– Провожающие, покиньте вагон!
– Возвращайтесь с победой!
Людмила нервно оглянулась на родителя и еле подавила желание плюнуть три раза через левое плечо или по чему-нибудь постучать. Сколько не ругала себя за суеверие, но соблюдая обряды и ритуалы, она получала такое облегчение в минуты волнения, что никак не могла прекратить.
Возбужденные дети всю ночь в поезде галдели и не могли уснуть, и на конкурс хоров автобус привёз их с вокзала уставшими и притихшими. Как бы Людмила их не распевала, дети , обычно бойкие и горластые, стояли истуканами и издавали жалкие плоские звуки. Бедняжки добросовестно открывали рты и вытягивали свои цыплячьи шеи, но, казалось , невидимая вата обложила их связки, и до этого слаженное и радостное единение детских голосов куда-то безвозвратно пропало.
Судьи сидели в центре зала, окружённые со всех сторон пустыми рядами, что-то отмечая в протоколах при свете небольших настольных ламп. По их склоненным сосредоточенным лицам было сложно понять: какую оценку они дадут выступлению. Конферансье радостно объявлял все новых участников, которых было очень много в весенние каникулы, и надежда таяла с каждой секундой. Людмила была удивлена, когда ее вызвали на награждение и пожав руку наградили кубком и дипломом, на котором было указано , что жалкое блеяние ее подопечных удостоено звания лауреата второй степени. Ребята снова воодушевились и стали горластыми и шумными, как всегда.
На следующий день по программе детей везли экскурсию в Выборг. Дорога предстояла не близкая и Людмила сложила в сумку карамель и бутерброды для детей, и с одним из солистов – мальчиком лет тринадцати донесла до экскурсионного автобуса пакеты с питьевой водой в маленьких бутылочках.
Серебристый автобус уже ждал на гостиничной парковке. В нем сидел Водитель в белой рубашке и галстуке, и рядом с ним стоял , и читал что-то в телефоне высокий худощавый мужчина в красной куртке. Лет сорока с немного поседевшими волосами, он выглядел законсервированным на веки в этом возрасте. Длинные волосы прямым пробором спадали вдоль правильного лица, и светлые глаза , посмотрели на Людмилу ласково и насмешливо, кольнув взглядом прямо в сердце.
Автобус плавно выехал и поставленным голосом экскурсовод начал говорить в маленький микрофон, предлагая посмотреть то в одну сторону, то в другую на какие-то , ему одному видимые, достопримечательности. Пасмурный день и тревоги предыдущего дня утомили детей, и многие тихо дремали , предварительно подъев все захваченные с собой припасы. Людмила от нечего делать стала прислушиваться к экскурсоводу. Много километров он говорил только для неё одной, изредка ловя ее взгляд для того, что бы убедиться, что она ещё слушает его.
– В Питере иногда первоклассники заинтересованнее Ваших орлов слушают. Или с какими птицами их сравнивать? Вероятно, с певчими, раз это хор?– Не удержался и прокомментировал экскурсовод поездку, когда автобус остановился.
– Устали от подготовки и конкурса. Они очень загружены в музыкальной школе, поэтому не очень эрудированны.– Начала оправдываться Людмила. Она говорила правду: многие ребята, кроме пения, обучались игре на инструментах и тратили на это очень много времени.
Сначала автобус привёз пассажиров в кафе и началась обычная суета с раздеванием, забытием номерков, потерей вещей и обязательным мытьём рук, которого дети старались избежать, как черти святой воды. Рассадив всех, Людмила, как всегда, столкнулась, с нытьем и капризами. Дети хотели сладости и фастфуд, и фыркали на комплексный обед, но неожиданно экскурсовод сказал ей на ухо: « Отдохните немного, девушка». И он , действительно, несколькими словами убедил детей пообедать, и они ему легко подчинились . Это было какое-то чудо, потому что обычно ребята предпочитали накупить сладостей по пути и набить ими живот, пока родителей не было поблизости. Людмила , действительно, впервые спокойно расслабилась в поездке и, за много дней, наслаждалась покоем и неплохим обедом. Пасмурное небо смотрелось в воды залива за окном, и отсутствие большого числа прохожих навеивало мысли о заброшенных городах и необитаемых островах.
– Как Вам это удалось?
– Кормить животное проще, чем учить. Тут мы рука об руку с природой. – Посмотрел он на неё с прежней ласковой насмешкой.
Экскурсия заканчивалась возле замка и все хотели пойти за сувенирами в магазины на Крепостной, но экскурсовод предложил не спешить, и провёл их узкими удочками куда-то в сторону от замка. И таки привёл к очень темной лавочке посередине улицы, с одной стороны состоявшей из сплошного желтого забора. Людмила в восхищении остановилась перед большими стендами, обтянутыми бархатом, где были выставлены серебряные украшения. Все вместе они были прекрасны как коллекция, но невозможно было выбрать то самое-единственное. Дети оказались более решительны и быстро приобрели себе подарки. Людмила , то уже протягивала руку , то снова начинала сомневаться. Ребята потихоньку начали проявлять нетерпение , когда рядом с ней деликатно возник экскурсовод, в его поднятой руке на цепочке висела маленькая подвеска. Она была идеальна, Людмила с радостью приняла ее и сразу одела. Изделие было восхитительно: и размер, и лаконичная форма, и стилистика были вне времени, и все вместе гордо несли отпечаток чьего-то утончённого вкуса.
На обратной дороге , водитель включил детям мультфильмы и наконец-то взрослым можно было спокойно поговорить, без посторонних ушей и нескончаемых назойливых вопросов.
– Какая интересная экскурсия! Вы может где-то в соцсетях ведёте блог? Очень хочется ещё насладиться стройным течением Ваших мыслей.
– Да наслаждайтесь сколько угодно, на фейсбуке можно. Илья.– Представился он и протянул руку.
– Людмила.– Не сдержав улыбки ответила она, непроизвольно поправляя волосы и почтительно пожимая его сильную сухую ладонь.
– Милая людям.– Засияла улыбка в ответ.
– Не так Вы хорошо меня знаете, что бы так хорошо говорить.
– Уповаю на развитую интуицию.
С ним было так просто говорить и так легко смеяться. Людмила впервые за свои 35 лет почувствовала такое с незнакомым человеком. Общение с другими всегда начиналось с неловкости и заканчивалось разочарованием. Здесь же неожиданные словесные обороты и оригинальные шутки сыпались как из рога изобилия. Было так лестно, что он щедро растрачивает то, чем многих природа наделила очень скупо на то, что бы обаять всего одну женщину.
