем статью? – уточнил я напоследок.

– Конечно! Дадим ему просраться. Третью проверку на меня насылает. Теперь санэпидстанция в моих магазинах пасется. Кафе на трассе прикрыли, суки.

– Ответной реакции не получим?

– А что у него есть-то на меня? Чем отвечать? Это его прокуратура начнет дергать.

Я покатал авторучку по столу.

– Георгий Александрович, я как раз хотел спросить: на вас компромат имеется?

Наталия с благоговейным ужасом посмотрела на меня. Володя оцепенел. Макеев прервал свой бег.

– На меня?

– На вас. Лучше сейчас понять, как вас могут мочить.

– Правильно рассуждаешь, – неожиданно согласился кандидат.

– Подумайте на досуге, ладно? Сейчас не будем об этом, – сказал я. – Теперь сугубо технический вопрос. Кто и как оплатит статью? В редакции всё проводят официально, за наличку без договора такое не поставят.

– Кто? Да вот хотя бы Наталия оплатит как физическое лицо, – выдал Георгий Александрович и лукаво подмигнул офис-менеджеру. – Она у нас не числится, так что всё путем. Внесет в кассу как свои собственные средства.

Наталия молчала, переваривая.

– Боишься? – жестко спросил Макеев.

– Для вас не боюсь, – довольно твердо ответила она.

– Молодец, хвалю! Давайте, занимайтесь. Алексей Николаевич вам указания даст. Пошли, проводишь меня до машины, – последняя реплика была обращена ко мне.

К черному джипу, который дежурил метрах в двадцати от подъезда, мы с кандидатом подошли без единого слова. Ваня, постоянный водитель Макеева, слушал «Владимирский централ». Георгий Александрович сам открыл дверцу и только тогда сказал:

– Я к Илье Валентиновичу заеду. Звони, если что-нибудь срочное будет.

– Хорошо.

– А про компромат на меня ты зря при них заговорил, – добавил он, усаживаясь.

– Я же ничего лишнего не сказал.

– Знаю. Всё равно зря, – упрямо повторил он.

Глава шестая

Призрачно всё…

– Я-то думал, ты в недвижимость подался, – весело сказал Андрей Бутурлин, директор издательского дома «Факты и комментарии».

– Это уже почти одно и то же, – серьезно сказал я. – Скоро любое движение замрет, только одна партия будет, остальные как фанерный задник.

Бутурлин еще секунду подержал улыбку на лице и жестом предложил нам садиться.

– С Макеевым теперь, значит? – задал он абсолютно бессмысленный вопрос.

– Да, – односложно ответил я старому знакомому, дабы не впадать в дальнейшую бессмысленность.

– Ты у него кем трудишься?

– По особым поручениям, – туманно сформулировал я.

Наталия с любопытством оглядывала кабинет.

– Вы у нас впервые? – галантно спросил директор.

– Это наш человек, – ответил я за нее, сразу переходя к делу. – Она в курсе, что нужно сделать. Пускай сразу пройдет куда надо.

– Время дорого, это правда, – не стал спорить хозяин кабинета.

Он нажал кнопку на селекторе.

– Людмила, проводите девушку в рекламный отдел.

Когда дверь за Наталией закрылась, Андрей причмокнул губами.

– Какая у тебя помощница! Мне таких аппетитных заводить нельзя, жена глаза выцарапает.

– У нас отношения чисто служебные, – равнодушно сказал я.

– Ну и напрасно, – заметил он. – Я на твоем месте вдул бы ей по первое число. Надо пользоваться, пока еще молодой. Нас недавно вывозили на межрегиональный семинар, на Кипр. Я там ни хрена ничему не учился, только полосатился день и ночь. Под конец уже ноги не держали.

Я вежливо улыбнулся и тоже оглядел кабинет.

– Кто это у тебя? Вон там, на фото?

– Где?.. А, это Автандил Сапсания, с автографом. Скажу только тебе по секрету, вопрос о его назначении уже решен, – понизил голос Бутурлин. – Будет нашу команду в премьер-лигу выводить. Был у нас на круглом столе.

Я попытался припомнить хотя бы чей-нибудь успех на футбольном поле, связанный с именем тренера Сапсании, но не сумел.

– Фиг с ним, – сказал я, отбросив политес. – Будешь нам помогать?

Андрей слегка поерзал в кресле.

– Нас самих тут подпрягли, – сообщил он. – Будем двигать в горсовет своего человека, Игоря Малафеева из службы доставки.

– Его вообще ни одна собака не знает, – удивился я.

– Воля собственника для меня закон, ты же знаешь, – развел руками ценитель тренерского дара коммерсантов от футбола. –Наверху договорились, включают Игоря в список «Ядрёной России».

Я присвистнул.

– Высокое доверие, однако!

– Которое еще предстоит оправдать, – вздохнул Бутурлин. – Ты-то не жалеешь, что с Макеевым связался?

Само собой, ответа по существу он не получил. Но в действительности я связался с Георгием Александровичем не от хорошей жизни. После расставания с пресс-службой мне сперва удавалось лавировать на рынке информационных услуг. Используя старые связи, я за мзду пописывал и размещал тексты разной степени невинности или клепал телесюжеты в кооперации с моим приятелем-партнером. Когда грянул кризис, рекламные бюджеты повсеместно сократились или исчезли. И к текущим выборам я приблизился далеко не в самом радужном финансовом положении.

Впрочем, план «Б» на тот момент был. Меня поманил под свои знамена местный мини-олигарх Синичкин, практиковавший в сфере строительства и недвижимости. Судя по всему, слух об этом и дополз окольными путями до Бутурлина. Были мы с Синичкиным знакомы еще со времени моего дебюта в эфире. Он выступал спонсором самого первого выпуска моей зубодробительной программы. Потом воротила бизнеса прекратил ее финансирование, опасаясь испортить конструктивные отношения с тогдашним мэром Цап-Царапиным. Ныне он прикупил себе региональное отделение одной крикливой партии, с которой связывал далеко идущие планы. Тогда, перед стартом кампании, меня сильно смутил размер денежного содержания, предложенного им. Георгий же Александрович, в отличие от Синичкина, фантастических перспектив не стал сулить, но сразу назвал более внушительную сумму.

– Ты думаешь, нет шансов у Макеева? – без экивоков спросил я.

– Губер ставит «Ядрёной России» задачу взять все округа. Против вас будет система. Ну, или вы против нее.

– Ладно, пободаемся, – ответил я небрежно. – Где там моя Наталия? Когда ее обслужат?

Возвращаясь из редакции «Фактов», мы угодили в жуткую пробку. Я уже проклял всё и вся и готов был пойти пешком, когда подержанный автобус, лучшие свои дни проведший, кажется, в Германии, тронулся с места. За ним поползло и наше такси. Внедорожник Фурсова уже стоял возле подъезда, почти упираясь бампером в сугроб. Валерий Сергеевич открыл нам стальную дверь с обычной своей улыбкой, которая предназначалась Наталии.

– А я сам только вошел, – сказал он. – Алексей Николаевич, пусть Наталия что-нибудь пожевать принесет. А, Наталия?

– Что же вы по пути ничего съедобного не купили, Валерий Сергеевич? – язвительно поинтересовалась наша красавица.

– Бесхозяйственный я, – покаялся Фурсов.

Наталия вытащила из-за шкафа пластиковый пакет и вышла, не вступая в полемику.

– Докладываю, – начал мой секьюрити.

Я ощутил какой-то зуд в ладонях. В висках застучало.

– Результата у нас нет, – сразу выложил главное Фурсов. – Конкурент на провокацию не повелся. Возможно, не получил информацию. А, возможно, и получил, но не стал реагировать.

– Расскажи подробнее, – попросил я.

– Мы с тобой рассуждали как? Фабрика небольшая, проходную там охраняют два человека из занюханного ЧОПа. Резерва у них нет или почти нет. Против молодых парней, превосходящих численностью, они вряд ли попрут, да и пост не бросят. Значит, что их начальство сделает, будучи предупреждено? Правильно, введет усиленный режим охраны или подтянет ментов. Возможно, даже сделает и то, и другое, чтобы махом повязать голубчиков на законных основаниях. И статью им за хулиганство, за порчу и так далее.

– Ты хорошо наблюдал? – перебил я его.

– Обижаешь, Алексей Николаевич. Обзор был просто идеальный, я там местность как свои пять пальцев знаю. Никакого подозрительного движения не засек.

– Может, менты в засаде сидели.

– С восьми утра, когда смена началась?

– Ты что, и утром там был?

– Утром я попросил своего дружка подежурить, он человек надежный и грамотный, – ответил Фурсов. – Это уже бред, конечно, был. Но я на всякий случай это тоже сделал. Хотя здесь никто так рано в засаду не сел бы, не война всё-таки.

– Может, во дворах сидели по соседству, – предположил я.

– Ты не ту профессию выбрал, – полушутя сказал Валерий. – Отвечаю: крайне маловероятно. Я их волну на радио слушал. Да и в ближних дворах мы аккуратно посмотрели.

Я крякнул, прочищая горло.

– Что ж. Отрицательный результат, говорят, тоже результат. Объявляю благодарность от имени начальника штаба.

– Служу Советскому Союзу, – по-уставному отозвался Фурсов.

– Ты где служил, кстати? – полюбопытствовал я.

– В Средней Азии. Жара, пустыня, – сказал он.

– А я в Прибалтике, там почти курорт.

В этот момент в домофон яростно затрезвонила Наталия. Ей было неохота доставать ключ, и она надеялась, что Фурсову придется встать и отпереть дверь.

Мы ехали в полевой штаб какими-то глухими улочками и переулками, пытаясь обогнуть большую вечернюю пробку. Сзади светили фарами такие же хитромудрые умельцы, знающие географию. Мой водитель-телохранитель был невозмутим. Я размышлял. Подозрения вроде бы не подтвердились, Володя, Наталия и Андрей информацию конкуренту не сливают. Или нашу с Фурсовым игру раскусили? Или кандидат Филейкин не поверил своему агенту?

Лично против Филейкина я, вообще-то, не имел ничего. В бытность мою в парламентской пресс-службе он неоднократно выручал меня, закрывая своим телом прямые эфиры на радио. Всегда был вежлив, к тому же слыл ценителем творчества Ильфа и Петрова, что мне импонировало. Когда-то в школе, классе в восьмом, нам задали сочинение на тему «Мой любимый литературный герой». Все кинулись писать про пионеров-подпольщиков и стахановцев, я же посвятил свой опус Остапу Ибрагимовичу Бендеру. Наша классная руководительница, которая меня недолюбливала, зачитала мой текст всей аудитории, не раскрывая инкогнито. Народ на задних партах тихонько захихикал, догадываясь насчет авторства. Я уже приготовился к репрессиям, но нам было сказано, что с выбором героя согласиться трудно, однако за исполнение оценка «пять».

А у Филейкина перед этими выборами тоже случились проблемы. Его не включили в проходную часть общего партийного списка, предпочтя ему более состоятельных товарищей, но дали шанс попытать счастья в одномандатном округе. Виктор Никитич, как я слышал, сильно оскорбился и ходил к вождям. Только до губернатора Елисея Васильевича не добрался. Тем не менее, список ради него корректировать не стали. Пресловутая фабрика на улице Красных Конников лишь тыльной частью своего двора касалась границы округа. С точки зрения предстоящей кампании то было слабое подспорье.

Фурсов резко затормозил, избегая столкновения. Я чуть не стукнулся носом о лобовое стекло, выручил ремень безопасности. Мы едва не влипли в ДТП метрах ста от полевого штаба. В самом подвале воздух был застоявшийся и спертый. Пахло мокрой одеждой и обувью и еще какой-то кислятиной. Как обычно в это время, стоял галдеж.

– Со щитом или на щите? – спросил я Андрея, выставив пару теток из процедурной в зал.

Андрей был без пиджака и галстука, рукава рубашки засучены.

– Смотри сюда. Общая очередь, то есть основные кадры этой парочки, дали нам сегодня пятьдесят одну живую подпись.

Я вслух упомянул чью-то мать.

– Итого пятьсот две, за которые ручаюсь, – сосчитал Андрей.

– А что с твоей задумкой?

– Должны вот-вот явиться.

Еще в первые дни наших подписных страданий Андрей, принимая листы и проводя инструктажи, мысленно выделил из общей массы трех женщин. Те не ударяли себя пяткой в грудь и не обещали свернуть горы. Однако брака у них почти не обнаруживалось, и по адресам было видно, что они методично обходят подъезд за подъездом. Сегодня Андрей с моего одобрения вызвал их отдельно от бригадиров, выделил им дополнительный участок и пообещал премию за переработку. Тот участок был самый дальний, и другие солдаты Урфина Джюса брать его не особенно хотели.

Мы с Фурсовым поднялись на улицу. Мороз приятно освежил лицо. Мимо по тротуару шли прохожие. Им явно не было дела до полевых командиров и солдат, Макеева и Филейкина и даже, как я смутно догадывался, до «Ядрёной России» с губернатором.

– Дай закурить, – попросил я Фурсова.

– Ты же не куришь, – удивился он.

– Сейчас не повредит.

От табака в голове не прояснилось. Я и вкуса-то сигареты почти не ощутил.

– Что с нашим вторым делом? – спросил я.

Фурсов задумчиво посмотрел на меня.

– Жду одного звоночка. Надо проверить собственные впечатления.

– Сегодня позвонят?

– Может быть.

Особая тройка сборщиц явилась позже всех, когда Андрей уже отпустил и прочий контингент, и секретаря Ирину, пообещав ей отвечать на телефон лично. Несмотря на усталый вид, держались люди не по-хамски, что меня как-то сразу к ним расположило.

Андрей проверял и считал медленно, я не торопил. При мне вычеркнул только четыре подписи.

– Всего семьдесят две живых, – подвел он черту.

– Шестнадцати не хватает, – сказал я.

– У меня еще два листа в работе, – подняла руку одна из сборщиц. – Я дочери дала, она ответственная. Допоздна походит и утром вернет.

– Во сколько? – спросили мы с Андреем хором.

– К десяти.

– Большое вам спасибо, – искренне сказал я.

– Рано еще спасибо говорить, – скромно ответила она.

– Андрей, рассчитайся с людьми, – велел я. – В точности, как обещал.

– А кандидат утвердил?

Кандидат ни хрена не утвердил, потому что носился где-то, как угорелый. Но перерасход был копеечный, и я настойчиво повторил:

– Рассчитайся.

Игорь прибыл, когда мы расслабленно сидели втроем вокруг большого стола в зале и смотрели на карту. Фурсов мигом заулыбался. Андрей принял неприязненный вид.

– Э-э, Алексей Николаевич… – начал было Игорь.

– Не стесняйтесь, тут все свои, – развеял я его сомнения и тягостные раздумья. – Выкладывайте.

Полевой командир полез в портфель и достал оттуда небольшую стопку листов. Мне отчего-то подумалось, что она лежала там с утра.

– Ровно сто, как вы заказывали.

– Андрей, прими, – кивнул я.

Андрей, не вставая, протянул руку и взял листы.

– Где расписаться?

– Да ладно, бросьте, – сказал Игорь, застегивая свою тару.

– Не бросим, – ласково сказал я.

Коллега уже строчил расписку.

– И вы мне вот тут подпись поставьте, – указал он Игорю пальцем.

Наш политтехнолог со вздохом расписался.

– Проверять сейчас не буду, сил нет, – признался Андрей. – Завтра займусь, на свежую голову.

Мы посмотрели на Игоря, он на нас. Помолчали чуток.

– Ну, до завтра? – спросил он, как будто ожидая чего-то еще.

– Да, это будет последний и решительный бой, – я похлопал его по плечу. – Созвонимся. Насчет планерки шеф пока не давал це-у.

Фурсов вышел проводить Игоря и заодно покурить.

– Гляжу я на тебя сейчас и вспоминаю анекдот про Муму, – вдруг сказал мне Андрей.

– Это какой?

– Где она ему в лодке уже заявляет: «Хороший ты мужик, Герасим, но чего-то недоговариваешь». Что у вас за тайны с Фурсовым?

– Потерпи немножко, – ответил я и тоже похлопал его по плечу.

Коньячок был недурен. Как говаривал мой бизнес-партнер, поддельный армянский должен быть всё-таки лучше поддельного дагестанского. Впрочем, брали мы его в большом сетевом гастрономе, и риск отравиться представлялся минимальным. По случаю нашего рандеву Лёва приобрел и баночку красной икры.

– Давненько так не сиживали, – констатировал я, закусывая коньяк лимоном.

– Отдалился ты от нас, – попенял он на мое поведение. – А помнишь, как раньше зажигали?

– Раньше были другие бюджеты, – сказал я.

Обстановка подтверждала сказанное. Мы ютились в тесной комнатенке, буквально два на три метра. В современном офисном центре каким-то чудом нашлась одна такая. Ребята перебрались туда из гораздо более просторных апартаментов, жестко экономя на аренде. Треть полезной площади занимала видеоаппаратура, еще четверть – стол письменный, он же обеденный. По словам Лёвы, и от этого великолепия уже были намерения отказаться.

– Веня где? – спросил я.

– Отпросился на шабашку. То ли телевизор, то ли холодильник чинить кому-то.

Веня был наш оператор, он же системный администратор. Начинал свою карьеру в студии вполне стандартно, ассистируя Лёве на съемках. Сам Лёва был когда-то режиссером государева канала, затем перебрался на телекомпанию «Сторонка», но там не особенно задержался. К увольнению его вынудила директриса, с чьей дочкой, зачисленной сразу же в старшие корреспонденты, он поговорил недопустимо грубо. Об уходе с казенных хлебов Лёва никогда не жалел. Как он заявил мне однажды, без начальственного пинка не изведал бы радости свободного предпринимательства.

– А Катерина за хлебом пошла, что ли?

– Голова у нее болит, – сообщил Лёва.

Лёвина ассистентка Катерина прославилась среди нас, и не только нас, единственным вопросом в конце интервью, которое она брала у экс-генерала каких-то войск. Если точнее, не вопросом даже, а просьбой: «Скажите еще что-нибудь». Генерал чуть не выпал из кителя. Хотя была она девушка спокойная, исполнительная, домовитая и не дулась на шутки-прибаутки. На свое офисное прозвище «Пуховая перина» не обижалась тоже.

– Вот так-то. Вернулись туда, откуда начинали, – с горечью сказал я.

Пары коньяка постепенно навевали грусть.

– Да ладно тебе! Ты же всегда у нас был оптимистом, – взмахнул лимонной долькой Лёва. – Ничего, пробьемся.

– В соседнюю камеру?

– Я тебя сегодня не узнаю, – упрекнул меня компаньон. – Вспомни, как мы жару поддавали. Ты боец!

Жару студия поддавала неслабо, причем и со мной, и без меня. Так, за несколько дней до моего парламентского скандала ребята крепко натянули вице-спикера Жуликова, который задолжал им денег за серию сюжетов, а после взял и кинул. Даже коллеги-депутаты покатывались над тем, как была изображена его кипучая активность по борьбе с игровыми автоматами. Жуликова, между прочим, недавно выперли из вице-спикеров и из правящей партии. Слишком бурную он развил активность, начав затмевать спикера, да и кинул не одних нас.

– Аренду совсем нечем платить? – перевел я беседу в практическое русло.

– Боюсь, на следующий месяц уже не наскребем, – подтвердил Лёва и задумчиво почесал свою шкиперскую бороду.

– Может, тогда нет смысла за помещение держаться?

– Понимаешь ли, помещение это определенный статус, даже такое скромное, – резонно аргументировал он. – Мы, конечно, можем домой ко мне переехать, места хватит. Но это уже уровень ниже некуда. Называется «Сниму свадьбу за недорого».

– Печально.

– Как твой Макеев, будет заказывать что-нибудь для ящика?

– Обязательно. Я об этом позабочусь.

– Пролоббируй наши интересы, а? Давай, за удачу, – и Лёва налил опять. – А почему твоя Наталия из офиса не пришла?

– В другой раз придет, – улыбнулся я.

– Ну, за другой раз! – поднял тост мой партнер.

Мы по очереди выскребли остатки икры на бутерброды. Лёва пошарил в компьютере и включил джазовую мелодию. Горела одна настольная лампа, через приоткрытые жалюзи было видно, как за окном огромными хлопьями падает снег. В высотном здании и вокруг него царила полная тишина. Звучал только джаз.

– Стража тут не вредничает? – спросил я, глянув на часы.

– Сегодня нормальный парень дежурит, – ответил Лёва. – Можно личный вопрос?

– Про Наталию?

– Про нее.

– Не знаю я ничего, Лёва. Призрачно всё в этом мире бушующем.

– Я чувствую, ты на нее крепко запал.

– Возможно, – задумчиво ответил я.

– Так в чем проблема?

– Есть версия, что в нашем штабе работает агент. Прямого конкурента, скорее всего. И она тоже в числе подозреваемых.

– А ваша служба безопасности чем занимается? Пусть проверит.

– Проверяет, но пока без толку, – эти признания давались мне как-то через силу. – Ты только смотри, нигде не проговорись.

Лёва по-братски разлил остатки коньяка.

– Я бы не хотел, чтобы этим агентом оказалась она, понимаешь? – мой голос предательски дрогнул.

– Эх, не парься. Каждая следующая лучше предыдущей, – философски произнес старый мой приятель.

В начале одиннадцатого мне позвонил Андрей. Ответственная девушка с дальнего участка не подвела: в копилку добавилось семнадцать качественных подписей. Штабной юрист вычеркнул только три.

– Ты эти сто смотрел, которые от Игоря? – спросил я.

– Честно? Только по диагонали. Там каждый лист – ну, ФИО, адреса, паспортные данные – заполнен одним почерком.

– Такое в принципе допускается, – заметил я.

Андрей покашлял. Потом сказал не слишком уверенно:

– Есть у меня ощущение, что эти ухари использовали готовую базу и расписывались за людей сами. А если специалист из комиссии доберется до автографов, боюсь, будем иметь бледный вид.

– То есть, у тебя просто ощущение, и всё?

– Вот именно. Короче, решай сам.

– Положи их в отдельную папку и держи при себе. В отчет не включай, – принял я окончательное решение и дал отбой. Потом позвонил кандидату.

Макеев что-то глухо буркнул в ответ на приветствие, выслушал мой краткий рапорт и назначил общий сбор в полевом штабе на тринадцать ноль-ноль. Фурсов с утра погнал машину на техосмотр, ему не нравились какие-то глухие шумы в моторе. Поэтому я решил пройтись пешком до штаба, а по пути привести мысли в порядок.

Снег, падавший примерно до полуночи, прекратился. Выглянуло солнце, и заметно подмораживало. С растяжки поперек проспекта на меня таращился голубой медведь, из его округлой задницы тянулась надпись «Позаботимся о каждом». Меня всегда умиляла способность партийных пропагандистов родить тупейшую банальность.

Помня наставления Фурсова, я несколько раз по ходу движения резко обернулся, чуть задержался у зеркальной витрины, но «хвоста» за собой не заметил. Впрочем, опять же, по словам Фурсова, это еще ничего не значило. «Настоящих профессионалов ты всё равно не обнаружишь», – говорил он.

Приятная зимняя погодка настроила меня на боевой лад, а условные меры предосторожности не помешали сформировать план дальнейших действий. Я быстро шмыгнул в подъезд и поднялся на этаж, не дожидаясь лифта. Дверь я отпер своим ключом, повесил куртку мимо вешалки и обнял Наталию так, что у нее дух перехватило.

– Искалечишь, Алексей Николаевич, – ахнула она.

– Только напугаю, – пообещал я, увлекая ее к дивану.

– Фурсов сейчас приедет, – шептала Наталия, расстегивая молнию на юбке.

– Не сейчас, – успокоил я.

Диван, который, конечно, никто не удосужился раздвинуть, так и заходил под нами ходуном. Я успел подумать, что вряд ли он до сих пор находится на гарантии, после чего наступил самый кульминационный момент близости. Наталия громко вскрикнула и с неожиданной силой обняла меня. Ее маникюр впился мне в спину.

– Ты маньяк, – заявила она чуть погодя.

– Тебе же это нравится.

Она посмотрела на меня так, что всякие сомнения на этот счет отпали.

– Ох, котейка ты моя…

– Чего вздыхаешь? – спросил я. – Тяжела жизнь в офисе?

– Ну, пройдут эти выборы, а что потом? – Наталия потянулась за колготками.

– Потом-то? Суп с котом.

– Убила бы.

Я засмеялся от души.

– У тебя загранпаспорт имеется?

– Имеется, а что?

– Полетим с тобой куда-нибудь, – сказал я.

Наталия перестала одеваться.

– Ты серьезно?

– Вполне.

– Опомнись уже, Алексей Николаевич, – бросила она, быстрыми и умелыми движениями восстанавливая прическу.

– Не хочу, – сказал я и поцеловал ее в губы.

Георгий Александрович был тщательно подстрижен и выбрит, костюм на нем был выглажен, поверх белой рубашки аккуратно повязан модный галстук. Пахло от него французской туалетной водой. Только депутатского значка не хватает, подумалось мне. Ирина встала во фрунт при его появлении.

Кандидат жестом позвал меня за собой и направился в процедурную, где сидел Андрей. С ним он поздоровался за руку, как на приеме, и попросил:

– Погуляй, ладно? Нам посекретничать надо.

Андрей без возражений испарился.

– Бориса Минаевича зарезали, – без преамбул сообщил Макеев.

– Как зарезали? – не сразу понял я.

– Молча. Выдали отказ в регистрации.

Я присвистнул. Борис Минаевич пару лет назад был нашим мэром, а сейчас баллотировался как независимый политик от общества изобретателей и рационализаторов. Его не самое долгое правление запомнилось горожанам в основном комическими эпизодами, но мой клиент продолжал считать его фигурой. Выдвигался экс-мэр буквально по соседству от нас. Макеев, кажется, уповал на какую-то координацию действий с ним.

– По подписям зарубили? – спросил я.

– Да. Перебор по бракованным, вроде на пять штук. Он хотел этих людей живьем привести, которые за него расписывались, а его и слушать не стали.

– В суд пойдет?

– Ага, пойдет. Вплоть до Верховного и Конституционного, – и Георгий Александрович витиевато выругался.

Мы помолчали, как будто чтя память яркого политика.

– Ты за наши подписи уверен? – задал главный вопрос кандидат.

– Уверен, – без промедления сказал я и ощутил мерзкий холодок в животе.

– Головой ручаешься?

– Ручаюсь.

– Знаешь, почему я тебя пригласил в начальники штаба? – неожиданно спросил Макеев. И сам себе ответил. – Потому, что ты не зассышь.

Я так сразу и не нашелся, чем крыть. Он одернул пиджак и толкнул перед собой дверь.

– Ну, всё. Давай заверять листы.

Вплоть до половины четвертого у нас в подвале кипела творческая работа. Георгий Александрович и Андрей с Ириной сидели рядком за длинным-предлинным столом. Андрей передавал кандидату лист, тот цепко проглядывал его и расписывался внизу, в специальной графе. Далее Ирина подшивала лист в картонную папку. В определенный момент Андрей произносил «Стоп!», и папку заменяли на новую. Готовые папки складывали стопкой, на приставную тумбочку. Напротив тумбочки сидел на офисном стуле Фурсов и обозревал происходящее. Игорь с Татьяной так и не прибыли.

Ровно в пятнадцать тридцать Андрей громко сказал: «Шабаш!» Листов больше не осталось. Еще с полчаса папки энергично прошивали ботиночными шнурками, купленными в киоске напротив. С тыльной стороны их снабжали бумажными наклейками, на которых Макеев тоже расписался. Потом все папки загрузили в объемистый пластиковый пакет, который тут же перешел в ведение Фурсова.

– Ты останься, – сказал мне Георгий Александрович, когда мы всей процессией поднялись на свет Божий. – Лишний раз не мозоль им глаза.

И я остался.

В избирком на джипе Макеева вместе с кандидатом отправился Фурсов с Андреем. За рулем сидел музыкальный Ваня, сегодня тоже принарядившийся в костюм, но без галстука. Я его видел таким впервые и даже глазам своим не поверил.

За всё время ожидания мне трижды позвонил Игорь, но я не стал отвечать ему. Позже пыталась дозвониться Татьяна. Я смотрел на светящийся дисплей телефона и рассеянно улыбался. Затем последовал звонок от Наталии.

– Мяу, – сказал я в трубку.

– И это наш начальник, – ненатурально возмутилась она.

– Езжай домой, отпускаю.

– Новости есть?

– Не будет сегодня новостей. Только сдадутся, и всё.

– Неохота мне домой, – призналась Наталия.

– А как же муж?

– Объелся груш. Приезжай ты ко мне в офис.

– Мне ребят дождаться надо, – ответил я.

– Дождись, а потом приезжай. Хорошо? – попросила она.

Часы на стене в тихом офисе тикали довольно громко. Днем, в разговорах и суете, я этого не замечал. На потолке дрожала светлая полоса от прожектора, который освещал автостоянку рядом с домом. Но это были мелкие неудобства. Рядом под пледом посапывала Наталия, и я понимал, что мне уже много месяцев не было так тепло и спокойно.

Когда мой телефон заиграл гимн Лиги чемпионов, я нутром почувствовал, что это Андрей. Его, как официального представителя, должны были первым известить о решении комиссии. Пауза после сдачи документов тянулась второй день. Георгий Александрович не стал больше слушать никого и ничего, отложил решение любых вопросов и скрылся у себя в районе. Он даже не позвонил мне, чтобы снова поделиться впечатлениями от статьи про Юрина.

– Да! – крикнул я, видя, что не ошибся.

– Алексей Николаевич, пляши, – раздался хрипловатый голос Андрея.

– Говори, не тяни! – заорал я.

– Решение положительное, – выпалил он.

– Ура-а-а! – завопила Наталия, при Володе и Фурсове кидаясь мне на шею, как будто я забил решающий гол в финале.

– Забраковали всего две подписи, я не стал за них спорить, – продолжал Андрей, но его уже было плохо слышно.

– Приезжай прямо сейчас! Тачку лови и приезжай! – скомандовал я, едва удерживая и телефон, и Наталию, и Володю.

Хорошо еще, что Фурсов не бросился обниматься.

– Кандидату ты доложишь? – еле донеслось до меня.

– Доложу, езжай в офис!

Придерживая Наталию за талию, я набрал номер Макеева. Стараясь не перебрать с эмоциями, глубоко вдохнул, выдохнул и сказал:

– Я вас поздравляю, Георгий Александрович. Один этап мы прошли.

Он не отвечал так долго, только молчал и дышал в микрофон, что я почти испугался. Потом я услышал:

– Ну, сегодня ты на коне. Передавай всем мое спасибо. Завтра к девяти приеду и продолжим.

Контрастный душ и очень крепкий кофе практически убили во мне следы вчерашнего празднования. Я надел чистую рубашку в полоску, облачился во всё остальное, полагавшееся по званию, и легко спустился к подъезду, где меня уже ждал Фурсов на своем внедорожнике.

– Придется машину в сервис отдать, – сказал он, выруливая со двора. – Ездим уже на честном слове.

– Ничего, сейчас водителей наймем со своим транспортом, – утешил я его.

Кандидат сегодня был пунктуален. Он бодро поздоровался с каждым, еще раз тепло поблагодарил меня и других участников концессии. Затем по своему обыкновению мотнул головой, предлагая мне уединиться.

На кухне Георгий Александрович достал из внутреннего кармана два пухлых конверта.

– Это тебе, спрячь, – сказал он, протягивая один из них. – А это ребятам твоим, поделишь согласно трудовому вкладу. С Фурсовым я отдельно рассчитаюсь.

Я сказал спасибо.

– Спасибо не булькает. Так Паньшин говорит? – усмехнулся он. – Всё, шутки в сторону. Рассказывай.

– Во-первых, проверка ничего не дала, – сказал я. – Проверяли мы с Фурсовым трех человек: Андрея, Володю и Наталию. Алёна вне моей зоны доступа.

– Алёна не продаст, – перебил он.

– Вам виднее. Даете добро на продолжение мероприятий? Но могут потребоваться кое-какие расходы.

Макеев задумался на пару секунд.

– Хватит, заканчивай с этим. Сам будь внимательнее и людей предупреди еще раз. А что второе?

Решающий момент настал.

– Во-вторых, есть информация по Игорю и Татьяне, – глядя ему в глаза, сказал я.

– Какая? Важная?

– Да. Они подсунули нам второй сорт, хлам. У нас в поле работает их резервный состав сборщиков, дубль. Основной занят в другом месте, и я теперь точно знаю, в каком. У вашего друга Ильи Валентиновича.

Мой клиент не перебивал.

– Информация проверена, Фурсов готов доложить детали, – добавил я.

– Не надо. Я знаю, – совершенно спокойно ответил он.

Настала моя очередь сознательно взять паузу.

– Твои предложения? – спросил кандидат.

– Предлагаю сбросить с парохода современности.

– Отцепить всех?

– Всех, – подтвердил я.

– Рискуем, – сказал Макеев, – своей сетки у нас нет.

– Справимся.

– Хорошо. Под твою ответственность, – согласился он. – А эту… Ирину, секретаря их, тоже?

– Тоже. Всех значит всех.

– Делай, Фурсов поможет, – кивнул Георгий Александрович. – Завтра в это же время представишь свой план и людей.

– Еще, – придержал я его уже возле двери, – куда эти сто подписей девать, которые Игорь притащил?

– Посмотрел я их дома, – заметил Макеев. – Андрею надо отдельную благодарность объявить. Если бы не он, шли бы мы за Борисом Минаевичем следом.

– Пусть Игорь из своего аванса их оплачивает, – резюмировал я.

Кандидат укатил в неизвестном направлении, пообещав мне, что сам поговорит с Игорем и Татьяной. Володя отправился домой дописывать текст для агитационного буклета. Андрея, который был совсем бледен, я отпустил к врачу. Фурсов съездил в наш подвал, объявил Ирине высочайший указ и проводил ее восвояси, предварительно забрав ключи.

Теперь нам предстояло менее чем за сутки создать новый, дееспособный полевой штаб и сеть агитаторов.

Всего-навсего.

– Ты случайно не погорячился? – осторожно спросила Наталия, когда мы временно остались одни в офисе.

Валерий Сергеевич отлучился к своему внедорожнику. Алёна продолжала пастись у радушного Василия Александровича.

– Всё равно другого выхода не было, – пояснил я. – Эти прохиндеи понадергали теток кого откуда, из них реальный боевой опыт имели человека четыре-пять. Они нам и агитацию так же завалили бы. У таких политтехнологов несколько команд под парами, а Илья Валентинович, видимо, больше заплатил. Да и просто раньше подсуетился.

– А что ты будешь делать? – она посмотрела на меня, как ребенок на фокусника, широко открытыми глазами.

Я не мог не улыбнуться.

– Начну процесс переговоров.

– Пить будешь? – предположила Наталия.

– И этого не избежать, наверное.

– Ты уж слишком-то не увлекайся, – попросила она.

– Один мой клиент во время выборов выражался так: «Ни капли в рот, ни сантиметра в ж…». В отличие от него, ничего обещать не могу.

– Алексей Николаевич, ё-моё! Ты ведь всё-таки человек с высшим образованием.

– И даже в аспирантуре поучился, – прибавил я. – Не боись, Наталия Геннадьевна. Положись лучше на меня во всех смыслах.

Она молча уткнулась носом в мое плечо. Через пятнадцать минут, сделав несколько звонков с мобильного, я уже мчался вместе с Фурсовым в сторону одного из спальных районов. Не без труда следуя названным по телефону ориентирам, мы отыскали обычное крыльцо с тыльной стороны одноэтажной бетонной пристройки. Скромная табличка сбоку от железной двери извещала, что здесь расположился «Центр культурно-патриотического воспитания». Под вывеской стоял разлохмаченный веник.

Мы культурно воспользовались веником, очистив обувь, и я постучал. Открыл седенький дедок в вязаном свитере и штанах из полевой формы солдат НАТО.

– Константин Сергеевич на месте? – поинтересовался я.

– Вы кто? – задал встречный вопрос дедок.

Я назвал себя.

– За мной, пожалуйста, – пригласил он.

Мы прошли за ним в просторную комнату, похожую на избу-читальню. Во всяком случае, у меня сразу возникла такая ассоциация. На стеллажах стояли многочисленные книжки и журналы, действительно, патриотического спектра. На их корешках я успел разобрать фамилии Распутина, Проханова и, кажется, Григория Климова. В самом дальнем углу между фикусами, под проводным радио, располагался портрет маршала Жукова в парадном мундире при орденах и медалях.

– Ну-с, добро пожаловать, коллега.

Это был уже тот, кого мы искали. Появился он откуда-то сбоку, словно материализовался из книжной полки. Константин Дудкин тоже имел честь принадлежать к выпускникам исторического факультета. Как и я, когда-то он предпочел живую жизнь сидению в архивах. Размявшись в роли старосты курса, Дудкин окунулся в беспокойную политику девяностых годов. Ведомые им активисты клали чучело Ельцина на трамвайные рельсы и жгли эротические издания на костре. Позднее Костя остепенился и сегодня позиционировал себя как организатор конкурсов красоты, этнограф и казачий атаман. Еще он, как давно ходила молва, консультировал одного из китов большого бизнеса и, если верить новейшим слухам, вынашивал образовательный проект. Его отношения с воспитательным центром представляли собой загадку, но мне они были как-то до лампочки.

Фурсов, которому я кое-что успел рассказать, с любопытством глядел на принимающую сторону. Прическа у Кости была а-ля Арагорн из «Властелина колец», длинные волосы спускались на розовую рубаху навыпуск. Дополняли облик фирменные джинсы с мокасинами. Пресса примерно год назад с какого-то перепуга дала ему прозвище «наш Депардье».

– Привет, – сказал я, пожимая руку атаману-этнографу.

После краткого обмена любезностями мы расселись по креслам, которые, наверное, еще живо помнили вступление в наш город 3-го Кубанского корпуса генерала Шкуро.

– Константин, мы по делу к тебе. Не уйдем, пока не решим вопрос, – обозначил я свою позицию.

Константин лукаво улыбнулся.

– Выборы? – с видом знатока спросил он.

– Они, – ответил я.

Он улыбнулся снова и почему-то напомнил уже не киношного Арагорна, а царя Василия Шуйского с канонического портрета.

– Мы ведь не всех подряд кандидатов поддерживаем, а только лишь патриотической направленности, – совсем по-царски сказал Костя.

– У нас очень даже патриотический, – поведал я батюшке-царю.

– Хм… А фамилия? Имя-отчество? – продолжил наш Депардье, войдя во вкус самодержавного правления.

– Макеев Георгий Александрович, – смиренно доложил я. И поспешно прибавил: – Предприниматель. Русский, не судим.

В дверь горницы деликатно стукнули.

– Константин Сергеич, чайку? – осведомился дедок, заглядывая к нам.

– Можно, – милостиво бросил Костя. – Зеленого.

Зеленый был, по моему убеждению, первостатейной гадостью, и сам я его никогда не пил.

– А вам? – спросил у нас с Фурсовым предупредительный дедок.

– Нам тоже, – принял участие в переговорах Валерий Сергеевич.

Принесли чаю. Я едва пригубил и вернулся к существу вопроса.

– Нужна сеть агитаторов, полностью, на весь округ. Под ключ, до конца кампании.

– Что ж вы так поздно пришли-то, – задумчиво промолвил Константин. – Другие уже в полях, возделывают почву.

– Чрезвычайные обстоятельства, – сказал я, не вдаваясь в подробности.

– В принципе я не против, – обнадежил он. – Правда, есть одно «но».

– Какое?

– Такое серьезное дело не могу без благословения начинать. Я человек воцерковленный, сам понимаешь.

Жуков из-за фикусов строго смотрел на нас.

– Ладно, – согласился я. – Когда мне от тебя позвонят?

– На днях. Или раньше, – как-то по-одесски уклончиво ответил Костя. – Вы чай пейте, не стесняйтесь.

– Нам сегодня надо, – уточнил я, беря почти остывшую кружку.

– Весной, когда снег сойдет, в Туруханск поеду. По местам сталинской ссылки, – вдыхая травяные пары и как будто не разобрав мою последнюю реплику, поделился своими планами атаман.

– Человека твоего не обидим, – в точности как купец первой гильдии добавил я.

По окончании переговоров, уже сидя в машине и заводя мотор, Фурсов кашлянул и спросил у меня:

– А нам этого благословения не придется до второго пришествия ждать?

– Не волнуйся, – утешил я. – Если Костя не отказал, значит, всё будет вовремя.

Мы с моим замом по безопасности перекусывали в «Макдоналдсе», когда у меня зазвонил телефон. Номер был незнакомый.

– Это Роман, от Константина Сергеевича, – раздался бодрый голос. – Готов к вам подъехать.

– Давайте через полчаса у главного корпуса университета, – предложил я.

Похоже, епархия шагала в ногу со временем, и благословения нужным людям выдавались оперативно. Роман, перебравшийся к нам на заднее сиденье, оказался молодым, но серьезным человеком, в облике которого не было ничего от раннего или позднего средневековья. Как и подобает политтехнологу, он имел при себе ноутбук и мобильник последней модели.

– Вы в курсе нашей ситуации? – сразу спросил я.

– В общих чертах.

– Отлично. Кадры у вас есть? Только нормальные, не из магазина и не с рынка.

– Найдутся, – лаконично отвечал он.

– Средний возраст?

– Есть постарше, есть помоложе, – сказал Роман.

Это живо напомнило мне агентство эскорт-услуг, и я невольно улыбнулся. Собеседник улыбнулся тоже. Улыбка у него была вполне приятная и открытая, и психологический контакт, кажется, установился.

– Нам люди разные нужны и важны, – заметил я. – У них ведь опыт имеется?

– Да, выборы мэра и в Госдуму. Есть несколько человек, работавших на прошлых выборах в горсовет.

– Номер нашего округа…

– Я знаю, – мягко опередил меня Роман. – Можем взяться.

– Под ключ? Агитация по месту жительства, расклейка, пикеты, встречи во дворах, опросы и наблюдение в день голосования?

– Расклейкой мы особо не занимались, – прямо признался посланец Депардье. – Всё остальное делали. Опрос тоже можно провести. Но сейчас за социологией я посоветовал бы обратиться к узким специалистам.

– Обратимся, – кивнул я. – Ваши расценки?

Роман повернул ноутбук лицом ко мне. Я пробежал глазами по таблице.

– Думаю, да. Но надо утвердить у кандидата.

Молодой политтехнолог лишних без слов разговоров достал бумажную копию своих расчетов. «Сработаемся», – почему-то подумал я.

– Ох, Алёша, завяжу я с выборами. Честное слово, завяжу. Эти у меня последними будут, – меланхолично сказал Александр Еремеевич, насаживая на вилку соленый огурчик.

– У вас еще сил полно, – возразил я, проделывая то же самое.

– Внешнее впечатление обманчиво, – и он поднял стопку.

– За что пьем?

– За удачу. За что же еще?

Следующим пунктом нашего с Фурсовым заезда был ДК монтажников-высотников. Он находился в противоположном конце города, в классической рабочей слободке, куда посторонним лучше было не соваться даже в светлое время суток. Здание, воздвигнутое в начале пятидесятых, порядком обветшало. Фасад, впрочем, недавно побелили, но это не меняло картины в целом. Мой добрый друг, настоящий член Союза писателей Александр Еремеевич Литвак, держал здесь свою походную штаб-квартиру.

Когда здание ДК было еще вполне презентабельным, он действительно писал и печатался, вел семинары для юных литераторов и регулярно выезжал в командировки. Однажды Александр Еремеевич показал мне сборник стихов Зелимхана Яндарбиева с дарственной надписью автора, привезенный с какого-то мероприятия. А в эпоху, когда накрылись медным тазом все творческие союзы с их литфондами, уже не юному человеку пришлось освоить смежную специальность. И он справился с задачей на «отлично». Его усилиями был проведен в депутаты один мой ровесник, лихо сколотивший первоначальное состояние на продаже в Эстонию содержимого городской велосипедной свалки. Потом в очередь встали новые и новые клиенты… Насчет того, с кем работать, писатель был разборчив, малобюджетную публику отшивал сразу, но результат гарантировал.

В кабинет, где на стенах висели детские рисунки, я прошел один. Такое условие поставил сам Литвак. К нам уже дважды совал нос его помощник, но Александр Еремеевич властным жестом отсылал его обратно.

– Помните, как мы с Лёвой на юбилей к вам приезжали, на дачу? – спросил я. – Какая же там у вас благодать, и как раз всё цвело…

– Да, на земле совсем по-другому жизнь ощущается. Это вы еще со мной на рыбалке не были, на утренней зорьке, – вздохнул он.

– А яблочки у вас какие в саду? Да много ли человеку надо?

– Вообще-то, если внимательнее посмотреть, немало, – спустил-таки меня с небес Александр Еремеевич. – Говори уж, зачем пожаловал.

– Мне и времени вашего жалко, и сразу о грубых материях не хотелось бы.

– Говори-говори. Полгода не звонил и теперь про материи рассуждает, – притворно обиделся писатель.

Но глаза его смеялись.

Я бегло обрисовал ситуацию.

– Алёша, компания полным ходом идет. Ты в курсе?

Я дал понять, что в курсе.

– Александр Еремеевич, о многом ведь не прошу.

– Люди у меня все крепко загружены.

Я изобразил скорбь.

– Погоди, не печалься. Агитаторов дать не могу. Мы двух кандидатов ведем, они сами по себе сложные и район тут тяжелый, – Литвак ухмыльнулся. – А с расклейкой помогу.

Я приподнял буйну голову.

