Бедный Художник [Константин Томилов] (fb2) читать онлайн

Константин Томилов Бедный Художник

Посвящается Юрию Ивукину, преподавшему мне азы живописи совершенно (от слова совсем) безвозмездно.

Симфо́ния

Толкование: симфония – др.греч. συμφωνία – созвучие, стройное звучание, стройность.

«Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа, живет человек»(Второзаконие; глава 8; стих 3)

– Мужчина, а мужчина! А Вы точно умеете рисовать? – насмешливо привизгнула курортная дамочка лет пятидесяти, – я вот, третий день мимо Вас хожу и ни разу не видела чтобы Вы…

– Деточка, если ты, уже третий день мимо меня ходишь, чего же ты раньше то, не подошла? – с доброй улыбкой посмотрел на свинообразно-обрюзглую, престарелую "модель" полубомжеватого вида старик.

– А чего подходить? – опешила та, – я смотрю, Вы просто сидите и сидите, не рисуете, и "рекламных" рисунков у Вас нет…

– Ну, во-первых, милая, художник не рисует, а ПИШЕТ; во-вторых, я не просто сижу, а любуюсь Творением Божиим, – показал старик взглядом на играющее под лучами южного солнца лазурное море, – а "рекламные" рисунки для чего они мне?

– Ну как для чего? – совсем растеряно сникла "бойкая девица", – чтобы люди знали как Вы умеете…

– Ну, хорошо, – с тихим смешком снова перебил женщину художник, – наставлю я вокруг себя картинок, а откуда ты, или кто-то другой поймёт что это именно мои работы? Может это я чьи-то чужие рисунки присвоил и за свои выдаю?

– Ну, если они возле Вас стоят, то это значит…

– Ничего это не значит, – снова спокойным ровным голосом возразил старик, – вон, – кивнул головой влево от себя, на расположившуюся под открытым небом "художественную галерею", – половина из них не художники, а продавцы. А спроси каждого, он тебе ответит: "да, мои картины". Да и те, кто эту дребедень на свет произвёл и художниками то, не имеют права называться, не живописцы они, а рисовальщики.

– А Вы художник? – попыталась ядовито съязвить дамочка.

– ДА, – спокойно и уверенно кивнул в ответ старик.

Этот странный замызганный старик появился на набережной захудалого приморского городка три дня назад. Ждущие курортного сезона, как манный небесной, местные "деятели искусств" в первый же день собирались "набить ему морду", отвадить незваного конкурента раз и навсегда. Потом, подослали к нему "потенциальную модель", только для того, чтобы узнать почему, изредка подходящие, от нечего делать, к сидящему без работы художнику, гуляющие по набережной отдыхающие, что-то у него спросив и услышав ответ, отскакивают от него как ошпаренные.

– Во дурак, а!!! – хохотали они сбившись в кучку, узнав потом в чём дело, – три тыщи за получасовой портрет! Да он с ума сошёл?!

– И не говорите! – хохотал тряся огромным животом Сан Саныч, местный мэтр и алкоголик, – я, Я сколько лет уж здесь сижу, и то! Никогда больше шестисот рублей! Да и то, если просят чтоб портретик был пофильдипёрстовей! – сделав пальцы рюмочкой и покручивая ими в воздухе, – ну, там понятно, цвету добавишь, и посидишь чуть подольше.

– Короче, – "вынесла приговор" Наталья Николаевна, главный авторитет, "крышующий" весь этот местный "бомонд", бабища которую за глаза все называли "Трындычихой", за несносно-скандальный характер, – пусть себе сидит, посидит-посидит и уйдёт. Хрен ему кто такие деньжищи даст заработать, тем более, что и похвастаться ему нечем.

Сделавшая, несколько шагов прочь дамочка, решительно развернулась и подойдя к вопросительно глядящему на неё старику шлёпнулась на скамейку. Поёрзав жирным задом по общественному имуществу и подёргав  правой пятернёй сожжённые перекисью жидкие волосы, вальяжно откинулась на спинку скамейки:

– Рисуй! – скомандовала "супермодель".

– Ты, милая моя, цену то, этому делу, знаешь? – тихо спросил старик слегка напрягшуюся нахальную бабёнку.

– Знаю, знаю, – грубо вякнула в ответ несчастная женщина, – рисуй давай! Или "пиши", как ты считаешь!

– Ну, хорошо.