– Вот и приехали. Я ещё с Вами не наговорилась.– С настоящим сожалением сказала Людмила.
– А Вы ещё приезжайте!– Ответил Илья.
– Как я смогу с Вами связаться?
– По телефону или соцсетям.– После секундного размышления ответил он, но она заметила заминку, и ощутила острый стыд. Навязываться было не в ее обычаях, только позднее, вечером в гостинице она очень порадовалась своей решительности. Ещё долго в дороге, и даже дома удивлялась этому чувству, что так легко удалось урвать что-то ценное у жизни, тиская в руках заветную визитку.
Дома покатились, догоняя друг друга суетливые дни: уроки в музыкальной школе, занятия в качестве репетира. Каждый вечер мать и сын ждали ее , как прислугу, совершенно не пытаясь самостоятельно делать что-то по дому, и она отрабатывала вторую смену, еле держась на ногах, после основной работы и многочасовых скитаний по домам учеников на общественном транспорте. Бесконечные организационные моменты в школе, бытовые проблемы и подготовка к урокам опустошали каждый день без остатка. Через неделю поездка казалась такой далекой.
До экзаменов у детей оставалось всего ничего, когда Людмилу разнёс на педсовете директор школы – Владимир Аркадьевич. Начал он с устаревшего репертуара, а потом договорился и до низкой вовлечённости, и неумения работать с детьми. Людмила как всегда проглотила обиду.
Что бы отдышаться от перенесённого унижения и не нести дурное настроение домой родным , Людмила зашла в кофейню по пути домой. Она взяла исполинский стакан с капучино и не знала куда упереть глаза в тесном помещении, пока он остывает. Кругом сидели совсем юные ребята, и ей стало неуютно, не только от своего взрослого вида и слишком «учительской» одежды, но и от странного чувства изоляции. Даже если бы у неё внезапно начался инсульт, к кому-то из этой модной молодёжи обратиться было немыслимо.
Людмила достала телефон, и неожиданно для себя кинула « Привет», на заветный номер. Она уже занесла трясущуюся руку над экраном, что бы стереть сообщение, но было поздно: Илья прочитал и начал печатать.
« Как сладко знать,
Что не забыт поныне»
« Откуда это? Я же музыке всю жизнь обучалась, а не литературе.»
« Да плету, первое, что на ум придёт. Слёг с ОРЗ. От липового чая настроение мелодраматическое»
« Что-то серьёзное?» – переполошилась Людмила.
« Пустяки: больше ипохондрия , чем инфлюэнца» .
Она уже заволновалась, и представила его умирающим.
« Жаль, что я далеко. Хоть лекарств бы принесла.»
« Да, в такие моменты , действительно, жаль».
« Есть кому позаботиться, если разболеетесь?»
« Нет, но я справлюсь.»
После этого, он отключился и весь вечер не писал. Но узнав, что Илья живет один, Людмила воодушевилась и осмелела.
На следующий день утром в коридоре возле ее класса встретился Владимир Аркадьевич. Он внимательно что-то читал на стенде у малого зала, где уже собрались дети на урок. Дорогая матовость костюма оттенял маслянистое сияние его большой лысины.
– Что-то учащиеся раньше учителя приходят!– Безапелляционно начал он ее отчитывать, даже не считая нужным поздороваться.
– Значит очень мои уроки очень нравятся.– Весело прировала она.
Он нахмурил мохнатые брови и зашагал от неё по коридору. Дети не поняли содержание разговора , но уловили напряжение , исходившее от взрослых. Они испугались и, внезапно, перестали шалить. Этот класс ещё никогда не занимался с такой самоотдачей: по всей школе разносилось слаженное, как дыхание одной грудной клетки, пение.
« Как самочувствие ?» – Решила она вознаградить себя к вечеру за ударный труд, после четырёх учеников по сольфеджио. Многие родители отдавали детей в музыкальную школу для «общего развития», и им приходилось брать дополнительные уроки, что бы хоть как-то справляться с программой. Это были самые сложные ученики: без любви к музыке и редко с слухом. Работа с ними выматывала не только сложностью, но и бессмысленностью этих огромных усилий.
« Вашими молитвами»– Незамедлительно прилетел ответ.
« Чем заняты?»
« Изучаю подкасты , но , похоже, как образовательный ресурс, их рассматривать не стоит. А Вы как?»
Людмиле хотелось рассказать что-то о прошедшем дне и ее маленькой победе, но нужно было слишком долго писать о давнем конфликте с директором и о том, как он пытается отдать ее часы другой преподавательнице-своей любовнице. Объяснять все это было слишком долго и неинтересно, и она по боялась наскучить ему. Да и победа была больше над собой, чем над кем
–то: наконец-то она смогла хоть что-то возразить на безосновательные обвинения. Не в состоянии придумать , что сказать, она нашла в интернете понравившуюся когда-то запись дуэта двух виолончелей и отправила Илье ролик. Немка-блондинка и хрупая сосредоточенная китаянка были так погружены в тягучую мелодию, что их лица были отрешены от мира, как у христианских мучеников на старых полотнах. Оба инструмента жаловались, то вместе , то поочередно на какую-то общую потерю, и тяжкое ее осознание, то, воодушевляясь, находили какой-то новый смысл в своей боли. Людмиле чудились в этом опусе сложные и разнообразные шифры мыслей, непостижимых , но внушающих трепет и восхищение перед титанической работой человеческого разума, как философский трактат на незнакомом языке.
Он ответил не сразу: « Неожиданно и незаслуженно: получил истинное наслаждение» . Людмилу захлестнула волна радости оттого, что удалось донести ему свои эмоции на таком расстоянии. « Все-таки угадала: родная душа. Надо же как случайно встретились.» – Задыхаясь от восторга и мучимая сердцебиением неслась она с одной подработки на другую. Дети легко заражались ее новым юным энтузиазмом, радостно шли на ее занятия, и весело и смотрели прямо в глаза, когда отвечали урок. Каждое слово от Ильи наполняло жизнь новым смыслом и светом. Он писал каждый день, никогда не здороваясь , а как-будто продолжая один и тот же долгий разговор. Никогда не обсуждал бытовые проблемы или события, казалось мысли его возникали где-то в безвоздушном пространстве и всегда преследовали цель обобщить как можно больше разных знаний и наблюдений. Людмила поражалась, что его рассуждения, иногда достойные места в учебнике по философии чередовались с самыми наивными заблуждениями, более подходившими подростку. Но она находила эти переходы очаровательными, и бесконечно представляла его лицо в обрамлении длинных волос, склонившееся над экраном. Хотелось горячо благодарить Илью за каждое сообщение.