– Выделю тебе в помощь летучую бригаду. Они свое дело туго знают, у них и транспорт, и лестницы есть, и остальной инвентарь. Оклеят тебе всю территорию, будет как доска почета.

– Александр Еремеевич, вы золотой человек!

– Ох, не благодари. Греховное это дело – выборы.

Вернувшись живыми и здоровыми из рабочей слободки, мы с Фурсовым распрощались до завтра. Он забросил меня в гости к маме и окончательно погнал внедорожник на ремонт. У мамы я поел борща со сметаной и в основном отмалчивался в ответ на вопросы о том, чем я конкретно занимаюсь и как намерен жить дальше. В конце концов, я от души поблагодарил за борщ, затем позвонил Наталии и велел ей отправляться домой.

– Не приедешь? – спросила она игриво.

– Никак не выйдет, – ответил я. – Сегодня перерыв, профилактика на канале.

Далее я отправил и принял парочку смс, улегся на софу и полтора часа проспал без сновидений. По сигналу будильника встал, умылся, почистил зубы и, одевшись без суеты, попрощался с мамой. До центра я доехал на маршрутке, по пути завернул в круглосуточный супермаркет и ровно в половине десятого подходил к дому, где располагался наш тихий офис. Света в окнах не было. Поднявшись на лифте и открыв дверь, я тщательно зашторил все окна и зажег свет в комнате.

Телефон пискнул, приняв еще смс. Я ответил, потом запустил компьютер, подключился к Интернету и проверил штабной почтовый ящик. Алёна прислала образцы договоров с типографией «СОСО», мне кое-что в них не понравилось, и я решил утром показать их Андрею. Он почему-то так и не перезвонил после похода к врачу. Еще прислал текст буклета Володя. Его я распечатал, свернул вчетверо и положил в карман пиджака. В пять минут одиннадцатого я отключил компьютер, накинул куртку и спустился во двор. Буквально сразу раздалось урчание мотора, и к подъезду подкатила «Ауди» с шашечками на борту.

Лида выпорхнула из машины, как всегда, легко.

– Заплати за такси, – бросила она вместо приветствия.

Прикрыв лицо капюшоном, я сунул водителю купюру. Не дожидаясь сдачи, она взяла меня под руку, и мы зашли в дом. Лида явно была налегке, в зимнем спортивном костюме и кроссовках, без шапки. В офисе она сразу сняла мастерку, оставшись в брюках и белой футболке с символикой Greenpeace.

– Веру сменила? – подколол я ее, показывая на эмблему пальцем.

– Не дождешься! – отрезала она. – Это подарок.

– Чей?

– Хороших людей.

– Тогда носи на здоровье.

Моя ночная гостья официально считалась экстремисткой. В свои двадцать с небольшим лет она успела побывать в нескольких левых союзах, альянсах и фронтах. Вместе со сподвижниками Лида несанкционированно пикетировала губернаторский дом, областной суд и управление ФСБ, а также закидала яйцами общественную приемную «Ядрёной России». За последнее художество она была подвергнута задержанию и даже чуть не загремела по уголовной статье. Выручать ее со сподвижниками приезжал из Москвы известный адвокат.

Мы познакомились, когда я бесповоротно сбрил усы. Она спросила тогда, где мое украшение, знакомое публике по телекартинке. Я серьезно ответил, что усы мне всегда выдавали в гримерке, а теперь их списали из-за амортизации. Она засмеялась и протянула мне руку.

Наши политические взгляды почти не совпадали. Если, конечно, можно говорить о взглядах применительно ко мне. Лида яро ненавидела глобализацию, США и вообще капитализм, обличая привилегии «золотого миллиарда». На мои ехидные вопросы насчет того, может лисуществовать общество без элиты, а мировая экономика без лидеров, экстремистка реагировала нервно. При этом она была дочерью обеспеченных родителей, что не помешало ей выйти замуж за настоящего пролетария. Ее супруг трудился, по-моему, экспедитором.

– Где сегодня вторая половина? – спросил я, разливая пиво по бокалам.

– В экспедиции, – стандартно ответила Лида.

– За тех, кто в пути.

Мы выпили, закусили чипсами. Выпили еще.

– Ты мне нужна, – сказал я.

– Ого! Вот это начало.

– Мы «Ядрёную Россию» по-прежнему любим?

– А то! – Лида сама налила по третьему разу. – Предлагаешь вступить?

– Предлагаю подпортить ей отчетность.

– Интересно, интересно…

– Есть у меня кандидат по округу, хочу провести его в депутаты. Для этого надо опередить одного партийца.

– А твой кандидат чем занимается? – уточнила она.

– Бизнесом.

– Буржуй, значит.

Я захохотал, чуть не опрокинув пиво.

– Лида, наш диалог всё больше напоминает мне бессмертную беседу товарища Бендера и дворника Тихона.

– В этом ты весь, – заключила она, ничуть не рассердившись.

У нас и не такое бывало.

– Мне нужны рисковые ребята, – объявил я. – Чернуха появится обязательно, и мы должны быть готовы нанести ответный удар. Пока это все подробности.

– Ты не вполне доверяешь своей команде? – Лида осушила свой бокал.

– Она очень пестрая. И потом, такие вещи никогда не делает «белый» штаб.

– Выручать нас, если застукают, сам будешь? Или твой крутой кандидат поможет?

– Будем отдельно обсуждать при постановке задачи, – сказал я. – Своих не бросим, не волнуйся.

Лида убрала пустую баклажку под стол.

– Не могу решать за всех, но я бы тебе помогла.

– Тогда буду ждать. Но решайте шустрее, – попросил я.

– Ладно. Принеси мой телефон из прихожей. Он на тумбочке.

Когда я вернулся на кухню, Лида взяла у меня мобильник и положила на подвесную полочку. Туда же проследовали пустые бокалы и кулек с остатками чипсов. Потом она, ни слова не говоря, быстро сняла футболку и брюки. Под ними вообще ничего не оказалось. Тело у нее было, как у настоящей лыжницы, которой она и являлась довольно долго, пока не ударилась в революцию.

– Раздевайся.

Я только головой покачал.

– Не хочешь меня?

Она прилегла прямо на стол, широко разбросав свои длинные ноги.

– Ну?..

Примерно так же протекало и наше самое первое свидание. Со своим экспедитором он тогда была только помолвлена. Сексом она занималась так же, как преодолевала лыжню. После первого акта нашего балета (стол скрипел, но уцелел), Лида убежала в ванную. Через несколько минут оттуда раздался ее голос:

– Иди сюда. Скорее!

Когда я зашел, она стояла спиной ко мне, наклонившись к умывальнику. Как еще одна иллюстрация преимуществ занятия спортом.

– Хочу задним числом и в устной форме, – потребовала Лида.

Разъехались мы около часа ночи. Я вышагивал как заправский кавалерист, ноги подкашивались. На финишной стадии ненавистница капитализма налегала на устную форму и чуть не оставила меня без надежды на продолжение рода.

– Я всё равно не понимаю, зачем тебе это надо, – задумчиво произнесла она, когда мы спускались в лифте.

– Ты о чем? – не понял я.

– О выборах. Ты же сам был одним из них… и вообще.

– Я в партии не состоял.

– Всё равно.

– Если мы выиграем, это станет предметом моей профессиональной гордости, – постарался доходчиво донести я.

Глава седьмая

Бить в лоб

– Следят за нами сегодня, прямо с обеда, – подтвердил Фурсов, когда мы снова поднялись из подвала на перекур.

Курил он, а я просто дышал свежим воздухом. В полевом штабе после мимолетного затишья опять было многолюдно. Даже многолюднее, чем раньше, до нашего путча. Роман сразу энергично взялся за дело, созвал своих агитаторов и разделил между ними участки. Его бойцы уже провели разведку местности, сегодня ожидалось получение буклетов для разноски.

Серую «девятку» с двумя буквами «ц» в номерах я заприметил и выделил не сразу. Днем наша сторона улицы становилась местом сплошной парковки. Население частично поправило платежеспособность после новогодних каникул и двинуло по магазинам. Кроме случайного элемента, рядом с нами парковались обитатели разных офисов. Валерий Сергеевич тоже ел свой хлеб недаром и вероятного противника держал на мушке. Само собой, условно. Это было одно из его любимых словечек: «условно».

– А пушка у тебя есть? – спросил я его впервые с начала кампании.

Зам по безопасности таинственно улыбнулся.

– Кое-что есть.

– Официально?

– Нам без бумажки нельзя, – степенно ответил Фурсов.

– И каковы наши намерения?

Вместо ответа Фурсов прицельно бросил окурок в урну и широким шагом в армейских своих ботинках направился в сторону неприятельской машины. Та взвыла и резко взяла с места, причем так, что шины завизжали. Оказавшись у бордюра, мы смогли наблюдать лишь ее габаритные огни, быстро удалявшиеся в полутьму.

– Понтуются, – насмешливо произнес Валерий Сергеевич.

– Почему?

– Двойное «ц» обычно у судейских или прокурорских. Бывает, и менты себе ставят, для форса.

– Вроде как «цыц»? – уточнил я.

– Типа того.

Обновленный штаб набирал обороты, но кандидат с каждым днем делался всё мрачнее и раздражительнее. Володин текст для буклета он долго вертел и так, и этак, разве только на зуб не попробовал. Наконец, достал ручку с золотым пером и завизировал. Потом опять вернулся в исходное положение, вычеркнул фразу в первом абзаце и сказал с иронией:

– Вот ты пишешь, что я сделал себя сам. Неправда это, мама с папой постарались.

Володя покраснел.

Я подумал, что устаю, пропускаю очевидные ляпы.

– Что с баннерами? – спросил у меня Макеев.

– Места определены, договоры согласованы.

– А ну-ка, дай список еще раз, – он протянул руку.

Пробежав глазами лист бумаги, а потом приложенные к нему фотографии, Георгий Александрович сказал:

– Вот здесь на хрен не нужно.

Я заглянул в список. Имелась в виду точка возле моста, откуда недавно выкорчевали трамвайные рельсы.

– Вы сами хотели, – пожал я плечами. – Большой поток транспорта, эффект должен быть.

– Да какой там эффект? Бабки из деревень едут на базар и с базара! – фыркнул он. – Убирай.

Андрей пошевелился на своем стуле, но никак не комментировал. Было понятно, что договор придется не только править, но и утрясать с рекламным агентством заново. Между тем, моему юристу было действительно нехорошо. Врач надавал ему кучу направлений на анализы и особо не обнадежил.

– Когда фотосессия? – поинтересовался я у клиента.

– Нужна она? – с двусмысленной интонацией спросил он.

– Обязательно.

– Не фотосессиями выборы выигрывают.

– Георгий Александрович, вы сами всё знаете не хуже меня.

– Знаю-знаю. Завтра не смогу, на послезавтра заказывай съемку.

– Послезавтра с утра баннеры должны висеть, – напомнил я.

– Ну, придумай что-нибудь! – заявил он. – Старые мои диски возьмите, выберите фото поприличнее. За что деньги получаешь? Алёна где?

– У Василия Александровича, – мстительно сказал я.

– Гони ее сюда, нечего там болтаться! Володь, – повернулся Макеев к нашему журналисту, – ты газету мою делаешь? Пишешь?

Паньшин встрепенулся.

– Георгий Александрович, нам с вами надо посидеть, поговорить под диктофон. Фактуры маловато.

– Япона мать! – уже откровенно вспылил кандидат. – А что ты раньше молчал? Почему ему не сказал? – он кивнул в мою сторону. – Почему мне сам не позвонил?

– Давайте прямо с утра завтра, – предложил Володя. – Или в обед.

– В обед обедать надо! – отрезал Макеев. – У меня без тебя три встречи завтра.

Я подумал, что клиент, кажется, не на то расходует свое драгоценное время. Георгий Александрович явно продолжал попытки заручиться чьей-то поддержкой: то ли еще каких-то недобитых партий, то ли не представленных в депутатском корпусе провинциальных олигархов. Меня упорно не покидало ощущение, что это пустейшее из всех занятий. Пора было бросать вращаться и выслушивать басни. Следовало, в самом деле, окунаться в народ.

Кандидата продолжал придерживать за фалды его младший брат. Василий Александрович тоже принимал у себя каких-то непонятных людей, озабоченно вздыхал и хмурился на общих планерках. В такт ему вздыхала одна Алёна. По-моему, другой Макеев жалел о расставании с Игорем и Татьяной, которых всё равно считал большими специалистами. Растворились они, кстати, по-тихому, не бузя и выставляя претензий насчет подписей и денег. И на том было спасибо.

– Насчет социологии ваше решение окончательное? – спросил я.

– Пошли они знаешь куда, эти ребята? – задал он тестовый вопрос на сообразительность. – За такие деньги я сам кого угодно и где угодно опрошу. Вячеслав Вячеславович твой зажрался.

– Вообще, он полстраны со своей группой объехал.

– Вот пусть дальше едет, так и передай, – прикрыл тему Макеев. – Агитаторам дашь задание, они так же всё сделают.

Я сдержался.

Вячеслав Вячеславович был востребованным в узких кругах человеком. Со своим дипломом физика-математика он тоже отведал прелестей малого бизнеса, пока не влился в сообщество консультантов. Налаживанию полезных связей очень помогло его прошлое депутатство. В те первые годы демократии можно было избраться почти бесплатно – разумеется, по сравнению с сегодняшними расходами. Сошлись мы с ним во время первых губернаторских выборов (тогда еще были такие). Я привез кандидата на кабельное телевидение, на прямой эфир, но в аккурат перед стартом на этаже отрубили свет. И сидели мы втроем при свечах – я, Вячеслав Вячеславович и кандидат – и, никуда уже не торопясь, ворковали о жизни и политике.

На родной земле представитель точных наук предпочитал выборов не касаться, но уступил моей настойчивой просьбе и готов был сделать маленькое исключение. Команда его пока дислоцировалась в городе, ожидая очередного подряда. Когда я связался с Вячеславом Вячеславовичем после планерки и поведал о неудаче, он совсем не огорчился.

– Агитаторы вам сделают, ждите, – посмеялся мобильный социолог. – Мне только что из Москвы звонили, в пятницу ждут на Таймыре. Валенки вот думаю купить. А ты поменьше нервничай.

– Вы чеки за бензин на столе забыли, и финансовый отчет тоже, – уведомил я кандидата Макеева, перезвонив ему после общения с Вячеславом Вячеславовичем.

– Василию в офис завезите, когда мимо поедете, – распорядился он. – И хватит тебе всем подряд заниматься. Завтра уполномоченного пришлю, как положено, с доверенностью.

Андрей, который стоял рядом и всё слышал, подкатил глаза к потолку.

– Лёша, тебе не кажется, что у нас на кампании какая-то нехорошая тенденция обозначилась?

– Правило номер один: кандидат всегда неадекватен, – наставительно сказал я.

Фурсов, который тоже присутствовал при беседе, только хмыкнул.

– Ты Георгия Александровича еще не знаешь…

Алёна явилась в наш офис с таким лицом, будто у нее жестоко болели зубы. С собой она приперла собственный ноутбук и толстую папку с завязками. Как выяснилось, эту папку еще на прошлой неделе привез из дома Георгий Александрович и зачем-то оставил у брата. Внутри нее была куча бумажных изображений кандидата и несколько дисков с фото и видео. Мы сели вокруг стола и начали разбираться в этом запущенном хозяйстве. К нам по такому случаю примкнул дизайнер Дима Балашов, умница и мастер своего ремесла.

С Димой я тесно сотрудничал уже лет шесть. Он был принципиальным приверженцем фриланса, то есть работал исключительно дома, пристроив трудовую книжку в какую-то корпоративную газетенку. Его дом с огородом стоял на низах – в той части старого города, которая спускалась к реке. В двух шагах оттуда легендарный воевода Бухвостов накануне Смуты ставил дубовый острог. Само собой, от острога давно не осталось и следа, но с удобствами здесь была почти такая же напряженка. Кроме того, во дворе и дома у Димы жила, вполне находя общий язык, целая орда кошек и собак. Человек, не знакомый заранее с обстановкой, не мог и минуты вынести там без противогаза. Я, хоть и притерпелся в свое время, посещал нашего маэстро только в чрезвычайных случаях, как правило, ставя задачи и проверяя их исполнение посредством Интернета.

Дизайнер добросовестно перекопал весь кандидатский архив и вынес экспертное заключение:

– Дрянь дело-то.

– Ничего подходящего? – спросил я.

– С одной фоткой, пожалуй, можно повозиться, но смотрится он как-то по-сиротски.

Я поглядел на оригинал. Георгий Александрович стоял, прислонившись к берёзе. Был он в обычном пиджаке без галстука, а поверх пиджака зачем-то накинул ветровку. Глаза были то ли задумчивые, то ли отсутствующие.

–М-да. Почти как у поэта: «Я из лесу вышел, был сильный жара».

– Ну, берёзу я отрежу, – по-хозяйски решил Дима, – а вот глаза менять не буду.

– Да тут не только глаза.

– Блин, Алексей Николаевич, нам путёвая фотосессия нужна! Одна-единственная.

– Я хоть сейчас готов. В отличие от кандидата.

– Алёна, а мы не можем придержать баннеры на пару дней? – спросил Дима.

Алёна скривилась еще сильнее.

– Наверное, договориться можно, но деньги за эти дни нам не вернут.

– А что предлагаете? – повернулся я к ней.

Она поджала губы.

– Я не знаю. Вы же у нас начальник.

– Это не ответ. Направление ваше.

– Я фотосессии не организую, – с вызовом ответила Алена.

– Алёна, давайте-ка не будем, – сказал я. – Я мог бы сразу спросить, зачем вы держали у себя материалы и ничего мне не сообщали.

– Вы меня в чем-то обвиняете?

– Я хочу найти оптимальный выход.

– Я согласна с Дмитрием, – процедила она. – У нас другого выхода нет.

– Тогда донесите нашу общую позицию до агентства, но попробуйте их прогнуть, – попросил я. – Про деньги я сам скажу кандидату.

Этой ночью Наталия впервые осталась у меня дома. Она врубила свой любимый мультик из Интернета. По-японски этот жанр называлось хентай: анимационные персонажи совокуплялись, как заведенные. Когда на экране возникло какое-то чудище и принялось обрабатывать школьницу в гольфах, с прямо силиконовыми формами, за дело взялись и ваши покорные слуги. После всех полагающихся телодвижений под стоны из телевизора мы откинулись на подушки. Моя боевая подруга закурила.

– Я к тебе тоже привыкать начинаю, – сказала она будто с середины фразы.

– Это плохо?

– Сама не знаю. Необычно.

– А что вообще для женщин главное? – поинтересовался я, трогая ее грудь.

– Не это.

Я рассмеялся.

– А всё же?

– Отстань, Алексей Николаевич.

– Колись.

– Надежность, наверное, – ответила она, поразмыслив.

– Как за каменной стеной?

– Примерно так.

– Во мне это есть?

Наталия не отвечала, только пускала дым.

– Не скажешь?

– Ты умный, – серьезно сказала она.

– Был бы умный, жил бы в Сочи, – вздохнул я.

– А какие у нашего Макеева перспективы? – продолжила свое интервью Наталия. – В случае победы?

– Перспективы? Ну, при полном засилье «Ядрёной России» постоянную комиссию ему, конечно, не дадут. Но будут и какие-то другие, мелкие фракции. Может, вступит куда. Может, поторгуется. Торговаться он умеет.

Наш новый водитель Арам Манукян гнал машину так, как, наверное, гонял по горному серпантину у себя на родине. Всех водителей отбирал лично Фурсов, но я иногда начинал думать, что с этой кандидатурой он, пожалуй, промахнулся. Раза три мы были в считанных сантиметрах от столкновения. Я, конечно, не вздрагивал, однако был несколько напряжен. Вдобавок в ухо мне гудел по телефону кандидат.

– Возят Филейкина по школам, и замглавы района сам за него агитирует, паскуда, – уже раз в четвертый повторил он. – Поднимай Андрея, пусть накатает жалобу в избирком и заявление в суд!

Андрей Шубин после марафона с подписями сильно сдал. Сегодня он опять отпросился у меня к врачу, заверив, что бросит всё и примчится пулей при необходимости.

– Георгий Александрович, вы же понимаете, что это ничего не даст. Так, Божья роса.

– Всё равно пусть пишет! – рявкнул Макеев. – Я их не затрахаю, так задергаю, понял?

– Сделаем, – пообещал я.

– Что у тебя еще? – чуть спокойнее спросил он.

– Баннеры. Фото выбрано, обработано. Собственно, и выбирать-то было не из чего.

– От меня что нужно?

– Посмотреть, утвердить.

– На словах расскажи.

– Это ваше старое, с первых выборов, еще депутатских, – напомнил я. – Вы там под берёзой стояли.

– Да, знаю, – отозвался кандидат. – Берёзу только уберите.

– Уже убрали.

– Тогда утверждаю.

Рекламное агентство наотрез отказалось вернуть нам деньги за два дня просрочки. Там резонно сослались на уже подписанный договор и дали понять, что накладка с размещением изображений – исключительно наша собственная проблема. Естественно, всё это было сделано в максимально цивилизованной форме, с улыбками в тридцать два зуба и предложением испить кофе или чаю с бергамотом. Не помог и мой визит туда.

– Что с лозунгом? – спросил я в завершение разговора. – Вы определились?

– Записывай, – ответил кандидат. – Лозунг такой: «Приду и сделаю!»

У меня мелькнула мысль, что такой лозунг больше подошел был мастеру-сантехнику, нежели будущему парламентарию. Тут, конечно, правильнее было бы сначала выслушать настоящих социологов. Но социологов не было и не предвиделось более, и я в очередной раз промолчал, положившись на интуицию Макеева.

Когда мы оказались у подъезда, я обратил внимание на здоровенный, иссиня-черный «БМВ», никогда ранее не виденный мной во дворе. Арам только языком поцокал.

– Ай, хорошая машина! Но «Инфинити» лучше.

Для меня, отродясь не садившегося за руль, это был пустой звук. Я зашел в подъезд, вызвал лифт и через минуту зашел в офис.

Володя и Наталия встречали меня не одни. На диване в свободной позе сидел еще сравнительно молодой брюнет с волосами цвета «БМВ», стоявшего внизу. Лицо его, как и вся фигура, было несколько полноватым и каким-то скучающим. Одет он был вполне по моде, на ногах ловко сидели коричневые кожаные туфли с длинными носами. На шее из-под рубашки виднелась золотая цепочка, в руке он вертел связку ключей и брелок.

– Алексей Николаевич, это Матвей. От Георгия Александровича, – представила его Наталия.

– Финансовый уполномоченный, – как бы нехотя, с ленцой, уточнил новоявленный Матвей.

– Очень приятно, – сказал я чуть фальшиво. – А фамилию вашу можно узнать?

– Крохоборцев, – так же нехотя отрекомендовался он.

Я решил, что фамилия точно подходящая.

– Что ж, значит, буду отдавать всю документацию вам и заявки делать своевременно, – начал я бодро, – а вы тогда разберетесь.

– Разбираться я не буду, – не меняя голоса и посадки, прервал меня уполномоченный. – Мое дело простое: передавать бумаги нужному человеку.

Я выжидающе посмотрел на него.

– Можно объяснить?

– А вам Георгий Александрович не объяснил? – приподнял одну бровь Матвей с финансовой фамилией.

– Не успел, наверное.

– Ну, тогда пусть лучше сам всё расскажет. Он меня предупредил про бдительность.

Наталия чуть не сползла по клавиатуре. Володя смотрел на загадочного уполномоченного огромными глазами, ничего не понимая.

– Ладно, – кивнул я. – А контакты… э-э… есть у вас?

– Я секретарю визитку оставил, – сообщил он, поднимаясь с дивана.

Я типичный гуманитарий, но содержание визитки окончательно убедило меня в том, что важный уполномоченный вряд ли имеет отношение к финансам. Значилось в ней вполне безликое название малоизвестной фирмы, которая занималась прокладкой кабелей и установкой антенн сотовой связи. Матвей оказался ее исполнительным директором.

– Его тачка, – определил Володя, глядя в окно на отъезжающий «БМВ».

Повертев визитку в руках, я подумал, что когда-то, кажется, уже слышал эту фамилию. Только в связи с чем, вспомнить никак не мог.

– Чего зубоскалите? – спросил я Володю и Наталию, которые просто давились от смеха. – Учитесь! Ценит себя человек.

Со своих шибко важных встреч Макеев вернулся злой, как собака. Местом сбора в тот вечер был назначен офис Василия Александровича. Его хозяин сидел чем-то здорово озабоченный и посматривал на часы. Нас он, впрочем, приветствовал, как всегда, доброжелательно. В предбаннике мы разминулись с Арифом Везировым, бывалым журналистом из местной когорты корифеев. Ариф дебютировал еще в советских заводских многотиражках, потом трудился в комсомольском и партийном печатных органах. Сейчас он числился на полставки в «Привратнике» и писал в час по чайной ложке: что-то о тяжелой промышленности, которой в нашем славном городе почти не осталось. Ариф как-то суетливо прошмыгнул мимо, от него повеяло перегаром.

– Жалоба где? – первым делом спросил кандидат.

Андрей передал ему текст. Макеев-старший стремительно пробежал его глазами и отложил в сторону.

– Скучно пишешь. Уснуть можно.

– Георгий Александрович, это не художественная литература.

– Ты не прав, – остановил его кандидат. – Я вот не юрист, а любого юриста за пояс заткну, если надо будет. Тут надо бить в лоб, а ты так, поглаживаешь как бабу.

Андрей устало посмотрел на него и помассировал переносицу.

– Сошлись на президента, найди цитатку. Копию в прессу отдадим, – нес дальше Макеев. – Всему вас учить надо!

При слове «пресса» Володя беспокойно пошевелился. Как выяснилось, не зря.

– Володь, ответь мне: чего тебе не хватает, чтобы газету доделать?

– Мы в этот раз хорошо посидели, но вы очень спешили и отложили биографическую часть на потом, – принялся докладывать Паньшин. – Надо еще хотя бы полчаса уделить.

– Ты журналист или кто? – в лоб спросил кандидат.

Володя чуть смешался.

– Ты что, домыслить за меня не можешь? Может, мне самому сесть и сделать, а?

«Приду и сделаю», – подумал я, но вслух, к счастью, не произнес.

– Алексей, наведи порядок в штабе, – обратился ко мне кандидат. – У тебя люди вполсилы работают. Или сам за них работай, если организовать не получается.

Памятуя о том, что язык мой – враг мой, я и тут смолчал.

– Фотосессия во сколько завтра? – спросил Макеев.

– В тринадцать ноль-ноль.

– Перенеси на четырнадцать, меня в половине первого массируют, – дал он команду.

– Хорошо, – сказал я, представив, какими глазами посмотрит на меня реальный мэтр цеха наших фотомастеров Артём Осипов.

Его время стоило недешево, и он терпеть не мог опаздывающих клиентов. На недостаток внимания Артём давно не жаловался, так что договориться с ним само по себе стоило определенного труда.

– Где с вами встречаемся? – спросил я кандидата.

– А зачем тебе со мной ездить? – огорошил он меня.

– А кто поедет?

– Да хоть твоя Наталия.

Наверное, вид у меня после его слов был всё-таки удивленный, потому что Макеев добавил:

– Она девушка молодая, современная. Посмотрит на меня там зорким женским глазом.

Когда планерка завершилась, я зазвал Георгия Александровича из общей залы в отдельный кабинет.

– Что с уполномоченным? – спросил я вполголоса. – Он не сам будет наши дела вести?

Макеев хитро сощурился.

– Матвей человек надежный. Знаешь, кто его сестра?

Я пожал плечами. О существовании у нашего уполномоченного сестры я доселе не знал вообще ничего.

– Оля Храмцова. Помнишь ее?

И я вспомнил. Эта гражданка подвизалась бухгалтером при Георгии Александровиче еще на первых его выборах главы района. Гонора в ней было хоть отбавляй, даже больше, чем во владельце черного «БМВ». Взяли ее тогда по протекции папы, чиновника средней руки из областной администрации. Между мной и ею с первой секунды установила безотчетная, но стойкая неприязнь, которая однажды вылилась-таки в скандал. На ее хамский, при помощниках депутата, выпад в мой адрес я вежливо ответил, что, если бы не гендерные признаки, довольно слабо выраженные, она уже получила бы в бубен. Вопля по этому поводу было много, и Макеев самолично убеждал ее замолчать.

– Что ж она сама не явилась? – осведомился я.

– Ей нельзя у нас появляться, – не уловил иронии кандидат. – Она в главном штабе «Ядрёной России», но мне согласилась помочь.

– Мы опять в то же г… вляпываемся, – сделал вывод Андрей, когда я по секрету открыл ему тайну уполномоченного. – Мало нам было Игоря с Татьяной. Может быть, уже вступим всем штабом в партию, а потом снимемся с выборов?

– Это всегда успеем, – возразил я. – Нам надо пройти дистанцию по возможности до конца.

– Чтобы премию получить? – криво усмехнулся он.

– Вера в премию у каждого своя. Не скрою, меня она греет. Но на худой конец устроит и зарплата.

– Боюсь, моя зарплата как раз на лекарства уйдет, – невесело пошутил коллега.

Мы задержались в офисе после отъезда Наталии. Она решила наведаться домой за кое-какими вещами, заодно выяснив, как там муж. Он был простым парнем со средним техническим образованием и таксовал на своей «копейке», похоже, давно смирившись с долгими отлучками жены. Это была странная пара. Что их еще удерживало рядом друг с другом, пусть даже символически, я не понимал.

– Ты что думаешь после выборов делать? – спросил Андрей.

– Пока не знаю, – признался я.

– Но перспективы-то есть?

– Ты уже второй человек, который за последние сутки спрашивает меня о перспективах.

– Кто первый спрашивал? – поинтересовался Андрей.

– Неважно.

– А что по существу?

– Перспектив не вижу.

– Он тебе ничего не обещал?

Кто такой «он», было ясно без слов.

– Если так дальше пойдет, как бы ему самому трудоустраиваться не пришлось, – очень откровенно ответил я.

Утром за мной заехал Арам. Фурсов уже сидел в машине и пожал мне руку. Мы объехали все точки размещения баннеров, дабы убедиться в их наличии. Агентство нас не обмануло, всё везде висело и стояло. Дима приложил максимум усилий и, пожалуй, даже больше, но совершить невозможное в искусстве дизайна пока не удавалось никому. Кандидат в ветровке поверх пиджака смотрелся как рядовой колхозник. Хотя социологи, может, и нашли бы в этом свой плюс для электората. Зато лозунг сиял вызывающей краткостью. Не подвели и расклейщики из летучей бригады писателя: плакатов с Макеевым было полно, в наиболее людных местах красовались целые иконостасы.

После нашего круиза мы высадили Валерия Сергеевича у полевого штаба и направились к Василию Александровичу. Арам несся подобно камикадзе. Как ни странно, никого не протаранив, мы очутились возле старинного дома на десять минут раньше назначенного. Дверь в анонимный офис была приоткрыта. Глеб Семенович, несуетливый зам Макеева-младшего, стоял рядом, подперев ее кирпичом, и курил. Он хотел что-то сказать, но пока готовился, я проскользнул внутрь.

Василий Александрович был не один. Макеев-младший как раз провожал гостя и вздрогнул при моем появлении. Вздрогнул ему в такт и мужчина в пальто с поднятым воротником. Оба уже вышли в предбанник, прощаясь. Гость постарался максимально отвернуться, проходя мимо, но мне хватило доли секунды, чтобы узнать его по характерному взгляду исподлобья. Это был Георгий Вадимович Кобяков собственной персоной, недавний вице-губернатор области.

– Добрый день, – сказал я его спине.

Василий Александрович поморщился и жестом предложил мне пройти в newsroom.

– Какие люди к вам ходят! – весело продолжил я.

– Алексей, это совсем не для печати, – предупредил он.

– И так понятно.

С прибытием из столицы нового губернатора непотопляемый Георгий Вадимович был отправлен на покой. Могущественный «серый кардинал», как водилось у него, не роптал. Хорошо зная правила игры, он по-прежнему был недоступен для комментариев и ждал перемены в судьбе. На днях я узнал, что он баллотируется в муниципальные депутаты в одном из сельских районов. Конечно, от «Ядрёной России». Конечно, по согласованию.

– Просто шел мимо, почуял запах дыма? – спросил я.

Брат кандидата грузно опустился в кресло.

– Давай потом об этом, когда Жора подъедет, – сказал он.

Я уселся за стол напротив.

– Сняться предлагал?

Василий Александрович шумно выдохнул.

– Ну не могу сейчас говорить.

– Должность-то обещал? – не отставал я.

Макеев-младший стоически хранил молчание.

– Василий Александрович, давайте уже по-взрослому. Меня тут вроде начальником штаба называют. А начальник должен быть в курсе подобных переговоров. Или я что-то важное в жизни упустил?

– Не только называют, ты им и являешься, – поправил он.

– Тогда рассказывайте. Предлагал Кобяков должность?

– В общем, да.

– Это как?

– В департамент поддержки предпринимательства.

– Кем?

– Конкретнее после выборов.

– А компенсацию затрат?

– Без компенсации.

Я от души расхохотался.

– И от чьего имени был посол?

Василий Александрович зачем-то огляделся, хотя мы были одни (Глеб Семёнович сразу после перекура проследовал в дальнюю комнату и закрыл за собой дверь). Потом понизил голос до совершенной секретности и сказал:

– От губернатора.

– Мандат показал?

Мой собеседник не принял несерьезного тона.

– Это не шутки.

– А товарищ не хотел просто-напросто выслужиться? Не допускаете такую версию? Если дело не выгорит, ничем не рискует, а выгорит – вот вам, дорогой Елисей Васильевич, голова Георгия Александровича Макеева на блюде. Примите и радуйтесь, да холопа своего верного не забудьте.

Брат кандидата молча теребил зажигалку.

– И что вы ему ответили?

– Всё остальное давай в присутствии Георгия Александровича, ладно? – попросил он.

Кандидат прибыл с фотосессии в благодушном настроении, со следами пудры на щеках. Он вначале пошушукался с Василием Александровичем в маленьком кабинете около предбанника, затем вышел ко всему штабу. Достал из бокового кармана пиджака что-то свернутое в трубку и швырнул на стол.

– Нате, учитесь.

Я развернул принесенное. В глазах чуть не зарябило от буйства красок. То была агитационная газетка Ильи Валентиновича, свежевыпущенная. Не знаю у кого как, а у меня мигом возникло ощущение карнавала или гей-парада. Почти всю первую полосу оккупировал сам депутат-кандидат. Солнечно улыбаясь, он обеими руками делал такое движение, будто готов был снять с себя и отдать народу последнюю дубленку. Дубленка в кадре тоже была. Далее (как учили) следовало краткое житие соискателя мандата, разбавленное восторженными откликами о нем. Восторгались несколько прикормленных теток-общественниц и пенсионеров. Еще дальше очень подробно обсасывалось сооружение детской площадки на личные средства Ильи Валентиновича (фото прилагалось). Всю последнюю полосу занимал православный календарь с завитушками.

– Вот! Люди не спят, работают, – распинался тем временем Георгий Александрович, впрочем, по-прежнему не зло. – А где наша газета? Володя?

– Полчаса после планерки, и завтра все тексты будут, – повторил свою давешнюю просьбу Паньшин.

– Будет тебе полчаса, – милостиво посулил кандидат.

– Как сессия прошла? – спросил я.

– Нормально. У Наталии все снимки, Дима пусть посмотрит.

– Послезавтра начинаем встречи с избирателями, – напомнил я. – График у вас есть. Замечания к нему будут?

Георгий Александрович похлопал себя по карманам, заглянул в портфель.

– Чёрт, дома оставил.

Я вынул из своей папки копию. Кандидат бегло изучил ее.

– Сойдет. Если что, подправим.

Роман молча сделал пометку в своем блокноте.

– Про коммунистов смотри не забудь, – указал мне политик. – Они три участка плотно прихватить могут, мне обещали. Поговори, уточни ситуацию.

Про такие обещания я уже отзывался подобающим образом. Но, чтобы не раздражать человека, тоже изобразил закорючку на бумаге.

– И мы еще один момент упустили, – сказал старший Макеев. – Мало ли что может быть на этих встречах. Провокации всегда возможны. Поэтому нужна охрана.

Я посмотрел на Фурсова, тот на меня. Со специалистом по безопасности доселе это явно не обсуждалось.

– Чего в гляделки играете? – спросил Георгий Александрович. – Вы только подумали, а я уже знаю, что делать. Алексей, пиши телефон…

Пока Володя готовился к своему дополнительному интервью, я уединился с Василием Александровичем и кандидатом.

– Что думаете насчет Кобякова? – без околичностей спросил я своего клиента.

– Фуфло, – исчерпывающе ответил он.

– Жора, я бы всё-таки не спешил, – мягко встрял Макеев-младший. – Георгий Вадимович не случайный человек…

– Вася, тебе по ушам проехали, а ты доволен! – без церемоний заткнул его кандидат. – В департамент? Кем? На каких условиях? Завтра возьмут, послезавтра выкинут. Он знает, – и Георгий Александрович кивнул в мою сторону.

– Мне кажется, вам стоило бы увидеться, – терпеливо увещевал его Василий Александрович.

– Виделись раньше, и много раз. Это вообще не предложение! А бабки мне кто вернет? Не сказал твой Кобяков?!

Макеев-младший сокрушенно вздохнул.

– Жора, как знаешь.

– Всё, закрыли тему, – и кандидат хлопнул ладонью по стопке бумаг.

На улице опять мело, когда мы с Фурсовым выехали по адресу, который назвали мне по телефону. Рано стемнело, и Арам включил фары. Остановились на парковке рядом с большим супермаркетом, я набрал номер.

– Стоим напротив, у трансформаторной будки, – услышал ответ.

Мы накинули капюшоны курток и вылезли в метель. Встречали нас тоже двое. Я мужчина не мелкий, а Фурсов тем более, но первый встречающий нас оказался просто реальным громилой. На нем было длинное, до пят, пальто. Второй визави ростом был чуть ниже меня, но заметно шире в плечах. Оделся он по такому случаю во всё спортивное, включая кроссовки на меху.

– Артур, – хрипло назвал себя высокий.

Я заметил косой шрам на его подбородке.

– Арсений, – представился его напарник.

Понимая, что воду лить ни к чему, я взял быка за рога.

– Георгий Александрович просит помочь.

– Раз надо, поможем. Без базара, – заверил Артур.

Арсений без слов принял такой вид, что последние сомнения по данному поводу должны были отпасть.

Оба действительно были спортсменами, бойцами из городской федерации единоборств. Наряду с ней существовала и областная федерация, которая после бурных дебатов поддержала «Ядрёную Россию». Городская долго спорила, но так и не определилась в партийно-политических предпочтениях. Макеев что-то подбрасывал ей на текущие расходы, и кое-кто из ее членов самостоятельно отозвался на его зов.

Я несколькими ударными фразами обрисовал ситуацию со встречами во дворах.

– Прикроем, – отреагировал Артур.

Арсений уверенно кивнул.

– Георгий Александрович наш человек, – продлил свою мысль Артур, – в обиду его не дадим.

– Как будем связь держать? – спросил Фурсов.

– Звоните, называете координаты и время. За час мы на месте, – ответил Арсений.

– У вас расходы будут. Что с этим делом? – уточнил я.

Арсений озвучил желаемую сумму за встречу. В утвержденную смету мы вписывались.

– Хорошо. Завтра ждем вас, – я назвал точное время и адреса.

– Мимо нас мышь не проскочит, – сказал при расставании Артур. – По мне тут стреляли недавно, и ничего, обошлось.

Настроение с утра мне подпортили коммунисты. Было их тоже двое, но разного пола. Мужик лет шестидесяти в засаленном лапсердаке упорно юлил, не беря на себя конкретных обязательств, и ловко прикрывался коллективным мнением. Дескать, первичная организация должна сначала всё обсудить. Тетка, живо напомнившая мне наш прежний штабной спецконтингент, напирала на необходимость встречи с самим кандидатом. Чтобы не демаскировать позицию, принимал я этих ходоков у Василия Александровича. Офисная обстановка их, по-моему, напрягала.

Наконец, вполне бесплодные консультации завершились. Договорились только о продолжении диалога. Я с облегчением выпроводил обоих из офиса, ощущая при этом, кажется, запах плесени. Но заварить и выпить кофе мне не дали. Затрезвонил мобильный, и по номеру я определил, что это сам кандидат. Поздороваться не удалось.

– Вы совсем идиоты, что ли?! – раздалось в трубке. – Где Дима? Где Алёна?

– Георгий Александрович, что случилось?

– А случилось то, что ни хера не соображаете! Мой сосед, дед старый, еще у озера Хасан воевал, и тот больше вас смыслит!

Легендарное озеро Хасан было, конечно, аргументом.

– Вы какие баннеры развесили?

– Которые вы утвердили, – ответил я.

– Вы что, не могли фотосессии дождаться?

– Да всё обсуждали с вами…

– У меня по сто дел на дню! Что вы мне подсунули, а?

Я деликатно освежил в памяти Макеева последние события.

– Ну, вы мне сделаете кампанию! Стою на этих баннерах, как бедный родственник, хорошо хоть берёзу убрали. Соседи уже смеются. Почему сразу не сказали, что приличного фото нет?

Я напомнил, у кого без толку пролежали все материалы. Макеев бросил трубку.

Алёна позвонила мне через десять минут и с надрывом спросила:

– Алексей Николаевич, кому сдать дела?

– А надо?

– Мне только что звонил Георгий Александрович, – поведала она, – и вы отлично знаете, что он сказал.

– Предполагаю, – заметил я.

– С вашей стороны гадко прикрываться мной, – заявила Алёна.

– Никто и не прикрывался.

– Вы своего добились! – совсем уже патетически провозгласила она.

– Это ваше решение, – спокойно ответил я. – Дела передайте офис-менеджеру.

И сам дал отбой.

Кандидат, добравшийся к обеду до нашего штаба, чуть остыл.

– По расклейке есть вопрос, – бухнул он с порога.

– Неужели плохо поработали? – удивился я.

– Берут много за труды.

– Обновлять постоянно придется, обдерут ведь дворники. Сами знаете.

– Свои обновят. Поставь задачу Роману, чуток его ребятам доплатим.

По тону и виду было ясно, что спорить бессмысленно.

– Организация у нас никуда не годная, – едва сняв пальто, вышел на любимое свое обобщение Георгий Александрович. – Илья Валентинович уже встречи проводит.

– Завтра и мы начинаем.

– Я свои первые выборы, считай, один выиграл, – не слушая, поливал дальше мой клиент. – Лариса Крицкая, помню, за всю прессу отвечала, а я встречи проводил, по три-четыре за день.

Ларису я знал со времен своей журналистской юности. Была она, в самом деле, девушкой бойкой, умной и симпатичной, только имела одну слабость, присущую творческим людям. Эта слабость и вырвала ее из наших общих рядов. Позапрошлым летом я повстречал Крицкую и поспешно перешел на другую сторону улицы. Было понятно, что говорить с ней, собственно, уже не о чем. А просто смотреть на человека, доведшего себя до печального состояния, мне всегда больно.

– Сам, сам всюду успевал! – нахваливал себя кандидат. – И народ валом валил!

Наталия, почти не дыша, слушала его повествование о героической эпохе богатырей и кудесников. Андрей не поднимал глаз от документов.

Я решился прервать поток воспоминаний.

– Алёна дела сдала. У вас есть замена?

Макеев осекся.

– Какая замена?

– Алёне.

– Замены сам ищи, – неприветливо ответил он. – Фурсов где?

– Поесть пошел.

– Меньше вам надо о жратве думать. Вернется, скажешь: назначаю его старшим над полевым штабом. Там свой человек нужен.

– А его другие обязанности? – обтекаемо спросил я.

– Справится, не маленький! Всё, я на телефоне, – он подхватил пальто и захлопнул за собой железную дверь.

Аж на весь подъезд загрохотало.

– Вот так, – подняв голову от бумаг, сказал Андрей. – Мы тут лишнее звено эволюции.

– Кандидат всегда неадекватен, – повторил я правило номер один. – А в целом, конечно, налицо синдром дядюшки Ау.

– Кого-кого? – не поняла Наталия.

– Есть такой герой детского мультфильма и книжки тоже. Обитает в лесах Финляндии. Немножечко человек, немножечко леший, – пояснил я. – У него еще песня классная.

– Песня?

Я напел по мере сил:

– Никто мне не советовал,

Никто не помогал,

Я сам округу эту один перепугал.

Я очень-очень ловок, я очень-очень смел…

Наталия прыснула. Даже Андрей слегка улыбнулся.

– Дальше петь не рискну. Можно из Сети скачать, не пожалеешь, – я подмигнул Наталии.

Потом пришлось позвонить писателю, сказать ему о расклейке и отзыве летучей бригады. Было ужасно неловко, и я начал путано извиняться перед Александром Еремеевичем. Он чуть-чуть послушал и посоветовал:

– Алёша, не извиняйся. Дотерпи как-нибудь.

Вид из окна открывался потрясающий. Панораму почти половины города дополняла замерзшая поверхность реки. На снегу, как пингвины в Антарктиде, чернели фигурки рыбаков. Над всем этим сияло солнце, игравшее в окнах жилых высоток и башен офисных центров.

Я находился на кухне у Жени Крюкова, с которым мы без малого два десятка лет назад работали в одной газете. Он простудился и в офис сегодня не поехал. И мог себе это позволить, не отпрашиваясь, потому что был сам себе директор и учредитель. Начинал Женя в период нашей молодости фотографом, приехав из солнечного Самарканда с одним чемоданчиком. Обитал он сначала в редакции, ночуя на столе, а потом снял убитую хрущевку-однушку почти без мебели. Там он приручил и выдрессировал настоящую живую мышь и варил бесподобный плов, когда принимал гостей. У него был вечно оптимистический взгляд на жизнь и по-восточному мудрое отношение к людям. Как говаривал Крюков, «если хочешь, приходи, а не хочешь, уходи».