Старик, не спеша, достал из обшарпанной холщовой сумки планшет и лист бумаги. Закрепив бумагу поставил планшет на старенький самодельный мольберт.

Порывшись в сумке и достав из неё связку карандашей, пристально посмотрел на "будущий портрет" и отрицательно покачал головой. Положив карандаши обратно, достал из сумки бедненькую, двенадцати цветную акварель, кисти, бутылочку с водой, запачканную разноцветную тряпку и плохо отмытую банку. Налив в банку воды и размашисто, что-то неслышно бормоча под нос, перекрестившись, начал РАБОТУ.

Первые зеваки остановились у него за спиной через три-пять минут. Через пятнадцать толпа уплотнилась человек до тридцати. Где-то на двадцатой минуте, когда стеснившаяся позади старика толпа достигла такой величины, что задние ряды вставали на цыпочки чтобы увидеть, что же происходит там, куда их не пускают благоговейно держащие дистанцию от происходящего на их глазах чуда, первые ряды, позирующая для рисунка дамочка попыталась встать и выяснить.

– Сидеть!!! – грозно рявкнул на неё старый художник, – попробуй только шевельнись ещё и я порву рисунок!

Женщина трепещуще сникла.

– Нихрена себе, – хрипло выдавила из себя "Трындычиха", нахально растолкавшая толпу зевак и казалось всем существом вникающая в только что созданный шедевр. На простом листке белой бумаги молодая златокудрая красавица, облачённая в нежно розовое, как сотканное из лепестков, платье, гордо вскинув венчающую божественное тело, изящную головку, улыбалась всем своим существом. Радостно смеялись изумрудные глаза, жемчужинами блестели зубы, дерзко вздёрнутый носик говорил сам за себя, нежнейшие розовые губы жаждали поцелуев. Вся фигурка, казалось только присевшей, и готовой сию секунду устремиться в головокружительный танец вместе с бравым гвардейским офицером, поспевшей для разудалой жизни девушки, "кипела" ощущением праздника. Казалось вот-вот, и вся она, как новогодняя хлопушка, лопнет и рассыплется фужерами шампанского, пирожными, изысканными фруктами и парящими в воздухе разноцветными конфетти.

– Конечно, за такое и три тыщи, не только "рубасов", а и "баксов" не жалко, – потерянно вынесла вердикт "Трындычиха" и растолкав пришибленно редеющую толпу пошла прочь.

Торопливо соскочившая со скамейки "модель" семеня подбежала и глянула "на себя". Увидав своё "божественное отражение" охнула и согнулась как от удара ножом в живот.

– Ох, простите, простите меня, – плача, как побитая собачонка "заелозила" она перед стариком, – у меня с собой только пятьсот. Специально так взяла, думала у всех одинаково, вот и, думала, когда рисунок будет готов, то и предложу, а там уж, если не согласится, то рисунок не буду забирать…

– Думала она, дура, думала, – сердито пробормотал под нос старик, вытирая кисти об тряпку, – не надо, – небрежно отстранил он дрожащую полную руку с пятисотрублёвой бумажкой, – себе этот портрет оставлю, раз достойно оплатить его не хочешь.

– Дед, – сдавленно просипел подошедший вместе с "Трындычихой" Сан Саныч, – продай мне, я тебе за него "пятёру", – вытянув из кармана пачку скрепленных зажимом банкнот отделил от них пятитысячную и протянул старику.

– НЕТ!!! – отчаянно взвизгнула дамочка, – это мне! Это моё! Я сейчас, я здесь! Здесь банкомат, я быстро! Вы все свидетели, – ткнула пальцем в медленно редеющую толпу.

Она действительно прибежала очень быстро. Астматически задыхаясь протянула старику деньги, как ребёнка прижала к себе, отданный ей, бумажный лист и побрела невидяще лупая перед собой плачущими глазами, шатаясь и спотыкаясь как пьяная.

– Слышь, старик, – остановила собравшегося было уходить художника Надежда Николаевна, – я поняла кто ты и зачем здесь, но только я тебя, просто так не отпущу. Завтра придешь и всё это повторишь. Для меня. Или я, ту старушку у который ты временно остановился, чтобы денег подзаработать, со свету сживу, я из этого "божьего одуванчика" все космы повыдираю. Так что, убежать отсюда сегодня, даже и не думай.