– На вас же дети смотрят. Чего как бабка ходите? – Очень заботливо сказал как-то Владимир Аркадьевич, испытующе глядя на Людмилу. Сдержать свой природный врожденный садизм он не мог, и хамил с добренькой улыбочкой, потом выдавая все за шутку или искреннюю заботу о жертве, что бы не отвечать за свои нападки, и заставить жертву страдать ещё больше от бессильной ярости. Он явно был готов и к слезам и к заявлению об уходе, но ее равнодушие его огорошило. Людмила остановилась в преподавательской перед зеркалом и внимательно вгляделась в отражение, без эмоций , как прораб на стройке.
– Думала уже. Пока руки не дошли.-Холодно отозвалась она. Уже не раз она с болью замечала в зеркале, что природная тонкокостная миловидностью, давно скрыта от окружающих слишком явственными следами самоотверженного труда и регулярного недосыпания. Припоминая по-настоящему респектабельный и ухоженный вид Ильи, Людмила не могла представить себя вместе с ним. Хотя он был старше, но не выглядел таким измотанным жизнью.
Поход в косметологическую клинику вылился в бесконечные унижения, но решимость Людмилы была так велика, что она глазом не моргнула. Мрачные и высокомерные врачи рассматривали ее лицо внимательно и близко , как диковинное насекомое, оттягивали щеки и чертили прямо на на коже маркерами. Обсудив что-то на своём непонятном языке, оба доктора озвучили приговор:
– СМАС. Думаю другие методики бессильны совладать с избытком кожи и потерей упругости. – Сказал один из них.
– Можно ещё несколько лет подождать , используя уколы и физиолечение. Но эффект будет значительно меньше и денег потратите больше. – Поддержал другой, строго глядя ей в глаза.
– Если хотите, запишем Вас на конец мая. Вы же учителем работаете.
Людмила молча подписала документы в регистратуре, и побрела домой.
– Чужие дети, больше своих нужны.– Неприветливо встретила дома мать. Людмила поняла, что , несмотря на проживание в одной тесной квартире, она всю жизнь отдалялась от матери и наконец достигла какой-то точки из которой уже никак не могла контактировать с ней.
– Что не так?– Сухо поинтересовалась она. Из года в год отражая нападки матери, Людмила поняла, что, главное, не проявлять эмоций.
– У несчастного ребёнка живот болит.
– Когда у меня чего-нибудь болело, где ты была?
Но мириться все-таки пришлось, потому что сына надо было с кем-то оставить на время госпитализации в клинику. Все завертелось слишком быстро: непрерывно звонили вежливые и цепко-деловитые регистраторши, передавали направления и рекомендации врача в ватсап, и контролировали ее действия, как ЦУП управляет космонавтом. Людмила оглянутся не успела, как в какое-то солнечное утро уже села в бумажной накидке на простой табурет в большом помещении, где, по-видимому, хранились препараты и какой-то запасной инвентарь, и одна из приторно-ласковых медсестёр пребольно стала убирать все волосы в маленькие хвостики под обычные разноцветные канцелярские резинки.
Пробуждение после наркоза произошло ночью, ничего не болело, но мучила сильная жажда. Рядом сидел и скучал долговязый и нескладный, как щенок дога, анестезиолог.
– Все хорошо. Завтра переведу в палату. – Сказал он, заметив , что Людмила открыла глаза.
– А где остальные?– Прошептала она пересохшими губами, озираясь одними глазами. Он сразу достал из шкафчика розовую бутылочку и аккуратно стал поить по глотку липкой жидкостью с клубничным вкусом.
– Сегодня у всех маленькие операции были, под местной анестезией. Они уже переведены.
На следующий день на осмотр пришли оба хирурга. Людмила заметила, что они похожи между собой , как два трактора разных производителей.
– Ни одной гематомы.– Радовался один, улыбаясь одними морщинами глаз между шапочкой и маской.
– Из под уха синяк, пожалуй, по шее расползется. – Со сдержанным оптимизмом отозвался второй, но было видно, что он тоже очень доволен.
– На шею шарфик, а девушку на подиум. Удачный пример бьютификации.– Сиял маленькими умными глазками хорька первый.
Через три дня Людмила вернулась домой, прятать швы от грянувшей жары и планировать дальнейшее преображение. Новый, легкий и жизнерадостный летний гардероб выселил старые учительские облачения из шкафа. Болтливая парикмахерша прямо на дому вернула волосам цвет ранней юности. Мать молча и с антипатией следила за этими изменениями, видимо подозревая, что начинается новая жизнь.
– Ремонт бы в своей комнате лучше сделала. Люди придут – стыдоба.
– Ко мне не придут, а твои пусть к тебе в идут. – Смело парировала Людмила. Она вообще стала очень развязной, как будто уже не боялась перелистнуть эту надоевшую страницу жизни. Легко и спокойно отправила сына в лагерь на все лето, чему он изумился, но подчинился. Было видно, что он напуган изменениями в матери, и сам стремится избегать ее, предпочитая проводить время в последнем убежище одиноких и сирых детей-в компьютерных играх.
В первое же утро официального отпуска Людмила уже сидела в самолёте среди других пассажиров, и смотрела на суету работников аэродрома снаружи. Самолёт взлетел и впервые в полёте она молилась не от страха не долететь.
« Я еду.» – Написала она и включила авиарежим. Нервное возбуждение не позволяло уснуть, и она сидела как на иголках, почти тошнило от звуков и света в салоне.
«Где и когда?» – светилось на экране , когда Людмила выключила авиарежим, и она словно опьянела от счастья. Все встречные на пути люди стали казаться милыми и совсем родными.
« Доберусь сама. Буду жить в «Азимуте».
– Даже краше , чем запомнил.– Накоротке , как будто только-что расстались , сказал Илья при встрече в фойе гостиницы и галантно приобнял. В своей модной панамке и непринужденной дорогой одежде его можно было принять за богатого иностранца.
– Прогуляемся или сначала кофейку?-
Людмила пыталась держаться сдержанно, но хотелось взлететь от радости.
Они медленно пошли рядом по улицам, стараясь как можно быстрее поделиться всеми мыслями и событиями, которые жили в них пока раздельно. Казалось они всегда были знакомы , или мечтали встретить именно друг друга, и что летний тёплый ветерок вдыхается и выдыхается в одном ритме.
– Я прибрался в своей берлоге и могу приготовить ужин. – Илья внимательно наблюдал за ней.
– Поужинать , конечно, необходимо.– Улыбнулась Людмила.