Та газета давно издохла из-за финансовой недостаточности. А у Жени сейчас была преуспевающая полиграфическая фирма, которая контролировала изрядный кусок рынка. Принял он меня в собственной трехкомнатной квартире на шестнадцатом этаже нового дома. Правда, ремонт пока был сделан только в полутора комнатах. Зато в спальне, где две стены из четырех покрывала серая штукатурка без обоев, перед гигантским плазменным телевизором стояла необъятная кровать под балдахином, ничуть не хуже, чем в музее мебели. «Как у султана», – подумал я. Когда-то при моем содействии бывший коллега арендовал свое первое помещение под производственный цех.

Женя извлек из шкафа початую бутылочку наливки и предложил вместе подлечиться.

– Из Чехии осенью привез, никак не осилю, – сказал он.

После сеанса воспоминаний и перечисления общих знакомых с деталями их биографий я сформулировал свое деловое предложение.

Повелитель балдахина покачал головой.

– Сложно там всё у вас.

– Не хочешь ввязываться? – спросил я без дипломатии.

– Твой клиент весь какой-то непостоянный. Насмотрелся я на таких крученых, предпочитаю с ними не работать.

– Я сам себе дал установку: пройти кампанию до конца.

– Ты-то дал, но всякие возможны обстоятельства, – он поправил теплый шарф на горле.

– В общем, не особо тебе это интересно?

– Почему же не особо?

– Думаешь, риск есть?

– Да риска особого нет, – рассудительно ответил Женя. – Что я теряю? Только одну из массы возможностей. Разве это потеря?

Ровно через час его менеджер по имени Максим, крайне немногословный и подтянутый, уже сидел у нас в штабе и разбирал дела, сданные Аленой.

Это однозначно был день свиданий с прошлым. Часов в семь вечера в очередной раз зазвонил телефон. Номер был городской, неизвестный мне.

– Да, – односложно ответил я.

– Здравствуй, – раздалсястрашно знакомый голос.

– Здравствуй, – эхом откликнулся я.

– Ты сыну собираешься помогать? – спросила меня Марина, как будто мы не общались самое большее день или два.

Агрессии в ее голосе не было, скорее усталость.

Перед этим мы разговаривали без малого год назад. В тот день я приехал, чтобы забрать сына к бабушке на маленький семейный праздник. Моя бывшая жена, с которой мы заранее обо всём договорились, отказалась открыть дверь подъезда. «Я его неизвестно с кем не отпущу», – заявила она через домофон. И я один сел обратно в ожидавшее меня такси.

– Я же неизвестно кто, – ответил я.

– Перестань, – попросила она.

– Не я начинал.

– Это было не про тебя.

– А про кого?

– Мне не хотелось, чтобы он ездил к тебе… куда ты девок водишь.

– Так мы ко мне и не собирались, – сказал я.

Почему-то вспомнился очень жаркий августовский день и наша свадьба. Служительница главного городского ЗАГСа с прической в стиле семидесятых и ее напутствие мне: «Алексей, берегите Марину!» А еще вспомнилась наша совместная работа в редакции еженедельника «Вечерний город». Сидели мы в ветхом доме, предназначенном под снос. Все жильцы оттуда съехали, только нас приютил на время глава района, с которым регулярно пил наш шеф. Дым там стоял коромыслом, постоянно являлись какие-то гости или жалобщики. По пятницам за стенкой храпел главный редактор, приносимый шофером на руках в бесчувственном состоянии, а мы выпускали номер. Я был эмоционально приподнят, довольно наивен и, пожалуй, даже глуп. Впрочем, многое ли с тех пор изменилось?..

– Ты где сейчас? Чем занимаешься? – спросила она вполне мирно.

– Так, отхожие промыслы. У Зощенко, по-моему, есть об этом рассказ.

– Он по тебе очень скучает. Спрашивает про папу.

У меня перехватило горло.

– Я тоже скучаю.

– У нас сейчас не очень простые времена, – начала Марина.

«Какое совпадение», – подумал я.

– Правда, ты мог бы как-то помочь?

– Кто бы мне помог… Извини, это к делу не относится.

– Что-то случилось?

– Пока нет. Какой сегодня день недели?

– Ты здоров?

– Практически трезвый, если ты это имеешь в виду, – сказал я. – Давай вот как поступим. Перезвони мне дня через три или продиктуй свой номер мобильного, я сам перезвоню. Мы с тобой встретимся и всё обсудим.

На свои первые две встречи с населением Георгий Александрович меня не взял.

– Нечего туда всем табором таскаться, – мотивировал он. – Фурсов будет, и хватит.

В ожидании оперативной информации я разобрал накопившиеся штабные бумаги, пересмотрел кое-какое видео с прошлых выборов. Потом связался с Лёвой, тот подтвердил свою готовность к действию. Послезавтра на телецентре должна была пройти жеребьевка платного и бесплатного эфирного времени для кандидатов. Государев канал любезно давал возможность излить душу под надзором избиркома. Мне предстояло наведаться на волнующую церемонию от имени Макеева. Удивительно, но для прохода и присутствия не требовалось никаких документов, кроме паспорта.

Время тянулось как резина. Наталия ходила вокруг и около, бросала на меня вызывающие взгляды и даже расстегнула свои джинсы, но мне было не до баловства. Наконец, грянула известная каждому болельщику мелодия.

Беспокоил, конечно, кандидат.

– Ё… твою мать! – начал он с главного. – Вы кого ко мне приставили с Фурсовым?

Смысл второй фразы не сразу дошел до меня.

– Эти дебилы мне весь народ распугают! Стояли там, как гестапо! Люди от них по подъездам прятались!

– Вы про Артура с Арсением?

– Про спортсменов этих отмороженных!

– Вы же их рекомендовали, – аккуратно вставил я.

– Да я их впервые вижу! Мне их человек один подогнал.

Я крякнул. Макеев, кажется, тоже.

– Так. Завтра в час планерка. Собирай всех к Василию Александровичу, понял? – сказал он, прикрутив громкость на своем передатчике. – Вообще всех.

– И Матвея?

– А чем он лучше других?

Перед заседанием Фурсов рассказал мне о встречах. Всё было не так ужасно, как изображал кандидат. Просто немного вьюжило, во дворы выползли, как обычно, в основном пенсионеры, и то не все, а общественно активные. «Ура» не кричали и чепчики не подбрасывали, но и провокационных вопросов не задавали. Реагировали на речи сдержанно, то есть в принципе нормально. Наши силовики, действительно, были сначала немного назойливы, прихватив с собой даже третьего единоборца, комплекцией здоровее Артура. Потом вроде исправились. Агитаторы от Романа и по квартирам предварительно пробежали, и объявления с призывом везде развесили…

В полном, стопроцентном составе наш штаб собрался впервые. Пришел Максим, пришел Лёва, которого я назначил ответственным за телевидение. Явился и Дима, собрав волосы в хвост, как футбольный вратарь Овчинников. На некоторой дистанции от других сидел финансовый уполномоченный Матвей, по своему обыкновению вращая ключами. Само собой, были Роман и Володя с Андреем. Наталия, примостившись за журнальным столиком, вела протокол. Василий Александрович поздоровался с каждым за руку и опустился в свое персональное кресло. Был он опять какой-то озабоченный.

Кандидат ворвался, как янычар во вражеский город. Я хотел предложить повестку, но тщетно. Свои первые полчаса Георгий Александрович посвятил вчерашнему приключению. Солировал только он, все слушали. Мы снова были введены в курс нашей (и наших родственников) интимной жизни, а также получили дополнительные сведения о своей квалификации и образовательном уровне. Фурсов явно выслушивал это далеко не в первый раз и, по-моему, роль полевого командира его уже тяготила.

Наконец, перешли к другим темам.

– Андрей, ты знаешь, что Филейкин свои плакаты по лифтам разместил? В каждой высотке на округе? – приступил к допросу Макеев.

– Откуда? – довольно резко отозвался Андрей.

– Вот! – подпрыгнул кандидат. – А знаешь еще, чем хороший юрист отличается от очень хорошего?

– Чем же?

– Хороший знает законы, а очень хороший – судью!

– Не улавливаю смысла, Георгий Александрович, – сказал Андрей.

– Смысл тебе понадобился? – заорал во всю глотку Макеев. – За смыслом сюда пришли? Чаи с кофеями гоняете? Шпионов ловите? А у тебя должна уже готовая жалоба лежать! Чтобы я только взял и подписал!

– Разведка на местности в мои обязанности не входит. По чужим лифтам не хожу, – ответил мой однокурсник.

Я хотел призвать их не горячиться, но пронзительный вопль клиента хлестнул всех по ушам.

– Б..! Надо будет, и по лифтам пойдешь!

– Да пошел ты сам, – отчетливо произнес Андрей, поднимаясь со стула.

В newsroom воцарилась такая тишина, что было бы слышно летящую муху, если бы все эти насекомые не впали в спячку по случаю зимы. Наталия втянула голову в плечи. Андрей отодвинул папку с документами на край стола, проследовал мимо замершего кандидата, снял с вешалки куртку и шапку.

– Лёша, хватит, бросай эту хрень. Чем скорее, тем лучше, – сказал он, обращаясь ко мне.

После чего скрылся в предбаннике. Звякнул домофон, а потом хлопнула дверь, которая вела на улицу. В смысле и значении этого эпизода не усомнился, наверное, никто. Даже уполномоченный Матвей.

– Привел ты мне специалиста, – сказал кандидат.

Мне показалось, что сейчас точно лучше не спорить.

Макеев, набычившись, оглядел оставшихся членов штаба. Глаза у него были какие-то мутные. Он остановил взор на Максиме.

– Это кто? – спросил он у меня.

– Ответственный за типографию.

– А где Алёна?

– Ушла. Я вам позавчера докладывал. Вы распорядились найти замену.

– Какую, на хрен, замену?! Верни обратно!

– Не понял, – искренне ответил я.

– А чего тут непонятного? Для этого высшее образование требуется? – гаркнул он, как на плацу. – Вернуть, я сказал!

– Хорошо, я позвоню.

– Звони сейчас же, при мне! – брызгая слюной, завопил вероятный депутат. Условный, как выразился бы Фурсов.

Брызги попали мне на костюм.

«Только не сорвись, – твердил я мысленно. – Только спокойствие».

Макеев, наклонив голову, уставился на меня. Я достал телефон, набрал номер.

– Алёна, добрый день, – проговорил я каким-то не своим голосом. – Кандидат хочет, чтобы вы вернулись к работе в штабе. Это его просьба. Когда? Можно прямо сейчас. Мы у Василия Александровича.

Макеев прошелся по комнате, остановился, уже по-человечески спросил о чем-то Романа. Тот начал отвечать ему, открыв ноутбук. Я их почти не слышал, в голове шумело. В кармане рыпнулся мобильник. Это было смс от Наталии: «Пипец!». Я набрал: «Дядюшка Ау не в себе». Она тут же прислала второе сообщение: «Сделай же что-нибудь!!!» Я ответил: «Позже. Пусть перебесится».

Остаток дня и вечер я провел в полевом штабе. Планерка завершилась так же сумбурно, как начиналась. Кандидатом были очень подробно описаны его собственные достоинства, в тридцатый или сороковой раз бранных эпитетов удостоился Юрин, заодно досталось и преподобному Филейкину. Когда Георгий Александрович заперся в малом кабинете с братом, Володя и Лёва по-тихому выскользнули из офиса. Им, кажется, неловко было смотреть мне в глаза. Дима с преувеличенным вниманием изучал бумажный макет газеты. Максим сложил материалы, кивнул мне на прощание и вышел. Я тоже встал и уехал вместе с Фурсовым и Романом. Валерий Сергеевич изучающе оглядел меня, но за всю дорогу не проронил ни слова. Наталия задержалась по просьбе кандидата. Куда и когда делся финансовый уполномоченный, я даже не понял.

Часов около девяти раздался звонок от Лёвы.

– Ты как?

– Сегодня о делах не будем, – ответил я.

– Может, приехать? И по рюмочке?

– Не хочу.

Раскачаться на следующий день было непросто. А тут еще, проснувшись и начав собираться в путь, я выяснил, что оставил в нашем штабе зарядку для телефона. Мобильный, судя по индикатору батареи, с минуты на минуту должен был вырубиться. Оставаться без связи я никак не мог и ускорился, чтобы успеть на телецентр к началу жеребьевки.

Я привычно нажал кнопку домофона, затем еще и еще раз. Наталия не ответила: видимо, опаздывала. Воспользовавшись своим ключом, я поднялся на этаж и вошел. В тихом офисе на самом деле было пусто. Зарядку я обнаружил на холодильнике, на кухне. Что-то показалось мне странным, и, возвращаясь обратно, я замедлил шаг. Сначала это был запах. Обоняние у меня слабоватое, но его я ни с чем не спутал бы. Как-то раз, во время занятия сексом, наш офис-менеджер предложила мне сделать вместе с ней пару-тройку затяжек. Это якобы дополнительно заводило ее. На меня допинг совсем не подействовал: может, доза была недостаточной. Однако с тех пор коноплю я чувствую безошибочно.

Остановившись посреди комнаты, я внимательно огляделся. Всё вроде было на месте, и в то же время ощущение какого-то сдвига не покидало меня. Я подошел к окну, провел рукой по подоконнику. Кто-то зачем-то стер с него пыль, копившуюся с первого дня работы штаба. Для дальнейших исследований не было времени, и я выскочил на лестничную площадку. Уже боковым зрением заметил на полочке в прихожей розовые, с узором, варежки. Их носила Наталия.

Жребий был благосклонен к нам. До первого эфира оставалась еще целая неделя, можно было спокойно снять и смонтировать всё, что нужно. И вообще, график показов оказался удобным. После церемонии я остановился покалякать с Колей Калмыковым, нашим известным телевизионным публицистом. Новое начальство без жалости и пиетета к заслугам переформатировало канал, но его пока терпело. А он был увлечен серией зарисовок об уникальных пейзажах и людях на их фоне.

Арам вдруг посигналил мне с парковки. Мы с Николаем распрощались, и я подошел к машине.

– Что такое?

– Кандидат вызывает, звонил, – сказал он.

Я чертыхнулся: мой телефон во время жеребьевки был выключен, и я совсем позабыл включить его.

– Куда подъехать, не сказал?

– К Василию Александровичу.

«Скоро все поголовно туда переберемся», – подумал я, ничуть не горя желанием видеть и слышать Алёну. Да и кандидата тоже.

Георгий Александрович ждал меня в маленьком кабинете сбоку от входа. Я про себя отметил его спокойствие, совершенно нетипичное для последних дней. Мелькнула даже безумная мысль, что он договорился с Кобяковым, и мы снимаемся с выборов.

Я протянул Макееву листок с графиком трансляций, уже почти решив прощупать почву насчет урегулирования вчерашнего конфликта.

– Думаешь, бесится кандидат? – спросил он, откладывая мою бумагу в сторону.

Меня будто под дых ударили. Я ожидал чего угодно, только не этого.

– Ты не зарывайся. И запомни, я тебе не дядюшка, – тихо продолжил Макеев. – Я в девяностые в Самаре такими делами ворочал, какие тебе и не снились.

Повисла полная тишина. Прямо как на той планерке.

– А что будет, если зароюсь? – сказал я, чувствуя, как во мне закипает настоящее бешенство. – Что будет-то? А, Георгий Александрович? Опять орать начнете? Юрина вспоминать?

– Таких, как ты, за город на кладбище отвозили и в могилу клали. Они по-другому петь начинали, – по-прежнему негромко ответил он.

– Жора, перестань, – раздался голос Василия Александровича.

Макеев-младший зашел неслышно. Или просто я его не услышал.

– Думаешь, ты тут начальник? – участливо спросил кандидат. – Я кого захочу, того и поставлю. Хоть Наталию. Будет рулить не хуже тебя.

– Кому-то на готовенькое захотелось? – ухмыльнулся я.

– Хватит, – повысил голос Василий Александрович.

– Рулите на здоровье, – посоветовал я и вышел.

Из кабинета. И из офиса.

Я шагал, куда глаза глядят. А глядели они почти всё время под ноги. В голову лезли обрывки фраз и всякие разные лица. Потом почему-то невероятно четко вспомнилось, как я точно так же брел по центру без цели и планов. Только вместо снега шел дождь, а на асфальте было полно желтых и бурых листьев. Теперь асфальта не почти осталось, повсюду была плитка, в приказном порядке уложенная при позапрошлом мэре Цап-Царапине. Тогда стояла осень после дефолта девяносто восьмого года. Проект, которым я занимался больше семи месяцев, рухнул в один день. Дома меня ждали жена, сидевшая без работы, и совсем маленький сын. В прохудившемся ботинке хлюпало. Надо было жить и что-то делать дальше. Потом я попал на телеканал, и жизнь сделала крутой поворот.

Я остановился. На меня в упор таращились облупленные гипсовые морды львов с фасада старинного особняка. С ним тоже был связан один из моих боевых эпизодов, еще более ранний, чем дефолт. Здесь находилась редакция литературного журнала «Наверх», куда меня заманил на работу популярный писатель Владислав Локтев. Должность моя именовалась солидно: завотделом краеведения. Правда, в отделе не было ни одного сотрудника, и занимались мы каждый день с утра до ночи борьбой за помещение. Противостояли городскому комитету по имуществу, прямо как общество «Геркулес» из «Золотого теленка». Одновременно внутри коллектива бились насмерть две фракции – сторонников и противников капитуляции. Всё мое заведование продлилось недели четыре.

За размышлениями я не сразу уловил, что кто-то окликает меня по имени.

– Алексей! – раздалось опять.

Из иномарки цвета морской волны мне махали рукой.

Я сделал шаг навстречу.

Это был мой эксперт, как я называл его в шутку. Вернее, бывший эксперт, потому что за последние два года мы виделись ровно один раз, тоже на улице. У него было и другое прозвище, для журналистов – «Бонд». Работал он (точнее, служил) в известном «сером доме». В войну этот дом был разбомблен, а затем заботливо восстановлен одним из первых.

– Привет, – сказал я без эмоций.

– Садись, – пригласил он меня в салон.

– Ты машину сменил? – спросил я, просто чтобы не молчать.

– Требования конспирации, – улыбнулся «Бонд».

– Как дела-то?

– Как обычно: пытки, расстрелы, – заулыбался он еще сильнее.

– Ясно, – кивнул я.

Спрашивать было больше не о чем.

– На выборах работаешь? – спросил в свою очередь «Бонд».

– Пробую.

– Тебя с Макеевым видели, – заметил он.

– Это не слишком серьезно, – сказал я безразлично.

– Может, пристроить тебя куда-нибудь? – оживился эксперт. – Я бы мог похлопотать. К Малафееву Игорю, например? Хотя нет, он от партии идет.

– Спасибо, не надо ничего.

Пауза между репликами грозила затянуться.

– Есть идея, – «Бонд» поднял указательный палец. – Ты в штаб к Макееву вхож?

– Предположим.

– На меня буквально вчера вышел мой старший товарищ. Он на пенсии, конечно. Оказывает клиентам разные услуги, – тщательно подбирая слова, заговорил «Бонд».

Мне стало немного любопытно.

– И кто сейчас его клиент?

– Депутат Филейкин. Из твоих бывших подопечных.

– А дальше?

– А что дальше? Его интересует информация. Как всегда. Насчет оплаты, это уж как договоритесь. Могу свести с ним. Тебя ведь лично с Макеевым ничто не связывает?

– Ничто, – подтвердил я.

– В чем же проблема?

– У меня сегодня ощущение, что я расстался с этим штабом.

«Бонд» перестал улыбаться и сказал:

– А ты попробуй вернуться.

Глава восьмая

Весомый вклад

Я проспал пятнадцать с половиной часов, убрав звук на телефоне. Мог бы, наверное, больше, но сосед этажом ниже пустил в ход электрическую дрель. Собственно, звук мобильника я отключил гораздо раньше, еще бродя по улицам. Башка была тяжеловатой, но не болела. Всё-таки продукт, про запас долго хранившийся у меня в холодильнике, сохранил целебные свойства. Я посмотрел на дисплей: двадцать один пропущенный вызов. Больше всего звонков было от Наталии – двенадцать. Четыре раза звонил Лёва, по два Роман и Фурсов, один раз Василий Александрович.

Потянувшись с хрустом, я включил звук и пошел умыться. Едва успел выйти из ванной, как услышал знакомые позывные.

– Слушаю, – ответил я Макееву-младшему.

– Алексей, доброе утро, – сказал он. – С тобой всё в порядке?

– Естественно.

– Пообщаться бы надо, – закинул удочку Василий Александрович.

– С кем?

– Со мной.

– Когда?

– Как соберешься, – мягко ответил он. – Только ты очень сильно не затягивай.

Я привел себя в более или менее человеческий вид, но бриться не стал. Выпил кофе натощак, вместо костюма надел джинсы с толстовкой и отправился в путь. Чтобы проветриться, всю дорогу проделал пешком.

Макеев-младший сам встречал меня в дверях офиса. Пожал руку и завел в кабинет, где мы вчера так мило общались с его братом. На сей раз кандидата не было видно и слышно. В офисе, по-моему, сидел один Глеб Семёнович, пил чай из огромной кружки и читал какое-то экономическое издание.

– Ты, наверное, сам понимаешь, что ваш с Георгием Александровичем договор больше не действует, – приступил к беседе Василий Александрович.

– Очень хорошо понимаю, – согласился я.

– Но мы не хотим, чтобы ты уходил из нашей команды, – продолжил он. – Ты профессионал с большим опытом. Как посмотришь на то, чтобы поработать от нашего имени со СМИ? Ну, курировать всё это направление?

– А размер оплаты? – поинтересовался я.

Василий Александрович тихонько вздохнул.

– Само собой, поменьше, чем был.

Он назвал мне точный размер.

– Подумать можно? – спросил я. – Да и побриться хотелось бы.

– Конечно, можно. Я сейчас всё равно отъеду. Часа в три перезвонишь?

– Обязательно, – сказал я и, не удержавшись, спросил. – А кто теперь начальник штаба-то?

– Я, – скромно ответил Макеев-младший.

Покинув офис Василия Александровича, я свернул в ближайший переулок и набрал номер «Бонда». Он взял трубку после второго гудка.

– Через час сможем увидеться? Все трое?

«Бонд» чуть помедлил.

– Давай через полтора. Мой товарищ может быть далеко, не успеет доехать по пробкам.

– Давай, но желательно не позже.

– Где? – спросил «Бонд».

– Там же, где вчера.

– Принято.

Гипсовые львы смотрели на меня грустно и понимающе. Машина «Бонда» стояла точь-в-точь на том же месте, рядом с темно-синим «Фордом». Я сел на свободное место впереди, откинул капюшон.

– Знакомьтесь, – «Бонд» сделал жест рукой, будто объявлял эстрадный номер.

– Анатолий Анатольевич, – негромко представился человек, сидевший сзади.

Я подумал, что он, наверное, такой же Анатолий Анатольевич, как я, с позволения сказать, Акакий Акакиевич.

– Меня уже начальство дергало, – сообщил «Бонд», глянув на часы. – Давайте вы тут сами, ладно? Потом еще поговорим.

Мы простились с ним и пересели в «Форд».

Бывший коллега «Бонда» был заметно старше него. Совсем седые волосы он подстригал бобриком, гладко выбритое лицо было, что называется, без особых примет. Из-под расстегнутой замшевой куртки виднелись костюм и галстук строгих тонов. Судя по комплекции, за собой он тщательно следил и после того, как покинул службу. Хотя покинул ли?

– Кем вы работает у Макеева? – спросил он без преамбул о погоде и тому подобном.

– Менеджер по СМИ, назовем так.

– В штаб действительно вхожи? На совещаниях присутствуете?

– До сих пор присутствовал, – честно ответил я.

– С самим Макеевым общаетесь?

– Бывало.

Внимательные глаза моего собеседника не выражали ничего лишнего и личного.

– Готовы сотрудничать с нами?

– Думаю, да, – сказал я.

– Нам надо обговорить условия, – упредил он мою следующую фразу.

– Вы, наверное, какие-то цифры уже заложили в бюджет, – заметил я.

Анатолий Анатольевич назвал сумму в долларах. Мне захотелось нервно засмеяться: депутат от партии, которая проповедует суверенную демократию, платит своему агенту в иностранной валюте. Понятно, что от смеха я всё-таки воздержался. Мы были еще слишком мало знакомы, человек мог неверно меня понять.

– Это при условии прохождения всей оставшейся дистанции и успешной работы, – уточнил он.

Я сразу же в уме перевел прозвучавшую сумму в рубли и прикинул, что вместе с жалованьем от Василия Александровича она вполне перекроет мои потери от расставания с местом начальника штаба.

– Меня устраивает.

– Наш общий друг станет гарантом соглашения, – объявил Анатолий Анатольевич. – Тогда я буду задавать вопросы, а вы постарайтесь как можно полнее на них ответить. Для начала меня интересуют фамилии, имена, отчества членов штаба и обслуживающего персонала, их телефоны, марки и номера машин. Если что-то забыли, не спешите, вспомните.

Он достал из бардачка большой блокнот в клетку и ручку.

– Записывайте, – начал я. – Манукян Арам Ашотович, водитель…

За полтора часа, минувшие после выхода из офиса Макеева-младшего, я немного подготовился к разговору. Да и на склероз никогда не жаловался. По завершении этой части беседы Анатолий Анатольевич отпустил комплимент:

– У вас хорошая память.

– Я журналист. Семнадцать лет стажа.

– Штаб Макеева находится на улице Ленинского комсомола, за торговым центром «Пунктир»? – быстро спросил он, меняя тему.

– Нет, – покачал я головой, – там кто-то из горсовета готовится водку разливать, поить народ. Мы ближе к окружному шоссе. Пишите адрес.

– Мы только что начали оперативные мероприятия, могли ошибиться. Спасибо, – сказал он, вписав координаты полевого штаба в блокнот.

– А серая «девятка» разве не ваша была?

– Какая «девятка»? – недоуменно произнес Анатолий Анатольевич.

Я рассказал про слежку.

– Что вы! Мы так топорно не работаем, – даже слегка обиделся он.

– У кандидата есть еще один штаб… или был, – добавил я. – В центре. Вы его тоже имейте в виду.

После того, как посланец Филейкина зафиксировал адрес и код подъезда, я спросил его:

– А Виктор Никитич как оценивает ситуацию? Опасается Макеева?

Анатолий Анатольевич, не мигая, посмотрел мне в глаза.

– Ну, «опасается» – пожалуй, слишком сильное слово. Но воспринимает всерьез. Макееву терять больше нечего, он мечется, от него спонсоры один за другим отворачиваются. Вы в курсе, что на него уголовное дело заведено?

– Нет.

– Это пока не афишируется, информация появится в СМИ чуть позже. Идеальным вариантом было бы снять его с пробега за грубые нарушения.

– Грубых пока точно не было, – сообщил я.

– Будут, – пообещал загадочный Анатолий Анатольевич.

Знакомство продолжилось в том же духе. Анатолий Анатольевич, немного смягчив интонацию, инструктировал меня насчет линии поведения.

– Будьте доброжелательны, исполнительны, но в штабе ни с кем не сближайтесь. Подмечайте каждую мелочь, она может иметь большое значение. Особенно опасайтесь Фурсова: он человек подготовленный, служил в спецназе ГРУ, прошел Афганистан, продвинутый хакер.

«Ай да душка Валерий Сергеевич!» – едва не воскликнул я.

– Поэтому никакой электронной почты и никаких бумажных записей. Только запоминайте! Видеокамеры в офисе у Василия есть?

Я напряг свою память.

– По-моему, только над входной дверью, объективом на улицу.

– Не полагайтесь на «по-моему», тщательно всё проверьте сегодня же. Завтра я передам вам спецтехнику и покажу, как пользоваться. Теперь о связи, – Анатолий Анатольевич держался и говорил прямо как в кино. – Держите, – он достал из куртки мобильник.

– У меня свой есть.

– Держите, – повторил он. – Здесь две сим-карты. Вставите одну свою, вторая наша, зарегистрирована на постороннее лицо. Если кто-нибудь спросит, куда делся ваш старый телефон, отвечайте: «Сломался, потерял, утопил». Номер я вам продиктую, занесите его в записную книжку под женским псевдонимом.

– Каким? – спросил я, будто это имело значение.

– Пусть будет «Люба». Я вам звонить не буду, могу только прислать смс в особом случае. Если необходимо срочно встретиться, так и напишу: «Хочу увидеться». Вы мне сами звонить можете, только если находитесь в полной безопасности. Я возьму трубку, но первым не заговорю. Если работаете под контролем, сначала поздоровайтесь, если нет – сразу докладывайте по делу.

– Под контролем – это если я провалюсь?

– Да. Но в наши планы это не входит, вы для нас ценный источник. Поэтому прошу еще раз, максимум осторожности! Очень срочную, горящую информацию тоже можно передавать через смс.

– А если правда, – я чуть запнулся, – осечка?

– Если поймете, что раскрыты, тут же бросайте всё и бегите из штаба, – веско сказал Анатолий Анатольевич. – Только ни в коем случае не домой и не к родственникам или друзьям. Звоните мне и будьте в людном месте, где есть охрана: например, в гипермаркете или кинотеатре. Мы вас заберем.

– А дальше?

– Ну, из страны мы вас не вывезем, – впервые пошутил рыцарь плаща и кинжала в отставке. – Но отсидеться, пока страсти улягутся, сможете.

– Ясно. Вам еще один подарок от меня, – я полез в карман джинсов. – Вот ключи от обоих штабов. До половины третьего сделаете себе дубликаты?

Мне показалось, что глаза моего наставника на ниве разведки блеснули охотничьим азартом.

Почти сразу после вербовки опять позвонила Наталия. Я сбросил вызов. Через полминуты пришло смс: «Почему не отвечаешь?» Мне очень захотелось подробно написать, почему, но я вспомнил сумму своего будущего гонорара и удержался от глупостей. Следом пришло второе сообщение: «Что случилось??» Я ответил коротко: «Поздравляю с успешным выполнением задания». После этого сообщения полезли одно за другим.

«Думаешь, я сдала тебя ему?»

«Он сам залез ко мне в телефон, я не могла помешать».

«Он попросил найти ему девочку. У меня с ним ничего не было».

«Он напился там, голый бегал по офису».

«Я была на кухне, когда они с подружкой трахались».

«Я телефон забыла в пуховике в прихожей».

«Я всё прибрала, за мной муж потом заехал».

И, наконец:

«Ты мне не веришь???»

Я стоял у парапета старинного каменного моста, где согласно традиции притормаживали свадебные процессии, а молодожены пили и били бокалы на счастье, и смотрел на свой новый телефон.

– Может, оно так. А может, и не так, – сказал я сам себе вслух. – Только права на ошибку не осталось.

Под мостом, «на низах», причудливо изгибались улочки частного сектора, за моей спиной проносились машины. Мне померещились глаза Наталии, и я тряхнул головой, прогоняя наваждение.

Телефон снова брякнул, выдавая сообщение:

«Не бросай меня. Пожалуйста…»

Я почувствовал, что вот-вот могу отказаться от своих планов, Анатолия Анатольевича и Василия Александровича, всех кандидатов, штабов и выборов. Было свежо и морозно, но мне словно не хватало воздуха.

Одним резким движением я выключил телефон.

При новом начальнике главный штаб зажил новой жизнью. Джигит Арам со своим верным железным конем переехал в «поле», к Фурсову. Вместо него торжествующая Алёна подтянула девушку-водительницу на «Хонде» с помятым задним бампером. Гоняла она не хуже Арама. Как выяснилось, то была ее сестра (естественно, всю информацию о ней я моментально слил Анатолию Анатольевичу). Поддерживать связь с избиркомом взяли еще одну барышню: судя по тому, что я смог подслушать, она была выпускницей юридического техникума. Расхаживала законница со средним специальным образованием в черных кожаных штанах, с предельно независимым видом и современнейшим мобильником по цене кожаного дивана. Звали ее Ульяной. Терпеть не могу это имя, оно вызывает у меня стойкую ассоциацию с фамилией одного присяжного поверенного конца девятнадцатого века.

Володю Паньшина отцепили довольно быстро, очевидно, тоже борясь с моим наследием. Писательские функции были возложены на Арифа Везирова, он по случаю представления коллективу явился трезвый и при галстуке. Хотели избавиться и от Димы. На замену ему уже вострил лыжи один одухотворенный юноша, сразу выдвинувший несколько новаторских идей из области дизайна. Василий Александрович, кажется, был не против эксперимента. Но кандидат, прикатив из своего района, вдребезги разнес новаторские подходы. Тут он, как ни странно, оказался ближе к истине. Так что Дима Балашов остался при штабе как честный наемник и беспартийный специалист.

Наш уютный офис в тихом центре прикрыли. Макеев-старший объявил, что сам решит, что там будет дальше. Наталии, которая потеряла рабочее место, он предложил отправиться на усиление к Фурсову: ходить по магазинам и аптекам, уговаривать их хозяев разместить у себя плакаты кандидата. Она вроде бы согласилась и походила пару дней без всякого результата, а потом ушла совсем. Мы с ней за всё это время так ни разу и не пересеклись. Мое рабочее место было теперь в newsroom, рядом с телом Макеева-младшего и троицей приближенных к нему дам.

Лёва тоже оказался не при делах. У Василия Александровича имелись собственные взгляды на телевизионную рекламу и собственные подрядчики. Эксклюзивные права на освещение кипучей деятельности кандидата получила студия «Карт-бланш». Ребята они были славные, вполне добросовестные и грамотные, знал я их давно, как и они меня. Каких-либо профессиональных трений тут изначально не предвиделось. Мой партнер отреагировал на события спокойно. «Оно и к лучшему, возможно», – сказал он после исторической планерки. И добавил со свойственным ему юморком: «Мы с тобой и не такие бюджеты проё…вали».

Андрей Шубин мне так и не позвонил. Я ему тоже.

Возвращать должок Георгию Александровичу Макееву я начал весьма скоро. Первой жертвой пал немногословный финансовый уполномоченный. Мы с Анатолием Анатольевичем условились встречаться по возможности дважды в день: после штабной планерки и вечером, по окончании трудов праведных. Так вот, сведения о Матвее и его сестрице я передал моему куратору уже во второй вечер.

Ветеран госбезопасности вскинул густые брови.

– Очень интересно! Эта особа работает в главном штабе партии?

– Да, тоже по финансовой части.

– Ну и ну! Она ведь должна знать очень многое. Я немедленно сообщу Виктору Никитичу, – сказал он. – Спасибо вам большое и будьте очень осторожны. Мы сделаем всё так, что на вас не падет подозрение.

Через день Матвея на планерке уже не было. Кандидат ходил по комнате взвинченный, вставил всем приближенным по фитилю и почему-то особенно яростно обрушился на Фурсова. Тот сидел тихо, виновато улыбаясь. Как я понял из отдельных реплик двух братьев, прозвучавших позднее, голосистую Олю вызвали на ковер в штабе «Ядрёной России», отымели в хвост и в гриву (само собой, в переносном смысле) и вышвырнули вон без выходного пособия.

Кампания у Макеева-старшего и без моих стараний шла не особенно успешно. В школы, гимназии и другие социально значимые заведения его с агитацией демонстративно не пустили. Посоветовали судиться, как принято в правовом государстве. Пикетчиков от Романа, которые раздавали буклеты – и молодых, и постарше – периодически забирали в милицию и, продержав там до утра, с миром отпускали. Пикетчики от кандидата Филейкина, естественно, трудились на просторах округа бесперебойно. Расклейку, по пятам следуя за нашими агитаторами, немилосердно зачищали коммунальные службы. Георгий Александрович пуще прежнего бесился на планерках, гонял независимую Ульяну с жалобами в избирком и регулярно ставил нам в пример штабистов Ильи Валентиновича.

Я тоже вносил лепту в электоральный процесс. Анатолий Анатольевич, как обещал, вручил мне спецтехнику: крохотную серую коробочку с присоской. Показал, как включать и выключать. Задача была поставлена такая: установить там, куда мне хода нет, но где Георгий Александрович доверительно общается с другими людьми. Под требования идеально подходил наш маленький кабинет. По утрам я приходил раньше всех и, пока главбух Жанна Борисовна занималась в другом кабинете инвестиционными делами Василия Александровича, я тихо занимался своими. Ставил «жучка» под подоконник у письменного стола, а вечером снимал. Анатолий Анатольевич встречал на меня на своем «Форде» в укромном месте и обменивал одну коробочку на другую, точно такую же. Его умельцы скачивали звук в компьютер и потом изучали запись.

Тревога случилась в очередной понедельник. Этот день вообще идеально подходит для тревог. Кандидат решил не отлеживаться до обеда, как обычно происходило после его тесного контакта с народом, а прилетел в офис уже в половине одиннадцатого. Знакомым жестом полез в боковой карман и шваркнул перед Василием Александровичем мятой бумажкой.

– Видал?!

Брат полез почитать, но Георгий Александрович выхватил бумажку из-под носа у него и принялся цитировать вслух.

– «Уважаемые избиратели, земляки! Бывший глава Чеширского района господин Макеев рассказывает вам сказки о своей борьбе с коррупцией. Вешает лапшу на уши. Вместо этого он сам по уши в грязи. Областная прокуратура завела на него уголовное дело за растрату бюджетных средств. Он использовал свое служебное положение, чтобы украсть у государства девять миллионов рублей. Эти деньги могли пойти на нужды простых людей. Но жулик Макеев перевел их сомнительной фирме. За что? За якобы выполненную оценку инвестиционного потенциала территории. Такими фразами обычно прикрывают бессовестное воровство…»

Все члены штаба с интересом слушали.

– Сегодня рано с утра во всех почтовых ящиках лежит! И подписано: «Комитет за честные выборы»! Ах, Филейкин, ах, сучара! – кандидат пнул свободный стул.

Мне стоило некоторого труда сделать скорбное лицо.

– Это черный пиар, – глубокомысленно произнесла девушка Ульяна.

– Без тебя знаю, б..! – крикнул Макеев.

– Жора, надо обсудить, – серьезно сказал Василий Александрович.

– А хрена тут обсуждать?! Только заседаем, а нас мочат!

Василий Александрович неожиданно легко встал и направился в тайный кабинет, кандидат за ним. Я мысленно порадовался тому, что они не вышли на улицу или не завернули к Жанне Борисовне.

Минут через двадцать оба вернулись. Старший брат, не говоря ни слова, взял свой портфель и куда-то уехал. Младший поманил пальцем Ульяну.

– Ноги в руки и дуй в трансагентство.

– Зачем?

– Билеты возьмешь мне.

– Куда? – удивилась она.

– В Астрахань, за рыбой, – лаконично ответил наш начальник штаба.

Закрывшись в сортире и вспоминая то «Нашего человека в Гаване», то первый из афоризмов национального лидера, я послал сообщение Анатолию Анатольевичу. Тот откликнулся мгновенно. Через десять минут, выскочив, по официальной версии, за гамбургером и «Колой», я плюхнулся в салон темно-синего «Форда». Мое донесение было выслушано очень внимательно, особенно информация про Астрахань.

– Василий почти никогда из города не выезжает, – задумчиво сказал Анатолий Анатольевич. – У меня будет к вам просьба.

– Какая? – спросил я, подумав грешным делом: «Ульяну, что ли, срочно соблазнить?»

– Мне прямо сейчас нужен «жучок», как вы его называете.

– Вряд ли получится, – усомнился я.

– Очень-очень надо, – твердо сказал товарищ Бонда. – Я знаю, что люди обычно проваливаются при закладке или выемке, но… боюсь, тут особый случай. Вы человек рисковый и вместе с тем осмотрительный, как я заметил. Поэтому лишних слов поддержки говорить не буду.

У меня вспотели ладони, пересохло в горле, но я кивнул в ответ.

Вся наша гоп-компания, кроме Ульяны и девушки-гонщицы, была в сборе. Алёна общалась с Димой и двумя ребятами из «Карт-бланша». Кажется, излагала им свою концепцию рекламы на телевидении. До меня донесся ее ключевой тезис: «Главное, чтобы ему нравилось». Василий Александрович что-то тихо обсуждал с Фурсовым и Романом. Эти трое, к счастью, не заперлись в тесном кабинете, а склонились над самым большим столом в newsroom. На меня никто, кроме Глеба Семёновича, и внимания не обратил. Он дымил, по своей привычке, прямо перед входом и только спросил:

– Чего с пустыми руками?

– Да кошелек забыл, блин! – ответил я, проскакивая мимо.

Говоря себе, что главный союзник в таком деле – скорость, я нырнул в кабинет, присел на корточки, положил на линолеум перед собой расческу и одним движением отлепил «жучка» от подоконника. Вторым движением я сунул его в карман брюк и не успел выпрямиться, как услышал голос Фурсова:

– Алексей Николаевич, ты что здесь забыл?

– Расческу уронил, под стол отлетела, – сказал я как можно более невозмутимо.

– А, ну ладно, – не стал приставать он, хотя вопрос, чего ради я пошел причесываться именно сюда, был, конечно, интересным.

«Видел? Не видел?»

– Напряженная обстановка в поле? – сочувственно поинтересовался я, ощущая, как бешено колотится сердце.

– Как у всех, – расплывчато оценил Фурсов.

– Кандидат грозится из села особую бригаду агитаторов пригнать, – доверительно сказал я. – Говорит, там один пятерых стоит. Или шестерых. Каждого избирателя на округе охватят и обработают.

– Ерунда это, слушай его больше, – хмыкнул мой прежний зам. – Они только нормальных людей оттолкнут.

– Думаешь?

– Да что тут думать?

– Ты сам предложил бы что-нибудь.

– Я и предлагаю. В пределах оклада.

Дебаты по фракциям продолжались. Я снова выбрался из штаба на улицу и, постоянно оглядываясь, поспешил в переулок. Анатолий Анатольевич при виде меня облегченно вздохнул и протянул руку за «жучком».

– Уже подумал, что вас взяли, – признался он.

– Не в этот раз.

– Никто вас не заметил?

– Никто, – ответил я.

– Спасибо! Бегите скорее обратно.

– А можно будет потом узнать, что там, на нем? – спросил я.

– Можно, но точно потом. Пока-пока! – и мой коллега по шпионскому ремеслу неожиданно игриво подмигнул.

– Макеева посадят после выборов, я это знаю, – заявил Витя Треппер, попыхивая сигарой.

– Если ты знаешь, тогда точно посадят, – благодушно подтвердил я, потягивая через трубочку глинтвейн.

Мы сидели в кофейне «Котофей», где стены, двери и даже потолки были покрыты изображениями котов и кошек всех стран. В зал для курящих меня затянул мой собеседник, случайно встреченный возле входа. Вообще, в этом заведении я ждал Лёву, чтобы, наконец, подвести с ним итоги нашего бизнес-партнерства.

Виктор был скандально известной личностью. К советскому разведчику Леопольду Трепперу из «Красной капеллы» он никакого отношения не имел, хотя везде и всюду намекал на обратное. В богемном кругу его считали одним из основателей местного рок-движения, от которого он отошел в девяностые годы. Недоброжелатели обычно произносили его фамилию чуть иначе, а достал он многих. Занятие журналистикой Витя понимал как уникальную возможность облить помоями любого (ну, или почти любого), особенно за деньги. Также он бравировал своим двойным гражданством и при случае давал понять, что неблагоприятную обстановку всегда переживет в цивилизованной Австрии.

На мой субъективный взгляд, зря он так себя вел, ибо до австрийской границы еще предстояло добежать. Однажды он уже получил по башке, и, по моему убеждению, должен был рано или поздно получить повторно. Накануне этих выборов он подсуетился и открыл Интернет-сайт под названием «В тылу». Выдавал он там слухи и сплетни за факты и аналитику, атакуя с тыла то одних, то других и при этом заметно давая крен в сторону власти. Кто оплачивал банкет, я не знал, но догадывался.

– Могу и про тебя написать, – как всегда, был доброжелателен Витя.

– Валяй, пиши. Кому я на хрен сдался? Мелкая-то сошка?

– Ну, ты зря так про себя. Ты же большую должность занимал.

– А-а, Витя, это уже предание старины глубокой, – улыбнулся я.

– Не скажи, тебя все помнят.

– Что, заговорщики, зловещие планы обсуждаете? – Лёва подкрался незаметно и словно вырос из-за Витиной спины.

– Ты меня прости, – сказал я Трепперу, – не пиши уж, пощади. Мне с другом посекретничать надо.

Мы все трое вежливо посмеялись. Витя остался дымить в потолок, а Лёва и я переместились в другой зал.

– Не передумал? – спросил меня Лёва, заказав минералки.

– Поздно передумывать.

– Тогда ладно. Нашу вторую камеру я выставляю на продажу, денежку сразу переведу, – сказал мой партнер, беря у меня бумажку с реквизитами от Марины.

Теперь уже экс-партнер.

– Что делать-то будешь?

– Попробую на свадебный рынок вернуться, – ответил Лёва. – Есть и еще вариант.

– Какой?

– Сетевой маркетинг.

– Пустое, – поморщился я.

– Посмотрим. Надо как-то на старость начинать зарабатывать.

– Плюнь. Давай лучше со мной, – предложил я.

– А что там, мёдом намазано?

– Нигде не намазано. Как хочешь, в общем.

Я замолчал, он также молча смотрел на меня. Вышла какая-то минута молчания, как на похоронах.