– Не сердись, милая, – ласково посмотрел старик на угрюмо разглядывающую линию горизонта, злую бабищу, – будет, всё тебе будет.

– Пришёл таки, – удивлённо ухмыльнулась "Трындычиха" увидав ранним утром неспешно бредущего к "картинной галерее" старика, – а чего это ты без ничего? – вопросила намекая на отсутствие мольберта и холщовой сумки, – ты что, передумал?

– А чего тут думать? Бежать, бежать надо! – тихо рассмеялся в ответ старик, – не бесись, всё готово, – успокоил протягивая спрятанный в газету карандашный рисунок.

– Это невозможно! – задыхаясь как от удавки еле выдавила из себя Надежда Николаевна.

Опустившись, сев на скамейку не в силах стоять на подкашивающихся от благоговейного ужаса ногах, самопожравшая свою жизнь женская особь выпучив глаза смотрела на "СВОЙ" графический портрет. На филигранно исполненном рисунке одетая в национальное свадебное платье молодая восточная красавица, с горной вершины, мечтательно, смотрела куда-то в туманную даль.

– А я ведь, замуж, так и не вышла, погиб он, – всхлипнула вытирая слёзы женщина, – там, в Афганистане. А я, так и не смогла, так и не смогла это пережить. Со всеми родственниками разругалась и из Ичкерии уехала. Ох, Боже Всевышний, в кого же я превратилась?!

– Стой! – подхватилась она вслед уходящему старику, – вот, всё что есть, – засунула в нагрудной карман заношенной рубахи смятый денежный комок, – и не спорь со мной! – угрожающе потрясла кулаком перед носом молчащего, улыбающегося заросшего серо-седыми космами мужика. Развернулась и как забирая гвозди зашагала прочь, не вытирая слёзы скупо текущие по измождённому годами лицу.

– Дедушка, а дедушка, – подёргала художника за рукав неведомо откуда взявшаяся девочка-подросток лет тринадцати-четырнадцати, – а я вчера всё видела и сегодня специально пришла…

– Дитятко моё, – остановил "тараторку" старик, – а тебе то чего?

– Знать хочу.

– Чего знать?

– Нууу, Вы же видимо какой-то знаменитый, талантливый художник, а Вы здесь, так за дёшево свои работы. Ну ладно вчерашнюю, но сегодняшний портрет, это же двенадцатичасовой рисунок! Вы же его, наверняка всю ночь! И так, почти подарили, а не продали…, и вообще, что-то непонятное происходит.

– Точно хочешь знать?

–Ага, – радостно и застенчиво улыбнулась девочка.

– Понимаешь, милая, – с многолетней тоской начал краткое повествование Бедный Художник, – время значения не имеет. И деньги значения не имеют…, я ДОМ свой потерял. Я – монах. Писал иконы в монастыре. Неплохо получалось. Работы всегда много было. Но случилась БЕДА. Из моей кельи пропала, мною же и написанная Икона Матери Божией и я как взбесился, подумал что её украли, кто-нибудь из братьев. Переругался со всеми и ушёл из монастыря. Бродил, бродил, потом одумался и решил назад вернуться, а не тут-то было. Забыл я, начисто забыл, и какой монастырь, и где находится, и как настоятеля зовут, и никого из братии не помню. Помню только что рядом городок приморский на вроде этого был, а вот море, море какое, северное или южное и того не помню. Брожу, брожу по Руси и всё никак и никак. Так что, сейчас у меня, чтобы до следующего "пункта назначения", благодаря чеченской красавице, добраться с лихвой хватает. А там как Бог даст. Всё? Довольна?

Поцеловав по-отечески в лоб и погладив по голове жалостливо смотрящую на него девочку, не прощаясь пошёл своей дорогой.

– И долго Он ещё его мурыжить будет, – сплюнул под ноги "девочке" подъехавший на скейтборде одетый как скинхед "злой мальчишка".

– Это уж как Ему угодно, никто Ему не указ, – сделав шаг назад ответила "девочка", – тем более, что он уже близко, совсем близко от ДОМА.

– Ничё, ничё! – возразил "пацан", – а МЫ на что? Мы ему помешаем, не дадим, как бы ты ему не помогала…

– На всё Воля Его, – спокойно-гневно шагнула "девочка" к попятившемуся от неё "злому мальчишке", – он уже давно раскаялся, и может быть, не сегодня-завтра…