– Но дело это – сугубо добровольное. – Пошутил он с очень серьезным лицом.
– Ведите уж! Или далеко?
Трёхэтажный дом , в котором жил Илья располагался совсем близко. Вход через ажурные, как оградка могилы, железные ворота и пустой двор , наводили на мысли о монастырях или длительных тюремных сроках.
Из прихожей бросилась в глаза общая в обстановке старинная добротность. Казалось мебель подобрана не только к интерьеру, но к архитектуре самого дома и даже к классической строгости фасада дома напротив, видневшегося из окна. Людмила впервые видела резные буфеты и трюмо в таком хорошем состоянии и в достаточном для них пространстве не в музее, а в жилье человека.
–Ужина что-то не вижу. Помочь на кухне?
– Я тебя сейчас съем.– Глаза Ильи утратили обычную ласковую насмешку, неизвестное хищное существо проступило сквозь знакомые черты: неестественная сила и энергия вдруг вытеснили его вальяжные и интеллигентные манеры. Людмила была оглушена, но и заинтригована переменой и не посмела сопротивляться.
Отпуск пролетел как сон. Днём Людмила почтительно вытирала пыль с роскошной мебели, с нежностью провожала струей воды хоровод шерстинок, оставшийся на раковине после утреннего бритья Ильи и бережно гладила одежду, почти всю новую. Вечерами же они отправлялись на длинные пешие прогулки. Пока их тела брели рядом, сознание Людмилы уносилось куда-то вслед за его рассказами. Он обладал удивительным даром слова , который совсем не растратил на работе. Экскурсии проводил не особо распыляясь, отстранённо от невнимательных слушателей . Обретя наконец-то восхищенного слушателя, его красноречие поднялось на новый уровень. Казалось, Илья впадает в транс и увлекает с собой Людмилу в свои раскрашенные фантазией миры. Ночами происходило неизменное обращение одержимого.
Расставание на вокзале истерзало сердца обоих, Илья как-будто сердился на себя и на неё за своё потерянное спокойствие. Людмила не знала как начать разговор о том, что разлука невыносима и жизненно необходимо всегда быть вместе. Толчея и роение пассажиров вокруг нервировали ещё больше. Нужные слова никак не шли на ум, и они просто молчали рядом, глядя перед собой невидящими глазами. После короткого поцелуя, перед отправлением поезда, тяжелый камень навалился на сердце , как могильная плита. Отвернувшись к стене на верхней полке, Людмила не могла ни спать, ни плакать.
Безрадостное возвращение домой было окончательно отравлено встречей с матерью.
– Нагулялась? Кому ты нужна под сорок лет? Сын как сирота при живой матери. – Мать ворчала и ворчала, но никак не могла целиком и полностью вместе со словами выплюнуть в лицо дочери все накопленное недовольство. Людмила наспех разобрала чемодан и , не сказав ни слова, легла спать, что бы больше не слушать бесконечное извержение злых слов.
Тяжелое настроение, как ни странно, не помешало уснуть. Она взлетела в ночное небо и сильный ветер трепал ее одежду. Немного покружив над землей, Людмила поняла, что она может сама выбирать высоту и направление полёта, но в небе было одиноко и скучно. Опустившись на землю , она оказалась перед входом в пещеру. И снаружи и внутри царила непроглядная тьма, и Людмила бесстрашно шагнула внутрь.
Вдали померещился ненадёжный огонёк. Больше идти было некуда и, продрогшая до костей Людмила, стала осторожно пробираться среди огромных камней в сторону приветливо мерцающего света в надежде согреться. По мере продвижения нарастало нетерпение и сердце начинало биться все быстрее. Наконец добравшись до освещенного места, Людмила увидела, что источником являлись несколько свечей, прикреплённых к каменной стене. Они освещали большой плоский камень, покрытый растительным орнаментом, похожим на буквы. Казалось,что создателей этих иероглифов вдохновила своей витиеватая тропическая растительность. На камне были кандалы для рук и ног, а по краям желобки , которые сливались в один большой , уходивший в землю канал.
Из темноты на Людмилу стала надвигаться клубящаяся, как комок жирных змей, чёрная масса. Крик ужаса зародился внутри, но жуткое ночное оцепенение не позволяло ему вырваться. Людмила не могла пошевелиться и , не веря своим глазам, смотрела на приближение подвижной маслянистой тьмы, пока в жилах буквально остывала кровь . Прямо напротив неё, клубы тьмы вытянулись в высокую чёрную фигуру. Это был высокий человек, в накидке. На голове его был странный головной убор, из которого по бокам торчали рога. В сгущении тьмы на месте лица горели красноватые угольки глаз, больше ничего разобрать было нельзя. Людмила пыталась попятиться, но бесконечно длинная рука вытянулась ещё больше и повалила парализованную ужасом жертву на камень, и кандалы сразу защелкнулись на ее руках и ногах. Издавая странные, но мелодичные завывания, фигура достала откуда-то длинный нож и одним движением срезала всю одежду. Лоскутки ткани осыпались рядом и моментально истлели, и невидимый сквозняк тут же унёс невесомый прах. Ледяной воздух подземелья или ужас происходящего, сковали крик в горле, не позволяя вырваться даже стону. Огромным усилием воли Людмила опустила взгляд вниз и увидела, что нож в костлявой руке наносит порезы на теле, дополняя рисунок на камне, точнее те участки, которые она закрыла собой. Боли почти совсем не было, казалось пение ввело в транс и палача и жертву. Людмила вспомнила как в детстве очень сильно порезала ступню и, тоже, совсем не почувствовала из-за потрясения, хотя рана была очень глубокая и рваная. Желобки постепенно наполнились и стекая по ним кровь стала светиться в полутьме, образуя какой-то текст на незнакомом языке, и Людмила все пыталась понять его содержание, пока сознание угасало.
Она проснулась с головной болью и в дурном настроении, как с похмелья. Прибравшись к обеду в квартире и пополнив запасы продуктов, она села у окна и стала думать. В шорохе шин за окном слышалась поступь уходящего времени. Тоска по счастливым дням заполонила все мысли. Думать не думалось, и сил ни на что не было.
Илья молчал несколько дней и это тоже изнуряло. Людмила написала несколько раз, но звонить не осмелилась. Не удавалось сформулировать: что нужно сказать. Она съездила навестить сына в лагерь. Он вёл себя обиженно и говорил неохотно. Посидев немного на лавочке у ворот лагеря, она отдала ему пакет с гостинцами и поехала обратно с чувством, что пытается напиться из пустого стакана.