– Как дома дела? – нарушил я ее. – Нинка твоя не протестовала, когда аппаратуру затаскивали?

– Вообще не заметила, – сказал он и, увидев удивление у меня на лице, пояснил. – Она у меня на «Одногруппников» подсела, день и ночь в Сети. Не готовит, не убирает, за собой не следит.

– Вы там разводиться случайно не собираетесь?

– Поживем – увидим, – пожал плечами Лёва и в свою очередь спросил. – Какие шансы у Макеева? Твое мнение?

– Очень надеюсь, что обгадится, – с чувством сказал я.

– Может, ты уже на Филейкина работаешь? – хитро прищурился Лёва.

Я расхохотался.

– Нет, такое не по моей части.

Опять повисла минута молчания.

– Помнишь, как ты говорил про Георгия нашего Александровича, что перспективный, мол, кандидат, харизматичный политик? – напомнил мой друг.

– Были харизматики, будут маразматики, – горько пошутил я.

– Надо запомнить.

– Ребята как?

– Катерина подалась в рекламное агентство, праздникипроводить с фейерверками и музыкой. Веня полностью на холодильники переключился, ему недурно платят, – сообщил Лёва.

– Привет им передавай.

По его глазам я видел, что он очень хочет спросить меня про Наталию. Но так и не спросил.

– Это замечательный отель! Там всё-всё включено, – безапелляционно вещала Алёна.

Ульяна слушала ее, разве только не открыв рот.

Наша незаменимая сотрудница описывала свой прошлогодний отдых в Тунисе. Правда, экскурсия в Карфаген ей не понравилась: она ожидала увидеть величественные развалины вроде Колизея, а, не увидев, страшно возмутилась.

– Арабы, конечно, жулики, – поддакнула ей Ульяна.

Я, сидя через стол от них, едва не заржал.

Василий Александрович уехал и не показывался в офисе уже второй день. Текущая деятельность штаба шла своим чередом. Кандидат заезжал, матерился и уезжал. Фурсов с Романом пропадал в поле. Похоже, меня он действительно не засёк. Анатолий Анатольевич пока не открыл мне тайну «жучка», лишь посоветовал запастись терпением.

Оставалось ждать.

Собрав необходимые бумаги, я намотал шарф и взялся за куртку.

– Алексей, вас подвезти? – победоносно спросила Алёна.

Я с притворным смирением улыбнулся и поклонился.

– Благодарю, лучше пешком пройдусь. Оно, знаете ли, полезнее для здоровья.

Глеб Семёнович в углу то ли усмехнулся, то ли высморкался.

Расстояние, впрочем, предстояло покрыть небольшое. Меня ждали на родном телеканале для окончательной сверки наших планов и подготовки прямого эфира с кандидатом. Дойдя до знакомого здания, я принялся методично подниматься вверх, этаж за этажом. Лифт здесь так и не появился, а лестничные пролеты с годами, по-моему, дополнительно вытянулись. На случай, например, цунами канал был расположен чрезвычайно выгодно. Однако мы в свое время вволю набегались по этим ступенькам.

На последней лестничной площадке, выше которой был только чердак, стоял и отравлял себя никотином оператор Влад Мухин. Кроме никотина он явно успел отравиться еще и алкоголем, хотя время было даже не обеденное. На канале он был человеком тоже, если можно сказать, с харизмой. За пьянку его выгоняли раз семь или восемь, а потом под честное слово брали назад. Снимая прежнего губернатора, он ухитрился обнять камеру со штативом и уснуть.

– Здорово! – он протянул мне свою мозолистую руку.

Влад обитал за городом и не чурался труда земледельца.

– Как всегда, с депутатами? – задал он риторический вопрос.

– С кандидатами.

– Одна херня, – смачно сказал Мухин.

Переть супротив такой социологии было бессмысленно. Я проследовал внутрь, здороваясь по пути с другими коллегами. Некоторые из них еще со времени совместной работы были свято уверены в том, что я гребу деньги большой совковой лопатой, и испытывали ко мне смешанное чувство уважения и зависти. Начинал я в службе новостей, взятый на временный договор. Оклад у меня был самый мизерный, но выбирать не приходилось. У нас стоял один компьютер на всех, а горизонтальная поверхность холодильника использовалась как дополнительный стол. С тех пор новости переехали в другое помещение и очень заметно выросли, у каждого сейчас было свое оборудованное место. Но какой-то особенный творческий подъем тех полутора лет я вспоминал как, возможно, лучший период своей карьеры.

А потом шеф вызвал меня в эфирную студию для важного разговора. В студию потому, что отдельного кабинета у него не было (не обзавелся он таковым и по сей день). Как шутил Сергей Константинович, «если у меня не будет кабинета, за мной туда не придут». Он сказал, что мне пора выходить на новый уровень, и предложил делать еженедельную авторскую программу. Плата за нее тоже могла быть больше, но я не привередничал. Тем более что по мере роста популярности моего продукта, словно из воздуха, стали возникать самые разные предложения. Шеф, думаю, знал о моей самостоятельной хозрасчетной деятельности, но мудро закрывал на нее глаза. Ему наличие подобного проекта приносило куда больше дивидендов.

У Сергея Константиновича я научился многому. Пожалуй, именно его я мог бы, не лукавя, назвать действительно лучшим руководителем за всю мою сознательную жизнь. По-моему, он вообще никогда не терял самообладания и в любой ситуации умел найти правильный выход. Каждую субботу утром шеф звонил мне откуда-то (подозреваю, что не из города) и ласково спрашивал:

– Кого бичуем?

– Да тут ничего особенного, – елейно отвечал я.

– У тебя и в прошлый раз не было ничего особенного, а меня потом в администрацию вызывали, – усмехался он.

Иногда шеф предлагал незначительную правку к моему сценарию, но, надо отдать ему должное, с отбойным молотком в программу не лез. Сам он был технарь-прагматик, однако схватывал каким-то чутьем, что хорошо, а что не очень. И сам по себе был многолик и многовариантен. Сейчас он немного опаздывал, и администратор Юля попросила меня подождать. Я уселся на диван перед аппаратной. Не успел расположиться с комфортом, как услыхал знакомый голос.

– Алексей Николаевич, как там физические лица? Вносят средства?

Я улыбнулся и раскрыл объятия.

То была Кристина, мой почти бессменный видеоинженер. С ней мы по субботам, когда нормальные люди отдыхают, собирали программу. На монтаже любили похулиганить. Так, на словах «Средства в фонд кандидата внесло одно-единственное физическое лицо» могли показать кота, пулей удирающего в кусты. А фразу «У партии наметились перебои с финансированием» закрывали видом висящих на балконе штанов с вывернутыми карманами. Невероятно, но факт: ничего, похожего на интим, между нами никогда не происходило. Интима хватало в эфире.

– Кислая ты какая-то, мать, – сказал я.

– У нас тут вообще кисло, – понизила она голос.

– Зарплату задерживают?

– Задерживают. И, вообще, всё не так, как раньше. За эфиром московское агентство следит, там теперь комар не проскочит. Любая реклама только через них. Душат нас.

– А что Катасонов?

– Сергей Константинович? Куда он денется с подводной лодки? Говорят, и его скоро подвинут.

– И что думаешь делать?

– Х… его знает, товарищ майор. Увольняться буду, скорее всего, – сообщила она.

– А потом?

– Потом в Москву. Куда ж еще?

Спорить было сложно.

– Как твой жених поживает? – спросил я.

– Прогнала я его.

Василий Александрович вернулся из Астрахани в приподнятом состоянии духа. Рыбы, правда, не привез. Довольно долго совещался с братом в кабинете, где стоял «жучок», потом провел общую планерку. Для полного состава не хватило одного Арифа: он, пользуясь продолжительной отлучкой начальника штаба, напился до поросячьего визга и был нетранспортабелен. Кандидат по этому поводу высказался исчерпывающе, упомянув и зеленого змия, и дружбу народов. Второму подряд журналисту на все руки был мигом выдан расчет, а мне велели искать третьего, и непременно непьющего. Несмотря на мистику числа «три».

Естественно, на финишном отрезке кампании все мало-мальски толковые кадры были мобилизованы и призваны. Для понимания этого не требовалось энциклопедических познаний. После доброго десятка звонков и бесполезных бесед мне рекомендовали одну девушку, только-только окончившую факультет изящной словесности. Оценивали ее как очень работящую и перспективную. Пообщавшись лично, я подумал, что будущее у нее, пожалуй, есть, но наступит оно не сегодня. Всё-таки правильнее писать о выборах, имея представление об истории вопроса и его теневой стороне. Тем не менее, девушку я представил Георгию Александровичу, и она с энтузиазмом окунулась в наше болото.

Без журналиста нам было никак нельзя, ибо из типографии через три дня выходила вторая, ударная газета Макеева-старшего с его антикоррупционной программой. Половина запланированных материалов существовала пока только в черновом варианте, вторую половину кандидат собственноручно зарубил.

После бурного обсуждения творчества новой девушки, когда летели перья уже от ее текстов, кандидат наклонился к Алёне и что-то зашептал ей в ухо. Алёна изменилась в лице, с него даже сошла кислая мина.

– Георгий Александрович, я так не смогу, – сказала она.

– А я тебя не спрашиваю, сможешь или нет, – резанул он. – Сделай, и всё! Твои грузины и так бабла хорошо огребли!

Она не возразила и пошла в кабинет Жанны Борисовны, звонить кому-то.

Я интуитивно понял, что наступает интересный момент. Мой побег в санузел был тотчас использован мной для отправки очередного смс Анатолию Анатольевичу. «Хочу увидеться», – пришел ответ от «Любы».

– Алексей, мы надеемся на вас, – положил мне руку на плечо Анатолий Анатольевич.

Мы с ним опять сидели в его «Форде», припаркованном за магазином дамского белья.

– Макеев заказал неучтенный тираж. Ваша Алёна очень не хотела за это браться. Он, судя по вашей информации, ее продавил, – продолжал мой куратор. – Вы сами знаете, такое нарушение избирком и суд могут посчитать существенным. Есть реальный шанс отменить регистрацию кандидата.

Я подобрался, как перед прыжком.

– А что с Астраханью?

– Это чуть позже. Возможно, завтра, – сказал Анатолий Анатольевич. – Вы поняли задачу?

– Понял.

– Немедленно, слышите – немедленно, не теряя ни секунды, как только узнаете, что тираж отпечатан, сообщайте мне!

– Вряд ли меня будут держать в курсе.

– Паситесь около Алёны, Ульяны, да кого хотите. Вы наблюдательный человек, сможете понять. У Макеева точно нет резервной типографии?

– Ни о чем таком не знаю, – ответил я. – Да и не думаю, чтобы была. Алёна в «СОСО» свой маленький гешефт имеет.

Утро дня, который мог всё решить, началось спокойно, почти благостно. Работники штаба тихонечко ковырялись каждый в своем углу. Даже планерка протекала на диво гладко. Кандидат почти не орал, был собран и посматривал на часы. Во дворы, на свидание с народом он отбыл немного раньше обычного, решив по пути завернуть к Илье Валентиновичу.

Оживление обозначилось часов около четырех. Внезапно явился Фурсов, который в это время всегда сопровождал Георгия Александровича в поля. Он совсем неслышно поговорил с Василием Александровичем, не заходя в кабинет, и откинулся в кресле у входа во владения Жанны Борисовны. Я тщательно, чуть ли не по буквам, редактировал сценарий телевизионного сюжета, параллельно озирая окрестности.

Без двадцати пять ввалилась Алёна, судя по лицу, взволнованная. Прятать эмоции она вообще не умела.

– Василий Александрович, есть новости, – начала она, даже не успев отдышаться.

– Подожди! – Макеев-младший предупреждающе поднял указательный палец.

Он встал со своего тронного места, бросив раскладывать пасьянс на компьютере, и повел ее к Жанне.

«Мы больше не совещаемся в нашем любимом кабинете?» – подумал я, и мне сделалось не по себе. Неужели Фурсов тогда всё понял при виде моей расчески или хотя бы поделился подозрениями с Макеевыми?

Ульяна что-то увлеченно слушала через наушники, поигрывая телефоном. Глеб Семёнович листал необъятное приложение к правительственной газете. Фурсов прикрыл глаза и вытянул ноги в кресле. Пойти якобы по нужде и быстро отправить сообщение мне никто не мешал, да и вряд ли помешал бы. Фантазия, конечно, подсказывала, как Валерий Сергеевич, совершенно в манере Стивена Сигала, высаживает дверь сортира или просто палит сквозь нее из громадного пистолета. Я тут же унял полет мысли.

Скрипнула дверь кабинета главбуха. Василий Александрович и Алёна вышли вполне умиротворенные. Кто-нибудь посторонний, чего доброго, даже предположил бы, что между ними имел место акт орального секса. Так сказать, для разрядки напряженности.

– Валера, – позвал Макеев-младший, и Фурсов открыл глаза.

– Да?

– Ты говорил, твоя сестра у нас в округе живет?

– Точно. Улица Минская, дом тридцать шесть, – подтвердил Фурсов. – Это в частном секторе. Там у них участок свой и гараж.

– Это хорошо, тоже наш электорат, – молвил наш начальник штаба. – Ты бы не забывал проведывать родственников.

– Не забуду, – пообещал Валерий Сергеевич и поднялся.

– Поезжай с девочками, – дал ему задание Василий Александрович, усаживаясь обратно за пасьянс.

Не спросив, зачем и куда ехать, Фурсов застегнул «молнию» на куртке и направился к выходу, Алёна и Ульяна за ним.

Я продолжал сидеть и делать вид, что редактирую. Теперь скакать или сигать за мной, размахивая пистолетом, было точно некому. На такие оборонно-спортивные подвиги Василий Александрович при всём желании способен не был. А пойти отлить – законное право каждого россиянина, здесь ничего криминального нет.

Судьба кандидата Макеева была в моих руках. Весь долг без остатка мог быть возвращен ему прямо сейчас. Но я не спешил. Взял свою кружку, налил кипятка из кулера, заварил чай. Бросил туда дольку лимона из общественного блюдца. Я знал или примерно знал, что произойдет после моего сообщения Анатолию Анатольевичу. Завтра одним кандидатом в списке стало бы меньше. И свою зарплату, пускай не гигантскую, за последние полмесяца я точно не получил бы. Как раз тут мои с депутатом Филейкиным интересы немножечко расходились.

Со вкусом допив чай и прожевав лимон, я прикинул, где сейчас должен находиться Фурсов с его свитой. До типографии езды минут десять от силы. Левый тираж наверняка загружают в машину к Валерию Сергеевичу. На это потребуется еще минут двадцать в зависимости от расторопности грузчиков и непредвиденных обстоятельств. Группа захвата, конечно, располагается где-то поблизости. Выждав ровно сорок пять минут после отъезда Фурсова, я взял кружку и пошел в санузел. Закрылся изнутри, пустил воду из крана, сначала помыл кружку и ложку, усиленно гремя ими, а затем сбросил смс «Любе». Только из одного слова: «Скорее».

Алёна тряслась и рыдала, будучи не в силах произнести хотя бы слово. Василий Александрович совал ей бумажные полотенца. Белая, как мел, Ульяна жадно хлебала воду из большой пластиковой бутылки. Я тоже охал и причитал неразборчиво. Штаб независимого кандидата Макеева оказался в эпицентре настоящего предвыборного скандала.

– Влетели в масках… с автоматами… всех к стене, – снова начала рассказывать Алёна и икнула. – Я как раз… акт забирала… приемки-сдачи…

– Это спецназ ГУВД, – присовокупила Ульяна, расставшись с бутылкой.

– Ну и дела, – покачал головой Глеб Семёнович.

– Десяти минут не прошло… как Фурсов уехал, – Алёна опять икнула.

– Сдал кто-то, – мрачно сказал Макеев-старший.

По такому поводу он бросил свой народ во дворах и примчался в штаб.

– Знали только мы здесь. Ну, и в типографии человека три, не больше, – ответил брат кандидата.

– Я… за типографию… уверена, – выдавила из себя Алёна.

– А я ни за кого не уверен, – возразил кандидат, – и тебе не советую.

Наша незаменимая сотрудница забилась, как припадочная.

– Георгий… Александрович… отпустите меня, не могу больше… у меня дети…

Я впервые узнал о наличии у нее детей.

В руке у кандидата зазвонил телефон.

– Да!

Он послушал с минуту, потом отключился.

– Фурсов сейчас подъедет, – сказал старший Макеев. – Вспоминайте все, кто и где был, с кем говорил.

– Жора, здесь некому стучать, – вмешался Василий Александрович. – Все тут были, перед глазами у меня.

– Значит, грузины твои сдали, – подытожил Георгий Александрович, в упор глядя на Алёну. – Видно, тоже хотят выслужиться. И нашим, и вашим.

– Что вы! Не может быть, – к Алёне даже вернулась правильная дикция.

Фурсов появился через пять минут. Никаких следственных действий он не начал, только шепнул что-то кандидату. Потом сестра-гонщица повезла Алёну домой отлеживаться, Ульяна отбыла с ними. Одновременно уехал и кандидат. Когда нас покинул Глеб Семёнович, я даже не понял. Василий Александрович закрыл неоконченный пасьянс и предложил мне:

– Ну что, по коням?

– Лучше прогуляюсь. Нервы тоже успокою, – ответил я.

Мне еще надо было незаметно снять «жучка», пока он будет собираться. Дабы лучше выказать свою искреннюю заинтересованность в общем деле, я как бы невзначай спросил:

– Тираж-то Фурсов к сестре отвез?

– Нет, – сказал Макеев-младший, – к Илье Валентиновичу на склад.

На следующий день обязательная планерка не состоялась без объяснения причин. Мои коллеги по штабу потерянно побродили взад-вперед по офису, потом занялись мелкой текучкой. Мне позвонили с канала и поинтересовались, не изменились ли планы уважаемого кандидата. Я спросил, в связи с чем они, собственно, могли вдруг измениться. В трубке деликатно похихикали, а затем процитировали свежую новость информационного агентства «Интерксерокс» про обыск в типографии «СОСО». Я, со своей стороны, полушутя уточнил, является ли наша беседа официальной и ведется ли в данный момент запись. Ладно-ладно, сказали мне, знаем, что тебя не ухватишь. Я заверил редакцию, что планы пока не менялись.

По версии, которую потом озвучил Василий Александрович, кандидат заболел. Поднялась температура. Обеденный перерыв я использовал для похода в магазин и встречи с Анатолием Анатольевичем.

– Чуть-чуть мы не успели, очень жаль, – поделился он со мной своим огорчением после проведенной операции. – А куда Фурсов увез газеты, не выяснили?

– Увы, – я покачал головой, – глухо.

– Да, беречься начали, – кивнул «Люба».

– Вы обещали про Астрахань рассказать, – напомнил я.

– Василий ездил в одно PR-агентство, они раньше однажды помогали Макееву, – сказал он. – Это особенные ребята, специализируются на чернухе. Он договорился, пригласил сюда их бригаду.

– Как? – чуть не ахнул я.

– Очень просто. Кстати, если бы не вы, мы бы их не вычислили. Знаете, куда они заселились?

– Догадываюсь.

– Да-да, неприметная квартира в тихом центре. Я на всякий случай не снимал оттуда наблюдение.

– И что будет?

– Ничего, – безмятежно ответил Анатолий Анатольевич. – Они уже уехали обратно в Астрахань.

– Почему? – наверное, с идиотским видом спросил я.

– С ними встретились, провели профилактическую работу, – пояснил он.

Какую именно работу, и кто проводил, я выяснять не стал.

Лида работала языком, как в последний раз перед казнью. Или как будто от исхода процесса зависела ее жизнь. Пламенная революционерка прибыла ко мне домой почти за полночь. Времени на политбеседы мы не тратили, и ближе к часу ночи она уже дышала, как после лыжного забега на длинную дистанцию. Я тоже чувствовал слабость во всех членах. Без исключения.

– Ты зверюга просто, – сказал я ей, когда она, сделав дело, уткнулась лицом мне в живот. – Давно хотел спросить, но не решался. А муж-то слабоват, что ли?

– У него романтический период продолжается, – ответила Лида. – А ты меня просто дерёшь как сучку. Ну и я тебя, – и она вызывающе засмеялась.

Вместо слова «дерёшь» она, вообще-то, использовала синоним покрепче.

– Передохни пока малость, – посоветовал я. – У нас еще один заезд впереди. Вон там, у стеночки.

Лида легонько шлепнула меня по губам.

– Я тоже кое-что спросить хотела, – сказала она.

– Про любовь?

– Да ну тебя, не можешь без шуточек. Про другое. Вот ты выборами давно занимаешься…

– Лет шестнадцать уже с перерывами.

– Не перебивай. Так вот, – она серьезно посмотрела на меня, – опасно там?

– Что ты! Рутина одна. Бумажки перебираем.

– Сейчас я тебе оторву кое-что.

– Только не это! – я изобразил животный ужас. – Так и быть, расскажу. Один раз, очень давно, за мной гнался через лесополосу бывший сотрудник РУБОПа. Если бы догнал, мы бы с тобой тут не лежали.

– И ты от него удрал? – усомнилась Лида.

– Он пьяный был в дымину, – ответил я честно. – А я уже потом, когда от него оторвался, зацепился за рельс и коленку рассадил в кровь.

– Да, прозаично как-то, – заметила она разочарованно.

– Ты прости, что с этими выборами ничего не срослось. Мои враги оказались сильнее меня.

– Ну и фиг с ними, – неожиданно легко среагировала антиглобалистка. – Выборы – это обман трудящихся.

В ночь подсчета голосов те, кто работал на Макеева, собрались в полевом штабе. Предварительно, в «день тишины», дамы лихорадочно закупали напитки и закуску. Для торжества или поминок, никто уже точно не понимал. Меня не позвали, а я и не напрашивался. Сидеть с ними за одним столом и продолжать активно лицемерить было бы уже слишком.

Поэтому я расположился дома на диване, удобно подложил подушки под спину, установил кофейник на расстоянии вытянутой руки и открыл своих любимых «Комедиантов». Эту книгу я могу читать в любой момент с любого места. Интернет работал нешустро, информацию избирком тоже не спешил обнародовать. Региональные агентства бесконечно повторяли губернаторскую жвачку про стабильность и процветание, потом раз десять сообщили про явку.

Явка мне была глубоко до фонаря. Я не выдержал и позвонил Василию Александровичу.

– Пока не знаем, Лёша, – сказал он, – только с шести участков данные есть. Давай часа через два набери.

За кадром слышался звон посуды и, кажется, пьяный голос Ульяны.

И я снова перенесся мыслями на далекий остров посреди Карибского моря, где правил свирепый Папа Док.

Ровно через два часа оказалось занято. Одно информагентство с пометкой «Молния» передало, что во всех округах лидируют кандидаты от «Ядрёной России».

Еще минут через двадцать я пробился-таки куда хотел.

– Всё, проиграли, – не дожидаясь вопроса, ответил начальник штаба.

– Как проиграли?!

По-моему, получилось натурально.

– Двадцать семь процентов. Георгий Александрович второй.

– А у Филейкина?

– Сорок один. У него меньше всех по городу среди партийцев, но это уже неважно, – вздохнул Василий Александрович.

– Как жалко…

– Будем жить, – повторил он фразу из фильма про войну.

– А что у Ильи Валентиновича? – успел спросить я.

– Там полный разгром. Четвертое место.

Окончательный расчет со мной Анатолий Анатольевич произвел после обеда в понедельник. Под глазами у него залегли круги, но сами глаза были веселыми.

– Виктор Никитич передает вам привет и огромное спасибо, – сказал он. – Ваш вклад в победу был очень весомым.

Я про себя отметил, что весомый вклад стоило бы отметить весомой премией. Но джентльмены договариваются на берегу, и о премии для меня речи изначально не было.

– Хочу дать вам один совет, – добавил он. – Не спешите сразу тратить деньги. Когда я служил в нашей резидентуре в Берне, были случаи провалов из-за этого. Люди позволяли себе крупные покупки и привлекали ненужное внимание.

Я решил, что он всё-таки шутит. Позволить себе больше, чем одну условно крупную покупку, я на полученную сумму вряд ли смог бы.

Он дал мне свою визитную карточку, и мы распрощались. На визитке, над номером мобильного телефона, было указано лишь название фирмы и приведен перечень ее услуг: «Охрана, видеонаблюдение, юридические консультации». Из этого я заключил, что настоящего имени-отчества секретного агента «Любы», мне, видимо, узнать не суждено. Визитку я порвал сразу после расставания и выкинул в ближайшую урну.

Василий Александрович, которому я потом нанес визит, удержал с меня сумму за последние два дня кампании: субботу и воскресенье. Объявляя об этом, он несколько сконфуженно сослался на распоряжение брата. Я только улыбнулся и пожелал ему удачи. Без всякой задней мысли.

Скорый поезд на Москву отходил довольно поздно. Я закинул дорожную сумку на третью полку и принялся смотреть в окно, на ярко освещенный вокзал. В плацкартном вагоне царила обычная суета перед отправлением. Моя соседка с нижней полки напротив, несколько деревенского вида, уже уписывала жареную курицу, закусывая малосольным огурцом.

– Провожающие есть? – спросила, дойдя до нас, проводница.

– Провожающих нет, – уверенно ответил я за всех.

Часть III

Преемник

Глава девятая

Домик в тупике

– Вижу в тебе своего преемника, – сказал шеф.

Я оторопел. Как принято выражаться у писателей старой школы, ничто не предвещало такого поворота.

Был вечер пятницы, и народ уже мало-помалу потянулся из офиса. Мы оба только что вернулись с очень важного интервью с очень важной персоной. Туда ехали на метро, потом петляли очень похожими друг на друга улочками невдалеке от телебашни на Шаболовке, потом были один за другим пропущены через герметичный раздвижной шлюз. Как на звездолете из фильма, кажется, «Москва-Кассиопея». Казенная территория охранялась так, чтобы и мышь не проскочила. Наш собеседник был одет в отличный костюм, сшитый на заказ, и слышался от него легкий запах парфюма. Наверное, жутко дорогого.

Беседа протекала ровно, шеф не встревал и только однажды вроде бы незаметно дернул меня за рукав. Как раз перед этим я задал большому человеку несогласованный, хотя вполне безобидный вопрос. Собеседник чуть улыбнулся краешком рта и на вопрос ответил так же спокойно, как на все остальные. Нам принесли кофе со сладкой выпечкой вприкуску, и я выпил чашку до дна и заел. Шеф едва пригубил свою и в аккуратнейших выражениях попросил хозяина уделить ему пару-тройку минут для разговора не под запись. Я забрал свой блокнот с диктофоном и тихо удалился поглазеть на экспозицию из внутреннего музея учреждения.

Обратный путь мы проделали на такси. Шеф явно был в приподнятом настроении и даже не припомнил мне мою несанкционированную активность. Он тихо напевал что-то себе под нос, а такое на моей памяти вообще случалось крайне редко. Конечно, лифт в нашем здании уже отключили. Своему дивному обычаю арендодатель не изменял никогда. Почему-то здесь предполагалось, что после семнадцати ноль-ноль никакой подъем осуществляться не должен. Ну а спускаться можно и пешком. Тем не менее, шефа ничуть не огорчило и это обстоятельство. Он вполне молодцевато преодолел все лестничные пролеты, так что я едва поспевал за ним.

Тут-то я и решил, что наше сегодняшнее общение закончено, однако здорово ошибся. Всеволод Георгиевич поманил меня к себе в кабинет и плотно прикрыл дверь. Я слегка насторожился, ибо шеф исповедовал информационную открытость и прозрачность. Как правило, его дверь вовсе не закрывалась для подчиненных.

Временно отойдя от принципа гласности, шеф предложил мне сесть. Сам же прошел на свое руководящее место за необъятный стол и зачем-то потрогал глобус из красного дерева, подаренный ему на прошлый день рождения. Глобус был мастерски стилизован под старину, и еще имелся у него один маленький рычажок. Нажав правильным образом, можно было проникнуть в потайное отделение, где обычно хранилась дежурная бутылка коньяка.

Я тогда подумал, что он решил выпить за успех проведенной операции и мне нальет рюмку, но ошибся.

– Вижу в тебе своего преемника, – повторил шеф.

Надо было что-то отвечать, и я пробормотал:

– Всеволод Георгиевич, вы серьезно?

– А почему думаешь, что несерьезно? – вопросом на вопрос парировал он.

– Да кто я такой, в общем-то?

– Неверно рассуждаешь! – заранее отмел он мои возражения. – Ты человек опытный, а за одного битого двух небитых дают. Руководящая работа тебе знакома.

– Это было давно и недолго, – всё равно попробовал возразить я.

Моя мысль тем временем лихорадочно металась из стороны в сторону. «Утечка? Откуда? С офисного компьютера я никому ничего лишнего не писал. Слушали мобильный? Исключено, бред. А больше и нет вариантов. Неужели бывают такие совпадения?!»

Я сделал подчеркнуто растерянное лицо и глуповато улыбнулся.

– Всеволод Георгиевич, вам еще руководить и руководить нами.

Шеф оставил глобус в покое и присел напротив меня.

– Я уже пенсионер, если по паспорту смотреть. Значит, обязан подумать о будущем. Так?

На данном этапе я решил только соглашаться и кивнул в ответ.

– А преемника найти непросто. Ой как непросто! Понимаешь меня? – продолжил он.

Я буквально всем телом изобразил, что хорошо понимаю.

– Вот! Тут должен быть баланс разных качеств. Гарантия должна быть, что избранный курс продолжится.

– Но у нас ведь молодые есть, образованные, – заныл я.

– Кто такие? – осведомился шеф.

– Эрик хотя бы, земляк ваш.

Шеф поморщился.

– О нем разговор отдельный. А еще кто?

Я замялся.

– Ну, вам виднее, конечно.

– Да, мне виднее, – согласился шеф. – Поэтому ты послушай меня, старика. Помнишь наш самый первый разговор здесь?

Еще бы я не помнил. На финальное собеседование сюда меня пригласили совершенно неожиданно. Я точно знал тогда, что претендентов на должность обозревателя много. Уже гораздо позднее выяснил, что было прислано более ста резюме. Кроме меня, еще девять желающих удостоились аудиенции у зама по творчеству. На ковёр к Всеволоду Георгиевичу попал я один.

– Думаешь, почему тебя взяли? – спросил шеф.

– Из-за стажа? – предположил я.

– Стаж и у других есть. Но в твоем резюме запись присутствует, которой у других не было.

Заметив искреннее удивление на моем лице, он кивнул.

– Ты пресс-службой целого парламента командовал.

– Областного, – уточнил я.

– Пусть так. Всё равно это о многом говорит. А нам ой как нужны люди, которые умеют найти подход к чиновникам, к депутатам. На этом наш бизнес держится.

Я молчал, размышляя об иронии судьбы. То, к чему я несколько лет назад зарекся возвращаться при любых обстоятельствах и под любым видом, сыграло решающую роль в моем столичном трудоустройстве.

– Вижу, что огорошил тебя, – усмехнулся шеф. – Не спеши, подумай над моими словами. В выходные отдохни. Потом вернемся к этой теме.

В выходные я делал интервью и еще был занят тем, что наводил порядок в квартире, куда переехал неделей раньше. Подогнал мне ее бывший коллега-телережиссер. Место было прямо классное – в четырех минутах ходьбы от проспекта Мира, у метро «Алексеевская», и плата очень умеренная. Последнее, правда, объяснялось просто: собственница выставила ее на продажу, но не спешила сбывать первому встречному. Выбирать мне особо не приходилось, так как ситуация с прежним местом обитания себя полностью исчерпала. В память о произведении классиков отечественной сатиры я называл его «Вороньей слободкой», и название полностью себя оправдывало.

Комнату в слободке мне тоже рекомендовали по дружбе, когда я кочевал то из Ясенево в Бибирево, то из Бибирево в Выхино. С постоянной базой в Москве у меня как-то сразу не заладилось. Или хозяева внезапно возвращались из-за границы, не пробыв там запланированного срока, или арендная плата произвольно и односторонне повышалась ими. Слободка находилась в глубине района Люблино, который я мигом окрестил Бахчисараем. Идя к метро или от метро, здесь проблематично было хотя бы раз услышать русскую речь. Сама рекомендованная четырехкомнатная квартира была заселена очень плотно, не хуже Пекина или Шанхая (не знал никогда, как обстояли дела в настоящем Бахчисарае). Хозяйка, которая вечно жаловалась на нехватку денег и тяжесть долгов, сдавала постояльцам все площади, включая чулан. Сама она проживала на кухне.

Жизнь в «Вороньей слободке» была веселой. По крайней мере, уж точно не однообразной. Жильцы периодически выясняли отношения между собой – правда, при мне только вербально, не мануально. Четырнадцатилетняя дочка хозяйки бурно преодолевала переходный возраст, с протестами по всякому поводу и без. Мать, кстати, поселила ее в чулане, на верхнем ярусе кровати казарменного образца. Галина (так звали хозяйку) в среднем пару раз в неделю, явившись со смены из маникюрного салона, принималась разбирать и собирать какие-то тряпки, которых вдруг оказывалось жутко много. Перетаскивая с места на место образовавшиеся при этом мешки, она демонстративно вздыхала: «Хоть бы помог кто!» Квартиранты хладнокровно игнорировали эти призывы.

Мне слободка сразу откровенно не понравилась. На лестничной площадке и в прихожей к тому же воняло пережаренным луком и еще какой-то дрянью. Вдобавок под лестницей в подъезде свил себе гнездо из пластиковых пакетов и картонок бывший хозяин квартиры с третьего этажа. С квартирой он расстался по милости своей родни и влачил незавидное существование. Галина, женщина незлая, но задерганная, подкармливала жертву приватизации. Оценив всю эту панораму, я твердо решил не задерживаться там. Но, как часто бывает в реальной жизни, временное пристанище оказалось самым постоянным из всех. Уходил я на работу рано, возвращался поздно и запирался на ключ, плитой и холодильником не пользовался, а на вопли в ночи скоро перестал обращать внимание.

Возможно, я прожил бы в слободке еще некоторое время. С соседями я не собачился, Галина относилась ко мне хорошо и пару раз даже звала на кухню выпить водочки. Она признавала только строго определенный сорт означенной продукции, а на закуску настойчиво предлагала мне салат из спаржи. Конец нашим отношениям положила ее преобразовательская деятельность. Очередное наведение порядка привело к перетаскиванию части мешков в мою комнату. Я узнал об этом, что называется, по факту, придя вечером с работы. Последовал энергичный обмен мнениями на повышенных тонах. В ходе него я использовал несколько идиоматических выражений, услышать которые в моем исполнении Галина никак не ожидала. И затем очень-очень вовремя нарисовался коллега-режиссер с его вариантом…

Так что долго думать над словами шефа мне попросту не пришлось. Понедельник подкатил довольно стремительно, и в восемь утра я уже спускался на эскалаторе под землю. Правда, путь мой в такую рань лежал не в дорогую редакцию, а несколько в ином направлении – в Сокольники. Мне предстояло романтическое свидание. С девушкой Мариной мы познакомились посредством приложения к популярной социальной сети, и, как пелось в песне, были сборы недолги. Я сам предложил ей встретиться, не откладывая дело в долгий ящик, поскольку лучше один раз увидеть. Местом рандеву была назначена кофейня метрах в двухстах от выхода из метро.

Едучи туда, я как раз пытался собрать в кучу все свои соображения насчет пятничной беседы под сенью глобуса. Всеволод Георгиевич как нарочно выбрал самый интересный момент для нее. Изюминка заключалась в том, что впервые за время, проведенное в столице, вопрос о смене работы перешел для меня в практическую плоскость. Буквально накануне я успел побывать в кадровом агентстве с англоязычным названием, которое переводилось как «Человеческий потенциал». Несмотря на громкое позиционирование себя, занимало оно всего-то две смежные комнатки в здании, принадлежавшем одной скандальной газете. Получив пропуск у вахтера, я довольно долго плутал по длинным темноватым коридорам. Судя по табличкам на дверях, здесь, кроме специалистов по кадрам, находились разные мало кому известные издания для пчеловодов, охотоведов и рыболовов.

Возможно, после коридоров агентство тоже показалось мне тускловатым и грязноватым, как и его полномочная представительница. Хотя одета она была вполне современно и сносно. Когда я постучал и зашел, немногочисленный коллектив обсуждал что-то свое, сгрудившись в кружок у раскрытого на столе журнала об интимных делах российских актеров и актрис. Какая-то стареющая дама неприязненно зыркнула в мою сторону и попросила подождать за дверью. Через минуту меня позвали. Журнал исчез.

Представительница, ранее звонившая мне, еще несколько минут возилась с компьютером, пытаясь распечатать мое резюме. Видя всю тщетность потуг, я предложил ей принесенную с собой бумажную копию. Поводив пальцем по строчкам, она задала первый вопрос.

– Скажите, пожалуйста, почему вас заинтересовала наша вакансия «заместитель главного редактора»?

– Денег хочу, – правдиво ответил я.

– А на какую зарплату вы рассчитываете?

– Моя политика такая простая, что проще не бывает. Чем больше, тем лучше, – и я обезоруживающе улыбнулся.

Присутствующие почему-то напряглись. Тускловатая представительница тоже не приняла легкого тона.

Я решил перехватить инициативу и спросил в свою очередь.

– Можно узнать, что за издание? Хотя бы основные рубрики, количество пишущих сотрудников?

– Мы не раскрываем эту информацию, – уже совсем холодно ответила она.

Я в который раз за свою бурную жизнь подумал, что первое впечатление – самое верное. Повисла пауза.

– А почему вы вообще решили поехать… э-э… из своего города в Москву? – брякнула кадровичка.

– А я к вам не с вокзала явился, – деликатно заметил я.

Она вытаращила глаза. Мне показалось, что требуются пояснения.

– Понимаете, я уже полтора года в Москве работаю. Вопрос, почему я приехал, явно неактуален.

– Вы не правы. Мы должны знать вашу мотивацию, – начала она.

– Мотивацию я вам сразу назвал. Другой не существует.

– Нет, ну как же так…

– Ладно, – я поднялся со стула, – желаю вам дальнейших успехов и роста потенциала.

– Вы не хотите продолжить собеседование? – как будто удивилась она.

– Не хочу. Не вижу смысла.

Пока я шагал к двери, весь этот зверинец разглядывал меня как редкий экземпляр снежного человека. От обращения в иные кадровые агентства я пока воздержался. Мои дальнейшие поиски работы в последующие дни свелись к просмотру соответствующих сайтов в Интернете, а также аккуратному обзвону знакомых и даже малознакомых коллег из СМИ. Коллеги аккуратно обещали перезвонить, если что.

В общем, вряд ли Всеволод Георгиевич проведал что-либо насчет моей посторонней активности. Пожалуй, действительно имело место теоретически возможное случайное совпадение.

Девушка Марина из больницы «скорой помощи» почти не опоздала. Она оказалась живой и порывистой брюнеткой среднего роста, заметно интереснее, чем на фото. На ее лице четко выделялись большие карие глаза, напомнившие мне Наталию. Прическа была аккуратная и недлинная. Кажется, такой стиль называется каре. Первым делом, устроившись за столиком, моя новая знакомая затребовала пепельницу и самую вместительную чашку самого крепкого кофе.

– Не помешаю своим дымом? – осведомилась она.

– Ерунда, – кивнул я.

– Просто не могу без этого после дежурства, – призналась она, щелкая зажигалкой.

– Сутки?

– Точно. Еще в хирургии. Сегодня у нас детки были, очень тяжелые. И с резаными ранами, и рваными. Везут к нам со всей Москвы.

Я человек не слишком впечатлительный, но эта тема всегда действует на меня. Наверное, что-то отразилось в моей ауре, потому что Марина мигом, без перехода, спросила:

– Страшно?

– Не по себе, – сказал я.

– Тоже привык бы, это дело времени, – в ее голосе прозвучали жесткие нотки.

– Не уверен. Хотя чёрт его знает, – призадумался я, вспоминая боевое прошлое.

Минуты полторы мы молчали. Она жадно курила, прихлебывая горячий кофе.

– У тебя тоже взгляд усталый, – нарушила молчание Марина.

– Молодежное шоу после полуночи смотрел.

– Врёшь, – она рассмеялась, тряхнув челкой.

– Конечно, вру. Я ведь журналист.

– И вы все такие?

– Остальные еще хуже.

Она засмеялась снова, заставив обернуться парочку студентов у окна.

– Ты специально иронизируешь?

– Да, девушки это любят, особенно молодые, – ответил я.

– Комплимент засчитан.

– Какой?

– Про молодую.

– Не молодая, что ли?

Марина со вздохом раздавила в пепельнице окурок.

– Молодые на нас со стороны смотрят.

– И никуда они не смотрят, – возразил я. – Похоже, на лекцию не пошли, теперь на планшете в игрушки играют, в скакалки и стрелялки.

– А ты сам не играешь?

– Помнишь, что Брюс Уиллис говорил своему коту в «Пятом элементе»?

– Уже не помню.

– От этого бывает размягчение мозга, – процитировал я.

Мы оба посмеялись.

– Я тоже компьютерные игры не люблю, – сказала Марина и снова закурила. – Дурацкая трата времени. Только детям этого не объяснишь.

Достав из сумочки мобильный, она немного покопалась в нем.

– Смотри.

С фотографии на меня глядели двое: сама Марина и девочка лет девяти-десяти в ярко-красной куртке. Обе задорно улыбались в объектив, стоя возле пышной клумбы, огороженной низеньким ажурным заборчиком.

– Как зовут барышню?

– Катя.

– Глаза у нее твои, – уверенно сделал вывод я.

– Только глаза мои, а характер от папы, – усмехнулась она.

– Папа-то жив-здоров?

– Наверное. Мы с ним не общаемся. Совсем.

– Извини.

– Нет, это ты меня извини. Я вымотанная очень, еще от наркоза голова раскалывается. В операционной хочешь или не хочешь, всё равно глотнешь его, когда респиратор снимать приходится, – Марина жестом подозвала официанта и заказала новую порцию кофе.

– Сейчас домой поедешь?

– Да, как раз подремлю в дороге.

– В метро?

– К нам метро еще не провели. Я в области живу, в Дмитрове.

– Ты вроде писала про себя, что москвичка, – напомнил я.

– А я и родилась в Москве, и в школу здесь ходила, и в вуз. У меня квартира есть в Черкизово. Просто не выношу мегаполис, давит.

– Далековато ехать.

– Нормально. Зато там домик с садом, трава чистая, и цветы. И воздух совсем-совсем другой. Знаешь, как это здорово?

– Знаю, только почти уже забыл.

Время летело незаметно. Марина показала мне кучу других фотоснимков, сделанных дома, в саду и на речке. Посмотрел я и на ее родителей. Они жили тоже в Дмитрове, но отдельно от дочери, в пятиэтажке. Вообще, я говорил мало, по профессиональной привычке значительно больше слушал. Наконец тронул Марину за руку.

– Ты не обижайся, мой рабочий день только начинается.

– Я тебя и обкурила всего, и заболтала, – констатировала она. – Ладно, проси счет.

Официант, судя по его виду, явный сын степей, доставил нам бумажку. Я сделал попытку рассчитаться за обоих, но Марина ее решительно пресекла.

– Предпочитаешь по-европейски? – пошутил я.

– Предпочитаю, – безапелляционно подтвердила она и тут же добавила резким тоном, обращаясь уже к официанту. – Сдачу принести не забудьте!

– Работников сферы услуг не любишь? – негромко спросил я.

– Да, из определенных стран, – отрезала она. – У меня всегда шокер с собой.

– На случай уличного знакомства?

– Молодец, на лету схватываешь.

На улице, выйдя из кофейни, мы остановились.

– Я на трамвай, мне еще кое-куда заехать надо, – сообщила Марина.

– Ну что, тогда до связи? – я перекинул сумку через плечо.

Марина придвинулась ближе.

– Целуй! – повелительно сказала она.

Я притронулся губами к ее щеке.

– Мы что, на утреннике?

От ее встречного поцелуя в губы у меня дух перехватило. Процесс пошел совсем по-взрослому, и я понял, что дорогая редакция может меня сегодня не дождаться.

– Так, – едва удалось произнести мне, – давай заканчивать на время. А то памятник архитектуры не выдержит, рухнет.

– Какой памятник? – пылкая брюнетка ослабила хватку.

– Пожарная каланча у тебя за спиной. Москвичка, а не знаешь.

Она поцеловала меня еще раз и легонько оттолкнула от себя.

– Беги, опоздаешь.

Я помахал рукой и не без труда зашагал к строению с буквой «М». Потом оглянулся. Марина стояла и смотрела мне вслед. Я помахал ей рукой и ускорил шаг.

По совести говоря, в редакцию я мог явиться чуть позже. В понедельник, как и в другие рабочие дни, наш УЖК (уникальный журналистский коллектив) вкалывать неспешил. Прибыв на станцию назначения, я специально направился к тому выходу на поверхность, который находился чуть дальше от офиса. Было прохладное сентябрьское утро, ночью прошел короткий дождь, смывший пыль с асфальта. Небо уже расчистилось, и погода, кажется, обещала быть приятной.

Невдалеке шумело, шуршало шинами и гудело Садовое кольцо, до краев заполненное автомобилями. Слева, в треугольном сквере, стоял на постаменте мужчина в пиджаке, обретший еще одну посмертную славу благодаря комедии Александра Серого. Он задумчиво смотрел куда-то мне за спину. Двигаясь прогулочным темпом вдоль сквера, я тоже предавался раздумьям. Недюжинный пыл, проявленный Мариной, слегка застал меня врасплох. Не сказал бы, что вся предыдущая московская эпопея была периодом сплошного аскетизма вплоть до монашества. Однако перемена в статусе ощутимо сказывалась на моей личной жизни. Здесь я действительно, без преувеличения, оказался мелкой сошкой – человеком без прописки и собственной жилплощади, с умеренной для отрасли и низкой для мало-мальски успешного класса зарплатой. Девушки из более или менее моего социокультурного слоя явно предпочитали не столько молодых и спортивных, сколько просто обеспеченных мужчин.

Попытки познакомиться были похожими одна на другую, будто учебные пособия. Бойкая переписка на сайте или по электронной почте, потом не менее живое общение по телефону. Дальше следовали одно или два свидания и… всё. Полностью замаскировать свое истинное положение было невозможно, да и глаз у моих как бы избранниц был наметан. Брюнетки, блондинки и шатенки бесследно пропадали с горизонта. Как я наглядно и скоро убедился, коренные москвички стремились дружить с коренными москвичами. Их же (коренных москвичей) упорно искали и приезжие фотомодели. Само собой, объект поиска должен был обладать непременным джентльменским набором признаков: своей квартирой, машиной и солидным доходом. Впрочем, я уже повторяюсь.

Как говорил один мой знакомый, наступило эротическое безрыбье. Это было принципиально новое явление в моей жизни. До того новое, что я даже принялся думать о кризисе среднего возраста. Несколько раз за эти полтора года Белокаменную посещали кое-какие мои подруги с покинутой исторической родины. Благодаря тому, что общения с ними я на всякий случай не порывал, состоялся, как пишут в заявлениях МИД, ряд встреч. Аренда апартаментов на часы и сутки по столичным тарифам более чем чувствительно отражалась на моем бюджете, да и подобные блиц-визиты всё равно не являлись решением проблемы. Поэтому попыток зацепить кого-то в виртуальном пространстве я не оставлял, хотя их интенсивность заметно снизил.

Однажды прозвучало и альтернативное мнение относительно означенных осечек. Моя сугубо платоническая московская приятельница, которая наряду с ведением бухгалтерских дел промышляла в качестве экстрасенса, подвергла меня сильнейшей критике. Она была абсолютно уверена и уверяла меня, что корень проблемы кроется во мне же. «В тебе уверенности нет!» – пригвождала чародейка. «Женщины чувствуют именно это, а не деньги», – таким было ее экспертное заключение. Я с ней горячо спорил, обещая, что жизнь расставит все точки над «и».

Так, как повела себя Марина, еще никто себя не вел. Я изначально не стал скрывать от нее, что я за птица. Тем не менее, мои финансовые и хозяйственно-бытовые трудности, а также неясность карьерных перспектив ее, похоже, не смутили. Короче, предстояло дополнительно осмыслить происходящее и учесть все факторы…

Наш издательский дом или домик, как я иногда его ласково называл, располагался в очень старом районе. Здешний рельеф местности впрямь давал основания утверждать, что Москву основали на семи холмах. Между двумя из них, на улице Большой Кафтанной, и возвышалось Г-образное строение, куда коллеги перебазировались буквально за несколько месяцев до моего устройства в редакцию. Если уж быть документально точным, то подъезд и большинство окон смотрели не на Большую Кафтанную, а в Кафтанный тупик. Этот факт был предметом мрачноватых шуток. Хотя в целом, по словам очевидцев, на новом месте было гораздо комфортнее, чем на старом – в совсем древнем доме на Пречистенке, где по коридору и даже кабинету запросто могла прошмыгнуть крыса.

Журнал, в штате которого я имел честь состоять, именовался «Вестник счетовода». Шеф основал его лет десять назад, прикатив в столицу России со своей знойной родины. Формат издания можно было условно квалифицировать как глянец для начальства. Причем, не для всякого начальства без разбора, а именно для того начальства, которое безраздельно ведало распределением и перенаправлением главных финансовых потоков отчизны. Не брезговали мы и денежными начальниками помельче, а именно, теми, которые распределяли и направляли на уровне регионов и городов. Всеволод Георгиевич сам некоторое время практиковал в этой сфере в роли чиновника и, надо отдать ему должное, отыскал практически никем не занятую нишу. Был у нас всего один конкурент, журнал «Казна», едва ли не ровесник большевистского переворота, с главным редактором, достигшим почти такого же возраста. Но там до глянца так и не доросли, ограничившись цветной обложкой. Внутренность «Казны» оставалась по-искровски черно-белой, что порождало в ее сотрудниках тихую ненависть к нашему купеческому размаху.

Бизнес издательского домика был, в общем-то, незатейливым. В киоски, без того переполненные печатной продукцией, мы со своим «Вестником» не лезли, а шли сразу куда надо. Чиновники всех рангов любят лицезреть себя, красивых, в качестве авторов умных статей и комментариев. Не возражают они и против обширных интервью, заранее согласованных с ними. На том и стоял дом. Оплата наших услуг была как прямой, по договорам информационного сопровождения, так и косвенной. Во втором случае большой начальник давал команду своим низовым подразделениям без разговоров подписаться на журнал. Подписка нас и кормила, и поила. Когда я случайно узнал ее стоимость, то понял, что даже Forbes со своей розницей просто отдыхает. Имелись и другие источники дохода.

Редакция сидела на самом верхнем этаже. В старину здесь, похоже, были две большие квартиры с высоченными потолками. Потом их перепланировали и объединили. Места пока хватало, но потолок нас в эту зиму едва не подвел. На крыше скопилась масса снега, при оттепели он благополучно стал таять, на чердаке что-то хрустнуло, и прямо на стол нашему менеджеру по рекламе грохнулся внушительный кусок штукатурки. Хорошо, что человек отлучился по нужде. Клавиатура его компьютера накрылась безвозвратно. К счастью, такая судьба постигла только технику. Все охали и ахали, создана была комиссия с участием арендодателя, и долго муссировались слухи о грядущем переезде в современный бизнес-центр. К лету слухи пересуды прекратились, так как найти что-то лучшее за ту же цену не удалось.

– Ну, а кто тогда будет преемником? – услышал я, отворяя дверь на кухню.

Я чуть было не решил, что нет ничего тайного, не становящегося явным, но вовремя разобрался в текущей обстановке. В самом разгаре была утренняя политинформация. Сотрудники разных отделов откушивали кофе с молоком и свободно обсуждали последние события в стране и мире. В центре дискуссии был предстоящий на днях съезд партии власти. Ожидалось, что на нем будет обнародовано имя кандидата на президентских выборах.

– Кто будет? – язвительно переспросил заведующий хозчастью Марат.

– Да! И вообще, это какой-то странный вопрос, – заявила Алиса из рекламной службы.

– Почему странный?

– А потому. У нас что, Ким Ир Сен правит или больной Ельцин? Сколько лет нашему президенту?

– Вот именно, – ухмыльнулся Марат.

Наш завхоз, тоже земляк шефа, был твердым сторонником национального лидера и твердой власти вообще и всегда, невзирая на персоналии. Молодого президента, слывшего либералом, он оценивал скептически. Алиса, вне работы увлекавшаяся кикбоксингом, напротив, не переваривала всех любителей дзюдо.

– Молодость не порок, Марат Исаевич, – подчеркнула она.

– А что кроме нее в активе, Алиса Евгеньевна? – прищурился завхоз.

– Да хоть какие-то подвижки начались, – возразила Алиса.

– Какие такие подвижки? Расскажите, пожалуйста. Милицию в полицию переименовали? От зимнего времени отказались?

– Вы взрослый человек, Марат Исаевич, а ерунду за другими повторяете.

– Разделяю мнение большинства, Алиса Евгеньевна.

– Какого большинства? Которое телевизор смотрит, «Аншлаги» всякие?

Из политиков Алиса откровенно симпатизировала миллиардеру Проклову, тоже молодому и вдобавок неженатому. Он включился в предвыборный процесс не так давно, однако успел обрести целую группу поддержки внутри коллектива издательского дома. Группа активно агитировала за своего кумира, наращивая влияние. Ее убежденность не поколебали даже сообщения желтых газет о том, как холостой предприниматель проводит досуг на модном зарубежном курорте. Эти публикации наше либеральное крыло восприняло как происки олигархов-конкурентов.

– Если хотите знать мое мнение, то никакие преемники не нужны, – веско молвил Марат.

– Правильно, не нужны! – перебила его Алиса. – На второй срок пусть идет, ему конституция позволяет. А если откажется, то я буду за Проклова голосовать.

– Никакие преемники не нужны, – невозмутимо повторил земляк шефа. – Есть национальный лидер в должности премьер-министра. Он пусть и баллотируется.

– Может, хватит ему уже, а? Или до гробовой доски, как Брежнев?

Я деликатно кашлянул.

– Мне бы кипяточку, товарищи…

Антагонисты временно умолкли.

– Алексей, вот ты человек умный, даже историк в прошлом. Рассуди нас, – обратился ко мне Марат.

Я на секунду задумался.

– Насчет Леонида Ильича? Помню, когда зимнее время впервые ввели, у нас в школе на переменах пели: «Брежнев стрелки перевел на часах и глобусе. Раньше хрен вставал в постели, а теперь в автобусе».

Все заржали, дамы при этом как бы чуть сконфуженно.

– Тьфу на тебя! – отсмеявшись вместе со всеми, сказал представитель фракции дзюдо.

– История вас рассудит, – добавил я, наполняя кружку кипятком.

В помещении редакции, в отличие от политизированной кухни, пока было немноголюдно. Кроме меня, более или менее вовремя на работу явился только дизайнер Тимофей. Он слушал какую-то энергичную мелодию через наушники и одновременно убирал прыщик с чьего-то официального лица. Приглядевшись, я узнал нашего пятничного собеседника.

– Мать честная! Они ничего лучше не смогли прислать?

Тимофей энергично закивал в ответ и оторвался от монитора.

– Месси классный гол забил, да? Видел?

– Видел. Ты же знаешь, я всё равно за «Реал». За него Франко болел.

Коллега стащил с головы наушники.

– «Барса» круче, – уверенно заявил он.

– Это мы посмотрим по итогам сезона, – улыбнулся я.

– Слушай, а что ж вы меня с собой не взяли? – сменил тему Тимофей. – Я бы сфоткал этого деятеля как надо.

Я только плечами пожал.

– Кто его знает. Шеф, наверное, застеснялся.

– Он стесняется, а мне потом мудохаться полдня, – фыркнул ценитель каталонского футбола. – Решили хоть, кто на обложку пойдет?

– Понятия не имею. Политбюро еще не заседало, да меня и вряд ли позовут.

Вопрос с обложкой «Вестника» был самым ключевым из всех важнейших. Последнее слово всегда молвил сам Всеволод Георгиевич, исходя из только ему ведомых нюансов и соображений. Критическое значение имело поддержание архиточного баланса между федеральными и региональными начальниками, стратегическими партнерами и потенциально полезными фигурами. Если же вдруг какой-нибудь перспективный губернатор или платежеспособный мэр проникался желанием воспеть себя со своей вотчиной, шеф сам разруливал ситуацию. Федералам он объяснял, что издание еле сводит концы с концами, но, тем не менее, чуть позже отблагодарит их, и не просто так, а в двойном размере. Другим губернаторам и мэрам иносказательно давал понять, что появление на обложке журнала их собрата по цеху благословил федеральный центр. Так мы и кувыркались. Обладавший врожденной обходительностью и приобретенным чинопочитанием, Всеволод Георгиевич не решался называть жесткие сроки, а, тем более, торопить VIP-клиентов. Поэтому дата сдачи номера в типографию вечно оказывалась плавающей, что не слишком радовало подписчиков. Для них тоже находили объяснение: валили всё на якобы скверную работу «Почты России».

На сей раз в ситуации с обложкой обозначились два основных варианта и один запасной. Одним из основных был благоухающий начальник с Шаболовки, другим – директор аналитического департамента Главного федерального счетоводства. Первого с шефом связывали какие-то отношения по линии его соучредителей. Второй был нужен для последующего созыва научного форума, куда Всеволод Георгиевич лелеял надежду затащить весь цвет счетоводческой мысли. Наука была слабостью нашего босса. В начале суровых девяностых он сделал бесповоротный выбор в пользу коммерции, но к ученым по-прежнему питал неподдельное почтение.

Самым забавным было то, что оба претендента до сих пор не знали об уготованной им участи. Интервью на Шаболовке неоднократно переносилось, а главный аналитик уже по третьему разу правил и переписывал свою статью. На случай краха обоих вариантов или переноса их на неопределенное время в загашнике держали писанину одного депутата Госдумы. Он также был пока не в курсе наших намерений, и имелся там дополнительный нюанс…

– Привет! – элегантно помахивая модным портфельчиком, в редакцию зашел Эрик.

– Привет! Третьим будешь, – дружелюбно откликнулся я.

Наш обозреватель-эксперт отпускал бороду, и результат уже был заметен.

– Ты на молодого Сталина похоже, – сказал я.

– На Сталина? Это хорошо, – степенно ответил Эрик. – А у него же вроде не было бороды?

– Не было, – покаялся я. – Просто что-то навеяло.

Эрик был самым молодым членом редакционного коллектива. Он приехал в Москву поступать в престижный вуз, да так здесь и остался. Образование получил действительно хорошее, как раз по профилю издания, бегло изъяснялся по-английски и переводил специальные тексты. Характер имел выдержанный, почти нордический. У незамужних сотрудниц считался потенциально выгодной партией. Были у него, по-моему, весьма уважаемые родители. Правда, в ранней молодости он слегка начудил, влившись в одно радикальное политическое течение. Тот период благополучно миновал без ущерба для его здоровья, но на мероприятия с участием первых лиц государства Эрика теперь не пускали. Вежливо отказывали в аккредитации без объяснения причин.

– У тебя аналитик всё пишет? – спросил я.

– Обещал сегодня к вечеру прислать, – без особой уверенности сказал Эрик.

Мое интервью было готово (нижайшее спасибо выходным). Оставалось нанести лишь несколько финальных штрихов и отправить его на согласование. Я включил компьютер и сделал большой глоток из уже остывавшей кружки. В этот момент громко скрипнула дверь.

– И вы таки думаете, тарифы потом не вырастут?

Как обычно, оператор Бакаев продолжил политинформацию откуда-то с середины. Был он еще одной неординарной личностью в издательском домике, с неоднозначной репутацией и очень широким кругом обязанностей. Кроме видеосъемок для сайта, он регулярно, при неизбежных наших авралах, помогал верстать журнал, а также разгружал привезенный тираж, передвигал мебель и менял перегоревшие лампочки. В последнем случае крепко выручал его рост в один метр девяносто девять сантиметров. Начиная примерно с середины лета, Бакаев откровенно хандрил. Виной происходящему явился его бракоразводный процесс, который сопровождался разделом имущества. Впрочем, интереса к общественной жизни, экономике и финансам этот нужный человек всё равно не утратил.

– Мы так уверены в обратном, что даже об этом не думаем, – заметил я.

– Куда идем? Что будет? – продолжал рассуждать Бакаев, который оперся могучим плечом о дверной косяк. – Понятно, перед выборами пыль в глаза пускают.

– Ты с Маратом вон пойди пообщайся, он тебе оптимизма прибавит, – посоветовал я. – У него всегда всё отлично, а отдельные недостатки – дело рук западных спецслужб.

– Блин, да он сам в съемной комнате живет в Люберцах и вечно в одних джинсах ходит.

– Зато мы спиваем гарно.

Оператор фыркнул.

– Всю страну растащили, а мы славим этих счетоводов!

– Иди в оппозицию. Примкни к Алисе, если она еще на кухне.

Бакаев только сморщился.

– А-а, мы это уже проходили. Я ведь сейчас Достоевского перечитываю, «Бесов». Предвидел Федор Михайлович, куда вляпаемся. И как было сказано! Затуманится Русь, заплачет по старым богам…

– Можно потише? А то мне звонить надо, – вмешался Эрик.

– Что у тебя на личном фронте? – шепотом спросил я Бакаева.

– Одно и то же, – так же тихо поведал он. – Им лишь бы вытянуть из нас всё, что можно и нельзя. Самки. Хищницы!

– Может, тупо за бабки дешевле выйдет? И на фиг все формальные обязательства?

– А что? Тоже мысль. Только бабки где взять?

Солнце еще выше поднялось над Москвой, и в издательском доме наконец закипела работа. Последней в редакцию пожаловала Нонна Ивановна, зам главного редактора по творчеству. Как всегда, лицо у нее было то ли заспанное, то ли просто недовольное. Женская часть коллектива тут же, вместе с ней, удалилась на перекур. Я в тишине навел завершающий лоск на интервью и выслал его в пресс-службу «космического» начальника с Шаболовки. От себя присовокупил мольбу о скорейшем прочтении и согласовании.

Дверь снова отворилась, к нам в кабинет заглянула девушка Юля, недавно назначенная отвечать за связи с госструктурами.

– А где все? – спросила она.

– А мы кто? – уточнил я.

– Ой, да я про Нонну хотела узнать.

– Курит, здоровье губит. Тебе она зачем?

– Посоветоваться надо. Я с утра уже в мыле, – зачастила Юля. – Шеф дал указание выяснить, у кого нет виз.

– Каких виз? Для чего?

– Ты как будто жизнью компании не живешь, – попеняла мне она. – В октябре большая поездка запланирована. Везем делегацию Совета счетоводов в Голландию, по обмену опытом.

Я только воздел руки к небу. Совет счетоводов России (сокращенно ССР) был нашим поистине стратегическим партнером. Входили в него почти все главные счетоводы регионов и больших городов. От связей с ними зависели и подписка, и львиная доля платных публикаций. Наше руководство обхаживало их, как древние женихи царицу Семирамиду. Верховодила в Совете на правах основательницы депутат Госдумы со стажем Наина Степановна Грузилова, дама капризная и опасно переменчивая. Она жутко ревновала нас как раз к тому народному избраннику, чей опус отлеживался в резерве и мог быть пущен в ход в случае кризиса с обложкой.

– Ну и что с визами? – вежливо поинтересовался я.

Тут с шумом завалились наши дамы. Вдохнув никотина, они буквально воспрянули к жизни.

– Нонна, у меня беда! Я скоро уже свихнусь, – переключилась на мою непосредственную начальницу Юля.

– Что с тобой, солнце мое? – милостиво снизошла до нее Нонна.

– Мне надо связаться с посольством Голландии, – начала рассказывать Юля. – И ты представляешь, нет в Москве такого посольства! Нет, и всё.

– Да ладно, – не поверил Эрик, сидевший рядом со мной.

– Правда!

– Не может быть. Это ведь не Гондурас какой-нибудь.

– Гондурас, Гондурас в сердце каждого из нас, – тихонько пропел я.

Юля сердито посмотрела на меня из-под пышных бровей.

– Вам хорошо подкалывать, а мне на доклад к ВГ через час.

ВГ мы часто между собой звали шефа.

– А как ты ищешь? – встряла Нонна.

– Обыкновенно. Ввожу в поисковик слова «посольство Голландии», а он мне выдает полный ноль.

Эрик внимательно посмотрел на Юлю.

– А ты не пробовала вводить «посольство Королевства Нидерланды»? – аккуратно спросил он.

– Какие Нидерланды? – не поняла она.

– Государство так называется, официально.

Далее случилась немая сцена, как в «Ревизоре».

Когда голландский вопрос был урегулирован, все разбрелись по рабочим местам и уткнулись в мониторы. Нонна углубилась в электронный план номера, потом неприветливо спросила меня:

– Что с твоим интервью?

– Уже отправил.

– Поторопи их, только вежливее.

– Уже поторопил.

С замом по творчеству у меня были непростые отношения. Поначалу всё развивалось нормально, однако с определенного момента между нами словно пробежала черная кошка. Подозреваю, что доброжелатели напели Нонне про мои якобы имеющие место нездоровые амбиции. Она, хотя и держалась очень уверенно, втайне, по-моему, переживала за свою должность. Предыдущий, еще до меня и до нее, состав редакции был зачищен под корень из-за бесконечных задержек со сдачей номера. Обходительнейший ВГ долго терпел это безобразие, но затем махнул шашкой как следует.

Кажется, Нонна подозревала, что подобная история может произойти и с нами. Или для начала с ней. Некую устойчивость ее положению придавал муж, важная шишка – член редколлегии всероссийской ежедневной газеты. Эта газета ранее воспитывала молодежь в духе преданности делу Ленина, позднее перестроилась в бульварный листок, а дальше прониклась ярой любовью к национальному лидеру, не утратив элемента бульварности. Теперешний формат издания мои оппозиционно настроенные приятели-журналисты определяли так: «Про лидера и сиськи».

– Так, мальчики и девочки, – нарушила общее молчание Нонна, – бухгалтерия требует общего отчета о командировках. Иначе меня в Голландию не пустят.

– Ничего, тогда поедешь в Нидерланды, – пошутил я.

Шутка не была принята.

– Быстренько посмотрите и скажите мне, кто и куда ездил в этом году, – велела она.

– У меня всё просто. Не ездил никуда, – первым сообщил я.

Командировки, как ни странно, в прошлом вышли мне боком. Едва придя в издательский дом, я решил сполна проявить служебное рвение. Охотно брался за любые задания и готов был мчаться куда угодно и когда угодно. Пару мест я даже посетил вместо шефа, когда бизнес требовал его присутствия в столице. Возможно, этот факт напряг отдельных старожилов организации. А еще, вполне вероятно, у людей взыграла элементарная зависть: желающих за счет конторы побывать, к примеру, на Байкале или в Карелии хватало и без меня. Отлично зная, что от зависти до ненависти только шаг, я сменил тактику и плавно убавил обороты.

Пока добросовестно отчитывались другие, я открыл свою личную почту. Перед тем как сделать клик, загадал, что сегодня мне должно повезти. И не ошибся. В папке «Входящие» лежало новое письмо от Вероники.

История с ней была прямо как из книжки. Ее фото я увидел, просматривая испытанный сайт знакомств. Сначала я глазам своим не поверил, но зрительная память меня еще никогда не подводила. Я до сих пор в деталях помню все три гола Паоло Росси в ворота сборной Бразилии в восемьдесят втором году. Так вот, с Вероникой или Никой, как она представлялась, мы были уже знакомы. Та встреча произошла года за полтора до моей миграции, в нашем с ней родном городе. Миниатюрная блондинка попалась мне в довольно стрессовый период, когда в воздухе явно пахло всемирным кризисом. Наше с партнером совместное предприятие пыталось срочно создать хоть какую-то подушку безопасности. Надо было безотлагательно снять напряжение, и тут подвернулась эта студентка без комплексов.

Наша установочная встреча, пользуясь моей специальной терминологией, состоялась в скромной пиццерии. Ника не жалась, не мялась и была абсолютно откровенна. Ей требовались деньги, чтобы заплатить за экзамен в институте. «А если бы я тебе совсем не понравилась, ты бы со мной не пошла?» – спросил я потом. «Не пошла бы», – ответила она. Когда мы прибыли ко мне домой, она сразу дала понять, что незачем терять время на прелюдии. Я снял и забросил в кресло пиджак. Предложил ей что-нибудь выпить, но она покачала головой и просто сказала: «Пойдем, ляжем». В постели Ника тоже не знала, что такое стыд. В общем, снять с ней стресс действительно удалось. Повторное свидание намечалось, но из-за какой-то сиюминутной ерунды сорвалось, а дальше кризис захлестнул фирму с головой. И наше знакомство возобновилось только через три года.

Пикантность заключалась в том, что Ника, тоже перебравшаяся в Москву, до сих пор не знала, с кем она общается путем переписки. Ее зрительная память была слабее моей, ну а голы Паоло Росси она не могла видеть в прямом эфире по объективным причинам. За три с лишним недели мы успели обменяться примерно полусотней коротких сообщений, а сейчас она прислала мне свои новые фото. Они были сделаны во время тура в Копенгаген. На самом ярком из них моя новая, она же старая подружка смеялась, запрокинув голову, где-то на набережной. Кроме того, она написала, что хочет увидеться со мной, и оставила номер телефона. Не откладывая дело в долгий ящик, я выбрался из офиса на лестницу и позвонил.

– Алло, – услышал я ее голос.

– Не хотелось остаться в Копенгагене, вместо русалочки? – лукаво спросил я, опустив приветствие.

Ее смех ничуть не изменился.

– Я бы осталась, но мы бы тогда не встретились.

– Догадалась, кто это?

– Конечно. Здорово, что ты позвонил!

– Я тоже так думаю. Когда встречаемся?

– Давай сегодня? – предложила она.

– Вечером?

– Да, часов в восемь или полдевятого. Не поздно?

– Как скажешь, – заверил я. – А где?

– Приедешь в Свиблово?

Я пообещал, что приеду, и мы договорились уточнить время и место, дополнительно связавшись около семи.

Шеф примчался откуда-то вскоре после двух весьма оживленный. В своей демократичной манере он обошел отделы и закоулки и поздоровался с каждым сотрудником. Мне он по-свойски подмигнул, пожав руку, но ничего особенного не сказал. Затем поступила команда собраться у него в кабинете. У системного администратора Андрея Мышкина вчера был день рождения, и настало время его чествовать. Виновник торжества по сложившейся традиции выставил на кухонный стол пару тортиков и сам уже что-то жевал.

– Дорогой Андрей! – с чувством произнес ВГ, когда все столпились в кабинете, а те, кто не влез туда, выстроились в приемной. – Из надежного источника я знаю: когда ты пришел к нам в издательский дом, у тебя был план поработать тут максимум месяца три.

Мышкин, не успевший дожевать, чуть не поперхнулся.

– Но у нас особенная атмосфера, – бойко продолжал шеф. – Благодаря ей… сколько ты уже с нами?

– Лет пять уже, – выдавил из себя именинник.

– Если точнее, то пять лет и семь месяцев, – опять блеснул своей осведомленностью Всеволод Георгиевич. – Поэтому, дорогой Андрей, хочу сказать тебе: будь всегда на высоте стоящих перед тобой задач. Пусть тебя дальше ценят и любят! И на семейном фронте давно пора уже выдать результат. Демографическая ситуация в стране тревожная!

Шеф сделал паузу и набрал в грудь больше воздуха.

– Ура-а-а! – грянул он, будто поднимая батальон в атаку.

– Ура! – нестройно подхватили за ним отдельные активисты.

Завершилась церемония вручением конверта и аплодисментами. Мышкин раскланивался направо и налево, ни слова не говоря. Возможно, размышлял о том, что же за источник сдал его с потрохами.

Толпа сотрудников домика стала стремительно рассасываться. Всеволод Георгиевич направился следом за нами. В редакции он вместе с Нонной и Тимофеем принялся лично отбирать снимки для развернутого фоторепортажа. Материалу придавалось нешуточное политическое значение, так как был он посвящен профессиональному празднику – Дню счетовода. Раньше праздник отмечался неформально, в узком кругу за рюмкой чая, а в этом году молодой президент-либерал своим указом придал ему официальный статус. Не только при подборе фотографий, но и при их расстановке принципиально важно было учесть, кто более матери-истории ценен.

– Каневскую поставь наверх, – подумав, распорядился шеф, – она вредная. Если что, не простит нам. Историю с катером помните?

Про катер на Волге помнила вся редакция. Лариса Романовна Каневская управляла тогда департаментом учета и отчетности в Главном счетоводстве. Как-то ее со товарищи вывезли в составе делегации на симпозиум в Чебоксары. Мероприятие проходило четко по графику: после пары докладов и нескольких вопросов из зала дорогим гостям было предложено проследовать на пристань. Там пришвартовалось судно с напитками и запасами провизии. Для облегчения процесса прихватили с собой бармена с официантками и вышли на простор речной волны. По пути на остров, где в незапамятные времена якобы хранили добычу атаманы Стеньки Разина, участники симпозиума пили за процветание и укрепление системы, обильно закусывая. По дороге обратно уже только пели. Дирижировал ансамблем главный счетовод маленькой, но гордой республики. И только причалив к берегу в Чебоксарах, певучие гости с хозяевами сообразили, что отряд не заметил потери бойца. Ларису Романовну забыли на острове.

В сгущавшихся сумерках срочно снарядили спасательную экспедицию. Каневская мирно спала на лужайке под дубом, который по преданию видел Стеньку. Никакой беды не произошло, но Лариса Романовна запомнила чебоксарское гостеприимство на всю жизнь. И когда ее продвинули на повышение, в федеральный Фонд призрения убогих и сирых, любые посланцы этого города, какой бы вопрос не рассматривался, каждый раз оказывались обделенными и убывали несолоно хлебавши.

Отбор фото близился к концу, когда у меня зазвонил мобильный. Номер был незнакомый. Я тихонько вышел в коридор и поднес телефон к уху.

– Привет, Алексей Николаевич, – донесся голос, который я точно не слышал уже года полтора.

Понедельник поистине выдался щедрым на события.

– Здравствуйте, Вячеслав Вячеславович, – отозвался я. – Какими судьбами?

– Угадай!

– Проездом откуда-нибудь из Омска или Томска? Или даже с солнечного Родоса?

– А вот и нет. Я в Москве уже третью неделю, и есть интересная тема для разговора.

– Сейчас можете намекнуть?

– Не могу. Только лично.

Вячеслав Вячеславович умел создать интригу. Мы были знакомы года с девяносто четвертого, когда он делал самые первые шаги на телевидении, а я в газетном деле. Позже мой земляк окончательно нашел адекватное применение своим математическим способностям и жесткой логике, став консультантом по PR. Последнее время Вячеслав Вячеславович трудился под крышей одного известного социологического центра, но суть услуг, которые он оказывал, от этого не изменилась. Был он беспощадным прагматиком и здоровым циником, всегда интересным и увлекательным собеседником. В разных регионах нашей необъятной Родины, да и в столице тоже, водились у него разные обоюдно полезные контакты. Поэтому во время всевозможных предвыборных кампаний легкий на подъем консультант без дела не сидел.

– Ты во сколько сможешь? – энергично спросил он.

– Во сколько надо?

– Чем раньше, тем лучше, – ответил он серьезно.

– До шести из офиса никак не смоюсь.

– Давай сразу после шести на Арбате.

– На Старом или Новом?

– Станция метро «Арбатская», на улице прямо у выхода на Воздвиженку. Полчаса тебе хватит на дорогу?

– Как раз за это время доберусь, – прикинул я. – Значит, не намекнете?

– Нет, – отрезал он. – На месте расскажу.

Редакцию я покинул ровно в восемнадцать ноль-ноль. Все еще сидели за столами, хотя необходимости в том не было. Главный аналитик статью так и не прислал, и был недоступен для звонков. Его первый помощник пообещал Эрику прояснить вопрос завтра с утра. Мой пятничный клиент в идеальном костюме отбыл инспектировать филиал «космической» компании в Челябинске, и пресс-служба сама с нетерпением ждала его возвращения. Все прочие тексты были согласованы, вычитаны и собраны до кучи. Нонна покосилась на меня, когда я выключил компьютер, взял сумку и встал со стула, но ничего не сказала.

Народа в метро было много, и я, как ни старался, опоздал минут на пять. Вячеслав Вячеславович уже стоял на месте и любовался зданием военного ведомства. Был он при пиджаке и галстуке, на плече кофр из натуральной кожи с непременным ноутбуком внутри.

Я извинился. Терпеть не могу опозданий.

– Брось, не извиняйся, – сказал он. – Пойдем, тут совсем рядом одно заведение есть, не слишком шумное.

В заведении мы расположились за дальним столиком, и Вячеслав Вячеславович вальяжно поманил к нам официанта.

– Ты что будешь пить? – спросил он меня.

– Да мне потом еще встреча предстоит, – замялся я.

– Деловая?

– Вряд ли.

– Тогда можно чуть-чуть.

Мой знакомый заказал по пятьдесят граммов французского коньяка, две порции семги и какие-то салаты с сыром, оливками и маслинами.

– Не расплачусь с вами, – пошутил я.

– Не загадывай, – усмехнулся консультант.

Мы чокнулись и выпили.

– Ну, что у тебя в Москве? Как дела? – начал издалека Вячеслав Вячеславович.

– То как сажа бела, то пока не родила, – ответил я, призвав в помощь народную мудрость.

– Не родила, и на том спасибо. А карьерные перспективы?

– Нулевые.

– Может, сгущаешь краски?

– Отнюдь. Мне уже за сорок. На роли исполнителей требуются молодые, а в начальники берут своих, проверенных. Всё довольно просто, вы и сами это знаете, – широкими мазками обрисовал я картину происходящего.

– А чего вообще хотелось бы?

Я прожевал кусок семги и сказал:

– Вы прямо как кадровое агентство. Денег я хочу, и побольше, побольше.

– Маловато энтузиазма в голосе.

– Для начала сойдет, – возразил я. – Так что там у вас?

– Мне предложила сотрудничать одна компания, – медленно начал он. – Крупная компания. Даже очень крупная, пожалуй.

– Частная?

– Де-факто государственная, хотя числится акционерным обществом.

– С государством работать хотел бы меньше всего, – честно сказал я. – Вы мою кредитную историю знаете, с меня этой мерзости хватит.

Вячеслав Вячеславович пристально посмотрел на меня.

– Я пока ждал, думал, насколько ты за это время изменился, – сообщил он.

– И как? Страдания не исказили мое лицо?

– Нет. Хотя сутулиться ты стал больше.

– Переживу. Говорите уже, что нужно. Написать текст по сходной цене?

Специалист по выборам и прочим штучкам потеребил мушкетерский ус.

– Писателей найти не проблема, здесь их полным-полно. Мне нужен зам генерального, он же директор по связям с общественностью.

Я отложил вилку с наколотой на нее маслиной.

– Не понял. А вы на что?

– Я сам не хочу официальных должностей. Такова моя принципиальная позиция. Если угодно, бзик.

– И что, желающих больше нет?

– Желающие есть всегда, но они мне на хрен не нужны. Мне тут свой человек нужен, понятно? – без церемоний заявил консультант.

– Объясните, пожалуйста, – попросил я чуть севшим голосом.

– Я уже практически всё объяснил. Меня пригласили реформировать дирекцию под новые задачи. Дали в руки все необходимые полномочия. Кто рекомендовал, не скажу. Не имею права, уж прости.

– Как называется компания?

Он ответил. Я присвистнул: речь была о структуре, через которую шел весь оборонный заказ.

– Там же миллиарды.

– Причем не рублей, – конкретизировал Вячеслав Вячеславович.

– Это серьезно… насчет меня?

– Ты же не хочешь иметь дело с государством, – засмеялся он.

– Представляю, какой там бюджет у PR-службы.

– И мы можем распорядиться им.

– Мне надо подумать, – выдал я волшебную фразу, помогающую в подобных случаях.

Хотя подобного случая у меня еще точно не было.

– Нет времени думать, – сказал мой змей-искуситель. – Да или нет?

– У меня политическая физиономия не та, – использовал я другой аргумент.

– Ее придется спрятать до лучших времен. С постами и комментариями в социальных сетях тоже завязывай.

Я поводил вилкой по тарелке.

– Мне нужно больше информации.

– Она у тебя сейчас будет, – Вячеслав Вячеславович похлопал рукой по ноутбуку.

Где-то в животе заныло, и это была не семга.

– Итак?

– Согласен, – ответил я.

В двадцать часов двадцать одну минуту по Москве я выбрался со станции метро «Свиблово» прямо на улицу Снежную и, не спеша, зашагал по ее левой стороне. Нике я позвонил в семь, как и договаривались. Она подтвердила свою готовность.

Прическу своей знакомой я увидел гораздо раньше, чем всё остальное. В свете уличных фонарей она была великолепным ориентиром. Ника двигалась мне навстречу, цокая каблучками. Ее короткая юбка выгодно подчеркивала то, что надлежало подчеркнуть, под легкой кожаной курточкой белела рубашечка с расстегнутыми верхними пуговицами. Я сразу вспомнил наши акробатические этюды.

– Сколько лет, сколько зим! – сказал я, расплываясь в улыбке.

Она замерла в нескольких шагах от меня. Присмотрелась внимательнее. Потом ее глаза чуть не сделались размером с чайные блюдца.

– Узнала?

– Ты?

– Я, я. Москва – маленький город, верно?

Мы рассматривали друг друга еще секунд пять-шесть, и одновременно сделали шаг навстречу. Я обнял Нику, ощутив ее маленькую, но упругую грудь.

– Ну, ты даешь, – выдохнула она.

– Мы даем, – поправил я.

– Нет, ну как я тебя не узнала?!

– Грех на тебе. Там фото было, настоящее.

– Накажи меня за это, – засмеялась она.

– Накажу обязательно, от меня не скроешься, – пообещал я игриво.

– Как же классно, – сказала она.

– Я тебе понравился по переписке?

– Понравился, правда.

– Думаю, неслучайно. Зайдем куда-нибудь или прогуляемся?

– Давай просто прогуляемся, а то у меня времени мало, – предложила она. – Ты не обидишься?

– Обижусь.

– Ладно тебе, – она взяла меня под руку. – Рассказывай.

– Это ты рассказывай, красавица. Что привело в стольный град?

– Я диплом получила этим летом, – похвасталась отчаянная блондинка.

– Поздравляю!

– Спасибо. Отдохнула чуть-чуть, и сюда. Мы с мамой вдвоем приехали. Она в немецкую фирму устроилась, и я тоже. Правда, пока на испытательном сроке.

– У родственников живете? – спросил я.

– Да, сначала у тети жили, а сейчас квартиру снимаем. Наш дом совсем близко, один квартал отсюда.

– Нравится Москва?

– Конечно, – с воодушевлением произнесла Ника. – Совсем другая жизнь!

– Сейчас домой спешишь, наверное?

– Надо маме помочь сделать кое-что, она просила.

– Вот и на меня тоже кое-что свалилось вне плана, – сказал я. – Придется посидеть в ночи.

– Но мы же еще встретимся? – она заглянула мне в глаза.

Конечно, я подтвердил это предположение.

Глава десятая

Кто в курсе всего

Эрик смотрел в Интернете, как ливийские повстанцы бьют ногами золоченую статую Каддафи. Любительское видео было так себе, но всё равно впечатляло.

– Когда самого поймают, пинками не отделается, – кивнул я.

– Сам он тоже не церемонился, – заметил коллега.

Утро уже перетекало в день, но ясности с обложкой для нашего номера не прибавилось. Первый помощник главного аналитика не брал трубку, а звонить самому аналитику без санкции шефа Эрик не решался. Шеф же пропадал где-то в министерствах и ведомствах, решал вопросы. Мой пятничный собеседник еще не вернулся из командировки в Челябинск, но его пресс-секретарь обнадежила нас, сказав, что интервью ей нравится.

Я, впрочем, времени даром не тратил. Как выразился бы применительно к подобной ситуации нобелевский лауреат Александр Солженицын, раскинул на столе чернуху, то есть создал видимость бурной, кипучей деятельности. А сам, пользуясь тактической паузой, отшлифовал концепцию работы дирекции общественных связей оборонной компании. Соображения насчет ее будущей структуры были полностью готовы. Изучив наброски Вячеслава Вячеславовича, я творчески дополнил их. Компания имела обособленные подразделения в регионах, и мой земляк предложил ввести в их состав штатных специалистов по PR. Эту его идею я в принципе одобрил, но от себя добавил обязательное требование централизации бюджета, выделяемого на поддержание связей – дабы каждая копеечка поступала из центра с одобрения директора. На этом интересном месте меня вчера (вернее, уже сегодня) сморил сон.

В коридоре послышался какой-то шум, несколько раз хлопнули двери. Кажется, раздался и чей-то незнакомый голос.

– Полковника ищут? – усмехнулся Эрик.

– Уже до нас добрались?

Я встал и вышел посмотреть. Свернул в приемную и едва не налетел на офис-менеджера Ирину, которая шла с подносом в руках. На подносе испускали аромат кофейные чашки и лежали очень аппетитные вишневые рулетики.

– Привет, Ирина Юрьевна! Кого подкармливаешь? – спросил я.

Она тут же залилась краской. Вообще, Ирина краснела часто и по самым разным поводам. В издательском доме она работала довольно давно, и каждый год перед тем, как крикнуть «ура» и распустить народ на каникулы, шеф желал ей скорее обрести семейное счастье. Мужчины, не охваченные брачными узами, тоже вызывали у нее краску на лице.

– Гостям несу, – потупив очи, ответила она.

– А что за гости?

– Тише ты, всё слышно.

– Прямо не узнал тебя сегодня, – сказал я негромко. – Смотрю, жгучая брюнетка какая-то. Наверное, новая сотрудница.

Ирина сделалась краснее помидора.

– Прекрати сейчас же, – неуверенно потребовала она. – Я еще в июле волосы покрасила.

– Вот какой я невнимательный. Старенький уже.

– Ты не старенький, – возразила она.

– Спасибо тебе. Так что насчет гостей?

– Ах, Алексей Николаевич, ведь не отстанешь…

– Не отстану, пока не расскажешь, – согласился я.

– Из Питера, наши партнеры.

– Какие партнеры?

– Партнеры ВГ.

– Половые?

Ирина чуть не уронила поднос.

– Алексей Николаевич!

– Прости, это я для тонуса.

– Они наши учредители. Пусти уже, – прошептала она, делая попытку совершить обходное движение.

– А шеф где?

– Скоро будет. Пусти!

Я освободил ей дорогу и проследовал обратно в редакцию. Туда как раз подтянулась наш боевой корректор Настасья Кирилловна, и мы с ней тепло приветствовали друг друга. Она сотрудничала с журналом по договору подряда, и график у нее был очень гибкий. Впрочем, вполне адекватный зарплате.

– Нонна вас не дергает? – спросила она.

– Вроде нет пока.

– И хорошо. Вы уж ей сильно не перечьте, – присоветовала Настасья Кирилловна.

– Постараюсь, но сущность-то моя всё равно наружу лезет.

– Нашу сущность не задушишь, не убьешь, – она вздохнула.

Настасья Кирилловна мигрировала к нам из огромного орденоносного издательства, которое почти полностью скопытилось в условиях рынка. Ему она посвятила добрых двадцать лет жизни, если не больше. Была она истинной, коренной москвичкой из интеллигентной семьи и отлично знала свое дело. Вполне могла бы работать и редактором: во всяком случае, текст чувствовала превосходно, подмечая малейшие литературные огрехи. За последнее, как и за острый язычок, ее и недолюбливала Нонна, а заодно с Нонной и закадычные подруги зама по творчеству.

Наша фирма по кадровому составу была, пожалуй, не совсем типичной для Москвы. Явное большинство в ней составляли такие же мигранты, как я. По ним свободно можно было изучать географию страны.Нонна перебралась в столицу из своей Удмуртии примерно в одно время с шефом и начинала карьеру в ежеквартальном листке для счетоводов второго разряда. Далее случился в ее жизни банк средней руки с его пресс-службой (подозреваю, что без протекции мужа не обошлось), и только затем судьба свела с «Вестником». Она явно стремилась окружить себя надежными людьми, а таковыми в ее представлении являлись однокурсницы-землячки. Одна этим летом ушла в декрет, и на опустевшее место была тотчас принята другая, служившая ранее в некоем республиканском госучреждении.

В отношениях с обеими я тщательно выдерживал дистанцию, избегая любой откровенности. Об их профессиональных качествах я был невысокого мнения, но к качеству в нашем глянце для начальства предъявлялись довольно щадящие требования. Правда, порой моя гадская сущность действительно не выдерживала, и под сводами редакции звучали шуточки, крайне неприятные удмуртской диаспоре. Зато Настасье Кирилловне мои словесные упражнения, равно как и манера письма, приходились очень даже по душе.

– Вам надо бы свое резюме куда-нибудь закинуть, – тихонько сказала мне Настасья Кирилловна, когда Эрик отлучился из помещения.

Дизайнер Тимофей, окопавшийся в углу, как обычно, не расставался с наушниками. Параллельно он верстал статью с кучей графиков и диаграмм, показывающих, как неуклонно растут наши рублевые и валютные резервы благодаря мудрой, до миллиметра выверенной политике Главного счетоводства страны.

– Куда? С улицы не возьмут, – я пожал плечами.

– Разве вы с улицы? В «Негоциант» хотя бы попробуйте, им нужны талантливые ребята. Какие у них заголовки! Красота.

– Закидывал, даже с редактором отдела общался.

– И что же?

– Культурно дали понять, что не нужен, годы якобы не те. За нос не водили, отдаю должное.

– Очень жаль. Но вы всё равно ищите, не переставайте, – Настасья Кирилловна полезла в сумку и достала оттуда шоколадный батончик с орехами. – Возьмите, для мозгов полезно.

– А вы?

– Берите-берите, у меня два бутерброда с колбасой. Мне их осилить надо. Не обратно же домой нести?

Благополучно завершив свои дела до появления Нонны, я выслал оба файла Вячеславу Вячеславовичу и тут же получил подтверждение, что моя корреспонденция доставлена адресату. Почти одновременно с этим пришло смс от Марины. Она интересовалась моими планами на утро четверга, когда у нее завершалось очередное дежурство. Я игриво ответил ей в том духе, что раннее пробуждение, как и позднее засыпание, для меня не проблема. Мы обменялись виртуальными улыбочками, после чего наметили новое свидание в Сокольниках на половину девятого.

Нонна зашла в редакцию без пяти двенадцать. Само собой, погружению в процесс творчества опять предшествовал обстоятельный перекур. После его завершения подруги обсудили последние скидки на одежду и обувь, а также на посещение ресторана «Пони», который функционировал рядом с нашей обителью на Большой Кафтанной. Наконец, когда наиболее актуальные темы были исчерпаны, настал-таки черед материалов, идущих в номер. Нонна, тяжко вздохнув, взялась за текст, присланный из очередного областного счетоводства и уже обработанный ее бывшей однокурсницей.

– Инна, ты читала материал? – спросила она через несколько минут.

Подруга вскинула голову.