«Тоска ужасная. Не могу дышать».
« Так же…»
« Как мы жили»
« Возвращайся. Лучше навсегда.»
Все уже было решено, до того, как она успела дочитать это. Но радости не было, перед глазами стояло обиженное лицо сына. Казалось несправедливо, что счастье требует именно эту жертву, и на его лице навсегда застынет это обиженное выражение.
«Заберу потом.» – твёрдо пообещала она себе, и сама же не поверила.
Мать от ярости не находила слов, точнее она все время, пока Людмила заканчивала дела в городе, увольнялась и собиралась, непрерывно говорила что-то, но непоследовательно и путаясь мыслями. Масштабы преступления были так значительны, что ей не хотелось пропустить ни одного пункта обвинения. Грядущую кару тоже хотелось живописать так, что бы ужаснуть и поразить.
В последний день мать и, привезённый из лагеря сын, сидели рядом на диване и смотрели на Людмилу. Мать настолько переполняла злость , что , казалось, скоро перестанет умещаться в ней и неизбежно переместится в ребёнка, как жидкость в сообщающихся сосудах.
– Я его скоро заберу.– Сказала Людмила.
– А я и не отдам! Быстро вернёшься. Нечего ребёнка из школы выдергивать.
– Я не вернусь.– Будущее невозможно было использовать в качестве аргумента, и , как всегда, в спорах с матерью, Людмила замолчала, потому что объяснять через глухую стену было бессмысленно, и слушать ее никто не собирался.
Из-за большого количества багажа пришлось ехать поездом. Соседи в купе безостановочно кому-то звонили, смотрели ролики в телефоне, садились и выходили, поэтому через два дня утром она вышла уставшая и разбитая.
– Наконец-то!– Илья встретил на перроне. Он тоже выглядел нездорово.
– Да. – Людмила с тревогой пыталась вглядеться ему в глаза.
Дома, снова пережив нападение одержимого, Людмила стала думать о дальнейшем , глядя в потолок спальни Ильи, пока он мирно спал рядом и на его лицо снова вернулось узнаваемое интеллигентное выражение.
– Я так люблю тебя!– Поцеловала она его, когда он проснулся. Впервые в жизни такое признание далось легко и естественно, как вдох и выдох.
– Люди говорят «люблю» не когда находят другого, а когда теряют власть над собой. Это самый бестолковый период в отношениях, вызванный только затмением сознания. Мы ещё ничего не обрели. Быть рядом мало времени, все-равно, что совсем не встретиться. Может быть когда чувства остынут, мы увидим друг друга без прикрас и, по-настоящему, станем близки.
Она слушала потрясённая. «Значит он совсем не того хотел». Это казалось настоящим предательством: он не дорожил ее любовью, а напротив тяготился происходящим, тогда как она готова была на все. Обида подступила к горлу, но перехватив на время дыхание, утихла и не вызвала слез. Он встал и ушёл в ванную.
Несмотря на эти странные высказывания, Илья был очень внимателен: небольшие подарки, цветы, бесконечные звонки и сообщения не прекратились при совместном проживании. Казалось, что он не успокоился завоевав ее, а , напротив, старается впечатлить ещё больше. И это действительно ему удалось: и день, и ночь все мысли Людмилы были заняты только им. Он интуитивно чувствовал, что она отвлеклась на что-то хоть на секунду и сразу извлекал очередной козырь из рукава.
Людмиле не пришлось долго искать работу, что бы утопить в ней свою тоску по ребёнку и тревогу за своё зыбкое счастье. Перед первым сентября она решила надежным ритуалом привлечь к себе удачу и отправилась в храм. День был будний, и помолиться решили одни женщины, почти все немолодые с уставшими лицами. Торопливо водрузив свечку, Людмила прислушалась и услышала новый смысл в давно знакомых словах: « противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере». Какое-то озарение уже подступило к сознанию и стало назойливо беспокоить, как желание чихнуть, но никак не получалось его сформулировать. Она быстро ушла, не ощутив обычного успокоения.
Заглянув в телефон, Людмила обнаружила больше десятка пропущенных сообщений от Ильи. Последние выражали крайнее недовольство отсутствием ответа, хотя отключилась она совсем не надолго. Это было единственное, что очень сильно расстраивало и обескураживали ее в Илье: проигнорировав реплику или сообщение можно было сильно его обидеть и схлопотать долгое выяснение отношений.
Дети в музыкальной школе, куда Людмила устроилась, немного отличались от сверстников в провинции. Казалось, что это очень дорогие куклы, которых только что достали из коробки: ясноглазые и хорошо одетые, но какие-то обескровленные. Она очень ласково о пыталась их расшевелить, но огонёк жизни не светился в детских глазах. Старательно и точно, как маленькие солдаты, они исполняли все указания, но не было такого, что бы загрустив или развеселившись, ученик вдруг проникался духом исполняемого произведения. Больше всего в работе в музыкальной школе, Людмила радовалась тем моментам, когда среди детей, добросовестно пиливших скрипку или терзавших фортепьяно, вдруг появлялся тот смущенный , который отводя взгляд от зрителя, скрывал, как постыдную тайну то, что с ним на репетициях произошло чудо, и он понял замысел автора, и что теперь каждый раз , при исполнении , становится инструментом давно умершего человека и голосом чужой мысли. Никакие технические ошибки не мешали увидеть это озарение; непослушные пальцы и дрянной инструмент даже напротив делали более проникновенной любую музыку, которой подпевала прозревшая душа ребёнка и беззвучно вторил хор ангелов с небес. Это было главное, почему Людмила занималась этим адовым трудом.
Потихоньку стали появляться и ученики для подработки. Приходилось ездить по чужим квартирам с нотами, и учебниками , для чего Илья подарил ей небольшой портфель для ноутбука, сразу угадав и с размером и с цветом, как у него всегда получалось. Людмила стала заговаривать о том, что бы приводить учеников к нему домой, но он категорически отказал, говоря о том, что и так устаёт от шума на работе. Сколько-то часов истории в неделю он вёл в каком-то колледже и проводил экскурсии в агентстве. Переутомленным он не выглядел, но охранял свой покой крайне ожесточенно.
Поговорить о том, что бы перевезти сына, тоже не удавалось. Илья сначала равнодушно пропускал мимо ушей, потом стал отражать эти попытки свирепыми взглядом, и она стала бояться его рассердить. Не хотелось срывать ребёнка с привычного места и везти в эпицентр военных действий. Мать при телефонных звонках держалась гордо и высокомерно, как будто радуясь, что ее прогнозы сбываются.
– Возвращайся уже. Подурила и будет. Тут и ребёнок, и работа и квартира. А там ты кто? Приживалка. Моложе найдёт и выкинет, когда наиграется. – Терпеливо выслушав бесконечные нравоучения, Людмила дожидалась сына к телефону, который теперь говорил смущённо, как с чужой. Она наконец смогла познакомиться с ним таким, каким его , должно быть, знали другие люди. Людмила впервые подумала о том, что ее сумасшедшие усилия не вылепили из когда-то славного малыша того идеального человека, которого она представляла. Он потихоньку, то ли стараниями бабушки, то ли имея большую природную предрасположенность, стал приобретать черты неудачника, вечно недовольного тем, что даёт ему жизнь, и не желающего расставаться со своим покоем, что бы изменить ситуацию. В речевых оборотах и интонации всегда сквозило намерение упрекнуть собеседника в чем-то или получить незаслуженное поглаживание. « Дима, не будь таким!» хотелось крикнуть в телефонную трубку, но сотовая связь не могла донести ее тревогу до его сердца.
Наблюдая за Ильей, Людмила смогла увидеть и противоположную стратегию. Он был неутомим в заботах о себе, и особенно, о своей эрудиции. Почти все вечера напролёт она видела его спину и сосредоточенный затылок. Он что-то бесконечно изучал, иногда делал короткие записи в блокноте. Самообразование делало своё дело: сложно было затронуть тему или назвать термин, которые были ему не знакомы. Никакой корыстной цели этот напряжённый умственный не имел, и совершался только из внутренней потребности.
Так же и в повседневной жизни, Илья неспешно и умело выбирал все лучшее из доступного, с твёрдой уверенностью, в том, что он достоин этого. Этот барская любовь к себе казалась Людмиле и смешной и в то же время, очень правильной. Она часто думала о том, что ее сын никогда не сможет так же красиво, с большой заботой о себе , обустроить свою жизнь.
Первая ссора произошла совершенно внезапно и не имела никакой причины. Обычный разговор перешёл в отчаянную схватку. Особых противоречий в обсуждении не было, и , вроде бы, взгляды имелись примерно схожие, но впервые, Людмила увидела, как адское пламя блеснуло в глазах Ильи вне стен спальни. Потом ещё несколько дней она пыталась понять о чем таком они говорили, что дошли до самых серьезных обвинений в лживости и подлости за несколько минут. Сначала его речь сохраняла знакомые интеллигентные интонации, но вскоре тон стал накаляться и выпады сыпались все более жестокие и несправедливые. Внезапно он замолчал, сгрёб ноутбук , перед которым сидел и ушёл в другую комнату.
Людмила посидела огорошенная произошедшим и пошла за ним. Он сидел на диване закрыв лицо ладонями. Сложенный ноутбук лежал рядом с ним. По напряжённому торсу было видно, что злость его совсем не прошла, а даже достигла своего пика, но Людмила решила попытаться примириться и немного обняв, привлекла к себе.
– Ты милая, ласковая и ненадежная, как бродячая собака. Скоро состаришься и будешь толстая и равнодушная, как домашняя кошка.
– Что не так?
– Все не так! Мы ради щей-борщей сошлись?
– Ради нормальной жизни.
– Вам нормальным, конечно, параллельно, кто лежит параллельно!
Он яростно высвободился из ее объятий и ушёл: сначала в прихожую, потом из квартиры.
На следующий вечер, когда она вернулась с работы, Илья был мертвецки пьян. Он еле сидел за кухонным столом, мрачно уткнувшись взглядом в тьму за окном .
– Я думала ты себя больше любишь. Зачем такое саморазрушение. Просто убиваешь свой разум такими возлияниями.
– Этот сундук, в который старые люди в ВУЗе сложили все , что им ни разу не пригодилось в жизни? « Возьми убоже, что нам не гоже». Ха-ха.
По его остекленевшему взгляду и крайней убежденности в своих словах, Людмила сразу определила степень опьянения, на которой уже бессмысленно о чем-то говорить. Много раз она видела бывшего мужа в таком состоянии, прежде чем решиться расстаться с ним.
На следующий день выходной был у обоих. Илья передвигался исключительно на кухню на водопой, днём уснул и проснулся только к ночи. Людмила уже начала сочувственно относиться к его страданиям и опять попыталась примирится, но он снова был непреклонен.
– Здесь нет твоих врагов. Я люблю тебя. – Начала она.
– Что это значит? Мне кажется: слово «любовь» ничего не значит. Просто признание, что словами ничего не высказать. Вот стул, на нем сидят, но и они разные. Кому-то электрический, кому-то жизнь из под ног выбьет последний голимый табурет. А у кого и в баночке пластиковой с красной крышечкой.
– Но позволь, не ёрничай! Что за неуместная аналогия? Есть ведь, на самом деле, святые вещи : материнская любовь там или ещё что…
– И половина народу от неё калеками остаются.
– Твоей злобы хватает даже незнакомым людям.– Захлебнулась от возмущения Людмила, но сразу поняла, что больше всего, ее задела его правота.
Потом она долго думала о его правде, странной и вывернутой наизнанку. В его обвинениях в ее адрес, вроде бы, и были мысли, но здравыми их было назвать никак нельзя. Он всегда ощущал себя одиноким и не понятым. Никто и никогда не мог оценить его достоинства и восхищаться в той мере, в какой требовалось. Казалось, он сознанием жил в мире идей, и каждый раз, когда события в мире людей не укладывались в его представления, гнев захватывал его до такой степени, что полностью лишал налёта цивилизованности и, даже, человеческих черт.
Сильно подувшись несколько дней, Илья успокоился и на некоторое время стал вести себя как ни в чем не бывало, вернув обратно своё расположение и обаяние. Градус отношений с обеих сторон снизился, но жизнь снова наладилась и , все-равно, была, не в пример, радостнее, чем прежняя -при матери. Потом он, более или менее, рационально объяснил причины своего гнева.
Людмила пыталась подстроиться, что бы не ссориться, но это было не возможно. Периодически скандалы возникали безо всякой причины, казалось, просто накопилось напряжение и пришло время его сбросить. Потом он долго клокотал от осознания своей правоты и не шёл на примирение.
Каждый раз Илья вываливал на Людмилу все, что накопилось плохого за много лет, как-будто она была винтова во всем этом. Гневная тирада начиналась внезапно, и могла быть вызвана самым неожиданным поводом : от политики, до расходов на продукты. Вечера после этого проходили в напряжённом молчании. Днём, на работе, она забывала об этой звенящей тишине, а после, надо было набраться духу, что бы снова в неё вернуться.