– Читала. А что не так?

– Я процитирую, а ты просто послушай. Готова? «Наш финансовый орган уверенно смотрит в будущее». Конец цитаты.

Мы с Эриком прыснули, Настасья Кирилловна была в полном восторге.

– Ну и что? – растерянно ответила Инна.

– Я, конечно, всё понимаю. Мы пишем в основном на канцелярском языке. Но не до такой же степени!

– Я сокращала, но подумала, что, может, так и надо, – пробормотала в свое оправдание наш второй редактор-эксперт.

Инна смотрела в клавиатуру, не поднимая глаз.

– В общем, я закрою текст в сети, а ты поправь его прямо сейчас, – скомандовала Нонна. – Мы всё-таки не писари, а журналисты. Попрошу не забывать!

Сегодня она явно была настроена раздавать пистоны, невзирая на лица.

Работа закипела. Стало понятно, что сдача номера действительно близка. Перейдя к другим текстам, Нонна похвалила Эрика, которого всегда только отмечала и ставила в пример. Мои материалы тоже были сданы вовремя, однако ни этот факт, ни их форма с содержанием не удостоились ее доброго слова. Напротив, один из подзаголовков показался нашему строгому заму чересчур легкомысленным.

– Давай, будь серьезнее, – сказал она, что-то исправляя в репортаже.

Настасья Кирилловна с тревогой глянула на меня, предчувствуя стычку, но ошиблась в прогнозе. Я как раз думал сразу о двух вещах: как удрать из офиса, если позвонит Вячеслав Вячеславович, и не стоит ли самому позвонить Нике, пока свежи впечатления от встречи. Поэтому реакции с моей стороны не последовало.

Выйдя помыть кружку после кофе, я услыхал из-за приоткрытой двери в кухню громкие голоса. Стартовал дневной раунд предвыборных дебатов. Тон опять задавали Марат и Алиса.

– Арабской весны, значит, хотите? – спрашивал Марат.

– Не арабской, а российской, – с вызовом отвечала его оппонентка.

– Уже забыли, как царя свергали, и что потом было?

– Опомнитесь, двадцать первый век на дворе!

– Век новый, а приемчики старые.

– Не пугайте, пуганые мы. Один человек не может всеми управлять и всё контролировать.

– А кучка миллиардеров сможет?

– Кучка сейчас правит!

Я на цыпочках прокрался мимо кухни, дабы не оказаться втянутым в бесконечный и беспощадный спор.

Примерно в половине второго наведался шеф. Выяснилось, что Всеволод Георгиевич прибыл в офис гораздо раньше Нонны и тотчас уединился с гостями из северной Пальмиры. Гости обсудили с ним свои учредительские дела и тихо-тихо испарились. Меня так и подмывало спросить, что означает их визит и не связан ли он с вопросом о преемнике.

Естественно, при всех шеф ничего такого не сказал. Он уточнил ситуацию с обложкой и пообещал лично позвонить главному аналитику, от которого мы до сих пор не удостоились ни ответа, ни привета. Наш предводитель был по своему обыкновению бодр и подтянут. Меня он похлопал по плечу, а Эрика утащил за собой в кабинет. Мой сосед вернулся оттуда удрученный: ВГ при нем набирал заветный прямой номер аналитика, но тщетно. Помощник же, которому удалось дозвониться после ряда попыток, проинформировал, что готовится к совещанию, и посоветовал связаться с ним ближе к вечеру.

В два, как обычно, у меня настал обед. К этому времени кухня, наконец, опустела, все участники и участницы второго дневного раунда предвыборных дебатов разбрелись по своим кабинетам. Компанию мне традиционно составили Тимофей и заведующая отделом подписки Полина. Раньше четвертым членом кружка был Эрик, но с некоторых пор он стал ходить в столовую неподалеку от офиса. По его словам, организму при вечно сидячей работе требовалась хотя бы минимальная физическая нагрузка. Полина, которая доселе откровенно и без затей симпатизировала ему, после такого маневра сменила милость на гнев. При каждом упоминании о своих взаимоотношениях с Эриком она нервничала и чеканила: «Он наказан!»

– Когда я работал в редакции «Ресторанных вестей», – неспешно вспоминал Тимофей, опустошая увесистый контейнер с мясом и гречкой по-домашнему, – зарплату запросто могли задержать.

– Странно, времена же тучные были, – сказал я, лакомясь пресноватыми макаронами по-флотски, принесенными из гастронома.

– Да, в Москве каждый день новые заведения открывались. От рекламы отбоя не было, – подтвердил дизайнер.

– И денег не платили, что ли? Бартером рассчитывались?

– Бартером тоже рассчитывались, верно, – кивнул он. – Была у нас сотрудница, так она ходила по всем этим заведениям, дегустировала, а потом расписывала эти блюда в газете. Умела подать.

– С ней ожирения не случилось? – спросил я.

– Нет, шеф ее уволил. Решил, что много жрёт.

– Ну а с зарплатой почему проблемы возникали?

– А шеф просто говорил: «Зачем тебе зарплата? Приходи на следующей неделе». Юморист был еще тот.

– Надо было в суд на него подать, – обозначила свой подход Полина, которая уже доедала лапшу с курицей.

Тимофей только хрюкнул, перекусывая какую-то жилу.

– Ты что это хрюкаешь? – возмутилась она.

– Это у тебя какая по счету работа?

– Если по-настоящему, то первая. Я здесь шесть лет уже. Да ты сам в курсе.

– Вот! – Тимофей поднял вверх указательный палец, для чего даже отложил в сторону вилку. – Только первая. А я и до «Ресторанных вестей» три места сменил, и потом, до нашего журнала, еще кое-где поработал.

– Ветеран труда? – съязвила Полина.

– Почти. Кто судился, немного получил. Официально все на минималке сидели, как у нас тут.

– Наш Всеволод Георгиевич никого еще не кинул, – вступилась за руководство заведующая подпиской.

– ВГ мужик хороший, – охотно согласился Тимофей, – поэтому я никуда отсюда и не срываюсь. Сейчас хоть что-то в смысле доходов-расходов планировать можно, а для семьи это важно.

– Рано ты женился, – прищурилась Полина.

– Тебя не подождал.

– Очень ты мне нужен! Мой идеал мужчины другой.

– Гламурный подонок, что ли? – не остался у Полины в долгу наш отец и муж.

– Ох-ох-ох, какие мы слова знаем!

Увлекательному ходу завязавшейся беседы помешал телефонный звонок. Полина схватила трубку и сексуальным голосом сказала:

– Журнал «Вестник счетовода», слушаю вас.

Продолжая слушать, она одной рукой живо собрала манатки и выскочила из кухни. То была довольно типичная сцена. Отделу подписки расслабиться не давали, названивая из всех регионов и часовых поясов. Мы с Тимофеем уже хотели обстоятельно обсудить первый тур группового этапа Лиги чемпионов, когда наше уединение нарушила Настасья Кирилловна.

– Я у вас чайку украду, – сообщила она, проходя к кулеру.

Тут заиграл мобильник у Тимофея, и настал черед дизайнера выскакивать в коридор. Распахивая дверь, он чудом не прибил Юлю с листком в руке.

– А Нонны нет? – спросила та, заглядывая через порог.

– Как видишь, – лаконично ответил я.

Юля еще раз заглянула через порог и, кажется, даже под стол.

– Лёша, может, вы мне объясните, чем теперь эта девушка занимается? – обратилась ко мне Настасья Кирилловна, когда Юля прикрыла за собой дверь.

– Окончательно ничем, – в двух словах объяснил я.

– Послушайте, но это ведь как-то называется?

– Связи с органами власти и СМИ.

– Боже мой, она же совершенно безграмотный человек!

– И Нонну ищет не просто так потрепаться. Держу пари, будет просить ее переписать пресс-релиз.

Настасья Кирилловна только руками всплеснула. Юлю она инстинктивно не выносила, и та в ответ косилась на нее. Прежним занятием новоиспеченного пресс-атташе была организация тренингов для счетоводов. Посещаемость их в итоге оказалась удручающе низкой, и лавочку тихо прикрыли. По доброте своей душевной шеф никого не выгонял сам, даже конченых раздолбаев. По крайней мере, каждому, кто проштрафился, давал дополнительный шанс на исправление. К тому же Юля, занимая стратегически выгодную позицию возле приемной, не упускала возможности поклониться в пояс Всеволоду Георгиевичу или зайти посоветоваться с ним по малейшему поводу и без.

– Зачем же вы скромничаете? – упрекнула меня Настасья Кирилловна. – Только посмотрите, кто вперед лезет.

– Знаете, – серьезно ответил я, – моя мама очень хотела, чтобы я стал кандидатом наук. Один из доводов был таким: «Все дураки защитились». На это я обычно отвечал: «Поэтому и не хочу в одну компанию к ним».

Почти сразу после трапезы случилось страшное. Внезапно выяснилось, что к согласованному после долгих мучений интервью с депутатом Грузиловой нет фото. Сотрудница, отвечавшая за согласование, уверяла, как герой Аркадия Райкина, что за рукава она ручается, а вот за пуговицы ни-ни. Образно, разумеется. О фото, мол, речь не шла, текст же в наличии имеется, и отстаньте. Все долго переглядывались, не отваживаясь предпринять неизбежный шаг. В создавшемся положении предстояло звонить главной помощнице Наины Степановны, которая слыла еще одной живой легендой.

Была она подслеповата и глуховата, поэтому недоверчива и подозрительна до чрезвычайности. Ее регулярно накрывали приступы то ли рассеянности, то ли бестолковости, следствием которых являлись удивительные вещи. Как-то раз, после нашей просьбы присовокупить к материалу биографическую справку о народной избраннице, Ангелина Прокофьевна оперативно переправила нам исчерпывающую декларацию о доходах и имуществе депутата Госдумы. Вся редакция с удовольствием читала и смаковала, сколько квартир числится за парламентарием, какими транспортными средствами владеет Грузилова и каков метраж ее дачного участка в Жуковке.

На абсолютно невинную, самым ангельским тоном высказанную просьбу Ангелина Прокофьевна могла отреагировать как бык на тореадора. Считая ее клинической идиоткой, связываться с ней боялись, поскольку Наина Степановна зачем-то прислушивалась к ее мнению. Подрыв же отношений с Грузиловой был равносилен обрушению наших акций на бирже – конечно, если бы таковые существовали. Поэтому, когда открылась вся глубина пропасти, было предложено бросить жребий. Короткую спичку вытянул Эрик, и звонить в депутатскую приемную пришлось ему.

За десять минут телефонного разговора мой молодой коллега проявил чудеса дипломатического этикета, превзойдя сам себя. Ангелина Прокофьевна смиловалась над нами, но твердо заявила, что по электронной почте ничего отправлять не станет. За фотографией, дескать, должен подъехать курьер. Мы обменялись красноречивыми взглядами. По-моему, было ясно, что вздорная старуха элементарно не умеет пользоваться компьютером. Возможно, даже боится включать его, чтобы ее не ударило током. Тем не менее, деваться было некуда, и наш курьер с говорящей фамилией Скороходов, проклиная судьбу, потащился на Охотный ряд.

Потянулись томительные, как целые часы, минуты ожидания. Тимофей уже предложил разыскать подходящий снимок в Интернете и не париться, но на него дружно накинулись, как на вредителя и убийцу, и он умолк. Напряжение достигло апогея, когда вдруг ожил мой мобильный телефон. То был Вячеслав Вячеславович, и я скорым шагом переместился на опустевшую кухню.

– Можем увидеться? – начал он сходу.

– Сложно сейчас.

– Надо. Придумай что-нибудь.

– А что произошло?

– Не по телефону, – напомнил опытный конспиратор.

– Ладно, попробую.

– Доезжай до «Третьяковской», оттуда набери меня, – дал он четкое указание.

Нонне я соврал, что позвонил один мой автор, ученый-профессор, срочно улетающий за границу. Дескать, очень просил передать ему экземпляр журнала. Нонна с отсутствующим видом кивнула в знак согласия. Когда я, запихнув номер «Вестника» в сумку, уже был готов к выходу, Скороходов доставил-таки фото от Ангелины Прокофьевны. Бдительная помощница Грузиловой передала его нам на допотопной дискете, которая никак не хотела открываться.

Выход с «Третьяковской», когда бы я ни оказался там, вечно был каким-то замусоренным и заплеванным, и публика, сновавшая через него, отличалась повышенной агрессивностью. Хотя, возможно, это мое сугубо индивидуальное, крайне субъективное мнение. Я отошел чуть подальше от торговцев шнурками и программами телепередач и набрал номер Вячеслава Вячеславовича.

– Ты подъехал? – спросил он, взяв трубку после первого звонка.

– Да, стою наверху.

– Поворачивай направо в первый переулок.

Следуя его подсказкам, я через пять минут добрался до старинного серо-зеленого дома размером в полквартала. Дом был на самом деле очень старым – судя по его архитектуре, гораздо старше нашего прибежища на Большой Кафтанной. Стукнуло ему, наверное, лет сто пятьдесят, а то и сто восемьдесят. У подъезда с высоченными дверьми из дуба висела красная вывеска с длинным названием, содержавшим слова «оборонный заказ». Она чем-то напомнила мне военкомат.

Вячеслав Вячеславович встречал меня на КПП. Пропуск был уже заказан, я предъявил паспорт охраннику в форме, и мы с моим земляком двинулись по длинному коридору со сводчатым потолком и ковровой дорожкой на полу. Стены этого дома, похоже, были какой-то невероятной толщины. Мне пришла в голову параллель с монастырем, и я озвучил свою версию.

Пиарщик и математик в одном лице захохотал.

– Угадал с точностью до наоборот, – сказал он, утерев выступившую слезу.

– Что вы имеете в виду?

– Расскажу после экскурсии. Пока смотри, запоминай.

В конце коридора мы повернули влево, прошли еще немного и поднялись по крутой лестнице на третий этаж.

– Вот наши владения, – сделал приглашающий жест Вячеслав Вячеславович.

– Дирекции?

– Строго говоря, пока просто отдела. Это мой временный кабинет, – показал он на казенную дверь без номера и таблички.

– Заходить не будем?

– А смысл? Всё мое ношу с собой.

– Чья дверь следующая?

– Исполняющей обязанности начальника отдела. Сюда можем зайти, – и мой спутник взялся за ручку.

Владычица кабинета сидела за громоздким монитором давно вышедшего из моды образца и ловко бегала всеми пальцами по клавиатуре. При звуке открывающейся двери она прервалась и вопросительно посмотрела на нас.

– Эвелина, познакомьтесь. Это Алексей.

– Очень приятно, – произнесла Эвелина без всякого выражения.

Я внимательно и довольно бесцеремонно ее рассматривал. Бледное лицо почти без косметики, голубоватые глаза. Прическа под мальчика. Возраст между тридцатью пятью и сорока, худая, без ярко выраженных форм, одета в темный брючный костюм и светлую блузку.

– Вы что-то хотели, Вячеслав Вячеславович? – спросила она, в свою очередь, не отрывая взгляда от меня.

– Шли мимо, хотел узнать про наш листок, – небрежно ответил он.

– Тираж получили. Я отложила немного для общих нужд, можно взять на тумбочке.

Возле окна, на тумбочке, лежала стопка корпоративных газет. Я взял одну. Называлась она коротко: «Заказчик», и мне отчего-то подумалось про махровую уголовщину из сериала «Бандитский Петербург». С первой полосы уставился на меня мордастый мужик, и прямо под фото начинался его доклад на собрании акционеров. Доклад продолжился и на второй полосе, заняв ее всю без остатка. На третьей рапортовали о чем-то региональные подразделения. О чем, сразу понять было сложно: в глазах зарябило от цифр. Четвертую, последнюю полосу открывал мини-очерк, по-моему, об оружейных дел мастере. Я прочел первую фразу «За плечами у Захара Трифоновича большой трудовой путь», вздрогнул и перевел взор на газетный подвал. Завершали титанический труд несколько общегосударственных знаменательных дат с предельно кратким их описанием, а также объявление о надвигающемся легкоатлетическом кроссе, который, естественно, символизировал единство матушки-России. Явка на мероприятие была обязательной.

– Бери, почитаешь, – предложил Вячеслав Вячеславович.

– Спасибо. Я, собственно, уже ознакомился.

В глазах у Эвелины при этих моих словах проскочило что-то живое.

– Ну, мы вас покинем, – куратор связей с общественностью раскланялся с ней.

Я тоже попрощался и первым покинул территорию исполняющей обязанности. Помня про наш первоначальный уговор, вопросов пока не задавал. Далее мы с консультантом наведались в просторную комнату напротив. Там за столом, заваленным бумагами, сидела совсем молоденькая девушка, вскочившая при нашем появлении.

– Сидите, сидите, – сжалился мой экскурсовод.

– Вам чаю или кофе? Есть растворимый и натуральный, – проявила гостеприимство девушка.

– Алексей, это Тамара. Специалист по мониторингу прессы, – прокомментировал Вячеслав Вячеславович.

Тамара тоже очень внимательно посмотрела мне в глаза, словно хотела прочесть в них свою судьбу.

– А второй компьютер чей? – поинтересовался я.

– На нем работает Феликс, наш дизайнер-верстальщик, – с готовностью отозвалась Тамара. – Но его сейчас нет, он на гибком графике.

– Так это он газету верстал?

– Да, и макет разрабатывал.

– Понятно, – сказал я.

Расставшись с предупредительной Тамарой, мы спустились по другой лестнице, похожей на первую, миновали что-то вроде полутемного тамбура и очутились во внутреннем дворе необъятного здания. Изнутри оно оказалось неопределенно-грязного цвета, порядком облупленным. Под ногами у нас был настоящий булыжник. Сверху виднелся кусок пасмурного неба, а вокруг нас не было ни души. «Какой-то расстрельный дворик», – подумал я.

– О чем размышляешь? – нарушил молчание Вячеслав Вячеславович, со вкусом закурив.

– О дворике.

– В каком смысле?

– Тухачевского не здесь в расход выводили?

Консультант стряхнул пепел с сигареты.

– Насколько я знаю, на Лубянке. Правда, у нас периодически повторяют, что из кабинета генерального виден Магадан.

– Вы проверяли?

– Не довелось. Но прямо перед моим окном одна из башен Кремля. Если хочешь, покажу.

– Обойдусь, – сказал я. – Говорить-то уже можно?

– Можно. Я на всякий случай в кабинетах лишнего себе не позволяю, да и в коридорах тоже.

– А камеры?

– К одной стоим спиной, вторая этот сектор не берет. Так что по губам никто ничего не расшифрует, а звук они не пишут. Как тебе газета?

– Адский ад, – откровенно ответил я. – Только не обижайтесь.

Пиарщик захихикал.

– Я подключился к процессу слишком поздно, ну и специально дал Эвелине самовыразиться.

– Чем она раньше занималась?

– Вообще, со стажем человек. Москвичка. Поработала в PR-агентстве, потом в одной из партий пресс-секретарем.

– Партия хоть реальная была?

Он привел мне название партии и фамилию вождя, известного в прошлом деятеля демократической волны, кумира нескольких миллионов россиян.

– Что же тогда хрень такую гонит? Самой не стыдно?

– Знаешь, какая у нее зарплата?

Эвелине, как выяснилось, платили еще меньше, чем мне в «Вестнике счетовода».

– И как это понимать прикажете? Я тогда лучше при своих товарищах Корейко останусь.

– Не путай себя с ней, – в ответ невозмутимо посоветовал Вячеслав Вячеславович. – Она только и.о., и у нее всего лишь отдел из двух калек. Ты будешь директором полноценной службы.

– Повторяйте это чаще, ладно?

– Так и быть, – улыбнулся он. – Сам-то сколько денег хочешь? В прошлый раз ведь не раскололся, обещал подумать.

– Хотя бы два моих нынешних оклада. В месяц.

– Сколько-сколько? – не поверил он.

– Мало?

– Лёша, давай не смеши народ. Если назовешь такую сумму, тебя вообще серьезно не воспримут.

– А какую называть? – спросил я немного растерянно.

– Умножь еще на два и ниже этого предела ни за что не опускайся. Даже так: накинь сверху еще процентов тридцать, чтобы поторговаться.

– А вы? – намекнул я.

– Я себя не обидел. Отдельный мой интерес обсудим отдельно, если дело выгорит. Генеральный сейчас в командировке на объекте в Приморье, ожидаем его завтра. Хотелось, чтобы ты сам всё здесь увидел без суеты. И… готовься к собеседованию.

– Вы про монастырь обещали рассказать, – напомнил я.

Вячеслав Вячеславович снова захихикал.

– Генеральный фантастически охоч до женского пола, просто маньяк в этом смысле. Он и карьеру себе сделал через одно место. Так что у нас как бы монастырь с обратным знаком.

Обратно к метро я шел один. Чтобы иметь больше времени для анализа, выбрал длинную дорогу в сторону «Новокузнецкой». Вячеслав Вячеславович перед расставанием пообещал мне всяческую поддержку, зримую и незримую, и заверил, что будет гарантом совместного проекта. Он честно предупредил, что генеральный – человек непростой, даже тяжелый. Сериал сериалом, но бизнес этот деятель действительно начинал на невских берегах. С личным составом гендиректор миндальничать не привык и в выражениях себя не стеснял. На планерках часто колотил кулаком по столу, а однажды запустил в адъютанта пепельницей. Впрочем, после тесного сотрудничества с некоторыми господами предпринимателями в родном городе я ничему подобному не удивлялся.

До необходимости полноценной работы с общественностью и СМИ здесь дозрели не сразу. Были сознательные сторонники, но оставались и противники якобы лишней надстройки. Скрытую фронду возглавила дама еще из прежних, совсем кондовых времен, главный счетовод всей компании («И тут счетоводы впереди», – подумал я). Средства отпускались крайне туго, с жутким стоном и скрежетом, на каждый чих требовалась служебная записка с визами всех служб. Вячеслав Вячеславович как бывалый профессионал приспособился и к этой реальности. Конечно, крепко помогало то, что ему был открыт прямой доступ к телу гендиректора.

«Главное – не робей!» – сказал мне земляк в виде напутствия. Плоды нашего с ним совместного творчества были уже переправлены первому лицу, и, кажется, вызвали положительную реакцию. Последним в повестке дня значился вопрос о кадрах.

– Нынешние два с половиной сотрудника – это, конечно, полная ерунда, самодеятельность, – безапелляционно вынес вердикт Вячеслав Вячеславович. – Штат расширим хотя бы человек до восьми, а дальше посмотрим. Какие-то функции можно будет отдать на аутсорсинг.

– Слушайте, не многовато для начала? – поосторожничал я.

– Такие вопросы надо закрывать сразу и потом закреплять плацдарм, – вполне по-военному отрезал он.

Я вспомнил свою парламентскую практику. Резон в его высказывании, безусловно, был.

– Что будешь делать с нынешним составом? – спросил мой гарант.

– Это разве я должен решать?

– Кто же еще? Ты преемник.

При слове «преемник» я вздрогнул. Собеседник истолковал это по-своему.

– Страшновато всё-таки? Или жалко людей?

– Меня не жалели, – ответил я, – и мне чужой команды не надо.

– Никого не оставишь? Эвелина-то могла бы пригодиться, – Вячеслав Вячеславович оценивающе поглядел на меня.

– Пригодится кому-нибудь еще, – подвел я черту под обсуждением.

Теперь, вручив пиарщику экземпляр «Вестника» на память (он крепко удивился), я брел по Пятницкой. Муки совести меня не терзали. Я и раньше-то гнал их куда подальше, а Москва вытравила из организма последние остатки чистоплюйства. Наверное, жаль, что произошло это поздновато по жизненным меркам. Поэтому я просто прикидывал, как лучше произвести впечатление на нового работодателя. Пустить ему больше пыли в глаза.

Рядом с фонтаном, на самом подходе к метро, меня потревожил пока еще действующий работодатель. Звонила Нонна. Ситуация с обложкой становилась хуже и хуже. Главный аналитик прислал-таки нам готовую статью, но вскоре перезвонил его первый помощник и дал полный отбой. Автор, оказывается, еще раз внимательно перечитал свое творение, и на свежую голову оно ему решительно не понравилось. В итоге материал вообще сняли с номера, и все хлопоты Эрика пошли коту под хвост. Мне в связи с вышеизложенным надлежало потеребить пресс-службу важной компании на Шаболовке и, кроме того, прямо сейчас мчаться на Маросейку. Там, в министерстве, через полчаса должен был состояться брифинг верховного счетовода всея Руси, которому был высочайше дарован ранг вице-премьера. Сверхзадачу, пользуясь терминологией Станиславского, мне сформулировали так: записать всё-всё, что он скажет, и попробовать договориться насчет хотя бы краткого интервью с фотографией на обложку.

– Он уже сто лет никому интервью не давал, кроме телевидения, – скептически заметил я.

– Может, тебе даст, – фыркнула Нонна.

– Ну-ну.

– У тебя диктофон с собой?

– Всегда с собой.

– Вот и поезжай.

– Аккредитацию-то оформили? – успел спросить я.

– Оформили, не волнуйся.

– Приняли вправо, вправо! К обочине! Освобождаем дорогу! – гремел усиленный матюгальником голос.

На моих глазах расчищали путь кортежу. Из-за него я задержался с переходом улицы и немного нервничал. Наконец, отрывисто вякнула сирена, и мимо промчались два больших черных джипа, сопровождаемые полицейской машиной с мигалкой.

– Никак не наездятся. Гонщики…

Я инстинктивно обернулся, но по лицам не смог понять, кто из прохожих столь верноподданнически настроен. Регулировщики замахали полосатыми жезлами, и жизнь мигом возобновила течение свое. Спустя минуту я уже был возле министерского подъезда. Как выяснилось внутри, нервничал я напрасно: верховный счетовод опаздывал. Вернее, задерживался.

Прессу запускали в малый зал, где мне как-то посчастливилось побывать на подписании договора о списании долгов то ли Монголии, то ли Гвинее-Бисау. Миновав рамку металлоискателя, я взялся за телефон, чтобы заранее отключить звук. В этот самый момент раздался сигнал вызова. На дисплее высветилось: «Ника».

– Ты почти вовремя, – сказал я вполголоса.

– Ой. Работаешь?

– Министра-капиталиста ждем.

– Настоящего? – от души поразилась она.

– Чуть ли не самого главного.

– Вот это да! Круто!

– А что у нас вечером? – прямо спросил я.

Ника засмеялась.

– Ты меня опередил с вопросом.

– Приезжай ко мне на Алексеевскую. Приедешь?

– Я сегодня до восьми на работе.

– Мы потом куда-нибудь торопимся?..

Зал заполнился, а главного персонажа всё не было. Я приготовил орудия труда, посмотрел в потолок с лепниной, затем от нечего делать даже проставил дату в блокноте и обвел ее жирным квадратом. Внезапно кто-то завозился и жарко засопел у меня над ухом, а потом тронул на плечо.

– Привет коллеге!

Повернувшись на голос, я тотчас узнал его обладателя, специального корреспондента конкурирующего журнала «Казна». Мы с ним пересекались на паре-тройке мероприятий, а сравнительно недавно он упился до свинячьего визга на научной конференции, которую организовал наш издательский домик. Наверное, по причине сильнейшей интоксикации этот товарищ забыл даже упомянуть «Вестник счетовода», когда, очнувшись, писал свой репортаж.

– И вам не болеть, – вежливо ответил я.

– Сколько сегодня народа, а? С чего бы? – продолжал он задавать вопросы, словно брифинг уже был в разгаре.

– Скоро узнаем, – предположил я.

– Всеволод Георгиевич-то ваш голова, – сменил пластинку спецкор. – Как он счетоводство-то плотно прихватил!

– А вы слышали, что Ганди приехал в Данди? – задал я встречный вопрос, услыхав про голову.

– К-какой Ганди? – не понял коллега из «Казны».

На нас зашикали, призывая к тишине, и вопрос остался без ответа.

Судя по моим часам, верховный счетовод Мудрин опоздал на шестнадцать минут. По нынешним стандартам, можно сказать, явился вовремя. При виде его я вспомнил, что забыл узнать у Нонны тему сегодняшнего брифинга. Выручил пафосный пресс-секретарь, державшийся так, будто он был верховным счетоводом.

– Уважаемые друзья, Корней Леонидович хотел бы поделиться видением проблем бюджетного планирования, – торжественно объявил он.

Его шеф заговорил, а я задумался о своем, насущном. Диктофон исправно записывал умные мысли. Слова «оборонный заказ» в исполнении выступавшего мгновенно заставили меня обратиться в слух.

– Мне не представляется правильным резкое наращивание расходов на оборонно-промышленный комплекс в предстоящие три года, – размеренно продолжал вице-премьер. – Наши резервы значительно сократились за период кризиса, и, если говорить образно, мы уже не можем себе позволить и пушки, и масло.

Коллеги из других федеральных редакций разом оживились. Кажется, в воздухе запахло сенсацией. В наступившей паузе раздался вопрос сотрудницы телеканала Russia Forever (сокращенно RF):

– Означает ли это, что у вас теперь особая позиция по сравнению с позицией президента?

Верховный счетовод устало улыбнулся.

– Я бы не делал таких поспешных выводов, – ответил он. – Мы постоянно находимся в контакте и с президентом, и с премьер-министром. Идет нормальное обсуждение того, что необходимо обсудить.

– Премьер-министр в курсе вашего видения? Вы с ним это обсуждали? – выкрикнул корреспондент газеты про лидера и сиськи.

Его явно беспокоило всё, что было связано с национальным лидером.

– Премьер-министр всегда в курсе всего, – выкатил фразу дня Корней Леонидович.

По залу прошелестел хохоток.

– Вас по-прежнему связывают особые отношения с премьер-министром? – поддала жару девушка из всезнающего «Негоцианта».

– Извините, но у нас сейчас немножко другая тема. Об отношениях с премьер-министром в другой раз, если позволите, – вежливо уклонился от новой дискуссии хранитель государевых резервов.

– А когда состоится ваша следующая встреча с президентом? – спросил кто-то из посланцев информационных агентств.

– Мы встречаемся по мере необходимости. У президента очень плотный график, да и ваш покорный слуга не скучает на работе, – развел руками Корней Леонидович.

– То есть, вы по-прежнему можете просто поднять трубку, позвонить ему и договориться об аудиенции?

– Да, спецсвязь у меня пока не отключили.

– А скажите еще…

Вопросы посыпались градом. Естественно, я мигом понял, что ни о каком интервью, даже сверхкоротком, речи быть не может. Верховный счетовод и в лучшие-то годы виртуозно ускользал от контактов. Его до дверей могут не довести, живьем порвут на куски, подумал я. Пафосный пресс-секретарь уже поглядывал на часы, намереваясь закругляться. Как и положено, брифинг получился быстрым, но веселым. Телевизионщики вострили свои звуковые удочки, готовясь на бегу перехватить Корнея Леонидовича, чтобы задать ему дополнительные, еще более эксклюзивные вопросы. И я без малейших терзаний проигнорировал изначально дурацкое задание Нонны.

– Мудрин это голова. Его и на Западе везде хорошо знают и уважают, и вообще, он человек в высшей степени авторитетный. Из ближнего круга! – особо подчеркнул Всеволод Георгиевич. – Мудрин никогда просто так ничего не говорит.

По прибытии в редакцию «Вестника» я подробнейшим образом доложил Нонне и шефу про увиденное и услышанное мною. Завязался беглый обмен мнениями.

– Всеволод Георгиевич, но это он всё-таки о президенте сказал, – с элементом священного ужаса возразила Нонна.

– Президент у нас, конечно, очень большой начальник, но ты же сама понимаешь, с кем Корней Леонидович дружит, – подмигнул шеф.

Все помолчали, тем самым как бы подтверждая, что подобные имена всуе не произносятся.

– Счетоводы сегодня – элита всего чиновничества, – развивал свою мысль шеф, прохаживаясь вперед-назад по кабинету. – При формальном равенстве статусов это министерство всегда самое главное. Здесь финансовые потоки, а значит, реальная власть. Куда губернаторы с протянутой рукой ездят? Куда мэры идут и кланяются? Кто распределяет, тот и музыку заказывает. Не мы такие, жизнь такая.

В разгар лекции, слышанной мной уже не впервые, я кашлянул.

– Что всё-таки с обложкой будем делать?

Шеф остановился.

– Снова на тебя вся надежда, – порадовал он меня. – Звони завтра в пресс-службу на Шаболовку, напоминай им про интервью. Проси, умоляй. Но смотри не пережми, чтобы на нас не обиделись! Помни, он не просто партнер, здесь еще отношения с учредителями.

Продолжать Всеволод Георгиевич не стал. Видимо, и так сообщил нам более чем достаточно. Нонне в очередной раз не понравилось, что я обратился за указаниями через ее голову, но она смолчала. Шеф распрощался с нами, и вслед за ним начался исход остальных сотрудников.

Меня по месту жительства никто не ждал, и я соответственно никуда не торопился. Обходя офис, я автоматически заглянул на кухню и обнаружил там Полину. Заведующая отделом подписки чаевничала наедине с собой.

– Присоединяйся, пирожным эклер угощу, – предложила она.

– А почему домой не идешь? – спросил я.

– Некогда, завал полнейший.

– Тебе же еще в Химки ехать на электричке.

– Молчи, не напоминай. Опять чужие косяки исправляю, – раздраженно сообщила она. – В отделе два человека, включая меня, а новых не берут.

– Экономия. Один кризис пережили, бодро готовимся ко второму, – прокомментировал я.

– Подписка падает, – мрачно подтвердила она.

– Сильно?

– Не скажу. Коммерческая тайна.

– Устала ты, красавица.

– Уже выходных жду, – созналась Полина.

– А на выходных что? Или кто? Идеальный мужчина?

Заведующая не приняла иронического тона.

– Откуда он возьмется?

В ее голосе теперь сквозила обреченность.

– Но идеал-то есть? – попробовал выяснить я, вспомнив диалог Полины с Тимофеем.

– Есть, конечно.

– Материально обеспеченный?

– Ну, не только. Хотя это важно. Квартира, машина обязательно должны быть. Но лично для меня и внешность имеет значение, и душевные качества, – разложила всё по полочкам Полина.

Перечисляя характерные черты идеала, она чуть воодушевилась.

– Ладно, хватит лясы точить. Пойду, еще поработаю, – и Полина ловко выскользнула из кухни, разминувшись с оператором Бакаевым.

Бакаев был в ветровке и с рюкзаком за спиной, готовый к отбытию.

– Пирожными кормила, как Эрика? – ухмыльнулся он.

– Скромное товарищеское застолье, – отшутился я.

– Под тебя, значит, клинья подбивает, – уверенно продолжал Бакаев. – Тридцать лет скоро стукнет, а замужем не была ни разу. Проблема!

– На что я ей? У меня ни кола, ни двора. Гастарбайтер.

– Э-э, ты не прав. Они всех рассматривают, никого заранее не отметают. Я же говорю, хищницы! – оптом заклеймил он всю прекрасную половину человечества.

– Потрясения-то будут? – увел я его в сторону от неисчерпаемой темы.

– Какие потрясения?

– Политические, естественно.

– Обязательно будут, – сказал Бакаев. – Еще пожалеем о стабильности.

– Но ты меры принимаешь?

– А то! В субботу на рынок поеду, затарюсь по полной программе. Соленья у меня в подвале уже есть, прикуплю гречки и тушенки.

Нику я поджидал возле единственного выхода с «Алексеевской», прямо перед эскалатором. Движущаяся лестница вознесла ее точно в мои объятия. Я зарылся носом в волосы блондинки, которые сладко пахли гелем или, может быть, шампунем.

– Щекотно! – засмеялась она.

– Ревнивая, значит.

– Чуть-чуть.

– То есть, не считается?

Ника взяла меня под руку.

– Веди меня, Сусанин.

Когда мы уже подходили к подъезду, она игриво спросила:

– А в магазин не зайдем? Или в аптеку?

– Все меры приняты, – заверил я.

Квартира Нике однозначно понравилась. И оба моих дивана, большой и маленький, и шкафы-купе, и компьютерный столик. Увидев кондиционер на стене, она взяла пульт и несколько раз с удовольствием включила и выключила его. Душевая кабина привела ее в полный восторг.

– Клёво у тебя тут! – воскликнула она.

– А как иначе?

– Книжки читаешь? – спросила моя блондинка, подойдя ближе к полке, на которой стояли дамские авантюрные романы.

– Эти? Нет, от хозяев остались. Просто я с детства не приучен книги выбрасывать.

Ника уважительно поглядела на меня.

На кухне почти все необходимые приготовления были уже произведены. Я заблаговременно сбегал в супермаркет по соседству, притащив оттуда разной закуски, а украсила стол здоровая бутыль хорошего виски. Ее, наводя порядок, я нашел в шкафу в красивой подарочной коробке с подушкой безопасности из опилок. Прежний жилец, похоже, покидал эту квартиру в жуткой спешке. Само собой, бутылку я хозяевам не отдал.

– О, вискарик! Это я люблю, – оживилась Ника.

– Что еще любишь?

– От рома не откажусь.

– Ясно. Имеется также блюдо быстрого приготовления по-испански, – анонсировал я. – Пять-семь минут, и приступим.

– Я в другой раз тебе тоже что-нибудь приготовлю, – пообещала она.

– Лучший мой подарочек это ты.

Пока я хлопотал у плиты, гостья сняла пиджачок и осталась в белой рубашке с воротником-стоечкой и юбке.

– Дресс-код в фирме?

– Да. Так непривычно!

– За привыкание? – озвучил я первый тост.

Ника кивнула и лихо опрокинула рюмку.

– Запивай соком, – посоветовал я.

Запивала она не очень активно, как и закусывала, и пьянела стремительно. Во всяком случае, болтала Ника совершенно невпопад и к месту и не месту хохотала, запрокидывая голову. Рассказывала, что работа нравится и коллектив вроде ничего, хотя зарплата пока маленькая, что была недавно на концерте в Лужниках и классно там оттянулась. Я ее, впрочем, не очень-то слушал.

– Вставай, – после очередной рюмки она схватила меня за ремень на брюках и потянула в комнату.

Посмотрев в ее глаза, я увидел, что они совершенно мутные, без единого проблеска мысли.

– Давай, бери меня, – хрипло произнесла она неожиданно низким голосом. – Чего ждешь?

На общей нашей родине мы занимались этим делом без допинга. Теперь я уяснил, что пьяная в хлам Ника радикально отличается от трезвой. В маленькую, изящную блондинку будто бес вселился. Она хрипела и орала и билась в моих руках, даже пыталась укусить меня и требовала еще и еще, а в самый ответственный момент, когда я располагался сзади, вдруг тонко вскрикнула. Когда я аккуратно восстановил дыхание и наклонился к ней, стало ясно, что она спит, уткнувшись лицом в подушку. Как писали раньше спортивные публицисты, отдала все силы борьбе.

В квартире было довольно тепло, да и алкоголь еще действовал. Я сел, не одеваясь, на стул и хлебнул сока из высокого стакана. В приглушенном свете ночника Ника возлежала в костюме Евы, вытянув ноги и разбросав руки в стороны. Девушка была, без преувеличения, хороша собой. Для утонченной интеллектуальной беседы она, пожалуй, не годилась, но за всё остальное я поставил бы ей пятерку без минусов. «Конечно, она мне в дочери годится, но я ведь ее замуж не зову», – мысленно сказал я себе.

Забавно всё-таки складывается моя столичная жизнь, размышлял я далее. Еще к вечеру в пятницу я был один, как перст, без перспектив повышения в чине и малейшего намека на сексуальную активность. К ночи со вторника на среду наметился крутой поворот. Сразу в двух местах мне светила руководящая роль, связанная с улучшением финансовой ситуации, а еще появились Марина с Никой. На ком-то из них скоро придется остановить выбор, и я это прекрасно понимал.

Какова брюнетка Марина в ближнем бою, я пока не мог судить, но имел основания догадываться, что она тоже не оплошает. На стороне Ники выступала молодость, однако и ее соперницу рано было записывать в старухи. К тому же, с работницей «скорой помощи» точно было о чем поговорить, и не только в постели. Тем не менее, в целом всё пока было слишком сложно, и для принятия окончательного решения по-прежнему требовались новые факты…

А пока, поскольку никто меня не подгонял, я отложил свои аналитические упражнения на будущее. Допил сок, накрыл Нику одеялом и сам улегся рядом. Полежал немного, поворочался и убедился, что сон упорно не идет. Раз так, понял я, надо продолжить то, что так славно началось.

И потащил с дипломированной специалистки одеяло.

Глава одиннадцатая

Мыслить позитивно

На сороковой минуте я уснул и выронил диктофон.

Он упал на пол с неожиданно громким стуком, и кое-кто в зале вздрогнул. Хорошо, что я как человек опытный выбрал себе место за большой квадратной колонной, и в президиуме никто не понял, что произошло. Сидели там спикеры обеих палат российского парламента, двавице-спикера и один замминистра. Если бы не моя предусмотрительность, вышло бы некрасиво.

Бурная ночь, проведенная вдвоем с девушкой Никой, давала о себе знать. Молоденькой блондинке перенесенная нагрузка была как с гуся вода, а мои годы уже начали брать свое. Проспав урывками в общей сложности часа четыре или четыре с четвертью, я оказался не в полной мере готовым к серьезному мероприятию. На восьмом этаже нового корпуса Госдумы разные федеральные начальники и посланцы с мест обсуждали вопрос, как можно дополнительно помочь бедствующим регионам.

– Проблема сбалансированности бюджетов и вытекающей отсюда готовности выполнять свои расходные обязательства, прежде всего социальные, является краеугольной для целого ряда субъектов федерации, – покосившись в сторону моей колонны, с чувством продолжил один из спикеров. – Именно поэтому для нас особенно важными являются мнения коллег, представляющих региональные законодательные собрания…

Одного такого коллегу я повстречал в фойе во время открытия. Сначала глазам своим не поверил. Прямиком на меня двигался бывший мой наниматель, глава областного парламента Хрюшников. Перемещался он как-то неуверенно, кося глазами, что и выдавало в нем провинциала. Нес он плотно набитый, едва застегнувшийся портфель. По портфелю я понял, что видный парламентарий только что с поезда. Ему повезло, что в вагоне «СВ» можно было без хлопот умыться, побриться, почистить зубы и переодеться.

Увидев меня, Хрюшников замедлил ход, но в дрейф не лег. Наверное, так и не определился до конца, как ему реагировать на этакое чудо. Я окинул его ледяным взором, будто у меня в роду был добрый десяток московских князей или бояр, задрал подбородок и продефилировал мимо. Соблазн обернуться был очень велик, но я устоял и не поддался. В зале заседаний гость из города К. забился куда-то в дальний угол…

Я осторожно поднял диктофон с пола и убедился, что импортная техника продолжает работать. Оратор у микрофона сменился, и зазвучала примерно та же песня, но чуть в иной аранжировке.

Судьбам регионов уделялось пристальное внимание.

Перерыв я использовал с максимально возможным эффектом. В числе первых проскакал к лифту и спустился на первый этаж, а оттуда пешком еще ниже – на цокольный, в думский буфет. Там заказал, по завету Паниковского, двойную порцию холодного кефира и принялся блаженствовать. Компанию мне составил давний приятель, вечный помощник одного из депутатов-старожилов. Я свел с ним знакомство, когда он вздумал посетить мою родную губернию со съемочной группой, делая фильм про своего босса. Тогда мы вместе лазили по свинарникам и коровникам, на фоне которых позировал законодатель, а сейчас перезванивались чуть ли не с января, но встретиться было всё некогда. Сегодня приятель отскочил перекусить, пользуясь кратковременным отъездом своего руководства, и по-быстрому взял себе традиционную для буфета яичницу с сосисками и кетчупом.

– При новом начальстве здесь по-другому жить стали, – делился он наболевшим, жадно поедая свое кушанье, – и кризис по нам тоже ударил.

– Кризис? По вам? – усомнился я.

– Ну а ты как думал? Мы тоже народ.

Я не был настроен на спор: кефир оказывал живительное воздействие.

– Все надбавки убрали, все премии урезали, – сокрушался помощник депутата, – а задачи у аппарата те же остались.

– Начальство щемит, что ли? – спросил я сочувственно.

– Контролеров развелось, как собак нерезаных, – сказал он.

– В штатском?

– И в штатском, и своих воспитали. Постукивают люди, есть желающие.

– Ты вроде с пресс-службой хорошо сотрудничал, – припомнил я.

– Это вчерашний день. Они пуганые стали, а мне фондов не выделяют и сношают во все дыры. Скажи, с чем я к людям договариваться пойду? Один тут нашелся, рыбу им соленую притащил, воблу вместо бабок. Выпейте, говорит, у себя в пресс-службе пивка и закусите за здоровье Савелия Ивановича, дорогого избранника нашего. Просил, чтобы они его шефа по ящику показали, по федеральному каналу.

– Закусили?

– Чёрта с два. Вернули, даже упаковку не разворачивали.

– Они там получают хорошо?

– Наоборот, гроши. Говорю же, боятся, что выпрут.

– И ни в одну редакцию потом не устроятся?

Искушенный аппаратчик только вздохнул.

– Лёша, я разделяю твой сарказм, но они там у себя уже давно забыли, что такое настоящая редакция. Для них возврат из пресс-службы в СМИ – это нечто типа ссылки с элементами каторги, понимаешь?

Я покивал ему в ответ, но мое внимание уже переключилось на другое. Вначале я решил, что мне мерещится. Потом из-за соседнего столика вторично долетели очень знакомые слова «оборонный заказ». Немного повернув голову, я покосился туда.