Но большой богатый город подарил и небольшое утешение: у Людмилы появились новые друзья. Однажды после занятий пришла хорошо одетая женщина с настойчивым ледяным взглядом полицейского дознавателя. Она очень почтительно просила позаниматься с ее ребёнком индивидуально, но за ее профессиональной ласковостью слышался скрежет металла, точнее звон монет. Женщина привыкла обращать свои слова в прибыль и подкреплять их тем же.
Эту родительницу звали Анна, она привела на урок очень бледную и хилую девочку лет пяти. Это невзрачное и апатичное существо оставляло , на первый взгляд, впечатление несчастного отпрыска образованной и обеспеченной семьи, а чаще одинокой женщины, который едва родившись, сутками перемещается из одного кружка в другой, пока полностью не утратит тягу к учебе и волю к жизни. Людмила напрасно приготовилась к часам и месяцам каторжного труда в обучении бездарности. У маленькой Оли, помимо абсолютного слуха и умения безупречно интонировать, имелась настоящая страсть к музыке. Казалось, она теряет связь с реальностью от особо понравившихся отрывков. И ликование и печаль в мелодии вызывали в этом тщедушном создании настолько мощный отклик, что Людмила, по-настоящему, опасалась за ее здоровье. Ничем кроме музыки она заниматься не желала, и после единственного урока энергичная мать быстро ее забирала и увозила домой.
– Это будет моя лучшая ученица. Живой памятник моей работе. Мать без музыкального образования, а как-то заметила задатки ребёнка. – Рассказывала Людмила сотрудницам за чаем.
Было, действительно, удивительно, что Анна, занятая какой-то крупной оптовой торговлей, не только обратила внимание на талант дочери, но и не препятствовала его развитию. Людмила уже не раз слыхивала от родителей одарённых детей презрительное :«Пианиной на жизнь не заработаешь».
В будние дни Анна приезжала в строгой одежде, ее каре было аккуратно уложено, а телефон не умолкал. Иногда она подвозила Людмилу до дома после занятия с ребёнком. Если урок выпадал на субботу, Людмила поражалась перемене во внешнем виде; Анна вне работы ходила в неглаженых спортивных костюмах, а после того как убирала каре в самурайский пучок, обнажив очень коротко выстриженный затылок-окончательно теряла респектабельность. Иногда она приезжала снулая , как рыба и жадно пила кофе из автомата, как мужчина с похмелья. Несколько раз, выйдя с уже обожаемой Олей за ручку после урока, Людмила обнаруживала Анну спящей в машине на стоянке. Когда веки прикрывали беспощадный, в своей рассудочности, оценивающий взгляд, лицо приобретало гармонию мраморной статуи, всегда напоминающей о давней смерти модели. Людмила не могла отогнать мысль, что Анна умрет очень рано-сразу как только выработает свой ресурс.
Приехав как-то в праздники, провести занятие Оле на дому, Людмила была удивлена обстановкой. Дорогая мебель была покрыта пылью, а к прекрасному паркету прилипали гостевые тапочки. На одном окне вместо штор висела простыня. Анна сидела за ноутбуком, пока Людмила пестовала свою любимицу, и обложившись исписанными корявыми иероглифами листами, составляла длиннющую презентацию. Видимо, ее терзал голод, потому что прямо поверх листов лежала общипанная со всех сторон буханка хлеба, а под столом стояла бутылка с минеральной водой.
– А ребёнка вы чем покормите? – С тревогой спросила Людмила, глядя на бледные губы Оли.
– Доставку заказываю. Она ест. Мне некогда. В понедельник будет аудит. – Не оглядываясь ответила Анна.
Только поначалу Людмилу коробили разочарованность и даже цинизм, всегда стоящий за скобками в высказываниях Анны, но постепенно она стала ловить себя на восхищении ее стоицизмом. Совершенно чуждый лени, равнодушный к материальным благам и другим соблазнам труженик жизни так редко встречался Людмиле, что она поначалу приняла это за социальную маску, но Анна , действительно, не жила вне работы, и ничего не вызывало у неё такой прилив энергии и азарт. Это был чисто спортивный интерес, а не жадность к деньгам. Она всегда рассчитывалась с барской щедростью, не торгуясь и не уточняя ,кому и за что,должна.
–Малышка, тебе так повезло с мамой!– Говорила Людмила Оле. Девочка, задумчиво глядя в окно, тихонько шевелила губами, что-то напевая про себя.
Как-то в ненастье, Анна подвезла Людмилу после урока до дома на своей машине и они несколько минут поговорили о будущем Оли: нужно было решить, по какой специальности ей обучаться в музыкальной школе и пойти ли уже в общеобразовательную.
– Уверена, что программу подготовки она усвоила, и стоит отправить ее с шести с половиной лет. Результат от занятий на инструментах будет лучше.– Настаивала Людмила.
– На подготовительные курсы к школе не ходили. Наслушается там. Им нужно, что бы обученых грамоте приводили. Учителю останется только отучить думать.– Сомневалась Анна.
– Как Вы решите.– Примирительно сказала Людмила.– Мне кажется Вам сам Бог велел петь. И слух, и голос и память невероятная. Знаете, даже лицо преображается. Кто-то некрасиво гримасничает в сложных местах, а у Олечки лицо ещё красивее и благороднее делается.
Когда она вошла в квартиру, то не сразу почувствовала сгустившиеся тучи, и почти прошла мимо Ильи что бы переодеться в домашнее, но он внезапно схватил ее за плечо.
– Кто-то уже подвозит.
– Да это мать ученицы моей…– Начала было объяснять Людмила, но не успела договорить. Ее оглушила пощёчина такой силы, что было странно, как выдержала ударившая рука: казалось кости должны были рассыпаться в прах .
– Не надо врать!– Как из под воды издали услышала она, мгновенно превратившись в мешок пыли, безвольно обрушившийся к его ногам. Побагровевшее от ярости лицо с горящими огнём глазами склонилось к ней, а потом куда-то исчезло.
Утром, умирая от нестерпимой головной боли, Людмила очнулась том же месте в прихожей. Когда она с трудом приподнялась, то обнаружила, что половина лица превратилась в сплошной синяк, а шея и поясница болели настолько сильно, что невозможно было выпрямиться. Некоторое время она лихорадочно соображала, что делать. Потом не нашла ничего лучше, чем сообщить на работу о внезапной болезни и попытаться вызвать врача на дом из поликлиники.
– Регистратура. – Ответил на звонок не молодой и не довольный голос.
– Можно врача вызвать?– Набралась духа Людмила.
– Что у Вас? – Начал раздражаться голос.
– Не могу выйти из дома. Плохо себя чувствую.
– Так скорую вызывайте! Где я вам всем врачей возьму, что бы на каждому на дом отправить ?– Окончательно разъярился голос, и в трубке зазвучали возмущённые гудки.
Людмила еле добралась до поликлиники на такси, высидела очередь среди бесцеремонно уставившихся на неё пациентов и наконец-то попала к доктору.
– Что у Вас?– Брезгливо процедила глядя в монитор терапевт со странным именем Энза Владимировна.
– Спина болит…
– Она у всех болит. У меня может и посильнее, чем у Вас. – С ненавистью ко всему человечеству сказала терапевт сквозь зубы, не отвлекаясь от компьютера. Медсестра же, с нескрываемым интересом глядя на лиловую половину лица Людмилы , молча отдала квиток на электронный больничный.
За неделю лицо не совсем вернулось к прежнему виду, но стали одолевать ученики. Илья снова мрачно молчал и , казалось, искренне винил в произошедшем Людмилу.
– Я чем-то могу помочь?– Сразу спросила Анна, заметив на очередном занятии зеленоватый след кровоподтёка, и , удивив неожиданным смущением. Было видно, что ей много хочется сказать, но бурлящий поток мыслей задерживался каким-то внутренним блоком. Она, казалось, не верила в возможность достучаться.
– Нет, уже проходит.– Нелепо ответила Людмила.
– Вы же понимаете, что он не остановится. – Глядя перед собой сказала Анна.
– Уверена, что все обойдётся.
– Могу найти психотерапевта. Помнится одна сотрудница ходила с большой пользой. Твёрдый тупой предмет ее ,все-таки, совсем не убил.
– Не надо так. Это недоразумение.– Попыталась смягчить Анну Людмила, но та уже сама стушевалась, и, явно жалела, что начала этот разговор.– В конфликте виноваты обе стороны…
– Извините.
Примирение не происходило несколько недель: они так и жили под одной крышей, как два военнопленных враждующих армий. Илья не смотрел на неё и старательно делал занятой вид.
Однажды Людмила зашла в квартиру и обнаружила в прихожей, почти на том месте, где она лежала когда-то, стеклянную вазу с очень экзотическим букетом, в центре которого в обрамлении какой-то хаотичной темной зелени красовались, маслянисто поблескивая лепестками-щитками, два артишока. На вешалке в полиэтиленовом чехле висел костюм, такой белизны, что казалось, ткань излучает свет. Под ним на коробке стояли белоснежные туфли. Людмила опустилась на скамеечку рядом с вешалкой и крепко задумалась. Пощупав рукой карман костюма, она безо всякого удивления обнаружила футляр.
На следующий день, ни слова не говоря, они снова разошлись на работу. Людмила была рассеяна. Все силы уходили только на то, что бы сдерживать огромное напряжение, всецело ее захватившее. Сотрудники что-то говорили: их губы шевелились как у рыб за стеклом, но слова отлетали от пустой оболочки, наполненной тяжким раздумьем.
– Так что ты решила?– С ласковой насмешкой спросил дома Илья. Людмила впервые почувствовала решимость стереть эту улыбку с его лица.
– Разве это возможно теперь? – Она искренне ждала объяснений или раскаяния, но он помрачнел и молча ушёл в другую комнату. В квартире снова воцарилась мертвая тишина. Людмила старалась не нарушить ее: ходила осторожно , как вор меж лучей лазерной сигнализации. Невысказанные слова разъедали изнутри, но было боязно нового взрыва, и она сочла за благо промолчать.
Закрывшись ненадолго в ванной, Людмила смогла перевести дух. В одиночестве, собираясь с мыслями, она все-равно ощущала его присутствие. Промокая голову полотенцем возле приоткрытой двери, она внезапно услышала как он достал нож из подставки для ножей. Самый большой, т.к. только он не поддавался и издавал звук меча, выхватываемого из ножен. Парализованная ужасом она завернулась в полотенце и побежала к входной двери . Он быстро возник рядом , сорвал полотенце и за волосы потащил в спальню. Кричать было стыдно, но и молчать невозможно.
– Отпусти…отпусти…отпусти!– Стонала она от боли, слишком ошарашенная, что бы по-настоящему сопротивляться. Он же, как будто, выполнял какую-то нужную и радостную работу: действовал ловко и быстро. Нож он бросил на пол, освободив руку для звонких и точных ударов по ее влажному телу. Людмила пыталась уворачиваться, но выкрутиться из цепких рук не удавалось. Силы были слишком неравны и, от меткого апперкота в живот, дыхание перехватилось и свет померк.
На следующий день Илья невозмутимо приготовил завтрак и ,не спеша, сервировал стол. Людмила с трудом поднялась с пола и медленно побрела в ванную. Там ее огорошил цвет собственной мочи. Она долго пошатываясь смотрела на мясные помои в унитазе, и , впервые, ее пронзила острая жалось к себе. Казалось рот разорвёт до колен от рыданий, но успокоение после целого потока слез так и не наступало.
– Так ты не передумала?
– Это все невозможно выносить. Я любила тебя, но теперь ухожу.
Перекошенное злобой лицо Ильи как в страшном сне надвинулось, загородив все собой. Красивые глаза потеряли всякое выражение , налитые кровью и выпученные донельзя. Людмила инстинктивно стала пятится назад пока не наткнулась на стену. Одним ловким движением он и накинул , неизвестно как оказавшийся в его руках, прозрачный пакет ей на голову и вцепился своими жилистыми руками ей в горло. При первой же попытке вдоха, пакет плотно облепил лицо. Людмила недолго загребала руками, пытаясь вырваться.
Илью поймали утром. Он шёл вдоль канала с рюкзаком. Патруль заметил его по замедленным движениям и дикому всклокоченному виду, очевидно, приняв за наркомана. При попытке приблизиться, Илья с бешеной скоростью рванул в противоположную сторону. Полицейские разделились: один принялся вызывать по рации подкрепление, а второй быстро догнал и повалил на землю нетренированного человека. При обыске из рюкзака был извлечён полиэтиленовый пакет с белокурой головой. Свинцовые воды канала ненадолго отразились в полуоткрытых васильковых глазах. Полицейский быстро закрыл рюкзак и молча застегнул наручники.
Последние комментарии
5 часов 22 минут назад
6 часов 29 минут назад
7 часов 27 минут назад
7 часов 42 минут назад
16 часов 52 минут назад
16 часов 53 минут назад