По удивительному совпадению стоячее место рядом с нами занимал еще один мой земляк. Отирался он в девяностые в мэрии нашего городка, потом занимался партийным строительством, прислонившись к московскому политику патриотической направленности. Комсомольское прошлое не помешало ему истово уверовать и креститься. Его организация отдавала сектантским душком в смысле методов и стиля, а ее основателя соперники на выборах обвиняли в криминальных замашках. Так это или нет, мне было сложно судить: мы никогда близко не общались. После того, как его столичный покровитель угодил в опалу, патриота довольно долго не было видно и слышно.

– Дорофей Александрович, ситуация крайне тяжелая, – с придыханием говорил его напарник в плотном, с начесом пиджаке. – Патриотические силы разобщены, и либералы всех мастей этим пользуются.

Судя по тарелкам, заправские борцы за Родину сидели на той же яично-сосисочной диете, что и мой знакомый. Что касается лексики, да и содержания беседы, то подобного горячечного бреда я досыта наслушался еще на митингах в начале девяностых. Кроме того, противники либерализма перешли на шепот. Из их дальнейшего обмена репликами я полностью разобрал только одну, в исполнении земляка.

– Дмитрий Альбертович скоро получит новое назначение. Он передал, что надо продержаться, – услышал я.

Дмитрием Альбертовичем звали того опального политика, который давно служил крышей Дорофею Александровичу. Находился вождь, как выражались его поклонники, в изгнании. А если точнее, служил в российском посольстве в одной маленькой непыльной стране, которая славилась кулинарными изысками. Претерпел он означенные страдания за несогласованную публичную эскападу на тему межнациональных отношений. «Карбонарии хреновы», – подумал я, окончательно теряя интерес к чудной парочке.

На продолжение заседания я не поперся. Спикеры обеих палат, немного послушав стенания приезжих, еще до обеда слиняли из президиума. В повестке послеобеденной части значились выступления представителей Воронежа, Саранска и Йошкар-Олы, а также пятерых экспертов. Было ясно, что ничего сенсационного не произойдет, и дело неумолимо клонится к принятию итоговой резолюции, верной по существу и бесполезной с практической точки зрения. Ее проект мне выдали, да и вообще, материала для новостной рубрики уже более чем хватало.

Мои мысли крутились в основном вокруг предстоящего собеседования с гендиректором оборонной компании. С утра Вячеслав Вячеславович велел быть в полной готовности, но пока ни звонка, ни смс от него не поступало. На пятачке перед выходом из метро, где я очутился уже во втором часу дня, было шумно. Там суетились, галдели и горячо жестикулировали какие-то джигиты в джинсах фасона «Семеро нагадили, один носит». Сквозь их «шурум-бурум» и «халам-балам» доносились слова «регистрация» и «депортация». Ощущалась близость районного отделения миграционной службы. Видимо, у нее как раз был приемный день. Или, вообще, день открытых дверей.

Чуть дальше вниз по Большой Кафтанной находился московский Дом народностей (дизайнер Тимофей нетолерантно обзывал его Домом терпимости). По выходным тут играли шумные свадьбы с лезгинкой и другими диковинными танцами. Сейчас у подъезда курил и плевал на тротуар охранник славянской внешности. Вспомнив двух патриотов за столиком буфета, я решил, что одна из острых тем современности преследует меня. Предположение подтвердилось в нашем офисе, как только я заглянул на кухню. Там бушевали новые дебаты. Их участники втянули в свое шоу Эрика, который неосторожно забрел за сахаром к чаю. Оказывается, спорщиков завело его намерение посетить «Русский марш». Своеобразие ситуации придавал тот факт, что обозреватель-эксперт сам прибыл в столицу из живописной республики, которая раскинулась на южной окраине государства.

– Эрик, ты парень образованный, серьезный. Как можешь туда ходить? – сокрушался Марат.

– От этих понаехавших баранов больше вреда, чем от доморощенных нацистов, – развивал свою мысль мой сосед.

– Ну, не умеют себя вести, да. Воспитывать надо, – пошел на попятную старший товарищ.

– Не умеют и не учатся, – добавил Эрик. – Из-за них у нормальных людей проблемы.

– Вы, Марат Исаевич, громче своего лидера воспевайте, – поддела Алиса.

– А лидер тут при чем? – взвился государственник.

– Притом, что скоро вся Азия тут будет, и каждому барану гражданство дадут. Они-то правильно проголосуют, как партия скажет, и на митинг стадом явятся.

Противница дзюдо сегодня была в ударе.

– Еще либералами себя называете! – возмутился Марат. – Вот оно, истинное ваше лицо. Вчера в одной стране жили, а сегодня целые народы за людей не считаете.

– Пусть эти народы у себя дома сидят, – отбрила Алиса.

– Может, и работать за них пойдете? Улицу мести? Какашки подбирать? Не желаете, Алиса Евгеньевна?

– Работать я за себя хожу и нормально справляюсь. Вашей любимой власти воровать надо поменьше! Дворникам копейки платят, остальное себе в карман тащат. Только на рожи эти посмотрите! Скоро от жира лопнут.

– Вы от темы не уклоняйтесь.

– А вы демагогию тут не разводите! Ваша дружба народов сдохла лет двадцать назад, если вообще была.

По кухне незримо летали искры. Спорщики раскраснелись и, по-моему, были готовы сойтись врукопашную. Про Эрика с его маршем уже забыли. «Так начинаются катаклизмы», – подумал я и, дабы не попасть в зону бедствия, осторожно попятился прочь.

Оператор Бакаев стоял поодаль в коридоре и, как атлант, подпирал собой стену. Похоже, он не поместился на потенциальном театре военных действий, а может, представлял собой стратегический резерв. Отсюда ему была слышна каждая реплика оппонентов.

– Интересно? – саркастически спросил Бакаев.

– Интересно, когда в бане тесно, – срифмовал я.

– Похабник. Вечно ты всё опошлишь, – вздохнул он.

– Хоть одно слово можно с большой буквы? – упрашивала Инна.

– Нет, ни одного нельзя. По нормам русского языка не допускается, – корректор Настасья Кирилловна была непреклонна. – Если мне не верите, почитайте словарь Розенталя.

Пока на кухне разбирали по косточкам большую политику, в редакции «Вестника счетовода» схлестнулись из-за очередного текста. Его прислало нам для публикации одно простодушное муниципальное счетоводство. У них в наименовании должности «глава администрации» оба эти слова каждый раз писались с большой буквы. Слово «постановление» они норовили возвысить таким же образом, но тщетно. Сейчас кипел бой за последний рубеж. Инна, которая за короткое время работы в журнале пока не утратила чиновничьей робости, пыталась возражать Настасье Кирилловне и Розенталю.

– Люди же старались, – пустила она в ход моральный аргумент.

– Мало ли что старались! В своих внутренних бумажках пусть пишут что угодно, а здесь журнал, понимаете? Печатное издание.

– Придется как-то объяснять.

– Никак не объясняйте.

– А окончательное согласование?

– На меня сошлитесь. Мол, зверь-корректор не пропускает.

Инна развела руками, как бы умывая их.

Нонна глядела на происходящее с тихой грустью, но не вмешивалась. К Настасье Кирилловне она относилась неоднозначно, вместе с тем признавая ее профессионализм. Заключения специалиста зам по творчеству не оспаривала. Правда, всё равно случались исключения, и одно из них, кажется, надвигалось на нас. В редакцию, мягко ступая, зашла Алиса Евгеньевна. Была она не с пустыми руками, и Настасья Кирилловна заранее насупилась.

– Как там, решили национальный вопрос? – не удержался я.

Алиса улыбнулась так сладко, будто я поднес ей мармеладу.

– Почти уже решили, Алексей.

– Тогда с вас бутылка.

– Почему с меня?

– Вы же победили, я не сомневаюсь.

Алиса расплылась в улыбке до самых ушей. Глаза, сузившиеся до размера щелочек, внимательно сканировали меня. Я тоже заулыбался не менее сладко. Она была старожилом издательского домика, и почти все рекламодатели имели дело персонально с ней. Работала Алиса не только с коммерсантами, но и с чиновниками в регионах, методично охмуряя нужных людей. Моя былая активность, связанная с командировками, насторожила и ее. Оснований прямо обвинять Алису в интриганстве вроде не имелось, однако это еще ничего не значило.

Обмен улыбками благополучно завершился, и наш ведущий рекламный менеджер вступила в диалог с Настасьей Кирилловной.

– Тут надо бы кавычки убрать, – вкрадчиво начала она, подкладывая на корректорский стол распечатку.

– Какие кавычки? – нелюбезно отвечала Настасья Кирилловна.

– В названии предприятия, – терпеливо разъясняла Алиса. – Вот: НПО «Бриллиант».

– И что с ним?

– Не надо кавычек.

– Как не надо?

– Совсем не надо. У них в уставе так.

– Они в школе-то учились?

Алиса подкатила глаза кверху.

– Настасья Кирилловна, ну не сопротивляйтесь.

– Вы в курсе, что для правок в рекламе все сроки вышли?

Алиса безмятежно смотрела на корректора, не говоря уже ни слова.

«Бриллиант» входил в круг важнейших стратегических партнеров. Эта компьютерная фирма предлагала счетоводам всей страны свой ценнейший программный продукт, и не просто предлагала, а выстроила взаимовыгодные отношения с доброй четвертью губернаторов и их замов по части счетоводства. Близких ей чиновников она регулярно вывозила на загородные семинары и симпозиумы в самые фешенебельные отели Подмосковья. Туда же звали нашего Всеволода Георгиевича. По очереди, согласно графику, сопровождали его и мы, творческие сотрудники, для написания подробных отчетов. Кормили и поили там, как на убой. Эти вояжи носили у нас кодовое наименование поездок в подшефный колхоз.

– Пускай без кавычек идет, – негромко, но с нажимом произнесла Нонна.

Настасья Кирилловна двумя пальцами взяла листок и сунула его в папку с надписью «Читанное».

– Всё у вас?

Сторонница либерального пути развития одарила нас еще одной улыбкой и тихо удалилась.

– Алиса свое выгрызет, – прокомментировал Тимофей, оторвавшись от разукрашивания очередного официального лица.

В этот момент раздался звонок от Вячеслава Вячеславовича.

Чуть впереди, слева от меня, играла шотландская волынка. Молодые люди в костюмах горцев Соединенного Королевства представляли всем желающим свой музыкальный номер. Чуть правее и сзади, у фонтана, кучковались девушки готического вида. Чистые пруды жили своей обычной жизнью, давно уже никого не поражавшей. Я стоял и ждал моего советчика и соблазнителя, который запаздывал. Мой взгляд скользил по статуе какого-то дядьки не то в шинели, не то в халате. Бородкой, а особенно своей верхней одеждой он напоминал Дзержинского на пенсии. Впрочем, настоящий Феликс Эдмундович до пенсии, к счастью, не дожил. «Абай Кунанбаев», – прочел я на постаменте и подивился появлению в самом сердце старой Москвы такого персонажа. Хотя после того, как я узнал о наличии площади имени Амилкара Кабрала, сильно удивляться вычурным названиям не приходилось.

– Привет! – Вячеслав Вячеславович соткался из воздуха откуда-то со стороны Покровских ворот.

– Что случилось? – спросил я. – Всё плохо?

По телефону мы с ним условились только о месте и времени встречи. В редакции я мотивировал свою отлучку необходимостью съесть комплексный обед. Тимофею и Полине в эту среду пришлось питаться без меня.

– Зачем же плохо? – вопросом на вопрос ответил консультант по PR и хихикнул. – Никак ты не хочешь мыслить позитивно.

– Даже словечко это кретинское не перевариваю, – от души признался я.

Вячеслав Вячеславович расхохотался. По-моему, получилось это у него немного нервно.

– Собеседование-то будет? – спросил я.

– Придется еще подождать, – сообщил он. – Тут передо мной срочную задачу поставили.

– Какую?

– Нам экстренно понадобилась большая имиджевая публикация. Первое лицо телефонировало прямо с борта самолета.

– Прямо из бара самолета?

Вячеслав Вячеславович опять хихикнул.

– Не исключено.

– А где пойдет?

– Во «Всероссийском листке».

– Уже договорились?

– Уже пишут, точнее обрабатывают. Я с шести утра клепал тезисы, в двенадцать состоялось интервью, – отчитался консультант.

– Лихо! – я показал ему большой палец.

– Привыкай, – посоветовал Вячеслав Вячеславович.

– Но это ведь не всё?

– Ты прав. Есть два… э-э… несколько щекотливых момента. Первый политический, если можно его так назвать.

– Что-то не то наплел? Он же верный член.

– Член-то он верный, но это ему не помешало. У компании старые счеты с энергетиками: долги, штрафные санкции и всё такое. И наш мальчик выдал им по первое число, прямо под запись: вы, мол, губители оборонной мощи, враги Отечества. Юристы в «Листке» уперлись рогом – не пропустим, дескать, в таком виде ваше интервью, не хотим судебного иска.

– И он тоже уперся? – предположил я.

– Похоже, да. А мне разруливать, естественно.

– Ну а второй момент?

– Второй попроще, если сравнивать с первым. «Листок» согласен взять наличными, но только в баксах. Бухгалтерия в нашей компании готова платить исключительно рублями. Так что твоему покорному слуге предстоит побегать с полным портфелем денег.

Я невольно посмотрел на портфель собеседника.

– Пока там пусто, – рассмеялся Вячеслав Вячеславович. – Главный счетовод компании требует еще одной визы, а зам по безопасности на выезде.

Даже на фото, вывешенном на корпоративном сайте, у главного счетовода был довольно отталкивающий взгляд. Я снова без восторга подумал о том, что контакта с этой дамой мне впоследствии не избежать.

– Значит, собеседование откладывается?

– Да, – сказал мой лоббист. – Считай, что это время он потратил на корреспондента «Всероссийского листка». И потом, я хочу быть рядом во время вашего общения.

– Значит, завтра?

– По всей видимости.

В редакции «Вестника» на мое возвращение отреагировали вяло. Можно сказать, что не реагировали вовсе. После лихорадочной суеты здесь наступила следующая стадия – тупого безразличия. Номер откровенно завис. От моего клиента с Шаболовки вестей по-прежнему не было. Идею как-то уговорить капризного аналитика шеф отверг, чтобы ненароком не разозлить его. Поэтому обложка журнала пустовала. Депутатскую статью из загашника решили пока не доставать, поскольку всё бы ничего, но парламентарий входил в один комитет с Грузиловой, и его блистательное явление обществу могло вызвать у нее новый приступ ревности.

Так что все добросовестно сидели на рабочих местах и маялись дурью. Я примкнул к коллегам и принялся дописывать заметку про утреннее совещание с обоими спикерами. Конечно, опуская некоторые личные детали. Между тем, как всегда во время работы, речь зашла об отдыхе. Нонна живо, в лицах, описывала разногласия, возникшие по этому поводу в ее семье. Как оказалось, были они также идеологического свойства.

– Категорически отказывается ехать в Турцию, – негодовала она насчет своего супруга.

– Почему это? – спросил Тимофей.

– Не желает спонсировать исламский мир, видите ли.

– Там вроде не очень строго с исламом, – проявил эрудицию дизайнер.

– Всё равно. Вообще ни в какую мусульманскую страну не хочет. Он как национальный лидер, за православие.

– Езжайте в тогда Грецию, там дороже, – порекомендовал я.

Нонна сделала вид, что не слышит.

– А визы вы успеете получить, если куда-то еще соберетесь? – решила выяснить ее подруга Инна.

Ответа она не получила, ибо в наши покои буквально впорхнул Всеволод Георгиевич. Он явно был окрылен и не скрывал этого.

– С замминистра культуры выпивал! Прикиньте, да? Отличный мужик, – с порога начал он. – Надо интервью делать.

– О чем? – попробовала уточнить Нонна.

– Откуда я знаю, о чем? – искренне поразился шеф. – Замминистра, понимаешь?

Никто не нашелся, чем крыть.

Мне хотелось спросить его кое о чем, но не при такой аудитории. А лучше всего один на один. Такой возможности мне, увы, не дали. Шеф уволок Нонну с собой, что-то объясняя на ходу, и ничего не оставалось, как опять обратиться к новостной заметке. Этот жанр мы называли анонимками, так как подписываться под текстами нам строго-настрого запретили. Официально считалось, что таким образом поощряется личная скромность сотрудников. На деле руководство опасалось, что по малому числу одних и тех же фамилий заказчики сделают нежелательные выводы о численности и возможностях коллектива.

Анонимка рождалась туго. Помучившись немного, я решил пробежаться по новостным сайтам. Там, куда ни глянь, красовались комментарии экспертов накануне партийного съезда, который открывался в четверг в Гостином дворе. Заправские гадатели на кофейной гуще и бровях начальников пытались заранее раскрыть тайну всех тайн – определить, кто будет преемником нынешнего гаранта конституции. Каждый из комментирующих был по-своему уклончив и оставлял себе путь к отступлению, ибо правды, похоже, не знал никто. Часть экспертов допускала, что молодой наш либерал благополучно останется на второй срок, и народ этот выбор в целом поддержит. Была в их утверждениях определенная доля истины, особенно, что касается народа, который и не такое поддерживал. Другая часть комментаторов, тоже как будто резонно, указывала на то, что рейтинг власти постепенно ползет вниз. Подразумевалось, что фиг его знает, куда он доползет к марту.

В качестве гипотетических альтернатив президенту-либералу назывались люди разные. Фигурировали в списке вероятных сменщиков несколько вице-премьеров и губернаторов, парочка глав государственных корпораций и даже один из двух парламентских спикеров. Последнего, впрочем, назвал вероятным преемником лишь один конспиролог, из года в год продвигавший одну и ту же теорию всемирного заговора. Сами якобы кандидаты в преемники от малейших комментариев уклонялись.

Тем временем от ВГ вернулась Нонна. Шеф поделился с ней идеей издать книжку макроэкономиста Винта, который консультировал еще Джорджа Буша-старшего, а потом помогал президенту Боснии и Герцеговины реформировать экономику этой экзотической страны на Балканах. Доктор Винт, выловленный на какой-то презентации, уже благосклонно дал свое согласие печататься, но право изыскать средства любезно предоставил нам. Возиться с редактурой этого пухлого труда мне страсть как не хотелось. К счастью, ее взяли на себя Эрик с Инной.

Наконец, мне удалось-таки улизнуть от коллег и проникнуть в приемную. Офис-менеджер Ирина с постоянным румянцем на щеках деловито подшивала бумажки, дверь в кабинет Всеволода Георгиевича была распахнута. Шеф стоял на пороге и тыкал пальцем в смартфон. При виде меня он бросил это занятие и сам спросил:

– Ты о моем предложении думал?

Я покосился на Ирину и лаконично ответил:

– Думал.

– Подумай еще чуть-чуть. Скоро вернемся к этой теме, – сказал он и похлопал меня по плечу.

Трудовой день в домике завершался безрадостно. Из офиса ССР по факсу пришла крайне печальная весть. Отставка исполнительного директора Совета счетоводов России, которая давно ожидалась, но в которую у нас упорно не хотели верить, всё же состоялась. Веру Моисеевну, компанейскую и доступную, дружившую с журналом с момента его создания, сменила безумная Ангелина Прокофьевна. Депутат Грузилова одержала верх в долгой подковерной борьбе и пропихнула свою оруженосицу на хлебную должность. Кое-кто из наших при виде факса даже застонал в голос.

– Поработаем теперь, – мрачно молвила девушка Юля.

Тут она была права.

– Ну, почему, почему всё так? – яростно возопила другая сотрудница рекламной службы, выпившая заодно с Верой Моисеевной, наверное, целое озеро водки. – Почему таких продвигают, а? Кто-нибудь мне скажет?!

Через неделю ей предстояло провести совместное с ССР официальное мероприятие. При Вере Моисеевне оно, без сомнения, вылилось бы в милые, буквально домашние посиделки в особнячке на Остоженке, который занимало представительство одной древнерусской области. Завершились бы они сытным угощением под расслабляющие и согревающие напитки, с яркими авторскими тостами и воспоминаниями о былом. Во что всё выльется при такой ходячей жути, как Ангелина Прокофьевна, даже трудно было вообразить.

Погоревали и бросили жребий. Идти освещать мероприятие выпало мне. Рекламистка начала что-то сумбурно говорить, объяснять расстановку сил, я покивал и предложил ей вернуться к этой теме в понедельник, когда сдадим номер – если сдадим, конечно («Или когда положу заявление шефу на стол», – мысленно добавил я). Параллельно я обменивался сообщениями с Мариной, которая снова дежурила в своей больнице.

«Завтра там же тогда же?» – спрашивала она, не забывая присовокупить к сообщению смайлик.

«А как иначе?», – бойко отвечал я.

«Сделали свой журнал?» – продолжала Марина.

«В процессе», – подпустил я тумана.

«У адвокатов научился?» – съязвила она.

«У всех учусь», – смиренно отозвался я.

«Что делать будем?» – пришло новое сообщение со смайликом.

«Целоваться?» – предположил я.

«Понравилось?» – мигом поступил ответ, сопровождавшийся аж двумя виртуальными улыбочками.

«Не то слово», – оценил я ее понедельничные старания.

«Посмотрим на ваше поведение», – изобразила она суровость.

«Лучше на что-нибудь еще», – не принял я строгий тон.

Ответом на это мое предложение был целый ряд смайликов, один даже с высунутым языком.

«Ам!» – написал я.

«А еще серьезный журналист называется», – попеняла Марина.

Потом ее резко выдернули в операционную, и содержательный диалог прервался.

Когда творческий состав начал потихонечку паковаться, поглядывая на часы, в редакцию опять заскочил шеф. Ему захотелось посоветоваться с нами по очень непростому вопросу. В прошлом номере была опубликована статья об истории счетоводческой деятельности в органах прокуратуры. Согласовывали ее раза четыре, так что Эрик, через которого шел процесс, буквально осатанел. Тем не менее, среди сплошной цифири затесалась опечатка: необъяснимым образом откуда-то появилась лишняя запятая. Референт прокурора на другом конце провода, как будто предчувствуя неладное, заранее предупреждал, что в статье каждый знак препинания имеет суть и вес. Эрик отнесся к ляпу довольно спокойно, а вот политичный ВГ был просто в трансе. Он должен был лично отнести экземпляр журнала в казенный дом и вручить его грозному референту. Всеволод Георгиевич, как мог, оттягивал визит, но оттягивать дальше уже не было никакой возможности.

Консилиум по поводу злосчастной опечатки заседал недолго. Приняли следующее решение: коварную запятую аккуратно подчистить лезвием, а если зоркий референт узрит шероховатость, списать ее на типографский брак. «Не будет же он все номера сличать?» – мотивировала Нонна. Шеф согласился и стал собственноручно колдовать над злосчастной статьей.

По пути в резиденцию у «Алексеевской» я закупил кое-какие продукты питания, а также соки-воды. На месте, умывшись и переодевшись, накрошил салата из овощей, нарезал бородинского хлеба и по-быстрому сервировал стол на две персоны. Из недр кухонного шкафчика извлечена была початая бутыль виски, оставшаяся от наших с Никой возлияний. Отпили мы, как выяснилось потом, при дневном свете, сравнительно немного. Во второй линии, на всякий пожарный случай, заняла место медовуха.

Домофон закурлыкал практически вовремя.

– Отворяй ворота, – услышал я знакомый голос и нажал на кнопку.

Не прошло и минуты, как я крепко жал руку своему верному товарищу. Павел был знаком со мной с тех времен, когда я сражался в информационных войнах далеко от столицы. Свел нас тогда общий друг и мой компаньон Лёва. Промчались годы, но наша связь не прервалась. Мы продолжали общаться и после моей миграции в Москву, хотя происходило это реже, чем нам обоим хотелось бы. Забот у Павла хватало: кроме семьи, где он один представлял сильную половину человечества, имелся бизнес, не позволявший ему дремать. Последние года два это был совместный проект с китайцами. Я называл его «Арбатовской конторой по заготовке рогов и копыт». Товарищ не обижался, только ржал в ответ.

Бизнес действительно заключался в сборе и складировании рогов, копыт, а также свиных и коровьих хвостов для последующего вывоза в Поднебесную и тотальной переработки. Что там из них делали, я толком не понял. Возможно, фирма действительно обеспечивала сырьем мундштучную промышленность. А может, копыта измельчались и служили основой для приготовления смесей, укреплявших мужскую потенцию. Когда я только явился из своей глубинки, Павел предлагал мне подключиться к процессу. Мы с ним даже съездили на российско-китайские объекты под Фрязино. Его партнер, почти не говоривший по-русски, долго тряс мою пятерню и напоследок выдал блестящую фразу: «Не надо бояцця!» Как потом рассказал мне Павел, был он реальный долларовый миллионер, а папа его занимал высокий партийный пост в городе Гуанчжоу.

Предложения и уговоры, равно как и приглашение при случае посетить Гуанчжоу, меня тогда не проняли. Хвосты, копыта и рога, которые старательно перебирали и сортировали менее успешные соотечественники миллионера, смотрелись малопрезентабельно. Мотаться по всей Руси взад-вперед в поисках такого специфического товара как-то не хотелось. Поэтому я твердо решил не отклоняться от первоначального замысла и заниматься тем, что у меня худо-бедно получалось последние два десятка лет. Были затем моменты, когда мне казалось, что я, возможно, поспешил с выводами…

– Какой ты запасливый! – одобрительно произнес Павел при виде большой бутыли.

– Это не я. Бывший жилец бросил в панике.

– От кого или от чего бежал?

– Не вникал, если честно.

– Ну и ладно. Курить тут можно?

– Тебе можно, – сделал я приглашающий жест.

Павел благодарно кивнул и достал из кармана пачку крепких сигарет. Под пепельницу мигом приспособили чайное блюдце. Я наполнил рюмки.

– За вселение?

Именно мой московский товарищ на своей машине помог мне перевезти нехитрые и немногочисленные пожитки из «Вороньей слободки». Завершив их транспортировку, мы тотчас условились, не откладывая дело в долгий ящик, собраться и выпить по этому поводу.

– Два дивана у тебя тут. Грешно не воспользоваться, – подмигнул Павел после пары тостов.

– Обновил уже, – улыбнулся я.

– Да ты что? Ох, и шустрые у нас господа журналисты! С кем обновлял-то?

– Это отдельная история.

– Дойдем и до нее, – согласился гость.

Налили еще.

– Привык к своему журналу? – спросил Павел.

– Отвыкать пора бы.

– Почему так?

– Засасывает. Жить вроде можно, хоть и небогато. Это как раз самое опасное.

– Парадоксами изъясняешься, но в чем-то ты прав, – задумчиво проговорил мой сотрапезник.

– А у тебя с китайцами как, нормально?

– В принципе да. И всё равно чего-то своего хочется, – признался он.

– Ты предприниматель, так и должно быть.

– Наверное. Но ты-то ищешь варианты?

Я вполне доверял ему, поэтому выложил все подробности про беседу с шефом о преемнике и про могучую оборонную компанию с ее миллиардами. Павел, слушая меня, периодически барабанил пальцами по столу. Потом встал, сходил в прихожую, где оставил свою куртку, достал и притащил зажигалку, закурил повторно.

– Что думаешь? – спросил я, закончив повествование.

– Трудно придется, – помедлив, серьезно ответил он.

– В преемниках?

– Везде.

– Не справлюсь?

– Я этого не говорил.

– Можно подробнее? – попросил я.

– Можно. Только не обижайся, хорошо?

– На что?

– На правду. На что же еще?

– Сдал Алексей Николаевич? Это хочешь сказать?

– Сдал ты или нет, тебе самому виднее, – заметил Павел. – У меня есть ощущение, что напор подрастерял.

– Москва придавила? – я кривовато усмехнулся.

– Не Москва, а скорее неудачи. Стечение обстоятельств.

Я тоже потянулся к сигаретам, но передумал.

– И как быть?

– Успех нужен. Хотя бы маленький, но настоящий, – высказал свое мнение Павел.

– А если опять осечка?

– Плохо будет.

– Сломаюсь?

– Теперь вижу спортивную злость! – он хлопнул меня по плечу совсем как Всеволод Георгиевич. – Ты из прошлого сделал выводы?

– Пожалуй, сделал.

– Какие, если не секрет?

Вдохнув дым от его сигареты, я поглядел через окно кухни во двор. Там, на ярко освещенной площадке, кто-то до сих пор играл в баскетбол. Мяч гулко ударялся о щит. Раздавались голоса.

– Добреньким раньше был. Вернее, хотел и свой интерес соблюсти, и людей понапрасну не задеть. Так нельзя, не бывает. Через них переступать надо, если хочешь чего-то добиться, – сформулировал я.

– У тебя всегда так было? – прищурился Павел.

Я затянул с ответом.

– Сложный вопрос?

– Неоднозначный. А что, в Москве иначе всё устроено? – с некоторым вызовом в голосе спросил я.

– Здесь не зевай, да. Но, мне кажется, ты немного упрощаешь, – Павел, докурив до самого фильтра, вмял его в блюдце. – В тебе ожесточение говорит.

– Предлагаешь всем всё спускать?

– Предлагаю быть мудрее, что ли. У нас с тобой по причине возраста на новые старты времени мало.

Виски в бутылке осталось ровно на один зуб, когда разговор перескочил на международное положение. У нас и раньше такое случалось неоднократно. Непосредственным поводом послужило мое воспоминание о визитах в Главное счетоводство и прощении государственных долгов диковинным странам с иных континентов.

– В империю не наигрались? Болгарию освобождали, из-за Сербии в мировую войну влезли и свою страну угробили, а нам всё мало? – напирал я, уже чувствуя некий шум в голове.

– Как же братские народы, солидарность и прочее? – не совсем твердым тоном допытывался Павел.

– Бред абсолютный, самый что ни на есть бредовый. Не бывает братских народов, родственные отношения возможны только между отдельными людьми.

– Ну, ты увлекаешься, по-моему.

– А вот и нет! Шеф тоже как-то рассуждал на эту тему в редакции: мол, общие корни, славянство, религия, культура. Хотел ему возразить от души, но сдержался. Работодатель все-таки.

– Ты это отрицаешь, значит?

– Я этого на корню не отрицаю, но всему свое время и место. Сладкий дым воспоминаний не должен быть фактором в политике.

– А что должно быть? – поинтересовался Павел, по-братски разливая остатки.

– Грубый шкурный интерес, вот что. О собственном народе думать надо. Для этих союзничков Россия – дойная корова, не более того. На наших деньгах и нашей крови свои мелкие вопросики решают.

– Тебя многие не поймут.

– Многие это кто конкретно? Русские, которых в стране восемьдесят пять процентов?

Павел неопределенно хмыкнул.

– Опасную тему поднимаешь…

– Опасно другое – когда наши вожди опять норовят быть к каждой бочке затычкой. В любой Иран или Сирию влезть хотят, лишь бы в пику Америке.

– Америка, выходит, никуда не лезет?

– Куда и каким местом стоит лезть Америке, пусть американцы сами разбираются. У них для этого реальные выборы проводятся, в отличие от нашей комедии, – отрезал я.

– Да ты смутьян, батенька, – засмеялся Павел, поднимая рюмку.

Мы громко чокнулись и допили виски.

– Меня только одно в этой ситуации слегка успокаивает, – сказал я, закусывая ломтиком ветчины. – Вожди сами ни в какую солидарность не верят, исключительно в бабло, которое побеждает зло. Поэтому большой войны они, пожалуй, испугаются. Весь их масштаб – это поход на Грузию.

– А ты, выходит, в революцию веришь? – поддел меня Павел.

– Не верю, – серьезно ответил я. – От революции никогда никакой пользы. И потом, откуда она здесь возьмется? Ну, выйдут человек сто пятьдесят или двести, ну, разгонит их ОМОН минут за пять-десять…

– Человек двести, говоришь? А если двести тысяч?

– На Манежке сейчас столько не поместится.

– Не обязательно на Манежке.

– Паша, фантастика на другом этаже, – я не утерпел и достал сигарету из пачки. – Кто в Москве поднимется? Ради чего? Тут вообще масса народа от власти кормится. Министерства, ведомства, префектуры, управы, челядь всякая, ГУПы, МУПы, институты, фонды, обслуга, охрана. Это ничьим людям туго приходится.

– Вот видишь, народ-то накормлен. Ну, может, не весь, но точно большинство. Власть не так уж плоха.

– Помнишь, как Иосиф Бродский говорил? У меня с ней эстетические разногласия. И потом, свобода лучше несвободы.

– Думаешь, останется наш президент президентом?

Зная о моей относительной вхожести в коридоры власти, друг Павел по примеру господ журналистов тоже хотел получить эксклюзивную информацию. Мы с ним уже полным ходом уговаривали бутылку с медовухой, и сила земного тяготения ощутимо сдавала позиции.

Я покачнулся вместе со стулом и сказал:

– Сам не пойму. Да какая к чёрту разница?

– Н-ну, не скажи. Он же этот… главнокомандующий?

– Не смеши. Просто дали человеку табуретку посторожить.

– Всё-таки они разные… с премьером-то. Он либерал.

– Произведен временно в либералы, ага. Нет у нас никаких либералов, и консерваторов тоже нет, – я чуть не сплюнул на тарелку. – Есть единый и неделимый класс чиновников и прибившейся к ним шантрапы. В Штатах вот празднуют День благодарения, а у нас пора ввести дни коленопреклонения. Это когда им подарки волокут, и у парадных подъездов не протолкнуться.

– Ты власть близко видишь. Какая она вообще? – задал новый вопрос Павел.

Медовуха всё увереннее брала верх над моим рассудком. Я взялся за стол, сделал титаническое усилие и попытался объяснить.

– Раньше, когда я в провинции жил, думал, что в Москве о-очень много умных, образованных, эффективных. Во всяком случае, гораздо больше, чем на местах. А теперь вижу, что умных не особо и больше на тысячу душ населения. Понтов только полно. Так и с властью.

Товарищ недоверчиво щурился. Меня несло.

– Счетоводы эти, элита якобы, которая правит бал – кто они? Их дело считать и начальству цифры докладывать. А они сегодня политику определяют, стратегию пишут, рамки доходов-расходов задают. На место их пора поставить! Хвост не должен вертеть собакой!

По кухне плыл табачный дым. Стояла глубокая ночь, и двор за нашим окном давно опустел. Машин, проносившихся по проспекту Мира, отсюда не было слышно. На кухонном столе громоздилась грязная посуда, лежали окурки и скомканные салфетки. Павел икнул и задал самый главный вопрос:

– Так что с Россией-то будет?

– Сгниет на корню, но небыстро. Как Византия сгнила, второй Рим, – вынес я итоговое заключение.

– Что, и шансов нет?

– Нет. Так сказать, при наличии отсутствия. Мы свой выбор сделали в семнадцатом году. Вернее, за нас с тобой его сделали. Всё, писец. Ты просто на людей вокруг себя посмотри.

– В данный момент я на тебя смотрю, – сказал Павел.

– А я не лучше других по большому счету.

– И когда всё случится, по-твоему?

– Если о сроках, то на наш век должно хватить.

Павел только головой покрутил.

– Предлагаешь не валить? Остаться?

– Это уж сам решай.

– У тебя есть мечта? – неожиданно трезвым голосом спросил он.

Я покатал по столу скомканную салфетку.

– Мечта? I have a dream, да. Я бы уехал без колебаний. Деньжат только срубить бы и – полный вперед. Балдел бы и винцо охлажденное попивал, глядя на ласковые волны Средиземного моря.

– Ты прямо поэт, – сказал Павел то ли серьезно, то ли не очень.

Мы выпили еще, без тоста.

– Пора о бабах? – не без труда выговорил мой товарищ.

– Валяй.

– Некого.

– Ты же примерный семьянин, положительный герой, – возразил я.

– Не надо больше о грустном. Лучше про свои подвиги расскажи.

– Лучше покажу, – я вынул из чехла на ремне телефон и залез в раздел «Фото». – Глянь-ка.

– Ух! Красотка! – Павел с любопытством изучал снимки обнаженной девушки Ники, которые я сделал прошлой ночью.

– Интеллектом не блещет, конечно, – добавил я.

– Молодая еще, – снисходительно заметил семьянин.

– Молодая, да ранняя.

– Это же хорошо, ничему обучать не надо. Что с ней думаешь делать?

– Не решил пока.

– Почему?

– Еще один вариант есть.

– Ты террорист просто! – искренне поразился Паша, всплеснув руками. – Мне бы твою прыть.

Глава двенадцатая

Хватит уже потрясений

– У тебя сейчас вид страшно уставшего человека, – почти повторилась Марина.

Она попала в самую точку. Смесь виски и медовухи продолжала давить на мозг. Утренние восстановительные процедуры не слишком помогли, и где-то глубоко в голове раздавался тихий звон. Я заказал себе уже вторую большую кружку крепкого черного кофе, а пока натощак допивал первую.

Мы с ней сидели в том же заведении в Сокольниках, где состоялось наше первое свидание. Было утро четверга, и сигналов от Вячеслава Вячеславовича по-прежнему не поступало. На случай возможного собеседования в оборонной компании я надел пиджак, но галстук повязывать не стал. «Если что, табачищем будет нести. Интересно, генеральный у них курит?», – подумал я.

Марина положила свою руку на мою.

– Тоже устал бежать по кругу?

– Замерзла? – вопросом на вопрос ответил я.

– У меня руки всегда холодные. Такая особенность, – она придвинулась ближе.

– Но сердце-то горячее? Как у чекиста? Или что у него там должно быть горячим?

Она легонько щелкнула меня по носу.

– В следующий раз сильнее получишь.

– За чекиста?

– За меня.

– Ой, боюсь-боюсь, – я в притворном ужасе прикрылся пятерней.

– Специально вредничаешь, я знаю. Чтобы все думали, какой ты гадкий, – теперь она точно смотрела мне в глаза и не отводила взгляд.

– Да какая мне разница, что все думают?

Принесли второй кофе, и я убрал руку, чтобы подвинуть к себе кружку.

Марина взялась за телефон.

– Вот, забыла показать.

На фотографии она обнимала дочку, стоя рядом с малолитражкой песочно-желтого цвета. У обоих был абсолютно счастливый вид, и я почувствовал, что мои губы сами растягиваются в улыбке.

– Твое транспортное средство?

– Мое. Я с ним в автогонках участвую.

– Настоящих?

– Нет, игрушечных. Сейчас опять стукну! У нас трек за городом, вполне профессиональный. Там областные соревнования проходят. Знаешь, как гоняю? Чума!

– А название у твоей машины есть? – спросил я.

– Названия нет.

– Тогда предлагаю так и назвать: «Чума». Без претензий, коротко и ясно. И для комментаторов удобно. Лидирует Марина Иванова на «Чуме»!

– Сам ты Иванов без штанов, – надуласьМарина.

– А как твоя фамилия?

Она назвала. Я переспросил. Она повторила. Тут меня просто скрутило от хохота. Со мной произошло что-то, напоминавшее истерику. Даже официанты и охранник с тревогой посматривали в нашу сторону, готовые вмешаться.

– Ты что? – спросила Марина тоном заправского врача.

– Прости, пожалуйста, – ответил я через минуту, выровняв дыхание. – К тебе это не относится.

– Будь добр, объясни.

– Всё равно не поверишь.

– Говори! – она повысила голос.

– Это анекдот, конечно, но у тебя имя и фамилия в точности как у моей бывшей жены. Само собой, до брака со мной, – признался я.

Мы помолчали, потом расхохотались оба. У меня даже в голове перестало звенеть.

– Наверное, спросишь, почему мы развелись?

Марина покачала головой.

– Надо?

– Обычно все спрашивают.

– Не хочу.

– А ты еще замуж вышла бы?

– Может быть. Я и от малыша не отказалась бы, – сказала она. – Катя очень быстро выросла.

Я снова налег на кофе.

– Приезжай в гости на выходные, – предложила Марина. – Одуреешь, в своей Москве сидя.

– В своей? – ухмыльнулся я.

– Хватит подкалывать. Приезжай.

– Удобно будет?

– Не переживай. Катю бабушка с дедушкой заберут.

– Вовсе я и не переживаю.

Под пиджаком, в чехле, приглушенно булькнул мой телефон. Я извинился и открыл новое сообщение. Но было оно не от Вячеслава Вячеславовича, а от Ники и состояло всего из одной фразы: «Давай жить вместе?»

Гамма моих эмоций, вовремя подавленных, к счастью, не выплеснулась наружу. Марина деликатно спросила:

– Неприятности?

– Бывало хуже, – ответил я, пряча мобильник.

– Так что, ждать тебя?

– Завтра скажу. У меня важный вопрос решается.

В подземном переходе у «Комсомольской» меня окликнули. Я обернулся и увидел прямо перед собой Ваню, персонального водителя моего последнего подопечного на выборах, так и не попавшего обратно в депутаты господина Макеева. Любитель послушать «Владимирский централ» стоял возле стены, фиксируя одной ногой клетчатый дорожный баул.

– Привет! Как жизнь? – автоматически сказал я, будто мы расстались только вчера, а не полтора года назад.

– Ничего. В Москве теперь работаю, – радостно сообщил он.

– Кем?

– Баранку кручу, как всегда. Автобус у меня вместо джипа, компания «Межгород». По деньгам нормально выходит.

– А что Георгий Александрович?

– Ты не в курсе?

– Нет. Жив-здоров хоть?

– Дело на него завели. Пока подписка о невыезде, а там хрен его знает, что будет, – поведал мне Ваня.

– Юрин, что ли, постарался? – спросил я, помня о сложных отношениях между Макеевым и главой его Чеширского района.

– Юрина сняли давно, – поделился информацией с мест мой земляк. – Районом теперь бывший кореш Георгия Александровича рулит.

Он назвал фамилию. Я хмыкнул.

– И что, не мог он за Макеева заступиться?

Ваня, за баранкой джипа успевший набраться начальной политграмоты, неопределенно повел плечом.

– Своя рубаха ближе к телу.

– Сам-то не скучаешь по родине? – спросил я еще, чтобы заполнить пазу.

– Нормально, – флегматично повторил он свою оценку происходящего. – Вахтовый метод. Полстраны так живет.

«Вестник счетовода» раскачивался по своему обыкновению небыстро. Я, хоть и отклонился от графика, оказался в редакции одним из первых. Заварил еще кофе, сел перед компьютером и глубоко задумался. Ника подтверждала имидж отчаянной девушки, преподнеся очень своевременный сюрприз. После великой суши и тотального безрыбья события лились потоком. Но ключевым, конечно, оставался вопрос с новой работой. В то, что шеф сделает меня своим преемником, я как-то не слишком верил, успев изучить его порывистую натуру. Тем не менее, и этого в наших условиях исключать не приходилось.

Конечно, я дико жаждал прояснения ситуации с оборонным заказчиком. Положительный результат разом аннулировал мои материальные трудности. А с их исчезновением и на личном фронте появилась бы широкая свобода маневра (сам собой возник из памяти анекдот о поручике Ржевском, якобы служившем членом суда). В принципе упускать не хотелось и Нику, и Марину, поскольку предыдущая сушь успела реально достать меня. Инициатива Ники явилась как снег на голову и несколько обгоняла мои планы. Девушка, разумеется, ждала ответа и я, уже одуревая от поглощенного сегодня кофеина, взялся-таки за телефон.

«Обсудим. Ок?» – написал я.

«Когда?» – очень конкретно отозвалась она.

«Очень-очень скоро», – рискнул я дать прогноз и снабдил его улыбочкой.

Ответа я ждал минут пятнадцать, рассеянно глядя мимо монитора в окно, но так и не дождался. Впрочем, само по себе это ничего не значило. Я знал, что в свое рабочее время Ника довольно сильно занята. В отличие от разгильдяев-журналистов.

Наконец, телефон опять булькнул. Сообщение, однако, было не от Ники или Марины, и даже не от стремительного консультанта по PR. После суточного молчания напомнил о себе один из моих внештатных авторов, доктор наук, стратег и методолог. «Глубокоуважаемый Алексей Николаевич, – с изумлением прочел я, – в соответствии с предварительной договоренностью продолжаю завершать свою статью». Сохранив такое витиеватое сообщение для истории, я заверил автора в своем почтении и подтвердил, что продолжаю деликатно ждать посланий от него.

Самого писать или читать что-либо совершенно не тянуло. И я принялся вспоминать.

Мой бросок в Москву тоже был стремительным. Естественно, прежде я бегло прозондировал рынок через Интернет и обзвонил тех своих знакомых, которые не отличались чрезмерной болтливостью. На всякий случай я допускал, что нажитые мной враги могут периодически интересоваться моими делами и планами, как текущими, так и перспективными. Неболтливые знакомые были откровенны со мной и баснями не кормили: кризис не хуже катка, потерявшего управление, прошелся по информационному рынку столицы. Уволенных или находившихся на грани вылета журналистов заметно прибавилось. Кроме того, на все вокзалы и в аэропорты продолжали прибывать такие же, как я, ловцы счастья или хотя бы условного достатка.

Упорно повторяя, что обратной дороги больше нет, я высадился на перрон хмурым, довольно зябким утром, снял комнату через бывшего коллегу и приступил к освоению территории. Вакансии были. Примерно половина из них отсеивалась сразу, ибо касалась соискателей строго до тридцати пяти, а то и до тридцати. В большинстве оставшихся случаев работодатели делали упор, в том числе, на совершенное владение хотя бы одним иностранным языком (лучше двумя), а также на качественное образование. Под последним имелись в виду дипломы нескольких элитных столичных вузов. Всем вышеперечисленным, особенно вузом, я уверенно похвастать не мог.

Поначалу мне на электронную почту приходили только отказы. Звонки в кадровые службы или приемные медиа-менеджеров не помогали. Деловой журнал «Анфас» после такого звонка повторно запросил мой послужной список и далее заткнулся навеки. В еженедельнике «Многознатец», ориентированном на национальный капитал (что подчеркивалось им особо), мне ясно дали понять слабость моих провинциальных аргументов. В телекомпанию «Свет» я сунулся просто так, на удачу. По слухам, у них периодически появлялись свободные места. Там меня перекидывали из отдела в отдел, а к вечеру какая-то грымза, заставшая, кажется, еще первые опыты с телевещанием, объявила в трубку, что при необходимости со мной свяжутся. Это был тот же «Анфас», только сбоку. Еще один журнал, «Отчизна», заманивал зарплатой в шестьдесят тысяч, однако при визите туда выяснилось, что оклад составляет ровно в десять раз меньшую сумму. Остальное предстояло заработать на скромном проценте от продаж, будучи по совместительству рекламным агентом.

Когда я практически уверовал в то, что с телевидением в моей жизни покончено, поступил отклик с большого федерального канала. Свое резюме я закинул туда совсем уж рефлекторно, без всякой надежды. Да и теплых чувств к организации с названием из трех букв я отнюдь не питал. Давным-давно, на заре перемен, этот телеканал считался эталоном профессионализма. Потом, при укреплении властной вертикали, его несколько раз, для верности, зачищали и переформатировали, так что в итоге преобразили до полной неузнаваемости. Смотреть его я примерно тогда же и перестал, делая исключение только для футбольных трансляций. И вот судьба усмехнулась мне, подкинув приглашение попробовать свои силы в бригаде утреннего эфира.

Командовал бригадой шеф-редактор Митя, за спиной у которого висела взятая в рамочку благодарность от замминистра МВД. Как я позднее узнал, ее обладатель сделал первый шаг в профессию в телепрограмме об убийствах, грабежах, изнасилованиях и других тяжких преступлениях против личности. Стартовал он классически, как все юные стажеры: таскал штатив и кофр за старшими товарищами. За усердие был произведен в самый нижний чин. При очередной санобработке канала Митя лихо сиганул из репортеров в редакторы пугающей программы, где заметно поднял статистику показов сцен насилия и жестокости. Оттуда, уже с благодарностью от замминистра, его и передвинули на утренний эфир. Прежнему составу бригады попросту не продлили контракты и вышвырнули всех с вещами за порог. Здесь это являлось нормой: трудовые договоры заключали на месяц, два или три, редко на год. Да и вообще, не очень их чтили.

– Тут своя специфика, – просветил меня Митя, взлохмаченный, как после аэродинамической трубы, и выделявшийся из общей кучи сотрудников оранжевой кацавейкой, невероятно модной в том сезоне. – Людям некогда ни во что вникать, особенно утром. Так что краткость – наша сестра, понял?

– Понял, – кратко ответил я.

– Тему продюсер подкинет и с контактами поможет. Давай, вливайся! – и он убежал на очередную планерку на седьмой этаж, где окопалось главное начальство.

Вообще, начальство помельче почти всё время пропадало на каких-нибудь планерках и жутко срочных совещаниях. Коллектив, обученный определенным навыкам, творил на первом этаже, рядом с хозяйственными помещениями, вполне самостоятельно. Определенная специализация при этом существовала, причем политикой с экономикой здесь и не пахло. Показывали, как говаривал Митя, просто жизнь. Одна фантастических размеров толстуха громко смаковала и собственноручно готовила к монтажу хронику разнообразных ДТП, другая девушка, прямо противоположной комплекции, регулярно освещала всякие неформальные тусовки, в том числе с элементами мистики. Компанейский парень Яша, с которым я быстро сошелся, был незаменим при проникновении со съемочной группой и без нее на охраняемые объекты. Он с беззаботным смехом вспоминал, как за ним гнался какой-то ЧОП, и овчарка едва не цапнула оператора за зад.

Мне сначала выпало более простое задание. Из материала, отснятого и присланного коллегами-сибиряками, предстояло оперативно слепить сюжет о кошках, коим специальная городская служба в Тюмени вживила электронные микрочипы. Диктовалась эта мера заботой о братьях наших меньших, дабы они не потерялись в холода и зной. Кошек я люблю и без электроники, а действовать в высоком темпе привык еще на заре журналистской юности. Поэтому проблем с производством сюжета не возникло. Шефа Митю, который на следующий день щегольнул модными мокасинами, мой доклад почему-то не обрадовал.

– Озвучка у тебя не очень, – кисло сказал он. – Так в прошлом веке озвучивали.

У сотрудников утреннего эфира, да и всего канала, действительно, была своя манера начитывать тексты. Стремясь запихнуть в краткие мгновения сюжетов как можно больше информации, они тарахтели, как пулеметы. Или как будто их уже настигала та самая овчарка. Иногда зрителю, по-моему, трудно было угнаться мыслью за этими молодыми ребятами. Впрочем, я благоразумно не стал ни с кем делиться своими сомнениями. Дежурный продюсер выдал мне новую тему, и… Теперь я понимал, что следовало как-то отвертеться, особенно учитывая состояние духа озабоченного шеф-редактора. А в тот момент в ней не виделось ничего потенциально опасного.

Наоборот, тема была еще дальше от политики, чем кошки с микрочипами. В некоем московском дворе стихийно образовалась выставка мягких игрушек. Совершенно бесплатная и постоянно действующая. Детище одного энтузиаста поддержали его соседи по подъезду, а затем другие жильцы. Очень скоро плюшевые мишки, лисички и зайки стали одной из достопримечательностей района. Вот и всё, никаких трупов и груд искореженного металла с кровью. Продюсер тоже человек. Он, наверное, просто ошибся, но я-то добросовестно принялся выполнять полученное задание. Сценарий сюжета вполне умещался в узкие эфирные рамки, однако и его дополнительно порезали. Когда же мне сказали не ходить на озвучку и ждать дальнейших указаний, я в принципе всё понял.

Митя, который в тот день зачем-то помыл голову, причесался и облачился в костюм, явился с очередной планерки на седьмом этаже вечером, часу в седьмом. Запись утреннего эфира в студии уже шла полным ходом. Народ, сдав свои сюжеты и отчитавшись о содеянном, разбился на группки по интересам. Я сидел один.

– Не сработаемся, извини, – заявил мне Митя.

Я без слов положил на стол временное удостоверение и стал надевать куртку.

– Надо объяснять? – спросил он.

– Не надо, – ответил я. – Счастливо оставаться.

Мы с ним как-то неплохо поняли друг друга. В том смысле, что трудиться вместе нам было категорически противопоказано.

Сдав пропуск на КПП, я вышел из «Останкино» и направился к пруду. Топиться, конечно, и не думал, просто присел на лавочку и уставился на водную поверхность. Ситуация складывалась для меня прескверно. Поиски работы по специальности явно зашли в тупик. Денег, вырученных правдами и неправдами в ходе предвыборной кампании, оставалось всё меньше. Вот-вот должен был грянуть «час икс», когда мне предстояло либо прервать столичный эксперимент, либо соглашаться на какой-нибудь совсем смехотворный вариант. Тут удача решила еще поиграть со мной в кошки-мышки, и в тот же вечер поступило мне письмо из «Вестника счетовода».

Тестовое задание для него я делал за столиком бистро на Павелецком вокзале, ручкой в блокноте, а набирал и отправлял для пущей скорости из офиса своих знакомых на Садовнической набережной. Дальше был кабинет Всеволода Георгиевича и очень сумбурная беседа с ним, в которой мне, перескакивая с пятого на десятое, удалось довольно ловко обойти некоторые острые углы своей биографии.

Шеф пожал мне руку, переглянулся с Нонной и спросил:

– Когда сможете приступить?

К новым людям он на «ты» не обращался.

Я чуть не выпалил: «Сейчас!» Но надо было соответствовать легенде. Официально я числился сотрудником одного полуживого PR-агентства, где меня обещали прикрыть. Сведущие люди популярно объяснили мне, что ходить по собеседованиям в статусе безработного несолидно. Так что у ВГ я попросил три дня на сдачу дел в агентстве, что его полностью устроило.

– Медитируешь?

Я разом вернулся в сегодняшнюю реальность. Людмила из бухгалтерии сочувственно смотрела на меня. К нам она иногда заглядывала покалякать за жизнь, причем калякала в основном со мной. Женскую часть нашей редакции Людмила не переваривала. Возможно, причины коренились в далеком прошлом. Сама она была родом из Брянска, в столицу откочевала лет пять назад и тоже не раз и не два переезжала с места на место. Так что общие темы у нас имелись.

– Да, брожу по иным мирам, – пошутил я.

– Ваши тоже где-то бродят, а рабочий день в разгаре, – заметила она.

– Номер сдаем.

– Оно и видно.

– У тебя всё в порядке? – поинтересовался я, массируя затылок.

– Вчера до десяти сидела. Еще чуть-чуть, и заперли бы вместе со всем офисом. Сдали бы под охрану.

– Квартальный отчет?

– Нет, хуже.

– А что может быть хуже? – удивился я. – Проверка?

– Подробнейшая справка о финансовом состоянии.

– Зачем? Шеф и так всегда в курсе.

– Всё, не пытай. Больше ничего не скажу, – сказала Людмила.

– Не больно и надо. Развели конспирацию, – буркнул я.

– Чао! – она помахала рукой и отправилась к себе.

Четверг тянулся еще дольше, чем среда. Я взялся писать какую-то хрень, но слова упорно не хотели складываться в строчки. Позвонил на Шаболовку, но без толку. Пресс-служба учреждения с космической проходной не отвечала, и обложка журнала по-прежнему зияла пустотой. Коллеги тоже были какие-то вареные, больше бродили из угла в угол. Отобедал я в обществе Тимофея и Полины в почти абсолютной тишине. Ее нарушали только звонки, которыми подписчики доставали заведующую отделом. Она аж скрипела зубами, но, взяв трубку, говорила ангельским голоском.

Всегдашние дневные политдебаты не состоялись. Алиса выдвинулась на встречу с клиентом, а Марат занимался переездом. Из кабинета рядом с кухней он перебирался в бухгалтерию, которую велено было уплотнить. Туда же перебазировался его заветный погребок, предназначенный для торжеств и представительских нужд. Угрюмые рабочие, нанятые со стороны, затаскивали на освободившееся место новую офисную мебель, по бартеру взятую нами у постоянного рекламодателя.

– Кому кабинет? – спросил я Марата, чтобы отвлечься.

– Тайна, – произнес он, округлив глаза.

– Не много тайн в последнее время?

Марат вздохнул.

– Спроси шефа, а?

Шеф показался на мгновение часа в три. Был он явно озабочен и сильно спешил. Кивнул всей редакции с порога и уединился в своих апартаментах. Вскоре я услышал, как Всеволод Георгиевич пробегает обратно по коридору и за ним захлопывается входная дверь издательского дома.

После трех я не удержался и сам позвонил Вячеславу Вячеславовичу. Консультант сбросил вызов. Нонна попробовала было уточнить мои планы на следующую субботу, я в ответ промямлил что-то неопределенное. Оказалось, наметилась очередная поездка в подшефный колхоз, то есть на счетоводческий семинар в отель.

– Далеко? – изобразил я вялый интерес.

– Домодедово, кажется. Или Мытищи. Я перешлю тебе пресс-релиз, – сказала она. – Поедешь?

– Если пошлют, поеду. Только такси пусть оплатят, – ответил я.

Тут, наконец, перезвонил мой таинственный земляк, и я метнулся на опустевшую кухню и плотно прикрыл за собой дверь.

Вячеслав Вячеславович на этот раз использовал свой личный номер. Не корпоративный, как обычно.

– Вы не в Москве? – начал я.

– Еще как в Москве, гуляю туда-сюда по всей Тверской, – выдал он. – Угадай, чем занят?

– Встреча?

– Почти. Шляюсь по обменникам, сдаю валюту.

– Как сдаете? Почему?

– Не договорились насчет интервью, мать его…

Я натурально опешил.

– Что значит «не договорились»? Оно же готово было. Отказался смягчить пассаж про энергетиков?

– Не просто отказался, а потребовал усилить. Орал, ногами топотал и ругался, что твой извозчик. Хорошо, хоть не в редакции дело было.

– И в «Листке» вас просто послали?

– Точно. Там юристов уговаривать бесполезно. Есть четкие рамки, за них никто не выйдет.

– Вы ему объяснили…

– Я ему всё предельно доходчиво объяснил, – перебил меня Вячеслав Вячеславович. – Прямо сказал, что это глупо: вот так портить отношения с «Листком». Их главный – человек матерый и влиятельный в журналистских кругах. Если обидится, может немало гадостей сделать. Нам потом надо это заглаживать?

– Блин, ну и начальник.

– Я тебя предупреждал. По-прежнему хочешь с ним поработать?

– Мне выбирать не из кого, – поставил я точку в теме.

– Ладно. На сегодня, как сам понимаешь, опять отбой, – констатировал пиарщик. – Понимаю, что ты весь на нервах. Потерпи! Завтра он успокоится, сможет нормально общаться. Тогда и пойдем представляться.

– Он курит? – зачем-то спросил я.

– А какое это имеет значение? – удивился Вячеслав Вячеславович.

– Да никакого, собственно.

На круглосуточном телеканале и в Интернете шла прямая трансляция из Гостиного двора. Партийный съезд катился по знакомым рельсам. Выступила какая-то думская мелкота, потом по слову молвили ткачиха с поварихой, после них на трибуну вылез боксер-тяжеловес. Он явно не знал, куда спрятать свои огромные ручищи, да и всё остальное хозяйство тоже. Чуть-чуть понаблюдав за его ораторскими страданиями, я стал приводить в порядок свои бумаги. После весеннего субботника в редакции их накопилось немало.

Одни я просматривал и рвал, другие рвал сразу, не просматривая. Старые пресс-релизы, приглашения на форумы, конгрессы и конференции, повестки и программы, буклеты и брошюры летели в корзину для мусора. Тем временем градус федерального мероприятия нарастал. Ведущий объявил выступление главы профсоюзной ячейки с Урала, и тот быстро взял быка за рога.

– Раздаются голоса, что не тем путем идем, не тот курс избрали, – заинтриговал партиец. – Дошло уже до того, что в открытую обвиняют власть в коррупции.

Ничего подобного в речах ткачихи с поварихой я не уловил, но списал это на собственную невнимательность. А профсоюзный вожак продолжал.

– Мы знаем, кто пишет подобные сценарии, и кто дергает за ниточки!

«Госдеп, конечно. Или американский посол, прибывший на утренний рассол», – подумал я.

Стало скучно.

– Пускай хорошенько задумаются эти господа писатели и зарубят себе на носу: никому не дано права раскачивать лодку! – в голосе вожака появились истерические нотки. – От имени всех людей труда хочу сказать следующее…

С профсоюзами я почти не имел дела в своей жизни. В студенческие годы состоял, правда, в одном из них и даже платил взносы, пока старая система не начала рушиться. Никаких благ от этой шайки-лейки не видал. Разве что при наступлении тотального дефицита нам, помнится, подкинули по блоку сигарет. Я, чтобы не тащить домой, подарил их однокурснику, который живо пустил товар в оборот.

– Хочу заверить нашего национального лидера, – уже почти бился в конвульсиях приехавший с Урала, – если вдруг какой-нибудь креативный класс поднимет руку на завоеванную нами стабильность, вы только скажите! Только позовите! Приедем сюда с мужиками и разберемся!

Концовка его выступления утонула в овациях. Я поморщился и прикрутил звук до минимального значения.

Как обычно, в конце дня заглянул Бакаев.

– Знаешь последнюю инициативу партии и правительства? – не дал я ему раскрыть рот.

– Какую?

– Начинающим избирателям, кому только стукнет восемнадцать, будут вживлять микрочипы. Само собой, с их письменного согласия, – абсолютно серьезным тоном начал я. – Цель такая: чтобы не было никаких «каруселей» на выборах, никаких голосований за себя и того парня. Уже ассигнования на это выделены.

– Иди ты, – неуверенно сказал Бакаев.

– Святая, истинная правда! Про электронное правительство слышал? Сейчас вообще тренд такой. Мы же с тобой на форуме как-то были, там про него целый день эксперты трещали. Помнишь, потом во дворце с лебедями и чучелами обедали?

– Как обедали, помню, – кивнул оператор, – а экспертов уже не очень.

– То-то. Целевая программа уже принята, называется «Чипированная Россия».

– Они и без нее все чипированные, молодежь наша, – заметил он. – Как спустишься в метро, сидят с айпадами и айфонами, каждый в наушниках. По-человечески поговорить не с кем.

– На следующем этапе ее реализации чипы вживят всем поголовно, – вдохновенно подхватил я. – Кто откажется, тому вставят микрофон, а товарищ лейтенант будет сидеть за пультом и записывать.

Здесь до Бакаева дошло, что я стебусь над ним.

– С тобой ни о чем невозможно разговаривать, – совсем огорчился он.

Когда офис почти опустел, меня пригласила зайти Ольга Эдуардовна, наш многоопытный главбух. Была она человеком весьма и весьма влиятельным, вела все денежные дела издательского домика с его первого дня, и ВГ, как я слышал от коллег, советовался с ней даже по кадровым вопросам.

– Алексей, тут бумага одна пришла. Из суда, – осторожно начала она.

– Кто с кем судится?

– Пока никто. Интересуются вашими доходами. Как я понимаю, бывшая супруга имеет к вам претензии.

Не сказал бы, что меня это обрадовало. Хотя чего-то подобного ожидать стоило. Марине, которой я через свои старые связи помог устроиться на службу в мэрию, хотелось большего. Откуда сей ветер дует, я тоже догадывался. Моя прежняя теща, женщина недалекая и горластая, страстно желала определить внука в наилучший вуз города. Вуз издревле слыл заповедником той самой коррупции, которую яростно отрицал профсоюзник с Урала. Учиться там, да и просто поступить туда людям нашего уровня и достатка было не очень-то по карману. Но, разумеется, поскольку я теперь жил и трудился в славном городе-герое Москве, никакие доводы рассудка в расчет не принимались. Все, кажется, были убеждены, что я – подпольный миллионер.

– Пишите правду, – посоветовал я Ольге Эдуардовне.

Ровно в шесть со мной связались из пресс-службы человека с Шаболовки. Я грешным делом думал, что там уже давно отдыхают.

– Интервью хорошее, согласовано без правок. Фото для обложки тоже утверждено, – сказал мне пресс-секретарь. – Извините, если долго тянули.

Я лживым голосом ответил, что, мол, ничего страшного, и сразу набрал шефа. Всеволод Георгиевич не отозвался. Я повременил, скинул ему смс. Ответ состоял из двух букв: «Ок». На эмоционального нашего главного редактора это было не очень похоже.

Но сплошные секреты и недомолвки меня уже чрезвычайно утомили. Послав сообщение о факте согласования удалившейся домой Нонне, я врубил на служебном компьютере вторую часть «Крестного отца», которого держал тут специально, чтобы можно было отвлечься.

Ника ждала меня на лавочке у подъезда моего дома.

– Давно здесь сидишь? – спросил я.

Она звонила, когда я собирался к себе в резиденцию, но не анонсировала будущий визит. Телефонный разговор получился скомканным, слышно ее было неважно.

– Сюрприз, – улыбнулась она.

В этот раз на отчаянной блондинке были джинсы в обтяжку и джинсовая курточка поверх белой рубашки. Пахло от нее очень сильными, сладковатыми духами.

– Как же дресс-код?

– Меня сегодня раньше отпустили, я домой заезжала.

Лифт безнадежно застрял где-то наверху, и на второй этаж мы поднялись пешком. Одна лампочка в общем коридоре, похоже, перегорела, отчего возле входной двери в квартиру образовался легкий полумрак. Пока я доставал ключи из сумки и возился с ними, моя спутница громко дышала рядом. Посмотрев, я увидел, что она расстегнула пуговицу на своих джинсах и запустила внутрь пальцы.

Я переступил порог и потянулся к выключателю. Ника больно стукнула меня по руке и толкнула в спину. От неожиданности я чуть не врезался головой в большое зеркало, висевшее на стене прихожей.

– Ты что? – вырвалось у меня.

Ника замахнулась еще раз. Я перехватил ее занесенную руку и крепко стиснул слишком горячую блондинку в объятиях.

– Сейчас хочу! Вые… меня! – прохрипела она.

Одной ногой, действуя на ощупь, я захлопнул дверь квартиры. Щелкнул замок. Курточка полетела на пол. Ника чуть замешкалась с рубашкой, и я схватил девушку за волосы.

– Да! Да!

Нику буквально била дрожь, и меня как будто понесло. Все волнения, всё тягостное ожидание последних дней искали выхода. Мы оба не выпили ни капли, но вели себя точно, как пьяные. Она крепко уперлась руками в тумбочку. Я сорвал с ее узких бедер джинсы и, видя в зеркале совершенно безумные глаза и раскрытый рот, вошел в нее одним грубым движением. Ни о каких средствах защиты никто не вспоминал.

– Ударь! Ну! – потребовала она и попыталась вырваться, чтобы первой дотянуться до моего лица.

Дальше всё понеслось каким-то диким галопом.

Почти не меняя первоначальной позы, я перенес усилия на ее пятую точку. Ника морально, кажется, не успела к этому подготовиться, но ее уже не спрашивали. Освободиться она не смогла. Несколько звонких шлепков по ягодицам привели ее в экстаз: изо рта вылетали бессвязные звуки, голова моталась из стороны в сторону, словно у куклы…

– У меня давно анального секса не было, – созналась она, когда я успешно довершил начатое.

– Теперь будет, – пообещал я, увлекая ее за собой.

В комнате, так и не зажигая свет, мы рвали друг с друга оставшуюся одежду, потом я швырнул Нику на диван и навалился на нее сверху. Она что-то пыталась сказать. Кажется, опасалась, что раздавлю ее. Что отвечал, не помню. Диалог происходил на фоне яростных возвратно-поступательных движений.

Угомонились мы оба практически разом. На сей раз Ника лежала на мне и дышала часто-часто.

– О делах будем говорить? – попробовал выяснить я.

– Не-а, – она помотала головой и двинулась в путешествие всё ниже и ниже, орудуя при этом языком.

Утром на станции метро «Алексеевская» было суетно. Мы с Никой едва отыскали местечко на скамье в конце зала. Сборы в дорогу были поспешными и судорожными: будильник вернул нас обоих к реальности только при втором повторном сигнале. Кроме того, когда Ника уже принимала душ, я наведался в ванную комнату и без ложной стыдливости нагнул ее там, даже не выключив воду. Поэтому процесс нашего омовения несколько затянулся.

Теперь, под грохот непрерывно убывающих и прибывающих поездов, я всё-таки поднял вопрос о совместном житье-бытье.

– Ты серьезно предлагала?

– Ну да. А ты не хочешь?

Я запнулся. Она истолковала мое молчание по-своему.

– Я аккуратная, не думай. У меня дома всегда полный порядок. И что-нибудь вкусненькое могу приготовить.

– Да ты хозяйкой стала, – улыбнулся я. – Может, и намерения у тебя серьезные?

– Вообще, да, – подтвердила Ника. – Знаешь, нагулялась уже.

– Хочешь сказать, что я – подходящая кандидатура?

– Почему нет?

– С моей зарплатой не особо развернемся.

– Но ты же не намерен останавливаться на достигнутом? – сказала она полувопросительно.

– Я-то не намерен…

– Вот видишь.

Загрохотал очередной поезд, и я снова взял паузу для размышления. Ника продолжила, не дожидаясь моей реплики.

– Мне много не надо на самом деле. Так, подарочек какой-нибудь иногда или на концерт сходить, в кино, на каток. Я не балованная.

– Семью, значит, хотела бы?

– Конечно. Ребенка тоже хочу… но попозже, не сейчас. Пока не готова.

Я опять замолчал, и новая пауза неприлично затягивалась. Что можно было ответить этой маленькой непосредственной блондинке по существу? Что из квартиры со всеми удобствами меня могут попросить в любой момент? Или что завтра мне выкатит иск бывшая жена? А может, прямо в лоб, что хватит с меня серьезных отношений, плавно переходящих в брачные узы?

– А твоя мама что скажет? – ляпнул я вместо всего этого.

– Мама будет только рада, ей самой надо личную жизнь устраивать, – уверенно заявила Ника. – И потом ты ей понравился.

Должно быть, видок у меня был слегка ошарашенный, потому что она поторопилась расшифровать свои последние слова.

– Она нас видела, когда мы гуляли.

– По улице Снежной?

– Ага. Как раз с работы возвращалась.

Это вряд ли, подумал я. Заранее условились, как пить дать.

– Что скажешь? – Ника потянулась и обняла меня.

Мне стало чуть-чуть не по себе. Слишком уж пристальным и далеко не бестолковым был ее взгляд в упор. Я повысил голос, пытаясь перекричать следующий поезд.

– Вечером тебе всё скажу, ладно?

– Почему вечером? – не поняла Ника.

– У меня очень важный вопрос решается, – почти дословно повторил я свой ответ, данный вчера Марине.

Наш издательский домик в Кафтанном тупике встретил меня довольно оживленной атмосферой. За разговорами в метро я опоздал почти на полчаса, но не собирался переживать по этому поводу. Сотрудники редакции, по моим прикидкам, должны были тянуться еще минимум минут сорок-пятьдесят.

Поэтому я изрядно удивился, узрев на рабочем месте Нонну. Ее подруга Инна тоже находилась при исполнении и бойко правила очередной опус то ли региональных, то ли муниципальных авторов. Никуда не спешил только Эрик, который сам чистосердечно признавался, что физически не способен вставать слишком рано, хоть режь его.

Нонна внимательно изучала макет обложки с готовым портретом человека с Шаболовки. Дизайнер Тимофей заглядывал ей через плечо. Я предположил, что сейчас раздастся ехидное замечание в мой адрес. Насчет того, что трудовую дисциплину никто не отменял, к примеру.

– Шеф уже посмотрел? – быстро спросил я, задавая альтернативную повестку дня.

– Сказал, чтобы отправляли в типографию без него, – ответил мне за Нонну дизайнер. – Доверяет нам.

Чудеса в решете продолжались. Всеволод Георгиевич, по крайне мере при мне, всегда предварительно оценивал обложку. У зама по творчеству лицо было хмурым, но она ничего не прибавила к словам Тимофея.

Я без дальнейших расспросов сел читать статью доктора наук, который наконец-то завершил продолжение своей работы над ней. Автор постарался и несколько превысил отмеренный ему лимит. Надо было резать, но аккуратно, чтобы не задеть амбиций и не выбросить мало-мальски ценное. До обеда мне точно было чем заняться.

Однако самые интересные события развернулись раньше.

– Через пять минут общий сбор, – оповестила, заглянув к нам, офис-менеджер Ирина.

Дней рождения вроде не ожидалось.

– Зачем? – недоуменно поморщилась Нонна.

– Всеволод Георгиевич объявит, – казенным голосом сказала Ирина, отводя глаза.

Бормоча что-то, Нонна полезла за сигаретами, потом посмотрела на часы. Для полноценного перекура с чувством и с толком времени было мало. Наш УЖК вместе с Эриком, который только что явился, в полном составе побрел в кабинет шефа. Там уже переминались с ноги на ногу все сотрудники других отделов. Системный администратор Мышкин, явившийся гораздо раньше всех, схоронился в углу за распахнутой дверью.

Ожидание было непродолжительным. Шеф зашел бодрой походкой и, как обычно, собранный. Правда, я (а может, и не только я) обратил внимание на то, что его глаза смотрели куда-то поверх нас, и мешки под ними были больше обычного. И еще на левой щеке алел свежий порез, что также было нетипично. Всеволод Георгиевич каждый день брился идеально, тут ему позавидовал бы заправский цирюльник.

За ним шагал неизвестный человек.

Был он коренаст, на вид лет тридцати, тоже гладко выбрит и коротко, по-спортивному подстрижен. Кожа на его лице сохраняла следы сильного загара, скорее всего, полученного на пляжах Санта-Крус-де-Тенерифе или Сардинии. О дорогих курортах я подумал, мысленно оценив его костюм и галстук. Портфель пришельца, сделанный явно не из синтетики, идеально гармонировал по цвету с отполированными до блеска туфлями. «Сапоги его скрыпели», – пришла на ум строка из «Героя нашего времени».

Шеф откашлялся.

– Все здесь? – спросил он.

– Все, как вы хотели, – заверила главбух Ольга Эдуардовна.

– Уважаемые коллеги, у меня есть важное сообщение, – начал главный редактор. – Поэтому попрошу внимательно выслушать. Наши учредители… э-э… приняли решение изменить структуру компании.

Системный администратор Мышкин за дверью шумно выдохнул.

– Функции управления финансами и всей хозяйственной деятельностью переходят к генеральному директору. Это самостоятельная должность, она вводится с сегодняшнего дня и займет ее Аркадий Петрович, – шеф изобразил подобие реверанса в сторону спортивного молодого человека с портфелем. – Прошу знакомиться.

Коллеги замерли. Стало слышно, как грохочет трамвай, проезжающий по Большой Кафтанной улице.

– Аркадий Петрович имеет ученую степень магистра международного образца, преподает в Академии счетоводства. Он менеджер новой формации, сильный, перспективный, грамотный. В некотором смысле мой преемник, – уточнил Всеволод Георгиевич. – А я остаюсь вашим главным редактором. У меня появится больше времени, буду активнее заниматься творческой частью и связями с профильными учреждениями.

Магистр слегка поклонился народу. Ответное слово свежеиспеченного генерального директора было энергичным и кратким.

– С каждым из вас мы еще познакомимся ближе, – посулил он. – Пока хочу сказать, что задач всем хватит. Вы сами знаете: бумажные издания теряют аудиторию. Будущее однозначно за электронным форматом, за виртуализацией и визуализацией, за Интернетом. От реформы никуда не деться! Надеюсь на ее успех и призываю поддержать. Золотых гор на первом этапе не обещаю. Будут и новые люди, и новые проекты, будем продвигать наш бренд. Но об этом потом.

– Прибавки к зарплате вряд ли дождемся, – прошептала за моей спиной Людмила.

Я всмотрелся внимательнее и пришел к выводу, что Аркадию Петровичу, пожалуй, еще нет тридцати.

Шел второй день партийного съезда. Продолжая доводить до ума статью, я одновременно слушал трансляцию через наушники. С одним преемником уже наступила полная ясность, очередь была за другим. Сначала опять имела место какая-то дичь, вроде боксера с ткачихой, потом объявили выступление гаранта конституции. Он выдал несколько ритуальных фраз, поблагодарил президиум за приглашение (как будто могли не пригласить). Далее пустился в рассуждения о том, что дала партия народу и как всё это надлежит трепетно ценить. Наконец, сделал особенно продолжительную паузу и, судя по звуку, хлебнул воды из стакана. Я вспомнил знаменитую речь Иосифа Виссарионовича Джугашвили 3 июля 1941 года, в которой вождь сообщал, что лучшие дивизии вермахта уже нашли могилу на нашей земле.

– Предлагаю определиться с еще одним очень важным вопросом, – произнес гарант-либерал.

Мои соседи по домику ковырялись в своей писанине. Вопрос, поднятый главой государства, для них, похоже, все-таки не был важным. Или был, но не очень.

– С учетом предложения, поступившего мне, возглавить список партии на выборах в Думу и заняться партийной работой, было бы правильно, чтобы на президентских выборах мы поддержали кандидатуру…

Здесь гарант снова попробовал взять паузу, но назвал-таки фамилию национального лидера, которого так чтила газета, любившая сиськи.

Из зала сразу понеслись крики и хлопки и что-то вроде здравиц. Мне почудилось даже, будто в наушниках прозвучал характерный смешок кандидата в следующие президенты. Я списал это на помеху в эфире.

– То, что мы предлагаем съезду, это глубоко продуманное решение. И даже больше, мы действительно обсуждали такой вариант развития событий еще в тот период, когда сформировался наш товарищеский союз, – пустился в объяснения пока еще гарант. – Да, мы довольно долго не объявляли публично свою позицию, но всегда говорили только правду…

– Что, сказки кончились?

– А я вам, Алиса Евгеньевна, говорил, что так будет, – торжествующе провозгласил Марат.

Кухня яростно обсуждала свежую новость.

– Да, классно людям по ушам поездили. Знали они всё, видите ли, но молчали! – Алиса презрительно фыркнула.

– А народ проголосует, будьте уверены.

– Захочет в стойло, проголосует, вы правы.

– Вот, вот она, либеральная сущность! – затянул свою обличительную песнь Марат, но тут дверь стремительно распахнулась.

В помещение для приема пиши, как пушечное ядро, влетел наш новый начальник. Пиджак он оставил в кабинете, где раньше было место Марата, и остался в рубашке с засученными рукавами. Словно уже приступил к решению основных задач.

– О чем спорим? – спросил он деловито.

– Политику вот обсуждаем, последние известия, – сообщила Настасья Кирилловна, продолжая размешивать сахар.

Она наведалась сегодня за гонораром и задержалась, чтобы попить чайку.

– Политика у нас теперь ясная и четкая, – тоном, не допускающим возражений, заявил магистр счетоводства. – Хватит уже потрясений! Как папа скажет, так и будет.

От такой первобытной простоты даже наш лояльный Марат Исаевич, по-моему, несколько опешил.

– Можно вопрос, Петр Аркадьевич? – как школьник за партой, поднял руку Бакаев.

– Аркадий Петрович, – поправил его реформатор.

– Извините. Я про нас, про издательский дом.

– Да, пожалуйста, – генеральный приосанился.

– Население в ходе реформ не пострадает?

Перспективный менеджер оценивающе посмотрел на Бакаева.

– Не должно, – после паузы сухо ответил он, плеснул себе кипятка в стакан и вышел.

Участники дебатов тоже помолчали.

– Такой реформирует, – сказала затем Настасья Кирилловна.

– Буду за Проклова агитировать, – подвела черту Алиса.

Обед давно миновал, а ужин еще не думал начинаться. Было абсолютно ясно, что у Вячеслава Вячеславовича снова что-то пошло наперекосяк. Утром, в начале десятого, он без напоминаний прислал мне лаконичное «Жди». С тех пор от него не было ни слуху, ни духу. Я тешил себя надеждой на то, что очень важные персоны трудятся не по стандартному графику, как простые смертные, и вызова на беседу с повелителем оборонного заказа можно ожидать в любой момент. Однако надежда представлялась какой-то дохленькой.

Стрелки настенных часов в редакции показывали без двадцати пять, когда знатный пиарщик всё-таки позвонил.

– Накрылся проект, – не стал вилять он.

Я тяжело оперся о подоконник на кухне, где едва успел укрыться от любопытных ушей.

– Почему?

– Доигрался мой клиент, он теперь под следствием. Через час-полтора смотри сайты информагентств.

– Как же так? Он же свой в доску, социально близкий. Или будет козлом отпущения перед выборами?

– По моим данным, сгубили его дамы сердца, – вздохнул Вячеслав Вячеславович. – Семейные разборки положили конец карьере. Шьют ему сразу несколько статей.

– А вы?

– Наш с ним контракт прекращен. Финдиректор пыжилась и тужилась, но выдала-таки мне расчет по долговой расписке. Я подстраховался, как мог, да и люди солидные меня рекомендовали. Служебный телефон сдал, сейчас еду в аэропорт.

Я только рассмеялся, но так, что мой земляк обеспокоенно спросил:

– Ты в порядке?

– Чего и следовало ожидать, – немного невпопад ответил я.

– Не надо, нос не вешай, – мягко посоветовал Вячеслав Вячеславович. – Жизнь на этом не заканчивается.

– Но делается паршивой, – добавил я.

– Перестань. Я буду иметь тебя в виду. Может, подвернется хороший заказ, – утешил он.

– Вы сами куда потом?

– Еще не думал. Отдохну, наверное, недельку где-нибудь на Мальдивах. Подлечу нервы, – поделился планами мобильный консультант.

В течение следующих сорока пяти минут я сидел за компьютером и тупо пялился перед собой. Никакую работу не делал и даже не пытался имитировать ее. «Накрылся, накрылся», – периодически повторял я про себя. Первые сообщения о скандальном деле оборонной компании появились даже раньше, чем прогнозировал Вячеслав Вячеславович. Оперативники вели обыск дома и в кабинете генерального, а комментаторы упражнялись в предположениях. Один из них со ссылкой на осведомленный источник сообщал, что в отрасли грядут большие перемены, и курировать ее в чине вице-премьера будет тот самый Дмитрий Альбертович, на которого так страстно уповали буфетные патриоты из Госдумы. Якобы именно поэтому их покровитель был вчера отозван из своей дипломатической миссии…

«Андрей Шубин умер». Володя Паньшин написал мне это в социальную сеть без всяких «Привет» или «Как сам?» (егокоронный вопрос). До меня не сразу дошел смысл фразы, и он после минутной паузы пояснил: «Рак легких». Володя иногда пописывал мне в Москву, то давая оценку событиям дальнейшей политической жизни города К., то повествуя об общих знакомых. Отойдя, как и я, от предвыборной чехарды, он осел в редакции газеты одного из пригородных районов (не того, которым когда-то правил экс-депутат Макеев). Зарплата у него была смехотворной даже по меркам глухой провинции, но для Паньшина имела основное значение близость к дому, где лежала старенькая и больная мама. В свободные минуты Володя выдавал едкие комментарии к восторженным постам разнообразных пресс-служб.

«Когда?» – онемевшими пальцами набрал я.

«Вчера».

С Андреем после тех выборов мы больше не виделись и не слышались. Я хотел позвонить ему, но всё откладывал на потом. По-хорошему мне следовало бы сразу связаться с ним, только что-то мешало. Проблема была в какой-то моральной неловкости. Мой бывший однокурсник бросил штаб кандидата Макеева, не захотев приспосабливаться и унижаться, я же остался решать свои задачи. Если можно так выразиться, в оценке ситуации мы с ним сошлись, а выводы сделали противоположные.

«Завтра похороны», – добавил строчку Володя.

Зеленый огонек сигнализировал, что он по-прежнему в сети. «Боюсь, моя зарплата как раз на лекарства уйдет», – вспомнил я слова Андрея.

– Ты белый совсем, – сказала вдруг Инна, чей стол находился напротив.

Нонна тоже с тревогой глядела на меня.

– Может, давление померять? – спросила она.

Я отрицательно помотал головой.

– Иди-ка домой. Сможешь?

– Смогу, – процедил я, через силу вставая с кресла.

Вместо эпилога

Направляясь в сторону метро, я выбрал самый длинный путь и очутился на площади Трех вокзалов. Как всегда в этом месте, вокруг царила настоящая какофония звуков.

– Пять пар носков за сто рублей. Подходим, берем…

– Предлагается обзорная экскурсия по Москве. Мечеть на Поклонной горе, Новый Арбат, Белый дом. Вернемся сюда, на это же место…

– Поезд «Полярная стрела» отходит со второго пути через пять минут…

– Чебуреки, беляши, сухарики-кошмарики, рыбка, пиво, чипсы…

– Подайте, Христа ради, кто сколько может! С праздником вас…

– Молодой человек, девушка не нужна?..

Я резко развернулся и нырнул к турникетам. На автопилоте, добравшись до Чистых прудов и отчего-то вспомнив Абая, перешел на оранжевую ветку. Свою станцию я пропустил и вышел дальше, на ВДНХ. Остановился только у Останкинского пруда, где позапрошлой весной твердо и навсегда распрощался с телевидением.

Стояла чудная, совершенно безветренная погода. Гидрометцентр пугал скорым похолоданием и сплошными дождями, но их приближение совсем не ощущалось. Наверное, то был последний теплый сентябрьский вечер. Народ прогуливался, катался на скейтбордах и велосипедах, кормил уток у берега. Я присел на первую же лавочку рядом с интеллигентного вида пенсионеркой. Она приглядывала за внуком лет четырех, который увлеченно носился невдалеке, размахивая пластмассовым автоматом Калашникова.

Мои мысли текли в замедленном темпе.

Было ясно, что придется начинать всё или почти всё с начала. Дальнейшая работа в «Вестнике счетовода» виделась сплошным Кафтанным тупиком. Да и появление там бодрого, полного сил Аркадия Петровича не обещало более спокойной жизни. Грядущие же финансовые санкции со стороны судебных органов ставили весь мой личный бюджет под большой вопрос. Впереди новые звонки землякам и знакомым, новые просьбы не забыть меня, если что, и новые, скорее всего, тщетные поиски вакансий на универсальном сайте «Трудовые резервы».

Моя девушка Ника, видимо, полностью свободна, сказал я себе. С таким букетом проблем и ограниченными ресурсами она вполне может найти себе кого-то еще, моложе и спортивнее меня. Какие уж теперь концерты с дорогими напитками? Память подкинула слова Марины насчет бега по кругу. Да, здесь как в вымышленном Зазеркалье: надо нестись на пределе сил, чтобы только оставаться на месте. Интересно, скоро ли придет время съезжать из квартиры на «Алексеевской»? И куда?

Новой «Вороньей слободки» мне уже не вынести, понимал я. Значит, при моих весьма куцых возможностях остается лишь переезд за МКАД, где плата за аренду жилья пока не столь высока… Почему опять осечка? Просто очередное неблагоприятное стечение обстоятельств? Ведь я не мог повлиять ни на выбор питерских партнеров шефа, ни на мгновенно рухнувшую карьеру так и не увиденного мной любвеобильного гендиректора.

Или жизнь по-своему мстит мне за прошлое? За напрасно обиженных людей, за грязные дела и делишки, в которых довелось поучаствовать или даже самому их затевать? За то, что в реальности редко чистоплюйничал, а, как правило, принимал абсолютно циничные решения, руководствуясь только сиюминутной выгодой? Слукавил я тогда на кухне перед другом Пашей. Или, убеждая его, на самом деле убеждал себя в том, что я другой, не такой? Да, были моменты, когда казалось, что можно иначе – просто честно выполнять свои обязанности, стараться сделать что-то полезное… и я искренне, от лица пресс-службы, говорил об этом студентам. Хотелось верить, но в итоге всё без толку.

К чему далеко ходить за примерами? Я всего пару часов назад был готов ради престижной должности и хороших денег уволить, не дав ни шанса на исправление, вполне адекватную Эвелину с ее безобидными помощниками. Это технологии, и точка. Ничего личного, как у счетоводов. Одна голая калькуляция, учет всех факторов «за» и «против» везде и во всём. «Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели». Так, кажется, распевали давным-давно мои армейские сослуживцы старшего призыва.

Ведь я никогда не хотел быть похожим на нынешних хозяев жизни: на всех этих расплодившихся начальников, похожих на крестных отцов, на их охранников, похожих на бандитов, на бесчисленных денщиков и прихлебателей заодно с медиа-холуями. Мне действительно было противно даже в мелочах копировать их стиль и манеры изъясняться, тем более подражать их поступкам, но – регулярно приходилось делать это. Потому что клин клином. Народная мудрость.

Проиграл я вовсе не оттого, что избирал какие-то иные методы. Просто, если уж очень хотелось победить и преуспеть, дорогой Алексей Николаевич, применять их следовало гораздо настойчивее, без всяких оглядок на химеру, называемую совестью. Без малейших попыток понравиться кому-нибудь или остаться непорочным хотя бы в собственных глазах. Хотя да, где-то не хватило влиятельных заступников с покровителями, а где-то элементарного везения. Так повернулся барабан моей личной «русской рулетки». Ничей ведь человек, так что всё закономерно в принципе.

Телефон ожил и подкинул мне сообщение от Марины: «Приедешь завтра в Дмитров?»

Я сверлил его взглядом минуты три, не шевелясь. Потом набрал ответ: «Собираю вещи. Завтра в командировку». Просто написать слово «Нет» рука не поднималась.

«Куда посылают?» – спросила лихая брюнетка.

«В Улан-Удэ», – наобум соврал я.

«Надолго?»

«Еще неясно».

После этого, похоже, настал ее черед помедлить.

«От себя убежать хочешь? – высветилось наконец.

Не став отвечать ей вообще, я сунул мобильник во внутренний карман и откинулся на спинку лавочки.

Малыш на газоне палил из автомата в своих ровесников, те отвечали ему из револьверов, совсем как у американских копов. Мы в его возрасте, играя в войну, всегда сражались с немцами. Наши игрушки застойных лет, конечно, были дешевле и примитивнее. Интересно, кто у них теперь главный враг?

«Тоже никому не веришь?» – последовал другой вопрос.

«Наверное», – откликнулся я.

«А я не предлагаю верить», – сию секунду отреагировала она.

Бабушка-пенсионерка отозвала внука с театра военных действий и сняла с него бейсболку. Она вытирала запыхавшемуся бойцу голову носовым платком, что-то приговаривая. Должно быть, предостерегала от сквозняков.

«Конец связи?» – прилетело еще смс.

Всё-таки первое впечатление самое верное, я всегда так считал. Марина сразу показалась мне умной и проницательной женщиной. Перед глазами, как наваждение, маячило ее фото с улыбчивой девочкой Катей возле ажурного заборчика. «Снова фигня получится. Пусть живут, как живут», – прошептал я, мысленно представив, что могло бы произойти, откинь я прочь свой жизненный опыт и возьми билет на завтрашнюю электричку до Дмитрова. Кого мне в ходе этих раздумий было по-настоящему жаль, я вряд ли сумел бы внятно объяснить. Наверное, себя, как обычно. Хотя…

– Так для всех лучше будет, – сказал я довольно громко, глядя на пруд и уток.

Бабушка с беспокойством посмотрела на меня.

– Вам плохо?

– Мне? Да нет, пройдет.

Мой сбивчивый ответ, кажется, не убедил ее, но она тактично замолчала. Я еще долго сидел у воды и смотрел на погасший дисплей телефона. Чудилось, что он вот-вот зазвонит.

КОНЕЦ